Помойник. Мистический триллер

— Володя, ты почему молчишь?

— Тоже думаю.

— Словом, я решила согласиться, — сообщила Татьяна. — Ты не будешь возражать?

— Нет, отчего же? Не буду, — ответил я. — Это несправедливо, что твоим волшебным голосом в полной мере наслаждаюсь я один. Пускай и весь остальной народ получит удовольствие.

— Боюсь, что на весь остальной народ для получения удовольствия меня не хватит. Шутка, — улыбнулась она. — Но ты просто прелесть, Володя. Насчёт же моего голоса ты преувеличиваешь.

— Если только самую каплю.

— Ну, спасибо. Я польщена. Ты умеешь делать комплименты. Теперь о нас с тобой. Давай договоримся следующим образом. Сначала я переберусь в Москву, обоснуюсь там. Выйду на работу и сниму жильё. А после ты спокойно переберёшься ко мне, — сказала Татьяна, прекрасно понимая, что вряд ли у нас всё так гладко и складно получится. Скорее, это относилось лишь к благим пожеланиям. Новая сфера её деятельности подразумевала новый круг знакомств. Новый круг общения. Впишусь ли я в него? В высшей степени сомнительно.

Меня ещё смущало, что эту работу она нашла с помощью своего бывшего мужа — любителя рукоприкладства. Что само по себе уже наводило на многие размышления. Разбирать, однако, подробно я их не желал.

Но до чего же было бы забавно, если бы Татьяна ночью в постели делала объявления такого плана: "Мяч в ворота английского клуба "Челси" на первой минуте забил Владимир Бугримов..." Хотя стоп. На первой минуте рано и в прямом и в переносном смысле. Это никуда не годилось.

— Договорились, Володя? — спросила она, нежно поглаживая мою руку.

— Договорились, — кивнул я.

На другой день, утром, Татьяна уехала в Москву. Крепко обняла и поцеловала меня на автобусной остановке, промокнула платочком набежавшую слезу, подхватила кожаный чемодан, помахала свободной рукой — и уехала.

* * *

Сегодня я тоже хотел отправиться в Москву. Славный посёлок Вихляево себя исчерпал. Более того, он надоел мне хуже пареной репы. Цель моего пребывания в нём была выполнена. Я отошёл от своих больничных мытарств и отдохнул от кипения столичной жизни. Пора было возвращаться назад и устраиваться на работу.

Только вот куда?

Потом, я пока не решил, где буду жить в Москве.

Представление об этом у меня имелось очень туманное. Татьяна, естественно, сама ещё не успела там обосноваться. Вика, страдая от депрессии, лежала на больничной койке в областном городке. Правда, можно было найти приют у Марины. Когда мы с ней расставались в последний раз, она мне об этом прозрачно намекнула. Добавив, между прочим, что быстро же я угодил под каблук Татьяны.

Но принять её предложение — значило бы вернуться в прошлое. Мне этого не хотелось. Скорее всего, мне придётся снимать угол в коммунальной квартире на какой-нибудь дальней окраине.

Я ходил из комнаты в комнату и собирал вещи, одновременно прощаясь с дядиной квартирой. Поэтому вещи я собирал так же медленно и неторопливо, как недавно Фролик в сторожке на свалке. Кроме того, занятие это было не из лёгких. Время от времени я вытряхивал содержимое собранных сумок на ковёр, застилающий пол, и начинал наполнять их вновь, определяя, насколько для меня важна и необходима та или иная вещь. Но всё равно всякий раз почему-то получалось две неподъёмные сумки.

Хорошо хоть, что я отказался от идеи взять с собой пистолет. Тогда на рассвете, на мусорном полигоне, я хотел сгоряча его выкинуть. Но передумал — нечего зря раскидываться огнестрельным оружием. Не американская военщина. Принёс пистолет домой и положил на старое место в дядин тайник.

Громко зазвенел дверной звонок, на немелодичность которого я уже не обращал внимания. Привык.

На пороге стояла улыбающаяся Юля в ярком нарядном платье. Платье шло ей гораздо больше, чем белый, часто несвежий, халат продавщицы. Короче говоря, выглядела она как конфетка в красивом фантике. Так бы взял, развернул и съел. Впрочем, нет. Сладкое вредит зубной эмали. Зачем, спрашивается, мне кариес? Он мне ни к чему!

