— Какого лешего? Это ты у нас, миледи, зубоскалишь по чем зря. Я только бледная тень...
— Вот-вот. Кишка тонка, а туда же. — Мораг сыто вздохнула и похлопала себя по животу. — Вкусно, рыжий. У нас есть чем горло прополоскать? Тащи сюда.
Хлебной коркой я подобрала остатки кулеша и повернула миску к свету. И так чистая, зачем ее еще мыть? Ратер передал принцессе мех с вином, и высочество присосалось к горлышку.
— Фууух! Ничего, кисленькое такое... — Мораг опустила мех. — Вопрос созрел: что это за нечисть о которой все говорят? Я не про мантикора, я про горгулью. Малявка, ты наверняка знаешь что это за тварь.
— Это полуночная тварь. — Ага, держи карман, щасс признаюсь. — Прилетела на помощь дракону.
— Мантикору?
— Дракону. Малыш, он... как бы един в двух лицах.
— Как это? — Ратер взял протянутый принцессой мех и забыл про него.
Я рассказала — как это. Принцесса и Кукушонок хором присвистнули.
— Тварюка из преисподней так и будет вокруг нашего Малыша ошиваться? — забеспокоился Ратер.
— Полночь — не преисподняя. И вряд ли горгулья заявится снова. Ты ее здорово шуганул, братец.
— Герой! — Мораг, потянувшись, потрепала парня по плечу. Ратер залился краской и отвернулся. — Чудо! — восхитилась принцесса. — Налюбоваться не могу. Маков цвет, пламенный закат. Давно я не видела чтобы люди так краснели, да еще от справедливой похвалы.
— Ничего я такого не сделал, госпожа моя принцесса. Всеми святыми прошу — не надо лишний раз нахваливать, не по себе как-то от похвал этих.
Мораг послюнила палец и приложила к кукушоночьей пылающей щеке:
— Пшшш! Ого как нас в дрожь бросило! Не мальчик — огонь жаркий. Ладно, ладно, больше не буду. Кстати. — Она приподнялась, заглядывая Ратеру в лицо. — Ты всегда такой горячий, м-м? Может, пойдем, проверим? Я б тебя еще кое-чему научила, кроме размахивания дубьем, если силенки остались.
Ратер вскинул голову, сбросил ее руку с плеча и встал.
— Наигрались мы уже сегодня, госпожа моя принцесса, — сказал он не своим голосом. — Спокойной ночи.
И двинул быстрым шагом куда-то в елки, споткнувшись о сумку с провизией и разбросав пустые миски.
— Эй! Рыжий! — Мораг удивленно посмотрела на меня. — Куда это он ломанулся?
— Отстань от него, миледи. — Я покачала головой. — Парень к тебе неровно дышит, не надо с ним так грубо.
— Тю! — Мораг хлопнулась обратно на ветки. — Зашибись. Щенок дворняжки ко мне неровно дышит! Кому расскажешь — не поверят.
— Дура ты, миледи, если так думаешь.
— Что? — Мораг даже привстала. — Малявка что-то вякает?
— Дура ты, говорю.
— Еще вякни.
— Он не щенок дворняжки. Разуй глаза. Он рыцарь.
Мораг фыркнула:
— А я думала, он сын паромщика.
— Мало ли, что мы думаем, миледи. Ты думала, что мать твоя мертва, а Найгерт — твой брат. Я два раза думала, что утонула. Ты не думай, ты глазами смотри! Смотри глазами на НЕГО, холера черная, а не на щенка дворняжки!
Принцесса, криво усмехнувшись, потянула к себе мех.
— Он тебе братец названный, потому его защищаешь. На хрена парню твоя защита? Он мужик, не девка. Чего страсти-мордасти городить? Поломается, сам прибежит.
— Не прибежит, не дождешься. Он не покувыркаться с тобой хочет, ему другое надо.
Я поднялась, начала собирать разбросанную посуду.
Принцесса прищурила глаз и помахала рукой, отгоняя дым. Губы у нее блестели от вина. Я перешагнула через брошенную сумку, направляясь к ручью.
— А ты, малявка, прямо-таки знаешь, что ему надо?
— Тоже что и тебе, миледи, — сказала я через плечо. — Луну с неба.
( ... — Приехали, приехали!
