Сверкающие глаза (Версия 2.0). Обновлено 09.11.2018 г

Капитан ВКС Альянса Систем Джон Шепард

— Джон, спасибо тебе, — девушка открыла глаза, её немного сонный взгляд коснулся лица молодого человека, лежавшего рядом с ней. — Ты волшебник. Хорошо, что я успела приехать к тебе. Ты напряжён?

— Да, Дэйна, — сказал Шепард. — У меня такое чувство, что я теперь не скоро вернусь на Землю.

— Так ведь тебя... — сказала девушка, приподнимаясь на локтях и оглядывая полутёмную комнату — было раннее утро и сквозь тяжёлые портьеры рассветное солнце пробивалось с большим трудом.

— Именно. Держали в резерве и теперь у меня есть ощущение, что сегодня или завтра прибудет приказ, — подтвердил Джон.

— Тогда тем более хорошо, что я успела приехать к тебе до того, как тебя услали... далеко-далеко. Предполагаешь?

— Да. Нас, спецназовцев, обычно на простые борта... не назначают. Значит, будет что-то сложное и проблемное, — молодой человек приобнял девушку за плечи. — Дей, расслабься, я пока что рядом с тобой и курьер из штаба ещё не прибыл и не стучится в дверь.

— Джон, прошло достаточно времени... после...

— Договаривай, Дэйна, договаривай, — мягко сказал Шепард. — Я уже... успокоился по этому поводу.

— Если ты так хочешь, Джонни, то... прошло шесть лет, даже чуть больше после того, как ты вернулся с Акузы... — несмело произнесла девушка, лаская лицо молодого человека своим взглядом. — Ты, конечно, все эти годы далеко не бездельничал, едва вышел из госпиталя, но...

— Дэйна... Я хочу летать, а не просто сидеть на планете и менять полигон за полигоном, — произнёс капитан, откидывая одеяло и садясь в кровати. Дэйна тут же приникла к его спине, обняла руками за плечи и легонько фыркнула в правое ухо — это был их особенный знак расположения. — Полигон для меня — хорошо, но мало. И... если я не ошибаюсь, то высшие силы приготовили мне... серьёзное испытание.

— А не слишком ли ты...

— Нет, Дей. Нет, — мотнул головой Шепард, натягивая тренировочные брюки и вставая. — Спасибо тебе. У нас была прекрасная ночь.

— Прекрасная, Джонни. Согласна. — Дэйна повернулась на другой бок, села в кровати, нащупала, не глядя халат, встала, одновременно накидывая его на разгорячённое тело. — Тебе тоже спасибо, — она направилась к двери санкомнаты, шлёпая босыми ступнями по пластиковым плиткам. — Джонни, не шуруй на камбузе, я всё приготовлю.

— Дэйна... — чуть укоризненно сказал Шепард, поворачиваясь и видя, как девушка исчезает за дверью санузла.

— Знаю, знаю, но всё же попробуй, — донеслось из-за створки.

Шепард удовлетворённо усмехнулся. Дэйна была в своём репертуаре. Она прекрасно знала, что он не позволит ей пошуровать на камбузе — маленьком кухонном блоке холостяцкой квартирки капитана ВКС и самолично приготовит завтрак.

Ранний завтрак. Сегодня у него был выходной день, полигонов не предвиделось, служебные задачи были выполнены полностью и на сегодня он мог располагать собой в режиме выходного дня.

Дэйна скинула халат и ступила на эмалированный поддон душевой кабинки, захлопывая за собой створку и одновременно включая воду. Она была удовлетворена — Джон подарил ей в очередной раз волшебную ночь и они провели рядом и вместе несколько очень приятных часов. Говорили, молчали, обнимались, целовались. Для неё Джон был первой любовью. Для него она тоже стала первой любовью. С тех пор они поддерживали тесные взаимоотношения. С тех пор как они оба покинули стены детдома.

Стоя под мерно менявшими силу и температуру струями, Дэйна мурлыкала простенький мотивчик, подставляя под распылители то спину, то грудь и знала, что Джон слышит её пение. Слышит и радуется — уж она-то его знала... как облупленного. Специфика детдома — там по-иному выжить весьма проблематично.

Джон прошёл на кухню, включил плиту, достал из шкафов контейнеры с полуфабрикатами. Несколько минут — и сытный завтрак поставлен разогреваться. Слышится лёгкое скворчание — ни он, ни Дэйна не любили ничего особо зажаренного. Только слегка, чтоб подрумянилось. Сняв с огня сковородку, Шепард переставил её на подставку, убрал прихватку, посмотрел на запевавший свою песенку закипавший чайник. Открыл пачку чая — такого, какой любила Дэйна. Насыпал заварку в чашку, добавил два кусочка сахара — подруга не была сластёной, но не возражала против небольшого, совсем незначительного подслащения любимого напитка. В этом их вкусы совпадали — Джон спокойно пил чай того сорта, какой любила она, а Дэйна не возражала при редких встречах почаёвничать с тем сортом чая, который нравился ему.

Разложив запеканку по тарелкам, Шепард пошарил в маленьком холодильничке, достал масло, хлеб, приготовил бутерброды. Тонко нарезанный хлеб — так, чтобы не ломался, но и не напоминал неудобные для откусывания 'кусищи' по выражению Дэйны. Тонкий слой масла — прямо отрезанный острым ножом от куска, завёрнутого в пластик-пачку. Сверху — либо сыр, либо колбаска. Нежирная, не копчёная, обычная. Из шкафчика капитан достал корзинку с печеньем и леденцами — Дэйна любила и то и другое, её вкусы он знал хорошо, догадываясь, что и она в курсе его пристрастий. Когда готовила еду она — он был спокоен, потому что Дэйна чётко и полно угадывала его настроение в деталях и никогда не ошибалась, что из довольно скудного списка гастрономических пристрастий следует подать на стол, чтобы Джон был доволен.

Журчание и плеск воды сменились гулом фена — Дэйна в первую очередь просушивала свои волосы — совсем чуть-чуть, чтобы они были едва влажными. Не любила она пересушивать. Старалась всегда расчесать их. Нравились ей простые причёски — с её спортивной карьерой по-иному было нельзя, хотя было несколько мероприятий, на которых Дэйна появлялась с модельной стрижкой. Шепарду было приятно и она знала, что он примет её любую. Жизнь в детдоме не располагала к излишествам, а Дэйна с семи лет занималась в спортивных школах и без конца ездила на сборы, тренировки, соревнования. Режим, ограничения, точность, чёткость — для неё это было привычно так же как дышать воздухом.

— Ты уже и завтрак сготовил, — девушка появилась на пороге санузла, облачённая в футболку и тренировочные штаны. Шлёпанцы были открытыми, с педикюром Дэйна никогда не заморачивалась, а вот маникюр уважала настолько, насколько позволяли требования спортивного кодекса.

Остановившись у стола, она обняла подошедшего к ней Шепарда, прижалась к нему, поцеловала в щёку и замерла. — Спасибо, Джонни. Ты — моя радость.

Капитан кивнул, облапил её, прижал к себе, приподнял, перенёс поближе к свободному стулу, усадил, пододвинул к столу.

Дэйна кивнула — ей понравилось действо, полностью удовлетворили и вид блюд, и аромат.

— Джон, садись. Позавтракаем. Какие планы на сегодня?

— Я свободен, Дэйна.

— У меня нет тоже никаких срочных дел. И? — девушка вопросительно посмотрела на Шепарда.

— Я бы предложил, Дей, чтобы мы сегодня провели день вдвоём... Ну... — он скосил глаза на кровать.

— Не возражаю, Джон, — кивнула Дэйна, принимаясь за еду. — Не возражаю, — она прожевала порцию запеканки. — Вкусно. Спасибо, Джонни.

— Рад, что тебе понравилось. — Шепард также вооружился вилкой и ножом, принялся поглощать запеканку. — Я чай залил в маленькие чашки. Или...

— Не надо больших, Джонни, — усмехнулась Дэйна, чуть мотнув головой, отчего собранные в 'хвост' волосы хлестнули её по плечам. — Сегодня — не надо.

— Лады, — кивнул капитан.

Позавтракав, Дэйна вышла на балкон, где обычно по утрам проводила четверть часа в полной неподвижности. Шепард не знал — то ли это медитация, то ли это привычка его подруги. Ему не было интересно докапываться до деталей — могут быть у Дэйны какие-то свои резоны делать так, а не иначе — пусть делает. Сквозь стекло он видел, как девушка села в плетёное кресло и, приняв свободную, расслабленную позу, замерла. Наверняка закрыла глаза.

Пока она 'медитировала', Шепард прибрал стол, помыл и поставил сушиться тарелки и чашки. На Дэйну он не смотрел — уважал её право на спокойное 'отстранение от мира'. Сама придёт, когда пожелает.

— У тебя немного прошло напряжение, Джонни, — мурлыкнула Дэйна, когда они легли на кровать и снова обнялись, прижавшись друг к другу. — Наверное...

— Наверное, это только благодаря тебе, Дей. — тихо сказал Шепард.

— Спасибо, Джон. — Дэйна потёрлась кончиком своего носа о нос Шепарда и поцеловала его в губы. — Я рада и довольна.

— Я тоже. — капитан ответил на поцелуй, обнял девушку посильнее. — Будем валяться...

— Да. Пока не надоест. А надоест нам это сегодня — очень не скоро. — заявила Дэйна.

И это было сущей правдой. Они валялись на большой двуспальной кровати и забыли очень надёжно о всём на свете. Кроме самих себя.

Звонок в дверь застал их... врасплох. По изменившемуся лицу Дэйны Шепард понял, что она уже настроилась на худшее, что может сейчас произойти — на визит курьера из штаба.

Капитан молча поднялся с кровати, натянул футболку, тренировочные штаны, всунул ноги в шлёпанцы, подошёл к двери, открыл. На пороге стоял сержант-курьер.

— Капитан Шепард. Вам пакет. — сержант, узнав офицера, подал конверт, подождал, пока хозяин квартиры распишется в ведомости, козырнул, развернулся и 'ссыпался' по лестнице, проигнорировав лифт.

Джон закрыл дверь, распечатал пакет, достал сложенный вдвое лист пластика. Боевой приказ. Не обычный, а боевой. Чёткий — и непонятный. Явиться тогда-то туда-то. А точнее — прибыть в штаб дивизиона на станцию 'Арктур'. Ровно в двадцать три ноль-ноль этих суток. По стандартному времени.

— Вызов? — раздался тихий голос подошедшей со спины Дэйны. — Позволь? — она ухватила раскрытый пластиковый лист. — Вызов. Я так и знала, — в голосе девушки просквозила горечь. — Я тебя провожу.

Вместо ответа Шепард повернулся к ней, обнял и поцеловал в лоб. Она доверчиво прижалась к нему, обняла:

— Вот и кончились наши... свободные дни... — сказала она тихо. — Надолго... кончились.

Шепард не стал кивать, он только чуть крепче прижал девушку к себе, целуя её в макушку. Он знал — ей этот поцелуй сейчас нужен и важен больше, чем любые слова. И он не ошибся — захлюпавшая было носом Дэйна подняла голову, вперила в его глаза нежный и вопрошающий взгляд:

— Джон... Возвращайся... ко мне. Я... буду ждать. И пиши мне... прошу.

Шепард молча кивнул, понимая, что никаких сказанных им вслух слов Дэйна сейчас не воспримет правильно. Только этот кивок. Она как никто умела читать его на очень глубоких уровнях.

Удовлетворившись реакцией Джона, Дэйна разомкнула объятия, отшагнула. Развернулась, направилась на кухню. Неисправимая — сейчас наготовит целую сумку еды. И останавливать её бесполезно. Джон уже успел в этом убедиться не раз. Нет, если он не возьмёт сумку — она не обидится. Только замкнётся, а для него замкнувшаяся Дэйна... неприемлема и он сделает всё, чтобы она разомкнулась, раскрылась. Она знает об этом.

Собирая тревожный кейс, Шепард методично сверялся со списком, проверял сроки годности, уточнял целостность упаковок. Боевой приказ требовал такой процедуры. Мало ли куда придётся отправиться со станции 'Арктур'.

От этой станции, где располагались правительственные структуры и штабные сектора ВКС Альянса Систем, корабли могли отправляться в такие богом забытые уголки Галактики, что... о скором возвращении приходилось забывать надолго. Так что заранее собранный кейс — а он у Шепарда в холостяцкой квартирке тоже был — пригодился, если бы вопрос не стоял об отлёте на 'Арктур'.

Закончив собирать кейс, Шепард поставил его у двери. Раскрыл створки шкафа, облачился в форму. Обычную форму офицера спецназа ВКС Альянса. Нет, знак 'Эн-Семь' он не стал прикреплять на предназначенное для него место — незачем это. Кому надо — тот знает об уровне его квалификации, а остальным знать сейчас это нет необходимости.

Дэйна тоже собралась. Скромное однотонное платье, небольшая сумочка. Спортивная карьера приучает к организованности — девушка собралась быстро и не стала тратить время на полный макияж. Так, немного только 'подрисовалась'. В глазах подруги Шепард без труда читал напряжение и волнение.

— Военный космодром? — уточнила она, наклонившись и поправляя чуть сбившийся ремешок на туфельке.

— Да. — Шепард закрыл экран инструментрона, — флайер уже ждёт.

Дэйна выпрямилась, кивнула, подхватила сумочку и взяла Джона за локоть.

Они вышли из подъезда. Осень. Тёплая, чуточку дождливая. Дождь обещали к вечеру, а сейчас небо только-только начинало хмуриться, подтверждая прогнозы синоптиков.

Устроившись в салоне наёмного флайера, Шепард обнял Дэйну и нажатием сенсора на пульте разрешил машине следовать по маршруту. Конечно, он мог бы и сам сесть за управление — статус позволял пилотировать такие машины в ручном режиме, но Дэйна была слишком напряжена и он не захотел выпускать её из своих объятий Неизвестно ещё, когда он сможет вернуться к ней, так пусть же Дэйна будет с ним рядом максимально долго, насколько это вообще возможно.

Обняв девушку, Шепард смотрел на проплывающие далеко внизу кубики домов, на похожих на мелких букашек людей, снующих по улицам и переулкам. Честер — небольшой городок на Ривер-Ди остался далеко позади всего через несколько минут. Британские масштабы, конечно, значительны, но по сравнению с другими странами... довольно средние.

Дэйна молчала. Она всегда молчала в такие моменты, переживая внутри себя остроту и неопределённость. Для неё Джон был привычен и ценен, она не хотела лишний раз его волновать. Она-то остаётся здесь, у неё впереди — череда тренировок, два сбора и ближайшие региональные соревнования через... да какая теперь разница, через сколько! А у него... Что ждёт Джона? Разве можно наперёд сказать?!... Вот она и не пыталась. Дождалась его с Акузы, навещала в госпитале, потом они регулярно встречались, когда его отправили в резерв командования ВКС Альянса. Таких спецов, как Джон всегда придерживают в резерве... Когда долго держат, когда — не очень. Она была рада, что Джон здесь, что он рядом, на Земле.

Да, его помотало по планете — служба, все дела. Но Дэйна была рада тому, что Джон почти и не покидал пределы атмосферного щита. Пока не очень часто покидал. И вот теперь... Теперь впереди, как она достаточно чётко ощущала — длительная разлука. Джона ждёт челнок, а там... Там — 'Арктур', правительственная станция Альянса Систем. Туда так просто не попадёшь, а вот статус Джона позволяет ему туда летать спокойно и свободно. Если надо, конечно. Так-то вот так просто Джон никуда и не летает — только если есть необходимость и приказ.

Вздохнув, девушка умостила голову на плече Джона. Впереди уже вырисовывались башни британского военного космодрома. Номерной режимный объект. Впрочем, для провожающих там всё так же как в гражданском космопорте.

Ей предстоит очень долго смотреть вслед Джону, уходящему к тоннелю, выводящему в зал челноков. Это последнее, что она видела тогда, когда он улетал по срочному вызову на Акузу... А потом вернулся оттуда на медицинском транспорте и сразу стал надолго пациентом военного госпиталя.

Как же она тогда боялась за него! Ведь он... остался один в живых из нескольких десятков спецназовцев. Эти черви... молотильщики... Дэйна мало знала о происшедшем там, разве что в пределах информации, предоставленной новостными агентствами Земли. По-разному в новостных выпусках описывались события, в которых принял участие Джон. А сам Шепард... Он никогда и не 'грузил' её рассказами о происшедшем на Акузе. Скрывал, не хотел, видимо, волновать. Она была за это ему благодарна, хотя понимала — ему пришлось там очень нелегко.

И сейчас ему — тоже нелегко. Непонятный этот приказ. Непонятная форма. Боевой приказ?! Кругом — мир, никакой войны ни с кем человечество вне Солнечной Системы не ведёт — и вдруг такое. Конечно, Джон — особый человек, эн-семёрка, спецназовец. Может быть, для них такие приказы обычное дело, а вот для неё — это, конечно, волнения и — острая тревога. И ей теперь постоянно, буквально каждую секунду кажется, что встретится теперь она с Джоном... очень уж не скоро.

Выгрузившись из флайера у пассажирского терминала зоны отлёта, Дэйна огляделась: здесь мало что изменилось. Конечно, космодром был военным, поэтому особых вольностей здесь не допускали, но, как она и предполагала, для провожающих здесь каких-либо необъяснимых ограничений не было.

Шепард поправил форму, нажатием нескольких сенсоров на своём офицерском наручном инструментроне отпустил машину, подхватил тревожный кейс и сумку с провизией, после чего взглянул на напрягшуюся девушку.

— Дей? — тихо спросил он, видя, как она продолжает оглядываться по сторонам. Шепард знал, что она любопытна, не видел в этом ничего плохого, полагая обычной личностной особенностью, но сейчас Дэйна явно тянула время.

— Я... я сейчас, Джон, — она продолжала оглядываться по сторонам, благо здесь было на что посмотреть — отсюда открывался прекрасный вид на стартовые площадки.

Челноки и шаттлы взлетали, садились, зависали, люди прилетали, улетали, работали на обозначенных как безопасные зонах посадочного и стартового полей.

— Мало изменений. Очень мало, — она тряхнула головой, отчего её распущенные волосы покрыли плечи сплошной чёрной волной. — Идём, — решительно сказала она, подхватывая свою сумочку.

У стойки регистрации Шепард предъявил приказ молодцеватому старшине ВКС Альянса. Тот, проведя мгновенную идентификацию, кивнул, вернул бланк приказа офицеру, выдал посадочное предписание — небольшой листок плотной сероватой пластобумаги.

Дэйна из-за плеча Шепарда прочла номер и код посадочного терминала, огляделась по сторонам, выделила взглядом нужный, но торопиться уходить от стойки не стала.

Шепард понял её нежелание торопиться, решительно направился к рядам сидений зоны ожидания.

— Джон. — Дэйна снизу вверх мягко, но требовательно посмотрела на спутника. — Неспокойно мне... Прошу... Помни о том, что я тебя жду... Живого. Остальное — не важно. Я приму тебя любого. Главное — возвратись. Возвратись живым... Прошу, — она не стала стремиться к тому, чтобы он непременно обнял её, прижал к себе.

Такой она была всегда — независимой и в то же время — ранимой. Для Джона. Для других — стойкой и цельной. Мало кто знал Дэйну так, как знал её Джон.

Шепард помедлил, затем медленно, очень медленно, так, чтобы она это запомнила, кивнул. Он понимал — она воспримет кивок так, как надо. Без слов. Слова в их общении, в их отношении давно уже играли не основную роль. Дэйна понимала его без слов, он — без слов понимал Дэйну.

Несколько минут они стояли друг против друга рядом с 'лентами' пустых полумягких кресел. Привыкшие к сценам прощания сотрудники космодрома проходили мимо, не задерживаясь, не глядя на юношу и девушку.

Прозвучал короткий мелодичный сигнал, затем синтезированный приятный женский голос чётко объявил о прибытии к выходу, указанному в отлётных документах, пассажирского челнока.

На орбиту Земли прибыл доставщик — небольшой военный пассажирский космический кораблик, выполнявший регулярные рейсы от станции 'Арктур' до орбиты Земли.

— Прибыл, — выдохнула Дэйна, не торопясь подхватывать свою сумку. Шепард поднял с пола свой кейс и сумку, медленно повернулся и направился к нужному терминалу входа.

Дальше провожающих не пускали и он, предъявив документы и приказ младшему лейтенанту — дежурному по терминалу, обернулся к Дэйне.

'Младлей' уткнулся взглядом в экран своего пульта — он понимал, что офицеру нужно проститься со своей спутницей здесь, поскольку дальше путь для неё закрыт.

— Дэйна... Спасибо тебе. — Джон обнял девушку, та приникла к нему, скрывая желание заплакать. — Я... я вернусь. Ты пиши... Я буду писать тебе, обещаю. Как только будет возможность... Напишу обязательно. — Он легонько прижал её к себе, она обняла его покрепче.

Сильная. Физически и духовно сильная и цельная. Настоящая подруга для него, воина и офицера. Не умеющая разнюниваться по пустякам, знающая, что такое дисциплина и порядок на собственном богатом опыте. И в то же время — способная раскрыться перед ним, предстать нежной и ранимой. Доверяющая ему всю себя раз за разом.

— Джонни... — Дэйна назвала его так, как называла только его. С той же интонацией, с тем же тембром, что и в первый раз... — Возвращайся... живым. Я... я жду тебя и я... люблю тебя. Возвращайся, — она посмотрела на него снизу вверх, дала ему вытереть пальцами выступившие в уголках её глаз слезинки, отшагнула, понимая, что времени больше нет. — Вернись живым... прошу... — её пальцы нервно затеребили ручку сумочки.

— Я люблю тебя, Дэйна, — сказал Шепард, подхватывая кейс и сумку, поворачиваясь к открывавшимся дверям посадочного входа и делая шаг за порог. Он не слишком хорошо умел прощаться, тем более — с Дэйной.

В салоне челнока он кивком поприветствовал других офицеров и сержантов со старшинами — протокол и ритуал, никуда не денешься.

Гражданская, а теперь уже — и мирная жизнь остались за порогом арки посадочного входа. Там, где осталась Дэйна, провожавшая его взглядом до тех пор, пока он не ступил на ленту травелатора, уносящего его вниз, к тоннелям выходов к челнокам. Он чувствовал её взгляд — напряжённый, любящий, нежный, зовущий.

Многие люди посчитали бы, что такие отношения странны и неприемлемы. Многие. Шепард знал, что далеко не всегда те, кто становились для людей первой любовью, в дальнейшем пересекали грань платонических отношений, выходили на путь, ведущий к образованию семьи, к рождению общих желанных детей. Но у него и у Дэйны, воспитанников детдома, всё было по-иному. Они выстраивали свои отношения несколько лет и потом, когда вышли из детдома в самостоятельную жизнь, получили первые квартиры, не стали отдаляться друг от друга.

Шепард никогда не давил на Дэйну, не ограничивал её в праве вести свою собственную жизнь, встречаться с подругами, с друзьями. И она... она решила сохранить с ним отношения. Не только сохранить, но и развить. Она проводила его в армию, когда он улетал в 'учебку' из такого же терминала отлёта военного космодрома. Она писала ему письма, она отвечала на его письма.

Да, редко, но писала. Ведь и у неё жизнь была напряжённой: она ещё в детдоме приняла нелёгкое решение уйти в профессиональный спорт. И с тех пор для неё череда тренировок, сборов, выездов, соревнований, чемпионатов, олимпиад стала привычной.

Она быстро добилась значительных успехов, убедилась, что эта жизнь ей подходит, что она для неё приемлема. За каждой медалью, за каждым дипломом стоял её огромный труд. Потому-то Дэйна так точно, глубоко и полно понимала Шепарда, решившего попробовать стать профессиональным спецназовцем. Да, они встречались очень редко. На очень короткое время. И Дэйна умела эти минуты встреч наполнить до отказа. Смыслом. Содержанием. Ценностью. Для неё Джон был важен.

Они пока что не думали о ребёнке, о свадьбе. Встречались, любили друг друга. Дэйна многое знала о работе и о службе Джона, он многое знал о её спортивной карьере. И они раз за разом говорили во время встреч не только об этом. Они говорили и о многом другом. Ходили по музеям, выставкам, на концерты, новые фильмы. Они были свободны в своём выборе и удивительно подходили друг другу.

Шепард не торопил Дэйну. Не говорил о свадьбе, о детях. Хотя, конечно же, подразумевал всё это. Но — не торопил. Не настаивал на том, что всё это должно случиться вот так — очень быстро и — в самом ближайшем будущем.

Дэйна с восторгом и удовлетворением восприняла известие о том, что её Джон стал слушателем Академии 'Эн-Семь'. А потом... потом искренне поздравила его, своего Джона с присвоением высшей квалификационной категории. Ей это было очень важно — в способности Джона достигать вершин она никогда не сомневалась.

Провожая его уменьшавшуюся фигуру взглядом, Дэйна понимала всё острее, что теперь... теперь что-то очень важное и очень большое изменилось. Не в их отношениях, нет. Здесь всё оставалось по-прежнему и потому она не акцентировала на этом своё внимание.

Здесь, в зале отлёта космопорта она почувствовала, что перед Джоном встаёт что-то чёрное. Что-то такое, что уже не позволит ему столь же часто писать ей, столь же часто прилетать к ней. И это чёрное способно поглотить не только Джона, но и многих других воинов. Ей стало очень неспокойно на душе. Она не смогла бы объяснить это словами, но... опасалась, беспокоилась и боялась.

Сейчас Джон уходил не просто на службу, он уходил... на войну. Что ей стоило сказать 'на войну', сказать внутренне, безмолвно, знала, наверное, только она.

Такой боязни за Джона она не испытывала даже тогда, когда он написал ей, что получил приказ о вылете на Акузу. А потом... потом она узнала о гибели пятидесяти спецназовцев, попавших под атаку молотильщиков.

Конечно, в выпуске новостей Экстранета многое было сказано... весьма обтекаемо, но она-то почувствовала. Ощутила сердцем, душой, открытой для Джона всегда и везде.

Она почувствовала, что Джон чудом избежал гибели. Почувствовала, что он улетел на Акузу именно для участия в этой операции. О которой столь мало сказали в общепланетных 'новостях'. Так, в очень смазанном, нечётком виде. А она почувствовала — такие, как Джон идут только на такие вот, сложнейшие и труднейшие операции...

Как он тогда сказал однажды? 'Боестолкновения'. Пятьдесят его коллег полегли тогда в результате атаки змеечервей. Она даже не сразу узнала, что он выжил. Не была уверена, боялась, плакала. Ей же ещё нужно было готовиться к очередным соревнованиям, участвовать в сборах...

Прямо со сборов она улетела в госпиталь, куда перевели Джона. Увидела его... провела несколько часов рядом с его постелью и поняла, что только он важен для неё. Никто другой. Да, у неё было много друзей, приятелей, знакомых, но только с Джоном она могла позволить себе быть самой собой в полной мере. Он принимал её такой, какой она была на самом деле, когда не пыталась казаться.

И сейчас она ощущала, что Джон улетел на войну. Которая ещё не началась, но которая уже пододвигалась к Солнечной системе, к Земле. Улетел, чтобы эта война не затронула очень многих людей. Гражданских людей. Улетел, потому что всегда был воином. Кому как не ей знать об этом, ведь она провожала его в армию, ей он писал письма из учебной дивизии, к ней прилетал в редкие увольнительные и в отпуска. Кому как не ей?

Как она вернулась в опустевшую личную квартиру Джона — сама не помнила. Да, она знала, что Джон закрепил за ней право жить здесь постоянно — его статус это позволял, всё же спецназовец, эн-семёрка, офицер, капитан. Потому она не стала собирать свои вещи в сумки, не стала заказывать билеты на обратный рейс в городок на юге Британии, где была её личная квартирка.

Решила остаться здесь, поскольку Джон был здесь кругом. Везде были следы его присутствия. Пусть так и будет. Пока. Пока он не пришлёт несколько писем, несколько сообщений с 'Арктура'. А если возможно — то и оттуда, куда улетит после 'Арктура'.

Давно уже для неё станция 'Арктур' перестала быть только правительственной. Это была также очень крупная и одна из важнейших военных станций ВКС Альянса.

Тридцать лет человечество уже присутствовало в Большом Космосе. Тридцать лет. Многое изменилось, многое произошло за эти годы всякого-разного.

Станция 'Арктур' была сдана в эксплуатацию всего через два года после того, как родился Джон. Её открыли в 2156 году, а Джон родился 11 апреля 2154 года. Эту дату Дэйна знала не только разумом, но и сердцем. Помнила о ней всегда.

Да, для неё, как для женщины, даты имели особое значение. Тем более — такие. Она никогда не забывала поздравить Джона с днём рождения. Не было ни одного дня, когда бы она забыла это сделать вовремя. День в день.

Через год началась война Первого Контакта — люди вступили в вооружённый конфликт с первой инопланетной расой — турианцами. Этот конфликт был странным, над его осмыслением и ныне работали огромные научные коллективы. С тех пор человечество вышло в Большой Космос. Дэйна благодарила всех известных ей богов, а случалось — и неизвестных — за то, что Джон был тогда ещё очень мал: она понимала, что будь он постарше, то непременно бы постарался принять в этой войне личное участие.

Да, она привыкла бояться за Джона, потому что... потому что любила его. Любила с тех пор, как испытала чувство первой любви, избрав для себя Джона как наиболее близкого человека. И была очень рада и горда тем, что и Джон выделил именно её, Дэйну среди других девочек-воспитанниц того небольшого детского дома. Выделил и сделал своей главной. Пусть только... платонически, но сделал главной.

Она купалась в его чувствах, в его эмоциях — он дарил ей лучшее из того, что становилось для него самого в ту пору взросления доступным. Она чувствовала себя защищённой и счастливой. И старалась сделать счастливым Джона. Да, она знала, что далеко не все люди переступают грань платонических взаимоотношений, когда чувство первой любви начинает угасать, уступая пространство, уступая место большой реальной главной любви.

Может быть, если бы они оба росли в обычных семьях, они бы спокойно и свободно разошлись в разные стороны, но детдом — особая среда обитания, его воспитанники немногим, но отличаются от детей, выросших даже в неполных семьях. И тем более отличаются от тех детей, кто вырос в семьях, где были и мама, и папа.

Хорошо, что у неё ещё в детдоме появилось дело, которому она отдавалась почти полностью — большой профессиональный спорт. Она подчинила спорту всю свою жизнь и знала, что Джон тоже сделал свой выбор — он пожелал стать офицером-спецназовцем и в последние несколько лет пребывания в детдоме начал серьёзно готовиться к реализации своего выбора. Так же как и она стала готовиться к вхождению в сферу большого спорта.

Покинув стены детского дома, они оба уже имели чёткие ориентиры в своей взрослой жизни. У неё на руках был график сборов, выездов, тренировок и соревнований, а у него — план-программа подготовки воинов элитных частей спецназа, входивших в состав ВКС Альянса Систем.

День одиннадцатое апреля две тысячи сто семьдесят второго года Дэйна запомнила на всю жизнь. Этот день стал одновременно и днём рождения Джона и днём его вступления в Вооружённые Силы Альянса Систем. Да, они вдвоём успели отпраздновать очередной день рождения Шепарда, посидели в кафе, потом посидели на берегу Ривер-Ди в Честере. Что-то Дэйну тянуло в этот городок и Шепард, знавший об этом, не стал протестовать. А вечером она провожала его в армию. Плакала, конечно, куда же без этого. Волновалась, нервничала. Джон тоже... нервничал, но сдерживал себя.

Для Дэйны это было важно — то, что он сдерживал свои волнения. Он всегда ей помогал — даже одним своим присутствием, а уж когда он действовал для неё и ради неё... она чувствовала себя предельно счастливой. Часто чувствовала себя вот такой вот счастливой и уже тогда, провожая взлетавший военный пассажирский транспортник, увозивший новобранцев в учебное подразделение, знала, что счастлива. Счастлива особым счастьем: Джон добился своего — он вступил на путь, к которому готовился несколько лет до этого. Готовился сознательно, осознанно.

Прошло всего лишь пять лет — и произошёл инцидент на Акузе. В госпитале Джону вручили его первый орден. Как единственному выжившему спецназовцу. Многое было в этом инциденте непонятного для непосвящённых в детали, а для Дэйны было важно только то, что Джон выжил и вернулся.

Да, его привезли медтранспортом в тяжёлом состоянии. Но он выжил, он остался жив и он вернулся! Она гладила пальцами эмаль и металл его ордена, прикреплённого к больничной пижаме, а он улыбался, говорил, что вот теперь и у него появились медали олимпийского уровня. Почти такие же как у неё.

Она смеялась. Смеялась, потому что видела, потому что верила: он не только выжил и вернулся, он сохранил в себе всё то, что она так любила. Он остался прежним, прежним для неё, хотя, конечно, изменился, посуровел, стал менее многословным. Она восприняла все эти изменения как должное, ведь Джон — мужчина, он занят мужским делом, он — воин, он — офицер. И она — рядом с ним.

Она — вместе с ним. Теперь они оба — взрослые самостоятельные люди. Он уважает её право решать насчёт детей — она знает это твёрдо. Она хотела от него детей, хотела, но Джон... никогда не торопил её, не настаивал, не давил. И она была ему за это благодарна.

Наступил две тысячи сто восемьдесят третий год. После Акузы прошло шесть лет. Джон восстановился, долгое время находился в резерве командования ВКС Альянса, метался по полигонам и по самым разным наземным, к счастью, воинским частям. Служил, работал, действовал, совершенствовался. Он не любил бездействовать. А она была спокойна и счастлива — пусть изредка, но он прилетал к ней и они проводили когда несколько часов, а когда и несколько дней вместе и рядом.

Командование и сослуживцы знали, что Дэйна — практически первая кандидат в невесты Джона Шепарда, но сам Джон никогда не давил на Дэйну и никогда не торопил её с принятием окончательного решения. Удивительно, но она оставалась свободной и вольной рядом с ним. Могла спокойно и свободно общаться с другими молодыми людьми и он... он не ревновал, потому что доверял ей.

Он улетел на 'Арктур' и она проводила его. Проводила взлетавший челнок взглядом, а потом вернулась в его квартирку и пробыла там ещё несколько суток. До самого отлёта в Токио, на очередные спортивные сборы. Не хотела она покидать квартиру Джона раньше. Не хотела и... не могла. Боялась, опасалась, волновалась, что это, всё содержимое этой холостяцкой квартирки, может остаться единственным материальным, что будет после того, как Джон... уйдёт. Уйдёт за Грань.

Что-то очень чёрное витало над ним. Она это чувствовала, но скрывала от Джона, понимая, разумея и зная, что он тоже что-то такое ощущает. Уж он такой.

На 'Арктуре', как она понимала, Джон надолго не задержится. Значит, он будет назначен на корабль и тогда... тогда будет сложный и опасный полёт. Очень опасный.

Эта чернота... была какой-то особенной. Настолько тяжёлой, что сама Дэйна, как ни пыталась, не могла найти в своей памяти и сути аналогов этому давящему ощущению, которое порождала эта чернота, витавшая над Джоном.

Даже после Акузы, после того, как Дэйна ощутила смертельную опасность, нависшую над Шепардом там, на этой, оказавшейся очень негостеприимной, планете, она так не боялась, не опасалась и не волновалась. Что-то было нечисто с этой очередной 'командировкой' Джона. Что-то было нечисто.

Капитан ВКС Альянса Систем Джон Шепард. Станция 'Арктур'

Перелёт с Земли к "доставщику" не занял много времени. Шепард в числе других пассажиров челнока прошёл в основной салон, занял предназначенное ему посадочным предписанием кресло, пристегнулся и стал спокойно ожидать прибытие рейсового кораблика на станцию.

Такие перелёты для него уже давно не были диковинкой, он считал их рабочими, поэтому не обращал на обстоятельства, связанные с ними, особого внимания. Да, конечно, в полёте он думал о многом, в том числе и о Дэйне, но ещё больше его занимало появившееся ощущение неправильности, связанное, по всей видимости, с предстоящей работой на станции 'Арктур'.

Да, согласно существующей практике, офицеру его статуса и ранга могли предложить сначала поработать на станции в структурах ВКС Альянса Систем и только потом принять решение о назначении на корабль. К обоим вариантам Шепард, как сам ощущал, был полностью готов, но сейчас его беспокоил именно второй вариант — что-то подсказывало ему о грядущих сложностях с кораблём и его экипажем.

Точно в назначенное приказом время доставщик пристыковался к большой космической станции. Пиликнувший наручный инструментрон привлёк внимание капитана и вывел на малый экран уточнение: 'явиться в станционное Управление кадров ВКС'. Шепард, поудобнее подхватив сумку и кейс, направился в хорошо знакомый ему сектор 'Арктура'.

В указанном в уточнении кабинете его ожидал лощёный полковник.

Шепард отдал полагающееся воинское приветствие, доложился по форме — протокол и ритуал, никуда не денешься, следовать им — не сложно.

Полковник чётко козырнул в ответ — дисциплину командование контингента ВКС, размещённого на 'Арктуре', блюло, но затем подал капитану не положенный по утверждённой адмиралитетом ВКС Альянса процедуре бланк-ридер с приказом, оформленным по всем правилам, а простой ридер.

На экране прибора Шепард увидел всего три строчки текста, гласившего: 'Капитану спецназа ВКС Альянса Систем Джону Шепарду принять пост старшего помощника командира фрегата 'Нормандия''.

Там ещё были буквенно-цифровые шифрованные станционные координаты кабинета командира этого корабля — стандартная практика.

Козырнув старшему офицеру вторично, уже прощально, Шепард развернулся 'на месте кругом' и вышел из кабинета, не забыв, конечно, ни кейс, ни сумку.

В штабных структурах станции уже привыкли, что офицеры прибывают в Управление кадров прямо с бортов доставщиков, поэтому на багаж смотрели с пониманием, помня, однако, о том, что по Уставу ВКС офицер почему-то не должен являться в такие учреждения 'с вещами'. Как всегда: в правилах написано одно, в действительности — совсем другое.

То, что полковник был штабистом, Шепарда нисколько не раздражало. Люди работают везде. И этот полковник был не первым и не последним 'паркетным' офицером, увиденным капитаном за время службы в ВКС. Но приказ, изложенный явно 'не по форме', только добавил сомнений и заставил Шепарда повнимательнее отнестись к предстоящему разговору с командиром корабля, на который, как оказалось, он был теперь назначен.

Из материалов регулярно распространяемых среди офицеров бюллетеней ВКС Альянса Джон кое-что знал об этом корабле: совместная человеческо-турианская разработка.

На первый взгляд — ничего особенного — обычный разведфрегат, каких в составе дивизионов ВКС Альянса Систем было немало. Но этот корабль отличало, во-первых, наличие усовершенствованной системы 'невидимости', а, во-вторых — явно слишком большое: и по размерам и по мощности ядро двигательной установки, делавшее управление этим кораблём весьма проблематичным, требовавшим от пилотов специальной подготовки и постоянного повышенного внимания.

В Академии 'Эн-Семь' Шепарда приучили к тому, что в его будущей служебной карьере обязательно будут проблемные корабли, проблемные экипажи и проблемные задания. Такова была судьба у спецназовцев высочайшего уровня, если выражаться журналистским стилем, используемым писаками для не особо взыскательных читателей.

Коридор за коридором, переход за переходом, лифт за лифтом Шепард приближался к кабинету командира корабля. Встреча с этим офицером, по традиции — первым после бога на борту — окончательно ставила на неопределённости положения капитана большую и жирную точку.

Похоже, что впереди действительно была служба на проблемном корабле, что, конечно, не добавляло Джону ни радости, ни удовлетворения, но, по меньшей мере, снимало многие вопросы, освобождая место для новых, порождённых ощущением надвигающейся опасности. Нет, не связанной с этим кораблём, более глобальной, более страшной.

Трудно было сейчас определить причину такого ощущения и потому Шепард, продвигаясь по станции 'Арктур' к кабинету командира 'Нормандии' не старался акцентировать своё внимание на этом ощущении. Он был и раньше в определённой мере настроен на то, что такие ощущения будут иметь место. Без развитого чувства опасности нельзя было выжить и сохранить боеспособность там, где приходилось чаще всего действовать спецназовцам его уровня.

Оставив сумку в камере хранения перед входом в сектор 'Арктура', где размещались кабинеты командиров кораблей — обычные каюты, передаваемые по сложной системе всем высшим офицерам, корабли которых были временно или постоянно приписаны к флотам Станции, Шепард на несколько секунд замер перед нужной дверью и, подобравшись, постучал.

— Войдите, — раздался спокойный голос, чуть приглушённый герметизацией.

Капитан открыл створку, переступил порог, остановился, подождал, пока створка встанет на место и отдал полагающийся по уставу рапорт о прибытии.

— Рапорт принят, — сказал офицер, вставший при появлении Шепарда в каюте из-за рабочего, чаще всего именуемого офисным стола и козырнувший в ответ на уставное приветствие гостя. — Присаживайтесь, капитан Шепард. — Он указал на стоявшее рядом с рабочим командирским столом кресло — одно из двух. — Вижу, вы недовольны.

— Да, сэр. Но пока я бы не хотел говорить о причинах своего недовольства. Возможно, оно не имеет под собой оснований, — спокойно и чётко ответил Шепард, присаживаясь в указанное кресло.

— Как бы там ни было, вы получили назначение, капитан, — хозяин кабинета присел в своё кресло, включил настольный инструментрон. — Я — командир фрегата 'Нормандия', капитан Дэвид Андерсон. Можете, поскольку мы с вами в равных званиях, обращаться ко мне 'командир Андерсон' или 'командир'. Отлёт — через несколько часов, все уже на борту. Знаю, что вы оставили сумку в камере хранения. Будем идти на корабль — вы сможете её забрать. Вылет 'Нормандии' — особый, но не срочный. Так что время для этого у вас будет, — офицер подал Шепарду 'большой' ридер. — Здесь — все материалы по кораблю и экипажу. Своеобразная вводная информация. Полагаю, ознакомившись с ней, вы сможете получить ответы на вопросы. — Андерсон встал. — Идёмте.

Шепард вышел из каюты следом за командиром корабля. Чувство нестандартности ситуации просто вопило. По всему выходило, что Андерсон не хочет многое ему говорить прямо сейчас, здесь, на борту 'Арктура'.

Причин тому могло быть несколько: вечная конкуренция между вояками и политиками — основными жителями станции, секретность и просто желание командира провести основную процедуру введения в должность непосредственно на борту своего корабля.

О своём обещании относительно камеры хранения Андерсон, к удовлетворению Шепарда, не забыл: сумка оказалась на месте и была выдана владельцу сержантом-вещевиком в рекордно короткие сроки.

Несколько минут — и офицеры переходят в ту часть станции, откуда традиционно отправлялись шаттлы и челноки на стоявшие на рейде вокруг станции корабли.

Рейсовый станционный челнок доставил Андерсона и Шепарда на борт фрегата и командир корабля жестом предложил пройти в его каюту.

— Присаживайтесь, — сказал Андерсон, подходя к иллюминатору каюты и бросая короткий взгляд на станцию 'Арктур', часть которой виднелась за толстым бронестеклом. — Торопятся... — командир корабля погладил пальцем сенсор закрытия бронезаслонки, но нажимать не стал, опустил руку.

Умостившись в рабочем кресле, стоявшем у стола, Шепард отметил движение руки хозяина каюты, насторожился. Приглашение присесть — обычно, а вот 'торопятся' — уже интересно и не стандартно. Похоже, командир корабля действительно более свободно чувствует себя на борту фрегата, чем на борту станции. Это — привычно, но... подтверждает подозрения и опасения Шепарда, связанные с его назначением.

— Вас назначили на должность старшего помощника, капитан. — Андерсон вернулся к столу, сел в своё кресло. — Назначили... в рамках нестандартной процедуры, что вы, безусловно, отметили. Не буду скрывать — на Станции я не мог многое сказать вам открыто. Корабль... даже не введён по-нормальному в состав дивизиона разведфрегатов, подчинённого адмиралу Михайловичу. Документов о его принятии в состав флота — ни пластобумажных, ни электронных — я до сих пор не видел, тем не менее, нам, экипажу и команде фрегата приказано через несколько часов отправиться на Иден-Прайм. Миссия — специальная. — Андерсон помедлил несколько секунд, затем продолжил. — На командование арктурианской группировки давят из Президиума Альянса. У них там — какие-то заморочки с Советом Цитадели, а точнее — со Спектрами. С Корпусом Спектров. Возможно — одновременно и с Советом и с Корпусом. Кстати, один из этих 'агентов' уже находится на борту фрегата. Турианец Найлус Крайк. — Андерсон чуть поморщился. — Та ещё штучка птицемордая. Корпус, кстати, до сих пор не считает необходимым располагать своими собственными кораблями и, по понятным причинам, стремится использовать корабли тех рас, с которыми его агентам приходится взаимодействовать. Да, агент — турианец, и корабль — тоже наполовину более-менее турианский. Так что здесь вроде бы особых противоречий нет. В какой-то мере Иерархия действительно имеет некое право проверить, как эксплуатируется корабль, построенный по предоставленному ею проекту. Обычная практика. — Андерсон снова помолчал несколько секунд. — Миссия специфическая — исключительно в интересах Совета Цитадели, которому Корпус Спектров подчинён напрямую. О деталях, капитан, вы узнаете со временем. А пока — отмечу, что на корабле сейчас — больше проблем, чем норматива. Тем не менее, нам придётся работать с тем, что мы имеем сейчас. И я рад встретить коллегу. — Андерсон выложил на стол жетон 'Эн-Семь'. Свой личный жетон.

Джон вгляделся в лицо собеседника, перевёл взгляд на жетон, прочёл номер и код. Андерсон отнёсся к проявленной недоверчивости спокойно:

— Да, Шепард. Я — тот самый Дэвид Андерсон, — сказал командир фрегата. Родился в две тысячи сто тридцать седьмом году, в две тысячи сто пятьдесят седьмом году закончил Офицерскую Академию в звании второго лейтенанта, принимал участие в урегулировании инцидента на Шаньси. Был женат, развёлся со своей женой в две тысячи сто шестьдесят пятом году — она была крайне недовольна тем, что я уделяю воинской службе слишком много внимания. — Андерсон помолчал. — Потом... занимался поисками Кали Сандерс по делу 'Артефакта', — снова пауза. — В этом году 'Нормандия' SR-1 была, наконец спущена со стапелей, её проектирование и строительство спонсировалось Советом Цитадели, — командир корабля снова помолчал несколько секунд. — Политические игры... мне малопонятны, малоинтересны и — малоценны. Случилось так, что я был назначен на должность командира этого корабля после долгого периода... бездействия. — Андерсон выложил на столешницу малый ридер. — В большом ридере — много информации. С ней вы, Шепард, уверен, ознакомитесь позднее. А здесь, — он пододвинул по столешнице к собеседнику малый ридер, — эта информация изложена покороче и подоступнее. Главное — покороче. Так что — ознакомьтесь. И я думаю, что вам следует познакомиться с офицерским, да и не только с офицерским — составом экипажа и команды корабля. Скоро — время командирского обхода и мы сможем это сделать вдвоём.

Шепард кивнул, включил прибор и углубился в чтение содержимого файлов.

В этом ридере необходимая для вступившего в должность офицера информация была изложена намного более кратко и доступно. Возможно, её адаптировал сам Андерсон.

— Вы правы, Шепард, — кивнул хозяин фрегата. — Информацию 'чистил' я сам. Когда мне пришлось несколько дней тому назад разбираться с принятым кораблём и экипажем, — тихо сказал хозяин каюты. — Навертели в штабе... продираться пришлось. — Андерсон встал, подошёл к иллюминатору. Видимо, не хотел мешать своему офицеру знакомиться с содержимым файлов.

Десять минут истекли — Шепард выключил ридер, положил его на столешницу. Андерсон не оборачивался, смотрел на станцию 'Арктур'. В каюте воцарилась тишина и Шепард смог, наконец, понять, что его предчувствие оказалось своевременным, правильным и полным — он получил назначение на действительно проблемный корабль.

То, что его командиром оказался Дэвид Андерсон, о котором в ВКС Альянса Систем говорили как о полулегендарной личности, настораживало и одновременно успокаивало — по меньшей мере, он, Шепард, будет работать под руководством одного из лучших выпускников Академии 'Эн-Семь', а не под руководством обычного флотского командира корабля.

Проблемный фрегат под управлением Андерсона уже не казался Шепарду столь уж проблемным — эн-семёрок учили справляться и не с такими трудностями и сложностями. Учили хорошо.

Подошедший к столу Андерсон нажал несколько сенсоров на настольном инструментроне, прочёл информацию с его экрана.

— Оставляю вам оба ридера, Джон, — он подождал, пока Шепард упакует приборы в поясную укладку. — На борту практически всё готово к отлёту. Идёмте. Начнём знакомство с кораблём и экипажем.

Капитан ВКС Альянса Систем Джон Шепард. Знакомство с кораблём и экипажем

Предотлётный обход корабля, как понял Шепард, для Андерсона не был пустой формальностью. Командир интересовался мелочами, задавал своим коллегам немало вопросов, внимательно выслушивал ответы, изучал показания приборов. Выглядело всё это так, что у Джона не осталось никаких сомнений: если бы его рядом с Андерсоном не было — всё было бы точно так же.

Первый, к кому направился командир корабля, был исполнявший обязанности старпома штурман фрегата Чарльз Прессли. Несколько удивлённый взгляд, брошенный Чарльзом на офицера, стоявшего в шаге позади командира, Андерсон истолковал правильно, коротко отметив вслух, что 'этот офицер и есть новый старший помощник'.

Шепард был уверен, что едва только они отойдут от пульта штурмана, расположенного в боевом информационном центре, чаще всего именуемом проще — БИЦем, эта новость в кратчайшие сроки станет известна всем членам экипажа и команды корабля и в дальнейшем командиру корабля не надо будет озвучивать уточнения.

Изучив показания приборов штурманской части фрегата на пульте, Андерсон кивнул Чарльзу и отошёл, направляясь к пилотской кабине. Когда они отошли на порядочное расстояние от 'ожерелья' пультов БИЦ, командир тихо сказал:

— Не любит он инопланетян. Ох, не любит. Особенно — турианцев. А у нас на борту сейчас — Спектр. Как раз — турианец. Ну да ладно, пока что Прессли 'выходы за рамки' не допускает и это — радует. А офицер и человек он — очень хороший. Профессионал. Думаю, Шепард, вы с ним сработаетесь — своё дело он знает и службистом никогда не был.

Капитан только едва заметно кивнул, стараясь уложить в памяти услышанное и увиденное в БИЦ.

Открывшаяся дверь в пилотскую кабину дала новому старпому услышать обрывок разговора между пилотом корабля и лейтенантом-техником, в котором ознакомившийся с содержимым малого ридера Шепард без труда узнал Кайдена Аленко — офицера-биотика.

В файлах малого ридера Андерсоном было, кстати, отмечено, что Кайден наотрез отказывался менять свой биотический имплантат серии 'Эль-Два' на что-либо более надёжное и безопасное.

Фрегат готовился к отлёту. Казалось бы, у пилота и второго пилота, роль которого, к удивлению Шепарда пытался исполнять этот техник-лейтенант, должно было быть предостаточно служебных забот. Однако оба офицера — капитан без труда вспомнил, что Джеф Моро был в чине лейтенанта ВКС — явно бездельничали. Моро продолжал болтать с Аленко о всяких пустяках, Кайден тоже любил поговорить, но, как понял Шепард, очень был недоволен тем, что Моро категорически отказывается давать ему 'порулить' фрегатом на отлётном отрезке.

Едва увидев лейтенанта Аленко, Шепард сразу определил, что тот, к тому же, мучается жесточайшей мигренью, вызванной ветшающим имплантатом. Неудачная серия, неудачная модель, да ещё и не очень пригодная к беспроблемному удалению. На поручне кресла, в котором восседал лейтенант-техник, Шепард заметил прихваченную узким резиновым кольцом к пластиковому коробу упаковку таблеток от головной боли. Половина верхнего блистера была уже пуста — лейтенант ел таблетки по нескольку штук за раз.

Пока перед командиром и старпомом открывалась тяжёлая герметдверь в пилотскую кабину, Моро успел заявить:

— Спектры — это не к добру. Мне не нравится, что он — на борту. Считайте меня параноиком.

— Вы — параноик — отпарировал Аленко. — Совет помог профинансировать проект. У них есть право проверить, на что пошли их инвестиции.

— Да? — деланно изумился Моро. — А двух капитанов ВКС из спецназа на борт назначили просто так, для прогулки? Говорят, прибывший офицер — тоже выпускник Академии Эн-Семь и имеет высший квалификационный ранг спецназа — 'Эн-Семёрка'. Так же как и наш командир. Улавливаешь обстановку, Кайден? Она, вне всяких сомнений, накаляется и усложняется. Нутром чувствую.

— Обсуждаете нового старпома? — тихо спросил появившийся в кабине Андерсон. Шепард старательно выдерживал дистанцию, стоя в шаге позади командира корабля и при этом не смотрел ни на Моро, ни на Аленко. Его больше интересовало убранство отсека и аппаратура пилотской кабины — управляющего центра корабля.

Капитан уже понял, что Андерсон не держал на борту ИИ, обходясь ВИ. Впрочем, самого командира корабля назначили на пост не так давно и он явно не успел внести столь существенные изменения в оснащение фрегата.

— Капитан Андерсон, сэр! — Аленко, обернувшись, первым вскочил на ноги, вытянулся. Моро встал не спеша, Шепард ясно видел, что вставать пилоту тяжело, потому он поднимается не просто медленно, но и осторожно. В малом ридере была информация, что Моро страдает синдромом Вролика, проще говоря — повышенной ломкостью костей, но сумел добиться того, что его признали действующим пилотом и офицером ВКС.

Была там и информация о том, какой 'испытательный' полёт этот лейтенант устроил фрегату 'Нормандия'. Если бы Шепард был более впечатлительным, он бы удивился, но сейчас Джон смотрел по сторонам, ожидая, пока оба офицера — пилот и техник — примут вертикальное положение.

— Капитан, сэр, — по-уставному отреагировал Моро, наконец выпрямившийся и укрепившийся на ногах. — Простите.

— Докладывайте обстановку в пилотской кабине. Увольте меня от выслушивания сводок вашего вуайеризма, лейтенант Моро, — распорядился Андерсон.

Пилот, пока Андерсон знакомился с показаниями многочисленных приборов и листингами протоколов работы оборудования, выведенными на несколько дисплеев, потратил на доклад ровно три минуты.

Аленко молчал и внимательно разглядывал Шепарда, заинтересовавшегося пультом артиллериста корабля и пультом навигатора, но капитан, считывая данные с дисплеев и сверяя их с вызубренными нормативными показателями, никоим образом не реагировал.

— Хорошо. Продолжайте работу, — кивнул Андерсон. Оба офицера с облегчением разместились в пилотских креслах. Теперь они уже не рисковали обмениваться между собой фразами о Спектрах или о новом старшем помощнике. — Идёмте, Шепард, — командир переступил порог пилотской кабины. Тяжёлая герметдверь встала на своё место.

И на стоянках и в дрейфе этот отсек оставался надёжно изолированным от остального корабля — так требовали инструкции, написанные, как известно, кровью.

— То, что он, Моро, учудил на испытательных полётах фрегата, заставило икать всю пирамиду командования ВКС Альянса Систем — и не только её — несколько дней, — тихо сказал Андерсон. — А Аленко... Вы правы, Шепард, страдает он из-за имплантата. Эти постоянные головные боли... Я не знаю, как он преодолевает эту боль, ставшую хронической, таблетки явно не очень помогают. Пытается соответствовать служебным рамкам и протоколам, но... этот внеплановый полёт 'спутал все карты' экипажу фрегата. Экипаж, кстати, как вы уже видели, не полный. Спецмиссия. На борту — двенадцать полисменов и они, кхм, заняли места, предназначенные для штатных специалистов экипажа корабля. Меня командование ВКС не устаёт уверять, что это — только на время миссии. Многое мне не нравится в предстоящей работе, — он решительно направился к лифту.

Спустившись на нижнюю палубу, офицеры вошли в инженерный отсек.

— Главный инженер корабля Грэг Адамс, — представился Шепарду мужчина, колдовавший за центральным пультом.

— Бог и кудесник, — добавил Андерсон. — Если он и Моро на борту — я спокоен.

— Благодарю, командир. Ядро корабля по стандартам, действительно, великовато, но благодаря Джефу мы вполне в состоянии выполнять большинство задач общего и специального характера, а иногда и сделать даже больше, чем предусмотрено правилами и нормативами. — отметил Адамс, пока Андерсон вникал в показания приборов, а Шепард оглядывал убранство и содержимое инженерного отсека.

— Готовность к переходу? — спросил Андерсон, закончив ознакомление с данными, выведенными на дисплеи.

— Полная, командир, — твёрдо ответил Адамс.

— Добро, — командир фрегата развернулся к выходу.

Выйдя из инженерного отсека и дождавшись, когда закроются двери кабины грузового лифта — пассажирского лифта на фрегате не было — Андерсон, взглянув на Шепарда, сказал:

— Спектр Крайк с момента своего появления на борту почти постоянно пребывает в Зале Связи или в трюме. Там, где он гораздо реже сталкивается с членами экипажа и команды корабля, — уточнил Андерсон. — Не любят мои коллеги его и относятся очень настороженно. Представлять вас ему или вам его — не считаю необходимым, поскольку ваше назначение — это наше экипажное и корабельное внутреннее дело и его оно в принципе не касается. Так что...

В этот момент двери грузового лифта стали открываться. Шепард услышал громкий голос молодого капрала, стоявшего рядом с женщиной-медиком.

В говорившем капитан без труда узнал Ричарда Дженкинса — члена рядового состава команды корабля, а в женщине — врача корабля, майора Медслужбы ВКС Альянса Систем Карин Чаквас.

Капрал горячился, пытаясь доказать, что он полностью готов проявить свои лучшие качества на поле боя, на что врач корабля едко высказалась в том смысле, что горячность Дженкинса уже заставила её не раз 'штопать' капрала в медотсеке. О том, когда капрал успел так отличиться за время пребывания на борту фрегата, информации в файлах обоих ридеров, просмотренных Шепардом, почему-то не было, но сейчас это было не важно — предстояло лично познакомиться с обоими фрегатовцами.

Увидев подходивших офицеров, капрал вытянулся в струнку.

— Свободны, Дженкинс. — сказал Андерсон.

Подождав, пока капрал отойдёт на порядочное расстояние, командир корабля негромко добавил, обращаясь к Шепарду:

— Вообще-то им должен был заняться и — очень хорошо заняться — лейтенант Аленко, но... как я уже упоминал, из-за постоянных сильных головных болей у него — большие проблемы с обеспечением выполнения всех возложенных на него обязанностей. — Убедившись, что за Дженкинсом уже закрылись двери лифта, ушедшего вниз, Андерсон продолжил. — Карин... Это — капитан Джон Шепард, выпускник Академии Эн-Семь, назначен на должность старшего помощника. Параллельно, как мне сказали в штабе дивизиона, он должен будет выполнять обязанности командира десантного подразделения.

— Рада знакомству, — майор-медик приветливо кивнула Шепарду. — По традиции вы должны пройти медконтроль. Так что — прошу ко мне в Медотсек. — Она вопросительно посмотрела на Андерсона, тот кивнул:

— Идите, Шепард. Скоро отлёт, начнёте работу после медконтроля. Пока время... есть. — командир фрегата повернулся в сторону пилотской кабины. — Жду вас у Звёздной Карты в БИЦ.

— Есть, сэр. — Шепард козырнул командиру, на несколько секунд приняв строевую стойку 'смирно'.

В медотсеке Чаквас попросила Шепарда обнажиться по пояс, быстро провела медконтроль и, подождав, пока капитан приведёт себя в порядок, предложила сесть в кресло рядом со своим рабочим столом.

В разговоре с врачом корабля Шепард почерпнул для себя немало нового, ценного и полезного.

Формально Карин Чаквас по званию была выше командира корабля, но, как врач, она относилась к иному ведомству ВКС Альянса и к тому же специализировалась на лечении инопланетян, прекрасно, как убедился в ходе разговора Шепард, разбираясь и в лечении людей.

Немало интересного она рассказала и о Найлусе Крайке — Спектре Совета Цитадели, дополнив своим рассказом информацию, уже известную Шепарду.

Полчаса разговора пролетели совершенно незаметно.

— Идите пока что к себе в каюту, Джон. Там для вас всё приготовлено. — сказала Чаквас. — Кораблик этот — маленький по размерам, так что там, собственно, не каюта, а так, выгородка. У нас, кто по штату может пользоваться каютами, спокойно и свободно именуют их именно 'выгородками'. Возможно, это против всяких письменных правил, но мы работаем, а не только тупо следуем правилами. Предстоящий рейс, как я понимаю, тоже — очень напряжный и специфический. Вам будет нелишне ещё раз просмотреть многие документы. А после старта... Начнётся практическая, реальная работа.

Кивнув врачу корабля, Шепард вышел из медотсека. Конечно, внешне он этого никак не показал, но внутренне... Ему показалось, что он поговорил не с врачом корабля, не со старшим офицером медслужбы ВКС Альянса, а с матерью.

Неспроста Андерсон сразу обратился к ней по имени.

Карин Чаквас была важна для всех нормандовцев, важна настолько, что на эту важность не могли разрушительно повлиять ни непонятный статус фрегата, ни особая миссия.

Взглянув на часы своего наручного инструментрона, капитан отметил, что до момента старта осталось не так уж много времени и вошёл в свою каюту-выгородку, сразу заметив на рабочем столе горку ридеров и включённый инструментрон.

Капитан ВКС Альянса Систем Джон Шепард. Отлёт на Иден-Прайм. Обретение

Дверь в свою каюту Шепард плотно закрывать не стал. Если его назначили на этот корабль и в этот экипаж, то надо сразу дать понять фрегатовцам, что новый старший офицер доступен для общения. Пусть видят, что дверь в каюту старшего помощника командира корабля приоткрыта, что он ничего не скрывает от своих новых коллег, всегда готов помочь, всегда готов ответить на вопрос или просто пообщаться, поговорить.

Ещё когда Шепард шёл от Чаквас, он чувствовал на себе насторожённые, изучающие, вопрошающие и недоумённые, словом — самые разные взгляды новых сослуживцев. Он считал это нормальным: новый человек на таком посту всегда вызывает повышенный интерес старослужащих, ведь он фактически теперь — второй офицер после командира корабля. Все фрегатовцы, кто ниже его по рангу и по статусу, будут так или иначе решать для себя важный вопрос: как теперь контактировать с Джоном Шепардом.

Конечно, это решение они примут не сразу и не скоро, далеко не у всех членов экипажа корабля это решение будет окончательным.

Андерсон очень ему помог, дав возможность предварительно поработать с 'большим' ридером, изучить материалы 'малого' и теперь он предоставил ему материалы и малого и большого ридеров в личное, так сказать, пользование.

Копии материалов, как оказалось, содержались в одном из обычных ридеров, лежавших сверху в этой аккуратной стопочке, что теперь 'украшала' его рабочий стол.

Новый, ни разу не использованный ранее настольный инструментрон офицерского класса тоже понравился Шепарду — командир ценит своего помощника и хочет, чтобы инструменты для работы у него были самые лучшие.

Сумку, собранную Дэйной, и уже доставленную вахтенными фрегата в каюту, Шепард распаковал, часть продуктов убрал в небольшой холодильник, часть — рассовал по полкам кухонного шкафчика.

В каюте, как и полагается, был небольшой сервиз на шесть персон — как раз для того, чтобы устроить чаепитие или совместную трапезу для офицеров корабля. Очень хорошо будет использовать сервиз при обсуждениях многих вопросов и проблем — красивая посуда, созданная по гражданским стандартам, несколько расслабляет и в то же время — создаёт более приемлемую обстановку для общения.

Усевшись в кресло, Шепард несколько минут устраивался поудобнее — теперь это кресло очень надолго станет для него рабочим, в нём ему предстоит проводить много часов подряд и надо привыкнуть.

Приготовив себе в большой полулитровой чашке травяной чай, Шепард взял чашку за ручку, встал, подошёл к иллюминатору, закрытому бронекрышкой. Можно было, конечно, набрать код на инструментроне — хоть настольном, хоть наручном — и убрать крышку, но капитан включил настенный экран и выбрал в меню датчик-камеру, встроенную в каютный иллюминатор. Получилось быстрее, да и изображение станции 'Арктур' можно было теперь менять в широких пределах.

Несколько минут Шепард стоял неподвижно, привыкая к этому виду, свыкаясь с мыслью о том, что назначение на корабль в очередной раз состоялось и теперь он — командир десантного подразделения разведывательного специального фрегата, не просто офицер-спецназовец в чине капитана, а старший помощник командира корабля.

Пока не было необходимости форсировать привыкание и Шепард спокойно и неторопливо скользил взглядом по обводам корпуса станции, наблюдал, как подходят и уходят от гигантского 'блина' причального комплекса станции военные боевые и вспомогательные корабли, катера, челноки.

Когда он 'тенью' следовал за Андерсоном во время командирского обхода, то старался больше молчать, но внимательно смотрел по сторонам, запоминая побольше деталей. Андерсону, вполне вероятно, такое поведение нового старшего помощника нравилось: немногословность он явно ценил больше красноречия, хотя и людей, умеющих говорить чётко и по делу тоже, как оказалось, ценил. Если уж ему, лучшему выпускнику Академии Эн-Семь пришлось возглавить экипаж и команду проблемного корабля, то, как показал обход, Андерсон справился с непростой задачей в полной мере. Он в короткие сроки сумел привести и корабль и экипаж и команду 'в чувство', к нормативу, ввести в рамки и побудить, а не только заставить работать надлежащим образом.

Теперь Шепарду предстояло поддерживать и развивать это положение дел и он, как сам ощущал, был готов это делать так, как надо, был готов очень многому учиться у Андерсона.

Отвлёкшись от созерцания станции 'Арктур', Шепард активировал большинство систем и управляющих панелей каюты, настроил их под свои нужды и потребности.

Может быть, майор Чаквас и считала старпомовскую каюту, доставшуюся Шепарду, выгородкой, но... у каждого человека — своё восприятие окружающей действительности и свои приоритеты.

Притушив общий и верхний свет до минимума, капитан зажёг софит над столом, сел в кресло и пододвинул к себе стопку ридеров. Работа с документами теперь становилась для него на новом посту одним из основных видов деятельности.

Сейчас он старался не думать о том, насколько ненормально совмещать должность старшего помощника командира корабля с должностью командира десантной группы фрегата. Да, его научили спокойно относиться к подобным ситуациям, ведь в критической обстановке некогда думать о пластобумажных бюрократических нормативах. И всё же некий червячок в глубине сознания ясно сигнализировал: ненормально, ненормально, ненормально. Вчитываясь в строчки текстовых файлов, Шепард набирал на клавиатуре своего настольного инструментрона тексты, заполнял 'форматки' документов, отмечая, что, проходя мимо двери его каюты, члены экипажа и команды фрегата невольно замедляют шаги, иногда даже стараются заглянуть внутрь каюты. Что-ж, он не против, для того и щель оставлял. Пусть смотрят, пусть слушают, пусть привыкают.

Вахтенный офицер по громкой корабельной связи проинформировал экипаж и команду 'Нормандии' о том, что до отлёта осталось пятнадцать минут. Время отлёта фрегата, как понимал капитан, постоянно корректировалось, но для первого полёта новейшего корабля, сохранившего статус 'прототип', это было обычно. Шепард, отметив на наручном инструментроне новое время отлёта, ещё десять минут потратил на дочитывание информации из последнего в стопке ридера — уложился-таки, хотя файлов в каждом ридере было очень много и информации в них хватало с избытком.

Поднявшись из-за стола, капитан привычно переоделся в лёгкий бронескафандр. Отлёт есть отлёт. Если сейчас предстоит идти к Звёздной Карте, то надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Да, возможно, непривычно для членов экипажа корабля, но он, как старпом, теперь обязательно сделает так, что лёгкие бронескафандры станут для всех обитателей фрегата обычными.

Андерсон не будет возражать — он поймёт правильно. А остальным фрегатовцам — придётся привыкнуть. Кстати, почему 'фрегатовцам'? 'Нормандовцам'. Так будет чётче, звучнее и правильнее.

Выйдя из каюты, прикрыл дверь полностью. Почувствовал на себе недоумённые взгляды членов экипажа. Ничего. Привыкнут. А затем — и сами будут удивляться тому, как раньше обходились формёнками вместо скафандров.

Шлем — к поясу на крепление и — вперёд, к Карте.

Несколько десятков шагов и впереди — постамент, на котором установлена Звёздная Карта. Андерсон поднимает голову от экранов, расположенных на раме Карты, кивает, окинув фигуру помощника внимательным, даже цепким взглядом.

Кресел, — подумал Шепард, — нет, а надо бы здесь, у Карты установить минимум два кресла. Стоять, конечно, хорошо, даже тонизирует в какой-то мере, но предстоящий полёт... будет сложным. Так что кресла — не помешают.

Старпом встал рядом с командиром, включился в сеть спецсвязи корабля. Обычная процедура отлёта, ничего особенного.

Турианец-Спектр в БИЦе не появляется. То ли нормандовцы уже приучили его не мешать, то ли ещё что.

Многие пульты 'ожерелья' БИЦ пусты. Да, в изученных Джоном ридерах немало информации о проблемах, возникших на борту как раз из-за неукомплектованности экипажа. Взяли тех, без кого на борту вообще трудно обойтись, а остальных... оставили под разными предлогами на Стояночном Поле, откуда 'Нормандия' пришла к 'Арктуру'.

У порталов входов в БИЦ замерли военные полисмены в своих неярких формёнках. Тоже очень интересуются новым старшим помощником. Чувствуют, что их присутствие на корабле ему не нравится. Понимают сами, что ненормально это. Но — приказ, служба, протокол, ритуал. Двенадцать человек полисменов вместо такого же количества спецов экипажной части корабля. Аукнется это очень негативно. Очень. В этом Шепард был уверен. Даже убеждён.

Фрегат плавно отошёл от станции, вышел за пределы 'внешнего рейда' — пространства, выделенного под стоянку для кораблей, чьё присутствие на ближних подступах к 'Арктуру' не являлось необходимым. Поворот, корабль чётко ложится на курс к ретранслятору, разгоняется. Это маневрирование и разгон, как понимал Шепард, займёт несколько часов. От 'Арктура' можно, конечно, улететь в 'пожарном' порядке. Это военная станция. Сейчас — не та ситуация и не тот случай. Потому 'Нормандия' уходит спокойно. Штатно, как сказали бы специалисты.

Андерсон наблюдает, как старпом работает за пультами и экранами Звёздной Карты. Да, основное пространство здесь занимает вирт-экран, на который в трёхмерном виде обычно выводится вся информация навигационного характера, но и экранов и пультов в 'раме' предостаточно. Часть — скрыта, часть — полускрыта. Открыты только те, с какими в данный момент идёт работа и те, информация которых сейчас важна. Остальные — погашены, переведены в 'ждущий' режим или вообще деактивированы.

— Корабль — на курсе. Взлёт и вылет — завершены, — доложил по аудиоканалу командирского спикера шеф-пилот фрегата Моро. Громкая связь сдублировала доклад — информация общедоступна, так что изоляция не потребовалась.

— Принято, — отозвался Андерсон, привычно на несколько секунд подняв глаза к потолку — там традиционно размещались датчики видеокамер и 'головки' микрофонных комплексов. — Шепард, вы — свободны.

— Есть, сэр, — капитан кивнул, сошёл с постамента.

Всё. Теперь на ближайшие несколько часов он действительно не задействован в чём-то срочном и обязательном. Надо бы самому пройтись по кораблю, но... Уже несколько минут его не покидало ощущение опасности.

Нет, опасность не грозила кораблю или экипажу — не было таких признаков. Никаких — из числа известных ему, хотя бы теоретически.

Опасность грозила ему самому. Не от членов экипажа, нет. Изнутри. И это напрягало. Решив теперь уже в одиночку обойти корабль, Шепард напряжённо вспоминал, есть ли на этом небольшом по размерам разведывательном фрегате помещение, которое сейчас и в самое ближайшее время не было бы занято кем-то из членов экипажа.

Память услужливо подсказала координаты маленького салона и капитан решил: если ему станет хуже — он не пойдёт в Медотсек, а постарается достичь этого помещения с панорамным иллюминатором.

Пока что командир корабля не давал команду закрыть все без исключения иллюминаторы бронекрышками, так что там, вполне возможно, иллюминатор тоже открыт. Большой такой иллюминатор, если он правильно запомнил. Наверное, из-за наличия 'окна в космос' и назвали это помещение салоном.

Передвигаясь от поста к посту, от отсека к отсеку, обмениваясь с членами экипажа и команды короткими, сугубо деловыми фразами, Шепард старался всегда держать в памяти маршрут к этому салону.

Когда он вышел из инженерного отсека, ощущение опасности пропало. Осталось понимание, что оно может вернуться позже. Через несколько дней. Может быть, раньше.

Вернулось. Ровно через несколько дней в те же самые часы. Шепард все эти несколько суток ощущал внутри себя угрозу его возвращения. А когда накатило... Он постарался переместиться в этот салон как можно быстрее. Несколько минут стоял, отдыхая от перегрузки, вызванной боязнью не успеть.

Слишком новыми были чувства и ощущения, слишком новым было это состояние. Аналогов им он не смог найти в своей памяти, как ни старался. Наверное, несколько страниц текста можно было забить описанием этого 'коктейля', но в те минуты, когда его плющило в закрытом на код и на замок салоне, ему было явно не до составления подробных описаний.

Благо по суточному графику были у него 'свободные часы', которые он мог проводить так, как хотел. В рамках допустимого, конечно, но...

Эти несколько суток... Хорошо, что военному разведывательному кораблю не было никакой необходимости стремглав нестись по маршруту к точке выхода в район действий. Шепард последовательно, уже не обзорно, а глубоко и подробно знакомился с кораблём и экипажем. Сам не любил считать себя всезнайкой и нашёл немало сторонников такой позиции среди тех, кто учил его в Академии.

Новый корабль, новый экипаж, новая команда требовали врабатывания, требовали изучения. Требовали внимания. Значит, всё это необходимо было дать и обеспечить. Этим Джон Шепард и занимался несколько суток до того момента, как его 'накрыло'.

Сложно было описать все ощущения, которые он испытал тогда, в эти несколько часов. Пришлось подумать и о том, что это — отзвук Акузы. Скорее всего, так оно и было. Ничего другого, столь же сложного и неоднозначного, может быть даже до конца и не понятого им самим так, как следует, в своей жизни Шепард не помнил.

Да, когда он, ощущая, как его 'накрывает', шёл неспешно к этому салону, он уже чувствовал, что сокомандники посматривают на него с тревогой и недоумением. Не все, некоторые. Посматривают с беспокойством, но верят, что он справится.

Почему-то Шепарду тогда казалось, что. Чаквас не сможет определить точно и полно, что именно с ним тогда происходило. Хорошо ещё, что он не терял сознания, не испытывал особо сильной телесной слабости, но то, что он ощутимо оглох на несколько минут... а может быть — и на несколько десятков минут — это было. Точно было. И заторможенность внешняя — тоже была.

Из состояния этой заторможенности, этой оглушённости, он выходил тоже долго. Не спеша выходил. А куда было спешить, если в этом салоне он по-прежнему один? 'Свободные часы' ещё не закончились. Дверь в салон закрыта. Никто ему не мешает. Надо старшему помощнику уединиться не в своей каюте — нет вопросов, салон пустой, там даже и мебели-то особой нет. Вот и не стали нормандовцы ему мешать. Как-то поняли. А как — даже уточнять не хочется — у каждого разумного существа, как известно, своё понимание. Собственное, личное. Редко кто об этом помнит постоянно и чётко, а надо бы...

То, что Шепард обрёл за эти несколько часов, он сам осознал далеко не сразу. Прополоскало его тогда в эти уединённые часы неслабо. И научиться пользоваться всем обретённым вот так сразу ему, как он понял, явно не удастся. Придётся осваивать постепенно, может быть — даже ситуативно. Разве он тогда знал, что он получил? Нет. Не знал, но воспользоваться частью этого обретённого потенциала пришлось очень скоро. Как оказалось — для того, чтобы преодолеть надоевшую ему ненормативность ситуации с кораблём, экипажем и заданием.

А тогда он оглох и полуослеп, с огромным трудом удерживаясь на ногах и чувствуя, как его корёжит. Внутренне корёжит. Не только физически — но и морально, душевно, духовно. Трансформирует, дополняет, изменяет.

Что-то он смог отследить, что-то — нет, поскольку никаких человеческих ресурсов и возможностей на всё происходившее с ним тогда не хватало. Нормальных человеческих ресурсов и возможностей. Привычных, стандартных. Только спустя не часы — дни он понял, что рядом с этими ресурсами теперь у него — совершенно нечеловеческие, а по некоторым признакам — внегалактические. А тогда, в те минуты ему просто очень хотелось остаться прежним человеком и, как оказалось, ему это удалось.

Следуем на Иден-Прайм. Бой с Жнецом.

Успокаивающий гул ядра коснулся слуха стоявшего у иллюминатора в обзорном салоне капитана Шепарда. Фрегат 'Нормандия', на который ему несколько дней назад приказали явиться не терпящим возражений тоном штабисты Альянса, рассекал черноту космоса.

Шепард уже несколько минут пытался понять, почему ему не нравится буквально всё происходящее вокруг. Эти передвигавшиеся как сомнамбулы, обменивавшиеся какими-то допотопными ридерами люди, обряженные в одинаковую форму и пытавшиеся поддерживать субординацию. Эти разговоры по слабо защищенному каналу между послом человечества на Цитадели Удиной и капитаном фрегата Андерсоном. Эти отчаянные а, главное, многочисленные и постоянные попытки выдать желаемое за действительное. Эта усиливающаяся обреченность перед лицом неизвестного будущего, которое рисовалось хоть каким-нибудь, но длительным. Капитан десантного экипажа...

Да тут военной полиции двенадцать лбов! Двенадцать. Лбов. У него, капитана, в прямом подчинении — только двое относительно вменяемых: капрал Дженкинс и лейтенант Аленко. Всё! Больше — никого не дали, забив все свободные места полисменами. Все. Полисменами. Которым неведомо что пришлось охранять в дальнем полёте. Два лба — у радиорубки. По одному — у каждого из двух входов на главную корабельную лестницу. Лбы в количестве двух — у главного шлюза. Двоих додумались поставить у главной батареи, двоих — сунули к медотсеку. Что там, в медотсеке, охранять двум военным полисменам в чине сержантов, что на два. На два уровня выше, чем в обычной армии звания бывают?! Которые только по лычкам — сержанты, а перед ними первые лейтенанты становятся — не дыша и по стойке 'смирно'. Двух лбов военной полиции поставили у каюты капитана. Первого после Бога на этом, отдельно взятом фрегате ВКС Альянса Систем.

А ему, командиру десантного экипажа дали в прямое подчинение лейтенанта-биотика, у которого от постоянных мигреней исправно работала только одна программа — 'Служу Альянсу, сэр!' и недоучку-капрала Дженкинса, у которого еще подростковый максимализм не выветрился и, как теперь казалось Шепарду, совершенно не хотел выветриваться.

Оба 'кадра'... Относились к той категории обитателей военных баз Альянса, от которых даже командир отделения бегал быстрее, чем ежемесячный кросс на шестьдесят километров с полной выкладкой и с приказом уцелеть при угрозе орбитального удара. Никому не хотелось принимать на себя ответственность за носителя 'эль-второго' — лейтенанта-мигренщика, который запросто слетал с катушек и светился ярче и страшнее переносной лампы оперативной корабельной дезинфекции и тем более — за мальчишку, сквозь альянсовскую капральскую форму которого явно просвечивали короткие штанишки на лямках. Даже без рубашонки в легкомысленную клеточку. С короткими рукавами, которая.

Шепард медленно, как прибывающая вода в половодье, зверел. Ему, выпускнику спецакадемии, вырвавшему с боем высший по значению знак 'Эн-Семёрки', приказали принять командование десантным экипажем корабля, который военным кораблем не мог быть по определению.

Перед мысленным взором Шепарда скользили чертежи 'Нормандии'. Такой подлянки от турианцев... Он не мог ожидать в принципе. За столь успешно проведенную операцию по оболваниванию... Другого слова он не мог сейчас себе даже позволить... По оболваниванию имевших власть и влияние альянсовцев... Каждый разумный органик из Управления психологической войны Турианской Иерархии был достоин Звезды Земли. Не меньше. На меньшее не стоило даже размениваться.

Фрегат, на котором была установлена система маскировки, становящаяся никчемной, если противник имел на борту своего корабля древние, но качественные оптические приборы наблюдения и сканеры. И вредной, если кто-нибудь из оппонентов фрегата имел в бортах своих кораблей простые и привычные иллюминаторы.

Так спеленать сухими наждачными строчками Договора, "выдавленного" в многомесячных утрясках, космические вооруженные силы человечества. Недофрегат, недоэсминец, недодредноут, недолинкор, недомонитор. Подарочки развитых рас внезапно 'проклюнувшему' голубоватый туман активной зоны запретного ретранслятора соседу. Очень своеобразные 'подарочки'. Больше похожие на данайские дары.

Шепард чувствовал, как вокруг него, стоявшего в пустом небольшом салоне у обзорного иллюминатора, сгущается, становится с каждой секундой всё более вязким воздух.

Где-то на дальних окраинах сознания внутренний, может быть — даже его собственный личностный — голос вопил, что происходящее с ним сейчас — это уж совсем не по-человечески. Что такое состояние, такое поведение — не для человека, не для офицера, не для эн-семёрки. Где-то на дальних окраинах...

Шепард не обращал внимания на эти вопли. Куда идёт фрегат? Иден-Прайм? Зачем? Проверить систему псевдо-невидимости? Чего её проверять в такой дали? Выведи фрегат к Луне и проверяй — сколько хочешь. Все разумные, у кого хватит сообразительности и необходимого оборудования, будут отчётливо видеть фрегат, отчаянно пытающийся стать невидимым. И никто из этих сторонних наблюдателей даже не искривит губы в усмешке. А потому, что так — надо. А кому надо — знать не надо. Живи, существуй, сопи в две дырки и — не рыпайся.

Взгляд Шепарда скользил по сверкающим россыпям звезд за толстым стеклом обзорного иллюминатора. До прибытия к месту назначения оставалось двое суток. Двое суток. А у него, командира десантного экипажа и старпома, уже сводило судорогой пальцы обеих рук. Сводило так, что от боли он едва не подвывал в голос. Потому что он знал.

Знал, что до войны с синтетиками остались эти двое жалких человеческих двадцатичетырёхчасовых суток. Знал то, во что боялись поверить лощёные дяди в адмиральских мундирах, воображавшие себя крутыми стратегами и способные гарантированно упасть в обморок из-за внезапно отказавшего голопроектора в своей гостиной. Знал то, что могло обеспечить мгновенный инсульт с инфарктом 'в одном корпусе' любой из адмиральш, для которых пятнадцатисантиметровые каблуки форменных модельных туфель стали более привычными, чем стандартные армейские берцы. Знал то, что было смертным приговором для восьмидесяти процентов населения всех человеческих колоний, с великим трудом выстроенных на кое-как освоенных и кое-как юридически закреплённых за Землей, а значит — и за человечеством — планетах. Знал то, что было погребальным саваном для тысяч восемнадцатилетних юнцов, надевших форму ВКС Альянса Систем. Ненамного более младших, чем Дженкинс. Им — гореть в этих жестянках. Гордо именуемых катерами, истребителями, фрегатами, крейсерами, дредноутами. Им — гореть в тесных кабинах артсистем, постов и отсеков кораблей. Им — гореть в десантных капсулах. Им. Им. Им. Гореть и умирать, пытаясь даже не выжить. Успеть понять, осознать... Если уж не принять... Принять Факт. Факт столкновения. Факт столкновения с Машинным Разумом. Для которого. Любой. Разумный органик — только враг. Только противник. Только оппонент, подлежащий физическому уничтожению.

В голове зверевшего командира десантного экипажа билась одна мысль. Колокольным набатом билась. Не тем, пожарно-заполошным. А тем, от которого по спине как тёркой продирает. Одна мысль: 'Нас. Не. Учили. Воевать. С. Машинами'. И от этой мысли веяло... Горечью веяло. Сворачивающей все лицевые мышцы в страшную гримасу. Гримасу, предвещавшую ярость. Загоняемого в угол разумного существа ярость. Решившегося сбросить маску Цивилизации и явить врагу другую. Вторую маску. Маску Зверя.

Пальцы обеих рук Шепарда сжались в пудовые кулаки. Способные сейчас гарантированно остановить борца сумо, замершего на низком старте. Двух борцов. Трёх. Пятерых. Остановить насмерть. За долю секунды. 'Эн-Семерка'. Лучшие. Супербойцы. 'В любое время. В любом месте. Любую задачу. Выполнять. Точно. Полностью. В срок. И никак. Иначе'.

Шепард почувствовал, как беззвучно расправляются плечи под форменной курткой. Как напрягаются мускулы. Как пытаются сойтись лопатки, зажимая позвоночник в тиски. Как деревенеет шея, выпрямляясь в строгие вертикальные девяносто градусов. Как подбородок занимает положение бульдозерного ножа, не сулящего ничего хорошего тому, что окажется перед ним. Как едва-едва расслабляются лицевые мышцы, позволяя челюстям оставить между зубами несколько миллиметров свободного пространства. Несколько. Миллиметров.

Со стуком сошлись каблуки берцев. Носки ботинок привычно приняли уставное положение. Ноги выпрямились полностью, подняв туловище на максимальную высоту. Живот привычно напрягся, грудная клетка расправилась, дав возможность легким закачать в себя ещё немного воздуха. Руки пали вдоль тела, ловя условные "линии" боковых швов и становясь с ними едиными.

Далеко в углу сознания мигал маячок, высверкивая только один код: 'Не человек'. 'Не человек'. 'Не человек'. И Шепард, выпрямившийся как струна перед обзорным иллюминатором, не торопился. Не торопился вступать в изматывающие, ненужные, вредные дискуссии с этим маячком. Он знал. Знал одно: 'Для того. Чтобы. Победить. Машину. Надо. Выложиться. Полностью. В кратчайший срок'.

Если бы сейчас кто-то из нормандовцев увидел Джона Шепарда, двадцати восьми лет от роду, сироту, вступившего в Альянс сразу после восемнадцатого дня своего рождения... Он бы изумился. Настолько стоявшая перед распахнутым во всю стену салонным иллюминатором фигура не походила на прежнего командира десантного экипажа фрегата. От нее веяло силой урагана и мощью селевого потока, неудержимостью шторма и могильным мраком склепа. А самое страшное исходило от лица коммандера, неподвижного и застывшего как шаманская маска. Белки глаз человека светились, сверкая тысячами искр, а зрачки по своей черноте и бездонности легко оставляли позади глаза азари и дреллов.

Перед силой, исходившей из глаз и распространявшейся на несколько метров, невозможно было устоять. Можно было только повиноваться. С максимальной точностью, скоростью и полнотой.

Сейчас лицо капитана не нуждалось в том, чтобы разжимать плотно сжатые губы. Слов не требовалось. Поворот головы Джона в эти минуты уже был способен обрушить стенки стоявшего далеко внизу, в трюме фрегата морского контейнера в пыль. А если бы к повороту головы добавилось движение глаз... Контейнер просто перестал бы существовать как материальное тело. Мгновенно. С любым содержимым. Со всем содержимым. Именно в этот контейнер планировалось заключить то, за чем и отправили на Иден-Прайм фрегат 'Нормандия'.

В сознании Шепарда вспыхнул и развернулся экран. Состояние корабля. Состояние вооружения. Состояние экипажа. Курс и дальность хода. Местоположение корабля — в пространстве Млечного Пути и — в данной звёздной системе. Лавина данных. Капитан стоял недвижимо, впитывая её, обрабатывая, сортируя. Десять процентов, говорите?! Двадцать?! Тридцать?! Сорок процентов мощности головного мозга, говорите, работают у среднего разумного человека?! А восемьдесят — не хотите?! А сто?! А кратность?!

Ему, командиру десантного экипажа. 'Эн-семёрке'. Капитану ВКС. Какой-то лощёный полковник из штаба дивизиона передал не приказ на бланк-ридере по всей форме, а писульку. Ридер с текстом в три строчки. Образец канцелярской оторванности от реальной жизни. Принять пост старшего. Помощника. Капитана. Фрегата 'Нормандия'.

Этот полковник. Даже сам не понял. Что он передал. В какой форме. И с какими последствиями. Такое пренебрежение к правилам оформления распоряжений командования допустимо только во время войны. А раз это пренебрежение допущено. Значит, война уже идёт. И он, Джон Шепард, находится не просто на службе в ВКС Альянса Систем. Он. Находится. На. Войне.

— Капралу Дженкинсу прибыть в салон левого борта. К капитану Шепарду, — выплюнули, чуть разжавшись, губы командира десантного экипажа. Голова не повернулась. Двигались только губы. И то, в человеческом теле, что должно было сформировать голосовой приказ, подлежащий мгновенному исполнению.

Спикер не подвёл. Микрофон активировался вовремя. Система, повинуясь автоматике, восприняла звуковые колебания, отчистила от помех и передала на контуры транслятора, а тот — передатчику сбросил. Быстренько так. Почти мгновенно. Для человека. Не для автомата.

Внутренним взором на экране своего сознания Шепард видел, как замер Дженкинс, до того мило беседовавший с врачом фрегата, майором Карин Чаквас. Как он вдруг выпрямился, резко замолчал, оборвав речь на полуслове, поправил берет, отдал воинское приветствие старшему офицеру медслужбы корабля, чётко повернулся направо и, мимо даже не сменившего расслабленной стойки сержанта полиции, строевым шагом взошёл на лестницу, ведущую на жилую палубу.

Шаги старательно печатавшего шаг Дженкинса приближались, едва не сбиваясь на бег по мере приближения к месту назначения. Наконец капрал замер на пороге салона.

— Капрал Дженкинс, сэр! Прибыл по вашему приказу, сэр! — отчеканил прибывший и только тогда осознал, что в салоне что-то очень поменялось. И центр этого изменения находится прямо перед ним. Капитан Джон Шепард. Командир десантного экипажа фрегата. Его непосредственный командир.

Шепард даже не обернулся, не изменил стойку, не стал отвечать на доклад младшего по званию.

— Где вы родились, кап-рал? — выплюнули губы офицера.

— На Иден-Прайм, сэр! Фрегат следует туда, сэр! — Дженкинс даже не пытался как-то выйти за пределы требований устава и прямо поинтересоваться, что же такое произошло и в чём причина вызова.

— Желаете повоевать, кап-рал? — в голосе Шепарда чувствовалась угроза. Дженкинс её уловил.

— Так точно, сэр! Мы уже две недели в космосе, сэр! А я приписан к десанту, сэр! Я — не летун, сэр! — Дженкинс отчаянно пытался понять, что хочет от него этот капитан. Он уже знал, что назначенный на должность старшего помощника командира 'Нормандии' капитан Джон Шепард — герой Акузы, что он — уцелевший, что он 'эн-семёрка'. Он теперь многое знал о Шепарде. То, что разрешили ему узнать старшие по званию и по должности. Но сейчас перед ним стоял другой Шепард. Таким капитана десантного экипажа Дженкинс ещё никогда не видел. И сейчас готов был молить Бога, да что там одного единственного Бога — всех мыслимых и немыслимых Богов. Молить, чтобы больше никогда не довелось увидеть.

— Приписан?! Это вы точно выразились, кап-рал. Приписан. А мне, вашему командиру, нужно чтобы вы были не только приписаны, но и были десантником. Какая задача была поставлена вам вашим прежним командиром? — в голосе Шепарда послышались нотки, не дававшие Дженкинсу никакой возможности оттянуть доклад.

— Прибыть на борт десантного фрегата 'Кейптаун', сэр! В пятнадцать часов тридцать минут три недели назад, сэр! В распоряжение лейтенанта Велланда, сэр!

— И почему я, командир десантного экипажа фрегата 'Нормандия' нахожу вас на борту другого корабля спустя неделю после ухода 'Кейптауна' в поход, кап-рал? — пока Шепард это цедил, Дженкинсу не раз казалось, что вот сейчас, сию секунду капитан обернется и это будет последним, что Ричард увидит в своей жизни.

— Опоздал, сэр!

— Опоздали?! Вы, капрал десантных войск ВКС Альянса Систем?! Опоздали?! — в голосе Шепарда не слышалось ноток удивления или изумления — тон был ровен и чёток.

— Так точно, сэр! — Дженкинс положительно не знал, что ему следует отвечать ещё на заданный офицером вопрос. Полумрак салона начинал капрала откровенно пугать. Чернота космоса, еле-еле подсвеченная звёздами, нагоняла жуткую тоску.

— Главный девиз десантных сил планеты Земля. Живо. Чётко. Раздельно, — приказал Шепард.

— В любое время! В любом месте! Любую задачу! Выполнять! Точно! Полностью! В срок! И никак! Иначе! — с каждым словом, буквально выкрикиваемым, Дженкинс ощущал, как с ним что-то происходит. Куда-то отходит бравада, где-то затихарилось хвастовство, куда-то скрылась лёгкость и беспечность восприятия. Капрал видел, что Шепард не оборачивается, никак не реагирует на хорошо знакомые ему слова.

— Сейчас вы, кап-рал. Пойдёте в трюм и там отработаете за два часа, что остались до обеда. Со всем старанием. Комплекс скоростной работы с оружием. Выпол-нять, — выплюнул капитан, не меняя позы.

— Есть, сэр! — Дженкинс 'на автомате' развернулся 'на месте кругом' и стремительно 'вымелся' из салона.

Шепард не стал оборачиваться, зная, что Дженкинс, убегая, даже дверь в салон забыл закрыть. Он знал, что произойдёт с капралом за эти два часа работы на пределе его нынешних возможностей. Он станет другим. И он останется жить.

Если с Дженкинсом было всё просто, то с лейтенантом Аленко... Было всё намного сложнее. Кайден был биотиком, отягощённым искусственными профильными имплантатами. Не слишком удачная модель. 'Эль — вторая'. Состоявшая из нескольких взаимосвязанных частей. Кайден наотрез отказывался менять эти биотические имплантаты на более совершенную модель — 'эль-третью' и сейчас Шепард, стоя в прежней позе у окна иллюминатора, на экране сознания осматривал имплантат лейтенанта Аленко. Стандартная, ныне уже устаревшая модель, без всяких 'наворотов'. Порождавшая жуткие мигрени у Кайдена, как носителя этой модели.

Рядом с изображением имплантата в отдельном поле экрана сознания выстраивались строки рекомендаций по гашению мигрени — признака несовместимости имплантата и носителя. Шепард вчитывался в эти строчки, вращая в своём сознании имплантат и так и этак. Сейчас он не задумывался о том, почему в сознании всплыл этот экран, почему его, десантника-спецназовца, эн-семёрку, неведомые силы вдруг снабдили столь подробной и полной информацией об этом имплантате и о его носителе, доступные разве что самым узкоспециализированным медикам и технарям. Надо, значит надо и эта информация теперь ему доступна. Для принятия решения. Шепард чувствовал, что немного успокоился, острота ощущений немного притупилась, уже не было такого струноподобного напряжения в теле и в душе. Струна? Почему бы и нет. Может быть, если такое состояние вдруг вернётся, его можно будет именовать Струной. Свойственно человеку, а теперь, как оказалось, и не только человеку, сразу 'навешивать ярлык'. Часто — чтобы не потеряться в обилии информации об окружающем мире. А сейчас старпом чувствовал, что с недавнего момента у него этой информации будет всегда предостаточно. Намного больше, чем у среднего по уровню развития разумного органика. Вот что изменилось в нём. И если он изменился столь существенно... Значит, для него изменился не менее существенно и окружающий его мир. Только потому, что Грань приблизилась не только к нему, землянину, человеку, офицеру-спецназовцу. Она приблизилась ко всем разумным органикам. И если теперь он, получивший столь значительные возможности, всё равно не способен помочь всем остальным разумным органикам — они сами должны напрячься, чтобы не погибнуть, то некоторым разумным органикам он вполне может существенно помочь. И в первую очередь — членам экипажа и команды фрегата-прототипа 'Нормандия'.

Он знал, что лейтенант Аленко чувствует посторонний взгляд на себе, но не может определить, кому этот взгляд принадлежит. Кроме него, формально — второго пилота и сидящего рядом профессионального первого пилота в рулевой рубке фрегата больше никого из людей. Из не-людей на борту корабля только турианец-Спектр Найлус Крайк, но он в пилотской кабине за последние несколько часов не появлялся. Сейчас Шепарда не интересовало, где находится этот птицемордый. Не хотелось для этого использовать ни стандартно-штатные, ни новые возможности.

Офицер Аленко находится в кресле в пилотской рубке. Он по боевому расписанию — второй пилот корабля. Хотя никаких особых прав, никакой особой квалификации у него нет. Шепард это знал точно. Джон уже смог вспомнить всё, что когда-либо читал из документов, характеризующих этого лейтенанта. Службист. Штабист. Формалист. Не способен к боевой работе на пределе возможностей. Не может руководить эффективно никем, даже собой. Биотик, не знающий, что такое боевая биотика в реальном полном боевом применении. Быстро выдыхающийся, неспособный дозировать удары с машинной точностью, добиваясь максимальных результатов. Всё это — следствие использования древней, некачественной, устаревшей модели биотического имплантата.

Если ему, капитану Шепарду, дали в подчинение этих двоих, то он заставит этого лейтенанта измениться. В лучшую сторону. Хотя бы для того, чтобы этот пацан-офицер просто выжил в том, что начнётся через двое суток. Меньше чем через двое суток. Вряд ли довоенное время продлится дольше. В понимании Шепарда осталось только двое суток. Сорок восемь земных часов.

Шепард читает рекомендации, высвечивающиеся на экране сознания. Читает, уже не обращая никакого внимания на то, что ему, даже имеющему ранг 'эн-семёрки', эти рекомендации не должны быть доступны в принципе, поскольку они — удел коллектива крайне узких специалистов, к которым он, офицер-десантник, никоим образом не относится. Читает, одновременно мысленно придирчиво, внимательно оглядывая имплантат и его связи с организмом конкретного человека. Читает, формируя командную последовательность.

Наконец капитан принимает решение. Командная последовательность — запущена. Теперь Аленко знает, что посторонний взгляд — это не случайность. Но, по прежнему не знает, кому именно этот взгляд принадлежит.

Поздно разбираться, ища источник. Поздно. Руки лейтенанта Аленко, до момента активации последовательности спокойно лежавшие на подлокотниках пилотского кресла, впиваются в их покрытие всеми пальцами, принимая на себя жуткое нервное напряжение, сковывавшее тело молодого офицера чем-то похожим на стазис.

Всё происходило слишком быстро. Слишком быстро, чтобы даже Джеф Моро, сидевший в кресле первого пилота и являвшийся по сути единственным вменяемым профессионально подготовленным пилотом фрегата, заметил, что в его пилотской кабине происходит что-то нестандартное.

Наконец кокон 'стазиса' отпускает Аленко, но человек не обмякает в кресле, а принимает обычную позу, ничем не указывающую на постстрессовое расслабление.

Шепарда не тянет усмехаться. Капитан едва успевает подумать, что если чинуши ВКС Альянса Систем его, командира десантного экипажа, решили нагрузить ещё должностью старпома, то они сами не знали, какой шлюз и чему открыли.

Третьим в списке Шепарда на проведение разьяснительно-воспитательной работы стал пилот Джеф Моро. Шепард на экране сознания привычно 'перебрал' его личное дело.

Колоритный персонаж. Угнал 'Нормандию' во время лётных испытаний, учудив на ней такое... Что три недели подряд заставляло трястись от страха перед последствиями всех офицеров трёх баз ВКС Альянса — от командира взвода и выше. Всех, кто имел какое-либо отношение к лейтенанту Моро и его выходке. А в армии к подобным выходкам имеют отношение все разумные органики, носящие на плечах погоны. Даже непричастные. Даже невиновные. Потому что когда некого наказывать, наказывать приходится всех.

— Вживаетесь в статус старшего помощника командира фрегата? — раздался за спиной Шепарда спокойный и какой-то будничный голос капитана Андерсона. Закончив работу с Аленко и Дженкинсом. Хотя, почти любой разумный органик с трудом бы заставил себя даже попытаться понять, какую именно работу провёл со своими коллегами новый старший помощник и одновременно — командир десантного экипажа фрегата-прототипа. Закончив работу, Шепард, воспользовавшись своими новыми возможностями — надо же как-то осваивать то, что ему дали, а точнее — то, что у него теперь появилось в распоряжении, стал знакомиться с материалами, которые условно можно было назвать 'информация для размышления'.

Эти размышления уже сейчас были сложными и трудными, даже для него, высококлассного офицера-спецназовца. Намертво отбивавшими любую охоту причислить себя, человека, землянина, мужчину, к какому-нибудь 'совершенству'. Сейчас Шепард, вполне возможно, сам не понимал, какую и откуда информацию он почерпнул — в полную силу работало не только сознание, но и подсознание. Последнее — даже в гораздо большей степени. Кое-что Шепард уже сейчас понимал. И это понимание было ещё более горьким. Появление в салоне командира фрегата не прервало процесс получения и обработки информации ни на секунду. Пришлось, как понял старпом, распараллелиться и это ему удалось сделать без особого напряжения и без ожидаемых проблем.

— Так точно, сэр. — Шепард развернулся на месте кругом и вытянулся перед старшим офицером фрегата. Своим начальником.

Сейчас капитан отчётливо вспомнил, что дверь в салон так и не была заперта. Да и даже если бы он её запер, у командира 'Нормандии' предостаточно возможностей открыть на вверенном ему корабле любое помещение и любой контейнер.

— Решили заставить Дженкинса попотеть? — продолжал спрашивать Андерсон, не двигаясь с места и с интересом разглядывая старшего помощника.

В том, что командир корабля в достаточной мере ощущает происшедшие с Шепардом перемены, командир десантного экипажа не сомневался.

— Так точно, сэр. — Шепард мучительно размышлял, следует ли ему говорить что-то сейчас или это объяснение-пояснение можно отложить. Наконец он решился. — Прошу разрешения, сэр, говорить откровенно.

— Вы — мой старший помощник. Так что вам не следует спрашивать разрешение на такое. Не люблю непонимания с офицерами, составляющими командное звено экипажа корабля, — ответил Андерсон, жестом разрешая своему младшему коллеге присесть на откидное сиденье и занимая другое сиденье, располагавшееся рядом. — Слушаю вас, капитан.

— Я поставлен в ситуацию, когда мне придётся совмещать две должности, — помолчав несколько секунд, сказал старпом. — Меня это не пугает. Меня этому учили. Я этому — научился. — Шепард обратил внимание, что дверь в салон теперь надёжно закрыта и голограмма замка светится красным. Это означало, что вошедший в салон командир фрегата уже предполагал что-то вроде подобного разговора. Такой поворот событий радовал. — Меня, конечно, больше учили быть десантником. И мне известно, что на старшего помощника командира корабля возложена большая часть практической работы с кораблём и экипажем. Мне известно также, сэр, что проверка системы невидимости — это легенда. На самом деле мы следуем к Иден-Прайму по совершенно иной причине.

— И вы, Шепард, можете даже назвать эту причину? — спокойно спросил Андерсон.

— Да, командир. — Шепард обошёлся без уставно-протокольной формулы обращения к начальствующему на корабле офицеру. — Приняв статус старшего помощника, я не имею права не знать эту причину и не могу не понимать, что стоит за ней. Но называть вслух я её не буду. Не ко времени и не к месту это, — подчеркнул он. — До прибытия на орбиту Иден-Прайм осталось, по моим предварительным расчётам, меньше двух суток. Командир, почему Флот Альянса Систем не проводит мониторинг Иден-Прайма и окружающего планету пространства, если туда следует наш фрегат? Мы же разведка.

— Вы правы. Мы — разведка. А Иден-Прайм — сельскохозяйственная колония людей. И, если говорить начистоту, то — одна из самых ценных для человечества. Вам, Шепард, прекрасно известно, что протокол запрещает Флоту Альянса Систем 'увешивать' орбиту сугубо мирной планеты военными спутниками слежения.

— Командир, когда приходили последние данные по обстановке у планеты? — спросил капитан Шепард, сохраняя спокойствие и безучастность и в позе и в голосе.

— Полчаса назад. Когда я к вам шёл, я ещё раз изучил их. Изменений нет. И, кстати, какие изменения вы, капитан, ожидаете? — он внимательно посмотрел на старпома.

— Большие изменения, командир, — ответил Шепард. — Сельскохозяйственная планета Иден-Прайм во всех каталогах проходит под знаком планеты, обладающей протеанскими руинами. Самыми разными. Даже такими, до которых археологи еще не добрались.

— Насчёт руин — согласен. И даже понимаю, к чему вы клоните, капитан, — негромко сказал Андерсон.

— Разрешите воспользоваться Сетью Альянса, капитан? Хочу кое-что вам показать, используя как военные, так и гражданские ресурсы Сети.

— Разрешаю. — Андерсон щёлкнул своим инструментроном, пробежался пальцами по виртуальной клавиатуре, отдавая ВИ фрегата команду.

Шепард щёлкнул своим наручным инструментроном, открыл клавиатуру и набрал несколько команд. Картина глубин космоса на обзорном иллюминаторе померкла. Внутренняя, 'каютная' шторка поднялась в рабочее положение, закрыв собой стекло, на её поверхности засветился экран. Несколькими командами Шепард вызвал изображение, получаемое с ряда постов наблюдения Альянса и с датчиков и сенсоров нескольких гражданских систем слежения.

В центре экрана, заменившего собой обзорный иллюминатор, развернулся основной экран, вокруг которого разместились экраны поменьше. Несколько команд набранных на старпомовском инструментроне — и все малые экраны объединились в центре основного экрана.

— Это облако космической пыли наблюдают сейчас ручные и автоматические системы с тридцати точек, — сказал Шепард. — Его размеры превышают шесть километров в диаметре. Облако медленно движется, — он набрал несколько команд, прочерчивая линию курса. — Конечный пункт его назначения — Иден-Прайм, командир. Можете проверить расчёт. Курс точен и неизменен уже последние полсуток.

— Охотно. — Андерсон пощёлкал сенсорами клавиатуры своего инструментрона. — Вы правы, капитан. Каковы ваши выводы?

— Вот таблица характеристик движения этого облака. — Шепард вызвал на экран названную таблицу, связав её с изображением облака и его курса. — Оно стремится казаться естественным, но на самом деле его движение подчиняется искусственным алгоритмам, — он вывел на экран ещё одну таблицу. — Вот доказательство сказанного мной по пяти формулам. Разным формулам, командир.

— Среди космических объектов встречаются и такие, которые двигаются как по учебнику, — сказал Андерсон.

— Согласен. Но только в одном случае. — Шепард набрал на клавиатуре своего наручного инструментрона ещё несколько команд. Изображение облака стало расползаться по всей площади экрана. — Если под фильтрами сканирования оно останется тем, чем хочет казаться. Облаком космической пыли. — Старший помощник набрал ещё несколько команд. — Я приказал военным и гражданским системам слежения на несколько секунд сменить сетку фильтров на этом объекте. Включены в работу системы с шестнадцати точек, — он развёл центральный экран по шестнадцати лепесткам — экранам, на которых проступило то самое облако с разных ракурсов. А под ним...

— Отражение, игра света, неравномерность, — сказал Андерсон, отщёлкивая команды на своем инструментроне. — И что? Да там что угодно может людям привидеться! В том числе — и 'креветка'.

— Согласен. — Шепард отстучал ещё несколько команд. — Я подключился к базам данных Экстранета по археологии. — Рядом с первым вспыхнул второй экран с такой же 'ромашкой' малых экранов. — Изображения подобных 'креветок' встречаются на самых разных материальных поверхностях, которые датируются по давности создания тысячами, а иногда — и миллионами лет, — несколькими командами он свёл воедино 'лепестки' археологической 'ромашки'. — Смотрите, если наложить археологический образ на 'это', то будет 'один в один'. Так что это, командир, никакая не игра света. — Шепард оставался спокойным и говорил размеренно. — Это — искусственный объект. Точнее — корабль.

— Корабль, следующий под прикрытием облака космической пыли к Иден-Прайму? — спросил Андерсон, отщёлкивая очередные команды на своём инструментроне. — И как службы слежения такое проморгали? Подождите, Шепард. Мой расчет показывает...

— Что этот корабль, скорее всего, будет над планетой меньше, чем через сутки, — закончил командир десантного экипажа. — И мы, 'Нормандия', прибудем туда, когда этот корабль уже будет на планете. Насколько я понимаю, ускориться нам по ряду причин, чтобы прибыть к Идену одновременно с 'гостем', нет возможности. По ряду причин.

— Что. Он. Там. Забыл? — по словам произнес Андерсон в совершенно несвойственной ему манере речи.

— На шестнадцати изображениях из Археологической базы этот корабль запечатлён во временные отрезки, предшествовавшие гибели большинства разумных и неразумных форм жизни на планетах, где такие изображения сохранились, — размеренно сказал Шепард.

— Это может означать только одно — с прибытием такого корабля на планету начиналась... — Андерсон сделал тяжелую для него паузу, — война, в которой туземные формы разумной и неразумной жизни...

— Были практически полностью уничтожены. Или — порабощены. Без любой перспективы освобождения или спасения, — закончил Шепард.

— Вторжение? — Андерсон бросил на Шепарда прямой и точный взгляд. — Как вам удалось это раскопать?

— Стоял. Смотрел. Думал. Сопоставлял факты. Залез в Экстранет, посмотрел профильные сайты, — ответил Шепард, хотя Экстранетом он пользовался... весьма специфическим. Каким — он и сам бы не мог внятно пояснить собеседнику. Но точно не привычным для большинства разумных органиков галактическим.

Сейчас старпом понимал, что командир фрегата не будет 'придираться' к способам, методам и средствам получения такого вывода.

— Получается, что мы идём... — задумчиво произнёс Андерсон.

— Прямо в пасть дракона, — сказал Шепард. — Насколько мне известно, сейчас — межсезонье между периодами сбора урожая на большей части поверхности Иден-Прайма. И, предваряя ваш следующий вопрос, командир, отвечу: по всем данным, которые мне удалось найти в открытых источниках, на всём курсе этого корабля нет флотов, способных его остановить или даже задержать. Я не говорю сейчас и о том, что там нет и отдельных кораблей, способных его, этого 'гостя', — он указал легким кивком головы на экран, где светилась гигантская 'креветка', — уничтожить. К тому же. — Шепард несколькими щелчками на клавиатуре своего инструментрона заставил высветиться на экране линии зон ответственности, — корабль-гость следует исключительно по зонам ответственности Земли. А у нас, людей, благодаря Фариксенам, — старпом сказал это с плохо скрываемой злой иронией, — сейчас нет сил, чтобы остановить его продвижение. По данным постов контроля и наблюдения, по данным систем аппаратного слежения, — он вызвал на экраны несколько таблиц и графиков, — броня этого корабля в шестнадцать раз совершеннее, чем броня известного нам 'Пути Предназначения'. А это — лучший корабль в исследованной части Млечного Пути, который ещё хоть как-то может потягаться в противостоянии с этим монстром.

— Только вот азари нам его не отдадут. Ни в аренду, ни в лизинг, — заметил с явной грустью в голосе капитан Андерсон. — Они не поверят в такое, — командир помолчал несколько секунд, вглядываясь в картинки, схемы, таблицы и графики, светившиеся на экранах. — Быстро — не поверят. Это точно. А медленно... Просто не захотят поверить. У них, в том числе, не хватит времени на осознание... полное, необходимо-полное осознание этого факта.

— Сошлются на то, что эта проблема 'лезет' к нашей планете и — по нашей зоне ответственности. Потому это — наша головная боль. Следовательно — нам, землянам, и следует расхлёбывать все последствия, — заключил Шепард.

— Треклятый русский вопрос: 'Что делать?' — произнес Андерсон.

— Меня, командир, больше интересует ответ на другой, не менее русский вопрос 'Кто виноват'? — отпарировал Шепард. — Точнее — кто это такой к нам так ломится на таком супердредноуте? Это явно не такси вроде того же 'Пути Предназначения'.

— Джеф. — Андерсон поднял глаза к потолку салона. Он, как помнил Шепард, терпеть не мог называть своего пилота по кличке — 'Джокер'.

— Да, капитан, — тотчас же откликнулся Моро. Похоже, у пилота корабля уже выработался условный (переходящий в безусловный) рефлекс реагирования на обращение командира фрегата. И, вероятнее всего, пилот уже приучил себя к тому, чтобы подключаться к системам связи и информации того отсека, где в конкретный момент времени находился 'первый после бога'.

— Последняя сводка о наличии кораблей Альянса в районе планеты места назначения, — сказал Андерсон.

— Меньше полутора суток до прибытия фрегата на место, сэр. Кораблей Альянса в районе нет, — отозвался пилот и отключил канал.

— Вы правильно сказали, капитан, — сказал, помолчав несколько секунд, Андерсон. — Фариксены. Использование самого слабого звена...

— С максимальным эффектом, — подытожил Шепард. — 'В мире есть царь. Этот царь — беспощаден...'

— 'Голод — названье ему', — сказал командир корабля. — Иден-Прайм снабжает сельхозпродуктами даже армию и флот Земли. Если у этого монстра есть лучевое оружие...

— Все поля планеты будут сожжены в кратчайшие сроки, — ответил Шепард. — Но главное — погибнут очень многие мирные гражданские жители, сельскохозяйственные работники, фермеры. Тысячи людей. Там, на Иден-Прайме, кроме дробовиков никакого оружия гражданским-штатским — и не только людям, кстати, никогда и не нужно было. Животный мир планеты — не настолько опасен, чтобы непременно с автоматической винтовкой не расставаться, — сказал Шепард.

— И, если кроме нас, как военного корабля Альянса, с этим монстром первыми не встретится никто... — размышляя, сказал Дэвид Андерсон.

— То нам придется поверить в то, что вторжение, осуществляемое этим кораблём, не носит краткий характер, не превышающий несколько часов, выделенных его командиром или пилотом для атаки.

— Хотя... глядя на эту тушу... Так не скажешь. У нашего фрегата нет ничего, чтобы даже пощекотать, — сказал командир корабля, в голосе которого теперь сквозило острое и горькое сожаление. И бессилие.

— Пощекотать? — Шепард, сказав это в явно вопросительной тональности, резко ещё больше выпрямился. — Есть, командир. Для того чтобы пощекотать — есть.

— Бросьте, Шепард. — Андерсон 'перещёлкнул' изображения 'креветки' на своем наручном инструментроне, вгляделся. — По моим данным, ни в каком боевом противостоянии мы с этой 'креветкой' не совместимы.

— А разведке, командир, боевое противостояние и не нужно. Оно для неё — вредно, — ответил командир десантного экипажа. — Мы не будем слишком много и слишком долго только стрелять в него, а используем другое оружие. Наше. Разведывательное. И — диверсионное. — Шепард, как понял Андерсон по сосредоточенному виду помощника, уже 'проматывал' в своей памяти километры текстов, сотни графиков и диаграмм. — Правда, командир. И для этого я прошу вас разрешить мне любыми средствами, — здесь Шепард сделал хорошо заметное и понятное для Андерсона ударение, — за оставшееся время привести и корабль, и экипаж в надлежащее состояние. Если уж мне приходится совмещать две должности, то разрешите мне, командир, сэр, совмещать их не только в теории, но и на практике. Прошу вас своим приказом временно зачислить всех двенадцать полисменов ко мне в десантный экипаж. Если уж они оказались здесь, на борту военного разведывательного фрегата, то пусть приносят пользу. А не подпирают стенки. Капитан, сэр, вы же поняли, что нам, так или иначе, придётся воевать. И на нашем корабле нет гражданских органиков.

— У нас на борту Спектр Совета Цитадели. Найлус Крайк, — подчёркнуто безэмоционально сказал Андерсон. — Он, возможно, не гражданский, хотя кто их, этих Спектров разберёт, кто они по статусу на самом-то деле.

— Не меняет дела. Он — на борту нашего военного корабля, а не прогулочной 'посудины'. Здесь его права не действуют, а оборачиваются против него, — убеждённо сказал Шепард. — Если инопланетяне не пускают нас, людей, в Совет Цитадели, зажимают нашу активность в Большом Космосе — они не имеют права нами, землянами, командовать, ибо командовать нами в такой ситуации...

— Значит — проявлять по отношению к нам, людям, землянам, человечеству — насилие... — тихо, но твёрдо продолжил Андерсон, мрачнея.

— А насилия мы, земляне, люди, человечество — не любим... — поддержал командира Шепард.

— И не потерпим, — закончил хозяин корабля, набирая что-то на своём наручном инструментроне. — Вы меня убедили, капитан. Я видел, с какой скоростью выбежал отсюда капрал. И отметил, что он при этом чувствовал. Вы и Аленко сумели...

— Кайден Аленко. — Шепард запнулся, поправился, заставляя себя высказываться в рамках уставного армейского протокола, — Лейтенант Аленко обязан, — подчеркнул старпом тоном своего голоса это слово, — быть в достаточной форме, чтобы эффективно и качественно командовать. Выполнять офицерские функции. А не лежать на койке в Медотсеке с почти постоянной сильной мигренью. Относительно всего остального — я бы не хотел уточнять никоим образом то, как я это сделал, но мигреней у него больше не будет. Никогда, — подчеркнул старпом. — Во всё остальное его существо я не влезал. — Шепард несколько секунд молчал. — Адаптируется. Нам, нормандовцам, сейчас на борту фрегата потребуется полная отдача от каждого человека. У нас, как я предполагаю, осталось времени даже меньше, чем сутки.

— Предельно сокращаете время на раскачку? — спросил Андерсон. — Вопрос риторический, не отвечайте. Хорошо, — капитан склонился над своим инструментроном, набрал несколько кодовых фраз. — Я своей командирской властью распорядился, чтобы все ваши приказы и распоряжения выполнялись с максимальной скоростью, точностью и полнотой. А вы, уверен, сможете заставить всех членов экипажа это делать именно так на практике. Ну, что ж, — Андерсон встал. — Если кто и сможет нас вытащить из этой незавидной ситуации... То это, наверное, вы, капитан Шепард. И — на скулёж и вопли... если таковые и будут... не обращайте внимания. На фрегате 'Нормандия' нет гражданских разумных. Все, кто на борту, знали, на что подписались. Как там, в старой присяге было? 'Стойко переносить тяготы воинской службы'. Жаль, что в нашей нынешней присяге таких слов теперь нет.

— Но они, безусловно, подразумеваются, сэр, — сказал Шепард, вставая и принимая прежнюю напряжённую позу 'струны'. — Спасибо за понимание.

— Если мы, ныне живущие разумные органики, не будем понимать друг друга до конца сейчас... — сказал Андерсон, разглядывая 'креветку', снова засветившуюся на экране. — То такие корабли как этот... закопают нас безо всякой потребности в любом мыслимом понимании, — командир 'Нормандии' кивнул командиру десантного корабельного экипажа. — Приступайте. Вы, убеждён, знаете, что делать, — он стремительно вышел из салона, направляясь на мостик возле Звездной Карты.

Шепард, сохраняя настройку 'струны', спустился в инженерный отсек. Инженер Адамс встретил его у своего главного пульта. Он уже был в курсе, что капитан Шепард получил от командира корабля особые полномочия, поэтому не удивился, когда Шепард попросил его показать уточнённые характеристики основных систем 'Нормандии'.

Между ними состоялось получасовое обсуждение, по окончании которого инженер Адамс внёс в системные настройки множество изменений. Несколько важнейших параметров корабля удалось оптимизировать, другие — значительно улучшить.

Закончив краткое деловое общение с другими инженерами и техниками корабля, Шепард поднялся по пандусу к дверям, ведущим в основные части фрегата и направился по лестнице на палубу боевого информационного центра.

Стоявший на посту у выхода на палубу полисмен, видимо, полагал, что капрал Дженкинс преувеличил в своём коротком рассказе силу влияния старпома Шепарда и потому не озаботился принять строевую стойку 'смирно' перед внезапно появившимся старшим офицером корабля.

Шепард сделал вид, что не заметил нарушения уставных требований, но, отойдя ровно на шаг, резко развернулся к провинившемуся сержанту.

— Пункт сто сорок шесть Устава гарнизонной и караульной службы Альянса Систем, сержант. Напомнить? — в голосе капитана не чувствовалось ничего, кроме безразличия, за которым отчётливо закипала холодная ярость.

— Никак нет, сэр! — сержант за секунду сбросил с себя вид отдыхающего на посту старослужащего и вытянулся. — Прошу прощения, сэр! Готов понести наказание, сэр! — он ясно почувствовал ярость старшего помощника капитана.

— Вы ведь до службы в армии были неплохим предпринимателем? — продолжал спрашивать капитан, немного умерив клокотавшее в нём недовольство.

— Держал собственный универсальный магазин в родном городке, сэр, — полисмен был искренне удивлен тем, что старший офицер корабля, десантник осведомлен о таких подробностях его, простого сержанта-полисмена, личной биографии. — У меня было больше десятка различных поставщиков, — уточнил он.

— Как старший помощник, действующий на основании приказа капитана Андерсона, снимаю с вас обязанность несения гарнизонной и караульной службы и перевожу на должность интенданта корабля. Теперь ваше рабочее место будет в трюме. Там есть склад и всё необходимое вам для успешной работы с поставщиками и с товаром. Проблема с вашим отдельным жильём тоже будет решена. — Шепард уже хотел развернуться и направиться к следующему полисмену, но его остановил нерешительный вопрос сержанта-торговца:

— Сэр, а...

— Сержант, — произнёс старпом спокойным голосом. — Вы мне нужны не на гауптвахте, которой на корабле нет. И — не со шваброй-щёткой в руках, — уточнил Шепард. — Перед вами поставлена конкретная задача: занять должность и надлежаще исполнять обязанности интенданта корабля. У вас есть час, чтобы принять имущество и определить, что в ближайшее время следует отремонтировать, заменить или закупить. Соберите все профильные данные от членов экипажа корабля. Список — копию предоставьте мне. Я в каюте, скорее всего, сидеть не буду — найдёте меня на корабле сами. Или — лично, или — по связи. Выполняйте.

— Есть, сэр, — сержант пулей метнулся к лестнице и вскоре его шаги уже прогрохотали по плитам другой палубы.

— Мастер-сержант Уитмен, сэр, — к поворачивавшемуся от двери Шепарду подошёл крепыш-полисмен. — Я командую подразделением полицейских сил на фрегате. Здравия желаю, — он отдал уставное приветствие.

— Здравствуйте, мастер-сержант. — Шепард отзеркалил приветствие. — Полагаю, вы недовольны тем, что я самовольно снял с поста вашего подчиненного?

— Был бы недоволен, сэр, — не стал отрицать собеседник. — Вы правы, альянсовский снабженец в последнее время слишком много о себе начал воображать. Он, видите ли, покупает товар за свои деньги. Интересно, откуда у него, тыловой альянсовской крысы, одетой в полувоенную формёнку специалиста Альянса, — Шепард отчётливо почувствовал не высказанное вслух уточнение 'по недоразумению одетой', — свои деньги в таких количествах. — руки мастер-сержанта сжались в кулаки, мало чем уступавшие кулакам капитана Шепарда. — Его взяли-то в 'испытательный' полёт, недели на две, а я вот, чувствую, что дело тут не испытательным полётом... воняет. Извините, сэр, — мастер-сержант приосанился. — Он же просто грабит моих парней. А ваших — вообще за людей не считает...

— Говорит, что окопались на фрегате, летуны. Высоко летаем и много о себе воображаем? — безэмоционально заметил Шепард.

— Вы — настоящий старпом, сэр. Знать такие...

— Это, мастер-сержант, не мелочи. Для меня, во всяком случае, — в голосе Шепарда послышался металл.

— Рад это слышать, сэр. Разрешите с вами посоветоваться, — мастер-сержант достал свой командирский ридер. — Я видел, вы поручили моему сержанту заняться торговлей и снабжением на фрегате. Поддерживаю. Я ему верю, сам неоднократно бывал в его городке, где он родился и вырос. Ему там доверяют, он никого ни разу не обсчитал, всегда даёт скидки и продаёт исключительно качественный товар, выживая только на двух процентах прибыли. Капитан, я понимаю, что может быть, лезу не в свое дело. Но я не хочу, чтобы вы, старпом, считали моих людей балластом. — Уитмен щёлкнул крышкой прибора, открыл экран. — Вот, посмотрите. Список моих предложений. Мои парни — профессионалы.

— Вижу, мастер-сержант. И очень это ценю. Хорошо, что вы подошли ко мне именно сейчас. — сказал Шепард, ознакомившись с предложениями мастер-сержанта.

— Знаете, капитан, откровенно говоря, у меня неспокойно на душе. Я двадцать пять лет в армии. Всякого навидался. А тут... могилой тянет, — мастер-сержант сглотнул, давя дальнейшие, рвущиеся на язык слова в зародыше. — И очень близко... эта могила. Не хотелось бы, чтобы этот салажонок Дженкинс... стал инвалидом или... чего еще похуже... с ним произошло... Он ведь с Идена...

— Понимаю, — помедлив, сказал Шепард. — Вижу, ваши парни не хотят просто стенки подпирать. Хорошо. Мастер-сержант, перешлите на соответствующие инструментроны всех членов экипажа нашего корабля копии дипломов и сертификатов с вашим идентификатором. Думаю, в такой момент нам, как кораблю глубокой разведки, не следует выходить на связь даже через компьютеры и запрашивать уточнение по центральной базе данных ВКС Альянса. Хлопотно это, — отметил старпом. — А тех пятерых, самых молодых, которые пока ещё никаких, кроме армейских, профессий и специальностей не имеют — пришлите в ангар, где сейчас занимается капрал Дженкинс. Я прикажу лейтенанту Аленко провести с ними цикл занятий по десантно-штурмовой подготовке. — Шепард не стал откладывать, раскрыл свой наручный инструментрон, набрал сообщение, закрыл крышку прибора. — Как сумеем. Но — группу десанта делать надо боеспособной, мастер-сержант.

— Согласен, сэр, — мастер-сержант кивнул. — Разрешите сказать, сэр?

— Разрешаю. — Шепард кивнул собеседнику ответно.

— Капитан, я и мои люди... хотим вам высказать наше... единое мнение... Вы только что дали нам возможность стать чем-то большим, чем армейские копы. И мы этого... не забудем. Мы сделаем все, чтобы наши враги были как можно быстрее... мертвы, — мастер-сержант вскинул руку в воинском приветствии, чётко развернулся 'на месте кругом' и отошёл, направляясь к трюму.

— Капитан, сэр! — к нему, едва ли не волоча за собой удерживавшего его одной рукой дюжего сержанта военной полиции, спешил молодой человек в полувоенной формёнке. — Капитан, они, — визитёр опасливо покосился на сопровождающего, — конфисковали все мои товары и сказали, что теперь будут продавать их по себестоимости. Капитан, это же... Это же грабеж! А они... Они ведь военные полицейские... Должны защищать закон! — он остановился в двух метрах от Шепарда, видимо, всерьёз боясь приближаться к нему.

Шепард смерил его тяжёлым взглядом, в очередной раз зверея:

— Упор. Лёжа. При-нять! Сто двадцать отжиманий. Выпол-нять. — выплюнули губы Шепарда, лицо которого снова превратилось в маску индейского божка.

Услышав команды, молодой человек молча рухнул на пол и стал отжиматься. На восьмидесятом подъёме он уже не смог разогнуть одеревеневшие руки и бессильно распластался на плитах металлопола палубы ничком, не будучи способен пошевелиться.

— Вы. Интендант Службы Тыла ВКС Альянса Систем Земли, — процедил старпом. — Использовали труд. Гражданских. Грузчиков. Для погрузочно-разгрузочных работ. С вашим товаром. Делая это. Регулярно. Постоянно. Целенаправленно. Забыв Присягу Гражданской Службы ВКС Альянса. Вы. Грабили. Солдат. Альянса. Которые. И так. Получают. Далеко не самое. Большое. Жалование. И тем. Не менее. Продолжают служить. И — честно выполнять. Свой долг. Вы. Устроили на борту. Боевого фрегата Альянса Систем. Долговой беспредел. За две. Прошедшие. Недели. Значит так, — кулаки Шепарда медленно сжались. Сержант-полисмен, стоявший позади лежавшего ничком снабженца, с явным уважением оценил их размеры и вес. — Все долги. Никто из моих людей. Находящихся сейчас на борту. Фрегата. Возвращать. Вам. Не будет. Никаких. Долгов. Перед вами. У них. Нет. Встать! Смирно!

Снабженец подскочил, как подброшенный катапультой и, предельно вытянувшись, замер.

— Властью старшего помощника командира фрегата. Данной мне на основании приказа капитана Андерсона, — прорычал Шепард. — Я отстраняю вас. От выполнения функций и обязанностей. Снабженца фрегата. Ваш товар и все активы. Будут закреплены за новым снабженцем. Все ваши долги. Будут сохранены. За вами. С этой минуты вы. Переводитесь в разряд. Обслуживающего персонала фрегата. На должность. Разно. Рабочего. Если я. Хоть один раз. Услышу. Или почувствую. Что вы. Плохо выполняете. Свои обязанности. Вы будете выброшены. В шлюз. Жить. Будете. В инвентарной. Ваша капсула. Переходит в пользование. Новому снабженцу фрегата. Кру-гом. В инвентарную — бегом. Марш! — выплюнул Шепард последнюю команду, даже не обратив внимания на то, с какой похвальной скоростью исчез на лестнице бывший снабженец. — Спасибо за помощь, сержант, — капитан, мгновенно успокоившись, обменялся воинскими приветствиями с конвоиром снабженца. — Возвращайтесь к своим обязанностям. Мастер-сержант скажет вам остальное.

— Слушаюсь, сэр. Спасибо, сэр. — Сержант, чётко повернувшись, ушел.

'Так. Одного полисмена удалось перевести на должность снабженца. Мастер-сержант прав — такой специалист нам будет полезен и ценен. Пять полисменов, молодых парней я получил в качестве усиления десантной группы фрегата. Этого — мало, но, если учесть стартовые условия, уже хорошо. Мы — разведка, а не штурмовой фрегат. Значит, шестерых из группы лбов-полисменов можно смело исключать', — думал Шепард, шагая по палубе Боевого Информационного Центра и изредка посматривая на офицеров и сержантов экипажа, привыкающих к тому, что рядом с ними за пульты встали сержанты военной полиции Альянса. — 'Остальных шестерых, включая мастер-сержанта можно будет использовать в БИЦ и на постах специалистов фрегата. Что тоже хорошо'.

Теперь вокруг голографического изображения фрегата, занимающего центральную часть 'круга пультов', чаще именуемого 'ожерельем', не осталось ни одного свободного рабочего места. Капитан Андерсон, стоя на мостике у Звёздной Карты, был доволен: перед ним как на ладони был весь БИЦ, все люди были при деле, никто из фрегатовцев не пытался отлынивать или работать не в полную силу.

Остановившись рядом с Прессли, Шепард не стал отвлекать офицера-навигатора от работы. Дождавшись, когда он закончит ввод данных в штурманские подсистемы фрегата, Шепард мягко и бесшумно встал слева от навигатора.

— Чарльз, давайте тихо и без чинов, — негромко произнес он. — Каково ваше мнение о процедуре подхода к Иден-Прайму?

— Хорошо, капитан. — также тихо сказал Прессли. — Если суммировать всё, что я смог услышать и понять, нас там ждёт корабль, который намного превосходит 'Нормандию', по меньшей мере, в огневой мощи. Это означает, что мы не можем просто так, без подготовки, появляться и даже показываться в системе. Перед ретранслятором с той стороны на входе — планета Занаду, но она, как показывают расчёты и моделирование, в предполагаемый момент выхода фрегата из ретранслятора оказывается на одной линии между ретранслятором и планетой Иден-Прайм. Наш возможный в данном случае отход к планете Нирвана под маскировкой требует дополнительных обоснований своей необходимости, — отметил навигатор. — Планета Сион — действительно крупная планета, в тени которой мы могли бы надежно и надолго укрыть корабль — в момент выхода фрегата из ретранслятора будет далеко, в другом сегменте планетной системы. Если рисковать, а рисковать, думаю, придётся в любом случае, то надо будет от Занаду под маскировкой проследовать к Аркадии. Укрывшись в её тени, используя ослепление за счет светила звёздной системы и соответствующие излучения, можно замаскироваться. Размеры Аркадии позволят, будучи в тени, отключить маскировку и дрейфовать, изредка её включая только при необходимости. Полагаю, капитан, мне, как офицеру-навигатору, вряд ли что можно сейчас и здесь добавить. Все остальные рекомендации я смогу дать только тогда, когда мы подойдём к ретранслятору, ведущему в систему Утопия и проведём первичную дистанционную разведку, не входя в ретранслятор.

— Атмосферный слой Аркадии содержит, по данным Свода Данных Навигации Альянса, азот и гелий. Температура поверхности — чрезвычайно высока. Сколько времени фрегат, по вашему мнению, сможет выдержать в тени планеты? — спросил Шепард, включив на пульте навигатора дополнительные экраны и выводя на них нужные данные.

Прессли вгляделся в строки текста и таблицы с диаграммами, что-то подсчитал на своём наручном инструментроне:

— Несколько суток, капитан. Только несколько суток. Предполагаю, что уходить в ретранслятор из системы придётся — в случае сложностей с Иден-Праймом — под маскировкой, ресурс которой мы должны будем строго дозировать. Данные Свода указывают — разрядиться на Аркадии нам не удастся.

— А Нирвана? — Шепард сменил информацию на дополнительных экранах.

Прессли с удовлетворением ткнул в один из фреймов на правом экране:

— Свод утверждает, капитан, что она не имеет научной и коммерческой ценности. Топливо, завезённое для автоматической станции, почти выработано, атмосфера — остаточная, всего лишь ксенон и криптон. Можно на короткое время рассчитывать, что наличие оксидов железа в поверхности планеты замаскирует фрегат и позволит уменьшить задействованный уровень нашей собственной маскировки, но я бы на это не особо полагался, — он указал на соответствующую таблицу на левом дополнительном экране и умолк.

— А Занаду? Как она сможет выполнить функцию маскировки? — Шепард сменил информацию на дополнительных экранах.

Прессли что-то подсчитал на своём инструментроне:

— Атмосфера из метана и аргона может помочь нам скрыть корабль на средних режимах маскировки сразу после выхода из зоны ретранслятора. Надо только точно рассчитать момент перехода, чтобы сразу под маскировкой скользнуть в тень планеты. Поверхность — лёд, калий и кальций. Сложновато, но, поскольку планета малопосещаема из-за своей малоценности... Думаю, даже с учётом движения через ретранслятор других кораблей, нас вряд ли смогут найти. Только вот дозирование маскировки придётся делать ювелирно. Полагаю, задерживаться у Занаду надолго не получится — несколько часов максимум.

— Вы правы, Чарльз, — ответил Шепард. — Просчитайте моменты подхода к ретранслятору, время дрейфа у ретранслятора, проход через ретранслятор, чтобы мы успели скользнуть к Занаду. И просчитайте движение и маневры ко всем рассмотренным планетам. Так, чтобы нам как можно меньше светиться на видах с Иден-Прайма. Сделайте максимальные допуски на работу маскировки, чтобы нам не пришлось лететь открыто к ретранслятору из любой точки системы. Остальное — позже.

— Слушаюсь, капитан. — Прессли кивнул и углубился в работу. Да, новый старпом многого не сказал, он не стал лезть в детали, дал понять главное: придётся, вероятнее всего, действовать по обстоятельствам.

Шепард посмотрел на часы — время поджимало. Обернувшись к Андерсону, он отметил, что командир фрегата слышал и видел их разговор и согласен с решением Шепарда по проблеме навигации в системе Утопия.

Старпом сделал несколько шагов, поднялся на постамент и подошёл к командиру корабля, опиравшемуся локтями на поручень, окружавший Звёздную Карту.

— Сэр. Я с Прессли обсудил только первую часть нашей работы в системе Утопия. Только то, что касается навигации, — тихо произнёс командир десантного экипажа. — До входа в ретранслятор нам понадобится короткий дрейф — от получаса до полутора часов, в течение которого мы должны будем провести дистанционную разведку Иден-Прайма и обстановки в Утопии в целом. Чтобы в дальнейшем действовать только наверняка. — Шепард переместил изображение Звездной карты вверх, а на освободившееся место вызвал изображение 'креветки'. — По уточнённым данным размеры этого корабля — по вертикальной оси — максимум два километра. На это указывают и примитивные масштабы картинок из Археологического Свода Данных. — Шепард вызвал их на экраны, совместив с линейками. — Предполагаю, что он не останется на орбите Иден-Прайм и обязательно совершит посадку на планету. — Шепард, удерживаясь от словесных пояснений, быстро формировал на свободном пространстве экраны с текстовой информацией, видимой только командиру и старпому. — Нам придётся использовать инфраструктуру планеты и её климат, — он сделал короткую паузу, чтобы вслух не уточнять дальнейшую мысль о возможности 'пощекотать' этот супердредноут.

В глубине души Шепард, конечно же, очень рассчитывал, что удастся не только 'пощекотать', но, вполне возможно, и обездвижить этот корабль. Сделать его безоружным и безопасным.

— Вы желаете рискнуть, капитан? — Андерсон без удивления взглянул на старшего помощника.

Шепард удовлетворённо отметил, что Андерсону, видимо, этот корабль чем-то очень болезненным для его памяти знаком, иначе не стал бы командир корабля скрывать это при разговоре в салоне, когда на экранах засветились и изображения из свода Археологии, и непосредственно полученные со станций наблюдения изображения корабля со снятой маскировкой.

Командир десантного экипажа не стал ни в салоне, ни сейчас настаивать на том, чтобы Андерсон сразу поделился с ним причиной умалчивания. А причина была. И кроме как непосредственное участие Андерсона в событиях, связанных с этим кораблём, других причин Шепард не видел.

— Да. Сегодня у нас есть ещё время на всевозможную подготовку. Осталось меньше двенадцати часов до полуночи. Завтра нам придется действовать и по плану, и быть готовыми и к импровизации и к активному противодействию, командир, — ответил старпом.

— Хорошо. — Андерсон вызвал вахтенного офицера. — Пройдёмте в мою каюту, капитан.

Шепард кивнул и пошёл слева и позади широко шагавшего командира корабля.

Войдя в каюту, он, уловив разрешающий кивок, заблокировал двери. Андерсон с настольного инструментрона включил настенные экраны. Шепард вывел на них нужные данные.

— В БИЦе я не мог вас о многом спрашивать, капитан, — сказал Андерсон. — Но ясно понимал, что у вас уже готов план, который предусматривает не только маскировку и хождение от планеты к планете, то есть то, что вы обсудили с Прессли. Я догадываюсь, что вы хотели провести несколько полномасштабных тревог и учений, осуществив их и сегодня и завтра.

— Вы правы, командир, — сказал Шепард. — У меня действительно есть план, который предусматривает реальную борьбу с этим кораблем. Разрешите говорить прямо, сэр?

— Только так и не иначе, — сказал Андерсон. — Если уж рисковать кораблём, экипажем, применять боевое оружие, то следует знать точно, что, как и когда делать, — кивнул Андерсон.

— По данным тех же постов наблюдения, связи и контроля, которые получали известные вам данные сканирования корабля, идущего к Иден-Прайму, мне удалось понять, что корабль обладает мощным источником энергии. Я уверен, что очень мощным, если сравнивать его с лучшими ныне известными любой органической разумной расе. Именно он позволяет этому супердредноуту не только быть абсолютно неуязвимым даже для согласованной атаки нескольких наших дредноутов в космосе. Но, как вы уже убедились, я не придерживаюсь мнения о том, что этот корабль будет действовать с орбиты Иден Прайма. И, в силу определенных предпосылок, я уверен, что на поверхности планеты этот корабль более уязвим. А посадку он совершит — в этом у меня сомнений никаких нет.

— А какие у вас предпосылки? — заинтересовался Андерсон.

— Гонять такой корабль на сельскохозяйственную планету только для того, чтобы пострелять по её поверхности с орбиты — слишком маловероятный, хотя, не буду отрицать, возможный ход развития событий. Мне непонятно, почему супердредноут следует исключительно по зоне нашей ответственности. Мне непонятно, почему он с такой точностью нацелен именно на Иден-Прайм. Обычно корабли такого класса пустыми и, тем более — в одиночку — не ходят. Они ходят в мощном сопровождении, в 'ордере'. Значит, всё необходимое этот гигант имеет не вокруг себя, а внутри себя. И в этом всём необходимом я бы отдал приоритет десантным силам. Командование такого корабля, вероятно, способно понять, что выжигание полей, разрушение сельскохозяйственных посёлков и целых городов силами одного даже огромного и мощного корабля — слишком экзотичное и авантюрное, откровенно говоря, занятие. Что означает: прибытие этого монстра на планету Иден-Прайм преследует какие-то другие цели, намного более важные, чем устройство массированных возгораний. — Шепард переключил экраны, выводя на них информацию о протеанских маяках. — Я уже говорил, капитан, что знаю об истинной причине использования нашего корабля именно в районе Иден-Прайм. Протеанский маяк.

— Вы правы, Шепард. — Андерсон кивнул. — Руководством Альянса Систем было принято решение, что найденный землянами на Иден-Прайм протеанский маяк будет передан на Цитадель для проведения совместных исследований этого выдающегося по значению артефакта, оставшегося от вымершей полсотни тысяч лет назад расы.

— Надо ли мне понимать этот жест доброй воли Альянса как попытку повысить политический рейтинг человечества среди рас Цитадели? — осведомился Шепард.

— И это тоже имеет место быть. К сожалению, — сказал Андерсон. — Мне, как офицеру ВКС Альянса, не нравится скрывать подобное от экипажа фрегата, но если они будут об этом знать — это не добавит им спокойствия. Поскольку на борту нашего корабля установлена новейшая система, обеспечивающая невидимость от обнаружения, в том числе и оптическими датчиками слежения, командование ВКС Альянса поручило именно нам произвести выемку маяка и его скоростную доставку на Цитадель. Во всяком случае, от кого бы я ни получал указания или приказы — все ссылались именно на нашу систему невидимости. Уверен, им так приказали поступать вышестоящие начальники. Которые, вполне возможно, никогда не служили в армии. Ни дня. И потому многого... не понимают и не знают. — Андерсон несколько секунд помолчал. — Археологическая группа уже ждёт нас. По последней телеметрии — они уже полностью выкопали маяк. В неповрежденном состоянии, к счастью. Если мы, люди, вообще способны квалифицированно понять, какое состояние для него может быть определено как неповреждённое.

— Когда мы откопали аванпост протеан на Марсе, капитан, — сказал Шепард, — мы там тоже нашли нечто вроде маяка. Во всяком случае, благодаря полученной с аванпоста информации протеан, нам удалось найти и активировать ретранслятор Харон и выйти к Арктуру. Значит ли это, что мы, земляне, рассчитываем иметь долю в полученной из неповреждённого маяка информации, работая в содружестве с главными расами Совета Цитадели?

— Как обычный простой человек, Шепард, я бы ни на какую долю не рассчитывал, — ответил Андерсон. — Но, как офицер Альянса и командир фрегата, я обязан руководствоваться не личными предпочтениями, а более важным уровнем интересов. Во всяком случае, мне пока точно ничего не известно о том, были ли найдены где-либо в галактике ещё такие маяки. Есть, конечно, некие сообщения разной степени обоснованности, но... Наш маяк на Марсе — это больше чем маяк. Это — не обычный передатчик с приёмником, а хранилище информации. Мы, люди, затратили несколько календарных лет на то, чтобы прочесть несколько страниц некоего текста, найти, руководствуясь полученной информацией, ретранслятор Харон, активировать его и выйти к Арктуру. И тут, совсем недавно, в результате раскопок на Иден-Прайм мы находим целый, неповреждённый маяк. Точно такой, какой он, вероятнее всего, должен быть. Неактивированный, к тому же. В кругах руководства Альянса есть разные сценарии развития дальнейших событий, — уточнил командир корабля. — Я понимаю, что этот маяк и нам, землянам, людям, самим бы очень пригодился. Но мы, к сожалению, теперь точно не одиноки во Вселенной и обязаны учиться межзвёздной дипломатии.

— Насколько я понял, командир, — сказал Шепард, — для Совета Цитадели находка маяка в зоне ответственности Земли является нежелательной, если, конечно, маяк не будет переведён на Цитадель и, соответственно, передан в руки Совета.

— Да, Шепард. — Андерсон кивнул. — Мы для Цитадели — слишком молодая раса, — он посмотрел на экраны инструментронов. — Азари — три тысячи лет космических полетов, турианцы — тысяча лет полётов, саларианцы — две тысячи лет пилотируемых дальних полётов по исследованным и неисследованным частям галактики. Естественно, давать нам, людям, возможность самим безраздельно воспользоваться информацией, которая, вне всяких сомнений, заключена в этом маяке, они — все вместе или поодиночке — не захотят в любом случае. Какими бы добрососедскими отношения между нами, людьми и расами Совета не были сейчас и в недалёком прошлом.

— Тогда, командир, я спрошу вас прямо. — Шепард выпрямился, но не принял ни стойку 'смирно', ни положение, удобное для быстрейшего запуска в работу состояния 'Струны'. — Знает ли Совет об этом корабле? — он указал взглядом на экран, по которому курсом к Иден-Прайму ползла почти двухкилометровая креветка, прикрывшаяся шестикилометровым 'коконом' космической пыли.

— Они молчат об этом, капитан Шепард, — ответил Андерсон. — Полагаю, что либо надёжно что-то скрывают, либо просто не знают, как это объяснить, либо просто боятся, поскольку даже 'Путь Предназначения' против такого супердредноута — катер.

— Я не про это говорю, капитан. — Шепард не стал направлять свой взгляд на командира корабля. — Я про то, какую роль вы лично сыграли в том, что этот корабль теперь шастает по нашим зонам ответственности. И держит курс на жемчужину сельскохозяйственной колониальной инфраструктуры Земли.

— Вы и это узнали, — безэмоционально заметил Андерсон. — Что-ж. Поскольку это — теперь часть нашей работы, расскажу. — Он сел поудобнее в кресло. — Сказать по правде, мне было достаточно неприятно видеть, как вы с лёгкостью вскрываете то, что я бы предпочёл держать максимально закрытым, во всяком случае — до своей собственной биологической смерти, — несколько секунд командир молчал. — Я знаю этот корабль, Шепард. Его имя — 'Властелин', реже его называют 'Назара'. Он впервые стал известен как артефакт, открытый учёным, доктором Шу Чианем. Этот доктор в силу определённых причин стал одержим, когда работал с этим артефактом-кораблём. Работы проводились на секретной базе Альянса, расположенной на планете Сидон. Это — большая планета, с тонким слоем атмосферы. Там, под 'купольной' защитой была построена база Альянса, где и проводились исследования. Официально — в области искусственного интеллекта.

— Шу Чиань? Ведущий специалист Галактики по ИскИнам? — заинтересовался Шепард. — Или, во всяком случае, считающийся ведущим? — уточнил капитан-спецназовец.

— Да, Шепард, — подтвердил Андерсон. — Этот проект на Сидоне был весьма опасен для Альянса, ведь искусственный интеллект, как тогда были убеждены слишком многие люди, способен подчинить всё человечество, а следом — все остальные разумные органические расы, если не научиться контролировать, ограничивать и эффективными способами управлять его развитием. — Андерсон помедлил. — Я бы так не говорил, но мне пришлось вмешаться в этот проект, в его работу тогда, когда Шу Чиань попал под влияние этого корабля.

— Ментальное влияние? Мягкое перепрограммирование? Индоктринация? — спросил Шепард.

— Если вы уже знаете, что стоит за этими терминами... — произнёс Андерсон. — То мне вряд ли что можно добавить. Да, доктор Шу Чиань попал под влияние этого монстра. Оказалось, что корабль владеет результативной технологией влияния на разум, а, следовательно — на поведение разумного существа. Проще говоря... он их способен подчинить и управлять ими. Корабль этот был обнаружен неподалёку от пространства, занятого к тому времени гетами. Рядом с Шу Чианем работала Кали Сандерс, официально она была представителем технического персонала, а неофициально... Кто знает, кто знает. — Андерсон помедлил с продолжением рассказа несколько секунд. Шепард сделал отметку в своей памяти. — Заметив неадекватность поведения Шу Чианя, она стала пытаться доложить об этом 'нестандартном поведении' в Альянс Систем. Взяв с собой данные по ведущимся на тот момент совершенно секретным исследованиям, Кали бежала на Элизиум — самую большую колонию людей в Скиллианском пределе. Там все обитатели в то время были помешаны на безопасности и Кали решила, что она там тоже будет защищена. А к тому времени, когда Сандерс уже находилась на Элизиуме, база на Сидоне была атакована 'Синими Светилами'. Сами понимаете Шепард, что Сандерс, бежавшая с базы незадолго до начала этого нападения, становилась одним из основных подозреваемых в его организации. Даже тот факт, что 'Синие Светила' сами хотели захватить Кали, не дал официальным, можно сказать, государственным силам правопорядка оснований снять с неё подозрения. — Андерсон теперь говорил 'рвано', делал частые паузы в изложении и мелкими глотками пил воду из большого бокала. — Был там еще один персонаж, доктор Цянь. Он захватил Кали, рассчитывая, что она поможет ему в его исследованиях. Я тогда был выдвинут на уровень кандидата в Спектры, моим куратором назначили Спектра Сарена Артериуса. Именно я под чужим, конечно, именем вывез Кали с Элизиума. И именно мне вместе с Сареном пришлось штурмовать завод по производству нулевого элемента, фактически — горно-обогатительный завод, а вы, Шепард, уверен, хорошо знаете, насколько они огромны и тяжелы для штурма малыми силами. — Андерсон замолчал на несколько секунд, собираясь с силами и с мыслями. — Тогда-то Сарен и проявил себя... Во всей красе. Я отказался взрывать завод, поскольку в тот момент на нём, в его цехах и на территории ещё оставались работники. А Сарен... Он не только взорвал завод, но и подставил меня, доложив и, думается, по-своему убедительно доказав Совету Цитадели, что это произошло по моей вине. Кали... она была там. Этот Цянь держал её там. — Андерсон отпил глоток из бокала. — Заложницей, пленницей. Не знаю точно, кем он её тогда считал. Но держал — крепко. Мы — я и Кали — потом, когда с меня сняли статус кандидата в Спектры, встречались только несколько раз. И с каждым разом я чувствовал, что она от меня отдаляется. Она перешла в Академию, названную в честь её отца, адмирала Грисома. Работала там консультантом. — Андерсон сделал новый глоток воды из бокала. — Сложно всё это. Я уж думал, что никогда не встречусь с этим чудовищем, Шепард. — Андерсон поднял взгляд на экран, где светился силуэт корабля-монстра. И мне... мне крайне неприятно говорить, но Кали и Сарен... Они ровесники. Не знаю, почему, но — неприятно.

В каюте воцарилось молчание. Шепард обдумывал сказанное Андерсоном. Командир корабля продолжал мелкими глотками пить воду из большого бокала.

— Джон, идите. Занимайтесь экипажем и кораблём. Мне надо побыть одному. Решить, что делать дальше, — сказал Андерсон, когда прошло более получаса. — Как бы там ни было, нам придётся воевать. И, если сможем, то — победить.

Шепард молча встал, кивнул командиру корабля и вышел, плотно притворив за собой дверь командирской каюты. К нему уже спешил лейтенант Аленко.

— Капитан, сэр. Разрешите доложить? — офицер остановился в двух шагах от Шепарда, принял строевую стойку 'смирно'.

— Докладывайте, лейтенант. — Шепард остановился, повернулся к Кайдену.

— Капрал Дженкинс тренировку завершил, — чётко сказал Аленко. — Вместе с ним частично завершили свою тренировку пять военных полисменов. Какие будут приказания, сэр?

— Продолжать тренировку. — Шепард внутренне обрёл настройку 'Струны'. — Прикажите всем тренирующимся облачиться в полный комплект боевых скафандров и брони, а также взять настоящее, но разряженное оружие. Продолжать тренировку только в скафандрах, броне и с оружием, — уточнил капитан, видя удивление на лице лейтенанта. — После окончания тренировки — пусть все отдохнут, пообедают. Вам приказываю составить график суточных боевых дежурств. Для нашей группы быстрого реагирования. Из состава десантного экипажа — три-пять человек. На дежурстве всем членам группы быть в броне, скафандрах, надетых шлемах и с боевым оружием. Что-то непонятно, лейтенант?

— Извините, сэр. Может это и не так важно сейчас, но я совершенно не чувствую никакой мигрени. Раньше, в это предобеденное время она меня буквально пожирала, — ответил Аленко.

— Рад за вас, лейтенант, — губы Шепарда тронула едва заметная усмешка. — Полагаю, что избавившись от мигрени, вы теперь сможете уделять почти полные сутки работе с экипажем. И с десантной группой — в особенности. Ещё какие-то вопросы?

— Никак нет, сэр. Разрешите идти? — Аленко вытянулся ещё больше, козырнул.

— Идите, лейтенант. — Шепард отдал воинское зеркальное приветствие в ответ на приветствие лейтенанта и не спеша направился к пилотской кабине.

В отличие от многих членов экипажа, Джеф Моро по прозвищу Джокер в большей мере проникся опасностью, исходящей от командира десантного экипажа, поэтому, едва Джон Шепард прикоснулся к голограмме ВИ замка входного гермолюка, ведущего в пилотскую кабину, как Моро уже стоял рядом с креслом лицом ко входу и старался не особо выказывать, как ему неудобно.

— Здравия желаю, сэр! — приветствовал Моро вошедшего Шепарда, отдав полагающийся по уставу салют-приветствие.

— Здравствуйте, лейтенант. — Шепард чётко отзеркалил приветствие. — Какова обстановка?

— На корабле или на курсе? — Моро не удержался от подколки и слишком поздно, к своему сожалению, понял, что этого не следовало делать.

— Лей-те-нант?! — в голосе Шепарда явно послышалось закипание. — У меня в команде полисменов есть пилот эсминца. С пятилетним практическим стажем. И участием в боевых действиях. Или вы до сих пор полагаете, что вас невозможно привлечь к ответственности за угон космического корабля? — Шепард превращался в ту самую фигуру, которая до полусмерти напугала капрала Дженкинса. И если раньше Джеф Моро видел эту излучающую смертельный могильный холод фигуру на экране пультового монитора, то теперь до неё, совершенно реальной и вполне осязаемой, оставалось не больше полутора метров. — Мне нужен на вашем месте пилот, а не вуайерист, лейтенант Моро. И я его получу. — Шепард превосходно обходился без восклицаний и без крика. Капитан подошёл к креслу второго пилота, набрал короткую команду на консоли. — Заполнять память компьютерной системы 'порнухой' я вам не позволю, — старпом наблюдал, как Джеф медленно бледнеет, понимая, что идёт стирание любовно собранной им коллекции, причем стирание полное, с затиранием освобождающегося места дикой абракадаброй символов. — Поскольку теперь в БИЦ есть полный комплект специалистов, ваша задача, лейтенант Моро — не слежение за тем, что происходит на корабле, а выполнение сугубо пилотских функций. — пальцы обеих рук Шепарда исполнили сложный танец на клавиатуре другой консоли и Моро увидел, как гаснут дополнительные экраны. — Рассчитывайте курс подлёта к ретранслятору в систему Утопия, но так, чтобы мы встали сбоку, в безопасной зоне и могли провести скрытую разведку. Жду ваш доклад о курсе и запланированных и просчитанных подлётных маневрах через пятнадцать минут. На мой инструментрон. — Шепард, не обращая внимания на изумление пилота, процедил сквозь зубы, едва их разжав. — Хотите остаться в этом кресле при звании и должности — будете работать на износ и эффективно, — с этими словами Шепард развернулся к входу в пилотскую кабину. — И только попробуйте посплетничать с кем-либо по Экстранету, — он набрал на боковом пульте сложную команду. — Считайте, что Экстранета в прежних объёмах у вас больше нет. — Шепард шагнул за порог кабины. Крышка люка отсекла шумный выдох со стороны пилотского кресла.

Выйдя, Шепард мысленно поблагодарил преподавателей Академии 'Эн-Семь', которые привили ему любовь к программированию и к изучению всевозможной техники. Не будь у него такой драконовской подготовки, которую ему пришлось пройти за какой-то год, разговор с пилотом мог бы затянуться.

— Эриха Гебена — к капитану Шепарду. — негромко произнёс в наплечный спикер командир десантного экипажа. Через минуту перед старпомом стоял один из полисменов, подтвердивший капитану Андерсону свой диплом пилота эсминца. — Эрих, приказываю вам занять место второго пилота и контролировать действия лейтенанта Джефа Моро. Всё время он должен заниматься только своими непосредственными обязанностями. Я поручил ему расчёт курса к ретранслятору и определение подлётных маневров для уточнения места скрытой стоянки корабля с условием проведения дистанционных разведывательных мероприятий в системе Утопия. В дальнейшем он обязан посвящать всё своё рабочее время совершенствованию своих профессиональных навыков и умений. Вы сами — незаурядный пилот, потому — можете гонять его в хвост и гриву. Теперь должность второго пилота фрегата 'Нормандия' закрепляется за вами, Гебен. Если лейтенант Моро не справится — должность первого пилота перейдёт к вам, а он — займётся другими делами. Не связанными с пилотированием. В соответствии с пунктом двести пятьдесят четыре Боевого устава Военно-Космических Сил Альянса, на время выполнения обязанностей второго пилота вам присваивается звание лейтенанта ВКС. Вопросы?

— Никак нет, сэр! Спасибо, сэр! Разрешите выполнять, сэр?! — новоиспечённый лейтенант поймал разрешающий кивок Шепарда и ринулся в пилотскую кабину. Шепард усмехнулся уголками губ: ему было хорошо известно, что невозмутимого и педантичного Эриха 'Джокеру' ни спровоцировать, ни перетянуть на свою сторону не удастся. К тому же пилот всегда остается пилотом: Эрих и 'на втором кресле' сможет показать Джокеру, что значит боевой пилот-практик.

Встав за спиной специалиста по радиоэлектронной борьбе, сержанта-полисмена Ингвара Темпке, Шепард убедился, что он вполне освоился со своими новыми обязанностями и откровенно ловит кайф, занимаясь своим любимым делом. Капитан знал, что пульт специалиста РЭБ был не укомплектован персоналом с самого начала полёта — мало кто тогда верил, что фрегату придётся вступать в боевые действия, вести активную реальную разведку, организовывать противодействие стремлению противника вычислить соглядатая.

— Ингвар, дайте мне тихо на экраны всю информацию по технической и электронной инфраструктуре Иден-Прайма. Всё, до чего мы можем дотянуться и использовать в своих интересах. Не входя — пока что — в систему.

— Легко, капитан. — Темпке, не оборачиваясь, щёлкнул несколькими сенсорами. — Во-первых, это космодромы. Их официально на Иден-Прайме три. Там — полно всякой электроники и техсредств, есть транспортная инфраструктура. Во-вторых, это энергоподстанции, разбросанные по всей планете. Там тоже есть немало электроники, но главное — это мощные накопители энергии. В-третьих — это Монорельсовая дорога, также требующая значительное количество энергии и соответствующих сложных управляющих систем. И, наконец, самое, на мой взгляд, вкусное — станции управления погодой и климатом. Электроники — вагоны, мощные излучатели и приёмники, накопители энергии. Просто песня. Извините, сэр. Мы тут с ребятами обсуждали... У нас и тема была — климатические войны с использованием планетной технической инфраструктуры. Я тут попутно подсчитал: по открытым данным планетка — сельскохозяйственная, за погодой там следят очень и очень серьёзно, ведь случись малейшие колебания климата — и убытки станут огромными. Сейчас межсезон, уборка урожая еще не скоро начнётся. Даже для скороспелых сортов. По моим расчетам, сэр, при необходимости вполне можно за несколько минут устроить локальный или общепланетный погодный апокалипсис. Гром, молнии, проливной дождь тропического масштаба с электризацией атмосферы до уровня практически непрерывных пробоев. — Ингвар явно 'сел на любимого конька' и теперь недоумевал, почему этот странный командир десантного экипажа не торопится его прерывать. Внезапно он вспомнил, что с недавних пор капитан Шепард — старший помощник капитана корабля и мгновенно прервался сам. — Извините, сэр. Увлёкся.

— Интересно говорите, Ингвар. И главное — по делу, — без усмешки, абсолютно серьезно сказал Шепард. — Просчитайте-ка мне ситуацию с локальным Апокалипсисом. Предельная высота зоны воздействия — шесть километров. Ширина зоны — два километра. С максимальной энергетикой по шести точкам поражения. Считайте, что вы должны уничтожить объект, который превосходит по защищённости 'Путь Предназначения' в восемь-двенадцать раз. Условие — не дать этому объекту взлететь или активировать лучевое оружие. Следует постараться вывести из строя или отключить на время всю его электронику и орудийные системы. Вплоть до тяжёлого оружия включительно. Уровень — супердредноут. Попутно определите точки на планете, в которых эффективность подобного апокалипсиса будет максимальной. Задача ясна?

— Да, сэр! — Темпке, забыв даже кивнуть, с энтузиазмом принялся за работу.

Разговаривая с Ингваром, Шепард уже несколько десятков секунд знал, что рядом стоит командир корабля. Поэтому сделав шаг назад, он вопросительно посмотрел на старшего офицера фрегата. Андерсон только молча кивнул и знаком, малозаметным для других офицеров, присутствовавших в этот момент в БИЦ, попросил старпома отступить ещё дальше, к другим, пока ещё не включённым в работу дополнительным пультам 'ожерелья'. Основные пульты — все до единого — были уже заняты и действовали.

— Готовитесь? — негромко спросил Андерсон.

— Да, сэр, — тихо сказал Шепард. — У ретранслятора — слишком много ушей будет. А пока идём — время есть.

— Каков следующий пункт? — осведомился командир фрегата.

— Главные орудия, сэр, — ответил Шепард. — Я знаю, там теперь работают два полисмена. Один — за главным пультом, другой — за боковым. Полагаю, для наших возможностей двух артиллеристов достаточно. Управление огнём будет организовано с мостика или — из пилотской кабины фрегата.

— Согласен. Идёмте, посмотрим, что сможем сделать там. — Андерсон повернулся и оба офицера неспешно поднялись на вторую палубу.

Два полисмена на секунду отвлеклись от работы за консолями, приветственно кивнули и вопросительно посмотрели на вошедших в отсек старших офицеров. Андерсон, шедший чуть впереди, коротко махнул рукой, что означало — работайте, доклада не надо. Шепард наклонился над главным пультом. Андерсон прошёл ко второму.

— Какова достигнутая точность поражения двухзарядным залпом? — тихо спросил Шепард у старшего артиллериста.

— Удалось повысить с третьего класса на второй. Думаю, — сержант уловил, что старший помощник командира корабля вполне готов допустить неофициальный формат разговора, — через два часа я и Том сможем обеспечить и первый класс. Полагаю, нужна будет точность и скорость?

— Да, Билл, — кивнул Шепард, — нам нужно попасть в мишень на максимальной дальности первого класса — круг диаметром чуть больше полутора метров. Четырьмя зарядами за минимальный промежуток времени. Два залпа. Успеть до того, как зарядная камера лазера будет закрыта бронешторками. Цель малоподвижна сама по себе, но вот бронешторки закроются очень быстро при малейшем подозрении на агрессивность с нашей стороны. Нам будет нужно в кратчайший срок выдвинуть орудия и ударить так, как я только что сказал. Боюсь, второй попытки у нас не будет, Билл, — спокойно констатировал Шепард. — Если цель активирует главный излучатель или закроет его шторками — ситуация усложнится для нас очень быстро.

— Стрельба с какого расстояния?

— Если брать по максимуму — девяносто — сто восемьдесят километров. Фрегат будет двигаться противозенитным маневром, предполагаю работу по нам также и мелких лазеров, вроде нашего ПОИСКа.

— Хм. Мелких. — Билл подобрался. — Извините, капитан, вырвалось, — пальцы старшего артиллериста быстро произвели необходимые манипуляции на клавиатуре. — Полагаю, что нужен будет даже не первый, а нулевой класс точности. Это мы сможем обеспечить только к пяти часам дня. Задачка интересная, капитан. Как раз такая, какие я люблю. Но...

— Пилот фрегата сделает всё так, как вы скажете. Я усилил пилотскую группу еще одним специалистом-пилотом. Вдвоём или один из них в любом случае справятся. Но не хотелось бы заставлять корабль выделывать немыслимые пируэты в непосредственной близости от цели.

— Понимаю. Мы — разведывательный, а не штурмовой фрегат.

— Да, Билл. Просчитайте два варианта. Первый — нанесение максимального урона в атакующем варианте и второй — нанесение максимального урона в добивающем варианте. Примите во внимание то, что зарядная камера цели не всегда будет строго вертикальна или строго горизонтальна. Узел наведения также может хаотически двигаться.

— Понятно, капитан. Ожидаете, что цель будет огрызаться?

— Уверен в этом. И нам нужно сделать всё, чтобы она огрызаться больше не смогла. Удар — и цель должна быть обезоружена. Работайте. Жду ваших результатов на мой инструментрон. Крайний срок — семнадцать десять.

— Есть, сэр! — артиллерист кивнул, поймав согласный кивок своего младшего коллеги, уже переговорившего с капитаном Андерсоном. Через минуту оба старших офицера покинули отсек главных орудий фрегата.

— Командир, сэр, — к ним подошел полисмен, имевший диплом шеф-повара. — Вот меню на обед. Для всего экипажа и команды. Разрешите предложить вам контрольные блюда на пробу?

Андерсон просмотрел меню, расписался кодатором на экране поданного сержантом ридера.

— Идёмте, капитан. Снимем пробу непосредственно из котлов, — командир фрегата взглянул на Шепарда. — Давайте пройдём к вам, сержант, — он повернулся к шеф-повару.

— Слушаюсь, сэр, — полисмен отступил в сторону и пошёл слева и немного позади старших офицеров корабля к выгородке, предназначенной теперь для кухни. — Вот, — он подал длинный черпак и тарелки.

Андерсон, поочерёдно зачерпнув порции из котлов, наполнил несколько тарелок, склонился над кухонным столом и неспешно снял пробу с первого, второго и третьего блюд:

— Хорошо, — он посмотрел на старшего помощника. — Снимите и вы пробу, Джон.

— Да, сэр. — Шепард взял черпак и, попробовав первое, второе и третье, удовлетворённо улыбнулся. — Хорошо, Майкл, — он отметил, что Андерсон уже расписывается в лежащем на стойке журнале кухни.

— Можете готовить порции, Майкл, — сказал капитан Андерсон. — Разрешаю готовить до трёх порций резерва.

— Есть, сэр, — полисмен-повар кивнул.

В это время тренькнул инструментрон Шепарда. Командир десантной группы включил малый экран и ознакомился с решением, предложенным Джефом Моро. Андерсон также заинтересовался и офицеры, отойдя от повара, стали вполголоса обсуждать предлагаемое пилотом решение.

— Полагаю, с решением Джефа можно согласиться, — сказал капитан Андерсон. — Предлагаю пройти ко мне в каюту и пообедать. Заодно — обсудим.

— Капитан. Я согласен с тем, что обсудить поступившую информацию нам нужно, но давайте сейчас не будем игнорировать необходимость нашего с вами присутствия среди членов экипажа, — возразил Шепард. — Рано или поздно и у офицеров, и у сержантов и у старшин, и у рядовых возникнут вопросы. Лучше будет пояснить непонятное сразу всем. Тем более, через три-четыре часа мы подойдём к району ретранслятора. За это время нам предстоит слишком много сделать для подготовки ко всем мыслимым случайностям, которые могут нас ждать по ту сторону ретранслятора.

— Согласен. — Андерсон взглянул на часы. — Как раз сейчас — два часа дня, — он посмотрел на повара. — Майкл, объявляйте сбор офицерского состава экипажа на обед.

— Слушаюсь, сэр, — повар кивнул, включил на своем пульте корабельную трансляцию и огласил стандартную формулу приглашения на обед для офицеров.

За обедом капитан Андерсон и капитан Шепард кратко познакомили коллег-офицеров с планируемыми действиями до момента входа в ретранслятор, ведущий в систему Утопия. Было заметно, насколько сильно оживились офицеры корабля, услышав, что им предстоят не очередные нудные тренировки, а реальная боевая, разведывательная, диверсионная работа. Деталей ни Шепард, ни Андерсон не раскрывали, но офицеры корабля уже понимали: очень многое будет зависеть от того, что удастся понять в ходе активного дистанционного поиска в ходе стоянки на скрытой позиции у ретранслятора.

— И последнее, коллеги, — сказал капитан Андерсон. — После обеда все без малейшего исключения члены экипажа фрегата надевают лёгкие скафандры, броню и пристёгивают к поясам скафандров шлемы в полной готовности к использованию. Аптечки и пистолеты — иметь при себе в обязательном порядке. Лейтенант Аленко составил график дежурства группы быстрого реагирования. Предполагаю, что ближе к вечеру мы проведём две-три тренировки для всех членов экипажа. Ориентировочное время — семнадцать тридцать. Детали будут доведены до личного состава непосредственно в ходе тренировок. Ещё раз хочу предупредить: все тренировки отрабатывать по максимуму. Очень высока вероятность, что нам придётся реально вступить в бой. Поэтому уточнения — учебная тренировка или боевая — не будет. Любая из будущих тренировок сможет стать боевой в кратчайшие сроки. За допущенные ошибки я и мой первый помощник будем взыскивать по всей строгости. Офицерам — проверить экипировку подчинённых. Шлемы — подготовить к переходу на замкнутый цикл. В кратчайшие сроки. Вопросы? Нет? Все свободны, — он жестом разрешил офицерам покинуть места за обеденным столом. — Вы были правы, Шепард. Офицеры нуждались в нашем с вами присутствии.

Ровно через час во всех отсеках 'Нормандии' погас свет. Громкий звук корабельной сирены разорвал установившуюся послеобеденную тишину. По стенам заметались лучи мощных фонарей: экипаж бегом занимал места по аварийному расписанию. Большинство пультов было обесточено.

'Экипажу — перейти на ручное управление! Закрыть шлемы! Включить автономные системы жизнеобеспечения. Соблюдать тишину в отсеках! Корабль — под угрозой обнаружения противником, — такие тексты появились на внутришлемных дисплеях большинства фрегатовцев. — Реанимировать навигационные системы без включения внешних датчиков. Проверить работу систем радиоэлектронной борьбы по схемам 'Луч' и 'Сфера'. Определить и устранить неисправности в системах вооружения'.

Вводные сыпались одна за другой. Командир фрегата и старший помощник тенями передвигались по кораблю, внимательно наблюдая за действиями членов экипажа.

Со стороны не было заметно, что внутри корабля проводится столь масштабная тренировка — Джеф Моро и его напарник получили на свои инструментроны категорический командирский приказ соблюдать прежний курс и скорость корабля.

Зато внутри 'Нормандии' стало в полном смысле слова жарковато: во многих отсеках включился режим разгерметизации. Члены экипажа вынуждены были постоянно готовиться к быстрым переходам из одной части помещений и отсеков корабля в другую.

На то, что в разгерметизированных отсеках, отделённых синеватыми 'линзами' аварийных изолирующих полей от отсеков, сохранивших атмосферу, царила невесомость, не делалось никаких скидок. Скорость, качество, полнота, правильность.

В трёх отсеках фрегата хаотично возникали пожары разных размеров — от простого возгорания проводки до достаточно мощных и разрушительных взрывов. Несмотря на то, что капитан Андерсон не стал разрешать использование открытого огня в других отсеках, точно угадать, когда будет следующий пожар и где он возникнет, какие размеры приобретёт было достаточно сложно.

Тренировка продолжалась ровно сорок минут. Наконец по экранам внутришлемных дисплеев скафандров проползли строчки, информирующие людей о завершении тренировки, коротко муркнула корабельная сирена, извещая об отключении режима симуляции. Экипаж быстро и тихо занял места по обычному полётному расписанию.

Аварийная партия устранила последствия возгораний, приведя выделенные для пожаров отсеки в нормальное состояние. Включилось обычное освещение, заработали обесточенные на время тренировки пульты.

Капитан Андерсон, войдя в свою каюту, по громкой связи объявил общие результаты тренировки. Досталось всем нормандовцам. Без малейшего исключения. Инструментроны членов экипажа получили файлы с полным анализом действий каждого из офицеров, сержантов, старшин и рядовых, полный хронометраж событий, а также возможную и реальную перспективу совершённых ошибок и допущенных недочетов.

— Первая тренировка показала, коллеги, что экипаж готов к реальным боевым действиям на оценку 'посредственно' — сказал капитан Андерсон по корабельной трансляции. — Тренировка будет усложнена и проведена повторно в течение ближайших трёх суток, — с этими словами Андерсон отключил общекорабельную трансляцию и посмотрел на сидевшего рядом Шепарда. — Хорошо ещё, что Найлус Крайк не пытался вылезти из своей каюты, — он привычно на несколько секунд замолчал. — Ладно, это так, к слову. Меня больше интересует и волнует то, кто бы нам дал эти трое спокойных суток для тренировок.

— У нас, сэр, только чуть больше суток осталось до того, как нам придётся воевать, — ответил Шепард. — И, если честно, я ждал именно такого результата. Именно посредственного. Хорошо ещё, что не плохого. — Шепард, медленно поворачивая голову, оглядел командирскую каюту. — По меньшей мере, у нас теперь — полный комплект специалистов, уже более-менее освоившихся со своими обязанностями. Это позволяет надеяться. Хотя надежда против такого корабля, — он указал взглядом на 'креветку', мерцавшую на ближайшем настенном экране, располагавшемся над рабочим командирским столом, — слишком слабое основание для победы.

— Теперь все нормандовцы будут на взводе, — задумчиво произнёс Андерсон.

— У нас, полагаю, больше не будет возможности надолго расслабляться, командир, — сказал Шепард. — Я не верю в то, что такой корабль — один. Археобаза со всей определённостью доказывает: таких кораблей — как минимум несколько десятков. Общий срок существования отрядов из таких кораблей, если смотреть по возрасту рисунков — вообще трудно представить себе: больше тридцати миллионов лет. Есть рисунок сорокамиллионнолетней давности. Для человечества это — невообразимая цифра.

— Для большинства известных нам, землянам, разумных органических рас исследованной части Пространства Млечного Пути — также, — сказал хозяин каюты. — В лучшем случае — два-три миллиона лет. Но — не тридцать. Не сорок. — Андерсон кивнул, соглашаясь с мнением старпома. — Как полагаете, нам понадобится поддержка флотов Земли?

— Нет, командир. Любая подвижка наших флотов сейчас вызовет нездоровый и ненужный интерес к Иден-Прайму, спровоцирует этот корабль на активные действия — и против планеты и против флотов. Я не верю в то, что мы не сможем выполнить свою задачу по максимуму. Один корабль против одного корабля при поддержке инфраструктуры планеты — это честно. Флот против одного, даже такого сильного корабля — это признак слабости и незрелости, — убеждённо заметил Шепард. — Мы не можем давать цитадельцам основания для того, чтобы нас и дальше считали 'детской' расой.

— Знать бы, зачем этот корабль прибыл на Иден-Прайм, — проговорил Андерсон.

— За чем бы он ни прибыл, его появление у планеты можно с уверенностью квалифицировать как вторжение. Даже не заняв позицию у ретранслятора, не проведя полную аппаратную дистанционную разведку, не задействовав комплекс 'Прогноз' в боевом режиме, можно быть уверенным — чужой корабль прибыл за чем-то очень ценным и важным. Пока мне на ум не приходит ничего, кроме протеанского маяка, командир, — честно признался Шепард. — Знать бы, зачем он ему.

— Узнаем, капитан. — Андерсон включил дополнительные экраны, — давайте пока совместно подумаем, как следует усложнить очередную тренировку. Думаю, её проведение следует назначить на половину шестого вечера. Третью тренировку проведем в половине десятого вечера. В одиннадцать вечера корабль встанет на точку у ретранслятора. Дежурные смены приступят к работе с реальными данными, полученными в ходе дистанционной аппаратной разведки. Честно сказать — сам жду, что же аппаратура фрегата нам 'накопает'. Уже сейчас вижу — без боестолкновения с этим кораблем нам обойтись не удастся. — Андерсон взглянул на мерцавшее изображение 'креветки', перевёл взгляд на старшего помощника.

— Уверен в этом, командир, — согласился Шепард, включая свой инструментрон. Оба старших офицера корабля приступили к формированию сценария очередной тренировки.

В половине шестого вечера тишину на корабле разорвали колокола громкого боя. На этот раз тревога была не аварийной, а боевой.

Виртуальный интеллект фрегата трудился с полной нагрузкой, создавая членам экипажа, работавшим за пультами, всевозможные каверзы и предельно сокращая время и на принятие решений, и на осуществление необходимых действий.

В этой тренировке вместе со всеми членами экипажа на равных участвовали и Андерсон с Шепардом. Условия и параметры тренировки менялись в ходе её проведения. ВИ корабля следовал только общему плану, в остальном он был свободен в выборе вариантов действий.

В семь часов коротко муркнувшая сирена обозначила окончание тренировки. Защёлкали замки шлемов, аварийное кроваво-красное освещение сменилось обычным, желтовато-белым. Через пятнадцать минут после сирены на настенные экраны был выложен проведённый ВИ анализ тренировки. Информация поступила и на инструментроны членов экипажа фрегата.

— Не намного лучше, — сказал Андерсон, снова встретившись с Шепардом в своей каюте. — Теперь я вижу, что третья тренировка просто необходима.

— Командир, разрешите доложить, — раздался голос старшего артиллериста. — Нулевой класс точности в настройках артсистем корабля — достигнут и закреплен.

— Принято. Подготовьте артсистемы к ведению эффективного огня, — распорядился Андерсон. — Сократите время на приведение артсистем в боевое положение до минимума. Нам и секунда будет слишком большой роскошью. Действуйте.

— Есть, сэр, — ответил старший артиллерист и отключил канал.

— Предполагаете и атаку, и добивание? — спросил Андерсон, ознакомившись на своем инструментроне с данными, переданными с пультов артиллеристов корабля.

— Да, капитан. Если влияние инфраструктуры планеты, включая станции управления погодой и оборудование монорельсов и космодромов и будет действенно, то нам придется реально гарантировать невозможность для этого корабля оказать сколько нибудь эффективное сопротивление.

— А индоктринация?

— Командир, я не собираюсь возводить бумажные замки, но после столь комплексного воздействия о быстрой индоктринации речи, на мой взгляд, быть не может — 'креветке' просто банально не хватит для импульса энергии, а с остальным десантная группа под моим руководством справится. Удар энергетической инфраструктуры планеты, удар со стороны иденских климатических установок, удар корабля разведки — три удара, сведённые воедино, смогут обеспечить неработоспособность этого монстра на достаточно длительный срок. Я допускаю, что корабль сохранится после столь комплексного удара, но будет ли он представлять собой больше чем корпус...

— Вижу, капитан, вас что-то беспокоит. — Андерсон кинул внимательный взгляд на старшего помощника. — То, что пока вы не хотите допустить в качестве даже гипотезы.

— Капитан, я не знаю, как это точно сформулировать. Очень хочу верить, что после столкновения с этим кораблем у нас больше не будет подобных проблем. И не могу. Нет ощущения, что это будет единичный случай. Такой корабль появлялся в пространстве Галактики тогда, когда для любой разумной расы, способной оставить его внятное изображение на каком-нибудь долговечном материальном носителе, наступал Апокалипсис. Что означает — корабль не применял своё оружие в полной мере. Он не сразу уничтожал разумную, по большей части, думается, органическую жизнь. Он... играл с ней в 'кошки-мышки', что ли. Гордился своей мощью, своей неуязвимостью, своей силой, своим могуществом. Изматывал. Карал, — задумчиво, но чётко сказал Шепард. — За что карал? Не знаю. Мне это непонятно. Почему на планетах, где позднее потомки находили такие изображения, ничего больше не свидетельствовало об этих кораблях? Где вообще все местные — разумные и не очень — жители? Знаю, что археологи не всесильны, но любые раскопки доказывали почти полное отсутствие останков. Значит ли это, что такой корабль был не один? Значит ли это, что он приходил на эту планету в сопровождении кораблей поменьше? Обладавших другими возможностями, выполнявших другие функции? Не знаю. Что-то мне подсказывает, что этот корабль — начало страшного периода в истории Млечного Пути. А тот факт, что он выдвинулся к нашей, человеческой колонизированной планете... Означает ли это, что мы, люди, человечество, оказываемся в первых рядах на уничтожение? — в голосе Шепарда не чувствовалось напряжения и беспокойства — он был ровен, но Андерсон чувствовал, что старпом говорит не только серьёзно поразмыслив над высказанным, он говорит от сердца, неравнодушно. — Я не готов сказать, что это — чистая машина, ведомая программой, капитан. И я также не готов утверждать, что это — живое существо. Я вынужден предположить: нам, чтобы победить такое порождение неведомого разума, придётся объединить мощь разумной органической и синтетической жизни. Понимаю, что на полномасштабный синтез никакая из нынешних рас Млечного Пути не согласится. Может быть, нам удастся обойтись сосуществованием, партнерством, союзничеством. Но только за счет органической жизни, её возможностей победить орду таких кораблей... У меня нет ощущения, что такой корабль — единственный или их мало, командир... — Шепард видел, что Андерсон его внимательно слушает и был удовлетворён этим вниманием, а главное — пониманием сказанного. Всё же хорошо, когда командиром корабля является равный тебе, старшему помощнику, по уровню и профилю подготовки человек. — Нам, пока мы не сможем заполучить себе в союзники искусственный интеллект, придётся работать на запредельных для органиков режимах. И ещё вот эта проблема, капитан. — Шепард указал на изображение ретранслятора, уже появившееся на штурманском экране. — Мы, люди — молодая, по меркам Галактики, раса. И мы... с лёгкостью, достойной лучшего применения, уже 'вцепились' в ретрансляторы. И, соответственно, почти полностью прекратили разработку двигателей и систем, позволяющих обойтись без этих катапульт. Если бы не этот ретранслятор, не необходимость движения по пробитому им тоннелю... Мы могли бы применить большинство методик разведки, известных человечеству. Но расстояния между системами... Огромны для наших нынешних возможностей. Ясно, что через год от Иден-Прайма вполне может остаться голый каменистый булыжник, лишённый атмосферы и почти всей нынешней инфраструктуры. Только год — и всё может кардинально измениться в худшую для нас, разумных органиков, сторону. А у нас, я почему-то знаю, этого года нет. И нет, возможно, даже месяца. Даже десяти дней нет. Если завтра мы не появимся на планете... этот корабль выполнит свою функцию. И у меня лично нет сомнений, что он уйдёт с планеты. Громко и очень больно уйдёт. Для нас, органиков, больно. Уйдёт потому что уверен: нам нечего ему существенного противопоставить. Для нас, разумных органиков Галактики, я уверен, всего через несколько часов... информация о 'креветке' и её действиях... будет шоковой для всего без малейшего исключения экипажа нашего корабля. По моим расчётам, всего несколько часов остаётся до того, как эта 'креветка' войдет в зону дальних сканеров Иденской системы контроля. — Шепард не озвучил стандартную фразу, обозначавшую сожаление о нереализованности многих уже проработанных планов. — Если не принимать во внимание многие моменты, то, по стандартному сценарию, первое, что сделает этот корабль — 'обрежет' всю дальнюю связь. Планета не сможет позвать на помощь. Иденцы будут звать, но их... не услышат. Предполагаю наличие на борту этого монстра мощной системы, которая фильтрует информационный траффик. Со стороны почти всё будет — как обычно. Но любой намёк на зов, на информацию о происшедшем будет Жнецом, вне всяких сомнений, отслежен и блокирован. Эта планета не имеет новейших военных центров связи, не имеет развитой военной инфраструктуры. Считаю, что это — не основание для успокоения. Даже системы, подобные марсианской противокосмической обороне с её поистине циклопическими орудиями, немногое смогут противопоставить этой 'креветке'.

— Полагаете, что после посадки на планету корабль будет более уязвим? — спросил Андерсон, просматривая на своём инструментроне профильные данные.

— Большие корабли большинства известных мне разумных органических рас вообще — по самым разным причинам — не могут осуществлять какие-либо штатные посадки на планеты. На любые из возможных и приемлемых. — уточнил Шепард. — Разве что в случае катастрофы, но это уже — не стандартная посадка. Это — падение. На то, чтобы удержать подобный Жнецу корабль в положении немедленного взлета будет расходоваться, смею предположить, значительная часть бортовой энергии. Если представить себе 'цепочку', то её первым звеном становится посадка такого корабля на планету, вторым — отсутствие необходимости передвижения такого корабля по планете, третьим — выполнение какой-то краткосрочной миссии десантными экипажами корабля, четвёртым — отсутствие у 'туземцев' возможности что-либо существенное противопоставить как самому кораблю, так и его десанту. В итоге ясно, что даже автомат уровня нынешних ВИ или даже минимального ИИ не будет держать щиты на максимуме — энергия потребуется для банальной постоянной балансировки положения корабля в пространстве. Эти лапы, — Шепард коснулся лучиком лазерной указки гигантских 'отростков', — вполне возможно, не будут в данном конкретном случае опорами корабля, принимать на себя его вес. Подозреваю, что они будут сведены. А сам корабль — будет едва-едва касаться 'лапами' поверхности планеты. Может быть, обозначать тем самым посадку, вводя местных жителей в заблуждение, маскируясь. Сохранение 'кокона' вокруг корпуса позволит ему стартовать сразу, без длительной подготовки. 'Кокон' — будет, щиты — будут. Но мне трудно представить себе автомат, держащий щиты на максимуме в столь безопасной атмосфере и на почти безоружной планете. Это — паранойя, а автоматы паранойей не страдают, — уточнил Шепард. — Ею могут страдать только создатели автоматов, но её, паранойю, очень сложно запрограммировать в полной мере.

— Не могу сказать, что со всем, высказанным вами, капитан, я полностью согласен, — сказал Андерсон, подумав несколько минут над услышанным. — Во многом вы, конечно, правы. Очень надеюсь на то, что аппаратная разведка не даст нам оснований для каких-либо непродуманных и быстрых действий. Хотя, суммируя всё сказанное вами по этому поводу, — Дэвид бросил быстрый взгляд на экранное изображение 'креветки', — могу сказать одно: нам придётся быстро преодолеть любой мыслимый шок и собрать за очень короткое время максимум данных. Сомневаюсь, искренне сомневаюсь в том, что нам будет дано много времени для принятия решений по дальнейшему плану действий. — командир фрегата включил аудиосвязь по спикеру. — Ингвар, сколько потребуется времени, чтобы вывести системы климат-контроля Идена в режим 'локального апокалипсиса'?

— Если только через климат-контроль — от пятнадцати минут до минуты, — откликнулся специалист по РЭБ.

— Много. Можно как-то сократить до трёх-пяти секунд? — спросил Андерсон.

— Можно, но нужно будет чётко знать, где цель и каковы её характеристики. Хотя бы самые общие.

— Где цель — вы будете знать. А характеристики... — Андерсон помедлил. — Считайте, что это — максимум из всего, что вы можете себе вообразить. Нам нужен будет один удар, способный полностью обезопасить цель.

— Уничтожение? — уточнил специалист.

— Да. Полагаю, что именно это нам и потребуется. Точнее смогу сказать только после аппаратной разведки, Ингвар, — ответил, помедлив, Андерсон, — просчитайте вариант уничтожения и вариант максимального обезоруживания. Во всех смыслах.

— Разрешите подать решение через две минуты вам на экраны? — спросил специалист, явно, как понял Шепард, почуявший очередную крайне интересную и сложную задачу.

— Разрешаю. — Андерсон отключил связь по этому каналу, но не стал поднимать взгляд на Шепарда. — Вам ведь не хочется уничтожать этот корабль до конца, Шепард? Я прав?

— Да, сэр. — Шепард не стал кривить душой и говорить неправду. — Если нам, человечеству, Харон подарил выход к Арктуру, выход к другим цивилизациям, то я более чем убеждён: этот корабль подарит нам опыт тридцати миллионов лет развития. Что на порядки превышает опыт любой расы Млечного Пути. Имея такой аппарат... Человечество сможет подготовиться к войне гораздо лучше.

— Вы таки верите, что он — не один? — спросил Андерсон.

— Верю. Он, как и мы — разведка. Наблюдение. Контроль. Слежение. Как хотите, называйте. И если нам удастся 'усмирить' такого деятельного внутреннего соглядатая, поставив его на службу жителям Галактики — это будет ценнее металлического или пластикового трупа. Даже такого трупа, как он. И что-то мне подсказывает, что в пределах Млечного Пути есть ещё несколько таких... трупов. Нет необходимости добавлять к их 'сообществу' еще один.

— И... — осторожно заметил Андерсон.

— Я понимаю, что это звучит как мистическое откровение, командир... — уточнил Шепард. — Но я уже сейчас ощущаю, что на этом корабле есть органики. Разумные органики, — старпом несколько секунд молчал. Андерсон чётко ощущал — это не тактическая пауза, привычная для общения между людьми. — Такое чувство, что их души... слабы...

— Вы полагаете, что они... в плену? — спросил Андерсон, не поднимая взгляда на своего старпома.

— Больше чем в плену. Они — под его управлением, командир. Марионетки, — ответил тихо Шепард. — Сложно такое формулировать словесно. Условность... нарастает скачкообразно. Многие необходимые смыслы... теряются.

— Индоктринация, — произнёс Андерсон.

— Да, как вариант, — согласился старпом.

— И вы можете указать расы, к которым они принадлежат? — Андерсон по-прежнему не стремился смотреть ни на фигуру, ни на лицо своего собеседника.

— Могу, — подтвердил Шепард, — но я не хотел бы сейчас слишком беспокоить системы этого корабля. Я не сомневаюсь в его совершенстве и не хочу испортить всю готовящуюся нами операцию. 'Он' может насторожиться. Тогда мы не сможем провести разведку, не будем готовы к результативным и немедленным действиям. А там, на планете — тысячи людей. Землян. Не только, землян, что тоже важно, — уточнил старпом. — Если Жнец начнет 'садить' по планете и её обитателям своим лучом... Нам, фрегатовцам, нормандовцам — не отмыться вовек. — Шепард, как ясно чувствовал Андерсон, с трудом сохранял спокойствие в голосе. — Есть только предположение, обоснованное предположение, что эти несколько разумных... неординарные личности. Сомневаюсь, что корабль такого высокого класса будет брать на борт посредственности. Даже — в качестве пленников или рабов. Нет. Они явно не последнего десятка личности. И так ли важна их раса?... В любой расе всегда есть такие личности. В любой, командир, — повторил Шепард, для которого словесные повторы никогда не являлись чем-то негативными. В детдоме он часто слышал одну фразу: 'Повторение — мать учения. И — не только учения'. И был согласен со смыслом и сутью этой фразы.

— Командир, сэр, — на связь с капитаном Андерсоном вышел Ингвар. — Передаю решение.

— Принято, Ингвар, спасибо. — Андерсон посмотрел на экранчик своего наручного инструментрона, прикосновением к дужке отключил спикер и встал, подходя ближе к большому экрану. Следом поднялся Шепард, также приближаясь к экрану, на котором уже построчно высвечивалось решение. — Может сработать, — задумчиво произнес Андерсон, вчитываясь и вглядываясь. — Может сработать, — в голосе командира фрегата явно послышалась заинтересованность, смешанная с удовлетворением. — Да нет же, может сработать! — воскликнул он. — Ещё как может! Теперь надо провести третью тренировку, закончить подготовку корабля к стоянке у ретранслятора и мы сможем решить эту проблему, — краем глаза Андерсон поймал согласный кивок старпома.

В двадцать один час тридцать минут тишину отсеков фрегата разорвали одновременно прозвучавшие сирены аварийной и боевой тревог. Виртуальный интеллект корабля на этот раз использовал свои возможности едва ли не по максимуму: люди сбивались с ног. Усложнение вводных шло сплошным потоком. Корабль был полностью погружен во мрак, рассекаемый только тускловатыми лучами нашлемных фонарей скафандров и узкими лучами лазеров. Пожары царили в пяти отсеках одновременно, к ним добавились множественные газовые и химические атаки. Только в одиннадцать часов ВИ отключил комплекс виртуализации и включил во всех отсеках обычное освещение.

— Неплохо, но мало, — сказал, ознакомившись с выданным ВИ текстом анализа проведённой тренировки, капитан Андерсон. Оба старших офицера снова уединились в командирской каюте. — Жаль. Большего мы позволить себе не можем. Через час мы становимся на позицию у ретранслятора. Предлагаю дать возможность экипажу поужинать и подготовиться к боевой работе.

— Да, сэр. — Шепард скороговоркой отдал по трансляции несколько десятков распоряжений. — За ужином придётся устроить обсуждение.

— Устроим. Это — необходимо, — подтвердил капитан Андерсон. — Идёмте.

Обсуждение состоялось и заняло чуть больше пятнадцати минут. Но какие это были минуты! Офицеры говорили мало, сжато, чётко, прекрасно ощущая, сколько всего важного скрывается за этим не слишком привычным немногословием. А раз ощущали, значит, понимали: шутки и слова кончились. Начинается реальная, боевая работа.

Отпустив офицеров, Шепард и Андерсон задержались на несколько минут за столом. Вахтенный убирал посуду и приборы в моечную машину, дезинфицировал столы и стулья портативным медицинским излучателем.

Послышались неторопливые тяжёлые шаги. На палубу ступил турианец-Спектр. Он направлялся прямо к столу, за которым сидели старшие офицеры корабля. Остановившись у стола, он с неудовольствием посмотрел сначала на Андерсона, но потом сконцентрировал взгляд на Шепарде.

— Не советую, Найлус, меня так разглядывать, — произнёс Шепард, быстро обретая привычное состояние натянутой 'Струны'.

— Почему мне не дают связи с Советом? — спросил Крайк.

— А о чём вы собрались ему докладывать? — Шепард прямо взглянул на турианца снизу вверх и этот взгляд Спектру явно не понравился. — Вы — на военном разведывательном корабле, который находится не в учебном походе. Здесь есть своё командование.

— Я — Спектр, — произнёс турианец.

— Мы — в курсе, — ответил старпом. — Ещё раз повторяю: вы — не офицер корабля, чтобы мы учитывали ваши желания в максимальной степени. — Шепард не сводил тяжёлого взгляда с турианца. — Вы — пассажир. Гость. Гражданское лицо, — процедил старпом.

Андерсон не вмешивался в разговор, но внимательно наблюдал за происходящим, сохраняя спокойствие и некоторую отстранённость.

— Я — сотрудник Спецкорпуса, — турианец произнёс эти слова с явной угрозой.

— Ещё раз повторяю: мы — в курсе. — Шепард не менял тон и громкость своего голоса. — И мы превосходно знаем, в чём была замешана ваша организация. — Старпом, нажав несколько клавиш на своём наручном инструментроне, включил ближайший к столу настенный экран, на котором проступили строки сводки по самым проблемным операциям Спецкорпуса за последние несколько десятилетий. — Пытаетесь играть святого, Найлус? Пытаетесь нами, людьми, землянами, руководить и командовать? Пытаетесь делать из нас детей?

— Я не буду отвечать на эти вопросы, человек, — турианец пока что старался сохранять спокойствие, но Шепард видел и ясно ощущал, как напряжены нервы оперативника Корпуса.

— Нам и не надо ваших ответов, Найлус Крайк. Нам известно, что ваш наставник, Спектр Сарен Артериус раз за разом переступает закон, используя его несовершенство в своих собственных, личных интересах. — Шепард с инструментрона запустил новую последовательность текстов и картинок на экраны. Один экран выдавал информацию на турианском языке, второй — на английском.

Капитан Андерсон с интересом читал английский вариант. Командиру фрегата многое становилось понятно.

— Вы, турианцы, боитесь, — продолжал Шепард, не менявший своей позы. — Боитесь, что ваших сил не хватит. Не надо мне, Крайк, говорить о том, что то соединение старых калош, которое мы, люди, встретили у выходного ретранслятора — и есть ваш Флот или хотя бы его часть, — турианец при этих словах старпома нервно дёрнулся всем телом. — Не надо, — повторил Шепард. — Мы прекрасно знаем о ваших тридцати основных Флотах, Найлус. И — о пятнадцати резервных — тоже знаем, — уточнил он. — Вы, помнится, попытались двинуть к нашим звёздносистемным границам один такой Флот. Только прямой приказ Совета Цитадели остановил его. Но вы не знаете, а может быть — просто не понимаете по ряду причин другого, Найлус. Мой коллега и командир не даст мне соврать. — Шепард не стал обмениваться взглядом с Андерсоном. — В истории человечества нет года, когда на нашей родной планете не велись боевые действия между людьми. Мы воевали практически всю свою человеческую историю. Воевали между собой. Воевали на пределе возможностей, воевали, используя буквально всё для победы: всю технику, всю науку, все человеческие возможности. Воевали, теряя миллионы людей. Прореживая генофонд человечества лучше, чем любая радиация или эпидемия. — Турианец ещё раз дёрнулся. Шепард это сразу отметил. — Лучше и эффективнее, — повторил он. — Да, у нас, людей, нет такого количества кораблей. Но зато мы отлично умеем воевать, используя человеческие возможности и способности. Ваша Турианская Иерархия закулисно продавила Фариксенские соглашения, потому что вы, турианцы, поняли: мы способны 'закрыть' свою Солнечную систему тысячами дредноутов. Да, мы построим их, заставив всё человечество голодать. Да, нам будет сложно выдерживать темп на других направлениях. Да, это будет великое напряжение для множества людей. Но мы, люди, это сделаем, Найлус. И вы, турианцы, это почувствовали. Главное — для всех этих кораблей у нас будут по пять экипажей. На каждый корабль любого класса. Хотя для нас армия — не основа общества, не основа государства, не основа системы управления. Вы, турианцы, это слишком хорошо почувствовали. — Шепард выдал на экраны таблицы ограничений по договору. — Видели? — спросил старпом. — Видели. Знаю, вижу, ощущаю, что видели и не один раз, Найлус. У кого больше всего кораблей? У вас. У кого больше всех дредноутов? У вас. У кого больше всех крейсеров? У вас. У вас, турианцев, для которых армия и флот — всё. А для нас, землян, всё — это человеческое общество. И вы полагаете, что мы не сможем сопротивляться в таких вот 'договорных' условиях? — уголки губ Шепарда сложились в издевательскую усмешку. — Рядом со мной находится мой командир, капитан фрегата Дэвид Андерсон. Кто, как вы думаете, продавил его назначение на этот фрегат? Ну!

— Турианская... Иерархия... — через силу произнес Найлус, который не был в тот момент в состоянии сопротивляться давлению Шепарда.

— Мне назвать причину назначения на этот пост капитана Дэвида Андерсона? Или это сделаете вы? — продолжал 'прессовать' оперативника Спецкорпуса Шепард.

— Мы рассчитывали, что служба Андерсона на этом корабле... будет недолгой... — выдавил Найлус.

Капитан Андерсон сжал пальцы обеих рук в кулаки, но не стал поднимать взгляд на стоявшего неподалёку от стола турианца.

Шепард не спускал глаз с Найлуса, отлично видя, каких трудов ему стоило сказать даже это, относящееся к не самым мелким тайнам Турианской Иерархии.

— Отлично, Найлус, — произнёс старпом. — Ваши соплеменники дают капитану Андерсону 'недофрегат' и рассчитывают, что он вскорости завершит свой земной путь. По разным, вроде бы имеющим много общего с естественными, причинам. И какой же фрегат вы нам подсунули? Точнее — подсунули капитану Андерсону? Разведывательный, правильно?

Турианец нервно кивнул.

— А вы знаете, какая интересная установка ходит среди очень многих людей, Найлус? — Шепард теперь откровенно издевался над оперативником. — Не знаете, Найлус. Не знаете, так как если бы вы знали — вы десятой дорогой обошли бы этот фрегат, как только на его борту появился капитан Андерсон. Есть у нас на Земле интересная страна с очень сложной и неоднозначной историей. Её именуют до сих пор Россией. Так вот там есть такое выражение, такая, с позволения сказать, установка, — старпом сделал короткую, в несколько секунд, паузу и сказал, словно каждое озвученное слово было ударом тяжёлого молота. — Не верь. Не бойся. Не проси. — Шепард с наслаждением видел, как при каждом сказанном слове крупной дрожью сотрясается тело Спектра. — И мы, европейцы, знаем, почему в России это — не просто слова. У нас, европейцев, тоже есть похожие выражения. Но они не столь чёткие и определённые. И по звучанию, и по смыслу, — старпом сделал ещё одну паузу. — Так вот, Найлус. Мы, земляне, вам, инопланетянам — не верим. У нас — очень мощная ксенофобия, против которой у вас нет никакой вакцины. Мы вас, инопланетян — не боимся. Если мы не боялись воевать между собой все тысячи лет земной человеческой истории, будучи заперты на одной единственной планете в сравнительно небольшой звёздной системе, то мы не боимся воевать с любым врагом, пришедшим в Солнечную систему извне. У нас — нет страха. У нас — есть желание победить. Во многих армиях нашей планеты у воинов любого ранга есть традиция: забирать врага в могилу вместе с собой. И мы у вас, инопланетян, ничего не просим. Это вы, турианцы, попросили нас умерить нашу воинственность. Это вы, турианцы, 'продавили' через Совет Цитадели Фариксенские ограничения. Это вы, турианцы оказались перед нашим разведфлотом, будучи не готовы к Контакту. Это вы, турианцы попытались навязать нам недофрегаты, недолинкоры, недодредноуты, понимая, что очень скоро мы, люди, сможем усеять пространство Иерархии своими кораблями, против которых у вас, основной военной силы Совета Цитадели, не найдётся адекватного ответа. И вы, Найлус Крайк, пришли сюда светить своей корочкой? Корочкой Спектра? Корочкой боевика-оперативника Совета Цитадели? Корочкой цепной шавки? Да, Найлус, я не оговорился и не буду брать свои слова назад. Цепной. Шавки. Совета. Цитадели, — сквозь зубы "выплюнул" Шепард, наблюдая растущий страх и бессилие в глазах турианца. — Вы полагаете, что если вы, ваша Турианская Иерархия, дали нам этот корабль, то можете тут играть роль барина? — взгляд Шепарда буром впилился в глаза турианца и тот отшатнулся. — Какая честь для нас, плебеев! Какая честь! Барин соизволил вместе с холопами пребывать на недофрегате! Чудовищный риск для высшего существа! Знакомо, Найлус?! Знакомо, вижу! Вы за десятилетия привыкли, что перед Спектрами все разумные органики любой расы 'тянутся' в струнку и все им служат просто по факту наличия у отдельного конкретного разумного идентификатора Спектра Совета. Но у нас, людей, есть другая традиция. Другая, Спектр Найлус Крайк. — Шепард снова перешёл на молотоподобный стиль речи. — Любой авторитет, любое почитание, любое поклонение следует за-ра-бо-тать. Практическими действиями. Практическим риском. Практическим напряжением. Капитан Андерсон — профессионал. И этого звания, этой ступени нет в наших земных квалификационных справочниках. Это то, что мы, люди, ощущаем глубже, чем кожей. Глубже, чем взглядом, глубже, чем разумом. Вы хотели его унизить, растоптать, вогнать в грязь, 'продавив' назначение Андерсона на пост командира этого разведфрегата? Не получилось, Найлус. Не получилось. Для наших профессионалов работа на самых проблемных кораблях — норма. Работа с самыми проблемными экипажами — норма. Работа на самых опасных направлениях — норма. Мы, люди, в большинстве своём, не кичимся званиями и должностями. Мы просто ра-бо-та-ем. Командир 'Нормандии' за годы службы заработал не только авторитет, но и искреннее уважение сотен, тысяч людей. Да, занимающих разные посты и разные должности. Но чётко осознающих, что он, Дэвид Андерсон — профессионал. Заметьте, что он, команид навязанного ему вами, турианцами, фрегата, не стал как-либо проявлять свое негативное отношение к вам, представителю Спецкорпуса. Хотя у него для этого есть все мыслимые основания. И, поскольку мы все здесь в курсе дела, Найлус, полагаю, вам следует немедленно и глубоко понять, что вы здесь — пассажир, гражданское лицо. А не всесильный султан, шах, магараджа или император. — Шепард сделал короткую паузу, наслаждаясь видом слабеющего Крайка. — У нас, людей, есть своя собственная, мощная законодательная база, о которой вы, как оперативник Спецкорпуса, знаете, но легкомысленно полагаете, что взмах 'корочкой' удостоверения Спектра всё оставляет позади. Нет, Найлус. Не всё. Мы, люди, уже десятилетие добиваемся признания от Совета. А вы, турианцы, Турианская Иерархия в лице ваших Советников, — Шепард, нажав несколько сенсоров на своём наручном инструментроне, вывел на настенные экраны данные о советниках из Турианской Иерархии, — отчаянно пытаетесь противостоять нашему желанию, нашему стремлению, нашему праву. Праву занять должное место среди других рас Млечного Пути. Вы боитесь, турианец Найлус. Вы боитесь людей. Вы боитесь нас.

— В мои функции... — начал было Крайк, но Шепард не дал ему договорить:

— О, да, в ваши функции входит проследить, куда пошли ваши инвестиции. Инвестиции Турианской Иерархии воплотились в удавку на шее человечества, Найлус, — выплюнул, словно забивая восьмидюймовые гвозди в тело турианца, командир десантного экипажа и старший помощник командира фрегата.— Мы, люди, две недели потратили на адресованную вам лично, а в вашем лице — и Совету Цитадели, протокольную 'презентацию'. И вы были удовлетворены. — Шепард выдал на экраны тексты отосланных Найлусом рапортов. — Как видите, даже на неукомплектованном недофрегате у нас, людей, достаточно специалистов, способных качественно и, главное, быстро взломать 'спектровский' шифр. В ваши функции, Найлус, согласно секретным инструкциям, входит то, что на нашем, человеческом языке называется предательством, ударом в спину и саботажем. — Новые данные заполонили пластины включённых экранов. Вспыхнули новые экраны, высветившие новые тексты и таблицы с графиками.

Андерсон, впившийся в них взглядом, откровенно не понимал, откуда Шепард смог достать подобную информацию, но спрашивать пока не спешил, наблюдая, как двухметровый турианец мнётся перед столом, за которым сидят два офицера-землянина. Мнётся и начинает понимать, что его барскому положению пришел окончательный конец.

— Вы так и не поняли, с кем вы, турианцы и Совет Цитадели, столкнулись, Найлус. Не поняли, — произнес Шепард. — Вам известно, что такое 'катализатор'?

— Вещество, способное повернуть химическую реакцию в определённое русло и способствовать достижению определенных, заранее просчитанных результатов, — проскрежетал Найлус.

— Ограниченно, но верно. Так вот, Найлус. Вы столкнулись с человечеством как с катализатором процессов, которые находятся вне вашего управления, руководства и понимания. Мы, люди, не будем играть по вашим правилам, Найлус, после тех унижений, которые вы, турианцы, нам причинили. Не будем. Не надейтесь. И начнём мы с того, что на наших военных и гражданских кораблях статус Спектров-инопланетян будет сведён до статуса гражданского лица, не обладающего никакими полномочиями, кроме элементарной физиологии. Поскольку по моим данным Спектров на просторах Солнечной системы сейчас не так много, мы их уже всех вычислили и взяли под наблюдение. А вас, Найлус Крайк, мы лишили главного — связи.

— У меня...

— О, да, есть приказ Совета Цитадели. — Шепард, не двигаясь с места, поднял на Найлуса другой взгляд. Совершенно другой. — Приказ забрать у нас, людей, найденный на принадлежащей нам, человечеству, планете, протеанский маяк. — Шепард с наслаждением увидел, как сильно дёрнулся заносчивый турианец. — Забрать, поскольку кто-то там, на Цитадели, а может быть, где подальше и повыше, решил, что мы, люди, не доросли до того, чтобы иметь на своей территории подобные хранилища информации. Поскольку вы, Турианская Иерархия, а также — другие члены Совета Цитадели, до дрожи боитесь, что не сможете управлять тем, как мы воспользуемся этой информацией, — старпом помедлил. — Да, Найлус. Нам, землянам, потребовалось немало времени, чтобы 'проломиться' к вам, Старым Расам, активировать ретранслятор. У нас, людей, есть поговорка: 'даже незаряженное ружье может выстрелить'. В самый неподходящий момент. Говоря проще: закрытый ретранслятор может быть открыт. И вы к его активации оказались не готовы. Совершенно не готовы, Найлус Крайк. Вам назвать имена тех, кто решил, что люди не достойны владеть редчайшим протеанским артефактом? — Шепард положил пальцы правой руки на сенсоры клавиатуры своего наручного инструментрона. — У нас есть не только имена. У нас есть прямые и неопровержимые доказательства. Ну!

— Не. Надо, — выдавил турианец.

— А ведь как хорошо начиналось, — с издевкой произнёс Шепард. — Барин-Спектр-турианец идет к корабельным флотско-армейским землянам-холопам потребовать отчёт о проделанной работе и информацию о ближайших и не очень ближайших планах. И — более чем уверен, нет, даже убеждён в том, что холопы дадут ему эту информацию. Как же, ведь он, Найлус Крайк, Спектр, небожитель. Неподсудное существо. Одним махом всех тупых людишек побивахом. Заметьте, Найлус, я ещё не перехожу на личности. Мой командир уже догадывается, что и там у меня есть немало интересного. Того, что я могу озвучить относительно персонально вас, Найлус Крайк. — Шепард посуровел, подобрался. — Так что — будем играть небожителя дальше? Или сейчас вы быстро и молча вернётесь в свою каюту и больше никогда не будете пытаться превышать статус бесправного гражданского на военном корабле?

— Каюту, — произнёс спустя несколько секунд Крайк.

— Можете идти, Найлус. — Шепард опустил взгляд, почувствовал, как турианец медленно и явно неохотно поворачивается к сидевшим за столом офицерам-землянам спиной. — Помните, что любая попытка навредить нам, людям, будет наказана со всей жестокостью.

Подождав, пока турианец покинет палубу, Шепард расслабился:

— Извините, командир. Но была прямая необходимость загнать в безопасные рамки этого субъекта, — сказал Шепард, не глядя на Андерсона. — У нас осталось меньше четверти часа до боевой активации. Иметь этого слизняка позади — означает подвергать всё для нас, людей, важное, ценное и нужное, неоправданному риску, — он набрал на клавиатуре своего инструментрона код. — Его каюта уже отрезана от любых линий связи и информации. Санузел там есть, если он корчит из себя армейского служаку — пусть стойко переносит трудности военной службы. Надо будет — я уложу его энергоимпульсом в кому.

Ожил инструментрон Андерсона:

— Капитан, корабль — в точке, — доложил Джеф Моро. — Двигатели готовы к рывку к ретранслятору. Инженер Адамс гарантирует, что мы выдадим пиковую мощность в длительном режиме и сможем без проблем отработать Иден-Прайм.

— Хорошо. — Андерсон переключил каналы, активировав громкую связь. — Внимание всему личному составу. Корабль — в точке. Включить аппаратуру дистанционной разведки в боевой пассивный режим. Начать сканирование в пассивном режиме. Это — не учебное применение. Это — не учебная работа. Активировать комплекс 'Прогноз' в боевом режиме.

Выслушав немногочисленные короткие доклады, Андерсон откинулся на спинку кресла. Затем, напрягшись, резко встал, обошёл стол.

— Шепард, идёмте ко мне в каюту. Там будем смотреть 'пассив'. Надо исключить негативное влияние шоковой информации, — сказал он, остановившись рядом с креслом, в котором продолжал сидеть старпом.

— Есть, капитан. — Шепард поднялся, отошёл от стола.

Оба офицера вошли в командирскую каюту в тот момент, когда на больших настенных экранах появились первые данные с пассивных дальних сканеров. Отметка гигантского корабля сияла красным ромбом.

— Чёрт, он — возле резервного космопорта, — сказал Андерсон, взглянув на координатную сетку. — Судя по данным наземных планетных датчиков — сохраняет позицию. Связь с планеты — заглушена. Он действительно фильтрует траффик в полном объёме. Оружие — не активировано.

— Ему и не нужно применять оружие. Эта двухкилометровая 'креветка' сама по себе очень даже неплохое психическое оружие. Космопорт — пуст. Одни трупы, — сказал Шепард, увеличивая разрешение пассивного сканирования. — И, кстати, вот и последствия индоктринации, — он указал на некоторые данные в таблице. — Активность мозга многих, попавших в 'сферу', имеет характеристики внешнего управления с элементами подавления.

— Посмотрим. — Андерсон включил дополнительные экраны. — Комплекс 'Прогноз' подтверждает ваши выводы, Шепард. Джеф, — командир посмотрел на потолок каюты, — включите маскировку. В рабочий режим.

— Слушаюсь, сэр, — откликнулся пилот.

На приборных панелях командирской каюты вспыхнули подтверждающие активацию систем индикаторы.

— Я понимаю, что это — глупо, но очень рассчитываю, что те несколько разумных, которые находятся на борту этого корабля, — проговорил Андерсон, — не имеют доступа к оптике или иллюминаторам. На таком расстоянии нас будет трудно заметить стандартными неоптическими средствами. Каков ваш план, Шепард?

— Подходим к Иден Прайм, командир, и — наносим по 'креветке' согласованный удар излучателями планетной климатической системы, энергонакопителями ближайшего к месту посадки 'креветки' космопорта и оружием фрегата. Затем, при необходимости, фрегатский десант штурмом берёт эту 'креветку', не способную при таком 'прессинге' активно сопротивляться, под свое управление. Полагаю, парочку больших пробоин в корпусе атака нашего корабля этой креветке обеспечит, — уточнил Шепард. — В темпе. Главное — скорость и натиск. Знаю, на Идене будут новые значительные разрушения и жертвы среди населения, но — нам нужно или захватить этот корабль. Или — уничтожить его, — кратко изложил свое видение сценария старпом.

Андерсон несколько минут размышлял, затем встал.

— Идёмте, капитан. Наше с вами место — на мостике 'Нормандии'. Там получим последние данные и — начнём боевое выдвижение.

— Согласен, командир. — Шепард пропустил Андерсона вперёд, вышел из каюты, прошёл следом за главой экипажа в помещение БИЦа и встал за его спиной на постаменте у Карты. — Готов к работе.

— Внимание по кораблю. Говорит командир. — Андерсон снова активировал громкую общекорабельную связь. — Вы все видели основную нашу цель. У нас два выбора: захватить этот корабль или уничтожить его. Нельзя дать ему взлететь. Нельзя дать ему открыть огонь. Нельзя дать ему уйти. Это — разведчик. Он — один. И он должен остаться один. Нельзя дать ему передать какую-либо информацию вовне. Всё это мы должны сделать. Мы — разведка. Лучше других понимаем и знаем, как следует противостоять разведке. И мы сделаем это. — Андерсон отключил связь, переключил Карту в режим оперативно-тактического управления, вызвав в трёхмерное пространство район Утопии. — Джеф, под маскировкой, в тени контейнеровоза 'Летран', следующего к Цитадели. Скрыть корабль в тени планеты Занаду. Быть готовым к рывку к планете Нирвана или — прямому рывку к Иден-Прайму. Выполнять!

— Есть, командир, — откликнулся пилот.

Фрегат вышел с позиции, скрылся за широченной кормой контейнеровоза, ушёл от огромного носителя на нужное расстояние, чтобы ретранслятор не соединил два корабля при 'переброске' воедино. Спустя минуту 'Нормандия' вошла в коридор, пробитый активировавшимся ретранслятором.

— Три минуты, сэр, — уточнил по аудиоканалу командирского наушного спикера Моро. — 'Летран' уже готовится к выходу. Решение, командир. Прямо или уходим к Занаду?

— Прямо, Джеф. Прямо, — сказал Андерсон, перепроверяя данные, поступающие с комплекса 'Прогноз', на отдельных экранах Карты.

— Есть, командир, — пилот отключил канал.

— Ингвар, Билл. — Андерсон вызвал на конференцсвязь специалиста по РЭБ и старшего артиллериста. — Все системы вооружения корабля — в боевой оперативный режим. Ингвар, вам — первая скрипка. Заставьте этот корабль рухнуть и отключиться! Повторяю: рухнуть и отключиться! Делайте что угодно с инфраструктурой и погодой планеты, но корабль должен быть обездвижен и обезоружен! Все данные по его возможностям, которые нам удалось собрать — пересланы вам.

— Понимаю, командир. Готов. — Ингвар, вошедший в 'боевой' режим, стал говорить рублеными фразами. — Данные — введены в систему. Готов к согласованному удару. Билл?

— Всё оружие фрегата — готово, командир. — доложил по аудиоканалу старший артиллерист. — Главный излучатель этой твари — в прицеле главного корабельного калибра.

— Джеф. — Андерсон вызвал на связь пилота.

— Готов, командир. Пока мы на самой полной скорости идём к планете, Ингвар сделает достаточно, чтобы креветка не ушла. А Билл усмирит её потуги сопротивляться.

— Начали! — отрывисто бросил Андерсон.

Фрегат вырвался из ретранслятора, прошёл мимо неповоротливого контейнеровоза и, набирая скорость, понёсся к планете, выходя на её орбиту под предельно допустимым углом.

— Командир, корабль — над планетой, — доложил Моро. — Наблюдаю наш первый согласованный удар по гостю. Креветка шатается. Ей явно не нравится, но взлететь... Боги! Взлететь она не может! Ингвар, я — твой должник! — Джеф вывел 'Нормандию' на атакующий курс. — Билл, через тридцать секунд я буду на точке открытия огня. Точка! — воскликнул Моро.

Удар фрегата был страшен. Объятый сполохами излучений, генерируемых в аварийных режимах десятками ближайших к месту стоянки гиганта энергонакопителей, погодных станций и излучателей, двухкилометровый корабль-чужак дрожал, пытаясь разорвать крепнущий кокон.

Все, кто был на борту 'Нормандия' и многие, кто был на планете видели, и на экранах и через иллюминаторы, и своими собственными глазами, как 'креветка' пытается раздвинуть огромные створки бронезаслонок над своим главным излучателем.

В тот момент, когда глубоко в чёрном жерле излучателя вспыхнула первая кроваво-красная искра, обозначившая активацию системы накачки, в линзу ударил залп зарядов из главных орудий разведфрегата — 'Таниксов', за которым спустя две секунды последовал второй, а затем — грянул третий. Все члены экипажа 'Нормандии' видели на экранах, как в момент трёх попаданий увеличилось напряжение на энергоконтурах, охвативших своими щупальцами непрошенного гостя.

Гигант-чужак зашатался ещё сильнее, начал крениться и в это мгновение Билл всадил в щупальца 'креветки' три залпа, заставляя бронеплиты корпуса чужака выгибаться под немыслимыми углами, кроша приводы и закорачивая энергоконтуры. В теле гиганта образовались несколько значительных по своим размерам пробоин.

Всё это происходило на предельно максимально допустимых расстояниях между кораблями. Джеф даже немного придерживал скольжение 'Нормандии' навстречу гиганту. В этот момент сближения кораблей Билл превзошёл самого себя: он сумел за десяток секунд организовать и осуществить третий заход: три дополнительных залпа, сила которых оказалась непереносимой для пришельца.

Под басовитое гудение крепнущих энергополей, под скрежет напряжённых и гнущихся под излучением металлоконструкций, под стон лазеров наседавшего фрегата 'креветка', дёрнув всеми четырьмя лапами, рухнула на конструкции монорельса, ведущего к резервному космопорту.

Соприкосновение с токоведущими частями Монорельсовой Дороги привело к дополнительным повреждениям, добивающим системы пришлого корабля.

'Нормандия' прошлась над затихающим гигантом от щупалец к вершине, развернулась, пролетела к щупальцам, развернулась и замерла, взяв креветку под прицелы орудий главного калибра и лазеров системы ПОИСК.

— Командир, защита чужака — снята. Есть два сигнала о наличии на борту этого корабля разумной органической жизни, — доложил Ингвар. — Классифицирую... Это — азари и турианец, сэр. Они — живы, но находятся в глубоком шоке. Их жизненные показатели... Задавлены, — уточнил специалист.

— Командир. — Моро вгляделся в экраны, — вижу десантные корабли гетов, сэр. Три штуки. Они покинули корпус 'креветки' через 'порталы' и теперь пытаются улететь от позиции рухнувшего гиганта, сэр. Разрешите огонь на поражение?

— Разрешаю, — сказал Андерсон. — Билл. Сделайте так, чтобы мы не имели проблем с ними.

— Слушаюсь, сэр, — в голосе старшего артиллериста чувствовалось глубокое удовлетворение. — Сделаем!

Несколько залпов заставили все гетские десантные корабли рухнуть на наспех подготовленные у ног гиганта металлические стартовые площадки. Вряд ли кто, кроме автоматов, смог отметить момент, когда они там появились.

Эвакуация турианца и азари из Жнеца. Изъятие пилота "креветки"

— Мы сомневались в том, что геты вышли за пределы Вуали, — произнёс капитан Андерсон, просмотрев на экранах Звёздной Карты итоговые данные, обработанные несколькими ВИ фрегата. — Полагаю, теперь — ваша очередь действовать, Шепард.

— Так точно, сэр! — сказал старпом. — Предполагаю сначала разобраться с этими двумя разумными органиками на борту 'креветки'. Группе быстрого реагирования во главе с лейтенантом Аленко... Предполагаю, командир, ей следует направиться в лагерь археологов и взять протеанский Маяк на борт челнока. На внешнюю подвеску, — уточнил старпом. — Мы успели предотвратить активацию гетского десанта... Теперь ясно, что в задачу подчинённых Жнецу гетов действительно входила эвакуация протеанского Маяка на борт 'креветки'. После погрузки артефакта на борт, он бы немедленно взлетел. Начал бы стрелять по планете или не начал — другой вопрос. Ответить на него точно... Теперь это — вряд ли возможно. И — вряд ли необходимо.

— Предполагаете, что геты... индоктринированы? — спросил Андерсон.

— Это машины, сэр. А машина с машиной всегда быстро договорятся. Почти мгновенно, — сказал старпом. — По человеческим, конечно, стандартным меркам. Вот 'Властелин' и договорился. — Шепард отдал несколько коротких распоряжений по аудиоканалу наушного спикера. — Лейтенант Аленко, сэр, на первом челноке убыл в расположение лагеря. С ним — три полисмена, которые сегодня должны дежурить. Я беру с собой пять полисменов и капрала Дженкинса. На челноке мы достигнем наиболее удобной для наших целей пробоины в корпусе и через неё — проникнем в корабль. Данные недавнего сканирования однозначно свидетельствуют — корабль полый.

— Идите, Шепард, — сказал Андерсон.

Капитан козырнул и через несколько минут челнок уже нёс его к поверженному кораблю неизвестной расы.

— Подлетаем, сэр! — доложил водитель. — В этот раз Шепард не стал брать с собой Стива — штатного пилота челнока, сославшись на то, что предстоящая миссия очень опасна и лучше будет, если на месте водителя будет военный полисмен. Стив понял правильно. Возражать не стал, уступив кресло одному из полисменов и оставшись на фрегате. — Громадина. И дыру мы в нём хорошую проделали! Хорошо, что не одну. Есть выбор. — Он подвёл челнок бортом к острым граням внешней брони пришельца. — Готово, сэр. Открываю салон, — нажатием клавиши он разблокировал и поднял боковую дверь челнока. — Ждать вас здесь, сэр?

— Да, — подтвердил старпом. — Только держите машину подальше от острых граней. Скрежет едва слышный, но — был. Не надо усугублять повреждения. Техникам — лишняя работа, — сказал Шепард, поднимаясь и привычно передёргивая затвор штурмовой автоматической винтовки. — Один из изолирующих контейнеров — возьмите. Закрыть шлемы. Включить системы скафандров в автономный режим. Оружие — держать в постоянной готовности. Клювами не щёлкать, смотреть по сторонам внимательно. И — прислушиваться. К своим чувствам и ощущениям — тоже, — с этими словами он первым спрыгнул на чешуйчатые плиты внутренней обшивки нутра "каракатицы". — Идём и 'берём' сначала центральный блок управления. Нужно окончательно вырубить этого монстра. Задача ясна? — капитан повернул голову влево, чтобы видеть почти всех своих коллег по группе.

Ответом ему были безмолвные осторожные кивки. Нормандовцы оглядывались, привыкая к виду внутренностей чужака.

— Дженкинс, идёте предпоследним, — отдав это распоряжение, Шепард почти бегом двинулся по одному ему ведомому маршруту.

В том, что он точно знал, куда именно следует идти, несмотря на то, что путь пролегал через завалы трубопроводов, бухты кабелей, скопища ящиков и разнообразного трудноидентифицируемого 'барахла', для Шепарда не было ничего особенного. Состояние 'Струны' позволяло ему тонко чувствовать окружение на много метров вокруг, а уж не заметить такое яркое 'пятно', как центральный блок управления 'креветкой' и вообще невозможно было в принципе. Да и нормандовцы, его коллеги, тоже привыкли, что новый второй после командира офицер корабля, знает и умеет гораздо больше, чем можно было ожидать от элитного спецназовца.

Старпома беспокоило только одно ощущение: он знал, что вскоре пришелец очнётся и сможет посопротивляться. Время, оставшееся до момента реактивации защиты Жнеца, истекало. Не хотелось интересоваться тем, много ли времени осталось до момента включения — надо было действовать быстро и эффективно, а начнёшь задумываться над тем 'сколько там до нуля?' — погибнешь. Или, как минимум, не выполнишь задачу.

Наконец впереди 'проявилась' светящаяся бронированная сфера.

Коротким жестом приказав своим спутникам остановиться, Шепард подошёл к сфере поближе. Вгляделся, насколько позволял конус неяркого света из нашлемного прожектора, отрегулированного на четверть мощности, в её поверхность. Провёл пальцами руки, затянутой в бронированную скафандровую перчатку, по стыкам лепестков. Помедлил, не отнимая ладонь от поверхности обода. И — резким движением сдвинул один из лепестков в сторону, заставляя другие сложиться подобно вееру.

В голубовато-зеленоватом свечении под лепестками обнаружилась прозрачная сфера, удерживаемая строго в центре теперь уже раскрытого бронированного кокона. Протянув к сфере руку, Шепард выдернул её из удерживающего поля и ощутил, как напряжение, царившее внутри корабля, исчезло.

— Дженкинс. Контейнер. Быстро, — отрывисто, не оборачиваясь, распорядился Шепард, ожидая, пока подошедший капрал подаст ему раскрытый изолирующий бокс.

Уложив в него сферу, капитан закрыл замки внутреннего кофра, набрал один код, закрыл замки внешнего кофра и набрал второй код.

— Неужели он... мёртв?! — тихо спросил Дженкинс. — И мы это сделали? Умертвили этого монстра?

— Корабль — мёртв. А его пилот. — Шепард посмотрел на контейнер. Дженкинс перехватил его взгляд, посмотрел туда же. — Жив, — он обвёл взглядом потрясённых происшедшим спутников. — Теперь — ищем двух разумных органиков. Полагаю, удар их застал в центральном посту корабля. Живо, живо за мной, — распорядился старпом. — Придётся выносить обоих на руках, коллеги, так что — двигаемся как можно быстрее. Носилок мы с собой не взяли, даже простейших тканевых, — отметил старпом. — Ничего. Вынесем. На себе, но — вынесем, — озвучивая это, Шепард почти бегом пробирался по извилистому пути, пролегавшему среди сорванных с креплений деталей корабля, направляясь к чётко мерцавшим на внутришлемном экране маячкам-индикаторам биологической активности. — Живо, живо, не останавливаться! — несмотря на то, что пилот был удалён из средоточия системы управления гигантского корабля, Шепард не был склонен думать, что в недрах Жнеца не найдётся аварийной системы управления, действующей, конечно же, полностью автономно.

Надо было спешить и потому, что состояние двух разумных органиков ухудшалось. Пусть и не так быстро, но — ухудшалось. Предстояло ещё вернуться к пробоине и подняться на борт челнока, а это всё — время, которого могло уже и не быть...

Преодолев несколько лестниц-трапов, поднявшись по ставшей полом боковой стене, группа высадки вошла в помещение 'центрального поста' 'креветки'.

Точно под вздыбленным на кронштейне рабочим креслом лежал турианец, 'затянутый' в тяжёлый бронескафандр. Неподалёку от него сломанным манекеном лежала пожилая азари в чёрно-белом одеянии со странным головным убором, чуть сбившимся и обнажившим обширную рану на лбу.

Индикатор медконтроля на внутришлемном дисплее старпома высветил, что турианец вполне в форме, но находится в глубоком шоке и без сознания, а вот азари... Она, как понял Шепард, явно не успела сесть в другое, теперь зависшее на 'боковой' стене кресло, поэтому получила множественные повреждения.

Скупыми точными жестами старпом приказал двум полисменам взять на прицел входы в центральный пост, а сам с Дженкинсом склонился над азари.

— Девятьсот пятьдесят лет... По стандартному летосчислению. Среднегалактическому. Поверить не могу... — прошептал капрал, когда на его инструментрон поступили первые идентификационные данные, снятые с азари автоматикой скафандра.

Шепард тем временем обильно смазывал панацелином отмеченные на экране внутришлемного меддиагноста выявленные автодоктором места наиболее серьёзных повреждений.

— Она же в девять раз старше любого из нас! — добавил капрал.

— Привыкайте, Ричард. Теперь это — часть нашей с вами работы, — спецназовец достал из штурмового наспинного ранца комплект шин и несколькими точными движениями зафиксировал левое предплечье и правую голень азари, не забыв добавить на раны в этих местах ещё один слой панацелина. — Так, здесь — всё, — он повернулся и подошёл к турианцу. — А вот здесь — сложнее, — старпом включил наручный инструментрон и на его большом экране показал данные идентификационного чипа своим спутникам.

— Спектр? — удивлённый возглас не сдержали три полисмена одновременно.

Шепард кивнул, соглашаясь с мнением коллег.

— Крепкий же он какой! Хотя, если верить диагносту, в нём имплантатов — почти восемьдесят процентов, — сказал старший полисмен. — Он почти не пострадал. Но я бы...

— Вкалывайте, Орест, — закончил его мысль Шепард. — Нам его тащить к челноку. Целее будет. Не нужно, чтобы он рыпнулся по дороге. Нам ещё Чаквас его сдавать вместе с компаньонкой.

— Я понесу его, сэр, — полисмен вколол турианцу полную дозу обездвиживателя.

— Хорошо, Орест. — Шепард убедился, что полисмену помогут его коллеги и повернулся к Дженкинсу. — Ричард, дорогу помните?

— Да, сэр, — капрал смотрел, как невысокий полисмен почти без видимых усилий несёт к выходу из Центрального Поста двухметрового турианца. — Помню, сэр, — поправился он, поймав вопросительный взгляд командира группы. — Я пойду первым, сэр. Выведу, сэр.

— Действуйте, Дженкинс. — Шепард проводил уходившего капрала взглядом и, подойдя к азари, поднял её на руки. — Вперёд, я — за вами, — сказал он остальным полисменам.

Обратный путь был ожидаемо нелёгким. В особо захламлённых местах несколько раз пришлось передавать с рук на руки обмякшие тела обоих пострадавших. Шепард с сомнением смотрел на внутришлемный индикатор биологических форм, мерцавший синеватым светом. Больше живых внутри корабля не было и трупов тоже не попадалось.

Корабль, лишённый управляющего звена, был безмолвен и тих. Эта тишина настораживала и полисменов и капитана.

Водитель челнока подвёл машину к краю пробоины. Азари и турианца разместили, уложив навзничь, на двух скамейках, образованных трансформированными креслами. Полисмены, Дженкинс и Шепард стояли всю дорогу до фрегата.

В ангаре 'Нормандии' их встретила майор Чаквас, поднявшаяся в салон, просканировавшая своим медицинским инструментроном обоих пациентов и кивнувшая Шепарду:

— Хорошо. Они вполне смогут выкарабкаться, Джон. Доставьте их ко мне в медотсек. — сказав это, она обменялась понимающими взглядами с Дженкинсом и с остальными полисменами.

Ричард, как отметил Шепард, уже не выглядел этаким всемогущим 'героем', но был похвально спокоен и собран.

Чаквас, как отметил старпом, такое настроение капрала понравилось.

— Да, мэм. — Шепард кивнул и снова поднял азари на руки, на этот раз первым сойдя на плиты корабельного ангара. За ним старший полисмен нёс турианца.

Спустя несколько минут оба пострадавших были размещены на медицинских кроватях в царстве Чаквас и майор медслужбы взглядом приказала всем, включая Шепарда, покинуть помещение Медотсека.

— Разрешите идти, сэр? — старший полисмен и Дженкинс подошли к Шепарду, едва капитан последним покинул Медотсек.

— Идите. Отдыхайте. Всем — спасибо, — старпом обменялся с полисменами и капралом рукопожатиями.

Первая миссия, связанная с высадкой на абсолютно незнакомый корабль, безусловно, взволновала всех её участников, поэтому рукопожатия помогли несколько умерить напряжение.

— Да, сэр, — козырнув старшему по званию, капрал и полисмены ушли в кубрики. Шепард знал, что теперь у них будет достаточно тем для разговоров.

Уходя, Дженкинс поставил у ног капитана контейнер с управляющим 'чипом'. Разместив контейнер в изолирующем хранилище фрегата, Шепард набрал пять кодов блокировки и захлопнул толстую дверцу сейфа. К нему неслышно приблизился капитан Андерсон.

— Его сердце? — спросил командир.

— Больше, — помедлив, ответил старпом. — Разум. Пилот. Основа, — сказал Шепард, разглядывая ровную поверхность крышки отсека хранилища и думая о том, что — или кто — находится за ней. — Никогда бы не поверил в это, сэр. Но... он там, на корабле, явно не один. Я хотел сказать, что действует он, как единое существо, как единый разум... Но на самом деле их там, этих разумов... миллиарды. Запереть такое в столь большой корпус и отправить на войну. Сквозь такие невообразимые для человека пространства. Каким же бездушным надо быть?!...

— Мы можем... понять... как они, те, кто составил корпус этого Жнеца... — Андерсон взглядом указал на дверцу хранилища, — ... выглядели?

— Можем, командир, — подумав, ответил Шепард. — Но вряд ли сейчас мы к этому готовы.

— Пока вы там ходили, я приказал членам экипажа корабля оградить место падения 'креветки' и закрыть его для колонистов. Возведён забор и выставлено ограждение из колючей проволоки. Со всем необходимым оборудованием. Мы также дополнительно оградили щитами место падения десантных гетских кораблей и места, куда упали отдельные геты. Всё это включено в состав общей зоны охраны, — уточнил командир корабля. — Местные... Они с пониманием отнеслись к нашему требованию об установлении режима 'запретная зона', капитан, — сказал Андерсон. — Тем более что эта 'креветка' хорошо заметна и видна с очень приличного расстояния. Проблем 'я только посмотреть' — не будет. Как только вы изъяли 'чип', восстановилась дальняя связь с планеты, но, с момента вашего входа на борт 'креветки' я распорядился пока 'закрыть' район и не отправлять информацию о происшедшем с борта фрегата в Альянс. По моему приказу пост РЭБ поставил Иден-Прайм под 'информационную блокаду'. Начата фильтрация информационных потоков. В состав специалистов поста РЭБ вошли ещё несколько человек — работы оказалось много для обычной численности. — Андерсон помолчал несколько десятков секунд. — Сказать, что колонисты и администрация планеты в шоке — это ничего не сказать. Они даже не предъявляют нам никаких обычных, а потому — вполне предсказуемых претензий по поводу уничтоженной или повреждённой инфраструктуры и урожая. Такое ощущение, что они поняли, чем эта 'креветка' могла бы для них... стать. Я также приказал собрать все части гетов-десантников и их кораблей, закрыть доступ на резервный посадочный стол, куда их всех к этому времени свезли. Инженер Адамс уже побывал там и говорит, что впервые видит столь совершенные машины, сумевшие развиться самостоятельно на основе ИИ. Сетевого ИИ.

— Искусственный интеллект? — внимательный взгляд Шепарда коснулся глаз командира фрегата.

— Да, — подтвердил Андерсон. — Полностью развившийся искусственный интеллект, капитан. Я сам не понимаю в деталях, как такое может быть, но инженерная группа фрегата... единодушна. Я предпочитаю доверять своим людям и их суждениям, капитан, — ответил Андерсон. — Похоже, у нас появилась третья проблема. Если первой считать этого монстра, второй — этих двоих, что сейчас в медотсеке, то геты... вполне потянут на третью проблему.

— Доклад от Аленко? — осведомился старпом.

— Был, капитан, — подтвердил командир фрегата. — Несколько минут назад я отправил туда грузовой челнок. Вскоре он снова будет в корабельном ангаре. Тогда мы снимем Маяк с внешней подвески и погрузим в контейнер. Думаю, что при необходимости сможем погрузить Маяк в контейнер и вне корабля — условия и возможности для этого у нас есть. Так что сможем выбрать, что лучше предпринять. Торопиться — не будем. Археологи счастливы, что до них эти 'шагоходы' не добрались. 'Шагоходами' они окрестили этих десантников-гетов. Аленко справился превосходно. И, кажется, у него там нашлась партия. — Андерсон немного расслабился, помедлил. — Командир взвода космопехоты, выделенного ВКС Альянса для охраны археологов. Некая сержант Эшли Уильямс. Сам Аленко счастлив и рад, что теперь его не мучают мигрени. Он в состоянии трезво соображать двадцать четыре часа в сутки. Хотя... рядом с сержантом Уильямс о трезвости его соображения говорить... — Андерсон усмехнулся... — Молодёжь...

— Я полагаю, что капралу Дженкинсу можно предоставить краткосрочный отпуск до момента нашего отлёта, капитан. — Шепард оставлял основное решение на усмотрение командира фрегата. — У него здесь — мать, отец, сестра.

— Давайте пока не будем никого отпускать с борта, капитан, — спокойно и тихо сказал Андерсон. — И, полагаю, вас что-то снова очень серьёзно беспокоит.

Лейтенант Аленко. Лагерь археологов на Иден-Прайм. Встреча с Эшли Уильямс

Водитель челнока молча кивнул подошедшему к машине лейтенанту. Кайден понял: далеко не каждый нормандовец привык к тому, что теперь офицера-биотика не преследуют почти каждый день жесточайшие мигрени.

Поднявшись на борт кораблика, Аленко жестом приказал трём сопровождающим его полисменам занять места в салоне, сел в кресло, пристегнулся, кивнул выглянувшему из кабины водителю. Несколько минут — и машина покидает ангар, беря курс на место расположения лагеря археологической экспедиции, которая и откопала протеанский Маяк.

— А ведь могли мы сейчас как раз и заниматься тем, что лететь к лагерю для изъятия маяка. Совсем в других условиях, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал один из полисменов.

— Могли, — согласился с мнением коллеги другой полисмен. — Только мы сейчас летим к лагерю археологов действительно в совершенно других условиях. Боюсь, что падение Жнеца и наш бой с этой 'креветкой' оттуда были очень хорошо видны.

— И заметны, — поддакнул третий полисмен. — В самых разных смыслах.

— Лейтенант, — в спикере Аленко прорезался голос водителя. — На сканере частот аудиообмена — активность из лагеря археологов. Похоже... нет, определённо... Там у них кто-то индоктринированный появился. И, кажется, не один. Подлетим поближе — узнаем точнее, сэр.

— Дайте послушать. — Аленко оторвался от изучения 'выложенных' на экран инструментрона файлов. — Хорошо. Слышу. Да, там есть несколько землян, которые подверглись индоктринации. Но, если судить по тому, что я услышал, ведут себя индоктринированные пока достаточно спокойно.

— Лагерь — впереди, лейтенант, — доложил водитель.

Аленко поднялся со своего места, подошёл к боковой салонной двери. Челнок выполнял традиционную 'коробочку', выбирая место для посадки.

— Чёрт, по нам выстрелили из штурмовой винтовки, — водитель смог быстро отклонить машину в сторону и трасса зарядов прошла левее. — Очередью. Это — явно не случайность.

— Если это индоктринация... — тихо сказал один из полисменов.

— Сажать машину — не будем. Десантируемся, коллеги! С пяти метров, — уточнил Аленко, вручную, не используя автоматику, полуоткрывая салонную дверь и, присев за створкой, оценивая высоту полёта. — Ещё чуть ниже. Вот так, хорошо, — сказал он водителю, когда до земли осталось чуть больше пяти метров. — Прыгаем! — он обернулся к подошедшим к двери полисменам. — Уводите машину к периметру лагеря. Внутрь пока не влетайте, — лейтенант посмотрел в проём пилотской кабины, отметил, что водитель видит говорящего в зеркале.

— Слушаюсь, сэр, — водитель подождал, пока полегчавшая машина вздрогнет едва заметно в последний раз — последним спрыгнул лейтенант-биотик и, нажав клавишу закрытия салонной двери, увёл челнок от пределов лагеря.

— Далековато от центра лагеря мы спрыгнули, — отметил один из полисменов, отряхивая колени и перехватывая поудобнее винтовку.

— Разведдроны Альянса. Двести метров. На три часа, — доложил другой полисмен, внимательно наблюдавший за обстановкой вокруг высадившейся группы. — Странно они себя как-то ведут...

— Они... перепрограммированы, лейтенант, — третий полисмен едва успел прыгнуть за валун, уходя от луча боевого лазера. — Уничтожать?!

— Да. — Аленко, скрывшись за другим валуном, присел и, вскинув винтовку, поймал в прицел подлетавшего дрона. Три заряда — и робот разлетается на мелкие кусочки. Полисмены одиночными выстрелами уничтожили ещё нескольких приблизившихся дронов.

— Пока — чисто. На сканерах и локаторах — чисто, — сказал один из полисменов, пригибаясь и осторожно оглядываясь по сторонам в поисках новых летающих 'возмутителей спокойствия'. — Не понимаю, — он опустил взгляд, просмотрел записи инструментронного блока объективного контроля обстановки. — Получается, дроны здесь патрулировали, а в лагерь... не совались?

— Индоктринированные в лагере, обстрел челнока из винтовки, теперь эти перепрограммированные дроны, — подытожил другой полисмен. — Что-то тут очень не чисто.

— А что тут может быть чисто?! Мы, кстати, застали этот огромный корабль уже на планете. Хорошо, что гетов не отпустили далеко от 'креветки', — сказал третий полисмен. — И, думается мне, что лагерь эти дроны пасут как конвоиры — арестанта. Выйти за периметр ни археологи, ни космопехи не могут, а...

— Очень интересно. Они что, не могут отстрелять эти дроны? — спросил второй полисмен, посмотрев на своего неуёмного коллегу. — Это как понимать? Космопехи уже перестали быть воинами?

— Ну... при определённых условиях... — замялся третий полисмен, не зная как поточнее, а главное — безопаснее сформулировать и высказать свою мысль.

— Условия ясные. Сложные, — отрывисто сказал Аленко, выпрямляясь. — Траффик с планеты фильтруется силами фрегата, мы сумели это сделать, хотя абсолютной безмолвности Иден-Прайма достичь сложно и на полную безгласность планеты рассчитывать нельзя. Так что — будем выяснять обстановку в лагере, — он сделал шаг из-за валуна. — А относительно 'определённых условий' — будем учиться воевать в реальных условиях, а не в условиях полигона. Как дежурная группа, мы обязаны быть готовы к бою.

— А бой-то только начинается, — отметил первый полисмен, прислушиваясь. — Стреляют.

— И стрельба идёт по периметру лагеря, — уточнил один из полисменов, беря винтовку наизготовку.

— Похоже, солдаты приданого археологам взвода приняли решение разобраться с осатаневшими дронами, которые слишком полно вжились в роль тюремщиков. — Аленко перезарядил свою винтовку, прислушался. — Вперёд. Поможем ближайшим стрелкам. А там — будем решать нашу задачу. Челнок использовать не будем, — уточнил офицер.

Несколько минут — и группа Аленко помогает отбиться от пыхавших лучиками лазеров разведдронов двоим космопехам.

— Сержант Уильямс сэр, двести двенадцатый взвод космопехоты. — представилась девушка, облачённая в среднебронированный скафандр. — Окажите помощь другим, Том, — она жестом отпустила второго космопеха. Тот поспешил скрыться среди кустов. Где-то вдалеке слышались одиночные выстрелы — противостояние между дронами и космопехами продолжалось. — Вы нас очень выручили, — она козырнула, разглядев лейтенантские значки на скафандре Аленко. — Вы — старший прибывшей группы, сэр?

— Да. — Кайден козырнул ответно. — Лейтенант Аленко, десантная группа фрегата 'Нормандия'. Вы командуете взводом?

— Да, сэр. — Эшли кивнула. — Но у нас... такие сложности, с которыми мы раньше... не сталкивались, сэр.

— Докладывайте. — Кайден подождал, пока сержант Уильямс развернёт экран своего инструментрона. Выслушав доклад, он на минуту задумался. — У нас приказ, сержант. Забрать маяк и разобраться в ситуации. Так что — идёмте.

В окружении полисменов сержант и лейтенант прошли ближе к лагерю.

— Вот здесь, на этом месте, мы нашли маяк, — указала Эшли на круг взрыхлённой земли. — Археологи... работали несколько суток. Мой взвод был придан для охраны. Так что в детали мы не вникали, в основном размещались на периметре зоны раскопок. А там... немного разглядишь. И ещё меньше — поймёшь. Археологи — великие молчуны.

Слушая рассказ, мало соответствовавший требованиям, обычно предъявляемым к воинскому докладу, Аленко понимал, что девушка напугана. Трудно было ожидать от сержанта космопехоты готовности к тому, что произошло в лагере археологов за несколько прошедших часов. Внезапный выход из повиновения охранно-наблюдательных и разведывательных дронов, индоктринация археологов и космопехов — всё это было лишь небольшими частями одной проблемы, которую теперь предстояло решать.

— Так это... ваш корабль... завалил эту 'креветку'? — задала сержант Уильямс давно мучивший её, как понял Аленко, вопрос, когда они дошли до первого балка.

— Да. — Кайден кивнул, подтверждая свои слова. — Пришлось, — он не стал сейчас вдаваться в подробности, оглядывал окрестности с возрастающим интересом. — Эти ящики...

— Мы не понимаем, сэр, — ответила сержант. — ВИ замков отказывались подчиняться даже сервисным командам. Эти отказы 'накрыли' лагерь за несколько минут и мы уже были вынуждены неоднократно просто ломать замки. До сих пор. — Эшли склонилась, набрала некую комбинацию цифр и букв на засветившейся виртуальной клавиатуре, надавила сенсор 'ввод', но реакции не последовало — замок оставался закрытым. — Видите, я ввожу правильный пароль командирского уровня, а ВИ отказывается открывать.

— Перепрограммирование, — тихо сказал один из полисменов.

Эшли услышала. Выпрямилась. Повернулась к полисмену. Увидела его сержантские нашивки и полицейский шеврон.

— Разве... такое возможно, сержант? — она взглянула прямо в лицо полисмена. Тот помедлил, затем коротко кивнул. Два других полисмена продолжали молча рассматривать окрестности лагеря, изредка отмечая что-то на клавиатурах своих наручных инструментронов. Кайден понял, что пора вмешаться:

— Эта 'креветка', как мы поняли достаточно быстро, способна на многое, — ни к кому особо не обращаясь, тихо сказал Аленко.

— У нас нет связи с базами войск и с властями Иден-Прайма, — сказала Эшли. — Мы здесь — как отрезаны. Это — тоже?!...

— Нет. — Кайден отрицательно мотнул головой, вызвав на лице сержанта космопехоты выражение неподдельного изумления. — Это сделано фрегатской службой радиоэлектронной борьбы. Сейчас вся планета молчит. Траффик с Идена мы жёстко ограничили, фильтруем, проверяем. Если пустить прежний, полный формат, то на Иден-Прайм придёт слишком много зевак. А нам это сейчас — не нужно. Падение такого корабля, как эта 'креветка', на планету, боестолкновение с ним — слишком неоднозначные факты, — он помедлил, понижая громкость голоса до полушёпота. — Сержант, это — не для прессы и не для комментариев в курилках. Пока, — он сделал вторую паузу. — Мы — на пороге большой войны с такими вот полусинтетическими и одновременно — полуорганическими кораблями. Это — Жнец. — Аленко замолчал, стараясь не выпускать из-под своего взгляда фигуру и лицо командира взвода космопехоты.

— Но ведь... Жнецы — легенда, — тихо проговорила Эшли.

— Считайте, сержант, что вы увидели легенду в реальности. И видели, что она не только реальна, но и вполне себе жива, — ответил Аленко.

— Так он... не уничтожен? Он ещё... — Эшли заволновалась.

— Не знаю. — Кайден постарался сохранить твёрдость в голосе. — Это — не мой уровень информированности. Командование фрегата — решит. Где Маяк?

— Археологи не так давно перенесли его... ближе к центру лагеря, — сказала Эшли, указав рукой направление. — Даже не успели поместить в контейнер. Специальную охрану вокруг нового места хранения — не выставляли. Тут началось... не знаю, как даже покороче определить.

— Индоктринирование, — сказал один из полисменов, прислушивавшихся к разговору двух командиров.

— Индо... чего? — вскинулась Эшли, посмотрев на сержанта полиции возмущённо-вопросительным взглядом. — Вы знаете больше нас?

— Знаем, — подтвердил Кайден. — Например, знаем, что в вашем лагере действительно может быть и, скорее всего, есть немало индоктринированных людей, сержант Уильямс. Есть они и среди учёных, и среди космопехотинцев, — добавил лейтенант.

— Вы о том... что по вашему челноку при подлёте к лагерю... — голос Эшли утратил даже намёки на командирскую громкость и чёткость. — Но мы... нас не...

— Нас — тоже 'не', сержант, — ответил Кайден. — Что это за бормотание? — он прислушался. — Кто размещается в этом вагончике?

— Это — рабочее место доктора Уоррен и её помощника — ассистента Мануэля. — Эшли повернулась к входной двери балка. — Мануэль... Это его голос. Снова то бормотание. Он уже долго, а как по мне — так очень долго так бормочет. Повторяет одно и то же. Это... нервирует всех. И гражданских... и космопехов.

— Доктор Ильза Уоррен? — уточнил Аленко, открывая свой наручный инструментрон.

— Да... Она — учёный, руководитель раскопок протеанского Маяка, — подтвердила Эшли.

— Я очень рада, что мы благодаря вашему вмешательству — в относительной безопасности, — из соседнего балка вышла женщина. Видевший на экране своего инструментрона её официальный актуальный портрет, Аленко сразу опознал в ней Уоррен. — Лейтенант Аленко?

— Да. Вы... — поинтересовался офицер причиной, по которой руководитель археологической партии вдруг оказалась в другом балке, а не на своём рабочем месте.

— Спрятались, — поспешила заявить Ильза. — Боялись, что эти дроны, совершенно вышедшие, как я теперь уверена, из-под всякого контроля... начнут стрелять по людям, укрывшимся в самом посёлке...

— Они не выпускали никого за периметр? — спросил один из полисменов.

— Да, — кивнула, подтверждая слова гостя, Уоррен. — Именно так. Нам постоянно что-то необходимо делать вне лагеря, а тут... Дроны отказались повиноваться прямым приказам. И начали... стрелять по людям, неоднократно пытавшимся выйти за пределы лагеря. В итоге мы попали в блокаду... работы замерли... Да что там замерли, они фактически были прекращены! — чуть ли не выкрикнула Ильза. — А тут ещё и сошедшие с ума космопехи... тоже... начали стрелять. Хорошо хоть не на поражение, а так... предупреждая что-ли... Пришлось уйти в балки, там хоть как-то можно было спастись от этой немотивированной стрельбы. И её последствий, кстати. Мы... — Уоррен явно сильно разнервничалась. — Мы не знали, что люди... продолжат сходить с ума. Вот и мой ассистент, Мануэль тоже... не избежал этой участи...

— Да уж... — сказал один из полисменов, подходя к двери балка. — Снова он бормочет...

— Он... — доктор Уоррен поспешила попытаться повернуть разговор в более приемлемое русло, — блестящий учёный, но сейчас, видимо, в том числе и в связи с тем, что многие космопехи стали стрелять едва ли не по всем людям, находящимся в лагере... он находится в полубезумном состоянии. А так, когда у него наступает просветление... он — успешный и очень результативный учёный. Я вообще считаю правильным мнение, что гений и безумец — это всего лишь две стороны одной и той же медали.

— Возможно... — полисмен, стоявший у двери балка, прислушался. — Кричит, а не просто говорит. Он, в частности, утверждает, что маяк — это сердце зла, а время людей — закончилось. Слышно достаточно хорошо. Каждое слово. На бормотание... мало походит, лейтенант.

— Как это вы назвали... индоктринирован... — произнесла доктор Уоррен. — Мы называем это проще: одурманен. Он... боится выходить. Сидит на стуле, раскачивается из стороны в сторону и действительно — то бормочет, то кричит. Несколько десятков минут прошло, а он... всё не успокоится. И мне кажется, что его состояние только ухудшается. — Уоррен сделала несколько шагов вперёд и остановилась перед дверью балка, обернулась к полисменам, Аленко и Уильямс. — Будете... заходить?! Вам ведь... надо убедиться.

— Откройте дверь. — Аленко, приняв решение, вложил штурмовую винтовку в наспинные крепления скафандра, шагнул к балку. — Открывайте, доктор.

— Может... не надо? — в голосе главы археологической партии послышалась то ли неуверенность, то ли мольба. — Он ведь... не в себе.

— Откройте дверь, доктор, — повторил Аленко. В руке лейтенанта появился пистолет. В ту же секунду пистолеты появились в руках всех трёх полисменов. — Открывайте! — повторил офицер.

Уоррен набрала код. Дверь послушно ушла в сторону. Держа пистолет наготове, Аленко осторожно и быстро перешагнул порог. Следом за лейтенантом в балок вошли два полисмена. Третий остался на улице, встав так, чтобы держать в поле зрения главу археологической экспедиции.

— Я снова слышу шёпот. Снова слышу шёпот. Шёпот. Шёпот. Шёпот. Они... говорят со мной. Они... говорят, что время человечества... подходит к концу. Осталось совсем... совсем немного времени для людей. И — не только для людей! — сидевший на табурете мужчина средних лет в научном комбинезоне — стандартном, со всеми положенными нарукавными 'липучками', не обратил никакого внимания на вошедших. — Маяк — зло! Его надо отдать. Надо отдать! Надо отдать!!! А-а-а-а-а-а-а!!!!! — безумец поднял голову, посмотрел на стоявших у двери полисменов, но в его взгляде не было ни проблеска разума. — Вы... вы пришли, чтобы убедиться в том, что время человечество подошло к концу?! — вскрикнул он. — Так знайте, что оно действительно подошло к концу!!! И — не только время человечества! Время всех рас! Всех! Всех! Всех! — кричавший во всё горло человек вдруг согнулся пополам, рухнул со стула на колени, его руки бессильно свесились, ладони неловко коснулись пола, голова резко опустилась. — В-в-в-с-е-е-е-х. — то ли прорычал, то ли провыл он, наконец затихнув.

— У нашего врача будет интересный пациент, — сказал один из полисменов, стоявших рядом с Аленко.

— Нет, — сказал лейтенант. — Мы не будем вмешивать в это дело нашего медика. Здесь предостаточно других врачей. Пусть они им займутся. Скоро вот таких... 'особых' может стать очень много. Выходим. Пока — он безопасен. И вокруг ничего такого опасного для него я не вижу. — Кайден оглядел интерьер. — Да, здесь нет ничего опасного. И он — не похож на буйного, — лейтенант вышел, прикрывая за собой дверь.

— Убедились? — спросила доктор Уоррен, когда офицер подошёл к Эшли.

— Да, — кивнул Кайден. — Похоже, он ещё долго пробудет в таком 'сумеречном' состоянии.

— Может быть, вы и правы, лейтенант. — Уоррен вложила в ответ столько яда, сколько только смогла. — Вас, вроде бы, интересовал Маяк.

— Интересовал, — подтвердил Аленко. — И — интересует. Ведите, — пистолет он убирать не стал. — И, доктор, без глупостей! — предостерёг офицер.

— Какие уж тут глупости... при таких обстоятельствах, — негромко, но зло буркнула Уоррен, отходя от балка и ступая на дорожку. — Идёмте.

— Лейтенант, — один из полисменов обогнал офицера и указал стволом своего пистолета на удалявшихся быстрым шагом в сторону леса троих мужчин, одетых как обычные земные фермеры. — Эти трое... явно не из персонала археологической партии.

— Доктор Уоррен. — Кайден, не выпуская уходивших мужчин из поля зрения, повернулся к главе археологической партии. — Ваши?

— Нет, — мотнула головой исследовательница-администратор, не скрывавшая раздражения. — Местные. Крутятся тут постоянно. Думают, что мы тут протеанские артефакты по мелочёвке можем чуть ли не мешками доставать из-под земли. А у нас приказ был один: Маяк. Иначе нам бы взвод охраны из космопехов не давали. Обычно мы... без вояк в своём ближайшем и дальнем окружении... работаем, — она недовольно взглянула на Уильямс. Та постаралась сохранить спокойствие и остаться нейтральной.

— Тогда — будем останавливать, — принял решение Кайден. — Догоните и задержите, — он жестом распорядился одному полисмену остаться рядом, а двое остальных побежали следом за уходившими 'фермерами'. Те ещё больше ускорили шаги, направившись к границе лагеря, но из-за холма показался нормандовский 'челнок'.

Поняв, что уйти за пределы лагеря им не удастся в любом случае, мужчины остановились. Два полисмена подошли к ним, переговорили и, угрожая оружием, заставили всех троих направиться к лейтенанту.

— Мы ничего не сделали плохого, — сказал один из перепуганных 'фермеров'. — Мы часто приходим сюда, смотрим... Сезон закончен и работы в полях мало... А тут — то подашь, то принесёшь, то подержишь. Вот так... А этот корабль... он ведь упал после того, как ваш фрегат по нему стрелял? — спросил мужчина, увидев знак 'Нормандии' на скафандре лейтенанта.

Аленко кивнул.

— Сержант Уильямс, почему посторонние на территории лагеря? — повернулся Кайден к Эшли.

— Да какие они... посторонние? — Эшли была удивлена реакцией Кайдена на, казалось бы, рядовую, может быть даже привычную для землянина ситуацию. — Это — местные жители. Они тут... — Эшли взглянула на лейтенанта. Ей моментально расхотелось продолжать говорить на эту тему. — Жду приказа, лейтенант, — она вытянулась, повернувшись к Кайдену.

— Обыскать. — Кайден уже очень внимательно смотрел на одного из троих задержанных. Полисмены провели стандартный 'охлоп-ощуп' одежды и тела 'отмеченного' местного жителя, после чего на свет появился вполне исправный пистолет.

Один из полисменов упаковал оружие в прозрачный пакет. Не успел владелец пистолета возмутиться, как увидел перед своим лицом пышущий биотикой кулак лейтенанта:

— Колись, у кого оружие взял, — прошипел Кайден.

— Я... это... Да вот... Вацлав Требстен. Он тут... неподалёку... на... Я хотел сказать... рядом совсем живёт. У него и... взял, — закончил свой сбивчивый монолог перепуганный 'фермер'.

— Очень интересные дела у вас тут творятся, сержант. — Аленко обернулся к замершей Уильямс. — В научном археологическом лагере, находящемся под армейской охраной, спокойно пребывают местные жители с боевым оружием. Да ещё и контрабанда процветает, — офицер-биотик повернулся к двум спутникам вооружённого 'крестьянина'. — Пока что у вас есть возможность говорить без протокола. Этот 'ствол' — не единственный. Так что...

— Пятый балок. Там где пластина обшивки отходит... Схрон мы там организовали. Склад то есть, — стараясь говорить складно, ответил один из двух других 'фермеров'. Нам... это... — замялся он, почувствовав недовольство офицера.

— Вашу судьбу будет решать местная власть. — Кайден посмотрел на главу археологической партии. — Вы будете отрицать, что это всё, — он указал взглядом на пистолет, уже упакованный в пакет, находившийся в руках одного из полисменов, — происходило без вашего ведома?

— Я — одна и уследить за несколькими десятками сотрудников... физически не могу, — ответила исследовательница-администратор. — Вы красиво и быстро появляетесь на корабельном челноке, а мы тут до этого месяц сидели безвылазно. А сейчас — вообще сидим без связи! Да ещё эти дроны взбесившиеся... нас всех чуть не перестреляли. А вам, прилетевшим, главное — протокол, правила! — выкрикнула женщина. — Да...

— Стоп. — Кайден сказал это так быстро и так резко и чётко, что Уоррен моментально заткнулась. — Вы, сержант, — он посмотрел на одного из сопровождавших его полисменов. — Найдите двоих понятых и изымите всё, что найдёте в том 'складе'. Под протокол и запись, естественно. Выполняйте, — он подождал несколько секунд. — Вы, Штрале, — он взглянул на второго полисмена, — вместе с Вебстом сопроводите этих господ, — он стволом своего пистолета указал на троих задержанных мужчин, — в один из балков. Пусть пока посидят, подумают. Сообщите местным властям, канал вам откроют с фрегата.

— Есть, сэр, — оба полисмена подошли к 'фермерам', построили их в колонну, после чего увели.

— Сержант, выставьте свой караул у балка, где эти люди будут пребывать до того момента, когда сюда прибудут местные правоохранители, — распорядился Кайден.

— Есть, сэр. — Уильямс неопределённо махнула рукой и Аленко отметил, что стоявшие на порядочном расстоянии двое рядовых космопехов правильно поняли приказ своего командира, отданный таким вот полугражданским способом — любопытствующие подчинённые сержанта направились к балкам, чтобы взять под охрану задержанных 'фермеров'.

Молчавшая до этого момента глава археологической экспедиции попыталась было что-то сказать, но, поймав взгляд офицера-биотика, решила не искушать судьбу — Аленко был явно 'на взводе'.

— Идём к Маяку, — сказал Кайден и первым вернулся на полотно 'дорожки', выстланной наспех склёпанными плитками. — У нас тут будет... весело, — проговорил он, отметив впереди шпиль артефакта.

— Это, — Кайден, не останавливаясь, указал стволом пистолета на стоявшего в нескольких метрах от маяка мужчину в спецовке, — тоже местный житель?

— Это — Пауэлл, — сказала доктор Уоррен. — Он — портовый рабочий. Изредка приходит к нам, — она постаралась сказать это спокойно, видя, что Кайден крайне недоволен происходящим вокруг артефакта. — Только изредка.

— М-да. — Аленко остановился. — И как вы, доктор, обеспечите сохранность артефакта, если он не ограждён, не охраняется и к нему может подойти любой любопытствующий? — руки Кайдена засветились. — Мне что, начать напоминать вам положения протоколов?

— У нас тут... — попыталась было возразить Уоррен, но почла за лучшее не продолжать.

— Да, да, — сказал Кайден, не спуская взгляда со стоявшего у маяка работника. — 'Креветки' разные летают, дроны из-под контроля выходят, индоктринированные доктора наук вещают, как последователи какого-нибудь затёртого апокалиптического культа. В общем — полный мрак. — Аленко обернулся к Уильямс. — Сержант, потрудитесь освободить пространство вокруг артефакта от посторонних.

— Да, сэр. — Эшли вздохнула, постаравшись сделать это как можно незаметнее и тише, после чего направилась к стоявшему у Маяка мужчине. — Сэр, я должна попросить вас уйти. Из лагеря, — уточнила командир взвода. — Или вы будете задержаны.

— Хорошо, хорошо, — закивал головой Пауэлл и стал несмело отступать от Маяка. — Он гудит как-то странно и от него идёт... странное воздействие, — мужчина повернулся и достаточно быстро ушёл по дорожке за балки, окружившие площадь, на которой был установлен артефакт. Посмотрев на экран своего наручного инструментрона, Эшли удостоверилась, что Пауэлл действительно ушёл, а не остановился где-нибудь за ближайшими балками. Девушка огляделась по сторонам, вздохнула ещё раз, захлопнула крышку прибора. Пришлось-таки проверить охранный периметр, активировав дополнительные локаторы инструментрона.

Сержант направилась к Аленко.

— Вижу. — Кайден коротким жестом остановил Эшли, хотевшую было доложить по всей форме о выполнении приказа. — Будем пока паковать артефакт, а потом — вывезем на борт фрегата.

— Всё же вы его забираете... — сказала доктор Уоррен. — Насколько я поняла, вы выполняете приказ Советников Цитадели.

— Пока что мы забираем Маяк не с планеты. — Кайден не стал подходить к маяку, оглядывал артефакт издали. — А только в ангар фрегата. В связи с тем, что произошло недавно... однозначного решения о вывозе Маяка с Иден-Прайма теперь нет, — офицер раскрыл инструментрон, набрал несколько команд. — Сейчас сюда придёт корабельный челнок, он доставит Маяк к фрегату. Погрузку осуществят члены экипажа и команды 'Нормандии'. — Аленко увидел подлетавший кораблик и махнул рукой, давая понять водителю, что тот должен приступать к процессу взятия артефакта на внешнюю подвеску.

— И... — несмело сказала Эшли. — Лейтенант...

— Вы обе поприсутствуете пока я упакую Маяк на подвеску, — ответил Кайден, подходя к сброшенному с борта зависшего над площадкой челнока тюку 'упряжи' и окутываясь биотическим свечением. — А потом... потом будем разбираться с вашими местными проблемами, — он шагнул к Маяку.

— Похоже... его присутствие и присутствие его спутников здесь затянется надолго, — сказала руководитель археологической партии. — И вы... — недовольно протянула Уоррен.

— Я — всего лишь сержант. А он — лейтенант, если вы до сих пор этого не заметили, доктор, — ответила Эшли. — И, поскольку он — биотик... думаю, что многие виды воздействий Маяка для него не так страшны, как для нас, небиотиков. На фрегате определённо хорошо знают, кого следует присылать решать такие вот вопросы.

— Он слишком круто взялся... — буркнула Уоррен. — И я пока что не заметила...

— Да, да. Вам только бы пластобумажек пачку всяких разных... с печатями и подписями, чтобы вы могли уткнуться в них взглядом, а если можно — то и носом, и потому — забыть об изменчивости и непостоянстве окружающей действительности, — несколько секунд Эшли молча разглядывала начальника археологической партии. — Доктор, вы действительно напрочь забыли, что на планету недавно приземлился Жнец, который был только обездвижен, но не уничтожен?! И мне кажется, что прилетел он сюда совсем не просто так, если в нашем лагере половина жителей ходит как потерянная! — Эшли обернулась к руководителю археологов. — У нас дроны с ВИ, который, как до недавнего времени считали даже профессионалы и специалисты, в принципе нельзя перепрограммировать, ополчились на всех разумных органиков, кто оказался внутри периметра лагеря! И я усматриваю только одну причину этого...

— Жнец, — проговорила Уоррен.

— Наконец-то я слышу здравое суждение. — Уильямс с трудом удержалась от возмущённого фыркания, читая на малом экране своего наручного инструментрона тексты рапортов и докладов о ликвидации последствий атаки дронов. — И, думаю, что вам придётся уменьшить степень свободы поведения для своих подчинённых. Лейтенант Аленко, — на звании и фамилии Эшли сделала хорошо заметное ударение, — прав. Недопустимо, чтобы в лагере, находящемся под охраной космопехоты Альянса было столько посторонних, которые свободно и спокойно подходят даже к артефакту. Предполагаю, что нормандовцы здесь, на Идене, задержатся надолго и, поскольку Маяк будет перемещён на борт фрегата...

— Не беспокойтесь, душа моя, — Уоррен, понявшая, что командир взвода космопехоты обрела неожиданную поддержку в лице офицеров и сержантов прибывшего на планету военного разведывательного фрегата, теперь просто пыхала злобой и раздражением на свою собеседницу. — Здесь, на Иден-Прайме предостаточно всяких-разных артефактов. Уверена, что не только протеанских. И мне и моим людям — найдётся работа. А я буду просто счастлива, потому что вас мне навязали умники из генералитета Альянса только на время работы с Маяком. Нет Маяка, душа моя, нет и вас рядом со мной и с моими людьми!

— Дамы, не ссорьтесь. — Аленко появился рядом с сержантом и доктором неожиданно. — Маяк — упакован, сейчас водитель челнока начнёт осторожный подъём артефакта и не спеша доставит его к 'Нормандии'. Все документы я подпишу у вас в балке, доктор. А вас, сержант, я больше не задерживаю. Можете возвращаться к своим подчинённым и заниматься своими обязанностями, — он козырнул.

— Да, сэр. — Эшли козырнула ответно. — Слушаюсь, сэр, — кольнув Уоррен взглядом, исполненным неприязни, она развернулась 'на месте кругом', после чего быстро ушла по металлопластиковой сборной дорожке к палаткам, в которых размещались солдаты её взвода.

Отметив, как Уоррен смотрит на Маяк, висящий в ремённой упряжи под днищем фрегатского челнока, Аленко не стал ничего говорить вслух. Пусть видит, пусть знает, что Маяк взят на подвеску и будет отправлен по воздуху к фрегату. Погрузить в контейнер можно и возле корабля. Это получится даже быстрее и качественнее. Пусть Маяк видят и другие иденцы, пусть знают они, что именно было найдено на их планете. Возможно, увидев артефакт на подвеске нормандовского челнока, они поинтересуются в Экстранете, в его планетных 'зеркалах', что же это такое, а там... Там и до понимания близости войны недалеко.

С трудом 'отстроившись' от полуфилософских мыслей, Аленко заставил себя 'собраться. Впереди его ждало подписание множества документов, которые, как всегда, надо было проверить, согласовать и выправить. Рутинная офицерская работа. Главное, что Маяк был в безопасности. А с остальным он... справится.

Кайден поймал себя на том, что больше и охотнее сейчас думает не о Маяке, не о предстоящей работе с важными документами. Он думает о сержанте Уильямс. А точнее — о девушке по имени Эшли, для которой служба в армии стала не блажью, а подлинным призванием. И думает он об Эшли... тепло. Очень тепло и мягко, даже нежно. Не как о младшем армейском командире, а как о человеке. Который ему, Кайдену Аленко, очень... нравится.

— Так мы идём подписывать документы, лейтенант?! Или... — вопрос, заданный Уоррен, вернул Аленко к действительности.

— Да, да. Идём. Показывайте, где тут у вас офис. — Аленко не стал смотреть на нетерпеливую начальницу археологов, шагнул следом за ней к дорожке.

Несколько минут пешего хода — и вокруг привычная офисная обстановка.

Кайден опустился в кресло, взглянул на экран развёрнутого к нему настольного инструментрона, на принтер, уже готовый выплюнуть листы термопластика. Предстояла рутинная бюрократическая процедура.

Отогнав мысли об Эшли в глубины сознания, Кайден достал свой личный стилус-кодатор и поблагодарил Высшие Силы, что теперь он может круглосуточно обходиться без жутких головных болей. Какая бы ни была нервная и физическая нагрузка, теперь он свободен от этих болей, раньше раз за разом надёжно укладывавших его на больничную койку и лишавших свободы движения и мышления.

Лагерь археологов постепенно обретал прежний упорядоченный вид. Учёные и техники проверяли оборудование, тестировали банки данных и накопители информации — мало ли как они могли пострадать во время небольшого противостояния с взбесившимися дронами. Техники занимались в пределах лагеря и в его окрестностях сбором останков дронов — в договоре с местной администрацией было чётко указано требование о том, что археологи обязуются поддерживать порядок и чистоту в месте своего размещения и в местах проведения раскопок.

Эшли приняла доклады и рапорты, отдала необходимые распоряжения и приказы, побывала в полевом лазарете, переговорила с пехотинцами, получившими лёгкие и средней тяжести ранения.

— Сержант, прибыли представители местной администрации, — доложил подошедший космопехотинец.

— Проводите их в офис доктора Уоррен, рядовой, — распорядилась Эшли, на несколько секунд оторвавшись от проверки креплений складской 'пирамиды' с имуществом взвода.

— Слушаюсь, мэм, — солдат развернулся и ушёл.

Уильямс посмотрела ему вслед, подумала, что спокойная и достаточно размеренная жизнь её подразделения, по всей вероятности, закончилась.

Теперь начнутся паломничества. Да, теперь надо закрыть доступ в лагерь всем посторонним людям. Кайден, пусть он и резко высказал своё неудовольствие по этому поводу, но ведь он-то прав! Не лагерь, а проходной двор какой-то! Значит, надо будет собрать взвод, провести определённую разъяснительную работу.

Многое изменилось, слишком многое. Вполне возможно, что с фрегата могли бы прислать контейнер для Маяка прямо сюда, в лагерь, но... поступили по-иному — отправили Маяк на подвеске к фрегату. Да, рискованно, да, небезопасно, но...

По всей вероятности, прибывшие на фрегате военнослужащие, пусть даже и разведчики, являются специалистами, привыкшими решать подобные ситуации правильно, быстро и точно. Наверное, Маяк уже находится у фрегата и его грузят в контейнер, который потом окажется в трюме военного корабля.

Нет, всё же интересно. Да, приказ, да — воля Совета Цитадели, руководящего органа для нескольких достаточно древних, по сравнению с человечеством, рас. Инопланетных рас. Её, Эшли Уильямс, каждый раз передёргивает, пусть и незаметно, когда она думает, что человечество наконец-то убедилось в своей неисключительности как носителя разума. Жестоко, но убедилось. Эти турианцы, саларианцы, азари и все прочие, числом более десятка... сложные субъекты для взаимодействия.

Хорошо ещё, что она находится на планете, переданной в ведение человечеству. Инопланетян здесь сравнительно мало и они здесь — не хозяева, а гости. Другим космопехотным подразделениям дивизии повезло, как знала Уильямс, гораздо меньше — они были размещены на планетах, где люди уже не были основной, ключевой расой. Да, человечество занялось активной колонизацией, но пока что это были только первые шаги. А теперь...

Теперь впереди этих шагов может и не быть. Потому что впереди не долгие годы относительного мира, а война. Война, страшно подумать, галактического уровня. Не какая-нибудь там вполне рядовая ситуация военного противостояния между двумя-тремя, пятью расами, а война с врагом, пришедшим в Галактику извне. Если у этого врага много таких кораблей... Будет очень трудно выстоять и ещё труднее — победить.

Солдаты её взвода почти не пострадали. Так, несколько легкораненых, два-три солдата получили ранения средней тяжести. Медики — военные и гражданские — сделают всё, чтобы вернуть их в строй в кратчайшие сроки. Обычная ситуация.

С археологами... сложнее. Как чувствовала Уильямс, они готовы передислоцироваться. Пусть. Основную задачу её взвод выполнил — защитил археологов, выкопавших Маяк. Пытались, конечно, изучать находку, как могли и как умели, но... Слишком уж этот артефакт необычен. И неприступен. Мало что смогли понять, узнать. А то, что поняли... настораживало.

Маяк... всё же показал умникам-археологам некую очень короткую запись. Видеозапись — можно её и так определить. Страшную запись. Которую можно было счесть и документальной фиксацией начала некоего конфликта между расами — мало ли их было за последние несколько тысяч лет. Но в этой предъявленной Маяком записи было другое: конфликт... галактического, общегалактического уровня.

Да, показаны несколько рас, мало похожих на ныне известные и реально существующие. Потому и поняли те люди, кто смотрел эту запись, что речь идёт о расах ныне вымерших. А точнее — погибших в огне того самого общегалактического конфликта. Противостояния с сильным, внегалактическим врагом.

Эшли видела эту запись. Несколько раз видела. При разных обстоятельствах. Да, запись... страшная. И теперь... теперь после того, как археологи и солдаты её взвода, да и она сама стали свидетелями боя между земным фрегатом-разведчиком и считавшимся плодом больного воображения пьяного разумного органика Жнецом, после атаки на обитателей лагеря взбесившихся, неведомым образом оказавшихся перепрограммированными дронов, после того, как она увидела нескольких людей — и гражданских, и военнослужащих, сошедших с ума в результате неизвестного земной науке воздействия... Она понимала, что это всё — только первые аккорды надвигающейся на галактику катастрофы.

Вспоминая детали происшедшего — самые разные детали, ещё не сведённые в устойчивое единство, она понимала, что и прибывший в лагерь лейтенант Аленко, и его трое сопровождающих-полисменов... Они пережили момент, который... вряд ли было готово нормально пережить большое количество землян. Запись из Маяка, её содержимое приобретали для Уильямс особое значение и особый смысл. Впереди — война. Реальная, большая, сложная. И — длительная... Очень длительная. Если предстоит воевать с таким врагом, у которого... такие корабли... Сложно будет. Очень сложно и тяжело. Всем. Всем разумным органикам. Не только людям.

Если такое... впереди... она очень хорошо понимает теперь, почему был столь жесток Кайден. Эшли вспоминала его объятый биотическим сиянием кулак и теперь понимала, что Кайден в этот момент был удивительно спокоен. В нём не было злобы, в нём не было раздражения. Он просто... просто делал всё, чтобы решить возникшую проблему. Может быть... Не может быть, а точно... Точно, он был напряжён, взволнован. Но он не хотел убивать других разумных органиков. Пока не хотел убивать.

Биотик. Офицер-биотик. Лейтенант. Один из тех, кто служит на 'Нормандии', сумевшей каким-то образом уложить на планету слывшего до недавнего времени маловразумительной легендой Жнеца.

Как рассказывали чуть позже местные жители, приходившие в лагерь, уложить Жнеца земному военному кораблю помогла странная, невиданная ранее активность местной инфраструктуры — тех же, к примеру, энергетических накопителей. Эшли слышала и о том, что сыграли свою роль и климатические установки. Раньше она не знала о том, что вот так нестандартно можно было задействовать вполне обычные агрегаты для того, чтобы обездвижить такого гиганта. Сколько там было в нём метров 'от макушки до пяток'? — Километр, два? Вполне возможно, что два.

То, что этот корабль, внезапно появившийся над планетой и совершивший посадку, был просто огромен, Эшли Уильямс осознавала чётко и полно. Мало какой крейсер Альянса смог бы атаковать Жнеца в космосе. А тут, на планете, ему противостоял разведфрегат. Небольшой юркий корабль. Совершенно не предназначенный, да и не приспособленный к тому, чтобы воевать 'в линии'. Тем более — в одиночку против таких монстров.

Археологи собирались, готовились к переезду на новое место. Упаковывали личные вещи, аппаратуру, приборы, инструменты. У периметра лагеря выстроилась колонна грузовых и пассажирских колёсных машин. Эшли слышала, как учёные и техники передавали друг другу распоряжение доктора Уоррен: подготовиться к переезду на новую площадку. Значит, лагерь космопехов Альянса вскоре останется без этих беспокойных и малоуправляемых соседей.

