Алекс Керр. Утраченная Япония

Время шло, и начало восьмидесятых принесло прогресс и восстановление Тэнмангуу. Я провел в дом электричество, убрал паутину, и поставил стеклянные двери на веранде. После того, как исчезли пауки, Дайан уже не чувствовала себя здесь, как дома, и переехала в другое место. Я же занялся организацией 'дома' — помещения, которое исполняло роль кухни с очагом, и занимало одну треть площади пола в Тэнмангуу.

Сначала настоятель святыни Куваяма, хозяин моего дома, совершил ритуальное очищение старой глиняной печи и колодца, т.е. огня и воды. Потом вместе с приятелями я занялся переделкой 'дома' в студио, удалив печь, и прикрыв колодец. Там расположился длинный стол для каллиграфии, и оправки картин. В других комнатах дома был потолок, но 'дома' была открыта до самой крыши, чтобы дым свободно улетучивался, так, как и в Чииори. На балках под крышей лежали старые ненужные вещи, а старые передвижные двери закрывали все так, что их не было видно. Мы вынесли мусор, подмели собравшуюся за сто пятьдесят лет сажу, на которую ушло десять больших мусорных мешков, и тогда нам открылось огромное пространство слег и балок под крышей. Сегодня это полное воздуха помещение выполняет роль моего рабочего кабинета.

Хотя время москитных сеток, свечей и кимоно закончилось, в Тэнмангуу я по прежнему чувствую природу. Возвращаясь из Токио, или из заграничной поездки, я всегда замечаю смену времен года, и меня всегда ждут новые природные явления. По китайскому календарю, год делится на двадцать четыре периода, названия которых звучат, как 'белая роса', 'большая жара', 'малый холод', 'вьющиеся мушки' и т.д. У каждого из них свой запах.

Бог Тэнмангуу — это придворный аристократ Мичизане, который жил в 10 веке нашей эры. Он был известен своей любовью к цветам сливы, поэтому на территории каждой из его святынь, разбросанных по всей стране, сажают сливовые деревья. Они расцветают под конец зимы, когда на земле еще лежит снег. Вскоре после этого приходит весна, появляются цветы на старых вишнях, азалиях, абрикосах, но мое любимое время наступает позже, в конце мая и начале июня, когда начинается пора дождей. Лягушки начинают квакать в лужах, а мои приятели, когда звонят из Токио, удивляются, что кваканье слышно даже в телефон. Лягушки, маленькие зеленые драгоценности, скачут, украшая собой листья и каменную дорожку. Тогда расцветают лотосы, а тяжелые капли дождя приятно стучат по крыше. Сон в пору дождей — это всегда наслаждение.

Но однажды вечером появляется первый светлячок. Вместе с другом мы идем к реке, и молча ждем. Через мгновение из густых зарослей по обеим сторонам ущелья вылетают облака светлячков. Летом дети приходят купаться в пруду под водопадом. Мой кузен Эдан, маленький светловолосый чертенок, провел там в развлечениях целое лето. Из салона я слышу голоса детей, ныряющих в воду. Деревья на склоне колышатся на ветру, а черный ястреб лениво простирает на небе свои длинные крылья. Конец лета приносит тайфуны и осенний рубин кленовых листьев, желтые мимозы, ягоды пандина, и под конец оранжевые плоды хурмы, которые висят на облетевших ветках зимой. В зимние дни, когда иней покрывает сад, каждый стебель травы блестит на солнце, как бриллиант. Лягушки: изумруд, иней: бриллианты, пандина: рубин — вот драгоценности Тэнмангуу.

