Игры вампира

— Как можно, милый? Кто ещё мне сможет в таком спокойно признаться?..

— Ну так уж и спокойно. Это больно вообще-то. Виктор же не зря вошёл в модус «Моё ненаглядное дитятко обижают!!!»

— Серьёзно, тебе совестно? — удивилась светлая, заглядывая мне в глаза.

— Да. Что был таким идиотом и делал подобную хрень. Знание о которой может сейчас причинить боль моему солнцу ясному.

Антон в этот момент быстро слинял на кухню. Да, со стороны, наверное, выглядит чересчур слащаво, но... Какого чёрта я должен считаться с мнением слушателей, если эти слова адресованы не им?

— Значит больше ты?..

— Ни-ни, — пообещал я, но потом подумал и добавил: — Оставляю за собой право драться с отцом и красть у него деньги. Семейный спорт же. А так же... — тут я наклонился и прошептал ей на ухо: — Разорвать глотку любому, кто посмеет тебя обидеть.

— Ой, да ладно! — засмеялась она. — Я сама в состоянии за себя постоять.

— Не сомневаюсь. Так что, если от противника хоть что-то останется, зови меня, помогу.Игры в друзейВиктор

Мне было хреново. Очень-очень хреново. И дело тут было даже не в Городецком, который умудрился совершить большую глупость, но даже не понял в чём дело... Во мне боролись две базовые установки вампира-главы кана: желание защитить и желание не мешать. Влад достойно справлялся с допросом и отвечал весьма уклончиво. Но такие вопросы причиняли ему боль, боль, от которой я должен был его защищать... но он же сам сам справлялся! Эх... Это похоже на моральное аутоиммунное заболевание, когда человек вредит сам себе.

Поэтому я залез в душ, прося воду смыть с меня лишнюю черноту. Милостивая стихия не отказала, ей плевать на то, кто тёмный, а кто светлый... И даже на то, что я теоретически не могу к ней обращаться. Но смыть черноту — это полдела, ведь она успела нанести повреждения, пусть и не существенные, но очень неприятные. Чтобы восстановиться, я залез в так называемое «депрессивное одеяло», в самую «ванильную» позицию, поджав ноги под себя и включил My Little Pony. Мне сейчас нужна убийственная доза позитива, иначе кто-нибудь рискует остаться без головы.

Не успел я как следует полюбоваться на Флаттершай и её зверюшек, как в зал зашёл Антон с совершенно потерянным выражением на лице. Увидев то, чем я занимаюсь, он едва не превратился в сову безо всяких заклинаний. Чтобы вывести его из ступора, я похлопал по дивану рядом с собой, безмолвно приглашая присоединиться. Светлый сел, некоторое время следил за происходящим на экране, за тем выдал:

— Неожиданно.

Полагаю, это слово характеризует происходящее наиболее полно.

— А что такого? — хмыкнул я, ставя на паузу поняш. Говорить во время их просмотра — кощунство. — Ты тёмных никогда не видел, что ли?

— Не смотрящий детский мультик, — искренне сказал он.

— Я вообще предполагаю, что он написан по заказу Ночного Дозора, — поделился я. — В целях внесения в жизнь больше добра и магии дружбы. Серьёзно, на первых сериях даже я плакал от умиления. Если смотреть на все предыдущие попытки, типа крестовых походов и социализма, то создание пони кажутся наиболее удачным из всех влияний на мир.

— Тогда почему ты его смотришь? Наоборот же, ненавидеть должен и всячески говном поливать.

— Я что, дурак что ли, такого удовольствия лишаться? — удивился я. — Меня лично этот мультик приводит в состояние умиления и доброты, чего другими средствами очень сложно добиться. И это прекрасные чувства, мне нравится их ощущать... Так какого фига я должен ломать что-то, что нравится мне?.. Просто из-за того, что я тёмный?.. Кажется, у тебя понятие о нас устарело.

— Ах да, у вас же абсолютный эгоизм, а не всеобщее разрушение, — кивнул он, вспомнив. — На окружающих вам просто плевать. Зла вы им не желаете... как и добра.

— Не совсем, — уточнил я. — Это смотря какие окружающие. Есть такие, с кем приятно общаться. И чтобы не лишать себя их компании, мы можем пойти на жертвы... чего-нибудь не слишком важного.

— Это очень... странно. Ваше с Владом поведение... вы же ненавидите друг друга! Но уживаетесь вместе и даже очень мило улыбаетесь... А потом оказывается, что ты глотку за него готов перегрызть. Влад спокойно признаётся в преступлениях, а потом говорит, что ему стыдно... и Надя ему верит! И оказывается, ему действительно больно от совершённого... но не стесняется ни капли.

