Игры вампира

Почему у меня такое мерзопакостное чувство, будто хотел соврать, а брякнул правду?.. Возможно, абсолютная не крохи света разглядела, а маску тёмного не заметила по своей рассеянности?.. Клыки там, красные глаза. Злодеяния, в конце-то концов.

Ещё раз тяжко вздохнув, я отказался от идеи проявлять крылья. Офис у меня, конечно, хороший, но крылья не влезут. С чувством меры у меня всегда был большой косяк, если уж создавать крылья, то не куцые куриные, а размером с дом.

Но я идиот, я же всё равно на них не летаю.

Ладно, с Наденькой всё понятно. Если не примет Влада обратно, я сам её прибью. Светлые без милосердия — страшнее любого тёмного. Меня, конечно, за это любить больше не станут, но это я как-нибудь переживу.

Другое дело, если ей хватит сочувствия, но будет слишком сильна верность авторитетам. Для молодой девушки это даже хорошо, пока собственного опыта не набралась. Главное, авторитеты на свою сторону вовремя переманить.

Гесера нечего и пытаться. Я не настолько самоуверен, чтобы влиять на мнение чувака, занимающегося интригами тысячелетиями. Конечно, я не совсем профан и учился у лучших — Привет, Люци! — но это, мягко говоря, не моя стихия. Вот если что-нибудь слома-а-ать... То есть, померяться силушкой богатырской, тут я и нулевых за пояс заткну. Но не в прямом диалоге.

Тот же Завулон меня сразу раскусил. Только ему нет необходимости сразу меня сдавать, сначала выгоду для себя подыщет... И убежище от силушки богатырской.

Светлана... Увы и ах, Светлана — мать. И волшебница. Гремучая смесь желания защитить своего ребёнка, упора на интуицию и кучи возможностей. Когда дитя в опасности, мать не думает, мать действует. И мудрую интуицию обмануть гораздо сложнее, чем глупый разум, пусть даже мой обман — во благо. Она не поверит тёмному, будь то хоть сам Отец Лжи. Или сама Ложь.

Хотя насчёт неё не уверен. Девочка умеет говорить нужные слова нужным людям. Но полемика — как раз-таки её территория. Звать её ради одной ведьмы? Нет уж, увольте.

Тем более, что есть ещё один вариант.

Антон.

Светлый с мозгами, что вообще-то большая редкость. В начале «карьеры» обычно все они живут сердцем. Что неплохо — ведь ту же Светлану мне обмануть не удастся. Однако интуиция всегда одна, а разум — учится... В общем, можно попытаться. Тем более, что он до сих пор в сомнениях, как относиться к Владу.

Но не успел я протянуть руку к телефону, как в дверь постучали. Я нахмурился. По ощущениям, за ней ничего не было... Или было что-то столь низкоэнергетическое, что не тянуло на человека. Иллюзия какая-нибудь.

— Войдите!

Нет, я ошибся. За дверью был человек. Из плоти и крови. Влад. Он сделал шаг внутрь и посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Можно я у тебя посижу, — равнодушно сказал он. Это даже не прозвучало вопросом.

— Конечно, — сказал я максимально тепло. — Всё, что захочешь.

Кивнув, Влад зашёл внутрь. Ссутулившийся, осунувшийся, он выглядел жалкой пародией на самого себя. Но именно это выдавало в нём плоть от плоти моей: он тоже полумер не понимает.

— Она была здесь? — чуть вскинулся сын.

— Да. Странно, что вы не столкнулись в коридоре.

Не представляю, как он это заметил. Следов ауры светлая предусмотрительно не оставила, а детективными способностями сынуля никогда не обладал.

Влад пожал плечами, взял в руки подушку, на которую Надя опиралась спиной, обнял, прижимая к себе и уткнулся носом. М-да... Оградить-то от основного моего наследства я оградил, но неизвестно, что передал из того, что не считаю особенным. Например, обоняние. Хотя, может быть, это у него от муки любовной обострилось.

