Алекс Керр. Утраченная Япония

Прекраснейшие сокровища Киото лежали не только в святынях и храмах, но и во внешнем рисунке улиц. Они лежали в запутанном наборе местных обычаев и традиций, элегантности жизни здешних горожан. Это были гордые люди, которые презирали такие удовольствия, как ёмисе, так нравящиеся всем. Веками они распространяли вокруг себя тонкую паутину ваби, вместе со всей ее изменчивостью, снобизмом и артистической изысканностью. Она еще существует, но только в обрывочной форме, и уже совсем скоро окончательно перенесется в Huis ten Bosch.

Дорога в Нару.

Капризы.

Я часто сопровождаю своих гостей в Киото и Нару. Обычно мы едем сначала в Киото, но через несколько дней приходит такой момент, когда я вижу, что они начинают уставать. Чрезмерная изысканность, и хирургически точные условности жизни Киото их подавляют. Разумеется, никто не осмеливается сказать это вслух, большинство людей даже не осознают свое состояние, но я вижу это по их остекленевшим глазам. Тогда мы оставляем Киото, и едем в Нару.

В 6 и 7 веках первые столицы Японии находились на равнине Ямато, на юго-запад от Нара. Столицу часто переносили с места на место, пока в 720 году она не оказалась на месте сегодняшего Нара, а в 794 чуть далее на северо-запад, в Киото. Столица оставила после себя святыни, дворцы, могилы, следы которых разбросаны на широкой территории равнин и гор, окружающих Нару — Ямато, Асука, Ёшино, Кооя и Удзи. Позднейшие владыки относились с суеверным уважением к этим реликвиям, постройка и перестройка Нары длилась еще долго после того, как средоточие власти переместилось на новое место. Сегодня Нара намного больше того городка, каким она была во времена столицы Японии. Она занимает целый район между Киото и Вакаяма, застроенный за тысячу лет с 6 по 16 века.

История Японии до 6 века укрыта туманом, и лишь археологические раскопки говорят нам о том, как раньше выглядела здешняя жизнь. Между 6 и 8 веками Япония освоила китайские иероглифы, архитектуру и буддизм, из тьмы веков прорезались очертания японской культуры. В своих первоначальных вариантах повились древнее синто, императорская власть, эзотерический буддизм, придворная аристократия, ранняя поэзия, и резьба по камню и дереву. Это был еще сырой строительный материал, которому позже культура Киото придала изысканную форму.

Культура Киото заканчивается в окрестностях станции Киото, а по моему мнению все, что находится дальше на юг и восток от железнодорожного дворца, больше относится к Нара, чем к Киото. Поэтому мы отправляемся со станции, и едем вдоль возвышающихся по восточной стороне гор. Здесь, на заросшей гигантскими деревьями земле, у подножия гор расположились Сеннюу-дзи, Тоофуку-дзи и другие святыни. Туристов практически нет, и царит свободная атмосфера. Небольшая терраса главного храма Тоофуку-дзи выходит на ущелье, полное кленов. Глядя с террасы на крутящиеся на ветру листья и деревянный мостик, мы чувствуем себя, словно оказались далеко в горах, а не всего лишь в десяти минутах езды от станции Киото.

О гармоничном союзе японских зданий с окружающей природой написано много, но существует и другая сторона медали: сильная тенденция к изменению природы и ее 'лепке'. Отсюда и вышли сады Киото, где каждое дерево подстрижено, и аккуратно расположено среди прямоугольных участков земли, засыпанной белым песком. Как-то я сидел на террасе святыни дзен в Киото, и восхищался очертаниями особенно красиво сформированной сосновой ветки. 'Ну что ж, она не совсем такая, как следует,' — извинялся настоятель. — 'Чтобы придать ей этот вид, нам пришлось потратить сто пятьдесят лет, но еще каких-то семьдесят — восемьдесят лет, и она будет совершенной'.

