Помойник. Мистический триллер

— Занимательно. И что над дядей не существовало никакого начальства? — поинтересовался я.

— Почему? Без начальства у нас никак нельзя. Над ним была администрация полигона. Но это чисто номинально. Всей реальной властью обладал Виктор. Администрация ни во что не вмешивалась.

— Прямо средневековье какое-то.

— Угу. С отдельными человеческими сообществами иногда именно так и происходит, — сказал Марек. Поколебался и налил себе вторую тарелку солянки. — Как называется супчик?

— Солянка по-грузински.

— Запиши после рецепт. Но мне странно, Володя, что ты обо всём этом ничего не знал.

— Разумеется, чёрт возьми! Я жил совсем другой жизнью. До настоящего времени меня никак не трогало, что творится у вас здесь в посёлке и на свалке.

— Конечно. В Москве мало кого волнуют наши дела, — согласился Марек. — Но я продолжаю. Вероятно, Виктор чего-то там недодал-недоплатил своим помощникам. И сейчас они желают получить это с тебя. Всё просто.

— Этот Кривонос требует с меня десять тысяч долларов, — напомнил я. — Но откуда, спрашивается, я их возьму? Не из швейцарского же банка!

— Ты наследник Виктора, Головы мусорного полигона. А он был весьма состоятельным человеком. Причём, даже по вашим столичным меркам. Тебе, Володя, любой скажет это в нашем посёлке.

— Возможно. Но я что-то в упор не заметил его богатства. Есть, конечно, в дядиной квартире любопытные вещички. Английский барометр там, каминные часы, старые книги. Ну и всё. Остальное же — барахло барахлом.

— На свалке бомжи иногда находили очень ценные предметы. Все их они приносили показать и оценить Виктору. Кое-что он покупал. Причём за гроши. Потом с выгодой для себя перепродавал, — сказал Марек. — Значит, ты не нашёл в его квартире ни денег, ни драгоценностей?

— Ни золота, ни бриллиантов, ни иностранной валюты. Монгольских тугриков — и тех нет. Если бы я нашёл хоть чего-нибудь из этого, то давно бы отсюда уехал. Не сидел бы здесь с тобой на кухне, — усмехнулся я.

— Ясно. Получается, что куда делись все его накопления — по-прежнему неизвестно.

— Получается, что да.

— Но ты не думай, я ни на что не претендую. Моё дело сторона. Мне интересно чисто по-человечески, — положа руку на грудь, проникновенно произнёс Марек. — Понимаешь, Володя, на полигоне у Виктора была сторожка. Но в ней он тоже не хранил никаких ценностей. Там никто ничего не находил. Ведь у нас ничего нельзя утаить. Все следят друг за другом. Теперь вот люди косятся на тебя. Ты живёшь в его квартире. Стало быть, имеешь возможность исследовать в ней каждый закуток.

— Заинтриговал ты меня, Марек, — заметил я. — Но неужели раньше никто не пытался искать в его квартире эти сокровища? До моего приезда. Ни за что в это не поверю.

— Пытались, и не раз. Каюсь, не уследил.

— Сам-то ты искал?

— Гм, прости. Был грех. Но поверхностно. И не ради денег, ради спортивного интереса, — потупившись, признался он.

— Ну и ладно.

— Твой дядя, Володя, был мастак придумывать разные загадки. Вот мне и хотелось разгадать, куда он спрятал свои капиталы.

— Вполне невинное желание, — согласился я и попросил: — Кстати, расскажи, как он умер?

— Со смертью Виктора тоже не всё до конца ясно, — помедлив, произнёс Марек. — Остался ночевать в своей сторожке на полигоне. Утром его нашли возле неё мёртвым. Тело было сильно изуродовано. Почти до неузнаваемости.

— Жалко человека.

— Не то слово, — вздохнул он. — Столько лет мы были с ним добрыми соседями.

— Между нами, дядя выпивал?

— Случалось иногда. Но он не злоупотреблял и никогда не напивался до потери памяти.

— Так что с ним там случилось?