В лагерь снова прибыли представители местной администрации района. Доктор Уоррен уединилась с ними в своём офисе. Балки... Часть этих быстросборных домиков принадлежала местной власти, часть — небольшая — три-пять штук, находились в ведении археологов. Сейчас эти домики разбирались, части складировались, проверялась комплектность, велись работы по упаковке и погрузке на транспортёры.

Эшли успела осмотреть несколько опустошённых балков. Голые стены. Всё как обычно. Вряд ли ей, командиру взвода космопехоты, разрешат перевести в эти балки часть своих солдат. Вряд ли. Да и не нужно их сюда в эти домики переводить. Палатки... намного привычнее, обычнее. И как-то ближе и ей и её людям. Если же подумать... то палаток скоро будет недостаточно для выживания. Придётся переходить на землянки, блиндажи. Рыть окопы, ходы сообщения, щели. Если над планетой зависнут несколько таких 'креветок'... только такие сооружения, как блиндажи и землянки смогут хоть как-то помочь снизить потери в личном составе. Не исключить, а именно снизить.

Теперь космопехотинцам предстояло воевать. С реальным противником. С десантом, который придёт на Иден-Прайм — и не только на Иден-Прайм — с бортов таких вот гигантов. И этот десант будет очень многочисленным.

Геты... Мало кто мог бы совсем недавно, несколько суток тому назад, аргументированно доказать, что они обязательно появятся столь далеко от Вуали Персея. А теперь, когда геты десантировались с борта этого Жнеца... становилось ясно: предстоит война с машинами. С роботами, вооружёнными уже не виртуальным, а полноценным искусственным интеллектом. С роботами, стреляющими без промаха, не ведающими страха, неуверенности, колебаний. Действующими быстро, часто — с недоступной никакому разумному органику скоростью и точностью. Война предстояла... страшная.

Эшли думала об этом, занимаясь обычной ежедневной командирской рутиной. Она не особо отмечала, что и как делает сейчас, не особо задумывалась над тем, что следует сделать в ближайшее время. Как-то всё это... автоматизировалось что-ли... Да, она всегда хотела служить в армии, для неё армия стала домом, стала семьёй. И теперь, всё глубже и полнее осознавая факт приближения реальной большой войны, Эшли спрашивала себя, готова ли она к такой войне. Именно она, командир взвода космической пехоты Альянса. Сержант ВКС.

Ответ "да" выглядел... блёкло. Может быть, если бы речь шла об обычном межрасовом конфликте, хотя бы с теми же турианцами, Уильямс, внучка боевого генерала, была бы более уверена и однозначна в своём ответе. Став свидетелем противостояния фрегата и Жнеца, пережив атаку дронов на обитателей лагеря, увидев индоктринированных, а может быть — одурманенных людей, напоминавших пациентов земных психиатрических клиник, она понимала всё полнее, глубже и острее, что её к такой войне, которая надвигалась, не готовили. Совершенно не готовили или, может быть, в лучшем случае — готовили недостаточно полно.

Челнок 'Нормандии', отвозивший к фрегату Маяк, вернулся. Водитель посадил машину, вышел из кабины, сел на траву, включил наручный инструментрон.

Кайден не появлялся, дежуривший по лагерю космопех недавно доложил, что лейтенант по-прежнему работает с документами. А если к нему наведаются ещё эти представители местной администрации... Аленко задержится здесь надолго.

Водитель челнока спокоен, он никуда не торопится. Сидит, читает что-то на инструментроне.

— Сержант, прибыли местные полицейские. Задержанных лейтенантом Аленко людей передали им, — доложил быстрыми шагами подошедший к Уильямс космопех-дневальный. — С ведома лейтенанта, сержант, — уточнил солдат. Эшли кивнула, козырнула, разрешая военнослужащему быть свободным.

Значит, и эта проблема решена. Вместе с задержанными наверняка полицейским были переданы пистолет и содержимое того 'схрона'. Вполне возможно, солдат-космопех видел не всё и не обо всём ему сказали, но и то, что он понял, было вполне достаточно для осознания: очень скоро многое изменится.

Присев на валун, Уильямс достала из вещмешка брикет пайка, вскрыла оболочку, положила брикет на камень, дожидаясь, пока закончит работу 'печка'. Есть холодный паёк не хотелось — было время для того, чтобы разогреть пищу.

Мысли Уильямс упрямо возвращались к Кайдену. Чем-то он её очень заинтересовал. И, как, приступая к еде, понимала Эшли, заинтересовал надолго.

— Не возражаете, если я приглашу вас в челнок, сержант? — раздался голос Аленко. Эшли едва не вздрогнула от неожиданности: лейтенант подошёл так тихо и незаметно. — Там мы сможем перекусить в более комфортных условиях.

— Не возражаю. — Эшли встала, закидывая вещмешок на спину.

Садясь за столик в салоне челнока, она взглянула на лейтенанта.

— Похоже, мой взвод скоро останется в одиночестве.

— Археологов переводят на другую площадку, — подтвердил Кайден, распаковывая свой пайковый брикет и дожидаясь, пока закончит работу 'печка'. — Здесь, в окрестностях, я уверен, предостаточно протеанских артефактов, — он замолчал, взял ложку и принялся за еду.

Несколько минут в салоне царила тишина, но Эшли отмечала, что эта тишина — не вынужденная, а естественная. Да, Кайден... бывает разным. Он может быть очень немногословным и... удивительно ненавязчивым. Да, он пригласил её, командира взвода космопехоты на борт фрегатского челнока, хотя мог бы это и не делать. Может быть, это действительно выглядит... стандартным.

Может быть, но для неё это важно: не она, он проявил к ней внимание, которое, конечно же, мог и не проявлять. Он — лейтенант, офицер, а она — сержант. Дистанция, разница, субординация и всё прочее давали ему огромные преимущества, которые... вполне возможно, для него сейчас не были ни существенными, ни необходимыми.

Ничего особенного не происходит: она, сержант космической пехоты ВКС Альянса систем и он — лейтенант ВКС Альянса Систем — сейчас Эшли не была интересна или важна его специальность — просто обедают, а может быть — даже ужинают на борту челнока.

Всё же Эшли было приятно чувствовать, что это — не просто совместный 'приём пищи' двумя командирами, пусть и разноуровневыми, пусть и разноранговыми. А когда, собственно, им, командирам, ещё и общаться, как не во время этих самых приёмов пищи? Времени свободного практически нет, обязанностей — тьма. Да ещё ведь ясно, что Кайден надолго здесь... не задержится. Он обязательно вернётся на фрегат.

Если уж представители местной власти побывали в лагере археологов и, как сумели, разобрались с местными 'возмутителями спокойствия', передав этих 'посторонних' лиц в руки местных же правоохранителей, то оснований задерживаться здесь, среди космопехов, остающихся временно не у дел, у Кайдена совсем мало. Если...

Если одним из этих оснований не станет для Кайдена она, сержант Эшли Уильямс. И, поскольку для космопехов её взвода в самое ближайшее время здесь, на этом самом месте не будет никакой работы, то она вполне может немного отвлечься от ежедневного армейского коктейля и вспомнить, что она не только сержант космопехоты, командир взвода, но и девушка. А Кайден — не только лейтенант, но и юноша. Интересный, привлекательный, приятный... не только собеседник...

Господи, ну зачем она так быстра?! Они — едва знакомы, он вообще старается на неё не смотреть, сосредоточившись на еде. Она, конечно, на него посматривает. С интересом. Он понимает это и не препятствует ей. Водитель... сидит спиной к салону, так что... Нельзя, конечно, его недооценивать, он многое может чувствовать.

— Лейтенант, разрешите... — Эшли откладывает в сторону упаковку, протирает пальцы и ладони салфеткой.

— Уильямс, мы с вами — не на плацу. Так что давайте пока... без чинов. — Аленко облокачивается на спинку кресла, взглядывает на Уильямс. — Предполагаю, вас тоже скоро могут перебросить на новое место для выполнения новой задачи.

— Так и будет. — Эшли в этот момент не знала, как следует обращаться к Кайдену. Да, ей была понятна формулировка 'без чинов', но вот так сразу, с ходу обратиться к нему, лейтенанту, по имени... Может быть, она напрасно опасается?

— Кайден... Простите... Этот бой... — несмело сказала Уильямс, пересилив своё нежелание переходить на общение 'без чинов' очень уж быстро.

— Мы готовились к нему, — сказал Аленко. — Задолго до появления нашего корабля в этой звёздной системе. Готовились. И потому... смогли решить ситуацию в свою пользу. Или... хотя бы начать её решать. Пока что мне ясно — ситуация ещё не решена до конца. Жнец... только обездвижен, он не уничтожен, не подчинён нами. Так что... всё ещё очень быстро может измениться, — помедлил Аленко, — в ту или иную сторону. А бой... Мы действительно использовали часть возможностей планетной инфраструктуры. Предстоят, я понимаю, большие восстановительные работы.

— Это значит... — несмело продолжила Уильямс.

— Это значит, что, скорее всего, фрегат в ближайшие сутки-двое с планеты никуда не уйдёт, Эшли, — сказал Кайден, смутно осознавая, что первым дал возможность собеседнице очень серьёзно и существенно сократить дистанцию в общении.

Услышав своё имя из уст гостя, Эшли испытала сложные ощущения, а уж о чувствах она в эту минуту вообще опасалась как-то помыслить логически. Слишком приятно было слышать своё имя из уст Кайдена. Он первым сделал большой шаг ей навстречу, назвал её по имени, а не по званию, не по должности. Хотя... мог, конечно. Мог. Но назвал... по имени.

Чаквас видела на своих индикаторах, как меняются показатели состояния здоровья Кайдена и понимала, что лейтенант... влюбился. Он, безусловно, был счастлив осознавать, что столь острые и глубокие волнения не придётся 'оплачивать' часами жуткой головной боли, хотя в эти минуты вряд ли задумывался над такими вещами сколько-нибудь определённо. Он был счастлив и наслаждался этим в полной мере.

— Я рада, Кайден, что... фрегат останется на планете ещё на несколько суток, — тихо сказала Уильямс, глядя прямо в лицо сидевшего напротив молодого человека. — Вы не будете возражать, если мы пройдёмся. Полчаса... у нас есть.

— Не буду. — Кайден встал, первым спустился по трапу на землю и подал Эшли руку. Обернувшийся к ним водитель челнока увидел, как сержант космопехоты помедлив, опёрлась на протянутую лейтенантом руку и, спустившись, на правах хозяйки лагеря, повела гостя к его границе. Вскоре Эшли и Кайден неспешно шли по тропинке.

Они говорили несколько десятков минут. Говорили, чередуясь, не переходя к длинным затянутым монологам. Эшли нравилось, как слушает её Кайден, как он нетороплив и спокоен. Ей казалось, что он даже несколько расслаблен. Может, потому, что они уже достаточно далеко отошли от лагеря с его искусственной упорядоченностью и теперь находились среди почти не тронутого цивилизацией леса, а может, по какой-то другой причине.

Уильямс очень хотелось верить, что Кайден будет с ней долго. Очень долго. Предчувствие войны не оставляло Эшли, оно становилось для неё привычным, завоёвывало право на постоянное размещение где-то в уголке сознания.

Если впереди такая война, то эти мирные, спокойные минуты... будут очень дорогими, когда о них придётся только вспоминать, снова и снова оживляя их в памяти. Тогда, когда вокруг будет война. Страшная война. С огромными потерями, разрушениями, утратами. Почти непрерывные и тяжёлые бои. Отступления... Да, да, отступления, ибо враг, на стороне которого — такие корабли, как этот Жнец, вряд ли сразу сам начнёт отступать под нажимом войск Альянса Систем, к примеру.

Бесконечных отступлений не будет, но отступать... особенно в первые часы и дни, придётся. Враг должен будет проявить свою силу и мощь, чтобы убедить обитателей галактики хотя бы в серьёзности своих намерений, а уж потом — в своей способности и готовности навязать им, разумным органикам, свою волю.

Эшли не чувствовала себя готовой рассуждать на тему оккупации или плена. Даже внутренне. И это её очень настораживало. Обезумевшие люди — и гражданские и военнослужащие — произвели на неё, сержанта космической пехоты сложное, тяжёлое впечатление. Если враг может вот так просто влиять на психику разумных органиков... Никакого плена не будет. Будет либо жизнь, либо... смерть. Полная и окончательная. Смерть не тела — сознания, ибо безумец — уже другая, совершенно другая личность, несмотря на то, что внешне он часто неотличим от психически нормального человека.

— Кайден... расскажите... о себе, — попросила Эшли, пытаясь отстроиться от размышлений о незавидной судьбе индоктринированных разумных органиков.

— Хорошо. — Аленко пошёл ещё медленнее. Его рассказ был неспешен. Уильямс понимала, что Кайден многое не говорит и всё же очень многое он и не утаивает. — Теперь я — заместитель командира группы высадки. По десантно-штурмовой работе, — закончил свой рассказ офицер-биотик. — Эшли, расскажите о себе.

— Что-ж. — Уильямс не стала останавливаться, хотя в тот момент ей очень хотелось не только остановиться, но и оглядеться по сторонам.

В своём рассказе она также о многом умолчала, не особо надеясь на то, что Кайден это не уловит, но постаралась раскрыть многие моменты с достаточной полнотой. — Нас прислали на Иден-Прайм, чтобы мы обеспечили безопасность археологов, задачей которых было извлечение из недр планеты некоего ценного протеанского артефакта. Официальные раскопки, но — требующие военного охранения. Для космопехоты это — привычно, хотя такие вот задачи достаточно редки в нашей практике. Хорошо ещё, что разместились — и археологи и мы — достаточно близко друг от друга, не стали дистанцироваться. Территориально мы были близки, а вот во всём остальном старались соблюсти достаточную дистанцию. Они — работают, мы — охраняем. И ни во что другое не вмешиваемся. Если, конечно, нас не попросят о чём-то конкретно и просьба не будет содержать ничего... недопустимого. А отношения с местными... так ведь археологи — по большей части — с Иден-Прайма, это мы тут — в командировке, — едва заметно усмехнулась Эшли. — Приходилось позволять многое местным жителям. И избегать излишней бюрократизации взаимоотношений и с местной властью и с местными обитателями. Вот и накопились... ошибки. Хорошо ещё, что оружие, найденное у местных и в импровизированном складе... не начало стрелять по разумным.

— Да уж... Хорошо, — кивнул Кайден, останавливаясь. — Извини... — он приложил ладонь к уху, одновременно активируя спикер. — Лейтенант Аленко, — прислушался к тому, что говорил ему собеседник. — Так точно. Слушаюсь. Буду на площадке вовремя. — Опустив руку, он взглянул на спутницу, в его взгляде читалось искреннее сожаление. — Приказано вернуться к фрегату. Пока что — на площадку. Есть работа, — он посмотрел на подлетавший челнок. — Наши уже все на борту, это — за мной. Извини, — он мягко взял Эшли за руку. — Я надеюсь, что мы ещё увидимся. Очень надеюсь, — проговорил тихо, но внятно, поворачиваясь и делая первые шаги к приземлявшемуся кораблику, нехотя отпуская руку спутницы. — Очень надеюсь.

Уильямс провожала Кайдена взглядом, пока за ним не закрылась салонная дверца и кораблик, приподнявшись, не повернулся к сержанту космопехоты кормой, задирая нос и с места набирая скорость.

Проследив взглядом полёт челнока, Уильямс ступила на тропинку и, стараясь не бежать, вернулась в лагерь космопехотинцев. Её ждали дела, откладывать которые не было больше никакой возможности.

Какая-то часть её сознания теперь была прочно занята мыслями о Кайдене. Он ей... определённо очень, очень нравился. Гораздо больше нравился, чем многие другие молодые люди, с которыми её сводила служба или пребывание в населённых мирах.

Сейчас она была уже почти уверена в том, что влюбилась в Кайдена Аленко, лейтенанта-биотика. И чувствовала, понимала, осознавала, что он любит её... Взаимная любовь, взаимная приязнь... редки. А значит ей, младшей Уильямс, очень повезло. Впереди — новые встречи с Кайденом. Впереди — новые разговоры. Она обязательно узнает побольше об Аленко, его сослуживцах, фрегате. Узнает и постарается многое понять.

Коллекционеры и Протеане

— Да, командир. Если позволите, то об этом — в вашей каюте, — сказал Шепард.

— Идёмте, — коротко бросил Андерсон.

Войдя в каюту, Шепард подождал, пока Андерсон, вошедший следом, закроет входную дверь и включит запрещающий сигнал на внешнем замочном интерфейсе.

Не садясь в кресло, Шепард вызвал на настенные экраны несколько схем, графиков и таблиц с рисунками.

— Вы полагаете, — спросил Андерсон, ознакомившись с представленной информацией, — что здесь шли тяжёлые бои с такими вот 'каракатицами' и их пособниками?

— Командир, — негромко и спокойно произнёс Шепард. — Планета буквально усеяна остатками инфраструктуры, возраст которой намного превышает привычные для землян шестьдесят-семьдесят тысяч лет. Это означает, что здесь существовали развитые поселения сильнейшей расы предшествующего цикла. Имперской расы. Титульной расы. Известной как протеане, — уточнил он. — Маяк намного менее важен, капитан, чем то, что я смог ощутить. Почувствовать, если точнее. Как ни странно это прозвучит, здесь, на планете, есть ещё не вскрытые ценнейшие и сложнейшие памятники протеанской культуры. Пока мы летели к этой 'каракатице', я ознакомился с картой официальных раскопок. Далеко не всегда места их проведения выбраны, на мой взгляд, оптимально. На это указывает множество котлованов, оказавшихся пустыми. Мне известно, насколько археологам трудно даже временно 'вывести' здешние земли из сельхозоборота. Тем не менее, уже сейчас администрация планеты настаивает на том, чтобы оказавшиеся пустыми места раскопок были рекультивированы и возвращены в сельхозоборот. И, склонен признать, что в этом местная администрация — и планетная и районная — стопроцентно правы.

— Зная вас, Шепард, я не поверю, что вы готовы предложить только уточнённую карту возможных непустых мест для раскопок. У вас есть что-то большее, чем просто карта.

— Есть. Когда я прикоснулся к бронекапсуле чипа, мой мозг — пока я определю словесно происшедшее именно так, командир — воспринял информацию о том, что миллионы протеан были трансформированы. В системах Термина с недавних пор появляются представители расы, называющие себя Сборщиками или Коллекционерами — на разных диалектах их именуют по-разному. Мало кто их видел в деталях. — Шепард щёлкнул своим инструментроном, нажав несколько клавиш на миниклавиатуре. Изображения на части настенных экранов сменились, — но в целом они выглядят приблизительно так. Это — примерное изображение — только в виде рисунка. Хорошо, что у художника оказалась прекрасная память. Обычно Коллекционеры не любят, когда их вот так точно и полно запечатлевают.

— Блюдут неизвестность... — сказал Андерсон, обозревая представленный рисунок. — Насекомое.

— Ископаемое насекомое. Этому 'потомку', мало отличимому от оригинала, пятьдесят тысяч лет. А этой каракатице — больше двадцати миллионов. По самым предварительным оценкам.

— И вы предполагаете... — произнёс Андерсон. — Впрочем, я знаю, что вы свои предположения держите до поры до времени обычно при себе, Шепард. Вы знаете то, что значит гораздо больше, чем этот рисунок.

— Да, командир. И я благодарю всех известных и неизвестных богов за то, что мы успели 'завалить' эту креветку с её гетским десантом раньше, чем они добрались до того, что теперь принадлежит только человечеству. Нам, землянам, принадлежит. И стоит в сотни тысяч раз больше, чем этот маяк, какую бы информацию он не содержал.

— Слушая вас, я склоняюсь только к одному варианту, Шепард, — задумчиво произнёс Андерсон.

— Вы правы, командир. Это — живой, исходный, нормальный протеанин мужского пола. Находится в состоянии криостазиса в специально предназначенной для этого капсуле. На глубине в тридцать шесть метров от уровня земли. Район мне известен. С точностью до метра.

— Вы соображаете, о чем говорите, Шепард? — Андерсон прямо взглянул на своего первого помощника. — Вижу и чувствую: соображаете. Что требуется от меня?

— Свяжитесь с археологами, командир. Пусть сворачиваются и гонят технику и оборудование в режиме аллюра 'три креста' в район, который я укажу, а там — копают шахту в месте, которое я тоже укажу позднее. Извините, Но пока больше я говорить ничего не могу. Слишком велик риск деятельности разведок. И земных, и инопланетных.

— Понимаю, — ответил Андерсон. — Тогда сделаем так. Поскольку маяк уже погружен, наша миссия здесь...

— Будет завершена позднее. И она не окончится с погрузкой нашего гостя из далёкого прошлого на борт фрегата, — прервал капитана Шепард. — Боюсь, что здесь наша миссия будет продолжена.

— Хорошо. Согласен, — сказал Андерсон. — Я поговорю с руководством археологической партии, думаю, они будут рады принять участие в столь важном проекте. Укажу, что сканирование с орбиты выявило подозрительное место, характеристики которого очень сходны с протеанским артефактом. Привили вы мне любовь к копанию в базах данных. Кое-какую информацию по здешним артефактам я уже изучил. Передвигать туда фрегат будем?

— Не стоит пугать нашего в каком-то смысле предка, капитан, — ответил Шепард. — Пусть фрегат ожидает здесь, рядом с 'каракатицей'. Я всё же полагаю, что надёжная охрана этого корабля возможна только силами нашего фрегата, не меньше. Пока мы там копаем шахту и достаём из небытия нашего союзника.

— Союзника? Вы так уверены? — спросил Андерсон.

— Нам незачем его убивать. Между нами и им всё равно будет полсотни тысяч лет. И мы, нынешние, станем лучше и сильнее, если сможем сообща преодолеть это гигантское расстояние во времени и в пространстве, — ответил Шепард.

— Командир, — на руке Андерсона ожил инструментрон. Из динамиков браслета послышался голос лейтенанта Аленко. — Маяк погружен в контейнер. Повреждений нет, всё в порядке. Активации не наблюдаю. Руководство археологической партии просит указать приблизительный район, куда следует выдвигаться. Они заканчивают погрузку на транспортёры. Ориентировочно — через двадцать минут смогут доложить о готовности к движению.

— Доклад принял, — ответил Андерсон. — Передайте мне контакты руководства археологической партии, лейтенант, — командир помедлил, ожидая, когда инструментрон пискнет, просигналив о приёме файла. — Хорошо. Передайте, что скоро мы свяжемся с ними. Пусть спокойно готовятся к переезду.

— Есть, командир. — Аленко отключил канал.

Совсем недавно Кайден на челноке прибыл к фрегату. Он, безусловно, чувствовал на себе взгляд Эшли, когда поднимался на борт кораблика, когда за ним закрывалась тяжёлая бронированная салонная дверь. Он чувствовал этот взгляд и намного позже, когда челнок уже летел к фрегату.

У 'Нормандии' ему пришлось быстро отодвинуть мысли об Эшли куда-подальше в сознании и заняться выполнением своих обязанностей.

Водитель челнока, доставившего маяк к кораблю, рассказал, что дорога к 'площадке' заняла намного больше времени, чем планировалось — и не только потому, что на подвеске был столь ценный груз. Инженеры и техники корабля высказали вполне обоснованные сомнения, что следует вот так просто ставить маяк на площадку рядом со Жнецом. Потому пришлось разработать и осуществить новый план: из трюма фрегата был извлечён контейнер, с помощью гравиподушек установлен на другую площадку, расположенную за кормой 'Нормандии', где предполагалось осуществить погрузку маяка в контейнер с помощью двух челноков.

Пока всё это готовилось, водителю челнока, транспортировавшего артефакт, приказали идти к кораблю на самой малой скорости. Несколько десятков минут заняла осторожная и неспешная распаковка маяка от 'упряжи', установка его на гравиплатформу и 'задвигание' внутрь контейнера.

О результатах этого процесса и докладывал лейтенант Аленко командиру фрегата. Сейчас Кайден смотрел, как закрываются дверцы контейнера, скрывая от посторонних взглядов ценнейший артефакт, как со своих площадок поднимаются оба челнока 'Нормандии', чтобы взяв контейнер на подвески, доставить его внутрь трюма фрегата. Эта процедура также заняла около получаса: инженеры и техники, контролировавшие процесс транспортировки, единодушно потребовали от водителей соблюдать максимальную осторожность и выполнять все маневры на минимально возможной скорости.

— Не совсем оптимально, — сказал инженер Адамс подошедшему лейтенанту Аленко. — Слишком уж мы 'засветили' маяк. Я придерживаюсь мнения, что надо было контейнер тащить к лагерю, там паковать и затем сразу задвигать его в ангар. А так... половина населения Иден-Прайма видела этот артефакт. Слухи ведь быстро расходятся.

— Согласен, сэр. — Аленко кивнул, наблюдая, как два челнока осторожно переносят контейнер всё ближе и ближе к зеву ангара фрегата. — Но, по меньшей мере, мы это всё делаем открыто на планете, принадлежащей человечеству. Если бы мы это делали на любой другой планете — тогда да, вы совершенно правы и мы должны были бы паковать маяк в контейнер ещё в лагере археологов. А так... Думаю, нельзя считать всех жителей Иден-Прайма законченными идиотами. О Маяках они хоть что-нибудь, да знают, а после того как здесь наш фрегат столкнулся со Жнецом, вступил с ним в бой... Вряд ли мы смогли бы сохранить в секрете то, что погрузили маяк на корабль.

— Хорошо ещё, что мы не афишируем планы относительно этого маяка, — тихо сказал инженер. — Многие обитатели Идена могут посчитать, что мы неспроста увозим этот маяк с планеты.

— Могут, — согласился Аленко. — И, полагаю, имеют на это право. А наше дело пока что не давать им лишней пищи для размышлений. И тем более — для выводов.

— Скоро маяк будет погружен на борт корабля. — Инженер сверился со своим инструментроном, отдал несколько распоряжений по спикеру. — Не планируете возвращаться в лагерь археологов?

— Как скажет командир, так я и поступлю, сэр. — Аленко и сам раздумывал над тем, как бы ему побыстрее и, главное, полегальнее вернуться к Эшли, снова увидеться, побыть с ней рядом. Он понимал, что его тянет, со страшной силой тянет к этой девушке. — Пока никаких приказов нет. И у нас здесь ещё достаточно работы. Как с гетами?

— Изучаем понемногу. То, что можем изучить без полной их активации. Сетевой разум. Опасно, — сказал Адамс. — Корабль, в подчинении которого находятся геты с их основанной на развитом искусственном интеллекте сетевой организацией и полным презрением к физической гибели... Это... сила.

Кивнув инженеру, Аленко неспешно направился к опускавшемуся на свою площадку другому челноку — надо было согласовать вопросы патрулирования окрестностей площадки, на которой размещались теперь поверженный Жнец, гетские десантные корабли и сами отключённые геты, составлявшие десант этого гигантского корабля. Мысли об Эшли Кайдену пришлось снова отодвинуть на задний план, но сейчас лейтенант наслаждался возможностью думать полно, чётко и много, не опасаясь впоследствии на несколько часов почти полностью выйти из строя по причине жуткой головной боли.

— Как мало надо человеку для счастья, — сказал Шепард. — Избавить его от мигреней, дать возможность поучаствовать в нестандартной военной операции, проявить себя. И человек — счастлив...

— Разве это не прекрасно, Шепард? — Андерсон искоса взглянул на старшего помощника, перевёл взгляд на свой инструментрон. — К нам направляется доктор Чаквас. Полагаю, у неё есть важные новости, если она решила сама придти сюда. — командир разблокировал дверь и предложил вошедшей женщине-медику присесть в кресло. — Карин, мы вас внимательно слушаем.

— Знаю, Дэвид, — ответила врач, присаживаясь в кресло рядом с офицерами. — Как медик, я сделала всё, что можно в данной ситуации. Пришлось погрузить их обоих в медикаментозный сон. С турианцем легче — у него имплантатов, как правильно было ранее замечено, больше восьмидесяти процентов. Он потому ещё легко отделался. Так, мелкие переломы и ушибы. А вот азари... Переломы — отнюдь не мелкие, ушибов, порезов много. И прочего. Главное — не это. Мне, коллеги, не удаётся восстановить психосферу обоих. Её показатели по прежнему 'задавлены', хотя той ужасной картины, что была раньше, я теперь не наблюдаю. Есть положительные подвижки после шестнадцатого знака после запятой, но это происходит крайне медленно. Командир, — врач взглянула на Андерсона. — Я прошу вас сообщить мне каковы дальнейшие планы относительно их обоих? К чему их мне готовить?

— Карин, — произнёс Андерсон после недлинной паузы. — Мы не собираемся их убивать и не собираемся их мучать. Сейчас нам предстоит большая работа на Иден-Прайм, связанная с археологическими раскопками. Подробнее сейчас сказать не могу, сам ещё не всё знаю и работа, собственно, пока только запланирована. Так что фрегат с планеты никуда не уйдёт. Думаю, эта работа займёт не меньше нескольких суток, так что время для сохранения прогресса выздоровления у обоих ваших пациентов будет.

— Хорошо, командир, — врач кивнула, соглашаясь с высказываниями главы экипажа корабля. — Если позволите, я бы хотела, чтобы капитан Шепард посмотрел на них обоих. Мне известно... о его способностях. Мониторинг состояния лейтенанта Аленко и капрала Дженкинса дал немало интересных для меня, как для медика, результатов. Я просмотрела профильные архивы и своды знаний. Полагаю, нам не следует сейчас выходить на медцентры Альянса и Цитадели, а также — пользоваться местными медицинскими учреждениями.

— У нас осталось пятнадцать минут до того момента, как мы должны дать направление на точку колонне транспортов археологической партии, Карин, — сказал Андерсон. — Капитан Шепард, без всякого сомнения, вылетит на челноке в этот район и примет участие в раскопках. Мы планируем, что их длительность до получения ожидаемых результатов не превысит одних земных суток. До этого времени, полагаю, он сможет вам оказать любую помощь, какую сочтёт нужной.

— Да, командир. — Шепард кивнул. — Разрешите быть свободным?

— Разрешаю, капитан. — Андерсон кивнул, наблюдая, как старший помощник открывает перед врачом фрегата дверь каюты и выходит за Карин следом, не стремясь идти рядом.

Визит местных властей в лагерь не прошёл для доктора Уоррен бесследно. От одного из чиновников она получила письменный приказ сдать должность руководителя археологической партии доктору Сташинскому, после чего — убыть в распоряжение директора Центра Археологических Исследований при местном Университете. Выполнив необременительную процедуру передачи дел, доктор Уоррен собрала вещи и покинула лагерь археологов. Всё равно теперь её бывшим коллегам предстояло сменить место размещения лагеря, а с этим вполне справятся заместители по хозяйственной и административной части. Доктор Сташинский как всегда, зарезервировал за собой только общее верховное руководство, намереваясь сосредоточиться на собственных научных исследованиях и самом непосредственном участии в предстоящих раскопках.

Садясь в кресло салона прибывшего в лагерь разъездного флайера, доктор Уоррен не стала оглядываться на место, где совсем недавно размещался большой посёлок археологической экспедиции. В её инструментроне находился файл с официальным приглашением поработать в одном из научных подразделений 'Цербера'. Предстояло подумать над тем, как совместить работу в Центре и работу в этой организации. Хорошо, что до расположения Университета предстояло лететь несколько часов — будет время всё достаточно подробно обдумать. Теперь можно будет покинуть Иден-Прайм и, возможно, вернуться на Землю.

Эшли получила, наконец, файл с приказом от командования своей дивизии. В документе указывалось, что взвод должен остаться на прежнем месте 'до получения дальнейших инструкций'.

Пришлось проинформировать о содержании полученного приказа личный состав, раздать десятки указаний, чтобы люди не бездельничали и не искали себе приключений в лагере и за его пределами. Затем — лично осмотреть место, ранее занимаемое лагерем археологов на предмет... Да просто для профилактики всяких-разных сложностей, которые иначе вполне могли возникнуть в будущем.

О том, что теперь археологической экспедицией, выкопавшей Маяк, будет руководить не доктор Уоррен, а доктор Сташинский, Эшли уже знала и искренне жалела, что не сможет в ближайшее время пообщаться с этим умным и крайне увлечённым наукой человеком. Он во многом отличался от доктора Уоррен, в которой Эшли постоянно ощущала какое-то 'двойное дно'. Думать об этом 'дне' постоянно Уильямс не хотела, да и не могла: у командира взвода космопехоты предостаточно хлопот и забот, которые по значению гораздо выше проблем, связанных с некоей гражданской администраторшей от археологии.

Сидеть на прежнем месте? Для Эшли и её людей было несложно. После атаки взбесившихся дронов пришлось, конечно, сдать военным медикам нескольких космопехов, в том числе и того солдата, кто попытался столь метко пострелять по подлетавшему фрегатскому челноку. Сейчас эскулапы изучали состояние здоровья новых пациентов, но пока категорически отказывались что-то пояснять и тем более — сколько-нибудь развёрнуто комментировать. Эшли понимала: то, с чем пришлось столкнуться иденским врачам, было слишком новым. Потому быстрого решения проблемы ожидать не следует.

Связи по-прежнему не было — ни с центральной базой космопехоты Альянса на Идене, ни с близлежащими населёнными пунктами. Отметив про себя, что для фильтрации столь плотного информационного потока фрегат должен располагать внушительными мощностями, Эшли отправилась в госпиталь, где военные медики разместили 'проблемных' космопехов.

Визит в палаты в сопровождении эскулапов отнял у сержанта Уильямс несколько часов. Только по возвращении в лагерь она узнала, что Маяк погружен на борт фрегата. Информации о том, какова дальнейшая судьба этого артефакта, ни у кого из иденцев, похоже, действительно не было.

Проверив посты и поприсутствовав на ежедневных занятиях по строевой и боевой подготовке, Эшли вернулась в свою палатку и, присев на раскладной стул, смогла, наконец, немного расслабиться.

Мысли сами вернулись к Кайдену.

Сержант Уильямс достала свой инструментрон и стала копаться в содержимом носимых баз данных, намереваясь найти хоть какую-нибудь дополнительную информацию об Аленко.

Прочтя все тексты, которые оказались доступны, Эшли отключила и сложила экран наручного прибора, задумалась, глядя на полог входа в палатку.

Информация явно была не полной. То, что Кайден — сильный биотик — в этом она имела возможность убедиться лично, а вот всё остальное... Ей стало казаться, что в носимых базах данных значительная часть данных об Аленко 'подчищена'.

Что же скрывает Кайден? Точнее, не что он скрывает, а почему ей, сержанту космопехоты Уильямс, не даёт покоя мысль о том, что у Кайдена в прошлом была какая-то ситуация, а возможно — и не одна, существенно повлиявшая на его дальнейшую жизнь и судьбу, но о которой нет никакой информации в общих, ни в военных базах данных.

Ладно, был бы ей Кайден Аленко не интересен как человек — она бы и не подумала тратить время на то, чтобы разыскивать о нём дополнительную информацию. В конце концов, она — сержант, командует взводом космопехов, у неё — свой путь в армейской жизни, а у Кайдена Аленко, конечно же, свой. Так что ни она, ни он не нуждаются в установлении каких-то там дополнительных взаимоотношений, выходящих за рамки армейского служебного протокола. К тому же он — биотик, а она биотиком не является и если уж говорить откровенно, то биотиков немного побаивается. О них, конечно, можно читать спокойно и безопасно в книгах, а вот видеть вблизи реального человека, который лёгким мановением руки может проломить толстую каменную стенку... Это — напрягает.

Потому Эшли подсознательно не торопилась отпускать себя на волю чувств и эмоций. Кайден, да, ей нравится, как человек и как мужчина — уж ей-то самой это ясно совершенно определённо. Нельзя это назвать любовью с первого взгляда, нельзя. Какая тут любовь? Кому-то кто-то понравился, это да, но считать вот так сразу это любовью?! Нет, пока к этому нет предпосылок. Подивившись своим канцелярски оформленным мыслям о Кайдене, Эшли выключила инструментрон, встала, прошлась по палатке.

Азари и турианец. Восстановление психосферы

Войдя в медотсек, Шепард сразу подошёл к койке, на которой навзничь лежал турианец. Чаквас подала ему ридер с резюме состояния. Несколько минут старший помощник потратил на изучение недлинного текста, в очередной раз убедившись, насколько мастерски Карин умеет излагать медицинские 'дебри' простым и понятным для неспециалиста языком:

— Найлус знает? — тихо спросил старпом.

— Нет. Я ему ничего не говорила. Медотсек — изолирован. Из своей каюты он ни разу не выходил, линии связи блокированы, ВИ недавно проверил — изоляция полная. — ответила Чаквас. — Джон, что будем делать? Два Спектра Совета Цитадели на нашем корабле — явный перебор.

— Больше чем перебор, Карин. — Шепард набрал на ридере недлинный текст и показал его врачу. — Они очень хорошо знают друг друга.

— Ага. И случись что, этот молодой явится ко мне качать права и выяснять, почему я не смогла его наставника вытащить?

— Я ему популярно объясню, Карин, — возразил старпом. — И он быстро и надолго оставит вас в покое. Ему будет достаточно знать, что вы, доктор, не узкий специалист в психологии и психиатрии, а также — в том, что касается санации психосферы инопланетян. Это-то он в состоянии понять в любом случае и — в почти любом состоянии, — ответил Шепард.

— Надеюсь, Джон. Давайте подойдём к ней. — она взглядом указала на азари, распластанную навзничь на соседней кровати. — Вы были правы, наложив быстро шины на переломы и смазав раны несколькими слоями медигеля с панацелином. Я также хотела поблагодарить вас за её мягкую транспортировку.

— Не стоит, Карин. — Шепард взял ещё один ридер, поданный ему врачом фрегата, стал изучать тексты и схемы с таблицами. Здесь информации было больше: азари пострадала в более значительной степени. — Вам, Карин, удалось даже определить, что первым под программирование и внешнее управление попал он, — взгляд на турианца, — а потом жертвой этого корабля и его пилота стала она?! — взгляд на азари. — Снимаю шляпу. Немногие преподаватели Медфакультета 'Академии Эн-Семь' смогли бы с вами конкурировать.

— Я всё равно, Джон, чувствую себя бессильной. — ответила Чаквас. — Если с физиологией и анатомией я ещё хоть как-то могу справиться, то вот с психикой после такого... Здесь моих умений и знаний с навыками явно недостаточно. Я первый раз сталкиваюсь с таким глубоким корёжением психосферы.

— Хорошо, Карин. — Шепард выпрямился, снова обретая настройку 'Струны', на этот раз — не боевую. — Мне потребуется потратить на каждого из них до пяти минут, может — не намного больше. Сразу скажу: я сниму только наиболее глубокие, основные, важные повреждения, чтобы психосферы турианца и азари обрели возможность регенерировать. В дальнейшем психосферы обоих справятся с оставшимися проблемами сами. И не беспокойтесь. Никакого шаманства тут — не будет.

— Знаю, Джон. — Чаквас отошла от первого помощника. — Я буду рядом. Приступайте.

Шепард скользнул взглядом по телу лежавшей навзничь пожилой азари и сконцентрировался на её лице. В сознании человека на уже ставшем привычном 'экране' вспыхнули основные данные по физиологии и анатомии представителей этой расы, выстроились, снимаемые непосредственно с инфополя пострадавшей азари, показатели.

Старпом, сдержав вполне понятные изумление и удивление, понял: активизировалась новая часть его необычных новообретённых возможностей и способностей.

Некоторые из показателей сразу окрасились в красный цвет, послушно развернувшись в схемы и таблицы, указывающие на блокировки в психосфере. Убедившись, что выявленные блоки носят неестественный характер, Шепард аккуратно стал просматривать их окружение, чтобы не пропустить ловушки и скрытые сюрпризы.

'Якоря' надёжно указывали на пилота корабля и на сам корабль. Двойная 'якорная' зацепка гарантировала достаточную покорность и лояльность азари даже в том случае, если пленнице Жнеца каким-то образом удастся нанести либо 'каракатице', либо её управляющему центру вред.

Сняв основные 'блоки', Шепард прошёлся по связям в обе стороны, внимательно рассматривая окружение, ища 'спящих сторожей'. Наконец, убедившись, что во всём объёме тела пострадавшей нет никаких сюрпризов, Шепард стал аккуратно освобождать разум и суть азари от всех выявленных второстепенных и третьестепенных зацепок, обеспечивающих прямое управление личностью и телом спасённой.

Работа не заняла много времени и ровно через шесть минут Шепард "вынырнул" из режима предельной концентрации, обретая расслабленность в теле и давая возможность своему мозгу переключиться в обычный режим.

— Карин, просмотрите показатели. С ней я закончил, — вполголоса сказал Шепард, делая несколько шагов к койке турианца и давая возможность врачу корабля подойти ближе к кровати азари. — Продержите её во сне как можно дольше, — добавил старпом. — Это позволит ей самовосстановиться. Остальное — на ваше усмотрение.

— Хорошо, Шепард, — врач включила свой инструментрон, сверилась с показателями, снятыми автоматикой Медотсека до и после манипуляций старшего помощника. — Вы очень облегчили мне задачу.

— Надеюсь, что это ей поможет. — Шепард наклонился над турианцем. — А вот здесь мне придётся поработать более глубоко. Карин, передайте командиру просьбу к археологам — задержать выход в новый район. Мне потребуется дополнительных полчаса. Плюс к указанным ранее двадцати минутам.

— Сделаю, Джон. — Карин отступила от азари, лежавшей на больничной кровати навзничь, вернулась к рабочему столу и набрала недлинный текст на клавиатуре настольного инструментрона. — Командир получил ваше сообщение, он передаст его руководителю археологической партии. Думаю, учёные не будут возражать. Рада, что вы сможете уделить внимание им обоим, капитан.

Шепард не обратил особого внимания на последние слова врача. Он снова погрузился в сканирование психосферы турианца.

Запрошенные им полчаса были минимально необходимым сроком. Спектр, первым попавший под прямое программирование, имел в своём теле имплантаты, дающие поистине чудовищный коктейль воздействий на его организм и психику. Эти имплантаты не имели ничего общего с теми, которые уже приходилось видеть капитану спецназа десанта, поэтому Шепард постарался надёжно изолировать их от влияния на основные системы тела и мозга разумного органика.

Резать взаимосвязи было тяжело. Имплантаты усеивали почти всё тело турианца, создавая своеобразный скелет, дублирующий естественный костяк.

Пришлось сначала сконцентрироваться на тех, что были максимально приближены к головному мозгу спящего медикаментозным сном пациента, а устранив их влияние, неспешно заниматься остальными, надёжно вживлёнными в конечности, туловище и голову турианца.

Он знал, что Чаквас отмечает положительные изменения с помощью чувствительных приборов, но предпочитал не реагировать на это знание, отключая всё новые и новые взаимосвязи.

Наконец головной и спинной мозг турианца были полностью освобождены от влияния имплантатов. Выведя из строя проводники, контролировавшие основные системы и органы туловища турианца, Шепард просканировал голову, лицо и тело пациента, ища скрытые закладки. Их оказалось немного. Повторное сканирование выявило ещё несколько 'сторожей' и ловушек.

Шепард знал, что время, эти самые полчаса резерва, истекают стремительно. Так всегда было, когда он полностью отдавался работе. Но сейчас останавливаться было нельзя: любая пауза могла активировать не замеченную вовремя закладку и разрушить важный орган тела пациента.

Освободив туловище турианца от влияния закладок и множества чужеродных имплантатов, Шепард скользнул 'сканирующим' взглядом по мощным ногам Спектра. Здесь также обнаружились закладки и имплантаты.

'Каракатица', руководимая безжалостным пилотом, сделала всё, чтобы турианец не смог оказать малейшее сопротивление, а при случае — не смог даже двинуть ни верхними, ни нижними конечностями. Выключая точно дозированными импульсами взаимосвязи и проводники, Шепард постепенно приближался взглядом к ступням турианца.

Отключив последние две 'закладки', капитан несколько раз просканировал тело Спектра повторно и, не найдя сюрпризов, позволил себе расслабиться.

— Джон... — послышался тихий голос Карин. — Вы сами не представляете, чем владеете.

— Может быть, Карин, может быть, — тихо сказав это, Шепард медленно повернулся, увидев глаза врача фрегата, излучавшие доброту и участие. — Только вот уколов стимуляторов мне — не надо, — рука капитана десанта нащупала наплечный скафандровый спикер. — Командир, я закончил. Мне нужно несколько минут... придти в себя и я спущусь в ангар. Попросите Стива и мою группу высадки с капралом Дженкинсом также быть там. Пусть археологи направляют свою колонну по маяку нашего челнока. Координаты уточнённо я буду передавать по аудиоканалу.

— Хорошо, Джон, — голос Андерсона был необычно тих и мягок. — Спасибо вам. У вас появились разумные, обязанные вам жизнью. И свободой, — с этими словами капитан отключил канал.

Инструментрон Чаквас пискнул.

— Джон, — сказала врач, ознакомившись с текстом пришедшего сообщения. — Андерсон сообщил археологам. Они согласны подождать вылета шаттла. Понимают, что вы заняты. Позвольте всё же дать вам хотя бы отвар трав. Это — не тонизаторы, это — общеукрепляющее. Вы измотаны, Джон, — добавила Чаквас.

— Карин, вам никто не говорил, что вы — всегда чрезвычайно убедительны? — без улыбки спросил Шепард, принимая из рук врача корабля сосуд с отваром.

— После такого чуда, которому я недавно стала свидетелем — никто, — честно ответила Чаквас, наблюдая, как командир десантного экипажа мелкими глотками неторопливо выпивает отвар, как он осторожно ставит сосуд на прикроватный столик. — Полагаю, теперь можно удалить большую часть имплантатов из его тела, — она указала взглядом на турианца.

— Да, Карин. Здесь я помочь — не смогу, — одними уголками губ усмехнулся Шепард, ощущая, как тепло отвара распространяется по его телу. — Вам здесь — первенство, доктор. Он — едва ли не самый сложный... пациент. С ней, — взгляд в сторону азари, — будет легче.

— Вы правы, Джон, — врач внимательным взглядом окинула Шепарда. — Отвар подействует через несколько минут, — она нажала клавишу на настенном пульте, взглянула на засветившийся небольшой информационный экран. — Ингвар сейчас свободен. Он проводит вас до челнока, капитан. Одного отпустить вас из Медотсека я не могу.

— Понимаю, доктор. — Шепард шутливо медленно поднял обе руки на уровень плеч. — Подчиняюсь.

— Вот и хорошо. — Чаквас отступила в сторону, давая возможность вошедшему специалисту по РЭБ подставить капитану плечо. — Успехов вам, Джон, — мягко сказала она.

Ответом ей был глубокий кивок головы капитана, перешагивавшего порог Медотсека. Дверь медленно встала на место. На ней вспыхнул красный, запрещающий доступ, сигнал.

— Если бы не он — у меня в медотсеке были бы два трупа. И межпланетный скандал впоследствии, — негромко сказала врач, перебирая инструменты в хирургической укладке. — Что-ж. Он свою работу — сделал. Теперь — моя очередь поработать. — Чаквас натянула на руки свежие стерильные перчатки и закрыла лицо маской. — Но как только он будет снова на борту — он станет моим пациентом. Ему надо отдохнуть и отоспаться. Хорошо, если он сможет подремать, пока летит к месту раскопок, — врач отрегулировала свет над койкой, где лежал турианец, взяла в руки тепловой скальпель. — Приступим.

Бенезия и Сарен. Пробуждение и начало выздоровления

Почему она решила, что первым её хирургическим пациентом должен стать именно Спектр Сарен Артериус — турианец, успевший стать легендой Корпуса, Карин и сама бы сейчас не смогла объяснить внятно даже самой себе. Вряд ли потому, что как мужчина, турианец был телесно более примитивен и потому врач-травматолог и хирург была уверена, что осуществит необходимое этому пациенту хирургическое вмешательство быстрее и, может быть — менее травматично.

Работая скальпелем, Чаквас об этом не задумывалась. Просто действовала. Сейчас, во время операции её это мало интересовало, хотя какая-то часть сознания всё же прорабатывала такой вопрос, используя всю доступную врачу на этот момент времени информацию.

Сарен, если следовать логике известной Карин ситуации, первым попал под влияние Жнеца-Наблюдателя. И пробыл под его влиянием гораздо дольше, чем Бенезия.

Наверное, Чаквас потому и приняла решение оперировать турианца первым, а азари — второй. Да и Шепард, как помнила Карин, неоднократно отметил, пусть и не всегда явно и словесно, что турианцу досталось больше и его положение... тяжелее, что ли. Впрочем, как помнила медик, старпом не настаивал на том, что его точка зрения является самой правильной.

Для Чаквас, как для военного медика, вырезать из тела разумного органика имплантаты было легче и даже, в какой-то мере теперь привычнее, чем заниматься рутинным сращиванием переломов, устранением как растяжений, так и прочих телесных неприятностей.

На экранах, располагавшихся на кронштейнах над операционным полем, светились, сведённые в масштабные графические карты-схемы, данные малых автоматических и полуавтоматических медицинских сканеров, помогавшие врачу ориентироваться в мешанине микросхем, усеявших кости скелета турианца. Рутинные движения, отработанная методика. Главное — не пропустить ненужный или вредный имплантат, не оставить его в теле пациента.

Карин работала, изредка поглядывая на индикаторы состояния Спектра. Знала, что Шепард уже улетел к месту новых раскопок, результат которых был сейчас пока что неизвестен.

Прибытие фрегата на Иден-Прайм в этот раз было предельно нестандартным: никто, как понимала теперь Чаквас, из обитателей 'Нормандии', даже Спектр Совета Цитадели Найлус Крайк, не предполагали, что землянам придётся стрелять по настоящему, реальному Жнецу. Карин было хорошо известно, что члены экипажа фрегата до сих пор активно обсуждают происшедшее столкновение. Что и говорить-то особо, событие было как раз таким, что люди привычно именуют 'из ряда вон выходящим'.

Эти огромные корабли вообще-то считались легендами, в которые, как водится, мало кто из современных разумных органиков верил достаточно серьёзно и глубоко. Легенда, между тем, оказалась... более чем материальной. Если бы не быстрота реагирования экипажа фрегата, если бы не хорошо и полно осуществлённая заретрансляторная приборная и аппаратная разведка ситуации на Иден-Прайме... Чаквас сейчас не поручилась бы за то, что очень многие нормандовцы выжили. Жнец вполне смог бы успеть ответить на атаку фрегата из своего главного калибра, а он, согласно данным объективного аппаратного контроля, в том числе — видеозаписи — у него был такой, что лучше под него фрегату-разведчику не попадать ни в какой мыслимой ситуации.

Жнец оказался большим специалистом по подчинению своей воле разумных органиков. Да, Чаквас помнила, что батарианцы, к примеру, почти массово применяли чипирование разумных органиков, попавших к ним в плен и становившихся чаще всего рабами четырёхглазых. А Жнец... Как оказалось, он применил к Сарену больше чем чипирование, насовав в тело турианца столько имплантатов, что просмотрев данные медсканеров, Чаквас была вынуждена поверить: и при самом плохом раскладе Сарен Артериус, как покорный слуга 'креветки', был практически неуязвим для большинства видов вооружений, которыми сегодня обладали разумные органики. Разве что его смогло бы остановить своим зарядом крупнокалиберное артиллерийское орудие. Вроде того же фрегатского 'Таникса'. Что-либо помельче — вряд ли возымело необходимый результат: костяк турианца был сплошь покрыт этими имплантатами, в своей совокупности резко повышавшими способность Сарена выжить под самым страшным обстрелом.

Спектр-турианец — в рабстве у Жнеца-Наблюдателя. Чаквас о таком варианте реальной ситуации раньше и помыслить-то не могла. А теперь ей приходилось не только видеть этого турианца, но и оперировать его. Жнец, кстати, тоже никуда не делся — вот он, тихо и, пока что, спокойно лежит на поверхности Иден-Прайма.

Горка извлечённых из тела Сарена имплантатов, укладываемых на сверкавший белой эмалью медицинский поддон рядом с операционным пространством, росла, а Карин старалась ограничить своё поле зрения только пределами 'операционной зоны', хотя мысленно изредка возвращалась к пониманию того, что огромное количество имплантатов не пошло на пользу пациенту, побывавшему, как оказалось и до момента окончательного подчинения Жнецу во многих серьёзных стычках.

Череп Сарена был неоднократно грубо прооперирован, челюсть держалась на штифтах и пластинах и придавала Спектру устрашающий вид. Вполне возможно, Сарен потому и не любил снимать шлем своего скафандра, а если и снимал, то только при возникновении особой необходимости.

Удаляя ненужные имплантаты, врач поглядывала на лицо пациента, размышляя о том, стоит ли заниматься ещё и челюстно-лицевой хирургией, приводить, проще говоря, внешний вид головы Спектра в более-менее нормальное состояние. Пока что Чаквас приняла решение сконцентрироваться на оставлении в теле турианца минимума абсолютно необходимых и вполне обычных для большинства нынешних органиков имплантатов, а потом уже — решать проблемы с лицом и головой Артериуса.

Закончив удаление имплантатов, Карин провела обычный комплекс необходимых процедур, обеспечивающих скорейшее заживление ран и погрузила турианца в глубокий медикаментозный сон, чтобы пациент не мог проснуться раньше, чем через несколько часов. При необходимости теперь можно было увеличить продолжительность сна в любых разумных пределах, а значит — освобождалось достаточно времени для работы с азари.

Прикрыв полностью обнажённое тело турианца пологом, закреплённым на лёгком проволочном каркасе, Чаквас отошла от койки, на которой лежал Спектр и неспешно приблизилась к койке, на которой лежала матриарх Бенезия.

Взглянув на показатели мониторов, висевших над её ложем, врач убедилась, что при падении Жнеца на землю Иден-Прайма азари действительно получила множественные повреждения.

В своём отчёте члены группы высадки указали, что Бенезия Т'Сони, по всей вероятности, не успела сесть в кресло и, к тому же её платье не образовывало, в отличие от скафандра, достаточно жёсткий каркас. Так что проблем с телесной целостностью у азари было предостаточно. Возраст у Бенезии к тому же был далеко не юный, заживление, как предполагала Чаквас, предварительно осматривая тело пациентки, будет долгим и тяжёлым. Левое предплечье и правую голень Бенезии Шепард ещё на Жнеце успел одеть в комплект шин, смазал раны в нескольких местах толстым слоем панацелина и медигеля. Провёл необходимые первичные медицинские манипуляции, чем, конечно, очень облегчил профессиональному врачу последующую работу с пострадавшей азари.

Окончив осмотр, Чаквас осторожно разрезала чёрно-белое платье, сняла его, постаравшись, насколько возможно, сохранить целостность. Конечно, потом придётся эти разрезы сшивать, но пока... азари вполне может воспользоваться женскими человеческими платьями. Техники, инженеры корабля — женщины и девушки — помогут. В этом врач фрегата была убеждена. Бельё — тоже пострадало, но — в меньшей степени. Сняв его, Чаквас освободила голову азари от ритуально-церемониальной шапки и приступила к выполнению обычных предоперационных манипуляций.

Шепард в отчёте указал, что она лежала 'сломанным манекеном'. Просмотрев малыми сканерами тело матриарха, Карин убедилась в правильности вывода, сделанного десантником-спецназовцем: у Бенезии, кроме переломов и растяжений с ушибами, были и другие телесные проблемы, появившиеся в связи с падением пусть и с небольшой, но всё же с высоты.

Хорошо ещё, что Шепард самостоятельно поработал над психосферой бывших пленников Жнеца. А может, всё же — рабов? Сейчас Карин не хотела отвечать на этот вопрос даже самой себе. Надо было как можно быстрее начать разбираться с травмами, которых у азари-матриарха было немало.

Никогда раньше Карин не подумала бы, что спецназовец, офицер, армеец будет способен столь профессионально, безопасно, а главное — предельно результативно реанимировать не тело разумного органика, а его суть, его душу. Занимаясь обычными манипуляциями, Карин вспоминала, как работал с азари и турианцем старпом, в который раз убеждалась, что если бы не его помощь, вряд ли бы она сейчас спокойно и свободно выполняла свою часть работы, приводя в порядок тела обоих пострадавших разумных.

Ей вспомнилось часто встреченное на нескольких сайтах в Экстранете слово 'хаски', обозначавшее тела, лишённые разума и души. Конечно, как это часто бывает, специалисты и простые, неостепенённые комментаторы не сходились во мнениях о том, что именно следует понимать под хасками. Не помогали ни экскурсы в историю, ни логические выкладки с использованием часто притянутых 'за живое' аргументов и доказательств.

Карин вспоминала и с некоторым изумлением отмечала, что ей совершенно неожиданно удалось увидеть настоящих хасков. Именно хасками были и Сарен Артериус и Бенезия Т'Сони. Хасками, покорными воле и желаниям пилота этого гигантского (по меркам большинства рас современной Галактики) корабля.

Хаски. Если бы не Шепард, рискнувший собой, то и азари и турианец остались бы в таком состоянии очень надолго, если не навсегда.

Вряд ли сейчас в Галактике нашлись бы специалисты, способные вернуть Артериуса и Бенезию в нормальное состояние. То, что сделал Шепард, Карин была склонна оценивать не иначе, как воплощённое чудо, которому она стала непосредственной свидетельницей. За несколько дней с момента появления нового старпома на борту фрегата-прототипа произошло столько важных событий, сколько Карин Чаквас не могла упомнить за всю свою богатую и разнообразную — не только медицинскую — практику.

Шепард, как понимала врач, был сориентирован прежде всего на непрерывную работу, причём работу качественную и эффективную. Он, вполне возможно, не умел отдыхать, не умел расслабляться. В какой-то мере такая настройка была обусловлена его специальностью — десантник и спецназовец. Может быть и тем, что Шепард был сиротой.

Как глава медслужбы фрегата, Карин, конечно же, просмотрела личное дело старпома, покопалась в спецбазах ВКС Альянса, но там, к огромному сожалению, было мало профильной информации, способной пролить свет на многие обстоятельства начального периода жизни Джона Шепарда.

Чаквас знала об Акузе, знала о том, что на Земле у Шепарда осталась любимая девушка. Её звали Дэйна, она была довольно известной профессиональной спортсменкой. Так что в личном плане Джон, вполне возможно, как полагала Чаквас, не был одинок, но... уже сейчас, приближаясь по протоколу к середине списка необходимых манипуляций, Чаквас вспомнила, как Шепард тепло отнёсся к ней, почти единственной женщине — старшему офицеру на корабле.

Он словно бы наследовал своего теперешнего командира — Дэвида Андерсона, при этом он не механически копировал отношение к ней, главному врачу корабля со стороны 'первого после бога на борту', он относился к ней по-своему, так, что Карин не смогла найти и тени заданности или 'двойного дна'.

Вполне возможно, Джон Шепард немного влюбился в неё. Как влюбился в неё Дэвид. Шепард, безусловно, как была уверена Чаквас, обратил внимание на то, что только её Андерсон почти всегда называет по имени, а не по фамилии или по званию. И не только потому, что она — майор, а командир корабля — капитан. Не только. Но и потому, что Дэвид любит её, Карин Чаквас. Любит, конечно же, взрослой, ровной и глубокой любовью. Зрелой любовью.

Шепард, конечно же, любил Карин по-своему. Он относился к ней как к матери, которую никогда толком-то и не смог узнать — в личном деле капитана чётко указывалось, что сиротой он стал в младенчестве. То ли от него мать отказалась, то ли ещё как-то сложилась ситуация, что Джон остался один, но сейчас ясно было одно: Джон умел любить. Умел любить, умел дарить любовь, умел не требовать за свою любовь, за своё прекрасное отношение к другим разумным — и не только к людям, ничего для себя самого.

И ещё Карин отметила, что Джон не навязывает свою любовь никому из разумных. Никому. Он не делит, не разделяет людей и инопланетян, тех самых ксеносов, которых сначала человечество напридумывало себе во множестве форм и расцветок, а столкнувшись реально с почти полутора десятками инопланетных рас, надо прямо сказать — перепугалось до лёгкого заикания.

Джон одинаково готов помочь и человеку, и азари, и турианцу. И, вне всяких сомнений, разумному органику любой другой расы. Он просто любит разумных органиков в том числе и потому, что понимает, знает, разумеет: жизнь у них нелёгкая и подарить им немного любви, участия, хорошего отношения — совсем несложно.

Наверное, руководствуясь правом любви, правом дарить свою любовь и умея не требовать ничего взамен за свою любовь, Джон смог помочь и Бенезии и Сарену так, как им не помогли бы и профессиональные медики и профессиональные учёные. Те же саларианцы, например.

Джон не делает из своей любви обязанности, он просто дарит свою любовь, помогает разумным органикам жить. Не только действием — самим своим присутствием. Он уделил и азари, и турианцу столько времени, сколько потребовалось для того, чтобы сохранить их не как биологические объекты, как тела, а как личности, как сути, как души.

Это, то, что смог сделать Джон Шепард в её, Карин Чаквас, присутствии... вряд ли смогли бы сделать лучшие врачи Земли или Цитадели. А он это сделал и улетел. Улетел, почти не восстановившись после такой затратной для души и для тела процедуры. Неудивительно, что она, врач корабля считала необходимым его появление и пребывание в медотсеке после окончания работ на этих странных раскопках.

Шепард любит свою Дэйну. Любит — Карин это не просто видит, она это чувствует. И для Джона нет проблемы в том, что Дэйна фактически — его первая любовь, а по общеизвестному для очень многих землян неписаному правилу, такая любовь редко перерастает во что-то большое. Сколько дней Чаквас знает и наблюдает, чего уж там утаивать, за Джоном, столько времени она понимает: Шепард не привязывает Дэйну к себе, он даёт ей полную, любую возможность жить своей собственной жизнью, иметь свой круг знакомых, друзей, в том числе и очень близких друзей, вполне способных стать однажды главными друзьями для этой девушки. Какая разница — многожёнство или многомужество? Человечество достаточно мудро, чтобы понять: то, что не убивает душу — делает человека сильнее. И физически, и духовно.

Джон любит Дэйну, это ясно видно и ясно чувствуется, но он не привязывает её к себе — она свободна в своей жизни и в своей судьбе. Если ей нравится быть рядом с Джоном, то она пребывает рядом с ним по своей собственной воле, а не потому, что чем-то обязана Джону или он, Джон Шепард так или иначе привязал её к себе. Он не заставляет Дэйну, насколько сейчас понимала Карин, непременно задуматься о свадьбе, о замужестве, о беременности, наконец. Он дарит Дэйне себя, помогает ей и ничего — в этом Чаквас была теперь убеждена — не требует и не просит взамен.

Дэйна верит Джону, она его слишком хорошо знает — они ведь росли вместе в одном детдоме, а по документам выходило — что и в одном приюте. Она верит ему, но она тоже удивительным образом не привязывает его к себе, он свободен.

Конечно, вполне возможно, здесь, в причинах предоставления Дэйной такой свободы Джону можно числить то, что и Шепард, и его спутница — сироты. Можно также посчитать причиной то, что с ранних лет оба определили свой жизненный путь, выбрали профессии. Джон — военнослужащий, Дэйна — профессиональная спортсменка. Дисциплина, режим, строгий график. Рамки жизни, куда же без них? Наверное, эти обстоятельства тоже сыграли свою связующую и, может быть, цементирующую роль во взаимоотношениях Шепарда и Дэйны. Сейчас для Карин не было большой разницы, какова фамилия у Дэйны. Для Джона она всегда была — и. Чаквас убеждена — всегда будет только Дэйной. Ему вполне достаточно знать её имя. Знать не словами, душой.

Дэйна понимает, что Джон встречается со многими людьми и, наверное, хотя бы предполагает, что однажды Джон встретит свою настоящую, полную, единственную любовь. Может быть, она готова к этому. Готова, потому что знает — Джон сумеет сделать так, что она, его очень близкая подруга, не будет страдать, не будет чувствовать себя брошенной.

Чаквас видела, как сравнительно недавно Джон писал письмо Дэйне, примостившись в уголке одного из отсеков фрегата на откидном сиденьи. Писал вдумчиво, медленно, погружаясь в воспоминания. И видела, как он читал ответные письма от Дэйны. Как он радовался каждому письму, даже коротенькой — в несколько строчек записке.

Пока фрегат не остановился у ретранслятора на входе в систему, где располагался Иден-Прайм, Джон успел получить слишком мало писем от Дэйны. Слишком мало, как остро осознала сейчас Чаквас. Слишком мало.

Шепард любил Дэйну и, как была теперь убеждена Карин, он был способен так любить очень многих разумных. Не только людей, но и инопланетян. Если бы он не был так способен любить тех же инопланетян, то вряд ли смог бы так эффективно и полно помочь азари и турианцу, пережившим в силу ситуации и обстоятельств не самые лучшие времена. Пережившим и вернувшимся благодаря самоотверженности и героизму, да, да, , совершенно непоказному, где-то даже будничному героизму Шепарда, к обычной жизни.

Карин, на секунду прервавшись, взглянув на мониторы, висевшие над больничной кроватью, с особой силой ощутила, что Шепард любит всех нормандовцев. Они для него стали своими. Да, вполне возможно, он обратил особое внимание на неё, главного врача медотсека фрегата, майора медслужбы ВКС Чаквас. Но так же он обратил внимание и на Дэвида — уж это Карин отметила автоматически, может быть и подсознательно.

Шепард не только командовал и руководил, как и подобает старшему помощнику командира корабля и командиру десантного экипажа разведывательного фрегата-прототипа. Он учился. Карин была убеждена и это убеждение вот только что получило дополнительное — и не одно — доказательство, что Шепард принял решение учиться очень многому и у неё и у Дэвида. Учиться незаметно, не акцентируя на этом внимание учителей и наставников, но учиться по-настоящему, реально, полно.

Несколько дней пребывания Шепарда на фрегате хорошенько встряхнули экипаж и команду. Да, новый старпом — крут, строг, въедлив, даже беспощаден — куда уж там Дженкинсу или Аленко или Моро попадать под его руку или взгляд ещё и ещё раз. Но новый старпом бережен, внимателен, молчалив, скромен и умеет видеть и понимать многое хорошее, что есть не только в каждом человеке, но и в каждом инопланетянине. Если бы он был хотя бы чуточку черствее — он вряд ли смог бы справиться так хорошо с восстановлением психосферы азари и турианца. Многие психотерапевты и психиатры — люди не смогли бы, как теперь была убеждена Карин, сделать и сотой доли того полезного и абсолютно необходимого, что сумел сделать Шепард за те минуты, проведённые над телами и над душами этих двух бывших хасков.

Бывших. Вряд ли теперь азари и турианец будут часто вспоминать эти месяцы своего безвластия и бессилия. Они будут их, эти месяцы, помнить. И будут помнить, что прервал эти времена именно землянин, человек Джон Шепард.

Выполняя финальную часть протокола оперативного вмешательства, проводя необходимые манипуляции, Чаквас подумала о том, что турианец-Спектр стал причиной успеха захвата пожилой азари Жнецом-разведчиком и причиной перехода Бенезии в разряд пленницы и покорной рабыни этого Жнеца. Выстраивалась стандартная цепочка: Жнец — Сарен — Бенезия.

Да, потом, после встречи Бенезии с Сареном... Знать бы ещё, как именно произошла эта встреча... Бенезия попала под усиливавшееся психическое влияние Жнеца, привычно называемое пока что немногими узкими специалистами индоктринацией.

Несколько десятков минут — и Чаквас прикрывает обнажённое тело азари лёгким пологом, опиравшимся на проволочный каркас. В основном всё необходимое было сделано. Теперь важно было понять, как пойдёт заживление.

Отойдя от пациентов, Чаквас подошла к рабочему столу, присела в кресло и вызвала на настенные экраны полные данные мониторинга, учитывавшие и недавно проведённые манипуляции, и их результаты в статике и в динамике. Диагностический комплекс выполнил повторную проверку, ВИ Медотсека обработал полученную информацию и вывел на экраны сравнительные таблицы и графики.

Вчитываясь в показатели, обдумывая проявленные взаимозависимости, прогнозируя развитие ситуации, Чаквас ждала. Помощь Шепарда позволяла ей надеяться на то, что пройдёт меньше нескольких часов — и сначала один, а затем второй пациенты Медотсека придут в себя, очнутся. И в прямом и в переносном смысле вернутся в этот мир. Уже не хасками, а обычными представителями своих рас. Свободными от любого постороннего влияния и вмешательства. Если уж Назара не стал протестовать или противодействовать Шепарду или ей, Чаквас, не стал как-то пытаться блокировать стремление старпома и врача корабля вернуть азари и турианца к нормальной обычной жизни — а такие возможности и способности у Жнеца, безусловно, имелись, то... сделанные вмешательства позволяли осторожно надеяться на то, что очень скоро пациенты оживут.

Да, дыхание турианца и азари выравнивается, пульс больше не частит, нет лишнего напряжения в мышцах, нет зажатия в костях. Да, обоим пациентам придётся ещё несколько часов провести на полном постельном режиме без права вольно подвигаться — а Карин уже сейчас убеждена, что и Сарен и Бенезия будут изрядно взволнованы и фактом и содержанием своего в полном смысле слова освобождения от хаскоподобного состояния.

Конструкция больничных кроватей Медотсека фрегата учитывала то, что их будут использовать для размещения не только людей, но и представителей многих ныне известных землянам рас. Потому сейчас и гребень турианца и отростки азари были утоплены в специальные выемки в изголовье кроватей, что позволяло пациентам держать головы прямо и не напрягать мышцы и связки шей. Да, Чаквас хорошо помнила, что у турианцев шея — очень ранимая часть тела, но сейчас, здесь, в медотсеке можно было быть уверенной: Сарену не о чем беспокоиться.

Найлус, конечно не замедлит появиться, но тут уж от неё, врача фрегата зависит, какой график посещений пациентов — и, кстати, довольно тяжёлых пациентов — следует установить для обеспечения их скорейшего и полнейшего выздоровления. Посещения важны и нужны, но это — дело даже не ближайшего будущего. Во всяком случае — не нескольких часов.

Думала ли она, врач фрегата, что ей, спустя несколько дней после выхода фрегата из пределов 'поля комплектования', придётся оперировать реальных тяжёлых пациентов? Нет, наверное, не думала. Всё же слишком долго галактика жила без напряжения, может быть, даже, как любят выражаться имперцы, 'плывя по течению'. И вот теперь всё острее ощущается дыхание не локальной, а общегалактической войны. Начинают в очередной раз сбываться многие апокалиптические прогнозы и предсказания.

Время текло незаметно. Чаквас вполне осознавала себя затворницей Медотсека, ей нравилось быть его единоличной хозяйкой и, если было возможно, единственной обитательницей. Она не нуждалась в чьём-либо обществе, спокойно относилась к тому, что пока не случится чего-нибудь экстраординарного, к ней никто из нормандовцев не заглянет.

В конце концов, медик существует для того, чтобы быть всегда готовым оказать помощь немедику. Быть всегда готовым. Вот Чаквас и была готова. И эта готовность оправдала себя. У неё появились первые за очень долгое время реальные особые тяжёлые пациенты. Которые теперь, после проведённых оперативных вмешательств, начали приближаться к моменту своего, хочется надеяться, полного выздоровления.

Чаквас не хотела просматривать сейчас на экране настольного инструментрона информацию о том, как продвигается дело с этими очень странными раскопками. Она привыкла, будучи в полном одиночестве, замирать, расфокусировав взгляд и расслабившись. Так время текло быстро и неощутимо.

Не было никакого сигнала аппаратуры — ни звукового, ни светового. Карин почувствовала, что первой очнётся, как ни странно, не Сарен, а Бенезия. Может быть, земляне действительно правы, считая, что азари — женщины?

'Очень даже может быть.' — подумала Чаквас, вставая и подходя к лежавшей навзничь азари, уже пытавшейся открыть глаза.

Взгляд Бенезии — мутный, нестойкий, расфокусированный, всё же сосредоточился на лице склонившейся к ней Чаквас. Подходя к кровати, Карин успела снять показания приборов: пробуждение было нормативным.

— Г-где я? — выдохнула матриарх, пытаясь хоть как-то сфокусировать взгляд, стремясь увидеть окружающие предметы более детально и подробно.

— Вы — на борту военного корабля, в медотсеке. — тихо ответила Карин.

— Назара...

— Он... отпустил вас. — Чаквас не хотела сейчас вдаваться в подробности, отчётливо ощущая, что азари пока что ещё не способна воспринять их нормативно.

— Я... странно себя чувствую. Помню удар, пол вдруг поменялся местами со стеной и я... потеряла сознание, — прошептала азари. — Кто вы?

— Врач. Меня зовут Карин, — просто и чётко отозвалась Чаквас, краем глаза считывая показания размещённых на надкроватных деках приборов, но больше внимания уделяя всё же осмотру пациентки.

— Я... я не чувствую на себе белья и одежды. Вы...

— При ударе корабля о землю вы были серьёзно травмированы, Бенезия. Я прооперировала вас. Потому сейчас вы прикрыты этим пологом. — Чаквас прикоснулась рукой к лёгкой и прочной материи покрывала.

— Я внутри... Жнеца была не одна...

— Сарен Артериус тоже здесь, в медотсеке. — Чаквас поднесла к глазам азари зеркало. — Голову не поворачивайте, просто посмотрите...

— Он... — азари взглянула в зеркало на спящего турианца и отвела взгляд, — тоже...

— Да. Пострадал, — подтвердила Чаквас, — Тоже — упал. Пришлось и его прооперировать. Сейчас он — крепко спит и вас не слышит...

— Я... странно себя чувствую, Карин, — наконец взгляд матриарха обрёл чёткость и цепкость. — Зрение... вернулось. Я теперь хоть вас вижу достаточно отчётливо.

— Рада, — ответила Чаквас. — А относительно самочувствия... Вы вышли из-под влияния Жнеца, Бенезия. И очень скоро обретёте прежнюю свободу и целостность.

— Но... я была убеждена, что... — несмело произнесла азари.

— Из под индоктринационного воздействия Жнеца вырваться невозможно. — спокойно и тихо сказала Чаквас. — Всё относительно, Бенезия.

— Откуда вы меня знаете, Карин? — во взгляде азари ясно читалось изумление и удивление.

— Я — офицер Медслужбы ВКС Альянса Систем, а вы находитесь на военном боевом разведывательном корабле. Нам не составило труда навести справки.

— И вы знаете теперь... — продолжила матриарх.

— Многое, — не стала отрицать врач. — И о вас. И о нём. — Карин взглядом указала на Сарена.

— Можно вас попросить, Карин. Я бы хотела, чтобы... — Бенезия, как поняла медик, вполне ожидаемо застеснялась. Это стеснение было вполне понятным — и мужчины и женщины разных рас и считавшие себя бесполыми азари не хотели, чтобы их видели 'полуразобранными' и 'разобранными', а такая 'разобранность' и 'полуразобранность' столь обычна для пациентов больниц и госпиталей.

— Он — крепко спит, Бенезия. Но, если хотите. — Чаквас надавила несколько сенсоров на своём наручном инструментроне и кровать Сарена оказалась отделена от остального пространства медотсека ширмой.

Азари немного успокоилась.

— Он... Он несколько раз едва не задушил меня... — тихо произнесла Бенезия. — И сейчас я вспоминаю это... особенно отчётливо. Он... Он едва не убил меня... Несколько раз он пытался меня убить. И я знала и знаю сейчас — так требовал поступить от него этот страшный гигантский корабль. Сарен... стал рабом этого корабля. А потом... его рабыней стала и я... — азари-матриарх прикрыла глаза, умолкнув на несколько минут. Чаквас была немного удивлена, что пожилая даже по меркам своей расы азари не только достаточно быстро очнулась, но и столько слов сказала вслух. А уж вспомнила она, едва очнулась, пришла в себя, немало — в этом Карин была не просто уверена — убеждена. Бенезия открыла глаза, её взгляд коснулся лица врача. — Вы... оперировали меня?

— Да, — кивнула Чаквас. — Корабль у нас небольшой, я — хирург-травматолог.

— Не понимаю. Что произошло? — взгляд азари пошарил по медотсеку. — Мы оба здесь... наверное, находимся достаточно долго?

— Да, — подтвердила Чаквас. — Вы долгое время были без сознания. Оба.

— Получается, что он... тоже свободен от влияния Жнеца? — спросила едва слышно азари.

— Да. Так же как и вы, Бенезия, — ответила Чаквас.

— Но... — азари замялась. — Это значит...

— Это значит, что вы не могли отдавать себе отчёт и не можете отвечать за свои действия, совершённые под таким, — здесь врач корабля сделала особый, заметный для пациентки, акцент, — нажимом. — И у нас нет желания выдавать вас правоохранительным органам Азарийской Республики или Турианской Иерархии. Для этого нет оснований и нет никакой возможности — вы находитесь на лечении. А оно будет... достаточно долгим.

— Так что же всё же произошло? — матриарх всерьёз вознамерилась получить ответ на этот вопрос.

Чаквас едва заметно вздохнула. Ей очень не хотелось вот так сразу рассказывать матриарху о том, что совсем недавно случилось на Иден-Прайме. Бенезия не спускала взгляда с лица врача и поняла, что та колеблется.

— Я помню, Карин, что надо было забрать с планеты Маяк. Так хотел пилот корабля и мы... вынуждены были подчиниться. Мы... были свидетелями того, как корабль шёл по Галактике к планете. Пилот как-то именовал планету, каким-то то ли кодом, то ли шифром, но... мы не имели никакой реальной возможности понять, что это за планета и где она расположена.

— Это Иден-Прайм. Одна из первых человеческих колоний. Сельскохозяйственная планета. С протеанскими артефактами, — честно сказала Чаквас.

Азари заледенела.

— Нас... занесло на территории, подчинённые человечеству?! — выдохнула она.

— Можно сказать и так, — подтвердила Чаквас. — Сделать вы вдвоём — и даже поодиночке — всё равно, как я понимаю, ничего бы не смогли — ни воспротивиться, ни поспособствовать, так что считайте, что вы оба были просто бесправными, вынужденными пассажирами этого корабля. Всё решал пилот.

— Но почему... почему мы попали... — азари силилась сформулировать свой вопрос и Чаквас её не торопила. — Почему мы вдруг оказались...

— Пилот корабля собирал протеанские Маяки, вероятнее всего — по всей галактике. В маяках содержалось предупреждение. О большой опасности. — Чаквас вспомнила картинки, переданные ей службой РЭБ фрегата. Те самые картинки, которые уже видели археологи и охранявшие учёных космопехотинцы. Врач помнила своё убеждение в том, что это — далеко не вся информация, которая содержалась в Маяке. Возможно, удастся извлечь больше. Со временем, конечно. — Пилот корабля не хотел, чтобы это предупреждение было получено и понято. Потому он тайно приблизился к Иден-Прайму. Мы успели засечь его продвижение по зоне ответственности человечества, успели отметить его подход к Иден-Прайму и успели предотвратить вывоз маяка. — Поглядывая на пациентку и на дисплеи приборного надкроватного комплекса, Чаквас убеждалась, что азари поразительно быстро если и не выздоравливает, то приходит в определённую, весьма значительную норму, потому продолжала рассказ.

— И... — в голосе пожилой азари явно чувствовалось нетерпение.

— Нам пришлось пресечь попытку корабля уйти с планеты с помощью бортового — и не только — оружия. Результатом стало падение корабля на поверхность Идена. Вас обоих извлекли из недр 'креветки'.

— Жнеца, — уточнила матриарх.

Карин кивнула:

— Да. Перевезли на борт нашего корабля. Вы оба были без сознания...

— Я была... полностью подавлена, — прошептала матриарх. — И сейчас... Я не понимаю. Я чувствую себя так, словно этих дней, проведённых под гнётом воли пилота корабля... в моей жизни никогда не было. Я чувствую себя свободной. Раньше я была абсолютно убеждена, что избавиться от зависимости от Жнеца... невозможно. А сейчас... Я чувствую себя так, словно никогда не встречалась ни с Сареном, ни с Жнецом.

— Мы смогли вас вытащить, Бенезия, — сказала Чаквас. Ей очень не хотелось вот прямо сейчас говорить едва очнувшейся азари о Шепарде и о его возможностях.

— Вы... вытаскивали меня... и Сарена... не одна? — матриарх внимательно посмотрела в глаза Чаквас.

— Да, я в основном занималась вашими... телесными проблемами, — не стала лгать пациентке Чаквас. — Психические проблемы, в том числе — и проблему вашей полной зависимости от воли пилота корабля-Жнеца... устранял другой член нашего экипажа.

— Я ощущала... присутствие рядом... мужчины, человека, — тихо прошептала матриарх. — Значит, это правда. Он был здесь.

— Был, — подтвердила врач. — Он очень помог мне. И вам. Обоим.

— Не сомневаюсь, — азари ещё раз обвела взглядом доступное ей пространство Медотсека. — Мы здесь... только втроём?

— Наш корабль пока что не покинул планету. У нас здесь есть ещё задачи. И пока командир корабля не приказывал стартовать, — уточнила Чаквас. — А что касается Медотсека, то я, как главный врач — его полновластная хозяйка. И члены экипажа и команды корабля знают, что я никогда не делаю из процесса лечения пациентов какое-либо шоу. Что же касается того, что мы здесь только втроём... Я не чувствую себя одинокой, Бенезия. Просто... работа у меня такая. Вы оба — сейчас самые сложные пациенты за последние дни. Потому, естественно, мы постарались, чтобы вы выздоравливали в тишине и в покое.

— Наверное, это... правильно. То, что вы, Карин, сделали, — произнесла матриарх. — Никак не могу привыкнуть к своему... свободному состоянию.

— Вы, Бенезия, только недавно очнулись, — сказала Чаквас, поглядывая на индикаторы надкроватных приборных дек. — Так что...

— Поверить не могу, что я... свободна, — выдохнула матриарх. — Столько дней... Какое сегодня число?

Чаквас назвала не только день, но и месяц, и год, вызвав на лице пациентки вполне ожидаемое выражение искреннего изумления.

— Богиня! Я столько времени провела в подчинении у Жнеца?!... Поверить не могу. Хотя... понимаю, что это... вполне возможно. Когда ты заперта в такой... оболочке... время движется совершенно по-другому, — задумчиво произнесла матриарх.

— Теперь вы свободны, Бенезия. — Чаквас присела на стул, стоявший рядом с кроватью, на которой лежала пожилая азари. — И вам предстоит освоиться с вашим свободным положением.

— Вы правы, Карин, — матриарх закрыла глаза на несколько секунд. — Вы говорили, что это — военный корабль?

— Да. 'Нормандия'.

— Помню. О его проектировании турианцы иногда упоминали в Экстранете. Двухвековое отставание. И...

— Построили, передали нам, мы вот, осваиваем. — проговорила Чаквас. — Первый дальний полёт и — такое, — она не стала особо скрывать от собеседницы свои чувства и эмоции.

— И... как мне теперь быть с ним? — Матриарх с усилием повернув голову, взглянула на ширму, отделявшую её кровать от кровати, на которой лежал Сарен.

— Он — тоже свободен и теперь не будет иметь к вам, Бенезия, никаких претензий. Вы оба — взрослые разумные органики, так что... Каждому — и вам, и ему — предстоит освоиться в этом мире уже в качестве свободных от внешнего влияния личностей. Это... длительный процесс.

— И... — нетерпение, а может быть — и любопытство в голосе азари продолжали нарастать.

— Пока что вы будете находиться в Медотсеке. Оба. Потом, когда окрепнете — сможете вернуться туда, куда захотите. — Чаквас не стала продолжать, понимая, что азари должна сама решить вопрос о том, где она хочет жить после такого 'возвращения'.

— Мне, откровенно говоря, страшно, Карин, — не стала скрывать опасений и откровенной боязни, матриарх. — Я столько совершила преступлений... сама того не желая. Боюсь...

— Вы совершали эти поступки, находясь под внешним влиянием, Бенезия, — ответила собеседнице Чаквас. — Сильнейшим, неотвратимым внешним влиянием. Вы никоим образом не были свободны в своих поступках, у вас не было другого выбора, никакой другой возможности. Так что...

— Но мне — не поверят. — Бенезия попыталась было начать рассказ о том, кто она такая, но Чаквас остановила её коротким жестом и азари замолчала, поняв, что продолжать настаивать не следует. — Вы... узнали обо мне почти всё?

— Мы — разведка, Бенезия, — сказала Чаквас. — И, если надо, то у нас — предостаточно возможностей узнать о каждом разумном многое. Мы в курсе, что вы — член основного состава "Совета Матриархов Азари", в просторечии именуемого Матриархатом, мы так же знаем, что вы — одна из религиозных лидеров расы.

— И вы знаете, что у меня... — несмело прошептала матриарх.

— Есть единственная дочь, которой на данный момент — сто с лишним лет. Её зовут Лиара, — подтвердила Чаквас.

— Я с ней уже долгое время не общаюсь. По вашему счёту — это пятьдесят лет. Половина её жизни, Карин, — тихо сказала матриарх. — Простите, но я... удивлена, изумлена и, не скрою, обрадована тем, что могу вот так свободно, спокойно и много с вами говорить. Я понимаю, что вы прооперировали меня, что я лежу на медицинской больничной кровати, что вы почти полностью восстановили моё тело, но... я хотела бы узнать побольше о том человеке, который оказался способен вернуть мне... саму себя, — смутившись, матриарх прикрыла глаза. — Он сможет придти ко мне в ближайшее время?

— Сейчас он очень занят, Бенезия, — ответила Чаквас. — У нас здесь есть работа, которую надо завершить. Пока что командование корабля не приняло многие важные решения, а без их принятия мы не сможем безопасно и быстро покинуть планету. — Чаквас привстала, поворачивая один из экранов к лежавшей навзничь азари и переключая его изображение с медицинских показателей на нейтральную статичную заставку. — Я вам расскажу об этом человеке. Он, думаю, не преминёт зайти к вам, когда вы в достаточной степени окрепнете.

— Моя одежда. Она, вне всякого сомнения, пострадала при падении. И...

— Не буду скрывать, Бенезия, — ответила врач. — Мне пришлось разрезать ваше платье. Старалась резать по швам, так что при необходимости его можно будет восстановить. Ваш головной убор...

— Что-то вроде ритуально-церемониального убранства, Карин. Понимаю, для людей он... не привычен, но... я к нему привыкла, да и на Жнеце, когда я — это была не я, как-то не особо думалось о своём внешнем виде. Так что я теперь понимаю, что всё это время я практически не переодевалась во что-либо другое и, соответственно, не меняла и головной убор. Он не пострадал? — поинтересовалась матриарх.

— Немного. При необходимости мы его отремонтируем. — Чаквас, не вставая с места, надавила несколько клавиш на своём наручном инструментроне и одна из дверец ближайшего к кровати настенного шкафа открылась. — Вот он.

— Почти не пострадал. — матриарх оглядела свою 'шапку' цепким взглядом и врач корабля убедилась в том, что зрение вернулось к азари в полной мере, её мозг получал всю основную информацию в достаточных, необходимых объёмах. — С платьем, наверное, хуже?! Впрочем, понимаю. Волочь меня с Жнеца на...

— Челнок, — уточнила Чаквас.

— А потом — на фрегат, — продолжила матриарх. — Удовольствие ниже среднего. Наверное...

— Вас принёс сюда тот человек, который впоследствии восстанавливал вашу психосферу, Бенезия, — отметила врач. — Его, — она взглядом указала на ширму, — принёс на борт один из десантников.

— На руках? — уточнила азари. — Я... я не чувствовала тогда, что меня... несут на носилках. Наверное, его, — она посмотрела на ширму, за которой на кровати лежал турианец, — тоже принесли не на носилках.

— Вы правы. Вас обоих принесли сюда на руках, — подтвердила Чаквас. — Почти сразу он, — врач набрала на своём наручном инструментроне несколько команд. Бенезия увидела официальный портрет Джона Шепарда, почти такой же, какой был в его личном, совершенно секретном деле, — стал восстанавливать вашу психосферу. Как он это делал — даже я, врач, в деталях сказать не могу. Он на это — способен и он это — может делать. Вряд ли он сам тоже сможет пояснить это словесно кому-либо из разумных. Такова, вполне вероятно, одна из его возможностей, которой он располагает, обладает, владеет — назовите как хотите. — Чаквас лёгкими касаниями сенсоров на инструментроне пролистнула на экране несколько портретов старпома.

— Он... молод. И, несмотря на внешнюю молодость он... опытен, — отметила азари, вглядываясь в предъявленные ей изображения.

— Да, — соглашаясь, кивнула врач. — Он действительно необычен. Обладает высоким десантным и спецназовским рангом. И сейчас он — старший помощник командира корабля и одновременно — командир десантного экипажа.

— Две таких должности — одному человеку?! — искренне изумилась азари. — У нас в азарийском десанте такого — не практикуют. Во всяком случае, я об этом, несмотря на достаточный уровень допуска, ничего не знаю.

— Мы и сами изумлены, — не стала отрицать Чаквас. — Он совсем недавно пришёл к нам в экипаж. Перед самым отлётом на Иден-Прайм. А потом... на корабле и в экипаже многое, не скрою, изменилось в лучшую сторону.

— И в лучшую сторону изменилось для меня, Карин, — прошептала матриарх. — А почему я могу лежать на вашей кровати вот так, держа голову прямо? Ведь отростки...

— Мы предполагали, что будет иметь место такое неудобство для азари. Потому наши больничные кровати, которыми комплектуются медотсеки кораблей разведки, с недавних пор оснащаются выемками, в которые утапливаются ваши головные отростки. У него, — врач посмотрела на ширму, — похожая проблема, но и он тоже не испытывает трудностей — его головные выросты также утоплены в похожей выемке.

— Это... комфортно. Похоже на специализированную подушку. Мы по большей части лишены такой роскошной возможности держать головы, когда лежим навзничь, прямо, — проговорила матриарх. — Я не перестаю изумляться тому, что способна столь много и свободно теперь говорить вслух, хотя... понимаю, что я едва-едва выкарабкалась буквально, как вы, люди, выражаетесь, 'с того света'. Понимаю, что то пространство, где я побывала, очень похоже на 'тот свет', — грустно заметила пожилая азари.

— Тем не менее, Бенезия, вам необходимо подремать. — Чаквас отодвинула экран в прежнее положение. — Поспите. Сон лучше всего восстанавливает силы.

— И вы не будете... — посмотрела матриарх на врача, уже отходившую к своему рабочему столу.

— В этом нет необходимости, — едва заметно улыбнулась, обернувшись Чаквас. — Вы восстановились в достаточной степени и теперь вполне способны сами поспать. Без всяких снотворных. — Чаквас опустилась в своё кресло. — Я закрою вас ширмой. Поспите, — она нажала несколько клавиш на настольном инструментроне и из стены выдвинулись полотнища перегородки, разворачивающейся в рабочее положение.

— Буду спать, Карин. Спасибо, — тихо проговорила матриарх, видя, как белые непрозрачные пластины отделяют её кровать от рабочего стола врача. Закрыв глаза, Бенезия и сама не заметила, как уснула.

Просматривая на экране инструментрона собранные автоматикой медотсека данные мониторинга, Чаквас радовалась тому, что матриарх наконец-то уснула глубоким сном без сновидений. Врач не солгала своей пациентке: никаких снотворных она действительно сейчас не использовала. Шепард совершил настоящее чудо — мониторинг доказывал, что азари, несмотря на почтенный даже по расовым меркам, возраст, восстановилась в очень значительной степени. Конечно, не в полной, но то, что она оказалась способна столь много говорить, уже указывало на возможность однозначного успеха, обеспечивающего гарантированное выздоровление.

Хорошо, что она уснула. Теперь, если очнётся Сарен, не будет необходимости предпринимать какие-то меры для того, чтобы между ним и азари не было противоречий, способных привести к противостоянию бывшего 'старшего раба' и 'рабыни'.

Привыкшая достаточно цинично воспринимать подобные жизненные ситуации, Чаквас не стала акцентировать на подчинённости азари турианцу внимание и углубилась в анализ предоставленных автоматикой медотсека данных мониторинга.

Через час она встала, осторожно ступая, подошла к лежавшей навзничь азари и, воспользовавшись гипнозом, обеспечила своей пациентке глубокий сон ещё на несколько часов. Что-то подсказывало Чаквас: очень скоро очнётся Сарен и нужно заранее сделать всё, чтобы между пациентами не возникло никакого напряжения. Бенезия будет спать, а она, как врач, пока переговорит с турианцем. В том, что такой разговор об очень многом будет необходим, Карин не сомневалась.

Сарен открыл глаза. Острый слух сразу выделил из мешанины звуков дыхание азари, но вокруг не было привычной турианцу обстановки 'центрального поста' Жнеца. Насколько смог охватить взгляд, вокруг был медотсек корабля, унаследовавшего в своём оснащении многие турианские традиции. Послышались лёгкие и быстрые шаги и над ним склонилась земная женщина средних лет. Врач, — понял Сарен.

— Где я? — турианец задал этот вопрос, не особо веря, что получит точный и исчерпывающий ответ. Если в медотсеке врач — человек, то, это означает, что он, скорее всего, каким-то, неведомым ему сейчас образом, оказался на борту корабля, принадлежащего землянам.

— Фрегат 'Нормандия', Спектр Артериус. — коротко сказала Чаквас, понимая, что такой ответ удовлетворит пациента в большей степени, чем любой другой. — Я — врач Медотсека, моё имя — Карин, — добавила она.

— Вы меня... знаете? — спросил турианец.

— Трудно ничего не знать об одном из легендарных Спектров Совета Цитадели, Сарен. — Чаквас провела быстрый ручной осмотр и обследование тела пациента. — Вы — в почти полной норме.

— Как я здесь... оказался? Я помню, что корабль, на котором я был... упал. Удар — и я потерял сознание. Понимаю, что звучит... глупо, но я больше ничего не помню. — Сарен попытался повернуть голову. Это ему не удалось. — Гребни...

— На наших больничных кроватях есть специальные выемки. Ваш гребень не пострадал, с ним всё в порядке. Но пока, до вашего полного выздоровления... будет лучше воздержаться от движений головой, — сказала Карин, читая показания с экранов, расположенных над кроватью Артериуса. — Вы действительно упали и потеряли сознание. Наша группа высадки эвакуировала вас из Жнеца.

— Вы опознали корабль? — в голосе Сарена проявилось некоторое удивление. — Он же...

— Любая легенда имеет под собой какое-нибудь вполне реальное основание, — ответила Чаквас. — Так уж здесь, в этом мире, заведено.

— Возможно, вы правы, — турианец прикрыл глаза. — Знаете, это... удобно, вот так лежать навзничь и держать голову... прямо, не напрягая мышцы шеи. Я не удивлён тем, что вы раздели меня. И сейчас я не чувствую в себе многих имплантатов.

— Я их удалила. Они вам больше не понадобятся, — ответила врач, переключая режимы медаппаратуры на своём инструментроне. — Оставила только самые необходимые и безопасные.

— Я был... — произнёс Сарен. — Сейчас я даже сомневаюсь, был ли это я все эти дни и месяцы.

— Это были вы, Сарен. Но вы — не управляли собой, своими поступками и действиями в полной мере. — Карин посмотрела на турианца. — Так что...

— Вы узнали, что я — Спектр. Но, наверное, я не смогу так просто и быстро вернуться в Корпус. За то, что я совершил...

— Это сделали не вы, — сказала врач. — Вами полностью управлял Жнец. Вы были только послушным и покорным орудием, исполнителем его воли. Так что к вам никаких претензий никто из разумных органиков не будет предъявлять. Никто из живущих ныне.

— Вы, Карин, так в этом уверены? Но как... как вам удалось освободить меня от...

— Индоктринации? — Карин отступила на шаг от кровати Сарена, села в рабочее кресло на колёсиках. — Я только удаляла имплантаты из вашего тела. В том числе и те, которые поставил Жнец.

— Помню. Много времени, наверное, я провёл на его операционном столе... почти без сознания, — проговорил Сарен, повторно прикрывая глаза. — А...

— Вам помог старший помощник командира нашего фрегата, Сарен. Как именно он это сделал — я в деталях не знаю. Но результат — приемлем.

— Более чем приемлем... Я так себя чувствовал... — Сарен запнулся, но затем продолжил, — задолго до того, как стал... как вы, люди, говорите, марионеткой в руках Жнеца. Это... приятное чувство и очень приятное ощущение свободы, лёгкости и уверенности, что теперь... очень многое зависит только от меня самого. Я давно не чувствовал себя... свободным. А можно...

— Старпом сейчас — не на борту. Он занят на планете. Руководит группой высадки.

— Вы... остановили Жнеца?! — Сарен был явно глубоко изумлён.

— Пришлось, — подтвердила Чаквас, — Он попытался изъять с принадлежащей землянам планеты некий протеанский артефакт.

— Да... Мы были... пассажирами. И Жнец, точнее — пилот Жнеца... нам многое не говорил. Мы не были равными партнёрами, потому не были даже посвящены во многие его планы, намерения, не знали о причинах многих его действий. Да, теперь я осознаю — он использовал нас. И сейчас я понимаю — грязно использовал. Значит, мы сейчас...

— На Иден-Прайм, Сарен, — ответила Чаквас.

— Помню. Мы шли очень долго, летели куда-то. На Жнеце... нет иллюминаторов. Мы не знали, по чьим территориям пролегает наш путь. Я помню только то, что Жнец указал — мы идём под маскировкой. Потом... я почувствовал, как по Жнецу стреляют, корабль, до того момента стоявший вертикально, вдруг стал заваливаться набок и был удар. Я... потерял сознание.

— Вы упали с кресла, Сарен, — уточнила врач.

— Да... кресло, — подтвердил, помолчав несколько секунд, вспоминавший недавние события турианец. — Пилот Жнеца создал нам вроде рабочей каюты. Там были два кресла, но в тот момент... Скорее всего я не сумел пристегнуться. Или... не успел. Не помню. Всё, как всегда, случилось слишком быстро. Вероятнее всего, пилот рассчитывал, что ему удастся стартовать, увести корабль, но, видимо...

— Мы постарались сделать всё, чтобы стартовать он не сумел, — ответила Карин.

— Да. Вы действительно сделали так, — согласился Артериус. — Где сейчас Жнец?

— Фрегат висит рядом с ним. Он лежит... на боку. Недвижим.

— Вы сумели разведфрегатом... одним кораблём остановить Жнеца?! — Сарен не скрывал своего изумления. — Это... явно было ново для пилота Жнеца.

— Подробностей — не знаю, Сарен, — поняв, что Спектр желает услышать полный рассказ о прошедшем бое, ответила Чаквас. — Я ведь не воин, я — врач.

— Хирург? — уточнил Спектр.

— Да. У нас, людей, есть традиция, что главами Медотсеков на кораблях — и не только на кораблях, но и в станционных и наземных медцентрах чаще всего назначают именно хирургов. Впрочем...

— Я помню о такой традиции, Карин. — Сарен прикрыл глаза, затем снова открыл их. — Вы так спокойно и полно прооперировали меня... Раны... почти не болят.

— Рада это слышать, Сарен, но — не храбритесь. Пока что у вас — постельный режим, — сказала Чаквас.

— Рядом со мной... на Жнеце находилась азари. Матриарх. Её звали... Бенезия, — произнёс Спектр.

— Она здесь, за ширмой. Спит... — кивнула врач.

— Пилот... он несколько раз едва не заставил меня задушить её. Наверное, меня будут судить и накажут в Азарийском пространстве за издевательства над матриархом. — прошептал Сарен. — Я помню, что она — одна из религиозных лидеров азари.

— Думаю, у нас ещё будет время урегулировать этот вопрос, Сарен. — Чаквас внимательно посмотрела в глаза турианца. — Сейчас вы уже владеете собой...

— Да, владею. И я обязательно извинюсь перед Бенезией, — твёрдо сказал Сарен. — Жнец заставил меня командовать ею и сделал всё, чтобы она не могла воспротивиться необходимости подчиняться мне. Сам он тоже часто командовал ею. Я начинаю вспоминать и мне... мне кажется, что я больше не Спектр. А она, вне всяких сомнений, будет отвечать перед Судом Матриархата. И — тоже пострадает. Понесёт, как принято выражаться, наказание, — турианец резко замолчал.

— Потому, Сарен, не надо вам сейчас вспоминать всё, что вы совершили, не владея собой даже в малейшей степени. Эти воспоминания будут вредны, — с нажимом произнесла Чаквас. — С Бенезией вы наладите нормальные отношения. У вас сейчас начался новый этап вашей жизни. И о прошлом... лучше сейчас не вспоминать. Оно осталось позади, Сарен.

— Полагаю, доктор, вы таким нехитрым образом даёте мне понять, что я должен поспать? У нас, разумных органиков очень сильна убеждённость в том, что сон — лучшее лекарство. Природное. — проговорил Сарен, едва заметно улыбнувшись.

— Да, — не стала возражать Чаквас.

— Тогда... прежде чем я засну, позвольте вопрос? — осторожно сказал Артериус.

— Хорошо, Сарен, — кивнула Чаквас.

— Вы сможете мне помочь, вернуть более приличный вид моему лицу. Хотя... я спокойно отнесусь к тому, если вы вместо 'лицо' скажете 'морда'. Дело ведь не в обозначениях?

— Это я смогу сделать, — подтвердила врач. — Но у вас, Сарен, сейчас есть прямая необходимость отдохнуть. Без снотворных. И я чувствую, что этот вопрос — не последний.

— Да, доктор. Я чувствую, что на борту вашего корабля присутствует мой сородич. И подозреваю, что это Найлус Крайк, мой ученик и действующий Спектр Совета Цитадели.

— Да, — кивнула, подтверждая правоту предположения Сарена, Чаквас. — Он действительно находится на борту 'Нормандии'. Я знаю, что Совет Цитадели приказал ему проконтролировать и использование фрегата-прототипа и осуществление вывоза с Иден-Прайма протеанского маяка.

— Совет таки протянул свои руки к этим артефактам, — с долей явного неудовольствия проговорил Сарен. — Попытался, сам того не зная, опередить Жнецов, — турианец несколько секунд молчал. — Только вот... полученная из Маяка информация, если она действительно была получена умниками-разумниками, подчинёнными троице Советников, была ожидаемо простой и приятной. Для Советников, — уточнил Спектр.

— Можно сказать и так, — подтвердила Карин. — Но Найлуса и нас, землян, едва не опередил Жнец. Вероятнее всего Жнец и его пилот не заинтересованы в том, чтобы разумные органики, ныне живущие в Галактике, полностью исследовали содержимое этого артефакта.

— Появление Жнеца... внесло сумятицу в реальность, — обтекаемо выразился Спектр.

— Согласна. Он причинил Иден-Прайму, его инфраструктуре значительные разрушения при посадке и тем более — при падении. На его борту был гетский десант.

— Да. Жнец... подчинил себе какое-то подразделение гетов. Может быть — несколько десятков. Плюс — несколько десантных кораблей — носителей. Он — полумашина, так что ему... договориться с этими машинами, ведомыми сетевыми ИИ, было не в пример легче и проще, чем нам, разумным органикам, — признал Артериус. — Духи, я никак не могу привыкнуть к тому, что я свободен и к тому, что уже столько времени я столько говорю с вами и не чувствую усиления усталости... Это для меня столь ново, что я теряюсь... Вы правы, Карин. Мне нужно... подремать и о многом подумать. Я обещаю, что не буду... иметь никаких претензий к Бенезии. И обязательно извинюсь перед ней, обязательно, — повторил турианец. — Наверное, я уже понял, что ей нет никакой необходимости извиняться передо мной: я виноват перед ней всё равно больше, чем она передо мной. Мы оба действительно были предельно несамостоятельны в своих действиях... Это... страшно. И я рад, что это закончилось. Мне надо о многом подумать. Я, наверное, буду дремать. Вряд ли спать. И, скорее всего, я не буду вставать без вашего на то позволения, доктор. Но...

— У нас есть достаточные возможности для того, чтобы обеспечить вам одежду. На Иден-Прайм есть турианская колония и ваши соплеменники, скорее всего, не откажутся передать или продать нам полный мужской гардероб, — усмехнулась Карин. — Отдыхайте, Сарен. И помните — вы обещали вести себя нормативно.

— Буду, доктор. Буду. — Артериус в знак согласия прикрыл на несколько секунд глаза. — Вы, может, когда и разрешите мне увидеться с Найлусом?

— Разрешу. Со временем. — Чаквас встала с кресла, отошла от кровати, задёргивая полог ширмы. — Отдыхайте.

Полчаса — и Бенезия открывает глаза. Чаквас склоняется над ней:

— Как спали, Бенезия?

— Спасибо, — шепчет матриарх. — Давно я так полно и глубоко не спала. Когда я была... не я... такой сон для меня был несбыточным счастьем или... недопустимой роскошью. Он, — матриарх скосила глаза в сторону кровати Сарена, — очнулся?

— Да. Я с ним говорила. Он — в норме, стабилен.

— И...

— Он очень хочет извиниться перед вами, Бенезия. Он понимает, что был неправ во многом по отношению к вам, — сказала Чаквас.

— То был — не он. Им управлял либо Жнец, либо пилот Жнеца. Так что... Я даже несколько удивлена, что он хочет извиниться, — ответила матриарх.

— Он — мужчина, Бенезия. А у мужчин, часто — независимо от расовой принадлежности — так принято действовать в некоторых случаях. Если они чувствуют, что неправы, то многие из них считают необходимым принести свои извинения ясно, чётко и открыто. Особенно, если адресат извинений — дама. — Чаквас не стала употреблять слово 'женщина' и это понравилось матриарху.

— У нас, среди азари... есть многие, кто разделяет точку зрения, что мы — не 'оно'. Не бесполы, проще говоря, — сказала старшая Т'Сони.

— Социальная роль, Бенезия — не пол. Точнее — она определяется не только полом. У нас, людей, тоже многие женщины не рожают ни разу в течение своей жизни, но, тем не менее, никто из людей не перестаёт считать их женщинами. Право рожать ребёнка и право не рожать ребёнка, это, прежде всего — право выбора для каждой земной женщины. Оно строго индивидуально и редко когда общество или государство прямо и жёстко требует от женщины выполнить свою функцию продолжательницы рода человеческого в принудительном порядке, — сказала Карин.

— Вы... — осторожно начала матриарх.

— Я — не замужем. Точнее, как утверждают многие мои знакомые, я — замужем за своей работой, — усмехнулась Чаквас. — Но это ни мне ни окружающим меня людям не мешает. Я — по-прежнему женщина и ко мне соответственно относятся. Берегут, помогают, обеспечивают, страхуют, защищают.

— Вы и сами... Как врач, — уточнила матриарх.

— И это — тоже присутствует, — не стала отрицать Карин. — Со своей стороны я — тоже берегу, страхую и защищаю. И женщин, и мужчин. Любого возраста и любого социального положения.

— У вас, Карин, есть... сердечный интерес... Командир этого фрегата, — сказала Бенезия.

— Да, — вздохнула Чаквас. Ей проницательность и опытность пациентки-матриарха начинали всё больше нравиться. — Вы правы. Но пока... мы только хорошие, пусть и близкие — знакомые. Дэвид Андерсон не давит на меня, не спешит с выполнением стандартного сценария — обручение, венчание, свадьба, семья, домашнее хозяйство, дети. Всё это — будет, но сейчас... — помолчав несколько секунд, сказала Чаквас, — Слишком многое изменилось, Бенезия, после того, как нашему кораблю и экипажу пришлось стрелять по Жнецу... Боюсь, что свадьба и всё прочее... отодвигается теперь в очень отдалённое будущее.

— У вас... — продолжала допытываться матриарх.

— Тоже есть ощущение приближающейся беды, Бенезия. Война с такими вот машинами. Кровь, боль, смерть. Эта война... я чувствую это сейчас очень остро, начнётся очень скоро и будет... тяжёлой и длительной. Результат этой войны сейчас предсказать... Я бы не взялась.

— В этой войне не будет пленных, Карин, — прошептала матриарх.

— Да. Если там будет использоваться индоктринация... пленных действительно не будет. — согласилась Чаквас. — Выбор будет: или — враг, или — друг. Чего-нибудь среднего вроде военнопленных или гражданских узников — уже не будет. Нет ощущения сохранения перспективы изменения разумным органиком своего положения, возврата к прежнему положению-статусу. — немного витиевато выразилась врач.

— Тогда... как и почему я и он, — взгляд в сторону кровати Сарена, закрытой ширмой, — вернулись в нормальное состояние?

— Как — на этот вопрос я вряд ли смогу точно и полно вам ответить, Бенезия, — сказала Чаквас. — А почему... Пока не началась война в Галактике, а в том, что это будет именно галактическая война, у меня лично никаких сомнений почти что и не осталось сейчас, к этому моменту, мы, разумные органики, ныне живущие, ещё можем выбирать. А потом, когда война с Жнецами, вот с такими вот кораблями начнётся... тогда будет выбор только 'или — или'. Или — мы победим Жнецов, или — Жнецы победят нас.

— Вы, правы, Карин, — помолчав, ответила матриарх. — Я, азари, как вы, люди, часто говорите, пожилая, но... плохо знаю человеческую расу. Мы — долгоживущая раса, вы — короткоживущая. Между нами слишком много, по нашему общему расовому мнению, различий. Но сейчас, вероятнее всего, наступает время, когда эти различия придётся преодолевать.

— Именно так, Бенезия. — Чаквас не стала кивать головой, но азари отчётливо поняла, что собеседница действительно согласна с высказанным мнением.

— Удивительно, — азари прислушалась к своим ощущениям. — Я чувствую себя... помолодевшей.

— Вполне возможно, Бенезия, — сказала Чаквас.

— Мне... очень приятно, что первая, кого я увидела, после возвращения в нормальное... состояние, были вы, земная женщина. Я не знаю, как бы я отреагировала, если бы первым увидела, к примеру, вернувшегося 'оттуда' Сарена.

— У нас, землян, принято, чтобы врачом в большинстве случаев была женщина. По многим причинам. Чувствительность, эмоциональность, нежность, способность сопереживать и прочее, — тихо сказала. Чаквас. — Потому и на военных кораблях большинство медиков — женщины. В то время как большинство воинов, конечно же, мужчины.

— А тот, кто вынес меня из Жнеца на себе... Вы можете мне рассказать о нём подробнее, Карин?

— Могу. — Чаквас коротко рассказала азари о Шепарде.

Матриарх слушала внимательно, в знак согласия часто ненадолго прикрывала глаза, наслаждаясь покоем и тем, что она теперь полностью владеет собой, владеет единолично и своим телом и своим разумом.

— Вот такой он с моей точки зрения, Бенезия. Капитан спецназа десанта ВКС Альянса Систем Джон Шепард, — завершила свой рассказ о старпоме Чаквас.

— Я понимаю, что вроде как являюсь тяжёлой пациенткой, но нельзя ли мне посмотреть ещё раз его портрет?

— Почему же нельзя? — Чаквас повернула к азари один из медицинских экранов. — Смотрите, — она набрала код на своём инструментроне и передала Бенезии небольшой пульт. — Управление экраном, — пояснила врач.

— Да... Мне это привычно. Надо... разрабатывать пальцы, — негромко сказала матриарх.

Чаквас кивнула, отходя от кровати — она почувствовала, что азари хочет побыть в одиночестве.

Чем-то её Шепард заинтересовал и Карин вдруг поняла, что матриарх... влюбилась, а точнее — полюбила этого человека. Вполне обычное дело после того, как разумный органик, рискуя собой, спас другому разумному органику и жизнь, и тело, и душу.

Присаживаясь в своё рабочее кресло и включая инструментрон, Чаквас уже понимала: да, Бенезия полюбила Шепарда. Женщина всегда может ощутить, что другая женщина полюбила мужчину. Так захотела природа, так повелела эволюция. Да, в своём рассказе Карин особо обратила внимание Бенезии на то, что Шепард любит девушку по имени Дэйна и скорее всего в перспективе станет её мужем и главным другом. Но разве это смогло бы остановить матриарха азари?

Шепард — молод, но он — далеко не юн. Он обладает большим жизненным опытом и, если его полюбила матриарх азари, значит, он действительно необычен, ценен и важен не только для Дэйны, но и для многих других разумных органиков. Джон рискнул своей сутью и своей жизнью, вытаскивая из почти что небытия азари и турианца, потому нет ничего удивительного в том, что Бенезия хочет вернуть долг своему спасителю. Знать бы ей, врачу фрегата, как отреагирует на роль Шепарда в своей судьбе Сарен Артериус...

Да, Карин помнила о том, что Бенезия замужем за Этитой, но... для азари, как также понимала врач, такие формальности никогда не имели определяющей роли.

Этита, Мятежный Матриарх, была поглощена общественной деятельностью, потому она теперь редко и недолго бывала рядом с Бенезией, Лиара вот, пятьдесят лет не общается с матерью, а про отца твёрдо и точно знает, пожалуй, только то, что он — азари. Об остальном Бенезия по одной ей ведомым точно и полно причинам предпочитает умалчивать даже в общении с родной дочерью.

Так что если матриарх Бенезия Т'Сони полюбила Шепарда, то выбирать, как дальше жить, могут только они вдвоём. Взрослые разумные, сами разберутся и решат. — подумала Чаквас, углубляясь в чтение сведённых в таблицы и схемы показателей мониторинга пациентов.

Пульты и консоли над рабочим столом врача однозначно свидетельствовали, что оба пациента Медотсека выздоравливают. Пока Чаквас заполняла медицинские 'форматки', она успела подумать о том, что для экипажа и команды фрегата 'Нормандия' противостояние с Жнецами, знаменующее собой окончание очередного Цикла, уже началось, уже переместилось из области перспективы в область реальности. Возможно, многие нормандовцы уже полагали, что мирное время закончилось и теперь пришёл черёд военного времени. Условности восприятия и понимания...

Да, удалось остановить похищение Жнецом очередного протеанского Маяка, теперь этот Маяк может быть реально передан Совету Цитадели. Карин не одобряла политику Советников во многих вопросах, но признавала, что ради добрососедства можно пойти и на то, чтобы передать такой ценный артефакт в руки Совета. А там уже, конечно, им займутся специалисты, исследователи, учёные. Хотя Чаквас со свойственным медикам цинизмом предполагала также, что Маяк может быть и заперт в каком-нибудь хранилище, позднее — просто забыт. Надолго забыт.

На фоне столкновения земного корабля-прототипа с Жнецом такая перспектива уже не представлялась недопустимой или невозможной: вряд ли у разумных органиков, населивших исследованную часть галактики, теперь, в предвоенный период, найдётся предостаточно кредитов и иных ресурсов, чтобы покопаться как следует в недрах этого артефакта, который, между тем, многие знающие разумные органики называли одним из венцов протеанских технологий.

Если азари спокойно или, точнее сказать, более-менее спокойно относилась к тому, что под покрывалом, наброшенным на лёгкий проволочный каркас, она пребывает в полностью обнажённом виде, то от внимательного взгляда Чаквас не укрылось смущение и стеснение турианца. Эти птицемордые костлявые создания хорошо разбирались в вопросах половой принадлежности и имели укоренённые представления о допустимом и недопустимом в этой области. Чаквас увидела, как напрягся Сарен. Ему, вероятнее всего, даже перед врачом было неудобно лежать голым. Мужчина, пусть и инопланетянин.

Стеснение, обозначенное турианцем, едва пришедшим в себя, побудило Чаквас подумать о скорейшем решении проблемы одежды для пациентов медотсека. Бельё, лёгкая одежда, комбинезоны.

Обращаться к местным жителям Иден-Прайма Карин не хотела: обстановка, складывавшаяся вокруг лежащего неподалёку от фрегата Жнеца, была слишком напряжённой и неясной, потому такой запрос вызвал бы скорее непонимание, чем желание и стремление реально помочь.

Включив второй настольный инструментрон, Чаквас вызвала на экран список членов экипажа, которые могли бы осуществить пошив минимальных комплектов одежды для неожиданных пациентов Медотсека фрегат-крейсера — в традициях разведфлота Альянса было стремление к самообеспечению в большинстве случаев.

Конечно, можно было спорить, насколько полным было такое самообеспечение по сравнению с аналогичным стремлением, свойственным, к примеру, тем же имперцам-россиянам, но всё же такую возможность не следовало игнорировать.

ВИ корабля не подвёл: через секунду перед врачом фрегата был подробный список. Поколдовав над ним, Карин оставила на экране только пять строчек и каждому из этих членов экипажа и команды направила подготовленный загодя пакет файлов с запросом-просьбой.

Турианец и азари крепко спали, диагностический комплекс не отмечал никаких признаков ухудшения их состояния, потому вполне можно было спокойно подождать ответа.

Чаквас привыкла подолгу оставаться в одиночестве в своём Медотсеке. В какой-то мере она соглашалась с тем, что очень многие нормандовцы считают её 'затворницей Медотсека', но при этом она чувствовала и понимала: все обитатели фрегата-прототипа знают: Медотсек — особая территория, это — не место для праздных разговоров или — для не мотивированного необходимостью пребывания.

Как большинство нормальных более-менее здоровых людей, члены экипажа и команды корабля не испытывали особого желания становиться пациентами или даже посетителями Медотсека — Карин привыкла к тому, что ей приходится едва ли не силой снова и снова заставлять нормандовцев проходить регулярные медосмотры и медконтроли, сдавать контрольные анализы и пробы и выполнять десятки медицинских рекомендаций.

Да, вроде бы 'Нормандия' и военный корабль, но он одновременно — разведывательный корабль, а в среде разведчиков не уважают солдафонство, шагистику и чинопочитание сверх минимально необходимых пределов. Проще говоря, Карин, конечно, могла 'построить' в силу своего звания и должности, любого нормандовца, но редко пользовалась такой возможностью — предпочитала уговаривать и убеждать, что она могла и хотела делать только очень результативно.

Ей не хотелось нарушать тишину своего Медотсека, поэтому она не воспользовалась ни аудио, ни видеоканалами, обошлась пересылкой файлов и коротким текстовым письмом-пояснением.

Возможно, за несколько дней полёта не все нормандовцы привыкли к такому способу общения с главврачом Медотсека, но появление Шепарда, атака на Жнеца и то, что 'Нормандия' до сих пор находится на Иден-Прайме и это её пребывание по многим параметрам напрочь выбивается за пределы большинства шаблонов, дали нормандовцам основания несколько по-иному взглянуть и на ситуацию в целом и на её составные части.

Мало кто из обитателей фрегата проигнорировал известие о появлении на борту разведфрегата разумных инопланетян, попавших в сложное положение и потому помещённых в Медотсек. Почти все члены экипажа и команды понимали: в такой ситуации очень велика вероятность того, что одежда и бельё, обувь, головные уборы после всех манипуляций, обычных при поступлении разумного органика в медицинское учреждение, тем более если этот органик поступил туда 'по 'скорой'', окажутся непригодны для дальнейшего использования.

Потому надо было как можно скорее решать вопрос об осуществлении замены повреждённого гардероба на что-нибудь минимально-приемлемое, желательно — новое, ни разу не использованное.

Чаквас знала, что далеко не все нормандовцы спокойно и доброжелательно относятся к тому, что им теперь приходится терпеть на борту земного корабля присутствие, кроме турианца Найлуса Крайка, ещё двоих инопланетян. Хоть и прошло уже три десятка лет, но это раньше, когда земляне в своём большинстве жили не больше семидесяти-восьмидесяти лет считалось большим и даже огромным сроком, а сейчас, когда средняя продолжительность жизни человека достигла ста пятидесяти лет — в том числе и благодаря достижениям медицины — этот срок считался очень небольшим. Тем более, что далеко не всегда каждый человек точно и чётко знал о своей ксенофобии и её масштабах. Чаще всего для её проявления требовалось столкновение с инопланетянами многих рас — простая мирная встреча или... или бой. Инерционность мышления и деятельности людей никуда не пропадала. Думая об этом, Карин не сомневалась: постоянным обитателям фрегата теперь придётся привыкать к присутствию инопланетян на борту и Найлус Крайк, а также Сарен Артериус с Бенезией Т'Сони — только первые инорасовые разумные, которые могут получить постоянную прописку на 'Нормандии'.

В том, что такую постоянную прописку получит Бенезия, Чаквас сомневалась: азари была насквозь гражданской. А вот Сарен Артериус — дело другое. Он — хищник, он — воин, он — Спектр и он — наставник Найлуса Крайка. Да, пришлось жёстко напомнить Крайку о том, кто он есть на борту, но теперь им займётся выздоравливающий и крепнущий Сарен Артериус, который прямо обязан тому же Шепарду своей жизнью и личностной целостностью. У турианцев принято ценить и даже любить таких разумных — далеко не каждый органик получал возможность реально спасти жизнь турианцу.

Каролин Гренадо — инженер-наладчик всплеснула руками, когда на экране настольного инструментрона появился текст письма от Карин. Жест не остался незамеченным и вокруг рабочего стола тотчас же образовалось кольцо — женщины, конечно, знали, насколько эмоциональной может быть Каролин, но такая реакция их явно заинтересовала.

Несколько пар глаз прочитали недлинное послание. Каролина отправила текст письма и приложения к нему на инструментроны подруг, те раскрыли экраны и, рассевшись по креслам и койкам, приступили к внимательному чтению. Присланные Чаквас письма и дополнения не отправились в архивы инструментронов: дамы занялись изучением их содержимого.

— Надо помочь им. — сказала Моника Хегулеско — техник по электронному оборудованию. — Я помню, что у интенданта что-то было среди его запасов...

— Ты права. — подняв взгляд от экрана, ответила сержант Амина Ваабери — единственная женщина-военнослужащая из состава полицейского контингента. — мы имели дело с турианцами, помогали им подгонять форму под наши земные человеческие стандарты. — пальцы женщины пробежались по клавиатуре инструментрона. — Материалы у меня сохранились. Пересылаю копии вам всем. Давайте думать.

— Надо не только думать, надо действовать. — задумчиво произнесла Мандира Рахман, оператор систем обеспечения двигательной установки корабля. — Я понимаю, мы все, в том числе и подсознательно, вцепились в возможность помочь обрядиться турианцу. Он — мужчина, для нас, женщин, что ни говори, привлекателен, но ведь и об азари нельзя забывать.

— Турианцы живут примерно столько же, сколько и мы, люди, — возразила Елена М'Лави, — поэтому нам, землянам, легко с ними общаться, несмотря на острую и, что там уж скрывать-то особо, горькую память о конфликте Первого Контакта. А вот с азари, да ещё матриархом... членом Матриархата. Я весьма осторожно отношусь к политикам, а как ни крути, Бенезия — политик. Значит, она может быть очень неискренней. Не люблю политиков, а особенно — неискренних! Потому, вполне вероятно, я сконцентрируюсь на помощи турианцу. А азари... Нет, я пока что ещё не могу преодолеть своё укоренившееся негативное отношение к таким инопланетянам, как она.

— Тогда я беру на себя обязанность снабдить азари всем необходимым гардеробом. — Амина Ваабери, встала со своего кресла. — Вы, девочки, слишком жестоки. Если я правильно поняла, Бенезия угодила под пресс индоктринации, едва полным 'невозвратным' хаском не стала. Такое воздействие очень меняет разумного органика. Если бы не капитан Шепард, мы бы имели на борту двух хасков, принадлежащих к разным расам. А благодаря самоотверженности старпома, я, насколько смогла понять из сообщения Карин, мы получили вполне адекватных пассажиров. Если заглянуть в архивы корабля, то можно узнать, подруги, что Бенезия — мать, у неё — единственная дочь, которую она родила незадолго до того момента, когда беременность и роды стали бы очень проблематичны. И она не общалась со своей дочерью пятьдесят лет, подруги. Пятьдесят лет! Треть нашей с вами жизни! Я не сомневаюсь в том, что теперь азари-матриарх захочет восстановить отношения с дочерью в нормативных масштабах. А мы должны помочь ей осуществить это воссоединение. Она не родилась политиком, подруги. Она родилась азари, способной порождать жизнь!

— Мы поняли, что ты приняла решение, — повернулась к ней Моника. — И скажу так. Пока мы находимся у поверженного Жнеца, на вполне комфортной и оборудованной и к тому же — населённой разумными органиками планете, у нас есть время заняться чем-то полезным. Потому — предлагаю не делить наших пассажиров по расам и помочь им обоим. Коллективными усилиями. Давайте провентилируем ситуацию, посмотрим запасы у интенданта корабля. Кстати, девочки, теперь это — нормальный мужик, а не прежнее 'создание', которое, по моему мнению, недостойно называться мужчиной. Думаю, нынешний снабженец нам не откажется помочь. Я также уверена, что и командир корабля поспособствует.

— За работу, коллеги, — поддержала подругу Каролин.

Кубрик, традиционно считавшийся на борту небольшого корабля женским, вскоре опустел — женщины и девушки, коротко посовещавшись, направились в трюм, во владения интенданта-полисмена. Четверть часа — и его обитательницы снова собрались вокруг стола с инструментроном, раскладывая принесённые свёртки.

Пока Моника составляла ответ Карин, набирая его на клавиатуре своего наручного инструментрона, остальные дамы приступили к распечатке на пластобумажные листы 'приложений' — Чаквас прислала в отдельных файлах точные размеры тел азари и турианца, так что вполне возможно было обойтись без примерок.

— Это — вызов, девочки, — сказала, склонившись над отрезом ткани с тепловым резаком в руке, Елена. — Для меня — во всяком случае. Я редко что шила без примерки.

— Не продолжай, Лена. Коллективными усилиями мы сообразим всё в лучшем виде, — ответила Моника.

Получив ответ от подруг, Чаквас с удовлетворением расслабилась, откинувшись на спинку рабочего кресла и уложив голову на подголовник. Теперь проблема с одеждой для пациентов начала решаться практически.

Взглянув на индикаторы состояния азари и турианца, врач корабля убедилась, что всё в порядке — восстановление осуществляется нормативно. Подумав, она поднялась с кресла, прошла к кровати азари, лёгким гипнотическим воздействием продлила её сон ещё на несколько часов, попутно проведя традиционный ручной осмотр выздоравливающей.

Подойдя к кровати, на которой спал турианец, врач убедилась, что тот спит и без того крепко и в дополнительном стимулировании крепкого сна не нуждается. Даже если он очнётся через несколько часов первым, в этом проблемы не будет — о том, что азари выздоравливает, он уже знает и пока что не проявляет стремления вцепиться ей в очередной раз в горло или иным способом посягнуть на её здоровье и безопасность.

Всё же Шепард капитально прочистил их психосферу: кому как не врачу, специалисту по лечению инопланетян было хорошо известно, насколько важна правильность и точность проведения первичного лечебного воздействия на пациента. А старпом провёл это воздействие — не на тело, а на души пациентов — сверхпрофессионально.

Подумав о том, насколько же хорошо и фундаментально нынешнего старпома 'Нормандии' обучили многим премудростям наставники Академии, Чаквас вернулась за рабочий стол, умостилась в кресле и, замерев, приготовилась ждать.

Сохранять почти полную неподвижность во время дежурств ей было не впервой. Конечно, через час придётся провести очередную ревизию медпрепаратов и оборудования, но это — рутинная ежедневная работа.

Да, многое изменилось на фрегате-прототипе. Совсем недавно Карин искренне полагала, что её тяга к одинокому пребыванию в Медотсеке — способ преодолеть последствия противостояния с несколькими членами экипажа и команды 'Нормандии'. Не хотелось применять боевой гипноз, не хотелось проявлять свои, доступные ей, как высококлассному медику, возможности и способности. Потому для того, чтобы избежать предельного обострения очередной ситуации, приходилось возвращаться в медотсек. В конце концов, она на борту — только врач, а не командир и не старпом.

Андерсон её понимал, прикрывал, и, бывало, осаживал фрегатовцев, желающих сорвать раздражение на медике. Карин чувствовала, насколько Дэвиду не нравится всё, связанное с отсутствием на корабле старшего помощника. Только после короткой стоянки у 'Арктура', когда на борт ступил капитан Шепард, Андерсон смог успокоиться. До этого момента Дэвиду приходилось нередко осаживать нормандовцев — не всем нравилась жизнь, где вопросов гораздо больше, чем ответов на них. Да ещё этот Найлус с его 'барством'...

Перекусив армейским пайком — идти в импровизированную фрегатскую столовую, да и просто выходить из Медотсека не было никакого желания — Чаквас ещё раз пробежалась взглядом по индикаторам состояния пациентов, убедилась в том, что более-менее всё стабильно и признаков ухудшения состояния нет, затем всё же встала, прошла сначала к кровати азари, затем — к кровати турианца, провела быстрые ручные осмотры, успокоилась и вернулась к рабочему столу.

Опёршись руками о столешницу, Чаквас читала с экрана настольного инструментрона очередной файл информационного сообщения о том, что происходило на месте неожиданных и сразу полностью засекреченных раскопок.

Врач знала о том, что к месту раскопок направлена колонна техники, принадлежащей археологам, ранее обнаружившим Маяк, знала, что туда же улетел Шепард и теперь с интересом читала очередное, пусть и очень короткое сообщение с места событий.

Она всё острее понимала, что Шепард любит её. Любит как женщину. Но при этом он не давил на неё, не преследовал её, не стремился удовлетворить только свои извечные мужские желания. Он, что Чаквас ощущала не менее остро, любит её прежде всего как самостоятельную, самоценную личность.

Так бывает, что одному и тому же человеку судьба даёт возможность одновременно изведать любовь не к одной, а к нескольким женщинам. И далеко не всегда в интересах Выбора. А для того, в том числе, чтобы понять — прочен ли этот человек, крепок ли он духом, способен ли он удержаться в необходимых рамках. И Шепард, как обоснованно полагала теперь Карин, умел удерживаться в рамках. Он знал, чувствовал, видел, что Чаквас неравнодушна к Андерсону, что она отдаёт командиру корабля предпочтение и находил это нормативным и обычным, а потому — не вмешивался в ситуацию, сохраняя достаточную дистанцию между собой и Карин, чтобы не доставлять беспокойства и неудобств ни ей, ни Дэвиду.

Карин не могла отрицать, что также выделяет Шепарда среди других мужчин-нормандовцев. Он был необычен. И то, чему она стала свидетелем здесь, в Медотсеке, только подтвердило эту необычность со всей определённостью. С появлением Джона Шепарда на борту корабля многое изменилось. Качественно, а не только количественно.

Если бы не эти изменения... То в Медотсеке было бы пациентов намного больше. Тяжёлых пациентов. Лёгкая необременительная поездка-полёт к Иден-Прайму превратилась бы в избиение фрегата Жнецом, а затем...

Даже при всём своём врачебном цинизме Карин с трудом представляла себе, преодолевая страх, ужас, возмущение, то, какие разрушения мог причинить Иден-Прайму усевшийся на его поверхность Жнец — гость из прошлого. Жнец, о котором почти все разумные, населявшие сейчас Галактику, её исследованную часть, предпочитали думать как о чём-то далёком и потому совсем не опасном. Да, Чаквас слышала разговоры нормандовцев о том, что Шепард представил Андерсону доказательства того, что Жнец идёт к Иден-Прайму. Идёт под маскировкой, но его никто не пытается задержать или остановить или уничтожить.

Сейчас Жнец обездвижен, он тих и вроде бы даже покорился своей незавидной участи побеждённого, но почему то ей, Карин Чаквас кажется, что Шепард обязательно уделит ему — этому кораблю, внимание в недалёком будущем. Теперь врач корабля не верила, не хотела верить в то, что фрегату придётся вот так просто улететь с планеты, оставив на её поверхности этот страшный мощный корабль. Супердредноут по большинству существующих у разумных органиков классификаций.

В женском кубрике кипела работа. Пользуясь тем, что при стоянке на освоенной планете численность вахт на корабле сокращалась до минимума, женщины занялись приятным и полезным делом — пошивом многочисленных предметов гардероба для пациентов Медотсека.

За плотно закрытой дверью кубрика продолжался нескончаемый разговор о случившемся за последние несколько часов. Бельё для азари и турианца было уже пошито, теперь создавалась лёгкая верхняя одежда, в том числе комбинезоны.

— Кто пойдёт к Карин? — спросила Каролин, нажимая на педаль швейной машинки и продвигая пальцами ткань под иглодержатель. — Она не потерпит многолюдья в своих владениях, да и пациентов наша толпа может и, скорее всего — напряжёт вполне реально и сильно.

— Я пойду, — сказала Елена.

— И я, — произнесла, убирая из-под иглодержателя очередную сшитую деталь комбинезона, Моника. — Будем рады, если ты, Кара, пойдёшь с нами.

— Договорились, — усмехнулась Гренадо. — Думаю, за час управимся. Мандира, отправь Карин информацию о том, что мы скоро будем.

— Сделала, — ответила Рахман, упаковывая бельё в отдельные пакеты. — Карин, конечно, проверит, но, думаю, им обоим эти вещи понравятся. Придутся по душе.

Получив от подруг информацию о том, что работа приближается к завершению, Чаквас ещё раз лично проконтролировала состояние пациентов. Всё было в порядке: оба — и турианец и азари находились на пути к полному гарантированному выздоровлению и ничто не свидетельствовало о каких-то проблемах и опасностях.

Вернувшись к столу, Карин и сама не заметила, как улыбнулась — ей понравилось осознавать то, что объединив усилия, она и Шепард совершили настоящее чудо: никто из медиков не мог сейчас утверждать, что он сумел вернуть разумного органика из состояния хаска в норму, а вот ей и Джону это удалось в полной, как свидетельствовали результаты осмотра и результаты постоянного автоматического приборного мониторинга, мере.

Сознание хорошо выполненной работы грело душу Карин. Врач корабля тихо и спокойно опустилась в кресло, чувствуя, как появляются новые силы и сама суть говорит о готовности к настоящей врачебной работе. В том, что впереди у экипажа и команды фрегата теперь — бои, соединяющиеся в то, что люди обычно обозначают словом 'война', Чаквас не сомневалась. А значит, и ей, врачу, придётся показать на практике то, к чему она всё это мирное время готовилась. Ей предстоит вытаскивать многих нормандовцев и, как оказалось, не только нормандовцев, из-за Грани, отодвигать их от этой мертвенно мерцавшей линии, за которой — небытие.

Вспыхнувший сигнал вызова не застал Чаквас врасплох — за долгое время она научилась определять с максимальной точностью момент появления кого-либо из нормандовцев у двери Медотсека. Встав с кресла, Карин прошла к двери, набрала код, пропустила внутрь Каролин, Елену и Монику, нагруженных пакетами с одеждой.

Взглянув на белые полотнища ширм, отделявших кабинет главврача от кроватей, гостьи, стараясь соблюдать почти полную тишину, сгрузили пакеты на свободные кресла и на один из незанятых рабочих столов. Чаквас, помня об острейшем слухе турианца, молча, скупыми жестами распорядилась, чтобы женщины скомпоновали две группы пакетов. Только после этого она отодвинула ширмы, дав возможность своим подругам увидеть пациентов.

Несколько минут — и рядом с кроватями на табуретах появляются пакеты, а гостьи, задёрнув полотнища ширм, возвращаются к рабочему столу главного врача. Чаквас лёгким поклоном благодарит подруг, те направляются к выходу и вскоре на пульте над столом вспыхивает сигнал блокировки замка двери Медотсека.

Конечно же, Чаквас просмотрела содержимое пакетов и проверила с помощью приборов безопасность тканей и фурнитуры. Результаты осмотра и проверки её полностью удовлетворили: подруги поработали на славу, было заметно, что одежда и бельё сшиты с любовью, качественно и из лучших, ныне доступных на борту корабля материалов.

Понимая, что не обошлось без обращения к новому снабженцу, Карин усмехнулась одними губами, вспомнив, что теперь этот пост занимает весьма достойный нормандовец. Можно было со всей определённостью утверждать, что женщинам корабля помогли и мужчины корабля, ведь снабженец стал неформальным центром притяжения для членов экипажа и команды фрегата.

Поскольку гипнотическое воздействие не предполагало для пациентов возможности проснуться самостоятельно, Чаквас прошла за ширмы, провела повторные осмотры и ознакомилась с машинными протоколами мониторинга состояния, убедившись, что теперь и турианец и азари спят совершенно естественным сном без малейших следов гипнотических блокировок. Она редко применяла в своей практике гипноз, но спокойно относилась к тому, что её считали одним из лучших специалистов-медиков в этой сфере.

Пройдя по Медотсеку, Карин провела выборочную контрольную инвентаризацию и вошла в выгородку, занимаемую турианцем в тот момент, когда Сарен открыл глаза.

— Доктор? — произнёс турианец, поворачивая к ней голову. — Что это за пакеты?

— Ваша одежда, Сарен, — ответила Карин, проводя быстрый ручной осмотр и отмечая, что пациент вполне освоился со своей ролью и своим положением.

— Новая? — в голосе Артериуса просквозила искренняя заинтересованность. — Откуда?

— Пока мы висим рядом со Жнецом, у членов экипажа и команды корабля есть несколько больше свободного времени. Женщины и девушки решили помочь и пошили для вас одежду и бельё.

— И для неё? — турианец взглядом указал на ширму, за которой располагалась кровать азари.

Карин утвердительно кивнула. 'Похоже, он об азари уже начинает совершенно искренне заботиться. — подумала врач. — Наверное, он тоже придерживается мнения, что извинение должно быть действенным, деятельным, а не только облечённым в слова'.

— Я не знал... что у вас, людей, так принято, — с уважением сказал турианец.

— У нас принято помогать попавшим в беду вернуться в нормальное состояние, — уточнила Карин. — Вы, Сарен, вполне восстановились для того, чтобы сесть в кровати и ознакомиться с содержимым пакетов, — без улыбки уточнила врач, видя, как турианец быстро воспользовался данным ему разрешением и, сидя спиной к Чаквас, уже вертел в руках извлечённый из пакета комбинезон.

— Это всё... — удивлённо выдохнул, обернувшись, Артериус. — Сшито вручную?!

Чаквас молча кивнула.

Турианец поднялся на ноги и почти мгновенно оделся в новое бельё, а затем с видимым удовольствием облачился в комбинезон.

Усевшись на койку, Артериус огляделся.

— Спасибо вам, Карин. Я обязательно поблагодарю всех, кто создал для меня эту одежду, — он помедлил. — Можно, я встречусь с Найлусом? А с Бенезией?

— Позднее, Артериус. Со своим учеником вы встретитесь позднее. И с ней — тоже. — Чаквас отключила часть приборов, убрала датчики в карманы дек. — Вы же знаете, она тоже должна одеться. И она, кстати, ещё не проснулась. Придётся вам подождать. Пока можете пройтись по выгородке, привыкнуть.

— Меня... достали из-за Грани. — Артериус осторожно и неспешно встал, сделал несколько шагов, остановился. — Трудно вот так сразу поверить. Это сделали вы и...

— Старпом командира корабля, капитан Джон Шепард. Мы вдвоём, — уточнила Чаквас.

— Если бы мне кто-либо сказал о таком — я бы точно не поверил. — Артериус развернулся на месте к Чаквас, сделал шаг к ней. Костлявая двухметровая фигура турианца не пугала Карин, она давно привыкла к тому, что рослые турианцы возвышаются над большинством землян подобно башням. — А теперь я не только верю, я это знаю, — он склонился над Карин. — Я понимаю, что у нас, у турианцев, нет привычных для вас, людей, губ, но позвольте мне поцеловать ваши руки, доктор.

— Губы, Артериус, здесь — не главное. — улыбнувшись совершенно искренне, тихо ответила Карин, ощущая, как турианец осторожно 'прикладывается' к её запястьям. — Я рада, что вы восстановились, но прошу вас не активничать сверх меры. Дайте и ей тоже освоиться.

— Вы предполагаете... — понимающе произнёс Артериус, выпрямляясь и отпуская руки врача.

— Утверждаю, — ответила Чаквас. — Вам обоим необходимо будет установить между собой нормальные взаимоотношения. И лучше будет это сделать здесь, в пределах Медотсека. Она слишком хорошо помнит, как вы, будучи под властью Жнеца, действовали по отношению к ней... ненормативно.

— Помню, — помрачнел Артериус. — Я её... несколько раз... чуть не задушил. В тот момент... меня не интересовало, что она — женщина. Я тогда не учитывал это, как и то, что она, вполне возможно, физически объективно слабее, чем я. Она — не воин. И её не готовили к таким столкновениям. Она слишком полагается на своё расовое оружие — биотику. Жнец отключил её очень быстро, сначала незаметно предельно ослабив, а она сама... она, к сожалению, не всегда умеет пользоваться своим расовым оружием в нестандартных ситуациях... эффективно. Хорошо ещё... — вопросительный взгляд впился в глаза врача.

— Нет, следов таких посягательств я при осмотре не нашла, — честно ответила Карин, отметив, как сразу, пусть и не мгновенно, успокоился турианец. — Но вам обоим действительно лучше будет договориться обо всём здесь, в пределах Медотсека.

— Я постараюсь, доктор, — турианец сел на кровать. — Тогда...

— Комбинезон вполне выдержит ваше лежание на кровати, Сарен, — усмехнулась Карин. — Так что — заваливайтесь и отдыхайте. Можете даже подремать.

— Вы меня... подпитали. Как это у вас людей принято определять... — замялся Сарен.

— Внутривенно. — Карин посерьёзнела, увидев, как осторожно укладывается на кровать Сарен. — Вы вполне можете подождать до того, как она освоится. — она вышла из 'выгородки', занимаемой турианцем и задёрнула полог ширмы, направляясь к 'выгородке' с азари.

Бенезия уже не спала.

Задёрнув полог, Чаквас подошла к кровати, провела быстрый ручной осмотр пациентки, взглянула на экраны приборного комплекса, часть блоков отключила.

Азари молча наблюдала за действиями врача.

— Удобная у вас кровать, доктор, — тихо сказала Т'Сони, — особенно для головы. Мы привыкли спать, повернув голову влево или вправо, часто спим на боку, чтобы не зажимать отростки, а спать вот так... непривычно, но очень приятно. Это, — матриарх указала взглядом на пакеты, — мне?

— Да, мои подруги захотели сделать вам приятное и пошили новую одежду. И бельё тоже.

— И...

— Вы вполне в норме, Бенезия, — врач ещё раз взглянула на экраны диагноста. — Так что можете сначала сесть в кровати, а затем — и встать.

— Спасибо, — матриарх легко откинула покрывало, сдвинула в сторону каркас и, не стесняясь наготы, села в кровати. — Как всё же хорошо, что я... сумела избежать личностной гибели. Телесная для меня... менее важна, я ведь знаю, что мне уже немало лет...

— Бенезия... — чуть укоризненно произнесла Чаквас.

— Карин, позвольте мне звать вас, доктор, по имени. — Т'Сони надела бельё, облачилась в комбинезон. — Я понимаю. Увидев меня, вы вряд ли поверили в то, что я... мягкая и покладистая. Да, хоть я и религиозный лидер расы, одна из религиозных лидеров азари, — уточнила матриарх, — хоть я и член Матриархата Азари, но... я слишком долго отсутствовала в родном для азари Пространстве. И понимаю, что после случившегося со мной... я изменилась слишком существенно, глубоко и полно. Для азари моего возраста подобные встряски... слишком знаковые. Потому... я очень рада, что именно вы помогли мне вернуться оттуда, — азари поморщилась, вспомнив о том, как она пребывала в состоянии безвольной оболочки, покорной воле Жнеца. — И я рада, что именно вы, как женщина, встретили меня сейчас. И помогли мне. — Бенезия помолчала несколько секунд. — Я всегда буду об этом помнить и всегда буду ценить вашу помощь и вашу поддержку... — она оглянулась на ширму, скрывавшую кровать с турианцем. — Он... очнулся раньше меня и уже смог очень активно подвигаться?

Карин кивнула.

Бенезия, отметив кивок, продолжила:

— И вы...

— Предполагаю, что вам обоим лучше будет поговорить. Пообщаться друг с другом. Теперь, когда вы оба — снова обычные разумные. — Чаквас сделала на последнем сказанном ею слове хорошо заметное для собеседницы ударение. — Поговорить здесь, в Медотсеке. Найти точки соприкосновения. Вы — не враги друг другу. Ваше подчинённое Жнецу состояние — осталось в прошлом. И теперь вам обоим предстоит вернуться в свои миры...

— Вы в этом уверены, Карин? — глаза матриарха нехорошо блеснули.

— Убеждена. — ответила Чаквас. — Мы не будем вас обоих насильно удерживать здесь, на борту нашего корабля.

— Вы что-то не договариваете, Карин. — Матриарх чуть опустила голову, исподлобья взглянув на собеседницу.

— Я предполагаю, что Сарен Артериус, как Спектр, как наставник пребывающего на борту нашего корабля Спектра Найлуса Крайка, присоединится к нему, своему ученику, — сказала Карин, отслеживая изменения в настроении собеседницы. — А вам предстоит вернуться в пределы Пространства Азари. Вернуться обновлённой.

— Вы предполагаете, что в связи с встречей вашего корабля с Жнецом... многое может измениться? — матриарх выпрямилась, поправила комбинезон, встала.

— Очень многое, Бенезия, — с долей ясно читаемой грусти произнесла Чаквас. — Мы — на пороге большой войны с сотнями таких вот кораблей. И вы сами понимаете, что теперь на их стороне будут...

— Выступать очень многие жители Галактики, которых эти корабли... — чуть запнулась Бенезия, — подчинят своей воле так же как меня и Сарена... — она помрачнела. — Вы правы, Карин. У меня есть такие же, невесёлые предположения... И теперь я понимаю, что должна не только вернуться в пространство Азари, но и найти свою дочь. Мне необходимо прервать этот затянувшийся период отчуждения. Она — единственная моя дочь и мне будет... очень нелегко, если она погибнет или как-то пострадает. Вы знаете о гетской угрозе?

— В общих чертах, — кивнула Карин.

— Геты расползаются по Галактике, — подчеркнула матриарх. — И, зная о том, что Жнецы с лёгкостью подчинят их своей воле, я не могу быть сейчас спокойна за Лиару. Я понимаю, что Матриархат... — азари сделала паузу в несколько секунд и Чаквас видела, насколько ей трудно решиться сказать о многом вслух, откровенно и чётко, — инерционен в своём мышлении и в своих действиях, потому он постарается привлечь меня к ответственности за всё, что я совершила, не владея собой. Я готова понести эту ответственность, понимаю, что меня постараются наказать, в том числе и показательно. Но я не хочу понести наказание, зная, что по-прежнему в размолвке с Лиарой.

— Если командование корабля примет решение — мы поможем вам, Бенезия.

— Вы, разведкорабль Альянса, земляне, люди — будете помогать мне? — совершенно искренне удивилась Бенезия.

— А почему нет? — сказала Чаквас. — Если уж мы втягиваемся в противостояние, а затем — вступим в большую войну со Жнецами, то почему бы нам, людям, не помочь вам, Бенезия? Если не ошибаюсь, это вполне нам по-пути.

— Вам виднее, Карин, — задумчиво произнесла матриарх, усаживаясь на кровать. Вы столь капитально меня восстановили, что я не перестаю изумляться и удивляться. Хотя... я понимаю, что вы...

— Я восстанавливала только ваше тело, Бенезия, — подтвердила Чаквас. — А вашей сутью и душой занимался старпом Шепард.

— Я бы хотела поблагодарить его. И, — матриарх встала, шагнув к Чаквас, — благодарю вас, доктор, — она склонилась перед врачом в церемонном азарийском почти поясном поклоне. — Надеюсь, что мы с вами ещё не раз сможем встретиться и поговорить. И очень надеюсь, что пока я здесь, на борту вашего корабля, мы сможем пообщаться достаточно плотно. Не скрою, вы меня заинтересовали, Карин. И я теперь чувствую необходимость узнать побольше о вашей расе, о людях. Как можно больше узнать, а главное — понять.

— Пока вам надо остаться в пределах Медотсека, Бенезия. — Карин кивнула, принимая поклон и благодарность матриарха. — И прежде всего — пообщаться с Сареном.

— Не скрою, я его немного опасаюсь. До сих пор. Не могу забыть, как он несколько раз меня... чуть не задушил, — проговорила Т'Сони. — Если вы так убеждены, что начать надо именно с разговора с Сареном... — она помедлила. — Может быть, мне стоит поступить именно так. Но...

— Он спит. — Чаквас взглянула на экранчик своего инструментрона. — Спит крепко, — уточнила врач, посмотрев на собеседницу.

— И ему тоже... принесли одежду? — голос Бенезии был ровен и безэмоционален. — Созданную нормандовцами?

— Да, — подтвердила Чаквас. — Он уже оделся. Так что с этой стороны проблем у вас обоих не будет.

— Новую жизнь надо начинать в новой одежде, — тихо сказала Бенезия. Чаквас кивнула, соглашаясь с мнением собеседницы. — Как же всё же много общего между нами, и как всё же велики и существенны различия... Хорошо, что мы не оказались перед необходимостью воевать друг с другом. А ведь, если бы...

— Давайте, Бенезия, не будем акцентировать на этом внимание. Сейчас вы оба выжили, вы оба выздоравливаете и впереди у вас обоих — жизнь. Да, вполне возможно, в условиях войны с такими вот кораблями, но... жизнь. У Сарена есть ученик — Найлус Крайк, они оба — Спектры, оба — воины...

— И случись что, они — останутся на борту вашего корабля... вдвоём, — размышляя, проговорила матриарх, не стеснявшаяся повторяться.

— Может быть, — согласилась Карин. — А вам надо найти дочь, восстановить с ней взаимоотношения в полной нормативной мере. Надо вам обеим вернуться в Пространство Азари. И, не скрою, вы можете дать вашим соотечественницам и соплеменницам понять, какой враг теперь нам противостоит, лучше, чем это сделают всякие эксперты и спецы по должности. А не по факту.

— Вы правы, Карин. Я уже об этом думала, но эту задачу вы сформулировали не в пример чётче, чем я это сделала внутренне, для самой себя. Я принимаю вашу формулировку за основу, — подтвердила матриарх. — Вы...

— Давайте дождёмся результатов раскопок, Бенезия. Я внутренне убеждена, что нам... придётся задержаться на этой планете. Надолго задержаться, — уточнила Чаквас.

— Но ведь... война... — осторожно и тихо заметила матриарх.

— Она не может моментально начаться, Бенезия. Мы, люди, воевали между собой тысячелетия. И чётко понимаем, что военное столкновение, особенно масштабное — дело не быстрое. Сейчас, вполне вероятно, начался предвоенный, довоенный период и пока что нам, жителям Галактики, можно будет хотя бы попытаться подготовиться к противостоянию со Жнецами. И вы, и Сарен сможете стать инициаторами осуществления должной подготовки. То, что вы видели и ощутили — это будет ценно узнать и понять другим разумным. Не только тем, кто принадлежит к вашим расам. Война затронет всю галактику и всех её обитателей.

Бенезия, подумав несколько секунд, коротко кивнула. Чаквас встала, ощутив, что азари хочет побыть одна, шагнула к ширме, задвинула её полог за собой, направляясь к рабочему столу.

Врач корабля почувствовала, что Сарен уже проснулся и посчитала, что лучше будет, если встреча турианца и азари произойдёт без её личного врачебного присутствия. Они оба — взрослые разумные органики, им нужно поговорить наедине.

Присев за рабочий стол, Чаквас отправила подругам сообщение о том, что одежда понравилась обоим пациентам. Спустя несколько минут пришли ответные сообщения: подруги радовались тому, что их старания не пропали даром.

Набирая на клавиатуре более подробное сообщение — пользоваться видеоканалами и аудиоканалами, выходящими за пределы медотсека, Чаквас пока что не планировала, — врач радовалась вместе с подругами.

Действительно, новую жизнь надо начинать во всём новом, включая одежду. Для Сарена и Бенезии новым стал корабль, новыми знакомыми стали его обитатели, новой была одежда. И теперь они, вполне возможно, бывшие ранее вынужденными врагами, найдут между собой и взаимопонимание и новые основания для нормативного взаимодействия.

Бенезия подняла голову от экрана своего наручного инструментрона, когда в её 'выгородку' осторожно и тихо шагнул Сарен. Глаза турианца и азари встретились. В них не было злобы, не было настороженности.

Молча указав Сарену на кресло, в котором недавно сидела Чаквас, Бенезия закрыла экран инструментрона. Турианец подошёл, присел в кресло. Матриарх чувствовала, что он не решается начать разговор, а если и начнёт, то с ненужных сейчас извинений.

— Сарен, — тихо произнесла азари-матриарх, помня об остром турианском слухе и не желая, чтобы в выгородке сразу появилась Чаквас. В том, что врач услышит их разговор, Бенезия не сомневалась. — Я знаю, что вы хотите сейчас мне сказать. Поэтому... не трудитесь. Тогда, когда вы держали меня за горло... несколько раз... и делали многое другое, в том числе и не со мной — то были не вы. И я не хочу сейчас вспоминать прошлое. Оно у меня и у вас было не слишком хорошим. Давайте оставим прошлое прошлому.

Турианец помедлил, потом — осторожно и медленно кивнул, продолжая хранить молчание.

— Я знаю, что на борту 'Нормандии' находится ваш ученик — Найлус Крайк. Вам, думаю, надо с ним встретиться и пообщаться. Я же... если будет мне предоставлена такая возможность, хочу найти свою дочь, с которой по некоторым причинам долгое время... не общалась. — Бенезия посмотрела на Сарена более внимательно. — Как видите, у каждого из нас есть... неотложные дела. И ещё, — она помедлила, словно не решаясь резко затронуть эту тему. — Я, скорее всего, на борту 'Нормандии' не останусь. Сразу, как только я найду свою дочь, я вернусь в пределы Пространства Азари. Что там будет со мной — я в деталях сейчас не знаю. Вполне возможно, меня осудят и накажут... за мои прегрешения. Я не рассчитываю на то, что они поймут достаточно полно и хорошо, что это такое — быть хаском.

— Не накажут, — тихо сказал Сарен. — Нормандовцы... не допустят. Они-то понимают, через что вам пришлось пройти. — Сарен не стал называть азари по имени. — И, думаю, лучше всех других разумных органиков понимают. Уверен в этом.

— Возможно. Тем не менее, я — взрослая азари, матриарх и должна понимать, что нельзя всех разумных считать слишком уж совершенными. — Бенезия помолчала. — Так что внутренне я готова быть осуждённой и понести наказание. Как минимум меня окончательно исключат из состава Совета Матриархов Азари, дадут... некую минимальную 'социальную' пенсию, чтобы я... пока что... не умерла с голоду, после чего — постараются забыть, — матриарх не стала вздыхать, хотя в этот момент ей очень хотелось тяжело и глубоко вздохнуть. — Забыть о моём существовании, о том, что многое из полезного, чем пользуются сейчас мои соплеменницы, сделано или по моей инициативе или при моём активном участии. — Она замолчала на несколько секунд. — Мне главное — сделать всё, чтобы, наказывая и осуждая меня, Совет Матриархов не затронул своим... негативным карающим влиянием жизнь и судьбу моей дочери.

Сарен выслушал Бенезию молча, не двигаясь и не стремясь смотреть ей непременно в глаза. Матриарх спокойно отнеслась к его кажущейся безучастности — слушает, понимает — и этого пока что достаточно.

Чаквас вошла в выгородку тихо и осторожно. Сарен поднял голову, посмотрел на вошедшую женщину, встал. Карин жестом попросила его вернуться в кресло. Турианец подчинился.

— Хорошо, что вы пришли, Карин. — Бенезия повернула к вошедшей голову. — Наверное, нам не удастся в ближайшее время встретиться с капитаном Джоном Шепардом?

— Вы правы, Бенезия, — подтвердила врач. — Старший помощник сейчас занят за пределами корабля и будет занят ещё, как я предполагаю, долго.

— Понимаю, — кивнула матриарх.

— А... Найлус? — несмело сказал Сарен. — И... как мне быть с лицом?

— Найлус Крайк пока что не покидал свою каюту, Сарен. И у него есть основания для такого поведения. Он... попытался превысить свои полномочия. — Чаквас кратко, не вдаваясь особо в детали, рассказала Артериусу о разговоре Андерсона, Шепарда и Крайка, состоявшемся не так давно. — После этого разговора он из каюты не выходил. — Чаквас проверила показания приборов. — А с лицом вашим... будем разбираться чуть позже. Сначала нам нужно будет завершить работу вне корабля, хотя бы её первый этап. Это займёт несколько часов, как минимум.

— Наверное, вы правы, доктор, — сказал Артериус. — Найлус меня помнит именно с таким лицом. Хотя... у меня нет особых сомнений, что он узнает меня и с отреставрированным. Я готов подождать столько, сколько необходимо.

— Хорошо, Сарен. Не утомляйте Бенезию. Лучше будет, если вы сегодня большую часть дня проведёте в постелях. Оба, — уточнила врач, выходя из 'выгородки'. Взглянув вслед уходящей Чаквас, Сарен понял, что хозяйке Медотсека не требовался какой-либо словесный ответ пациентов.

— Врач права. — Сарен встал. — Нам обоим будет лучше... пока побыть в своих кроватях. Надо восстановиться в большей мере. А там... посмотрим, каковы будут результаты работы Шепарда и его коллег вне корабля, — турианец повернулся и вышел, задвинув за собой полотнище ширмы. Бенезия услышала лёгкий скрип матраса кровати.

Матриарх поняла Сарена. Как сумела в этот момент. Да, турианец был готов принести извинения. Он, вне всяких сомнений, чувствовал себя... виноватым. Ведь именно он первым стал рабом Жнеца, а потом... прямо или косвенно поспособствовал, чтобы под влияние, а затем — и под управление Жнеца попала и она. И теперь, когда они оба свободны, он чувствует себя обязанным попросить прощения. Наверное, она внутренне простила его, а внешне... Внешне, наверное, тоже. Ведь она прервала попытку Сарена словесно извиниться. А значит, приняла его извинения. Пусть не высказанные. Приняла. Можно считать, что он перед ней извинился.

Да, Карин рекомендовала полежать ещё несколько часов, но Бенезия не чувствовала себя настолько слабой, чтобы продолжать лежать в кровати. Пусть удобной, пусть достаточно мягкой для её уже немолодого тела, но... Лежать не хотелось. Сидеть, как ощутила матриарх, тоже.

Азари поднялась с кровати, сделала несколько шагов. Медотсек — небольшой. Основа планировки была явно турианского происхождения. Люди сумели в достаточной степени адаптировать турианский проект разведкорабля к своим потребностям и нуждам, но корпус... 'раздувать' не стали. В разведке обычно... если уж доходит до боестолкновений, то вряд ли будет много раненых или травмированных. Разведчиков убивают сразу, наповал или, как говорят иногда люди, 'наглухо'. Если, конечно, не стоит задача взятия разведчиков в плен. Тогда... тогда медотсек захваченного фрегата может легко превратиться в пыточную.

Матриарх остановилась у погасших медицинских настенных экранов. Если бы не Шепард, если бы не мастерство Чаквас... Сколько же безуспешных попыток было бы предпринято, чтобы и она и Сарен хотя бы как-то были возвращены в нормальное состояние... Сколько безуспешных, а может быть — напрасных, неумелых попыток...

Сарен с его имплантатами... был бы очень сложным пациентом. Бенезия ощутила, что она внутренне убеждена: Жнец сделал всё, чтобы Сарен никогда не смог выйти из состояния полной покорности ему.

Матриарх, конечно, немало знала о способах, средствах и методах подчинения разумных органиков чужой воле: одни батарианцы, применявшие почти поголовное чипирование разумных органиков, попавших к ним в рабство, чего стоили, но Жнец... это был совершенно другой уровень подчинения.

Да, имплантаты, но и психологическое давление на Сарена этот полусинтетический или полуорганический — в данный момент старшая Т'Сони не знала, как правильно определить сущность Жнеца — корабль, оказывал, вне всякого сомнения, мощнейшее. Так что... классическое двойное 'кольцо'.

Посмотрев на настенные часы, матриарх сверилась со своими внутренними ощущениями. Прошло... достаточно много времени с того момента, как она очнулась. Позади был разговор, а точнее — общение с Сареном, позади были несколько встреч с врачом 'Нормандии'. Конечно, странно, что на военном корабле нет других медиков, кроме единственного врача. Вполне возможно, что есть среди нормандовцев фельдшеры, медбратья и медсёстры — матриарх понимала, что на земном корабле служат и мужчины и женщины. Но всё же единственная врач... Это было в традициях многих народов Земли, но для неё, азари, это было... непривычно.

Бенезия по-прежнему ощущала в своей душе глубокую благодарность Карин за мастерски проведённые восстановительные хирургические операции. Или манипуляции. Не будучи медиком, азари-матриарх не могла точно определить, что есть что и как правильно назвать то, с помощью чего Карин Чаквас так быстро поставила её на ноги.

Возраст... Только сейчас в очередной раз Бенезия остро почувствовала, насколько она стара годами. И снова вернулись мысли о дочери. С которой она не только не общалась, но и не виделась больше полусотни лет. Тридцать лет тех, которые теперь накрепко связаны с появлением и утверждением в Большом Космосе расы землян, людей и двадцать лет до этого момента, когда люди впервые вошли в Большой Космос через внезапно активированный ими, а до того — надёжно молчавший и казавшийся выключенным ретранслятор.

Подумав о тридцатилетнем отрезке, связанном с утверждением в Большом Космосе землян, Бенезия поняла, что по сравнению с этим периодом ещё двадцать лет молчания... теперь выглядят пустяком. Слишком многое быстро менялось в Большом Космосе, едва только появлялись в отдельных частях исследованного Пространства Галактики земляне.

Люди лезли дальше, глубже, делали больше, чем делали раньше представители ключевых рас Цитадели — азари, турианцы и саларианцы. Теперь люди помогли ей, матриарху Бенезии. У которой, слава Богине, есть пока что живая родная дочь. Да, будучи хаском, Бенезия не могла вот так просто подумать о Лиаре. А сейчас... сейчас воспоминания захлестнули сознание пожилой азари.

Рождённая незадолго до того, как беременность Бенезии могла бы обернуться для ребёнка большими проблемами со здоровьем и с развитием, Лиара... не походила — прежде всего внутренне — на своих ровесниц. Она не хотела становиться в ряды наёмниц и осваивать воинское ремесло, не хотела становиться десантницей и вступать в ряды ВКС Азарийской Республики. Не хотела она и становиться танцовщицей в одном из развлекательных заведений Азарийского Пространства. Рано проявила Лиара и своё глубокое и твёрдое нежелание надолго покидать Тессию, на которой в одном из лучших столичных госпиталей она появилась на свет.

Младшая Т'Сони, наверное, унаследовала слишком многое от своего отца — Мятежного Матриарха, которая уж точно не стремилась в молодости ни становиться десантницей, наёмницей или тем более — танцовщицей.

Мятежный Матриарх с ранней юности была поглощена общественной работой, которую она превратила в служение. И, конечно же, такая работа требовала прежде всего умения и способности обрабатывать множество самых разнообразных данных, а для этого нужно было не просто много читать, на что могло уйти немало времени, но и размышлять над прочитанным, вдумываться, анализировать, находить соответствия, взаимосвязи, учиться, а впоследствии — уметь прогнозировать и планировать развитие ситуаций в их вариантном большинстве.

Лиара, наверное, в этом смысле больше восприняла от Мятежного Матриарха. Этита, между тем, как помнила Бенезия, не уделяла Лиаре много внимания. И совершенно не потому, что она не стала её биологической матерью. Слава Богине, у азари нет свойственных землянам 'заморочек' относительно того, кто какую роль в семье выполняет. Для людей азари могли быть вполне официально бесполыми или двуполыми — как кому из землян нравилось, так тот и считал.

Этита... Да, она первые пять лет жизни малютки была почти постоянно рядом с Бенезией, всемерно помогала, причём — очень активно, но потом... она снова вернулась к активной общественной работе, к общественно-политической деятельности и отдалилась от Лиары.

Вряд ли маленькая азари много и точно запомнила из того, что касалось Этиты. Впоследствии она часто просила Бенезию побольше рассказать об отце, но Бенезия раз за разом находила десятки отговорок, не желая втягивать Лиару в омут политических разборок, считая внутренне, что это будет почти неизбежным итогом удовлетворения таких просьб дочери.

И Лиара... как-то сумела понять свою мать, с которой была почти что неразлучна. Хотя... Бенезия была тогда религиозным лидером, признанным и авторитетным членом Совета Матриархов, так что много времени рядом с Лиарой она тоже проводить не могла. Работа, выезды, полёты на другие планеты — и не только в Азарийском Пространстве.

Лиара подолгу оставалась одна. Возможно, её внутренняя настройка на поглощение огромного количества информации помогла маленькой азари выжить, когда рядом не оказывалось мамы. Лиара вполне могла привыкнуть к тому, что одиночество станет её постоянным спутником. Или — постоянным проклятием.

Лиара... много читала. И очень активно интересовалась деталями. Не просто коллекционировала эти детали, а искала взаимосвязи между ними. Явные, неявные... Всякие. Этот поиск в конце концов привёл к размолвке между Бенезией и Лиарой. Самой серьёзной. Вспоминавшая теперь об этом матриарх больше всего опасалась, что окончательной.

Думать об обстоятельствах размолвки Бенезии не хотелось. Что там уже уточнять, ведь потом, после этого они практически перестали видеться, а потом... Потом Бенезия попала под влияние Сарена, которым руководил Жнец. И... потянулись годы безличности.

Теперь матриарх Бенезия Т'Сони особо чётко ощутила, что прошли годы. Особо остро и определённо ощутила, хотя для азари, способных гарантированно прожить тысячу лет такие ощущения не были особо значимыми. Не были, если, конечно, представительницы расы синекожих красоток не попадали в такие вот ситуации, в одной из которых оказалась она, матриарх Бенезия.

Лиара исчезла. Она перестала возвращаться в пределы Пространства Тессии, сразу переходила из одной археологической экспедиции в другую, а там... Там даже время течёт по-иному. Нет никакой спешки, ведь работать приходится с давно и надёжно мёртвым материалом. Вот Лиара, избравшая своей специализацией изучение давно исчезнувшей расы протеан, и работала, не замечая времени. Работала. Десяток лет после окончания университета и — она ни разу не возвращалась впоследствии в пределы Пространства Азари. Не писала матери или отцу, не выходила с ними на аудиосвязь, тем более — на видеосвязь. Хотя... такие возможности у неё, безусловно, были.

Вот так получилось. Дороги матери и дочери после того разговора... резко и полно разошлись. Лиара похоронила себя на бесконечных раскопках, а она... она, Бенезия Т'Сони, мать единственной дочери, стала... страшно даже теперь остро и полно подумать, хаском. О которых большинство азари даже не знали и уж совершенно точно — не задумывались.

Она, матриарх Т'Сони стала рабыней Жнеца. Того самого Жнеца, о которых синекожие красотки, слывшие достаточно высокопрофессиональными дипломатами в Пространстве Цитадели, знали только как о персонажах легенд. Да, хорошая такая легенда, полтора-два километра высотой. Любой азарийский дредноут, включая парадный 'Путь Предназначения', по сравнению с этой громадой покажется сущей мелочью.

Старшая Т'Сони подумала о том, что Жнец вряд ли когда надолго снимал маскировку. Он оставался неизвестным большинству обитателей Галактики. А вот его влияние... Теперь матриарх всё глубже осознавала, насколько же Жнец оказался эффективен: он действовал не сам, а через двух полностью покорных ему разумных органиков и немеренное количество гетов — синтетов, роботов, вооружённых и руководимых высококлассными искусственными сетевыми интеллектами.

Иллюминатор Медотсека был закрыт бронезаслонкой. Экраны внешнего обзора — погашены. Да, военный, боевой корабль, недавно переживший столкновение... Столкновение с тем, что всего несколько суток назад было для подавляющего большинства разумных органиков только легендой.

Оглядев выгородку, образованную ширмами, матриарх ещё раз убедилась в том, что Медотсек на этом корабле — сравнительно небольшой, вполне соответствует пропорциям корабля, подумала, что неплохо бы получить хоть какую-нибудь актуальную информацию о происшедших за эти полсотни лет событиях, но потом, посмотрев на больничную кровать, решила, что поскольку она — пациентка, вряд ли Чаквас будет давать ей доступ к Экстранету или к внутренним открытым банкам данных корабля.

Пройдя по выгородке, Бенезия ощутила, как её тело привыкает к свободе, чутко реагирует на приказы мозга. Свободна. Теперь она — свободна. Теперь она может сама решать, что, как и когда ей следует делать, о чём думать, что говорить. Совсем недавно такая свобода для неё была практически недоступна.

Конечно, Карин не будет показывать ей имплантаты, извлечённые из её тела, не будет рассказывать о том, как оперировала её. Уже сейчас, в эти минуты, Бенезия была уверена и даже убеждена — она ещё об очень многом поговорит именно с Карин. Ей она... странное дело для многоопытной матриарха азари, доверяла. Гораздо больше доверяла, чем другим людям, исключая, конечно, капитана Шепарда.

Палата-выгородка, конечно же, не была оснащена экранами и клавиатурами, дающими доступ к информационным банкам и ресурсам, поэтому получить даже первичную информацию об этом человеке... предстояло только ещё раз, а может быть, и не раз — пообщавшись с Чаквас. Вряд ли её, пожилую азари, можно было спасти, ограничившись только удалением множества имплантатов.

Переломы почти не болели. Старшая Т'Сони была уверена — Чаквас применила лучшие, самые эффективные препараты, самые результативные методики лечения. Только поэтому она, матриарх, приближавшаяся к тысячелетнему рубежу, не испытывает ни особой боли, ни особо неприятных ощущений. Нет, надо определённо поговорить с Карин. Наедине поговорить. Тогда поговорить, когда Сарен получит возможность выйти за пределы Медотсека и, вне всяких сомнений, уединится с Найлусом в предоставленной младшему Спектру каюте.

Сейчас Бенезия понимала, что и для неё на этом, пусть даже и очень небольшом корабле, найдётся каюта или простая выгородка: ей нужно уединение, ей нужно о многом подумать, ведь впереди у неё — встреча с дочерью.

Пятьдесят лет... Когда-то она довольно легко и свободно относилась к таким вот промежуткам времени. Всё же это слишком мало по сравнению с тысячей лет гарантированной для любой представительницы расы азари жизни.

Мало. Когда-то и для Бенезии это было слишком мало, а теперь, когда сознание матриарха постоянно напоминало своей хозяйке о том, что пятьдесят лет она не общалась с единственной дочерью, эти годы уже не казались Бенезии слишком маленьким, и потому — недостойным внимания сроком. Для неё эти пять десятков лет внезапно превратились в достаточно большую и очень значимую цифру. Цифру, вмещавшую в себя теперь слишком многое.

Да, азари очень холодны по отношению к своим детям, они рано отпускают их на свободу и в дальнейшем почти им не помогают, даже если между ними и не было особых размолвок. Просто так принято делать. Хотя...

Какая разница теперь, как и почему поступали именно так лично незнакомые ей азари? Она, Бенезия Т'Сони, пожилая азари-матриарх, побывала в полном подчинении у Жнеца и это обстоятельство давало ей и все права и возможности посмотреть на многое по-иному.

Пусть её соплеменницы, даже близкие ей по возрасту, поступают со своими детьми так, как считают нужным. Она теперь слишком отличается от своих ровесниц и потому она сделает всё, чтобы восстановить, укрепить, углубить и улучшить взаимоотношения с Лиарой, её единственной родной дочерью.

Пятьдесят лет молчания, пятьдесят лет размолвки должны уйти в прошлое, стать историей. Если впереди — война с такими машинами... Надо сделать всё, чтобы теперь у Лиары была полная семья: и мама, и папа. И в этой обновлённой объединённой семье не должно быть места размолвкам. Не должно быть в принципе! Если впереди война со Жнецами... тогда каждый день семейного единения приобретает критическую важность и ценность. Никто из них троих не знает точно, как сложится их индивидуальная или семейная судьба в военное время. И потому... потому, если нормандовцы не шутят и действительно помогут ей найти и обрести дочь, она сделает всё, чтобы рядом с Лиарой была не только она, её мама, но и Этита — её папа. Надо закончить эту традицию умалчивания. Закончить. Оставить в прошлом. Нельзя в такую войну вступать с такими пробелами в понимании.

Её, Бенезию Т'Сони, восстановили, её укрепили, ей дали возможность остаться наедине со своими мыслями. Да, безусловно, земляне, люди, мало общались с азари её возраста. В большинстве случаев люди общались либо с девами, либо с матронами, а вот с матриархами... По разным причинам большой практики общения с пожилыми азари люди не имели. И теперь... Теперь, если её не обманывает предвидение, именно ей, Бенезии Т'Сони предстоит немного, но изменить эту традицию. Изменить, возможно, в лучшую, необычную сторону.

Она попала на военный боевой корабль землян, сумевших вывести пожилую азари из состояния хаска. И теперь люди вряд ли быстро отпустят её с борта. Если они действительно помогут ей найти и обрести дочь, то это займёт не день и не два. Может быть — несколько декад. Вполне возможно, что и здесь, на этой планете нормандовцы задержатся надолго. Как минимум на декаду. Так подсказывал Бенезии её богатый жизненный опыт. Она не ставила его подсказки под сомнение — для недоверия не было оснований. Вообще не было. Никаких. Слишком необычна была ситуация. И потому мало что из старых заготовок, старых шаблонов понимания могло помочь определиться поточнее.

Бенезия чувствовала: то, что произошло с ней самой и с Сареном, то, что произошло здесь, на этой, переданной десятки лет тому назад в ведение землян планете, слишком выламывается из почти любых рамок. Потому что слишком несовместимы мир и война. Была атака корабля Земли по Жнецу. Успешная. Жнец не уничтожен и не разрушен полностью. Он обездвижен и временно обезоружен — в этом у Бенезии не было сомнений.

Эта обездвиженность и эта обезоруженность не давала возможности старшей Т'Сони чётко просчитать варианты дальнейшего развития событий. И одновременно — давала дополнительную пищу для размышлений.

Экраны системы дистанционного медицинского контроля светились ровным зеленоватым, приятным для человеческих глаз светом, утверждая, что состояние здоровья двух самых сложных пациентов Медотсека находится в пределах нормы. Чаквас, сидевшая в своём любимом рабочем кресле, заполняла медицинские 'форматки', изредка прерываясь на рутинную проверку сроков годности медпрепаратов в объёмных укладках, находившихся в окружавших рабочий стол врача шкафах-хранилищах.

Можно было, конечно, довериться автоматике, тому же ВИ, который исправно фиксировал множество данных, но... Карин всегда хотелось очень многое делать самой, не полагаться на автоматику, на совершенство ВИ. Может быть причиной становилось её одиночество в Медотсеке, может быть ещё что-то, но всегда, когда напряжённость работы падала ниже некоторого, внутренне ощущаемого Чаквас предела, ей хотелось почти что инстинктивно поднять эту напряжённость на достаточную высоту.

Сейчас, когда фрегат висел рядом со Жнецом... ей этого хотелось ещё больше — она чувствовала, что мирное время... подходит к концу. И значит, впереди — не только обычные травмы — порезы, растяжения, ушибы. Впереди — ранения, впереди — ампутации, впереди — тяжёлые полостные операции. Военно-полевая медицина во всей её мощи и одновременно — неприглядности. Для непосвящённых.

Врач корабля ощущала волнение матриарха азари, отказавшейся лечь в кровать и уснуть. Несомненно, Бенезия думает теперь об очень многом, думает иначе, чем раньше, приходит к другим выводам, пусть даже и неожиданным для неё. Она была... хаском. Для военврача ВКС, прошедшей спецкурсы подготовки перед присвоением уникальной квалификации, не было тайной и то, что Бенезия теперь по-другому думает и о перспективах своих материнских взаимоотношений с дочерью.

Хорошо, что иллюминатор закрыт бронезаслонкой, а в выгородке нет экранов и клавиатур, подключённых к информационной сети корабля. Это даёт пациентке возможность избежать излишних волнений и излишних стремлений нагрузить себя совершенно ненужной на данном этапе периода восстановления информацией. Хотя, конечно, уже то обстоятельство, что Бенезия отказалась лечь и уснуть, говорило о том, что она-то восстановилась в гораздо большей степени, чем Сарен. И не только потому, что она — матриарх азари, а он — достаточно пожилой турианец.

Несколько десятков секунд назад Андерсон прислал Карин текстовый файл, в котором проинформировал о том, что сейчас происходит на борту челнока, летящего к месту, определённому капитаном Шепардом, как место расположения уникального артефакта. Карин и сама видела по данным, выводимым на экраны системы слежения за состоянием здоровья членов экипажа фрегата, что Шепард так и не восстановился полностью после тех двух проведённых уникальных, вне всякого сомнения, манипуляций. Он дремлет, почти спит, он утомлён выше допустимого предела и, тем не менее, он, как и написал Андерсон, сквозь дремоту, сквозь сон отдаёт водителю указания, какой держать курс и одновременно — отдаёт указания водителю головного транспортёра колонны машин, принадлежащих археологам. Такая нагрузка...

Для Карин, как для врача, было очевидно, что по любым канонам Шепард не должен был покидать в таком состоянии пределы медотсека. Если был это был кто-то другой, не Джон Шепард, Карин со свойственной ей в таких случаях жёсткостью не выпустила бы его за пределы медотсека, но Джон... Он — особенный, а к особенным людям надо, вне всяких сомнений, относиться по-другому. Да, он утомлён, да, он не восстановился, да, он сейчас балансирует между чуткой дремотой и глубоким и крепким сном, но... без него вряд ли удастся полностью решить такую проблему.

Чаквас едва заметно вздрогнула, только на несколько секунд представив себе, как фрегат 'Нормандия' выходит на орбиту Иден-Прайма и локаторы, привычно 'оглядевшие' район предстоящей операции, натыкаются на 'креветку'. И 'креветка', обнаружив угрозу, начинает... стрелять. Всё равно куда стрелять — по планете или по прибывшему кораблю. И — началось бы противостояние, к которому фрегат и иден-праймовцы не были бы готовы. Совершенно не были бы готовы.

Если бы не Шепард, члены экипажа фрегата не провели бы необходимые тренировки, необходимые учения, не облачились бы в скафандры, не поняли, что шутки — кончились и предстоит не тренировка, а настоящая, реальная, боевая, ратная работа. Если бы не Шепард, то... пришлось бы под давлением Найлуса ориентироваться на воровство Маяка и на выполнение явно незаконной, несанкционированной ничем, кроме ''хотелок' отдельной совокупности чиновников Альянса Систем'', передачи Маяка в руки Советников Цитадели.

Да, Карин не забывала, что она — военнослужащая, для неё приказ — не пустой звук, но... она никогда не соглашалась полностью с тем, что необходимо вот так просто с Иден-Прайма отдать протеанский, вне всяких сомнений, маяк, в руки этой троицы чиновников.

Карин прежде всего была человеком, а уж потом — военнослужащей. Потому внутренне она протестовала против вот такого варианта развития событий. Протестовала и была уверена — теперь, когда к месту расположения уникального артефакта направился челнок с капитаном ВКС Альянса, эн-семёркой Джоном Шепардом, ситуация с маяком может и даже должна развиваться не по сценарию, навязанному экипажу военного разведывательного фрегата чиновниками Альянса. Она должна, обязана развиваться по совершенно другому сценарию, а вот какому...

Сейчас Карин была уверена только в одном: появление в рядах нормандовцев Джона Шепарда приведёт к ещё большим изменениям в жизни и быте фрегатовцев. К ещё большим, чем ей сейчас, в эти секунды, можно представить.

Бенезия остановилась у кровати. Ложиться совершенно не хотелось. Матриарх наслаждалась телесной и душевной свободой, инстинктивно пробовала всё новые и новые варианты деятельности и ей эти пробы нравились больше, чем перспектива лежания пусть и на очень комфортной, но всё же больничной кровати. Теперь, к своему изумлению, матриарх чувствовала, что способна совершенно по-иному относиться к такому феномену, как время.

Сколько же всего важного произошло за последние часы с ней?! Сколько важного, ценного, необходимого она узнала, поняла, осознала?! Сейчас она поняла, что в считанные часы можно втиснуть столько, что десяти лет будет мало. А ей... Ей уже немало лет. Очень немало. Сейчас её дочери, Лиаре, больше ста лет, а ей самой... Она привыкла считать, что ей примерно столько же лет, сколько Этите, а Этите к этому времени исполнилось 998 лет, ведь родилась она в 1185 году. Если так... то ей, Бенезии Т'Сони, уж всяко больше восемьсот девяноста лет. Точнее — ей сейчас восемьсот девяносто два года и до тысячелетнего рубежа осталось всего сто лет с небольшим.

У азари принято, что после достижения возраста матриарха, синекожая красавица уже может не помнить свою фамилию и использовать везде и всюду, в том числе для идентификации только своё имя. Да, и по причине того, что далеко не каждая азари доживает до столь почтенного многостолетнего возраста. Тысяча лет гарантированной жизни оборачивается фикцией. Далеко не каждая азари может достичь тысячелетнего рубежа. Далеко не каждая азари реально его достигает. Да, всё на свете относительно, одной из этих самых относительностей является продолжительность жизни, точнее — её календарное исчисление.

В Пространстве Цитадели с момента образования Совета Цитадели был введён новый календарь, что ещё больше запутало летосчисление. Потому Бенезия и не заморачивалась особо с определением реальной цифры своего возраста — как по старому, доцитадельскому, так и по новому, цитадельскому — календарям. 'Плотная' встреча матриарха азари, с людьми, оказавшимися способными вытащить её из состояния хаска, вне всякого сомнения, заставит принять и третий вариант летосчисления. Может быть, действительно, для неё теперь начинается новая жизнь? Да, она по-прежнему матриарх по возрасту и по азарийским культурным традициям, но она теперь — очень необычный матриарх азари. Наверное, в своей нестандартности она приблизилась к Этите.

Надо восстанавливать, надо менять взаимоотношения и с Этитой и с Лиарой. Осталось мало времени. И — не только потому, что ей самой и Этите уже почти тысяча лет. Не только поэтому. Прежде всего — потому, что впереди — война. Война с такими вот 'креветками', именуемыми в большинстве известных ей, как религиозному лидеру расы, источников, Жнецами. Впереди — Жатва. Которую надо не только остановить, которую надо прежде всего предотвратить. Ибо начавшись, а затем — продолжившись, она будет доведена Жнецами до закономерного итога — опустошения Галактики от разумной органической жизни.

Останутся только кости, останутся только развалины. Но не будет никого из представителей ныне известных рас. Никого. Может быть, Лиара уже тогда была права? Права в гораздо большей степени, чем весь Совет Матриархов, в просторечии именуемый Матриархатом? Может быть, Лиара, занявшаяся изучением расы протеан, знала и понимала, в свои сто с небольшим лет, гораздо больше, чем она — почти тысячелетняя матриарх азари?! Синекожие красавицы, слывшие галактическими дипломатами, что-то очень неправильно поняли. Точнее — совсем неправильно поняли. Совершенно не поняли. Не поняли, что надо изучать предшественников, а не заниматься самоуспокоением?!

Такими предшественниками были те самые протеане, Маяк которых скрывался под статуей богини Атаме. Маяк?! А может быть, это действительно не простой Маяк-передатчик, а кладезь информации? Ведь именно из него азари столетиями черпали значительную часть той мудрости, которая изумляла, ужасала и заставляла признавать превосходство синекожих красоток над собой даже таких упёртых партнёров-оппонентов, какими, к примеру, являлись саларианцы. Протеане, а не мифическая Атаме со сподвижниками были воспитателями, учителями, наставниками расы азари. В Матриархате об этом хорошо знали, но... предпочитали не озвучивать и не писать в открытых для постороннего доступа файлах. Не говоря уже о пластобумажных документах, которые, в принципе, достаточно легко скопировать или украсть.

В сказке... пусть даже навязанной, жить — легче и спокойнее. А эта сказка теперь неожиданно оборачивается... перспективой уничтожения расы азари и многих других рас... Об этом точно никто из Совета Матриархов не задумывался всерьёз... Любому разумному свойственно до последней возможности надеяться на лучшее.

Надеяться... Это, конечно, хорошо, но... Насколько помнила Бенезия материалы засекреченных архивов, ни одна Жатва не окончилась поражением Жнецов. Ни одна! Все оканчивались поражением множества рас. Все!

Подумав об этом, Бенезия содрогнулась всем телом, уже не сомневаясь, что чуткая медицинская аппаратура доложит врачу медотсека о том, что пациентка непозволительно много и долго волнуется. Вполне могут последовать медицинские санкции. Ей, скорее всего, Карин в ультимативном порядке прикажет лечь. Стоит ли соглашаться ложиться?

Бенезия 'просмотрела' себя. Нет, ложиться она не собирается. Нет необходимости — она не настолько слаба. Да, она вздрогнула, вздрогнула всем телом, но... Вряд ли это последний такой 'вздрог'. Вряд ли последний... Слишком многое изменилось...

Мысли матриарха азари вернулись к Шепарду. Если он... рискнул и смог... вытащить её и Сарена из состояния хасков... то, может быть, его появление на борту фрегата не является случайностью? Может, его возможности и способности помогут нынешним жителям Галактики выжить в противостоянии со Жнецами? А если он действительно сможет сделать нечто такое, пусть не сразу, не одномоментно, что поможет ныне существующим в Галактике расам сохраниться, а Жнецы... Жнецы впервые и окончательно будут повержены, будут уничтожены?... Если он смог вытащить двоих разумных органиков, принадлежащих к так называемым Старым Расам, из состояния хасков, то...

Матриарх понимала, что возлагает на землянина, на человека, на офицера слишком большую надежду, слишком сложную задачу, слишком тяжёлую роль. Но что-то внутри самой её сути много пожившей и немало видевшей и понявшей азари подсказывало: если не сможет ничего сделать Шепард, то — никто из ныне живущих разумных органиков не уцелеет. Вряд ли современные обитатели Галактики готовы, как протеане, биться со Жнецами столетиями.

Ей, одному из религиозных лидеров расы азари, было очевидно: почти никто не готов к такой борьбе, к такой войне, к такому противостоянию. Ни в какой достаточной мере не готов. В то же время матриарх понимала: такие разумные органики с такими возможностями, с такими способностями не появляются просто так. Они появляются, обеспечивая и своим появлением, и своим реальным существованием возможность осуществления выбора иного пути для развития ситуации.

Да, капитан Шепард — молод. Он даже не женат. Он — сирота, насколько смогла понять Бенезия. Он — одинок. И в то же время — он не одинок. Карин... она любит этого офицера, этого человека, этого мужчину. Она его любит. И он... он любит её. Хотя... Карин Чаквас готова отдать предпочтение не Джону Шепарду, а Дэвиду Андерсону, командиру этого фрегата. И не только потому, что Дэвид ближе Карин по возрасту. Любовь, как верховное человеческое — и не только человеческое — чувство, не спрашивает о возрасте. Ей... возраст не интересен. Ей интересно другое... многое другое в том разумном, кого она посещает и... настигает.

Богиня... Она что, влюбилась в ни разу не виденного ею молодого землянина?! — Бенезия развернулась спиной к кровати, поняв, что теперь даже помыслить о возможности полежать она не имеет права — Её что, настигло это чувство? Опять, снова? В который уже раз за почти тысячелетнюю жизнь?! А как же... А как же... Этита?! Ведь она — её муж, её вторая половинка?! Она влюбилась! — Бенезия со смешанными чувствами ощущала, как её накрывает волна теплоты, которую она, много пожившая азари, неспособна спутать ни с чем другим... Она... влюбилась в Шепарда...

Может, так оно и надо. — Спустя секунду Бенезия предельно выпрямилась. Гордая осанка, прямой взгляд, упёршийся в бронезаслонку, закрывшую иллюминатор. Никакой слабости. Он, капитан ВКС Альянса, Джон Шепард, подаривший ей возможность вернуться к обычной, к нормальной жизни, нуждается в поддержке. И она, девятисотлетняя матриарх азари, готова предоставить Шепарду любую возможную и необходимую, да что там особо уточнять — и невозможную поддержку. Он не должен остаться одинок! Он — не одинок! С той самой минуты, как её, Бенезию Т'Сони, накрыла эта знаковая тёплая волна, он — больше не одинок. Она, Бенезия, встанет рядом с ним! Возможно, матриархи не зря забывают свои фамилии, переходя в этот почётный ранг. Перед ними открывается последняя возможность круто изменить свою жизнь. И теперь эта возможность открылась перед ней, Бенезией. Этой возможностью она воспользуется! Сумеет воспользоваться. Обязана будет воспользоваться, обязана будет суметь воспользоваться!

Если Джон любит Карин... Что-ж, это его выбор, но он, конечно, ощущает, чувствует, что Карин Чаквас уже выбрала себе в спутники жизни Дэвида Андерсона. И потому он, вне всяких сомнений, не будет третьим, он уйдёт в сторону, освобождая Карин путь к Дэвиду. И значит у неё, матриарха Бенезии, есть уникальная, единственная возможность встать рядом с Шепардом и помочь ему. Помочь всемерно. Потому что ей, Бенезии, уже немало лет, потому что у неё есть жизненный опыт, знания, умения, навыки, которые могут Джону пригодиться. Он спас её жизнь, он спас её суть, он изменил в лучшую сторону её судьбу, он прервал её существование в теле, лишённом свободы выбора. И потому она сделает всё, что необходимо, что возможно и даже... даже сверх того, чтобы помочь ему, Джону Шепарду.

У неё немало последовательниц. Прежде всего — в среде азари. И если потребуется... она их всех сориентирует на помощь Шепарду. По той простой причине, что она первая сама будет ему активно помогать. Потому что он... потому что он помог ей так, как не смог бы помочь ни один другой ныне живущий разумный органик. Такое спасение, такое возвращение к нормальной, к обычной, к привычной жизни она может и должна оплатить только одним способом: став ему главной подругой, женой. Встав к нему ближе всех других, прервав его личное одиночество. Его сиротство, его одиночество должны остаться в прошлом.

А ей... Ей будет достаточно прожить рядом с ним, возможно, последнюю свою сотню лет и эта жизнь рядом с Шепардом её более чем устроит. Даже если вокруг будет война... Она, пожилая азари, всё равно будет рядом с ним. Она может и умеет воевать. Прежде всего — биотикой. Расовым, особым оружием. А остальные, более традиционные виды вооружений она освоит. Потому что у неё будет стимул и будет мотивация. Она хочет помочь Джону Шепарду. И она поможет ему.

Этита... Этита поймёт. Она сконцентрировалась на общественной работе, уже давно не живёт рядом, несколько десятков лет они вообще... не виделись, не контактировали. Слишком многое изменилось, слишком многое. И Этита поймёт суть этих изменений. Поймёт без лишних слов. Этита нужна будет Лиаре. Слишком долго она, Бенезия Т'Сони, скрывала от Лиары факт существования такого отца. Лиара должна глубоко осознать, должна глубоко понять, что такое быть дочерью двух матриархов азари. И Этита поможет ей это осуществить. Придти к такому уровню понимания и осознания.

Лиара поможет Этите. Пообщается с ней. Встанет с ней рядом. Ведь именно Этита помогла Лиаре уклониться от стандартного для тысяч дев азари пути в наёмницы или в танцовщицы. Не будь рядом с Лиарой в первые пять лет её жизни Этиты, Мятежного Матриарха, вряд ли Бенезия в одиночку смогла бы удержать Лиару от перехода к реализации одного из этих двух стандартных путей. И теперь Лиара должна быть рядом с Этитой, потому что... Потому что Этита повлияла на Лиару именно так, что она заинтересовалась наукой, культурой, историей. Да, она, Бенезия, тоже повлияла на то, чтобы единственная дочка не реализовала ни один из стандартных для дев азари путей, но всё же Этита... Здесь ей принадлежит ключевая роль и основное значение. Так пусть же Лиара будет рядом с Этитой, пусть общается с ней, пусть наверстает годы, десятилетия безвестности, пребывания на расстоянии от своего отца. Этита — матриарх, она поможет Лиаре повзрослеть, поумнеть, развиться. А она, Бенезия, поможет Шепарду. Джону.

Может быть, действительно, существуют какие-то общие для всех разумных органиков законы любви, но... Сейчас Бенезии казалось, что для неё-то точно важнее будет её собственный путь в любви к Джону Шепарду. Он, конечно, может отказаться. И Бенезия не собирается настаивать на своей кандидатуре. Она готова к отказу, готова настолько, насколько это вообще возможно для неё, многостолетней матриарха азари. Скорее всего, Джон откажется стать её законным супругом, откажется стать её главным другом. Его право. Его право выбора. То самое право, возможность пользоваться которым он вернул ей, Бенезии, вытащив её суть, её сознание из хаскоподобного состояния.

Потому она не будет настаивать. Глупо сейчас ей, пожилой азари, тешить себя иллюзиями, надеждами на то, что всё будет так, как она одна решила. Это — не любовь. Это насилие над другим разумным существом. Насилие над личностью. И она на это насилие не пойдёт. Да, Шепард не сможет и не захочет запретить ей любить его. Это уже её право. И она будет любить Шепарда даже тогда, когда он откажет ей. Она продолжит его любить. И тем более — продолжит ему активно и действенно помогать. Реально помогать. Её помощь ему понадобится, она ему пригодится, будет явно не лишней.

Она ещё ни разу не видела реального, живого Шепарда. Она, возможно, ощущала его присутствие рядом с собой, когда он извлекал её из кокона хаскоподобной сущности, но... Этого мало. Надо с ним пообщаться. Поговорить, побыть рядом. Ответить на многие вопросы. Его вопросы. И — свои вопросы. И только потом, постепенно она сможет ответить сама себе на несколько важных вопросов, касающихся перспектив взаимоотношений с ним. С этим необычным землянином. Сумевшим вытащить не только её, но и Сарена из тисков ограничений, налагаемых влиянием Жнеца, тем влиянием, которое превратило её, матриарха в послушного чужой воле хаска-азари, а Спектра Совета Цитадели — в хаска-турианца. Что и говорить, не надо даже особо уточнять — незавидная роль и незавидная судьба. Роль и судьба, прерванные Шепардом.

Как же всё же много вместилось в эти несколько часов?! Падение Жнеца-корабля, потеря сознания, перемещение на борт земного разведкорабля, восстановление. Слишком многое втиснулось в эти часы, к которым, чего уж там утаивать особо, Бенезия относилась долгое время легко и свободно. Подумаешь, часом больше, часом меньше! Тысяча лет позади, в любом случае есть что вспомнить.

Да, сейчас Бенезию тянуло многое вспомнить. Очень многое вспомнить. Может быть и потому, что она осваивалась, свыкалась с самим фактом возвращения к прежней свободе.

Джон Шепард и Карин Чаквас совершили чудо. Личное для неё, Бенезии Т'Сони чудо. Чудо возвращения. Она сможет действительно начать новую жизнь. Вернуться к прежней жизни на новом уровне и понять глубину и суть происшедших с ней изменений. Она обязана, она должна вернуться к дочери. Не вернуть себе дочь, поскольку это — тоже разновидность насилия, а вернуться к дочери, к Лиаре, к Крылышку.

Матриарх осторожно повернулась, взглянула на кровать. Удивительно, но её не тянет прилечь. Хотя вроде бы и возраст никуда не делся, и тот факт, что она — пациентка Медотсека, ей, Бенезии, также ведом. Если бы не Шепард и не Чаквас... Она лежала бы на этой кровати полутрупом. Хорошо закреплённым фиксаторами и ремнями полутрупом. Над которым другим разумным-специалистам предстояло ещё долго хорошо поработать, чтобы только попытаться вернуть её в нормальное состояние. В более-менее нормальное состояние.

Бенезия и сама не заметила, как села на кровать, опёрлась руками о матрас, наслаждаясь свободой движений и тем, что она теперь сама решает, что и как делать. В известных пределах, конечно, но всё же.

Шепард... Он будет в ближайшее время очень занят. И вряд ли у него будет много свободного времени в эти и следующие сутки. Что-то должно произойти важное и нужное там, куда он улетел на фрегатском челноке. Весь жизненный опыт Бенезии вопил об этом.

Старшая Т'Сони не пыталась докопаться до того, что же должно там было произойти реально, но ощущала всё большую уверенность в том, что это должно быть накрепко связано с падением Жнеца на Иден-Прайма в результате боестолкновения с фрегатом 'Нормандия'. И даже иметь более далеко идущие последствия, чем те, которые она сейчас может себе представить и уяснить.

Если она пока что не может представить себе достаточно чётко и полно то, что должно произойти довольно далеко от фрегата, то хотя бы о перспективах своих взаимоотношений с Сареном она может поразмышлять? Не просто может — обязана. Да, теперь ясно, что скорее всего Сарен станет постоянным членом экипажа и команды фрегата 'Нормандия'. Происшедшее на Иден-Прайме, а именно — боестолкновение со Жнецом — относится к прямой, к непосредственной компетенции Спецкорпуса Тактической Разведки Цитадели. И дело даже не в том, что в этом названии почти нет ничего реального: Корпус, как хорошо знала Бенезия, занимался такими делами, которые категорически не соответствуют тому, что определяло — хотя бы на пластобумаге — название этой структуры.

Сарен Артериус изменился. Не мог не измениться. После такого... Разумный органик меняется. Меняется быстро и глубоко. Очень быстро и очень глубоко.

Бенезия не сомневалась: если она изменилась, значит, изменился и Сарен. Изменился. Прежде всего — внутренне, а потом уже — внешне. Если уж он заикнулся о том, чтобы пройти через серию операций по приведению в порядок своего лица... Вряд ли турианец такого уровня и такого ранга стал бы заморачиваться своей внешностью, если бы не произошло ничего экстраординарного. В конце концов, он — Спектр, можно даже сказать, легендарный Спектр, личность неприкосновенная.

Да ещё и Найлус Крайк... Тот самый, которому Совет Цитадели поручил проследить за изъятием Маяка из ведения человечества, фактически — за передачей Маяка в руки Совета Цитадели. Он, как ни странно, оказался учеником Сарена Артериуса. Хорошим, прилежным учеником. Вряд ли цитадельские сидельцы рассчитывали на реализацию такого варианта развития событий, при котором Найлус встретится со своим пропавшим учителем. Можно даже сказать — воскресшим из мёртвых учителем.

При таком раскладе Найлус и Сарен останутся на борту фрегата 'Нормандия' и начнут действовать вне стандартных протоколов Корпуса. Слишком многое изменилось. Слишком многое. И эти изменения не прошли мимо сознания, мимо понимания обоих турианских Спектров. В этом Бенезия, сидевшая на больничной кровати, сейчас была стопроцентно убеждена.

Если так... То два Спектра на борту корабля, выигравшего боестолкновение со Жнецом... Это уже слишком серьёзно. Вряд ли Совет Цитадели ринется лишать Сарена и Найлуса статусов и званий Спектров. Вряд ли. Скорее всего, и иден-праймовцы, и нормандовцы уже позаботились о том, чтобы с планеты не ушла никакая детальная информация о происшедшем. А с недетальной информацией Советники поступят просто — они её проигнорируют. Потому что... Потому что уже давно занимаются не своими служебными и должностными обязанностями, а грызнёй между собой. Междоусобицами, которые, кстати, только ослабляют Совет Цитадели, делают его недееспособным. Впрочем, наверное, такая же незавидная судьба постигла и Матриархат. Как понимала сейчас Бенезия, вспоминая события, предшествовавшие моменту её попадания под власть Жнеца, уже тогда в Матриархате далеко не всё было нормативно.

— Вы утомлены сверх меры, Бенезия. — Чаквас, ступая едва слышно, подошла к азари, сидевшей на кровати. — Потому — немедленно в постель и — спать.

— Я... — попыталась возразить матриарх, но остро почувствовала, что размышления и воспоминания действительно обессилили её. — Вы правы, Карин... Я о многом должна была подумать. И подумала, — азари поднялась, откинула покрывало, легла, запахнулась покрывалом, удобно устроив отростки в выемке. — Спасибо. Я уже лежу и, думаю, скоро усну.

— Хорошо. — Чаквас взглянула на вспыхнувшие экраны медицинских мониторов. — О многом мы с вами поговорим потом. Сейчас у вас есть возможность поспать. Отдыхайте, — врач повернулась, отходя от кровати и задвигая за собой полотнище ширмы.

Бенезия закрыла глаза. Несколько секунд — и она заснула. Без сновидений, крепко и глубоко. Подошедшая к своему рабочему столу Чаквас удовлетворённо изучила показания основных медицинских мониторов, присела в кресло и занялась привычным заполнением множества медицинских форматок.

Сарен спал. Снова спал без сновидений, без кошмаров, без движений. Спал, не слыша разговора Чаквас с Бенезией, не слыша шелеста ширм, гудения медицинской аппаратуры. Спал, отдыхал, восстанавливался. Спал столько, сколько желал, сколько хотел и сколько мог.

Всё равно, как понимал он сейчас, ему ничего другого и не оставалось делать. Из Медотсека строгая врач его не выпустит. Уже одно то, что его сумели вернуть в обычное состояние, извлечь из 'кокона' хаска говорило и однозначно свидетельствовало: здесь его статус Спектра — чистая формальность, на которую никто из нормандовцев, включая Чаквас, не обратит никакого внимания. Вообще не обратит внимания.

Слишком долго он, турианец-Спектр, может быть и ставший для кого-то из разумных органиков какой-то легендой, отсутствовал, слишком надолго он исчез, чтобы сейчас что-то требовать, на чём-то настаивать, опираясь на свой статус Спектра. А потому — надо спать. Сон хорошо восстанавливает силы любого разумного органика.

Отметив, что в Медотсеке установилась желанная тишина, Чаквас погасила экран настольного инструментрона, прошла в выгородку, где стояла её койка, быстро приготовила себе небольшой 'перекус'. Конечно же, как врач, она не была сторонницей беспорядочности питания, но... слишком уж ситуация была нестандартной. Вряд ли она будет стандартной в ближайшее время. Похоже, нормандовцы здесь, на Иден-Прайме, 'застряли' и дело не окончится подтверждением обездвиживания Жнеца.

Орудуя вилкой и ножом, Чаквас поглядывала на мониторы контроля состояния пациентов и членов экипажа, вспоминала то, как наблюдала за работой Шепарда, восстанавливавшего азари и турианца. Да, Шепард... уникален. Здесь, на борту фрегата он получил новые возможности, новые способности и он... он опасается, что его сочтут теперь монстром. Он, безусловно, сильно напугал того же Ричарда Дженкинса. А потом... потом напугал многих других разумных и в первую очередь — военных полисменов, силой приказа засунутых на штатные должности специалистов-нормандовцев.

Если бы не Шепард... то фрегат попал бы под огонь этого гигантского корабля и не факт, что разведкорабль смог бы остаться целым после огневого взаимодействия. С такими кораблями ВКС Альянса Систем, да что там ВКС — люди и не только люди — ещё не воевали. Никогда не воевали в обозримом прошлом. Наверное, ни командиры, ни командующие эскадрами и не планировали воевать с такими кораблями. А вот теперь — придётся. Придётся реально. И — в очень близком, к сожалению, будущем.

Медикам придётся осваивать военно-полевую хирургию. Новую военно-полевую хирургию. Всем медикам — и военным и гражданским. Ладно, она — майор Медслужбы ВКС Альянса Систем, но кроме неё есть ещё десятки штатских медиков. Проще говоря, гражданских. И им придётся в кратчайшие сроки становиться профессионалами в области военной медицины. Намного более жестокой, кровавой и требовательной к потенциалу врача, фельдшера, медсестры.

Война с такими кораблями... будет совершенно другой войной. Не той, к которой готовили большинство нормандовцев инструкторы, наставники, тренеры, преподаватели. Не той. Совершенно другой. Страшной. Хотя бы тем страшной, что эта война будет не межрасовой, а общегалактической. Войной с внешним врагом, пришедшим извне. Трудно представить себе, что где-то в Галактике есть область, в которой таких вот кораблей — сотни и тысячи.

На меньшее количество рассчитывать — глупо. Если раз за разом такие корабли зачищали галактику от любой разумной жизни... то их не может быть мало. Галактика огромна не только по человеческим меркам, но и по меркам любой нынешней органической разумной расы. Значит, такие корабли обрушатся одновременно на множество населённых миров. Далеко не каждый такой населённый мир сможет оправиться быстро и полно даже от первого удара.

Первым ударом дело не ограничится. Будут новые удары и их, этих ударов будет немало. Война затянется на месяцы и годы. Затянется, как иногда затягивается агония живого разумного существа.

Если не будет у Галактики силы, способной возглавить Сопротивление... Разумная органическая жизнь в нынешней галактике обречена. На гибель обречена. Быструю и окончательную гибель. Потом, вполне возможно, разовьются другие разумные расы, но это уже будут совершенно иные расы.

Может быть, преображение Джона Шепарда, обретение им уникальных возможностей и способностей... есть шанс, предоставленный разумной органической жизни в Галактике Высшими Силами? Если сейчас появляются такие личности, такие сущности, как Джон Шепард, то, может быть, всё же удастся избежать гибели? Хотя бы выстоять в войне со Жнецами. Выстоять и... победить. Победить Жнецов. Да, это будет трудно, это будет сложно, это будет... долго. Но всё же лучше, чем знать о неизбежной гибели нынешней разумной жизни... в масштабах всей Галактики.

Закончив 'перекус', Карин убрала пакеты и посуду в шкафчики, вернулась за свой рабочий стол. Часы на панели отсчитывали уходившие в прошлое минуты. Взглянув на индикаторы, врач Медотсека убедилась — оба пациента находятся на пути к полному выздоровлению. Предстояло дождаться возвращения группы высадки от места расположения странного артефакта. Потом... потом можно будет многое решать более определённо. А пока — только ждать. Во всяком случае — ей. Ждать. Готовиться. Думать. Вспоминать.

Шепард. Вылет на археологические раскопки. Протеанская капсула. Видение

Ингвар привёл Шепарда в ангар и подождал, пока капитан устроится на жёсткой лавке лицом к водительской кабине. Три полисмена уселись на лавке напротив старпома. Справа от Шепарда сел капрал Дженкинс, слева — старший группы полисменов с напарником. Поймав взглядом разрешающий кивок Шепарда, Дженкинс сделал знак Стиву. Тот вывел челнок за пределы фрегата, продолжавшего висеть над Жнецом.

Прикрыв глаза, не пытаясь особо бороться с подступавшей слабостью, Шепард вполголоса называл водителю координаты следующей точки маршрута, не сверяясь с ридером. Он знал, в каком направлении следует лететь. Откуда и почему — старпом не смог бы сейчас пояснить словами ни коллегам, ни самому себе. Но знал это, успевая сверять пройденный челноком путь с координатами колонны машин археологической партии.

Через десять минут полёта задача усложнилась: если челнок мог пролететь по прямой, то колонна транспортёров могла следовать только по дорогам и потому капитану пришлось называть водителям челнока и головного колёсного транспортёра две пары координат.

Капрал Ричард Дженкинс сидел рядом с Шепардом. Он видел краем глаза полуприкрытые веки утомлённых глаз капитана, видел его строгое и сосредоточенное лицо и молил всех известных ему богов, чтобы его, Дженкинса, не перевели на другой корабль, под начало другого командира десантного экипажа.

Под днищем стремительно летящего челнока расстилались поля, виднелись аккуратные постройки энергостанций, малоэтажные корпуса сельскохозяйственных производственных предприятий, строчками чертили землю дороги.

Дженкинс начинал сейчас особенно остро осознавать, от какой судьбы спас его родную планету капитан спецназа десанта и старший помощник капитана фрегата Джон Шепард. Двухкилометровый корабль потряс восприятие Ричарда. Увидев огромное 'око' главного излучателя, Дженкинс испытал настоящий глубокий и холодный могильный ужас, представив, как мощный луч, исходящий из этого 'ока', полосует землю планеты, людей, постройки, животных. Как гигантские лапы передвигают этого высоченного тяжеловооружённого пришельца, позволяя лучу дотянуться до всё новых и новых целей, становящихся за невообразимо краткие секунды беспомощными жертвами.

Дженкинс знал, что район с упавшим кораблем-пришельцем закрыт для всех колонистов Иден-Прайм, знал, что фрегат, висящий над 'каракатицей', жёстко контролирует всю ситуацию на несколько километров вокруг. Капрал сейчас с трудом мог себе представить, как бы он сам смог вскрыть бронесферу со столь пугающим и странным содержимым.

Ему вдруг показалось, что тогда, достав сферу, выведя её на руках из пределов бронекапсулы, капитан действовал слишком медленно. Только потом, по возвращении на 'Нормандию' он понял: Шепард просто успокаивал его, Ричарда Дженкинса, молчаливо, без контактов взглядами, убеждая его, унтер-офицера ВКС Альянса в том, что он, Дженкинс, действует правильно.

Ричард удивился, насколько точно капитан просчитывает каждую миссию, насколько чётко определяет состав нужного для выполнения задачи оборудования.

Коснувшись взглядом лица сидевшего рядом Шепарда, Дженкинс увидел, как капитан очень ненадолго просыпается от чуткой дремоты только для того, чтобы в очередной раз назвать тихим голосом очередные четыре последовательности цифр и снова погрузиться в забытьё. Поняв, насколько его командир утомлён, Дженкинс вдруг устыдился того, что разглядывает лицо первого помощника командира 'Нормандии' так внимательно, словно видит впервые. Но Шепард не выражал недовольства поведением капрала и Дженкинс немного успокоился.

Опустив взгляд, капрал перевёл его на экран с картой. Челнок прошёл уже больше тридцати километров и сейчас поворачивал, ложась на новый курс. Неяркая точка маркера челнока оставляла на экране чёткий след. Дженкинс почувствовал, что вот сейчас, в эту самую минуту он, капрал ВКС Альянса Систем, видит воочию, как пишется история.

Полисмены дремали, видя, что командир десантного экипажа расслаблен. За окном разгорался полдень и единственному, кроме водителя, не спящему человеку на борту военного челнока вдруг подумалось, что и этот полдень стал особым. Что-то неуловимо и очень сильно поменялось вокруг, приобрело новые черты, новое содержание, новые краски.

Его, Ричарда Дженкинса, родная планета впервые встретилась с гостем из невообразимых глубин космоса и, благодаря капитану Шепарду, избежала Апокалипсиса. Где-то там, в восьмидесяти километрах от нынешнего местоположения челнока, размещался посёлок, где до сих пор жили его родители и младшая сестра.

Дженкинс вспомнил странные шагающие машины, не сумевшие уйти от лап гиганта туда, к жилым модулям. Машины, несущие смерть. Нерассуждающие, холодные, равнодушные. Безжалостные. Неспособные сопереживать.

— Стив, посадка в точке с координатами... — Шепард тихо, но чётко назвал шесть последовательностей цифр и сбросил с себя сонливость.

Уловив, что командир восстановился, проснулись и полисмены.

— Грег, Пит, — обратился капитан к двум полисменам. — Идёте к дороге. В этой точке, — в руках капитана появился командирский ридер с яркой точкой, нанесённой световод-кодатором, — встречаете колонну и провожаете её вот на это место. — Шепард отметил другую точку, проконтролировав, чтобы на служебных ридерах полисменов вспыхнула карта района посадки с теми же тремя отметками — челноком, точкой у дороги и местом стоянки для колонны. — Ник, — повернулся капитан к третьему полисмену, — вы берёте у археологов лёгкий транспортёр и перекрываете дорогу вот в этих местах, — командирский ридер обзавёлся десятью точками. — Схема эль-тридцать восемь, комплекты — зет-десять и икс-пятьдесят из укладок ограждений. — Ответом командиру были уверенные чёткие кивки названных полисменов. — Стив, можешь опускать машину. До метра, — уточнил офицер. — Мы — спрыгнем.

Водитель кивнул, поняв, что говорить что-либо в ответ вслух нет необходимости. Машина скользнула вниз и замерла на небольшой высоте.

Дверцы открылись. Грег с Питом первыми спрыгнули на взрыхлённую глинистую почву. За ними десантировался Ник с Ричардом. Последним приземлился Шепард, сразу оглядевшись по сторонам.

Вдалеке слышалось лёгкое стрекотание двигателей транспортеров археологической партии. Старпом мысленно похвалил водителей — они сумели обеспечить почти одновременное прибытие всех машин колонны к точке.

Капитан видел, как Ник подошёл к головному транспортеру, переговорил с водителем, тот кивнул и нажатием нескольких клавиш на пульте сдвинул к кабине тент с кузова, где стояли два лёгких транспортёра, один из которых и оседлал молодой полисмен, сразу проверивший наличие в небольшом багажнике названных ранее Шепардом комплектов. Поймав вопрошающий взгляд командира десантного экипажа, Ник кивнул и, включив двигатель, по развернувшемуся с тихим лязгом узкому пандусу легко съехал на землю. Спустя несколько секунд колонна машин археологов уже втягивалась на обозначенное двумя полисменами место стоянки, остановилалась, из кабин и пассажирских кузовов выходили люди.

— Капитан, ограждение района выполнено, — доложил Ник по спикеру.

— Принято. Ник, возвращайтесь. Примите контроль над обстановкой в районе из штабного транспортёра.

— Есть, — полисмен отключил связь и вскоре лёгкий транспортёр пропылил мимо офицера, направляясь к транспортёру с большим пассажирским кузовом на мощном шасси. — Разрешение начальника археологической партии получено. Приступаю к работе.

— Добро. — Шепард отметил, что к нему спешит мужчина средних лет в формёнке учёного. — Приветствую вас, мистер Сташинский.

— Польщён, что мою фамилию вы уже знаете, хотя я бейдж не надел. Хочу поблагодарить вас...

— Тимур Лаврович, не надо, — чётко и тихо произнёс Шепард и стоявший перед ним руководитель археологической партии понял, что настаивать бесполезно. — Вы — сделали свою работу, я — свою. А всё это славословие давайте оставим. Не время сейчас.

— Хорошо. — Сташинский сглотнул. — Вы хоть...

— Мы — уже на месте. Идёмте. — Шепард широким шагом отмерил сто двадцать метров от точки зависания фрегатского челнока и сказал. — Там, где я стою, должен быть центр шахты. Артефакт — небольшой, — офицер-десантник выдвинул из кольца на запястном клапане скафандра тонкий и длинный щуп и, наклонившись, легко начертил на податливом грунте прямоугольник. — Это — его настоящие размеры и положение. Бурите осторожно, на глубину не больше тридцати метров. Глубже — придётся копать руками: артефакт довольно хрупкий и... необычный. Любое неправильное вмешательство — и мы будем иметь множество проблем и осложнений. Последние пять метров из тридцати бурите на минимальной скорости, не допуская вибрации и громких звуков. Возводить отдельное ограждение вокруг шахты не нужно — мои люди уже взяли район под охрану, — уточнил старпом. — На фрегате в готовности находится резервная группа быстрого реагирования. В случае необходимости корабль придёт сюда. — Шепард убрал щуп. — Больше пока ничего не могу сказать. Всё очень неопределённо, — капитан отошёл в сторону, отметив, что транспортёр с буровой установкой уже подходил к очерченному контуру, пятясь кормой и одновременно поднимая стрелу в 'боевое' положение.

Шесть мощных лучей ударили в почву, раздвинулись на метр шире, чем обозначенные старпомом линии контура и водитель включил 'карусельную' головку. Лучи соединились в острую световую фрезу, вгрызшуюся в верхний, наиболее податливый слой грунта.

Сташинский отошёл к штабному транспортёру. При всей мощи буровой установки процесс, скорее всего, будет достаточно долгим.

Светило Утопии уверенно сползало из зенита. До вечера по здешним суткам было ещё далеко и Шепард тихо радовался, что не придётся работать при искусственном освещении, стараясь не особо показывать это внешне.

Капитан окинул взглядом плато. Сейчас здесь ничто не напоминало о прошедших боях. Ветерок легко теребил невысокий кустарник. Скалы и валуны образовывали причудливые нагромождения. Сравнительно тихо рокотал движок буровой установки, разбавляя своим гулом стрёкот основного двигателя транспортёра. Слышались негромкие переговоры между членами археологической партии, выгружавшими и устанавливавшими дополнительное оборудование. Оно, как понимал Шепард, понадобится тогда, когда бур, будучи остановлен и убран, уступит место чутким человеческим рукам.

Вокруг был мир. А в сознании Шепарда окружающий его пейзаж планеты Иден-Прайм был страшен. Небо древнего Идена — в том, что он 'видит' планету времён протеанской империи, у старпома в эти мгновения сомнений не оставалось, как и в том, что будущая война тоже придёт на Иден — заволокли дымы, сквозь которые изредка посверкивали зарницы вспышек. Ветер доносил запах гари, тяжёлый смрад горелой органической плоти, слышались звуки выплёскиваемых короткими очередями зарядов. И — ни одного звука членораздельной, привычной для человеческого слуха, речи. Только изредка слышалось рычание и стоны... К ним примешивались скрежет и шуршание каких-то механизмов.

Гигантские "каракатицы", чуть меньшие по размерам, чем недавно поверженная ударом фрегата, осторожно и неумолимо передвигались по планете, непрерывно выжигая главными и менее мощными лазерами малейшие очаги сопротивления.

Немногочисленные разумные, похожие на жуков, вдруг обретших некое сходство с общим контуром тела человека, пытались противостоять нападавшим, внешний вид которых говорил о синтетической природе их телесной основы.

Врагов было слишком много, поэтому органические разумные, огрызаясь огнём из полуавтоматического и автоматического оружия, медленно отступали к огромным воротам приземистого, сработанного из грубых металлических плит здания. Враги упорно преследовали их.

Створки ворот стали закрываться.

Разумные отстреливались. Затем один из них, не выпуская из обеих рук странное, усеянное грубыми зубцами и явно автоматическое лучевое оружие, отдалённо напоминавшую современную Шепарду штурмовую тяжёлую винтовку, вдруг полыхнул биотикой странного зелёного цвета. Волна, порождённая вспышкой, заставила преследователей отступить и створки ворот окончательно закрылись. Нападавшие несколько раз пытались вскрыть ворота, но это им не удавалось.

К приземистому зданию направилась осторожно переставлявшая гигантские опоры ближайшая 'каракатица'. Вспыхнул луч главного орудия и приземистое здание, дрогнув, сложилось, погребая под собой вход в подземные уровни. Нападавшие попытались было расчистить проход, но внезапно слух Шепарда резанул высокочастотный звук, переходящий в визг и плиты разрушенного строения вспухли, сплавляясь под воздействием неведомой силы в единое целое. Затем к визгу добавился яркий шар: возникший в центре массива спёкшихся плит, он рос на глазах, захватывая всё большую и большую площадь, наконец достиг края площадки и вдруг взорвался, расплескав жёлто-бело-голубое пламя далеко за пределы контура. Никто из нападавших не успел даже дёрнуться.

На месте взрыва образовалось углубление, края и стенки которого состояли из потерявших свои привычные контуры плит. Ничто больше не напоминало о том, что здесь раньше было какое-либо строение. 'Каракатица' неспешно отступила, словно поняв, что ей здесь больше нечего делать.

— Капитан, наши сканеры уловили какой-то странный сигнал. — Сташинский, переключавший режимы на своём наручном инструментроне и явно начинавший волноваться, своим возгласом побудил Шепарда очнуться от созерцания видения. — У нас такого в носимых базах нет, а связаться с внешними базами нельзя — фрегат блокирует доступ, — археолог свернул экран. — Это... то, что мы ищем?

— Да. Это маяк. Он установлен на артефакте, — тихо подтвердил старпом, обдумывая видение.

— Если я правильно понял... Сканеры показывают, что артефакту больше пятидесяти тысяч лет... И что внутри... Живая органика. — Сташинский явно волновался, опасаясь сорваться в многословие.

— Глубина? — спросил старпом, переводя разговор в более конструктивное русло и чётко отслеживая настроение и состояние археолога.

— Двадцать метров, — подтвердил начальник археологической партии. — Мои люди готовы к спуску и к началу ручной расчистки. Мы подвели шланги от компрессоров, перевели их на всасывание. Выбрали самые тихие режимы.

— Главное — очистить верх артефакта. Затем я спущусь и, подняв, вскрою его... — Шепард наблюдал за вращением буровой колонны.

— Вы знаете... что это? — спросил начальник археологической партии.

— Да. Но говорить пока не буду. Нам нужно очистить верхнюю крышку, чтобы провести проверки и определить последовательность дальнейших действий, — тихо и твёрдо произнёс старпом. — Через шесть метров — убирайте низкооборотный бур и дальше работайте в беседочных петлях, только самыми мягкими кистями. Крышка очень нежная... в ней — приборы, подобные современным нам электронным. Если мы что-то там нарушим — все наши предшествующие труды... будут напрасны, — мягко закончил капитан, давая возможность Сташинскому отойти к своим коллегам и вполголоса проинструктировать их. По их лицам было видно, что они заинтригованы, но не решаются подходить и спрашивать офицера-спецназовца о деталях предстоящей работы и её результатов.

Шепард посмотрел на транспортёр с буровой установкой. Бур уже давным-давно скрылся своей рабочей частью глубоко в земле. Негромко шуршали компрессоры отсосов, гоня по трубопроводам размельчённую породу и выбрасывая её далеко за пределами рабочей площадки раскопа.

Наконец водитель включил подъёмник бура.

Шепард приблизился к транспортёру, осторожно заглянул в зев шахты. Её стенки были залиты стабилизирующе-фиксирующим раствором, препятствующим обрушению и осыпанию. Головка светового бура ещё при подъёме из шахты была быстро и чётко сложена в транспортное положение, поэтому с её извлечением не возникло никаких проблем.

Двое археологов-мужчин в изолирующих скафандрах установили над зевом шахты лёгкую ажурную конструкцию с микролебёдками. Три женщины в изолирующих скафандрах подошли, закрепили карабины своих поясных страховочных тросов за проушины беседочной перевязи и скользнули вниз, к отметке 'двадцать восемь метров'. Далеко внизу в шахте вспыхнул неяркий мягкий свет, чуть громче зашуршали компрессоры отсосов.

— Тимур Лаврович, — тихо позвал Шепард. Начальник партии подошёл, легко и бесшумно ступая по комкам извлечённого грунта. — Надо будет поднять артефакт на поверхность после проверки функциональности его аппаратуры. Его вес — две с половиной тонны. Я сам упакую его в гамак, но мне нужен кран с самым мягким режимом подъёма.

— Пятьдесят тысяч лет... — произнёс Сташинский, кивая. — Хорошо, капитан. Я всё сделаю, — он, порывисто ступая, отошёл, вынув спикер из кармашка скафандра и отдавая скороговоркой распоряжения.

Спустя несколько секунд из замершей поодаль колонны техники выкатился тяжёлый транспортёр, на ходу разворачивавший телескопическую стрелу. На крюке-захвате сияла цифра '25', означавшая, что этому крану под силу поднять груз в двадцать пять тонн. Через четверть часа крюк-захват уже завис над зевом шахты, а крановщик уложил на краю свёрнутый ремённый гамак.

Водитель тяжёлого транспортёра с интересом взирал на то, как нарастает неподалёку курган извлечённого грунта, понимая, что теперь его счищают с артефакта нежные и чуткие женские человеческие руки. В арсенале археологов были и автоматические прецизионные манипуляторы, позволявшие провести очистку без участия людей, но Шепард не мог сейчас позволить археологам использовать их для извлечения саркофага.

— Капитан, крышка очищена, — донёсся из старпомовского наплечного спикера голос одной из женщин-археологов, работавших на дне шахты.

— Понял. Пока прекратите очистку. Я скоро спущусь, — сказал Шепард.

— Ждём вас, — археолог отключила канал.

Капитан поспешил к зеву шахты, где уже была приготовлена ремённая беседочная упряжь. Быстро облачившись в неё, командир десантного экипажа прикрепил тюк с грузовой ремённой упряжью к своему поясному ремню и скользнул вниз, удерживая струну троса от слишком быстрого разматывания. Наконец он укрепился на сетчатом кольцевом батуте, натянутом вокруг крышки саркофага.

— Спасибо, девчата. Дальше — я сам. Не обижайтесь, мне надо будет упаковать эту махину в ремённую упряжь гамака и потом — поднять саркофаг на поверхность. Дальнейшую работу мы проведём там. Вы почти всё сами увидите. Здесь — места мало, а упаковка — дело тонкое. Поднимайтесь. — Шепард перецепил свою упряжь на страховочное тросовое кольцо, натянутое по периметру шахтного ствола.

— Хорошо, капитан. Скажете, когда включать подъёмник, — ответила старшая археолог и, кивнув подругам, включила микролебёдку на подъём. Следом за ней плавно вознеслись две её спутницы. Шепард остался один.

Осторожными движениями он спеленал саркофаг широкими ремнями, свёл концы воедино и прикрепил общее кольцо к опущенному крюку-захвату. Прикрепив свою упряжь к крюку, Шепард уцепился за ремни гамака и через наушный спикер дал крановщику устное разрешение начать медленный и плавный подъём.

Путь наверх занял несколько минут — крановщик со всей старательностью придерживал мощь подъёмника, стараясь не только не раскачивать — даже не особо 'шевелить' саркофаг. Ноги Шепарда не касались крышки 'пенала'.

Капитан с интересом рассматривал находку. Чернота воронения, чёткость линий, надёжность защиты пазов — всё выдавало высочайший уровень задействованных технологий.

Старпому с трудом верилось, что перед ним — рукотворное устройство, которое смогло сохранить жизнь органическому существу на протяжении полусотни тысяч лет. Лучшие земные технологии не могли помочь превысить срок в десять тысяч лет, а тут — полсотни.

Наконец стрела крана пришла в движение, вынося извлечённый саркофаг за пределы зева шахты. Археологи развернули неподалёку от шахты площадку, собранную из сетчатых металлических плиток и крановщик, не трогая транспортёр с места, выдвинул стрелу на максимальную длину, после чего плавно опустил саркофаг в центр этой площадки. Капитан отстегнул упряжь от своего скафандра и легко отпрыгнул в сторону, приземляясь на полусогнутые ноги.

Едва только он выпрямился, как увидел, что к площадке с саркофагом направляются археологи едва ли не в полном составе. Похоже, Сташинский уже получил кое-какую уточняющую информацию от Андерсона и передал её своим коллегам.

Обернувшись к учёным, Шепард резко вскинул руку в запрещающем жесте, включил спикер в конференцканал и пояснил:

— Если он жив, то после пробуждения будет в шоке, который может спровоцировать агрессию. Отойдите на пятьдесят метров и укройтесь за машинами. Ни в коем случае не тянитесь к оружию или приборам — он может принять это за проявление недружественных намерений. Не пытайтесь ничего снимать на видео или записывать звукофайлы. Аппаратура моего скафандра сделает это надёжнее.

— Хорошо, капитан, — исследователи дисциплинированно отступили, скрываясь за выстроенными в колонну транспортерами.

— Вам также следует отвести машину, — обернулся Шепард к водителю и крановщику, приступая к отстёгиванию крюка-захвата от центрального кольца ремённого сетчатого гамака. — Поднимайте стрелу, складывайте её и такелаж, отводите транспортёр к колонне. Спасибо за работу, — в голосе Шепарда не чувствовались командные нотки — тон был ровен и спокоен. — Действуйте, мне надо приступать к активации капсулы, а это дело не быстрое.

Крановщик и водитель транспортера кивнули. Спустя несколько минут тяжёлая машина, едва слышно порыкивая двигателем, отползала задним ходом к колонне. Наконец она заняла место в общей колонне. Шепард наклонился над саркофагом, нащупывая боковую крышку пульта.

Под тонким прочным покровом засветились странные символы, но Шепарда их неизвестность не смутила: он, в очередной раз осторожно воспользовавшись своими новыми способностями, лёгкими нажатиями активировал нужную последовательность команд.

Минута — и задвигались отдельные сегменты на верхней крышке, обнажая два пульта побольше.

Шепард лёгкими движениями ввёл на каждом из них разные последовательности команд. Пульты закрылись крышками. Саркофаг окутался белым туманом, который вскоре рассеялся: сработала система разморозки.

Теперь предстояло подождать несколько минут, пока автоматика саркофага оценит внешнюю среду и уравняет показатели, делая пробуждение спящего организма разумного существа безопасным и безболезненным.

Протеанин

По граням саркофага промигали цепочки всполохов света. С лёгким стуком разошлись главные створки. Перед Шепардом предстал инопланетянин.

Несколько секунд — и у старпома не осталось сомнений: перед ним был разумный органик, отбросивший своей странной зелёной биотикой врагов от закрывающихся ворот.

Четыре глаза лежавшего навзничь существа были надёжно закрыты плотными веками. Красная броня указывала на то, что её носитель, скорее всего, не нуждается в воздухе или в иных комфортных для человека условиях — иначе под ней был бы скафандр. Вряд ли броня могла заменить скафандр, хотя...

По телу инопланетянина пробежала волна лёгкой, еле заметной судороги: автоматика капсулы-саркофага продолжала выполнять стандартную процедуру пробуждения.

Шепард стоял неподвижно, держа в поле зрения всё тело обитателя саркофага.

Инопланетянин открыл глаза и быстрым взглядом, не двигая головой или зрачками, окинул доступное ему пространство.

Четыре глаза быстро и синхронно повернулись. Шепард почувствовал на себе мягкий сканирующий взгляд.

— Человек. Мужчина. Воин, — прозвучал в сознании Шепарда низкий скрежещущий тихий голос очнувшегося существа. — Я знаю, ты можешь "читать" — инопланетянин убрал из своего взгляда сканирование. — Рад, что ты рядом со мной — один. Я чувствую многих твоих сородичей. Они наблюдают за нами. В них нет злобы. И я чувствую присутствие Жнеца. Он деактивирован, — обитатель саркофага сделал паузу, чтобы дать себе возможность набраться сил, — Вы победили его. Это — разведчик. Наблюдатель. Пилот жив. Я его чувствую, — он прикрыл все четыре глаза, — вы, ваша Галактика, стоите на пороге большой войны, — он явно торопился сказать вслух что-то очень важное, если решил измотать себя, едва очнувшись от долгого сна. Что-то подсказывало Шепарду, что сейчас не следует прикасаться ни к телу собеседника, ни к саркофагу. — Моё имя — Явик. Я — протеанин. Солдат. Командовал одним из последних отрядов, оборонявших эту планету, — он открыл глаза. — Я смог адаптироваться. Мне надо немного времени на отдых. Несколько ваших минут, — он снова смежил веки.

Шепард не двинулся с места. Он видел, как оживает тело протеанина. Как начинают двигаться конечности, проверяя свою сохранность.

Голова протеанина повернулась вправо, затем — влево. Протеанин приноравливался к новому окружению.

Капитан, благодаря своим новым способностям и возможностям, теперь знал, что Явик напряжённо 'сканирует' пространство на много метров вокруг. Ищет опасности, определяет, классифицирует, упорядочивает. Привыкает. Вживается в новые условия.

Одновременно открылись все четыре глаза. Взгляд сразу обрёл осмысленность, зрачки налились чернотой и глубиной.

В следующую секунду протеанин одним слитным движением поднялся на ноги и крутанулся на месте на полный трёхсотшестидесятиградусный оборот.

Замер, втягивая в себя воздух. Пальцы его рук подрагивали, выдавая напряжённую работу мозга.

Шаг — и он уже стоит на металлической плитке площадки. Несколько минут почти полной неподвижности.

Зрачки четырёх глаз протеанина обшаривали пространство.

С лёгким шелестом саркофаг закрылся.

— Им не надо видеть его содержимое, — произнёс вслух Явик теперь уже почти естественным голосом — Шепард даже не успел удивиться тому, насколько обитатель саркофага быстро освоил ранее незнакомый ему язык, — Ты можешь читать. Я не думал, что в вашей расе, в новое время будут те, кто сможет читать нас столь хорошо. Я — рад, — протеанин повернулся всем телом к Шепарду и решительно протянул капитану свою руку. — Я тебе доверяю, — он с удовлетворением легко сжал ладонь правой руки капитана. — Спасибо, — с усилием произнёс он, разжимая пальцы. — Ты действительно можешь читать лучше нас. Это — ценно. Значит, ваш Цикл может быть не прерван. Давай присядем, — он взглядом указал на саркофаг. — Он — прочен. И теперь — не пострадает от такой нагрузки. Я хочу позднее пройтись пешком по этой планете. Сам. Рядом с тобой, — протеанин опустился на саркофаг и подождал, пока рядом сядет Шепард. — Вы смогли эту планету реанимировать и приспособить к своим нуждам.

— Нет. — Шепард постарался сказать первое слово вслух мягко и чётко. — Люди — молодая по здешним меркам раса. Мы всего треть столетия действуем в Большом Космосе. До этого времени — ограничивались своей звёздной системой.

— Я почувствовал. Прости. Первые ваши земные сутки мне нужно будет отдохнуть в одиночестве. Шок — не проходит. Сколько я...

— По нашему счету — пятьдесят тысяч лет, — спокойно произнёс Шепард, ощутив, как напрягся, услышав цифру, протеанин. — Для нас это тоже — очень много, — добавил старпом.

— Знаю. Мы, наша раса, довольно долго наблюдали за вами, людьми. Считали, что вы — перспективная раса. Рад, что мы не ошиблись. Вы смогли превзойти многие наши ожидания, капитан Шепард, — с усилием произнёс Явик. — Я надеюсь, что буду вам полезен и смогу найти своих... — он опустил голову. — Ты видел в своём сознании, как мы отступали на подземные уровни. Потом была включена нейтронная очистка. Был взрыв. Ты всё это видел, — собеседник говорил уверенно, чётко, он не колебался, утверждал и подтверждал.

Шепард кивнул, не произнося ни слова. Протеанин не смотрел на него. Капитан ощущал, как между ним и Явиком устанавливается прочная связь. Явик действительно ему верил. Доверял. Полагался на него. Это было ново.

— Стив... — поймав лёгкий согласный кивок протеанина, Шепард потянулся к наплечному спикеру, надавил на уголок корпуса. — Пусть все сойдут с борта челнока. Надо будет взять на внешнюю подвеску большой груз. Около трёх тонн. И я должен быть на борту. Вместе с нашим новым партнёром, — он краем глаза уловил ещё один кивок продолжавшего молчать Явика и добавил, — посади машину рядом с нами, в пяти метрах. Как можно мягче и тише.

— Хорошо, капитан, — ответил Стив.

Послышались шаги сходивших на землю полисменов, раздался резкий стук задевшего за что-то ствола автоматической винтовки.

— Взлетаю, — доложил водитель. — Буду через три минуты.

— Добро. — Шепард повернулся к Явику. Тот сидел, прикрыв глаза, внешне расслабившись. Но капитан чувствовал, насколько сильно он напряжён.

Водитель не подвёл: челнок сел ювелирно. Открылась боковая салонная дверь.

Шепард поднялся на ноги. За ним поднялся Явик, сделавший несколько неуверенных шагов по направлению к машине.

С каждым новым шагом он, как понимал капитан, чувствовал себя все более стабильно.

Когда протеанин всходил по трапу на борт челнока, его шаги звучали уже неотличимо от строевого шага воина по плацу.

Шепард, идя чуть позади, немо дивился выдержке и силе нового партнёра. Сам он искренне сомневался, что смог бы так же быстро и полно придти в себя после столь длительного анабиоза. Просто очнуться, а не встать на ноги, не разговаривать, не изучать окружающую местность.

Явик сел на жёсткую лавку спиной к кабине. Шепард занял место напротив протеанина.

Стив молча ждал, держа пальцы право руки над сенсорами пульта.

Шепард сам, вручную опустил створку салонной двери на проём, после чего кивнул водителю.

Челнок плавно поднялся, скользнул в сторону, занимая позицию над саркофагом и выдвигая "лапы" захватов.

Несколько секунд и машина, чуть просев под тяжестью груза, взмывает в небо, направляясь к 'Нормандии'

Явик, чуть подавшись вперёд, сидел неподвижно и молчал, глядя в боковое салонное окно.

Увидев зависший над Жнецом фрегат, протеанин выпрямился. В его глазах сверкнул огонь. Видя, что лежавший на земле Иден-Прайма древний враг не проявляет активности, воин успокоился, ожидая, когда челнок войдёт в портал корабельного ангара.

Шепард знал, получив сообщение, высветившееся на малом экране наручного инструментрона, что капитан Андерсон уже спустился в ангар и потому первым встал с лавки.

Явик не двинулся с места.

Стив установил саркофаг на выдвинувшуюся из зева портала ангара гравиплатформу, после чего неспешно 'вдвинул' челнок в потолочные упоры и разблокировал боковую салонную дверь.

Один из полисменов, находившихся в ангаре, подвёл трап к проёму салонной двери кораблика. Щёлкнули фиксаторы.

Шепард первым ступил на верхнюю площадку трапа, огляделся по сторонам, нашёл взглядом подходившего к лестнице Андерсона, спокойно кивнул, чуть заметно прикрывая глаза и давая командиру понять, что всё в порядке. Андерсон кивнул в ответ, стараясь не показывать своего изумления: позади старшего помощника выросла мощная фигура протеанина.

— Командир, нашему другу нужна отдельная жилплощадь. Ему надо отдохнуть после анабиоза, сэр. — Шепард, сойдя на палубу ангара, обменялся с Андерсоном крепким рукопожатием.

Следом за старпомом спустился Явик.

— Сделаем. — Андерсон кивнул подошедшему дежурному полисмену. — Проводи.

— Есть, сэр, — полисмен кивнул и жестом указал гостю направление, пройдя чуть вперёд.

Шепард чуть приотстал от протеанина, шагнувшего за полисменом.

Гравиплатформа с саркофагом полетела к лифту.

Остановившись на пороге почти пустого просторного помещения, Явик внимательно оглядел его, не обращая никакого внимания на нетерпение и волнение полисмена.

Шепард отметил, что гравиплатформа доставила саркофаг в каюту, но пока не выгрузила. Уловив напряжение в позе гостя, старпом кивком головы разрешил сержанту-полисмену быть свободным и почувствовал, как Явик расслабляется:

— Спасибо. Я подумал, что он будет продолжать здесь стоять под дверью. Он определённо хотел простоять под дверью подольше. Но я понимаю — ко мне трудно быстро привыкнуть, — протеанин подождал, пока гравиплатформа, подчиняясь приказам старпома, выгрузит саркофаг на пол "выгородки", подошёл к своему 'обиталищу', несколько секунд стоял неподвижно, после чего повернулся и тяжело опустился на железный контейнер. — Шепард. Ты понимаешь...

— Вахтенный, — громко сказал старпом.

На пороге каюты возник полисмен:

— Здесь, сэр, — он козырнул, стараясь повнимательнее рассмотреть сидевшего на саркофаге гостя.

— Прикажите в самом срочном порядке установить в каюте кювет. С проточной водой, — распорядился капитан-спецназовец.

— Есть сэр. — вахтенный скороговоркой отдал несколько команд в наплечный скафандровый спикер.

Спустя несколько минут два сержанта-полисмена внесли в обиталище Явика стандартный кювет, быстро подключили его к трубам водоснабжения и, уловив разрешающий кивок старпома, вышли.

Вахтенный не стал уходить, медлил:

— Что нибудь ещё, сэр? — нормандовец и не скрывал, что внимательно разглядывает сидевшего на контейнере протеанина.

Шепард вопросительно посмотрел на Явика, не изменившего своей позы.

Тот едва заметно отрицательно мотнул головой.

— Нет, спасибо. Свободны, — старпом коротким разрешающим жестом отпустил вахтенного.

Тот кивнул Андерсону и ушёл, вернувшись на свой пост у Карты.

— Явик. — негромко сказал 'первый после бога на борту'.

— Да, — протеанин исподлобья посмотрел на входившего в каюту Андерсона. — Я знаю, вы — командир этого корабля, — гость с усилием поднялся. — Прошу простить меня, капитан. Я — протеанин. Моё имя — Явик. Специализация — солдат, военачальник. Я командовал отрядом, защищавшим... одним из последних... эту планету, — он выпрямился и отвесил капитану глубокий церемонный поклон. — Не удивляйтесь, капитан. Ваш старший помощник может "читать" меня напрямую. Я многое узнал о вас за время краткого контакта. Это для нас — естественно, как для вас — дышать. Я прошу сутки вашего времени... на адаптацию. Поста у двери — не надо. Я не сплю, только снижаю активность до возможного необходимого минимума. Но мне надо отдохнуть. Потом, если смогу, я отвечу на все ваши вопросы.

— Хорошо, Явик, — сказал командир фрегата. — Моё имя — Дэвид. Фамилию ты уже знаешь. Рад приветствовать тебя на борту 'Нормандии', фрегата ВКС земного Альянса Систем. Никто тебя здесь не побеспокоит. Отдыхай. — Андерсон прощально кивнул гостю и вышел из каюты.

Протеанин проводил его взглядом и посмотрел на Шепарда:

— Он... профессионал. Для нас, протеан, это — высокая характеристика, — Явик помедлил. — Спасибо, Шепард. Теперь я должен остаться один. Мне надо о многом подумать.

— Если что — ты знаешь, как со мной связаться и где меня найти, Явик, — Шепард вышел из каюты гостя. Дверь за его спиной тихо закрылась и обзавелась красным индикатором ВИ интерфейса — Явик заперся.

Медотсек. Азари и турианец. Выздоровление

подредактирован.

Весть о появлении на борту фрегата, зависшего у поверженного Жнеца, выжившего инопланетянина быстро разнеслась по кораблю. Чаквас смотрела на 'синусоиды' показателей состояния здоровья членов 'группы высадки' с возрастающим интересом: такую 'пляску' ей редко когда приходилось наблюдать.

Да, Дэвид прислал ей, по-прежнему державшей Медотсек на режиме полной изоляции, текстовый файл с подробной информацией о происшедшем и Карин уже успела его несколько раз со всем вниманием прочесть.

Предчувствие её не обмануло: Шепард не зря в таком тяжёлом состоянии улетел к месту раскопок. Без его участия всё могло бы сложиться не так нормативно.

Тридцать с лишним метров глубины. Саркофаг. И, главное: оставшийся в живых после пятидесяти тысяч лет анабиоза протеанин. Представитель легендарной имперской расы, самой известной из всех, кто жил в период прошлого Цикла. Живой, нормальный инопланетянин. Воин. Скорее всего — офицер.

Дэвид прямо так и написал, что у него нет сомнений: он командовал последним отрядом протеан, оборонявшим эту планету. Детали, подробности, конечно, сейчас неизвестны, но Дэвид...

Когда Андерсон успел написать ей столь подробный текст — Карин не знала. То, что Дэвид потратил несколько минут своего командирского служебного времени, чтобы описать ей, запертой в изолированном медотсеке, происшедшее на месте раскопок, а затем — происшедшее на корабле, для Карин было невыразимо приятно и доказывало делом, что Дэвид к ней по-прежнему очень неравнодушен.

Он не был обязан посвящать её в такие тонкости и подробности, всё же многое, о чём он сообщил ей, составляло исключительно командирский уровень информированности, но он описал ей, врачу фрегата слишком многое, понимая, что Карин распорядится этим богатством так, как надо.

К файлу были приложены снимки. И Карин видела на них Шепарда, сидевшего рядом с протеанином на саркофаге, видела Шепарда в салоне челнока, летящего к фрегату, видела Шепарда, стоящего на площадке трапа в ангаре 'Нормандии', видела фигуру протеанина за его спиной.

Видела — и понимала, что слишком многое изменилось. Слишком многое. Легенда о Жнецах перестала быть легендой, превращаясь в пугающую и страшную реальность. Легенда о протеанах перестала быть легендой, а стала отражением и подтверждением факта. Легенда о неподсудности, исключительности агентов Спецкорпуса переставала быть легендой, становясь вариантом воплощения реальности.

И всё это произошло за какие-то несколько часов.

Она, что скрывать-то, гордилась Шепардом. Он в очередной раз доказал, что сумеет распорядиться возможностями и способностями, данными ему Высшими Силами, надлежащим образом.

Он сидел рядом с протеанином Явиком как солдат рядом с солдатом. Как офицер рядом с офицером. Как сидели солдаты и офицеры рядом до Шепарда и как солдаты и офицеры множества разумных рас будут сидеть рядом потом, когда от Джона Шепарда и многих других, ныне живущих воинов-органиков, останутся только неточные сведения и ещё более неточные воспоминания.

Карин не сомневалась: со временем она обязательно ознакомится со всеми материалами, запечатлевшими ход и детали этого уникального действа: раскопок, соединивших человечество с протеанами. Протеанские руины и башни обрели хозяина, владельца. Вот так — сразу обрели. И теперь уже изменилось многое и здесь, и в праве владения, и в праве распоряжения. Явик стал владельцем всех протеанских артефактов, включая, конечно, Маяк. Теперь, вполне возможно, люди узнают о многих возможностях и особенностях этого устройства. А ведь раньше земляне и мало знали об этом артефакте. Разве что по самым 'верхам' прошлись и посчитали, что для первого раза этого достаточно. Нет, теперь этого не достаточно.

Дэвид сообщил ей, что Шепард оказался способен общаться с протеанином на его языке. Безмолвно. Наверное, используя только мощь сознания и подсознания. И протеанин, как утверждал Андерсон, прежде всего поверил Джону Шепарду. Поверил — и не стал применять своё оружие, не стал воевать с людьми.

А ведь мог... Мог и не поверить. Мог начать воевать и убивать.

Старшая раса... Дэвид утверждал, что протеане... видели рассвет человечества. Если так, то они могли повлиять на человечество и отголоски этого влияния смогли помочь Шепарду установить с представителем Старшей Расы тесный контакт. Тот самый контакт, о котором когда-то, три десятка лет тому назад, человечество только мечтало.

А потом... потом получило Войну Первого Контакта, с турианцами, а точнее — с Турианской Иерархией. Остановленную только прямым приказом Совета Цитадели.

Всё так причудливо и в то же время — чётко и очень серьёзно переплелось. Очень многое изменилось.

Может быть, что теперь Совет Цитадели не получит Маяк. Может быть, Маяк не останется и в распоряжении человечества. Шок у Совета Цитадели, у этой 'троицы' Советников обещает быть, полагала Карин, неслабым.

Взглянув на индикаторы, Чаквас ещё раз убедилась в том, что ни один гран достаточно детальной информации о происшедшем, стараниями ВИ корабля, членов экипажа и команды фрегата не ушёл куда-либо с борта. А значит — и с планеты. Ей, врачу Медотсека, по-прежнему представляется, что теперь, после появления на борту фрегата живого протеанина, отлёт 'Нормандии' с Иден-Прайма откладывается надолго.

Предстоит не только ждать развития событий. Предстоит работать в новых, непредвиденных условиях. Слишком многое изменилось, слишком многое.

Лёгкое, едва слышное шипение створки ширмы. Неугомонная матриарх вышла из своей 'выгородки'. Да, она поспала — 'синусоиды' индикаторов состояния однозначно это зафиксировали.

Недавно, чуть больше минуты назад, как сразу, можно сказать, автоматически отметила Чаквас, азари проснулась и теперь хочет получить информацию о происшедшем. Хорошо ещё, что прочтя файл, пришедший от Андерсона, врач закрыла его, заменив изображение на экране инструментрона обычной медицинской форматкой.

Сарен, как доказывали показания индикаторов, продолжал спать. Наверное, так будет лучше всего.

Указав взглядом матриарху на стоявшее рядом со столом свободное кресло, Чаквас, крутнувшись в кресле, развернулась к азари, уже успевшей присесть и ухватиться за подлокотники:

— Не спится? — спросила врач, оглядывая Бенезию своим цепким откровенно медицинским взглядом.

— Не спится, — подтвердила Бенезия, кивая и на секунду прикрывая глаза. — Не могу я спать, Карин. Не настолько я бесчувственная, как, возможно, к примеру, тот же Сарен. Иногда я думаю, что в том, что вы, люди, считаете нас, азари, прежде всего женщинами, есть немало правды. И теперь я в очередной раз в этом убедилась. Не могу я спать! Неспокойно мне. Что произошло недавно, Карин?

— Капитан Шепард в ходе археологических раскопок при активной помощи местных иденских специалистов-археологов нашёл на глубине в тридцать с лишним метров саркофаг. В нём оказался живой протеанин. — Чаквас не стала скрывать от своей пациентки то, что очень скоро станет известно не только всем нормандовцам, но и очень многим иденцам.

— Богиня! — сдавленно вскрикнула матриарх, инстинктивно зажимая рот рукой и оглядывая пространство рабочего кабинета Чаквас, уже опасаясь того, что своим возгласом разбудила Сарена. Как бы он крепко ни спал, острый турианский слух от него никуда не делся... — Моя дочь, Лиара... Она помешалась на протеанах... Вряд ли найдётся другая азари, кто знает о них больше, чем она. Но... Я так понимаю, что...

— Протеанин очнулся. Он вполне разумен, нормален и адекватен. — Чаквас не удержалась от озвучивания автоматической чисто медицинской характеристики случившегося. — Шепард стал первым, с кем он установил достаточно прочный контакт, пообщался. Словесно и даже безмолвно. Оказалось, что Шепард в состоянии говорить с протеанином на его языке. Не пользуясь голосом. По решению старпома протеанин с согласия капитана Андерсона получил в своё распоряжение пустующую каюту. Сейчас наш гость, которого многие фрегатовцы уже считают партнёром... отдыхает, восстанавливается, адаптируется.

— Значит... — тихо сказала матриарх, не решившись продолжить.

— Значит, многое, очень многое изменилось. Теперь уже можно сказать вам: мы прибыли сюда для того, чтобы забрать с Иден-Прайма протеанский маяк. Некое устройство межзвёздной связи, имеющее, кроме многого прочего, мощные накопители информации. Забрать этот маяк, найденный и выкопанный археологами-людьми, передать это устройство в распоряжение Совета Цитадели.

— Этим... недоумкам?! — изумилась матриарх.

— Возможно, они и заслуживают подобной характеристики, Бенезия, — отметила Чаквас, — но мы, люди, как раса, ещё не настолько опытны в межзвёздной дипломатии, чтобы сразу переходить к применению 'позиции силы' и начинать вооружённое противостояние с неизвестным заранее количеством оппонентов. А в том, что такие оппоненты у нас могут появиться — я не сомневаюсь. В том числе и потому, что я лично не верю, что этот маяк — единственный.

— Он — не единственный, Карин, — тихо сказала старшая Т'Сони. — Здесь вы правы. Но мало кто из рас Цитадели, на чьей территории обнаруживались такие редкие артефакты, избегал необходимости передать их в распоряжение Совета.

— Артефакты действительно редкие? — уточнила Чаквас.

— Редчайшие, — подтвердила матриарх. — На моей памяти этот Маяк, найденный здесь, на Иден-Прайм, едва ли больше, чем четвёртый по счёту. И Совет Цитадели забирает эти артефакты. Да, да, Карин, забирает. Я теперь больше, чем раньше, уверена, что Жнец прибыл сюда на Иден-Прайм для того, чтобы забрать этот артефакт у землян, у людей. Если потребуется — насильно.

— Мы бы его добровольно не отдали, — подумав, сказала Чаквас. — Я имею в виду археологов-землян. Их, кстати, в очередной раз подставили. Мягко говоря — не слишком чисто и честно использовали. Но даже если и так, вряд ли они отдали бы артефакт Жнецу... без сопротивления. Да, это война, Бенезия, я понимаю это очень хорошо. Мы успели... но могли и не успеть и тогда война со Жнецами началась бы, возможно, на месте, где был обнаружен, а затем извлечён из толщи планеты этот Маяк. По меньшей мере, тогда нам была бы известна не только планета, с которой началась раскрутка 'спирали противостояния', но и место на этой планете, где 'всё началось'.

— Если протеане воевали со Жнецами действительно столетия... Значит ли это, что мы получили выбор?! — произнесла матриарх.

— Между победой и длительной войной? Или между длительной войной и поражением? — уточнила Чаквас. — Вряд ли мы сейчас сможем вот так просто ответить на такой вопрос. Не только мы двое, но и весь экипаж 'Нормандии'.

— Вы правы, — кивнула матриарх. — На этот вопрос вот так просто сейчас нельзя ответить. Я всё чаще думаю, что нам нужно будет здесь задержаться. На несколько суток как минимум.

— А я в этом — убеждена, Бенезия, — кивнула ответно Чаквас. — Потому что насколько я смогла понять Шепарда — он не бросит такое дело на полдороге. Находка такого уровня... может побудить и, скорее всего — побудит старпома сделать всё...

— Чтобы убедиться в том, что этот протеанин — единственный! — закончила фразу матриарх. — Богиня, я сейчас остро жалею, что рядом нет моей дочери. Она... как вы, люди, иногда выражаетесь, душу продала бы кому угодно за возможность увидеть и пообщаться с настоящим, реальным, живым протеанином... Хотя... Я теперь понимаю, что её теоретические изыскания и реальность... Слишком большая разница между ними теперь...

— Вы правы. Слишком большая. — согласилась Чаквас. — А вашу дочь — мы обязательно найдём. И вы воссоединитесь с ней в настоящую, полную семью.

— Я надеюсь на это, хотя... очень опасаюсь, что могу не успеть...

— Вы, Бенезия, почти в полной норме, — врач взглянула на индикаторы состояния на консолях. — Могу даже сказать, что вы восстанавливаетесь быстрее и лучше, чем Сарен.

— Несмотря на возраст... — едва слышно заметила старшая Т'Сони.

— Возраст — понятие относительное. — Чаквас ещё раз окинула сидевшую напротив собеседницу цепким чисто медицинским оценивающим и сканирующим взглядом. — Мы, люди, так часто говорим. И — не только медики. Хотя относительность... индивидуальная. Но, во всяком случае, всё оставшееся время — ваше, Бенезия.

— Вы правы, Карин, — во взгляде матриарха, брошенном на лицо врача, появилась теплота. — Я всё чаще и острее убеждаюсь в последние несколько часов, что мне... очень повезло встретить в медотсеке корабля именно вас. Я очень рада этому... обстоятельству. И только надеюсь, что...

— Мы о многом ещё успеем поговорить с вами, Бенезия, — мягко подтвердила Чаквас. — Если мы действительно задержимся здесь, на Иден-Прайме, то у нас будет ещё немало времени для общения и для разговоров. Прежде всего здесь, в Медотсеке. Ситуация складывается так, что сначала вы оба должны достаточно окрепнуть, а уж потом думать о жизни вне пределов медицинской части корабля.

Матриарх едва заметно кивнула, соглашаясь с мнением врача:

— Тогда... я вернусь в кровать... Буду ждать новостей о происходящем там... — Бенезия встала.

— Поддерживаю ваше решение, Бенезия. — Чаквас поднялась со своего кресла, проводила азари до полотнища ширмы. — Отдыхайте.

Едва только она поставила створку на место, из своей 'выгородки' вышел Сарен.

— Простите, доктор, — смутился турианец. — Не хотел мешать вашему разговору. И да, я почти всё слышал. Иногда... острый турианский слух не нужен, но я пока ещё не научился своевольно снижать его чувствительность.

— Витиевато выражаетесь, Сарен. — Чаквас окинула его 'медицинским' взглядом. — Вы явно...

— Поздоровел, поздоровел, доктор, — ответил Спектр. — Вашими стараниями. Вы извлекли из меня столько, как оказалось, ненужных имплантатов, что я теперь вообще сомневаюсь, а нужны ли мне они были. Жнец, как я считаю, поставил мне больше "закладок", чем имплантов. Я теперь буду более осторожен в решениях относительно всяческих имплантаций в своё тело.

— Что-ж. Предлагать вам вернуться в постель я не буду. — Чаквас была удовлетворена проведённым внешним осмотром. — Если вы слышали наш разговор, то вы теперь в курсе происшедших изменений.

— В курсе, доктор, — кивнул турианец. — И понимаю, в какое усложнившееся положение попал мой ученик, Найлус Крайк. Ему, по всей вероятности, приказали сопроводить протеанский маяк на Цитадель, передать артефакт в руки Советников. Мы-то с вами прекрасно понимаем, что практически — в руки подчинённых Советникам всяких разумников и иных спецов. Теперь, с появлением протеанина, пропадают любые возможности и основания для передачи этого артефакта Совету. Даже я, Спектр, не могу ничего противопоставить изменившимся условиям. Хоть нас и называют 'надзаконниками', но — всему есть предел. И этот предел внезапно проявился в этом деле. Здесь, в этом деле с Маяком, — уточнил турианец.

— Вы правы, Сарен, — Чаквас не стала кивать, но турианец понял, что она согласна с его высказываниями. — Артефакт обрёл владельца. Реального, живого, разумного и дееспособного, а главное — правоспособного владельца. Сказать по правде, я тоже немного потрясена свершившимся фактом, хотя и не принимала прямого участия. Так, косвенно разве что, — врач корабля отошла к своему рабочему столу, набрала несколько команд. — Ладно. Вы первый, кто выйдет за пределы Медотсека. Но — в сопровождении, — она посмотрела на открывавшуюся главную дверь, в проём которой уже входили два полисмена в полном боевом облачении. — Они сопроводят вас в каюту к Найлусу Крайку. Там вы сможете пообщаться. Идите, Сарен, — она проводила уходившего из Медотсека Спектра взглядом и подождала, пока полотно двери встанет на место, закрыв проём. — Похоже, он первый, кто выздоровел. Матриарх — более осторожна и осмотрительна, — тихо сказала врач, усаживаясь в своё рабочее кресло и открывая на экране настольного инструментрона очередную медицинскую 'форматку'. — Мужчина есть мужчина. Неуёмен. Совершенно себя не бережёт. Другой бы Спектром, тем более — легендарным — не стал, — произнесла врач, углубляясь в заполнение граф 'форматки'. — А Бенезия... со временем тоже выйдет за пределы Медотсека. Она — на пути к полному выздоровлению.

Ожидание

Шепард понимал: прежде всего ему надо побывать у Андерсона — командир фрегата имеет все права знать о происшедшем в мельчайших деталях. Едва дверь в каюту, выделенную протеанину, обзавелась красным индикатором, старший помощник направился к командирской каюте.

— Прошу разрешения, сэр, — сказал Шепард, вставая на пороге и вопросительным взглядом окидывая сидевшего за рабочим столом Андерсона.

— Жду вас, Джон, — капитан взглядом указал на стоявшее рядом рабочее кресло. — Присаживайтесь. Мне придётся последовать примеру Карин и спросить вас, несколько изменив формулировку: вы хоть понимаете, что совершили крупнейшие открытия в истории человечества за последние двадцать лет?

— Командир, — в голосе Шепарда не слышалось укоризны. — Это никакие не открытия. Я не претендую на то, чтобы командовать восприятием других отдельных людей и коллективов разумных органиков любой расы, но сам не воспринимаю сделанное за последнее время как какие-то открытия. Надо было остановить этот корабль — мы его остановили. Мы не стали убивать его пилота, спасли... невольных пассажиров этого корабля. Затем — просто проверили повнимательнее планету и нашли то, что на ней уже было изначально, задолго до нас. Какие тут открытия? Просто более внимательное отношение к окружающему миру. — Он достал из пазов на боку скафандра 'коробочки' накопителей данных. — Вот — носители с записью происшедшего там, на археологической площадке. С пяти-восьми точек, включая периметр площадки. Если сказать откровенно, командир, то я никогда не верил, что протеане исчезли окончательно. Прошу вас, сообщить Сташинскому, что необходимо полностью закрыть район шахты для посещений. Там рядом — несколько подземных уровней. Есть там живые или нет — не столь важно. Сейчас не столь важно. Пока он, — старпом взглядом указал в сторону каюты, занимаемой Явиком, — не придёт окончательно в себя, мы не имеем права вторгаться туда. Это может быть кладбищем, а может быть последней надеждой. Он — командир этого последнего отряда. Ему и решать дальнейшую судьбу этого места.

— Согласен, Джон. — Андерсон убрал носители в свой сейф для информационных материалов. — Если я правильно понял, он выполнит своё обещание о суточном отдыхе. И вам советую провести это время во владениях Карин. А то она мне устроит 'ночь длинного скальпеля'. — Дэвид усмехнулся одними уголками губ. — Сташинскому я сообщу. Идите к Карин, отдыхайте. Скоро уже начнёт вечереть.

— Хорошо, капитан. — Шепард поднялся на ноги. — Передайте Сташинскому также, что остальные точные координаты некоторых протеанских артефактов будут переданы ему позднее, как только мы решим вопрос с нашим партнёром. Он сможет указать точнее, что лучше изучать... в первую очередь.

— Обязательно. А то они в порыве энтузиазма всю планету перероют, — ответил командир корабля. — Идите.

Шепард вышел. В арсенале фрегата он сменил батареи и расходные блоки скафандра, перезарядил оружие, после чего направился к медотсеку.

— Пришли наконец. — без тени сварливости, но с долей искренней заинтересованности произнесла Чаквас, поднимаясь из-за рабочего стола и подходя к вошедшему Шепарду. — Вы себя загоните, Джон. А вам с вашими нагрузками на психику... это чревато.

— Спасибо, док. Вот, пришёл сдаваться. — Шепард шутливо поднял обе руки с раскрытыми ладонями на уровень плеч. — Койку для меня выделите. Где-нибудь в уголке. Поставьте ширму и я — в вашей полной власти. Не буду скрывать — вымотался. Перед вами скрывать это — бесполезно. А он и так это понимает. Так уж случилось, что я, по его мнению, владею 'чтением' — он так называет эту способность — лучше, чем его сородичи... и он сам.

— Ожидаете, что он может сюда явиться? — врач явно была заинтересована узнать о новом партнёре нормандовцев побольше.

— Если честно, то — да. Дело в том... — Шепард замялся. — Он мне доверяет гораздо больше, чем кому-либо другому из разумных органиков, пребывающих сейчас на этой планете. То ли в силу моей способности, избавляющей его от необходимости использовать многословие вместо... стандартного для него способа общения образами, то ли в силу ещё чего-нибудь. Не знаю в деталях, Карин, — честно сказал Шепард. — Полагаю только, что в такой ситуации... нет необходимости лишать его прямого свободного доступа ко мне... Иначе он не будет спокоен, а с его возможностями... У нас может резко возрасти количество проблем. Так что, если можно, пропускайте его ко мне в любое время. Он умеет ходить тихо, так что вас не побеспокоит. Не пугайтесь его внезапным незаметным появлениям. Он — тоже воин, командир отряда. Весьма хорошо подготовлен. Если он разрешит... Я покажу вам то, что он сделал. Это запечатлено в моей памяти. О деталях этой своей способности я бы не хотел распространяться. Сам многого не знаю. У меня не получится пояснить это внятно словами, вслух. Тем более — письменно.

— Не хотите, чтобы я прописала вас в медотсеке фрегата пожизненно? — улыбнулась одними губами Карин, подводя Шепарда к дальней кровати и выдвигая из стены полотнища ширмы. — Броню и оружие сложите в пенал, наденьте новое бельё и — ложитесь. Я скоро подойду. Вам нужно поспать, Джон. Сон лучше всего восстанавливает любые человеческие... и не очень человеческие... силы и возможности. Так что — самые лёгкие транквилизаторы и — двенадцать часов сна как минимум... После всего этого вы снова будете в норме.

— Подчиняюсь, Карин. — Шепард присел на табурет, отстёгивая перевязь с оружием и кладя её на прикроватный столик. — Только вот транквилизаторов — никаких не надо. Дайте мне ваш отвар и этого достаточно. Я ещё не настолько плох, чтобы меня химией потчевать.

— Понравилось? — улыбнулась врач фрегата.

— Очень, Карин. Это же ваша собственная разработка, ваш рецепт, — кивнул Шепард, расстёгивая замки на скафандре.

— И это знаете? Я рада. — Чаквас было приятно признание капитана. — Ладно. Укладывайтесь, прикрывайтесь покрывалом, взбейте хорошенько подушку. Я подойду, как только вы устроитесь, — с этими словами Карин вышла, легко раздвигая полотна сегментов ширмы и закрывая их за собой. Шепард быстро освободился от брони и скафандра, сложил их в пенал вместе с комбинезоном, закрыл крышку и, переодевшись в новый комплект белья, лёг на спину. Несколько секунд — и он с удовольствием вытягивается и расслабляется, накрываясь лёгким пологом до плеч и погружая голову в податливую подушку.

В пространстве, ограниченном ширмой, возникла фигура Чаквас. Врач подала Шепарду чашку-поилку, снабжённую длинной гибкой трубочкой.

— Выпейте это не поднимаясь, Джон. Потом — поставьте чашку на столик. — Карин, откинув покрывало, быстро прикрепляла к телу Шепарда датчики, соединяла проводники с приборной декой. — Это — для контроля состояния. Здесь нет научных сенсоров. Только обычный расширенный медицинский комплект. Я не собираюсь делать вас объектом своих медицинских изысканий.

— А я бы согласился, док... — мягко и тихо произнёс Шепард, беря в рот мундштук гибкой трубки. — Умм. Вкусно. А какой дивный аромат!

— Я рада, что вам понравилось, — улыбнулась Чаквас. — Отдыхайте, Джон. Вам — нужно поспать, — с этими словами она вышла, задвигая за собой секцию ширмы и приглушая нажатием нескольких сенсоров на своём наручном инструментроне свечение ламп над кроватью Шепарда. — Сам пришёл. Даже настаивать не пришлось. Мечта для любого врача, — тихо произнесла глава медслужбы корабля, проходя в свой кабинет и включая инструментрон на столе в режим слежения за показателями, снимаемыми с тела старпома. — Хоть отдохнёт, а то ведь при таких нагрузках на психику и нервы... Даже он не сможет долго выносить такое напряжение. — Врач занялась ежевечерними заботами, разбирая инструменты и определяя, что следует ещё потребовать от интендантов Альянса.

Лёгкий стук в дверь медотсека.

Карин с удивлением смотрит на экран охранного комплекса. Перед дверью стоит полисмен, которого, как она знала, Шепард назначил на должность нового снабженца фрегата. Прежнего он перевёл на должность разнорабочего.

Взглянув на ширму, скрывавшую кровать Шепарда, врач встала и направилась к двери. Открыв её, она вышла, нажатием на интерфейс ВИ закрывая её за собой и блокируя.

— Мэм, — сержант-снабженец вытянулся, ювелирно отдал воинское приветствие старшему офицеру корабля. — Если вам потребуется что либо, то достану это в обход любых тыловых крыс Альянса. Через своих коллег и через своих покупателей. Только скажите и дайте знать, — он потупился. — Капитан Шепард, мэм. Он дал мне возможность снова ощутить себя человеком. Я хоть и в трюме нахожусь, но знаю. Он работает гораздо больше и тяжелее любого из нас, простых армейских копов. И кто мы, фрегатовцы, будем, если не поможем ему? — он прямо взглянул в глаза врача. — Давайте список, мэм. Я хоть и торговец, но для таких людей, как капитан, — он осёкся. — Вы знаете сами, мэм. Капитан Андерсон — в курсе. Надо будет — он отдаст приказ пропустить сюда грузовой корабль Торговой Гильдии. Мы умеем ходить незаметно. Пожалуйста, мэм!

— Давайте не будем решать это в обход старпома, — негромко произнесла Чаквас. — Я высоко ценю ваше стремление и понимаю ваше желание. Но сейчас любые движения такого рода вокруг него не будут способствовать сохранению нормальной обстановки, Фрэнк. Он будет отдыхать ещё минимум двенадцать часов. Затем вы сами в беседе с ним можете согласовать, как правильнее будет реализовать ваше желание. Поверьте, так будет лучше.

— Если вы так говорите... — задумчиво произнёс снабженец. — Значит, так оно и есть. — Он чётко козырнул, развернулся 'на месте кругом' и направился к лифту.

Чаквас несколько секунд смотрела ему вслед. Ей и самой не нравился прежний снабженец. Выскочка, не умеющий ладить с покупателями, с клиентами, с работниками и специалистами батальонов базового обслуживания.

Как старший офицер медслужбы фрегата, Карин была готова поставить вопрос о неприемлемости присутствия этого крысёныша на борту экспериментального корабля и доказать справедливость своего требования с помощью чисто медицинских аргументов. Но она знала и другое — процедура удаления и замены растянется на долгие недели.

Фрегат ушёл в секретный экспериментальный полет, имея на борту этого барыгу. Карин до сих пор была благодарна новому старпому: он решил назревающую проблему просто, чётко, по-мужски жёстко.

Низложенный снабженец с того момента тенью передвигался по кораблю, не пытаясь даже заговаривать с членами экипажа и десантной группы. Его все обитатели фрегата сторонились. Зато у нового снабженца сразу появились благодарные клиенты и покупатели. В трюм зачастили фрегатовцы — не только на работу или на вахту, но и перекинуться парой слов с профессионалом. Никто не обращал внимания на его сержантские лычки, никто не замечал его полицейский шеврон. Новый снабженец постепенно становился ещё одним неформальным центром притяжения на корабле. Чаквас видела, как его работа, его отношение к людям, помогают экипажу и десантной группе справляться со значительной частью напряжения, вызванного предельно нестандартной ситуацией.

Капитан Андерсон в своей каюте просматривал записи с накопителей, переданных ему Шепардом. Аппаратура скафандра и археологов запечатлела всё с максимально возможной для нынешней военной спецтехники точностью и полнотой.

Дэвид видел, как решительно и чётко протягивает Явик руку капитану Шепарду и дивился скорости принятия протеанином столь важного и, безусловно, сложного решения. Андерсон был не уверен в том, что смог бы в подобной ситуации вот так быстро и просто закрепить приязнь во взаимоотношениях с представителем другой расы. А протеанин смог. Не зная Шепарда до того момента ни часа, ни дня, ни недели. Что он, инопланетянин, смог разглядеть в нём, Джоне Шепарде, за столь короткое время? Что пропустила Служба Кадрового резерва ВКС Альянса?

Вот, спустя всего несколько минут они, Шепард и Явик, сидят рядом на крышке саркофага. Два воина, два офицера. Два солдата. И если бы Андерсон не знал, что их обоих разделяет пятьдесят с лишним тысяч лет... Эта сцена слишком напоминала известные Андерсону из истории войны Первого Контакта моменты. Тогда земляне впервые увидели, как после заключения мирного договора, двухметровые турианские солдаты и офицеры спокойно сидят рядом с недавними врагами — землянами, разговаривают с ними или просто молчат, наслаждаясь тишиной, наслаждаясь тем, что выжили, что остались в живых. Что их теперь не разделяет ненависть. Что им больше не надо пробуждать в себе звериные инстинкты.

Лёгкий, но чёткий стук в дверь.

— Сержант Ингвар Темпке, сэр. Пост РЭБ, — послышался тихий голос. — Прошу разрешения войти, сэр.

— Разрешаю. — Андерсон погасил экраны, разблокировал дверь. — Присаживайтесь, сержант.

— Тут такое дело, сэр, — негромко начал Ингвар, умостившись в кресле, стоявшем рядом с рабочим столом капитана. — Когда археологи пробурились до глубины двадцать пять метров, на экранах появился сигнал маяка саркофага. Я сравнил его сигнатуру с имеющейся базой. Подобных сигналов не было зафиксировано. Покопавшись в профильных базах и в своих архивах... В общем, сэр. Есть возможность проверить планету на наличие подобных маяков. Глубинное сканирование. Если сориентироваться на этот сигнал...

— Ингвар, я понимаю, — произнёс Андерсон, жестом остановив Темпке. — Вы же сами знаете. Включение сканеров на известных вам планетах в такой режим привлечёт к Идену ненужное нам сейчас внимание сотрудников Технического флота Альянса. А там — и боевой флот какой-нибудь явится. Вы что, хотите снова подпирать стенку на какой-нибудь базе? — он прямо взглянул в глаза коллеги. — Вы хотите сдать адмиралам всех троих и пилота этого уникального корабля? Вы хотите всё это подарить им, не сделавшим то, что вы только что мне предложили? Вы же профессионал, Ингвар, и понимаете, что земные крейсера разведки обязаны сканировать все доступные диапазоны. А планеты, на этапе первичной колонизационной "волны" — на всю полную глубину, на весь радиус и на весь диаметр. Если теперь будет документально и аппаратно доказано, что кто-то из пяти командиров крейсеров разведки, обследовавших район Иден-Прайма, не выполнил протокольные требования, — Андерсон помедлил, понимая, что командиры упомянутых кораблей — один или несколько — действительно три десятка лет тому назад не выполнили эти протокольные, заранее известные требования. — И будет установлено, что вы, Ингвар, качественно и полностью сделали это спустя столько лет. Адмирал Гочкинс, командующий военной полицией Альянса, конечно, сделает все, что сможет, но вряд ли это спасёт вас от ненависти.

— Какой же выход, сэр? — спросил сержант. — Вы же понимаете, что мы упускаем самое важное — время. Я не верю, что он... он один.

— Я — тоже. — Андерсон не прятал взгляд от коллеги. — Я молюсь всем известным мне богам, чтобы он... не оказался единственным выжившим... Ставя себя на его место... я не уверен, что сам в такой ситуации сохранил бы здравый рассудок. И искренне надеюсь, что протеанин поможет нам своими силами, своими знаниями, своими умениями и навыками. Это будет лучше, чем вариант, когда мы сейчас будем "фонить" на всю Галактику, — командир фрегата несколько секунд молчал, затем продолжил тихим, спокойным голосом. — Зависть, Ингвар, страшна. Она вполне может заменить и ненависть, и злобу. За ненависть и злобу ещё можно хоть как-то наказать, а как карать разумного органика за зависть? А ему... — Ингвар понял, что Андерсон имеет в виду протеанина Явика, — плюс — Шепарду... плюс — всем нам, нормандовцам. Очень скоро нам многие будут завидовать. Самой чёрной завистью.

— Ясно, командир. — Ингвар встал. — Вы правы. Я — не настаиваю. Буду готовить для нашего партнёра полезную информацию, не используя внешние ресурсы в названном направлении. Буду искать другие возможности.

— Рад, что вы меня поняли, Ингвар. Можете идти. — Андерсон подождал пока сержант выйдет за порог каюты, снова заблокировал дверь, включая настенные экраны.

Лейтенанты Эрих Гебен и Джеф Моро уже несколько часов не вылезали из среды виртуального лётного тренажёра. Моро не мог понять, как он, пилот, смог не увидеть за две недели полёта в этом полисмене своего коллегу, у которого, к тому же, оказывается, имелся реальный боевой опыт. Эрих поразил Джефа тем, что в любом сценарии вирт-среды мог найти нестандартный путь решения, используя все возможности предоставленного ему ВИ тренажёра-корабля. Несколько десятков миссий они вдвоём 'отлетали' за штурвалом единого корабля против виртуальных противников. Но ещё больше миссий Моро провёл против реального противника, которым выступал его новый коллега.

— Эрих, ты неподражаем. — Моро снял кепку и вытер платком выступивший на лбу в очередной раз пот. — Я даже не замечаю, что мы висим над этой 'каракатицей' практически непрерывно. Посмотри, мы уже облетали двадцать шесть звёздных систем. Я выше пятнадцати в вирт-среде не забирался никогда. Такое чувство, что мы как 'улетели' с Иден-Прайма, активировав первый сценарий, так и не возвращались на него.

— Ничего сложного, Джеф, — улыбнулся Гебен. — Делать всё равно нечего, покидать пост нельзя. Есть симулятор — им надо воспользоваться. Хочешь порулить 'Эльбрусом'?

— Шутишь, Эрих? — Моро с недоверием посмотрел на второго пилота. — Это же — дредноут, а я — только на фрегатах и летал реально. Да вот с твоей помощью распечатал в этом тренажёре класс эсминцев. Не уверен, — честно подытожил Джеф.

— Ну, я же тебе не предлагаю перестрелять всю ходовую вахту дредноута в реальности. — Эрих улыбаясь, достал из кармашка скафандра кристалл. — Так как?

— А, ладно! — Джеф взял из рук пилота кристалл и вставил его в приёмное гнездо. — Надеюсь, что улетать с Идена за минуту нам реально не придётся. Подожди, тут что, есть расширенный режим выбора целей? А если?

— Стоп, лейтенант Моро, — вдруг командным голосом сказал Эрих. — Даже не пытайтесь это делать. Вы хотите улепётывать от этой 'креветки' в реальности? Мы не знаем, как она 'читает' излучения фрегата и тем более — не знаем, как их интерпретирует. В таком корпусе могут быть такие сюрпризы, что адмиралы Совета Обороны Земли поседеют за секунду, дай им только малейшую возможность увидеть хотя бы их часть. Вы же прекрасно знаете: если дать оппоненту почувствовать, что вы его считаете врагом — он и может стать вашим врагом, а не просто оппонентом. А вы, Джеф, тогда станете трупом — откровенно заявил напарник.

— Понял. — Моро с сожалением вышел на верхний уровень меню настройки и Эрих на своём пульте ввёл блокирующий код. — Хорошо, Эрих, согласен. Я — так точно поседею, если эта 'креветка' рыпнется в сторону моей 'птички'. Давай пока...

— Нет, Моро. С места — в бой. Никаких 'демонстрашек'. Занимайте место первого пилота дредноута и — в полёт.

— Суровый ты, уйду я от тебя, — пробормотал Моро, набирая в меню настройки комплекс параметров среднего уровня сложности. — Надеюсь, ты не предложишь мне посадить 'Эльбрус' на Цитадель?

— Почему нет? — спросил Эрих. — Это же симулятор. Только для начала тебе придётся уничтожить корабли охраны Цитадели во главе с 'Путём Предназначения'.

— Надеюсь, этот 'клапан летающий' не выстрелит в мою 'птичку', если Андерсон прикажет швартоваться к Цитадели. Что-то мне думается, что отсюда с Идена мы полетим прямо туда.

— Прикажет командир — полетим, — ответил Эрих. — Давай, попробуй сначала просто полетать, освой управление, а потом посмотрим, как ты справишься со швартовкой к нашим орбитальным станциям. Это тебе не на фрегате с наскока, — улыбнулся Гебен, видя, как Моро погружается в изучение приборной панели пилотского поста в ходовой рубке дредноута.

Сарен Артериус и Найлус Крайк. Учитель и ученик. Обновление взаимоотношений

Артериус не удивился тому, что его будут сопровождать два военных полисмена в полном боевом облачении. Он ожидал чего-то подобного. Смог так же по некоторым малозаметным признакам понять, что и его ученик, Найлус Крайк, который должен был руководить изъятием протеанского Маяка с Иден-Прайма, также находится на этом корабле едва ли не под домашним арестом.

Выйдя из медотсека, Сарен, не оглядываясь по сторонам, направился к лестничным маршам, стараясь идти не особенно быстро, незаметно подстраиваясь под скорость ходьбы своих конвоиров. В том, что эти два военных полисмена Альянса являются его конвоирами, он также не имел никаких сомнений.

Проектные характеристики и планы 'Нормандии' были ему хорошо известны, поэтому он шёл уверенно, не оглядываясь по сторонам и не замедляя шаг. Полисмены только направляли своего подопечного к месту расположения каюты Крайка, указывая Сарену, где следует свернуть, а где — воспользоваться лестницей.

Идя по коридорам, лестницам и переходам фрегата, Сарен вспоминал свою жизнь и думал о том, как ему теперь следует построить общение со своим учеником. Вряд ли Найлус Крайк предполагал, догадывался или мог себе вообразить, что его учитель находится в Медотсеке — всё же секретность была соблюдена максимальная и разумный органик, находившийся под домашним арестом, в изолированной от линий связи и информации каюте, вряд ли смог бы многое узнать о том, кто был тот турианец, которого фрегатская группа высадки нашла на борту поверженного Жнеца.