— И как прошёл разговор? — тускло поинтересовался Влад, падая на диван.

— Плодотворно. Думаю, у тебя есть все шансы.

Сын только кивнул, тупо уставившись в пространство.

Я тяжело вздохнул. Самая большая мyка для родителя... Нет, не видеть страдание ребёнка, в этом случае можно подставить плечо, утешить, раздуваясь от ощущения собственной нужности, как большая толстая жаба. Нет, самая ужасная боль — это понимать, что свои мозги в чужую голову не вставишь. Чисто технически это вполне осуществимо... Вся боль — от понимания того, что этого делать нельзя.

Просто нельзя.

Твой ребёнок — это отдельный человек, а не твоя копия в миниатюре. У него другие интересы, другие планы, другой взгляд на жизнь и на проблемы. Да, в определённой мере ты можешь его чему-то научить. Но ровно настолько, насколько он сам способен принять твои знания, не больше.

Но многие этого не понимают, перекраивают детей под себя. У кого-то это получается — и выходит в итоге послушная кукла из костей и мяса. У кого-то — нет, и такие дети больше не желают видеть родителей... Кому-то везёт и ребёнок оказывается всё-таки похожим на них. Но это, скорее, исключение, а не правило.

Я начал рассеяно стучать пальцами по столу.

Для меня его проблемы — не проблемы даже. Я знаю, что скорее всего они будут вместе. Это Васька из шестого подъезда может выбирать среди всех женщин его класса. Других таких нулевых — просто нет. А если Надя не простит — я тоже прекрасно знаю, что делать. Не вижу причины для сомнения и страдания.

И мне даже сравнить не с чем, я никогда не знавал любовной му?ки. Я всю жизнь люблю одну женщину, и она отвечала мне взаимностью. Когда её убили — я был разгневан, очень... Пострадало много живых существ и имущества, но это был гнев, а не тоска. А в остальном... я милостиво разрешал себя любить, испытывая в ответ лишь симпатию и благодарность.

Разве что здесь, в параллельном мире, я нашёл копию той, которую любил, но... Всё-таки она была всего лишь копией, причём очень неточной. Я был в плену иллюзий, не спорю. Но когда пелена сошла, я уничтожил её без сожалений.

Плод этого самообмана уже лёг на диван, тупо пялясь в потолок. Я ещё раз вздохнул и включил компьютер. Я не знаю, что делать, но уйти сейчас или разговаривать с кем-то вслух точно было бы преступлением. Хоть посмотрю, какие там махинации мои подчинённые замыслили.

Но мысли всё равно упорно соскальзывали в сторону Влада.

Я не могу подойти к нему и сказать: «Ерунда, сынок! Всё будет хорошо, уж я-то знаю!» — тогда он меня точно размажет тонким слоем по всему Сумраку. Не уверен, что это меня убьёт, но будет о-о-очень неприятно.

Потому что это не ерунда. Для него — не ерунда. А то, что я знаю... Он спросит — откуда. И что я ему скажу? То, что для меня само собой разумеющиеся законы судьбы и жизни, для него просто чушь и суеверия. Да и... Не помогут горю слова.

— Па-а-ап... — тихо позвал Влад.

Я вздрогнул. Он меня так лет пять не называл.

— Да?

— Можешь подойти?

— Конечно.

Я поднялся из-за стола, подошёл к нему, уселся на модерновый журнальный столик и всем своим видом изобразил внимание. Хотя, зря, наверное, Влад по-прежнему пялился в пространство.

— Ты как-то сказал, что сделаешь для меня всё что угодно. Это ещё в силе?

— Да, — спокойно ответил я. — Всегда.

— Убей меня.

Пауза.

— Сейчас? — просто спросил я.

Он серьёзно кивнул:

— Без меня всем будет только лучше.

