Правило двух. С исключениями.

Про боевиков и вовсе думать страшно было. Никого не осталось: новый набор не успели еще провести, и все стажеры шли группой поддержки. Катастрофический провал! Густав медленно подошел к маленькому бару, налил трясущимися руками в низкий стакан огневиски — бутылку пришлось держать двумя руками, иначе лилось Мордред знает куда — и выпил, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. Что делать, маг даже не представлял — на такой результат карательной экспедиции ни он, ни другие не рассчитывали.

И сожалеть о данной попытке Густав тоже не сожалел: ситх был неизвестной величиной, следовательно — угрозой. Ведь кто он? Пришелец без роду-племени, пусть и закрепившийся в этом мире благодаря браку с представительницей одной из древнейших фамилий. И что? Ситх был опасен не тем, что мог стереть в порошок целый вид — маги тоже не куличики лепили, и человеколюбием не страдали — а тем, что его нельзя было прижать. Они не могли подвесить над ним Дамоклов меч, не могли контролировать в случае нужды, как контролировали практически всех магов на островах, да и за их пределами тоже пытались, ситх не становился частью системы из сдержек и противовесов, поэтому подлежал истреблению. Превентивная мера, но Густав не мог надеяться на то, что ситх станет их союзником или будет держать нейтралитет, он просто не мог поверить пришлому до конца, да он вообще не мог ему поверить! Именно поэтому планы уничтожения неведомой твари начали разрабатываться сразу же, как только начали поступать первые сведения от наблюдателей.

Выдохнув, Густав налил еще стакан, выхлебал его, как воду, и начал раздавать приказы. Первая попытка получилась неудачной — это тоже опыт, пусть и отрицательный. Вывод напрашивается сам собой — не могут они, смогут другие. Союзников найти можно... Густав поморщился от мелькнувшей в голове мысли, но не отбросил ее. Этих... союзников... тоже надо вынести на обсуждение.

* * *

*

На следующий день Виктор, как ни в чем не бывало, появился в любимом кафе, откушал круассанов с кофе, прогулялся в компании с двумя телохранителями, раскланялся с цепко оглядевшим его Малфоем, и вернулся в замок. Правило номер один: не знаешь, что делать — не делай ничего. Самый лучший способ действия в его ситуации.

Пока невыразимцы суетятся, дергаются, нервничают, они неминуемо делают ошибки. Просто потому, что они действуют, а он — нет. Первый звоночек уже прозвенел — Малфой. Блондин знал, что гибель гоблинов его рук дело, но доказать, что это сделал Виктор, не мог. В принципе, как и невыразимцы. Мало ли на что Виктор намекнул? Он же не заявил, что идет войной на зеленошкурых прямо, а не пойман — не вор. Возможно, некоторые аристократы даже ощутили произошедшее ночью. Возможно, некоторые даже знают — все-таки, народу пропало прилично, мало ли кто там в стройных рядах затерялся... Так вот, Малфой о гоблинах знал, бойню, скорее всего, почуял или как-то разузнал о ней, и то, что Виктор дефилирует по улицам и ест в кафе, отметил. Теперь можно только догадываться, какие он сделал выводы.

Поэтому Виктор вернулся к себе, и первым делом занялся медитацией. Ему требовалось осмыслить все, запихнутое Силой ему прямо в мозг, обдумать, попытаться перевести теорию в практику, в общем — переварить. Вообще Виктор чувствовал себя ребенком-вундеркиндом: из детского сада в высшее учебное заведение, читает с трудом, но высшую математику понимает! Сейчас он как раз занимался 'высшей математикой', минуя простейшую арифметику. Это, конечно, круто, и вообще великолепно, но ему надо не только уметь летать, но и взлетать и тем более садиться.