— Сложный вопрос. По факту его смерти проводилось милицейское расследование. Проводилось, правда, кое-как, спустя рукава. Какими-то зелёными стажёрами.

— Понятно, — протянул я. — Но они до чего-нибудь докопались?

— По существу, нет. Вынесли заключение, что причиной его смерти явился несчастный случай при невыясненных обстоятельствах. Главное у нас как? Написать бумагу и отчитаться перед начальством. Остальное — не важно. Вот. Похоронили Виктора, стало быть, на местном кладбище. Администрация полигона выделила деньги. И поселковая администрация выделила деньги.

— Надо будет сходить на кладбище, — сказал я. Давно бы мне следовало это сделать, подумал я. Сходить в впервые же дни моего приезда в Вихляево на кладбище к дяде Виктору. — Покажешь мне его могилу?

— Покажу, — пообещал он. — О чём разговор? Но давай лучше потом. Когда сойдет снег.

— Марек, а ты не считаешь, что моего дядю убили?

— Кто знает? Возможно, — ответил он, почесав в затылке. — Но Виктора у нас уважали и побаивались. К тому же он был крепкий мужик. Любому умел дать достойный отпор.

— Для убийства это не преграда. Потом ради денег некоторые готовы сейчас пойти на всё.

— Так-то оно так, Володя. Но очевидцы рассказывали, что когда нашли твоего дядю, на его лице застыла гримаса ужаса. Да такая гримаса, что у них самих побежали мурашки по коже. Вероятно, перед смертью Виктор чего-то до жути испугался.

— Не соврали ли твои очевидцы? — усмехнувшись, спросил я. — Что могло испугать его на свалке? Ты же сам говорил, что он был на ней полновластным хозяином.

— Ну, мало ли... — замялся Марек. — Слушай, мне вчера принесли с полигона несколько банок просроченного компота. Знакомые бомжи постарались. Хочу сегодня поставить на ночь из него брагу. Из такой браги иногда получается изумительный самогон.

— Ты прямо как Менделеев.

— Менделеев и есть. Впору с лекциями выступать. Вообще у меня самогон всякий раз получается неповторимый. С разным вкусом и крепостью. Причина тому во множестве факторов. Всех сразу и не перечислишь.

— Марек, куда это тебя понесло? Твой самогон меня сейчас совершенно не волнует, — заметил я. — Почему ты не отвечаешь, что могло испугать моего дядю на свалке?

— Да потому, Володя, что мне самому толком ничего не известно, — отозвался он.

— Но какие-то предположения у тебя всё же имеются?

— Имеются. Но ты вряд ли примешь мои слова всерьёз.

— Давай, не тяни кота за хвост, — поторопил я.

— Будь по-твоему. Я считаю, что в смерти Виктора повинен Помойник. Без него тут никак не обошлось.

— Гм, Помойник? Как же, помню. Мне о нём говорила Шура и ещё продавщица Юля. Но это всего лишь ваше поселковое суеверие.

— Володя, ты не совсем прав. Помойник — не суеверие. Помойник — вполне реальное существо, обитающее на нашей свалке, — сказал он.

— Брось заливать, Марек!

— Я не заливаю. Мне ничего не известно о его происхождении. Но, по-моему, это дух свалки. Настоящий её хозяин.

— Ты, наверное, шутишь? — кашлянув, поинтересовался я.

— Нисколько. Новое время породило новое существо.

— Но сам-то ты его видел?

— К счастью, не доводилось, — понизив голос, произнёс Марек. — Но зато его видели другие люди. Бомжи и кое-кто из наших, поселковых. Говорят, что это такое отвратительное создание. Брр. Ни в каком кошмаре не приснится.

— Охотно верю, что он не секс-символ.

— Не смейся, Володя. Это не смешно, — поморщился сосед. — Потом, очень показательный пример. Раньше бомжи не покидали свалку круглые сутки. Спали там. Чтоб быть рядом с местом работы. Теперь же они предпочитают ночевать за её пределами. Уходят в ближайший подлесок. Знаешь, почему?

— Почему?