Я с сочувствием взглянул на него и погладил по волосам, как маленького ребёнка. Влад повернул голову и взглянул на меня очень внимательно и серьёзно. А я... я не мог сказать ни слова.

Потому что сам испытал это.

Вот ты живёшь, погружённый в свои проблемы... Радуешься своим победам, кричишь на мир, когда он не желает тебя слушаться. Но вдруг поднимаешь голову, оглядываешься... и понимаешь, что твоё существование приносит одни лишь страдания. Что каждый вздох, каждое действие — во зло. Что мир плачет под твоими прикосновениями и жаждет избавиться от гнёта. И тогда накатывает оно — чувство абсолютного одиночества. Чувство собственной ненужности. Ощущение, что весь мир против тебя...

И это только твоя вина.

Все твои беды и победы по сравнению с этим сразу становятся поверхностными и незначительными. Ты понимаешь, что жил в иллюзии, что был дураком. А исправить — сил нет. Единственный выход — исчезнуть.

И хуже всего, что и для меня, и для Влада — это не просто абстрактный эгоизм. Он слышал, что его называли абсолютным злом, Антихристом, но не верил в это. Как он, такой красивый и замечательный, может приносить беду? Ничего эти окружающие не понимают! Но вот он увидел... И понял, что такому чудовищу лучше не жить.

— Уверен?

Он коротко кивнул. Глаза его были абсолютно сухи и серьёзны, хотя я сам готов был взвыть. Почему, ну почему он пришёл за этим ко мне?!

Хотя, конечно... Вряд ли абсолютный убьётся, спрыгнув с крыши. Попросить кого-то другого? Завулона, который нихрена не поймёт? Кого-то из светлых, которые начнут увещевать, что ещё не всё потеряно, что можно всё исправить? Инквизицию, что будет недоуменно хлопать глазами и спрашивать, чего это он решил им все планы порушить?..

И только я обещал выполнить любое его желание.

Я замедленным движением взял его за голову обеими руками. Влад впервые смотрел на меня просто и чисто, без запрятанной злобы или неудовлетворённости.

— Будет больно? — только и спросил он.

— Да.

— Хорошо...

Прикрыв глаза я воззвал к самой древней, самой бешеной и самой бесконтрольной силе, которую знал. Разрушение. Не оставит от тебя и молекулы, как бы крут ты ни был. Надёжно, дёшево. И больно.

Я не мог начать его отговаривать — бесполезно. Я не мог просить повременить, найти отговорки, взывать к разуму... Он всё равно это сделает, но уже сам. А я... Я не могу ему отказать. Чем этот свинёнок нагло пользуется.

Я открыл глаза, зная, что Влад там увидит. Тьму. Абсолютную, всепоглощающую. Он чуть вздрогнул, но не отвёл взгляд. Разрушение потекло по венам, разрушая клетки, пытаясь вырваться в мир, но я не давал, держал крепко. Ещё не хватало, чтоб пострадал кто-то посторонний...

Чернота коснулась его щеки, впилась в кровь, потекла по венам. Влад напрягся всем телом, приоткрыл рот в судорожном вдохе... но не закричал. Это очень больно, сам чувствую.

— Ч-что ты делаешь? — шептал он, с ужасом глядя на меня.

— Убиваю нас.

— Я п-просил убить только меня!..

— А ты думаешь я смогу жить после этого?

Он вздрогнул, неверяще посмотрел на меня. Тьма из моих глаз проникла под кожу, начала распространяться по лицу. Наконец, глаза Влада наполнились настоящим ужасом.

— Нет! Прекрати! Я сказал, прекрати! — он начал отбиваться.

Я бы с радостью, но Разрушение — это не собачка, которую можно просто позвать и прогнать. Загнать обратно — не стоит и пытаться. Титанических усилий стоит только перекрыть источник. Это примерно как пытаться пальцем заткнуть дыру на подводной лодке, которая плывёт посреди Марианской впадине. Затем — надо накормить то, что уже умудрился выпустить. В ход пошло всё: волосы, шлейф, крылья, подкожный жир... почка.