Я лично ценю стремление к наведению порядка в саду, тем более, что сам сражался много лет с кустами и лианами в Тэнмангуу и Чииори — стоит на мгновение отвернуться, как все тут же зарастает по новой. Поэтому, когда строили святыню или дворец, начинали с выравнивания земли, и засыпания ее щебенкой. Это называется 'санива', то есть 'сад песка'. Именно там занимались важными делами, например, судили преступников, а девушки — святынные служанки, — во время священного транса сообщали о воле богов. В более поздние времена, под влиянием дзен и военной дисциплины, санива превратились в каменные сады дзен, которые по сей день существуют в Киото.

Сад камней Рёан-дзи в Киото известен целому миру, и было потрачено огромное количество чернил, чтобы описать расположение камней, приграбленный вокруг них песок, и даже структуру окружающей сад стены. Но никто и никогда не вспомнил о тенистых деревьях за стеной, хотя это все равно, что говорить о рыбах, не вспоминая про море. Сад Рёан-дзи живет благодаря окружающим его деревьям. Когда мы забываем о корнях и условиях, в которых формировались традиции, такие, как санива, то появляются проблемы. Гольф, когда он родился на травянистых взгорьях Шотландии, был невинным спортом, который соединял в себе два удовольствия: отдыхать, и проводить время на свежем воздухе. Но гольфовые поля строят сейчас по всему миру, а это в пустынях, лесах и горах вызывает чудовищные изменения, и наносит вред природе. Поэтому сады песков Киото существовали благодаря окружающей их лесной чаще. По мере того, как леса исчезают, либо заменяются ровными рядами промышленно выращиваемых сосен, песочные сады становятся все менее нужны. Традиция выравненного граблями песка, использованная в современном городском пейзаже как придется, создает в результате только впечатление искусственной стерильности. Иногда мне кажется, что руководящие Японией бюрократы стремятся к тому, чтобы превратить всю страну в саниву, где островки зелени будут торчать в море белого бетона. Таков современный контекст террасы в Тоофуку-дзи, с которой мы видим разросшиеся во все стороны ветки кленов, и мостик над ущельем — единственный знак присутствия человека.

На юг от Тоофуку-дзи, тоже на склоне горы, но с восточной стороны Киото, лежит Великая Святыня Фушими-инари. Это главная святыня культа Инари, посвященного богу риса (а значит, также деньгам, и удаче), и его посланникам — лисам. В Японии есть очень много храмов Инари, но этот самый старый из них, и самый большой. Японцы редко приводят сюда гостей из-за границы, потому что как святыня, так и сад имеют не слишком большую историческую ценность. Кроме того, сотни крохотных алтарей, посвященных духам лисиц, и магические камни слишком сильно отдают анимизмом и суевериями.

Сады Киото не только тщательно ухожены, но еще и располагают специально выделенными местами, например, террасами, с которых ими следует восхищаться. Так как японцы в глубине души воспринимают сады, как 'искусство', то их надо рассматривать с точно определенного пункта. Но Фушими-инари не является местом, которое полагается рассматривать с одной позиции; сквозь этот опыт надо пройти, как сквозь сон. У входа расположены гигантские врата тории цвета киновари, а за ними открытая сцена, и главный корпус. Перед ним стоят две большие лисьи фигуры — одна с открытой пастью, а другая держит в зубах ключ. (Лисы считаются магическими созданиями, которые способны заколдовать человека). Над входом висит флаг с другим символом Инари — блестящим драгоценным камнем, который тоже представляет магические силы. За основным зданием выстроены в ряд несколько десятков красных тории, которые расположены так близко друг к другу, что создают туннель. Большинство посетителей проходят сквозь этот ряд ворот, и, немного разочарованные, возвращаются домой. Они не знают, что повернули назад прямо перед входом в страну мечты.