— Они боятся Помойника, — чуть ли не прошептал Марек. — Не приведи, Господи, столкнуться с ним в ночную пору. Мало кто после этого остался в живых. Но принято считать, что погибли они в результате невыясненного несчастного случая. Так-то. Поэтому, Володя, не вздумай ночью ходить на мусорный полигон.

— Как скажешь, Марек. Впрочем, я и днём-то туда не хожу. Что же там делать ночью — и вовсе ума не приложу, — резонно заметил я.

— Ты лучше не зарекайся заранее. В жизни могут возникнуть разные обстоятельства.

— Думаешь, что у дяди возникли именно такие обстоятельства?

— Не обязательно. С Виктором совсем другая история. По моему мнению, он не случайная жертва. Помойник охотился за ним. Он хотел всем показать, кто является на свалке истинным хозяином. Смерть Виктора была предрешена, — сказал он, посмотрел на часы и заторопился домой. — Уже поздно. Засиделись мы с тобой.

Оставшись один, я убрал со стола грязную посуду и принялся её мыть в раковине.

Мой сосед Марек не производил впечатления любителя поесть. Напротив, имел худую и поджарую фигуру человека, привыкшего ограничивать себя в питании. Между тем, он съел у меня всё, что можно было только съесть. Как-то: солянку по-грузински, курземес строганов с отварным картофелем, блюдце зелёного горошка, банку латвийских шпрот, все оливки — некоторые из них с косточками, батон белого хлеба, триста граммов голландского сыра и выпил сырыми три последних куриных яйца. Кроме того, прикончил весь украинский извар.

Нет, надо сказать, уникальных способностей оказалась личность. Особенно, если учесть, что всё это время он почти непрерывно говорил. Впрочем, возможно, его слишком увлекла обсуждаемая нами тема, и он перестал контролировать себя в еде.

Но что я узнал от Марека? Прежде всего, немало нового и неожиданного про своего дядю. Не думал, что он был здесь столь значимой величиной. Приятно грело душу, что, возможно, где-то в моей квартире спрятаны несметные сокровища. Хотя крайне сомнительно. Ещё до меня эту квартиру перерыли сверху донизу. Поэтому и нечего было мечтать о внезапном обретении большого богатства. Что ж, а жаль.

Да, но с каких средств мне отдавать дядин долг? И стоит ли вообще это делать? Ведь легко можно было превратиться в дойную корову для славной шайки, возглавляемой Генкой Кривоносом. Где только дядя отыскал себе таких замечательных коллег? Впрочем, глупый вопрос. Ясно где. На городской свалке.

Потом неплохо было бы узнать, как в действительности погиб дядя Виктор. Во многом бы это определило всё моё дальнейшее поведение. Если он умер насильственной смертью, то, скорее всего, в результате каких-либо внутренних разборок среди обитателей полигона. Хотя нельзя было исключить и обычный несчастный случай. Мусорный полигон — место опасное.

Но я не понимал, зачем Мареку понадобилось так откровенно пугать меня этим мифическим существом — Помойником? Туману он тут напустил, будь здоров.

В общем, желал я того или нет, придётся самому завтра отправляться на городскую свалку. Нужно было познакомиться с ней ближе. Тогда, вероятно, мне будет легче разобраться в сложившейся ситуации.

С этой мыслью я лёг в постель, натянул до подбородка верблюжье одеяло и выключил торшер. Как и следовало ожидать, ночью спалось мне не слишком сладко и безмятежно. На рассвете же меня и вовсе разбудил концерт, разыгравшийся на улице. Выступали, повинуясь любовному томлению, мартовские коты.

Мне хотелось выскочить из дома и разогнать к шутам их визгливый хор. Либо самому, ради шутки, присоединиться к нему. Но было лень. Да и как-то не солидно. Поэтому я положил сверху себе на голову подушку и, проклиная весь кошачий род, попытался снова заснуть.

Глава шестая

Утром я не стал бриться, умываться, чистить зубы, причёсываться и прыскать на себя одеколоном. Ничего этого сегодня мне было не нужно. Наоборот, следовало выглядеть как можно хуже.

