— Гаэт, я заберу девицу.
— Она твоя?
— Ну... почти. Не совсем.
— Не морочь мне голову. Что значит — не совсем? Кто за нее поручился?
— Ирис. Еще не поручился, но обещал. Если не передумал.
С чего бы ему передумать, обеспокоилась я. И вообще, странные какие-то намеки... Разговаривают, словно меня тут нет.
Гаэт обернулся, я увидела его резкий хищный профиль и длинную, аж до виска, медно-рыжую бровь.
— Пойдешь с ним?
— С Амаргином? Да, конечно.
— Тогда слезай.
— Слезай, Лесс, — Амаргин протянул руки и я соскользнула с конского крупа ему на грудь.
Рыжий Гаэт, хмурясь, смотрел на нас с высоты седла. Плащ вздыбился крылом, заполоскался, защелкал. Гаэт сказал:
— Скажи Босоногому, чтобы не отпускал от себя игрушку. Или сам за ней следи. А то пропадет девчонка. И, если он раздумает ручаться, дай мне знать, Геро. Я отвезу ее обратно, в серединный мир.
— Договорились.
Всадник коротко кивнул, поднял ладонь, прощаясь, и развернул коня.
— Спасибо, Гаэт! — крикнула я запоздало.
Он снова махнул рукой — и тут стеной ударил дождь. Водяной занавес моментально разделил нас, силуэт всадника истончился, расплылся и через мгновение исчез.
— Амаргин... а где Ирис?
— Пойдем-ка отсюда... Давай руку.
Дождевой шквал, едва задев нас, пронесся над рекой, взбивая пену и пузыри на воде. Ни я, ни Амаргин даже толком не намокли. Однако с юга и юго-востока в нашу сторону летели рваные полотнища ливня, а взбаламученный воздух переполняла водяная пыль.
— Где Ирис? — я спешила за волшебником по мокрой траве, навстречу ливню. Волосы и платье мои были насквозь пробиты гроздьями капель.
— Не знаю.
— Как — не знаешь?
— Да вот так — не знаю. Откуда ж мне знать, где он шастает, босоногий? Где-то бродит. Захочет — объявится.
— А... куда ты меня ведешь?
— К себе. Куда же еще.
— Но я хочу к Ирису!
Амаргин, полуобернувшись, смерил меня насмешливым взглядом.
— Да ну? А чего он тебе вдруг сдался, этот Ирис?
Я даже споткнулась от неожиданности.
— Как — "чего сдался?" Ирис нашел меня, и... и...
— И что?
— Ну... он, вроде бы, взял меня... под покровительство... по крайней мере, он обещал...
— А ты что — собачка бездомная, чтобы тебя найти и взять под покровительство? Ты что, так и собираешься таскаться хвостом за парнем, пока ему это не надоест?
Я хлопала глазами:
— Постой, Амаргин, он же сам...
Теперь мы стояли друг напротив друга, в зарослях цветущей мяты. Поэтому, или по какой-то другой причине, но вокруг ощутимо похолодало, а в воздухе появился отчетливый снежный привкус.
Амаргин скривил бледный рот:
— Лесс. Мне не интересны твои девичьи переживания. Избавь меня от трагедий, а? Я стараюсь тебе помочь просто потому, что мы с тобой люди. И я хочу, чтобы ты раз и навсегда поняла: Ирис — не человек. Вран — не человек. Гаэт — не человек. Здесь вообще нет людей... почти. Уподоблять жителей Сумерек людям — большая глупость. Все. Я тебя предупредил.
Водяная стена налетела на нас со скоростью несущейся под гору телеги. На пару мгновений я ослепла.
Когда мне удалось разгрести прилипшие волосы и проморгаться, Амаргин уже бодро шагал прочь. Темный южный горизонт на мгновение пророс дрожащей сетью молний, полыхнувшей и погасшей, оставившей после себя на тучах призраки черных трещин. С юга накатился громовый грохот, ливень, словно лебединая стая, захлопал сотнями тяжелых крыл, и пространство вокруг меня сузилось до крохотного пятачка, на краю которого едва маячила черная амаргинова спина.
