Игры вампира

Я обернулся к нему. Сидели рядом, почти обнявшись, так что при повороте мы почти столкнулись носами. И в моих глазах он как раз мог прочитать то, чего ему так не хватало в этих девушках. Да что там! Я готов был прямо там сполсти на пол и о снять с него штаны. А он только посмотрел на меня, улыбнулся ласково-ласково, чмокнул в лоб и ушёл.

В тот момент я понял три вещи. Первое: я нихрена не против нарушить общественный строй ещё и инцестом. Да, можно было списать всё на влияние наркотиков, но почему-то мне не хотелось замутить с моими тогдашними друзьями. За исключением одного, которого я хотел и будучи трезвым. Так что я познал мудрость поговорки «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке» и смирился.

Второе: мой отец кто угодно, только не человек. Я уже давно понял, что бисексуальность — это у нас семейное, что он очешуенно сильный эмпат, но всё это объяснялось с научной точки зрения. Но, теоретически, от кокса ему должно было обострить все способности, от чего он моё желание не смог бы отличить от своего. Химией накачивался он, от нас не отставая, но смотрел на меня тогда абсолютно трезво и осмысленно. Это была последняя песчинка в чаше моих подозрений.

Он всё понял. Осознал. Почувствовал. Но просто грустно улыбнулся, даже не разозлился, даже не поморщился от отвращения.

И из этого вышла третья вещь: так же сильно, как я его хочу, так же сильно я его ненавижу. За то, что понял. За то, что простил. За то, что отказал. За то, что он сильный. За то, что я по сравнению с ним букашка. За то, что я мучаюсь, грызу себя, а он всего лишь улыбается понимающе, но не делает ни-че-го.

С тех пор наркотики мне были неинтересны. У меня была другая цель.

— Принуждал ли ты кого-либо к приёму наркотических веществ?

— Да.

Наденька вздрогнула и отвела взгляд. Да, это плохо даже по её либеральным светлым меркам, но врать я не хотел. Действительно, принуждал. Пару раз — шантажом, на слабо. Однажды — угрозой выкинуть из компании. А один раз... просто вколол насильно.

— Нарушал ли ты обещания?

— Нет.

— Нет?

— Нет. Я знаю цену своему слову и не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять.

— Изменял?

— Нет. До знакомства с Надеждой в постоянных отношениях не состоял. Ей — не изменял.

— Занимался ли ты когда-нибудь групповым сексом?

— Да.

— А с человеком своего же пола?

— Да.

Антон вздохнул, а вот Наденькой взглянула с интересом. Надо бы проверить её на счёт слешертва, а то ведь можно будет получить индульгенцию на некоторые виды измены, в обмен на подробный отчёт и видеоматериалы.

— Ладно, не буду перечислять все сексуальные извращения, — Городецкий скептически оглядел список. — Тем более, что более половины я даже не знаю. Перейдём к следующему блоку. Ты когда-нибудь предавал?

— Да. Если вы знаете, что это значит для тёмного.

Судя по взгляду, Антон понимал. Для тёмного единственной святыней, которую он может предать, является он сам. Значит, я что-то сделал такое, предал сам себя... И я до сих пор не знаю, что является предательством: то, что я, собственно, сделал это или то, что мне не хватило духу это продолжить.

— А ты тогда был тёмным?

— Всегда. Воспитание, видите ли, такое.

Мы дружно покосились на невинно жующего блинчики Виктора. Тот недоумённо поднял брови, мол: «А что вы на меня уставились?»

— Ты продавал оружие?

— Да. Кухонный ножик из титанового сплава в детском саду за фигурку супермена.

— Ты участвовал в банд-формированиях?

— М-м-м... Да, можно и так сказать.

На деле я занимался только организацией и финансированием проблем одним придуркам, ничего серьёзного... Но оправдываться я не собираюсь.

— Ты воровал?

— Да.

В первую очередь, конечно, у отца. С самого детства таскал из его карманов мелочь. Потом меня засекли и выделили карточку с недельным лимитом. Разумеется, я тратил всё в первые же дни, поэтому снова приходилось таскать, пока отец не перестал вообще носить с собой наличку. Пришлось учиться худо-бедно планировать бюджет и всё оказалось не так уж и страшно.

Потом, в более зрелом возрасте, жопа затребовала адреналина. И я начал обкрадывать супермаркеты... Стыдно вспомнить сейчас, каким я идиотом был тогда, однако, справедливости ради надо признать, что меня ни разу не поймали.

Ах да, ещё можно вспомнить тот случай, когда отец меня в дидактических целях поставил во главу компании, и я облапошил союзника на кругленькую сумму. Потом они долго восстанавливали доверие и прочие связи, но лично мою крутую тачку я получил.

— Ты угонял машины?

— Да.

Опять же, у отца. Впрочем, я бы мог просто попросить, он бы дал, но мне нравилось именно брать без спросу.

— Ты убивал?

— Да.

Наденька закусила губу. Материальный ущерб и добровольные извращения она могла мне простить. Но не загубленные жизни. Ни наркотиками, ни буквально.

