Вижу Цель (Пилот ракетоносца 3)

Вещи Эрика нашлись в спальне, где слуги, следовавшие в Ставку Вильфов на другом катере, оставили не распакованными три больших запирающихся кофра. Вестового в эту поездку Эрик с собой не взял, а чужим людям принципиально не доверял, так что открыть кофры без разрешения хозяина они не могли. Поэтому раскладывать в стенном шкафу одежду придется самому. Но лучше так, чем позволить кому-то постороннему копаться в своих вещах, особенно в укладке со специальным оборудованием. Вот с этого кофра, который он мысленно называл на флотский манер транком, Эрик и начал. Он достал из него несколько глушилок и подавителей сигнала и, настроив их так, чтобы сходу никому их было не взломать, расставил в комнате, которую, вероятно, следовало считать кабинетом. Во всяком случае, в ней стояли удобные письменный стол и кресло и был смонтирован уже знакомый Эрику по Терре универсальный терминал Глобальной Сети. Правда, первые попытки воспользоваться поисковой системой в своих интересах, предпринятые еще на Терре, закончились неудачей. У Эрика и Анны не было доступа к большинству источников "конфиденциальной" информации. Оно и понятно. Будь они сто раз посланники, в глазах хозяев — и неспроста, — они оба обыкновенные шпионы. Что, впрочем, в известной степени соответствует действительности. Любой дипломат по определению еще и разведчик, а они с Анной к тому же оба флотские офицеры.

Однако сейчас Эрик не собирался красть у холодян правительственные секреты или выведывать военные тайны. Его интересовали исключительно Вильфы, поскольку он вдруг понял, что время пришло. Пора бы уже узнать о "своей семье" что-нибудь кроме того, что небольшими порциями аккуратно скармливали ему госпожа Мюстерс и другие представители "принимающей стороны". Обед, если верить пришедшему на коммуникатор сообщению, должен был состоятся больше чем через три часа, а до тех пор Эрику любезно предложили "отдохнуть с дороги". Вот он и "отдыхал".

Вошел в локальную сеть Ставки, просмотрел быстренько несколько документов, находящихся в открытом доступе, изучил меню, потыкался в несколько "плотно закрытых дверей", и совсем было уже решил вспомнить былое и попытаться взломать систему, как вдруг — и, разумеется, совершенно неожиданно для себя, — обнаружил, что вход в "сокровищницу" попросту не заперт. Вернее, заперт, но не от него, чего гостеприимные хозяева по-видимому просто не учли. Дело в том, что система, обнаружив в Ставке нового пользователя, который пытается пройти туда, куда простым смертным вход воспрещен, потребовала подтвердить наличие допуска. А ключом к заветным тайнам, как тут же выяснилось, являлся генетический идентификатор. Эрику оказалось достаточно всего лишь коснуться пальцем специального сенсора, и сезам открылся. Он ведь Вильф — во всяком случае, носитель уникального генотипа Вильфов, — а для членов Семьи здесь, похоже, все открывалось по умолчанию.

В следующие три часа Эрик узнал о себе и своей "вроде бы" семье много такого, о чем Грит Мюстерс то ли не знала, то ли не захотела ему рассказать. Впрочем, самая ценная информация, как и следует ожидать, нашлась в самом укромном уголке. Эта папка называлась "Основной капитал" и была спрятана внутри другой папки — "Платежные ведомости 2-го уровня", которая, в свою очередь находилась внутри папки под названием "Осевой потенциал". И все это добро находилось отнюдь не в разделе "Семейная история", а напротив, в разделе "Недвижимость", где среди прочего нашелся подраздел — "Архив Стефана Мозеса". Как Эрик сумел найти эту "золотую жилу" в огромном хранилище семейного архива Вильфов, совсем другой вопрос. Но по факту, он с детства умел работать с большими массивами данных, тем более, что те документы, которые он обнаружил в архиве некоего господина Мозеса, на поверку оказавшегося профессором и академиком сразу двух Академий Наук — Российской и Израильской — были написаны не на холодянском "цуне", а на русском и немецком языках. Правда, это были не современные варианты руза и дойча, а их исходные стандартные диалекты, которыми пользовались в двадцать первом веке еще на Старой Земле, но Эрик в свое время прочитал немало старинных книг как раз на этих двух языках, так что сумел прочесть и сейчас. И надо сказать, это было весьма занимательное чтение.