Я приставила руку козырьком ко лбу. Вода в реке бесновалась и прыгала вверх, на косые прутья ливня, подобно раздразненной собаке. Оскальзываясь и спотыкаясь, я двинулась вдоль по берегу вслед за волшебником. Неожиданно он остановился, и я наткнулась на его предостерегающе вытянутую руку.
— Что?
— Погоди... не двигайся.
— Что?..
Одна из ив, чьи расчесанные ветром косы сейчас путала и трепала взбаламученная река, неожиданно клюнула склоненной головой, замерла, содрогаясь в налетевшем шквале, и вдруг всей массой качнулась вниз, будто упавшая на колени женщина. Еще одна долгая пауза, во время которой дождь лупил ее по спине и остервенело рвал одежду, а потом она медленно, с разворотом повалилась навзничь, в мятущуюся воду, выворотив из песка скрученные узлами корни, сминая и таща за собой лохмотья незабудкового ковра.
— Странно, — пробормотала я. — Почему она рухнула? Здесь низкий пологий берег. И почему не подмыло ее соседок?
Амаргин не ответил, но руку, загораживающую мне проход, не опустил. Течение развернуло упавшее дерево. В пресный запах дождя влился острый горький аромат вскрытой ивовой коры. Поломанные ветви, облепленные мокрой листвой, торчали обнажившимися ребрами; словно выпавшие внутренности волоклись по воде розоватые стебли кувшинок.
Гибель дерева смутила и напугала меня. Почему-то мне казалось что здесь, в мире чудес и волшебства не властна смерть. Я впервые видела здесь разрушение... нет. Не впервые. Разрушенный песчаный замок... маленькая игрушечная дамба, разбитая ударом ноги, разгромленные башни, потоптанные веточки, изображавшие деревца...
Они чем-то отличались друг от друга, эти две маленькие смерти... Или нет, смерти как раз оказались схожими, а вот жизни... Жизни были разные. Одна — исконная, тутошняя, плоть от плоти, а другая — искусственная, привнесенная...чуждая...
"Здесь вообще нет людей. — сказал Амаргин, — Почти".
Я закусила губу.
Песчаный город построил человек.
Не я.
Не Амаргин.
Другой.
— Леста.
Перебивая человеческий голос, вдали взрыкнул гром. Длинный порыв ощутимо прохладного ветра пронесся у самой земли. Солнце куда-то делось, небо отяжелело, потемнело. Я невольно поежилась.
— Эй, я тут. Оглянись.
Голова его высунулась из-за нагромождения валунов. Ветер ерошил легкие соломенно-рыжие волосы, трепал рукава рубахи.
— Привет. Ты опять подкрался незаметно.
— А ты опять скукожилась в камнях как зверек.
Кукушонок перебрался через скальный выступ и присел рядом со мной на широкий гладкий валун. Переодевшись и отмывшись, он снова превратился в беззаботного городского подмастерья. Только фиолетовый ореол вокруг глаза да распухшие разбитые губы напоминали о недавних испытаниях... впрочем, подобные следы оставляет на физиономиях посетителей разгульная ночь в кабаке.
— Я... подумал, надо бы заехать к тебе... поблагодарить. И попрощаться.
— Ты уезжаешь? — Вопрос прозвучал глупо. Конечно уезжает, раз его изгнали.
Конечно, он уезжает.
— Да, — Кукушонок неловко развел руками. — Спасибо, что заплатила за меня. На улице к нам какой-то монах подошел и еще денег дал, в платок завязанных. Сказал — от тебя. Там... очень много золота оказалось, в платке этом. Батька просто в столбняк впал, как увидел. Он вообще после всего этого малость не в себе.
— Не благодари. Оттуда, — я мотнула головой в сторону грота, — считай и не убыло. Малая толика, сам знаешь.
