Я нахмурилась. Мне категорически не хотелось думать о прикованном в мрачной пещере несчастном существе как о враге. Нет. Здесь что-то не так. Дракон, наверное, пытается использовать меня чтобы освободиться... ну, я бы, на его месте, повела себя точно так же. Надо все-таки выяснить, за какие грехи он там прикован. И что он за тварь такая.
Нет, Амаргин, теперь-то ты обычной своей болтовней не отделаешься. Я клещом в тебя вцеплюсь. Я в тебе дырку проем. Сквозную.
В шум ветра и скрип уключин вплелся новый звук. Вернее целый каскад благозвучных аккордов — малиновая леденцовая россыпь на тягуче-медовом золотом фоне. Мы шли уже под стенами города, и там, за этими стенами, вовсю трезвонили колокола.
Лодочка развернулась и стукнулась боком о причал. Кукушонок выпрыгнул на доски. Помог мне выбраться.
— Обожди, — сказал он. — Весла отнесу...
Два быка волокли вверх по пологому дощатому настилу груженую телегу, а паром тем временем тянулся к противоположному берегу. На том причале, тающем в солнечном мареве, его уже ждали. Там происходила какая-то суета, двигались пестрые фигурки, виднелось множество повозок и фургонов. Несколько лодок сновали поперек реки. Должно быть, паром в одиночку не справлялся.
Кукушонок вернулся и я взяла его за руку.
— Не сердись. Пожалуйста. Мне ведь и вправду очень дорога эта свирель.
— Да ну тебя, — он поморщился. — Как маленькая, ей-Богу.
— Ратери...
— Все, замяли. Пошли.
Мы поднялись к дороге и остановились у обочины. На дороге было очень людно, у ворот образовался затор. И побольше, чем в прошлые разы.
— Ты бы это... спрятала бы куда-нить свой кошель, — покосился на меня Кукушонок. — Болтается на радость ворью.
— Что здесь происходит?
— Святая Невена, покровительница Амалеры. Праздник. Вечером большое гуляние будет и на лодках катание. По воде "огневое колесо" запустят. В городе сейчас не протолкнуться. Спрячь кошель-то.
— Куда, за пазуху? Давай я тебе его отдам на сохранение. Ты у нас человек тертый, городской...
— И то мысль.
Я отдала ему кошель, предварительно вытащив из него свирельку. Свирельку же засунула в рукав, а потом сняла пояс и намотала его на запястье, чтобы сокровище случаем не выпало. Ратер упрятал кошель под рубаху.
— Так-то лучше, — сказал он. — Все ближе к телу.
И мы пошли в город.
У ворот повозки просто стеной стояли, там опять что-то застряло. Толпа азартно суетилась и переругивалась, у всех было праздничное настроение. Бочком, бочком мы просочились мимо затора.
Сперва навестили "Трех голубок", и были приятно удивлены тем, что хозяйка не сдала нашу комнату, не смотря на большой наплыв гостей в городе. "Комната оплачена, — заявила эта добрая женщина, — Значит, я буду держать ее пустой, пока срок вашей оплаты не выйдет. Гораздо выгоднее сохранять старых клиентов, чем гоняться за новыми." Мне понравилась такое ведение дел, и я велела Кукушонку оплатить комнату на неделю вперед. Теперь я в любой момент могу остаться в городе и у меня будет здесь что-то вроде нормального человеческого дома.
Потом мы отправились на ярмарку. За приземистой круглой башней с пристроенным к ней длинным двухэтажным зданием, открывалась большая площадь, ступенями восходящая вверх, к кварталам Западной Чати. Она была похожа на таз с кипящим вареньем — такая же бурлящая, заманчивая, обещающая бездну удовольствий. И немножко опасная — все-таки целый таз кипящего варенья! Да и ос, и разных кусачих мух тут наверное хватало. Ну, то есть, всяких темных личностей, слетающихся на все, что плохо лежит. Правильно я отдала кошелек Ратеру.