* * *

Шок от известий прошел быстро. Маги поскрипели зубами, и перешли к идеям и предложениям. Конечно, не вовремя им нанесли такой чувствительный удар, очень не вовремя, тем более, что и происходящее в Германии тоже требовало корректировки, и тоже благодаря вмешательству ситха. Что поделать, сейчас был слишком удобный момент для ослабления позиций немецких магов и их союзников, глупо упускать возможность.

Предложение, вынесенное Густавом на обсуждение, маги встретили поначалу гробовым молчанием, а затем раздраженным гулом. Но... Оно было самым выгодным, и его приняли.

— Что ж... — Густав обвел сидящих тяжелым взглядом. — Работаем.

*Желтый Дракон, он же Цинь Шихуанди — первый император объединенного Китая.

Глава 17

Гость незваный пришел днем.

Тусклое английское солнце, про которое Дюма говорил, что оно похоже на Луну, а Луна, в свою очередь, походит на сыр, упрямо тянуло лучи к поверхности земли, чайки носились вдоль береговой линии, навевая своими криками тоску.

Он уверенно взошел на пригорок, рассматривая высящийся впереди замок, внимательно осмотрел и исчез.

* * *

Густав мрачно смотрел в стену, сжимая в руке толстостенный хрустальный стакан. Дорогущий огневиски — лучший, поставляемый Огденом лишь избранным счастливчикам, лениво колыхался, смешиваясь с тающими кубиками льда. Карл просто лежал грудью на столе, распластавшись в полном изнеможении: отходняк после переговоров был таким, что маги просто не могли найти в себе сил пошевелиться.

Магов трясло, а ведь переговоры закончились два часа назад, они давно вернулись из солнечной Франции на промозглый остров, закопались в безопасном подвале, и попытались приободрить самих себя достигнутым успехом, но все было тщетно. Карл с трудом оторвал лицо от полированной поверхности стола и покосился на начальство, сидящее в полной прострации.

Мысли невыразимцев одолевали тяжелые и муторные, и выделялась среди них одна: не совершили ли они ошибку?

* * *

*

Тот, кого когда-то давно нарекли Жилем, неторопливо прогуливался между розовых кустов, осторожно касаясь кончиками пальцев нежных лепестков. Розы Альба: белоснежные, с лепестками в два ряда, напоминающие пышный шиповник — олицетворение невинности. Дамаскские розы: цвета рассвета, заката и лаванды, покачивающие пышными махровыми цветками. Галльские розы: полосатые, более пышные, чем Альба, и красные, аптекарские, ставшие одним из символов Войн Алой и Белой розы.

В этом саду цвели только старинные французские розы, и лишь те, что так нравились Жанне.

Мужчина закрыл глаза, останавливаясь, впитывая ароматы, вспоминая такую хрупкую и такую сильную девушку, считавшую его своим братом. Этот титул был более желанным, чем звание маршала Франции. Он тогда был молод, силен, и полон любви и восхищения той, что должна была стать надеждой Франции, посланным самими небесами чудом: дофин, нерешительное трясущееся существо, не смог воспринять от отца королевские секреты. Не помогло ни миропомазание, ни еще несколько попыток умирающего короля передать бракованному сыну дары Господа. Да и был ли дофин Карл сыном короля? Ближние в этом сомневались. О, открыто никто ничего не говорил, но младший Карл был слишком непохож на старшего Карла: вялый, слабохарактерный, вечно колеблющийся, он тянул и так разрываемую на части настырными англичанами страну на дно.

А Жанна... Жанна была олицетворением королевской крови: умная, хорошо — великолепно! — воспитанная, она цитировала жития святых и могла на равных спорить с теологами, она с изяществом носила мужскую одежду и не уступала в квинтине рыцарям! Твердость рук, отменный глазомер — девушка попадала копьем в мишень на щите на полном скаку, управляясь с боевым жеребцом так, что мужчины завистливо вздыхали. Она была стратегом и тактиком, вела себя в бою естественно, как рыба в воде, она одним своим появлением зажигала огонь в сердцах уставших и испуганных людей.

