Игры вампира

Угу. Назло маме уши отморожу. Точнее, назло отцу не побью его.

— Иди к чёрту. Я тебе лучше слабительного завтра в чай подсыплю.

— Какая пошлость. А я-то надеялся, что привил тебе вкус к пакостям.

— Просто. Заткнись.

Папа демонстративно провёл рукой перед губами, словно застёгивая их на невидимую молнию. Вот так-то лучше, а то у него рядом со мной вечно возникает желание меня дразнить, а у меня — желание его убить. И ладно бы мы были счастливой садо-мазо парочкой, но нет: жизнь на взводе меня существенно напрягает, а он сопротивляется серьёзно явно не от того, что ему нравится пробивать собой стенки.

Той же ночью я обнаружил свои старые запасы цветных маркеров. Ностальгия, такая ностальгия... Я этот инструмент вандализма давненько не использовал. Теперь пришло время для праведной, но коварной мести! Разрисовать отцу лицо.

Ну а что? Это оригинальнее слабительного в чай, да и такой пакости он точно не ожидает. Если бы я сдал его Завулону с заявлением, что папаня перед судом появился без печати, то это было бы ожидаемо. А вот настолько детская выходка... Я захихикал. О да, это будет гениально.

Наложив на себя кучу заклятий невидимости и неощутимости, я двинулся в отцовскую спальню с маркером наперевес. Был шанс того, что он почует меня и остановит, но попытка не пытка, тем более что всякие там сигналки на родственников слабо реагируют.

Открыв дверь, я замер на пороге. М-да, планируя свою пакость, я не ожидал, что будет так. Если бы он консервативно спал в гробу, я бы понял... Но тако-о-ое...

Виктор лежал на воздухе. В смысле, висел. А может и плавал. Короче, такое впечатление, что его тушку потащили из толщи воды за трос, продетый под мышками, да так и оставили, с безвольно запрокинутой головой. Ощущение нереальности картины усиливалось благодаря его облачению: кипельно-белый то ли халат, то ли платье из лёгкого жатого шёлка спокойно плыло по воздуху, словно никакой гравитации и не было, повинуясь только дуновению ветра из распахнутого окна.

Я поёжился. Заворожённый картиной, я как-то не сразу заметил, что окно открыто. А за ним — могильное дыхание ноября. Свет полной луны беспрепятственно попадает в комнату, высвечивая висящую фигурку максимально эффектно. Кроме отца в комнате был только ворсистый ковёр и дверь в гардероб. Видимо, кровать была удалена за ненадобностью.

— Дверь закрой, — внезапно раздался низкий голос. Гораздо ниже, чем у отца обычно. — Сдувает.

Подобрав челюсть, я резко захлопнул дверь. Оставшись внутри, разумеется.

— Тебе что-то нужно? — ровно спросил он.

— Эм... Ну... — замялся я, делая шаг вперёд и пряча маркер за спиной. — Да так, любопытство вдруг взыграло. А ты что тут делаешь?

— Купаюсь в лунном свете, разве не видно?

— А, ну да, конечно, — сглотнув, проговорил я. — Как я только сам не догадался.

— Можешь остаться. Только не шуми.

Сглотнув, я оглянулся на дверь. О-па... А во всю стену тут теперь огромное зеркало. Видимо, чтобы отражать лунный свет и наполнять «бассейн». Я нервно хихикнул. Обожаю, когда метафоры оказываются совсем не метафорами.

Я присел в уголке, со стороны окна, накладывая на себя согревающее заклинания. За маркеры стало невыносимо стыдно, и я вздохнул, утыкаясь подбородком в колени. Красота. Полагаю, общественность оценила бы больше, если бы на его месте оказалась прекрасная дева, беззащитная, захваченная лунными тисками, которую обязательно надо спасти, спустить с небес на землю, доказывая свою правоту и смелость.