Толпа гуляющих, приезжих и местных, разделялась на узкие рукава и вливалась в торговые ряды. Здесь продавали продукты. Обилие красок, море запахов. Сыры, мед, масло, вино, разные овощи. Очень много рыбы, и даже какая-то необыкновенная морская живность устрашающего вида. Трудно представить, что такое едят. Такое само кого хочешь съест. Этот ряд благоухал особенно остро. Мы с Ратером прошли по касательной, не давая себя увлечь бурному течению.
Мука, крупы, хлеб. Мимо. То есть, это, конечно, надо бы купить, но не сейчас. Завтра, например. А сегодня мы потратим пару четвертинок на пирожки с ливером и вареньем. Сегодня мы праздно прогуливаемся и рассматриваем все это изобилие.
Посуда. Гончарный ряд, медники, жестянщики. Дорогая посуда из стекла, и еще более дорогая — из хрусталя.
Издали колет глаз блеск самоцветов — мы с Ратером понимающе переглянулись. С эдаким снисхождением подошли полюбопытствовать.
Серебро из Иреи, страны огнепоклонников — черное, зеркальное, и белое, мягкое как масло, и, как убеждал нас продавец, заживляющее раны, если положить его на оные. Золото всех сортов — красное, желтое, зеленое. Кораллы. Голубая бирюза, по легендам — кости умерших богов.
А вот странный, похожий на полированное железо, камень. Если верить россказням все того же продавца, затворяющий кровь. Родной янтарь с побережий Полуночного моря. Розовый халцедон, извлекаемый из желудка ласточки, где он зарождается и растет как жемчужина в теле моллюска. Да, конечно, и сам жемчуг. Что за уважающий себя ювелирный ряд без жемчуга? Всех цветов и форм, морской и речной, и даже фигурный, уродливый, и потому тем более дорогой.
А тут — настоящая россыпь магических камней. Абастон, огненного цвета, содержащий в себе частицу Изначального Пламени. Пурпурный аметист, удерживающий от пьянства и распознающий отраву. Биратет, помогающий подслушивать мысли других, будучи положенным под язык. Черный с белыми полосами оникс, учиняющий печаль и раздор врагам владельца. Искристый камень сандарез, упавший с неба младший родственник светил — и еще пропасть разнообразной бижутерии.
Мы выбрались из ювелирного ряда несколько помятые, но объединенные общей тайной. Ведь никому из этих самодовольных торговцев невдомек было, что нам смешны их жалкие погремушки. Мы-то знали, где находятся самые прекрасные драгоценности мира!
Блеск и блики сменили сочные глубокие краски дорогих ковров. По мере нашего продвижения ковры становились все пестрее, шелковистый ворс сменился на шерстяной, потом появились лен и пенька, а потом и вовсе солома. От соломенных циновок мы свернули в одежный ряд.
Дорогие ткани ласкали глаз не хуже дорогих ковров. Шелка из Сагая и полуденных стран, превосходный камлот из Техады, белый и серый войлок Верхней Ваденги, златотканная катандеранская парча и знаменитый амалерский аксамит. Тончайший, почти прозрачный лен Ракиты и Перекрестка, отлично выбеленное полотно из Малого и Большого Крыла, клетчатые шерстяные ткани из Тайны и Зеленого Сердца, леутское черное сукно, толстое как одеяло, и сукно из Тинты, стандартный отрез которого, в локоть длиной, легко проходит в женский перстенек.
Я опять похвалила себя за то, что отдала кошель Ратеру. Иначе скупила бы тут пол ярмарки, не меньше. На мои охи и ахи Ратер строго спрашивал:
— Берем?
Чем и приводил меня в чувство. Ну зачем, скажите, в моей пещере переливающиеся шанжановые гаремные занавеси? Или прозрачные покрывала из органзы? А мне самой зачем расписная шелковая шаль с кистями десятидюймовой длины? Или отрез багряно-золотого алтабаста с умопомрачительным рисунком "гранатовая решетка", из которого шьют праздничные облачения для священнослужителей? А Ратеру зачем лиловый бархатный плащ, расшитый мелким жемчугом и подбитый куньим мехом? Да его с такой покупкой домой не пустят, не говоря уж о том, что по улице пройти в этом плаще только до ближайшего стражника можно.
