Безграничье. Часть 2. Пирамида Силы

— Спасибо, Вирас. Ты мне очень помог.

— Да, хозяин.

— Разбудишь меня с Талой.

Но помощь рекурта ему не потребовалась, Дроак так и не сомкнул глаз, всю ночь буравя взглядом нависающее небо, словно оно могло дать ему ответы. Позавтракав все теми же лепешками и яйцами, волшебники и рекурт продолжили путь, то взбираясь на холм, то опускаясь вниз. Благо ветер за ночь утих и теперь повевал лишь слегка, словно лаская природу и извиняясь за свое прежнее неистовство.

Пики черных скал уже виднелись на горизонте и примерно к вечеру путники должны были оказаться у их подножья. Дроак опасался, что им придется там и переждать ночь, ведь не знал, выбираются ли твари из своего убежища, но иного выхода не оставалось, они должны прокрасться внутрь утром, чтобы еще днем пересечь этот опасный отрезок. Юноша понимал, что дневной свет не великий помощник в вечно-темных, не знавших солнечного луча скалах, но надеялся, что его сила хоть как-то влияет на то, что скрывается в тайных ходах. А может это всего лишь надежда, которую он малодушно себе придумал.

Разумеет, был и иной выход, ведь Аквая и Латноя сейчас являлись дружественными странами и чуть ниже на юге находился безопасный переход, которым пользовались волшебники обоих стран. Но, во-первых, добраться до него заняло бы еще два дня, а, во-вторых, Дроак не был уверен, что со смертью Лофа все пути открыты и там их отряд не будет поджидать кто-то еще, хотя бы один из посланников тайного врага.

Так же волшебник опасался и того, что если их преследователь пока остается в тени, это не означает, что он не изменит своего решения и потому Дроак надеялся оторваться от него благодаря Олпусовым скалам. Вдруг враг выберет безопасный путь, и не будет рисковать понапрасну.

Тис вел себя даже слишком тихо и послушно, и волшебник знал почему, его тоже изводила смерть Лесандра. Юноша понимал, что должен успокоить его, но не знал как. Какие слова могут заставить мальчика поверить, что раст умер не по его вине? Часто слова играют совершенно противоположную роль, Дроак опасался навредить еще больше, но все же окликнул маленького елве и, развернув лицом к себе, посмотрел в полные слез глаза:

— Ты не виноват, Тис. Просто поверь, хорошо? Ты ведь мне всегда верил, поверь и в этот раз. Ты не виноват.

Мальчик ничего не ответил, но, как обычно, послушно кивнул и Дроак впервые порадовался непоколебимой вере Тиса в него. Иногда она бывает совсем не лишней.

Путники пошли много миртов, прежде чем впереди показалась лирьяна, одиноко возвышающаяся на высоком холме. Ее треугольная крона была усыпана вечнозелеными острыми листьями, среди которых яркими пятнами красовались бело-малиновые кружевные цветы, благоухающие сладостным, немного терпким ароматом. Лирьяна оберегала границы Акваи, единственной своей родины, ведь ни на какой другой земле семена дерева не давали ростков.

Лирьяна, как всякая красавица, отличалась привередливым нравом и не терпела соперничества, потому деревья росли не менее чем на кат друг от друга.

Именно благодаря лирьянам появилась эта мере длины, в старину елвы часто, чтобы обозначить путь говорили: 'Как от одной лирьяны до другой' или 'Пройди три лирьяны'. Как деревья не росли в других землях, так они и не росли, если вблизи уже красовалась другая лирьяна, пусть какую заботу, зелья использовали волшебники. Лишь в Белых лесах, обители артаритсов, лирьяны изменяли своей натуре и склонялись пред волей хозяев.

Благодаря этим чудесным деревьям Аквая всегда знала о приближении врагов заранее и никогда не была захвачена врасплох. Цвет лирьяны падал к ногам императора, когда враг был еще в дне пути к границе.

Дроак робко, с благоговением приблизился к прекрасному дереву, вспоминая лирьяну мамы, которая была украшением ее небольшого сада, и по обычаю низко поклонился, не забыв восторженными речами воздать дань красоте и величию. И лишь после этого позволил себе прикоснуться к гибкому нежно-кремовому стволу лирьяны. Юноша ощутил знакомое тепло и силу, бушующую под гладкой корой.

— Аквая, — его голос дрогнул. Только сейчас Дроак осознал, как тяжело ему покидать родину и как будет он тосковать. Волшебник еще никогда не бывал в других странах, но почему-то был уверен, что нигде не может быть прекрасней, чем в Аквае. И не потому, что это родина, а потому, что его земля самая прекрасная. Как лирьяна была красой Акваи, так Аквая — красой Безграничья.

— Мы когда-то еще вернемся? — тихо спросила Тис.

— Не знаю, Тис. Но боюсь, что нет.

Мальчик ничего не ответил, лишь с тихим всхлипом обнял тонкий стан лирьяны и прижался щекой.

Дроак дал ему время проститься, а потом осторожно провел по вздрагивающему плечу:

— Нам пора, Тис. Не расстраивайся, мальчик, впереди нас ждет свобода. Мы не пропадем, — волшебник посмотрел на холмы Латнои, черные скалы за ними и не почувствовал сладости желанной свободы. — Нужно только переступить эту последнюю черту. — Дроак обернулся к Аквае и оглядел просторы, оставленные позади. Даже сияние Воющих топей теперь казалось более дорогим, чем дали Латнои. — Прощай, Аквая. — Он улыбнулся лирьяне, любуясь ее совершенной красотой. — Прощай, прекрасная, храни нашу родину.

