Правило двух. С исключениями.

В результате, осложняются отношения между государствами, и англы не удержатся от решения проблемы радикальным способом. Это они быстро. Естественно, ничего не выйдет — Жиль не допустит. Со слухами и прочим пиаром бороться будут другие, а нефилим всегда рядом, он не выпустит подопечного из поля зрения. Естественно, когда магглы облажаются — люди против полубожественного создания — это даже не смешно, в ход пойдет тяжёлая артиллерия. А именно — маги.

Как где, а здесь и сейчас монархи крепко держат магов за вымя. Вассалитет — это вам не баран начихал, эта штука покрепче цепей. Маги могут считать себя пупами земли, но есть вещи, с которыми и они вынуждены мириться. В крови греющих трон есть толика волшебства, и именно она не даёт обитателям волшебного мира окончательно распоясаться. Король отдаст приказ, маги отсалютуют, попробуют исполнить распоряжение, и... И вот тогда начнется самое интересное.

Они тоже облажаются, потому что божественное благословение — это не шутка. Магия против него не катит. Никак. А вот Жиль не осрамится, и покажет наглецам разницу в весовых категориях. Войну объявлять не станет, но показательную порку устроит. В этот момент в игру вступят все, кто давно точит на англов зуб. А таких... Британцы всем мозоли оттоптали, никого не пропустили.

Сейчас — тридцать первый год, скоро тридцать второй наступит. Гриндевальд самоустранился, но это не значит, что знамя, отброшенное за ненадобностью, не подхватили другие. Движение за права чистокровных — как будто у них что-то отбирали — заглохло, но ненадолго. Опять начались смутные шевеления. Причем, не только среди волшебников — некий истинный ариец со звучным именем Адольф как раз уверенно штурмует Рейхстаг. С боем ещё не взял, но позиции продвигает, хотя на этот раз сам, а не с помощью магов. Хотя... Долго такое положение дел сохраняться не будет.

Возможность начать войну и под шумок обделать свои делишки никто не упустит. Ведь война — это жертвы. Тысячи и миллионы жизней, океаны энергии. Что, Фламель откажется продлить жизнь? А сиды или слуа — просто пожрать вволю? Получить рабов? Вырваться на свободу?

Положение магиков крайне спорно. С одной стороны — уважение, хвастовство наличием в родословной крови сверхъестественного существа, ведь это способности, склонности и прочее. С другой... Презрение. Существа поэтому и существа, что не люди. Вернее... Не маги.

Это Виктор испытал на собственной шкуре. Да, маги улыбались, показывали хорошее отношение и посылали дары. Но они же тут же начали строить планы по его уничтожению, и ничего не дрогнуло. Ни совесть с хоть какой-то признательностью, ни даже меркантильные соображения банальной выгоды.

Магик — это существо. Вот она, та простая и обыденная причина, лежащая в основе конфликта. Виктор сообразил это только сейчас, к своему стыду, поэтому невыразимцы будут продолжать пытаться стереть его с лица земли, поэтому аристократы лишь наблюдают и не вякают, поэтому он поможет Жилю.

Не по доброте душевной, а из расчета на сотрудничество, которое будет крепким и долгим. Поэтому он клонирует Жанну — про сердце, бьющееся среди углей костра, Виктор не забыл. Поэтому он будет следить за разгорающимся конфликтом и направлять его в нужную сторону. Ведь если нефилим получит свое чудо, он начнет наводить порядки во Франции, а значит, прижмёт распоясавшихся алхимиков и прочий сброд. И для Виктора в таком сотрудничестве — сплошная польза.

А приближающаяся Вторая Мировая... Может и будет, но на совершенно других условиях.

* * *

Жиль ворвался в кабинет, рывком распахивая дверки шкафчика. Серебряный реликварий тускло блеснул в свете магических светильников. Нефилим крайне осторожно взял его в руки, промчался в маленькую домашнюю часовню, и рухнул на колени, задирая голову.

Потолочные росписи изображали стоящую на костре девушку, одетую в простое рубище кающейся грешницы. Дым и пламя окутывали ее ноги, но девушка смотрела в небо, на ее лице проступило блаженство, а не мука, и из туч на бритую налысо голову лился божественный свет, и ангелы простирали к ней руки и крылья.