Продолжая прогулку в гору, за первым рядом тории мы доходим до очередной цепочки красных ворот, намного более высоких, чем те первые, а за ними до следующей — в глубине гор стоят десятки тысяч, а может, даже сотни тысяч тории. На каждом — название организации, которая субсидировала его постройку. Многие японские фирмы ставят тории или на месте работы, возле маленького алтаря, или на территории святыни Инари.

Очень мало людей погружаются в этот спокойный киноварный мир.Входя все дальше, на взгорьях и долинах, на склоне горы, спереди и сзади — везде мы видим только ряды красных тории, окруженных зеленым лесом. Киноварь — это цвет магии. Он был цветом китайского даосизма, и тысячу лет, со времен династии Шан, его почитают, как цвет богов. В Диалогах Конфуция киноварь указывает на благородные ценности. 'Как жаль, что пурпур занимает место киновари', — говорит Конфуций, что означает 'вместо благородного приходит простак'.

Из даосизма киноварь перешла в буддизм, стала цветом святынь, а позже и дворцов. Большинство старых построек Киото и Нары когда-то были ярко-красными, но со временем цвет поблек. Тем временем в Киото развилась культура 'ваби', в которой все цвета являются приглушенными и посеревшими. Искусство победило, и магия поблекла вместе с киноварью. Но в Фушими-инари цвет по прежнему жив, и напоминает о древнем даосизме.

Чуть дальше мы приближаемся к группе небольших алтарей, которые называются 'цука' (курган). Здесь повторен в миниатюре мотив Инари, который мы видели в главной святыне: каждый алтарь — это пара зверей, каменная платформа, а за ней магический камень. Могут встречаться так же флаги и барельефы, на которых блестит драгоценность. На платформе лежат жертвы, вроде пяти — шести зерен риса, мелких монет, ряда малюсеньких тории, или крохотных бутылочек саке — таких, что продают в автоматах. На алтарях горят японские свечи, а их трепещущее пламя поднимается над фитилем, повторяя мотив блестящих камней. Атмосфера больше напоминает индуизм, чем что-либо, обычно ассоциируемое с Японией.

Некоторые цука выше человеческого роста, другие не достают даже до колен. Они стоят в одиночестве, или в группах по десять штук. Преобладают лисы, но есть так же кони, змеи, белки, псы, коты и даже крокодилы. Здесь мы видим анимистические и оккультные корни синто. Большие и маленькие повторения нескольких базовых тем — блестящего камня, красных тории, лисиц, — создают впечатление, что все вокруг происходит во сне. Я думаю, что так всегда бывает в местах, где набор форм повторяется бесконечно, как, например, в Венеции (каналы, мосты, львы, готические окна).

Можно часами ходить между тории и каменными атарями, и это вызывает полную дезориентацию. Когда-то я гулял с Дианой высоко расположенными тропками Фушими-инари, и мы потерялись. Темнело, и мигающие огоньки свечей превращали окружающий пейзаж в фантастическую сцену. Потом мы увидели кого-то, кто шел в нашем направлении, но когда приблизились, оказалось, что это каменный лис. В конце концов мы сбежали с горы в страхе, что сойдем с ума между этими лисами.

Интересно сравнение Фушими с Великой Святыней Исе— простая, строгая конструкция и светлое дерево превращают Исе, как считают некоторые, в синто в самой чистой его форме. Сила некрашенных и не украшенных резьбой зданий вызывает суеверный страх, словно бы здесь присутствовали огромные божественные силы. В Фушими ничего подобного мы не чувствуем. Несмотря на это, по моему мнению Исе, как для 'синто в самой чистой форме', несколько отошел от настоящего развития синто. Ограда и здания могут похвастаться совершенной симметрией, концентрические круги определяют зону возрастающей святости. В такой пространственной аранжировке видно влияние китайской дворцовой архитектуры. Тем временем чисто японский стиль в искусстве и архитектуре всегда помещал предметы случайным образом, иногда просто беспорядочно. Кроме Киото и Нара, где за основу были взяты китайские столицы, ни один японский город не имеет упорядоченного плана. Эдо, столица сегунов, была построена совершенно хаотически. В Китае дворец владыки был квадратным или прямоугольным, к нему вела центральная аллея, и ворота с севера и юга. В свою очередь окружение дворца в Эдо напоминает бесформенную кляксу, обведенную ломаной линией рвов и оборонительных валов, без главной аллеи, без какого-либо порядка, если иметь в виду ворота, или внутренние здания.