Хрупкий цветок лирьяны, сорвавшись с ветки, плавно опустился к его ногам.

— Спасибо, красавица, — он бережно поднял цветок и спрятал в карман на груди. — Теперь частичка Акваи будет со мной всегда.

Дерево качнуло ветвями, будто отвечая волшебнику. Еще раз поблагодарив лирьяну, Дроак не оборачиваясь ступил на землю Латнои, где его уже ждал Вирас. Тис, шаркая ногами, последовал за ним.

— Все будет хорошо, малыш. Нас ждут новые страны, все Безграничье открыто для нас.

— Мне все равно, Дроак, куда ты, туда и я.

ПРОДА!!!

Казалось бы ни трава, ни воздух не изменились, мир оставался таким же — солнечным, светлым и в то же время изменилось все, Дроак чувствовал это всем своим естеством, как если бы оказался на дне океана. Каждая мелочь была чужой: иначе пели птицы, шумели деревья, шептал ветер. Все было другим и это приносило Дроаку едва ли не боль, почти такую же какой терзала его Аквая.

Елве слишком крепкими узами связаны со своей родиной, они как и предки, деревья, своими невидимыми корнями уходят в родную землю. И теперь Дроак порывал эту крепкую связь. Аквая тяжело отпускает своих детей, если знает, что они вернуться, но сейчас ее сын уходил навсегда и родина всеми силами удерживала его от этого шага. Она не простит ему этой обиды и, если сейчас он вырвет свои корни, больше никогда не примет обратно. Волшебник знал об этом, но упрямо шагал вперед, радуясь лишь тому, что Тису не приходится испытывать его боль. Мальчику было проще, его связь еще не успела окрепнуть, пока что он еще был полностью подвластен своей матери. Дроаку же, у которого, кроме Акваи, больше не осталось никого, было особенно тяжело, она была его единственной семьей.

Каждый новый шаг давался все тяжелее, и теперь уже Тис был для него той нитью, как на Воющих топях Дроак для Тиса, что не давала забыться. Юноша крепко держался за эту нить, боясь потерять решимость и сдаться. Но вот, наконец-то, юноша почувствовал, что сила Акваи начала понемногу стихать и теперь с каждым шагом наоборот становилось только легче. Дроак словно переступил какую невидимую грань, где власть Акваи отступала перед законной властительницей — Латноей. И вот тогда наступил решающий миг, Дроака сковала невидимая, но стальная цепь — последний отчаянные рывок родины. Но юноша крепко стиснул зубы и разорвал эту цепь. В то же мгновение он словно провалился в пропасть: пустую, безжизненную, глухую. Ощущения походили на то, когда Дроак потерял магию, но в этот раз это было что-то большее, более важное. Самое важное. Казалось, юноша потерял часть самого себя.

Дроак остановился и обернулся к Аквае, вдалеке белел едва видимый силуэт лирьяны. Волшебник сделал нерешительный шаг в сторону родины, но пустота осталась прежней, больше он не принадлежал своей стране. Теперь он стал абсолютно свободным.

Это совсем не приносило радости.

— Прости меня, родная. Пусть ты и не сможешь понять моего предательства, но все равно останешься моей второй матерью, — Дроак поклонился, отдавая последнюю дань родине. — Цвети моя Аквая, как лирьяна, твоя краса.

И вдруг волшебник почувствовал какую-то силу, бережно коснувшуюся его сердца, а затем пламенными ручьями разлившуюся по венам и собравшуюся на кончиках пальцев левой, сильной, руки. Яркие искры посыпались с его дрожащих пальцев, светлячками взвиваясь ввысь.

— Магия вернулась!

Дроак взмахнул рукой и, по очерченным знаком Теу контурам, пронеслась световая лента.

— Означает ли это, Аквая, что ты еще возможно когда-то простишь меня?

Вновь засвистел яростный ветер, накреняя кроны деревьев, взбивая волны на блестящей траве, и в руки Дроака упала ветвь лирьяны, усыпанная цветами. Ветер в тот же момент утих, словно и не было и слезы застывшие в уголках глаз волшебника были вовсе не его виной.

— Спасибо, родная.

Дроак хотел еще что-то сказать, но слова застряли в его горле и на волю вырвался не то всхлип, не то стон. Чья-то нежная рука легко, будто перышком коснулась его щеки, ласковый голос прошептал:

— Иди к своей судьбе, сын, я же буду ждать тебя здесь, возле красавицы лирьяны.

Холодная пустота исчезла, его сердце вновь наполнилось удивительным теплом, которое может подарить только семья. Только любовь. Как же хорошо знать что кто-то тебя любит и будет ждать. Как хорошо знать, что есть место куда можно вернуться.

— Дроак, — послышался рядом тихий голосок Тиса.

— Она простила, Тис. Аквая простила мое предательство.

— Дроак, значит, мы еще вернемся?

— Обязательно. Мы вернемся, Тис, вернемся.

Впервые после смерти Лесандра на лице Тиса зажглась улыбка, сначала неуверенная, но затем яркая, счастливая. Мальчик всплеснул ладонями и расставив руки закружился:

— Вирас, ты слышишь, мы вернемся?!

Увидев черную клыкастую улыбку-оскал рекурта, Тис испуганно взвизгнул, оступился и едва не упал, восстановив же равновесие, весело засмеялся.