Безграничье. Часть 2. Пирамида Силы

Старик с почтением всмотрелся в волевые черты императора Фарпа и будто перенесся в то время, когда тот правил Эйвелисом. Как решительно встречал Фарп все препятствия, продумывал каждое свое действие, не упуская ни малейшей детали, чего иногда не хватало его сыну и что впоследствии стало одной из причин гибели Мэдвиса. Уж император Фарп, Умас был уверен, знал бы, как нужно поступить, как остановить врага.

Тихое жужжание над головой отвлекло старика от мыслей.

— Да ты прав, пора начинать.

Низко поклонившись двум своим правителям, Умас направился к алтарному столу. Прежде, чем приступить к обряду, он опустился на колени и попросил благословения у небесных сил. Почувствовав странную, но приятную легкость в теле, произнес слова благодарности и осторожно поднялся на ноги. Развернув пожелтевший сверток пергамента, повесил его перед собой в воздухе, а небольшой сверток, до того покоившийся в нагрудном кармане, поставил на краешек стола. Зачерпнув из красного мешочка золотого порошка, со взмахом руки, произнес первые слова заклинания.

Голос волшебника звучал как гром, слова сыпались горошинами и, множась эхом, кружились по залу, что казалось, это не Умас, а сами императоры выкрикивают заклинания. Резкими, уверенными движениями жрец рассыпал золотой порошок по узорам алтарного стола, в точности повторяя все завитки и руны. Центральная фигура, вобрав в себя силу волшебного порошка, засияла таким сильным огнем, что вся комната окрасилась синим цветом, а серые ленты, смешавшись с магическими крупицами, образовали причудливый искрящийся вихрь.

Когда почти безумный голос волшебника стал переходить на хриплый визг, он развернул сверток и осторожно взял в руки старинный амулет. В центре амулета сверкал оранжевый гуат, а от него кругами расходились тонкие серебряные нити, усеянные крошечными рубинами. Слова заклятия плавно перешли в тихое протяжное пение. Рубины ему в такт, нежно поблескивали.

Но внезапно старик закричал так громко и яростно, что со стен клубами посыпалась пыль, и вознес амулет высоко над головой. Так же резко жрец замолчал и лишь беззвучно шевелил губами, хотя крик продолжал сотрясать зал, переходя из одного эхо в другое. Из центральной фигуры алтарного стола начали вырываться языки синего пламени и с треском взрываться. Старик же поспешно амулетом начертил перед собой крученую руну. Как только последняя невидимая линия была выведена, пламенные языки ринулись по туманным лентам алтарного стола к изогнутому завитку, у края которого покоилась ладонь Скэла Безжалостного. Стремительным течением волшебные языки вошли через руку в гранитное тело императора, окрасив его синим светом.

Световая волна переходила от одного императора к другому, окутывая их магической силой, пока не осветила последнего в цепочке.

— Ра ти ару! — выкрикнул Умас и рубины, сорвавшись с серебряных нитей амулета, взмыли в воздух. Словно стая птиц, разлетелись по залу, стремясь каждая к своему императору. — Крат онвлас!

Как только последнее слово было произнесено, зал осветил такой яркий свет, что жрец зажмурился. Но это продолжалось всего лишь недолгое мгновение и вскоре стемнело, повеяло леденящим душу холодом, послышались отголоски древних слов, зашелестели одежды. Опасливо жрец поднял глаза от пола и встретился с хмурым взглядом. Упав на колени, старик склонил голову:

— Повинуюсь вам, великие...

— Повинуется он. Вы слышали? Здравствуй, отец, давно не виделись. Жрец, ты что не мог меня просто призвать без своих никчемных чар? Я как раз разговаривал с императрицей, а ты оборвал меня буквально на полусл... Святые силы, брат! Приветствую тебя в Безграничном мире.