С внешних стен запели рожки, вплетая ликующие трели в неумолчный колокольный звон. Толпа внизу заволновалась. Я увидела, как по двору мечется, раздавая последние указания, всегда такой степенный, а теперь неожиданно впавший в панику сэн Марель Гарвин, сенешаль. Он едва успел вбежать на ступени перед дверьми, когда во двор потоком хлынули знамена — желтые со сквозным красным ромбом и зелено-бело-зеленые. Пешие знаменосцы выстроились двумя шеренгами, разделив толпу надвое, а по дорогим коврам уже выступал тонконогий темно-серый конь под богатым рыцарским седлом. Всадник его, самый юный паж, кроха лет пяти, был преисполнен важности момента и сурово хмурил бровки. То и дело запуская лапку в укрепленный на передней луке большой короб, он разбрасывал направо и налево сверкающие монеты.
Следом юноша с белой прядью в черных волосах, леогертов бастард Виген, вел огромного каракового жеребца. На жеребце, как на троне, восседал сам Леогерт Морао, держа в объятиях новую королеву. Леогерт был могуч, великолепен, и сиял, Каланда походила на райскую птицу. Шлейф ее пурпурного платья тек по золотой попоне словно поток крови.
На стенах замка откликнулись трубы. В воздухе замелькали цветы и ленты, осыпая новобрачных, стелясь под копыта движушейся следом кавалькаде.
— Бросай, — острый локоть Ю пихнул меня в бок. — А то они сейчас проедут.
Я размахнулась как могла и кинула вниз охапку поздних роз. Ю нарезал их в саду ночью, тайком, и сейчас розы не то чтобы подвяли, но были уже не так свежи как рано утром. Мы не догадались связать букет — цветы развалились в полете и накрыли часть нарядной толпы, не долетев до ковровой дорожки. Ни Каланда, ни король, конечно, не заметили наших стараний.
— Кто ж так кидает! — возмутился Ю. Его опасные похождения в саду стоили лучшего итога.
— Омела криворукая, — буркнула я расстроенно.
— Ладно. — Он легонько сжал мне локоть. — Бог с ними, не огорчайся. Ты ж сама сказала — устелим всю площадь цветами.
За королевской четой двигалась свита — Таэ Змеиный Князь, чья простая одежда только оттеняла двухцветную черно-белую гриву, рука об руку со своей леди-северянкой, его сын Касаль — копия отца, только помоложе, троица лордов дареной крови — близнецы Араньены с пронзительно-алыми шевелюрами и золотой как солнышко Арвель, бренчащий на арфе, смуглые андаланцы, среди них — строгий грузный Минго Гордо, монах в железном ошейнике и при мече (говорили, он когда-то служил чуть ли не в гвардии самого примаса). Среди андаланских дам алело платье госпожи Райнары. Далее пестрой кучей ввалилась во двор амалерская и приезжая знать.
— Да здраствует король! Да здраствует королева!
— Гляди, Ю, гляди! — Наш сосед, рыжеватый парнишка-писарь, затеребил Ютера за рукав. — Вон мой брат едет. Стел! — заорал писаренок. — Стел! Эй, эй, ура! Ура! Он у меня рыцарь! — писаренок подбоченился, окинув гордым взором слуг, толпящихся на галерее. — Он у меня важный человек. Королеву охраняет.
Ю щурился, пытаясь разглядеть внизу каландиного охранника, потом отвернулся и пожал плечами:
— Не вижу. Далеко.
— Эк тебя раздуло, Кадари! — фыркнул стоящий рядом мальчишка с псарни. — Смотри не лопни, чернилами забрызгаешь.
Процессия остановилась. Стел как раз помогал Аме Райне спуститься с седла. Король Леогерт уже вел Каланду по коврам, цветам и золотым монетам к ступеням крыльца. Маленький паж, закусив от старания губу, тащил за Каландой ее кроваво-красный шлейф. Таэ Моран, глядя на это, хмурился. Таэ недолюбливал андаланскую принцессу, хотя вслух свою неприязнь не высказывал. Сверху было видно, как супруга Таэ теребит его за рукав и что-то втолковывает. Гордец только тряхнул двухцветной гривой и еще выше задрал ястребиный морановский нос.
Я смотрела, как Мораны, их люди и их гости входят в распахнутые двери Бронзового Замка, исчезая в свете тысячи огней. Широкая арка входа втягивала в себя яркую ленту свиты. Почему я не с ними?
