Безграничье. Часть 2. Пирамида Силы

― Это похвально, икрат Тоарте, ― спрятала она свое замешательноство за ледяным тоном. Но, кажется, и это не укрылось от волшебника, хотя он не спешил выказывать свою догадку, только изогнул губы в кривой улыбке:

― Благодарю.

― Но на этом и все?

Тоарте едва не рассмеялся. Или императрице только показалось, ведь когда он заговорил, голос волшебника зазвучал спокойно, пусть и вновь хвастливо:

― Разумеется, нет. Мне так же удалось узнать, каким способом открывается проход у Рекуса Магии, которым изредка пользуется нари Зотна. Это единственное место, удостоенное ее исключительного внимания.

― Значит, тайный переход?

― Это стоило мне немалых усилий, но вот я здесь и могу посвятить и вас в этот секрет.

― Извольте.

― Согласны ли вы открыть свою память?

― Превосходно, ― не сразу ответила Одана, опасаясь показать излишнюю заинтересованность, и выжидающе посмотрела на Тоарте.

Волшебник почему-то замешкался, и императрица вопросительно вскинула брови.

― Я должен предупредить, что воспоминание болезненное и...

Одана сердито взмахнула рукой и искатель, вновь равнодушно пожав плечами, накрыл ладонь волшебницы своей. Саа рыкнул, но не более того, чувствуя хозяйку. Женщина, сконцентрировавшись, положила на руку Тоарте свою сильную и кивнула.

― Ташии лисс! ― прошептали они одновременно, и Одана зажмурила глаза.

В то же мгновение ее пронзил яркий всплеск света, а затем среди светящихся искр прорисовалось здание Рекурта Магии, почти соприкасающееся стеной с Галереей Волшебства. Одана, вернее искатель, оглянулся и внезапно ступил прямо в стену Рекуса. Каменная глыба не желала принимать в себя сей странный и чужеродный предмет, но все же уступила, и императрица смогла почувствовать, как плавно сдвигаются округлые камни Рекуса, перестраиваясь, а после почти проникая в нее саму.

Императрица еще не успела привыкнуть к этому странному чувству, когда из-за угла показалась фигура в серой объемной мантии. Капюшон скрывал половину лица, оставляя на обозрение лишь небольшой подбородок и полные красные губы. Зотна, а безусловно это была она, оглянулась и, не узрев позади никакой опасности, откинула капюшон.

На красивом лице волшебницы играла счастливая улыбка и, хотя Одана не могла знать причину, вызвавшую эту улыбку, ее сердце тревожно сжалось. Зотна же, оглядев себя и стряхнув с плеча невидимую пылинку, выставила вперед правую, сильную, руку со знаком Суат и провела по воздуху, ощупывая ниточки магии, которые мог оставить преследователь. Императрица предполагала, чем все закончится, но все равно невольно забеспокоилась. И видимо не зря. Лицо Зотны напряглось, она что-то ощутила, улыбка исчезла с лица, оно стало задумчивым.

― Фалитарус!

Голос Зотны был совершенно иным, чем помнила его Одана, мягкость и ласка изчезли, сменившись звенящими стальными нотками.

В первый миг Одана не ощутила никаких последствий незнакомого заклинания, но вскоре ее ноги, вернее, ноги Тоарте, сковала жгучая боль, которая буквально выворачивала кости и прожигала их ледяным огнем. Императрица едва не закричала, но мужские губы были плотно сжаты, ни единого звука не вырвалось из его горла. Боль медленно подниматься выше, пока все тело не было охвачено магией Зотны.

Прошло не меньше пала, прежде чем Зотна хмыкнула и развеяла заклинания. Задумчивый взгляд волшебницы остановился прямо на ильше, словно он все же выдал себя. Зотна чувствовала, что что-то не так, пусть и не могла найти подверждения этому чувствую. Прошептав что-то себе под нос, она создала еще одно заклинания. Ловца. Который, похожий на большую туманную лягушку, с чавкающим звуком обследовал каждый камушек, даже плиточную кладку прохода, а после с разочарованием развеялся туманом.