Постепенно времена года исчезают из жизни современной Японии. Например, в большинстве городов принято обрезать ветви деревьев на улицах, чтобы избежать листопада. В современной Японии опавшие листья перестали считаться красивыми: они замусоривают улицы, а значит, этого следует избегать. Отсюда и карликовые деревья, которые мы видим в большинстве публичных мест Японии. Недавно знакомый сказал мне: 'Идти в горы только для того, чтобы посмотреть на природу — что за скука! Природа интересна лишь тогда, когда можно что-то сделать. Ну, знаешь, я имею в виду игру в гольф, или спуск с гор на лыжах'. Это может объяснять, почему люди испытывают такую необходимость строить новые лыжные подъемники, или гольфовые поля. Моя связь с природой осталась такой же, как у китайских поэтов, а моя природа — словно из хайку Басё. Лягушка прыгает в старый пруд — сам этот звук доставляет мне удовольствие. Ничего другого мне не надо.

Когда Дайан жила в Тэнмангуу, дом был практически пустым. С течением времени он стал галереей моей растущей коллекции предметов искусства. Японские золотые ширмы, китайские ковры, тибетские мандалы, корейские вазы, тайские Будды, бирманские чаши из лака, кхмерские статуэтки — азиатские предметы заполнили каждый сантиметр пространства. Я понимаю, что определение 'заполнить' не является наилучшим выражением, потому что не ассоциируется с понятием изысканной элегантности. Но произведения искусства каждой страны и каждого периода Азии создали в Тэнмангуу такие буйные джунгли, что они превзошли даже те, что в саду: это была оранжерея красоты. Кто-то из приятелей назвал ее 'пещера Али Бабы'. Приезжавшие гости видели сначала старый полуразрушенный дом, который мало отличался от того, что я застал в 1977 году, но когда они входили внутрь, их глазам показывались, как в Сезаме, цветные свитки, толстые голубые и желтые ковры, блеск отполированного розового дерева и айвы.

В последние года удовольствие от владения этими предметами немного ослабело, поэтому я ввел в Тэнмангуу довольно серьезные изменения. Ковры и мебель остались, но следуя примеру старых домов, в которых вещи хранили в 'кура', большую часть свитков, статуй и картин я передал на хранение в музей, в виде своеобразного депозита. Осталось только те, что больше всего нравятся, и я меняю их в зависимости от настроения. Думаю, что постепенно буду их убирать, пока в комнате не останутся только голые татами и вид в сад.

Хотя сегодня здесь намного меньше предметов, Тэнмангуу все еще создает впечатление пещеры Али Бабы. Мне кажется, что это из-за цветов, а чувство колористики — это одна из вещей, которым меня научил Дэвид Кидд. Я читал когда-то описание жизни в Тибете, еще того периода, когда его не завоевал Китай, когда еще цвела тибетская культура. Рассказчик встретил однажды группу аристократов, путешествующих по степи со своей свитой. Это была оргия цветов: даже кони были покрыты изумительными шелками и вручную сотканными накидками. Аристократы носили желтые тоги, по которым танцевали голубые драконы, алые облака и зеленые волны, а в волосах у них были подвески из кораллов и туркусов.

Сегодня чувство цвета очень поблекло. Достаточно вспомнить только бесцветный костюм современного политика, чтобы понять, что я имею в виду. Эта нехватка цветов особенно касается Японии, где весь свет искусственный, а большая часть домашних предметов сделана из алюминия и синтетических материалов. Но в Тэнмангуу по прежнему живут богатые, глубокие цвета. Это бросается в глаза после сравнения с серым цветом жизни в Токио. Прежде всего здесь есть золото, — цвет, который, как это подчеркнул Танизаки в 'Похвале тени', обычно не идет в паре с ярко освещенными помещениями, и может быть именно поэтому его практически нет в современной Японии. В Тэнмангуу позолоченные ширмы, золотые Будды, золотая лаковая посуда — множество самых разных оттенков золота. Поэтому есть золото зеленое, красное и металлическое, которое со временем покрывается патиной. Кроме золота есть натуральные красители, особенно живая зелень, используемая в тибетских мандалах. Есть глубокий красный цвет лаковой посуды, светлая зелень китайского нефрита и темные, грозовые оранж и чайная зелень японских бархатов.