Стены были покрыты изображением сердца, истекающего кровью в углях, архангелов в доспехах и с регалиями. Жиль подполз на коленях к алтарю, поставил на него реликварий... и разрыдался. Впервые за долгие-долгие годы в груди пойманной птицей рвалась на свободу надежда.

Бывший барон, бывший маршал, бывший человек плакал, прижимаясь к алтарю, целовал реликварий и горячечно шептал молитвы. От нервного напряжения Жиль впал в экстаз, он не видел и не слышал окружающий мир, вместо этого ему казалось, что головы касается узкая девичья ладошка, и тонкие пальцы, пахнущие елеем и миррой, а также ладаном, ворошат волосы и ласково касаются щеки. Он слышал невесомые шаги, доносящийся издалека серебряный голос Жанны, и вокруг пахло розами, которые она так любила.

Очнулся Жиль полностью опустошенным, но в удивительно бодром состоянии духа. Он чувствовал себя обновленным, заново родившимся, а главное — у него вновь появилась достойная цель. Не банальная месть: когда потомки тех, благодаря кому Жанна попала на костер, закончились, нефилим, исполнивший первую часть мести, даже не мог понять, стоит ли осуществлять вторую: развалить Англию, как государство. С одной стороны, вроде бы не мешало, с другой... руки опускались.

А теперь и подавно этим заниматься не хотелось. По сравнению с возможностью получить прямого потомка Жанны, все остальное казалось таким мелочным и не стоящим внимания!

Жиль встряхнулся, пробормотал благодарственную молитву, и твердо встал на ноги. На реликварий устремился полный огня и веры взгляд. Плевать на выгоду и прочее, плевать на страны и их глав. Да на всех плевать! Сначала он воспитает потомка Жанны. Все равно, кто это будет — мальчик или девочка... Не имеет значения. Это будет ее дитя, и Жиль воспитает его как своего собственного ребенка. Лучше! Он вывернется из шкуры, но сделает все, чтобы ее ребенок рос в любви, заботе и имел все, что необходимо. Чтобы никто не смотрел косо, не строил планы, как на нечто неодушевленное.

Если понадобится, он вырвет свое сердце, чтобы осветить путь малыша.

И только потом, когда ребенок вырастет, когда у него появится опыт и свое мнение, вот только тогда он решит судьбу Франции. Достойна ли она этого чуда? А пока...

— Я согласен. Этого хватит?

— Да.

* * *

Виктор изумлялся самому себе: вот какого хрена влез с головой в эту трясину? Какие черти укусили его за задницу, чем он думал и вообще, думал ли он? К примеру, о последствиях... Интриган недоделанный.

На столе стояла запечатанная колба с кровью: сочного рубинового цвета, насыщенная кислородом. Живая. Ситх смотрел во все глаза, ошарашенно качая головой — вот как это? Живая кровь умершего пять веков назад человека! Впрочем, человека ли? Жанна была признана блаженной, осененной божественной благодатью, а это уже совсем другой уровень. Совсем.

Естественно, сердце он и в глаза не видел, но крови нефилим принес достаточно: в сосуде из чистейшего горного хрусталя, стоившего бешеные деньги, абсолютно инертного к магии и внешним воздействиям. Хрустальная колба еле видно светилась, и ситх ощущал лёгкое покалывание в подушечках пальцев, когда касался притертой пробки: и этот факт не ускользнул от его внимания.

В голове тут же замелькала разные мысли, ситх помнил, как больно жгло касание полуматериальных крыльев Жиля — есть над чем подумать. Виктор знал, что геноцид гоблинов вылезет ему боком, но как-то подспудно надеялся, что не так быстро. Наивный. Стоило признать, ошибся.

Впрочем, он не жалел, и вернись он в прошлое — поступил бы так же.

Однако, на тему шлейфа тьмы он подумает завтра, а пока надо решить, как будет происходить клонирование Жанны. Жиль настоял именно на этом варианте: он не собирался скрещивать чистую кровь своего личного божества с кровью какого-то смертного, пусть и благородного, или сверхъестественного существа. Даже себя.

Виктор его понимал: представить, чем может аукнуться смешение генов Жанны с нефилимом он попросту не мог, мозги буксовали и логика с фантазией отказывали. Прошерстив свои знания, ситх признал, что почти ничего не подходит, а для того, что подходит, нет оборудования, поэтому пожал плечами, забрал колбу и ушел к себе — медитировать. Раз Сила подсказала, как извести, почему бы ей не подсказать, как создать жизнь?