* * *

*

Нежные звуки музыки огласили коронационный зал. Прозвучал возбужденный шепоток гостей и скрип скамей, полукруглыми рядами выставленных перед вычурным помостом. В центре овального помоста возвышался золотой трон с тонкими узорчатыми ручками и закругленными ножками. Широкая спинка плавно изгибалась и расходилась в стороны солнечными лучами, в центре которых сверкал гуат.

По обе стороны от помоста во всю высоту стен и длину в нескольких торргов выступали небольшие балкончики, обрамленные ажурными порожками. Их было не менее сорока, если не больше, и, что странно, к ним не вела никакая лестница ни с внутренней, ни, тем более, внешней стороны.

Освещением залу служил хрустальный сводчатый потолок, такой тонкой и искусной работы, что можно подумать это нежнейшее кружево. Солнечный свет спускался сверкающими волнами, обволакивая зал едва заметным маревом, чудно переплетающимся с сиянием гуата, которое пронизывало его туманными стрелами.

Стены коронационного зала были расписаны картинами истории Эйвелиса. Под ярким светом лучей они были еще более живыми, хотя волшебные краски и без того будто перенесли на стены прошлое, а не просто изобразили давние события. Первая картина изображала елве Поара и его семью, произносящего свое желание Нариле и как после из-под холодных глубоких вод возникла уже почти потерянная мечта — вольная страна, в которой они обрели бы свой дом. Затем следовала коронация первого императора Эйвелиса, Скэла Ι, восторженные крики толпы, строки гимна, да радостный смех. Каждая картина показывала какое-то особое событие прошлого, приведшее к сегодняшнему дню, когда наследник престола должен был возглавить Эйвелис, пусть Тенас и сам не понимал, что это за такое важное слово, повторяемое всеми с благоговением и восторгом.

Когда на помост вышел чудаковатый старик со смешным колпаком на голове, на котором, как и на троне, поблескивал гуат, все голоса стихли, даже музыка заиграла немного тише. Вновь заскрипели скамейки и все волшебники, начиная от совета высших магов, во главе с самим пинарием Форатеем, императорами других стран и заканчивая богатыми, влиятельными купцами Эйвелиса, поднялись со своих мест. Несколько раз кашлянув, волшебник благодарно поклонился и, наконец, заговорил:

— Приветствую вас, волшебники Безграничного мира. Сегодня мы все собрались, чтобы присутствовать при восхождение на трон нового правителя Эйвелиса — Тенаса Лутриса Гресса. Испокон веков, как святая Нарила подарила нам Эйвелис, во главе нашей страны стояли сильные и могущественные правители. Сегодня в их ряду свое законное место займет новый император. Пусть же его слава станет еще более яркой, чем наибольшие свершения предшественников. Сегодня мы положим начало новой главе в истории Эйвелиса. Но по древним законам Эйвелиса, наследник не может встретить свою судьбу, когда за его спиной не будут стоять предшественники, уже однажды прошедшие только предстоящий волшебнику путь. Благодаря бесконечной милости неба и вииры в этот важный час все правители Эйвелиса вернулись в мир живых, чтобы поприветствовать своего приемника.

Музыка смолкла одновременно с голосом жреца, на короткое мгновение зал поглотила тьма, а после, выступив прямо из стен, на балкончиках возникли призрачные фигуры почивших правителей Эйвелиса. По залу пронеслись восхищенные и взволнованные возгласы. Не каждый день видишь волшебников, вернувшихся из мира мертвых, многие из которых жили в такие далекие времена, что даже книги истории не всегда могли поведать, каким было тогда Безграничье.

Несмотря на то, что старинные одежды и великая слава древних императоров вызывали большой интерес, почти все взгляды были прикованы к последнему из них — Мэдвису, чья печальная судьба так и осталась загадкой для мира. Казалось, будто его взгляд устремлен ко всем, но на самом деле он был прикован к своей семье. Император дарил каждому из родных особый, только им понятный взгляд, но вскоре глаза соскальзывали и обращались к следующему волшебнику, пока не зажглись необычайной тоской и нежностью, встретившись с печальными глазами дочерей.