Несколько ошалевшие, с отдавленными ногами, мы вывалились с площади на боковую улочку. Близился полдень, и моему спутнику скоро надо было сменять отца за воротом парома. Утренние пирожки давным-давно переварились, и мы решили пообедать в каком-нибудь приятном заведении. Кукушонок знал такое заведение. Оно находилось где-то в верхних кварталах Козыреи, портового района.
Улица, на которую мы вышли, называлась Олений Гон. Она спускалась от Новой церкви до самых Паленых (они же Северные) ворот. Горожане украсили улицу как могли — из распахнутых окон свешивались каскады лент, красочные гобелены и дорогие ткани. Даже чердачные окошки пестрели платками. В нарядной толпе то и дело мелькали разодетые в пестрое уличные актеры. Один из них лихо бегал на ходулях и зазывал в жестяную трубу благороднейшую публику на вечернее представление.
Дети просто с ума сходили: с хохотом и гомоном носились среди гуляющих, играли в салочки "ножки на весу" и с налету прыгали на руки кому попало, лишь бы не оказаться перед преследователем стоящими на земле. Господину на ходулях доставалось особо. Однако он каким-то фантастическим образом не падал, и даже умудрялся бойко передвигаться вместе с гроздьями сорванцов на своих экзотических подставках. При этом непрерывно вещая в дребезжащую трубу.
Неожиданно от центра города вдоль по улице прокатилась волна ропота. Гуляющие на мгновение замерли, дети зависли в полете, господин на ходулях разинул рот.
Где-то за поворотом пели трубы.
— Король! — выдохнул Кукушонок.
— Король едет! — восторженно взвыли вокруг.
— Нарваро! Нарваро Найгерт!
Началось какое-то буйство. Все разом завопили и полезли друг на друга. Что же нам так везет на королевские выезды?
От Новой церкви спускалась группа пеших воинов в клепаных куртках, раздвигая толпу украшенными лентами копьями. За нею следовала целая колонна всадников в ярких нарамниках поверх кольчуг. Первый вез золотое знамя с алым двойным косым крестом. За ним двигались трубачи, оглашая теснину улицы ликующими трелями. Лес копий трепетал листвой золотых вымпелов. Металл и шелк. Льдинки самоцветов и мягкие провалы бархата. Яростно полыхали цветные полотнища плащей. Развивались длинные фестончатые рукава, кланялись пурпурные и белоснежные плюмажи. Горела на солнце сбруя, горели глаза толпы, нещадно сверкало великолепие одежд. Вокруг роями разлетались солнечные зайчики, нахально лезли под ресницы и кололи глаза.
Люди карабкались друг другу на плечи и голосили так, что уши закладывало. Лучше всех устроился увешанный детишками господин на ходулях — он прислонился к стене дома, чтобы не сшибли, и орал приветствия в свою жестяную трубу.
— Нарваро! Нарваро Найгерт!
Процессия приближалась. Нас с Ратером начали чувствительно теснить. Я дернула его за рукав:
— Где король? Который из них?
— А? — он не расслышал.
— Где король! Найгерт где?!
— Чего?!
— Где сын Каланды, черт побери?!
— Ты чего ругаешься?
У, пропащая пропасть! Я начала подпрыгивать на месте, чтобы разглядеть всадников. Где же Найгерт? Он наверняка где-то в центре. Он в короне или без? Наверное, рядом с ним должна ехать принцесса. Где она? Холера, я не знаю ее в лицо, тогда темно было и вообще... Да что ж это такое, неужели я так их и не увижу, детей Каланды? Проклятье! Какого черта этот верзила лезет на мое место!
Я вступила в борьбу. Поднырнула под локоть верзилы, протиснулась между толстой теткой и молодой девушкой, наступила на ногу какому-то старичку. Получила тычок между лопаток, кто-то, азартно размахивая руками, заехал мне по затылку. В плечо вцепилась чья-то пятерня. Я оглянулась с намерением укусить — это оказался Кукушонок. Он кричал мне что-то неслышное.
— Что?
— !!!
— Я должна его увидеть! Должна!
Тут толпа откачнулась назад — кавалькада проплывала мимо. Кукушонка утянуло в задние ряды, а я рванулась вперед, как одержимая.
— Найгерт! — заорала я. — Найгерт! Мораг! Где вы?!!