— Людей?

— Да...

Однажды я очнулся от приступа ярости, а рядом был труп. Пусть не разорванный на клочки, а утопленный в унитазе, но всё же... Обстоятельства приступа я помнил прекрасно: этот дилер кокса всё пытался вернуть меня в стан его клиентуры, то на слабо давил, то угрожал, то уговаривал. Когда он попытался наехать, мне сорвало крышу, и я его с силой пару раз макнул в говнецо... Прямо в туалете клуба. Да силищи не рассчитал.

Клуб был элитный, а дилер — с равнодушной крышей, так что дело замяли, даже не став выяснять, кто именно из представителей золотой молодёжи натворил такое.

— Не расстраивайся, светлая, — мягко проговорил Виктор, — это был нехороший человек.

Ну кто бы сомневался, он обо всём знает!

— Настолько, что его потребовалось убить? — резко спросила Надя.

— Да, — меланхолично ответил папа.

— Кхм, — напомнил о себе Антон. — Вернёмся к опросу. Как часто тебе хочется кого-нибудь убить.

— Почти, — слово выделено, взгляд направлен на моё солнце, — всегда.

— Ты спал с женатыми?

— Да.

— Избивал?

— Нет.

— Но бил?

— Да.

— Доводил до нервного срыва?

— Да.

— Играл на чувствах?

— Да.

— Пытал?

— Да.

— Шантажировал?

— Да.

— Обманывал?

— Да.

— Вымогал деньги?

— Да.

— Оставлял других в опасности для жизни?

— Хватит! — резко оборвал я, посмотрев на отца.

Я подбежал к нему, развернул вместе со стулом и опустился рядом на колени. Выглядел он ужасно: руки стиснуты в кулаки, а длинные чёрные зазубренные когти порвали тыльную сторону ладони и высунулись наружу сантиметров на десять; зубы стиснуты так, что на скулах проступили желваки; а тень ресниц на щеках казалась необычайно длинной и тёмной, словно они пытались скрыть, как из глаз вырывается тьма.

— Папа! — я потеребил его за руку, стараясь не нарваться на когти. — Пап, всё в порядке, всё уже прошло. Открой глаза, а? Посмотри, какой прекрасный я тут сидит, ну же! Давай, очухивайся...

— Что за?.. — растерянно протянул Городецкий, тоже выйдя из-за стола.

— Одно дела задавать мне неудобные, причиняющие боль вопросы, и совсем другое — делать это в присутствии моего отца, который за свою любимую деточку порвёт кого угодно, — раздражённо ответил я. — Не подходите. Пап, пожалуйста, открой глаза. Давай, я знаю, что увижу, не напугаешь.

Он медленно, словно на его веках лежал груз в тысячу тонн, раскрыл глаза. За спиной раздался поражённый вздох. Мне тоже стало как-то не по себе, но я смог удержать себя в руках:

— Да ты красавчик... А зубки покажешь? Давай, не бойся, стоматологов тут нет, в обморок из-за такого кощунства никто не упадёт...

На меня смотрели две маленькие, аккуратненькие... бездны. Не просто чёрные глаза без белков, как иногда показывают в кино, а две абсолютно чёрных дыры, в которых утопал взгляд, и в которых чувствовалась ужасающая глубина, как у пропасти. Из них вырывался угольный дым, который медленно скатывался вниз и исчезал перед самым полом. Это была ярость. Всепоглощающая, удивительно сильная ярость, которая прошла все слои Сумрака и вырвалась на физический план. Каким-то образом я знал: она не пойдёт дальше, не покинет своего хозяина, не атакует посмевших вызвать её... Но одно удержание её на поводке причиняло отцу немыслимую боль.

— Ну же... — я с некой опаской коснулся голой ладонью его запястья. Прикасаться к нему иначе как в драке я остерегался, но сейчас был особый случай. — Расслабься... Отпусти её.

Он слегка покачал головой, от чего тёмный след пошёл зигзагом.

— У кого такие прекрасные зубки... — засюсюкал я, пальцем поднимая ему верхнюю губу.

Бля. У меня в роду были пираньи.

Острые, игольчатые клыки идеально подогнаны друг к другу, образуя ровный частокол из двух рядов зубов. Обычных вампирских клыков моему папе явно показалось недостаточно.

— Давай, разожми их, выпусти то, что ты там держишь. Отдай мне. Я знаю, ты справишься с ней, не дашь вырваться наружу, уничтожишь без остатка, но сколько тебе будет это стоить?.. А мне, наоборот, твоя чернильная ярость принесёт только пользу. Ну, давай же!

Адреналин покалывал в кончиках пальцев. Обычно я ненавижу упрашивать, тем более так ласково, но... Обычно и агрессия — самый надёжный и быстрый выход из ситуации. Сейчас же я обезвреживал ядерную бомбу.