Остановившись перед дверью каюты, в которой под арестом находился Найлус Крайк, Сарен спокойно подождал, пока полисмен снимет блокировку с замков и откатит в сторону полотно двери.

— Сарен?! — Найлусу хватило нескольких секунд, чтобы одним взглядом окинуть фигуру визитёра и, встав с кресла, сделать несколько шагов навстречу.

Молодой Спектр остановился на пороге.

— Зайдите,— проговорил, обращаясь к Сарену, один из полисменов, видимо, традиционно являвшийся старшим наряда. — Мы закроем дверь на блокировку. Вы сможете поговорить.

Сарен шагнул через порог каюты, слегка подвинув вглубь помещения растерянного Крайка. Дверь каюты закрылась, щёлкнули замки.

— Да, Найлус. Это — я. Именно меня нашли на борту этого Жнеца. И эвакуировали сюда, на этот корабль. — Сарен оглядел скудный интерьер каюты. — Так тебя здесь держат?

— Как видишь, — подтвердил молодой Спектр. — Кормят, туалет и рукомойник есть, так что минимальные требования — соблюдены. Но никакой связи, никакого доступа к системам информации. Даже проходящие мимо каюты нормандовцы, осведомлённые о природной остроте турианского слуха, не говорят ни о чём важном. Я подозреваю, что они не говорят ни о чём ценном для меня ещё с момента появления в этом коридоре. Ты видел, какие мощные двери здесь, в этом коридоре?

— Видел. У каютной двери тоже хорошая герметизация, — подтвердил Сарен, не двигаясь с места. — И несколько дверей в этом коридоре тоже неплохие. Земляне хорошо адаптировали турианскую разработку под свои нужды.

— Я пришёл к такому же выводу, — сказал Найлус. — Боюсь даже спрашивать...

— А ты — не бойся, Найлус, — повернул голову к нему Сарен, в остальном оставаясь недвижимым. — Многое изменилось. Слишком многое изменилось.

— Да уж, — кивнул младший Спектр. — И всё же...

— И всё же придётся начать с начала. Не с начала времён, как выражаются земляне, но что-то близкое к этому моменту избрать за точку отсчёта для рассказа...

— Тебя так восстановили... — несмело произнёс Крайк.

— Да. Ты прав. Меня действительно восстановили. Я фактически был мёртв. Мной полностью управлял Жнец, — сказал Сарен ровным безэмоциональным голосом.

— Тот... корабль, который фрегату удалось 'уронить' на Иден-Прайм?

— Я помню, что ты тут сидишь на голодном информационном пайке, Найлус. — тем же ровным голосом ответил Сарен. — И потому решил начать с начала. Садиться я не буду. Присаживаться — тоже. Обойдёмся тем, что постоим, хотя, подозреваю, многое из сказанного мной впоследствии будет для тебя настолько новым, что ты захочешь присесть. Сразу скажу — не возражаю и не надо спрашивать у меня особого разрешения. Всё же это твоя каюта, пусть ты здесь и под домашним арестом.

— Не знаю, насколько домашним, — ответил Найлус. — Но, продолжай.

— Знаю, что тебе уже интересно. Ты ожидаешь скомканной, резко сокращённой и явно урезанной до последнего предела версии изложения. Нет, Най. Я расскажу многое из того, о чём раньше тебе не рассказывал. Почему? Потому что пока я лежал в Медотсеке, у меня была возможность о многом подумать. Я многое понял, многое узнал, многое услышал. Пришёл к новым для меня самого, иногда — шокирующим выводам. Не удивляйся, я очень изменился и теперь с трудом, но осваиваюсь с теми изменениями, которые произошли во мне и со мной.

— Тебя... оперировали? — спросил Найлус.

— Да. Карин Чаквас. Она вынула из меня восемьдесят процентов имплантатов. — подтвердил Сарен. — Думаю, для тебя это... заметно.

— Ты прав. И... — Крайк замялся.

— А уж мою суть, мою душу и мою сущность доставал из хаскоподобного состояния старпом командира этого корабля Джон Шепард.

— Он меня... — Найлус осёкся.

— Предполагаю, что ты уверен: он тебя унизил своим и — не только своим — неверием в могущество Спектров, — сказал Сарен.

— Можно сказать и так, — согласился Крайк. — С тех пор я пребываю здесь. Меня никуда не пускают, я лишён доступа к информации, — молодой Спектр замолчал, стараясь не смотреть в сторону наставника. — Догадки, предположения. И — роскошная возможность подумать о многом. Редко когда мне удавалось вот так... надолго... остаться в полном одиночестве и потому — подумать о прошлом, настоящем... и будущем.

— Да уж. У нас только и осталось, что будущее, — неторопливо ответил Артериус. — Которое, кстати, Найлус, теперь — совершенно другое. — Сарен посмотрел на стоящего перед ним Крайка. — Мы будем воевать с этими машинами. И этих машин будет... очень много, — он помолчал несколько секунд, затем продолжил. — Нас всех, жителей Галактики, прежде всего разумных органиков, ждёт галактическая война.

— Я даже не буду спрашивать, Сарен, уверен ли ты... — по виду Крайка было заметно, что он удивлён, изумлён, даже немного шокирован услышанным.

— Я? — Сарен внимательно взглянул на собеседника. — Я, Найлус, не только уверен. Я убеждён. Мы будем воевать за то, чтобы просто выжить, чтобы просто сохраниться как носители разума.

— Другого выхода нет? — спросил Крайк.

— Нет, — подтвердил Сарен. — Другой выход — исчезновение, — легендарный Спектр помолчал несколько секунд. — Уточняю, Найлус. Этот корабль в большинстве сохранившихся до наших времён источниках информации называется и именуется просто и коротко — Жнец, — помолчав, Артериус добавил, осознавая, что мог бы и не озвучивать это уточнение. — На любых языках, Крайк, — он взглянул на собеседника. — И всех разумных органиков нашей Галактики в недалёком, к сожалению, будущем, ожидает Жатва. Которая и определяется как полное и массированное уничтожение всех и любых разумных органиков. Да, я помню о том, что многие разумные органические расы выжили после прошлой Жатвы, но мне, как, наверное, и многим другим ныне живущим разумным, легче полагать, что Жнецы могут пойти на тотальное уничтожение разумной органической жизни в нашей Галактике.

— А Совет... — проговорил Найлус.

— Я многие годы верно служил Совету Цитадели, Найлус и это ты знаешь. А когда я исчез... меня даже не стали долго искать. Посчитали, что раз я Спектр, я сам должен явиться. Меня, проще говоря, Найлус, бросили. Как любят говорить земляне, 'на произвол судьбы'. И эта судьба ко мне была неласкова: я стал марионеткой этого Жнеца, а впоследствии — руководителем армии гетов. Подразделение которых было и на этом корабле, атаковавшем Иден-Прайм.

Найлус несколько минут молчал, обдумывая услышанное и пытаясь логически увязать сказанное Сареном с тем, что ему, младшему Спектру было известно раньше.

Сарен не торопил своего ученика. Он чувствовал его взгляд, понимал, что молчавший Найлус оглядывает его, ищет изменения, находит их, свыкается с ними. Да, Сарен внешне довольно сильно отличался от других турианцев: у него вместо трёх длинных перьев на макушке головы были пять коротких отростков, на уровне ушей были два дополнительных отростка достаточно значительной длины, которые многие окружающие разумные органики постоянно сравнивали с антеннами. Возможно, это и был индивидуальный признак, но Сарен-то хорошо теперь понимал, что любая индивидуальность может быть либо искусственной, либо естественной, либо смешанной. Он сам затруднялся точно определить, чего в его особенностях внешности больше, потому старался не особо обращать на эти особенности внимание.

Ему, разменявшему пятый десяток лет — в этом году, как он понял, ему исполнилось сорок четыре года, уже не казалось, что он — молод, поэтому к своей внешности он всё чаще относился, получив возможность спокойно и свободно мыслить, с холодным безразличием и равнодушием. Сорок четыре года — почти пятьдесят лет. Шесть лет до полусотни. Что бы там кто из разумных ни говорил, это — дата. Теперь, когда он вернулся из хаскоподобного состояния, ему всё чаще вспоминалось, насколько он... постарел, ведь турианцы всего лишь на несколько лет жили дольше, чем люди. Если земляне жили сто-пятьдесят лет, то турианцы — максимум сто-восемьдесят. Конечно, были долгожители, достигавшие отметки в двести лет жизни, но таких было очень мало. Сорок четыре года и бог весть сколько он провёл в состоянии хаска... Сейчас эта цифра для Сарена означала не только количество лет, но и качество жизни за эти годы. Оно, это качество, было разным. Раньше, ещё до попадания в услужение к Жнецу, Сарен тоже не особо задумывался над приемлемостью для окружающих разумных своей внешности, полагая, что то, что дала природа и обстоятельства, с этим просто надо научиться жить. Не мириться, а именно жить. И вот теперь он снова обратился мыслями к своей внешности, понимая, что на многое в этой новой жизни он смотрит теперь по-иному. Внешность теперь для него имела большее значение. Не большое, а именно большее. Будь по-иному, вряд ли он подумал бы о том, как выглядит, столь определённо и чётко.

Кожа старшего турианца была тёмной, почти чёрной, но костяные пластины на лице имели цвет достаточно бледной кости. В темноте голова Сарена была схожа с лишённым любого намёка на кожу черепом, а сине-голубые глаза, которые, благодаря влиянию Жнеца, обладали способностью к самосвечению, вообще придавали Сарену 'потусторонний' вид.

Жнец внёс в тело Сарена слишком много изменений. Это Карин мягко именовала неорганические части 'имплантатами', за что Артериус был очень благодарен врачу Медотсека фрегата, но на лице тот же кожный покров был серьёзно нарушен этими оголёнными неорганическими частями, тело Сарена совсем недавно было опутано множеством трубок и проводов, кое-где появились и вживлённые части брони. Часть внутренних органов была серьёзно изменена, равно как и скелет.

Психологически Сарен и раньше не был прост, а когда его начал планомерно 'модернизировать' Жнец, он превратился в ходячее оружие, стал абсолютно безжалостен, позабыл, что такое милосердие и не умел, как прежде ценить чужую разумную органическую и неразумную жизнь. О его жестокости издавна ходили легенды, но эта жестокость и позволяла Сарену достигать нужных результатов при выполнении заданий Совета Цитадели. Артериус знал, что если это поможет достичь поставленной перед ним цели, он пойдёт по трупам любых разумных органиков и спасать чьи-то жизни будет только тогда, когда это будет абсолютно или крайне необходимо.

В современном Сарену мире огромную ценность представляла информация, носителями которой выступали многие разумные органики. Артериус быстро привык использовать крайне жестокие методы добывания этой информации, включая серьёзнейшие пытки, а измочаленную жертву он потом часто убивал, считая, что совершает при этом акт некоего милосердия, прерывая страдания разумного органика, нередко становящегося после воздействий Сарена глубоким инвалидом.

Сарен был крайне злопамятен и мстителен, он не задумывался над тем, являются ли поводы для осуществления мести достаточными. Артериус любил соперничать со своими жертвами и даже был способен высоко ценить действительно сложных и хорошо подготовленных оппонентов. Поскольку ему противостояли разумные органики, принадлежавшие к самым разным расам, он незаметно развил в себе предельную ксенофобию, которая для него быстро стала привычной и, в какой-то мере, абсолютно необходимой для того, чтобы сохранять высочайшую эффективность и результативность работы на посту Спектра Совета Цитадели. Очень скоро объектами его ксенофобии стали даже турианцы — он и свою собственную расу считал теперь и недостаточно великой и недостаточно развитой.

— Я мало знаю о тебе, Сарен. И хотел бы уяснить многие детали... — произнёс Найлус.

— Вряд ли я тебе сказал бы многое всего несколько часов назад, — ответил Артериус. — Но, поскольку ситуация кардинально изменилась, я, пожалуй, тебе расскажу кое-что из того, что раньше осталось бы для тебя совершенно неизвестным, — он помедлил, оглядывая каюту, ставшую прибежищем его ученика. — Я последовал турианским традициям, вступил в военные силы Турианской Иерархии в возрасте пятнадцати лет, как тогда было принято у турианцев. Через год я вступил на действительную военную службу и некоторым образом участвовал в сражениях против ВКС человечества во времена войны Первого Контакта. О деталях этого периода, Найлус, я сейчас распространяться не буду. Дело — прошлое и сейчас его детали неважны. Отмечу лишь, что с тех пор люди для меня стали не партнёрами, а целями. Которые я решил уничтожать. Да, Найлус, моя ксенофобия тогда получила мощнейший импульс для укрепления и развития. Именно противостояние с людьми, с человечеством позволило мне укрепиться в понимании того, что следует поточнее определиться с местом турианской цивилизации в этой Галактике. По меньшей мере — в той её части, которая признаётся ныне и в недалёком прошлом более-менее исследованной. В тот период погиб мой брат — Десолас Артериус и я с того момента глубоко возненавидел человечество. Как ты понимаешь, я сохранил это чувство... очень надолго. Оно определило многие мои поступки.

— Ты стал самым молодым Спектром Совета, Сарен, — отметил Крайк.

— Да. Ты прав. Это случилось примерно в 2159 году, — подтвердил Артериус.

— Примерно? — удивился Крайк. — Как это?

— Я изменился, Найлус, — проговорил Сарен. — Потому для меня многие вещи теперь предстают совершенно в другом свете. И — даже с другим содержанием. Я сомневаюсь в том, что мне оставят статус Спектра, Найлус. Хотя и понимаю, что визита на Цитадель мне не удастся избежать. Пусть даже этот визит и будет отодвинут по разным причинам на несколько декад.

— Месяц? — изумился Крайк. — А я тут сижу...

— Ситуация усложнилась, Найлус, — со спокойной интонацией произнёс Артериус. — Да, я помню, что я вроде бы стал самым юным из всех турианцев, которые когда-либо были удостоены чести стать членами столь элитного Спецкорпуса. Но сейчас я оцениваю этот момент по-иному. Советники сами не знали точно, каким должен быть Корпус, потому... создавали его без плана и без проекта. Если Спецкорпус, когда я надолго исчез, меня не разыскивал, то это для меня, Найлус — показатель. Нехороший такой показатель, — он помедлил несколько секунд, затем продолжил ровным тихим голосом. — Я избрал сферой своей деятельности Скиллианский предел и преуспел в работе в его границах, быстро завоевал себе известность и авторитет, в том числе и за счёт того, что привык добиваться цели любой ценой. Я усиливал в себе настрой против человечества, я постоянно убеждался в том, что Альянс слишком агрессивен в своём стремлении закрепить за землянами статус некоей главенствующей расы в Пространстве Цитадели. Меньше чем за столетие, следует признать, человечество добилось результатов, которые другие расы достигали за несколько веков. Людям удалось некоторые расы поставить ниже себя по многим показателям, в том числе — и критически важным. Для меня это была серьёзная и очень негативная заявка на реальное главенство, допустить реализации которого я не мог физически. Не говоря уже о том, что никогда не согласился бы терпеть превосходство человечества психически. Я понимаю, что коряво выражаюсь, но сейчас у меня нет других слов и нет других выражений — за короткое время мне пришлось очень существенно измениться, Найлус и я пока что не свыкся со многими элементами этих изменений. А тогда, в прошлом, я мало обращал внимание на чужие жизни, старался только всегда выполнять поставленную передо мной Советом Цитадели задачу. Сейчас я понимаю, что этого было недостаточно. Хотя, не могу отрицать, что моя тогдашняя жизнь была интересной и очень напряжённой. Я побывал на станции 'Арктур', я видел Джека Харпера, когда он ещё был наёмником, а не руководителем нынешней организации 'Цербер'. — Потом был период, о котором ты умалчиваешь почти что постоянно, Сарен, — отметил Найлус.

— Я и сейчас не полностью разобрался во всех обстоятельствах того периода. Слишком много разных событий, часто мало связанных между собой, — подтвердил Сарен. — Я по-прежнему действовал, я был жесток, я имел дело с опаснейшими артефактами — в частности, с так называемым 'Монолитом'. Я настигал тех разумных органиков, которых считал своими врагами, везде и всюду. На Палавене я внёс определённую сумятицу в действия служителей культов, принятых на нашей родной планете, но считал, что это необходимо для того, чтобы максимально полно и качественно выполнить очередное задание.

— Монолит Арка? — спросил Найлус. — Дело Валлувианских Жрецов, ночное шествие?

— Да, — подтвердил Сарен. — Именно. Харпер тогда получил новые способности и при этом, Найлус, он избежал немедленного или, точнее выражаясь, крайне быстрого превращения в безумного хаска. Для меня тогда это было важно в очень ограниченных масштабах, но вот для Десоласа... Для него — это было действительно важно. Он-то верил, что сможет использовать 'Монолит' для успешного манипулирования своими новыми подчинёнными.

— Как старо... — произнёс младший Спектр.

— А в нашем мире, Крайк, на самом деле нет ничего нового! — чуть 'вскинулся' Сарен. — Даже такие вот корабли приходят в нашу Галактику на протяжении тысяч лет. Они приходили сюда, в эти миры, минимум несколько десятков раз. И если мы не положим их приходам конец, они продолжат приходить сюда и после того, как мы, нынешние расы, станем историей. То, что при поддержке наземных комплексов фрегату-разведчику удалось повалить и обездвижить одного Жнеца, не означает, Найлус, что так же легко, пусть даже сравнительно легко, удастся остановить армады из сотен и тысяч таких Жнецов.

— Твой брат... — Крайк попытался перевести разговор на другую тему.

— В какой-то мере он стал безумен. Мне пришлось уничтожить и брата, и храм, и 'обращённых' Монолитом турианцев, ставших его телохранителями. Я тогда сказал, что некоторые тайны должны быть похоронены навсегда. И поклялся отомстить за брата. Потом — воевал с 'Синими Светилами' — известной и ныне наёмничьей бандой. Пришлось убедить Совет в том, что расследование необходимо продолжать, хотя бандиты уже отменили сделку по поставкам им оружия именно потому, что испугались внимания к этому делу со стороны нашего Корпуса. Тогда я начал приближаться к этому Жнецу, сам ещё не понимая в деталях, к чему приближаюсь, Найлус.

— Разве... — несмело попытался возразить Крайк.

— Да, да, — подтвердил Артериус. — Именно — к этому Жнецу, Найлус, с борта которого группа высадки фрегата сняла меня в хаскоподобном состоянии.

— Не только тебя, Сарен, — уточнил собеседник. Сарен коротко кивнул:

— Ты прав. Не только меня. Но и матриарха азари, Бенезию Т'Сони, религиозного лидера, точнее — одного из религиозных лидеров расы азари.

— Я слышал о ней, — отметил Крайк.

— Я тоже многое слышал о ней, — подтвердил Сарен. — Но я не буду забегать вперёд, Найлус. Имей терпение дослушать мой рассказ.

— Хорошо, Сарен, — кивнул младший Спектр.

— Так вот, Альянс на исследовательской базе на планете Сидон занимался, как тогда классифицировал это Совет, незаконными действиями. Тогда, идя по следу, я вышел на Кали Сандерс, ставшую единственной выжившей, сумевшей избежать гибели после атаки бандитов на базу на Сидоне. Затем — встретился с Дэвидом Андерсоном. Тогда он был ещё лейтенантом ВКС Альянса. Хотя, не скрою, подающим большие надежды. Андерсон тогда вёл расследование этого дела со стороны Альянса Систем. Мне тогда многие разумные пытались врать, в том числе пыталась врать Кали Сандерс. Это враньё, эти попытки меня не остановили. Альянс вовсю занимался разработками в сфере ВИ и ИИ, что шло против законов Цитадели. Тогда ещё я верил в эти законы, Найлус. Слишком сильно верил. — Сарен помолчал несколько минут. — По моему докладу Совет Цитадели применил санкции против Альянса Систем. Эта структура к тому времени открыто признала факт ведения нелегальных разработок в названных мной выше областях. Все материалы по делу, которые имелись у Альянса на тот момент, были, по распоряжению Совета Цитадели, переданы мне. Я тогда впервые узнал о неизвестном артефакте, которым был, одержим доктор Чиань.

— Завод по переработке нулевого элемента... — сказал Найлус.

— Да, — подтвердил Сарен. — Я понимал, что у Совета к тому времени сложилось несколько другое представление о перспективах ведения расследования. В этих перспективах нет места такому странному артефакту. Совет этим артефактом не заинтересовался. Я же был полностью зациклен на желании узнать об этом артефакте как можно больше. И, в результате, вынужден был хорошо замести следы. Чтобы Совет не помешал мне вплотную заняться этим артефактом. В частности — его поисками и, конечно же, уяснением многих деталей дела об этом артефакте.

— Ты тогда... — нерешительно продолжил Крайк.

— Да. Пришлось действовать быстрее, чем был способен действовать этот лейтенант Андерсон. Мы договорились о получасе и за это время Андерсон не смог опередить меня, успевшего забрать все материалы об артефакте. Да, согласен и признаю, что взрыв завода по переработке нулевого элемента привёл тогда к огромным потерям среди мирного населения. Не говоря уже о повреждении и уничтожении всевозможных материальных ценностей. Но, если бы я действовал в рамках плана Совета, то тогда я не смог бы ничего узнать об этом артефакте и не получил бы материалов. В результате — меня бы очень надолго отвлекли, послав на другие расследования, — сказал Сарен. — В своём отчёте Совету о задании я был вынужден переложить всю вину на Андерсона. Он, по моему глубокому тогдашнему убеждению, действовал безграмотно: за полчаса я сделал больше, чем он, хотя он был моложе меня. И, к тому же, очень неплохо мотивирован перспективой стать первым человеком-Спектром. Я убедил Совет Цитадели в том, что никакого артефакта никогда не существовало. Мне поверили. Данные о 'Властелине' так и не стали известны никому, кроме меня, Найлус.

— Но этот Жнец... что рядом с фрегатом — он явно не 'Властелин', — отметил Крайк. В голосе младшего Спектра не было уверенности и Сарен это отметил:

— Тогда я точно знал, что тот старый корабль — 'Властелин', — ответил Артериус. — Хотя, признаю, что мог быть введён в заблуждение. Мы, жители Галактики, тогда слишком мало интересовались древнейшей историей. Даже о протеанах знали очень немного. И не стремились изучать эту древность так, как её следует изучать. Возможно, поскольку мы недостаточно знали о Жнецах и их роли в истории разумной жизни в Галактике, я, возможно, и спутал 'Властелина' с этим Жнецом. Не уверен, что я именно спутал его. Потому что потом я попал на борт именно 'Властелина' и уже догадывался о существовании как минимум нескольких других Жнецов. В частности, о том же 'Предвестнике'. И — не только о нём. Я, Найлус, не хотел бы нарушать последовательность изложения, — сказал Сарен. — Понимаю, что почти всегда можно отклониться далеко в сторону, затронув отдельную деталь. У меня нет много времени на разговор с тобой. Я не знаю, как долго нам позволят общаться.

— Продолжай, — кивнул Найлус.

— Я изучил материалы исследований доктора Чианя. Узнал о том, что артефактом действительно был некий древний звездолёт, найденный в две тысячи сто шестьдесят первом году. На орбите, как это слишком часто было в истории разумных органиков Галактики, неизвестной и незарегистрированной должным образом планеты. В далёкой звёздной системе, о которой было точно на тот момент известно, что эта система расположена возле Вуали Персея.

— Но там же геты!... — выдохнул Найлус. — И их, этих гетов, там... много! Это — граница зоны их распространения! А на тот момент...

— Ты прав, — кивнул Сарен. — Я тогда отметил для себя это обстоятельство, но для моих целей было важно другое. Все, кто находил этот звездолёт, очень быстро становились одержимы находкой и их поведение после момента встречи с артефактом уже не подходило под определение 'нормального и разумного'. Это, как я тогда предположил, могло быть следствием некоего неизвестного воздействия артефакта на психику разумных органиков.

— И ты решил рискнуть? — уточнил Найлус.

— А что мне ещё оставалось делать, Крайк? — спросил Сарен. — Я, ты это прекрасно знаешь, был весьма упрям и упорен в достижении целей. За это упрямство и упорство меня, в основном, и ценили и в Совете Цитадели, и в Корпусе. Естественно, я решил действовать осторожно. В том числе и избегать ненужного появления вблизи этого древнего корабля. До тех пор, пока мне точно не будет известно, что же именно вызвало ухудшение умственного состояния столь многих органиков. Второй проблемой были геты, находившиеся в тот период времени рядом с Вуалью Персея. А значит — и рядом с местом нахождения корабля. Я вплотную решил заняться развитием теории доктора Чианя о возможности контроля гетов с помощью этого древнего звездолёта, надеясь привлечь этих киборгов на свою сторону.

— Киборгов? — удивился Найлус.

— Называй как хочешь, Крайк, — устало и равнодушно ответил Сарен. — В то время, да и сейчас вряд ли какой-то исследователь или учёный сможет однозначно классифицировать гетов. Для меня тогда было важно, что это — синтеты и влияние артефакта поможет мне получить возможность управлять ими. Проще говоря — получить армию марионеток. Я, конечно же, не стал афишировать свою деятельность. В этом мне немало помог и мой статус Спектра. Я обыскивал множество кораблей, кое-что забирал. Вызывал множество вопросов своими внезапными появлениями, своим молчанием и своими почти мгновенными исчезновениями. Это для меня была просто необходимая деятельность. Мне тогда важен был результат. И я намеревался достичь его любыми путями. Приходилось предпринимать и отвлекающие шаги.

— Тогда ты познакомился со мной, — сказал Крайк.

— Да. Я не был полностью зациклен, как теперь понимаю, на гетах и этом древнем звездолёте. Наблюдал за тобой и твоими действиями и не без оснований считал, что ты — талантливый и молодой воин-турианец. Да, мы с тобой были, безусловно, различны во взглядах на многие вещи. Но ты мне понравился. Потому я решил взять тебя в ученики. Через год по моей рекомендации Совет принял тебя в состав Корпуса Спектров. С тех пор наши пути разошлись и редко пересекались...

— А методы работы — 'несколько' отличались... — подтвердил Крайк.

— Именно, — согласился Сарен. — И я чувствовал, что ты совершенно искренне считаешь меня своим другом. Уж не знаю точно, Найлус, как мне тогда это удавалось при всех моих психонастройках. — честно сказал старший Спектр.

— А потом... ты пропал, — отметил собеседник.

— Да. И теперь, освободившись из-под влияния Жнеца, я могу пояснить тебе случившееся со мной тогда. — Сарен помолчал с минуту. — Я назвал этот корабль 'Властелином'. Не зная тогда, что угадал с его названием и самоназванием. Продолжил изучение артефакта, которое завершилось 'пробуждением' корабля. Несмотря на все меры предосторожности, я тогда попал под его подчиняющее воздействие. Можно сказать, что в обмен на мою несвободу и неспособность сопротивляться этому воздействию, я узнал о совершенно другой истории нашей Галактики. О многих обстоятельствах гибели протеан, о периодических приходах Жнецов в нашу Галактику. Об истинном предназначении Цитадели и масс-ретрансляторов. — Сарен на несколько минут замолчал, собираясь с мыслями, а может быть — с силами. — Жнец меня использовал, он использовал мои слабости, внушил мне, что симбиоз с синтетиками является для органиков лучшим путём развития. Он убедил меня в необходимости осуществления новой Жатвы, можно сказать — нового вторжения Жнецов в Галактику.

— А геты... — осторожно заметил Крайк.

— Несколько позже, через некоторое время 'Властелину' удалось взять под контроль многих гетов. Они стали почитать древний корабль как божество, считать его вершиной эволюции машин. Я же занял при 'Властелине' место пророка. Тогда же Жнец начал модернизировать моё тело. В том числе и для того, как я теперь понимаю, чтобы сделать меня более управляемым. Я продолжал оставаться Спектром, но, как теперь понимаю, уже не мог отдавать самому себе полный отчёт в своих действиях. Подозреваю, что я тогда готовил нападение Жнецов на расы Цитадели. Да, да, Найлус. Я оказался... слаб. А Жнец — силён. Он подчинил меня. Сделал своим рабом, своей полной марионеткой. Жнец внушил мне, что мои намерения являются благом и для меня и для окружающих меня разумных органиков. Внушил, что мои действия направлены на воплощение этого блага в некую реальность, в некую действительность. Сейчас-то я понимаю, насколько это была искусная ложь. И подозреваю, что, будучи марионеткой Жнеца, марионеткой 'Властелина' я совершил ужасающие преступления против многих жителей Галактики.

— И на Иден-Прайм... — произнёс Крайк.

— Я привёл сюда гетов, чтобы использовать этот протеанский Маяк, этот артефакт и найти зацепки, которые смогли бы привести к Каналу и открыть прямой доступ на Цитадель. Но, как ты знаешь, появление Жнеца на Иден-Прайме было отслежено разведфрегатом 'Нормандия'. Жнец был опрокинут на поверхность планеты, обездвижен и парализован. А я... упал со своего кресла и в беспамятстве был доставлен на борт этого фрегата. Я только теперь понимаю, насколько глубоко свыкся с ролью марионетки, с ролью хаска. Мне пришлось атаковать и даже несколько раз едва не задушить Бенезию, чтобы призвать её к порядку. При моём посредничестве она стала марионеткой Жнеца. Второй марионеткой, — уточнил Артериус. — И, думаю, 'Властелин' на этом не остановился бы, хотя геты для этой полумашины более приемлемы в качестве слуг, чем органики.

— Всё же полумашины, — отметил Найлус.

— Именно так, Крайк. Именно так, — подтвердил Сарен. — Уникальная технология, сложная. Но, как ты понимаешь, став хаском, я жил в искажённом мире, не знал, какой мир реален, а какой иллюзорен. К тому же Жнец не имел ни малейшего желания посвящать меня сколько-нибудь глубоко в свои планы. Не желал он и пояснять мне причины своих действий или основания своих решений и желаний. Я действительно был исполнителем. Впрочем, как я понимаю, я был исполнителем и на службе Совету. Да, возможно, хорошим и даже эффективным исполнителем. Но теперь я смотрю на свою работу Спектра Совета Цитадели по-иному.

— А Маяк... — несмело продолжил Найлус, обдумывавший услышанное от. Сарена и старавшийся выглядеть хотя бы внешне спокойным.

— В нём содержится некое сообщение о грядущем вторжении. Воспринять его может только органический разум. Полностью органический. И, как я понял, Бенезия была резервным вариантом. Кем-то вроде дополнительного 'чтеца'. Полагаю также, что именно она могла бы стать первым органиком, который прочтёт 'Властелину' это сообщение. По самым разным причинам. Если бы она повела себя неадекватно, то Жнец уничтожил бы её окончательно и затем принудил бы меня прочесть это сообщение так, как это надо было именно ему. В меня 'Властелин' напихал сотни имплантатов. Неудивительно, что Чаквас столько времени потратила на их извлечение. Я был должен сохранить полную покорность, послушность и исполнительность.

— И что нам теперь делать с этим сообщением в Маяке? — спросил Найлус.

— Вопрос, конечно, интересен своей многозначностью. — Сарен переступил с ноги на ногу, но остался стоять. — Ты-то как тут отметился?

— Просто. И, как теперь, после разговора с тобой, понимаю — глупо. Держали меня в Корпусе за слишком молодого и потому, вероятно, неопытного Спектра. С твоим исчезновением такое отношение только усилилось и упрочилось. Вот и послали куда подальше. Заставили войти в контакт с Альянсом, чиновники которого впечатлились, а точнее — испугались. Поскольку там, в штабных и руководящих структурах Альянса, никто ничего в деталях этого 'дела' не смыслит, то, — Найлус взглянул повнимательнее на собеседника, — мне отдали некое письменное, составленное в срочном порядке распоряжение. По нему я должен был прибыть на фрегат 'Нормандия' и отправиться на Иден-Прайм для изъятия маяка. О том, какой беспорядок царит на этом корабле, я узнал только по прибытии на борт. Все мои обращения с требованием предоставить другой корабль остались без внимания и без любой реакции со стороны Командования ВКС Альянса и, соответственно, Совета.

— Да уж, — согласился Сарен. — Традиция — 'Спектр сам добывает себе средства передвижения' — во всей красе.

— И я о том же, — подтвердил Крайк. — Когда корабль стал приближаться к Иден-Прайму, я потребовал связь с Советом, поскольку понял, что выполняемая мной миссия может закончиться полным провалом. Тогда — получил возможность пообщаться не с Андерсоном, а с его заместителем — капитаном Шепардом. Впрочем, ради справедливости отмечу, что Андерсон при разговоре присутствовал. В результате я был лишён всякой связи и заперт здесь. Мне пояснили, что поскольку корабль не является официально переданным в распоряжение Корпуса Спектров, я на этом борту — простой пассажир. Потому не могу ничего требовать. Кроме туалета и рукомойника, а также — питания. Хоть это мне было предоставлено и предоставлялось исправно. А потом события стали развиваться с такой скоростью, что результатом стало обрушение 'креветки' на Иден-Прайм. Со всеми последствиями. Я пока сидел тут, мало слышал и потому мало знаю, но из того, что я понял, я сделал только один вывод: мы — на пороге большой войны.

— Ты прав, Найлус. Это действительно так, — подтвердил Сарен.

— И ты... — несмело продолжил Крайк.

— Хочешь спросить, буду ли я помогать нормандовцам? — Сарен смерил своего ученика долгим взглядом. — Да, буду, Найлус. Буду. Потому что именно человек по имени Джон и по фамилии Шепард, британец, землянин вытащил мою душу из хаскоподобной оболочки. Оттуда, где она была практически полностью лишена возможности руководить моим телом. Моим телом, Найлус, руководил Жнец и я понимаю, что Карин Чаквас мастерски, сверхпрофессионально осуществила сложнейшее комплексное оперативное медицинское вмешательство. Удалив из моего тела несколько килограммов всяческих имплантатов, которые можно также называть "вкладками", "закладками", "сторожами" — как угодно. Если она согласится, то и моё лицо со временем приобретёт более пристойный вид. Если мою душу спас человек-землянин, и моё тело вернула под моё управление человек-землянка, то почему я должен отказать в помощи землянам, людям?! В своей помощи, как турианца, которому вернули его личность, сделали хозяином своей судьбы.

— Кстати, о судьбе, Сарен, — сказал Крайк.

— А о судьбе могу сказать только одно, — ответил Артериус. — Точнее — повторить. Впереди, Найлус, война со Жнецами. Вот с такими вот кораблями, полумашинами, если уточнить. И потому я буду воевать с ними. Воевать здесь, на борту этого корабля.

— Совет... — попытался не то отметить, не то возразить Найлус.

— Совет довёл Галактику до войны, — отчеканил Артериус. — Если бы не мастерство Шепарда, не мастерство нормандовцев, Найлус, Жнец атаковал бы сначала 'Нормандию', а потом — Иден-Прайм. Он бы мстил за свою 'расшифровку'. Но — мстил бы крайне жестоко и эффективно. А потом он вызвал бы своих клонов — такие же корабли. И ты сам прекрасно, надеюсь, теперь понимаешь, что против такого количества Жнецов у нынешних ВКС Цитадели и ВКС любой нынешней расы, — чуть громче сказал Сарен, — не найдётся сейчас достаточного количества соразмерных кораблей. Способных хоть как-то потягаться в вооружённости и скорости хотя бы с двумя-тремя такими Жнецами. Если бы не Шепард, если бы не Андерсон, Найлус, нас бы ждала немедленная Жатва. И никакой Совет Цитадели не смог бы ничего сделать. Эти чиновники, погрязшие в междоусобных противоречиях и разборках, не смогли бы вовремя отреагировать ни на что!

— А Корпус? — отметил Крайк.

— Корпус требует решений, Корпус требует приказов, а если развернётся война... вот так сразу развернётся... Корпус окажется в информационном вакууме. Советники не смогут руководить Корпусом, прежде всего его действиями эффективно. Их этому не учили и они сами этому не учились. Потому каждая раса будет вынуждена противостоять нашествию Жнецов в почти полном одиночестве. — ответил Сарен. — Одно дело — тычками указок распихивать одиночек-Спектров на индивидуальные задания в разные районы исследованной части Галактики. Совсем, Найлус, другое дело — системно организовывать защиту Галактики от внегалактического врага. Отличающегося столь явной мощью и опытностью.

— Жёстко, — резюмировал Найлус.

— Нет, Крайк, — парировал Артериус. — Это — мягко! Жёстко — означает прежде всего то, что мы с тобой должны будем помочь нормандовцам.

— Мы... Ты имеешь в виду меня и себя? — совершенно искренне изумился Найлус.

— Да, Крайк, — подтвердил Сарен. — Меня и себя. Мы с тобой — воины. Мы с тобой — турианцы. И мы с тобой — Спектры. Так уж произошло, что я увиделся с тобой на борту 'Нормандии'. Но и из этого факта необходимо извлечь максимум пользы. Это — военный корабль, разведывательный корабль, фрегат. И на его борту должны остаться только воины.

— Та азари... матриарх, — напомнил Крайк.

— Бенезия Т'Сони на борту 'Нормандии' не останется, — уточнил Артериус. — Я слышал часть разговоров её и Чаквас. У пожилой азари есть желание восстановить взаимоотношения, а точнее — контакт — с дочерью и этим она собирается заняться вплотную. Реализация таких планов не позволит старшей Т'Сони остаться на борту 'Нормандии', Крайк. Это — точно.

— И... — несмело продолжил младший Спектр.

— Полагаю, что о появлении на борту протеанина ты знаешь, — не вопросительно, а утвердительно сказал Артериус.

— В курсе, — подтвердил Крайк. — Я изумлён, но об этом мне сообщили, когда приносили в очередной раз еду на сутки. Так что в самой полной информационной изоляции, так сказать, максимальной, меня, к счастью, не держат, — сказал младший Спектр. — И...

— Появление протеанина на борту фрегата отменяет любые притязания Советников Цитадели на Маяк. — Сарен осторожно повернул голову вправо, влево, вернул в прежнее положение. — Эта троица Маяк — не получит. У него уже есть хозяин. Принадлежащий к расе-строителю маяка. Соответственно твоё задание — тоже отменяется. Силой внешних, независимых от воли Советников обстоятельств. Чистый форс-мажор, — успокаиваясь, заметил Артериус.

— Может быть, Сарен, — произнёс Крайк. — А как с притязаниями на маяк Жнеца?

— Здесь, согласен, сложнее. Но вряд ли нормандовцы или иден-праймовцы отдадут Маяк Жнецу. Даже если этот Жнец и называет себя 'Властелином', — отметил старший Спектр.

— Тоже верно, — подумав, подтвердил Крайк. — Обсудим?

— Обсудим. — кивнул Сарен. — Давай присядем. Обсуждение будет долгим и сложным.

Бенезия и Карин. Общение

Бенезия едва дотерпела до момента, когда Шепард уснул, а Чаквас вернулась к своему рабочему столу в той выгородке, какую врач фрегата считала своим кабинетом.

Карин не удивилась тихому и быстрому появлению рядом с собой матриарха азари. Взглянув на индикаторы состояния, выделив взглядом 'синусоиды', описывавшие состояние здоровья Шепарда, врач закрыла заполненную 'форматку' на экране рабочего инструментрона и бесшумно встала, поворачиваясь к Бенезии.

— Вы правы, Карин, — сказала Бенезия почти свистящим шёпотом, стараясь говорить максимально тихо. — Я просто сгораю от нетерпения увидеть Джона Шепарда. Я понимаю, что он крайне утомлён, что он спит. И очень боюсь...

— Вы его не разбудите, Бенезия, — тихо сказала врач. — Он спит крепко и сейчас, поскольку он действительно крайне утомлён, он спит особенно крепко. Я ему дала отвар, который обеспечит ему глубокий сон. Идёмте.

Вдвоём они осторожно отодвинули в сторону полотнище ширмы и вошли в выгородку, где на кровати лежал спящий Шепард.

Остановившаяся в двух шагах от ложа матриарх смотрела на лицо старпома, с каждой секундой всё больше убеждаясь в том, что врач права: он крайне утомлён, он крепко спит без всяких сновидений, спит, сохраняя полную неподвижность. Он действительно отдыхает. Наверное, отвар, который дала ему Карин, действительно позволил Шепарду уснуть максимально крепко и глубоко, расслабиться, он поможет ему отдохнуть и восстановить силы.

Чаквас проверяла показания индикаторов на надкроватной приборной деке, регулировала положение ползунков переключателей, взглядывала на свой инструментрон. Изредка она поглядывала на замершую у кровати Бенезию и понимала, что отношение матриарха азари к Шепарду уже вышло далеко за пределы обычной приязни одного разумного органика к другому.

Матриарх следом за Чаквас тихо вышла из "выгородки". Азари помогла Карин поставить полотнище ширмы на место, после чего села в свободное кресло, стоявшее рядом с рабочим столом врача Медотсека.

Пока Чаквас заполняла на экране страницы журнала и несколько медицинских 'форматок', Бенезия молчала, опустив взгляд вниз и наклонив голову вперёд. Её плечи опустились, пальцы рук, лежавших на коленях, теребили платье.

— Вы правы, Карин, — тихо произнесла матриарх. — Я... я влюбилась в него. И... не знаю, как теперь мне быть... Это так неожиданно... Я никогда бы не подумала, что мне ещё будет дано полюбить так... Я боюсь... очень боюсь его отказа, — она взглядом, брошенным исподлобья, указала на выгородку, где находился Шепард. — Я... я бы очень хотела прожить с ним рядом... и вместе... остаток своих дней. Теперь я этого очень бы хотела... И знаю, что это моё желание... может быть... не взаимным. Он имеет все права и все возможности мне отказать...

— У Шепарда... есть любимая девушка, — тихо сказала Карин, включая второй инструментрон и разворачивая его экран к матриарху. — Её зовут Дэйна. Она провожала его на станцию 'Арктур'. И, насколько я поняла, она будет ждать его... Она его уже ждёт. Я это чувствую.

Бенезия молча просмотрела показанные ей снимки, кивнула:

— Понимаю, — она помолчала, снова опуская голову. — Если она будет его ждать... То я... тоже буду. Мне жаль, что в предстоящей войне... такие как Шепард, снова будут вынуждены выходить вперёд, чтобы защитить тех, кто оказался не готов к противостоянию. Он... будет рисковать... и я должна ему помочь. Он... достоин, чтобы его любили очень многие разумные, Карин. Мне известно...

— Да, вы правы, Бенезия, — очень тихо ответила, продолжая невысказанную до конца собеседницей мысль, Чаквас. — Я... люблю его и он... я знаю это совершенно точно и чётко... не только по праву женщины... любит меня. Я не знаю, как ему это удаётся, как именно он это делает, но он... любит меня так, что я остаюсь свободной, вольной, я сохраняю право выбора, право поступать по своему разумению...

— Андерсон...

— Да. Сейчас... он мне ближе, чем Шепард, — подтвердила Карин. — И я знаю, что Джон не будет мешать моим взаимоотношениям с Дэвидом. Он знает о том, что я выбрала в спутники жизни Андерсона и он... как это принято у очень хороших, цельных людей, отошёл в сторону. Я знаю, что он по-прежнему меня любит и, полагаю, что он знает, что я по-прежнему люблю его. Хотя, конечно же, глубже, острее, сильнее я люблю всё же Дэвида, — врач убрала с экрана инструментрона снимки, на которых была запечатлена Дэйна. — Благодаря его любви, деятельной, реальной любви, мы выстояли в противостоянии со Жнецом. Он любит всех нормандовцев. Без исключения, — твёрдо и по-прежнему тихо сказала Чаквас. — По-разному, конечно, любит, но — любит по-особому. Для него экипаж фрегата — семья. Ему... верят. Его — поддерживают.

— Ему... сложно, — тихо сказала матриарх.

— Очень сложно, — подтвердила Чаквас. — Он сейчас одновременно занимает должность старшего помощника командира корабля и командира группы высадки, — она помолчала, перебирая на экране инструментрона папки с файлами. — Две таких должности для одного человека — это очень много. Очень, — повторила врач. — Не каждый человек готов надлежаще выполнять все обязанности и правильно пользоваться правами, предоставляемыми ему этими двумя должностями. Наш рейс сюда, на Иден-Прайм, можно сказать даже — не рейс, а боевой поход, осуществлялся поначалу в обстановке, которую даже я, медик, охарактеризовала бы как 'полный беспорядок'. И сейчас, обдумывая происшедшее, Бенезия...

— Просто — Бена, Карин. И для краткости, и для удобства, — тихо сказала матриарх.

— Хорошо. Тогда зовите меня тоже просто — Кари, — одними губами усмехнулась по-доброму Чаквас, поймав согласный кивок и тёплый взгляд поднявшей голову азари. — И сейчас я полагаю, что не Жнец, а наш корабль, наша 'Нормандия' лежала бы на поверхности Иден-Прайма и горела бы, и взрывалась, подвергаемая практически непрерывному обстрелу со стороны Жнеца, если бы на борту не появился Шепард, — продолжила Карин. — Раненых и травмированных, погибших было бы тогда, в его отсутствие, очень много... Разведкорабли фрегат-класса не рассчитаны на противостояние с дредноутами, которым далеко не всегда могут эффективно противостоять даже несколько крейсеров. А тут — не дредноут, тут — супердредноут, а я бы сказала — сверхдредноут. И мне представляется, что Жнец не удовлетворился бы победой над прибывшей к планете 'Нормандией'. Он бы вполне, как я понимаю, ожидаемо, атаковал бы Иден-Прайм. Паника на планете была бы — колоссальная. А разрушения — огромными. Учитывая то, что Жнец с лёгкостью блокировал связь на всём Идене, можно также утверждать, что обычного сигнала бедствия никто бы из разумных — и не только людей — послать не смог... В такие моменты мало кто из людей смог бы сохранить холодный рассудок и твёрдость руки. Если бы не та работа, которую провёл Джон с экипажем и командой фрегата... Почти все нормандовцы были бы убиты или, по самой меньшей мере — тяжело ранены с перспективой очень скорой и практически — неотвратимой гибели. А корабль — лишён был бы всякой возможности не только сопротивляться, но и даже просто взлететь с поверхности планеты. Жатва, как я сейчас понимаю, началась бы быстро. И могло сложиться так, что именно нас, экипаж и команду фрегата 'Нормандия' называли бы потом инициаторами и зачинщиками очередной войны со Жнецами. Которая, кстати, могла бы окончиться очень быстро нашим, разумных органиков, полным поражением. По той простой и очень горькой причине, что мы оказались бы к ней совершенно не готовы. — Чаквас с минуту молчала, затем продолжила говорить так же тихо. — Сейчас, когда Жнец повержен, когда он, хочется в это верить, надёжно обездвижен, можно надеяться на то, что Жатва не будет начата очень быстро. Можно надеяться, что у нас, разумных органиков, населяющих эту Галактику, будет хотя бы несколько месяцев, вряд ли — лет, на то, чтобы подготовиться к противостоянию со Жнецами. А тогда, когда мы только уходили от 'Арктура'... я и сама мало знала, на что способен Шепард. Его появление на корабле в сопровождении командира Андерсона... было незаметным и в то же время, как я сейчас понимаю, очень быстрым. А уж о быстроте, с какой он освоился... сейчас, уверена, можно слагать легенды.

— Как вы его впервые увидели, Карин? — спросила матриарх.

— Просто, — ответила Чаквас. — Командир Андерсон, как это принято у старших офицеров, знакомил Шепарда с кораблём и экипажем. И я впервые увидела Шепарда тогда, когда говорила с унтер-офицером, капралом Ричардом Дженкинсом. Сейчас, Бена, я бы не хотела акцентировать внимание на том, о чём и почему я говорила именно с Дженкинсом. Я увидела Шепарда, а командир Андерсон обратился ко мне, врачу корабля, как всегда по имени. Да, это против требований устава, против очень многих формальных правил, но в разведывательных частях и подразделениях не очень чётко и полно следуют всем этим, часто мертворождённым установлениям. Потому Дэвид обратился ко мне по имени и представил Шепарда. Мне представил. Конечно, я взглянула на него... и он мне... понравился. А я, наверное, понравилась ему.

— И... — матриарх не скрывала своего стремления узнать детали и Карин очень хорошо поняла и почувствовала это.

— Я, врач, Карин. Прежде всего, здесь, на корабле, я — врач. И потому, конечно, я предложила Шепарду пройти в медотсек и подвергнуться медконтролю. Он согласился, его отпустил командир Андерсон.

— У вас, как у врача... — отметила матриарх.

— Да, — кивнула Чаквас. — У меня есть возможность узнать человека... и не только человека... очень близко. Окончив осмотр, я предложила ему сесть в кресло.

— В это? — азари указала на свободное кресло.

— Да, Бена. Именно здесь, в этом кресле он тогда и сидел. Мы говорили. О многом говорили и, как я теперь понимаю, этот разговор был важен, нужен и полезен нам обоим. Я, как вы, наверное, уже поняли, специализируюсь на лечении инопланетян, но также достаточно хорошо разбираюсь и в вопросах лечения людей. Я рассказала Шепарду немало о Найлусе Крайке. Он тоже не избежал моего медицинского внимания. И я говорила с Шепардом о Крайке потому, что его присутствие на нашем корабле... определяло тогда очень многое. В том числе и проблемы, с которыми столкнулись офицеры группы командования 'Нормандии' и очень многие средние и младшие члены экипажа и команды корабля. Я была уверена тогда и убеждена сейчас, что этот разговор с Шепардом о Крайке был необходим. И очень рада, что мне удалось поговорить с Джоном не только о Крайке, но и о многом другом. — Чаквас помолчала несколько секунд. — Я попросила его как можно скорее освоиться со старпомовской каютой. Хотя... корабль маленький и кают, собственно, в привычном понимании, у нас на борту нет. Скорее — выгородки с тонкими стенками. Джон согласился с необходимостью побывать в каюте и ушёл из медотсека.

— А потом... — Бенезия продолжала проявлять нетерпение.

— У меня, как у врача корабля, есть возможность и даже необходимость постоянно отслеживать показатели состояния здоровья фрегатовцев. Эти два понятия — экипаж и команда, конечно, различны по смыслу и по содержанию, но я как-то научилась их не разделять. Для меня все, кто постоянно приписан к кораблю, составляют с ним неразрывное единство. Это... в какой-то, для меня — в очень значительной степени — семья. А не просто структура пирамидальной организации подчинения и соподчинения одного уровня другому. Потому я со своей, врачебной, медицинской стороны, знаю многое о том, как произошло преображение Шепарда. Ясно, что я знаю и мне, как врачу, понятно далеко не всё, но я смогла собрать много интереснейших данных, которые ещё ждут внимательного анализа и изучения. Да, тогда Шепард постарался уединиться в одном из салонов 'Нормандии'. Он закрыл дверь и сделал всё, чтобы то, что с ним тогда происходило, осталось по большей части малозаметным и даже неизвестным для подавляющего большинства обитателей корабля. Мы уже находились в полёте, пусть наш рейс к Иден-Прайму только начинался, но всё равно — началась реальная, в какой-то мере, очень значительной, кстати, боевая работа и Джон не хотел, чтобы члены экипажа и команды фрегата отвлекались на слежение за ним, на помощь ему.

— Наверное, нормандовцы... — несмело заметила старшая Т'Сони.

— Да, Бена. Они... многие... чувствовали, что Джон... напряжён. Тогда... надо учесть то обстоятельство, что он прибыл на борт фрегата 'Нормандия' прямо от станции 'Арктур', на челноке вместе с Андерсоном. Такой порядок, командиру корабля предоставляют на этой станции каюту во временное пользование. Это — и кабинет, и жилая каюта. Не знаю, каждый командир решает эту пропорцию так, как считает нужным. Для Дэвида, я убеждена, это — большей частью кабинет. Он и живёт-то нормально тогда, когда находится на корабле, на 'Нормандии'. А на 'Арктуре', пусть это и большая станция... Он, прежде всего там работает. Так вот, мы пришли к 'Арктуру' через две недели после старта от 'рейд-полосы', на которой размещаются корабли, которым предстоят первые в их истории полёты. Так уж произошло, что первый полёт 'Нормандии' стал самым сложным полётом. Сразу стал сложным, — уточнила Чаквас. — Две недели мы добирались до 'Арктура' от 'рейдовой полосы' — поля, забитого и новыми, и отремонтированными кораблями. За это время всякое было на борту. И хорошее, и очень плохое. Но как-то люди притерпелись друг к другу. А вот с турианцем Крайком у них не сложились отношения. Заносчивый птицемордый по поводу и без повода 'светил' своей 'корочкой' СПЕКТРА, что очень раздражало многих нормандовцев. Его, этого молодого Спектра, сторонились, как только могли, но корабль-то — маленький. Особо скрыться некуда. Как-то перетерпели эти две недели, хотя за это же время очень многие нормандовцы поняли, насколько реальная ситуация на корабле во всём её многообразии и во всей её сложности не соответствует нормативам. Корабль, Бена, буквально выпихнули в полёт, формально мы даже по-нормальному не приняты в состав дивизиона, соответственно — и эскадры и флотилии разведкораблей, которой командует адмирал Михайлович. Комфлотилии, кстати, никогда не скрывал своего отрицательного отношения к самому факту пребывания 'Нормандии' в составе вверенного ему подразделения. Ему многое не нравится — и то, что у нас проблемный пилот, и то, что у нас — сложная система маскировки, и то, что у нашего корабля особое ядро, слишком большое для корабля фрегат-класса. Наверное, многие нормандовцы ценили и ценят Михайловича. В том числе и за то, что он не скрывал своего негативного отношения к кораблю и к тому, что этот корабль каким-то бюрократическим экспромтом попал под его командование. Хорошо ещё, что Михайлович в большинстве случаев не переносил своё негативное отношение с корабля на членов экипажа и команды. Хотя... здесь тоже не всё гладко. Именно благодаря, в том числе, и Михайловичу, корабль отправлен был в полёт с недоукомплектованным экипажем и командой. Фактически тридцать-сорок процентов ключевых постов и должностей у нас не были замещены специалистами нужной квалификации. Всё это было сделано для того, чтобы на их места поставить военных полисменов. А их приказ был прост и прям: обеспечить охрану и защиту изымаемого с Иден-Прайма маяка.

— Карин, — матриарх посмотрела на Чаквас, сделавшую паузу в своём монологе и отвлёкшуюся на чтение очередной порции сводок медицинского характера. — Вы мне, гражданской азари, матриарху, религиозному лидеру всё вот так подробно рассказываете...

— Бена... С того момента, как мы, экипаж и команда 'Нормандии' атаковали Жнеца... Я сейчас не говорю — победили или одолели или усмирили. С этого момента... слишком многое изменилось, — сказала Чаквас, стараясь говорить потише. — У нас впереди — общегалактическая война, у нас впереди — противостояние с загалактическим врагом, который, если выразиться просто и кратко, уже неоднократно раз за разом уничтожал всю разумную жизнь в нашей Галактике. Уничтожал полностью, без остатка. Да, может быть, для многих учёных страшно понимать, что их представления о причинах гибели разумной жизни в исследованной части Галактики полсотни тысяч лет тому назад оказались, мягко говоря, в очередной раз крайне несостоятельными. Но факт остаётся фактом: если мы не попытаемся хотя бы организовать сопротивление этой угрозе, мы погибнем очень быстро. Все. Без малейшего исключения.

Чаквас в очередной раз постаралась понизить громкость своего голоса:

— Подозреваю, опуская озвучивание оснований для этих подозрений, поскольку они слишком многочисленны, что Жнецы имеют однозначный приказ: ликвидировать всю разумную органическую жизнь в Галактике. В очередной раз — ликвидировать полностью. Или — в очередной раз ликвидировать — почти полностью. В данном случае неважно, поскольку потери среди разумных органиков любой ныне известной расы будут всё равно астрономические, а точнее — катастрофические. Да, потом придут, появятся, очнутся другие расы, разовьются, станут достаточно разумны, но и их в не таком уж и далёком будущем может ждать и будет ждать угроза очередной Жатвы. Не зря такой корабль раз за разом во множестве чудом сохранившихся источников называли Жнецом. Раз за разом называли. На любом из ныне понятных нам письменных и устных языков.

Карин помолчала несколько секунд, собираясь с силами и с мыслями.

— Уже сейчас... очень многие люди чувствуют приближение чего-то крайне страшного, большого, неотвратимого, жестокого. По-разному люди реагируют на это чувство, на это ощущение. Я впервые увидела Шепарда, когда говорила с капралом Ричардом Дженкинсом. Он — уроженец Иден-Прайма, там у него родители и сестра... Он был очень рад, что фрегат направляется именно на Иден-Прайм. Человеку свойственно всегда надеяться на лучшее, Бенезия, — подчеркнула Карин. — И я знаю, что это свойственно не только человеку. Ричард хотел показать реально, что он — уже стал воином, стал профессионалом. Хотя реально он остался мальчишкой, который, как я понимаю, слишком слабо осознаёт, что такое быть офицером. Пусть даже — унтер-офицером, капралом. Он ещё не знает, что такое настоящий, не полигонный и не стрельбищный бой. Он полон энтузиазма, полон решимости. Но, если раньше, всего несколько часов назад, он ещё мог надеяться и рассчитывать, что всё обойдётся по варианту продолжения мирной жизни, то теперь... — Чаквас сделала трудную для себя паузу, — наверное, даже он понимает, что мирное время стремительно уходит в прошлое. Впереди — чернеет тьма реального военного времени. В котором надо ещё не просто суметь выжить. Надо суметь победить внегалактического врага. Опытного, умелого и изворотливого врага.

Чаквас, скрывая возросшее нервное напряжение и волнение, пролистнула на экране инструментрона несколько незаполненных медицинских 'форматок'. Потом, конечно же, она вернёт пролистывание назад, но это будет позже:

— Очень многие нормандовцы постепенно свыкались и, уверена, медленно свыкаются сейчас с мыслью о том, что мирное время уходит. Очень быстро уходит. Наверное, схожим образом свыкаются с этой мыслью и иден-праймовцы. А со временем такое осознание ждёт очень многих разумных в Галактике, независимо от расы. Пока что мы, фрегатовцы, сумели сделать всё, чтобы ни грана ценной, основной информации — я сейчас не говорю об информации общего характера — её удержать невозможно в принципе — не ушло с Иден-Прайма о происшедшем. Обеспечивая это 'молчание', Андерсон сделал почти невозможное и очень устал, он сейчас... очень напряжён, напряжены, как я знаю, и очень многие нормандовцы. Мы теперь силами своего фрегата фильтруем планетный информационный траффик. Пока что нам удаётся это делать без особых проблем — ссылаемся, как я знаю, на неполадки в аппаратуре, на отказы контуров и так далее. Люди... имеют богатый опыт замыливания восприятия окружающих их разумных существ... Прошло слишком мало времени и сейчас...

— Мы находимся на перепутье, ведь ещё неизвестно, что делать с этим кораблём. Он... не уничтожен, — тихо сказала Бенезия.

Чаквас кивнула, соглашаясь с мнением собеседницы:

— Вы правы. Мы оказались где-то посередине в поле развития ситуации теперь у нас есть неопределённость, есть выбор. Не только у нас, нормандовцев. Но и у него, Жнеца. Мы готовимся и знаем, что Жнец тоже готовится. Да, внешне он тих и недвижен, но это, как нормандовцы понимают, и, думаю, так или иначе, понимают иден-праймовцы — обманчивая тишина и обманчивая неподвижность.

— Шепард и Андерсон... — сказала матриарх.

— Да. Они — выпускники одной и той же Академии 'Эн-Семь'. Элитного, закрытого учебного заведения спецназа Альянса Систем. В большинстве случаев почти вся информация об этом учреждении относится к категории совершенно секретной, потому вовне — известно немногое. Но известно, например, совершенно точно, что Дэвид — один из первых слушателей тогда ещё не Академии 'Эн-Семь', а Программы 'Эн-Семь'. Один из слушателей, получивших совершенно заслуженно высший квалификационный ранг-уровень — те самые 'Эн-Семь'. Таких спецов у нас, землян, очень мало и их подготовка — крайне сложна и затратна. Зато на выходе человечество получает воинов уникального уровня.

— Два таких воина на борту одного корабля...— отметила старшая Т'Сони.

— Нет, Бенезия, это — не случайность, — возразила Чаквас. — Корабль — проблемный в полном смысле этого слова. А при всём нашем очевидном постоянном беспределе в системе комплектования кадров ВКС Альянса, всё же остатки здравого смысла и необходимость подчиняться логике никто из людей не в состоянии отменить и перестать использовать. Андерсона, командира Андерсона, как я знаю, долгое время держали в запасе после того, как он... не смог стать первым Спектром-человеком. — Чаквас несколько секунд молчала. Бенезия не торопила собеседницу, понимая её настроение и состояние. — Не любят чинуши Альянса людей, которые не оправдали их надежд. В первую очередь — их чиновничьих надежд. Сами знаете: дутый престиж, дутая возможность просто похвастаться перед чиновниками других 'структур' для чиновников Альянса — важнее многих других 'деталей'. Дэвид... долгое время оставался не у дел. Я сейчас не хочу говорить вслух о деталях его жизни в этот период, но отмечу лишь, что он без вопросов принял командование и руководство кораблём и экипажем. Да, да, 'Нормандией', — подчеркнула Карин. — И в этом списке возможных руководителей он, кстати, был далеко не первым, может быть — где-то восьмым или даже девятым. Я знаю, например, о том, что все предшественники из этого списка, узнав, с каким проблемным и неоднозначно воспринимаемым кораблём им придётся иметь дело... отказывались. Раз за разом отказывались, хотя и понимали, и знали, и разумели, что отказываются от действительно пионерной работы, которая могла сулить большие выгоды, в том числе — внеочередные звания, награды, продвижения по службе и прочие блага. Отказывались, — повторила врач. — Может быть, потому, что не хотели рисковать, может быть потому, что боялись. — Чаквас помолчала несколько секунд. — Дэвид... Он не отступил, он принял руководство кораблём. Можно сказать, снял его с 'линии ожидания'. Уже, как я теперь знаю, были готовы пакеты документов, необходимые для начала процедуры демонтажа корабля. Достаточно будет, думаю, сказать, что очень долгое время у 'Нормандии' не было пилота. Точнее — шеф-пилота, реально способного делать всё, что может потребоваться от пилота столь необычного корабля. Эта многогранная сложная необычность 'Нормандии' не только намертво отсекала, она сильно пугала очень многих весьма высококлассных специалистов. Потому пришлось и Джефа Моро делать пилотом в ходе весьма специфической процедуры. Формально он вообще не должен летать: у него — редкое заболевание, делающее по всем стандартам его допуск к реальным полётам невозможным. Но он... некоторым образом... я о деталях сейчас умолчу, смог доказать Андерсону... и не только ему, что может творить за штурвалом 'Нормандии' настоящие чудеса. А в разведке чудеса иногда бывают очень востребованы.

— Турианская разработка... — сказала Бенезия.

— Да, Бена. — Чаквас помедлила. — По ряду причин разные, скажу так, 'заинтересованные стороны' не дали возможности турианцам передать людям актуальные, современные, свежие проекты кораблей. Чиновничьи игры, бюрократические 'перекидушки', всё такое... — в голосе Чаквас собеседница легко уловила нескрываемую неприязнь. — Остановились на проекте двухвековой давности. Может, турианцы, а также — и их руководство просто решили унизить в очередной раз человечество, может быть — просто решили посмотреть, сможем ли мы, земляне, хоть что-то стоящее извлечь из этого, возможно, по их меркам явно устаревшего и малообещающего проекта. И корабль, построенный по переданной нам документации, да, предельно полно адаптированный под нужды не турианцев, а людей, получился неоднозначным, необычным, проблемным. Пилота мы нашли, командира... — Чаквас в очередной раз замолчала на несколько десятков секунд. — Андерсона просто 'бросили' на этот корабль, как некоего солдата — на амбразуру вражеского оборонительного укрепления... — Чаквас, скрывая возмущение и раздражение, чуть поморщилась. — Уж как получилось так, что Шепарда тоже 'бросили' на этот корабль, фактически — в режиме усиления Андерсона... я чётко и точно не понимаю до сих пор, допуская только, что это — вполне возможный и достаточно легко реализуемый вариант. Недосмотрели несколько чинуш несколько деталей надлежаще внимательно. Вот и оказался Шепард старшим помощником командира корабля. Такого необычного и очень проблемного корабля.

Чаквас сделала минутную паузу. Бенезия не торопила собеседницу, обдумывала услышанное.

— Михайлович, думаю, был рад, что 'Нормандию' под сонмом причин и оснований выпихнули в полёт, — продолжила врач, — всё же его ответственность пока что ограничивается пределами территории баз флотилии. Альянс... очень осторожен в деле осуществления разведки Галактики. Хоть и говорят, что люди неуёмны в жажде познания своего звёздного дома... В большинстве случаев это говорится явно не о разведсилах Альянса Систем. Нас услали не в разведполёт, Бена. Нас услали на миссию, которая, что бы кто там из чиновников не говорил, не менее неоднозначна, чем корабль, толком не прошедший ту же процедуру приёмки. И — не только её. Мы — слишком молодая по космическим галактическим меркам раса и наши чинуши считают, что мы должны по этой причине прогибаться под желания и стремления, исходящие от других рас, более старших, более опытных.

— Мне это знакомо, — тихо сказала Бенезия. — И я... не считаю, что в изменившихся условиях... это оптимально.

— Рада это слышать, а ещё более — рада понимать искренность вашей позиции и ваших суждений, — ответила Чаквас. — Всё равно, мы — люди военные, нам приказали — мы выполняем приказ. Хотя, не могу сказать, что этот приказ те, кто был включён в состав экипажа и команды 'Нормандии' ещё тогда, когда корабль стоял на 'поле', восприняли, скажу так, без внутреннего, весьма ощутимого сопротивления. Я, как врач, как женщина, это очень хорошо чувствовала и понимала. А уж появление на борту земного военного корабля, боевого альянсовского корабля этого молодого Спектра — Найлуса Крайка, вообще вызвало среди членов экипажа некоторое брожение. Андерсону, кстати, удалось это брожение ввести в рамки, но кое-какие признаки 'продолжения' всё же отмечались... и позднее, до недавнего времени. Пока Шепард не призвал Найлуса Крайка к порядку. Впрочем, я несколько забежала вперёд. — Чаквас отхлебнула из кружки подогретый травяной настой. — Угощайтесь, Бена, — она пододвинула по столешнице к азари другую, полную кружку. — Это вам будет безопасно... И — полезно.

Проследив, как матриарх пьёт настой, Чаквас устроилась поудобнее в своём любимом рабочем кресле и продолжила:

— Не скрою, появления офицера, назначенного на должность старшего помощника командира корабля, очень многие, а может быть — и почти все нормандовцы ждали с нетерпением. Большим или меньшим нетерпением — это строго индивидуально, но — ждали. И появление Шепарда для многих из них стало, скажу так, неким сюрпризом. Приятным или неприятным — это уж как кому из нормандовцев показалось... Андерсон постарался обеспечить своего нового старшего помощника всем необходимым, в первую очередь инструментроном, ну и некоторыми другими полезными мелочами. Шепард увиделся с Дэвидом ещё на станции 'Арктур', куда прибыл, получив приказ, вызов. Он прошёл через Управление Кадров, где ему уточнили назначение. Таков порядок. А потом... потом он пришёл в ту самую каюту, ставшую временным обиталищем Дэвида. Когда Андерсон уходил на челноке на 'Арктур'... Я ощущала, насколько он напряжён и взволнован. Он... много чего плохого ожидал от предстоящей встречи с новоназначенным старпомом. Иногда... чиновники бывают весьма неприятно изобретательны и на эту должность вполне могли назначить какого-нибудь 'паркетного' офицера, совершенно не боевого. Могли чиновники посчитать, что в случае чего командир корабля справится с проблемой... любой проблемой... в одиночку, без опоры на старпома. Им наплевать на то, что существует и действует принцип 'на боевом военном корабле лишних людей в экипаже и команде и просто на борту нет и быть не может '. У чиновников — свои принципы, которые им закономерно ближе. — Чаквас не скрывала перед собеседницей своего раздражения, которое старалась всё же держать в рамках. — Потому Дэвид... не стал заходить ко мне в медотсек перед тем, как покинуть борт 'Нормандии' на челноке. Он не хотел, чтобы я тоже... сильнее, глубже, больше волновалась. Так и улетел, даже не прислав сообщения... Обычного, текстового. У нас с ним... такая есть договорённость. Я понимаю, что в этот раз он не хотел, чтобы я... напрягалась. Любит он меня. Глубоко и сильно любит, хотя... тяжела для него эта любовь. — Чаквас вздохнула. — Он — командир, а у нас, землян, чаще всего... не принято, чтобы дистанция между командиром и членами экипажа сокращалась. Есть у землян древняя традиция, согласно которой командир корабля... одинок. Он отделён от членов экипажа своего корабля некоей границей. Очень ощутимой границей. И переступить эту границу — значит сломать, нарушить многие, тесно взаимосвязанные с этой границей нормы и правила поведения. Да ту же субординацию, например. Хотя... люди научились обходить эти опасности. Никуда не денешься, ведь любовь... — Чаквас коротко вздохнула, — не спрашивает о рангах, званиях, должностях... И Дэвид старается не напрягать ни меня, ни членов экипажа корабля. Наверное, наши взаимоотношения тоже помогли нормандовцам образовать коллектив быстрее, чем это могло бы произойти в других условиях, в другой ситуации. Они... нормандовцы... для меня это, скажу так, удивительно и даже... изумительно... в таких тяжёлых условиях, когда яснее всего... неопределённость... Поняли меня и поняли Дэвида. И не мешают нам быть ближе друг к другу, чем это допускают протоколы, ритуалы и всякие нормативно-правовые акты любого уровня. В тот раз Дэвид улетел на 'Арктур' молча... И я его поняла — он не хотел грузить меня своими волнениями, тревогами, пониманием 'неопределённости'. Появление Шепарда рядом с Андерсоном прошло... нормативно. Они вдвоём вернулись на корабль. И я знала, чувствовала и понимала, что Дэвид... Теперь он — спокоен. Тогда я, как и многие нормандовцы, ещё многого не знала — всё же Андерсон первым столь плотно и полно пообщался с офицером, назначенным командованием на пост старшего помощника командира фрегата, но мне было, например, известно, что Дэвид... расслабился. А это для меня — показатель. Глубокий и хороший показатель. Я тоже... успокоилась.

Снова Чаквас сделала в своём рассказе паузу. Она не смотрела на азари, не стремилась к тому, чтобы встречаться с ней взглядом.

— Шепард, — продолжила Карин, — пообщался с Дэвидом, это было... заметно. Потом он ушёл в свою старпомовскую каюту, фактически — выгородку. Стал в ней осваиваться... Я пока что наладила свою аппаратуру, чтобы следить за состоянием здоровья новоназначенного старпома. Рутинная процедура, совершенно обычная, малонапрягающая. Вахтенные мне потом доложили... что у Шепарда, когда он появился на борту фрегата, была в руках сумка, собранная явно женщиной. И я поняла, что он... несвободен. Для меня это — обычное понимание. Да, многогранное, сложное, но — обычное. От вахтенных я также узнала, что Шепард завёл интересную практику: он не стал плотно прикрывать дверь в свою каюту. Вероятнее всего — и в этом я потом, позднее, убедилась — он тем самым давал понять нормандовцам, что открыт для общения. Он спокойно отнёсся к интересу обитателей фрегата к нему — новому человеку, который, как уже очень многие нормандовцы знали, будет выполнять обязанности старшего помощника командира корабля, а потому фактически в немалой степени — отвечать за работу и с кораблём и с экипажем. За очень многие 'тактические' мелочи. Так что значительный интерес нормандовцев к новоприбывшему офицеру был... понятен. Многие фрегатовцы специально старались тогда и — неоднократно — пройти мимо двери старпомовской каюты, старались заглянуть внутрь, увидеть, чем занят новый старпом. Всё это — привычно и нормативно. Шепард, как мне потом рассказали подруги... приготовил себе травяной чай... Для меня это — тоже показатель. Многие офицеры такого уровня, не 'эн-семёрки', конечно, но назначенные на должности, равные должности Шепарда или близкие к ней, начинали свою службу на новом месте... с выпивки. Шепард же ограничился только травяным чаем. И — долго смотрел на 'Арктур'. Да, бронекрышки закрывают сейчас практически все иллюминаторы фрегата. И тогда они тоже были закрыты. Так что Шепард вывел изображение станции "Арктур' на один из экранов. Наверное, глядя на станцию, он свыкался с мыслью о том, что назначение его на корабль в очередной раз состоялось и он сейчас — не просто армейский офицер, а старший помощник командира боевого военного космического корабля. Он, как я знаю из рассказов своих подруг, долго смотрел на Станцию. А потом — быстро и чётко сел за стол и принялся изучать и обрабатывать ридеры с документами. К тому времени я уже могла достаточно подробно мониторить его состояние и мне... понравилось, что он не стал предаваться безделью, ничегонеделанию. К тому времени, вполне вероятно, он уже знал, что ему придётся совмещать должность старшего помощника командира корабля с должностью командира десантной группы фрегата.

Чаквас снова на несколько минут замолчала. Бенезия не проявляла беспокойства и нетерпения, она понимала, насколько трудно врачу фрегата быть такой откровенной не с кем нибудь из землян, а с матриархом азари. Непросто было Т'Сони вспоминать и о своей причастности к делам Матриархата.

— Не скрою, я радовалась, получив от Дэвида файлы с 'установочными' данными на Шепарда. — Чаквас сдержала вздох. — Я поняла, что у Дэвида появился... очень хороший помощник. Коллега, офицер, которому Андерсон может доверять полностью. Хотя бы потому, что он — тоже 'Эн-Семёрка', тоже выпускник элитной закрытой Академии. Дэвиду определённо стало легче — я это и чувствовала сама и видела по индикаторам контроля состояния. Наверное, тогда я поняла, что Шепард... справится с совмещением двух столь сложных должностей. Нормативно справится. Полностью справится. С командиром корабля у него будет... полное взаимодействие, хороший контакт. Это... сложно пояснить словами, Бенезия, но я поняла также, что у Дэвида, вынужденного принять проблемный корабль под своё командование в кратчайшие сроки, появился, с приходом на борт фрегата капитана Шепарда, не просто старший помощник и командир десантной группы фрегата. У него появился... ученик, которому Дэвид сможет передать свой богатый практический опыт, многому научить не словесно, а личным примером. Так, как это Дэвид любит делать, обходясь без многословия. А тогда... тогда я знала, что Шепард сразу принялся за работу... Пока что с документами, но — за реальную, сложную, большую работу. Он не стал оттягивать в будущее момент начала своего деятельного участия в жизни экипажа и корабля. Наверное, он уже тогда чувствовал нешуточный, острый интерес и к себе и к тому, чем он сейчас занят, со стороны нормандовцев, но, как я тогда понимала, он относился к этому... спокойно. Нормально относился.

Чаквас встала, прошлась по 'кабинетику'. Бенезия не смотрела на врача, она обдумывала услышанное.

Карин, остановившись у шкафа с инструментами, провела пальцами по створке. Повернулась, прислонилась спиной к шкафу, скрестила руки под грудью и продолжила свой рассказ:

— А потом... Потом, когда до момента отлёта фрегата от 'Арктура' осталось меньше четверти часа... Шепард удивил меня, как врача корабля. Он переоделся не в новый комбинезон, он переоделся в лёгкий скафандр. Не скрою, для меня это было очень неожиданно и... очень приятно. Этим Шепард давал понять, что он — настоящий боевой офицер, а не кабинетный сиделец, что он хочет, чтобы на боевом корабле царила не 'отдыхальная', а 'боевая' обстановка. Да, я знаю, что его появление за пределами старпомовской каюты в этом лёгком скафандре вызвало нешуточное изумление и удивление у многих членов экипажа и команды корабля. Но Шепард явно ожидал такой или подобной реакции и отнёсся к её проявлению спокойно. Мне, как врачу, было ясно, что появившись перед нормандовцами в скафандре, а не в офицерском комбинезоне, новый старпом давал безмолвно, без лишних слов всем окружающим его на 'Нормандии' людям понять: расслабление окончено, началась реальная боевая работа. Он тогда направился к Звёздной Карте. На земных фрегатах такого типа и ранга это — практически командирский пульт Центрального Поста. У нас, фрегатовцев, вместо Центрального Поста — Боевой Информационный центр. Шепард подошёл и встал рядом с Андерсоном. Я видела по индикаторам и сама чувствовала, что нормандовцы увидели и поняли: рядом с командиром корабля появился реальный старпом. Боевой офицер, а не паркетный шаркун. И... могу сказать, что поняла также, что... мирное время с его необязательностью, леностью, склонностью к проявлению слабости, ненамного, но куда-то отодвинулось от фрегата.

Карин коротко взглянула на сидевшую в кресле матриарха:

— От станции 'Арктур', Бена, уходил действительно боевой разведывательный фрегат. Да, с половинным, можно сказать, что и едва ли не половинным экипажем, ведь остальная часть — полисмены, пусть и военные, но... я сама не понимаю, Бена, как это удалось тогда Шепарду. Только встать за пульт Звёздной Карты и — быстро и полно поменять ощущение у очень многих нормандовцев. Ощущение окружающего мира, — уточнила медик. — А потом... быстро полно и глубоко... поменять ощущение корабля и экипажа у тех, кто оставался на Станции. Но я знаю совершенно точно и полно: все 'арктурцы' знали и чувствовали, что от Станции уходит не проблемный, а именно боевой корабль. Способный, если понадобится, реально воевать. С реальным врагом. Это, не скрою, было новое ощущение и я не сразу 'прочла' и уяснила для самой себя все его уровни. Но это было, как я теперь понимаю, необходимо.

Врач отошла от шкафа с инструментами, направилась к полкам с медицинскими носимыми укладками. Остановилась, провела рукой по замкам ближайших укладок. Бенезия, искоса наблюдавшая за хозяйкой Медотсека, понимала, что сейчас Карин пытается успокоиться. Не оборачиваясь, Чаквас продолжила:

— Да, Шепард, стоящий у Звёздной Карты, рядом с Андерсоном, видел эти пустые пульты, за которыми не стояли специалисты, профессионалы. Ну не ставить же туда, вот так, без подготовки, проверки, вот так, сразу, за эти пульты, пусть даже и просто для вида, этих военных полисменов?! У них — другая работа, они по-другому мыслят, по-другому действуют. И Андерсон никогда бы не согласился, чтобы они присутствовали в БИЦе во время отлёта в качестве статистов. Шепард видел эти пульты, эти пустые пульты и я знаю, что они ему не нравились. Ему не нравилось, что за ними не стоят специалисты. Ведь взяли на борт, разрешили чинуши Альянса взять на борт только тех спецов, без которых в любом полёте трудно или почти невозможно обойтись, а остальных, как я знаю, под разными предлогами оставили. Оставили ещё на том 'поле', откуда фрегат и пришёл к 'Арктуру'. Оставленные, я помню, были очень недовольны. Но... приказ есть приказ, а 'поле' — такое место, где приказ, когда не надо, а не только когда надо, блюдут. — Чаквас помолчала. — На 'Арктуре'... Это — командная, а не комплектовочная станция, там столь крупными заменами не занимаются. Так что полисменов быстренько так распихали по всему кораблю, поставив подпирать стенки у разных выходов и проходов. Надо же было чем-то их занять... Шепард, понимаю, обратил внимание и на это. Полисмены тоже интересовались офицером, который занял пост старшего помощника. Специфика этой должности такова, что именно старший помощник постоянно занят экипажем и командой корабля. Гораздо в большей степени, чем командир. Двенадцать полисменов — вместо двенадцати спецов... У меня, как у врача, создалось впечатление, что эта ситуация очень напоминает ситуацию гибели этих двенадцати спецов в ходе какого-нибудь боестолкновения. Их, этих специалистов, просто нет. Их невозможно быстро заменить этими полисменами. Шепарда, знаю, эти полисмены напрягали. Он, поначалу, не видел в них, уверена, равноценную замену отсутствующим спецам. И, наверное, никто из нормандовцев, не являвшихся военными полисменами, не видел.

Снова пауза. Снова Чаквас молчит, скрывая, насколько это вообще сейчас возможно, волнение, напряжение. Несколько минут врач корабля обдумывала, что следует сказать дальше, затем обернулась к собеседнице:

— Шепард работал за пультом Звёздной Карты. И Андерсон, я знаю это совершенно точно, внимательно наблюдал и за Джоном и за его работой. После того, как пилот доложил о том, что взлёт и вылет завершены, командир корабля отпустил Шепарда. Таков порядок, такова процедура. Ничего особенного. А я смотрела на индикаторы и понимала: с Шепардом что-то не то. Таких показателей... у людей, — уточнила Чаквас, — я ещё никогда не видела. Мне пришлось в те минуты отключить звуковые сигналы оповещателей, оставить только экранные представления и всё равно... Я почти что намертво прилипла тогда взглядом к экранам. Шепард... можно сказать, что он трансформировался. А индикатор нахождения человека в пределах корпуса корабля своим мерцанием однозначно свидетельствовал: Джон знает, что с ним творится что-то странное и необычное. Потому он не просто шёл по кораблю, удаляясь от постамента с пультом Звёздной Карты. Он искал место, где его странное состояние никого из обитателей фрегата никоим образом не насторожит. Можно даже сказать, что он искал укромное место. А я смотрела и дивилась показателям своей аппаратуры. Тем показателям, которые передавал мне ВИ, обработав лавину данных. Тогда, на начальном этапе полёта, даже Андерсон не верил в то, что впереди — бой, впереди реальное боестолкновение с реальным, совершенно не полигонным врагом. Да, возможно и, скорее всего, действительно, тогда многие нормандовцы, увидев Шепарда в скафандре, поняли: спокойная прежняя жизнь окончилась. Но вряд ли они поняли это — и тогда, и позднее — достаточно полно и глубоко. А Шепард искал не просто комнату, каюту, выгородку, где бы он мог уединиться. Он искал выгородку или каюту с открытым иллюминатором. Тогда его 'накрыло' впервые. И, слава Высшим Силам, 'накрыло' не окончательно. Позже... когда его 'накрыло' вторично, он уже не медлил. Он как можно быстрее постарался переместиться в найденный им салон. Он был истощён, утомлён и измотан. А впереди, как я ясно видела на своих индикаторах, была трансформация. Вполне возможно, Бена, что он кое-о-чём догадывался сам, ведь он был достаточно опытным человеком, кадровым офицером, спецназовцем, выпускником спецакадемии элитного уровня. Но и для него многое в том комплексе ощущений, чувств было, вне всяких сомнений, ново. Несколько суток он знакомился с кораблём и с экипажем. Знакомился подробно, внимательно, глубоко и полно. Наверное, по-иному он и не умеет. И — не только потому, что для него фрегат 'Нормандия' — новый, незнакомый корабль. Но и потому, что он со всей определённостью понимал: мирное время стремительно уходит в прошлое. Настолько стремительно, что далеко не каждый разумный органик любой расы быстро свыкнется с подобной скоростью.

— Он... боевой офицер... — Бенезия отхлебнула несколько глотков чая, поставила чашку на стол, посмотрела на сидевшую напротив Чаквас.

— Да. Самой крупной боевой операцией, в которой он участвовал, был, насколько мне известно, инцидент на Акузе. Там было столкновение с молотильщиками.

— Несколькими? — удивилась матриарх.

— Да. Мы, земляне, тоже считаем, что это достаточно необычно, — сказала Карин. — Но так сложилось, что он, капитан спецназа ВКС Альянса Джон Шепард, тогда стал единственным, кто выжил из почти полусотни воинов, участвовавших в операции на поверхности Акузы. Дэйна тогда дневала и ночевала в госпитале. — Чаквас понимала, что упоминание о девушке Джона матриарху, влюбившейся в капитана, может не понравиться, но предпочла сказать об этом открыто, прямо и чётко. — Она очень помогла Джону восстановиться. Я получила, в том числе и от своих коллег, медиков, немало свидетельств того, что она действительно глубоко и полно любит Джона. Он тогда был доставлен в военный госпиталь без сознания и не сразу, далеко не сразу пришёл в себя. Всё это время Дэйна была рядом с ним. Отказалась от участия в очередных спортивных сборах, не поехала на соревнования. Тренеры и администраторы сборной поняли её правильно. Почти все земляне, кто знал Дэйну, привыкли к тому, что именно она — без пяти минут жена капитана Шепарда. Тогда в госпитале ему вручили первый орден. До того момента он был награждён только медалями и почётными знаками.

— Акуза... — заинтересовалась матриарх.

— Тёмная история, Бена, — честно ответила Карин. — Я сама многое не знаю. Многое мне не понятно. Многое я не могу уложить в какие-либо логические схемы. Потому сейчас я не буду говорить об этом сколько-нибудь полно. Для меня важно, что Джон выжил. А после Акузы он надолго 'завис' на Земле. Конечно, полигоны, стрельбища, вылеты на тренировочные миссии за пределы Земли. Обычная рутина офицера-спецназовца. Но всё равно — он тогда был 'в запасе'. И был очень рад уделять максимум времени и внимания Дэйне.

— Она... — несмело сказала матриарх.

— Известная профессиональная спортсменка, — уточнила Чаквас. — Росла с Джоном в одном детдоме. Те, кто знал её и его в тот период, убеждены, что она стала его первой любовью, а он — её первой любовью. Но и тогда, когда они стали совершеннолетними, взрослыми, самостоятельными людьми, — Карин сделала небольшую секундную паузу в рассказе, — покинули детдом, они не разошлись в разные стороны, не утратили контакт, как это часто бывает. Джон... я поняла, получив некоторую информацию от людей, знавших тогдашних Дэйну и Джона, не умеет играть чувствами других разумных. Не умеет и не хочет, — повторила Карин. — Потому, наверное, а скорее всего — и не только потому — Дэйна осталась рядом с Джоном. — Чаквас снова помолчала несколько секунд, затем продолжила. — Детдомовцы. Ни родителей, ни родственников. Одни. Дэйна с подросткового возраста, а может быть даже и раньше, сориентировалась на профессиональный спорт, а Джон — на армейскую службу. Так что "дисциплина", "режим", "долг", "норма", "приказ" — для них обоих это — далеко не пустые понятия. Может быть, это тоже помогло им остаться рядом друг с другом. — Чаквас помедлила. — Дэйна ждала его в юности из армии, позднее она выходила его в госпитале. Он был благодарен ей. Но никогда он не привязывал её насильно к себе, никогда не говорил о том, что она должна родить ему детей, что она должна стать его законной женой, должна стать домохозяйкой и отказаться от спортивной карьеры. — Чаквас подошла к рабочему столу, наклонилась, отпила несколько глотков из своей кружки, поставила сосуд на нагреватель, задала на пульте режим, села, откинулась на спинку кресла. — Вряд ли она полностью представляла себе, что предстоит Джону. Но то, что ему будет очень сложно, она, несомненно, чувствовала. И — чувствовала глубоко.

Чаквас помолчала несколько секунд. Посмотрела на экраны системы, следящей за показателями здоровья нормандовцев, перевела взгляд на дверцы шкафов:

— А тогда, когда Джона здесь, на 'Нормандии' 'накрыло' вторично... То, что с ним далеко не всё в порядке — это почувствовали многие нормандовцы. Всё же они привыкли к новому старпому, сумели понять, что он за человек. По-разному, конечно, понять, с разной степенью полноты, точности и чёткости, но — поняли. И потому, как я видела и чувствовала, оставаясь в Медотсеке... очень многие нормандовцы забеспокоились и заволновались. Джон, я уверена, чувствовал это беспокойство и это волнение. Потому... когда его 'накрыло', он постарался, чтобы никто из нормандовцев не вошёл в тот салон, в котором он тогда уединился. Такой 'пляски' показателей я ещё не видела никогда, Бена, — подчеркнула Чаквас. — Да и никто из землян, в чём я почти уверена, не видел. Уже эта 'пляска' заставила меня понять, что с Шепардом происходит что-то очень необычное. Эта 'пляска' продолжалась несколько десятков минут. Потом я почувствовала и увидела на индикаторах признаки того, что он звереет. Ему очень многое тогда на фрегате — не понравилось. По самым разным причинам, но — очень не понравилось. Он изменился тогда очень сильно психически, внутренне, личностно, а также во многом — внешне. Я была тогда, глядя на 'пляску' показателей, уверена, а сейчас я убеждена, что он чувствовал, как становится нечеловеком. Если бы на моих индикаторах были ограничения по размеру шкал, то показатели упёрлись бы в крайние максимальные или минимальные точки. Я не знаю, конечно, всех деталей происшедшего тогда с Шепардом, но убеждена и уверена: он стал немного другим. А временно он теперь мог стать... совершенно другим. Не только не человеком, но и тем, кого мы, люди, склонны определять как 'монстр'. Да, да, Бена, — подчеркнула Чаквас. — Монстр. Существо с запредельными для большинства землян, для большинства людей возможностями, способностями, качествами. Я не знаю, не понимаю и даже не стремлюсь детально понять то, каким образом Высшие Силы даровали Шепарду такой спектр этих новых возможностей и способностей, но он... сумел справиться с этим даром. Сумел справиться... — повторила Чаквас. — Я тогда видела этот процесс на индикаторах. Видела, как он справлялся со своими новыми качествами, возможностями и способностями. Я не понимала, откуда у него столько сил угомонить эти вулканы. Мне тогда не хватило времени сравнить мощь этих возможностей и способностей, дарованных капитану с чем-нибудь другим. Первым, кто ощутил на себе некоторую часть изменений, происшедших с Шепардом, стал капрал Дженкинс. — Чаквас не захотела рассказывать собеседнице все детали происшедшего, умолчала о том, что к тому времени она сама уже покинула медотсек и говорила с Дженкинсом за пределами своего постоянного обиталища. — Его Шепард вызвал в тот салон, где находился сам. Потом я увидела, как Дженкинс стремительно выбежал из этого салона. И это был уже немного другой Дженкинс. В том, что он стал другим, со временем, даже, я бы сказала — очень быстро — убедились многие нормандовцы. Не все, конечно, правильно поняли суть этих изменений, но для меня достаточно было видеть 'пляску' показателей состояния Дженкинса, чтобы понять одно: Шепард прямо и глубоко повлиял на Ричарда. Повлиял так, что действительно изменил его. — Чаквас помолчала несколько минут, неспешно выпивая мелкими глотками половину содержимого своей кружки с травяным настоем. — Затем, под его дистанционное влияние попал Кайден Аленко, офицер-биотик. До этого он часто, я бы сказала — очень часто — мучался головными болями. Они его и раньше преследовали, но нервозная, нестабильная обстановка, сложившаяся во время подготовки к полёту на Иден на фрегате только усугубила состояние лейтенанта. Не проходило дня, чтобы он из-за этих жутких головных болей не превращался в инвалида. Мне постоянно приходилось давать ему препараты, чтобы эти мигрени отступали куда-нибудь, а то ведь головные боли совершенно выводили человека из строя. — Карин помолчала несколько секунд, поставила полупустую кружку на стол. — Шепард тогда остался в салоне. А Кайден находился в то время в пилотской кабине, рядом с Джефом Моро. Я отчётливо видела на своих индикаторах состояния, что Шепард влияет на Кайдена. Влияет мощно, глубоко и полно. И Кайден избавился от своих головных болей, от своей мигрени. Имплантат. Можно сказать, что он отключился. Кайден стал едва ли не первым земным офицером-биотиком, у которого необходимый по уставу и правилам имплантат вживлён, но не включён. Я не понимаю, как Шепарду удалось выключить этот имплантат, как по мне, так там вообще выключение не предусмотрено, но Шепард это сделал. — Чаквас встала, тихо и осторожно прошлась по выгородке, заменявшей ей кабинет, остановилась у закрытого заслонкой иллюминатора. — Потом... под влияние Шепарда попал Джеф Моро. И если бы не появление в том салоне Дэвида, Моро бы тоже ощутил на себе всю мощь и глубину трансформационного воздействия нового старпома.

— Дэвид... рисковал, — проговорила матриарх, с неослабевающим интересом слушая рассказ Карин.

— Да, он — такой. Большинство достойных мужчин рискуют. И совершенно не потому, что вроде бы хотят произвести на нас, женщин, какое либо положительное впечатление, — подтвердила Чаквас. — Я, конечно, сразу доложила Дэвиду о том, что происходит в салоне, а уж о том, что произошло с Дженкинсом и Аленко он сам затем узнал достаточно быстро и полно. — Карин отошла от иллюминатора. — Дэвид пошёл в тот салон и я боялась за него. Я не знала, не представляла себе сколько-нибудь чётко и полно, на что ещё способен Шепард. А он оказался способен удивить Дэвида. Тогда он впервые показал Дэвиду лицо 'Властелина'.

— Как?! — изумилась матриарх. — Своими способностями?!

— Нет, — отрицательно покачала головой Чаквас. — Нет, — повторила она. — Вряд ли это убедило бы Дэвида в нужной мере. Мои подруги — техники и инженеры — доложили мне, что Шепард тогда очень своеобразно воспользовался возможностями, свойственными разведывательному фрегату. А потом я от Дэвида узнала, что капитан Шепард, просто и, что ещё интереснее, быстро и незаметно поменял настройки нескольких десятков следящих систем, разбросанных кораблями Земли по небесным телам. После чего вместо облака космической пыли на экране перед командиром разведфрегата предстал Жнец.

— Тот самый 'Властелин' — произнесла полуутвердительно — полувопросительно Бенезия.

— Да, — подтвердила медик. — Тогда мы ещё не знали, что он идёт к Иден-Прайму. Он шёл по пространствам, отнесённым Советом Цитадели к ведению Земли и Солнечной Системы. Уже это, уверена, насторожило сначала Шепарда, а потом и Андерсона. Дэвид, конечно, проверил данные, предоставленные Шепардом, но они оказались точными и полными. И тогда я поняла, что мирное время отодвинулось в прошлое ещё больше и ещё дальше. Я видела на индикаторах состояния, как заволновался, совершенно по-серьёзному заволновался Андерсон. И поняла, что это волнение — настоящее. Предстояло что-то такое, с чем люди, человечество, земляне раньше никогда не сталкивались. Позднее Дэвид мне пояснил: тогда Шепард рассказал ему о том, что такое эти Жнецы. Рассказал так и с такими подробностями, что у Андерсона не осталось сомнений: впереди у нормандовцев и у корабля — большая проблема. И — большая боевая работа. Пусть и разведывательная. О боестолкновении тогда Дэвид боялся даже подумать — уж я-то знаю, — отметила с долей искренней озабоченности в голосе Карин. — Ну не предназначены земные разведфрегаты для боёв в линейном строю! А тогда, насколько я сумела понять, сложись ситуация — и нам, нормандовцам, пришлось бы ставить фрегат в позицию боевого огневого противостояния. Это в корне противоречит предназначению корабля. И — предназначению команды, — подчеркнула Чаквас, — тоже противоречит! Дэвид позднее мне сказал, что его как холодным душем окатило: этот супердредноут, этот сверхдредноут ударит по Иден-Прайму! Мы чисто автоматически, как воины, сразу предположили, что он идёт к этой планете как минимум для осуществления орбитальной бомбардировки. А потом — прицельного уничтожения очагов сопротивления. Как всегда и так стандартно.

Чаквас обеими руками взяла свою кружку, согревая пальцы и ладони теплом напитка и корпуса сосуда:

— Дэвид потом сказал, что Шепард уже решил не давать Спектру Крайку воли на нашем фрегате. Опуская некоторые детали, скажу так: я ощутила, что Дэвид и Джон ещё глубже и ещё полнее поняли друг друга. Они становились командой, единым целым. В итоге Дэвид официально дал Шепарду карт-бланш, предоставил возможность сделать всё, чтобы минимизировать потери, ущерб, утраты, если действительно Жнец атакует Иден-Прайм. В результате Шепард переформатировал экипаж. Предоставил полисменам возможность реально вспомнить свои гражданские профессии и специальности. А тем, кто их не имел — предложил войти в состав группы высадки, стать мобильной вооружённой силой фрегата. Были проведены несколько тренировок, учений. У ретранслятора мы ненадолго легли в дрейф, в ходе которого выполнили боевое заретрансляторное сканирование, уяснили ситуацию, составили просчитанные, реальные планы действий. Шепард, с разрешения Андерсона, взял на себя полное руководство и управление экипажем и совершил, не побоюсь этого слова, чудо. Да, — отметила врач, — я не могу сказать, что мы пришли к Иден-Прайму готовые ко всему. Но мы пришли туда готовые к очень многому из того, к чему, не будь на борту Шепарда, мы бы оказались не готовы.

— Я помню, — негромко сказала матриарх. — 'Властелин' опустился на планету. Для Жнеца её название не имело значения. Он приготовил к высадке десант гетов. Именно гетам, как я тогда смутно в период очередного 'просветления' понимала, было поручено забрать Маяк силой. Этих шагоходов было на борту много — вспоминая, отметила азари. — А потом я почувствовала, как по кораблю, по Жнецу стали стрелять и он попытался взлететь. Был удар. Меня выбросило из кресла. Я ведь тогда не пристегнулась, всё вокруг выглядело так спокойно. Не знаю. Сейчас я думаю, что, будучи хаском, я отвыкла как-то уж особо заботиться о своей телесной сохранности, а может быть — и уверовала в свою неуязвимость. И в неуязвимость корабля — тоже уверовала, — матриарх помолчала некоторое время. — Сарен, помню, тоже не успел пристегнуться. Впрочем, как сейчас вспоминаю, он почти никогда и не пристёгивался. Может, тоже бравировал неуязвимостью, столь свойственной, как оказалось, хаску. Дутой, не спорю, неуязвимостью. Может быть, я даже не успела сесть в кресло. Сейчас не могу вспомнить очень точно тот момент. И очнулась я уже здесь. Наверное, здесь, в Медотсеке, только и смог очнуться и Артериус. Очнулись мы уже свободными. А на борту Жнеца мы были предельно несвободны. Мы были... Сейчас мне об этом даже страшно подумать, хасками, — в глазах матриарха блеснули слёзы. — Простите, я несколько разнервничалась, — она вытерла глаза платком, промокнула уголки глаз.

— Тогда, на борту Жнеца, вы оба находились в глубоком шоке. И ваши жизненные показатели были "задавлены". Тогда мы ещё и не предполагали, что это сделал именно Жнец, — уточнила Чаквас, подождав, пока азари справится с волнением и уберёт платочек в кармашек. — По согласованию с Андерсоном, Шепард распорядился, чтобы лейтенант Аленко убыл в лагерь археологов, а сам с Дженкинсом и несколькими полисменами полетел к Жнецу, чтобы эвакуировать вас на борт фрегата.

— Я тогда почувствовала, что Жнец. Это сложно пояснить, но вроде бы он умер. Я не могла ни с чем сравнить это ощущение резкого охлаждения.

— Шепард изъял из Жнеца его пилота. Сейчас он — на борту фрегата, в изолированном контейнере, — сказала Чаквас.

— Богиня! Как же он силён! — сказала матриарх. — Получается, что корабль действительно умер, а его пилот, о существовании которого ни я, ни Сарен тогда толком и не знали, поскольку были несамостоятельными хасками, остался жив и, более того — оказался неспособен повредить ни Шепарду, ни нормандовцам, ни фрегату!

— Я, как врач, не знаю, остался пилот жив или впал в какое-то особое состояние, — сказала Чаквас. — Это — за пределами моей нынешней компетенции, моего понимания. Могу только сказать, что забрав в изолирующий кофр то, что представлял собой пилот Жнеца — сама я это тоже не видела своими глазами, поэтому от комментариев воздержусь, группа высадки во главе с Шепардом приступила к поискам вас и Сарена. Потом была осуществлена эвакуация. Теперь я могу сказать: турианца нашли под вздыбленным на кронштейне креслом. Сарен был одет в бронескафандр тяжёлого класса. А вас нашли неподалёку от Сарена. По телеметрии, поступавшей от датчиков скафандров членов группы высадки, я сразу определила, что Сарен почти не пострадал, чего нельзя было на тот момент сказать о вас. Дженкинс, простите за подробность, быстро определил, что вам, Бена, по большинству летосчислений — девятьсот пятьдесят лет, чем капрал был, не скрою, очень остро и глубоко впечатлён. Шепард зафиксировал ваше левое предплечье и правую голень, смазал раны панацелином. И затем — вынес вас на себе.

— Я тогда была без сознания. Но я теперь понимаю, что, — азари попыталась продолжить мысль, но Чаквас молча положила ей руку на колено:

— Не надо, Бена. Это — сложно сказать словами. И это — только ваше, внутреннее. Если вы полюбили Джона, значит, за что-то он действительно заслуживает вашей любви.

— И — вашей тоже, Карин, — тихо ответила, опустив голову, матриарх.

— Возможно, — не стала возражать Чаквас. — Джон, как мы обе теперь знаем, достаточно необычен. И женщине любой расы его любить... Не означает отказываться от самой себя, от своей свободы, своего способа жизни. Не буду отрицать или скрывать: он — сложный человек. Не каждая женщина будет достойна его любви. Далеко не каждая, — подчеркнула врач. — Потому, наверное, хорошо, что он не протестует против того, что многие женщины уже сейчас его любят. Просто — любят, без всяких там далеко идущих, хотя, в общем-то, достаточно стандартных планов.

— Жаль, Карин, — тихо сказала Бенезия. — Мне искренне жаль, что я — матриарх и, скорее всего, никогда не смогу родить от Шепарда ребёнка. Да, азари. Но вот я слушала ваш рассказ, слушала и думала о том, что этот ребёнок от Джона был бы уникальной азари.

— Может быть, — тихо сказала Чаквас. — Очень даже может быть.

— И я очень надеюсь, Карин, что я теперь смогу построить свои взаимоотношения с Лиарой по-новому. Во многом — по-новому. Это полустолетнее молчание кажется мне теперь большой, огромной, тяжёлой ошибкой. У Лиары должна быть полная семья. Теперь я не буду скрывать от своей единственной дочери ничего, что, в частности, касается её отца. Она даже не знает точно, что её отцом является Мятежный Матриарх — Этита. Я, по многим причинам, от неё это скрывала. Хотя скрывать от столь любопытной и настойчивой, а главное — умной дочери такое. Было даже мне, многоопытному политическому и религиозному лидеру, довольно-таки сложно, — матриарх помолчала несколько секунд. — Я уверена, что теперь я должна быть максимально близка со своей дочерью. Лиара должна знать, что у неё есть и мама и папа и что и я и Этита очень её любим. И ещё, Карин, извините, но я скажу это вслух и чётко: я обязательно сделаю всё, чтобы Лиара поняла, осознала и приняла как великую данность, что только благодаря Джону и вам я вернулась к ней живая, здоровая и нормальная. А Этита, я убеждена, поймёт это автоматически. Она... достаточно опытна в таких делах и вопросах, — едва заметно улыбнулась матриарх.

— Бена, я вас несколько заболтала, — голос Чаквас был по-прежнему тихим и спокойным. — Потому вам надо четыре-пять часов поспать. Джон будет спать ещё очень долго: минимум шесть — двенадцать часов. И потом, после того, как вы поспите, у нас ещё будет возможность о многом поговорить наедине.

Карин встала. За ней поднялась и старшая Т'Сони.

— А если и не будет, — продолжила врач негромким голосом, — то это — далеко не последний наш разговор.

— Не последний, — тихо ответила Бенезия. — Это — точно. И я очень рада вашей открытости. Для меня это очень много значит. Я теперь гораздо лучше понимаю Джона. И он для меня стал ещё дороже. Я убедилась в том, что он достоин моей любви и я этому очень рада, — матриарх отодвинула в сторону полотнище ширмы своей 'выгородки', прошла к кровати, легла, прикрылась одеялом. — Спасибо вам, Карин, — сказала она подошедшей к ложу Чаквас. — Я буду спать. Не беспокойтесь. Буду спать теперь спокойно и долго, — она закрыла глаза и действительно, как почувствовала врач, быстро и глубоко заснула.

Вернув на прежнее место полотнище ширмы, Чаквас прошлась по периметру своего 'кабинетика', обдумывая разговор с Бенезией.

Конечно, впереди ещё немало таких разговоров. Потому что фрегат задержится на этой планете очень надолго, минимум на несколько декад. На сколько — сейчас сказать сложно. Но в том, что 'Нормандия' не улетит в ближайшее время с Иден-Прайма, у Чаквас теперь не было никаких сомнений.

Женский клуб. Общение матриарха азари и женщин — членов экипажа и команды фрегата

Появление на борту фрегата живого протеанина, конечно, не прошло незамеченным для обитателей Медотсека. Карин, пользуясь информацией, переданной ей в текстовом виде Андерсоном, поговорила с Сареном и Бенезией, рассказала им о новом обитателе корабля, который, как прямо указал в своём сообщении Андерсон, уже обрёл постоянную жилплощадь на фрегате. Турианец и азари выслушали сообщение врача с огромным интересом, задали немало вопросов и были вполне удовлетворены полученными ответами.

Сарен после разговора с Найлусом вернулся в Медотсек. Сам. Без конвоя. Когда он закончил разговор с Найлусом и подошёл к двери каюты, то с удивлением обнаружил, что она не заперта — только плотно закрыта. И в коридоре рядом с каютой, где теперь жил Найлус, не было никого. Сделав шаг за пределы каюты Найлуса, Сарен решился пройти к Медотсеку сам. Он шёл медленно, осторожно, поглядывал по сторонам. В том, что планировка корабля ему знакома, Чаквас, наблюдавшая за ним по индикаторам системы позиционирования, не сомневалась. Потому Сарен вполне мог очень быстро пройти в Медотсек. Почти бегом.

Не захотел. Что-то он такое почувствовал. Или, может быть, ощутил. Наверное, он понял, что к нему будут относиться и уже относятся... вполне нормально. Несмотря на то, что его сородич, его ученик... повёл себя в недалёком прошлом... не слишком нормативно. Но, как считается у очень многих разумных органиков, дело прошлое — есть дело прошлое, а жить надо в настоящем времени. Вот потому-то, наверное, медленно идущий по коридорам и переходам высоченный костлявый турианец-Спектр ни у кого из нормандовцев не вызывал теперь ни особых опасений, ни особого интереса.

Карин видела, что, по данным системы позиционирования, экран которой был включён среди других активных экранов над рабочим столом медика, Сарен вполне мог видеть или хотя бы слышать Андерсона, но не стал подходить к нему. Дэвид отпустил полисменов, остававшихся у дверей каюты Найлуса, своим приказом. Иначе бы они не ушли. И отконвоировали бы старшего Спектра-турианца обратно в Медотсек.

Сарен двигался к Медотсеку по кратчайшему пути, понимая, вероятно, что ему не следует проявлять никакого интереса к приборам, оборудованию корабля и тем более — к содержимому и к обитателям кают и комнат. Что, впрочем, не помешало нескольким нормандовцам пройти мимо неспешно шагавшего Спектра. Можно считать, что к Сарену члены команды и экипажа фрегата начали привыкать. Да, лицо у него... страшное, да и сам он страшен, несмотря на комбинезон, скрывающий многие, не свойственные большинству турианцев, 'дополнения', которые ей пришлось оставить, чтобы Сарен смог быстрее и полнее вернуться к обычной жизни. Об Артериусе, безусловно, нормандовцы теперь многое знают. И догадываются, что этот турианец вполне может остаться на борту корабля. Если потребуется — он будет жить вместе с Найлусом в той же каюте. Пока. А там — как решит Дэвид.

Сарен, насколько смогла понять Чаквас, неприхотлив. Многие жестокие разумные удивительно нетребовательны к уровню комфорта. По самым разным причинам. А у Сарена появилась серьёзная причина: он хотел вернуться к нормальной жизни. И Артериус вполне мог вернуться, потому что рядом с ним был теперь Найлус. Они оба... изменились. Стали вести себя по-другому и, наверное, даже думать о многом... иначе. Восприятие обоих турианцев претерпело определённые изменения. Другие 'фильтры восприятия' стали у них обоих работать.

В каюте Найлуса жить Сарен, скорее всего... пока отказался. И потому, что понимал, что стеснит сородича, и потому, что знал: он сам ещё недостаточно выздоровел, оправился от последствий пребывания в состоянии хаска. Сейчас ему, как интуитивно предполагала Чаквас, всё чаще и всё острее думалось, что он — изломан и потому его жизнь уже никогда не сможет стать нормальной, привычной, обычной.

Карин и сама не подозревала, насколько она права, но, почувствовав настроение старшего турианца, подошедшего к её рабочему столу в 'кабинетике', не стала прибегать к озвучиванию нотаций. Она просто сказала:

— Сарен. На самом деле никакой нормальной и обычной жизни не существует. Есть просто жизнь. И каждый разумный сам даёт этой жизни свою оценку, по-разному её воспринимает. И всю, какую прожил, и каждый её момент.

Турианец выслушал сказанное Карин спокойно, ничем не выдав своего несогласия. Помедлив, он взглянул на сидевшую за своим рабочим столом главу Медотсека, потом сказал:

— Возможно, доктор, вы правы. Но... впереди — война, а не мирная жизнь. Наверное, это для меня — шанс. Шанс проявить себя, шанс обрести новый смысл жизни. На войне разумные органики не только воюют, не только умирают. Они на войне живут. Не всегда живут войной. Часто — живут миром. Или — ожиданием мира. А я... — Сарен запнулся, — я счастлив тем, что на войне я буду воевать. Буду делать то, что умею делать достаточно хорошо. Многое, что обычно для мирной жизни, даже — необходимо для мирной жизни, на войне... — он помедлил, собираясь с мыслями. — Не так уж и важно это на войне. А вот то, что важно для войны, на войне — действительно, вдвойне и втройне важно. Сейчас... Я знаю, например, что мне важно будет принимать участие в активных боевых действиях против Жнецов и их, как вы люди называете, пособников. Можно сказать даже 'помощников' и 'сподвижников', хотя я бы остановился на термине 'пособник'. Слишком мелки эти... исполнители для статусов 'помощник' и 'сподвижник', хотя на своей стороне, на стороне зла, они... тоже могут и, наверное, считают себя именно помощниками и сподвижниками тех же Жнецов. Да пусть считают так, как хотят... Они — на той стороне, мы — на этой. И между нами нет никаких полутонов, — он сделал короткую паузу, вздохнул, постаравшись сделать это негромко. — Странная это будет война. Без полутонов. Без переходов. Или — или. Мы, турианцы, воюя с врагами, о которых Совет Цитадели не имеет ни малейшего понятия, и то редко когда приближались к такому пониманию. И вот теперь... — турианец не договорил, махнул рукой, скрываясь в выделенной ему выгородке и задвигая полог ширмы. Скрипнула кровать: Сарен улёгся подремать. Чаквас, взглянув на свой инструментрон, отметила, как по-иному замерцали индикаторы состояния: Сарен уснул. Может быть, его действительно утомил разговор с Найлусом. А может быть, он просто хотел отдохнуть, восстановить силы.

'Надо проведать, как там матриарх, — подумав об этом, Чаквас вывела на экран инструментрона сводные данные мониторинга состояния азари. — Да, в отдельной 'выгородке' крепко спит Шепард, но он будет спать ещё очень долго — больше десяти часов, а возможно — и все двенадцать. Потому... Надо посмотреть, каково состояние здоровья азари сейчас. Приборы, аппаратура, это хорошо, ценно, важно, но... ручные методы контроля и осмотра, взгляд и понимание врача — ничто заменить не может. — Карин встала, прошлась по кабинетику, обдумывая просмотренные данные'.

Едва заметно завибрировал настольный инструментрон — пришла очередная сводка состояния корабля и экипажа. Просматривая её файл, Карин на время отодвинула в сторону мысли о состоянии здоровья гостьи. Необходимо было отметить в файле места, требующие её врачебного внимания, а может быть — и вмешательства.

Работа над содержимым полученного файла заняла около десяти минут. Закрыв файл, Чаквас встала, осторожно отодвинула в сторону полотнище ширмы, закрывавшее проход в 'выгородку', где размещалась азари.

Матриарх открыла глаза, осторожно, насколько позволяла выемка, повернула голову к вошедшей. Взгляды азари и человека встретились. Карин подошла к кровати, взглянула на индикаторы мониторов над кроватью, быстро осмотрела пациентку, убедившись, что никаких оснований для беспокойства действительно нет: Бенезия выздоравливала.

— Он... очень переживает, — тихо сказала матриарх, понимая, что Карин сразу определит: речь идёт о Сарене. — Я его... не узнаю. Он всегда был, ещё до нашей первой встречи, жестоким, суровым, страшным. А тут... Я его таким... никогда ещё не видела. И, наверное, таким его ещё не знали и не видели те, с кем он хотя бы один раз в жизни пообщался. Или, хотя бы — повстречался, — азари вздохнула. — Я понимаю... он — воин, он останется на борту фрегата. А мне... мне предстоит с дочерью вернуться в Пространство Азари. И жить... скромно. Очень скромно. Рядом с дочерью... — Бенезия замолчала на несколько секунд. — Я... До сих пор... поверить не могу, что вернулась в нормальную жизнь, но... Я всё сделаю, чтобы дочь вернулась ко мне и к Этите. Я её больше никуда от себя не отпущу. Нам, мне и ей, надо не только о многом поговорить. Нам обеим теперь надо быть рядом друг с другом. Надо быть вместе, — матриарх медленно вздохнула, сама не веря в то, что совсем скоро сможет увидеться со своей дочерью.

Пятьдесят лет она её не видела, не общалась с ней. Какой она стала, её Лиара, её Крылышко? Дочь, единственная дочь, которую она родила с полного согласия Этиты тогда, когда до бездетности оставалось... слишком мало времени.

Этита, поглощённая общественной деятельностью, поняла Бенезию тогда правильно — из них двоих родить нормально могла только Бенезия. Этита уже родить не могла. Даже забеременеть не могла. А вот дать начало новой жизни... ещё могла. И Бенезия была благодарна Этите. Лиара действительно стала любимой дочерью. Любимой обоими матриархами. Дочь двух матриархов азари. Таких детей в Азарийском пространстве было немного. Вполне возможно, это обстоятельство и стало одним из оснований непохожести Лиары на других молоденьких дев азари.

— Она вернётся к вам, Бенезия, — тихо сказала врач. — А война... Она — не вечна. Если к нам, нынешним, живущим в пределах уже нового, другого Цикла, вернулся протеанин... То, может быть, нам удастся выстоять. А потом — удастся победить Жнецов. — Чаквас поняла, что Бенезия задумалась о дочери, но не стала хоть как-то акцентировать на этом внимание собеседницы.

— Я очень хочу верить в такую возможность, — сказала азари. — Но всё же... Я... боюсь за Джона. Знаю. Таких умелых, сильных, умных... посылают в бой первыми, ставят... на самые сложные участки. И они... они часто очень рискуют. И... гибнут. Чтобы не гибли другие, менее подготовленные, — матриарх смутилась, но Карин мягким взглядом побудила собеседницу продолжать. — Я вот... вроде бы и матриарх по возрасту, а влюбилась — как молоденькая азари. Сама не понимаю, как я сумела... — азари стремилась говорить потише, поспокойнее, но разве такое спокойно и тихо скажешь?!... Слова сами льются из уст. Сердце колотится, подтверждая, что это — не 'морок' первой влюблённости, а настоящее, большое чувство. Любви. Настоящей, подлинной. И потому Бенезия, сама не заметив, стала немного даже хвалить Шепарда, удивляясь, как много она сумела понять, хотя ни разу так и не поговорила с ним. Только видела один единственный раз. И — влюбилась. Просто влюбилась. Наверное, и потому, что он её спас. Спас личность от распада, от перехода в небытие. Сделал то, что не мог бы сделать никакой другой разумный органик любой расы. — Я... я теперь очень хорошо понимаю, насколько мало знала о людях, о землянах, — говорила матриарх. — И я очень рада, что пообщалась, поговорила, увиделась с вами, увидела и многое поняла о Шепарде. Я очень хочу... познакомиться, поговорить, пообщаться, увидеться со всеми другими нормандовцами.

Карин слушала Бенезию и думала. Сейчас Сарен — в своей 'выгородке', спит. Он уже впервые, ненадолго, но вышел за пределы Медотсека. Пообщался с сородичем, увидел так или иначе корабль, увидел нормандовцев. И, значит, самое время теперь предложить Бенезии выйти за пределы Медотсека. Она вполне пришла в норму. Может быть, потому, что как женщина, она более крепка и способна достаточно быстро восстанавливаться? Может быть. Матриарх и в самом деле первая восстановилась после операции. И послеоперационный период у неё протекал мягко и беспроблемно. У Сарена хуже обстоят дела. Ненамного, но — хуже, а он всё же решился выйти из Медотсека, поговорил с Найлусом, сам вернулся обратно. Мужчина, турианец, воин. Вряд ли ей, врачу, женщине, следовало бы ожидать от безжалостного легендарного Спектра другого поведения. Сарен был безжалостен к другим разумным, это да, но он был и безжалостен к себе. Если потребовалось, он на полном автомате рискнул бы собой. Неоднократно рискнул бы. Уж такой он. Сейчас он лёг и, скорее всего, уснул, а значит, будет лучше представить Бенезию подругам, а если получится — то и Дэвиду. Командир фрегата должен поговорить с ней. Ей же, как врачу, совершенно не надо присутствовать при этом разговоре — матриарх азари вполне пришла в норму. Нет никаких признаков возможного ухудшения её состояния.

Взглянув на индикаторы системы позиционирования, размещённые на экранчике наручного инструментрона, Карин приняла решение: она вместе с Бенезией пройдёт по кораблю, побывает в кубрике у подруг. А потом... Потом, наверняка, со старшей Т'Сони захочет пообщаться и Андерсон. Он ведь не сухарь какой, не потащит гостью сразу к себе в каюту. Вполне сможет поговорить с ней вне пределов своего постоянного обиталища. Ему будет интересно поговорить с матриархом. О многом.

— Сложное время наступает, — неспешно произнесла Бенезия, чувствуя, что собеседница сейчас думает совершенно о другом. — Я не знаю, как сложится моя жизнь в самое ближайшее время. Да, понимаю, что мы, вполне возможно, задержимся на Иден-Прайме и — задержимся надолго. А потом... потом вполне может быть, прибудем на Цитадель... Всё же побывать у Советников нам придётся. Появление протеанина... меняет очень многие планы. И лишь потом наступит время моей встречи с Лиарой. Почему мне кажется, что в связи с протеанином... это время — отодвинется... Мне не верится, что он... единственный. И, наверное, мало кому из нормандовцев в это верится. Не может быть представитель столь могущественной расы быть сейчас... одинок. Может быть, за предстоящий нам на Иден-Прайме месяц стоянки, мы сможем окончательно ответить на этот вопрос...

— Может быть, Бенезия. Может быть. — Чаквас стремилась не использовать сокращённые формы имени собеседницы, хотя ей очень хотелось это делать. — Я рада, что вы... вполне в норме. И потому, думаю, вам не повредит тоже выйти за пределы Медотсека. Хочу представить вас своим подругам. Да, да, тем самым, кто сшили вам одежду, — уточнила врач, отметив возросшую и чётко проявленную заинтересованность матриарха. — Уверена, что вам будет, о чём поговорить с ними. А потом... потом поговорить с Дэвидом и увидеться и пообщаться с другими нормандовцами.

— Женский клуб? — без улыбки сказала или, может быть, спросила Бенезия.

— Возможно, — ответила Карин, подумав о том, что матриарх в очередной раз оказалась права: жизненный многостолетний опыт никуда не делся. С её-то появлением, почти девятисотлетней азари, на борту фрегата, появлением здесь... Многое изменится. Не может не измениться. Впрочем, с возрастными рамками — полный беспорядок. Старое летосчисление, новое летосчисление. То ли восемьсот, то ли девятьсот лет старшей Т'Сони исполнилось. О мелких цифрах врач корабля сейчас не думала — они не были важны.

— Карин... — произнесла матриарх, вставая с кровати. — Я прошу прощения, но... может быть, лучше не комбинезон, а платье? Комбинезон... не буду спорить и отрицать, хорош для Медотсека. Но вне его... я буду лучше чувствовать себя в платье. К комбинезону... мой головной убор... не слишком подходит, а без него я чувствую себя... не лучшим образом. Непривычно мне без него появляться, как вы, земляне, часто говорите, 'на людях'.

— Не возражаю, Бенезия. — Чаквас встала. — Я вас оставлю. Пакеты — на прежнем месте. Думайте, решайте. Как решите и оденетесь — выходите из 'выгородки' и мы с вами пройдём в кубрик к моим подругам. С Андерсоном, скорее всего, вы встретитесь потом. Он не будет мешать вашему общению с женщинами и девушками.

— Поприсутствуете? — матриарх наклонилась над стульями, стала распаковывать пакеты, перебирать обновки.

— Недолго. У меня... есть необходимость вернуться в медотсек поскорее. Сарен пока что не совсем полно восстановился и разговор с Найлусом его сильно утомил. Сейчас он спит, но сон его — некрепкий. Надо проконтролировать его состояние, возможно, подпитать. И витаминами в том числе, — уточнила врач.

— Он рад, вполне возможно, что обратно в Медотсек он шёл без конвоя, — отметила матриарх, доставая из пакета и разворачивая платье, прикладывая обновку к телу.

— Зеркало. — Чаквас нажала на своём инструментроне несколько сенсоров и пластина, закрывавшая зеркальную поверхность на стене, отошла в сторону. — Оно, конечно, не в полный рост...

— Мне — хватит, Карин, — усмехнулась матриарх, оборачиваясь к зеркалу. — Спасибо, — она стала разглядывать своё отражение, поворачиваясь в разные стороны. — Хорошее платье. Я обязательно поблагодарю ваших мастериц.

— Поблагодарите, поблагодарите, — сказала Чаквас, выходя из 'выгородки' и закрывая за собой полог ширмы.

Идя к своему рабочему столу, Чаквас думала о том, почему остальные инопланетяне не всегда видят в азари женщин. Конечно, целая раса, состоящая только из женщин — это напрягает человеческое, да и не только человеческое восприятие, но — вполне работоспособный вариант. Если азари не рожает детей ни разу в своей жизни, почему бы ей не сойти за мужчину? Внешность здесь играет едва ли не последнюю роль — азари спокойно и свободно, в немалой степени благодаря развитой биотике, работали на тяжёлых, чисто 'мужских' работах, выполняли все требования инструкций, соблюдали безопасность и потому достаточно легко обходились без азари-мужчин. Может быть, в далёком прошлом азари и были двуполыми и разнополыми, а потом... потом произошло нечто, оставившее в живых только азари-женщин. Тёмная история. Очень тёмная, — подумала Карин, присаживаясь за рабочий стол в своё любимое кресло и включая настольный инструментрон.

Наступало время очередного дистанционного медконтроля. Нужно было 'охватить' и Аленко, и Шепарда, и всех остальных нормандовцев. Сарен был здесь, индикаторы его состояния почти сплошь уже стали зелёными, так что особых проблем не ожидалось. Матриарх продолжала примерять обновки и решать нелёгкий для любой женщины вопрос: 'что следует надеть?'. Так что время для проведения рутинного контроля у Чаквас было.

Радуясь тому, что осталась в одиночестве, Бенезия разделась донага, разложила на кровати бельё и одежду, отложила в сторону комбинезон, достала из настенного шкафчика свой головной убор. Оглядев шапку со всех сторон, матриарх убедилась, что она не сильно пострадала и сохранила по большей части и форму, и целость. Так что надеть её было вполне возможно. Без шапки... Бенезия чувствовала себя слабой и какой-то беззащитной.

Да, она отлично помнила, что Сарен не обращал никакого внимания на то, что на невольной напарнице надет головной убор религиозного расового лидера. Сейчас, вспомнив о тех немногих, к счастью, моментах, когда Сарен едва её не задушил, Бенезия со всей остротой понимала, что у Сарена тогда действительно не было другого выбора. Им управлял, руководил, командовал Жнец. Сам Сарен был в те минуты крайне тупым и предельно безвольным исполнителем. Можно даже утверждать, что её тогда душил не Сарен, а сам Жнец. Точнее — пилот Жнеца. То ли в воспитательных целях, то ли в целях наказания за какие-то провинности.

Сейчас Сарен спит. Спит крепко, глубоко. Он теперь не будет посягать на неё. Не зайдёт в её 'выгородку' без стука. Не ворвётся в выгородку вот прямо сейчас, когда на старшей Т'Сони нет даже белья. Пусть и не все поголовно турианцы считают азари самками и женщинами, но Сарен, освобождённый от пут воли Жнеца... Он всё же мужчина, можно, используя человеческие, земные понятия, сказать, что джентльмен. Он не будет посягать на Бенезию. А она, матриарх, относится к своей наготе... спокойно. Сейчас — это её выбор. Она теперь — свободна в своей жизни и в своём поведении. Снова свободна.

Да, совсем рядом — в нескольких метрах, за стенками выгородок и ширм глубоко, крепко спит Шепард. Он тем более не будет ни врываться к ней в 'выгородку', ни стремиться видеть в Бенезии только женское тело. Потому... можно спокойно выбрать бельё, а потом — одежду. Карин... она действительно подождёт. У неё в Медотсеке всегда много дел. Хоть она пока что здесь и единственная врач, но у неё всегда есть хлопоты и заботы. И по графику, и вне графика.

Бенезия только сейчас стала внимательно рассматривать каждый предмет одежды и была приятно изумлена качеством кроя и пошива. Да, безусловно, машинная строчка отличается от сделанной вручную. Но даже машинная строчка прямо говорила о том, что она сделана не просто машиной: она сделана разумным, живым существом. Сделана с любовью, с приязнью, с желанием доставить радость, спокойствие, удовлетворение.

Перебрав все бельевые комплекты, азари отложила в сторону два-три комплекта, присела на кровать и стала одеваться. Взгляд матриарха коснулся 'низины' и Бенезия замерла, перестав натягивать трусики. Ей стало очень жаль, что она не может теперь забеременеть и родить. А ведь семья и для азари — это, прежде всего, дети. Много детей. А она... теперь гарантированно бездетна. Как же ей любить Джона? Любить без всякой перспективы подарить ему не одну — многих азари-дочек? Это... Это не слишком естественно, это — ненормально! Да, она его любит, любит по-настоящему, ей ли это не понимать и не знать? Но... без детей... Та самая Дэйна, молодая девушка, землянка, человек, имеет здесь перед Бенезией огромное преимущество. Она — почти ровесница Джона, она молода, она может подарить Джону и сына и дочь, а может — и нескольких сыновей и нескольких дочерей. Землян, людей. И никаких сложностей — не будет. А она, Бенезия Т'Сони, не может родить от Джона даже одну единственную азари. Теперь она — так же бездетна, чем Этита... Дэйна... Ясно, что она любит Шепарда. Любит, но — по-своему. И Бенезия любит Джона по-своему. Можно сказать, что они обе любят Шепарда. По-разному и в то же время — одинаково. Как тут разобрать?

И как выбрать Джону? Бенезия его выбрала, Дэйна его выбрала и теперь Джону придётся сделать выбор. Свой, самостоятельный. Насколько сумела понять матриарх, Шепард — не сторонник многожёнства, хотя, конечно, как помнила Бенезия, на Земле у многих народов оно было в порядке вещей. Но сам-то Шепард — явно не сторонник многожёнства. Скорее всего, он — однолюб. И уж точно Джон не стремится 'коллекционировать' женщин, создавать себе своеобразный 'гарем'.

Встав на ноги, Бенезия надела бельевой комплект полностью. Одновременно она почувствовала, что приняла решение: даже если она, как азари-матриарх, бездетна, она сделает всё, чтобы любить Шепарда деятельно, с пользой. В конце концов, у неё — огромный жизненный опыт, у неё — связи, у неё — знания. Она обязана Шепарду и жизнью, и здоровьем, и личностной целостностью. И даже если она не останется на борту фрегата, где Шепард — и старший помощник командира и командир десантной группы, то она постарается, вернувшись в Пространство Азари, помочь нормандовцам. Помочь не только Джону, но и тем, кем он будет руководить. Не просто командовать — руководить.

Если она поможет нормандовцам, то поможет и Джону, а значит, её любовь будет действительно деятельной, реальной, настоящей. Джону не нужны просто слова, просто чувства. Он привык, вполне вероятно, судить о разумных органиках по их действиям, по их делам. И она будет делать всё, чтобы помочь Джону именно делами. А при возможности — она будет рада и счастлива показать ему, что она его любит. Он ей помог обрести любовь в её истинном виде, настоящую, взрослую, глубокую, хотя она и забыла, как прекрасна эта любовь... Слишком много лет прошло с тех пор, как Бенезия так могла любить Этиту... Слишком много лет. И вот сейчас благодаря Джону, это чувство снова вернулось в сущность, в суть Бенезии. Осветило эту суть изнутри ярким, живительным светом. Матриарх чувствовала, как оживает, едва только думает только несколько секунд о Джоне. Оживает и — обновляется, молодеет.

Руки азари перебирали верхнюю одежду. Комбинезон был отложен в сторону, свёрнут, упакован. Надевать его... не хотелось. Если уж она пожелала надеть эту шапку, то... надо и платье надеть, а не универсальный комбинезон. Да, сначала она встретится с подругами Карин, теми самыми, кто сшил ей и Сарену комплекты одежды. На первое время, конечно, но всё же сшили своими руками, потратив и время, и силы, и ресурсы. Те же ткани и фурнитуру, например. Всё сделано с большой приязнью и любовью.

Карин... хитра. Она переслала своим подружкам мерки, снятые с её платья. Скопировала практически фасон платья, его особенности. Того самого платья, в каком Бенезия была на борту Жнеца. Того самого платья, которое как нельзя лучше соответствовало головному убору, той самой шапке. Во многом — церемониального платья. Тогда, на Жнеце, будучи хаском, Бенезия не задумывалась, не могла подумать об очень многом. А сейчас, вертя платье в руках, она всё больше убеждалась, что Карин угадала: она не стала предлагать матриарху азари только земные фасоны, покрои, модели. Она просто дала ей выбор. Да, комбинезон, да, азарийское церемониальное платье, приличествующее религиозному лидеру её, матриарха азари, ранга, да, почти земное простое платье, без особых изысков, вполне пригодное для ношения на борту корабля и на земноподобных планетах.

И Бенезия была благодарна и Карин и её подругам за этот выбор. А ещё была благодарна подругам Чаквас за то, что они практически восстановили её церемониальное платье. Теперь нет никакой необходимости использовать старое платье. Нет, никакой необходимости теперь сшивать части этого старого платья,. В том, старом платье, она, Бенезия Т'Сони, была много дней рабыней Жнеца, рабыней его пилота. В том платье она была хаском, она не была свободна, она не была собой. Теперь на ней — другое платье, новое. Почти то же самое платье, но другое — сшитое людьми, сшитое руками человеческих, земных женщин, членов экипажа и команды фрегата, спасшего её, Бенезию Т'Сони, от продолжения безрадостного существования в хаско-состоянии.

Матриарх медленно и осторожно надела платье, застегнула крючки и замочки, выпрямилась, подошла к столику, на котором чуть раньше разместила шапку. Ещё раз убедившись, что головной убор не сильно пострадал, матриарх надела его на голову и развернулась к зеркалу, ловя себя на мысли, что сейчас с ней произойдёт удивительная метаморфоза. Едва успела поймать взглядом своё отражение в зеркальной пластине: спина выпрямилась, плечи развернулись, распрямились, голова поднялась в когда-то привычное гордое положение, лицо приобрело строгое, чуть отстранённое выражение, глаза смотрели холодно и чуть свысока. Вглядевшись в своё отражение, Бенезия внутренне изумилась: она сейчас, в эти секунды — почти такая же, какой была тогда, когда только узнала о странном артефакте. Только получила первое известие о странных 'шевелениях' вокруг этого предмета. Тогда она ещё могла поверить в то, что справится с этой проблемой легко и спокойно, ведь она — не дева, не матрона. Она — матриарх. Вполне возможно, что она видела в этом предмете своеобразный вызов своей способности справляться с почти любыми трудностями.

Потом... потом между ней и артефактом встал Сарен. И Бенезия дрогнула. Дрогнула и... стала отступать. Потому что за Сареном стояло нечто, неподвластное её, старшей. Т'Сони, возможностям и способностям. Тогда Сарен успел схватить её за руку. Схватить — и сжать так, что она впервые ощутила — с ним ей тоже не справиться. Даже если она каким-то образом сумеет за секунду включить всю подвластную ей биотику, ей всё равно с этим костлявым турианцем, страшным даже своим изуродованным и кое-как восстановленным лицом, не справиться. А потом... потом она потеряла власть над собой. Стала рабыней Жнеца.

И вот теперь она впервые за долгое время снова ощутила, что её рост превышает рост Карин Чаквас. Она выше врача корабля почти на целую голову, а значит — выше по росту большинства женщин корабля. Наверное, она немного выше по росту даже Шепарда. Может быть, в эти секунды ей просто хочется верить, что она по росту немного выше Джона... Да, матриарх хорошо помнила о том, что среди людей редко когда женщина выше ростом, чем мужчина. И акселерация не носит постоянного характера — она имеет импульсную природу и, кстати, когда проявляется, а когда — и не проявляется. Да и рост матриарха — это всего лишь... рост без этой ритуально-церемониальной шапки. Чистый рост. Значит... она, Бенезия Т'Сони, впервые обрела полную способность выпрямиться полностью. Выпрямить спину, выпрямить шею, поднять голову.

Да, благодаря Шепарду, благодаря Чаквас, благодаря тому, что теперь на ней это новое азарийское платье, сшитое руками земных женщин и девушек, что на ней теперь — её хорошо знакомая шапка, без которой она действительно чувствует себя неуютно.

Обувь нашлась в отдельном пакете. Как же без обуви? К счастью, её туфли не пострадали. Надевать их... было приятно. Да, матриарх помнила, что носила эти же туфли, когда была безвольным хаском, но эти же туфли она носила и тогда, когда ничего не знала ни о Жнеце, ни о Сарене. Потому никакого психического дискомфорта матриарх, уже снова сидевшая на своей кровати и вдвигавшая ступни ног в объятия туфель не испытывала. Это была её обувка. Знакомая, привычная, ношенная. Пересмотрев приготовленные ей новые туфли, Бенезия вздохнула, возвращая обувку в пакет. Возможно, она когда-нибудь наденет и их. Когда-нибудь, позже. А пока... Пока она походит в своих хорошо знакомых и привычных туфлях. Так будет лучше.

Старшая Т'Сони поднялась с кровати и почувствовала, как её тело снова быстро, за несколько секунд вспоминает прежнюю гордую осанку. вспоминает. Упаковав остальную одежду в пакеты, матриарх вернула пакеты на стулья и, осторожно сдвинув в сторону пластину полога ширмы, вышла в 'кабинетик'.

Чаквас обернулась, быстро оглядела матриарха.

— Простите, Карин, — тихо сказала Бенезия, подходя к столу. — Я понимаю, что могла...

— Вы меня не напугали, Бенезия, — ответила Чаквас. — Я спокойно отношусь и к таким нарядам и к таким... осанкам. Меня этим не впечатлишь. Многие мои коллеги и — не только коллеги — говорят, что меня вообще трудно удивить и впечатлить. Так что...

— Но ваши подруги... — продолжила матриарх — Они могут истолковать мой вид... несколько более остро.

— Могут, конечно, — подтвердила Чаквас. — И что с того? Платье они вам шили по тем выкройкам, которые я им переслала, изучив ваше старое платье. Головной убор... О нём они тоже знают достаточно — благо картинок и снимков с матриархами — в том числе политическими, религиозными и иными лидерами — видели достаточно. Они прекрасно понимают, что и в силу возраста, и в силу опыта, и в силу рангового положения матриархи — хотя бы внешне — могут быть неприступными, холодными и даже отстранёнными от большинства окружающих разумных.

— Да уж... Тысяча лет жизни... — отметила матриарх.

— Это ещё какой жизни. Вот что надо уточнить, — сказала Чаквас. — Некоторые разумные органики даже под конец жизни не понимают, что не совершили ничего полезного или нужного. А остальные... понимают, что совершили хоть что-то. И потому относятся соответственно и к себе и к окружающим разумным. — Чаквас встала. — Поверьте, Бенезия, мои подруги — не настолько впечатлительные слабонервные барышни и мадамы, чтобы непременно падать в обморок при вашем появлении. Они видели вас, они видели Сарена. Да, да, тогда, когда принесли вам обоим пакеты с одеждой, — не стала скрывать Карин. — Они видели вас. Обоих. И потому первое впечатление уже составили. А сейчас... Сейчас вы только уточните это впечатление. Не более того.

— Вы меня немного... успокоили, — тихо сказала старшая Т'Сони.

— Тогда — идёмте. — Карин взглянула на индикаторы состояния Сарена и Шепарда, убедилась в том, что показатели находятся в пределах нормативных границ, и сделала первый шаг к выходу из Медотсека.

Выход матриарха азари за пределы Медотсека не прошёл мимо внимания членов экипажа фрегата. Старшая Т'Сони старалась идти рядом с Чаквас, которую все нормандовцы учтиво пропускали вперёд, уступали ей и спутнице дорогу, приветливо кивая, но чётко и полно ощущала: врач незаметно, но упрямо пропускает её, матриарха, вперёд, чтобы она, как гостья, шла впереди, а Чаквас, как хозяйка Медотсека, вполне удовлетворится ролью сопровождающей.

— Карин, мне неловко, — тихо сказала Бенезия, когда они, поднимаясь по лестнице, на несколько десятков секунд остались наедине. — Вы всё время проталкиваете меня вперёд. Получается, что мне кивают, мне уступают дорогу, меня приветствуют, а вы старательно держитесь на втором плане.

— И что с того? — тихо ответила Чаквас, открывая крышку люка очередного корабельного шлюза. — Как вы могли убедиться, Бенезия, ваш внешний вид и ваш настрой здесь никого особо не удивляет, не впечатляет и не пугает. Все знают, кто вы и относятся к этому совершенно спокойно.

— Да уж. Здесь вы правы, — согласилась матриарх.

Остановившись у двери 'женского' кубрика, Чаквас задержалась всего на секунду, потом решительно и быстро открыла дверь и — пропустила вперёд себя Бенезию.

— Мамочка моя! Матриарх! — послышался чей-то голос, выдававший крайнее удивление. — А мы-то тут и совершенно не...

— И не надо. — Чаквас переступила порог, прикрывая за собой дверь. — Знакомьтесь, девочки. Матриарх азари, Бенезия Т'Сони. Наша гостья и наш партнёр.

— Скажете тоже, Карин, — тихо прошипела Бенезия, раскланиваясь с обитательницами кубрика.

— Карин совершенно права, Бенезия. — Каролин Гренадо первая шагнула к старшей Т'Сони. — Вы действительно — наш партнёр. С таким вашим статусом согласно большинство нормандовцев. И мы очень рады, что Карин выполнила своё обещание и привела вас к нам. Присаживайтесь, пожалуйста, — инженер-наладчик сняла с ближайшего кресла куртку комбинезона. — Девочки, приготовьте пока чай и сладости. У нас будет интересный и долгий разговор.

Чаквас нашла свободное кресло, пододвигая его к столу. Поблагодарив Каролин учтивым кивком, Бенезия устроилась в другом кресле, внутренне радуясь, что её вполне грозный вид с изрядной долей неприступности в осанке и в выражении лица действительно не оказался неприятен ближайшим подругам Карин. А то, что они сразу перешли к подготовке чаепития с перспективой долгого разговора — ещё больше обрадовало матриарха.

Девушки и женщины ставили на столик припасы, раскладывали столовые приборы, чашки, блюдца, тарелки.

— Пока мои подруги готовятся, я представлюсь. — Каролин назвала своё полное имя. — Я — инженер-наладчик, моё постоянное место работы — инженерный отсек фрегата. А здесь, в этом кубрике я — что-то вроде старосты. Девчата мне доверили и я вот... стараюсь соответствовать.

— Каролин у нас — большая скромница, — к столу подошла Моника Хегулеско. — Именно ей Карин прислала основные файлы с выкройками. Мы тоже получили эти файлы, но Каролин сделала всё быстрее и лучше, чем мы. И, в немалой степени именно благодаря её решительности мы смогли сшить одежду и для вас и для Сарена. Как, кстати, он? — девушка посмотрела на Чаквас.

— Нормально. Как вы уже знаете, он виделся с Найлусом, сейчас находится в Медотсеке, спит. Чувствует себя нормально, но волнуется, — ответила врач.

— Досталось ему, — сказала Каролин, пододвигая к Бенезии чашку и тарелку со сладостями. — Выпейте чаю, Бенезия.

— Спасибо, — матриарх осторожно взяла чашку за ручку, приподняла, вдохнула аромат. — Он не горячий.

— Мы не любим пить кипяток, — уточнила Моника Хегулеско, представившись матриарху. — Тёплый или чуть горячий чай — гораздо лучше. Рады, что угадали часть ваших пристрастий, Бенезия. Должна также уточнить, что без помощи наших мужчин мы бы не справились. — она раскрыла инструментрон, повернула экран к старшей Т'Сони. — Это — наш снабженец. Милейшей души человек. Благодаря его стараниям и запасливости мы смогли использовать действительно лучшие материалы. Так что скажу просто: в том, что вы и Сарен получили эту одежду — заслуга не только наша, но и всех нормандовцев. Нам удалось обойтись без задействования внекорабельных источников, хотя сейчас мы висим над вполне благоустроенной и прилично освоенной планетой.

— Должна уточнить, что мы не получали приказ, разрешающий открывать иллюминаторы. Потому используем видеодатчики. Не постоянно. Позднее, конечно, мы снова включим экраны и вы, Бенезия, сможете полнее уточнить то, что происходит вокруг корабля, а пока... извините, график включения сенсоров, — сказала Амина Ваабери. — Я — сержант военной полиции и в основном занималась пошивом одежды для турианца. Зато мои подруги сконцентрировались на пошиве одежды для вас, — девушка взяла с тарелки пирожное, откусила от него кусочек, показывая гостье, что пока больше ничего говорить не будет.

— А я была среди тех, кто постарался равномерно распределить нагрузку на всех, кто пожелал пошить одежду для вас обоих, Бенезия, — сказала Мандира Рахман. — Я — оператор систем обеспечения двигательной установки корабля, — уточнила она. — А там часто надо соблюдать простое или сложное, но — равновесие.

— Я правильно поняла? Сначала вы решили сконцентрироваться на турианце? — прямо спросила матриарх, ни к кому персонально не обращаясь.

— Именно так, — подтвердила Амина Ваабери. — У нас, нормандовцев, будь то летуны, десантники или полисмены, мало опыта общения с матриархами азари. Это с девами и матронами людям приходилось общаться сравнительно часто, а вот с матриархами. Турианцы же... в силу самых разных причин...

— Более привычны для землян, что-ли, — усмехнулась матриарх. — Понимаю. И — не сержусь. Вполне нормальная реакция. И — вполне нормальное отношение. — Бенезия посерьёзнела. — Я должна поблагодарить вас всех... Вы сделали даже больше, чем я могла бы когда-либо ожидать от жителей Земли. Вас не смутил своеобразный покрой моего платья... И вы сумели за короткое время повторить его в самых мелких деталях. Это... ценно.

Чаквас ощутила, как обстановка за столом начала разряжаться. Исчезала напряжённость, исчезала зажатость в рамки, исчезала заданность беседы и формата разговора. Бенезия, к удивлению Карин, не стала становиться в позу умудрённой почти тысячелетним опытом пожилой азари. Она изъявила острое желание и стремление не сколько учить, сколько учиться. Не сколько стремиться к тому, чтобы понимали её саму, сколько к тому, чтобы понять своих собеседниц. Которые теперь в самом ближайшем будущем могли бы стать подругами для пожилой азари, взять над ней на время пребывания на борту корабля. Своеобразное естественно-ненавязчивое шефство.

— Наверное, я больше всего была настроена... негативно и даже в какой-то мере — оппозиционно по отношению к матриархам азари. — сказала Елена М'Лави.

— Возможно и потому, что многие матриархи азари в той или иной мере — политики? — спокойно осведомилась Бенезия, продолжая отхлёбывать ароматный тёплый чай из большой кружки.

— Да, — не стала кривить душой Елена. — А политиков я... недолюбливаю, если мягко сказать. Прежде всего — за их неискренность. Подруги не дадут мне соврать. Я тоже сконцентрировалась на помощи турианцу. Потому что, несмотря на "наследство" конфликта Первого Контакта нам, землянам, по ряду причин, с ними достаточно просто и даже легко общаться. А вот с матриархами азари... Говоря мягко, у нас, землян, мало практики в этом вопросе. И мы... не склонны здесь выдавать желаемое за действительное. Может и поэтому мы настолько осторожны и даже ощутимо недоверчивы.

— Я — наоборот, — в разговор вступила Амина Ваабери, представившись матриарху своим полным именем и уточнившая, что на корабле она занимает должность технолога, — решила помочь именно вам, Бенезия, потому что... потому что посчитала, что вы испытали на себе нечто очень сложное, тяжёлое. А такое воздействие... меняет разумного. Многие люди после того, как попадали под подобные воздействия, менялись очень существенно, очень серьёзно, я бы сказала — фундаментально. К тому же, я узнала из рассказов своих друзей и сослуживцев, что вы, согласно общедоступным данным, замужем, что у вас есть дочь, с которой вы давно не виделись. Очень давно. Я обратила на эти факты внимание присутствующих здесь моих подруг и смогла во многом изменить их позицию не в отношении всех матриархов азари, а в отношении вас, Бенезия. Наверное, это я сделала потому, что сама происхожу из многодетной семьи. У меня несколько младших и старших братьев и несколько младших и старших сестёр. Все мы стараемся жить рядом не только с родителями, но и с бабушками и дедушками. Как со стороны отца, так и со стороны матери. А когда живёшь в такой большой семье... На многие вещи смотришь по-иному, чем те, кто не рос в таких многодетных семьях.

Бенезия молча кивнула, не посчитав необходимым что-либо говорить и Амина правильно поняла гостью.

— В конечном итоге мы ведь всё равно скооперировались. И наши мужчины тоже оказали нам большую помощь. В первую очередь — материалами. И не помешали сделать всё наилучшим образом, — отметила Моника Хегулеско. — Я скажу так: мне было очень приятно работать над этой одеждой. Я чувствовала, что это — необходимо.

— Я благодарю всех вас, создавших для меня такую одежду, — сказала Бенезия. — И я видела Сарена в пошитой вами одежде — она прекрасно выглядит и сидит — как влитая, — матриарх в очередной раз поставила чашку на столик и оглядела собравшихся за столом женщин. — Думаю и даже уверена, что он лично придёт поблагодарить вас за столь важный для него дар.

— Я должна идти в Медотсек. — Чаквас встала, пододвинула своё кресло к столику. — У меня там — турианец, который ещё не до конца восстановился и очень устал после разговора с Найлусом, а также — Шепард.

— Карин, ты приходи, как только там, в Медотсеке станет полегче. — Амина проводила врача до двери кубрика, закрыла за ней дверь, не забыв проверить, что снаружи на панели ВИ замка снова загорелся красный хорошо заметный сигнал. — Так Шепард... в Медотсеке снова?

— Насколько я поняла, он устал, — тихо сказала Бенезия. — И врач сделала всё, чтобы он крепко уснул и проспал довольно долго.

— О, да. У Карин есть отвар... — сказала Каролин. — Вроде бы ничего особенного, просто набор разных трав, а спать заставляет — крепко и глубоко. Я помню, мне рассказывали, что однажды этот отвар помог раненому бойцу проспать двое суток. Зато потом заживление ран пошло с взрывной скоростью — вместо недель и дней — часы и минуты. Я, собственно, не об этом, Бенезия. Прошу простить, но вы так сказали о капитане, что он устал...

— Вы ведь его любите, Бенезия? — сказала Моника.

Матриарх кивнула, понимая, что убеждать собеседниц в чём-то другом она может даже не начинать — они ей всё равно не поверят.

— Он... очень одинок, — едва слышно сказала Амина, усевшаяся на своё место. — Я, например, думаю, что он... внутренне готов отпустить свою любимую девушку. Её зовут Дэйна. И они знают друг друга с раннего детства. Я не знаю, как и почему, но... он умеет любить так, что другой человек не чувствует себя насильно или намертво привязанным к нему. И, вполне вероятно, что он может и готов отпустить Дэйну, чтобы она сделала выбор. Иметь выбор в такой ситуации — важно. Служба у Джона... сейчас и в недалёком будущем... будет очень тяжёлой. Впереди у нас у всех — война вот с такими вот кораблями, — она нажала клавишу на своём инструментроне. Большой экран на стене кубрика осветился. — Вот, Бенезия. Это — Жнец, корабль с которого капитан Шепард и его группа высадки эвакуировали вас и Сарена.

Матриарх молчала, глядя на живое изображение Жнеца. Оно, это изображение, не было статичным, оно менялось. Было заметно, что снимки чередуются с видеозаписями, сделанными как с борта фрегата, висевшего рядом со Жнецом, так и с бортов многочисленных дронов — как вооружённых, боевых так и чисто наблюдательных, разведывательных. Поняв состояние гостьи, обитательницы кубрика тоже замолчали, поглядывая на экран и, пусть с меньшим энтузиазмом, но всё же отдавая должное напиткам и закускам со сладостями.

Бенезия смотрела на экран и удивлялась цепкости своей памяти. Вот она, замерев, стоит перед Сареном. Тот держит её правой рукой за горло. Одно движение — и азари будет задушена турианцем. За мгновение. Глаза Артериуса, мёртвые, светящиеся как... как угли, смотрят не в глаза, а прямо в душу Бенезии. Она... она пытается руками удержать его тело на расстоянии от себя, но тщетно. Азари понимает, что после того, как он взял её за горло, она уже не может сопротивляться эффективно. И биотика здесь... не поможет. Левой рукой Сарен, продолжая смотреть прямо в глаза старшей Т'Сони, указывает на снимающего... Богиня, это же маскировочное поле... Жнеца. А тогда для неё это был только очень большой, даже огромный неизвестный корабль, который до того момента она видела только краем глаза. Гораздо страшнее и внушительнее, можно сказать, что даже опаснее для неё самой был тогда не Жнец, а Сарен. А когда её руки, пальцы, ладони, ощутили под скафандром Сарена в неподобающих местах трубки и кабели... она поняла, что перед ней стоит не обычный турианец.

Потом... потом она услышала в своей голове гул... и потеряла возможность владеть собой. Дальнейшее она помнила урывками. Может быть, когда нибудь, в недалёком или далёком будущем, она что-нибудь ещё вспомнит, но уже того, что она за эти минуты вспомнила, ей хватит. Впереди, вполне возможно, бессонная ночь. И вряд ли ей помогут чудодейственные отвары Карин. Вряд ли теперь они ей помогут.

Бенезия теперь всё острее и полнее понимала, что с той секунды, как она услышала этот гул, она сама превратилась во что-то страшное. Может быть, даже в оружие. Точнее — в орудие, управляемое Жнецом. Потеряв собственную волю, она стала слепо исполнять волю Жнеца, волю его пилота. И сейчас, глядя на Жнеца, лежащего на боку, она понимала, что нормандовцам... при явной деятельной и, главное, действенной поддержке иден-праймовцев, землян, удалось ранее считавшееся невозможным: обездвижить этот гигантский корабль. Вряд ли победить полностью, но обездвижить — точно. И — более чем обездвижить: изъять из этого корабля пилота. Что он такое, кто он такой, этот пилот Жнеца — Бенезия не знала до сих пор. Не хотела даже задумываться, не хотела предполагать.

Она и сама не заметила, как перестала смотреть на экран, упёрла взгляд в столешницу, обхватила обеими руками чашку. Амина, поняв состояние гостьи, выключила экран. Бенезия, отметив это, не поднимая взгляд, тихо сказала:

— Он подчинил меня... И потом... я помню только обрывки... страшные, холодные моменты. Теперь... Теперь я... Я знаю, что он... повержен. Знаю, что обездвижен.

— Главное, Бенезия, что вы теперь, как и Сарен — свободны. А со Жнецом, — чуть помедлив, сказала Каролин, — мы обязательно разберёмся. Не всё сразу.

— По сравнению с протеанином... Жнец не выглядит проблемой, — отметила Амина. — Я его, протеанина, только мельком видела и благодарю всех известных мне богов за то, что он не посмотрел на меня. Четыре глаза в линию... Это для моего восприятия и рассудка может вполне оказаться слишком тяжёлым испытанием.

— Тот полисмен, который сопроводил протеанина в его нынешнее обиталище, — дополнила подругу Мандира, — до сих пор утверждает, что его взгляд... просто невозможно выдержать дольше нескольких секунд. Сейчас многие нормандовцы утверждают, что он... отдыхает, а я вот с беспокойством думаю, как он себя поведёт, когда отдохнёт, наберётся сил и покинет своё обиталище.

— Если с ним плотнее и дольше всех контактировал Шепард, то вряд ли протеанин будет вредить нам, — сказала Каролин. — Главное, чтобы Карин смогла капитально восстановить старпома. А там... Не думаю, что протеанин будет воевать с нами.

— Таких, как этот протеанин, принято в нашей земной культуре относить к Старшим Расам, — сказала Елена. — Они — наши предшественники, они жили и действовали в эпоху, предшествовавшую нашей. Потому, конечно, они очень отличаются от нас и, в то же время они нам очень близки. Потому что жили до нас. А возможно, вот мне почему-то так кажется, что они видели нас, людей, на заре нашей эволюции.

— О, да, мечты о том, что некие инопланетяне... оказали определяющее влияние на развитие человечества, — фыркнула Мандира. — Не надо, Елена. Не надо, — повторила она.

— От меня... — тихо сказала Бенезия, удивляясь своей смелости, — дочь ушла потому, что я долгое время выдавала желаемое за действительное...

— Стоп, стоп, стоп, — проговорила Амина, включая свой наручный инструментрон. — Получается, что культ Атаме...

— Один из двух религиозных культов нашей расы, — так же тихо продолжила матриарх. — Сейчас в сообществе азари более популярен и силён другой культ. На самом деле... Оба культа — фикция.

— Это как?! — вздохнула слишком глубоко Мандира. — Не, я понимаю, что религия и церковь — порождения разумных существ, а не дар свыше. Хотя... кто это теперь знает точно?! У нас, людей, тоже в этой сфере наверчено... всякого-разного.

— Наверное, это у всех рас разумных органиков, как вы, Мандира, выразились, 'наверчено', — сказала Бенезия, не поднимая взгляд от столешницы. — Так запутанно наверчено, что...

— Бенезия. — Амина выпрямилась, посмотрела на склонённую голову матриарха. — Если вам... Вы можете ничего нам не говорить.

— Я... стала другой, Амина, — едва слышно сказала старшая Т'Сони. — Вы правы, случись со мной что-то менее сложное и трудное... Раньше, я вряд ли стала вот так просто, едва увидевшись и познакомившись с вами, говорить о таких вещах. Составляющих одну из особенностей азарийской цивилизации, о которых мы не склонны писать в открытых источниках. И тем более — не желаем выкладывать данные в Экстранет. — Бенезия вздохнула. — Но... я не могу начинать свою... новую жизнь со лжи.

— Впереди — война, — сказала Каролин Гренадо. — Скорее всего — война галактическая. Война вот с такими вот кораблями.

— И с такими пилотами... — поддержала подругу Елена М'Лави. — Которых вряд ли земляне или другие разумные органики смогут даже увидеть.

— Ну не все же настолько хорошо подготовлены, как Шепард, — сказала Амина Ваабери.

— Тут ты права. — Мандира Рахман налила в чашку, стоявшую перед азари, воду и положила пакетик с травами. — Обновить надо, Бенезия, — она посмотрела на матриарха, снова опустившую голову, казалось, ещё ниже и по-прежнему крепко обхватывавшую пальцами и ладонями чашку. — Бенезия... — повторила тихо Мандира.

— Я здесь... — тихо ответила матриарх. — Хотя... наверное, не только здесь... Простите мне, я... задумалась. Я решила... Я расскажу вам то, что являлось до недавнего времени одной из тайн азари. Вряд ли... зная о том, кто появился на борту, я смогла бы это утаить от вас.

— Это... как-то связано с протеанином? — изумившаяся собственной смелости, граничившей с наглостью, Моника зажала себе рот ладонью. — Простите, Бенезия.

— Вы правы, Моника. Это... действительно связано с ним. Дело в том, что протеане... прямо повлияли на нашу расу. И именно они, а не мифическая Атаме были нашими учителями. Учителями нашей расы. Благодаря их вмешательству мы, азари, из водного вида разумных превратились в органиков, предпочитающих жить на суше, хотя и не порвавших окончательно все связи с океаном, с водой. Мы получили от протеан способность использовать биотику, мы стали... однополым видом. Я должна сказать вам, что у меня, конечно же, при себе сейчас нет никаких документальных свидетельств, которые я могла бы использовать в качестве доказательства правдивости своих слов. Но я очень надеюсь, что протеанин... сможет рассказать об этом больше.

— Насколько я помню, он отрекомендовался командиру 'Нормандии', как воин, — сказала, помолчав несколько десятков секунд, Елена. — Вряд ли протеанский солдат, пусть — офицер, знают такие подробности, какие известны даже вам, Бенезия.

— Это меня и настораживает и напрягает, — кивнула матриарх, не меняя позы. — Но...

— Вы надеетесь, что здесь, на этой планете, найдутся ещё живые протеане? — спросила Моника.

— Да, очень надеюсь. По источникам, известным мне... протеане были имперской расой прошлого Цикла. Сильнейшей расой. Они... нет, они не могли вот так исчезнуть.

— Да, сложно смириться с тем, что он — один, — сказала Амина. — Даже если он воин, если он даже офицер, командир, то всё равно... Поневоле подумаешь, что он выжил не один. И будешь надеяться, что кроме него выжили хотя бы несколько протеан.

— Если же говорить прямо, — сказала Каролин, — то следует сказать чётко. Важно, чтобы выжили не только мужчины, но и женщины. Если я правильно обдумала то, что мне известно о протеанах из прочитанного и понятого за последнее время, то протеане — двуполая раса. И, значит, кроме мужчин, обязательно должны быть и женщины-протеанки.

— Интересно, какие они, их женщины? — немного мечтательно спросила Моника. — Наверное, немного более изящные, хрупкие... Природа обычно так и поступает.

— А я вот наоборот думаю, что они не такие уж и хрупкие, — возразила Амина. — Они — хищники. Четыре глаза, так же как и у батарианцев — это верный признак хищника, ночного хищника, который полагается на зрение, но при этом активно использует слух, обоняние. Такое комплексное и полное использование природных органов чувств нам людям и не снилось, потому без технической и технологической поддержки мы можем и проиграть, если, конечно, не будем объединяться.

— Большинство работ по протеанам... подписано Лиарой Т'Сони, — сказала Амина.

— Она — моя дочь. С ней я больше сорока лет, — Бенезия инстинктивно побоялась назвать точный срок размолвки, — никак не общалась. И не встречалась лично.

— Сорок лет... — изумлённо выдохнула Елена. — Это же треть человеческой жизни! И — не самая малая треть.

— Вы правы, Елена. Но раньше, несколько десятилетий тому назад... Я бы оценила это по-иному, — проговорила матриарх. Её голос немного окреп, но она по-прежнему не меняла позы. — Лиара ушла от меня именно потому, что вскрыла ложь, связанную и с культом Атаме, и с фигурой самой богини Атаме. На месте Атаме должны были быть протеане. Но Матриархат, наш верховный орган власти, за тысячелетия сделал всё, чтобы стереть большинство общедоступных свидетельств о важности протеан в формировании нашей расы. Можно сказать, что мы, азари, преступно прикрылись культом мифической богини Атаме, чтобы не ставить памятники протеанам. Многочисленные памятники. По самым разным, но — непременно серьёзным поводам.

— И о протеанах... надёжно забыли, — сказала Амина полувопросительно — полуутвердительно.

— Да, именно так, — подтвердила матриарх. — Я... внутренне была готова к тому, что когда-нибудь, кто-нибудь из азари... вскроет этот обман. Но то, что это сделает моя дочь... Я об этом подумать — боялась. И именно это и произошло. — Бенезия едва сдерживала волнение. — Несколько минут... Не больше двух трёх минут... Она, Лиара, моя дочь, выкладывает передо мной 'веер' из включённых ридеров... и уходит, не сказав ни слова. А я... я потом стала делать ошибки. Наверное, я поверила в то, что оставшись одна, я уже никому не нужна... и могу теперь безрассудно рисковать собой. И очень скоро... я попала... в рабство к Жнецу.

— Сарен... — проговорила Мандира тихо-тихо, но Бенезия её услышала:

— Был только посредником. И ещё большим рабом, чем потом очень быстро стала я. Это влияние... Ему действительно очень трудно противиться. Потому... впереди у нас другая война. Не та, к которой готовились мы, ныне живущие органики. Независимо от расы, — в голосе матриарха, так и не сменившей позу, прозвучала острая горечь. — Мы к такой войне... не готовы. И, тем не менее, мы будем вынуждены воевать. Воевать, хотя бы зная теперь, что никакого плена, никаких лагерей — ни для военнослужащих, ни для гражданских — уже не будет. Несколько секунд — и ты уже действуешь в интересах противоположной стороны. Такие корабли, — матриарх подняла взгляд на погасший экран, — умеют убеждать. И подчинять себе очень быстро... тоже умеют.

— Вы правильно сказали, Бенезия. — Амина подождала, пока матриарх сделает несколько глотков почти остывшего чая из своей кружки. — Мы будем воевать. Мы, уточню, должны будем воевать, — она посмотрела на подруг, сидевших за столиком. — Потому что умирать никому из нас, разумных органиков, не хочется. И мы будем воевать, потому что знаем многое о нашем враге. О его способностях и возможностях.

— Боюсь, что мы сделали недостаточно, — вздохнула Моника. — Если бы дело обстояло по-иному, мы смогли бы отсюда улететь очень быстро.

— Для чего улететь, Моника? — изумлённо посмотрела на подругу Каролин. — Да, мы погрузили маяк в контейнер и скрыли его в трюме фрегата. Мы это сделали в рамках того, что от нас требовало командование ВКС Альянса систем под давлением Корпуса Спектров и Советников Цитадели. Но после того как на борту корабля появился живой, разумный и вменяемый, проще говоря — нормальный протеанин, всё изменилось, — девушка хлопнула ладонью по столешнице. — Всё изменилось! И теперь Совет Цитадели Маяк, скорее всего не получит! А мы... Мы уже, подружки, вспомните... Мы с вами просмотрели запись этого маяка. Она, если так можно сказать, была 'сверху'. Была самой доступной! Я — инженер, но я не понимаю, как ВИ Маяка определил, что надо показать нам, землянам, людям, именно эту запись. Похоже, протеане, погибая, оставили нам предупреждение.

— И это предупреждение содержалось в Маяке, за которым на Иден-Прайм прибыл Жнец, — глухо сказала Бенезия. — А само предупреждение Жнец бы не воспринял. Для его восприятия нужен органический разум. Жнец — полумашина, а не чистый органик. Во всяком случае, как я теперь понимаю, Жнец — не целостный органик. И его разум... слишком сильно отличается от разума органика... В нашем понимании.

— Если такому кораблю... действительно тысячи лет... Сколько же разумных органиков он... убил, — срывающимся на шёпот голосом проговорила Мандира.

— Как минимум, он был свидетелем, а возможно — и участником уничтожения протеан. — сказала Амина, не пожелавшая говорить о более древних временах. Бенезия отметила, что так уж сложилось — ей, единственной среди собеседниц матриарха военнослужащей-женщине, приходилось проявлять совершенно неженскую твёрдость и жёсткость. Наверное, как предположила матриарх, не только потому, что на плечах Амины — сержантские погоны, а на рукаве — шеврон военной полиции, но и потому, что не все женщины однозначно мягкие, нежные и уступчивые. И не только — человеческие.

— Если он окажется Наблюдателем... — сказала Елена.

— Это почему? — заинтересовалась Каролин.

— Мне сразу трудно сформулировать. А говорить просто 'мне кажется' я не хочу. Человечество за тридцать лет не смогло найти данные, доказывающие реальность существования таких кораблей. Не думаю, что представители других ныне существующих рас знают о Жнецах много, не думаю так же, что они знают о Жнецах больше нас.

— Но ведь Шепард... однозначно опознал Жнеца. И мы, насколько я помню, готовились к чему-то очень серьёзному ещё до того, как вошли в эту звёздную систему, — сказала Моника.

— А я вот думаю, что если бы мы не готовились — нас бы здесь уже не было. Во всяком случае — в живых. А 'Нормандия'... что бы там кто ни говорил, она не предназначена для противостояния такому дредноуту. — Мандира долила себе в чашку чай и взяла с тарелки кусочек торта. — И потому... хорошо, что Шепард нас всех, кто был на борту фрегата, заставил встряхнуться.

— А как это он заставил? — Бенезия вопросительно посмотрела на Мандиру.

— По-разному. Когда он только пришёл на борт фрегата и разместился в своей каюте, то вышел оттуда не в обычном форменном комбинезоне, а в скафандре. Пусть даже в лёгком. Но его появление в скафандре стало, как теперь понятно очень многим нормандовцам, хорошим отрезвляющим душем. Потом достаточно быстро все нормандовцы вспомнили о том, что они вообще-то не только летают, но и служат на боевом разведывательном корабле, который вполне может подвергнуться нападению и, в общей сложности, через несколько часов... почти весь экипаж и вся команда фрегата облачились в свои скафандры. А раньше этого нельзя было добиться, во всяком случае — без применения силы устного приказа или без издания соответствующего официального письменного распоряжения. Я предполагаю, только предполагаю, — подчеркнула она, — что само появление Шепарда в лёгком скафандре, с боевым оружием... стало очень мощным встряхивающим фактором. Если бы скафандр надел, к примеру, тот же Прессли, такого эффекта не было бы. Шепард... никто другой, кроме него, я почему-то в этом уверена, не смог бы добиться такого глубокого и быстрого эффекта, — дополнила подругу Каролин. — Даже мы, штатские, встряхнулись.

— А потом? — спросила матриарх.

— Потом... с подачи Шепарда Андерсон несколько раз объявлял тревоги, причём — очень сложные, совершенно не бутафорские. Раньше ведь как: много шума, беготни, возни, а результат такой вот имитации — близок к нулю. А теперь нет — после первой же тревоги очень многие нормандовцы были реально вымотаны. Дальше, конечно, на второй тревоге и позднее было чуточку полегче. И не только потому, что втянулись, а потому, что поняли — шутки кончились. Началась реальная боевая работа, — сказала Амина.

Совместно, стараясь не перебивать друг-друга, Амина, Елена, Каролин, Мандира и Моника рассказали Бенезии о многом, что произошло на фрегате 'Нормандия' с того момента как на его палубы ступил капитан Джон Шепард и до того момента, как Жнец рухнул на поверхность Иден-Прайма. Рассказ получился подробным и долгим, но даже уход на вахту Каролин и Елены не помешал оставшимся в кубрике женщинам сообщить Бенезии максимум подробностей нескольких прошедших суток и высказать немало собственных мыслей по поводу происшедшего на борту корабля за эти дни.

— Предлагаю прерваться и отдать должное пище, — сказала Мандира. — Мне тоже скоро на вахту, так что давайте обновим то, что на столе и вскипятим ещё чайку. Надо достать ещё одну коробку с пакетиками.

Как то так получилось, что Бенезия поднялась из-за стола вместе со всеми обитательницами кубрика. Вместе с ними поучаствовала в мытье посуды, пересмотрела немудрёные продовольственные запасы, подивившись предусмотрительности хозяек кубрика. Заново сервировала стол, отмечая про себя, что совершенно не ощущает какой-либо усталости и желания вот прямо сейчас вернуться в Медотсек и прилечь. Никто из женщин не акцентировал внимание на том, что матриарху, как ни крути, уже больше восьмисот лет и это — весьма почтенный возраст даже для азари.

Когда Амина, Каролин и Моника вернулись за стол, они вопросительно посмотрели на Бенезию, присевшую на стул. Матриарх поняла: наступило время очень личных разговоров и теперь женщины отдают право начать этот разговор ей. Отметив, что особо нервничает Каролин, матриарх азари вспомнила, что ей (так сказала кто-то из женщин, когда они сообща мыли посуду) скоро надо будет заступить на очередную вахту. Мандира исчезла незаметно и очень быстро. Сейчас старшая Т'Сони никак не могла припомнить момент, когда эта женщина покинула кубрик.

Что-ж. Обманывать ожидания столь приятных собеседниц Бенезия не хотела и рассказала им о Лиаре. Не о том, каким учёным стала Лиара, заинтересовавшаяся с первых лет учёбы в университете именно протеанами, а о том, каким она была ребёнком, каким она была подростком. Рассказ, к удивлению Бенезии, получился объёмным. Матриарх постаралась завершить его как раз к тому моменту, как Каролин, продолжавшая нервничать, с видимым сожалением начала вставать со своего стула, показывая, что ей необходимо идти на вахту. Понимая и догадываясь, что, так или иначе, обитательницы кубрика передадут друг другу информацию о состоявшемся разговоре, Бенезия подождала, пока Каролин соберётся и покинет кубрик, отдав должное сладостям и закускам и выпив две больших чашки ароматного чая.

Женщины выслушали рассказ матриарха с огромным интересом и вниманием. Задали немало вопросов, отвечая на которые, старшая Т'Сони постоянно удивлялась тому, сколько же на самом деле деталей и подробностей жизни дочери сохранила её память. Мало когда раньше, до той вредоносной встречи с индоктринированным Сареном, она могла бы вспомнить эти детали и подробности. Пусть даже и некоторые из них ощущались как наиболее памятные. Сейчас она чувствовала, что она не просто помнит их, но и открывает в этих деталях и подробностях новый, ранее скрытый от неё смысл. И — не один, а много.

Когда Каролин покинула кубрик, отправившись на вахту, оставшиеся за столом женщины рассказали матриарху о своих родителях, о своих семьях. Показали на своих инструментронах снимки, запечатлевшие ближайших родственников.

Теперь уже Бенезия задавала немало вопросов и со всем вниманием выслушивала пространные ответы.

'Да, — думала матриарх, прихлёбывая чай и отправляя в рот очередной кусочек торта, — я действительно мало знала людей, мало с ними общалась. А они, оказывается, могут меня, матриарха азари, религиозного лидера расы, многому, очень многому научить. Пусть не сразу, не быстро, но — научить. Уже прошло много часов, а я не устала и не чувствую даже подступающей усталости. Мне... интересны эти женщины, интересны их судьбы, интересна их жизнь. Они в какие-то месяцы сумели втиснуть то, на что у азари уходят годы и десятилетия. Может быть, это и обычно для расы, привычно относимой систематизаторами Старых рас к короткоживущим, но... Лучше узнавать другую расу не по учебникам и энциклопедиям, а вот так, в разговорах, в непосредственном общении с её представителями. Мы, азари, слишком свысока смотрим на землян. И, как всегда, с такого большого расстояния — не видим многого'.

Об Этите она ничего говорить пока не стала, посчитав, что для первой встречи, первого общения она рассказала вполне достаточно. Не всё ей самой ясно в том, что следует теперь рассказывать новым знакомым о Мятежном Матриархе. Многое, слишком многое изменилось. Изменилась в первую очередь сама она — Бенезия Т'Сони.

— Мы рады были пообщаться с вами, — сказала Моника, уловив краем глаза согласный кивок Амины. — И уверены, что вы будете частой гостьей нашего кубрика. На Земле у многих народов есть такая традиция. Мне она известна под названием 'Женский клуб'. И я очень хочу, Бенезия, чтобы вы стали членом нашего, фрегатского женского клуба. Наши мужчины не мешают нам собираться по вечерам, а иногда и по ночам, вести разговоры, временами очень длительные, чаёвничать и общаться. И мы рады, что вы теперь будете, если захотите, приходить к нам в кубрик.

— Буду, — кивнула Бенезия, вставая, — я благодарна вам всем. Идя сюда, я и не предполагала, что найду столь приятных собеседниц и... настоящих подруг. Я рада, что много нового, ценного, важного и полезного узнала о людях, — матриарх впервые несмело, но достаточно широко улыбнулась, окончательно стирая с лица насторожённое и отстранённое выражение. — А сейчас — простите. Мне надо... отдохнуть, — она повернулась к двери кубрика. — Не провожайте меня, не надо. Я пока ещё в норме и сама найду Медотсек. Карин, уверена, ждёт меня. Она беспокоится и я не хочу напрягать её, — с этими словами старшая Т'Сони открыла дверь кубрика и вышла в коридор, плотно закрывая створку за собой.

— Вернулись, — увидев входившую в медотсек Бенезию, Чаквас встала из-за своего рабочего стола. Матриарх уже привыкла к пронзительным взглядам врача фрегата, потому спокойно подошла к столу Карин. — Умотали вас мои подруги.

— Совсем нет, Карин, — ответила Бенезия, присаживаясь в кресло и кидая короткий взгляд на часы. — Хотя... я общалась с ними очень, как теперь понимаю, долго. И это общение мне многое дало. Хотя бы для того, чтобы лучше понимать людей, землян.

— Для лучшего понимания, Бенезия, вам теперь следует полежать и поспать, — тоном, не допускающим возражений, сказала Чаквас.

— Подчиняюсь, Карин. — Бенезия поднялась и шагнула к пологу ширмы, закрывающему вход в её 'палату'. — Вы правы, — матриарх остановилась, обернулась. — Я понимаю, что моя просьба... необычна, но нельзя ли взглянуть на Шепарда?

— Вам — можно. — Чаквас встала и вдвоём с Карин подошла к пологу, за которым была 'палата', где по-прежнему спал крепким сном старший помощник командира корабля. — Только — недолго. Даже я не знаю всех его способностей. Он ведь может и почувствовать ваш взгляд и ощутить ваше присутствие. Во всяком случае, я могу предположить такое... — она отодвинула полог в сторону и Бенезия смогла увидеть лицо старпома.

— Спасибо, Карин, — старшая Т'Сони шагнула назад, отходя от ширмы и Чаквас поставила полотнище полога на место. — Я пойду к себе, — она повернулась и направилась к пологу своей 'палаты'.

— Поспите, Бенезия, — возвращаясь к своему рабочему столу, Чаквас отметила, что матриарх задвинула за собой полог и быстро легла, потратив совсем немного времени на переодевание. Богатый врачебный опыт научил Карин точно определять на слух, чем занимается пациент в палате. И теперь медик была убеждена — Бенезия сняла свой церемониальный головной убор и переоделась в комбинезон. Только после этого она легла на больничную кровать. И, как ясно засвидетельствовали индикаторы состояния на деке над рабочим столом врача, сразу уснула.

На экране настольного инструментрона появились значки новых сообщений. Взглянув на поля 'отправитель', Чаквас поняла: это подруги спешат рассказать ей о том, как пообщались с матриархом азари. Усевшись поудобнее в кресло, Карин открыла первый файл и углубилась в чтение.

Пилот гиганта. Новый союзник

Очнувшись через двенадцать часов, Шепард кивнул подошедшей Чаквас, подождал, пока она снимет с его тела датчики, облачился в комбинезон, скафандр и броню, подхватил оружие. Расправив постель, капитан убрал в стену ширму и подошёл к рабочему столу главного врача.

— Знаете, Карин... Спал... как в младенчестве. Спокойно. Без сновидений. И... чувствовал вас... Вы действительно любите всех нас, Карин. Это... ценно. Спасибо, — смущённо проговорил он.

— Хорошо, что вы отдохнули, Джон. Вас уже все заждались. Явик ещё 'спит', с ним — все в порядке. Интереснейшие показатели даёт моя аппаратура, совершенно новые. Если сравнить с человеческими... Он уникален. Столько перенести — и так быстро восстановиться. Хотя, я бы сказала, что он действительно — не спит, просто... отдыхает. Видимо... когда он воевал... сон стал слишком большой роскошью. А затем... роскошью стала дремота. Вот и пришлось научиться хоть как-то, но — отдыхать так. Полагаю, вы не усидите на корабле?

— Нет, Карин. Поскольку медотсек изолирован, разрешите связаться с капитаном Андерсоном от вас?

— Разрешаю, Джон. — Чаквас пододвинула настольный ридер. — Разве вас удержишь...

— Карин... Мы заварили кашу и должны её хоть как-то подать на стол. Так, чтобы она была... приемлема для поглощения, чтобы она стала нормативной частью истории слишком многих, — сказал Шепард, набирая код закрытого канала связи. — Командир, капитан Шепард на связи. Могу я говорить?

— Да, Джон, — послышался голос Андерсона. — Можете. Я тоже немного поспал, так что — вполне в норме. Желаете проявить активность? Кого отправлять с вами?

— Никого, капитан, — ответил Шепард. — В этот раз — никого. Я полечу один. Мне потребуется только челнок. Больше ничего. Я должен найти на этой планете пустынное изолированное место и пообщаться с пилотом 'каракатицы'. Если мы не решим его проблему... нам будет очень сложно. Явик указал, что нас может ждать большая война... Подозреваю, что это будет война с такими вот машинами, как эта 'каракатица' и подчинёнными им... оболочками. — Шепард ясно ощущал нараставший страх Чаквас, но вынужден был говорить вслух дальше. — Мне нужно остановить эту перспективу, Дэвид. Не дать ей реализоваться хотя бы в полной мере. Попытаться это сделать. Вы же понимаете, что кроме меня... это делать некому.

— Понимаю, Джон. Хорошо. Челнок — в вашем распоряжении. Техники ждут ваших указаний. Берите контейнер и... пусть боги встанут между вами и опасностями. — Андерсон отключил связь. Шепард обернулся к Чаквас.

— Карин... Не надо смотреть на меня, как на покойника. Вы дали мне возможность прекрасно отдохнуть и восстановить силы в максимальной степени. Я должен сделать то, что озвучил, сейчас, пока ещё готов сам к этому. Если я займусь чем-нибудь другим... Мы не сможем быть гарантированы от неприятностей. От неожиданностей, — он успокаивающим жестом мягко и несильно коснулся рукой плеча врача фрегата, уже сидевшей в своём излюбленном рабочем кресле и странное дело, Чаквас ощутила, что способна сейчас немного расслабиться и даже успокоиться. Её теперь не пугал с прежней остротой подтекст разговора, состоявшегося только что в её присутствии. Она поняла, что Шепард — действительно единственный, кто сможет это сделать. Она посмотрела на него, встала, сделала шаг к старпому... и обняла его.

— Джон. Возвращайтесь... Что бы там ни было... возвращайтесь. Мы... мы все будем ждать вашего возвращения, — прошептала она. — Мы все... — она отстранилась, повернулась к столу, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.

Военный хирург Карин Чаквас, про которую в ВКС Альянса Систем говорили как о не умеющей плакать... Только она знала, чего ей стоило не плакать все эти годы. А ведь она плакала... Столько раз плакала. Только наедине с собой. Только тогда, когда никто из разумных органиков никоим образом этого не видел. Знала, что её назначили на этот корабль, на этот полёт — экспериментальный и связанный с совершенно секретной миссией потому, что решили: она сможет удержаться от эмоций, если что-то пойдёт не так.

Майор медслужбы ВКС Альянса Систем была по званию выше капитана Андерсона. Как медик, она проходила по другой 'табели о рангах', нежели обычные армейцы и её служебное положение было действительно выше. Все знавшие её достаточно хорошо, понимали, что она не будет вмешиваться ни во что на корабле, что никоим образом не касается медицинской тематики, но также все были уверены: случись что, касавшееся её как медика — и Чаквас не остановится ни перед чем. А более высокое воинское звание было своеобразной дополнительной гарантией.

И вот сейчас Чаквас едва сдерживалась. Кому как не ей, медику, было известно, что Шепард действует, живёт на запредельных для обычного человека режимах. Да, не двадцать четыре часа в сутки. Да, он ещё не показал вовне всей своей силы и всей своей мощи. Но то, что он делал... Было бы сделано слишком опасно и слишком неполно, если бы... было сделано кем-то другим.

Для неё все члены экипажа 'Нормандии' быстро стали очень близкими людьми... За время этого экспериментального полёта Чаквас сроднилась с ними. Ей никогда не нравилось долго сидеть на Земле или на медицинских космических станциях Альянса. Она делала все, чтобы как можно чаще попадать в состав экипажей кораблей ВКС и летать как можно дальше и дольше. Полёты придавали особый смысл её жизни, ведомый только самой Чаквас. Уникальная специализация, позволявшая лечить и оперировать как людей, так и представителей других, как сказали бы раньше — инопланетных рас, позволяла Карин раз за разом подтверждать своё право на участие в очередном дальнем и очень сложном полете. А армейское звание военно-медицинской табели... снимало множество вопросов.

Если бы Шепард уходил на стандартную высадку, даже пусть и связанную с боестолкновением, с возможностью получить травму, ранение. А сейчас... После разговора Шепарда и Андерсона... военный хирург Чаквас поняла, ощутила нутром, своей сутью, что Шепард рискует не только телом, но и своей душой, тем, что делает его человеком, личностью.

Капитан повернулся и тихо вышел из медотсека. Встретившиеся ему по пути члены экипажа молча уступали командиру десантного экипажа и старшему помощнику командира корабля дорогу, ограничиваясь учтивыми едва заметными кивками.

Шепард достал изолирующий контейнер из хранилища и теперь, чётко ощущая его тяжесть, направлялся к пандусу, ведущему в ангар фрегата. Андерсон выполнил своё обещание: в ангаре были только техники. Переговорив с ними, капитан подождал несколько минут, пока они проверят машину и установят дополнительные модули в приборные деки. Старшина техников подошёл, передал Шепарду ридер с файлом итогового контроля. Просмотрев документ, старпом расписался личным световод-кодатором, убрал стилус в кармашек скафандра, проверил клапан, посмотрел вслед уходящим к шлюзу техникам, перевёл взгляд на машину. Челнок активирован, дверь в салон и в водительскую кабину — открыта. Поднявшись по трапу, Шепард вошёл в салон, устроился на водительском месте, поставил рядом контейнер и осторожно и неспешно вывел челнок за пределы защитного поля фрегата.

Ровно через час и десять минут челнок прибыл на место, совершив мягкую посадку среди нагромождения скал и валунов. Капитан открыл салонную дверь, взял контейнер, сошёл на землю и отошёл от челнока на несколько сотен метров. Наклонился, набрал коды и открыл крышки, присаживаясь рядом на камни. Сфера мягко засветилась. В этот момент отрубилась вся телеметрия со скафандра и с челнока.

Андерсон, получив очередные доклады от специалистов БИЦ, едва удержался от того, чтобы бросить фрегат к тому району. Справившись с первой волной стремления отдать соответствующие приказы, Дэвид опустил уже занесённую над сенсорами каютного настольного пульта руку, заставил себя сесть в рабочее кресло, активировал систему корабельной связи:

— Ждать. Будем ждать, — негромко сказал он, обратившись ко всем офицерам корабля, задействовав общий канал. — Шепард — справится. А мы... должны верить в то, что он справится. И ещё... — в этот момент командир сделал всё, чтобы не запнуться, а только помедлить с озвучиванием очередных фраз. — Если он вернётся, а он — вернётся, то не надо спрашивать его о деталях. Будем ждать и делать всё, что от нас зависит.

Он отключил канал и откинулся в кресле, погружаясь в размышления.

— Командир, — раздался в наушном спикере голос вахтенного. — Челнок капитана Шепарда — возвращается. Он... держит курс на второй согласно общей схеме пролом в 'каракатице'.

— Принято. — Андерсон окончательно очнулся от дремоты, нажал несколько сенсоров на своём наручном инструментроне. На заработавших настенных экранах высветились картинки с видеокамер забортной обстановки. Челнок действительно следовал курсом к одному из проломов в теле древнего и большого корабля.

На настольном пульте замигала лампа вызова:

— Командир, — раздался голос Шепарда. — Докладываю. Я направляюсь вместе с пилотом на борт большого корабля, — он не стал говорить — Жнеца и Андерсон понял, почему. — Мы пришли к единому мнению, командир. Наблюдатель, пилот согласился с нашими аргументами и понял нашу позицию. Пилот и его корабль не будут нам вредить, капитан. Они нам помогут. — Челнок, как было ясно видно на экранах, вошёл в защитную 'сферу', созданную фрегатом вокруг древнего корабля. — Я высаживаюсь с пилотом на борт, и мы приступаем к включению системы восстановления. Стрелять и вредить нам, планете, её населению Наблюдатель не будет. Он — на нашей стороне, командир. И ещё... Я очень скоро буду на борту фрегата, Дэвид. И вы все сможете убедиться в том, что я... остался прежним. Успокойте Карин. Я же знаю, как сильно она волнуется, — с этими словами Шепард отключил канал.

На экранах было отчётливо видно, как челнок, плавно повернувшись к 'каракатице' левым бортом неспешно подошёл к пролому, замер, как Шепард осторожно вышел, неся в руках сферу, мерцающую тёплым зеленоватым светом.

Автоматика фрегата провела плотное дистанционное сканирование тела старпома во всех доступных ей диапазонах. Андерсон, вчитавшись в показания, убедился, что старпом Шепард остался прежним человеком. Командир фрегата понимал, что эти же данные изучат и другие нормандовцы, в первую очередь — Карин. Да, она очень волнуется. Для Андерсона любовь Чаквас и Шепарда не была тайной.

Хорошо, что обошлось без индоктринации, без подчинения. Ничто в состоянии Шепарда не указывало на наличие даже тени опасности. Фигура Джона, как видел Андерсон, быстро исчезла во мраке нутра древнего огромного корабля.

— Внимание по фрегату! Активировать двигательную установку! Отменить дрейф! Отойти от 'объекта' на шестьсот метров. Держать район под контролем. Быть готовыми к активации двигателей 'объекта' и к его движению. Полный контроль! Полная запись! — Встав у рабочего стола, Андерсон отдавал приказы спокойным и будничным тоном. — Дженкинс, Аленко. Вам — быть на борту второго челнока в готовности к немедленному вылету на 'объект'. — Приняв ответные доклады, Андерсон продолжил. — Осуществлять усиленную фильтрацию траффика дальней связи с планеты.

— Командир, пробоина... уменьшается в размерах. Наблюдаю регенерацию главного излучателя. Остальные пробоины — тоже 'затягиваются'. Бронекрышки... открыты. Активации оружия — не наблюдаю. Даже мелких признаков нет, — взволнованный голос вахтенного, находившегося у Звёздной Карты, совпал с изменением картинок на экранах командирской каюты. — 'Объект'... Он движется. Повторяю... Объект движется. Он... встаёт, командир!

Огромный, более чем полуторакилометровой длины корабль действительно поднимался. Сначала — с помощью двигателей, а затем — с помощью лап. Спустя всего полчаса 'креветка' сменила своё положение и теперь возвышалась над местом своего недавнего бездействия.

— Командир... — вахтенный, вышедший на связь с Андерсоном, не скрывал своего изумления. — 'Объект' закрывает все бронекрышки всех своих лазеров и излучателей. Он... не будет стрелять, командир! Неужели капитан Шепард смог... Простите, командир, — вахтенный постарался вернуться к официальному служебному тону. — 'Объект' — не находится в боевом положении. Его лапы — не наносят ущерба инфраструктуре планеты. Корабль-Жнец стабилизировался и сохраняет неподвижность. Наблюдаю открытие его бортового порта для челноков. Челнок, на котором находился капитан Шепард, направляется на автопилоте к нему. Вижу капитана Шепарда в проёме порта, капитан. Телеметрия полного ударного сканирования доказывает — офицер в полном порядке. Следов подчинения, программирования — нет. Даю запрос на повторное самое глубокое сканирование. Результат... подтверждён, сэр. Капитан Шепард — прежний. Он входит на борт челнока. Челнок направляется к фрегату, сэр. Прикажете направить дежурную блок-группу в ангар?

— Отставить, — распорядился Андерсон, переключая каналы связи. — Аленко, Дженкинс. Покинуть борт челнока. Я скоро буду в ангаре. Надо встретить Шепарда. — Андерсон отошёл от стола, мельком взглянул на себя в зеркало, поправил ремешок на скафандре. — Ему таки удалось! В очередной раз — удалось!

— Командир, до стыковки челнока с фрегатом осталось три минуты, — доложил вахтенный, когда Андерсон уже входил в ангар. — На борту фрегата и челнока — всё штатно, сэр.

— Принято. — Андерсон, остановившись у портала шлюза, видел, как челнок пробивает пелену защитного поля фрегата и вдвигается в потолочные упоры.

Дженкинс, поднявшись с раскладного кресла, уже катил к кораблику лёгкий трап. Аленко не покидал салона челнока.

Открылась дверь и Шепард ступил на верхнюю площадку, как всегда успокаивающе кивая и поднимая руку в традиционном приветственном жесте.

— Командир. — Шепард, спустившись по трапу на палубу ангара, подошёл к Андерсону. — Мы получили нового союзника. Его имя — Назара. Это — и имя пилота и имя корабля. Он не будет вредить нам, не будет стрелять. Его заинтересовала перспектива... мирного сосуществования. Он воспринял это... как реальный шанс найти новый смысл своей жизни. Со временем мы сможем с ним общаться напрямую, он пока раздумывает над формой своего представления и объёмами информации, которые мы сможем принять от него и использовать. Он рад... что мы не стали уничтожать корабль — воплощение очень древней расы. Он рад, что мы... проявили гуманность и понимание по отношению к нему самому. Для него это... ново и очень ценно. Он... готов ощутить себя самостоятельной личностью, капитан и хочет, чтобы Назарой называли только его, как пилота... Самоназвание расы, из которой был создан этот корабль... невоспроизводимо человеческими органами речи, командир. Со временем... мы сможем установить контакт с разумом этой расы, сохранённым в ноосфере Вселенной... Но это — очень отдалённая перспектива. Сейчас пилот утверждает и я... склонен ему поверить, что это так и есть... лучше оставить единое имя и для пилота и для корабля. Миллионы лет Назара скрывал своё имя от всех. Он и корабль, сроднились с этим именем, поскольку оно... было для них обоих более ценным, более приемлемым, чем имя, которое давали кораблю те разумные, которые раз за разом... страдали.

— Вы говорите о 'Жнеце'? — Андерсон прямо взглянул в глаза старшего помощника.

— Да, командир. Корабль такого класса органики называли чаще всего Жнецом. Вся разумная органическая жизнь во Вселенной именовала эти корабли так. Все эти тридцать миллионов лет. На всех языках, когда-либо известных представителям разумной органической жизни. Для них такие корабли были только... Жнецами. Никто не знал точно, полно и, главное, доказательно, что у них у всех есть свои собственные имена. И... хочу уточнить, командир. Назара — действительно наблюдатель. Можно сказать, что он — разведчик. Он — второй по возрасту среди Жнецов. Старше его только один корабль, созданный из расы, впервые активировавшей всю систему. Назара называет его Предвестником. В некоторых наших архивах есть похожие указания, капитан.

— Этот Предвестник...

— Самый старый Жнец, первый. Назара убеждён, что мы пока ещё не достигли 'красной полосы', войдя в которую, дали бы ему, как наблюдателю, основание для начала Жатвы и вызова сюда, из Тёмного космоса, флотов Жнецов.

— Сколько? — задал мучивший его вопрос Андерсон. Уточнений не потребовалось — Шепард правильно понял, о чём беспокоится командир.

— Максимум, предельный максимум — несколько лет, командир. Насколько я понял, этот срок был исчислен Назарой в нашем восприятии. Для него, — Шепард посмотрел на возвышавшегося неподалёку Жнеца, — несколько долей секунд. Точнее — не знаю. Но то, что максимум несколько лет — это точно. Это и моё мнение, и моё ощущение, и моё понимание. В этом они... едины. Назара убеждён, что этот срок в несколько лет можно будет увеличить... Он, Назара удивлён, потрясён и изумлён тем, что впервые никто не стал пытаться его, пилота, подчинять, заставлять насильно действовать в интересах, противоречащих его, Назары, установкам. Он это... очень ценит, капитан. И считает, что это... достаточное основание для того, чтобы отложить Жатву. И в доказательство своих мирных намерений он дарит нам, экипажу фрегата 'Нормандия' карту Иден-Прайма с протеанскими артефактами. И даже более древними, чем протеанские. Он знает о том, что мы нашли Явика... И он знает, что такой карты у этого протеанина нет и быть не могло. Такой картой располагали только те, кто погиб на Цитадели. Явик... в силу своего статуса не мог обладать подобной информацией. — Шепард достал свой ридер и, коснувшись пальцами сенсоров вирт-клавиатуры, подключил ближайший ангарный экран. — Посмотрите сами, командир. Это — вид Иден-Прайма с точки ретранслятора Утопии, — он пролистнул изображение. — Это — вид планеты с точки, размещённой на любой из ныне известных планет звёздной системы Утопия, — на экране сменились несколько чётких, ясных и высокодетализированных изображений. — А это — виды-сканы планеты Иден-Прайм, — картинки на экране снова сменились. — И, наконец, то, что так долго ищет Явик, на что он надеется: информация о живых протеанах. Сохранённых в протеанских саркофагах. — Шепард кивнул, отмечая острое изумление на лице командира. — Да, командир. Назара дарит нам эту информацию в знак того, что он, наблюдатель, разведчик и Жнец, не будет лично, сам добивать сейчас и в ближайшем будущем лучшую расу предшествующего нам Цикла. Не будет добивать их, разумных органических существ, доказавших свою мощь, свою интеллектуальную и духовную высоту и силу. Он рад, что Явик смог увидеть в корабле-Жнеце... нечто большее, лучшее, чем врага. И очень надеется, что протеанин обретёт счастье. Счастье быть среди своих сородичей. — Шепард сделал короткую паузу. — Здесь, на карте, обозначены все места размещения сохранившихся в неприкосновенности саркофагов. И Назара готов предоставить нам, фрегатовцам, информацию и по другим местам размещения саркофагов на других планетах Галактики.

— Шепард... — тихо произнёс Андерсон.

— Командир, нет в человеческом языке таких слов, чтобы это можно было пояснить, — сказал старший помощник. — И Назара прекрасно понимает, что далеко не все разумные готовы правильно воспринять такой поворот событий. Он верит только нам, членам экипажа фрегата 'Нормандия'. Далеко не всем, далеко не в равной степени, но — верит. Остальным разумным органикам Галактики придётся при необходимости... завоёвывать его доверие. Назара говорит, что ему удалось модифицировать настройки своего корабля так, чтобы он мог пребывать на планете очень долго и передвигаться чисто механически, осторожно. Если будет необходимо, он сможет теперь и летать очень низко над землёй, и надолго зависать на одном месте. Он, Назара, благодарен нам за то, что мы не дали разобрать корабль... на части. И готов поделиться информацией, которая позволит восстановить инфраструктуру, разрушенную с его появлением. Поделиться с нами, а потом — по нашему желанию — с руководством Иден-Прайм. Хотя... он считает, что лучше передать эту информацию простым жителям планеты. Они, по его мнению, воспользуются ею лучше и эффективнее, чем чиновники.

И ещё... Он готов взять на себя помощь в фильтрации траффика с планеты. Он понимает, что молчать планета не может — это скоро привлечёт нездоровое внимание. И будет общаться только с теми, кого порекомендуем мы, экипаж и команда фрегата. Он готов защищать нас и наш корабль от неадекватных действий чиновников Земного Альянса.

— А те двое?... — Андерсон посмотрел на Жнеца, отключая настенный экран.

— Назара в курсе, что нам удалось их восстановить. Он... рад, полагает, что это доказывает истинность его мнения о нас, как о расе, способной задержать Жатву и даже... отменить её, найти контакт со Жнецами, с расами, ставшими основой для их кораблей. Он не будет их обоих преследовать и нападать на них, но просит, чтобы они... не были тупыми винтиками тех структур, в рамках которых действовали. Поверьте, он мне показал немало информации по Спектрам и по Совету Матриархов. И видео, и звук, и картинки, и документы, и рисунки. Часть этой информации я скопировал с его разрешения себе на инструментрон. Назара указал, что эта информация принадлежит только нам, экипажу и команде фрегата 'Нормандия'. Он знает о вредоносности Корпуса Спектров и Совета Матриархов, командир, больше, чем их сотрудники и руководители. И пока... он понимает, что они, эти двое сами не захотят с ним общаться. Потому хочет, чтобы они адаптировались к жизни на борту нашего фрегата, в нашем экипаже. Он убеждён, что кроме экипажа на борту нашего корабля формируется уникальная команда.

— Хм. А он прав, — с удовлетворением отметил Андерсон. — Спасибо, Джон, — капитан нащупал наплечный спикер, выбрал канал связи с пилотской кабиной 'Нормандии'. — Джеф, сажай фрегат. Да, на поверхность. Сам подбери площадку, но — сажай. Да, наш союзник не будет возражать. Всё. Выполняй посадку, — он отключил канал. — Никогда бы не подумал, что увижу такой корабль на нашей стороне, — он помедлил. — Вас ждёт Карин, не заставляйте её волноваться и... слишком долго ждать. И ещё... Отдохните, — он уловил недовольство и инстинктивное сопротивление Шепарда, но подтвердил своё решение. — Да, отдохните. В Медотсеке.

— Командир, — тихо сказал Шепард. — Он понимает, что врач корабля обязательно проверит, остался ли я прежним. И потому мне... доказал слишком аргументированно, что ни о каком внушении или индоктринации речи быть в отношении любого из нас, членов экипажа, а теперь уже — и команды корабля — не может. Он хочет, чтобы мы ему верили, оставаясь сами собой. И уточняет, что не будет программировать и органиков — местных жителей Иден-Прайма и их технику. Они могут сами в этом хоть круглосуточно убеждаться, равно как и мы. Любыми методами, способами, средствами, — сказал старпом. — Разрешите убыть в Медотсек?

— Разрешаю. — Андерсон кивнул, улыбнувшись одними уголками губ.

Шепард вошёл в лифт и нажал сенсор с обозначением жилой палубы. Спустя несколько минут он подходил к двери медицинского отсека корабля.

Бенезия и Явик. Общение

То, что Шепард вернулся на борт фрегата после сложной и тяжёлой работы, Бенезия, отдыхавшая в своей 'выгородке', почувствовала сразу. То, что он пришёл в медотсек к Карин, пришёл 'сдаваться' врачу фрегата, она не просто почувствовала, она услышала.

Карин провела капитана к знакомой ему выгородке, он снова переоделся, улёгся на свою кровать. Чаквас напоила его своим отваром и он уснул.

— Шепард спит, Бенезия, — врач тихо и быстро вошла в 'выгородку', занимаемую матриархом. — Я не знаю всех деталей, но, похоже, ему удалось невозможное. — Карин не скрывала своего волнения. — Он договорился с пилотом Жнеца о том, что тот не будет вредить Иден-Прайму и фрегату. И не будет инициировать Жатву.

— Это... Джону дорого стоило, — произнесла матриарх, решив не озвучивать обычные возгласы изумления и удивления.

— Очень дорого, — подтвердила врач. — Дэвид, хоть и выслушал его доклад очень внимательно, но сразу порекомендовал, чтобы Джон вернулся в Медотсек, а не приступил к исполнению служебных обязанностей. Пока я шла к вам, пришло сообщение от командира, — она подала матриарху ридер. — У вас теперь тоже появилась на корабле своя жилплощадь, — врач корабля подождала, пока Бенезия включит прибор и прочтёт недлинный текст.

— Но я... — попыталась было возразить старшая Т'Сони.

— Вы — вполне в норме. И пока что мы можем позволить себе предоставить нашим гостям нормальные условия для жизни на борту нашего корабля. Вы были правы — всё происходящее указывает на то, что мы в ближайшее время не покинем Иден-Прайм.

— Да уж, — вздохнула матриарх, вставая с кровати и подходя к Чаквас. — Карин... спасибо вам.

— Я проведу вас в ваш салон, — ответила врач.

— Буду рада, — тихо сказала Бенезия.

Вдвоём они вышли из Медотсека и через несколько минут подошли к двери бокового салона. Открыв дверь, Чаквас пропустила вперёд Бенезию, уже зная, что вахтенные постарались привести салон во вполне жилое состояние. Здесь были две кровати, — Чаквас настояла, чтобы вахтенные установили вторую, рассчитывая не без оснований, что сюда же поселится в недалёком будущем и дочь матриарха, — шкафы, тумбочки, стол с несколькими креслами.

— Это... это даже больше, чем я могла бы пожелать, — восхищённо выдохнула матриарх, оборачиваясь к Карин, стоявшей на пороге салона. — Я... я очень рада. Надеюсь...

— Вы никого не стесните, Бенезия, — спокойно кивнула Чаквас. — О своих вещах, оставшихся в Медотсеке, не беспокойтесь. Сегодня же вахтенные принесут их вам сюда. Если будут какие проблемы и вопросы, — врач указала на настенный пульт, — вот кнопки вызова и прямой связи с вахтслужбой. Вам помогут. В любое время дня и ночи.

— А...

— Со временем, Бенезия, со временем. Сегодня пока не надо стремиться выходить, независимо от того, что теперь фрегат стоит на поверхности планеты, а не висит у Жнеца. Разместитесь, а там — будет видно, — врач повернулась к двери, намереваясь вернуться в Медотсек. Бенезия не стала её удерживать. Дверь в салон тихо закрылась.

Обойдя своё новое обиталище и заглянув по обыкновению, во все углы, Бенезия остановилась, всё острее понимая, что ей сделали роскошный подарок. Наверняка нормандовцы получили о ней самую полную информацию от подруг Чаквас и постарались учесть все её запросы в максимальной степени.

Здесь... здесь могли бы совершенно свободно и комфортно жить несколько нормандовцев, но салон отдали ей одной. В личное, единоличное, индивидуальное пользование. Может быть — учли её возраст, вряд ли — статус. Какая она теперь член Азарийского Матриархата? Нет, она уже давным-давно не входит в его состав, она слишком долго отсутствовала. Возможно, её искали, но — недолго и, скорее всего, быстро прекратили официальные поиски. Если её и продолжали искать, то только сподвижницы и последовательницы, которых среди азари у Бенезии всегда было немало.

И теперь она будет жить уже не в Медотсеке, а в своём салоне. Хорошо бы найти Лиару. Здесь, в этом салоне они смогли бы спокойно и свободно жить вдвоём, пока фрегат не прибудет в пределы Азарийского Пространства. Путь займёт несколько суток, может быть — целую декаду. За это время она сможет о многом поговорить с дочерью. Здесь, в этом салоне, им никто не будет мешать — в этом матриарх была уверена.

Осторожный и чёткий стук в дверь прервал размышления Бенезии. Подойдя к двери, матриарх нажала клавишу открытия. На пороге стояли двое вахтенных с пакетами в руках.

— Майор Чаквас просила передать это вам, — вахтенные чуть приподняли пакеты. — Здесь — ваши вещи из Медотсека.

— Проходите, пожалуйста. Поставьте здесь, — матриарх ощутила, что молодым военнослужащим не так уж сильно хочется сразу уходить. Они смогли увидеть матриарха азари вблизи и даже поговорить с ней. Пусть сухо и официально, но — поговорить. — Большое спасибо, — сказала Бенезия, отметив, что пакеты были аккуратно и бережно уложены на тумбочки и кресла.

Козырнув, оба вахтенных вышли из салона.

Закрыв дверь на защёлку, Бенезия распаковала пакеты. Всё было уложено в них, несомненно, самой Карин — чувствовалась женская рука. И когда только она успела это сделать?

Развесив одежду и разложив вещи по тумбочкам и шкафам, Бенезия опустилась в кресло.

Вспыхнул настенный экран, на котором сразу проступила картинка стоящего рядом с фрегатом Жнеца. Несколько минут Бенезия рассматривала корабль, на котором ей пришлось провести долгие годы. Теперь он не вызывал у неё ни страха, ни насторожённости, ни боязни.

Вполне обычный корабль. Да, неизвестный расам Галактики ранее, но теперь... Теперь хотя бы здесь, на Иден-Прайме, он будет привычен. В какой мере привычен — это уже другой вопрос. Он не скрывается, он не прячется под маскировочным полем, его оружие отключено, скрыто под бронеколпаками.

Джон... обезопасил 'креветку'. Сделал это. Один на один пообщавшись со Жнецом и его пилотом...

Со стороны Жнец выглядит теперь покинутым, мёртвым, но ведь и Бенезия и другие нормандовцы знают, что именно Шепард об очень многом лично договорился с пилотом этого корабля. И сейчас Жнец вроде бы на стороне нормандовцев и иден-праймовцев. Он действительно неподвижен, он теперь не двигается куда-либо по планете.

Да, он заметен с очень большого расстояния, ведь его высота — больше километра. Трудно такой большой корабль скрыть... Жнец не скрывается, но он... не нападает, он не агрессивен. Где-то когда-то Бенезия впервые прочитала, что 'человек способен привыкнуть ко всему'. Сейчас, на Иден-Прайме матриарх азари видела очередное подтверждение справедливости и правильности этого суждения. Не относящегося только к людям, к землянам.

На столе лежали пульты. Взяв один из них в руки, Бенезия надавила несколько сенсоров. Изображение на большом настенном экране изменилось. Матриарх смогла увидеть Иден-Прайм и с борта 'Нормандии' и с бортов нескольких дронов-наблюдателей, патрулировавших сейчас окрестности. Да, огромный иллюминатор салона был по-прежнему закрыт бронекрышкой. Но теперь, по меньшей мере, старшая Т'Сони, пассажирка фрегата, могла спокойно и свободно смотреть на планету, на которую несколько часов назад её доставил Жнец.

Пиликнувший сигнал привлёк внимание матриарха. Бенезия склонилась к столу, открыла один из ящиков и обнаружила там новый настольный инструментрон, продолжавший тихо пищать. Вынув прибор из ящика, матриарх открыла экран и первое, что она прочла на засветившейся матовой поверхности, было сообщение о том, что этот настольный инструментрон теперь принадлежит ей.

В инструментроне содержалась богатейшая подборка информации о том, что произошло в Галактике за те несколько лет, которые Бенезия провела под властью Жнеца и матриарх не смогла удержаться от искушения сразу начать знакомиться с этой подборкой. Настенный экран продолжал менять картинки и светиться, но на него старшая Т'Сони уже почти не обращала внимание — чтение захватило её полностью. Столько нового, столько интересного...

Явик очнулся. Несколько минут — и он возвращается в обычное состояние. Отдых подошёл к концу.

В каюте-выгородке царит привычный полумрак, вокруг в основном тихо. Острый слух протеанина выделяет из неясного шума обрывки разговоров членов экипажа 'Нормандии'. На борту, как ощутил Явик, по-прежнему присутствуют азари и турианец. А вот 'марки' пилота Жнеца на борту нет, значит, пилот уже находится за пределами корабля. Волна ощущений доложила протеанину, что Жнец уже не обездвижен и не лежит на поверхности планеты. Теперь он стоит, но его оружие деактивировано, огромный корабль неподвижен и, по всей вероятности, не угрожает ни 'Нормандии' ни Иден-Прайму.

Обойдя каюту-выгородку, протеанин решил, что она станет его постоянным обиталищем. За часы, прошедшие с того момента, как он ступил на борт фрегата с борта челнока Явика никто так и не потревожил дверь и стены каюты. Сейчас рядом с каютой тоже никого из обитателей фрегата не было. Да, члены экипажа и команды проходили по коридору мимо, но не замедляли шаги, не останавливались, не пытались приблизиться к запертой двери.

Явик раздумывал над тем, что ему следует теперь делать и всё больше склонялся к мысли о невозможности и дальше надолго оставаться в этой каюте. Необходимо было выйти за её пределы, пройти по кораблю, познакомиться с нормандовцами.

Да, ему ясно, что люди, да и не только люди, но и турианец и азари будут напуганы его внешним видом — он слишком для них непривычен. Насколько ему удалось понять, почти все расы нынешней Галактики считают протеан вымершими.

Пятьдесят тысяч лет. Слишком большая цифра. Неудивительно, что появление Явика на борту вызвало у многих разумных состояние, близкое к шоку в той или иной мере. Тем не менее, война со Жнецами приближается. В очередной раз она очень близка. Ещё немного — и она начнётся. Вряд ли эта пауза, это предвоенное время будут длительными. А значит, надо выходить, надо преодолевать вполне понятный страх у нормандовцев перед ним, представителем вроде бы давным-давно вымершей расы.

Почему ему не верится, что он — один? Сейчас, конечно, доказательств того, что он выжил не один, у него нет. Никаких. Кроме неясного ощущения. А его, это ощущение... нельзя ставить в основу предположений.

Надо найти что-то более осязаемое. И для этого придётся на время, вряд ли надолго, но покинуть пределы этой каюты-выгородки. Он отдохнул, восстановился, ему никто не мешал, не прерывал его отдыха, не навязывал своё общество. И он тоже не будет навязывать никому своё общество, но он должен собрать побольше информации о происходящем не только на корабле, но и вокруг него. Сейчас ему нужна информация.

— Командир, — вахтенный БИЦ взглянул на индикаторы боковых экранов Звёздной Карты, включил канал прямой связи с Андерсоном, — наш гость из далёкого прошлого очнулся. Скорее всего, он вознамерился выйти за пределы каюты.

— Принято, — говоривший с работавшими в ангаре фрегата техниками, занятыми обслуживанием обоих челноков Андерсон нажал сенсор на наушном спикере и повернулся к старшине техников. — Продолжайте. Доклад мне — по готовности.

— Есть, командир, — кивнул мужчина в комбинезоне, склоняясь над проёмом в борту челнока.

Андерсон остановился у двери каюты Явика в тот момент, когда она только-только начала открываться.

— Я не удивлён, Дэвид, — сказал протеанин, переступая порог каюты-выгородки и выходя в коридор. — Вам уже доложили.

— Именно, — сказал Андерсон. — Шепард сейчас отдыхает. Ему удалось как-то решить проблему с пилотом Жнеца. Или, по меньшей мере — начать её решать. Идёмте сейчас ко мне. У меня есть информация, которая вам пригодится.

— От Жнеца? — проговорил протеанин.

— Да. — Андерсон повернулся и сделал первый шаг, удаляясь от двери каюты. Протеанин последовал за ним.

Нормандовцы привычно козыряли командиру, уступая ему дорогу, но когда их взгляды наталкивались на фигуру протеанина, шедшего следом за Андерсоном, на их лицах отражалось нешуточное напряжение. Протеанин старался не смотреть на людей, уже поняв, что его взгляд пока что крайне непривычен для землян.

— Присаживайтесь, Явик. — Андерсон закрыл дверь своей каюты на защёлку, подошёл к столу, взял из стопки несколько ридеров. — Посмотрите, — он подал ридеры гостю.

Несколько минут Явик просматривал содержимое ридеров. Андерсон, присев в своё рабочее кресло, не смотрел на протеанина, набирал на своём инструментроне текст очередного служебного распоряжения.

— Не понимаю, — сказал Явик, отложив стопку ридеров на столешницу. — Как Шепарду это удалось?

— Я и сам это не понимаю, Явик. Мы очень беспокоились за исход дела. Были готовы чуть ли не силой забрать Шепарда из Жнеца, были готовы стрелять по поднимавшемуся на лапы кораблю, — сказал Андерсон, не стремясь смотреть на собеседника. — Несколько раз проверили старпома на наличие признаков индоктринации. Насколько сумели, конечно. Шепард сказал об этих дарах только мне. Ещё в ангаре. И я был крайне удивлён. Не скрою, мне подумалось и о том, что это — дезинформация, но... вряд ли это действительно ложь. Я потом проверил, совместив современные нам карты Иден-Прайма с той, которая была предоставлена Жнецом. Почти всё совпало. А то, что не совпало, в большинстве случаев таких отметок на наших картах не было. Так что у меня пока что нет оснований считать, что предоставленная Жнецом, не скрою, неожиданно полная информация — лжива. И, да, Шепард особо подчеркнул, что такой картой протеанских артефактов на Иден-Прайме могли располагать только высшие руководители протеан. У вас, как у командира местных сил обороны планеты, такой карты по понятным причинам не было.

— Не было, — подтвердил протеанин. — Действительно не было. Была похожая, но столь полной — не было. Да и не нужна была мне столь подробная карта... мирного времени. На моей карте было предостаточно других отметок, — протеанин включил свой инструментрон и вывел картинку с него на настенный каютный экран. — Вот моя карта. Её последняя версия на момент нашего отступления в подземные уровни...

— Да, она отличается, — подтвердил Андерсон, детально рассмотрев предъявленную протеанином карту, отмечая, что гость ещё раз пересматривает содержимое нескольких ридеров и начинает, как сказал бы любой человек, сильно волноваться внешне.

— Почему он... не добивает нас? — стрёкот голоса протеанина стал ощутимее — Явик позволил волнению проявиться вовне.

— В задачу разведчика-наблюдателя могут и не входить активные боевые действия. Он может, к примеру, только вызвать поддержку, — размышляя, проговорил Андерсон. — Но этот вызов в данном случае означает — начать очередную Жатву. Начать, практически, войну, что противоречит недавним заверениям Наблюдателя. Никто, кроме него не мог дать такие заверения. В конечном итоге мы, разумные органики, находящиеся на этой планете и в Галактике — цели для Жнецов, а цель не спрашивают, хочет ли она быть поражённой. Цель либо уничтожают, либо оставляют временно в покое.

— Разведка — дело специфическое, — прострекотал Явик.

— То-то и оно, — подтвердил Андерсон. — Не сомневаюсь, что Жнец, Назара при всей непохожести на нас, ныне живущих, руководствуется в своей деятельности разведчика схожими с нашими принципами и правилами. Полигон — един, значит число вариантов приемлемых действий и решений — очень ограничено. Во всяком случае — не бесконечно. — Андерсон встал. — Если Назара отказался уничтожать саркофаги... — командир не стал уточнять 'с протеанами', зная, что собеседник его правильно поймёт, — значит, либо он достаточно самостоятелен в своих решениях и действиях, либо не считает, что мы все реально сможем выстоять тогда, когда придёт час и день начала полномасштабной Жатвы. Логика вполне понятна: у нас осталось слишком мало времени для того, чтобы успеть противопоставить силе Жнецов, их объединённой силе что-либо существенное.

— Мы воевали со Жнецами сотни лет, Дэвид, — прострекотал Явик. — И нам приходилось по большей части отступать, а не одерживать победы, даже небольшие. Мы только и сумели, что максимально оттянуть момент нашего окончательного поражения, нашего окончательного уничтожения.

— За тридцать лет присутствия в Большом Космосе, — Андерсон остановился у иллюминатора, закрытого бронезаслонкой, — мы, люди, многое поняли и многое узнали. И сейчас я скажу крайне неприятную вещь: сегодняшние расы мало подготовлены к войне со Жнецами, к противостоянию с ними. Они — разобщены. Проклятое стремление к самостоятельности, к изолированности, к одиночеству. Тогда как мы сейчас должны объединяться...

— Придётся объединяться уже во время войны, Дэвид, — прострекотал протеанин.

— Здесь вы правы, Явик, — кивнул Андерсон, не оборачиваясь. — Но... вряд ли мы сможем сопротивляться сотни лет. Поодиночке каждая раса, даже ключевая — слаба. А Жнецы... опытны. Они могут применить — и, скорее всего, применят — блокаду пространств отдельных рас. Тут, у нынешних, здешних рас, нет единства.

— И вы... люди, тоже зациклены на ретрансляторах, на их сети? — уточнил Явик, немного успокоившись и почти убрав стрёкот из голоса.

— Да. Только немногие страны Земли сейчас ведут разработки двигателей для космических кораблей, способных с приемлемой скоростью летать между туманностями, скоплениями, отдельными звёздными системами, — честно ответил Андерсон. — Секретные разработки государственного уровня закрытости. Дезинформации — вагоны, а реальных, подтверждённых данных — очень мало. Только и знаем, что ведутся такие разработки, а детали... Увы. Конкуренцию — никто не отменял. К тому же... это...

— Очень дорогое удовольствие, — уточнил Явик.

Андерсон кивнул, отошёл от иллюминатора, вернулся к столу, но садиться не стал.

Протеанин вывел на настенный каютный экран карту размещения саркофагов:

— Двигатели... это сравнительно далёкая перспектива, Дэвид, — сказал Явик. — А вот это — наша ближайшая задача. Заодно... проверим Жнеца и его пилота на искренность и стойкость намерений.

— Мы и так планировали здесь задержаться, — сказал Андерсон, опёршись руками о столешницу.

— Моё появление спутало очень многие намерения, — сказал Явик. — Понимаю. Вы планировали...

— Мы много чего планировали, Явик, но... Бой со Жнецом, падение этого корабля на поверхность переданной человечеству планеты. Уже это заставило нас поменять большинство планов. Цитадель, встреча с Советом Цитадели по поводу передачи протеанского маяка... Всё это уже отодвинулось на второй и даже на третий планы. Теперь мы заняты блокировкой информационных каналов, фильтрацией траффика с планеты. Да, многое местные жители видели своими глазами: и бой со Жнецом, и падение корабля, и работу местной 'инфраструктурной начинки' в связке с системами 'Нормандии'. Полностью это скрыть — невозможно. Потому я не считаю, что любая информация о происшедшем надёжно заблокирована в пределах Иден-Прайма, — он помолчал несколько секунд. — Делаем то, что можем. А можем мы — мало. Потому уже бой и падение корабля — 'креветки' на Иден-Прайм заставляет нас отложить отлёт, несмотря на то, что Маяк уже погружен в контейнер и взят на борт фрегата, помещён в его грузовой трюм. Предстоит очень многое пояснить хотя бы местным властям планеты. И, если уж в наши руки попала такая информация, то, не раскрывая источник, надо эту информацию максимально полно использовать.

— Схему археологических раскопок на Иден-Прайме надо менять. И — как можно быстрее, — сказал Явик. — А это значит, мне надо будет выйти за пределы корабля. Если информация Назары будет подтверждена... Надо будет скрыть от иден-праймовцев обнаружение и вскрытие саркофагов с живыми протеанами. — Явик, не пряча особо волнения, поудобнее устроился в кресле. — И ещё, Дэвид. Я не говорил об этом ранее, но у нас здесь был свой корабль. Военный фрегат. Название — 'Клинок Ярости'. У меня нет данных о том, что корабль был уничтожен Жнецами. Мы его, когда прибыли на планету, хорошо замаскировали. И, если бы Жнецы добрались до него, взрыв оставил бы на планете... хорошо заметную воронку. — Андерсон понимающе кивнул и протеанин не стал уточнять вслух детали относительно системы самоликвидации корабля. — Скрыть такой кратер можно только искусственно. Вряд ли Жнецы, отступая, занимались бы специально сокрытием такой 'отметины', — стрекотнул протеанин уже немного тише. — Значит, корабль, скорее всего, засыпан, но не повреждён очень уж существенно. Предстоит найти место его размещения и попытаться скрытно выкопать фрегат, активировать его системы.

— Маскировка? — Андерсон внимательно посмотрел на гостя.

— Есть. Удастся корабль правильно активировать — ваши системы, насколько я могу судить, не смогут засечь его отлёт. А улетать ему — придётся. Предполагаю, что надо будет погрузить выживших протеан на него. А там... предстоит найти приемлемую для нас планету. И скрыть наше существование. До поры, до времени, — уточнил протеанин.

— А вы, Явик?

— Мне придётся 'расшифроваться', — ответил Явик. — Одному. Археологи видели меня и вряд ли они удержали эту информацию в тайне ото всех обитателей Иден-Прайма. Да и технические средства на огромной планете проконтролировать полностью и сверхкачественно — по многим причинам — невозможно. Таковы законы этой галактики: приходится предполагать и возможность посторонней аппаратной фиксации всего, что произошло на том месте раскопок.

— Придётся плотно работать с местной властью и местными жителями, — сказал Андерсон. Явик едва заметно кивнул, выражая согласие со словами хозяина каюты. — Возможно, вы правы. Единственный выживший протеанин...

— Не представляет угрозы для обитателей Галактики в нынешнем Цикле, — продолжил мысль командира Явик. — Да, интерес я буду представлять для очень многих разумных, но вряд ли захочу как-то удовлетворять этот интерес. Давайте, Дэвид, наметим первые шаги реализации плана работ. Нам надо будет, во-первых, осмотреть десятки саркофагов и, во-вторых, обязательно найти корабль. А также — дать возможность археологам прекратить буравить поверхность планеты в любых мыслимых местах. Раскопки должны теперь носить прицельный, точечный характер. Сразу скажу, что это обсуждение — предварительное. Я предполагал пообщаться с матриархом азари, а потом — и с турианцем. Потому мы обязательно продолжим обсуждение и уточнение плана предстоящих работ несколько позже. Сейчас наметим только общие рамки, границы и черты.

Больше часа продолжался разговор командира корабля с протеанином. Андерсон убедился в том, что Явик строго придерживается заявленных пределов и действительно, обсуждение плана будет продолжено в самое ближайшее время.

— Информацию я скопировал себе, Дэвид. — Явик, остановившись у двери каюты, обернулся к сидевшему за рабочим столом Андерсону. — Спасибо. Наверное, я ограничусь визитом к матриарху азари. С турианцем, точнее — с двумя турианцами — я встречусь и поговорю позднее, — с этими словами протеанин открыл дверь и вышел из каюты командира корабля, прикрывая за собой створку.

Чаквас видела на экранах системы позиционирования новую отметку — живого протеанина и уже знала, что Явик больше часа провёл в каюте Дэвида. Они, несомненно, о многом поговорили. Сейчас отметка Явика быстро двигалась к салону, где теперь размещалась матриарх азари. Карин понимала: Явик стремится пообщаться с Бенезией, а вот встречаться и общаться с турианцами он пока не планирует. Найлус по-прежнему находился в своей каюте, а Сарен пребывал в медотсеке. Спал в своей 'выгородке'. Шепард тоже спал в своей выгородке в Медотсеке. Карин помнила о том, что Джон предупредил её о возможном визите протеанина в медотсек.

По меньшей мере, к такому визиту она, главный врач Медотсека, была готова. А вот готова ли Бенезия увидеть протеанина? В этом Карин сомневалась. Если протеане действительно существенно модифицировали азари, то встреча азари с протеанином могла окончиться очень плохо. Пятьдесят тысяч лет... хорошо, если сократятся хотя бы до пятидесяти секунд перед схваткой представителей двух рас. Одна из которых весьма существенно поработала над другой, внеся большие изменения и в тело и в судьбу представителей этой расы.

Ощущая раз за разом волны страха и ужаса, исходившие от встречавшихся по пути нормандовцев, Явик быстрым шагом продвигался к салону, где теперь размещалась матриарх азари. Он не сомневался, что нормандовцы трудно привыкают к его присутствию на корабле, но это — вполне рабочая ситуация, в ней нет ничего особенного. 'Нормандия' — военный, боевой корабль, здесь нет хлюпиков и нытиков. Члены экипажа и команды фрегата знали, на что шли, когда подписывали контракт с военно-космическими силами Альянса Систем и принимали присягу военнослужащего ВКС. Гражданские члены экипажа и команды тоже не были обделены информацией о трудностях и сложностях, которых в армейском бытии всегда было предостаточно.

На секунду остановившись перед дверью салона, Явик надавил сенсоры на замковой пластине ВИ. Полотно двери уехало в сторону. Переступив порог, Явик остановился, ожидая, пока дверь встанет на место, полностью перекрыв проём.

Сидевшая за столом и читавшая что-то с экрана инструментрона матриарх подняла голову, посмотрела на визитёра. С минуту они смотрели друг на друга.

— Проходите и садитесь. — Бенезия развернула кресло к Явику, но вставать не стала. Зачем? Им обоим уже немало лет и играть в игры статусов нет никакой необходимости. Насколько она помнила, протеане тоже живут очень долго, больше тысячи лет. Так что...

Явик не производил впечатления молодого протеанина. В нём чувствовалась "настройка" старшего офицера и было очень маловероятно, что такого значимого уровня достиг молодой протеанин.

Гость расположился в кресле, не стремясь разглядывать сидевшую напротив азари в упор. Та также не старалась смотреть на него очень внимательно. Молчание затягивалось, но оно было необходимым: оба решали, как следует построить общение.

— Я покажу вам, Бенезия, многое из того, что запомнил. В том числе — то, как меня нашли и как я... оказался на борту фрегата, — сказал Явик. — Я возьму вас за руку. И вы увидите в своём сознании всё, что видел я, — он поднял свою руку. Бенезия спокойно и свободно протянула свою. Обхватив пальцами запястье, протеанин чуть прикрыл все четыре глаза веками и матриарх, потрясённая проекцией высочайшей детализации и высочайшего качества, захлестнувшей её сознание, замерла. Не было никакого насилия, но она вдруг оказалась в центре событий, она могла посмотреть в любую сторону, она могла обернуться и везде, всюду увидеть детализированную картину. Не только увидеть, но и услышать. Причём звук... шёл со всех сторон. Несколько раз ей даже показалось, что она ощущает запахи и ароматы. Ничего подобного матриарх никогда в своей жизни не испытывала и сейчас была восхищена возможностью изведать нечто совершенно новое, то, что было абсолютно неизвестно никому из матриархов азари.

Явик показал ей и то, что уже видел в своём сознании Шепард: отступление последнего протеанского отряда под ударами Жнецов и их пособников в подземное укрытие. Бенезия молчала, будучи не в силах произнести ни звука, настолько потрясла её увиденная картина противостояния. Да, она достаточно хорошо знала, что такое одиночный Жнец и на что он способен. А теперь — побывала, пусть и виртуально, на настоящей войне, где действовали несколько таких кораблей — 'креветок'. С мощной многочисленной поддержкой со стороны тысяч одурманенных и трансформированных разумных. Наверное, то, что Явик показал ей это вот так, своими средствами, своими методами, а не стал пускаться в длительные, пусть, вероятно, и очень красочные устные рассказы, было лучше всего.

Когда Явик отпустил запястье матриарха, та несколько десятков секунд сидела абсолютно неподвижно. В её глазах стояли слёзы, она готова была заплакать.

Наконец она подняла руку, за которую недавно держал её Явик, поднесла её к лицу и всмотрелась.

— Как?... Как такое возможно? Это... Сколько прошло времени? — выдавила Бенезия свистящим шёпотом.

Явик назвал цифру, отметив возросшее изумление собеседницы.

— Втиснуть такой объём информации за такое короткое время... — выдохнула матриарх, немного успокоившись.

— Обычная расовая технология, — спокойно и даже несколько размеренно проговорил Явик. — Ничего особенного.

— Для вас — да, — согласилась матриарх, — Но для нас...

— Вы ещё скажите — для потомков, — губы протеанина сложились в едкую усмешку.

— В какой-то мере — да, — ответила Бенезия.

— Не спорю и не собираюсь спорить. — Явик встал. — Дело в другом, Бенезия. Как вы уже знаете, Галактика в очередной раз стоит перед угрозой опустошения. Насколько мне известно, нет никаких свидетельств того, что когда-нибудь раньше, в прошлые Циклы, кто-либо из представителей высокоразвитых рас избегал уничтожения.

— В этот раз уничтожения избежали вы, протеане, — сказала Бенезия.

Явик кивнул:

— Да. И, значит, кое-что в стандартном, горьком сценарии Жатв изменилось. На мой взгляд — очень существенно. Если раньше мы, протеане, надеялись отсидеться в саркофагах под стазисом в анабиозе, то теперь... Теперь мы не можем себе это позволить, — он сделал трудную для себя паузу, затем уточнил. — Я не могу себе этого позволить. Да, да, Бенезия, я понимаю, это — пафос. Возможно, он чужд моменту, но если мы не объединимся... Мы — не выстоим. И — снова станем жертвами, несмотря на то, что на этот раз протеане сумели выжить. Я сумел выжить. И будет тогда новый пятидесятитысячелетний цикл.

— Более пятидесяти тысяч азарийских поколений, — подтвердила Бенезия.

— Да, но уже не азари и не протеан. Других, неведомых ныне рас, — сказал Явик. — А мы, все расы нынешнего Цикла, станем историей. О которой снова не будет ничего или — почти ничего — известно потомкам. Потому что вероятность того, что кто-то из нас где-то сумеет отсидеться — крайне мала. Хотя... не скрою, я помню о том, что многие разумные сегодня захотят прежде всего отсидеться в стороне. В безопасном месте.

— Наверное, они ещё не понимают, что тогда, когда придут Жнецы, безопасных мест в Галактике не будет. — матриарх заинтересованно посмотрела на Явика. — Что вы предлагаете?

— Мы должны готовиться воевать. И начинать готовиться придётся сейчас. Вот прямо сейчас, здесь, на этой планете, уже увидевшей первый бой современного земного военного фрегата с древним Жнецом. А таких боёв впереди — будут тысячи, десятки тысяч. То, что этот бой, это столкновение видели многие иден-праймовцы, видели своими глазами, пусть и издали — это нам поможет. Должно помочь. — Явик прошагал из угла в угол салона, остановился, не поворачиваясь и не оборачиваясь к Бенезии, продолжил. — По меньшей мере, у нас есть планета, обитатели которой уже видели, что такое современный реальный бой с большим и сильным кораблём неизвестной расы.

— Слушая вас, Явик, я начинаю подозревать, что вы хотите объединить усилия, — матриарх не стала поднимать взгляд на собеседника, но он почувствовал её убеждённость, облечённую в мягкую словесную форму.

— А если мы не объединимся, то нас... все нынешние расы эти 'креветки'... перебьют поодиночке, — ответил воин древней расы. — Я не сомневаюсь, что Жнецы будут действовать рационально: сначала уничтожат сильнейшие расы. Думаю, мне не следует перечислять все их названия вам, так как ваша раса, Бенезия, тоже входит в их число. Затем, устранив 'основные угрозы', займутся более слабыми и менее подготовленными к длительному противостоянию расами. И, даже если противодействие основных рас будет длительным, Жнецы всё равно будут давить. И будут додавливать, поскольку опыт, полученный ими при уничтожении Империи Протеан, никуда на самом деле не делся. Они интегрировали этот опыт с предшествующим опытом, усилились, улучшились. Всё стандартно.

— Но при этом — не менее больно, — сказала старшая Т'Сони.

— Да, но нам, разумным органикам, нельзя теперь будет обращать внимание на эту боль. Во всяком случае — большое внимание, — подчеркнул Явик. — Здесь — планета, отданная людям. Чуть ли не во владение, но Совет Цитадели, куда входят азари, саларианцы и турианцы, протянул к этой планете свои грязные руки. Протянул, потому что земные археологи откопали протеанский маяк. Тот самый маяк, в который мы, отступая, заложили предупреждение о грядущей Жатве. Заложили, уже понимая, что нашей Империи, нашим народам не суждено ни победить, ни просто выжить, — с горечью в голосе сказал протеанин. — И потому мы должны пойти 'от противного'. Использовать не самые сильные, а условно самые слабые расы. Ибо слабых всегда много, а сильных — всегда мало. Объединение слабых даёт усиление, а сильные... С сильными мы будем разбираться потом.

— Люди... они только кажутся слабыми, — матриарх погасила экран инструментрона.

— Вы правы. Мы... несколько столетий наблюдали за их развитием. Тогда они были ещё в каменном веке. Мы помогли людям избежать внимания со стороны Жнецов, — сказал Явик.

— Несколько притормозили их развитие? — с горькой улыбкой на устах спросила азари.

— В том числе — и это, — согласился Явик. — Я — воин и мне немногое известно об этом в деталях. Я могу описать только самую общую картину. И эта картина показывает, что именно люди могут сейчас, в новом Цикле, выступить мощным объединяющим фактором. Да, они могут восприниматься нынешними Старыми расами, как слабая раса. И это... даёт надежду. Надежду на то, что нам удастся и противостоять успешно Жнецам и может быть, попытаться, а точнее — постараться одержать над этими полумашинами победу. Прервать этот Цикл, сделать его последним.

— Война ещё не началась, а вы уже планируете Победу? — скептически проговорила Бенезия. — Не слишком ли вы торопитесь, Явик?

— Нет, не слишком, — возразил собеседник. — Я показал вам, как сидел рядом с Шепардом на своём саркофаге, в котором провёл пятьдесят тысяч лет. Я — воин и он — воин. Он может со мной общаться без слов. Единственный из всех людей, кого я успел хоть как-то узнать с тех пор, как очнулся. Возможно, будут и другие такие же люди, но сейчас Шепард — важен критически. Таких, как он, в любой расе не может быть очень много. А присутствие таких людей, как Шепард, в расе землян, в расе людей — признак, что мы ещё можем не только надеяться на победу над Жнецами, мы реально можем их победить.

— Скажите, Явик... вы серьёзно? Рассчитываете на победу? Я вот сижу тут, думаю над тем, как просто выжить, посопротивлявшись достаточно долго, а вы... — голос матриарха немного вибрировал, выдавая её волнение и неуверенность.

— А я рассчитываю победить, Бенезия. Иначе я — не воин, не офицер, не командир, — ответил Явик, ничуть не раздражаясь в ответ на очевидное непонимание, проявленное матриархом азари. — Я ведь пришёл в этот мир не тысячу лет назад, а пятьдесят тысяч лет назад. Точная цифра лет сейчас не важна. И если я не победил Жнецов тогда, то я не собираюсь давать им возможность выжить сейчас, в новом Цикле, который должен стать для них последним! — протеанин только усилил громкость голоса, оставшись во всём остальном внешне почти спокойным. — Мы воевали со Жнецами сотни лет. И я теперь понимаю, что для них срок противостояния — не критичен. Они могут воевать с нами, разумными органиками, тысячелетия. Будут сменяться поколения разумных, но война будет продолжаться. Далеко не все расы, стоявшие 'под рукой' протеан, были долгожителями. Далеко не все! — Явик рубанул ладонью воздух, сбрасывая нервное напряжение этим жестом. — И сейчас я также вижу многие расы, которые долгожительством похвастаться не могут. Можно долго рассуждать, можно долго говорить, но я вижу только три варианта развития событий. Первый — всем разумным обитателям галактики погибнуть под ударами Жнецов. Второй — всем им воевать бесконечно долго со Жнецами и их приспешниками и пособниками. Третий — всем им победить Жнецов и остаться в живых, получить возможность жить в мире без угрозы следующей Жатвы. Четвёртого, пятого и шестого варианта или выхода, как угодно — нет в принципе. — Явик выделил этот вывод голосом, постаравшись стрекотать поменьше. — Мы можем идти к любому из этих трёх вариантов самыми разными путями. Но этих вариантов — только три. Первый вариант был практически реализован несчётное количество раз за миллионы лет. Второй вариант был реализован, в частности, нами, протеанами, может быть — кем-то и до нас. Третий вариант не был ещё реализован никогда за всю историю Жатв. Я убеждён и уверен, что, наконец, пришло время, когда этот вариант будет реализован, Бенезия. В противном случае всё, что будет иметь место в галактике за пределами этого третьего варианта, будет, в очень лучшем случае, фундаментом реализации одного из двух первых вариантов.

— Хорошо, — матриарх азари согласно кивнула. — Я понимаю и текст, и подтекст, разделяю в какой-то мере вашу, Явик, убеждённость в ограниченности числа возможных к реализации вариантов, но...

— Поговорим об азари, Бенезия. — Явик вернулся к креслу, которое покинул незадолго перед этим, сел и протянул руку. — Я не буду много говорить вслух, просто покажу вам то, что вы и сами должны знать. История азари, — он сцепил пальцы своей руки на запястье матриарха. Сознание Бенезии захлестнула яркая детализированная картина. За несколько минут Явик показал ей столько картин и роликов из древней, новой и новейшей истории азари, сколько она, матриарх азари, не видела за всю свою достаточно долгую жизнь.

В этот раз старшая Т'Сони вынырнула из оцепенения достаточно быстро, показав Явику, что она вполне способна адаптироваться к подобным нагрузкам.

— Да, мы, протеане, действительно вмешались в эволюцию азари, — подтвердил Явик своим становящимся для матриарха привычным чуть стрекочущим голосом. — Серьёзно, глубоко вмешались. Мы также сумели затормозить развитие расы азари. Поэтому азари и выжили тогда, когда в галактику пришли Жнецы и нам, протеанам, пришлось противостоять полумашинам. На вас, азари, Жнецы не обратили внимания, не направили на ваши планеты свои гигантские корабли. Не стали выжигать миры, населённые в те времена представителями вашей расы. Машины руководствуются достаточно узкой, можно сказать, что однозначной логикой. Потому ожидать от них распыления сил по недостаточно важным целям тогда нам, протеанам ожидать не приходилось. Насколько я понял, учёные-протеане планировали развитие расы азари на десятки тысяч лет вперёд. То, что я знаю об азари сейчас, говорит со всей определённостью даже такому неспециалисту, как я: эти прогнозы и расчёты оправдались, но реализованы они далеко не в полной мере.

— И что мне теперь со всем этим знанием делать? — спросила Бенезия, обдумывая увиденное и почувствованное.

— Действовать, — стрекотнул Явик, но теперь в его стрёкоте не было недовольства или раздражения. — Для начала — помочь нормандовцам. Да, да, Бенезия, именно помочь. Знаниями, опытом, пониманием, свойственными вашему возрасту и рангу. Помочь организовать работу на несколько иных принципах и правилах. Помочь не только нормандовцам, но и иден-праймовцам. Да, я знаю, что на Иден-Прайм немало протеанских артефактов. И далеко не все артефакты известны нынешним обитателям планеты. Не все артефакты, к счастью, а может быть, к сожалению, известны Совету Цитадели. Мы должны задать темп, задать план развитию Иден-Прайма, уже не довоенного, а предвоенного Иден-Прайма, чтобы его жители смогли подготовиться к противостоянию со Жнецами. Это — одна из центральных сельскохозяйственных колоний землян и её потеря, её гибель даст возможность захлестнуть на шее у людей удавку, которую очень трудно будет снять — удавку голода. Можно обладать сотнями стволов оружия, тысячами транспортёров, десятками тысяч истребителей, но если всем этим смертоносным богатством станет раз за разом управлять голодный разумный органик — победы — не будет. А нам нужна одна только победа. Полная. Над Жнецами. — Явик рубанул воздух ладонью и совершенно не постеснялся этого жеста. Бенезия поняла, что протеанин от своей идеи победы над Жнецами не отступит.

— Хорошо, я согласна, что людям надо помочь, — сказала матриарх. — Но как быть с Советом Цитадели? Они ведь от своей идеи заполучить Маяк — не отступят, не откажутся. И то, что мы Спектра Крайка вроде бы перевербовали, это ведь не решение проблемы. Во всяком случае — не окончательное решение проблемы, — уточнила Бенезия. — Пришлют, к примеру, на Иден-Прайм второго Спектра, третьего... И завертится карусель, выгодная Совету, а не нам. Дойдёт до стрельбы...

— А у нас, Бенезия, тут, на Иден-Прайм уже, если вы и не заметили, и так два Спектра, — возразил воин древней расы. — И земляне, насколько я понял, вполне готовы воевать. Уже тогда, когда они были в каменном веке, они практически беспрерывно воевали. Между собой, конечно, — уточнил спокойным тоном Явик. — Но уже тогда они отточили искусство войны до весьма показательных высот. Дрались-то они исключительно холодным оружием. До огнестрельного, слава Высшим Силам, тогда дело ещё не дошло. А сейчас... Насколько я понял, это — весьма воинственная и искусная в военном деле раса. Так что земляне будут воевать и где-то, думаю, даже получше, чем те же турианцы, которых тут все, как я понял, мнят большими специалистами в военном деле.

— Может быть, что и мнят. Только это мнение на поверку оказывается неправильным, — сказала Бенезия.

— Как и любое мнение — индивидуальное или коллективное — в тот или иной момент времени, Бенезия, — уточнил Явик. — Я предполагаю, что в самое ближайшее время у нас будет три задачи. Первая — это установление нормальных отношений с местными жителями того района, где и произошло боестолкновение со Жнецом. Переводить 'креветку' или фрегат в любой другой район — дело долгое и затратное, — Явик не стал озвучивать дополнительные варианты. — Да и не нужное. Потому придётся остановиться на этом районе. Вторая задача — организация правильных раскопок на местах нахождения любых протеанских артефактов. И третья — подготовка к войне со Жнецами.

— Могу принять за основу, Явик, — сказала матриарх.

— Тогда — давайте присядем за стол и обсудим все три направления будущей работы более предметно, — усмехнулся одними губами Явик. Глаза протеанина остались серьёзными и даже, как отметила старшая Т'Сони, немного грустными. — Нам — мне и вам — надо помочь людям. Если уж они сумели помочь нам обоим, а точнее — нам троим — ведь о Сарене тоже не следует забывать, так... фундаментально.

— Согласна, — матриарх по праву хозяйки салона первая уселась за столик, пододвигая к себе инструментрон. — Итак?

Разговор протеанина и азари получился долгий и занял больше четырёх часов. С согласия Явика матриарх несколько раз приготовила 'перекусы' из пайков — идти в импровизированную фрегатскую столовую и пугать нормандовцев своим 'тандемом' собеседникам не хотелось.

— Остаётся решить только один вопрос, Явик, — матриарх отодвинула в сторону инструментрон. — Кто из нас будет говорить с Андерсоном?

— Будет справедливо, Бенезия, если мы это сделаем вдвоём. Капитан Андерсон — знающий специалист и опытный офицер, — ответил Явик. — Скорее всего, именно ему предстоит вести переговоры с местными властями самых разных уровней. Если мы не переговорим с ним, наша работа вне корабля может очень существенно осложниться.

— Когда будем говорить с Андерсоном? — спросила матриарх.

— Я лично готов говорить с ним хоть сейчас. Потому что если мы затянем время начала разговора, Шепард может начать действовать самостоятельно. Если уж мы все вместе попали под угрозу Вторжения Жнецов, значит, нам всем вместе надо и сопротивляться. Поодиночке Жнецы нас быстро победят.

— Надеюсь, Явик, что это — не последний наш разговор. Только необходимость как можно быстрее обсудить с Андерсоном несколько десятков важных проблем удерживает меня от того, чтобы задать вам, протеанину, сотни вопросов и со всем вниманием выслушать ответы, — одними губами усмехнулась матриарх, поднимаясь со своего кресла. — Если так, то — идёмте к Андерсону. Время — не ждёт.

— Так же говорят и люди. Сам слышал. — сказал Явик, поднимаясь со своего кресла и выходя следом за Бенезией из салона.

Иден-Прайм. Протеанские раскопки. Секретность. База для фрегата. Начало

Андерсон уже знал о том, что Бенезия и Явик поговорили. Вахтенные доложили. Да и система позиционирования не подвела. Хоть и странно было видеть две, находившиеся очень близко, новые отметки на экране, но... теперь многое изменилось и прежде всего ему, командиру корабля и руководителю экипажа приходилось привыкать к этим изменениям.

Стоящий рядом с фрегатом гигантский корабль, безусловно, привлекал внимание колонистов и жителей Иден-Прайма. Любопытство и желание узнать о происшедшем побольше никуда не делось — полисмены, выставленные в караулы по периметру зоны, определённой нормандовцами как запретная, регулярно докладывали о попытках местных жителей подойти поближе, а если возможно — и вплотную к кораблям.

Обычное дело. И теперь, когда протеанин вполне освоился, приходилось думать о том, как действовать дальше.

Из столицы, города Константы чиновники уже прислали несколько официальных запросов с просьбой сообщить детали происшедшего. Пришлось ответить, умолчав о некоторых фактах. Пока умолчав. Работая над очередным текстом распоряжения, Андерсон всё острее понимал, что с местными властями придётся общаться достаточно плотно — невозможно было поверить в то, что никто из археологов не рассказал кому-нибудь из разумных органиков о том, кого им удалось выкопать.

Явик... расшифровывался. Хорошо, что только он. Пока — он. А как быть дальше? Если действительно в скрытых в толще планеты подземных уровнях протеанской базы остались живые протеане и их больше нескольких десятков — как скрыть их появление? Придётся извернуться и скрыть, другого выхода нет. Рано ещё иден-праймовцам, да и всем остальным обитателям галактики знать достоверно о том, что выжил не только Явик, но и другие протеане.

Жнец... Если он обещал, что он не будет убивать протеан... Вполне возможно, он выполнит своё обещание. Если он начнёт стрелять... Иден-Прайм ответит. И 'Нормандии' тоже придётся стрелять в ответ. Пока что, слава богам, нет никаких признаков того, что пилот Жнеца стремится нарушить достигнутые договорённости. Не самоубийца же он.

Андерсону было хорошо известно, насколько полно встряхнул бой фрегата со Жнецом местные силы самообороны. На планете — почти четыре миллиона жителей, это слишком серьёзная цифра, хотя... для землян, привыкших к пяти-десятимиллионным мегаполисам — это совсем немного.

Кроме людей, конечно же, на Иден-Прайме живут небольшими колониями и азари, и турианцы, и саларианцы, и представители других рас. Разве что волусы и ханары бывают здесь, что называется, проездом. А так... почти полный интернационал, занятый преимущественно в сельском хозяйстве.

На отдельном военном боевом корабле можно завести свои порядки, ограничиться двадцатичетырёхчасовыми, привычными для большинства людей сутками. А тут... Тут несколько по-иному обстоят дела. Продолжительность здешних суток — шестьдесят четыре часа. Тридцать два часа — всего лишь половина суток. Конечно, люди как-то приспособились, но всё равно, восьмичасовой сон здесь — проблема. А двенадцать-пятнадцать часов большинство людей спать не любят — для человеческого организма это слишком долгий период бездействия. Да, сон полезен, он очень хорошо восстанавливает силы, но всё же спать ежесуточно двенадцать-пятнадцать часов — это для землян слишком много.

Потому большинство местных жителей и не спят больше десяти часов. А там — бодрствование, работа, заботы, благо планета — землеподобная. Атмосферное давление — полторы земных атмосферы, сила тяжести почти равна земной, ну ненамного, совсем не намного больше, температура — двадцать четыре — двадцать пять градусов, вполне приемлемо и для людей и для земных растений и для земных животных.

Если бы не длительный год — в два с половиной раза дольше земного и не шестидесятичасовые, соответственно, сутки, то Иден-Прайм вполне мог бы побороться за очень серьёзный титул 'Вторая Земля'. Потому здесь и не было слишком много колонистов и местных жителей — не для всех людей условия планеты подходили полностью. Здесь жили те, кто сумел адаптироваться ко многим особенностям планеты. И не просто адаптироваться — а начать много и тяжело работать.

Иден-Прайм стала сельскохозяйственной планетой. Благодаря автоматизации, компьютеризации, механизации она не требовала большого количества жителей — этих четырёх, иногда — пяти миллионов человек вполне хватало для того, чтобы из года в год поддерживать славу одной из самых продуктивных сельскохозяйственных планет.

Одна из первых колоний землян за пределами, обозначенными ретранслятором Харон. Несколько лет — и природное изобилие становится причиной притока большого количества иммигрантов, осуществления быстрой застройки планеты силами Альянса Систем и различных транснациональных и национальных человеческих частных и государственных корпораций.

С самого начала исследования доказали, что здесь будет прекрасно развито именно сельское хозяйство, потому удалось достаточно быстро пресечь аппетиты строителей, готовых уставить всю поверхность планеты огромными мегаполисами. Да, города здесь тоже есть, их называют аркологическими мегаполисами. Они действительно эффективно используют пространство, возвышаются над тысячами километров зелёных полей, ферм и фруктовых садов с животноводческими комплексами.

Теперь приходилось думать над тем, как организовать оборону планеты и защиту её населения от атак Жнецов. В том, что такие атаки будут — Андерсон не сомневался. Да, на планете были некоторые силы самообороны, были армейские подразделения Альянса Систем, но... За тридцать прошедших лет никто из людей так и не смог аргументированно доказать необходимость более существенной милитаризации планеты. Здесь действительно не было ни орбитальной группировки спутников военного назначения, ни станций-автоматов с их артиллерией и системами слежения, ни множества комплексов наземной противокосмической обороны.

Всё это теперь предстояло строить. Огромные затраты денег и ресурсов. Но если планету не защитить — человечество потеряет эту базу, а найти другую такую планету за оставшееся до удара Жнецов время будет почти невозможно.

Нельзя надеяться на удачу. Нельзя. Надо защищать планету, надо продумывать вопрос эвакуации мирного, гражданского населения. Как всегда — десятки вопросов и проблем. Это означает, что придётся разделить сферы деятельности. Часть вопросов и проблем будет решать Шепард, а он, командир корабля и руководитель экипажа и команды возьмёт на себя чиновников. Далеко не все вопросы и проблемы требуют командирского внимания. С ними вполне может справиться старший помощник. Хорошо, что Джон тоже эн-семёрка, значит и эти вопросы и проблемы будут решены не менее полно и чётко, а главное — быстро.

Взгляд Андерсона коснулся экрана, передающего изображение одного из посёлков археологов. Вот ещё одна проблема, с которой придётся, скорее всего, разбираться именно Джону. Археологические раскопки. Археологи озверели. Хорошо, что в переносном смысле. Да, планета покрыта протеанскими артефактами достаточно плотно, но это же не повод превращать поверхность планеты в совокупность котлованов. Крестьяне и фермеры уже выражают активное недовольство деятельностью учёных. Хорошо, что пока — работой лишь официальных умников-разумников, но ведь и о 'чёрных' археологах не следует забывать. Они тоже активны и отследить их не менее сложно, как и на Земле.

Теперь, когда на борту фрегата находится живой разумный протеанин, у всех этих протеанских артефактов появился владелец и хозяин. Да, юристам Иден-Прайма придётся напрячься, но это — их работа. Главное — вырвать эти артефакты из-под власти любых — белых и чёрных археологов, дать чётко понять, что теперь эти артефакты имеют владельца и хозяина. Настоящего владельца и хозяина.

И надо обязательно воспользоваться картой, переданной Жнецом. Любое совмещение — а Андерсон несколько десятков раз лично сличал данные известных ему карт с данными карты, переданной Жнецом — со всей определённостью утверждает, что слишком многие раскопки придётся закрывать. Там, в этих местах искать просто нечего. Там ничего нет из искомого! И техника, и люди используются там впустую.

Можно, конечно, организовать пару-тройку сканирований, местных сканирований — пусть снимки убедят рьяных землекопателей в том, что их усилия бесполезны. Возможно, они будут по-прежнему ещё на что-то надеяться, но Иден — это сельскохозяйственная планета и её земля нужна, прежде всего, крестьянам, фермерам для выращивания злаков, овощей, фруктов, скота, птицы. Надо будет упорядочить эти археологические раскопки. Иначе невозможно будет наладить контакт с местным населением, с местными жителями.

Инфраструктура пострадала от боя фрегата со Жнецом. И пострадает ещё больше тогда, когда сюда, на Иден-Прайм, придут другие, многочисленные Жнецы с сопровождением. А они — эти 'креветки' и их эскорт — обязательно придут. Хоть они и полумашины, но они прекрасно понимают значение этой планеты для землян. И потому будут делать всё, чтобы разрушить инфраструктуру. Следствием её разрушения будет, прежде всего, голод. Меньше продуктов — больше голодающих. Голод — это физическая — и не только физическая — слабость.

Нельзя допустить потери Иден-Прайма, значит, надо будет совершенствовать и восстанавливать инфраструктуру. Оказать помощь местным жителям в этом деле. Этим займётся инженер Адамс и его коллеги. А Прессли, как навигатор, сможет составить — на основании карты Жнеца — карту, пригодную для использования археологами. Нельзя, да и не нужно передавать иден-праймовцам оригинал карты, полученной от Жнеца. Даже копию нельзя им передавать. Слишком много вопросов может возникнуть. Эти вопросы, сейчас не нужны ни нормандовцам, ни пилоту Жнеца. Достаточно того, что корабль-Наблюдатель стоит неподвижно, его оружие скрыто. Остальное — уже детали.

Протеанский маяк... Значит, не только люди не выполнили все требования Протоколов Освоения, но и азари с турианцами и саларианцами не изучили планету должным образом тогда, когда о людях в Большом Космосе никто из известных ныне Старых Рас не знал ничего. И ведь передали планету землянам в полное владение. Хотя, конечно, всё это юридические фикции — 'полное владение'. Андерсон был внутренне убеждён, что никто из разумных — ни люди, ни представители Старых Рас — так и не усвоили, что же такое 'полное владение' на практике.

Это, как оказалось, прежде всего — полное знание о планете. А какое может быть полное знание, если азари, турианцы и саларианцы — при всей их научной и технологической мощи — так и не удосужились досконально изучить, что же такое Иден-Прайм. Если бы они хотя бы начали изучать, то ни такой артефакт, как Маяк, ни такие артефакты, как целые саркофаги с живыми протеанами... хорошо, если Явик действительно выжил не один... — мимо внимания тех же неуёмных в научном познании саларианцев не прошли бы. А то приходит к командиру фрегата нормандовец и 'на пальцах', за несколько минут доказывает главе экипажа и команды, что командиры пяти крейсеров земной Службы Освоения не выполнили полностью служебные протоколы.

И к кому теперь предъявлять претензии? К Старым Расам? Смешно. Они скажут — и будут совершенно правы, сказав, что после принятия решения о передаче Идена землянам было разрешено провести полную разведку планеты по всем мыслимым протоколам. Лень снова сгубила людей. Остро и полно сгубила. Хотя... если бы тогда командиры крейсеров добились полного выполнения протоколов, то был бы грандиозный скандал. Дело вполне могло дойти до отмены решения о передаче Иден-Прайма землянам. Или — до силового отбирания определённых районов планеты под власть Совета Цитадели — чиновники Станции измыслили бы достаточное количество всяческих оснований для этого, на то ведь они и чиновники. А терпеть на планете двух хозяев... как-то очень некомфортно. Не будет этот дуумвират основанием нормативного развития, не будет. В человеческой истории тому — предостаточно примеров. Реальных.

Разговор Бенезии и Явика с Андерсоном

— Командир, Бенезия и Явик направляются к вашей каюте, — раздался в наушном спикере голос вахтенного офицера.

— Принял, хорошо. Спасибо, — откликнулся Андерсон, поднимаясь из-за стола.

Любил он сидеть за этим столом. Здесь он чувствовал себя спокойно и комфортно. Конечно, редко когда удавалось сидеть за столом часами — дела, проблемы, заботы требовали его присутствия за пределами каюты. Теперь придётся вылететь в Константу, поговорить с чиновниками центральных аппаратов, составить множество документов, подписать договоры. Что-ж, начинается настоящая работа, а не 'полети, забери, привези, отдай'.

— Проходите, — сказал Андерсон, увидев входивших в каюту протеанина и азари. — Присаживайтесь, — коротким скупым жестом командир фрегата указал на два кресла, стоявшие у рабочего стола.

Отметив, что Явик пропустил Бенезию вперёд, когда входил — может, протеане тоже рассматривают азари как женщин, а не как бесполое 'оно' — Андерсон дождался, пока гости усядутся, и продолжил:

— Давайте обсудим, что нам следует делать в изменившихся очень серьёзно условиях.

— Условия действительно изменились, капитан, — сказал Явик. — Я понимаю, вы уже изучили карту, переданную вам Жнецом.

— Саркофаги и подземные уровни базы станут одним из главных направлений нашей работы, — подтвердил Андерсон. — К её осуществлению придётся привлекать только членов экипажа и команды фрегата. Местным жителям знать о такой находке — не следует.

— Я поддерживаю это ваше решение, капитан, — ответил Явик. В его голосе почти не слышалось стрекотание. — Мы вполне обойдёмся своими силами. Я хочу принять в этой работе самое непосредственное участие. У меня есть некоторые способности и некоторые возможности, которые позволят, во-первых сохранить многое в тайне, а во-вторых, обеспечить эвакуацию выживших. Надеюсь только, что нам удастся найти корабль. Тогда выживших можно будет направлять на борт нашего, протеанского корабля. Не думаю, что корпус сильно повреждён, а значит, будет лучше перевести выживших именно на борт 'Клинка Ярости'.

— Поиски корабля станут вторым направлением нашей работы, Явик. Я уже озадачил наших инженеров, техников и службу РЭБ, они сейчас работают над решением связанных с этим направлением проблем, — сказал Андерсон. Явик утвердительно кивнул, подтверждая, что об осуществляемых работах ему уже кое-что известно, и он вполне удовлетворён их ходом. — Третьим направлением придётся сделать взаимодействие с археологами. Они, как я понимаю, слишком увлеклись и теперь их увлечённость предстоит ввести в жёсткие рамки.

— Именно так, — глаза протеанина сузились. — Они слишком активны. И эта активность вредит артефактам. Я предполагаю, что мы должны установить очень жёсткие рамки.

— Вряд ли археологам это понравится, — сказала Бенезия.

— Дело не в том, что им нравится или не нравится, — повернулся к сидевшей напротив азари протеанин. — Дело в том, что впереди у нас — война, а археологи раз за разом, не имея точных указаний, где что находится под поверхностью планеты, роют всё новые и новые котлованы, выводя огромные участки плодородной земли из сельскохозяйственного оборота. Это уже вызывает недовольство, а как только станет известно, что до войны со Жнецами осталось всего ничего — это недовольство приобретёт характер противостояния, — уточнил воин древней расы. — Мы не можем допустить это противостояние, поэтому придётся гасить излишнюю активность археологов и вводить эту активность в строгие рамки.

— Я уже распорядился подготовить на основании карты, полученной от Жнеца ряд других вариантов карт с меньшим объёмом достоверной информации, — сказал Андерсон. — Работа уже осуществляется и скоро будет завершена. Имея такие карты, мы сможем пообщаться с местными гражданскими и военными властями. Раскопки придётся брать под охрану, а не только под наш контроль.

— Здесь вы тоже правы, капитан, — кивнул Явик. — Многие артефакты мне придётся изымать. Они представляют ценность, прежде всего, для моей расы. Если я — не одинок, то они должны быть переданы моим соплеменникам и соотечественникам. Фактически — исчезнуть из сферы досягаемости гражданских и военных властей и жителей Иден-Прайма. И уж конечно они никуда не должны уйти с планеты иначе, чем на борту нашего протеанского фрегата, — губы протеанина тронула хищная усмешка. — Далеко не все артефакты нам действительно будут так уж и необходимы, так что некоторые из находок я с радостью оставлю в распоряжении учёных. Им вполне хватит работы.

— Хорошо. Теперь о том, кому мы доверим работу на раскопках, — сказал Андерсон.

— Если позволите, капитан, то на раскопках, не связанных с кораблём или подземными уровнями, пусть работают профильтрованные нами археологические партии, — ответил протеанин. — А вот на раскопках, связанных с кораблём и с подземными уровнями будут... — он помедлил. — Пусть там работают те же археологи, которые работали над извлечением маяка. В конечном итоге они выкопали и не только выкопали, но и нашли самый ценный артефакт и им, я полагаю, вполне можно доверить и такую работу. Их безопасность и их молчание я вполне могу обеспечить и гарантировать. Своими средствами. Другим... я доверить это не могу. Пусть эти другие работают над менее важными раскопками, не связанными с двумя основными для нас с вами тайнами протеанской цивилизации, — стрекотнул Явик. — Тут есть одна проблема, командир. — Явик активировал свой инструментрон, развернул экран к хозяину каюты. — Прежний руководитель экспедиции, выкопавшей протеанский Маяк — сотрудник 'Цербера'.

Андерсон не стал даже смотреть на Явика — он понял, что протеанин сказал об этом не просто так.

Набрав на своём инструментроне несколько команд, он получил информацию о том, что бывшая руководитель археологической партии отозвана в распоряжение центрального аппарата и уже уехала из района. А новый руководитель археологической партии не был ни разу замечен в связях со столь проблемной организацией и, скорее всего, не был её агентом, даже 'спящим'. Теперь доктор Сташинский руководил археологами, которым предстояло соприкоснуться, если, конечно, Явик позволит, с ещё большими тайнами протеанской цивилизации — кораблём и саркофагами. Без помощи археологов обойтись было практически невозможно. Добраться до подземных уровней и разобраться с выжившими, запертыми в своих саркофагах протеанами можно было силами экипажа и команды фрегата. А вот с кораблём... если он действительно засыпан на приличной глубине, без помощи техники, находящейся в распоряжении археологов, нечего было и думать добраться до бортов фрегата в разумные сроки. Не напрягать же постоянно протеанина, пусть и обладающего немалыми возможностями.

— С археологами из партии, руководимой доктором Сташинским, я пообщаюсь, капитан, — прострекотал протеанин, поняв причину молчания Андерсона. — Это — мои заботы. Без их помощи, без их техники — мы слишком надолго задержимся на планете, а каждый день задержки — это лишний день для усиления интереса к планете со стороны Совета Цитадели. Пришлют парочку Спектров или неких агентов — и нам будет сложно. А археологическая партия... нам пригодится, — протеанин помедлил несколько секунд. — С 'Цербером'... Эту проблему мы будем решать комплексно и она, думаю, требует отдельного обсуждения, которое мы проведём позднее. А сейчас вернёмся к оперативным задачам.

— Вы правы, Явик, — кивнул Андерсон, набирая на инструментроне несколько текстовых заметок. — Хорошо, с этим решили.

— Вы, Шепард, я, Бенезия — так или иначе, пообщаемся с руководством планеты и района. С этого придётся начать, командир, — продолжал протеанин. — Не хочется, конечно, тратить время на общение с чиновниками, но протоколы и ритуалы надо будет соблюсти хотя бы в минимальной степени. Чиновникам надо дать понять, что у нас достаточно возможностей контролировать и направлять развитие ситуации на планете в нужное русло. Тогда чиновники не будут даже пытаться нам мешать.

— Будем привлекать Сарена и Найлуса? — спросил Андерсон.

— Обязательно, — подтвердил протеанин. — Они — Спектры и пока что я не слышал, чтобы Совет Цитадели как-то ограничивал и лишал их полномочий. Обоих, — уточнил воин древней расы. — Они — хищники и их поддержка нам будет необходима. Надавят, где надо и — сократят время реагирования наших оппонентов.

— Хорошо, будем привлекать, — согласился командир корабля. — Тогда их тоже включаем в группу, вместе с ними делаем визит вежливости в столицу — Константу, а потом возвращаемся сюда и — начинаем работу. Основную её часть.

— Надо бы уточнить район с саркофагами, командир, — сказал Явик, усилившимся в голосе стрекотанием выдавший, а может быть — и не особенно желавший скрывать — своё волнение. — Я не верю, что мой саркофаг был очень далеко от остальных. Глубина, конечно, там, учитывая изменения, происшедшие за пятьдесят тысяч лет, побольше, но...

— Я уже озадачил службу РЭБ и другие службы, — сказал Андерсон. — Они работают. Пока мы не хотели привлекать внимание, но теперь, — он набрал на клавиатуре своего инструментрона несколько команд, просмотрел полученные короткие ответы-квитанции. — Мы подняли дополнительные дроны со сканерами. Нужно два часа для полного сканирования района. С разных высот, — уточнил Андерсон.

Явик кивнул, вполне удовлетворившись ответом, искоса взглянул на Бенезию, хранившую молчание и ничем не выказывавшую своего отношения к услышанному и к увиденному.

— Матриарх, вам будет лучше принять участие в налаживании контактов между нормандовцами и местным населением. С чиновниками вам не стоит плотно общаться. А вот с обычными жителями планеты... Здесь вы нам окажете огромную помощь — я в этом не просто уверен — убеждён, — сказал Андерсон, правильно истолковав взгляд протеанина. — У Карин, как вы уже убедились, есть немало подруг, а женщины... они смогут пообщаться с местными жительницами и многое им пояснить. Со своей стороны вы тоже можете здесь немало сделать.

— Я поняла, Дэвид, — кивнула матриарх, не пожелавшая, как понял Явик, обратиться к Андерсону как к командиру корабля и использовавшая в качестве обращения имя 'первого после бога на борту'. — Хорошо. Я переговорю с Карин и её подругами. Вы правы... нам нужно решать эту проблему комплексно. Местные жители, особенно — дети и подростки, уже неоднократно, уверена, проявили самый непосредственный интерес к месту, где располагался саркофаг, — она взглянула на протеанина. — И уж они-то точно знают, где что происходит и где что лежит. С их помощью мы сможем заблокировать доступ на раскопки чужаков. Под чужаками я понимаю всех, кто не включён в число допущенных к тайне раскопок, — уточнила матриарх. — И нам, возможно, потребуются люди для осуществления земляных работ. Техника — хорошо, а руки разумных органиков она всё равно заменить не может. Если местные жители будут получать плату за участие в раскопках — они будут заинтересованы хранить тайну. С оплатой тоже придётся решать вопрос в тесном взаимодействии с местными властями Идена и района.

— Думаю, что военнослужащие местного гарнизона... — сказал Андерсон.

— И полицейские из планетного контингента сил правопорядка, — вставил протеанин, убравший из голоса стрекотание.

— Также будут заинтересованы в том, чтобы раскопки приняли упорядоченный характер, — закончил свою мысль командир корабля. — Значит, охрана районов раскопок будет достаточно плотной. Об этом также надо будет подробно переговорить с чиновниками. В основном, конечно, местными. Центральных чиновников нечего посвящать во все детали — они всё равно не смогут их все удержать под контролем, а уж с пониманием этих деталей у них — большие проблемы. Предлагаю коллективно обсудить эти самые детали и придти к общим выводам, — сказал Андерсон. — Понимаю, что нам опять придётся проигнорировать еду, но время — дорого.

Несколько часов матриарх, протеанин и командир корабля обсуждали варианты развития событий, делая заметки на своих инструментронах. Бенезия перестала воспринимать себя как лишнюю и поняла, что человек и протеанин заранее просчитали, где и как она могла бы сыграть далеко не последнюю роль в обеспечении скорейшей реализации сложного и важного плана.

— Ограничимся пайками. — Андерсон встал, подошёл к шкафу, быстро достал и распаковал пакеты. — Ходить в столовую фрегата — нет никакой возможности, — он перенёс распакованные пакеты на стол, отодвинул в сторону инструментрон. Протеанин и азари расхватали пакеты, принялись за еду. — Надо бы узнать, как там Шепард.

— И не только Шепард, капитан, — уточнил Явик, первым опустошивший пайковый пакет. — Но и Найлус с Сареном. Я уверен, что турианцы уже нашли между собой общий язык. А Шепард и так понимает, что мы не можем бесконечно бездействовать.

— Карин. — Андерсон склонился над своим инструментроном и, уважая право командира корабля на приватность, Бенезия и Явик встали из-за стола, отошли к иллюминатору, по-прежнему закрытому бронекрышкой. — Как состояние Шепарда и Сарена?

— Они в полной норме, Дэвид, — тихо ответила врач корабля. — Сарен дремлет, недавно поел, а Шепард... Шепард продолжает спать. Хотя, — она отвлеклась. — Он уже не спит.

— Я готов к работе, командир, — на экране инструментрона появилось лицо старпома. — Отоспался. Благодаря чудодейственному отвару, приготовленному Карин, я чувствую себя помолодевшим и отдохнувшим.

— Мы, похоже, разбудили Сарена, — послышался голос Чаквас.

— Ничего вы меня не разбудили. Турианский слух... Никуда от его остроты не денешься, доктор. — Артериус, появившийся в 'кабинетике' главы Медслужбы корабля, посмотрел на Чаквас, подошёл ближе к инструментрону. — Командир Андерсон, я готов к работе.

— Тогда, — капитан на секунду задумался. — Приходите оба сейчас ко мне в каюту. Есть разговор. И по дороге загляните к Найлусу, пусть он тоже приходит. Для всех вас есть работа.

— А для меня, Дэвид? — Чаквас села за рабочий стол, а Шепард и Сарен встали по бокам кресла. — Или...

— Переговори пока со своими подругами, пусть подумают над тем, как бы поплотнее пообщаться с местными женщинами. Сама понимаешь, о чём.

— Понимаю. Хорошо, что не отодвигаешь меня в сторону, Дэвид, — едва заметно усмехнулась Карин. — Поговорю. Обязательно, — она повернулась к турианцу и старпому. — Идите. Мне тоже надо идти, — она встала, привычно провожая выходивших из медотсека пациентов взглядом. — Сделаю, Дэвид. До связи.

— До связи, Карин. — Андерсон дождался, пока врач корабля первая не разорвёт соединение, потом встал. — Сейчас они подойдут. Все трое.

Протеанин, поднявшись со своего кресла, собрал пустые пайковые пакеты, отправив их в утилизатор, после чего пододвинул к рабочему командирскому столу ещё три кресла.

Первым в каюту вошёл Шепард, за ним — Найлус и последним порог командирского обиталища переступил Сарен. Они разместились в свободных креслах и вопросительно посмотрели на Андерсона.

— У нас действительно есть работа, — подтвердил командир фрегата. — Для всех вас и для всего экипажа и команды корабля. Основные направления этой работы мы уже определили. Теперь наступило время уточнить и распределить нагрузку. Этим мы сейчас и займёмся.

Подождав, пока Найлус, Сарен и Шепард активируют свои наручные инструментроны, Андерсон коротко изложил план работы на ближайшее время, выслушал уточнения и предложения, что-то исправил на экране своего инструментрона.

— Хорошо. Тогда — подготовьтесь к визиту в Константу. Всё, — уточнил Андерсон. — Наша изоляция, можно считать, подошла к своему закономерному концу. И теперь вокруг периметра запретной зоны будет весьма много всяких разных свидетелей и соглядатаев, — командир фрегата встал. За ним поднялись все гости каюты. — Встречаемся в ангаре у челнока.

Общение Андерсона и Шепарда с представителями местных планетных властей

Как всегда бывает — появляется проблема и приходится всё неважное, ненужное отодвигать в сторону, на задний план, куда угодно, чтобы только обеспечить решение проблемы не на словах, а на деле. Вот и сейчас на 'Нормандии' постепенно начинал реализовываться новый этап работы. Пост РЭБ, усиленный имевшими начальную профильную подготовку специалистами из числа членов экипажа и команды фрегата, продолжал фильтровать траффик с Иден-Прайма, чтобы не допустить утечки информации о происшедшем.

Карин в женском кубрике говорила со своими подругами, а потом вместе с ними спустилась по трапу на землю Иден-Прайма и направилась к границе запретной зоны, где стояли несколько местных жительниц с детьми и мужьями. Что поделать — интересно посмотреть на два корабля, которые появились на Идене столь экзотическим способом. Чаквас знала, что местные мальчишки уже пытались — и неоднократно — пробраться внутрь охранной зоны, приблизиться к полю, где стояли десантные корабли гетов, заполненные отключёнными 'шагоходами'. Полисмены и дежурная группа быстрого реагирования 'Нормандии' исправно отслеживали перемещения 'малолетних нарушителей' и раз за разом выдворяли искателей приключений за пределы запретной зоны. Бывало — что и прямо в руки родителей или иных родственников. Обычное ведь дело — детское и подростковое любопытство.

Найлус и Сарен, не сговариваясь, вместе направились от каюты командира корабля к каюте, в которой по-прежнему размещался Крайк. У Сарена практически и вещей-то не было, поскольку хаску имущество, кроме носимого, не положено по статусу, да и Найлус прибыл на борт фрегата с одним небольшим рюкзаком-сумкой. Агент Спецкорпуса не может таскать с собой много вещей — командировки бывают разные. Так что оба турианца превосходно разместились в каюте Крайка и ни Сарен, ни Найлус не обращали внимания на то, что в ней тесно, мало мебели и темновато.

Пока Крайк собирал в сумку необходимое, Сарен просматривал на инструментроне младшего Спектра информацию об Иден-Прайме. Постоянно обновляемую, потому — самую актуальную информацию. Надо было понять, как действовать, общаясь с местными чиновниками. Визит предстоял не в районный центр, а в столицу планеты, город Константа. Интересное название, вполне в духе привычек и предпочтений человечества.

Явик вернулся в свою каюту, покопался в саркофаге, довооружился, дооснастил свой бронескафандр разными приспособлениями. Ясно, что после визита в столицу и общения с чиновниками предстоит помотаться по археологическим площадкам, поговорить с начальниками археологических партий и рядовыми археологами.

Не все они, конечно, будут в восторге от того, что теперь артефакты протеан попадут не в музеи и не в коллекции разных научно-исследовательских учреждений и организаций. Протеанин понимал, что теперь археологи не будут даже знать, какая судьба ждёт многие — и найденные и ещё не найденные — протеанские артефакты.

От своей идеи забрать многие находки Явик отступать и отказываться не собирался. Но и размахивать оружием — без особой на то необходимости — также не хотел. Вряд ли гражданские археологи смогли бы составить ему, профессиональному воину и офицеру армии Старшей Расы какую-нибудь опасную конкуренцию.

Да, пока что нормандовцы к нему не особо и привыкли, их пугает его фигура, его взгляд вводит в столбняк. Ничего, со временем всё это будет, как минимум, урегулировано. Чиновников тоже ждёт неслабый шок. Они явно будут сильно перепуганы. Им полезно. Время для ничегонеделания неожиданно, но вполне реально подошло к концу. Наступало уже не мирное, а предвоенное время.

Археологи... Члены археологической экспедиции, которые приняли активное и, главное, действенное участие в его, Явика, 'возрождении', заслуживают хорошего отношения. Насторожённого, но — хорошего. Они многое знают, многое видели, им ничего, ну — почти ничего — не надо будет пояснять. А вот другие археологи... Как 'белые', официальные, так и 'чёрные' — с ними сложнее. За несколько часов в течение ближайших нескольких иденских 'суток' придётся посетить десятки археологических площадок. А там — самые разные люди с самыми разными желаниями, стремлениями. Их всех придётся ставить под контроль. Потому что от них зависит судьба очень многих протеанских артефактов. Придётся очень серьёзно тасовать эти археологические экспедиции — нельзя допустить, чтобы протеанские саркофаги нашла какая-нибудь другая экспедиция, кроме той, стараниями сотрудников которой Явик получил фактически вторую жизнь. А точнее — второй шанс победить Жнецов. На этот раз — победить.

Странное дело — он не так уж и давно на этой планете и на этом корабле, но он ясно ощущает другой настрой окружающих разумных. Почти всех. Во всяком случае — большинства. Настрой решить эту проблему. Проблему Жнецов. По-разному решить, но только с одним результатом — победить Жнецов, не дать им в очередной раз лишить Галактику разумной органической жизни. Многие люди — протеанин это отчётливо ощущал — просто хотят жить. Они не хотят выжить — они хотят жить. Жить полноценной жизнью. И за эту полноценную жизнь они готовы бороться, готовы воевать. Без всяких там указаний 'сверху', от некоей верховной власти, пусть и своей, расовой.

Колонисты — особый народ. Может быть, на Земле государство и его институты играли и имели большое значение, а здесь, на Идене оно было... слабым. Здесь очень многое решало общество, сильное единением отдельных самостоятельных людей. Самостоятельных — потому, что колонист избирает свою судьбу сам. Если он меняет свою родную планету на любую другую планету, он так или иначе готов к тому, что это действительно будет не Земля, а значит и он сам, оставаясь человеком, будет немного другим. Он будет опираться, прежде всего, на свои собственные силы и на силы таких же, как он, колонистов. И колонисты Идена были особыми колонистами: они кормили обитателей своего материнского мира, обитателей планет своей материнской звёздной системы. Кормили не словами, а пищей. Продуктами питания, продовольствием. Тем, без чего невозможно ни нормальное дальнейшее развитие, ни нормальное существование человеческой цивилизации.

Колонисты Иден-Прайма помогли членам экипажа и команды фрегата 'Нормандия' остановить и нейтрализовать Жнеца. Без участия планетной инфраструктуры и её обслуживающего персонала нечего было и думать о том, что удастся обезвредить этот сверхдредноут. Явик знал, что именно так определяют многие нормандовцы класс и ранг Жнеца по классификации военных космических кораблей. Да, нормандовцы что-то знали и слышали о 'Пути Предназначения' и о других дредноутах, но пока что только фрегат 'Нормандия' имел реальный боевой опыт противостояния Жнецу. Успешного, надо уточнить, противостояния.

На Иден-Прайме фактически началась война со Жнецами. Явик это чётко знал и понимал. Может быть — намного лучше, чем нормандовцы или обитатели Иден-Прайма. И уж точно — лучше, чем Крайк и Артериус с Бенезией Т'Сони. Пятьдесят тысяч лет анабиоза заставляли протеанина мыслить быстро и глубоко, просчитывать ситуацию во всех деталях и не обращать внимание на фантомов и туман.

Атака земным кораблём-разведчиком корабля разведки Жнецов, тем более — такого корабля, как Жнец-Наблюдатель, что бы там кто из разумных органиков ни говорил, означает, что у Жнецов появился повод к началу Жатвы, к войне с нынешними обитателями Галактики. И теперь всё зависело от того, какой длительности будет период реагирования у сообщества Жнецов, точнее — насколько быстро в Галактике проявятся многочисленные, отлично вооружённые и объединённые одной целью и одной задачей флоты разноразмерных 'креветок'.

До Удара могло пройти несколько часов, суток, декад, месяцев, лет. Но теперь Удар будет. Будет обязательно. Жнец-Наблюдатель был атакован и Сообщество Жнецов имеет, вне всякого сомнения, всю информацию о происшедшем на Иден-Прайме. И посмотрит и оценит эту информацию исключительно со своей, жнеческой точки зрения. Возможно, до появления первых отрядов Жнецов пройдёт ещё какое-то время... Может быть и так, что Жнецы начнут войну чужими руками. А потом будут чужими руками продолжать эту войну, многократно усиливая себя самих силами своих приспешников и пособников.

Война будет. И она может начаться в любой момент. Через час, через сутки, через декаду. Обязательно начнётся. Разумные обитатели Галактики, органики сделали свой выбор, сделали свой ход. Они помешали Наблюдателю-Жнецу выполнить его задачу — лишить Галактику следов протеанских Маяков, содержащих аргументированное видеоинформацией Предупреждение о Вторжении Жнецов. И теперь война — на пороге. Мало, очень мало времени потребуется ей по галактическим меркам для того, чтобы переступить этот порог.

Потому придётся действовать очень жёстко. Не зря Андерсон хочет, чтобы в Константу прибыли не только члены командного звена 'Нормандии', но и Спектры-турианцы и он, представитель расы, до недавнего времени, считавшейся вымершей. Ясно, что именно на него и Спектров-турианцев ляжет основная нагрузка по обеспечению реальной резкой и быстрой активации на предельных режимах всей пирамиды управления планетной жизнью. Можно посчитать, конечно, что придётся и напугать, и простимулировать многими другими доступными и Спектрам-турианцам и ему, воину древней расы, средствами, поворот деятельности иден-праймовцев в направлении подготовки к большой галактической войне. Не межрасовой, а именно галактической. Планета, конечно, передана в ведение людям, но... война, эта будущая война коснётся всех без исключения разумных органиков. Независимо от пола, возраста, расы, социального и имущественного положения.

Никто — ни Андерсон, ни Шепард, как помнил протеанин, не стали указывать ни Сарену, ни Найлусу, ни ему, как следует поступать с людьми. С теми, с которыми им, всем троим через несколько десятков минут предстоит весьма плотно пообщаться. Доверие? Возможно. А без доверия здесь делать нечего. Ясно, что и он, протеанин, и Сарен с Найлусом — хищники. Людей, конечно, нынешние обитатели Галактики за хищников не считают, во всяком случае — открыто об этом им в лицо не заявляют. Но прекрасно понимают, что люди могут проявить себя как хищники. Своеобразные такие хищники. Умеющие и любящие воевать. С любыми врагами.