Но я видел ленивого, нежащегося в лунном свете дракона, что прикрыл глаза от удовольствия и блаженно расправил крылья. Спускать его с небес было бы кощунством, не говоря уж о том, что попросту опасно. А уж маркеры.... блин, глупость какая.

— Не замёрз? — спросил отец через некоторое время. Через сколько точно — не имею не малейшего понятия.

— Да нет, наверное, — растерянно сказал я. Виктор фыркнул. — Но я лучше пойду.

Я начал подниматься на ноги, растирая затёкшие конечности.

— Подожди, — попросил он, медленно поворачиваясь в воздухе. Когда его босые ступни коснулись ворса, полы халата стремительно рухнули вниз, внезапно ощутив на себе всю силу гравитации. — Нам нужно поговорить.

— О чём? — раздражённо спросил я. Чем заканчиваются все наши попытки поговорить — известно давно. Лучше бы и дальше продолжал висеть в качестве декоративного украшения.

— О Наде.

— Я не хочу это обсуждать, — отрезал я, двинувшись мимо него к выходу.

— Ты знаешь, что светлые и тёмные не могут быть вместе.

Что называется «ВНИЗАПНА». Я остановился, не рискуя обернуться.

— Нет ты ли всегда говорил, что нужно выходить за рамки?

— Нужно. Но прежде чем выходить за них, их надо обнаружить. Вся жизнь — игра, но отношения — игра командная. Только светлые играют по другим правила и в другие игры.

Я всё-таки обернулся, потому что спиной я не смог бы выразить столько скептицизма, сколько взглядом. Однако, меня вышибло ещё на подлёте: Виктор открыл глаза, и из них струился лунный свет, усиливая обстановку всеобщей жути. Честно, лучше бы у него пентаграмма тут была и чёрные свечи.

— Вы с Надей два очень сильных игрока. Монстры, культуристы, олимпийские чемпионы среди подростков. Только вот беда, ты играешь в футбол, она — в баскетбол. Ты считаешь неправильным хватание меча руками, она — его пинание. Да, пока у вас любовная эйфория, вы не обращаете на это внимания, наслаждаясь близостью равного. Но эйфория пройдёт, и явится раздражение. Вам обоим покажется неправильной манера игры другого. Ты тёмный, Влад. Она светлая. Это разделение придумали не просто так.

Я молча ждал продолжения. Отец уже благословил нас, значит, выход есть.

— Но можно сыграть в одну игру, если принять правила другого. В целом, вы именно это сейчас и делаете. Любовь — настолько эгоистично-альтруистичное чувство, что стирает грань между светом и тьмой. Ненадолго. Пылкость пройдёт, а дальше всё зависит от того, насколько хорошо вы успели приспособиться друг к другу в порыве страсти.

Я продолжал молчать.

— У тебя два варианта: либо совратить её на тьму и эгоизм, либо принять правила её жизни. Полностью. Обычно это светлые, со свойственной им жертвенностью, принимают правила своей второй половины. Но это причиняет им потом невыносимые страдания: они отдали всех себя, чтобы стать эгоистичными сволочами и теперь винят в этом партнёра. Ломаться... больно. Особенно когда окружающие принимают твои усилия как должное.

— То есть ты предлагаешь мне стать светлым?

— Нет. Я предлагаю тебе принять её правила, действовать как светлый, но не думать. То есть, ты по-прежнему сможешь любить футбол и наблюдать за ним, только вот поиграть больше не получится.

В том, что он говорил, была своя логика. Я уже видел что-то подобное у единственной на всю Москву тёмно-светлой парочки.

— Впрочем, — продолжал Виктор, — вы можете придумать свою собственную игру. Только для этого всё равно понадобятся усилия с твоей стороны. Не пускай дело на самотёк. Не позволяй ситуации стать такой, что Наде останется только ненавидеть тебя.

— Я уже делаю это.