Недолго поразмыслив, Зотна видимо пришла к выводу, что не оставляющее ее чувство всего лишь обычное беспокойство, и наконец обернулась к Галерее. Волшебница поставила левую руку на светло-зеленый продолговатый камень, а вторую, сильную, на округлый темно-синий и прикоснулась лбом к стене.

― Золкото леми та шай лебе ма толию, ― с напряженной страстью выкрикнула она, и что-то похожее на черный вихрь поглотило волшебницу.

Одана открыла глаза и с изумлением осознала, что вновь находится в своем кабинете. Встретившись взглядом с Тоарте, она успела заметить исчезающую тревогу.

― Простите, повелительница, что воспоминания были столько живыми, но я боялся, что магия Зотны может иметь какие-то изощренные разветвления.

Волшебница сделала глубокий вдох и поспешно спрятала руки за спиной, боясь, что искатель заметить, как они дрожат.

― Неужели я дала повод усомниться во мне?

― Нет, что вы, ― скрывая усмешку, ответил ильше. ― Тогда, если все хорошо, вы могли бы освободить меня от своей грозной стражи. Когда вы закричали, ваш волк вцепился мне в рукав и не позволяет теперь даже пошевелиться, а эта милая и симпатичная ящерица намерена поразить своим ядовитым хвостом.

― Саа, Ру! ― рассеянно прошептала Одана, вспоминая отрывки воспоминания Тоарте. ― Она ведь говорила на языке магии.

Мужчина довольно усмехнулся.

― Ну, тогда я думаю, что в полной мере заслужил вторую половину моего вознаграждения.

― Льда порывы в вашу власть я стремлюсь...

* * *

*

Лицо карлика было столь мерзким, а красные злые глаза столь ужасны, что даже дэрати Инад почувствовала страх, пусть сразу же и усмирила в себе столь недостойные сильной волшебницы чувства. Карлик впивался в лицо Санмы своими обжигающими пальцами и, казалось, что длинные острые когти проникают под кожу. Он не говорил ни слова, но волшебница все равно слышала скрипучий голос, приказывающий освободить его хозяина.

Дэрати Инад не чувствовала Луания, его не было рядом, но мыслями карлика все же видела темного мага. Его шея, опоясанная серебристыми мерцающими нитями, кровоточила, а из кадыка торчала рукоять ножа. Мужчина пытался вырвать нож, но его рука даже не могла коснуться того, а проходила сквозь, словно ножа и вовсе не существовало.

Теперь, когда сознание Санмы полностью открылось для дэрати Инад, она знала, что произошло с племянницей, почему волшебница оказалась в Мертвых землях. После того, как Санма попыталась бежать из мира чувств, карлик удержал ее, сковав силой Луания. Темный маг не желал отпускать волшебницу, он хотел ее смерти. Но этим самым невольно навредил себе. Нож, подпитаный новым взрывом эмоций Санмы, удвоил свою силу, сковав так же и темного мага. Пожелав уничтожить свою дочь, Луаний теперь рисковал и своей жизнью.

Дэрати Инад не могла скрыть от себя тот острый соблазн, что возник в ней теперь. Убить темного мага было так легко, защитить Тенаса и Эйвелис, лишь только переступить через одну жизнь. Крохотную на фоне остальных, едва заметную в море других жизнь Санмы. Достаточно лишь наполнить нож воспоминаниями дэрати Инад, ее ненавистью, злостью, тогда Луаний уже не сможет сдерживать натиск. Волшебница знала это, как и то, что и темный маг сейчас чувствовал опасность. Неужели в его глазах промелькнул страх? Или так только хотелось дэрати Инад?

Решившись, волшебница вскинула руки и, больше не сдерживая силу, ударила карлика сияющей молнией. Не ожидая того, какую муку причинит этим и себе тоже, с криком упала на сухую черную траву. Все же карлик успел проникнуть в Санму, соединил часть их сил, и своей магией дэрати Инад разорвала эту связь, навредив не только себе, но и племяннице.