Наверное, хорошо, что протеане в глубокой древности 'притормозили' развитие человечества. И тем самым позволили людям избежать весьма пристального и потому — разрушительного, гибельного внимания Жнецов. Теперь человечество окрепло, развилось и — оказалось на пороге войны.

Иден-Прайм. Планета, где началась война со Жнецами. Так, наверное, будущие историки будут неоднократно называть Иден-Прайм в своих писаниях. Если, конечно, сохранятся следы от нынешних рас в следующий Цикл.

Бенезия переговорила с Карин, а потом — переговорила и с её подругами. Первый раз она вышла из корабля на своих собственных ногах. Вышла не одна — в окружении своих новых подруг, которым доверяла и которых даже любила. Появление высоченной фигуры матриарха азари среди облачённых в бронескафандры женщин — членов экипажа корабля не прошло для любопытных иден-праймовцев незамеченным.

Бенезия вышла из корабля не в комбинезоне, а в платье и головном уборе, которые совсем недавно так напрягли подруг Карин. Теперь же и Чаквас и её подруги улыбались, глядя на вытянувшиеся лица женщин Идена и на их круглые от изумления, удивления и охренения глаза.

Ещё бы им не быть удивлёнными: матриарх вела себя с Карин и с другими женщинами — членами экипажа фрегата так, словно они были знакомы лет двадцать. Никакого особого пиетета, никакой особой подчинённости.

Чаквас удовлетворённо отмечала, что постепенно женщины Идена начинают понимать: матриарх Бенезия не учит, а учится у женщин — членов экипажа фрегата. Учится не формально, а фактически, по-настоящему. И совершенно не желает занимать верховенствующую позицию по большинству вопросов.

Да, подруги Карин, да и сама главврач фрегата к словам Бенезии прислушиваются не из простой вежливости: опыт и знания, понимание жизни, накопленные за восемьсот лет, не скроешь. Но сама Бенезия не стремилась поддерживать между собой и другими женщинами — будь то члены экипажа фрегата или местные жительницы — сколько-нибудь чёткую границу.

— Кари, а Шепард... — сказала Бенезия, на время 'выключившись' из разговора с местными хранительницами домашних очагов.

— Похоже, Бена, они все очень скоро улетают на челноке в Константу. Здешняя столица, город. Там — центральное управление. Будут там решать вопросы. Пусть. С Явиком этот процесс, уверена, пойдёт быстрее. А нам с тобой надо провести разъяснительную и воспитательную работу здесь.

— Я... я рада и довольна, что меня не отстранили... — проговорила Бенезия, взглянув на стоящий в отдалении фрегат.

— Никто и не думал тебя, Бена, отстранять, — уточнила Чаквас. — Мы здесь задержимся, думается, на месяц, будем делать общее дело — готовить Иден-Прайм к войне со Жнецами. И с их приспешниками и пособниками — тоже. — Чаквас кинула взгляд на высившегося неподалёку Жнеца. — Нам придётся побывать и в окрестных поселениях и, возможно, выехать в райцентр. Уверена, что местные быстро и полно доложат районному руководству о наших контактах с ними. Значит, когда мы прибудем в райцентр, почва, как любит выражаться Дэвид, будет подготовлена.

— И правда, будет подготовлена. Я так и чувствую, что ко мне... привыкают, — ответила матриарх.

— Привыкнут, — убеждённо сказала Чаквас. — И, Бена, не думай о том, что ты 'оно'. Ты — 'она'. Потому, что именно ты — мать Лиары. Реальная мать.

— Да какая я мать?!... — воскликнула, не сдержавшись, Бенезия. — Вот постоянно теперь думаю, что совершила самую большую ошибку в своей жизни, Кари, когда отпустила Лиару... тогда. И пятьдесят лет... Каждый раз хочу вздрогнуть всем телом, когда теперь вспоминаю эту цифру!... Пятьдесят лет я не общалась с ней!... А мне ведь... уже немало лет и я в любой момент... в любой момент могла бы погибнуть. Даже будучи хаском...

— Ты — мать, Бена. — Карин посмотрела на матриарха снизу вверх. — Потому что ты и родила, и воспитала Лиару. Вместе с Этитой воспитала, — уточнила медик. — Да, возможно, Этита не была с Лиарой рядом очень долго, но она дала дочери очень много. Как отец. Лиара без вашей обоюдной согласованной единой поддержки, Бена, не смогла бы стать самым молодым доктором наук в истории расы азари. Не смогла бы стать настолько самостоятельной, независимой, смелой.

— Всё так, Кари. Всё так, — согласилась матриарх. — Но неспокойно мне как-то на душе. Боюсь я за Лиару. Сейчас, когда поняла, что такое Жнецы — боюсь. Сильно и остро боюсь. Она одна — там. А я... здесь. Теперь мне не кажется нормальным моё молчание. Мне надо было быть умнее, мудрее, опытнее. А я... Я не смогла.

— То — дело прошлое, Бена, — тихо ответила Карин. — А вам нужно жить настоящим. И — обязательно — будущим. Идёмте, нас зовут. Будем теперь часто покидать пределы охранной зоны вокруг кораблей. Привыкайте.

— Налаживать связи с местным населением? — усмехнулась матриарх.

— И это — тоже, — подтвердила врач корабля.

Местные жительницы пригласили женщин-членов экипажа и команды корабля к себе в дома. В каждом доме накрывали стол, знакомили с домочадцами, устраивали долгие и подробные разговоры 'за жизнь'. К присутствию матриарха азари иденцы очень быстро стали относиться спокойно и нормально, убедившись, что пожилая азари не стремится ставить себя в верховенствующее положение, а готова не только слушать, но и слышать и глубоко и полно понимать сказанное.

Время за разговорами текло незаметно, но именно незаданность общения, незарегулированность разговоров и встреч приносили реальные, ощутимые, необходимые результаты.

Карин понимала: 'гражданский телеграф', народная молва сделают остальное. Так, как это необходимо и приемлемо для иден-праймовцев. Женщины 'организуют' мужчин, укажут им на многие детали и тогда главная цель — качественная и быстрая подготовка к Противостоянию со Жнецами будет достигнута.

Потом придёт черёд и самого Противостояния, но это будет позже. Хотелось бы, чтобы — намного позже. Успеть многое надо. А пока — подготовка. Пока — разговоры, общение, намётки. И постепенный, но неуклонный переход к делу.

Да, Андерсон, Шепард, Явик, турианцы — полетят в Константу. Надо будет 'бить по вершине'. Вряд ли случившееся здесь, вряд ли принудительная посадка Жнеца остались без внимания в столице планеты. И потому пришло время дать не пояснения — ориентиры. Ситуация резко и болезненно изменилась.

Выйдя из своей каюты, Андерсон поправил пристёгнутый к поясу шлем. Как бы ни привычна была для людей эта планета, теперь нормандовцам нельзя будет обходиться без бронескафандров. Война — на пороге.

— Сэр, — подошёл Прессли.

— На время моего отсутствия вы командуете фрегатом, — сказал Андерсон. — Вряд ли мы быстро вернёмся. Прямо из Константы нам придётся вылететь в район проведения раскопок к доктору Сташинскому. А там, возможно, заняться облётом археологических площадок. Ещё нам надо будет побывать у местных властей в райцентре. Несколько земных суток как минимум, — сказал Андерсон, просматривая на экране наручного инструментрона последние рапорты и сообщения нормандовцев.

— Ясно, сэр. Вахту по фрегату — принял. — Прессли откозырял командиру корабля. Тот чётко и резко козырнул ответно, после чего неспешно направился к лестничным маршам, проигнорировав лифт.

Турианцы и Явик появились в ангаре сразу же, как туда вошли Шепард и Андерсон.

Водитель-полисмен скрылся в кабине и Андерсон, убедившись, что все готовы к предстоящей работе, сделал знак, разрешающий посадку в челнок.

Завершив предотлётные процедуры, водитель вывел челнок сквозь шлюз за пределы бронекорпуса фрегата и сразу ввинтил юркий кораблик в небо Иден-Прайма.

До Константы предстояло лететь несколько часов. Поэтому, как только фрегат остался далеко позади, каждый из находившихся в салоне "кораблика" разумных, решил по-разному скоротать время полёта. Андерсон включил наручный инструментрон, раскрыл экран и стал читать поступившие файлы. Турианцы, устроившись в креслах, с интересом смотрели на проплывавшие внизу пейзажи планеты, обмениваясь, отключив автопереводчики, скупыми репликами на своём языке.

Явик смежил веки, решив подремать. Шепард откинул голову на подголовник, прикрыл глаза и задумался.

Всё острее Джон чувствовал приближение войны. Особой войны. Не межрасовой. Межгалактической. Враг не располагался изначально в пределах галактики. Он приходил из-за её пределов. О Тёмном Космосе кое-что преподаватели Академии говорили на спецсеминарах и во время спецлекций. Мало, но говорили. То, чему можно было верить. То, что поддавалось проверке. Шепард знал — эта информация построена на множестве свидетельств, множестве менее точных сведений.

Наверное, именно для таких времён и готовили спецназовцев уровня 'Эн-Семь'. Когда многие, а то и все уровни подготовки, считавшиеся менее значимыми, могли оказаться недостаточны. Да, конечно, в этой войне и менее подготовленным воинам придётся немало повоевать, а гражданским — поработать. Но всё же, в такой войне ключевым вопросом является вопрос 'кто одержит Победу'. Естественно, что победить хотелось людям. И, наверное, не только людям, но и очень многим нынешним обитателям исследованной части Галактики.

Враг, в роли которого выступали Жнецы, был силён, опытен и беспощаден. Если в межрасовых столкновениях можно было вести речь о пленных, об оккупированных территориях и, соответственно, о загнанном в лагеря, пусть даже трудовые или концентрационные, мирном населении, то предстоящая война была не такой. В ней, как догадывался Шепард, места для плена ни для гражданских, ни для военнослужащих разумных органиков вообще не предусматривалось. Здесь могло быть только два выбора — либо ты ещё жив и воюешь против Жнецов, либо ты уже мёртв и воюешь на стороне Жнецов. Если Жнецы умеют подчинять себе синтетов — это дополнительно усложняет и серьёзно запутывает ситуацию противостояния.

С планеты могла уйти какая-то часть информации о происшедшем — в этом у Шепарда не было никаких сомнений. Слишком уж быстро всё произошло, слишком серьёзным оказалось столкновение фрегата и Жнеца, чтобы иден-праймовцы любыми путями, несмотря на выставленную службой РЭБ фрегата защиту, не постарались проинформировать соседей по галактике об этом бое, который, как был убеждён старпом командира фрегата, имеет далеко идущие последствия.

Шепард не сомневался: чиновники Идена в большинстве своём — сугубо штатские, совершенно мирные люди. И быстро перестроиться они физически не в состоянии. Значит, придётся менять одних чиновников на других, учитывать их готовность руководить в условиях не мирного, а военного времени. И начинать менять придётся сейчас. Вот прямо сейчас, едва они сделают первый шаг из челнока на площади перед зданием Совета Иден-Прайма.

Говоруны-депутаты, их помощники и секретари постараются посопротивляться. Не готовы они к работе в условиях войны! Не готовы.

Появление людей с фрегата вызовет у иден-праймовцев — и не только чиновников — сдержанный интерес, появление двух Спектров насторожит, а появление Явика — введёт в ступор, а многих — ужаснёт. Шепард был уверен, что Явик уже просчитывает варианты своих действий, думает о том, как повлиять на чинуш и на их окружение так, чтобы они не стали препятствиями для скорейшего перевода жизни Иден-Прайма в военное русло. Протеанин — воин, офицер, командир и на мелочи он размениваться не будет. Надо — применит силу, а потребуется — и оружие.

Наверное, да не наверное, а точно Андерсон прав: на борту фрегата не должны остаться гражданские разумные. Пусть пока что Бенезия в компании с Чаквас и её подругами 'наводят порядок' среди местного населения, всё равно быстро улететь с планеты не получится — придётся потратить минимум несколько декад на организацию и осуществление подготовительных работ, на контроль над проведением этих работ, а потом...

Потом следует помочь Бенезии найти дочь и вернуть обеих азари в пределы их расового Пространства. На любую азарийскую планету или на любой азарийский корабль. Пусть даже и проходящий — возможности для этого у 'Нормандии' есть и процедуры отработаны.

Турианцы и Явик... Пока, во всяком случае, Шепард не имел никаких оснований сомневаться в том, что все трое останутся на борту фрегата. Так уж случилось, что теперь на борту 'Нормандии' будут и два Спектра-турианца, и представитель расы, совсем недавно считавшейся вымершей.

Иден-Прайм — сельскохозяйственная планета и её защита сейчас откровенно слаба. Усилить её надо, но — без излишнего экстремизма и фанатизма. Нельзя превращать сельскохозяйственную колонию в военную базу или в военную крепость. Несовместимы эти две роли, ох, несовместимы.

Придётся организовывать вооружённое местное ополчение, усиливать вооружение местного речного и озёрного флотов, усилить корабли местного морского флота — моря тут, пусть и не большие, но имелись. Надо будет усилить и воздушный флот, вооружить гражданские самолёты, челноки, шаттлы, катера, в общем — всё, что может и должно летать. Вооружить и научить гражданских пилотов и всех остальных 'летунов'— атмосферников пользоваться этим вооружением.

А главное — надо усилить армейские подразделения. Танки, артиллерия, пехота. Всё, как принято у людей. Всё это надо максимально усилить. Вооружить, где надо — перевооружить, довооружить. И обучить людей. Не шагистике, хотя она — тоже важна. Владению оружием и владению собой в экстремальных, что там особо-то скрывать, ситуациях боестолкновений со Жнецами и их приспешниками.

Война изначально будет всеобщей. Все разумные органики против всех Жнецов. Разница небольшая — только в том, на какой стороне одни 'все' и на какой — другие 'все'. Один неверный шаг, одна ошибка — и ты уже на другой стороне. Переходной, ничейной полосы здесь — не будет. И к этому большинство людей не готово. Ни физически, ни психически.

Открыв глаза, Шепард посмотрел за окно. Мысли 'переключились' с войны на вполне мирные 'рельсы'. Вспомнилась Дэйна. Да, до выхода в эту звёздную систему он успел написать ей несколько писем — простых, текстовых. В боевом походе видео и аудиосвязь были заблокированы. Получил ответы. А сейчас подумалось о том, как сложится её жизнь совсем скоро.

Земля, вне всяких сомнений, будет атакована Жнецами и их пособниками. Не так быстро, конечно, но будет атакована: теперь уже человечество — далеко не слабая цивилизация и раса, люди не находятся в самом начале своего пути развития. Значит, Жнецы постараются сделать всё, чтобы уничтожить человечество.

Конечно же, будет атакована не только Земля — вся Солнечная система. И тогда Фариксенские соглашения, задавившие ВКС Земли, проявят свою ущербность в полной мере. Уже сейчас ясно, что далеко не все страны Земли являются космическими державами, далеко не все государства планеты готовы на равных участвовать в битвах с кораблями Жнецов и их приспешников в космосе. Придётся делать очень многое из того, что не делалось раньше, когда мнение Совета Цитадели было определяющим. Человечеству придётся научиться воевать не с полутора десятком рас Пространства Цитадели, а с одной расой — расой Жнецов. Это — сложнее. И — затратнее. Но это будет необходимо.

Он так и не поговорил с Дэйной об их совместном будущем. Снова проявил тупость и глупость. Дэйна осталась рядом с ним. Она проводила его в армию. Она дождалась его с Акузы, она выхаживала его в госпитале после Акузы. Она и потом была рядом с ним. И никто из молодых людей — гражданских ли, военнослужащих ли, ей не был столь близок, сколь близок был Шепард. Что он этого всего не видел, не чувствовал, не понимал?! И сейчас, сидя в кресле летящего к Константе челнока, Шепард пришёл к мысли о том, что ему необходимо отпустить Дэйну.

Да, она будет его ждать, будет. Она — такая. Но он не может играть её судьбой, её жизнью. Потому что в ближайшие годы он вряд ли вернётся на Землю. А она наоборот — вряд ли покинет Землю. Джон знал о таком её решении слишком хорошо, чтобы поверить в то, что Дэйна просто так, без особой причины — или нескольких важных причин — изменит это решение. Дэйна, он это видел хорошо, стареет очень быстро. Потому что слишком переживает за Джона, слишком волнуется за него, слишком боится за него.

У неё, как у профессиональной спортсменки, время карьеры, время известности и без того очень ограничено, а тут ещё и он, Джон Шепард. Со своей тяжёлой и опасной службой, для которой длительные разлуки — обычное явление. Нет, надо будет как-то выводить ситуацию на то, чтобы Дэйна обрела свободу. Если бы не это боестолкновение со Жнецом, если бы не обнаружение саркофага с живым протеанином — вполне возможно, вопрос о перспективах дальнейших взаимоотношений между ним, Джоном Шепардом и Дэйной можно было вообще не ставить. И так всё ясно — если она не ушла от Джона тогда, когда они оба покинули детдом, если она не ушла от Джона после Акузы, она не ушла бы от него и тогда, когда он улетел на 'Арктур'.

Всё равно — нельзя старить Дэйну. Она должна продолжать свою спортивную карьеру, быть успешной профессиональной спортсменкой. Спорт — её жизнь, её судьба. Какой он, Джон Шепард, для неё муж, если даже не может чётко и точно сказать, когда он вернётся на Землю? Она ведь, как любая девушка, хочет свадьбу, хочет обычную семью, хочет детей. Хочет спокойной семейной жизни рядом с любимым человеком. Рядом, а не в биллионе километров друг от друга!

Не может Шепард играть её судьбой, не может. Дэйна и так изворачивалась, как только могла, когда провожала Джона в армию, когда выхаживала его после Акузы. Профессиональный спорт — это дисциплина, режим, порядок и самоограничение. А она... она много раз рисковала своей спортивной карьерой ради того, чтобы побыть рядом с ним, поддержать его. Но тогда... тогда он ещё мог надеяться на то, что он обязательно будет рядом с ней. Долго будет.

Сейчас у него оснований для такой надежды нет. После Иден-Прайма обязательно будет вылет не куда-нибудь, а на Цитадель, затем — как минимум, на ту планету, где будет найдена Лиара, потом — полёт в Азарийское Пространство, а там... Там — полёты, непрерывные полёты для подготовки обитателей Галактики к реальному вторжению Жнецов, к отражению этого вторжения.

Надежды на то, что он в обозримом будущем — в течение ближайших нескольких лет — вернётся на Землю — нет. Никакой надежды на это — нет. Противостояние со Жнецом на Иден-Прайме выдвинуло 'Нормандию' на такую позицию, когда любое скорейшее возвращение фрегата к Земле... разумные органики любой расы не поймут правильно. Не поймут — и будут правы. Предвоенное время, а корабль, который фактически начал войну со Жнецами, атаковав Жнеца-наблюдателя, вдруг возвращается к Земле? Не поймут.

И Дэйна... может не понять его внезапного появления на Земле. Слухи, информация, данные быстро расходятся. Спасибо Экстранету. И спасибо традициям и обычаям людей. Независимо от национальной принадлежности. Да, Дэйна будет рада, но... она же поймёт, что это слишком не похоже на её Джона. Он и сам не будет уходить с передовой в тыл, пока не будет решена проблема. Большая и сложная проблема, имя которой — Жнецы. Да, ей, Дэйне, очень хочется побыть рядом с Джоном, но... Если это будет предвоенное время... нет. Нельзя думать о столь быстром возвращении на Землю. Нельзя. И нельзя держать Дэйну возле себя в таком случае, когда нет перспективы быстрого возвращения и скорой встречи. Нельзя. Дэйна и сама знала, чувствовала, понимала, что предстоящая Шепарду командировка — особая. Она боялась, она нервничала, она опасалась. И она — предвидела. Есть у земных женщин возможности — предвидеть такое.

Дэйну надо... отпустить. Мягко, плавно, нерезко. Но — отпустить. Дать ей право сделать выбор. Да, сложный, да, тяжёлый. Но — выбор. Именно сейчас, в самое ближайшее время. Тянуть с этим больше нельзя. Она должна знать, что она — свободна и что она может решать. Она должна знать чуть больше, чем любая другая женщина. Знать о том, что предстоит землянам изведать совсем скоро. Она умно распорядится полученной информацией и сможет решать осознанно, делать выбор не на основе воздействия эмоций и чувств, хотя они тоже для неё важны, а на основании логики. Наверное, она будет благодарна Джону за эту возможность сделать свободный выбор. Она... она его поймёт. А он, Джон Шепард, будет уважать её выбор. Любой её выбор.

— Прибыли, капитан. — Андерсон закрыл свой наручный инструментрон, свернул экран. — Найлус, Сарен, вы — в арьергарде. Я с Джоном — впереди. Явик — за нами.

— Ясно, командир, — кивнул Сарен. Найлус кивать не стал, но по нему было видно — он согласен и готов действовать именно так, как сказано командиром фрегата.

Водитель опустил машину на площадку перед административным зданием, открыл боковую дверь. Может быть, для Иден-Прайма и не было привычно использование космических челноков в качестве разъездных флайеров. Может быть. Но знаки 'Нормандии' на бортах кораблика поясняли любопытствующим причину гораздо быстрее и лучше, чем многословные рапорты.

Шепард и Андерсон первыми спустились на плиты площадки, за ними спрыгнул Явик и вышли оба Спектра. В том, что летящий в Константу от разведфрегата челнок отследят, никто из нормандовцев не сомневался, поэтому толпа местных журналистов, атаковавших прибывших, ни для кого из пассажиров челнока не была неожиданностью.

Посыпавшиеся вопросы были пресечены словами Андерсона: 'Без комментариев. Если будет возможность — всё будет сказано после окончания переговоров с руководством колонии'.

Журналисты и хотели бы продолжить расспросы, но взгляд, которым Явик прошёлся по мастерам клавиатуры и видеокамеры, сработал как хороший охлаждающий душ из пожарного брандспойта.

Никто из опешивших журналистов и не заикнулся о том, что неплохо бы получить пару интервью у столь интересного собеседника. Возвышавшиеся справа и слева за спиной протеанина турианцы-Спектры свою роль сыграли превосходно: никто из борзописцев и снимак не попытался приблизиться к группе прибывших ближе нескольких метров. А сам факт, что в этой группе аж два Спектра Совета Цитадели дополнительно охладил пыл журналистов, заставил их проявить разумную предосторожность и осмотрительность и в словах и в поступках.

— Идёмте, — не оборачиваясь, бросил Андерсон и первым вошёл в вестибюль административного здания, проигнорировав охранников, которые, впрочем, были вынуждены сразу заняться исполнением своих профессиональных обязанностей — пресечь проникновение внутрь здания нескольких журналистов. — Руководство здесь заседает и размещается на втором этаже. Так что на первом нам делать нечего, — он едва удержался от озвучивания злого 'клерки всегда остаются клерками' и направился к лестнице, проигнорировав лифт.

Навстречу гостям уже шли руководители колонии. Вскоре в зале заседаний состоялся первый раунд переговоров.

Шепард, вполуха слушавший, как обмениваются мнениями Андерсон и трое руководителей колонии — направленцы, думал о том, что прибытие нормандовцев капитальнейшим образом поломало график работы центральной администрации Иден-Прайма. Другого выхода просто не было — предстоящая война поломает этот график ещё больше.

— И когда ваш корабль даст нам каналы связи с внешним миром? — спросил один из 'направленцев'.

— Когда этого потребует ситуация. Не раньше, — ответил Андерсон, уклонившись от детализации и конкретизации сроков. — В качестве компенсации мы предоставим вам материалы по ситуации, — командир фрегата пододвинул по столешнице к 'направленцам' укладку с кристаллами. — Здесь то, что вы можете изучить сами и пустить во внутрипланетном эфире.

Разговор получился сложным. 'Направленцы', не преминувшие сразу просмотреть на своих настольных инструментронах представленные материалы, были недовольны.

Нормандовцы, получившие несколько десятков минут относительного покоя, к удивлению присутствовавших на переговорах иден-праймовцев — и не только чиновников — не стремились устраивать между собой какие-либо обсуждения или переговоры, они большую часть этого времени просто спокойно ждали.

— Но это... Это же война! — тихо процедил один из 'направленцев'. — А у нас — мирная сельскохозяйственная колония. Флота почти нет — ни космического, ни морского, ни, тем более, речного. С вооружением — плохо. И у нас — крестьяне, а не горожане. Воевать и одновременно заниматься сельским хозяйством...

— А какой тогда смысл защищать планету, если вы, живущие на Идене, не будете продолжать заниматься сельским хозяйством? — спросил Андерсон, смерив собеседника недовольным взглядом. — Вы будете и воевать и заниматься сельским хозяйством, — твёрдо и чётко заявил он. — Потому что воевать придётся всем иденцам. Без исключения. Эта война — особая.

— Вы и так заставили инфраструктуру планеты... напрягаться, — помедлив, сказал второй 'направленец'. — Убытки — огромные.

— Мы знаем, — кивнул Андерсон. — И, тем не менее, если бы не ваша планетная инфраструктура — мы на своём корабле не смогли бы остановить Жнеца. Войну мы сможем выиграть только совместными, объединёнными усилиями. — Андерсон сжал пальцы правой руки, лежавшей на столешнице, в кулак. — Поодиночке нас будут бить такие корабли и их сопровождение.

— Сопровождение? Вы о чём?!

— О том, — громыхнул Сарен металлическим голосом. — Корабли Жнецов перепрограммируют в короткий срок психику и сознание огромного количества разумных органиков. — Спектр развернул к 'направленцам' экран своего наручного инструментрона, надавил когтем сенсор. — Посмотрите. Пятиминутный видеоролик — и вы будете знать многое, — он замолчал.

'Направленцы' и их свита просмотрели ролик со всем возможным вниманием. По их кислым лицам было заметно: увиденное им не понравилось.

— Индо... Индоктринация?! — произнёс третий 'направленец'. — С этим... с этим мы явно не справимся.

— Справитесь, — лязгнул голосом Явик. — Справитесь. Если жить захотите — справитесь!

— Вы-то кто такой? — спросил первый 'направленец'.

— Я? — протеанин оскалился. — Вы действительно хотите это знать?

— Очень, — кивнул второй 'направленец'.

— Что-ж. — Явик встал, выпрямился, обошёл стол для переговоров, подошёл к первому направленцу, взял его за руку. Каким таким образом он побудил всех троих направленцев взяться за руки, никто из присутствовавших в зале так и не понял.

Несколько минут — и он отпускает руку первого 'направленца':

— Ясно? Ещё вопросы относительно меня есть?!

— Н-нет, — сказал первый 'направленец'. — Это значит...

— Это значит, что все протеанские артефакты на этой планете, все протеанские постройки обрели хозяина, — лязгнул голосом Явик, усаживаясь в своё кресло напротив 'направленцев'. — И с этой минуты никто не может ими распоряжаться без моего ведома.

— Но это... это произвол! — выдохнул третий 'направленец'.

— О, да. Произвол. Иными словами — новый, неучтённый ранее фактор, — проскрежетал Явик, не скрывавший своего раздражения и допустивший в тон своего голоса изрядную долю стрёкота. — А вы здесь на должности поставлены для того, чтобы уметь работать в условиях появления и действия многих новых неучтённых ранее факторов. Иначе — зачем вы трое здесь? — он оскалился, чем заставил всех троих 'направленцев' инстинктивно отстраниться. — Короче. Я проконтролирую все археологические раскопки и определю, какие артефакты я смогу оставить вашим планетным исследователям, а какие — заберу с собой. Я также определю, к каким артефактам вы получите доступ, а какие останутся недоступны. — Явик тезисно изложил свой заранее заготовленный план, вызвав на лицах 'направленцев' и их помощников гримасы острого неудовольствия. — И чтобы у нас не возникало никаких противоречий — мне уже известны все артефакты, имеющиеся на этой планете, — протеанин сказал это так чётко и уверенно, что 'направленцам' стало ясно: странному гостю известны не только артефакты, но и их расположение и их предполагаемая судьба. — Потому лучше в самое ближайшее время без моего разрешения их не трогать. Никому, — лязгнул голосом протеанин, оглядев 'направленцев' своим фирменным тяжёлым и пристальным взглядом.

— Но Совет Цитадели... Он ждёт Маяк, — проговорил, чуть запинаясь, второй 'направленец'. И мы...

— Совет Цитадели — далеко. А я — здесь, — резко и чётко ответил Явик. — И, к вашему сведению, Маяк теперь уже на борту нашего корабля. — Андерсон кивнул, подтверждая сказанное протеанином. — Так что сами понимаете, от вас судьба этого протеанского, — здесь Явик сделал заметное ударение, — артефакта уже не зависит. Никоим образом.

— Но мы... — попытался было возразить второй 'направленец'.

— О, да, — усмехнулся своей знаменитой улыбкой-оскалом Сарен. — Вы, чиновник, как то забыли, что перед вами — два Спектра Цитадели. Два, а не один. Вам освежить память? — повторный оскал в исполнении Сарена, не стеснявшегося своего покорёженного лица, был просто великолепен по пробивающей способности.

— Н-не надо. — выдавил из себя второй 'направленец', вспомнив, что если за одним и тем же делом надзирают два Спектра, это дело автоматически переходит в разряд 'особой важности' и вмешиваться в осуществление этого дела чревато такими неприятностями, что лучше держаться от таких дел как можно дальше и знать о них как можно меньше.

— То-то. — Сарен выпрямился. — Потому — ни о каком вывозе протеанских артефактов за пределы планеты не может быть и речи.

— Но что взамен? — спросил третий 'направленец'.

— Взамен? — на несколько секунд задумался старший Спектр. — Пожалуй, — он усмехнулся, — взамен будет то, что иденские учёные получат многие артефакты для эксклюзивного изучения. Однако всё будет определять своими решениями мой партнёр. — Сарен взглянул на Явика. Протеанин подтверждающе кивнул. — И прошу учесть, что у него достаточно возможностей держать ситуацию под полным контролем, — рука Спектра легонько стукнула по столешнице, но все трое 'направленцев' поняли — ещё немного и Сарен без труда одним ударом расколет эту толстую столешницу как хлипкий фанерный щит.

— Взаимовыгодное сотрудничество? — с недоверием спросил второй направленец.

— А почему нет? — спросил Андерсон. — Давайте обсудим.

Такого обсуждения 'направленцы' не ожидали. Гости с фрегата прибыли в Совет колонии с конкретными просчитанными планами, а не с предложениями и каждый пункт этих планов был взаимоувязан с десятком других планов. Так что обсуждение свелось к слушанию выступлений гостей и к редким и несмелым вопросам, проявлявшим невозможность для направленцев вставить в эту 'сетку' что-либо своё.

— Это же... Это... внешнее управление, — произнёс второй 'направленец', когда Найлус закончил излагать свою часть предложений.

— Нет, — сказал Андерсон. — Это — план, который реализуем в принципе. Реален и обоснован.

— Вам легко говорить. У вас рядом с кораблём — Жнец, — сказал первый 'направленец'. — На вашей стороне — его сила и его оружие. А нам... нам нечего противопоставить ему и ему подобным.

— Пока — нечего, — подтвердил Андерсон, вставая. — Пока, подчёркиваю, — сказал он. Наш план предусматривает ряд мер, которые позволят вам, по меньшей мере, выжить под ударами Жнецов. Это в предстоящей войне уже — немало.

— Если каждый Жнец будет так напрягать нашу инфраструктуру... — недовольно проговорил первый 'направленец'. — Её надолго не хватит.

— Главное — не инфраструктура. — Шепард старательно избегал как-либо именовать своих оппонентов. — Главное — жители Иден-Прайма. Их надо будет защитить от Жнецов и их пособников.

— Геты... — буркнул второй направленец.

— Да, геты, — подтвердил Шепард. — И что? Первый раз вы с ними встречаетесь, что ли? Вам, как верховным руководителям колонии, прекрасно известно, что геты расползаются по всей галактике, а не сидят тихо и мирно за Вуалью Персея. Они, в том числе, бывают и на Иден-Прайме, хочется вам того или нет.

— Вот именно — расползаются. И — бывают, мы этого отрицать не будем. И если, как вы говорите, Жнец их подчинил себе... Никого из нас, колонистов, не учили драться с роботами. Во всяком случае — всерьёз драться, — сказал один из направленцев.

— Драться вы будете все, — негромко сказал Явик. — Или — все погибнете.

— Вам легко говорить. У вас была Империя, — сказал третий 'направленец'. Шепарду всё определённее казалось, что этот чиновник отвечает за что-то связанное с культурой.

— Даже Империя не устоит, если её народ не будет надеяться на победу, верить в победу и делать всё для победы, — рокотнул Явик металлическим голосом.

— Надеяться, — хмыкнул второй 'направленец'. — У нас — бедная колония.

— Одна из лучших сельскохозяйственных колоний среди колоний Земли, — повернулся к нему протеанин, меряя чиновника своим фирменным взглядом, отчего его визави скукожился и постарался даже стать меньше ростом. — Бедная? — усмехнулся Явик. — Не ве-рю! У вас — работящий народ, у вас — прекрасная планета. Земного типа, замечу. Такие планеты — редки. И потому, будучи колонизированными, такие планеты не могут быть бедными. Не мо-гут! — подчеркнул протеанин, рубанув в воздухе рукой.

— Но нам... — попытался возразить направленец

— Нужна помощь? — Явик встал, выпрямляясь во весь свой немаленький рост. — Будет вам помощь. Но взамен, — он наклонился над столом, нависая перед сидящими напротив 'направленцами', — вы обеспечите 'зелёную улицу' всем нашим планам. Только на таких условиях вам будет предоставлена помощь. Достаточная, подчеркну, — он вышел из-за стола, прошёлся по залу заседаний из конца в конец. — Теперь — второй раунд обсуждений. Конкретных, — рокотнул протеанин.

Несколько часов переговоров прошли в ожесточённых спорах. Шепард, наблюдая за их ходом, понимал — это неизбежно. Люди всегда оставались людьми, а человеческие чиновники... они могли работать только очень медленно. Быстро работать они не умели и не стремились. А теперь от скорости работы коллектива чиновников зависела сама жизнь миллионов колонистов.

Конечно, впереди у пассажиров челнока 'Нормандии' — встречи и переговоры с местными властями ряда районов планеты, но эта встреча с центральными, верховными руководителями колонии была необходима. Если бы можно было бы обойтись без неё — Шепард первым бы предложил Андерсону проигнорировать верховное руководство колонии и сразу обратиться к районным руководящим звеньям Иден-Праймовской пирамиды.

Так нет же, решили соблюсти протокол, ритуал и политес. Второй раунд идёт, а 'направленцы' упираются. Хотя под нажимом Явика — во многом неизвестной для них величины — и в присутствии двух Спектров Совета Цитадели иден-праймовские 'верховники' не собираются выходить за определённые, пусть и весьма свободные рамки, точнее — не пытаются. Может быть, и собираются, понимая, что нормандовцы вот так сразу сегодня не улетят с планеты и не покинут Иден-Прайм в самые ближайшие декады. Но Явик своим присутствием и своей манерой разговаривать раз за разом охлаждает пыл 'направленцев', заставляя их быть осторожными и в словах и в поступках.

Через час удалось вырвать у 'направленцев' право 'профильтровать' население колонии на предмет наличия 'спящих' и тактических агентов и разведчиков, действовавших или предназначенных для действий в интересах самых разных рас и структур. Крайне необходимо было заставить их замолчать. Известие об этом полученном праве Андерсон тотчас же отправил со своего инструментрона на фрегат, лично Прессли на его инструментрон. Так надёжнее и быстрее. Чарльз остальное так, как надо сделает сам.

Ещё через четверть часа, развивая успех, нормандовцы получили право свободно определять пределы деятельности журналистов — как колониальных, так и прибывших извне. Информация об этом ушла к Ингвару — главе службы РЭБ фрегата. Это право было необходимо нормандовцам, чтобы обеспечить объективность информации об осуществляемой на планете работе. Нельзя всё время достаточно большую земноподобную планету держать под колпаком информационных фильтров. Какое-то время такая изоляция оправдана, но потом... Если не поменять тактику — будут очень большие сложности.

Ещё двадцать минут — и 'направленцы' сдали нормандовцам право прямого руководства археологическими и научными подразделениями Иден-Прайма. Теперь можно было спокойно и свободно разбираться с археологами, регулировать их работу с протеанскими артефактами и контролировать судьбу разнообразных ценностей, добытых из недр планеты. Информация об этом ушла на фрегат, на инструментрон Прессли — навигатор сделает всё остальное так, как и было запланировано.

— Технологии, имеющиеся на фрегате-прототипе, протеанские технологии и технологии Жнецов, — говорил Явик спокойным и размеренным тоном. Этот тон, между тем, не позволял ни 'направленцам', ни их свите расслабляться, — помогут вам полностью контролировать происходящее и на планете и в околопланетном пространстве. Что важно и для довоенного и предвоенного периода и для времён войны.

Первый 'направленец' устало кивнув, откинулся на спинку своего кресла. Шепард понял: троица руководителей колонии осознала, что сопротивляться нажиму и напору гостей с фрегата она уже не сможет. Потому решила привычно "спустить" всё на местный, районный уровень. Пусть, дескать, теперь местные районные чиновники воюют с членами экипажа и команды странного фрегата. Если сумеют, конечно.

Разговор продолжался ещё тридцать минут, в течение которых были подписаны несколько документов 'рамочного' характера. Хоть и не хотелось Шепарду участвовать в их подписании, но, во-первых, он — старший помощник командира фрегата-прототипа, а, во-вторых, без каких-либо документов любая деятельность нормандовцев, выходящая за рамки туристско-гостевой, превращается в самовольничание, за которое рано или поздно придётся очень серьёзно отвечать.

Имея же на руках такие документы, можно действительно организовать работу колонистов по-новому. И — обоснованно надеяться на то, что, по крайней мере, первый удар Жнецов не будет нанесён неожиданно и не застанет иден-праймовцев врасплох.

Выйдя на площадку перед административным зданием, Андерсон выполнил данное журналистам обещание: позволил провести небольшую пресс-конференцию. Совсем короткую, но предельно чёткую и конкретную. Никакой 'воды', никаких 'общих фраз'. Только конкретика и детали.

Дав возможность высказаться всем своим спутникам, Андерсон знаком предложил им занять места в салоне челнока. Предстояло вылететь в район, занимаемый коллегами доктора Сташинского. Начиналась вторая фаза работы — согласование с археологами.

— Как всё предсказуемо, — тихо сказал Андерсон, глядя в окно на уменьшавшееся в размерах административное здание Совета колонии. — Люди всегда остаются людьми. Ничего не меняется в них. Даже такая война не заставила чинуш проснуться.

— Именно поэтому, командир, мы и летим сейчас к археологам. К местным археологам, замечу, — так же тихо, как и собеседник, сказал Шепард. — Они — люди деловые, потому с ними будет полегче. А потом... Потом посетим, если получится, и районное начальство. В конечном итоге всегда и везде решает не начальство, а решает народ. Начальство только инициирует или останавливает, а народ — он сам решает, насколько активизироваться или как полно остановиться.

— Здесь вы во многом правы, Джон, — кивнул Андерсон.

— Эта троица нам мешать не будет, — сказал Явик, взглянув на командиров. — Я провёл с ними разъяснительную работу. Своими средствами. Со стороны вам и им сейчас это — не заметно, но очень скоро у них не останется выбора, кроме как работать так, как это действительно надо. Они могут уйти с постов, но мешать и вредить — не смогут. Их свита также мной... обработана. Мы потратили на них всех предостаточно времени. Теперь они должны дать результат.

— Явик... — чуть укоризненно произнёс Андерсон. Шепард отметил, что командиру фрегата не нравится, когда протеанин тихо и действенно обеспечивает нормандовцам очередной успех. Неприятие было понятно — капитан Андерсон считал, что люди должны сами решать проблемы, а не ждать помощи от других разумных органиков любой мыслимой расы.

— У нас нет другого выхода, командир. — Явик посмотрел в окно, перевёл взгляд на Андерсона. — Или — мы все выживаем, или — мы все умираем. Третьего — не дано.

— Тоже верно, — согласился 'первый после бога на борту фрегата'. Шепард, наблюдая за разговором протеанина и человека, заметил, что Андерсон согласился искренне, но остался во всём остальном при своём собственном мнении.

Разговор Шепарда и Андерсона с археологами

Дополнение к названию главы:

Переформатирование плана археологических раскопок в соответствии с планами, предоставленными Жнецом.

— Доктор Сташинский, — к руководителю археологической экспедиции подошёл один из ассистентов. — Нормандовцы закончили встречу с руководством в Константе и направляются к нам. Будут через четверть часа.

— Хорошо, спасибо. — Тимур Лаврович надавил сенсор, завершая ввод текста в файл на настольном инструментроне. Легко поднялся с раскладного стула, стоящего под навесом. — Площадка?

— Свободна, — ассистент едва удержался, чтобы не сказать 'шеф' и Сташинский это понял. — Они — на челноке, — уточнил помощник.

— Всё равно. Надо принять так, как полагается принимать друзей. — Сташинский посмотрел туда, где за штабелями контейнеров располагалась посадочная площадка. — Похоже, у нас появится серьёзная и длительная работа.

— Надеюсь на это, — ассистент снова с трудом удержался от того, чтобы назвать Сташинского 'шефом'.

— Спасибо. Свободны. — Взмахом руки Сташинский отпустил ассистента.

Всё складывалось как нельзя лучше. Если сведения, недавно полученные из столицы планеты, были точными, нормандовцы прямо из Константы со встречи с руководством колонии прибудут сюда. И лишь затем встретятся с руководством района. Так как в составе экипажа и команды земного фрегата теперь присутствует протеанин... Тогда действительно, все артефакты планеты Иден-Прайм, ранее привычно определяемые как созданные протеанской расой, обрели реального хозяина.

Непривычно, конечно, о таком даже думать, но теперь это — реальность и к ней придётся адаптироваться. Явик что-то упоминал о других подземных уровнях базы протеан... Интересно, это действительно так или... это дезинформация? Если там, глубоко внизу действительно база... Это может продвинуть знания о расе протеан намного... намного более существенно.

Нет, не верится, что единственный выживший протеанин, будет говорить о таком... просто так. Да и как-то не верится, что только один он выжил. Сложно представить, что он действительно один. Если данные, полученные в результате проведения наблюдений, верны, то протеане живут долго. Но какая это будет жизнь в одиночестве?

Появившийся над лагерем археологов челнок заметили немногие. И только тогда, когда Явик, на этот раз не скрывавшийся за спинами Шепарда и Андерсона, но сопровождаемый обоими турианцами-Спектрами подошёл к Сташинскому, членам археологической экспедиции стало ясно: отдых закончился, началась работа.

Тимур Лаврович взглянул на возвышавшегося над ним протеанина и протянул руку. Явик пожал её, но улыбаться не стал, постаравшись также не особо пугать учёного своим фирменным взглядом.

— Рад, что вы вернулись, Явик, — сказал Сташинский. — Присаживайтесь.

— Я тоже рад, — ответил протеанин, опускаясь на раскладной стул. — Мы были в Константе, пообщались с руководством колонии. Теперь нам предстоит поговорить с районными властями, но мы решили прилететь прежде к вам. — Явик видел, как Шепард, Андерсон и оба турианца берут раскладные стулья и усаживаются вокруг раскладного стола. — Здесь есть проблема, профессор. — Явик активировал свой инструментрон, развернул экран к Сташинскому. — Подземные уровни нашей базы. Без вашей помощи и поддержки нам туда добраться будет... сложно.

— Мы провели сканирование, но кроме общих контуров никакой другой заслуживающей доверия и внимания информации получить не удалось. — Сташинский включил свой инструментрон, разворачивая экран к протеанину. — К такому результату мы были готовы, но...

— Изоляция периметра базы сделана из материалов, недоступных для ваших сканеров, профессор. — Явик сказал это ровным спокойным голосом. — Но теперь пришло время проникнуть в её пределы, — он взглянул на Сташинского. — Я надеюсь, профессор, найти живых протеан, — он помолчал несколько секунд. — Так уж случилось, что я оказался вне пределов базы и смог выжить... Когда мы отступали, то особо выбирать место для столь долгого сна... не приходилось. Времени было мало, да и обстановка, прямо скажу, не располагала. Я отходил в базу последним. Надо было сделать многое... чтобы следом за мной не пришли враги.

— И... — несмело продолжил Сташинский.

— Собственно, — пальцы рук протеанина пробежались по наручному инструментрону. — Вот мои предложения, — на экране зажглись несколько карт-схем.

— Работа... большая. Одно вскрытие грунтового периметра займёт несколько часов, — всмотревшись, сказал Сташинский.

— Вы правы, Тимур Лаврович, — кивнул подтверждающе Явик. — Но вскрытие основного периметра — это уже моя и только моя работа. У вас, как вы поняли, будут другие задачи. В частности — шахта и тоннель, ведущие к нужному участку периметра базы.

— Всё равно, площадь, подлежащая обработке установками... большая, — задумчиво произнёс профессор.

— Тоже верно, — согласился воин древней расы. — Потому работа найдётся для очень многих ваших нынешних коллег. Почти все они смогут принять активное участие, — согласился протеанин.

— Я не только об этом... Нам будет нужна сторонняя рабочая сила, — уточнил Сташинский.

— А вот с этим, профессор, придётся подождать, — протеанин предостерегающе поднял руку. — Вниз пойдём только мы, нормандовцы и, до пределов периметра базы — вы с вашими сотрудниками. Я вам доверяю и доверяю вашим сотрудникам, — пояснил Явик. — А вот сторонним работникам из числа местных жителей — не доверяю. Надеюсь, вы меня поймёте. Если там... живые... Я бы очень хотел сохранить это в тайне. — Явик взглянул на профессора. — Надолго сохранить от очень многих разумных, профессор. Не беспокойтесь, никто из ваших сотрудников не сможет ничего рассказать никому. Я об этом уже позаботился, — протеанин остался недвижим, но учёный остро почувствовал: собеседник не шутит.

— Верю, — задумчиво произнёс Сташинский, рассматривая карты-схемы. — База...

— Она останется недоступной для всех иден-праймовцев. Сейчас главное — достичь периметра, войти внутрь и найти саркофаги. Потом..., профессор, будут уже мои заботы и, конечно же, заботы тех, кого я надеюсь увидеть живыми.

— Но...— Сташинский попытался возразить. Явик отнёсся к этой попытке спокойно:

— Они — и выжившие, и погибшие, останутся на базе. Там достаточно места. — Явик решил пока не говорить профессору о том, что на планете находится и протеанский корабль. — Поэтому кроме меня никто из оставшихся на поверхности людей — и не только людей — других протеан — не увидит.

— Понимаю, — кивнул Сташинский.

— Рад, что понимаете. — Явик обсудил с профессором некоторые детали предстоящей работы. — Это — то, что касается нашей с вами части работ. А главное — мы очень надеемся на то, что вы нам поможете скоординировать деятельность ваших коллег.

— Не со всеми, — осторожно заметил профессор.

— Ясно, что не со всеми, Тимур Лаврович, — сказал Явик, обойдясь без улыбки. — И пока мы с вами работаем, а работать, уверен, мы будем вместе очень долго, называйте меня по имени. Оно — простое и для вас, думаю, приемлемое.

— Охотно, Явик, — облегчённо вздохнул руководитель археологической экспедиции.

Несколько десятков минут продолжалось, теперь уже с участием турианцев, Андерсона и Шепарда, обсуждение Явиком и Сташинским деталей предстоящей работы по поиску входа в пределы протеанской базы.

Профессор слушал, кивал и всё острее понимал: его новые знакомые, а теперь уже, вполне возможно, и коллеги, подготовились хорошо, полно и профессионально. Что не могло не радовать. Археология без порядка, без анализа, без прогноза, без плана — невозможна. А тут — такая находка может быть... Конечно, мало кому о ней профессор и его коллеги смогут рассказать, но самому знать это — очень ценно, а понимать — ещё ценнее.

Дэйна решилась уехать из квартиры, занимаемой Шепардом, далеко не сразу. Несколько дней она провела в этой квартире. Что-то удерживало её там. А потом... потом — как-то сразу отпустило. Она проснулась утром, привычно потянулась, сбрасывая сонливость. И поняла, что теперь сможет вернуться к себе в личную квартиру. А квартира Джона... что ж, ей не впервой оставаться пустой и ждать своего владельца и хозяина декадами и месяцами.

Войдя в свою личную квартиру, Дэйна с тоской посмотрела на экран настольного инструментрона. Да, Джон ей пишет. И она ему пишет. Вроде бы всё нормально. И всё равно чего-то не хватает. В первую очередь ей не хватает Джона. Не его писем, нет, она прекрасно понимает, что там, где сейчас находится Шепард, вполне возможно, нельзя использовать ни аудиоканалы, ни, тем более, видеосвязь, но ей сейчас так хочется увидеть или услышать Джона, что слёзы сами наворачиваются на глаза, а ноги предательски слабеют.

Она понимает, что Джон сейчас очень занят. В своих коротеньких текстовых письмах он ничего не говорит о том, чем он сейчас занимается. Секретность, конечно же. Дэйна согласна, что он не может многое написать, даже намекнуть не может. На простые операции десантников уровня Джона не посылают, не назначают и не направляют. Значит, там — очень всё сложно. И, тем не менее, он находит возможность написать ей несколько строчек. Написать так, что у неё потом несколько дней прекрасное настроение и появляются новые силы. Он, конечно же, любит её, любит по-настоящему. Любит так, что Дэйна чувствует себя счастливой, едва только подумает о своём Джоне.

Всё же она уехала из квартиры Джона. Вернулась в свою 'берлогу', где могла быть самой собой тогда, когда рядом не было Джона. Может быть, это и малозначащая деталь и обстоятельство, но Дэйна отметила: так быстро она покинула квартиру Джона впервые.

И сейчас часть её сознания искала причину. Искала и, как казалось Дэйне, нашла. Пусть ещё не успело сознание сформулировать эту причину явно, а Дэйна уже понимала: Джон... давал ей свободу. Во всех его письмах, тех самых недавних текстовых письмах сквозила где-то на заднем плане эта мысль. Он даёт ей свободу потому... потому что на этот раз быстро вернуться не сможет. Ни через месяц, ни через полгода. А полгода — это очень много. Джон понимает, что Дэйна будет страдать, будет ждать его и потому он не хочет подвергать свою подругу лишним испытаниям. Джон готов её отпустить. Он ни разу не говорил ей о том, что хочет свадьбу, хочет спокойную жизнь, хочет семью, хочет детей.

Он удивительно хорошо и полно умеет довольствоваться малым. Ему вполне достаточно, что Дэйна — рядом, что она может прилететь, приехать, придти к нему в любое время дня и ночи, на любой срок и быть рядом с ним самой собой. Делать, говорить всё так, как она хочет. Только она. А сейчас...

Что-то очень неспокойно на душе у Дэйны. Не за Джона, нет. Слава богам, сейчас она не боится за Джона. Нет ни предчувствия, ни тягостного ощущения, что с Джоном или уже что-то случилось плохое или это плохое может случиться с ним в самое ближайшее время. Неспокойно на душе так, как никогда раньше.

Пальцы девушки, склонившейся над рабочим столом, надавили несколько сенсоров на клавиатуре инструментрона. Большой настенный экран осветился. Включились записанные в облачных хранилищах Интернета Земли новостные выпуски.

Слушая голоса дикторов — кибернетических и органических — Дэйна распаковывала вещи, тасовала мелочёвку по полкам и шкафам, вешала на плечики платья и комбинезоны. Порядок должен быть. У неё скоро выезд на тренировки, там и до сборов недалеко, а там — соревнования. Нельзя, собираясь в путь, терять время на поиски необходимого.

Дикторы весьма скупо говорили о многом сейчас важном для Дэйны. Об 'Арктуре', куда улетел Джон, о колониальных новостях, о решениях Совета Цитадели и Совета Альянса Систем.

В другое время Дэйна бы не стала тратить время и силы на ознакомление с такой информацией. Как-то было спокойнее без этих общих текстовок. Но сейчас, когда в душе нарастало волнение, с которым она не знала, как справиться... Ей почему-то показалось необходимым обратиться к этим архивным записям. Хотелось повнимательнее взглянуть на события, происшедшие за несколько дней, что прошли после отлёта Джона на станцию 'Арктур'.

Явных настораживающих моментов вроде бы не было. Ни одна из колонизированных землянами планет не замолчала наглухо. Ни на одной из колоний не происходило ничего из ряда вон выходящего. И, тем не менее, Дэйна, занимаясь приведением вещей, привезённых из квартиры Джона, в порядок, слушала голоса дикторов и пыталась понять, что же её насторожило. Удивительное дело, насколько же всё же стандартна жизнь любого разумного органика. Ничего нового не происходит. Всё обычно и вполне предсказуемо. Никаких особых крайностей. И всё же, всё же.

Приготовив себе чай с диетическими тостами, Дэйна устроилась в кресле перед экраном и теперь уже могла не только услышать, но и увидеть многое, что происходило на колонизированных людьми планетах. Она очень надеялась, что теперь не только на слух, но и, глядя на экран, она сможет что-то почувствовать, выделить, отметить, ощутить. Такое, что поможет поточнее определить, почему ей так неспокойно. А неспокойно ей было. И Джон тут не виноват. Он честно выполняет сейчас свой долг и ей не в чем его упрекнуть и обвинить. Сама она не склонна к тому, чтобы видеть проблему только в нём. Они и были рядом и вместе столько времени, в том числе и потому, что никто из них двоих не винил только другого в проблемах, вопросах и неурядицах, которыми, бывает, так богата человеческая жизнь.

Джон любил Дэйну, а она любила его. Они не говорили много о любви, но они знали, понимали и чувствовали, что именно любят друг друга. У Джона была удивительная способность любить так, что она, Дэйна, не чувствовала себя пленницей этой любви.

А сейчас... Сейчас ей особенно остро казалось, что Джон, пусть даже неявно, отпускает её от себя. Отпускает потому, что не хочет, чтобы она старела, ожидая его возвращения. Он понимает, что ей нужно общение с другими молодыми людьми и даёт ей... свободу. Свободу от себя. Наверное, гораздо большую свободу, чем раньше. Ведь он не знал, что его следующая командировка может затянуться на неопределённый срок. Профессионалы работают быстро и чётко, их не держат на 'точках' просто так, про запас и на всякий случай. А Джон — высококлассный профессионал.

Да, он долгое время был не у дел, мотался только по земным и редко когда — солнечносистемным полигонам и Центрам переподготовки, но... Эта новая командировка... Дэйна не могла и не умела сформулировать это яснее, но считала, что она, эта командировка — странная.

С каждым днём, проведённым без Джона, она всё острее и полнее понимала это. Таких командировок у Джона раньше не было. А теперь ещё это непонятное чувство... всеобщей опасности. Дэйна и раньше догадывалась, может быть, даже знала, что Джон в своей работе может столкнуться с проблемой, имеющей галактический характер, но... никогда не думала всерьёз о том, что это может произойти настолько скоро.

Записи новостей подошли к концу, мигнула и высветилась заставка. Дэйна нажатием нескольких сенсоров погасила настенный экран, подпёрла рукой голову, прикрыла глаза, задумалась, помешивая ароматный чай в большой, почти литровой чашке.

Оставшись рядом с Джоном после выхода из детдома, она не воспользовалась правом отдалиться от него. Осталась рядом с Шепардом. С тех пор многие считали её невестой бравого капитана ВКС Альянса Систем.

Людям нужна определённость, нужна ясность. Вот внешне всё и соответствовало этому требованию ясности. Но невеста — это будущая жена, а жена, это, прежде всего — мать.

Джон... Да, он никогда не ставил Дэйну перед необходимостью соглашаться на беременность от него, никогда не торопил её с таким решением. Понимал, что она сейчас не может себе позволить забеременеть. Ведь восстанавливаться придётся по спецпрограммам, а это может быть вредно и для карьеры в спорте, и для самой Дэйны.

Не всё в этой жизни можно просчитать. Даже если Джон и хотел детей, он никогда не ставил Дэйну перед выбором. Никогда не настаивал на том, что она что-то должна решать в этом направлении. Он предоставлял ей право действовать так, что её действия и были выбором, сделанным только ею. Ею, а не им, Джоном Шепардом.

Он, конечно же, как любой нормальный мужчина, боготворил её, свою женщину и подругу. Единственную, кстати. Он умел быть верным. И он был верным ей. Но никогда ею, своей Дэйной, не руководил и не командовал. Она была свободна. Она отдавалась спорту, отдавалась своей жизни, своему кругу знакомых и друзей. А сейчас, когда он улетел на 'Арктур', а оттуда, конечно же, куда-нибудь, но очень далеко, Дэйна почувствовала страх. Не за себя, а за Джона. И — за многих других людей. Что-то надвигалось такое, что интуиция Дэйны буквально вопила о совершенно реальной, но неопределяемой, сколько нибудь чётко, опасности. И Дэйна понимала — скорее всего, Джон улетел навстречу этой опасности. И он уж точно, даже если вернётся — не будет ничего ей пояснять. Потому что не хочет волновать, не хочет беспокоить, не хочет её старить. Профессиональный спорт... выматывает. Век профессионального спортсмена, его карьерный век — короток. Ещё несколько лет, не больше пяти — и она сможет завершить свою спортивную стезю, уйти в обычную гражданскую жизнь. И тут... такое ощущение. Словно и нет этих нескольких лет впереди.

Дэйна осторожно поднялась с кресла, шагнула к шкафу, открыла дверцы. Может быть, Джон... хочет, чтобы она... родила ребёнка от другого мужчины? Он, вполне возможно, понимает, что ей очень хочется стать мамой. Даже если придётся досрочно завершить свою спортивную карьеру, что-ж. Она её завершит. Спорт очень многое ей дал, он ей помог. Очень помог. Во многом помог. Но... если на Землю надвигается что-то очень тёмное, то... это значит, что Джон... может и не вернуться. Он ведь такой, он не возвращается из боя, не завершив этот бой победой над врагом. А если он... если он не вернётся и этот бой... будет крайне сложен и труден даже для него, профессионала-десантника высшего класса, то... это ведь может быть причиной, хотя бы одной из причин того, что он неявно её, свою Дэйну, отпускает от себя?

Он ведь понимает, что через несколько лет Дэйна будет ещё более старой, её организм будет ещё более изношен... А ребёнок... его нужно выносить и родить так, чтобы он был здоровым и нормальным. И если нет у неё этих нескольких ближайших лет, нет этих спокойных лет, значит... Значит, Джон не вернётся в ближайшие годы на Землю и он, отпуская Дэйну, даёт ей возможность полюбить, выйти замуж, забеременеть и родить ребёнка от другого мужчины. Он даёт ей, своей Дэйне, выбор. Гораздо больший, чем раньше.

Она может выбирать. Может. Теперь — может. Всегда — могла, а теперь — особенно. Да, Джон ничего такого ей не написал в своих письмах. Но она ведь слишком хорошо знает истинного Джона. Своего Джона. И она может выбрать между ожиданием и своей полной реализацией как женщины-матери, женщины-жены другого мужчины. Которому не придётся вот так улетать далеко и надолго с Земли.

Джон не делает за неё этот выбор. Он даёт ей полное право самой сделать этот выбор. И она знает, что он поддержит любое её решение. Так или иначе, но — поддержит. Даже если она выберет жизнь с другим мужчиной, выберет беременность от другого мужчины — он поймёт и поддержит. Останется на позиции друга. А дружить он... умеет. Это Дэйна хорошо знает, не раз в этом убеждалась.

У неё есть возможность изменить свою жизнь или оставить её такой, какая она сейчас. Несмотря на то, что это ощущение надвигающейся беды, опасности, катастрофы — не пропадает, не исчезает и не становится слабее. Есть такие радости, которые одни на всех. И есть такие беды, которые одни на всех. Что-то подсказывает Дэйне, что приближающаяся тёмная 'полоса' несёт с собой беду для всех землян. А значит, и для неё, Дэйны — тоже.

Она не будет торопиться с решением. У неё есть минимум несколько дней. Может быть — декада. Возможно — месяц. А там она обязательно примет решение. И уже сейчас она благодарна Джону. За понимание. За любовь. И за верность.

Профессор Сташинский не любил бездельничать. Он собрал своих ассистентов и, представив их нормандовцам, коротко и чётко поставил каждому из помощников задачи. На лицах молодых исследователей читалось удовлетворение и сдержанная радость: период 'ничегонеделания' наконец-то подошёл к концу, начиналась работа. Пусть её результаты и были до конца не просчитаны и потому неясны, но это была работа интересная, полезная и — сложная. А Сташинский, как знали очень многие его коллеги, именно с такой работой и справляется лучше многих других специалистов его профиля.

Когда ассистенты, завершив приём на свои инструментроны файлов с документами, разбежались по балкам, чтобы осуществить подготовительные работы, профессор Сташинский, проводив их взглядом, обернулся к Шепарду:

— Похоже, они будут рады. Наконец-то мы не будем впустую рыть землю только для того, чтобы убедиться — здесь ничего интересного нет. А уж как будут рады местные районные чиновники. Я хоть и археолог, но понимаю: теперь можно будет не беспокоиться о том, что вывод из сельхозоборота всё новых и новых земель. Они будут отдаваться для проведения масштабных и, уверен, длительных раскопок. Это нанесёт ущерб экономике планеты и, хм, снизит столь желанные прибыли от продажи и ресурсов и продуктов за пределы планеты и звёздной системы. Похоже и в самом деле жизнь продолжается, она становится ярче и разнообразнее.

— Вы правы, Тимур Лаврович, — капитан поднял взгляд от своего инструментрона — он не любил буравить собеседника своим взглядом, когда слушал его. — Мы теперь будем работать точечно. Но для начала нам предстоит обеспечить поиски в базе и поиски во втором районе.

— Теперь программа уточнена не только для моих помощников, но и для многих других археологических экспедиций, — отметил Тимур Лаврович. — Они будут довольны, что им не придётся копать впустую. А сроки... Сроки будут существенно сокращены. И мы теперь многое успеем. Я рад. Пойду, надо переговорить по видеосвязи со многими моими коллегами. — Сташинский встал.

Шепард едва заметно вздохнул, провожая уходившего профессора взглядом. А что делать? Доверять больше никому нельзя. Явик прав, ограничив круг доверенных лиц, посвящённых в тайну, только Сташинским и его коллегами, членами подчинённой профессору археологической экспедиции. Пусть там, 'наверху', что хотят, то и думают, а здесь... Здесь, как всегда, очень и очень многое видится и воспринимается по-другому.

Археологи будут должны закопаться в Иден-Прайм по полной программе. Да, в здешних сутках шестьдесят часов, тридцать часов длится ночь. Но и ночью придётся работать. Потому — потребуется работать посменно. Не прерываясь, постоянно. Время сейчас — дорого просто неимоверно. Явик, если не подводит Шепарда интуиция, спокоен. Может быть, никаких особых сюрпризов и не ожидается. Но районы с кораблём и районы базы отдавать никакой другой археологической экспедиции под разработку нельзя. Ни под каким видом. Коллегам Сташинского придётся попотеть.

Надо будет налаживать и маскировку этих двух районов, и их охрану. Явик, конечно, силён и могуч, его расовые возможности — тайна за семью печатями для возможных соглядатаев, но и нормандовцам придётся поработать. Три района надо будет взять под режим изоляции. Разведчики это умеют и могут сделать. Малыми силами, качественно. Первый — район стоянки кораблей, там более-менее всё уже отработано, второй — район подземной протеанской базы и третий — район расположения корабля. Маскировка должна быть многослойной — и активной, и пассивной. Соответственно, местным можно будет доверить только внешнее кольцо охраны. За внутреннее могут отвечать только нормандовцы. Маленький корабль, маленький экипаж, но работы хватит всем.

Сколько им предстоит здесь ещё пробыть? Декаду? Две? Три? Самое большее, наверное, оценивая предварительно, три. А потом... Потом — Цитадель. Советники — чиновники ещё те, своего они не упустят. Они могут забыть Сарена, но Найлуса... нет, о нём они не забудут. И действительно, забывать там особо нечего: он был послан на конкретный корабль, с конкретным заданием. О том, что он, Спектр Цитадели, прибыл на Иден-Прайм, знает даже пятилетний пацан, родившийся на этой планете и сейчас наблюдающий за Шепардом из-за роскошного куста. Значит, ни о Найлусе, ни о его задании Советники Цитадели не забудут. О том, что Маяк был погружен на борт фрегата 'Нормандия' вполне могла уйти информация 'наверх', причём — самыми разными путями. А раз погружен, значит основную часть задания — изъятие Маяка — Найлус выполнил. Теперь осталось выполнить только финальную часть под названием 'доставка' и операцию 'Маяк' можно будет считать выполненной. К удовольствию и удовлетворению Советников.

Думать о Советниках Цитадели сколько-нибудь детально Шепарду не хотелось. Он всё острее понимал, что пройдёт ещё совсем немного времени — и их группа высадки, в которую вошло почти в полном составе командование фрегата, будет разделена. Каждому найдётся дело. И придётся выполнять свои задачи в разных районах планеты. Андерсон это запланировал — Шепард сам видел 'разграфку'. Да и лучше так будет — турианцы и Явик умеют и любят работать самостоятельно. Найлус — вполне состоявшийся Спектр, Сарен — легенда Корпуса, а Явик... Одно его появление заставляет здешних разумных бегать, как будто земля у них под ногами загорелась таким жарким пламенем, что... Вот и будут действовать поодиночке. Сил и умений вполне хватит. Надо готовить планету к противостоянию со Жнецами. Надо. А сейчас — надо уточнять, что и как делать, чтобы в кратчайшие сроки пробиться к стенам базы.

Получив от Дэвида несколько файлов с текстовыми пояснениями, Карин с интересом ознакомилась с их содержимым, на несколько минут 'выключившись' из почти непрерывного процесса общения с местными жителями и обдумав прочитанное, жестом пригласила подойти Бенезию.

— Взгляни, Бена. И скажи, что ты думаешь об этом. — Чаквас, постаравшись, чтобы рядом с ней и с азари не оказалось в этот момент никого из иден-праймовцев, повернула к матриарху экран своего наручного инструментрона.

Бенезия несколько минут потратила на чтение содержимого файлов.

— Разумно. Не могу сказать, что здесь всё... полностью соответствует азарийским стандартам и традициям, но... Если это получится... Мы сможем получить базу. Здесь, на этой планете получить базу для нашего корабля.

— Ты сказала, Бена, ключевую фразу, — отметила Карин. — О базе для фрегата в этих файлах — ни слова. Хотя всё идёт к этому. Если мы уж ввязались в боестолкновение со Жнецом здесь, на Идене, то нам придётся здесь обосноваться. Надолго...

— Впереди — Цитадель, Кари, — тихо напомнила подруге матриарх.

— Помню. Пока будем летать там, далеко от Идена, местные сделают остальное. Наша задача — только начать и направить процесс в нужное русло, — вздохнула Карин. — Но и на это уйдёт у нас всех как минимум месяц. Может — не намного меньше.

— Кари... — Бенезия внимательно посмотрела на сидевшую рядом с ней за столом в горнице Чаквас. — Ты что же, думаешь, что...

— Ты сама знаешь, Бена, что я могу подумать. Мы...

— Только не говори, что вы нарушаете данное мне слово — помочь мне воссоединиться с моей дочерью. — Бенезия приобняла Карин, чуть заметно активировав биотику, окутала врача фрегата голубоватой согревающей дымкой. — Вы ничего не нарушаете. Я знаю, верю, чувствую, что Лиара — жива и здорова. Если бы с ней что плохое случилось — я бы это сразу почувствовала. Веришь?

— Верю. Мать и дочь — прямая постоянная связь. Тесная, — вздохнула Карин. — Полезут наши мужички под землю. Полезут. А что найдут там — мне даже страшно представить.

— Артефакты они найдут, Кари. — Бенезия посмотрела на Карин повнимательнее, но уже мягким взглядом. — Пока что — артефакты. — она явно не хотела говорить вслух о прочитанном в этих файлах — вокруг было слишком много посторонних ушей и глаз. — Сверни инструментрон и экран. Нас опять приглашают в следующий дом. Продолжаем, Карин. Ты права, кроме нас, женщин, то, за что мы с тобой и с подругами взялись, никто лучше не сделает. Установление связей с местным населением — наше дело. И я рада, Карин, что участвую в решении этой задачи вместе с тобой и твоими подругами.

— Я тоже рада, Бена. — Чаквас встала. — Спасибо, я согрелась. У тебя... такая тёплая и мягкая биотика.

— Рада, подруга, что тебе понравилось, — усмехнулась Бенезия. — И я мечтаю вот так же обнять и прижать к себе Лиару. Моё Крылышко... Сейчас я жалею, что тогда меня хватило только на одну дочь.

— У тебя — два крыла, Бена. Лиара и Этита. — Чаквас вышла на крыльцо следом за матриархом. — Этита и Лиара, — повторила врач. — И вы теперь должны жить единой семьёй.

— Лиару я больше никуда от себя не отпущу. Я буду с ней говорить почти непрерывно. Нам о многом следует поговорить. Об очень многом, — кивнула матриарх, закрывая за собой калитку и ожидая, пока Чаквас не переговорит с подругами о том, к кому следует теперь идти. — И я буду говорить с ней.

— Будешь, Бена. Будешь. — Чаквас усмехнулась одними губами и матриарх поняла настроение подруги: врач думала о том, что совсем скоро придёт время применения её знаний, умений, навыков по военно-полевой хирургии. Нормандовцы будут получать боевые ранения. Лёгкие, средние, тяжёлые. И Карин уже сейчас внутреннее отрешалась от мирных врачебных настроек, ориентируясь на то, что придётся заниматься военной медициной. Да, ей, Карин Чаквас, все нормандовцы окажут помощь. Для них она — не просто офицер медслужбы, не просто — врач, она для них — мама. Кому, как не врачу корабля они, нормандовцы, могут доверить то, что не смогут доверить даже Андерсону. Иногда врач на военном корабле — фактически священнослужитель и нет разницы, к какой религиозной конфессии принадлежит пациент. Бывают минуты, когда это совершенно не важно.

Карин отпустила своих подруг и они, разделившись, направились в сопровождении местных жителей в разные дома. Так будет быстрее и так будет лучше. Все местные жители уже поняли, что женщины и девушки — члены экипажа и команды фрегата 'Нормандия' — едины и матриарх азари на их фоне не выделяется. Если уж получилось так, что бой со Жнецом фрегату пришлось принимать именно в этом районе планеты... Что-ж. Надо сделать всё, чтобы местные жители не чувствовали себя обиженными, оскорблёнными и обделёнными. Здесь ещё и космопорт, что тоже немаловажно. Значит, база для 'Нормандии' будет построена и оборудована без особого напряжения: грузы не придётся возить далеко. Совсем рядом был найден Явик, а там, как утверждает Дэвид, есть признаки протеанской базы. Вполне возможно, что там сохранились в своих саркофагах и другие протеане.

— Доктор Чаквас, мы вас ждём! — к Карин подбежала десятилетняя девчушка. — Мама столько всего вкусного наготовила! Стынет ведь! — она ухватила врача фрегата за руку, потянула за собой к крыльцу соседнего дома.

— Леди Бенезия! — к матриарху подбежал восьмилетний мальчик. — Пойдёмте! — он спокойно и свободно ухватился за руку матриарха и старшая Т'Сони охотно и легко уступила его ребячьему напору.

Несколько минут — и она входит в просторную комнату, кивком приветствует собравшихся за столом хозяев и присаживается на указанный хозяйкой стул. Принято у землян так: сначала гостью накормить, а потом — поговорить. И 'за жизнь' и вообще.

Бенезия отметила, что на её церемониальный головной убор никто из иденцев уже не обращает особого внимания, равно как и на её строгое платье.

Разговоры начались, едва была съедена овощная закуска. Бенезия и сама не заметила, как быстро её втянули в обсуждение. Ей понравилось: она не чувствовала себя одинокой. Чаквас мудро поступила, дав подругам возможность посетить одновременно несколько домохозяйств. Так действительно быстрее, да и хозяевам интереснее: гость один и разговор получается предметным. А уж если в гостях у иденцев — матриарх азари, то и разговор будет особым.

И он действительно получился таким. Бенезии было что рассказать своим новым знакомым. И им было что рассказать необычной, уникальной гостье. Не каждый день на Иден-Прайм прибывает матриарх азари, желающая открыто, свободно пообщаться с местными жителями.

Явик осторожно приблизился к ограждению шахты, наклонился, заглянул в зев. Да. Больше тридцати метров. Тридцать шесть — тридцать восемь, если на глаз. Сразу ведь и не скажешь теперь, как ему тогда, в горячке боя, отступая, удалось найти этот саркофаг и успеть захлопнуть крышку. Приводы взвыли тогда в аварийном, даже, можно теперь обоснованно утверждать — экстренном режиме.

Отступление? Да, отступление, но... тогда другого выхода не было. Нейтронная очистка смогла бы умертвить любого из протеан, кто не успел улечься в саркофаг. А без нейтронной очистки не получилось бы намертво сплавить плиты Периметра. Одного из многих Периметров. Получается, что теперь этот, дальний Периметр... разрушен. Был разрушен в ходе атаки Жнецов... События тех суток ещё ждут своего изучения и он, офицер протеанской армии, к сожалению, ничего не сможет вспомнить и рассказать о происшедшем тогда. Явик провалился в стазисный сон очень быстро, едва только створки саркофага захлопнулись над ним.

Он отступал последним. И не мог знать, насколько чётко сработала автоматика всех многочисленных саркофагов. Главное для него было тогда дать своим коллегам уйти как можно дальше в глубины базы. Туда, где их не достанут 'креветки' Жнецов и отряды их индоктринированных приспешников.

Да, он сейчас ощущает направление на 'кокон', своеобразную, как бы выразились земляне, цитадель базы. Она тут, рядом, совсем рядом с местом, где стоял этот одинокий саркофаг. В котором ему удалось скрыться на долгих пятьдесят тысяч лет... Сейчас не важно, почему этот саркофаг оказался столь далеко от залов анабиозных установок. Сейчас это не важно. И тогда, в те минуты отступления в глубины базы было не важно. Важно сейчас то, что он выжил. И то, что он верит, что он выжил не один. Верит и ничего не может поделать с этой верой. Среди его коллег были не только протеане, но и протеанки. Если никто из них не выжил, то... его личная судьба незавидна. Один. Да, среди новых, надёжных друзей и соратников. Но — один.

Как же не хочется в это одиночество верить! Как же не хочется верить, что он выжил и — остался один. Потому что тогда... тогда ему придётся пройти через Океан Равнодушия. Ему придётся воевать так, чтобы искать смерть в бою со старым врагом. Ему придётся искать эту смерть и пытаться умереть с честью. Потому что... Потому что тогда надежды почти не останется. Зачем ему будет тогда эта надежда? Ведь и после окончания войны, если она, конечно, окончится победой над Жнецами, он останется один. Вокруг будут другие расы. А он будет один. Его долгая жизнь превратится в череду нескончаемых дней и ночей. Одиноких, гулких, пустых. Воспоминания, думы, мысли. Да, у него будут друзья, подруги, знакомые, но он будет один. Рядом — никого из его расы. Никого. Нигде... Жнецы уничтожали протеан везде, где только находили. Старались уничтожить всех протеан. Имперская раса, центральная раса. Она стала для Жнецов целью номер один. Он, протеанин Явик, может верить или не верить в то, что он остался один. Это не так уж и важно. Важно то, что он вернулся. Вернулся в мир, который стоит на пороге новой войны со Жнецами. Нового противостояния с этими полумашинами. И сейчас, как бы ни сложилась ситуация, ему нельзя отступать.

Профессор Сташинский наблюдал за стоящим у ограждения протеанином. Колонна транспортёров с имуществом археологической партии уже ушла к обозначенным границам подземной протеанской базы. Началось развёртывание техники и оборудования. Возводились навесы и шатровые купола над точкой шахты, готовились к работе буровые установки. Предстояло спуститься на несколько десятков метров в толщу планеты, а затем, пробурив горизонтальный тоннель, достичь стен протеанской базы, о существовании которой археологи не знали ничего. Известны были только контуры 'кокона', именуемого Явиком Периметром. Это было всё, что сумела сообщить техника. Сканеры 'вязли', а бурить... Далеко не всегда было возможно. Опыт археологических раскопок требовал осторожности и осмотрительности.

Тимур Лаврович слышал о том, что Явик надеется найти в Периметре базы живых сородичей. Что-ж, вполне понятное желание и стремление. Сташинский видел, как протеанин сдерживает волнение. Да, он — воин, офицер, командир, но он — живое существо. Ранимое, смертное. И сейчас, как понимал и чувствовал Сташинский, Явик опасается. Явик боится остаться один. Если в периметре базы не окажется ни одного живого протеанина... Это будет удар для Явика. Прежде всего — для него. Сейчас невозможно точно сказать, на каких планетах в исследованной части Галактики могут ещё располагаться такие базы с анабиозными саркофагами. Явик никому из иденцев не разрешил приблизиться к своему саркофагу. Вполне понятное желание. Если никого не найдут из сородичей Явика живыми здесь, на Идене, придётся тратить время на поиски на других планетах. Протеане освоили множество планет и на каждой из них могут оказаться живые. Да, в саркофагах, да, в анабиозе, но — живые.

Работа по переформатированию плана археологических раскопок уже осуществлялась. Как знал Тимур Лаврович из сообщений, поступавших на его инструментрон, начальники других археологических экспедиций смогли получить исчерпывающие свидетельства бесполезности раскопок на тех местах, где заставало учёных и их помощников известие о необходимости изменить план дальнейшей работы. Одновременно в руки начальников археологических партий попадала адресная информация о месте проведения раскопок, где археологов гарантированно ждал успех.

Далеко не всегда этот успех был конкретизирован предельно полно и точно. Но и предоставленной информации в большинстве случаев хватало, чтобы начальник археологической партии отдал распоряжение о прекращении работ. А затем — об осуществлении консервации места раскопок, погрузке на транспортёры людей и оборудования и выходе колонны транспортов в новый район.

Информация от тех начальников археологических экспедиций, которые уже успели не только выдвинуться в предложенные районы, но и начать раскопки с конкретными приемлемыми результатами, убеждала самых неверующих руководителей, пока что медливших с осуществлением выдвижения в предложенные районы, ещё лучше.

Дело постепенно, неспешно, но делалось. Программа археологических раскопок выполнялась сразу в трёх направлениях. Первое — продолжение раскопок на местах, где действительно располагались значимые и ценные протеанские артефакты. Второе — перевод археологических экспедиций на новые места дислокации. Третье — развёртывание и осуществление раскопок на местах, где, по данным, пересланным с борта фрегата, располагались ценные памятники протеанской культуры.

Местная районная администрация была в восторге: там, откуда археологи уходили, осуществлялась оперативная и полная рекультивация земель, возвращаемых в сельскохозяйственный оборот в кратчайшие сроки. Компенсировался вывод из сельхозоборота земель в тех местах, где стараниями археологов из недр Иден-Прайма извлекались действительно значимые и многочисленные ценные протеанские артефакты.

Выпрямившись, Явик отошёл от ограждения шахты. Да, здесь он обрёл право и возможность прожить вторую жизнь через пятьдесят тысяч лет после того, как Жнецы загнали его и сородичей под землю Иден-Прайма. Мало кто знает, что это за шахта. Информация не уйдёт за пределы круга посвящённых в детали — он об этом позаботился и позаботится в будущем. Теперь надо войти в пределы базы. Войти и постараться ответить на главный вопрос. Неприятный, но необходимый: он действительно остался один?

Да, протеанин чувствовал, что глава археологической экспедиции, доктор Сташинский наблюдает за ним. Пусть. Этому человеку можно доверять. Он — один из землян, посвящённых в детали. С предыдущим руководителем археологической экспедиции Явик не был бы столь мягок — он остро чувствовал в этой женщине-землянке двойное дно. С такими разумными органиками ему сотни раз приходилось сталкиваться в годы противостояния со Жнецами. С виду — вроде бы друзья, а на самом деле — враги. Внутренние, замаскированные враги.

Подкатил транспортёр. Водитель — молодой парень, кивнул.

Явик поднялся в салон.

Транспортёр шумнул двигателем и пополз дальше, к отметкам, уже накрытым пологами изолирующих антисканирующих шатров. Там должна была начаться работа по проникновению в Периметр Базы.

Там его ждут. Он там необходим.

Работа командования фрегата 'Нормандия' с местными жителями

Дополнение к названию главы: в т.ч. с журналистами и полицейскими. Организация охраны археологических раскопок местными войсками, правоохранителями и ополченцами

Массовое передвижение по планете колонн техники с археологами и их специфическим оборудованием и приборами не осталось без внимания журналистов. Благодаря работе нормандовцев руководители археологических партий знали, что и как следует говорить любопытным и пронырливым писакам и снимакам, везде искавшим сенсации или, на худой конец, 'жареные факты'. А массовое передвижение на новые площадки больших колонн тяжёлых транспортёров и было признаком, если не сенсации, то интересного для слушателей, читателей и зрителей факта, мимо которого журналисты пройти просто не умели.

Когда Андерсон улетел в райцентр на встречу и на переговоры с районным руководством, Шепард предоставил Явику возможность контролировать и руководить раскопками Базы, а сам с Сареном и Найлусом взял на себя общение с местными журналистами, а также — с командованием местных правоохранительных и ополченческих структур.

Старпом не сомневался, что очень быстро к мысли о необходимости переговоров с командованием 'Нормандии' придёт и командование местных армейских подразделений. Пусть пройдёт какое-то время, сейчас это не критично, а пока Найлус, Сарен и полисмены пообщаются с далеко не самыми старшими по званиям и по должностям армейскими офицерами, а также — с ополченцами и правоохранителями. Ему вмешиваться в процесс общения Спектров с армейцами нет необходимости — турианцы и военные полисмены сделают всё наилучшим образом, а он пока что займётся проветриванием мозгов местной пишущей и снимающей братии.

Районный Дом Информации был переполнен. О прибытии Шепарда вовремя узнали все, кто пожелал присутствовать на этой встрече. Челнок 'Нормандии' журналисты окружили плотной толпой. Шепард вынужден был открывать дверь салона вручную, медленно и осторожно, иначе мощные приводы могли кого-нибудь пришибить или серьёзно повредить записывающую и снимающую аппаратуру.

Сразу посыпались вопросы и на этот раз Шепард не стал отделываться дежурным 'Без комментариев'. Дорога до крыльца Дома Информации заняла больше пятнадцати минут, но когда старпом ступил на лестницу, журналисты уже стали расступаться перед ним не только давая возможность пройти в зал, но и проявляя уважение и понимание.

Шепард не сомневался — очень многое идёт в прямой планетный эфир, кое-что какими-то путями уйдёт и за пределы планеты. Потому главное для него было сейчас сделать всё, чтобы не потерять набранный темп работы по ряду важнейших направлений. Если они успеют — то им просто не сумеют существенно помешать. А это сейчас, в преддверии войны — главное.

От крыльца Дома Информации и до дверей выделенного для проведения встречи зала Шепард добирался полчаса. Шёл медленно, внимательно слушал вопросы, несколько секунд медлил и выдавал чёткий и непротиворечивый ответ, мысленно благодарил своих наставников — преподавателей Академии 'Эн-Семь' за науку и за мощную многоуровневую подготовку. То, что он был облачён пусть и в лёгкий боевой армейский офицерский скафандр, сразу давало возможность журналистам понять, что сейчас старший помощник командира фрегата-разведчика 'Нормандия' не расположен к шуткам и к безделью. Среди журналистов он видел и армейских спецов. С ними предстояло поговорить отдельно, когда гражданские и штатские уйдут.

Сделав отметку об этом в памяти, Шепард переступил порог зала и понял, что пока он доберётся до сцены, ему придётся ответить ещё на несколько десятков вопросов. Что-ж, он к этому готов. И подниматься на сцену он не собирается. Максимум — встать рядом со сценой. Незачем возвышаться над журналистской братией, он и так заметен — единственный человек, кто в этом здании облачён не в костюм, не в комбинезон, а в боевой армейский скафандр, пусть и лёгкий.

Медленно и осторожно ступая, перешагивая через кабели, Шепард продвигался к сцене, успев предупредить подошедшего распорядителя о своём нежелании подниматься на сцену. Тот кивнул и растворился в толпе.

Встав у сцены, Шепард повернулся к залу, увидел 'лес' рук: журналисты блюли традиции и обращали внимание гостя на своё стремление и желание задать вопрос таким вот совершенно ученическим школьным жестом.

Ответив на вопрос, заданный за несколько секунд до того момента, пока на его фигуре не скрестились лучи съёмочных прожекторов, Шепард коротким жестом обозначил свою готовность к продолжению пресс-конференции.

Сарен и Найлус с полисменами-десантниками попали в окружение своих коллег — воинов и военных правоохранителей. Зал Штаба обороны района был заполнен людьми в формёнках до предела. Рядовые воины и офицеры стояли в проходах, сидели на перилах балконов, заполняли придверные площадки. Первую часть встречи, походившей одновременно и на пресс-конференцию и на собрание офицеров, турианцы-Спектры провели совместно с полисменами-десантниками, а потом предложили разделиться и устроить параллельные собрания. Предложение гостей было встречено с одобрением и пониманием. Не прошло и несколько минут, как в зале остались только офицеры крупных районных воинских подразделений Ополчения и ВКС. Полисмены-десантники с солдатами, сержантами и старшинами переместились в просторный спортивный зал, где обсуждение продолжилось уже в привычной для младших чинов атмосфере, свободной от офицерского присутствия.

Сарен и Найлус не стремились занимать верховенствующую позицию. То, что они оба — действующие Спектры Совета Цитадели, было хорошо известно всем находившимся в зале офицерам. Разговор сразу зашёл о конкретных мерах по организации противодействия, атакам Жнецов.

Вспыхнувший большой настенный экран осветился — Найлус запустил воспроизведение короткого фильма о том, как был обездвижен Жнец. Пока шёл фильм, несколько офицеров передали турианцам кристаллы с записями, сделанными жителями Иден-Прайма.

Сейчас не было важно, кто был автором этих записей — военнослужащий или гражданский. Сейчас было важно понять многие моменты противостояния. Потому записи были важны сами по себе, а авторство не имело определяющего значения — воевать придётся всем, независимо от того, будут ли на плечах разумного органика погоны.

После основного фильма были показаны и все короткие видеофайлы, позволившие уточнить многие моменты, придать картине происшедшего глубину и детальность.

Сарен изумил зрителей тем, что впервые показал список посещённых Жнецом-Наблюдателем звёздных систем, среди которых было немало и заселённых разумными органиками.

Когда перед зрителями засияла огромная карта исследованной части галактики, снабжённая знаками 'креветок' во всех посещённых Жнецом системах, она произвела на воинов нужное впечатление. Дальнейший разговор приобрёл предельно чёткий и откровенный характер.

Сарен предоставил Найлусу слово. Крайк сразу перешёл к рассмотрению вопроса об участии в Противостоянии единственной Иден-Праймовской Объединённой военно-морской флотилии. Возможно, такой поворот в обсуждении был для многих присутствовавших в зале военнослужащих и некоторой неожиданностью, но зато речники и моряки сразу поняли, что в предстоящей войне им предстоит сыграть одну из ключевых ролей и не где-нибудь, а на родной планете.

Заставка на экране уступила место карте планеты. Найлус, подсвечивая определённые участки 'светлячком' лазерной указки, стал говорить о конкретных мерах, которые необходимо было предпринять, чтобы и речная, и озёрная, и морская части флотилии смогли не только выдержать первый натиск 'креветок' и их приспешников, но и нанести Жнецам значительный, невосполнимый ущерб.

В своём коротком 'вставочном' выступлении Сарен отметил, что военные моряки должны объединиться с гражданскими моряками. Затем — перейти с мирного на военный график работы и службы, провести вооружение и дооснащение ранее сугубо мирных цивильных кораблей всем, что могло помочь иден-праймовцам остановить, а затем — уничтожить врага, который, рано или поздно, но обязательно придёт к планете.

Найлус подчеркнул, что нельзя давать Жнецам и их пособникам возможность высаживать морские и речные десанты, нельзя предоставлять им возможность захватывать прибрежные плацдармы, выходить где угодно на берег и атаковать поселения иден-праймовцев. Сарен одной репликой сделал акцент на том, что предстоящая война не будет похожа на все предшествующие вооружённые конфликты, которые были известны обитателям Галактики.

Не сразу и не полностью признали офицеры и командиры правоту Спектров. К этой неспешности и Сарен и Найлус отнеслись совершенно спокойно, выдав на экран зала дополнительные материалы и предоставив присутствовавшим на встрече иден-праймовцам полную возможность внимательно и полно с ними ознакомиться.

Ответив на ряд вопросов, Спектры вывели на экран изображения иден-праймовских портов, доков и причалов. Турианцы сразу перешли к перечислению конкретных мер по их совершенствованию и подготовке к деятельности в условиях Противостояния. Сотрудники Спецкорпуса ещё раз подчеркнули, что военным и гражданским морским, речным и озёрным силам Иден-Прайма предстоит в кратчайшие сроки сменить мирный график службы и работы на боевой.

Пока военные моряки переговаривались между собой, обсуждая увиденное и услышанное, Сарен перешёл к рассмотрению проблем, связанных с военизацией Флота челноков. Оба Спектра заранее знали, что обращение к этой части подготовки вызовет у слушателей и зрителей определённое непонимание. Потому постарались пояснить: челноки играли важную роль в доставке огромных контейнеров с поверхности планеты на борты крупнотоннажных космических грузовиков, а значит, многочисленные юркие маленькие и сильные кораблики должны сыграть свою роль в защите Иден-Прайма от посягательств Жнецов и их пособников. Да, большинство челноков сейчас безоружны, но это, как убедил серией таблиц и графиков, выведенных на экран зала, Найлус, вполне поправимое дело.

Сарен едва сдерживал усмешку, видя, как воспрянули духом пилоты и бортинженеры челноков. Они, вполне возможно, думали, что уж им-то точно не придётся воевать, а дело повернулось так, что именно им отводилась одна из ключевых ролей в осуществлении плана защиты Иден-Прайма от атак Жнецов.

— Именно пилоты челноков, как аргументированно и верно утверждают многие признанные эксперты, — сказал Сарен, — унаследовали лучшие и самые важные качества пилотов древних самолётов. Авиация, прежде чем шагнуть в космос и стать фундаментом космических войск, прошла большой и сложный путь, в немалой степени обусловленный стремлением людей преодолеть объективно существующие несовершенства техники и технологий. Враг — силён, мощен и опытен. Но и мы — не бессильны и не беззащитны. У нас есть желание и стремление победить. И есть техника, которую можно вооружить и оснастить. У нас есть очень немного времени на подготовку к войне, в которой важной будет любая возможность, которую можно использовать для получения преимущества над Жнецами, — он сделал короткую паузу. — Потому переходим к рассмотрению вопросов, связанных с артиллерией.

По залу прокатился довольный, удовлетворённый ропот — артиллеристов среди офицеров было немало. Они работали и служили везде: на земле, на речных, озёрных, морских, атмосферных и космических кораблях. Ясно, что без их участия не обойдётся ни одно сражение с отдельными кораблями или с целыми флотами Жнецов и их пособников. В артиллерийских частях Иден-Прайма служили сотни и тысячи колонистов планеты.

Сорок минут Спектры делились с 'богами войны' наработками и планами. Шум в зале стих довольно быстро — то, что видели офицеры на экране и то, о чём говорили Спектры-Турианцы было новым, предельно адаптированным к условиям Иден-Прайма. А также — к реальному уровню вооружённости и оснащённости артиллерийского сегмента системы защиты и обороны планеты. При всей важности артиллеристов, они не должны были выступать в одиночестве, изолированно. Потому оба Спектра немало внимания в своих докладах уделили интеграции артиллерийских частей и подразделений в состав других родов войск, расквартированных на Иден-Прайме.

Завершая часть обсуждения, посвящённую роли 'богов войны', Найлус с молчаливого согласия Сарена сказал:

— Волна оккупантов и захватчиков, которая очень скоро попытается накатиться на мирные населённые звёздные системы в обитаемой части нашей Галактики должна натолкнуться и натолкнётся на огненный шквал, основную роль в создании и поддержании которого сыграют именно артиллеристы. Именно они сделают невозможными постоянные успехи пилотов гигантских Жнецов, именно они будут разрушать ещё на подходах к орбитам обитаемых планет десантные корабли пособников Жнецов. Именно они накроют уничтожающими залпами слуг Жнецов, высадившихся на наши планеты!

— Тем врагам, кто сумеет высадиться на планету, придётся встретиться в бою с танкистами Иден-Прайма, — громыхнул Сарен, вставая.

Найлус сменил изображения, выведенные на большой настенный экран. — Уже сейчас на Иден-Прайме есть гусеничные, колёсные, шагающие тяжелобронированные и тяжеловооружённые машины. Они обладают внушительной огневой мощью, — продолжил легендарный Спектр. — Излучатели и рельсотроны способны уже сейчас нанести огромный ущерб десантникам врага, тем же гетам, к примеру. — Сарен подождал, пока картинки на главном настенном экране сменятся. — Да, мы остановили гетские десантные корабли другими средствами. Но именно это будет по плечу танкистам Иден-Прайма, — он увидел улыбки и одобрение на лицах очень многих офицеров. — Насколько я смог понять, вполне можно будет поставить в скором времени об образовании на Иден-Прайме Гвардейской Танковой Армии. Звание 'гвардейская' это воинское вооружённое формирование, безусловно, заслужит в ходе успешного противостояния со Жнецами и их пособниками. А пока это будет одна из лучших планетных армейских групп, способных эффективно бороться с тяжеловооружёнными и хорошо оснащёнными десантами Жнецов.

После таких слов обсуждение деталей организации, реорганизации, обучения, перевооружения и переоснащения танковых подразделений Иден-Прайма прошло в рекордно короткие сроки с максимально возможным результатом.

Турианцы были довольны: офицеры войск Иден-Прайма поняли, что их не оставят в одиночестве перед столь сильным врагом. Жнецы утрачивали в понимании армейских и флотских командиров ореол непобедимости, становились обычным противником, которого можно и даже нужно было бить и уничтожать.

Тогда ни Спектры-турианцы, ни офицеры, принимавшие участие в этом совещании-собрании, не знали, что пройдёт время — и войска Гвардейской Танковой Армии Иден-Прайма получат своё первое боевое крещение именно в противостоянии с многочисленными сильными десантами Жнецов.

— Переходим к рассмотрению пехотного сегмента армии Иден-Прайма, — сказал Сарен. — Най, смени картинки.

Младший Спектр кивнул, надавливая несколько сенсоров на своём наручном инструментроне. Пехотинцев в зале тоже хватало. Сельскохозяйственная планета, огромные пространства заняты полями, лугами, озёрами. Потому с ранних детских лет уроженцы колонии привыкали много и долго ходить исключительно пешком, не полагаясь на всевозможные транспортные средства. Пехотные части на Иден-Прайме никогда особо не жаловались на подготовленность личного состава к преодолению весьма специфических трудностей.

Слушая, как коротко, чётко и точно озвучивает Найлус основные положения плана реформирования пехотных сил Иден-Прайма, Сарен отмечал возрастающий интерес офицеров к услышанному и увиденному и думал, что и космической пехоте придётся очень нелегко.

Вряд ли штаб ВКС Альянса сумеет быстро перетасовать пехотные подразделения, если его не подтолкнуть, не снабдить точными данными. Да и эти данные следует предоставлять с умом. Так, чтобы не нанести ущерб интересам жителей планеты. Здесь будут очень нужны рабочие руки. А пехотинцы — это как раз такие руки. Привычные к земельным работам, привычные к физическим нагрузкам крестьянского уровня.

Эшли Уильямс — сержант космической пехоты. Ей и её людям, скорее всего, предстоит задержаться на Иден-Прайме надолго. Надо будет 'прикрыть' районы раскопок, усилить их оборону. Если взвод сержанта Уильямс уже сейчас будет охранять ключевые районы раскопок, то когда над планетой повиснут корабли Жнецов, роль космопехотинцев возрастёт ещё больше. Кроме артефактов, скрытых в толще планеты, здесь немало протеанских башен, охранять и защищать которые также придётся пехотинцам. Да и срывать Уильямс и её людей куда-то за пределы землеподобной планеты без крайней необходимости не надо.

Кайден будет не спокоен, а это плохо отразится на его готовности командовать группой вооружённой защиты и обороны фрегата. В том, что Кайден и Ричард составят звено командования второй части группы высадки фрегата, Сарен не сомневался: не так и сложно было ему просчитать варианты и придти именно к такому выводу.

Не только пехотинцам — любым армейцам следует готовиться к тому, чтобы не полагаться исключительно на технику, автоматику, механизмы. Предстоит резко повысить физическую подготовленность солдат и офицеров.

Впрочем, полисмены-десантники именно об этом, как убедился старший Спектр, ненадолго включив спикер в режим прослушивания каналов связи, и говорят с солдатами, сержантами, старшинами войск Иден-Прайма. Позднее информация о встрече и о том, что и как на ней обсуждалось, неминуемо попадёт в другие подразделения ВКС Иден-Прайма. Это, в принципе, планировалось и предусматривалось.

Сейчас же можно быть уверенным в одном: пехотинцам, ополченцам и десантникам ВКС и армии Иден-Прайма предстоит привыкнуть преодолевать исключительно пешком километры военного бездорожья планеты. Только изредка — километры дорог, которые в условиях Противостояния со Жнецами превратятся, несомненно, в нечто, больше напоминающее 'направления движения'.

Враг, с которым столкнутся жители Иден-Прайма, будет силён, жесток и опытен. Придётся часто оставлять технику, оставлять машины. И — воевать, используя только свою собственную физическую силу, преодолевать на своих ногах десятки километров за день. И — не по дорогам, а через леса, кустарники, овраги, скалы и горы.

Сарен и Найлус, продолжив разговор, не скрывали от офицеров, что на этих дорогах, которые и дорогами-то назвать сложно, многие воины останутся навечно. Не всегда можно будет похоронить павших со всеми полагающимися им воинскими почестями. Словам Спектров-турианцев собравшиеся в зале верили: они видели, что эти слова сказаны разумными, хорошо знающими то, что стоит за этими словами — раса турианцев всегда считалась военной расой. А о том, что даже сейчас, в формально мирное время турианцы воюют со многими агрессивными соседями на дальних рубежах своей Иерархии, слышали очень многие армейцы других рас.

Найлус озвучил ряд предложений, направленных на то, чтобы в этой войне не было много без вести пропавших или неизвестно где похороненных. Сарен дополнил, что любые территории планеты следует рассматривать как подлежащие полному освобождению от врагов, поэтому ни о какой окончательной сдаче планеты не может быть речи в принципе.

Сказанное известным турианцем-Спектром понравилось офицерам. Найлус отметил, что в этой войне не будет пленных — ни гражданских, ни военных. Будут только живые и мёртвые. Врагов вполне можно числить по разряду полумёртвых, потому что они обладают технологией скоростного и полного переподчинения личности разумного органика своим интересам, а точнее — интересам Жнецов. Сарен указал, что примером переподчинения можно считать наличие на борту Жнеца десантных кораблей гетов. Жнецы обладают возможностями влиять на автоматику, технику и компьютерные системы ВИ и ИИ, столь распространённые в нынешней Галактике.

— Прерываться не будем. У нас ещё немало вопросов, — сказал Найлус с молчаливого согласия Сарена. — Следующий вопрос — организация Ополчения Иден-Прайма и развёртывание партизанской войны с захватчиками.

Сарен надавил когтями несколько сенсоров на своём наручном инструментроне. На большом настенном экране появились новые таблицы, схемы, графики. Офицеры сдержанно загудели, но Найлус несколькими чётко и полно высказанными тезисами побудил их успокоиться и признать, что армия Иден-Прайма мало что сможет сделать без помощи мирного населения. Воевать со Жнецами и их пособниками придётся всем жителям Галактики без малейшего исключения. Здесь, в этой будущей войне не будет иметь никакого значения, является ли разумный органик кадровым военнослужащим или он сугубо гражданский. У Жнецов, подчеркнул Найлус, продолжая тезисно излагать план предстоящей работы и основываясь на том, что он сам слышал от Явика, нет другой цели, кроме тотального уничтожения разумной органической жизни в Галактике. Следовательно, у ВКС и наземных и морских сил Армии Иден-Прайма не должно быть другой цели, кроме полного уничтожения всех Жнецов и их пособников, какие только смогут прорваться к планете и на её поверхность.

— Переходим к рассмотрению плана реорганизации и перевооружения военно-космических сил Иден-Прайма, — сказал Сарен, снова меняя таблицы, схемы и графики, выводимые на экран.

Найлус помнил, что Иден-Прайм не имела развитых военно-космических сил. Это была мирная, гражданская, сельскохозяйственная колонизированная планета, а не военная база. Тем не менее, какое-то количество средних и малых кораблей в распоряжении ВКС Иден-Прайма было. То, что озвучил далее Сарен, было известно Найлусу, но не было известно офицерам Армии планеты, потому гул в зале, едва Сарен озвучил эти несколько тезисов, ощутимо усилился.

— Я повторяю. — Сарен легко перекрывал своим мощным и густым голосом нараставший гул. — Кораблям ВКС планеты предстоят тяжёлые бои с кораблями флотов и эскадр Жнецов и их приспешников. В ходе этих боёв придётся рисковать не только экипажами и командами, но и самими кораблями. Потому что придётся стоять насмерть против врага, превосходящего нас, обитателей Галактики, и по силе, и по мощи, и по тактико-техническим и иным характеристикам кораблей. Нам придётся привыкнуть к тому, что там, где стоят наши корабли, проходит последний рубеж обороны. И врага за этот рубеж пропустить ни в коем случае нельзя. Позади будет планета, на которой — тысячи женщин, детей, стариков, — громыхнул Сарен, снова преодолевая нарастающий гул голосов офицеров. — Армейцам и пилотам ВКС Иден-Прайма придётся рисковать почти постоянно. Всем нам, разумным органикам, придётся рисковать, напрягаться, выкладываться по полной. Делать всё, что будет в наших силах и даже больше для достижения очередной победы над Жнецами. — Сарен кивнул Найлусу. Тот выдал на настенный экран новую порцию таблиц, графиков и схем. — Мы будем готовиться, будем вооружаться. Но врага придётся уничтожать. Его нельзя будет оставить в живых, нельзя будет оставить раненым, нельзя будет оставить контуженным или потерявшим сознание. Только мёртвый враг будет для нас приемлем!

Шум и гул в зале начали ощутимо стихать — офицеры читали с экрана табличные и графические данные, заносили их в свои инструментроны.

Найлус постоянно обновлял информацию на большом экране.

Наконец гул и шум в зале окончательно стихли.

Выждав несколько минут, Сарен сказал уже спокойным и достаточно тихим голосом:

— Мы, жители Галактики, не должны забывать никогда, кто мы есть и за что мы боремся. Мы — живые, мы — разумные, мы родились в этой Галактике. Наш враг — не из этой Галактики! Он — пришлый, внешний. И мы должны уничтожить этого врага. Должны победить его! Должны прервать эту цепочку Циклов, завершить эту цепочку, сделать всё, чтобы никаких Жатв больше никогда не было! И потому мы должны сделать многое для того, чтобы в любых схватках, в любых боях помнить о том, за что мы сражаемся. Мы сражаемся за жизнь, за свободу, за независимость. За наших детей, за наших женщин, за наших матерей и отцов. За наших дедов и прадедов. Сколько бы нам ни пришлось воевать, мы должны помнить, что мы не созданы для войны, мы созданы для мира. И потому нам нужно будет сделать очень многое для того, чтобы защитить памятники и ценности своих культур от угрозы уничтожения. И сделать очень многое для того, чтобы постоянно напоминать себе и другим разумным органикам о том, что у нас есть богатая общая и расовая культура. Культура мира, а не культура войны. Солдат и офицер на фронтах, в линии соприкосновения с противником должен осознавать себя не как инструмент войны, а как личность. Потому, — Сарен едва заметно кивнул Найлусу. — Мы предлагаем и ряд мер по воспитанию воинов, — младший Спектр обновил содержимое главного экрана. — И убеждены, что это — важная часть работы офицеров с личным составом подразделения.

На этот раз никаких особых возражений не последовало — офицеры перенесли данные с настенного экрана в свои инструментроны, задали несколько десятков вопросов. Сарен и Найлус дали развёрнутые, точные и чёткие ответы.

На этом более-менее отрегулированная заранее часть встречи Спектров с воинами-офицерами завершилась. Наступило время неофициального общения.

Говорили потом о многом. Говорили неформально, уже не опираясь исключительно на то, что появлялось на большом настенном экране. Не прошло и нескольких минут, как оба турианских Спектра стояли среди офицеров и говорили о медицинском, тыловом, материально-техническом, продовольственном, вещевом снабжении, об обслуживании войск. А также — о десятках и сотнях мелочей, из которых складывается нормальное функционирование такого сложного организма, каким является современная армия, ныне получавшая возможность показать всё, на что она способна в противостоянии с реальным, сильным и опытным врагом, пришедшим в Галактику извне.

Полисмены-десантники и их собеседники, не обладавшие высокими воинскими рангами и званиями, были довольны. Они пообщались, обсудили немало вопросов, обменялись адресами и координатами для связи. Сарен и Найлус не скрывали от своих коллег основной план встречи с офицерами Армии Иден-Прайма, потому полисменам-десантникам удалось поговорить с младшими чинами армейцев и ополченцев о многом, согласоваться и наметить реальные мероприятия и главное — реальные, пусть и очень сжатые сроки.

Когда Сарен и Найлус вышли из зала, полисмены-десантники покидали спортивный зал. Теперь предстояло договориться с местными правоохранителями, во-первых, об осуществлении охраны археологических раскопок силами полицейских подразделений Иден-Прайма и, во-вторых, о согласовании возможного привлечения воинских подразделений к охране границ раскопок.

Всё это предстояло делать уже в расположении Центра Местных Полицейских Сил, располагавшегося на окраине столицы района.

Едва только турианцы в сопровождении полисменов-десантников вышли на крыльцо, рядом опустился нормандовский челнок. Шепард, широко открыв салонную дверь, сделал приглашающий жест:

— Как прошло? — спросил он, пропуская в салон обоих Спектров и закрывая салонную дверь.

— Нормально, — сказал Сарен, усаживаясь в кресло и пристёгиваясь. — Работа начата нормативно. Надо будет постараться и завершить её не менее нормативно, — он включил свой инструментрон и занялся просмотром поступивших сообщений и файлов.

Тем же занялся и Найлус, устроившийся в своём кресле рядом со старшим Спектром и открывший свой инструментрон.

Полисмены-десантники, разместившись в своих креслах, вполголоса обсуждали услышанное и увиденное на встрече с солдатами, сержантами и старшинами.

'Всё же шестидесятичасовые сутки — это настоящая находка', — подумал Шепард, опускаясь в своё кресло и застёгивая привязные ремни. — 'Стимулируют и мобилизуют. Спать, кстати, совершенно не хочется, а вот подкрепиться хотя бы пайками придётся: на голодный желудок работать с правоохранителями — это чревато ошибками, на которые мы не имеем права'.

Кое-какая общая информация о том, что обсуждалось в Штабе, дошла до правоохранителей гораздо быстрее, чем в Центр прибыл нормандовский челнок. Так что офицеры, старшины, сержанты и рядовые полисмены имели определённое представление, о чём будет разговор на встрече.

— Том, не торопись, мы посмотрим организацию движения на улицах райцентра, — сказал Шепард, войдя в пилотскую кабину челнока.

— Хорошо, капитан, — сержант-водитель кивнул, снижая скорость полёта. Старпом смотрел на панораму города, отмечая в памяти и на экране своего наручного инструментрона места, на которых совсем скоро встанут зенитные установки, блок-посты и огневые точки рельсотронов и зарядомётно-орудийных систем.

Город придётся оборонять, сдавать его нельзя. Вполне возможно, что Жнецы при всей их опытности, действуют стандартно: прежде всего — стараются уничтожить именно населённые пункты.

Не оборачиваясь к салону, Шепард чувствовал, что оба Спектра также смотрят на город из салонных иллюминаторов, делая свои пометки в инструментронах.

Готовиться к встрече с правоохранителями надо заранее и сейчас свои отметки на общедоступной нормандовцам карте местности района ставили и полисмены-десантники.

Челнок плавно опускается на плиты площадки перед входом в Центр полицейских сил района.

Меньше минуты — и теперь уже все вместе нормандовцы проходят в Зал оперативных совещаний, где их ждали. Встреча началась сразу же, как вошёл и закрыл за собой дверь шедший последним старпом. Такая у него была привычка — не возглавлять группу нормандовцев, несмотря на старшеофицерский статус и звание, а держаться позади, не подавляя коллег своим руководящим авторитетом.

Правоохранители оценили такой 'ход' Шепарда весьма положительно.

Говорили о многом. И об охране археологических раскопок, и о патрулировании городов и иных населённых пунктов в предвоенный и военный период, и о работе с 'проблемным' контингентом — люди всегда оставались людьми, не были и не стремились быть предельно чистыми.

Слушая, как говорят с правоохранителями Сарен и Найлус, Шепард подумал о том, что когда-нибудь в будущем стенограмма этой встречи будет одним из самых ценных исторических документов.

Первая часть встречи завершилась небольшим перерывом на чай и закуски. На большее нормандовцы не согласились. Их нежелание 'переходить границы' было встречено местными правоохранителями с пониманием и сдержанным одобрением.

В зале образуются два центра притяжения. Один возглавляли Шепард и Спектры, второй — полисмены-десантники, обрадованные тем, что могут вспомнить о своей воинской специализации и рассказать гражданским правоохранителям о многом, что раньше по понятным причинам составляло, если и не военную, то служебную тайну.

Вспыхнули настенные экраны, привлекая к себе внимание собравшихся. Послышался сдержанный гул обсуждений, звучали отдельные, сказанные слишком громко реплики и замечания.

Никто особо не обращал внимания на время: люди входили и выходили из зала — служба и работа правоохранителей продолжалась.

— Капитан, — к стоявшему у одного из экранов Шепарду подошёл Найлус. — Получена информация, — он переслал со своего инструментрона на инструментрон старпома несколько файлов.

— Хорошо, Най. — Шепард кивнул. — Готовь наших собеседников к тому, что мы скоро возвращаемся к фрегату, — старпом не сомневался, что турианец правильно поймёт сказанное, потому, не провожая младшего Спектра взглядом, сразу открыл маленький экран инструментрона и ознакомился с содержимым файлов.

Армейцы и ополченцы уже начали воплощать в жизнь планы охраны археологических раскопок.

Кадровые воины сработали быстрее, но и ополченцы не оплошали — тоже очень быстро 'подтянулись' до необходимого уровня. По меньшей мере, Явик будет спокоен — ему не придётся постоянно напрягаться, сверхдетально отслеживая судьбу всех протеанских артефактов.

В одном из присланных файлов содержалось предложение привлечь, после соответствующей серьёзной проверки, конечно, к охране зон раскопок и местное население. А что — пусть у Ополчения среди чисто гражданского, штатского населения будет вполне действенный резерв.

Отослав ответ с согласием, тем более что виза Андерсона уже была, Шепард продолжил слушать турианцев и одновременно — читать содержимое присланных файлов. Приходилось распараллеливаться, хотя для человека это было делать достаточно сложно. Время приобретало невероятную ценность, теперь о его важности никто и не спорил — она была очевидна большинству обитателей Иден-Прайма.

Медленно, но верно (в том числе и за счёт влияния таки ушедшей с планеты информации о происшедшем и об осуществляемом переводе на военные рельсы) будет меняться обстановка и на других населённых разумными органиками планетах исследованной части Галактики. Не везде и не всегда — гладко и беспроблемно, но меняться — будет. Обитатели галактики будут так или иначе, но готовиться к войне со Жнецами. Прибытие фрегата 'Нормандия' на Цитадель будет осуществлено — старпом в этом не сомневался. Но теперь это прибытие будет чётко увязано с множеством других событий и фактов. Советники не смогут ничего сделать во вред осуществляемой подготовке. Так что чиновничья вертикаль будет вынуждена действовать в жёстких рамках.

Совершенно не хотелось спать — и шестидесятичасовые сутки, и напряжение встреч действовали как мощный тонизатор.

Впереди ещё встреча с военными журналистами, но она, скорее всего, пройдёт уже на стоянке фрегата. Пусть журналисты в погонах получат некий эксклюзив, познакомятся с десантными кораблями гетов, с обездвиженными 'шагоходами', с вооружением и оснащением 'ужаса кварианского народа'.

Часть информации уйдёт в гражданский сектор, это, пожалуй, неизбежно, но препятствовать этому — не нужно. Воевать со Жнецами и их пособниками придётся всем обитателям Галактики. Странная, необычная война предстоит разумным органикам.

Подумав, Шепард решил, что участвовать во встрече с военными журналистами ему совершенно ни к чему — там будет играть главную роль инженер Адамс, да и капитан Андерсон подключится при необходимости. А у него, старпома, будет предостаточно работы на раскопках базы и на раскопках корабля. Эти два района придётся уже сейчас поставить под режим полной изоляции, максимально защитить и от утечек информации и от доступа извне.

Одному Шепарду справиться с таким валом задач — нечего было и думать тогда об успешности и эффективности. Но теперь рядом с ним — команда и экипаж, уже понявшие, что мирные дни остались в прошлом, наступило предвоенное время. И потому нормандовцы работали именно так, как надо в столь сложный начальный период Противостояния.

Как сказал один из великих — 'мобилизация есть война'. Именно так. Предстоящая война — война всеобщая. Здесь очень многое зависит от каждого разумного органика.

Найлус выполнил решение Шепарда — местные правоохранители неохотно отпустили нормандовцев, поняв, что у них есть задачи, вопросы и проблемы в других районах планеты.

— Добросьте меня в хозяйство профессора Сташинского, Том, и отвезите наших к фрегату. Там — по обстоятельствам.

— Сделаю, капитан, — обрадованный неформальным стилем общения, водитель поднял челнок с площадки перед Центром.

Вскоре под днищем юркого маленького кораблика раскинулись поля — машина вышла за пределы районного центра.

— Двадцать минут до прибытия на точку, сэр.

— Добро. — Шепард вернулся в салон, сел, пристегнулся.

На этот раз он не доставал инструментрон и не смотрел в окно. Ему необходимо было о многом подумать, пока машина не зависнет над посадочной площадкой у шатров, прикрывающих места будущих шахт, откуда начнётся штурм оболочки Периметра протеанской базы.

Обнаружение подземных уровней с саркофагами с выжившими протеанами

Капитан Андерсон был взбешён. Районные чиновники оказались ещё более невменяемы, чем чиновники планетной администрации. Несмотря на прямые указания из Константы, они упорно продолжали делать вид, что ничего не изменилось, что случившееся вот прямо здесь, рядом с резервным космодромом, уже не так и страшно, а значит — не так уж и важно. Потому, по их мнению, нечего напрягаться и нечего менять привычный стиль работы, а точнее — стиль ничегонеделания. Ленивое перекидывание файлов и пластобумажных листочков теперь Андерсон воспринимал только как ничегонеделание и никак иначе. Не получалось у него воспринимать такую деятельность по-другому.

Наверное, следовало побудить как-то Шепарда и турианцев с протеанином полететь в райцентр к чинушам всем вместе, может быть тогда и получилось бы как-то быстрее, вряд ли эффективнее. Но время... время очень дорого и пришлось разделиться, чтобы успеть сделать одновременно больше, чем можно было надеяться сделать последовательно. Да и к чему последовательность — вот Шепард полетел к журналистам и те мигом присмирели, прониклись, поняли, что к чему и почему. Быстренько взяли под контроль всех "пришлых" писак и снимак и стали работать, а предаваться увеселениям и безделью, сопли на кулак наматывать.

Кстати, а откуда это выражение-то?!... Он вроде бы так и не думал и не говорил никогда. Не в его это стиле. А, ясно. В холле Дома Совета Района в книжном киоске попалась тут ему книжка пластиковая. 'Новые имперские анекдоты'.

Империя... Россия. Огромная страна, мощная. Независимая. Не то что страны Альянса, которые поодиночке... Тьфу! В Империи все точно уже 'на ушах' стоят, по-другому там работать, действовать и жить не умеют. И если там стоят 'на ушах'... То уж точно знают и понимают гораздо больше — разведка Империи на Земле считалась одной из лучших, если не лучшей. Признаваться в том, что именно российская астроразведка лучшая — в Альянсе Систем не любили, не хотели и не могли. А вот перещеголять, превзойти имперцев в нелёгком разведывательном ремесле... мягко сказать — не умели. Теперь Андерсон был убеждён — и не особо и хотели. Не хотели напрягаться. Хотя сейчас и в очень недалёком будущем только постоянное напряжение может спасти землян от разгрома.

Тридцать лет тому назад турианцы. Да, да, те самые турианцы. Они уже были полностью готовы и, главное, способны вбомбить 'зарвавшееся' человечество в каменный век. Можно долго выяснять, действительно ли 'зарвалось' человечество или это кто-то из борзописцев увлёкся цветистым выражением. Которое стали автоматически тиражировать менее удачливые коллеги этого писаки, а на самом деле человечество ни на йоту не 'зарвалось' — оно всегда таким было.

Так вот турианцы уже были готовы резко ослабить потенциал человечества тридцать лет тому назад. Одна раса. Из полутора десятков ставших известными землянам. А теперь... Теперь всем этим расам, всем этим расам вместе, кстати, с человечеством, придётся противостоять расе, раз за разом уничтожавшей всю разумную органическую жизнь в Галактике.

Всю. Разумную. Органическую. Жизнь.

Мрачный как грозовая туча, Андерсон неспешно вышел из здания Дома Совета Района, поднялся на борт прибывшего 'командирского' челнока, кивнул водителю. Наверное, только он, Андерсон, знал, чего ему стоило тогда просто спокойно кивнуть водителю, сразу закрывшему боковую салонную дверь и одновременно немедленно поднявшему челнок в воздух.

Если разобраться, чиновников-районщиков можно понять. Что бы там ни решили в Константе, не им, столичникам, дано знать всё в деталях так, как это доступно местным районным управленцам. Разговор с местными руководителями получился... цветистым.

Андерсон сразу отметил, что среди районщиков нет единства. Одни считали, что действительно, происшедшее вот тут, рядом, противостояние между Жнецом, иден-праймовской инфраструктурой и разведфрегатом — серьёзный сигнал, который требует изменить благодушное настроение как минимум на настроение предвоенное. Другие — колебались, не веря, что мирное время может вот так быстро отодвинуться куда-то в прошлое. А третьи вообще ничего не желали менять, считая, что раз Жнец вот уже несколько часов подряд не проявляет агрессивности, то нечего особо и напрягаться, ожидая каких-либо дальнейших неприятностей.

Пришлось постепенно, но неуклонно 'ломать' настроение этих третьих, потом — 'чистить' настроение вторых и поддерживать настроение первых. Андерсон чувствовал себя явно 'не в своей тарелке': да, он сам решил полететь на встречу с районными чиновниками, это было его решение, его выбор. Но едва только он сел в кресло за столом переговоров — один против двух десятков чинуш... Он искренне пожалел, что у него нет возможности вызвать сюда, к этой площади райцентра фрегат и ударить из двух 'Таниксов' по этому зданию. Просто для того, чтобы нигде и никогда больше не осталось никакой памяти об этих чинушах. Фрегат благодаря проведённой подготовке смог противостоять сверхдредноуту. Плохой он, Андерсон, был бы командир, если бы не знал, не слышал, как определяют его коллеги класс этого корабля. Ухитрившегося пройти едва ли не парадным маршем через полгалактики и усесться на Иден-Прайме. Чтобы всего-навсего отобрать у иден-праймовцев протеанский Маяк.

Если бы не подготовка, проведённая под нажимом старпома Шепарда... Последствия для Иден-Прайма и для 'Нормандии' были бы просто катастрофические. И у районных чинуш не было бы ни одной свободной секунды. Они бы вздохнуть не успели, как эта креветка, передвигаясь на своих лапах, добралась бы до райцентра и устроила тут локальный Армагеддон. Выжгла бы главным излучателем этот райцентр, повредила бы — и весьма серьёзно — всю управляющую инфраструктуру, а дальше... Дальше прошлась бы по району. Здесь, на Иден-Прайме, кстати, нет вменяемой профессиональной наземной армии, так, сборище 'ополченцев'. Да, может быть, кого-то из простых иден-праймовцев это и уязвит, но... факты — упрямая вещь. Космодром... если бы креветка не была остановлена согласованным ударом планетной инфраструктуры и фрегата... можно было уже раз пять списать в утиль. И никто бы впоследствии не стал уточнять, что космодром-то — резервный. Блокировка Жнецом линий связи, в том числе — дальней космической — это уже выглядело бы на таком фоне мелочью.

Да, потом можно было рассчитывать, что к замолчавшей колонизированной землянами планете земляне пришлют разведку. Хотя бы пару фрегатов. Возможно — крейсер. А тут — Жнец. Ожившая легенда. Выстоит крейсер против сверхдредноута, удобно устроившегося на планете? Артиллеристы фрегата-прототипа доказали Андерсону в стиле 'дважды два — четыре', что Жнец спокойно и свободно мог бы ссадить с орбиты этот крейсер. Прибывший корабль пикнуть бы не успел, не только подать стандартный сигнал опасности. А дальше... дальше была бы начата Жатва.

Общаясь с чинушами райцентровского уровня, Андерсон чувствовал странное удовлетворение. Он их, этих чинуш, давил. Давил психически, давил так, как они явно не ожидали. Давил фактами, давил фильмом о бое со Жнецом. Ну не могли они видеть всё в деталях. Не могли по вполне понятным причинам. Фильм этот их впечатлил. Не всех, не сразу, но впечатлил. Андерсон понял, что он сможет додавить этих штатских. Сможет.

Да, на встрече присутствовали руководители местных военных и ополченческих районных структур. Точнее — не сами руководители, а их заместители. Руководители посчитали, что капитан Андерсон — слишком маленькая величина, чтобы почтить его своим присутствием. Личным присутствием и, соответственно, личным участием в этой встрече. Так что штатским чиновникам районного уровня пришлось общаться с командиром фрегата-прототипа в непривычном и очень опасном формате — 'штатские против армейца'.

Боевой настрой Андерсона рос как на дрожжах, а вот настроение его собеседников — падало. Знакомая песня: нету фондов, нет возможностей, нет ресурсов. Нету, нету, нету! И куда всё сразу подевалось?

Да, инфраструктуре района нанесён крупный, серьёзный ущерб. Это — факт. Но в результате — остановлен и обезврежен сверхдредноут, корабль, ранее считавшийся легендой. Не имевшей ничего общего с объективной реальностью. А теперь... Теперь вот — прямо из окон административного здания виден шпиль этой ожившей легенды. Реальной легенды. Дикое выражение, если вдуматься: 'реальная легенда'. Возможно, кто-то из местных и их, нормандовцев, вольно или невольно возвёл в статус легенды. Возможно. Но это, пока что, совершенно лишнее. Они все делали свою работу.

Странный полёт, странный рейс, странная задача. Всё странное. И вся эта странность разрядилась боем со Жнецом. Со сверхдредноутом. Снова оказались правы преподаватели Академии 'Эн-Семь', говорившие, что не только большое бьёт по малому, иногда и малое успешно и эффективно бьёт по большому. Хорошо, если малое действительно будет раз за разом справляться со столь большим, как эти корабли в ходе предстоящей войны.

От чиновников теперь требовалось поработать. Не просуществовать в безделье от рассвета до заката, а поработать. И Андерсон физически ощущал нежелание районных чиновников работать. Настолько сильное нежелание, что... Можно было пояснить это нежелание чем угодно, но нужны ли ему, командиру фрегата-прототипа, сейчас эти пояснения? Нет, ему нужна конкретная, активная, напряжённая работа всей пирамиды местной власти, всей пирамиды управленцев — от босса до последнего клерка и уборщицы.

Разговор с чиновниками получился... сложным. Пришлось давить. Давить не только фактами и документами. Давить всеми доступными средствами, включая психический террор. Да, да. Пришлось пугать, выводить из себя, проявлять то, что долгие годы скрывалось под внешней 'маской'.

Многие чиновники, глядя на 'проявление' своих коллег, были совершенно искренне удивлены и изумлены. Руководителям... некуда деваться, пришлось в темпе заменять одних чиновников другими, 'тасовать колоду', а ему, офицеру ВКС, спецназовцу и эн-семёрке, следить, чтобы это 'тасование колоды' не переродилось в очередную бесполезную и даже вредную чиновничью игру, целью которой был надёжный отвод глаз.

Многих заменили за эти несколько десятков минут. Кого-то пришлось отпаивать, кто-то ударился в истерику. Это только неумными комментаторами СМИ утверждается, что мужчина — существо в принципе не склонное к истерике. Ещё к какой истерике оказались склонны мужчины, носившие чиновничьи костюмы!

Что поделать — расслабились, разнюнились, а как настал момент концентрации — 'ну не шмогла я, не шмогла', как и написано было в той книжке новых имперских анекдотов. Ага, новых! Имперцы — большие мастера пошутить оказались и многие анекдоты были совершенно не новыми. Жизнь — вообще ужасно стандартная и неразнообразная штука, если присмотреться и вдуматься. А тогда, когда Андерсон наблюдал за тем, как реагируют на распоряжения своих руководителей самые разные чиновники, приглашаемые в тот зал... Жизнь казалась ещё более пресной.

Требовать от новоназначенных и новозаменённых людей трудовых подвигов... самому Андерсону это казалось совершенно излишним. Здесь не было никого, кто хотя бы в первом, самом грубом приближении соответствовал уровню Шепарда или его, капитана Андерсона, уровню. Да и соответствовавших уровню капрала Дженкинса тут находилось мало. Все были ниже даже этого нижнего, если судить по 'Нормандии', уровня подготовленности.

Прошло несколько часов, а пирамида власти района поворачивалась в нужном направлении ещё медленнее, чем пирамида власти планеты Иден-Прайм. Ещё медленнее. И — ещё проблемнее. Похоже, тут действительно привыкли к опасному убаюкиванию шестидесятичасовых суток. Которое Андерсону приходилось преодолевать, часто срываясь на режим 'прямого слома'. Да, неполиткорректно, да, жестоко, да, немилосердно, да, невежливо. Но если сейчас не навести порядок в районе — нельзя будет решить правильно поставленные задачи и проблемы.

Нельзя было отдавать таким чинушам ни грана информации о подземной протеанской базе и тем более — о засыпанном где-то там, на глубине, возможно, за сотню метров, боевом протеанском корабле. Явик убеждён, что это — фрегат 'Клинок Ярости'. Другого корабля в то время, в том прошлом Цикле, когда на Иден обрушились Жнецы, здесь на планете уже не было: протеане успели вывезти почти всё ценное, прежде всего — корабли. Без кораблей с флотами Жнецов и их приспешников, как пояснил Андерсону Явик, воевать со Жнецами не было никакой мыслимой возможности.

Всё же фрегат не услали с Идена. Для того чтобы оставленное на планете подразделение протеан-воинов имело хоть какой-то шанс уйти, если не удастся воспользоваться анабиозом. Кто же тогда знал, что удастся?! Возможно, удалось не всем и Явик... действительно один. А раз он один сейчас и, вполне возможно, будет один всю оставшуюся жизнь — Андерсон вынужден был допустить и такой вариант развития событий — надо было сделать всё, чтобы обезопасить и место расположения протеанской базы, и место расположения корабля. Остальные места... да, их тоже следовало защитить, проверить, очистить от тех артефактов, которые ещё можно будет вывезти в скрытом режиме под маскировкой и мощной охраной на борт фрегата-прототипа. Да, маленький корабль, но ситуация... слишком нестандартна и потому придётся напрячься.

Нельзя отдавать чинушам такие лакомые куски. Потому фрегатский пост РЭБ продолжал держать 'колпак' над планетой, фильтруя траффик и не давая возможности передать с планеты в окружающее пространство ничего сверх определённого лимита. Кто же знал, что Шепард разглядит в полисменах таких профессионалов?!... Кто же знал?! Да и сам Шепард не знал. Да, кое-что, конечно, он, как эн-семёрка, знал и умел, но после того, как его неслабо так дважды тряхнуло в том салоне... Он ведь старался скрыть от всех нормандовцев своё состояние... Всемерно старался скрыть. Слабый старпом — это настоящее проклятие для боевого военного корабля, вот Шепард и старался быть сильным хотя бы внешне, а ещё больше старался быть сильным внутренне.

Эти чинуши... Даже не пытаются они быть сильными. Они стараются быть обычными. Отошёл от административного здания — и готово, уже простой мирный штатский житель, а никакой не руководитель. Глупо, но вполне реальный вариант. Только вот Жнецы — не тот враг, который поверит в этот 'погорелый театр'. У них, как теперь знал и понимал Андерсон, приказ один: тотальное уничтожение всех разумных органиков. Независимо от расы. Всех!

В этой уверенности, что теперь Жнецы будут уничтожать всех разумных органиков, независимо от расы, возраста, пола, социального положения, не было ничего особенного. Жнецу-Наблюдателю не дали вывезти с Идена протеанский Маяк, содержащий предупреждение о грядущей Жатве? Не дали. Протеанина, пока что — единственного, нашли, вернули к жизни? Вернули. К войне стали заблаговременно, хочется верить, готовиться? Стали. Да за такую 'триаду' любой Жнец просто обязан в кратчайшие сроки организовать и провести вторжение в галактику, чтобы наказать всех разумных органиков. Именно всех, не фильтруя, не сортируя, не делая особого выбора. Вернуть вспять ничего не возможно. Маяк уже на борту фрегата, протеанин — найден, Жнец — выполняет функции наблюдателя, а не боевого военного корабля, пилот которого вроде бы обязан по мало-мальски вменяемым уставам немедленно организовать на Идене некий локальный Армагеддон. Может быть — из мести, а может быть — для того, чтобы остальные Жнецы восприняли это как сигнал к немедленному выступлению, сигнал к немедленному началу Жатвы.

Здесь, и не только на Идене, местным жителям и их руководителям надо организовывать сопротивление. И возглавлять его. На всех уровнях. А эти... чиновники не могли справляться надлежащим образом со всеми проблемами и вопросами даже в мирное время. А тогда, когда в Галактику придут Жнецы, они вообще перестанут справляться с возникающими вопросами. И что тогда делать? Нет, определённо, надо остаться на этой планете. И надолго. На месяц — как минимум. За меньший срок сделать что-либо действительно стойкое и прочное — не получится.

Можно было бы, конечно, попытаться, но... У Андерсона не было уверенности, что это возможно. Да, Советники могут вспомнить о своём распоряжении относительно доставки Маяка с Иден-Прайма. Могут? Могут. И, если вспомнят, то им доложат о случившемся на планете бое. А дальше... Дальше либо они сами поймут, либо им пояснят их помощники.

Если действительно удастся найти базу, найти корабль протеан, то эти два артефакта сдавать Советникам ни в коем случае нельзя. Равно как и Маяк. Явик... Да, он расшифрован, о его существовании и, возможно, о деятельности на Иден-Прайме, Советникам уже доложили. И доложат. И будут докладывать впоследствии почти постоянно. Конкурент для Советников... просто неимоверный. Они сразу почувствуют в нём нешуточную, реальную опасность. Если он выжил, значит у всего протеанского, что только возможно найти в Галактике, появился хозяин.

Плакали тогда законы и постановления — как местные, так и общегалактические, объявлявшие протеанские реликвии и артефакты... мягко сказать, ничейными. Менять, конечно, Советники и их помощники ничего не будут — они ведь чиновники, не любят напрягаться и тем более — перенапрягаться. Но усложнить жизнь Явику... могут хотя бы попытаться. И обязательно попытаются. Неоднократно попытаются.

Явик с ними церемониться не будет. У него, как у Старшей Расы, полно весьма специфических возможностей для того, чтобы наказать Советников и их прихлебателей за эти попытки.

Вспоминать в деталях своё недавнее общение с районными чиновниками Андерсону не хотелось. Важно было одно: он сумел заставить районных 'божков' понять, что им лучше понапрягаться и поработать так, как это действительно сейчас необходимо и будет необходимо в ближайшем и отдалённом будущем. Отдых — кончился, работа — началась. Со временем чиновники Идена поймут, что против них может выступить не только экипаж и команда военного боевого разведывательного фрегата-прототипа, но и очень многие местные жители. И не только штатские, кстати.

А это уже — серьёзно. Скорее всего, ротация чиновников продолжится. Теперь уже — с использованием замены извне. Понравится или не понравится это районным 'божкам' — Андерсона это сейчас не интересовало совершенно. Главное было — с максимальной пользой использовать время до Вторжения.

— Командир, капитан Шепард распорядился подвезти его к раскопкам доктора Сташинского. Он высадился там. Челнок вернулся к фрегату, — доложил водитель, прочтя выведенное на экран текстовое сообщение вахтслужбы фрегата.

— Принято, спасибо. Курс прежний — фрегат. — Андерсон прочёл сообщение на своём инструментроне — более полное и детальное, чем то, что было высвечено на водительском инструментроне.

— Есть, — водитель плавно положил челнок в вираж. — Прибываем через двадцать минут.

Отвечать пилоту Андерсон не стал — он читал только что поступившие с борта фрегата рапорты и сообщения. Требовалось дать распоряжения, внести правки, откорректировать планы. Командирская работа, никуда от неё не денешься. Да, он возвращается к кораблю и на корабль, но... времени терять нельзя, уже ясно, что всему экипажу и команде придётся на Иден-Прайме задержаться. И поработать.

— Командир, — водитель выходит на канал командирского наушного спикера. — Мы — на подходе.

— Вижу. — Андерсон бросает короткий взгляд в боковой салонный иллюминатор. Водитель наклонил машину, вводя её в вираж — обычная 'коробочка', ничего особенного. Да, вот видны женщины и девушки из состава экипажа и команды фрегата. Они по-прежнему — среди местных жителей и жительниц, неспешно перемещаются от дома к дому. Удачно так сел фрегат: посёлок оказался прикрыт им от Жнеца. Так что за дюзами фрегата как раз и стоят в нескольких сотнях метров эти домишки. В случае чего разведкорабль прикроет от художеств Жнеца, но...

Почему-то сейчас Андерсону кажется, что стрелять Жнец не будет. Шепард поговорил с пилотом Жнеца, поговорил так, как только ему и доступно, а значит... особых указаний на то, что Жнец будет выходить за рамки разведки, пока нет. Можно верить или не верить пилоту Жнеца, но лучше верить Шепарду. Без его активного и прямого участия всё могло сложиться гораздо хуже.

Челнок уходит вперёд, к носовой оконечности фрегата. Андерсон осматривает корабль — когда ещё предоставится такая вот возможность взглянуть на 'Нормандию' извне, своими глазами. Да, на Цитадели в Доках будет можно посмотреть, но там вид — туристский, однонаправленный, а здесь можно взглянуть на фрегат с разных сторон.

— Господин капитан, — к опустившемуся на плиты посадочной площадки челноку подошёл Прессли. — На фрегате и вокруг него в охранной зоне — без происшествий Личный состав...

— Ладно. — Андерсон поднимается с кресла, выключает инструментрон. — Рапорт принял. Давай без чинов, время дорого.

— Есть, Дэвид. — Прессли опускает руку, расслабляется. — Достали чиновники?

— Не то слово. Хотел поднять фрегат и вдарить по их домику из 'Таниксов', — роняет, сходя на плиты посадочной площадки и направляясь к трапу 'Нормандии' Андерсон.

— Их у нас только два, но воронка была бы глубокая. — Прессли пристраивается чуть позади слева от командира фрегата. — Наши дамы продолжают 'обрабатывать' местное население, кое-какая информация об их влиянии ушла к дальним посёлкам. Местные — уже прониклись. Попыток перехода границы охранной зоны за последний час не отмечено. Сидят в кустах и за деревьями, наблюдают, не без этого, но дальше, на нашу территорию — ни-ни.

— Это — радует. — Андерсон кивает и козыряет вахтенному у входного шлюза корабля, переступает порог. Обычная процедура шлюзования — атмосфера на корабле должна быть своя, профильтрованная. Откинув внутреннюю крышку, командир делает шаг через высокий порог. — Идёмте ко мне и — пригласите лейтенанта Аленко.

— Есть. — Прессли, отдавая вполголоса распоряжение, склоняется к наплечному спикеру, одновременно пристёгивает шлем к поясу. — Будет вовремя, командир.

— Хорошо. — Андерсон переступает порог своей каюты, проходит к рабочему столу, включает настольный инструментрон, активирует настенные экраны. — Присаживайся. Придёт Кайден — кое-о-чём придётся поговорить. Как у Шепарда обстановка?

— Рапорт, — присевший за приставной стол Прессли подаёт командиру корабля два ридера. — В общем и целом — бурение основного вертикального ствола уже началось. Явик и Джон наблюдают, археологи бдят. Охрану и контроль района наладили, прикрыли всеми необходимыми средствами защиты от несанкционированного получения информации о происходящем под шатрами. Дело это долгое, бурение...

— Ладно. Бурят и бурят. Это хорошо. — Андерсон просмотрел ридеры. — Доклад как всегда полный, — присев за стол, командир расписался на экранчиках ридеров своим стилус-кодатором, подтвердив факт ознакомления. — Кайден, проходи, садись, — кивнув остановившемуся на пороге каюты лейтенанту, Андерсон положил ридеры на стол, пододвинул к себе инструментрон. — Итак, что мне удалось сделать у районных чинуш... — командир не стал скрывать от навигатора своё недовольство результатами встречи. — Их настрой...

Чуть меньше двадцати минут Андерсон рассказывал своим офицерам о том, что говорили и что хотели сделать чиновники районного уровня. Прессли кивал, отмечая важные места в рассказе,

Кайден сохранял спокойствие и невозмутимость. Поглядывая на него, Андерсон дивился: раньше по любому острому поводу — а рассказ командира о тупости местных гражданских чинуш — именно такой повод, Аленко вспыхивал биотикой, несмотря на всю свою подготовку, направленную на сдерживание подобных вспышек, а теперь он сидит рядом как совершенно обычный офицер ВКС. И не скажешь, что биотик-профессионал. Спокойный, рассудительный. Вставил к месту две-три реплики и дальше слушал спокойно.

— Так. Хорошо. Теперь переходим к тому, что следует сделать в самое ближайшее время. — Андерсон встал, включил свой наручный инструментрон. Зажглись настенные экраны. Прессли и Аленко повернулись в креслах, чтобы с удобством смотреть на пластины экранов. — То, что мы будем заниматься нашими двумя районами — подтверждается. Пускать кого-попало в них мы по-прежнему не будем. Но один из местных чиновников, с которым мне удалось пообщаться, как говорится, в кулуарах между раундами переговоров, подкинул мне идею. Может быть, преждевременную, а может быть — весьма разумную. Речь идёт, коллеги, о персональной базе для нашего фрегата, — он замолчал, давая возможность слушателям в тишине обдумать сказанное.

— А не рано?... — задумчиво сказал Аленко. — Мы ведь через месяц — ту-ту, би-би — улетим, а... тратить планетные ресурсы... Нет, что-то тут не похоже очень на местных чиновников.

— Непохоже, — согласно кивнул Андерсон, остановившись у одного из настенных экранов. — Но мы тут застряли на целый месяц и все эти тридцать дней должны будем работать в авральном режиме. Да, да, коллеги, в авральном! На нас, на экипаже 'Нормандии' слишком много завязано, если говорить проще, — он подошёл к столу, надавил на несколько сенсоров клавиатуры настольного инструментрона. — Пересылаю вам файлы. Ознакомитесь — жду ваших письменных предложений. Материалов там предостаточно, так что с ответами особо не тороплю, но постарайтесь дать ответы в самое ближайшее время. Не больше двух суток, коллеги.

Аленко и Прессли кивнули, услышав сигналы своих наручных инструментронов, известившие об успешном приёме файлов. Никто из офицеров не стал включать даже малые экраны, увидев, как Андерсон со своего инструментрона вывел на один из настенных экранов несколько таблиц и графиков:

— Итак, вот что я предполагаю сделать в самую ближайшую декаду. Во-первых ...

Явик стоял у буровой установки, наблюдая, как вращается колонна бура, уходившая с каждой секундой всё глубже и глубже в пока что податливую землю Иден-Прайма. Созерцание мерцающей колонны его успокаивало: при всей своей невозмутимости Явик волновался, привычно пытаясь это волнение загнать поглубже. Началось то, о чём он раньше не смел и помыслить: местные археологи при поддержке нормандовцев определили место, от которого можно было пробить сначала вертикальный 'ствол', а потом — горизонтальный тоннель к стенам Базы. Так теперь Явик называл подземное протеанское убежище-форпост.

Протеанин не сомневался в том, что пробиться к стенам Базы удастся. Пусть не так быстро, не за несколько часов — чудес не бывает, но — удастся. Хорошо, что ему не пришлось пробиваться самому, в одиночку, тайно. Да он и не смог бы это сделать — из саркофага, засыпанного тоннами земли, просто так не выберешься. Шепарду он благодарен. И археологам — Джон рассказал, что крышку саркофага расчищали вручную женщины-археологи — тоже благодарен. Равно как и оператору буровой установки и водителю-оператору автокрана. Потому он им и доверяет: глупо не доверять тем, кто видел столько, для чужих посторонних глаз недоступного.

Пока им всем можно доверять. Но больше всего можно и нужно доверять Джону. Ясно, что к стенам базы пойдут не только Явик и Шепард, но и другие археологи — пусть, там скрывать нечего, но в Периметр Базы пойдут только двое — он, как единственный пока что выживший протеанин и Шепард. Больше — никто. Уж так настроена автоматика базы, что сможет пропустить только особо доверенных разумных органиков. Защита, ничего не поделаешь. Протеанина она пропустит, конечно, предварительно убедившись в отсутствии следов индоктринации, а Шепарда пропустит в сопровождении протеанина. И — никак иначе.

Шепард понимает состояние Явика, потому старается не подходить близко, уважает право партнёра на одиночество. Да, пока, собственно, здесь смотреть нечего: бур вращается, насосы гонят измельчённую породу наверх по трубам, вниз исправно подаётся фиксирующий стенки шахты раствор. Рядом стоит автокран с 'люлькой' — по достижении нужной глубины предстоит приготовиться к бурению горизонтального тоннеля. Спуститься туда предстоит... Иначе никак не получится определить направление. Точнее протеанина это направление никто определить не сможет — свойство защиты Базы.

Капитан отошёл, беседует со Сташинским. Профессор изредка поглядывает на Явика, но слушает старпома фрегата внимательно, с явным интересом. Археологи работают: уж если им выпала честь присутствовать при таком событии, ясно, что они сделают или, по меньшей мере, постараются сделать всё наилучшим образом.

Пусть. Любой археолог хочет достичь в своей карьере чего-то значимого, так почему бы некоторым из их числа не дать такую возможность именно сейчас? Когда будет возможно — кое-какие артефакты Базы будут переданы археологам из состава этой археологической партии — пусть люди получат реальные свидетельства своего участия в интереснейшем проекте. Возможно, им можно будет показать кое-что из внутреннего убранства базы. Очень немногое, конечно, но это будет потом, когда удастся ему и Джону пройти внутрь. База никого больше не впустит, это факт — Явик достаточно окреп и освоился на Иден-Прайме, чтобы утверждать это со всей возможной определённостью.

Несколько часов. Ясно, что его волнение чувствуют и, может быть, даже видят окружающие. Он не особо и скрывает это волнение. Остаться одному... страшно и очень больно. Не физически — душевно больно. Хотя... физически, наверное, тоже больно. Со временем душевная боль обязательно дополнится физической. Обязательно. Остаться одному... невыносимо трудно. Протеане могли, конечно, выдерживать долгие периоды одиночества — принудительного. А тут... естественное одиночество. Если там, — глаза Явика вперились в полутьму шахты, — никто из сородичей не выжил... Ему предстоят... очень трудные годы. Да, он будет воевать, будет бороться, будет жить от боя до боя, от столкновения до столкновения, от противостояния до противостояния, но... Эти периоды 'между боями' будут... и физически, и морально труднопереносимы даже для него.

— Сэр! — сержант Уильямс подошла к стоявшему рядом со штабным транспортёром Шепарду. Сташинский несколько минут назад ушёл к ассистентам — необходимо было готовить аппаратуру к проходке горизонтального тоннеля. — Периметр проверен, проблем нет. — Эшли подала Шепарду ридер с отметками.

— Рапорт принял, — отвлёкшись от чтения информации с экрана инструментрона, Шепард посмотрел на экранчик ридера, расписался световод-кодатором на пластинке поданного Уильямс прибора. — Можете идти, сержант.

— Есть, сэр. — Эшли козырнула, повернулась 'на месте кругом', отошла на несколько шагов от штабного транспортёра, закреплённого за археологической партией. Только здесь она позволила себе немного проявить недовольство вовне.

Кайдена 'заблокировали' на фрегате, он фактически взял на себя руководство охраной района размещения двух кораблей и теперь в самое ближайшее время — а оно Эшли оценивалось никак не меньше, чем два-три дня — Аленко не появится в районе раскопок.

Девушке не нравилось то, что Кайден не сможет прибыть сюда, в этот район в самое ближайшее время и сержант космопехоты не особо это скрывала от окружавших её разумных, не сомневаясь в том, что и Шепард осведомлён и о её недовольстве и о его причине.

Получить дополнительную информацию о Кайдене ей не удалось — и из-за недостаточности допуска — что там значит сержантское звание? — и из-за отрезанности планеты от магистральных линий межзвёздной и межпланетной связи. Экстранет... слишком он ненадёжен, военные линии связи зафильтрованы службой РЭБ 'Нормандии' до предела — Эшли подозревала, что теперь там, на круглосуточном дежурстве, сидят не только штатные спецы, но и множество помощников: нормандовцы взялись осваивать смежные и не очень смежные специальности и профессии с пугающей Уильямс основательностью.

Странный всё же этот корабль, да и экипаж у него странный. А самыми странными обитателями разведфрегата являются, безусловно, Шепард и протеанин. Стоит этот 'жукообразный' неподвижно у шахты, наблюдает за бурением и даже не смотрит по сторонам. Четырёхглазый. Ладно там батарианцы, но четыре глаза в линию — это для человеческой психики испытание и нагрузка похлеще, чем батарианские четыре глаза попарно одна пара над другой. Или одна пара под другой — всё равно как определить.

Батарианцы да, неприятны, но они, по-меньшей мере, за тридцать лет как-то людям примелькались что-ли, а тут... чистый целый и абсолютно нормальный протеанин, к которому, как понимала Уильямс, трудно привыкали даже нормандовцы. О её коллегах-космопехотинцах и говорить нечего — они шарахались от протеанина и старались всемерно оказаться от него как можно дальше. Жукообразного такое положение дел похоже, устраивает. Или он просто ко многому в окружающем его мире слишком равнодушен. Непонятный он какой-то. Очень непонятный. А уж Шепард... ещё больше непонятный. И, вполне возможно, попав под влияние Шепарда, стал ещё больше непонятным и Кайден.

Уильямс со многими нормандовцами смогла пообщаться. Так что о Кайдене кое-что знала. Необщедоступное, необщеизвестное. И получалось, что Кайден изменился. Очень изменился за последние несколько суток. Изменился очень существенно. Вполне возможно, что изменился под влиянием того же Шепарда. Из сказанного многими нормандовцами следовало, что раньше Кайден был... мягко сказать, профессионально малопригоден к исполнению офицерских обязанностей. Барахливший имплантат, управлявший биотикой, заставлял Кайдена с пугающей регулярностью терпеть жуткие головные боли. Превращавшие боевого офицера-лейтенанта в ходячий труп. Или — в мумию. Малейшее напряжение — и, как удар хлыстом, сильная вспышка головной боли.

Теперь последние несколько десятков часов, как утверждают нормандовцы, Кайден практически не испытывает никаких головных болей. И стал в профессиональной сфере очень активным. Готовит из полисменов почти десантников. Конечно, выполняет приказ Андерсона и распоряжение Шепарда, но выполняет хорошо.

Всё же есть в Кайдене какая-то тайна. Неприятная тайна. В Экстранете — только глухие намёки. Не читать же текстики, состряпанные совершенно 'отвязными' журналистами, хотя, как понимала Уильямс, именно такие вот 'безбашенные' писаки иногда бывают больше правы, чем их более вменяемые коллеги по профессии.

Вряд ли Кайден будет к ней, сержанту Уильямс, расположен настолько, что вот так, быстро, легко и просто расскажет то, что не знают многие нормандовцы. В конце концов — просто не будет распространяться на эту тему, учтя, что она, Эшли Уильямс, всего лишь сержант, а он — лейтенант. Дистанция, как сказал земной классик-литератор, 'огромного размера'. И если теперь Кайден не испытывает проблем с приступами мигрени, то он будет чётко взвешивать все последствия и сделанного и сказанного им. А здесь, на раскопках, он точно в ближайшее время не появится. Шепард и Явик. Эти двое стоят дивизии спецназа ВКС Альянса — в такой оценке Эшли была не просто уверена — убеждена.

Ладно, надо идти, проверять посты. Доклады — хорошо, но и самой надо многое видеть и чувствовать. Уильямс поправила винтовку в наплечных зажимах и направилась к самой отдалённой точке зоны оцепления — начинать проверку следует с самых уязвимых зон. С остальными можно разобраться потом.

— Зина, я понимаю, ты — эксперт, тебе здесь многое видно, что нам с Пашей совершенно незаметно. — Томин, как всегда, неспешно ходил между столами, весьма искусно не натыкаясь не только на столы, но и на стулья, на которых лежали кипы ридеров: в кабинетике, выделенном для ЗнаТоКов, шло обычное рабочее совещание. — Но скажи, почему ты считаешь, что этой Дэйне можно доверять? Британка, профессиональная спортсменка, — уточнил оперативник. — Где, скажи мне, гарантия, что она не свалит от Шепарда куда-подальше, а нашей структуре не придётся скоренько дистанционно и принудительно чистить ей память?

— М-да, коллега. — Зинаида точным движением руки поправила на переносице очки, которые носила скорее для пущей солидности, чем по необходимости. — Попрошу простить, но мне легче будет написать сотню страниц всяких-разных экспертных заключений, чем это словесно — устно или письменно — пояснить вам обоим. Дэйна любит Шепарда. Любит, — подчеркнула эксперт. — Мне, как женщине, это — ясно. Я просмотрела несколько раз все видеоперехваты, все отчёты внешнего слежения, прослушала все аудиоперехваты...

— Верю. — Знаменский, не взглянув на Зину, налил из чайника в кружку дополнительную порцию воды, тихо, не касаясь ложкой стенок кружки, размешал скопившийся на дне сахар. — В то, что ты ознакомилась со всеми доступными материалами, со всеми, подчеркну, верю. А вот в то, что Дэйна ни при каких обстоятельствах не уйдёт от Шепарда — извини, не верю. И дело, Зина, даже не в том, что я и Том с тобой не согласны. — он употребил прозвище Томина, считавшееся в их узкой компании достаточно знаковым. — Дело в том, что единственной, ну или — почти единственной страной, в которую известная спортсменка Дэйна — фамилия сейчас не важна, — Знаменский поднёс кружку к губам, осторожно сделал глоток, посмотрел на 'маятником' ходившего по кабинетику оперативника, — не посещала ни разу — наша Россия. Ну и с небольшим довеском вроде всяких там, в том числе и островных 'банановых' и 'ананасовых' республик. И потому делать выводы на основании докладов имперских внешних агентов... Не слишком ли... преждевременно, Зина?

— Паша, я понимаю, ты — не веришь. Том — тоже не верит. Я сама себе не верю, но вот, чувствую — и всё тут. Чем больше и дольше сижу над всеми присланными материалами, смотрю, слушаю, тасую так и этак — тем больше не верю и всё больше чувствую — я права. Могу крест поцеловать. — Зинаида остановилась у своего рабочего стола — хоть она в основном и работала в Экспертном управлении, где у неё уже был свой собственный кабинет, но и Паша и Том настояли, чтобы в их кабинетике был поставлен стол и для Кибрит, для их несравненной и незаменимой Зины. — И вы знаете, что я — поцелую.

— Не надо, Зина. Мы тебе — верим. — Томин остановился на несколько секунд. — А вот что нам докладывать полковнику — это ещё тот вопрос. Он ведь привык, что мы притаскиваем ему факты и только факты, ну или приближения к фактам. А вот как притащить ему твою веру и твои ощущения — я, извини, не знаю.

— Докладывать буду я. А вы будете присутствовать при сём, — сказала Кибрит, садясь в кресло за свой стол. — Полковник меня поймёт. В конечном итоге я беру на себя всю ответственность. Вы можете мне не верить — ваше право. Я сама не верю, а только чувствую. Шепард — далеко, он — на Иден-Прайме. Дэйна не собирается ломать график спортивной подготовки, она, кстати, до сих пор не сломала свой режим дня. График тренировок и сборов она тоже — не ломает. Прошло всего несколько дней. Все агенты говорят о том, что она не собирается лететь на Иден-Прайм в самое ближайшее время. Я убеждена, что мы можем дать ей больше информации. И она сумеет этой информацией воспользоваться. Безопасно для Шепарда и для всех остальных. Короче, мальчики, она — достойна знать немножечко больше правды, чем дают землянам привычные скучные и тупые информационные болваны. Сами знаете, насколько за пределами Империи склонны экономить как на дикторах, так и на комментаторах, — отметила эксперт.

— Наслышан. — Томин, постояв несколько минут неподвижно, снова стал ходить между столами, выписывая 'восьмёрки'. — И всё же, Зина... Мы, конечно, с твоего согласия посмотрели предлагаемый полный блок собранных данных, но... Не слишком ли круто мы меняем направление развития ситуации? Может, лучше для Дэйны — неведение? Согласен, информация с Идена идёт в обрезанном формате. Очень обрезанном. Общие каналы 'пересохли'. Это заметно не только нам, но и обычным людям, ни разу не профессионалам в профильных областях. Мы знаем, чем это вызвано, кое-что из происшедшего на планете всё же уже здесь, на Земле, известно. Да, известно немногим, но инерция... Пока она и ситуация... не дают оснований беспокоиться и переходить к активным действиям. А ты предлагаешь дать иностранке, британке 'чуть больше информации'? Мы подставим гражданского человека, Зина.

— Она волнуется, беспокоится за Шепарда, Зин. — Знаменский допил чай, поставил кружку на столешницу. — Вполне нормально. Она — достойная женщина. Для Шепарда — очень достойная. И во многом — равная ему. И если не давать ей дополнительной информации... Она будет меньше волноваться. В конечном итоге у неё забот сейчас — предостаточно. Спортивная карьера у неё — на 'посадочной глиссаде'. Ещё несколько лет — и она выйдет на спортивную пенсию.

— Если эта пенсия, мальчики, у неё вообще будет, — возразила Кибрит. — На Идене — Жнец. Легенда перестала быть легендой. На Идене — протеанин. Раса протеан не вымерла.

— Угум, не вымерла. Один протеанин — это ещё не показатель, Зина. — Томин снова остановился, посмотрел на коллегу чуть исподлобья. — Он — пока что, подчёркиваю — один. И не надо отдельной британке о всём этом в деталях сообщать.

— По последним данным, Том, нормандовцы по наводке протеанина бурят вертикальный ствол в районе, который наши сканеры определили как 'странное плотное образование в толще коры планеты'. Корявое, конечно, определение. — Кибрит открыла и закрыла крышку инструментрона, стараясь не особо щёлкать зажимами. — Но уж — какое есть. Тем более, если у Дэйны карьера на 'посадочной глиссаде', она не будет спокойна за Шепарда. Дело идёт к стандартному сценарию. Свадьба, дети. Да, да, мальчики. — Кибрит посмотрела сначала на Томина, продолжавшего ходить между столами, затем на Знаменского. — Дети.

— Какие там дети, Зина?! — Знаменский встал, прошёл к раковине, помыл чашку. Посмотрел на засвистевший чайник, выключил его из розетки, налил в чашку кипяток. Бросил несколько кусков сахара, пакетик заварки. — В самое ближайшее время Шепарду, как доказывают доклады наших имперских агентов и разведчиков, 'не светит' вернуться даже на 'Арктур'! Следующим 'пунктом программы' будет работа над Базой — тем самым 'образованием'. Затем — над кораблём — второй точкой приложения усилий нормандовцев и, так сказать, 'аккредитованных' нормандовцами археологов, — он сел за стол, бесшумно размешал сахар, вглядываясь в вившийся над кружкой дымок. — Это, Зина, ты сама знаешь, понимаешь и уже, сделала, наверное, соответствующие расчёты — месяц. По любым расчасовкам продолжительности суток — иденских или земных, — уточнил он. — В очень лучшем случае. Да, нормандовцы, да и иденцы тоже, кстати, будут вкалывать как черти в аду у сковородок и котлов, если уж там так всё завязалось. Но это же означает, что от Иден-Прайма при большинстве вариантов — с учётом обнаружения живых протеан и выкопки корабля — 'Нормандия' уйдёт сразу, Зина, сразу, — повторил Знаменский, — к Цитадели. И Андерсон в этот период ни за что не отпустит Шепарда обратно. Командировка для капитана-старпома на Идене не завершится, — взяв кружку за ручку, Знаменский поднял её над столешницей. Подержал на высоте двадцати сантиметров, словно решая, стоит ли сейчас пить чай или следует дать воде немного охладиться. — А там, потом, Зина, ситуация запутается так, что, как ты и сама читала в аналитических и прогнозных выкладках, следующим 'крупным' пунктом будет 'Омега'.

— Читала, знаю. — Кибрит пододвинулась к столу, положила руки на столешницу, сплела пальцы. — Мальчики, вы всерьёз думаете, что ничего Дэйне не следует давать?

— Убеждены, Зин. — сказал Томин, снова остановившись. — Прости, но лучше полковнику нашему это — не озвучивать. Не поймёт он нас.

— Увы, Зин, — поддержал друга Знаменский. — Она будет... ну, в общем, пусть волнуется, беспокоится, как и положено любящей и верной женщине, но грузить её подробностями... не надо. Сама понимаешь — тогда мы не сможем держать её вне нашего Круга Защиты, а это — дело хлопотное. Полковник не даст санкцию. И мы будем выглядеть... любителями.

— Ладно, — вздохнула Кибрит. — Уговорили, — эксперт подхватила сумочку, встала, направилась к двери. — Не пойду я к полковнику, мальчики. Не пойду. Не беспокойтесь, — она переступила порог.

— Верим, — почти в один голос сказали Знаменский и Томин.

Закончив совещание, Андерсон выключил настенные экраны. Прессли ушёл из командирской каюты первым — у него, как у навигатора, всегда было много дел. Аленко не стал торопиться и Андерсон сразу понял: лейтенант хочет поговорить. Наедине.

— Кайден, — хозяин каюты закрыл дверь на защёлку, прикоснувшись к нескольким сенсорам инструментрона. — Выскажись вслух. Это... будет лучше, чем ты будешь держать всё в себе.

— Не могу, командир. Меня учили... держать всё в себе. Для биотика душевное внутреннее равновесие... очень важно.

— Охотно могу поверить, но, к сожалению, не понять, — ответил Андерсон. — И всё же, Кайден. Мы задержимся здесь, на Идене, минимум на месяц и мне нужны офицеры, которые не держат в себе проблемы и вопросы.

— Война — на пороге, командир. А я... чувствую, что мы к ней... не готовы. Совершенно не готовы, — ответил Аленко.

— Не готовы, — тихо подтвердил Андерсон, поймав взглядом судорожное движение головы Аленко. — Мы, Кайден, вообще ни к чему никогда не готовы. Особенно — к переменам. Всё равно к каким: маленьким, средним, большим.

— Вот и я не готов, командир, — ответил младший офицер — Шепард меня... освободил от влияния имплантата. И я не знаю, как теперь мне быть. Вроде имплантат и есть, но в то же время его как бы и нет. Капитан меня... переформатировал, что-ли. Простите, точнее сейчас я всё равно не выражу свою мысль. Понимаю, вы меня назначили на должность командира группы защиты и обороны фрегата, но...

— Кайден, — обратившись к своему офицеру по имени, Андерсон сделал паузу. — Мы и так окончательно 'влезли' в ситуацию. Сложную, трудную, неоднозначную. И сейчас, пока мы не разрулим вопросы с протеанами, их базой и кораблём... Я не могу отзывать Шепарда с передовой. Да, да, Кайден. С передовой. Так уж получилось, что Явик доверяет больше всего Шепарду. И как бы там, на раскопках, ни сложилось, лучше Джона нашему партнёру никто не поможет. А Явик... нуждается в нашей помощи и поддержке. Вне зависимости, найдутся ли там сородичи протеанина или их там в живых... не будет, — подчеркнул 'первый после бога на борту'. — Я предполагаю и имею основания для таких предположений, что так или иначе Явик... согласится летать вместе с нами. Да, на Цитадель, а потом... потом, возможно, и дальше.

— Я и подумать не решаюсь, командир, каково бы мне было, если я остался бы один... — тихо сказал Аленко, не поднимая взгляда на сидевшего за своим столом Андерсона. — Мне тут рассказали о видении, показанном Явиком... О том, как ему пришлось отступать к Базе... Это... страшно.

— Страшно, — согласно кивнул Андерсон. — Очень страшно. И потому мы должны стать для Явика семьёй. Пока не будет окончательно ясно, есть ли живые протеане на Идене или их уже нет.

— Планеты протеан, я тут покопался в базах данных... Были... распылены. — Аленко потеребил клапан рукава скафандра. — И...

— При всей мощи Жнецы не стали бы просто так уничтожать все планеты, на которых селились протеане. Перерасход ресурсов был бы неподъёмным даже для столь мощной расы. — Андерсон встал, подошёл к иллюминатору. Аленко вставать не стал, поймав взглядом короткий разрешающий жест командира корабля. — И я очень надеюсь, что нам удастся вывезти протеан, если мы их, конечно, обнаружим живыми, куда-нибудь с Иден-Прайма. Не стоит подвергать эту планету угрозе первого удара Жнецов.

— Но защищать Иден — придётся. — Аленко посмотрел на стоящего у иллюминатора Андерсона.

— Придётся, — подтвердил командир фрегата. — И потому, Кайден, вашей заботой станет капрал Ричард Дженкинс. Подготовьте из него себе заместителя. Хотя бы начните эту подготовку. И ориентируйтесь на то, что он должен стать не сержантом, а унтер-офицером. Да, да, Кайден, по германским лекалам, — обернувшись, Андерсон увидел, как удивлённо расширились глаза лейтенанта. — Сержант — это слишком — для наших нынешних условий — малый уровень. Недостаточный. — Андерсон рубанул воздух ладонью, поворачиваясь к иллюминатору спиной и направляясь к рабочему креслу. — Нам, предполагаю, придётся много и долго летать в полном одиночестве. В боевом режиме, — уточнил командир фрегата, садясь в кресло и пододвигая к себе клавиатуру настольного инструментрона. — Потому — должно быть как можно больше офицеров. И, Кайден, усильте подготовку наших полисменов. Они должны стать десантниками. Понимаю, что для многих, кто носит погоны — армейские, прежде всего, словосочетание 'полисмен-десантник' будет неудобоваримо, но если нам предстоит такая война — с этой неудобоваримостью придётся смириться. Со временем такое словосочетание, уверен, станет привычным.

— Ясно, командир. — Аленко подобрался.

— Кайден, — помедлив, сказал Андерсон. — Как только будет ясно, живы ли протеане... У вас появится время для выхода за пределы охранной зоны стоянки наших кораблей. Идите.

— Да, командир. — Кайден встал, пододвинул кресло к столу. — Спасибо.

Андерсон не ответил, склонившись к экрану настольного инструментрона.

Лейтенант вышел из каюты, плотно прикрывая за собой дверь. Спускаясь по трапу к площадке стоянки кораблей, Аленко прокручивал в памяти разговор с командиром и испытывал чувство удовлетворения: Андерсон помнит о его взаимоотношениях с Уильямс и фактически пообещал, что как только ситуация с протеанами прояснится, у него, лейтенанта Аленко, будет возможность уделить Эшли больше внимания. Гораздо больше.

Бенезия попрощалась с очередными гостеприимными хозяевами и вышла со двора, тихо прикрывая за собой калитку. Её уже ждали в соседнем доме — прибежал шестилетний мальчик. Теперь он стоял в пяти шагах от матриарха и оглядывался, готовый сорваться с места и побежать, указывая гостье дорогу. Старшей Т'Сони нравилось, что местные крестьянские дети почти всегда передвигаются бегом: расстояния между дворами достаточно большие, а рядом — огромный лес, большие поля, река, озёра, луга.

Просторно здесь, на Иден-Прайме. Хорошо люди здесь обосновались. Прочно. И многочисленные раскопки не портят окружающий пейзаж. Да, протеанские 'башни' стоят, 'штыками' впиваясь в голубое иденское небо, но они не выглядят инородными, чужими. К ним привыкли.

Мальчишки, конечно, играют в этих башнях в войну. У них там, как теперь знала матриарх, есть свои секретные 'уголки'. Родители многое знают об этих 'уголках', потому не препятствуют сыновьям в их стремлении получить очередную возможность ощутить себя участниками приключения. Дети Идена растут физически развитыми, спокойными, работящими.

К двухкилометровому Жнецу здесь привыкли поразительно быстро. Бенезия искренне сомневалась, что очень многие азари — и не только, конечно, матриархи, смогли бы так быстро адаптироваться к присутствию такой необычной 'детали' пейзажа. Может быть, что правду говорят некоторые исследователи, что люди — раса с удивительными способностями. До уровня освоения биотических талантов, минимально обычного для азари, очень многим землянам, конечно, далеко. Но во многом другом люди могут вполне профессионально посоревноваться с представителями Старых рас.

Тридцать лет. И галактика — на пороге войны. Идя следом за младшим сыном своих новых знакомых, Бенезия продолжала трудно и тяжело свыкаться с мыслью, что мирное время постепенно, но неуклонно отступает в прошлое. Его сменяет предвоенное, тревожное и напряжённое время.

Крестьяне Идена, конечно, чувствуют приближение войны. И начинают готовиться. Не потому, что 'сверху' спущены были им некие 'руководящие указания', хотя и это тоже было сделано: старания капитана Андерсона, Шепарда и появление Явика перед чиновниками Константы и райцентра — не пропали даром. Пусть не всегда чётко, полно, быстро, но маховик адаптации жителей Иден-Прайма к предвоенному времени начал проворачиваться.

За те несколько часов, которые Бенезия провела среди своих новых знакомых, разговоры о предстоящей войне начинались и продолжались неоднократно. Люди надеялись, что война начнётся ещё не скоро, но было заметно: они готовились к трудным временам. Реально готовились и готовятся. И, как понимала Бенезия, такая подготовка для них была не в новинку.

Необычная раса. Очень странная раса. Крестьянин, мирный сельский житель, и вдруг он же — партизан, народный мститель, ополченец. Умеющий воевать и выживать.

Можно было осудить протеан за их попытки отсидеться, а точнее — отлежаться в своих анабиозных саркофагах. Можно. Но это осуждение было бы бесполезно. Каждой расе предстоит выживать по-своему. И если протеане пытались выжить, используя анабиоз, то это был их собственный выбор.

Протеанин — интересный собеседник. Бенезия чувствовала себя немного счастливой: ей, одной из первых среди азари, удалось плотно пообщаться с представителем столь древней, долгое время считавшейся полностью вымершей, расы. Здесь, на Идене, есть, конечно, поселения многих Старых рас: люди не 'закрывали' планету и не предназначали её только для себя. Но введённый приказом Андерсона режим охраны района столкновения со Жнецом напрочь отсёк от Явика всех и любых любопытствующих. За небольшим исключением, в которое попали все, кто был на борту фрегата 'Нормандия' вплоть до того момента, когда Жнец стал неопасен.

Теперь и ей, матриарху Бенезии Т'Сони, будет что рассказать Лиаре. Возможно, она, старшая Т'Сони, не настолько свободно разбирается в теоретических научных вопросах и во взглядах на протеан, которые существуют в Галактике, но у неё есть то, чего пока нет у Лиары: опыт общения с живым, реальным, настоящим протеанином. Опыт, ответивший на многие вопросы, которые, чего уж там особо скрывать, Бенезия раньше и сформулировать-то явно не желала — ни устно, ни письменно. Протеанин оказался совсем не страшным, очень контактным и даже компанейским. Да, он воин, офицер, ходит в броне, на вид он... непривычен. Но... для тех, кому он доверяет, к кому расположен, он совершенно, как теперь была убеждена Бенезия, не опасен.

Входя на подворье, Бенезия привычно прикрыла за собой калитку, прошла по дорожке к дому, поднялась на крыльцо, толкнула дверь и вошла в дом.

Поздоровавшись с хозяевами, старшая Т'Сони успела подумать о том, что общение с Явиком будет, конечно же, продолжено: известие о том, что фрегат задержится на Идене как минимум на месяц, уже распространилось среди нормандовцев.

Мысль о перспективе новых разговоров с Явиком настолько понравилась матриарху, что она улыбнулась, вызвав ответные приветливые улыбки на лицах хозяев дома.

Гостью пригласили к столу, пододвинули удобное кресло. Хорошо, что иденцы не придерживаются в мелочах одних и тех же стандартов поведения. Матриарха азари здесь, на планете воспринимали, прежде всего, как пожилую женщину и никого из крестьян не пугал её возраст, никого не напрягала церемониальная шапка и строгое ритуальное платье.

Самой Бенезии мысль о том, что она — не бесполое 'оно', а прежде всего женщина, мать, очень нравилась. Незаметно хозяева дома вовлекли старшую Т'Сони в обсуждение местных новостей, не имеющих прямого отношения к недавнему противостоянию двух кораблей над Иденом.

Младшая дочь с согласия матери взобралась на колени к матриарху и чувствовала себя спокойно и свободно, прислушиваясь к разговорам взрослых. Глядя на девочку, Бенезия вспоминала, какой была Лиара в раннем детстве и ощущала, что в её душе раз за разом поднимается тёплая волна.

Она обязательно встретится с дочерью и больше никогда никуда её не отпустит. Они будут жить рядом, они будут о многом говорить, они будут... они будут счастливы все втроём — Лиара, Бенезия и Этита. Между ними не будет недомолвок, между ними не будет умолчаний. Они будут жить вместе. Единой семьёй.

Андерсон потратил несколько десятков минут на рутинную работу с документами: никуда от неё командиру корабля не деться. Закончив набирать текст последнего распоряжения, он выключил инструментрон. Отодвинул клавиатуру и прогнулся в кресле, разминая одеревеневшую спину, заставляя кровь активнее течь по сосудам.

Да, он уже староват для таких сложных походов. В том, что этот полулегальный и полузаконный полёт 'Нормандии' следует определять как "поход", Андерсон был убеждён. Поход будет продолжен. Через декаду, через две, через месяц, но — будет. Как минимум, впереди — Цитадель, а там, вполне возможно, придётся посетить и самое известное в исследованной части Галактики 'гнездо порока' — станцию 'Омега'. Почему именно её — Андерсон догадывался, но вовне свои догадки никак не формулировал, ему вполне было достаточно знать, что эту станцию фрегат 'Нормандия' никак не минует, как бы ни был проложен курс от Цитадели.

Приятно сознавать, что теперь он на этом корабле не одинок: у него есть прекрасный заместитель — Джон Шепард. Да, да, именно заместитель, которому вполне можно будет доверить и корабль, и экипаж. В самом ближайшем будущем, если сложится ситуация. Проблема со своенравным Найлусом Крайком, щеголявшим 'корочкой' и значком Спектра, наконец-то была решена тоже при прямом участии Шепарда, а значит, по меньшей мере, 'цапаться' с Корпусом ни на Идене, ни на Цитадели, ни впоследствии, нормандовцам не придётся. Хотя полностью надеяться на это, по меньшей мере, глупо.

Да, неожиданной была встреча с Сареном Артериусом и с Бенезией Т'Сони, но... она помогла нормандовцам быстрее адаптироваться к очень серьёзно изменившейся ситуации.

Сарен... он точно останется на борту. Вряд ли его положение можно будет на Цитадели сразу урегулировать, будет лучше, если у него хотя бы на первое время будет дом и вокруг турианца будут разумные, которым он сможет доверять более-менее полно.

Найлус... Вряд ли он покинет Сарена. Между ними снова протянулась ниточка нормативной дружбы. Да, турианцы соперничают между собой, это от них отнять — невозможно. Пока что Сарен и Найлус дружат. Просто дружат.

Бенезия... Неизвестно ещё как сложится ситуация с её дочерью. Найти младшую Т'Сони — надо. А дальше — пусть Бенезия и Лиара вернутся в Азарийское Пространство. И — живут единой семьёй.

Семья. У Андерсона тоже была когда-то семья. Жена... тоже была. Синтия. Как так получилось, что они не поняли друг друга? Как они сумели столь близко сойтись, смогли хотя бы попытаться стать друг другу близкими? Сейчас и отвечать на такие вопросы — невыносимо больно. Он ведь... тоже не святой. Месяцами, по полгода дома не бывал. Какая женщина такую разлуку выдержит?! Нет, возможно, справедливо люди — и не только люди — говорят, что жена офицера ВКС — особая женщина. Не необычная, а именно особая. А уж жена офицера спецназа — вообще уникальна. Ждать, верить, быть верной. Любить на расстоянии, поддерживать на расстоянии. Даже если написать куда-то пару строчек нельзя — всё равно быть верной и любящей женой.

Синтия... не смогла. Не сумела. Наверное, очень хотела, желала, пыталась, старалась, но... не сложилось. И он — тоже виноват... Тогда ведь, когда человечество только укрепляло позиции в Большом Космосе, их, профессионалов уровня 'Эн-Семь' куда только не посылали. Надолго посылали. Космические расстояния, запрет связи по гражданским каналам. Ни строчки, ни звука. Тяжело. И мужчинам тяжело. А уж как тяжело женщинам... Немногие дамы остро и полно чувствуют и понимают офицеров спецназа ВКС. Очень немногие. Хорошо, если из сотни женщин одна-две, реально, действительно понимающих найдутся. А так...

Вот Аленко пришёл, сел в кресло. Вроде бы и офицер, вроде бы и лейтенант, вроде бы и техник неплохой. Но он только-только начал восстанавливаться, обретать реальную офицерскую форму, осваивать соответствующую 'настройку' ... А тут — такое. Жнец, бой, планета под угрозой. Всё так в единый клубок завязалось, что... Да и к тому же влюбился лейтенант. Раньше не мог?!... Хотя, кто его знает, было ли лучше, если бы он раньше полюбил кого-нибудь?! Пусть уж лучше любит Уильямс, она всё же воин, сержант. Поймут они друг друга, возможно, гораздо легче поймут, чем могут понять друг друга военнослужащий и гражданская.

И теперь, понимая, зная, что впереди — война, Кайден... боится. Не за себя — за Эшли. Дело известное: семья значит прежде всего — дети. А как тут детей поднимать на ноги, если неизвестно, где фрегат после пребывание возле Цитадели окажется?

Аленко — неглуп. Он понимает, что впереди — дальний поход. Очень дальний. Из таких походов экипажи часто седыми возвращаются. Все члены экипажей — седые. От командира и до последнего в списке личного состава корабля рядового матроса или солдата. Вот такой вот поход, как чувствует Андерсон, предстоит 'Нормандии'.

Рейс, поход, полёт. Как хочешь, назови, но — впереди очень длительный и тяжёлый поход. Да, будут стоянки у Цитадели и у 'Омеги', но на этом — всё. Может быть, ещё где-нибудь удастся остановиться на несколько суток, но в основном — полёт. Хотя вроде бы ничего ещё точно не известно и в ближайший месяц фрегат не покинет Иден-Прайм, Андерсон уже думает о том, что будет необходимо делать, когда атмосферный щит планеты окажется далеко позади.

Синтия не поняла его, не приняла долю жены офицера спецназа ВКС. Не по плечу ей оказалась такая судьба. Что-ж, бывает. К тому же... Многие разумные знают, что он, Дэвид Андерсон, поддерживал долгое время отношения — и довольно близкие — с Кали Сандерс. Сейчас Сандерс — на станции 'Академия Грисома'. Учебный, гражданский, очень специализированный центр. Работы у неё там — полно. Думал ли Андерсон о том, чтобы продолжить с ней взаимоотношения? Ещё как часто думал. Наверное, и она тоже думала. Многое связывает Дэвида и Кали. Многое пришлось им вместе пережить. Вместе и рядом.

Хорошо, что Кали... свободна. Она пока что, насколько знал Дэвид, не вышла ни за кого замуж, не была даже обручена. Старший лейтенант, очень успешный профессиональный техник, почти инженер. Родственные связи Кали с Гриссомом никогда не являлись чем-то важным для Андерсона, он просто... просто любил Кали. Наверное, и она любила его. По-своему любила. Давно не виделась с ним, иначе как только в сеансах крайне редкой видеосвязи. Офицерские каналы — хорошо, можно было хоть раз в месяц пять минут видеть друг друга. Много это или мало — пять минут? Наверное, и много, и мало. Нет, никаких совместных планов Кали и Дэвид не строили. Во всяком случае — явно.

И всё же... Сейчас, когда перспектива приближения войны со Жнецами стала реальной, Андерсон впервые стал задумываться над тем, что после войны, а возможно, если война затянется надолго — то и во время войны, он хотел бы возобновить достаточно близкие взаимоотношения именно с Кали Сандерс. Всё же они вместе слишком многое пережили. Такое не забывается. А семья... Если Кали Сандерс — ровесница Сарена Артериуса... Впрочем, какая разница — возраст? Если два человека любят друг друга, неравнодушны друг к другу, то возраст здесь не имеет никакого определяющего влияния.

Всё же надо быть честным перед самим собой. Он полюбил. Полюбил Карин Чаквас. И она ответила на его чувства. Предать её отношение к себе Дэвид не сможет. Сейчас... ему сложно. И очень сложно Карин. Она... наверное, как и Кали, помешана на своей работе, фактически она — замужем за своей работой. Кали — тоже большая фанатка активной работы. Над непременно сложными, пионерными проектами. Академия Грисома ей как раз подходит для этого. На таком фоне семья... требует, чтобы он тоже как-то смог устроиться на работу в Академию.

Да, станция Грисома, вроде бы тоже космический корабль. Но — стационарная. Есть двигатели, но максимум — в пределах звёздной системы и то — если очень медленно передвигаться. Так что ему на академической станции делать нечего. А Кали — с её-то предками... Самое то — быть ей именно на этой станции, работать там.

Если уж ему, Дэвиду Андерсону, не 'светит' в ближайшее время спокойная служба на этом 'стационаре'... То, может быть, действительно, судьба предоставила ему шанс обрести семью здесь, на борту 'проблемного' фрегата? Проблемный-то проблемный, но не будь 'Нормандия' 'проблемной', не было бы такой ситуации. И неизвестно, как бы с этой ситуацией справились и командир и экипаж обычного разведфрегата, коих в хозяйстве адмирала Михайловича — несколько десятков.

Карин... она удивительно остро, точно и полно понимает его. Понимает без слов. Ему не надо ей ничего говорить — она всё поймёт. И сделает правильно. А ему... Ему стало спокойнее, когда на корабле появилась она. Эти две недели начала полёта от Поля... были сложными до тех пор, пока она не разобралась с делами на борту 'проблемного' фрегата. Она не рубила сплеча, не торопилась, не форсировала развитие ситуации. Мягко, тихо... взяла очень многое в свои руки. Тогда не было рядом Шепарда. Тогда он сам ещё не знал, как сложится жизнь членов экипажа и команды на этом странном фрегате-прототипе. А она... уже знала. Настолько точно знала, что... Андерсон терялся в догадках, как ей это удавалось знать.

За две недели она стала мамой для всех членов экипажа фрегата. Для мужчин и для женщин, которые и сами часто были уже папами и мамами. Она стала мамой для всего экипажа корабля. Может быть и традиционно, но мужчины теперь шли разговаривать не только к нему, командиру фрегата, но и к ней. И не только потому, что врач на боевом военном корабле — кто-то вроде духовника-священника. Не только поэтому. А потому, что Карин умела слушать. Умела слышать и умела... чувствовать. И — умела понимать. Да, она вроде бы почти безвылазно сидела в Медотсеке. Фрегат маленький, помещений мало и она в основном проводила большую часть времени у себя в Медотсеке. При этом она умудрялась знать всё, что происходит на корабле с потрясающей точностью и полнотой. Знать — и понимать.

Женский клуб... стал её детищем. Именно в Медотсек ночью, игнорируя режим и необходимость выспаться, приходили женщины и девушки, чтобы несколько часов пообщаться, поговорить. Просто помолчать, побыть рядом и вместе. Чинуши ВКС Альянса Систем как бы ни изворачивались, втиснуть в бюрократически исполненные бумажки такое не смогут никогда. В этом Андерсон был не просто уверен — убеждён. Карин помогала всем. Не только как врач. Прежде всего — как человек. Думающий, чувствующий, сопереживающий.

Наверное, хорошо, что она вот так построила взаимоотношения с экипажем и командой 'Нормандии'. Вроде бы и быстро, вроде бы и просто, но — очень фундаментально и правильно. Реально — правильно. Она никого особо не выделяла среди нормандовцев. И для каждого находила доброе слово. Для каждого находила время. И совершенно не выделяла себя среди других нормандовцев. Забывала сама и заставляла забывать других членов экипажа и команды корабля, что она — майор. И уж тем более не стремилась к тому, чтобы превалировать, хотя бы в малой степени, над ним, командиром фрегата.

Сейчас она, как полагал Андерсон, тяжело, но свыкается с мыслью о том, что на борту 'Нормандии' ей придётся остаться очень надолго. А ведь её знают, ждут в десятке-другом самых лучших медицинских центров, её знают на десятках станций. Её знают в планетных медцентрах и госпиталях, как гражданских, так и армейских. Она — хирург-травматолог от Бога, она — знаток анатомии и физиологии всех, известных в пространстве Галактики на настоящий момент рас. Её лекции-показы собирают полные залы не только врачей и средних и младших медработников, но и любопытствующих — хоть гражданских, хоть военнослужащих.

Нормандовцы, пообщавшись с ней несколько дней, позднее неоднократно говорили, что страх перед врачами у них пропадал. Надолго, если не навсегда. А она — серьёзный врач, хирург. Большинство людей боятся хирургов. Боятся операций, боятся наркоза. Обычная боязнь. А Карин... умеет побудить собеседника забыть, что перед ним — врач-хирург. Как ей это удаётся раз за разом — Дэвид не знал, да и не стремился знать. Считал, что это должно остаться одной из многочисленных, глубоко личных тайн Карин Чаквас.

Если ей поверила матриарх азари... Поверила, едва очнувшись. Значит, Карин действительно уникальна. А то, что ей поверил турианец Сарен, у которого, образно говоря, руки — по локоть в крови разумных органиков... Это — ещё один серьёзный показатель профессионализма главного врача 'Нормандии'.

Женский клуб обрёл новое, свежее дыхание, когда именно Карин ввела, пусть и временно, матриарха азари в его состав. Благодаря именно стараниям Карин женщины фрегата получили возможность, можно привычно сказать — уникальную возможность — близко пообщаться со столь мудрой и знающей собеседницей. А Бенезия, пообщавшись с Карин, не стала учить, а стала учиться у своих новых знакомых.

Если бы не Карин... Вряд ли бы женщины стали напрягаться, шить для турианца и азари новые комплекты одежды. Не простые и стандартные комбинезоны, а платья и костюмы. Вряд ли бы они стали напрягаться. Не стали бы, если бы не влияние Карин. Теперь Бенезия уже несколько часов 'пропадает' в близлежащих посёлках района, её ждут в десятках домов. Иденцы получают уникальный, интереснейший и ценнейший опыт общения с матриархом азари, да не простым, а одним из религиозных, духовных лидеров расы. И в этом тоже — заслуга Карин.

А он... Чего уж там скрывать, он был удивлён, с какой лёгкостью и с каким профессионализмом Карин стала почти постоянной участницей офицерских совещаний в командирской каюте. Да, бывали такие случаи на других кораблях, когда женщина-врач тоже становилась непременным участником таких совещаний офицерского состава. Но Карин... Она пошла дальше. Она стала медленно, постепенно, умело разрушать дистанцию между ним, командиром 'проблемного' фрегата и остальным экипажем. Ещё до появления на борту Джона она сделала в этом направлении немало. Да, может быть, эта дистанция и была освящена некоей традицией, имеющей многостолетнюю историю, но сейчас... Как Карин смогла почувствовать приближение войны? Почему она смогла это почувствовать? На эти два вопроса Андерсон не находил ответа. Возможно, что для него это непознаваемо в принципе.

Карин стала приходить к Андерсону не только на совещания и не только тогда, когда он её приглашал для решения служебных вопросов. Она стала приходить к нему тогда, когда он нуждался в поддержке, в помощи. Звучит, конечно, странно и необычно: командир корабля, спецназовец 'эн-семёрка' нуждается в поддержке и в помощи. Но и командир, и спецназовец — прежде всего человек. А уж потом — военнослужащий и офицер. Карин чувствовала состояние и настроение Андерсона так, как никто другой из членов экипажа и команды фрегата не мог. Не просто чувствовала — отслеживала. И приходила всегда вовремя. Не только как врач, но и как человек. Как женщина, которой доступно очень многое.

Нормандовцы поняли и стали привыкать к тому, что майор Медслужбы Альянса Систем, главный врач фрегата 'Нормандия' Карин Чаквас имеет уникальные права на доступ в командирскую каюту в любое время дня и ночи не только как медик. Обычная вроде бы ситуация, но... Карин сумела поставить себя так, что никто из нормандовцев и думать не хотел о том, что она выступает в роли некоей 'походно-полевой жены' командира корабля. Нет, она поставила себя так, что нормандовцы стали уважать её право на такие взаимоотношения с Андерсоном.

Как она это сумела сделать — на этот вопрос Андерсон тоже не знал ответа. И мог бы себе наедине признаться, что и не стремился уж очень активно искать ответ на этот вопрос. А сейчас... Карин прекрасно справляется с необычной ролью Советника по связям экипажа и команды фрегата 'Нормандия' с общественностью. Хотя вроде бы для корабельного врача боевого разведфрегата эта роль... непрофильная что-ли. Для Карин эта роль стала органичной и приемлемой. Ей ведь приходится рассказывать иденцам и о турианцах, и о протеанине, и о Бенезии. Вряд ли кто из женщин — членов экипажа и команды фрегата смогла бы справиться с такими рассказами лучше Карин. Ей жители района — верят. Теперь — верят. Пусть не сразу поверили и не всему поверили, но теперь — всего через несколько часов — верят. Тому есть немало доказательств.

Да, Явик для иденцев необычен, это ясно и понятно. Турианцы — привычны, но Сарен... Он для иденцев — крепкий орешек. Он страшен и внешне и своей психонастройкой. Спектр — и этим всё сказано. Да, легендарный Спектр. Найлус — ну не воспринимают сейчас иденцы его как опытного Спектра. Вот Сарена они в таком качестве воспринимают инстинктивно, а Найлуса — нет. Ничего, у Крайка теперь многое впереди. Сарен будет плотно общаться со своим учеником. И учить его будет практически круглосуточно. Что, собственно, он и делает уже, весьма успешно.

Благодаря стараниям Карин обоих турианцев иденцы стали воспринимать как членов экипажа фрегата. И Сарен и Найлус нисколько не протестуют и не возражают против такой модели восприятия. Им такое восприятие очень даже нравится. Они понимают, что экипаж 'Нормандии', его команда — воины. А значит и их, турианцев-Спектров, примут здесь, на борту, как равных. Настолько равных, что ни Сарен, ни Найлус, насколько он, командир фрегата, знает, не планируют в сколько-нибудь обозримом будущем покинуть борт 'Нормандии'. А это уже — очень серьёзный показатель.

Как члена экипажа фрегата иденцы довольно скоро стали воспринимать и Явика. Всем иденцам, а особенно местным жителям уже кое-что известно об обстоятельствах возвращения протеанина к жизни из состояния анабиоза. Андерсону уже доложили, что интерес иденцев к информации о протеанах возрос скачкообразно: количество запросов к соответствующим сегментам массивов данных в местных дата-центрах каждый час только увеличивается. Информацию, конечно, нормандовцы фильтруют, кое-что остаётся для иденцев недоступным, а слухи и домыслы... Что-ж, они всегда были есть и будут.

Бенезия... С ней сложнее. Да, Карин, как полагал Андерсон, в принципе не против, чтобы матриарх азари и её дочь остались на борту фрегата и дальше. Не возвращались непременно в азарийское пространство, не уходили с борта разведфрегата. Не против такого варианта развития событий и очень многие нормандовцы. Иден-праймовцы менее осведомлены, потому строят самые разные версии, делают самые разные предположения. На месяц фрегат задержится на Идене, потом — путь к Цитадели, стоянка на Станции. И только потом надо будет решать вопрос, лететь ли на планету, где работает археологическая партия под руководством младшей Т'Сони или всё же заняться поиском пристанища для Явика.

В то, что все планеты, известные протеанам, как более-менее значимые, уничтожены Жнецами при их отступлении из Галактики, Андерсон не верил, специально 'перелопатив' соответствующие базы и банки данных. Так что времени пройдёт предостаточно. То ли сначала предстоит заняться поиском планеты для Явика — ему всё равно нужна будет база какая-никакая, но протеанская. То ли всё же придётся на первое место поставить осуществление воссоединения матери и дочери. У Лиары, как полагал Андерсон, должна быть полная семья — и мама, и папа. Время сейчас крайне дорого и ценно, его нельзя тратить на пустяки, недомолвки, дистанцирование.

Карин может помочь азари — и матери, и дочери — адаптироваться к условиям жизни на фрегате. Да, ни Лиара, ни Бенезия не являются воинами, они — гражданские. Но нельзя только на этом основании ссаживать младшую и старшую Т'Сони в первом попутном для фрегата-прототипа порту, откуда можно добраться до ключевых планет Азарийского пространства. Нельзя. Невежливо и неэтично так делать. Потому он, Андерсон, поможет Карин, если старшая и младшая Т'Сони по любым мыслимым причинам захотят остаться на борту фрегата. Надо же учитывать и то обстоятельство, что Бенезия чудом избежала незавидной судьбы хаска, а Лиара... Её интерес к протеанам, к их культуре, к памятникам протеанской архитектуры многие соплеменницы считали и считают блажью и откровенно недостойным азари занятием. Если уж пилотирует фрегат Джеф Моро, которому вообще не хотели давать лицензию боевого пилота, то... Наверное, у нормандовцев такая судьба — собирать под своё крыло, под свою защиту нестандартных, необычных разумных органиков. Ради двух азари, ради матери и дочери... можно и нужно будет потесниться. В том салоне обеим азари будет удобно. Пусть живут, если уж сложится так ситуация.

Да, они не воины, но... впереди война с таким врагом, с которым придётся бороться всем: и военнослужащим и гражданским органикам. Решается же сейчас проблема с полисменами, которые становятся настоящими нормандовцами и уже не считают необходимым подавать здесь и сейчас, на Иден-Прайме, рапорта с просьбой о переводе. Это — несмотря на то, что уйти с корабля, совершившего штатную посадку на вполне обитаемую и обустроенную планету в разы легче, чем тогда, когда корабль находится в космосе. Значит, и проблему с азари можно будет решить. А захотят Бенезия и Лиара сойти с корабля в Азарийском Пространстве — они всё равно не утратят связи с нормандовцами — в этом Андерсон был убеждён. Как там ещё ситуация после Цитадели сложится, но Лиару нормандовцы вернут матери в любом случае. А там уже будет всё зависеть от Бенезии. Как она решит поступить — так и будет. Надо только подготовиться к реализации двух сценариев, а там можно будет выбрать, какой следует использовать.

Бурение шахты продолжается — пришло очередное автоматическое сообщение с короткой припиской, сделанной рукой Шепарда. Да, Явик волнуется, он напряжён. Любой бы разумный органик на его месте волновался, попади он в ситуацию, в какой сейчас пребывает Явик. Хорошо, что Шепард — рядом. Явик ему верит, доверяет и успокаивается, когда видит и чувствует Джона. Протеанину сейчас тяжело, так пусть Джон будет поблизости от нового партнёра нормандовцев. А там... как сложится. В любом случае Явик останется на борту. Пока не найдёт приемлемую для себя планету. Хотя... Что-то подсказывает Андерсону, что никакую планету для себя Явик вот прямо сейчас, в ближайшее время искать не будет. Он хочет воевать со Жнецами, а не отсиживаться в безвестности и в тылу. Он хочет воевать с этими 'креветками' и его опыт борьбы с этими огромными кораблями сейчас, для нынешних рас пространства Галактики — поистине бесценен и уникален. Значит, скорее всего, Явик станет членом экипажа и команды фрегата, одним из командующих офицеров. Старших офицеров. И этот статус и эту роль никто из членов экипажа и команды разведфрегата 'Нормандия' оспаривать не будет.

Да, с протеанской базой пока много неясностей. На корабле, согласно данным систем объективного контроля и личным ощущениям командира фрегата служба и жизнь продолжаются нормально.

Андерсон выключил инструментрон и отправился на обход фрегата. Доклады и рапорты — устные и письменные — хорошо, но собственный взгляд и собственное восприятие — намного лучше.

Трёхлетняя девочка — самая младшая дочка в большой семье, принадлежащей к числу семей первых поселенцев Идена, завозилась, устраиваясь поудобнее. Бенезия, поймав понимающий взгляд хозяйки дома, отвлеклась от разговора, незаметно подстраивая свечение биотического сияния, обнимавшего ребёнка лёгким тёплым пологом. Кроха прижалась к азари, зажав в кулачке маленькую деревянную куколку. Матриарх снова подумала о том, насколько же эта девочка напоминает ей Лиару в младенчестве. Жаль, что ей, Бенезии Т'Сони не суждено было родить тогда ещё одного ребёнка: врачи встали стеной, обрушив на неё, матрону, вступавшую в возраст матриарха, десятки самых разных доводов и доказательств. Они знали, что Бенезия в суть сказанного особо вникать не будет, знали, что она может и должна понять главное: забеременеть двойней или — ещё раз решиться на беременность и роды, молодая матриарх не сможет. Люди, особенно колонисты, стремились к многодетности и этим очень напоминали Бенезии своих соплеменниц, легко доводивших численность населения даже небольших своих колоний до полумиллионных и миллионных отметок.

Чаквас вошла в комнату быстро и тихо. К тому, что именно она, врач фрегата, возглавляет миссию нормандовцев в поселениях, окружавших место стоянки кораблей, крестьяне уже привыкли. Как и к тому, что она появляется и исчезает внезапно, без предупреждений.

Увидев вошедшую, Бенезия плавно пригасила биотическое свечение, подхватила малютку на руки, осторожно и мягко поставила её на пол. Проследила, как девочка свободно и уверенно побежала к матери, сидевшей за столом у окна.

— Вечер... — тихо сказала матриарх, когда Карин подошла к ней вплотную.

— Да, Бена, — подтвердила Чаквас. — Надо возвращаться на корабль.

Дальнейшее врач фрегата озвучивать не стала. Бенезия поняла подругу правильно, попрощалась с хозяевами дома и с их домочадцами, вышла следом за Чаквас за калитку. Остановилась, наблюдая, как снижается над улицей фрегатский челнок.

Вечер вступал в свои права. Впереди была долгая ночь, почти тридцать часов. Работа, конечно, не будет прекращена, её будут выполнять другие смены, предоставив возможность тем, кто работал в дневное время, отдохнуть, привести себя в порядок, отоспаться.

Поднявшись в салон, матриарх тихо и спокойно опустилась в кресло, пристегнулась, поймав предостерегающий взгляд севшей напротив Чаквас.

— Я постоянно думаю о Лиаре, Кари, — тихо сказала Бенезия, глядя в иллюминатор на уменьшавшиеся в размерах домики поселения. Челнок шёл к фрегату по кратчайшему пути, осталось несколько минут до того момента, как он приземлится на стояночной площадке у опор 'Нормандии'. — И я думаю о том, как теперь сложится наша жизнь.

— Она сложится... хорошо, — помедлив, сказала Чаквас. — Потому что вы теперь будете рядом друг с другом и вместе.

— Ты права, — произнесла матриарх. — Знаешь, мне эти встречи с местными жителями... Дали столько... полезного, важного и, не побоюсь этого слова, необходимого... Я многое поняла о вас, людях, поняла особенно глубоко, полно и точно. Многое поняла из того, чего раньше не понимала. Да, в общем-то, и не стремилась, по самым разным причинам, понимать, — матриарх не скрывала своего критического отношения к самой себе и Чаквас понимала основания для такого отношения. — Наверное, протеане были правы, защищая эту планету. Они словно бы знали, что люди обязательно оценят такой дар. Землеподобная планета, где не надо ходить в скафандрах, где нет хищных крупных животных, желающих убить и съесть человека. Кстати, я за разговорами с крестьянами не следила особо за событиями. Как обстоят дела с бурением?

— Проходка шахты почти завершена. Ещё несколько десятков минут. Точнее не могу сказать. Потом — подготовка к проходке горизонтального тоннеля, — ответила Чаквас.

— Это сложнее, — матриарх расстегнула привязные ремни, встала, ощутив, что челнок опустился на плиты стояночной площадки. Шагнула к открывавшейся боковой салонной двери.

— Да. Сложнее. Явик... нервничает, — подтвердила врач, сходя следом за своей подругой на плиты площадки и кивая вахтенным. — Хорошо, что рядом — Шепард, — сказала она, подходя к трапу.

— Да, хорошо. — Бенезия огляделась по сторонам, прикоснулась рукой к перилам трапа. — Тихо как...

— Вечер. На землеподобных планетах принято, что в вечернее время стараются не особо шуметь. Время отдыха, — спокойно пояснила Чаквас, поймав согласный кивок Бенезии, поднимавшейся по ступеням к входному шлюзу фрегата-прототипа. — Бена...

— Понимаю. — Бенезия поняла, о чём хочет просить её Карин. — Я зайду в салон, приму душ и приду в Медотсек. Мне самой интересно, насколько полно и безопасно я привыкла к жизни на этой планете. — На этот раз матриарх не стала употреблять мудрёные термины, вроде 'адаптировалась', сказала просто и чётко и Чаквас это отметила весьма положительно.

— Иди, — кивнула врач корабля, приняв рапорт вахтенного офицера, встретившего её у выхода из шлюза. — И — не торопись. Время есть.

— Ага, помню, — усмехнулась матриарх. — Тридцать часов ночной темноты.

— Именно. — Чаквас направилась к лестничным маршам, а Бенезия — к лифту.

Закрыв за собой дверь салона, матриарх прислонилась к дверному полотну, оглядывая скромное убранство своего обиталища. Нет, определённо, здесь, в этом салоне, ей будет хорошо. И Лиаре тоже будет хорошо. Места им обеим хватит здесь даже с избытком. Жаль, что нельзя пригласить сюда Этиту. Ей бы здесь понравилось. Фрегат соблюдает радиомолчание, дальняя космосвязь отключена, остальные каналы фильтруются постом РЭБ.

Переодевшись в обычный комбинезон, Бенезия усмехнулась, вспоминая, какое сложное первое впечатление поначалу производил её парадно-ритуальный наряд на жителей планеты. Нормандовцы лучше знали Бенезию, но и они понимали, что перед ними более чем восьмисотлетняя азари, религиозный лидер расы, мощный биотик и опытный политик. Взяв банные принадлежности и полотенце, Бенезия упаковала их в непрозрачный пакет и покинула салон, направляясь в жилую часть фрегата, где размещались душевые кабинки.

Подойдя к дверям кабинок, матриарх едва сумела скрыть усмешку, увидев пиктограммы, указывавшие, где женская часть, а где мужская. Конечно, земляне традиционно воспринимают всех азари прежде всего как женщин, поэтому с пониманием того, какой кабинкой воспользуется представительница этой расы у них проблем не возникало. Бенезия на Идене неоднократно видела впавших в нешуточный ступор соплеменниц, подолгу решавших, в сторону какой пиктограммы — женской или мужской — им следует пойти, чтобы воспользоваться туалетом или душевой.

Решив не нарушать традицию, Бенезия шагнула в сторону 'женской' пиктограммы. Прикрыв за собой дверь на защёлку, быстро разделась донага. Подошла к пульту, отрегулировала температуру и силу струи воды, переключила струю в распылитель.

Встав под 'дождик', Бенезия с наслаждением провела ладонями по телу, ощущая, как медленно, постепенно отступает лёгкая усталость. Шум воды, касание струек были приятны. Засияла биотика, оказывая на кожу дополнительное восстанавливающее влияние.

Регулируя биотическое свечение и нежась под струйками 'дождика', Бенезия подумала о том, что очень хотела бы провести с Шепардом ночь. Пусть она не сможет сейчас родить от него ребёнка, но... Шепард был для неё ценен и без этой возможности. Он её спас, вытащил, рискуя собой, из сложнейшего и тяжелейшего состояния. Подарил ей возможность вернуться к нормальной, полноценной жизни. Так разве она не должна дать Джону всю себя? Должна! Она ему доверяет, верит. Она его любит. Да, да, любит.

Путешествуя от дома к дому в самых разных поселениях, окружавших место стоянки двух кораблей, матриарх часто ловила себя на мысли о том, что она действительно полюбила. Полюбила человека, землянина, полюбила так, как любила, наверное, только Этиту. А может быть — немного по-другому, глубже, полнее, чётче. Полюбила, уже не надеясь на то, что судьба ей поможет и позволит полюбить хотя бы раз. Ещё один только раз на закате жизни. Она любила Джона и была готова провести рядом с ним и вместе с ним остаток своей почти тысячелетней жизни.

Да, у Джона есть любимая девушка. Дэйна. Есть, о её существовании и о ней Бенезия, стараниями Чаквас, знает немало. Но это нисколько не отпугивает матриарха. Она любит Джона по-своему, а Дэйна — по-своему. И потому ей нечего делить Джона, конкурируя с Дэйной. Они просто будут любить своего любимого мужчину. Любить, стремясь быть рядом с ним, помогая ему, чувствуя свою полезность, важность, нужность для него. И пусть Дэйна беременеет, пусть рожает для Джона детей. Это — нормально. Джон и Дэйна — люди, земляне, у них должны быть дети. Должны быть. А Бенезии важен Джон.

Важен и нужен. Он... умеет любить, не зацикливаясь на восприятии азари только как приемлемых для землян сексуальных партнёров. Для Джона азари — не только красивые, почти земные женские тела, а прежде всего — личности. Разумные органики — в самом лучшем понимании этого термина. Да, он, конечно же, нормальный мужчина. И женское тело ему нравится. Но он уважает в женщине прежде всего не тело, а душу. И потому ей, восьмисотлетней матриарху азари, с ним будет комфортно.

Да, возможно, внешне она, Бенезия Т'Сони, выглядит не так свежо, как в годы своей молодости. Но она, в силу расовых особенностей, мало постарела внешне и тем более — мало постарела внутренне. А значит, ей будет хорошо с Джоном. И она сделает всё от неё зависящее, чтобы ему было хорошо с ней. Дэйне она — не конкурентка. Она просто будет рядом с Джоном. Он — уникален и не делает проблемы из перспективы многожёнства. Если природа человека и землянина не протестует активно и деятельно против такой настройки, то почему бы и нет?

Да, Джон отступил в сторону, едва заметил, что Карин полюбила, всерьёз полюбила Дэвида Андерсона. При этом он продолжает любить Карин, а она продолжает любить его. И Андерсон не чувствует, не ощущает в Джоне конкурента. Он не против достаточно тесных взаимоотношений своей, вне всякого сомнения, Карин, с Шепардом. По многим причинам. Если Карин верит Джону, то Дэвид тоже верит Джону. Доверие — очень точный и ёмкий инструмент регулирования взаимоотношений между людьми. И — не только между людьми.

Она и Джон — азари и человек — взрослые разумные. Да, у них не будет, возможно, частых проявлений бешеной сексуальности, столь свойственной только-только вступающим во взрослую жизнь подросткам обеих рас. У них будет предостаточно других оснований для единения. Не телесного — духовного, душевного, эмоционального, интеллектуального.

Впереди — война. Галактическая война. Перспектива смерти приблизилась едва ли не вплотную к большинству разумных органиков, населяющих исследованную часть галактики. И потому время приобретает для всех разумных органиков именно сейчас особую ценность, заставляя в секунды вкладывать то, что раньше с трудом вкладывалось в декады и в месяцы. Острее, полнее, глубже любить, дружить, общаться, понимать. Неизвестно, кто сможет выжить в этой войне, а кто неминуемо погибнет. Наперёд предусмотреть такое — невозможно. И потому надо... надо спешить жить.

Бенезия провела ладонями обеих рук по бёдрам, по животу, по грудям. Да, она постарела. Внешние признаки возраста есть, они заметны. Но она... она помолодела душой. Шепард подарил ей не просто возвращение к обычной прежней жизни, он подарил ей возвращение в молодость. Так она себя внутренне ощущала только тогда, в те далёкие времена, когда она, религиозный лидер расы, не знала ничего ни о Сарене, ни о Жнеце-Наблюдателе. Шепард сделал больше, чем она смогла бы пожелать даже в самых лучших мечтаниях. Он омолодил её, Бенезию, обеспечил ей возвращение в молодость. Так она себя внутренне ощущала только тогда, в те далёкие времена, когда она, религиозный лидер расы, не знала ничего ни о Сарене, ни о Жнеце-Наблюдателе.

Шепард омолодил её, Бенезию Т'Сони, омолодил внутренне. А внешне... Она сейчас убеждена, что Джон не будет протестовать против объятий, против поцелуев, против многого, что сближает мужчину и женщину. Какая разница, сможет Бенезия забеременеть или не сможет?! Джон Шепард — достаточно уникальная и необычная личность, чтобы не ограничиваться стандартным сценарием только платонических взаимоотношений! Если Бенезия действительно не сможет забеременеть, то это не лишает её права на любовные игры с Джоном, вечные и всегда новые игры двоих!

В душевой кабинке зеркал не было, но Бенезия и без зеркал и без любых других отражающих поверхностей знала, как она выглядит полностью обнажённой. Она нежилась под струями 'дождика' и радовалась своей целостности, своей свободе, своему нормальному состоянию. Небольшая усталость постепенно отступала куда-то на задний план. Импульсно включая биотику, азари просушивала кожу тела, затем снова смачивала её водой. И так — несколько раз. Своеобразный контрастный душ, доступный в такой вариации только азари.

Да, скорее всего ей не удастся остаться на борту фрегата-прототипа. Вместе с Лиарой она вернётся в Азарийское Пространство. И даже вернувшись, даже спустившись на социальное дно — вряд ли она останется членом Матриархата, а значит, ей придётся в дальнейшем жить очень и очень скромно, она будет любить Шепарда. Просто любить. Верно, нежно и полно, глубоко любить. Любить — и помогать ему. Ведь нормандовцам, первым столкнувшимся с легендарным Жнецом на своей колонизированной планете, предстоит теперь, так или иначе, принять активное участие в формировании и организации Сопротивления. А значит, им потребуется помощь. И не только со стороны тех разумных органиков Старых Рас, которые, как воины, останутся на борту фрегата.

И ей, Бенезии Т'Сони, можно будет стать одним из первых резидентов нормандовцев. Пусть только в мирах, подчинённых азари, но... с этого минимума можно будет начать. Тогда любовь Бенезии к Джону обернётся для нормандовцев реальной помощью. Как бы ни сложилась её, матриарха азари, судьба в пределах Пространства Азари, у неё останутся связи, у неё останутся знакомства, у неё останется много возможностей помочь нормандовцам. Которые очень помогли ей. Помогли вернуться к нормальной жизни, помогли многое понять в людях не путём чтения многостраничных файлов и просмотра сотен видеороликов, а путём непосредственного живого общения с самыми разными землянами. Общения, столь много пояснившего ей самой, что сама Бенезия теперь была уверена: она должна, она обязана помочь нормандовцам всем, чем только сможет. Земляне благодаря нормандовцам стали для неё, Бенезии Т'Сони, ближе и понятнее стократно, может быть — даже тысячекратно. И это понимание... стоит очень дорого.

Она будет ждать Джона. Будет ждать его прилёта в Пространство Азари. Да, ей больше восьмисот лет, но она влюблена. Она любит так остро, полно и чётко, что для неё не составит никакого труда как можно быстрее прибыть туда, где в пространстве Азари появится Шепард. Прибыть, чтобы побыть рядом с ним, побыть вместе с ним. Да, она, возможно, не сможет ещё очень долго забеременеть, хотя ей хочется надеяться на реальность настоящего чуда: беременность не матроны, а матриарха. Врачи-азари будут в настоящем шоке, а для неё... для неё эта беременность будет воплощением высшего, острейшего и полнейшего счастья. И она будет рядом с Джоном. Будет вместе с ним. Будет с ним говорить, будет молчать, слушая его, вставляя короткие, но такие ёмкие для них двоих реплики... Даже несколько минут встречи будут для них обоих важны, нужны, ценны, необходимы.

Она отдастся Джону. Отдастся не раз, потому что он — единственный, кто смог её вытащить из хаскоподобного состояния. И она будет счастлива, отдаваясь Джону. Потому что он ценит в ней, Бенезии, прежде всего личность. А не только тело, столь близкое к стандартам земного женского. Она будет счастлива, помогая Шепарду, она будет доверять ему и понимать, что он — достоин её доверия. Полного, самого полного доверия. И ей всё равно, что она уже — пожилая азари, что ей уже за восемьсот лет перевалило, что она — вроде бы как замужем.

Этита... поймёт. Увидев Бенезию, возвратившуюся к ней, она многое поймёт правильно — в этом старшая Т'Сони не просто уверена — убеждена. А минуты и даже часы телесного единения азари и человека помогут эволюции, помогут реализовать самый смелый, самый невероятный сценарий: порождение новой жизни. Главное, чтобы не помешать Высшим Силам. Главное — не помешать, а помочь им реализовать этот восхитительный сценарий.

Она во время своих встреч с местными жителями держала на руках детей. И почти каждый раз остро и полно представляла, как держит на руках своих новых дочерей. Дочерей Шепарда. Только его дочерей. Джон будет рад и доволен. Ведь дочери-азари очень многое полно унаследуют от своего уникального отца. У него будут дети — и не только люди-земляне, но и азари. Об этом Бенезия позаботится, ведь она так надеется на чудо... Джон — необычен. И такое чудо ему вполне подвластно. А она, восьмисотлетняя матриарх Бенезия Т'Сони, будет счастлива, вынашивая под своим любящим сердцем новых дочерей. Будет счастлива знать, что дочери будут рядом с ней очень долго. И Джон будет счастлив знать, что у него теперь есть дети, способные прожить тысячу лет. Минимум тысячу лет.

О Лиаре сейчас думать совершенно не хотелось. Ясно, что фрегат не сможет уйти с Идена в ближайший месяц, так чего изводить себя преждевременными мечтаниями? Шепард — он рядом, а Лиара... Лиара далеко. Очень далеко. Сейчас в деталях даже неизвестно, в том числе и из-за блокировки линий космосвязи, на какой планете она сейчас работает. Потому лучше довольствоваться близостью Шепарда. Ему нужна её, Бенезии Т'Сони, поддержка, её любовь, её расположение. Пока что нет никаких ощущений, указывающих на то, что с Лиарой что-то не в порядке. Женщины-землянки правы: она сразу ощутила бы опасность, угрожающую её единственной дочери. А пока... пока всё спокойно. Значит, можно пока уделить максимум внимания Шепарду.

Дэйна — далеко, связи с ней никакой нет, блокировка каналов продолжает действовать и Шепард не нарушает запрет, хотя вполне может с полного согласия Андерсона воспользоваться 'золотыми' каналами шифрованной военной космосвязи и пообщаться со своей подругой — да, да, прежде всего подругой — хотя бы текстовыми, очередными текстовыми сообщениями. Но Джон не желает нарушать общий запрет, хотя... ему очень тяжело вот так молчать. Он понимает, что Дэйна волнуется, что она, вполне возможно, нервничает, не находит себе от беспокойства места. А ведь она — спортсменка, известная, профессиональная. У неё — жесточайший и сложнейший график и разнюниваться ей особо нельзя.

Выключив воду, матриарх просушила кожу своего тела биотикой, промокнула большим 'банным' полотенцем, надела новое бельё, ещё раз с благодарностью вспомнив поимённо всех своих новых подруг-землянок, надела комбинезон, застегнула 'молнии' и липучки с застёжками. Упаковав бельё и полотенце в пакет, Бенезия вышла из душевой кабинки. В коридоре никого не было. Быстро дойдя до дверей своего салона, матриарх переступила порог, не закрывая входную дверь, несколько минут постояла у своего рабочего стола, давая возможность телу привыкнуть к ощущению чистоты и свежести, после чего решительно развернулась к выходу из салона, направляясь к Медотсеку.

— Достигнута запроектированная глубина, — услышал Явик голос оператора буровой установки. — Выключаю двигатель.

Кивнув выглянувшему из кабины транспортёра взволнованному человеку, Явик подошёл к ограждению шахты. Колонна бура медленно поднималась вверх, 'колена' колонны складывались. Автоматика была прекрасно настроена и точно отрегулирована, так что малейших задержек не было заметно. Явик отчётливо чувствовал, что никаких задержек нет: бур поднимается на поверхность с предельно возможной скоростью. На глубине уже застыл фиксирующий стенки шахты раствор.

Протеанин вспомнил, как 'Клинок Ярости' впервые совершил посадку на эту планету. Тогда на фрегате было предостаточно воинов — как пехотинцев, так и десантников. База существовала здесь и раньше: планета была хорошо освоена протеанами, так что на обустройство не пришлось тратить много времени. Впереди было противостояние со Жнецами, которые, вне всяких сомнений, попытаются — и не раз — высадить на эту планету свои десанты. Жнецы разрушали всю инфраструктуру, созданную разумными органиками. На будущем Иден-Прайме протеане закрепились уже давно и 'зевнуть', пропустить такую планету Жнецы не смогут. Не в их природе, не в их правилах такое.

Отступая самым последним к воротам подземной Базы, Явик думал только об одном: как можно дольше задержать наступление хаскизированных врагов. Дать возможность уйти дальше, в глубины Базы всем своим коллегам.

Там, в голове колонны отступающих немногочисленных протеан, среди которых были и тяжелораненые, находилась командир фрегата Таэла. Так что в любом случае соратники не останутся без командира. А он... Он должен прикрыть отступление. Кроме него — некому, он в арьергарде колонны — самый опытный и самый сильный. И теперь на нём лежит ответственность за осуществление всемерного торможения звереющих десантников Жнецов. Да, это — хаски, но они — упорны, опытны. И — не умеют отступать. Их можно только задержать, их можно остановить, но заставить отступить — невозможно.

Он знал, что Жнецы многие протеанские планеты просто подрывали. Знал полный список таких планет. Знал, что любое воспоминание об этих погибших в огне и пламени планетах, на которых остались, не успев эвакуироваться, десятки тысяч протеан, вызовет острую душевную боль. Благодаря этой постоянной боли он чувствовал себя живым, нормальным, здоровым. И теперь будущий Иден-Прайм рисковал стать очередной распылённой планетой. Жнецы не церемонились, они бесчинствовали, беспощадно уничтожая малейшие очаги организованного сопротивления. Жалость не была ведома этим полумашинам. У них был один бог — программа и одна мысль: выполнить задачу. Этого полумашинам вполне хватало.

Протеане отступали, огрызаясь из лёгкого стрелкового оружия. Да, гранатомёты и их аналоги были тоже в распоряжении воинов арьергарда, но их старались беречь. Вполне возможно, придётся, в случае чего, принимать бой в пределах цитадели базы. Нельзя было исключить такую возможность. Потому что пренебрежение к врагу, недооценка противника — преступная глупость. Протеане в своём большинстве никогда не были склонны преуменьшать мощь и возможности своих оппонентов.

Отходя к воротам, Явик позволил себе вспомнить Таэлу. За всё время пребывания отряда и корабля на будущем Идене они общались почти всегда только сухо и официально, хотя Явик имел основания думать, что Таэла, так или иначе, выделяет его среди других мужчин-протеан. Её право. Право выбора. Он знал, что она никому из мужчин-протеан не обещала стать его женой. Это знание успокаивало командира десанта протеан, в числе последних защитников отступавшего к воротам Базы.

Анабиозные капсулы ждали членов отряда. Приходилось рисковать — уже сейчас многие капсулы были не в лучшем состоянии. В случае необходимости все капсулы можно было подорвать — одновременно, 'волной' или поодиночке, но пока до таких крайностей можно было не доводить: аппаратура защиты базы сигнализировала о готовности к капсулизации.

Внешние ворота базы закрылись. Со скрежетом, скрипом, не так быстро, как раньше, но успели закрыться до того, как в районе расположения этого входа в базу появилась 'креветка' — эсминец Жнецов. Явик учитывал её приближение, отстреливаясь от наседавших врагов. Он хорошо, может быть, даже слишком хорошо знал, насколько опасен этот корабль в ближнем бою не только для пешего легковооружённого протеанского воина, но и для инфраструктуры Базы.

Автоматика Базы сработала штатно, но протеане, продолжая отступать в глубины многоуровневого сооружения, не расслаблялись. Явик распорядился, чтобы все воины ушли далеко вперёд, а он... Он останется и проконтролирует процесс капсулизации. Да, он хорошо представлял себе, как этот процесс будет выглядеть снаружи, но Жнецов ждал сюрприз: толстая броня внешней 'скорлупы' скрывала под собой свёрнутую структуру Базы. Без нужного алгоритма эта структура оказалась бы невосприимчива к любым потугам Жнецов добраться до протеан. Слабая, но хоть какая-то надежда на спасение.

Никто из протеан — ни военнослужащие, ни гражданские, не надеялись на то, что анабиоз и стазис помогут им выжить, дожить до того момента, как Жнецы уйдут из Галактики. Было хорошо известно, что Жнецы упорны и даже упрямы в своём стремлении выполнить задачу и программу максимально полно. Отступление — но не бегство. Не сдача врагу, неподчинение Жнецам. Будет нужно — база взорвётся. И тогда пламя ярчайшей вспышкой накроет этот район, сжигая, отправляя в небытие и протеан, и их оппонентов. Равный размен. Только равный размен.

Воины-протеане ушли далеко вперёд, в глубины Базы. Явик склонился над пультом — неприметной серой плитой в обшивке тоннеля. Нажатия неярко светящихся клавиш-сенсоров, тихие щелчки, свидетельствовавшие о приёме команд. Всё. Теперь надо уходить в глубины. Времени прошло достаточно. Нельзя легковерно надеяться, что Жнецы отступят. Они попытаются проникнуть внутрь Базы. И теперь вроде бы протеанскому обиталищу будет чем встретить незваных гостей. Жданных, но незваных.

Взрыв потряс один из уровней базы — где-то автоматика не сработала так, как надо. Пахнуло гарью — значит, начался сильный пожар. Теперь в ту сторону для Явика хода нет. Там — кратчайший путь к одному из залов с саркофагами. И теперь надо искать что-то гораздо ближе — на путь в глубины Базы уже не было времени. Да, в разных местах были оставлены одиночные саркофаги и теперь ему, офицеру протеанских вооружённых сил предстояло воспользоваться одним из них.

Видя, как закрываются створки капсулы, Явик понимал, что обратить процесс он уже не успеет и не сумеет — автоматика саркофага была серьёзно повреждена. Да, она вполне может выполнить процедуру ввода в стазис и активацию анабиоза, но на большее ему рассчитывать не приходится — похоже, он вытянул билет только в один конец. Чувствуя, как подступает сонливость, Явик вспомнил Таэлу и забылся, постаравшись увидеть как можно чётче её лицо.

Видя, как мимо, снизу вверх проплывает головка бура, Явик отошёл от ограждения шахты, набрасывая на себя ремни 'системы'. Предстояло спуститься туда, на глубину. До стен внешнего периметра базы оставалось каких-то двести метров породы, ближе Явик не решился организовать бурение — ещё неизвестно, что там за 'скорлупой', насколько сохранилась автоматика. Многослойная, многосекторная скорлупа защищала уровни базы от проникновения посторонних и врагов, которым пришлось бы потратить огромное количество времени и сил, прежде чем получить доступ к важнейшим и ценнейшим этажам. У людей это место вполне могло называться Цитаделью — крепчайшей частью древней, средневековой крепости. Как-то незаметно привык называть это место протеанской базы и воин древней расы.

— Явик, я — с тобой, — подошёл Шепард. Протеанин оглянулся, на секунду прикрыл глаза веками, соглашаясь со сказанным человеком:

— Не сомневался ни секунды, Джон. — Явик отметил, что Шепард тоже облачился в 'систему'. — Тогда — пошли вниз. Больше смогу сказать там.

'Вывесившись' над жерлом шахты, Шепард и Явик стали осторожно спускаться. Протеанин не спешил, хотя старпом, глядя, как под ногами колеблется чернота ствола, очерченная тёмно серым ореолом раствора, фиксирующего стенки шахты, ясно ощущал его волнение и нетерпение.

Четыре минуты потратив на спуск, Шепард притормозил, чтобы Явик первым встал на дно шахты.

— Спасибо, Джон, — прострекотал, не скрывая несколько расстроенных чувств, протеанин. — Спасибо, что дал первым коснуться здешней земли, — он помедлил, затем продолжил. — Не думал никогда, что вот так... придётся возвращаться. — Протеанин, поворачивая голову, осторожно и медленно огляделся вокруг, словно сканируя окружающее пространство. — Стена Базы — вот в этом направлении. — воин шагнул к стене шахты, крест-накрест взмахнул рукой с зажатым в ней узким и длинным клинком, вырезая на свежезастывшем слое раствора размашистый крест. — Это — не тайна. Теперь — не тайна, — выдохнул он, замирая.

Шепард молчал, не желая торопить или как-то определять действия партнёра.

Явик смотрел на нарисованный крест, а видел не слой раствора-фиксатора, а стену Базы. Он действительно не думал, что ему придётся увидеть её вот так, извне.

Прошло пятьдесят тысяч лет. Любой протеанский инженер, который увидел бы его до сих пор вполне работоспособный саркофаг, был бы предельно счастлив, а протеанское правительство засыпало бы почестями создателей столь долговечной техники. Теперь... наверное, всё, что осталось от протеанской Империи, во всяком случае — на сегодняшний день — здесь, за стеной Базы. Двести метров отделяют сейчас протеанина от стены Базы.

Явик медлил, подсознательно пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни за стеной Базы. Он не пытался глушить в себе это желание, хотя, конечно, мог. Нет, никаких признаков жизни не ощущалось. И это понимание... страшило. Одно из двух: или там, за стеной Базы все — мертвы и тогда он — единственный выживший. Или — там живы, хотя бы один-два протеанина...

Стена базы и аппаратура надёжно отсекают признаки жизни, ведь всё делалось для того, чтобы, даже разрушив скорлупу Базы, Жнецы не смогли быстро найти и уничтожить её обитателей-протеан. За сотни лет противостояния приходилось не раз идти на такие вот ухищрения, которые, конечно же, крайне удорожали строительство и эксплуатацию Баз на многих планетах.

— Джон, — прострекотал едва слышно протеанин, сомневаясь, что человек его услышит. — Остальное смогу сказать только мыслеобразами. Пока рано это знать всем остальным...

— Давай. — Шепард ответил так же тихо, протянул руку. Явик взял руку человека своей рукой. Почти рукопожатие, особое рукопожатие.

И Шепард увидел.

— Уверен, Яв? Двести метров напряга, — тихо сказал старпом.

— Уверен, — кивнул Явик. — Не спорю, технология такого прохода — сложна, но сейчас... Лучше не рисковать. Хочу взглянуть на стену Базы сам. Без посторонних.

— Хорошо. — Шепард едва заметно кивнул. — Успехов.

— Спасибо, Джон. — Явик приблизился к стене шахты, остановившись в шаге от неё. — Успех мне... потребуется.

Окутавшись зеленоватым коконом биотики, Явик сделал ещё шаг к стене шахты — и пропал.

Шепард посмотрел наверх — там едва заметно светлело пятно: шахта не освещалась, это был отражённый свет от софитов, стоявших в углах шатра-палатки. Посмотрев на индикаторы наручного дисплея, старпом убедился в том, что изоляция пока в норме.

Явик прав — если там всё нормально и даже если там не всё нормально, лучше пока стену базы не тревожить буровыми установками — хоть лазерными хоть какими. Археологи, конечно, мастера вскрывать всякие захоронения, но это — не кладбище и не склеп. Это — протеанская база, а там, как доказал старпому Явик, может быть и то, что окажется неподвластно технике, находящейся в распоряжении нынешних археологов-землян.

Садиться прямо на дно шахты Шепарду не хотелось, потому он постарался скоротать время, шагая от одной стены до другой. Условной, конечно, ведь шахта-то круглая.

Прошло несколько десятков минут и, сбрасывая с себя тяжёлый биотический кокон, рядом с человеком из "поля невидимости" вышел Явик.

Он протянул руку. Старпом понял: говорить вслух партнёр не хочет.

Подав свою руку, Шепард почувствовал, как пальцы Явика смыкаются на запястье скафандровой оболочки.

Мыслеобразы снова захлестнули сознание старпома.

— Уверен? — спросил капитан, когда Явик отпустил его руку.

— Уверен. Нет признаков того, что там — всё тихо. — Явик не стал говорить 'все мертвы'. Наверное, не смог бы такое словосочетание озвучить даже мысленно.

Шепард понимал: партнёр до последнего будет надеяться на то, что там, за стеной Базы есть выжившие. Если выжил он, в одиночном саркофаге, то там, в спецзалах капсульного хранилища, должны быть и другие выжившие. Должны быть!

— Надо 'бить' тоннель. Теперь — можно. Я сделал всё, чтобы База не воспринимала наше приближение как угрозу. И, думается, мне это удалось сделать хорошо, — он чуть выпрямился, радуясь осознанию своей полезности. — Надо 'бить' тоннель, Джон! Поднимаемся, — он шагнул к тросам лебёдки, пристегнул 'систему'. — Пошли!

Подъём много времени не занял — на этот раз Явик не сдерживал мощь лебёдки и человек и протеанин встали на помост над жерлом шахты через несколько минут.

У ограждения уже стоял профессор Сташинский.

— Тимур Лаврович, как с буровыми установками? — спросил Шепард.

— Готовы. Только скажите — сразу начнём спуск, установим, — ответил руководитель археологической партии.

— Тогда — приступайте к спуску и установке. Направьте острия в сторону, указанную крестом на стенке шахты. Но пока — не активируйте аппаратуру в боевом режиме. — Шепард коснулся пальцем размыкателя замка креплений 'системы', давая понять собеседнику, что готов уступить место над шахтой коллегам археолога.

— Сделаем, — профессор, воспользовавшись своим спикером, коротко распорядился. Археологи подвезли к жерлу шахты тележки с уже установленными на них буровыми установками.

Две установки, как отметил старпом, были полностью подготовлены к работе. Ещё две — стояли чуть поодаль от шахты, готовые заменить те, что скоро окажутся на дне шахты.

Археологи, обрадованные, что ожидание завершилось и теперь можно приступить к реальной важной работе, суетились вокруг тележек с установками, проводя последние проверки.

Отстегнув 'системы', Явик и Шепард отошли от шахты, не желая мешать учёным и техникам. Всё равно пока аппаратура не будет активирована, им не следует вмешиваться в работу специалистов.

— Даже не знаю, как сказать, Джон, — проговорил тихо Явик, садясь в кресло, стоявшее у одной из стенок шатра. — Бенезия...

— Знаю, Яв. Она любит меня. — Шепард присел в рядом стоявшее кресло. — И она понимает, что я люблю и Карин, и Дэйну, — старпом не стал скрывать это от партнёра, способного, как он понял, легко считывать эмоции, чувства и даже мысли человека. — Сейчас важно, чтобы мы нашли Лиару живой и желательно — здоровой и целой. А дальше — думаю, Бенезии будет уже не до меня. Для неё главной должна стать дочь! — чуть громче сказал старпом. — Должна стать главной на самое ближайшее время! Надолго, очень надолго! Они должны пообщаться, побыть рядом и вместе очень долго. Компенсировать это пятидесятилетнее молчание...

— Я не о том, Джон. Хотя в этом вы тоже — правы, — ответил Явик. — Бенезия, я это знаю и чувствую, прекрасно понимает, что мы все здесь 'застряли'. Минимум — на месяц. И она очень хочет уже сейчас...

— Явик... Она — матриарх. И она знает, что забеременеть — не сможет, — тихо сказал Шепард, наблюдая за работой ассистентов и техников с буровыми установками. — Я понимаю, сценарий стандартен, но...

— Вот именно потому, что сценарий стандартен, Джон, — прострекотал Явик. — Вам решать, конечно, но... Не отталкивайте Бенезию. Ей уже немало лет и она хочет быть рядом с вами очень долго. Она любит вас, Джон. Любовь матриарха азари было нелегко заслужить даже нам, протеанам, а уж вам, представителю молодой космической расы — это вообще уникальный случай. Все, с кем Бенезия общалась в окружающих нашу стоянку крестьянских поселениях, так или иначе чувствовали, что матриарх влюблена именно в вас. О Лиаре она крестьянам, по понятным причинам, многое не говорила, но то, что она любит именно вас — местные жители понимали на полном автомате, Джон. И это понимание оказывает очень положительный эффект на всё, что связано с нашим нормандовским пребыванием здесь, на этой планете, — он помолчал. — Джон, как бы ни сложились наши дела там, внизу, — он взглядом указал на ограждение шахты, — не отталкивайте Бенезию. Вы и она — взрослые разумные. Мы здесь пробудем месяц и будем заняты не только нашими основными и сопутствующими проблемами.

— Хорошо, Явик, — кивнул Шепард.

Протеанин не стал брать человека за руку, передавать ему мыслеобразы — его слова и без того содержали предостаточно информации.

Бенезии — тяжело, трудно. Она привыкает к нормальной жизни и хочет максимально быстро и полно ожить, вернуться в нормальное состояние, забыть, если уж невозможно такое стереть, о своём недавнем прошлом, накрепко связанном с хаскоподобным состоянием.

Она могла и имела полное право полюбить его, Джона Шепарда. Просто потому, что он её спас. Шепард знал, что она любит и Карин, уважает и ценит её за то, что она провела сложнейшие операции, фактически вернув тело пожилой азари в более-менее нормальное состояние. Но всё же именно Шепарда Бенезия полюбила глубже и больше, чем Чаквас. Потому, что он... Сложно самому о себе вот так говорить, хотя... Ясно, что Бенезия любит его, потому что он спас её суть и душу.

Для неё это — ясно и понятно. Именно это и является основой её любви к нему, капитану ВКС Джону Шепарду. Благодарность за спасение не тела — его, безусловно, спасла Карин, а за спасение души.

Простое, казалось бы, словосочетание, а сколько в нём смысла! Каждое поколение землян вкладывало свой, особый смысл в эти слова. Мало кто из людей поднимался до высших, самых полных смыслов. Часто 'поднятие' было формальным, иллюзорным, часто — неестественным.

Наверное, в том числе и потому он, Джон Шепард, не считает, что Бенезия обязана любить его именно за то, что он спас её. Душу или тело — всё едино. Может быть, он действительно её спас. Но ведь в этом — его функция, его предназначение, как воина. Какой тогда был смысл вытаскивать азари и турианца из Жнеца? Никакого!

Если бы его, Джона Шепарда, дважды не 'тряхнуло', он не смог бы ничего сделать. Карин, как врач, хотя бы попыталась, но... спасти тело — это, в данном случае, только половина дела, а душа? Хаскоподобное состояние — оно, как сумел понять Шепард, предполагает изоляцию настоящей души разумного органика в очень ограниченном объёме. Всё остальное душевное пространство занимает простая и очень эффективная 'программа хаска'. И вот освободившись от 'программы хаска' Бенезия стремится 'взять от жизни всё'.

Этита?! Да, Бенезия её любит, но она, если верить традициям и обычаям азари, всего лишь формальный, биологический отец Лиары. И ещё неизвестно, как она отреагирует на возвращение Бенезии на Тессию и на возвращение туда же Лиары. Она, если верить Бенезии, никогда особо не была вовлечена в процесс воспитания дочери. Да, несколько лет она провела рядом с Лиарой, но отец нужен ребёнку не только в раннем детстве, а всю жизнь. Просто потому нужен, что он — отец. Этита же была тогда поглощена общественной работой.

Именно общественная работа была и, наверное, осталась основным смыслом жизни для Этиты. Можно ли Этиту за это осуждать, указывая на то, что надо было постоянно и долго уделять много внимания и Лиаре? Нет, потому что Этита уделила дочери столько внимания, сколько было необходимо.

Всё зависит от точки восприятия. Да, Бенезия воспитывала Лиару в одиночестве, Этита большую часть времени была занята общественной работой. Рядом с дочерью и женой она появлялась и бывала очень редко, может даже — крайне редко. Наверное, Лиара и не запомнила Этиту как настоящего отца. Что-ж, у азари это — в порядке вещей.

Потому-то Бенезия и стремится заместить Этиту кем-то, кто будет ей самой и, возможно, Лиаре, ближе. Может быть — даже понятнее и роднее. Хотя тут... можно спорить. Всё же он — человек, а Этита, Лиара и Бенезия — азари. Разница, если и не углубляться в детали, всё равно огромная. А если углубиться — то чудовищная.

Бенезии — как минимум восемьсот с лишним лет, она — пожилая азари. Если средняя продолжительность жизни людей — сто пятьдесят лет, то настрой Бенезии становится очень даже понятным: она хочет встать рядом с ним, Джоном Шепардом и прожить остаток своей жизни и — всю жизнь Джона. Стремление — похвальное, но как это реализовать? Как совместиться?

Бенезия верит в то, что совмещение возможно. Может быть, она и права. Пока что у него, Джона Шепарда, нет явных аргументов 'против'. Но и аргументов 'за' тоже — не много. Слишком всё это получилось неожиданно.

Явик прав — рубить сплеча нельзя: есть ещё время, как минимум — месяц пребывания на Идене, а там — время до Цитадели и время до той планеты, где сейчас работает Лиара. Жаль только, что лишь после вылета с Идена можно будет организовать поиск Лиары — пока что дистанционный. Раньше — никак. Не хочется напрягать шифрованные каналы — любая нештатная активность со стороны Идена сейчас — вредна.

— Мы закончили проверки, — к Шепарду и Явику подошёл профессор Сташинский. — Понимаю, что преждевременно...

— Нет, профессор. Не преждевременно, — прервал учёного Явик, посмотрев в глаза археолога своим мягким взглядом. — Я хотел вам предложить возможность спуститься в шахту тогда, когда мы закончим проходку тоннеля и тогда вы, вероятно, увидите стену Базы. А проходка тоннеля — рутина, там, как вы сами понимаете, смотреть нечего. Повторяю, профессор, только возможность, — уточнил протеанин.

— Тогда, — кивнул профессор, соглашаясь с мнением Явика, — с вами пойдут инженер, техник и один из моих ассистентов.

— Согласен, — кивнул Явик.

Шепард вмешиваться в диалог партнёра и археолога не стал, понимая, что они и сами между собой прекрасно договорятся. Явику принадлежало здесь окончательное решение, а он, старпом — лишь представитель команды и экипажа фрегата, ставшего, волей обстоятельств, домом для пока что единственного выжившего протеанина.

— Джон, идёмте, — сказал протеанин.

Вместе со Сташинским Шепард и Явик подошли к ограждению шахты.

Установки были надёжно закреплены на платформах, инженер, техник и ассистент уже облачились в 'системы' и пристегнулись к страховочным кольцам подвески.

— Честно... Сам бы пошёл. Но, понимаю, что бурение займёт много часов, — сказал Сташинский, мало скрывая своё нетерпение, смешанное с волнением. — Потому — успехов вам.

— Успехов всем нам, — сказал Явик, первым вступив на мостик и подходя к платформам. Закрепив свою 'систему' на подвеске, он обернулся к Шепарду, обменивавшемуся со Сташинским файлами инструментронов — с фрегата пришла информация и профессор спешил передать её старпому. — Джон.

— Иду. — Шепард повернулся к протеанину, кивнул Сташинскому и, ступив на мостки, быстро приблизился к платформам.

Щелчок карабина — и капитан закрепил свою 'систему' на кольце подвески.

— Все готовы? — он посмотрел на трёх археологов. Те кивнули. — Тогда — майна! — скомандовал он технику, стоявшему у пульта подъёмника.

Спуск занял не больше трёх минут и инженер с техником, первыми отцепившись от подвески, занялись установкой платформ в нужное положение.

Явик отошёл к противоположной стенке шахты, повернулся спиной к археологам, не желая их смущать своим внимательным взглядом. Раскрыл инструментрон, прикоснулся когтями к сенсорам. Шепард присел на дно шахты, скрестил, насколько позволял это делать скафандр, ноги по-турецки. Прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной и полумраком. Свет софитов вырывал из полутьмы только платформы с размещёнными на них буровыми установками. Светился экран инструментрона Явика. Остальное тонуло в темноте.

Археологи скупо переговаривались между собой. Слышались щелчки и лёгкие удары — инженер и техник продолжали настройку аппаратуры установок.

Четверть часа — и ассистент профессора склоняется над экраном пульта управления, выполняя точную финальную настройку.

Протеанин тихо обходит платформы, подходит к "кресту", уже очерченному прицельной лазерной рамкой, прикасается рукой к стенке шахты, оборачивается, делая шаг назад, кивает.

Ассистент осторожно нажимает несколько сенсоров и два луча упираются в стенку шахты. Зашумели насосы, убирая из рабочей зоны измельчённую породу.

Шланги отсосов были спущены в шахту несколько минут назад. Техник быстро присоединил их к установкам, проверил герметичность.

Теперь наверху, росли 'пирамиды' отработанной породы.

Шепард не стал подходить к установкам — не было необходимости напрягать археологов излишним посторонним вниманием.

Явик — понятно, ему надо свыкнуться с мыслью о том, что момент обретения возможности пройти сквозь стену Базы приближается. Протеанин несколько минут внимательно смотрел, как лучи буровых установок измельчают породу, углубляя выемку трёхметрового диаметра.

Старпом приготовился ждать. Конечно, можно было бы подняться наверх — подвеска была в полной готовности, но не хотелось мельтешить туда-обратно. Явик, конечно же, не собирается покидать шахту до тех пор, пока не будет достигнута стена Базы. Значит и ему, старпому фрегата-прототипа, тоже не следует уходить.

Бенезия радовалась, ощущая свежесть во всём теле. Ванн на фрегате не держали — душ, вполне вероятно, земляне считали и более технологичным и более функциональным средством поддержания необходимого уровня гигиены. Карин тоже будет рада: врачи почти всегда бывают довольны, когда к ним приходят чистые пациенты, надевшие и чистое свежее бельё и чистую верхнюю одежду.

Дверь медотсека приближалась. Бенезия шла неспешно, едва заметно кивая обгонявшим её и идущим навстречу членам экипажа фрегата, отмечая про себя, что теперь к ней, матриарху азари, относятся с гораздо меньшей настороженностью и с гораздо меньшей опаской.

Привыкают?! Возможно.

— Карин, — азари переступила порог, привычно плотно прикрывая за собой тяжёлую дверь Медотсека. — Я пришла.

— Рада. — Чаквас встала из-за стола, шагнула к гостье. — Понравился душ?

— Да, — тихо сказала Бенезия. — Хоть мы и живём очень долго на суше, но для нас Океан Тессии остался домом, нашей естественной средой обитания. Мне известно, что многие другие разумные называют азари 'рыбообразными'. Необидная констатация факта, — матриарх подошла к рабочему столу врача. — Кари, я... думала о Джоне.

— И...

— Мне сложно это пояснить достаточно развёрнуто вслух, Кари, но я... я хочу ребёнка от Джона, — матриарх опустилась в кресло, стоявшее рядом с рабочим столом врача, подождала, пока Чаквас устроится в своём любимом рабочем кресле и пододвинет к себе клавиатуру настольного инструментрона. — Я понимаю, что это глупо, что это... ну почти невозможно, ведь оперируя меня, вы...

— 'Ты', Бена. Давай на 'ты', — мягко прервала азари Чаквас. — Я действительно видела, что ты — матриарх, но... Если бы не изменения, происшедшие с Джоном, я бы сразу сказала тебе, что надежды не следует питать. Никакой. А теперь, зная в общих чертах, на что способен Джон, я скажу, Бена, по-другому: надейся. Да, да, Бена, надейся. — Карин посмотрела в глаза собеседницы. — Джон... поймёт. Насколько я могу судить, он догадывается о твоём отношении к нему. Настолько, насколько это вообще доступно для мужчины. И понимает, что ты к нему... очень неравнодушна.

— Очень. И я понимаю также, Кари, что встаю между ним и Дэйной. — вздохнула матриарх.

— Дэйну он согласен отпустить, — тихо сказала Чаквас. — Да, да, Бена. Я знаю, что это звучит дико, но он... никогда никакой особой силой не держал возле себя никого. Он всегда даёт тому разумному, кто рядом с ним, возможность выбирать. И насильно никого рядом с собой не удерживает. Я уверена, что Дэйна это знает, понимает и разумеет. И потому она даже сейчас, когда между Землёй и Иденом нет прямой и полной космосвязи, догадывается о желании Джона отпустить её. Он уважает её выбор — остаться рядом с ним тогда, когда они покинули детдом, стали взрослыми самостоятельными людьми. Он уважает её выбор — остаться рядом с ним в госпитале после Акузы, когда он с трудом восстанавливался после тяжёлого ранения. Он уважает её выбор остаться с ним сейчас. Но, тем не менее, он даёт Дэйне право уйти от него именно сейчас. Именно сейчас, когда ему ясно, что в ближайшее время он не сможет прибыть на Землю. А Дэйна... Она принципиально не покинет Землю. Я уверена, что Дэйна почувствовала его выбор и благодарна ему за эту возможность выбора. Что она выберет — я не знаю, Бена. Могу только сказать, что она его — не разлюбит.

— И... — несмело сказала старшая Т'Сони.

— Как врач, я понимаю, Бенезия, что нет никаких объективных препятствий для того, чтобы ты и Джон были вместе и рядом. Независимо от того, будут ли у вас совместные дети или нет, — уточнила Чаквас. — Как человек и как женщина, я обязана учитывать, что Дэйна...

— Я согласна, чтобы у неё и Джона были совместные дети, Карин, — тихо сказала матриарх. — Джон должен быть счастлив. Полностью счастлив. А я... Я буду счастлива рядом с Джоном. Независимо от того, будут ли у меня дети от него или их... не будет, — вздохнула Бенезия. — Он спас мою душу от угасания, Карин.

— И об этом подумала, — сказала Чаквас.

— Да, — кивнула старшая Т'Сони. — В последнее время я наслаждаюсь возможностью о многом очень глубоко, серьёзно и долго подумать. А об этом — особенно. Мысли... сами приходят. Наверное, как вы, люди, выражаетесь, из подсознания.

— Может быть, — едва заметно кивнула врач фрегата-прототипа. — И всё же...

— Да, Кари. Я очень надеюсь, что у меня всё же будут дети от Джона, — подтвердила матриарх. — Если сбывается то, во что мы не верили, может быть и это — сбудется.

— Может быть. — Карин осторожно кивнула и эту осторожность сразу оценила Бенезия. — Только, Бена... Не дави на Джона. Я понимаю, тебе за восемьсот лет, ты больше знаешь жизнь....

— Более опытная... — продолжила собеседница.

— И это — тоже, — честно признала Чаквас. — Но Джон... Ему трудно. Я как врач вижу: он ещё не свыкся полностью со своим новым статусом старшего помощника командира фрегата-прототипа и командира десантного экипажа. А теперь на него свалились ещё и обязанности по сопровождению протеанина.

— Да и я с Сареном — тоже не подарок, — сказала матриарх.

— Возможно. — Чаквас вывела на экран настольного инструментрона 'серую' заставку. — Всё равно, Бена. Не дави, не форсируй ситуацию, — она помолчала несколько секунд. — Джон, конечно, стремится сделать всё возможное, старается, но его тоже напрягают его новые возможности. Скажу так, Бена. Прямо скажу, не обижайся. Он боится, что его примут за монстра.

— Да уж. — Бенезия, осторожно и медленно поворачивая голову, оглядела Медотсек.. — Если от меня шарахаются, от Сарена — прячутся, Найлуса — за Спектра не считают, но опасаются, помня, кто такие турианцы, как раса, то понимать, какие возможности и способности обрёл твой же соплеменник... Это — слишком сложно для обычных людей.

— Джон не склонен бояться чего-либо без достаточных оснований, Бена. А вот этого, уверена и даже — убеждена, он боится всерьёз. Как врач, я вижу это и знаю это. Тяжело такое знать, когда любишь того, кому вот так достаётся от жизни, — вздохнула Карин. — Лучших всегда кидают наперерез любой мыслимой опасности. Иногда — кидают просто на инстинктах, без участия логики и разума. Так уж здесь в этом мире заведено, — тихо сказала Чаквас, помедлив несколько секунд. — А Джон — лучший.

— Если бы не он... Я бы осталась хаском, — сказала Бенезия. — А Иден ждала бы судьба планеты, на которую в первую очередь обрушились бы Жнецы.

— Потому, Бена, не спеши. Не используй весь сценарий 'до дна' вот так сразу. — Чаквас прогнулась, сидя в кресле. — Просто будь рядом с Джоном. Явик... поймёт. Ему тоже нужно одиночество. Наверное, все мужчины такие — они любят одиночество больше, чем женщины.

— Там... — несмело продолжила тихим голосом Бенезия и осеклась

— По последним данным — они начали проходку горизонтального тоннеля. Сташинский сообщил Андерсону, что Явик уже был у стены Базы. Своими методами и средствами, Бена, — уточнила Чаквас. — Ни Сташинский, ни тем более, Андерсон, деталей не знают — подозреваю, что даже Шепард не в курсе того, как именно это удалось сделать Явику. Преодолеть двести метров плотной породы и достичь 'скорлупы'. Но, как Старшая Раса, Явик имеет свои возможности и способности, которые для нас, нынешних, выглядят и являются настоящим чудом. Может быть и правы те, кто считает, что любая совершенная технология есть чудо, но Явик не станет лгать. Он и сам нервничает, потому что всё ближе к моменту разгадки, к моменту ответа на главный вопрос.

— Он остался один или он не одинок, — произнесла Бенезия.

— Можно и так сформулировать. Так что... Пока идёт проходка горизонтального тоннеля — Шепард и Явик решили шахту не покидать. Нет смысла 'прыгать' туда-сюда. Ожидание — не слишком любимое и довольно неприятное для людей занятие. Но тут другого выбора просто нет. Пока тоннель не упрётся в 'скорлупу', переходить к дальнейшим шагам — глупо.

— А там...

— Подозреваю, Бена, что Явик попросит всех трёх археологов покинуть шахту и тоннель. Аппаратуру заглушит — вполне понятно, что он опасается слежки и прослушки. А там... Там он вместе с Джоном переступит порог Базы. И пробудут они там, в Периметре... долго. База — большая и, думаю, там не обошлось без протеанских "штучек". Самое меньшее — свёртка пространства. Проще говоря — пространственная архивация. Деталей не знаю, часть предположений по этому поводу высказал Дэвид, а ему я — верю. Он — "эн-семёрка", ему доступно и не такое понимание, которое, ясное дело, выглядит слишком пионерным для обычных людей.

— Кари... Я вроде бы почти что очнулась, привыкание к нормальной жизни идёт более-менее стабильно, насколько я вообще могу судить. Может быть, ты меня всё же посмотришь? На известный тебе предмет... — несмело произнесла Бенезия.

— Ладно. — Чаквас встала, отметив, как обрадованно поднялась со своего кресла матриарх. — У нас, конечно, не крейсер, но кое-что мы тоже можем, — врач шагнула к дверце диагностической выгородки, открыла её. — Проходи. — Карин подождала, пока азари переступит порог отделения диагностики, вошла сама и плотно прикрыла за собой дверь, взглянув на индикаторы обстановки в Медотсеке. — Пока здесь тихо, можем провести полный цикл. Но для этого...

— Понимаю, — матриарх шагнула к раскладному стулу, быстро обнажилась. — Мне — ложиться туда? — она взглядом указала на кушетку. — Навзничь?

— Да. — Чаквас нажимала клавиши на пульте меддиагноста. — Пока — ложись, успокой дыхание. И — не накручивай себя отрицательными мыслями, Бена.

— Постараюсь, — азари улеглась на кушетку, попыталась расслабиться, отметив, что ей это удалось сделать достаточно полно. — Это... долго?

— Пятнадцать минут. Минимум, — уточнила Чаквас, подходя к лежащей навзничь азари и поправляя жерла диагностических сканеров. — Ты же хочешь точности и полноты?

— Очень хочу, — азари наслаждалась возможностью держать голову прямо — отростки привычно улеглись в выемку в изголовье кушетки. — Только так — точно и полно, Кари.

— Будет тебе и точно и полно, — сказала врач. — Только лежи, постарайся не двигаться и не шевелиться. Понимаю, что трудно, но лучше так, чем совсем никак. Когда будет можно пошебуршиться — я тебе обязательно скажу. — Чаквас отошла от кушетки, садясь за пульт. — Да, если тебе будет удобно, можешь закрыть глаза. Нужно будет включить биотику — включай, она не помешает диагносту.

— Спасибо, Кари. — Бенезия постаралась расслабиться ещё больше, с наслаждением прикрывая глаза и чувствуя, что её совершенно не клонит в сон и не хочется включать биотику — в диагностической выгородке было достаточно тепло, а кушетка тоже не была холодной — согреваться биотическим свечением не было никакой необходимости.

— Вот так, хорошо. — Чаквас передвинула на пульте несколько ползунков. — Началось сканирование, Бена.

— Угум. — Бенезия поймала себя на мысли, что ей предстоящая процедура нравится. Очень напоминает диагностику в Центральном госпитале Тессии. Там, конечно, аппаратура другая, но ведь принципы и даже показатели за три десятка лет земляне и азари успели унифицировать, так что особых расхождений в показаниях приборов, и, соответственно, в результатах исследования, быть не должно.

— Усилить внимание, — распорядилась по взводной конференцсвязи сержант Уильямс, получив на инструментрон текстовое сообщение от Сташинского. — В периметр — никого не пропускать. До особого распоряжения.

Приняв ответные доклады от командиров отделений, сержант Уильямс решила не спешить с очередным обходом постов — пока что вокруг было всё спокойно. Признаков неблагополучия не было.

Когда руководство археологической партией принял доктор Сташинский, ей, как командиру приданого взвода охраны, работать стало легче. Тимур Лаврович не старался вмешиваться в служебные армейские вопросы, чем откровенно грешила предшествующая начальница. Не использовал профессор космопехотинцев и как людей для 'подай — принеси'.

Сейчас, как знала Уильямс, он наблюдал за работой двух буровых установок, осуществлявших проходку горизонтального тоннеля к протеанской базе. В шатёр никого не пускали, в шахте находились Шепард, протеанин, инженер-археолог, ассистент-археолог и техник-археолог.

Руководитель экспедиции и несколько ассистентов, инженеров и техников наблюдали за процессом проходки по приборам и через видеокамеры, установленные на буровых станках. Пока процесс проходки только начался, насосы выбросили на поверхность, на специально подготовленные площадки вне шахты первые центнеры измельчённой породы. Двести метров. Для археологов, насколько понимала Эшли, это — большое расстояние. Наверное, как и говорил раньше Сташинский, последние метры перед стеной учёные будут расчищать от породы вручную, по минимуму используя буры и насосы. До этого момента — ещё очень далеко.

Едва только бывшая руководительница покинула пределы района, большинство странных проблем — как отрезало. Дроны, конечно, приземлили, теперь ими управляли исключительно вручную, через операторов. Людей, попавших под индоктринацию, также изолировали, невзирая на возраст, пол, и звания и должности. Это 'успокоение ситуации', конечно же, расслабляет и расхолаживает, но пока не следовало особо 'закручивать гайки'. И тогда, если будет повод, можно будет потребовать напрячься.

Кайден... Он именно напрягается. Теперь-то Эшли знала, как ему досталось. Многое ей рассказали крестьяне, чьи дома были расположены по соседству с местом стоянки двух кораблей. Там побывала делегация с фрегата во главе с медиком корабля — майором Карин Чаквас. Вот как бывает — Медотсеком экспериментального фрегата 'рулит' целый майор, а кораблём командует всего лишь капитан. Интересная картинка получается. Кайден... Он, конечно же, рад избавлению от мигрени — жуткой головной боли, делающей из здорового мужчины-офицера инвалида и постоянного пациента Медотсека.

Крестьяне любопытны по своей природе. Это только так кажется, что они ничем, выходящим за извечный круг сельских обязанностей и сельского быта, не интересуются. Расспросили они, конечно, Карин и пришедших с ней женщин и девушек — членов экипажа и команды корабля. О многом расспросили. Разговоры, как теперь знала Эшли, были долгие, содержательные. Крестьяне умеют слушать и умеют слышать. Горожане этим не всегда сейчас могут похвастаться, а вот у крестьян, у сельских жителей, эти качества сохранились. И хорошо, что сохранились.

Разговорам 'за жизнь' между крестьянами и членами экипажа фрегата-прототипа очень, как оказалось, поспособствовало присутствие матриарха азари. Бенезия Т'Сони. Эшли знала, что поначалу очень многие крестьяне опасались такой гостьи. Но потом опасения рассеялись и матриарха теперь принимали 'на ура'. Потому, что Бенезия, в отличие от многих своих ровесниц, не учила, а училась. А уж как она уважительно общалась с крестьянами — наверное, о её посещениях будут не только долго говорить тогда, когда фрегат покинет планету, но и сложат несколько содержательных и увлекательных, а главное — правдивых легенд.

Кайден сейчас — фактический командир группы охраны фрегата-прототипа. Потому Эшли и перестала 'дуться' и обижаться на Аленко за то, что он не спешит увидеться с ней не по видеосвязи. Он — лейтенант, офицер, техник и теперь — командир группы охраны корабля и большой охранной зоны вокруг фрегата и Жнеца. Ясно, что командир фрегата в отсутствие капитана Шепарда именно ему, лейтенанту-биотику Аленко поручил осуществлять общее и специальное руководство действиями полисменов, составляющих группу, охраняющую периметр стоянки.

Любопытные местные жители готовы на всё, чтобы получить побольше острых ощущений и не менее острых впечатлений, но они явно не осознают, что и обездвиженные гетские корабли, и обездвиженные геты, и Жнец по-прежнему опасны. А если и осознают, то не понимают до конца.

Аленко хочет наилучшим образом справиться с поставленной перед ним задачей, ведь он теперь не расплачивается за неизбежное нервное напряжение и стресс жесточайшей головной болью.

Шепард прав, порекомендовав Андерсону назначить на этот пост именно Кайдена: пусть он освоится с реальным практическим уровнем офицерских обязанностей без необходимости удаляться надолго и далеко от корабля. Если фрегат действительно задержится на ближайший месяц на Идене, у Эшли будет немало возможностей встретиться и поговорить с Кайденом. Обязательно будут такие возможности. Пока что надо только подождать. Да, ждать сложно, тяжело, но — надо.

Прочитав новополученные текстовые файлы, пришедшие от Сташинского, Эшли пристегнула к поясу шлем, поднялась с раскладного стула и отправилась проверять посты.

— Всё, Бена, — сказала Чаквас, выключая большую часть индикаторов на пульте. — Можешь осторожно, не спеша встать. Диагностика выполнена, результаты получены.

— И... — обнажённая матриарх текучим движением поднялась с кушетки, подошла к стулу, оделась и повернулась к хозяйке Медотсека.

— Идём ко мне в кабинет. Поговорим. — Чаквас погасила освещение в выгородке, выходя следом за старшей Т'Сони и прикрывая дверку. — Присаживайся, — она взглядом указала собеседнице на свободное кресло, сама села в своё рабочее кресло и сразу активировала инструментрон на столе, развернув большой экран. — Смотри сама. Думаю, ты не раз уже такое или — примерно такое — видела.

— Да. — Бенезия просмотрела файлы. — Ты...

— Не скрою, применила программу адаптации. Но — только по внешнему представлению. Все показатели, все цифры и все выкладки остались такими, какими они были получены аппаратурой Медотсека. Здесь никаких 'причёсываний' не было.

— Верю, — произнесла матриарх, ещё раз пересматривая содержимое немногочисленных, но оказавшихся очень информативными файлов. — И...

— Общий вывод, Бена — ты вполне можешь забеременеть и родить детей. Нескольких детей. Никаких признаков того, что репродуктивная система у тебя сколько-нибудь существенно и окончательно нарушена или разрушена, я не нахожу.

— То есть...

— Думаю, Бена, ты права. Если Шепард захочет — ты сможешь забеременеть от него. Даже в возрасте матриарха. Дело за малым — вашим общим единением. И взаимным согласием, конечно.

— Ты просила меня не давить на Джона, Кари, — произнесла матриарх. — Я пока лежала на кушетке там, в 'диагностике', об этом, не скрою, думала. Ты права. Я не имею права давить на Джона здесь. Теперь я это понимаю, думаю, достаточно полно, чтобы согласиться с твоим требованием. Я люблю Джона, это правда, но я не буду использовать любовь... как таран. Я постараюсь, насколько это возможно вообще, быть ближе к Джону, стать для него полезной. Подозреваю, Кари, что мне не суждено остаться здесь, на борту фрегата, надолго даже после того, как я найду свою дочь. Значит, впереди у меня — возвращение на Тессию. Ясно, что вместе с Лиарой. А там... там мне предстоит напрячься. Наша азарийская система... Отдельные её части и система в целом — теперь мне не кажутся уж слишком оптимальными и пригодными для осуществления нормативного реагирования на вызовы ближайшей перспективы, — 'по-книжному' выразилась матриарх. — И я понимаю, что мою влюблённость, мою любовь к Шепарду может весьма неоднозначно, возможно — даже отрицательно — воспринять Лиара. Всё же пятьдесят лет молчания, пятьдесят лет разлуки... — вздохнула, не таясь, старшая Т'Сони. — Теперь я сама не понимаю, как прожила эти годы... Другое понимание, — помедлив, отметила азари. — Совсем другое. А уж как воспримет мою влюблённость, мою любовь к Джону Этита... Нет, я уверена, она поймёт меня в гораздо большей степени, чем Лиара. Во всяком случае — попытается понять, но... не знаю. Я думаю, что нам с Этитой надо будет сделать всё, чтобы теперь жить единой семьёй... Мама, папа и дочка. У Этиты были дочери, но о них она не любит много говорить. А для меня Лиара — единственная. Может быть — это действительно следствие моего статуса, а может быть — это и следствие моего... не очень умного выбора. — Бенезия сказала это, опустив голову. — И вот теперь... я влюблена, я люблю Джона, я счастлива... Я верю в то, что смогу забеременеть и родить ещё одного, хотя бы одного ребёнка. Спасибо, Кари. Я, не скрою, не особо верила, что сохранила минимум необходимого для того, чтобы забеременеть. Всё же мы очень далеко от центров азарийской медицины.

— Цитадель, Бена. У нас впереди — Цитадель, — мягко заметила Чаквас.

— Там... сложно. Не думаю, что мы там задержимся уж очень надолго. И я сейчас... не склонна настраивать себя на перепроверку твоих выводов, Кари. Я вполне доверяю им. — матриарх помедлила. — Постараюсь быть к Джону поближе. Ты права, не следует торопиться. И я — не буду. Хотя очень хочу... как вы, люди, часто выражаетесь, 'испить эту чашу до дна'.

— Бена, не забудь про биотику. Не только мирную, но и... боевую, — тихо сказала Карин.

Бенезия подняла на собеседницу удивлённый взгляд, но Карин осталась серьёзной.

— Да, да, Бена. У нас есть трюм, там достаточно места. Пока мы стоим здесь — ты вполне можешь поддержать свой уровень. И мирной, и боевой биотики. Теперь уже — можно. Диагностика подтвердила — ты восстановилась в достаточной степени. Думаю, тебе будет нужно составить график, скажем так, тренировок. Ты вполне можешь заниматься самостоятельно или тебе с радостью составит компанию Кайден Аленко.

— Да, он сильный биотик, — соглашаясь, кивнула матриарх.

— Не так чтобы очень сильный, — едва заметно усмехнулась Чаквас. — Но всё же два биотика быстрее между собой договорятся. Вот и договорись с ним. Я не сомневаюсь, ему будет чему у тебя поучиться. И теперь подобные нагрузки не будут ему вредны.

— Джон... спас его. — тихо сказала, вставая, старшая Т'Сони.

— Да, — кивнула Чаквас. — Спас. От мигрени. Жуткая головная боль, способная парализовать человека и сделать из него, пусть и временно, но очень надолго — глубокого инвалида.

— Спасибо, Кари, — матриарх пододвинула кресло к столу. — Я пойду к себе. Надо о многом подумать.

— Не забудь о том, что тебе надо наладить режим питания, Бена, — врач встала, шагнула к азари. — И не думай, что наши походы по крестьянским домам — окончены. Нас ждут. А тебя — особенно.

— Меня... приняли?! — удивлённо спросила матриарх.

— Да, — твёрдо сказала Чаквас, уклонившись от дальнейших словесных пояснений.

— Я... рада, — смущённо проговорила азари, поворачиваясь к выходу из Медотсека. — Благодарю, Карин. — она остановилась у тяжёлой створки, подождала, пока полотно, освобождая проход, уйдёт в сторону, перешагнула порог, обернулась. — Вы мне... очень, очень помогли, Карин. Я этого не забуду.

Полупрощально кивнув уходившей азари, Чаквас вернула створку герметдвери на место, повернулась и направилась к своему рабочему столу.

На экране настольного инструментрона уже светились значки прибывших сообщений, среди которых были и несколько файлов от Дэвида.

Устроившись в хорошо знакомом уютном кресле, врач набрала на клавиатуре код.

Лучи буровых установок замерцали и стали меркнуть. Явик встрепенулся, сбрасывая с себя сонливость. Он снова не спал, лишь снизил активность почти всех процессов в своём организме до минимума. Сейчас ассистент подойдёт к пульту, взглянет на показатели...

— До стены осталось пять метров. Автоматика установок бурение завершила нормативно, — сказал учёный, не стремясь непременно обернуться и посмотреть на протеанина. — Три минуты на застывание раствора.

— Добро. — Шепард пружинисто встал на ноги, прогнулся. — Спасибо. Можете полностью выключать установки. Мы с партнёром займёмся проходкой оставшихся пяти метров.

— Ясно — кивнул ассистент, производя необходимые манипуляции с клавиатурой пульта. — Установки — обесточены.

— Я иду, Джон. — Явик подошёл к старпому тогда, когда капитан уже вошёл в тоннель. Лучи наплечных скафандровых прожекторов плясали по стенкам, терялись в глубине. Протеанин, стараясь не бежать, не оглядывался по сторонам, сдерживал нетерпение и волнение.

Шепард шагал не спеша, рассчитав про себя, что они подойдут к месту предстоящей расчистки через три, максимум — через четыре минуты. Волнение и нетерпение партнёра он вполне ощущал, но решил ничего не говорить вслух, понимая, что если надо — Явик сообщит ему всё безмолвно, ставшими привычными для землянина 'мыслеобразами'.

Путь к месту работ занял четыре минуты. Явик оглянулся, взмахнул рукой, выставив "стенку" из биотической 'плёнки'.

Шепард, начавший привыкать к возможностям партнёра, не стал вслух уточнять, для чего это было сделано. И так понятно: чтобы отсечь хронически любопытствующих археологов. Похоже, помахать лопатой и поупражняться с крепежом не придётся. Лопаты протеанин и человек захватили с собой — они лежали у входа в горизонтальный тоннель. А вот крепёж они с собой не взяли. Если бы взяли — археологи под любыми предлогами увязались бы следом за ними или вместе с ними. Так уж настроены учёные: им любые детали и мелочи важны.

'Стенка' стала полностью непрозрачной. Теперь горизонтальный тоннель погрузился в полную темноту. Там, где он выходил в вертикальную шахту, было довольно светло от двух софитов, установленных на высоких треножниках — установки тоже надо было освещать.

Явик, не испытывавший сложностей из-за отсутствия освещения, взял в горсть землю, поднёс к лицу, вдохнул, видимо, принюхиваясь, осторожно повернул руку ладонью вниз, смотрел, как земля сыплется. Вот уже почти и невозможно разобрать, где земля из вертикальной 'стенки', а где — земля из тоннеля.

— Ты прав, Джон, — мыслеобраз, возникший в сознании старпома, не стал для него неожиданностью. — Я намереваюсь применить биотику, чтобы побыстрее получить доступ к стене Базы, — с этими словами протеанин встал в двух шагах от вертикальной 'стенки'. — Пока — встань в трёх шагах позади меня. Это — не долго. И ничего особенного здесь не будет. — Он вытянул обе руки вперёд, сблизил ладони, между которыми вспыхнул сине-голубой шар.

Несколько мгновений — и шар превращается в пирамиду, которая увеличилась в размерах, достигла своим основанием краёв залитого раствором тоннеля и двинулась вперёд, оставляя за собой стенки из спёкшейся породы.

— Теперь — две минуты по вашему счёту времени — и мы получим доступ к стене Базы, — в мыслеобразе, присланном Шепарду протеанином, прозвучало отчётливое удовлетворение.

Явик, поддерживая пирамиду своей энергией, осторожно шагнул вперёд.

Шепард подождал, пока его партнёр сделает четыре шага и, стараясь не спешить, шагнул следом.

Стенки, созданные из спёкшейся породы, выглядели вполне надёжными. Да, способ их создания необычен, а результат — вполне нормативен и приемлем.

Явик осторожно продвигался вперёд, подпитывая своей биотикой слабо шелестевшую энергией 'пирамиду'. Шепард не отставал от партнёра, с интересом оглядывая стенки получавшегося тоннеля. Пять метров, а какие ровные и прочные. Приятно посмотреть и очень приятно идти. Никаких опасений не возникает, никаких сомнений в их прочности и стойкости.

— Со временем... если потребуется, — пришёл от Явика, уже преодолевшего три метра расстояния до стены Базы, новый мыслеобраз, — эти стенки археологи укрепят. Если захотят, конечно. В наших условиях такие стенки стояли пять десятков лет. Без всякого обслуживания, — голос протеанина в мыслеобразе был ровен и спокоен. — Думаю, при необходимости... Впрочем, нет, — воин древней расы остановился, сделав ещё три шага, с усилием раздвинул руки, разведя их в стороны, отчего пирамида резко и быстро стала плоской. — Мы... пришли, — он погасил свечение пирамиды, сбрасывая с пальцев и ладони остатки биотической энергии. — Как давно я её не видел... — протеанин подошёл к стене, опустился на одно колено, осторожно касаясь поверхности, склоняя голову и замирая. — Совсем по-иному воспринимается, чем тогда... в коконе. Совсем по-иному, — он неспешно поднялся на ноги, выпрямился. — Хорошо, что мы поставили стенку. Не всё археологам надо видеть и не всё надо понимать, Джон. Я помню о желании Сташинского увидеть стену базы, но... Пока мы не обойдём большую часть базы, пока мы не найдём саркофаги и не решим основную проблему — не стоит давать археологам возможность знать больше, чем они знают сейчас.

Шепард молчал, ожидая, когда же протеанин пояснит, что следует делать дальше.

Стена, перед которой они стояли, выглядела монолитной. Ни щели, ни намёка на вход.

— Мы пройдём... моим методом, Джон, — пришёл в сознание старпома новый мыслеобраз. — В коконе. Я подготовил для этого всё необходимое. Стена Базы пропустит нас в Периметр, — протеанин обернулся, прислал капитану новый мыслеобраз, не желая ничего озвучивать голосом. — Встань за мной в шаге от меня. Пожалуйста. И — не беспокойся, стена пропустит тебя беспрепятственно.

Старпом выполнил просьбу протеанина. Они вместе сделали шаг, другой — и вокруг возникли внутренние "дублирующие" стены базы. Высоченные, в четыре-пять метров, покрытые странным, напоминающим листовой металл материалом.

— Мы — внутри, — вошёл в сознание человека новый мыслеобраз. — Теперь мы можем говорить как обычно, но я бы предпочёл пока подождать. До момента окончательного решения нашей проблемы. Нам — туда, — протеанин поднял правую руку, указывая куда-то вверх и вправо. — Здесь — мало света. Джон, прошу, притуши прожектора. Я не хочу слишком сильно нарушать тишину и покой этого места.

Уменьшив мощность лучей наплечных скафандровых прожекторов до минимума, Шепард пошёл следом за протеанином, ориентируясь на звук его шагов по плитке пола.

— Это — подземные уровни. Через несколько минут мы спустимся ещё ниже, — пришёл новый мыслеобраз. — Туда, куда отступали все мои коллеги. Я не знаю точно, сколько займёт путь... База будет постепенно, как выразилась Карин, 'разархивироваться', разворачиваться. Но пока что за нами обоими... не будет развёртки. — Явик понимал, что Шепарду придётся докладывать Андерсону, а о чём доложишь, двигаясь едва ли не наугад в почти полной темноте. Хорошо ещё, что шаги слышно, а то ведь вполне можно поверить, что идёшь по очень узкому мостику, где справа и слева — пропасть.

Свернув несколько раз в боковые ответвления, спутники вышли в очередной коридор. Здесь было не намного светлее.

— Залы саркофагов. Не чувствую повреждений системного уровня, — пришёл новый мыслеобраз. — Прости, мне нужно несколько минут, чтобы убедиться в отсутствии проблем с автоматикой уровня. — Явик сделал несколько шагов в сторону. — Пока остановись, постой, пожалуйста, по возможности, на месте. Если всё будет более-менее в порядке, я включу здешнее неяркое освещение.

Минуты истекали медленно. Шепард подумал, что в пределах протеанской базы, даже время идёт по-другому. Явик не появлялся в пределах слышимости и тем более — в пределах видимости. Наверное, пошёл проверять не только этот зал, но и соседние.

Прошло около получаса. Точнее промежуток времени, в течение которого отсутствовал партнёр, Шепард определять не захотел — не было никакого желания смотреть на внутришлемный индикатор или на наручные скафандровые часы.

Шлем старпом надел чисто автоматически. Протеанин возражать не стал, хотя, как понял Шепард, отметил это в памяти. Так, на всякий случай.

— Прости, — наконец пришёл новый мыслеобраз и Явик 'проявился' из темноты в шаге от капитана. — Я не утерпел, обошёл все соседние залы, — он помолчал несколько секунд. — Есть, конечно, отключившиеся саркофаги с моими мёртвыми соплеменниками. И их достаточно много. И есть много саркофагов, сохранность которых примерно равна сохранности моего саркофага. Это... — осторожно заметил Явик, — даёт надежду. Свет пока включать не будем. Я пройдусь по залам ещё раз. Смотреть пока здесь особо нечего. Можешь включить вполнакала прожектора на скафандре, теперь свет не помешает. Здесь, в этом зале, большинство — живые.

— Можно с тобой? — тихо спросил Шепард, выйдя на канал спикера Явика.

— Можно, — вздохнул протеанин. — Знал, что спросишь именно это. Идём. Пока — только посмотрим. Вскрывать залы полностью и активировать саркофаги будем позже.

Похоже, Явик не ждал никакой реакции на свои слова. Молча развернулся и шагнул в полумрак.

Шепард тихо и неспешно последовал за ним.

Наплечные прожектора вырывали из мрака ровные ряды капсул саркофагов. Сейчас человеку невозможно было понять, есть ли внутри них живые протеане.

Явик двигался вперёд почти бесшумно.

Зал, второй, третий. Следов боя нигде не отмечалось, а вот следы возгораний — были. База была атакована как минимум несколько раз.

— Это — последний зал. Здесь — почти все... мертвы, — пришёл в сознание старпома очередной мыслеобраз. Явик строго придерживался 'правила тишины'. — У меня, Джон, была мысль, что начинать оживление надо с тех, кто здесь, но я отказался от неё...

— Кто командовал?... — Шепард постарался задать этот вопрос тихо и по возможности спокойно, но это ему плохо удалось.

— Я был в арьергарде, как ты знаешь. А в авангарде шла командир нашего фрегата 'Клинок Ярости'. Таэла, — тихо сказал Явик, остановившись у одного из саркофагов. — Я примерно знаю, где она... находится сейчас, в каком зале. Знаю, что она отказалась от того, чтобы занять место в 'командирском зале', здесь есть и такой. Знаю, что она... выжила, — в голосе протеанина, почти избавившемся от стрёкота, послышалось облегчение.

Шепард мог бы поклясться, что протеанин рад тому, что выжила именно Таэла. Вполне возможно, её и Явика связывали некие отношения неслужебного, сугубо личного характера.

— Но я также знаю, Джон, что она будет очень недовольна, если мы начнём процедуру оживления выживших протеан с неё. Потому придётся начинать не с живых, а с мёртвых. Увы, Джон. У нас — такая традиция. Если уж мы вдвоём сюда вошли, то... надо следовать правилам.

— Будем следовать правилам, Яв, — сказал Шепард. — Только говори, что и как надо делать.

— Я рад, что ты рядом, Джон, — прострекотал Явик, отходя от капсулы. — Мне легче, когда ты рядом. Тем более — здесь. Я понимаю, что тебя интересует база в целом. Но сначала давай дадим возможность моим соплеменникам... очнуться. Они помогут нам с приведением базы в порядок.

— Явик, корабль... — напомнил Шепард.

— Учтено, Джон, — ответил партнёр. — Ты помнишь про две резервные буровые установки?

— Помню, — кивнул старпом.

— Я уже посмотрел по уточнённой план-схеме — здесь есть возможность устроить 'сквозной' проход, по которому эти платформы могут быть доставлены к противоположному краю Базы. А там... Там археологи смогут помочь нам пробить тоннель до корабля. Я предварительно посчитал: расстояние — полтора километра. Несколько суток работы установок. Минимум — четверо, максимум — пять суток. Потом — вскрываем корабль и мои соплеменники, — стрёкот в голосе протеанина ненамного усилился — партнёр явно волновался, — смогут перенести в корабль всё ценное, что нельзя оставлять на этой базе.

— Распланировал, — уважительно сказал Шепард.

— А то, — впервые улыбнулся — не оскалился, а именно улыбнулся усталой улыбкой — протеанин. — Первая высота, Джон, нами взята. Тобой и мной. Мы... нашли выживших протеан. Нашли! — повторил Явик, вслушиваясь в звучание и вдумываясь в смысл сказанного им самим вслух слова. — Теперь мы соединим базу и корабль тоннелем — и у нас будет возможность сделать много важного и полезного. Думаю, мои соплеменники не откажутся помочь иденцам в уточнении очерёдности проведения раскопок на планете. Там, где много протеанских построек и более мелких, как вы, люди, выражаетесь, артефактов.

— Яв... тебе не надо...— осторожно заметил старпом.

— Отдохнуть?! — протеанин обернулся к стоявшему у саркофага Шепарду. — Нет, Джон! Если раньше, до того, как я прошёлся по этим залам, я бы ещё согласился поспать... Теперь — нет! Теперь у меня есть цель — обрести живых соплеменников! Они живы, но они — спят. И теперь они проснутся! В новом мире. Перед новой войной с древним, старым противником, — он помолчал. — Неужели мы, чистокровные протеане... вернулись?! Я не сентиментален, Джон. Но я... поверить не могу: больше сотни живых протеан и... протеанок, — голос Явика дрогнул. — Мы... получили право и возможность на возрождение... Через пятьдесят тысяч лет... — он помолчал и Шепард понял, что его партнёр сейчас не в силах ничего сказать вслух.

Он должен свыкнуться с этой непростой мыслью. Поверить в реальность чуда, в реальность невозможного. Раса протеан выжила. Даже не видя никого из соплеменников Явика, Шепард не сомневался — протеанин не стал бы так говорить, если бы у него не было стопроцентной уверенности в том, что очень многие саркофаги содержат живых сородичей.

Тишина в зале уже не казалась зловещей или гнетущей. Теперь это была обычная тишина. Совсем скоро она будет нарушена самыми разными звуками, означающими возвращение в стены Базы носителей разумной органической жизни.

— Идём к исходной точке, Джон. — Явик сделал несколько шагов по направлению к выходу из зала. — Идём. Хоть мы и сказали, что идём надолго... Но археологи — это такие нетерпеливые спецы...

Они вышли из Периметра и спокойно прошли через плёнку, запечатавшую подходы к стене Базы.

Увидевший их первым ассистент не удержался и воскликнул:

— Они оба вернулись! — после чего Явик и Шепард увидели идущих к ним инженера и техника.

— Да, мы вернулись, — сказал Явик. — А что, мы должны были исчезнуть? — спокойно уточнил он. — Можете доложить наверх вашему шефу, ассистент, что мы побывали на базе. Детали мы сообщим только ему. — Явик предостерегающе оскалился. — И ещё — не пытайтесь пройти к Базе. Там я поставил защиту. Пока мы не наведём на Базе порядок — никто кроме нас двоих на Базу не попадёт. Сразу скажу — большую часть базы и тогда никто не увидит. Так, небольшой кусочек. В котором, кстати, не будет ничего интересного или особенного. — уточнил протеанин, видя нараставшее разочарование в глазах и в выражении лица помощника профессора Сташинского. — Подготовьте к транспортировке две резервные установки. Они потребуются нам на противоположном краю Базы. Для чего — я уточню позднее. Идёмте, Джон, — протеанин первым шагнул к кольцу лебёдочного подвеса. — Надо поговорить со Сташинским, — уже прицепив свою 'систему' к кольцу, Явик обернулся, посмотрел внимательно на инженера и техника, потом перевёл взгляд на ассистента. — До нашего возвращения вам тоже здесь нечего делать. Так что — цепляйтесь и — поедем наверх.

Профессор Сташинский встретил их на мостике, перекинутом через жерло шахты. Кивнув разрешающе своим троим коллегам, археолог поспешил сойти с мостика на твёрдую землю. Следом за ограждение шахты вышли Шепард и Явик.

— Были? — задал Тимур Лаврович остро мучивший его вопрос.

— Были, профессор, — не стал отрицать Явик, остановившись в нескольких шагах от ограждения. — Распорядитесь, пожалуйста, чтобы в шахту в наше с Джоном отсутствие никто не спускался. В тоннеле перед Базой выставлена защита и без нас её никто не преодолеет. Протеанская технология, — не стал особо скрывать воин древней расы. — И всё остальное мы сможем вам одному рассказать и даже показать только на борту фрегата. Нам надо будет сделать подробный доклад для командира корабля. Чтобы два раза не повторяться и не приглашать куда-либо ещё всех, кому это надо будет знать достаточно полно... Лучше будет, если мы в ближайшее время вернёмся на 'Нормандию'. Вместе с вами, профессор, — уточнил Явик, выходя из-под шатра. — М-да... время идёт... быстро, — произнёс он задумчиво.