Кукушонок помолчал, разглядывая отвесный бок скалы. Провел пятерней по огненной своей шевелюре.
— Ты тогда говорила, что того... свирельку свою посеяла. Я ж спугался...
— Посеяла.
— Да как же...
— Пришлось учиться входить без нее.
— Как же без нее?..
— Да вот так, — я отмахнулась. — Амаргин помог.
— Это... тот колдун, который...
— Ага. Тот, который.
— Он... не наказал тебя?
— Не наказал.
Пауза. Ветер беспорядочно рыскал по островку, словно мышкующий пес. Темное небо рассекла молния — и почти сразу грохнуло, закладывая уши. Чайки давно попрятались, и только над заливом наворачивала круги какая-то черная птица.
Кукушонок поднялся, обошел камень и снова сел рядом, только с другой стороны.
— Куда ты собираешься теперь?
— В Галабру. — Он бездумно поковырял мозоль на пальце, потом сунул палец в рот, скусывая отодранную корку. — Или в Снежную Вешку. Или в Старую Соль... тьфу! Там видно будет.
— Ты... деньги-то у тебя есть на первое время?
— Есть. — Хлопнул себя по поясу. — Батька отсыпал.
Кошелек у него на поясе выглядел тощим. Не густо отсыпали... или сам не взял?
— Работы я не боюсь, руки куда следует приставлены... — Кукушонок нагнулся, сгреб с земли горсть гальки. — Найду, к чему себя пристроить... А то на корабль наймусь. Стану матросом, увижу новые страны... Помнишь, ты мне гадала?
Он слабо улыбнулся, не поднимая глаз.
— В твоей судьбе нет моря.
— А... — Щелк, щелк, щелк — камешки посыпались из его руки. — Ну, тогда... останусь на берегу. На берегу тоже работы хватает.
Повисло молчание. Я поерзала, чувствуя неловкость. Надо бы что-нибудь сказать такое... что бы такое сказать?
Ратери, останься. Тебя изгнали, но ведь ты и так уже за городом, тебе не обязательно уезжать за сотни миль... Ну, хочешь, я тебя найму. Будешь за Малышом ухаживать, тем более он сейчас проснулся, за ним глаз да глаз требуется. Ты же сам хотел, Ратер... помнишь, ты мне тут чуть ли не шантаж устраивал, вынь да положь мантикора.
А сейчас-то что молчишь?
Он молчал, глядел поверх камней на беспокойную воду залива, на несущиеся над головой тучи, на черную птицу, кувыркающуюся в небе... Лицо его ничего не выражало, только выгоревшие брови то и дело хмурились.
Брызнули первые капли, гречихой рассыпав мелкий крап по круглым каменным спинам. И сразу остро запахло мокрой глиной и мокрым мелом, хотя ни глины, ни мела на моем островке отродясь не было.
— Лодка... — вспомнила я.
— Что — лодка?
— Лодку ты вытащил? Смотри, какая гроза идет!
— Не. — Кукушонок поморщился, неопределенно повертел пальцами. — Я сейчас уже поплыву. Хочу сегодня к устью Каменки выйти.
-Ты с ума сошел! Посмотри на небо, черное все. На море шторм разыграется, потонешь к дьяволу...
Кукушонок поднял голову, ветер лизнул его как корова языком — рыжая челка встопорщилась. Он пожал плечами.
— Ерунда. Летний дождичек. Зато посвежеет чуток, жара эта осточертела уже.
Треххвостой плетью сизого огня наискось шарахнула молния. Долю мгновения она дрожала, впиваясь в землю, а вода меж берегами превратилась в иссиня-розовую пропасть, затем рухнул грохот, а за ним жестким металлическим гребнем взялся чесать ливень.
— Ой-ей! Это же град! Ты погляди, это же град!
Ледяная крупа отскакивала в разные стороны, с поразительной скоростью наполняя все щели и трещины. Вскочив, я тут же споткнулась в скользких камнях, Кукушонок подхватил меня под руку.