— Между тёмными и светлыми есть структурная разница восприятий, — кивнул я. Люблю эту тему, сам немало потратил, чтобы её продумать. — Светлые похожи на жемчуг, тёмные — на рубин. Вот смотри, — я высунул руку из-под одеяла, держа в руках крупную жемчужину. — Это личность светлого. Белая, благородно мерцающая. Со всех сторон она кажется одинаковой, как не поверни, в какую ситуацию светлого не загони, он всё равно останется светлым. Но эта драгоценность совершенно непрозрачная, а внутри неё — песчинка, которая повредила устрицу и привела к зарождению жемчужины. Это зло, какая-то проблема, которая заставила встать человека на определённый путь. И пусть вы внешне кажетесь одинаковыми, но у каждого из вас своя песчинка, которую вы никогда никому не покажете.

Городецкий спокойно смотрел на жемчужину, не перебивая. Хороший слушатель. Даже если в чём-то не согласен, сначала даст выговорится, а потом начнёт возражать.

— Тёмные же многогранные, блестят ярко и цветасто, — многозначительно сказал я, высовывая вторую руку. В ней лежал огромный рубин. — Мы можем выглядеть различно под разными углами, можем казаться совсем тёмными или отражать свет, подобно жемчужине... У нас куча граней, мы можем бычится, можем изображать галантность, невинность... Можем быть смешливыми, а в следующую секунду хмуриться... Но посмотри, — я поднял рубин на свет, — все наши мотивы и цели — совершенно просты и прозрачны. Разные грани, разные выражения — одинаковая суть. В этом наше главное отличие. Так что не удивляйся, светлый, нашим кривлянием.

— Весьма... самокритично, — заметил он.

— Я уже не в том возрасте, чтобы питать такие наивные иллюзии, — слабо улыбнулся я. — Конечно, не все тёмные — рубины. Кто-то — сапфиры, кто-то — бриллианты. А кто-то — неогранённые алмазы, которые ещё не могут менять своё поведение. Бывают так же обычные стекляшки, пытающиеся блестеть... Сваровски научились превращать обычное стекло в произведение искусства, может и у них что получится. А также бывают искусственные жемчужины. Те, у кого слишком большое ядро из зла и слишком маленький налёт перламутра... По-всякому бывает, да.

— Па-ап! Ну что ты там застрял, пойдём! — крикнула Надежда снизу. — Мы так в универ опоздаем!

— Да, конечно, — откликнулся Городецкий, не отрывая задумчивого взгляда от драгоценностей. — Уже иду.

Я улыбнулся и с силой сжал кулаки. Раздался хруст, и над руками возник чёрный дымок. Разжав ладони, я продемонстрировал белый песок, а затем наклонил их, позволяя песку ссыпаться на пол.

— Но все мы обратимся в прах, — закончил я лекцию.Влад

Мы медленно ползли по пробке, пытаясь добраться до универа. Даже иные от них не застрахованы, потому что линии вероятности не могут подсказать выход, если его в принципе нет. Если за двадцать минут пробка не рассосётся, мы с Наденькой прыгнем порталом. А пока... Пока сделаем вид, что мы обычные люди.

Антон сидел за рулём, Наденька — на заднем сиденье, рядом со мной, держа за руку. В салоне висело напряжённое, неловкое молчание. С одной стороны, Городецкий выяснил, что я гад, подлец и вообще Вася. С другой — мнение моего солнца это не изменило. Теперь он сам себя чувствует гадко, вроде как сам ковырял пальцем незаживающую рану. Совестно светлому... Не понимает он, что если тёмный его за это сразу не убил, то отложит месть до лучших времён, не тратя сил на бесполезные обижульки.

Только мне одно подозрительным кажется: пока я собирался, заботливые папочки явно успели перетереть какие-то свои темы. Как бы не сговорились... И мой отец никакой пакости не задумал.

— Ты... извини меня за это, — преувеличенно внимательно глядя на дорогу, проговорил Антон.

— А я и не злюсь, — пожал плечами я. — У меня нет секретов от Наденьки, а ваша гримаса, при не которых моих признаниях, стоила того, чтобы рассказать ещё и вам.

— Нет секретов? — хмыкнула она. — А ведь я и не знала, что у тебя такие конфликты с отцом.

Слава Тьме, она не знает, насколько они большие.

— Я просто не успел рассказать, — сделал демонстративно-невинные глаза я. — К слову как-то не пришлось и вообще эта тема не всплывала.

— Я не буду напоминать тебе о случаях, когда ты мог в этом признаться, — прищурилась Наденька, — всё равно отбрешешься, мол, рядом были посторонние, а им не зачем знать такие интимные подробности... Оставим это. Лучше скажи, почему так происходит? Это ведь не редкая ситуация в богатых семьях, должно же быть что-то...

— Допустим, наши проблемы обладают некими особенностями, о которых я тебе сообщу как-нибудь на ушко, — неловко начал я, не зная как выкрутиться. Милая часто спрашивала меня о всяких людских проблемах и недостатках, потому что сама она чувствовала только свет и то — чисто интуитивно. А мои способности позволяют видеть всё дерьмо, причём я сумел мастерски рассортировывать его по классам и подвидам, интересно и содержательна рассказывая о нём. — А проблемы богатых детей... Это парадокс капитализма: самые верхи, придумывающие и поддерживающие эту систему, становятся её главной жертвой.