Папа медленно разжал зубы, выдыхая. Только сейчас я заметил, что он был настолько напряжён, что даже не дышал. Я потянулся вперёд, впитывая в себя вырвавшийся из его рта чернильный дым. Ярость имела травянисто-горьковатый привкус ликёра Шартрез. Она слой за слоем оседала в сердце, медленно перевариваясь метаболизмом иного. Один вдох, и мне уже хотелось горы свернуть из-за избытка силы, а ведь за ним последовал ещё один, и ещё... Настоящая тьма, без сомнений и полутонов.

Да уж, после такого обычные подленькие мыслишки и придуманные страдания пить будет просто неинтересно.

Наконец его длинный выдох закончился, и папа, содрогнувшись всем телом, упал мне на плечо, вроде как обнимая, но руки его безвольно свисали, благо, что уже без когтей. Впрочем, дырки от них ещё не заросли, и кровь оглушительным набатом падала на паркет.

— Проводить тебя в комнату? — осторожно спросил я.

— Я в норме, — глухо ответил Виктор, по-прежнему вися на мне безвольной кучкой.

— Конечно, — охотно согласился я. С таким слабым и безвольным папой я всегда рад соглашаться. — У тебя просто сейчас половина внутренностей вспоминает, как они должны работать. А вторая — возносит мне благодарственные молитвы, за то, что уцелели.

— Да иди ты, — беззлобно откликнулся он, поднимаясь. Он слабо, едва-едва заметно, ухмылялся. — Прошу прощения за такое представление. Я не хотел вас пугать, просто, сами понимаете, за такую долгую жизнь сложно не наэксперементироваться с магией до неисправимых последствий. Вы стали свидетелями моей вспыльчивости. Тщательно контролируемой, но от того не менее болезненной. А теперь, прошу прощения, но мне надо освежиться.

Он сжал моё плечо и пулей выскочил из зала. Через десяток секунд раздался шум воды.

Холодный душ и пара сотен восстанавливающих заклинаний — вот что ему сейчас надо. Я не зря говорил, что внутренности в шоке. После таких приступов ярости, по себе знаю, организм ещё долго не может оправиться, а в голове охрененно пусто. Раньше я частенько просыпался от кошмара, что однажды я не выдержал, сорвался и очнулся уже по колено в крови, не зная, кого, как и почему я убил. И страшнее всего были не разорванные в клочья тела, а именно это ощущение опустошённости, чуждости, непонимания.

— Ну что, продолжим? — предложил я с милой улыбкой, поднимаясь.

— У тебя тоже бывает... такое? — осторожно спросил Антон, всё ещё глядя вслед моему отцу.

— Бывает, — согласился я, не видя причин скрывать очевидного. — Только мне теперь успокоиться проще. Не так ли, солнце моё?

— Так, взрывоопасный мой, — улыбнулась Наденька, подходя ближе и обнимая меня. Я с наслаждением сомкнул руки у неё на талии, окончательно переваривая последние остатки тьмы. — А неужели... Неужели нельзя ему как-то помочь?..

— Можно, — кивнул я, утыкаясь в шею девушки. — Не злить его. Или, если всё же разозлил, бежать быстро, чтобы он сумел что-нибудь раздолбать и ему не пришлось сдерживаться, чтобы не убить тебя. У вас ещё остались вопросы? — а это уже Городецкому.

— Прочитай это и скажи, чего ты не делал, — он протянул мне распечатки.

Я с интересом взглянул на листки, титулованные как «Развитие тёмных». Несколько списков, под заголовками вроде «сразу после инициации», «10 лет после инициации», «20...». Что-то вроде статистики, какие грехи характерны в том или ином возрасте. Светлые, конечно, извращенцы... Это же надо было додуматься до такого!.. Просмотрев несколько страниц, я остановился на предпоследней:

— Я невиновен в массовых убийствах... Пытки, подставы, принуждения, массовые манипуляции — были. А вот в крупных масштабах не крал, демонов не вызывал... Разве что по телефону... И, конечно же, смотря что считать крупными масштабами... Не состоял в интимных отношениях с коллегами по бизнесу.

— Ты принуждал кого-то к сексу? — с интересом спросила Наденька, ткнув пальчиком в список.

— Молодой был, глупый, — согласился я.

— Что, была какая-то девушка, которой хватило глупости тебя оттолкнуть?— А кто сказал, что это девушка?

— Чудовище, — фыркнула светлая. — Как он сейчас, в порядке?

— В полном. Боюсь, от сего действа больше пострадала моя психика, нежели его.

— Хоть симпатичный был?

— Очень. До сих пор взгляда не оторвать. Давай я тебе подробности об этом случае потом расскажу?..

Мы синхронно покосились на Антона. Тот стоял бледный, чуть ли не зеленоватый и явно хотел познакомиться с белым другом. Бедный светлый. Я ему даже немного сочувствую. Совсем чуть-чуть.

— Ловлю на слове, — заметила Надя. — Ещё чего-то не натворил?

— Увы.

— И тебе девятнадцать?

— Ну да.

— Взрывоопаный мой, да ты Антихрист, — засмеялась Наденька.

— Вроде бы нет... Хотя надо уточнить у отца, не удивлюсь, если его когда-то называли на букву «С»... Но ты же меня от этого меньше любить не будешь?