— Слава вам, великие владыки Эйвелиса. Могущество и сила пришли с вами, словно вся история нашей страны вновь промелькнула перед нами, оставив в прошлом горести и поражения и принеся только великие свершения и громкие победы, — вновь выступил вперед Умас Адгонд и низко поклонился императорам, на что те ответили почтительными кивками.

— Вечная слава Эйвелису! — одновременно проговорили все императоры и их слова порывом ветра пронеслись по всему залу.

— Вечная слава Эйвелису, — повторил жрец и вознес руки в мольбе к небу. — И вечная слава императрице Эйвелиса, несравненной по величию и красоте Одане Гресс.

Все волшебники обернулись к центральной арке, находящейся позади рядов скамей и замерли в ожидании. Когда невесомые, богато расшитые занавеси плавно раскрылись, и в свет лучей ступила тонкая изящная фигурка, время замерло, как будто отдавая дань императрице Эйвелиса.

Волшебница была облачена в белое многослойное платье, казалось бы простое, но благодаря искусному шитью полупрозрачной нитью, не позволяющему отвести от себя взор. Черноволосую головку венчала изумрудная корона, переходящая в невесомый серебристый капор, мягкими складками спадающий по плечам и струящийся к земле. Прежде чем продолжить свой путь, императрица окинула всех гордым, даже несколько надменным взглядом и плавно ступила на лиловый ковер, которым был устлан проход к помосту. Волшебница шла, смотря вперед, ее подбородок был высоко вскинут и взгляд ни разу не сдвинулся с той точки, что она выбрала для себя. Длинный подол, не менее пяти торргов, стлался за ней извилистой линией, мерцая световыми бликами.

Император Мэдвис неотрывно следил за своей женой, и в его глазах светилось такое восхищение, что некоторые сплетники, позабыв о всякой осторожности, тут же зашептались, пока не удостоились доброжелательного взгляда пинария, после которого слова так и застряли в горле: ни туда, ни назад. И пусть Одана не подарила Мэдвису и мгновения внимания, во взгляде, неотрывно следовавшим за ней, горело все то же восхищение и обида не осквернила этого необыкновенного чувства.

Взойдя по небольшой лесенке на помост, императрица грациозно обернулась, подол, словно подхваченный невидимой силой, мягкими волнами расстелился позади нее. Склонив голову в коротком поклоне, волшебница проговорила:

— Лирт зар каритас. Я всех благодарю, что оказали честь нашей семье, Эйвелису и будущему его правителю. Сегодня мой сын займет свое законное место во главе Эйвелиса, чтобы править страной, как правили до этого его отец, император Мэдвис, и его дед, император Фарп ΙV.

Императрица кинула взгляд на жреца и тот, спохватившись, вновь заговорил:

— Будущий император Эйвелиса, наследный принц Тенас Лутрис Гресс в сопровождении нари Инад Залант.

В тот же миг сквозь центральную арку шагнула седовласая волшебница. Ее синее платье было скромным и строгим, как и тонкая, едва заметная диадема в волосах. Бережно на руках она держала маленького темноволосого мальчика, одетого в богатый белоснежный костюм с золотыми узорами. Будущий император что-то тихо неразборчиво себе напевал, но когда он увидел, сколько любопытных глаз придирчиво разглядывают его, испугано умолк и цепкими пальчиками ухватился за ворот платья своей бабушки.

— Все хорошо, милый. Не бойся, — ласково прошептала дэрати Инад. — Я же рядом.

Все императоры внимательно следили за своим наследником, некоторые с сомнением, другие с умилением и только один одновременно с любовью и отчаянием. Многим показалось, что император Мэдвис сейчас сорвется с места и поспешит к сыну, но что-то удержало его, возможно, тихие слова императора Фарпа или предупреждающий взгляд императрицы Оданы, которая впервые взглянула на своего утраченного супруга.

— Прошу вас, великий Форатей, освятите путь нашего будущего императора, — сказала дэрати Инад, встав подле императрицы Оданы.