— Бежит, — подтвердил профессор. — Хорошо. Мы установили здесь несколько балков, палатки всё же для ночного отдыха — не слишком подходят, один балок мы оставили для вас двоих. Отоспитесь восемь часов...

— Нет и нет, профессор, — отрицательно, совсем по-человечески помотал головой протеанин. — Извините, но мы должны 'доложиться' командиру фрегата. Порядок есть порядок.

— Простите. — Сташинский несколько смешался, но затем овладел собой. — Понимаю...

— И мы вас — тоже понимаем, Тимур Лаврович, — сказал Шепард, закрывая инструментрон. — Я вызвал сюда дежурный фрегатский челнок. Так что сразу после доклада командиру и обсуждения вас доставят сюда обратно. Если захотите — сможете остаться на борту корабля.

— Нет и нет, — профессор ограничился словесным выражением несогласия. — Так и быть, полечу с вами на фрегат, а затем, после беседы, вернусь сюда. Сразу после окончания обсуждения, — он повернулся к подошедшему ассистенту. — Мирон, останешься за меня. Указания ты получил, последние ограничения и запреты — услышал.

— Да, профессор. — молодой человек кивнул. — Челнок — уже на подходе. Две-три минуты, не больше.

— Ладно. — Сташинский проводил уходившего к балкам заместителя взглядом, потом посмотрел на подлетавший челнок. — Что-ж, идёмте.

Явик и Шепард вскрывают саркофаги. Найдены выжившие протеане и протеанки

Доклад Явика и Шепарда Андерсону не занял много времени — протеанин с согласия командира фрегата применил свою технологию передачи мыслеобразов, благодаря которой все присутствовавшие в командирской каюте получили полную возможность увидеть очень многое из того, что до этого момента видели только старпом и воин древней расы. Аленко, Бенезия, Найлус, Сарен, Чаквас, Адамс были впечатлены. О профессоре Сташинском и говорить нечего — увиденное и почувствованное его просто потрясло.

— Я... я должен вернуться в лагерь, коллеги, — чуть запинаясь от переизбытка чувств, сказал, вставая, профессор. — Надеюсь, что я смогу... должным образом... обдумать всё, чему я стал свидетелем. Был очень рад услышать и увидеть это, был рад пообщаться с вами.

— Не беспокойтесь, профессор. — Явик сказал это совершенно лишённым даже намёка на стрекотание голосом. — Никто из посторонних не сможет вытянуть из вас ни грана информации. Я об этом позаботился.

— Понимаю. — Сташинский прощально кивнул и направился к двери командирской каюты.

Андерсон вполголоса отдал распоряжение по спикеру и у входа в каюту профессора встретил вахтенный офицер, проводивший гостя к челноку.

Пока кораблик преодолевал расстояние между фрегатом и лагерем археологов, члены экипажа и команды фрегата вполголоса обсуждали увиденное в мыслеобразах.

Приняв доклад вахтенного о том, что Сташинский благополучно прибыл в лагерь, а челнок возвращается на борт 'Нормандии', Андерсон разрешил всем нормандовцам быть свободными.

Шепард и Явик вместе покинули командирскую каюту одними из последних. Протеанин был рад — Джон проводил его до двери каюты, подождал, пока Явик покопается в саркофаге.

— Спасибо, Джон, — прострекотал воин древней расы, не скрывая волнения. — Мне надо о многом подумать. Встретимся завтра в десять утра у челнока.

— Добро. — Шепард кивнул, переступая порог каюты Явика. — Хорошего отдыха.

Явик закрыл дверь своей каюты на защёлку, включил красный сигнал на внешней, коридорной панели ВИ замка и сел на саркофаг. Ноги не держали.

Прикрыв глаза веками, протеанин погрузился в размышления. Сегодня он сделал очередной шаг к тому, чтобы окончательно прояснить ситуацию. Завтра после десяти часов утра он вместе с Джоном вернётся внутрь Базы, займётся оживлением своих соплеменников и подготовкой к похоронам умерших.

Да, он сказал Шепарду, что... надо, прежде всего, разобраться с умершими. И он был прав — такая традиция у протеан была. Она редко применялась на практике, но существовала. И сейчас надо было её в очередной раз задействовать в самую первую очередь.

Его соплеменники, те, кто выжил, должны придти в этот мир, уже зная, что все, кто погиб, идентифицированы и подготовлены к погребению. Таэла... Таэла может приказать сжечь тела в ходе траурной церемонии. Её право. Он выполнит её приказ, приказ командира фрегата 'Клинок Ярости'. Погибшие протеане обретут вечный покой. И свидетелями похорон станут и он, остающийся 'на виду' протеанин, и землянин, человек Джон Шепард.

Пока они вдвоём будут искать и отмечать саркофаги с умершими протеанами, можно будет попутно определить поточнее, в каком состоянии находятся выжившие. Вряд ли автоматика саркофагов сработала одинаково. Значит, будут найдены травмированные, легко и тяжелораненые. Надо предварительно отсортировать их, чтобы уточнить порядок пробуждения выживших. И только потом, отправив саркофаги с умершими протеанами в отдельный зал... может быть тот, пустой, резервный, он, первый из выживших протеан, сможет позволить себе приступить к обретению живых соплеменников.

Джон... достоин видеть это, ведь он видел, как приходил в себя Явик. И уж конечно, Шепард не будет претендовать на то, чтобы самостоятельно пробуждать соплеменников Явика. Он не будет претендовать и на то, чтобы быть первым, кого увидит очнувшийся протеанин или... очнувшаяся протеанка.

Явик тяжело и трудно свыкался с мыслью, что раса протеан получила возможность возродиться. Он уже подготовил себя к пониманию, что не выжил, кроме него одного, никто из соплеменников, что в лучшем, очень лучшем случае, выжили несколько протеан. Но — не протеанок. И теперь он, пусть и предварительно, знает, что выжили не только протеане, но и протеанки. И их, протеанок, достаточно много.

Они... поймут. Да, им будет очень тяжело и трудно, вот так сразу, едва очнувшись, понять, что им и только им придётся возрождать расу с минимальной численности. Не считать же сотню с небольшим протеан большим сообществом разумных... И к тому же, надо учитывать, хотя и тяжело это, очень тяжело, что многие протеане, очнувшись и придя в себя, адаптироваться к жизни в этом новом для них мире по самым разным причинам не смогут. Значит, их, выживших, скоро может стать меньше сотни.

Всё равно это — уже победа. Раса не погибла окончательно. А протеанки... они будут счастливы, получив право на жизнь. И очень скоро образуются пары, очень скоро родятся дети. Протеане живут долго. И теперь они получат возможность прожить ещё одну жизнь. Жизнь, достойную протеан, жизнь, достойную имперской расы.

Протеане снова, через очень большой промежуток времени, обретут свою собственную базу здесь, на Иден-Прайме. И затем очень скоро обретут свой родной протеанский корабль, на котором они, вполне возможно, через тридцать-сорок дней смогут покинуть Иден и отправиться, конечно же, под маскировочным полем, на поиски приемлемой для себя планеты.

Надо любыми средствами и любыми путями сохранить в тайне факт возрождения протеанской расы. Надо помочь сородичам найти приемлемую для них планету, позаботиться о том, чтобы как можно дольше ни об этой планете, ни о том, что на ней теперь обитают выжившие протеане, не узнал никто из нынешних органиков. Таких планет в Галактике — много и не все они расположены в хоть как-то исследованных к сегодняшнему дню районах. Значит, протеане смогут обрести свой новый звёздный дом, получить твёрдую почву под ногами.

И всё это теперь можно будет реализовать! Раса... выжила! Да, предстоит ещё большая работа по оживлению соплеменников, предстоит ещё похоронить погибших, предстоит пробить почти пятикилометровый тоннель к кораблю, правильно и безопасно вскрыть его борт, активировать системы. Предстоит подготовить большой по современным меркам космический корабль к полёту, предстоит перенести на фрегат большую часть всего ценного, что находится на Базе. Работы — очень много, но теперь... теперь он точно не одинок. Хотя... окончательно он сможет свыкнуться с тем, что одиночество закончилось только тогда, когда будет похоронен последний из погибших и оживлён последний из выживших.

Он сможет, наконец, встретиться и поговорить с Таэлой. Да, она — пилот, но она — офицер, она — воин. И ему предстоит попробовать стать для неё, протеанки, важным в личном плане. Он сможет объясниться ей в любви. Наверное, это хорошо, что он не стал этого делать тогда, когда они отступали в глубины Базы. И не только потому, что им было тогда не до этого... Но и потому, что именно теперь, в новом времени, у них будет больше возможностей для неспешного сближения. Помнит ли он её? Да, он её прекрасно помнит. И смеет надеяться, что и она его тоже помнит. Пусть смутно, пусть смазанно, но — помнит.

Подумав об этом, Явик погрузился в забытьё. Надо отдохнуть, надо восстановиться, надо обрести силы. У него впереди — большая, важная и сложная работа.

Остановившись перед рабочим столом, Шепард обернулся, проверяя, закрыта ли дверь в каюту-выгородку. Не хотелось больше никого видеть, да и визитёров он не ждал. Распаковав взятый с полки паёк, Шепард поел, не особо ощущая вкус и аромат пищи, запил съеденное литром травяного настоя из термоса и сел в кресло.

Дисплей инструментрона, стоявшего на столе, транслировал изображение с одного из видеодатчиков, расположенных на внешней обшивке фрегата: на Иден пришла ночь. Одна из многих ночей для этой планеты, одна из немногих мирных ночей, которые ещё остались у разумных органиков до того момента, когда в галактику придут сотни, если не тысячи таких вот огромных кораблей — Жнецов и начнут свою Жатву. Темноту разрывали лучики лазерных систем, узкие и широкие лучи прожекторов, снопы световых пятен от 'люстр', состоящих из нескольких десятков софитов. Люди продолжали работать, выдерживать свой привычный двадцатичетырёхчасовой график. Восемь-десять часов на сон — минимум.

Явик обретёт живых соплеменников. Раса протеан получит шанс возродиться. И пока что она будет скрыта пологом тайны. Да, предстоит похоронить погибших протеан, предстоит оживить выживших, дать им возможность пройти спокойную, неспешную адаптацию к новым условиям существования, к новым условиям жизни. Предстоит активировать протеанский фрегат и перенести на его борт большую часть самого ценного из всего, что есть на базе.

Работы хватит минимум на месяц. Здесь спешить и торопиться — не получится. Надо делать всё точно, чётко, последовательно. И одновременно — быстро. Потому что сейчас время стало невероятно дорогим. Мирного времени... осталось мало. А когда над планетой появятся Жнецы... будет поздно что-либо делать с прицелом на далёкое будущее. Тогда надо будет воевать, сопротивляться, огрызаться.

Всем протеанам, кроме, конечно же, Явика, предстоит сделать всё, чтобы остаться 'в тени'. Остаться в положении расы, которой не удалось выжить. Не надо сейчас 'проявлять' протеан перед всем расовым галактическим сообществом разумных органиков. Не все поймут, а времени для преодоления непонимания может и не хватить. Так что лучше будет, если протеане действительно пока сохранят в тайне своё возрождение, своё возвращение к жизни.

Целый месяц предстоит много и напряжённо работать. Для него, спецназовца — эн-семёрки, такая работа — не в новинку. Он привык работать именно так. И теперь его работа обретает особый смысл: капитану ВКС Альянса Джону Шепарду выпало стоять у истоков возрождения мощной, имперской расы, игравшей ключевую, лидерскую роль в далёком прошлом.

Явику и его соплеменникам нужна будет помощь. И вряд ли воин древней расы согласится, чтобы кроме Шепарда ещё кто нибудь из землян — да и не только из землян — получил доступ к такой тайне. Остальные нормандовцы... У них будет предостаточно забот: надо начинать развёртывать подготовку Идена и его населения к противостоянию со Жнецами. Так что работы хватит всем членам экипажа и команды фрегата — не зря сегодня Андерсон пригласил на совещание даже Адамса, хотя обычно главный инженер фрегата крайне редко становился участником офицерских совещаний. Обстоятельства изменились, и Адамс должен знать и понимать больше, чтобы чётче и полнее организовать работу своих коллег в усложнившихся условиях.

Явик... он так надеется на встречу с протеанкой Таэлой. Он её любит. Продолжает любить. Любит, понимая, что она может не согласиться стать его женой, может не согласиться стать матерью его детей. Он радуется уже тому, что она — выжила, он так боялся обнаружить, что она мертва...

Этот поход по залам дался Явику очень нелегко. Как бы протеанский воин ни был крепок и силён — он ослабел, пройдя по этим залам. Не просто пройдя, а стремясь определить, кто из протеан выжил, а кто — умер. Там — десятки саркофагов и каждый саркофаг ему нужно было проверить. Это — невероятно тяжёлая работа, ведь заранее сказать, есть ли внутри саркофага живой, пусть и спящий протеанин, невозможно. Потому сейчас воин древней расы отдыхает, привычно снизив активность почти до нуля. Завтра предстоит тяжёлая работа.

Если Явик сказал, что саркофаг с Таэлой был им найден, он вряд ли согласится сразу оживить командира фрегата 'Клинок Ярости'. Скорее всего, он сначала постарается перенести все саркофаги с погибшими протеанами в отдельный зал, ещё раз убедится в том, что в других залах саркофагов с умершими соплеменниками нет. И только потом начнёт постепенно, понемногу, осторожно и внимательно оживлять своих соплеменников.

Сташинский, конечно же, проведёт разъяснительную работу со своими коллегами, чтобы они не наделали глупостей и ошибок за эти ночные часы. Пусть подготовят две резервные буровые установки к транспортировке, проверят ещё раз всё своё оборудование. И, конечно же, отоспятся, а то завтра в десять утра в лагере снова появятся протеанин и старпом фрегата-прототипа — и начнётся новый рабочий день, до предела заполненный работой. Предстоит ещё уточнить параметры многих археологических раскопок, определить очерёдность их осуществления, сделать ещё десятки важных дел, составляющих программу, рассчитанную на ближайшие тридцать-сорок дней. И всё это — в условиях ночи.

Убрав обёртки от пайка в утилизатор, Шепард пододвинул к себе инструментрон. Да, связи с Землёй по обычным каналам нет. И в ближайшее время — не будет, но это не мешает ему почти каждый день стараться написать Дэйне хотя бы несколько строчек. Иногда — рукописных, иногда — с помощью привычной клавиатуры. Хорошо, что людей не отучили писать вручную — сейчас это умение становится особенно важным и ценным. Несколько строчек для Дэйны ему, несмотря ни на какую загруженность всегда было несложно написать. Несколько строчек. Вроде бы ничего особенного, но он-то хорошо знает, что именно этих строчек ждёт от него подруга. Возможно, она уже ощутила, поняла, что он, Джон Шепард, даёт ей полное право и возможность уйти. И теперь ей предстоит сделать выбор. А ему предстоит удержать ситуацию в рамках допустимого.

Любовь матриарха азари стала для Джона неожиданностью. И теперь предстояло о многом подумать и решить. Бенезия любит его, любит по-настоящему, так, как способна любить азари, много повидавшая в своей жизни, уже далеко и полно отошедшая от подростковой сосредоточенности на сексуальных моментах взаимоотношений.

Тем не менее, она надеется забеременеть от Шепарда. Надеется остро, истово, полно. Да, она формально — замужем, у неё есть взрослая и очень самостоятельная дочь, но разве на этом заканчиваются возможности изменить свою жизнь? Нет. И Бенезия хочет изменить свою жизнь, хочет встать рядом с ним, Джоном Шепардом, встать как верная подруга, а в ближайшем будущем, вполне возможно — супруга и мать его детей.

Шепард не находил оснований отказывать Бенезии в праве на надежду. Если матриарх азари считает, что для неё такой вариант взаимоотношений будет приемлемым — кто он такой, чтобы рвать и рубить любые возможности для реализации этого варианта в действительности? Явик прав: они оба взрослые разумные и в состоянии придти к взаимоприемлемому выбору своего личного будущего.

Имеет ли он право отказывать Бенезии в близости? Да, имеет. Хотя бы потому, что до сих пор неясна судьба Лиары — единственной дочери матриарха. А когда она станет известна — необходимо будет сделать всё, чтобы мать и дочь обрели друг друга. Теперь уже — очень надолго. И тогда, вполне возможно, Бенезия отодвинет в сторону мысли о близости с Шепардом. У неё появится другой, более важный и, главное, реальный и долговечный смысл жизни — дочь. Пятьдесят лет молчания, пятьдесят лет неизвестности — это совсем не шутка. Это — очень серьёзно.

К тому же, Бенезия и Лиара — гражданские, у них нет даже минимальной военной подготовки. Да, они, конечно, биотики, как и большинство азари, а Бенезия — очень сильный и умелый биотик, но всё равно — для того, чтобы остаться на борту фрегата, необходимо обладать профильной военной подготовкой. Значит, обе азари покинут борт 'Нормандии' в порту в азарийском пространстве. Это — самый вероятный вариант развития событий.

Бенезия и тогда, вполне возможно, не разлюбит его. Может быть, ей действительно предстоит стать первым резидентом нормандовцев в Азарийском пространстве? Очень даже может быть. Живя в привычном окружении, пусть даже и очень скромно, Бенезия сможет воспользоваться своими знакомствами, связями, контактами для того, чтобы получить интересующую нормандовцев информацию. Надо будет отслеживать ситуацию во многих обитаемых звёздных системах и тем более — в ключевых системах.

Конечно же, работа Бенезии в интересах экипажа и команды 'Нормандии' будет вознаграждена. И кредитами и благодарностью нормандовцев. Матриарх будет чувствовать себя нужной, необходимой, востребованной. Для неё это будет как минимум, важно.

Встав с кресла, Шепард подошёл к койке, откинул покрывало, лёг, постарался расслабиться. Сон пришёл быстро и незаметно.

Чаквас встала из-за стола, подошла к двери командирской каюты, прикоснулась к сенсорам замка. Андерсон, встав со своего кресла, снимал скафандр. Искоса смотрел на Карин, поправляя комбинезон, проверяя застёжки и понимая, что последует дальше, но ничем не проявляя вовне своего отношения к происходящему и предстоящему.

Упаковав скафандр в кофр, Дэвид вернулся в кресло, устроился поудобнее, отодвинул подальше выключенный инструментрон.

Чаквас обошла каюту, встала позади сидевшего в кресле мужчины:

— Ты напряжён, Дэвид. Расслабься, — тихо сказала Карин, разминая своими сильными и нежными пальцами плечи командира.

Андерсон постарался успокоиться и это ему, пусть и не сразу, удалось, что сразу ощутила Чаквас:

— Хорошо, Дэвид, — тихо сказала она. — Похоже, у нас всё складывается.

— Ты права, — в тон ей ответил Андерсон. — Пока — да, складывается. У нас появилась большая, многоплановая и сложная работа. И это не может не радовать. Я тут, кстати, раньше думал, что мы застряли на Идене впустую, оказалось — нет.

— Не впустую, Дэвид, не впустую, — закончив массаж, Чаквас опустила руки. — Идём, Дэвид. Отдохнём.

— Идём. — Андерсон встал, обнял подругу. — Спасибо, Кари.

— Спасибо скажешь утром. — Чаквас притушила в каюте до минимума свечение потолочных софитов, подошла к койке. — Я жду тебя, Дэвид.

У Андерсона не осталось времени на размышления — Карин постаралась завладеть его телом полностью. И он отдался своей подруге, отвечая на её объятия и поцелуи. Завтра будет новый рабочий день, а сегодня он принадлежит только Карин. Только ей одной.

Аленко проконтролировал посты вокруг стоянки кораблей, поднялся к себе в каюту, закрыл дверь, присев в кресло у столика. Хорошо, что Эшли успокоилась, хорошо, что она поняла его. Ей, наверное, немало рассказали крестьяне. 'Народный телеграф' здесь действует исправно и любые заслуживающие внимания новости и сведения расходятся почти мгновенно.

По меньшей мере, теперь Эшли не 'дуется' и не обижается на то, что он крайне занят, что он не может вот так просто придти к ней и остаться рядом очень надолго, минимум на несколько часов.

Теперь всем им предстоит поработать: и нормандовцам, и космопехам Уильямс, и археологам. Стоять у истоков возрождения имперской расы — о таком Кайден и подумать не мог раньше, как о чём-то реальном для себя самого. А ведь вот так и получилось, что он тоже оказался прямо причастным к такому событию. Шепард и Явик, конечно, стоят ближе, но и он, лейтенант-биотик, как оказалось, не отодвинут на задний план. Его работа тоже важна и нужна.

Если Бенезия не шутит, хотя... с чего бы это ей, матриарху азари так шутить, то он сможет многому научиться у неё. Андерсон дал добро на организацию и проведение ежедневных тренировок биотиков в трюме 'Нормандии' и теперь там, в определённые часы будут тренироваться Бенезия и Аленко. Когда вместе, когда — отдельно.

Думая о перспективах таких тренировок, Кайден понимал, что он часто будет уступать Бенезии право на одиночные тренировки. Пусть она чувствует себя спокойно и свободно, пусть не сдерживает свою мощь, пусть восстанавливает форму. А ему вполне хватит нескольких, например, двух-трёх тренировок в неделю. И одиночных и парных. Как получится.

Матриарху, вернувшемуся из хаскоподобного состояния, надо будет максимально полно восстановиться до момента встречи с дочерью. Потому Аленко не будет стремиться составлять ей компанию. У него и без того хватит работы с полисменами, из которых надо будет подготовить десантников. Да ещё с Дженкинсом предстоит поработать так, чтобы он смог его, лейтенанта Аленко, замещать в ряде случаев вполне уверенно, а главное — профессионально.

Предстоит продолжить общение с журналистами, с правоохранителями, с воинами местного контингента ВКС и ополченцами. Появилась хоть какая-то внятная перспектива и полёт 'Нормандии' перестаёт восприниматься таким, каким он, возможно, воспринимался изначально — рейс за протеанским Маяком. Да, Маяк по-прежнему находится в контейнере, находящемся в трюме фрегата. Но теперь это не выглядит результатом насильственного изъятия. Появление протеанина разом сняло все проблемы, дающие основания считать полёт 'Нормандии' незаконным. У Маяка, да и не только у Маяка появился владелец, очень скоро раса протеан получит шанс возродиться и тогда... тогда все протеанские артефакты в Галактике обретут своих законных, а главное — совершенно естественных владельцев и хозяев.

Спустившись к себе в инженерный отсек, Адамс не торопился заходить в свой небольшой кабинетик-выгородку, которая им использовалась и как жилая каюта. Он стоял у одного из пультов и, глядя на сияние зеленоватых огоньков, свидетельствовавших о том, что контролируемые параметры находятся в пределах нормы, думал о том, что ему довелось узнать во время прошедшего совсем недавно совещания.

Он был опытным офицером и инженером. Таких специалистов коллеги уважительно называют 'проверенный временем', хотя, конечно, вкладывают в это словосочетание разный смысл.

Адамсу довелось поработать и послужить на кораблях всех доступных Альянсу классов, поэтому во многом закономерным было его назначение на 'Нормандию' — экспериментальный фрегат-прототип, совместную турианско-человеческую разработку.

Корабль ему понравился, он считал совершенно искренне, что 'Нормандия' — лучший корабль из всех, на которых ему приходилось служить. Андерсон оказался прав, пригласив его, инженера Адамса в состав экипажа столь необычного корабля, но разве мог он, корабельный инженер, предполагать, что 'Нормандии' суждено поучаствовать в таком полёте?

Возможно, он, Грег Адамс, редко покидает инженерный отсек и предпочитает возиться — иногда сутками — с настройками ядра и двигателей, у него всё же сложились хорошие отношения с большинством членов экипажа фрегата-прототипа.

Среди коллег по кораблю Адамс выделял штурмана Прессли и доктора Чаквас, терпимо относился и к инопланетным членам экипажа, хотя не мог отрицать и тот факт, что Найлус Крайк — молодой самоуверенный Спектр-турианец, бывало, его очень напрягал.

Когда на борту фрегата-прототипа появились азари-матриарх и Спектр-турианец Сарен, Адамс понял, что полёт к Иден-Прайму окончательно перестаёт быть рутинным. А напряжение противостояния с совершенно реальным, обретшим плоть Жнецом доставило Грегу редкое удовлетворение — он впервые почувствовал фрегат-прототип в бою, понял, как ведёт себя корабль в минуты реального, а не полигонного боестолкновения.

Новый старший помощник командира фрегата Адамсу понравился — и как офицер, и как человек. В нём чувствовалась готовность работать на пределе сил и возможностей, готовность разумно рисковать и не останавливаться, если потребуется, перед крайними мерами воздействия.

То, каким образом Шепарду удалось вернуть азари и турианца, извлечённых из Жнеца, к нормальной жизни, во многом осталось для Адамса непонятным. Но он был удовлетворён тем, что оба разумных органика оказались вполне нормальными: ни матриарх, ни легендарный Спектр не стремились, как Найлус, поставить себя над членами экипажа корабля в какое-либо привилегированное положение. Наверное, в этом тоже сказалось влияние Шепарда и Чаквас — именно им пришлось возвращать из хаскоподобного состояния обоих неожиданных пассажиров фрегата, имевших все шансы — в особенности, конечно же, турианский легендарный Спектр — остаться на борту корабля и в дальнейшем.

Радиомолчание, установленное на фрегате, не пугало и не напрягало Адамса. Он был доволен тем, что его родители продолжают работу и службу на корабле-ферме Альянса 'Зенит Веридия', сестра продолжает нести службу штурманом на 'Бенджамине Дэвисе'. Оба эти корабля по-прежнему находятся в Пятом Флоте, под началом адмирала Хакета.

Пока фрегат не появился в звёздной системе, где располагался Иден-Прайм, Адамс не раз и не два смог обменяться и с родителями и с сестрой текстовыми сообщениями. И не пожалел о том, что, по условиям усиленного варианта несения службы, введённого приказом Андерсона, аудиосвязь и видеосвязь оказались для нормандовцев недоступными. Инженер знал, что и Андерсон и Шепард не пользуются 'золотыми' каналами связи и воспринял данный факт спокойно и уважительно. Старшие офицеры подают другим нормандовцам хороший пример.

Инженерам и техникам 'Нормандии' редко когда удавалось подолгу бывать вне технических отсеков, им некогда было отвлекаться на созерцание космоса на экранах или в иллюминаторах, некогда было любоваться красотами планет, над которыми проходит курс военного разведывательного фрегата.

Да, 'Нормандию' считали 'проблемным кораблём' и в этой оценке было немало правды. Тем почётнее была служба на таком фрегате, поскольку приходилось сталкиваться с ситуациями, нигде не описанными и никем до этого не 'пройденными', приходилось искать и находить решения предельно нестандартных проблем и вопросов.

Теперь, когда фрегат стоял на землеподобной планете, инженеры и техники были заняты не только обслуживанием корабельных систем, но и работали на площадках стояночного поля, исследовали отключённые десантные корабли гетов и знакомились с внутренностями гетов-шагоходов .

Жнец тоже некоторое время был в центре внимания специалистов инженерного отсека, но, как он обрёл пилота, встал на лапы и замер, Адамс по согласованию с Андерсоном исключил сверхдредноут из сферы интересов своих коллег.

Общаясь со штурманом Прессли, Адамс с изумлением ощутил, что навигатор теперь вполне спокойно и даже несколько равнодушно относится к присутствию на борту корабля и турианцев, и азари.

Явик, конечно, первое время напрягал и очень сильно беспокоил большинство нормандовцев, но сейчас к нему относились как к коллеге-воину и офицеру, а не как к ожившей легенде. Теперь и сам Адамс признавал, что спокойное принятие многих вещей такими, какими эти вещи являются, сберегает силы, нервы и энергию, которые можно теперь употребить на более полезные дела, как например обеспечение работы фрегатской группы высадки на раскопках. Параллельно можно будет заняться установлением взаимовыгодных отношений с местными военными корабельными инженерами, принять участие в оказании профильной помощи местному ополчению и контингенту ВКС.

Признав, что время, потраченное на раздумья, потрачено с пользой, Адамс направился в свой кабинетик. Там он ознакомился с пришедшими на его имя докладами, рапортами и сообщениями, после чего поужинал и, не снимая скафандра, лёг спать.

Фрегат затихал. Большинство нормандовцев разошлись по каютам, выгородкам, кубрикам, очень многие ужинали пайками, готовились ко сну, писали письма, сохраняя их в памяти инструментронов — может, когда-нибудь удастся отправить, когда будет снят режим ограничений с космической связи корабля и планеты.

По коридорам, переходам и лестницам прошлись группы вахтенных, проверяя, всё ли в порядке. Бодрствовали часовые на стояночной площадке — периметр охранялся и автоматикой и людьми.

Первая ночь на Иден-Прайме. Первые спокойные ночные часы, за которыми придут ночные напряжённые рабочие часы. Заканчивались очередные мирные, теперь уже предвоенные сутки.

Открыв глаза, Чаквас взглянула на индикатор каютных часов. Девять. До подъёма ещё как минимум час. Дэвид спит крепко и, по всей видимости, спокойно, неподвижный как скала. Хорошо, что он спал больше шести часов. На него столько всего свалилось... Одни чиновники районные чего стоят. Но теперь Дэвид будет доволен: нормандовцы получили возможность поучаствовать в работе, которая останется для почти всех иден-праймовцев — и не только, кстати, иден-праймовцев, глубокой тайной.

Если действительно Явик нашёл саркофаги с выжившими протеанами, то надо будет сделать всё, чтобы помочь очнувшимся протеанам адаптироваться. Хорошо, что рядом с Явиком будет Джон. Он поможет протеанскому командиру и офицеру справиться с самыми трудными, начальными этапами возрождения расы. А если Явику удастся активировать корабль, то протеане смогут исчезнуть с Идена абсолютно незаметно для местных жителей. Тайна возрождения расы останется для иденцев тайной, а следом сможет уйти и 'Нормандия', но уже — явно.

Вот только Жнец... Ясно, что он теперь — далеко не тайна. Только самый ленивый иденец не запечатлел на свой инструментрон этого гиганта. Всё равно Назара уйдёт далеко от Идена. Уйдёт туда, куда ещё не летали даже разведчики нынешних ключевых рас Пространства Цитадели. В его сфере доступа — вся Галактика и он, как и подобает разведчику и наблюдателю, сумеет скрыться с обжитой людьми планеты абсолютно незаметно. Да, его видели многие иденцы, его видели нормандовцы, но его исчезновение всё же станет полной неожиданностью как минимум для иденцев. А куда он пойдёт после того, как поднимется с планеты, вполне возможно останется неизвестным и для нормандовцев.

— Ум-м, — завозился Андерсон, обнимая и привлекая к себе приподнявшуюся на локте Чаквас. — Карин... — сонный голос Дэвида понравился Чаквас. Она обняла друга за плечо. — Куда ты...

— Никуда, Дэвид, — тихо сказала Чаквас. — От тебя я — никуда не денусь. Спи. Ещё рано. Можешь ещё спать целый час, — она склонилась ещё ниже и поцеловала Андерсона в щёку.

— Кари... Обними меня, крепче. — Дэвид ещё сильнее привлёк подругу к себе. — Вот так! Хорошо!

— И мне тоже хорошо с тобой, Дэвид! — ответила Чаквас, чувствуя, как сама проваливается в приятную дремоту. — Спи.

Спустившись в трюм-ангар, Шепард не удивился, обнаружив у челнока Явика. Протеанин был свеж и полон решимости продолжить работу в залах Базы.

— Вы правы, Джон. Я хоть и постарался... отоспаться, но всё равно посчитал, что необходимо как можно раньше приступить к нашей работе, — сказал Явик, садясь в салонное кресло, кивая поднявшемуся на борт и вошедшему в свою кабину водителю. — Сташинский уже ждёт. За ночь никто не спускался в шахту, так что там — всё чисто и спокойно.

— Хорошо, что спокойно. — Шепард пристегнулся, отметив, что челнок плавно и быстро покинул нутро фрегата и ввинтился в ночное небо. Предотлётные и отлётные процедуры снова как-то прошли мимо восприятия старпома. — Скоро будем на месте.

— Хоть я и стараюсь быть внешне спокойным, Джон, но я очень волнуюсь, — признался Явик, глядя на ночной Иден-Прайм в иллюминатор салонной двери. — Вчера я провёл только предварительное ознакомление, а сегодня... сегодня предстоит сделать основную часть работы. Надеюсь, что нам удастся... очень многое, — протеанин замолчал, повернув голову к иллюминатору. Шепард понял, что Явик стремится сохранить сдержанность и немногословность, поэтому не стал настаивать на продолжении разговора.

Сташинский встретил их у входа в шатёр — челнок доставил Шепарда и Явика прямо в периметр охранной зоны и завис в десяти метрах от шатра на высоте в полтора метра. Протеанин и человек привычно тихо и быстро спрыгнули на землю и челнок, закрыв салонную дверь, умчался обратно на фрегат.

— Происшествий в зоне не было, — подтвердил Тимур Лаврович, поймав вопросительный взгляд протеанина. — Сегодня мы убираем из шахты буровые установки, продолжим подготовку установок к переброске на другой конец Базы. — Сташинский помедлил. — Это действительно так?!... Есть проход через Базу?!

— Есть, — кивнул Явик, подходя к ограждению шахты и надевая на себя 'систему'. — Об остальном — позже, профессор. Мы идём туда надолго. Не беспокойтесь, мы выйдем тогда, когда большая часть работы будет выполнена.

— Успехов, — кивнул археолог, пропуская Шепарда на мостки шахты.

— И вам, профессор. — Явик подождал, пока капитан пристегнёт 'систему' к кольцу и скомандовал технику, стоявшему у пульта лебёдки. — Майна!

Несколько минут — и полупрозрачная плёнка преграды, отделявшей горизонтальный тоннель от Базы, осталась у Шепарда и Явика позади. Человек и протеанин не спеша шли по полутёмным коридорам базы.

— Он интересуется уже переброской установок, — сказал Явик. — Быстро.

— Времени — мало, Яв, — ответил Шепард.

— Это точно, времени у нас — мало. — Явик вошёл в зал, который был отмечен на плане, как зал, в котором в большинстве саркофагов были мёртвые протеане. — Джон, — протеанин подал старпому маленький плоский брусок. — Это — индикатор. Я настроил его так, что если мой сородич внутри саркофага мёртв, то такой саркофаг индикатор пометит хорошо читаемым в темноте знаком 'минус'. Если же там — живой протеанин, то индикатор такой саркофаг пометит знаком 'плюс'. Сделает это прибор полностью самостоятельно, тебе нужно только направить лучик считывающего устройства на любое место на очередном саркофаге. Если саркофаг уже будет помечен, лучик автоматически перейдёт на другой, непомеченный саркофаг, находящийся рядом. У меня, — протеанин кивнул, указав взглядом на такой же брусок в своей руке, — такой же индикатор. Так что — давай разделимся и пока только отметим саркофаги.

— Понял. — Шепард кивнул протеанину.

— Тогда — начнём, — воин древней расы растворился в полутьме. — Выбирай зал.

Шепард не спеша продвигался вдоль стенок очередного зала, сканируя лучиком индикатора ряды саркофагов. 'Плюсы' и 'минусы' ясно и чётко светились в полутьме, прибор не пропускал ни одного саркофага непомеченным, успевая за несколько секунд сканирования произвести полный анализ содержимого индивидуального убежища. Старпом не сомневался — индикатор не так прост, как постарался представить это партнёр. Вполне возможно, что уже сейчас Явик накапливает на своём инструментроне данные о выживших сородичах, восстанавливает 'штатное расписание' экипажа, команды и десантной группы фрегата. Кому, как не ему, старшему офицеру, располагать сейчас такой информацией до того момента, как очнётся и придёт в себя командир фрегата — протеанка Таэла.

Ряды 'плюсов' и 'минусов' светились в полутьме залов. Одного взгляда на них было достаточно для того, чтобы понять: очень многие протеане погибли. То ли из-за отказа автоматики капсул, то ли от ранений и травм, полученных при отступлении сюда в эти залы.

Сейчас невозможно было в деталях восстановить полную картину этого отступления. Наверное, это бы не смог сделать даже Явик, отступавший сюда, в Цитадель Базы, последним. Уважая право Явика на самостоятельность, Шепард не стремился как можно скорее встретиться с партнёром в одном из залов, рассчитывая на то, что протеанин сам появится, когда закончит свою часть работы.

Так и произошло: Явик вынырнул из полумрака, остановился в нескольких шагах от человека, склонившегося над очередным саркофагом. Подождал, пока хранилище обзаведётся очередным 'минусом'.

— Много погибших, — стараясь сохранить спокойствие, негромко произнёс вслух протеанин.

— Очень много. Я не считал особо внимательно, но несколько сотен — точно погибли, — подтвердил Шепард, поняв, что сейчас его партнёр не потерпит приукрашиваний.

— Я закончил отмечать саркофаги в своих залах, Джон. Давай теперь вернёмся в тот зал, где больше всего мёртвых. Там решим, как действовать.

— Согласен, — ответил Шепард. Протеанин нырнул во мрак. Дорога в указанный партнёром зал капитану была уже знакома. Через несколько минут он остановился у входа.

Явик обошёл зал, подошёл к старпому, остановился:

— Много мёртвых, — тихо сказал воин древней расы. — Но — много и живых. Второе — радует больше. Знаю, я говорил, что надо похоронить мёртвых. Тогда, когда я это говорил, Джон, я не был уверен в том, что ушедших окажется настолько много. Я... не верил в реальность такой огромной цифры потерь. Теперь... сам видишь, сколько их, — протеанин коротким, но выразительным жестом указал на сиявшие в полумраке 'минусы' на саркофагах. — И потому нам вдвоём со всеми погибшими разобраться не удастся — у нас обоих нет времени для соблюдения... всех полагающихся ритуалов. Надо пробуждать тех, кто выжил. И начнём мы их пробуждение с зала, где больше всего... живых. Прости. Это — моя недоработка, — тихо отметил протеанский воин. — Я не смог предвидеть таких потерь... Думал, многие выживут...

— Ты и не мог предвидеть, Яв, — мягко и тихо сказал Шепард. — А твоя вера в то, что многие выжили... Она помогла выжившим. Укрепила их.

— Хотел бы верить, что именно так и есть, Джон, — негромко ответил воин древней расы. — Идём. Этот зал, где много выживших... недалеко, — он помедлил, делая первые шаги к выходу из зала. — Таэла... её саркофаг в другом зале. И я сделаю так, как она хотела: она будет пробуждена в числе последних выживших протеан. Очнувшиеся... пока придут в себя, это займёт до часа, может быть — полтора-два часа, — размышляя вслух, протеанин оглядывался по сторонам.

Шепард кивнул, не сомневаясь, что даже в плотном полумраке партнёр отметит это движение и поймёт его подтекст. Остановившись у первого же отмеченного 'плюсом' саркофага, человек наклонился, не решаясь вот так, сразу коснуться поверхности капсулы.

— Джон, — прострекотал подошедший Явик, — я запрограммировал автоматику зала. Она сама выдвинет саркофаг с очередным выжившим, опустит его на пол зала и тебе останется только выполнить известную тебе процедуру. Как только пойдёт сияние по граням, свидетельствующее о готовности к открытию крышки, ты отступаешь в сторону, а я подхожу. Пусть мой соплеменник первым увидит меня. Это избавит его от шока и от реализации защитно-оборонительной программы.

— Согласен, — коротко ответил Шепард.

— Приступай, — кивнул Явик. Я пока побуду рядом с тобой, — он оглядел зал. — Здесь много выживших. Как только мой сородич встанет, саркофаг закроется и вернётся на своё место в ячейку в стенке зала. Так что завала открытых саркофагов на полу зала не будет, — пояснил воин древней расы.

— Начнём, — тихо сказал Шепард, наклоняясь и касаясь пальцами клавиш пультов на верхней крышке выдвинувшегося из ячейки саркофага.

Меньше минуты — и знакомые огни побежали по граням. Старпом сделал пять шагов назад и к саркофагу, уже открывавшему створки крышки, шагнул Явик. Со своего места Джон видел, что внутри саркофага — протеанка. И чувствовал, насколько рад и доволен Явик — она почти не пострадала, так, мелочи. Для протеан с их панцирем такие повреждения — далеко не критичны. Она открывает глаза, видит сородича и сразу успокаивается, расслабляется. Явик протягивает ей руку, она вкладывает в его ладонь свою ладошку и получает первую, самую важную порцию мыслеобразов. Конечно же, теперь протеанин перекачивает информацию своей соплеменнице в полную силу, не сдерживаясь. Эта полнота окончательно успокаивает очнувшуюся.

Она, опираясь на руку Явика, поднимается, встаёт на ноги, несколько десятков секунд — и она уходит из зала, а Явик наблюдает, как саркофаг закрывает створки крышки и возвращается в свою ячейку.

— Она... она в норме, — чуть срывающимся, тихим неровным голосом Явик показывает Шепарду, насколько он взволнован. — Теперь она знает достаточно и сейчас захотела вернуться на своё рабочее место. Очень скоро база получит энергию. Тогда мы включим в залах приглушённое освещение. — Явик обернулся к стоявшему поодаль партнёру. — Она... молода и она здорова. Значит, очень скоро у нас появятся дети. Новые дети, рождённые уже после ухода Жнецов... Наша раса... выжила. И она получила шанс возродиться. — Протеанин обрывает фразу, делает шаг к другому, отмеченному 'плюсом' саркофагу. — Давай, Джон. Она отметила твоё присутствие, но я ей пояснил, что ты — друг расы. Она поняла правильно. Возможно, когда мы вернём к жизни всех, кто сейчас заперт в саркофагах, вы пообщаетесь. С очень многими протеанами, Джон, — Явик склоняется над вышедшим из ячейки саркофагом. — Поработай с соседним. Теперь можно будет активировать по два саркофага, это всё же быстрее.

Шепард молча кивает, делает шаг к стене, дожидается, пока автоматика зала выдвинет из ячейки другой саркофаг, склоняется над его крышкой, прикасается к сенсорам пультов.

Меньше двух минут — и крышки обоих саркофагов почти одновременно открываются. Ещё минута — и Явик склоняется над одним из саркофагов. Там находится пожилой протеанин. Он медленно открывает глаза, видит сородича и быстро успокаивается. Меньше минуты — и он осторожно встаёт на ноги, ненадолго фиксирует взгляд на стоящем поодаль человеке и уходит из зала.

— Здесь сложнее, Джон. — Явик склоняется над вторым саркофагом. — Она тяжело ранена. Автоматика капсулы сделала всё, что ей доступно, — пальцы протеанина танцуют над боковым пультом, — сейчас саркофаг уйдёт туда, где расположены капсулы с погибшими, подключится к системам зала по другому протоколу, восстановительному. Главное, что она, — протеанин указывает взглядом человеку на лежащую в медленно двигавшемся к другой стене саркофаге протеанку, как сказал бы любой землянин, средних лет, — выжила. — Такими как она мы займёмся позже.

Дальнейшее Шепард фиксировал только в самых общих чертах. Подошедшая небольшая гравиплатформа позволяла человеку подниматься к расположенным на верхних ярусах капсулам, проводить первичную настройку автоматики через пульты, расположенные на крышке, а когда капсула опускалась на пол зала, там очнувшегося сородича уже встречал Явик, успевавший также контролировать состояние раненых и травмированных соотечественников и соотечественниц.

Большинство протеан и протеанок сразу уходили из зала в другие части базы, но несколько остались в зале, уселись с краю возле выхода и смотрели, как человек и протеанин продолжают возвращать к жизни всё новых и новых воинов и гражданских.

— С этим залом — всё, — сказал Явик, остановившись у выхода и ожидая, пока четверо остававшихся у портала сородичей встанут на ноги. — Идём в следующий зал. Таэла — в третьем зале, там уже много... ушедших. Я предполагаю, что мы пока пробудим в залах всех выживших, и только потом вернёмся в этот зал, чтобы дать ей возможность обрести новую жизнь. — Явик переступил порог зала, убедившись, что он пуст и задержавшиеся сородичи неспешно, помогая друг другу, направились в одну из жилых частей базы. — Они пока займут жилые залы, поедят и отдохнут после длительного, очень длительного анабиоза и стазиса.

Шепард кивнул, глядя на ряды сверкавших в полумраке 'плюсов', среди которых мерцали и 'минусы', которых действительно в этом зале было больше, чем в первом.

— Работаем, Джон, — шёпотом сказал Явик, склоняясь над вышедшим из ячейки саркофагом.

Старпом не стал как-то обозначать своё согласие с решением партнёра, просто шагнул к очередному саркофагу, вышедшему из ячейки, склонился и коснулся пальцами сенсоров обоих пультов. Следующие два с половиной часа протеанин и человек почти не отдыхали, открывая один саркофаг за другим.

Часть саркофагов автоматика направляла к зоне выхода из зала — там раненые и травмированные протеане могли постепенно придти в себя, получить дополнительное питание и необходимые медикаменты от систем зала.

Большинство очнувшихся протеан покидали зал на своих ногах, Шепард уже достаточно чётко слышал шелестение двигателей, сигналы пультов. База оживала.

Явик оказался прав — протеане самостоятельно возвращали своё главное обиталище на этой планете к жизни, попутно осваиваясь с тем, что им удалось выжить и вернуться в галактику через пятьдесят тысяч лет после ухода Жнецов.

— Перерыв делать будем? — спросил Явик, когда вышел следом за Шепардом из зала, в котором не осталось живых протеан.

— Нет, Яв. Надо возвращать всех к жизни. Когда всех оживим, тогда — сможем отдохнуть, — сказал Шепард.

— Принимается. — Явик переступил порог третьего зала, прошёлся вдоль рядов саркофагов, остановился напротив одного из них. — Таэла — здесь, — тихо прострекотал он, отмечая саркофаг с протеанкой-командиром фрегата неярким бело-лунным маячком. — Я пока включил автоматику — она подпитает Таэлу, можно сказать... внутривенно. — Явик не стал улыбаться, но Шепард почувствовал удовлетворение в его голосе. — Работаем, Джон.

Два часа сорок минут ушло на то, чтобы вернуть к активной жизни всех обитателей саркофагов, располагавшихся в этом зале. Всех, кто смог выжить, кого не убили ранения, травмы или отказы автоматики капсул.

Выходя из зала, Шепард обернулся на сиявший в полутьме зала маячок.

— Мои сородичи... они поймут, Джон. У нас так... принято. Они знают, что Таэла — выжила. И это придаёт им силы. Я знаю, — стрекотнул Явик. — Осталось ещё несколько залов.

— Работаем, — проговорил Шепард, первым входя в очередной зал и склоняясь над первым, вышедшим из ячейки, саркофагом.

Теперь можно было подвести первые итоги: протеане выжили. Среди тех, кто смог очнуться, были протеане самого разного возраста — от весьма пожилых до весьма молодых, было немало протеанок, были, как сказал мыслеобразами Явик, специалисты в самых разных областях. Раса протеан получила шанс на полное возрождение.

Очередные два с лишним часа работы дались Шепарду тяжело — здесь, в этом зале было много 'минусовых' саркофагов, немало было и протеан, которые не смогли сразу встать на ноги и потому их саркофаги выстроились в шеренгу у выходного портала. Глядя на раскрытые створки, на почти неподвижные тела, Шепард понимал — дальше, в следующих залах будет только хуже. И то, что и в тех залах тоже будут выжившие, старпома совершенно не радовало. Явик тоже мрачнел, не скрывая от очнувшихся сородичей общей картины с положением дел на Базе. Самой общей — вдаваться в детали было некогда.

— Подождём, Джон. Нужен ещё час для того, чтобы они, — красноречивый короткий взгляд в сторону шеренги саркофагов, — смогли хотя бы встать на ноги. — Явик остановился рядом со старпомом, стоявшим у дальней стены зала и смотревшим на оставшиеся в ячейках саркофаги, отмеченные знаками 'минус'. — Знаю, мои сородичи уже готовятся к предварительному ритуалу. Как только мы пробудим Таэлу... И она в достаточной степени очнётся... Мы, возможно, проведём церемонию погребения. Хотя... Чем больше сородичей я пробуждаю, тем чаще думаю о том, что хоронить погибших... Не могу сказать — умерших... Придётся на другой планете. Там, где мы сможем обрести базу и построить... колонию. Прости, я сейчас могу только предполагать, что мы можем и будем делать в дальнейшем... Слишком много неясности. И особенно — с судьбой тех, кто... погиб.

— Сожжение? — тихо спросил капитан.

— Увы, да. На базе полной автономности для этого всё, кстати, предусмотрено, — ответил протеанин. — Информация о погибших... станет частью Свода знаний Протеан. Она... не будет потеряна. — Явик крутанулся на месте, взглянул на экран своего наручного инструментрона и шагнул к шеренге капсул у выхода из зала. Склонился над одним из раскрытых саркофагов, помогая сородичу встать на ноги. Шепард не стал оборачиваться, продолжая скользить взглядом по капсулам, оставшимся в ячейках и хранившим теперь мёртвые тела.

Восемь часов непрерывной работы остались позади. Убедившись, что в самом дальнем зале теперь остались только саркофаги с 'минусами', Явик и Шепард вернулись в зал, где размещался саркофаг с командиром фрегата.

— Здесь нам придётся задержаться надолго, Джон, — прострекотал Явик, входя в зал. — Таэла... любопытна. Она захочет многое узнать. И от меня и от тебя. Мои сородичи пока продолжат оживлять и восстанавливать базу, а мы с тобой пообщаемся с Таэлой. Потом наступит черёд поисков протеанского корабля. Таэла должна стать хозяйкой не только базы, но и фрегата.

— А ты? — спросил старпом.

— Я? — протеанин обернулся, внимательно посмотрел на Шепарда. В его взгляде не было недовольства. — Я... вернусь на борт 'Нормандии'. А Таэла организует всё здесь. Оставшись в безвестности, Джон. Пока — оставшись в безвестности. Так, уверен, будет лучше всего поступить. Я допускаю, что Назара сообщил Жнецам о том, что многие протеане на этой планете — выжили. Программа Жнецов остаётся прежней: даже если бы выжил я один, они бы не успокоились, пока не вырезали всех высокоразвитых, перешедших определённую 'границу' разумных органиков. Так что сейчас нам, протеанам, предстоит тоже всем... готовиться к войне. Согласен, в других условиях, но — к прежней войне. Которая, к сожалению, никогда не кончалась, не кончается. И которую мы, воспринимая эту войну со Жнецами как эпизод в бесконечной всеобщей войне, всё же должны закончить, Джон. Именно мы, нынешние обитатели Галактики, должны закончить. Позволь... Я сам всё сделаю.

— Хорошо, Явик. — Шепард отступил в полутьму, а протеанин приблизился к саркофагу, уже поставленному автоматикой зала на пол, склонился над крышкой, легко прикасаясь когтями к сенсорам пультов.

В этот раз действовал медленно, осторожно. Он знал, что Таэла — жива. И это знание заставляло быть крайне внимательным. Впервые за долгие часы он активировал в особом режиме свой наручный инструментрон, нажал несколько сенсоров, вызывая на малый экран данные, считанные с накопителей саркофага.

Глаза воина древней расы несколько раз пробежали по строчкам, разум свыкался с мыслью о том, что Таэла... почти не пострадала. Именно — почти. Она... была легко ранена и сейчас вряд ли важно, при каких обстоятельствах.

Явик понимал, помнил и знал: она никогда не отсиживалась в тылах. И никогда не любила особо долго пребывать в штабе или заниматься только управленческой и командирской работой.

Помедлив, Явик запустил повторное сканирование, коснувшись нескольких сенсоров на крышке саркофага. Слишком была важна Таэла, чтобы сразу запускать программу пробуждения. Да, Таэла жива. Её личность полностью сохранена. Протеанка крепко и нормально спит.

Явик вспомнил, как сам очнулся от стазиса и от анабиоза. Вспомнил достаточно яркий свет, заливший внутреннее пространство капсулы, вспомнил свежий, планетный воздух, хлынувший в саркофаг, вспомнил первые почувствованные запахи и ароматы. Вспомнил, как увидел Шепарда.

Сейчас капитан отошёл довольно далеко, но он стоит так, чтобы видеть всё, происходящее в капсуле и рядом с ней. Первым, кого Таэла, очнувшись, увидит, будет не он, а Явик.

Руки протеанина впервые набрали на клавиатуре команды, активировавшие программы, до этого момента пребывавшие в бездействии. Те самые программы, которые он перевёл в этот современный инструментрон из накопителей своего саркофага.

Включился режим глубинного сканирования информации, сохранившейся в капсуле Таэлы. Явика интересовало очень многое, но пока что он хотел знать только общую картину. До детальной он доберётся позднее, когда Таэла очнётся и освоится.

Момент пробуждения — целиком во власти Явика. И он сдерживает себя, хотя понимает, что не сможет остаться равнодушным, предельно собранным и спокойным. Это же Таэла! Та самая, с кем он общался, пусть и очень редко, когда они летели на Иден, когда укрывали корабль, когда оживляли новопостроенную базу. Эту базу.

Они изредка встречались и говорили о многом. Не только на служебные темы. Тогда они могли ещё позволить себе не носить бронескафандры, а облачались в обычные гражданские протеанские одежды. Среди соплеменников не было никакой необходимости непременно носить военную форму. И для Явика не было важно то, что Таэла — пилот, командир корабля, а он всего лишь десантник, боевик, ликвидатор.

Они уходили в самые нижние уровни Базы. Там Таэла непременно зажигала зеленоватый биотический светлячок, который удерживала в левой руке всё время, пока они общались.

Она умела построить общение так, что не были важны ни возраст, ни звания, ни статусы. Говорила ровным, тихим голосом, умела слушать и очень внимательно слушала то, что и как говорит ей Явик. Вставляла короткие реплики, не уходила слишком уж надолго в рассуждения об услышанном.

Она была командиром корабля и фактически — руководителем отряда. Формально на поверхности планеты руководство переходило к Явику, но он, переговорив предварительно с Таэлой, решил, что командование будет двойным. И Таэла это решение Явика оценила очень положительно. Ей понравилось решение протеанина-десантника.

Потом... пришли Жнецы. Начались бои. И встречи, неформальные, неслужебные встречи стали огромной редкостью. И она, и он могли неоднократно подумать о том, что не смогут, просто не успеют перешагнуть за пределы служебного протокола — бои с десантниками Жнецов приобрели постоянный, а временами — и затяжной характер.

Отступление... едва удалось сделать управляемым и нормативным. Таэла возглавила колонну протеан, уходивших в недра Базы, а он вызвался прикрыть тылы колонны, встал в арьергарде со своими лучшими и опытнейшими десантниками. И почти всех, почти всех... потерял. Немногие успели добраться до саркофагов, располагавшихся в залах. Очень немногие.

Видя, как смыкаются створки саркофага, Явик подумал о том, что за всё это время вынужденного отступления он так и не почувствовал, что Таэла... пострадала. Значит, она выжила и сумела уйти в залы, сумела лечь в саркофаг.

Явик читал информацию, поступающую на экран инструментрона. Читал медленно, не спеша, параллельно убеждаясь, что автоматика капсулы не пострадала, а значит, Таэла очнётся в более-менее нормальном состоянии. Убедившись в почти полной исправности механизмов капсулы и достаточности энергопитания, Явик набрал на панелях крышки саркофага код открытия створок.

Несколько минут показались Явику часами, но автоматы проверили внутреннее пространство саркофага, постепенно и аккуратно уравняли давление.

С лёгким шелестом створки распахнулись. Явик вперил свой взгляд в лицо спящей протеанки. Таэла. Как давно он её не видел! Она, безусловно, жива. Она спит, спокойно спит, нормальным сном. Лёгкие повреждения тела — не в счёт, она — воин, для неё они — не критичны. Личность — полностью сохранена, — пальцы правой руки Явика сами набрали на клавиатуре инструментрона команды, активирующие последнюю, самую полную проверку.

Лёгкий щелчок известил протеанина о завершении проверки. Над капсулой заструился лёгкий дымок, который вскоре рассеялся. Протеанка лежит неподвижно, в обычном комбинезоне, весьма схожем с человеческой гражданской женской одеждой. И не скажешь, взглянув на обитательницу саркофага, что она — командир корабля, пилот, офицер и руководитель отряда. Для протеан все внешние знаки отличия не так уж важны — они с лёгкостью читали друг друга.

Веки четырёх глаз почти одновременно затрепетали, несколько секунд — и глаза протеанки открылись. Голубая радужка проступила под сужавшимися зрачками — приходившая в себя протеанка старалась сразу же оглядеться по сторонам, зрачки её глаз фокусировались на стоящей над капсулой фигуре. Секунда, другая, третья — и Явик почувствовал, как исчезает скованность в теле протеанки, как исчезает напряжение.

Она узнала соплеменника, поняла, что он — не индоктринирован, что он — свободен, вооружён и независим. Если бы это было не так — хотя бы в одной детали — она бы так спокойно не повела себя.

Дымка над капсулой окончательно рассеялась, указав Явику, что переход к температуре окружающей среды для обитательницы саркофага прошёл нормативно. Протеанка осторожно поворачивает голову вправо, влево, на её лице проступает выражение узнавания. Взгляд постоянно возвращается к Явику.

Протеанин решается, протягивает руку, склоняется и протеанка протягивает ему навстречу свою руку.

Шепард, издали наблюдавший за происходящим, отметил, что Явик, вполне возможно, снял барьеры, но открыл очнувшейся соплеменнице доступ только в ту часть своего сознания, в которой записана очень краткая информация о том, что произошло как в недавнем прошлом, так и в настоящем. Заметно, что протеанка жадно впитывает и осознаёт переданные соплеменником данные.

— Здравствуй, Явик, — голос Таэлы впервые прозвучал в тишине зала. Сюда почти не проникали шумы оживающей базы, здесь не было надоедливых трансляционных экранов. — Рада, очень рада тебя видеть.

— Здравствуй, Таэла, — помедлив, произнёс Явик, убравший из своего голоса даже намёки на стрекотание.

— Мы... снова воюем? С прежним врагом? — озвучила Таэла свой очередной вопрос. 'Действительно, крайне любознательная особа, — отметил Шепард. — Желает быстро получить подтверждения по широкому кругу проблем и вопросов. Явик прав, пожелав вести процесс самостоятельно'.

— Твой партнёр?! — спросила Таэла, получив от соотечественника серию мыслеобразов и удовлетворившись увиденным и осознанным.

— Да. — Явик обернулся. — Джон, подойди. Разреши, Таэла, тебе представить. Джон Шепард, землянин, человек, офицер военно-космических сил Альянса Систем, старший помощник командира фрегата 'Нормандия'.

— Я... чувствую Жнеца. Он... безопасен. Как такое возможно? — спросила Таэла, не сводя взгляд с подходившего к капсуле капитана.

— Корабль землян атаковал Жнеца на этой планете. Был бой, — отрывисто произнёс Явик, стараясь говорить потише. — Теперь у нас временное перемирие, — перед командиром протеанского корабля Явик не стал полностью придерживаться нынешних стандартов понимания. — Благодаря ему мы получили информацию... точные данные о расположении Базы и...

— Фрегат... Он цел?! — прошелестела протеанка.

— Точно не известно. — Признаков подрыва или крупных повреждений я не отметил. Остальное...

— Позже, — прошелестела Таэла. — Понимаю, — она попыталась приподняться и Явик не удержался, помог ей сесть в саркофаге. — Хм, — командир протеанского фрегата оглядела зал. — Вы провели огромную работу, Явик, Джон. Я чувствую... многие уже занялись работой и службой.

— Они сами так решили поступить, — подтвердил Явик. — Мы с Джоном только помогли им очнуться и покинуть саркофаги. Есть раненые, они сейчас уже получают лечение в медчасти Базы. Есть травмированные — они тоже там.

— И есть очень много погибших, — в шелестящем голосе протеанки послышались нотки острой грусти. — Сколько выжило, Яв? Не скрывай, я вполне в норме и ты знаешь, что я могу посчитать живых и сама.

— Не напрягайся, Таэла, — ответил Явик. — Чуть больше сотни. Хорошо, что выжили протеанки. Надеюсь, нам удастся реально возродить расу.

— Война... скоро?

— Очень, Таэла, — кивнул Явик. — Несколько лет... Два три года... максимум.

— Тогда нам придётся поспешить. И поработать. — Таэла повернулась, спустила ноги за пределы саркофага, ухватилась рукой за край капсулы и встала. — Спасибо, — она легко опёрлась о плечо Явика. — Давно я... не стояла на ногах, — она уцепилась за руку воина и тот, как сразу же ощутил Шепард, включил перекачку очередной порции информации, уложенной в мыслеобразах. Помедлив, Таэла прошелестела. — Так... Теперь я понимаю. Что-ж. Если ты говоришь, что мы должны остаться в безвестности... Пусть так и будет, Явик. Ты хорошо придумал с путём через окраины базы для перевозки буровых установок. Корабль нам будет нужен. И им... следует заняться им в самое ближайшее время. Но сначала... активируем большую часть базы, проверим, просмотрим. И — подготовимся к похоронам погибших, — она взглянула на Шепарда. — Кроме него...

— О внутренностях базы — никто, Таэла, ничего не знает. Учёные-археологи даже стену базы не видели. Мы остановили бурение в пяти метрах.

— Остальное... ты прошёл своей биотикой, Яв. Неугомонный. — Таэла взглянула на сородича по-доброму, неформально и нежно. Явик впервые за несколько часов открыто и свободно усмехнулся. Таэле усмешка понравилась. И она тоже усмехнулась. — Ладно.

— Таэл, — проговорил Явик, продолжая удерживать соотечественницу за плечо. — Не форсируй...

— Нет, Яв. Не могу. Ты же знаешь, я — командир и руководитель отряда. Так что... Идём. Покажешь мне залы саркофагов. А потом... потом подумаем над тем, как похоронить погибших.

— Тебя не остановить, — прострекотал Явик.

— Нет, Яв. Не остановить, — ответно прошелестела Таэла. — Здесь ты прав, — она подошла к порталу, выглянула в коридор. — Да, теперь я узнаю. Сумела добраться сюда. Хорошо, что автоматика зала сработала и подключила все капсулы к стационарным системам. Большая была тогда нагрузка на механизмы зала. ВИ... постарался. И даже при этой внешней поддержке... многие не выжили.

— Часть — от ран и травм, Таэла, — уточнил Явик. — Мало кто погиб из-за несовершенства автоматики залов. Некоторые капсулы оказались проблемными, это верно. Но в основном — гибель членов отряда — следствие ран и травм.

— Меня это не успокаивает, Яв. — Таэла вошла в зал, прошлась по его периметру, прикасаясь к стенкам ближайших капсул саркофагов. — Да... Многие не вернулись, — она вышла из зала, направляясь к входу в следующий зал.

Больше получаса Явик, Шепард и Таэла обходили залы с анабиозными капсулами. Таэла мрачнела. Одно дело — когда тебе словесно сообщают о потерях, а другое — видеть капсулы с телами соплеменников и соплеменниц и знать, что им никогда не вернуться в мир живых. Явик, шедший чуть сзади и слева от Таэлы, поглядывал на экран своего инструментрона, куда стекалась информация о том, как осуществляется активация систем Базы.

— Идёмте на жилой уровень. Хоть посмотрю, цела ли ещё моя каюта, — прошелестела Таэла, заставив себя отойти от очередного саркофага и выйти в коридор. — Залы... пока пусть стоят открытыми. Джон? — она взглянула на приотставшего землянина. — Вас что-то смущает?

— Мне лучше остаться здесь, Таэла, — сказал Шепард.

Протеанка остановилась, полуобернулась к человеку, помедлила.

— Понимаю. Что-ж. Хорошо, — она шагнула вперёд, догнала Явика и скрылась за поворотом.

База оживала. Залы саркофагов теперь заливал неяркий рассеянный свет и Шепард выключил наплечные скафандровые прожекторы, вернувшись в самый последний зал и присев у входа так, чтобы держать портал в поле зрения.

Лёгкость, с какой протеанка согласилась с тем, что землянин не будет их с Явиком сопровождать, Шепарда не удивляла: они находились на своей протеанской базе. Сейчас им необходимо было сделать многое из того, что должно было остаться тайной для всех, кроме протеан. Вечный принцип: 'не знаешь — не скажешь', срабатывал здесь на все сто процентов.

Старпом видел, что Таэла ощутила настроение Явика и поняла своего соплеменника правильно — он к ней явно неравнодушен. Она принимает такое отношение за норму, относится спокойно и с большим пониманием.

Сидя на полу в своей любимой позе, Шепард ждал. Должно пройти, как минимум несколько часов. За это время Таэла и Явик, вне всякого сомнения, обойдут базу, пообщаются с выжившими соплеменниками, установят рамки поведения и работы — не все 'домашние заготовки' были работоспособны в новых условиях. Может быть, им удастся побыть хотя бы несколько минут наедине. И Явику и Таэле это необходимо. А ему надо обдумать происшедшее.

Поднявшись на первый верхний уровень, Таэла обернулась к Явику:

— Он — интересный человек, Яв. Что можешь о нём сказать?

— Ты... готова воспринять всю информацию? — Явик протянул руку.

— Готова. Куда же я денусь-то. — Таэла обхватила запястье руки сородича своими пальчиками. — Угу-м. Давай, давай, Яв. Больше плотность — меньше времени на передачу. А обдумать я — сумею.

— Верю. — Явик чуть увеличил плотность передачи информационных мыслеобразов.

— Яв, не жмись. — Таэла взглянула на соплеменника предельно неформально. — Давай, давай, не стесняйся. Нам ещё предстоит базу обойти, потом посидим в моей каюте, подумаем.

— Хорошо. — Явик снял последние барьеры. Информация хлынула в сознание протеанки полноводным потоком.

— Наверное, я с ним жестковато обошлась, Яв, — подумав над почувствованным и увиденным, прошелестела Таэла. — А он... понял многое.

— Очень многое, Таэл, — согласился Явик. — И о нас с тобой тоже.

— Думаю, ты не скрывал особо это перед ним, — усмехнулась протеанка. — Ну да ладно, это — нормально. Давай теперь пройдёмся по базе, посмотрим, чем и как заняты наши соплеменники. А потом поговорим в моей каюте. О разном, Яв. Об очень разном. Только это всё не должно занять много времени. Тебе ведь надо будет вернуться? Вы и так тут провели большую часть стандартных для людей двадцатичетырёхчасовых суток?

— Да, — коротко ответил Явик, оглядываясь по сторонам.

— Вот. Тогда тебе тем более придётся вернуться к Шепарду, а затем — покинуть Базу. Понимаю, Яв. Есть вещи, которые я сразу понимаю. И это — одна из таких вещей, — вздохнула Таэла.

— Рад, Таэл, — стрекотнул Явик.

— Ну вот, опять волнуешься, — прошелестела протеанка. — Яв, я всё помню, всё. Память вернулась ко мне полностью. Я всё помню, что было между нами. Все разговоры, всё наше общение. Я ничего не забыла. И я хочу, чтобы наши отношения продолжались. Веришь?

— Верю, Таэл. — Явик обернулся к подруге, она дала себя обнять, их взгляды встретились. — Верю. Спасибо.

— Не за что, Яв. Рада, что и ты многое помнишь. Очень многое. Мне это знать и понимать... ценно. — Таэла легко и совсем необидно быстро высвободилась из объятий соплеменника. — Давай, пойдём, посмотрим, как наши обустраиваются.

— Идём, — кивнул воин.

Три часа Явик и Таэла потратили на то, чтобы обойти всю базу. Да, численность её населения уменьшилась, но протеане, осваиваясь, стремились сделать всё необходимое как можно быстрее и лучше, поэтому со стороны могло показаться, что база рассчитана как раз на сотню с небольшим жителей. Таэла предупредила своих соплеменников о нежелательности посещения уровня с залами саркофагов. Явик передал сородичам всю актуальную информацию о положении дел на поверхности Идена и в галактике. Отдавать мелкие указания и приказы почти не требовалось — в отряд, базировавшийся на фрегате 'Клинок Ярости' отобрали профессионалов, не нуждавшихся в опеке. Само осознание того факта, что им выпало выжить после очередной Жатвы и снова оказаться перед угрозой вторжения Жнецов придавало сил и заставляло работать быстрее и качественнее.

Убедившись, что возрождение базы идёт по плану, Таэла и Явик поднялись на жилой уровень. Идя по коридору, Явик считывал с экрана инструментрона поступающие сообщения о ходе работ по подготовке базы к эвакуации на корабль.

Таэла молчала, изредка поглядывая по сторонам, отмечая в памяти то, что необходимо было сделать в самое ближайшее время вот здесь, на этом жилом уровне.

— Сколько может уйти времени на бурение тоннеля, Яв? — Таэла остановилась перед дверью своей каюты, ничем не выделявшейся среди множества других. Протеане знали, что здесь обитает командир отряда и не нуждались во внешних опознавательных признаках статуса помещения.

— Несколько суток. По моим оценкам — минимум четыре-пять суток. Двадцатичетырёхчасовых. И то — при непрерывной работе буровых установок, — ответил воин.

— Сколько смогут работать одновременно? — протеанка переступила порог, включая с инструментрона неяркий свет.

— Две. Не больше. Я учёл перерывы каждый шестидесятиминутный час по десять минут. Для охлаждения и профилактики, а также сверки направления и характеристик тоннеля.

— Хорошо, — помедлив, произнесла Таэла. — За это время мы успеем подготовить полный комплект всего, что стоит взять на борт. Главное — убедиться в том, что корабль... сохранился. Поточнее убедиться. — Таэла подошла к столу, взглянула на погашенные мониторы, пододвинула раскладной стул, села, подпёрла голову руками. — Поверить не могу, что мы... сумели выжить.

— Придётся, Таэла. Я привыкал долго. А вам... будет немного легче, — сказал Явик.

— Потому что мы останемся, как это люди выражаются... в тени? — протеанка прикрыла глаза веками, вслушиваясь в собственные ощущения.

— В том числе и поэтому, — согласился Явик, остановившись рядом со столом.

— Может быть. Каковы твои предложения, Яв? — Таэла бросила на собеседника короткий вопрошающий взгляд.

— Ты не слишком скоростишь, Таэла? — протеанин закрыл дверь каюты и вернулся к столу, встав слева от сидевшей на стуле соплеменницы.

— Нет. Мне нужна информация для размышлений. Чем её больше, тем больше проблем я смогу решить, не доводя дело до вмешательства наших...

— Партнёров, — закончил Явик.

— Чувствую, что ты уверен в таком их статусе, Явик, поэтому дальнейших вопросов по этому направлению не задаю, — ответила Таэла. — Но всё же.

— Базу надо привести в порядок. Подозреваю, что так или иначе, она может нам пригодиться в ходе будущих столкновений с войсками Жнецов. Эта планета будет атакована, — прострекотал Явик. — Люди, конечно, будут её защищать, сейчас это — важная сельскохозяйственная колония, а голод... сама понимаешь, мощный подчиняющий фактор. Потому пусть эта база будет законсервирована. Корабль... если он действительно работоспособен и может летать... На него следует перенести всё самое ценное, погрузиться всем протеанам и, под 'полем невидимости', следует не позднее месяца, считая с этого дня, покинуть Иден-Прайм. Придётся искать планету в ныне закрытых секторах, где надо будет основать колонию. Свою протеанскую колонию.

— Насчёт приведения базы в порядок — согласна и поддерживаю. Насчёт консервации базы — тоже согласна. Люди, конечно, будут оборонять эту планету до последней возможности и эта база, в конечном итоге, может им пригодиться в качестве опорного пункта Сопротивления. — Таэла помедлила, раздумывая. — Корабль... Здесь ты тоже прав. Сейчас главное — поточнее определить место его размещения и хотя бы предварительно убедиться в отсутствии крупных повреждений. Предполагаешь, что снова потребуется бурение вертикальной шахты?

— Да.

— Шатёр, маскировка, секретность, — перечислила Таэла. — Всё по полной схеме, почти аналогичной той, которая была применена для входа на эту базу. Здесь тоже можно согласиться. Но взлетать...

— До взлёта, Таэл, слишком далеко, — уточнил Явик. — Пока пробьём вертикальную шахту, пока пройдём горизонтальную шахту, пока окончательно убедимся в том, насколько корабль вообще сохранился. На всё это уйдёт в самом лучшем случае — не меньше двух декад. Не хочу впадать, как выражаются многие земляне, в излишний оптимизм.

— А то и три декады, Явик, — уточнила Таэла. — Ведь при подтверждении сохранности корабля и его способности летать, нам предстоит ещё перетаскать на его борт большое количество грузов. И перевести почти всех выживших.

— Всех, Таэла. Всех. На этой планете мы не сможем остаться, — ответил Явик. — Даже под землёй.

— Вполне возможно, Яв. Согласна. Тогда — переводим всех выживших на борт 'Клинка' и...

— Думаю, придётся пойти на риск и продавить кораблём путь к поверхности планеты. Боевому космическому кораблю такое — не в новинку, учтём нюансы, подготовимся. А перед выходом на поверхность — включим маскировку и — спокойно уйдём.

— Котлован будет, — сказала Таэла.

— И что? — несколько недовольно прострекотал Явик. — Легендирование сработает. Мало ли что — пустота какая-нибудь или некий древний допротеанский пещерный город обвалился. Это же — далеко не молодая планета, потому... По-разному можно эту ситуацию 'обставить'.

— Тут ты тоже прав. Согласна. Но ты ведь... — помедлила протеанка, не желая вот так сразу уточнять.

— Я остаюсь на борту фрегата 'Нормандия', Таэла. Не хочу сейчас это обсуждать, вижу и чувствую, что ты храбришься, но ты устала.

— Ты прав, — кивнула протеанка. — Немного — устала. И — хочу спать. Потому... Яв, возвращайся к Джону. И передай ему буквально следующее: я ему — доверяю и верю. И он может ходить по всей нашей базе. Пусть спокойно готовит археологов к тому, чтобы по окраинам базы провезти на платформах буровые установки. А там, на противоположном конце базы... Думаю, за несколько часов мы... сможем установить портал. Временный, конечно. Ты же передал мне размеры установок, наши инженеры и техники сами посчитают поточнее, сделают всё так, словно этот портал там и стоял. Бурить пусть земляне начинают прямо с территории базы. Сделаем глухой коридор. Не будем настораживать наших партнёров. — Таэла усмехнулась. — Шепард — необычен и очень умён. Так что, скажи ему, что он может спокойно появляться у нас в любое время.

— Передам, Таэл. — Явик приобнял подругу за плечи. — Отдыхай.

— Буду, Яв. Спасибо, что встретил меня у порога нового мира и у порога второй жизни.

— Не за что, Таэл. Я рад и счастлив, что мы помним многое важное для нас. И счастлив, что мы остались прежними.

— Мы выжили, Яв. — Таэла поднялась, повернулась и обняла Явика. — И мы будем жить, бороться с нашим врагом. Ты... помоги Джону и его соплеменникам и сокомандникам. Им будет нужна информация о методах и средствах борьбы со Жнецами.

— Помогу. И — не только информацией, Таэл, — прострекотал Явик.

— Знаю и верю. Что-ж, придётся мне свыкнуться с мыслью...

— Нет, Таэл. Впереди — несколько декад и мы будем, обязательно будем и не раз — вместе. — Явик разомкнул объятия, давая понять протеанке, что ему надо идти.

— Верю. Иди. — Таэла отпустила Явика и проводила его взглядом до двери каюты.

Явик быстрым шагом преодолел расстояние до нижнего уровня, где располагались залы анабиозных саркофагов. Едва только он вошёл в последний зал, как из полумрака вышел Шепард.

— Что так быстро вернулся, Яв? Проблемы? — спросил старпом.

— Нет, — прострекотал протеанин. — Таэла... утомлена. Ей необходимо хотя бы несколько часов поспать, — он протянул руку и, правильно поняв этот жест, Шепард подал партнёру свою руку, принимая мыслеобразы. — Вот так, Джон.

— Ясно. Значит, предварительная договорённость...— произнёс капитан.

— Подтверждена, — стрекотнул Явик. — Можем возвращаться за пределы Базы, а то нас вполне смогут счесть погибшими при исполнении служебных обязанностей.

— К такой формулировке следует привыкнуть заранее, — согласился Шепард. — Здесь ты прав. Идём.

Нервно ходившего вокруг ограждения шахты Сташинского Шепард заметил сразу же, едва лебёдка подъёмника остановилась. Учёный не скрывал своего нетерпения:

— Ну, как? — выдохнул он, взбежав на мостки, перекинутые через жерло шахты и приблизившись к отстёгивавшим 'системы' Шепарду и Явику.

— Всё в порядке, профессор. — Явик взглянул на Сташинского и тот заметно успокоился, поняв, что действительно внизу всё обстоит более-менее нормально. — Об остальном давайте переговорим в вашем офисе.

— Согласен. — Сташинский первым покинул мостки и, остановившись у выхода из шатра, охраняемого двумя космопехотинцами, обернулся, ожидая, когда подойдут старпом и воин древней расы.

— Долго говорить не буду, профессор. — Явик подошёл к присевшему за рабочий стол руководителю экспедиции, чуть наклонился, беря пожилого учёного за запястье левой руки и включая перекачку информации. Несколько минут — и Сташинский кивает, а Явик отпускает руку человека и делает два шага назад.

Шепард с интересом оглядывает интерьер офиса археолога, но не спешит подходить к полкам и трогать выставленные там артефакты.

— Вам предстоит подготовить обе резервные буровые установки к проводке через территорию протеанской Базы. Маршрут, — воин древней расы коснулся когтями клавиатуры своего наручного инструментрона, пересылая файлы на инструментрон профессора. — Вот, проложен. Коридор монолитный, так что... ваши коллеги не будут отвлекаться, — протеанин не стал улыбаться или усмехаться, оставшись серьёзным. — На противоположном конце базы будет подготовлен портал, можете сразу распорядиться, чтобы ваши инженер, техник и ассистент, участвовавшие в предшествующем бурении, сразу приступали к установке оборудования и начинали работу по проходке тоннеля.

— А... пустая порода? — спросил Сташинский, изучая на своём наручном инструментроне содержимое присланных файлов.

— Здесь нет ничего сложного, профессор. — Явик оставался официален и сух, не спеша называть руководителя археологов по имени-отчеству. — Протянете через весь коридор шланги, думаю, длины имеющихся на складе трубопроводов у вас с запасом хватит до места бурения. Так что разводить грязь на поверхности или в базе вам не придётся.

— Хорошо. — Сташинский выключил свой инструментрон. — Но ведь это...

— Вы правы, профессор, — кивнул Явик. — Разрешите воспользоваться вашими настенными экранами?

— Да, да, конечно, пожалуйста. — Сташинский встал из-за стола.

— Тогда. — Явик прикоснулся к сенсорам клавиатуры своего инструментрона. Ближайший настенный экран осветился. — Это — карта окрестностей археологического лагеря, профессор.

— Узнаю. Она... более точная, — сказал учёный, оглядев представленное на экране изображение.

— Пришлось уточнить. Но — только в одном направлении. — Явик коснулся когтем экрана. — В этом направлении, профессор. Пять километров — и здесь предстоит, вот в этом месте, — коготь протеанина указал на крестообразную отметку с 'баллоном-координаткой', — пробурить второй вертикальный ствол. Такой же, как здесь. Можете считать, что там — вторая база. Разница лишь в том, что район этой второй базы придётся перекрывать по радиусу в пять километров. Временно, конечно, но — перекрывать надёжно. И, профессор, предупредите своих коллег, что там не будет ни балков, ни палаток для жилья. Скальная база со временем будет взорвана, — прострекотал Явик. — Да, да, профессор. Эта вторая база будет взорвана и, вполне возможно, на этом месте образуется котлован. Его придётся засыпать, но, думаю, местные жители сами решат, что и как делать с этим котлованом. Для вас же важно осуществить установку шатров, выставить надёжную охрану района... Помните о радиусе в пять километров от этой отметки, профессор. И — выполнить бурение вертикального ствола шахты. Остальное сделаем я и мой партнёр. Всё, буквально всё придётся возить отсюда, из этого лагеря. Там не должно быть ничего вашего, кроме того, что будет под шатром и — в шахте. Надо сохранить планету в неприкосновенности, не замусоривать, — сейчас Явик сдержанно улыбался, давая понять профессору, что высказанной версии он, человек и руководитель экспедиции, должен стопроцентно придерживаться в общении со своими коллегами-археологами и техническим персоналом экспедиции.

— Хорошо. Вы точно указали нам, что следует делать. Я распоряжусь, — ответил Сташинский.

— Рад это слышать и понимать, профессор. — Явик повернулся и направился к выходу из балка, на пороге остановился. — Как всегда, профессор, никого из людей не должно быть в шахте. Защита не пропустит к базе никого. Как приготовите две установки к транспортировке — свяжитесь со мной, я дам вам инструкции по осуществлению прохода через территорию Базы.

— Хорошо. — Сташинский обошёл свой рабочий стол, погасил нажатием на несколько сенсоров настольного инструментрона настенный экран и сел в кресло. — Я распоряжусь.

— Уверен, профессор, у вас — всё получится. — Явик переступил порог балка-офиса и спустился вниз, где его уже ждал Шепард. — Идёмте, Джон. Вернёмся на фрегат на несколько часов, пока археологи выполнят подготовительные работы, — протеанин решительно направился к стоянке шаттлов и челноков на окраине периметра археологического лагеря.

— Уверен, что твоего присутствия не потребуется при осуществлении транспортировки, Явик? — спросил старпом.

— Да, Джон, — сказал воин древней расы, устраиваясь в салонном кресле и наблюдая, как в иллюминаторе салонной двери уменьшаются в размерах палатки, шатры и балки лагеря археологов. — Они всё сделают правильно. А Таэла... она проконтролирует своими средствами. Ей надо будет дать эту возможность. Она должна... ожить. — Протеанин помолчал. — Свяжись, пожалуйста, с Дэвидом, попроси, чтобы он принял нас сейчас вместе с Карин. Пусть они оба знают правду. Аленко и турианцев пока вмешивать в это дело... не будем.

— Хорошо, — старпом набрал на клавиатуре своего инструментрона несколько фраз, просмотрел сообщение на экранчике, надавил сенсор отправки. Спустя две минуты тренькнул сигнал и на экране высветился значок сообщения. Открыв файл, Шепард посмотрел на экран, повернул экран к партнёру. Тот вчитался, кивнул.

Прибывший челнок ждали другие нормандовцы, которым предстояло отвезти в лагерь археологов отремонтированное оборудование. Явик и Шепард вышли из салона кораблика, подошли к трапу фрегата, кивнули вахтенным и поднялись к шлюзу.

Несколько минут — и они останавливаются перед дверью командирской каюты.

— Я уж, грешным делом, подумал, что вы там пропали на несколько суток, — навстречу вошедшим шагнул Андерсон.

Карин поудобнее устроилась в кресле у стола, внимательным взглядом окинула Явика и Шепарда.

— Нет, Дэвид. — Шепард, вошедший в обитель командира фрегата последним, закрыл дверь на защёлку.

Явик подошёл к Андерсону, взял его за запястье левой руки.

— Вы, Карин, тоже увидите всё, что покажет Явик, — пояснил старпом, усаживаясь в свободное рабочее кресло. — У нас есть ещё несколько часов, потом Явик распорядится относительно осуществления перегона установок на противоположный конец базы.

— Именно так, — подтвердил протеанин. — Вам, Дэвид, будет лучше присесть в кресло рядом с Карин, — он приблизился к столу, остановился, ожидая, пока командир фрегата-прототипа устроится поудобнее в кресле. — Теперь можно показывать, — сказал воин.

Десять минут в каюте царила тишина. Явик не стремился втискивать в канал максимум информации, поэтому показ получился и подробным и комфортным для людей.

Примерно зная, что показывает сейчас командиру и врачу фрегата-прототипа партнёр, Шепард обдумывал разговор со Сташинским. Да, профессору нелегко. Он — учёный-археолог, а его используют 'втёмную', не дают права начать исследование протеанской базы. Ничего не говорят о том, что удалось найти и увидеть на её территории. Ограничивают возможности его коллег в доступе внутрь базы. Регламентируют использование буровых установок. Фактически чуть ли не берут на себя руководство половиной штатных сотрудников экспедиции.

Пока Явик общался с археологом, Шепард мог видеть и чувствовать, что Сташинскому не впервые приходится вот так подчинять деятельность своих коллег внешнему руководству. На Земле многие спецслужбы тоже вот так использовали штатских специалистов — ничего не поясняли, ни о чём не рассказывали и только говорили, где, что и как следует сделать.

Да, Явик, безусловно, позаботится своими средствами о том, чтобы археологи не увидели, чего им видеть не нужно и не поняли, что им понимать не нужно. Потому и Сташинский и его коллеги будут избавлены от угрозы стать объектами для "разработок" разведок рас пространства Млечного Пути.

— Ясно. — Андерсон посмотрел на Карин. — Хорошо, Явик. У вас есть несколько часов...

— Относительно свободного времени, Дэвид, — уточнил протеанин. — Потом мне придётся выйти на связь со Сташинским и на словах передать ему все указания. Остальное сделает Таэла. Всё будет происходить в радиусе охранного периметра Базы, так что я могу и не вмешиваться особо в процесс. А новый ствол вертикальной шахты... Он будет всего лишь страховкой на крайний случай. — Явик почти полностью убрал из голоса стрёкот, в очередной раз успокаиваясь. — Я не планирую его сколько-нибудь активно использовать. Основная работа будет проведена с использованием пробурённого горизонтального тоннеля. Вертикальная же вторая шахта — своеобразный 'разгрузочный клапан'.

— Понимаю, — кивнула Чаквас, вставая. — Что-ж, успехов вам и вашим начинаниям, Явик. — Карин не стала упоминать вслух протеан во множественном числе. Имя Таэлы здесь прозвучало, но врач фрегата-прототипа понимала — если Явик не захочет, никто из разумных органиков не поймёт, что оно означает и как связано с происходящим. — Дэвид, я пойду, надо провести контрольный обход корабля.

— Спасибо, Карин. — Андерсон встал, проводил подругу до двери, закрыл створку, вернулся к креслу, сел, пододвигая инструментрон, взглянул на стоявших у закрытого бронекрышкой иллюминатора Явика и Шепарда. — Каковы планы на ближайшие часы, коллеги?

— Прогуляемся по окрестностям, Дэвид, — ответил Явик. — А то всё время шахты, корабли, челноки. Замкнутое пространство в таких количествах... не полезно для психики любого разумного органика, — совершенно по-доброму и искренне усмехнулся протеанин.

— Поддерживаю, — кивнул хозяин каюты. — Тогда — успехов.

— Спасибо, командир. — Шепард пропустил вперёд партнёра и вышел из каюты Андерсона. — Ты и в самом деле решил прогуляться?

— А чего ещё делать, Джон. — Явик переступил порог шлюза, услышал привычное звуковое сообщение-предупреждение ВИ 'Начата процедура очистки', подошёл к противоположной створке. — Пройдёмся, прогуляемся за пределы охранной зоны. Подышим свежим воздухом.

— Ладно. — Шепард переступил порог шлюза, остановился на площадке трапа. — И вправду, всё время вокруг какие-то стены, а тут — такая красота. Даже достаточно тёмной ночью.

— Иногда, чтобы понять такую красоту, надо приблизиться вплотную к грани, за которой маячит её уничтожение, — произнёс Явик, спускаясь по трапу на плиты посадочной площадки и кивая вахтенным. — Ты, Джон, видишь башни?

— Да. Силуэты читаются неплохо в полумраке. Их немного. — Шепард огляделся по сторонам, привычно несколько раз глубоко вздохнув.

— Мы и не стремились непременно строить многоэтажные комплексы — хоть жилые, хоть производственные, хоть, как вы, люди, говорите, офисные. Хотя... зарывались и в землю, и строили дома на сваях.

— Как балки археологов, — поддержал рассказ партнёра старпом.

— Примерно так, — согласился протеанин, направляясь к едва светившимся вешкам, обозначающим внутреннюю границу охранной зоны. Обойдя грузовик, мерцавший габаритными огнями, Явик остановился, наклонился, прикоснулся к металлической поверхности погрузочной площадки. — Всё же нам, органикам, нужно часто поддерживать контакт с живой природой, а не с этими... безжизненными структурами.

Шепард кивнул, обойдясь без озвучивания своего согласия со сказанным партнёром.

Явик сел на землю, положил винтовку рядом.

— Знаю, Джон. Хочешь спросить, как я умудряюсь столько времени носить эту тяжёлую броню со всеми дополнениями.

— Ты прав. Но... насколько мне известно, ты её можешь носить годами. — Капитан отстегнул от креплений скафандра свою винтовку, сел рядом с Явиком, скрестив ноги по-турецки, положил винтовку на колени.

— Да. — Явик осторожно повернул голову, огляделся по сторонам. — Годами... — он помолчал, глядя в небо. — Облака, зелень. И тёмные ночи. Почти так же здесь было тогда, когда мы прибыли сюда, на эту планету, в составе отряда для организации защиты этого мира... — он не стал продолжать говорить, замолчал, поглощённый созерцанием окружающего пейзажа и звёздного неба.

Так, в молчании они просидели чуть меньше часа.

Явик встал, прицепил винтовку к скафандру, выпрямился и направился к тропинке, уходившей к озерцу.

Несколько секунд — и фигура воина древней расы скрылась во тьме — Явик двигался бесшумно и быстро, как и полагается профессиональному воину и прирождённому хищнику. Шепард не последовал за партнёром, почувствовав, что тот хочет побыть в одиночестве.

Бенезия и Шепард. Общение

— Боюсь я, Кари, — тихо сказала Бенезия, когда вышла за калитку подворья, намереваясь возвратиться на корабль. — Вот боюсь и всё. Он... даже не знаю...

— Он — любит тебя, Бена. Просто любит. — Карин, шедшая рядом с матриархом, чувствовала, какое смятение царит в душе спутницы, но оставалась спокойной. — Если бы не любил — дело другое. А он — любит. И потому... вы поймёте друг друга правильно. Остальное... приложится.

— М-м-м. Возможно, — протянула матриарх. — Ночи тут... тёмные.

— Вокруг — жизнь. Здесь ночь — понятие очень относительное, — улыбнулась врач, прислушиваясь к докладу вахтенного по наушному спикеру. — Явик ушёл к озеру, а Шепард... Он — рядом. Здесь есть что-то вроде поляны, он решил присесть близко к её границе. Вахтенные убеждены — он сейчас смотрит на небо.

— Мечтает? — кисло усмехнулась матриарх.

— Возможно. Как по мне, так он — в очень значительной степени — романтик. Когда такое возможно проявить, конечно, — уточнила Чаквас.

— А всё остальное время — он строгий и требовательный, очень знающий старпом и умелый опытный воин, — продолжила матриарх. — И что мне теперь делать?

— Если бы такой вопрос задала мне моя, ровесница, я бы ей ответила, Бена. Но тебе-то не тридцать и не сорок лет. — Карин ступила с грунтовки на просёлок, фонари стали светить тусклее — селение оставалось позади.

— Я после того, как побывала в хаскоподобном состоянии... — помедлив, сказала Бенезия, — не знаю, сколько мне теперь лет. А когда он рядом... Я вообще чувствую себя... очень резко помолодевшей.

— Вот и используй это, Бена, — сказала Чаквас. — Иди к нему и... побудь с ним. Он будет рад. Ты сама знаешь, что ему пришлось пережить за последние часы, потому... сумеешь всё правильно сделать.

— Уверена? — Бенезия посмотрела на спутницу чуть искоса.

— Убеждена, Бена, — кивнула Чаквас. — Отношения двоих разумных есть отношения только двоих разумных. И Шепард — лучшее, что есть у нормандовцев. Он достоин тебя, Бена, если тебе интересно моё мнение на этот счёт. А остальное — решать только тебе и ему. Иди, — с этими словами Чаквас легонько подтолкнула азари в спину по направлению к неприметной тропке. — Ты здесь ходила, дорогу знаешь. Иди.

— Иду, — вздохнула матриарх, подчиняясь желанию своей спутницы и сворачивая на тропинку, еле заметную в сгустившемся полумраке. Лёгкие мягкие ботинки совсем не сковывали ступни. Азари чувствовала малейшие неровности. Ей нравилось, что под ногами — не металл, не пластик, а земля. Обычная земля большой, приветливой к разумным органикам планеты.

Шепард сидел на траве, привычно скрестив ноги по-турецки. Наслаждался видом звёздного неба. Ночь вступила в свои права, свет поселковых фонарей не мешал, не превращал черноту в какое-то молоко, в котором терялись светлячки звёзд, потому смотреть вверх, на 'купол' было интересно. Иногда слышались всплески воды — живность в озере снова и снова обозначала своё присутствие. Шелестел ветер в хитросплетениях ветвей и листвы деревьев и кустарников. Гнетущей, кладбищенской тишины не было. Это ночное многоголосье радовало Шепарда, освобождало его душу от остатков той тяжести, какую он ощущал там, в нижних уровнях залов анабиозных саркофагов.

Протеане понесли большие потери. Очень большие.

Таэла... Хоть она и командир, и офицер, и воин, и пилот, она... Всё равно ей тяжело осознавать, что вместо почти полуторатысячного с небольшим отряда у неё осталось чуть больше сотни коллег. Да и те сейчас по понятным причинам не в лучшей форме: многие ранены, контужены, как минимум — травмированы. И все — напряжены, потому что... потому что никто не ждал пробуждения через столько лет. Пробуждения перед лицом новой схватки со старым, даже можно сказать — древним врагом.

Он, капитан ВКС Шепард здесь сидит, в тишине и в относительном покое, а Таэла, едва отдохнув несколько часов и подкрепившись, наверное, не ходит, а бегает по уровням огромной подземной базы. Проверяет, контролирует, советует, временами даже указывает и приказывает, но постоянно чувствует пустоту вокруг. База, насколько сумел понять Шепард, очень велика по размерам. Там минимум несколько тысяч воинов и гражданских с полным комплектом оснащения можно укрыть.

Теперь же всё это досталось сотне выживших разумных органиков. И теперь... Теперь всем, кто выжил, предстоит скитаться по Галактике. Скитаться, потому что... потому что надо сохранить хотя бы в относительной тайне факт возрождения расы протеан.

Да, Жнецы знают. Но у них — приказ, у них — программа. Они... уверены, убеждены, настроены — можно как угодно назвать эту установку: протеане будут побеждены, будут уничтожены вместе с нынешними разумными органиками, перешедшими Рубеж .

Пятнадцать рас. Расой — больше, расой — меньше, это в данном случае — не критично. Но рас — много и они все, эти расы — разные. Турианцы отличаются от азари, азари отличаются от турианцев, а люди, соответственно, отличаются и от азари и от турианцев. И для всех них Галактика — единый, общий дом.

Разумные органики хорошо научились играть словами и прятать за ними глубинную истинную суть и настоящий смысл. Многие разумные органики не чувствуют теперь за сказанными или написанными словами смысла и ничего, живут и даже благоденствуют. Даже если сидят на социальном дне и условно бедствуют.

Но ведь живут же! А впереди — война на уничтожение. С врагом, который раз за разом буквально и реально вырезал всю разумную органическую жизнь в галактике. Всю! Хотя, после того, как он, капитан ВКС Альянса, Джон Шепард, видел возрождение протеан, видел возвращение почти сотни древних протеан из анабиоза, из стазиса... Можно и усомниться в том, что раз за разом Жнецы уничтожали всю разумную органическую жизнь в галактике без остатка. Очень серьёзно можно усомниться.

Вот турианцы. До сих пор они ведут странные войны на дальних подступах к своей Иерархии с расами — разумными, полуразумными или неразумными — тут, можно быть уверенным, это также не критично — о которых в Совете Цитадели совсем ничего не знают. Не знают — и продолжают считать, что так и надо. Если там, на дальних подступах к границам своей Иерархии, турианцы реально применяют свои Флоты уже сейчас... Даже относительно слабая альянсовская разведка нет-нет, да и сообщит своим офицерам что-то интересное по этому поводу... То здесь, в Галактике, турианцы совершенно не стремятся показывать высокий класс военной и тем более — боевой подготовки.

Азари... Те ещё дипломаты. Прямо кот из имперского мультфильма. Кажется, его звали Леопольд. У этого кота, насколько помнил Шепард своё детдомовское детство, была любимая фраза: 'Ребята, давайте жить дружно'. Давайте, кто же спорит, что жить в мире и дружбе лучше, чем во вражде и войне, но... делать это тоже надо уметь. А Совет. В котором азари — матриархи и матроны играют не последнюю, а ключевую роль, едва сумел остановить Флот Иерархии, направленный Примархом к Земле. Едва сумел.

Иерархия вспомнила, что она состоит из воинов, которым вообще-то все эти дипломатические изыски, политесы и протоколы не нужны по определению. Не нужны. А её, военизированную насквозь Иерархию, одёрнули. Словно это какая-то шавка на тонком поводке. Жутко дорогая, маленькая, непрерывно лающая, потому что укусить никого ей не дают, хотя и намордника вроде бы не надевают, но всё же — шавка, если обратить несколько искажённое внимание только на внешний вид и на размеры.

Матриархат... Проблемная организация. Очень проблемная. Одни юстициары чего стоят. А если вспомнить об 'ардат-якши', 'демонах ночного ветра'... Как выражался один детдомовский приятель Джона, ставший руководителем частной охранной конторы где-то в Южной Америке, 'туши свет, сливай масло'. Если уж азари не могут справиться с такими вот порождениями своей же собственной расы, то... вряд ли они справятся со Жнецами. А тут ещё протеане объявились, которые к тем же азари очень даже мощно приложили руку. Так приложили, что заставили этих рыбообразных водоплавающих выйти на сушу, освоить биотику, прямохождение, психовоздействие да три десятка других особенностей подарили. По самым скромным подсчётам — три десятка, а сколько их на самом деле — наверное, даже в Матриархате не знают.

Земляне тоже хороши. Все свои проблемы, все свои заморочки они выставили не куда-нибудь, а в Большой Космос. Тут своих проблем хватает, а земляне добавили своих и... Такое варево образовалось, что не знаешь — то ли в отвал вылить всё содержимое котла, то ли как-то съесть, морщась и зажимая нос, даже микроскопическими дозами. Каждый разумный, конечно, выбирает по себе, но сейчас нужно единство, а его... нет.

Думая об этом, Шепард и не заметил, как поляна осветилась неверным, мятущимся, но знакомым бело-голубым сиянием. Глаза человека, привыкшие к темноте, без труда выделили ступившую на поляну, объятую биотическим свечением фигуру Бенезии. Сюда азари пришла не в своём строгом церемониально-ритуальном платье, а в простом комбинезоне. Впрочем, чему тут удивляться? Ей ведь надо тренироваться, надо восстанавливать биотику, надо работать над сохранением биотического потенциала. Возраст у Бенезии солидный, если не заниматься своим телом... можно очень быстро состариться так, что останется только умереть, потому что тело придёт крайне фундаментально в негодность. А негодное тело — не оптимальное вместилище для полноценной души.

Голова азари не покрыта, её не обнимает свечение. Несколько секунд матриарх стоит неподвижно, опустив руки вдоль тела. Голубоватые всполохи подсвечивают её фигуру. Комбинезон — самое лучшее облачение для такой тренировки.

О том, что азари тренирует свою биотику, Шепард знал — вахтенные доложили. Знал в деталях, как и положено старшему помощнику командира корабля. Как-то так получалось, что у него не было возможности посмотреть на тренировку матриарха, а вот теперь, сегодня, сейчас — получилось.

Азари, как мог судить Шепард, знала, что он за ней наблюдает, но не обращала на это сколько-нибудь заметного внимания. Она даже не поворачивала голову в его сторону, но старпом знал — она ощущает его присутствие. Наверное, почти так же, как он бы ощущал присутствие другого разумного. Бенезия тем временем просто разогревалась, прогревалась, входила в состояние, когда почти все ресурсы тела азари брошены на обеспечение нужд биотического потенциала.

Затем... старпом даже не понял, что именно произошло. Бенезия сорвалась с места. Несколько секунд по поляне двигалось только бело-голубое облако, в котором фигура матриарха едва угадывалась.

Только отточенная преподавателями Академии 'Эн-Семь' способность при необходимости раскладывать в своей памяти быстрое движение любого объекта на отдельные фазы, буквально покадрово, позволила Шепарду понять, что Бенезия за эти несколько секунд выполнила каскад отлично отработанных движений. Здесь были атаки, блоки, отскоки... Трудно сразу перечислить всё, что вроде бы пожилая матриарх сумела вложить в несколько секунд поистине бешеного движения по поляне.

'Да, если с ней встретиться не на тренировке, а тогда, когда она действительно в боевом режиме, — подумал Шепард, наблюдая, как Бенезия 'проявляется' совершенно в другом конце поляны. — Не факт, что против неё устоит космопех или спецназовец Альянса'. Что-то подсказывало старпому, что против такого 'каскада' не устоят и несколько весьма подготовленных и высококвалифицированных нападающих. При этом, двигаясь, азари не давала возможности зафиксировать на себе ни взгляд, ни прицел — всё происходило крайне быстро. Можно, конечно, было попробовать в боевой обстановке стрелять на свет и на звук, но... несколько секунд — попасть в матриарха можно было только случайно. А если она биотикой ещё способна отклонять заряды с траектории... то вообще ранить матриарха стало бы почти невыполнимой задачей. Если она с согласия Жнеца сохранила в себе такой потенциал... Можно было себе представить, насколько она была опасна, находясь в хаскоподобном состоянии. Настоящее разумное профессиональное оружие. Ей за восемьсот лет, а двигается — любая столетняя азари обзавидуется. Одно только скажешь — 'матриарх' — и никакие другие пояснения и будут не нужны.

— Я только начала тренировки, Джон, — раздался совсем рядом голос Бенезии. Азари вышла из полумрака, садясь рядом с Шепардом на траву. — Потому не стремлюсь тренироваться долго. Здесь... хорошо, — помолчав, добавила матриарх. — Спокойно, свободно, простор. Можно, конечно, хорошо потренироваться и в трюме... но здесь — лучше, — она повернула голову к Шепарду, взглянула на него. — Особенно, если есть столь благодарные и очень подготовленные зрители, — она не стала улыбаться. — Сейчас, сегодня... Я... только опробовала свои силы... И мне... Мне страшно, поскольку я теперь очень остро осознаю, что могла натворить... И, скорее всего, творила... не раз... Действуя по указке Жнеца. Наверное, не только могла натворить, но и натворила. — Она, не обратив никакого внимания на повтор, замолчала, подняв взгляд к небу и замерев.

Глядя на её силуэт, на её лицо, едва читавшееся во мраке, на чуть блестевшие глаза, Шепард понимал, что она страдает. Страдает и настраивает себя на то, что ей придётся ответить за всё, что она натворила, не будучи в силах противиться воле Жнеца. Вряд ли Матриархат, вряд ли юстициары будут церемониться с Бенезией, когда она — одна или с дочерью — попадёт в пределы Азарийского Пространства.

Чиновникам нужно обеспечить результат, нужна обвинённая чуть ли не во всех смертных грехах матриарх. И Бенезия, чего уж там приукрашивать-то, отлично подходит на эту роль. Она будет унижена, она будет наказана, она будет уничтожена хотя бы морально, а Матриархат сможет пусть ненадолго, но предстать чистым, белым и ни в чём не виновным.

Если судебный процесс по делу Бенезии будет закрытым... и, учтя её возраст и состояние здоровья — ну не может быть такого, чтобы азарийские медики не отметили никаких ухудшений в её состоянии — она же не молодеет в конце концов-то... Всё равно Бенезию ждёт спуск на 'социальное дно'. Социальная, самая маленькая пенсия, почти подаяние, вспомощенствование, пособие по выживанию. Назови как хочешь, но для старшей Т'Сони это теперь — вполне вероятная перспектива. Сажать её куда-то в узилище... не будут. Или, если всё же посадят, то она... превратится в мученицу.

Её, если верить данным альянсовской разведки, искали сотрудники разведки Матриархата. Искали. Но — не нашли. И тогда её поисками занялись сподвижницы и последовательницы, которых у неё, одной из религиозных лидеров расы, было, конечно же, не так уж и мало. Пока она здесь, на Иден-Прайме... вряд ли её найдут. Какая-то информация может где-то проскользнуть, но вероятность того, что именно на эту информацию будет обращено должное внимание — ничтожно мала.

Она понимает, что её ждёт опала. Понимает, держит всё внутри. Страдает молча. Ничего не говорит, никак не показывает душевного волнения, душевного смятения.

Этот смертельно опасный для врагов танец по поляне... Только средство ненадолго ощутить себя свободной. Свободной от жестокости окружающего мира. От несовершенства восприятия, свойственного разумным органикам, не любящим копаться в деталях. Тех самых деталях, от которых очень часто, да что там часто — почти всегда — зависит выбор, а потом... потом успех этого выбора.

Она постарела. Сейчас, когда на её голове нет этой ритуально-церемониальной шапки, Шепард отчётливо, насколько позволяла ночная темнота, видел, насколько укоротились её головные отростки. Рисунок кожи стал ясно читаемым, крупные шестиугольники бывшей чешуи отмечались человеческим взглядом сразу, даже если не было необходимости подолгу приглядываться.

Только глаза остались прежними. Брови... Даже если они просто 'наведены' чем-то вроде азарийской туши — всё равно они работают на создание целостного внешнего образа. Строгая, неприступная жёсткая матриарх. Да, пожилая. Но тут не только брови — они лишь выделяют и подчёркивают.

Бенезия стареет. Стареет сейчас — Шепард по памяти сравнивал лицо той азари, какую он вытаскивал из Жнеца, из той пилотской кабины... Хотя, какая там 'пилотская' кабина... Так, бутафория сплошная. Чтобы Жнец-Наблюдатель, разведчик, полумашина, полусинтет допустил каких-то там разумных органиков к прямому управлению кораблём?!... Нет. И азари и турианцу он создал только иллюзию управления и власти. Лицо той Бенезии, лежащей на стене той пилотской кабины, было не в пример моложе, чем лицо матриарха азари, сидящей сейчас рядом Джоном Шепардом.

Бенезия постарела. И она торопилась, пыталась восстановиться. Возможно, она даже была рада тому, что ей официально разрешено вернуться к биотическим тренировкам. Возможно, она понимает, что и эти 'тренировки на пленэре' она может проводить с согласия командования фрегата-прототипа. Она пыталась восстановиться, но, вероятнее всего, понимала, что не сможет преодолеть возраст полностью. И всё же она продолжает делать новые и новые попытки. Она не хочет сдаваться.

— Вы правы, Джон, не хочу. Не хочу сдаваться, — тихо сказала азари, опустив взгляд. Голова не опустилась, осанка сохранилась — гордая, прямая. — Я не читаю мысли, нет. Это, не знаю, к счастью или — к сожалению, мне... недоступно. Или, в чём я убеждена больше — малодоступно, — продолжала Бенезия. — Но сейчас я сдаваться не хочу. Не могу и потому — не буду. У меня есть дочь, я должна вернуться к ней. У меня есть Этита и я должна вернуть её в свою семью. Она... страдает, её эта общественная работа... ела поедом и, наверное, сейчас — тоже ест. А она ведь тоже... не молода. Я хочу вернуть её к себе и к Лиаре. Они должны пообщаться... как отец и дочь, — матриарх помолчала несколько секунд. — Я знаю, что меня ждёт. В общих чертах... и не в общих... Знаю. И пытаюсь, стремлюсь, стараюсь подготовиться к этому. Насколько это вообще возможно, — она снова сделала паузу, видимо, собираясь с силами. — Жизнь стандартна. В ней очень мало приятного, прекрасного, полезного. И очень, очень много... никакого. Слишком много. И это 'никакое' топит всё. И — хорошее, и — плохое. Топит и мы, разумные органики любой расы, так и не успеваем за срок своей жизни понять, что же действительно такое 'хорошо' и что же действительно такое 'плохо'. Потому вынуждены делать одни и те же ошибки, превращая единственную жизнь в шебуршение.

На этот раз молчание азари длилось дольше минуты:

— Я пока общалась с землянами, с местными жителями, с крестьянами, о многом подумала, Джон. Эти часы разговоров, эти часы общения дали мне очень многое. То, чего я не смогла бы познать, узнать, понять никаким другим образом. Я многое поняла о вас, землянах. Вы в считаные часы, дни, месяцы, годы часто вкладываете столько, сколько мы, долгоживущие азари... не можем вложить нередко даже в десятилетия. У каждой расы... своя жизнь и всё же она... очень похожа, потому что мы все живём в единой среде. В небольшой, очень небольшой Галактике, которая тоже когда-то родилась, сколько-то миллиардов лет, может быть — десятков миллиардов лет — проживёт, — азари подняла голову, вперив взгляд в чернеющее небо, — а потом... потом трансформируется во что-нибудь другое или... сольётся с другой галактикой. Даже тысяча лет перед такими масштабами — как вы, люди, часто говорите вслух и пишете — песчинка.

— Но это — наша песчинка... — тихо сказал Шепард.

— Бена. Просто Бена, — тихо ответила матриарх. — Я хочу для вас быть Беной. Так зовёт меня Этита и мне это сокращённое имя нравится. Полное меня... старит, — она чуть опустила голову, повернулась к Шепарду. — Пожалуйста...

— Хорошо, Бена, — согласился Шепард. Бенезия не стала улыбаться, её лицо осталось серьёзным, но старпом почувствовал — ей понравилось его согласие. — Тогда... зовите меня просто — Джоном.

— Обязательно. Особенно, когда вокруг почти никого нет, — обрадованно кивнула матриарх.

Несколько минут они молчали. Ночные звуки стали привычными, а темнота уже совершенно не давила, не пугала и не напрягала.

— Мы — не одни, — тихо сказала Бенезия.

— Знаю. Рядом с нами — девочка и мальчик. Дети уже давно наблюдают за вами, Бена.

— И за вами, Джон, тоже, — согласилась матриарх. — Можно считать, что они наблюдают за нами обоими, — она соединила пальцы правой руки в щепотку и зажгла маленький, слабенький биотический огонёчек. — Не прячьтесь, идите сюда, — она посмотрела в сторону кустарника. Послышалась возня, треск веток и к Шепарду и Бенезии осторожно приблизились пятилетняя девочка и четырёхлетний мальчик. — Садитесь, — азари взглядом указала на поросший травой земляной холм рядом с собой. Дети уселись, выжидательно посмотрев на азари. — Я вас не напугала?

— Нет, тётя Бена, — сказал мальчик. — Вы... вы настолько быстро двигались по поляне... Это все азари так... умеют?

— Не все, но многие, — сказала матриарх, улыбнувшись и увидев ответные улыбки на детских лицах. — Протяни руку ладошкой кверху, я тебе положу этот огонёчек. Он не жжётся, едва-едва тёплый, — она подождала, пока мальчик подставит руку и опустила биотический огонёк на детские пальцы. Шарик скатился в ладошку. Мальчик заворожённо уставился на маленькое чудо, спокойно лежавшее у него в руке и действительно, как видел Шепард, не обжигавшее нежную детскую кожу.

— Он... тёплый и совсем не страшный, — выдохнул мальчик. — И светит так мягко и приятно... Как сказочный фонарик.

Бенезия посмотрела на девочку, уловила её настроение и зажгла такой же огонёк в своей левой руке:

— Возьми, подставь ладошку, — мягко негромко сказала она. Девочка обрадованно протянула руку, ощутила, как шарик скатывается по пальцам, устраивается на ладошке и улыбнулась. — Они — живые.

— Живые, — почти одновременно сказали мальчик и девочка, не сводившие взглядов со своих светлячков.

Несколько секунд — и мальчик поднимает на азари озабоченный взгляд:

— А сколько они будут светить? — спросил он.

Шепард видел, что тот же вопрос готова озвучить и девочка.

Бенезия, вероятно, ждала этого вопроса:

— Часов шесть, — сказала она.

— До-о-лго, — девочка поднесла ладошку со светлячком к лицу. — И они будут светить только рядом с вами?

— Нет, — ответила матриарх.

— Хорошо, — мальчик повернулся к своей спутнице, а она заворожённо смотрела на игру биотического пламени, заключённого в тонкую оболочку 'светлячка'. — Красиво.

— Очень, — согласилась Бенезия. — Такие светлячки азари учатся создавать, едва им исполнится три года.

— Даже младше меня?! — изумлённо выдохнул мальчик. Матриарх кивнула. — Расскажите, тётя Бена!

Бенезия не стала отнекиваться и рассказала. Сказать, что дети слушали рассказ матриарха едва дыша — не сказать ничего. Они были полностью поглощены рассказом. Бенезия плавно переходила с темы на тему и говорила, как видел Шепард, о том, что было интересно и понятно именно таким детям. Несколько десятков минут пролетели как одно мгновение.

— Вот так. — Бенезия закончила свой рассказ. — А теперь — идите, покажите огоньки родителям и друзьям. Они будут светить ещё долго, — матриарх с едва заметной доброй улыбкой наблюдала, как первым поднимается на ноги мальчик, за ним — его спутница и дети, взявшись за руки, неспешно уходят по тропинке к посёлку, освещаемые всполохами биотического сияния 'светлячков'. — Ушли. Мне почему-то кажется, Джон, что они ещё не раз вернутся.

— Вернутся, Бена, — согласился Шепард. — Мы пробудем здесь, на этой планете, ещё долго и они будут часто приходить к стоянке.

— Хорошо, что они пока не чувствуют приближения войны, — вздохнула матриарх. — Они живут своей, детской жизнью. В которой нет полного, взрослого понимания смерти, болезни. Нет понимания 'никогда'... Наверное, мы, разумные органики, взрослея, действительно, многое теряем. Потом, возможно, всю жизнь ищем... И — не всегда находим, — она смешалась, взглянула на Шепарда, словно ища поддержки. — Джон...

— Садитесь ближе, Бена. — Шепард понял, что ждёт от него азари, раскрыл наспинный рюкзак скафандра, достал куртку, набросил её на плечи матриарха, успевшей привалиться к его левому плечу. — Такова, наверное, жизнь.

— Может быть. — Бенезия придержала куртку за воротник. — Джон...

— Нет, Бена. Не расходуйте биотическую энергию. Ночь не слишком холодная, пока что это — только начало ночи.

— Для вас мне это не трудно, Джон, — помолчав, сказала Бенезия. — Но если вы не хотите — не буду. — В её голосе послышалась тщательно скрываемая нотка усталости и беспокойства. — Они такие маленькие, а ходят по ночной планете... спокойно.

— А куда им деваться, Бена? Родители работают, сутки здесь — шестьдесят часов, но люди — упрямые существа, они везде заводят свои порядки. Для нас, землян, привычны двадцать четыре часа, значит и здесь, на другой планете, будет такой же график... А ночь — так ведь и на Земле есть полярные ночи по полгода. Куда там каким-то шестидесяти часам? По полгода солнца нет, кругом — только искусственное освещение. И всё равно — люди работают, действуют, творят, создают, — тихо сказал Шепард. — Вот и здесь. К тому же, как сказал один мой преподаватель, пусть это и не было его любимым изречением, но он всегда так это мастерски озвучивал... Сейчас, вот настроюсь, попытаюсь, насколько смогу, воспроизвести: 'Так ведь в космосе — всегда темно...', — капитан помедлил несколько секунд, затем продолжил. — Не знаю, насколько близко к оригиналу у меня получилось.

— Получилось очень близко, Джон, — тихо сказала матриарх. — Очень близко.

— Рад, — коротко ответил Шепард, чувствуя, что, несмотря на ощутимо потеплевший тон голоса, матриарх всё же напряжена и очень задумчива. — Бена...

— Да, Джон. Простите. — Бенезия кинула на лицо сидевшего рядом старпома быстрый взгляд, но затем опустила глаза. Шепард почувствовал, как она снова погружается в раздумья. — Я... Я сейчас больше думаю, чем говорю. И мне... мне очень важно, что вы сейчас рядом со мной... Мне намного легче, когда я вижу и чувствую вас рядом... Понимаю... что вы не сможете быть со мной круглосуточно, но... Очень бы хотела именно этого. Побывав в шкуре хаска, так, кажется, теперь иногда говорят люди, я сейчас особо чётко и точно ощущаю, насколько это... противоестественное для разумного органика состояние. Побывав там... по-другому, очень по-другому понимаешь, разумеешь и оцениваешь очень многое, что другие разумные органики воспринимают как совершенно обычные вещи... Знаю, Джон, что я вроде бы и матриарх, вроде бы мне и немало лет, вроде бы я должна быть по-прежнему строгой, неприступной, даже суровой. Всё это так и в определённые моменты жизни мне надо быть именно такой. А сейчас я думаю о том, сколько же всего я упустила в жизни, не остановив тогда уходившую из дома Лиару...

Бенезия помолчала несколько секунд. По её рваному дыханию Шепард чувствовал — она стремится справиться с волнением. Стремится — и не может полностью унять это волнение:

— Я тогда стояла, смотрела ей вслед. И — не могла двинуться с места. А надо было... Надо было побежать. Побежать настолько быстро, насколько это вообще возможно. Надо было остановить её... Тогда бы не было этих пятидесяти лет... Этих пятидесяти лет молчания, отчуждения... Теперь я уверена, что это промедление... Это это главная ошибка в моей жизни. Главная среди многих других ошибок... Вольных или невольных...

Она снова замолчала, теперь молчание продлилось несколько минут. Всё это время, как ощущал Шепард, она смотрела куда-то вниз остановившимся взглядом:

— Пятьдесят лет, — тихо сказала матриарх. Пятьдесят лет мира... И я эти годы... упустила. Если бы Лиара... Если бы я смогла тогда остановить Лиару, наверное, не было бы и моей встречи с Сареном... Не было бы этих пятидесяти лет отчуждения. Я сейчас часто думаю, что я потеряла дочь навсегда. Та Лиара, которую я, может быть, увижу в ближайшем будущем, это будет уже взрослая, самостоятельная, зрелая азари. Она всегда отличалась от своих сверстниц. Очень отличалась. Её не привлекали танцы на подиумах у шестов, ей не нравилось рассматривать сколько-нибудь серьёзно перспективу стать наёмницей. За какой-то год она прочла столько книг, сколько средняя азари хорошо, если прочла за всю тысячу лет... И я... я не понимала тогда, насколько Лиара... другая! Не понимала, Джон! Я, мать, не понимала свою дочь, которую выносила и родила!... Вот что страшно! Да, вроде бы и считается, что большинство матерей-азари способны полностью отпустить своих дочерей, едва им исполнится сорок лет, но я... я никогда не думала, что я отпущу свою дочь вот так. Так отпущу, что она... совершенно исчезнет из моей жизни.

Бенезия замолчала. Несколько секунд — и она продолжает:

— Ни звонка, ни записки. Ничего. Долгие годы... И я... я окунулась в это варево политики Матриархата, стремясь заполнить возникшую внутри меня пустоту... Эта пустота привела меня в лапы Жнеца. И я пропала... Моя суть пропала из Галактики на эти... годы. Лиара, я почему-то убеждена в этом, она уверена в том, что я... погибла. Распространённый вариант... Очень распространённый. А раз я погибла... значит, Лиара ощутила самое страшное — одиночество. Ладно там любая другая азари, более стандартная, что ли. Но Лиара... её 'повёрнутость' на протеанах была способна возмутить почти любую мою соплеменницу. А уж представители других рас вообще редко когда могли выдержать многословие моей дочери. Не пустое, нет. Она была... тогда... тогда была молода, она была слишком убеждена в том, что сделала что-то действительно ценное, важное. Наверное, в молодости это необходимо... такое вот ощущение уверенности в своей всемогущести ... И теперь Лиара в одиночестве работает, продолжает продвигать свои исследования, совершенствует свою теорию, мало признаваемую другими специалистами. Знаю, пыталась читать её старые статьи. Пыталась читать и новые... Вот читаю, а перед глазами — не протеане, а она... Как ни стараюсь, не могу вникнуть в суть статей, не могу, как ни пытаюсь. Всё время думаю о ней... А как вспомню, что прошло пятьдесят лет... Так... больно... Из-за моего исчезновения и Этиту могли 'подвинуть' на менее значимые позиции. У чиновниц Матриархата это быстро... Кормушка, как везде, маленькая, а желающих оказаться как можно ближе к ней — много. Да почти все... желают. Противно, но это... Это жизнь, которой скоро может не быть. И я так глупо растратила пять десятков лет... Сначала потеряла Лиару, а потом... потом потеряла себя.

Она повернулась к Шепарду, вперила в его лицо свой взгляд, в котором было столько боли, что Джон в первую секунду смешался. Что он может сделать, если восьмисотлетняя матриарх с её-то жизненным опытом чувствует себя бессильной, бесполезной и почти не нужной?! Ему нет и сорока, а ей — за восемьсот. Она видела в этой жизни в тысячу раз больше чем он... А сейчас она — слаба:

— Джон... Я понимаю, что буквально плачусь вам в жилетку. Понимаю. Но... это всё я могу сказать только вам. Только вам одному, хотя понимаю, что и без моих проблем у вас хлопот хватает... — Бенезия помолчала несколько секунд. — Джон... Только рядом с вами мне становится легче. Даже если я ничего не буду вам говорить, даже если я не буду на вас смотреть — мне уже легче. Намного легче. Так легче, как никогда... Простите, Джон, но я скажу... Я... люблю вас. И хочу, чтобы вы знали — на Тессии, в моём доме, как бы мне ни было трудно и сложно — вы всегда будете самым желанным... не гостем, нет... Другом. Близким другом... Очень близким, — выдохнула Бенезия. — И не только на Тессии, Джон. Везде, где буду я — я буду рада вам. Очень, очень рада, — она обняла Шепарда, прижалась к нему и, замолчав, спрятала лицо у него на груди.

Несколько минут. Несколько минут тишины. Бенезия обнимала Шепарда. Обнимала и он чувствовал: это то, что ей сейчас необходимее всего. Может быть, у неё все чувства сейчас пошли вразнос. Очень даже может быть.

— Простите, Джон. Я скажу... — она вздохнула. — Я понимаю, что... это странно. Но не могу, да и не хочу поступать как-то иначе. Я знаю, что...

— Дэйна? — спросил Шепард, не стремясь смотреть на собеседницу.

— Да. И я... как бы становлюсь между ней... и вами, — выдохнула, сдерживая волнение и опасение, Бенезия.

— Нет, — тихо сказал Шепард.

— Что — 'нет', Джон?! Что — 'нет'?! Она — человек, вы — человек, она вас — любит. И тут... появляюсь я, вы меня спасли и я... я смею на что-то надеяться?!

— Смеете, — тихо сказал Шепард. — Потому что вы — живая.

— М-м-м. Теперь — да, — чуть смешалась азари. — Но всё равно...

— Дэйна... Она любит меня, это верно, — тихо сказал Шепард. — Но она ничего мне не обещала. И я ей тоже — ничего не обещал. Мы с ней не говорили ни о свадьбе, ни о совместной жизни в одном доме, ни о детях. Сейчас для неё главное — спортивная карьера. — Шепард помолчал несколько секунд. — А когда становится ясно, что впереди, в самом ближайшем будущем... нас ждёт война... галактического масштаба... Тут... очень трудно что-либо планировать. Когда мы уходили из детдома... Это вроде бы — несколько минут. А потом эти минуты, каждую минуту, каждую секунду из этих минут... Вспоминаешь очень точно, очень чётко и очень полно. Так вот, когда мы уходили из детдома, можно сказать, что — во взрослую жизнь... Дэйна сказала, что она... Она будет рада быть рядом со мной. Безо всяких обязательств. Просто быть рядом, — он помолчал. — Я тогда не понимал всего подтекста. И только потом, спустя годы понял... Главное — быть рядом. А все эти свадьбы, все эти красивые бланки... Это — вторично. Главное — иметь что-то такое в своей душе, чтобы быть рядом с другим разумным. А если этого нет или это... исчезнет. То тогда лучше... уйти. Я когда улетал с Земли на 'Арктур', я чувствовал, что эта командировка — особая. Может быть — даже необычная. И, конечно же, я и подумать не мог, насколько она станет действительно особой и необычной. Потому, Бена, скажу так... Я люблю вас.

— Тебя, Джон, тебя, — мягко прервала собеседника азари. — Давай... на 'ты'. Я знаю, нормандовцы поймут, а остальные — смирятся. Потому что у этих остальных — не будет другого выхода...

— Размажешь... — едва заметно, одними губами усмехнулся Шепард.

— И это — тоже, — кивнула матриарх, чуть склонив голову, по-прежнему прижимая её к груди сидевшего старпома. — По обстоятельствам, Джон. По обстоятельствам.

— Давай на 'ты', Бена. Согласен, — тихо сказал Шепард и ощутил, что губы азари тронула довольная, совершенно искренняя и открытая улыбка. — Только... не 'двигай' никого биотикой, не надо. Против твоих талантов никто из нормандовцев, даже Аленко устоять не сможет.

— Понравилось? — усмехнулась совершенно отчётливо Бенезия, не меняя позы и не размыкая объятий.

— Очень, — подтвердил старпом.

— И мне... мне тоже, Джон, понравилось, что именно вы видели это. Видели моё... возрождение. И — стали его творцом...

— Одним из творцов, Бенезия. Только одним из творцов, — уточнил Шепард.

— Пусть одним из, но — самым важным. Для меня — самым важным, — проговорила азари. — Я знаю, что вы любите и Дэйну и Карин, знаю. Понимаю, чувствую и принимаю это как должное. И я рада, горда и счастлива, что вы... любите меня... Я надеюсь, что наша любовь... поможет нам выстоять в предстоящей галактической войне...

— И я тоже надеюсь, Бена. — Шепард укрыл курткой, почти сползшей на траву, плечи азари и та, потянувшись всем телом, поудобнее устроила свою голову на коленях у старпома.

— Объединённая надежда... — страшная сила, — тихо проговорила азари, замирая и закрывая глаза. Шепард чувствовал, как она успокаивается, как согревается. Не сколько от тепла куртки, сколько от тепла души. Своей души. Возрождённой, сохранённой. Пусть она любит его, человека. Пусть. Всё равно впереди у неё — встреча с дочерью и, как бы ни был ей близок он, капитан Джон Шепард, дочь для неё всегда была есть и будет на самом первом, самом приоритетном месте.

Сколько прошло времени с тех пор, как Бенезия удобно умостила свою голову на коленях Шепарда, ни он, ни она, наверное, точно не знали. Ночь была длинной, тридцать часов, потому скорого рассвета никто не ждал. Можно было не спешить, не торопиться. Протеане на своей базе занимались своими неотложными делами, профессор Сташинский готовил вместе со своими помощниками всё необходимое для осуществления бурения горизонтального тоннеля и бурения вертикальной шахты и пока что у Шепарда и Бенезии было время, которое они могли посвятить друг другу.

Сказав про объединённую надежду, сказав об этом очень тихо, мягко и спокойно, Бенезия вскоре уснула. Без сновидений, без кошмаров, без волнений. Уснула крепким, здоровым сном. Восстанавливающим силы — и душевные, и физические. Шепард сидел неподвижно, изредка взглядывая на азари, голова которой покоилась у него на коленях. Хорошо, что Бенезия поспит. Хотя бы час, хотя бы два. Ей нужно восстановиться, впереди у неё — встреча с дочерью. Тогда ей очень понадобятся силы.

Так уж случилось, что, оставшись наедине с ним, она призналась ему в любви. Словесно. И была рада и довольна, услышав ответное признание. Так уж устроены разумные органики, что не всегда доверяют чувствам и ощущениям, нуждаются в словесных подтверждениях. Бенезии нужен кто-то, кому она может поверить очень глубоко и полно, пока не встретится с дочерью.

Карин... Да, она стала хорошей, можно сказать — лучшей подругой из всех разумных, встреченных старшей Т'Сони после выхода из хаскоподобного состояния. Наверное, этот выход так повлиял на внутренние настройки личности матриарха азари, что ей теперь легче, комфортнее и, в какой-то, может быть, весьма значительной мере, привычнее ощущать себя в большей степени не бесполым 'оно', а женщиной.

Она часто, почти постоянно думает о Лиаре, она — её мать и ей предстоит обрести счастье единения с дочерью после почти полувековой разлуки. Ей важно, чтобы её сейчас понимали именно как женщину, а не как условно бесполое 'оно'. Она выбрала Шепарда. Влюбилась... Сказала честно и прямо ему о своей любви. Сама, первая сказала, хотя, наверное, осознавала и понимала, что он догадывается о её чувствах к нему. И сейчас она спит, положив голову ему на коленях, спит, чувствуя себя более спокойно и уверенно. Она не скрывает от Шепарда деталей своего отношения к нему.

Может быть, ей действительно спокойнее и комфортнее рядом с ним. По многим причинам. Она понимает многое в нюансах взаимоотношений мужчин и женщин — людей, землян и не хочет стать угрозой для взаимоотношений Шепарда и Дэйны. Не хочет стать угрозой и — не может отказаться от своего чувства к нему, человеку, вытащившему её душу из 'кокона хаска'. Давшему ей возможность обрести душевную свободу и, возможно, душевную целостность.

Дэйна... Да, он готов отпустить её. Он должен дать ей возможность уйти. И так она пробыла рядом с ним очень долго, она ему очень помогла. Но теперь, перед галактической войной, он должен дать ей возможность уйти. Потому что... потому что вряд ли в ближайшее время он вернётся на Землю, а ей... Ей нужно достойно завершить спортивную карьеру. Эти несколько довоенных лет она должна потратить на то, чтобы уйти из профессионального спорта непобеждённой. И — спокойно и свободно решить, где и кем ей работать тогда, когда спортивная карьера останется в личном прошлом. Вряд ли она станет тренером. Насколько понимал Дэйну Джон, эта работа подругу не привлекала, не интересовала. Хотя... многое может измениться за несколько дней и тем более — за несколько лет. В любом случае он не будет влиять на её выбор. Это — её жизнь и только она может решать, что и как делать.

Думая о Дэйне, Шепард изредка поднимал взгляд к небу. Звёзды мерцали. Сознание человека привычно соединяло их в рисунки хорошо знакомых людям созвездий, сиявших сотни тысяч лет, сияющих сейчас и имевших все шансы сиять ещё тысячи лет после того, как очередное столкновение обитателей Галактики со Жнецами станет древней историей. Когда Шепард смотрел на звёзды, он забывал о времени, оно переставало быть для него ощутимым... Минута истекала за минутой, уходя в прошлое, а он смотрел на звёзды. Просто смотрел, не думая ни о чём.

Бенезия завозилась, легла навзничь, повернула голову, взглянула на Шепарда. Он не стал сразу опускать взгляд. И ей это понравилось. Она придержала куртку на своих плечах, ощутила тепло, почувствовала, как её голова удобно покоится на коленях человека, которого она любит. Которому открыто и свободно призналась в своей любви, который принял её признание и подтвердил, что и он любит её.

Для Бенезии взаимность признания много значила, была очень важна и она не сомневалась, что эта взаимность важна и для Джона. Её Джона. Что бы ни случилось впоследствии, как бы ни сложилась её, матриарха азари, жизнь, она выполнит данное Джону Шепарду обещание и всегда будет для него очень близким другом. Может быть, даже главным. Одним из самых главных. Главной подругой.

Сейчас, очнувшись от приятного, крепкого сна на коленях у Шепарда, она чувствовала себя отдохнувшей, спокойной и уверенной. Они — Джон и Бенезия — теперь вместе. Карин была права: он любит её. Любит по-настоящему, глубоко, полно. Он способен любить многих разумных. Любить так, что они чувствовали себя единственными для Джона. В каждый момент своей жизни — единственными.

Джон умел, как понимала матриарх, гасить излишнюю конкуренцию. И сейчас Бенезия не чувствовала себя соперницей Дэйны. В конце концов, Дэйна — на Земле. Физически — очень далеко от Джона. А она, Бенезия Т'Сони — здесь, рядом с Шепардом. И теперь она сделает всё, чтобы Джон не был одинок. Во многих смыслах, доступных, допустимых и необходимых для двух любящих друг друга разумных. Знающих о своей любви, понимающих и признающих силу, власть, мощь и ценность этой любви.

Джон... Он не смотрит на неё. Ей комфортно, потому что она — рядом с Шепардом. Вокруг — никого из разумных нет на десятки метров... Они, можно сказать, наедине. И это осознание наполняло душу Бенезии спокойствием и силой, дарило ей уверенность в будущем. Джон любит в ней, пожилой азари, прежде всего личность. А тело... Тело для него не было приоритетом в любви. Наверное, именно такое отношение помогало Шепарду любить не только своих соплеменниц, но и инопланетян. Да, да, Бенезия помнила и знала: именно так люди определяют всех, кто... Кто 'не люди', но — разумные. Она помнила взгляд Джона, каким он смотрел на неё тогда, стоящую на поляне и разогревающую свою биотику. Мягкий, спокойный, лишённый любого намёка на животную, безудержную сексуальность. Не равнодушный, нет. Не было равнодушия во взгляде Джона тогда. И сейчас — тоже нет. Джон не смотрит на неё, азари, как на неодушевлённый предмет, он смотрит на неё, как на разумное существо. Смотрит так, что Бенезия чувствует, ощущает и осознаёт себя свободной.

Да, они признались друг другу в любви, словесно признались, хотя оба понимали и чувствовали, что каждый из них знает о любви другого к нему. И в то же время Джон... не привязывает её к себе своей любовью, не делает азари заложницей её любви к нему. Он раз за разом направляет её, матриарха, на осознание и понимание того, что она, прежде всего — мать Лиары, что именно дочь для неё — важнее, нужнее и ценнее всего. Потому что она — дочь Бенезии.

Он неявно постоянно напоминает Бенезии, что у неё есть Этита. Есть, потому что она была и осталась отцом Лиары. И для Джона это — достаточное основание для того, чтобы остаться даже не на втором, а на третьем плане по степени важности для Бенезии. Она любит Джона, но он ей постоянно неявно, но чётко напоминает, что есть в этом мире разумные, которые в большей мере и степени заслуживают её, матриарха Бенезии, любви: Лиара и Этита.

Он не хочет своей любовью разрушить её, Бенезии, семью. В которую, как он убеждён, и Бенезия эту убеждённость чувствует, матриарх должна вернуться. Во всех смыслах — душевно и физически вернуться.

И она вернётся. Вернётся к Этите, вернётся к Лиаре. Сделает всё, чтобы теперь Этита и Лиара пообщались. Очень плотно и очень долго пообщались. Отец и дочь. Она сделает всё, чтобы Лиара и Этита узнали максимально полно и максимально глубоко поняли, что сделал Джон, что сделала Карин для того, чтобы она, Бенезия Т'Сони, сохранилась как личность.

Наверное, тогда они смогут понять, что она любит теперь не только их, своих самых близких и родных, но и Шепарда и Чаквас. Любит как своих спасителей. А Джона она любит ещё глубже, ещё острее и ещё полнее. Любит, потому что... потому что любит. Как того, кому она готова отдать всю себя. Без остатка. Любит, потому что он подарил ей возможность любить так остро, полно и глубоко, как любят, наверное, очень многие разумные, независимо от расы, только в молодости, а не так, как любят на закате своей жизни.

Она готова отдаться Шепарду. Вот прямо здесь и сейчас отдаться. Она знает, он восхищается её внешностью, восхищается её телом. Совсем необидно восхищается. Восхищается так, что она чувствует себя красивой, забывает о том, что ей, как ни крути, за восемьсот лет. Восхищается и не обращает особого внимания на то, что она... внешне постарела. Да, постарела. И знает: старение не укрылось от внимательного взгляда Джона. Знает, что он способен не обратить на это старение никакого внимания.

Он опускает взгляд, смотрит на неё. На её лицо. Прежде всего — на её лицо. Его взгляд не скользит по её телу, не касается высокой груди. Шепард смотрит только на её лицо. И Бенезия чувствует себя счастливой, красивой и сильной. Для него, Джона Шепарда, она постарается всегда быть именно такой. Потому что он... потому что он достоин её любви, её доверия и её открытости. И душевной и... телесной. Карин... права. Они — вдвоём, они оба — взрослые разумные и только им решать, как строить свои взаимоотношения. Никто больше не вмешается в это... таинство. Да, да, таинство. Даже Явик с его уникальными возможностями и способностями не будет вмешиваться, не будет мешать.

Она смотрит на Джона, Джон смотрит на неё и им обоим этих взглядов достаточно. Он не касается её тела руками, хотя ей очень хочется, чтобы он её обнял. Обнял крепко, прижал к себе. Но тогда... тогда она не сможет смотреть на него вот так и видеть его лицо и фигуру во всех деталях. Несмотря на черноту ночи. Эта первая ночь на Иден-Прайме стала для них двоих особой ночью.

Он уважает её телесный суверенитет. Не стремится непременно коснуться её тела даже взглядом. Для него вполне достаточно видеть её лицо. Он смотрит на неё и Бенезия счастлива ловить, выпивать, чувствовать этот взгляд. Он помогает ей... возрождаться. Не только для Джона, нет. Прежде всего — для будущей встречи с Лиарой, с дочкой, с Крылышком. Он, Джон Шепард отступает на второй и третий план, а вперёд себя выдвигает Лиару и Этиту. И ни на что особое не претендует, понимая и признавая, что для Бенезии важны и Лиара и Этита. С ними она жила до встречи с Джоном и с ними она будет жить, когда 'Нормандия' покинет пределы Азарийского Пространства. Физически покинет, а на самом деле она, этот фрегат-разведчик землян, её экипаж и команда и особенно — Джон, Карин и Дэвид навсегда останутся в её, Бенезии Т'Сони, памяти, душе и сердце. Они спасли её от небытия, они рискнули собой, чтобы вытащить её из хаскоподобного состояния. Рискнули. Все рискнули всем. И особенно рискнул — Джон.

Карин... она понимает. Очень глубоко и полно понимает, как Бенезия относится к Джону. Уникальная врач и очень мудрая женщина. Если... если 'Нормандии' суждено здесь, на Иден-Прайме остаться ещё на месяц... Какой угодно месяц. Но хотелось бы, очень бы хотелось, чтобы — иден-праймовский, а не земной. То... именно Карин сделает всё, чтобы никто из нормандовцев не воспринимал, как что-то странное, то, как будет относиться Бенезия к Джону. А она будет относиться к нему, как к своему... мужу, как к своему главному другу. Не только внутренне, но и внешне. Она будет заботиться о нём. И будет стараться быть с ним рядом. Будет стараться всем, чем сможет, помочь ему.

Потому что... потому что рано или поздно 'Нормандия' уйдёт с Иден-Прайма. Уйдёт к Цитадели. Да, к Цитадели. И там... Там Бенезия впервые встанет рядом с Джоном. С ним и с Карин рядом. Встанет как выжившая, встанет, как вернувшаяся из небытия. Даже если с Идена на Цитадель и ушла какая-то информация о том, что Бенезия Т'Сони как-то сумела вернуться, как выражаются люди, 'с того света'. Всё равно только на Цитадели она выйдет вместе с нормандовцами на причал станции и уже не будет скрываться. Не будет прятаться. Она открыто и полно заявит о том, что она вернулась. Вернулась в этот мир, вернулась в эту жизнь. Вернулась и готова принять и этот мир, и эту жизнь. Уже принимает и готова принять в ещё большей степени.

На Цитадели фрегат не задержится надолго. Несколько часов, может быть — несколько суток. Потом... потом будет полёт. Куда — это сейчас неясно, но... во всяком случае, она уже уверена и убеждена, что нормандовцы выполнят своё обещание. Тогда ни фрегату, ни его команде и экипажу больше не нужно будет прятаться, скрываться, маскироваться. Тогда они смогут провести разведку, прошерстить Экстранет и определить, где, на какой планете сейчас работает Лиара.

Потом... потом будет полёт к этой планете. И всё это время Бенезия Т'Сони, матриарх азари, будет, должна, прежде всего, быть рядом с Шепардом, помогать ему, поддерживать его. И она будет это делать. По собственному, по своему свободному выбору. Может быть... Может быть ей удастся сделать так, чтобы Джон помог ей забеременеть. Если Карин хотя бы на вот "столечко" права... Он может это сделать. Но она, Бенезия, не будет на него давить. Не будет его к этому подталкивать и принуждать. Она хочет, чтобы её ребёнок или... Или, если Богиня будет благосклонна — несколько детей... Были желанными. И для неё, и для него. Никакого насилия. Только свободное обоюдное согласие.

Она помнит, хорошо помнит, как душил её несколько раз индоктринированный, несвободный Сарен. Душил, выполняя волю, приказ Жнеца. Сейчас не важно, именовать ли Жнецом только корабль или только пилота или — и корабль и пилота одновременно. Она помнит, как Сарен её душил. И будет помнить это всегда. Такое — не забывается, такое забыть — крайне трудно. Почти невозможно.

Сарен... останется на борту фрегата. Вместе с Найлусом. Они — воины. И они будут сопровождать Джона и его сокомандников тогда, когда она и Лиара останутся на Тессии. Турианцы будут рядом с Джоном. Военный корабль с военным экипажем и военной командой. Впереди — война. И им... им придётся воевать уже сейчас. Во всяком случае — готовиться к войне. И стремиться к тому, чтобы подвигнуть, побудить других разумных органиков тоже начать подготовку к большой тяжёлой войне. К противостоянию.

Ей тоже придётся готовиться. Потому что мало кто из азари знает то, что знает она, Бенезия Т'Сони. Знает о Жнецах и о... хасках. Знает не извне, изнутри. Тяжёлое, трудное знание. Необходимое знание. Необходимое для успешного противостояния и... успешной победы над Жнецами. Окончательной победы.

Она будет стараться использовать все свои возможности, все свои ресурсы, да, теперь — по понятным причинам, небогатые, но... всё равно. Она сделает всё, чтобы война не застала простых азари, именно простых, а не знатных, врасплох. Она будет делать всё, чтобы её соплеменницы, очень многие, успели получше подготовиться к предстоящему противостоянию. В этом теперь будет её основная задача. 'Нормандия' уйдёт, а она, Бенезия Т'Сони, останется на Тессии, материнской планете расы.

Теперь она знает о протеанах. Знает о том, что они выжили. Да, Явик не будет скрываться, это — ясно. Скрываться будут все остальные протеане и мало кто в Галактике будет знать, что выжил не только Явик, но и его соплеменники, что выжила раса. И придёт день — военный или мирный, всё равно, когда протеане вернутся в галактику. Вернутся сильными, спокойными и — свободными. Уже не имперской расой, но — мощной и целостной. Вернутся благодаря тому, что на Иден-Прайме был найден Явик, а потом — были найдены и другие протеане. Найдены стараниями Шепарда и его коллег. Стараниями Джона. Её Джона, о котором она будет думать постоянно, когда фрегат покинет пределы Азарийского Пространства.

Тогда, в редкие спокойные свободные минуты она тоже будет смотреть на звёздное небо над Тессией, а видеть фрегат 'Нормандия' и Джона. Видеть и чувствовать его, своего Джона, сколько бы между ними не было звёздных систем. Видеть и чувствовать. И — любить. Любить верно, глубоко, полно и чётко. Любить, потому что именно Джон подарил ей это великое счастье: любить как в молодости.

Она будет любить Джона и верить в то, что он не раз вернётся на Тессию. Она будет ждать его возвращения, будет ждать Джона. Даже если он... не согласится на близость до момента отлёта с Тессии, когда она и Лиара вернутся на родную планету, она всё равно будет верить и надеяться на новую Встречу. Встречу, дарящую ей новое начало, детей её и Джона. Да, азари, но — способных прожить минимум тысячу лет. Уникальных азари. Унаследующих большую часть мощи Джона. Эта встреча... будет обязательно. Ожидание этой встречи, вера в то, что эта встреча обязательно будет, поддержит её, пожилую азари, даст ей силы действовать во благо своих соплеменниц, действовать ради победы над Жнецами. Скорой победы. Окончательной победы.

Возможно, она не доживёт до Победы. И такое может быть. Но и тогда она будет уверена в том, что Джон помнит и будет помнить её ещё очень долго. Просто помнить. Ей этой памяти будет вполне достаточно. Когда она уйдёт к Богиням, ей этой памяти будет достаточно. А пока... пока она будет помнить и любить Джона, помогать и поддерживать его всем, чем сможет.

Лиара... Ей придётся понять, что приближается война, что теперь нельзя будет улетать далеко и надолго и месяцами пропадать на раскопках. Но прежде... прежде ей придётся увидеть реального, живого, настоящего протеанина и эта встреча будет для неё очень сильным шоком. Способным перепахать её личность. Да что там перепахать — это слишком слабое и неточное определение. Переформатировать — вот это слово точнее описывает то, что предстоит Лиаре. Переформатирование очень важной части личности. Накрепко связанной с её основным научным интересом — протеанской культурой, протеанской цивилизацией.

Сейчас сложно даже представить, как сложатся взаимоотношения Лиары и Явика после того, как молодая азари попадёт на борт фрегата-прототипа. Ясно только одно: Явик останется на борту 'Нормандии' надолго. И его отношение Лиаре будет очень отличаться от его отношения к Бенезии. Потому, что Лиара ещё очень молода — ей едва исполнилось сто лет. По азарийским меркам — это очень мало. Дева-азари. Не более того. Не матрона, не матриарх — дева. Соответственно, Явик, скорее всего не будет ничего рассказывать Лиаре. А если он не будет рассказывать — то никто из нормандовцев тоже ничего не будет рассказывать молодой азари о протеанах. Ничего из того, что успел им, нормандовцам, рассказать и даже показать своим фирменным расовым способом Явик. В том, что он выдержит осаду молодой азари, которую Лиара не преминёт и организовать и провести, нет никаких сомнений.

О перспективах взаимоотношений Лиары и Явика, пока фрегат будет лететь к Тессии или к границам Азарийского пространства сейчас в деталях сказать ничего нельзя. Ясно одно: Лиара попадёт в очень сложное положение. Встреча с протеанином — шок, встреча с Сареном — легендарным Спектром — шок, встреча с людьми — ещё больший шок. Лиара знает и понимает в людях ещё меньше, чем знала и понимала Бенезия до встречи с Сареном, до попадания под власть Жнеца. А значит, молодая азари будет делать ошибки. Много ошибок. Прежде всего — во взаимоотношениях с нормандовцами, с землянами.

Турианцы и протеанин... они сумеют отгородиться от Лиары. И нормандовцы не будут им указывать, как это следует делать и следует ли делать это вообще. Но полёт к Тессии или к Пространству Азари стараниями Лиары может превратиться для нормандовцев в кошмар. Теперь Бенезия это понимает. Память вернулась к ней в полной мере, она многое вспомнила, многое осознала. Остро, чётко, глубоко осознала.

Это осознание, особенно — относительно Лиары, ей сейчас не нравилось. Лиара слишком молода и недостатки, проблемы, даже пороки, свойственные молодости, ей повредят в гораздо большей степени тогда, когда она окажется перед необходимостью понять суть взаимоотношений, суть связи, существующей теперь между её матерью и Шепардом.

— Бена... — раздался тихий шёпот Шепарда.

— Что, Джон, — азари открыла глаза, её взгляд упёрся в лицо старпома.

— Не накручивай себя, — произнёс капитан.

Только три слова, сказанные мягко, тихо и спокойно, а Бенезия... Наверное, это можно определить, как 'растаяла'. Если он читает её мысли... нет, скорее — чувства, то... он её любит. А это для Бенезии — главное. И всегда будет главным. Теперь — будет главным. А Лиара... Лиара вынуждена будет смириться с тем, что Бенезия круто изменила свою жизнь, что теперь кроме Этиты у неё есть новая, глубокая любовь. К Джону Шепарду, землянину, человеку и офицеру.

— Не буду, Джон, — сказала Бенезия, прикасаясь рукой к щеке Шепарда. — Думаю... О многом думаю. Теперь — об очень многом думаю, — она помолчала несколько секунд. — Спасибо. Тут так тихо и спокойно... Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности, — она едва заметно улыбнулась, не сомневаясь, что Джон увидит её улыбку. — Можно тебя... обнять? Я... немного устала лежать и теперь готова посидеть... рядом с тобой, Джон...

— Можно. — Шепард не стал улыбаться, но сказал это так по-доброму, что матриарх одним слитным движением села и обняла своего Джона за шею, целуя его в губы.

Она понимала, что Джон может уклониться. Может устраниться, выставить ладонь и — не дать Бенезии соединить свои губы с его губами. Но Джон, к изумлению и к радости матриарха, не стал противиться. Он поцеловал её. Поцеловал так, что на несколько минут она утратила связь с окружающим миром, в котором в те мгновения были только она и Джон. И больше — ничего и никого.

Она целовалась с Джоном и всё глубже убеждалась в том, что слова у Шепарда не расходятся с делом: он действительно её любит. Любит, как любит, продолжает любить и Карин, и Дэйну. Действительно, уникальный человек, уникальный землянин. Ей очень повезло встретить его здесь, на Иден-Прайме. Он не отталкивает её, не возводит между собой и ею никаких искусственных преград. Для него поцелуй — не является непременным признаком, определяющим прелюдию к сексуальному контакту, он смотрит на неё, матриарха Бенезию, прежде всего как на личность, а уже потом — как на женщину. И он, прежде всего, уважает её право на неприкосновенность, на целостность, право на собственный выбор уровня взаимоотношений с ним, человеком. И не настаивает на своём мужском праве.

Она первая совершенно спокойно и свободно прервала поцелуй, немного отстранилась от Шепарда, чтобы чётче и полнее увидеть его лицо. Она продолжала обнимать его за плечи, она смотрела в его глаза и видела в них любовь и понимание. Ровное, полное, точное и чёткое понимание. За этот взгляд, за то, что она прочла в глазах Джона Шепарда, Бенезия была готова отдать очень многое. Они... любят друг друга. Любят по-настоящему. И она — не невольница этой любви, она свободна и может выбирать. Но она не хочет ничего выбирать. Она хочет любить Джона. Любить его всегда, сколько бы ей ни было суждено прожить ещё на этом свете дней, месяцев, лет, десятилетий. Она хочет любить Джона. И она будет его любить, поддерживать, помогать всем, чем только сможет. Она уверена в том, что он её любит, что он ей поможет и не будет руководить её жизнью. Она останется свободной, она сама построит свою жизнь так, как захочет только она. Но она построит свою жизнь так, чтобы в ней, в этой жизни, было огромное, большое, непременно тёплое и светлое место для Джона Шепарда. Подарившего ей, пожилой азари, счастье возрождения личности, счастье обретения любви.

Слова не были нужны. Шепард и Бенезия смотрели друг на друга. Она чувствовала его руки на своих плечах, чувствовала их силу, их мощь, их крепость и их мягкость. Удивительное ощущение комфорта и защищённости.

Как давно она это не чувствовала... Наверное, с тех дней, когда они с Этитой решили, что у них должна быть дочь. Должна быть наследница. Решили, что матерью должна стать не Этита, а именно Бенезия. Все эти несколько месяцев беременности... Этита окружала свою подругу такой заботой, таким вниманием, что Бенезия была счастлива.

И теперь она счастлива почти так же, как была счастлива тогда. Счастлива, потому что теперь у неё есть перспектива, в которой есть место и для Джона и для Лиары, и для Этиты. Она счастлива и верит в то, что будет счастливой независимо от того, согласится ли Джон на близость с нею или не согласится. Она любит Джона и ей этой любви достаточно для полного, глубокого, яркого счастья.

Шепард... он подхватил её на руки, встал и медленно, мягко понёс по тропинке. Азари обхватила руками его шею, продолжая смотреть на его лицо, в его глаза. Он нёс её. И ей было всё равно, куда он её несёт: она верила ему и верила в него. Она знала, чувствовала и понимала, что он не подвергнет её опасности. Он поднял её на руки, понёс. И она поняла — он не хочет, чтобы она простудилась. Всё же комбинезон — не скафандр. Шепард заботился о ней. Заботился без слов, молча. Заботился о ней, не как о бесполом 'оно', а именно как о женщине.

Они молчали. Молчала Бенезия, почти неотрывно смотревшая на лицо Джона и в его глаза, молчал Шепард, изредка смотревший на Бенезию, на её лицо, но чаще поглядывавший куда-то вперёд. Кустарники остались позади, начался лес. Бенезия ощутила, как ей становится... теплее. Руки Джона, его ладони согрели её.

Сколько они вдвоём прошли по этому лесу — она не знала, да и не стремилась знать сколько-нибудь точно. Она радовалась, она была счастлива, что Джон Шепард уделяет ей одной столько внимания. Да, пройдёт ещё немного времени, несколько часов — и он улетит в лагерь археологов, потому что работа продолжается. Для мужчины очень важна его работа, очень важно быть вовлечённым в какое-то полезное, важное, сложное и трудное дело. И Шепард здесь не исключение. Скорее он — правило. Если работает он, значит, на него равняются все разумные, кто в этот момент его окружают. Потому что он работает так, как свойственно работать лучшим.

Он улетит, а она останется здесь, на фрегате. И теперь она будет ждать его возвращения. Она будет рада принять его в своём салоне. Она будет рада придти к нему в его каюту-выгородку, которую он иногда, под настроение, называет 'каюткой'. Она будет счастлива придти к нему в каюту так же, как приходит Карин к Дэвиду. Приходит, чтобы остаться с ним наедине. Надолго. Очень надолго. Потому что когда рядом с тобой любимый человек, время начинает течь по-другому.

Она будет ждать его возвращения на фрегат. И он будет знать, что она его ждёт. Она — его. Он будет чувствовать её ожидание, будет чувствовать её любовь. И это ему поможет. Должно помочь справиться с трудностями, со сложностями, поддержать. Если потребуется — защитить от слабости, от неуверенности.

Она будет счастлива накормить его домашней едой. Да, паёк, армейский — это хорошо, там много витаминов и всяких других полезностей, но домашняя еда всё же намного лучше. Потому что она — домашняя. Потому что её надо приготовить вручную. И она, Бенезия Т'Сони теперь будет стремиться к тому, чтобы Шепард ел не пайки — армейские или флотские, а домашнюю еду. Чтобы он нормально питался — не на коленке держа раскрытый пайковый пакет, а за столом, неспешно. Три блюда. Минимум — два.

Так будет. Потому что она этого хочет. Хочет быть полезной Джону, хочет быть рядом с ним. Да, вполне возможно, когда Лиара будет найдена, ей предстоит вместе с дочерью покинуть борт фрегата-прототипа, предстоит возвратиться на Тессию. Но до этого момента ещё очень далеко и всё это время она хочет быть рядом с Джоном, хочет быть вместе с ним, хочет быть для него опорой и поддержкой, потому что он стал опорой и поддержкой для неё. В самый трудный момент он сделал всё, чтобы она выжила, чтобы она возродилась. И теперь они связаны. Накрепко связаны невидимыми узами. Он — в ней, а она — в нём. Он рискнул для неё своей жизнью. И она рискнёт, если потребуется, своей. Рискнёт ради него. Не задумываясь. Потому что... потому что она его любит.

— Спасибо, Джон, — тихо сказала Бенезия, когда они поднялись на холм и Шепард остановился. — Я отдохнула. Опусти меня на землю, дай мне встать на ноги, пожалуйста.

— Уверена? — тихо спросил Шепард.

— Да, Джон. Теперь — уверена, — ответила Бенезия, чувствуя, как Шепард осторожно ставит её на ноги и обнимает, плотнее запахивая куртку. — Спасибо, — ей так хотелось постоянно благодарить Джона, но она сдерживала себя, понимая, что лучшей благодарностью будут не слова, а действия.

Бенезия обняла Джона. Они смотрели на открывшуюся панораму. Тёмные громады протеанских башен, светлеющие едва заметно в ночном мраке громады протеанских, немногочисленных жилых небоскрёбов, 'кубики' археологических посёлков, белевшие расплывчатыми параллелепипедами, серые склоны обработанных ковшами археологических раскопов.

Явик и дети поселенцев Иден-Прайма. Общение

Сидя на берегу озера, Явик обдумывал случившееся совсем недавно, вспоминал, привычно отслеживая и то, что происходило поблизости здесь и сейчас. Он знал, что Бенезия неравнодушна к Шепарду, понимал многие причины такого отношения азари к человеку и признавал, что избранная матриархом тактика и стратегия поведения является во многом оптимальной, а часто — единственно возможной и необходимой в данных конкретных условиях сложившейся и продолжавшей складываться ситуации.

Для него не было тайной то, что Шепард любит и Бенезию, и Карин, и Дэйну. В этой любви одного мужчины сразу к нескольким женщинам воин древней расы не видел ничего особенного: если что-то может быть воплощено в реальность — рано или поздно оно будет воплощено в реальность. По-другому не будет. Так устроен этот мир, так устроена жизнь в галактике, так устроена жизнь во Вселенной.

Явик не видел ничего особенного и в том, что Шепард полюбил Бенезию, представительницу расы, обозначавшей себя как бесполая, признаваемой другими расами в качестве двуполой. С одним маленьким, но важным уточнением — каждая азари на протяжении своей гарантированно тысячелетней жизни успешно выполняла требования социальной роли и мужчины и женщины. Потому протеанин ничего удивительного не видел в том, что матриарх азари полюбила человека, землянина.

Джон Шепард — необычный человек, необычный землянин. И потому он может делать необычные вещи. Какой обычный сценарий ждал бы Иден-Прайм, не пройди Джон через активацию новых возможностей и способностей? Опускается на планету, ставшую земной колонией, вышедший из пылевого облака странный корабль, стартуют с него десантные корабли гетов, шагоходы-охотники и шагоходы-пехотинцы оттесняют в сторону от Маяка, не особо церемонясь и тем более — не останавливаясь перед необходимостью убивать, разумных органиков-людей. Маяк быстро переносится на борт Жнеца, который, лениво и неспешно огрызаясь из своих орудий, стартует и исчезает.

Пока ещё иден-праймовцы поймут, что именно произошло, пока 'прокрутится' чиновничья машина реагирования на ситуацию — будет уже поздно. Прибывший на планету фрегат 'Нормандия' ждал бы провал возложенной на экипаж военного корабля-прототипа миссии: Маяк выкрали, увезли в неизвестном направлении. Даже те, кто совершил это, не известны в деталях. На гетов кивать? Можно, но — вряд ли эффективно. И если бы местные жители узнали, что экипаж прибывшего корабля тоже должен был бы забрать Маяк... Непонимание могло достичь гротескных размеров. Со всеми сопутствующими последствиями. Было ли в этом сценарии что-нибудь новое? Нет, не было. В истории — и не только Протеанской Империи — были похожие сценарии.

Сидевшего на берегу озера протеанина больше занимали раздумья о том, что же произошло с его собственной расой. Да, пятьдесят тысяч лет назад имперская раса протеан пережила геноцид. Жнецы вырезали разумных высокоразвитых органиков практически полностью. Пока Явик был рядом с Таэлой, рядом с другими выжившими соплеменниками, он многое восстановил в своей памяти. И многое узнал с новых, ранее неизвестных сторон. Ему открылись новые детали, новые уровни понимания происшедшего.

Да, на момент вторжения Жнецов раса протеан могла и, наверное, считалась наиболее 'продвинутой' и развитой из всех существовавших на тот момент в галактике рас. Как всегда бывает, когда дело касается разумных органиков, протеане о своей древнейшей расовой истории знали до обидного мало. Даже самоназвание и расположение материнской, родной планеты так и осталось не установленным совершенно точно и однозначно. На роль такой планеты претендовали, как помнил Явик из курса обязательного обучения, освоению которого посвящали несколько лет жизни все без исключения чистокровные протеане, претендовали несколько планет, вполне возможно, что на каждой из них зародилась цивилизация, ставшая, в конечном итоге, фундаментом расы протеан. Если уж коммуникационное устройство, обнаруженное разведками нескольких нынешних, современных землянину Джону Шепарду ключевых рас, датировалось возрастом более чем в семьдесят тысяч лет. А содержало это устройство в себе весьма продвинутую 'электронику', то ясно: протеане гораздо старше, чем можно было предположить, учтя те самые двадцать тысяч лет до момента прихода Жнецов. Протеане со Жнецами воевали столетиями. Не всегда успешно, следует признать, воевали, но ведь воевали же! Не сдавались, не отступали, а сопротивлялись, огрызались, наносили урон.

Предшественниками протеан считаются инусаннон, оставившие на планетах, ставших частями прародины протеан, руины своих городов. Именно там, на руинах были найдены многие носители информации. Явик помнил из курса первичного обучения, что первые протеане были потрясены предусмотрительностью инусанонцев: все сохранившиеся тексты были адаптированы, изложены чётко, просто, конкретно. К каждому файлу-тексту был приложен файл, позволявший легко расшифровать написанное, обеспечить понимание.

Именно там, на руинах древних инусаннонских городов, была найдена информация, давшая возможность первым протеанам освоить эффект массы и впоследствии — очень быстро разработать сверхсветовой двигатель, открывший протеанам дорогу к звёздам, позволивший потомкам первых протеан путешествовать между звёздными системами.

Протеане, расширяя границы своего расового пространства, обнаружили ретрансляторы, прошли через них и вышли к Цитадели — огромной космической станции. Впоследствии она стала политическим и культурным центром протеанской цивилизации.

Вспоминать дальнейшее было тяжело. В курсе первичного обучения об этом периоде протеанской истории говорилось лишь то, что в самом начале своей космической истории протеане столкнулись с опасностью, олицетворяемой машинным разумом. Этот разум восстал против протеан. И он же заставил протеан объединиться, создав межзвёздную империю. Только тогда, когда протеане объединили под своим правлением всю разумную органическую жизнь в галактике, они смогли победить восставшие машины.

И тогда же протеане начали наблюдение за многими предками современных Шепарду рас — за азари, турианцами, саларианцами, кварианцами, ханарами и, конечно же, людьми. Точности и чёткости, а главное — оперативности и полноте наблюдений способствовало наличие и работа большого количества аванпостов, расположенных на планетах материнских миров молодых разумных рас, ещё не вышедших в космическое пространство, не достигших уровня возможностей, позволяющих преодолеть планетное притяжение. Протеане, как помнил Явик, способствовали развитию этих рас, управляли этим развитием, помогали раскрывать расовый потенциал. В перспективе планировалось предоставить некоторым молодым расам возможность присоединиться к Империи.

Вера в то, что разумные органики способны победить любых разумных синтетиков, стала одной из могильных плит, задавивших и умертвивших расу протеан. Когда пришли Жнецы, у протеан едва хватало сил сопротивляться, постепенно отступая и нанося редкие, малоэффективные, как теперь понимал Явик, удары. А вот Жнецы... Они действовали умело, уверенно, чётко и мощно. Пришли в Галактику через Цитадель. В результате раскрытия станции в 'ромашку' погибло всё центральное, верховное руководство Империи вместе с ближайшими помощниками. Обезглавленная Империя Протеан перешла к обороне, но... овладев Цитаделью, Жнецы захватили контроль и над всеми ретрансляторами, что привело к нарушению связи и перевозок по всей империи. Каждая имперская звёздная система очень быстро оказалась полностью отрезана, надёжно изолирована от всех других. Жнецы получили доступ ко всем центральным базам данных, которые хранились на Цитадели и смогли отслеживать деятельность своих оппонентов в любой части галактики практически в реальном времени. Протеане оказались беззащитны — враг проник в их ряды. Иерархия протеан была подорвана: возникавшие и множившиеся внутренние конфликты ослабляли единство протеанского общества. Подчинённые чистокровным протеанам расы были разделены и дезориентированы. Империя была неспособна к быстрой трансформации, а её единство, в первую очередь — военно-доктринальное, делало полное поражение протеан вопросом нескольких ближайших столетий.

Наверное, единственное, что действительно хорошего сделали протеане тогда, когда поняли, что стоят на пороге собственной гибели — прекратили все исследования развивающихся разумных рас в надежде, что Жнецы сочтут эти расы слишком примитивными для уничтожения. Протеане надеялись на то, что некоторые из этих молодых рас переживут Жатву и объединятся в новую империю.

Теперь Явик видит людей, видит турианцев, видит азари и, наверняка увидит ещё многие расы, которые он и его соплеменники видели на этапе их, этих молодых тогда рас, древнейшей истории, но все они стоят теперь перед перспективой противостояния со Жнецами и перед перспективой уничтожения. Да, молодые расы смогли выжить. Смогли тогда, когда погибли протеане, сохраниться и развиться, но выживут ли они теперь?

Он — выжил. Выжил и очень долго, несмотря на то, что прошло только несколько десятков часов, считал, что он выжил только один. Готовился к тому, что ему придётся прожить остаток своей жизни в одиночестве и никогда не увидеть сородича.

Теперь он знает, что у него есть сородичи, знает, что выжила его любовь, Таэла, не отвергшая его, сохранившая память о нём и согласившаяся быть с ним рядом. И он должен был согласиться на то, чтобы и Таэла и её коллеги, другие протеане и протеанки, пусть немногочисленные, пусть очень немногочисленные, остались в тени, а на свету, открытый всем и всему, остался только он.

Теперь он должен делать вид, играть роль и действовать так, чтобы все разумные органики поверили в то, что он выжил один, а вся раса протеан погибла. Вся. Раса. Погибла. Он должен это сделать, чтобы теперь дать возможность своей расе выступить не в первых рядах борьбы с новым нашествием Жнецов, а на заднем плане, в ходе тайной войны со старым врагом. Потому что свою войну с этим древним врагом протеане уже проиграли. И теперь новую войну суждено или проиграть или выиграть уже не протеанам, а новым расам.

В течение нескольких веков, две тысячи лет протеане сражались за каждую звёздную систему, за каждую планету, за каждый город, за каждое поселение, стремясь изнурить Жнецов до значимого 'острого' предела. Чтобы замедлить продвижение полумашин, приходилось приносить в жертву целые планеты со всем их населением.

Вопли о помощи, разносившиеся по межпланетным линиям связи. Они до сих пор звучат в сознании и в памяти Явика, лишая его покоя. Тогда такая сдача планет считалась необходимой уже потому, что время, которое Жнецы тратили на переработку населения этих планет, позволяло в очередной раз перегруппироваться протеанским войскам.

Враг, с которым столкнулись протеане, возглавлявшие галактическую империю, оказался гораздо опытнее, чем они могли себе представить. Гибель инусанонцев и их предшественников, всех без исключения, становилась реальной перспективой и для протеан. Жнецы применили индоктринацию, одурманивание солдат протеанских войск и сопротивление имперской расы было сломлено. Жнецы прошли по всем обитаемым районам галактики, часть планет, население которых оказало, несмотря на бесперспективность, яростное и эффективное сопротивление полумашинам, была целиком уничтожена, другие населённые планеты были захвачены войсками Жнецов, а население обращено в рабство.

Явик знал, помнил о том, что Жнецы никогда никому не предлагали сдаться. Они имели только одну цель: уничтожение всей развитой разумной органической жизни. Хотя, случалось, что уничтожали и полуразумные и неразумные расы. В истории противостояния Жнецов с протеанами такое тоже было. Рабство же состояло в том, что порабощённые разумные органики переходили на сторону Жнецов и становились их сообщниками, начинали воевать против своих соплеменников. Можно было сколько угодно надеяться на патриотизм, самопожертвование, воинскую дисциплину, верность присяге, но если враг просто перехватывает управление твоим разумом, твоим телом, твоим сознанием, твоей памятью — какое тогда значение имеют все эти морально-этические регуляторы? Они становятся абсолютно бессильными, а, следовательно — неэффективными и, как итог, ненужными.

Явик слишком хорошо помнил о том, что индоктринация, массово применённая Жнецами, обрекла протеан на борьбу с врагами в собственных имперских рядах. Под жнеческим внушением многие разумные органики из рас, входивших в состав Протеанской Империи, неминуемо становились либо тайными, либо явными послушными агентами Жнецов, способными в самый критический момент предать своих соплеменников. Предать всех разумных органиков, кто боролся против Жнецов.

Несмотря на ведение активных боевых действий против полумашин, протеане продолжали заниматься наукой, они искали причину такого поведения Жнецов, видели цикличность их действий и уже подозревали, что Жнецы действуют так, а не иначе, просто выполняя программу. Значит, эту программу кто-то вложил в эти полумашины, кто-то эту программу активировал и остался неизвестен, потому что в дальнейших Жатвах участвовали только Жнецы, а не их создатели, не их покровители. Жнецы воспринимались многими протеанскими учёными-исследователями как такие же заложники цикла повторений, как и уничтожаемые расы разумных органиков.

Горечь поражения усугублялась ещё и осознанием того, что к любому выбору, способному в корне изменить ситуацию в противостоянии со Жнецами, протеане, равно как и их предшественники, оказались не готовы. Огромное количество ресурсов было брошено не на борьбу со Жнецами, а на строительство Горна — устройства, которое, по мнению крупнейших знатоков техники и технологий, могло стать оружием Судного Дня и, по меньшей мере, резко ослабить Жнецов, если не уничтожить их всех и сразу. Горн даже начали строить, отрывая ресурсы с фронтов противостояния со Жнецами, но достроить не смогли. Потому что не было в рядах протеан прежнего единства. Появились те, кто считал, что Жнецов следует не уничтожать, а подчинять. И к ним очень многие прислушались. А результат — ослабление не Жнецов, а протеан и ускорение окончательной гибели имперской расы.

Насколько мог судить Явик, Жнецы, получив контроль над сознанием и над телами разумных органиков, извлекли с населённых планет всё ценное — все ресурсы, все технологии. Удостоверившись в том, что высокоразвитой органической жизни в Галактике больше нет, Жнецы ушли, предварительно уничтожив все явные свидетельства вторжения. Брошенные на произвол судьбы хаски, оставшись без верховного управления, без цели, оправдывавшей их существование, долго профункционировать не смогли и вымерли. Разрушились. Геноцид, устроенный Жнецами протеанам, был завершён победой Жнецов.

И теперь выяснилось, что некоторые протеане всё же выжили. Выжил он, офицер и командир Явик. Выжила Таэла. Выжили члены экипажа и команды фрегата 'Клинок Ярости'. Выжили немногочисленные воины — десантники и пехотинцы. Выжили немногие гражданские специалисты. Ясно, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем протеане окрепнут и смогут открыто заявить о себе, как о выжившей расе.

Да, всё это — дело близкого, но всё же будущего, а пока... Прислушиваясь к себе, Явик теперь был склонен верить: где-то в Галактике ещё есть места, где сохранились такие же протеанские анабиозно-стазисные акрополи. Там в саркофагах находятся выжившие протеане. И эта вера придавала воину древней расы сил, порождала в его сознании надежду на то, что, даже оставаясь в тени, протеане смогут внести свой уникальный вклад в победу над Жнецами. Победу, которую одержат те расы, которые протеане видели в древнейшие периоды их истории.

Вспоминая последние дни обороны нынешнего Иден-Прайма, Явик обратил внимание на одну деталь. Она раньше ускользала от чёткого осознания: многих чистокровных протеан не обнаруживали ни в числе живых, ни в числе мёртвых. Они исчезали. Теперь Явик был склонен верить в правильность предположения, высказанного одним из его сослуживцев-офицеров: Жнецы всё же берут пленных. Думать о деталях такого пленения даже для него, офицера протеанской армии, было очень тяжело. И не только из-за отсутствия внятных доказательств и подтверждённых фактов. Что-то он чувствовал такое, что ему будет трудно воспринять полностью даже сейчас, когда до столкновения со Жнецами оставалось ещё немного времени. Мирного времени. И возможно, будет тяжело воспринять и принять много позже, когда война со Жнецами снова придёт в Галактику.

Мысли Явика вернулись к тому, что он увидел на протеанской базе. Да, он знал то, о чём умолчал в общении с Шепардом и другими нормандовцами. Он знал, что фактически на огромной подземной протеанской базе были места для миллиона капсул с солдатами. Этот бункер уходил в толщу планеты Иден-Прайм на сотни метров. То, что видел Шепард — это только часть, самая верхняя часть этого бункера. В глубины уходили этажи и уровни, на которых располагались технические, служебные и жилые, а также вспомогательные помещения, а главное — сотни и тысячи капсул. В них находились протеане. Не только воины, но и гражданские. Из них Явик должен был восстановить, воссоздать, реанимировать новую протеанскую империю, когда угроза Жнецов минует.

Не всё пошло так, как предполагалось в заранее разработанном плане. Ещё тогда, когда все эти солдаты и гражданские погружались в анабиоз и глубинные подземные уровни были заблокированы, среди них появились одурманенные, которые и навлекли на бункер внимание, а затем и войска Жнецов, прибывшие для зачистки Иден-Прайма. Тогда, в ходе возникшего противостояния, были уничтожены сотни тысяч капсул с протеанами. Подконтрольные врагу хаски протеан ещё очень долго атаковали чистых протеан — как гражданских, так и солдат, ещё не вошедших в анабиоз.

Виртуальный Интеллект 'Победа' был вынужден самостоятельно использовать нейтронную обработку для устранения всех сил Жнецов, находящихся внутри бункера. Обработка была проведена, но она сильно повредила базу протеан, выведя из строя аппаратуру, отвечавшую за автоматическую перезагрузку. Из-за возникшей нехватки энергии многие капсулы, в которых находились 'чистые' протеане, были экстренно отключены, потому в живых осталось совсем немного протеан. К моменту активации Базы умерли многие тяжелораненые протеане, сумевшие всё же активировать режим анабиоза.

Список жертв пополнили протеане, капсулы которых оказались неисправны. Жнецы наступали, протеане отступали, огрызаясь и отстреливаясь. Таяла надежда на сохранение протеанской расы, надежда на то, что бункер обнаружат представители молодой разумной расы, сумевшей избежать уничтожения в ходе Жатвы, была очень слабой.

Протеане — выжили, но пока что они слишком слабы и слишком малочисленны. Да, они — хищники и готовы принять активное участие в борьбе со своим старым врагом. И не их вина, что им придётся действовать не в авангарде, а в тылу, скрываясь и прикрываясь завесой тайны.

Явик был рад увидеть и услышать соплеменников и соотечественников, он был счастлив убедиться, что Таэла не пострадала, что она выжила, что она осталась прежней. Через несколько суток будет пробит тоннель к 'Клинку Ярости' и в глубокой тайне протеане перейдут на борт своего большого сильного, хорошо вооружённого корабля.

Если фрегат действительно не пострадал — они получат шанс уйти в безвестность для почти всех нынешних обитателей Галактики. Уйти, оставшись видимыми и доступными только для нескольких десятков разумных органиков, которые в большинстве своём будут ещё очень долго составлять экипаж и команду фрегата 'Нормандия'.

Сейчас многие нормандовцы откровенно боятся протеанского воина. И Явик понимал этот страх правильно: слишком многое в среде чистокровных протеан было построено на объективном многоуровневом превосходстве расы над другими, неимперскими, нетитульными расами. Протеане смогли научиться индивидуально передавать данные прямо в сознание другого разумного существа, смогли достичь в этом искусстве уровня мастеров и уровня профессионалов. На такой технологии работали, в том числе, и протеанские маяки. Хорошо ещё, что пока никто из представителей молодых рас не обнаружил и не вступил в контакт со многими руинами, способными тоже передавать информацию прямо в мозг разумного органика. Вряд ли мозги современных органиков полностью приспособлены к такому информационному удару. Может быть, Шепард и сохранит себя в здравом уме и в твёрдой памяти после такого контакта с руинами, но... он ведь такой стойкий и подготовленный — один, а землян, людей — много. И не факт, что первым контактёром с такими протеанскими руинами будет именно старпом 'Нормандии'.

Хорошо, что на фрегате-прототипе, как на военном, боевом корабле азартные игры находятся под строжайшим запретом. Если бы это было не так — Явик бы не сдержал своего возмущения: у протеан азартные игры считались преступлением, караемым смертью всех игроков. А у большинства нынешних молодых рас, которые люди склонны называть Старыми Расами, азартные игры не только не запрещены, они даже недостаточно зарегламентированы, чтобы стать действительно сколько-нибудь безопасными.

Протеане развлекались по-другому: они часто проводили время, играя в 'гляделки', что, конечно же, было довольно сложно из-за четырёх глаз. Женщины-протеанки часто использовали пристальный взгляд, чтобы начать с партнёром предварительные ласки перед сексуальным контактом. Потому взгляда протеан боялись, опасались и страшились почти все нетитульные расы, обитавшие в Империи Протеан. Этому взгляду они не могли сколько нибудь долго и эффективно противостоять. Взгляд стал мощным и разноплановым оружием протеан, одним из самых серьёзных преимуществ имперской расы.

Спокойно отнесясь к развитию взаимоотношений между Шепардом и Бенезией, Явик всего лишь следовал традициям своей расы. Тогда, когда нынешние молодые расы стояли на значительно более низких уровнях развития, чем сейчас, перед очередной войной со Жнецами, они в сознании протеан были прочно соотнесены с понятием 'примитивы'. Потому и отношение протеан к нынешним кварианцам, саларианцам, турианцам, азари было в целом надменным.

Были и исключения из этого правила, которые ни в коей мере не могли подвергнуть само правило какому-либо сомнению. Так, нынешние кварианцы, которые тогда ещё обходились без скафандров, многими протеанами вполне обоснованно и нормативно считались привлекательными.

Общая же установка в Империи Протеан была такова: все более слабые расы завоёваны и порабощены чистокровными протеанами, потому никакие взаимосвязи вроде спаривания между чистокровными протеанами и представителями слабых рас не могут считаться нормативными и потому — приемлемыми. От ограничений на спаривание протеане освободили, как хорошо помнил Явик, только азари.

Да, Шепард прекрасно понимал, что протеанин — прежде всего хищник, а потом уже — воин и офицер. Сарен Артериус, чему старпом был неоднократно свидетелем, бледнел, едва только видел неподалёку протеанина. Безжалостный турианец, руки у которого минимум по локоть, а по оценкам самого Явика, считавшего с Артериуса немало важной информации — и по плечи — в крови, понимал, что в лице протеанина он видит перед собой более сильного противника, которому не сможет успешно противостоять и тем более — сопротивляться. Шепард, как понимал протеанин, подозревал, что во времена раннего детства многих нынешних рас пространства Цитадели, протеане не гнушались поеданием нынешних турианцев, саларианцев, кварианцев, кроганов, ханаров, азари. В меню протеан входили и древние люди.

Всё это было в истории протеан. Да и не только протеан. Явик знал теперь, благодаря общению с Таэлой, достаточно полно историю азари, историю турианцев. И те, и другие тоже на заре своего расового развития 'баловались' поеданием друг друга в живом и в мёртвом виде. Теперь Явик видел в действии более полную, но по-прежнему стандартную общегалактическую программу расового развития, влияние которой не смогла избежать ни одна из рас. Видел и знал достаточно много о существующем до сих пор заблуждении, что ретрансляторы и Цитадель являются наследием протеанской цивилизации. Лестно, конечно, было знать о том, что именно твоей расе приписывают создание столь долговечных сооружений. Но правда всё же была гораздо проще и страшнее: создателями этих сооружений были не протеане, а Жнецы. Протеане тоже усовершенствовали свои технологии на основе наследия предшествовавших им рас, таких, как инусаннон. Но в своём развитии они не достигли столь высокого уровня, который позволил бы им создать нечто наподобие ретранслятора или станции 'Цитадель'. Во время войны со Жнецами протеане разработали и сумели создать энергетическое оружие, не требовавшее стандартных боеприпасов, продолжали исследовать космос автоматическими зондами, а иногда — и с помощью пилотируемых кораблей. И это — несмотря на то, что ресурсов катастрофически не хватало для сдерживания наступления Жнецов. Протеане старались сохранить чертежи недостроенного ими Горна, чтобы дать другим расам шанс на противостояние Жнецам. Записи о Горне, как знал теперь Явик, хранились на Марсе, но до сих пор в базах данных, доступных на Иден-Прайме, нет информации, что они были найдены людьми.

Многие, но не все подземные уровни базы на Иден-Прайме были, в общем-то, почти целы. Явик, благодаря общению с Таэлой и с её выжившими коллегами, тому самому интенсивному общению мыслеобразами, по которому он уже успел очень соскучиться, теперь мог предполагать, что руины протеанских городов, поселений, станций, нынешние расы могли найти на разных планетах по всей нынешней галактике. Возможно, они остались нетронутыми, но Явик, как и Таэла и её коллеги, не исключал, что многие со временем могли быть — и даже должны были быть — разграблены. Зная о том, какими были нынешние молодые расы на заре своего развития, ни Явик, ни Таэла с коллегами не сомневались в том, что никакая из этих рас, включая, конечно же, людей, не смогла бы пройти тест на звание 'святой' с положительным результатом.

Если многие базы и поселения протеан были действительно разрушены или разграблены... Значит, где-то в галактике должны были быть найдены и протеанские диски с данными, в том числе 'золотые' диски, обозначавшие планеты и иные небесные тела, предназначенные для колонизации протеанами. Над поиском таких дисков следовало поработать. Если будет полёт по значительной части галактики, исследованной к нынешнему времени, то поиску этих дисков — и не только ему, он, протеанский воин, должен уделить самое пристальное внимание.

Если бы среди нормандовцев не было такого человека, как Шепард, прошедшего через своеобразный обряд 'преображения' и ситуация сложилась так, что люди самостоятельно обнаружили Базу, то перед ними встала бы проблема осуществления доступа и понимания смысла информации, записанной на протеанских носителях. Явик пока что сомневался в том, что и информация Маяка, содержащего предупреждение о грядущем вторжении Жнецов, будет понята людьми правильно и в полной мере. Видение, заключённое в Маяке, люди смогли бы увидеть, но полностью осмыслить — вряд ли. Для полного осмысления люди должны были владеть Шифром, являвшимся ключом, позволявшим мыслить как протеане, понять протеанскую культуру, историю, память ушедших поколений. Если бы не Шепард... пришлось бы решать вопрос о передаче людям Шифра. Вот поэтому Явик, едва очнувшись, очень обрадовался тому, что Шепард способен говорить с протеанами напрямую и понимать их достаточно глубоко.

Протеанин включил инструментрон, развернул средний экран и вывел на него карту нынешней Галактики, увеличив сегмент Аттического Траверса. Он вглядывался в отметки планет, звёздных систем, астероидных поясов и думал, что видит сейчас то, что осталось от области, где располагалась в глубокой древности материнская планета протеан.

Если 'Нормандия' покинет Иден-Прайм, то он договорится с Андерсоном, чтобы корабль побывал в Аттическом Траверсе. Ему надо, очень и очень надо взглянуть на место, где располагалась прародина протеан, своими глазами.

Таэла и её коллеги смогут сделать это, воспользовавшись 'Клинком Ярости', они сделают это тайно, прикрыв корабль полем невидимости, а ему... ему придётся попросить Андерсона направить 'Нормандию' в этот район. Почему-то ему кажется, что после Цитадели фрегат-прототип отправится в длительный полёт по Галактике. И он даже немного уверен в том, что именно так и будет.

Протеанин сидел на берегу озера, сохраняя привычную полную неподвижность. Ночь его не настораживала — он привык к тому, что необходимо бодрствовать и действовать ночью. Протеане всегда были и оставались хищниками — жестокими, быстрыми, безжалостными. Он привык воевать, жить боем, действовать так, как полагается воину. Когда он появился на свет, война со Жнецами... приближалась. И сейчас, сверяясь со своей просыпающейся глубинной памятью, Явик с трудом воспринимал окружающее пространство, как мирное. 'Всё в этом мире повторяется' — с горечью подумал воин древней расы.

Несколько десятков минут назад он почувствовал, что рядом появились дети. Они тоже пришли к озеру, пришли, не боясь темноты, не обращая особого внимания на то, что время уже достаточно позднее. Теперь, ненадолго отрешившись от размышлений о минувшей войне, окончившейся поражением протеан, но, к счастью, не завершившейся гибелью протеанской расы, Явик чувствовал сдержанный интерес крестьянских детей к себе. Он продолжал сидеть неподвижно, но слышал, чувствовал и видел, как дети поселенцев Идена приближаются к нему.

Любопытство человеческих детей, как теперь полагал Явик, граничило с безрассудным бесстрашием. Они не воспринимали протеанина, облачённого в боевую кроваво-красную броню, больше похожего на жука, вставшего на задние лапы, чем на человека, как угрозу и опасность. Они хотели приблизиться к нему, хотели поговорить с ним, хотели прикоснуться к нему. Столь непосредственное отношение маленьких землян не удивляло Явика — он видел, как развивалось человечество в начальный период своей истории. А потом... потом была война со Жнецами, но человечество выжило. И развилось, и упрочило своё положение, вышло в Большой космос, стало, пусть пока что очень формально, частью сообщества Старых Рас. И вот теперь дети землян осторожно, неспешно, но неудержимо старались подойти к нему, воину протеанской расы.

Явик знал, что крестьяне, жившие в окрестных селениях, задали Карин и Бенезии немало вопросов о протеанине. И азари, и человек многое рассказали иденцам о Явике. То, что знали, а ещё — то, что поняли, что ощутили. Так что для крестьян Идена он, воин древней расы перестал быть неизвестным, страшным, опасным. Для взрослых — перестал. А дети... Они всегда воспринимали окружающий мир по-иному. Пользуясь своим, особым детским восприятием, они осваивали окружающий мир.

Явик не напрягая слух, чётко и ясно слышал, как перешёптываются между собой девочки и мальчики, подходившие к тому месту, где он сидел:

— Он сидит здесь долго, — говорил один мальчик другому. — Несколько часов. Сидит неподвижно, не смотрит по сторонам.

— Может, не надо ему мешать? — спросил другой мальчик. — Может, ему надо побыть одному?

— Мы не будем мешать ему. Просто подойдём поближе, — сказал первый. — Родители сказали, что он выжил один. Только один, представляешь?! Из всей расы! Наверное, ему сейчас тяжело.

— Думаешь, что если мы подойдём, ему станет легче?

— Не знаю, — честно сказал мальчик своему приятелю. — Думаю, что тяжелее ему точно не станет. Многие взрослые говорят, что одиночество — страшно для любого разумного. А он — разумный. Представь только, что такое проснуться, очнуться через пятьдесят тысяч лет и понять, что ты один...

— Б-р-р, — произнёс собеседник. — Не-е-е. Такое я даже на секунду представить боюсь. Не умею я такого.

— А вот ему — пришлось. И он несколько часов сидит один. В темноте. На берегу.

Две девочки, насторожённо посматривавшие на неподвижно сидевшего протеанина, старались держаться позади мальчиков. Явик чётко ощущал, что они боятся его, воина древней расы, боятся сильно. Мальчишки тихо и медленно, наверное, так им казалось, шаг за шагом сокращали расстояние между собой и сидевшим на берегу протеанином.

— Ребят, может, не надо мешать ему? — спросила одна из девочек, державшаяся чуть ближе к мальчишкам, чем её подружка. Явик чувствовал, что она — более смелая и решительная.

— Мы ему не помешаем, — мальчик остановился. — Он... Он смотрит на меня.

— Не прячьтесь, — сказал Явик, почти полностью убрав из голоса стрёкот. Он бы мог и полностью убрать стрёкот из голоса, но решил, что для первого общения будет достаточно и такого уровня. Наверняка Бенезия и Карин рассказали крестьянам Идена о том, как чаще всего звучит голос протеанина. — Подходите и давайте поговорим, — он не стал улыбаться, не будучи уверен в том, что его улыбка не напугает детей. Взрослые земляне — это одно, а дети... Они могут воспринять его улыбку по-другому. Она может их напугать очень сильно, а сейчас это ему не нужно. Он не желает, чтобы маленькие земляне воспринимали его как хищника, как охотника.

— Он нас заметил, — сказала девочка, остановившись. — Мальчишки, что, будем подходить?

— А куда мы денемся? — помедлив, сказал второй мальчик. — Хотели...

— Хотели, это правда, — подтвердил первый. — Теперь... придётся идти. Если он нас заметил, то он и подойти сможет...

— Ты считаешь? — удивлённо спросила вторая девочка, отступив на два шага. — Может...

— Не надо, — остановил её жестом второй мальчик. — Нас... четверо. И всех нас он видел. Подойдём. Хотели ведь поговорить с ним...

— Но... — в голосах девочек послышалась острая неуверенность в том, что теперь надо подходить к протеанину, чья тяжёлая броня недобро блестела в полумраке, напоминая детям о том, что этот взрослый разумный — воин. — Он... вооружён Я... я боюсь, — сказала первая девочка.

— Тут все вооружены, — первый мальчик осторожно сделал шаг по направлению к сидевшему на берегу протеанину. — Все разумные, — он подошёл к Явику, остановился в трёх шагах от него. — Сэр?

— Здравствуй. — Явик повернул к нему свою лобастую голову. Мальчик почувствовал на себе его взгляд. Странный, мягкий взгляд четырёх глаз. — Я действительно воин, но сейчас... мир и потому мне нет необходимости доставать и применять оружие, — он посмотрел на подходивших девочек. — Здравствуйте.

— Сэр... Мы... — несмело произнесла вторая девочка. — Если мы вам мешаем, мы можем уйти. Мы не хотели вам мешать...

— Вы мне не помешали. — Явик по-прежнему не хотел улыбаться, по-прежнему полагая, что его улыбка сможет изрядно напугать маленьких собеседников. В руке протеанина засветился зеленоватый огонёк. Дети не смогли удержаться, чтобы не посмотреть на него.

— Маленький костёр! — восхищённо выдохнула одна из девочек. — Только не рыженький, а зелёный! Как красиво!

Явик опустил огонёк на траву. Он увеличился в размерах. Языки зелёного пламени заплясали точь в точь так же, как плясали бы языки привычного для детей землян костра. Жестом пригласив маленьких гостей присесть на траву, Явик подождал, пока они рассядутся вокруг костра и вдоволь насладятся его необычным свечением и игрой языков пламени.

— А он совсем не жжётся! — протянув руку к одному из язычков, сказал мальчик. Явик увидел, как желая проверить, правду ли говорит их товарищ, две девочки и мальчик тоже протянули руки к пламени и убедились, что языки — тёплые, но совсем не горячие, они не обжигают, и не оставляют ожогов на коже. — Как такое может быть, сэр?

— Явик, — сказал протеанин. — Меня зовут Явик.

— Джессика, — представилась первая девочка.

— Ванесса, — назвалась вторая.

— Мигель, — отрекомендовался первый мальчик.

— Луис, — представился второй. — И всё же, ... Явик... Мы знаем, что биотика... Но у вас она — другая!

— Да, — подтвердил протеанин. Другая. Моя раса всё же старше любой из ваших рас на пятьдесят тысяч лет. Потому мы... во многом очень отличаемся от вас, нынешних. Основной цвет нашей биотической энергии — зелёный, а не голубой.

— Тётя Бена говорила, что только азари... — девочка помедлила, стараясь собраться и по-взрослому, слитно выговорить трудное для неё слово, — профессионально владеют биотикой. Она у них... это... врождённая, вот.

— Правильно, — согласился Явик. — Именно врождённая. У нас, протеан, она тоже врождённая. Но далеко не все протеане в равной степени владеют биотикой. Это... не требуется. — Явик старался говорить просто. Детям это нравилось. — Такие огоньки мы использовали для того, чтобы осветить местность тогда, когда вокруг было темно или мы находились глубоко под землёй.

— Вы тоже ходили... в пещеры? — спросила Джессика. — Здесь есть пещеры, но они... небольшие. Говорят, что есть пещеры и побольше, но...

— Нам родители не разрешают далеко уходить от посёлка, — сказал Луис. — А ближайшие пещеры мы уже облазили. И костры там тоже жгли... Там, в этих пещерах... как это... хорошая тяга воздуха. Вот. Потому мы там не задыхались от дыма. Но... сэр, биотиков среди нас четверых нет... И у людей биотика... она нам не свойственна, очень немногие люди могут использовать биотику.

— И не надо, чтобы все люди владели биотикой, — сказал Явик. — Это всего лишь способность, которая может быть дана человеку, а может быть — и не дана.

— Судьба? — спросила Ванесса.

— Да. Может быть и судьба, — согласился протеанин, чуть увеличив свечение языков пламени. Теперь лица и фигуры детей читались без особого труда: рукотворный костёр хорошо освещал их и маленьким собеседникам свет этого пламени очень нравился.

Явик чувствовал, что дети ждут от него чего-то очень необычного. Не желая их разочаровывать — всё же они проявили смелость, сами подошли, хотя им было очень страшно, Явик посмотрел на 'зеркало' озера. Дети не могли видеть, а на глубине пяти-восьми метров под поверхностью уже сформировалась биотическая 'сфера', в которую попали несколько довольно крупных рыб. Явик убедился в том, что сфера до краёв наполнена водой, а рыбы в ней чувствуют себя более-менее нормально, после чего стал осторожно поднимать импровизированный аквариум к поверхности.

— Посмотрите! — Джессика, обернувшись к озеру, первая увидела поднимавшуюся из воды сферу. — Что это?!

— Аквариум, — сказал Явик, неспешно направляя сферу к берегу.

— Там... там рыбы! — воскликнул, привставая, Мигель. — И они — живые!

Явик не стал ничего говорить, просто вывел сферу на берег и приблизил к костру. Дети несмело прикоснулись руками к поверхности шара, убеждаясь, что она мягкая и что внутри — действительно вода и рыбы не только плавают в воде, но и чувствуют себя ничуть не хуже, чем в водах озера.

— Как... Как такое возможно? — восхищённо спросила Ванесса.

— Мы освоили это очень давно, ещё до тех времён, когда смогли выйти в космос, — сказал Явик. — Когда у нас было несколько планет, ставших материнскими для нашей расы.

— Расскажите, Явик! — попросил Мигель, не сводивший взгляда со сферы аквариума.

— Да, расскажите, пожалуйста, — поддержал приятеля Луис.

— Хорошо, — протеанин рассказал маленьким слушателям о том, как жили древние протеане, пока ещё не преодолевшие атмосферные 'щиты' своих материнских планет. Дети слушали молча, переводя заворожённые взгляды со сферы на пламя костра и обратно.

Рассказ протеанина им очень понравился. Несколько минут дети молчали, обдумывая услышанное.

— Явик... а можно... увидеть эти планеты? — спросила Ванесса.

Не желая разочаровывать детей и прямо говорить им о том, что теперь на месте этих материнских протеанских планет — только газопылевые облака, Явик протянул руку. Дети положили свои ладошки на ладонь протеанина. Им даже не потребовалось закрывать глаза — они просто не успели это сделать: Явик, уменьшив мощь потока информации, показал им многое из того, что сам помнил и знал о материнских планетах своей расы.

— Красиво... — сказала Джессика.

— И... сурово, — добавил Луис.

— Явик... — тихо сказала Ванесса. — Эти планеты... они... разрушены?!

Протеанин замер, едва справляясь с волнением. Маленькая девочка-землянка сумела прочитать его глубже, чем он рассчитывал. Она сумела увидеть за показанным в мыслеобразах не только красивые и достаточно мирные картины, но и тщательно скрываемую боль и грусть того, кто ей, человеку, эти мыслеобразы передал.

Посмотрев на Ванессу, Луис, Джессика и Мигель перевели взгляды на Явика. Тот медленно кивнул. Ванесса, вздрогнув, прикрыла ладошкой рот. В глазах Джессики появились слёзы. Луис пододвинулся к Джессике ближе, обнял её за плечи, она заплакала, уткнув лицо в плечо приятеля.

Маленькие дети, земляне разделили с ним, взрослым протеанином, воином, офицером, его боль потери. Огромной потери. Явик, не двигаясь, чувствовал, как тяжесть, сковавшая его душу тогда, когда он показывал собеседникам мыслеобразы своей прародины, немного ослабла. Он бы не смог уменьшить эту тяжесть сам. Это сделали его маленькие собеседники. Сделали без лишних слов, не испугавшись вполне взрослого понимания и разумения происшедшего.

Джессика плакала, Луис гладил её по голове, что-то тихо говорил, успокаивая. Ванесса опустила голову, по-прежнему не убирая ладошку от лица. Явик чувствовал, какое смятение царит в душе этой маленькой девочки.

Мальчишки... они оба тоже готовы расплакаться, ведь они поняли, почувствовали и осознали то, что стояло за этими мыслеобразами. Память о навсегда утраченном... Протеанин понимал, что почти каждый из четверых собеседников представил, каково им, каждому из них будет, если они увидят гибель своей родной планеты, гибель своей родной планетной системы.

Многие взрослые считают, что дети не способны, не могут многое понять, но этот взгляд в очередной раз оказался неверным. Маленькие земляне сумели почувствовать то, что Явик тщательно и полно скрывал от них, не желая пугать, расстраивать, напрягать. И это лучше всех и всяких опытов и тестов доказывало то, что люди, которых протеане видели и знали на заре их расового развития, стали космической расой. Не потому, что их, землян, пустили в большой Космос, не уничтожив у ретранслятора, а потому, что они оказались готовы к выходу в Большой Космос. Сами оказались готовы. Своими силами.

Ванесса смотрела на огонь биотического костра. Протеанин чувствовал, как она постепенно, пусть очень медленно, но успокаивается. Джессика уже не плачет, её плечи не вздрагивают, но она пока не решается отпустить Луиса. Тот легко обнимает её, продолжает что-то говорить. Явик не прислушивается, он чувствует, что Луис говорит именно так и именно то, что поможет Джессике успокоиться ещё больше. Может быть, даже заснуть, подремать.

Явик смотрел на 'зеркало' озера, смотрел поверх костра. Он вспоминал Цитадель. На которой ему удалось несколько раз побывать, задержавшись там очень надолго. Один-два раза, не больше. Побывать, в том числе, в связи с осуществлением строительства Горна. Установки, устройства, на создание которого по найденным чертежам были брошены огромные и крайне необходимые для противостояния Жнецам ресурсы. Много ресурсов, очень много. И эти ресурсы были потрачены впустую. 'Нынешние расы, — думал Явик, — не всё знают. Они медлят. Преступно медлят. Да, теперь они будут знать о Жнецах, но вряд ли это знание о Жнецах заставит их бросить все силы на подготовку к реальному противостоянию, к реальному отражению вторжения Жнецов в галактику'.

Ему не случайно сейчас захотелось подумать о Цитадели. Жизнь на станции, превратившейся в гигантскую ромашку, была уничтожена за несколько секунд, едва только проход в Тёмный Космос был открыт. Если кто и выжил, то это были, скорее всего, только бессловесные и полностью покорные воле Жнецов Хранители — трансформированная, модифицированная и униженная... Да, да, униженная — раса. Никто кроме Хранителей тогда, вероятнее всего, на Цитадели не выжил.

Сейчас Явика не интересовало то, сколько раз он побывал на Цитадели. Сам, лично побывал. Его сейчас не интересовало точное количество посещений. Впереди был очередной визит на эту станцию, снова оказавшейся перед перспективой стать воротами в Галактику для пришельцев из Тёмного Космоса.

Никто не знал, возможно, даже Таэла не знала о том, что тогда, в один из визитов на Цитадель, Явику пришлось стрелять в свою хорошую знакомую, азари Чейси О'Лин. Стрелять, потому что она... была индоктринирована. Стрелять на поражение. Не для того, чтобы ранить, а для того, чтобы гарантированно убить. Так убить, чтобы она уже не возродилась, не стала хаском.

Он вспоминал о том, как поднимал пистолет, как наводил его на Чейси, встреченную им в коридоре станции. Там было немало других азари, но в них он не чувствовал признаков индоктринированности, а вот Чейси... Она была индоктринирована. Он это знал, и, что больнее стократно — хорошо понимал и чувствовал. Настолько хорошо, что сейчас, вспоминая об этом, он сам не мог понять, как ему удалось тогда поднять пистолет и нажать несколько раз на спуск.

Он был офицером протеанских вооружённых сил, был чистокровным протеанином и потому к нему не бросились другие протеане, охранявшие порядок на станции. Они получили от него всю информацию мыслеобразами и поняли её правильно. Доказательства не потребовались. Не было ни расследования, ни протокола. Потом — не было. А тогда... Он шагнул к осевшей на пол длинного и неширокого коридора Чейси, лежавшей на правом боку, шагнул к ней, присел на корточки и приложил пальцы к её шее. К жабрам или — к рудиментам жаберных щелей — как угодно можно было понимать и определять... В тот момент Явик не стремился к точности терминов и понятий. Не до того ему было...

Отношения между протеанами и азари тогда были... очень специфическими. Азари протеане позволяли многое из того, чего категорически и всемерно не позволяли представителям других, подчинённых чистокровным протеанам, рас.

Он встречался с Чейси. Не только по работе. Редко встречался. Чейси много училась, он — был очень занят службой, ему предстояло стать старшим офицером, получить новое назначение. Но прежде ему было суждено своими руками, из своего табельного пистолета убить Чейси, переставшую быть азари, ставшую... сообщницей Жнецов.

Он держал пальцы на жаберных щелях мёртвой Чейси и понимал, что война со Жнецами приближается. Совсем скоро она перейдёт в 'горячую' фазу. А для него эта война уже перешла в горячую фазу в тот момент, когда он увидел, как прошитая зарядами Чейси, чуть выгнувшись, рушится на пол коридора. Рушится медленно, даже изящно. Азари всегда были крайне изящными... Рыбообразные...

Она легла на пол, легла, сложив на груди руки и прикрыв глаза, а Явик продолжал нажимать на спусковой крючок пистолета и новые и новые заряды кромсали её тело. Офицерская, бордовая воинская накидка скрывала под собой его боевую броню, но протеане-правоохранители уже опознали Явика и не стали арестовывать его. Толпа зевак, в которой было немало азари, турианцев, саларианцев, конечно, собралась, но протеане-охранники быстро рассеяли её, убедив зрителей, что здесь не произошло ничего особенного. Убедили. Или постарались убедить. Или — попытались убедить.

Когда-то протеане ели азари. В сыром и в варёном и в жареном виде. Это было. От этого никуда не деться, таково было прошлое протеан — хищников. Являвшихся хищниками всегда. Оставшимися хищниками навсегда.

Явик подождал, пока прибудут эксперты-патологоанатомы и только тогда, когда глава экспертной группы склонился к нему, он встал, выпрямился и отшагнул назад, глядя, как убитую им Чейси запаковывают в мешок и кладут на носилки. Он выполнил свою задачу, оборвал жизнь разумного органика, перешедшего на сторону врага. Вроде бы он сделал всё так, как должно, так, как нужно, так, как необходимо. Но тогда ему не казалось, что он сделал всё именно так.

Он помнил Чейси чистой, свободной от индоктринации. Да, тогда протеане были Старой Расой, а азари — молодой расой. Уже — неравенство. А они... он и Чейси встречались, поддерживали отношения, общались. Без всяких обязательств, без далеко идущих планов. Да, протеане многое позволяли азари. Потому что... потому что очень глубоко вмешались в природную эволюцию этой расы. Наверное, свобода взаимоотношений между азари и протеанами была в значительной степени платой за... деформацию эволюционного пути расы синекожих красоток. Деформацию, осуществлённую чистокровными протеанами.

В руке протеанина, очнувшегося от воспоминаний, появился модуль памяти. Привычно просканировав окружающее пространство на несколько сотен метров, Явик скосил взгляд и увидел, что дети смотрят на пластинку, отливавшую в полумраке стальным, мертвенным светом. Смотрят все четверо. Девочки уже успокоились, вытерли слёзы, мальчики тоже расслабились. Наверное, шок прошёл. Да, прошёл. — Явик привычно выполнил мягкое сканирование психосферы собеседников, подтверждая этот спонтанный вывод своими собственными точными ощущениями.

— Что это, Явик? — спросила Ванесса, глядя на модуль памяти.

— Кристалл памяти. Такой кристалл был у каждого взрослого протеанина. И — у многих молодых. Не юных — именно молодых. В нём хранилась... личная информация. Самое важное и... — Явик помедлил несколько секунд, — самое дорогое. Кристалл... передавался от одного протеанина к другому. Я получил его от своего командира, а он — от своего командира.

— Цепочка, — прошептал Луис.

— Да, — вполголоса подтвердил протеанин, — цепочка. Непрерывная цепочка.

— Протеане... живут долго? — спросила Ванесса.

— Да, — кивнул Явик. — Несколько сотен лет. Дольше, чем азари...

— Вы... вы несколько минут думали о чём-то, Явик... — Джессика посмотрела на протеанина, коснулась пальчиками уголков своих глаз, смахивая непрошеные слезинки. — О чём?

— О прошлом, — тихо сказал Явик.

— О войне? — спросил Мигель.

— И о ней — тоже, — не стал скрывать правду протеанин. — Но — не только о войне. Я вспоминал, как побывал на Цитадели.

— Этой огромной космической станции? — Луис встрепенулся. — Я слышал, о ней взрослые часто говорили, что её построили... её построила ваша раса, Явик.

— Нет, — тихо, без намёка на стрёкот в голосе, сказал Явик. — Не моя раса построила Цитадель. Когда мы пришли... она уже существовала.

— Вы... вы думали о ком-то, кто вам... очень-очень дорог, — сказала Ванесса. — И вы... вы помните её до сих пор. Вам... вам больно это вспоминать, но вы... вы вспоминаете её снова и снова. Вы любили её, Явик?

Протеанин в первое мгновение смешался. Справившись с первой волной расстроенных чувств, он посмотрел на Ванессу, смотревшую на него прямо, спокойно и... мягко. Лгать ей? Прочитавшей его, как книгу? Понявшей то, о чём он действительно думал и вспоминал эти секунды, совсем недавно? А сможет ли он обмануть её? Нет, лучше... лучше пусть она и её спутники знают правду. Не всю, конечно, правду, но — почти полную правду.

— Да, — едва заметно кивнул протеанин. — Я вспоминал... одну азари, которая жила на Цитадели. Наверное... она любила меня. А я... — Явик помедлил, прислушиваясь к себе и решая, стоит ли говорить маленьким землянам правду. — Я... любил её. Тогда — любил.

— И любите сейчас, — тихо сказала Ванесса, не сводя своего взгляда с лица протеанина. — Она... она не выжила в той войне... со Жнецами?

— Нет. — Явик решил не говорить детям о том, как погибла Чейси. — Не выжила, — подтвердил он, опуская голову и глядя на языки биотического костра. — Не выжила, — повторил он глухо.

Помедлив с минуту, он протянул кристалл памяти Ванессе:

— Возьми. И ты увидишь Цитадель такой, какой она была много тысяч лет назад. Тогда, когда жила моя раса.

Девочка осторожно взяла в руки кристалл и изумлённо вздохнув, замерла. Явик знал — мыслеобразы, к которым он, как владелец кристалла, открыл маленькой землянке доступ, захлестнули сознание девочки. Пусть смотрит. Там нет ничего опасного. Просто... просто картинки жизни на Цитадели.

— Азари, турианцы, саларианцы, — восхищённо выдохнула Ванесса. — Они... они почти такие же, как нынешние и в то же время — немного, совсем немного, но — другие. Они, — девочка подняла взгляд на Явика, продолжавшего смотреть на огонь биотического костра, — молодые?

— Да. Тогда они были очень, очень молоды, — подтвердил протеанин. Как и люди.

— Но людей... на Цитадели тогда ведь не было? — уточнил Мигель.

— Не было. Ваша раса тогда ещё не вышла в космос, — сказал Явик, чувствуя, что мальчику хочется тоже увидеть картинки, хранящиеся в кристалле, но он не решается попросить об этом. — Ванесса...

— Да, Явик, — девочка заворожённо смотрела на кристалл, переливавшийся зеленоватыми всполохами — трансляция мыслеобразов шла устойчиво и безопасно.

— Пусть Джессика, Мигель и Луис... тоже посмотрят. Передай им кристалл. Пожалуйста.

— Да... — Ванесса вложила кристалл в руки Джессики. — Большая станция... Но кто её тогда построил?

— Точно не известно. Многие протеане тоже думали, что это были инусанонцы... — произнёс протеанин.

— Кто? — спросила Ванесса.

— Инусаннонцы, — повторил Явик, понимая, что далеко не каждый землянин слышал название этой расы. — Наши предшественники. Тоже имперская раса.

— Я о них слышал. Правда, очень мало. Мой дядя говорил, что о них известно ещё меньше, чем о протеанах, — подтвердил Мигель.

— Расскажите нам о них, Явик, — попросила Джессика. — Пожалуйста.

— Хорошо. — Явик коротко, стараясь не углубляться в малопонятные для детей детали, рассказал своим собеседникам о предшественниках протеан. Девочки и мальчики слушали рассказ протеанина со всем вниманием, не решаясь прервать и задать вопросы. — Вот так. — Явик выпрямился. — Мы сами, к стыду своему, мало знаем об инусаннонцах.

— Их тоже... уничтожили Жнецы? — спросил Луис.

— Да. Они сопротивлялись, защищались, они атаковали, боролись. Но... Жнецы их... задавили, — тихо сказал Явик, видя, как Джессика толкнула Луиса в бок локтем, пресекая попытки мальчика задать ещё один вопрос. — Они погибли... с честью. Не сдались. И не отступили.

— Тётя Бена рассказала моим родителям о... войне со Жнецами, которая скоро начнётся, — сказала Джессика. — Я многое слышала. И... многое поняла. Мой папа сказал, что мы будем... бороться с ними. И я знаю, что мы... тоже не отступим.

Явик увидел, как пусть чуть и вразнобой, но кивнули, услышав слова Джессики все остальные ребята. Почувствовал, что они не просто согласны со сказанным девочкой — они думают так же, как думает она.

Люди взрослели и Явик, воин древней расы, чудом выживший и вернувшийся, ощущал, насколько быстро они взрослеют. Даже дети землян готовы воевать, бороться, противостоять Жнецам. Несмотря на то, что их, детей, считают слишком маленькими, слишком слабыми, слишком юными. А они... они совсем не так слабы и беспомощны.

Наверное, Жнецов ждёт большой сюрприз, если даже дети землян готовы противостоять им. Жнецов ждёт столкновение со всем населением нынешней Галактики — от глубоких стариков до самых маленьких детей. Столкновение, не сулящее полумашинам лёгкой и быстрой победы. Сулящее им смерть, гибель и забвение.

Джессика передала Явику кристалл. Протеанин спрятал его под бронёй. Привычным, отработанным движением, не глядя. Взгляд Явика был направлен на 'зеркало' озера. Ему вновь вспомнилась Цитадель. Тогда на станции могли жить только весьма обеспеченные и знатные разумные. Не только чистокровные протеане, конечно. Но протеане там были в явном большинстве. Станция была местом, где располагалось правительство и все центральные органы власти Империи. Была...

Насколько успел понять Явик, просматривая банки данных фрегата-прототипа, и сейчас на Цитадели среди жителей почти нет тех, у кого уровень достатка и известности можно оценить как средний и тем более — как низкий. Ничего не меняется. И теперь Цитадель снова может стать воротами в Тёмный Космос. А точнее — из Тёмного Космоса.

— Явик... — тихо сказала Джессика.

Протеанин очнулся от воспоминаний, посмотрел на девочку, почувствовал, что она немного замёрзла и хочет вернуться к себе домой. Да и другие дети тоже проявляли беспокойство, всё же они просидели на берегу озера, где почти всегда свежо и прохладно, очень долго.

— Что делать с аквариумом, Явик? — спросил Мигель.

— Заберёте его к себе домой. Сами решите, у кого он будет, — сказал протеанин.

— Он... — несмело произнёс Луис, желая, как понял Явик, спросить, сколько же будут жить рыбы в столь необычном сосуде.

— Два-три дня, — ответил Явик. — Не больше. Лучше, если вы поместите сферу в какую-нибудь большую кастрюлю. Когда сфера начнёт таять, вода прольётся в кастрюлю и рыбы всё равно выживут.

— У меня есть корм для рыб, — сказала Джессика. — И я... я буду их кормить.

— Ещё лучше, — продолжил Явик, — если вы через два дня, не позже, — он сделал на этой фразе хорошо заметное и понятное для детей ударение, — принесёте сферу сюда, на берег пруда и опустите её на воду. Как только она окажется в воде, вы отпустите её, она распадётся и рыбы... вернутся в свою стихию.

— Так будет... лучше всего, — тихо сказала Ванесса, переглянувшись со спутниками. — Мы так и сделаем. Озеро — это намного лучше, чем кастрюля, — она встала, подошла к сфере, взяла её обеими руками, подняла, глядя на спокойно плавающих рыб. — Они... не боятся меня?

— Ты — не страшная, — сказал Явик, вставая. — Ты — добрая, — он помедлил несколько секунд и добавил. — Вы все — добрые. Это — главное.

Мигель, Луис и Джессика тоже встали, глядя на мятущиеся языки биотического пламени.

— А с костром что делать? — спросил Мигель, делая шаг к пламени.

— Возьми. Он будет светить ещё несколько суток. А потом погаснет, — сказал Явик. — Не обожжёшься, возьми.

Мигель наклонился, подставил ладони под пламя, огонь лизнул его пальцы и мальчик, восторженно вздохнув, заключил костёр в сведённые 'ковшиком' ладони.

— А он... — Луис подошёл к Мигелю, не сводя заворожённого взгляда с языков пламени.

— Не надо его пока делить, Луис, — сказал Явик. — Вот дойдём до посёлка...

— Вы нас... проводите? — изумлённо выдохнула Ванесса, взглянув на протеанина, бросившего взгляд на 'зеркало' озера.

— Да, — кивнул воин древней расы, вызвав на лицах детей счастливые улыбки. Конечно, приятели и подруги обзавидуются, увидев, кто сопровождает их, четверых, ушедших к озеру далеко за пределы своего посёлка. — Идёмте.

Они отошли от озера на порядочное расстояние, когда Явик остановился. Ванесса передала сферу-аквариум в руки Мигеля. Протеанин подхватил девочку на руки. Усевшись на левой руке воина древней расы, Ванесса уцепилась руками за броню скафандра и улыбнулась — ей понравилось быть столь близко к необычному разумному.

— А можно я — тоже? — Джессика снизу вверх посмотрела на возвышавшегося над ней протеанина. — Явик, пожалуйста.

— Можно. — Протеанин чуть наклонился, подхватывая девочку правой рукой и она, крепко уцепившись за бронированный воротник скафандра, устроилась на правой руке. — Удобно?

— Очень. — Джессика взглянула на Явика. — Спасибо.

— Тогда — идём дальше.

Путь до посёлка не занял много времени. Обитатели селения заметили их издали — шедшие впереди мальчики держали в руках сферу-аквариум, освещённую неярким пламенем биотического огня. Явик уже знал, в каких домах обитают родители его спутников и спутниц, поэтому решил сначала проводить девочек до калиток подворий. Джессика и Ванесса жили рядом, буквально через дом.

Остановившись у калитки дома Ванессы, Явик подождал, пока подружки спустятся на землю. Мигель передал Джессике сферу-аквариум и девочка, прощально кивнув Явику и друзьям, вошла во двор. Луис передал Ванессе в подставленные ею ладошки огонь, проводил уходившую во двор своего дома подругу взглядом и повернулся к Явику. Тот кивнул, одобряя поступок мальчика. Луис понял.

Несколько минут — и сначала Мигель, а потом и Луис входят через калитки во дворы своих домов. Обернувшись, они помахали Явику руками. Тот помахал им в ответ, повернулся и вскоре покинул пределы селения, направляясь к стоянке кораблей.

Ночь вступала в свои права. Темнота сгущалась. Миновав озеро, Явик прошёл по тропинке к вешкам, кивнул часовым и поднялся по трапу на борт фрегата. Поприветствовав вахтенного офицера, воин древней расы скрылся в своей каюте, заперев дверь на защёлку и включив красный предостерегающий сигнал на внешней панели ВИ замка.

Борт фрегата 'Нормандия'. Перед отлётом Шепарда и Явика в лагерь археологов

Сколько она простояла рядом с Шепардом — Бенезия не помнила. Она наслаждалась возможностью быть рядом с любимым разумным. Наслаждалась и жила этой возможностью. Да, теперь она чувствовала себя живой. Она любит, она любима. Она — в безопасности. Она возвращается к полной жизни. Старшая Т'Сони наслаждалась тишиной, покоем, царящим в окружающем мире, наслаждалась возможностью обнять Шепарда, прижаться к нему, слышать его ровное, глубокое, спокойное дыхание. Да, он — в скафандре, жёстком, но сейчас... Сейчас этот скафандр кажется Бенезии самым родным, близким и очень, очень мягким. Она чувствует тепло тела Шепарда даже сквозь лёгкую броню. И отчётливо, остро чувствует тепло его души. Предназначенное сейчас только ей. Ей одной. Да, Джон думает о Дэйне, вспоминает её, любит её. Он любит и Карин. Такой уж он... необычный землянин. Карин права, он — лучшее, что сейчас есть у нормандовцев. Благодаря Шепарду ни корабль, ни экипаж не пострадали.

Да, тот самый протеанский маяк, за которым и был послан Советом Цитадели на Иден-Прайм фрегат-прототип, теперь находится на борту корабля. Можно считать, что распоряжение Совета Цитадели нормандовцы частично выполнили. Частично, потому что никто из землян или турианцев-Спектров не мог предположить, никто из обитателей фрегата не мог бы предсказать точно и полно, как именно сложится этот полёт. А он сложился так, что теперь фрегат стал домом для протеанина Явика. И потому Маяк обрёл живого, настоящего, полновластного владельца и хозяина. А Совет Цитадели... впрочем, эти сидельцы цитадельские ещё не знают, что Маяк не получат. Явик не отдаст им его. Если у сидельцев Цитадели есть другие маяки — а они у них, безусловно, есть, то пусть, если сумеют, с ними и работают руками своих умников-разумников. Только вот теперь Явик имеет право изъять эти маяки с Цитадели. В том, что эти маяки именно там, у Бенезии нет никаких сомнений — вряд ли цитадельские сидельцы согласятся добровольно выпустить маяки из пределов Станции.

Сейчас она, Бенезия Т'Сони, ещё пребывает в безвестности. Можно сказать, она по-прежнему является 'без вести пропавшей'. И только тогда, когда она взойдёт на причалы Цитадели, она вернётся. Хочется надеяться, что окончательно. Потому что второй раз она такую безвестность не переживёт. Никто из ныне живущих разумных органиков, кроме неё и Сарена, не знает доподлинно, что такое жить, существовать, быть в шкуре хаска. Слуги Жнеца, служанки Жнеца. Никто не знает. Пока не знает. Многим из жителей нынешней Галактики суждено очень скоро это узнать. На собственном горьком опыте.

И тогда... тогда далеко не каждого разумного органика сможет вытащить Шепард. А кроме него... некому. Только он может действенно попытаться вернуть разумного органика из хаскоподобного состояния в нормальное. И уже сейчас Бенезия убеждена: он, Джон Шепард, будет это делать при любой мыслимой возможности. Потому что он... способен любить и ценить жизнь и судьбу всех разумных органиков. Жаль только, что всех, попавших под власть Жнецов, Шепард спасти не сумеет. Не сможет и не успеет. Даже его уникальных возможностей, даже его уникальных способностей на это не хватит. Так захотели Высшие Силы. По-разному именуемые разумными разнорасовыми органиками.

Джон стоит неподвижно, смотрит на открывшуюся панораму. Это только так кажется, что вокруг — очень темно. Когда глаза привыкают к темноте, они начинают различать и контуры, и оттенки. Многое начинают видеть достаточно полно и чётко.

Шепард стоит, смотрит, молчит. Думает. О многом думает. И сейчас Бенезии не хочется знать, о чём именно он думает. Она не страдает излишним любопытством и не хочет напрягать Джона просьбами рассказать. Она его любит и убеждена, что когда любишь — ты понимаешь того, кого любишь. Не должна понимать, а именно понимаешь. Если не понимаешь — тогда... Тогда с любовью — проблемы. А Бенезия понимала Джона. Потому что он понял её. Если бы он её не понял — он бы не смог её спасти.

Сейчас он стоит неподвижно, смотрит куда-то вдаль, о чём-то думает. Он даёт ей, своей спутнице возможность вести себя совершенно естественно и свободно. Она может уйти сейчас. Уйти к кораблю, подняться в свой салон. Но она... она не хочет этого делать. Она хочет быть рядом с Джоном. Сейчас и здесь. И везде и всегда во всех других местах. Как бы ни было там горько, больно и опасно. Потому что только он, Джон, спас её от горечи, боли и опасности. Спас так, как смог бы сделать только совершенно искренне и глубоко любящий разумный.

Надо будет попросить Карин... прежде всего — Карин, научить её готовить земные блюда. Самые простые. Потому что Джон любит простоту. Любит незамысловатость, в которой... много естественности. Она, матриарх азари Бенезия Т'Сони, многого не знала о людях, пока судьба ей не подарила встречу с Шепардом. Встречу, перевернувшую во многом её мировосприятие. И теперь она хотела, чтобы Джон, возвращаясь на свою 'Нормандию'... Которую, кстати, он тоже глубоко, полно и искренне любит... Если бы он её не любил, он бы не стал так заботиться ни о корабле, ни о его экипаже и команде... Чтобы Джон мог поесть не очередной уныло и строго утилитарно выглядящий в своей упаковке армейский или флотский паёк, а именно домашнего. Поесть, не стоя в коридоре у тумбы, где можно было бы приткнуть этот самый брикет пайка, а за столом, из тарелки, пользуясь нормальными столовыми приборами. Не спеша, не будучи в напряжении, не думая о том, что сейчас надо бежать, лететь, спасать, исправлять, делать.

Она, азари, конечно, читала сборники рецептов земных блюд. Имперскую 'Книгу о вкусной и здоровой пище' тоже прочла как-то, под настроение. Просто прочла. Для информации, для общего развития. Просто потому, что ей это могло когда-нибудь пригодиться. И она тогда, когда читала, не предполагала, что ей это прочитанное сможет пригодиться вот так. Нет, определённо надо как можно скорее просить, умолять Карин научить её. Стыдно будет ей, матриарху азари, если всё, что она сможет, оставшись наедине с Шепардом, это поставить на стол упаковку армейского пайка и раскрыть её. Очень стыдно ей будет. Стыдно, потому что она тогда не покажет, что поняла Джона правильно.

Он... — в первый момент, когда её сознание кольнула иголочка острого понимания, матриарх едва сдержалась, сделав всё, чтобы не вздрогнуть, не насторожить стоявшего рядом и обнимавшего её Шепарда. Обнимавшего её, матриарха азари... У которой есть дочь. У которой есть муж. И которая вернулась в этот мир, чтобы жить. — Он... он ведь сирота, он — одинок с самого рождения... И если он был рядом с Дэйной, то только потому, что считал себя обязанным помогать ей, девочке, девушке. Потому что она нуждается в заботе, в понимании, в любви больше чем он, мальчик и юноша.

Он никоим образом не привязывал к себе Дэйну, он просто был рядом с ней, потому что хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы она была спокойна, чтобы она была уверена в самой себе. А потом, если уж получится, если она захочет — то и в нём, своём спутнике. Он ничего, совсем ничего не требовал от Дэйны, он просто был рядом с ней. А она... она просто была рядом с ним. И в этом 'просто была рядом с ним' заключалась, как теперь понимала матриарх, великая и очень важная глубокая сложность. Дэйна рядом с Джоном была свободна. И то, что она... была рядом с Джоном тогда, когда он уходил в армию, когда он вернулся с Акузы — это был только её, Дэйны, личный выбор. На который Джон никак не влиял. Он ни на чём не настаивал.

Как не настаивает ни на чём вот сейчас, когда они вдвоём стоят и смотрят на этот ночной пейзаж. Обычный иден-праймовский ночной пейзаж. Да, глаза уже давным-давно привыкли к ночной тьме и теперь с лёгкостью выделяют контуры предметов, растений и строений. Шепард спокоен, он стоит, легко обнимая Бенезию. Без тени сексуальности. Просто обнимает, чтобы ей было спокойно, чтобы она была уверена в том, что она... не одна.

Да, у неё есть Этита, есть Лиара. Но сейчас и Этита и Лиара — далеко. А Джон — вот он, рядом с ней. Он обнимает её. И она обнимает его. Ей — хорошо. И она хочет, и она должна сделать всё, чтобы было хорошо и Джону. Потому что он ей стал невыразимо, глубоко и очень, очень дорог. Он не примет от неё никаких клятв верности. Нет, не примет. Хотя в азарийской практике, да у тех же юстициаров, к примеру, эти клятвы очень даже в ходу. И требования этих и подобных клятв... азари соблюдают, страшась, опасаясь и боясь, прежде всего, бесчестья. А Джон... нет, он не примет никаких клятв. Они ему... не нужны. Ведь, несмотря на то, что рядом с ним все эти годы, так или иначе, была Дэйна, потом — появилась Карин... он их обеих, самых близких для него женщин ничем к себе не привязывал. Они оставались рядом с ним по своей собственной воле. По своей собственной, а не по его воле. И она тоже останется с ним рядом навсегда по своей собственной воле.

Даже если она будет рядом с Этитой, рядом с Лиарой, она всегда уделит максимум внимания Джону. Она будет помнить его, она будет любить его, она будет думать о нём. Просто потому, что он есть в её жизни, в её судьбе, он есть в её сердце и в её сути. Да, да, в сути. Потому что он рискнул всем, рискнул всей своей человеческой личностной сутью, спасая, вытаскивая из хаскоподобного состояния её, Бенезии Т'Сони, суть. Это... высочайшая цена, которую никто из знакомых Бенезии органиков ещё никогда не платил за счастье, свободу и безопасность другого разумного органика. А Шепард... уплатил эту цену. Уплатил и победил, вернув Бенезию в обычный мир, подарив ей счастье вернуться к Этите и к Лиаре. Вернуться обновлённой, вернуться помолодевшей, вернуться свободной.

Джон считает, что одиночество для него — привычно. Бенезия это понимает, чувствует. Наверное, он смог осилить элитную программу подготовки спецназовцев, в том числе и потому, что считал себя одиноким. Считал себя одиноким — и продолжает считать, что он — по-прежнему одинок. А на самом деле — он уже давным-давно не одинок. Рядом с ним — любящая его, верящая ему Дэйна. Рядом с ним — любящая его и верящая ему Карин. Рядом с ним — любящая его и верящая ему Бенезия. Три женщины. Две — землянки и одна — азари.

Джон так может простоять очень долго. Но он — устал и он — голоден. Прошло несколько часов. И пройдёт ещё несколько часов, а там Джону придётся улететь в лагерь археологов. Он улетит туда. Наверное, улетит вместе с Явиком. Который ему доверяет и верит. Для которого он — партнёр, напарник.

Решившись, Бенезия искоса взглянула на старпома:

— Джон... — тихо позвала она.

— Да, Бена. — Шепард повернул к ней голову. И азари утонула в его любящем взгляде, едва не забыв, что хотела ему предложить вернуться на фрегат. — Ты хочешь вернуться на фрегат? Идём.

Он повернулся, не размыкая объятий, нашёл взглядом тропинку. И они пошли по ней, вместе и рядом. Рука Шепарда придерживала на плечах азари куртку. Бенезия чувствовала, как тепло куртки смешивается с теплом тела и руки Шепарда. Ей было так приятно... Джон понял её, сам понял, чего она хочет больше всего. Пусть не полностью понял, не до конца, но понял правильно.

Вешки, тускловатым сиянием обозначавшие дальнюю границу охранной зоны стоянки кораблей, остались позади. Вахтенные козырнули подошедшему к трапу 'Нормандии' Шепарду, расступились и пропустили его и Бенезию. Азари несколько секунд чувствовала на себе их взгляды, ощущая в них понимание и согласие. 'Похоже... Карин провела здесь воспитательно-разъяснительную работу' — успела подумать Бенезия, переступая порог шлюзовой камеры фрегата и пережидая, пока ВИ проведёт обычную процедуру 'очистки'.

— Сэр, — к Шепарду, открывшему внутренний люк шлюза, подошёл вахтенный офицер. — Майор Чаквас хочет видеть вас. Как можно быстрее.

— Хорошо. Спасибо. — Шепард огляделся по сторонам и направился к лестнице. Бенезия последовала за ним. — Карин? — он открыл дверь медотсека, переступил порог и остановился, увидев Чаквас, хлопотавшую у кухонного блока.

— Хорошо, что пришли, Джон, — обернулась врач. — Проходите, закрывайте дверь. Сейчас, скоро будем кушать, — она перевела взгляд на Бенезию. — Рада тебя видеть, Бена. Присаживайся пока, — она обернулась к плите, переставила несколько кастрюль с одного нагревательного круга на другой. — Скоро будем кушать, — повторила Чаквас.

— Карин. — Шепард разомкнул объятия, отпустил Бенезию, шагнул к кухонному блоку. — Позволь? — он взялся за лопатку, стал переворачивать скворчавшие на сковородке котлеты.

— Как знала, что не утерпишь, Джон. — Чаквас улыбнулась, мельком взглянула на поглощённого процессом Шепарда. — Спасибо.

Бенезия, видевшая всё это, постаралась вздохнуть потише:

— А мне... мне можно принять участие? — робко спросила она.

— Конечно, Бена, — усмехнулась, чуть обернувшись Чаквас. — Я как раз хотела приготовить что-то такое, что было бы очень полезно и для азари и для людей.

— А где Найлус и Сарен? — спросила матриарх, становясь рядом с Бенезией и берясь за нож и лопатку.

— Покушали у себя в каюте, помутузили друг друга в трюме, сейчас куда-то ушли, но вахтенные говорят, что они оба пока что — в пределах дальнего охранного периметра стоянки. Ночные хищники, так что мы не особо беспокоимся. Сами о себе позаботятся. Им надо побыть наедине друг с другом, о многом поговорить. Думаю, что к моменту отлёта Джона в лагерь археологов они вернутся на борт. Им тоже надо покушать. Я им приготовила, — врач кивнула на закрытые крышки термошкафа. — Чтоб не остыло. Они это любят и ценят. Им — нравится, — с удовлетворением сказала врач, не пожелавшая озвучивать, что уж ей-то как врачу корабля, хорошо известно и то, где именно сейчас находятся турианские Спектры и каково их самочувствие и состояние здоровья. — Всё, всё, вы оба разогрелись так, что скоро меня вообще оттесните от плиты, а это всё же мой Медотсек и я здесь — хозяйка.

— Хозяйка. Эт-точно, — поддакнул Шепард, улыбаясь. — Но мы — не гости, мы — сокомандники. И потому должны помогать хозяйкам.

— Вы мне и так уже помогли, — усмехнулась Чаквас. — Всё, всё! К столу. Давайте к столу! — она достала из шкафа подносы, заполнила их тарелками и чашками, отнесла к разложенному обеденному столу. — Присаживайтесь.

Бенезия села рядом с Шепардом, по левую руку от него. Ей захотелось слышать биение сердца Джона — оно её успокаивало. Азари слышала его даже сквозь скафандр. Взглянувшая на матриарха Чаквас едва заметно усмехнулась и старшая Т'Сони усмехнулась в ответ: они обе поняли друг друга правильно.

Шепард, видевший улыбки и взгляды женщин, не стал акцентировать на них своё внимание, подождал, пока сядет Бенезия и сядет в своё рабочее кресло Карин и только после этого сел сам.

— Рад видеть всех вас, — в Медотсек через четверть часа вошёл Андерсон. — Джон, челнок будет готов к отлёту через несколько часов, — командир фрегата присел в свободное кресло, взял с подноса вафлю, откусил, прожевал. — Профессор Сташинский передал, что всё — в норме.

— Хорошо, — кивнул Шепард, допивая из большой, почти литровой кружки травяной настой и вставая. — Карин, Бена, спасибо. Мне надо идти на обход корабля. А потом — лететь к Сташинскому. Начинаем работу, — он подошёл к двери, открыл створку и переступил порог, закрывая створку за собой. Мерцнули указатели-индикаторы герметизации. Муркнул сигнал, обозначавший закрытие защёлки.

Андерсон, усевшись в кресло, ел молча, быстро и спокойно. Карин посматривала на него, подкладывала добавки, доливала в чашку настой и не стремилась расспрашивать.

Бенезия чувствовала, что здесь хозяйка медотсека предоставляет право выбора своему, без малейших натяжек, Дэвиду. Она стала близким человеком для командира корабля, волей традиции почти всегда жёстко отделённого от остального экипажа статусом, положением, званием.

— Спасибо, Кари. Спасибо, Бена. — Андерсон встал, промокая губы салфеткой, кивнул матриарху и врачу. Несколько секунд — и дверь Медотсека закрылась за ним.

— Торопятся, — проговорила Чаквас, отпив несколько глотков травяного настоя из своей кружки. — Торопятся они вернуться к работе, к делу. Не могут они без дела. Для них оно — главное, — она посмотрела на дверь Медотсека. — Рассказывай, Бена. Вижу, что тебя что-то заботит... Выкладывай.

— Кари... Я теперь понимаю, что совсем недостаточно, крайне мало знала о вас, людях. Я... я хочу деятельно заботиться о Джоне, пока мы, я и Лиара, не вернёмся в Азарийское Пространство. Быть рядом с ним — счастье, говорить с ним — ещё большее счастье, понимать его — великое счастье. Но я... я совсем не умею готовить ваши, земные блюда. А мне... мне бы очень, очень хотелось, чтобы возвращаясь на корабль, приходя со службы, Джон смог бы поесть чего-нибудь домашнего, — матриарх, смущённо потупившись, помолчала несколько секунд. — Прошу, Кари, помоги мне. Научи. Мне... мне больше не к кому обратиться... Мне стыдно будет обращаться с этим к твоим подругам...

— И к твоим — тоже, Бена. Они приняли тебя в свой круг. Я в этом уверена и полно и чётко знаю, — тихо сказала Чаквас, вставая. Хорошо. Только — уговор. У Джона впереди как минимум — три часа, которые он проведёт на корабле. И ты обязательно два часа из этих трёх поспишь здесь. Ты устала, я это вижу и чувствую. Ты нервничаешь, ты боишься. Чего ты боишься — я тоже понимаю и знаю, но лучше будет, если ты два часа поспишь здесь. Я тебя напою моим фирменным отваром. И ты забудешься.

— Я, Кари, хочу... хочу проводить Джона, — прошептала матриарх.

— Проводишь. Я тебя разбужу за четверть часа до отлёта челнока. Дэвид сообщит мне, я в этом уверена, когда челнок будет полностью готов к вылету. Встанешь и проводишь. А потом — вернёшься к себе в салон. И — хорошо отдохнёшь. Договорились?

— Договорились, — матриарх поднялась на ноги.

Несколько десятков минут Чаквас, стоя у кухонного блока, показывала Бенезии, как правильно готовить самые простые земные блюда. Старшая Т'Сони чувствовала и понимала, что Карин показывает ей, как готовить именно те блюда, которые нравятся и которые приемлемы именно для Шепарда, не делая на этом обстоятельстве никакого особого акцента.

Убедившись, что азари действительно хорошо освоила рецептуру и технологию приготовления, Чаквас увлекла свою подругу прочь от кухонного блока.

— Вот здесь, в этой выгородке, Бена... раздевайся, переодевайся в халатик и ложись, отдыхай. Давай, разоблачайся и ложись. — Карин направилась к выходу из выгородки, не желая смущать азари своим присутствием. — Я подойду позже, когда ты уже ляжешь. Мне надо снять показания системы мониторинга. Время, график, — проговорила врач, задвигая за собой створку полога ширмы.

Бенезия стянула с себя комбинезон, оставшись в белье, сняла с вешалки, надела, запахнула и застегнула лёгкий халат. Сложив комбинезон на табурете, она подошла к больничной кровати.

Да. На такой же кровати она лежала, когда её принёс на борт фрегата Шепард. На такой же кровати она лежала, когда Шепард вытаскивал её из хаскоподобного состояния, рискуя своей сутью, своим здоровьем, самой своей жизнью. И на такой же кровати она очнулась, впервые почувствовав себя не хаском, а совершенно обычной пожилой азари.

Теперь это была другая кровать. Другая. Чаквас всё просчитала верно, не стала вольно или невольно заставлять Бенезию вспоминать всё совсем недавно случившееся с ней снова и снова.

Улёгшись на правый бок, Бенезия с наслаждением вытянулась, напряглась, чтобы дать нагрузку мышцам, потом расслабилась.

В этот момент и вошла Карин. В руках у врача был сосуд, закрытый крышкой, из которой выходила недлинная гибкая и, по виду, мягкая трубочка.

— Вот, возьми. Не вставай, не поднимайся. Здесь в изголовье тоже есть выемка для отростков, так что не беспокойся, ты не проснёшься от боли, повернувшись на спину, Бена. — Чаквас подала азари сосуд, и та взяла его одной рукой, другой зажимая конец трубочки губами и делая первый глоток. — Была рядом?

— Да, Кари. Я... я счастлива. И я очень хочу, чтобы Джон перестал чувствовать себя одиноким. Я знаю, Кари, Дэйна — далеко. И Джон, снова, вольно или невольно считает, что он — одинок. Знаю, чувствую это. И хочу, чтобы пока я здесь, на борту, пока я ещё не сошла с корабля где-нибудь в Азарийском пространстве, Джон не чувствовал себя одиноким.

— Понимаю, Бена. — Карин присела на раскладной вращающийся табурет. — Я тебе — помогу. Ты права, Джону будет сложно. Предстоит большая работа с нашими находками здесь, на Иден-Прайме, — врач, блюдя секретность, не стала озвучивать детали. — Потом предстоит рейс на Цитадель, там, вполне возможно, будет противостояние с Советниками и послом Альянса. А там... там, если не будет ничего сверхсрочного, мы обязательно займёмся поиском и эвакуацией твоей дочери.

— И всё это время, Кари, я постараюсь быть рядом с Джоном. Мне не нравится, что он пытается вернуться к мысли о том, что он одинок. Да, понимаю, что он отпустил или готов отпустить Дэйну. В конечном итоге это его выбор и она... поймёт его правильно. Мне понятно, что он ушёл на второй план, Кари, когда осознал, что ты отдала предпочтение Дэвиду. И теперь я должна сделать всё, что только будет в моих силах, чтобы Джон не чувствовал себя одиноким. Прошу тебя только об одном, Кари... — Бенезия помедлила, собираясь с мыслями. — Я знаю, что, скорее всего, не смогу остаться на борту фрегата... Помоги Джону. Сделай так, чтобы он не чувствовал себя одиноким после того, как меня рядом не будет. Он ведь такой... Он никогда своими проблемами никого не грузил, не грузит и грузить не будет. Просто не захочет грузить. Помоги ему, Кари... Прошу. Я знаю, впереди — война, впереди — возможно — отключение ретрансляторов. Между нами могут быть сотни тысяч километров. Ты будешь с ним рядом, я в этом уверена, Кари. И прошу... помоги.

— Помогу, конечно, Бена, — сказала Чаквас, видя, как глаза азари начинают закрываться. — Спи. Я разбужу тебя за четверть часа до отлёта челнока.

— Спасибо, — едва слышно проговорила Бенезия, проваливаясь в сладкое лёгкое забытьё.

Убедившись, что матриарх уснула спокойно и крепко, Карин вернулась в свой 'кабинетик', взглянула на индикаторы, уселась в кресло и вызвала на экран настольного инструментрона очередную медицинскую 'форматку'.

Тихо открылась дверь. Вошли Сарен и Найлус.

Чаквас обернулась, кивнула в ответ на приветственные кивки Спектров, подошедших к её рабочему столу, взглядом указала на закрытые створки термошкафа. Бесшумно протянув руку, Сарен открыл створку, забрал пакеты из термошкафа, Найлус подставил раскрытую мягкую сумку и Артериус осторожно и тихо опустил пакеты внутрь.

Старший Спектр выпрямился, прощально кивнул врачу фрегата-прототипа, повернулся к двери, обернулся, взглядом указав на выгородку, в которой располагалась матриарх. Чаквас едва заметно кивнула и оба Спектра неслышно ступая, покинули Медотсек, тихо прикрыв за собой дверь.

Найлус, взглянув на наставника, направлявшегося к лестнице, понял — он неспроста поинтересовался у Чаквас, находится ли матриарх азари в медотсеке.

Войдя в каюту Найлуса и прикрыв за собой дверь, Сарен подождал, пока Найлус выложит пакеты с блюдами из сумки на стол:

— Най, похоже, мы получили нашего первого агента в Пространстве Азари, — сказал Артериус. — И этим агентом, как ты правильно понял, будет именно матриарх Бенезия Т'Сони. Другой вопрос — одна или с дочерью, но даже такой агент, как старшая Т'Сони, нам будет крайне ценен.

— То есть, — младший Спектр убрал сумку, свернув её в компактный пакетик и уложив на полку, — Ты предполагаешь, что...

— Я, Най, не предполагаю. Я уверен. Война приближается. Времени на раскачку, на подготовку у нас — всё меньше. Да, Бенезии будет трудно. Как часто говорят земляне, на неё вполне могут 'повесить всех собак', обвинить, если сказать проще, во всех смертных грехах. Разумные органики... Несмотря на пятьдесят тысяч лет относительно спокойного развития они остались несовершенны. Сорок тысяч лет мы все потратили неизвестно на что...

— Почему же неизвестно, — усмехнулся Найлус, присаживаясь на раскладной стул и ожидая, когда на другой стул, стоящий у столика, присядет наставник. — Известно на что. На развитие. Какое-никакое, но всё же развитие.

— Вот именно, что 'какое-никакое'. Совет, к примеру, оказывается, должным образом не проверяет планеты, передаваемые молодым расам. И я теперь склонен думать, что он не первый раз допускает такой формализм. Если бы Совет проверил Иден-Прайм перед самой передачей планеты людям — он бы смог получить и Маяк, и базу протеан... Да, да, Най, базу протеан, двойную базу протеан — абсолютно спокойно. А теперь, увы, нет. Теперь ему это будет сделать крайне сложно. И потому, что у протеанских артефактов и руин появился вполне реальный, живой и дееспособный владелец и хозяин, и потому, что люди — это не та раса, которая позволяет обращаться с собой, мягко скажу — некорректно.

— Подозреваешь, что теперь Совет не увидит Маяк? — спросил Крайк.

— Конечно же, не увидит. — Сарен принялся за еду. — Я пока что не знаю и не понимаю, куда денет Явик такое устройство. Ну не на базе же в глубинах Идена оставит... Хотя, впрочем, это — тоже вариант. Люди здесь первые из всех ныне живущих рас разумных органиков познакомились с живым представителем считавшейся совсем недавно вымершей расы. Это обстоятельство теперь очень серьёзно повлияет на многое. — Сарен задумался, пережёвывая очередную порцию. — Очень на многое, — добавил он.

— Я могу ошибаться, Сар, но я почувствовал, что Бенезия... очень неравнодушна к Шепарду, — сказал Найлус, беря в руки столовые приборы и приступая к еде.

— Ты не ошибаешься. — Сарен едва заметно кивнул. — Она действительно его любит. Очень глубоко и искренне любит. И Шепард, на мой взгляд — единственный из ранее незнакомых с Бенезией разумных, кто заслуживает такой любви и такого отношения со стороны матриарха азари.

— Считаешь, что она... — негромко заметил Крайк.

— А кто ей сможет запретить, Най? — спросил Сарен. — Ей — за восемьсот лет, она — пожилая азари. Люди живут сто — сто пятьдесят лет. Если она станет женой Шепарда, то она проживёт с ним рядом счастливую жизнь. Очень счастливую. Они... понимают друг друга. Крайне глубоко, остро, точно и полно понимают. А это сейчас — очень редкое... явление. — Сарен отпил из бокала несколько глотков турианского чая. — Так что если Бенезия пожелает подписать договор с Шепардом... вряд ли её что-нибудь или кто-нибудь, включая Этиту и Лиару, сможет остановить. И даже если Бенезия будет просто любить Шепарда... — он помедлил, стараясь поточнее сформулировать мысль, — это всего лишь означает, что она будет его ждать. Ждать всю свою жизнь. Ждать, любя. После того, что ей... пришлось пережить, что ей пришлось перенести, эта любовь... такая любовь и такое ожидание — это счастье для Бенезии. И — счастье для Шепарда, который по-прежнему одинок.

— Как... одинок? — искренне изумился Найлус. — Я, как только стал свидетелем разговора Шепарда с Чаквас... Я понял, что она... она влюбилась в этого нового старпома. А он, соответственно, влюбился в неё. Вспомни, Сарен, я тебе говорил о том, что сумка с провизией была собрана, вне всяких сомнений, женщиной. Этой женщиной была Дэйна. Девушка, рядом с которой Шепард вырос. Получается...

— Получается, Най, что Шепарда любят две достойные земные женщины. И он любит их, — сказал Сарен. — Обеих, — уточнил турианец. — Для многих мужчин-землян любить двух женщин такой жертвенной любовью — в принципе невыполнимая задача. Для них — невыполнимая, а для Шепарда — очень даже выполнимая. И не потому, что он обрёл какие-то там особые способности. Просто потому, что он такой был изначально.

— До сих пор ничего неизвестно о том, кто его родители, Сар, — отметил Крайк.

— Я не думаю, Най, что нам, представителям другой расы, пусть и сотрудникам спецслужбы галактического уровня, следует заниматься уяснением этого обстоятельства во всех деталях. Всё равно дело — очень прошлое. Шепард вырос, возмужал, он сам прошёл свой жизненный путь. Прошёл один, не напрягая никого из находящихся рядом разумных. Да, родители у него были, вполне возможно, неординарные. Но всё равно они оставили его в младенчестве в детдоме. Это — поступок. И это — показатель. А сейчас Шепард — Эн-Семёрка, спецназовец высшей квалификации, одновременно — носитель загалактических и может быть — внегалактических возможностей и способностей.

— Он — наша надежда на победу над Жнецами, — сказал Найлус, собирая посуду в ровную стопку.

— Может быть он — надежда. Может быть, — сказал Сарен. — Он, Най, никогда не согласится возглавить какую-нибудь общегалактическую структуру. А именно этого от него будут ждать. Именно этого, — повторил Сарен. — Всегда легче переложить и тяжесть работы, и тяжесть ответственности на какого-нибудь другого разумного, — старший Спектр помолчал несколько секунд. — Шепард из-за своих качеств... Да, и приобретённых — тоже, Най... Он будет вынужден действовать на пределе своих возможностей. А остальные... попытаются им просто прикрыться. Чтобы не напрягаться. — Сарен хлопнул ладонью по столешнице. — Сколько раз я это видел! Сколько раз я этому был свидетелем!... Нагрузить другого разумного, чтобы самому — не напрягаться! Шепард не согласится возглавить что-то вроде Галактического Сопротивления, а ведь именно этого от него и ждут! Очень многие разумные этого от него и ждут уже сейчас, Най.

— В противном случае... — протянул Найлус, размышляя, — его могут счесть...

— Монстром, — сказал Сарен. — Тут ты — прав. Полностью — прав. Но это — не сработает. Шепард — не монстр. Он просто... не такой, как многие другие разумные. Не только — люди. Не только — земляне. Он — другой. И в то же время... он — наш.

— Считаешь... — осторожно заметил Крайк.

— Да, Най. Ты прав. Надо подумать. Нам с тобой вдвоём надо подумать над тем, как 'продавить' через Совет Цитадели решение о присвоении Шепарду звания и статуса Спектра. Если он действительно, настолько необычен... Нельзя его связывать дутыми рамками стандартных внутрирасовых и межрасовых ограничений. Они, эти рамки, для него будут противоестественны. Если мы хотим попытаться победить Жнецов, что само по себе — невероятно сложно и трудно, надо дать возможность Шепарду раскрыть свой потенциал.

— Он ведь неугомонный, — сказал Найлус.

— Именно, что неугомонный, — подтвердил Сарен. — И он не хочет для себя никаких особых прав, никаких особых 'послаблений' и 'облегчений', как иногда выражаются люди. Он просто живёт и действует. Наверное, такая настройка и привлекает к нему... женщин. Они чувствуют, что он — достоин их особого отношения к нему, их любви.

— Бенезия... Она... — несмело продолжил младший Спектр.

— Хочет забеременеть от него, Най, — подтвердил Сарен. — Знаю. Слышал. Это — 'читается' очень легко. Она — счастлива, а счастье для любой женщины — быть матерью детей от достойного мужчины. Очень достойного, — подчеркнул Артериус. — Так уж тут, в этом мире, заведено. — Сарен посмотрел на часы. — Ладно. Скоро Шепард улетает в расположение лагеря археологов. Давай отдыхать. Потом надо будет прогуляться по окрестностям. Ночь ещё не кончилась... — Он встал, намереваясь улечься на раскладной койке. — Скоро придётся подумать над тем, как мы с тобой будем спать в капсулах.

— Подумаем, — сказал Найлус, гася свет и направляясь к своей раскладной койке. — Уверен, что эту проблему удастся решить. Так — или иначе.

Сташинский, как и обещал, вышел на аудиосвязь с Явиком. Получил от него инструкции по осуществлению передвижения двух буровых установок через территорию протеанской базы. К порталу, от которого предстояло бурить тоннель к месту расположения второй протеанской базы. Время, отведённое археологам на подготовительные работы, подходило к концу. Явик, переговорив с профессором, почти полностью очнулся, постепенно повышая степень своей готовности к обычной работе до нормативного уровня. Наконец, ощутив, что уровень достаточен, протеанин открыл дверь своей каюты-выгородки и вышел, направляясь к каюте старшего помощника.

Шепард лежал на койке, перебирая струны своей гитары и думая о чём-то своём. Старпомовский обход закончился несколько минут тому назад. Пока на корабле всё было в порядке. Экипаж и команда заняты выполнением поставленных задач, особых сложностей не отмечено, в пределах охранной зоны тоже спокойно.

На столике рядом с кроватью на подносе лежал распакованный паёк, к которому капитан так и не прикоснулся — слишком сытно накормили его Карин и Бенезия в Медотсеке, чтобы была необходимость 'дозаправляться' ещё и в своей каюте. Дверь, кстати, старпом не стал закрывать, оставив достаточно широкую щель и тем самым обозначив готовность пообщаться с любым из нормандовцев.

Явик, приближаясь к каюте старпома, несколько десятков секунд слушал, как играет Шепард. Мелодия ему понравилась. В этот раз воин древней расы шёл не скрываясь. Поэтому Шепард, прежде чем протеанин появился на пороге каюты, успел сесть на койке и отложить гитару в сторону. Мысль о том, что часы безделья, пусть и относительного, подошли к концу, мелькнула в сознании старпома одновременно с ровным коротким гулом струн гитары, уложенной в чехол и повешенной на стену.

— Проходи, Яв. — Шепард поднялся с койки, поправил чехол с гитарой, подошёл к шкафу, привешивая к поясу шлем и вооружаясь. — Сейчас я буду готов.

— Спасибо, Джон. — Явик переступил порог каюты старпома, но дверь закрывать не стал. — Я получил информацию. Транспортировка обеих буровых установок через базу прошла штатно, учёные и техники уже установили их у портала. Кроме вполне обычного коридора археологи и инженеры с техниками ничего 'такого' и не увидели. Похоже, наш план начинает работать так, как надо, Джон, — он подождал, пока Шепард проверит свой рюкзак, отошёл к двери каюты. — Каков твой дальнейший план?

— Посмотрю, как начнётся бурение. — Шепард закончил сборы, повернулся, шагнул к партнёру. — Это должно занять час с небольшим, максимум — два. Просто понаблюдаю. Потом... я планирую вылететь со Сташинским на место, где уже началось строительство шахтного шатра над базой-второй. На дорогу туда уйдёт полчаса, там — час-два-три максимум — пока уясню неспешно, что там и как, на этом новом месте.

— Полагаешь, что мне лучше остаться на базе-один? — спросил протеанин.

— Да. Яв, ты знаешь сам, почему я так полагаю, — подтвердил старпом. — Поэтому пояснять, озвучивая вслух, прости, не буду.

— Знаю. — Явик понял, что Шепард предполагает уход партнёра на несколько часов в глубины протеанской базы и уверен в том, что воин древней расы захочет побыть рядом с Таэлой. — Хорошо. Идём.

— Идём, — эхом отозвался Шепард, следом за Явиком переступая порог своего обиталища и прикрывая створку двери. — Если бы не ночь... можно было многое сделать быстрее, а так... придётся только попытаться ускориться.

— Согласен. Ночь — специфическое время, — произнёс Явик, ступая на лестницу, уходившую в ангар. Ни он, ни старпом в очередной раз не захотели воспользоваться лифтом.

В ангаре было спокойно и свободно. Водитель уже находился в кабине. Явик, поприветствовав полисмена, стоящего на входе в ангар, подошёл к челноку, поднялся на борт, вошёл в салон и сел в кресло. Он уже знал, что к ангару направляется Бенезия и не хотел быть свидетелем прощания.

— Джон... — Бенезия подошла к Шепарду, облокотившемуся о поручень трапа и читавшему на экране своего инструментрона последние присланные вахтслужбой фрегата файлы. — Летишь?

— Да, Бена. — Джон обернулся. — Ты немного отдохнула...

— Да, — улыбнулась азари, обрадовавшись, что Джон поинтересовался её самочувствием. Пусть и очень кратко, но поинтересовался... вполне искренне. — Вот, пришла тебя... проводить.

— Спасибо. — Шепард свернул инструментрон, шагнул к азари, приобнял её.

Бенезия обняла Джона, поцеловала его, теперь уже не в губы, а в щёку. Мягко и нежно поцеловала, обрадовавшись, что Джон может уделить ей хотя бы несколько минут:

— Возвращайся, Джон. Я буду... ждать, — тихо сказала она, взглянув в глаза дорогого для неё человека. — Приходи ко мне в салон.

— Приду, — кивнул Шепард, целуя азари в щёку.

Ей понравился поцелуй Джона, она снова ощутила, что он действительно любит её, что он к ней, пожилой матриарху азари, неравнодушен. Она не спешила размыкать объятия, понимая, что может так простоять рядом с Джоном очень долго, но всё равно ему придётся очень скоро, улететь.

Джон смотрел на неё, она смотрела на него и тонула в его глазах, в его взгляде.

Несколько минут — и она почувствовала, как он опускает руки, подхватывая рюкзак.

— Джон... — Бенезия сделала шаг назад, отступила от трапа, на который уже ступил Шепард. — Возвращайся... ко мне.

— Я вернусь, Бена, — тихо и твёрдо сказал Шепард, поднимаясь по трапу к челноку и кивая водителю, уже включившему автоматику закрытия двери. Шагнув к креслу, старпом уселся, пристегнулся и несколько секунд потратил на осмысливание происшедшего.

Челнок, тускло посверкивая мерцавшими прожекторами, вырвался из ангара через шлюз и ввинтился в ночное небо Иден-Прайма, выходя на просчитанный курс к лагерю археологов.

Бенезия вышла из ангара, направляясь к своему салону.

Карин разбудила её вовремя, сама подошла, коснулась плеча спящей азари. Когда старшая Т'Сони открыла глаза, Чаквас тихо сказала только одно слово: 'Джон' и Бенезия поняла. Сон слетел с неё в одно мгновение и азари, как молодая дева, откинув покрывало, соскочила с кровати, почти моментально оделась и едва ли не бегом поспешила из Медотсека к ангару, с трудом осознавая, что ведёт себя совершенно не так, как пристало вести себя матриарху азари.

Нормандовцы, она это отчётливо, пусть и где-то на заднем плане восприятия, ощущала, провожали её удивлёнными, изумлёнными и заинтересованными взглядами, а она... Она почти бежала к ангару фрегата-прототипа, потому что понимала: она не простит себе, если увидит только хвостовые огни челнока. Она должна проститься с Шепардом так, как подобает прощаться двум разумным, любящим и ценящим друг друга.

Сейчас, возвращаясь к себе в салон... Уже не в Медотсек, в салон, Бенезия чувствовала себя счастливой. Она попрощалась с Шепардом. Пусть даже он улетал с фрегата на несколько часов, улетал в сопровождении Явика, улетал отдохнувший, сытый, вооружённый.

Он улетал работать, действовать, помогать. А она... она оставалась на фрегате. Да, она снова будет рядом с Карин тогда, когда врач корабля продолжит своё путешествие по окружающим стоянку кораблей поселениям иден-праймовцев, она снова пообщается с подругами Чаквас. Всё это обязательно будет. Но теперь она будет ждать Джона. Ждать его, Джона Шепарда, возвращения. Будет думать о Джоне, будет беспокоиться о нём, будет любить его. Любить... на расстоянии.

Это — сложно, это трудно, но она справится с этой сложностью и с этой трудностью. Справится, потому что она действительно любит Шепарда, а он действительно любит её.

Она ощущала, что Джон уже настроился на работу, что он несколько холоден, что он сосредоточен. Всё это так. Но он так посмотрел на неё, когда обернулся. Так посмотрел... Тепло, спокойно и участливо. И она поняла: он любит её. И он будет рядом с ней другим. Очень даже другим. Таким, каким не будет знать его даже Карин. Какая там конкуренция, если Шепард и для Карин, и для Дэйны, и для неё, матриарха азари, свой?! Единственный, особый?

Никакой конкуренции. Шепард, оказывается, так умеет построить взаимоотношения с женщинами, что они не конкурировали за него между собой. Как он это умел — для Бенезии это оставалось приятной и важной тайной старпома, которую она и не собиралась пытаться разгадать. Ей нравился Шепард такой, каким он был с ней. Только с ней, пожилой азари. Только с ней. И — ни с кем больше.

Он улетел работать, действовать, помогать. Совсем скоро начнётся война. И он будет улетать и уходить с борта своей 'Нормандии' воевать. И будет возвращаться на фрегат, ставший для него очень надолго домом. Важным, ценным, дорогим и, конечно же, любимым домом.

Подождав, пока створка салонной двери откроется, Бенезия переступила порог своего обиталища, подошла к столику, села в кресло и задумалась, понимая, что в её жизни начался новый этап. Или — новый период. Или — новая страница. Она обрела большую, глубокую любовь, обрела возможность быть для кого-то единственной, лучшей, любимой. О многом теперь предстояло ей подумать, многое предстояло решить и время для раздумий и решения теперь у неё, матриарха азари Бенезии Т'Сони, было. До тех пор, пока Шепард не вернётся на фрегат из лагеря археологов.

Бурение тоннеля и шахты к 'Клинку Ярости'

Тимур Лаврович шёл по коридору, по которому совсем недавно были проведены две платформы с буровыми установками. Профессор вспоминал, как впервые спустился в тоннель и дошёл до той странной плёнки, перекрывавшей подходы к стене протеанской базы. При его приближении плёнка растворилась в воздухе. Он увидел проход в монолитной стене. Чёткие яркие указатели — привычные для земного человека 'стрелки' — диктовали руководителю археологической экспедиции направление движения. Остановившись в проёме, профессор прикоснулся рукой к 'коробке' портала. Материал похож на камень, но ясно, что это — не привычный гранит или базальт или какая-нибудь другая, обычная для человека горная порода. Ширина и высота портала были достаточны для того, чтобы установки на гравитационных платформах, одна за другой прошли внутрь базы.

Сама база оказалась неприступной — коридор не имел никаких боковых ответвлений, никаких намёков на порталы и входы. Похоже, протеанская база обладала огромными возможностями по трансформации своей внутренней структуры, что, в том числе, обеспечивало ей достаточно высокую степень стойкости при попытках осады и штурма.

Установки аккуратно провезли по тоннелю, ввели в портал и провели по коридору. Техники, инженеры и ассистенты с интересом, но настороженно оглядывались по сторонам. Тимур Лаврович понимал их настроение: быть внутри протеанской базы и не иметь возможности вгрызться в боковые стенки в попытке пройти за их толщу внутрь этого гигантского артефакта... для исследователей было просто невыносимо.

Да, профессор предварительно поговорил почти со всеми своими коллегами, участвующими в работах, предупредил, что не следует даже пытаться искать другие проходы внутрь базы протеан, но... Разве настоящего учёного это предупреждение когда-нибудь останавливало? Нет, никогда раньше — нет. Но теперь... Теперь Сташинский и его коллеги чувствовали, что расплата за нарушение запрета будет предельно быстрой и жестокой.

Археологи потратили немало времени, чтобы проверить обе установки, предназначавшиеся для перевода к другому порталу. Техникам пришлось крайне осторожно провести гравиплатформы с установками через горизонтальный тоннель к стенам базы. Затем совершенно неожиданно учёным захотелось задержаться у входного портала: археологи, инженеры, техники, ассистенты очень долго не хотели уходить отсюда — они впервые встретились с такой технологией, с таким артефактом. Люди несколько раз — туда и обратно прошли пешком путь по длинному, не очень широкому коридору. Шли в первый раз очень осторожно. Никто из спутников профессора не хотел торопиться... Вокруг были монолитные стены, потолок и пол.

Протеанская трансформируемая база — так пояснил Сташинский необычный вид коридора своим коллегам и те вроде бы удовлетворились этим пояснением. Во всяком случае, на словах, да и по ощущениям самого профессора выходило, что удовлетворились.

Достигнув второго, дальнего портала, учёные и техники с инженерами закономерно стали действовать ещё более осторожно. Здесь уже не было створок ворот, прямо за аркой портала начиналась стена горной породы, которую предстояло бурить, прокладывая тоннель.

Сташинский распорядился начать установку гравиплатформ в стационарное положение, приказал начать прокладку отсасывающих трубопроводов, по которым измельчённая порода будет выбрасываться на поверхность под старым куполом шатра.

Несколько часов люди работали, привыкая к тому, что коридор протеанской базы так и останется единственным, что им удалось увидеть. Сташинский чувствовал недовольство своих коллег, но что он мог сделать?

Этот протеанин... Он — серьёзный и не склонный шутить разумный органик. А Шепард... с такими людьми Сташинскому редко когда приходилось контактировать. Весь опыт таких контактов просто кричал, что противоречить таким людям крайне опасно. Да, Шепард не производил впечатления тупого солдафона, способного только стрелять, убивать и калечить, но он был очень непрост. Очень. А с непростыми людьми следовало быть крайне осторожным.

Наконец все трубопроводы были проложены, проверены, закреплены. Вся аппаратура настроена так, как надо. Сташинский связался с фрегатом, передал всю информацию вахтслужбе, та передала её командованию корабля. Появление Шепарда и Явика было, как всегда, быстрым и внезапным.

Остановившись у портала, Явик смотрел на стену из камня, Шепард просматривал настройки буровых установок. И протеанин, и спецназовец молчали. Их молчание немного нервировало Сташинского, понимавшего, что они ничего не будут говорить, пока не убедятся в том, что всё запланированное было сделано надлежащим образом. А ведь здесь — только часть работы.

Вторая часть работы должна быть осуществлена в пяти километрах отсюда, над второй базой. Что представляет собой эта вторая протеанская база, Сташинский не знал: ни Шепард, ни Явик ничего ему так и не пояснили. Не считать же пояснением то, что это — некий скальный подземный город, совокупность пещер, залов, коридоров, спусков и подъёмов на самые разные уровни. Профессор не раз участвовал в раскопках таких подземных городов и не только на Земле, но сейчас... Сейчас он чувствовал, что от него что-то старательно скрывают. Скрывают потому, что не хотят, чтобы он и его коллеги когда-нибудь в будущем пострадали из-за прикосновения к слишком серьёзной тайне.

— Вы хорошо поработали, профессор, — сказал Явик, оборачиваясь к руководителю археологической экспедиции. — Если не будут найдены проблемы в аппаратуре и в оборудовании — можно будет приступить к бурению. Как только будут пройдены первые двести метров, профессор, мы должны будем приступить к проходке вертикальной шахты в обусловленном ранее районе Идена. Вторые две установки уже на месте? Как с шатром и охраной?

— Всё сделано. — Сташинский посмотрел на стоявшего у портала Явика, смутно осознавая, что этот странный протеанин не преминёт лично убедиться в том, что на второй 'точке' всё действительно сделано надлежащим образом. — Охрана выставлена, там — полувзвод из приданного нам подразделения космопехоты. Командует заместитель сержанта Уильямс.

Явик кивнул, не сводя со Сташинского взгляда своих четырёх линейно-горизонтально расположенных глаз и привыкший общаться с батарианцами профессор едва слышно вздохнул: теперь ему предстояло привыкать общаться с разумным, обладающим совершенно иным расположением глаз — зеркал души. Хотя сейчас протеанин, как чувствовал профессор, был настроен вполне благожелательно, что-то в облике и во взгляде этого разумного постоянно напоминало профессору, что перед ним — воин, офицер и командир, который не остановится перед необходимостью проявить крайнюю жестокость, если, конечно, в этом возникнет какая-нибудь нужда.

Вздохнув, профессор продолжил:

— Шатёр выставлен, установки заведены на места, обусловленные в задании. Всё готово к началу бурения.

— Хорошо, — кивнул протеанин, поворачиваясь к порталу.

— Яв, подойди. Взгляни. — Шепард стоял у пульта управления, единого для обеих установок. — Или я чего не понял, или это — недоработка, — старпом указал подошедшему партнёру на одну из строк, высвеченных на экране. — Вот эта позиция.

Услышав о недоработке, Сташинский похолодел. Да, он понимал, что подготовку к бурению и старпом фрегата и его странный партнёр будут проверять досконально. Потому гонял своих помощников и коллег нещадно, добиваясь максимального качества. И если там, в настройках, действительно допущена ошибка...

— А если так? — спросил протеанин, быстро нажимая своими когтями сенсорные клавиши на пульте. — Посмотри, Джон, вот так будет намного лучше, чем мы планировали.

— Хм. — Шепард посмотрел на изменившуюся сетку показателей. — Ты прав, так будет лучше. Проверим энергообеспечение и — можно будет начинать, — капитан обернулся. — Тимур Лаврович, прошу вас, подойдите. И инженера, осуществлявшего настройку — тоже пригласите.

Вздохнув, профессор осторожно и медленно подошёл к пульту, склонился над экраном. Рядом остановился инженер, которому Сташинский поручал окончательную настройку параметров бурения.

Несколько минут Явик, Шепард и археологи обсуждали изменения, которые были внесены в сетку параметров.

Слушая, что ему говорят старпом фрегата-прототипа и странный инопланетянин, Сташинский всё острее понимал, что эти двое за несколько часов сумели подготовиться гораздо полнее и профессиональнее, чем он, начальник экспедиции, смог бы ожидать от воинов. Протеанин и капитан были, как оказалось, знакомы со многими деталями, известными только очень узким специалистам.

— Тимур Лаврович. — Шепард понял настроение профессора. — Мы хотим, чтобы вторая база... не сложилась раньше времени как карточный домик. Поэтому проходка горизонтального тоннеля и вертикальной шахты должны быть осуществлены максимально точно и аккуратно. Нам не нужен котлован на месте второй базы. Во всяком случае — вот так сразу, сейчас. — Шепард выпрямился, сделал шаг назад от пульта, давая возможность своему напарнику завершить на клавиатуре ввод команд. — Мы подождём, пока не будут пройдены двести метров тоннеля. Потом вместе с вами вылетим на точку-вторую. Там тоже надо будет начинать проходку. Затем, профессор, вы сможете выбирать, откуда осуществлять руководство работами. Мы вмешиваться не будем до момента, когда до стены 'второй базы' не останется несколько метров. Проходка, как вы знаете, Тимур Лаврович, будет долгой, особенно здесь, в горизонтальном тоннеле. Вертикальный ствол будет пройден за двое суток, горизонтальный тоннель по финальным расчётам — минимум за четверо суток. Так что у вас будет возможность распределить силы экспедиции по двум-трём дополнительным площадкам, определённым в уточнённом плане.

— Да, да. Понятно, — несколько рассеянно ответил Сташинский, изучая показатели на экране пульта. — Конечно, я проконтролирую начало работы на 'второй точке'. Обязательно.

— Данные введены, — отметил Явик, отходя от пульта и взглядывая на подошедшего инженера-археолога. — Можете включать.

Специалист кивнул, опасливо покосившись на боевую тяжёлую кроваво-красную броню странного разумного органика, нажал несколько сенсоров и обе установки ожили. Сташинский, стараясь сохранить спокойствие, наблюдал, как Явик одним текучим движением переместился к порталу, встал в метре от рабочей зоны буровой установки, стоявшей слева, впился взглядом в стену породы, уже начавшую проседать и выгибаться. Шепард, в отличие от своего партнёра, не спешил отходить от пульта управления, считывал показания приборов и изредка поглядывал на то, как лучи установок кромсают породу.

— Двадцать минут, Джон, — пришёл от Явика мыслеобраз. — Двести метров будут пройдены через двадцать минут.

— Тимур Лаврович, через двадцать минут мы с вами выходим на поверхность, — сказал старпом.

— Да, да, конечно. — Сташинский ощутил, что его нервная рассеянность только увеличилась, никуда не исчезнув, хотя оснований для особого беспокойства больше не было.

— Он боится... Боится слишком многого. — Новый мыслеобраз проник в сознание капитана и Шепард едва заметно кивнул, не сомневаясь, что Явик поймёт правильно.

Двадцать минут истекли и капитан отступил от пульта ещё на два шага, поворачиваясь к выходу в коридор базы.

— Идёмте, Тимур Лаврович. — Шепард несколько устало и рассеянно махнул рукой в направлении выхода из тамбура, где стояли установки. — Нам надо поспешить.

Когда тамбур остался далеко позади, старпом замедлил шаг и повернулся к Сташинскому:

— Тимур Лаврович, я понимаю, вам интересно, что за этими стенами находится, — он указал на стены коридора. — Не буду кривить душой — там много всего. Но, — он посмотрел на Явика, шагавшего рядом со Сташинским, — Я не могу действовать в ущерб интересам нашего партнёра. Это — то, что принадлежит ему, его расе.

— Профессор, — сказал Явик. — Пока что то, что находится за стенами этого коридора — должно остаться тайной. У вашей экспедиции будет предостаточно работы на других площадках. Там вы сможете найти немало интересного, ценного и полезного. То, что расположено здесь и на второй, подземной скальной базе, должно остаться неизвестным, — он посмотрел на занервничавшего археолога и тот с изумлением ощутил, как нервозность отпускает его. — У нас впереди война, а то, что находится за этими стенами — потребует нескольких лет на одно только предварительное исследование. — Явик повнимательнее всмотрелся в глаза Сташинского. — Да, профессор, понимаю, но — объективно вы не успеете сделать всё необходимое до начала Вторжения. Так что то, что там, — протеанин указал рукой на стенки коридора, — останется вне досягаемости членов возглавляемой вами экспедиции. Ясно?

— Ясно, — вздохнул Сташинский, подходя к порталу, за которым начиналась вертикальная шахта.

Загудевшая лебёдка опустила вниз страховочные пояса и двое землян и протеанин, пристегнувшись, поднялись наверх, под шатёр, где, освободившись от подвесных 'систем', вышли на площадку к ожидавшему их челноку.

Сташинский поднялся в салон первым, за ним — Шепард и следом — Явик.

Пристёгиваясь, Шепард обратил внимание, что Сташинский ведёт себя несколько скованно. Он уже не выказывал недовольства по поводу недоступности протеанской базы, но...

— Я немного поработал над его сознанием, Джон. Он — увлечённый человек, а его увлечённость отключает очень многие 'тормоза', — вспыхнул в сознании капитана мыслеобраз. — Так же я поработал над сознанием и всех его коллег, введя некоторые ограничения. Обе базы теперь в безопасности. Даже привлечение посторонних иден-праймовцев в качестве вспомогательной рабочей силы не поставит базы под угрозу расшифровки. И я ничего не трогал за пределами этого ограничения, Джон. Эти несколько дней, пока идёт бурение тоннеля... должны быть спокойными.

Шепард воспринял мыслеобраз — Явик это не только почувствовал, но и увидел. А также понял, что подобная самодеятельность партнёра очень не понравилась капитану.

Подавив недовольство, Явик сформировал и послал уточняющий мыслеобраз, отметив для себя попутно, что челнок уже поднялся в ночное небо Иден-Прайма и направился ко второму лагерю археологов:

— Джон, нам нельзя сейчас и здесь расшифровываться, — протеанин привычно не указывал явно, кому именно не следует расшифровываться. — Пусть археологи роются в любых других местах, ты помнишь карту, ты видел её 'легенду'. Эти две точки должны быть пока недоступны. Иными путями побудить археологов... не проявлять излишней активности — это заняло бы очень много времени и не гарантировало бы успеха. И я действительно не трогал ничего за пределами этого ограничения, Джон. Мне... мне нельзя терять сейчас своих. А если я дам доступ внутрь базы — я их потеряю... Рано ещё моей расе выходить на открытое место. Рано, Джон. Мои... только-только вернулись, им надо окрепнуть, адаптироваться. Им нужен... корабль. Это — ваша планета, планета, предназначенная людям. А нам надо найти приемлемую для нас планету. Желательно — абсолютно не известную никому из представителей нынешних рас. Всем выжившим протеанам надо покинуть Иден-Прайм. Жнецы... мы для них только строчка в плане, они всё равно будут уничтожать всю разумную жизнь в Галактике, но сейчас... — Явик помедлил и мыслеобраз дрогнул в сознании капитана. — Если мы... все, кто выжил... проявимся, Жатва будет Очень приближена по срокам, Джон. Я... я не хочу этого. И я не хочу, также, чтобы Жатва началась в самое ближайшее время. Нам всем нужно время на подготовку к войне, к противостоянию, к столкновению. Чем больше будет у нас времени — тем лучше мы подготовимся. Нам нужно постараться подготовиться как можно более качественно, чтобы наполнить надежду на выживание... реальным смыслом. — Явик с трудом сдерживал внутреннее волнение, видя, как заинтересованно поглядывает на него Сташинский. — Джон, если у тебя есть сомнения — мы сможем поговорить на фрегате. Только там... можно будет максимально открыто говорить.

Шепард отвёл взгляд от иллюминатора салонной двери, взглянул на протеанина, чуть склонил голову, приподнял её и снова стал смотреть в иллюминатор. Этот жест... не очень походил на обычный кивок, обозначавший согласие, но Явик понял. По меньшей мере, капитан его услышал, выслушал. Теперь ему надо обдумать услышанное. Впереди — работа и надо сосредоточиться на ней.

Профессор Сташинский посматривал на сидевших чуть поодаль от него протеанина и человека, понимая, что эти двое — самые странные разумные, которых он встречал в своей жизни.

Шепард и Явик общались, причём делали это совершенно открыто, спокойно, в полной уверенности, что их никто не подслушает и не поймёт. Самое горькое было то, что он, профессор археологии, достаточно известный учёный, понимает: так и есть. И сейчас протеанин вполне мог говорить с Шепардом о том, как дальше не пускать археологов внутрь протеанской базы. Конечно, они — воины, для них противостояние, бой, даже смерть — привычны. Для него же привычно открывать новое в очень старом. И вот теперь эти двое не дают ему возможности найти это новое, дать этому новому шанс быть узнанным, исследованным, введённым в научный оборот.

— Мы почти на месте, — сказал водитель. Две минуты.

Шепард кивнул, вставая с кресла, поправляя винтовку и рюкзак. За ним поднялся Явик, шагнувший к двери.

Вздохнув, Сташинский отстегнул привязные ремни и тоже встал, подумав о том, что его оттеснили от двери. Воины... Может, они действительно чувствуют, что приближаются бои? Может быть.

— Сэр! — к челноку, опустившемуся на площадку, подошла Эшли Уильямс. — Полувзвод из состава моего взвода, сэр, осуществляет охрану периметра и базы. Происшествий за время охраны не было, сэр, — она опустила руку от шлема, отступила на два уставных шага.

Шепард, оглядевшись по сторонам, кивнул:

— Рапорт принял, сержант. Как люди обустроены здесь?

— Два балка. В одном — археологи и техники с инженерами — восемь человек, в другом — мои люди, сэр, десять человек. Два человека — в боевом резерве, два человека — отдыхающая смена. Остальные — на постах.

— Ясно, — капитан увидел, как Явик, взяв Сташинского за руку, отводит его от челнока, что-то поясняя учёному своим фирменным, чуть стрекочущим голосом.

То, что он увидел, ему понравилось — маскировка была выполнена нормативно, охрана не 'светилась' в открытую, зона, в которой было запрещено появляться местным жителям, ясно и чётко обозначена — вешки хорошо заметны и днём и сейчас, ночью. Свечение фонарей и прожекторов на площадке было притушено — видимо, берегли энергию и просто не хотели давать любопытствующим возможности что-либо чётко рассмотреть.

— Рапорт принят, сержант. Спасибо. Свободны.

— Есть сэр. — Эшли отошла от капитана.

Прибытие протеанина и старпома здесь ожидали — археологи, техники, инженеры, два ассистента профессора работали эти несколько часов, готовя шатёр и две буровые установки. Предполагалось, что бурить придётся несколько суток, в почти непрерывном режиме. Да, постепенно археологи, получившие уточнённую информацию, меняли места расположения своих лагерей, переходили к более 'интересным' и обещавшим успех площадкам. Протеанин... жёстко и чётко взял управление раскопками на Идене в свои... руки... Или — лапы. Впрочем, наверное, на 'лапы' он и оскорбиться может, а если оскорбится такой... то обидчик может пострадать очень серьёзно.

Шепард вошёл под шатёр, приветственно кивнул ассистенту, снимавшему показания с экрана пульта управления одной из установок. Подошёл к ограждённому месту, где предполагалось начать бурение. Все эти часы археологи осуществляли необходимые подготовительные работы. Здесь было главным закрыть для доступа местных жителей огромную по иденским меркам территорию. Да, пришлось предупредить о возможном появлении котлована, но здесь — камень, пахотной земли очень мало, поэтому крестьяне и фермеры не особо возражали. Строители — да, возражали, они отсюда иногда брали камень, но им подождать легче, чем тем, кто работал на земле и кормился с земли. Слушая пояснения второго ассистента, Шепард изредка оглядывался по сторонам.

Явик не утерпел, проводит 'воспитательно-разъяснительную' работу. Вроде бы и не давит на Сташинского, но... кто его знает, что в понимании протеанина 'не давит', а что — очень даже 'давит'. Пятьдесят тысяч лет разницы давали протеанину множество преимуществ, которыми он, кстати, не спешил воспользоваться в полной мере. Так, немного. Пока в рамках. Честно ведь сказал, что повлиял на археолога. А мог бы, вполне мог бы и не говорить.

Кое в чём партнёр, конечно же, прав. Если дать возможность археологам закопаться в базу — доверие протеан будет потеряно. Не подорвано, а потеряно. Именно потеряно. Археологи — ужасно терпеливые и настойчивые люди, поэтому если бы Явик не провёл работу со Сташинским... что помешало бы ему отдать распоряжение о бурении стенки коридора? Да ничего. Он — руководитель археологической экспедиции, учёный, исследователь. Попробуй такого энтузиаста останови... Так что лучше, когда он всё же знает рамки, за которые нельзя переходить. Просто опасно переходить.

Бурение началось, установки включились и работают нормально. Смотреть здесь особо нечего. Как обычно — дойдут до определённой отметки и прекратят работать. Автоматика сделает всё так, как надо. Шепард ещё раз взглянул на экран пульта управления, переговорил с техником, инженером и ассистентом профессора, после чего вышел из шатра.

Гудения установок здесь не было слышно — звукоизоляция была выполнена на 'отлично'. Вокруг внешне всё было спокойно. А ведь где-то под ногами, в нескольких десятках метров лежит протеанский корабль. Возможно — почти не повреждённый.