И только после этого можно бессильно опустить руки. Но падать — падать нельзя, потому что в меня вцепился рыдающий ребёнок, и я не могу, просто не могу подвести его веру в родителя.

— П-почему? — спрашивал он. — Почему так всё сложно?

Я обнял его, прижал к себе ближе, остро жалея что не смогу защитить его от всего.

— Потому что «я» — это всегда слишком мало.

Игры закончены

— Ебать твою Люсю, Вик! — стоило закрыть за Владом дверь, как в комнате образовалась девица со встрёпанными светлыми кудряшками в посечённых доспехах и вся заляпанная брызгами крови. Двуручным мечом она размахивала как возмущённая училка — указкой. — Ты действительно решил самоубиться?!

— Я тоже рад тебя видеть, малышка, — улыбнулся я, чувствуя, как сердце щемит от нежности. — Странно слышать такие обвинения. Не у меня же из спины меч торчит.

— Где? — девушка извернула шею, вглядываясь, что у неё там за спиной. — Тьфу, блин, не заметила!.. То-то враги от меня подозрительно резво бежали... В любом случае, нефиг сравнивать какой-то дурацкий меч и само разрушение, хотя... — она принюхалась. — Чем это тут воняет?

— Сожжённой почкой? — предположил я.

— Да отстань ты со своими кулинарными ассоциациями, голодный что ли?.. — отмахнулась она. — Нет, тут что-то иное...

— Сера?

— Не сбивай меня со следа!.. О да, подожди, я, кажется, поняла... Да это же уныние! Фу, бля, какой унылый мир!

— На нём огромный паразит, который жрёт все яркие эмоции, — пояснил я.

— Да я уже чувствую, что эмоциональное поле очень тонкое и дырявое... На Марсе и то веселее, хотя там все давным давно сдохли. А уж Юпитер, темпераментный мужчинко... Сколько ты уже тут?

— Чуть больше двадцати лет, — с лёгкой улыбкой признался я.

— А... Э... — богиня лжи и красноречия осталась без слов. — Ну, тогда ясно, чего ты убиться пытался. Пошли отсюда, у меня война, интриги и куча симпатичных мальчиков.

— Возможно, у меня были причины так поступать?..

— О деда, ты и без меня прекрасно знаешь, как окружение влияет на самосознание, — Девица закатила глаза и положила свой меч на стол. Кровь с него капнула на столешницу и с шипением проделала в ней дыру. — Люди передают друг другу состояния, как предметы — температуру. Ты, конечно, у нас горячий парень, но за двадцать лет в ледяном океане уныния остыть мог и ты. Даже если тебе кажется, что ты поступил верно, позволив разрушению пройти сквозь тебя, то это только потому, что тебе не хватило жизнерадостности, чтобы придумать другое решение. Пойдём, тебе нужно проветрится.

— Я не могу, — я присел, двумя пальцами потирая переносицу. — У меня тут сын.

— Он?..

— Нет, ему не досталось семейного наследия, но... это-то и плохо, я не могу сейчас его оставить, он!..

— Деда, хватит ныть. Не делай неразрешимыми разрешимые вещи. Время попросим близнецов подкрутить, за пару часов твоего отсутствия ничего не случится... непоправимого. Вставай-вставай, разве ты не чувствуешь, как этот мир накрывает тебя холодным одеялом, высасывая всё тепло, не давая ни видеть, ни дышать?.. Я не говорю, что тут нельзя находится, но тебе точно нужно отдохнуть в хорошей компании.

— Да... — я помедлил. Уходить категорически не хотелось, что являлось ещё одним подтверждением «заражения» миром. Паразиты всегда стараются переделать поведение носителя так, чтобы он ни в коем случае не захотел от них избавиться. — Да, ты права, малышка... пойдём.