Я сказала себе — успокойся. Последнюю неделю Каланде было не до тебя, она готовилась к свадьбе. Не каждый день приходится выходить замуж за короля. Леогерт, конечно, далеко не юн, ему около пятидесяти, но выглядит он получше многих юношей. Говорят, дареная кровь сохраняет молодость многие годы. Он и через десять, и через двадцать лет будет великолепен.
Тебе, Леста Омела, придется подождать какое-то время, пока Каланда призовет тебя. Сейчас время Леогерта, не торопись. Но почему я не среди тех незамужних девушек, что бросали цветы и пшеницу под ноги королевскому коню? Почему меня не позвали в замок? Ладно, не Каланда, но почему Ама Райна не вспомнила обо мне?
— Эх, какой сейчас там пир будет! — мечтательно вздохнул мальчонка-псарь. — Девушки сказывали — полсотни холодных блюд и три десятка горячих. Двадцать видов мяса, двадцать видов рыбы, двадцать видов птицы...
— Не считая жареных и пареных змей для Змеиного Князя! — подхватил писаренок, и все захохотали.
— Людям тоже бочки выкатят и угощение поставят, — заявил Ютер. — Семь дней гулять будем, так отец сказал, а он от сэна Мареля слышал.
Внизу суетились. Лошадей увели, и теперь слуги споро скатывали затоптанные ковры, то и дело падая на колени и выколупывая из щелей закатившиеся монетки. Молоденькие девушки забегали вперед, чтобы стряхнуть с ковров грязь и цветочные лепестки. Откуда-то сбоку уже волокли доски и устанавливали их на козлы. Двери в погреба были раскрыты и там тоже суетились.
Я смотрела на арку входа, где сомкнулись темные, обитые бронзой створки. Я могла бы стоять за креслом Каланды и прислуживать, как уже делала не раз. Я могла бы...
— Держи свою кралю, Ю, а то во двор брякнется! — засмеялся писаренок. — Ишь, засмотрелась! Что ж новая наша королева тебя с собой не взяла, а, барышня?
— А надоела ей собачка, — Мальчик с псарни приставил руку к пояснице и завилял, изображая хвост.
— Пшла, пшла! — запищал писарь и замахнулся на него. — Пшла, блохастая! Не нужна ты мне. У меня теперь та-акой кобел!
Парни заржали. Я молча растолкала их и зашагала прочь.
Ничего. Я подожду. До первого новолуния. Или до второго. Не так долго.
— Леста, ну что ты? Обиделась на дураков? Не слушай их, дураки и есть.
Меня догнал Ютер.
— Ты тоже смеялся.
— Я не смеялся! Правда не смеялся! Я ведь понимаю...
— Малек, — сказала я. — Ничего ты не понимаешь.
— Леста! Хочешь я тебе сегодня ночью роз нарежу? Только для тебя. Слышишь? Только для тебя.
— Не хочу.
— А на фейерверк смотреть пойдешь? Я займу место на стене. Весь вечер буду дежурить. Самое лучшее место.
Я молчала. Ю попытался взять меня за руку, но я его оттолкнула.
— Будут танцы, — голос его сделался совсем плаксивым. — Пойдем, а? Я тебе ленту подарю. Пойдем со мной.
— Танцы! — разозлилась я. — Смотри, чтоб с тебя штаны не свалились, кавалер!
Он свесил голову и отступил. Зеваки с галереи уже расходились, кто — накрывать во дворах столы, кто — спешно завершать дела. Целая неделя гульбы впереди, с налету не осилить. Нас толкали со всех сторон.
Первое или второе новолуние после свадьбы. На перекрестке семи хожалых троп. В кольце огня... Свадьба уже состоялась, еще немного, и... Кстати, свадьбу Райнара тоже принимала в расчет. Почему, интересно?
"Где это видано, чтоб девка волшевать могла?"
А ведь точно! Левкоя так сказала, да и вообще все знают... Пропасть, Ама Райна. Каланду, значит, замуж, а меня... для меня короля, значит, не нашлось. Я хмыкнула, Ю тотчас вскинул голову. Глаза как незабудки, а взгляд собачий. И малек он мелкий еще. Вон, опять щурится, слепыш щенявый. Но глаза-то как незабудки!