— Привет, Володя!

— Привет, Юля! — Нет, я просто обожал, когда ко мне приходили девушки. Другое дело, что с собой они, бывало, нередко приносили большие проблемы.

— Вот решила осчастливить тебя своим визитом.

— Наконец-то! Я переживаю прямо второе рождение. Но, по-моему, для романтического ужина при свечах ещё несколько рановато, — заметил я, галантно пропуская её в прихожую. — Не так ли?

— Ой, не бери в голову. Это — ерунда. Пустые условности. Романтический ужин при свечах можно устроить в любое время суток. Было бы желание. Нужно только плотнее занавесить окна.

— Согласен. Наивный я чукотский мальчик. Что ж, проходи тогда на кухню.

— Фи, почему на кухню? — обиженно фыркнула она и прищурила левый глаз, будто прицеливаясь.

— Ты мне нравишься, честное слово! Не в койку же немедленно. Или позабыла, что ты приличная девушка? Изольем сначала друг другу душу, — сказал я и тут же решил: вот кому я отдам оставленные Татьяной бюстгальтеры — Юльке! А что? Зачем пропадать добру? Не таскать же мне их самому? Для этого необходимо прежде поменять пол. Что дорого и хлопотно. К тому же я прикипел сердцем к своему мужскому облику. Он меня вполне устраивает.

Поэтому, действительно, отдам-ка я бюстгальтеры Юльке. Тем более что они ей как раз по размеру. Тютелька в тютельку. Постирает, погладит, заштопает дырочки и потёртости — и, пожалуйста, носи их, не снимая, хоть ещё лет сто. В них не стыдно будет пойти даже на приём к английской королеве в Букингемский дворец. Если, разумеется, туда пригласят, и потребуют вдобавок раздеться там до нижнего белья.

"Не откладывая, сейчас и примерим один — голубой", — подумал я.

— Ты, Володя, поседел, — сочувственно произнесла Юля на кухне, несколько сбивая меня с моего возникшего было игривого настроения.

— Да? Но отрадно, что не полысел.

— Разделяю твою радость. Но всё же странно, почему Помойник тебя не тронул?

— Понятно почему — испугался. Если бы он меня тронул, я показал ему, где раки зимуют. Размазал бы, голубчика, по стене.

— Ни минуты в том не сомневаюсь. Ну а без шуточек? — серьёзно спросила Юля. Она сидела напротив меня и машинальными движениями поправляла юбку на коленях.

— Вероятно, он счел меня несъедобным. Принял за гриб мухомор. Но, по правде, я сам теряюсь в догадках, — ответил я, почёсывая в затылке. — Для меня это тоже тайна. Я уж полагал, что мне пришёл конец. Перетрухнул, словом, я сильно. До сих пор мороз по коже пробегает.

— Представляю, Володя. Я бы, например, сразу грохнулась в обморок. И ничуть бы этого не стыдилась. Между прочим, ты первый, кто так близко его видел и сумел уцелеть.

— А Вика, дочь Марека?

— Она видела его издалека. Это не одно и то же.

— Погоди, Юля. Но ты же сама уверяла меня, что Помойника не существует в природе, — напомнил я.

— Извини, я не хотела нагружать тебя этим монстром. Мне было бы жалко, если бы ты испугался и уехал из нашего посёлка, — смутившись, произнесла она.

— Не испугался бы и не уехал.

— Как знать. Но все-таки я не понимаю, как ты сумел уцелеть?

— Случайно, Юля. Чисто случайно. Поэтому не велика моя заслуга, — усмехнулся я. Поводил пальцем по клеёнке на столе, изображая контуры Помойника, и предложил: — Может, желаешь чего-нибудь выпить?

— Желаю. Но ты давай не суетись. Я принесла с собой, — сказала она, подняла с пола свою сумку и достала из неё три банки пива.

— Спасибо. Ты моя спасительница. Из запасов Кривоноса? Я-то считал, что Генка давно всё уже уничтожил, — заметил я, беря одну банку, предусмотрительно открытую для меня Юлей.

