Но я уже не слушал. Я зацепился за смутно-знакомое, неуловимое, витающее на самом краю сознания. Некие слова-якори: 'коварство и подлость гоблинов'... 'вехи истории'. Что-то подобное я смутно помню, читал или слышал, и может...
Я поднимаю взор на Каркарова. Тот осекается на полуслове и с недоумением смотрит на меня.
Я вспомнил.
— Что? — спросил учитель. — Неужто?..
— Нам потребуется маггловское оружие, — я широко ухмыляюсь. Подбираю палочку, надеваю плащ. — Много маггловского оружия.
Придется снова посетить Гринготтс. Ведь только у гоблинов, можно заказать и превратить воспоминание в реальность. Однажды, перед роковым приказом шерстя тонны информации о ненавистном противнике я наткнулся на упоминание об одном особом изобретении.
Антимагическая бомба. Я вспомнил время, когда просиживал ночами за книгами. И непростительно позабыл настолько ключевое изобретение.
Это все радикально меняет. Сразимся-ка с Волан-де-Мортом на поле, лишенном магии! Покажем Лорду чистокровных всю мощь маггловской цивилизации!
Много оружия необходимо — бесспорно. Но ещё больше требуется времени. По словам шокированного Яррогарра, угнетенного моей осведомленностью, восстановление чертежей, а также сама работа займет по меньшей мере месяц. Или два. Никак не меньше. И вообще: сами гоблины почти забыли о позорном инциденте, а тут какой-то человечишка знает?! Однако блаженство свободного выбора навсегда покинуло гоблинскую расу. Они вняли приказу. И начали работу.
Что делать столько времени?
— Скрываться, — сказал наставник. — Выпал действительно невероятный шанс. Один на миллион. Атаковать Реддла лишенного магии. Застать врасплох. До сей поры затаиться должны мы в тени. Стать недосягаемы. Предпочтительно даже на время покинуть Англию.
Я сказал, что подумаю над этим. Отчего-то факт четкой и обнадеживающей перспективы не вызывал положительных чувств.
Я сидел на постели неподвижно, вглядываясь в одну точку. Да что же со мной твориться?! Надо бы покопаться в себе, но страшно. Вдруг узнаю нечто такое, после чего не смогу быть прежним?
Раздался тихий скрип двери. Поворачиваю голову. Беллатриса стоит в дверях ехидно ухмыляясь. Её бедро опирается о косяк, а палец замысловато накручивает черный локон. Но отчего-то темный взор поблескивает странной решимостью.
— Я тут прослышала, что вы раскопали очередной бесполезный план по уничтожению Лорда? Спешу вас расстроить — у вас ничего не выйдет. Ибо вы в целом смешны.
Так, я не понял, она что, поиздеваться приперлась?!
— Беллатриса, ты бы... — начинаю сухо.
— Поттер, да ты себя видел со стороны?! Ты воистину жалок. Ой, Боже, мамочка сказала грубое словечко, так нужно раскиснуть и ходить с обиженным видом. Как ребенок, ей-богу!
— Лестрендж, я тебя предупреждаю...
Она подошла ещё ближе. Её черные омуты сияли нездешним пламенем. Но было ещё что-то, что я не заметил из-за наплывающей ярости: дрожание тела и некий дух ключевого витка судьбы.
— Ты хоть заметил, какой ты слабак по жизни? Ты плясал под дудку гоблинов, а должен был встретить смерть достойно. Тебя попользовали, и Грин-де-Вальд и Фламель!
Ой, не стоит...
— Ты был обведен вокруг пальца грязнокровкой, как последний лопух, стыд-то какой! — её будто бы несет. — Да Мерлиновы кальсоны!!! Ты даже пожалел эту безмозглую рабыньку, по всем статьям шлюховатую Стюарт! Ты даже её не трахнул, как следует, не взял свое ни тогда, ни сейчас. Потому, что ты — просто слабак. Ничтожество.
Она хоть понимает, через ЧТО мне прошлось пройти и ЧТО пережить... она не смеет...