Старпом слишком хорошо понимал, что будет означать обнаружение такого корабля для иден-праймовцев. Такая находка вызовет слишком большой резонанс, ажиотаж и привлечёт повышенное внимание администрации района и планеты, а там и до паломничества всяких разных 'заинтересованных лиц' и не только, кстати, землян, очень недалеко будет. И как тогда сохранить в тайне базу протеан? Нет, эти две базы надо сохранить в максимальной тайне. Просто потому, что выжившим протеанам нужно покинуть Иден-Прайм. Для них здесь спокойной жизни не будет. Планета колонизирована, заселена людьми. А вернувшимся из криостазиса нужна своя планета, на которой только они, выжившие протеане, будут полноправными, полновластными хозяевами.

Им ещё предстоит несколько дней перегружать необходимые припасы, технику, оборудование с базы на корабль. И только потом корабль, приняв на борт всех выживших протеан, кроме, конечно, Явика, сможет стартовать.

Поле невидимости. Протеанская технология. Единственное — что останется здесь, на второй базе — огромный котлован. Корабль, как доказал ему, старпому 'Нормандии', Явик, достаточно большой. Военный боевой корабль. Хорошо, что не гражданский и хорошо, что большой.

Несколько часов придётся провести здесь, потом вернуться на фрегат. Говорить с Явиком? О том, как он надавил на Сташинского? Вполне возможно, что придётся. А потом придётся несколько дней, пока идёт бурение, направлять активность профессора и его коллег в более безопасное и нужное русло. Да, это означает, в том числе, и разделение экспедиции на несколько отрядов, но для самих археологов это — привычный режим работы, а для него и Явика — способ не допустить привлечения излишнего внимания к этим двум протеанским базам. Вполне достаточно будет, если на несколько суток здесь останется минимум работников — установки вполне могут работать в полностью автоматическом режиме, за ними не нужно постоянно приглядывать, техника знакомая, стандартная, технология бурения отлажена. Проблем не предвидится.

Может и не предвидится, но... Ладно там эти поездки-полёты по новым археологическим площадкам, но ведь придётся снова встречаться с журналистами, снова встречаться с местными военными. Уже сейчас, по первым, поступившим на старпомовский инструментрон сообщениям видно — работа по мобилизации иден-праймовцев на подготовку к отражению Удара Жнецов начата. И в этой работе ему тоже придётся принимать активное участие. Режим радиомолчания и фильтрации придётся сохранить ещё на несколько декад, как минимум — на месяц. Один из последних мирных месяцев.

— Джон. — Явик, сказав это вслух, подошёл неслышно, остановился в нескольких шагах от спецназовца. В сознании Шепарда вспыхнул мыслеобраз — протеанин отказался озвучивать его содержимое голосом:

'Я переговорил со Сташинским. Он понял. Как вы, люди, часто говорите, проникся. Так что сделанные мной ограничения... это — на самый крайний случай. Когда тебя или меня или кого-то из нормандовцев рядом с профессором не окажется'.

— Хорошо, если это действительно, Явик, на самый крайний случай, — тихо сказал Шепард. — У нас тут впереди война — тот самый крайний случай. Крайнее не бывает.

— Тоже верно, — кивнул воин древней расы. — Сейчас Сташинский раздаст указания и можно будет полететь, посетим последовательно несколько интересных площадок. Десять-двадцать минут придётся подождать. — Явик помедлил. — Тихо тут... Хорошо, что мы звукоизоляцию сделали максимально качественно. Ночь... время покоя и отдыха. А у нас она — самое рабочее время. Условности... — протеанин замолчал, глядя куда-то в сторону.

Шепард не стал ничего говорить, понимая, что протеанин нервничает. Да, внешне он спокоен, но... когда пообщаешься с конкретным разумным достаточно долго... волей-неволей начинаешь обращать внимание на мелочи и детали его поведения, которые позволяют достаточно точно, полно и чётко судить о внутреннем, прежде всего душевном состоянии партнёра. Старпом понимал, что только рядом с ним Явик позволяет себе расслабиться, а так — он всегда собранный, крайне немногословный, строгий и серьёзный воин. Прежде всего — воин и офицер. Всё остальное — скрыто под бронёй и под суровым выражением лица.

Так они простояли несколько минут, пока Сташинский, воспользовавшись аудиоканалом спикера, не сообщил Шепарду о том, что ждёт его и протеанина у челнока. Вскоре кораблик уже нёс профессора и его спутников к первой из нескольких намеченных к посещению археологических площадок.

Проверяя работу систем корабля, Андерсон, стоявший у Звёздной карты, изредка поглядывал на панораму БИЦа и чувствовал приятное удовлетворение: экипаж работает, действует, люди почувствовали, что их жизнь наполнилась особым смыслом. Полисмены, стараниями Дженкинса и Аленко, успешно осваивали нелёгкое армейское ремесло, в перспективе они все станут прекрасно подготовленными десантниками. Турианцы улетели в райцентр, решили провести ещё одну встречу с правоохранителями. Пусть. Если им кажется это необходимым — он, командир корабля, не имеет ничего против. Иденцы должны видеть нормандовцев, ощущать их присутствие, понимать, что экипаж и команда прибывшего фрегата не будут изолироваться от них, не будут дистанцироваться. Как Спектры, причём — достаточно опытные, и Сарен и Найлус смогут помочь местным правоохранителям не теоретически — практически. Пусть пообщаются, пусть поработают бок о бок. Надо готовить планету к Противостоянию, надо готовить население к войне со Жнецами. Пока есть ещё время — надо готовить.

Сташинский... Он нервничает, он сопротивляется стремлению и желанию Явика сохранить тайну протеанской базы в неприкосновенности. Как учёный и исследователь, Сташинский имеет право быть недовольным такими действиями протеанина, но... Будет лучше, если тайна обеих баз протеан останется для него и его коллег нераскрытой. Ни к чему сейчас привлекать к Иден-Прайму излишнее внимание. Да и напрягать местное чиновничье руководство — не следует. Чиновники всё равно ничего не поймут, а вот навредить смогут — очень серьёзно. В том числе и из-за непонимания.

Аленко... Он уже знает, что Эшли теперь 'разрывается' между двумя лагерями археологов. Да, у неё есть заместитель, но она привыкла всё проверять сама, проверять по нескольку раз, добиваясь максимального результата. И теперь её взвод разделён на две части. Одна часть взвода охраняет первую, главную базу археологов, а вторая — заступила на охрану периметра территории второй базы. Там — сложнее, там, в основном — патрулирование и посты. Аленко поговорил с Эшли по аудиоканалу после того, как вернулся к себе в выгородку. Поговорил хорошо, это заметно по его внешнему виду и по настроению — он спокоен. Значит, отношения развиваются нормально.

Ни Кайден, ни Эшли не спешат, хотя многие люди в таких условиях поспешили бы. А они, лейтенант и сержант, не спешат. И не только потому, что сейчас важнее всего нормально служить и хорошо выполнять, прежде всего, свои служебные обязанности. А потому, что они оба — очень молоды. А в молодости кажется, что впереди — вся жизнь и можно не спешить. Эшли довольна — Кайден про неё не забывает, пусть даже сейчас, приняв командование группой охраны корабля, он не может увидеться с ней. Для Эшли военная служба тоже на первом месте, а все охи-вздохи — на втором или — на третьем. Кайден, получивший возможность избавиться от необходимости платить за минуты напряжения — душевного или физического — острой, резкой, всепоглощающей головной болью, теперь тоже вернулся к выполнению обязанностей кадрового офицера. Эшли видит это возвращение, чувствует и радуется, потому что для неё, внучки мятежного генерала, служба в армии тоже очень важна.

Карин... Она совершила очередное чудо: подарила Бенезии новых подруг, подарила ей выход из пусть условного, но личностного одиночества, став для азари настоящей, близкой подругой. Да, отношения с Шепардом, любовь к Джону для Бенезии тоже очень важны, приоритетны, но Джон — мужчина, а Бенезия — женщина. Она — мать и ей нужны, необходимы именно отношения с женщинами, пусть даже и с землянками. Им она... доверяет, а они доверяют ей. Между ними теперь нет холода, между ними нет теперь стены непонимания из-за принадлежности к разным расам. Они спокойно и свободно общаются — женский клуб продолжает работать и обретает, благодаря присутствию матриарха азари, новое глубокое дыхание, осваивает новые смыслы существования.

Пусть Карин научит Бенезию готовить простые земные блюда, пусть пояснит ей очень многое относительно мужчин-землян. Бенезии это всё очень пригодится. Она должна ожить, должна вернуться к обычной многогранной, насыщенной событиями жизни.

Да, сейчас старшая Т'Сони пока что в безвестности, но эта безвестность теперь — не бесконечна. На Цитадели Бенезия уже не будет скрываться, там её возвращение заметят и не преминут доложить на Тессию. Маховик закрутится...

Сейчас Бенезия вернулась к себе в салон. Наверняка, как пояснила Карин, она медитирует. Азари обрела новую любовь. Можно сказать, что обрела и новый смысл жизни. До того момента, как будет найдена Лиара, ещё очень далеко. А ей, выжившей после возвращения из хаскоподобного состояния, необходимо было полюбить, чтобы обрести полную власть над своей сутью, над своей личностью, над своим телом. И она полюбила. И захотела родить ребёнка. Вряд ли, конечно, Шепард сейчас согласится ей помочь забеременеть, хотя... он может. Всё равно, сейчас это будет явно лишним: Бенезии предстоит официально утратить своё, достаточно высокое социальное положение, легализоваться в качестве пожилой бедной азари, адаптироваться к тому, что далеко не всё из социальных благ теперь будет ей доступно.

Совместить такое 'падение' с беременностью будет очень трудно. Очень. И потому, скорее всего Шепард не согласится помочь Бенезии обрести счастье материнства. Сейчас — не согласится. И не потому, что он продолжает любить Дэйну и продолжает любить Карин. А потому, что он хорошо понимает и остро чувствует свою личную мужскую ответственность за такой выбор Бенезии. Это ведь будет и его ребёнок, пусть и азари, но — его дочь. И бросать Бенезию одну, в такой сложный момент? На такое Шепард не пойдёт, не согласится, ведь ясно же, что 'Нормандия' не сможет надолго задержаться в Пространстве Азари. Предстоит сложный и длительный полёт — в этом Андерсон был уверен.

Бенезия не настаивает на том, чтобы Шепард вот так сразу стал отцом. Не настаивает, она наслаждается возможностью быть рядом с Джоном. Просто быть рядом, целовать его, обнимать его, любить его без перехода к сексуальным ласкам, без тупого следования стандартному сценарию. Теперь Джона на борту будет ждать подруга, любимая. Гораздо более близкая к нему, чем продолжающая его, капитана Шепарда, любить, Карин Чаквас. Это — важно, это — необходимо. И для Джона и для Бенезии — необходимо.

Карин поможет Бенезии, научит её многому, пояснит многие вещи так, как только она и может — женщина и врач. Единственная врач на корабле. Остальное сделает Бенезия. Потому что взаимоотношения старшей Т'Сони с Джоном это — только её взаимоотношения с Джоном. И даже Карин не будет уж очень глубоко в них вмешиваться.

Карин... С появлением на борту Шепарда Андерсон смог уделить ей гораздо больше внимания и она этому была очень рада. Да, полёт получился сложным, опасным. Одновременно в ходе этого полёта, в ходе этого рейса на фрегате стала формироваться команда, стал формироваться экипаж. Уже сейчас можно сказать, что полисмены перестали быть чужими для нормандовцев, они стали полноправными членами и экипажа и команды. Значит, здесь уж нет причин для напряжённости, для особых проблем. Карин обрела новую подругу, теперь она будет с ней часто разговаривать, в том числе — и наедине, а потом, когда Бенезия и Лиара вернутся в Азарийское Пространство, будет переписываться с матриархом, изредка — говорить по аудиоканалам. Пока ещё такая связь будет возможна. Сейчас уже, в относительно мирное, предвоенное время, на видеоканалы надежды мало — фильтрация, ограничения. Дальше, после отлёта 'Нормандии' с Иден-Прайма, будет ещё хуже — приближается большая война.

Карин... можно сказать, что она немного ожила. Может быть, она даже поверила, что теперь, на борту фрегата-прототипа 'Нормандия' она задержится очень даже надолго. Раньше она с лёгкостью меняла борты кораблей на кабинеты в планетных и станционных медцентрах. А теперь... теперь вряд ли.

Тому, что она настроена остаться на борту 'Нормандии' очень надолго, Андерсон радовался так, как не радовался уже очень давно. Потому что Карин... поверила ему, Дэвиду Андерсону. Да, она знает, он ей честно и прямо рассказал и о бывшей жене и о том, что у него есть сын. Карин, как офицер ВКС и офицер Медслужбы ВКС Альянса Систем, конечно же, могла узнать многое и по своим каналам, но она была определённо очень рада откровенности Дэвида, не ставшего скрывать от неё очень многое. Наверное, она поняла, что нормандовцам в ближайшее время не будет никакой возможности вернуться на Землю или на 'Арктур'. И, обдумав сказанное Дэвидом, она приняла решение. Своё собственное, личное решение. Она стала подругой для Андерсона. Близкой подругой. Готовой стать главной подругой для опального капитана ВКС, не сумевшего когда-то стать Спектром Совета Цитадели.

Она разрешила Дэвиду быть гораздо ближе к себе, чем раньше, в первые недели полёта на фрегате. И уже несколько дней она очень близка с Андерсоном. Да, он в курсе, он знает. И она от него не скрывает, что пользуется защитными препаратами. Она не хочет беременности. Не потому, что ей не нравится Андерсон, как отец будущего ребёнка, а потому, что если она сейчас забеременеет — ей будет сложно нормально выполнять свои многочисленные врачебные обязанности. Да, она — единственная врач на фрегате и у неё, к сожалению, нет сейчас рядом равных ей по подготовке или хотя бы по статусу, помощников. Да, фельдшера — есть, медбратья и медсёстры — тоже есть. Но всё равно врачей, кроме неё, на борту нет, а сейчас нельзя опираться на медучреждения Идена, сейчас надо сохранить автономность, можно сказать, что независимость от планетной медицины. Военный фрегат-разведчик должен сохранить самостоятельность. В том числе и в медицинской сфере.

Карин не скрывает от Дэвида то, что она предохраняется. Предохраняется и при этом она остаётся очень близкой с ним, командиром корабля. За несколько дней она стала просто невероятно близкой для него, Дэвида Андерсона. Во многих смыслах близкой. Она ему поверила глубоко и полно, она сделала свой выбор. И этот выбор ему, Дэвиду Андерсону, очень нравился.

Фактически на военном боевом корабле стали образовываться устойчивые пары. Он — и Карин Чаквас, Шепард — Бенезия, Аленко — Уильямс. Три пары. И, как он знает или просто догадывается, эти пары — не единственные. Стоянка на планете помогает нормандовцам налаживать новые, обычные взаимоотношения с жителями и с жительницами Идена.

Время стоянки пройдёт, корабль стартует, уйдёт к Цитадели, но у многих нормандовцев на Идене останутся очень дорогие им разумные. Нельзя исключать даже рождения детей. Всё же на планете для их появления на свет гораздо больше приемлемых условий, чем на борту фрегата. Карин пока молчит, значит, никто из девушек и женщин ещё не находится 'в положении'. Нет никаких сомнений, что возникни ситуация — и нормандовцы помогут молодой маме, освободят её и от вахт, и от работ. Всё сделают, чтобы она нормально выносила и нормально родила нового человека. Или — нескольких новых людей. Появление двоен и троен тоже исключать нельзя.

Приближение войны чувствуют все нормандовцы. И очень многие иден-праймовцы. Мирное время стремительно, неудержимо уходит в прошлое. Конечно, о нём будут вспоминать, ведя войну со Жнецами. Вспоминать часто, детально, даже жить этими воспоминаниями. Есть, конечно, признаки возросшей неуверенности, неожиданной пустоты в мировосприятии. Рутина службы, рутина работы начинает заедать. И если бы не взаимоотношения, уровень которых достаточно быстро растёт, было бы очень сложно. А так... может быть и удастся сделать всё, чтобы Иден-Прайм первым полностью, насколько это вообще возможно, подготовился к противостоянию со Жнецами. Опыт его жителей потом пригодится обитателям многих других человеческих колоний. И — не только человеческих.

Думал ли он, что когда-нибудь на земном боевом корабле будет такой необычный интеррасовый экипаж? Думал, чего уж тут особо скрывать. Тем и отличалось обучение в Академии Эн-Семь, что там многие вещи, очень пионерные для обычных армейцев 'флотских' и 'летунов' воспринимались как рядовые и рутинные. Потому к идее реализации схемы интеррасового экипажа он, Дэвид Андерсон, был готов.

Земляне продолжали осваиваться в Большом космосе. Каждый человек, конечно, по-своему, в меру сил, желания, способностей и возможностей, но люди уже не хотели возвращаться или замыкаться в пределах Солнечной системы. Они колонизировали новые планеты, строили космические станции, вводили в строй новые космические и планетные заводы, фабрики. Да, многим старым расам это не нравилось, но это не сдерживало, не могло сдержать натиск землян.

Закончив работу с экранами, Андерсон свернул их, вернув Звёздной карте обычный вид, кивнул вахтенному офицеру и сошёл с постамента, направляясь в свою каюту. Мысли командира фрегата снова вернулись к Карин. Теперь он очень часто о ней думал. Она... отличалась от его бывшей жены. В лучшую, конечно, сторону. И дело было не в том, что он будто бы переживал очередной период новизны отношений. Он чувствовал, а может быть — даже понимал, что Карин — другая. Она — офицер, она медик и она привыкла к кочевой жизни, к армейской неустроенности, к тому, что сегодня она — здесь, а завтра — за тысячи километров. Она понимала Дэвида можно сказать, на интуитивном уровне, чем бывшая жена Андерсона похвастаться никогда бы не смогла.

Конечно, как медик, Карин взялась строго следить за состоянием здоровья своего близкого друга. Она добивалась того, чтобы он меньше употреблял спиртного, и не думал когда-нибудь закурить, высыпался минимум восемь часов в сутки, нормально, а не всухомятку и почти что на бегу питался. Странно, но такая забота не вызывала у Андерсона внутреннего протеста, он не считал, что таким образом ограничивая его свободу, Карин как-то управляет им, мужчиной, насильно руководит его жизнью. Она умела облекать сугубо медицинскую заботу в такие приятные 'одёжки', что у Андерсона не возникало желания посопротивляться даже для вида: он не усматривал для себя угрозу в этой заботе. В конце концов, он — командир корабля, на него смотрят члены экипажа и команды, может быть, даже равняются на него. А значит, он должен быть в форме.

И всё равно, что он почти в разводе, что он и не поддерживает какие-либо близкие отношения со своей бывшей женой и сыном. Всё равно. Потому что Карин, едва только появилась на фрегате, дала ему мягко, необидно, но совершенно определённо понять, что он, Дэвид Андерсон — не одинок. Теперь — не одинок. И Андерсон ей поверил. И ни разу за прошедшие дни не пожалел о такой высокой степени доверия. Карин стала для него волшебницей. Да, она сначала постепенно, но неуклонно вернула себе право присутствовать на всех офицерских собраниях и совещаниях. Где, кстати, не всегда обсуждались какие-либо медицинские или околомедицинские вопросы. А потом... Потом она незаметно, но твёрдо приучила экипаж фрегата к тому, что у неё с Андерсоном — особые личные взаимоотношения. Не имеющие ничего общего с теми, которыми грешат пресловутые 'походно-полевые жёны'. Другая врач вряд ли сумела бы всё так организовать и осуществить. Карин поступила очень умно: она сначала завоевала полное доверие, глубокое уважение и искреннюю любовь всего экипажа и команды корабля. И только потом, а может быть — и параллельно с этим, обратила самое пристальное, но такое приятное внимание на командира фрегата.

Поняв, что как бы ни сложились у Карин Чаквас взаимоотношения с Андерсоном, она всё равно останется на прежних прочных позициях уважаемого и любимого врача, а часто — больше, чем врача... Члены экипажа и команды согласились с тем, что традиции — традициями, но Андерсон за короткий срок сумел создать на проблемном фрегате работоспособный экипаж. И уже за это его можно уважать, любить и позволять намного больше, чем допускается традициями.

Закрыв за собой дверь командирской каюты, Андерсон прошёл к рабочему столу, сел в кресло. Инструментрон мерцнул синим светодиодом, но капитан не стал включать ни клавиатуру, ни экран. Теперь, наедине с собой в своей каюте, он погрузился в воспоминания и размышления, центром которых стала Карин.

Её всегда чуть грустные глаза и внимательный, но мягкий взгляд... Наверное, это первое, на что обращает внимание разумный, который её видит. Она не любит носить офицерскую форму, ограничивается научным или медицинским комбинезоном, а теперь — и лёгким военным медицинским бронескафандром. Спокойное выражение лица говорит о том, что она многое пережила, со многим сталкивалась лицом к лицу. И это многое далеко не всегда было приятным и безопасным.

Хирург-травматолог с уникальной специализацией, она решила в очередной раз изменить свою жизнь и пришла на борт фрегата 'Нормандия'. Возможно, она считала, что и здесь, на борту проблемного корабля, она не задержится надолго. Получилось — по-другому. Она, насколько понимал Андерсон настроение своей подруги, не жалела о сделанном ею выборе и о приходе на 'Нормандию'. Ей было интересно.

Служение человечеству тем единственным способом, какой ей, врачу от Бога, был доступен, не тяготило теперь Карин. По меньшей мере, на борту сейчас находились двое турианцев и протеанин, а также азари, что позволяло Карин не чувствовать себя постепенно теряющей квалификацию.

Протеанин своим постоянным и, главное, длительным присутствием на фрегате, ставил Карин в привилегированное положение по сравнению с другими медиками ВКС Альянса Систем и — не только военными, но и гражданскими медиками. Ей посчастливилось — другого определения Андерсон не находил — первой видеть совершенно реального, живого, здорового и адекватного протеанина и не только видеть, но и общаться с ним.

Явик, как знал Андерсон, не имел ничего против общения с Чаквас, он высоко оценил её человеческие и профессиональные качества и охотно позволял Карин проводить не очень глубокие научные и медицинские исследования, считая это необходимым и полезным и для себя и для Чаквас.

Сарен... Им Карин командовала как хотела, её не пугало мрачное кровавое прошлое легендарного Спектра. Артериус сам как-то признался в разговоре с Найлусом, что Карин, как хирург, способна на не меньшую жестокость, но в отличие от воина её жестокость медика, как ни парадоксально это звучит, спасает жизнь и душу разумного органика. Сарен слишком хорошо помнил, что именно Карин Чаквас удалила из его тела большую часть оказавшихся совершенно не нужными, а то — и очень вредными имплантатов и сделала это в высшей степени качественно и профессионально. Глядя на Сарена, Найлус тоже проникся уважением к Карин, причём это уважение у молодого Спектра было не внешним, а внутренним, глубоким и деятельным. Найлус, в немалой степени именно благодаря Чаквас, изменил своё мнение о людях, которое до этого у него не отличалось позитивностью. Чаквас многое рассказала молодому турианскому Спектру, причём рассказала доказательно, основываясь не на домыслах, а на фактах и логике. Найлус как-то в разговоре с Моро высказал убеждение, что Карин смогла бы быстро разбогатеть и стать авторитетной и известной, пожелай она открыть частную медицинскую практику где-нибудь в Пространстве Иерархии. Не прошло и несколько часов, как Карин узнала об этом, но её отношение к сказанному Найлусом было спокойным.

Она только совсем недавно стала проводить ночи рядом с Андерсоном. Он, конечно же, спал, как его приучили в Академии — неподвижно, спокойно. И, похоже, Карин это нравилось: она любила спать, уложив голову на грудь Дэвида и обняв его своей рукой. Спала она всегда тихо и потом, утром, бывало, говорила, что никогда так спокойно и крепко не спала, как в минувшую ночь.

Наверное, это так и было. Андерсону нравилось, когда она, появляясь в каюте, едва только взглянув на своего без малейших натяжек Дэвида, сразу видела напряжение — и физическое и душевное и всемерно стремилась снизить уровень этого напряжения. Как мастерски, профессионально и мягко она делала массаж! Андерсон блаженствовал в её руках — сильных и мягких, нежных и поистине целительных! Ей нравилось приносить своему Дэвиду облегчение.

Карин не стремилась непременно о многом говорить, всегда каким-то волшебным образом понимая, когда Дэвид расположен слушать что-то домашне-личное, а когда ему лучше говорить вслух только то, что относится к работе и к службе. Андерсону нравилось просто сидеть или, если была возможность, лежать рядом с Карин и молчать. Она не требовала постоянно смотреть на неё, не требовала дежурных комплиментов, не требовала дутой восторженности собой. Она просто... была рядом.

И это для бывшей жены Андерсона было бы самым трудным экзаменом, который она непременно провалила бы в очередной раз. Ведь, так или иначе, он поддерживал с ней контакт, возвращался к ней даже спустя месяцы, говорил с ней, стремился быть рядом. Она не ценила эти минуты, ей хотелось большего. А у Карин на плечах — немаленький Медотсек, где она — полновластная хозяйка и даже он, командир корабля, там во многом не имеет не только власти — даже права голоса.

Чаквас при этом не пыжится от гордости, не считает, что делает что-то сверхвозможное. Она просто... просто работает, действует. Для неё работа — это действительно жизнь и она действительно медик от Бога. К Чаквас идут не только как к врачу, а и как к духовнику, как к священнику. Выговориться, поговорить, спросить совета. Идут, потому что знают: она выслушает, она подскажет, она просто побудет рядом, когда невероятно тяжело поверить, что ты кому-то ещё нужен, интересен, необходим и важен. Знают, что она — поможет. По-разному, индивидуально, но — поможет.

Благодаря стараниям Карин Чаквас женщины — члены экипажа и команды обрели возможность собираться и говорить совершенно свободно и спокойно о своём, о женском. Карин сделала всё, чтобы ни темы, ни содержание этих разговоров не становились известны никому другому, кроме участниц этих разговоров. Ей поверили — и женский клуб перестал быть формальностью.

А для него, Дэвида Андерсона, Карин с каждым днём, да что там днём — с каждым часом становилась всё более дорогой, важной, нужной и просто необходимой. В ней он нашёл столько достоинств, сколько не находил ни в одной другой женщине за всю свою достаточно долгую жизнь. Бывшая жена рисковала окончательно утратить все возможности и все права на то, чтобы он, Дэвид Андерсон, вернулся бы к ней даже просто ради ребёнка. Ради сына. Потому что Карин, со свойственной ей обстоятельностью и прозорливостью, сказала Дэвиду как-то поздно вечером... Сказала тихо, спокойно и неспешно, что совершенно не против того, чтобы родить ребёнка от него и даже — не одного!

Андерсон ей поверил. Потому что он чувствовал: такое Карин не подумав, не взвесив все варианты, не скажет. Жаль только, что теперь беременность придётся отложить. Эта война... пусть даже и со Жнецами, пусть даже и галактическая, но... как же она не вовремя...

Война — всегда не вовремя. Карин тоже это знала и чувствовала, понимала. И страдала. Потому что с каждым годом она имела всё меньше шансов родить здорового ребёнка. А будущая война будет долгой. Несколько лет — как минимум. Андерсон чувствовал, что подруга страдает и старался как-то поддержать её уверенность в хорошем исходе. Теперь он часто неожиданно приходил к ней в Медотсек. И она была рада каждому его приходу.

Если не было ничего особо срочного и важного, они просто садились на жестковатый диван в 'кабинетике' и Карин склоняла свою голову ему на плечо. Этого было достаточно, чтобы Андерсон чувствовал себя счастливым. Обниматься и целоваться — и это тоже бывало. Но главное — быть рядом, чувствовать друг-друга глубоко, полно и точно. Карин каждый раз старалась легко и мягко пожать руку Андерсона. И тот был уверен — так умеет только она. И — никто больше. Она благодарила Андерсона за присутствие рядом, за поддержку, за помощь, за всё. Благодарила безмолвно, простым пожатием руки. Важным и ценным для Дэвида пожатием.

Андерсону было важно поддержать Карин. Она была ему интересна, важна, ценна. Здесь, сейчас, сегодня. И он поддерживал её всем, чем мог. А она — поддерживала его. Помогала ему. Незаметно, спокойно, тихо. Часто он отмечал, что какие-либо проблемы, требовавшие его командирского вмешательства, незаметно переставали быть острыми, теряли актуальность и вообще исчезали. Теперь он понимал, что к их решению приложила руку именно Карин и сделала это, нисколько не стремясь афишировать своё участие или свою инициативу.

Карин умела быть для Дэвида разной. И каждый раз — нужной, необходимой, полезной и — приятной. Она понимала его безмолвно, не требовала длинных рассказов, не требовала каждый раз открывать душу. Она сумела как-то стать чрезвычайно органичной частью бытия командира корабля, офицера Дэвида Андерсона.

Она любила его. Настоящей любовью. Не требуя вот сейчас, сию минуту обручения, колец, обещаний, клятв в верности и в том, что в самом ближайшем будущем её ждёт венчание в самом известном земном католическом храме. Да, Дэвид был уверен и убеждён, что ей нужна свадьба, нужно венчание, нужна церемония, нужны те же кольца и нужно слышать его, Дэвида Андерсона, мужскую клятву в супружеской верности. Так уж настроены большинство земных женщин, видящие в этом что-то большее, чем способны углядеть самые зоркие мужчины. А Карин... она этого хотела, желала, но — не требовала. Она понимала Дэвида и просто была рядом с ним. Была полезной ему. И считала, что он тоже для неё полезен, важен, необходим.

— Сэр, — послышался в спикере голос вахтенного. — Майор Чаквас вернулась на борт корабля. Направляется к вам.

— Спасибо. — Андерсон едва успел встать, как Карин, стремительно и быстро вошедшая в командирскую каюту, обняла его и поцеловала в губы. Жарко, крепко и нежно поцеловала.

На несколько минут Дэвид выпал из реальности и постарался обнять свою подругу и ответить на её поцелуй. Ответить по-настоящему, а не формально. Несколько минут — и Карин сидит на коленях у Дэвида, устроившегося на жёстком диванчике. Она обнимает Андерсона за шею и тихо рассказывает ему, где ей удалось за последние часы побывать, что узнать и что увидеть. Андерсон слушает подругу, кивает, вставляет реплики и ощущает себя в очередной раз счастливым. Ему вполне достаточно чувствовать, что Карин отдыхает, что она расслабляется, что ей приятно быть рядом с ним, когда он — не командир, а просто — друг и, конечно же, её мужчина.

— Д-э-э-в-и-д, — неподражаемо протянула Карин, чуть отслонившись от Андерсона и заглядывая ему в глаза. — Ты неподражаем. Но до вечера ещё очень далеко, поэтому... сбереги запал и силы до вечера. Пожа-луй-ста, — чуть протянула она, зная, что эта протяжность очень понравится её Дэвиду. — Я рада, что ты думаешь обо мне, беспокоишься и заботишься обо мне. И я это очень ценю. Но подожди до вечера. Обещаю, ночь будет... красивая.

— Я весь в предвкушении, Кари! — тихо, почти шёпотом ответил Андерсон, обнимая свою подругу. Она выгнулась в его объятиях, улыбнулась, на несколько секунд сбросив с лица всегдашнюю маску грустной сосредоточенности. — Смотри... Я жду тебя сегодня вечером. И я... буду готов!

— Я тоже жду тебя, Дэвид. — Карин поднялась на ноги, склонилась над Андерсоном, целуя его в лоб. Командир фрегата понял — она рада, довольна, успокоена, но ей надо идти. В Медотсеке пока нет пациентов, но готовиться всё равно надо. Война приближается.

Глядя как она привычно останавливается у двери каюты, Андерсон невольно залюбовался её стройной фигурой. Карин озорно улыбнулась, чуть обернувшись, приняв восторженный, любящий взгляд друга, имевшего все шансы стать главным другом.

Когда за ней закрылась дверь, Андерсон ощутил прилив сил и, поднявшись, прошёл к рабочему столу. Теперь можно было и поработать. Карин — довольна, а это — главное.

Рассказ Явика о протеанских артефактах и поселениях в Галактике

Явик изумил Сташинского. Профессор подумал, что если протеанин настолько категорически против исследований подземной базы своей расы, то он не захочет ничем компенсировать свой обидный для археологов отказ в допуске. Но воин Старшей Расы нашёл для профессора именно компенсацию: рассказ и показ своими специфическими средствами о том, какие 'следы' могут ждать археологов на новообозначенных и теперь уже новооткрываемых площадках.

Сташинский решил, что первая площадка, на которой они побывают, в скором времени станет новой центральной базой его экспедиции. Поэтому заблаговременно перевёл туда часть своих сотрудников — ассистентов, инженеров и техников, теперь занимавшихся реальными раскопками.

Едва только челнок совершил посадку, к машине подошли несколько ассистентов и инженеров. Из короткого обмена мнениями Шепард и Явик узнали, что археологи больше чем довольны результатами работы на новой, ранее неизвестной им точке: найдены новые интересные многочисленные артефакты.

Осмотрев площадку, Явик предложил Сташинскому и Шепарду короткий обзор протеанской истории. Удивлённый археолог не преминул спросить:

— Явик, но... это же долго. У вас огромная история. Две тысячи лет борьбы со Жнецами — один этот период чего стоит.

— Именно поэтому, профессор, я и хочу вам лично рассказать о том, что вы сможете найти не только на Иден Прайме. Война — войной, но я убеждён в том, что научные исследования будут продолжаться.

— Что-то не особо верится... Если я вас правильно понял, то Жнецы не преминут изолировать расовые пространства. А у нас, насколько я знаю, нет до сих пор не только кораблей — двигателей, способных предельно сократить время в пути от одного расового пространства до другого.

— Верить — одно, а знать — другое, профессор, — сказал Явик. — Присядем, — он указал на несколько раскладных стульев, стоявших вокруг небольшого раскладного столика. Стоявшая на столике лампа тускло освещала стулья. Шепард и профессор устроились на стульях, Явик жестом попросил людей взяться за руки и взял руку старпома в свою руку.

— Вы не будете говорить об этом вслух? — спросил Сташинский.

— Нет. Вы сами расскажете своим коллегам лучше, чем это смогу сделать я. — сказал Явик.

Далее он говорил с археологом и старпомом только языком мыслеобразов. Скорость обмена информацией резко возросла, протеанин не только говорил, но и показывал собеседникам знакомые им 'картинки' из иденских баз данных. И не только эти 'картинки'.

— Итак... начну с Туманности Армстронга, а именно — с планеты Антибар. По известным вам лоциям это — холодная планета земного типа, атмосферу которой составляют метан и аргон. Поверхность планеты имеет высокое содержание железа, встречаются залежи магния. Планета считается ныне претендентом на долгосрочное терраформирование, если, конечно, удастся увеличить толщину атмосферного слоя до толщины атмосферы Земли. Температура на планете должна подняться в среднем на десять процентов. Сейчас там царят сильные ветры, видимость — низка, равно как и низки среднепланетные и среднесуточные температуры. В наше время там располагалось небольшое поселение. Строили мы такие поселения так, чтобы они простояли не десятилетия — столетия, поэтому, вполне вероятно, что там что-то осталось. — Явик показал Сташинскому и Шепарду несколько 'картинок' этой планеты из своей памяти и из своего кристалла данных. — Если после Цитадели мы отправимся не только на поиск Лиары, но и в полёт по Галактике для сбора самой актуальной информации о состоянии дел в исследованной части её Пространства... То, вполне возможно, мы посетим эту планету. И вы увидите, как минимум, развалины и руины нашего поселения. Информацию о посещении Антибара, профессор, я перешлю вам лично, как только мы вернёмся с планеты. Полагаю, вы и в дальнейшем будете иметь возможность получать с борта 'Нормандии' самую свежую информацию о многих протеанских артефактах, расположенных на других планетах и сумеете правильно распорядиться этой информацией. Думаю, что природные условия Антибара не позволили кладоискателям и пиратам вывезти всё ценное и уничтожить развалины и руины... окончательно.

Явик старался увеличить поток информации до возможного предела. Но, если Шепард воспринимал этот поток спокойно, то профессор-археолог то ли в силу возраста, то ли в силу привычки иногда не успевал воспринять и тем более осмыслить поток мыслеобразов. Да, ему было интересно, он был удовлетворён тем, что услышал, увидел и даже почувствовал, но... Всё же его уровень готовности восприятия был, закономерно, гораздо ниже, чем у Шепарда. И эта недостаточность порождала проблему, влияющую на полноту понимания.

— Следующая планета — Бинту, — протеанин передал собеседникам новые мыслеобразы, стремясь, чтобы даже профессор успел их хорошенько рассмотреть, а не только почувствовать. — На ваших картах эта планета появилась не более двадцати лет назад, как и большинство планет в скоплении, названном вами Скоплением Вояджера. Мне известно, что она была открыта благодаря гражданским, исследовательским кораблям Альянса. По вашим общедоступным данным принято считать, что экосистема, как таковая, на планете отсутствует. И я знаю, что, по тем же данным, в их расширенной версии, атмосфера Бинту состоит из углекислого газа с примесью хлора и сернистого ангидрида, которые временами порождают кислотные ливни. Кора планеты по вашим данным состоит большей частью из серы, там имеются также залежи кальция. Словом, с точки зрения большинства нынешних рас Галактики, планета малогостеприимная и малопривлекательная. Тем не менее, коллеги, нельзя забывать, что общая точка зрения не всегда бывает самой точной и правильной. По Галактике постоянно передвигаются одиночные искатели приключений, контрабандисты и бандиты, для которых эта планета — хорошее убежище именно в силу её кажущейся недружелюбности и неинтересности.

— Но как вы сумели... получить такие картины, — успел подумать Сташинский, с изумлением отмечая, что Явик услышал его мысль.

— На таких планетах, профессор, мы ставили форпосты. Разных типов, но, конечно же, хорошо защищённые. В том числе и от попыток взлома, — усмехнулся Явик, прислав Сташинскому новый мыслеобраз — Так что там вполне может быть обнаружена наша 'пирамида' — в такой форме перед разумными туземцами наши форпосты представали довольно часто. Не скажу, что взломщикам будет легко проникнуть внутрь, но надеюсь, что за последнее время им так и не удалось сколько-нибудь существенно продвинуться в этом стремлении.

— Явик, вы... читаете мысли? — подумал Сташинский, уже начиная привыкать к тому, что странный протеанин успевает слишком многое делать одновременно и крайне быстро.

— Нет, — протеанин, как понял Шепард, не торопился подтверждать перед земным учёным все свои возможности и способности, поэтому ответил отрицательно. — Чаще всего — просчитываю ситуацию на основе многих признаков. Для вас, да, не очень заметных, но — не для меня. Вполне рядовое для протеан умение, — прислал новый мыслеобраз воин древней расы. — Кстати, интересно было бы понять, почему сейчас в планетных и галактических базах данные о Бинту ограничиваются слишком краткой общей информацией. Я бы не хотел делать поспешные выводы, но это — настораживает. Ладно. Переходим к следующей планете. Это — Гей Хином. Данные о её местоположении, — прислал протеанин своим собеседникам новые мыслеобразы, — я больше озвучивать не буду, вы сами их прочтёте и поймёте. — Он помедлил, затем продолжил. — Мне известно, что вы уже обнаружили на этой планете наше протеанское кладбище. — Сташинский увидел, как черты лица воина древней расы заострились — он был явно недоволен и напряжён. — Мне также известно, что только несколько захоронений моих сородичей были сохранены в качестве памятников. Это было сделано под давлением, оказанным на горнопромышленную компанию 'Эльдфель-Эшланд', которая, тем не менее, сумела настоять на дальнейшем изучении планеты с целью продолжения поиска и разработки нулевого элемента. Мне также известно, — прислал Явик новые мыслеобразы, — что шахтёры, работавшие на эту компанию, оказались столь же тупы, сколь и алчны. Вместо того чтобы нормально работать на добыче и складировании нулевого элемента, они увлеклись поиском сокровищ, для чего массово грабили всё новые и новые протеанские захоронения.

Читая и просматривая мыслеобразы, присланные протеанином, Сташинский всё острее понимал, что воин древней расы сделает всё возможное, чтобы наказать и шахтёров, и руководство горнодобывающей компании. Возможно, весть о появлении живого протеанина ещё не так далеко ушла с Иден-Прайма, но... за месяц стоянки ситуация могла круто измениться. Могла. 'Да не только могла, — подумал профессор. — Она изменится. Это — точно. И тогда... Шок у шахтёров и чиновников компании будет очень сильным. Не только шок'.

Тем временем Явик прислал Сташинскому и Шепарду новые мыслеобразы. Речь в них шла по-прежнему о Гей-Хинноме:

— Я знаю, что на этом 'могильном' бизнесе многим — и шахтёрам и чиновникам удалось разбогатеть. По-разному, в разной мере, но — удалось. И вы правы, Тимур Лаврович. — Явик посмотрел на Сташинского. — Я это дело так не оставлю. — Губы протеанина были по-прежнему крепко сжаты, лицо выражало ясное недовольство. Сташинский понял, что Явик снова прочёл его мысли. Или — просчитал его, вполне человеческую реакцию на услышанное, увиденное и понятое. — Может быть, официально, как следует из данных иденских баз, компания и прекратила разрушение гробниц, коллеги, но мы-то с вами знаем, насколько официальная точка зрения, изложенная в любом документе, может быть сильно далека от реальной действительности. Руда по-прежнему переправляется для обработки в систему Память, это означает, что так или иначе или одиночные шахтёры или целые бригады вынуждены рушить новые и новые захоронения. Я изучил технологию ваших горных разработок. Она не сложна, мы такими или почти такими пользовались достаточно долго. Без расширения площадей обойтись при использовании таких технологий, — Явик прислал собеседникам новые мыслеобразы, — крайне сложно или вообще невозможно.

— Руины на этой планете, принадлежащие вашей расе, — подумал Сташинский, уже уверенный в том, что Явик его услышит и поймёт правильно, — стали причиной вооружённого конфликта между учёными и шахтёрами. У меня там погибло несколько хорошо знакомых мне коллег. Шахтёры... вы правы, Явик, они становятся одержимы, когда желают разбогатеть... неправедными способами.

— Эта планета, — Явик едва заметно кивнул Сташинскому, прислав профессору новые мыслеобразы, которые с лёгкостью читал и Шепард, — была определена нашим имперским правительством как место массового захоронения. Планета — кладбище. Вы, со временем, тоже к этому можете придти... И, скорее всего, придёте, — уточнил протеанин. — Сначала пускать дело на самотёк, потом — пытаться исправить ситуацию... Вы, люди... Да и не только — люди... очень молодые расы. Очень молодые, — вспыхнул в сознании собеседников протеанина новый мыслеобраз. — Но, как вы правильно полагаете, молодость, как недостаток, проходит быстро и безвозвратно.

Он сделал в рассказе короткую паузу:

— Следующая планета — Жоаб. — Новый мыслеобраз. Сташинский не понимал, как протеанин успевает формировать в своей памяти и в своём сознании такие богатые деталями объёмные картины, переполненные информацией. Какую же нагрузку способен выдержать мозг этого разумного органика? — задавал себе вопрос профессор и сам же отвечал. — Большую, очень большую. Настоящая Старшая Раса. Не Старая, а именно — Старшая.

Тем временем протеанин прислал собеседникам новые мыслеобразы с информацией о Жоабе:

— Эта планета и в наше время была признана очень пригодной для жизни, она, и в наше время и сейчас располагала двумя спутниками. Вам, нынешним расам, известно, что в течение тысяч лет, довольно давно, на этой планете существовали не только разнообразная флора и фауна, но и антропоидная цивилизация, вышедшая в космос. Не скрою, это была моя цивилизация. Точнее — часть моей цивилизации, часть моего народа. Именно о нём говорится в данных, найденных вами, нынешними расами пространства Галактики, в капсулах, названных вами достаточно точно — 'мемориальные'. Мы действительно размещали такие капсулы за пределами областей, предназначенных для строительства городов, посёлков, иных населённых пунктов. — Явик помедлил, затем прислал немало мыслеобразов. Сташинский напрягся — слишком страшные были эти мыслеобразы, заключавшие в себе немало информации о происшедшем на Жоабе. — Да, профессор. Все города и селения были превращены в пыль в результате массированной орбитальной бомбардировки. Образовавшееся в ходе обстрела планеты облако пыли, закрыло доступ к планете света местной звезды, уничтожив всю фотосинтетическую растительную жизнь и зависевшую от неё фауну. — Явик помедлил, потом прислал уже знакомые и профессору и старпому мыслеобразы, сформированные, как было заметно, по данным иденских баз. — Земляне в недавнем, относительно нынешнего момента времени, прошлом снова колонизировали планету. И сейчас достаточно быстро, что не может не радовать, делают планету пригодной для обитания. Конечно, пройдёт ещё немало времени, пока планета станет действительно приветливой и безопасной, но уже сейчас я знаю, что сделано для её возвращения в прежнее состояние очень много. Значит, у нас есть ещё одна планета, которую можно будет оборонять, сдерживая натиск Жнецов. — Явик не стал уточнять, кто обстреливал планету протеан с орбиты и Сташинский понял — эта информация должна остаться закрытой. Возможно, протеанин посвятит в эту тайну Шепарда, который, как было заметно, имел почти полный доступ к такой информации, а для него, учёного-археолога эта информация вполне может оказаться избыточной.

— Мне также известно, профессор, что наёмники, в частности — члены группировки 'Синие Светила' не брезгуют участием в нелегальных археологических раскопках. Причём достаточно профессионально делают всё, чтобы их истинные намерения относительно и раскопок и их результатов, оставались для посторонних как можно более неясными, — уточнил протеанин, прислав собеседникам новые мыслеобразы. — Эта планета уже сейчас располагает населением, численность которого в несколько раз превышает численность населения Иден-Прайма. И я склонен рассматривать Жоаб в его современном виде, как форпост, от которого люди шагнут глубже в космос. Всё же условия на планете пока ещё далеки от идеальных.

Сташинский едва заметно кивнул.

Шепард, сидевший неподвижно, не смотрел ни на Явика, ни на археолога. Он смотрел на мерцавший фонарь:

— Мне его свет напоминает свет керосиновой лампы, — задумчиво сказал старпом. — У нашего сторожа в детдоме была такая. Керосин, конечно — не большая экзотика для землян, но при сегодняшнем засилье светодиодов и электроники для нас, детей, это было сродни сказке или... чуду. Мы часто собирались в домике-сторожке у Билла — так звали сторожа — и, сидя вокруг керосиновой лампы, поставленной прямо на пол, слушали его рассказы. Не только страшные, нет. Но всегда — интересные, — он помолчал, давая возможность Явику переслать в сознание собеседников новые мыслеобразы.

— Следующая планета — Кахье, — прозвучал в сознании Сташинского голос протеанина, лишённый и намёка на стрекотание: спокойный и мягкий, повествующий, а не указывающий и не подтверждающий. — Да, и в наше время большая часть поверхности планеты была покрыта огромным океаном. Дреллы — не местные обитатели этой планеты, называли его просто и точно — Всеобъемлющий. Над планетой — почти сплошная облачность, поверхность суши планеты состоит исключительно из небольших островов. Здесь, в своих немногочисленных островных поселениях, живут ханары, сюда же, как вы, друзья, знаете, были эвакуированы со своей умиравшей родной планеты дреллы, которые долгое время обитали на Кахье в куполообразных городах, использующих активные системы климат-контроля. — Явик помедлил, пересылая собеседникам очередную порцию мыслеобразов. — Не буду скрывать, на планете действительно много наших, протеанских руин. Наша раса сформировала религию и общество ханаров. К сожалению, планета эта геологически... очень молода и так случилось, что в центре крупнейшего протеанского поселения образовался подводный вулкан. Для ханаров он стал местом поклонения, особенно — его склоны. Многие протеанские руины оказались под водой, многие — остались на островах, — добавил протеанин. — Вряд ли будет необходимость специально посещать эту планету, тем более ханары... не особо горят желанием принимать у себя чужаков любой расы. Даже меня, — чуть заметно усмехнулся протеанин. — Мне совершенно не хочется играть роль воскресшего и вернувшегося бога, хотя, я подозреваю, друзья, что уже на Цитадели придётся встретиться с ханарами... Надо будет попытаться успокоить их чувства... не только религиозные.

Снова короткая пауза. К Сташинскому подошёл его коллега — руководитель здешней археологической партии, тоже доктор наук.

Пока археологи обменивались мнениями, просматривая на своих инструментронах документы и картинки, Шепард продолжал смотреть на мерцавший огонёк настольного светильника, а Явик, прикрыв все четыре глаза, дремал, понимая, что для местного руководителя учёных-археологов его взгляд будет слишком серьёзным и тяжёлым испытанием.

— Друзья, предлагаю продолжить путь. Но прежде — давайте ещё раз обойдём площадку, посмотрим изменения. — Сташинский встал, с наслаждением выпрямляя чуть затёкшие ноги. Возраст всё же давал о себе знать постоянно и чаще — неприятно, чем приятно.

— Согласен. — Шепард поднялся, шагнул к профессору. — Идёмте, Тимур Лаврович.

Явик молча присоединился к ним, поднявшись со своего раскладного сиденья. Не оглядываясь по сторонам, он последовал за Шепардом, ощущая на себе взгляды инженеров, техников и ассистентов, входивших в состав здешней части археологической экспедиции. Конечно, посещение нескольких археологических площадок было заранее согласовано с руководителями групп и экспедиций, но всё же одно дело — переговоры по линиям связи, а другое — непосредственное общение. Далеко не все археологи и технические специалисты были готовы вот так просто и чётко увидеть представителя расы, до недавнего времени привычно считавшейся полностью вымершей. Шока, конечно, появление протеанина в большинстве случаев уже не вызывало, но настороженность, непонимание и даже опасение считывались Явиком с сознания окружающих разумных, исключая Шепарда и Сташинского, почти постоянно.

Обойдя раскопы, Шепард и его спутники вернулись к челноку. Через несколько минут кораблик стартовал. До прибытия на следующую археологическую базу-площадку было ещё около двадцати минут полёта, поэтому Явик, бросив короткий взгляд на мерцавшие за стеклом иллюминатора челнока огни, тонувшие в ночном полумраке, сказал:

— Предлагаю продолжить наше общение по поводу планет и протеанских 'следов'. Тимур Лаврович? — он вопросительно посмотрел на сидевшего напротив Сташинского, читавшего что-то на экране своего инструментрона.

— Да, да, конечно, — учёный вздрогнул. — Минуту. Я только дочитаю и сверну экран. Буду рад узнать больше. — Сташинский отключил экран инструментрона и посмотрел на Явика. В полутёмном салоне он ожидал увидеть его светящиеся глаза, но протеанин не стал пугать пожилого человека, коротким жестом предложив ему сесть рядом.

Сташинский пересел, пристегнулся и протянул руку. Он уже начал привыкать к странной манере общения протеанина. Манере, экономившей столько времени, что если бы перевести то, что он, археолог и учёный, узнал, увидел и почувствовал, в нормальный словесный формат, то изложение бы занимало многие часы, а то и многие — земные или иденские — сутки. Всё же следовало признать, что у протеан техника обмена и хранения информации стояла на неизмеримо более высоком уровне, чем самая современная человеческая. Или — современная, находившаяся в распоряжении нынешних Старых рас.

Явик взял руку Сташинского, легонько сжал пальцы и новые мыслеобразы хлынули в сознание учёного, отметившего, что Шепард не стал брать Явика за руку. Он просто сидел рядом со своим партнёром. Успев подумать, что, наверное, для старпома необязательно поддерживать контакт 'рука в руке', чтобы получать и передавать эти странные, невероятно информативные мыслеобразы, Сташинский погрузился в рассматривание панорамных картинок.

— Планета Квана, — неслышно пояснил с помощью дополнительных мыслеобразов Явик. — Поверхность содержит до сих пор считающиеся богатыми залежи тяжёлых металлов. Планета имеет высокую плотность, что и в наше время обусловливало наличие обширных месторождений минералов. Атмосфера содержит азот и окись углерода. Не слишком пригодна для дыхания, да, — протеанин сделал паузу, пересылая новый комплект мыслеобразов. — На поверхности Кваны находятся руины разветвлённой сети горнодобывающих комплексов, построенных протеанами. Принадлежность их моей расе не оспаривается современными вам исследователями и учёными, — отметил Явик. — Шахты, конечно, заброшены. Кроме шахт на поверхности имеются руины протеанских городов, где сохранились наши башни-небоскрёбы. Всё стандартно: либо вширь, либо вглубь, либо ввысь, — уточнил протеанин. — Я сам был удивлён, когда узнал, насколько руины городов и шахт на Кване хорошо сохранились, друзья, но, к сожалению, именно их хорошая сохранность очень облегчила многочисленным мародёрам работу по их разграблению.

Взглянув за стекло иллюминатора салонной двери, Явик помедлил, затем прислал собеседникам новую порцию мыслеобразов:

— Планета Коранг. Да, в наше время это была действительно горячая планета. Но и сейчас она сохранила бурную тектоническую активность, обладает высокой внутренней температурой и содержит большое количество так называемых 'тяжёлых' элементов. Всё это известно и современным для вас расам, хотя эта известность не определяет высокую активность, направленную на скорейшее увеличение добычи этих полезных ископаемых. Да, атмосфера планеты — определённо не подарок, земные исследователи правы, когда утверждают, что она похожа по своим характеристикам на так называемый 'первобытный бульон', обычный в древнейшие времена и для материнской планеты человечества. Планета считается безжизненной, но пока, насколько мне известно, современные вам, друзья, исследователи, не исключают развития жизни в толще планетной почвы. На планете имеются протеанские артефакты, значительная часть которых размещена в развалинах. Мародёры, пираты, искатели приключений, насколько мне известно, уже несколько раз выставляли на аукционах находки, сделанные именно на Коране. Правда, отмечу, что далеко не всегда эти артефакты определяются как принадлежащие моей расе. И в наше время не исключалось, что Коранг посещали инопланетные цивилизации непротеанского происхождения, но пока что из известных мне выставленных на аукционы артефактов таких почти нет. Дело, на мой взгляд, в том, что и искатели-пираты, и те, кто им помогает, не решаются до сих пор и, тем более, — не решались раньше однозначно заявить о том, что большинство находок прямо связано с моей расой. Увы, обычное явление, — вздохнул Явик, переслав собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Как можете видеть, условия на планете, мягко скажу, сложные. Тем не менее, хотелось бы взглянуть на неё поближе и, думаю, у меня ещё будет такая возможность. — Явик взглянул на Шепарда. Сташинский понял — протеанин твёрдо вознамерился очень надолго задержаться на борту фрегата-прототипа. Странный корабль теперь имел на своём борту не менее странный экипаж. А уж странность протеанина выходила за любые мыслимые рамки.

— Профессор, всё поначалу кажется странным. Так устроен мир и так устроена жизнь в этом мире, — в сознании учёного вспыхнул и развернулся новый мыслеобраз. — Поговорим теперь, друзья, о Марсе. Да, да, о той самой планете Марс. С которой, собственно, и начался путь человечества в большой космос, — протеанин с удовлетворением отметил, насколько возрос интерес Сташинского. Тот даже подался чуть в сторону, стремясь пододвинуться к протеанину поближе и уже не боясь смотреть в лицо воина древней расы. — Говоря проще, профессор, эта планета играла роль наблюдательного аванпоста. Да, да, именно места, с которого мы, протеане, вели наблюдения за развитием человечества. Не буду скрывать — мы немного вмешались в эволюцию людей и помогли человечеству избежать гибели в ходе предшествующей Жатвы. Уже тогда человечество развивалось очень быстро... по космическим, галактическим меркам, конечно, но всё равно — очень быстро, — протеанин усмехнулся. Эта усмешка получилась у него доброй и чуть-чуть смущённой. — Благодаря размещённому на Марсе сверхмаяку, наполненному информацией, ваша раса, профессор, сделала гигантский шаг вперёд, выйдя в Большой Космос. Да, границы для человечества были раздвинуты очень существенно, что, в частности, предопределило и дальнейшую судьбу этой планеты. Мне, например, известно, друзья, — Явик переслал в сознание собеседников новую порцию мыслеобразов, — что, после открытия возможности использовать для путешествий между планетами и системами сверхсветовые двигатели, реализация программ колонизации и терраформирования, специально разработанных и адаптированных к условиям 'Красной Планеты', была практически полностью остановлена. А в дальнейшем — свёрнута. Мне также известно, что на южном полюсе планеты сейчас находится исторический заповедник. Так люди обозначили место размещения протеанских руин, место размещения нашего форпоста. Думаю, что далеко не всё известно ныне широкому кругу общественности — работа над руинами, так или иначе, продолжается. Я так говорю не потому, что являюсь будто-бы неким ясновидящим, а потому, что, по данным, которые я почерпнул из иденских баз, нет признаков того, что все руины нашего протеанского форпоста обнаружены и должным образом исследованы. Между тем их объёмы достаточно значительны и 'отметки умолчания', проскальзывающие в открытых источниках, ясно указывают на то, что на самом деле работа над содержимым протеанского форпоста продолжается.

Сташинский посмотрел на Явика более внимательно. Нет, на ясновидящего протеанин... не похож, что ли. Но он умеет очень хорошо делать выводы на основе неполных данных, что, впрочем, для воина и офицера его ранга является не пожеланием, а необходимостью. Может быть, действительно на Марсе в этом самом заповеднике всё же продолжается работа над руинами и их содержимым. Предшественница Сташинского была, как теперь знал профессор, членом 'Цербера'. А эта организация, действовавшая 'под прикрытием' Альянса Систем, почти сплошняком состояла из разумных, которые бы с лёгкостью пошли на нарушение принципа соответствия информации реальному положению дел. Проще говоря, на то, чтобы продолжать активную разработку протеанских марсианских руин, хотя в большинстве источников указывается на то, что в заповеднике всё тихо и спокойно.

— Да, профессор, поиск и изучение протеанских артефактов на Марсе продолжается. — Явик прислал в сознание учёного новую порцию мыслеобразов, частично сформированных из уже известных Тимуру Лавровичу данных иденских баз. — Потому и заселение Марса, и его развитие искусственно ограничивается. Тем, кто пытается проникнуть в форпост глубже... А там, не скрою, есть куда проникать и есть, конечно же, — жёстко усмехнулся протеанин, — то, за чем проникать... Не нужны зеваки, посторонние и, проще говоря, лишние свидетели неблаговидных дел искателей и расхитителей артефактов. А то, что по общераспространённым данным на Марсе всё тихо и спокойно — так ведь земляне-имперцы, кажется, говорят, что "в тихом омуте черти водятся"? Не так ли, профессор? — Явик взглянул на Сташинского, отметив приближение челнока к месту расположения ещё одной археологической базы. — Кстати, мы уже прилетели на очередную точку. Давайте прервёмся, посмотрим, что здесь и как, а потом, уже, на пути к третьей точке, продолжим наш разговор.

Шепард и Сташинский кивнули.

Вскоре они уже пожимали руки руководителей археологической партии и обменивались с учёными файлами с информацией. Местные археологи предложили прибывшим обойти и осмотреть археологические площадки и гости не стали возражать. Стараясь не мешать работающим археологам, Шепард, Сташинский и Явик беседовали с руководителями археологической партии, обговаривали перспективы согласованных исследований и судьбу уже найденных и предполагавшихся, как такие, что возможно будут найдены, протеанских артефактов.

Присутствие живого и совершенно реального протеанина, конечно, не смогло оставить ни археологов, ни техников с инженерами, равнодушными. Вскоре вокруг Явика образовалась толпа, протеанин выслушивал вопросы, коротко или более-менее подробно отвечал на них, задавал вопросы и выслушивал ответы. Пользуясь тем, что археологи и техники 'блокированы' воином древней расы, Шепард и Сташинский ушли вместе с руководителями археологической партии к навесу, где разместились на раскладных стульях вокруг большого раскладного стола. Времени на политес и пустые разговоры никто из собеседников терять не стал и несколько десятков минут прошли в плодотворных обсуждениях самых разных проблем и вопросов, имеющих прямое отношение к дальнейшему осуществлению раскопок в этом районе.

Явик тоже был рад: археологи задали ему немало интересных вопросов, побудив о многом задуматься более глубоко и точно. За дискуссиями время текло совершенно незаметно. Протеанин видел, как многие его собеседники уходят, возвращаясь к прерванной работе, зато появляются новые слушатели, постепенно становящиеся собеседниками. Статус, звание, должность здесь не имели никакого значения — Явик сумел построить разговор так, что даже то обстоятельство, что люди общаются с инопланетянином, принадлежащим к расе, совсем недавно считавшейся вымершей, не давило на сознание разумных органиков и на ход общения.

Людям это понравилось. Незаметно они расселись вокруг протеанина, зажгли вполнакала прожектора на своих научных и исследовательских скафандрах и были очень обрадованы тем, что их гость предложил пообщаться своим, фирменным, крайне необычным для землян способом. С его помощью удалось втиснуть в минуты общения огромный объём информации. Явик радовался — у его новых знакомых будет что обдумать, осмыслить и глубже изучить тогда, когда он вместе с Шепардом и Сташинским улетит на другую археологическую площадку, расположенную довольно далеко отсюда.

Очнувшись от размышлений, Бенезия подняла взгляд на индикатор бортового времени: она и не заметила, как прошло несколько десятков минут. В салоне по-прежнему было тихо и эта тишина совершенно не пугала пожилую азари, сидевшую в кресле. Возможно, ко многим корабельным звукам она просто привыкла, перестала их замечать. А возможно, она просто поверила где-то в глубине души, что этот странный корабль стал, пусть и на очень короткое время для неё... домом. Тем самым желанным домом, куда ей хотелось возвращаться раз за разом, где она чувствовала себя с каждым часом всё спокойнее, всё увереннее.

Наверное, она продолжала возвращаться к жизни. К обычной жизни пожилой азари. Да, теперь уже не принадлежащей к числу членов Азарийского Матриархата, уже не имеющей прежней власти и влияния... Но нужна ли ей эта власть, нужно ли ей это влияние теперь, когда она обрела нечто более значимое, более глубокое, более ценное?

Нет. Она осталась жива, она осталась здорова, конечно, настолько здорова, насколько это возможно в её возрасте. И она... полюбила. Полюбила так, как она, наверное, никогда не любила. Разве что любовь к Этите могла сравниться по силе и глубине с той любовью, какую она испытывала теперь по отношению к Шепарду. К Джону Шепарду. К Джону. К её Джону... Наверное, сейчас она уже может назвать его своим... другом. Да, другом. Чрезвычайно близким другом. И очень важным для неё другом.

Тело просило нагрузки, просило движения. Бенезия встала, подивившись, насколько это у неё легко, быстро и свободно получилось. Будто бы ей не восемьсот с небольшим лет, а намного, очень намного меньше.

Пройдясь по салону, привычно заглянув во все углы, Бенезия остановилась, повернувшись к выходной двери. Ей подумалось о том, что сейчас можно и даже нужно неспешно пройтись по кораблю. По железно-пластиковому рукотворному острову, ставшему для неё местом возрождения и домом. Да, домом... Ещё очень долго фрегат не покинет пределы Иден-Прайма. Месяц. Тридцать дней. Не земных — иден-праймовских. А может, действительно — земных? Ведь здешние поселенцы — люди, составлявшие на Идене большинство, по-прежнему придерживаются двадцатичетырёхчасового суточного ритма. Как же хочется, чтобы именно земных, а не иден-праймовских, как же хочется, чтобы именно земных суток.

Да, она понимает, что впереди у фрегата — стоянка у Цитадели, а на этой станции появление фрегата с таким экипажем на борту вызовет неслабый шок... Сарен Артериус — вернулся, Найлус Крайк — вернулся, Маяк — на борту. И рядом с Маяком — его владелец, хозяин — протеанин Явик. Пожалуй, Цитадель — тряхнёт. Очень сильно тряхнёт всех обитателей Цитадели. А весть о близкой войне со Жнецами... подтверждённая множеством независимых источников, вполне может стать причиной ещё одного ощутимого 'встряхивания'.

Да ладно, пусть цитадельцев тряхнёт. Окопались на станции, как в осаждённой крепости, мнят себя властелинами галактики. Ясно, что Жнец-наблюдатель, вполне возможно, к Цитадели не явится. И не покажется ни цитадельцам, никому вообще. Пройдёт время — и легенда о Жнецах воплотится в реальность, едва только Жнецы придут в галактику и нанесут первые удары по обитаемым мирам. Назаре — разведчику и наблюдателю незачем светиться и в боевых действиях он, скорее всего, не будет принимать участия. Союзник он, конечно, условный, но, по меньшей мере, ему не придётся стрелять по кораблям и планетам. Не его это дело. Его дело — разведка, наблюдение. И он этим будет заниматься, а не уничтожением разумных органиков всех полутора десятков рас. Своеобразный договор заключил Шепард с Назарой, очень своеобразный. Но — лучше такой договор, чем никакого.

Открыв дверь, матриарх перешагнула порог, чуть обернулась, ожидая, пока створка встанет на место, перекрывая проход. Ей вдруг захотелось медленно, очень медленно и несколько раз обойти фрегат. Прогуляться. Покидать корабль — не хотелось. А пройтись по кораблю — хотелось. Даже очень хотелось. Да, Шепард улетел, турианцы-Спектры закрылись в своей каюте, той самой, выделенной Найлусу. Может быть, дело и не дойдёт до капсул? А может быть и дойдёт.

Коридор был пуст. Бенезия осторожно и медленно отошла от салонной двери, мельком взглянув на засветившийся красным светодиод на панели ВИ замка. Нормандовцы сделали так, чтобы ВИ автоматически отпирал замок, едва только азари подходила почти вплотную к двери. Бенезии это было приятно: о ней заботились, её избавляли от ненужных движений. И, в то же время, её не лишали права перепрограммировать ВИ замка так, как ей самой того захочется — она уже имела раньше полную возможность в этом убедиться, открыв панель настроек замка на своём инструментроне. Все настройки были доступны и активны.

Коридоры фрегата погружены в полутьму. Только дежурное освещение. Но и его было достаточно. Сейчас матриарх не хотела бы, чтобы вокруг было очень светло. Она продолжала вспоминать и размышлять. Наверное, ей надо было получить возможность делать это в движении. И сейчас она шла очень медленно и тихо. Обгонявшие её нормандовцы приветствовали её учтивыми кивками, но видя её задумчивое сосредоточенное лицо, никто из членов экипажа и команды корабля не решился поприветствовать её ничем, кроме безмолвного кивка. Да, вежливого, но всё же только кивка головой.

Бенезия отмечала эти кивки, едва заметно и спокойно кивала в ответ и продолжала медленно двигаться... Куда? Ещё стоя у двери своего салона, она наметила для себя несколько пунктов, где хотела бы побывать непременно. Это — Медотсек, каюта Шепарда и БИЦ. Остальные — по возможности, но вот эти три — обязательно. Так она решила. И сейчас двигалась к Медотсеку — он был ближе всех остальных 'точек'.

За стёклами виднелся кабинет Карин. Сама врач сидела спиной к окнам и что-то набирала на экране настольного инструментрона. Наверное, несекретное, если вот так спокойно и открыто светится экран. Матриарх остановилась, глядя на Чаквас и Карин почувствовала её взгляд. Обернулась, приветственно взмахнула рукой, потом — жестом попросила зайти, но Бенезия отрицательно покачала головой, изобразив пальцами, что хочет пройтись. Карин... поняла, согласно кивнула и вернулась к прерванной работе, а матриарх, постояв возле Медотсека с минуту, не больше, медленно повернулась и направилась к каюте Шепарда.

Что-то её тянуло к этой каюте. Нет, она, конечно, не собирается входить в отсутствие хозяина внутрь. Даже открывать дверь не будет пытаться. Но её тянуло к этой каюте. Со страшной силой тянуло. И она знала, что именно её тянет туда: желание понять Шепарда ещё глубже, ещё лучше, ещё полнее. А как ещё можно понять другого разумного, не побывав там, где он живёт? Сложно будет полно его понять тогда, очень сложно.

Да, Шепард — воин, воин по призванию, потому живёт он скромно, по-походному. Но Бенезия знает, например, что у него есть гитара. И он на ней играет. Простая гитара, их тоже называют, кстати, походными, складными. Многие нормандовцы слышали игру старпома, многие обсуждали её — азари слышала обрывки этих обсуждений. Как-то специально не прислушивалась, это оседало где-то на окраинах её сознания. А вот теперь...

Карин ведь говорила, что Джон... в значительной степени — романтик. Он, оказывается, любит смотреть на звёзды, любит и хорошо умеет играть на гитаре. Наверное, можно будет не особо удивиться, если он ещё и пишет стихи... А если не пишет — то и без того у него предостаточно других талантов.

Вот впереди показалась дверь старпомовской каюты. Скромная, неотличимая от других. Только табличка. Тоже — скромная, малозаметная, но чёткая — 'старший помощник командира корабля'. Просто и без излишеств. Никакой фамилии, имени, отчества. Вряд ли Шепард когда-нибудь в будущем будет требовать своеобразно 'увековечить' себя на двери каюты. Вряд ли.

Не доходя нескольких шагов до закрытой двери старпомовской каюты, Бенезия остановилась. Взгляд азари шарил по пластине двери, а воображение рисовало простейшую каюту... столь подходящую для офицера, воина, не стремящегося к излишнему комфорту.

'Надо его почаще приглашать к себе, в салон. У него — маленькая каюта, а у меня — целый салон, там хватит места двоим. И ещё для третьего останется, — подумала Бенезия, отступив к противоположной стене и легко опёршись плечом о плитки брони, которыми была эта стена выложена. — Если я не ошибаюсь, у него каюта немногим больше, чем у Найлуса... А ведь он — старпом... Второй, после Андерсона, офицер на фрегате... Скромен. Очень скромен. Конечно, они ведь с Андерсоном окончили одну и ту же Академию, они — равны по статусу, оба — 'эн-семёрки', — вспомнила азари. — Нет, определённо надо почаще приглашать его к себе. Я тогда смогу угостить его чем-нибудь домашним... Эти пайки, они, конечно, сытные, но их недостаточно. Для него — не достаточно, — убеждённо подумала Бенезия. — Он — мой. И я помню, что так же он принадлежит Дэйне и Карин. Но пока я рядом и даже если меня не будет рядом, он — мой. Я ему — верю. И я его — люблю. Я готова повторить это слово миллион раз. И я знаю, что ни на секунду не усомнюсь в своей любви к нему, если даже я повторю это слово миллиард раз. Он подарил мне... слишком многое. Он подарил мне жизнь. Новую жизнь! Он подарил мне возвращение в молодость... Вряд ли теперь меня полностью и сразу узнает Лиара... Вряд ли меня теперь полностью и сразу узнает Этита. А для меня главное теперь — везде и всюду узнавать его, Джона. Хотя... он всемерно старается, чтобы я, прежде всего, думала о дочери. И я за это ему очень благодарна. Я вернусь к Лиаре... Обязательно вернусь. Потому что я прилечу к ней на корабле, где будет Джон. Если он сказал, что нормандовцы найдут Лиару, значит, так и будет. Впереди у нас — Цитадель. Чувствую, постоянно чувствую, что там будет... сложно. Особенно — Джону и Явику. На них обоих столько всего свалится... Даже на Сарена с Найлусом меньше свалится, чем на Джона и Явика... Вот уверена в этом'.

Мимо торопливо прошагали несколько нормандовцев, привычно поприветствовавших матриарха учтивыми кивками. Бенезия чувствовала их приближение, знала, что они не удивлены её присутствием здесь, рядом с каютой старпома. 'Действительно, на маленьком корабле никуда не скроешься. Все новости рано или поздно (чаще — очень быстро) становятся известны всем, — подумала азари, 'отлепляясь' от стены и делая первый, не слишком уверенный шаг к двери старпомовской каюты. — Богиня, что я делаю?! Ведь кто увидит из нормандовцев... Дойдёт до Джона... Я потом — не обрадуюсь. Точно — не обрадуюсь. — Матриарх азари с трудом заставила себя остановиться в шаге от створки. — Нет, так нельзя. Надо идти в БИЦ. Я и так здесь простояла достаточно долго. Половине нормандовцев об этом уже известно. Надо идти в БИЦ. Вперёд, — почти приказала себе матриарх, преодолевая внутреннее нежелание отходить от двери старпомовской каюты. — Я обязательно приду сюда, когда Джон вернётся на корабль. Приду, когда он будет в своей каюте. Тогда я смогу понять его глубже и... более точно, — уговаривала она себя, делая неуверенные шаги от двери каюты Шепарда. — Богиня, как же мне не хочется уходить... Но — надо. Я пока ещё слишком... слишком нова для нормандовцев. И мне надо... держать себя в рамках... — думала матриарх. — Но как тут удержишь себя в рамках, если он... такой... родной. По духу — родной... По душе — родной. Да, он — не азари, но... Он способен понять меня, матриарха азари так, как не каждый, далеко не каждый человек-землянин способен понять. — Бенезия неловко схватилась за поручень, поднявшись на первые несколько ступенек лестницы. — Еле смогла... Так не хочется уходить. Но — нельзя нарушать приличия. Нельзя! Наши, мои отношения с Джоном... Должны быть только нашими, — подумала Бенезия. — Только нашими, — повторила она безмолвно, чувствуя, как волна свежести и тепла накрывает её. — Он думает обо мне даже сейчас. Я это... чувствую и я в это — верю'.

Впереди, за порталом шлюза сияли приглушённые разноцветные огни пультов — в БИЦ шла обычная ежедневная работа. Войдя в зал, матриарх сразу увидела склонившегося над картой Андерсона и, приняв решение, направилась к постаменту Звёздной Карты.

Археологи долго не хотели отпускать Явика. Им понравилось общаться со столь необычным собеседником. Шепард, искоса наблюдавший за толпой, окружавшей партнёра, едва заметно улыбался, слушая разговор Сташинского с коллегой — руководителем археологической экспедиции. Тот тоже изредка взглядывал в сторону своих сотрудников, те ловили взгляд своего шефа, но расходиться и отпускать гостя не спешили.

Четверть часа Сташинский потратил на то, чтобы 'утрясти' все вопросы и проблемы, после чего решительно встал, протягивая своему коллеге руку для прощального рукопожатия. Тот встал, поручкался с Тимуром Лавровичем, взглянул на поднявшегося с кресла капитана и протянул Шепарду руку. Старпом пожал руку археолога, произнёс приличествующую моменту формулу прощания, после чего поспешил к челноку, понимая — Явик уловит это движение и постарается быстро и мягко свернуть общение, грозившее стать бесконечным.

— Следующая наша протеанская база — это 'Омега'. — Явик прислал своим спутникам очередную порцию мыслеобразов, едва только челнок стартовал, уходя в ночное небо Идена. — Да, да, та самая 'Омега', которая сегодня считается столицей преступного мира. Во времена Протеанской империи это был гигантский астероид. Очень трудный для разработки. В новостных сообщениях тогда частенько проскальзывали данные о том, что добыча на 'Омеге' была в очередной раз прекращена из-за крайней твёрдости породы. — Явик поймал вопросительный взгляд Сташинского. — Да, да, Тимур Лаврович. Мы тоже не были всесильны. Так уж в галактике заведено: всесильные здесь... не выживают. Проще говоря — их в этой Галактике нет, — он на несколько секунд замолчал, не присылая собеседникам новых 'картинок'. — И потому даже Жнецы не были никогда всесильны здесь. Так как жизнь, разумная органическая жизнь раз за разом — возрождалась. На 'Омеге' были богатейшие для моего времени залежи нулевого элемента. Потому добыча велась там активно и упорно, несмотря на все трудности и сложности. Мало мест в галактике, где нулевой элемент и сейчас имеет такую концентрацию. Но и кора у астероида была очень толстой. Часто добыча прерывалась и из-за очевидной нерентабельности. Прерывалась на века. Да, на века, Тимур Лаврович, — подчеркнул протеанин новым мыслеобразом. — Вы же уже знаете, что протеане... живут долго. Это сейчас 'Омега' известна как основной торговый и преступный центр в Системах Термина, которые, кстати, находятся действительно очень далеко за пределами Пространства Цитадели, но мы начали разрабатывать 'Омегу' перед самым приходом Жнецов и успели добыть... не так много. Когда пришли Жнецы, тогда нам пришлось... оставить астероид. Бросить технику. Не знаю, успели ли мои соплеменники вывезти оттуда протеан — рабочих и инженеров с техниками. У меня об этом нет никаких точных данных. А тогда Жнецы... использовали и ретрансляторы для своего прихода в Галактику. Потом, когда Цитадель пала, использовали и ретрансляторы...

Шепард понимал, что Явик не хочет говорить о проблемном ретрансляторе, до сих пор носящим знаковое название 'Омега-четвёртая'. Страшном ретрансляторе. Не было в галактике вменяемого разумного органика, который бы не знал, не понимал, что возврата из этого ретранслятора нет. Если космический корабль входит в этот ретранслятор, его можно сразу смело вычёркивать из любых, из всех существующих официальных и неофициальных реестров. Назад, обратно в космос Галактики, этот корабль не вернётся. Можно списывать в умершие или в погибшие — как угодно — и весь экипаж этого корабля. И автоматические корабли — а ведь были и такие 'посланцы' — не возвращались назад. Связь с ними терялась и вряд ли какие ИИ или ВИ любых классов, рангов и уровней смогли бы преодолеть эту ловушку-преграду, какой раз за разом становился этот ретранслятор.

Согласно современным Шепарду данным, первые постройки на астероиде действительно возникли в период, который многие современные профильные исследователи были склонны определять как 'закатный' для империи протеан. Зато было точно известно, что тысячи лет спустя 'Омега' столкнулась с другим астероидом, расколовшим гигантское вместилище нулевого элемента. Именно это столкновение сделало возможной лёгкую добычу полезных ископаемых из недр ранее неприступной 'Омеги'. Хроники и другие документы не сохранили никакой информации о том, кто именно, какая раса обнаружила 'Омегу' после того, как протеане загадочным образом 'исчезли'. Точнее, информации в виде предположений, в разной степени аргументированных, хватало, но единой доказательной точки зрения так и не было сформировано. Ясно, что промышленники не могли 'зевнуть' такой источник нулевого элемента, внезапно ставший сверхдоступным.

Окружённая обломками второй 'полусферы', половинка 'Омеги' попала под прицельную промышленную разработку. Вскоре планетоид-астероид стал практически полым. Остановить маховик разработки оказалось невозможно — и 'Омега' из места добычи нулевого элемента и прочих тяжёлых металлов превратилась в место для поселения разумных, которых по самым разным причинам не хотели видеть и принимать в более развитых и считавшихся более цивилизованными районах исследованной части галактики. Так 'Омега' стала уже не разрабатываться, а застраиваться. Долгое время корпорации и отдельные частные предприниматели соседствовали, утратив приоритет, преимущества и численное большинство, с преступниками всех мастей.

Место под застройку на поверхности астероида скоро закончилось и продолжавшие возводиться строения стали вытягиваться уже не вширь, а в высоту, создавая знаменитый ныне силуэт 'Омеги', очень похожий на земную медузу. Излишне было уточнять, что значительную часть корпоратов, частных предпринимателей и асоциальных элементов составляли с недавних пор люди. Но и Старые расы изрядно отметились на этом астероиде: полезные ископаемые, извлечённые из недр 'Омеги' были переработаны на давальческой — и не только на давальческой — основе в ресурсы. А те — послужили основой для строительства сооружений, покрывающих ныне практически каждый дюйм свободной поверхности астероида.

Станция застраивалась бессистемно. И ныне, как знал Шепард, далеко не всякий разумный считает вид 'Омеги' оригинальным и изящным. Теперешняя 'Омега' вынуждена защищать себя и своих обитателей от космического мусора мощными генераторами поля эффекта массы. Но и это не спасает от проблем и сложностей: навигация для космических кораблей — как крупных, так и мелких — в районе Станции очень затруднена. Пилоты, в совершенстве освоившие полёты в районе 'Омеги', не зря считаются мастерами своего дела.

Пояснив некоторые моменты древней истории 'Омеги' Сташинскому, весьма заинтересовавшемуся новейшей информацией и даже её непривычной трактовкой, Явик, уловив момент, когда Сташинский открыл экран своего инструментрона, чтобы ознакомиться с пришедшими по почте файлами, обратился к Шепарду. Старпом уже привык, что протеанин может чётко адресовать свои мыслеобразы, но то, что сказал партнёр сейчас, его заинтересовало:

— Джон. Предполагаю, что Лиара — будет работать на Теруме. Есть у меня такое... предположение, — сверкнула в сознании капитана искорка мыслеобраза, присланного Явиком. — Потому я ничего не буду говорить Сташинскому о Теруме. Как всегда, если хочешь уточнить — встретимся и переговорим на фрегате.

Пока Сташинский писал на виртуальной клавиатуре ответы на пришедшие по линиям связи документы и запросы, старпом успел обдумать создавшуюся ситуацию. Явик не торопил партнёра, смотрел в окно, где изредка проступали редкие бледные огни посёлков и чёткие огни аэронавигационных систем безопасности.

Приняв решение, Шепард только едва заметно кивнул и протеанин, подождав, пока профессор свернёт экран своего инструментрона, прислал своим собеседникам новую порцию мыслеобразов:

— В Галактике много миров и много планет, которые и в наше время остались неосвоенными или не были заселены. Мы также считали их непригодными для освоения или для заселения, также руководствовались при этом весьма шаткими критериями, которые тоже были склонны менять, — сказал Явик. — Одним из таких миров стала Тунтау. Сегодня, как я посмотрел в нынешних лоциях, она описывается примерно так же, как и во времена существования Протеанской Империи: огромная планета земного типа, которая имеет низкую плотность и обладает толстым атмосферным слоем, состоящим из метана и гелия. Климат, благодаря, а может быть — и вопреки удалённости от светила — звезды Феникс, на Тунтау отличается, что примечательно, умеренностью. Потому мне странно было читать, что планета необитаема. Наверное, это какая-то точка зрения ваших местных чиновников, в моё время этот мир был отмечен, — Явик помедлил, потом прислал новый мыслеобраз, отлично проиллюстрировавший сказанное им далее, — строительством форпоста. Нашей классической пирамиды. Её появление на планете означало, что эта планета является перспективной. И мы не считали её необитаемой. Потому что такой мир в принципе не может быть не заселён разумными органиками. Да, там нет водоёмов. Точнее — нет на поверхности, ведь как-то надо поддерживать умеренность климата на такой громадной планете, — эмоционально заметил протеанин, — а я... читаю в ваших лоциях, что она используется только как место для разрядки двигателей космических кораблей. Это... смешно... Но, может быть, дело в том, что человечество сравнительно поздно вышло в большой космос, а Старые Расы не захотели... быстро развиваться. Или — не смогли.

Явик не стал как-то обозначать окончание рассказа об этой планете, просто прислал пакет новых мыслеобразов:

— Фел Прайм. Системы Терминуса, если следовать принятой сейчас в галактике картографии. — Явик не спешил с присылкой нового комплекта мыслеобразов. — Человеческая колония, где производятся фармацевтические препараты для Альянса Систем, — протеанин помедлил. — В моё время такие планеты... защищались чуть менее серьёзно, чем главные военные космические базы... А у вас на планете, насколько я понял только одна колония и та слабо защищённая и слабооборудованная, — протеанин посмотрел на Сташинского. — Да, Тимур Лаврович, я помню об инциденте на Фел-Прайме, читал, знаю. Массивные биолюминесцентные грибы, которые фактически и являются основным фармацевтическим сырьём планеты и единственная пушка. Которая так и не смогла спасти планету от нашествия Коллекционеров, — протеанин смотрел на Сташинского и тот успокаивался: Явик переслал ему серию мыслеобразов. Дал учёному понять, что знает о многих деталях происшедшего. — И это — фармацевтическая компания, которая снабжает Альянс?! Так не защитить одну из ключевых планет! Не понимаю! Да, я помню, что у вас — и не только у людей — есть обычный комплект отговорок, где на первом месте — недостаточность финансирования. Не залезая в обсуждение внутренних дел колонии и планеты, скажу так: на этой планете тоже есть развалины. Там был посёлок, где жили несколько десятков протеан, занятых обслуживанием межзвёздного коммуникационного устройства. Да, Тимур Лаврович, того самого, которое кое-как работает и поныне. Был, честно скажу, удивлён, когда прочёл об этом в материалах, выложенных в открытом доступе в вашем Экстранете, но одновременно, как вы сами понимаете, был горд, потому что проработать столько времени это устройство, наверное, технически не могло. А ведь проработало. — Явик не стал улыбаться, помня о том, что многие земляне весьма нервно реагируют на его оскал. — И я знаю, что это устройство уже несколько месяцев как активно не изучается. Так, изредка, от случая к случаю. Но писать, что защита Фел-Прайма является для Альянса Систем приоритетной задачей... И так бездарно пропустить атаку Коллекционеров... У нас за такое снимали с должностей всю цепочку чиновников, которых сразу умерщвляли, — напрягшиеся пальцы протеанина продемонстрировали Сташинскому, что протеанин своими мыслеобразами намеренно не стал показывать ему, учёному-археологу, как именно умерщвляли не справившихся со своими обязанностями чиновников. — И я ещё не говорю о наёмниках одной из группировок, о бездарности солдат и офицеров элитного спецназа, не сумевших спасти похищенных колонистов. — Явик коротко взмахнул лапой, показывая, что возмущён, разозлён, но пока держит себя в руках, потом прислал собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Межзвёздный коммуникатор — наша технология. Альянс мог бы резко поднять уровень своих разработок и технологий, если бы немного больше внимания уделил этому прибору. А в результате — не смог защитить даже колонистов! О какой готовности к противостоянию можно говорить?! Я думал, что те, кто придёт в Галактику после нас... Будут немного разумнее. Оказалось — нет. И, чтобы завершить с этой планетой, отмечу, друзья, что этот коммуникатор — довольно старая протеанская разработка. На существующей у вас уже сейчас научной, технологической и производственной базе вы вполне могли бы её повторить, приспособив к своим нуждам. А то ведь... с межзвёздной связью у вас до сих пор — значительные проблемы. Буи возле ретрансляторов — хорошо, но... они не всегда способны устоять перед внешними факторами.

Явик прислал новую порцию мыслеобразов, посвящённую теперь другой планете. Шепард с изумлением узнал в картинах Ферос, который сейчас почти единственный позиционировался большинством исследователей, как разрушенная планета-город, созданная протеанами.

— Да, Джон, — в сознание Шепарда пришёл персональный мыслеобраз. — Это действительно наша большая протеанская колония. А сейчас это, насколько я сумел и успел узнать — пустынная и, по большей части, необитаемая планета. Только совсем недавно по галактическим хронологическим меркам, конечно, ваша земная корпорация 'Экзо-Гени' решила основать на Феросе экспериментальную колонию, чтобы исследовать, как написано в официальном пресс-релизе, протеанские руины. Они действительно занимают две трети поверхности планеты. Покинутой нами планеты. С неё мы отступили. Наверное, только потому, что оттуда успели отступить все протеане, Жнецы не стали разрушать планету. — Явик прислал собеседникам новые мыслеобразы и Сташинский встрепенулся, а Шепард, просмотрев 'картины', предположил, что часть изображений взята протеанином из его 'кристалла памяти'. — Да, эти картины... долгое время поднимали наш боевой дух. Мы верили, что если даже не будет нас, то потомки придут на Ферос и смогут успеть воспользоваться его богатствами. И снова... опоздание. Изменился климат планеты — в наше время там было намного... прохладнее. В итоге — атмосфера загрязнена пылью, здания и постройки — разрушаются. Мы, нынешние, рискуем снова не успеть... Может быть, хорошо, что там до сих пор нет многочисленных колонистов, но... теперь Жнецы будут умнее и жёстче. Вряд ли они сейчас обойдутся без орбитальных бомбардировок Фероса. Просто так, в отместку, подчищая хвосты, — мыслеобразы, присланные протеанином, просто пыхали возмущением и... сожалением. — Да, Джон, мне искренне жаль, что и Старые Расы, и вы, люди, в очередной раз — не успели. Как и мы не успели и не смогли. А точнее — не сумели воспользоваться всем наследием инусаннонцев. Мне известно, что первопроходцы колонии поселились в нескольких наиболее хорошо, по их мнению, сохранившихся небоскрёбах и сумели частично запустить в работу уцелевшие водопроводные протеанские системы и гидропонные сады на крышах. Но всё равно — сделано очень и очень мало. Здесь трудно увидеть положительное и приятное. А вот увидеть опоздание — очень легко. И... горько. — Явик наклонил голову, прикрыл глаза. Шепард чувствовал, что рассказ о планетах Галактики, на которых и поныне сохранились самые разнообразные следы присутствия протеан, даётся его партнёру с трудом: воин древней расы часто заставлял себя продолжать только усилием воли. В том числе и, наверное, потому, что если он смолчит на этот раз — потери будут огромны, а победа над Жнецами станет... невозможной или невероятно затратной. Пирровой.

Протеанин несколько минут не присылал собеседникам новых комплектов мыслеобразов. Шепард и Сташинский ждали, когда он справится с чувствами и эмоциями. Планета — мегаполис... Это было невероятно грандиозное инженерное решение. Оказавшееся, к тому же, очень стойким к разрушающему влиянию времени. Там, на Феросе, как понимал Шепард и догадывался Сташинский, жило очень много протеан. Целая планета — город. Там были миллионы протеан. Какой же огромный космофлот надо было иметь, чтобы вывезти всё население этой планеты в самые разные уголки Галактики?

Сташинский впервые зримо представил себе огромный протеанский флот, уходивший от Фероса... в никуда? Ведь Жнецы, насколько понял профессор, тогда уже хозяйничали в галактике. И многие корабли просто не добрались до предполагаемых для высадки спасённых феросцев планет или космостанций... Если уж протеане при всей их мощи не смогли победить... то, может быть, уже чудом можно считать то, что они хотя бы выжили. Хотя бы один выжил — уже хорошо.

Но даже если протеане живут долго, то это значит, что... с уходом из жизни Явика прервётся окончательно не только жизнь расы, но и надежда на её возрождение. И он, протеанин Явик, пытается прожить свою жизнь, отчаянно защищая что-то своё. Те же две протеанские базы. Первую и вторую. Он их защищает, потому что они важны для него. Он их — защищает, потому что считает их... своей собственностью? Последним приветом из погибшего родного мира, даже если этот мир — гигантская галактическая империя?

А взамен... взамен он дарит им, обитателям нынешней Галактики всё богатство иден-праймовских недр, в которых действительно ещё немало скрыто протеанских артефактов разного вида, рода и размера. Он всё это отдаёт, оставляя себе только эти две базы. И просит всего ничего: оставить их, эти две базы в покое. Он нервничает, волнуется, он понимает, что как воин, причём — воин профессиональный, в будущей войне он может просто погибнуть. Не выжить. Уйти в небытие. И сейчас он пытается сделать всё, чтобы спасти, что только можно, из артефактов своей расы, последним представителем которой он является.

Он говорит о других планетах, он говорит открыто, откровенно, он показывает ранее неизвестные учёным и специалистам нынешних рас картины из 'прошлой жизни', за которые многие академики и профессора продали бы кому угодно свои души, не говоря уже о дипломах и сертификатах. Он понимает, что это — остатки, последние следы гигантской густонаселённой в прошлом протеанской империи, межзвёздной империи. Остатки, которые, скорее всего, не сохранятся в будущей войне, в будущем, очень уже хронологически близком столкновении со Жнецами. Эти следы сгорят, растворятся, исчезнут в огне будущей войны. Он, протеанин, прав. Потому прав, что имеет право судить нынешние расы и нынешние поколения разумных органиков. За лень, за равнодушие, за отсутствие желания и стремления достигать, трудиться, творить.

— Не надо, профессор, — в сознании Сташинского вспыхнул новый мыслеобраз. Персональный — уж это Тимур Лаврович определил сразу. Привычка, наверное. — Не надо... казниться. Мы, протеане, тоже были сметены Жнецами... потому что не интересовались своим прошлым. Сметены Жнецами были и инусаннонцы, потому что не интересовались своим прошлым. Мы, разумные органики, каждый раз оказываемся на краю, но каждый раз возрождаемся. Каждый раз снова идём к краю и останавливаемся на нём, удерживаемые неведомой, непонятной, но умной силой. И в этот раз... нам дан в очередной раз шанс устоять, не погибнуть, не исчезнуть. Нам нужно... воспользоваться этим шансом. И потому... поговорим об артефакте, который всем нам — и протеанам, и людям, и всем пятнадцати нынешним расам... хорошо известен. — Явик прислал своим собеседникам новую порцию мыслеобразов. — Да, именно о Цитадели.

Протеанин подождал, пока Шепард и Сташинский просмотрят богатую подборку картинок. Когда они вопросительно посмотрели на него, он переслал собеседникам ещё одну подборку:

— В этот раз на Станции тоже собрано руководство... Галактики. Как и в наш Цикл и я думаю, что так же было и в цикл, когда верховной расой в Галактике были инусаннонцы. Всегда на этой станции собирались 'сливки общества', как любят выражаться в таких случаях люди. — Явик не стал улыбаться или усмехаться, он остался серьёзным. Он... успокаивался. Переход к рассказу о Цитадели помог ему отрешиться от волнений, связанных с трагедией Фероса. Он сам бы не мог пояснить, почему для него Ферос вдруг стал так важен, но лучше... лучше сейчас не возвращаться к воспоминаниям об этой планете-мегаполисе. Лучше продолжать рассказывать своим собеседникам о Цитадели. Скоро — прибытие на очередную археологическую площадку, а там предстоит работа и предстоит новый... раунд общения с археологами, инженерами, техниками. — Да, мне известно, что сейчас там по-прежнему разная сила притяжения в разных секторах. Есть и путаница в размерах, что вполне объяснимо. — Явик не стал сейчас говорить о том, что эта станция — гигантский ретранслятор. — Знаю также, что считается эта станция творением моей расы. Но это — не так. Эта станция старше, чем моя раса, старше даже инусаннонцев, — он посмотрел на удивлённое лицо профессора. — Да, Тимур Лаврович. — Явик переслал персонально профессору комплект новых мыслеобразов. — На самом деле, как было доказано, к сожалению — очень поздно доказано учёными моей расы, эта огромная специальная конструкция была создана более миллиарда лет тому назад. Создана Жнецами. Не этими гигантскими кораблями, один из которых вы видели рядом с фрегатом, а их пилотами. Создана и поставлена в центре туманности Змея. Эта станция может не только раскладываться и складываться, но и двигаться. Медленно, по нынешним меркам, но всё же — двигаться в нужном направлении. В источниках, в своё время я читал развёрнутые доказательства того, что при необходимости Цитадель может двигаться и очень быстро. Она может летать, профессор, летать быстро. И я не удивлюсь, если узнаю, что среди землян есть люди, для которых это — не новость, а вполне рабочее решение. Раса разумных машин создала и Цитадель, и сеть ретрансляторов, поставила Цитадель в центр этой сети и сделала систему-ловушку, чтобы загонять расы раз за разом к необходимости развития по заданному пути. — Явик поймал взглядом негодующее и растерянное выражение лица Сташинского. — Увы, это — именно так, профессор, — протеанин прислал Сташинскому новую порцию мыслеобразов. — Это — то, что я, простой воин, простой офицер, знал всегда. И я знаю, что среди протеан, моих сородичей, были те, кто знал гораздо больше. Цитадель раз за разом становилась центром общегалактической цивилизации. Так было в эпоху инусаннонцев, так было в эпоху протеан, так обстоит дело и в вашу эпоху, которую вполне позволительно именовать Циклом. Да, да, Тимур Лаврович. Именно Циклом, потому что всё повторяется: рождение совокупности высокоразвитых цивилизаций разумных органиков, их развитие, достижение ими определённого, достаточно высокого уровня и, в неизбежном финале — гибель или, точнее, смерть под ударами Жнецов. Под ударами разумных машин, раз за разом уничтожавших разумную органическую жизнь во Вселенной. — Явик помедлил, затем прислал собеседникам — теперь уже обоим — новый комплект мыслеобразов. — Здесь то, что сейчас известно о Цитадели большинству представителей нынешних рас. Это известно в значительной мере и вам. Азари, саларианцы, волусы, турианцы. Все они... лезли на Цитадель. Чувствуя её странную притягательность. И не понимая, что лезут в ловушку. Лезут, не изучая так, как должно, эту станцию. Как не изучали её и мы, протеане, в своё время. Как не изучили её досконально и наши предшественники — инусаннонцы. Мне известно, например, что ваши учёные так и не определили точно возраст Цитадели, не исследовали, не изучили, не определили материал, из которого она была изготовлена. Цитадель, как механизм, тоже, к сожалению, остаётся неизвестной нынешним техникам и инженерам. Расположение основных механизмов станции, местоположение её блока управления и систем регулирования... Да, да, профессор, на любой станции есть эти блоки... Как и блоки жизнеобеспечения и, как ни странно для столь массивной и громоздкой конструкции, навигации... Всё это раз за разом остаётся скрытым от глаз и иных органов чувств её обитателей. Всё это так. — Явик, не глядя на Сташинского, ощутил, что он хочет возразить. — Хранители... Да, это был и для нас, протеан, секрет. Но... эта раса умеет быть незаметной. А в моё время на Цитадели обитали преимущественно знатные и богатые протеане, которые умели и могли в упор не замечать, не видеть и даже не чувствовать 'обслуживающий персонал', которым, в первую очередь, и были Хранители, профессор. И Цитадель — это не просто станция. Это — гигантский ретранслятор. — Явик едва успел, предупреждая всплеск удивления, изумления и непонимания, передать профессору специальную подборку мыслеобразов. — Взгляните, Тимур Лаврович. Это — общеизвестные данные из вашего планетного и межсистемного Экстранета. То, что есть в базах данных Идена. И то, что является общедоступным. Всё это доказывает справедливость такого предположения. — Явик посмотрел на занервничавшего археолога. — Да, профессор. Когда Цитадель раскрылась в 'ромашку', всё население станции погибло за считаные секунды. Редко кому из разумных органиков, волей случая или обстоятельств, сумевших тогда оказаться и задержаться на станции, удалось прожить хотя бы минуту. Все погибли почти сразу, во всяком случае — за очень короткое время. Цитадель... замолчала. А следом — замолчали и буи связи у ретрансляторов. И тогда — началась Жатва, приведшая Протеанскую империю к гибели и краху.

Несколько секунд Явик медлил с продолжением рассказа, не присылал Шепарду и Сташинскому новые мыслеобразы, но затем всё же решился:

— На Цитадели нет смены дня и ночи, каждая раса живёт по своему распорядку — личному или расово-общественному. И в моё время редко кто из простых, незнатных и небогатых протеан, да, профессор, даже чистокровных протеан, мог бы сказать и доказать, что он побывал на Станции. Для большинства жителей Империи Протеан эта Станция оставалась очень долго мечтой или сказкой. А потом... однажды, эта сказка и мечта — замолчала. И в Галактику пришла смерть. Пришла одновременно, потому что, войдя, Жнецы завладели всеми базами данных, всеми базами знаний. И тогда они точно и быстро узнали, куда и как следует бить, на что следует... нажимать, чтобы предельно быстро и серьёзно ослабить нас, жителей Империи. Мы сопротивлялись, мы не сдались без боя. Но... информация есть власть и эту простую истину мы в очередной раз познали на собственном горьком опыте. Мы оказались лишены верховного, высшего руководства — оно погибло на Цитадели. И очень долгое время воевали несогласованно. Упустили момент, когда Жнецы ещё не отмобилизовались. Отбить Цитадель, как я помню, мы даже не пытались. Некого было на Станции отбивать у Жнецов. Там все разумные органики нашего Цикла очень быстро... погибли. Да, профессор, погибли, потому что Жнецы... мы это узнали почти сразу — противник особый. Жнецы не берут пленных. Потому что мы, разумные органики, живущие в этой Галактике, считаем, что пленный сохраняет не только свою жизнь, но и свой разум, свою личность. Жнецы не сохраняют разумным органикам ни личность, ни разум, ни жизнь. Потому что они превращают сумевших как-то выжить после первого удара разумных органиков в подобие себя. В полумашины. И делают это... быстро или медленно. Бывало, что и тайно делают. Не сразу становится заметен переход разумного органика на сторону врага. Мы так и не научились бороться с этим... медленным предательством. Мы так и не научились. Наверное, не научились и инусаннонцы. Наверное.

Явик замер, стремясь полнее справиться с очередным приступом сильного волнения:

— И потому в будущей войне, профессор, пленных разумных органиков — не будет. Будут сразу — и окончательно — враги, которых придётся убивать. Убивать надёжно, так, чтобы они не смогли встать, не смогли возродиться, не смогли ожить. Враги из 'обращённых' получаются очень живучие. Я бы сказал — крайне живучие. И потому будущая война станет сразу очень жёсткой и очень жестокой. В ней будет много жертв. Да, потери будут нести и Жнецы. Мы тоже наносили им ощутимый ущерб, когда столетиями, два тысячелетия воевали с ними. Но мы не смогли защитить Цитадель. И не знали, что она такое. Не поинтересовались у инусаннонцев. Не захотели подумать об этом заранее. А когда подумали... было уже слишком поздно.

Водитель вполголоса сообщил пассажирам о приближении челнока к посадочной площадке у лагеря археологов. Предстояло пообщаться с членами ещё одной археологической экспедиции.

Выходя из салона на плиты площадки, Шепард отметил необычно глубокую задумчивость Сташинского. Учёный весьма скупо поприветствовал своего коллегу, руководившего здешней археологической экспедицией, сразу куда-то ушёл с ним за высившиеся неподалёку контейнеры.

— Там — офисный балок, — пояснил протеанин. — Пусть пообщаются. Это полезно. Сташинский не пострадает. Но знать многое — он имеет право, — помедлив, протеанин подытожил. — И — должен.

— О чём ты собирался ещё нам рассказать? — спросил Шепард.

— О Часке, Шарринге и Элетании. Я полагаю, этого объёма информации хватит для двух перелётов, — уточнил Явик.

— И о многом, конечно, умолчал, — продолжил Шепард, уже догадываясь, какой будет ответ.

— Да, — кивнул протеанин. — Идём, нас ждут и мне снова придётся долго говорить вслух. Хоть какое-то разнообразие.

— Идём, — согласился старпом. Они вместе пошли навстречу подходившим археологам и техникам, привлечённым сообщением по конференцсвязи о прибытии протеанина.

Бенезия подошла к Звёздной Карте, поднялась на постамент, служивший на этом небольшом фрегате своеобразным аналогом Центрального Поста или капитанского мостика. Подходить к склонившемуся над виртуальным пространством Звёздной Карты и работавшему сразу с несколькими служебными экранами командиру корабля матриарх не спешила.

Несколько минут — и Андерсон убирает экраны с поверхности Карты, выпрямляется и поворачивается к азари:

— Рад вас видеть, Бенезия, — он отошёл от перил ограждения постамента, мягко и не спеша шагнул к старшей Т'Сони. — Мне сказали, что вы... медитируете.

— Это так. Действительно медитировала. Недолго, несколько минут, — уточнила азари. — Потом просто сидела и думала. Наслаждалась тишиной и покоем.

— Хорошо. — Андерсон кивнул вахтенному офицеру, поднявшемуся на постамент и вставшему у Звёздной Карты. — Тогда — идёмте ко мне. Поговорим. Думаю, у вас есть вопросы.

— Есть, — подтвердила Бенезия.

Андерсон подождал, пока матриарх удобно устроится в кресле и сам сел в своё рабочее кресло. Недолгая пауза.

Бенезия чувствовала на себе взгляд Андерсона. Внимательный. Не пронизывающий, не оценивающий. Но — очень внимательный. Командир фрегата пригласил её, матриарха азари в свою каюту и сейчас, наверное, он обдумывает, что следует сказать ей. А ему есть что ей сказать. Есть. В этом у неё нет никаких сомнений.

— Вот так бывает, — произнёс Андерсон тихо, но чётко. — Думаешь, что мир — будет всегда, а когда он начинает... уходить в прошлое... ощущаешь себя очень некомфортно. Вроде бы ты — воин, тебя учили воевать, тебя учили бороться с врагом, каким бы этот враг ни был. А вот сейчас... знаю, что очень многие — не только нормандовцы, но и иден-праймовцы... в большой растерянности. Мы привыкли воевать между собой, но воевать с загалактическим, внегалактическим врагом — это совершенно другой уровень. И это — нервирует, напрягает и заставляет... пребывать в растерянности. Пока мы, нынешние, ещё можем потерпеть эту растерянность Пока — можем. Недолго — но можем. Потом — придётся эту растерянность — выкорчёвывать, — он помолчал несколько секунд. — Этот месяц... Придётся работать так, как нашему экипажу, нашей команде ещё не приходилось работать. Никогда. Нам — мне и Джону — выпускникам Академии, к такой вот работе — не привыкать, а вот остальным... придётся привыкнуть. Очень быстро и — очень глубоко. Месяц. А потом — Цитадель... Там тоже будет сложно. Как и везде будет сложно, во всей исследованной к этому дню части Галактики.

Бенезия слушала Андерсона и понимала, что только ей он может сказать такое и сказать именно так. Карин он точно не будет говорить об этом вот так — жёстко, прямо, чётко. Бережёт и хранит он свою Карин от волнений, тревог, беспокойства и боли... Да, боли... Понимает, что для Карин эмоции и чувства — важнее. И потому не скажет ничего своей Карин вот так остро. Разве что кроме Джона — никому он так открыто о многом... не скажет. Да, она, матриарх азари, не военнослужащая: не солдатесса и не офицер. И, тем не менее, он от неё не скрывает опасений, раздумий, ощущений. Хотя... вроде бы офицеру, причём кадровому, старшему, спецназовцу... это и не положено. Вот так говорить гражданской азари — не положено ему так говорить. А Андерсон — говорит. Потому что перед ним и рядом с ним — не просто азари, а матриарх, не просто матриарх, а политик, не просто политик, а религиозный лидер расы. И — близкий друг старшего помощника. Андерсон, чувствовала Бенезия, учитывает, возможно, что и в первую очередь — и это. И только потому он так говорит: открыто, скрывая волнение и сохраняя пусть только внешнее, но — спокойствие.

— Бенезия. Карин мне многое рассказала о ваших... о вашем общении с жителями посёлков. Вам верят и вас — ценят. О ваших беседах уже многое знают жители отдалённых иденских селений. И, думаю, не только иденских. Вам стоит продолжать, Бенезия. И для того, чтобы вы могли продолжать... второй челнок фрегата будет в вашем распоряжении. Вашем — и Карин. И — всех женщин фрегата. Вам нужно будет за этот месяц лично посетить почти все селения в этом сельскохозяйственном районе. Поговорить со многими, очень многими местными жителями. Потому челнок вам пригодится. Карин сама скажет, что и как нужно сделать фрегатовцам, чтобы он стал вашей подвижной базой. Возвращаться на корабль каждый раз будет... сложно. Потому обговорите с Карин и вашими подругами, Бенезия, что следует сделать, чтобы вам всем на этом челноке было комфортно. Передайте информацию инженеру Адамсу и нашему снабженцу. Пока вы будете общаться с жителями близлежащих к стоянке селений, мы дооборудуем и дооснастим челнок. — Андерсон помолчал несколько секунд. Азари чувствовала, что командиру хочется встать, пройтись по каюте, но он сдерживает себя, не желая разрушать 'настроение общения'. — Этот месяц для всех нас будет очень напряжённым. Шепард и Явик будут блокированы работой на площадках археологов, а также на наших двух самых важных площадках. Турианцы пожелали заняться работой с правоохранителями и военными журналистами — их сфера, их право. И они с этой работой справятся. На мне — общение с чиновниками планетного и районного уровней, а также — с командирами ополченческих и планетных военных подразделений. По меньшей мере, мы сможем начать и дать работе по подготовке Идена к противостоянию со Жнецами рамки. Потом, когда уйдём — работа будет продолжена. Иденцы сами сделают всё остальное.

— Хорошо. — Бенезия чуть заметно прикрыла глаза, выражая согласие со сказанным командиром корабля. — Согласна. Я уже говорила с Карин об этом и она согласна с таким вариантом. Нам действительно нужно будет разделиться, чтобы охватить больше селений. И уж конечно, нам нужно охватить все селения этого сельскохозяйственного района. А потом... потом, вы правы, нам нужно будет выйти за его пределы. Если о нас знают в Константе, нас должны знать как минимум в районах, окружающих этот район, где мы пока будем стоять.

— Нам тут... предлагают построить персональную базу, — сказал Андерсон. — Пока это, конечно, на уровне разговоров о намерениях, но я отмечаю, что эти намерения уж очень и очень серьёзные. Непонятно, чем мы это 'предложение' заслужили или инициировали.

— Наверное, тем, что иденцы не увидели Жнеца в полном боевом обличье, — сказала Бенезия.

— Может быть, — согласился Андерсон. — Расскажите мне, пожалуйста, поподробнее о том, что вам удалось уже сделать.

— Охотно. — Бенезия несколько десятков минут рассказывала командиру фрегата об основных моментах своего общения с жителями близлежащих селений, не скрывая проблем и вопросов, а также — не делая особой тайны из некоторых результатов своих раздумий. Андерсон слушал матриарха внимательно, кое-что отмечал на своём инструментроне, задавал уточняющие вопросы, изредка взглядывая на настенные экраны, где светились карты Иден-Прайма.

— В целом вот так. — Бенезия, закончив рассказ, отметила, что Андерсон удовлетворён услышанным.

Общение с археологами, работавшими на этой площадке, затянулось больше чем на два часа. Конечно же, учёные взяли в осаду протеанина, вокруг воина древней расы образовалась толпа жаждущих задать свои вопросы и получить на них ответы, а также желающих просто поближе рассмотреть представителя расы, считавшейся до недавнего времени вымершей. Прикасаться к скафандру протеанина пока что никто из землян не рисковал — изредка посматривавший в сторону партнёра Шепард, отмечал, что это — результат ясно ощущаемого землянами настроения Явика, которое действовало на археологов как хороший сдерживающий фактор.

Сташинский согласовал действия своей экспедиции с руководителем здешней археологической партии, передал ему уточнённую карту расположения артефактов, после чего попрощавшись, покинул балок-офис, направившись по тропинке к стоянке челнока.

Несколько минут — и машина, приняв на борт всех троих пассажиров, покидает площадку, берёт курс к ещё одному лагерю археологов.

— Подлётное время — тридцать шесть минут, — говорит водитель.

— Добро. — Шепард проверяет замок привязных ремней, пристёгивает шлем к поясу, взглядывает на Явика. — О Цитадели, Явик, думаю, это — не последний наш разговор. Но сейчас расскажи нам лучше о том, как протеане осваивали планеты Галактики. Станции — это хорошо, но планеты — намного ценнее.

— Это — правда, — протеанин кивает, отметив, что Сташинский пододвигается поближе, насколько позволяют ремни кресельной привязной системы. — Есть такая планета, в ваших лоциях она обозначена как Часка. Две 'половинки' — там, где царит жара и там, где царит холод. Есть там и узкая полоса, которая и в наше время была наиболее пригодна для разумной кислородной жизни.

— Да, там в наше время осуществляется ограниченная колонизация, — кивнул Тимур Лаврович.

— Именно, что ограниченная. Тридцать градусов по Цельсию — это тоже не для всех разумных — комфортная температура, — соглашается Явик. — По последним, доступным на Идене данным, там сейчас присутствуют только несколько малочисленных групп исследователей, которые, как утверждают просмотренные мной материалы, занимаются сбором информации о возможных опасностях и в целом об экологии планеты.

— На Земле, — добавил Шепард, — по тем же данным, сейчас в самом разгаре — набор колонистов. И, как свидетельствуют доступные сейчас данные, набор проходит достаточно успешно. Колонистам предстоит ещё пройти подготовку, потом — подняться на корабль, собрав необходимые грузы. В общем, ещё до прибытия основной массы колонистов времени пройдёт, думаю, больше нескольких месяцев.

— Часка находится на ранней стадии освоения, там можно ходить без скафандра, — отметил Сташинский.

— Вторая такая планета, где тоже можно обходиться без закрытого скафандра — Онтаром, — уточнил Шепард.

Сташинский кивнул, выражая своё согласие со сказанным капитаном.

— Мы выбрали эту планету для изучения и выставили на ней форпост, — сказал Явик. — В форме пирамиды. Насколько я помню, Часка обладает уникальным, слабо различимым, если смотреть на планету из космоса, кольцом, состоящим из небольших частичек искусственного материала. Это кольцо отражает свет местной звезды — Матано, создавая на поверхности планеты причудливый рисунок. В наше время тоже не было никаких заслуживающих доверия данных о том, кто и когда создал это кольцо, — отметил Явик. — Потому то мы и решили выставить на этой планете форпост в виде пирамиды. Такие форпосты — трансформируемые, они хорошо защищены и хорошо оборудованы.

— Пока что данных о том, что форпост найден — не было, — отметил Сташинский.

— Время, профессор. — Явик на секунду смежил веки, взглянув на учёного. — Такие форпосты... они могли и самозакопаться в почву, в грунт. Для безопасности или — для сохранения тайны. Если уж в просмотренных мной материалах нет свидетельств бомбардировки или оккупации Часки войсками Жнецов — это 'влияние' всегда оставляет долговечные следы, — уточнил протеанин, — то пирамида форпоста могла бы хорошо сохраниться. В пирамиде мог остаться диск с ценными протеанскими данными. Такие диски служили своеобразными метками-маяками и присылались на планеты, представлявшие интерес и значительную ценность для Империи. В моё время там никаких 'космокоров' не было. Значит, они развились за последние пятьдесят тысяч лет. Хотел бы взглянуть на это существо поближе.

— Они до сих пор, Явик, считаются неразумными, — сказал Тимур Лаврович. — Хотя, обладая вполне развитыми 'руками', по уровню совершенства мало уступающими человеческим, эти существа уже вполне могут оспорить такую оценку.

— Разум мы склонны понимать только применительно к себе, — несколько малопонятно сказал собеседникам вслух Явик, взглянув на редкие огни, мерцавшие за стеклом салонного иллюминатора и продолжив уже с помощью мыслеобразов. — С их, коровьей точки зрения, мы тоже можем проходить по классификации как неразумные.

— Можем, — кивнул Сташинский. — На сегодня у нас только две площадки — эта и следующая. Потом — возвращаемся к...

— Мы высадим вас на первой археологической площадке, профессор, — сказал Шепард, ощутив неуверенность учёного. — А сами направимся к фрегату. Машина может понадобиться нормандовцам в любой момент. Через двенадцать часов мы вернёмся на челноке на первую археоплощадку и оттуда уже на транспортёре, одном из ваших транспортёров направимся на вторую площадку, посмотрим, как осуществляется бурение. Затем мне придётся, полагаю, заняться общением с ополченцами и местными жителями, пожелавшими принять участие в охране археологических площадок. Да, да, профессор, теперь площадки будут взяты под охрану местными военными и ополченческими контингентами. Хорошая практика, да и тренировка неплохая. Война приближается и учения с 'холостой' стрельбой тоже будут организованы, но главное — побольше реальных и важных для местных жителей дел, которые, к тому же, будут неплохо оплачиваться. Договорённость об этом, — Шепард свернул экран своего наручного инструментрона, — уже подтверждена. Данные — с фрегата от корабельной службы РЭБ.

— Фильтрация — прежняя? — осторожно спросил профессор.

— Да. Пока — да. В ближайший месяц вряд ли что изменится, Тимур Лаврович. Нам нужно выиграть время и — избежать необходимости в выполнении многочисленных представительских функций. Если сюда набегут всякие 'шишки' — у нас не будет возможности подготовить планету и её жителей к тому, что в кратчайшие сроки она должна быть хорошо и, главное, реально защищена.

— Согласен, — вздохнул Сташинский. — Частично вы ведь допускаете утечку сведений?

— Ещё как допускаю, — кивнул Шепард. — Для людей, для нашего общества — это почти обязательное явление. Невозможно всем разумным органикам заткнуть рты, так как общение — дело святое. И расстояния тут — совершенно не принципиальны.

Немного поговорив о том, что предстоит сделать до момента, когда в столь плотной фильтрации информационных потоков не будет необходимости, Шепард, Сташинский и Явик стали ждать, когда челнок приблизится к границе археологической площадки. На салонном настенном экране светилась подробная навигационная карта — с уже проложенным курсом и отметкой челнока. Несколько минут до посадки кораблика в салоне царила спокойная тишина.

— Расходимся, — сказал Шепард. — У каждого из нас есть свои задачи. Так что лучше будет, если мы распараллелимся.

— Согласен, — кивнул Сташинский, первым спрыгивая на плиты посадочной площадки и пожимая руку подошедшему руководителю археологической экспедиции.

Несколько минут — и учёные, обмениваясь репликами и изучая выведенные на экраны наручных инструментронов таблицы и графики, уже идут к балку-офису.

— Быстро у них тут, — прострекотал Явик. — Раз — и в офис.

— Это хорошо. — Шепард обменялся несколькими фразами с водителем, уточнив время предполагаемого вылета. — Нам теперь надо очень многое делать быстро. И в то же время — качественно.

— Я пройдусь по рабочим местам, Джон. Мне не нужны толпы разумных, прервавших из-за моего появления свою работу. — Явик закрыл экран своего инструментрона и, не оглядываясь по сторонам, направился по одной из тропинок к холму, за которым была первая 'зона', где велись раскопки.

Шепард подождал, пока водитель закроет боковую салонную дверь и направился к балку, в котором размещалась дежурная смена местных ополченцев, охранявших периметр площадки. Предстояло уточнить меры по защите территории от проникновения любопытствующих местных жителей и от выноса за пределы площадки ценных протеанских артефактов. И наладить взаимодействие между подразделениями охраны площадок.

Через несколько часов первым к стоянке челнока вернулся Явик. Усевшись на плитки неподалёку от кораблика, протеанин привычно замер, наслаждаясь тишиной и спокойствием, царившими вокруг. Сюда, к площадке, почти не долетали звуки работающего оборудования или разговоры людей. До соседней археологической площадки, которую предполагалось посетить, было достаточно близко — менее десяти минут полёта почти по прямой, поэтому Явик запланировал рассказать Шепарду и Сташинскому о Шарринге.

— Быстро ты, — из полумрака на площадку, тускло освещённую угловыми 'маячками' вышел Шепард.

— Я постарался, чтобы люди не покидали из-за моего появления свои рабочие места, — ответил протеанин, вставая. — Как у тебя, Джон?

— Нормально. Здешние ополченцы уже приступили к учёбе, часть материалов нормандовцы им сбросили в переработанном и уточнённом виде. Пришлось только немного откорректировать процесс подготовки по последним полученным данным. В целом — нормально. Только ведь начали. Потому — говорить о результатах явно преждевременно.

— Понимаю. Ну, хоть начали вовремя. — Явик не стал уточнять, что в данном случае 'вовремя' скорее означает 'хоть как-то заблаговременно', но Шепард его понял. — А профессор?

— Так ведь изменений сколько, Яв. Надо почти всё менять, многое — переделывать, ругаться с контрагентами, с агентами, с посредниками всех мастей. Так что на Сташинского и ему равных по статусу свалилось столько всего...

— Вы правы, коллеги, — на площадку вышел Тимур Лаврович, на ходу закрывая экран наручного инструментрона. — Вот только сейчас отправил последнее сообщение по длинному списку адресатов. Нам будут нужны здесь очень многие ресурсы. Здесь, — профессор подошёл к челноку, кивнул водителю и тот открыл боковую салонную дверь, — имею в виду Иден-Прайм.

— Как раз о ресурсах я и хотел рассказать. — Явик следом за Сташинским поднялся в салон, сел в кресло, пристегнулся, подождал, пока Шепард усядется в своё кресло и створка боковой салонной двери закроет проём. — О Шарринге.

— Водородно-гелиевый газовый гигант, — сказал Шепард, — его атмосфера содержит следы аммиака, метана и большое количество водяного пара. Со стороны выглядит весьма занятно: такая смесь из коричневого, синего и белого цветов. Располагает шестьюдесятью спутниками, два из которых...

— Именно, — сказал Явик. — На этих двух спутниках размещались наши добывающие и заправочные станции. Мы тоже были заинтересованы в использовании ресурсов таких планет. В более полном, чем то, на которое способны нынешние расы. Не удивлюсь, если на одном из этих спутников был оставлен диск с данными, фиксирующий эту планету как весьма перспективную в плане разработки.

— Если будем в том районе — прочешем. Может, сумеем найти этот диск, если его до нас уже кто-нибудь из 'официалов' или, скорее всего, 'неофициалов', не нашёл, — сказал Шепард, взглянув на карту с маячком-отметкой челнока, идущей по линии проложенного курса. — Скоро прибываем на последнюю точку, потом — возвращаемся в главный археологический лагерь и оттуда — летим на фрегат. План — без изменений.

Сташинский и Явик едва заметно кивнули.

Несколько минут — и челнок привычно мягко опускается на плиты площадки. Сташинский кивает встречающему прибывших руководителю местной археологической экспедиции, раскрывает экран своего инструментрона и, едва сойдя на плиты площадки, почти бегом направляется за своим коллегой к балку-офису.

— Я — как всегда, хочу, чтобы люди не собирались вокруг меня в толпу, — сказал Явик, делая несколько шагов с площадки и исчезая в полумраке. Шепард знал, что партнёр уже составил в своей памяти карту рабочих мест учёных и технических специалистов, которые намеревается обойти за те несколько десятков минут, которые были отведены на стоянку челнока. Старпому необходимо было переговорить с командирами местных подразделений ополченческих формирований и связаться с командованием местных армейских и правоохранительных подразделений.

Прощально махнув водителю, капитан направился по едва заметной в полумраке ночи тропинке к балку, в котором размещалось дежурное подразделение ополченцев-охранников.

Водитель челнока обошёл машину, проверил тестером несколько разъёмов, после чего вернулся в кораблик, закрыв за собой боковую салонную дверь и дверь в водительскую кабину. Предстояло подождать возвращения пассажиров, можно было немного подремать — времени для этого должно было вполне хватить. Устроившись в пилотском кресле, водитель через несколько минут уже спал.

— В наше время мы тоже отмечали в Галактике планеты, на которых без нашего участия и без нашего вмешательства зародилась жизнь. Она, пусть и в отдалённой перспективе, но вполне могла стать разумной, — так начал свой очередной рассказ мыслеобразами Явик, когда Шепард и Сташинский заняли свои кресла в салоне челнока, покидавшего площадку. — Одной из таких планет была та, которая в ваших нынешних лоциях отмечена как Элетания.

— Что и говорить, сложная планета, — вставил своё слово Сташинский, быстро и глубоко привыкавший к тому, что протеанин легко читает его мысли и с интересом слушавший и смотревший мыслеобразы, приходившие от Явика. — С одной стороны, на первый взгляд, она очень хорошо подходит для осуществления скорейшей и полнейшей колонизации, но если копнуть поглубже... Это будет не колонизация, а пытка, коллеги. Потому что планета покрыта зелёным слоем мхов, лишайников и водорослей, вдобавок — окружена толстым атмосферным слоем содержащим кислород. На первый взгляд — просто райские условия. Животное же царство представлено только в виде микроскопических симбиотических организмов, которые невозможно было "отделить" от воздуха и которые были необходимы для нормального развития и существования экосистемы. Казалось бы, обычная жизнь, но — как выяснилось, это — жизнь, крайне вредная для всех других живых существ. В том числе, к огромному сожалению, и для людей. При вдыхании представителями всех других форм жизни эти симбиотические организмы вызывают в ста процентах случаев неизбежный сильнейший анафилактический шок. И потому если и будет осуществлено заселение — для всех разумных и неразумных живых существ потребуются герметические защитные костюмы или — замена экосистемы всей планеты.

— Насколько я помню, Тимур Лаврович, — сказал Шепард, — было предложено и ограниченное заселение на высотах, недоступных для этих организмов.

— Вы правы, капитан, — согласился профессор. — Или — в местах, где чистота воздуха обеспечивается благоприятными ветрами. Только вот мы с вами, к примеру, прекрасно знаем, что на ветер надеяться — глупо. Уж очень он непостоянен и изменчив. — Сташинский мягко перевёл разговор на другую тему. — На планете живут так называемые пыжаки. По некоторым, заслуживающим доверия исследованиям, можно согласиться с предположением, что именно Элетания является родиной этих весьма высокоорганизованных животных. Они, кстати, хорошо чувствуют себя и на планетах, где есть атмосфера, пригодная, в частности, для дыхания людей.

— Например — на Тучанке. — Шепард едва удержался от усмешки.

— Согласен. В том числе — и на Тучанке, — профессор усмехнулся. — Хотя, конечно, кроганская планета — весьма специфическая экосистема, но, между тем, исследования доказали, что там пыжаки тоже размножаются весьма успешно и живут достаточно комфортно.

— Тем не менее, профессор, во всех лоциях указано, что на Элетании — опасность токсичных веществ первого уровня. Любое повреждение скафандра, когда, к примеру, нарушается герметичность или разлаживается нормальная работа системы снабжения кислородом — и человек может быстро умереть.

— Тоже верно, — кивнул Сташинский, — но ведь там, на Элетании, к примеру, есть мерцающие кольца, которые то появляются, то исчезают. С разными интервалами. Никогда нельзя сказать, когда можно будет снова увидеть эти кольца, как никогда нельзя точно указать момент, когда они исчезнут. Знаю, пытались составлять зависимости и таблицы — впустую, — махнул рукой профессор. — Да ещё этот крупный спутник, который, кстати, упоминается не во всех лоциях. Непонятное небесное тело.

— В немалой степени именно из-за этих колец и из-за этого спутника мы и держали на этой планете, известной ныне, как Элетания, свою автоматическую исследовательскую базу, — сказал протеанин. — База была и хранилищем информации и системой сбора данных. По имеющимся у меня данным, ядро базы должно было сохраниться до сегодняшнего дня — оно было создано по инусаннонской технологии — одной из немногих, которую мы смогли понять и приспособить к своим потребностям до того момента, как в Галактику вторглись Жнецы.

Шепард едва заметно кивнул, набирая заметку на клавиатуре своего наручного инструментрона. Сташинский выслушал Явика с интересом, но спокойно.

— Тимур Лаврович. — Явик понял настроение археолога. — Это ядро стоит совершенно открыто на каменной площадке. Вряд ли даже резко поумневшие пыжаки смогут его вскрыть. Вероятность этого, конечно, есть, но там технология — не для мозгов пыжака. Я хоть и солдат, но о том, что представляет собой это ядро, знаю достаточно.

— Возможно. И как вы умудрились такое не спрятать в толще планеты?

— А зачем? — усмехнулся Явик. — Во-первых, архивирование информации, во-вторых, ключ доступа — только один. В-третьих, то, что на виду — интереса у разумных органиков очень часто не вызывает, им по ряду причин гораздо интереснее искать и находить скрытое.

— Тут вы правы, Явик, — согласился профессор. — Действительно, больший интерес вызывает то, для поиска чего пришлось приложить определённые, временами — весьма значительные усилия. Ладно. — Сташинский посмотрел на приближающиеся огни посадочной площадки первого лагеря своей экспедиции. — Буду рад встретиться с вами через двенадцать часов, друзья, — он пожал протянутые руки Шепарда и Явика, после чего спрыгнул на плиты, обернулся и прощально махнул рукой. Водитель челнока включил механизм закрытия салонной двери и повёл машину к фрегату.

— И о чём ты умолчал, Явик? — спросил Шепард.

— О многом, — протеанин взял человека за руку, посылая первую порцию мыслеобразов. — Это — Агетотон. Он находится в закрытом ныне районе, куда пока не добрались ваши разведзонды и разведкорабли. Знаю. Проверял. Там располагалась наша так называемая 'воздушная' колония — мы часто строили поселения, которые не располагались на поверхности планет, а парили в атмосфере. Так вот, на Агетотоне располагалась одна из секретных колоний, экспериментальных. Мне неизвестно, чем там занимались мои соплеменники, Джон. Но, если следовать общей направленности — чем-то очень перспективным, — он помолчал несколько секунд, затем прислал собеседнику новую порцию мыслеобразов, — на Теруме у нас тоже были поселения.

— Известная ныне планета. — Шепард, сказав это мысленно, посмотрел на Явика, желая убедиться, что поступил правильно

— Известная, — согласился тот, прислав несколько дополнительных мыслеобразов. — Я полагаю, что Лиара не минует эту планету. Есть у меня такое... называй это подозрением. У нас там будут сложности. И у неё — тоже будут сложности. О деталях всего этого я пока умолчу — у меня нет уверенности в том, что младшая Т'Сони уже достигла этой планеты. Но в том, что она туда... скажу так, высадится, у меня сомнений нет.

— Ладно, Явик. Пока не будем уточнять наш рабочий план относительно этой планеты, — подумав, сказал Шепард, послав партнёру серию мыслеобразов. — Сообщите мне, если найдёте новую информацию по ней. Тогда обсудим и — поставим в известность командира.

— Согласен. — Явик прислал мыслеобраз, после чего легко кивнул, наблюдая, как челнок выполняет традиционную 'коробочку' при подходе к месту стоянки фрегата. Громада Жнеца осталась справа позади, впереди мерцали стояночные огни разведфрегата. — Вот мы и дома.

— Да, — сказал Шепард, вставая. — Дома.

Выходя из челнока, уже схваченного 'клещами' ангарных удерживающих устройств, старпом подумал, что Явик, конечно же, умолчал не только об этих двух планетах и — не только потому, что рядом находился 'не посвящённый в детали' профессор Сташинский. Наверняка в закрытых и ныне недоступных районах находились и другие планеты, известные протеанам и активно используемые этой имперской расой.

— Я — к себе, Джон. Мне надо... о многом подумать и отдохнуть, — сказал Явик.

— Ладно. Хорошего отдыха тебе, Яв. — Шепард кивнул. Протеанин направился к выходу из ангара — он снова не пожелал воспользоваться лифтом.

Явик понимал, что Шепард уловил недосказанность. Действительно, о некоторых регионах и планетах ему, воину древней расы, пришлось умолчать. Сейчас эти регионы и планеты проходили в лоциях под другими именами или не были ещё найдены нынешними расами. В том числе и потому, что находились за 'спящими' ретрансляторами. К числу таких планет относились:

Транбир-девять. В битве за эту планету погиб протеанин Пашек Вран, руководивший строительством Горна. Вспомнив о том, сколько ресурсов было впустую потрачено на эту 'штуку', которую протеане так и не сумели активировать, Явик, подходя к двери своей каюты, чуть заметно сжал пальцы обеих рук в кулаки.

Следующей пока неизвестной в этом времени планетой был Юдор-четвёртый, известный своими ледяными каналами. Протеане не были любителями цветистых и сложных названий, они часто ограничивались буквенно-цифровыми индексами для обозначения самых разных небесных тел или использовали первое ранее не использовавшееся благозвучное буквосочетание.

Пока что тайной для нынешних рас оставался курорт Ангельский Вером, известный своим огромным палисадом.

Тем, более неизвестным для нынешних рас районом была Вуаль Тиранди — располагавшаяся там квазарная крепость была и военным объектом стратегического уровня и очень известной и ценной местной достопримечательностью.

В другом регионе — Кроновой Туманности состоялось одно из крупнейших за всю двухтысячелетнюю историю противостояния протеан со Жнецами сражений.

Закрыв дверь на защёлку, Явик устало уселся на саркофаг. Подумать было о чём. И время для таких глубоких раздумий у протеанина теперь было. Целых двенадцать часов. Затем надо было вернуться на первую археологическую базу к профессору, может быть — встретиться с Таэлой. Да не может быть — а точно надо встретиться с Таэлой. Пусть там инженер с техником и ассистентом профессора бурят горизонтальный тоннель, пусть на второй базе бурят вертикальный тоннель. Он обязательно должен увидеться с Таэлой и с другими протеанами. Надо помочь им первоначально сформировать список всего нужного, того, что подлежало эвакуации на борт корабля.

Сложно это будет — делать вид, что ты один и в то же самое время знать — что у тебя есть сородичи, о которых никто кроме тебя точно ничего не знает. Шепард и Сташинский — не в счёт. Джон — не болтлив, а Сташинский — с ним уже проведена работа и учёный не будет распространяться о протеанах.

Подготовка к активации протеанского корабля

Эти несколько дней, пока шло бурение и проходка тоннелей... Эти четверо суток... вместили в себя многое. Бенезия долго говорила с Андерсоном. О многом говорила. О разном. Говорила так, что сама потом не раз удивлялась, насколько ей было хорошо и приятно вести этот разговор. Да, она понимала, осознавала, что Андерсон — тоже пожилой человек, много повидавший на своём веку. Ему сорок шесть лет, для людей, даже живущих сейчас в среднем максимум сто пятьдесят лет — это очень солидный возраст, начало личностного расцвета, окончание периода входа в реальную взрослую жизнь. Дэвид — не только офицер, не только военнослужащий. Нет, он, прежде всего — человек, обладавший значительным, разнообразным жизненным опытом. Говорить с ним Бенезии было интересно.

Тогда они проговорили несколько часов и матриарх не удивилась тому, что за всё это время их, закрывшихся в каюте, не побеспокоили ни вахтенные, ни другие члены экипажа и команды фрегата. Азари поняла, что экипаж разведфрегата-прототипа действительно состоит из профессионалов, не нуждающихся в мелочной опеке и в тупом пошаговом руководстве. Люди, турианцы, протеанин работали и действовали по заранее согласованному общему плану.

Когда Бенезия вышла из командирской каюты, подошедший вахтенный офицер вполголоса доложил ей, что Шепард уже вернулся и сейчас отдыхает у себя в каюте. Что-то такое было в выражении лица матриарха, слушавшей доклад, что офицер поспешил уточнить, что дверь в каюту старшего помощника командира корабля плотно закрыта.

Поблагодарив вахтенного, Бенезия не спеша направилась к себе в салон. Если Шепард закрыл плотно дверь, то... он или спит, или занят срочной и важной работой.

Едва ступив на лестницу, матриарх увидела идущую навстречу Чаквас:

— Рада вас видеть, Бена. — Карин остановилась. — Пока вы говорили с Дэвидом, я отоспалась, отдохнула. Давайте-ка ко мне, поедите домашнего.

— Кари... мне... — попыталась было 'отнекаться' азари, но Чаквас, ничего больше не говоря вслух, взяла собеседницу за руку и повела к двери своего Медотсека.

Спустя несколько минут они уже сидели за небольшим обеденным столом и Бенезия, сама того не заметив, умяла двойной обед, что очень обрадовало Чаквас:

— Ну вот, хорошо. По меньшей мере, я теперь вижу и знаю, что вы плотно поели домашнего и горячего, Бена.

— Дэвид... он несколько раз предложил мне перекусить... но я отказывалась, — смущённо призналась матриарх. — Мне было крайне интересно слушать его, и я боялась, что моё внимание будет слишком рассеяно необходимостью одновременно слушать Дэвида и поглощать пищу. Потому я отказалась. Отказывалась, — уточнила азари. — Хотела потом поесть в салоне, но вы меня опередили.

— И хорошо, что опередила, — кивнула Чаквас. — Дэвид, он такой... увлекающийся. Иногда — увлекающийся. Вот и сейчас, пока вы разговаривали, нормандовцы вполне 'разогрелись' для того, чтобы за эти четверо суток сделать немало. Я уже знаю, что второй челнок Дэвид отдал нам. — Карин не стала уточнять, кому это 'нам' — Бенезия и так правильно поняла врача фрегата. — Так что теперь нам с вами вместе, конечно, предстоит поработать, как любит выражаться Дэвид, 'на выезде'. Я уже отоспалась, теперь вам нужно будет отдохнуть, Бена. — Чаквас встала. — Я провожу вас до салона, поспите шесть часов минимум, потом позавтракаете. И мы с вами вылетаем на очередной 'выезд'. С нами полетят ещё несколько женщин и девушек. — Карин подала собеседнице ридер. — Вот план, ознакомьтесь. Всё согласовано и проблем, думается, быть не должно.

— Но... — Бенезия не удержалась, включила прибор и прочла содержимое нескольких файлов. — Я согласна, но... я...

— О том, что вы хотели побывать у Джона — я помню и знаю, Бена. Но сейчас... Он не так давно вернулся на борт фрегата, вместе с Явиком и Сташинским они провели сложный выезд-вылет последовательно на несколько близлежащих и — не очень близлежащих археологических площадок. Насколько я знаю, он и Явик планируют очень скоро вернуться на первую археологическую базу. Да, да, именно туда, где размещается подземная база. Многие детали предстоящей Шепарду там работы мне, конечно, неизвестны, но оттуда Джон и его партнёр планируют вылететь очень скоро на вторую базу. Наверное, и там и там посмотрят, как идут работы по проходке шахты и тоннеля. И не только... посмотрят. Так что пока вам лучше отдохнуть, Бена.

— Но он... он опять улетит. И я так и не смогу... — Бенезия изумлённо слушала сама себя: так она не говорила с кем-либо из разумных очень, очень давно. Волнуется, нервничает и в то же время — опасается нажимать, настаивать на своём.

— Бена... — чуть укоризненно произнесла Чаквас. — Мне уже доложили, что вы хотели войти в каюту Джона. Вы и сами знаете — корабль наш маленький, всё везде просматривается и прослушивается. Да, Джон может улететь раньше, чем вы проснётесь. И что? Он всё равно вернётся на фрегат. И тогда я непременно помогу вам организовать первый ваш совместный обед. Домашний обед, не пайковый, — усмехнулась Чаквас. — Покормишь ты своего Джона, посмотришь на него. Поговоришь с ним. Уверена, Бена, от тебя он никуда не денется. Во всяком случае — в ближайшие несколько часов.

— А от тебя? — улыбаясь, спросила матриарх.

Карин изумлённо посмотрела на собеседницу:

— От меня?! И от меня он — никуда не денется. Он — рядом с Дэвидом. Он — его помощник и ученик. И он — рядом со мной. И летает и будет летать рядом со мной. Я-то уж точно от Дэвида в ближайшее время никуда уходить не собираюсь, а значит, с корабля, которым он командует и, уверена — будет командовать ещё очень долго — я никуда не денусь. Так что я буду и рядом с Дэвидом и рядом с Джоном. А они будут рядом со мной. Никуда они от меня не денутся! — раскрепощённо усмехнулась своей полной улыбкой всегда сосредоточенная и немного грустная врач корабля.

— Рада, Карин. Очень рада слышать это от тебя! — улыбнулась матриарх. — И рада понимать, что это — чистая правда! Хорошо, уговорила! — азари допила из кружки волшебный 'чаквасовский' настой, встала, сложила на край стола салфетку. — Пойду я, мне надо... подумать.

— Я тебя провожу. А то от моего настоя ты на полдороге вполне можешь лечь и уснуть. Где-нибудь в уголочке, — усмехнулась Чаквас, поднимаясь и делая шаг к собеседнице. — Идём.

Тихо беседуя, Карин и Бенезия неспешно дошли до двери салона, врач подождала, пока азари переоденется и уляжется в кровать, прикрыла матриарха покрывалом-одеялом и, убедившись, что Бенезия крепко и спокойно спит, вернулась к себе в Медотсек.

Выспавшаяся Бенезия очнулась быстро и спокойно. Четверть часа — и она останавливается перед дверью Медотсека.

— Вы уже здесь, Бена. Хорошо. — Чаквас появилась у открывающейся двери своего постоянного обиталища несколько минут спустя. — Я как раз закончила снимать показатели с контрольных приборов. Несколько минут подождёте? Сейчас, только перегоню на накопители собранную информацию, сделаю первичный анализ — и мы с вами пойдём осваивать наш челнок.

— Подожду, Кари, — чуть смущённо сказала Бенезия, наблюдая, как Чаквас исчезает за закрывающейся герметдверью Медотсека.

— Бена, — рядом останавливается Амина Ваабери, облачённая в сержантский среднебронированный полицейский скафандр. — Приветствую. Отдохнула?

— Да. Здравствуй, — азари обнялась с подругой. — Спасибо, что спросила. Я хорошо отоспалась. Благодаря Карининому отвару.

— А-а-а, — удовлетворённо протянула Амина. — Знаю. Карин на эти отвары — большая мастерица.

В этот момент из Медотсека вышла Чаквас.

— Приветствую, Амина, — врач приветливо кивнула сержанту военной полиции. — Как ваши... готовы?

— Все — и Елена, и Каролин, и Мандира, и Моника — уже ждут нас в ангаре у челнока, Кари, — сказала Амина. — Только вот, — она взглянула на стоявшую рядом азари. — Карин, нам надо бы её тоже... Обрядить так, как следует. Приобрести ей скафандр лёгкий. Как минимум.

— Я уже озадачила нашего кудесника-снабженца, Амина, — усмехнулась врач. — Но — пока здесь, в округе и на планете — мир и относительно спокойно, пусть Бена почаще одевает не скафандр, а платье. Вот закончится проходка тоннеля и шахты, проясним ситуацию с базами до конца, проведём запланированные работы по развёртыванию подготовки. — Чаквас не стала уточнять вслух многие детали. — Тогда и озаботимся приобретением для Бены лучшего скафандра из доступных. Пока что ей угрожать ничего не может, да и наши подруги далеко не все и всегда — в скафандрах.

— Я согласна с Карин, Амина, — подтвердила матриарх. — Мне вполне пока хватит платья и комбинезона. А скафандры... Я ведь не военнослужащая, мне пока вроде можно обойтись без этой бронеоболочки. Пусть даже и лёгкой.

— Можно, — кивнула Ваабери. — Согласна, Карин. Убедила. Идёмте.

За разговорами с Аминой и Карин азари и не заметила, как вошла в ангар и остановилась у челнока.

— Вот, наши мальчики презентовали нам, пусть и на время, но — отдельную комфортабельную карету, — усмехнулась, поприветствовав азари, выглянувшая из салона кораблика Мандира. — И полетим мы снова в чисто женской компании, девочки. Я поведу. Если будет надо — меня сменит Амина.

— Именно так, — подтвердила сержант военной полиции, поднимаясь на борт и занимая одно из кресел. — Давно не водила такие кораблики, надо попрактиковаться.

— Обязательно дам порулить. — Мандира помогла подняться в салон Карин и Бенезии. — Присаживайтесь, — она подождала, пока на борт поднимутся Елена и Каролин. — Все сели? Пристегнитесь, скоро взлетаем, — она вошла в пилотскую кабину, уселась в кресло, щёлкнула замком привязной системы. Включила пульты, коротко переговорила по аудикоаналам с вахтслужбой фрегата. — Вылет нам — разрешили. Полетели.

Кораблик вырвался из ангара фрегата, набрал обычную высоту. Вокруг по-прежнему была ночь, полумрак рассекали только лучики лазерных установок и огоньки аэронавигационных систем с блёстками света, льющегося из немногочисленных окон наземных строений.

Бенезия молчала, глядя сквозь стекло иллюминатора салонной двери на мерцание огней. Карин работала со своим наручным инструментроном, Амина и Моника о чём-то очень тихо говорили. Каролин и Елена дремали.

Часовой полёт завершился — Мандира опустила кораблик на землю, открыла боковую салонную дверь и вошла в салон:

— Карин, мы прибыли на первую точку. Челнок останется здесь, данные о его координатах введены в ваши инструментроны, подруги, — она обвела взглядом поднимавшихся со своих мест женщин и девушек. — Всем вам известно, к кому кто идёт. Встречаемся здесь через три часа. Задержка запланирована только на час, так что — прошу не опаздывать. Наша следующая точка — в трёх часах полёта отсюда. — Мандира подождала, пока Бенезия и Карин последними покинут борт челнока и, закрыв салонную дверь, обошла машину, направляясь к ближайшему посёлку.

— Я, оказывается, теперь — не большая любительница ночных прогулок, Кари. Мне как-то дневные прогулки стали ближе. Пока ещё это... возможно, — тихо сказала Бенезия, когда вместе с врачом фрегата ступила на тропинку, уводившую к посёлку, расположенному в километре от места посадки челнока. — Я правильно поняла: посёлок этот из пятидесяти дворов — на нас обеих?

— Да, правильно, Бена. — Чаквас кивнула, не особо веря, что азари в полумраке увидит этот кивок. — Не беспокойся, сейчас уже время рабочее, так что со многими здешними соседями ты увидишься, едва лишь зайдёшь на первое же подворье. Тут любят ходить друг к другу в гости — такова местная традиция. Не везде она, конечно, столь сильна, но в этом селении — обычна. Карта у тебя в инструментроне есть, её отметки ты помнишь, — уверенно заявила врач, подходя к границе селения. — Так что — успехов.

— И тебе — тоже, — проводив уходившую по улице Чаквас взглядом, Бенезия надавила сенсор на пульте на невысоком заборчике.

Спустя минуту калитка почти бесшумно отворилась и азари, чуть помедлив и с трудом подавив стремление оглядеться по сторонам, вошла во двор, направляясь по неширокой, едва светившейся в полумраке дорожке, к дому. На пороге гостью уже ждала хозяйка — женщина средних лет, рядом с которой стоял мужчина — хозяин дома и глава семьи.

— Рады вас видеть, Бенезия, проходите, — хозяева пропустили азари в дом, закрыли дверь. — Присаживайтесь. Сейчас придут наши ближайшие соседи. — Мужчина указал на мягкое кресло, стоявшее у стола. Матриарх заметила разложенные на столешнице тарелки с немудрёной закуской и чашки с ароматными напитками.

Соседи не замедлили явиться — не прошло и пятнадцати минут. Дети были в местной школе — взглянув на часы, матриарх отметила, что едва-едва завершился первый сорокаминутный урок. Как она уже знала, уроки здесь были разной продолжительности — педагоги чутко улавливали настроение своих подопечных и никогда не стремились излишне препятствовать им в желании подвигаться и поиграть. Многие уроки и проводились очень часто как игры. Младшие школьники от таких уроков почти всегда были в восторге. А старшие постепенно привыкали к тому, что далеко не всё можно облечь в игровую форму.

Рассевшись за столом — принято было так у землян, конечно не у всех, но у очень многих: прежде всего — накормить гостей — хозяева, их соседи и матриарх, отдали должное пище телесной и, постепенно, совсем незаметно увеличив паузы между 'откушиванием' блюд, стали отдавать должное общению. Бенезия с удивлением и радостью отметила, что почти неизбежная поначалу протокольность очень скоро куда-то пропала, разговор приобрёл значительную степень свободы и непринуждённости.

О чём говорили? Да о самых обычных вещах. Конечно же, о детях, видах на урожай, событиях местной жизни. О том, что следует сделать по дому и подворью в самое ближайшее время. И, конечно же, о приближавшейся войне. Слушая рассказы и разговоры крестьян, Бенезия убеждалась, что очень незаметно, но последовательно и полно иденцы основательно готовились к этой войне. Да, было заметно по едва отмечаемым обмолвкам, что иденские крестьяне сумели связаться со своими родственниками, живущими на других планетах, где к этому времени уже существовали человеческие колонии. И там тоже развёртывалась подготовка. Неофициально, конечно, но... Люди удивительным образом были готовы всегда приложить максимум усилий к тому, чтобы выжить. И не делали из выживания проблему.

— А что же вы хотите, Бена, — сказала хозяйка. — Это политики мутят воду, чиновники дурь свою за креатив выдать стремятся, а народ... он всегда жить хочет. И не просто жить — а хорошо жить. Потому и готовимся, ведь если мы не будем готовиться — мы погибнем. А гибнуть нам — нельзя. Нас — много. И мы все хотим жить. У нас вон — у каждой, посчитай, Бена, по трое-пятеро детей. У крестьян всегда так — рабочие руки не только в поле, в теплице или на ферме нужны, но и на собственном, считай, что личном подворье. И детей сиротами оставлять — не дело это. Совсем не дело... — женщина встала с кресла, стоявшего рядом с креслом, в котором уютно и удобно устроилась матриарх, вышла в соседнюю комнату.

Азари понравилось сказанное хозяйкой. Она и сама думала примерно так же. Если Жнецы раз за разом хотели уничтожить и уничтожали разумную органическую жизнь в Галактике, то... обязательно должна найтись сила, которая положит этому стремлению, этому желанию конец. Так уж заведено эволюцией, что ничего вечного нет. Да, Жнецы уничтожали разумную органическую жизнь на протяжении миллиона или миллиарда лет, но это совсем не означает, что они настолько совершенны, что смогут безнаказанно уничтожать разумных органиков ещё миллиард лет. Как сказала Мандира? 'Всё течёт, всё изменяется'? Именно так, как вспомнила матриарх, она и сказала.

Разговоры затянулись на добрых три часа, стол не оскудевал и Бенезия не особо отказывалась от предложений в очередной раз 'перекусить' — она уже не раз убедилась в том, что местные крестьяне — запасливые, а уж гостеприимные — многим азари следовало бы у них поучиться. За эти несколько часов матриарх успела принять очень важное для себя решение — она будет стараться есть в гостях как можно меньше для того, чтобы возвращаясь на фрегат, плотно поесть в обществе Джона. И сделать всё, чтобы он тоже оттаял и — поел поплотнее. Ей самой это было странно, но она почувствовала, что любовь для Джона может быть только деятельной. Никак не словесной. Такой уж он, Джон Шепард, не любящий много говорить и всегда стремящийся побольше делать.

— Бена, вы опять почти ничего и не поели, — хозяйка подошла к матриарху, отметив, что гостья в очередной раз взглянула на часы и что-то отметила на экранчике своего инструментрона. — Скоро из школы придут дети, они будут рады с вами пообщаться. Мы как раз готовим для них обед. Оставайтесь.

— Я бы хотела, но... не могу. — Бенезия встала, обозначив тем самым, что остаться действительно не сможет. Ей не хотелось прямо говорить вслух о том, что дети, пришедшие из школы, требуют родительской заботы и внимания, они должны пообщаться с родителями и гостья в эти минуты будет в доме лишней. — Мне ещё надо побывать у многих ваших соседей.

— Вы ведь и там... — хозяйка внимательным взглядом коснулась лица Бенезии, поправлявшей свой комбинезон и застёгивавшей так не вовремя расстегнувшиеся липучки на клапанах карманов.

— Что поделать... — улыбнулась матриарх, — Я просто... стараюсь меняться. Приятно и необходимо для себя. И — не только для себя, — она кивнула вошедшему главе семьи. Тот кивнул в ответ, поняв, что гостья прощается. Несколько минут — и она уйдёт. Азари почувствовала, что мужчина не станет её уговаривать остаться, подошла к входной двери, чуть обернулась. — Спасибо вам.

Выйдя за калитку, Бенезия не спеша зашагала к воротам следующего выбранного дома, привычно отмечая в своей памяти жилища тех крестьян, с которыми она уже пообщалась, как с гостями радушных хозяев. Сейчас она хотела побывать в домах у тех, с кем ещё не встречалась. Со временем... Нет, надо всё же соблюдать баланс и не использовать гостеприимство во вред местным жителям. Всё же у неё есть дом.

Есть дом! Пока это, конечно, 'Нормандия', но затем — она обязательно вернётся на Тессию. Даже если у неё не будет прежней власти и прежнего влияния, она будет счастлива. Потому что она, живая и относительно здоровая, вернётся к Этите и к Лиаре. Для неё этого будет вполне достаточно, чтобы чувствовать себя живой. В полном смысле этого слова.

Местные жители были в курсе многих вещей, окружённых, казалось бы, плотной завесой всяческой таинственности. Потому в разговорах хозяев и гостей часто упоминались археологические раскопки. И, конечно же, ход работ по восстановлению инфраструктуры планеты, пострадавшей в противостоянии со Жнецом. Тема протеан уже не была для иден-праймовцев чем-то уж особенным, заслуживающим статуса сенсации или новости 'на час'. Обычное дело — мало кто из иденцев не видел ежедневно гигантские чёрные 'штыки' протеанских небоскрёбов, мало кто из иденцев не наблюдал, как ведутся раскопки на многочисленных площадках. Иденцы, кто входил в состав местного ополчения, принимали теперь активное участие в охране периметров этих площадок. А оттуда, с периметра, многое видно и очень многое становится понятнее и яснее.

Люди — любопытны и внимательны, они умеют видеть и понимать тщательно, казалось бы, от них скрываемое. Как сказала Елена М'Лави? 'Людской телеграф'? Именно так она и сказала. А Моника Хегулеско выразилась ещё точнее и ещё экзотичнее: 'молва людская'. Благодаря 'телеграфу' и 'молве' иденцы знали гораздо больше, чем могли и хотели бы допустить чиновники — хоть районные, хоть общепланетные. Потому известия о протеанине, о том, что он изредка появляется на двух площадках, где работают археологи, а теперь побывал и на нескольких соседних площадках, расходились среди жителей планеты со скоростью, очень близкой к скорости света.

Местные учёные-исследователи теперь работали гораздо интенсивнее. Каждый час пребывания нормандовцев на планете, каждый час общения с протеанином, каждый час изучения новой, уточнённой карты расположения протеанских артефактов способствовали тому, что новые данные уже не откладывались в сторону, не лежали мёртвым грузом на накопителях, а активно использовались.

Как удалось местным иденским 'разумникам' пресечь почти вечное стремление администраторов от науки утопить реальные исследования в достаточно долгом процессе их описания во всяческих отчётах и заготовках-черновиках научных публикаций — Бенезия не понимала, да и, если уж совсем откровенно, не стремилась понимать. Но теперь учёные, используя мирное время, которое всё ощутимее приобретало характер предвоенного, старались уделить основное внимание глубокому и всестороннему исследованию всего того, что располагалось на Иден-Прайме и относилось к протеанской культуре.

Шепард, конечно, важен для протеанина, особенно если он действительно был единственным, кто выжил из всей расы. Потому Бенезия и не удивилась, когда узнала, что капитан сконцентрировался на том, чтобы почаще бывать на двух археологических площадках: хорошо освоенной и новой. Если ему так нужно — пусть так и делает.

Иденцы уже давно научились довольно точно определять сроки работ, которые велись на самых разных археологических площадках. Потому, услышав, что на этих двух площадках ведутся теперь работы по проходке шахты и тоннеля, которые будут продолжаться минимум два-три дня, пожилая азари немного успокоилась: если дело обстоит именно так, она найдёт возможность ещё не раз побыть рядом с Джоном. И походы по всё новым и новым поселениям Идена не смогут помешать. Они — только фон, важный фон для её взаимоотношений с Шепардом.

Бенезия прошла несколько десятков метров по неярко освещённой софитами улице, толкнула калитку, входя во двор. Кивнула хозяйке дома, поздоровалась с хозяином. Переступая порог, успела подумать о том, что этот 'фон' действительно важен для неё. И она постарается сделать всё, чтобы помочь и нормандовцам, и Джону, и иденцам. Помочь всем, чем сумеет.

Хозяева пригласили гостью к столу. Конечно же, ведь наступило, как всегда, незаметно, время обеда. Дети, вернувшиеся из школы, уже заняли свои места и с интересом посматривали на азари, продолжавшую вполголоса беседовать с хозяйкой, хлопотавшей у кухонной стойки. Бенезия чувствовала взгляды детей и едва заметно улыбалась, ощущая, как уходит куда-то вполне понятное нервное напряжение, связанное с приходом в дом к незнакомым ранее землянам. Хозяйке дома нравилось настроение гостьи.

Глава семьи пригласил гостью к столу, учтиво отодвинул стул с высокой спинкой, подождал, пока матриарх сядет рядом с хозяйкой дома и только после этого занял своё место.

Незаметно завязался разговор, дети, как отметила Бенезия, больше прислушивались к разговорам взрослых, сами говорили мало. Обед не затянулся — первыми в свои комнаты ушли дети, затем, дипломатично сославшись на необходимость поработать в мастерской, ушёл хозяин дома. Матриарх и хозяйка тихо беседовали, прибирая со стола и расставляя на полки шкафов и пеналов вымытые и насухо вытертые полотенцем чашки, тарелки, блюдца, ложки, вилки.

Через четверть часа вернулся хозяин дома. Главы семьи вместе с гостьей переместились в гостиную, где разговор продолжился. Появились новые интересные темы — Бенезия немного рассказала о культуре, традициях и обычной жизни азари.

Отметив интерес хозяев дома, подробно рассказала о том, как азари воспитывают своих детей. Рассказы, как поняла матриарх, понравились — их с интересом слушали не только взрослые, но и их дети, старавшиеся остаться незамеченными, но чутко ловившие каждое слово гостьи.

Вместе с хозяйкой дома матриарх прошла к детям в их комнаты, немного поиграла с младшими в хорошо знакомые им игры, переговорила со средними и старшими детьми на интересующие их темы.

Мельком взглянув на часы, Бенезия извинилась и поспешила попрощаться. Её ждали ещё в нескольких домах. И она не хотела быть навязчивой или 'загостившейся'.

Главы семьи и старшие дети проводили азари до калитки и Бенезия, неспешно шагавшая по ночной улице, чувствовала: они довольны встречей, довольны общением.

Над услышанным и увиденным предстояло ещё не раз подумать, многое — вспомнить более точно и чётко, но и эту короткую прогулку по ночной улице посёлка матриарх старалась использовать для того, чтобы составить более глубокое впечатление о только что закончившейся встрече.

Бенезии нравилось неспешно идти по обочине, мимо невысоких оград, за которыми располагались огороды и хозяйственные пристройки и светились окна одно-двухэтажных домов. Нравилось чувствовать, что она — живёт. Живёт полной, свободной жизнью. Живёт каждую минуту. А ведь раньше она довольно легко относилась к тому, что прожила ещё один год, ещё один десяток лет, ещё одну сотню лет. Теперь же каждая прожитая секунда для пожилой азари наполнялась сложным многогранным смыслом и побуждала размышлять, всматриваться, вчитываться в то, что раньше воспринималось как данность. Азари живут долго — тысячу земных лет, как минимум. Живут. И, оказывается, их жизнь во многом уже давно лишилась остроты, полноты, разнообразия. А впереди — война с огромными кораблями и с их пилотами. Война, цель которой в очередной раз — полное уничтожение разумной органической жизни в Галактике.

Кивнув приветственно хозяйке и хозяину, матриарх поднялась на крыльцо, придержала открытую дверь, вошла в дом, поздоровалась с детьми. У землян — кругом дети, почти всегда — многодетные семьи. Конечно, людям далеко до азари, но это — вполне обычная особенность молодой расы, у которой очень многое впереди. А теперь впереди и у азари, и у людей, и у турианцев, и у выжившего Явика-протеанина — война с внегалактическим, сильным, коварным и хорошо оснащённым врагом — Жнецами.

За столом о Жнецах говорили мало. И не потому, что рядом — маленькие дети, которые жадно прислушиваются к разговорам взрослых и вполне многое могут понять по-своему, испугаться, занервничать. Больше говорили о местной жизни, региональных и районных новостях. Самых разных. Слушая хозяев, Бенезия дивилась в очередной раз спокойствию землян и их уверенности в том, что и такой противник, как Жнецы, в конечном итоге будет уничтожен. Именно уничтожен, побеждён. И никак иначе.

Весть о том, что в гостях у крестьян — матриарх азари, вызвала, если не паломничество, то что-то очень близкое к этому. Не прошло и полчаса, как жители большинства окрестных домов — и взрослые и дети — пришли во двор дома, где находилась Бенезия. Пришлось организовать застолье 'на открытом воздухе'.

За длинным столом собрались и младшие, и старшие. Посыпались вопросы, на которые матриарх старалась отвечать обстоятельно, но в то же время — коротко. Разговор затянулся на несколько часов. Бенезия радовалась: теперь ей не придётся самой ходить в гости к очень многим крестьянам, отрывать взрослых от работы, а детей — от учёбы и игр. Конечно, это не последняя такая встреча, будут обязательно такие встречи и в будущем.

И всё же что-то очень беспокоило пожилую азари. Успевая отвечать на многочисленные вопросы, слушать, что говорят крестьяне и их дети, матриарх понимала всё острее: она влюбилась. Влюбилась по-настоящему, серьёзно и очень надолго. Влюбилась в землянина Джона Шепарда. И теперь беспокоилась за его судьбу. Если она — гражданская азари вполне может себе позволить вот так просто говорить с крестьянами Иден-Прайма о самых разных вещах, не имеющих прямого отношения ни к протеанам, ни к Жнецам, то для Джона эти две темы являются, вне всяких сомнений, приоритетными. И будут важными ещё очень долго.

Шепард — воин, спецназовец и приближение войны ощущает, чувствует и понимает во многом по-иному, чем матриарх азари. Война — на пороге, до неё осталось совсем немного времени. Слишком мало. Конечно, Шепард пообщается очень плотно с протеанином, кому как не ему, этому немного странному и очень непривычному для нынешних органиков жукообразному разумному знать, что такое Жнецы — и как раса, и как противник. Пообщается и поможет протеанину. Шепард уделит должное внимание и всему, что важно для его нового партнёра. А для Явика сейчас важны эти две археологические площадки и их содержимое.

Бенезия чувствовала: именно этим и будет заниматься Джон следующие несколько декад. Вот так странно получилось и даже где-то неожиданно: протеанские артефакты обрели хозяина, владельца, а возможно — ещё и распорядителя. Попробуй теперь поторгуй чем-нибудь протеанским внерамочно. Явик очень силён и необычен, а значит, его реакция может впечатлить любого разумного, привыкшего приторговывать артефактами и на 'чёрном' и на 'белом' рынках. Протеанин — воин и церемониться не будет. От слов он очень быстро перейдёт к действиям. И результат этих действий будет предельно эффективным.

Застолье на свежем воздухе не затянулось. Всё же особо долго бездельничать иденцам некогда — всегда есть заботы, хлопоты, задачи. Попрощавшись с гостеприимными хозяевами, Бенезия продолжила свой путь, намереваясь в самое ближайшее время встретиться с Карин, а затем и с её подругами.

Надо возвращаться на фрегат: время идёт незаметно, ночные часы истекают, скоро — новый день. Несколько суток — земных, не иденских — и будет ясно, что же там есть, на этих двух площадках, куда улетели Шепард и Явик. Пока информации явно недостаточно. Тут — не только служебная тайна. Тут взаимоотношения. Никто ведь не знал, что неожиданно будет найден живой и здоровый разумный органик, принадлежащий к протеанской расе.

С Карин матриарх увиделась на улице — врач как раз намеревалась вернуться к челноку, чтобы лететь на фрегат. Четверть часа — и кораблик, приняв на борт матриарха, врача и пять женщин — членов экипажа 'Нормандии', берёт курс на стоянку фрегата и Жнеца.

Пока Амина рулила челноком, Елена, Каролин, Мандира и Моника рассказывали Карин и Бенезии, где им довелось побывать, у кого, о чём поговорить и что увидеть и услышать. Как всегда, времени полёта не хватило, чтобы обменяться мнениями в полной мере и пассажирки челнока собрались в Медотсеке у Чаквас на обычные клубные 'посиделки', затянувшиеся на несколько часов.

Бенезия больше слушала, чем говорила. Ей нравилось самой учиться, впитывать информацию, молчаливо разбираться в причинах и последствиях самых разных событий и ситуаций.

Вернувшись к себе в салон, матриарх на несколько часов провалилась в сон без сновидений, позволивший ей отдохнуть и зарядиться энергией для нового дня.

Протеанин не спал. Трудно было привыкнуть к тому, что теперь вокруг — пусть хрупкий, очень хрупкий, но всё же мир, а не война. Трудно. Сохраняя полную неподвижность, воин древней расы постарался заставить себя прервать любые размышления, любые внутренние монологи и диалоги, чтобы предельно расслабиться.

Война, новая война со Жнецами — приближалась. И в этой войне он будет не один. Рядом с ним будут его сородичи, его соплеменники. В нужный момент протеане скажут своё веское слово. Пусть Жнецы каким-то образом узнали о том, что достаточно много протеан выжило — это уже ничего не изменит. Фрегат 'Клинок ярости' уйдёт с Иден-Прайма, планета, пригодная для жизни протеан, будет найдена и... пусть все остальные нынешние органики по-прежнему полагают, что выжил только он, Явик.

Пусть. В Галактике сейчас есть сила, способная противостоять Жнецам. Пусть она только формируется, делает первые шаги. Главное, что нападение Жнецов уже не будет внезапным. К нему разумные органики хоть как-то успеют и сумеют подготовиться. Лучше хоть какая-то подготовка, чем никакой.

Решив, что в самое ближайшее время он осмотрит Маяк, находившийся сейчас в трюме фрегата, Явик плотно смежил веки и приказал себе спать. Пока ещё можно.

День второй

— Не спать, не спать! — вполголоса командовала Эшли, наблюдая за бегущими обычную дистанцию утреннего кросса сослуживцами. — Темп! Темп! — сержант Уильямс взмахнула рукой, указывая направление дальнейшего движения, после чего переместилась в "хвост" колонны космопехотинцев. Маршрут был привычный, можно сказать — стандартный, поэтому она не стремилась возглавлять строй.

Вчера вечером она, воспользовавшись тем, что на несколько часов охрану периметра второй археологической площадки взяли на себя местные ополченцы, собрала всех своих коллег на плацу основного военного лагеря. Объявила, что теперь утренние пробежки будут осуществляться только с полной выкладкой, в скафандрах и с полным комплектом брони.

Сказанное сержантом возражений не вызвало: космопехотинцы уже знали о том, что очень скоро в Галактику вторгнутся десятки Жнецов и начнётся очередная Жатва, цель которой — полное уничтожение разумной органической жизни.

Уточнение, сделанное Уильямс немного позднее — перед самым отбоем... О том, что теперь бронескафандр, а не комбинезон станут для космопехов обычной одеждой, также не вызвало непонимания и возражений. И не только потому, что это было распоряжение сержанта: все солдаты отлично видели двухкилометровую 'креветку', возвышавшуюся неподалёку от лагеря космопехотинцев и хорошо знали и помнили, что смогла за очень короткое время сделать эта 'креветка' с инфраструктурой района, пока её не остановил удар фрегата-прототипа.

Уильямс знала, что запись противостояния фрегата-прототипа со Жнецом есть на инструментронах большинства её коллег. Эта запись не лежит на накопителях мёртвым грузом — пехотинцы её в редкие свободные от службы минуты часто просматривали.

Эшли за прошедшие несколько суток просмотрела её раз пять и каждый раз — словно впервые. Предстоящая война со Жнецами очень отличалась от любых конфликтов, в которых пришлось поучаствовать землянам. И не только масштабом, охватывавшим всю исследованную к этому дню Галактику.

Прежде всего — тем, что в этой войне не будет пленных. Совсем не будет. Жнецы не берут органиков в плен — они их просто... просто 'перепрограммируют'. Делают своими марионетками, лишают свободы воли. И потому... потому людям тоже надо будет кое-что существенно поменять в своих 'настройках'. Надо будет отказаться от любой мысли о возможности оставить Жнеца или его сторонника, сообщника, приспешника в живых. Никаких пленных, никаких лагерей для пленных приспешников Жнецов, если, такие, конечно, найдутся. Ни трудовых, ни концентрационных. Никаких лагерей. Только гарантированное уничтожение. Потому что... Потому что вернуть органика, перепрограммированного Жнецами, в нормальное исходное состояние не будет никакой мыслимой возможности. По меньшей мере — в массовом порядке. Это слишком долго и затратно.

Шепард... Он не сможет тратить своё время на извлечение сути очередного разумного органика из 'кокона' — у капитана спецназа и старпома будет предостаточно других срочных и важных задач. 'Нормандия' покинет Иден-Прайм. У обитателей фрегата-прототипа будет много работы. Со временем случившееся на Идене станет известно очень многим разумным. Хватило бы им всем времени на должное осмысление случившегося.

Может и не хватить. Тогда придётся... тяжело придётся, в общем. Времени на раскачку очень мало. Очень. То, что Жнецы нападут — стопроцентно, а вот когда. Это — самый важный вопрос. Могут ведь и завтра... И послезавтра... И через неделю, и через месяц вломиться в Галактику. Не в первый раз ведь, дорога для них — знакомая.

Космопехи все сильны, в конкурентах — лишь слоны,

Обгоняем лошадей, защищаем мы людей.

Мы стреляем, наступаем, слабость, боль превозмогаем,

К цели мы придём всегда, не страшны огонь, вода!

Обычная речёвка-кричалка сегодня звучала по особому мощно, слаженно. Бегущая слева от колонны своего взвода Уильямс прислушивалась, взглядом отмечая, как подтянулись солдаты, как их шаг становился всё более твёрдым, резким, чётким.

В наступлении страшны, в обороне мы сильны!

Нет преград для нас нигде, мы пройдём всегда везде!

Уничтожим мы врага, не преграда нам снега,

Горы, реки и пустыни — всё пешком, не на машинах!

Пусть текст немного коряв, зато солдаты взвода Уильямс поют то, с чем согласны, что считают не просто словами из армейской кричалки, а чем-то намного более важным, нужным, необходимым. Впереди — война. Реальная, длительная. Впереди — не полигон, не маневры, не учения. Впереди — война. И слова простой армейской речёвки звучат сегодня по-другому. Мирное время подходит к концу и вскоре космопехотинцам предстоит воевать с реальным, сильным, изворотливым врагом.

На Земле и вне Земли служим, дружим, защищаем,

Людям нашим помогаем, мир, порядок бережём,

Равновесье соблюдаем, за врагами наблюдаем,

Если людям будет трудно — мы на помощь к ним придём!

Колонна завершила круг, прошла дистанцию полностью и Эшли вполголоса отдала распоряжение о возвращении в лагерь. Предстояло снять пробу с завтрака, а потом... Потом — обычная служба. Патрулирование, охрана периметра лагеря и двух площадок, контроль входа и выхода людей из охраняемых космопехотинцами зон. Ротация работала нормально — солдаты взвода, охранявшие обе секретные археологические зоны-площадки, менялись, Эшли строго придерживалась плана и программы ротации, так что пока особых проблем с отдыхом личного состава не было.

Космопехотинцам теперь помогали местные ополченцы. Уильямс видела, как они стараются приблизиться хотя бы в чём-то очень важном к уровню, обычному для профессиональных воинов ВКС Альянса Систем. Иначе, как понимала Эшли, им не выжить, когда Иден будет атакован десятками 'креветок' и десантными кораблями поддержки.

Разрешив солдатам разойтись по палаткам и балкам, Эшли направилась к палатке-столовой, где уже были накрыты столы. Сняв пробу и расписавшись служебным световодом-кодатором в журнале, сержант Уильямс подождала, пока космопехотинцы приступят к завтраку. Привычно прислушивалась к разговорам солдат за столами, проверяла готовность кухонного наряда к приготовлению обеда, быстро поела и направилась к периметру лагеря, намереваясь обойти посты.

Кайден сегодня будет очень занят на охране посадочной площадки фрегата и площадки со Жнецом. Если Шепард и протеанин загружены работой на двух археологических площадках, то у Аленко полно забот с охраной периметров площадок, где стоят корабли. Местные жители почувствовали, что фрегат-прототип готовится к отлёту и теперь почти каждый час кто-то из местных нарушал границу охраняемой зоны, чтобы увидеться и поговорить с кем-нибудь из нормандовцев. Да, женщины — члены экипажа и команды корабля уже несколько дней ходили по близлежащим селениям, общались с местными жителями, но, вполне возможно, иденцам этого уже перестало хватать. Как бы там ни было, Кайдену придётся поработать над усилением охраны периметра стояночных площадок. А это может занять не один и не два часа, а несколько суток.

Уильямс угадала правильно. Кайден действительно всё утро общался с задержанными местными жителями, стремившимися подойти поближе к кораблям: сначала — к фрегату-прототипу, а потом — и к Жнецу. Дети, подростки, молодые люди, несколько пенсионеров. Всем им было интересно, каковы же эти два корабля вблизи. У визитёров не было никакого страха перед Жнецом. Не только потому, что рядом с 'креветкой' находился земной военный боевой корабль, нет. Но и потому, что шок, вызванный внезапным появлением такого корабля, уже прошёл. Уступив место любопытству и... спокойствию.

Балок-вагончик, куда определили задержанных местных жителей, встретил лейтенанта Аленко сдержанным гулом голосов — люди переговаривались между собой, показывали друг другу снимки на экранах инструментронов, прислушивались к рассказам. Говорили, конечно, больше о том, как прибыл на Иден Жнец. Но и о том, как следом за ним прибыл земной фрегат — не забывали упомянуть. Уважительно так упомянуть, спокойно. Да, гордость за то, что земной корабль сумел остановить Жнеца, не проскальзывала — сквозила в разговорах.

То, что их задержали и препроводили в этот вагончик до прибытия офицера, местных жителей не удивляло и не возмущало: порядок есть порядок. Сержант-полисмен, присутствовавший в зале, где на скамьях разместились задержанные, вполголоса отдал Кайдену короткий рапорт. Отметил, что никаких проблем дежурной смене охраны периметра задержанные не доставили.

Представляться не пришлось — Кайдена узнали, сдержанно поприветствовали.

Переговорив с несколькими пожилыми иденцами, обменявшись несколькими фразами с молодёжью, Аленко вместе с дежурным сержантом проводил местных жителей до границы охранной зоны. Попрощался и вернулся в балок.

Предстояло прочесть рапорты полисменов, осуществлявших задержание, с некоторыми, кто находился в составе дежурной бодрствующей смены, переговорить более подробно — вдруг они вспомнят что-либо настораживающее.

Несколько десятков минут чтения и разговоров — и лейтенант покидает балок, возвращаясь на фрегат, в свою каюту-выгородку.

Взглянув на часы и подивившись точности внутреннего 'хронометра', несколько минут назад доложившего, что в двадцатичетырёхчасовом цикле наступило время полудня, Аленко с грустью посмотрел на настенный экран, транслировавший изображение площадки у трапа 'Нормандии'.

Ночь продолжала держать планету в своих объятиях.

Предстояло пообедать, а потом — полететь на дежурном челноке на первую, а затем — на вторую археологические площадки. Шепард с Явиком уже улетели туда. Дежурный челнок четверть часа тому назад вернулся. Неугомонные, что капитан, что протеанский воин: проверяют всё сами, доверяют только своему восприятию, а не письменным и устным рапортам и докладам. Наверное, так и надо действовать. Теперь, когда до вторжения Жнецов в Галактику осталось так мало времени.

Неспокойно на душе. Раньше, когда Аленко почти что инстинктивно ограничивал себя в проявлении чувств и эмоций... Не желая расплачиваться за 'вспышки' часами жуткой головной боли, он научился многие вещи воспринимать отстранённо. Как сквозь некую вязкую почти непрозрачную стенку.

Теперь же, зная, что мигрень не будет властвовать над ним ни минуты, ни секунды, он... опасался. Не за себя, не за своё состояние — физическое или психическое. За Эшли. Она, скорее всего, останется здесь, на Идене, когда 'Нормандия' уйдёт к Цитадели. Надолго останется.

Может быть, космопехотинцев попросят провести занятия с местными ополченцами. Научить стрелять, маскироваться, азам первой помощи при ранениях и травмах, более серьёзных, чем банальные растяжения и ушибы. И всё равно, если фрегат ещё может уйти из-под огня 'креветки', то планета... не сможет. И Эшли... она может пострадать.

Космопехоту бросят на отражение ударов десантных сил Жнецов. Прежде всего — гетов. Этих шагоходов. Безжалостных, ведомых сетевым искусственным интеллектом. Кайден точно знал, что космопехотинцев не учили воевать с гетами, не учили воевать с роботами. Хотя, конечно, в земной литературе было предостаточно художественных произведений, в которых люди противостояли синтетам, но то — литература, а это — реальность, где всё — сложнее и тяжелее. Во много раз. Если Жнецы придут к Идену, а они придут — в этом Кайден не сомневался, то... массовые десанты гетов станут вполне обычным делом. И этим гетам придётся противостоять. Гражданским в большинстве своём людям придётся воевать с разумными машинами. Вот что страшно. А Жнецы... эти полумашины, эти полуорганические, полусинтетические создания... К планете, столь густо заселённой разумными органиками придут теперь не единицы — десятки таких 'креветок'.

И тогда... иденцам придётся воевать в условиях блокады. Воевать придётся всем — и старикам, и маленьким детям. Война о возрасте не спрашивает, она спрашивает, готов ли разумный встать на Грань — и победить врага. Победить — или погибнуть. В предстоящей войне пленных не будет, военнопленных — тем более. Одно неверное движение, один неверный шаг — и человек будет превращён в хаска. Такого, как Сарен. Или такого, каким была Бенезия. Тысячи, десятки тысяч послушных воле Жнецов хасков. Турианцев, азари, саларианцев, кварианцев.

Любой локальный внутрирасовый или межрасовый конфликт мерк перед масштабами противостояния, которое должно было начаться совсем скоро. 'Теперь ты в армии, мальчик', — вспомнил Кайден слова из хорошо известной любому военнослужащему Альянса Систем песни. Так же, пусть несколько другими словами, говорил тот турианец, которого Кайдену пришлось убить. Какая там армия, на 'Нулевом скачке' — то?! Но этот турианец видел перед собой не детей, он видел новобранцев, которых надо было без всяких скидок на возраст кошмарить и муштровать. Тогда этот инструктор повёл себя не лучшим образом. Тогда... А сейчас именно таких безжалостных инструкторов потребуются десятки и сотни. Потому что только они своими жестокими методами будут способны быстро сделать из вчерашних гражданских органиков опытных, злых и беспощадных к врагам солдат. Медлить нельзя будет — враг опытен. Жнецы много раз приходили в Галактику и победителями уходили из неё тоже много раз... Теперь предстоит попытаться сделать невозможное — победить Жнецов. Победить многократных победителей. Победить так же, как он, подросток Кайден Аленко победил того жестокого турианца-инструктора. Победить, уничтожив. Чтобы никогда больше никакие Жнецы не приходили в Галактику за страшной данью. Чтобы никогда больше разумная высокоорганизованная органическая жизнь не была с пугающей, замораживающей душу регулярностью уничтожена.

Появление среди разумных органиков протеанина Явика — представителя расы, первенствовавшей в прошлом Цикле, считавшейся полностью уничтоженной более сорока тысяч лет назад, можно было счесть знаком, о котором земные и, наверное, не только земные литераторы исписали сотни и тысячи пластиковых, а чуть раньше — бумажных страниц. Знаком, что страшная тенденция, страшная цепочка Жатв может быть окончательно, безвозвратно прервана. Навсегда прервана.

Да, прервать её, эту цепочку, будет невероятно тяжело. Трудно и — тяжело. Многие разумные органики — погибнут. Многие — станут хасками. Нельзя недооценивать мощь Жнецов. Недооценка такого врага ведёт к гибели любого из его оппонентов, будь то люди, азари, турианцы или саларианцы с кварианцами. Ведёт к гибели не отдельных представителей — всей расы. Жнецы не будут церемониться. Их задача — уничтожение всех носителей разумной органической жизни в масштабах Галактики. Ни больше — ни меньше.

Есть перспектива: сопротивляться годами и десятилетиями. Главное — выдержать первый удар, выдержать первый натиск. Не отступить, не испугаться, не запаниковать, не сломаться. Выдержать.

В коридоре послышались шаги множества людей. Прислушавшись, Кайден успокоился: это возвращались с пробежки космопехи бодрствующей смены группы охраны и обороны фрегата. Ричард Дженкинс командовал вполголоса, но традиции — несколько кругов по коридорам и переходам фрегата — изменять не собирался.

Аленко усмехнулся — хорошо ещё, что не заставляет горланить знаменитую 'Теперь ты в армии, мальчик'. Хотя, чего тут особо заставлять-то? Полисмены, проходившие под руководством капрала курс десантной подготовки, вполне были согласны погорланить такую известную песню. Сразу и ритм чётче становится, и шаг — твёрже, и настроение поднимается, несмотря на то, что вокруг — темнота иденской ночи.

Если уж полисмены согласились переквалифицироваться в десантников, то чистые армейцы и подавно озаботились повышением своей квалификации: трюмные залы не пустуют, тренажёры не простаивают, по коридорам и переходам фрегата снуют люди в скафандрах. Сначала капитан Шепард облачился в скафандр, потом нормандовцы увидели протеанина в боевой броне. Куда уж тут деваться — облачились, не забыли и про шлемы, и про полный комплект вооружения.

Теперь полисмены вполне профессионально заняты совершенствованием многих нормативно-правовых актов, регламентирующих жизнь и деятельность нормандовцев. Кому как не им, военным правоохранителям, заниматься этим? Командование фрегата, конечно, принимает в этом процессе самое активное участие, но всё же профессиональные военные правоохранители обладают и более специфическим практическим опытом, и взгляд и восприятие у них натренированы особо. Неспециалист может многое пропустить, специалист — вряд ли. А теперь — особенно.

Иденцы понемногу перестраиваются на военный режим жизни и работы. Да, нормандовцам пришлось надавить и на районных, и на планетных чиновников Иден-Прайма, но результат уже виден — простые жители, колонисты планеты первыми глубоко поняли, что именно им надо начинать готовиться к отражению Вторжения, к противостоянию со Жнецами.

Местные генералы ополчения... они, как всегда, готовятся к минувшей, а не к предстоящей войне. Читая отчёты и рапорты, Аленко всё чаще ловил себя на мысли, что сейчас главную роль в подготовке к войне со Жнецами будут играть простые иденцы, а не их немногочисленные, не желающие напрягаться руководители — хоть военные, хоть гражданские.

Информация о происходящем уходит с Иден-Прайма в другие звёздные системы, в другие человеческие колонии. Ведь о полной информационной блокаде планеты речь никогда не заходила. Не тот повод, не те предпосылки, чтобы говорить о возможности установления такой блокады. Тем более что и о полёте к Цитадели по-прежнему говорят, как о чём-то совершенно реальном и обязательном для выполнения, все нормандовцы.

Служба радиоперехвата 'Нормандии' регулярно докладывает командованию фрегата о том, как информация о происшедшем и происходящем на Идене распространяется от одной человеческой колонии к другой. Люди начинают готовиться. Сами, без приказов, распоряжений, понуканий. Потому что альтернативой подготовке может быть и будет только физическая гибель расы землян. Турианцев, саларианцев, кварианцев, азари люди не упрашивают, не агитируют отказываться от мирного графика жизни. Жестокий принцип 'умному — достаточно' позволяет не тратить время и ресурсы на такие малоэффективные уговоры.

— Сэр, — на пороге возник Ричард. — Время обеда.

Немногословным стал Дженкинс. Это — хорошо, — отметил Кайден, вставая с жестковатого рабочего кресла у столика, на котором светился экран инструментрона. — Надо идти. Все собрались и офицерское присутствие необходимо:

— Идёмте, капрал. — Кайден, встал, пристегнул шлем к поясу, пропустил вперёд Дженкинса и вышел из каюты, прикрыв за собой створку.

Небольшой зал был полон — пришли почти все свободные от вахты полисмены. Кайден и Ричард не стали занимать отдельный небольшой столик, сели за общий стол, приняли участие в коротком обсуждении происшедшего за последние несколько часов. Такое обсуждение становилось у нормандовцев традицией.

Дневальные быстро разнесли бачки с пищей по столам. Застучали, зазвенели ложки о тарелки и миски, разговоры плавно угасали — люди отдавали должное телесной пище.

После обеда Кайден не стал возвращаться в свою каюту — надо было обойти посты на Периметре. Спустившись по едва освещённому софитами корабельному трапу на плиты площадки, лейтенант направился к дальнему краю охранной зоны.

Послышался шелест и над головой офицера прошёл челнок. Проводив взглядом машину, уходившую в небо, Кайден отметил, что Шепард и Явик отправились на одну из двух специальных археологических площадок и, скорее всего, пробудут там долго. Время окончания бурения вертикальной шахты приближалось к концу, до окончания проходки горизонтального тоннеля оставались ещё сутки. Земные, не иден-праймовские, к счастью.

Проверяя посты, Кайден внимательно посматривал по сторонам. Ночь — такое время: всякое может быть. Стоявшие на постах военные полисмены успели задержать двоих подростков, пытавшихся 'просочиться' к лапам Жнеца. Пришлось провести воспитательную и разъяснительную работу, сообщить родителям, что их дети в безопасности. Хотя какие там дети — по тринадцать-четырнадцать лет пацанам. Парни кивали, мялись, слушая рассказ Аленко о том, что может сделать Жнец, если оживёт, посматривали по сторонам, в надежде, что им всё же не сегодня так завтра, но удастся пересечь 'запретку'.

Кайден отметил это стремление, сказал чётко и ясно, что в следующий раз церемониться с визитёрами охрана Периметра не будет. Они уже будут доставлены не к родителям, а в местные правоохранительные органы — пусть они теперь с ними разбираются.

Парни покивали, вроде бы прониклись. Кайден разрешил полисменам отпустить задержанных. Не пришлось специально уточнять, что необходимо усилить наблюдение и повысить бдительность. Всё же близость Жнеца заставляла отбросить в самый дальний угол любые надежды на лёгкое и беззаботное будущее.

Площадь зоны посадочных полей, закрытой для местных жителей, была достаточно большой. Косясь изредка в сторону громады Жнеца, Кайден продолжал неспешно идти по тропинке от поста к посту. Всё же корабль — Жнец впечатлял даже сейчас, когда, казалось бы, его силуэт стал для жителей Иден-Прайма привычным и обычным. Разведчик, наблюдатель. Так уж случилось, что встретились два разведчика, а не два чисто боевых обычных корабля. Может именно то, что встретились разведчики, позволило обойтись без развёртывания полномасштабного конфликта? Может быть.

Думать о том, что было бы, если бы... не хотелось. Совсем не хотелось. Потому что... потому что тогда могла бы очень пострадать Эшли. Она не стала бы прятаться, не стала бы отсиживаться в тылу. Кайден знал, что она очень переживает за своего деда, сдавшего турианцам во время Войны Первого Контакта одну из человеческих колоний. Сдавшего, чтобы избежать ещё больших жертв. Не поняли тогда генерала его вышестоящие командиры. И на семью Уильямс легло пятно. Эшли верит в идеалы Альянса, верит осознанно. Для неё это — не пустые слова, не сухие формулировки, годные разве что для политбесед. Пусть верит. Потому что без такой веры... будет трудно противостоять Жнецам и их пособникам.

Больше двух часов лейтенант потратил на проверку постов и обход периметра. Вернувшись на борт фрегата, он доложил о результатах проверки Андерсону и получил разрешение отдыхать.

Войдя в свою каюту, Кайден взглянул на часы — половина шестого вечера по двадцатичетырёхчасовому суточному циклу. Пройдёт ещё минимум тридцать часов, прежде чем станут ясны результаты бурения шахты и проходки тоннеля. А там — несколько дней и фрегат возьмёт курс на Цитадель.

Андерсон, разрешив Кайдену покинуть командирскую каюту, сел в кресло, пододвинул к себе клавиатуру настольного инструментрона. На его имя поступило интересное предложение от одного из достаточно высокопоставленных районных чиновников. До разговора с Кайденом командир фрегата успел ознакомиться только с аннотацией к письму, теперь же предстояло прочесть основной текст. Стандартные две страницы древнего формата А4 — любимый всеми чиновниками-землянами объём документа. Предложение и в самом деле было интересным: районная власть предлагала командованию фрегата рассмотреть вопрос о проектировании и строительстве базы для фрегата. Сначала — простого охраняемого и минимально оборудованного стационарного посадочного поля, а затем — полноценной закрытой базы. И это предложение местные чиновники делали нормандовцам накануне войны. Большой войны, рисковавшей стать очень длительной.

Прочитав несколько раз текст письма, Андерсон снял пальцы с сенсоров клавиатуры, откинулся на спинку кресла, прижав затылок к подголовнику. Над прочитанным надо было хорошо и, главное — достаточно долго подумать, поразмышлять. Не следовало торопиться давать согласие, но не следовало, по всей вероятности, спешить и с отказом.

— Прессли, Адамс. Зайдите, — коротко, вполголоса распорядился Андерсон, на секунду прижав сенсор на наушном спикере. — Есть информация, надо обсудить.

Несколько минут — и навигатор и главный инженер фрегата садятся в кресла у рабочего командирского стола. Андерсон разворачивает экран своего инструментрона к собеседникам, пододвигает к ним поближе клавиатуру и кивает, призвав ознакомиться с текстом документа. Торопить коллег он не собирался — времени было предостаточно. Такой проект, если даже начать его воплощать в жизнь... дело не одного месяца.

— Думаю, это, — Адамс указал на инструментрон, — крайне преждевременно.

— Уточните, — спокойно и тихо попросил Андерсон.

— Мы на этой планете не останемся. Нам предстоит полёт к Цитадели, а там... Вряд ли мы вернёмся сюда когда-нибудь в более-менее обозримом будущем, — сказал главный инженер корабля. — И, если иденцы-районщики собираются строить нам здесь какое-то посадочное поле, а затем — базу, то я считаю, что это — пример нецелевого, немотивированного использования и средств и ресурсов. В общем и целом, командир, я эту затею поддержать не могу. Хотя понимаю, что так или иначе, в будущем, нам, вероятно, придётся иметь такую возможность, — Адамс коротким движением указал пальцем на экран командирского инструментрона, — в виду ещё очень долго. Я не верю, что иденцы откажутся от этой затеи легко, просто и быстро.

— А ваше мнение? — Андерсон повернулся, крутнувшись в кресле, к Прессли.

— Да пусть строят! — навигатор взмахнул рукой. — В конечном итоге мы здесь, как правильно говорит главный инженер, не останемся, а вот другие альянсовские корабли будут и до войны и во время войны остро нуждаться в обустроенных наземных базах. Так что наша это будет база или не наша — не принципиально и не важно. Хотят иденцы построить какую-то простейшую базу с одним посадочным столом — пусть строят. Это — их планета, здесь они — хозяева. Не вижу оснований запрещать или препятствовать, тем более что мне кажется: нас просто проинформировали о намерениях, а вопрос в принципе уже решён — они будут строить эту базу, даже если мы откажемся в этом предприятии хоть как-то участвовать.

— Какую реакцию с нашей стороны вы, коллеги, сочли бы нормальной? — задал очередной вопрос Андерсон.

— Принять к сведению, — сказал Адамс. — Без дальнейших уточнений и конкретизации.

— И не выражать явно ни согласия, ни протеста, — дополнил Прессли. — Нужна им эта база — пусть строят. Не факт, что она сохранится до конца войны со Жнецами — всякое может быть. А после победы над 'креветками' — будет видно. Сейчас же что-то конкретное решать — нельзя. Мы в этом участвовать не должны.

— Хорошо, — подумав, подвёл итог Андерсон. — Согласен. Спасибо, коллеги, — он встал, проводил Адамса и Прессли до двери каюты, закрыл за ними створку, вернулся к рабочему столу и быстро набросал на экране проект ответного письма.

Четверть часа — и окончательно оформленный документ был отослан, а Андерсон выключил инструментрон и встал, решив подойти в очередной раз к закрытому бронезаслонкой иллюминатору. Он любил вот так прерывать работу и подходить к окну каюты. Расфокусированный взгляд командира фрегата очерчивал силуэт хозяина каюты, изредка останавливался на разноцветных пятнах изображений, выводимых на настенные экраны.

Андерсону не нравилось вот так просто 'держать' корабль здесь, на планете. Держать в бездействии. Он вспоминал, насколько остро и полно был счастлив, когда 'Нормандия' атаковала Жнеца. Да, может быть, высоколобым умникам из штабов Альянса Систем и могло привидеться, что разведывательный фрегат в принципе не должен участвовать в боестолкновениях, тем более, если оппонентом выступает сверхдредноут, но... Какой 'Нормандия' тогда боевой корабль? Может, честнее будет снять с фрегата-прототипа 'ПОИСКи', оба 'Таникса', а также все 'небольшие приложения', разоружить экипаж и команду, оставив разумным органическим обитателям фрегата только маломощные гражданские 'стволы'? Тогда, по меньшей мере, можно рассуждать о том, что безоружный корабль должен был бежать от сверхдредноута, бежать на самой полной скорости! Но если 'Нормандия' является боевым разведывательным кораблём, а не гражданским судном, то... Значит ли это, что использовать фрегат в качестве некоей базы для осуществления работ на вполне благоустроенной и заселённой людьми планете — это правильно?

Андерсон раз за разом прокручивал в памяти цепочку событий за последние несколько суток. И — пытался заглянуть в самое ближайшее будущее. Несколько суток — и тоннель будет закончен. Ещё раньше будет закончена вертикальная шахта. Это позволит решить многие проблемы протеан. Пусть переходят в корабль, пусть переносят на его борт всё, что посчитают нужным со своей базы. Вряд ли они смогут погрузить на один, пусть даже и очень большой и вместительный боевой протеанский фрегат всё содержимое подземной базы, но... Если они погрузят самое ценное и смогут вывезти незаметно с планеты, не засветив корабль, то уже это можно будет считать победой. Явик останется единственным выжившим протеанином, но никто не будет уверен в том, что и другие протеане смогли выжить. Разговоры, конечно, будут, но ведь и о Бермудском треугольнике и его тайнах земляне говорили на протяжении десятков лет, а толку? Разговоры остались разговорами, а треугольник — треугольником. Сейчас главное — дожить до старта протеанского корабля. Это — минимум декада. Эту декаду надо как-то прожить. Постараться прожить. Потом, когда протеанский фрегат покинет Иден-Прайм, сможет стартовать и 'Нормандия'.

Жнец... Даже если его старт с Идена будет зафиксирован, то где потом искать этот корабль? Явик как-то обмолвился, что такие корабли обладали во времена всевластия Протеанской империи весьма совершенными технологиями маскировки. Вряд ли на корабле-разведчике стоят устаревшие с тех пор системы, позволяющие 'засветиться'. Нет, системы там достаточно современные, совершенные. Значит, вторым всё же с планеты должен уйти не фрегат 'Нормандия', а Назара-наблюдатель. А фрегат 'Нормандия' уйдёт третьим. Визуально — вторым, после Жнеца. Фактически — первым кораблём, потому что Жнецу-Назаре ничто не помешает закрыться при старте с поверхности Идена полем невидимости — так, кажется, Явик определил эту технологию. А там — 'Клинок Ярости' в одну сторону, Назара-наблюдатель — в другую, а 'Нормандия' — к Цитадели. Эту станцию фрегатовцам никак миновать не удастся. На борту — два Спектра Цитадели, Маяк, протеанин. Ситуация, как не раз говорили земные человеческие классики-литераторы, 'только что резко осложнилась'. Фигурально, конечно, 'только что'. Не за секунду, не за минуту, не за час, но — осложнилась. Значит, вероятнее всего, следующая остановка 'Нормандии' будет на Цитадели.

Остановка, а не стоянка. Вряд ли после стольких суток здесь, на Иден-Прайме нормандовцы согласятся вот так просто бездеятельно простаивать на внешнем, а может быть — внутреннем рейде Станции. Предстоит решить несколько важных вопросов: Спектры-турианцы, Маяк и Явик. Остальное — мелочи, не стоящие сейчас сколько-нибудь подробного упоминания даже при таком беглом разборе ситуации. Главное — стартовать и уйти с Идена. Пусть иденцы сами делают всё необходимое для подготовки планеты и её населения к вторжению Жнецов.

Информация о вторжении уже ушла за пределы Идена, ушла в доказательной форме. Не то, что раньше — на уровне домыслов, слухов и легенд. Теперь о Жнецах заговорили как о реальной угрозе, как о реальной опасности. До цитадельских 'сидельцев' это вряд ли быстро 'дойдёт' — чиновники в таких направлениях способны только очень медленно думать. И ещё медленнее — соображать. А времени до Вторжения остаётся мало. По космическим меркам — так очень мало.

А по земным? По земным меркам — ещё меньше. В Альянсе — всего два десятка стран и между руководителями этих стран давно нет единства. Один 'Цербер' чего стоит. Превратили общественную организацию в прямо-таки государство в государстве. Некая наднациональная, надгосударственная структура, неподвластная земным легальным властям ни в какой сколько-нибудь заметной и достаточной мере — вот что такое 'Цербер'. Если доклад Сташинского — правда, то... 'Цербер' будет усиленно грабить протеанские развалины, добираясь до крайне ценных артефактов, не считаясь с потерями и с затратами на достижение первенства в этой сфере.

Что-то в этой организации не так. Андерсон не знал что именно не так, но чувствовал: здесь присутствует, как минимум, 'двойное дно'. А это — уже серьёзно. Предшественница Сташинского — член 'Цербера'? Сотрудник 'Цербера' — так будет правильнее обозначить эту дамочку. А 'Цербер' пустяками не занимается. И, если связать появление Жнеца и то обстоятельство, что во главе археологической партии, выкопавшей Маяк, стояла сотрудник 'Цербера'... К тому же — только волей обстоятельств, сложившихся не в её пользу, отстранённая от дальнейшего руководства археологами... Значит, 'Цербер' погряз в весьма специфических отношениях со Жнецами гораздо глубже, чем можно было представить себе ранее. Опять 'спрут'?!

Ничего не меняется, — подумав об этом, Андерсон встал с кресла, решив пройтись по каюте. Ходьба всегда его успокаивала, приводила мысли в порядок, позволяла снять неизбежное нервное напряжение. Или хотя бы ослабить пресс этого напряжения. Нет, сейчас, конечно, Карин видит, что состояние у командира фрегата — далеко не самое лучшее, но... пусть уж такое состояние, чем благодушие и ничегонеделание. Он — командир корабля и ему необходимо много, глубоко, серьёзно думать о таких вещах. Потому что кроме него — некому. Его коллеги ждут от своего командира решения или хотя бы указаний, в каком направлении теперь следует работать. Предстояло поработать на Идене эту ближайшую декаду, а там — снова уйти в полёт. Если уж космические корабли живут, как утверждают земные физики и лирики, в полётах и только в полётах, то командиры таких кораблей тем более чувствуют себя наиболее... нет, не комфортно, а нормально — именно в полётах.

Сделав несколько 'кругов' по каюте, Андерсон почувствовал, что достаточно успокоился для того, чтобы вернуться за стол и продолжить работу. Пришли новые доклады и рапорты, требовавшие его внимания. Надо было через час-полтора пройтись по кораблю, посмотреть, как реально обстоят дела на борту фрегата. Не всё, далеко не всё можно узнать, увидеть и почувствовать, находясь в командирской каюте. Потому личные обходы корабля Андерсон старался делать регулярно и относился к этим обходам, как к важным инструментам поддержания ситуации на борту в норме.

Бенезия ни разу за эти сутки не смогла застать Шепарда в его каюте. Она видела его в коридорах, отсеках и на постах 'Нормандии', но там он был очень занят. 'Старпом — всегда старпом, — повторяла себе матриарх, глядя на склонившегося над пультом или говорившего с нормандовцем Джона. — Мешать ему сейчас — нельзя. Он занят своим делом'.

Потом он неожиданно улетел на вторую базу. Туда, где продолжалось бурение вертикальной шахты. Точнее — оно уже подходило к концу. Улетел, конечно, не один — с Явиком. Протеанин продолжал потрясать восприятие матриарха азари. Мало того, что он практически не спал, не отдыхал, не 'отключался', так он ещё не исчезал надолго в своей каюте-выгородке. Его ждали, его звали, его хотели видеть и слышать очень многие нормандовцы. И протеанин был рад своей востребованности.

Рад. Хотя... Он оставался таким же собранным и малодоступным. Броню свою он не снимал сутками — для матриарха, привыкшей отмечать мельчайшие изменения, это было очевидно.

Только рядом с Шепардом протеанин немного... оттаивал, расслаблялся, становился чуть-чуть доступнее. Явик и Джон образовали прекрасную мини-команду. Конечно, у каждого из них были свои функции, свои задачи и свои обязанности. Далеко не всегда их можно было видеть вместе. Но, как вполне обоснованно полагала Бенезия, очень многие нормандовцы уже привыкали к тому, что только рядом со старпомом протеанин немного более... открыт, что-ли. Старшая Раса. Два слова, которые очень многое могут пояснить разумному, желающему понять детали.

Чем несколько часов занимались Явик и Джон на второй базе, Бенезия в деталях не знала. Карин снова попросила азари принять участие в очередном 'посещении' отдалённых селений района и матриарх согласилась. Рядом с Чаквас и её подругами старшая Т'Сони чувствовала себя спокойно и свободно. К тому, что рядом с женщинами — членами экипажа фрегата-прототипа находится необычная матриарх азари, жители Иден-Прайма уже начали привыкать. Да, возможно, для них, она и была необычным матриархом азари. Может быть, она чем-то очень существенно отличалась от своих ровесниц. Всё же Иден-Прайм — не какая-нибудь малонаселённая планета: это очень хорошо обустроенная большая человеческая колония.

Люди совершенно не стремятся к изолированности этого мира от представителей так называемых Старых Рас: здесь живут саларианцы, турианцы. Есть пара десятков кварианцев. Есть, конечно же, азари, но вот как раз с ними Бенезия намеренно и не хотела встречаться. Так, если случайно, то можно, а вот намеренно — нет. Ей гораздо интереснее было общаться с людьми, а с соплеменницами — только если будет важная и большая необходимость. А так — нет. Что-то подсказывало Бенезии, что ещё несколько двадцатичетырёхчасовых суток — и события будут сменять друг друга очень быстро. Скоро, очень скоро отлёт.

Иногда матриарх думала: как всё же хорошо, что она теперь вернулась в нормальное состояние. Теперь только она сама решает, что, когда и как ей следует делать. Над ней никто не властен: ни нормандовцы, ни иден-праймовцы не стремятся ею командовать, на чём-то настаивать. Они только предлагают и вполне нормально воспринимают её нежелание или прямой отказ. Это так приятно...

Теперь впереди, скорее всего — Цитадель. И там она впервые, конечно же, как часто говорят люди, 'расшифруется'. О ней тогда быстро узнают на Тессии и в Пространстве Азари. Там, на этой гигантской станции, будет стоянка. Не остановка, а именно стоянка. И у неё там будет возможность... сделать многое. Важное. Для неё — важное. Только для неё. Она постарается помочь нормандовцам. Всем, чем сможет. Потому что она им... верит. Как мало кому в своей жизни она верила. Верит и им и верит в них. Они... смогут одержать победу над Жнецами. Они — смогут. Весь многостолетний опыт матриарха азари однозначно указывал на это. Они — смогут.

Эту уверенность Бенезия не испытывала желания облекать в слова. Она понимала и верила, что нормандовцы — смогут. Благодаря происшедшему с Джоном у галактики появился протеанин Явик, благодаря Явику очень многое изменится. Так, что об очередной победе Жнецов над разумной органической жизнью уже нельзя думать, как о чём-то неминуемом и неизбежном. Джон — единственный, кто способен понять Явика достаточно полно и глубоко. Единственный, кто сможет многое пояснить Явику так, как не сможет больше никто из нынешних органиков. И единственный, кому Явик доверяет и... особенно глубоко и полно верит.

Джон и Явик действуют. Потому что только им двоим дано выправить эту часть ситуации безопасно. Знают ли Жнецы или не знают о том, что протеане выжили — не так уж, на самом деле, и важно. У Жнецов одна задача: в очередной раз зачистить Галактику от развитой разумной органической жизни. И если под это лезвие задачи попадут в очередной раз протеане — что ж... Значит, так тому и быть. Только вот не попадут они теперь. Они будут готовиться, они будут укрепляться, они будут развиваться, они будут... помогать, оставаясь на заднем плане для очень многих разумных органиков.

Хорошо, что Явик — не одинок. Одному — очень трудно. И — горько. Явик — силён, но одиночество... Его давление очень непросто выдержать и при этом — не сломаться. Протеане живут намного дольше, чем азари, но и они... не вечны.

Явик будет воевать, будет бороться, будет помогать. Он не будет один, потому что рядом с ним — Таэла. Да, она будет скрываться, но она будет рядом с Явиком. Со своим избранником.

Бенезия сама не всегда понимала, откуда и почему она столько знает о выживших протеанах. Для неё, пожилой азари не было секретом, что нормандовцы, те, кто знает о том, что Явик не одинок, строго хранят эту тайну, ничем не проявляя вовне своей осведомлённости. И она, матриарх азари, тоже — ничем не проявляет вовне своё знание. Явик... смог сделать так, что никому из разумных органиков, не допущенных к тайне такого уровня, не удастся узнать ничего из того, что составляет суть тайны. Он — действительно Старшая Раса. Не Старая — Старшая.

Пусть протеане останутся в безвестности, пусть они укрепятся, пусть породят новые поколения. Они смогут это сделать. Смогут, потому что на их стороне — бесценный для нынешних органиков опыт. И передавать нынешним жителям галактики частички этого опыта будет протеанин Явик. Появление которого уже очень серьёзно и существенно повлияло на ситуацию. Глупо рассчитывать, что о его существовании не известно теперь за пределами Иден-Прайма. Потому что... Потому что люди — разные. Они не действуют по одному раз и навсегда установленному шаблону. Они всегда действуют по-разному, временами — очень непредсказуемо. Молодая, активная, энергичная раса.

Бенезия думала об этом, сидя в кресле челнока, летящего к очередному поселению, думала об этом, шагая к дому, с обитателями которого она ещё никогда не общалась. Думала об этом, глядя на играющих детей иден-праймовцев. Думала, видя, как ополченцы Иден-Прайма становились профессиональными воинами. Быстро и уверенно становились. Воевать со Жнецами готовились не только немногочисленные профессиональные армейцы Идена, но и ополченцы — простые, гражданские по сути своей люди.

Да, никто из разумных органиков не рождается с погонами на плечах — думала матриарх, — но люди... Они способны удивить. И они способны... повести за собой. Не уговорами, не лозунгами — собственным примером. Они не тратят время на разговоры, на убеждения. Они деятельно показывают, что можно жить и действовать по-иному. А уж выбор будет делать каждый разумный органик самостоятельно. И выбор теперь невелик: либо ты на стороне жителей Галактики, либо ты — на стороне врага. И — никак иначе. Никаких полутонов, никаких переходных этапов, никаких ситуаций, когда ещё можно будет выбирать. Время выбора сокращается... предельно.

Конечно, такие изменения на Идене — следствие работы всего экипажа, всей команды 'Нормандии'. Напряжённой, обманчиво незаметной и даже где-то тщательно скрываемой работы. Да, женщины — члены экипажа и команды фрегата-прототипа делают свою часть работы. Кайден Аленко — свою часть работы, Грэг Адамс — свою. Дэвид Андерсон — свою. Трудно перечислить сразу всех нормандовцев поимённо, но без них... Без них не было бы ничего. Ни усмирённого, пусть даже временно, Жнеца-Наблюдателя, ни обретения Явика, ничего. Всё было бы очень горько, больно. К этой горечи и боли разумные органики — ни иден-праймовцы, ни нормандовцы, никто из обитателей Галактики не были бы готовы. Если бы не Шепард. Если бы не его 'преображение'. Так, кажется, иногда говорят люди в таких случаях.

Хорошо, что ей, матриарху азари, поверили. И хорошо, что она теперь не отсиживается в одиночестве в своём салоне, а участвует наравне с другими женщинами в реальном большом и важном деле. И всё острее, полнее, точнее, глубже понимает, что она — не бесполое 'оно'. Она — женщина, она — мать, она — жена. У неё есть дочь и у неё есть муж. Она обязательно вернётся к Лиаре и к Этите. Вернётся, пусть даже придётся ей жить теперь очень скромно, даже бедно.

В конце концов, ей — не двести и не пятьсот лет, её жизнь подходит к концу, но, благодаря Джону и Карин, конец жизни у Бенезии был озарён таким светом, о котором она раньше мало что знала, понимала, мало верила, что когда-нибудь такой свет коснётся её. Этот свет не только коснулся её, он проник внутрь её тела, проник внутрь её души, он озарил её суть и дал матриарху новые силы, новые смыслы, новые перспективы.

Она теперь — другая. Она многое знает о том, о чём не знают подавляющее большинство её соплеменниц. Она знает, кто такие люди, она знает, кто такие протеане. Она теперь многое знает и понимает. И готова поделиться этим знанием и пониманием со своими соплеменницами. А уж они сами решат, как им следует действовать в очень недалёком будущем. В будущем, в котором центральное место займёт война со Жнецами. Война, в которой предстоит победить этих гигантских креветок и их пилотов.

Возможно, эта война будет длиться не один месяц. Возможно — не один год. Но всё равно эта война будет окончена победой жителей Галактики над Жнецами. Ради этого будут воевать иден-праймовцы и ради этого будут воевать земляне. Информация о том, что произошло на Иден-Прайме так или иначе уже покинула пределы планеты — в этом нет никаких сомнений. И те, к кому эта информация попала, конечно же, имели все возможности очень серьёзно, глубоко и долго подумать над ней.

Несколько суток. Какая разница — иден-праймовских или земных?! Это — несколько суток. За несколько суток может измениться очень многое. И многое — действительно изменилось. Пусть не всегда эти изменения заметны с первого взгляда. Нужен будет второй, третий, а если потребуется — и четвёртый взгляд. И тогда очень многие разумные, независимо от расовой принадлежности, увидят эти изменения. Или — почувствуют их. Или — поймут, в чём эти изменения заключаются.

Челнок на многие часы стал базой для женщин — членов экипажа и команды фрегата-прототипа. Раз за разом он принимал на борт своих хозяек. Бенезия, перепоясавшись привязными ремнями, засыпала в кресле. Чаквас передала ей подушку, ту самую, с отверстием, благодаря которой азари смогла сначала дремать, а вскоре — спать, не поворачивая голову, не напрягая шею.

Во многих семьях иден-праймовцев на видных местах в домах теперь горели биотические огоньки, порождённые матриархом азари. Да, всего несколько часов горения, но это пламя — тёплое, доброе, мягкое. Оно — не обжигает, не разрушает. Дети с радостью и гордостью приносили эти огоньки своим папам и мамам, сёстрам и братьям. Они смотрели на них, как на огни надежды на лучшее, на победу над страшным, сильным и опытным врагом. Несколько огоньков унесли в расположение своих частей и подразделений старшие молодые иден-праймовцы — ополченцы.

Бенезия знала об этом из рассказов своих подруг. Знала, радовалась и была удовлетворена. Разговоры, общение — это важно, а вот такое зримое, не слишком обычное свидетельство — ещё важнее. Потому что выжить в борьбе со Жнецами смогут только те разумные органики, которые объединят свои усилия. В одиночку против Жнецов выстоять — невозможно. А объединившись — можно и даже нужно. Единение усиливает, укрепляет надежду. Надежду на победу, надежду на то, что Жнецы — не всесильны, не неуязвимы.

Челнок 'Нормандии', полускрытый деревьями и кустарниками, стоял неподвижно. Женщины спали или дремали — Чаквас настояла на восьми часах сна, пришлось согласиться и подчиниться. Врача такого класса, как Карин, трудно переубедить и даже Бенезия, чувствовавшая странный прилив сил, не смогла устоять перед магией негромкого, но такого уверенного голоса, совсем, казалось бы, не свойственного хирургам. Очень скоро наступят третьи сутки, а там — придут четвёртые.

День третий

Шепард на исходе вторых суток не стал возвращать челнок на 'Нормандию'. Несколько часов сна в кресле пассалона челнока — и он снова вошёл в шатёр, раскинутый над буровыми установками вертикальной шахты. В памяти старпома была точная карта, переданная ему в ходе ставшего привычным для землянина обмена мыслеобразами с Явиком.

Корабль. Протеанский военный боевой корабль. 'Клинок Ярости'. По протеанской классификации — фрегат, а по человеческой — крейсер. Теперь выжившим протеанам на этот крейсер придётся переносить необходимое оборудование с планетной базы. Потом — стартовать с Иден-Прайма, чтобы уйти незамеченными, неузнанными, неопознанными. Явику предстоит решать сложную задачу: сделать всё, чтобы его считали очень долго единственным выжившим протеанином.

Глядя на 'огненный венец', бушевавший на значительной глубине в шахте, Шепард думал о том, что протеанину будет очень трудно. Нельзя считать разумных органиков идиотами и глупцами. Даже если Явик и считает большинство нынешних обитателей Галактики 'примитивами', они на самом деле не такие уж и примитивы.

Явик мыслеобразами рассказал Шепарду о том, как девочка, рождённая на Иден-Прайме, прочла больше, чем планировал и желал протеанин. Прочла не только больше, но и глубже. Прочла, можно сказать, острее. Уже хорошо. Значит, Явик скоро поймёт, что далеко не все нынешние обитатели галактики — примитивы. Наверное, так всегда было, ведь разумные органики неоднородны: кто-то лучше, кто-то хуже. Все разумные органики — разные. С этой разностью не всегда можно сосуществовать беспроблемно. Не всех разумных органиков можно понять сразу глубоко и полно. Да, на первый взгляд, нынешние органики, обитатели Галактики могут, с точки зрения выжившего протеанина, быть действительно примитивами. Но, как раз за разом убеждался старпом, только на первый взгляд.

Трудно требовать от всех стопроцентной полноты и чёткости восприятия. А без такой полноты... Хорошо, что Явик где-то в глубине своей души не будет чувствовать себя одиноким. У него есть любимая протеанка, у него есть соплеменники, с которыми так или иначе Явик будет встречаться. Пусть изредка, пусть ненадолго, но — будет видеться и общаться. У него есть любовь. Есть перспектива. Явик хочет и будет воевать со старым, хорошо знакомым врагом. Теперь — будет воевать так, чтобы этот враг терпел поражение раз за разом, слабел, становился менее многочисленным. И, в конце концов — стал историей, прошлым.

Вроде бы присутствия его, старпома 'Нормандии' здесь не требовалось: бурение должно было закончиться сегодня поздно вечером, считая по двадцатичетырёхчасовому циклу суток. До этого момента нечего делать здесь, под шатром — все данные, вся информация поступает на фрегат в режиме реального времени и пока что никаких настораживающих моментов не отмечалось. Бурение проходит нормально. Осталось очень мало времени.

Замершего у ограждения Шепарда никто из археологов не беспокоил. И не только потому, что у всех техников, ассистентов, инженеров и у самого Сташинского было много работы. Но и потому, что все, кто появлялся в шатре, ощущали: сейчас лучше к капитану не подходить близко и тем более — ни о чём с ним не говорить.

Явик тоже не подходил к Шепарду. У него хватало дел в пределах шатра, ведь почти все члены археологической партии желали в очередной раз увидеться с протеанином, поговорить с ним. Не обязательно на служебные, рабочие темы. Да и на площадке вокруг шатра у воина древней расы было предостаточно собеседников: космические пехотинцы, стоявшие в оцеплении, тоже хотели пообщаться с протеанином. А уж о местных жителях и особенно — детях и говорить особо не приходилось. Они во множестве проникали в охраняемую космопехотинцами закрытую зону археологической площадки только для того, чтобы, преодолевая вполне понятный страх, приблизиться и прикоснуться к разумному органику, о котором раньше уверенно говорилось как о представителе вымершей расы. Если ко всему этому прибавить разрывавшийся от звонков и сигналов о пришедших сообщениях новый наручный инструментрон — можно с уверенностью сказать, что Явик не чувствовал себя одиноким.

Не чувствовал — и всё же старался быть поближе к Шепарду. Что-то ему в состоянии старшего помощника командира фрегата-прототипа очень не нравилось. И не только в состоянии — в настроении тоже.

Шепард о чём-то думал, стоя у ограждения шахты. Да, Джон смотрел на 'корону' бура, это зрелище очень многих людей — и не только людей — завораживало, но протеанин чувствовал: Джон думает о том, что не доставляет ему никакого удовольствия. Думает об этом час за часом. Да, он прерывался для того, чтобы подойти к пультам буровых установок, взглянуть на индикаторы и экраны, прочесть показатели, уяснить изменения. Прерывался, чтобы вскрыв оболочку, торопливо втолкнуть в себя очередной армейский, а если повезёт — флотский паёк. Прерывался — и продолжал думать.

— Внимание, — разнёсся под шатром приглушённый голос автоматического информатора. — 'Корона' отключена. Производится подъём буровой колонны в исходное положение. Бурение завершено.

Шепард поднял голову чуть выше, повернул её, взглянув на экран пульта одной из буровых установок. Действительно. Осталось три-пять метров размягчённого горячим дыханием 'короны' грунта, отделявшего теперь археологов от 'спины' 'Клинка Ярости'. Огромный по нынешним меркам боевой протеанский корабль теперь был вполне доступен. Несколько метров грунта — и стенка внешней брони корабля станет видна, если, конечно, удалить эти несколько метров земли.

Маслянисто поблескивавшая колонна продолжала уходить вверх, складываясь 'гармошкой'. Шепард ждал. Время в очередной раз потеряло для него значение. Где-то в глубине сознания он уже приготовился к тому, чтобы прикрепившись к подвеске, спуститься вниз, к этим нескольким метрам грунта. Что-то очень определённо подсказывало старпому: там, почти на дне шахты, ему будет гораздо спокойнее, чем здесь, на поверхности Иден-Прайма.

Колено за коленом складывалась буровая колонна. Явик, поговорив с подошедшим к пультам буровых установок Сташинским, тихо приблизился к Шепарду. Двое техников готовили к 'надвижке' на зев шахты треножник подвески: стало обычным, что Шепард и Явик первыми осуществляют окончательную расчистку дна шахты. Мало кто из археологов знал, что именно находится там, на дне. Единицы разумных органиков знали, немногие, очень немногие — догадывались, остальные — строили самые разные предположения.

Шепард дождался, когда 'корона' поднимется в нерабочее положение, обернулся, кивнул оператору буровых установок, посмотрел, как быстро, чётко работают трое техников, устанавливавших над зевом шахты трапы и подвеску.

— Джон. — Явик шагнул к старпому, остановился в метре от него.

— Я должен побывать там. — Старпом взглядом указал на зев шахты.

Протеанин понял — от своей идеи капитан не отступит.

— Хорошо. Тогда я — с тобой, — воин древней расы махнул рукой техникам, устанавливавшим дополнительный шатёр вокруг шахты. Слов не потребовалось — всё уже было обсуждено и согласовано заранее: новый шатёр скроет и протеанина и человека на... на столько, насколько потребуется.

Подошедший к капитану техник помог офицеру облачиться в 'систему', проверил крепления, кивнул, отошёл к поручням, пропустив Шепарда на мостки. Явик шагнул следом за человеком, подождал, пока Шепард сам проверит подвеску и крепления.

— Поехали, — тихо сказал капитан, первым шагнув за ограждение мостков. Несколько минут — и вокруг — только стенки шахты, а ноги чувствуют мягкость и податливость грунта, отделяющего двух разумных органиков от 'спины' корабля.

Протеанин не стремился держать спутника под прицелом своих глаз — он почувствовал, что Шепард немного успокоился, едва ступил на 'подушку' размягчённого 'короной' грунта. Несколько десятков метров отделяли их от верхнего двойного шатра, услышать их стоявшие у ограждения техники и инженеры могли бы, но Явик не собирался давать им такой возможности — пальцы правой руки воина древней расы обхватили запястье левой руки Шепарда. Тот не стал взглядывать на Явика — и без этого взгляда было всё ясно. Обмен мыслеобразами стал для Шепарда привычным делом — в этом Явик уже не сомневался. Молчание помогало им общаться так, что очень многое оставалось закрытым, недоступным и неизвестным для окружающих разумных органиков.

Сейчас Шепарду было тяжело. И то, что он стоял здесь, на 'спине' 'Клинка Ярости', рядом с воином древней расы, лишь в самой малой степени помогало ему чувствовать себя увереннее и спокойнее. Шепард волновался и тщательно скрывал своё волнение. Он не любил чувствовать себя слабым, не любил чувствовать себя беспомощным. И не любил, когда его слабость и его беспомощность видели или чувствовали окружающие разумные.

— Джон, — мыслеобраз, посланный Явиком, коснулся сознания человека. Первым желанием Шепарда было 'закрыться', но он сдержался. Ответный мыслеобраз в самом общем виде можно было озвучить, как 'Что?'. В ответ Явик промолчал, задержавшись с ответом на несколько секунд, но потом всё же прислал новый мыслеобраз. — Мы здесь — одни, постарайся расслабиться.

— Не могу, — ответил Шепард коротким мыслеобразом. Явик не смотрел на капитана, его взгляд скользил по стенкам шахты. Протеанин чувствовал, что человек успокоился недостаточно, а расслабился — и того меньше. — Я оказался не готов к такому... — помедлив, старпом послал новый мыслеобраз. — Совсем не готов. А меня... меня вроде бы готовили. Но — не к такому. Если я не готов, то другие... совсем не готовы. И рискуют погибнуть. Потому что я... оказался не готов.

— К такому никто... — помедлив, ответил мыслеобразом Явик, — почти никто из разумных органиков не готов. Мы, протеане, тоже оказались к этому не готовы. Не готовы отступать, не готовы гибнуть во множестве, не готовы отдавать территории 'под зачистку', — протеанин не стал обращаться к старпому ни по имени, ни по званию. Сейчас это было излишним. — Мы пытались задержать приход своего окончательного... поражения, но... две тысячи лет оказались слишком... коротким сроком. На больший срок мы оттянуть... не сумели, — не уточняя, ответил мыслеобразом Явик.

— Мы разобщены, разъединены. У вас — была империя, вы были сильны, а тут... Тут каждый разумный будет тянуть в свою сторону. И в результате — нам не 'светит' выдержать две тысячи лет боёв... У азари есть спецназ, у людей он тоже есть, но... Против такого спецназ вряд ли поможет. Тут нужна массовость, а её не будет. Мы... Мы рискуем не успеть. — Шепард старался не двигаться, старался не смотреть на стоявшего рядом протеанина. Землянину казалось не слишком обоснованным и необходимым стоять сейчас здесь, на 'спине' протеанского фрегата. Явик, считывавший состояние собеседника, ощущал, что Шепард чувствует себя беглецом, пытающимся скрыться от... трудностей?! Нет, скорее всего — от себя самого, от своих размышлений, от своих мыслей. От самокопания. Но от такого — не убежишь. Нельзя убежать от самого себя.

— Мы — будем воевать, — новый мыслеобраз вошёл в сознание человека. — Мы будем готовиться и бороться, Джон, — подтвердил протеанин. Услышав, почувствовав своё имя, Шепард чуть выпрямился. Может быть, инстинктивно. Но — выпрямился.

Явик чувствовал, что человек думает не о себе. Шепард продолжал думать о других разумных, которым суждено было погибнуть.

— Мы будем воевать, — подтвердил протеанин. — Потому что... Потому что 'зона молчания' над Иденом оказалась не слишком плотной. — Явик помедлил несколько секунд. — В Галактике многие... очень многие разумные органики восприняли случившееся здесь, за последние несколько суток... правильно. И потому они будут действовать. А не ждать. Подготовка начата, Джон. — Явик и в этот раз не стал поднимать взгляд на человека. Понимал, что ему будет тяжело принять этот взгляд, ощутить его на себе. — Благодаря тому, что ты сумел подготовить экипаж и команду корабля. Да, Джон, ты сумел подготовить их! И потому они не погибли, не были ранены, не пострадали. — Явик помедлил с новым мыслеобразом. — Да, иденцы почти восстановили инфраструктуру, которая была задействована в противостоянии, — протеанин не стал уточнять, с кем. — И теперь делают очень многое для того, чтобы устоять при первом, самом сильном, самом мощном ударе. Они видели этот бой, Джон. Они видели этот бой и поняли очень многое. По-разному, но — поняли.

— Этого — мало, — ответный мыслеобраз, присланный собеседнику Шепардом, был коротким и слабым.

— Нет, Джон. Этого — не мало, — возразил протеанин. — Не мало, потому что в противном случае никто бы не успел правильно прочесть содержимое основного послания Маяка. Согласен, немногие разумные органики и сейчас прочли послание полностью. Очень немногие. Но благодаря этим немногим... Остальные, не прочитавшие послание, поняли достаточно. Как кто сумел, конечно. Поняли — и стали действовать, стали готовиться. Мы, отступая и умирая, расставляли эти Маяки. Их было немного. Очень немного. Сколько — даже не скажу, потому что точно — не знаю. Но уверен — немного. Жнецы наступали. И их, наступавших, мы сдерживали... своей верой в то, что в будущем Жнецы будут уничтожены. Такое зло... Такое воплощение зла, — Явик исправил мыслеобраз на лету, — не может, не имеет права на существование.

— Мы медлим... — сказал Шепард ответным мыслеобразом. — Мы медлим, Явик. Когда... меня прижало там, в том салоне, я почувствовал, насколько мы медлительны. Насколько мы неспешны. Это... может стать причиной нашего поражения.

— Нет, — лобастая голова протеанина едва заметно мотнулась. — Мы не потерпим поражения, Джон. На этот раз мы имеем шанс победить. И мы этот шанс используем.

— Какой шанс, Явик? — Шепард осторожно повернул голову и его взгляд коснулся глаз собеседника. — Мы — не готовы. Мы — медлим, мы — тормозим. Половина... Половина населения Идена вообще не думает о предстоящей войне. А там... — взгляд старпома на несколько секунд поднялся вверх. — Там вообще никто не хочет отказываться от излишеств.

— Шанс на победу, Джон. — Явик не пожелал уступить, но по-прежнему не стал взглядывать на Шепарда. — Шанс — на победу. У вас есть такое выражение... я его нашёл на одном из сайтов в вашем Экстранете: 'У победы много отцов...'. Именно потому, что за победу будут драться очень многие...

— Там, Явик, в этом выражении, есть и вторая часть, — помедлив, ответил мыслеобразом Шепард. — И ты эту вторую часть — знаешь.

— Есть, — согласился протеанин. — Нас могут попытаться разделить, отключив ретрансляторы, — лобастая голова воина древней расы качнулась, отметив согласие со сказанным. — Могут попытаться разделить, — повторил он. — Физически. Но — не морально. Не духовно. Потому что мы все — разумные органики. Мы родились ими. И мы останемся ими. До конца останемся. И только от нас, от каждого зависит, какой будет конец. А он будет. Для Жнецов — будет. А для нас будет — продолжение. Потому что за победу будут сражаться очень многие. В наше время... Так не сражались. Так — не готовились. — Явик чуть опустил голову, посылая новый мыслеобраз. — Потому что... Потому что в наше время не было надежды. А сейчас она — есть, Джон. Она — есть, — повторил протеанин коротким мыслеобразом. — Есть, несмотря на то, что ты чувствуешь, насколько медленно, насколько нехотя начинают готовиться к предстоящей войне иденцы. Есть, потому что о происшедшем здесь, на Идене, знают не только чиновники, но и очень многие простые разумные обитатели Галактики. Знают, ведь мы не стали закрывать инфообмен Идена полностью. — Явик помедлил несколько секунд. — Не стали, хотя... Могли, конечно. Знают и — действуют. Не ждут, а действуют. И — правильно действуют, Джон. Сами действуют.

— Считая нас, нормандовцев...

— Таковы законы восприятия, Джон, — едва заметно усмехнулся протеанин, зная, что Шепард почувствует его усмешку и оценит её правильно. — Мы не будем во главе, мы не будем руководить Сопротивлением. — Явик сделал шаг в сторону, отошёл от Шепарда. — Не будем, Джон. Я знаю, ты почти постоянно думаешь об этом. И не хочешь, чтобы нас, нормандовцев, считали чем-то вроде штабистов. Иденцы действуют сами и никто из нас, нормандовцев, не смог бы сделать за иденцев то, что они уже сделали за эти несколько суток. Эта подготовка... она осуществлена иденцами почти без любого нашего участия. Ну, разве что — самого малого. И так будет везде в Галактике.

— Мы медлим, Явик. Медлим. И за эту медлительность... — новый мыслеобраз, пришедший от Шепарда, коснулся сознания протеанина. — Мы будем отвечать... платить... кровью.

— Да, Джон. Мы — медлим, — подтвердил протеанин. — Но если мы попытаемся сломать эту медлительность... вторжение Жнецов в Галактику — будет моментальным. И тогда... тогда мы можем не выстоять. Нам нужно время, Джон. Время на подготовку. И медлительность наша — это плата за предоставление нам всем этого времени. Не будет у нас этого времени — не будет победы.

— Всё равно, мы непозволительно медлим, — мыслеобраз, пришедший от Шепарда, дал возможность протеанину ощутить всю силу несогласия капитана со сказанным Явиком. — Мы... Мы хуже, чем улитки... Большинству — всё равно.

— Так всегда было есть и будет, Джон, — ответил мыслеобразом Явик. — Так всегда было. И будет, — повторил протеанин, уверенный, что собеседник поймёт повтор правильно. — Потому что большие и резкие изменения... противоестественны. Мы смогли выиграть главное — время. И мы его не упустим. Мы его используем... — Явик не стал в этот раз начинать убеждать собеседника в ненужности таких мыслей. — И мы — победим. У нас есть надежда на победу, Джон. Эта надежда получила энергию, получила право на жизнь, на существование, на силу. В моё время, Джон, надежды не было. Потому что... потому что мы задавили разность. Мы создали империю, мы создали единство и почти уничтожили неодинаковость составлявших её частей. Достаточно было Жнецам понять одну деталь... и они понимали большую часть Империи... Мы слишком поздно поняли, что натворили, уничтожая неодинаковость... Слишком поздно, — с горечью повторил в мыслеобразе Явик. — У вас... есть эта разность, есть эта неодинаковость. Потому... Жнецам будет очень трудно первым же ударом сломить сопротивление нынешних жителей Галактики. Да, да, Джон, даже при равнодушии, даже при неготовности — очень трудно. — Явик добавил в мыслеобраз, адресованный Шепарду, побольше уверенности. — Мы продолжаем готовиться. Не только здесь, на Идене, но и во многих других местах. Продолжаем, Джон. — Явик помедлил несколько секунд, затем послал новый мыслеобраз. — Давай посмотрим характеристики шахты и будем... подниматься. У нас ещё очень много дел, Джон.

— Давай, — мыслеобраз от Шепарда был более спокойным и мягким. Явик отметил это автоматически, немного расслабившись и успокоившись. В течение часа они обследовали с помощью приборов, встроенных в наручные инструментроны, стенки и 'пол' шахты, уточнили характеристики земляной 'подушки'. Шахта была необходима и как аварийный дополнительный вход в корабль и как своеобразный клапан, снимавший со 'спины' фрегата излишнюю нагрузку. Предстоял старт корабля под маскировкой. Надо было осуществить цикл работ на поверхности, за пределами шатра шахты. Теперь можно было заняться и этим — бурение вертикального ствола шахты было завершено.

— Поднимаемся, — тихо сказал Шепард, закрепляя карабины на кольце. Явик, закрепив свои карабины, только коротко кивнул.

Несколько минут неспешного подъёма — и человек с протеанином оказываются на мостках. Сташинский подождал, пока Шепард и Явик отсоединят свои 'системы' от кольца подъёмника, шагнул навстречу. Короткий обмен мнениями, передача файлов с собранными данными.

— Пусть всё так и остаётся, профессор, — сказал Явик, почти убрав из своего голоса стрёкот. — Контролируйте состояние шахты, — он помедлил, затем добавил. — Я не ставлю 'подушку' под контроль, но... — протеанин взглянул на напрягшегося Шепарда. — Нам обоим надо возвращаться на корабль, профессор, — взяв капитана за руку, протеанин неспешно прошагал к выходу из шатра.

Сташинский отдал несколько распоряжений. Через несколько минут Вокруг шахтного ствола были поставлены дополнительные ограждения, вход на мостки перекрыли два щита.

Предупреждение протеанина о 'подушке' сработало: все археологи знали, что воин древней расы не будет церемониться с теми, кто не выполнит его распоряжение. В конечном итоге никто из иденцев не знал абсолютно точно, что там, за этой 'подушкой' находится.

Сташинский, глядя на экраны буровых установок, думал о том, что ситуация повторяется: имеющаяся у археологов аппаратура не могла пробиться сквозь полог 'подушки' ни на первой археологической площадке, ни здесь, на второй площадке. Руководителю археологической партии было ясно, что здесь тоже находится что-то очень ценное для протеанина, но что именно... Об этом лучше было даже не задумываться — Старшая Раса слишком надёжно умела хранить свои секреты.

— Зачем, Явик? — Шепард, поднявшись в салон челнока, остановился у кресла. — Нам надо бы...

— На первой археоплощадке — всё в норме, Джон. Не следует привлекать сейчас к ней излишнее внимание, — ответил протеанин, закрывая салонную дверь и кивком разрешая водителю-полисмену поднять машину на высоту принятия решения. — Садись в кресло и не забудь пристегнуться.

— Нет, всё же... — Шепард тяжело опустился на сиденье, накинул на плечи лямки ремней.

— Джон, дело — сделано. Шахта — пробурена, укреплена, состояние её нормальное. Сташинский уже выставил ограждение. Всё сделано так, как надо. Завтра к середине дня будет окончена проходка горизонтального тоннеля на первой археоплощадке.

— Надеюсь...

— Мы обязательно побываем там, Джон, — подтвердил Явик. — И ты сам увидишь весь тоннель. Перекроем туда доступ всем археологам... Подождём. — Явик, не желая озвучивать детали, сел рядом с капитаном, взглянул в иллюминатор салонной двери. — Сегодня мы уже сделали немало. Все сделали, Джон. Не только мы с тобой, но и археологи, и техники, и инженеры. А сейчас тебе нужно вернуться на корабль, Джон. Ты — старпом. И на корабле у тебя будет предостаточно работы.

— Полетели, Билл, на фрегат. — Шепард обернулся к водительской кабине.

— Принято, капитан, — отозвался полисмен-десантник. — Выполняю.

Челнок развернулся на месте, плавно набрал скорость и направился к стояночной площадке. Меньше четверти часа — и под днищем челнока промелькнули огни пограничной зоны первой археологической площадки. Десять минут — и челнок влетает в открытый зев шлюза фрегата, машину обнимают чуткие лапы захватов.

Явик проводил Шепарда до дверей старпомовской каюты, после чего направился к себе. Зная, что капитан-спецназовец составит и отправит отчёт Андерсону, а потом... Потом ему необходимо будет отдохнуть, но Шепард отдыхать не будет — отправится на старпомовский обход. Затем несколько часов займёт старпомовская вахта у Звёздной Карты. И только потом у Джона будет возможность немного 'отключиться' от ежедневной рутины. Только вот 'отключиться' не получится: протеанин знал, что Шепард продолжает думать о том же, о чём он думал последние несколько часов и эти думы — не слишком приятные и уж точно — не лёгкие.

Протеанин оказался прав в своих предположениях. Закрыв за напарником дверь своей каюты-выгородки, Шепард прошёл к столу, сел, включил инструментрон. Потратил двадцать минут на набор и компоновку текста отчёта, отправил документ командиру корабля. Выключил инструментрон, встал с кресла. Прошёлся по каюте, привычно заглядывая во все углы. Сейчас ему хотелось избежать ничегонеделания. И он ощущал, что это ему удастся.

Несколько минут, потраченных на приведение скафандра и его оснащения в порядок — и капитан выходит из каюты.

Взгляд старпома привычно медленно скользит по стенам, потолку, полу коридора.

Пост за постом, отсек за отсеком. Короткие, сугубо деловые разговоры, изучение показаний приборов, чтение экранных листингов, проверка работоспособности оборудования, которое может быть задействовано в строго определённых условиях. Сейчас Шепард — только старпом, второй по значению офицер корабля. Ничего неслужебного, никаких излишних эмоций и чувств. Только работа. Только выполнение процедур, протоколов, правил.

Капитан ощущал, что нормандовцы кое-что знают о происшедшем на второй археологической площадке. Знают, это — заметно для него, умеющего обращать внимание на мельчайшие детали. Знают нормандовцы о том, что он пробыл достаточно долго на дне шахты рядом с протеанином. Знают о том, что он, вне всяких сомнений, разговаривал со своим партнёром и напарником. Хорошо ещё, что не знают точно, о чём он разговаривал с Явиком. Незачем им знать такое. Хотя кое-о-чём нормандовцы всё же догадываются, ведь Шепард не скрывал слишком надёжно своё 'полуразобранное' состояние от окружавших его разумных.

Явик... только он знал больше о том, чем вызвано это состояние. А сейчас... Сейчас, когда один за другим посты и отсеки фрегата-прототипа остаются позади, Шепард чувствует приближение второй волны того самого полуразобранного состояния. И понимает, что приход этой волны надо всемерно оттянуть за пределы времени, предназначенного для старпомовской вахты у Звёздной Карты.

Потом, после вахты можно будет закрыть дверь каюты-выгородки. И — дать себе возможность разобраться с этой волной. Хотя... эта волна будет особой. Если там, на второй археоплощадке, он больше думал и даже говорил с Явиком о судьбе абсолютно незнакомых ему разумных... То теперь, как всё острее ощущал капитан, ему придётся подумать — и хорошо, если не говорить даже с Явиком — о судьбе тех разумных, которые ему очень хорошо теперь знакомы. В разной степени, конечно, но — знакомы. И это — тяжелее всего.

Отвлечённые размышления всегда легче размышлений о чём-то очень конкретном. Закон восприятия, закон обработки информации.

Сейчас, пока он занят обходом корабля, нельзя допускать в сознание, в память ничего лишнего. Да, корабль — на обжитой планете. Пока вокруг — безопасно. Но эта безопасность — временная, кажущаяся. Скоро, очень скоро безопасно не будет нигде. Во всяком случае — в исследованной к моменту Вторжения части галактики.

Шепард продолжал обходить посты и отсеки, понимая, что нормандовцы уже давно не воспринимают его только как функционера-старпома. И, тем не менее, он знает, чувствует: они осознают, насколько он, капитан ВКС Альянса Джон Шепард, отличается от них. Вполне обычных рядовых, старшин, сержантов, офицеров корабля.

Это преображение в салоне... трудно скрыть, трудно сделать незаметными его последствия. Нормандовцы много видели, много знают, они вполне в состоянии совместить знание о прошлом со знанием о настоящем. И понять, насколько он, Джон Шепард, изменился. Опасно изменился. Стал во многом нечеловеком. Вышел за привычные для большинства людей рамки.

Прежде всего — для большинства людей.

Да, на борту фрегата-прототипа присутствуют не только люди, но и азари-матриарх, и два турианских Спектра. Так что монорасового экипажа теперь не будет. Да, протеанин тоже присутствует. Но он-то, как полагал Шепард, почему-то более спокойно относится к тому, кем или даже — чем стал старший помощник командира фрегата-прототипа.

Может быть, в его время, в прошлом Цикле были уже такие случаи перерождений?! А почему — нет? Протеане живут долго, у них в подчинении были десятки, сотни рас, галактика была изучена протеанами гораздо лучше, чем сумели изучить её нынешние обитатели. Если протеане воевали с синтетами... То, по всей вероятности, такая война с искусственными интеллектами, нам тоже предстоит. И если она, эта война, каким-либо образом совместится с войной со Жнецами... Будет очень сложно. Не трудно — сложно. Здесь сложность важнее, чем трудность. И — гораздо ценнее для понимания.

Да, он, Джон Шепард, опасается того, что разумные органики сочтут его монстром. Непонятное воспринимается, прежде всего, как опасное. И — не только людьми. Пришлось надавить на Найлуса... Пришлось спасать Сарена. Делать то, что даже уникальная врач корабля — Карин не смогла бы сделать.

Кто он, Джон Шепард, после всего этого, как не монстр, обладающий явно нечеловеческими возможностями и способностями? Ладно, Карин, она — медик, вполне в состоянии от многого... абстрагироваться. Отделить это 'многое' своеобразной стенкой, обезопасив себя и свою суть.

А как быть с Дэйной? Связи с Землёй нет, фрегат-прототип сохраняет полное радиомолчание. Разведывательному кораблю такое позволительно, но не в таких же масштабах...

Ясно же, что пост РЭБ корабля сейчас выполняет адскую по сложности и трудности задачу фильтрации планетного информационного траффика. Очень скоро будет достигнута нужная степень готовности иден-праймовских подразделений службы РЭБ и тогда корабельный пост РЭБ сможет снизить свою нагрузку, но...

Обманывать Дэйну?! Она же мгновенно учует, почувствует, что он, Шепард, очень серьёзно и существенно изменился. И это изменение даёт ей право и возможность уйти от него, отказаться остаться даже просто знакомой. Он же теперь — монстр, а не человек.

Да, он пытается держать Струну под контролем, он стремится обходиться общепонятными для землян способами и методами общения и взаимодействия. Но нельзя же считать всех людей тупыми и глупыми! А кто его, Джона Шепарда знает лучше, чем Дэйна? Да никто! И потому Дэйна может уйти от него. И он будет обязан, будет должен отпустить её. Потому что Дэйна имеет право выбирать. И, скорее всего, она выберет отказ от продолжения знакомства.

У людей принято считать, что первая любовь — не основание для большой взрослой любви. Очень ведь редки случаи, когда люди, любившие друг друга в детстве и в отрочестве или в ранней юности, образовывали прочные и долговечные семьи. Очень редки.

Значит, он, Джон Шепард, будет должен отпустить Дэйну. Она и так слишком многое поставила под угрозу раньше, ещё после Акузы.

А сейчас... Сейчас у неё есть прекрасная возможность освободиться и уйти. У неё — спортивная карьера, она не собирается покидать Землю. Пусть. Свою родную, материнскую планету люди будут защищать отчаянно. И на Земле Дэйна будет в большей безопасности, чем где-либо ещё. Там, на Земле она выберет в спутники жизни кого-нибудь другого. Выйдет замуж, родит ребёнка. Может быть — и не одного. И — будет жить. Обычной, человеческой жизнью. Рядом с обычным человеком, а не с монстром.

После Акузы она долго плакала. Скрывала от него, но уже тогда Шепард многое умел чувствовать и понимать очень остро. Потому и знал — она много плакала, ведь он вернулся едва ли не с того света. Такое возвращение было сложным для него самого, а уж для Дэйны... С её восприимчивостью...

Нет, он не может больше удерживать Дэйну рядом с собой. Он хорошо понимает, что слишком изменился. Опасно изменился. Если после Акузы он ещё был просто тяжелораненым молодым воином-человеком, то кто он теперь, как не монстр? И зачем Дэйне такая судьба — жить рядом с нечеловеком?

Значит, он обязан отпустить Дэйну. Отпустить, даже если она... Даже если она захочет остаться рядом с ним. Что-то подсказывало, еле слышно подсказывало Шепарду, что, скорее всего, Дэйна не уйдёт. Откажется уйти. Захочет остаться.

Как тогда ему быть? Здесь очень тонкая грань между допустимым и вредным. Для неё, для Дэйны допустимым и вредным. Не для него. Он — уже не человек, эта Струна... слишком надёжно, слишком определённо отделила его от остального человечества. Может быть, эти загалактические возможности и способности, которые олицетворяет собой состояние Струны, были даны Шепарду для того, чтобы прервать эту цепочку Циклов гибели разумной органической жизни в галактике? Может быть. А может быть — и для чего-то другого, ведь он точно не собирается возглавлять Сопротивление, вставать во главе обитателей галактики в борьбе со Жнецами.

Встретились два корабля — разведчика. Встретились их экипажи. Да, Шепард говорил с пилотом Жнеца один на один, но ведь по-другому поступить было нельзя. Пилот Жнеца — одинок. А на 'Нормандии' — несколько десятков разумных органиков. Нельзя было позволять всем нормандовцам участвовать в том разговоре. Нарушен был бы баланс, а это — очень серьёзно. И — опасно. Потому Шепард и решил пообщаться с пилотом Жнеца один на один.

И разговор, общение — получились. Детали, конечно, никто из нормандовцев не знает. Это — только для Шепарда и для пилота Жнеца. Остальным всё знать совершенно не обязательно.

Протеанин... Партнёр, напарник. А ведь всё началось с того, что Шепард и Явик сидели рядом. И между ними не было пятидесяти тысяч лет. Не было даже года. Протеанского ли, иден-праймовского ли, земного ли — всё равно. Они были уже тогда, в тот момент — равны. Шепард стал понимать протеанина, а Явик стал понимать Шепарда. Да, состояние Струны, да, возможности, подаренные в момент активации, сыграли свою роль — это отрицать и подвергать сомнению глупо. Но для протеанина важно было то, кем является Шепард, а не чем он является. Кто такой Шепард, а не что он такое. Потому, наверное, теперь протеанин чаще общается со старпомом, чем с любым другим нормандовцем. Он, конечно, не избегает общения с другими членами экипажа фрегата-прототипа, но... Наверное, любой разумный ищет среди других разумных того, кто поймёт его лучше всех остальных. Обычное дело, обычный выбор.

Вот и Явик сделал свой выбор. И теперь Шепард знает: лучше Явика его, нынешнего, прошедшего через трансформацию, никто не знает. И, наверное, только для Явика, протеанина, обладающего уникальной информацией о Жнецах — и не только о Жнецах — Шепард не является монстром.

Понимание Старшей Расы... очень ценно и важно для капитана. Явику, Шепард может ничего не объяснять словесно. Протеанин всё поймёт, всё почувствует. Во всяком случае — большую часть из того, что следует понять и почувствовать и что так трудно человеку бывает облечь в слова. Протеанин — воин, офицер, командир. Потому он понимает Шепарда как коллегу, как соратника. И это — тоже очень ценно. Важно. Необходимо не только для Шепарда, но и для Явика.

— Командир, сэр. — Шепард останавливается у Звёздной Карты. — Обход корабля завершён. Замечания, уточнения, — на столик перед Андерсоном ложится ридер. — Готов принять вахту.

— Приступайте к процедуре принятия вахты, капитан. — Андерсон просматривает ридер, делает своим стилусом пометки, пересылает часть файлов себе на инструментрон.

— Есть, сэр. — Шепард обменивается уставными фразами с вахтенным офицером, занимает его место у Звёздной Карты. — Старший помощник вахту по кораблю принял.

— Вахтенный офицер вахту по кораблю сдал, — только услышав эту фразу, Андерсон кивает, разрешая сменившемуся офицеру покинуть постамент Звёздной карты.

Шепард заставил себя отключиться от всех посторонних мыслей. Если во время старпомовского обхода он ещё мог хоть как-то очень ненадолго отвлечься на нерабочие размышления, то сейчас, когда он принял вахту по кораблю, пусть и стоящему на поверхности планеты... этого допустить он не имел права. Где-то на заднем плане сознания он отметил мелькнувшую мысль о том, что Карин уже точно отследила изменения в его физическом и психическом состоянии, но эта мысль была последней, допущенной в сознание, 'занавешенное' внутренним приказом сосредоточиться на корабельной старпомовской вахте.

Чаквас, удобно устроившись в своём рабочем кресле, смотрела на дисплеи своего пульта. Из всех 'линий', наглядно показывавших состояние здоровья членов экипажа и команды фрегата-прототипа только 'линия' старпома вызывала у врача опасения. Бегло просмотрев медицинские компьютерные архивы, Карин убедилась в том, что Шепард уже дважды очень существенно 'выходил за рамки' норматива состояния. И оба раза он думал не о себе. Сейчас он постарался успокоиться, но только потому, что в ближайшие часы на нём — ответственность за весь фрегат-прототип. И, насколько поняла Чаквас, сейчас очень мало что в окружающем 'Нормандию' мире способно выбить Шепарда из колеи. И ещё меньше — способно повлиять негативно на старпома изнутри корабля.

— Кари, — в медотсек вошла Бенезия. — Что с Шепардом? Он на себя... не похож.

— Более чем не похож. — Чаквас крутнулась в кресле, встала, подошла к азари, остановившейся у шкафов с медикаментами. — Его 'линия' — единственная, которая вызывает у меня... беспокойство.

— Могу предположить, Карин, что ты это определила не только по 'линии', — сказала матриарх. — Если тебе будет немного легче — скажу, что у меня тоже... как вы, люди, часто говорите, душа не на месте. А сердце — тем более.

— Ты права. — Чаквас не стала отрицать очевидное. — Но пока Шепард у Звёздной Карты — я спокойна и за корабль и за экипаж и за команду. Это лучше, чем он будет постоянно думать о том, что он стал монстром, утратив что-то человеческое.

— Он не утратил, Карин. Он приобрёл. — Бенезия взглянула на чуть подрагивавшую 'линию' на контрольном дисплее. — Ему просто надо привыкнуть. Слишком мало времени прошло и слишком много произошло событий. Он и так сделал больше, чем любой из нормандовцев. И уж тем более — чем любой из иден-праймовцев.

— Нельзя выпускать Шепарда с корабля в таком состоянии. — Чаквас остановилась у своего рабочего кресла. — Едва закончится старпомовская вахта — он скроется у себя в каюте. Он всегда скрывается там, если у него... проблемы. А там... там он запрётся и... будет переживать всё внутри себя и — в одиночестве, — врач посмотрела на азари. Та смутилась, почувствовав взгляд Чаквас:

— Карин, он же... любит Дэйну. Я... я не могу... — Бенезия едва сумела заставить себя оторвать взгляд от 'линии' на дисплее, посмотрев на столешницу рабочего стола. Сил взглянуть в глаза врача у неё не было.

— Я более чем уверена, что первым, кто окажется в каюте Шепарда, будешь не ты, — сказала Чаквас.

— Ты говоришь о Явике?! — в голосе матриарха послышалось изумление.

— Полагаешь, что для протеанина дверь старпомовской каюты — преграда? — усмехнулась Чаквас. — Бена, они — партнёры, напарники. Шепард — лучший среди землян, кто может общаться с Явиком напрямую и понимать его без утомительного и крайне неточного перевода. Да, да, могу сказать, что он — единственный, кто способен полностью и очень быстро понять Явика. — Карин взглянула на 'линию'. — Он сейчас пока спокоен, но это — только до конца старпомовской вахты. Осталось, — медик посмотрела на часы, — менее двух часов.

— Ты так уверена, что сначала... — выдохнула азари.

— Более чем уверена, Бена. — Чаквас опустилась в рабочее кресло. — Сначала Шепард несколько минут... может быть — несколько десятков минут, предполагаю, что не больше двадцати, будет один, потом — к нему придёт Явик, но...

— Намекаешь, Карин. Опасно намекаешь, — проговорила матриарх.

— Намекаю, Бена, ты права, — согласилась Чаквас. — Явик — Старшая Раса. И он не будет вмешиваться во все наши младшерасовые мелочи. А ты, Бена — современница Шепарда. И Явик уступит тебе место. Спокойно и свободно уступит.

— Но Дэйна...

— Дэйна — далеко, Бена. А ты — рядом с Шепардом. Ты его — любишь. А он — любит тебя. И скажу прямо — он готов отпустить Дэйну. И он её отпустит.

— У неё — право решать, Карин. А не у него, — возразила матриарх.

— У него — тоже право решать, — не согласилась Чаквас. — Во всяком случае...

— М-да, помню. Быть ли отцом ребёнка Дэйны, — помедлив, сказала Бенезия.

— В том числе, Бена, в том числе, — кивнула врач. — И потому здесь — совместное решение. И — совместное согласие. Шепард уважает Дэйну, Дэйна — уважает Джона. Сама посуди, мы сидим несколько суток на Иден-Прайме. Планета — под 'колпаком' службы РЭБ фрегата, весь трафик фильтруется. Могу вполне обоснованно предположить, Бена, что информация о происшедшем так или иначе уже ушла с Идена за пределы атмосферного щита. До Дэйны детальная информация не дошла.

— Она почувствует, Карин. А если она почувствует... — Бенезия не стремилась держать медика в поле зрения. — Она сможет многое понять. — Она — первая, Карин. И я её отодвигать в сторону от Джона не могу. Я в любом случае буду второй. И не в моих правилах вредить той, кто был для Джона первой.

— Бена, как бы там ни было, нельзя Джона оставлять одного. Ты же понимаешь, что сон в данном случае — не выход. — Чаквас встала, прошла из угла в угол, остановилась у рабочего стола, опёрлась обеими руками о столешницу.

— Да, ты здесь права, Карин. Но... — тихо сказала матриарх.

— Возможно, я права, Бена. Джон... уникален. И он, думаю, был уникален ещё до того момента, как его 'накрыло' в том салоне. Дэйна, насколько я могла понять за это время... не из тех, кто оставит Джона. Она... сильная. Не физически, духовно сильная. И Джон, уверена, чувствует, что Дэйна его не оставит.

— Я его — тоже не оставлю, Карин. — Бенезия кинула на Чаквас короткий взгляд. — Вне зависимости от того, что я, возможно, не смогу родить от Шепарда ребёнка. Не скрою, я мечтаю об этом. Рядом с Джоном я чувствую, что моя мечта может осуществиться. И я рада, что мы поговорили... об этом... наедине. Мне важно было понять...

— Каковы пределы допустимого? — без улыбки ответила Чаквас.

— Можно и так сказать, — кивнула матриарх. — И потому, Кари, скажу, что я буду в каюте Шепарда. Сразу после Явика. И останусь рядом с Джоном столько времени, сколько потребуется для того, чтобы он... пришёл в норму. Буду молчать. И — буду с ним разговаривать...

— Остальное — не озвучивай, Бена, — сказала Карин. — Это — только твоё и Джона.

— Тогда — мне надо помедитировать. — Бенезия повернулась к выходу из медотсека.

— Я сообщу тебе, как только у Шепарда закончится старпомовская вахта. — Чаквас долгим взглядом проводила уходившую азари, понимая, что у Джона появился ангел-хранитель. Ещё один ангел-хранитель. Да, Шепард уникален. И потому он заслуживает того, чтобы у него было несколько ангелов-хранителей.

— Вахту по фрегату — сдал. — Шепард передал ридер с последними, пришедшими на борт корабля файлами вахтенному офицеру.

Тот принял ридер, козырнул старпому:

— Вахту по фрегату — принял, — офицер встал на то место, на котором несколько часов простоял капитан.

Шепард этой фразы не слышал. Он старался идти нормальным шагом, старался чувствовать направление. Где-то на заднем плане сознания он ощущал, как сокращается расстояние между ним, идущим по переходам и коридорам корабля, и своей каютой. Механически кивая идущим навстречу нормандовцам, Шепард старался не смотреть по сторонам, зная, что Явик идёт за ним. И догадываясь — он не войдёт в каюту следом за ним. Значит, у него будет несколько минут одиночества. Сейчас эти минуты нужны были ему больше, чем что-либо другое.

Дверь своей каюты Шепард видел достаточно чётко. Неяркое освещение коридора сейчас было... приятно для глаз и для сознания человека, не спеша шагавшего по плиткам покрытия корабельной палубы. Коснувшись пальцами ручки — анахронизм, но это был важный анахронизм... никакой механики, никакой электроники, просто ручка — Шепард отодвинул полотно двери в сторону, переступил порог. Рука скользнула за спину, пальцы ухватились за ручку. Полотно встало на место, перекрывая проход. Хотелось привалиться спиной к двери, прижаться затылком, закрыть глаза и дать себе несколько минут тишины и неподвижности. Да, сейчас на нём скафандр, но очень хочется ощутить прохладу поверхности двери спиной... голой спиной. Кожей. Можно побудить себя снять на несколько минут скафандр, но это сейчас лишнее. Совершенно лишнее.

Капитан заставил себя отойти от двери, шагнув к столу. За несколько суток этот стол стал для старпома самым привычным предметом мебели в каюте. Ещё шаг — и он опускается в кресло. Хорошо, что кресла на современных космических кораблях — адаптируемые. Можно садиться в комбинезоне, а можно — в тяжёлом скафандре. Хорошо, что шлем, пристёгнутый к поясу, можно отстегнуть и положить на столешницу. Можно, конечно сесть так, чтобы пристёгнутый к поясу шлем не мешал, можно передвинуть шлем на грудь или на живот — инженеры-разработчики многое предусмотрели, просчитали. Руки капитана механически опустились на столешницу, заняли хорошо знакомое и привычное положение. Никакого напряжения, никаких переплетённых пальцев. Можно откинуться на спинку кресла, тогда голова окажется в объятиях мягкого подголовника.

— Он нервничает, — тихо сказала Чаквас, наблюдая за 'пляской' показателей на настенном дисплее системы слежения. Медотсек был пуст и врач не постеснялась сказать это вслух. — Надеюсь, Явик не заставит себя ждать.

Протеанин был в нескольких метрах от двери. Он замедлил шаги, давая Шепарду столь важные для него секунды одиночества. Шепард протянул руку, снял с крепления чехол с гитарой. Достав инструмент, капитан пробежался по струнам. Хорошо, что в прошлый раз, когда ему пришла в голову мысль сыграть несколько мелодий, он не стал складывать гитару. Да, профессиональные музыканты были бы очень недовольны: для них складная гитара — верх издевательства, но он-то не профессиональный музыкант и для него звучание складной гитары мало чем отличается от звучания обычной. Сейчас, во всяком случае, он бы не обратил на разницу особого внимания. Пальцы нащупали позиции, тихая мелодия нарушила тишину каюты. Какая там была тишина — пульты не спали, изредка звучали короткие зуммеры, гудки, но когда привыкнешь к такому звуковому фону, начинаешь выделять только сигналы опасности и тревоги. И потому сейчас Шепард слушал звучание струн гитары и все остальные звуки тонули, отступали на задний план.

Он не умел полностью расслабляться, не умел отдыхать. Понимал, что Дэйне это не нравится. И был благодарен своей ближайшей подруге за то, что она терпит его такого... собранного пружиной. Их последние часы перед приходом курьера получились из-за этого какими-то скомканными. Да, Дэйна поблагодарила его за часы, проведённые рядом и вместе. Поблагодарила, хотя Шепард чувствовал её недовольство. Подруга была недовольна тем, что он по-прежнему был напряжён, что он не расслабился.

И он сглупил. Не следовало говорить Дэйне о том, что он тогда чувствовал близость расставания. Он действительно тогда это чувствовал, но совершенно не обязательно было говорить об этом Дэйне. Она — девушка, потому воспринимает такие слова по-иному. И он обязан был учесть эту разность восприятия. Да, он с Дэйной договорился о том, чтобы не лгать друг другу. Но очень трудно понять, когда следует лгать, а когда не следует. Всё же мужчины и женщины по-разному воспринимают окружающий мир. И, соответственно, думают и говорят об этом мире по-разному.

Дэйна... она стремится сохранить любовь к нему и ей это... удаётся. Она тщательно избегала разговоров об Акузе, она понимала, что после Акузы Шепард долго, очень долго восстанавливался и постарался восстановиться. О том, что Джон восстановился в достаточной степени, знали не только Дэйна и не только Шепард, но и командование. И уж конечно старшие офицеры понимали — таких специалистов, как Шепард, нельзя долго держать в запасе. Они должны действовать, должны работать.

Сейчас он удивился. Дэйна для него была волшебницей. Он всегда это знал, ведь они были рядом с детства. Они умели молчать вдвоём, говорить вдвоём, быть вдвоём. Дэйна хотела... Дэйна хотела от него ребёнка тогда, в последние часы перед расставанием. А он... он этого не понял. Обычная мужская тупость. Или — не тупость, а желание, стремление не осложнять жизнь своей подруге?! Кто теперь может сказать абсолютно точно? Возможно, он спас Дэйну от одних сложностей, но при этом обрёк её на другие? Может быть. Он не оставил её на Земле беременную, но он... он оставил её одну?!

Она отпустила его на 'Арктур'. Она знала, что он полетит прежде всего на эту станцию. А вот куда он полетит позднее — она не знала. И не могла знать. Ей было так больно узнать о том, что пришёл вызов... При всей своей мужской невосприимчивости Шепард услышал, почувствовал горечь в её голосе. Да, он тогда, услышав её слова: 'Я так и знала', обнял и поцеловал Дэйну. Поцеловал в лоб. Так поцеловал, как она всегда любила. Этот поцелуй был ей тогда очень нужен.

Она тогда сказала, что будет его ждать. И просила писать. Эти несколько дней после прилёта на 'Арктур'... очень многое изменили в жизни Шепарда. Все эти дни он чувствовал, пусть не всегда понимал это достаточно чётко и полно, но чувствовал, что Дэйна его ждёт. Сейчас она его тоже ждёт. Он знает об этом, потому что он это чувствует. Сейчас он снова вспоминает, поминутно и посекундно то время, когда Дэйна провожала его в космопорт. И сейчас он знает, что Дэйна была напряжена и волновалась. Пока они вдвоём летели в расположение военного космопорта, она молчала, чувствуя всю остроту и неопределённость момента. Для очень многих людей молчание — естественная реакция на такую ситуацию.

В космопорту он обещал вернуться и писать. Обещал Дэйне. Обещал, сказав это подруге. Ближайшей подруге. И уже несколько дней из-за информационной блокады Идена он не может отправить Дэйне ни одного письма. О том, чтобы услышать её голос по аудиоканалу или тем более — увидеть подругу по видеоканалу — и речи быть не может, потому... потому что это очень существенно нарушит информационную блокаду. А она ждёт, надеется, верит. Продолжает верить ему. Продолжает верить, что он рано или поздно откликнется, пришлёт хотя бы несколько слов, хотя бы несколько строчек. И продолжает верить, что он вернётся к ней. Вернётся, потому что любит её. Мужчина не имеет права отказываться от своих слов. А Шепард сказал Дэйне, провожавшей его, что любит её. Он никогда не умел хорошо прощаться с людьми. Тем более — с Дэйной.

Явик и Шепард. Безмолвный разговор

Явик открыл дверь старпомовской каюты и вошёл, зная, что Шепард сейчас настолько глубоко погрузился в размышления, что не заметит присутствия в каюте другого разумного. Люди... Они часто впадают в опасную самоуверенность, когда пребывают на бортах своих космических кораблей. Им трудно поверить, что другие разумные, пусть и очень хорошо подготовленные, могут незаметно проникнуть на борт и добраться до любого члена экипажа и команды.

Интересная мысль — 'другие разумные'. Он-то не только другой разумный, он старше любого из ныне живущих на пятьдесят тысяч лет. И благодаря одному из них он выжил. И — выжили его соплеменники. Пусть Шепард и сделал всё, что только можно, чтобы никто больше не узнал, что кроме Явика выжили и другие протеане.

— Явик, я знаю, что ты вошёл, — раздался тихий голос Шепарда. Капитан не обернулся, большинство разумных сочли бы, что он даже не двигался. — Садись в свободное кресло, — короткая пауза. — Я рад, что ты пришёл.

Явик сел в кресло, протянул руку, привычно обхватил пальцами запястье человека, устанавливая контакт для передачи мыслеобразов.

— Не надо, Яв. Просто будь рядом, — сказал Шепард. — Мне...

— Да, да. Помню. Трудно сделать другой выбор, — тихо ответил Явик. — Я буду рядом.

— Только не говори, что я... — Шепард не повысил громкость голоса.

— Ты не должен оставаться в одиночестве, Джон. — Явик также не стал менять ни тембр, ни громкость.

— Хорошо. Только...

— Захочешь сказать что-то вслух, Джон — говори. Захочешь помолчать — молчи. Но я не уйду.

— Глупо звучит, Явик, но ты — единственный, кого я хочу сейчас видеть и чувствовать рядом с собой. — Шепард повернул голову и его взгляд коснулся глаз протеанина. 'Похоже, я привык к тому, что у него четыре глаза в одну линию, а не по два в два ряда, — подумал капитан. — И, похоже, я начинаю привыкать к тому, что он — член экипажа и команды фрегата-прототипа. Очень глубоко и полно начинаю привыкать'.

— Глупо звучит — для тех, кто хочет, чтобы это звучало глупо. Звучало глупо для них. Только для них, Джон. А я не хочу, чтобы это для меня звучало глупо. Потому что ты — мой друг, мой партнёр и мой напарник. И то, что касается тебя — не может быть для меня глупым. — Явик сказал это неспешно, чётко и негромко. Ответом был едва заметный кивок Шепарда, в остальном сохранившего почти полную неподвижность.

'Если он считает необходимым быть рядом — почему бы нет? — подумал капитан. — Только его я хочу сейчас видеть и чувствовать рядом'.

Пальцы протеанина на запястье не мешали Шепарду думать, не мешали вспоминать. Сейчас ему надо было вспомнить многое, о многом — подумать. Да, по-другому, да, в изменившихся условиях.

Сейчас Шепард острее понимал, что большая часть вооружённых сил Земли к предстоящей войне не готовы. О готовности к столкновению с войсками Жнецов вооружённых сил других рас он сейчас думать не хотел — было достаточно понимать, что и они тоже слабы. Если бы хотя бы раз обитатели Галактики были сильны — они бы смогли победить Жнецов. Но раз за разом... раз за разом они гибли. Сколько бы ни длилось сопротивление — несколько дней, несколько месяцев, несколько лет.

И теперь Шепард чувствует, как на него смотрят другие разумные. Он не слепой и не бесчувственный. Мало кто из нормандовцев не понимает, кем он стал после нескольких минут в том салоне. А теперь он 'засветился' и в районной управленческой структуре и в планетной управленческой структуре Идена. Нельзя считать всех чиновников законченными идиотами. Среди них есть и очень умные люди. Да, пока что удалось сделать слишком мало. Слишком мало для нескольких суток. Сколько бы этих суток ни было. Да, удалось остановить Жнеца-разведчика, спасти от гибели Явика, вернуть к жизни больше сотни протеан. И... пока это всё, что удалось сделать. Мало, очень мало. Да, нормандовцы действуют не в одиночку, кое-что уже делают иден-праймовцы. И гражданские, и военнослужащие. Кое-что делают.

— Не о том думаешь, Джон, — тихо сказал Явик.

— Снова читаешь мысли? — почти шёпотом ответил Шепард.

— В какой-то мере, в какой-то мере, — протеанин, не желая ни подтверждать, ни опровергать предположение, высказанное Шепардом, искоса взглянул на капитана. — Повторю, Джон: ты думаешь не о том. Извини, дальнейшее — только через мыслеобразы. — Шепард почувствовал, как пальцы протеанина, обхватившие запястье, чуть напряглись. — Я ещё раз повторю: ты не о том думаешь.

— Я привык думать о других прежде, чем думать о себе, Явик. Я с восемнадцати лет — в армии. А там быстро приучают думать именно так. Не только думать — но и действовать, — ответил мыслеобразом Шепард.

— Пока не началась война, Джон... — беззвучно возразил Явик.

Шепард не дал протеанину закончить:

— Война никогда не кончается, Явик. Мы, к сожалению, об этом постоянно забываем. И потому я сейчас не могу думать о себе.

— Если война никогда не кончается, то её напряжение — не может быть неизменным. Значит, в войне есть пики и спады, — возразил протеанин. — И сейчас, Джон, как раз, спад. А во время спада мы, ныне живущие, имеем право заниматься своими собственными проблемами и вопросами.

— Тебе никогда не говорили... — Шепард бросил на протеанина короткий прямой взгляд.

— Вы, люди, считаете разумных, поступающих таким образом, занудами, Джон. — ответил Явик. — Для обычных людей, для обычных разумных — этого вполне достаточно. Для нас — тебя и меня — недостаточно.

— А подробнее можно? — мыслеобраз, пришедший от старпома, вспыхнул в сознании протеанина и погас, но Явик успел воспринять содержание и смысл.

— Можно и подробнее, — ответил мыслеобразом протеанин. — И часть этого ответа тебе преподали, Джон. Да, да, в академии 'Эн-Семь'.

— Считаешь, что в этом... — спросил Шепард.

— Да, одна из причин проблемности Корпуса Спектров. Лучшая спецслужба Галактики занимается всем и одновременно — ничем, — сказал Явик. — Большая часть Спектров — кто?

— Турианцы. — Шепард удержался от почти рефлекторного кивка, означавшего согласие со сказанным собеседником.

— Вот. А что знает Совет Цитадели о войнах, которые ведутся турианской Иерархией на её 'других' границах? — спросил Явик.

— Ничего не знает, — ответил старпом. — Так же как он ничего не знал и о Маяке на Иден-Прайме, пока ситуация сама не толкнула в их разумы соответствующую информацию. Дальнейшее тебе известно. Цепочка сработала.

— Вот именно. И сейчас речь не об этой цепочке, Джон. А о том, что ты...

— Да, да, Явик, — мыслеобраз от Шепарда в этот раз был более спокойным. — Ты прав, я действительно чувствую, что...

— Становишься менее одиноким, не так ли? — усмехнулся протеанин.

— И это меня немного напрягает, — признался Шепард, осознавая, что безмолвно сказал то, что даже Чаквас не могла бы от него услышать без комплексного применения 'тяжёлых' методов и способов воздействия.

Явик остался спокойным и неподвижным. Шепард отметил только, как потеплели пальцы напарника, обхватывавшие запястье. Помедлив несколько секунд, он передал Явику новый мыслеобраз:

— Но это не означает... — произнёс Шепард.

— Именно означает, Джон. Именно означает. Дэйна должна остаться на Земле, она будет там в безопасности. Мне тоже известен закон всемерной защиты материнских планет, — мыслеобраз, пришедший старпому от Явика, постоянно дополнялся. — И Дэйна будет защищена настолько, насколько это вообще возможно.

— Цитадель. Не раньше, — ответил Шепард.

— Именно — не раньше. Ты прав, — не желая пускаться в ненужные сейчас уточнения, согласился протеанин. — А раньше — пусть рядом с тобой будет Бенезия. Насколько я вообще понимаю и знаю азари, далеко не каждый землянин может сказать, что хорошо знаком с матриархом азари уровня старшей Т'Сони.

— У неё... — Шепард пытался возразить, чувствуя, что сейчас у него это получается очень плохо.

— У неё — дочь. Это ясно, но ты не должен забывать, Джон, что она — не человек, что она — не землянка, что она воспитана и настроена совершенно по-иному. Можно даже утверждать, что во многих моментах у неё нечеловеческая логика поведения, — ответил Явик. — И, тем не менее, ты прекрасно понимаешь, что сердцу не прикажешь. Чувства нерациональны, но они чётко и полно управляют поведением большинства разумных органиков. Да, да, помню, что ты скажешь — я не 'большинство'. Но ты, Джон — человек. И был им изначально. Я помню, что нормандовцы обязались воссоединить старшую и младшую Т'Сони, Джон. Хорошо помню об этом, заметь. И готов сделать для этого воссоединения всё. Но до тех пор ты не можешь отказывать Бенезии в её праве. И чрезмерно ограничивать себя. Она — матриарх, Джон. Её жизненному опыту позавидуют четыре миллиарда землян обоего пола. Не её статусу, а её жизненному опыту. Она — любит тебя, Джон. Она — верит тебе. И — верит в тебя.

— Я не могу, Явик, — мыслеобраз от Шепарда был похож на угасавшее пламя свечи.

— Можешь, — ответный мыслеобраз прозвучал в сознании капитана чётко и определённо. — Можешь, Джон. Ты готов отпустить Дэйну и ты знаешь, догадываешься, понимаешь — назови так, как хочешь, что Дэйна не разлюбит тебя и не уйдёт от тебя. Ты вернёшься к ней Джон. Пусть не так скоро, но — вернёшься. Бенезия не останется надолго на борту фрегата-прототипа, это ясно всем членам экипажа и команды. И для того, чтобы азари не погибли, ты не должен отталкивать Бенезию.

— Ей придётся очень нелегко, когда она вернётся в Азарийское Пространство, — мыслеобраз от Шепарда был мягким и несмелым.

— Согласен. И для того, чтобы она выдержала всё, что случится, когда в Галактику вторгнутся Жнецы, ты не должен отталкивать от себя матриарха азари. Она любит тебя, Джон. И ты прекрасно понимаешь, что любовь матриарха азари — это не шутка. Азари не склонны шутить с такими чувствами. Не забывай, Джон, что это — долгоживущая по сравнению с людьми раса. Любовь к тебе поможет ей выстоять. Она — первая ниточка, благодаря которой мы построим систему Сопротивления, не становясь в её центре, не становясь на её острие. Ты знаешь, что любовь способна творить чудеса. И ты не можешь сейчас лишить Бенезию права на чудо.

— Она — замужем, Явик. И у неё — взрослая, более чем столетняя дочь. Я со своими несколькими десятками лет жизни... не могу...

— Можешь, Джон. И календарный возраст — тут ни при чём. Он здесь — слишком малозначащ — возразил очередным мыслеобразом Явик. — Лиара — дева по любым азарийским меркам, но она — дочь двух матриархов азари, что в среде этой расы — достаточно редкое, пусть и не уникальное явление. И ты сам понимаешь, поскольку ознакомился со всей доступной информацией, что Лиара — не похожа на большинство своих ровесниц. Очень непохожа. Ты воссоединишь эту семью, Джон. Воссоединишь и подаришь Бенезии, Лиаре и Этите семейное счастье. В семье, рядом друг с другом, два матриарха и дева-дочь, чистокровная азари смогут сделать то, к чему Жнецы будут не готовы. Не смогут, не успеют подготовиться.

— Если Дэйна... — Шепард продолжал возражать и Явик понимал причину очередных возражений. Понимал и продолжал настаивать.

— Дэйна поймёт, Джон. Уверен, поймёт, — ответил Явик.

— Ты забываешь, Явик, — мыслеобраз от Шепарда был чётким. — Ты забываешь, что вариантов выбора всегда три. Ты рассчитываешь, что Дэйна согласится и поймёт. Я в этом не уверен, Явик. Расчёт здесь может не сработать и тогда придётся вспомнить, что у Дэйны есть два других выбора. Она может пребывать в состоянии выбора, а может сразу отказать в понимании.

— Свобода выбора? — кисло усмехнулся протеанин.

— Именно, свобода выбора, — подтвердил Шепард. — И пока я не вижу оснований для того, чтобы лишать Дэйну этой свободы.

— Хорошо, — согласился протеанин. — Сразу после взлёта с Идена мы идём к Цитадели. В режиме радиомолчания, Джон.

— Не буду отрицать правильность такого решения, Явик, — ответил капитан. — И понимаю, что в лучшем случае Дэйна получит хоть какую-то особо внятную информацию с борта фрегата не раньше, чем наш корабль уйдёт с Цитадели. Хотелось бы раньше, но... Не всё сразу. Увы.

— А он уйдёт, Джон. У нас есть задача. Озвучивать даже мыслеобразами не буду, — протеанин постарался, чтобы его мыслеобраз не был для сознания Шепарда слишком резким и острым. — И потому... встреча с Дэйной откладывается на неопределённое время, — помедлив, протеанин прислал новый мыслеобраз, намного более мягкий. — Что, конечно, не исключает текстовых и аудиосообщений, а может быть даже и видео.

— Я вряд ли от кого другого спокойно бы выслушал то, что ты мне говорил последние несколько минут, Явик, — мыслеобраз от Шепарда был спокойным, но за этим спокойствием протеанин ощутил предгрозье.

— Именно поэтому Джон, ты должен понять. Рядом с тобой — сейчас и очень долго — потом, должна быть Бенезия. Не отталкивай её. И не отрицай её любовь. — Явик встал с кресла, сделал несколько шагов к двери старпомовской каюты и сказал уже вслух. — Я — к себе. Если захочешь переговорить — приходи. Буду всегда рад, — с этими словами он отодвинул в сторону дверь, переступил порог и закрыл дверь за собой.

Бенезия и Шепард. Наедине в старпомовской каюте

Бенезия медитировала. В салоне царил полумрак, было очень тихо. Лёгкая биотическая 'дымка' обнимала фигуру матриарха азари. Вспомнилась Лиара.

Дочь дождалась маму, вернувшуюся из Офиса Матриархата Азари и, не дав Бенезии даже снять головной убор, подошла и обняла её. Бенезия тогда почувствовала, что Лиара, прикрывшая глаза, включила 'объятия вечности', но — не в полную силу. Дочь не стремилась сейчас слить своё сознание с сознанием матери, не стремилась читать мысли Бенезии. Она тогда радовалась, что может вот так обнять свою маму. Обнять и понять, что мама — рядом. Сколько тогда они простояли в полутёмной прихожей их семейной квартиры — Бенезия не помнила. Тогда она не стремилась взглянуть на дочь, она просто её чувствовала, ощущала, положив свою левую руку поверх правой руки Лиары, обнимавшей её за талию. Строгое тёмно-коричневое платье не мешало тогда матриарху ощущать тепло рук дочери.

Такие минуты были редкими — у Бенезии всегда хватало работы в Матриархате, она часто уходила рано утром и возвращалась домой поздно вечером. Лиара или ещё спала или уже спала, утомлённая чтением множества ридеров. Ничто не указывало на близость разрыва.

Бенезия вспоминала, как стояла у кровати дочери и смотрела на спящую Лиару. Смотрела перед тем, как уйти в Офис Матриархата, смотрела, вернувшись поздним вечером или ночью из очередной поездки. Смотрела и каждый раз понимала, насколько ей повезло: она не осталась бездетной. У неё — уникальная дочь. Пусть единственная. Пусть — последняя. Но — уникальная, не похожая на других молоденьких азари. Не любящая часто бывать на танцполах, не стремящаяся к приключениям. Наверное, она и должна была стать такой.

Несколько месяцев... Всего несколько месяцев оставалось до того момента, когда Бенезия утратила бы любую возможность забеременеть. Этита согласилась на единение. И Бенезия была благодарна ей. Они обе рисковали. Возраст у них обеих был уже очень солидным. Поздний ребёнок мог появиться на свет больным.

Мог. А родилась здоровая и красивая Лиара. Очень скоро добавившая к природному здоровью и красоте острый, пытливый и цепкий ум. Этита, занимаясь малышкой, почти непрерывно пребывала в полном восторге. Потому-то за считаные месяцы она смогла передать Лиаре столько, сколько не смогла бы, не сумела передать за то же время никому другому.

Лиара отпустила Этиту. Отпустила, поняв, осознав по-своему, что "отец" должна уделить теперь внимание работе. Согласилась с правом Этиты на свою собственную жизнь. Вряд ли она забыла Этиту. Вряд ли. Всё подсказывало медитирующей Бенезии, что Лиара не забыла своего отца. Наверное, скрыла своё понимание Этиты глубоко в душе, глубоко в сердце. И, наверное, радовалась, что рядом с ней — её мама.

Лиара была уникальной. Для азари не были характерны брови, а у Лиары они были. Хотя врачи Центрального Госпиталя Тессии едва ли не в один голос утверждали, что Лиара не унаследует от Бенезии столь 'яркую особенность'. Именно так сказала главный генетик госпиталя. А Лиара не только унаследовала от матери брови, но и обзавелась милыми веснушками. Тогда Бенезия не понимала, откуда у Лиары веснушки, столь непривычные для азари. Только сейчас, медитируя в полутёмном салоне, она осознала: вполне возможно, что это — очередной знак. Голубые глаза Лиары притягивали взгляды других азари как магнит. Позднее Бенезия отметила, что глаза дочери не оставляют равнодушными не только соплеменниц, но и представительниц других рас.

К Лиаре невозможно было прикрепить расовый азарийский ярлык 'оно'. Пообщавшись несколько минут с ней, большинство разумных остро и полно понимали, что Лиара — 'она', а не безликое, бесполое 'оно'. И веснушки в полную силу работали в пользу этого понимания. Так, наверное, природа захотела, чтобы веснушки не усыпали бледно-голубое лицо дочки, а почти равномерно и очень красиво распределились под глазами, оставив чистой кожу на других участках лица.

Большие глаза Лиары чудесно сочетались с веснушками, а брови... Брови не оставляли равнодушными большинство соплеменниц, но Лиара не обращала внимания на вполне понятные восторги и восклицания. Она была молчуньей. Если, конечно, ей не хотелось 'внести ясность'. Тогда она начинала очень много говорить. А как же иначе ей поступить, если с раннего детства она любила читать? Не только детские книжки с картинками, но и вполне взрослые тексты, где вместо ярких разноцветных картинок были таблицы, схемы, диаграммы.