— Нет. Это — из моих собственных запасов. Кривонос будет не в обиде. Что, значит, твоя Татьяна тебя бросила?

— Почему вдруг сразу бросила? Она просто подалась на заработки в Москву. Короче говоря, погналась за длинным рублём. Кстати, разве ты сегодня не работаешь?

— Отстал, Володя, ты от нашей поселковой жизни. К твоему сведению, мы взяли в магазин новую продавщицу — девушку из соседней деревни. Я попросила её подменить меня до обеда, — сказала Юля и сделала один за другим два больших глотка пива из банки. И всё же чувствовалось по её движениям и манере общаться, что сегодня она была непривычно скованной и напряжённой.

— Поздравляю с прибавлением штата.

— От Марека я слышала, что вроде бы ты сбираешься нас покинуть вслед за Татьяной.

— Скорее всего. Но Татьяна тут не причём. Понимаешь, наскучило бить баклуши. Пора сменить обстановку и устроиться на работу. На нормальную работу. А здесь что? Не идти же мне на свалку в подчинение к Кривоносу копаться в мусоре и собирать пустые бутылки.

— Вероятно, ты прав. Занятие — и впрямь незавидное, — дёрнула она плечиком и, после короткой паузы, вызванной очередным глотком пива, спросила: — Знаешь, Володя, почему я к тебе пришла?

— Конечно, — ответил я, приняв молодцеватую позу. — По причине моей мужской неотразимости.

— Ну, это само собой, и не обсуждается, — кивнула Юля. — Но, пока ты ещё не уехал, я хотела тебе сказать, что Виктор был моим отцом.

— Да-а, — удивленно протянул я и тотчас вспомнил про прибранную могилу дяди под кустом сирени на местном кладбище. Вот, оказывается, кто за ней ухаживал!

— Точно, — подтвердила она. — Я его дочь.

— Почему тогда ты рыжая?

— Не волнуйся, это не чубайсовский след. Рыжая я в материнскую родню.

— Спасибо, успокоила.

— История, в общем, такая... Рассказать?

— Естественно, — кивнул я.

— Тогда слушай. Моя мать Ульяна — ты хорошо её знаешь — работала по молодости у Виктора на ферме птичницей. Он же у нас при коммунистах был большим начальником, — начала Юля.

— Да, Марек говорил мне об этом.

— Ну, она и сошлась с ним. Шуры-муры. Любовь-морковь. В результате, как водится, забеременела. Но что-то у них там не сложилось, не склеилось, и она ничего ему об этом не сказала. Между прочим, мать была настоящей красавицей и очень гордой. Он тоже красивый и гордый. Впрочем, кто сейчас их разберёт? Кто был красивее и горделивее. Столько лет минуло. Разругалась она, значит, с Виктором и сбежала в Москву. Устроилась на стройку маляром и получила место в общежитии. В этом общежитии родилась я. Но жить в Москве одной, без родственников, с грудным ребёнком на руках, на небольшую зарплату — не сахар. Сплошное мытарство. Поэтому, когда умерла моя бабушка и отписала ей свой дом, она вернулась в Вихляево. Даже не раздумывала долго.

— Печально, но жизненно, — заметил я. — Но неужели здесь никому не было известно, что Виктор твой отец?

— В том-то и дело, что нет. Мать никому об этом не говорила. В посёлке считали, что она родила меня от какого-то своего столичного ухажёра. Причём от такого, о котором и вспоминать-то не желала.

— По-моему, не всё сходилось по метрикам.

— Мать говорила, что родила меня недоношенной, и всё сходилось. Да и Виктор хорош гусь. Молчал, как партизан, о прежних отношениях с матерью. Он вообще, кажется, не придавал им никакого значения. А о том, что я его дочь, и вовсе не знал до самого последнего времени. Если откровенно, женщины мало его интересовали. Нет, он был нормальный мужик. Но женщины были не его конёк. Только с моей матерью у него проскользнула искра. Думаю, что тогда она сама его заарканила. Но быстро в нём разочаровалась. Вот и махнула с досады в Москву.

— Прости, Юля, но мне всегда представлялось, что в этом посёлке все знают всё друг о друге. Что в нём нельзя ничего утаить.

