Алекс Керр. Утраченная Япония

При этом я убедился, что даже в крестьянской культуре Ия была развита целая система использования натуральных материалов. Например, есть разные виды растительных крыш, одна из которых называется shino. Чтобы получить нужный материал, растения срезают ранней весной, но лишь после того, как со стеблей опадут сухие листья. Shino, более плотная, чем обычный тростник, служит для покрытия исключительно углов крыши.

Кроме тростника, нужна в очень большом количестве рисовая солома. Мастер кладет слой соломы под краями крыши, создавая слегка приподнятый край. Надо было так же шесть видов бамбука, разных размеров, каждый из своей части острова Сикоку, и каждый, скошенный в свое время, чтобы избежать повреждений, которые наносят насекомые. К этому добавим три вида веревок (два из рисовой соломы разной толщины, и одна из пальмового волокна), сто сосновых стволов, которые должны были заменить сгнившее дерево крыши, и кедровые доски на боковые поверхности. И, наконец, инструменты — такие, как метровой длины игла, сквозь которую мастер продевает веревку, и прошивает тростник. Кто-то снизу завязывает шнур вокруг стропил, снова протыкает иглой настил, и проталкивает ее наружу. Мастер связывает концы веревки, тем самым прикрепляя крышу к балкам.

Стоимость покрытия крыши Чииори второй раз оказалась ужасной. Включая еду и плату за работу, дошло до двенадцати миллионов иен, и ни один банк не хотел занять деньги хозяину единственной недвижимости в Японии, цена на которую падала. Мне пришлось заплатить за все наличными, заняв деньги у друзей и семьи.

Перекрытие крыши было закончено в 1988 году, и заняло шесть месяцев работы Ома и остальных жителей Цуруя, а так же моих приятелей из Америки, Кобэ, Киото и Токио. Когда все было закончено, на поле сусука, которую мы использовали, посадили каштаны. У пожилого мастера, который крыл нам крышу, не было учеников, и, кстати, не было спроса на его услуги: не считая двух домов, которые правительство посчитало памятниками старины, не похоже было, что в Ия собираются крыть травой еще какую-то крышу. В будущем властям придется реставрировать крыши домов, за которыми они решили ухаживать, но когда до этого дойдет, все материалы и рабочих придется везти откуда-то из другого места. Чииори был последним домом, который перекрыл мастер из Ия, с помощью выращенной на месте травы kaya.

Дома, покрытые тростником, а не черепицей, камнем или металлом, обладают особенным очарованием, не зависимо от того, происходит ли это в английской деревне, или на юге Тихого Океана, где крыши покрывают пальмовыми листьями. Вероятно, это потому, что все другие материалы в большей или меньшей степени искусственные, а листья — натуральные. Деревушка, в которой дома покрыты тростником, выглядит так, словно бы выросла из земли, как грибы, а не как фабричное чудовище.

В Японии заканчивается эра домов с растительной крышей. Последние их примеры можно увидеть в святынях, павильонах чайной церемонии, культурных центрах под охраной государства, и в нескольких сельских хозяйствах, которые еще сохранились. Крыши теперь, как правило, медные или алюминиевые. Когда едешь по стране, можно легко узнать дома, которые первоначально крылись тростником, по их очень характерных наклонных крышах: под медной черепицей часто оставлены старые балки, а то и сам тростник.

Говорят, что содержание тростниковых крыш очень трудоемко и дорого, с чем невозможно не согласиться, имея за спиной личный опыт и понесенные финансовые последствия. Но можно еще прийти к интересному выводу относительно сохранения традиционных ремесел: крыши не обязательно должны быть дорогими. Когда-то в каждой деревне было поле, на котором рос тростник, необходимый для крыш, а крестьяне собирали его зимой, в рамках нормального сельского цикла работ. Его хранили вместе с разными сортами бамбука, сена и дерева, а использовали эти запасы все вместе, когда в каком-то из домов необходимо было сменить крышу. Материала было море, и его не надо было заказывать, мастер работал круглый год, поэтому не требовал высокой платы. Когда же спрос на тростник уменьшился, наступил эффект замкнутого круга: цены материалов, таких, как тростник или бамбук, взлетели до небес, и все меньше людей хотело или могло позволить себе такие траты. Крыши из тростника не исчезли, потому что были дорогими, но они дорогие, потому что исчезли.

То же самое происходило в Европе: по мере того, как переставали крыть крыши тростником, цены росли, и сегодня тростник — это роскошь. Но не смотря на это, в Англии и Дании по прежнему стоят тысячи домов с такой крышей, есть даже целые деревни. У ремесленников есть работа, тростник собирают, и цена, хотя высокая, не взлетает до небес. В результате дома с стростниковыми крышами сохранили важное место в деревенском пейзаже.