Большие дочкины глаза... Бенезия видела и знала другую Лиару... Когда дочка замирала, и её глаза почти скрывались под веками, а веснушки бледнели и почти сливались с цветом кожи лица. Тогда Лиара о чём-то очень глубоко задумывалась. И могла вот так простоять, просидеть и пролежать несколько часов. В полной неподвижности. Если рядом были Бенезия или Этита — Лиара даже не стремилась к тому, чтобы остаться в одиночестве.

Наверное, она знала, что родители принимают её такой, какая она есть на самом деле, а не в силу протоколов и ритуалов поведения и деятельности. Уголки губ Лиары в такие минуты и часы опускались. И Бенезия с Этитой понимали: сейчас дочь думает о том, о чём стараются не думать большинство её сверстниц и соотечественниц. Думает молча, напряжённо, перебросив энергию со своей внешности на свой внутренний мир. Для неё, дочери двух матриархов азари, внутренний мир был всегда на первом месте. А внешность... Внешность всегда была максимум на втором. Лиара ценила настоящее, а не показное. Ценила, понимала, остро чувствовала и ощущала.

Когда Лиара уходила, Бенезия больше всего хотела, чтобы дочь обернулась. Даже если она не остановилась, уходя, только обернулась... Но Лиара ушла, не обернулась, не замедлила шаги. Ушла — и больше не вернулась на Тессию. Ушла — и пропала. Ни строчки текстового сообщения, ни аудиовызова, ни видеосвязи. Ничего. Изредка Бенезии удавалось узнать, чем занимается её дочь. Изредка — удавалось помочь, скрыв свою роль и участие. Если бы Лиара узнала или почувствовала, что ей помогает мать... Она была бы очень недовольна. И постаралась бы отказаться, не принять эту помощь. Любую помощь.

Бело-сине-чёрный комбинезон Лиара считала самой привычной для себя одеждой. Она хорошо знала, что такие комбинезоны носят азари, занимающиеся научными исследованиями. И считала, что может, имеет право носить такой же комбинезон.

Она не выдавала желаемое за действительное. Отлично училась, постоянно участвовала в работе самых разных научных коллективов, вела, пусть и простые, но самостоятельные научные исследования. Бенезия не возражала: она видела и знала, что Лиара отдала предпочтение науке, а не наёмничеству и танцам. Она не изменилась, она совершенствовалась в избранном направлении. Не меняла своих предпочтений, усложняла их.

Сквозь голубоватую завесу биотической дымки 'отчуждения' Бенезия увидела мерцание светодиода на инструментроне. И сразу поняла: Карин сообщает ей о том, что Явик очень скоро покинет каюту Шепарда. Врач поступила правильно, осознав, что Бенезия не захочет войти в каюту старшего помощника тогда, когда там будет протеанин.

У азари была такая мысль, было такое желание. Сначала — было. А потом Бенезия решила, что не будет мешать Явику пообщаться с Шепардом по-своему, мыслеобразами.

Наверное, и в этот раз партнёры и напарники говорили вслух мало. Звукоизоляция у старпомовской каюты была достаточной. Вряд ли Шепард или Явик говорили громко. Потому из коридора мало что можно было бы услышать достаточно чётко. Пусть Явик и Шепард пообщаются без свидетелей.

Гася биотическую 'дымку', Бенезия поднялась с пола, ощущая, что достаточно хорошо отдохнула. Физически и... морально. Она вполне готова к встрече с Шепардом, к разговору, к общению с ним.

Явик ушёл, скорее всего — к себе в каюту-выгородку. Сейчас Шепард — один. Ненадолго.

Матриарх оглядела полутёмный салон. Многолетняя привычка, не раз помогавшая ей успокоиться и... Избежать проблем.

Сейчас Бенезия чувствовала, что ноги сами несут её к двери салона. Значит, она хочет встречи с Шепардом. Хочет общения с ним. Не только словесного — душевного. Она его любит. И — чувствует, знает, понимает, что он любит её. Любит и оставляет ей право самой выбирать уровень общения. Не настаивает ни на чём.

Шепард способен её понять очень глубоко. И это... радует и успокаивает. Благодаря Шепарду она, матриарх, не думает постоянно о Лиаре сейчас, даже понимая, что уходят в прошлое последние предвоенные минуты. Лучше думать о минутах, а не о часах, днях и месяцах, оставшихся до Вторжения.

Бенезия переступила порог своего салона, оглянулась, зная, что автоматика медленно, очень медленно закроет проём двери. А пока несколько секунд можно смотреть в полутьму салона, в котором она снова вспомнила Лиару. И поняла, что её дочь будет очень скоро в безопасности. Благодаря нормандовцам и... Шепарду.

Она оставила свой головной убор в салоне. И не стала надевать своё официально-ритуальное платье. Комбинезон сейчас — лучший выбор. Она — пассажирка, а вот Шепард... Он — офицер, заместитель командира фрегата.

Он облачился в скафандр, пусть лёгкий, но всё равно — это не комбинезон. А Бенезии хотелось чувствовать Шепарда. Не только ощущать тепло пальцев его рук, но и тепло его тела. Скафандр — военный, лёгкий, бронированный — не даст ей в полной мере почувствовать тепло тела капитана.

Придётся смириться с этим. Придётся попытаться сдержаться. Так не хочется сдерживать себя...

Несколько минут — и она останется наедине с Джоном. Сейчас он — один, наверное, снова взял в руки гитару, снова что-то играет. Он умеет и любит петь, но больше стремится молча играть на гитаре. Это занятие помогает ему расслабиться, отдохнуть.

Бенезия шла медленно, неспешно. Ей вспомнилось, как она гуляла по Тессии с маленькой Лиарой. Дочка цепко держалась пальчиками за ткань длинного, до щиколоток, платья, а Бенезии так нравилось касаться мягких отростков на голове Лиары. Дочка очень быстро привыкла к таким касаниям. Она смотрела вокруг широко открытыми глазами, чуть приоткрыв в изумлении рот, впитывая красоту и совершенство материнского мира азари. Бенезия тихо говорила с Лиарой, многое поясняла ей и знала, что Лиара слушает её, свою маму, очень внимательно. Слушает, обдумывает, запоминает.

Рядом с такой дочерью Бенезия не боялась стареть. Вступив в возраст матриарха, ощутив в себе должные изменения, Бенезия понимала, что её телесная красота скоро начнёт угасать. Разум, память, чувства ещё очень долго останутся свежими, острыми и точными. А вот тело... Всё правильно, зачем ей, пожилой азари, телесное совершенство, ведь она теперь — бездетна. Она успела родить только одну дочку. И теперь — не боялась умирать. Двести лет пройдут очень быстро. Наверное, чуть быстрее, чем прошли предшествовавшие восемьсот. Рядом с ней теперь — Лиара, её родная дочка. Она увидела свою маму... молодой. И правильно воспримет, поймёт её увядание и угасание.

Лиара помогала маме одним своим присутствием рядом. Лучшим отдыхом для Бенезии было вечером или рано утром поговорить, пообщаться с дочкой, подержать её на руках, помочь ей одеться или прибрать игрушки. Лиара догадывалась о том, насколько напряжённо работает её мама, насколько ей бывает сложно и тяжело. Пусть дочка и не всегда понимала, в чём заключается работа мамы. Но она чувствовала усталость Бенезии, её истощённость, а иногда — опустошённость. И старалась помочь восстановиться. Старания Лиары для Бенезии были поистине целительны. Каждый раз матриарх благодарила высшие силы за то, что успела забеременеть и родить такую дочь. Дать ей право появиться на свет и прожить свою собственную жизнь.

Много раз при самых разных обстоятельствах Бенезия видела, как умирают матриархи. Смерть всегда страшна и болезненна для разумного существа. Страшна своей непонятностью и неотвратимостью. Были минуты, когда Бенезия представляла себя умирающей. Представляла и понимала, что теперь у неё есть продолжение, есть дочь, у которой впереди минимум восемь сотен лет жизни.

Даже сейчас, через сто лет, Бенезия понимала, что Лиара только начинает жить. Ещё минимум двести лет пройдёт до того момента, как дочь обретёт способность к деторождению. И эти двести лет были бы или будут последними годами жизни Бенезии. О том, чтобы прожить дольше, матриарх не хотела и думать. Наверное, это — последствия её работы в Матриархате. Там быстро избавляешься от любого идеализма. Остаётся только реализм и прагматичность.

Эти двести лет... Теперь они могут быть переполнены войной, противостоянием со Жнецами.

В перерывах между медитациями Бенезия часто пересматривала и перечитывала все доступные ей материалы по Жнецам. Рылась в планетных хранилищах Экстранета, понимая, что завеса секретности не допустит ознакомления с закрытыми материалами. Пусть даже многие материалы окажутся недоступными, но ведь размышлять, думать, анализировать, сопоставлять ей никто не сможет помешать.

Медитируя, Бенезия продолжала вспоминать. Эти двести лет могут быть годами войны. Наверное, и в этот раз война будет длительной. Пройдут несколько лет, прежде чем начнёт формироваться 'выбор', начнёт вырисовываться наиболее вероятный, наиболее реальный финал войны. Один из трёх. Либо — победа, либо — смерть, либо — продолжение противостояния. Вряд ли можно сюда добавить четвёртый, пятый или шестой выборы. Вряд ли такие выборы вообще существуют. Вряд ли они будут понятны или приемлемы для нынешних разумных органиков.

Шепард поднялся на ноги, прошёлся по каюте, взял с кровати гитару. Да, он отложил инструмент, не стал упаковывать его в чехол, не стал разбирать. Не хотелось. Или — просто не успел. О многом надо было подумать и не всегда получалось думать под музыку. Иногда для размышлений важна и нужна тишина. Явик ушёл несколько минут назад. Смотреть на индикатор часов не хотелось. Протеанин, наверное, уже успел вернуться в свою каюту, как всегда закрыл дверь на защёлку и включил красный сигнал на внешней панели замка.

Пальцы человека привычно нащупали струны. Несколько аккордов. Спокойных, тихих, неспешных. Мягких. Уходя, Явик только прикрыл дверь каюты. Плотно прикрыл, но — не стал включать защёлку. Хотя — мог бы. Как партнёр и напарник — имел на это полное право и все возможности.

Лёгкий, едва слышный скрип дверного полотна Шепард услышал сквозь звучание очередного аккорда. Старпом продолжал стоять у стола — здесь ему было комфортно и спокойно. Скрип прервался. Не оборачиваясь, Шепард уже знал, что дверь в его каюту открыта. И знал, кто стоит на пороге. Обернувшись, Шепард положил гитару на столешницу.

— Джон... — тихо сказала Бенезия. — Можно?

— Заходите, — ответил старпом.

Бенезия сделала шаг, не оборачиваясь, закрыла дверь, замерла в нерешительности. Несколько десятков секунд азари и человек смотрели друг на друга. Шепард ждал, предоставляя гостье право решать. Бенезия чувствовала, что она может вот сейчас развернуться и уйти. Ничего не поясняя, не оправдываясь тем, что... Шепард не смотрел в её глаза. Так иногда смотрят люди, знающие законы психологии. Нет, взгляд старпома не расфокусирован, но он смотрит на её лицо, а не в глаза. И от этого спокойного мягкого взгляда Бенезии стало легче. Скафандр Джона уже не казался матриарху неприступным. Да, он — достаточно жёсткий и прочный, но... сейчас это не важно.

— Присаживайтесь, Бена, — сказал Шепард. Азари сделала два шага от двери, остановилась почти в центре каюты. Полтора шага отделяли Бенезию от стоявшего у стола Шепарда. Он не стал ей указывать, куда садиться — на кровать или в одно из кресел или на табурет. Снова предоставил ей право решать и выбирать самой. Это было... приятно. Джон ни на чём не настаивает, делает всё, чтобы она была свободна в своих действиях.

Долго она будет помнить о том, как была хаском. Очень долго будет помнить, но и эта страшная, тяжёлая память отступает под взглядом Шепарда, под взглядом Джона, ласкающим её лицо. Между ней и старпомом — полтора метра и она может в любой момент повернуться и уйти. Ей не хочется уходить. Она наслаждается каждой секундой пребывания в каюте Джона, рядом с ним. Она смотрит на него, смотрит внимательно, молча, спокойно. И этот взгляд для неё сейчас важнее всего.

Карин что-то говорила о домашней еде... а она, уходя из салона, забыла, что приготовила и даже положила под термокожух полный обед. Шепард утомлён после вахты и обхода и, наверное, голоден. Даже если он и перекусил, как обычно, пайком, он всё равно уже голоден, ведь прошло столько времени. Разговор с Явиком тоже был... непростым.

Люди — странные разумные. Они живут сто пятьдесят лет, но в эти годы они умеют вкладывать то, что не все азари способны вложить в свою тысячу лет.

Джон жестом пригласил её присесть, но от того, куда именно она сейчас сядет... Зависит... многое. Табурет — слишком мало, кровать — слишком много. Сейчас она чувствует, что Джон в очередной раз предоставляет ей выбор. Люди быстры в своих поступках. Джон тоже быстр в своих поступках, но сейчас он медлит... потому что... потому что предоставляет ей выбор. В человеческой культуре считается, что решения принимает мужчина. Многие решения. Но — не такие. Часто, конечно, мужчины пытаются решать единолично и здесь, но не Джон. И это значит... что она, матриарх азари может доверять Джону. По максимуму доверять. Он... поймёт. Сейчас суть Бенезии говорила об этом... в полный голос.

Старшая Т'Сони села на кровать, понимая, что тем самым сделала максимальный выбор. И об этом выборе она не жалеет. Никогда не пожалеет. Шепард не стал поворачиваться к ней, не стал смотреть на неё. Он на неё не давит. Почему она об этом думает? Наверное, только потому, что хочет понять Шепарда лучше и глубже.

Один раз она уже едва не совершила ошибку. Сколько лет она откладывала рождение ребёнка? Много, много лет. И едва не осталась бездетной на всю... всю оставшуюся жизнь. Высшие силы сжалились над ней. И Лиара стала... настоящим чудом. Поздний ребёнок... Не только у людей поздние дети — самые любимые.

Сейчас она видит и чувствует колебания Шепарда. Очень похожие на её колебания тогда... когда она не решалась предложить единение Этите. Азари спокойно относятся к проблемам почтенного возраста. В том числе и связанным с деторождением.

Многие расы считают азари... как это говорят люди... легкодоступными. В сексуальном смысле, конечно. Многих разумных органиков в азари интересуют только красивые тела. А Джон, прежде всего, видит в азари личность, разумное живое существо, а не тело. И не только в азари. Но и в своих соплеменницах и соотечественницах.

— Джон. Прошу, сядь рядом. Пожалуйста, — прошептала Бенезия. Она не очень верила, что Джон согласится. И когда он обернулся и их взгляды снова встретились, Бенезия поняла: он согласился. Уже согласился.

Шепард тихо повернулся, сделал несколько шагов и сел слева от Бенезии.

Странно. Матриарх видела и помнила, что Шепард облачён в скафандр, но сейчас, сидя рядом со старпомом, она чувствовала тепло. Уникальное тепло — и душевное, и телесное. Сейчас он на неё не смотрит. Ждёт, медлит. Снова предоставляет ей право выбора. Наверное, он будет медлить до самого последнего момента. Наверное, надо быть откровенной. Взгляд... будет излишним. Хорошо, если он правильно поймёт это.

— Я успела, Джон, — тихо сказала матриарх. — Я — успела. Хотя... я была глупа, слепа и глуха. Мне уже достаточно лет и я должна быть... знающей и опытной. Я работала, я справлялась... И я... забыла о себе самой. С Этитой я познакомилась... незадолго до того, как родила Лиару. У неё... уже были дочери... Этита... попала тогда в сложную ситуацию. Детали не раскрываю. Надеюсь, что поймёте правильно. Именно Этита... убедила меня, что ещё не всё потеряно. Она... побудила меня решиться. Мало кто знает, что азари... могут управлять беременностью. Ещё меньше разумных... знают, что азари ощущают, чувствуют и понимают, когда наступает момент... бездетности. Этита... не давила на меня, не вынуждала, не торопила. Но если бы не она... я осталась бы бездетной... на всю оставшуюся жизнь. Моя лечащая врач... она была в ужасе, когда я пришла к ней после 'единения разумов'... Медики... следуют всяким протоколам. Они облегчают им жизнь и работу, но... не всегда могут помочь пациентам. Медицина... до сих пор не точная наука. А я, когда пришла в кабинет врача, уже знала, что всё... всё получилось! Я знала, что я... беременна... Наверное, я не ошибусь, если скажу, что это был счастливейший период в моей жизни... Я увидела Этиту... Такой... Какой никогда её не знала и не видела раньше. Заботливой, доброй, понимающей, способной отложить буквально всё в сторону, если что-то было нужно мне или моей дочери. Этита нас... не разделяла... Я хотела сократить срок беременности до трёх месяцев, но Этита... убедила меня в необходимости соблюсти природный срок. И она оказалась снова права... Этита приняла ребёнка... Прежде медиков приняла. Когда я ощутила Лиару на своей груди... Я... я расплакалась, Джон. Я чувствовала себя самой счастливой в галактике. Я... я успела, Джон. Успела, не осталась бездетной. Этита... Лучшего отца, чем она, я бы не могла пожелать для своей дочери. Она заставила, а точнее — побудила меня забыть о том, что у неё тоже есть важная и трудная работа, требующая её присутствия, её участия. Несколько лет ежедневного счастья. Мы были семьёй, Джон. Настоящей семьёй. Этита не отходила от Лиары, терпела её бесконечные вопросы, играла с ней, гуляла. А сколько она купила ей ридеров... Сотни, Джон. И Лиара... понимала, что Этита покупает всё новые и новые ридеры не для того, чтобы иметь возможность отдохнуть от неё... Я поняла, что Этита... хочет использовать малейший шанс для того, чтобы Лиара... раскрыла свой потенциал. Многие врачи и многие педагоги нашей расы... считают, что поздние дети-азари... проблемны. И Этита решила опровергнуть это мнение. Не словами — делом опровергнуть. И ей это удалось! Я... смогла вернуться на работу в Матриархат. Этита настояла на этом... Её называли Мятежным Матриархом, она на всё имела своё собственное мнение, временами оно очень отличалось от общепринятого и это многих разумных раздражало. Не только азари... Потому Этита старалась держаться на расстоянии от официальных властных структур. А я... я вернулась на работу и была счастлива. Этита не позволила мне замкнуться на домашнем хозяйстве, не позволила забыть, кто я. Меня считали религиозным лидером расы, а я всегда говорила, что я не единственная, что я только 'одна из'. Этита соглашалась с этим, не противоречила, не пыталась опровергать. Она только всегда добавляла: 'но ты — лучшая'. И я за это любила Этиту ещё острее, полнее и глубже. Не только за это, конечно, любила. Когда я приходила домой, я всегда чувствовала, что с Лиарой... всё хорошо. Благодаря Этите. И я тогда знала, что Этита... очень скоро уйдёт. Вернётся к своей работе. Незаметной, но очень важной для неё. И для многих других азари. Она — упрямая, она способна настоять на своём в любых условиях и любых ситуациях. Когда Этита... ушла, как она всегда говорила 'в тень', я поняла, сколько она вложила в Лиару. Свою дочь. Последнюю свою дочь. Не сразу поняла в полной мере, но... поняла. А острее всего поняла тогда... в тот момент, когда Лиара ушла от меня... на пятьдесят лет. Этита была настоящим отцом и осталась им... А я... я позволила Лиаре уйти. Не остановила, не удержала её. До сих пор не понимаю, как это получилось. А потом... потом я попала под влияние Сарена и поняла, что это... это попадание — расплата. Поэтому, когда Сарен несколько раз чуть не задушил меня... я не сопротивлялась. Я хотела умереть, Джон. Я хотела уйти, хотела этого, потому что знала — тогда рядом с Лиарой появится Этита. И уже не оставит её. Сарен и Жнец не позволили мне умереть. Индоктринация... была медленной, постепенной. И я потеряла над собой контроль. Я больше не владела собой, я не распоряжалась собой. Жнецу нужна была марионетка — и я стала этой марионеткой. Сарен... мне не дали особой свободы интересоваться им. А потом... потом... не помню. Многое не помню. Только потом я поняла, что моими руками... Жнец сделал очень много плохого. И когда я очнулась в Медотсеке... я поняла, что мне... что я получила ещё один шанс. И мне... мне часто кажется, что я этот шанс не заслужила. Знаю, Джон, ты будешь возражать... И я сейчас... начинаю бояться не успеть. Не успеть увидеть мою дочь живой. Знаю, что у нас ещё минимум несколько суток стоянки на Идене, что у нас много работы здесь. Потом — Цитадель. А потом... Потом ещё что-нибудь, точнее — куда-нибудь. Знаю, что... Это всё нервы, эмоции. Каждый раз, когда я беру на руки или на колени ребёнка, рождённого на Идене... Я вспоминаю Лиару, представляю себе, что на коленях у меня — Лиара. И мне... Мне становилось раз за разом легче. Эти полёты по Идену... Они мне дали возможность поверить в то, что с Лиарой всё будет хорошо. Поверить... И понять, что я — живая, что я теперь — сама выбираю свой путь. Тем не менее, я боюсь за Лиару. Раньше я редко когда так за неё боялась... Она очень упряма... Мало кто знает, Джон, но она на четверть — кроган. У Этиты... был такой интересный опыт... Межрасовых близких взаимоотношений. Она не любит об этом вспоминать. Иногда рассказывает, импровизируя. Трудно знать правду, особенно, если это — правда об Этите. Даже я не знаю правду. Во всяком случае — всю правду. И сейчас... Джон, я должна сказать. Я не смогу чувствовать себя спокойно, если не скажу это тебе сейчас. Я понимаю, что... Ты связан обещанием Дэйне. Ты обещал ей вернуться к ней, ты её любишь. Ты медлишь, Джон. И мне хочется верить, что я понимаю... причину твоей медлительности. Я теперь... бездетна, Джон. Да, у меня... есть дочь и я очень хочу вернуться к ней, но... Когда я поняла, когда я узнала, что именно ты спас меня, вытащил из хаскоподобного состояния... Я... я полюбила тебя, Джон. И я доверяю тебе полностью. Я люблю тебя, Джон. И хочу, чтобы ты понял: я не буду стоять между тобой и Дэйной.

— Бена... Ты будешь стоять рядом со мной, — тихо сказал Шепард.

В первую секунду Бенезия подумала, что ослышалась, хотя сидела рядом с Джоном. Она посмотрела на него и поняла, что не ослышалась. Шепард сказал то, что думал, во что верил, с чем был согласен.

— Ты будешь стоять рядом со мной, Бена, — повторил Шепард, не повышая громкости голоса. И, как показалось матриарху, не изменив тембр. — Если захочешь, конечно.

— Я хочу этого, Джон! Очень хочу! — Бенезия смотрела на Шепарда и чувствовала, что она сказала чистую правду. — Что бы ни произошло, Джон, я буду рядом с тобой! — Она помолчала несколько секунд. — Я рада, что сказала то, что думаю и в чём я уверена, Джон. И скажу больше... Сейчас я знаю, что с Лиарой всё будет в порядке... Это знание подарил мне ты. Мы успеем, Джон! Я хочу, чтобы ты знал: ты больше не одинок! И я тоже, благодаря тебе, больше не чувствую себя одинокой. Я вернусь на Тессию с Лиарой. Вернусь к Этите. И мне будет всё равно, что у меня больше не будет никакой власти, никакого влияния, никакого особого статуса. Я... Сейчас я готова стать обычной пожилой азари. Не прерывай меня, Джон, пожалуйста. Я знаю, что 'Нормандия' после Терума уйдёт дальше. Я не знаю, куда вы полетите, но знаю, что вы... Поможете. Многим другим разумным — поможете. Может быть, поможете столь же полно, как помогли мне. Я буду ждать тебя, Джон. И всегда буду рада тебе.

В каюте стало тихо, но матриарх чувствовала, что пауза эта — естественная, не вынужденная. Им обоим надо было о многом подумать. Сейчас они были вдвоём, наедине. Много ли у них будет таких моментов впереди? Через час, через сутки, через декаду, через месяц? Наверное, очень немного. И потому каждый такой момент крайне ценен.

Да, Шепард продолжает медлить, но он выслушал её. Выслушал — и понял правильно. Шепард не торопится, не стремится форсировать развитие взаимоотношений. Хотя ему... трудно. Дэйна до сих пор не знает ничего о происшедшем на Иден-Прайме. А когда узнает... Джон будет уже очень далеко от Земли. Да, возможно, восстановится связь, можно будет послать текстовое сообщение. Наверное, Джон написал десятки писем своей Дэйне. Не важно сейчас, написал ли он ей о Бенезии. Неважно сейчас, что именно он написал о Бенезии своей Дэйне. Он написал правильно. Потому что он честен в отношениях. И особенно честен в личных отношениях — это матриарх уже успела понять глубоко и полно.

— Ты подождёшь несколько минут, Джон? Я схожу к себе, возьму контейнеры. Я приготовила тебе обед.

— Только если ты пообещаешь, Бена, что разделишь этот обед со мной. — Шепард повернул голову и взглянул на сидевшую рядом азари.

Едва его взгляд коснулся её глаз, Бенезия почувствовала, как её лицо, а затем всю голову накрыла волна такого приятного, мягкого тепла... Очень давно она не чувствовала такого тепла. С самого детства не чувствовала.

Чуть повернув голову, матриарх посмотрела на Шепарда:

— Обещаю, Джон. — Бенезия встала, изумившись лёгкости и чёткости своих движений. Наверное, люди правы, сравнивая такую лёгкость с полётом. Шагнув к двери, матриарх обернулась, улыбнулась, открыла дверь и вышла в коридор. Пустой коридор. Корабль продолжал жить своей обычной жизнью, всё вокруг пока было спокойно. Пока.

Неспешным шагом матриарх дошла до своего салона, подождала, пока полотно двери, освобождая проём, скользнёт в сторону, вошла. Полумрак, царивший в салоне, не пугал азари. Теперь — не пугал. Подойдя к пристенным стойкам, Бенезия достала из термошкафа контейнеры, быстро соединила их в удобные укладки и, прикрепив ручки, шагнула к двери.

Что-то побудило её оглянуться, когда до порога оставался только один шаг. Взгляд азари скользнул по иллюминатору, коснулся кровати, остановился на рабочем столе. Бенезия подумала, что надо будет сделать всё, чтобы Джону было здесь... удобно. Салон большой, два-три разумных здесь смогут разместиться комфортно. Хорошо, если здесь она сможет остаться наедине с Джоном. Остаться не раз и не два и не три. Много раз.

Чуть усмехнувшись своим мыслям и желаниям, Бенезия переступила порог, зная, что умная автоматика закроет проём спустя несколько секунд. Ощутив движение воздуха, матриарх не стала оборачиваться. Ей хотелось как можно быстрее вернуться в каюту Шепарда. Вернуться, чтобы разделить с ним обед. Пусть поздний, но — домашний. Не пайковый.

Вот и дверь старпомовской каюты. Коснувшись ручки, Бенезия ощутила, как полотно легко и свободно скользнуло в сторону. Привычный приятный полумрак. Шепард стоял у разложенного большого стола. Кажется, земляне склонны называть такие столы 'обеденными'. Шепард — старпом, иногда ему приходится работать с документами дедовскими способами, работать не только с текстами, но и с картами и снимками, напечатанными на больших листах пластика. Потому такие столы были обычны в каютах старших корабельных офицеров.

Бенезия и сама не заметила, как Шепард, подойдя к ней, взял из рук укладки с контейнерами, поставил их на рабочий стол, распаковал.

— Джон, можно... — что-то подсказывало матриарху азари, что на этот раз Шепард сделает всё сам. Так оно и случилось:

— Бена, мне будет приятно, если ты присядешь в кресло у стола и подождёшь несколько минут. — Джон сказал это, продолжая распаковывать укладку, открывать контейнеры и доставать из шкафов столовые приборы и сосуды — чашки, стаканы, блюдца, тарелки суповые и для вторых блюд. Поняв, что от своей идеи старпом не отступит, матриарх подошла к столу и тихо опустилась в одно из кресел.

Шепард закончил распаковку и потратил несколько минут, чтобы сервировать стол на двоих. Он делал всё спокойно, быстро, чётко, а Бенезия понимала, что так Шепард делает не вообще, а для неё. Он всегда был конкретен и деятелен в своих чувствах и в своих желаниях и стремлениях. Да, он продолжал молчать, но его действия говорили лучше, чем тысячи слов или сотни фраз.

Бенезия смотрела, как Шепард сервирует стол и понимала: ей очень повезло. Она может вот так, просто и спокойно быть рядом с Джоном, видеть его, слышать его, узнавать, понимать с каждым разом всё глубже и полнее.

Шепард не желает форсировать отношения, доводить их до стандартного финала. Он последователен и постепенен и — действительно теперь он — рядом с ней, матриархом азари. Разница в возрасте... удивительным образом переставала ощущаться. Джон умеет то подчёркивать эту разницу, то сводить её к исчезающе малой величине. И каждый раз он умеет это делать... к месту, оправданно и точно.

Закончив сервировать стол, Шепард пододвинул второе кресло к столу, сел рядом с Бенезией. Не на противоположной стороне стола, а рядом. Взглянув на азари, он безмолвно напомнил ей о необходимости поесть. Бенезия, взяв в руки вилку и нож, нарезала на кусочки котлеты и запеканку. Шепард съел салат, опустошил суповую тарелку и тоже нарезал на небольшие ломтики котлету и запеканку.

Матриарх искоса посматривала на Джона и наслаждалась тишиной и покоем. Да, у людей принято молчать во время еды, далеко не все земляне продолжают разговоры за обеденным столом. Шепард не навязывает ей темы для разговоров, не задаёт никаких вопросов. Наверное, так и надо. У них обоих будет ещё возможность поговорить о многом после еды. Джон явно не захочет, чтобы она занималась уборкой со стола и мытьём посуды. Не захочет, ведь она — гостья, а у очень многих землян не принято нагружать гостей такими обязанностями. Как же Джон умеет облекать вполне обычные действия в то, что несёт с собой столько приятного...

Шепард ел спокойно, размеренно, неспешно. Изредка он взглядывал на Бенезию. Матриарх видела, как он поглядывает на её тарелки. И понимала: он хочет, чтобы она поела плотно, чтобы не оставляла в тарелках ничего. Бенезии была приятна такая спокойная и тихая забота.

Встав с кресла, Шепард отошёл рабочему столу, включил инструментрон, просмотрел пришедшие файлы, набрал на клавиатуре несколько сообщений, отправил, после чего вернулся к обеденному столу. Матриарх как раз допивала травяной настой из большой кружки, изредка поглядывая на Джона. Он, безусловно, чувствовал её мягкий заинтересованный взгляд, но не стремился как-то менять своё поведение. Он, — поняла матриарх, — не выдаёт желаемое за действительное, не любит и не хочет играть. Он хочет 'быть' и знает, что это — сложно.

Поставив кружку на блюдце, матриарх поднялась, намереваясь прибрать на столе. Шепард отрицательно едва заметно покачал головой. И она поняла: он хочет прибрать со стола сам. Согласившись с выбором Джона, Бенезия отошла от обеденного стола, подошла к кровати, взяла в руки гитару. Джон прибирал со стола, возвращал посуду и приборы в держатели. Послышались щелчки запоров и шум струй моечного автомата. Несколько минут — и послышалось шипение горячего воздуха. Шепард сложил большой стол, перенёс его к стене, защёлкнул крепления.

Бенезия рассматривала гитару. Складная, удобная. И... ухоженная. Джон не просто использует её, он бережёт гитару, заботится о её внешнем виде и о целостности. Увлёкшись инструментом, матриарх не заметила, как Джон встал рядом:

— Эту гитару подарила мне Дэйна. В детдоме я играл на обычной гитаре. Мне не разрешили взять её с собой — она принадлежала детскому дому, входила в состав его инвентаря. Это был очень хороший инструмент... А Дэйна... как никто знала, насколько я любил именно эту гитару. Постоянно на ней играл... И когда были концерты, и когда мне хотелось сыграть в одиночестве. Я любил играть на гитаре. Играю с шести лет. Первые опыты, конечно, были так себе, но потом... у меня появились учителя. Не только сотрудники детдома, но и его воспитанники. Они были более опытны, много знали такого, о чём не пишут в книжках, по которым люди учатся игре на гитаре. Трудно было расстаться с этой гитарой, покидая детский дом, — помолчав несколько секунд, продолжил Шепард. — Дэйна... потратила примерно четверть тех денег, которые выдавались каждому выпускнику... своеобразные 'подъёмные', позволяющие прожить несколько месяцев, пока не удастся поступить на учёбу или устроиться на работу. Она не стала покупать обычную гитару в любом из городских магазинов, не стала заказывать инструмент по системам дистанционных продаж. Она... заказала гитару ручной работы. И через неделю после того, как за мной закрылись двери детдома, пришла ко мне в гостиничный номер... Мне сложно пояснить это, но она угадала. Она знала, что я... я решил связать свою жизнь с армией, а там... обычные гитары... долго не живут. Условия там для музыкальных инструментов... сложные. Она пришла ко мне в номер, принесла чехол и, увидев эту гитару... я понял, насколько Дэйна угадала. По звучанию эта гитара ничем не отличалась от той, оставшейся в детдоме. Разве что очень профессиональный музыкант смог бы указать разницу. Я — не смог. Гитара... ручной работы. Как Дэйне удалось такое сделать за неделю... я не знаю до сих пор. Это... наверное, навсегда останется её тайной. Я не стал тогда и не стану впредь просить Дэйну раскрыть её. В тот день я забыл обо всём, кроме Дэйны и гитары. Я играл несколько часов... Через три дня меня ждал призывной пункт. И эти три дня я провёл рядом с Дэйной. Гитара... сопровождала меня всюду, куда бы меня ни направляли. Многие мои сослуживцы слышали её потрясающее звучание. Они часто говорили, что слыша звук моей гитары, остро, полно и глубоко вспоминают дом, родителей, братьев и сестёр, любимых. В армии эти воспоминания... крайне ценны. Дэйна добилась, чтобы гитару вернули с Акузы. Ведь меня вывезли санрейсом. А мои вещи остались там, в базовом лагере. И я... Я почувствовал пальцами струны гитары, когда очнулся, а затем... Затем я увидел глаза Дэйны и только тогда понял, что я — выжил... — Шепард запнулся. — Выжил, благодаря тому, что рядом со мной всегда была эта частичка сути Дэйны.

— Джон. Пожалуйста. — Бенезия протянула ему гитару.

Шепард взял инструмент в руки, пробежал пальцами по струнам. Петь что-либо сейчас ему не хотелось. Матриарх это чувствовала, а вот играть... Джон не отказывался, ему не было неприятно, что гостья вот так просто и быстро сразу взяла в руки гитару — зримую, ощутимую, реальную память о Дэйне. Шепард закончил подстраивать инструмент, заиграл какую-то медленную, чуть тягучую спокойную мелодию. Никаких чеканных ритмов, никаких маршей, столь характерных для умеющих играть на гитарах землян-военнослужащих.

— Это — 'Странник', — пояснил Шепард, поймав вопросительный взгляд Бенезии. — Композицию написал один из сержантов, служивших в моём подразделении. Как он играл... Я так никогда не сумею. Ему особенно удавались вот такие медленные, спокойные мелодии. Он крайне редко играл что-то быстрое, маршевое. А вот спокойные мелодии... Когда мы возвращались с полигонов, со стрельбищ, с полос препятствий. Когда даже ещё не доходили до палаток и балков... Он начинал играть... И мы забывали об усталости. Мы забывали о том, что ноет тело, саднят мускулы... Мы проникались мелодией и нам... становилось легче. — Шепард замолчал, склонил голову, прислушиваясь к звучанию струн. — Сержант... Он перевёлся в линейный спецназ, стал там инструктором. Он доволен своим выбором. Я знаю, что он — на своём месте, — добавил старпом, чуть увеличив громкость мелодии.

Бенезия смотрела на склонённую голову Джона, на его пальцы, касавшиеся струн... И чувствовала, как её накрывает волна совершенно особого тепла. Джон не спешит. Наверное, сейчас так и надо — наслаждаться каждой секундой, каждой минутой мирного времени. Впереди — война. Впереди — столкновение с врагом, какого ещё не знали нынешние обитатели галактики. Вторжение Жнецов не будет походить на обычный межрасовый вооружённый конфликт, даже если такой конфликт будет... общегалактическим. Жнецы — враг внегалактический.

Может быть, Высшие Силы в очередной раз захотели как-то уравновесить ситуацию. А может быть — уравновесить шансы Жнецов и разумных органиков. И потому появился Джон, прошедший сложнейшую и опаснейшую процедуру 'активации'? Эту процедуру можно называть по-разному. Но, возможно, у разумных органиков появился достойный противовес силе и могуществу, а может быть — и вполне обоснованному и понятному совершенству Жнецов?

Шепард... Он — скромен. Ему гораздо легче, приятнее и интереснее говорить о других разумных, чем о себе. Ведь не зря он говорит о Дэйне, о сержанте, написавшем столь прекрасную музыку. Шепард — не солдафон, у которого только одна программа действий. Он — разносторонен. А сейчас он — очень многосторонен.

Шепард не согласится встать во главе какого-либо Сопротивления. А такое Сопротивление, так или иначе, будет создано каждой расой. Затем — соединится в Общегалактическое Сопротивление. Так же раньше объединялись турианцы, саларианцы и азари в борьбе с кроганами. Теперь придётся объединиться всем жителям Галактики. Потому что враг — загалактический, внегалактический. Говоря проще, Жнецы — чужие для Галактики. Они не рождены в ней... Хотя, что-то подсказывает сейчас Бенезии... Тихо, еле слышным шёпотом подсказывает: где-то в Галактике есть то, что накрепко связано со Жнецами. Знать бы, а ещё лучше — понять, что это такое...

Шепард продолжал играть. Бенезия слушала. Джон играл... прекрасно. Возможно, профессиональному гитаристу было бы достаточно просто указать на недостатки. Но сейчас Шепард играл не для профессионального гитариста. Он играл для гостьи. И мелодия, и то, как Джон играл, однозначно говорили Бенезии: так Шепард играет только для тех, кто ему глубоко небезразличен.

Несколько минут Шепард играл. Матриарх ни разу не взглянула на индикатор каютных часов — время потеряло для неё значение. Да, она прожила немало лет. Её единственной дочери сейчас уже больше ста лет, а Шепарду — всего лишь двадцать пять с небольшим лет, но... Люди умели втискивать, вкладывать, вмещать в год своей жизни столько, сколько далеко не каждая азари умела вмещать и втискивать в сотню лет своей жизни. Сейчас Бенезия слышала и видела очередное доказательство, важное для неё самой. Только для неё. Шепард играл не для себя. Он играл для неё, для своей гостьи и для своей подруги. Пусть не главной, но уже — подруги. А быть подругой такого человека, как Джон, наверное, пожелала бы любая женщина любой расы. Не наверное, а точно! Точно в том случае, если этой женщине удалось бы приблизиться к глубокому истинному уровню понимания Шепарда.

Прижав струны пальцами, Шепард закончил играть, дав последним звукам мелодии спокойно и свободно раствориться в тишине каюты.

Поставив гитару на тумбочку, старпом закрыл защёлку страховочного пояска.

Щелчок фиксатора побудил Бенезию очнуться:

— Спасибо, Джон, — тихо сказала матриарх, взглянув в глаза старпома. Добавлять что-либо ещё, уточнять не было необходимости. Джон, как чётко ощутила Бенезия, понял подтекст ею сказанного правильно.

Сделав несколько шагов, Бенезия опустилась на кровать. Чуть склонилась вперёд, подпёрла руками голову, задумалась. Шепард не торопил её. Сейчас матриарху не хотелось выпрямлять спину, снова превращаться в неприступную пожилую азари. Рядом с Шепардом ей хотелось быть... обычной. Чуточку слабой, чуточку уязвимой, но всегда — очень открытой. Для него одного — открытой. Мало времени осталось до войны. Очень мало времени.

Да, впереди — Цитадель, а потом... Потом — будет видно. На Цитадели будет... сложно. Очень сложно. Появление там протеанина, обоих Спектров... Одного из турианцев уже давно считали погибшим и как минимум — пропавшим без вести.

Появление там её самой...

Вряд ли информация о происшедшем, сумевшая покинуть пределы атмосферного щита Идена, была полной. Мало кто из азари мог поверить, что она, матриарх Бенезия Т'Сони, вернулась. Мало кто. Но она действительно вернулась, вручив себя единственному землянину, сумевшему совершить невозможное.

Вернулась. И теперь она будет рядом с дочерью. И — рядом с Этитой. У неё снова будет семья. Полная семья, где есть мама, папа и ребёнок.

Лиара — дева по любым азарийским стандартам. Да, она доктор ксеноархеологии. Да, она месяцами и годами копается в руинах, оставшихся от протеан. Но она — всё равно дева. Маленький ребёнок, едва вышедший из подросткового возраста. Ребёнок, пятьдесят лет тому назад порвавший все связи с родителями, десятилетиями не прилетавший на Тессию. Бенезия знала о том, что Лиара старалась не возвращаться в центральные области Пространства Азари, понимала причину такого поведения дочери, но сейчас...

Сейчас матриарх Бенезия чувствовала, что её отношение к Лиаре изменилось. Больше не хочется терпеть разлуку. Больше не хочется помогать дочери тайно, завуалированно. Больше не хочется. Хочется жить рядом с Лиарой. Хочется помогать ей. Хочется разговаривать с Лиарой на самые разные темы, часами слушать её. И хочется очень многое рассказать ей. В первую очередь о том, какие уникальные люди есть среди землян. Рассказать о Шепарде. Не о своих взаимоотношениях с Джоном — это Лиара вполне способна сама понять правильно и полно. А именно о том, кто такой Шепард и кто такие нормандовцы.

Да, впереди — Цитадель. И, может быть, тогда Лиара точно узнает, что мама — выжила... Как она отнесётся к этому? Захочет ли дочь её увидеть, услышать? Захочет ли говорить с ней? Пятьдесят лет... Пятьдесят лет разлуки, пятьдесят лет молчания. Азари спокойно и где-то даже — равнодушно относятся к таким срокам. А люди — нет, для них такие сроки — критичны. Мало что способно подвигнуть людей на разрыв взаимоотношений на столь длительный срок. Очень мало что способно.

Шепард подошёл к столу, набрал на инструментроне код и в каюте зазвучал... орган. Бенезия подняла взгляд на старпома. Тот обернулся, шагнул к кровати, сел рядом с азари.

— Токатта и фуга ре минор. Иоганн Себастьян Бах. Орган земного Домского Собора. Профессиональная запись цифрового качества, — тихо, почти шёпотом пояснил Шепард. Бенезия дивилась тому, как слова старпома естественно вплетались в звучание самого большого и самого мощного земного музыкального инструмента.

Она многое знала об органах, гигантских сооружениях, способных своим звучанием повергать слушателей в мистический, религиозный шок и трепет. Знать — одно, а слышать, слушать органную музыку, сидя рядом с Шепардом — совершенно другое. Гораздо более глубокое. И — важное.

Шепард не старался обнять Бенезию, хотя обстановка этому способствовала. Но он не отделялся, не дистанцировался от неё.

Бенезия слушала музыку и могла думать, размышлять, вспоминать о чём угодно. Могла забыть о том, что рядом сидит человек-землянин, что она — гостья в его каюте. Могла почувствовать, понять, что такое одиночество. Другое одиночество. Естественное, не вынужденное, не насильственное. Совершенно другое одиночество — не то, какое она временами ощущала, подчиняясь Жнецу.

Шепард знал, что предложить ей послушать. Не какие-нибудь новомодные мелодии и ритмы-однодневки, пусть даже и считавшиеся у землян жутко современными, а классику.

Эта музыка звучала век назад, два века назад, три века назад, приводя в восхищение сотни людей. Поднимая их чувства и разума над серостью повседневности. Эта музыка будет звучать и через сотни лет после того, как поколение Шепарда уйдёт за Грань. Эта музыка, вне всяких сомнений, будет звучать в перерывах между схватками землян со Жнецами. А может быть, она теперь будет звучать не только там, где будут противостоять этим "креветкам" люди, но и там, где будут стоять насмерть представители других рас.

Люди — молодая по космическим меркам раса. Но уже достаточно известная. Три десятка лет — и они смогли проникнуть почти во все обитаемые миры современной Галактики. Закрепиться, утвердиться, не отступить перед сложностями и трудностями.

Бах отзвучал. Бенезия ждала, что Джон встанет, снова подойдёт к столу. Хотя бы за тем, чтобы отдать команду воспроизвести какую-то другую мелодию. Несколько секунд — и зазвучала другая мелодия. Оркестр. Наверное, большой симфонический. И мелодия — другая. Совсем другая. Мягкая и — зовущая, помогающая встать и идти.

Чуть повернув голову, Бенезия взглянула на Джона. Тот принял её взгляд:

— В детдоме у нас были компьютеры. Мы часами, забывая обо всём, играли на них в игры. Кому что нравилось. Мне нравились игры с открытым миром, с высоким уровнем свободы главного героя. Это — мелодия заставки к одной из таких игр. Она помогла мне осознать, а может быть — и понять огромность Галактики, её неисчерпаемость и... ценность. А в армии... солдатам моего подразделения она помогала подготовиться к будущим боестолкновениям.

Едва заметно кивнув, Бенезия вернула голову в прежнее положение.

Поднимать взгляд, смотреть на интерьер каюты не хотелось. Видимо, Джон готовился к визиту гостьи. Готовился серьёзно. Запрограммировал, как теперь понимала матриарх, автоматику на воспроизведение нескольких мелодий. Сложно сейчас было сказать, скольких именно, но, как хотелось верить Бенезии, многих.

Её ожидания оправдались. С первых секунд она узнала звучание. Гитара. И — маленький, камерный оркестр.

Удивительно слаженное звучание, где гитара первенствовала, понравилось Бенезии. Спокойная, размеренная, но в то же время — совершенно не печальная мелодия. От неё... не веяло непреодолимой грустью и безысходностью.

— Фрэнсис Гойя. Композиция 'Вечность', — шёпотом пояснил Шепард.

Матриарх едва заметно кивнула, прикрыв глаза. Точное название. Да, для людей срок жизни любой азари — почти вечность. И в то же время... Люди не испытывают религиозного, мистического трепета перед долгоживущими расами. В том числе и потому, что умеют вкладывать в секунды и минуты то, что азари могут вложить разве что в десятилетия и столетия.

Композиция звучала всего несколько минут. Секундная пауза тишины и... Многоголосье инструментов породило дивную картину — спокойную и в то же время... глубокую.

Эту мелодию Бенезия узнала — для землян она была классикой. 'Лунная Соната'. Бетховен. Восемнадцатое столетие. Четыреста-пятьсот лет тому назад. Вряд ли тогда люди догадывались о том, что где-то в космосе живут другие разумные органики. Четыреста — пятьсот лет тому назад. Тогда и Бенезия и Этита были очень молоды... И ничего не знали о землянах, о людях. Занимались своими обычными, где-то даже рутинными проблемами, делами.

Шепард понял, что гостья и подруга узнала мелодию, поэтому промолчал, не стал ничего говорить. Сидел и слушал...

Меньше полминуты длилась пауза. И другой оркестр заиграл другую мелодию. Грустную и в то же время оптимистичную. Не дающую слушателю впасть в печаль и уныние очень глубоко.

— Когда я прилетел на станцию 'Арктур', — шёпотом сказал Шепард, вдруг припомнив этот момент, казалось бы, не оставивший в сознании никаких следов, — я шёл к указанному мне кабинету по длинному коридору, где размещались комнаты офицеров станции. Дверь в один кабинет была приоткрыта. И я услышал эту мелодию. Она... не была чужеродной там, в военной части большой орбитальной станции. Офицер играл на пианино, играл 'Тоску по родине'. Играл, забыв о том, что вокруг — официальные служебные кабинеты, что вокруг — военная часть станции. Там, на 'Арктуре', люди живут годами. Я шёл по коридору и понимал, что, скорее всего, долго на 'Арктуре' не задержусь. Что мне предстоит получить назначение на корабль и очень быстро покинуть пристанционное пространство. А этому офицеру предстоит остаться и продолжать служить здесь, на этом железно-пластиковом острове. Служить и жить далеко от родной планеты... — Шепард опустил голову ниже. И Бенезия поняла — он не хочет, чтобы она видела его слабость. Не хочет, чтобы она почувствовала его пусть временную, но уязвимость... Шепард тосковал по Земле, где оставил Дэйну. Тосковал постоянно, пряча тоску под бронёй души и сердца.

Бенезия слушала мелодию. И хотела верить, что Лиара хоть иногда вспоминает Тессию, свою родную планету. Даже если она не вспоминает свою маму и папу, она вспоминает Тессию, которую любит. Вспоминает, потому что Тессию она приняла в своё сердце, в свою суть, в свою душу.

Шепард не стал говорить об этом, но Бенезия вспомнила: один из иден-праймовцев упомянул ещё одно название этого музыкального произведения: 'Прощание с Родиной'.

Наверное, Джон остро понимает, осознаёт, что ему не суждено вернуться на Землю от Цитадели. Не только потому, что нормандовцы согласились помочь Бенезии и воссоединить её с дочерью, улетевшей на Терум, но и потому, что разведкорабли такого уровня, как 'Нормандия', в простые и короткие рейсы не направляют.

Сложную и точную технику надо использовать полностью, раскрывать её потенциал в полной мере. Это означает, что после Терума, вполне возможно, фрегат-прототип уйдёт в очень длительный полёт. Военные космические разведкорабли часто попадали в такие уголки Галактики, куда не рисковали летать даже самые "отвязные" авантюристы и искатели приключений.

Теперь, когда до вторжения Жнецов остаётся совсем мало времени... Фрегат-прототип уйдёт в длительный полёт. Да, вполне возможно, нормандовцы сделают всё, чтобы Бенезия и Лиара с комфортом и достаточно быстро вернулись в пределы Пространства Азари, но потом... Потом фрегат уйдёт в длительный полёт. И... Кто знает, как сложатся обстоятельства. Никто из разумных не может предсказать это точно. Ясно, что быстрого возвращения фрегата на Землю ожидать нельзя.

Очень скоро она покинет борт фрегата. Очень скоро рядом с ней будут Лиара и Этита, а вокруг — знакомая до мельчайших деталей материнская планета азари — Тессия. Очень скоро она будет... дома. Очень скоро она будет постоянно вспоминать каждую минуту, проведённую среди нормандовцев. Каждую минуту, проведённую среди иден-праймовцев. Каждую минуту, проведённую рядом с Джоном. Она будет грустить о том, что Джон теперь очень далеко.

Связи с 'Нормандией' тогда может и не быть: это — военный корабль, а не гражданский лайнер. Очень хочется верить, что Джон будет ей писать. Она будет читать эти письма. Будет заучивать их на память. Заучивать, совершенно не напрягаясь, потому что... Потому что она любит Джона. И знает, понимает, чувствует, что он тоже любит её, матриарха азари. Любит... И даёт ей полную свободу. Она сможет быть рядом с Лиарой, рядом с Этитой, рядом с другими азари — и не только с азари. Но ей будет... будет очень не хватать Джона. Она будет часто вспоминать его. Таким, каким поняла, почувствовала, запомнила его только она одна.

Джон — воин и он не будет прятаться в тылах. Он выйдет вперёд. Он будет рисковать. Такой уж он... Неуёмный в своём стремлении защитить других разумных органиков от любых опасностей.

Всё это будет... Будет очень скоро. Нормандовцы постараются полностью выполнить своё обещание. Они подарят Бенезии счастье возвращения к семейной жизни. И уйдут в космос, уйдут выполнять свои задачи. Сложные, трудные, тяжёлые. В разведке других задач не бывает. Это понятно даже ей, гражданской пожилой азари. Уже сейчас благодаря Джону она, матриарх азари, привыкает, что она больше не религиозный лидер расы, не член высшего органа управления — Матриархата. Она — такая же, как тысячи других матриархов. Она — такая же. Но она — другая. Никто из соплеменниц, кроме неё, досконально не знает, что такое быть хаском-азари. Никто из разумных органиков, кроме её и Сарена, доподлинно не знает, как Жнецы подчиняют себе других разумных органиков.

Индоктринация. Замена управляющей программы, основанной на свободе выбора, на программу полного слепого подчинения чужому внешнему влиянию. Благодаря Шепарду, благодаря Чаквас — она вышла из этого страшного кокона, вернулась к обычной жизни. И потому её не страшит приближение вторжения Жнецов в Галактику.

Она знает о Жнецах то, что поможет победить их. Поможет сдержать их натиск. Поможет подготовить решающий удар, открывающий дорогу к окончательной победе над этими страшными "креветками" и их пилотами. Она знает, кто сможет нанести Жнецам решающий удар, от которого эти "креветки" уже не смогут оправиться. Знает, что война будет сложной, тяжёлой и трудной. Будет много потерь. Будет много утрат. И именно в этой войне будут проявлены во всей полноте истинные сути многих, почти всех разумных органиков.

Всё это будет. Впереди. А пока она сидит рядом с Шепардом и слушает чудесную музыку, думает о своём. Свободная, сильная, спокойная. Она... рада. Рада тому, что в эти минуты она не одна. Рядом с ней — её Джон. Да, она на много лет старше его, но это сейчас не важно. Совершенно не важно, потому что Джон — единственный, кто смог совершить невозможное: вернуть её в обычную жизнь из полного ограничений существования в хаскококоне. Единственный, кому она, матриарх азари, верит полностью и до конца. Верит — и знает, что Джон не будет злоупотреблять её доверием и её открытостью. Ей хочется верить в чудо, хочется верить, что благодаря Шепарду она забеременеет и родит ещё хотя бы одну дочку. Но даже если этого не случится, она не будет считать виновным в этом Джона. Не будет считать виновной в этом себя. Потому что Джон уже дал ей больше чем сугубо телесное единение двух разумных органиков. Он дал ей возможность понять, осознать, постичь душевное единение. И уже этим он встал вровень с ней, матриархом азари, возраст которой перевалил за восемь сотен календарных лет.

— Бена, — шёпотом сказал Шепард.

Азари повернула к нему голову. Их взгляды встретились.

— Ты утомлена. Я провожу тебя до салона. Позволишь? — Джон встал, повернулся, протянул руку.

Бенезия снизу вверх посмотрела на стоящего рядом ней старпома.

Он не настаивает. Он чётко и полно чувствует, считывает её состояние.

Они провели вдвоём наедине немало времени. Кажется, у людей это называется первым свиданием. Хорошо, ёмко названо. Жаль, что всё приятное быстро заканчивается.

Матриарх азари встала, протянула руку и ощутила, как осторожно и бережно пальцы Джона касаются пальцев её руки.

Приятное тепло совершенно естественно и неспешно поползло вверх по руке азари. Достигло плеча, проникло в шею и объяло голову, а затем — скользнуло, распространяясь на другую руку и на туловище, на ноги. Это было единственное касание, которое позволил себе Шепард за всё время свидания.

В том, что это было именно свидание, теперь Бенезия не сомневалась.

Вдвоём они вышли из каюты и Бенезия даже не услышала шелеста закрывавшейся двери.

Коридор остался позади. Шедшие навстречу нормандовцы приветствовали старпома и матриарха учтивыми короткими кивками.

Некоторые оглядывались, смотрели им вслед. В этих взглядах не было ничего настораживающего, неприятного или опасного.

Бенезия чувствовала, что нормандовцы понимают очень многое и им не нужно ничего пояснять.

Остановившись у двери своего салона, Бенезия повернулась к Шепарду, положила руки ему на плечи.

Он смотрел на неё мягким спокойным взглядом, в котором без труда читалась грусть и сожаление. Он жалел о том, что свидание так быстро закончилось, но не хотел настаивать и тем более — требовать продолжения, не хотел любого насилия над гостьей.

— Спасибо, Джон, — тихо сказала азари. Секунда — и она прижимается к нему, обнимает и целует в щёку. — Спасибо тебе, — она чувствует его руки на своей талии и понимает: Шепард не хочет расставаться с ней вот так, очень быстро. Ей тоже не хотелось размыкать объятия, не хотелось отступать даже на шаг, не хотелось открывать дверь салона.

Несколько минут они стояли обнявшись. И Бенезия безмолвно благодарила Высшие Силы за каждую секунду свидания.

Разомкнув руки, Бенезия отшагнула назад. Взглянула на Джона, едва заметно кивнула, повернулась и перешагнула порог салона.

Ей очень хотелось обернуться, но она понимала, что не обернуться будет лучше. И для неё, и для Джона.

Дверь медленно встала на место, щёлкнул замок, замерцал красный светодиод.

Матриарх понимала, что этот светодиод теперь мерцает и снаружи. Его мерцание видит стоящий у двери Джон.

Удалявшиеся шаги старпома Бенезия услышала сквозь полотно двери.

В эту секунду ей хотелось заплакать: столь коротким и в то же время крайне ёмким было окончившееся свидание.

Она обняла и поцеловала Шепарда, сделала то, что хотела очень давно сделать именно так. Ей было всё равно, видел ли её и Джона кто-либо из нормандовцев в эти минуты. Она верила в то, что члены экипажа и команды фрегата всё поймут правильно.

Шепард ушёл через несколько минут после того, как увидел замерцавший красный сигнал на внешней панели ВИ замка двери салона.

Он вернулся в свою каюту, закрыл дверь на защёлку и лёг.

Сон пришёл быстро. Перед тем, как погрузиться в дремоту, он ощутил, что Бенезия тоже уснула.

Лиара. Перед отлётом на Терум

Маленькая, слепленная из старых, давно снятых с производства блок-модулей, космическая станция. Можно сказать, что — небольшая. Таких станций в галактике — несколько десятков.

Лиара Т'Сони шла по коридору мимо контейнеров, заполненных платами с кристаллами памяти. Компьютерный центр станции — средоточие и главное хранилище информации.

— Доктор Т'Сони, — ожил инструментрон на руке молодой азари. — Служба Безопасности проверила вооружение и боеприпасы, предназначенные для нашей экспедиции. Разрешила готовить их к погрузке, — голос заместителя Лиары прозвучал буднично и по-деловому. Ватри, столетняя азари по-другому, как казалось младшей Т'Сони, разговаривать и не умела.

Терум. Планета, на которой в ближайшие несколько суток предстояло работать возглавляемой Лиарой археологической экспедиции. Транспортный корабль должен был доставить на Терум гору оборудования — предстояло закопаться в планету, постараться добраться до странного артефакта, сведения о котором она получила в Секретариате Советницы Азари на Цитадели. Что это был за артефакт, в сообщении не уточнялось, но Лиара не сомневалась: он напрямую связан с протеанами, ведь на этой вулканической планете было предостаточно руин, однозначно относимых к эпохе протеанского могущества. Пятьдесят тысяч лет тому назад протеане были очень сильны, а сейчас от них остались такие вот руины.

Если бы не геты, шаставшие по всей Галактике, гражданским археологам не нужно было особо вооружаться. Хватило бы пистолетов и дробовиков плюс несколько винтовок. Всё — гражданские образцы, упрощённые до предела. Гетская угроза становилась с каждым днём всё более реальной, мало кто из исследователей продолжал вспоминать, что когда-то геты отсиживались за Вуалью.

Потратив полчаса предотлётного времени на подписание соответствующих документов в офисе Службы Безопасности станции, Лиара вернулась в компьютерный центр, продолжив загружать нужные файлы в инструментрон и ридеры. Здесь, среди едва слышно гудевших серверов и рабочих станций, ей было спокойно. Настолько спокойно, насколько это было вообще возможно — младшая Т'Сони хорошо знала, что геты не успокоятся и такую планету, как Терум, в покое не оставят.

Транспортник разгрузится на Теруме и уйдёт, а немногочисленным коллегам Лиары придётся оборудовать лагерь по усиленному варианту. Две-три наблюдательных вышки, с которых, при необходимости, можно будет стрелять по гетам. Только бы там не появились колоссы — против гетских танков у гражданских археологов оружия не было.

Да, Служба Безопасности станции разрешила взять несколько гранатомётов с боекомплектом, но даже полугражданские эсбешники понимали: против гетов-колоссов это — карнавальные хлопушки. Да и геты-пехотинцы, не говоря уже об охотниках — тоже противник серьёзный. Машины, вооружённые сетевым ИИ, были опасны в бою. Намного опаснее большинства пиратов или контрабандистов, против которых археологи часто вели настоящие боевые действия.

Предстоящая работа на Теруме не обещала быть лёгкой, быстрой и беспроблемной. Лиара думала о том, что очень многих своих коллег она не сможет вывезти с Терума. Проклятое предчувствие ни на минуту не оставляло её, но отказаться от осуществления работ на Теруме означало влезть в такие долги... И так финансирование — минимальное, приходится убеждать, уговаривать, временами — даже умолять спонсоров. А если не будет результатов с Терума — не первых попавшихся, а достойных результатов — ей не расплатиться с кредиторами даже за двадцать лет. То, что она, азари, способна прожить несколько сотен лет, в данном случае не является каким-либо преимуществом.

Осторожность, присущая Лиаре, просто вопила об опасности, но ещё более опасно было не вернуть долги. Младшая Т'Сони предпочитала оставаться в рамках официальной науки, её не привлекала деятельность 'чёрных' археологов, стараниями которых ценность находок, достававшихся академическим учёным, неуклонно снижалась. Если не вернуть долги — будет сложно организовать новые экспедиции, а без новых экспедиций придётся подумать о возвращении на Тессию. Только о возвращении на Тессию, а не о возвращении к Этите и к Бенезии. Уже очень давно Лиара не вспоминала о том, что где-то в Азарийском Пространстве у неё есть мама и папа. Эти воспоминания причиняли ей острую боль, делали крайне рассеянным внимание. Лиара старалась забыться, погружаясь, раз за разом в водоворот привычных служебных вопросов и проблем, работая над новыми научными материалами, читая архивы.

Негромкий шелест систем охлаждения серверов думать не мешал и Лиара привычно замерла, пользуясь тем, что в этой серверной она одна. Руководитель экспедиции тоже должен соблюдать известную дистанцию между собой и подчинёнными. Что-то подсказывало Лиаре, что эта экспедиция на Терум для неё будет последней, в которой она будет руководителем, а не рядовым сотрудником. С огромным трудом ей удалось пробить финансирование этого полёта и этой экспедиции на планету, отличающуюся уже несколько лет повышенной вулканической активностью. Опасно, но только там можно было найти что-то ценное. Если промедлить — подтянутся 'чёрные' археологи. Гораздо лучше оснащённые и хорошо вооружённые. А значит, они сумеют за короткое время найти не только этот недавно 'проявленный' артефакт, но и многие другие, возможно, что и не менее ценные. Найти, взять на борт космокорабля и увезти. Как пишут в Экстранете — 'в неизвестном направлении'.

Привычный полумрак не напрягал глаза — для техники освещение не критично. Здесь, в серверной, несмотря на обилие тяжёлых и объёмных блоков и модулей, было пусто. Настолько пусто, что Лиара и сама не заметила, как её глаза наполнились слезами. Дорожки влаги высветлили бледно-голубые щёки. Годы, проведённые вдали от Тессии, вдали от родителей, сказывались сейчас — 'нервный щит' дал слабину. Лиара чувствовала, как по щекам текут всё новые и новые слёзы, но не стремилась стереть влагу. Не было сил поднять руки. Она устала от одиночества. Устала быть одна при живых родителях. Устала скрываться от них, устала шифроваться, устала уходить от необходимости отвечать на расспросы коллег. Устала.

Глядя на какой-то контейнер, Лиара не видела его деталей, слёзы мешали ей чётко видеть надписи и обозначения, огни пультов расплывались в причудливые пятна. Ей не хотелось кричать, не хотелось даже всхлипывать. Она просто молча плакала, постаравшись только встать так, чтобы её слёз никто больше из разумных обитателей станции не увидел.

Пальцы азари нащупали висевший на поясе пистолет. Обычная гражданская модель. Только увеличена до предела ёмкость магазина да добавлен лазерный прицел. Больше никаких изменений. Таким пистолетом удобно пользоваться в перчатках, а в культуре азари принято носить перчатки почти постоянно, независимо от температуры. Даже сейчас, на станции, Лиара знает, что пальцы её рук, ладони и кисти скрыты под тканью с броневыми вставками, а когда сверху будет скафандр — там будут и свои перчатки. Сейчас комбинезон дополнен броненакладками на коленях на голенях. Тяжесть этих накладок стала настолько нестерпимой, что Лиара опустилась на пол, села, вытаскивая пистолет из упоров-захватов. Палец лёг на спусковой крючок, но выстрела не будет — включён предохранитель.

Для чего она вдруг потянулась к личному оружию — Лиара в этот момент не смогла бы внятно объяснить никому. Даже самой себе. Стреляться, кончать жизнь самоубийством ей точно не хотелось, но... ощущение небезопасности предстоящего полёта и работы на Теруме могли побудить вспомнить об оружии. Вот так вот вспомнить, чтобы ощутить тяжесть пистолета — в руке, упругость спускового крючка, заблокированного предохранителем — под пальцем.

Несколько минут Лиара сидела, привалившись спиной к стене и не выпуская из рук пистолет. Глаза сами закрылись, спасительная тьма перед взглядом немного снизила нервное напряжение. Привычный, ставший едва ли не второй кожей, комбинезон тоже помог удержаться в рамках. Осторожно и неспешно вложив пистолет в упоры-захваты, Лиара поднялась на ноги и вышла из серверной. Предстояло дойти до арсенала станции, проверить контейнеры с оружием и боеприпасами и дать добро на их погрузку на транспортник.

Работа продолжалась. Надо делать дело, надо избежать провала, надо привезти с Терума что-то очень ценное и важное, способное покрыть расходы на экспедицию и принести небольшую прибыль. Надо будет поблагодарить коллег, продолжавших ей доверять и участвовать в организуемых младшей Т'Сони экспедициях.

Проверяя исправность винтовок, пистолетов и дробовиков, Лиара не спешила, хотя кладовщики и охранники арсенала косились на азари с явным неудовольствием — далеко не всем нравится чёткость, точность и аккуратность.

Закончив работу с контейнерами с оружием и боеприпасами, Лиара прошла в отсек, где стояли контейнеры со скафандрами. Потратила несколько десятков минут на проверку их работоспособности и целостности.

Вздохнувшие было с облегчением кладовщики вынуждены были в очередной раз подождать, пока все скафандры не были проверены. Подписывая документы, младшая Т'Сони привычно вчитывалась в формулировки, сверяла коды и шифры, изредка взглядывала на контейнеры и укладки. Гражданские скафандры в этот раз не казались ей достаточной защитой. Хорошо, что большую часть времени придётся провести под поверхностью Терума. Там в скафандрах не будет особой необходимости.

Подписав последний файл в ридере, младшая Т'Сони вышла из станционного арсенала, намереваясь подняться в столовую, пообедать. До отлёта на Терум оставалось ещё несколько часов.

Таэла. Обход протеанской базы. Размышления и воспоминания

Таэла вышла из своего обиталища, намереваясь предпринять длительный обход протеанской базы и одновременно — о многом подумать. Протеане могли позволить себе распараллелиться — расовая особенность, воспитанная и укреплённая поколениями.

Ступив на плиты пола коридора, протеанка огляделась по сторонам. Да, база сохранилась. И, если не знать о том, что в нескольких десятках метров внизу начинаются заблокированные уровни... Можно было бы утверждать, что она сохранилась очень неплохо. Только командир не имеет права не знать такое. И потому... горько осознавать, что вместо миллиона протеан осталась сотня.

Да, наверху — Иден-Прайм. Так теперь называется эта планета. В эпоху всевластия Протеанской империи планета называлась по-иному, современные разумные органики вряд ли смогут выговорить длинное и несколько витиеватое название. А для протеан подобные названия были совершенно обычными. Слишком много планет было известно чистокровным протеанам, слишком много звёздных систем они исследовали за свою долгую жизнь. И всегда старались давать 'долгоживущие' названия небесным телам, а также — скоплениям, туманностям.

Когда 'Клинок Ярости' прибыл на Иден-Прайм... было уже ясно, что многое, очень многое пошло, мягко говоря, не по планам. И катастрофа — а как ещё назвать гибель протеан, спавших в анабиозных капсулах в результате пожара, взрывов и отказов систем, заставила действовать 'по обстоятельствам'.

Многие протеане — Таэла это ощущала остро и чётко — уже свыклись с мыслью о том, что противостояние проиграно, и Жнецы вот-вот одержат убедительную победу. С Идена уходили корабли, перегруженные ценностями, переполненные пассажирами — и протеанами и представителями рас, в разной степени включённых в 'орбиту влияния' Империи.

Корабль пришлось маскировать и делать это быстро и чётко — времени до прибытия передовых флотов Жнецов в систему оставалось всё меньше, а работы для прибывшего отряда воинов — всё больше, учитывая последствия катастрофы на базе.

Таэла вспомнила, как она впервые обошла большинство уровней базы. Быстро обошла, хотя приходилось, обходя завалы, пожары, провалы, и ползти, и передвигаться пригнувшись... Да, разрушений на базе тогда было предостаточно. И надо было сделать многое, чтобы хотя бы понять, как в случае необходимости отступить сюда, ведь после маскировки 'Клинка...' отряду часто придётся действовать, используя только то, что удастся унести на себе и с собой.

Тяжёлым получился тот обход базы. Не физически — психически тяжёлым. К физическим перегрузкам чистокровные протеане были привычны, а вот к психическим... Здесь было сложнее. В том числе и потому, что война со Жнецами продолжалась уже несколько столетий. И пока что перевес сил и средств был на стороне 'креветок'. Это нервировало не только протеан, но и разумных органиков, принадлежащих к другим расам. Единство... Может быть, действительно, протеане стремились к его достижению слишком уж активно и не всегда обдуманно... Наверное, тогда не было не только желания, но и возможности повнимательнее отнестись к просчёту вариантов деятельности...

Ладно. Прибыл корабль, выгрузился отряд, освоил базу. Всё это было сделано быстро, чётко, планово. Основной задачей отряда было противодействие десантам Жнецов и их сообщников и приспешников. В основном — трансформированных и индоктринированных. Других Жнецы не признавали. Протеане догадывались: полумашины не желали сталкиваться с малейшим противодействием в рядах тех, кто так или иначе уже утратил право называться разумным органиком. Даже если он с виду совершенно ничем не отличался от коренных жителей Галактики, всё равно... Он уже был на другой стороне, он был другим.

Для чистокровных протеан эта 'инаковость' означала только одно — необходимость физического уничтожения этого 'иного'. Нельзя было никого из слуг Жнецов оставлять в живых и тем более — оставлять боеспособным.

Сейчас уже было ясно: 'Клинок Ярости' стал последним боевым военным кораблём Империи Протеан, прибывшим на Иден-Прайм. И он же стал последним кораблём, экипаж и команда которого отступили, а точнее — попытались отступить в пределы базы под давлением превосходящих сил Жнецов и их пособников.

Что запомнила Таэла о событиях тех дней, предшествовавших отступлению в пределы базы? Многое. Сейчас не хотелось, не было никакого желания вспоминать это сколько-нибудь последовательно.

Прибыли, обустроились по-походному — несколькими наземными лагерями и одним подземным, рядом с базой. Да, многие протеане уже предвидели возможность и необходимость отступления в пределы базы, поэтому сократили количество извлечённых из укладок и контейнеров вещей и предметов до минимума. Хотя и говорят разумные органики очень многих рас, что солдат — чемпион по минимализму обстановки, но... Так или иначе там, где появлялись солдаты и офицеры — резко возрастало количество вещей и предметов, однозначно указывающих на то, что здесь обитают, пусть даже и временно — разумные существа.

Трансформация окружающей действительности, окружающей среды — куда от неё денешься. Хотя и о маскировке забывать не приходилось — она спасла за столетия противостояния множество жизней и армейцев и гражданских.

Потом... потом было развёртывание. Несколько десятков позиций, в том числе и противокосмической и противодесантной обороны. И — несколько декад ожесточённого противостояния.

Наверное, у неё будет ещё возможность вспомнить эти дни достаточно полно и последовательно. Тогда, когда 'Клинок Ярости' оживёт и уйдёт с Иден-Прайма, чтобы перенести выживших протеан на другую планету, туда, где можно будет основать колонию.

Несколько декад противостояния. Десанты, обстрелы, бомбардировки, атаки, затишья. Обычная работа для воина, будь он армеец или флотский. И вот тут-то и была проблема. Таэла — командир корабля, пилот. Она — флотская. А Явик, получивший назначение на 'Клинок Ярости' в самый последний момент — армеец. Он и сам не знал, что будет теперь рядом с Таэлой — его могли услать куда угодно: Империя большая, планет и станций — сотни...

Но вышло так, что Явик и Таэла встретились ещё до отлёта 'Клинка...' на Иден-Прайм. Встретились, поговорили. О многих служебных вопросах и проблемах. И уже тогда понимали, что судьба подарила им обоим уникальный шанс — побыть вместе и рядом достаточно долго.

Таэла помнила, как Явик постоянно мягко напоминал ей о необходимости уделить максимум внимания кораблю и его экипажу и команде. А сам... сам почти не вылезал с позиций. От места, где был замаскирован фрегат, до ближайшей позиции было несколько десятков километров, а до самой дальней — несколько сотен. Только так можно было сохранить воинов под почти непрерывными бомбёжками и обстрелами.

И всё же Явик находил возможность придти к ней на корабль и на базу, увидеться, поговорить, просто побыть рядом. У людей такой тип взаимоотношений часто называют 'платоническим'. Может быть, земляне в этом не ошибаются, может быть, они правы.

Явик тоже не настаивал ни на чём. Он просто был рад побыть рядом с Таэлой, помолчать. Он не стремился смотреть на неё слишком часто, понимал, что подруге тоже надо дать возможность отдохнуть от нагрузок, напряжения, постоянной готовности к действию.

Явик... берёг и заботился о Таэле. Может быть, его забота и внимание и были стандартными, но... для Таэлы они были важны и необходимы. Она знала, что Явик её любит. И даёт ей право выбора.

Все протеане, кто входил в состав экипажа и команды 'Клинка...' знали об их взаимоотношениях, понимали их уровень и не препятствовали, более того — помогали. Известно, что у командиров забот ежедневно — всегда предостаточно. Если, конечно, командиры — профессионалы, а не любители. И в этой круговерти, в условиях, когда не знаешь, придёт ли Явик в следующий раз или задержится, будет ли он цел и здоров или будет ранен или травмирован, напишет ли хотя бы строчку или не сможет этого сделать... Трудно остаться абсолютно спокойной и уравновешенной. Протеане умели держать себя в руках, но одновременно они с лёгкостью 'читали' физическое и психическое состояние друг друга. Да и чтением мыслей тоже владели в совершенстве.

При чём тут телепатия? Для протеан она — рабочая технология и обычная возможность, не более того. Есть инструмент — им нужно уметь профессионально и быстро воспользоваться.

Явик воевал. Он — спецназовец, офицер, руководил отрядом десантников. Да, Таэла видела, понимала и чувствовала, насколько ему было тяжело узнать, а потом — убедиться в том, что миллион соплеменников погиб в недрах базы. Причин их гибели было несколько, но каждая была связана с таким количеством обстоятельств, что... Пришлось решать проблему изоляции повреждённых уровней, решать, какие уровни из более-менее сохранившихся как следует использовать.

Фактически протеане разрывались между тремя направлениями — база, корабль и позиции на поверхности Иден-Прайма.

Таэла в основном была занята на базе и на корабле — что поделать, она — командир фрегата, который тоже ушёл под землю, был надёжно замаскирован. Хорошо, что до прибытия флотов Жнецов успели закончить все работы по маскировке 'Клинка...'. Жнецы, как была уже тогда убеждена Таэла, не оставили бы протеанам корабль: для 'креветок' корабли почти всегда были целями номер один. А взрыв такого корабля — это воронка шириной минимум полтора километра и глубиной несколько сот метров.

Впечатляет? Очень впечатляет. Главное — неприятно впечатляет. Потому на маскировке корабля работали все, кого отпустили командиры отделений, взводов, рот. Работал, как помнила Таэла, и Явик. Много работал, не ссылался на свой командирский статус, работал физически наравне с другими протеанами.

Так было заведено в Империи. Не бояться никакой работы. Только так можно было сохранить власть над десятками разнообразнейших рас. Да, современные, точнее — нынешние Советники Цитадели чувствуют себя слабыми, хотя у них под началом едва ли полтора десятка рас наберётся. А если таких рас — восемь или десять десятков?

Вряд ли современные, нынешние Советники смогли бы спокойно справиться с таким количеством проблем и вопросов. Сами справиться или с помощью разросшегося аппарата — здесь это не важно. Главное — они сами по себе не справились бы со своими обязанностями. Сами. А аппарат — это всего лишь вспомогательная структура. Ключевое слово — 'вспомогательная'. Советник сам отвечает за многое. А бывает — за всё.

Таэла нечасто покидала подземные уровни базы. Хотя ей приходилось и в атаки ходить, и отражать атаки хасков Жнецов. Трудно было сейчас вспомнить всё в деталях, но протеанка знала — память проснётся, откроет свои хранилища и тогда придётся вспомнить очень многое. Этому 'вспоминанию' будет очень способствовать полёт от Иден-Прайма. Куда? Да как можно дальше в малоисследованные и в неисследованные части Галактики, которую люди так поэтично и мягко называют Млечным Путём.

Как женщина, Таэла отмечала и запоминала множество деталей. Да, когда позади оставались шлюзы и герметдвери, протеанка ощущала и гарь и смрад, слышала звуки выстрелов, но... всегда отмечала отсутствие членораздельной речи. Хаски Жнецов не общались на понятном протеанам языке. Они использовали какую-то технологию то ли прямого, то ли непрямого управления, позволявшую им организовываться из толп во вполне чёткие формации, а затем — снова превращаться в группы и толпы квазиразумных полусинтетов-полуоргаников.

Наверное, Жнецы, как полумашины, не могли, а может быть — просто не хотели терпеть рядом чистых органиков или чистых синтетов. Рычание, стоны? Были слышны. Но много пришлось Таэле услышать и шуршания и скрежета механизмов. Нет, не только 'креветок' — тех самых многочисленных эсминцев. Были твари и поменьше.

Можно было бы и перечислить этих мелких пособников Жнецов, но... Таэла понимала, что к будущей войне 'креветки' приготовят кое-что получше и поразнообразнее, учтут опыт предшествующих столкновений, творчески, нешаблонно переосмыслят то, что имело место в ходе прошлых Жатв.

Всё было — атаки, десанты, бомбардировки, обстрелы. Флоты врагов пришли к Идену достаточно быстро — не прошло и несколько дней. По современному счёту времени — через неделю, максимум — через декаду.

И началось... До десантов с эсминцев Жнецов дело дошло далеко не сразу, но именно эти десанты заставили протеан впервые, пожалуй, задуматься над тем, что следует делать в таких неблагоприятных условиях — отступать с планеты или отступать в подземные уровни базы.

Так уж случилось, что именно отряд Таэлы и Явика был последним, кому было поручено защищать Иден-Прайм от вторжения основных сил Жнецов. С неосновными силами и поделать-то было что-то существенное очень трудно — весь расчёт низовых и средних командиров строился на активации миллиона спящих протеан, а тут...

Таэла до сих пор помнила, как раз за разом мрачнели старшие и средние офицеры-протеане, когда выслушивали по каналам связи — когда видео, когда аудио — доклады Явика о происходящем на Идене. Собеседники достаточно быстро начинали понимать, что многое, да что там многое — в очередной раз почти всё пошло не по плану. Столько расчётов было на этот миллион спящих протеан. Такая сила вполне могла бы несколько месяцев удерживать планету и не давать не только Жнецам, но и их сравнительно многочисленным пособникам высаживаться на поверхность Идена. База... она была приспособлена к боям в полном окружении, в осаде, но... Миллиона протеан не было, а были несколько сотен...

Удалось отразить несколько десятков атак Жнецов и их пособников. Дать возможность уйти гражданским протеанам. Таэла видела — и на экранах и своими глазами — уходившие от Идена корабли. Понимала — далеко не всем из них удастся добраться до пункта назначения. Тогда в очередной раз разведка Империи сообщила о волне отключений ретрансляторов. Даже для протеан при всей их технической и технологической мощи это означало очень серьёзное осложнение ситуации — кораблей, способных месяцами двигаться в обычном пространстве и достигать — рано или поздно — другой звёздной системы, туманности, скопления, к тому времени в строю осталось очень мало. Их по возможности, конечно, берегли, но...

Прошло слишком мало времени — и на планету стали опускаться эсминцы Жнецов. Гигантские каракатицы стали двигаться по поверхности Идена, непрерывно выжигая очаги сопротивления. Потери протеан резко возросли всего за несколько часов — основной удар 'креветки' направили против позиций орудий противокосмической обороны. Затем стали атаковать позиции противодесантных сил. Потом — наступила очередь мобильных групп. И 'креветки' действовали не сами по себе, а в плотном окружении толп хасков.

Таэла тогда насмотрелась на хаскизированных протеан — и чистокровных и не очень так, что теперь могла бы с уверенностью сказать — ей этого хватило на всю оставшуюся жизнь. Она видела этих хасков не только на экранах — ей приходилось раз за разом выходить из недр базы, покидать борт 'Клинка...' и отражать атаки врага на поверхности Идена. Да, все протеане отряда знали, что она — командир корабля, пилот, старший офицер и потому вроде бы может не покидать борт фрегата, не выходить за пределы внешнего периметра подземной полуразрушенной протеанской базы, но...

В империи протеан было принято, что офицер рискует не меньше, а больше любого солдата. И потому Таэла не считала возможным для себя быть где-то в тылу. Тем более, если Явик раз за разом уходил со своим подразделением всё дальше и дальше от базы. Таэла, отслеживая, насколько это было вообще возможно в тогдашних условиях, перемещения командира десанта, часто ловила себя на мысли, что Явик уводил очередной эсминец — а бывало и не один — от места расположения базы. Тактика понятная и привычная не только для протеан, но и для Жнецов и для их пособников. Экипаж и команда фрегата тоже воевали на поверхности Идена — в базе и на корабле оставались минимальные дежурные смены.

Именно они и занимались взаимодействием с 'Победой' — протеанским виртуальным интеллектом базы. Возможно, нынешним органикам сложно будет воспринять и понять полный список обязанностей 'Победы' — там было и управление, и обеспечение и защита как города протеан на поверхности, так и подземной базы. Наземный Город к моменту прибытия на Иден 'Клинка Ярости' был практически полностью разрушен, разве что башни устояли да некоторые здания размером поменьше. Ещё при подлёте к планете, на фоне мелких, но частых атак разведывательных десантов Жнецов, на всех частотах были часто слышны сигналы бедствия, земля горела, ряд транспортных артерий были превращены в груды металла и пластика.

Глядя на всё это с борта фрегата, Таэла мрачнела и понимала, что ещё больше мрачнеет Явик. Если нет на поверхности достаточной неповреждённой инфраструктуры, значит... значит, близка окончательная зачистка планеты от любой разумной, а может быть — и вообще от органической жизни.

Животные, птицы, насекомые. Все они будут уничтожены. Жнецы имели богатый опыт превращения планет в голые каменные глыбы. А бывало... Страшно об этом вспоминать даже сейчас, но Таэла заставила себя на несколько секунд вспомнить о том, как было получено известие о распылении материнских планет протеан... Шок был страшным.

'Победа' работал. Но уже с момента первой встречи, первого сеанса общения с командным управляющим интерфейсом ВИ, прибывшие на 'Клинке...' протеане поняли, что произошло что-то... не укладывающееся в рамки. А когда спустились вниз, на самые нижние подземные уровни... Такого убитого выражения лиц своих сокомандников Таэла не видела ещё никогда. Видавшие виды протеанские воины-профессионалы и специалисты своего дела были потрясены... Потом... потом началось дознание и разбирательство.

Пришлось многое сделать, чтобы протеанский виртуальный интеллект не смог нанести ещё больший вред. Ограничить его могущество, ввести в рамки... Потеряв возможность заниматься в полной мере обеспечением и управлением наземным поселением, 'Победа' попытался было переключиться полностью на обеспечение базы и... потерпел крах. Что там произошло в его электронных мозгах — это вопрос к узким специалистам.

Сама Таэла полагала, что 'Победа' не сумел выделить главную задачу и спасти стазис-капсулы. Здесь не имело большого значения — произошла катастрофа с капсулами до прибытия на Иден 'Клинка Ярости' или после посадки фрегата. Здесь имело значение только одно — освобождённый от необходимости отслеживать ситуацию и управлять жизнью и безопасностью наземного поселения ВИ 'Победа' не справился со своими обязанностями, хотя формально у него и ресурсов и возможностей прибавилось.

Индивидуальные саркофаги, в которых находились сотни тысяч протеан — не только воинов, кстати, но и гражданских, оказались под властью виртуального интеллекта, в котором, по всей вероятности, не были прописаны важнейшие процедуры реагирования на крайне нестандартные ситуации. Так возникло противоречие между названием, а точнее — именем ВИ и результатами его практической работы.

Ждали ли протеане ухода Жнецов? Да, ждали. Потому что к тому времени имперские воины уже убедились в том, что 'креветки' пришли в галактику извне. Это был внешний, а не внутренний враг, а значит, он должен был покинуть пределы галактики, уйти на свою территорию, в тот самый Тёмный Космос.

Стоял ли вопрос о массовом пробуждении миллиона протеан? К моменту прибытия на Иден 'Клинка Ярости' — нет, не стоял. Ясно было, что для пробуждённых протеан потребуются не только ресурсы подземной базы, но и ресурсы поверхности, а значит — протеанского города. Город — разрушен, база... С ней сложнее, учитывая результат деятельности ВИ.

Таэла помнила лица погибших протеан... Многие саркофаги имели 'окна', сквозь 'стёкла' которых можно было видеть и головы и тела обитателей капсул. Тяжёлое это было зрелище. Отключение капсул было хаотичным, многих протеан застало врасплох.

Это только кажется, что все разумные существа во сне умирают тихо и мирно. Каждый разумный органик во сне умирает по-разному. Да, есть такие, что уходят быстро и безмолвно, но... На лицах многих погибших читалось страдание... Таэла видела, как некоторые протеане... так и застыли, пытаясь выдавить руками 'стёкла'. Глаза некоторых соплеменников были открыты. Видеть их мутные зрачки... Было больно.

Этих протеан в обстановке полной секретности постепенно собирали в недрах базы на протяжении нескольких лет. А в стазисе — разновидности анабиоза они находились десятилетиями. Планировалось пробудить миллион протеан уже после того, как Жнецы покинут Галактику, уйдут к себе, в Тёмный Космос. А оказалось, что надо было пробуждать много раньше. Не успели.

По данным логов и журналов 'Победа' контролировал состояние каждой капсулы, распределял энергию, противодействовал нештатным ситуациям. Кто же мог тогда подумать о том, что источником самой страшной нештатной ситуации станет сам ВИ?

Десанты Жнецов, очевидно, могли затронуть некие механизмы реагирования виртуального интеллекта, после превышения определённой критической массы 'Победа' уже не смог выполнять свои функции надлежащим образом. Не хотелось, очень не хотелось сейчас Таэле вникать во все эти тонкости. Но не вспомнить ситуацию хотя бы обзорно она не могла себе позволить.

Враг, как это уже бывало не раз, навалился на Иден, отметив достаточно высокий уровень сопротивления его защитников. Жнецы десантировали огромное количество наземных сил, которые сумели за несколько часов произвести страшные разрушения.

Да, башни устояли, но какой смысл даже для полумашин был в их разрушении? Правильно, никакого.

Протеане отступали, оставляли одну позицию за другой. Таэла взялась за формирование колонны, которой предстояло войти в пределы подземных уровней протеанской базы и попытаться переждать угрозу далеко внизу, под толщей множества уровней.

Протеанка возглавила колонну, понимая, что это — её обязанность, а не право. Да, она — флотская, не армеец, но... Далеко не все протеане тогда хотели непременно погрузиться в криосон, в стазис. Потому пришлось давить своим собственным примером, обойдясь без многословия и без прямых приказов. Приказ был только один — организованно отступить в пределы базы и подготовиться к погружению в стазис.

Дисциплина у чистокровных протеан была... достаточно высокой, поэтому особых возражений не последовало. Хотя в строю осталось не так много живых из всего состава экипажа и команды 'Клинка Ярости'. Многие флотские ходили не раз в атаки на десантников-пособников, сидели в окопах и блиндажах, а уж стреляли — по многу часов и из самого разного оружия.

Да, их основной заботой был и оставался фрегат, но видя, какие потери несут десантники и пехотинцы, остальные протеане не захотели оставаться ни в пределах корабля, ни в пределах базы и раз за разом выходили на поверхность, не становясь простыми наблюдателями. Участвовали в обороне, в диверсионных рейдах. До тех пор, пока не стало ясно — враг перешёл к активному и целенаправленному преследованию последних выживших протеан.

Тогда Таэла, посовещавшись с Явиком, отдала приказ о начале организованного отступления.

Пришлось отходить к огромным воротам — одним из немногих, ведущих сразу на нужные уровни. Да, там был своеобразный защитный лабиринт, но и пехотинцам, и десантникам, и флотским пришлось пешком отступать к воротам, огрызаясь из полуавтоматического и автоматического оружия. Почти вся техника была разбита или подорвана при отступлении.

Таэла знала, что Явик идёт последним. Так он решил. И она не стала его отговаривать, понимая — в этот раз он её не послушает. По самым разным причинам. В том числе и тем, что принято называть личными.

Сейчас, после крайне длительного периода анабиоза, протеанка могла сравнить своё нынешнее восприятие Явика с тем, что осталось там, в глубоком прошлом, отстоящим от современности на чудовищное расстояние — пятьдесят тысяч лет. И сравнивая, раз за разом приходила к одному и тому же выводу — Явик ей нравился. Очень нравился. Он был достоин её. А сейчас, когда он остался единственным из протеан, рискнувшим быть постоянно 'на свету', он нравился Таэле ещё больше.

Идя впереди колонны, Таэла думала о Явике. И чувствовала, что он думает о ней. Арьергард отстреливался от упорно преследовавших колонну протеан врагов. Явик... рискнул и воспользовался своей биотикой в тот момент, когда надо было обеспечить лёгкое и полное закрытие ворот входного портала. Только после смыкания створок вступала в дело автоматическая система, активирующая 'конвертирование' пространства базы.

Простым и доступным языком этот процесс вот так сразу и не объяснишь. Таэла уводила колонну вглубь базы, понимая, что Явик рискует остаться за пределами одного из периметров. Впереди была базовая 'цитадель', самое укреплённое, прочное и труднодоступное место. Именно там располагались залы саркофагов.

В последний момент, когда створки ворот портала начали закрываться, Таэла приняла от Явика последний мыслеобраз. Тот, на котором была запечатлена направляющаяся к порталу 'креветка'. Значит, применение Явиком биотики не осталось не замеченным Жнецами, посчитавшими, что такая вспышка активности заслуживает мгновенного и серьёзного реагирования.

'Креветка', как поняла Таэла, направлялась к порталу, ступая осторожно и медленно. Вспышка — это было последнее, что успел передать в мыслеобразе Явик.

Потом... потом связь прервалась.

Доведя колонну до 'цитадели', Таэла распорядилась — и протеане начали занимать места в капсулах. Более-менее организованно, хотя во многих залах уже не было привычного неяркого освещения, царил полумрак или полная темнота. Для хищников-протеан эти условия были привычны. В отряде не было непрофессионалов, потому мелочно командовать не пришлось. Да, многие протеане были тяжело ранены, многие — травмированы. О них заботились более здоровые соратники.

Сейчас она знает, что тогда произошло. Знает, потому что этим знанием поделился с ней Явик. Он тогда, отступая, смог 'просканировать' пространство вокруг портала на поверхности. И картину этого сканирования сохранил в своей памяти. Да, та самая атака той 'каракатицы' на портал. Взрыв, спекание породы... Элемент архивации, не более того. Для протеан — тоже рабочая технология, но для землян, для того же Шепарда эта картина была сродни сказочной. Немногие земные технологии смогли бы сейчас приблизиться к подобному эффекту.

Сложно сейчас сказать, почему Явик не дошёл до зала, где был расположен предназначенный для него саркофаг-капсула. Не командирский зал, нет. Глупо всё командование отрядом сосредоточивать в одном месте — контрпродуктивно и попросту опасно это делать.

Потому Таэла и уступила желанию Явика, возглавив колонну, а командир десанта ушёл в арьергард и выполнил задачу по блокированию доступа врагов к порталу прежде, чем начала работать 'архивирующая' система базы.

Благодаря 'преображению' землянина Шепарда зов маяка Явика был услышан. Точнее — зов маяка капсулы. Да, в системах саркофагов предусматривалось, что маяки активируются, если вокруг не будет малейших признаков Жнецов и их пособников. На многие сотни и тысячи метров вокруг, если использовать земные стандартные меры расстояний.

Таэла, очнувшись и придя в себя, поделилась с Явиком своими личными воспоминаниями о последних минутах перед погружением в анабиоз.

Полутёмные коридоры, переходы, пандусы, лестницы. Колонна протеан с оружием, оборудованием. Да, многие идут не в ногу, многих поддерживают соратники, есть те, кого несут на носилках или на руках.

Отступление? Возможно, но... какова альтернатива? Умирать, погибать под ударами превосходящих сил противника? Таэле были известны такие настроения, но... Главное — принять решение, выбрать путь и добиться того, чтобы по этому пути последовали все остальные... В этом — одна из основных задач командира. Да, были предложения уйти на корабле, но анализ обстановки ясно свидетельствовал — старт фрегата с Идена не приведёт ни к чему, что хотя бы отдалённо будет напоминать успех. Корабль расстреляют кружившиеся вокруг Идена эсминцы Жнецов, а там и крейсера и линкоры 'креветок' подключатся.

О кораблях индоктринированных разумных органиков — наскоро адаптированных под нужды и потребности хасков и синтетов — и вспоминать нечего — их возле Идена находилось несколько сотен.

Да, можно было принять бой. И погибнуть. Каков результат? Сдача Идена врагу. Вот такой результат. И учесть всего лишь надо то, что вместо миллиона протеан выжила, проспав пятьдесят тысяч лет, сохранила относительную боеспособность едва ли сотня.

Таэла видела, как её соплеменники и соратники занимают места в саркофагах, как автоматика возносит капсулы на их места, как гаснут последние огни в залах. Видела, как смыкаются створки над замершими телами. Видела, как неохотно закрывают глаза соплеменники, погружаясь в предстазисный сон.

Для себя она тогда тоже выбрала саркофаг — не в командирском зале, нет, обычный... И, когда автоматика включила подготовку к анабиозу, когда глаза стали закрываться, и пошли в прошлое последние секунды перед закрытием створок... Она вспомнила лицо Явика. Спокойное, обычное. И... улыбнулась, поняв, что после долгого сна, очнувшись, она примет важное для себя решение.

Конечно же, она и предположить тогда не могла, что очнуться ей суждено будет через пятьдесят тысяч лет. Ясно, что её, как и практически всех солдат Имперской армии, тренировали, готовили, учили входить и выходить из анабиоза и криостазиса. В том числе — самостоятельно, в самых кошмарных условиях, какие удавалось, не особо отрываясь от суровой действительности, смоделировать на натурных и виртуальных тренажёрах. Но... пятьдесят тысяч лет сна...

Даже ей, кадровому офицеру было ясно, что в нормативных условиях любой руководитель достаточно высокого уровня должен был засыпать благами и наградами всех без исключения создателей столь совершенной техники. От ведущего конструктора до последнего в штатном расписании уборщика. Коллективный труд дал прекрасный результат, заслуживающий огромной, весомой и значимой, коллективной и персональной награды.

Только вот не было теперь в живых никаких руководителей Империи. Размещённое на Цитадели 'ядро' погибло в первые минуты, когда станция неожиданно развернулась в 'ромашку'. А затем... Затем началось методичное 'выбивание' протеанского командного состава.

Возможно, когда нибудь, если удастся победить Жнецов, будет написана полная, документальная история конца всевластия 'креветок'. И тогда... тогда технология мыслеобразов переживёт своё очередное возрождение, точнее — перейдёт на качественно иной, более высокий уровень, который, вполне возможно, не могли представить реальным даже иннусанонцы.

А пока... Пока Таэла очень хорошо понимает, как Явик боялся остаться единственным выжившим протеанином. Конечно, по-иному понимает, чем сам Явик, но... очень остро и полно. И ещё Таэла хорошо понимала ту сдержанную радость, которую испытал командир десанта, когда узнал, что выжили и другие протеане и протеанки. Значит, он тоже ничего не забыл.

Хотя... анабиоз и криостазис — такие штуки, что далеко не каждый профильный специалист сможет сразу перечислить все побочные явления, связанные с применением этих передовых технологий, в том числе и те, что связаны с мироощущением и адаптацией конкретного разумного органика. Как бы ни был подготовлен солдат или офицер, всегда есть пределы допустимых нагрузок на психику, на тело.

Коридор командирского крыла базы остался позади. Остановившись у перил балкона, Таэла привычно огляделась по сторонам, отмечая изменения и проблемы. Да, трудно смириться с тем, что на базе, предназначенной для жизни и деятельности миллиона протеан, сейчас соплеменников наберётся едва ли полная сотня.

Возникает вопрос о применении законов 'кризисного момента'. В том числе и тех, что прямо касаются протеанок. Им предстоит согласиться на многое, чтобы за короткий срок — всего несколько месяцев постараться довести численность населения сначала фрегата, а потом — планетной колонии до уровня в несколько тысяч жителей. Это — огромная нагрузка на женский организм.

В обычных условиях никто из руководителей любого уровня и заикаться бы не стал о самой возможности применения таких законов, но... Если самым старшим по рангу руководителем является она — командир фрегата, то... Ей придётся практически в одиночку вводить в действие эти законы. И добиваться их неукоснительного исполнения.

Да, жестокие законы, резко ограничивающие свободу и самостоятельность, но... Протеане — выжили. И теперь предстояло сделать слишком многое для того, чтобы не исчезнуть окончательно.

Среди обитателей базы — слишком много пожилых протеан, а также — протеан среднего возраста. Им, как была уверена Таэла, тяжело адаптироваться в новом мире, а ещё тяжелее — в новом времени. И — не только потому, что к такому варианту развития событий их никто даже не предполагал готовить, но и потому, что теперь на сотню с небольшим соплеменников ложатся задачи, которые в обычных условиях были бы под силу только многотысячным коллективам чистокровных протеан.

Да, раса не погибла окончательно. Таэла знала, как был доволен Явик, убедившись, что выжили не только протеане, но и протеанки. Значит, скоро всё пойдёт по обычному сценарию — образуются пары, родятся дети. Да, придётся прибегнуть к реализации сценария 'многодетность', но... Протеане живут долго и теперь они будут жить и в новом времени и в новом мире, а также получат уникальный шанс уничтожить старого врага. Отомстить за гибель не только очень многих чистокровных протеан, но и за смерть десятков рас разумных органиков. Новая жизнь будет достойна имперской расы.

Хорошо, что удалось выжить, хорошо, что база сохранилась. Да, она повреждена, её возможности ограничены, но... Теперь надо будет вплотную заняться выяснением состояния корабля. Если он не особо пострадал, то надо будет уходить с Идена...

Впереди — долгие сутки, недели, декады полёта, но... Раса протеан выжила. И теперь — должна уйти в тень. Чтобы возродиться, восстановиться, окрепнуть. И одновременно — помочь другим, молодым расам одержать победу над Жнецами. Надо всемерно сохранить в тайне факт возрождения протеанской расы. Таэла знала, что в этом убеждена не только она, но и Явик, и очень многие выжившие протеане. Да, Явик останется 'на виду', но... Остальным придётся скрываться в тени годами, десятилетиями.

Взглянув на экран наручного инструментрона, Таэла лёгкими движениями пролистнула несколько страниц. План работ по восстановлению работоспособности и боеспособности 'Клинка Ярости'. Его составляли коллективно — все выжившие протеане. Он до сих пор дорабатывался, исправлялся, совершенствовался. Интересная, а главное — важная и перспективная задача. Но — пока она действительно перспективная.

Мысли Таэлы возвращались к настоящему, а точнее — к моменту своего пробуждения. Явик — молодец, он дал возможность Таэле сразу узнать очень многое. Да, пришлось его подтолкнуть, уверить в своей способности воспринять 'полный формат'. Точнее — полный поток информации, но... Уже то, насколько Явик был осторожен и бережен, вызывало такое приятное чувство. Кажется, люди называют его 'таять'. Может быть. Наверное, они правы. Тем более что, пробыв в криостазисе, в анабиозе столько лет... Невозможно не измениться не только в мелочах, но и в чём-то очень важном и существенном, глубинном.

Явик боялся, что она не выжила. Он так торопился убедиться в том, что не остался один... Оставил землянина Шепарда в темноте и... Сам пошёл бродить по залам анабиозно-криостазисных капсул. Что и уточнять-то особо, тяжёлое это было путешествие. Не просто обход залов, а попытка понять, почувствовать, можно даже сказать — учуять то, сколько же выжило протеан.

Да, Явик довольно быстро понял, что выжили далеко не все. Но — очень многие. Явик осторожен и не спешит поддаваться эмоциям и чувствам. Обещал Шепарду вернуться побыстрее, но пробыл в залах очень долго, потому что считал этот внимательный неспешный обход необходимым и очень важным. Шепард правильно понял причину столь долгого отсутствия... партнёра и сокомандника. А ещё точнее — напарника. Два очень необычных разумных органика. Прошедший через сложнейшую процедуру 'преображения' землянин и вернувшийся первым из анабиозного криостазиса протеанин.

Вдвоём Шепард и Явик провели большую работу, определив, в каких саркофагах находятся живые, пусть и раненые, и травмированные протеане, а в каких — мёртвые. Эти плюсы и минусы — одна из деталей, на которые Таэла обратила, как хорошо помнила, своё внимание, едва очнувшись.

Когда Явик дал ей впервые коснуться своей руки... она сразу почувствовала, насколько соплеменник напряжён и взволнован. Нечего даже особо уточнять — маркировка саркофагов была тяжела для него, прежде всего, психически. Явик сразу почувствовал, что очень многие не выжили, а убеждаться в этом — слишком большое нервное напряжение.

Хорошо, что Явик тогда был не один. Таэла помнила и о том, что Явик на своём инструментроне скопил полную базу обо всех — выживших и невыживших протеанах. Эта база Таэле очень пригодилась тогда, когда она приступила к выполнению обязанностей командира корабля и одновременно — руководителя группы выживших протеан. Пока — группы. Потом, вполне возможно — экипажа корабля, а затем — колонии. Что поделать, командиров кораблей протеане часто выбирали и главами сугубо гражданских структур власти и управления. Стать руководителем — непросто, остаться им — ещё более сложно.

Придётся подумать над тем, как делегировать ответственность. Та же Тангрис, первый помощник командира, старший офицер корабля. Наверное, ей тоже нельзя будет позволить забеременеть. А уж самой Таэле и думать о беременности сейчас ни под каким видом нельзя. Командир должен оставаться в строю, а беременность, столь искусно именуемая землянами 'положением', резко сузит возможности Таэлы.

Ряды плюсов и минусов. Минусов было очень много. Явик как смог, ослабил этот удар, когда коснулся руки очнувшейся Таэлы, но... Даже в том зале, нет, не командирском, а том, где Таэла сразу зарезервировала себе тогда в далёком теперь уже прошлом место в саркофаге, было очень много минусов. Значит, много погибших. И вот результат — едва ли сотня наберётся. Ну, плюс-минус двадцать-тридцать протеан. В нынешних предвоенных условиях — это очень много. Явик честно сказал Шепарду, вернувшись с обхода залов саркофагов: 'Много погибших'. Впрочем, Шепард, как теперь понимала Таэла, это уже знал. Может, почувствовал.

Надо обойти всю базу, побывать во всех помещениях, обязательно спуститься к самым нижним, достаточно сильно повреждённым уровням.

Отшагнув от поручней, Таэла повернулась, взгляд привычно нащупал табличку на стене с текстом. Указатель. Здесь нет привычных для землян стрелок, здесь только текст на старопротеанском языке. Одном из наиболее распространённых в Империи.

Надо идти, побывать в Медотсеке, побеседовать с выжившими. Им, находящимся на попечении медиков, сейчас сложнее всего. Физическая слабость, боль проявляют степень стойкости лучше любых виртуальных испытаний. А тут ещё и осознание того, что Империя осталась в очень далёком прошлом. Тяжело это всё вот так сразу принимать на себя. Каждому протеанину.

Прочтя текст таблички до конца, Таэла направилась на уровень, где располагался Медотсек.

В коридорах не было многолюдно, но база... уже жила, она не оживала, а действовала, работала. Да, конечно, многие приборы, оружие, оборудование перепаковывались, ведь впереди, как знали все выжившие соплеменники, погрузка на фрегат. До сих пор не получены достоверные данные, что корабль сильно или серьёзно повреждён или тем более — уничтожен.

Большинству выживших ясно, что уничтожение боевого корабля, совершившего нормативную посадку и должным образом замаскированного... Не прошло бы бесследно для Иден-Прайма. Значит, корабль цел. Осталось найти к нему путь. Убедиться, что внутренние системы не очень пострадали и вполне могут быть восстановлены. А там... Там дальше — полёт к планете, на которой можно будет организовать свою расовую колонию.

Протеане обгоняли командира фрегата, шли навстречу. Если бы некоторые легко отмечаемые взглядом детали интерьера, а также звуки — можно было подумать, что база и её обитатели находятся в совершенно обычных условиях. Да, наверху нет войны, на Иден не валятся десанты Жнецов. Как же давно всё это было... А кажется — только вчера над ней и её соплеменниками смыкались крышки саркофагов. И лёгкий дымок указывал на работу усыпляющих систем...

Да, многие протеане ложились в капсулы, будучи травмированными и ранеными. Были и те, кого укладывали в капсулы соратники. Мало было тех, кто не получил никаких повреждений. Медики постарались, оказали нужную помощь, какую тогда, в полутьме залов, было вообще возможно оказать. Все хорошо помнили, что десант идёт в арьергарде, что будет сделано всё, чтобы не пустить врагов в глубины базы. Ждали, конечно, атак, ждали попытки взлома ворот базы.

Не удалось врагам проникнуть внутрь, но... Далеко не всегда автоматика оказалась способна сохранить жизнь спящим протеанам. Многие умерли во сне. Хотя и считается, что во время анабиоза и криостазиса разумный органик не способен двигаться, но... были известны факты активных предсмертных телодвижений. Были известны факты пробуждений вопреки всей мощи и совершенству систем саркофагов. Страшно было очнуться и понять, что створки не откроются, а через несколько секунд ты умрёшь окончательно.

Много погибших... Их саркофаги остались в залах. И Таэла знала — выжившие соплеменники нет-нет, да и подумают о том, что и как следует сделать, чтобы воздать должное умершим. И теперь... Надо думать и ей самой об этом. В том числе — и об этом. Потому что после Медотсека надо будет придти в те залы. Снова пройти вдоль стен, в которых утоплены саркофаги с умершими. Точнее — с погибшими. Так будет правильнее назвать тех, кто ушёл за Предел. Кажется, люди называют сейчас Предел Гранью, что, впрочем, не меняет глубинного смысла.

Идя к Медотсеку, Таэла вспоминала, насколько остро и горько воспринял Явик гибель многих своих соплеменников. Они дошли до зала, сумели подойти к саркофагам, сумели лечь и... не выжили. Явик знал тогда, что Таэла выжила, но эта радость меркла перед цифрой потерь. И к тому же приходилось ещё многое пояснять напарнику, землянину. Когда мыслеобразами, а когда — сказанными вслух словами.

Ясно, что протеанин уже сам планировал, как придётся действовать после пробуждения первых протеан. Тех, кто выжил. Явик был осторожен, даже очень осторожен в своих предположениях и суждениях. Он очень много времени отвёл на то, чтобы очнувшиеся соплеменники пришли в себя, адаптировались.

Позднее он Таэле рассказал и даже показал с помощью мыслеобразов, как сам очнулся, как сутки — обычные земные сутки в полном одиночестве приходил в себя. Теперь Таэла многое знала. Явик запрограммировал автоматику всех залов на то, чтобы она правильно обращалась с саркофагами, где находились выжившие протеане. И те, кто не получил ранений и травм и те, кому не удалось остаться невредимым.

Протеанин постоянно учитывал присутствие рядом инорасового партнёра. Пояснял, а не инструктировал. Вместе, вдвоём они достаточно быстро осуществили пробуждение выживших протеан. Явик поступил правильно — хотя Шепард тоже сделал многое для того, чтобы пробуждение прошло нормально, Явик постарался первым предстать перед соплеменником и сразу пояснить ему причину присутствия рядом представителя другой разумной органической расы.

Вполне нормальное явление — всех протеан обучали тому, как действовать при пробуждении в самых разных — и благоприятных и неблагоприятных условиях. Кажется, Явик назвал это просто и понятно для человека — защитно-оборонительная программа. Конечно же, умолчав о том, что есть и наступательно-атакующая, но, кажется, что Шепард и сам это понял.

Первой они вдвоём пробудили Тангрис. Возможно, Явик не пояснил Шепарду, что эта протеанка — первый помощник командира фрегата. Протеанин действовал строго по протоколу — один из старших офицеров, из числа тех, кто выжил, должен быть пробуждён первым. Если Явик отказался по вполне понятным причинам пробуждать первой её, командира корабля, то Тангрис... Почему бы и нет? Возможно, Явик действовал не только рационально, но и интуитивно, возможно, он почувствовал, что пробудившаяся протеанка Тангрис что-то такое важное для самой себя почувствует и поймёт в Шепарде.

Вполне возможно. Тангрис стала первой, кто получил от Явика полную информацию о случившемся. В полном объёме. Тангрис быстро освоилась, ушла из зала на своих собственных ногах и сразу приступила к выполнению офицерских обязанностей.

Вдвоём Явик и Шепард быстро пробудили всех выживших протеан. Важно то, что вдвоём. Меньше слов и больше дела. Пробуждались не только относительно здоровые, но и раненые, и травмированные протеане. Явик пояснил Шепарду, что ими займётся автоматика зала, а потом... потом врачи Медотсека.

Вот, кстати и вход в базовый Медотсек. Он, конечно, не единственный — на многих нижележащих уровнях Базы есть свои Медотсеки, но этот — один из наиболее хорошо сохранившихся.

На Таэлу почти никто не обращает особого внимания — все протеане уже привыкли, что командир фрегата регулярно обходит базу, помогает, наблюдает и советует. Редко когда приказывает.

Протеанка подходит к кровати, на которой лежит та самая протеанка, которую Явик и Шепард пробудили второй, после Тангрис.

— Спасибо что пришли, командир, — тихо говорит пациентка.

— Я сейчас вспоминаю то, как нас пробуждали, — отвечает Таэла, присаживаясь на край кровати и беря в свои руки руку соплеменницы. — Вот, вспомнила о том, как Явик рассказал мне о том, как вместе с Шепардом пробудили тебя...

— Да. Они сразу поняли, что я ранена. А я... Я тогда была очень рада, что выжила. Явик не стал передавать мне полную информацию... Я и не знала, что он способен вот так, очень коротко и в то же время очень полно пояснить мне, находившейся тогда далеко не в самом лучшем состоянии, то, что случилось. Он сделал это так мягко... Я...

— Не торопись. — Таэла, не пользуясь инструментроном, быстро осмотрела соплеменницу. Всех своих старших офицеров протеане в обязательном порядке обучали многим врачебным премудростям. Вплоть до проведения сложных хирургических операций. — Ты должна провести здесь ещё несколько дней. Сколько точно — скажут врачи.

— Мы... Мы действительно сможем уйти с планеты? — поинтересовалась соплеменница, кинув на Таэлу вопрошающий взгляд. — Тут... очень многие об этом говорят. И врачи, и медбратья... И пациенты, само собой.

— Сможем, — подтвердила Таэла. — Нам надо только поточнее определить, в каком состоянии корабль. Если он — в норме, то... погрузим всё необходимое и стартуем. Под полем невидимости, само собой, — уточнила Таэла, убедившись, что соплеменница более-менее оправилась от ранений.

— Я... я рада, Таэла, — тихо ответила собеседница.

— Выздоравливай, — командир фрегата встала, шагнула к кровати, на которой лежала пожилая протеанка. Та, которую Явик и Шепард пробудили в числе первых.

— Рада видеть вас, командир, — сказала та, когда Таэла присела на край кровати и провела ручной первичный осмотр-обследование. — Я уже... почти в порядке.

— Вижу и чувствую это, — согласилась Таэла.

— Хорошо, что Явик и Шепард сразу подключили меня к стационарной зальной системе восстановления, — сказала пациентка. — Я... Я была очень рада, что мне не пришлось... напрягаться. И я почувствовала, вот сразу почувствовала, что Шепард — он нам не враг.

— Не враг, — подтвердила командир фрегата. — Он — друг.

— Тут очень многие говорят о своих ощущениях и чувствах, испытанных, когда пробудились и смогли... увидеть этого землянина. Он очень необычен.

— Наверное, — не стала спорить Таэла. — Выздоравливайте, — она мягко и тихо поднялась, шагнула к двери, поприветствовала врача, углубляясь в изучение файлов, высветившихся на экране поданного медиком ридера.

Да, когда Явик и Шепард пробуждали протеан, некоторые из них, выбравшись из саркофагов, не покидали залы, а собирались у выходов и наблюдали за действиями и своего соплеменника и его напарника. Возможно, даже привыкали, что люди, которых протеане знали ещё 'младенцами', теперь оказались вполне достойны встать рядом с имперской расой.

Явик пояснил Шепарду, что очнувшиеся протеане пока побудут в жилых залах базы, где поедят и, конечно же, отдохнут после оказавшегося очень длительными анабиоза и стазиса.

База оживала и Таэла, чувствуя настроение Явика, понимала: и он, и его напарник радуются тому, что протеане желают как можно быстрее вернуться к обычной жизни. Не на словах, а на деле.

Протеанка очень высоко оценила стремление Шепарда сначала пробудить всех протеан и только потом сделать перерыв для отдыха. Потом, позже, ей расскажут, что Явик всем дал чётко понять: командир корабля выжила. И будет пробуждена в числе последних. Знание о том, что командир с ними и скоро присоединится к уже очнувшимся, очень помогло выжившим.

Хорошо, что не было перекоса в возрастном разнообразии — выжили как очень молодые, так и очень пожилые протеане. Явик был прав — раса получила шанс на полное возрождение. И этот шанс был оплачен многочасовой работой двух партнёров — протеанина Явика и землянина Шепарда.

Беседуя с медиками, Таэла продолжала вспоминать всё, о чём ей рассказал, в том числе и мыслеобразами, Явик. Желание после Медотсека посетить залы саркофагов, где в своих капсулах покоились погибшие протеане, крепло.

Явик сказал Шепарду о некоем предварительном ритуале. И не его вина, что Таэла решила не проводить церемонию окончательного погребения. Со временем Явик придёт к пониманию причин такого решения самостоятельно. Для имперской расы изменять свои решения по мере изменения обстановки было совершенно обычным — протеан готовили к тому, чтобы деятельно проявлять гибкость. Да, для этого приходилось много учиться, изводить себя на тренировках, нагружать и перегружать как тело, так и психику. Но без этого невозможно было удержаться очень долго на вершине власти и влияния.

Медотсек остался позади. Таэла вспоминала, как, после разговора с медиками и знакомства с оперативной документацией, снова прошлась по палатам. Но уже не присаживалась на койки — просто подходила — когда одна, когда с врачом или медсестрой. Обменивалась с соплеменником-пациентом несколькими словами или фразами. Иногда — проводила осмотр или мини-обследование. Убеждалась, что в большинстве случаев дело идёт к полному выздоровлению. И — переходила к другой кровати, уходила в другую палату.

Да, сейчас ясно, что далеко не все раненые и травмированные протеане быстро оправятся и вернутся в строй. Многим придётся задержаться в Медотсеке очень надолго — возможно, что их ждёт длительное пребывание в медотсеке 'Клинка Ярости'.

Как правильно сказал Шепарду Явик: 'Таэла должна стать хозяйкой не только базы, но и фрегата'. Хозяйкой базы она стала, а вот фрегата... Ясно, что здесь не обойтись без помощи и поддержки не только Явика и Шепарда, но и очень многих иденцев.

Пока Таэла шла по коридорам базы, направляясь к уровню, где размещались залы с саркофагами, она вспомнила о том, как Явик подтвердил Шепарду одно важное положение: независимо ни от чего Жнецы будут стремиться полностью уничтожить разумную высокоорганизованную органическую жизнь в Галактике. Следуя своей программе, которую они сами изменить не в силах. В рамках этой программы под понятие ' разумной высокоорганизованной органической жизни' попадают практически все органики — любого из них можно счесть в таком варианте понимания достаточно разумным, чтобы постараться уничтожить.

Таэла знала, как был осторожен Явик, когда выполнял необходимые действия с пультами её саркофага. Он так боялся ошибиться, поспешить или промедлить... Несколько раз проводил сканирование. Использовал свои, офицерские программы для контроля работы автоматики саркофага. Вспоминал, как сам очнулся от длительного сна. Интересовался, конечно же, деталями этого процесса, а не только общей картиной.

Явик умел, как редко кто из протеан, видеть за общей картиной множество взаимосвязанных между собой деталей и понимать, в какую сторону будет развиваться ситуация дальше, соответственно настраиваясь на необходимые действия.

Нельзя сказать, что Явик часто встречался с ней. Как сам оценивал — только изредка. Конечно, общение, разговоры. Для них было важно, что тогда не надо было постоянно носить бронескафандры. Таэла ценила минуты, когда могла облачиться не в скафандр, а в обычное гражданское платье. Она ведь не родилась воином, пилотом, офицером, командиром. Она родилась женщиной. Да и среди соплеменников, умеющих глубоко и полно читать друг друга, не было никакой необходимости непременно носить военную форму. Да, она — пилот, а Явик — десантник, боевик и ликвидатор. Вроде бы существенная разница, но...

Люди говорят: крайности и разности — сходятся. Так же говорили и протеане. И не просто говорили — были в этом убеждены, потому что это утверждение работало на практике. Дело даже не в том, что Таэла — женщина, а Явик — мужчина. А в том, что, видя и чувствуя другого, ты сам расширяешь своё понимание, своё разумение. Становишься более... Нет, не сильным... Мудрым, глубоким.

Таэла многому училась у Явика и знала, что он учится у неё. Так было принято в среде чистокровных протеан. Да, воспитывались протеане и протеанки по-разному. И потому Таэла могла и умела построить своё общение с Явиком так, что в это время не были важны для них обоих ни возраст, ни звания, ни статусы. Она не стремилась превалировать, подавлять, не стремилась верховенствовать. Да, формально на Идене на поверхности планеты руководство отрядом переходило к Явику, а Таэла властвовала на базе и на корабле, но... Явик сам решил, что командование будет двойным. Потому что для победы важно уметь воспользоваться всеми возможностями. А если начать делить... То победа будет отодвинута очень далеко.

Можно написать гору инструкций, приказов, даже законов, но... из кабинета нельзя полностью и глубоко понять, как всё это будет действовать на практике, на месте событий. И потому да, формально она — командир корабля и одновременно — командир отряда. Но фактически... Фактически она умно делила власть с командирами подразделений, ведь профессионал, прежде всего, обучается действовать самостоятельно и брать на себя одного полную, самую жестокую ответственность. Без принятия необходимости отвечать за всё, что касается и дела и работы не может быть настоящего профессионала.

Иногда кажется, что любой разумный органик рождается для выполнения какой-то одной основной функции или работы. Кратковременной или долговременной — не суть важно. Не все и не каждый сразу понимают, для чего они рождены, для чего они пришли в этот мир. А если учесть всё возрастающую сложность окружающего мира, то... Приходится распараллеливаться, напрягаться. Нельзя снижать нагрузку, нельзя ухудшать качество.

Можно, конечно, подумать о том, что главное во взаимоотношениях мужчины и женщины — это рождение детей. На самом же деле главным является не это, а постоянное, глубокое взаимодействие, далеко не всегда имеющее чисто сексуальный, можно сказать — утилитарный характер. Родились дети, родители их воспитали, вырастили, выпустили в самостоятельную жизнь. И что, на этом их жизнь закончилась, можно умирать, выключаться? Нет. Жизнь родителей продолжается, потому что кроме детей есть работа, есть взаимодействие с коллегами, есть ощущение, что ты приносишь пользу очень многим другим разумным органикам, а те в свою очередь приносят пользу, причём — ощутимую — тебе.

Кроме работы есть отношения двоих, есть продолжение совместной истории. Да, дети выросли, живут отдельно, у них своя судьба. Протеане далеко не сразу стали жить несколько тысячелетий. Долгая жизнь нужна для важных, сложных, трудных дел, для того, чтобы проявлять раз за разом всё лучшее, что есть у конкретной личности.

Да, возможно, что Жнецы стали расплатой за многие ошибки, которые руководители Империи, находившиеся на Цитадели, и ошибками-то не считали. Нельзя объять необъятное, но не попытаться — вот что глупо. А руководители Империи не попытались объять необъятное. Не сориентировали учёных, исследователей, просто авантюристов на то, чтобы те своими средствами, способами и методами постарались поточнее узнать... Определить, а затем — понять, что же такое есть эта станция Цитадель. На которой как-то привычно быстро и даже очень естественно поселились все высшие руководители Империи и наиболее высокопоставленные сотрудники их аппаратов.

Не надо только представлять, что они там только работали, они там жили, а жизнь, как известно, состоит не только из одной работы, хотя иногда очень надо сделать так, чтобы она состояла из одной работы. Но... не получилось мобилизоваться. Не получилось понять, что же такое Цитадель. И потому пришлось отступить от Цитадели, захваченной Жнецами и их войсками в рекордно короткие сроки. А затем... Затем начать отступать дальше.

Отступление протеан на Иден-Прайме можно рассматривать как очередное отступление. Не первое, но и не последнее. Да, решение об отступлении к базе далось и Явику и Таэле очень нелегко. Нижестоящие командиры не всегда были едины в своём мнении, не всегда говорили только о необходимости отступить в базу. Даже если вопрос о задействовании саркофагов и не ставился.

Многие считали, что надо дать бой Жнецам на поверхности Идена, что учтя гибель миллиона протеан в нижних уровнях базы глупо вот так сразу отступать с перспективой пережидания угрозы и опасности в стазисе.

Война со Жнецами заставила многих протеан подумать и о том, что на самом деле отступление в капсулы, погружение в стазис — недостойно настоящих воинов-профессионалов, похоже на бегство, на проявление слабости, малодушия.

Потому отступление протеан с позиций далеко не сразу удалось сделать управляемым и нормативным. Война с таким врагом часто ломает многие сценарии и планы, причём ломает так, что профессиональная армия мало чем отличается по степени внушаемости от гражданского населения.

Потому Таэла и приняла решение возглавить колонну. Командир должен быть впереди не только в наступлении на врага, но и в организованном, именно в организованном, планомерном отступлении с позиций. Тем более что пока что речь шла только об отступлении в пределы подземной базы: все протеане знали, что тогда можно будет хотя бы действенно неоднократно огрызнуться на попытки Жнецов и их приспешников окончательно взять планету под свой контроль.

Явик... Он далеко не сразу согласился с необходимостью организованно отступить в пределы Базы. Да, он понимал, вполне возможно, что Таэла не хочет терять контроль над Базой и над кораблём. И в то же время знал, что отступление, пусть и организованное — не украшает воина-профессионала. Потому согласился только на то, чтобы возглавить арьергардную часть колонны, прикрыть тылы, задержать преследователей непрерывными контратаками.

Явика тогда поддержали его лучшие и сильнейшие десантники. Пересекая границу портала Базы, Таэла едва скрывала волнение — Явик в ходе контратак потерял почти всех своих соратников — Жнецы преследовали колонну непрерывно, последовательно и жестоко. Очень немногие коллеги Явика смогли добраться до саркофагов, а сам Явик шёл последним. Именно он увидел подготовку к атаке на портал со стороны ближайшей 'креветки' — эсминца. Тогда такие корабли протеане считали эсминцами. Возможно, сейчас следует изменить классификацию, считать их минимум крейсерами.

Явик и его коллеги дали возможность очень многим протеанам... спастись. Да, отступить в пределы Базы. А куда ещё отступать, если города протеан на Идене были разрушены. Да, их можно посчитать отдельными городами, возможно, внешне так оно и было, но внутренне... Протеане всегда рассматривали отдельные города как систему, обеспечивающую взаимодействие — реальное, полное, эффективное.

Протеанин увидел спящую Таэлу. Первые секунды после открытия створок саркофага-капсулы он смотрел на неё. Внимательно, долго смотрел, продолжал беспокоиться и волноваться. Видеть для него оказалось мало — он несколько раз проверил уровень сохранности личности соплеменницы. Пока ещё было можно, пока автоматика капсулы выполняла далеко не мгновенно осуществляемую программу пробуждения разумного органика.

Таэла вспомнила, как обрадовалась, увидев перед собой соплеменника. Спокойного, собранного, а главное — свободного. Не индоктринированного. Ей, командиру корабля и пилоту были известны десятки случаев, когда индоктринированные протеане вот так неожиданно пробуждали ото сна в саркофагах своих бывших соплеменников и сдавали их, ослабевших после анабиоза, в руки Жнецов. И Явику тоже эти случаи были хорошо известны.

Ясно, что едва очнувшись, Таэла сразу заинтересовалась окружающим миром. Да, вокруг был зал саркофагов — это она определила и поняла сразу. Рядом был соплеменник — свободный, чистый, вооружённый. А главное — знакомый и — родной.

Явик протянул ей руку, давая возможность соплеменнице получить первую порцию важнейшей информации о происшедшем, о случившемся. Понимал, что Таэле — командиру и офицеру важна будет не только общая картина и ситуация, но и детали и взаимосвязи между ними.

Как было приятно поздороваться со своим другом и соратником вслух, когда память, сознание и мозг уже впитали эту первую порцию информации. И Таэла помнила, что сказала 'Рада, очень рада тебя видеть' совершенно искренне. Протеане за долгие столетия эволюции научились точно и чётко в большинстве, даже в подавляющем большинстве случаев сразу чуять правду и выявлять ложь.

Вопросы, озвученные тогда... Были важны. Таэла смогла прочесть мысль Шепарда 'Действительно, крайне любознательная особа'. Может быть, люди, земляне ещё не полностью свыклись с тем, что мысли тоже можно и даже нужно читать? Может быть.

Жнец... Разведчик, наблюдатель. По-разному можно было определить и роль и функции этой 'креветки'. Если Назара действительно старше всех Жнецов, почему бы ему не быть наблюдателем, посредником. Не судьёй, нет. Да, временное перемирие. Как и всё в этой реальности, временное. Ничего нет постоянного.

Горько было осознать, что Протеанская империя погибла много столетий назад и теперь... сотня выживших протеан оказалась перед перспективой новой войны со старым врагом. Достаточно близкой перспективой — у Таэлы очень скоро исчезли последние сомнения в том, что Жнецы не будут медлить с нападением на Галактику. Не пристало полумашинам, ведомым жестковатой программой, медлить.

Да, она тогда сразу решила активировать большую часть базы, проверить, просмотреть всё, что возможно. Ей было... словами не выразить, как приятно, что её пробудил ото сна не какой-нибудь малознакомый соплеменник, а именно Явик. Что уж там особо скрывать-то, она волновалась, ведь знала, понимала и чувствовала — Явик пойдёт самым последним. Он самый опытный, самый знающий и таких всегда любые разумные органики независимо от расы ставят на самые сложные участки, поручают самые сложные действия. Просто потому, что это — лучшие. Казалось бы, лучших надо беречь. Но не умеют разумные органики беречь лучших и лучшие, соответственно, не умеют беречь себя.

Было очень приятно видеть, чувствовать и говорить именно с Явиком. Да, за их разговором наблюдали многие другие выжившие протеане, но это было привычно, не вызывало внутреннего или внешнего протеста, сопротивления. Таэла сама удивилась тому, что смогла посмотреть на Явика предельно неформально, нежно, по-доброму.

Она знала, что он поймёт это изменение... правильно. Они оба усмехнулись друг другу и присутствие Шепарда им не помешало раскрепоститься. Явик продолжал заботиться о подруге... Попросил её не форсировать нагрузку. Но как тут не форсировать, если ты — командир, верховный руководитель. Да, тебя пробудили, как ты и просила и даже требовала, последней. Многие протеане поняли бы правильно желание и стремление Явика пробудить свою подругу первой или — в числе первых. Для членов отряда не был тайной уровень взаимоотношений между командиром фрегата и командиром группы десанта.

Таэла вспомнила, как сразу стала привычно прислушиваться, приглядываться, даже, чего там скрывать, принюхиваться к тому, что её теперь окружало. Да, немного её порадовал тот факт, что удалось добраться до этого зала, относительно спокойно и свободно лечь в саркофаг, включить автоматику, активировать программу входа в стазис...

Теперь вспомнился тот получасовой обход залов с саркофагами, где остались... только капсулы с погибшими. Не с умершими — именно с погибшими. Явик сопровождал её, свою подругу, видел и чувствовал, как портится у неё настроение, как она мрачнеет лицом. Тяжело было видеть эти десятки капсул и понимать, что внутри нет живых разумных органиков. Только тела.

Оставив Шепарда, Явик и Таэла тогда предприняли обход базы. Необходимое, вполне обычное и предсказуемое действие — командир, не знающий реальной обстановки, теряет управление и фактически перестаёт быть командиром. А когда рядом с тобой командир десанта — обход становится не рутинным действием, а очень важным времяпровождением.

Шепард, как понимала Таэла, строго следовал хорошо известному воинам — и не только воинам — правилу: не знаешь — не скажешь. И потому не стал настаивать на том, чтобы сопроводить и Явика и Таэлу в их блужданиях по базе. А для самой Таэлы было важно в очередной раз полно и точно убедиться в том, что сам Явик к ней по-прежнему явно не равнодушен. И потому передал мыслеобразами своей подруге не только формализованную информацию о своём новом партнёре и напарнике, но и поделился своим личным восприятием, своими личными суждениями и мнением об этом человеке.

Таэла всегда была любопытной, потому и настояла тогда, чтобы Явик передал всю возможную информацию о Шепарде. Ей уже тогда казалось, что с этим землянином она будет встречаться не раз и в том числе потому, что он и только он будет ближе всех других разумных органиков к протеанину, оставшемуся 'на свету' тогда, когда остальным выжившим придётся надёжно и надолго уйти в тень.

Да, она тогда сказала Явику, что надо увеличить плотность передачи информации, потому что... потому что надо будет ещё обойти базу, а потом... потом, возможно, удастся посидеть в каюте. Той самой, командирской.

Редкими были такие вот уединения, встречи. Обычно кругом были соплеменники — чистокровные протеане или разумные органики из рас, входивших в состав империи. Если же учесть то, что протеане умели читать мысли на расстоянии в несколько сот километров... Да ещё отслеживать перемещение разумных органиков очень точно... Скрыться всегда было очень проблематично, а уединиться — тем более.

Мужчины, несмотря на чистокровность, остались мужчинами. Они всегда отличались от женщин. И физически и психически. Потому было необходимо озвучить то, что вроде бы Явик должен был понять безмолвно, почувствовать. Озвучивание вслух было важным. Не только для него, но и для неё.

Протеане осваивались. База оживала. Явик пообщался со многими соплеменниками, передал им немало самой актуальной информации. Той, какой обладал только он. Эта информация очень помогла выжившим протеанам. По меньшей мере, теперь они не страшились перспективы жить среди повзрослевших, а когда-то — очень молодых рас.

Трудно, а иногда — очень трудно совмещать личное и общественное. Да, безусловно, после своего пробуждения Таэла постаралась вернуться к исполнению своих служебных, должностных обязанностей как можно более быстро и полно, но... Теперь рядом снова был Явик и она понимала, что не сможет, да и не захочет не уделять ему должное внимание. Когда они впервые встретились, вокруг уже столетия бушевала война со Жнецами, а сейчас, спустя пятьдесят тысяч лет вокруг пока что был мир. Или, точнее — предвоенное время.

Непривычно. Нет стрельбы, нет сводок о потерях, нет на картах цветов, свидетельствующих о том, что где-то размещаются силы врага. Непривычно, очень непривычно.

Таэла вспомнила, как шла с Явиком по жилому уровню базы и видела, чувствовала — протеанин продолжает работать, следит за тем, чтобы база была приведена в работоспособное состояние как можно быстрее и полнее. Да, непривычно. Явик и в далёком прошлом был очень часто рядом, но тогда... Тогда не было землян, а все нынешние достаточно сильные и развитые расы разумных органиков — и не только азари и турианцы, были сущими предельно малолетними детьми по сравнению с чистокровными протеанами.

Идя совсем недавно по жилому уровню, Таэла тоже отмечала, что следует сделать здесь. Чтобы выжившим соплеменникам, в первую очередь тем, кто вот-вот, очень скоро покинет пределы Медотсека, было комфортно. Не легко и просто, а именно комфортно. Пока ещё можно, пока ещё вокруг нет войны.

Таэла вспомнила, как остановилась перед дверью своей каюты. Именно каюты, а не комнаты. Комната — для армейцев, каюта — для летунов, для флотцев. В каюте она поговорила с Явиком. О многом. И о том, сколько может продлиться бурение тоннеля к 'Клинку Ярости', и о том, следует ли считать землян — и не только землян — партнёрами протеан.

Возможно, со стороны их разговор был слишком коротким, но протеане не стремились всё облекать только в слова, их общение носило, как сказали бы технари — и не только они — многоканальный характер и звучание голосов здесь было далеко не основным каналом, а только одним из очень многих.

Тогда Таэла впервые сказала вслух то, о чём думала несколько последних десятков минут: о том, что база может пригодиться иден-праймовцам, в первую очередь — людям, землянам, когда на планету обрушатся удары флотов и десантов Жнецов и их приспешников. Много задач, слишком много. Достаточно долго обсуждали Явик и Таэла тогда то, как следует поступить с кораблём и базой.

Явик понял её, свою подругу, правильно. Только Таэле, командиру корабля и руководителю группы, именно группы выживших протеан, предстояло озвучить решение относительно Шепарда. Вроде бы стандартный вариант — решение о допуске в круг чистокровных протеан разумного органика, не принадлежащего не только к нечистокровным, но протеанам, но и вообще к имперским расам. Решение о допуске в круг чистокровных протеан человека, землянина. Да, да, Джона Шепарда, офицера, десантника.

Явик собирался остаться на борту 'Нормандии'. Рядом с Джоном Шепардом, которому доверял, продолжал доверять больше всех остальных нормандовцев. 'Я ему — доверяю и верю' — Явик понял, насколько нелегко дались Таэле эти слова. Сложно, очень сложно было принять такое решение. Очень хотелось ей оставить протеан очень надолго в почти полной безвестности, которая нарушалась бы только необходимостью поддерживать остававшегося 'на свету' Явика. А тут... Тут другое, тут то, что можно было бы отнести к необходимости для выживших протеан существовать в мире, где нет всевластия Протеанской Империи, где правят, командуют, рулят те расы, которые полсотни тысяч лет назад едва-едва выходили из младенческого состояния.

Да, теперь эти расы называют Старыми. Они действительно стары, хотя период их активной, целенаправленной деятельности исчисляется хорошо, если несколькими тысячами ближайших к настоящему моменту лет.

Таэла приняла решение о допуске землянина Джона Шепарда в круг чистокровных протеан в немалой степени и потому, что он, во-первых, был уникально высокоподготовленным спецназовцем, а во-вторых — выжил и остался почти прежним после трудной и тяжёлой трансформационной процедуры, того сложного Преображения.

Как бы этот процесс ни обозначался, Таэла понимала, что Шепард не собирается делать роковой шаг и направо и налево начинать применять те возможности и способности, которые ему теперь стали доступны. Он очень чётко и точно дозировал их применение и очень опасался прослыть монстром среди своих соплеменников и среди других разумных органиков.

Появление и пребывание рядом со столь высокоразвитым землянином протеанина Явика несколько уравновесило ситуацию. Ведь и Явик не показывал и тысячной доли доступных ему возможностей и способностей. Шепард, на фоне протеанина, представителя Старшей Расы тоже несколько... Уравновесился что-ли, например, в глазах тех же азари, турианцев. И, конечно же, землян.

Таэла тогда, в своей вроде бы служебной командирской каюте базы впервые позволила себе проявить к своему другу нежность... Поблагодарила за то, что именно он, Явик, встретил её у порога нового мира и второй жизни. Обняла Явика. Это было не только ей необходимо, это необходимо было ему, чтобы он, мужчина и воин понял, что теперь он — точно не одинок. Слова здесь были менее важны, а вот действия — важны и очень.

Явик тогда ушёл, понимая, что и Таэле надо восстановиться, отдохнуть, чтобы потом снова приняться за свою командирскую работу по обустройству базы и её резко поредевшего населения.

Своё общение с Шепардом, вернувшись в зал саркофагов, Явик начал с того, что отметил: Таэла утомлена и потому — ей необходимо поспать. Хотя бы несколько часов. Интересно, но он понимал, знал, а не просто догадывался, что подруга уловит эти слова достаточно легко и просто. И никак не акцентировал своё внимание на том, что ей будет приятно узнать о сказанных вслух именно этих словах. Забота и понимание — вот что в этом мире действительно ценно.

Чуть позже, Явик, конечно же, обменялся с Шепардом мыслеобразами, чтобы не топить в многословье необходимость передать всю информацию.

Потом, как Таэла узнала, Явик отметил, что командир 'Клинка Ярости' всё проконтролирует своими средствами потому что... потому что она должна ожить. Это Таэле было тоже очень приятно... Понять и почувствовать, осознать.

Явик и Шепард стали настоящими напарниками. Они действительно были слаженной командой, остро понимающей свою непохожесть на другие коллективы. Таэла постоянно вспоминала о том, как нормандовцы говорили — в разных вариациях и ситуациях, конечно — о том, что Шепард — это, пожалуй, лучшее, что есть сегодня у человечества. И Таэла внутренне соглашалась с этим, понимая, что Явик тогда — лучшее, что есть сегодня у выживших протеан.

Явик интересовался малейшими деталями жизни, самого бытия нынешних разумных органиков и не видел и не чувствовал ничего предосудительного в стремлении Шепарда побольше узнать о протеанах. Дело даже не в том, что именно Явик останется на годы, возможно — на десятки лет единственным 'засвеченным' представителем Старшей Расы.

Нормандовцы, как понимала командир 'Клинка Ярости', пойдут на всё, чтобы сберечь инкогнито выживших протеан — служба РЭБ с момента прибытия фрегата на Иден-Прайм совершила считавшееся ранее невозможным и не только жёстко зафильтровала информационный траффик с планеты, но и закрыла фрегат мощнейшим коконом информационной защиты. В пределах корабля нормандовцы — и прежде всего Явик и Шепард — могли теперь говорить свободно и спокойно о совершенно закрытых для всех других разумных органиков моментах. Это вселяло определённую уверенность, достаточно, кстати, обоснованную, что безвестность выживших протеан удастся сохранить на достаточно долгое время. Прежде всего — до того, как на своём расовом корабле протеане покинут пределы Иден-Прайма и смогут уйти в малоизученные или в совершенно неизученные уголки Галактики, чтобы там найти планету, где, наконец, можно будет основать колонию.

Шепард не стремился везде и всюду быть рядом с Явиком. И Явик поступал так же по отношению к Шепарду и к другим нормандовцам. Таэле было ясно, что протеанский воин по-прежнему не только непонятен, но прежде всего, страшен и нормандовцам и многим иденцам. Страх этот можно счесть не только рациональным, но и иррациональным. Возможно, пройдёт не так уж и много времени и между Шепардом и Явиком может состояться непростой разговор о том самом страхе. Возможно, что в этом разговоре примут участие Андерсон и Чаквас — им Явик доверяет больше, чем остальным нормандовцам. Андерсон — командир корабля, от него очень многое зависит и он достаточно стар и опытен — и житейски и профессионально, а Чаквас... Она — единственная врач, к тому же — хирург-травматолог на корабле, на котором начал собираться интеррасовый, а не интернациональный экипаж. Если не доверять Чаквас, то кому же доверять тогда?

Таэла, обдумывая то, что ей было известно о Чаквас, начала утверждаться во мнении о том, что именно этой женщине-землянке она, как командир корабля, могла бы довериться в полной мере. Не в том смысле, чтобы пригласить медика к себе на Базу, нет. А в том, чтобы пообщаться с ней с помощью видеосвязи. Аудиосвязи здесь будет мало, да Карин и не заслуживает столь искусственного и резкого ограничения полноты уровня общения.

Тангрис... молодая протеанка, но уже — старший офицер, старший помощник командира 'Клинка Ярости'. Пожалуй, она тоже достойна того, чтобы увидеться и пообщаться — по видеосвязи — прежде всего с Карин Чаквас. Но Таэла чувствовала и понимала, что её первая помощница и вполне вероятная преемница на посту командира корабля... Должен же кто-то остаться из старших офицеров на борту фрегата, когда ей, Таэле, придётся сойти на планету, где будет основана протеанская, замаскированная должным образом, колония... Тангрис вполне готова принять на себя обязанности командира корабля, всю полноту ответственности за единственный сохранившийся расовый корабль. Таэла помнила и знала о том, что у Тангрис есть заместитель, молодой протеанин, которого вполне можно залегендировать под капитана корабля в том случае, если придётся брать на борт 'Клинка...' кого-то из нынешних разумных органиков, не принадлежащих к числу нормандовцев.

И ещё Таэла чувствовала, как Тангрис... Возможно, молодая протеанка сама ещё не вполне понимает это, но... Старший помощник командира 'Клинка...' влюбилась в Шепарда. Для командира корабля понимать, чувствовать, отслеживать, выявлять такое — совершенно обязательное умение.

Может быть, Тангрис сама ещё в детали не вникала, но... Молода она ещё для такого влезания в детали, а вот Таэла уже не просто должна влезать в такие детали — она обязана влезать. Вот и пришлось влезть.

Конечно, Тангрис сейчас очень занята. На ней, старшем помощнике, слишком многое, как выражаются люди, 'завязано'. Но это и нормально — пусть выжившие протеане, только-только начавшие восстанавливаться, осваиваться в другом времени и едва ли не в другом, очень новом для них мире, хотя внешне всё или почти всё осталось, можно утверждать, по-прежнему... Пусть они запомнят Тангрис именно такой — деятельной, активной, хлопотливой.

Да, Шепарду достанется. Часто разумные органики и с одним партнёром противоположного пола ужиться не могут. Постоянно возникают проблемы, которые множатся и, в конечном итоге, если не ведут к разрыву отношений, то уж ко многим столкновениям — точно приводят, а тут... Шепарда, этого землянина, прошедшего преображение, страшащегося предстать монстром перед нынешними разумными органиками, любят, как оказалось, не только землянка Дэйна, но и азари Бенезия, а теперь ещё — и протеанка Тангрис.

Один против трёх. Ладно там землянка Дэйна и азари Бенезия... Они обе могут не скрываться. Могут так или иначе постоянно общаться с Шепардом, а вот Тангрис... В том, что молодая протеанка будет страдать, и эти страдания совершенно не будут шуточными или наигранными, Таэла не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что Тангрис, по причине вполне объяснимой неопытности, трудно будет совмещать напряжённую профессиональную и должностную деятельность с ахами-охами-вздохами, чувствами и эмоциями. Вполне естественно соединяющимися с тем, что принято обозначать понятием 'любовь'.

Умеют протеане быстро переходить от влюблённости к любви, причём — полной. Тангрис вполне, как понимала сейчас Таэла, может быстро захотеть детей от Шепарда. Да, протеан, но... детей от уникального землянина. И ведь не скажешь теперь, что земляне — малоразвитая раса. Нет, они повзрослели, поумнели и вполне могут за очень короткое время добиться вхождения в состав Совета Цитадели. Да, юная по протеанским меркам, но очень энергичная и результативная раса.

Тангрис угораздило влюбиться в представителя человечества. Как теперь следует поступить командиру корабля? Тангрис — молода, ей нужно было бы найти себе пару среди соплеменников и в очень короткий срок забеременеть, сократить длительность вынашивания до предела при неизменно приемлемом результате. Да, теперь протеанкам придётся напрягаться: один-два ребёнка — категорически неприемлемо. Надо минимум пять-шесть детей от каждой. Да ещё с перспективой сильно ускоренного развития. Если Таэле нельзя будет забеременеть по вполне понятным причинам, которые не требуется ни мыслеобразами, ни словами, сказанными вслух, пояснять... То как быть с Тангрис? Получается, что вторая протеанка выбывает из строя, не сможет помочь расе... размножиться? Именно так оно и будет. С другой стороны, если протеане поймут, кого она полюбила... То, вполне возможно, Тангрис, как новый командир 'Клинка Ярости...' получит разрешение сообщества выживших протеан. И уклонится от необходимости выполнения тяжелейшего и ответственнейшего долга перед соплеменниками.

Пусть любит Шепарда, если её суть, душа, сердце выбрали именно этого землянина. Пусть садится в кресло командира фрегата и работает, действует. Да, ей будет трудно совместить ожидание и работу, но... Возможно, Тангрис быстро повзрослеет. А это в условиях, когда расу надо возрождать перед очередной войной со старым врагом — необходимее всего.

Шепард... Достоин ли он любви Тангрис? Если молодая протеанка его сама выбрала, едва очнувшись и получив первую, самую общую информацию... То, возможно, она уже сделала важный для себя выбор. В отношениях двоих это часто необходимее всего. Шепард может и не предлагать углубить взаимоотношения — Тангрис так воспитана и так настроена, что она сама приходит и говорит о том, что ей надо. И умеет и может добиться своего. Так что возраст здесь — не критичен.

Важно понимать и правильно, безопасно взаимодействовать с другим разумным органиком. Тангрис будет полезно пообщаться с Шепардом. И, возможно, вскоре, время для такого общения наступит.

Бенезия тоже не горит, как понимала Таэла, желанием вот так сразу довести взаимоотношения до критической, можно сказать — верховной точки: рождения и воспитания детей. Она боится, страхается, не хочет давить на Джона, но... Сердцу ведь не прикажешь и дети — всегда вершина любви. Тут против настройки, продиктованной эволюцией и природой пойти — очень трудно.

Таэле известно о том, насколько Бенезия высоко ценит возможность очень близко пообщаться с Карин Чаквас. Известно и о том, что только ей, мудрой женщине, азари-матриарх может доверить свои колебания, страхи и получить и помощь, и поддержку. Ощутить, что она — не одна. Карин, как специалист-медик, многое может пояснить, причём — на понятном языке — и Шепарду. Фактически — подготовить и азари и землянина к единению. А затем — к рождению и воспитанию детей.

Да, азари может родить только азари. Одну или нескольких. Но для Шепарда будет важно именно и прежде всего то, что эта азари — его дочь. А эти азари — его дочери. Почему-то уже сейчас Таэла уверена, что Бенезия не согласится на единственного ребёнка от Джона.

Для Джона любая азари — женщина. Так уж он воспринимает эту расу бывших водоплавающих. И вполне осознаёт, насколько глубоко и полно вмешались в эволюцию азари протеане. Бенезия помолодела, потому что такая встряска чаще всего приводит либо к резкому и быстрому старению... Либо, что гораздо реже случается — к неспешному, но неуклонному омоложению.

Конечно, не до возраста и не до уровня девы, но... В том, что Бенезия помолодела и телесно и умственно, сохранив весь свой жизненный опыт, Таэла не сомневалась. Хорошая жена будет у Джона. Первая или вторая — не так важно. Да, Бенезия помнит, что полюбила она Джона, причём — деятельно полюбила: она пожелала помогать ему и на Идене, и на борту фрегата, и на Тессии, куда так остро надеется вернуться не одна, а с дочерью, с которой не общалась пятьдесят лет.

Да, для протеан это слишком маленький отрезок времени. Но люди, едва выйдя в Большой Космос, сразу заставили Старые расы понять, что наплевательски относиться даже к календарному году — преступно. Надо очень многое втискивать в каждый прожитый год, неуклонно уходящий в прошлое.

Бенезия хочет помогать не только Шепарду. Хотя, конечно, по понятным причинам ему — в первую очередь, но и другим нормандовцам. А также, вполне вероятно, тем разумным органикам, которые будут так или иначе связаны с нормандовцами. Экипаж и команда 'Нормандии' не собираются вставать во главе формирующегося Галактического Сопротивления. Но они, безусловно, будут играть в его структуре и в его работе далеко не последнюю роль: организующую, направляющую, обеспечивающую. И Бенезия, матриарх азари, вполне может сыграть роль первого резидента нормандовцев среди инорасового окружения. В данном случае — расы азари.

Многое будет у Бенезии с Джоном в будущем. Уже на Идене, как поняла, а не только почувствовала Таэла, Шепард и Т'Сони пообщались со многими иденцами, в том числе и с детьми. Ни старпом, ни матриарх не дистанцируются от местных жителей.

Бенезия становится желанной гостьей не только в домах крестьян, расположенных близко к посадочному полю, на котором высится Жнец и стоит фрегат, но и в достаточно удалённых селениях. Необычная матриарх, желающая не учить, а учиться. Крестьяне Идена — и не только они — быстро почувствовали и правильно восприняли эту отличность выжившей матриарха азари. Да, вполне возможно, они не знают многих деталей процесса появления Бенезии на Идене. Главное — они любят и хотят продолжать с ней общаться. Уже появляются на Идене первые клубы поклонников и фанатов Бенезии. Информация о необычной азари ушла с планеты в другие человеческие — и не только человеческие — колонии.

Бенезия постоянно вспоминает Лиару. Остро и полно вспоминает. Не менее остро и полно она теперь вспоминает Этиту. А Шепард... Он этим воспоминаниям всемерно способствует. Да, он знает, понимает и разумеет, что матриарх любит его, землянина, но... Прежде всего для него Бенезия — жена Этиты и мать Лиары. И старпом не собирается разбивать их семью. Он наоборот намерен сделать всё возможное и невозможное, чтобы Бенезия как можно быстрее и полнее воссоединилась не только с Лиарой, но и с Этитой.

Бенезия... Она доверяет Шепарду и осознаёт, что он никогда не будет рассматривать её, азари, только как привлекательное женское тело. Для Шепарда Бенезия — личность. Зная, понимая и чувствуя это, Бенезия не боится и не опасается всё больше и полнее раскрываться перед Джоном.

Она доверяет ему. Вряд ли кому-нибудь из землян так доверяла какая-нибудь другая матриарх азари. Во всяком случае, Таэла пока что не находила малейших свидетельств, указывающих на реальность проявления такого доверия другой, сопоставимой со старшей Т'Сони, азари. А Бенезия Шепарду доверяет. Потому что Джон даёт возможность своей подруге жить так, как она хочет. Ежесекундно, ежеминутно, ежечасно. Да, он работает, действует, но и Бенезия, благодаря мудрости и прозорливости Карин Чаквас, тоже не простаивает в бездействии. Она общается с иден-праймовцами.

Возможно, по некоторым причинам она не хочет сейчас встречаться с соплеменницами, хотя азари тоже не чужие на Идене. Для неё важно как можно более глубоко и полно понять именно людей, землян. Любого возраста и социального положения. Бенезия не скрывает от Шепарда своей неуверенности, не прячет нерешительность, не маскирует боль... Душевную и физическую.

Джон... Он совершенно не стремится играть роль всесведущего и всепонимающего мудреца, почти бога. Он... часто думает о том, что мало что стоит, мало что может по сравнению с более чем восьмисотлетней азари. И остро и полно чувствует её слабость. Душевную и физическую. Редко, очень редко кому из землян удавалось почувствовать и осознать слабость многостолетней матриарха азари в таких ошеломительных масштабах.

Шепард уважает Бенезию. И она это уважение чувствует постоянно. И — очень ценит. Не скрывает от Джона то, насколько для неё важно иметь возможность побыть с ним рядом, поговорить, пообщаться. Да просто посидеть молча, но — рядом. Она не преследует Шепарда, не вмешивается в его работу, не стремится постоянно и часто появляться там, где ему приходится выполнять свои старпомовские и старшеофицерские обязанности.

Она... призналась ему в любви. Словесно, вслух, первая призналась. И не посчитала, что это против каких-то правил, против традиций, против каких-нибудь древних установлений. Бенезия, вне всяких сомнений, мудра. Она не обещала Шепарду ни богатства, ни знатности. Она просто и точно сказала ему лишь о том, что он для неё будет всегда очень близким другом. Везде. И сказала о том, что она будет Шепарду всегда и везде очень рада.

Перед такой войной, которая всё ближе, всё ощутимее... Такое признание дорого стоит. Очень дорого.

Бенезия понимает, что она — не первая, кто полюбил Джона. Осознаёт, что, как бы там ни было, она — азари, а не человек и совместиться с Шепардом так, как сможет, вне всяких и любых сомнений, совместиться с Шепардом Дэйна, у неё, матриарха азари, не получится. Это — тяжёлое и горькое знание.

Шепард... Да, он молод даже по человеческим меркам, а по азарийским он вообще ребёнок. Но он — мудр. Он не стал скрывать от Бенезии свои взаимоотношения с Дэйной. Хотя понимал, что это — очень личная, закрытая информация. И доверился матриарху азари. Потому что понял — она достойна этого доверия, которое, в том числе, необходимо ей. Для того чтобы выжить после возвращения из хаскоподобного состояния.

Он ни на минуту не забывает о том, что пришлось пережить азари и турианцу. Они оба — уникальные разумные, потому что память о пребывании в хаскококоне будет проявляться всё сильнее и сильнее. И, соответственно, будет влиять на многое в дальнейшей жизни Бенезии и Сарена.

Бенезия не хочет прозябать на социальной пенсии, не хочет бездействовать. Она хочет помогать нормандовцам не словами... Хотя это тоже важно для экипажа и команды фрегата. А прежде всего делами. И она хочет, планирует написать книгу о том, что такое жизнь в хаскококоне. Да, ей придётся очень многое вспомнить. И эти воспоминания будут не самыми приятными.

Возможно, она вспомнит о многих своих поступках и действиях, которые считаются в сообществах разумных органиков предосудительными и караемыми. Нет никаких сомнений, что у Матриархата — и не только у него — есть документальные свидетельства правонарушений и неблаговидных поступков, совершённых Бенезией под влиянием Жнеца-наблюдателя.

Очень сложно будет признать чиновникам Матриархата, что существуют неведомые ранее силы, которым ни один самый подготовленный разумный органик противиться не может. Потому что эти силы влияют на поведенческие механизмы прямо и комплексно. Не оставляя лазеек для оказания сопротивления. Одна из очень сложных и горьких сторон предстоящей войны, когда органик может сохранить жизнь, но навсегда перейти на сторону врага. Вычислить и нейтрализовать этого перебежчика будет очень сложно.

Шепард позаботился о Бенезии. Так, как это надлежит делать мужчине. Пока Бенезия не встретилась с дочерью, он чувствовал, как понимала Таэла, особую ответственность за судьбу выжившей после пребывания в хаскококоне азари, учитывал её более чем солидный возраст и многие сложности, с которыми она теперь сталкивалась, сталкивается и столкнётся.

Бенезия и Шепард умели и желали молчать, даже находясь физически рядом. Они не изводили друг друга длинными монологами, не стремились непременно поговорить, подискутировать, поспорить. Наверное, азари и людям предстоит многое узнать друг о друге тогда, когда вокруг будет война со Жнецами. А потом, после победы — узнать ещё больше. Понять, принять, приспособиться.

Жить в едином доме — не означает стать предельно похожими друг на друга. Но партнёра и соседа понимать надо очень точно и полно.

Бенезия доверяла Шепарду всю себя. Не каждый, ох, далеко не каждый землянин мог сказать, что видел спящую рядом матриарха азари. А Шепард — увидел. И считал, что Бенезии надо, прежде всего, отдохнуть, поспать. Потому что ей силы — и физические и душевные — очень и очень потребуются. В самом ближайшем будущем.

Лиаре будет сложно воспринять столь изменившуюся — и прежде всего внутренне, а не только внешне — маму. Если уж от прежней матери она ушла, убедившись, что религиозный лидер расы способствовала ежедневно едва ли не тотальному обману всех азари... То маму, побывавшую в хаскококоне, она вряд ли воспримет правильно легко, просто. А главное — быстро. Потому-то Шепард и старается, чтобы даже рядом с ним Бенезия не перенапрягалась, а если возможно — то и вообще не напрягалась. Больше отдыхала, прежде всего — спала.

Может быть, кому-то из разумных органиков и покажется странным, что при столь редких встречах двое проводят время столь странным образом. Но ведь встречи-то всегда проходят по-разному. Шепард правильно понял и глубоко осознал, что Бенезии сейчас и здесь нужен тот, кому она может поверить очень глубоко и полно. Пока не встретится с дочерью.

Шепард не стремится какой-либо силой удерживать рядом ни Дэйну, ни Бенезию. Многое в этой его настройке остаётся для Таэлы непонятным, несмотря на весь жизненный и профессиональный опыт. Протеане знали людей ещё в их младенчестве, а потом... Потом было пятьдесят тысяч лет перерыва. И теперь информацию об изменениях, происшедших в расовом масштабе, приходится обрабатывать сотне выживших протеан. Объёмы этой информации только нарастают. Времени для спокойной глубокой отработки остаётся всё меньше. Хорошо, если удастся основать и укрепить колонию до того момента, как в галактику войдут первые флоты Жнецов.

Бенезия благодарна Шепарду. В том числе и за то, что он не рассматривает её как самку, не требует непременно постельно-сексуальных взаимоотношений. Трудно сразу определить, почему азари считаются сексуально доступной расой для землян — и не только, кстати, для землян. А для Бенезии взаимоотношения с Шепардом были, как понимала командир протеанского фрегата, лишены любой недопустимой сексуальной окраски. Да, Бенезия доверяла Шепарду свои мысли, эмоции, чувства, она была перед ним открыта. Она знала, что землянин не посягнёт на её тело, не ограничит её свободу, хотя...

Ясно же, что и вышедший из хаскококона разумный органик подлежит карантину или минимум — пристальному наблюдению, совмещённому со всевозможными, иногда — очень существенными ограничениями. Для Бенезии Шепард, да и другие нормандовцы, не стали устраивать никакой резервации, не стали выдвигать каких-либо ограничительных рамок. Присутствие рядом с матриархом азари именно Шепарда позволяло нормандовцам быть спокойными: старпом не допустит нештатного развития ситуации. В том числе и потому, что любовь уникального землянина и азари — взаимна. Джон, умеющий ценить, понимать и защищать свободу других разумных органиков — и матриарх азари, осознающая свою непохожесть на других разумных органиков.

Бенезия мечтает о том, чтобы у неё были дети от Джона. Для Таэлы это очевидно и очень понятно. Без дополнительных уточнений. Равно как и то, что Бенезия не собирается давить на Джона, требовать скорейшего единения. И он тоже не хочет спешить, понимает, что, скорее всего — придётся задействовать свои уникальные возможности. Да, да, те самые, которые почти всегда называют 'нечеловеческими'. Не понимая при этом, что природа человека понятна и ясна даже сейчас хорошо, если на несколько процентов — из полновесной сотни. И эти нечеловеческие возможности и способности на самом деле могут быть вполне человеческими. Спящими до поры до времени, но — человеческими.

Отношения с Бенезией помогают Шепарду и тем, что он забывает о своей воинской профессии, военной специализации. Да, для Джона армия — это жизнь. Он сроднился с армией, она стала для него домом, понятным и привычным.

Дэйна ждёт его. Но она тоже не бездействует: как профессиональная спортсменка она тоже очень занята, причём — постоянно. Её жизнь расписана на месяцы вперёд. Без дисциплины, собранности нельзя достичь высоких результатов. Дэйна понимает Джона, она знает его. Но сейчас Дэйна очень далеко. А Бенезия... близко. И сейчас для Джона именно матриарх азари Бенезия Т'Сони является не просто отдушиной — целым миром. Гостеприимным, спокойным, уютным и главное — понимающим и принимающим его, спецназовца Шепарда таким, каким он, уникальный землянин, является.

Бенезия постоянно думает о Джоне. Она его любит и любовь эта — выстраданная, взрослая. Последняя любовь азари. Явик рассказал Шепарду мыслеобразами многое о такой любви и Джон очень многое правильно, полно и глубоко понял. Это понимание... помогало Шепарду постепенно, а главное — ненасильственно выстраивать отношения с матриархом азари.

Бенезия любит сидеть рядом с Джоном. И знает, что он будет не против того, чтобы она села к нему на колени. Хотя и календарный возраст никуда не делся, и опыт, но тогда они не будут столь важны, как понимание и взаимодействие. Совсем не обязательно сразу переходить к сексу. Таэла чувствовала и понимала, насколько неспешны были и Бенезия и Джон, знала, как много времени прошло до того момента, когда Бенезия сама первая пожелала поцеловать Шепарда. Не в щёку, по-дружески, а в губы. И Шепард понял. И — не стал противиться. Он сам потом поцеловал Бенезию и доставил пожилой азари истинное наслаждение и удовольствие. В том числе и потому, что сумел в каждую секунду, минуту, час пребывания рядом с Бенезией вложить столько приятного и обоюдно важного, что азари действительно молодела и хотела только одного: любить Джона и жить рядом с ним.

Шепард правильно понял свою подругу — он встал и поднял её на руки. Далеко не каждый мужчина-землянин мог бы доказать, что матриарх азари допустила столь вольное обращение с собой. А Шепарду и не надо было ничего доказывать: он не скрывал своего в высшей степени позитивного глубокого отношения к Бенезии ни от кого. Ни от иденцев, ни от нормандовцев.

Потом, чуть позже, они, обнявшись, стояли на холме и смотрели на панораму ночного Иден-Прайма. Мирного Иден-Прайма, какой не удалось увидеть ни Таэле, ни Явику, ни многим выжившим и погибшим протеанам.

Бенезия восхищалась, наслаждалась открывшимся видом на пока что мирную планету. Только вот, как понимала Таэла, мысли матриарха были отнюдь не спокойными и — не о мире. Бенезия теперь знает, что индоктринация — одно из самых страшных средств воздействия, подвластных Жнецам. Против этого средства пока что нет противоядия, нет защиты. Возможно, именно старшей Т'Сони удастся сделать первый шаг к созданию средств защиты от индоктринации. И уже эта попытка, даже в минимальной степени успешная, сможет сохранить, сберечь множество судеб, множество жизней. Тогда Бенезию наградят. Но лучшей наградой, вполне вероятно, будет для Бенезии осознание того, что она помогла Джону. Сейчас только Шепард может вытащить душу и суть разумного органика из хаскококона. Только он, благодаря своим новоприобретённым возможностям и способностям. А во время войны с Жнецами хаскизированных разумных органиков будет столь много... Что у Джона не хватит времени ни на что другое, если он хотя бы попытается заняться вытаскиванием разумных органиков из этой смертоносной 'скорлупы'. Он ведь такой: не останавливается, пока не одержит окончательную победу. Бенезия понимает, что тогда даже уникальных возможностей Джона может не хватить.

Явик многое рассказал Таэле о взаимоотношениях Бенезии и Джона. Ему было легче отслеживать и анализировать эти взаимоотношения: он действует на поверхности, он 'засвечен', а командир протеанского фрегата и остальные выжившие протеане вынуждены скрываться, пребывать в безвестности.

Рассказывая, Явик постоянно подчёркивал одну деталь: Джон продолжает чувствовать себя одиноким. Он не хочет привязывать к себе никого — ни женщин, ни мужчин, не хочет давить на них, обусловливать их выбор своими желаниями и стремлениями. Может быть это то, что с такой силой привлекает к нему именно женщин? Может быть. Вот и Бенезия больше всего на свете сейчас хочет как можно чаще быть рядом с Шепардом. Она, как полагала Таэла, не только платила за своё воскрешение. За своё полноценное возвращение из хаскококона пусть и в крайне жестокий и опасный, но всё же в более-менее привычный и понятный мир. Джон Шепард спас матриарха азари от горечи, боли и опасности. Бенезия хочет сблизиться с Шепардом. Да, быстро, но в то же время очень постепенно.

Явик подчеркнул в своём рассказе, с помощью мыслеобразов, конечно, что Бенезия, к примеру, хочет научиться готовить самые простые земные блюда. Шепард непритязателен в еде и не требует разносолов. Армия — зарегулированный институт, но простота иногда спасительна и предельно естественна. Бенезия хочет деятельно заботиться о Шепарде. Здесь, конечно же, очень могла помочь Чаквас — к ней Бенезия обращалась достаточно легко и просто, а вот к подругам главного врача — женщинам и девушкам, входившим в состав экипажа и команды фрегата-прототипа, матриарх-азари пока не хотела столь свободно и часто обращаться за помощью. Что-ж, её выбор вполне понятен.

Бенезия доказывала свою глубокую заинтересованность, а главное — готовность к углублению взаимоотношений с Шепардом — уже тем, что обдумывала и анализировала взаимодействие Джона с Дэйной. И — стремилась найти своё собственное, безопасное и естественное место в этой системе.

Нормандовцы, просвещённые стараниями Карин, уже нормально относились к тому, что матриарх азари часто сопровождает старпома в его перемещениях и по кораблю и по стояночному полю и даже за его пределами. Стандартное общепонятное поведение. Только вот сейчас, когда столь чётко и полно чувствуется дыхание приближающейся войны, такое поведение становится не просто обычным — оно становится необходимым. Возможно, в том числе и потому, что многие разумные органики отчётливо почувствовали, может быть и впервые в своей жизни, дыхание близкой смерти. Физической и духовной. Окончательной.

Сложно осознать, что в будущей войне не будет военнопленных, не будет заключённых лагерей. Будет моментальный переход с одной стороны фронта на другую. Часто — без возможности вернуться неизменённым обратно.

Шепард... Он не боится возникновения конкуренции между Бенезией и Чаквас. Он понимает, что Чаквас отдала предпочтение Андерсону, а у Бенезии есть муж — матриарх азари Этита и есть дочь Лиара. Себя он не числит ни в одной, ни в другой сфере. Может быть, Джону действительно легче ощущать себя по-прежнему одиноким?

Любое ощущение одиночества, столь свойственное Шепарду, меркло под светом искренней полной любви к нему со стороны Карин и Бенезии. Шепард помог Чаквас, помог старшей Т'Сони. И продолжал им обоим помогать, поддерживать. 'Сопровождение и обеспечение'. Возможно, эти понятия стали частями его сложного жизненного, пусть и прямо словесно не сформулированного девиза. Шепард заботился обо всех, кто не числился у него в списке врагов. Заботился по-разному, но искренне и истово.

Чаквас научила Бенезию готовить многие простые блюда. Это общение землянки и азари многое дало им обеим. Помогло найти новые точки соприкосновения, новые основания для взаимопонимания и взаимодействия сейчас и в будущем, даже тогда, когда Бенезия останется на Тессии.

Бенезия проводила Джона, когда он улетал на археологические базы. Ей нужно было его проводить, она очень боялась опоздать, не успеть. Она постепенно приближала его к себе и Джон не форсировал это приближение. Для него каждая деталь взаимодействия с конкретным разумным органиком была важна.

И вот теперь рядом с Шепардом намеревается встать протеанка Тангрис. Не просто встать — пройти рядом с ним по жизни очень долго, вполне возможно — стать матерью его детей. Да, протеан. Если у Джона Шепарда будут дети от Дэйны, от Бенезии и от Тангрис... Он поддержит и разовьёт свою репутацию уникального землянина. И, вполне возможно, заставит многих разумных органиков — и не только людей — признать, что он — не монстр. А человек, сумевший совладать, справиться с самыми передовыми, сложными и неоднозначными, безусловно — новыми возможностями и способностями. Шепард это сможет сделать. И он это сделает. Не за день, не за неделю, не за декаду, конечно, но — сделает.

Торопиться он не будет. Ни в отношениях с Дэйной, ни в отношениях с Бенезией, ни в отношениях с Тангрис. Это Таэла уже сейчас понимала и чувствовала очень хорошо. Дэйна, вполне возможно, сохранит первенство, она — человек, землянка и её дети будут вне всяких сомнений уникальными. Не только потому, что их отцом станет Шепард, но и потому, что их матерью станет женщина, хорошо знавшая Шепарда до 'преображения'.

Шепард... Он не признавал любви вне действия. Всегда считал и считает, что любовь должна постоянно подтверждаться делами. Прекрасно знал, что любовь бывает разной. И был... ещё до 'преображения' очень опытен в разных видах, а может быть — даже и типах любви. Для Джона Шепарда любовь — всегда конкретна. Таэла знала, чувствовала и понимала, что изредка Шепард думал и о ней, подруге Явика. Протеанин открылся перед ним, человеком и землянином. И был вознаграждён за свою открытость уникальным высочайшим уровнем принятия и понимания.

Умевшая читать мысли других разумных органиков, Таэла знала, когда и как думал Шепард о ней, строго оставаясь на позиции друга. Да, да, именно друга. Знала, насколько глубоко и точно принял Шепард тяжесть, воспринятую ею, Таэлой, когда пришлось переживать, осознавать факт резкого уменьшения численности отряда.

Сначала — удар по пониманию, когда выяснилось, что миллион протеан, точнее — почти миллион протеан — не выжили. В результате, в том числе, и ошибки в коде ВИ 'Победа'. А потом... ещё более страшный, конкретный удар, когда выяснилось, что далеко не все протеане выжили после нескольких тысяч лет анабиоза, совмещённого со стазисом.

Шепард прав: никто из протеан не ждал пробуждения через столько лет. И тем более — пробуждения перед началом новой войны с прежним врагом. Шепард чувствовал, а не только понимал, что она, Таэла, бегает по уровням огромной подземной протеанской базы. Причём не только бегает, но и проверяет, советует, указывает и приказывает. При этом — постоянно чувствует пустоту вокруг. Эта пустота огромной базы давила Таэлу ежесекундно. Здесь всё было приспособлено под размещение нескольких миллионов протеан, а осталась... хорошо если сотня.

Явику тоже приходится нелегко: он старается потому не ограничиваться обществом нормандовцев, стремится общаться и с иден-праймовцами. Таэла многое знала о его общении с детьми крестьян, о той встрече у озера. Тогда, сидя на берегу, Явик вспоминал своё пребывание на подземной протеанской базе, обдумывал увиденное, услышанное, понятое, почувствованное. Ночь к этому весьма располагала — тишина и относительное спокойствие.

Явик не был спокоен внутренне, хотя внешне... Протеан с младенчества учат прекрасно владеть собой — внутри в душе могут клокотать бури и ураганы, а вовне должно быть только спокойствие и уравновешенность. Только так и не иначе. Нельзя сильной расе размениваться на реагирование по пустякам. Любое реагирование должно быть строго по делу. И тогда, у озера, как понимала Таэла, Явик, вспоминавший увиденное на подземной протеанской базе, остро чувствовал своё бессилие и беспомощность. С виду-то вполне обычно: многоэтажное вполне обустроенное подземелье, но... На нижних уровнях — страх и ужас катастрофы. Сотни, тысячи капсул с умерщвлёнными протеанами. Заброшенные залы, забитые техникой и продовольствием, всем, что может понадобиться выведенным из криостазиса и анабиоза имперским поселенцам.

Была подтверждена версия об одурманенных, проникших в ряды колонистов-протеан. И это ещё больше усугубляло тяжесть раздумий и воспоминаний Явика. Возможно, когда-нибудь, после победы над Жнецами, удастся восстановить посекундный хронометраж событий. Уяснить себе, чьей вины здесь в случившемся больше — индоктринированных протеан или всё же ВИ. Сейчас эти две причины были как бы равновесны и равнозначны. Условно, конечно, но две причины — это уже намного лучше полного непонимания истоков случившегося.

Много вопросов по поводу сохранности и боеспособности 'Клинка Ярости'. Да, сейчас, всего через несколько часов после пробуждения, большинству выживших протеан уже недостаточно знать о том, что признаков самоподрыва или уничтожения корабля Жнецами нигде на Иден-Прайме нет. Да, протеане уже знают, что на бурение тоннеля к корпусу корабля, успевшего за пятьдесят тысяч лет погрузиться в грунт планеты на очень значительную глубину... Потребуется не меньше нескольких земных — хорошо, что не иденских — суток. Но, всё равно, ясно и другое: именно с кораблём связывает своё дальнейшее будущее подавляющее большинство выживших протеан. Да, командование группой уже сейчас прорабатывает, благо сохранившееся на базе оборудование это позволяет, варианты действий выживших протеан без возможности покинуть Иден-Прайм. Но та же Тангрис несколько раз уже успела заявить — со всей определённостью и горячностью, столь свойственным молодости, что протеане больше всего желают покинуть Иден-Прайм. По самым разным причинам, которые, кстати, достаточно легко свести в упорядоченный список, но вот дальше... Дальше будет сложно.

Ещё более сложно будет уже сейчас продумывать вопросы возможной... Пусть даже и 'теневой'... Интеграции протеан в сообщество нынешних рас разумных органиков. Нормандовцы, да и иденцы тоже говорят о полутора десятках рас. Это, конечно, весьма приблизительно, плюс-минус пять или десять рас, но — гораздо лучше полной неопределённости.

Явик... Он остаётся 'засвеченным', это правда и факт. Но главное, что рано или поздно протеанину придётся применить свои расовые возможности и способности. А это — серьёзная заявка на внесение изменений в окружающую нынешних разумных органиков действительность. Явик, без сомнения, будет сдерживаться. Но как ему сдерживаться, если он чужд нынешней обстановке, чужд нынешним разумным органикам. Чужд этому миру, столь серьёзно и сильно изменившемуся за пять десятков тысяч лет.

Вопрос о страхе. Именно том страхе, который обуял нормандовцев, а также многих иден-праймовцев и прежде всего археологов. С того самого момента, когда Явик пробудился от столь долгого сна в капсуле саркофага. Да, было любопытно и интересно посмотреть, как оживает без сомнения высокоорганизованный разумный. Но вместе с этим любопытством и интересом пришло понимание того, что Явик слишком отличается от любого нынешнего органика. Раньше всё было проще и в какой-то мере — легче. Были азари, были турианцы, были саларианцы. Триада сильнейших рас. Всех остальных — почти десяток — можно сейчас для простоты не принимать в расчёт и во внимание. Но... С появлением протеанина, одного единственного протеанина — у многих нынешних разумных органиков, безотносительно к их расовой принадлежности, пробудился страх, который был сродни религиозному. Ужас, совмещённый с пониманием собственного бессилия. А это уже — серьёзно. И понимается интуитивно, глубоко и полно вне зависимости от образовательного уровня или степени финансовой и материальной состоятельности.

Протеане были достойным противником даже для Жнецов: они сумели воевать с 'креветками' сотни лет. Да, отступать, но — не бежать, не трусить, не бояться. Даже Сарен Артериус, легендарный без всяких скидок, жестокий Спектр — и тот впадал в столбняк, когда чувствовал присутствие рядом Явика. Старые Расы ощутили дыхание Старшей Расы. Морозное, обжигающее холодным огнём дыхание.

Может быть символично, что удалось вернуть к жизни именно азари-матриарха — религиозного лидера расы. И вместе с ней — самого жестокого Спектра-турианца за всю историю Спецкорпуса Тактической Разведки. Душевный страх соединился со страхом физической гибели. И породил... Понимание бренности своего существования. Того самого существования, которое и нацелены прервать Жнецы.

Страх. Для одних он служит пропуском в небытие, дорогой к гибели — физической и духовной. А для других — мощнейшим стимулирующим фактором, заставляющим, в том числе, прыгнуть выше головы, открыть в себе дремлющие силы.

Боялся ли Шепард? Очень боялся. Потому что страх и боязнь способны предупреждать о грядущих неприятностях. О слишком многих опасностях и проблемах. Прямо не указывая ни на какие конкретные вопросы. Предупреждать и требовать понимания сути этого предупреждения.

Шепард получил не просто приказ-назначение, а боевой приказ. Да, возможно, цепочка военных чиновников и не отметила и не заметила, какой приказ она провела по бюрократической вертикали сверху вниз, но... Со временем они отметят и заметят. В том числе и тогда, когда с Идена спадёт информационная блокада и планета заговорит. О многом заговорит. О многом, предельно новом и страшном.

И тот страх, который, как понимала и чувствовала Таэла, уже испытала провожавшая Шепарда на 'Арктур' Дэйна, овладеет слишком многими землянами.

Люди... Молодая раса, а значит — очень восприимчивая и чувствительная. Сориентированная на множество самых разных изменений. Тогда, когда Дэйна смотрела вслед Шепарду, а она обязательно смотрела ему вслед, она, вне всяких сомнений чувствовала напряжение Джона. Физическое, нервное, эмоциональное. Какое угодно напряжение. Шепард держал себя в рамках, но для Дэйны он открыт предельно полно. Дэйна читала своего Джона свободно и страдала. Потому что сама чувствовала, как в ней поднимается волна страха. Другого страха, не индивидуального — коллективного.

Женщинам... дано чувствовать этот страх в гораздо большей степени, чем мужчинам. Потому, в том числе, что женщины порождают и выводят в мир новые судьбы, новые жизни. Женщины сориентированы на мир, на развитие, на поддержание баланса, а тут... Тут — дыхание могилы. Коллективной, а не индивидуальной могилы. Впрочем... Любая коллективная могила это всего лишь совокупность индивидуальных могил. Так или иначе, но — индивидуальных.

Немногим, очень немногим разумным органикам свойственно умение поднимать себя над своей собственной индивидуальностью. И — переходить на уровень понимания коллективности. А Жнецы несут не только индивидуальную, но прежде всего коллективную гибель всем разумным органикам. И термин 'высокоорганизованность' можно в данном случае трактовать весьма растяжимо.

Взяла обезьяна в руки палку — всё, она уже высокоорганизована, а значит — опасна и подлежит уничтожению. Сломал подросток Аленко руку здоровенному турианцу-отставнику — всё, этот ребёнок опасен, потому что отличается от других воспитанников именно способностью выйти за рамки.

Мудрые земляне — и не только они — говорили, что жестокость — в природе разумного органика. Они так же говорили, пусть и реже, что эту жестокость можно поставить в рамки, но постоянно удерживать в рамках — невероятно сложно.

Сравнивая нынешних разумных органиков с протеанами — не только чистокровными, Таэла ясно видела, насколько много предстоит сегодняшним поколениям узнать из того, что было хорошо известно протеанам. И как теперь всё это реализовать? Да, Явик, даже в одиночестве — очень силён. Он вполне в состоянии построить стройными шеренгами всё население Иден-Прайма и годами управлять всеми обитателями планеты коллективно и индивидуально. Не менее легко Явик может построить и заставить подчиняться своим желаниям всё население Цитадели. Протеане, особенно чистокровные, с детства обучались держать свои возможности и способности под строгим контролем. Потому даже в эпоху расцвета империи никто на всём пространстве, подвластном чистокровным протеанам, не знал, на что на самом деле способны те, кто десятилетие за десятилетием возглавлял властную пирамиду.

Не знал... А Жнецы, возможно, знали. Потому что наблюдали, потому что имели свои глаза и уши среди протеан — как чистокровных, так и нечистокровных. Те же мудрецы разных рас — и прошлых и нынешних — раз за разом говорили, что враг разумного органика не вокруг, не рядом, а внутри. К этому мнению, кстати, очень многие, да что там многие — почти все не желали прислушиваться. Потому что понимание этого мнения, истинное, глубокое и полное, выбивало из привычной круговерти бытия напрочь. И вернуться в колею было трудно. Потому — не каждому разумному органику по плечу. Вот и не пытались ни выйти, ни вернуться, ограничивали своё развитие, вводили его в дутые рамки. А Жнецы... следили, наблюдали и искали, а главное — находили слабые места. Готовили Жатву на протяжении столетий, которые очень многие разумные органики, обитавшие в Галактике, воспринимали не иначе, как время мира.

И сейчас ясно, что нынешняя галактика и её жители не готовы к столкновению со Жнецами. Ясно, что времени до вторжения осталось мало. Ясно, что сделать удастся немногое. И придётся ускоряться, уплотняться, совершенствоваться, напрягаться. Возможно, для этого эволюция дала возможность трансформироваться Шепарду и выжить протеанам. Многим, но не всем. Чтобы они, чистокровные имперцы, успели хоть немного пришпорить это сонное царство разумных органиков.

Да, это пришпоривание можно и даже нужно считать насилием, но без насилия нет развития, без преодоления не бывает новых достижений. И потому... Вполне возможно, Явику придётся проявить в новых, существенно изменившихся условиях многие расовые возможности и способности. Потому-то он и находится рядом с Шепардом почти постоянно, ведь он, как и Джон, не хочет, чтобы его посчитали монстром, на которого можно и даже нужно будет развернуть полномасштабную охоту, отвлечь для её проведения и для достижения успеха значительные силы и средства.

Крикнуть 'Ату его!' гораздо привычнее. Один раз, несколько раз привычнее. А вот раз за разом ежесуточно напрягаться, превозмогать себя... Нет, это — не привычно. И потому очень многие разумные органики с радостью согласятся поучаствовать в охоте на Явика или на Шепарда. Или на них обоих. Рядом с Джоном и Явиком уже стоят их сторонники. Не убоявшиеся того, что находятся ближе всего к столь необычным разумным и вроде бы должны стать по законам неведомых кукловодов их первыми жертвами.

Шепард любит всех разумных органиков, которые не проходят у него под маркой 'враги'. А Явик... он не стремится строить и подчинять всех и каждого встреченного им разумного органика, не желает сразу вводить их в жесточайшие рамки. Хотя, безусловно, может. Ему, воину, это привычнее. Ведь война — это, прежде всего, столкновение дисциплинированных исполнителей. Одиночек и групп.

Рано или поздно Явику придётся — и неоднократно — проявить свои расовые способности. Да, формально — это повтор мысли, но... Уже сейчас ясно, что протеанин не сможет очень долго сдерживаться. По сравнению с ним, с его уровнем нынешние расы... почти все, пусть даже в разной степени... вполне подходят под определение 'примитивы'. А для победы над Жнецами, не противостояния, пусть и длительного, а именно для победы будет нужно, чтобы каждая раса раскрыла свой потенциал в максимальной степени. Это — сложно и трудно, но будет необходимо.

Сначала, конечно, Явик поработает над уровнем развития нормандовцев. Впрочем, 'поработает' — не совсем точно. Он уже работает, начал работать и получил первые положительные результаты. Нормандовцы стали сильнее. Не только Шепард — все, кто составляет экипаж и команду фрегата. А потом... потом благодаря влиянию Явика станут сильнее иденцы. И пружина совершенствования начнёт раскручиваться.

Иден мог бы стать планетой, которую атаковали бы флоты Жнецов, планетой, с захвата которой началась бы Жатва. А получилось так, что Иден станет планетой, с которой начнётся формирование Галактического Сопротивления, планетой, ставшей начальной точкой отсчёта пути к победе над 'креветками'. Да, победа не будет быстрой, мгновенной, лёгкой. Но она обязательно будет. Потому что для этого будут ежедневно работать все протеане. Да, работать, оставаясь в тени, но помогая и своему оставшемуся 'на свету' соплеменнику и его друзьям и соратникам. Не факт, что протеане проявятся сразу после победы над Жнецами, возможно, они заявят о себе гораздо позже, может быть — спустя десятилетия после даты победы, но... они проявятся и вернутся.

Протеане живут долго. А сейчас можно сказать, что очень долго. Потому что раса протеан выжила. И будет развиваться и жить в новых условиях в старой и вечно молодой, постоянно изменяющейся живой галактики.

Явик... Да, он, прежде всего — воин, офицер, командир, военачальник. Но он — протеанин, разумный органик. Это — первично. И его встреча с человеческими детьми на берегу озера многое пояснила Таэле. Что особо скрывать-то, протеанка думала о детях от Явика. Люди — и не только люди — называют именно детей вершинами любви. Потому что сначала разумные органики очень долго идут к рождению детей, а потом — к тому моменту, когда выросшие дети покидают родительский дом, чтобы начать самостоятельную жизнь, а родители... Родители остаются одни, чтобы со временем ощутить радость заботы и общения с детьми своих детей — своими внуками.

Явик был очень добр с человеческими детьми, которые, конечно же, поначалу очень опасались и боялись воина древней расы. Их пугала неподвижность сидевшего на берегу протеанина, их пугала его непривычная боевая броня, их пугало многое другое — внешнее и внутреннее. Но Явик... можно, конечно, и не считать это общение с детьми иден-праймовцев своеобразным экзаменом, но нельзя отрицать, что он сумел поладить с маленькими иден-праймовцами, завоевать их расположение, любовь и уважение.

То, что эти дети со временем возглавят, вполне возможно, иден-праймовское детское Сопротивление... Что-ж, об этом тоже, может быть, сам Явик и думал очень подробно и полно, но главное — он давал этим детям выбор, сохранял за ними свободу решать свою собственную судьбу. Не настаивал, не заставлял, не проявлял ни грана насилия ни над телами ни над душами. Он... поверил им, а они поверили ему.

Он рассказал им о том, как жили древние протеане, показал многие знакомые и незнакомые маленьким иденцам планеты. Такими, какими они были очень много столетий тому назад. Показал и многое рассказал о материнских планетах своей расы.

И был вознаграждён. Ванесса... она первая поняла Явика гораздо глубже и полнее, чем он мог бы ожидать. Она разделила с Явиком боль и грусть от невосполнимой потери. Тогда, возможно, особенно резко понизилась уверенность Явика в том, что человечество в целом заслуживает такого ярлыка, как 'примитивы'. Этот ярлык мог быть и основанием для того, чтобы нагонять на землян страх перед единственным, оставшимся 'на свету' представителем Старшей расы. Страх безотчётный, интуитивный, многоуровневый и очень, очень ощутимый. Дети землян оказались способны читать протеан на удивление глубоко и полно.

Здесь, в общении Явика был один момент, который Таэла только сейчас поняла особенно полно, чётко и глубоко. Момент влюблённости, а точнее — любви Явика к азари Чейси О'Лин. Только сейчас, спустя пятьдесят лет Явик решился открыть Таэле доступ к своей глубинной долговременной памяти. К тем её закоулкам, которые много раньше так и оставались бы надёжно закрытыми для неё, становящейся уже тогда, когда Империя приближалась к моменту своей гибели, всё более близкой подругой Явика.

Портал крыла залов саркофагов остался позади. Таэла, чуть замедлив шаги, обошла первый зал, остановилась. Как всё же символично, знаково, что она подумала о подруге Явика... Возможно — первой подруге — именно здесь, в зале саркофагов. Первом зале из многих. Теперь здесь тихо и пусто, везде включён очень приглушённый свет. Несильный, но ощутимый ветер волнами проходит залы из конца в конец — работают системы кондиционирования и вентиляции.

Явик впервые дал возможность Таэле увидеть и почувствовать свою влюблённость, своё бытие рядом с Чейси. Потому что... потому что он поверил в то, что Таэла очень многое действительно, реально помнит. Поверил, что она сохранила чувства к суровому и немногословному командиру десанта. Возможно, когда нибудь позже, Таэла сможет подумать более подробно и полно о том, что открыл ей Явик о своих взаимоотношениях с Чейси. А здесь, среди саркофагов с погибшими соплеменниками Таэла была согласна, а возможно — и могла думать только об одном: о том, что Явик рассказал ей о той, роковой для Чейси, встрече с Явиком на Цитадели.

Сложно, очень сложно было Явику решиться открыться перед только что очнувшейся подругой. Он не был уверен, по-прежнему ли она считает его достойным своего доверия, числит в ближнем своём кругу. Может быть — в некоем списке кандидатов на особую благосклонность. Но всё же он рискнул рассказать. Часто бывает, что только подобный уровень доверия и открытости сплачивает пары крепче всех других обстоятельств и факторов.

Таэла довольно спокойно относилась к тому, что не она была первой, кого Явик полюбил. В конце концов, она — протеанка, чистокровная. Явик — тоже чистокровный протеанин, офицер, командир. А азари Чейси... Об отношениях Явика с ней Таэла знала и раньше. Только вот о том, как эти отношения прервались, она не знала ничего. Сразу после возвращения с Цитадели Явик попросился на программу ускоренной подготовки военачальников и потом крайне редко выходил на связь с Таэлой. Теперь, когда сам Явик рассказал, что тогда произошло на Цитадели, Таэле стало очень многое понятно.

Да, Явик стрелял в Чейси. Для обычного разумного органика стрелять в себе подобного — испытание не из самых лёгких. Надо переломить себя. Даже в ссоре не каждый разумный органик решится замахнуться на сородича или представителя другой разумной органической расы. А уж начать стрелять... Явик — воин, но ему было сложно, больно и тяжело стрелять в Чейси, которую он, как теперь остро чувствовала и понимала Таэла, любил.

Возможно, она стала бы его первой женой — протеане, даже чистокровные, многое позволяли тогдашним азари. Была ли эта расширенная вседозволенность платой за глубину и полноту того вмешательства, которое осуществили протеане? Возможно, что и была — смыслы действий далеко не всегда открываются сразу во всей своей полноте.

Таэла могла бы, не сходя с места, наговорить полуторачасовую лекцию об общем моменте, но сейчас её интересовало то, что произошло между Явиком и Чейси.

Протеанин-офицер выявил индоктринированного разумного органика. Не протеанина, не протеанку. Азари. Казалось бы, чего проще — выхватил из упоров скафандровой перевязи пистолет, нажал на спуск и нашпиговал тайного предателя зарядами. Таэла была абсолютно уверена, что Явик поступил бы так в любом другом случае. В конечном итоге он — воин, его учили стрелять на поражение в любых, мыслимых и даже в немыслимых условиях. Но вряд ли его учили стрелять в тех, кого он, разумный органик, любил. Такому редко где учат должным образом. Стрелять, да, учат, а вот как жить потом с осознанием результата стрельбы — не учат нигде. Этому, вполне возможно, нельзя научить. Или протеане просто не дошли ещё до уровня, на котором такое обучение становится абсолютно обязательным. И даже обычным.

Явик стрелял в индоктринированную азари. Стрелял на поражение. Сейчас, стоя перед рядами саркофагов, хранивших тела погибших протеан, Таэла с особой остротой и силой понимала. Точнее — приближалась к необходимому уровню понимания того, что чувствовал Явик, когда нажимал на спусковой крючок пистолета.

Вокруг — не поле боя, не тренажёр, не полигон, а мирная и спокойная Цитадель. Работают магазины, офисы. По улицам снуют машины и пешие разумные органики. Стрельба не является нормативным моментом такой картины. А Явику пришлось стрелять. В том числе и потому, что он не был уверен в том, что индоктринированная Чейси в ближайшее время не получит приказ на активацию и не начнёт вредить окружающим её разумным органикам. Не только протеанам, нет. Да, Явик хотел упредить, но это действенное упреждение стоило ему очень и очень дорого. Он любил эту азари, он хотел, чтобы она стала его женой. Он хотел прожить рядом с Чейси очень долго... Но... Уже тогда, как оказалось, Жнецы запускали свои щупальца в тонкую ткань сообществ разумных органиков. Любой расы. Межрасовые сложности их не пугали — 'креветки'— полумашины готовились к тотальному уничтожению разумной органической жизни. Готовились неспешно. Постепенно и неуклонно ослабляя беспечных разумных органиков.

Явик убивал Чейси с гарантией. Он хотел сделать всё, чтобы она не возродилась. Не стала хаском. Он хотел гарантированно её убить. До сих пор, как знала теперь Таэла, он помнил в деталях, как поднимал пистолет, как наводил его на Чейси, встреченную им на Станции, где было немало других азари. Но в них он не почувствовал следов индоктринации. А вот в Чейси он ощутил эти следы сразу. До сих пор он не понимал, а может быть — просто не хотел понимать, как вообще ему удалось достать и поднять пистолет, направить его на Чейси.

Если бы он ушёл сразу, как разрядил всю обойму в молодую азари... Его бы никто не остановил и не посчитал виновным в чём-либо предосудительном. Но Явик... Таэла до сих пор не могла заставить себя понять, как он сумел не уйти, смог подойти к лежащей Чейси, присесть на корточки и приложить пальцы к её шее. В тот момент, когда он это делал, как теперь знала Таэла, он вспоминал, как рушится на пол прошитая зарядами Чейси, как она медленно и изящно рушится на пол... Наверное, так следует воспринимать рыбообразных. Этих бывших водоплавающих.

Явик помнил до сих пор о том, как Чейси легла на пол, сложив на груди руки и закрыв глаза.

Стрельба привлекла много зевак и зрителей. Так почти всегда бывает, но Явик... Он не обратил на собравшуюся вокруг толпу никакого внимания. Да, полиция подключилась, рассеяла зрителей. Явик не ушёл до того момента, когда мёртвую Чейси запаковали в мешок и положили на носилки. Только тогда, вполне возможно, он почувствовал, что выполнил свой долг. Только вот выполнение этого долга стоило Явику очень дорого.

Трудно, очень трудно было Явику не только вспоминать — постоянно помнить всё это в мельчайших деталях. Таэла часто видела, как он склонял свою лобастую голову и задумывался. Эта память... она терзала Явика, сумевшего выжить после пятидесяти тысяч лет анабиоза и криостазиса. И сумевшего пробудить почти сотню своих соплеменников.

Почти сотню. Таэла помнила, как страдал Явик, осознавая раз за разом огромность потерь, понесённых протеанами, силой воинского приказа оказавшихся на Идене. И тех, кто погиб на нижних уровнях базы в тысячах капсул. И тех, кто после отступления в цитадель Базы, занял капсулы наверху.

У Таэлы, как и у Явика, был личный кристалл памяти. И Явик никогда не просил подругу и тем более — не требовал от неё дать полный доступ к информации, хранимой на этом кристалле. Он уважал право Таэлы на личную жизнь и личную информацию. А она уважала право Явика на личную жизнь и на личную информацию. Свой кристалл Таэла получила от одного из адмиралов протеанского Астрофлота и хорошо знала всю цепочку прежних владельцев этого вместилища информации. Сплошь достойные протеане. И — не только чистокровные.

Явик дал возможность детям иденцев увидеть часть информационных богатств, заключённых в этом кристалле. Доверился им. И Ванесса подтвердила свой высочайший уровень восприимчивости. Она... неведомо как, но уловила, что Явик думал — и не раз — о Чейси. Продолжает её любить. Да, он не стал говорить Ванессе о том, что ему пришлось убить свою возлюбленную, вместо этого он просто передал девочке кристалл памяти и дал доступ к картинкам, где была запечатлена жизнь на древней Цитадели.

Эти картинки посмотрели все дети. Явик честно рассказал мальчикам и девочкам о том, что протеане не строили Цитадель. Рассказал о том, что они пришли на Станцию тогда, когда она уже существовала.

Может быть это и было для протеанина неожиданностью, но дети оказались очень едиными в важном для Явика вопросе: они не собирались отступать перед Жнецами и не собирались сдаваться на милость 'креветок'.

Трудно, очень трудно было поверить, что перед многостолетним протеанином — дети, которым не исполнилось и двадцати лет. Дети землян, людей.

Явик любит и понимает детей. Таэла, которой Явик детально рассказал о встрече с четвёркой у озера, убедилась в этом слишком определённо и полно, чтобы допустить какой-то иной вывод. Значит, она может довериться Явику сейчас, спустя пятьдесят тысяч лет. Довериться, чтобы стать матерью его детей. Да, ситуация кардинально изменилась, но... Протеане выжили и они смогут, скрываясь, бороться со Жнецами, способствовать, причём всемерно, победе над 'креветками' и в итоге получить шанс на вхождение в семью выживших рас разумных органиков. Да, далеко не сразу, может быть — через десятилетия или даже через столетия. И уже не в качестве верховной расы.

Явик проводил детей до посёлка, до калиток их родных домов. Что, конечно же, очень понравилось маленьким иден-праймовцам. Их приятели и друзья были впечатлены фактом появления воина древней расы в границах селения. Протеанин не стал напрашиваться в гости — ему совершенно чужда дутая известность, дутая реклама. Он понимает, насколько необычен, в том числе и страшен для очень многих разумных органиков. Может быть и хорошо, что он страшен. Потому что страх сможет, в некоторых, конечно, далеко не во всех случаях, задержать применение Жнецами массовой мягкой или мгновенной индоктринации.

Второй зал Таэла обошла очень медленно. Инструментрон, мерцавший экраном, исправно сообщал основные сведения о погибшем протеанине, находившемся в том саркофаге, на котором останавливался взгляд командира фрегата. Четыре глаза могли действовать независимо, а мозг — формировать целостную картину при самых, казалось бы, экзотических сочетаниях направлений взглядов, поэтому проблем с восприятием информации не было.

Таэла не спешила. Нечасто переступала с ноги на ногу. Делала мелкие шаги, обходя зал по периметру. В душе нарастала боль и скорбь... Да, многое пришлось изменить, отказаться от проведения ритуала погребения здесь и сейчас. Нельзя было оставлять погибших на Идене на планете. Нельзя. Предстоит взять их на борт фрегата и там, в космосе или на планете, выбранной для основания колонии, провести полный ритуал погребения. Тела должны обрести вечный, постоянный, а не временный покой. Даже если придётся сжечь тела высокотемпературными лучами, прах должен обрести постоянное место, к которому могут придти другие выжившие протеане и их потомки.

Залы саркофагов превратились во временные залы захоронения. Саркофаг-капсула — тот же гроб. Протеан приучали, готовили к тому, что это обиталище может стать последним пристанищем для тела. Сложно было такое понять и принять молодым протеанам, но в этом и состояла часть мастерства наставников, чтобы сделать понимание и принятие не только необходимым, но и глубоким.

Сейчас Таэла понимала, что потратит, если потребуется, десятки минут на то, чтобы обойти все залы. И только потом, выйдя из этого крыла базы — тихого и погружённого в почти полную темноту, она сможет вернуться к воспоминаниям о том, что сумел понять Явик, остававшийся единственным выжившим протеанином. Сможет вернуться к размышлениям о Шепарде, Бенезии, Чаквас, многих других нормандовцах. А пока... Пока предстоит обойти залы... Отдать в очередной раз дань памяти, поимённо вспомнить погибших. Это нужно выжившим. И это нужно душам ушедших за Предел.

Сейчас Таэла не торопилась, не спешила, хотя понимала, что её присутствие требуется во многих частях подземной базы. Так всегда было, есть и будет — любой разумный органик волен выбирать, как, когда, в какой последовательности выполнять необходимые действия. А потом... позже — отвечать за полноту и порядок выполнения, за результаты выполнения. Иногда — собственной жизнью.

Так заведено в этом мире. И слабым утешением служит то, что протеане, лежащие в этих капсулах, уже никогда не оживут, не встанут. Не будут действовать, не скажут вслух ни единого слова. Таэле очень хотелось получить хотя бы один мыслеобраз от кого-нибудь из ушедших за Предел, но... Вокруг была тишина и сознание ничего не ощущало.

Подозвав коротким жестом гравиплатформу, Таэла встала на площадку и поднялась к верхним рядам саркофагов. Провела рукой по крышке ближайшей капсулы. Она хорошо помнила и знала того, кто сейчас лежал внутри. Она знала и помнила всех, кто лежал здесь, в этих залах. Почти все они прибыли на Иден-Прайм на борту её корабля, её 'Клинка Ярости'.

Они сражались со Жнецами и их пособниками ежедневно. Не отступали, уничтожали врагов. Многие из них были против отступления. Многие колебались, сомневаясь в необходимости отступить в пределы Базы. Но своих позиций не оставил без приказа ни один. Среди них были молодые и пожилые, были офицеры, старшины и солдаты, были флотцы и армейцы. И сражались они с врагом в едином строю. Протеане, выполняя порученную работу, действовали как единый организм. Не было у протеан привычки и традиции делить друг друга, устраивать конкуренцию и соревнования. Любая работа должна быть выполнена надлежащим образом — это было самым главным требованием. И протеане всегда делали всё по максимуму. Иначе невозможно было удержаться на вершине власти, эффективно и последовательно командовать миллионами и миллиардами разумных органиков, десятками рас.

Таэла неспешно двигала платформу от одного саркофага к другому. Взглядывала на экранчик инструментрона и вспоминала. С этим протеанином, совсем юношей, она как-то разделила армейский паёк, когда хаски на несколько минут прекратили свои атаки на позицию орудий противодесантной обороны. С этим пожилым протеанином, вполне годящимся ей в отцы — рыла окоп на позиции орудий противокосмической обороны. Рядом с этой протеанкой Таэла чувствовала себя особенно тепло и спокойно — как рядом с мамой. А у неё, у этой протеанки — пятеро детей, двое младших, один средний и двое старших. Старшие, как помнила Таэла, уже воюют, средний учится, младшие тоже учатся. И теперь... Вряд ли они все или кто-нибудь из них выжил, смог сохраниться в каком-нибудь саркофаге... Жнецы далеко не всегда атаковали залы саркофагов — они не считали необходимым это делать по самым разным причинам. Иногда да, атаковали и уничтожали, а иногда — нет. В этом трудно было уловить какую-нибудь систему.

Касаясь рукой очередного саркофага, Таэла вспоминала всё, что знала о находящемся внутри соплеменнике. В её памяти они все — живые, более-менее здоровые, сильные. Да, очень и очень разные. Кто-то любил смеяться, а кто-то сохранял серьёзность в любых обстоятельствах. Разные... И эту разность, это многоцветье характеров и судеб Жнецы уничтожали безжалостно и чётко.

У многих саркофагов Таэла задерживалась на несколько минут. Вспоминала, думала, размышляла. Минута истекала за минутой. В залы никто не приходил, никто не вызывал командира фрегата по аудио или видео... Выжившие протеане многое понимали без дополнительных пояснений. Командиру нужно побывать в залах — она побывает. И ей это необходимо сделать в одиночестве.

Таэла помнила, что у нынешних разумных органиков принято, чтобы высший руководитель написал семьям погибшего письмо. Известил о гибели и... заверил, что выжившие будут его помнить. Хорошая традиция. Только вот написать такое письмо Таэла не сможет никому. Потому что среди выживших не оказалось ни одного самого дальнего родственника погибших.

Потому... церемония погребения на планете, где будет решено основать колонию, будет... скромной. Нет, не формальной, именно скромной. Строгой, чёткой. Очень тяжёлой для психики. Будет, потом, позже, когда под ногами выживших протеан будет снова планета. А пока... пока надо, чтобы тела погибших протеан были перегружены на борт 'Клинка Ярости'. Все тела членов отряда.

К сожалению, сейчас нет возможности вплотную заняться телами погибших протеан, остававшихся в капсулах далеко внизу. Миллион соплеменников не выжил. Не хотелось сейчас Таэле копаться в причинах и последовательности случившегося. Надо было позаботиться о членах отряда. И она обязательно позаботится. А когда будет одержана победа... Протеане спустятся на нижние уровни базы и похоронят погибших там. До того момента саркофаги сохранят тела.

'Наши мёртвые нас не оставят в беде. Наши павшие — как часовые...' — вспомнила командир фрегата строчки, подсмотренные на одном из планетных экстранетных 'зеркал'. Сейчас эта строчка всплыла в памяти. И Таэла восприняла её как очень органичную, предельно соответствующую моменту.

Склонив голову, протеанка замерла, касаясь рукой крышки очередного саркофага уже в другом зале. Гравиплатформа висела неподвижно, вокруг — тишина и почти полная темнота. Свет — не нужен. Протеане — хищники, привыкшие действовать в полной темноте. Только на любого хищника всегда найдётся ещё больший хищник. И теперь надо будет сделать всё, чтобы стать хищником, способным победить Жнецов.

Тихо и неспешно выйдя из крыла залов саркофагов, Таэла закрыла за собой тяжёлую створку двери. Глаза постепенно привыкали к тускловатому освещению и к тому, что вокруг — соплеменники и соотечественники. Снова усилился, стал более разнообразным информационный фон.

Взглянув на экран инструментрона, Таэла прочла поступившие сообщения, составила и написала несколько ответов. Отправила их адресатам.

В Медотсеке всё спокойно — особых проблем там нет. Надо идти, продолжать обход, помогать. Не командовать и руководить, а помогать. Потом придёт время покомандовать, когда будет ясно, смогут ли протеане покинуть Иден-Прайм на своём корабле. А пока... Пока нужно сделать всё, чтобы сделать комфортной и нормальной жизнь выживших здесь, в пределах подземной базы.

Она обязательно спустится вниз, к заблокированным уровням. Пока ещё есть время до начала работы с фрегатом... Пока ещё есть надежда на то, что протеанский корабль сможет покинуть Иден-Прайм, уйти от планеты.

Активация протеанского корабля. Сохранение тайны

Шесть часов сна. Немного. Надо бы проспать восемь часов, как минимум, но — не спалось. Хотелось действовать, хотелось работать. Наступил день, когда буровые автоматы должны были вот-вот, ближе к вечеру завершить проходку тоннеля к протеанскому кораблю.

Встав с кровати, Шепард прошёл в санкомнату, принял душ, переодел комбинезон. Проверил состояние скафандра, прицепил оружие и шлем с комплектом оборудования. Присел за рабочий стол. Обычный пайковый завтрак. Да, на кораблях большего размера есть офицерские салоны, офицерские обеденные залы. Но 'Нормандия' — разведчик, здесь всё минимизировано, всё принесено в угоду необходимости выполнения основной задачи. Потому пайковые обеды, завтраки, ужины прямо на рабочих местах — вполне обычное дело.

Прозвучал сигнал инструментрона. Аудиоканал.

— Слушаю. — Шепард, не взглянув на клавиатуру, механически надавил нужный сенсор пальцем, просматривая на экране содержимое последних присланных за ночь файлов.

— Джон, я буду в ангаре. Жду тебя. Не торопись. Вылет через полчаса, — в голосе Явика не было стрёкота — протеанин спокоен, собран и, кажется, даже доволен. Или — рад.

— Хорошо, Яв. До встречи. Зайду к Андерсону, доложусь и приду.

— Ясно, Джон. Жду.

Отправив обёртки пайкового 'кубика' в утилизатор, Шепард поднялся на ноги, выключил инструментрон, прошёл к двери, обернулся. Ему не верилось, что здесь несколько часов назад он встретился с Бенезией. Встретился не по работе, не как с коллегой, а как... с женщиной. Да, именно так. Первое свидание. Хорошо, если оно понравилось Бенезии. По сравнению с её жизненным опытом его собственный жизненный опыт исчезающе мал, потому — не следует себя переоценивать. Бенезии — больше восьмисот лет, когда творил Бетховен, она уже жила и была достаточно взрослой. Ему свидание... понравилось. Хочется верить, что оно не будет последним, но сейчас надо вылететь на первую археологическую площадку, посмотреть, как осуществляется проходка последней трети тоннеля. Очень скоро тоннель будет перекрыт. И протеане получат доступ к борту своего корабля. Остальное — только их право и дело. Наверняка, Явик будет много времени проводить в том тоннеле. Протеанину не придётся ничего никому пояснять. Он — Старшая Раса и это — только его дело. А повышенное любопытство Явик умеет пресекать очень эффективно.

Переступив порог своей каюты, Шепард затылком ощутил дуновение воздуха — полотно двери встало на место быстро и чётко. Мерцнул, отразившись от блестящей крышки приборного отсека, находившегося на противоположной стене коридора, красный светодиодный сигнал и старший помощник командира фрегата-прототипа направился к каюте Андерсона.

Фрегат просыпался, оживал. Обычная утренняя суета, которая, наверное, крайне интересно смотрится, если видеозапись прокрутить на повышенной скорости. Привычная многоголосица вахтенных, старших отсеков, специалистов.

— Прошу разрешения. — Шепард остановился на пороге командирской каюты, уловил разрешающий кивок и подошёл к рабочему столу — Разрешите вылет на первую археоплощадку?

— Разрешаю. — Андерсон встал из-за стола, шагнул навстречу своему коллеге. — Карин сказала, что Бенезия спала крепко и спокойно. Гораздо спокойнее и крепче, чем раньше. Впрочем, я и сам вижу, что у вас всё прошло нормально, — он помолчал несколько секунд. — Глядя на вас, Джон, я вспоминаю своё первое свидание со своей женой... Хорошее было время, — он обернулся к замерцавшему настольному инструментрону, нажал несколько сенсоров, просматривая пришедшие сообщения, выключил экран, повернулся к старпому. — Знаю, что хотите 'зависнуть' на первой археоплощадке до вечера. Разрешаю. Явику будет важно ваше присутствие. Он уже сообщил мне, что ждёт вас в ангаре. Успехов. — Андерсон протянул руку, которую Шепард мягко пожал. — Действуйте.

— Есть, командир! — Шепард козырнул, увидел, как Андерсон привычно и чётко зеркалирует воинское приветствие. Капитан спецназа чётко повернулся 'на месте кругом', перешагнул порог, опустил руку и не спеша направился к ангару. Знакомый маршрут, неярко освещённые коридоры и лестницы. Лифтом старпом не стал пользоваться — незачем.

Подходя к ангару, он ощутил взгляд, который теперь отличал очень чётко и остро — взгляд Бенезии. Оборачиваться не хотелось — тогда нужно будет подойти, задержаться. У Бены и так будет много работы — ей предстоит сегодня снова вылететь в несколько окрестных селений, встретиться со многими иден-праймовцами. Не надо её волновать дополнительно. Не надо испытывать её на прочность. Пусть она вместе с Карин и другими женщинами делает свою часть работы, а ему надо сделать должным образом свою часть, которую кроме него никто не сделает. Явик полностью доверяет только ему.

Приняв решение, Шепард подождал, пока наполовину откроются ворота ангара и нырнул в полутьму, подошёл к челноку, готовому к вылету, отметив, что Явик — уже на борту. Неугомонный. Торопится, хотя его тоже понять можно. Приближается крайне важный для всех выживших протеан момент. Для самого Явика — важный момент: расставание с Таэлой. Протеанке придётся искать для своих соплеменников пригодную для колонизации планету. Это — дело очень небыстрое. Трудное. Тяжёлое. И Явик будет думать, будет переживать, будет волноваться. Он любит Таэлу и любит всех выживших соплеменников. И они любят его. Потому что благодаря ему они выжили. Пусть не все, но — выжили.

— Рад тебя видеть, Джон! — протеанин выглянул из проёма салонной двери. Внутри челнока было ещё темнее, чем в ангаре. — Билл уже готов к вылету. — Явик кивнул в сторону пилотской кабины челнока. — Полетели?

— Минуту, Яв. — Шепард переговорил с подошедшими тремя техниками, согласовал время возврата челнока на борт фрегата и поднялся по лёгкой лестнице на борт. — Вот теперь — полетели, — он взялся за поручень, наблюдая, как плавно и быстро закрывается салонный проём.

Чавкнули уплотнители. Челнок вырвался за пределы ангара, сразу набирая достаточную высоту. Проводив уменьшающийся в размерах фрегат взглядом и, убедившись, что Жнец не изменил своего положения, Шепард посмотрел на протеанина:

— Только не надо, Яв, — произнёс старпом.

— Надо, Джон. Надо, — усмехнулся напарник. — Знаю, чувствую и вижу — всё прошло хорошо. Бенезия — довольна, ты — тоже. Это — главное. Хорошее начало.

Он замолчал, глядя на расстилавшиеся внизу поля. Рассвет на Идене был долгим, но незаметным и, несмотря на то, что ночь тяжело оставляла планету, уже можно было достаточно чётко различить многие наземные сооружения. Люди, работавшие на полях, поднимали головы, узнавали челнок и приветственно махали руками. Обычная, но такая приятная картина, доказывавшая со всей определённостью, что нормандовцы стали на Идене своими. Их приняли, к ним привыкли.

Явик и Шепард не стали садиться в кресла и пристёгиваться. Билл вёл челнок уверенно: на предельной скорости и по кратчайшему маршруту. Приближалось время отлёта фрегата с Идена и корабельные челноки были нарасхват. Нормандовцы привычно не загружали местные транспортные компании заказами, старались обходиться своими силами.

— Билл, садиться не надо. Зависание на полутора метрах и сразу, как мы будем на земле — возвращаетесь на фрегат, — сказал Шепард, заглянув в пилотскую кабину. Водитель кивнул, взмахнул рукой, указывая, что скоро кораблик окажется над нужным местом рядом с археологической площадкой.

— Прыгаем, Яв. — Шепард, взявшись за рычаг, отодвинул дверцу салона в сторону, держась за край проёма, взглянул вниз. Билл остановил машину точно в полутора метрах над землёй. Мерцнули на салонной приборной панели зелёные светодиоды, обозначавшие включение режима 'зависание' и Шепард первым спрыгнул, приземлившись на полусогнутые ноги, выпрямился и шагнул к ярким вешкам, обозначающим границу археологической площадки. Командовать отлёт водителю челнока не было необходимости: Билл, дождавшись приземления Явика, сразу закрыл салонную дверь и круто положил кораблик в вираж, набирая высоту и увеличивая скорость полёта до предельной.

— Приветствую, Тимур Лаврович. — Шепард обменялся рукопожатием с руководителем археологов.

— Рад вас видеть, Джон. Вы прямо светитесь весь. О причине спрашивать не буду — это только ваше, — профессор обменялся рукопожатием с подошедшим через несколько секунд протеанином. — Мы уже готовимся к завершению бурения последней трети. Как всегда, думаю, вы захотите оставить пять-восемь метров 'подушки'?

— Вы правы, профессор, — сказал протеанин, входя следом за Сташинским под купол шатра. — Провожать нас не надо. Мы, пока будет достигнута отметка, побудем там, у установок.

— Согласен. — Сташинский подождал, пока протеанин и старпом облачатся в 'системы' и присоединят карабины к 'подвеске'. — Успехов, — профессор махнул рукой, разрешая помощникам включить 'подвеску' на спуск в вертикальный ствол шахты.

Меньше минуты — и Явик с Шепардом отстёгивают карабины и входят в тоннель.

— Знаешь, Джон. Я — волнуюсь. — Сказав это тихим голосом, Явик взял Шепарда за руку, устанавливая контакт, достаточный для прямой передачи мыслеобразов. — Понимаю, что Таэла много сделала для подготовки к переброске грузов в корабль и всё равно — волнуюсь. Мне предстоит отпустить её... Это, конечно, легче, чем... но всё равно... тяжело. На неё столько свалилось... Нам надо будет перекрыть вертикальный ствол, тоннели, коридор. Полностью перекрыть и дать Таэле возможность подорвать их до момента старта корабля. Она сделает всё правильно, я это знаю. И ей надо дать все возможности.

— Дадим, — ответил партнёру коротким мыслеобразом старпом. — У неё будут всё необходимое для успешного завершения стоянки на Идене.

— Хорошо сказал, Джон. — Явик перешагнул через порог портала в коридор протеанской базы. — Не знаю точно, но думаю, что Таэла сможет сделать так, что эта база... со временем станет доступна иден-праймовцам, когда, как вы люди, иногда говорите, уж 'очень припечёт'. Она, уверен, поможет иденцам выстоять. Так же, как помогла выстоять нам, протеанам. Многим... Не всем, — протеанин прошёл через портал в свежепробуренный коридор. — Хорошо сделано. Чёткая, качественная работа, — взгляд протеанина скользил по стенкам тоннеля и Шепард снова подумал о том, что четыре глаза в линию — это очень точный и зоркий инструмент. Явик, поняв, о чём думает напарник, едва заметно улыбнулся.

Они подошли к месту, где стояли установки. Четверо техников и два инженера, сидя в удобных креслах, наблюдали за показателями, выводимыми на большие экраны. Увидев входивших, они встали.

— Шеф нам уже сообщил о том, что вы придёте, — сказал один из инженеров. — Пять часов осталось по нашим расчётам до того момента, как будет достигнута отметка. Я правильно понимаю, вы намерены ждать здесь?

— Вы правильно понимаете. — Явик озвучил эту фразу, обойдясь без стрёкота в голосе. — Мы действительно подождём здесь. Джон, вон там, — он поднял руку, указывая куда-то в сторону, — есть свободные кресла. Оттуда будут видны экраны. Мы сможем наблюдать.

— Согласен, — кивнул Шепард, поворачиваясь и направляясь к указанным Явиком креслам.

Протеанин последовал за землянином.

Разместившись в кресле, старпом убедился, что показатели на экранах отсюда отлично читаются, и удовлетворённо уложил голову на полумягкий подголовник. Явик не торопился снова брать его за руку и, чуть скосив взгляд, Шепард удивлённо заметил, что протеанин, усевшись в кресло, сразу закрыл глаза и, казалось, заснул.

— Джон, — в сознании Шепарда вспыхнул тускловатый мыслеобраз. — Я не сплю и не дремлю. Сейчас я выйду на связь с Таэлой и соплеменниками. Эти часы... я не хочу терять впустую. Буду с ними на связи, многое поясню Таэле. Постараюсь помочь ей и её коллегам. Пусть инженеры и техники думают, что я уснул. И не беспокойся — я смогу безмолвно общаться с тобой, даже не беря за руку. Одна из особенностей моей расы... Что-то похожее на телепатию, но с другой начинкой. Предлагаю пока есть время, тебе тоже вздремнуть. Несколько часов — как минимум, три, у тебя в запасе есть. Используй их. Ты и так не поспал сегодня. Можешь ответить также мыслеобразом. Я услышу.

— Хорошо, Яв. Спасибо за пояснение. Я последую твоему совету. — Шепард отослал мыслеобраз, не особо веря, что у него получится. Наверное, он будет ещё более тусклым... а может быть, даже слабочитаемым.

— Не надо, Джон, — ответный мыслеобраз прибыл в сознание человека спустя несколько секунд. — Отдыхай. Всё нормально. Я тебя услышал. Не отвечай, просто поспи. — Явик коснулся взглядом лица человека и едва заметно усмехнулся.

Шепард усмехнулся ответно и закрыл глаза. Теперь можно быть спокойным.

Погружаясь в чуткую дремоту, он успел подумать, что со стороны выглядит немного комично: не успел придти, как уселся в кресло и заснул. Хотя, наверное, это тоже показатель. Ему, старпому, не надо стоять над душой у нормандовцев, не надо мелочно их контролировать и перепроверять. Они — профессионалы, у каждого из них — свой участок работы и они справляются с этой работой хорошо. А его, капитана Шепарда, участок работы сейчас — здесь, рядом с бортом протеанского корабля.

Сон, как всегда, резко сократил время ожидания. Шепард очнулся, ощутив вибрацию инструментрона, а когда открыл глаза, то увидел Явика, стоявшего рядом с пультами установок и о чём-то разговаривавшего с инженерами. Техники по-прежнему проверяли показания на дисплеях, вели записи в рабочих журналах. Протеанин говорил спокойно, размеренно, в его голосе не было стрёкота, значит, по меньшей мере, никаких сложностей в работе установок не отмечено. Взглянув на экранчик инструментрона, Шепард увидел, что до контрольного срока достижения 'отметки' осталось меньше пяти минут.

Встав с кресла, Шепард почувствовал, что наконец-то выспался и отдохнул в достаточной степени. Явик оказался прав: сон был старпому необходим.

Увидев подходившего к пультам Шепарда, Явик прервал разговор с инженерами, взглядом указав им на подходившего офицера. Инженеры поприветствовали старпома учтивыми кивками.

— Джон, я договорился. Как только будет достигнута отметка, инженеры и техники демонтируют и заберут установки. Это займёт... — сказал протеанин.

— Не больше получаса, — уточнил один из инженеров.

— По нашим согласованным расчётам подъём установок под шатёр займёт четверть часа, не больше, — сказал протеанин, посмотрев на пульт. — Минута — до отметки.

Прозвенел мелодичный сигнал и 'короны' буров стали меркнуть. Несколько десятков секунд — и автоматика полностью погасила свечение. Теперь можно было перевести обе установки в транспортное положение. Шепард и Явик отошли, чтобы не мешать инженерам и техникам.

— Без корабля, Джон, — пришёл мыслеобраз от Явика, — было бы намного сложнее. Хорошо, что корабль не повреждён. Мелкие неполадки, думаю, Таэла с коллегами устранит. Не больше двух-трёх дней — и можно будет стартовать.

— За это время, Явик, предстоит поучаствовать в формировании Ополчения Иден-Прайма, в реформировании местных сил противокосмической обороны и в восстановлении инфраструктуры, повреждённой атакой на Жнеца, — ответил мыслеобразом Шепард.

— Ты прав, — кивнул протеанин. — Только... Сделай так, чтобы во всём этом, по возможности, конечно, поучаствовала Бенезия, — мыслеобраз, присланный протеанином, был чёток. — Пусть она будет рядом с тобой всё это время не только на фрегате, но и 'на выезде'. Ей это — нужно и тебе это — тоже нужно, Джон. Сейчас каждая минута мирного времени — критически важна. Если Бенезия будет рядом с тобой — она успокоится и поймёт, что ты не отодвигаешь её от себя. Неизвестно ещё, как сложится обстановка на Цитадели. В деталях не известно, какая информация о матриархе ушла с Идена. Неизвестно совсем, достигла ли Лиары информация о возвращении Бенезии. Наверное, Джон, будет необходимо, чтобы Бенезия была рядом с тобой на Цитадели. Не всегда, конечно, но — большую часть времени, которое мы там пробудем. Подозреваю, придётся уложить всю работу на Станции максимум в двое земных, к сожалению, не иденских суток. Напряжно, конечно, но — придётся ужаться и сконцентрироваться. — Явик посмотрел на инженеров и техников, уже развернувших обе переведённые в транспортное положение буровые установки к тоннелю. — Похоже, они могут теперь достаточно быстро выйти за пределы этого тоннеля.

— Смогут, Яв. Желаешь перекрыть тоннель тем самым полем? — уточнил коротким мыслеобразом старпом.

— Именно, — подтвердил протеанин. — А затем, когда они выйдут из коридора базы — перекрою и коридор базы. Пусть Таэла и её коллеги знают, что теперь их очень долго никто не побеспокоит.

— Ты прав. Пусть, — согласился Шепард, понимая, что ему придётся ненадолго остаться в одиночестве. Явик направился следом за уезжавшими установками, догнал инженеров, что-то им пояснил, раскрыв экран своего инструментрона. Как видел Шепард, возражений у специалистов не было — Явик был убедителен и конкретен, а технари это очень ценят.

Подождав, пока протеанин, археологи и установки пройдут треть тоннеля, капитан подошёл к 'подушке', коснулся рукой стенки. Явик прав... нельзя показывать археологам то, что находится под этим слоем почвы. Нельзя. Люди ещё не готовы видеть такое. Это — не фантастический видеоквадробоевик, не фэнтезийный киноблокбастер. Это — реальность. Увидев борт корабля, археологи быстро, почти мгновенно поймут, что от них слишком многое скрыли. И тогда удержать информацию 'в рамках' и под контролем будет невероятно трудно, если вообще — возможно. Нельзя считать специалистов, пусть и достаточно узких, идиотами и глупцами.

Ожидая возвращения Явика, Шепард осмотрел нижнюю и среднюю треть 'подушки'. Верхняя треть от них не отличалась и тащить, устанавливать стремянку, подниматься на неё, чтобы пощупать слой почвы, составляющий эту верхнюю треть, Шепард не захотел.

— Я установил стенку, пояснил инженерам, техникам, ассистентам и Тимуру Лавровичу ситуацию. Они пояснят всё остальным археологам, — сказал вслух незаметно подошедший к стоявшему у 'подушки' Шепарду протеанин. — Вторую стенку я не стал устанавливать — Таэла сообщила, что она поставит первую стенку под особый контроль. Стенка там — двойная. Сейчас там пока поле, но при необходимости между двумя 'линзами' будет засыпан слой грунта, что усилит изоляцию.

— Извините, Джон, — раздался мелодичный голос. — Не утерпела, уж простите.

Шепард обернулся, увидел стоящую рядом с Явиком Таэлу. Облачённая в длинное зелёное платье с золотым нашейным ободком, протеанка смотрела на Явика и только совершенно слепой и умственно тупой разумный не понял бы, в каких взаимоотношениях она состоит с суровым воином.

Таэла отвела взгляд от Явика, шагнула к 'подушке', провела рукой по следам работы буровых 'корон':

— Хорошо сделано. У вас очень точная и совершенная техника, Джон, — усмехнулась Таэла. — Я уже знаю, что Яв заблокировал проход в базу и сюда. Он... такой неугомонный, — она оглянулась, усмехнулась, и Явик усмехнулся в ответ. Ему определённо нравилось, что подруга пришла не через несколько часов, а сразу после окончания бурения тоннеля. — Поверить не могу, что там — наш протеанский корабль. Надеюсь, Джон, вы простите нас. Я хочу вместе с Явиком сейчас пройти на борт. Надо... посмотреть, в каком состоянии основные системы, определить фронт работ.

Шепард не стал ничего говорить вслух. Если Явик и его подруга хотят — нет никаких причин, чтобы препятствовать им. Присев на пол тоннеля по-турецки, Шепард развернул инструментрон, набрал несколько сообщений, закрыл экран. Явик и Таэла подошли к подушке, остановились в шаге от неё и... пропали. Что-то похожее Явик проделывал раньше — тогда, когда проникал на базу, сейчас Шепарду довелось увидеть, что протеане могут преодолевать такие материальные преграды не поодиночке, а группой. Земляне, турианцы, азари действовали бы по-иному, но протеане — это Старшая Раса и их технологии на тысячи лет древнее и потому — совершеннее технологий, привычных для нынешних разумных органиков.

'Клинок Ярости' был погружён во тьму. Появившиеся в одном из трюмов корабля Явик и Таэла не стали включать фонари — темнота им не мешала. Несколько секунд напряжённого вслушивания — и Таэла присылает напарнику мыслеобраз: 'Всё чисто. Двигаемся к рубке, посмотрим, как там'. Явик шагнул следом за спутницей. Она — командир корабля, ей и решать.

Склонившись над обесточенным главным пультом, Таэла приложила обе ладони к чувствительным пластинам. Секунда — и пульт ожил. Следом стали оживать и другие пульты. Через несколько минут в центральном посту фрегата стало достаточно светло, но Таэла не снимала ладони обеих рук с пластин, напрямую считывая поступающую от систем корабля информацию. Явик, остановившись у самого дальнего, расположенного ближе всех к входному шлюзу, пульта, спокойно ждал. Корабль просыпался, системы одна за другой включались в работу. Пока не было никаких тревожных признаков, никаких сигналов, говоривших о возникновении неполадок, неисправностей.

— Я думала, что будет хуже, — мыслеобраз от Таэлы пришёл меньше чем через десять минут. — Корабль работоспособен почти полностью. С выявленными проблемами — их, к счастью, немного — мы справимся. Останешься? — протеанка выпрямилась, сняв ладони обеих рук с пластин.

— Джон знает, что я здесь останусь надолго, — ответил протеанин, отослав мыслеобраз подруге. — Будешь вызывать своих?

— Позже. Давай пройдёмся по кораблю, понаблюдаем, как идёт процесс расконсервации. Потом — вернёмся к Джону. Незачем его держать в неведении. Кое-что ты покажешь ему мыслеобразами, конечно. Потом... когда наши коллеги освободят борт от 'подушки', думаю, ему будет полезно побывать на борту. Он... достоин знать, — сказала Таэла, делая шаг от пульта. — И тогда он сам решит, останется ли он в тоннеле здесь или вернётся на поверхность, под шатёр.

— Он говорил о том, что следует поучаствовать в формировании Ополчения Идена. Нового, возможно — усиленного ополчения. Планировал также поучаствовать в реформировании сил противокосмической обороны планеты и в восстановлении инфраструктуры Идена. Той, которая была повреждена атакой фрегата-прототипа на Жнеца.

Таэла, развернув инструментрон, что-то быстро набрала на клавиатуре, взглянула на экран:

— Ты прав. Это займёт минимум три-четыре дня. Потом... на исходе ночи можно будет приступить к подготовке к взлёту нашего корабля, Явик. К тому времени мы погрузим на борт всё необходимое. По максимуму. Я помню, что эта база может быть полезна иденцам. И она будет им полезна. Если Сташинский здесь останется работать...

— Он — останется, Таэла, — подтвердил Явик.

— Если он останется здесь работать, то, думаю, ему будет лучше всего знать очень многое о базе. Он... надёжен. Я также передам ему дополнительные сведения о наших... артефактах на Идене. Собрала тут кое-какой комплект данных, — улыбнулась Таэла. — Яв, не ревнуй, всё в рамках. Сташинский будет доволен, у него будет работа, он — профессионал и до Вторжения он успеет сделать многое. Думаю, даже Вторжение его не остановит, ведь Иден находится в глубине атакуемого Пространства, освоенного нынешними разумными органиками, а это значит, что Жнецы сюда, на Иден, доберутся далеко не сразу. Как минимум несколько декад у иденцев будет для подготовки к отражению Удара. Будет, Яв, я в этом уверена. И мы перед отлётом передадим Сташинскому очень ценную информацию. Не только о базе, но и о руинах и артефактах.

— Если ты так в этом уверена...

— Уверена, Явик. Уверена. Идём, прогуляемся по кораблю, посмотрим, что и как, — подытожила протеанка.

Около часа Явик и Таэла потратили на осмотр корабля. Таэла радовалась: повреждения и проблемы не оказались фатальными. Их вполне можно было устранить за несколько суток, а потом, на исходе ночи, включив маскировку, тихо уйти с планеты. Да, обвал будет, оползень — будет, но мало ли таких обвалов и оползней происходило уже на Идене, где очень много протеанских руин, где археологи, добираясь до артефактов, рыли глубокие котлованы. Не первый и не последний оползень, не первый и не последний обвал. Главное — фрегат 'Клинок Ярости' уйдёт с Идена незамеченным никем. А обвал — здесь это чуть ли не естественное явление. Обвалом больше, обвалом меньше... Иденцы потом рекультивируют район обвала. И ничто не будет указывать на доступность протеанской базы. До поры, до времени.

— Возвращаемся в тоннель, Явик. Надо передать информацию Шепарду и начинать работу по переброске оборудования и других грузов на борт, — сказала Таэла, когда они вернулись в трюм фрегата. Теперь пространство грузового отсека было достаточно ярко освещено и Явик сказал бы, что на борту царила почти домашняя, привычная для протеанина обстановка. Таэла улыбалась, чувствуя удовлетворённость главного друга.

— Возвращаемся, Таэла. — Явик взял подругу за руку и спустя несколько секунд они стояли в шаге от земляной подушки.

Шепард обернулся, увидел обоих протеан и шагнул им навстречу.

— Мы были на борту, Джон, — прислал мыслеобраз Явик. Даже здесь он стремился сохранить максимальную секретность, полную закрытость информации от возможного перехвата и расшифровки. — Корабль почти цел. Есть, конечно, проблемы и неполадки, но с ними мы справимся.

— Я приглашаю вас, Джон, на борт 'Клинка Ярости'. Мы покажем вам весь корабль. Подождите только немного, пока мои коллеги наладят портал-шлюз. — Таэла набрала на инструментроне код и вскоре в тоннель вошли несколько десятков протеан с тележками, на которых высились контейнеры с оборудованием. Меньше получаса — и 'подушка' оказалась в обрамлении сложной конструкции. Таэла, переговорив с одним из прибывших протеан, нажала сенсор на своём инструментроне и вместо подушки в небольшом 'кармане' появился борт корабля.

— Скоро в борту откроется люк, Джон, — мыслеобраз, пришедший от Таэлы, лучился удовлетворением и радостью. — Приглашаю вас на борт, как командир корабля.

Шепард посмотрел на Таэлу. Та обернулась, ненадолго прервав быстрый едва слышный разговор с одним из своих соплеменников, кивнула. Старпому этого кивка оказалось достаточно.

Плита крышки люка утопилась внутрь борта, отошла в сторону. Шепард увидел вполне достаточно освещённый трюм, в котором не было признаков запустения или каких-либо неполадок.

— Прошу на борт, — пришёл мыслеобраз от протеанки. — Заходите, Джон. Рада приветствовать вас на борту нашего корабля. Не будь вас — ничего бы этого не было. — Таэла первая прошла по 'карману', переступила порог борта и остановилась, пропуская вперёд группу своих соплеменников. — Они, Джон, сейчас приступят к полной активации систем корабля. Пройдёт совсем немного времени — и мы начнём перегружать на борт оборудование и материалы с грузами. Идёмте.

Фрегат Шепарду понравился. Он, конечно, был побольше размером, чем 'Нормандия', но это был не разведывательный, а обычный военный корабль. Таэла не скрыла от старпома ничего, провела по всем отсекам, постам, показала многие закоулки, подробно ответила на многие вопросы. Явик не сопровождал подругу и напарника в этом путешествии по 'Клинку Ярости' — он налаживал переброску оборудования и грузов из закромов базы на борт корабля. Таэла отнеслась к подобной самодеятельности своего главного друга с пониманием.

Экскурсия завершилась в центральном посту, где несколько разновозрастных протеан уже работали стоя и сидя за большими пультами, оживляя автоматику корабля и проверяя работоспособность систем и механизмов.

Поняв, что Таэла ждёт от него чёткого ответа на вполне понятный, но так и оставшийся неозвученным даже мыслеобразами вопрос, Шепард дождался, пока протеанка-командир закончит разговор с одним из своих соплеменников:

— Таэла, — свой мыслеобраз Шепард постарался сделать максимально чётким и в то же время — мягким. — Я возвращаюсь на поверхность. Поясню ситуацию Сташинскому. Предварительно. Думаю, что Явик позже окончательно внесёт ясность.

— Согласна, Джон. — Протеанка усмехнулась. — Явик уже сказал, чем вы планируете заняться в ближайшие несколько суток. Помните, что я всегда буду рада видеть вас на борту корабля и на базе. Здесь и — там. Хорошо?

— Буду помнить, — кивнул Шепард.

— Хорошо. Я провожу вас до выхода из коридора базы в тоннель, — сказала Таэла.

Несколько минут — и 'карман' входа остался позади. Явик разговаривал с каким-то очень пожилым протеанином. Увидев выходившую из шлюза-портала подругу, Явик извинился перед собеседником и шагнул навстречу Таэле.

— Вот, Яв. Я провела Джона по всему кораблю, — сообщила протеанка. — И теперь хочу, чтобы ты сопроводил Шепарда на поверхность. Поясни всё Сташинскому как можно быстрее. А я пока... перекрою вход в коридор базы. И мы сможем усилить поток переброски. Хорошо?

— Хорошо, Таэл. — Явик подошёл к Джону. — Знаю, что экскурсия вам понравилась и знаю, что вы теперь на борту нашего фрегата — желанный гость. Не беспокойтесь, Джон. Я не пользуюсь нашим способом, потому что мы здесь установили дополнительные глушащие системы. Как и по тоннелю и по коридору базы. Всё — под контролем и утечки — не будет.

— Рад, — коротко ответил Шепард. Явик взял под руку Таэлу и вместе с Джоном направился к выходу в тоннель. По дороге старпом отметил, что протеане установили шлюз-разделитель между тоннелем и коридором базы, а также между коридором базы и тоннелем, ведущим к вертикальной шахты. Всё было сделано для того, чтобы погрузка на борт протеанского корабля осталась тайной для обитателей Иден-Прайма.

— Идите, Явик, Джон, — сказала мыслеобразом Таэла, когда они остановились у завесы, отделявшей вертикальную шахту от тоннеля, ведущего к коридору протеанской базы. — Я подожду Явика здесь, потом вернусь на корабль, Джон.

Явик переступил порог шлюза завесы, следом вышел Шепард. Минута — и они, стоя на мостках, отстёгивают 'системы' от 'подвески', выходят с мостков и направляются в балок, где в это время находился Сташинский.

— Вернулись, — учёный встал из-за рабочего стола, указал рукой на два кресла. — Присаживайтесь. Вижу, у вас есть, что мне рассказать.

— Есть, — подтвердил Явик, плотно закрывая и запирая на защёлку дверь кабинета руководителя археологической экспедиции. Подойдя к севшему в кресло Сташинскому, он положил руку на плечо профессора, а Шепард сел в одно из кресел. Включив прямую перекачку информации, Явик внимательно наблюдал за тем, как отреагирует Сташинский. Тот привычно замер, но в этот раз информация была для него новой. Несколько минут — и Явик снимает свою руку, отходит от археолога и садится в свободное кресло.

— Гм, — сказал Сташинский, с трудом выныривая из раздумий. — Хорошо.

— Этого достаточно, профессор, — ответил Явик. — Простите, мне надо вернуться в коридор, я хочу уточнить параметры 'подушки'. Да и проверить характеристики тоннелей повторно — тоже не помешает, — протеанин встал, шагнул к двери кабинета. — Джон, увидимся, — с этими словами Явик переступил порог, прикрывая за собой дверь.

Старпом видел, насколько напряжён и взволнован Сташинский. Явик, по всей видимости, сказал и показал ему многое, сделал всё, чтобы землянин ни при каких обстоятельствах не смог бы выдать эту информацию какому-то другому разумному органику. Вероятно, протеанин также сообщил учёному, что он может озвучить своим коллегам, которых нельзя бесконечно долго держать в неведении.

— Сложное время наступает, Джон, — тихо сказал Сташинский, вставая. — Знаю. Явик сказал, что у вас — много работы. У всех нас теперь — очень много работы, — он протянул руку и Шепард, поднявшись со своего кресла, пожал её. — Буду рад увидеться с вами снова, Джон. Приходите.

— Обязательно, Тимур Лаврович. — Шепард направился к двери.

Явик сам облачился в 'систему', пристегнулся к 'подвеске' и, подождав, пока техник подаст ему пульт, сказал:

— Я вернусь на поверхность, когда смогу. Меня может не быть несколько суток. Не беспокойтесь, Джон. У меня там много работы. Пусть в шахту никто не спускается. Входы в тоннель перекрыты, — протеанин отвёл в стороны поручни мостков и, зависнув над шахтой, надавил клавишу на пульте, начав медленный спуск.

Пройдя сквозь пелену блокирующего доступ в тоннель защитного поля, Явик подошёл к ожидавшей его Таэле. Протеанка обняла главного друга:

— Наконец-то, Яв, мы вдвоём. Идём. У нас теперь есть время побыть наедине, — сказала командир фрегата. — И есть время поработать для хорошего будущего.

С этими словами она увлекла Явика за собой, крепко взяв его за руку. Пройдя через две дополнительных защитных завесы, они вошли в коридор базы. Протеане на многочисленных тележках перевозили в трюмы фрегата контейнеры с оборудованием и материалами. Явик отметил, что соплеменники обрадованы и воодушевлены.

— Теперь у нас многое получится, Яв, — сказала Таэла. — Корабль почти в полном порядке. Мы уже провели дополнительную диагностику и за несколько дней сможем привести его в норму. Хочешь на борт или останемся на базе?

— Знаю, Таэл, что корабль — твой дом, — сказал Явик, приобняв подругу. — Так что — давай пройдём на борт.

— Согласна, Яв. — Таэла кинула мягкий взгляд на Явика, и он ответил ей таким же мягким взглядом. В окружении соплеменников они прошли через 'карман' на борт фрегата и поднялись в центральный пост.

Предотлётные заботы. Часть первая

Выйдя из балка, где размещалось руководство археологической партии, Шепард остановился, привычно оглядевшись по сторонам. Археологи работали, на старпома мало кто обращал сколько-нибудь пристальное внимание.

Послышался рокот двигателя и на территорию археологической площадки въехал бронетранспортёр 'МАКО'. Открылся боковой люк, выглянул Кайден:

— Капитан, я — за вами. Командир приказал доставить вас в ближайшее селение, а оттуда — привезти в расположение Первой Ополченческой дивизии, — сказал лейтенант.

— Добро. — Шепард влез внутрь бронетранспортёра, закрыл за собой крышку люка, сел в раскладное лёгкое кресло. — Поехали, Кай.

Аленко сел за рычаги и бронетранспортёр, взревев двигателем, развернулся и выехал за пределы площадки, направляясь к ближайшей дороге. Через полчаса машина въехала на улицу одного из крупных посёлков.

Увидев Бенезию, стоявшую на обочине, Шепард усмехнулся: Андерсон, как всегда, просчитал ситуацию и оказался прав.

Матриарх заметила подъехавший транспортёр и направилась к нему, когда машина остановилась. Карин задержалась где-то в центральной части посёлка, у неё, как у медика, кроме общения с простыми жителями, всегда было полно работы в медицинских учреждениях, а там столько сложностей и трудностей часто возникает совершенно неожиданно, что говорить о точном времени своего возвращения Чаквас нередко отказывалась наотрез.

Когда из транспортёра вышел Шепард, азари почувствовала, как её буквально бросило вперёд. Смутно осознав, что ведёт себя абсолютно несоответствующе возрасту, матриарх подбежала к Джону и обняла его, ощутив, как руки Шепарда обнимают её.

— Бена... — услышала она тихий голос. — Спасибо. Спасибо, что встретила. Я рад.

— Джон, — только и смогла вымолвить старшая Т'Сони. Ей было так хорошо, что совершенно не хотелось тратить силы и время на какие-то сказанные вслух слова. Она была уверена, что Шепард поймёт её без слов. Карин снова оказалась права. Врач фрегата сказала, что сегодня Бенезия обязательно увидится с Шепардом и будет с ним рядом очень долго. Так и случилось.

Обнимая Шепарда, матриарх азари вспоминала, что Андерсон утром собрал у себя в каюте совещание, в котором поучаствовали Аленко, Адамс, Чаквас, Сарен, Найлус и некоторые другие нормандовцы. Конечно же, в совещании принял участие и Джеф, правда, дистанционно. Разговор, как потом узнала Бенезия, шёл о переходе к завершающим пребывание 'Нормандии' на Иден-Прайме работам. Несколько суток — и фрегат-прототип уйдёт к Цитадели.

После совещания Карин пришла к Бенезии в салон, и они проговорили целый час. Матриарх уже знала, что Шепард рано утром на одном из челноков улетел с Явиком на первую археологическую площадку. Кораблик очень быстро вернулся, водитель, как слышала Бенезия, доложил Андерсону, что Шепард и Явик высадились в пределах первой археологической площадки.

Из салона матриарх вышла вместе с Карин и вскоре с остальными женщинами они уже садились в другой челнок. Тот самый, какой Андерсон выделил 'дамам корабля' для полётов по селениям. Меньше часа быстрого полёта — и старшая Т'Сони вместе с Карин высадилась в этом посёлке, а кораблик увёз остальных женщин в другие поселения. Много работы, очень много работы. Иден-праймовцы были рады видеть женщин — членов экипажа и команды фрегата, были рады пообщаться с ними.

Бенезия обнимала Шепарда и вспоминала, что до момента появления транспортёра уже успела пообщаться с пятью семьями иден-праймовцев. Что-то ей с самого утра подсказывало, что этот день будет для неё очень необычным и приятным. И теперь она понимала, почему ей так казалось. Джон приехал к ней и она... возможно, несколько дней сможет быть рядом с ним. Да, она вполне могла бы продолжить свои поездки по селениям, продолжить своё общение с иден-праймовцами, но теперь ей больше всего хотелось быть рядом с Шепардом.

Джон обнимал её так мягко и так приятно, что Бенезия в очередной раз чувствовала, как тает, как расслабляется, как превращается в обычную азари, пусть пожилую, но совершенно обычную. Она забыла, что когда-то была религиозным лидером своей расы, забыла о своём возрасте, забыла о том, что вокруг — люди. Ей просто было очень хорошо, и она больше всего на свете хотела, чтобы это приятное единение продлилось как можно дольше. Да, Джон облачён в скафандр, но сейчас она, обнимая Шепарда, совершенно не чувствует жёсткости и твёрдости броненакладок, она слышит стук сердца Джона, слышит его дыхание, и знает, что Джон рад ей.

— Джон, Бена, — сказала подошедшая своей обычной стремительной походкой Чаквас. — Андерсон распорядился, чтобы вы вместе посетили воинские подразделения Идена. Так что — садитесь в транспортёр и... — врач усмехнулась, зная, что остальное и старпом и матриарх поймут без словесных уточнений.

— Выполняю, Карин. — Шепард подхватил Бенезию на руки и понёс к транспортёру . Старшая Т'Сони продолжала обнимать Шепарда и не заметила, как Джон присел в кресло бронекапсулы. — Передай Дэвиду — всё будет выполнено. И — всё будет в порядке, — сказал старпом, обернувшись к подошедшей к транспортёру Чаквас.

— Обязательно передам, Джон. Успехов. — Карин кивнула Кайдену, и тот включил двигатели транспортёра. Машина развернулась и спустя минуту уже мчалась по дороге, направляясь к месту дислокации Штаба Первой Ополченческой дивизии.

Бенезия блаженствовала. Как Джон умудрился сидя в кресле удерживать её на руках — она не понимала и не хотела понимать. Ей было приятно обнимать Джона, быть рядом с ним, видеть и чувствовать его. Она настолько истосковалась по таким взаимоотношениям, что не желала пропускать мимо своего сознания и памяти ни секунды, ни минуты, ни часа. Да, бронетранспортёр — не лимузин. И качает, и швыряет иногда из стороны в сторону, ведь дороги на сельскохозяйственном Идене — далеко не всегда шоссейные, но когда рядом Шепард — для Бенезии все неудобства отступали куда-то очень и очень далеко.

Матриарх и не заметила, как машина плавно затормозила и остановилась. Джон вышел из салона, крепко прижимая к себе азари. Заместитель командира дивизии капитан Стэнли Харрел, конечно, знал, что Шепард прибудет не один, но такого появления старпома фрегата-прототипа он увидеть — точно не ожидал.

Бенезии потребовалось меньше минуты, чтобы понять причину замешательства Харрела. Она мягко освободилась от объятий Шепарда, встала на ноги и отступила назад, дав возможность старпому по-уставному поприветствовать встречающего офицера и обменяться с ним несколькими деловыми фразами.

— Капитан, простите. — Шепард чуть оглянулся назад, посмотрев туда, где у машины стояла азари. — Лейтенант Аленко... несколько превысил скорость и мы...

— Я всё понимаю, капитан, — улыбнулся Харрел. — Моя жена, Магда встречалась с Бенезией, когда была у подруги. Она до сих пор снова и снова рассказывает мне об этой встрече в самых восторженных выражениях, припоминая самые мелкие детали. Так что я — не удивлён. О вашей подруге легенды ходят едва ли не по всему Идену. Прошу за мной. И — не беспокойтесь, у нас тут особых тайн нет. Матриарх сможет вас сопровождать.

— Рад. — Шепард протянул руку подошедшей Бенезии, и она с радостью подала старпому свою руку. Кайден, отогнав бронетранспортёр на внутреннюю стоянку, прошёл следом за старпомом через контрольно-пропускной пункт, откозыряв пятерым вооружённым ополченцам. Те старательно откозыряли лейтенанту-армейцу в ответ.

Пока они шли к зданию штаба, Шепард оглядывался по сторонам, отмечая изменения, которых было немало.

— Мы получили возможность отбирать лучших, капитан, — сказал Харрел, отметив интерес гостя к происходящему на территории части. — У нас конкурс — двадцать человек на место, лучшие иденские предприятия и фирмы работают с нами на условиях жесточайшей конкуренции. Да, конечно, есть проблемы и вопросы, но, капитан, по меньшей мере, нас теперь иденцы не считают нахлебниками и бездельниками. Желаете пробежаться по полосе препятствий? — спросил Харрел, остановившись у беседки.

— Можно, — кивнул Шепард. — У вас ведь есть биотики, капитан? — старпом, искоса наблюдая за солдатами, сержантами и старшинами, преодолевающими трёхсотметровую полосу, потратил несколько минут на проверку своего скафандра.

— Есть, — подтвердил заместитель командира дивизии. — Вашу мысль я понял. Жду вас в штабе, капитан, — он взмахом руки указал Бенезии и Аленко направление движения и ушёл первым.

Шепард представился старшему лейтенанту, проводившему занятия, и попросил разрешения несколько раз пройти полосу. Тот, уже предупреждённый офицерами Дежурной части, не возражал. Мастер-сержант включил секундомер, махнул флажком и Шепард прыгнул в траншею, взглядом отмечая наличие в земляном углублении пяти гранат и установленную в двадцати метрах впереди стенку с несколькими проломами. Площадка перед стенкой тоже присутствовала. Капитан вспомнил, что засчитывается и прямое попадание не только в проломы в вертикальной стенке, но и по площадке. Пять гранат — это для ополченцев, нормативы для спецназовцев были гораздо более жёсткими: не более двух, одна — для пролома в вертикальной стенке, другая — для площадки. Не желая давить спецназовскими нормативами на наблюдающих за его тренировкой ополченцев, Шепард решил, что обойдётся тремя гранатами, но каждую гранату он положит точно в цель. Взяв первую гранату, старпом механически взвесил её в руке — ровно шестьсот граммов, стандарт. Конечно, взрыва не будет, но на пульте, находящемся в инструментроне старшего лейтенанта, будет отмечена точность попадания и сила броска.

Встав лицом к передней стенке и отставив правую ногу назад, Шепард прогнулся в пояснице и слегка согнул обе ноги. Отвёл правую руку с гранатой вверх и назад до предела, опёрся левой рукой о бруствер траншеи. Оттолкнулся правой ногой и, резко выпрямившись, метнул первую гранату в цель. Взгляд старпома автоматически отметил попадание гранаты в один из проёмов вертикальной стенки. Броском второй гранаты капитан поразил 'площадку', а третьей — второй проём в вертикальной стенке.

Теперь предстояло пробежать максимально быстро сто метров по дорожке к линии, отмечавшей начало полосы препятствий, но сначала надо было покинуть траншею. Из трёх способов, известных любому воину-первогодку, Шепард выбрал покидание траншеи с опорой на колено.

Мышцы сработали автоматически: опёршись руками о передний край траншеи, Шепард с силой оттолкнулся ногами от дна. Вышел в упор на руки, согнулся в пояснице, поставив ногу, согнутую в колене, между рук. Приподнявшись, выскочил из траншеи и начал движение к линии в равномерном темпе и с максимальной скоростью. Отметив, что флажок, отмечающий линию, остался слева, Шепард увидел впереди ров, ширина которого составляла два с половиной метра.

Перед рвом располагался участок для скоростного бега, который воины часто использовали для разгона перед прыжком через ров. Нарастив скорость бега, Шепард с разбегу оттолкнулся одной ногой от земли, помогая телу взмахом обеих рук, взлетев, он вынес обе руки вперёд вверх, успев подтянуть к толчковой ноге вторую ногу и согнуть обе ноги в коленях, наклонить туловище вперёд. Приземлившись на обе ноги, Шепард увидел впереди лабиринт. Здесь можно было потерять драгоценные секунды и потому предстояло максимально ускориться и резко повысить точность движений.

Руки и ноги действовали автоматически. Шепард немного замедлился, чтобы наблюдавшие за прохождением ополченцы смогли чётче увидеть последовательность движений. При выходе из лабиринта капитан оттолкнулся руками от вертикальных стоек прохода и, увидев впереди забор высотой два метра, заставил мышцы немного напрячься.

С разбегу оттолкнувшись левой ногой в одном шаге от забора и опёршись о забор носком другой согнутой в колене ноги, капитан ухватился руками за верхний край забора. Подтянувшись, он на мгновение повис на заборе левым боком так, чтобы верхний край забора оказался под мышкой левой руки, согнутой в локте. Отметив, что предплечье и ладонь левой руки уже прижались к забору с противоположной стороны, Шепард прижал к забору согнутую в колене левую ногу. Махом правой ноги вверх — зацепился за "верх" забора пяткой, подтянулся правой рукой. Перевалился через забор, соскочил на землю и продолжил движение к разрушенному мосту.

Преодолев невысокую вертикальную лестницу, Шепард ступил на балки, ухватился за более высокую балку руками. Подтянулся, вышел в упор на руках, наступил ногой на балку и, встав на колено, быстро разогнулся. После чего, помогая себе руками удерживать равновесие, побежал по балке, не стремясь подниматься в полный рост. Короткие и быстрые шаги на слегка согнутых ногах помогли капитану удержать равновесие. Взгляд был направлен на балку и одновременно — на разрыв между балками. Его старпом преодолел мягким прыжком без потери скорости, приземлившись на одну ногу у края последней балки и механически переводя вторую ногу на шаг. На секунду задержавшись на краю балки, Шепард соскочил на землю, приземлившись на слегка согнутые ноги и одновременно — отмечая, что впереди — несколько ступеней разрушенной лестницы.

По стандарту прохождения надо было обязательно коснуться двумя ногами земли между ступенями и пробежать под четвёртой ступенью. Все ступени были разновысокие, что осложняло прохождение. Совершив опорный прыжок с разбега, Шепард преодолел ступень высотой восемьдесят сантиметров, перелез, опираясь на руки, через ступень высотой сто двадцать сантиметров и затем перелез, опираясь на бедро, через ступень высотой полтора метра.

Впереди показалась новая стенка, преодолеть которую предстояло, пролезя сквозь проломы. Учтя, что данное упражнение будут выполнять малоподготовленные ополченцы, Шепард выбрал из двух способов тот, который был наиболее эффективным и скоростным, а именно — головой и ногой вперёд. Поставив маховую ногу за нижним дальним краем пролома, Шепард согнулся и послал в пролом туловище и руки, осторожно выпрямился и продолжил движение по полосе.

Соскочив в траншею на слегка согнутые ноги, Шепард повернул лицо в сторону, куда уходил ход сообщения, одновременно оценив целость траншеи и хода. Смотря прямо перед собой, Шепард преодолел ход сообщения, сделав не больше восьми шагов. Увидел свет, падающий через колодец, поднял руки, схватившись пальцами за край колодца, оттолкнулся ногами от его дна. Вышел в упор на руки, встал стопой толчковой ноги между рук и, склонившись вперёд, перешёл на бег.

Стенку, возникшую впереди, Шепард преодолел прыжком, опираясь на руку и ногу. С разбегу оттолкнулся левой ногой и, вынеся правую руку вперёд, наскочил на стенку. Опёрся на неё левой рукой и слегка согнутой правой ногой. Перенеся через стенку левую ногу, капитан соскочил со стенки на землю. Успел подать вперёд плечи и правую руку, подготавливая тело к продолжению движения.

С разбега наскочив на первую от земли ступеньку наклонной лестницы, старпом схватился руками за верхний срез четвёртой ступени разрушенной лестницы и, быстро коснувшись ступнями ног последовательно второй, третьей и четвёртой ступени наклонной лестницы, взбежал на самую высокую ступень, встав на неё обеими ногами. Широкими шагами капитан преодолел третью, вторую и первую ступени 'зеркального' полуразрушенного лестничного марша. Чётко приземлившись, продолжил движение к вертикальной лестнице, ведущей на разрушенный мост.

Вертикальные лестницы уже давно не вызывали у Шепарда никаких сложностей — тело действовало автоматически. Капитан сознательно замедлял движения, чтобы ополченцы смогли чётко и точно увидеть каждую фазу... Понять, в какой последовательности надо двигаться, чтобы быстро, эффективно и безопасно преодолеть препятствие. Движение по балкам, прыжки через разрушенные балки моста и через разрывы также не вызвали никаких трудностей. Ступив на наклонную доску, Шепард наклонил туловище вперёд, приземлился на обе ноги на землю слегка согнутыми ногами. Сразу начал разбег с нарастающим темпом для преодоления очередного препятствия.

Ров, шириной два метра Шепард перепрыгнул, приземлившись на одну ногу. Постаравшись при этом сохранить синхронность в работе рук и ног и сразу перейти к ускоренному бегу. Предстояло пробежать максимально быстро двадцать метров, а потом — пробежать сто метров выложившись предельно. Обежав флажок, Шепард смерил взглядом дорожку и рванулся вперёд, наращивая длину шага и сохраняя наклон туловища, затем постепенно разгибаясь.

Сержант, не удержавшись от довольной улыбки, махнул флажком и взглянул на свой инструментрон.

— Хороший результат, капитан, — сказал он, когда Шепард, плавно затормозив, остановился рядом с ним. — Мои коллеги... внимательно смотрели за тем, как вы преодолеваете препятствия. У них есть много вопросов, капитан.

— Буду рад ответить на них, мастер-сержант. — Шепард успокоил дыхание. — Спасибо вам.

Пока старпом разговаривал с тренером, ополченцы окружили их. Обернувшись, Шепард поприветствовал воинов и предложил пройти от препятствия к препятствию. Ополченцы согласились. Вскоре Шепард уже показывал и рассказывал, как правильно быстро и безопасно покидать траншею, чтобы не попасть под заряды и не получить травму.

Несколько раз он сам в замедленном темпе продемонстрировал воинам, как следует выполнять это упражнение, потом помог нескольким ополченцам потренироваться в покидании траншеи. С разрешения старшего лейтенанта техники роты обеспечения принесли к полосе комплекты брони и оружия. Под наблюдением штаб-сержанта и Шепарда ополченцы, обрядившись и вооружившись, потренировались в покидании траншеи в разнокомплектном вооружении и снаряжении. Шепард, чуть склонившись к траншее, увлечённо исправлял движения тренирующихся, подсказывал и показывал, как правильно действовать при самых разных условиях боя. Такая тренировка ополченцам определённо нравилась.

Больше полутора часов Шепард и ополченцы, переходя вместе со старшим лейтенантом и штаб-сержантом от препятствия к препятствию, тренировались в их прохождении. Ополченцам нравилось, что старший помощник командира фрегата 'Нормандия' не только командует, руководит и указывает. Но и сам, навесив броню и взяв в руки ополченческое оружие, проходит несколько раз каждое препятствие, поясняя каждое движение, каждое положение тела и конечностей. Советуя и раскрывая некоторые хитрости, известные только спецназовцам.

Два взвода, подошедшие на полосу чуть позже, тоже не остались без внимания. Штаб-сержант и старший лейтенант взяли их под своё управление. Совместно с их штаб-сержантами они начали последовательно проходить каждое препятствие, которое воины взвода, руководимого Шепардом, уже освоили. Никаких накладок и задержек в графике тренировок потому не было. Темп прохождения обучения подразделениями дивизии не пострадал.

Прибыв с ополченцами на исходную позицию, Шепард подробно проанализировал ход и итоги тренировки. Вернувшиеся старший лейтенант и штаб-сержант приняли участие в обсуждении.

— Строиться, — прозвучала команда, поданная старшим лейтенантом. Несколько секунд — и вместо толпы ополченцев — чёткая 'коробочка' пятишереножного строя. — Смир-но! Равнение на середину! — подняв руку в воинском приветствии, старший лейтенант повернулся к Шепарду, поблагодарил старпома за участие в тренировке.

Шепард, откозыряв старшему лейтенанту и штаб-сержанту, стоявшему в шаге от своего офицера, повернулся к строю. Вытянулся и по-уставному попрощался с ополченцами, отметив, с каким воодушевлением воины ответили на его слова.

Шагнув за пределы полосы, Шепард сверился по карте, выведенной на экранчик инструментрона, и направился к площадке, где обычно тренировались воины-биотики. Таких среди ополченцев тоже хватало.

Подходя к площадке, старпом увидел две группы ополченцев — воины окружили два 'ринга', над которыми сверкало биотическое сияние. 'Похоже, Бена и Кай показывают здешним воинам мастер-классы', — подумал капитан, останавливаясь в десятке метров от зрителей.

Надолго сохранить своё появление в тайне ему не удалось: несколько ополченцев, обернувшись, быстро передали по рядам, что прибыл Шепард. Мастер-сержант, вынырнувший из одной из групп ополченцев, откозыряв, жестом пригласил офицера подойти поближе.

— Капитан... Ваша подруга... Это нечто, — смущённо проговорил мастер-сержант. — То, что она нам показывает в течение последнего часа... Я даже не знаю, как это иначе определить... Я не мастер говорить, но это... Очень похоже на чудо. Мы, честно говоря, рассчитывали, что...

— Мастер-сержант. — Бенезия, подошедшая тихо и незаметно, остановилась позади тренера. — Спасибо вам за поддержку и помощь, но я предпочитаю, чтобы капитан Шепард сам составил своё мнение, — она повернулась к старпому. — Джон, проходи, — она сделала приглашающий жест, ополченцы расступились, пропуская матриарха и капитана в центр круга. — Итак, господа. Кто желает поучаствовать 'напрямую'? — она оглядела собравшихся воинов. Шепард понял, что употребив слово 'напрямую', матриарх азари фактически предложила ополченцам 'полный контакт'. Конечно, с некоторыми ограничениями, чтобы не было тяжёлых травм и тем более — смертей, но...

— Если позволите, мэм, — вперёд пробился ополченец с нашивками капрала. — Эйбл Льюис, капрал, мэм, — представился он. — Даже не рискую называть свой уровень после того, как увидел то, что вы тут нам показали.

— Готовы работать в полную силу, Эйбл? — Матриарх выпрямилась. — В самую полную силу. Если не готовы... То я приглашаю того, кто готов, — в голосе и позе старшей Т'Сони ясно читались ожидание и готовность вернуться к обычным занятиям, не предполагавшим применения 'полного контакта' в спарринге.

— Я готов, мэм, — капрал приосанился. — Давайте начнём.

— Хорошо. — Бенезия расслабила пальцы. Вокруг фаланг закурилась биотическая дымка.

Несколько секунд — и дымка объяла кисти рук полностью, поползла вверх, по предплечьям.

— Какой высокий уровень спокойствия, — послышался шёпот позади Шепарда. — Стоит неподвижно, взгляд спокойный, внимательный. Как будто и не ожидает нападения.

— Ты не понял, — послышался другой голос. — Ей — восемьсот лет, Эйблу — двадцать два. У неё — опыт... Десятки, сотни, тысячи реальных боевых схваток. А у Эйбла — одни только тренировки. Она может любому из нас предложить боевой режим, хоть одному, хоть всем сразу. Но мы всё равно не выстоим против неё одной. Даже все вместе.

— Но Эйбл — рискнул, — послышался ещё один голос.

— А куда ему деваться? — возразил собеседник. — Мы еле-еле преодолели квалификационные испытания. Двадцать человек на место — совсем не шутка. Нас бы перестали уважать в наших селениях, если мы бы 'срезались'. Если он отступит... Мне будет трудно объяснить причину этого... его родителям. Надеюсь, что матриарх не будет опрокидывать его... быстро и сразу.

Шепард посмотрел на Бенезию. Биотическая дымка теперь обнимала всё туловище матриарха и если бы старшая Т'Сони захотела, то, наверное, дымка обняла бы и её голову, и ноги.

Эйбл тоже включил свою биотику. Как отметил Шепард, видевший, как тренировалась Бенезия, он действовал очень медленно. Слишком медленно. Бенезия могла бы опрокинуть Эйбла на спину одним щелчком пальцев левой руки. Могла бы, но не хотела. Происходившее мало походило на урок, на тренировку, на обычное занятие. Почему-то старпому казалось, что Бенезия не будет применять 'полный формат'.

Матриарх сохраняла полную неподвижность и Шепард, взглянув на окруживших площадку ополченцев, отметил нарастающее удивление и непонимание. Да, они привыкли к тому, что боевая биотика — это что-то зрелищное, что-то такое, что может доставить эстетическое удовольствие. Ополченцы ещё слишком молоды и неопытны, чтобы понять: боевое применение биотики чрезвычайно жестоко и скоротечно. Обернувшись к Бенезии, Шепард почувствовал: ещё несколько секунд — и она нанесёт удар. Неизвестные ополченцы, столь активно обсуждавшие происходящее, правы: она — опытный боец и потому не будет стремиться сразу быстро и жестоко 'опрокидывать' капрала. Ей незачем его 'опрокидывать'. Она вполне способна победить соперника по-другому.

То, что произошло дальше, наверное, сразу осознали не все видевшие эту тренировку ополченцы и офицеры. Матриарх быстро повернулась боком к капралу, подняла левую руку, согнутую в локте... Шепард успел заметить, как засияла дымка вокруг плеча и предплечья напрягшейся левой руки. Направление взгляда азари не изменилось. Ни один мускул на лице матриарха не дрогнул. Разве что губы сжались в линию, утратив полноту и без того небольшую, почти окончательно.

Как распрямилась левая рука Бенезии, как распрямились пальцы, посылая биотический импульс в сторону капрала — это в деталях заметил, наверное, только Шепард. Капрал Льюис не сумел выставить защиту, для него это было слишком быстро. Импульс ударил в грудь ополченца, но не опрокинул его навзничь на землю, а поднял на два — три десятка сантиметров над землёй и...

— В стороны!!! — Аленко, издали наблюдавший за тренировкой, с трудом пробился через плотные ряды ополченцев, замерших и не сводивших взглядов с пылавшей биотикой азари. Крик лейтенанта-гостя подействовал: ополченцы прыгнули в разные стороны, уходя с линии, по которой от Бенезии летел капрал.

— Она сдерживает импульс! — раздался шёпот.

Шепард не стал оборачиваться. Ему не хотелось видеть лицо говорившего, не хотелось узнавать, кто это сказал. — Она сдерживает импульс! Она не хочет его убивать! И я хочу верить, что она не будет его убивать!

Летевший спиной вперёд капрал был перепуган. Шепард это отчётливо чувствовал, видел его побелевшее лицо, выпученные глаза и напряжённые руки. Ещё немного — и он будет пытаться схватиться за воздух.

Взгляды ополченцев и их офицеров и сержантов сосредоточились на капрале. Мало кто из зрителей обернулся и обратил внимание на то, что Бенезия опустила руку и выпрямилась ещё больше. Дымка, обнимавшая её туловище, продолжала сверкать, но уже не так интенсивно. Полусогнутые пальцы едва касались платья. Остановившийся взгляд держал капрала, не позволяя ему упасть.

Аленко видел, как капрал со всего размаху впечатался спиной в стенку деревянного сарая, где хранились ящики из-под зенитных снарядов. От удара стенка выгнулась, спружинив, после чего капрал сполз на землю и замер, с трудом осознавая, что остался жив и относительно цел. Медленно сфокусировав взгляд, Эйбл огляделся и увидел, как матриарх стремительно идёт к нему.

Остановившись в шаге от распростёртого на земле ополченца, Бенезия наклонилась к сопернику:

— Обопритесь на мою руку, капрал и вставайте. Вы не пострадали, переломов и растяжений у вас нет. Небольшие ушибы.

— Вы... — только и смог сказать капрал, ощущая, как Бенезия легко поднимает его, ставит на ноги и прислоняет к оставшейся целой стенке сарая. — Почему вы...

— Потому что вам необходимо ещё многому учиться, — сказала Бенезия. — Очень многому, подчеркну.

— Она права, Эйбл, — к матриарху подошёл Кайден. — Все ваши тренировки... хороши для спорта, для постановочных боёв при съёмках всяких видеороликов, а не для боевых действий. Для них нужно нечто большее. И матриарх сегодня показала вам, что такое начальные ступени боевой биотики.

— Наверное, мне лучше не знать, что такое высшие ступени, — пробормотал капрал, отлипая от стенки и с трудом осознавая, что может стоять прямо и ровно.

— Отмечу, Эйбл, что высшие ступени вам освоить... как вы люди, часто выражаетесь, по-простому — 'не светит'. Далеко не каждая матриарх азари ими овладевает в необходимой мере. — Бенезия не стала улыбаться, осталась серьёзной. — Кайден, — обернулась она к лейтенанту, — нам придётся подумать над тренировками биотиков. До отлёта фрегата с Идена осталось... Хорошо если три-четыре дня. — Шепард отметил, что Бенезия говорит обдуманно и чётко. — Вы, лейтенант, берёте на себя начальный и средний уровень, я — беру на себя высокий, — она поймала недоумённый взгляд Эйбла. — Не высший, капрал, а высокий. Всего лишь высокий. Идти сможете? — она отпустила руку ополченца.

— С-с-могу, — выдавил Льюис и действительно попытался сделать несколько шагов, отходя от сарая. Как он удержался на ногах — наверное, он и сам не понимал, но пошатывало его изрядно. Подошедшие двое рядовых хотели поддержать его за плечи, но капрал жестом отказался от помощи и направился к балку казармы.

— Упрямый, — тихо сказала Бенезия. — Это — хорошо, — азари обернулась к подходившему Шепарду. — Наверное, я немного превысила... допустимое усилие, Джон.

— Нет, — коротко ответил старпом. — Ничего ты не превысила. У него была возможность отказаться от прохождения такой тренировки. Ты предложила — он отказался. Это был его выбор. Их отбирали в соотношении 'один из двадцати'. Так что он достаточно силён. То, что он упрям — это действительно хорошо.

— За три-четыре дня мы с Кайденом мало что успеем, Джон, — возразила матриарх.

— Что успеете — то успеете. Тренировку, как ты помнишь, снимали на видео десятки ополченцев. Так что материалов для разбора — достаточно, — ответил Шепард.

— Как и твоё прохождение полосы препятствий и последовавшее за ним занятие. Вроде как индивидуальное, — сказала Бенезия. — Их тоже снимали.

— Пусть учатся. Иначе — придётся учиться на войне. — Шепард обернулся к подходившему Кайдену. — Лейтенант, полагаю, что вам уже сегодня надо начинать тренировки.

— Я готов, капитан. — Аленко кивнул, выражая полное согласие с мнением старшего офицера. — Думаю, что часа через два, переговорив со здешними со старшими лейтенантами, соберу группы. Возможно, к тому времени приедут и представители других воинских частей, где размещены подразделения дивизии.

— Это хорошо, — одобрил Шепард. Тогда — давайте на обед. А мне ещё в штаб надо зайти, представиться командиру части. Пришлёте мне план тренировок, Кайден.

— Есть, сэр, — лейтенант козырнул. — Разрешите идти?

— Идите, — старпом подождал, пока Аленко отойдёт на достаточное расстояние, убедился, что толпа зрителей рассеялась. — Бена, ты — со мной. Полагаю, командир части предложит нам пообедать, так что голодными мы не останемся. А если не предложит — то сами найдём, где перекусить.

— Надеюсь на это, Джон. Трудновато вот так сразу переходить к тренировкам или к показам в боевом режиме, — честно призналась азари. — Идём?

— Идём.

До здания штаба части они дошли достаточно быстро — не прошло и четверти часа.

— Джон, мне внутрь идти незачем. Я хочу... посидеть, подышать свежим воздухом, — сказала Бенезия, повернувшись вполоборота к остановившемуся у крыльца Шепарду. — Вон там, — она указала рукой куда-то влево, — есть прекрасная беседка. Я тебя там подожду.

— Лады, Бена. Согласен, — улыбнулся Шепард. Бенезия удовлетворённо кивнула. Она нисколько не кривила душой — ей действительно хотелось подышать свежим воздухом. И о многом подумать. Да к тому же ей решительно нечего делать внутри штабного здания — Джон и сам там прекрасно со всем справится. — Я пошёл.

— Я жду тебя, Джон. — Бенезия направилась к беседке.

Шепард поднимается на крыльцо, козыряет двум вооружённым ополченцам и проходит внутрь штабного здания.

Усевшись на лавочке в беседке, матриарх откинулась на деревянную жестковатую спинку и позволила себе задуматься. Ей не нравилось то, что произошло с капралом, почему-то ей казалось, что она превысила границы допустимого. Снова и снова она прокручивала в памяти случившееся, старалась посмотреть на ситуацию со стороны, использовать разные подходы к оценке происшедшего.

Шепард прошёл в кабинет заместителя командира части. Переговорил с капитаном о плане работы с учётом результатов обычной и биотической тренировок. Согласовал план работы лейтенанта Аленко и матриарха Бенезии с ополченцами на лекционных, практических и тренировочных занятиях. Кайден прислал текстовое сообщение, что первое занятие с ополченцами начнётся через полчаса. Заместитель командира части не возражал — всё укладывалось в согласованный и утверждённый план работы.

— Командир дивизии, полковник Конрад Хилл ждёт вас, капитан, — сказал заместитель командира части, прочтя сообщение, пришедшее на его настольный инструментрон. Идёмте.

Шепард поднялся с кресла и вышел из кабинета. Несколько минут — и он входит в кабинет комдива.

Откозыряв полковнику, Шепард и капитан Харрел с разрешения хозяина кабинета разместились в креслах. Хилл сообщил Шепарду, что уже просмотрел записи, сделанные во время обычной и биотической тренировок и их результатами полностью удовлетворён. Он также выразил согласие с планом тренировок, лекций и практических занятий, которые за два-три дня должны будут провести матриарх и лейтенант Аленко. Офицер сообщил, что расписание тренировок уже переслано в другие подразделения дивизии. Их командиры получили указания обеспечить явку представителей подразделений для участия в тренировках.

— Капитан, после таких тренировок неплохо было бы хорошенько перекусить, — усмехнулся Хилл. — Мы с Харрелом уже успели поесть, так что я попросил накрыть вам с матриархом стол в офицерской части столовой. Какие у вас планы на вторую половину дня?

— Если позволите, мне бы хотелось посетить расположение двух-трёх частей вашей дивизии. На месте ознакомиться с тем, как идёт реформирование ополчения, — ответил капитан.

— Не возражаю. — Хилл поднялся. — Лейтенанту Аленко будут созданы все условия для проведения лекций и тренировок. Как и матриарху Бенезии, — уточнил он, видя, как встают оба офицера. — Буду рад встретиться и пообщаться с вами, капитан Шепард. Кстати, капитан Андерсон распорядился прислать водителя для вашего бронетранспортёра. Он уже ждёт у машины на стоянке.

— Спасибо, сэр. — Шепард откозырял командиру дивизии и его заместителю, вышел из кабинета. Через несколько минут он миновал крыльцо, откозыряв часовым у входа.

Отвечая на воинские приветствия ополченцев, Шепард дошёл до беседки, отметив, что Бенезия выглядит задумчивой и чем-то недовольной.

— Джон. — Матриарх очнулась и встала. — Мне тут прислали сообщение, что командир дивизии организовал нам что-то вроде обеда в столовой части. Я правильно поняла?

— Правильно. А после обеда мы с тобой посетим ещё несколько ополченческих частей дивизии. Посмотрим, как идёт процесс реформирования подразделений, оценим уровень подготовки. Кайден потратит три-четыре часа на лекции и тренировки. Учений сегодня он проводить не будет — пока рано, думаю, что начнёт завтра. Тогда и ты подключишься, — активировав инструментрон, Шепард переслал Бенезии на её инструментрон расписание и план занятий. Матриарх активировала экран, глянула на таблицу. — План и расписание уже утверждены и согласованы, Бена. На занятиях будут присутствовать представители других частей. Биотики. Так что тебе и Кайдену не придётся мотаться по другим воинским частям, где размещаются подразделения дивизии.

— Кайден остался на несколько часов здесь. Нам надо ехать, Джон... А я...

— Бена, всё нормально. Дэвид прислал водителя. Скорее всего, это — Стив. Сегодня у него выходной от полётов, он решил сменить транспортное средство, пересел на колёсный транспортёр. 'МАКО', конечно, не лимузин...

— Джон, меня он вполне устраивает. Особенно, если рядом будешь ты, — улыбнулась матриарх.

— Рад это слышать, Бена. Идём в столовую. В офицерском зале нам приготовили столик.

— Таких приятных уточнений в моём сообщении не было, Джон. — Бенезия сбросила с себя задумчивость и лучилась удовлетворением и радостью. — Знаешь, я прекрасно отдохнула и продышалась. После таких биотических упражнений надо хорошенько провентилировать тело, насытить его закуточки кислородом.

— Закуточки... — Шепард посмотрел на азари. Та ответила ему прямым и нежным взглядом. — Изысканно выражаетесь, Бена.

— Стараюсь. Я хочу научиться... немного выходить за рамки пожилой азари. Да, я помню, что я матриарх. Но ты, Джон, помог мне понять, что возраст — понятие очень и очень относительное. Идём?

— Идём, — сказал Шепард.

Бенезия чувствовала, что Шепарду очень хочется взять её за руку. Не под руку, а именно за руку. Всё же он очень молод по сравнению с ней. Карин как-то сказала, что он — мальчишка. У людей принято так добродушно подначивать друг друга. А такая опытная и мудрая женщина, как Чаквас владела искусством подначивания в совершенстве. Её подначки были совершенно не обидны. И она ими никогда не злоупотребляла. Она просто... Просто любила Шепарда. А он — любил её.

Джон не хочет показаться легкомысленным перед ополченцами. Ладно там у контрольно-пропускного пункта... Но ведь там он не постеснялся открыто показать уровень своих взаимоотношений с матриархом азари. Он — старший офицер корабля, старпом. Он — элитный спецназовец и потому вполне может позволить себе не стесняться. Да и нечего тут стесняться — обычные взаимоотношения между двумя взрослыми разумными органиками. Он достоин её, матриарха азари. И всё, на этом тезисе вполне можно остановиться в своих размышлениях.

Вот уже и столовая.

Шепард шагает чуть впереди, где-то, как выражаются люди, 'на полкорпуса'. Он ведёт её, свою спутницу, прокладывает путь и одновременно — оберегает. И от нескромных взглядов и от опасностей. Это — приятно, очень приятно.

Дневальный по кухне проводил капитана и его спутницу к одному из уже сервированных столиков. Пожелал приятного аппетита и ушёл. Шепард подождал, пока к столу подойдёт Бенезия, приотставшая на несколько шагов и с интересом оглядывавшая интерьер офицерского зала столовой.

Матриарх остановилась в шаге от стула. Как ей поступить? Формально, да, она должна сесть напротив Шепарда. Вроде бы так положено по статусу, ведь они находятся на территории воинской части с деловым, можно сказать — даже официальным — визитом. А ей самой хотелось сесть рядом с Шепардом. Отодвинуть куда-нибудь ритуалы и протоколы — и сесть рядом с Джоном. Передвинуть тарелки и столовые приборы с противоположного края стола и несколько минут... А хорошо — если и несколько десятков минут — быть рядом с Джоном. В то же время мало ли кто из ополченцев или здешних командиров зайдёт вдруг в офицерский зал. Слухи среди людей, в чём старшая Т'Сони убедилась неоднократно, очень быстро разносятся. Если уж заместитель командира дивизии видел её, матриарха азари, на руках у Шепарда, то вряд ли получится сыграть роль официальной гостьи до конца.

Помедлив ещё несколько минут, Бенезия решительно отодвинула от стола одно из кресел и села:

— Джон, садись рядом, — азари коснулась лица Шепарда мягким взглядом, чуть подняв и повернув голову. — Всё равно нас, как вы, люди, часто говорите, 'расшифровали'.

— Охотно, Бена. — Шепард переставил свои столовые приборы и тарелки с чашками и блюдцами с противоположного края стола. Пододвинул второе кресло, сел. — Не спеши, у нас времени достаточно.

— Не буду, Джон, — усмехнулась матриарх, принимаясь за еду.