Чьи-то руки стиснули мне ребра и я вознеслась над толпой. Какой-то здоровенный мужик посадил меня к себе на плечо. Мельком я разглядела черную паклю волос, распяленный рот и красные от натуги щеки. Он ревел как раненый бык:
— Нарваро Найгерт!!!
Я затеребила мужиковы волосы:
— Который? Да который же?
— На сером в яблоках! С золотой попоной! Нарва...!!!
Теперь я видела его — на сером в яблоках, с парчовой, в кистях, попоной. В самом центре кавалькады, со всех сторон заслоненного фигурами сопровождающих. Самого маленького и невзрачного. Тоненького юношу с узкими плечами, укрытыми коробом плаща, жесткого и тяжелого от драгоценного шитья. Сидевшего на лошади строго и прямо. С большой, как у котенка, головой, перетянутой золотым обручем, словно бинтом. С белым мазком седины в черных волосах. С бледным детским лицом. С лихорадочно блестящими, обведенными синевой глазами. С растерянной странной улыбкой. С нехорошими алыми пятнами на скулах.
Младшего сына Каланды Аракарны.
Высокое небо... да ты болен, мальчик мой!
Я перестала орать и сидела на чужом подпрыгивающем плече как оглушенная. Внутри заворочался холодненький червячок. С ними что-то не так! С ними обоими что-то не так...
Каланда, что с ними? Что с твоими детьми? Почему ты умерла? Как ты могла... оставить их?
— А где принцесса? — спросила я вслед уходящей процессии.
Быкоподобный господин с красными щеками легко ссадил меня на землю. Вернее воткнул между вопящими и размахивающими руками людьми. Я немедленно получила локтем по лбу.
— Нарваро! — проорал он мне в лицо, отпихивая неумеренно размахавшегося. — Каков? Молодой! Надежда наша!
— Где принцесса? — не унималась я.
Господин ткнул куда-то вдаль волосатой ручищей в задравшемся холщовом рукаве.
— Вона она. Вона ведьма поехала.
— Где?
— Э!.. — он отмахнулся, потеряв интерес. Я заработала локтями, пытаясь пробраться поближе к уходящей процессии. В арьергарде ее тоже двигались пешие воины с копьями, наверное, стража.
Меня цапнули за рукав.
— Леста! Куда ты лезешь в самое пекло!
— Ратер, где принцесса?
— Проехала! Не лезь, затопчут же! Черт, еле нашел тебя.
Он был всклокоченный и раскрасневшийся. Приветственные крики катились вниз по улице. Толпа потихоньку двигалась следом за ними.
— Я хочу ее видеть! Пусти! Да пусти же!
— Мне надо на паром!
— Ну и иди на свой паром!
— Пойдем отсюда, Леста. Я отдам тебе кое-что.
— Что?
— Пойдем отсюда!
— Да пусти же ты! Они уходят!
Я рванулась изо всех сил и почувствовала, как затрещал рукав. Что-то кольнуло меня в самое сердце, и левая рука онемела. Я поднесла ее к глазам. Пояс с запястья исчез.
Свирельки не было.
Я ощупала рукав до самой подмышки. Я похлопала себя по бокам. Я оттянула манжет и заглянула внутрь рукава.
Как же так?.. Как это могло...
— Ратер! Где?!!
— Что?
— Где она?
— Что??
— Ты взял ее? Да? Ты ее взял? Что ты хотел мне отдать?!
Я схватила его за грудки и затрясла. Все внутри у меня просто обмирало. Лицо Кукушонка казалось то красным, то черным.
— Отдай! Слышишь, отдай! Сейчас же!!!
Он что-то говорил, пытаясь оторвать мои руки. Я лезла на него как кошка на дерево. Кажется, я завыла. Я не слышала собственных воплей.
Обруч глухоты вдруг лопнул, уши резанул женский визг:
— Ааааййй!! Украли, украли, украли!
В поле зрения метнулась чья-то рука, Ратера схватили сзади и спереди. Меня оттеснили и я увидела, как Кукушонок кричит и вырывается. Он лягнул кого-то ногой, началась драка. Меня отодвинули, потом толкнули, я свалилась на землю. Перед глазами замелькали сапоги.