В случае Японии пренебрежение тростником причинило огромный вред, потому что они играли важную роль в культурной традиции страны. Во многих других странах тростник покрывает лишь крестьянские дома, от Китая до Ирландии церкви, дворы и усадьбы богачей всегда покрывались черепицей, каменными плитками или металлом. Но в Японии со времен Хейан тростник оставался любимым материалом элиты. Императорский дворец в Киото покрыт кедровой дранкой, важнейшая святыня синто, Великий Храм Исе, покрыт кая, самые известные павильоны чайной церемонии покрыты кая или древесной корой. В живописи, поэзии, религии и искусстве тростник считается квинтесценцией элегантности. Придание скромным природным материалам изысканности было одним из характерных признаков японской традиции. В этом смысле утрата, какую вызвал отказ от использования тростниковых крыш, это не только печальный результат современного развития деревни — это удар прямо в сердце.

И так я подошел до грустной части сказки о долине Ия. Когда я появился там двадцать пять лет назад, на японских островах можно было заметить систематическое разрушение натуральной среды, но тогда еще не было ни движения против, ни разговоров на эту тему. Разрушение продолжалось все быстрее, пока, наконец, Япония не стала одним из самых безобразных государств мира. Все мои приятели, которые приезжают сюда из-за границы, разочарованы. Кроме показушных мест, таких, как парк Хаконе, весь пейзаж Японии оказался обезображен. Когда приятели спрашивают, куда им поехать, чтобы не видеть реклам, электрических проводов и цемента, я не знаю, что ответить.

Говорят, что из тридцати тысяч рек и ручьев Японии только на трех не поставлены дамбы, но и у них русло и берега залиты цементом для безопасности. Более тридцати процентов побережья страны, которое насчитывает многие тысячи километров, — бетонные блоки. Правительство, управляя лесными ресурсами, совершенно не обращает внимания на экологическое равновесие (в Японии нет лесников). Сотни миллионов долларов государственных субсидий предназначаются на развитие деревообрабатывающей промышленности, а хозяев горных земель стимулируют вырубать девственные леса, и заменять их ровными рядами японского кедра. В результате такой политики когда кому-то хочется посмотреть на цвета осенних листьев, ему не только трудно эти листья найти, но и приходится их искать по всей стране.

А электрические провода? Япония — единственная страна, которая не укрывает провода в городах и деревушках, это именно они придают омерзительный вид всей городской застройке. А в пригородах еще хуже. Как-то в Иокогаме я пошел посмотреть новый жилой район Нью Таун Кохоку и поразился, видя на каждом шагу поразительное разнообразие огромных стальных пилонов и столбов поменьше, между которыми была натянута адская паутина электрических проводов, застилающая небо над головой. Такие места считаются образцовыми. В глубинке электрические компании действуют без ограничений, ставят столбы повсюду. Эффект, какой вызывают марширующие через горы и долины опоры электропередач, запирает дыхание в груди, и вызывает мысль, что они были поставлены специально, чтобы испортить красоту пейзажа.

Акира Куросава, кинорежиссер, несколько лет назад сказал в интервью, что 'так как натуральные места были за последние года разрушены, в Японии стало все труднее снимать кино'. Дошло до того, что можно абсолютно надежно использовать проверочный тест: если на телеэкране или афише мы видим прекрасную природу, но не видим цемента или опор электропередач, значит либо фотографии были сделаны в студии, либо за пределами Япониии.

В поэме Ду Фу, поэта эпохи Тан, есть известные строки: 'Хотя народ гибнет, горы и леса останутся'. В Японии происходит наоборот: народ прекрасно развивается, но горы и реки гибнут. Архитектор Sei Takeyama считает, что одной из причин такого состояния вещей является японское умение ограничивать поле зрения. Именно оно привело к созданию хайку, в котором поэт закрывается от всего мира, чтобы сконцентрироваться лишь на лягушке, которая скачет в пруд. К сожалению, в случае пейзажа это же умение позволяет японцам сосредоточиться на изумительном зеленом рисовом поле, и не обращать внимания на промышленный пейзаж, который его окружает. Недавно у меня была лекция в Молодежной Торговой Палате в городе Камеока, где я живу. Когда я сказал, что глядя с автострады, можно легко насчитать на недалеких горах больше шестидесяти столбов, слушатели были шокированы. Никто из них не заметил этих столбов.

Несмотря на это, я не считаю, что японцы утратили свою деликатную чувствительность эпохи Хэйан. Где-то в глубине сердца они знают, что Япония стала некрасивой страной. С того момента, как я начал говорить и писать на эту тему, я получил массу писем от японцев, которые, так же, как я, угнетены этой ситуацией. Я убежден, что это будет одной из важнейших проблем, которые встанут перед Японией в будущем веке. Очень долгое время даже иностранцы формулировали фразы типа 'электрификация более важна', или 'экономическое развитие страны было необходимо', но такого рода комментарии невозможно использовать в отношении одного из наиболее развитых государств мира. Японцы уже не бедные крестьяне, которых восхищает электричество. Другие страны нашли способы, чтобы справиться со столбами электропередач. В Швейцарии объединяют провода, чтобы уменьшить количество опор, насколько это возможно. Их красят в зеленый цвет, и ставят ниже горных хребтов, чтобы они не портили пейзаж. В Германии разработана технология укрепления берегов рек камнями и сырым цементом так, чтобы создать среду, благоприятную для развития растений и насекомых, сохраняя таким образом экологическое равновесие. Однако Япония не заинтересовалась ни одним из этих решений.