Рядом появилось свободное место, Антон перестроился. Я воспользовался этим моментом, чтобы собраться с мыслями. Меня и раньше интересовала эта тема, я задумывался над ней и даже что-то придумал, но вербализовал я это впервые.

— В капиталистическом строе деньги являются первой и основной самоцелью. Чем больше денег — тем лучше, надо работать-работать-работать, зарабатывать, тратить и снова работать. С самого детства по всему миру детям вкладывают в головы, что надо хорошо учиться, чтобы поступить на хорошую работу, чтобы много зарабатывать и иметь возможность купить себе конфетку. И миллиарды людей ведутся на это, получают высшие образования, самосовершенствуются — лишь бы заработать немного денег. Но не дети богачей.

Я замолчал, выдерживая театральную паузу.

— С самого рождения у нас есть всё. Нам некуда стремиться, незачем жить в этом капиталистическом мире. Всё, цель достигнута, можно купить любую тачку, любую девушку — всё что угодно! Зачем нам куда-то двигаться, чему-то учиться, зарабатывать на жизнь, если программа выполнена? Но когда нет прогресса, потихоньку начинается регресс, саморазрушение. Наркотики, экстремальные виды спорта — хоть что-то, способное придать вкус жизни. Но это не работает. Лишь немногие отпрыски богатых родителей смогли справиться с этим, начать делать что-то достойное. И, как ни странно, в этом им помогла благотворительность.

В зеркало заднего вида мне было видно, как поджал губы Антон. Это «как ни странно» — камень в огород светлым, допустившим к тотальному распространению идеологию полного эгоизма.

— В принципе, это логичный баг, — продолжал я. — Капитализм же требует, чтобы ты нагрёб как можно больше денег себе лично, а не своим детям. О детях вообще не говорится в этой системе. Только социализм строили для будущего, да войны выигрывали...

— Тёмный рассказывает о вреде капиталистического эгоизма, — ухмыльнулся Городецкий, выруливая в переулок. — Кто скажет, не поверю.

— Всеобщий эгоизм вредит мне лично, почему бы и не сказать? — фыркнул в ответ я. — Всё-таки в мире должен быть определённый баланс. Перегибы в любую сторону... уродливы.

— Мальчики, за всеми этими разговорами мы на лекции опоздаем, — заметила Наденька, успевшая сочувственно положить голову ко мне на плечо. — Пап, ты как хочешь, но мы телепортируемся.

— Конечно. Оставляете старика тут одного скучать... Кстати, а разрешения у вас на такие вмешательства есть?

— А кто нам запретит? — усмехнулся я, подмигивая его отражению в зеркале.

В следующее мгновение мы провалились в портал.

Мы выпали прямо перед входом в универ. Все люди в едином, дружном порыве отвели глаза от чёрной воронки, возникшей у них на пути, и начали обходить нас стороной. Как уж тут не заявить «жалкие людишки, бва-ха-ха-ха»? Увы, мой отец давным-давно отловил меня за ухо и показал, что истинно жалких людей не бывает, у каждого из них найдётся то, в чём они будут превосходить меня. Например, к ним в постель не заглядывает Инквизиция...

— Привет! — подбежал к нам Кеша, сияя радостью так, что мне захотелось его стукнуть. Но это нормальная реакция людей на встречу с Наденькой.

Соответственно, когда люди видят меня, то настроение у них моментально портится... Однако это совсем не означает, что меня избегают и сторонятся, наоборот, эта милая и добрая способность взглядом поганить жизнь настолько распространена даже среди обычных людей, что я почти не выделяюсь на их фоне. То ли дело моё солнце — людей, способных одним присутствием подарить кучу позитива очень мало на этой планетке.

— Привет, Кеша, — улыбнулась Наденька. Я привычно сдержал желание прибить конкурента. Да и не конкурент он мне, так... Единственное, что ему светит — это вечная френд-зона, а не романтические отношения.

Противоположности, конечно, притягиваются, но даже в этом деле есть тонкость: насыщенность. То есть, я чёрный, Надя — белая, мир, любовь и погремушки. А Кеша — он цвета кофе с молоком, такой же большой, уютный, мягкий и тёплый. Нас с любимой постоянно разрывает на части собственной силой, а все доступные Кеше страсти — он придумывает сам. Я прекрасно понимаю Наденьку, несмотря на то, что вряд ли бы поступал так, как она... Пророку же до наших разборок очень далеко. Так что он только друг, просто друг...

Но такие размышления не мешают мне ревновать. Просто потому, что этот друг отнимает у Наденьки время, которое она бы могла провести со мной. А так же улыбки, которые она могла подарить мне... Это крайне иррационально, думать, что любимый человек должен жить только тобой, поэтому я изо всех сил стараюсь не подавать вида... на людях. Светлая-то уже давно обо всём прознала и только нежно гладит меня по тыльной стороне ладони.

— Привет... — протянул я в задумчивости. Что-то с нашим пророком было не так, но я не мог уловить что. Аура выглядит как обычно, физически — тоже. И даже улыбка настоящая. Впрочем, рядом с Наденькой все улыбаются истинно радостно, это не показатель.