Жанна была живым чудом, и исходящий завистью дофин с легкостью согласился на суд, бывший откровенным фарсом: англичане этого не скрывали. Им надо было убрать символ, приносящий победы, и они это сделали. Что с того, что потом ее честное имя обелили? Что с того, что признали блаженной, а потом и канонизировали? Что с того, что Париж был взят, и Франция перестала быть похожей на лоскутное одеяло, расползающееся по швам?

Династию это не спасло, Франция стала великой державой, но не настолько, насколько могла, да и произошло это гораздо позже, а сам Жиль... В попытках сначала спасти, потом вернуть из-за грани, он потерял свою человечность.

Жиль де Ре, гордый маршал Франции, недрогнувшей рукой возносящий хоругвь Жанны в небо, не боялся умирать. Он не боялся убивать. Единственное — он жалел, что не смог довести до конца дело своей жизни... Впрочем, он нашел свою цель после смерти от удавки палача.

Потом Жиль навестил всех, причастных к гибели истинной наследницы трона его многострадальной родины, он загасил огни их жизней, как свечи, вот только Жанну это не вернуло. И уже не вернет, к сожалению...

Мужчина открыл глаза, похожие на ртутно-серебряные озера, и нежно погладил белоснежный бутон. Повел плечами, сведя на миг лопатки: одежда странно вздулась и опала, словно на спине попытались вырасти неучтенные конечности. Ветер шевелил подстриженные по средневековой моде волосы, трепал полы пальто: Жиль думал. Так неожиданно нанесшие визит маги стали просто даром небес: искоренив всех потомков убийц Жанны, он впал в депрессию, не зная, что и делать. Старые цели достигнуты, новые не определены...

Решившие его использовать в своих интересах отродья скверны почему-то считали, что его можно купить. Жиль не препятствовал магам думать так, как им хочется: он не нанимался оправдывать чьи-то там ожидания, тем более, врагов. Но ему стало любопытно...

Он начнет с малого: посмотрит.

* * *

*

Слежку Виктор почуял не сразу, к своему стыду, но почуял. Она была настолько профессиональной, что Виктор вообще сам удивился, каким образом он просек, что его пасут. Ситх склонялся к Силе: именно она подала недвусмысленный сигнал о наблюдении.

Виктор как раз гулял по Кровавому переулку: людей посмотреть, себя показать. Ну и побаловаться кулинарными изысками — на ситха опять напала жорка. То ли перенервничал, и организм требовал заесть стресс, то ли этот самый организм затеял очередную перестройку, но жутко хотелось вкусного, сладкого, и чтоб порция — как тазик Оливье на Новый год. И побольше.

Подумав, ситх прошелся по переулку, устроив дегустационный рейд в компании телохранителя — второй остался присматривать за замком. Все шло просто великолепно, наевшийся до отвала Виктор щурился, разглядывая витрины. Ощущение мазнувшего по нему взгляда было поначалу проигнорировано: слишком мимолетное и равнодушное.

Это были не невыразимцы: маги на глаза не показывались, разбежавшись по углам, как тараканы по кухне, и их внимание ситх ловил на лету. Нет, это был кто-то другой, уж слишком обезличенным был этот интерес. Если б не Сила — то он так и остался бы в неведении. Виктор отметил его, и вернулся домой, нагрузившись вкусностями.

Следующие пару недель Виктор провел медитируя, размышляя, составляя планы. Нападение невыразимцев чем дальше, тем больше выглядело логичным — для них логичным. Впрочем, очень многие властные структуры поступили бы так же — сильных и независимых никто не любит. Первая попытка провалилась, значит, они не могут ее не повторить. И раз на него не бросались с претензиями во время променада, значит факт потери магов в стычке так и остался внутренним делом Отдела Тайн.