— И тебя даже седобородый старик из могилы умудряется иметь, ведь ты, Поттер, продолжаешь соваться в самоубийственную авантюру, как тупой гриффиндорец! Ты ведомый по жизни. Не творец судьбы, но пешка, ведомая течением, по насмешке судьбы одаренная чуть большей силой! Ты никогда не мог взять своего. Знаешь почему? Ты просто не мужик!
Невидимый крючок был сорван. Тот Я — которого с малых лет приучают сдерживать, наказывая за проявление естественных желаний. Тот Я, который был ограничен моральным догмами, лживой моралью и кодексом чести — умер именно в текущую секунду мировой истории.
Погиб, чтобы восстать диким Зверем.
Пространство подернулось кровавой пеленой. Я лишь ощутил, как мой мозг 'отпускает'.
Я поднял лицо, доселе скрываемое в ладонях. Ишь, до чего довела, сучка! Все в прошлом. Того меня — больше нет.
Я посмотрел на Беллатрису.
Она бросилась бежать.
В три прыжка настигнув её, обхватываю бешено брыкающуюся женщину за грудь и ударом плеча сношу прикроватную утварь. Ярость и боль клокочут внутри, разрывая грудную клетку на части. Пол уходит из-под ног, а хриплое дыхание вырывается сквозь заострившиеся клыки. Стой здесь кто-либо ещё, я бы мгновенно и без колебаний снес тому голову. Лишь бы выплеснуть неистовую злобу, переливающуюся через край.
Швыряю суку на постель лицом вниз и рывком срываю одежду. На правой части спины и аппетитной ягодице остается три красных полосы от удлинившихся когтей. Плевать. Хочется ударить её раз, другой, третий, но из последних сил сдерживаю себя. Дьявольски хохочу. Она же хотела другого?! Пусть получает!!!
Лестрендж отползает, суча ногами, забивается в самый дальний угол. Ночная рубашка сбилась в ком на груди, она будто пытается втиснуться в саму стену. Но будь я не настолько ослеплен, меня бы, возможно, удивило несоответствие выражения глаз творящемуся дейсвту.
Рывком, да так сильно что она чуть не перекрутилась волчком, переворачиваю самку на спину. Грубо подтягиваю к себе.
Ты такого 'не слабака' хотела?!
Дьявольский рык разрывает пространство. Её лицо впервые по-настоящему искажается от ужаса: она поняла, что может не пережить следующих минут.
Ни капли не щадя, не убирая когтей срываю со спины остатки одежды. На нежной коже остаются красные полосы, особым контрастом светящиеся на белом фоне.
Ты этого хотела? Я спрашиваю тебя?!! Ты выпустила Зверя из клетки!!!
Она аж рыдает, и суча ногами пытается отодвинуться, не в силах совладать с диким ужасом, охватившим каждый нерв обнаженного тела.
— Смотри на меня! — прорычал я ей в самое лицо и коснулся щеки удлинившимся языком. А затем хватаю за голову и рывком поворачиваю. — Я сказал смотреть на меня!!!
Впиваюсь взглядом её в самые глубина черных озер, проникая в самую душу безумной огненной стихией. Теперь она получит, что хотела! Расплата.
За все нужно платить. Нравиться?! Такой Я — лучше?!
Пять минут спустя все было кончено. Я отвалился от сжавшейся и трясущейся в рыданиях женщины. Складываю когтистые руки за головой. Из глотки вырывается довольное кряхтенье.
Проходит минута. Ещё одна. Гнев утихает.
Сознание возвращается в резонанс с реальностью. И накатывает...
Что же я натворил?! Когда схлынула красная пелена, я с ужасной отчетливостью осознал, до чего докатился. Пять минут назад я проиграл. Поступил как никчемный подонок, которых сам хотел бы истреблять пачками. И то, насколько сильно выводила из себя несносная женщина не есть абсолютным оправданием. Что же я натворил... о Боже...
Когда я научусь поступать правильно?! Истинно-верно в каждую секунду своего бытия?! Да — она выводила, да — она действовала на нервы. Я должен был быть выше. Остаться собой, а не пасть в состояние...
Она притихла в уголочке. Сжалась маленькой зверушкой — раненой и беззащитной. В мыслях мелькнуло Дамблдорово лицо, и его светлая история, рассказанная напоследок. Счастливое лицо женатого мастера. Укор на давно забытом лице бывшей супруги из прошлой жизни.