Как водится, все оказалось совсем не так, как рассказывали за столом Виктора де Мойна и как писали в открытых источниках. Прежде всего, родоначальник династии Вильфов — Дмитрий Вильф — родился почти за двадцать лет до побега со Старой Земли, но главное — он был не рожден в биологическом смысле этого слова, а выращен в искусственной утробе, в так называемой "Машине Фуллера", созданной в США еще в середине двадцать первого века и тогда же запрещенной к применению специальным решением американского Верховного суда. Однако в 2096 году в одной из лабораторий Международного Института Биологических Исследований в Женеве профессор Стефан Мозес воссоздал — с некоторыми усовершенствованиями — искусственную утробу Фуллера и вырастил в ней первого и по-видимому единственного на Старой Земле полноценного, а значит, жизнеспособного младенца. Сделал он это для своих близких друзей генетиков Ирины Вильковой и Бориса Фокина, ну и для науки, разумеется. Дело в том, что исследования в этой области репродуктивной медицины были к тому времени практически запрещены во всех странах мира, но женевские волхвы — так за глаза называли биологов из МИБИ — проявили в данном случае, как, впрочем, и во многих других, махровый правовой нигилизм, тем более, что по состоянию здоровья Ирина Вилькова-Фокина не могла самостоятельно выносить и родить ребенка, но при этом оба родителя — и Вилкова, и Фокин — все из тех же идеологических соображений категорически отвергали идею суррогатного материнства.

Такова была история появления на свет первого из Вильфов, но, как вскоре выяснилось, это была всего лишь "версия для посвященных", поскольку в глубине одной тайны скрывалась другая, о которой Мозес, Фокин и Вилькова не стали рассказывать даже близким друзьям. От суррогатного материнства "заговорщики" отказались отнюдь не из идеологических соображений. Причина заключалась в другом: родители ребенка не были уверены, что "этот плод вообще можно выносить естественным путем". Сомнения были связаны с тем, что исходный биологический материал — яйцеклетка Вильковой и сперматозоид Фокина подверглись некой весьма серьезной генетической модификации, характер которой авторы открытия для истории, увы, не сохранили. В документах пятисотлетней давности было лишь отмечено, что это стало выдающимся достижением в области генной инженерии, ставшее возможным благодаря многолетним — три десятилетия — и совершенно секретным исследованиям, проводившимся в Институте Генетики Петербургского университета, где начинали, в свое время, оба родителя. Институт был, впрочем, закрыт за десять лет до описываемых событий под нажимом комиссии по этике ООН, и продолжили работу в этом направлении только Вилькова и Фокин, вовремя ушедшие под эгиду женевского МИБИ. Там, в конце концов, и появился на свет первый из семьи Вильф — мужчина, на которого Эрик был похож, как две капли воды.

"Да, уж..." — покачал Эрик головой, ознакомившись с кратким описанием этой давней истории.

Получалось, что пять веков назад трудами нескольких выдающихся ученых был создан некий уникальный генотип, причем Вилькова и Фокин воспользовались для этого наработками других ученых, искавших генетическую формулу "человека будущего". Возможно, и даже скорее всего, общий "исходник" и предопределил физиологическое сходство между Эриком и Сибирским Трио. Сибиряки вполне могли оказаться потомками тех детей, над которыми колдовали петербургские генетики. Но это пока оставалось в точности неизвестным. Гипотеза и не более того. Достоверно же — во всяком случае, такова была версия, изложенная в прочитанных Эриком документах, — было известно, что все научные данные, касающиеся этого проекта были сознательно уничтожены участвовавшими в нем учеными или были утрачены во время пожара, устроенного исламскими фундаменталистами в женевском научном центре. К слову, те кровавые беспорядки и разгром Международного Института Биологических Исследований стали последней каплей, переполнившей чашу терпения тех, кто через несколько лет после мятежа, устроенного Воинами Ислама, попросту сбежали со Старой Земли в Открытый Космос...

Все про все заняло у Эрика около трех часов. Два часа сорок семь минут, если быть точным. И, разумеется, за столь короткое время он не успел просмотреть даже малую часть семейного архива Вильфов. Узнал некую семейную тайну, — важную, но, наверняка, не последнюю и уж точно не единственную в своем роде, — поверхностно изучил хронологию событий (четыреста лет — не пустяк, а целая эпоха) и впервые взглянул в глаза некоторым наиболее выдающимся представителям своего — своего ли? — клана. Последнее оказалось для Эрика не менее, а возможно, и более важным, чем тайна происхождения Осевой линии, как называли в архиве носителей уникального генотипа Вильфов. Было интересно увидеть их всех сразу: Дмитрия Вильфа и восемнадцать его прямых потомков — предков Эрика по мужской линии. Но не менее любопытно было посмотреть на других мужчин и женщин семьи Вильф, тех, кто не унаследовал родового сходства, но, временами, добивался в жизни большего успеха, чем представители Осевой линии. По необходимости краткое изучение их биографий, показывало, что не обязательно было родиться мужчиной с генотипом первого Вильфа, чтобы иметь выдающийся интеллект, неукротимую волю и разнообразные, порой, совершенно не связанные с "исходником" таланты. Таковы, например, были флагман холодянского флота овеянная славой адмирал Екатерина Вильф, великий — во всяком случае, по мнению холодян, — композитор Дмитрий Вильф-де Мариньяк и седьмой президент Холода Эмиль Шёнбейн. Никто из них ни в чем не уступал представителям основной линии наследования. Скорее даже превосходил прямых предков Эрика. Может быть и не во всем, но уж точно в чем-нибудь специфически интересном превосходил точно.