Эффекты видны уже в краевой туристике, которая заметно теряет клиентов, предпочитающих другие страны: миллионы людей выезжают за границу, чтобы убежать от уродства. Но независимо от возрастающего экологического сознания, разрушение природы в Японии усиливается. Когда, путешествуя по стране, я встречаю гору, которая исчезает под гусеницами бульдозера, или реку, спрятанную в бетонное русло, меня охватывает страх. Япония стала огромной и страшной машиной, Молохом, который уничтожает собственную землю стальными зубами, и которого никто не в состоянии остановить. Холодная дрожь проходит по спине.

Сегодня я редко езжу в Чииори. К счастью, горы вокруг сохранили свою красоту, но лежащие по дороге в Ия Внутреннее море и префектуры Кагава и Токусима абсолютно изменились, поэтому путешествие в Чииори нагоняет тоску. Недавнее строительство дороги через лес в долине привело к тому, что замусорилось даже далекое озерко Кунзе. Глядя со стороны каменной стены в направлении сада, склоны гор по другой стороне перечеркнуты укреплениями из бетона, а вдоль реки Ия тянутся столбы линии электропередач. Остается лишь вопросом времени, когда пожирающая горы махина доберется до Цуруя, поэтому я не могу на это смотреть спокойно.

Когда я нашел этот дом, то представлял, что буду жить, как мудрец, глубоко в горах, в одиноком доме под тростниковой крышей, стоящем высоко на крутом склоне изумрудной скалы, под облаками — точно так, как на мистическом образе Ни Зана. Тем временем становится все более очевидным, что горы, такие, как я их люблю, не сохранятся долго. Поэтому я отвернулся от Ия, и стал искать другую страну мечты. В 1978 году я познакомился с актером кабуки Тамасабуроо, и был введен в мир традиционного искусства. Моя мечта о замке улетучилась из Ия: из замка на склоне горы в замок на сцене.

В том году я решил спуститься с гор, и отправиться в театры кабуки в Токио. Разумеется, я не отказался полностью от Ия, в последующие годы мои друзья и я пережили там массу приключений, вместе с 'сагой о тростнике'. Сцена но в большой комнате видела множество представлений, включая то, когда Эидзи и младшая дочь Ома переоделись в исторические костюмы кукол, и показали жителям городка повесть о самураях. А как-то жена Сёокити, Сетсуко, на сегодняшний день одна из лучших танцовщиц 'бутоо', начала свой экстатический танец на черном полу комнаты, а закончила снаружи, на снегу. В Чииори шесть месяцев жил фотограф, который потом издал альбом, представляющий жизнь Тсуруя, лето провела в нем пара британских антропологов. В этом смысле Ия по прежнему была убежищем.

Есть так же и позитивные изменения в регионе. До недавних времен одной из проблем Ия был факт, что местные мужчины испытывали трудности с нахождением жен в богатом обществе Японии — женщины из других регионов не хотят перебираться в бедные места, такие, как Ия. Поэтому в восьмидесятых годах Ия придумала способ, буд-то взятый из повести — пригласили женщин с Филиппин, что вызвало общенациональную дискуссию. Они добились успеха, который с тех пор повторили другие лежащие в провинции деревушки. Хотя число жителей по прежнему слишком мало, благодаря этой идее в долину Ия пришла новая кровь, и восстановились старые связи с Юго-Восточной Азией. Множество молодых мужчин выехало, но, к примеру Эидзи вернулся в городок с деньгами, которые собрал, работая девять лет проектировщиком туннелей, — он живет со своей филиппинской женой и сыном в доме на склоне горы, который расположен чуть выше моего. Говорят так же о том, чтобы признать Тсуруя 'специальной культурной зоной', так как у Чииори своя новая крыша, а один из домов по соседству считается памятником архитектуры. Может быть, так однажды и станет.

Зима 1978 года была необычайно морозной. Как-то днем, когда я спускался из Тсуруя, матушка Отома создала для меня вот такую хайку:

Присыпанные снегом

утренние горы

висят на моей спине.

Кабуки.

Остается только соль.

Летом 1977 года я закончил обучение, и вернулся в Японию, чтобы начать работу в фонде религии синто, который назывался Оомото, и располагался в небольшом городке Камеока, лежащем на запад от Киото. Основатель Оомото сказал когда-то, что 'искусство — это мать религии', и для развития этой философии в Оомото организовывали международные летние семинары традиционных японских искусств (чайная церемония, театр но и т.п.). В 1976 году я посещал эти семинары, а теперь моей задачей была помощь в организации занятий, связанных с искусством.