Китайская осевая симметрия имеет огромную силу, но японский загзагообразный стиль тоже может быть очень приятным, что видно, когда прогуливаешься вдоль задних рвов дворца в Токио. Понятие 'зигзагообразный' ведет к сложной, перекрещивающейся организации пространства, то же самое мы видим в чайной церемонии, или в живописных диагональных композициях на ширмах и ксилографиях — практически во всем, что традиционно имело, или сегодня имеет 'японский' вид. Источник этого стиля мы находим в хаотическом расположении цука в Фушими-инари.

Из Фушими мы отправляемся на юг в Бёодооин, Павильон Феникса, который в Японии известен всем, потому что его изображение виднеется на монете в десять йен. Он был построен премьер-министром из рода Фудзивара во времена эпохи Хэйан, и является одной из немногих святынь того периода, которые сохранились до наших дней. Его схема уникальна: центральный зал, с обеих сторон которого выходят на озеро два крыла с загнутыми вверх краями крыш. Здание выглядит, словно садящийся на озеро феникс, отсюда и такое название. Бёодооин не относится к построенному под надзором военных властей Киото, но не принадлежит и религиозной Нара. Это застывшая во времени память по королевству, о котором сегодня мы знаем очень немного — мире ведущих пустую жизнь хэйанских аристократов.

Бёодооин одновременно и является, и не является храмом. Собственно святыня — это главный зал, в котором хранится статуя Амиды, Будды Западного Рая, а остальная часть здания кажется практически бесполезной. Например, с тыльной стороны главного зала видно здание, которое соответствует хвосту феникса, но кроме того, что оно представляет хвост, никаких других функций оно не несет. Глядя на крылья, поднимающиеся по обеим сторонам центрального зала, мы замечаем, что весь первый этаж занимает колоннада. Второй этаж открыт, как и первый: там нет ни стен, ни раздвижных дверей, а притолоки низкие, так что войти туда нелегко. Трудно представить, для каких целей служил второй этаж, хотя возникает предположение, что там сидели музыканты, и играли аристократам, которые плавали на лодках по озеру.

Как-то меня пригласили в старое английское поместье. Прогуливаясь вокруг него, я наткнулся на сад, окруженный высокой живой изгородью. В саду располагалась маленькая круглая святыня, прямо из греческих мифов. Когда я спросил хозяев, для каких целей предназначено это строение, мне сказали, что ни для каких, это просто 'каприз'. Капризы можно встретить по всей Англии, но в Японии их очень немного. Самые изысканные и роскошные здания и сады, такие, как резиденция Катсура, появились с конкретной целью. Вершина роскоши — полное отсутствие практических функций, — в Японии вещь неизвестная. Дзен подходит к этому очень серьезно: 'му' (ничто) является достоинством, но 'муё' (отсутствие функциональности) — это грех. Сады дзен созданы для определенной задачи — они помогают в медитации, являясь чем-то вроде дорожных знаков на пути к просветлению. Иначе говоря, мы всматриваемся в сад дзен не просто так, а платим за это удовольствие в духовном смысле. Однако Бёодооин — это чистое безумие, рождённое из каприза аристократии Хэйан. Вглядываясь в него, мы ощущаем легкость, и нас охватывает желание вспорхнуть в небеса вместе с фениксом. После заката эпохи Хэйан, в Японии, которой сурово руководили военные сёгуната, такой каприз был бы невозможен. Бёодооин — одно из немногих мест в Японии, где царит атмосфера свободы.