Помойник. Мистический триллер

— Но допустим, что у нас все-таки были бы эти документы. Ты бы стала тогда оформлять наследство на магазин?

— Я не уверена, — ответила Шура, останавливаясь у подъезда моего дома. — Прежде всего, нам бы понадобилось много денег. Очень много денег. Чтоб избежать излишней волокиты. Потом, у нас бы возникли трения с нынешним владельцем магазина.

— С Генкой Кривоносом?

— С ним самым. Отвратительная личность. Юля шепнула мне по секрету, что ты с ним уже сталкивался, — призналась она. — Хотя, с другой стороны... Словом, если ты обнаружишь в квартире какие-нибудь важные бумаги, то немедленно сообщи мне.

— Непременно.

Шура помедлила, внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Ну а вообще, Володя, ты находил что-либо ценное в дядиной квартире?

— Ценное? Что ты имеешь в виду?

— Да что угодно.

— Как будто, нет, — нерешительно ответил я. — Так, по мелочам. Интерес, по-моему, представляют две-три картины, висящие в большой комнате. Но это под вопросом. Есть ещё английский барометр и каминные часы. Желаешь, забери чего-нибудь себе.

— Спасибо, Володя. Но пускай эти вещи хранится у тебя. Как память о нашем дяде.

Мы вернулись в квартиру к скучавшим Татьяне и Гере. Все вместе попили чаю с зефиром в шоколаде и сушками, поболтали о том о сем, и через полчаса сестра с мужем засобирались к себе домой. На прощание они пообещали вскоре приехать с повторным визитом.

Оставшись вдвоем с Татьяной, мы прибрали на кухне, посмотрели по телевизору очередной сериал и стали готовиться лечь спать.

— У меня поползли колготки, — трагическим тоном сообщила Татьяна, сидя на краю кровати. — Это моя последняя пара. Где теперь купить новые? Ума не приложу. В местном магазине они не продаются.

— Поноси пока обыкновенные носки. Длинные, на резинках, — зевнув, посоветовал я. — Выглядеть, между прочим, будет весьма сексуально.

— Это ты привираешь. Убогость не может выглядеть сексуально. Но придётся носить носки, коль нет другого выхода.

— Придётся, Таня. Эти колготки уже не заштопать. У них на пальце дырка.

— Володя, у тебя прекрасная сестра, — сказала она без всякого перехода. — Да и Гера, сразу видно, что порядочный человек. К тому же у него есть хорошая черта. Он старается ни во что не вмешиваться. Но, я чувствую, обо мне у них сложилось не слишком лестное мнение.

— Заблуждаешься, крошка. Напротив. Ты им очень понравилась. Они рады, что мы стали жить вместе, — заметил я, привстав и поправляя под собой складку на простыне.

— Хочу тебе верить, — погладила она моё плечо. — Володя, ты меня любишь?

— Конечно.

— Слушай, а кем был твой дядя? Почему им все так интересуются?

— Кто все?

— К примеру, Гера. Когда вы с Шурой ушли в магазин, он расспрашивал меня о нём. Но что я могла ответить? Я сама ничего не знаю.

— Он был сторожем на мусорном полигоне.

— Всего-навсего, — разочарованно протянула Татьяна.

— По меркам жителей посёлка — это завидная должность. В руках дяди была сосредоточена большая власть. На полигоне все ему беспрекословно подчинялись. Ходят ещё слухи, что он спрятал где-то мешок, а то и два, с деньгами и драгоценностями.

— Ну да! Славно было бы нам их найти, — мечтательно произнесла она.

— Естественно, — согласился я. — Тогда не пришлось бы тебе горевать по поводу порванных колготок. Мы купили бы их целый таможенный терминал. Только до его сокровищ много охотников.

— Понятно теперь, почему вокруг твоего дяди такой сыр-бор.

— Чтоб совершенно всё прояснилось, добавь сюда и Помойника.

— Что ещё за Помойник? — спросила Татьяна.

— Шут его разберёт. Нечто вроде собаки Баскервилей на местный лад, — сказал я. — Это наш ответ сэру Артуру Конан Дойлу. Но Помойник круче. Изнеженная английская собака не выжила бы у нас на свалке. Ей, привереде, девонширские болота подавай.

