Белый ровный потолок, первое, что я увидел по пробуждении. Разум словно стянутый тягостной наркотической пеленой с трудом вырывался из тенет темноты. Я вдохнул воздух и повернул голову.
Как не крути — традиции нарушать нельзя. И под конец семестра Поттер обязан очнутся рядом с развалившимся перед больничной койкой директором. Или, как данном случае, директрисой.
Профессор МакГоннагал сидела, и с непроницаемым выражением лица глядела на меня.
— Сколько я здесь, профессор? — прохрипел я, разжимая непослушные губы.
— Неделю, — ответила декан Гриффиндора, и отвела взор.
— Где я?
— В Мунго, естественно.
— Что с Беллой?.. С моей женой? — задал самый животрепещущий вопрос. — Она здесь?
— Нет, она в Хогвартсе.
— Что-о?! Почему в школе? Почему не в госпитале?!
— Во-первых, мистер Поттер, вам нельзя сейчас так волноваться. Во-вторых, как вы себе представляете Беллатрису Лестрендж лечить в Мунго? Её тотчас отконвоируют на Поцелуй Дементора.
Меня всего передернуло. Однако следующие слова оборвали мою жизнь.
— Да и не поможет ей никто. Простите... Мистер Поттер? Что вы делаете?! Немедленно вернитесь в постель!
Я с усилием поднимаюсь, осматриваясь нетрезвым взором. И аппарирую прямо в Хогвартс, не успев удивиться тому, что это стало возможным.
Школу успели отмыть от крови и трупов. Но по прибытию я ощутил лишь холод и сквозняки пустого замка. Из школы Чародейства и Волшебства Хогвартс стал куском продуваемого ветрами камня. И никто не знает, возродится ли он когда-либо вновь.
Однако полуразваленный замок последнее, что мне нужно. Ватные ноги сами несут меня к больничному крылу.
Быстрее... ещё быстрее! Ну же, двигай конечностями, Поттер!
А вот и она.
Беллатрисса лежала, бледная и опустошенная, с потухшим взглядом и поникшим лицом. Я бросился к любимой, ухватил за холодеющую кисть и прижался губами.
— Я здесь... я с тобой, — шептали непослушные губы.
Не достучаться. Все эти дни её ела прожорливая язва. Последнее проклятие Темного Лорда настигло бывшую приспешницу. И нет от него спасенья.
— Ну же! Ответь!
Что-то изменилось. Её омуты распахнулись, однако искра жизни потухла, подернутая смертной пеленой. Зрачки дернулись в мою сторону. И расширились.
Беллатрисса малость воспрянула, неподвижную маску лица осветила радужная улыбка.
— Ты пришел... — чуть слышно пробормотала она, — ты все же пришел...
— Как же я мог не прийти! Я хочу быть с тобой... всегда... не бросай меня, только не бросай!
Я ощупал взглядом прикрытое покрывалом тело. Её прекрасное лицо запало, щеки ввалились, а вокруг глаз расцвели цветы смерти. Под краешком простыни, на шее, я заметил край черной мягкой корки, тянущейся вниз.
— Не смотри. Не надо, — попросила супруга, лишь я протянул руку. — Не запоминай меня... такой.
Мы встретились взглядами. Смотрел друг на друга и просто молчали.
— Когда ты полюбила меня?
Белла слабо улыбнулась.
— Не тогда, когда мы спасались на плоте, нет... и не тогда, когда мы впервые любили друг друга. Тогда я лишь разрешила любить себя, и сама открылась навстречу, смирившись, и наплевав на все...
Говорить ей все труднее. Она дожидалась меня, собирая всю волю в кулак. А теперь медленно отходила в мир иной. Голосок становился все тише...
— Я полюбила тебя, когда ты захотел сделать меня счастливой. Когда увез, плюнув на всех, чтобы показать мир. Показать настоящую, насыщенную жизнь. Показать радость. И тогда я поняла, что ты Ангел... ниспосланный мне с небес... перед концом всего. Я знала, что умру, Виктор. В глубине души я понимала, что не заслуживаю такой любви и такого счастья... расплата неизбежна...