Нельзя представить более подходящее место для каллиграфии, чем Тэнмангуу. Я чувствую себя здесь так, словно бы вдохновение сплывало на меня непосредственно от бога святыни. И хотя я не последователь синто, в тайне от всех верю в божество Тэнмангуу, которого многие века почитают, как покровителя ученых и каллиграфов. Иногда я иду в святыню, ударяю в колокол, и молюсь. 'Молюсь' — это слишком громко сказано, скорее, идет речь об неформальном приветствии. Когда приближается время экзаменов, и ученики и студенты приходят сюда перед занятиями, их молитвы, вероятно, более горячи, чем мои. Звон колокола на рассвете в это время часто заменяет мне будильник.

В Тэнмангуу живет множество богов. Прежде всего, у меня есть домашний алтарик над мастерской. В нем располагается статуя Мичизане, а по обеим сторонам от него — бумажные амулеты, талисманы из храмов и святынь, и четки. Над входом видна маленькая, почерневшая деревянная статуэтка Дайкоку, бога удачи. В ней всего лишь около двенадцати сантиметров высоты, но из статуэтки бьет такая сила, словно ее вырезал сам Энкуу. Из всех предметов, что находились в доме, когда я в него въехал, оставил только его, и он стал стражем Тэнмангуу. На центральной опоре я приклеил амулет из святыни Кувааяма и изображение Мариши-Тэн (божества дискуссий), который сидит в повозке, запряженной кабанами. В комнате, на опоре токонома, висит танзаку, написанный Онисабуроо Дэгучи. В самой дальней комнате стоит тайская скульптура Будды, а возле него — маленький алтарик Шивы. Может показаться, что я излишне суеверен, но мое поведение соответствует типичной японской схеме: не желая быть связанным с одной религией, я записываюсь во все — буддизм, синто, индуизм. Божества и Будды колышатся в воздухе Тэнмангу, и их теплое дыхание наполняет дом.

Жизнь в деревне имеет свои недостатки. Самая главная из них — насекомые. Вместе с приходом поры 'вьющихся мошек', в середине марта, на свет появляются легионы комаров, ос, муравьев, сороконожек, пауков и жуков. Война с ними — непростое занятие. У Дайан было тринадцатиструнное кото, лежавшее в салоне. Однажды ночью звук инструмента неожиданно разорвал тишину. Комнату заполнило дзыньканье — чири чири чири зуру зуру зуру, — а ведь в доме не было никого, кроме нас. Я взял свечу, пошел к кото, и ничего не увидел. Но пальцы духа по прежнему играли, и чири чири чири зуру зуру зуру разносилось по всему дому. Мы прижались друг к другу, перепуганные, но я не смог выдержать напряжения, и зажег все огни — чтобы увидеть ночную бабочку, которая застряла между струнами.

Я мог бы еще справиться с концертами духов, но комары — это совсем другое дело. Москитные сетки обладают одной странной особенностью: даже не имея каких-либо дыр, они всегда пропускают внутрь несколько комаров. Именно из-за них я поставил стеклянные двери на веранде, и смонтировал кондиционер, эффективно отделив благодаря этому жилье от сада. Но с того момента, как сюда был перенесен Тэнмангуу, прошло сто пятьдесят лет, и в результате множества тайфунов и землетрясений все опоры в доме стоят криво — во всем доме нет ни одного прямого угла. Насекомые находят дорогу в микроскопических щелях, и я не думаю, что Тэнмангуу когда-либо сможет от них освободиться.

Другая проблема — дорога до Киото и Осака. Собственно, не так уж она и длинна: двадцать пять минут поездом до Киото, и час пятнадцать минут езды автомобилем до Осаки. Но городским жителям это расстояние кажется больше, чем Сахара, и нелегко набраться смелости, чтобы преодолеть такую пустыню. Когда-то мне позвонил коллекционер из Амстердама: 'В будущем месяце я приезжаю в Японию. Мне бы очень хотелось увидеть Тэнмангуу'. Месяцем позже он прибыл в Токио, и позвонил опять: 'Завтра я еду в Киото. Увидимся послезавтра'. На следующий день он позвонил из Киото: 'Я рад, что мы увидимся завтра'. В день встречи он позвонил опять, и сказал: 'Мне очень жаль, но я не могу приехать в Камеока. Все-таки это слишком далеко'.