— Как любопытно, — заметила она и, поколебавшись, поинтересовалась: — Может, мне сделать объявление? Скажем, что на территории вещевого рынка работает кафе "Привет", предлагающее вкусную и здоровую пищу.

— И дорого предлагает?

— Не очень.

— Хорошо, сделай это объявление. С удовольствием его послушаю, — заметил я, пододвигаясь к ней ближе на постели.

Но, несмотря на восхитительный голос Татьяны, меня быстро сморил сон. Однако, закрыв глаза, я успел подумать, что все вокруг ведут со мной какую-то непонятную игру. И Шура с Герой, и Татьяна, и продавщица Юля, и сосед Марек, и Генка Кривонос. У бомжей и у тех есть что-то своё на уме. Или я ошибался? Хорошо, если бы это было так.

Ночью мне приснился странный сон. Мне снилось, что на городскую свалку, подобно гигантскому спруту, опустилась ночь, опутав её щупальцами непроглядного мрака. Не светила луна, скрытая за покрывалом плотных облаков. Иногда только вспыхивали то здесь, то там маленькие холодные огоньки. Дующий порывами свежий ветер разносил по полигону пьянящие запахи гниения и нечистот. Ночную тишину лишь нарушало едва уловимое дыхание завалов спрессованного мусора.

Наступила моя пора. Я любил ночь. Ночь была неотъемлемой частью моей сущности. Она придавала мне необычайную силу.

Я был Помойник.

Мои глаза прекрасно видели в темноте. Они различали даже самый мелкий и незначительный предмет, встречавшийся мне на пути. Мои движения были быстрыми и уверенными. Моё дыхание — лёгким и глубоким. Мне не было преград.

Я был хозяином этих мусорных просторов!

Я чувствовал в себе неистребимую злость, и не желал её укрощать. Эта злость мне нравилась. Она грела меня изнутри, доставляя несказанное наслаждение. Она была такой же неотъемлемой частью моей сущности, как и ночь. Охотнее всего я вымещал её на живых людях. Мне нравилось преследовать их. Настигнув же — мучить и терзать. Пока не начнет коченеть их обезображенная плоть.

Вот и сейчас я гнался за одним жалким человечком, который осмелился оказаться здесь ночью. Моя погоня будет долгой. Она будет изнурительной для человечка, выматывающей все его силы. И в какой-то момент он даже решит, что ему удастся спастись. Что он сумеет перехитрить меня, Помойника. Но напрасно. Просто я любил поиграть с людьми. Участь его была предрешена.

Глава девятая

Утром Татьяна поднялась непривычно рано. Заходила в распахнутом халате и полуспущенных из-за слабой резинки трусиках по квартире. Захлопала дверьми, слила воду в туалете, приняла, коротко вскрикивая, холодный душ в ванной. Включила зажужжавший, как огромный майский жук, фен. Потом загремела пустыми кастрюлями на кухне.

Я полежал в постели, прислушиваясь к этим обычным утренним звукам. Думая о том, что, как справедливо замечено, подлый быт убивает всякие романтические чувства. Затем, отчаянно трясся головой, последовал её примеру — встал и побрёл умываться.

За завтраком Татьяна сказала мне, что хочет съездить сегодня в Москву. Забрать из квартиры бывшего мужа оставшуюся там одежду. В том числе, разумеется, и колготки.

Что ж, её желание было вполне объяснимым и обоснованным. Потому как пополнить здесь, в посёлке, свой личный гардероб ей было решительно негде. Если не считать обносков, найденных на свалке, что продавались в местном магазине. И ещё моих и дядиных вещей. Но последние были Татьяне явно не по размеру и болтались бы на ней как на огородном пугале.

В коридоре, возле нашей двери, Марек старательно подметал пол.

— Доброе утро, молодёжь! — бодро поздоровался сосед, выпрямляясь. — Далеко ли это вы направляетесь ни свет ни заря?

— Здравствуйте, — произнесла куда-то в сторону Татьяна.