Она сильно закашлялась. Хрип разрывал грудную клетку. Когда приступ прошел её глаза заволокло слезами от боли. Но она продолжила, и голос её набрал силы:
— И я с радостью падаю в пучину раскаянья! Ведь я познала истинный смысл всего, мой малыш. Я люблю тебя, а ты любишь меня. И больше ничего на свете и не нужно... не нужно... — она затихла.
Я, крепко стиснув зубы твердо звал её из ниоткуда, и лишь влага, текущая из глаз выдавала мои истинные чувства. Я ловил каждую черточку её образа, каждую морщинку на изнеможенном лице. Белла тихо вздохнула, а её хрупкая кисть нежно прикоснулась к моей дрожащей щеке.
— Как же ты любишь меня. Ты ещё так молод... будь счастлив.
— Как я могу быть счастливым без тебя?! Не уходи, только не уходи... — причитал я.
— Что ж ты, глупенький! Не плачь, ты же такой сильный, — мягко утешила Беллатриса, держась из последних сил. — Милосердный и отважный. Ты будешь счастлив.
— Без тебя мне не нужна никакая сила, никто и ничто... Я хочу быть с тобой!
— Мы и будем вместе, любимый, — её голос становился все тише и тише. — Я буду ждать тебя на Луне, забыл?
— Только не упади... — сдерживая слезы, я взирал на гибнущий цветок истинной любви.
— Не упаду... ты же придешь, а значит, я буду ждать... — грудь Беллы в последний раз поднялась, и остановилась навеки.
Последним её выдохом прошелестело: — Спасибо...
Кто-то положил руку мне на плечо. Я резко дернулся, сбрасывая нежеланного гостя, и зарылся лицом в постель, до боли сминая покрывало.
Истинное счастье, настоящая Любовь постучалась в окошко, заглянула на миг и ушла на веки. Умерла.
Я-ль недавно кричал воодушевленно — даешь победу любой ценой? На миг возникло предательское желание повернуть время вспять, ввергнуть мир в пучину хаоса, но окопаться с любимой на краю света. Победа над злом любой ценой? Только вот цена — все, что у тебя есть.
Я стал косвенной причиной гибели Дамблдора. Учителя больше нет. Жена, моя любимая черная роза ушла навеки. Увяла и осыпалась пеплом. А ещё сотни и сотни жизней, по моей вине, прямо или косвенно, от моей руки или моих просчетов...
Я поднял голову и прикрыл вздрагивающие веки.
Хочется прощения и раскаяния. Хочется забытья. Смерти. Покоя. Любви.
В такие моменты очень хочется поверить в загробную жизнь. Только любя ты живешь. Только благодаря любви: взаимной или неразделенной, соки жизни пронизывают тебя насквозь, не оставляя равнодушной ни одну клеточку тела. Кто-то из великих сказал: сто лет серой жизни стоят одного мгновения любви. И я с ним согласен. Как же хочется думать... да что тут думать — уверен! Я уверен, что это не может быть конец. не должно так быть!
Я вышел под звездное небо, взобрался на самую верхушку Астрономической башни и поднял очи на небосвод. Яркая, теплая Луна освещала высотку башни и верхушки деревьев теплым ласковым светом.
Она меня ждет.
Ведь иначе, получается, зря были все страдания и испытания? Если это конец, значит все испытуемое и переживаемое обесценивается? Никогда. Я вновь узрел светлую улыбку Беллы, её темные омуты звездных озер. Её незабываемые глаза.
'Ты же придешь, а значит, я буду ждать...' — прозвучал в голове любимый шепот. Я перевел взгляд на пропасть под ногами. Сердце екнуло. Невыносимо захотелось приблизить встречу.
'Нет, так нельзя...' — предостерег голос. — 'Разве в трусости есть любовь?'
'Я постараюсь прожить достойную жизнь..., а потом приду к тебе, когда наступит срок!'
Я твердо развернулся и, пошатываясь, покинул Астрономическую башню. Может быть, показалось, как ветер вслед зашелестел одобрительно? Мягко, любя, и с гордостью. Так или иначе, я сделаю все, чтобы мир вокруг стал лучше. Нет никаких барьеров и преград. Вокруг люди, которые любят тебя, и ждут. Как по эту сторону, так и по другую. А значит — боятся нечего. Боязнь и страх отступили, когда в груди поселилась новая, Истинная Сила. Единственная, имеющая значение и дающая надежду. Любовь.