Злясь на себя за глупость и боль, что причинила Санме, дэрати Инад вскочила и прежде чем карлик, распластавшийся от нее в двух-трех торргах, успел прийти в себя, прочертила рукой круг и стальная цепь опутала врага с головы до ног. Старая женщина прекрасно понимала, что карлику не потребуется много времени, чтобы освободиться, но надеялась, что этого раста ей будет достаточно на побег.

― Забери нож, ― властно приказала она Санме и обессиленная волшебница не смела отказать.

Рука племянницы вытянулась вперед, и неожиданно все вокруг засвистело, завыло, очертания деревьев размылись, связанный карлик остался далеко позади, а они с Санмой летели куда-то вперед. Туманный мир расступался перед ними, будто они были ветром, необычайно сильным, яростным. А после из тумана возникла черная фигура Луания. Он стоял, раскинув руки в стороны, и с улыбкой встречал Санму.

'Нож!' ― решительно напомнила дэрати Инад, хотя прекрасно понимала, что чувствует сейчас племянница, ведь и сама едва справлялась со своей ненавистью, приумноженной во стократ силой мира чувств.

Санма попыталась было воспротивиться, но дэрати Инад железной волей сковала эту ее слабую попытку. Послушная, пусть и дрожащая рука потянулась к рукоятке ножа, а затем резким нервным движением вырвала тот из горла темного мага. Луаний с наслаждением втянул тягучий воздух этого мира.

― Одни только ненависть и боль, ― презрительно усмехнулся он. ― И слезы, слезы, слезы...

Не жалея своих ран, Луаний просунул пальцы под нити волос, стискивающие его шею и с силой рванул. Но серебристые нити не поддались, а только больше сжали свое кольцо. Лицо мага исказилось, волна его злости, разлетевшись смерчем, оттолкнула Санму и склонила ветви черных деревьев до самой земли. Послышался треск и грохот. Луаний взбешенно посмотрел на Санму, а затем крикнул, словно зверь перед боем и вновь рванул волосы. Сила воспоминаний Юлэары не могла более бороться с его мощью и серебристые нити, подхваченные несуществующим ветром, унеслись куда-то в черную даль.

Не теряя больше ни мгновения, дэрати Инад вырвала Санму из мира чувств. Луаний попытался их остановить, но волшебница успела как раз вовремя. Мертвые Земли начали таять и, пользуясь последним шансом, волшебница выкрикнула:

― Не радуйся, братец. Мы скоро снова встретимся, и тогда я исправлю ошибку Фарпа...

Короткий мутный миг упорства, силы и вот дэрати Инад уже обнаружила себя в кресле. Вокруг звучали приглушенные голоса, плач, резко сменившиеся радостными криками и облегченными вздохами. Старая волшебница не ожидала и, тем более, не желала от себя подобной слабости, но ее твердое, закаленное жизнью сердце встрепенулось при виде склоненных над ней родных лиц Пламы и Нуары.

― Мама, какое счастье ты вернулась!

― Плама, не говори глупостей, ― голос дэрати Инад предательски дрогнул, и она кашлянула, давая себе время собраться, ― я слишком сильна, чтобы проиграть этот бой. Лучше скажи, как Санма, она пришла в себя?

Случайно на ее вопрос ответил счастливый возглас Наташи:

― Нари Санма! Как же я рада!

― Бабушка, я не сомневался, что вы блестяще справитесь с этой задачей, ― с легкой иронией проговорил Од, возникший за спинами Пламы и Нуары.

― Какие щедрые похвалы, ― поджала сухие губы старая волшебница, делая недовольный вид, но родные все равно понимали, что ей приятны их слова и обменялись тайными полуулыбками.

* * *

*

3-й день арка Палира III.

Южные земли Эйвелиса, леса Карлиэ.