— Ты про Кешу? Молодец, хороший ход. И искренность твоя была хороша на допросе, хотя Антону я бы голову оторвал, чисто в воспитательных целях. Но этого недостаточно. Ты и сам это чувствуешь.

— Ты говоришь о... Нет.

— Да. Настоящие тёмные уважают чужое право на секреты. Настоящие светлые доверяют близким.

— Это слишком, — я покачал головой и отвернулся.

— Она знает, что ты не ангел. И она может помочь.

— Но она не знает, насколько я чудовище!

— Так покажи ей. Попробуй показать ей себя во всей красе. Пусть она вытащит ту занозу, что застряла у тебя под когтем.

— Она испугается и сбежит.

— Вернётся. Это настоящее доверие, ни один светлый его не предаст. А недоговорки... ни один светлый не простит недоверия, когда близость столь велика.

— Ты не понимаешь, о чём говоришь!

— Ещё как понимаю.

— Вечно ты мне портишь жизнь!

— Неправда. Ни один родитель не будет злонамеренно портить жизнь своему ребёнку. Просто мнение о том, что лучше, может не совпадать.

— Вот именно.

— Ты знаешь, что я прав. И это бесит тебя неимоверно. Однако забудь на время обо мне. Подумай о себе и о своей возлюбленной. Не морозь уши мне назло.

Покачав головой, я вышел за дверь. Когда вместо привычного ехидного демона лекции тебе читает потустороннее существо, почти какое-то языческое божество — это тоже будоражит, да.

Чёрт.

Виктор

В книгах и фильмах искушение представляют как некую силу, непреодолимо склоняющую тебя к плохим поступкам. Но любой силе можно сопротивляться. Более того, чем больше давление, больше и сопротивление. На деле же искушение зачастую прикидывается чем-то нарочито слабым: кажется, что его легко отвести в стороны, забыть и не случится ничего страшного, если поддаться ем.

Оно не давит, не калечит, ведь всему что давит можно дать по морде и забыть. Нет, искушение — это навязчивая тень, что не поймаешь, не прогонишь, не уничтожишь и не забудешь.

И когда ты потеряешь бдительность — эта тень упадёт на глаза и захватит всего тебя целиком.

Об этом размышлял я, будучи прижатым к стене. А начиналось всё банально. Вышел я из комнаты, на кухню, зевая, побрёл... Открыл холодильник, чихнул.

Ну да, бывает. Давно не колдовал чего-то столь масштабного, немного перенапрягся, потерял контроль над оболочкой... И простыл на ветру. Сейчас лечить уже поздно, да и херня у меня с регенерацией: чем больше рана, тем быстрее она заживает и наоборот. Я подозреваю, что организм синяки и простуду оставляет в воспитательных целях, но вампира не исправит и могила.

Так вот, чихнул я, шмыгнул носом и слышу: за спиной что-то металлическое упало. Оборачиваюсь, а там Влад таращится на меня, как на деву Марию. Я даже оглянулся проверить, не проявились ли у меня крылья. Нет, ничего. Всего лишь банальный сопливый я.

— Доброе утро? — предположил я. — Ты чего в такую рань под невидимкой прячешься?

— Я всегда так делаю...

— Да?.. Что-то не замечал. Точно силы барахлят... — поморщившись, я развернулся к нему спиной и полез в холодильник. Кажется, где-то был апельсиновый сок.

В следующее мгновение я оказался грубо притиснут к стене. Чужой язык напористо продавился сквозь мои губы, горло сжала рука. Я невольно приоткрыл рот в попытке глотнуть воздуха, чем только помог противнику. Язык со вкусом кофе устроил настоящую войну, словно желая побить, сметь моё нёбо, щёки, язык... достигнуть горла, залезть под кожу, контролировать максимально полно... Рука по-прежнему сжимала горло, девяносто килограмм живого веса вминали мою не совсем взрослую тушку в бетон, а я... Ждал. Иногда даже немного отвечал.