Комментарий к Глава 39: Воздаяние
И это ещё не все!)
========== ЭПИЛОГ: ==========
Блаженного запала хватило ненадолго. Буквально до утра следующего дня, когда я проснулся, изможденный и перемолотый, чтобы увидеть повестку в Министерство Магии. Вначале мне провели демонстративную экскурсию, по руинам, которые возникли благодаря мне. Прямо при мне сухонький старичок делал опись причиненного ущерба.
А затем утренний Пророк, в котором 'Избранный спас мир от Зла. Что осталось от мира?'.
Меня встречали, будто лимон глотали. Пожимая перед камерами руку игнорировали наедине.
Выплыла история о моих взаимоотношениях с Беллатрисой Лестрендж. О том, что они были гораздо более теплыми, чем должно. В какой-то желтой газетенке успели окрестить 'малолетним извращенцем'.
Почтенные матроны на улицах отворачивали лица. Мужчины кивали, но поджимали рты. Так смотрят на прежде уважаемого кумира, чьи заслуги бесспорны, но затем чудовищно опозорившегося.
Демонические силы так и не вернулись. Последним, завершающим штрихом пьесы оказалось восстановление баланса. Я стал обычным человеком, а злость, питавшая волю, улетучилась.
Затем были похороны Беллатрисы и моего Учителя. Эти два тела я выбивал с боем. Прочих моих братьев авроры свалили в одну братскую куду и подожгли.
Я вспомнил, как берег силы, чтобы нанести удар Волан-де-Морту. И повернулся спиной к наставнику, которому больше всего нужна была помощь.
Мертвенная тоска ужалила сердце. Все, почти все погибли из-за меня. Я герой, и в то же время изгнанник.
Внезапно я почувствовал себя пустым и бесполезным. Лишенным цели, мотивации и к воли жизни.
Победа свершилась? А дальше, что?
И даже Дамблдоров потрет мертв. Не у кого спросить совета.
Накатывает ошеломляющее осознание, впервые за обе жизни... У меня не осталось... ни-ко-го. Пусто. Я один.
Сутки сменялись сутками. Такими же бесцельными и одинокими. Складывались в недели, заполненные пустотой...
Дни, наполненные стагнацией, мелькали быстрой лентой, то ускоряясь, то замедляя ход. Способности демона канули в лету, я остался тем самым пареньком-шестикурсником, да с более развитым резервом, да — более обученным. Но обычным.
И никому не нужным.
Я падал в смертельное уныние. Проводил дни в безделье, расстреливая из палочки столовое серебро.
Каждый погибший погиб из-за меня. Из-за моих ошибок.
Хогвартс никогда не будет прежним. Только Министерство способно одновременно дать Орден Мерлина первой степени и вместе с тем объявить бойкот. На словах и газетных заголовках я — герой. Но, как мне дали понять очень четко: герои не нужны в мирное время. И как только я пытаюсь подать документы будь то в школу Мракоборцев, толи в Академию, мне сразу припоминают все грешки. Разруху в министерстве, черную магию, непоправимый вред Хогвартсу... вот этого мне простить не смогли. Простить того, что я лупанул из РСЗО по их дражайшей школе, а затем прошелся Антимагической бомбой, одновременно щедро поливая Адским Пламенем. Конечно, их не волновало, кто и как должен был это сделать. А придраться — они мастера придираться.
За кулисами был продемонстрирован счет в пару миллионов галеонов — опись причиненного мною ущерба.
На страницах прессы мелькнула пару раз Грейнджер. Мол, жертва очередного заговора гоблинов, пришла и во всем призналась. Просила Азкабан. Но, в связи с войной, чистосердечным, и отравлением ту вышибли с треском, мол, не до тебя сейчас.
'Ищет покаяния?' — пьяно подумал я. Плевать.
Я скитался, не зная, чем себя занять. Существование становилось все более невыносимым. После кипучей деятельности последнего полугода подобная стагнация — хуже ада.