Наскоро позавтракав, я облачился в потёртые джинсы, побитый молью свитер, потрепанную и выцветшую куртку. Обул старые стоптанные ботинки, которые неизвестно почему до сих пор не выкинул. Потом полюбовался собой в зеркале. Чудесный из меня получился хмырь. Совсем как на карикатуре про маргиналов, подумал я и вышел на улицу.

Свалка, она и была свалкой. Ничего больше про неё и не скажешь.

Поражало, правда, в некоторых местах обилие пищевых объедков. Судя по их количеству, никакой голод нашей стране в ближайшее время не грозил.

Я шёл по неровной тропе, петлявшей между возвышенностей из спрессованного мусора. Вскоре от трудной дороги у меня стала слабеть вывихнутая месяц назад левая нога. Поэтому мне приходилось всё чаще останавливаться и отдыхать.

Иногда вдали я замечал фигурки людей. Они ходили с палками и низко опущенной головой. Помнится, Марек предупреждал, что здешние обитатели терпеть не могут чужаков и гонят их взашей. Но на меня они не обращали ни малейшего внимания. Они просто игнорировали моё присутствие.

Над одним из участков свалки с криком кружила большая стая чаек. Значит, в том месте им было чем поживиться.

Чтобы узнать, что там происходит, я поднялся на ближайший холм.

В пору моей юности выпускали сигареты "Памир". На её пачке был изображен альпинист, стоящий на вершине горы и обозревающий окрестности. Название "Памир" в народе расшифровывалось следующим образом: пошёл Абрам Моисеевич искать работу.

Так вот, сейчас я чувствовал себя тем самым Абрамом Моисеевичем. Только не на вершине горы, а на вершине мусорного холма.

Там, где носились чайки, разгружались два мусоровоза. Возле них, возбуждённые не меньше чаек, собралось человек десять с мешками и баулами.

Но вместо того чтобы присоединиться к ним, добытчикам ценного и полезного, я отправился к маленькой группке людей, расположившейся неподалёку от моего холма. Группка состояла из трёх человек — двух мужчин и женщины — и лохматой дворняги. Люди что-то варили в закопчённом котелке над костром. Настроены, по-моему, они были вполне миролюбиво. По-крайней мере, явной враждебности от них не исходило. Только дворняга тявкнула пару раз для порядка.

— Привет, ребята! — бодро, по-суворовски, поздоровался я, приблизившись.

— Здорово! — вразнобой отозвались бомжи, а собака подозрительно покосилась на меня и нервно зевнула. Больше они никак не прореагировали на моё появление. Продолжали невозмутимо сидеть и смотреть на потрескивающее пламя костра.

— Оттуда ж ты взялся, красавец? — спустя минуту поинтересовалось женщина. От женщины, правда, в понимании этого слова, в ней мало чего осталось. Так, отдельные штрихи. Кое-как подкрашенные губы. Серый свалявшийся платок, наполовину сползший с головы. Серьга жёлтого цвета в одном ухе. Отвислая грудь, поднимавшая у живота кофточку. Поэтому больше она походила на бесполое существо.

— С того холма, — ответил я.

— Это, представь, мы поняли. Нет, вообще ты откуда? — уточнила она вопрос, потуже запахивая свой тулуп.

— Из соседнего посёлка.

— Вона как. Выходит, что ты деревенский, — хмыкнула она.

— Скорее, поселянин, — поправил я.

— Что-то, парень, я тебя здесь раньше не встречал, — вмешался в наш разговор кряжистый мужик с выпирающей вперёд нижней челюстью. Одет он был в дорогое модное полупальто, отделанное по краям светлой замшей, но грязное и затёртое до безобразия. Местами порванное и с оторванными пуговицами.

— Я нечасто бываю на свалке.

— Ну, это твоё дело, — заметил кряжистый мужик. — Сегодня, значит, к нам не привезут ничего стоящего. Посему нечего тут шастать. Возвращайся к себе в посёлок.

— Да, поселянин, давай лучше топай отсюда по добру по здорову. Не то мигом рёбра пересчитаем, — прекратив жевать вяленую рыбину, поддакнул ему второй мужик, костлявый и сутулый. Облачен он был в синий милицейский бушлат.