— Ратер, я не отпущу тебя. Слышишь? Я не для того выкупала тебя из тюрьмы, чтоб ты рыб кормил на дне...
— Ой, да ладно огород городить, плавал я уже и в грозу, и в бурю, небось не впервой.
Горизонт задернули движущиеся серые занавеси. Берега пропали, воздух наполнил напряженный стремительный гул падающей воды. Волосы моментально отяжелели, прилипли к спине.
— Драть тебя некому было! Взгляни, что творится! Никуда ты не поедешь! Береженого бог бережет.
— Дураков и новичков бог бережет. Я хоть не новичок, зато дуралей отменный.
— Ага, думаешь, раз ты дурак, тебе все позволено?
— А чего это мне не позволено, скажи на милость?
— Рисковать по дурному тебе не позволено!
Снова шарахнула молния, следом еще одна — раскатился закладывающий уши грохот. Летящая вода захлестывала лицо, напрочь заливала глаза и ноздри. Я едва видела стоящего напротив Кукушонка.
— А чего это ты тут командуешь? — закричал вдруг он. — Чего это ты командуешь? Я тебе не слуга, не муж, не брат, не сват...
— Ах так? Ну и катись куда хочешь! — Ливень гасил мой голос и я изо всех сил напрягла горло. — В Галабру свою, куда тебя там черт не-есет! Я тут ради него наизнанку выворачиваю-у-усь!..
— А вот не надо выворачиваться-аа! Не нужны мне твои изнанки-и!
— Вот и катись в свою Галабру!
Вспышка — БАБАХ!!! Порыв ветра поднял отяжелевшие волосы и бросил их мне на лицо.
Ослепнув, я вдруг ощутила, что земля под ногами гудит. Странная пугающая вибрация сотрясала островок. Беззвучно стонали скалы, откуда-то из самой глуби, из каменных недр рвался наружу черный как проклятье сгусток страха и гнева. Подземный гул рывком пересек грань восприятия, и мой человечий слух наполнили треск и грохот распадающихся скал.
Я мотнула головой, сбрасывая залепившие глаза волосы. В то же мгновение Ратер изо всех сил дернул меня к себе. На том месте где я только что стояла, возникли, словно сами собой выросли из земли, торчащие косые иззубренные клинья.
— Смотри, что это?! Вон туда смотри!
Едва различимая сквозь летящую воду поверхность скалы-паруса шевелилась и мялась, будто кто-то водил изнутри по занавесу растопыренными руками. Напряжение узкими лезвиями кололо гранит, веером разлетались осколки, кромсая в клочья полотнища ливня, утыкивая площадку перед скалой и тропинку у нас под ногами. С вершины сорвалась глыба, снесла голову каменному мысику и рухнула в воду. Кукушонок оттащил меня подальше.
От неожиданности я потеряла дар речи. Что происходит? Стеклянная Башня наказывает нас за то, что мы взяли золото?
Скала прорвалась нарывом в стоне и грохоте, лопнула черной лучистой трещиной, родив в сполохе молний многорукое и многоногое божество, разлаписто замершее на долю мгновения во тьме пролома — и сейчас же покатившееся прямо на нас ртутным, стремительным, сверкающим лезвиями колесом.
Небо взревело возмущенно — содрогающаяся твердь остервенело взвизгнула в ответ жутким голосом новорожденного. Мы с Кукушонком замерли, сбившись единым комком — ртутное колесо пронеслось почти впритирку, чудом не разметав нас по камням, накрыв волной горячего пара, пахнущего перекаленным металлом.
— Малыш!!!
Я заорала, размахивая руками — но он уже не видел и не слышал нас. Он легко перемахнул с берега на одиноко торчащий из воды валун и снова замер изваянием — руки стиснули голову, взгорбленная драконья спина ощетинилась сотней кривых лезвий, длинный хвост оплел темный камень.
— Малыш! Эрайн! Куда ты?
Мокрая кукушоночья ладонь залепила мне рот.
— Молчи! Он же нас порвет, если увидит...