— Че ты нюни развесил, мой король? Девушку добиваться надо, а не губу отклячивать.
— Твой король?
— У Каланды есть король, а у меня нет? Я тоже хочу короля. Будешь королем?
— Буду, — закивал он. — А ты пойдешь со мной танцевать?
— Ох! — Я протянула ему руку. — Ты даже не представляешь, куда я с тобой пойду! )
Холера.
Ну, и чем ты лучше гулящей принцессы Мораг, Леста Омела? А ничем. За Ю и вступиться некому было. И оставшиеся до конца месяца недели он бегал к тебе на хутор с доносами на Райнару и Каланду. Потому что время шло, а твоя любимая подружка и твоя замечательная наставница так ни разу тебя и не позвали. Ты охотилась за ними у Алого озера и в Королевском лесу, и дважды Стел Диринг с преогромным удовольствием отгонял тебя от каландиной купальни. Стражники, которые раньше вежливо здоровались, теперь перестали тебя узнавать. Ты сторожила королеву у ворот замка и бросалась лошадям под копыта — только для того чтобы получить нагайкой поперек спины. Госпожа Райнара демонстративно не замечала тебя, но несколько раз ты ловила взгляд молодой королевы — то ли виноватый, то ли гневный, не понять. Почему так повернулось, что произошло? Чем ты не угодила?
Левкоя, наконец, получила повод удовлетворенно заявить "я же говорила!", но почему-то поводом не воспользовалась, а взялась отпаивать непутевую "внучку-белоручку" пустырником и валерианой. Ютер сдружился с бабкой и таскал ей какие-то зелья из запасов своего отца, а тебе приносил конфеты и поздние садовые цветы. Но ни цветы, ни конфеты тебя не интересовали. Сперва ты пыталась подбить парня на кражу "Верхель кувьэрто", но он, слава Богу, не согласился. Потом ты решила просто подсмотреть за обрядом и провести его самостоятельно. Для этого тебе надо было знать когда (первое или второе новолуние) и где (ты нашла в округе несколько мест, которые с большей или меньшей натяжкой можно было назвать "перекрестком семи хожалых троп") произойдет инициация. Ютер послушно следил за королевой и ее старшей дамой. И чуть ли не каждый день бегал ко тебе с доносами. Ты ждала, сходя с ума от волнения и страха — ведь у тебя оставался один-единственный шанс. Так продолжалось до одного прекрасного дня в самом конце августа, когда Ю, обливаясь потом, явился в Кустовый Кут и с порога доложил: "Охота выехала в Королевский лес. В замке говорят — большая охота. На несколько дней".
Лесс, опять ты себя грызешь.
Я поднялась с корточек, вытирая о подол мокрые руки.
— Я не грызу, Эрайн. Я вспоминаю. У меня была затерта память, я потихоньку восстанавливаю ее.
И попутно ковыряешься в ранах.
— Застукал, пропасть, за неприличным занятием! А сам ты этого не делаешь?
Отчетливый вздох.
Стараюсь не делать. Но мне тоже есть что поковырять. Ладно. Скажи своим друзьям, чтобы забирали бродягу. Он сейчас спит.
— Как он?
Я подобрала миски-ложки и подошла к мерцающей во тьме фигуре. Слабый, но едкий запах защипал ноздри — так бы, наверное, пахла свернувшаяся от щелочи кровь. Тихонько тренькнули лезвия.
Я подлатал его. Жара больше не будет, завтра он встанет. Кормите его получше.
— Там твой ужин у огня. Уже остыл, но...
Спасибо, я не пойду к костру. Незачем раздражать дракона. Ему одного меня достаточно.
— Это из-за Мораг? — догадалась я. — Из-за ее сумеречной половины? Я принесу тебе ужин в лес, нам надо поговорить.
Хорошо. Я пока искупаюсь.
Огромное тело скользнуло мимо меня, зашуршала осока. Синяя вода на мгновение очертила тяжелую косматую голову, плечи, полускрытые гривой, раздвинувшие тростник руки, поднявшийся в предвкушении холода гребень. Затем — плеск, шелест, и тростник сомкнулся.
Я вернулась к костру. Мораг в одиночестве валялась на ветках и швырялась шишками, стараясь попасть в раскрытую сумку, стоящую за костром.