На переломе веков граф де Монтескье управлял Парижем железной рукой; никто никогда не отказался от приглашения на один из его известных вечеров. Но когда граф перебрался из восточной части Булонского леса в более крупный дворец на западной стороне, то есть два километра дороги через парк, изысканное общество оставило его без сожаления, и Монтескье прожил остатки дней в одиночестве.

Очень немногие посещают Тэнмангуу. Это не слишком удобно для бизнеса, но я не чувствую себя особенно одиноким. Даже наоборот: расстояние до Киото и Осака защищает меня от случайных гостей, поэтому посещают меня только настоящие друзья. Поэтому, когда в доме появляются гости, в нем всегда царит приятная и свободная атмосфера.

Последние восемнадцать лет в Тэнмангуу со мной жило, или заботилось о доме множество моих приятелей-японцев. Их всех характеризовала одна общая черта, причем это не была любовь к искусству или природе, как можно было бы ожидать. Они хотели убежать от японского общества. Здесь не так много мест, где можно укрыться от общественного порабощения. Нельзя 'выписаться', и жить в деревне, как хиппи: когти сложных правил и связей в деревенском обществе необычайно сильны. С другой стороны, жизнь в городе так дорога, что единственное, что человек может себе там позволить, это коммунальные расходы. Люди из Токио, те, кто не хочет подчиняться правилам японского общества, обычно пробуют найти работу в иностранных организациях, но такая работа имеет свои недостатки — постоянная гонка, сложность, и постоянное психическое напряжение. Поэтому спокойная атмосфера Тэнмангуу кажется этим людям раем, по крайней мере, до тех пор, пока они не сделают следующий шаг, которым обычно оказывается выезд из Японии.

Один приятель японец сказал мне когда-то: 'Старые японские дома ассоциируются всегда с нищетой. Только когда я увидел Тэнмангуу, понял, что в таком доме можно жить со всеми удобствами'. Этот комментарий — ключ к пониманию того, почему Киото довели до почти полного уничтожения. В глазах городской администрации, ряды старых деревянных домов выглядят 'бедно', вызывают стыд, и должны быть уничтожены. Это не касается только Киото — то же самое чувствуют люди по всей Японии. Если бы так не было, то расширяющаяся по всей стране деструкция вызвала публичное возмущение, но пока не слышно даже самых слабых голосов протеста.

Камеока уже совершенно изменилась, потому что волна 'уродства', которая охватила Японию, добралась и сюда. Вокруг Тэнмангуу каждый год исчезает несколько рисовых полей, которые заменяются парковками или гольфовыми полями. К счастью, территория Тэнмангуу велика, и гора за садом принадлежит святыне, поэтому, хотя бы на время, мы в безопасности.

У входа в Тэнмангуу висит каллиграфия 'Гнездо спокойствия и счастья'. Ее написал ученый эпохи Эдо, она напоминает о жилище одного из ученых эпохи Сун, который в двенадцатом веке помог возродиться конфуцианской философии. Хотя небогатый, в своем небольшом домике он окружал себя книгами и свитками. Он приглашал друзей в свое 'гнездо', и именно там они все вместе начали революцию в способе мышления. Истинное очарование Тэнмангуу, на мой взгляд, заключается в его свободной атмосфере. Может, вместе с друзьями мы тоже готовим революцию, но вероятнее всего, что благодаря спокойной атмосфере, окружению, либо 'черному блеску' четырехсотлетних опор каждый, кто входит в Тэнмангуу, быстро поддается расслабляющей атмосфере. Посещавшие меня бизнесмены, которые обычно встают точно к завтраку на деловых встречах, в Тэнмангуу всегда просыпают, либо забывают отправить факс или предупредить работников в оффисе. Часто случается, что гость, который собирался остаться только на одну ночь, забывает об этом, и остается на несколько дней.