Белла куталась в простыню, комкая подушку и пряча лицо. Грудь её то и дело вздымалась в рыдающих спазмах.
И сердце пронзила такая щемящая жалость к беззвучно плачущей рядом женщине, и такое глубокое раскаяние, что у самого чуть слезы из глаз не брызнули.
И — принятие.
Ещё не решив окончательно, впиваюсь взором в хрупкое и беззащитное тело. И посылаю все преграды прямиком в пекло.
Я приподнялся на локтях и наклонился над сжавшейся перепуганной ланью Беллатрисой. Что я наделал...
Но теперь я хотел иного. Я хотел открыть ей то, что сейчас творилось в душе, требуя осчастливить эту женщину сию же минуту. Стереть её слезы. Увидеть улыбку, однажды мелькнувшую на просветленном лице.
Я мягким массажным движением прижал её за плечи, и наклонился к дрожащему личику. И целую в лобик. Крайне осторожно, вкладывая всего себя. Затем нежно, будто величайшую драгоценность, начал покрывать поцелуями белоснежное тело, вначале расцеловав алые щеки, затем закрыл поцелуем глазки...
— Не надо... уйди.
— Никуда я не уйду. И никогда. И ты ничего не сделаешь.
— Уйди сейчас же! — она попыталась меня оттолкнуть, глупенькая. — Ты всегда уходишь. Уходил раньше...
— Больше никогда.
Я покрывал её нежнейшими из поцелуев, на которые был способен. Некоторое время только то и делал, что целовал, даря нежность, и вдыхал её небесный аромат. Мозг разрывался от счастья, и неважно, что будет завтра. Здесь и сейчас Вселенная принадлежит нам. Сердце излучало неописуемое чувство, таящееся в каждом.
И оно засияло вдвойне, когда я ощутил под пальцами невольные, едва заметные намеки навстречу. Я потянулся дальше, и опустился чуть ниже, даря ей всю свою душу без остатка.
Каждое движение наполнилось стремлением передать всю нежность и все чувство, на которое я был способен. Все те мучительные минуты, когда я 'не знал, что чувствовал' и сомневался, смиряя себя согласно непостижимым логике мотивам. Каждую ноту душевной симфонии я переносил в касания и поцелуи, как художник палитру красок на тоненький и хрупкий холст.
Беллатриса протяжно застонала, поддавшись, и признавая мою власть над собой. И, положив руки мне на затылок, сама притянула для страстного поцелуя, от чего сердце возликовало и вознеслось к неведомым вершинам. Внезапно женщина меня нежно отстранила, и испытующе заглянула в глаза:
— Неужто любишь?
— Люблю... — и она снова прильнула ко мне.
А дальше была Любовь двоих. Любовь мужа и жены, что есть одно целое, и самое сокровенное чувство, пережитое за все существования. Я понял, что все, испытанное доселе было жалкой калькой нынешним переживаниям. Я люблю, как никогда в жизни. И вдвойне счастлив, чувствуя её счастье и восторг через образовавшуюся между нами связь. Недолгие часы Истинной жизни, именуемой Любовью.
Мы проклинаем ночь, что уступает дню. Лишь с первыми лучами солнца супруги обессиленно уснули.
*
— Повелитель, к вам гости, — отрапортовал рядовой вампир.
— Как это возможно? — поворачиваю голову. Кто мог 'прийти в гости' в вампирские катакомбы?
— Какие-то две девушки. Говорят, вы знаете кто они. Прибыли сюда порт-ключом.
Вот же Гринграсс! Как знал, что нельзя доверять ему координаты базы, пусть даже и под Обетом. Но пожалел, оставил на крайний случай. Теперь получай двух сестричек в комплекте!
— Приму их в комнате ниже! — бросаю отрывисто. — В той зале, что обставлена поприличнее.
Вампир понятливо кивнул, и поспешил скрыться. Быстро привожу себя в порядок, поспешно затирая последствия бурной ночи. При мысли о моем всепоглощающем счастье на лицо сама выползает глупая улыбка. До сегодняшнего дня я не верил, что можно любить так сильно. А главное — взаимно.