Вообще, чем больше Виктор узнавал про невыразимцев, тем больше его брови лезли на лоб от удивления. Этот Отдел был вещью в себе, маги, если туда попадали, то часто просто словно пропадали с концами, забрасывая светскую жизнь. Они вели свои исследования, про которые обыватели знать не знали, пользовались невероятными привилегиями, и были чудовищно высокомерны, воспринимая всех остальных как низший сорт и материал для исследований. В принципе, очень ситхский подход — что хочу, то и ворочу, и никто мне не указ. И окоротить таких можно только самыми радикальными средствами, по-хорошему они не понимают, считая слабостью.

Виктор, после размышлений, воспринял эту ситуацию, как наглядный пример того, как поступать нельзя. И накрепко запомнил, чтобы самому не стать таким: считающим, что раз есть власть, то можно творить любую дичь, оправдывая каким-нибудь благом. Да, невыразимцы действительно стояли на страже, бдили и прочее: никто не отменял ни слуа с прочими фейри, с радостью готовыми сожрать — буквально — любого попавшегося на глаза смертного, или сделать рабом; или обитателей темных планов, которых восторженные идиоты почему-то считают слабаками, готовыми подчиняться крутым призывателям. Не стоило забывать и о тех, кому могущество ударяло по голове, всех этих демонологов, доморощенных некромантов и Темных или Светлых лордов. Да и церковь бдила, и не только в Ватикане. И маглы, те самые пресловутые обыватели, и не только... Невыразимцы охраняли, устраняли угрозы и вообще держали этот хрупкий магический мир на плаву, вот только высокомерие магических Джеймсов Бондов просто зашкаливало, переходя все разумные и не очень пределы.

Поэтому Виктор ждал следующего хода, и судя по всему, маги его сделали.

Оставалось только ждать.

Виктор засел в замке, не выходя никуда, лишь изредка прогуливался, любуясь скалистым берегом и бурным морем, заодно занимаясь динамической медитацией. Неизвестный наблюдатель продолжал кружить вокруг, и Виктора пару раз аж трясло от непонятных предчувствий: он стоял на пороге каких-то глобальных изменений.

Каких — непонятно, но явно неординарных.

Ещё через несколько дней Виктор, плюнув на все — поймать наблюдателя или даже просто понять, кто это, у него не получалось — вновь прогулялся по Лондону, только на этот раз не магическому.

Казалось, все в порядке: все так же сияли витрины, зазывали людей лавочники, бегали мальчишки — разносчики газет, и прогуливались добропорядочные обыватели. Но в воздухе просто висело напряжение — мир готовился к конфликту.

Виктор забрел в шоколадную лавку — с бешеными ценами для избранных, заказал несколько конфет, чаю, и расположился в углу, развернув свежую газету.

Напротив кто-то присел, ситх опустил газету, и почувствовал, что волосы на голове встают дыбом.

Напротив расположился крепкого телосложения среднего роста мужчина, с волевым лицом, обрамленным мягкой стрижкой, как на средневековых портретах, симпатичный, одетый добротно и дорого. На большом и среднем пальцах сияли золотые перстни с варварски огромными рубинами или шпинелями — массивные, немного грубоватые, явно очень старые, даже огранка камней казалась простой — единственное, что выбивалось из образа благообразного почтенного джентльмена. Он не выглядел англичанином — не тот типаж, да и чувствовался тот лоск, до которого современным денди как до Луны, однако казался человеком.

А вот Сила показывала совершенно другую картину: напротив Виктора сидело сотканное из света, плоти и теней мощное существо, за спиной которого раскинулись огромные крылья, звенящие кинжалами перьев. Пряди волос шевелились протуберанцами, глаза затягивали, как две черные дыры.

Светящиеся существа мы.

Следовало признать, что старый сморчок Йода был абсолютно прав. Вторая мысль была не настолько позитивной: внимание гостя сконцентрировалось многотонной плитой, черты лица, совершенные до отвращения, на миг поплыли и вновь застыли. Крылья щелкнули, складываясь, и Виктор понял, кто перед ним. Сидящее напротив чудовище было настолько прекрасным, что видеть это было невыносимо, особенно по контрасту с окружающим миром.