Влад держал меня так, словно хотел навсегда запечатать в камне. Наконец, до крови прокусив мне губу, он опустился к шее и с силой сжал зубы.

С шумом глотнув столь сладкого воздуха, я шепнул одно лишь слово:

— Надя.

Вот тогда-то, любуясь на мучение в глазах сына, я и задумался об искушении. Он неплохо держался всё это время, но... Что может быть более притягательным, чем слабость того, кого ты всю жизнь пытался превзойти.

Наконец, что-то решив, он посмотрел на меня... и тут же сдулся. Мой спокойный, чуть любопытствующий взгляд ярче всяких слов сообщал, что насморк не сделал меня слабее.

— В аптеку сходишь? — буднично предложил я. — А то в мой можно найти средство для восстановления отрезанных конечностей, но не жаропонижающее.

— Ненавижу, — сквозь зубы зашипел он, прищурившись. На дне его глаз плясали красные, демонические искорки.

— Люблю, — возразил я, чуть ли не с умилением. Будто передо мной не самый сильный чёрный маг этого мира, а маленький пушистый котёночек.

Влад не мог этого не почувствовать. Гулко зарычав, он оттолкнулся от стены и стремительно вышел из кухни.

— Ты не возражаешь, если я допью твой кофе? — крикнул я ему вслед. Это конечно, пинок лежачему, но он сейчас явно не в состоянии вернуться за ним, не пропадать же добру?

Я облизнулся. Очень вкусному добру.

Через полчаса я решил, что Влад уже достаточно остыл, чтоб можно было вести с ним конструктивный диалог. За это время я успел привести тушку в порядок и надеть костюм. Надо всё-таки заглянуть в офис, а то расслабятся ещё.

Я постучал в дверь комнаты Влада. Ответа не последовало, но в тепловом зрении я видел, как пошевелилась сгорбленная на кровати фигурка.

— Ты должен ей рассказать, — произнёс я.

Влад резко поднял голову. Запахло горелым.

— И не надо жечь дверь, она уж точно не виновата в твоих бедах... А вам вообще можно использовать магию вне Хогвартса?

Дверь резко распахнулась, и я чуть ли не нос к носу столкнулся со злобным сынишкой.

— Извини, неудачно пошутил, — пошёл на попятный я. — У иных какие-то конфликты с Хогвартсом?

— Она сбежит от меня на сверхсветовой скорости, — горько сказал Влад.

— Или поможет.

— И что я ей скажу? — Он схватил меня под локоток, деловито завёл в комнату и усадил на край стола. — Что когда я вижу собственного отца, у меня кровь вскипает так, что я боюсь загореться в прямом смысле?

Он начал аккуратно расстёгивать пиджак, глядя мне в глаза.

— Или то, что я не могу с уверенностью сказать, чего мне хочется больше: избить его до полусмерти или трахнуть.

Влад намотал мой галстук на руку и потянул вниз, вынуждая наклониться и смотреть ему в глаза. Впрочем, сам он в гляделки играть не смог: взгляд лихорадочно скользил, то и дело сползая к ранке на губе. Да, мелкое повреждение...

— Или я могу пойти дальше и заявить, что все проблемы родом из детства? — выдохнул он. Не глядя, Влад начал развязывать галстук, периодически задевая шею горячими пальцами. — Что пытаясь заслужить твоё расположение, я вечно натыкался лишь на стену отчуждения?..

Галстук полетел на стул.

— Не было такого, — возразил я.

— Да неужели? — Он стянул с плеч пиджак, всё ещё оставаясь со мной нос к носу. — В твоих глаза вечно пляшут черти. Но мне не досталось ни одного.

Аккуратно сложенный пиджак упал на стул.

— Даже когда ты срывался на меня, это было не искренне, а чисто в воспитательных целях. — Влад демонстративно «разгладил складки» на плечах. — А можно начать с другой стороны. С той, что ты грёбанный идеал.