Вернулась незваная мыслишка, как тогда, на Астрономической башне. Мол, зачем тебе это все? Ты свою миссию выполнил, а сейчас можешь и должен уйти красиво. Кому ты нужен? Лишь маленький винтик судьбы, одаренный случайно жизнью. Прошел свой путь незрячей пешкой, всеми обманутый, используемый, обреченный. А сам по себе ты как был тем лбом-трутнем из прошлой жизни, так им и остался. Пора бы и честь знать.
Без дражайшего Наставника не можешь заставить себя выйти утром на тренировку. Без безумной влюбленности — совершать достойные поступки. Без пинка под зад — быть хоть сколь-нибудь полезным.
Депрессия нагнеталась. Я впервые за две жизни всерьез и основательно надирался. В одиночку. Начал метаться по знакомым местам, в пьяном умилении вспоминая события из той, прошлой жизни, когда я боролся, действовал и жил. Был хоть кому-то нужен. Прежде, чем погубил их.
Аппарировал на руины Гримо. Восстанавливать тут что-нибудь? Пфф. Кому это нужно? Мне — точно нет.
Аппарировал в Хогвартс. Да, пройдет ещё немало времени, прежде чем там восстановят антиапарационную зону. Выгоревший почти до горизонта Запретный Лес нагнетал ещё большее уныние.
Переношусь в штаб-квартиру, в которой мы с Учителем разрабатывали планы последней атаки. Прошел мимо подвала в котором томилась Грейнджер. Заглянул в спальни, где проводили чудесные часы мы с Беллой.
Вышел в гостиную и чуть не закричал. От боли.
И обреченности.
На кофейном столике остался лежать большой посеребренный револьвер. Любимый револьвер наставника, точь-в-точь как он его оставил. И его прожорливое, черное дуло смотрело прямо на меня.
Я хихикнул.
Что ж, видимо судьба.
'Я вернусь за ним', — любовно поглаживал его мастер. Нет, не вернетесь. Я стоял и смотрел как вас убивают.
'Чтобы победить не обязательно одолеть...', — да неужели, директор?! Что-то я не чувствую себя победителем! Обманутым, брошенным, одиноким — несомненно... Победителем? Если кто здесь и победил, так это вы. О-да-а! Ваш очередной гениальный план сработал на все сто, Альбус! Падаю ниц пред вашей мудростью! Темный Лорд повержен, а на личное счастье и благополучие пешек плевать, как обычно, я прав?
Яростно сплевываю. Злость придала мне сил и решимости.
Подхожу и хватаю револьвер. Холодная тяжесть оттягивает ладонь, и я, как в тот раз, ощущаю, что это оружие предназначено сеять смерть. Оно-то мне сейчас и нужно.
Прижимаю холодный металл к виску. Всхлипываю. Так обидно.
Палец ложиться на курок.
Глубоко вдыхаю.
Что?
Ты что сейчас хотел сделать, ублюдок?! Я с внезапной злостью отнимаю оружие и тупо смотрю на рукоять. Да, ты поступал не лучшим образом, ошибался и городил чепуху. Но ты, все равно — лучше их всех. Потому что ты, неважно каким образом и какой ценой сделал то, чего бы не сделали они. Никогда! Просто потому, что они из худшего теста. Не той закваски. Они просто — хуже.
Даже спотыкаясь на пути, ты сумел сотворить то, что никто и никогда не сумеет за свои жалкие никчемные жизни. Проживут, растрачиваясь на краткосрочные цели и мимолетные удовольствия, не оставят после себя ни мысли мимолетной. Ни гения начатого труда. Да, они умеют болтать. И болтают качественно. Больно.
Для несовершенств. Но ты — другое дело.
Злость нагнеталась. Благородная ненависть на себя в первую очередь, за то, что чуть не позволил с собой сотворить. Они не хотят тебя видеть?! ПЛЕВАТЬ!!! Они — никто. И звать и никак. Они пыль у твоих ног. Делай, что хочешь. Пусть это глупость, зло и несусветная чепуха, но ты — делай, что хочешь, потому, что ты — лучше. Ты — вправе. Будут против — уничтожишь. Сотрешь с лица земли.