Ролда медленно плыла по лесной дороге. Солнечный свет, окрашенный зеленью, пробивался сквозь плотно задернутые занавеси и освещал спящее лицо Нуары. Что-то промычав во сне, девушка почесала нос. Андиат тихо засмеялась. Впервые за последние дни ей было спокойно и хорошо. Не верилось, что она наконец-то вырвалась из гнетущих стен Аларбо, насквозь пропитанных смертью и ложью. Нет, волшебница не могла больше там оставаться, тем более теперь, когда наступал срок рождения ребенка. Ее дитя должно появиться на свет в том месте, где когда-то Андиат и Кред были счастливы, куда казалось, не могли проникнуть ни страдание, ни горе.

― Мамочка, ― тихий шепот Церики отвлек ее и, опустив глаза, волшебница залюбовалась своей дочерью, которая лежала на сидении, положив голову Андиат на колени. ― Нуара такая смешная.

― Да, мышонок, только тихо, не разбуди ее.

― Конечно, мама. Прости.

― Ты моя красавица. Редко встретишь таких послушных девочек.

― Мама, а папа ждет нас дома?

― Нет, папа еще не вернулся. Он уехал по очень важному делу и сейчас не может приехать.

Девочка нахмурила лоб.

― Он что нас больше не любит?

― Нет, что ты такое говоришь.

― Папочка почти не говорил со мной после того, как умер дядя Мэдвис, а когда я пыталась его обнять, он всегда уходил.

― Церика, папа просто очень переживал из-за смерти своего брата. Я уверена, намеренно он не хотел тебя обидеть. Скоро папа вернется, у нас все снова будет хорошо. Я тебе обещаю.

Церика радостно улыбнулась

Пообещать дочери было не сложно, но вот как обмануть саму себя. Андиат не представляла, как все может быть хорошо. Она даже не знала, что случилось с Кредом. Семья рассказывала, что он уехала по какому-то важному делу, но Андиат понимала, что это ложь. Супруг никогда бы не уехал, не попрощавшись с ней, что уж говорить о Церике, которую Кред любил больше всего на свете...

Конечно, если это был супруг Андиат.

Последние дни перед его внезапным отъездом, Андиат особенно остро чувствовала, что рядом с ней не Кред. Кто-то очень похожий на него, но не он. Андиат чувствовала и одновременно запрещала себе подобные безумные мысли. Женщина слишком любила Креда, чтобы страдать от его нелюбви, временами даже холодности, но никогда он не был холоден к Церике. Дочь была для него всем. Благодаря Церике, Андиат временами казалось, что муж любит и ее тоже. Она соединяла их. Больше она не просто чужие друг другу, обязанные быть вместе по императора Фарпа. Теперь они семья.

Волшебница не питала глупых иллюзий, не надеялась, что Кред полюбит ее, но все же время, что они провели вместе, события, что пережили, как счастливые, так и горькие все крепче соединяли их. Супруг перестал быть безразличен. Мужчина и раньше старался не показывать этого, но Андиат не была столь наивна, чтобы не чувствовать этого прежде. И пусть все же наивна, но и она могла отлечить искреннюю заботу от поддельной.

Почему же тогда все исчезло в последние дни? Как могла та хрупкая нежность, что Андиат заслужила за долгое время терпения и надежды, так быстро исчезнуть?

Кред изменился. Стал чужим. Родное до самой мелкой черточки лицо оставалось тем же, знакомые его слова, улыбки, но в тот же миг все стало иным. То, что было между ними. Казалось, пропали даже чувства Андиат. Волшебница с ужасом понимала, что смотрит на Креда иначе, не так как прежде, с восхищением и бесконечной любовь, в ней появился какой-то пронизывающий ужас. Это не Кред ― шептала ей каждая клеточка. Но Андиат всеми фибрами души сопротивлялась своим мыслям, понимая, что это едва ли не безумие.

А потом был день Крауце. Волшебница знала, что тогда случилось что-то. Страшное и непоправимое. Но никто не желал говорить ей правды. Исчезла Риаза, исчез Кред. Семья пыталась обмануть ее, успокоить, но Андиат могла лишь горько усмехаться неумело скроенной лжи. Попытки родни убедить ее в том, что все хорошо, только еще больше пугали.