— Гарри, это мы! — раздался до боли знакомый девчоночий голосок за поворотом, — Астория с Дафной. — Открой нам, пожалуйста.
Я, проклиная свою неосторожность, снимаю охраняющее апартаменты заклятье, впуская девушек. Целые две минуты спокойно наслаждаюсь зрелищем двух смущенных донельзя красавиц, облаченных в великолепные вечерние платья. И куда это они так расфуфырились, с утра пораньше?
— Проходите, присядем, — галантно предложил я девушкам, показывая путь. — Добби!
— Да, сэр, — учтиво поклонился домовик, тотчас явившись на зов.
— Притащи-ка кофе и чего-то сладкого для меня и гостей, будь добр.
— Будет сделано, господин! — ликующе заверил Добби, и бросился выполнять поручение.
— У вас тут очень мило, — заметила Дафна, пятью минутами позже, больно собственническим взглядом окидывая подземелья. Небось, жить тут собралась? — Слегка старомодно, но очень даже поправимо.
Я едва кофе не поперхнулся. Что за?!
— Гарри, переду сразу к сути, — деловито перебила Астория, наклонившись ко мне. Девушки расположились напротив, и если Тори, чем-то смущенная, но довольно активная и решительная, то Дафна залилась густой краской, покручивая локон темных волос.
— Ты так долго не писал нам, забыл нас, наверное, — с горечью сказала Астория, уткнувшись взглядом в пол, — и не оставил нам иного выбора, кроме как сделать то, что мы хотим сделать... Отец нам сказал о твоей позиции, о том, что ты воин, который не может рисковать семьей...
— Ии? — поторопил я мнущуюся девушку.
— Должны признаться, мы обе любим тебя Гарри, я и Дафна, — я все-таки не удержал кофе внутри, и поперхнулся, выпучив пораженно очи. — И пришли узнать, кого из нас ты выбираешь, на ком хочешь жениться? К другой стороны, уверяю, Гринграссы — одна из лучших партий сейчас, во время войны. А если учитывать такие факторы как материальное положение и красоту избранниц, то мы — вне конкуренции.
Я сидел, словно громом пораженный, неверующе взирая на двух отчаянно стесняющихся девушек. Причем, если Астория выглядела бодрячком, то Дафна, привыкшая лишь получать мужское внимание, а сейчас находящаяся в позе просительницы, чудовищно стеснялась, залившись краской, едва ли не до слез.
— Девчонки, вы впечатляете, безусловно... — только начал я, но был прерван пламенным признанием.
— Я люблю тебя, Гарри! — горячо выдохнула Дафна, до боли сжав кулаки и не отрывая от меня мерцающих темных глаз. Жаль, что я уже потерялся в иных озерах...
— Да подожди ты, дура! — резко махнула рукой Астория, и повернулась ко мне. — Я понимаю, это все несколько, мм, неожиданно, и мы готовы дать тебе время поразмыслить. Главное, что ты знаешь о наших чувствах к тебе, и мы ждем твоего решения. Ты наш герой! Ты нас столько раз спасал, проворачивал такие вещи! Отец рассказал, по строжайшему секрету, что ты сделал с гоблинами. Это невероятно!
— Девочки! — я яростно замахал руками, — вы не представляете, как я вас люблю и ценю... обеих. Но подобное решение...
— Я поняла тебя, Гарри, — тихо перебила Астория, и сама залилась краской почище Дафны. Теперь на лицах девушек можно было хоть яичницу жарить. От пылающих щечек казалось, на пару градусов поднялась температура в комнате. Стало очень жарко. — Мы предполагали подобное, на крайний случай. Ведь мы понимаем, как тебе тяжело выбрать одну из нас, не обидев другую.
— Вот-вот! — успел поддакнуть я, довольный направлением мысли младшенькой, и не ожидая подвоха. А зря.
— И мы готовы использовать древнюю магическую традицию, — выдавливая из себя слова, продолжила Тори, — и стать твоими женами... одновременно! Естественно, когда война окончиться, и ты, ну-у... освободишься от данных в неволе обязательств!