— Доброе утро, Марек! Далеко. Татьяне нужно съездить в Москву, — ответил я.

— Да, полезно бывает иногда отвлечься от домашних дел. Погода мерзкая. Для поездки в столицу в самый раз. А я вот решил прибрать в коридоре, чтоб не нести грязь в квартиру.

— Марек, прошу, оставьте. Не утруждайте себя, отдохните лучше. Я сама здесь подмету. Завтра или послезавтра, — заметила Татьяна и перешагнула через кучу наметённого мусора.

— Мне это не сложно. Для меня это вместо утренней зарядки. Не следует позволять расти животу до безобразных размеров, — с улыбкой проговорил он, подтягивая слезающие с бёдер линялые трико. — У вас вчера, кажется, были гости?

— Да, моя сестра с мужем.

— Я знаю. Перекинулся с Шурой несколькими фразами. Хорошая она женщина. Ты, Володя, прислушивайся к её словам. Плохого она тебе не посоветует.

— Извините, Марек, но нам некогда. Мы торопимся, — заявила Татьяна, взяла меня под руку и чуть ли не силком повлекла за собой к лестнице.

— Счастливо! — прокричал сосед нам вслед.

— Неприятный же он субчик, — сказала Татьяна, когда мы вышли из подъезда и оказались на сырой полутёмной улице.

— Почему неприятный? Не каждый человек будет утром подметать пол в коридоре возле чужой квартиры, — заметил я.

— Ты разве не понимаешь, зачем он это делает?

— Зачем?

— Да чтоб стоять у наших дверей и подслушивать. Нет, Володя, ты обрати внимание, вечно он чего-то там вынюхивает. Ко всему присматривается.

— Возможно. Но к Мареку требуется относиться снисходительнее. Он одинокий пожилой человек. Чем, спрашивается, ему ещё заниматься? Ему ведь необходимы свежие впечатления, — заступился я за Марека. Как-никак мы иногда вместе с ним пили его самогон. Говорили по душам. Такими соседями грех было разбрасываться.

— Но его страсть к свежим впечатлениям переходит все допустимые границы, — возразила Татьяна. — Разве ты не понимаешь, что он за нами откровенно шпионит?

— Не преувеличивай, пожалуйста. Мы с тобой — не секретные агенты ЦРУ или важные персоны из Кремля, чтоб за нами следить. По большому счёту, мы никому не нужны и не интересны. Мареку — тоже.

— Ну, не скажи, — не согласилась она. — Некоторым мы очень даже нужны и интересны.

Я проводил Татьяну к автобусной остановке. Говорить, собственно, нам было больше не о чем. Не обсуждать же до посинения поведение Марека? На остановке она принялась изучать график движения автобусов на жестяной табличке, висевшей на столбе. Я же стал смотреть на руины церкви на фоне быстро плывущих по небу низких фиолетовых облаков. Впрочем, казалось, что облака как раз никуда и не плыли — это руины церкви вместе с самим посёлком Вихляево уносились неизвестно куда. В какой-то другой неизвестный мир.

С отчаянным громыханием подъехал автобус, грозивший вот-вот рассыпаться на отдельные части. Поддерживая за талию, я помог Татьяне подняться в него. И послал ей воздушный поцелуй, когда она бочком пробиралась вглубь салона.

Отправив Татьяну, я решил не возвращаться домой, а прогуляться по посёлку. Мне хотелось развеяться от кошмарного ночного сна. Признаться, он произвёл на меня сильное впечатление. Не каждый же день снится, что ты Помойник и словно угорелый гоняешься на мусорном полигоне за людьми.

В общем, мне нужно было немного погулять.

Пройдя по кривой улочке с бревенчатыми домами, я остановился у пожарного пруда, обрамлённого старыми плакучими ивами. Пруд ещё крепко сковывал лёд. Но ближе к берегу лёд уже начал чернеть и подтаивать.

На базарчик перед магазином с котомками торопилась тётка Ульяна, мать Юли. Правда, слово "тётка" к ней не очень подходило. Это была невысокая поджарая женщина. Понятно, что с нелёгкой жизнью, но с такими же весёлыми и задорными глазами, как в пору своей молодости.