Сам Эрик никаких особых талантов за собой не числил. Он был физически силен и невероятно вынослив, быстро восстанавливался после ран и демонстрировал сильный и быстрый ум. Еще он быстро учился и легко разбирался в новой технике, но, судя по всему, не был ни выдающимся стратегом, ни подающим надежды художником, ученым или музыкантом. Впрочем, жаловаться не приходилось. Если бы не эти особенности организма, его бы, наверняка, и в живых давно уже не было. Да и все прочее — карьера и отношение с людьми — тоже ведь свалились на него не только по воле случая, каким бы счастливчиком он себя не считал ...

"Да уж, — думал Эрик, направляясь вслед за своим немногословным проводником на "семейный" обед, — иди разберись, где мне попросту подфартило, а где я сам руку приложил!"

Но это, как он знал, был один из тех риторических вопросов, на которые не стоило даже пробовать отвечать по существу. Головная боль и суета сует. Такой дурью заниматься — только время терять!

К счастью, Эрику было чем заняться и помимо пустопорожних размышлений. Он рассматривал интерьеры Ставки клана Вильф, которые наглядно демонстрировали ответ на другой бессмысленный вопрос: что есть богатство! Судя по тому, что видел сейчас Эрик, Вильфы были богатой семьей и возглавляли сильный клан. И дело не в том, сколько картин, скульптур или ваз из горного хрусталя встретилось ему по пути. И не в ценных породах камня, использованного в отделке помещений: малахит, яшма, агат и многие другие. Не в резных деревянных панелях и не в разнообразии цветных мраморов, пошедших на облицовку стен, полов и колонн... Аура богатства и силы была, казалось, растворена в самом воздухе, которым дышали обитатели Ставки, и в том сдержанном аристократизме, с которым были обустроены жилые помещения.

Обед подали в скромном по размерам и декору зале, — резные панели темного дерева на стенах, наборный паркет и фреска на потолке, изображающая парусный корабль, плывущий мимо колоссального айсберга, — и за столом оказалось совсем немного людей. Ровным числом семь, не считая самого Эрика, и все они, как ни странно, встретили его, стоя. Даже занимавшая место во главе стола Бреда Вильф, невысокая сухощавая женщина с совершенно седыми волосами и пронзительно голубыми глазами.

Эрик сдержанно поклонился женщине и представился, назвавшись капитан-лейтенантом Минцем, а не графом Гольденрейном или, не дай бог, Эриком Вильфом. И похоже, этот выбор произвел на собравшихся самое благоприятное впечатление. Во всяком случае, матриарх клана не стала ни поправлять Эрика, ни переспрашивать. Минц, значит, Минц, так тому и быть.

— Прошу вас за стол, капитан, — указала она рукой на пустой стул справа от себя. — И позвольте представить вам присутствующих здесь членов нашей семьи.

В следующую минуту из уст Бреды Вильф, говорившей ровным чуть хрипловатым голосом, прозвучали полдюжины имен членов правящей фамилии. Возможно, это было все, что осталось на данный момент от кланообразущей семьи, но могло случиться и так, что это только те из ее представителей, кто по случаю или по приглашению матриарха оказался в Ставке в этот день и в этот час. Удивило Эрика другое.

— Прошу прощения, моя госпожа, — переспросил он Бреду Вильф, когда она представила ему молодую светловолосую женщину, являвшуюся главой семейного казначейства, — вы сказали Мария Фокин?

— Вы не ослышались, господин капитан, — ничуть не удивившись вопросу, подтвердила матриарх. — Кроме семьи Вильф в наш клан входят еще несколько малых домов, и среди них: дом Фокин — потомки сына Бориса Фокина от первого брака, дом Мозес — они происходят от племянника Стефана Мозеса, сына его младшего брата, и дом Вилков-Имри, которые ведут свой род от кузины Ирины Вилковой — Александры Имри.

"Интересный поворот... И, похоже, Бреда знает, что я лазил в ее закрома!"

Матриарх перевела взгляд на Эрика, чуть усмехнулась, словно подтверждая его догадку, и первой села за стол, приглашая всех остальных последовать ее примеру. При этом слуга подвинул стул только ей одной, остальные усаживались сами.

"Демократично!" — признал Эрик, видевший в доме у Виктора де Мойна совсем другое отношение к роскоши. И ведь бывший терранский генерал-губернатор был всего лишь близким родственником Вильфов, кланником, но отнюдь не членом семьи.

— Как вам понравился Холод? — Вопрос задал Питер де Врейн, зять госпожи Бреды.

— Если честно, — улыбнулся Эрик мужчине, — совсем не понравился. У вас слишком холодно, господин де Врейн, я к такому не привык.

— А нам доносили, что на Северном материке планеты Эвр ненамного теплее, — подала реплику Мария Фокин.

— Это так, — кивнул Эрик, предположивший, что разведывательные возможности клана не исчерпываются услугами специального агента Грит Мюстерс. — Но с тех пор, как я покинул Эвр, я жил на планетах с более теплым климатом — на Иль-де-Франс и на Эно — или на борту космических кораблей, где холодно не бывает никогда. К хорошему быстро привыкаешь.