На следующие несколько недель ситх перевел замок на осадное положение, предупредил телохранителей его не беспокоить, и погрузился в медитацию, питаясь лишь водой. Что сказать... Аскеза повлияла на него благотворно.

Виктору казалось, что Сила смотрит на него, как на нечто неожиданное, искренне удивившее, причем положительно. Вихри Силы касались тонкими пальцами, поднимали за подбородок, заглядывали в душу. Ситх впал в своеобразный транс, в котором к нему приходили знания — с такой лёгкостью и готовностью, что становилось страшно. Создавалось впечатление, что этого ждали, и теперь на Виктора вывалили подробности целой череды ритуалов: очищающих, подготавливающих, созидательных и благодарственных. Оставалось лишь запомнить, перенести на бумагу, и исполнить.

Через две недели оголодавший ситх напился овощного бульона, разложил перед собой бумаги и принялся систематизировать полученные во время медитаций знания.

* * *

Рослый блондин, коротко стриженый, одетый в простую монашескую рясу, подпоясанную веревкой, сошел с борта парома, легко затерявшись в толпе обывателей. Казалось бы, должно быть наоборот, уж слишком рослым и широкоплечим оказался монах, но взгляды словно обтекали его, долго не задерживаясь, таможня пропустила легко и быстро, а затем блондин словно растворился в толпе, и никто не видел, как он вошел в неприметную дверь под потрепанной вывеской, скрипящей на ветру.

Еще через час монах уже спокойно спал в отдельном купе комфортабельного вагона, и никто его не беспокоил до конца поездки, словно не замечая плотно закрытую дверь.

Выйдя в пункте назначения, монах уверенно направился прочь со станции, ласково улыбаясь пытающимся его соблазнить благами цивилизации зазывалам, и настырные мальчишки, вцепляющиеся в потенциальных клиентов гостиниц и пабов как клещи, тут же теряли интерес, стоило монаху слегка пошевелить пальцами. Блондин уверенно прошел сквозь толпу, свернул в переулок, и шагнул в густую тень. Через секунду монах исчез, появившись через милю в тени дерева, снова исчез, чтобы вновь появится в тени под скалой.

Блондин направлялся только к ему одному известной цели так, что казалось, его тянет туда, как на магните. Солнце не успело сесть, а монах уже стоял на пригорке, рассматривая виднеющийся вдали среди острых пиков скал замок.

Он повертел головой, пошарил в котомке, достал из маленького мешочка кусок кожи, и примитивная карта, начертанная бурыми чернилами, под взглядом монаха взбугрилась, обретая рельеф и глубину, четко и в мельчайших подробностях показывая замок и его окрестности. Монах изучил карту, сложил кожу, начавшую крошиться по краям, обратно в мешочек, спрятал его в котомку, осмотрелся, и присел на ближайший валун. Бледно голубые, практически прозрачные глаза с точками зрачков уставились на замок. Монах забормотал молитву, тихо защелкали бусины розария из простого темного дерева, блеснул металлический крест. Блондин помолился, намотал четки на правую руку, спрятав в рукаве, встал, и пешком направился к замку, совершенно не торопясь.

Навалившиеся сумерки путешественника не испугали, монах шел и шел, и лишь луна, изредка проглядывающая в прорехи в облаках, блестела в радужках глаз.

* * *

*

Виктор тяжело выдохнул, развалившись на толстом ковре. Расчеты ритуалов шли долго и мучительно, но главное было готово: все схемы, все перечни, все требования были четко структурированы, изложены внятным языком, и записаны тщательно и без ошибок. Оставалось лишь собрать необходимое, и приступить.

Покосившись на часы, ситх с трудом отскреб себя от ковра, и потащился в ванную, а затем в спальню, жуя на ходу. Рухнув в кровать, Виктор натянул на себя одеяло, отрубившись через секунду, успев только подумать, что осчастливит Жиля вердиктом завтра. Или вообще послезавтра. А пока — спать.

Где-то в глубине кольнуло беспокойство, слегка напрягшийся ситх попытался проверить окружающее, но усталость вырубила его в момент. А искра настороженности, не получив подпитки, погасла.

* * *

Монах, сливаясь с тенью, стоял возле скалы, практически сливаясь с ней, и тихо шептал молитву, перебирая четки. Не сегодня.

Но завтра отродье тьмы будет искоренено.