Медленно пинарий выпрямился во весь свой немалый рост. Каждый волшебник склонил голову, выражая почтение верховному магу. Опираясь на изящную трость, тот поднялся по лестнице и, обратив свой тяжелый взор к залу, поднял правую руку:

— Прошу вас, садитесь.

Пока волшебники, выстоявшие на ногах все это долгое торжественное приветствие, облегченно рассаживались по местам, императрица склонилась над сыном, и, что-то прошептав ему, поцеловала в лобик. Мальчик было потянулся к ней, но волшебница поспешно высвободилась и кивнула дэрати Инад. Старая женщина ответила понимающей улыбкой и передала ребенка пинарию, после чего вернулась к императрице и сжала в своей ее руку.

— Вот он, будущий император Эйвелиса! — громогласно объявил верховный маг, на что мальчик, и без того перепуганный происходящим, ответил не менее громким плачем.

Ласковая улыбка смягчила старческие черты пинария Форатея, он заботливо провел ладонью по волосам Тенаса:

— Тише-тише, маленький. Все хорошо.

К всеобщему удивлению, наследник тот же час умолк и что-то тихо забормотал на своем, только ему понятном языке. Но как оказывается, пинарий тоже был знаком с этим странным языком и понимающе кивал ребенку в ответ, участливо внимая его загадочным речам. Этот дивный монолог продолжался не менее гарта, а затем верховный маг что-то шепнул Тенасу и, подняв голову, испытывающе осмотрел восседающих в зале:

— Пусть ни одна плохая мысль не придет в ваши головы, преграждая великое будущее нового императора. Если же ваши мысли не покорятся, знайте, ни одна из них не достигнет цели, а вернется к вам вдвойне, ибо этого желаю я, пинарий Безграничного мира.

Волшебники в зале согласно склонили головы, подтверждая, что покоряются словам высшего мага. Правда могло ли быть иначе?

— Дают ли императоры Эйвелиса согласие передать власть и трон своему наследнику?

Несомненно, часть императоров в иной ситуации воспротивились бы отдавать земли Эйвелиса в беспомощные ручонки неразумного ребенка, но понимая, что сейчас не имеют иного выхода, недовольно покачали невесомыми головами, остальные же еще и улыбнулись, подтверждая свою искренность.

Пинарий учтиво кивнул и, осторожно поддерживая левой рукой Тенаса, выставил вперед правую, и тут же в полуторрге от него прямо из воздуха выросла высокая золотая чаша.

— Сегодня, в последний день зеленого лета, с согласия императоров Эйвелиса и всего Безграничного мира, я нарекаю Тенаса Лутриса Гресса новым правителем Эйвелиса. Этой водой из Белого источника я освещаю тебя. Будь светел в своих мыслях, — произнося последние слова, Форатей обмакнул руку в воду из чаши и нарисовал на лбу малыша руну, которая тот же час засветилась пронзительным белым светом. — Пусть глаза твои гордо смотрят вдаль и пронзают врага силой, — маг снова погрузил пальцы в воду и начертил две линии на веках мальчика. — Будь умен, — новая руна засияла на правой щеке Тенаса. — И мудр, — затем точно такая же появилась на второй щеке. — Пусть ложь и боль никогда не коснутся твоих губ, — пинарий обрисовал пухлые губки, отчего они стали белыми как снег. — В сердце никогда не зародятся тьма и зло, — несколько плавных движений и на сердце засверкала яркая белая руна, на фоне которой даже цвет жакета сник, приобретя желтоватый оттенок. — Пусть руки твои бесстрашно сжимают меч и посылают заклятия лишь во благо своей страны, но никогда в злых и личных умыслах, — осторожно придерживая ребенка, пинарий по очереди окунул его ладошки в воду. — А ноги всегда ступают твердо, смело и не преклоняются перед врагом, — поддерживая Тенаса под мышки, Форатей опустил в воду его ступни, а после вознес вверх.