— Получается, что можно. Ещё как. Нет, конечно, наши бабы судачили во всю про меня и мою мать. Строили разные догадки. Но никаких реальных подтверждений у них не было. Так, одни пустые домыслы.

— Что, к примеру, ты незаконнорождённая дочь Нельсона Манделы? Или Патриса Лумумбы?

— Во-во, типа того.

— Ясно, — сказал я. — А то я всё никак не понимал, почему не могу всерьёз за тобой приударить? Хоть плачь.

— Чего тут понимать? Тебе мешала Татьяна. С ней не больно-таки походишь налево. Она бы живо наставила тебя на путь истинный, — усмехнулась Юля.

— Нет, ещё даже до её приезда в Вихляево. Не мог, будто меня что-то удерживало, — проговорил я. Затем наклонился к Юле и, шумно потянув носом, понюхал её щёку. — Так и есть!

— Что?

— Запах крови!

— Верно, он самый. Когда я утром готовилась к визиту к тебе, то сделала огуречную маску.

— Позволь уточнить, маска была из солёного огурца?

— Нет, из свежего, парникового.

— Странно, — сказал я. Замечание моё относилось исключительно к огурцам. — Знаешь, Юля, я начал догадываться о нечто подобном. Что в посёлке живёт кто-то ещё близкий Виктору. Правда, поздно. После посещения его могилы на здешнем кладбище... Но такое событие необходимо отметить.

Я поднялся со стула, извлёк из холодильника банку солёных огурцов и бутылку самогона, изготовленного Мареком, и наполнил две рюмки. К сожалению, ничего более подходящего для столь знаменательного случая у меня не нашлось. Заранее я к нему не готовился.

— За неожиданное обретение сестры! — стоя, провозгласил я торжественно тост. Чокнулся с Юлей, выпил рюмку и звонко чмокнул её в лоб.

— Володя, поверь, мне очень приятно, что у меня появились брат и сестра. Ты и Шура, — прочувственно произнесла она, также осушив до дна свою рюмку. — У меня же никогда не было никаких родственников. Кроме, конечно, матери и отца, который и признал то меня всего полтора года назад. Да и то с трудом и в тайне ото всех.

— Понимаю, — кивнул я, жуя солёный огурец. Не уставал я просто поражаться себе. Надо же, какое сделал открытие. Оказывается, помимо Юли, я состою ещё в кровном родстве и с огурцами. Свежими и солёными. Но больше всего — со свежими, парниковыми. Чудны дела твои, Господи! Отныне всегда есть их буду с особым трепетным чувством.

— Честно, Володя, я давно хотела тебе всё рассказать. Но была вынуждена молчать.

Я удивленно взглянул на Юлю.

— Да, была вынуждена.

— Наверное, боялась, что я перестану с тобой флиртовать? — попытался я угадать.

— Не без того, — улыбнулась она. — Без флирта заскучаешь. Но существовала причина важнее и серьёзнее. Все деньги отца были у меня. Нет, не все. Незначительная часть лежала в этой квартире. Их нашла Шура. Остальные же были у меня. Мне завещал их сам отец. Но об этом никто не знал. Даже моя мать.

— Что ж, прими мои горячие поздравления.

— Но я понимала, что об этих деньгах следует помалкивать. До поры до времени. Слишком много уж нашлось до них желающих. И главный тот, кто убил отца. Меня бы он тем более не пощадил.

— Ты подозревала Дениса? — спросил я.

— Пожалуй, нет. Но у меня было ощущение, что именно его следовало остерегаться в первую очередь. Чувствовала, что он — тёмная личность. Тёмная и опасная, — подумав, ответила она.

— Но почему тогда ты не уехала отсюда со своими капиталами куда-нибудь подальше?

— Скажешь тоже, уехала. На новом месте я бы рассталась со всеми деньгами ещё быстрее, чем здесь. Новые места всегда меня пугали. Потом этот отъезд сразу бы навёл на мой след того же Дениса. Поэтому лучше было не высовываться. Сидеть дома в посёлке и ждать, когда всё само собой уляжется, — заметила Юля, рассматривая над моей головой занавески на окне. — Но, видишь, не улеглось. Когда похитили Шуру, я поняла, что таиться мне больше нельзя. Из-за меня мог пострадать невинный человек.