Возле меня она замедлила шаг и, широко улыбаясь, поздоровалась. Я ответил ей такой же улыбкой и пожеланием здоровья. Именно у тётки Ульяны я недавно купил мешок картошки и другие овощи. И она вполне обоснованно считала, что обрела в моём лице надёжного и постоянного клиента.

Почти сразу за ней возникла местная львица — Лариска, с которой я нередко сталкивался в поселковом магазине. Она обладала крупным мясистым носом и роскошным розовым пальто с воротником-чернобуркой. Впрочем, сейчас на ней была её повседневная верхняя одежда — короткая куртка сизого цвета, с испорченной молнией. Но если пальто Лариски и отсутствовало, то, во всяком случае, её нос оставался на месте.

Она не без кокетства поприветствовала меня. На что я отвесил ей изящный поклон.

Нет, в посёлке Вихляево прямо-таки бурлила жизнь!

— Чего размечтался, Володя? — спросил через минуту проходивший мимо Пахом Максимыч. Тот самый мужик, что в первый день моего приезда в посёлок растолковывал мне, как найти улицу Механизаторов.

Пахом Максимыч — сутулый узкоплечий человек, в толстых очках и с вечно приоткрытым ртом — работал в поселковой администрации. Имел важную и ответственную должность. Конкретно же занимался тем, что перекладывал деловые бумаги из одной стопки в другую. По крайней мере, именно это он делал, когда я по просьбе Татьяны приходил в поселковую администрацию жаловаться на частое отключение подачи воды в своём доме.

— В настоящий момент вода у вас идёт исправно? — поинтересовался Пахом Максимыч.

Кстати, у него была любопытная манера расхаживать по своему кабинету, держа одну руку во внутреннем кармане пиджака, вторую — в кармане брюк. Наверное, одна его рука не давала потеряться деньгам, вторая — брюкам. Ещё Пахом Максимыч, по слухам, имел любовницу. Естественно, что ею являлась Лариска. Но не думаю, что у них на сегодняшнее утро намечалось романтическое свидание. Оба они были не при параде.

— Так, вода в вашем доме идёт исправно? — повторил Пахом Максимыч свой вопрос.

— Спасибо, твоими молитвами, — ответил я.

— Без перебоев?

— Вроде бы. Но боюсь сглазить.

— Тогда лучше сплюнь. Как электричество?

Если серьёзно, то Пахом Максимыч был заместителем главы поселковой администрации. Но поскольку сам глава постоянно отсутствовал, то все его обязанности исполнял он. Человек же, наделённый властью, требовал к себе уважения.

— Претензий, Пахом Максимыч. никаких нет, — сказал я со всей ответственностью.

— Видишь, как мы трудимся на фронте оказания коммунальных услуг? В поте лица, не покладая рук! — с чувством законной гордости произнёс он. — Так что ж тебе мечтать, коль вода и электричество есть? Газ-то поступает нормально? Без перебоев?

— Нормально. Без перебоев.

— Замечательно. Хотя я тебя понимаю. Мне, например, тоже не даёт покоя эта поправка.

— Какая ещё поправка? — спросил я.

— Да американская поправка. Джексона-Веника. Дискриминационная она по отношению к нашей стране.

— Что есть, то есть.

— А твои думы о чём, Володя?

— Хочу вот как-нибудь на досуге заняться рыбной ловлей, — кивнув на пруд, произнёс я первое пришедшее на ум. Не рассказывать же ему о моём ночном кошмаре.

— Одобряю. Карасей десять здесь точно водится, — заметил Пахом Максимыч. — Если повезёт, поймаешь одного. Может, даже двух.

— Жалко, я рассчитывал как минимум на трёх.

— Эка, разбежался — на трёх! Весь пруд зарос тиной и водорослями. Летом он полностью цветёт. В нём способны обитать одни лишь пиявки да лягушки.

— Понятно, — протянул я. — Нет, спасибо, пиявки с лягушками мне не нужны. Я ж не француз. Но почему бы вам его не почистить? Не запустить в него какую-нибудь приличную рыбу?