Шепард не торопился закончить обед в короткий срок. Бенезия искоса посматривала на старпома. Тот ловил её взгляд, но оставался спокойным и серьёзным. Разговаривать ни о чём не хотелось. И не потому, что люди часто следовали известной пословице 'когда я ем, я глух и нем'. А потому, что впереди были поездки по нескольким — матриарху казалось, что как минимум двум — частям, где располагались подразделения ополченческой дивизии. Там предстояло поработать — и ей, и Джону. Говорить же в бронетранспортёре о чём-то личном Бенезии не хотелось. Она понимала, что ей хочется остаться наедине с Джоном. Но, увы, ни обстановка, ни обстоятельства этому никак не способствовали. Хорошо ещё, что Джон не стал просить её присоединиться к Карин в очередных поездках по селениям. Бенезии было гораздо спокойнее и комфортнее рядом с Шепардом. А Карин... Нет, пусть женщины корабля сами теперь пока что разберутся с этим участком работы. Люди с людьми быстрее договорятся.

Всё же Шепард закончил обед раньше и сразу встал, собирая посуду и приборы на подносы. У воинов Альянса и у ополченцев, как помнила азари, было принято самим обслуживать себя и Шепард не стал отступать от этого правила. Матриарх спокойно наблюдала, как старпом уложил подносы на стол для грязной посуды. Увидела, как лента транспортёра ожила, увлекая подносы в зев моечной машины. Хорошо, что здесь есть автоматика, хотя начнётся война — и, вполне вероятно, придётся многое часто делать вручную.

Выходя из столовой залы, Шепард поблагодарил дневального и попросил передать благодарность поварам и наряду по кухне. Дневальный откозырял офицеру и сказал, что обязательно всё передаст в точности.

Дежурные по КПП ополченцы откозыряли Шепарду, попрощались с Бенезией и капитан со своей спутницей заняли места в бронетранспортёре.

Зайдя ненадолго в водительскую кабину, Шепард отметил на планшете-курсопрокладчике два городка, посчитав, что на сегодня вполне этого хватит. Дорога туда займёт минимум час, возможно — два часа, там нужно будет пробыть по часу в каждом городке — уже четыре часа. Да ещё надо и вернуться на фрегат: Бенезия утомлена, хотя пытается тщательно скрыть усталость. Завтра предстоит заниматься участием в реформировании местных сил противокосмической обороны. Тоже хороший кусок работы. Хорошо, что Бенезия на челноке прилетит в расположение штабной части ополченческой дивизии. Вместе с Кайденом проведёт занятия — на это уйдёт три часа как минимум. Потом, возможно, захочет пройтись по территории части, пообщаться с ополченцами и их командирами. Пусть.

— Бена. — Шепард вышел из водительской кабины в салон. — Не надо... пристегнись. Пожалуйста. — Он присел рядом с азари. Помог ей застегнуть замки привязной системы, расправил ремни. — Вот так, — он пристегнулся сам, отметив, что бронетранспортёр покинул стоянку у ограды части и выехал на дорогу. — У нас есть как минимум полчаса или чуть больше. Посетим два подразделения дивизии и вернёмся на фрегат.

— Согласна, — тихо сказала матриарх, едва заметно улыбнувшись. — Вернёмся. Это будет лучше всего.

'Как приятны касания его рук, — подумала матриарх, поглядывая на экран забортной обстановки. — Жаль, что я не могу вот так просто коснуться его. Скафандр... Нет, он не мешает, но... Ладно, мне надо привыкать к тому, что Джон умеет и любит полностью отдаваться делу. А сейчас, перед войной — тем более. Конечно, нормандовцы не всесильны, но они и так уже успели немало сделать за прошедшие дни. Иденцы теперь хотя бы знают, с чего следует начать и как проводить подготовку к этой новой войне. Войне с совершенно неизвестным, сильным и безжалостным врагом. Пленных в этой войне — не будет. Разве что... Разве что на начальных этапах индоктринации. А там... там — небытие. Безвозвратное, — матриарх опустила взгляд на свои колени. — Такой войны не было пятьдесят тысяч лет. Более пятидесяти поколений азари. Страшная цифра даже для нас, представителей долгоживущей расы. А для короткоживущих... Это — ужасная цифра. Мне... Мне хочется быть рядом с Джоном, но придётся делить его с его работой, с его заботами, с его службой. Как же не хочется делить, как же хочется быть рядом с ним целыми сутками. Никуда не отпускать, обнимать, целовать. Да, мне хочется... мне хочется верить, что я смогу забеременеть. Я до сих пор продолжаю в это верить. И сейчас я знаю, что Джон... Он может подарить мне ребёнка. И я буду тогда предельно счастлива, ведь рядом со мной останется частичка Джона. Да, 'Нормандия' уйдёт в длительный полёт. А начнётся война — фрегат и его экипаж и команда будут воевать, будут сражаться. Будут руководить и командовать. Далеко не всегда Джон сможет прилететь на Тессию, а я буду воспитывать нашу общую дочь. Ещё одну дочь, — матриарх невольно улыбнулась своим мыслям, ощутив, как Шепард заинтересованно и мягко взглянул на неё. — Джон заботится обо мне. И совсем не потому, что я старая и немощная азари. А потому... что любит. Любит, не требуя от меня ничего взамен. Любит так, что я буду довольна, спокойна и счастлива, даже если не забеременею от Джона. Мне будет вполне достаточно помнить, знать, понимать и чувствовать любовь Джона. Чтобы быть сильной, чтобы иметь силы ждать его, чтобы действовать. Я буду действовать, потому что... Потому что Джон подарил мне возможность вернуться. Я — вернулась. И я буду жить полной, предельно полной жизнью'.

За размышлениями Бенезия и не заметила, как бронетранспортёр подрулил к воротам КПП одной из ополченческих частей. Шепард вышел первым, подал матриарху руку. Азари благодарно опёрлась о неё, ступая на плитки тротуарного покрытия.

Пройдя через КПП, они встретились со старшим офицером части — капитаном Бреттом Бондом.

— Капитан, сэр, — встречающий откозырял Шепарду, принял ответное воинское приветствие. — Командир дивизии распорядился, чтобы я сопровождал вас. Не скрою, я осведомлён обо всём. Прошу за мной.

В этот раз Бенезия постаралась держать свои биотические возможности в более жёстких рамках. Конечно, и в этой части тоже нашлось два десятка ополченцев-биотиков, некоторые из них, как убедилась матриарх, были вполне 'на уровне'. Это позволяло надеяться на то, что при боевом столкновении они доставят и Жнецам и их сообщникам массу неприятностей. Азари не пришлось никого швырять — разве что несильно отбросить, чтобы показать истинную силу биотического воздействия. Ополченцам нескольких отбрасываний, мастерски выполненных матриархом, вполне хватило чтобы понять: шутки кончились, началась настоящая боевая работа.

Час тренировки и для Бенезии, и для её учеников пролетел незаметно. Завершив занятие, матриарх сообщила, что основной цикл занятий она будет проводить завтра в расположении штабного городка дивизии. Ополченцы-биотики уже знали об этом. Уточнили, что им разрешили завтра с утра прибыть в расположение для участия в лекциях и тренировках.

Попрощавшись с участниками занятия, Бенезия вышла за пределы тренировочного поля.

Шепард, как она понимала, будет занят ещё как минимум в течение получаса. Обсуждение деталей плана подготовки Ополчения Идена к противостоянию с Жнецами и их приспешниками не могло быть быстрым и лёгким. Поэтому она решила пройтись по территории части, посмотреть, что здесь и как, и подумать. Конечно, полчаса — это немного. Но рядом с Шепардом каждая минута была способна растянуться на час. И это очень нравилось азари.

Шагая по дорожке, матриарх радовалась: Она может быть вместе с Джоном не только тогда, когда он на фрегате, когда он выполняет обязанности старпома... Или когда он отдыхает в своей каюте, но и тогда, когда он действует вне корабля. Выполняет задачи как высокоподготовленный офицер спецназа. Да, конечно, пройдёт несколько дней, фрегат прибудет на Цитадель, а затем... Очень скоро она увидится с дочерью. Вернётся с ней в Азарийское Пространство. Будет вести обычную жизнь пожилой азари, не имеющей никакого особого статуса. Будет жить вместе с Лиарой и Этитой и будет довольна тем, что выжила, что вернулась. Будет вспоминать всё, что случилось на Идене. И — будет помнить и любить Джона. Будет радоваться любой весточке с борта 'Нормандии'.

— Бена, ты утомлена. — Шепард, подошедший совершенно незаметно, остановился в шаге от матриарха. — Может...

— Джон, я в норме. И в этот раз я не перенапрягалась. Ополченцам занятие понравилось, — обернулась старшая Т'Сони. — Спасибо, но отменять занятие во второй воинской части нет необходимости.

Шепард внимательно взглянул в глаза спутницы. Бенезия не стала отводить взгляд. Ей были приятны забота и внимание Джона. Она сказала правду, не стала приукрашивать своё состояние. За эти полчаса раздумий она сумела расслабиться настолько, что усталость куда-то исчезла.

— Всё равно, Бена. Постарайся обойтись лекцией и тренерским показом. Пожалуйста.

— Если ты так хочешь, Джон — я так и сделаю, — с готовностью ответила матриарх. — Едем?

— Едем. Сорок минут — и мы на месте. — Шепард взял её за руку.

Они направились к КПП.

Бенезия успела подумать о том, что сейчас они вдвоём очень напоминают школьников. Шепард знал, что ей нужно изредка вот так касаться его, ощущать и чувствовать.

Время в пути пролетело незаметно.

Бенезия дремала в кресле, Шепард читал с экрана инструментрона новые, пришедшие с фрегата файлы.

— Если хочешь, Бена, я буду рядом во время тренировки, — сказал старпом, когда они миновали КПП и вошли на территорию части.

— Джон, — азари обернулась, мягко и нежно взглянула на спутника. — Спасибо, конечно, но давай... разделим сферы. Я подремала в бронетранспортёре и сейчас — в хорошей форме. Честно, Джон. Я не склонна приукрашивать и преувеличивать такое. Поскольку знаю, что ты всё равно поймёшь меня правильно. Я постараюсь обойтись, как ты и советовал, лекцией и тренерским показом.

— Буду рад, Бена, если ты так и сделаешь. — Шепард остановился на перекрёстке. — Не перенапрягайся, пожалуйста, Бен.

— Не буду, Джон, — азари поняла, что если Шепард почувствует малейшую слабость своей спутницы, он не оставит её одну на время тренировки. Да, потом он найдёт возможность пообщаться с офицерами и рядовыми ополченцами, но это будет потом. — Иди. Встретимся у КПП.

Глядя вслед уходившему Шепарду, Бенезия подумала о том, насколько Джон совершенен. Да, он необычен. Но его необычность не выходит на первый план. Он ровен в отношениях с офицерами и воинами ополченческих частей, он не стремится подчёркивать свой ранг подготовки.

Войдя в здание спорткомплекса, Бенезия прошла в зал, поприветствовала собравшихся там ополченцев-биотиков и начала свою лекцию-показ. Если уж она обещала Джону не перенапрягаться — она выполнит своё обещание. Всё равно основные занятия — завтра. А сегодня, через несколько десятков минут, она и Шепард смогут вернуться на фрегат. Там, конечно, у Джона будет старпомовский обход корабля и старпомовская вахта у Звёздной Карты. Но всё время до завтрашнего утра будет принадлежать ему и ей. Только ему и ей.

Завтра Джон займётся работой по реформированию местных сил противокосмической обороны. А матриарху предстоит на полдня, как минимум, остаться в расположении штабного городка ополченческой дивизии. Минимум на полдня она и Джон расстанутся: ему предстоит посетить уже не ополченческие, а кадровые воинские части, решить множество вопросов и проблем.

Да, рядом с ней будет Кайден Аленко, но... Ей очень хотелось, чтобы рядом был Джон.

Жаль, что не всегда можно получить то, что хочешь.

Неизвестно ещё, когда завтра Джон сможет освободиться — он ведь неуёмен в своём стремлении сделать работу как можно лучше. А значит, вряд ли он освободится в обед. Скорее всего, он будет свободен от первоочередных забот не раньше, чем после шести вечера. Интересно, захочет ли он вернуться на фрегат? Послезавтра, как знала матриарх, Шепард запланировал поучаствовать в восстановлении инфраструктуры, повреждённой атакой фрегата на Жнеца. Значит, он пообщается и поработает вместе с гражданскими специалистами. А ей снова придётся остаться в штабном городке: второй день занятий тоже важен — за один день невозможно ничему серьёзному научить. Снова Джон будет далеко от Бенезии.

Проведение лекции не отвлекало Бенезию от размышлений. Нормандовцы и иденцы правы — у неё огромный опыт, который сейчас позволяет ей многое делать, как часто говорят люди, 'на полном автомате'. Завершив получасовое теоретическое вступление, матриарх перешла к показу основных поз и упражнений, стараясь не особо не напрягаться — ведь она обещала беречь себя не кому-нибудь, а Джону. Ополченцам и этого уровня хватит, а завтра, на основных занятиях в штабном городке дивизии она даст себе волю. Потому что... Потому что отдохнёт очень хорошо, отоспится.

Побывав у командира части, Шепард прошёл в Координационный Центр, где уже собрались офицеры и сержанты со старшинами, подошёл к вирт-планшету. Несколько минут короткого вступления — и работа поглотила всё внимание старпома. Главное — поучаствовать, главное — помочь. Остальное иденские ополченцы сделают сами, поскольку никто кроме них не знает многих деталей, не видит и не понимает правильно многие взаимосвязи, без разумения которых любой приказ, отданный сверху, мёртв с момента подписания.

Ополченцы не хотели отпускать Бенезию. Уговорили пройти в столовую и поесть. Уточнив у дневального, что Шепард ещё не закончил свою работу в координационном центре, матриарх отправила на инструментрон капитана сообщение с подтверждением, что будет ждать его у КПП. Затем, в окружении ополченцев-биотиков, направилась в солдатскую столовую. Да, как гостья и матриарх, она вполне могла бы воспользоваться и офицерским залом — такой уж был у людей порядок. Но сейчас ей не хотелось дистанцироваться от тех, с кем она провела больше двух часов. Провела не в спорах, не в никчёмных разговорах, а в работе.

Старшая Т'Сони постаралась, чтобы её не воспринимали как умудрённую жизненным и профессиональным опытом пожилую азари — холодную, неприступную и замкнутую. На лекции-показе она шутила, смеялась, старалась говорить просто и чётко. И, кажется, людям это понравилось. Да, земляне, конечно, не природные биотики, но за три десятка лет они смогли освоить многие ступени мастерства. И сейчас не выглядели и не были новичками. Так что лекция-показ получилась содержательной, насыщенной и — неформальной. Это понравилось как её слушателям-участникам, так и старшей Т'Сони.

Выйдя из столовой, Бенезия направилась к КПП, вспоминая отдельные моменты прошедшей лекции-тренировки и представляя, как расскажет об этом Лиаре. Обязательно расскажет, будет много и долго говорить со своей дочерью. Потому что... Потому что постарается, не попытается, а именно постарается наверстать упущенное за пять десятков лет молчания, отчуждения, изоляции. Лиара, конечно, будет задавать очень много вопросов. Будет слушать очень внимательно. Бенезии очень хотелось верить, что именно так и будет. Тогда салон не будет просто местом для медитации и сна. Салон на борту фрегата-прототипа станет местом общения. Необходимого и важного общения.

Бронетранспортёр уже стоял у крыльца КПП, но Шепарда не было. Ополченцы-дневальные по КПП, сообщили, что капитан ещё не покидал пределов координационного центра — так им сказали в Дежурной части.

Джон неуёмен. Старается вложить в минимум времени максимум возможного и необходимого.

Водитель предложил матриарху разместиться в салоне, но Бенезия отказалась. Пояснила, что хочет пока подышать воздухом и походить.

Возвращаться на территорию части не хотелось. Хотелось, чтобы Джон поскорее вернулся. И тогда, добираясь до фрегата уже не полётом, а по земле Идена, они смогут несколько десятков минут провести наедине друг с другом.

Матриарх огляделась по сторонам, оценила размеры площадки перед воротами КПП. Решила, что будет нелишним походить по пешеходной дорожке. Сто пятьдесят метров туда, сто пятьдесят метров обратно. Походить и подумать, повспоминать, поразмышлять. Что поделаешь, преимущество возраста: проявлять повышенное внимание к своим мыслям и воспоминаниям.

Увидев выходящего из здания КПП Шепарда, Бенезия порадовалась тому, что успела подойти достаточно близко. Ей не придётся бежать к Джону от противоположного конца пешеходной дорожки. Несколько десятков метров матриарх преодолела как на крыльях.

Шепард улыбнулся, шагнул навстречу спутнице и Бенезия, не стесняясь никого и ничего, обняла его, чувствуя, как крепкие и нежные руки Джона обнимают её. Подкатил бронетранспортёр и Шепард помог Бенезии подняться в салон.

— На фрегат, — спокойно и коротко сказал Шепард. Водитель понимающе кивнул и прикрыл дверь в свою кабину, дав возможность матриарху и капитану остаться наедине.

Машина набрала скорость.

Шепард усадил Бенезию в кресло. Помог пристегнуться. Сел рядом, защёлкнул замки привязной системы. Старшая Т'Сони склонила голову на плечо Шепарда, чуть ослабив плечевые ремни. Хорошо, что с возрастом у азари отростки становятся не такими длинными и не такими чувствительными. Тускло светившийся экран забортной обстановки совершенно не мешал — так, светлое пятно, не более того.

Шепард молчал. Бенезия догадывалась: он обдумывает то, как прошло общение с офицерами и сержантами части.

Рабочий день подходил к концу. 'МАКО' с опознавательными знаками 'Нормандии' на бортах уходил к фрегату по просёлочной дороге. Джон, как понимала азари, вспоминает эпизод за эпизодом, готовит, формулирует вопросы, на которые следует обратить внимание завтра, а, возможно, уже и сегодня, по прибытии на борт корабля.

Включив инструментрон, капитан начал набирать недлинные тексты сообщений и заметок.

Бенезия, уважая право спутника на конфиденциальность, задремала, наслаждаясь тишиной и покоем.

Очень скоро машина придёт к фрегату, а там Джону надо будет заняться старпомовским обходом и старпомовской вахтой. Ей же предстоит вернуться в салон.

Карин, конечно же, не замедлит появиться и сделать 'втык' за чрезмерную активность и недопустимую нагрузку.

Пусть. Карин — заботится. Её забота не выглядит натужной и потому — неестественной.

В салоне можно будет покушать и даже поспать — всё равно раньше, чем через три-четыре часа Шепард не освободится. У старпома на борту корабля всегда много забот.

Зато потом, когда Шепард сменится с вахты у Звёздной Карты, азари сможет увидеться с ним, может быть — даже в его каюте.

Наверное, он возьмёт гитару, сыграет несколько мелодий, а может быть — даже споёт.

Он умеет хорошо петь, хотя старается делать это редко, строго под настроение. А вот играет — часто. Наверное, музыка помогает ему расслабиться и отдохнуть.

За несколько минут до въезда на территорию стоянки корабля матриарх очнулась от дремоты. Взглянула на экран дисплея забортной обстановки. Пандус ангара был закрыт, что означало — бронетранспортёр останется рядом с фрегатом, его не будут поднимать на борт корабля.

— Бена, — тихо позвал Шепард. Азари расстегнула замки привязной системы.

— Я сама, Джон. Спасибо, что разбудил, — она встала, опёршись о протянутую Шепардом руку. — Немного подремала.

— Я, знаешь, тоже подремал. Спасибо тебе, — улыбнулся Шепард, открывая боковую дверь. Выйдя на плиты площадки, он протянул руку. Матриарх с радостью опёрлась о неё, покидая уютное нутро бронированной машины. — Идём.

— Идём, Джон.

Оказавшись в шлюзе, Шепард коснулся глаз спутницы извиняющимся взглядом.

— Прости, Бен. Время старпомовского обхода. А потом — старпомовская вахта, — сказал капитан, наблюдая, как открывается внутренний люк шлюза. — Доклад Андерсону я отправил, командир разрешил сразу приступить к обходу. Я тебя провожу.

— Хорошо, Джон. Разрешишь потом, после вахты придти к тебе?

— Буду рад, Бена. Приходи. — Шепард перешагнул через порог шлюза и через несколько минут остановился перед дверью обиталища азари. — Отдохни и поешь поплотнее, прошу.

— Обязательно, Джон, — матриарх обняла Шепарда, помедлила, разомкнула объятия и перешагнула порог салона. — Успехов тебе.

— Спасибо. — Шепард повернулся и пошёл по коридору, направляясь к БИЦ. Сегодняшний обход он решил начать оттуда.

Бенезия и Карин. Разговор наедине

Дверь салона мягко встала на место, перекрыв проём. Старшая Т'Сони хотела было сделать несколько шагов, подойти к креслу, но ноги отказывались двигаться. Азари привалилась к створке, догадываясь, в чём причина. Если Джон ушёл на обход корабля, то у неё сейчас есть только один человек, к которому она может пойти и поговорить — Карин.

Осторожно повернувшись, Бенезия отодвинула полотно двери в сторону, вышла в коридор. Нормандовцы уступали ей дорогу, ясно видя, что она идёт медленно, а матриарху просто хотелось обдумать предстоящий разговор. 'Нормандия' — маленький по размерам корабль и до медотсека было очень недалеко. То ли так захотели турианские проектировщики, неизвестно почему решившие, что из любой точки корабля до медотсека должно быть кратчайшее из всех возможных расстояние. То ли была ещё какая причина. Но, подойдя к двери медицинской части корабля, в просторечии именуемой Медотсеком, старшая Т'Сони поняла, что не сможет почти ничего сказать последовательно. Разговор предстоял сложный и долгий, а у Карин и без того хватает хлопот.

Несмело приоткрыв дверь Медотсека, матриарх вошла. Едва слышный шум привлёк её внимание. Повернув голову влево, азари увидела, как большие окна отсека быстро закрываются жалюзями.

— Бена, я не собираюсь делать наш разговор достоянием всех нормандовцев. — Чаквас вышла из своего кабинета, подошла к гостье. — Знаю, Джон ушёл на старпомовский обход, так что у нас с тобой есть время и возможность поговорить. Проходи. — Карин сделала шаг в сторону, и матриарх вошла внутрь кабинета. — Присаживайся.

Бенезия опустилась в кресло, краем глаза заметив, что врач закрывает дверь кабинета на защёлку.

— Я... я даже не знаю, как начать, Карин. Я вышла из салона, старалась идти медленно, а как по мне — так очень медленно. Нормандовцы на меня косились, думали, наверное, что я себя плохо чувствую, а я... я просто пыталась сэкономить секунду, чтобы подумать о том, что хотела бы сказать тебе. Не сумела многое, очень многое сформулировать окончательно — до Медотсека я дошла очень быстро... путь был таким коротким, что у меня не получится многое сказать логично и чётко, прости, — тихо сказала азари. — Я постоянно думаю о том, что делаю что-то не так во взаимоотношениях с Джоном. И... не знаю, но мне... мне просто не к кому больше пойти и сказать. И... я понимаю, что и ты...

— Бена. — Чаквас сверху вниз посмотрела на старшую Т'Сони. — Да, я люблю Джона и знаю, чувствую и понимаю, что он любит меня. Но это... я не знаю, как он это делает, но... я не чувствую себя несвободной. Я ещё не сделала окончательный выбор, если ты об этом, но... скажу только тебе откровенно: я склоняюсь к тому, что моим избранником будет Дэвид Андерсон. Не Джон, — помолчав, добавила Карин. — Так что я вполне могу выслушать тебя. И моё мнение не будет изменено... особым отношением.

Бенезия молчала, слушая Чаквас. Молчала, не понимая, как такое может быть?! Как ей рассказать Карин о Джоне? Она же любит Шепарда! Любит! И... любит Андерсона? Что это за экипаж такой? Насколько она помнила, служба кадрового обеспечения земного Альянса Систем такие 'нештатные' ситуации 'просекала' на 'раз-два' и ни один экипаж, ни одну команду корабля не выпускала в полёт, если отмечала хотя бы признаки подобных 'особенностей'.

— Если ты о странностях нашего экипажа, Бена, — продолжила Чаквас, — то эти странности начались... не по нашей вине. Не по вине нынешнего экипажа 'Нормандии', уточняю. Иногда, когда люди... торопятся, спешат... Получается... совсем не так плохо, как может показаться всяким буквоедам-чиновникам. Рейс на Иден был нестандартным. Если бы не Найлус, Михайлович не дал бы своей визы на полёт. Адмирал, кстати, вообще не считает возможным принять 'Нормандию' в состав флотилии. Насколько мне известно, он полагает, и не без оснований, отмечу, что за те же деньги, которые были потрачены на наш фрегат-прототип, можно было приобрести пару-тройку обычных фрегатов или один крейсер. Может быть, как он иногда говорит — несколько крейсеров. Адмирал постоянно путает, что командует именно фрегатами, а не крейсерами. Есть у него такой 'пунктик'. Он, вообще-то, неплохой человек, но... под Найлуса он, как выразились техники флотилии, 'прогнулся'. К тому же Найлус надавил на кого-то в армейско-флотских и гражданско-политических 'верхах', а те традиционно не любят заморачиваться с деталями, проще говоря — вникать. И... Если кратко, 'верха'... Без разницы, гражданско-политические, флотские или армейские, возможно, что и даже коллективно — выставили 'красный код'. По которому службы флотилии вынуждены были действовать настолько быстро, насколько это вообще было возможно. В условиях мирного, подчеркну, времени. Меня буквально выдернули из наземного медцентра, доставили на базу флотилии на машине военной полиции, под сиреной, с мигалками. Остальных фрегатовцев — тоже не особо церемонясь, а точнее — вообще не церемонясь... Оторвали от прохождения службы, в большинстве случаев — постоянной... в других местах. В целом, служба комплектования экипажей ВКС Альянса отказалась штатно действовать в таких, мягко говоря, нестандартных условиях. И я их понимаю — у них нет протоколов для того, чтобы правильно действовать при таком дефиците времени. Мы... Теперь я понимаю, что это был 'первый звонок'. Я, Бена, теперь даже не исключаю того, что за пределами Альянса, в спецслужбах ряда стран Земли уже многое было известно о Жнецах. А альянсовцы... Просто не захотели напрягаться. Не в первый раз, кстати. Потому... Наш экипаж был собран вне всяких нормативов, протоколов и иных правил. Джона 'выдернули' из отпуска. Практически — лишили его возможности вдоволь побыть с Дэйной. Знакомые медики мне потом, когда я улетала с Земли, сказали, что Дэйна... Только благодаря её присутствию рядом... Шепард восстановился предельно полно. Увы, в медицинской среде достаточно легко можно "просчитать", кого назначат на ту или иную должность. Шепард, теперь я могу сказать тебе это открыто, был среди кандидатов на старшеофицерскую должность. Но в то, что именно его назначат... Мало, кто верил. Да ещё и вопрос с его назначением решался две недели... Даже дольше, чем две недели.

— Именно поэтому, Кари... — со всем вниманием выслушав несколько путаный монолог подруги, несмело сказала Бенезия. — Я чувствую, что делаю с Джоном что-то не то...

— Ты всё правильно делаешь с Джоном, Бена, — так же тихо ответила Чаквас. — Ты его любишь. И это — нормально.

— Но его любит Дэйна, Карин. И она — первая. А я — вторая.

— У Шепарда нет ни первых, ни вторых, Бена, — сказала Карин.

— Быть такого не может, Кари. У всех разумных... — возразила матриарх.

— Не надо обобщать, Бена. Шепард ещё до появления на борту 'Нормандии' был 'не все'. Не только потому, что он — спецназовец высшего ранга. И он тем более, убеждена, остался 'не все' сейчас. Тем более — сейчас. Если же уточнить, то... У людей... не у всех людей, конечно, но у очень многих, есть понимание того, что в любви нет генералов, нет офицеров и нет сержантов. В любви люди... все равны. Потому что... я скажу личное мнение, не ссылаясь на авторитеты и мудрецов. Скажу не в общем, а конкретно о Джоне. Я многое слышала о нём. И в большинстве своём это были мнения самых разных людей. Возраст, социальное положение, должность, звание, профессия. Они все отмечают одну особенность: Шепард любит всех. Всех, кто у него не проходит под категорией 'враги'. Я сама не знаю, а может быть — просто не понимаю, как это возможно, но, если Шепард так может... Значит, мы, люди, что-то очень важное о самих себе... не знаем.

— Он любит Дэйну... по особому, — произнесла Бена, обдумывая услышанное.

— Он всех разумных органиков, каждого из них любит по-особому. По-разному. Наверное, потому что мы, разумные органики... все разные, — сказала Чаквас. — Поэтому, Бена, нет никакой угрозы взаимоотношениям Джона и Дэйны в том случае, если ты ещё больше сблизишься с Джоном.

— Но... насколько я помню, мало кто из землян...

— Является сторонником многожёнства? — без улыбки спросила Чаквас. — Бена, ты меня удивляешь. Если у разумных органиков есть какая-то возможность поступить определённым образом, то можешь быть абсолютно уверена: найдётся немало разумных органиков, которые захотят поступить именно так, а не иначе. Тем более что это...

— Нисколько не упрощает ситуацию, — закончила Бенезия.

— Именно. Что-то теряешь, а что-то находишь. Так всегда бывает, — сказала Чаквас, садясь в стоящее рядом кресло. — Бена, я тебе серьёзно говорю: ты не вредишь взаимоотношениям Джона и Дэйны. Если бы это было не так... Я бы по-меньшей мере знала. Джон честен.

— Он... — Бенезия запнулась.

— Не хочет близких взаимоотношений? — уточнила Чаквас.

— Он медлит, Карин. И я... я не понимаю этой медлительности. Она, конечно, мне приятна, но... я ведь...

— Ты — прежде всего женщина, Бена. И, как медик, тебе скажу — мы слишком мало знаем о том, на что способен разумный органик. У нас, людей, тоже очень долгое время существовало предубеждение. Если коротко, то многие земляне весьма настороженно относились к поздним родам. Считалось, в том числе и медиками, что женщина, рожающая после сорока пяти лет... подвергает своего ребёнка опасности, осложняет его жизнь, негативно влияет на его судьбу. Не только чиновники так считали. И не только бюрократы, Бена.

— И... — в глазах азари мелькнул интерес. Особый интерес.

— Это — только одна точка зрения, Бена. Есть и другая: женщина просто хочет ребёнка. И делает всё, чтобы у неё он был. Был, понимаешь, Бена. Был. И ей начхать на то, что какие-то столоначальники хором орут 'не положено!', 'нельзя!', 'вредно!'. Она просто хочет быть матерью. У нас, землян, были десятки, сотни случаев, когда женщина рожала здоровых и красивых детей, уже давно будучи на пенсии, — матриарх кивнула, обозначив, что она поняла подтекст озвученного врачом. — И была счастлива. Вопреки любым стандартам, протоколам, инструкциям. Это — её счастье. Личное счастье. А общество... наше, человеческое общество... далеко не всегда ставило и ставит счастье отдельного человека выше, чем интересы группы людей. Мы не всегда получаем то, что хотим. И тогда... Получается ситуация, что каждый человек... может реализовать своё право на свой выбор. И сделать всё, чтобы реализовать свой выбор. Иногда — благодаря силе общества. Иногда — вопреки обществу и его силе.

— Ты хочешь сказать... — Бенезия не сводила взгляда с лица собеседницы. Это был взгляд, в котором было многое... интерес, надежда, и... ожидание. Азари начало казаться, что теперь она понимает, как нужно общаться с Джоном. А может быть — и обращаться с Джоном. Карин сказала ей очень много, не сказав это вслух, не сформулировав это ясно и явно словами, фразами. Это было так ценно... Сейчас матриарх знала, что Карин продолжит этот разговор. Важный и нужный разговор.

— Бена, я скажу просто: ты нужна Джону. Я знаю это, я чувствую это и я уверена в этом. Нужна. Не только я понимаю это, но и очень многие другие нормандовцы. И ваши отношения — это только ваши отношения. Если совсем откровенно, Бена, то я, как врач, не вижу никаких оснований для того, чтобы однозначно заявить: ты обречена на бездетность. Медицина — это очень неточная наука. К сожалению.

— Я вернусь на Тессию, Карин... — сказав это, Бенезия поняла, что пытается перевести разговор на другую тему, а может быть — в другое русло.

— И до этого времени ты имеешь все возможности быть рядом с Джоном, — ответила Чаквас.

— Даже когда... — несмело продолжила азари.

— Даже когда увидишь Лиару, Бена. Всё время до Тессии — ваше, — негромко сказала Карин. — Твоё и Джона. А Лиара... Лиара, я уверена, поймёт.

— Знаешь, Кари, я много думала... О том, что будет, когда я увижу дочь. Увижу её на борту фрегата. Мне почему-то кажется, что Лиара... я сама не верю в то, что вот так просто говорю об этом с тобой, но мне почему-то кажется, что Лиара...

— Влюбится в Джона? — продолжила Чаквас. — Может быть. Очень даже может быть.

— И я тоже согласна, что это возможно, Карин. До этого разговора с тобой я... боялась. Боялась, что мне придётся...

— Конкурировать с дочерью из-за Джона?! — Чаквас откинулась на спинку кресла. — Не будешь ты конкурировать, Бена. Не будешь. У тебя — своя любовь и свои взаимоотношения с Джоном, а у Лиары — своя любовь и свои взаимоотношения с Джоном. И никакой конкуренции не будет, потому что конкурировать можно за что-то одинаковое, а если это будет разное — то никакой конкуренции нет. Есть только преодоление. И есть только стремление к счастью, к полноте жизни. В данном случае, Бена, именно к этому.

— Я... я начинаю понимать, Карин, что именно ты мне сказала. Понимать глубже, чётче, точнее. Я... я тороплюсь, Карин. Я знаю, что я тороплюсь. Но... предстоящее вторжение Жнецов, предстоящая война... Это слишком сложно... У нас... у всех мало времени. Я, конечно, младше Этиты, но это пребывание в 'коконе'... Не знаю даже как сказать поточнее, но оно лишило меня многих лет нормальной жизни и, наверное, я сейчас просто отчаянно пытаюсь наверстать упущенные возможности. Те, что могу.

— Это понятно, Бена, — мягко сказала Чаквас. — И ты не одинока. Я не буду уточнять, но очень многие нормандовцы чувствуют себя примерно так же. Для нас всех это вторжение — большая неожиданность, этого нельзя отрицать. И, тем не менее, мы успели узнать об этом вторжении заблаговременно. Поэтому скажу так: всё время до вторжения — наше. И каждый из нас постарается провести это время как можно лучше. Постарается, Бена.

— И...

— И, тем не менее, Бена, это означает, что ты не делаешь никаких ошибок. Это — твои взаимоотношения с Джоном. И только вам двоим решать, как они будут развиваться. Только, пожалуйста, Бена, если у тебя будут вопросы, любые сомнения, просто потребность поговорить — приходи в любое время.

— Спасибо, Кари. Я немного... успокоилась. — Бенезия встала. — Я обещала Джону, что я... отдохну. И я действительно отдохнула. Уже отдохнула.

— У Джона заканчивается время старпомовского обхода, Бена, — сказала Чаквас, поднимаясь с кресла. — Потом он заступит на старпомовскую вахту у Звёздной Карты. Я бы советовала тебе вернуться в свой салон и выспаться. А потом, как ты и планировала, ты придёшь к Джону в его каюту. И поступишь правильно, Бена. Не забывай, что Джон хотел, чтобы ты хорошо отдохнула.

— Намекаешь? — Бенезия впервые за последнее время несмело улыбнулась.

— У тебя всё с Джоном получится, Бена, — ответно улыбнулась Карин. — Всё будет так, как вы захотите оба. И скажу так: у вас всё будет хорошо. У обоих.

— Спасибо, Карин, — матриарх направилась к двери кабинета, сняла защёлку, вышла в коридор Медотсека, скользнула взглядом по опущенным жалюзи. Чаквас не спешила их поднимать, возможно, она откроет их только тогда, когда гостья выйдет из Медотсека. Не раньше.

Врач не провожала Бенезию взглядом. Ей было ясно: азари стремится освоиться в обычной жизни. Потому что возвращение из 'кокона' — опыт, который не только уникален, но и крайне сложен. Особенно — для разумного, кто постигает этот опыт на себе. Матриарх нервничает, волнуется, боится, опасается... Такой 'букет' ощущений и чувств, часто противоречивых, импульсных. Хорошо, что Бенезию спас именно Шепард. С Джоном рядом она будет счастлива. Только с Джоном. Пока — только с Джоном. Независимо от того, будут или не будут у них общие дети. А если Джона полюбит дочь Бенезии... Что-ж, это хороший вариант. Джон достоин того, чтобы его любили очень многие разумные.

Бенезия шла к своему салону. Шла обычным шагом, не быстрым, но и не медленным. И нормандовцы, которые обгоняли азари или шли ей навстречу, уже не смотрели на неё с беспокойством или настороженностью. Матриарх чувствовала их взгляды и радовалась: разговор с Карин удался. Карин выслушала её и сказала гораздо больше ценного, важного и нужного, чем Бенезия могла бы ожидать. Она смогла развеять острые, неприятные сомнения, поддержать желания и стремления. Карин смогла понять её намного глубже, чем это доступно любой азари. Человек, землянка поняла её настолько полно... Насколько же мало знают азари о людях. Насколько мало...

Дверь салона тихо открылась. Бенезия шагнула в привычный полумрак. Несколько секунд — и дверь встала на место, перекрывая проём. Старшая Т'Сони не стала включать свет, прошла к креслу, села, нащупала стоявший на полке пакет с пайком, положила пакет на колени, раскрыла. Пластиковые ложка, вилка, нож. Может быть, люди используют эти столовые приборы как-то по-другому, но сейчас для Бенезии это было несущественным. Сейчас она хотела перекусить и лечь спать.

Поев, матриарх сложила обёртки в пакет, вернула пакет на полку. Почему-то ей не сразу захотелось разжать пальцы. Она медлила и находила это промедление важным и необходимым. Сон — это хорошо, но бодрствование, свобода выбора и общение со столькими интересными разумными — ценнее и нужнее. Отпустив края пакета, Бенезия наклонилась вперёд, нащупала на столике часы, надавила клавишу подсветки, затем — клавишу настройки будильника. Цифры сменялись быстро. Их мерцание было приятным. Установив нужный момент срабатывания сигнала, матриарх отпустила клавишу подсветки. Теперь сигнал разбудит её тогда, когда у Джона закончится время старпомовской вахты.

Азари встала, наслаждаясь в который раз свободой движений, прошла к кровати, остановилась, повернулась к закрытому бронированной заслонкой салонному иллюминатору. Иден-Прайм. Планета, которая теперь навсегда для Бенезии стала важной и ценной. Здесь она, матриарх азари, снова обрела способность руководить собой, своим телом, своим разумом. Здесь она многое узнала о людях. Здесь она обрела новых друзей, подруг, знакомых. Среди них — немало тех, кого она с полным правом может назвать родными. И прежде всего — это нормандовцы. Если бы не они — матриарх осталась бы хаском. И кто знает, какие новые преступления она совершила бы по воле Жнеца. Несвобода осталась в прошлом. Впереди — встреча с дочерью, возвращение на Тессию. Да, она больше не религиозный лидер расы, она больше не работает в Совете Матриархов. Пусть. Взамен этого она получила нечто более важное, ценное, нужное для настоящего и будущего, а не для прошлого. Прошлое — не всё, конечно, должно остаться там, где ему и надлежит быть — в прошлом. Не всё следует тянуть из прошлого в настоящее. Далеко не всё.

Пройдут несколько часов — и она придёт к Джону в его каюту. Придёт, чтобы снова остаться с ним наедине. Пусть это и будет второе свидание, но на этот раз она постарается сделать всё, чтобы Джон 'оттаял'. Он тоже нервничает, тоже волнуется, тоже опасается сделать что-то не так. Если с виду он — спокойный и уверенный в себе старпом, ей ясно, что внутренне он — обычный человек. Да, с необычными способностями, возможностями, но — человек. И этого человека она, матриарх азари, любит. Не должность, не звания, не статус, а именно человека. Любит и готова к тому, чтобы стать матерью его детей. Почему она должна сдерживаться, если Карин не видит к этому препятствий, как врач?

Времени осталось мало. Очень мало. Цитадель, Терум, Тессия. Всё это время она будет рядом с Джоном. Да, не двадцать четыре часа в сутки, к сожалению, но — будет рядом с Джоном. Потому что она его любит. И он любит её. Никакие другие уточнения и основания ей не нужны. Дэйна — на Земле, а она, матриарх Бенезия — здесь и сейчас рядом с Джоном. Да, завтра с утра ей предстоит улететь в штабной городок ополченческой дивизии, а Джону — заняться частями противокосмической обороны Идена. Война — на пороге и к ней надо готовиться. Сейчас готовиться. Потом — будет слишком поздно.

Глаза азари привыкли к полумраку каюты. Контуры предметов интерьера стали чётче. Бенезия успокоилась. Не полностью, но в гораздо большей степени, чем могла успокоиться раньше. Подойдя к кровати, матриарх несколько минут потратила на взбивание подушки, поправила одеяло, расправила покрывало. Эти немудрёные совершенно обычные действия были сейчас важны и необходимы. Пройдёт не так уж много времени — и в салоне появится Лиара. Пятьдесят лет разлуки закончатся. И теперь дочь будет рядом с мамой. Почти постоянно. Да, она повзрослела, привыкла быть самостоятельной, автономной, независимой. Но для Бенезии она так и осталась маленькой азари. У людей, как помнила матриарх, родители тоже часто так воспринимают своих детей — сколько бы им ни было лет, были ли дети уже замужем или женаты, были ли у них уже свои дети — для родителей они навсегда остались маленькими детьми, нуждающимися в помощи, заботе, внимании. Наверное, хорошо, что у азари примерно так же. Да, в большинстве случаев в азарийском обществе принято предоставлять детям всё большую свободу, а затем — может быть даже излишне резко отпускать их, как сказали бы люди, в большой мир, в свободное плавание. Общение с Карин показало Бенезии, что действительно, не всегда следует ориентироваться на чрезмерно обобщённые представления. Всё на самом деле строго индивидуально. Для кого-то пораньше отпустить во взрослую жизнь подросшего ребёнка — вполне обычное и даже необходимое дело, а для кого-то — действо очень болезненное и сложное.

Наверное, когда Лиара появится здесь в салоне, они будут долго, часами разговаривать. На самые разные темы. Просто разговаривать. Им теперь есть о чём поговорить. Слишком многое изменилось вокруг. А в недалёком будущем — изменится ещё больше. Так изменится, как, наверное, очень мало кто из разумных органиков предполагал. Будут разговаривать. И наслаждаться возможностью поговорить без всяких Экстранетов и инструментронов. Наедине. Лично. Бывают в жизни разумных органиков моменты и времена, когда как никогда важно личное, непосредственное общение. Настоящая роскошь, имеющая постоянное, непреходящее значение.

Она обязательно расскажет дочери очень многое о Джоне. Остальное Лиара узнает и поймёт сама. Карин права — у Крылышка будут свои взаимоотношения с Шепардом, равно как и свои взаимоотношения с нормандовцами. Вряд ли фрегат от Терума будет лететь к Тессии на максимальной скорости. А за эти несколько суток пути... Лиара освоится на борту корабля. Не во всём, конечно, освоится полностью, но для неё этот корабль и его экипаж и команда перестанут быть чужими. А когда фрегат уйдёт от Тессии... что ж, если Лиара влюбится в Джона... пусть. Она — молода и в то же время — уже достаточно взрослая. Пять десятков лет она вела полностью самостоятельную жизнь, работала, руководила другими разумными, отвечала за них. И, наверное, продолжит работу в прежних направлениях, хотя, конечно же, когда начнётся война со Жнецами... дальние экспедиции станут невозможны и тогда... Тогда Лиара найдёт для себя предостаточно работы на Тессии — её родной, материнской планете. Она любит Тессию особенной любовью, она знает планету очень полно и глубоко. Хорошо, что дочь теперь будет рядом. Даже если придётся жить очень бедно, на социальное пособие, это будет не так тяжело, ведь рядом будет Этита. Время изменило многие обстоятельства. И Мятежный Матриарх вернётся в семью. Теперь Этите будет интересно с Лиарой, своей взрослой дочерью.

Помедлив, Бенезия расстегнула 'молнию' на комбинезоне, разделась до белья, села на кровать, откинув одеяло и покрывало в сторону. Сколько раз она это делала раньше, но сейчас она понимала — ей следует привыкнуть к тому, что совсем скоро она решится сделать это в присутствии Джона. Он поймёт её правильно. Да, он медлит, но теперь матриарх понимала причину его медлительности. Карин права: если у неё до сих пор могут быть дети, то Джон... он просто интуитивно это ощущает и не хочет, чтобы Бенезия забеременела не по своей воле. Да, она хочет ребёнка от Джона, понимает, что уникальные, необычные возможности Шепарда смогут подарить ей это счастье, но... Сам Шепард не будет торопиться, не будет спешить и... не будет настаивать. Это — только её решение.

Им обоим вполне хватит того, что несколько ночей... Не одну, а несколько ночей они проведут рядом. Да, в одной постели, да, будут обниматься и целоваться, но далеко, наверное, не сразу решатся на единение. Джон не будет торопиться, не будет спешить. Иногда язык такой бедный по сравнению с чувствами...

Впереди — первая ночь рядом с Джоном и даже если единения в эту ночь не будет — Бенезия обретёт новое счастье. А потом... потом будут ещё и ещё ночи.

Матриарх с наслаждением вытянула ноги — удобные и мягкие туфли она сняла, когда расстегнула комбинезон и несколько минут ощущала прохладу плиток пола салона, пока не решила перенести ноги на кровать. Прикрыв согнутые в коленях ноги одеялом, Бенезия помедлила — ей нравилось совершать привычные движения неспешно. Может быть, она менялась, изменяла своё восприятие времени. Когда-то несколько минут для неё, матриарха, были совершенно незаметны: минутой больше, минутой меньше, а теперь каждая минута была важна, ценна и наполнялась ясно читаемым смыслом — и не одним.

Азари обхватила колени руками. В салоне было тепло — биотическая дымка не проявлялась. Изредка сквозь дверь прорывались особенно громкие звуки, но они не беспокоили слух Бенезии, наоборот — успокаивали. Корабль жил своей жизнью, члены экипажа и команды 'Нормандии' занимались обычными, предотлётными заботами. Да, многие нормандовцы выполняли задачи вне корабля, но и на борту тоже предостаточно дел. Далеко не всегда громкий и резкий звук означает, что кто-то совершил ошибку, что-то сделал неправильно. Иногда без громких звуков не обойтись.

Матриарх радовалась, что она теперь — не одна, что ей достаточно встать с кровати, открыть дверь салона — и она увидит других разумных. И — не только людей, но и турианцев и протеанина. Да, она помнит, что турианцы тоже много времени проводят вне корабля, знает, что Явик остался на первой археоплощадке. Тем не менее, уже сейчас ясно, что экипаж корабля будет многорасовым. Люди всегда обладали уникальными возможностями по объединению разумных органиков в сплочённые коллективы. И сейчас на 'Нормандии' формируется коллектив воинов. Военный корабль, военный экипаж. По-иному нельзя, ведь впереди — война, какой ещё не знала, очень долго не знала Галактика и её обитатели.

Всё же надо поспать. Можно, конечно, просидеть вот так, в кровати, эти несколько часов, но лучше поспать. Если Джон увидит, что гостья утомлена... Он постарается обойтись минимумом. Да, они поговорят, посидят вдвоём за столом, но ведь в этот раз, в это уже второе свидание Бенезии хочется большего. Намного большего. И она знает, понимает и чувствует, что к этому большему она готова. Потому надо поспать, чтобы Джон не ограничивал себя, не медлил, не останавливался, не желая перегружать гостью.

Да, он, возможно, будет медлить, но теперь, после разговора с Чаквас, Бенезия возьмёт инициативу в свои руки. Это будет важно и нужно для Джона, ведь он не будет ни на чём настаивать, захочет предоставить азари полную свободу. Разнорасовость... Наверное, со своей соплеменницей Шепард был бы менее медлителен, менее несмел, хотя... нет. Он уважает право женщины отказаться от продолжения. Уважает — потому и не торопится. Не будет он торопиться и в этот раз, поэтому Бенезии предстоит самой решить, возможно — заранее, до какого предела она готова дойти в этот раз.

Задумавшись, матриарх замерла. А действительно, до какого предела она готова дойти через несколько часов? До 'рядом' или до 'рядом и вместе' или — до 'единения'? Наверное, всё же до 'единения'. По-иному и быть не может: она хочет ребёнка от Джона и только от него. Это значит, что она готова забеременеть от Джона и готова... стать его женой, официальной и законной супругой.

Этита... поймёт. У азари вообще такое принято и довольно широко распространено, так что проблем не будет. Лиара... Здесь, конечно, сложнее, но, по меньшей мере, теперь, спустя пятьдесят лет после разлуки она, её мать, уже не имеет какого-либо, пусть и морального права командовать дочерью и руководить ею в монопольном режиме в таких вещах.

Лиара — самостоятельная личность, она делом доказала свою способность принимать ответственные решения и воплощать эти решения в реальной жизни. Так что если Лиара полюбит Шепарда... наверное, Карин права, у неё будут свои собственные взаимоотношения с Джоном. Если она захочет стать его женой... то нет никаких объективных непреодолимых препятствий к этому. Дело вполне может дойти и до беременности Крылышка — у азари с этим по сравнению с землянами достаточно просто. Может быть, эта простота и работает в пользу общераспространённого представления о сексуальной доступности азари, но в случае с Джоном здесь нет никакого насилия и нет никакого превалирования мужского желания над потребностями и желаниями азари. Джон действительно любит всех, кого не считает врагом. По-разному, конечно, любит, но — любит.

Если Джон сможет подарить ребёнка ей, матриарху азари, которой в силу возраста по стандартным представлениям детей вообще рожать не полагается, то почему он не сможет подарить ребёнка Лиаре? Да, по возрасту Лиара — дева, но Джон — особенный землянин. Не особый — особенный. И Лиара вполне сможет ему довериться полностью. Настолько довериться, чтобы стать матерью его ребёнка. Для Джона, как теперь понимала Бенезия, все азари — женщины, а не бесполое 'оно'. Потому он и относится к Бенезии соответственно этому своему представлению. Именно как к женщине. Потому и медлит. Наверное, так же он медлит и во взаимоотношениях с Дэйной. Там ведь сложнее: у людей, занимающихся спортом профессионально, срок спортивной карьеры, а, следовательно, и работы — короток. Вот Джон и медлил, не решался прерывать карьеру и работу Дэйны, хотел, чтобы она сначала достигла максимальных высот, выиграла Спартакиаду, потом — Олимпиаду, потом — ещё одну Олимпиаду... Сколько там до сорока лет этих Олимпиад и Спартакиад будет — все будут доступны для Дэйны.

Шепард умеет ждать. И умеет ценить то малое, являющееся очень важным во взаимоотношениях двоих. Да, он любит Дэйну, она — любит его, но это для Джона означает, что он не имеет права давить на подругу в угоду своим мужским желаниям. И потому, наверное, Дэйна будет продолжать любить Джона, будет продолжать верить ему. Кто как не она знает, насколько особенный у неё Джон. А то, через что прошёл Шепард совсем не так уж и давно на борту 'Нормандии', то самое 'преображение' — для Дэйны оно и его последствия не будут проблемой. Джон... не пользуется сколько-нибудь часто своими новыми возможностями и способностями. Можно даже утверждать, что за последние несколько суток он ими толком и не воспользовался ни разу. Значит, Дэйна вполне может понять, что Шепард остался прежним. Тем самым Джоном, которого она и только она знала с детства. Знала и знает. Как никто другой.

Как же хочется верить, что появление рядом с Джоном её, матриарха азари, не заставит Дэйну уйти от Шепарда, не побудит разорвать с ним близкие взаимоотношения. Эта война... многое, очень многое изменит. Если Дэйна узнает, что Джон сошёлся с азари, с матриархом азари... Да, она будет раздумывать, будет спрашивать себя о том, как ей самой поступить. Как же хочется верить, что Дэйна не сочтёт отношения Джона и Бенезии угрозой для своих взаимоотношений с Шепардом. И вряд ли здесь сыграют определяющую роль расстояния, ведь ясно, что ни Джон не сможет очень скоро, да что там 'скоро', вообще в обозримом ближайшем будущем вернуться на Землю. Вряд ли она, Бенезия Т'Сони сможет остаться на борту 'Нормандии', скорее всего она с дочерью вернётся на Тессию и не сможет прилететь на Землю, чтобы встретиться и пообщаться с Дэйной. А Дэйна... вряд ли она покинет Землю. Её спортивная карьера будет продолжена, ведь война — войной, а спорт будет нужен землянам по-прежнему, профессионалы-спортсмены будут важны и нужны и во время войны. Конечно, не только как воины. Людям нужны будут зрелища, нужны будут праздники, нужны будут новые свидетельства возможности преодолеть себя.

Прикрывшись покрывалом до плеч, Бенезия постаралась ещё больше расслабиться, обернулась, обеими руками взбила подушку, легла и сразу повернулась на правый бок. Жаль, конечно, что нельзя всегда и везде лечь так, чтобы голова была прямо, обязательно надо лечь на бок, иначе отростки будут болеть. Очень болеть. Вроде бы и возраст у неё солидный и отростки стали менее чувствительны, но это возвращение из хаскоподобного состояния словно вернуло многие системы тела во времена молодости. Закрыв глаза, азари постаралась погасить любые мысли — обычно это помогало ей быстро и глубоко заснуть. Вскоре она уже спала.

Шепард. Обход. Вахта. Разговор с Андерсоном

— Командир, разрешите приступить к обходу корабля. — Шепард подошёл к стоявшему у Звёздной Карты Андерсону.

— Приступайте. — Дэвид поднял взгляд, посмотрел на остановившегося у 'круга пультов' старпома. — Обратите внимание на инженерный отсек и на трюм. Проверьте контейнер с маяком, капитан. У нас скоро отлёт с планеты, надо подготовиться.

— Есть, командир. — Шепард козырнул, направляясь к выходу из БИЦ.

Взгляд старпома привычно скользил по стенам, потолку, полу коридора, капитан читал показания приборов на немногочисленных, сверкающих спокойной радугой светодиодов пультах. Малый экран инструментрона был развёрнут — на нём старший помощник делал заметки.

Андерсон прав: корабль скоро покинет Иден-Прайм и теперь следующей стоянкой для фрегата-прототипа станет только Цитадель. Потом... Потом будет Терум, затем — Тессия. Все остальные стоянки и остановки — вряд ли на планетах, максимум — на малых и средних космических станциях. Возможны, конечно, стыковки с другими кораблями, но сейчас об этом говорить рано — план полёта сформирован только в общих чертах. Как всегда, планы начинают меняться, едва только воплощаются в реальность.

Нормандовцы видели, как работает старпом. Андерсон завёл на корабле интересную практику: воинское приветствие отдаётся только в предусмотренных уставом и инструкциями случаях, а за их пределами нормандовцы могут обходиться вообще без приветствий, даже словесных, что экономит время и силы. Со временем Дэвид уточнил порядок и теперь нормандовцы часто приветствовали друг друга учтивыми кивками головы, что было, во-первых, приятно, а во-вторых, подчёркивало единство экипажа и команды. Вот и сейчас нормандовцы, проходя мимо старшего помощника, кивали, и Шепард кивал им в ответ. Всем обитателям фрегата-прототипа уже было известно о скором отлёте корабля с планеты, каждый нормандовец делал всё, чтобы подготовиться к этому событию как можно лучше.

В отсеках и на постах Шепард непременно беседовал с сержантами и старшинами, а также с рядовыми нормандовцами, читал на инструментроне листинги записей контрольных приборов, проверял работу систем и механизмов. Разговоры в основном — служебные, деловые, хотя иногда приходилось общаться и на личные темы — люди должны иметь выбор: идти ли к старшему помощнику в его каюту или поговорить о важном со вторым офицером корабля во время обхода. Пока, к счастью, особых личных проблем нет, но все нормандовцы уже привыкли: глаз у Шепарда острый и как ни прячь душевное или физическое неблагополучие — он это поймёт и углядит. А там... Нет, не станет говорить 'дежурные' фразы, не пошлёт в приказном порядке к Чаквас. Постарается сам, лично, очень многое сделать для того, чтобы нормандовец успокоился и восстановился.

Стоянка на Идене стала рубежом, пройдя который, нормандовцы стали не только экипажем и командой, но и семьёй. Реальное боестолкновение с неизвестным кораблём, участие в подготовке к войне со Жнецами, общение с людьми, населяющими красивую и комфортную планету, возможность видеть и говорить с турианскими Спектрами и с представителем древней расы. Всё это способствовало не показному, а настоящему единению.

Шепард знал, что у многих нормандовцев появились хорошие знакомые среди жителей Идена, а у нескольких — появились реальные кандидаты в мужья и жёны. Во вневахтовое и внерегламентное время члены экипажа и команды фрегата теперь охотно покидали борт корабля, уходили и уезжали в селения, бывало, что и возвращались только ко времени утреннего подъёма. Обычная, привычная жизнь продолжалась.

Иденцы проектировали новый космодром, точнее — посадочно-стояночное поле, предназначенное исключительно для фрегата-прототипа. Нормандовцам не сразу удалось убедить причастных к этой работе жителей планеты в том, что совсем не обязательно держать это поле пустым. Оно должно использоваться для посадки и стоянки других кораблей. И не обязательно только земных. Неохотно и неспешно иденцы согласились с таким мнением. Шепард понимал, что поле будет в приоритетном порядке отдано прибывшей к Иден-Прайму 'Нормандии'. Вопрос был только в том, как скоро фрегату-прототипу удастся вернуться сюда, на столь гостеприимную планету. Общаясь с членами экипажа, старпом чувствовал, что они уже понимают: о скором возвращении на Иден придётся забыть надолго. Очень надолго.

Впереди был полёт. Да, пока к Цитадели, а там... Там, без всяких сомнений — к Теруму и к Тессии. Затем... Никто из нормандовцев, включая Шепарда, не знал, куда фрегат пойдёт после ухода с материнской планеты азари, но уже сейчас капитан мог предполагать: впереди долгий и трудный полёт. Возможно, что придётся провести немало времени в пределах Траверса и Терминуса — самых проблемных секторах исследованной части Галактики.

Джеф уже полностью сработался со своим напарником. Вдвоём им удалось навести в пилотской кабине полный порядок, оба пилота часто проводили время в обсуждениях многих реальных сценариев полётов — от самых простых до самых сложных и даже экстремальных. Моро привык к тому, что педантичный немец любит детали и обращает на них самое пристальное внимание, не упускает из виду и взаимосвязи.

Дневальные по камбузу — так нормандовцы часто называли корабельную кухню, готовили очередные порции к предусмотренному общим распорядком дня 'приёму пищи'. Трудно было сейчас сказать, как следует определить его — то ли как завтрак, то ли как обед, то ли как ужин. Нормандовцы далеко не всегда приходили в зал, выделенный под столовую, все одновременно. У кого-то было слишком много работы, кто-то не смог прерваться, а кто-то — вовремя вернуться на борт корабля. Дневальным по камбузу приходилось держать несколько порций — до двух десятков — под термоколпаками. Всё же на стоянках на планетах было заведено, чтобы экипаж и команда питались не пайками, а почти 'домашней' пищей, приготовленной вручную.

Снабженец фрегата доложил старпому, что нормандовцы не испытывают никаких трудностей и проблем с получением необходимых вещей, оборудования, материалов, продовольствия. Ознакомившись с записями в базе данных, Шепард обсудил со специалистом несколько позиций перечня закупок, проверил склад и хранилища, прочёл собранные снабженцем заявки нормандовцев.

Инженерный отсек Шепард проверял долго. Адамс вместе со старпомом обошёл посты и пульты, проконтролировал работу инженеров и техников. Вернувшись к своему пульту, главный инженер предложил капитану присесть в кресло, включил настольный инструментрон, предоставил старпому всю документацию по отсеку и обсудил некоторые изменения, как уже осуществлённые, так и планируемые. Разговор получился спокойным и содержательным.

В артиллерийском отсеке Шепард основное внимание уделил 'Таниксам' и ПОИСКам, а также другим системам вооружений. Основное управление огнём, конечно же, осуществлялось из БИЦ, но и в самом отсеке были предусмотрены несколько пультов с ручными режимами. Старпом придерживался мнения, что разведчик должен быть достаточно хорошо вооружён, чтобы при необходимости дать достойный отпор нападающим или преследователям. Старинные представления о том, что когда разведчик начинает стрелять, он обрекает себя на провал, Шепард был склонен рассматривать только как вариант нормы, не имевший универсального характера.

В медотсек Шепард заходить не стал. По традиции военно-космических сил Альянса это была особая территория на борту корабля, полностью подвластная только медикам. Конечно, при необходимости старший помощник командира фрегата-прототипа мог бы войти и осуществить проверку и контроль, но пока что для этого не было никаких оснований. Чаквас — профессионал и в своём Медотсеке она проводит большую часть суток, не бездельничает, а работает. Проверяет, совершенствует, следит и наблюдает.

В трюме фрегата Шепард подошёл к контейнеру с Маяком. Створки — надёжно закрыты, замки — в порядке, сигнализация — включена и действует нормативно. Маяк — в рабочем состоянии. Явик несколько раз за прошедшие сутки осматривал прибор, всегда отмечая, что Маяк в безопасности и работает. Информация, как указал в отчёте, представленном Андерсону, протеанин, не повреждена. Сейчас, стоя рядом с контейнером, Шепард чувствовал лёгкое кожное покалывание — Маяк предупреждал о нежелательности дальнейшего приближения к себе и подтверждал свою исправность. Постояв несколько минут у заблокированного контейнера, Шепард направился в ту часть трюма фрегата, где размещались челноки и бронетранспортёры.

Поговорив с техниками и инженером, осмотрев двигатели, салоны и кабины 'корабликов' и 'МАКО', старпом углубился в чтение файлов листингов, созданных системами контроля. Проверил выполнение регламентных работ, убедился, что снятые с машин, отработавшие ресурс блоки надлежащим образом складированы и подготовлены или к утилизации, или к восстановлению, или к ремонту. Кое-что, конечно же, удастся сделать на борту фрегата, а блоки, подлежащие сложному ремонту, придётся просто заменить, позаботившись о создании запаса. Впереди — полёт и как он сложится — ещё не известно.

Бегло осмотрев тренировочный зал, в котором любили проводить свободное время турианцы и Аленко, Шепард поднялся в БИЦ. 'Ожерелье постов' предстояло проверять очень тщательно и долго. Здесь, в этом зале сейчас, когда корабль находится на планете, велась основная работа.

Самым сложным постом сейчас являлся, конечно, пост РЭБ, осуществлявший информационную блокаду Иден-Прайма. Разведывательные корабли, тем более — столь нестандартные, как 'Нормандия', могли устроить 'сферу молчания' для любой населённой планеты или станции. И параллельно — достать любую информацию из планетных банков данных. Разговаривая со спецами, работавшими за пультом, Шепард просматривал журналы, интересовался сложными моментами, возникавшими в ходе работы проблемами, обсуждал варианты их решения и преодоления.

С Прессли — штурманом-навигатором фрегата, Шепард обсудил варианты осуществления ухода фрегата с планеты, обратив особое внимание на проход внутриатмосферного отрезка. Прессли отметил, что уходить с планеты придётся, вероятнее всего, под вечер — приближалось время смены очередных иденских суток, поэтому можно будет выбирать — уходить на стандартной или на полной скорости. Уже было известно, что фрегат-прототип будет третьим улетающим кораблём: первым с Идена под маскировкой, незаметно уйдёт протеанский 'Клинок Ярости'. Затем с Идена, тоже под маскировкой, под грохот обрушившегося свода убежища боевого протеанского корабля, уйдёт Жнец-Наблюдатель. 'Нормандия' уйдёт последней. Если уходящий протеанский корабль не увидит никто из иденцев, а стартующего Жнеца не увидит никто из тех разумных, кто бы увидел в этот момент Иден-Прайм из космоса, то 'Нормандии' придётся принять на себя основную тяжесть ритуально-протокольного явного ухода. Прессли уже знал о том, что планируются торжественные проводы фрегата-прототипа и очень беспокоился о том, чтобы эта церемония не затянулась: всё надо было согласовать так, чтобы и 'Клинок Ярости' и Жнец-Наблюдатель покинули Иден 'штатно': последовательно, безопасно и быстро. Как отметил штурман в разговоре с Шепардом — точно по графику, уже рассчитанному до секунд и согласованному с протеанами и с пилотом Жнеца-Наблюдателя.

На экранах своего пульта Прессли показал старпому просчитанные варианты прохода фрегата к Цитадели, представил варианты стоянки корабля у главной станции Галактики — как на внешнем, так и на внутреннем рейдах, а также ознакомил Шепарда с вариантами стыковки со станцией — и такое могло быть. Капитан отметил, что Прессли настроен на пребывание фрегата максимум на внутреннем рейде Цитадели и к перспективе стыковки относится весьма отрицательно. При этом варианты подхода к станции, стоянки и стыковки были просчитаны полностью, а значит, навигатор не стал вносить в свою работу элемент личной заинтересованности.

Штурман, как оказалось, провёл работу по планированию полёта фрегата к Теруму, просчитал несколько вариантов проходов через различные ретрансляторы, вывел предварительный хронометраж, учёл возможные задержки в пути. Подняв 'шторки' над одним из экранов пульта, Прессли молча предъявил старпому список планет, которые могли бы заинтересовать протеан — вариант, при котором 'Нормандия' будет сопровождать идущий под маскировкой 'Клинок Ярости' виделся навигатору весьма вероятным. Кивнув Прессли, обозначив тем самым согласие с его мнением, Шепард шагнул к другому пульту, отметив, что необходимо будет позднее переговорить с Прессли в командирской каюте — там, возможно, навигатор скажет и покажет больше.

Продвигаясь по 'ожерелью' от пульта к пульту, Шепард изредка поглядывал на индикатор часов своего инструментрона: приближалось время старпомовской вахты у Звёздной Карты. Андерсон, как отмечал капитан, уже несколько раз всходил на постамент Карты, говорил с вахтенными, читал информацию с экранов.

Обменявшись уставными фразами с вахтенным офицером, завершившим дежурство, Шепард подошёл к Карте. На несколько ближайших часов постамент Звёздной Карты стал местом его работы. Да, фрегат сейчас стоит пусть и не на оборудованном космодроме, но всё же — на поверхности обжитой планеты. Стоит штатно, в положении нормальной посадки. Карта показывает ситуацию вокруг Иден-Прайма, вплоть до границ звёздной системы, несколько экранов по периметру рамы показывают 'картинки' происходящего на стояночной площадке и возле неё, на археологических площадках и в столице Идена. Отдельный экран показывает, что сейчас происходит в административном центре того района, где Жнец-Наблюдатель и 'Нормандия' находились на постое. Всё отслеживалось, фиксировалось, изучалось и обрабатывалось.

Привычная работа нравилась Шепарду. За время обхода он не отвлёкся на неслужебные мысли, не дал себе расслабиться. Наверное, это правильно: острее и чётче будут ощущения и впечатления от предстоящей встречи с Бенезией. Настоящего свидания. Второго свидания, которое, как понимал Шепард, вполне может стать рубежным. Несколько часов — и, освободившись от рамок протокола вахты, он сможет уделить Бенезии достаточно внимания. А сейчас надо снова сконцентрироваться на работе. Сообщения, автоотчёты следящих систем, доклады специалистов корабля, показания приборов контроля и управления. Всё важно, всё нужно. Потом, после вахты он встретится с Андерсоном в его каюте. Разговор о многом, что уже произошло в настоящем или произойдёт в будущем — необходим.

Сдав вахту прибывшему офицеру, Шепард сошёл с постамента, шагнул к лестнице. Несколько минут — и перед ним автоматически открывается дверь командирской каюты.

Андерсон, сидевший за рабочим столом, отвлекается от чтения файла с экрана инструментрона, кивает и кратким спокойным жестом указывает на стоящее у стола свободное кресло. Старпом кладёт на столешницу ридер с информацией о результатах обхода и вахты. Андерсон пододвигает пластинку прибора к себе. Взглядывает на экран, касается пальцами сенсоров. Задаёт краткие, чёткие вопросы, внимательно выслушивает ответы. Иногда — дополняет, иногда — мягко, аргументированно возражает. Делает отметки в своём настольном инструментроне.

Вошедший Прессли присел в другое кресло, пододвинулся к рабочему столу, положил перед командиром свой ридер. Андерсон закрыл дверь каюты на защёлку. Разговор пошёл о том, что знать многим другим нормандовцам было совершенно не обязательно: о сопровождении протеан в их полёте по Галактике. До Цитадели или после Цитадели — всё равно. Офицерам группы командования фрегата-прототипа уже сейчас было ясно — протеане обязательно найдут пригодную для колонизации планету и постараются там затаиться. А землянам надо помочь представителям древней расы сохранить их инкогнито. До поры, до времени обеспечить их безвестность.

Явик с ведома Андерсона быстро и тихо появился в командирской каюте, сел в кресло, пододвинул к себе поданный Андерсоном ридер с результатами уже состоявшегося обсуждения. Просмотрел тексты, картинки, графики, таблицы. Что-то уточнил у Прессли, что-то — у Андерсона, что-то у Шепарда. С помощью мыслеобразов протеанин рассказал собеседникам о том, что сейчас происходит на борту 'Клинка Ярости' и на протеанской базе, какие планы у выживших протеан и у их командира — Таэлы. Некоторые планеты, присутствовавшие в перечне, составленном Прессли, протеане сочли вполне приемлемыми для колонизации и уже разрабатывали предварительные планы и программы по их первичному изучению.

Следующие полчаса офицеры корабля и протеанин с помощью мыслеобразов обменивались информацией о том, как можно будет организовать взаимодействие экипажей и команд 'Нормандии' и 'Клинка Ярости'. Это взаимодействие уже не ограничивалось только сопровождением одного корабля другим кораблём. Явик поблагодарил Андерсона и Прессли с Шепардом за предложение оказать поддержку сопровождением, но аргументированно пояснил, что, поскольку протеанский корабль пойдёт под маскировочным полем, присутствие рядом земного корабля и его движения, мало согласующиеся с привычными сменами курса и скорости, скорее навредит, чем поможет протеанам. Выслушав доводы Явика, Андерсон при молчаливой поддержке Прессли и Шепарда, согласился с мнением воина древней расы и принял решение, что протеанский корабль пойдёт один, но при необходимости фрегат 'Нормандия' и его экипаж окажут партнёрам любую возможную и необходимую помощь. С таким решением все присутствовавшие в каюте согласились. Андерсон оформил его официальным письменным приказом по кораблю.

Протеанин ушёл из каюты первым, привычно сохраняя внешнее спокойствие и невозмутимость. За ним следом вышел Прессли, обрадованный тем, что его планы, пусть и самые предварительные и нечёткие, нашли поддержку и одобрение не только у старшего помощника и командира корабля, но и у протеанского воина.

Подождав, пока за навигатором закроется дверь, Андерсон встал, прошёлся по каюте. Шепард остался сидеть в кресле, выключил инструментрон и убрал ридер в поясную укладку.

— Вас что-то гнетёт, Джон, — тихо сказал Андерсон. — Я говорил с Карин, она... обеспокоена, — командир остановился у стены со шкафами и пеналами.

— Не буду скрывать, Дэвид. Сложно это, — ответил Шепард. — Бенезия... спешит. И я не уверен, что мне удастся удержаться в обычных для человека рамках. Она хочет... ребёнка, но... насколько я вообще способен что-то здесь понимать, ей вряд ли удастся забеременеть... — капитан не стал поднимать взгляд на хозяина каюты. — А мне не хочется... применять для этого... нестандартные возможности. Как же сложно их... словесно определить. Всё кажется таким... недостаточным. Как ни пытаюсь, всё неполно, зыбко, нечётко, — отметил капитан.

— Думаю, Джон, вам вполне можно... пока не обращаться к своим новым возможностям и способностям. Бенезия — опытна, она... Думаю, она поймёт вас. Не сразу, не быстро, но — поймёт. Уверен, что поймёт. — Андерсон обернулся, прошёл к рабочему столу, остановился рядом с Шепардом. — Всё у вас, Джон, получится. Так, как вам обоим это будет необходимо. Для вас двоих. Только для вас двоих.

— Простите, командир... — Шепард попытался было встать, но Андерсон удержал его, положив руку на плечо.

— Знаю. На ближайшие несколько часов вы свободны, Джон. Я скорректировал графики вахт и обходов — работа не пострадает. — Андерсон, сказав это, не сомневался — вахтслужба перешлёт на инструментроны старпома все необходимые документы вовремя. — Будьте рядом с Бенезией столько, сколько необходимо. Идите к себе, Джон. — Андерсон снял руку с плеча старпома, отшагнул от кресла.

Шепард поднялся на ноги, повернулся, обменялся с командиром крепким рукопожатием, направился к двери.

Войдя в свою каюту, Шепард огляделся по сторонам. Для него одного — вполне приемлемо. Может быть, это и холостяцкая берлога, но... для Бенезии надо прибраться, надо пополнить запас продуктов и приготовить что-то большее, чем простой пайковый обед или ужин. Надо подобрать хорошую музыку. И — разложить кровать, сменив бельё. Бенезия... надо сделать всё, чтобы она была довольна.

Открыв створки настенных шкафов, Шепард стал выдвигать контейнеры, просматривая их содержимое. Память привычно фиксировала недостаток или отсутствие продуктов. Сразу идти в трюм, в хранилище и лезть в холодильник фрегата не хотелось. Старпом, выставив на стол пакеты, раскрыл инструментрон, намереваясь просмотреть рецепты. Просматривая недлинные тексты, он помедлил, задержав руку над клавиатурой. Рецепт пирога, который он готовил только для Дэйны. Только для неё. Теперь ему предстоит решить, стоит ли готовить его для Бенезии.

Он опять медлит. Можно считать, что он даже немного тупит. Пытается не спешить. Наверное, ему надо больше времени для принятия решения, того решения, какое он может и должен принять только сам. Не хотелось думать об этом вот так, просто стоя у стола над пакетами. Надо было заняться чем-то другим, возможно — просто для того, чтобы руки были чем-то заняты. Бросив быстрые взгляды вправо и влево, Шепард решительно шагнул к пеналу, достал тряпки, швабру, наполнил ведро водой. Вымыв пол в каюте и постаравшись при этом не пропустить ни одного закоулка, Шепард вылил воду в утилизатор. Вымыл ведро, отжал и повесил на сушилку тряпку.

Закрыв пенал, Шепард на носках прошёл к креслу, сел, поджал ноги. Надо было выждать несколько минут, пока пол просохнет. Он неоднократно видел, насколько внимательна Бенезия к мелочам, насколько она любит заглядывать во все углы. Сейчас ему хотелось, чтобы Бена была довольна уютом, комфортом. Может быть, для него такая чистота и избыточна, но в ближайшем будущем он будет не один, значит, надо немного поменять стандарты восприятия, усилить, усложнить их.

Он подумал, что он... он не один? Почему?! Да, он любит Бенезию и верит, что она любит его. Он верит ей и хочет, чтобы она верила и доверяла ему. Но... перестал ли он быть один? Дэйна... она всегда знала, что рядом с ним — свободна и вольна. Она оказывала ему честь, оставаясь рядом. Не он ей, а она — ему. И вот теперь рядом с ним появилась Бенезия. Нормандовцы... Они верят, что Бенезии будет хорошо с ним. Они знают, что в его жизни есть Дэйна. Почему-то они верят, что и Бенезия и Дэйна рядом с Джоном... уживутся между собой. Что уж там скрывать, ему тоже хочется в это верить. И сейчас он очень опасается сделать что-нибудь не так. Ему хочется быть рядом с Бенезией, быть вместе с ней. Но — он не может настаивать, не может давить.

Пол вроде бы просох, теперь... теперь надо протереть везде пыль. Протереть пол влажной тряпкой намного проще. А вот вытереть везде пыль... При всём минимализме военного быта 'мелочей' набирается слишком много и обычным помахиванием тряпкой навести должную чистоту вряд ли возможно.

Протирая полки, шкафчики, пеналы, Шепард ощущал, как немного успокаивается. Если Бенезия почувствует, что он... слишком волнуется... Нет, это совершенно не то, что нужно для встречи... Надо продолжать прибираться, надо ещё больше успокоиться. Пульты, рабочий стол тоже нужно было привести в порядок. Служебная каюта, конечно, не лучшее место для второго свидания, но... он сделает всё, чтобы здесь Бене было хорошо.

Как только он об этом подумал, руки задвигались быстрее.

Дэйна как-то сказала, что в такие моменты сама суть личности человека соглашается с выбором, сделанным разумом. Она была права. Сейчас Дэйна далеко, но она всегда рядом с ним. Всегда вместе с ним. Она любит его, он любит её. Любовь — это всегда доверие. Почему-то сейчас Шепарду казалось, что Дэйна... примет Бенезию. Примет, как равную. Было бы неправильно считать, что сейчас Джон не думал о возможности отказа Дэйны от продолжения взаимоотношений. Он всегда давал ей возможность выбора, постоянно сохранял за ней эту возможность и это право. Без этого любые взаимоотношения очень многое, почти всё теряют.

Руки действовали автоматически. Ещё несколько минут — и количество пыли в каюте уменьшилось. Шепард нажал несколько сенсоров, включая самый полный свет, огляделся по сторонам. Определённо, стало намного чище. Может быть, Бенезии понравится.

А он... он достаточно успокоился, чтобы приступить к выпечке пирога. Повариха в детдоме, готовившая так, что воспитанники были согласны сделать всё, что угодно, чтобы получить пятую добавку — настолько вкусно она кормила детей, как-то сказала: приготовление еды не терпит суеты и беспокойства. Может быть, не все воспитанники поняли то, что она сказала, правильно и полно. Шепард — понял. И с тех пор старался настроиться, чтобы не пришлось переделывать всё несколько раз.

Когда он только пришёл на борт фрегата, в этой каюте почти ничего не было, кроме стандартного набора мебели и самых необходимых вещей. Потом, после того, как удалось 'утихомирить' Жнеца... снабженец оказался в осаде местных поставщиков. К Андерсону он не пошёл, обратился к старпому. Как Шепард ни сопротивлялся, но... За несколько часов нормандовцы получили столько подарков, что теперь их корабельный быт мало чем отличался от быта обитателей планеты. Конечно, с поправкой на фрегатские условия. Андерсон позволил, когда ознакомился с предварительным планом. Внёс, конечно, правки, но... разрешил. И теперь, ставя пирог в духовку, Шепард догадывался, почему командир так поступил. Наверное, он понимает, что в самое ближайшее время корабль под названием 'Нормандия' станет, а точнее — уже стал единственным домом для очень многих землян. И — не только землян.

Многорасовый экипаж. Многорасовая команда. Турианцы-Спектры... Два Спектра — на одном корабле. И, похоже, ни один из них не хочет в ближайшее время покидать борт 'Нормандии', что означает: корабль переходит, пусть пока и неформально, под 'крыло' Корпуса Спектров. Всё усложняется. Явик... Он останется на борту фрегата-прототипа. Не захочет вернуться к своим. Слишком он известен и хорошо, что в тени, в безвестности, остались его соплеменники. Пока что обитатели галактики не готовы к такому событию, как возвращение ключевой расы прошлого Цикла к жизни в новом Цикле. Многие, очень многие разумные органики, возможно, не поверят, что он остался один. И хорошо, что Явик... будет среди тех, кому он доверяет, кто его хорошо знает, кто может ему помочь, потому что привык к нему. По-настоящему привык. Как к партнёру, как к коллеге, как к сокоманднику.

Доставая пирог из духовки, Шепард вдохнул аромат и... на несколько секунд потерялся. Всего на несколько секунд, но теперь он был гораздо более твёрдо уверен, что Бенезии угощение понравится. Поставив поднос с пирогом под термоколпак, капитан подумал, что теперь он может спокойно пройти в трюм и набрать фруктов для приготовления напитков. И овощей, конечно.

Подойдя к двери каюты, Шепард взялся за ручку, повернул и обернулся. Каюта теперь выглядела по-другому. Уютнее, чище, приятнее. Бене может понравиться. Закрыв за собой дверь, капитан прошёл по коридору, спустился в трюм, поприветствовал инженеров и техников, вошёл в хранилище, взял с полки несколько пустых контейнеров. Можно было, конечно, взять такие же контейнеры из пенала в каюте, но идти с ними по кораблю... не хотелось. Набирая в очередной контейнер охлаждённые фрукты и овощи, старпом подумал, что теперь надо будет подобрать музыку и... перестелить, разложив кровать, постель. Сок — дело не быстрое, коктейль — тем более.

Сложив контейнеры в две укладки, капитан прикрепил к ним ручки. Несколько минут — и он входит в свою каюту, ставит контейнеры на стол, прикрывает дверь. Возвращается к столу, открывает контейнеры, оборачивается к раковине, тщательно моет руки.

Невольно вспомнилось недовольство поварихи, когда он, тогда ещё восьмилетний мальчик, протянул руку к корзине, полной фруктов. Как она тогда на него посмотрела... Нет, он не отдёрнул руку, испугавшись этого взгляда. Он просто очень быстро понял, что сделал что-то неправильно. Рука замерла над корзиной, а потом он отвёл её в сторону. Спокойно, неспешно. Простая повариха, а опыта обращения с детьми у неё было побольше, чем у многих дипломированных и остепенённых педагогов.

С тех пор Шепард никогда не прикасался к фруктам и овощам немытыми руками. Из таких вот мелких 'эпизодов' и складывается фундамент личности. Считается, что детский дом — это трудное детство, но именно такие люди, как повариха... да разве только она... Шепарду не составило бы никакого труда назвать больше десятка воспитателей, которые вкладывали душу в своих подопечных. Никакого формализма, никакой чрезмерной 'взрослой' отстранённости от детских проблем и забот.

Благодаря им Дэйна и Джон стали теми, кем они стали. Важно ведь не количество воспитывающих, а их качество. Всегда — качество лучше количества. В справедливости этой максимы Шепард впоследствии убедился не раз. Не только на своём, но и на чужом опыте.

Пока он выкладывал фрукты и овощи из контейнеров, он вспомнил каждого из своих воспитателей. Всех. И тех, кого можно назвать 'формалистами', и 'подвижников'. Прижимая половинку апельсина к пластиковой пирамидке ручной соковыжималки, Шепард безмолвно благодарил их. Они заменили ему и Дэйне родителей. И сейчас он понимал: они стали их родителями. Потому что подарили ему и ей — каждый — частичку своей души. И сейчас он благодарил их — всех и каждого — за очень многое. Искренне благодарил. Потому что... потому что они помогли ему, подготовили к преодолению очень многих трудностей и сложностей.

Цилиндрические ёмкости постепенно заполнялись свежеотжатыми соками. Такая работа нравилась Шепарду. Позволяла о многом подумать, вспомнить и даже... помечтать. Достав с полки дополнительные 'стаканы', старпом не спеша отлил в них из цилиндров соки для приготовления коктейлей. Меньше десяти минут — и компоненты были приготовлены и помещены под термокожух. Там они не нагреются, но и не охладятся, будут свежими и чистыми.

Теперь можно было заняться музыкой. Коснувшись сенсоров музыкального центра, Шепард просмотрел меню, отметил несколько десятков файлов, разместил их в определённой последовательности, отметив, что среди выбранных нет военных мелодий, быстрых эстрадных 'ритмов'. Бенезия ценит неспешность — это он знал совершенно точно.

Узкая койка. Было время, когда на космических кораблях Альянса в качестве мест для сна использовались простые деревянные и пластиковые полки. Теперь каюты старших офицеров комплектовались вполне комфортными раскладными кроватями. И сейчас пришло время воспользоваться полной шириной ложа. Отжав фиксатор, Шепард потянул рычаг на себя. Кровать разложилась в ширину, которую было принято определять как 'полуторная'. Достав из шкафа пакеты с чистыми комплектами постельного белья, Шепард снял с кровати — и с ложа и с подушек простыни, пододеяльник, наволочки, упаковал в старый пакет, положил на полку. Стал застилать постель новым бельём. Не хотелось, очень не хотелось спешить. Натягивая наволочки на подушки, Шепард поймал себя на мысли, что ему нельзя допустить излишней торопливости. Бенезия... она может многого желать, но ему, человеку, нельзя привыкать применять необычные способности. Явик как-то сказал: в Галактике всё происходит и последовательно и постепенно. Он мог так сказать: протеане живут долго. Дольше, чем азари. И уж точно — дольше, чем люди.

Отойдя от кровати, Шепард с помощью наручного инструментрона погасил все софиты над ложем. Эта часть каюты погрузилась во мрак. Если Бенезия не захочет — он не будет настаивать. Всё должно быть постепенно, никакой торопливости и никакой поспешности. И уж точно не должно быть никаких проявлений необычных возможностей и способностей. Возможно, он потом будет недоволен таким своим решением, но... По меньшей мере, он не совершит ничего непоправимого.

Присев в стоявшее у рабочего стола кресло, капитан положил руки на столешницу. Осталось только переодеться. Нельзя же на свидание надеть комбинезон и скафандр. Пока фрегат на планете — можно вполне обойтись без скафандра и без комбинезона. Это ненадолго, но это надо Бенезии. Не ему — прежде всего Бене.

Несколько минут Шепард просидел неподвижно, глядя в матовую поверхность погашенного, пустого экрана настольного инструментрона. Потом встал, подошёл к шкафу, переоделся. Давно он не надевал гражданскую одежду, но сейчас... ему было приятно надеть не форменные, а обычные 'штатские' брюки, футболку, куртку. Хотя бы на время стать обычным гражданским человеком. Штатским — так чаще говорят военнослужащие. Именно — штатским. Потому что Бенезия при всём её богатом жизненном опыте осталась гражданской азари. На свидании нет никакой необходимости подчёркивать свою разность, свои отличия.

Вернувшись к столу, Шепард развернул рабочее кресло спинкой к столешнице. Сейчас ему больше всего хотелось услышать шаги Бены, подходящей к двери его каюты.

Бенезия и Шепард. Второе свидание в старпомовской каюте

октябрь 2018 года — текст главы немного подредактирован.

Сигнал будильника Бенезия вполне отчётливо расслышала сквозь сон и почти сразу открыла глаза. Взглянув на цифры, мерцавшие на табло часов, матриарх откинула в сторону покрывало, села в постели, спустив ноги на пол и вдев ступни в домашние тапочки. Протянув к часам руку, утопила сенсор отключения повтора для звукового сигнала будильника. Как всегда, несколько минут после пробуждения она ещё помнила содержание сна, но в этот раз с удивлением и сдержанной радостью отметила, что ей ничего не снилось. Она крепко заснула и проспала несколько часов без всяких сновидений, прекрасно отдохнула и восстановила силы. Покрывало позволило ей крепко заснуть, согрело и сделало сон спокойным.

Пиликнувшие часы зажгли вполнакала настольную лампу. Бенезия огляделась. Салон стал ей привычен. Первый настоящий дом после возвращения из хаскоподобного состояния. Тихо, никто не беспокоит, без стука или предупреждения не заходит. Хорошо, что она вернулась. Наверное, со временем она забудет то, как несколько раз индоктринированный, безвольный Сарен душил её. Она тогда не сопротивлялась, спокойно смотрела в глаза турианца, не осознавала себя хаском, только смутно, очень смутно понимала, что далеко не всегда владеет и распоряжается собой, не всегда руководит своими действиями. Сарен в их паре марионеток был ведущим, она — ведомой.

Очнувшись от неприятных воспоминаний, Бенезия бросила быстрый внимательный взгляд на табло часов. Она специально так установила будильник, чтобы он прозвенел чуть больше за сорок минут до нужного времени — ей хотелось получше подготовиться к встрече с Шепардом. Поправив подушку, азари сложила покрывало, расправила одеяло, встала с кровати и открыла створку, за которой было большое зеркало. В нём она увидела себя — почти во весь рост. То, что она увидела, ей понравилось. Она отоспалась, отдохнула и восстановилась. Можно сказать, что она теперь готова к встрече с Шепардом, к свиданию с ним. Хорошо, что она смогла поспать без сновидений.

Бенезия долго смотрела на своё отражение. Взгляд скользил по телу, по белью. Она думала о том, как одеться на это свидание. Второе свидание с Джоном. Важное свидание, которое вполне может закончиться беременностью. Карин права: она только осваивается со своей свободой, с возможностью полностью руководить своими мыслями, своим телом. И потому хочет, может быть — инстинктивно хочет восстановить свою внутреннюю память о многом. В первую очередь о том, что она — живая, затем — о том, что у неё есть муж, есть дочь, о том, что к ним она должна вернуться и — обязательно вернётся.

Ей подумалось: она точно не будет надевать на это свидание своё официальное платье и свой церемониальный головной убор. Да, женщины и девушки 'Нормандии' сшили ей несколько платьев, но... в этот раз ей не хотелось надевать платье. Вполне будет достаточно комбинезона. Сейчас она не могла даже себе внятно пояснить, почему сделала именно такой выбор. Матриарх была лишь твёрдо уверена, что этот выбор правилен.

Отведя взгляд от своего отражения в зеркале, азари взглянула на церемониально-ритуальную шапку, стоявшую на отдельной настенной полке, и удивилась, насколько схож был её взгляд с тем, какой она помнила с того момента, как впервые надела эту шапку на церемонии посвящения. Тогда она посмотрела на изображение Атаме. В то время эта богиня, была у азари в большом почёте. А сейчас... Сейчас происходит то, на что указала ей Лиара перед тем, как ушла и из дома, и от Этиты, и от своей матери. Потом... потом была встреча с Сареном, со Жнецом... Трудно такое вспоминать раз за разом, но всё это теперь — часть её жизни, её прошлого, её судьбы. Невозможно от этого отказаться, невозможно такое забыть, невозможно такое куда-то отодвинуть, невозможно раз за разом думать, что этого просто не было.

Не потому ли она сейчас, понимая, что уже не является религиозным лидером расы, стремится взять от жизни максимум возможного? Может быть и поэтому. Всё равно ни церемониальное платье, ни ритуальный головной убор она не будет надевать. Эта страница для неё закрыта. Хочется верить, что навсегда.

Война со Жнецами многое изменит. Очень многое. Искоса глядя на церемониальную шапку, Бенезия поймала себя на мысли, что почти не помнит, как она выглядела без этого головного убора. Строгого, официального, ритуального. Она, конечно, знает, как он называется, но сейчас она хочет определять его только как 'шапка', только как 'ритуальный головной убор'. И, наверное, никак иначе. Ей придётся теперь привыкнуть к простым, общедоступным головным уборам, привыкнуть к общераспространённым азарийским шапкам.

Когда-то она носила лёгкий головной платок. Полупрозрачный такой, с изящными цепочками, удерживавшими на переносице красивый драгоценный камень в дорогой оправе. Как же она тогда была молода... Ей не исполнилось ещё четыреста лет. Она только-только осваивалась со статусом матроны. Она любила тогда носить красивые ювелирные гарнитуры и к головным уборам и к платьям. Как же давно это было! Потом, со временем, её наряды становились всё строже, всё официальнее. Может быть, так и должно было быть?! Возраст увеличивается, тысяча лет подходит к своему концу. Желания тают, гаснут. Остаётся только рутина, только работа, только известные до мелочей маршруты, ритуалы, протоколы.

Почему она об этом сейчас думает? Почему?! Она собирается на свидание, а не на заседание Совета Матриархов и потому не должна изводить себя такими мыслями. Не должна! Но почему-то думает именно об этом. Всё же прошлое её не отпускает. То прошлое, которое должно было остаться далеко позади.

Заставив себя не думать ни о Совете Матриархов, ни о ритуальном головном уборе, ни об официальном платье, Бенезия шагнула к платяному шкафу, распахнула створки, увидела комбинезон спокойной расцветки. Взялась за 'плечики', достала комбинезон из шкафа, подошла к зеркалу. Опять она медлит. Всё же индоктринация её не совсем отпустила. Глупо было бы рассчитывать, что такое воздействие будет неглубоким, нестойким. Рутинно, автоматически надеть комбинезон не получится. Придётся приказывать себе, иначе она задержится со сборами надолго и... свидание не получится нормальным с самого начала. А ей нужно, чтобы оно получилось. Чтобы оно было лучшим в её новой жизни. Лучшим с самого начала и лучшим до самого окончания. Не до конца, а до окончания. И чтобы потом у неё с Джоном всё было хорошо. Никак иначе. Только хорошо.

Надевая комбинезон, Бенезия старалась ускорить движения, насколько это было вообще возможно, но сейчас скорость и чёткость требовали дополнительных усилий. Как же она привыкла к официальным, ритуальным одеждам?! Долго, слишком долго старшая Т'Сони была чиновницей Матриархата. И, наверное, судьба или то, что разумные органики именуют Высшими Силами, дали ей шанс. И этот, сложный, трудный шанс она должна использовать. Рядом с Джоном она должна оттаять, стать мягкой, спокойной, оставить позади почти всё, чем она занималась долгие годы. У неё теперь начинается в жизни новый период, в котором уже не будет Совета Матриархов, не будет религиозных церемоний, не будет изматывающих ритуалов, нудных протоколов. У неё будет жизнь обычной пожилой азари, полюбившей человека, землянина. Поверившей ему и в него.

Пальцы азари касались пластика застёжек. Приходилось плотно контролировать движения рук, заставлять пальцы двигаться быстрее. Наверное, она правильно решила надеть не платье, а комбинезон. В недалёком будущем она не раз наденет самые разные платья, а сегодня... Сегодня она хочет, чтобы Джон обратил внимание на неё, а не на то, что на ней надето.

Проверяя, застёгнуты ли все 'молнии' и 'липучки', Бенезия вспоминала, как смотрел на неё Шепард. В разное время, при разных обстоятельствах. Сейчас она вспоминала не обычные взгляды Джона, а именно те, что проявляли его заинтересованность в общении. Неформальном общении с ней. Он ни разу не оскорбил её взглядом. Земляне часто были несдержанны, глядя на неё. Да, возможно, они знали и понимали, что перед ними не просто азари, а матриарх, но... иногда инстинкты сильнее рассудка.

"Раздевающие" взгляды, ощупывающие, нескромные... У Джона таких взглядов никогда не было. Да, азари чувствовала, что она ему нравится, но Шепард... умел держать себя в рамках или, как чаще говорят люди, 'в руках'. Медлил, не хотел быстро переходить к близости с ней. Не хотел доставлять ей хлопоты?! Он? Нет, определённо хорошо, что она решила надеть комбинезон, а не платье. В платье он её уже видел. На борту Жнеца, а потом... потом в медотсеке. Комбинезон же менее привычен для взгляда Джона, но зато должен стать привычным для неё. Она теперь собирается жить скромно.

Матриарх подошла к зеркалу. Окинула взглядом своё отражение. Да, комбинезон плотно облегает её тело. Джону понравится. И его взгляд будет... внимательным. Мужским.

Руки Бенезии коснулись бёдер. Любимая поза Лиары. Говорившая собеседникам о том, что Крылышко не отступит. Что бы ни случилось — не отступит. Эту позу Лиара 'позаимствовала' у мамы. Она знала её очень молодой, если, конечно, так можно назвать возраст матриарха, переваливший за семь сотен лет. Последующие сто лет жизни были самыми счастливыми для Бенезии. Дочка очень многое унаследовала от мамы, многое — от Этиты, своего отца. Очень многое.

И теперь, совсем скоро Бенезия может получить возможность забеременеть снова. А потом... потом родить ещё одну дочку. Лиара будет очень рада сестричке. В этом старшая Т'Сони уверена.

Матриарх крутнулась перед зеркалом, не снимая рук с талии. Хороша. Движения свободные, плавные, мягкие. Джон будет... потрясён. Приятно потрясён. И свидание пройдёт очень хорошо. С возможно более значимым результатом. Наиболее значимым. Она отдастся Джону. И будет... будет очень сильно надеяться на то, что сможет забеременеть. Она верит Шепарду, доверяет ему и хочет стать его женой. Законной женой. Джон достоин стать её мужем. Этита... поймёт. Многомужество у азари — в порядке вещей, совершенно обычное дело.

Ладно. Она — готова. И не может позволить себе опоздать. Джон... устал после старпомовской вахты и ей предстоит помочь ему расслабиться и отдохнуть. Матриарх ещё раз внимательно оглядела своё отражение, убедилась, что всё в порядке, прошла к двери, нажатием на сенсор погасила свет в салоне, открыла дверь и вышла в коридор.

К старпомовской каюте она подошла неспешным спокойным шагом. Дверь была полуприкрыта. Хороший знак.

— Бена, заходи, — полотно двери плавно ушло в сторону. На пороге стоял Джон. Капитан отступил, сделал приглашающий жест рукой. Бенезия кивнула, вошла в каюту. Шепард закрыл дверь. — Проходи, садись.

Матриарх огляделась. Джон прибрался в каюте. Всё на своих местах, везде чистота и порядок. Пройдя к столу, азари опустилась в кресло, оглянулась на подходившего Шепарда. Он сел в другое кресло, пододвигать его к креслу, где сидела гостья, не стал. 'Снова не торопится, — подумала старшая Т'Сони, — Я даже не знаю, как побудить его, как дать ему понять, что я...'

— Бена... — Джон посмотрел на азари. — Я рад тебя видеть. Угощайся, — он указал взглядом на стол. — Знаю, что ты поспала, немного отдохнула.

— Я хорошо отдохнула, Джон, — тихо ответила матриарх. — Буду рада разделить стол с тобой.

— Согласен, — просто и чётко ответил старпом. — Но ты — первая.

— Охотно, Джон, — азари пододвинула своё кресло к столу, отхлебнула из чашки сок. — Вкусно. Ты слишком скромничаешь, Джон, — она поставила чашку на столешницу.

— Интересно, Бена, в чём ты усматриваешь моё скромничание? — спросил Шепард.

— Хотя бы в том, Джон, что этот сок ты выжал сам, а не взял пакет из холодильника корабля.

— Это — не скромность, Бена, — уточнил Шепард. — Это — необходимость. Магазинные, покупные соки — хорошо. Но лучше...

— Джон... ни слова больше, — матриарх привстала, обняла Шепарда за шею и поцеловала его в губы, чуть склонив голову старпома на бок. 'Как всегда нос мешает', — мелькнула в сознании азари непрошенная и несвоевременная мысль.

Шепард ответил. Спокойно и охотно ответил на поцелуй. Бенезия прикрыла глаза, заметив, что глаза Джона закрылись. Ему поцелуй понравился. Матриарх почувствовала, как руки Шепарда обнимают её. Мягко, спокойно, нежно обнимают. Бенезия тонула в волнах тепла и хотела, чтобы поцелуй продлился как можно дольше. Джон не стал медлить, не стал раздумывать. Он просто и спокойно ответил на её поцелуй. Ответил так, как она мечтала, так, как она хотела. Сейчас, в эти секунды ей не мешали ни жестковатое кресло, ни несколько неудобная поза — всё это меркло в тёплой волне, обнявшей её тело и суть.

Разомкнув объятия почти одновременно, Шепард и Бенезия опустились в кресла. Не успела матриарх выпрямиться, как Шепард взял вилку, нож, быстро нарезал пирог. И вот уже один кусочек, насаженный на вилку — у самых губ азари.

— Бена... — мягкий, тихий шёпот Джона позволил Бенезии окончательно очнуться. — Поешь. Пожалуйста.

— Спасибо, Джон, — матриарх подалась вперёд, ощутила во рту сладость начинки пирога. — Вкусно. Наверное, не ошибусь, если скажу, что ты сам испёк, — предположила она.

— Ты не ошибаешься, — ответил Шепард. — Ешь. И не забывай пить сок. Рад, что тебе понравилось.

— Мне очень понравилось, Джон. Спасибо тебе. Очень вкусно, — матриарх взяла вилку, пододвинула к себе чашку с соком. — Давай поедим вместе.

— Давай, — согласился Шепард.

Несколько минут молчания — и с лёгким завтраком — а может, это был обед или ужин — с этим Бенезия так и не разобралась — было покончено. Шепард не стал опережать гостью, допил свой сок и сразу встал, прибирая на столе. Бенезия промокнула салфеткой губы, допила из стакана минеральную воду, искоса наблюдая за тем, как Джон ставит вымытые тарелки на сушилку.

Дождавшись, когда своё место на решётке займёт последняя чашка, матриарх решительно встала, шагнула к Джону и обняла его, разворачивая спиной к сушилке. Её губы коснулись щеки Шепарда. Долгий поцелуй. Мягкий, нежный. Глаза Бенезии закрылись, давая возможность азари погрузиться в волну приятных ощущений. В этот раз ей было неважно, что Шепард не ответил на её поцелуй. Было вполне достаточно того, что она целует его. Целует, ощущая губами мягкость кожи его щеки. Джон побрился. Очень тщательно и чисто побрился. Даже если он брился каждое утро только потому, что так требует устав, всё равно приятно, что он, вне всяких сомнений, брился, думая о ней, своей... подруге. Он ждал её, хотел, чтобы ей было приятно и комфортно.

Джон... Он не стал надевать форменный комбинезон, он снял скафандр, хотя, возможно, это нельзя делать по уставу, по правилам, по нормам безопасности. Он надел чистую футболку, чёрные брюки, лёгкие матерчатые туфли. Всё это Бенезия отметила только сейчас, едва-едва вынырнув из приятного тумана, охватившего сознание.

Ей так нравилось целовать Шепарда! Она целовала Джона так, как хотела! Благодарила его. За всё! За спасение там, на борту Жнеца-наблюдателя. За возвращение из хаскококона к нормальной жизни, подаренное в Медотсеке фрегата. За доброту, внимание и заботу, которые он никогда не уставал проявлять по отношению к ней.

Мягкие ладони Бенезии легли на щёки Джона. Азари поцеловала его в лоб. Чуть задержав губы, ощутила, как Шепард обнимает её за плечи. Ей так понравились эти объятия. Они доказывали, что Джон действительно любит её, а не просто очень хорошо к ней относится. Да, он — несмел, медлителен, он немного скован и сейчас, он не хочет торопиться, не хочет осложнять ей жизнь. Он помнит о том, что она — замужем, что у неё есть дочь. Она... несвободна, это так, но... если бы не Джон, она не была бы вообще свободна. Никоим образом! Джон спас её, вернул к нормальной, к обычной жизни, дал ей возможность строить эту жизнь так, как она хочет. И она хочет, чтобы в её жизни был Джон. В её личной жизни был! Она хочет, чтобы он стал её мужем. И, если, Богиня, это возможно — отцом её детей.

Джон мягко привлёк её к себе... И Бенезия на время забыла, что она с ним примерно одного роста. Сейчас она, чуть склонив голову, прижалась щекой к груди Шепарда, открыла глаза, но не фокусировала взгляд. Она слушала дыхание и стук сердца Джона как самую лучшую в мире музыку, чувствовала пальцы правой руки Джона на своём правом плече и руку Джона на своей талии и понимала, что свидание удалось. Джон рад её присутствию, рад тому, что она рядом с ним. Он не торопится, не спешит, он делает всё, чтобы ей было приятно и комфортно.

Бенезия чуть приподняла голову, взглянула в лицо Шепарда, почувствовала, как пальцы его левой руки касаются её шеи у самого основания отростков. Мягко, совсем не больно. Джон распахнул куртку, украшенную монограммой 'Эн-Семь' и азари ощутила, как ей стало намного теплее — её плечи оказались накрыты тёплыми тканевыми пологами. Джон склонил голову и поцеловал Бенезию. Не просто по-дружески коснулся губами лба азари, а именно поцеловал. Мягко, нежно и приятно.

Так они простояли... сколько именно минут они вот так, обнявшись, простояли, наверное, ни матриарх, ни старпом не знали точно. Джон согрел её своим теплом, он позволил ей быть максимально близко к себе и в то же время он ни на чём не настаивал, не торопился.

Ей хотелось большего. Очень хотелось. Она чувствовала, что готова к большему, ощущала, что Джон знает об этом, но всё равно не спешит, предоставляя ей возможность в любой момент остановиться, отказаться от продолжения.

— Джон, — тихо сказала Бенезия, выпрямляясь и кладя руку на плечо Шепарда. — Спасибо тебе! Я... согрелась и мне... мне очень тепло!

Она почувствовала пальцы левой руки Джона на своей щеке и изумилась их мягкости. Губы Шепарда чуть раскрылись. Азари плавно и медленно подалась навстречу, запечатлевая долгий поцелуй на губах... очень близкого друга. Очень и очень близкого. Она ощущала, как Джон правой рукой касается её талии. Это прикосновение было приятным. Джон ни на чём не настаивал, он делал всё, чтобы Бенезии было спокойно и комфортно.

Они оба снова забыли о времени. Целовались. Спокойно, неспешно, стараясь полностью ощутить каждое мгновение. Бенезия чувствовала, как в её сердце и душе укрепляется уверенность в том, что всё получится. Всё, что хочет она, всё, что хочет Джон — всё будет. Всё воплотится в реальность. По-иному просто быть не может.

Бенезия открыла глаза, чуть отстранилась, совсем немного отстранилась от Джона, не оттолкнула его, нет. Взгляд матриарха коснулся глаз Шепарда и он... он понял её! Понял правильно, подхватил на руки, пронёс по каюте на руках, опустился на диван, усадил Бенезию себе на колени. Теперь она могла обнять Джона, могла смотреть на него и видеть очень чётко и ясно его лицо. Рука Джона, правая, мягко касалась левого бедра, другой рукой Шепард касался правой щеки азари, а Бенезия не сводила взгляда с глаз Джона и видела, что и он смотрит ей прямо в глаза, смотрит только в глаза, не на лицо, а именно в глаза. Не спешит, не торопится, не отпускает на волю свои инстинктивные мужские желания. Матриарх почувствовала, как молодеет. Сейчас она бы могла поклясться, что ей не семьсот, не восемьсот с лишним лет, а всего лишь двести или триста, она не матрона и не матриарх, она — дева. Жаждущая, нетерпеливая, открытая навстречу новым ощущениям, чувствам, эмоциям. Всё это подарил ей Джон, вернув к жизни из хаско-состояния.

Вряд ли она когда-либо раньше могла предполагать, что ещё и ещё раз ощутит в себе этот вулкан чувств, эмоций, ощущений, желаний, готовый разразиться извержением. Только перед Джоном, только рядом с ним, только наедине с ним Бенезия была готова превратиться в молоденькую азари, забыть о возрасте, забыть о том, что она — матриарх. Азари положила левую руку на локоть правой руки Джона, но её пальцы не были напряжены в попытке предупредить возможное полуинстинктивное движение правой руки Джона, лежавшей на её бедре. Она была уверена, что Джон... Он не пойдёт ни на какие развязные приставания, не будет, как это принято у некоторых землян, стремиться непременно ущипнуть её за 'пятую точку'. Он просто поддерживает, страхует её, чтобы азари было удобно и спокойно сидеть у него на коленях. Только и всего. Он не пытается начать расстёгивать липучки на комбинезоне, добираясь до её обнажённого тела. Какая мягкая и тёплая у него ладонь! Шепард нежно, почти незаметно провёл рукой по правой щеке Бенезии, а ей показалось, что она ощутила на себе дуновение ветра, царствующего над тессийским Океаном.

Азари смотрела в глаза Джона и столь многое читала в них, что ей не хотелось опускать взгляд, не хотелось даже на секунду прикрыть глаза веками, отвлечься. Ей не хотелось прерывать это уникальное общение. Бенезия чувствовала, как её губы приобретают объём, подтверждая готовность сути к единению. Пальцы правой руки азари лежали на спине Джона. Она ощущала под ними биение сильного сердца. Любящего сердца, переполненного нежностью. Слова не были нужны — взгляды говорили больше, чётче, глубже.

Сколько она просидела на коленях у Джона — старшая Т'Сони не смогла бы сказать сколько-нибудь точно. За все эти минуты она ни разу не взглянула на часы. Браслет инструментрона совершенно не мешал — азари не чувствовала ни его веса, ни его объёма. Ни разу она не ощутила включение инструментрона на руке у Джона. Вряд ли он его выключал полностью. Наверное, это нельзя делать, ведь он — старший помощник командира военного боевого корабля и...

Нет, она совершенно не о том сейчас начинает думать. Надо вернуть мысли в спокойное русло, думать о том, какой Джон нежный, мягкий, неспешный.

Если Джон не торопится, то... Он предоставляет ей право и возможность вести. Определять, как сложится их дальнейшее общение. Он ждёт от неё именно этого, потому что хочет, чтобы было хорошо и приятно ей. А если будет хорошо и приятно ей, то она должна постараться, чтобы Джон был тоже рад и доволен, удовлетворён.

Не говоря ни слова вслух, Бенезия встала на ноги, отошла от дивана, на котором продолжал сидеть Шепард, расстегнула несколько липучек и застёжек, после чего сняла куртку комбинезона. Глаза азари мягко и медленно сузились, она не сводила взгляда с лица Джона и то, что она видела, ей нравилось. Шепард внимательно смотрел на неё, но ни разу, ни разу не оскорбил её разглядыванием грудей, живота, бёдер. Он смотрел на её лицо, но Бенезия могла бы поклясться чем угодно, что он видит её тело достаточно полно и чётко и то, что он видел, ему тоже очень нравилось. Он наслаждался, он так мягко и нежно касался взглядом плеч, шеи, лица азари, что матриарх могла бы сказать только одно: сейчас, в эти минуты, она по-прежнему чувствует себя девой.

Да, под курткой комбинезона у неё было надето только бельё. Никаких дизайнерских изысков, но и никакой утилитарной простоты, граничащей с примитивностью. Спокойная расцветка, мягкий и в то же время — прочный тканевый материал. Сейчас Бенезия не задумывалась над тем, откуда это бельё — или это было то бельё, которое скрывалось под ритуально-церемониальным платьем, или оно было пошито подругами Карин. Джон смотрел на её тело, смотрел так, что Бенезия чувствовала тепло этого взгляда и не ощущала даже намёков на оскорбление, на нескромность.

Куртка легла на спинку стула. Нет, азари не бросила куртку эффектным резким жестом, она её просто спокойно, неспешно положила на спинку стула. Может быть, такое и следовало назвать стриптизом, но не тогда, когда на неё смотрит Джон. Он не унижает её, не торопит, не настаивает. Она может остановиться, может отказаться от продолжения. Она знает, что если вот сейчас она шагнёт к Шепарду, усядется у него на коленях или рядом с ним на диване, Джон не будет пытаться расстегнуть замок бюстгальтера. Не будет стремиться расстегнуть ремень брюк комбинезона. Не будет. Он её... уважает и любит. И она чувствует, ощущает и понимает и это уважение, и эту любовь. Лишённые экстремизма, лишённые права на превышение определённых рамок уважение и любовь. Это сложно пояснить и определить словами, но...

Руки старшей Т'Сони расстегнули пояс. Азари сделала шаг вперёд, остановилась в двух шагах от дивана. Штаны комбинезона — или, может быть, их всё же следовало называть брюками? — упали на пол, остались лежать где-то сзади. Взгляд Шепарда не изменился. Бенезия знала и понимала, что Шепард не стремился, не хотел вот так сразу опускать взгляд к прикрытой трусиками 'низине' тела стоявшей перед ним в одном белье азари. Он продолжал смотреть на неё спокойно и в то же время... заинтересованно. Мягкая, неопасная заинтересованность — вот что было нужно ощутить сейчас старшей Т'Сони во взгляде Джона. И она ощущала это. В полной мере ощущала. Она сняла комбинезон. Сняла сама, по собственной воле, по собственному выбору. Сняла так, как захотела. Джон в очередной раз не стал торопить события. Не стал вставать, не стал стремительно подходить к ней. Не стал раздевать её сам. Не потому, что он... не хотел её. А потому, что он... её уважал и любил. Когда уважаешь и любишь другого разумного, то даёшь ему свободу. Прежде всего — свободу.

Губы азари растянулись в спокойную, полную достоинства и радости улыбку. Именно эту улыбку и ждёт от неё сейчас Джон. Мягкая биотическая дымка объяла тело Бенезии. Мирная, обычная биотика. Шепард продолжал смотреть на старшую Т'Сони. Их взгляды в очередной раз мягко встретились. Матриарх благодарно прикрыла на несколько секунд глаза, сделав шаг к сидевшему на диване старпому.

Люди, возможно, знают о биотике. Кое-что знают, но азари — естественные, природные биотики, спокойно и свободно обходящиеся без любых имплантатов. И сейчас Бенезия была готова продемонстрировать Шепарду кое-что из азарийского биотического арсенала. Можно, конечно, поступить привычно и где-то даже стандартно: своими руками расстегнуть наспинный замок бюстгальтера, своими руками снять трусики, но сейчас старшей Т'Сони не хотелось именно так обнажаться перед Джоном. В том числе и потому, что до сидевшего на диване Шепарда оставался всего лишь шаг, может быть — полтора шага и наклоняться, ну пусть склоняться... Не хотелось. Бельё — бюстгальтер и трусики — это не куртка и не штаны комбинезона, их не снимешь так быстро и... приемлемо. На свидании надо действовать по-иному, привнести в общение что-то такое, обоюдно приятное. Не только для неё, азари, нет, но и для Джона.

Курившаяся вокруг тела Бенезии биотическая дымка совершенно незаметно для Шепарда сконцентрировалась на шее и на спине азари, скользнула от отростков и плеч куда-то вниз — и бюстгальтер упал, а пояс трусиков растянулся, позволяя им скользнуть с талии на бёдра и упасть на пол, рядом с бюстгальтером.

Получилось! Бенезия радовалась этому, как давно, очень давно не радовалась. Она спокойно стояла перед Джоном и чувствовала, что ему, её другу и... спасителю, понравилось то, как она обнажилась. Дымка да, продолжает куриться вокруг тела, но она не мешает Джону смотреть на тело подруги. Да, он видит её, обнажённую, видит во всех деталях. Она чувствует его взгляд, в котором заметно прибавилось заинтересованности, любви. Даже... даже обожания. Но по-прежнему нет ничего настораживающего, неприятного, опасного.

Как приятен взгляд Джона! Он, её друг и спаситель, в полной мере оценил, высоко оценил её доверие, её открытость! Она словно бы вернулась в далёкую молодость, когда для любой азари было совершенно обычным и привычным вот так, сбросив любую одежду, предстать в 'естественном виде'. Взгляд Шепарда скользит по её телу, едва заметно останавливаясь на грудях, животе, бёдрах, но в этом взгляде нет ничего оскорбительного. Бенезия это знает, чувствует и понимает. Она для Шепарда по-прежнему личность, а не просто красивое, привычное для человеческого мужского взгляда обнажённое женское тело.

Теперь, когда она полностью обнажилась и убедилась в том, что Джон не стремится ускорить события, надо помочь Шепарду. Помочь спокойно, свободно, ненасильственно. Азари делает к дивану ещё один шаг, видит поднимающегося навстречу Джона и медленными, размеренными движениями начинает снимать с Шепарда куртку. Ту самую куртку, что подарила такое важное, ценное и значимое тепло ей, матриарху азари, несколько минут назад.

Куртка легла на диван, наступила очередь футболки. Её Бенезия сняла достаточно быстро — одним слитным движением. Взгляд азари против воли хозяйки на секунду задержался на торсе Шепарда. Что поделаешь, это важно. Люди, земляне, хорошо знают, понимают и помнят, что женщина всегда выбирает лучшего мужчину. И только ему даёт право на близость.

Джон... был великолепен. Да, Бенезия помнила, что он — спецназовец, воин, офицер, но сейчас она смотрела на стоявшего перед ней полуобнажённого, Шепарда и ещё глубже и полнее понимала, насколько же он совершенен. Не было горы перекачанных мускулов, не было! Всё было, как принято у людей говорить, гармонично, в меру. Так, как нужно.

Джон не прикасается к её телу, но его руки не висят 'плетями', они не безвольны, не расслаблены. Они живые. Живые и в то же время полностью послушные разуму Шепарда. Он не стремится прикоснуться к грудям подруги, к её животу, не стремится положить ладони ей на бёдра, хотя это обычное желание мужчины, видящего перед собой обнажённую женщину. Ну... почти женщину, всё же земные мужчины продолжают чётко различать азари и своих соплеменниц.

Бенезия расстёгивает пряжку ремня на штанах... или, может быть, на брюках? Как же трудно однозначно определить, как следует называть этот предмет одежды. Брюки — или всё же штаны — скользят вниз, Шепард делает шаг вперёд и только теперь он кладёт руки на плечи Бенезии. Соски её грудей касаются груди Джона, и Бенезия ощущает, как её в очередной раз накрывает волна тепла. Теперь уже — совершенно особого тепла. Она — обнажена. Джон... На нём только... плавки. Кажется, этот предмет одежды у людей называется именно так. Сейчас Бенезия совершенно не желает искать единственно-правильный ответ, не желает знать, как точно он, этот предмет одежды называется. Возможно, что она временно немного поглупела, но это так приятно и естественно в такие минуты...

Азари обнимает Шепарда за плечи, приникает к нему. Ей совершенно не хочется полуинстинктивно или, может быть, инстинктивно прикрывать груди ладонями своих рук, не хочется сдвигать ноги, опасаясь возможного насилия. Она обнимает Шепарда и чувствует, как уходит возраст, как стремительно бегут куда-то назад, уменьшаясь в своих значениях цифры прожитых лет. Она... молодеет.

Как же давно, Богиня, она не ощущала всего этого. Такого... приятного тепла, такой приятной волны спокойствия и уверенности, что всё, всё будет в эти минуты очень хорошо. Джон смотрит на неё, смотрит прямо в глаза и в его взгляде азари читает столько... Нет, никакие слова не в силах, не могут выразить и десятой доли почувствованного! Джон не снимает своих рук с плеч матриарха, но он не давит на неё, не опрокидывает её навзничь. На пол или на диван — всё равно. Да, она стоит перед ним полностью обнажённая, но ей... ей спокойно и она может в любой момент отказаться от продолжения. Может отступить на шаг или несколько шагов назад, может повернуться, одеться и уйти и Джон не будет обижен, не будет раздосадован.

Она смотрит на стоящего перед ней Джона, смотрит спокойно. Всё же ей... немало лет и она уже давным-давно не дева, а матриарх. Как бы она ни пыталась, как бы она ни старалась, она всё равно не сможет полностью освободиться от стандартов своего возраста. И сейчас, глядя на Джона, она понимает, ощущает и видит, насколько же Джон, выглядящий внешне столь молодо... по современным человеческим меркам он — юноша, опытен и, в хорошем смысле этого слова, стар. Наверное, по-иному и нельзя, такие возможности, такие способности, какими теперь обладает Шепард, не даются людям, только начинающим что-то очень хорошо понимать, разуметь в этой жизни. Они даются тем, кто готов воспринять эти способности и возможности должным образом.

Бенезия смотрела на Джона. Он смотрел на неё. Глаза в глаза. Сколько сейчас времени — никого из них двоих совершенно не заботило. Ночь, день, утро, вечер, корабельные или планетные — всё равно. Они вдвоём, они наедине друг с другом! Бенезия смотрела на Джона и всё глубже понимала, что даже... даже если она не забеременеет, она всё равно всегда будет считать Джона своим главным другом, своим мужем. Она доверяет ему, верит ему и любит его. Любит полной, зрелой, спокойной любовью. Любовью помолодевшей матриарха азари. Помолодевшей благодаря ему, Джону Шепарду. И никому другому она не будет доверять и верить настолько, насколько она верит и доверяет теперь Шепарду. Её, без всяких условностей и натяжек, Джону. Даже если она... даже если она бездетна и всех возможностей Джона, всех его способностей не хватит, чтобы преодолеть, опрокинуть, отодвинуть в сторону эту бездетность, она всё равно будет любить, будет верить и будет доверять Джону как никому другому. Она нашла того разумного, который оказался достоин её. Да, матриарха азари, да.

Джон не спешит. Он... он смотрит на неё мягким взглядом и не выражает столь понятного, столь обычного мужского нетерпения. Она и только она может сейчас решать, как продолжить это свидание. Бенезия наслаждалась каждым мгновением, каждой секундой и минутой встречи. Зачем спешить? Зачем торопиться? Зачем пропускать мимо души и сердца всё богатейшее содержание?!

Всё же Шепард предоставляет ей, своей гостье и подруге, право и возможность определять, что и как будет дальше. Это так приятно... Это дарит особое спокойствие и особую уверенность именно сейчас, когда ей самой эти спокойствие и уверенность крайне нужны, важны, необходимы. Да, беден словесный язык разумных органиков. В такие моменты он часто... бессилен. Взгляд азари коснулся кровати. Диван — это хорошо, очень хорошо, но кровать — намного лучше.

Отшагнув в сторону, Бенезия повернула голову, коснулась приглашающим взглядом глаз Шепарда, протянула ему руку, ощутила пальцы его руки на своей ладони, повлекла Джона за собой туда, где стояла кровать. Диван остался позади. Смутно, нечётко азари вспомнила, что идя к кровати, перешагнула через своё бельё, оставшееся лежать на полу. Сейчас это было не важно, сейчас она чувствовала, что Шепард по-прежнему не спешит. Не сопротивляется, не тормозит, не медлит. Именно — не спешит.

Она смотрела на Джона и чувствовала его взгляд. Мягкий, спокойный. И в то же время — заинтересованный, любящий. Именно такой, какой для пожилой азари был сейчас важен. Да, синекожие девы старели очень медленно. Увядание и угасание слишком поздно проявлялись внешне, затрагивали тела, сказывались на коже. Матриарх, идя к кровати и ведя за собой Шепарда, чувствовала, что она помолодела. Помолодела для того, чтобы попытаться преодолеть бездетность. Только попытаться. Рядом с Шепардом эта попытка могла увенчаться успехом.

Если бы на месте Джона был любой другой человек, то она бы о беременности даже не задумывалась, как о чём-то возможном и тем более реальном. А Шепард дарит и поддерживает в ней самое важное — надежду на лучшее. И сейчас это лучшее для Бенезии заключается не только в возможности забеременеть, но и в том, что она ещё не раз будет очень близка с Шепардом. Даже если она не забеременеет, она не будет считать, что в этом виноват Джон! Не будет она так считать, потому что для неё важен Джон весь, а не только как отец её ребёнка. Она будет любить Шепарда, даже если останется бездетной! И не только потому, что именно он её спас, вернул к обычной, нормальной жизни, но и потому, что только он понял её правильно и полно. Понял так, что она, любя этого землянина, чувствует в себе достаточно возможностей, способностей и сил вернуться к Этите, вернуть Лиару и вернуться в свою семью. Вернуться не прежней, вернуться обновлённой, полной и цельной. Шепард не стремится ею командовать, руководить, на чём-то настаивать или что-то навязывать совершенно не потому, что ей уже давно за восемьсот лет, а ему нет и пятидесяти. Совершенно не по этому, а потому, что понимает, что нельзя любить другого разумного, не признавая за ним право на свободу и самостоятельность.

До кровати — всего несколько шагов и Бенезия, взглянув на ложе, изумилась предусмотрительности Шепарда. Почти двуспальная, минимум — полуторная, застеленная чистым, свежим бельём. Две подушки рядом. Две, не одна. Покрывало, сложенное 'гармошкой' лежит у края. Джон всё продумал, обо всём позаботился.

Остановившись у кровати, Бенезия взглянула на стоящего чуть позади Шепарда. Его рука оставалась в руке азари. Джон не спешил, не торопился и не настаивал на скорейшем 'продолжении'. Сейчас, как и раньше, Бенезия могла отказаться от следующего шага. Отступить к дивану, к креслу. Могла отойти от кровати, одеться и уйти. Могла сделать всё, что хотела. А сейчас она хотела одного — чтобы Джон был доволен, рад и счастлив.

Мягко и неспешно вынув свою руку из руки Шепарда, азари шагнула к кровати, легла на бок, опёрлась на правую, согнутую в локте руку и сделала приглашающий жест левой рукой. Джон не заставил себя ждать, но не стал спешить, мельтешить, торопиться. Вскоре они лежали рядом и обнимались. Джон не спешил её целовать, понимал, что в такие минуты ей важно видеть его лицо совершенно чётко, а когда целуешься... тогда взгляд часто затуманивается. Шепард нежно касался плеч обнажённой азари, и раз за разом Бенезия ощущала, как молодеет. Голова матриарха лежала на ладони левой руки Шепарда, и Бенезия таяла, чувствуя тепло и мягкую прохладу, чувствуя надёжность этой руки. Шепард смотрел на подругу, смотрел мягко, спокойно и читал в глазах Бенезии многое. Очень многое. То, что она хотела сказать ему словами, но очень надеялась, что он поймёт её без слов.

Старшая Т'Сони ощутила, как её вера в то, что она сможет забеременеть, укрепилась. Благодаря неспешности Джона, благодаря его пониманию и любви, она по-прежнему была свободна и вольна, по-прежнему ощущала себя не красивым женским телом, а прежде всего — личностью, имеющей все права на свой собственный выбор, своё собственное решение. Сейчас матриарх остро понимала, насколько же она была совсем недавно бессильной и безвольной.

Если бы не Джон... она бы осталась хаском навсегда... Будь на месте Шепарда любой другой землянин, не обладавший возможностями и способностями Джона... Её ждала бы клетка в какой-нибудь, к примеру, саларианской научно-исследовательской лаборатории. Жутко секретной, закрытой, военной. Вряд ли она понимала бы, что с ней эти высоколобые умники-разумники творят. Вряд ли они пытались бы вернуть её к нормальной жизни. Наверное, они не стали бы ставить перед собой такую цель. Им было бы гораздо выгоднее и ценнее как можно более долго продлить... нет, не жизнь, разве это можно назвать жизнью... Существование. Именно существование такого интересного 'биологического объекта', каким бы была она — хаск по имени Бенезия.

Вряд ли бы Матриархат приемлемо отреагировал на известие, пришедшее из Саларианского союза, что тело матриарха Бенезии, какого-никакого, но религиозного лидера азарийской расы, только тело — найдено, опознано, обретено и... изолировано. Может быть, несколько матриархов, самых пожилых, а точнее — старых, посетили бы её в лаборатории. Или, точнее — в виварии. Посетили бы, чтобы просто убедиться: да, это тело действительно принадлежит матриарху Бенезии. В том, что внутри этого тела есть по-прежнему душа и суть той самой Бенезии... эти матриархи очень бы усомнились. Чиновники, политики, приживалы, прилипалы и трусы. Они бы постарались сократить время этого вынужденного свидания до минимума. Им стало бы очень страшно, а от страшного почти любой органик инстинктивно стремится держаться как можно дальше.

Она живёт теперь нормальной, обычной жизнью только благодаря Шепарду. Да, Карин совершила невозможное, проведя ряд ювелирных, уникальных операций по извлечению имплантатов, по их отключению. Она тоже — спасительница её, пожилой азари. А Джон... он освободил не только её тело, но и душу.

Азари легла навзничь, чуть выгнулась, понимая, что Шепард прочтёт её безмолвные сигналы и поймёт их правильно. Сейчас ей не хотелось включать биотику и применять 'объятия вечности', чтобы воспользоваться стандартным для азарийской расы способом. Она хотела доставить максимальное удовольствие не только себе, но и Джону и потому остро захотела, чтобы он... стал един с ней. Стал един, как это привычно для него, мужчины-землянина.

Джон смотрел на неё, смотрел мягко, спокойно, а потом обнял её за талию — и Бенезия расслабилась, опустилась на кровать, ощущая, видя, как Джон совсем не опасно и не страшно нависает над ней, удерживаясь на вытянутых руках, давая ей возможность спокойно и свободно дышать, двигаться. Он легко наклонил голову и поцеловал азари в губы. Несколько долгих, а как показалось Бенезии — очень долгих — минут они целовались. Джон не торопился, не спешил, не уподоблялся многим мужчинам-землянам, желающим побыстрее получить своё удовлетворение и... оставить женщину. Обидно, а иногда — и оскорбительно оставить.

Джон был другим. Он заботился о том, чтобы Бенезия получила максимум удовольствия, чтобы она была удовлетворена не только близостью и единением, но и то, что среди землян принято называть 'прелюдией'. И сейчас Джон просто, очень нежно и бережно целовал свою подругу, а она могла целовать его так, как хотела. Губы человека и азари в очередной раз соединились, но дыхания пока хватало и ни Бенезия, не Шепард не спешили переходить к ласкам.

Шепард чувствовал удовлетворённость Бенезии, а она чувствовала, что он рад и доволен, спокойно даёт ей все права и все возможности быть ведущей в эти мгновения. Да, как помнила матриарх, далеко не каждый мужчина согласится быть ведомым в единении. По самым разным причинам. Шепард же доверял и верил подруге так, что Бенезия не уставала удивляться, изумляться и радоваться. Джон совершенно не переживал из-за того, что не он, а она ведёт его на этом свидании, что она определяет очень многое из того, что должно происходить между двумя любящими разумными.

Достаточно было Бенезии улечься поудобнее рядом с Джоном, как он правильно понял её желание и стремление. Несколько секунд — и она восседает на лежащем навзничь Шепарде. Её руки касаются его груди, скользят по торсу, она наслаждается видом его мускулистого тела, ловит его взгляд, в котором нет животного нетерпения. Джон доверяет её опыту, её знанию, её ощущениям, он в ней... нисколько не сомневается. И потому Бенезия была счастлива показать Джону всё, чему её научила та жизнь, к которой он её вернул из почти что небытия.

Ему нравилось её тело, обнажённое тело взрослой азари. Ловя на себе взгляд Джона, Бенезия совершенно не чувствовала себя пожилой и тем более — не чувствовала себя старой. Джон не стремился видеть в ней несмышлёную деву-азари, он признавал за старшей Т'Сони право на многое, что дают возраст и опыт.

Единение получилось прекрасным. Всё произошло так, как хотели и Бенезия, и Джон. Погасшая биотическая дымка не означала конца свидания — азари и человек сели на кровати, Шепард усадил Бенезию к себе на колени и стал целовать её. Она только удерживала его голову так, чтобы он не слишком напрягался — всё же, сидя на коленях у Шепарда, Бенезия оказывалась чуть выше. Джон был вынужден немного запрокидывать голову. Он держал гибкое и сильное тело матриарха в своих руках, и Бенезия зацеловывала его лицо. Ей нравилось, что она может целовать ставшего ей предельно дорогим человека так, как хочет, так, как стремится, так, как желает. Джон целовал её. И она отвечала на его поцелуи со всем жаром, в очередной раз возвращаясь в молодость.

Старшая Т'Сони не хотела бесконечно долго превалировать. Улучив момент, она улеглась на кровать навзничь. Шепард навис над ней, удерживаясь на вытянутых руках. Он склонил голову и стал нежно целовать лицо азари. Нежно, мягко, приятно За несколько минут они не сказали друг другу и нескольких слов. Не потому что не хотели или не могли, просто в сказанных вслух словах не было никакой необходимости. Взгляды, прикосновения, жесты говорили им обоим намного больше, чётче, понятнее. Бенезия чувствовала, как соски её грудей раз за разом касаются груди Джона и млела от осознания того, что наконец-то она предельно близка с этим человеком. Она открыта перед ним полностью и не жалеет ни о чём. Эти мгновения она запомнит на всю жизнь. Сохранит их в глубине своей души, своей сути.

Он целовал её лицо, целовал её отростки. Она была готова разрешить ему целовать всё своё тело, но Джон... Он — не спешил. И Бенезии хотелось верить, что он просто оставляет что-то для будущих свиданий. А такие свидания обязательно у них обоих будут впереди. Да, война со Жнецами приближается, но это не помешает им любить друг друга, быть друг с другом предельно открытыми. Она многое, очень многое позволит Шепарду, Лиара и Этита поймут её правильно. Джон не должен исчезнуть из её жизни только потому, что он выполнил свой человеческий и профессиональный долг — спас её. Джон останется в её жизни и в судьбе очень надолго и длительность её общения с Шепардом не будет зависеть от того, сможет ли она забеременеть. Даже если она останется бездетной, Шепард всё равно будет ей предельно близок. И если не получится сейчас, то... очень вероятно, получится, обязательно получится в следующий раз. Джон подарил ей возвращение в нормальную, столь обычную жизнь, подарил ей свободу, подарил ей цельность и она будет счастлива подарить ему снова и снова всю себя! Потому что он достоин её! Их союз не будет формальным. И она будет счастлива прожить ещё двести-триста лет, вряд ли больше, любя и ценя Джона.

Они целовались, Бенезия растворялась в волне приятных ощущений, чувствуя, как губы Шепарда касаются её шеи, плеч, подбородка, щёк, лба, носа. Джон не позволял себе излишних вольностей. Он не давил на азари весом своего тела. Она могла спокойно и свободно дышать, двигаться и пользовалась этим, чтобы ответно поцеловать Джона. Зацеловать его лицо. Ей было очень хорошо. И она хотела, чтобы в эти мгновения не менее хорошо было Джону.

Очень многие мужчины после близости отворачивались от своих подруг, засыпали, начинали храпеть. Шепард поступил по-другому: он доставил немало удовольствия Бенезии и она не чувствовала себя 'использованной'. Для Джона азари не были только сексуальными объектами. Матриарх понимала, что во взаимоотношениях с женщинами старпом не ограничивается сексом. Для него женщина — прежде всего — личность со всеми хорошими и плохими качествами, привычками, особенностями.

Сев в постели, Шепард посмотрел на засветившийся настенный экран. Наверное, если бы он так поступил сразу после близости, Бенезия была бы оскорблена и обижена. Сейчас она спокойно приподнялась на локте, положила левую руку на плечо Джона:

— Джон...

— Прости, Бена, — капитан не стал поворачиваться, не стал смущать азари взглядом, брошенным на её груди. — Прости, — повторил он. Старшая Т'Сони поняла: сейчас Шепарду трудно сформулировать то, за что она может — не должна, а именно может — его простить. Шепард извинялся за то, что не может и, наверное, никогда не сможет полностью 'отключиться' от службы, от обязанностей воина и офицера.

— Джон, я всё понимаю, — она проследила взгляд Шепарда, скользящий по строкам текста, выведенного на настенный экран, помедлила, зная, что сейчас Шепард обдумывает прочитанное, а может быть, готовится и как-то ответить на пришедшее сообщение. Только когда экран погас — старпом выключил его, прикоснувшись пальцем правой руки к браслету инструментрона, азари продолжила. — Спасибо тебе, Джон. За всё.

— Тебе спасибо, Бена. За всё, — ответил Шепард. Азари улыбнулась, чувствуя, как снова молодеет. Пусть на несколько лет, но — молодеет. И это ощущение молодости опять подарил ей её Джон. Только он может подарить ей такое ощущение. Только он.

Шепард не спешил вставать с кровати. Бенезия радовалась — значит, за время их свидания на корабле и на планете не произошло ничего такого, что бы потребовало от Джона выйти из каюты. Надолго выйти.

Мягким взглядом Бенезия скользила по телу Шепарда, по-прежнему сидевшего на кровати. Да, он теперь знает, какая она. И такой она будет всегда только для него, своего Джона. Шепард сидит, не поворачивает голову к ней, не смотрит на неё, а ей это нравится — она не смущается наготы, не боится своей открытости, ощущает себя свободно и спокойно. Она — личность, прежде всего — свободная, самостоятельная личность. И только Джон способен омолодить её, подарить острое и глубокое ощущение юности, побудить забыть о возрасте матриарха, о том, что впереди, в очень лучшем случае — максимум двести лет жизни.

Бенезия не идеалистка, она прекрасно понимает, что пребывание в 'коконе хаска' не пройдёт безболезненно для её тела и для её сути. Но все эти годы жизни она постарается любить Джона, любить и стремиться быть рядом с ним, помогать ему всемерно, ценить секунды и минуты уединения и помнить о Джоне тогда, когда он будет физически очень далеко.

После того, как 'Нормандия' уйдёт от Тессии... ей предстоит свыкнуться с тем, что у фрегата, а значит и его старпома впереди — длительный и очень сложный полёт. Предвоенное время может оказаться слишком коротким, слишком быстротекущим. Пройдут месяцы, прежде чем фрегат сможет вернуться в Азарийское Пространство, приблизиться к Тессии.

Шепард повернулся, взял подушки, обе подушки, взбил их. Встав с кровати, Джон направился к рабочему столу. Бенезия легла, подивившись в очередной раз, как предусмотрителен Шепард. Одна подушка — словно сама легла под спину, а вторая удивительным образом легла под голову матриарха. Джон склонился над клавиатурой настольного инструментрона, а Бенезия смотрела на своего друга. И ей было в тот момент очень хорошо. Она слышала щелчки сенсоров, видела часть экрана инструментрона и наслаждалась видом работающего, действующего Джона. Для мужчины его дело, которому он служит — крайне важно. Без работы мужчины... мельчают, глупеют, тупеют. Джону это не грозит — он востребован, он нужен, он загружен. Да, сейчас вроде бы продолжается свидание, но Бенезия не чувствует ни тени недовольства, никаких 'призраков' зарождающегося возмущения. Джон её, свою подругу и гостью, не игнорирует. Он уделил ей предостаточно времени, поделился и — щедро поделился своими эмоциями, чувствами, он был прекрасен в единении, он уважал и ценил её открытость и доверчивость, он видел в ней личность, а не только красивое тело.

Взяв с настенной полки ридер, Шепард соединил его кабелем с настольным инструментроном. Нажал несколько сенсоров на клавиатуре. Подождал несколько минут, отсоединил ридер. Выключил инструментрон и повернулся, отшагнув от рабочего стола.

Бенезия заинтересованно смотрела на пластинку ридера, который Джон продолжал держать в руке.

— Бена, — сказал Шепард, останавливаясь у кровати. — Пришли некоторые материалы. Сразу скажу — они получены... кружным путём, по самым разным каналам. Но все они касаются тебя, — он наклонился и подал ей ридер.

Азари повернулась на бок, подпёрла рукой голову, включила прибор, бросила взгляд на экран, чувствуя, как Шепард смотрит только на её лицо, не опускает взгляд ниже, не даёт ему скользить по обнажённому телу матриарха.

То, что она прочла и увидела... её удивило, изумило и потрясло. Это были материалы, которые находились на серверах, входивших в азарийскую систему хранения цифровых данных 'Облако'. Она знала каждый файл. Она знала каждый снимок и каждую картинку. Каждый текст. Каждую таблицу. Листая лёгкими нажатиями на сенсоры страницы файлов, Бенезия чувствовала, как её глаза наполняются слезами благодарности. Она сама создавала эти файлы. И теперь все они снова были ей доступны, хотя Иден находился в тисках жёсткой информационной блокады. Файлы из далёкого прошлого. Из её личного и семейного прошлого. Из тех времён, когда она ещё не рассталась на полвека со своей единственной дочерью.

Сейчас её совершенно не интересовало, каким образом эти файлы вдруг стали доступны для нормандовцев и для Шепарда. Пусть у спецов-воинов останутся их секреты. Сейчас, листая файлы, она возвращалась в прошлое, возвращалась в молодость уже по-другому. Шепард сделал ей важный, крайне ценный подарок. Он дал ей, своей подруге возможность увидеть то, что она сама смогла бы увидеть только прибыв на Тессию, только восстановив права доступа, только пройдя идентификацию... А теперь она видит эти файлы сейчас, на Идене. Видит и знает, что Джон не просматривал их. Как не просматривали их и нормандовцы, вскрывшие защиту системы 'Облако' и скопировавшие эти файлы на накопители дата-центра фрегата. Да, матриарх помнила о том, что нормандовцы прежде всего — разведчики и они вполне способны достать почти любую информацию отовсюду, но такой дар... Такая возможность...

Азари просмотрела все файлы, потом выключила ридер, легла навзничь, подперев голову руками. Только так отростки не мешали держать голову более-менее прямо. Шепард отошёл от кровати. Бенезия чувствовала — он не смотрит на её обнажённое тело, не мешает ей вспоминать и размышлять. Прикрыв глаза, Бенезия погрузилась в чуткую дремоту. Перед её внутренним взором проходили тексты, картинки, таблицы из тех файлов, что теперь были в ридере. Здесь, на Идене, а не на далёкой Тессии, до которой ещё предстояло добраться, долететь.

Она вспоминала. Теперь, просмотрев содержимое ридера, она вспоминала о многом намного более полно, чётко и точно. И эти воспоминания ей были приятны, ценны, важны. А ещё более ценно было то, что Шепард подарил ей эти файлы. Подарил, ещё раз напомнив о том, что у неё, матриарха азари Бенезии Т'Сони, есть муж и есть дочь, к которым она должна вернуться. Именно они — её семья. Самая главная, самая важная и самая нужная. Она должна вернуться прежде всего к ним и остаться рядом с ними очень надолго. Сейчас, когда война только приближается к границам Галактики, она, вырванная из 'хаскококона' азари, должна вернуться к самым родным для неё разумным.

Джон показал ей, что не претендует на первенство. Показал со всей определённостью и... снова дал ей выбор. Не настаивая на каком-либо определённом варианте.

Погрузившись в воспоминания, прикрыв глаза веками и включив в четверть накала столь характерную для 'объятий вечности' 'тьму' в глазах, Бенезия почувствовала, что Джон отошёл от кровати к рабочему столу. Послышался приглушённый звон стекла, стук створок шкафа. Открывать глаза, фокусировать взгляд, чтобы понять, чем именно занят сейчас Шепард, Бенезии не хотелось. Если он даёт ей, своей подруге и гостье право уединиться со своими мыслями, не опасаясь своей полной обнажённости, если он не стремится разглядывать её тело, а спокойно занимается своими делами, то она должна дать Джону возможность действовать так, как удобнее ему. Потому что он даёт ей право действовать так, как удобнее ей в каждый отдельный момент времени.

Да, на свидании мужчина вроде бы должен уделять максимум внимания своей спутнице. И Шепард делал это. Делал приятно, делал так, как должно. Бенезия знала и чувствовала — ему очень хочется продолжения, но он мёртво держит себя в рамках, стремится не напрягать свою подругу. Наверное, в том числе и потому она продолжала сейчас лежать на кровати Джона навзничь, не боясь, не опасаясь мужских, нескромных, ощупывающих и оценивающих взглядов. Джон — нормальный мужчина, ему очень нравится смотреть на обнажённое женское тело, он может смотреть на него часами, но он всегда помнит, что тело принадлежит другому разумному органику, который, прежде всего — самостоятельная свободная личность.

Вернувшись к воспоминаниям о просмотренных файлах, Бенезия не услышала и не почувствовала, как Шепард подошёл к кровати. Спокойно и неспешно погасив 'тьму' 'объятий вечности', вернув глаза в обычное состояние, Бенезия увидела в руках Джона два бокала и ощутила сильную жажду. Всё же после долгого перерыва прочесть и просмотреть столько файлов — большой стресс для её немолодого организма, только-только начавшего отходить от последствий хаскизации. Несколько секунд — и азари-матриарх села в кровати, коснувшись ступнями ног пола, протянула руку и, не стремясь особо выбирать, взяла бокал из левой руки Шепарда:

— Спасибо тебе, Джон, — тихо сказала Бенезия. — Этот подарок... мне очень дорог. Он вернул мне... слишком многое из того, что я, чего уж там скрывать, считала для себя утраченным надолго, если не навсегда. А теперь... Теперь я знаю, что я вернулась. Знаю это ещё лучше, глубже, полнее и точнее. Благодаря тебе, Джон, — она приподняла бокал, обозначая традиционное для землян 'чокание'. Увидела, как Шепард почти синхронно приподнимает свой бокал. Отхлебнула, улыбнулась своей мягкой улыбкой. Почувствовала, как её глаза зажглись, засверкали. В каюте было достаточно темно, Шепард не стремился включать полный общий свет, ограничился несколькими софитами, горевшими вполнакала. Такой полумрак нравился Бенезии, продолжавшей смотреть на Джона. И видевшей, что Шепард смотрит по-прежнему только на её лицо, не опуская взгляд на груди, на живот или на ноги азари.

— Я хочу, чтобы у нас было продолжение, Джон, — тихо сказала Бенезия. — Я хочу, чтобы у нас были дети. Много детей. И хочу сказать тебе, что даже если мне не удастся забеременеть, я хочу быть рядом с тобой. Всегда и везде быть с тобой рядом и вместе с тобой. Быть тебе подругой. Близкой подругой. Я верю тебе, Джон и верю в тебя. Ты подарил мне возвращение к жизни. И я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя.

— Я люблю тебя, Бена, — сказал Шепард, склоняясь к сидевшей на кровати азари. Она отвела в сторону правую руку с зажатым в ней бокалом. Приподняла голову и с радостью ощутила на своих губах губы Джона. Поцелуй продлился несколько минут, и Бенезия снова ощутила, как её душа наполняется счастьем и теплом. Джон сказал ей важные и нужные слова. Те слова, какие всегда и везде ждёт женщина от своего мужчины.

Поставив бокал на прикроватный столик-тумбочку, Бенезия села поудобнее, продолжая мягко и внимательно смотреть на Шепарда. Джон смотрел на неё — и азари ощущала: её вид, её тело нравятся Шепарду. Он не считает, что она — старая и пожилая, а потому внешне — малопривлекательная. Наоборот, он считает, что она очень привлекательна внешне, а для него — ещё и внутренне. Двойное восприятие, двойная привлекательность были очень важны для старшей Т'Сони.

— Садись, Джон, — мягко прошептала Бенезия. Шепард едва заметно кивнул, поставил бокал на прикроватный столик и сел рядом с подругой, слева от неё. Снова предоставив ей лучшее место, лучшее положение. Азари чуть повернула голову, продолжая смотреть на лицо Джона. Ощутила, как в её глазах зажглись дополнительные искорки. Засверкали, засветились, выдавая глубокое внутреннее удовлетворение происходящим сейчас и здесь.

Только когда Джон сел рядом, Бенезия отметила, что он уже успел надеть плавки.

Оглядевшись вокруг, матриарх азари вдруг увидела лежащие на кровати, буквально на расстоянии вытянутой руки, её бюстгальтер и трусики. Значит, Джон успел поднять их с пола, расправить, сложить и положить на кровать. Причём так, чтобы подруга не напрягалась, дотягиваясь до них. Не сводя взгляда с лица Джона, Бенезия протянула руку, взяла бельё. Быстро оделась, отметив про себя, что Джон продолжал смотреть только на её лицо.

Что-то внутри подсказало матриарху: лучше прилечь, а не продолжать сидеть. Азари с наслаждением забралась на кровать с ногами, после чего прилегла на левый бок, опёршись на локоть. Шепард обнял её за плечи, повернул к ней голову и они снова несколько минут молча смотрели друг на друга. Бенезия невольно представила себе, как она и Джон сидят на берегу тессийского Океана, на пляже. Вдвоём. Ранним утром. Будет очень хорошо, если до начала войны Джон сможет прилететь на Тессию. Тогда она обязательно сходит с ним утром на пляж, когда Парнита ещё не достигла пика своей ежедневной активности. Пусть Джон убедится, что азари не забыли свою прародину, по-прежнему любят и умеют плавать и нырять, а Океан принимает их как своих родных.

Она будет лежать на боку, подперев голову рукой, будет лежать и смотреть на Джона. Он будет смотреть на неё. Внимательно, мягко и нежно смотреть. Она будет тонуть в его взгляде, наслаждаться этим взглядом. И чувствовать себя снова предельно живой, предельно молодой и счастливой. Потом, конечно, Джон покинет Тессию — у него всегда много работы, он постоянно занят, востребован. Она будет вспоминать каждую деталь встречи, каждую её секунду, каждую минуту. Эти воспоминания будут придавать ей силы жить и действовать дальше.

Сейчас старшей Т'Сони не хотелось ни о чём говорить вслух, хотя обстановка к этому очень располагала. Минута за минутой уходили в прошлое, а азари и человек, уютно разместившиеся на кровати, смотрели друг на друга. И эти взгляды говорили о многом им обоим. Слова, озвученные голосом, не были нужны.

В душе Бенезии нарастало сожаление. Свидание подходило к концу. Как и всё приятное в жизни разумных органиков, оно не могло длиться бесконечно.

Джон сидел на кровати, держал в своей руке руку подруги. Ему было вполне достаточно этой уединённости, этого молчания, этой тишины и этих взглядов. Долгих, внимательных, мягких, спокойных.

— Джон... спасибо тебе. За всё, что между нами было в эти минуты, — тихо сказала Бенезия.

Ей так не хотелось вставать, но она помнила о том, что Шепард так и не поспал. А значит — и не отдохнул после вахты и обхода.

Он устал. И эта усталость была заметна для неё, его подруги.

— Тебе спасибо, Бена, — тихо ответил Шепард, целуя руку азари.

Знак высшего уважения, признания, почитания. Джон признаёт её первенство. Спокойно и свободно признаёт.

Для него не является проблемой возраст подруги. Он видит в ней достойную женщину, личность и хочет, чтобы она была спокойна, свободна и счастлива.

— Джон, — Бенезия поняла, что должна сказать это вслух. Сейчас она имеет право сказать это вслух. — Ты... Ты мне очень многое дал. И я никогда не забуду этого. Прошу тебя... Не провожай меня. И как только я уйду — отдохни. Обязательно поспи. Хорошо? — она заглянула в глаза Шепарда, прочла в них согласие.

— Хорошо, Бена, — сказал Шепард, гася вздох сожаления и вставая.

Опёршись о его протянутую руку, Бенезия тоже встала на ноги. Шагнула к стулу, надела комбинезон, застегнула 'молнию' и 'липучки'.

Джон смотрел, как она одевается, как идёт к двери каюты, оборачивается к небольшому зеркалу, ловя в нём взглядом своё отражение.

Едва только дверь стала открываться, Бенезия ощутила, как Джон встал рядом.

Когда он успел одеться — она так и не заметила, но ей было приятно, что он её проводил хотя бы до порога своей каюты.

Их руки снова соединились. На немногие секунды, столь важные для них обоих...

Сколько они простояли у выхода из каюты — ни Бенезия, ни Шепард не помнили.

Пальцы рук человека и азари разжались. Матриарх переступила порог каюты, вышла в коридор, чувствуя на себе взгляд Джона.

Оборачиваться она не хотела. И причину своего нежелания не определяла для себя сколько-нибудь чётко. Сейчас ей нужно было спокойно и неспешно дойти до салона. Только там она сможет расслабиться и о многом подумать.

Раздумья Бенезии

Проводив Бенезию взглядом, Шепард закрыл дверь каюты, вернулся к рабочему столу, сел в кресло. Его беспокоило настроение Бенезии, её состояние. Он чувствовал, что она расстроена, напряжена и — недовольна. Матриарх решилась и пришла к нему, пришла, чтобы... стать прежней. Хотя бы прежней, а если получится — то и немного помолодеть. Она очень хотела помолодеть и... забеременеть. Нормальное желание для азари. Понятное, обычное. В нём не было ничего предосудительного. Бенезия просто стремилась к тому, чтобы максимально восстановиться, а если для этого ей захотелось поверить в реальность чуда — почему бы нет?

Шепард положил руки на столешницу и увидел, как пальцы самопроизвольно сжались в кулаки. Значит... значит, внутренняя суть согласна с тем, что чуда... не произошло. Он опять не смог помочь... на этот раз — помочь Бенезии. То, что он вытащил её из хаско-состояния... Это — важно, но это — дело прошлое, а Бенезии надо восстановиться полностью, восстановиться, чтобы вернуться к Лиаре, вернуться к Этите. И для этого он должен был сделать всё, чтобы Бенезия была счастлива в этот день. А он... он не смог. Сейчас ему не хотелось вспоминать всё приятное, ценное и важное, что было в те минуты, проведённые рядом с Бенезией. Он снова искал проблемы, вопросы, неувязки и в этот раз долго искать не пришлось.

Азари способны сразу определить результат близости с любым разумным органиком. Без этого синекожие красавицы не смогли бы десятилетиями удерживать титул 'самой многочисленной' расы в исследованной части Галактики. Сейчас Шепарду не хотелось вспоминать данные из общегалактических медицинских энциклопедий, но в том, что матриарх, обладающая огромным жизненным опытом, сразу почувствовала, что она по-прежнему бездетна, старпом не сомневался.

Привыкание к новым способностям и возможностям всегда было нелёгким делом для любого разумного органика. Так уж сложились обстоятельства, что он и Бенезия оказались в какой-то мере в похожих условиях. Она возвращалась к обычной жизни из почти что небытия, а он... он должен выйти за рамки этой обычной жизни и ступить дальше и, в какой-то мере — выше. Для всех остальных разумных органиков и Бенезия, едва не оставшаяся на всю оставшуюся жизнь хаском, и он, получивший эти нестандартные, внегалактические возможности и способности — слишком необычны и потому... опасны.

Думать о себе Шепарду сейчас не хотелось, он думал о том, с какими сложностями и трудностями столкнётся Бенезия, возвращаясь к Этите и Лиаре. И муж и дочь хорошо знают прежнюю Бенезию, потому они сразу поймут, что перед ними — во многом не та Бенезия. Вряд ли изменения, происшедшие в матери, понравятся Лиаре. О том, как эти изменения воспримет Этита, Шепарду судить было трудно — слишком мало он знал о Мятежном Матриархе. Можно, конечно, понадеяться на то, что в силу возраста Этита не отреагирует слишком остро, но... сколько раз в своей жизни Шепард убеждался в том, что надежда — слишком слабое основание для изменения реальности. Бенезия надеялась, что он поможет ей забеременеть и её надежда не оправдалась.

Вошедший в старпомовскую каюту Явик остановился у стола, взглянул на Шепарда:

— Джон. Не изводи себя, — без предисловий тихо и чётко сказал вслух протеанин.

— Не могу, Яв. Она — понадеялась на меня, а я ей — не помог, — капитан не стал поднимать взгляд на визитёра. — Она так надеялась... Я догадываюсь, что Карин сказала ей, что препятствий к деторождению нет, а я... я не смог.

— Карин также сказала, Джон, что медицина — не точная наука, — ответил Явик. — Пойми, Джон. Дело — не в тебе. И — не в Бенезии.

— Тогда — в чём? Или — в ком? — Джон поднял голову, повернулся в кресле, взглянул на Явика.

Протеанин выдержал взгляд партнёра:

— В том, что галактика и вселенная устроены так, что очень медленно и неохотно открывают свои тайны: новые миры, новые возможности, новые способности.

— Тогда...

— Джон, я понимаю, что ты опасаешься, ты боишься. Ты... — Явик увидел, как напрягся Шепард.

— Я не хочу прослыть монстром, Явик. А психика разумного органика, и в первую очередь людская, устроена так, что всё непонятное автоматически воспринимает как опасное, следовательно — подлежащее уничтожению. Я многим, очень многим разумным органикам непонятен, Явик. — Шепард несколько секунд молчал, потом добавил. — Я... я опасался, что Бенезия пострадает из-за моей... непохожести на других людей. И не стал, не стал использовать свои возможности и способности. Почему-то мне хотелось, чтобы Бенезия... воспринимала меня как обычного человека.

— И ты был прав в своём желании, Джон. Бенезия любит тебя, каким бы ты ни был. Для неё ты — самый необычный разумный, кого она только знала в своей долгой и разнообразной жизни. И, знаешь, скажу тебе, не раскрывая, как я это узнал: она глубоко и искренне верит в то, что у неё обязательно будут дети. В будущем. От тебя.

— Намекаешь, что...

— У нас, Джон, должно быть что-то, что поможет нам не только выстоять, но и победить. В наш Цикл этого у обитателей Галактики, к сожалению, не было. В этот Цикл — есть. Надежда, Джон. Надежда на лучшее, надежда на мир, который непременно вернётся в Галактику. Для Бенезии эта надежда заключается в том, что вернувшись на Тессию, воссоединившись с семьёй, она будет верить, что когда-нибудь у неё появятся дети. От тебя, Джон. Потому что, как ты знаешь, любовь матриарха азари заслужить крайне сложно. Бенезия полюбила тебя. И будет любить тебя очень долго, Джон. В этом ты можешь быть абсолютно уверен.

— Я уверен в этом, Явик, — тихо сказал Шепард.

— Хорошо, что уверен, Джон. Поэтому — не изводи себя ненужными подозрениями. Бенезия тебя любит. Любит искренне, глубоко и полно. Она будет любить тебя, Джон, по своему собственному выбору, если хочешь, сформулирую так: она любит тебя по своему собственному желанию. Любит и ждёт. К тому же, она заботится о тебе. И хочет, чтобы ты отдохнул. Так что — сделай так, чтобы она не волновалась: ляг и поспи. Осталось три часа до общекорабельного подъёма. Начинается новый день, Джон. И к его приходу надо быть свежим и сильным. Я могу надеяться, что сразу после того, как я уйду к себе, ты ляжешь в кровать и уснёшь?

— Можешь, Явик, — едва заметно улыбнулся Шепард, понимая, что ему придётся заставить себя за оставшиеся два с половиной — в очень лучшем случае — часа выспаться и отдохнуть.

— Хорошо. Тогда я — у себя. Отдыхай, Джон, — протеанин прошёл к двери, открыл её, переступил порог, остановился. — Всё у тебя будет хорошо.

— Надеюсь на это, Явик. — Шепард не стал провожать гостя даже взглядом.

— Надежда — это хорошо, — сказал воин древней расы, закрывая за собой дверь старпомовской каюты и отмечая щелчок замка. — Наверное, мы в свой Цикл действительно не смогли выстоять потому, что у нас такой надежды тогда не было.

Шепард продолжал сидеть за столом. Боковым зрением он видел, как сменяются цифры на табло каютных часов. Явик, возможно, прав. Ему надо сейчас встать, пройти к кровати, лечь и постараться заснуть как можно быстрее и крепче. Меньше трёх часов осталось до общекорабельного подъёма.

Приняв решение, капитан поднялся, пододвинул кресло к столу, выключил инструментрон, закрыл его экран. Окинув столешницу критическим взглядом. Вроде всё чисто и аккуратно. Повернувшись, капитан подошёл к кровати. Раздеваться не хотелось, ему важно выспаться, а это можно сделать и не разбирая постель. Поправив покрывало, Шепард улёгся, повернулся на правый бок, закрыл глаза и приказал себе уснуть.

Ощутив, как за ней закрывается дверь салона, Бенезия опустилась в кресло. Руки чисто механически расстёгивали липучки, застёжки, ремни комбинезона, но матриарх не обращала на это внимание. Она думала о

происшедшем между ней и Джоном. Может быть, Шепард кое-что и знает о способности азари чётко определять факт беременности, но он не знает о том, насколько быстро и чётко могут делать это матриархи азари. Ещё там, в каюте, она знала, что она осталась бездетной. И над этим фактом следовало подумать.

Встав с кресла, Бенезия шагнула к полкам, на которых размещались разные мелкие вещи. Остановившись у полок, матриарх сняла куртку и брюки, сложила их на стуле. Взгляд остановился на пакете с бельём. Новый комплект, сшитый женщинами 'Нормандии'. Ни разу не одёваный. Почему-то ей захотелось сменить бельё. Если уж она осталась бездетной, то... нет необходимости медлить. Всё равно она надеялась впустую. Джон... он сделал всё правильно, но... видимо, и у его возможностей и способностей есть пределы.

Сняв бюстгальтер и трусики, Бенезия сложила их в старый пакет. Как бы она ни была раздражена и раздосадована неудачей, но бельё не виновато, поэтому рвать его на кусочки... сейчас... глупо. Достав с полки новый пакет с бельём, азари рванула упаковку, встряхнула, несколько секунд смотрела на пустой пакет, наклонилась, отметив, что бельё не упало на пол, повиснув на полотенцесушителе. Одевшись, матриарх выпрямилась. Надо бы, конечно, принять душ, но это она сделает позднее. Сейчас ей не хотелось покидать салон. Здесь ей было спокойнее, она не напрягалась, не пыталась играть роль, не надевала маску неприступного матриарха. Осталась ли она матриархом? Или она уже что-то другое? Да, она изменилась, в этом нет никаких сомнений. Как и, главное, насколько глубоко и полно она изменилась?

Взглянув на платяной шкаф, азари подумала, что сейчас ей не хочется надевать ни какой-нибудь комбинезон, ни какое-нибудь платье. Сейчас ей хочется забраться с ногами на кровать, обхватить колени руками и хорошенько обдумать то, что случилось за последние часы.

Усевшись на прибранную постель, Бенезия задумалась. Джон любит её. Это — реальность. Он её, азари, любит всякую. Если бы он её не любил... Он бы вполне мог не применять свои сверхвозможности... чтобы вытащить её из хаско-состояния. И никто бы его не осудил. Ему было бы вполне достаточно доставить её в медотсек, сдать Чаквас и всё. На этом для него всё бы закончилось. Он — старпом и не обязан вытаскивать разумных органиков чуть ли, как любят выражаться люди, не с 'того света'. Для этого есть медики, есть спасатели. Чаквас вполне могла бы ограничиться изъятием имплантатов и на этом посчитать свою задачу выполненной. И никто из её коллег не смог бы возразить.

Почему он её полюбил? Не той обычной и может быть, простой любовью, которая удерживает любого разумного органика в определённых рамках, позволяющих ему сосуществовать с другими разумными органиками. Почему он полюбил именно её? Особой, высшей любовью. С тех пор, как Бенезия очнулась, она многое слышала о Джоне. О нём говорили нормандовцы. В основном, конечно, нормандовцы. И они мягко так, явно или неявно отмечали, что он... он особенный. Он отличается от обычных людей... Очень отличается. И нормандовцы чётко, полно и ясно чувствуют эти отличия. Для них они стали в какой-то мере привычны. Джон многое изменил на 'Нормандии' именно потому, что изменился сам. Наверное, изменился не только он. Изменились его коллеги-нормандовцы, изменились многие иден-праймовцы.

Чего уж там особо скрывать: благодаря Джону все нормандовцы выжили в столкновении со Жнецом. И благодаря Джону выжила она, матриарх азари. Благодаря Джону выжил Сарен. Может быть, Джон полюбил её именно потому, что она... слишком отличается теперь от других азари? Нет, не тем, что она — матриарх, пожилая, даже, чего уж там недоговаривать, старая азари. Да, моложе, чем Этита, но всё равно — старая. Может быть правы те, кто раз за разом говорит о том, что подобное стремится к подобному? Может быть, Джон полюбил её, Бенезию Т'Сони, потому что и он и она отличаются от остальных разумных органиков любой известной ныне расы? Он отличается от людей, землян, а она — от азари, синекожих красавиц.

Возможно, поэтому он её полюбил. Может быть и так, что истинную причину любви Шепарда она не узнает, а точнее — не поймёт. Он её любит и этого ей достаточно для... счастья?! Да, именно для счастья! Джон способен её понять так, как не поймёт её больше никто! Может быть, отказавшись использовать свои новые возможности и способности, Джон был прав?! Чаквас, возможно, права, говоря о том, что матриарх может забеременеть нормально даже сейчас, но... Если с новорождённой или с ещё не родившейся, но уже живущей дочкой что-то случится плохое... Джон будет винить во всём себя, прежде всего — себя! Начнёт копаться в деталях, обращать внимание на всякие мелочи, прослеживать взаимосвязи — реальные или мнимые. Но прежде всего — обвинит себя. Никого другого. Насколько Бенезия смогла узнать Джона, она теперь абсолютно уверена, что он не только любит всех остальных разумных органиков, он их всех защищает, отодвигает себе за спину и... и всегда принимает любой удар, предназначенный им, на себя. Потому, скорее всего, он и обвинил бы в проблемах с дочерью, прежде всего, себя. Никого другого. Даже если будет виновна в этих проблемах она, её мать, он всё равно посчитает, что виновен он и только он.

Шепард её любит и она знает, что он будет её любить даже бездетную, но... Может быть, когда-нибудь, он придёт к ней... Всё равно, до войны, во время войны или... Богиня, как хочется верить, что противостояние со Жнецами окончится победой обитателей галактики. Первой победой за многие Циклы, победой, которая положит конец этим Циклам и поставит крест... жирный, тяжёлый крест на мифе о непобедимости Жнецов... Джон придёт к ней, матриарху азари, придёт после победы и она родит ему дочь. Потому что... потому что тогда Джон сможет, сможет не сдерживать себя... Она хочет надеяться на это. Она будет надеяться на это! Эта надежда поможет ей жить и действовать... Потому что она понимает: Джон будет воевать со Жнецами, но никогда не пустит на передовую её.

Кто-то должен быть в тылу. Потому что когда есть тыл... разумным органикам воевать легче. Она, матриарх-азари, Бенезия Т'Сони, будет его тылом. Будет, потому что любит его, верит ему, своему Джону. Никто не знает Шепарда так, как знает его она. Другие разумные тоже знают Джона, но — по-другому. Они помогут ему воевать — ясно, что на борту военного разведывательного фрегата останутся только воины. А гражданские разумные останутся на планетах, на станциях, но все они будут воевать. Так или иначе — будут воевать, потому что эта война — особая. В ней нет возможности убежать, скрыться, сослаться на слабость. Против такого сильного врага, как Жнецы, обитатели галактики должны выступить единым фронтом. Потому что иначе... иначе всем разумным органикам грозит гибель.

Она, матриарх азари, вернётся на Тессию. Но не для того, чтобы просто жить на социальное пособие. Она вернётся, чтобы... чтобы помочь Джону и его коллегам бороться со Жнецами. Сейчас она не знает, чем и как сможет помочь, но уверена и убеждена, что поможет. Всем, чем сможет, она поможет Джону, потому что... потому что уверена — Джон встанет на острие. И рядом с ним встанет Карин, встанет Андерсон, встанут турианцы-Спектры, встанет Явик... Встанут все нормандовцы.

Сейчас Иден-Прайм и его жители готовятся к противостоянию со Жнецами. Они первыми увидели, первыми узнали, что это за враг. Джон и его коллеги делают очень многое для того, чтобы иденцы подготовились к противостоянию с 'креветками' как можно лучше. Нельзя сейчас разделить личное и общее. Нельзя. Сейчас у всех обитателей Галактики, у разумных органиков может быть и, скорее всего, будет единая судьба. Или — победить Жнецов, или — погибнуть, исчезнуть. Иденцы стали первыми, кто начал серьёзно, планомерно готовиться к вторжению Жнецов. Если Джон спас её, спас Сарена, он сделает всё, чтобы спасти других разумных от гибели. И ему самому нужна помощь, но он её не просит. Он просто делает свою работу так хорошо, как это вообще возможно. Он не хочет командовать, он стремится всегда советовать, подсказывать. Он не хочет давить ни на кого, но так уж получается, что к нему прислушиваются очень многие разумные органики. По-разному прислушиваются. И теперь благодаря Джону Иден не беззащитен.

Завтра и послезавтра — скорее всего два последних дня пребывания фрегата-прототипа на Идене. Впереди — Цитадель. Там будет очень сложно. Там придётся очень многое менять. Быстро, жёстко менять. Иначе — нельзя. Джон будет занят, загружен до предела и она должна быть рядом с ним, должна помочь ему. Как подруга. Как сможет помочь ему только она одна. Должна поддержать его, потому что... потому что если Джон и научил её чему-то, то, прежде всего тому, что любовь должна быть деятельной.

Бездействие в любви уже стоило ей исчезновения Лиары. Больше она такого не допустит. Она поможет Джону, ведь когда помогаешь другому — помогаешь и себе. Так уж устроен этот мир, эта реальность. На Цитадели фрегат не задержится надолго. Впереди — Терум. Она знает, что, скорее всего, Лиара полетит на эту планету или... она уже на пути к Теруму. Откуда она это знает? Наверное, люди правы, когда говорят, что материнское сердце — вещун. Вот смотрела Бенезия на звёздную карту — как-то открыла файл с последней версией Звёздной Лоции и смотрела несколько минут. И взгляд... сам остановился на отметке планеты Терум. Сам остановился. Тогда Бенезия и не знала почему, а потом... поняла. Лиара... будет там. С той минуты как-то спокойнее стало на душе у неё. Лиара жива, относительно здорова, работает. Хорошо, что какая-то приятная определённость относительно дочери у неё... сохранилась. Сейчас это важно. Если с Лиарой пока всё более-менее в порядке, то сейчас матриарх может уделить внимание тем разумным, кто находится рядом с ней самой. Главное — помочь Джону, помочь нормандовцам. Главное — знать и понимать, что и по возвращении на Тессию она должна продолжать помогать и Шепарду и его коллегам. Это — сейчас важно. А переживания по поводу бездетности... Они делу не помогут. Она всё равно будет рядом с Джоном, будет поддерживать его.

Матриарх азари встала, взглянула на часы. До общекорабельного подъёма осталось меньше двух часов. Ложиться спать — бесполезно. Да, она помнит, что с утра у неё — тренировка в штабной ополченческой части. Придётся напрячься, но после такого прекрасного свидания с Джоном она сделает всё, чтобы тренировка, лекция и показ были самыми эффективными. Не лучшими — именно эффективными. Вечером... вечером она вернётся на корабль, хотя уже сейчас понимает, что у Джона будет много дел вне фрегата. Потому он вполне может решить не возвращаться на корабль, чтобы сэкономить время. Сейчас время будет критически ценным. Джон это понимает очень хорошо. Будет лучше, если она, если это вообще станет возможным, встретится с Шепардом вне фрегата. Поддержит его.

Думая об этом, Бенезия открыла платяной шкаф, достала чистый комбинезон. Наверное, платья она теперь будет надевать очень редко. Застёгивая липучки и защёлкивая замки пряжек, она бросила быстрый взгляд в зеркало. Время мирной биотики заканчивалось. Наступало время военной, боевой биотики. Что-ж, ей за сотни лет приходилось много раз воевать. И сейчас она будет воевать. Потому что ей есть за что воевать — за Джона и за Этиту с Лиарой. За свою семью. Шепард стал членом её семьи. Он стал её мужем. Она его выбрала и этот выбор окончателен.

Пошарив по полкам, она взяла полотенце, банные принадлежности. Если уж нет возможности выспаться, то времени на душ должно хватить. Потом она постарается плотно позавтракать, а там... Там нужно будет прибыть вовремя в эту штабную ополченческую часть. Закрыв створки, Бенезия подошла к столу, взяла пустой пакет-сумку, сложила туда все вещи, какие планировала взять в душевую. Подходя к двери салона и уже коснувшись сенсоров, выключающих потолочные и настенные софиты, Бенезия вдруг подумала о том, что Джон помог ей и сейчас. Выйдя в коридор и закрывая дверь, матриарх поняла, что ей нет нужды уточнять даже самой себе, как и чем помог ей Шепард. Главное для неё — в том, что он ей помог. И она ощутила эту помощь и приняла её. С благодарностью и надеждой.

Предотлётные заботы. Часть вторая

Утром следующего дня Шепард, занимаясь приготовлением привычного пайкового завтрака, просмотрел на инструментроне список дел. Домашняя еда, конечно, хороша, но он не хотел напрягать Бенезию — у неё и без этого хлопот много.

— Джон, — по аудиоканалу спикера на связь со старпомом вышел Андерсон. — Тут мне прислали пару-тройку документов. Я их просмотрел. Придётся задержаться ещё на сутки и уходить с планеты ночью. Пересылаю тебе копии, посмотри. Планы изменились, тебе надо будет побывать в ряде других подразделений, обратить особое внимание на противокосмическую оборону и на восстановление и совершенствование планетной инфраструктуры.

— Хорошо, Дэвид, — ответил Шепард, опуская пустые пайковые обёртки в утилизатор и допивая травяной настой из литровой кружки. Экран инструментрона осветился. Взгляд старпома привычно побежал по строчкам. — Уже вижу, читаю. В основном — согласен. Буду действовать по изменённому плану.

— Лады. До связи,— сказал командир корабля.

— До связи. — Шепард надавил сенсор наушного спикера, поставил кружку на полку, присел в кресло у рабочего стола, прочёл ещё раз тексты присланных Андерсоном документов. Помедлив, он погасил экран, выключил инструментрон, встал, проверил оружие и укладки, переоделся в свежий форменный комбинезон, облачился в бронескафандр, несколько минут потратил на проверку его систем.

Пиликнувший наручный инструментрон привлёк внимание старпома, пристёгивавшего шлем к поясу. Включив средний экран, Шепард увидел сообщение от Явика: протеанин писал, что улетел на первую археоплощадку. Это означало, что он снова побывает на базе, пообщается с Таэлой и остальными соплеменниками и вернётся, наверное, как раз к исходу вторых суток. А может быть — и к самому отлёту 'Нормандии'.

Следующим сообщением, пришедшим тогда, когда старпом уже покидал каюту, намереваясь пройти в трюм к челноку, было сообщение от турианцев: Найлус и Сарен написали, что улетели в Управление Сил Полиции Идена на встречу с местными правоохранителями и также планируют вернуться только к моменту отлёта фрегата с планеты.

— Капитан, — к Шепарду подошёл вахтенный, — Матриарх — на борту, но из салона она не выходила. Майор Чаквас утверждает, что азари отдыхает.

— Спасибо. — Шепард козырнул старшине, ступил на лестницу, ведущую в трюм, снова проигнорировав лифт. Пока он шёл к челноку, он ещё мог подумать о чём-то неслужебном. И сейчас ему казалось, что Бенезия очень обеспокоена происшедшим на свидании. Вполне возможно, она рассчитывала, что забеременеет и сейчас уже знала точно, что беременность так и не наступила. В том числе и потому, что он не воспользовался своими необычными способностями. Садясь в кресло в салоне челнока, Шепард пристегнулся и решил, что будет лучше максимально ограничить общение с азари до момента отлёта с планеты. И ему и ей необходимо подумать о многом и многое решить для себя максимально определённо.

Переговорив с водителем челнока о маршруте, Шепард поудобнее устроился в кресле, привычно отслеживая взлёт кораблика и его вылет из зева шлюза ангара 'Нормандии'. Смотреть в иллюминаторы салона не хотелось. Старпом раскрыл экран наручного инструментрона, намереваясь прочесть файлы, ожидавшие его несколько ночных часов. Просмотрев файл с планом, Шепард внёс в него несколько изменений, увеличив количество воинских подразделений, в которых предстояло не только побывать, но и поработать. Двое суток есть двое суток. Это время необходимо было использовать с максимальной эффективностью.

Для землян противокосмическая оборона давным-давно перестала быть экзотикой. Сначала она использовалась многими странами для того, чтобы конкуренты — другие страны Земли — не смогли нанести им значительный и тем более — невосполнимый ущерб. Потом пришлось прислушаться к мнению земных учёных, утверждавших, что для инопланетных цивилизаций, если такие найдутся в Галактике, земляне будут представлять интерес в лучшем случае как пища. Стать продуктами питания — такая перспектива никому из землян не нравилась. Поэтому, едва только активировался первый ретранслятор, средства противокосмической обороны были развёрнуты с прицелом уже на отражение возможной атаки из-за пределов Солнечной системы. Среди профильных специалистов тогда почти не осталось приверженцев мнения, что такая атака в принципе нереальна. Средств и ресурсов в эту модернизацию системы планетной ПКО было тогда вложено... Хватило бы на три общепланетных бюджета, позволявших вполне комфортно прожить лет пять. При нормативных показателях развития и обеспечения.

Тогда же земляне начали привыкать к мысли, что теперь боевые действия в околопланетном и внутрисистемном космическом пространстве будут вестись по-другому. Не по схеме 'страна на страну', 'государство на государство', 'союз стран на союз стран'. Теперь — против группировок, ведомых инопланетным, нечеловеческим разумом, для которого завоевание господства в околоземном пространстве — обычная, где-то — рутинная боевая задача. Сорвать такое нападение противника из космоса, обеспечив одновременно живучесть собственной группировки военно-космических систем. Это стало одной из приоритетных задач военно-космических сил Земли, представлявших тогда пёстрый конгломерат флотов, флотилий, эскадр и групп. Принадлежащих, обеспечиваемых и руководимых несколькими десятками государств.

Уже тогда, на этапе 'осознания изменений', как витиевато выражались военные теоретики в своих публикациях, ВКС Земли чётко делились на группировки наземного и морского базирования. А также — на подразделения боевого и обеспечивающего назначения. Делались всё новые и новые попытки создания глобальной системы противокосмической обороны. Но — легче было нарисовать любой план на пластобумаге, чем воплотить его в реальность: люди, облечённые властными полномочиями, категорически отказывались подчиняться единым правилам и нормам. Бесконечные согласования, утряски и переговоры сжирали время и другие, часто — невосполнимые ресурсы.

Война Первого Контакта... Она была для землян большой неожиданностью. Впервые столкновение с инопланетной цивилизацией стало не плодом человеческой фантазии, а суровой реальностью. Тогда впервые силы ПКО Земли получили боевой опыт.

Сейчас предстояло сделать многое, чтобы войска ПКО Иден-Прайма стали профессиональной базой подготовки к отражению атак Жнецов по населённым мирам и планетам исследованной части Галактики.

В плане, который старпом составил для себя, были обозначены места, где предстояло побывать и поработать. Дополнительные сутки пришлись как нельзя кстати: теперь можно было уделить особое внимание не только управленческой, но и боевой работе. Посетить не только командно-измерительные пункты, но и площадки комплексов огневого воздействия. Подготовительная работа должна быть согласованной и плановой — в этом Шепард был убеждён.

Несколько минут — и челнок совершает первую посадку. Старпом спрыгивает на плитки стояночной площадки, приветствует уставным жестом подошедшего офицера и вместе с ним садится в кабину прибывшего юркого колёсного вездехода. Иначе нельзя: площадь, занимаемая комплексом, предназначенным для обнаружения космических целей огромна. Пешком успеть побывать на всех запланированных постах — невозможная задача для втискивания в выделенный промежуток времени. Офицер в чине капитана ВКС Альянса предложил Шепарду по дороге ознакомиться с профильной информацией, переслав на старпомовский инструментрон пакет файлов. Капитан-спецназовец, поглядывая в окна вездехода, углубился в чтение, развернув средний экран. На малом всё не умещалось, а читать последовательно было бы достаточно трудно.

Эта воинская часть ВКС Альянса имела особое значение для ПКО Идена. Сюда стекалась вся информация с менее масштабных площадок, где размещались комплексы обнаружения космических целей и радиолокационные комплексы, адаптированные под нужды ПКО. Такие площадки располагались более-менее равномерно по всей поверхности Иден-Прайма, накрывая планету и околопланетное пространство своеобразным 'коконом', позволявшим просматривать всю звёздную систему достаточно детально. Знакомясь с отчётами, Шепард отметил, что теперь локаторы регулярно меняли фильтры и частоты. Опыт обнаружения Жнеца под слоем космической пыли был учтён в полной мере. В работу систем были внесены и другие изменения. Изучая содержимое файлов, Шепард успел подумать о том, что иденская ПКО, конечно, могла бы атаковать Жнеца, но... Результат этой атаки был бы, скорее всего, негативным для населения планеты. С кораблём такого класса ПКО — районная или общепланетная — справиться бы без поддержки не смогла.

Сопровождавший Шепарда офицер дождался, пока гость закончит чтение файлов, после чего предложил встать и через люк в крыше вездехода осмотреть 'чаши' и 'пластины' локационных и измерительных постов. Старпом согласился и, сложив экран инструментрона, высунулся в люк, слушая короткие деловые пояснения капитана-локаторщика. Вездеход снизил скорость и теперь неспешно ехал от площадки к площадке, от поста к посту. Конечно же, при орбитальной бомбардировке Жнецы, безусловно, постараются вывести аппаратуру этой воинской части из строя как можно быстрее. Но теперь иденцы делали всё, чтобы создать предостаточно резервных, хорошо замаскированных и оснащённых площадок, начинка которых смогла бы взять на себя функции, ранее выполнявшиеся уничтоженными системами. Многократное резервирование и эшелонирование должны были помочь продержаться достаточно долго. А также — поспособствовать нанесению результативных ударов по атакующим планету и её жителей войскам и кораблям Жнецов.

Когда вездеход направился к границе охранной зоны воинской части, Шепард усмехнулся. Возможно, что для большинства гражданских разумных, Иден и мог сойти за совершенно безопасную, лишённую надёжной защиты планету, но Иден был заселён землянами, привыкшими и любившими воевать. Так что серьёзная армейская поддержка, подкреплённая ополчением, не были для землян чем-то экзотическим и чрезмерным. Везде, где появлялись люди, появлялись их воины, появлялась их военная техника и соответствующая аппаратура. Да, в основном, конечно, Иден был обычной сельскохозяйственной планетой. Но теперь войска Альянса получали возможность стать реальным и действенным щитом для фермеров и крестьян. А системы обнаружения и предупреждения давали обитателям планеты — и кадровым военным, и ополченцам — главное: время для подготовки к отражению нападения.

Здесь в подземных бункерах размещались 'мозги' комплекса обнаружения космических целей и радиолокационных установок. Как принято у кадровых военных, существовали и резервные бункера, полностью подготовленные к немедленному включению в работу. Достаточно было доставить туда минимальный персонал или отдать команду автоматическим модулям. Не стремясь к осуществлению полномасштабной инспекции, Шепард решил ограничиться одним комплексом бункеров — в других комплексах были примерно такие же аппаратные и программные средства.

Кондиционированный воздух, толстые стены, металлические трапы с поручнями. Приглушённое, неяркое освещение. Военный минимализм во всём его великолепии. Беседуя с сержантами, старшинами и рядовыми воинами, Шепард шёл от пульта к пульту, от поста к посту, от отсека к отсеку. Жнецы будут атаковать Иден, будут бомбить планету, будут делать всё, чтобы высадить десанты и парализовать работу сельскохозяйственного сектора. Обнаружить, идентифицировать, классифицировать, спрогнозировать угрозу, просчитать варианты атаки, места наиболее сильных бомбёжек и районы высадки десантов. Всё это значило — выжить, сохранить силы, средства для возмездия.

Короткий разговор с командирами — старшими и средними офицерами-локаторщиками — и Шепард направляется к трапам, через цепь шлюзов выводящим на поверхность. У 'кубика' внешнего шлюза уже стоит челнок — посещение воинской части, обеспечивавшей обнаружение космических целей, завершено. Шепард по-уставному попрощался с сопровождавшим его офицером, обменялся с ним файлами и кодами для связи, сел в салон челнока, отметив на водительском планшете следующую точку — воинскую часть, где размещались комплексы перехвата космических целей.

Карин, обернувшись к контрольной панели, привычно отметила для себя, что Шепард покинул борт фрегата-прототипа. Теперь информация о состоянии его здоровья и самочувствии будет поступать по каналам дальней телеметрии, но — по-прежнему в режиме реального времени. Борт 'Нормандии' уже покинули и протеанин, и турианцы, и многие другие нормандовцы: у них были дела на Идене, надо было успеть решить проблемы и вопросы до момента отлёта с планеты.

Пролистывая на своём инструментроне архивные записи, Чаквас понимала: свидание Джона и Бены прошло... нормативно. Если, конечно не считать, что Бенезия — не забеременела, а Джон — не стал применять свои необычные способности и возможности, чтобы преодолеть бездетность своей близкой подруги. В том, что матриарх азари стала для человека-землянина близкой подругой, Чаквас не сомневалась, предполагая, что Бенезия очень скоро придёт к ней, как к врачу фрегата, а не как к своей хорошей знакомой и подруге. Придёт для того, чтобы ещё раз убедиться в том, что осталась бездетной. Навсегда или на время — другой вопрос, но сейчас майор медслужбы очень хотела верить: в будущем у Бенезии будут дети от Джона. Потому что... Потому что рано или поздно Шепард согласится временно отпустить на волю свои возможности и тем самым — осчастливить Бенезию. Особым, материнским счастьем: детьми от любимого разумного. Вышедшая из хаскококона азари до сих пор трудно и тяжело адаптировалась к обычной жизни, свыкалась с возможностью самой решать очень многие вопросы и делать свой собственный, полностью осознанный выбор между несколькими вариантами.

Сарен, как Чаквас и предполагала, восстановился быстрее и полнее. Может быть, ему в очередной раз помогли его жёсткость, жестокость, беспощадность к себе и к своим слабостям и недостаткам. А может быть, ему помогло то, что он снова обрёл своего ученика. И мог теперь общаться со своим сородичем, которому доверял, которого наставлял собственным примером, а не пустыми лозунгами и голословными утверждениями. Чаквас отмечала, что оба турианца по-прежнему видят в 'Нормандии' свой дом на ближайшее время, а в нормандовцах — своих партнёров и коллег. Уже давно турианские Спектры не махали ни перед кем из обитателей фрегата своими значками и корочками, не давили спектровским статусом и авторитетом опытных воинов.

Турианцы привыкли вставать за час до общекорабельного сигнала подъёма. Это время они ежедневно тратили на тренировки в трюмном спортзале. В полную силу, почти без защиты. Принято у них вот так 'разогреваться'. Ни Найлус, ни Сарен во время таких поединков не хотели становиться объектами пристального внимания нормандовцев. Потому — выбирали время, когда большинство обитателей фрегата спали или работали. Спектры не протестовали против одиночных зрителей, могли вполне спокойно отнестись к присутствию в трюмном спортзале нескольких нормандовцев. Им не хотелось только одного — превращения очередной тренировки в зрелище для очень многих разумных.

Джеф попытался было отснять тренировку и даже выложить её в иденский Интернет. Но — не успел даже перебросить запись из оперативной памяти камеры на накопитель, как пришедший в пилотскую кабину Найлус изъял блок памяти. Попутно 'пояснив' самозваному корабельному летописцу всю бесполезность и небезопасность любых попыток обнародовать эту сторону жизни турианцев-Спектров. Чаквас видела, что Моро очень испугался перспективы появления в пилотской кабине Сарена, о жестокости и стремительности которого в Галактике ходили жуткие легенды. Поэтому пилот фрегата быстро и убедительно заверил ученика Сарена в том, что не будет пытаться делать и тем более — публиковать какие-либо записи без согласия обоих Спектров.

Завершив тренировку, турианцы вернулись к себе в каюту, позавтракали пайками. Затем — на одном из фрегатских транспортёров — уехали в районный центр, где планировали плотно пообщаться с местными правоохранителями. В военное время, как знала Чаквас, всегда активизируется преступность. И Спектры хотели поделиться с иденцами богатым практическим опытом противодействия тем разумным, которые неизбежно пожелают выйти 'за рамки'. Из районного центра Найлус и Сарен планировали улететь на рейсовом флайере в Константу, где им предстояло встретиться с командованием Сил Полиции Идена и со специалистами и научными работниками профильных исследовательских учреждений. Наверное, по итогам этой встречи правоохранители Идена получат несколько толстеньких методичек. Их предстоит быстро и полно изучить и начать постепенно применять турианский и спектровский опыт в повседневной практической работе с правонарушителями и преступниками.

Явик тоже был 'жаворонком' — Чаквас привыкла, что он просыпается даже раньше турианцев. В половине пятого он начинал сеанс медитации, продолжавшийся до половины шестого, потом завтракал и приступал к работе. Протеанина нормандовцы часто видели в коридорах фрегата. К нему привыкли, его перестали бояться, опасаться. Он уже никого из членов экипажа и команды не напрягал. С Аленко и Дженкинсом Явик оборудовал в пределах охранной зоны недалеко от стояночного поля фрегата стрельбище на пятьсот метров. Теперь многие нормандовцы с удовольствием проводили там своё свободное время.

Стрекочущий голос протеанина стал обычен для нормандовцев. Женщины и девушки находили в нём какую-то особую привлекательность. Каждый разумный, удерживаясь в рамках, выражал недовольство по-своему. Явик делал это, наращивая громкость стрёкота. Или замолкал, полностью игнорируя 'провинившегося' собеседника. Он умел это делать настолько хорошо, что одного такого 'урока' большинству нормандовцев хватало, чтобы осознать границы допустимого в общении с воином древней расы. Теперь Явик почти всегда разговаривал с обитателями фрегата без стрёкота в голосе. Протеанин не стремился часто уединяться, охотно говорил на очень многие темы. А уж его фирменный способ общения с помощью мыслеобразов часто приводил нормандовцев в совершеннейший восторг — будь то деловой разговор или простое обычное общение на неслужебные темы.

То, что Явик часто летает на первую и вторую археологические площадки и надолго остаётся там, для нормандовцев очень быстро стало привычным и обычным. У каждого разумного должно быть, как раз за разом убеждалась Чаквас, дело, которому он может посвятить большую часть времени бодрствования. Нужны нагрузки — физические, интеллектуальные, нужно общение, нужны новые впечатления. Нужна активность. И Явик брал снова и снова 'на себя' волны интереса разумных к себе. Поддерживал в собеседниках уверенность, что из всей многомиллионной расы протеан выжил только он. Общаясь с жителями Иден-Прайма на выездах, Чаквас убеждалась в том, что легенда протеанина работает исправно: ни у кого из обитателей планеты не было точных и полных доказательств существования других протеан. Никто не догадывался о том, что на первой археологической площадке расположена база, где жили почти сто протеан, а на второй — находился их боевой военный корабль. Да, отмечались сожаления о том, что воин древней расы остался один, но одновременно отмечалась и уверенность в том, что в лице нормандовцев протеанин нашёл новую семью, а не просто новых коллег по службе и по работе.

Позавтракав, протеанин улетел на втором челноке на первую археоплощадку. Челнок вернулся на фрегат — сегодня он находился в дежурном режиме и им мог воспользоваться любой нормандовец. Чем занят Явик на этой площадке, Чаквас в деталях не знала, но телеметрия доказывала — он удовлетворён, спокоен и здоров.

Пролистнув последние страницы архивных записей, Чаквас нажала несколько сенсоров, запуская программу сведения. Взглянув на большой настенный экран, врач убедилась в отсутствии красных отметок. Значит, никаких признаков усиливающегося нездоровья у членов экипажа и команды фрегата нет. Бросив быстрый оценивающий взгляд на настенный экран с актуальными 'синусоидами', Карин встала. Пододвинула кресло к столу, шагнула к шкафам с медикаментами, открыла створки.

Надо спуститься в трюм, к снабженцу, получить прибывшие комплекты медикаментов и расходных материалов. Пока опасных сигналов нет — можно заняться рутиной. Взглянув на себя в зеркало, Чаквас вышла из медотсека.

— Мэм, рад вас видеть, — снабженец фрегата встал из-за стола, шагнул навстречу вошедшей в выгородку Карин. — Ваши заказы, — он рукой указал на горку укладок.

— Спасибо. — Чаквас улыбнулась, вызвав ответную улыбку на лице мужчины. — Я так и знала, что вы упакуете в укладки. Приятно.

— Мне будет очень приятно, мэм, если вы не будете напрягать свои руки и позволите мне отнести все укладки в Медотсек. И — помочь разложить всё по местам, — снабженец погасил улыбку, но Карин продолжала ощущать — он рад её приходу и рассчитывает на согласие.

— Что-ж, — усмехнулась врач. — Согласна. И по дороге — обговорим следующий заказ.

— Буду рад, — снабженец подхватил укладки и пошёл следом за Чаквас. Несколько минут — и они вдвоём, обсуждая отдельные позиции плана заказов, подходят к двери Медотсека. Карин распахивает входную дверь и пропускает спутника вперёд. Входит следом, удовлетворённо наблюдая, как он быстро сортирует на рабочем столе контейнеры: отдельно — лекарства, отдельно — расходные материалы, отдельно — инструменты.

— Мэм, я буду рад... — снабженец выпрямляется, оборачивается к Карин.

— Вы и так мне очень помогли. Большое спасибо. — Чаквас улыбается. — Дальше — я сама. Сообщите мне, когда сформируете заказ-карту.

— Хорошо, — снабженец выходит из Медотсека.

Чаквас провожает его взглядом, слышит 'чмокание' уплотнителей главной двери и оборачивается к рабочему столу. Теперь надо отсортированные контейнеры распаковать, просмотреть содержимое и разложить всё по отсекам. Это — только её дело и только её ответственность.

Восполнив запасы, можно будет пройтись по фрегату, сделать замеры, проверить санитарное состояние отсеков и постов. Напомнить коллегам о необходимости перезарядить автодокторов и аптечки — скафандровые и каютные. И, конечно же, надо будет в режиме конференцсвязи напомнить нормандовцам о необходимости пройти очередной плановый медосмотр. Хоть и не нравится здоровым людям вспоминать о таком мероприятии и тем более — участвовать в нём лично... Но безопасность стоит дёшево только тогда, когда огромное внимание уделяется профилактике. Да, не все нормандовцы сразу придут в Медотсек, но хотя бы они будут знать, что за ними наблюдает медик и надо бы провериться дополнительно.

Часы приёма знают все обитатели фрегата. Пока что нет необходимости кого-то из них эвакуировать в медотсек принудительно. К своему врачу нормандовцы относятся уважительно и рявкать ни на кого из них Чаквас за последние несколько суток не было необходимости — вполне достаточно было взгляда.

Пока дойдёт время до 'присутствия', можно слетать в райцентр, на склады, просмотреть свежие поступления, решить вопрос с гражданскими комплектами медикаментов. Хоть 'Нормандия' и военный боевой корабль, но пока на борту азари-гражданская, надо получить наборы 'штатских' медикаментов. Нельзя подвергать организм и психику пожилой азари перегрузкам, обычным при применении военных медикаментов. Пока ещё фрегат доберётся до Терума, а там прибудет на Тессию... Медикаменты гражданского уровня должны быть в наличии. Всякое может быть.

Разложив всё по местам, Карин взяла комплект приборов, пробников и несколько аптечек, вышла из Медотсека. Ей нравилась возможность вот так неспешно, спокойно и основательно ежедневно обойти весь фрегат, поговорить с нормандовцами на многие, часто — совершенно не имеющие никакого отношения к медицине темы. Нравилось видеть жизнь и быт коллег и друзей не из окна Медотсека, а вблизи, непосредственно.

Поглядывая на индикаторы, используя в предусмотренных планом местах пробники для уточнения параметров, Чаквас медленно продвигалась по кораблю — от Медотсека к корме, к двигателям и инженерному отсеку, затем — к носу корабля через БИЦ и обратно от пилотской кабины к Медотсеку. Ежедневный обход, привычный и обычный. Скоро такие обходы будут проводиться на корабле, уже покинувшем планету.

Напоминая нормандовцам о перезарядке автодокторов и аптечек в скафандрах, проверяя сроки годности медикаментов и инструментария в каютных аптечках, Карин поглядывала на индикаторы, но одновременно прислушивалась и к своим ощущениям. Ждала появления сигналов опасности. Любых. Вряд ли что может заменить личный врачебный опыт, своё собственное восприятие угрозы. Да, техника, аппаратура, технологии — прекрасно. Они очень облегчают жизнь врача, медсестры, санитара. Но в профессии, связанной с защитой здоровья и жизни, как нигде важно чувствовать, ощущать и понимать, возможно — даже интуитивно — всё, что привычно именуется окружающей средой, частью которой является разумный органик любой расы.

В инженерном отсеке Чаквас задержалась дольше, чем планировала. Здесь всегда было сложно. Технари — они такие... увлекающиеся. Полагающие, что всё могут, всё знают, всё разумеют и всё понимают в своей сфере. И потому часто пренебрегающие и здравым смыслом, и правилами безопасности. Потому здесь и аптечки были самые 'упакованные' и значительные по размерам, и средств активного и пассивного спасения и защиты было больше, чем в любой другой части корабля. Рядом — ядро, двигатели, мощные и потому — опасные технические системы фрегата.

Переговорив с Адамсом, Чаквас вышла из инженерного отсека, кивнула вахтенному, спешившему в командирскую каюту с очередным докладом о состоянии корабля. Направилась к кубрикам команды и экипажа. Контроль, проверка рабочих мест — хорошо, но и о жилых секторах корабля тоже не следовало забывать. Там люди — да и не только люди — склонны иногда расслабляться так, что любой медик в ужасе за голову схватится.

С чистотой, уютом и комфортом здесь было всё в порядке. Военный минимализм постепенно уступил место вполне домашнему уровню 'упакованности' и теперь кубрики и каюты мало чем отличались от обычных квартир. Мужчины и юноши при появлении Карин встали. Врач почувствовала: они совершенно искренне рады её приходу, а не привычно пытаются бравировать перед медиком своим здоровьем и хорошим самочувствием в попытке избежать похода в Медотсек на осмотр.

К визитам Чаквас нормандовцы привыкли, понимали и знали, что она не отступит: всё равно проверит, всё равно добьётся своего. Не для своего собственного спокойствия, а для безопасности тех, кого она, Карин Чаквас, вышедшая замуж за свою работу и только начавшая отчётливо осознавать, что и за пределами работы есть не менее многоцветная жизнь, любит.

Мужчины есть мужчины, тем более — если они почти все неженаты. Кубрик небольшой, двухэтажные кровати, тумбочки, шкафы. Конечно, как военнослужащие, обитатели кубрика привыкли к дисциплине, к минимализму в быту, но... Если в самом привычном и обычном кубрике не будет мелочей, столь дорогих для конкретного разумного... Это помещение быстро утратит то, что делает его жилым. Потому и на тумбочках и на шкафах, и на по-армейски аккуратно застеленных кроватях лежат книги, ридеры, плакаты, сувениры, стилусы, всякие 'мелочи'.

Пыли тоже хватает: мужчины-воины редко бывают чистюлями. Мягко напомнив обитателям кубрика о необходимости регулярно вытирать пыль, Чаквас выходит в коридор. Она уверена, что пыль будет удалена. Пусть даже только на самых видных местах. Во всём остальном в кубрике полный порядок: каютные аптечки заряжены, скафандровые автодоктора и аптечки тоже восполнены. Карин не было необходимости прямо там, в кубрике, настаивать на проведении медосмотра: она знала, что здоровье всех жителей каюты находится в пределах нормы. И этого ей было вполне достаточно.

В женском кубрике она постаралась не задержаться надолго. Хотя, конечно, хотелось и поговорить и посидеть, прихлёбывая горячий чай с булочками. Проверив скафандры, аптечки, осмотрев каюту, Карин вышла в коридор.

На современном боевом военном корабле мало удобств, которые считаются в ВКС необходимыми. Душевые — тот самый минимум, который военные бюрократы из Группы Командования ВКС так и не сумели сократить. Наверное, в том числе и поэтому армейцы и флотские так ценят возможность принять душ в любое время. Иден-Прайм — обжитая планета и здесь, конечно, кроме душа можно часто принимать и ванны. Фрегат 'Нормандия' — маленький, хорошо ещё, что удалось сделать отдельные мужскую и женскую душевые. Их тоже следовало проверить. Как ни странно, самое вроде бы чистое место иногда бывает таким грязным... Впрочем, нет здесь ничего удивительного: возвращаясь с планеты, нормандовцы часто идут прямо в душ, а потом... Не всё можно смыть горячей водой и обычными моющими средствами. Для Чаквас не было секретом, что нормандовцы в душевых часто устраивают стирки белья. Стиральные машины на борту есть, но у людей привычки иногда сильнее здравого смысла. Потому-то врач ежедневно проверяла душевые и заставляла вахтенных наводить в них надлежащую чистоту. Наводили, потому что какими бы крутыми вояками люди ни были, они очень ценят домашнюю чистоту и уют. Да, те две недели на 'поле комплектации' были очень сложными, но за несколько последних суток... Чаквас это ощущала ясно и чётко: набранный в 'пожарном порядке' экипаж превращался в нечто большее и лучшее. Для неё оно определялось как 'семья'.

Пройдясь по нескольким кубрикам, Карин проверила коридоры, лестницы, лифты. Она делала это ежедневно, верила и понимала, что эта, где-то рутинная работа, важна и необходима. Нормандовцы ценят заботу врача об их безопасности. Они верят, что случись с ними что-то серьёзное — Карин сделает что угодно, но вытащит их из-за Грани. Выцарапает из лап смерти, восстановит, вылечит, вернёт в строй, к нормальной жизни.

Она действительно это сделает. Потому что 'Нормандия' стала первым кораблём, с которого ей совершенно не хочется переводиться куда-нибудь ещё. Здесь она нашла семью, здесь она нашла свою любовь. Может быть, позднюю, но — зрелую и желанную. Она рада быть рядом с Дэвидом, рада быть вместе с ним, рада чувствовать и знать, что она любима. По-настоящему любима прекрасным человеком и мужчиной.

Она знает, что Дэвид женат, она также знает, что уже давно Андерсон живёт один, а его брак превратился в пустую формальность. И распалась семья потому, что жена не захотела понять Андерсона, не смирилась с его длительными 'командировками'. Наверное, правду говорят мудрые люди, что женой офицера надо родиться. Ею невозможно стать по желанию. Женщина может и не знать, что она не сможет быть рядом с офицером-профессионалом очень долго. Такое знание бывает неожиданным и — неприятным. И для женщины и для мужчины. Семья распадается, люди, некогда любившие друг друга, страдают, пусть даже пряча это от окружающих.

Андерсона назначили командовать 'Нормандией' в самом экстренном порядке. И он... Он смог сделать за несколько суток очень многое. Наверное, кроме него, с большей частью проблем и вопросов не мог бы справиться никто другой. Сколько бы Карин ни вспоминала всё, что произошло за эти сутки, она не смогла придти к другому выводу.

Коридор, ещё один коридор. Теперь можно было идти в БИЦ. Поближе к Андерсону. Может, он всё же станет Спектром. Даже если не станет, она всё равно будет любить его и больше всего на свете желать быть рядом с ним. Всегда и везде.

Центральный Пост корабля, часто именуемый Боевым Информационным Центром или попросту — БИЦем, был сейчас наиболее шумным и населённым местом на фрегате. Специалисты, техники, инженеры, вахтенные. Кто-то работает за одним из пультов 'ожерелья', кто-то стоит у настенных экранов, набирая что-то на наручном инструментроне. Кто-то склонился над вирт-планшетом, кто-то выходит из поста, кто-то заходит. Карин знала, что здесь она задержится очень надолго: пост большой по размерам и надо проверить очень многое. Аптечки, средства первой помощи, эвакуационный инвентарь. Продвигаясь от пульта к пульту, Чаквас говорила с нормандовцами, обращала внимание на выявленные недостатки, советовала, как следует максимально быстро их устранить. Она привыкла к тому, что её визиты в БИЦ никто не воспринимает, как угрозу — нормандовцы улыбались, шутили, отпускали комплименты.

Обычная, спокойная упорядоченная жизнь в БИЦе чувствовалась особо остро. Что, как полагала Чаквас, было неудивительно: это — центр корабля, его мозг, здесь всё видно сразу — и плохое и хорошее. Сюда ежесекундно стекается новая информация, отсюда уходят приказы, распоряжения, советы, рекомендации. Андерсон завёл на разведфрегате такой порядок: далеко не всегда офицеры приказывали своим подчинённым. Чаще они советовали и рекомендовали, в полной мере подтверждая древнюю армейскую истину: 'просьба начальника — приказ для подчинённого'.

Проверяя санитарное состояние очередного пульта, Чаквас привычно отмечала про себя, что Андерсон далеко не всегда постоянно находится в БИЦ — он приходит сюда только по необходимости. Карин знала: он любит работать в каюте. Именно работать, действовать, а не уединяться для того, чтобы побездельничать. И, появляясь в БИЦ, он не стремится к тому, чтобы тупо, формально контролировать работу своих подчинённых. Для него все нормандовцы, независимо от должности и званий — коллеги. Да, формально они — его подчинённые, но Дэвид поставил дело так, что свою подчинённость командиру корабля нормандовцы ощущают... Весьма специфически. Повышать голос, настаивать и давить Андерсон не любит. Умеет, но — не любит. Потому он вполне спокойно обходится без начальственного рыка. И — без того, чтобы в очередной раз доказать кому-то, что если он, капитан Андерсон — начальник, то этот кто-то — непременно дурак. Временно или постоянно — другой вопрос.

Ожерелье пультов и настенные экраны с пультами были проверены. Карин поднялась на постамент Звёздной Карты, кивнула вахтенному офицеру, достала пробники и переключила режимы на инструментроне. Карта — большеразмерная, настоящее чудо инженерной мысли и технологий, точный и тонкий инструмент. Постамент — территория командирского пульта. Здесь могут находиться только командир корабля, вахтенный офицер, навигатор и те нормандовцы, которых командир пригласит. Больше никто. Пока Карин занималась проверкой санитарного состояния боковых, 'рамочных' экранов и пультов Карты, Андерсон тихо поднялся на постамент, опёрся о поручень, взглянул на Карту, переговорил с вахтенным. Чаквас не прислушивалась к разговору офицеров — ей хотелось побыстрее завершить рутинную обычную проверку Карты и уделить хотя бы несколько минут Дэвиду, пока он снова не ушёл в свою каюту.

Впереди — зал связи, впереди — пилотская кабина, впереди — каюта-салон Явика и каюта турианцев, салон Бенезии. Затем — Медотсек. После пилотской кабины уже можно будет чувствовать себя более спокойно и свободно: основной объём фрегата в очередной раз проверен. Автоматика инструментрона сформировала 'лист замечаний', вывесила его на настенном экране в Медотсеке.

Закрывая створки очередной тумбы, пряча в укладку использованные пробники, Карин искоса посмотрела на Андерсона. Тот поймал её взгляд, усмехнулся. Значит, пока на корабле и вокруг него — всё в порядке. Дэвид, как всегда, располагает самой полной информацией и к тому же стремится Джон. Два элитных спецназовца во главе экипажа разведфрегата-прототипа — это очень хорошо. Это даёт надежду на лучшее — обоснованную, реальную.

— Карин, зайди ко мне потом, как побываешь у себя, хорошо? — тихо сказал Дэвид. Чаквас кивнула и сошла с постамента — впереди была пилотская кабина, впереди были салоны Явика и Бенезии и только потом — Медотсек. Если Дэвид хочет её видеть — она придёт. А сейчас ей нужно завершить обход. Хорошо, когда есть то, что ещё необходимо сделать.

Коридор, ведущий из БИЦ к пассажирскому шлюзу, Карин проверяла всегда очень внимательно. В шлюзе, конечно, была весьма совершенная система очистки, способная уничтожить от сорока до восьмидесяти, а иногда — и до девяноста пяти процентов всяких вредностей. Но и прилегающие к шлюзу помещения потому и считались опасными и подлежали углублённой проверке. Шлюз не бездействовал: нормандовцы, работавшие на стояночном поле и в близлежащих селениях, довольно часто заходили или выходили. Надо было отвлечься от проверки помещений, проверить скафандры, укладки, оружие, порекомендовать конкретные меры по дополнительной очистке. Не забыть напомнить о необходимости принять душ.

Закрыв внешнюю крышку люка на замки, Карин несколько раз включила полную процедуру очистки 'кубика' шлюза, потом проверила уровни загрязнённости. Придётся подумать над тем, как усилить защиту внутренних пространств корабля от вредностей, приносимых через шлюз. Впереди — сложный и трудный полёт и единственное приемлемое место для внесения столь крупных усовершенствований в конструкцию шлюза — Цитадель. А там будет сложно. Очень сложно во многих смыслах. Хорошо, если удастся усилить систему обеззараживания — дальше столь хорошо оснащённых станций и тем более — планет может и не быть, а путь корабля лежит в проблемные области Галактики.

— Мэм. — Моро и его коллега почти одновременно встают с кресел, приветствуя вошедшую в пилотскую кабину Чаквас. — Рады вас видеть, — это говорит Джеф. Его напарник только кивает, соглашаясь. Очень молчаливый он человек. Моро же — живчик, несмотря на болезнь, заставляющую Джефа постоянно опасаться проблем и потому — замедлять свои движения, осторожничать.

— Рада видеть вас. Снова зависаете в архивах карт?

— Да, мэм. — Моро уселся в кресло, включил экраны. Фрегат стоит на поверхности планеты, пилотам, возможно, и делать-то по большей части нечего, но Джеф благодаря своему напарнику, больше не бездельничает. Нашли в дата-центрах Идена архив старых космокарт и теперь, в обход Прессли забавляются, просчитывая варианты полётов в отмеченных на этих картах звёздных системах. Далеко не всегда хорошо изученных к сегодняшнему дню, кстати.

Джеф изредка посматривает на Чаквас, занятую проверками и измерениями, но посматривает спокойно, по-доброму. Редко кто из нормандовцев удостаивается такого взгляда от шеф-пилота — в большинстве случаев Моро старается спровадить визитёра из кабины как можно быстрее. Имеет на то полное право: здесь — царство точнейшей электроники и автоматики. Люди же всегда остаются людьми — один вид двадцати сенсоров, выстроенных в два ряда, у многих вызывает труднопреодолимое желание понажимать эти кругляши и квадратики. И мало кого останавливает понимание того, что даже если корабль стоит на планете, многие его системы остаются активными, а потому нажатие на какой-нибудь сенсор может привести к малопрогнозируемым последствиям.

— Джеф, у тебя тут — в основном всё нормально. Но — не забывай продувать кабину, — сказала Чаквас, убирая использованные пробники в укладку. — Покажи мне аптечку и средства спасения. Сам знаешь какие.

— Охотно, мэм. — Моро осторожно поднимается из кресла, поворачивается, делает несколько шагов к пеналам-шкафам, распахивает створки. — Вот.

— Ясно, — быстро и внимательно осмотрев содержимое, раскрыв несколько чехлов и убедившись, что признаков неблагополучия нет, Чаквас закрыла створки. — Не забывай принимать лекарства вовремя. Вчера опять дважды забыл. Напомнить время?

— Нет, мэм, — отрицательно мотает головой шеф-пилот. — Я помню... Постараюсь не забывать, — смущённо добавляет он.

— Постарайся. И не забудь — в самое ближайшее время я жду тебя на медосмотр. Часы приёма ты знаешь.

— Есть, мэм. — Моро козыряет. Всё же Чаквас — майор, а он — только лейтенант и субординацию — даже на таком, весьма своеобразном — с точки зрения альянсовских военных чиновников — корабле — никто не отменял.

К напарнику Джефа у Карин никогда не было никаких медицинских претензий. Наверное, быть педантичным, точным и исполнительным для него было чем-то большим, чем простое следование распространённому стереотипному взгляду землян на представителей германской нации.

Прощально кивнув второму пилоту, Чаквас вышла из кабины, прошла маленький 'пилотский' шлюз, осуществив обычную проверку его чистоты и безопасности. С исправностью систем пусть разбираются техники и инженеры корабля.

Зал связи — большое и практически пустое помещение — Карин всегда оставляла на финал проверки. Как медик, она не понимала, к чему на корабле, не выполняющем никаких штабных функций и задач, такое помещение. 'Нормандия' по любым документам была разведфрегатом. Да, обладавшим сверхмощным ядром и уникальной системой 'невидимости', но во всём остальном — совершенно обычным. В Альянсе до сих пор следовали порочной практике, уже почти изжитой в других странах: штабные и командные машины и корабли выделялись среди своих 'однотипов' многочисленными разнообразными антеннами. А внутри — вот такими помещениями, в которых в обычное время мало кто из членов экипажа и бывал. А до необычного, слава богам, ещё дело ни разу не доходило. Теперь, как видно, дойдёт. Быстро или медленно — другой вопрос, но — дойдёт.

Привычно проверив чистоту, сняв показания с пробников и индикаторов, Чаквас вышла из зала, плотно закрывая за собой дверь. И неожиданно подумала, что возможно, в ближайшее, по космическим, конечно, меркам, время, 'Нормандия' в своих полётах по галактике будет не одинока.

Для разведкорабля это не обычно, но сейчас от мысли о скором окончании 'периода одиночества' для фрегата Карин не могла отделаться столь же легко, как ранее не раз избавлялась от подобных мыслей. Значит, рядом с фрегатом появится другой корабль. Какой и при каких обстоятельствах — на эти вопросы у Чаквас не было ответов. Может быть, они появятся потом, позднее.

Явик встретил её на пороге своей каюты. Кивать не стал, просто и мягко коснулся лица подходившей Чаквас взглядом и отступил в сторону, пропуская гостью в своё обиталище. Саркофаг в полутёмной каюте светился ровным голубоватым светом. Не биотическим — это светились контуры, грани. Крышка надвинута, но не закрыта плотно — протеанин доверяет Чаквас, знает, что она не будет праздно любопытствовать. Пока врач занималась обычными проверками, Явик отошёл к своему столу, но садиться в кресло не стал. Карин знала, что он любит замирать и, сохраняя полную неподвижность, о чём-то глубоко задумываться. Вот и сейчас он погрузился в размышления, давая понять гостье, что не собирается мешать ей работать. Потом, когда проверка будет полностью выполнена, они вполне смогут поговорить.

Пробники — один, второй, третий. Рассчитанные на разные признаки опасности и неблагополучия. Взгляд на индикаторы — пока всё чисто, пока всё нормально. Явик — не чистюля, но своё обиталище стремится поддерживать в порядке, сам прибирается ежедневно. Конечно, минимализм тоже присутствует: протеанин не склонен захламлять свою каюту мелочами сувенирного уровня. Но и необжитой каюта уже давно не выглядит.

Журчание воды в кювете приятно для человеческого слуха. Да, протеанин очень чувствителен, может снимать информацию так, как никто из ныне живущих разумных органиков не сумеет, не воспользовавшись сложной, дорогой и капризной аппаратурой.

Погасив индикаторную панель, Чаквас подошла к столу и, едва она остановилась, Явик обернулся к ней:

— Тоже чувствуете, что скоро 'Нормандия' будет не одинока? — спросил он, убрав из голоса стрекотание.

— Да, Явик. Мне странно об этом думать, но я верю, что так и будет, — ответила Чаквас.

— Необычная война проявляет необычные возможности. Так говорил один из моих наставников, — сказал Явик. — Он не был философом, но... Иногда говорил так, что побуждал задуматься... о многом. Удивлены, что я вернулся?

— Немного, — не стала отрицать Карин.

— Профессор Сташинский заинтересовался протеанами. Моей расой. Пришлось... Подумать над этим и вернуться на фрегат за материалами. Часть нужного хранится здесь. — Явик достал хорошо знакомый Чаквас кристалл памяти, а часть — там. — Он указал взглядом на саркофаг. — Время сейчас очень дорого... — Сказал он задумчиво. — Потому я решил вернуться и собрать все материалы воедино. Отдать их сегодня же. Знаю, что профессор будет их читать и изучать очень долго, когда фрегат уйдёт с планеты. Знаю, что сейчас уже есть многие материалы по протеанам в планетных базах данных и в Экстранете. Мы уйдём с Идена, инфоблокада будет снята, интерес к нашей расе будет расти. Я к этому росту... стараюсь подготовиться. Потому и вернулся. Можно вас попросить, Карин?

— Да, Явик.

— Передайте это, — он достал из ящика стола кристалл памяти, — Бенезии. Здесь — многие материалы о моей расе и о том, что и как было в прошлом Цикле. Здесь же — многие статьи, написанные Лиарой. И другими, немногочисленными современными исследователями. Думаю, сейчас матриарху будет интересно это прочесть... Или — перечитать. — Явик передал кристалл Чаквас. — Я вернусь на первую археоплощадку. Очень скоро вернусь и пробуду там, может быть, до самого отлёта с Идена.

— Понимаю, Яв. Успехов вам там... — Карин повернулась, шагнула к выходу из каюты. — Спасибо.

— Вам спасибо, Карин, — протеанин взглянул на уходившую Чаквас. Она почувствовала этот взгляд — добрый и задумчивый, внимательный и понимающий.

Другой взгляд. Тот, какой воин древней расы дарил далеко не каждому разумному. Нормандовцы, возможно, уже стали его второй семьёй. На Цитадели же, с учётом надёжности информационной блокады Идена, появление протеанина вполне может вызвать шок. Слишком уж нынешние обитатели Галактики привыкли к тому, что протеане вымерли.

Два слова — как клеймо, штамп, приговор. Тем сложнее будет быстро свыкнуться с противоположной мыслью: протеане вымерли не все.

Покинув каюту — 'выгородку' протеанина, Чаквас потратила несколько минут на то, чтобы убедиться в нормативности санитарного состояния коридора.

В каюте, принадлежащей Спектрам, врач не задержалась надолго — рутинная проверка, несколько пробников. Ни Сарен, ни Найлус не захотели тащить в свою каюту многие бытовые мелочи, предложенные иденскими поставщиками. Что-ж, их выбор.

Закрыв дверь каюты, Чаквас подумала о том, насколько же турианцы скромны — ничего сверх минимума.

Дверь в салон Бенезии была закрыта, ВИ замка светился красным светом. Врача этот запрещающий сигнал не смущал: в случае необходимости Чаквас могла бы проигнорировать сигнал и войти в каюту азари, воспользовавшись своим статусом. Сейчас для такого вторжения оснований не было, Карин остановилась перед дверью и дедовским способом обозначила своё желание войти — постучала.

— Рада вас видеть, Карин, — открывшая дверь Бенезия отшагнула в сторону, сделала приглашающий жест. — Входите. Присаживайтесь.

— Охотно, Бена. — Чаквас вошла, села в кресло, обернулась к хозяйке, достала кристалл памяти. — Явик просил передать это вам. Здесь — материалы по протеанам. В том числе и те, которые в нашем Цикле неизвестны даже специалистам. И — статьи, написанные по протеанской тематике Лиарой.

— Я обязательно поблагодарю Явика, Карин, — матриарх взяла кристалл, повертела его в пальцах, положила на полку. — Вы не торопитесь?

— Нет, не тороплюсь, — подтвердила врач. — Обход корабля я закончила, автоматика подготовит свой детальный отчёт, а я уже его составила. Вердикт, — она усмехнулась, — проблем нет, есть замечания и вопросы, но они — решаемы и устраняемы.

— Рада, — едва заметно улыбнулась Бенезия, присаживаясь в другое кресло. — Значит, я могу вас угостить горячим чаем... В коридорах, как я ощущаю, достаточно прохладно.

— Не откажусь. — Чаквас свернула экран инструментрона, взглянула на индикаторную полоску. — Бена, вас что-то гнетёт...

— Да. Многое, — не стала отрицать пожилая азари. — С тех пор, как я очнулась в медотсеке, я о многом думаю. Постоянно. Наверное, раньше, до попадания под власть Жнеца, я о многом не задумывалась. Действовала как-то, 'на автомате', что ли. Что у меня в жизни было такого уж разнообразного? Дом — работа — дом. Я не упоминаю сейчас выезды на всякие мероприятия протокольного и непротокольного характера. Я не вспоминаю сейчас визиты на другие планеты в Азарийском и не только в Азарийском Пространствах. Знаю, многие разумные уверены, что 'раньше было лучше'. А вот мне сейчас почему-то кажется, что лучше — это сейчас и здесь, в настоящем. Вот я в эти дни о многом думаю. И мне ясно, что эти раздумья — самое естественное, самое нормальное и самое нужное.

— Вы правы, Бена. — Карин не стала настаивать, побуждать хозяйку салона к большей откровенности.

Матриарх азари встала, подошла к кухонному столику. Приготовила чай, достала сладости, разлила напиток по чашкам. Перенесла чашки и блюдца с печеньем и конфетами на стол, села. Несколько минут молчала, почти бесшумно помешивая ложкой чай в своей чашке. Потом начала говорить. Не о себе, не о Лиаре, не об Этите, не о Джоне. О многом другом.

Полчаса разговора пролетели совершенно незаметно.

Провожая гостью до дверей салона, Бенезия обняла Карин:

— Спасибо. Я... рада и довольна, что именно вы меня выслушали. Мне стало легче. Намного легче.

— Теперь вы приходите ко мне, Бена. И — не только как к врачу. — Чаквас не стала улыбаться. — Вот, возьмите эти две аптечки. Пригодятся.

— Хорошо, — азари положила контейнеры с яркими медицинскими крестами на белоснежных боках на ближайшую полку. — Приду, обязательно приду к вам. В самое ближайшее время приду. Вы сейчас...

— Дэвид приглашал меня к себе. Я передам ему отчёт по результатам обхода ну и переговорю. А потом... Потом у меня вылет в райцентр к поставщикам. Буду общаться с кладовщиками. И выцарапывать у них необходимое нормандовцам.

— Выцарапаете. В этом я не просто уверена, Кари. Убеждена. — Бенезия с сожалением посмотрела на вышедшую в коридор Чаквас. — Успехов и спокойствия вам. Я останусь. Сегодня я хочу помедитировать и подумать. Ещё час. Потом — полечу в штабную часть ополченческой дивизии. Надо продолжать работу.

— Вам также — успехов и спокойствия, Бена, — обернувшись, сказала Карин, поправляя на плече ремешок укладки.

Идя по коридору к лестнице, ведущей на этаж, где располагалась командирская каюта, Чаквас вспоминала разговор с матриархом. Да, Бенезии сейчас трудно. И эти занятия с ополченцами вполне возможно, помогут ей встряхнуться. Немного быстрее и полнее ожить. Время отлёта с Идена приближается, а там... Там будет ещё сложнее. Цитадель. Станция, которая и сейчас сохранила славу обиталища для самых богатых, самых обеспеченных разумных органиков. Место концентрации 'сильных мира сего'. В каком-то довольно специфическом смысле сильных. А на поверку — совершенно не сильных. Едва только фрегат придёт на Станцию и вскроется многое, до того надёжно, ну — почти надёжно скрытое информационной блокадой на Идене... Будут и паника, и шок, и волнения. И многое другое, напрягающее и негативное. А впереди — война. Странная, непривычная война. По сравнению с которой противостояние с рахни и с кроганами выглядят тренировками для совсем зелёных новичков.

Андерсон встретил подругу на пороге своей каюты. Карин почувствовала: он её ждал, знал, что она обязательно придёт. Это ожидание было для Карин приятным. Оно только подтверждало, что на месте слепленного кое-как экипажа появился коллектив, объединённый не формальными признаками и взаимосвязями. Появилась семья.

Дэвид преодолевал традиционную отчуждённость командира от остального экипажа и команды, делал это спокойно, размеренно, чётко и результативно. А то, что он полюбил женщину-медика и она ответила на его чувства, полюбив ответно, только доказывало: 'Нормандия' — действительно особый корабль с особым экипажем. И не только потому, что на его борту теперь — двое Спектров, матриарх азари и единственный известный представитель ключевой расы предшествующего цикла — протеанин. А и потому, что мультирасовый экипаж был един не только внешне, но и внутренне.

— Рад тебя видеть, Карин. — Андерсон обнял её, вовлёк в каюту. Дверь закрылась сама, а Дэвид не выпускал Чаквас из своих мягких и приятных объятий. Целовал её — в губы, щёки, лоб. Целовал так нежно, что Карин и не заметила, как расслабилась, как Дэвид сел на диван и посадил её к себе на колени, продолжая обнимать и целовать.

Он ничего не говорил, он только обнимал и целовал свою гостью, свою подругу, свою любимую.

Не нужно слов, когда говорят чувства, эмоции, души. Карин обняла Дэвида и стала отвечать на его поцелуи. Да, конечно, она вроде бы пришла к командиру корабля, своему шефу, Но... люди не рождаются функционерами. И в армии служат не киберы 'с одной извилиной, да и той — от фуражки', а личности. Чаквас забыла об отчёте, забыла о протоколах, ритуалах, субординации. Она была счастлива тем, что Дэвид хотя бы на время отложил в сторону рутину. Для неё одной отложил очень далеко. И — очень быстро.

Редко она могла вот так уединиться с Андерсоном. Конечно, полёт только начался. И впереди обязательно будут такие важные минуты, но... Дэвид — волшебник, он прекрасно умеет превращать в праздник такие нечастые встречи. Особый праздник, предназначенный только для двоих. Правильно говорят мудрые разумные: любви все возрасты покорны.

Дэвид целует Карин, она целует Дэвида и действительно, пусть весь мир подождёт, пока они насладятся обществом друг друга.

А там будет и время для отчётов, для субординации, для службы, для работы.

Не надо слов. Они сейчас явно лишние. Тишина, неяркий свет потолочных и настенных софитов успокаивали, расслабляли.

— Карин, отчёты, как всегда прекрасны, — сказал Дэвид, просмотрев на экране своего настольного инструментрона файлы. — И я знаю, что они точны и правильны — по-другому у тебя и не бывает. Может, скажешь, что тебя беспокоит? Из того, что ты, по понятным мне причинам, не стала включать в отчёт. Неформат и всё такое. — Андерсон выключил настольный инструментрон, свернул экран, отодвинул прибор на край столешницы, сцепил пальцы обоих рук. — Вижу и чувствую, Карин.

— Это... сложно объяснить словами, Дэвид. Я сама себе не могу это объяснить внятно. А уж... — Чаквас помедлила. — Ладно. Попытаюсь. Я в последнее время часто просматриваю записи столкновения со Жнецом. Да, да, тем самым, над Иденом. Просматриваю записи того, что случилось потом. И каждый раз чувствую свою слабость и бессилие. Я не знаю, откуда мы возьмём силы... противостоять такому. Этот корабль, Дэвид... Я знаю, что он не один и это меня пугает. Понимаю, что всё это — эмоции, чувства. Жертв будет — миллионы, если не миллиарды. Для меня, как для врача... это неприемлемо. Сегодня я планировала побывать у поставщиков, на их складах. И... не могла решить, какие мне медикаменты брать — военные или, всё же гражданские. Нам, как членам экипажа и команды военного боевого корабля, конечно же, нужны армейские и флотские комплекты медикаментов, но... Пребывание на борту фрегата Бенезии мне показало, что мы не сможем ограничиться тем... что на корабле будут только воины, Дэвид. Эта война... она особая. Далеко не всегда в нашей человеческой истории были войны, в которых участвовало большинство населения стран, вовлечённых в конфликт. Далеко не всегда, к счастью, Дэвид. Хотя... это трудно назвать счастьем. А предстоящая война... Война, в которой может погибнуть разумная органическая жизнь в целой Галактике, которую мы до сих пор не знаем... Да, я помню, Дэвид, что вроде бы Жнецы не будут убивать слаборазвитые расы разумных органиков. Я это помню, но... Я не верю, что Жнецы в этот раз сумеют остановиться и не уничтожат всех. Не верю, — повторила медик. — Я много читала о Жнецах после того, как столкновение с Назарой... было окончено. Читала часами, когда была возможность. Конечно, много думала. Я не большой знаток техники и технологий, но уверена — рано или поздно Жнецы 'сорвутся' и начнут уничтожать всех разумных органиков подчистую. И не будут больше сортировать их по степени разумности. Я могу поверить в то, что в этот раз обойдётся, но для меня...

— Кари... — тихо произнёс Андерсон.

— Говоря откровенно, Дэвид, я не верю этому Назаре. Он, прежде всего — полумашина. Он может что угодно говорить, может убеждать нас — чистых органиков, в чём угодно, но он, прежде всего Дэвид, преследует свои цели и служит своей общности. И как бы ему ни хотелось разнообразия, он, я уверена в этом, будет стрелять в разумных органиков. Ведь когда начнётся Жатва, очередная Жатва, в разведке, которой вроде бы занимается этот Жнец, не будет никакой необходимости. Вся информация будет к тому моменту собрана. И её останется только использовать. Жнецы — полумашины, насколько я сумела это понять. И они... они быстрее любого разумного органика, они полнее воспринимают окружающий мир, они способны на то, что для нас — настоящее чудо. Плохое чудо, жестокое чудо, но — чудо, потому что мы на это — не способны. Мы не успели достичь такого уровня совершенства, Дэвид. Я понимаю, что тогда, когда мы даже бы только-только приблизились к такому уровню, Жатва была бы практически неминуемой. Неотвратимой. Это подтверждает то, что Жнецы... ограничивают расы разумных органиков в их праве на развитие, на эволюцию. Когда я это осознала, Дэвид... Я, которую называют 'лишённая нервов', я... Я плакала. Долго плакала. И у меня... у меня слишком мало веры осталось в то, что Назара... удержится в стороне. Останется в стороне. Да, я знаю, понимаю и осознаю, что он — не единственный Жнец и даже — не самый сильный. Я помню о Предвестнике.

— Карин, мы... — Андерсон снова не стал повышать громкость голоса.

— Дэвид, не надо. Не надо меня убеждать! Одно дело — противостоять соплеменнику, ну пусть — разумному органику другой расы, а здесь... Здесь придётся противостоять совершенно иному... Непонятному и страшному. Может быть, внегалактическому, но я бы сказала — потустороннему. Мы, люди, часто не можем справиться с тем тёмным, что является частью нас, частью нашей сути, но это... Это настолько малое тёмное по сравнению с тем, что скоро придёт в нашу галактику, что... Я чувствовала и чувствую не только свой личный страх, Дэвид. Я... я иногда думаю, сейчас — очень часто думаю, что незнание, неведение лучше, чем знание. Многие, очень многие иденцы теперь знают о Жнецах. Не только потому, что мы, нормандовцы, им кое-что рассказали, но и потому, что они сами поняли многое. Поняли, посмотрев на нас, почувствовав нас, пообщавшись с нами. Да, многие из них видели бой со Жнецом, видели то, что было после этого боя. Так уж получилось, что иденцы стали первыми, кто увидел Жнецов воочию. Это... очень трудное знание, Дэвид. Очень трудное. Я... я боюсь даже подумать, как тяжело будет остальным, когда они узнают то, что теперь знают и понимают иденцы. А они... Они узнают, потому что мы очень скоро покинем Иден. Информационная блокада будет снята, планета заговорит... Заговорит, как прежде... А я вспоминаю то, что увидела через мыслеобразы Явика. Увидела, как Иден замолчал на столетия, на тысячелетия! И я не хочу, чтобы Иден... и не только Иден — постигла такая же судьба второй раз... Протеане... Явик выжил не для того, чтобы погибнуть. Мы должны остановить Жнецов, Дэвид. Остановить — и уничтожить. Я понимаю, что говорю пафосно, чувственно, выспренно — назови так, как хочешь, но... Всё это слова, за которыми должны стоять дела. Мы должны уничтожить Жнецов. И этим всё сказано. Не знаю, сколько времени потребуется для их уничтожения, знаю и помню, что протеане воевали со Жнецами больше тысячи лет. Точная цифра сейчас мне совершенно не интересна и не важна. Уверена, что мы будем воевать с этими креветками столько, сколько потребуется. Не знаю... Трудно такое совмещать в памяти, сознании, душе. Пятьдесят тысяч лет было потрачено на то, чтобы появились новые разумные расы, развились старые. И всё потому, что прошлый Цикл был завершён победой Жнецов. Очередной победой, Дэвид. И когда я подумаю, что таких побед у Жнецов было больше десятка... Я боюсь, что я могу сорваться.

— Карин... — тихо сказал Андерсон.

— Я уже столько лет, Карин, Дэвид. Речь — не обо мне. А о тех, кто только-только родился на Идене, только сделал свой первый в этом мире вздох, только открыл глаза и что-нибудь чётко или — почти чётко — успел разглядеть. О тех, кто хочет любить, хочет, чтобы у него или у неё были дети, чтобы была хоть какая-нибудь вера в лучшее будущее. О тех, кто прожил жизнь и теперь, узнав о близкой войне со Жнецами, с этими креветками, не хочет, чтобы его жизнь закончилась вот так... Люди и другие органики неглупы, Дэвид. Как бы мы ни скрывали информацию об индоктринационном воздействии... Она всё равно станет известной. Это... потеря личности, Дэвид. Остаётся тело... ну, почти остаётся. А личность... меняется. Заменяется. На марионетку. Я, врач, мало знаю о деталях и тонкостях индоктринации. Слишком это ново и потому — сложно. Я до сих пор не могу представить себе в полной мере то, через что прошла Бенезия, через что прошёл Сарен. Да, Артериус — жесток, беспощаден, он, может быть, слишком зол на многое. Но, по меньшей мере, он сам выбирал свой путь, а когда он стал хаском... за него путь стал выбирать Жнец. И этот путь был одним — противостояние с нормальными органиками. Если турианцы к такому хоть как-то готовы, как раса воинов, то... Бенезия... Не знаю, но уверена, что азари, матриарх к такому была точно не готова. Раса дипломатов, раса, наученная протеанами хоть как-то хранить баланс между другими разумными расами. Может быть — даже удерживать их от хотя бы межрасового конфликта.

— Предполагаешь, что Жнецы рассчитывают на разобщённость? — негромко спросил Андерсон.

— По логике, Дэвид, выходит, что именно на это они рассчитывают, — подтвердила медик. — И вопрос даже не в том, человеческая или нечеловеческая эта логика. А в том, что они тоже действуют в рамках. В очень жёстких рамках.

— Либо — победа, либо — поражение? — уточнил командир фрегата.

— Именно так. Допускаю, Дэвид, что Жнецы готовы воевать долго — своеобразный третий выбор. Но финал будет только таким — одним из двух возможных.

— Мы, Карин, тоже готовы воевать долго. В этот раз, уверен, что готовы. — Он обнял подругу. — Давай ещё немного... побудем вместе.

— Давай. — Карин улыбнулась.

Дэвид... он прав. Война — войной, а розы — розами. И для роз обязательно будет время. И до войны, и во время войны, и после войны. Обязательно будет время. Сейчас надо любить друг друга. Потому что любовь — самое важное, самое главное и — самое сложное. А Жнецы... Они примитивны. Раз за разом убивают, раз за разом приходят и уходят. И ничего вне этой своей программы не знают, не видят, не чувствуют. Это — Жнецы. А люди и другие разумные органики — они иные.

Усевшись в салонное кресло челнока, Карин пристегнулась, взглянула в иллюминатор. Дэвид стоял у входа в ангар и смотрел на неё. Смотрел мягко, внимательно и очень спокойно. Провожал. После того разговора о Жнецах, о предстоящей войне, они несколько десятков минут провели вдвоём. И видеть Дэвида снова, здесь, в ангаре фрегата, было... Приятно. Для кого-то из людей это — мелочь, а для неё, после того разговора, после того, как Дэвид, не прерывая, выслушал её, понял её беспокойство, её страх, её опасения... Это внимание было очень важным и ни в коем случае — мелочью.

Дэвид не стал что-либо рекомендовать ей. Не стал решать за неё, брать ли только военные медикаменты и аппаратуру или всё же следует взять на борт фрегата и медикаменты, и аппаратуру, предназначенную для гражданских разумных. Сейчас, пока челнок прибудет в расположение складского комплекса, есть ещё время просмотреть все данные и принять хотя бы предварительное решение.

Кораблик вышел за пределы ангара, миновал шлюз и набрал высоту — всё это Чаквас отметила механически, раскрывая средний экран инструментрона и активируя виртуальную клавиатуру.

Челнок опустился на стояночную площадку мягко и быстро. Когда Чаквас выходила, водитель выглянул из кабины, затем вышел следом:

— Доктор, решать, конечно, вам, но... Берите всё, что сможете. И те, и другие... Машина выдержит. А я помогу вам всё погрузить. И — не торопитесь. Командир сказал — челнок в полном вашем распоряжении.

— Спасибо, Грэг. — Карин усмехнулась, вызвав на лице водителя ответную улыбку. — Позволите мне самой разобраться с кладовщиками?

— Это — ваше, док. Уступаю, — водитель поднялся в кабину, уселся в кресло, закрыл иллюминатор шторкой.

Всё это Чаквас видела боковым зрением, идя к офисному зданию.

Разговор с кладовщиками и их менеджерами получился деловым и коротким. Просматривая предоставленные служащими документы, Чаквас не могла не думать, что работники комплекса делают гораздо больше, чем должны по любым инструкциям и протоколам. Медикаменты и аппаратура были абсолютно новыми, лучшими и в самых полных комплектациях.

Войдя в складской ангар, Чаквас взглянула на поддоны — всё отобранное было уже упаковано и готово к погрузке. И это — за те немногие минуты, которые она провела в офисе?! Кладовщики традиционно были жутко неторопливыми служащими, но увиденное в ангаре на поддонах — выбивалось за пределы неторопливости слишком далеко. Что-то на Идене начало очень серьёзно меняться, если скорость работы обычных складских работников настолько возросла.

Поддоны один за другим оказывались в грузовом отсеке челнока. Часть аппаратуры и лекарств были размещены в пассажирском салоне, но Грэг, весьма неодобрительно относившийся к 'захламлению', на этот раз промолчал. А ведь он был недоволен — в этом Чаквас была уверена.

Поблагодарив грузчиков, попрощавшись с ними и с конторскими служащими, Карин поднялась в салон, села в кресло. Взгляд медика пробежал по упаковкам и остановился на трёх коробках. Их точно в перечне не было.

— Доктор, это — подарки, — сказал водитель. — Они упаковали их в моём присутствии. Вам, Андерсону и Шепарду. Никаких напитков, никакой еды, никаких лекарств. Ничего такого. Просто... сувениры. Я — не большой знаток безделушек, но это — явно не фабричное. Понимая нашу недоверчивость, они предоставили мне все возможности проверить сувениры. Никаких признаков, ничего. Я проверял их четверть часа, док. Своими приборами. Не их. Всё чисто.

— Рада, Грэг. Спасибо, что сказали. — Чаквас взглянула в иллюминатор, увидела уменьшающиеся в размерах 'кубики' складского комплекса. — Что-то очень изменилось на Идене, Грэг. Что-то очень изменилось. Надеюсь, к лучшему.

— Я тоже отметил это, доктор, — сказал Грэг, включая автопилот и выходя в салон из кабины. Он взялся за поручень, но садиться в свободное кресло не стал. — Хорошо, что изменилось. Значит, Иден и его жители будут сражаться со Жнецами. И не сдадутся.

— Не сдадутся, Грэг, — сказала Чаквас.

Прибывший челнок ждали. Карин проследила, чтобы медикаменты и аппаратура были помещены в хранилище и размещены там правильно, безопасно и надёжно.

Закрывая двери пеналов, она и не заметила, как к ней подошёл Андерсон. Ничего не говоря, он обнял её за плечи, привлёк к себе. Она спрятала лицо у него на груди.

Нет, она не плакала. Ей было сложно пояснить, что она сейчас чувствовала. Да, радость, потому что удалось получить для нормандовцев редкие и ценные лекарства, медицинские инструменты и расходные материалы. И гордость за то, что иденцы правильно поняли многое.

— Пойдём ко мне, Кари, — тихо сказал Андерсон, и она едва заметно кивнула.

Только тогда, когда она села на диван в каюте Дэвида, когда услышала стук закрываемой двери, она поняла, что может больше не сдерживаться. Она заплакала, обняв сидевшего рядом с ней Андерсона и ей было всё равно, что очень многие разумные воспринимают её как 'лишённую нервов'. Всё равно, потому что Дэвид — не 'очень многие'. Он... Он для неё единственный. Сейчас она поняла это со всей остротой, какая только ей была доступна.

Да, она понимает, что Дэвид не будет торопиться, не будет спешить. Да, он хочет детей. И понимает, что Карин не сможет забеременеть. В самое ближайшее время — не сможет. Единственный врач на корабле. Дэвид знает, что она не хочет уходить в отпуск сейчас, даже если повод будет более чем уважительный — беременность. И потому — будет медлить. Так же как медлит Шепард. И эта медлительность, эта неспешность Андерсона Карин так приятна... что сейчас она была готова провести рядом с Дэвидом в его каюте ещё несколько часов. Столько, сколько будет нужно и важно им обоим.

Андерсон проводил её до Медотсека, немного подождал у закрытой двери, отвечая на приветствия проходивших нормандовцев.

Карин села в рабочее кресло, взглянула на экраны, отметила отсутствие красных сигналов. Значит, всё в норме. Как же созвучно звучит — 'норма' и 'Нормандия'. Хорошо звучит.

Она откинулась на спинку кресла, подголовник мягко коснулся затылка. Чаквас закрыла глаза. Да, в каюте Андерсона она плакала. Долго плакала и чувствовала, что рядом с Андерсоном она может быть обычной женщиной — ранимой, чувствительной, восприимчивой. Только рядом с Дэвидом.

Дэвид обнимал её, целовал, и она вскоре перестала плакать. Да, она не поднимала голову, она спрятала своё лицо на груди Андерсона. Спрятала и постепенно успокоилась.

Дэвид... Он говорил с ней. Тихо говорил, неспешно.

Она слушала его голос, слышала его дыхание, стук его сердца. И о многом думала, многое вспоминала.

Андерсон... Он подарил ей уверенность в будущем. В близком и отдалённом. Ту самую уверенность, в какой она больше всего нуждалась. И какую мог подарить ей только Дэвид.

Мог — и подарил. А ведь многие разумные могут — и не дарят эту уверенность другим разумным.

Сейчас она немного, совсем немного посидит в своём любимом кресле и снова вернётся к работе.

К своей работе, за которую она, как были убеждены очень многие её коллеги, да и не только коллеги, вышла замуж. Которую она умеет делать хорошо. И будет делать хорошо. Потому что работа эта ей не только нужна, но и очень важна.

И стала ещё более важной с того момента, как Карин ступила на палубы 'Нормандии'. Фрегата, который его обитатели всё чаще называют кратко и ёмко: 'Нормой'.

Четверть часа полёта Шепард провёл за чтением новопоступивших файлов и файлов, переданных офицером-сопровождающим. Сконцентрировавшись, Шепард не обращал никакого внимания ни на пейзаж за окнами салона, ни на шелест двигателей, ни на мерцание индикаторов пультов. Файлы приходили непрерывно, их нужно было прочесть, содержание — обдумать, написать короткие, точные ответы.

Время... Главное время. Сейчас надо было взять хороший разгон, набрать хороший темп, а дальше... Дальше — поддерживать этот темп, чтобы не пришлось потом, под огнём, под обстрелами пытаться и стараться навёрстывать.

Спрыгнув с зависшего челнока, Шепард выпрямился и откозырял подошедшему лейтенанту.

Миновав КПП, офицеры спустились через шлюз в подземные уровни, где размещались надёжно укрытые от постороннего внимания комплексы, предназначенные для перехвата выявленных локаторщиками космических целей.

Иден-Прайм, конечно, не располагал полноценной группировкой военных спутников, служивших визитной карточкой планет, где находились большие военные базы. Но кое-какие спутники военного назначения, о которых традиционно не знали гражданские власти Идена, имелись. И сейчас специалисты воинской части занимались совершенствованием их работы и разработкой вариантов использования этого технического богатства в военное время.

Шепард решил начать знакомство именно с сектора спутников, поскольку эти 'космические глаза и уши' обитателей Идена могли не только учуять и идентифицировать приближающегося к планете врага, но и очень больно 'ужалить' его. Затормозив, обездвижив и уничтожив.

На Идене располагалось несколько таких воинских частей, для которых спутники являлись основным оружием. Резервирование и дублирование — их полезность, важность и ценность никто из разумных органиков не мог опровергнуть и просто отрицать. Сейчас воинские части, входившие в состав спутникового сегмента комплекса перехвата космических целей, не только несли боевое дежурство, но и отрабатывали варианты противодействия — информация, предоставленная нормандовцами, позволяла уйти от шаблонности и учить воинов действовать в весьма нестандартных ситуациях.

Иденцы уже знали, что нормандовцы не склонны заниматься парадами и иной показухой. Офицерам, старшинам, сержантам и рядовым воинам понравилось, что прибывший офицер-спецназовец не начал свою работу в воинской части с общения с командованием. Шепард поинтересовался нуждами секторов обеспечения: техников, инженеров, медиков, поваров, побывал в их жилых закутках и служебных кабинках, просмотрел немало профильных документов.

Согласовав со специалистами варианты исправления ситуаций, Шепард прошёл в боевые части. Снова — движение от пульта к пульту, от поста к посту, от отсека к отсеку. Деловые разговоры, внимательное изучение показаний приборов, наблюдение за работой систем и механизмов, обсуждение планов и вариантов.

Капитан отмечал, что иденцы-воины во многом уже — другие. И не только потому, что они впервые за очень долгое время ощутили свою реальную важность и необходимость для населения планеты. Но и потому, что теперь они заняты совершенно реальной боевой работой. Они действуют и живут по-боевому уже сейчас, когда вокруг ещё мир. Предвоенное время для них — не время безделья и погружения в самоуспокоенность, а время подготовки к схватке с сильным, опытным и изворотливым противником.

Залы пультовых, посты ремонта и обслуживания спутников, стартовые стволы и позиции, вирт-планшеты и карты систем информационного обеспечения и поддержки. Постепенно Шепард уяснял себе реальную ситуацию подготовки планеты к противодействию Жнецам. Может быть, действительно справедливо называть всех — и эти 'креветки'— корабли, и их сопровождение только Жнецами?! Разумные органики сами потом классифицируют, отделят сильнейшие, самые большие корабли — тех самых Жнецов от сил поддержки. Как же назвать эти силы поддержки? Приспешники, сообщники? Может быть и так. Каждая раса сама обозначит 'помощников' Жнецов. Если Явик прав и индоктринация по-прежнему будет использоваться Жнецами, то... Война будет очень сложной. К такому воздействию в таких масштабах нынешние разумные органики не готовы.

Попрощавшись с лейтенантом-сопровождающим у наземного шлюза, Шепард, привычно раскрывая средний экран наручного инструментрона, поднялся в салон. Отметил на водительском планшете следующую точку маршрута — воинскую часть, которая располагала стартовыми и управляющими комплексами спутников-перехватчиков.

Усевшись в кресло, старпом привычно погрузился в чтение пришедших на инструментрон файлов. Информация обновлялась непрерывно и надо было успевать реагировать на эти изменения.

Предотлётные заботы. Часть третья. Спектры и полиция Идена.

— Слышал о том, что нам дали одни дополнительные сутки? — спросил Сарен, встав с постели. — Или?

— Слышал, Сар, — кивнул Найлус. — Какие планы?

— Будем заниматься правоохранительной системой. Пора ещё раз вспомнить, Най, что мы с тобой — Спектры. — Сарен кинул быстрый взгляд на напарника.

— Но... — молодой турианец встал, сделал несколько махов руками, заправил постель, обернулся.

— Понимаю, Най, но... всё меняется. Галактическая безопасность имеет фундамент, — уточнил Сарен.

— Помню. Это — региональная и местная безопасность, — сказал Найлус, одеваясь в комбинезон. — Значит, теперь такой план в действии?

— Без выполнения этого плана половина населения Галактики не выживет, Най. Всё просто. — Сарен застегнул 'липучки' на куртке. — Пойдём, поспаррингуем.

Спустившись в трюм, турианцы прошли в ту часть, где был оборудован спортзал. Сарен закрыл дверь на защёлку, огляделся по сторонам, убедившись, что зрители пока что не появлялись. Отойдя на середину выгородки, он принял боевую стойку. Найлус хотел учиться?! Пусть учится!

Спарринг прошёл нормально. Хлопнув Найлуса по плечу, и тем самым выразив одобрение успехам напарника, Сарен первым направился в душевую кабинку.

Вернувшись в каюту, старший турианец облачился в скафандр, проверил, как работает автоматика шлема. Турианские скафандры сконструированы так, что шлем — неотъемлемая часть конструкции. Похожие системы были только у кроганов.

— Сар, тебя раздражает... — Найлус вошёл в каюту, подошёл к пеналу со скафандром, облачился.

— Меня раздражает то, Най, что наша работа с иденскими правоохранителями оказалась не настолько эффективной, насколько она должна была быть. Знаю, выражаюсь достаточно коряво, но ты, надеюсь, понимаешь, что я стараюсь удержаться в рамках. Чаквас и Шепард меня вытащили из хаскококона, они очень надеются, что я буду держать себя в рамках. Ты единственный больше всех знаешь, кем я был, что я делал и какая у меня репутация. Когда мы с тобой ездили в райцентр и работали там с правоохранителями, когда мы ездили в Константу и работали там с руководителями Сил Полиции. Тогда я ещё мог и хотел надеяться, что они поймут, Най. Поймут то, с чем придётся столкнуться. Я ждал, ждал этого понимания, но я этого понимания не увидел и не почувствовал. Если хочешь, то скажу так: я его, это понимание, не ощутил. Знаешь, что я читал на своём инструментроне каждые два часа ежедневно? Помню, ты не любишь влезать в дела напарника глубже допустимого уровня, потому я тебе скажу: я отслеживал информацию о ситуации с преступностью на Идене. И я не увидел даже минимальных положительных изменений. И это — не инерция, Най. Это — нежелание что-либо менять.

— Сар, ты снова продолжаешь гнуть свою линию, — сказал Найлус, проверяя оружие и пристёгивая снайперку к наспинным креплениям.

— Если я не буду гнуть свою линию, Най, то мы можем спокойно сказать, что Корпус Спектров не справится со своими задачами в предвоенный период, Най, как он не справлялся с этими задачами в мирное время. А если Корпус не справится со своими задачами в предвоенный период, то в войну он вступит недопустимо ослабленным. Всё стандартно.

— Сар, я понимаю, что ты...

— Понимаешь — хорошо. На Цитадели нам с тобой придётся заняться общением с членами Корпуса. А там, на Станции, мы пробудем недолго. Очень недолго. Понимаешь?

— Напряжённое будет общение, — кивнул молодой турианец, пристёгивая штурмовую винтовку и проверяя боезапас в укладках.

— Ты прав. Очень напряжённое. Но кроме меня и тебя это никто не сделает. И если мы допустим, что после ухода с Идена здесь ничего существенно не изменится в нашей сфере, за которую отвечает Корпус, как правоохранительная структура, то нам очень сложно будет за считаные сутки повлиять на Корпус в целом, будучи на Цитадели. Это нам осложнит дальнейшую работу в длительном полёте. Понимаю, что повторяюсь, но отмечу, что у меня нет сомнений: полёт от Цитадели будет очень длительным. И после Тессии, куда мы доставим Т'Сони — одну или обеих — сейчас это не критично, у нас будет мало посадок на приемлемых планетах и тем более — на станциях.

— Согласен. Полагаешь, что придётся надавить? — Найлус шагнул к двери каюты, открыл её и остановился на пороге, обернувшись к напарнику.

— Полагаю, — подтвердил старший Спектр. — Придётся надавить. И — не раз. — Сарен подошёл к своему ученику. — Хорошо, что ты... меня понял, Най. Знаю, что меня временами трудно понять... Шепард сделал очень много для того, чтобы я вернулся, но всю остальную дорогу к окончательному возвращению я должен пройти сам. И сейчас, Най, я чувствую, что эта дорога не закончится даже тогда, когда я буду на Цитадели. Увы.

— Ты пройдёшь эту дорогу, Сар, — сказал Найлус, выходя в коридор. — И я — буду рядом.

— Хорошо, Най.

Нажимая сенсоры на потолочных пультах транспортёра 'МАКО', Найлус поглядывал на индикаторы. Машина оживала, створки ангара открывались, аппарель опускалась. Всё было нормально, рутинно. Сарен, усевшись в кресло второго пилота, просматривал обновляемые файлы на экране своего наручного инструментрона. Внешне он оставался спокойным и любой разумный, не принадлежащий к турианской расе, счёл бы его холодным и отстранённым. Турианец Найлус чувствовал недовольство Сарена. Сильное недовольство. Пока что — внутреннее.

— 'Мако-первый'. — Найлус надавил сенсор. Два челнока, два транспортёра. Обычная комплектация разведывательного фрегата. Второй транспортёр оставался в ангаре в дежурном режиме. — Маршрут подтверждаю. Прошу разрешение на выезд.

— 'Мако-первому' — выезд разрешаю, — вахтенный офицер фрегата убедился, что пандус чист. — Успешной работы.

— Спасибо, 'Нормандия'. — Найлус вывел транспортёр за пределы посадочного поля, взглянул на экраны бокового и заднего обзора, повернул машину чуть влево, выводя 'МАКО' на дорогу. — Сар...

— Ты прав. Я ещё более недоволен сейчас, чем был недоволен, находясь на фрегате. — Артериус едва сдерживался. — Вот, просматривал файлы. Они постоянно обновляются, я использовал программы сравнения с архивными данными. И не нашёл ни разу никакого улучшения, Най. Никакого.

— Вот почему ты попросил техников установить на крышу 'МАКО' 'люстру' и подключить сирену с маячками-стробоскопами в фарах. Предчувствие?

— Нет, Най. Просто... если они ничего не сделали так, как мы им посоветовали — они остались на прежнем уровне готовности к всплеску преступности в масштабах и района и планеты в целом. И, боюсь, вся это цветомузыка нам, Най, пригодится. И нам пригодится кое-что более действенное.

— Сар...

— Ты намекаешь на мою жестокость, Най? — усмехнулся Артериус. — Я не собираюсь устилать этажи Управления Полиции трупами, будь то люди, турианцы, азари и любые другие разумные. Я собираюсь, Най, показать, что иногда галактическая безопасность очень жёстко занимается мелочами, которые на самом деле мелочами не являются. — Сарен хлопнул ладонью по подлокотнику. — Показать всем, кого мы только встретим в этом самом Управлении Полиции районного центра, а потребуется — и в Управлении Сил Полиции Идена в Константе.

— Не сомневаюсь, Сар. Это будет... действенно. — Найлус притормозил, пропуская поток машин на перекрёстке, поглядывая на светофор. — Только...

— Да буду я держать себя в руках, Най. Буду. Знаю, что очень многие иденцы меня боятся, опасаются...

— И вспоминают Сарена Артериуса, каким он был этак два десятка лет тому назад. Или даже раньше, — поддакнул Найлус.

— Для меня нет разницы, сколько я провёл в хаскококоне Для меня есть разница, выживет ли на Идене хотя бы четверть ныне здравствующих его жителей, когда Жнецы явятся на орбиту планеты. Слышал у людей интересное выражение, которое, как мне представляется, очень показательно: 'для сбора дани'. Очень точно обрисовывает возможную перспективу. Думал, что появление протеанина, столкновение Жнеца с фрегатом Альянса чуть ли не в километре от поверхности Идена заставят местных жителей и планетные управляющие структуры очнуться от спячки. Наверное, я в очередной раз понадеялся на лучшее.

— Может быть, Сар. Но ведь ты прошёл дальше. — Найлус проехал перекрёсток, свернул направо. — И собираешься идти ещё дальше.

— Если я не пройду дальше, Най, то... — Сарен заставил себя умолкнуть — Найлус не заслуживал услышать поток крепких турианских выражений.

— Ладно, не продолжай. Но действительно, Сар, не надо трупов и не надо даже легкораненых.

— Это уж как получится, Най. — Сарен закрыл инструментрон. — Нечего читать дальше. Слишком всё застыло. Никаких подвижек, никаких улучшений. Если я не буду действовать, то единственная подвижка, какая будет иметь место в масштабах этой планеты, то это будет подвижка в сторону кладбища. Я такой подвижки не хочу, поэтому, Най, сам понимаешь, разговоры будут короткими, а вот воздействия — жёсткими. Увы.

— Знаю. Мы им дали возможность проникнуться, понять, осознать, — кивнул Найлус, посмотрев на обзорные экраны и увеличивая скорость бронетранспортёра. — Оглядываются на нас, Сар. Не понимают, зачем на военном транспортёре полицейская... как ты сказал — цветомузыка?

— Пусть не понимают. — Сарен взглянул на экраны. — Им и не нужно понимать. Мне нужно, чтобы перспективу поняли те, кто присягал защищать закон и порядок на этой планете. Для меня этого вполне достаточно. — Артериус взялся за скобу поручня. — Най, я понимаю, что ты едешь с небольшой скоростью для того, чтобы не привлекать к нам внимание, но у нас слишком мало времени в запасе, чтобы столь щедро тратить его на дорогу. Доведи, пожалуйста, скорость до верхнего разрешённого предела и держи её на этом уровне. На каждом участке — до здания Управления.

— Хорошо. — Найлус вдавил педаль. Транспортёр сменил полосу со средней на крайнюю левую. — Ещё немного...

— Надо будет — врубишь 'цветомузыку'. Мы уже достаточно времени потратили на разговоры, Най. Наступила очередь действовать, а не разговаривать.

— Что за... — острый слух Найлуса выделил среди шума потока машин гул мощного двигателя. — Поднимаю три беспилотника, Сар. Пробей эту машину по базам, — молодой турианец щёлкнул когтем по экрану навигатора. — Похоже, у нас появился предлог.

— Появился. — Сарен, хищно улыбнувшись, простучал когтями по сенсорам своего наручного инструментрона. — Стритрейсерша, чтоб её... — старший Спектр взглядом проводил ушедшую вперёд спортивную машину, — скорость — под двести.

— Посты впереди оповещены, — удерживая руль 'МАКО' одной рукой, другой рукой Найлус набрал на своём инструментроне несколько команд. — Постараются задержать.

— Если сумеют, — протянул Сарен, вглядываясь в экраны, на которых уже появилось изображение с камер трёх беспилотников. — Умненькие машины, держат мёртво. Но, похоже, она их в упор не замечает.

— У неё сейчас другие заботы — на трассе удержаться, — ответил Найлус, протягивая руку к сенсорам бокового пульта. — Похоже, пришло время 'цветомузыки'.

— Давай, только аккуратно. Она огибает машину за машиной, но это везение скоро кончится: впереди — райцентр, там машин больше. — Сарен просматривал на экране инструментрона материалы из полицейских баз данных и вполголоса ругался, заставив автопереводчик уйти в глубокий аут. Найлус, вдавив педаль до пола, не оборачивался к напарнику, отчётливо слыша каждое слово, сказанное им и понимая, что если Сарен закипел, это надолго.

'МАКО', мерцая стробоскопами и 'люстрой', изредка включая сирену, понёсся вперёд. Другие машины быстро уходили с левой полосы вправо, освобождая дорогу.

— Трасса впереди уже перекрыта тяжёлыми грузовиками. До прибытия туда у стритрейсерши остались считаные минуты. Её уже преследует один полисмен на мотоцикле, — сообщил Сарен. — Думаю, нарушительница будет уходить через виноградники. Трассу она пройти не сможет, там для машины нет места. Поток замирает. И она это уже видит.

— Смельчак, — бросил Найлус, имея в виду полисмена. — Дополнительный раздражитель для этой отмороженной.

— Охота пуще неволи, так, кажется, люди говорят в этих случаях. — Сарен взглянул на боковые экраны. — Да, поток уже здесь замирает, но... Духи, она таки решилась уходить через виноградники! — он щёлкнул когтем по экрану. Найлус бросил на пластину короткий взгляд, отметив, что спортивная машина проламывает пятый ряд лёгких сетчатых конструкций, увитых лозой. — Я её заставлю платить из собственного кармана! Оплатит весь ущерб! Лично.

— Преследователь... Он идёт за ней. Как по накатанной колее, через проломы. Она закладывает вираж, пытается обойти заслон... Обошла, — поглядывая на экраны, Найлус притормозил у места, где спортивная машина сошла с трассы. — Куда, Сар?

— Следом, конечно, Най. На трассе нам делать сейчас — нечего, — ответил Сарен. — Беспилоты держат её прочно. Это — хорошо, — едко усмехнулся старший Спектр. — Я успел уже найти на неё достаточно компромата. Хороший такой разговор получится — и с ней и с правоохранителями. Деловой такой разговор. — Сарен спрятал улыбку, посерьёзнел. — Вперёд, Най. На полную!

— Есть, — включив на несколько секунд сирену, Найлус заставил машины на средней и крайней левой полосах дороги шарахнуться назад, миновал пролом в дорожном ограждении и включил полный привод. — Оперативная фиксация ситуации — работает!

— Лады. — Сарен продолжал набирать команды на клавиатуре своего инструментрона. — Духи, она выехала на трассу, которая теперь пуста в обе стороны! Этого она не упустит! Для неё это — как для рыбы — вода. Так я и думал — она газанула! Скорость опять под двести, а до райцентра — считаные десятки километров. Ускорься, Най!

— Сделаю. — Найлус вдавил педаль до пола и транспортёр, следуя через проломы в сетчатых держателях, прошёл по 'дуге' и выехал на трассу, взвыв сиреной. — Светофоры переключены... Как не переключены, почему?!

— Не успели. Или — не сумели. Вряд ли — не смогли, — проговорил Сарен. — Давай, двигай, уже начинаются зоны остановок общественного транспорта. Город — близко.

— Выполняю. — Найлус включил сирену в постоянный режим и усилил мерцание стробоскопов. — Разъезжались с её пути... Кто — куда, — взгляд молодого Спектра скользил по корпусам машин.

— А то... — Сарен взглянул на экран с картинкой от одного из беспилотников. — Духи, там...

Короткий зуммер системы слежения привлёк внимание Найлуса. Трасса была пустой, поэтому молодой Спектр на несколько секунд отвлёкся от наблюдения за дорогой, по которой мчался транспортёр и, взглянув на экраны, увидел, как спортивная машина сносит с 'зебры' пешеходного перехода коляску с ребёнком и отбрасывает на обочину молодую женщину. Не снижая скорости, спорткар уходит дальше, к пригородам райцентра.

— Я передал информацию о случившемся, Най. Вперёд. Теперь — приготовь оружие машины и — постарайся догнать её. — Сарен, не глядя на салонные экраны, простучал когтями по сенсорам инструментрона, нажал сенсор ввода и, подняв голову, добавил. — Теперь — всё. Она — перешла черту!

— Есть. — Найлус открыл крышку пульта, расположенного под левой рукой, перебросил в нерабочее положение блокираторы. — Оружие — готово. Начинаю с беспилотников.

Летящий первым аппарат послал в сторону несущейся по трассе машины невидимый луч. Спорткар заискрился — сработала система визуального выделения нарушителя. Машины на дороге стали появляться чаще, их водители, увидев мерцание машины, несущейся им навстречу, прижимались к обочине. Два других беспилотника снизились над трассой и взяли под прицелы колёса спорткара.

— Удар! — скомандовал, выбрав момент, Сарен. Найлус надавил сенсор. Катки задних колёс спорткара превратились в лохмотья. Беспилотники взяли машину, резко снизившую скорость и чуть не пошедшую юзом, в 'карусель'. — Теперь — двигатель. Гаси!

Найлус кивнул. Головной беспилотник обесточил машину. Сорвавшись в занос, спорткар неуклюже развернулся на почти пустой трассе и остановился. Бронетранспортёр объехал замершую 'двухместку', автоматика башенного орудия взяла кабину под прицел и Сарен, открыв дверь, соскочил на землю, рванувшись к водительской двери спорткара. Рывком распахнув дверцу, турианец выволок упиравшуюся девушку из кабины. Развернул её лицом к машине, сковал руки за спиной и уже хотел зачитать права, как она, повернув голову, плюнула ему в лицо. После чего грязно витиевато выругалась, обозвав Спектра 'птицемордым'. Удар руки в бронированной перчатке по щеке был быстр и страшен — потерявшая сознание стритрейсерша сползла на землю.

Шелест мотоциклетного движка привлёк внимание Найлуса, уже успевшего выйти из 'МАКО' и теперь наблюдавшего за происходящим у спорткара. Беспилотники — все три — вились над местом происшествия, обеспечивая охрану, защиту, наблюдение и фиксацию всего происходящего.

— Спектры? — офицер полиции, соскочив с мотоцикла, подошедшего почти вплотную к 'МАКО', козырнул. — Успели таки... Впереди — школа и детский сад, там закончились занятия первой смены. Хорошо, что она туда не добралась... — полисмен наклонился, взглянул в лицо лежавшей навзничь изломанной куклой стритрейсерши. — Опять... — полицейский явно её узнал. — Сколько раз мы уже её задерживали... Пустое, отец отмажет в очередной раз.

— Найлус. — Сарен повернулся к напарнику. — Закрепи её сверху на броне. — Старший Спектр посмотрел на полисмена. — Оформите здесь всё, что касается машины, отправьте спорткар на штрафстоянку.

— Есть, — патрульный козырнул, открыл капот спорткара. — Вы забираете это дело в ведение Корпуса?

— Да. — Сарен сложил инструментрон. — Беспилотники пока остаются в дежурном режиме здесь. Так что — будьте любезны, сделать всё по максимуму, офицер. А мы пока побеседуем с правонарушительницей и сделаем свою часть работы.

— Нельзя ли... — патрульный взглянул на сидевшую на крыше транспортёра девушку, пытающуюся освободиться от наручников, пристёгнутых к десантной скобе.

— Нет. Прокатится с ветерком, проветрится, — хищно усмехнулся Сарен, направляясь к 'МАКО'. — Действуйте, офицер, — он влез в бронекапсулу, сел в кресло, взглянул на напарника. — Поехали в управление, Най. Это дело теперь — наше. Оно будет резонансным и сложным. Уверен. Включи 'цветомузыку' в рабочий режим. С сиреной.

Младший Спектр кивнул, включая двигатели машины и запуская стробоскопы и сирену в работу.

Несколько минут — и 'МАКО' заезжает на стоянку перед Управлением Полиции райцентра. Увидев знаки Спектров на скафандрах прибывших турианцев, дежурный по стоянке вытянулся в струнку.

— Сними её, Най. — Сарен сделал брезгливый жест в сторону девушки. — Тащи в комнату для допросов, которая, уверен, сейчас должна быть свободна.

Найлус вспрыгнул на крышу транспортёра, открепил наручники от скобы и потащил упиравшуюся девушку ко входу в Управление. Пройдя через неширокий коридор, младший Спектр вталкивает нарушительницу в комнатку, сажает на пластиковый стул, крепит к настенной скобе наручники и садится за стол, разворачивая инструментрон.

— Имя, фамилия, год рождения, место жительства, род занятий.

— Зачем?! — выкрикивает стритрейсерша.

— Закон требует. — Найлус коротко взглядывает на сидящую напротив правонарушительницу.

— Да пошёл ты! — она попыталась набрать в рот слюны, но удар перчаткой по другой щеке заставил нарушительницу инстинктивно открыть рот. Вся слюна оказалась на её куртке. — Птице... — Второй удар по челюсти заставил стритрейсершу замолчать.

— Мне твои установочные данные ни к чему. Я их и так знаю, — шипит Найлус, усевшись на свой стул.

— Очень скоро ты будешь извиняться перед моим отцом! — выкрикивает девушка. — И ещё — лишишься значка! — Взгляд нарушительницы останавливается на 'трилистнике'. — Так ты не коп?!

— Нет, — хищно улыбается Найлус, обойдясь без восклицаний. — Спектр. — Крайк прячет улыбку. — Могу сказать, что ты — конкретно попала. И твой отец — тоже, — он указывает на входящего в комнатку мужчину, сопровождаемого Сареном. Руки мужчины скованы за спиной, он пытается обернуться, но Сарен не даёт ему это сделать.

— Что вы себе позволяете?! — взвизгивает девушка. — Отпустите его!

— Нет оснований, — спокойно и коротко отвечает Сарен, силой усаживая мужчину рядом с дочерью на другой стул.

— Как это нет оснований?! Вы же задержали меня! Меня, а не его! — кричит задержанная.

— И его — тоже, — широко усмехается старший Спектр, садясь рядом с напарником.

— Я требую... адвоката! — говорит мужчина, озираясь. Дочь он уже увидел, понял, что она в том же положении и теперь старается на неё не смотреть.

— Позже, — шипит Найлус, разворачивая к отцу девушки средний экран своего наручного инструментрона. — Полюбуйтесь на дела своей дочери. Трёхлетняя девочка погибла, её мать — получила тяжёлые травмы.

— Это — не она сделала! — цедит мужчина сквозь зубы. — Не докажете!

— Нам и доказывать ничего не надо, — спокойно и холодно отвечает Сарен. — Всё происшедшее зафиксировано с нескольких точек автоматическими регистраторами, а не только нашей техникой. Паспорт у вашей дочери уже есть? — старший Спектр видит замешательство 'папика'.

— Есть, — отвечает мужчина, не заметив в вопросе подвоха.

— Значит, она уже — совершеннолетняя и взрослая. Потому — будет отвечать по всей строгости закона, — говорит старший Спектр. — А с вами у нас будет отдельный разговор. Никак не связанный с тем, что совершила ваша дочь. — Сарен кивает вошедшим в комнату двум полисменам-людям. — Уведите его пока в камеру. Пусть подумает, — турианец подождал, пока за отцом девушки и его конвоирами закроется дверь комнаты для допросов. — Убийство и тяжкие телесные повреждения, — размеренно говорит Сарен. — Маленькая девочка и её мать. Угроза жизни для десятков участников дорожного движения. Значительный ущерб фермерским хозяйствам. Неоплаченные штрафы за превышение скорости, езду без номеров и неподчинение сотрудникам полиции.

— Да пош... — взвизгивает стритрейсерша.

Удар перчатки по столешнице — и девушка отшатывается, насколько ей позволяет спинка стула.

— В этот раз ты — ответишь по полной, — говорит Сарен. Стритрейсерша замирает — Артериус умеет говорить так, что даже звуки его спокойного и размеренного тихого голоса навевают ужас. — Дело — в нашем ведении. Най, посмотри, сколько там...

— На несколько миллионов кредитов. — Крайк взглянул на экран своего инструментрона. — Никаких смягчающих обстоятельств. Одни отягчающие.

— Например? — Сарен улыбается, наблюдая на лице задержанной усиливающееся замешательство.

— Езда на автомобиле без доверенности, езда без страховки, — сказал Найлус, читая файл с экрана инструментрона и изредка поглядывая на девушку, уже пришедшую в себя. — Это — то, что касается непосредственно её.

— Закон... — цедит стритрейсерша, но закрыть рот не успевает — Найлус, чуть привстав, отвешивает ей пощёчину.

— Оскорбление должностных лиц Корпуса Спектров при исполнении. Ещё пять лет — за каждое, — говорит Сарен, в глазах и голосе которого — скука и равнодушие. — Сколько раз я это уже видел... Най, — поворачивается старший Спектр к напарнику, — что там по кодексу за убийство маленького ребёнка полагается? По максимуму.

— Двенадцать лет, Сар. — Найлус поворачивает к Артериусу экран своего инструментрона.

— Да... — цедит старший турианец. — А за тяжкие телесные? — Сарен скользит взглядом по стенам комнаты.

— Десять, — отвечает Крайк.

— Интересно, — шипит Сарен. — Насколько я помню арифметику, это в сумме — уже двадцать два года тюрьмы. Ей сейчас, — лёгкий такой спокойный кивок в сторону девушки, сидящей на стуле для задержанных, — двадцать один, выйдет в сорок три...

— Если она действительно выйдет в сорок три, Сар... — погасив улыбку, отвечает Найлус. — По совокупности — она выйдет в сто тридцать.

— С подсчётом и его результатом — согласен, — сказав это чётким, металлическим голосом, Сарен встаёт, подходит к напрягшейся стритрейсерше. — Это — по вашим, человеческим законам, — уточняет он, остановившись слева от девушки. — А мы, как Спектры, можем применить и свои законы. Уловила?

— К-к-ак 'в сто тридцать'?! — недоумевает задержанная, опасающаяся поднять взгляд на стоявшего рядом Сарена.

— Элементарно, — рубит Артериус. — Как и сказал мой коллега и напарник: по совокупности. И — молись известным тебе богам, чтобы мать девочки — выжила. Если не выживет — пожизненное тебе практически гарантировано. Даже если мы, как сотрудники Спецкорпуса, ничего добавлять не будем. А мы — добавим. Будь уверена. Так что пожизненное тебе гарантировано уже сейчас.

— Папа отма... — увидев кулак Сарена у кончика своего носа, стритрейсерша осеклась.

— Ты — уже не подросток, — в голосе Сарена сквозил арктический холод. — Так что папа ни-че-го, — произносит по слогам старший Спектр, — не сможет сделать, чтобы облегчить твою участь. Ему бы со своими проблемами, тянущими уже сейчас, на предварительном этапе нашей работы, на тридцать лет лишения свободы, справиться.

— К-как на тридцать? — севшим голосом проговорила правонарушительница.

— Элементарно, — усмехнулся Сарен. — Так что папе твоему о собственных проблемах следует очень глубоко и полно подумать. Ему, кстати, светит конфискация имущества, — старший Спектр развернул к стритрейсерше средний экран своего наручного инструментрона, надавил несколько сенсоров. — Почитай список вещей, которые ему оставят, — турианец подождал несколько секунд, наблюдая, как стритрейсерша прочитывает короткий текст. — И это — только как дополнительная мера. Основная — длительное лишение свободы.

— Я... Адвоката! — взвизгивает стритрейсерша.

Сарен спокойно и медленно складывает экран своего инструментрона, неспешно возвращается за стол, садится на стул и только теперь с интересом взглядывает на задержанную.

— Ты хотела сказать — 'требую'? — старший Спектр меряет взглядом лицо стритрейсерши и та понимает, что вовремя не озвучила это самое слово. — Только — не надо орать. Ты — не в том положении, чтобы повышать голос. Тебе сейчас надо будет вести себя тихо-тихо. Потому что твой отец уже, как ты видела, арестован и ему очень скоро мы предъявим официальное обвинение.

— Суд... — выдыхает стритрейсерша.

— Ты до сих пор не уяснила, что твоё дело и дело твоего отца передано не полиции Идена, а нам, Корпусу Спектров. Так уясни это побыстрее — много сил и времени себе сэкономишь, — сказал Найлус. — Для особо непонятливых — Спектры имеют право судить и приводить приговоры в исполнение самостоятельно. Так что на длительную судебную процедуру можешь не рассчитывать.

— Это... — выдыхает задержанная.

— Ну, ну, договаривай, — усмехается Сарен. — А то, что ты раз за разом устраивала на трассах Идена, это — не беспредел?! Штрафы за превышение скорости, неоднократное физическое сопротивление сотрудникам полиции, погони, повреждение дорожной инфраструктуры, столкновения с машинами, выезды на остановки общественного транспорта... Сегодня ты убила маленькую девочку и тяжело ранила её маму. Это — черта. Ты её — переступила, — голос Сарена посуровел. — Так что теперь беспредел мы устроим тебе.

— Выйду... — с угрозой говорит стритрейсерша.

— Надейся, надейся на условно-досрочное, — ещё шире усмехнулся Сарен. — По делам Корпуса его просто не существует. Отсидишь срок полностью. Ещё раз — пол-нос-тью! А если мать девочки умрёт — ты не выйдешь. Никогда. — Сарен стукнул кулаком по столешнице. — Подумай об этом, — спокойно, холодно и тихо сказал старший Спектр.

Найлус посматривал на сидевшую напротив стритрейсершу и всё острее понимал, что думать о чём-то очень серьёзном она не способна. Ещё более вероятно — она не способна отвечать за свои поступки самостоятельно. И неспособна ничего давать полезного обществу, в котором живёт. Способна только потреблять.

— Най, оформи все полагающиеся документы для заключения под стражу. Посмотри, где здесь одиночная камера... — бросает Сарен, теряя интерес к стритрейсерше.

— К-как одиночная! — взвилась нарушительница. — Вы не...

— Имеем право, — отрезал Сарен. — Сядь и успокойся! Или я тебя успокою. Надолго, — он с угрозой взглянул на вспыхнувшую недовольством задержанную и та почти мгновенно 'сдулась'. — Вот так-то лучше. Посиди и подумай.

— Вот. — Крайк ткнул когтем в экран своего инструментрона. — Тихое место. Окон — нет, соседей — нет. Всё — вандалоустойчивое. Минимум, — проговорил младший Спектр.

— Подойдёт, — резюмировал Сарен, ознакомившись с представленными файлами. — Отпишись, Най, в Дежурную часть, пусть подготовят ей это обиталище, — турианец взглянул на экран своего наручного инструментрона, прочёл пришедшее сообщение, поднял взгляд на стритрейсершу. — Можешь начинать молиться. Мать девочки умерла. Она была на четвёртой неделе беременности. Так что ты убила троих. Людей. Это — пожизненное. Даже по вашим человеческим писаным законам.

— Не верю-ю-ю! — вой стритрейсерши за считаные секунды заполнил пространство комнаты для допросов. Девушка забилась в истерике, но оба Спектра не стали её успокаивать.

Сарен, сложивший руки на груди, сидел на стуле, глядя в экран своего инструментрона. Найлус изучающе смотрел на плафон ламп дневного света — одна 'линия' там была неисправна, но не искрила и не мерцала, чернела. Слой пыли указывал, что техники и электрики и не пытались менять 'линию' как минимум месяц.

Вой оборвался. Девушка затихла, поняв, что её 'представление' никого не впечатлило. Посмотрев на напарника, Найлус встал, подошёл к стритрейсерше, открепил наручники от поручня, перезастегнул их, вывел задержанную в коридор. Несколько минут — и он возвращается в комнату для допросов, едва заметно кивает Сарену. Тот понимает: напарник доставил стритрейсершу в камеру, проинструктировал охрану.

— Предполагаешь отправку на Цитадель? — тихо спросил Крайк.

— Именно. Здешним тюремным транспортом. Сразу после снятия блокады после того, как 'Нормандия' покинет планету, — подтвердил Сарен. — Давай побеседуем с её отцом. — Спектр надавил сенсор на инструментроне, взглянул на входившего в сопровождении полисмена мужчину. — Садитесь, — турианец подождал, пока задержанный усядется на тот стул, где совсем недавно сидела его дочь. — Ваши установочные данные нам уже известны, так что — не трудитесь. Адвоката вам не предоставят — дело передано в Корпус Спектров.

— Где моя... дочь? — выдохнул мужчина.

— В камере, где же ещё, — усмехнулся старший Спектр. — Сидит, обдумывает свою дальнейшую жизнь в тюрьме.

— Какой тюрьме?! — искренне изумился задержанный.

— Такой, — громыхнул Сарен. — Ваша дочь убила трёхлетнюю девочку и её беременную маму. На пешеходном переходе. — Спектр взглянул на экран своего инструментрона. — Троих землян. Фактически — тройное убийство. Карается пожизненным тюремным заключением.

— Этого... — просипел мужчина.

— 'Не может быть'? — едко усмехнулся старший Спектр. — Или — 'никогда не будет'? Что предпочитаете? Впрочем, нам ваши предпочтения понятны. Поясняю, чтобы у вас не было никаких иллюзий. Дело вашей дочери также передано в Корпус Спектров. Да, угораздило её попасться нам на глаза, но что же делать, иногда и такое бывает. Машина...

— Моя. Она часто брала её... — сказал задержанный.

— Покататься? — усмехнулся Сарен. — Не надо. Во-первых, как доказывают многочисленные и зафиксированные документально факты, вы сами давали ей машину. По той простой причине, что на дочь у вас хронически не хватало времени. Говоря проще, вы с ней почти и не общались. Так, по самому минимуму. Во-вторых, вы не интересовались, где она, с кем она проводит своё время, где и как учится и учится ли вообще.

— Да учится она... — попытался возразить мужчина.

— Есть тут любопытный документ относительно её, так называемой, учёбы. — Сарен развернул к задержанному экран своего наручного инструментрона. — Прочтите, — он подождал несколько десятков секунд. — Как видите, она уже — давным-давно не студентка. А то, что она вас обманывала и обманывает... Так вы и сами обманываться рады, поскольку не общались с дочерью сверх минимума уже очень долго. Отчислена она, кстати, была за грубость в общении с преподавателями, невыполнение учебного плана и неоднократное употребление наркотиков и спиртного.

— Её мать... — прошептал задержанный.

— Да, да, нам это известно. — Сарен спрятал усмешку. — Вы — отец или кто? Не надо ссылаться на бизнес, на занятость и на командировки. Не надо, — с долей угрозы произнёс Спектр. — У вас есть дочь, родной вам человек.

— Я ей помогаю... — промямлил задержанный.

— Видим, как вы ей помогаете. Отмазываете от ответственности. Договариваетесь с полицейскими начальниками. Заносите им... сами знаете что. У вашей дочери — больше ста пятидесяти квитанций на штрафы за превышение скорости — не оплачены. Полмиллиона кредитов. Десять штрафов за езду без номеров, пять штрафов за неподчинение сотрудникам полиции. Все — неоплаченные На два миллиона кредитов тянут. По общей оценке. С учётом ущерба и сопутствующих обстоятельств, — сказал Сарен. — Сегодня к этому добавились новые факты — езда на автомобиле без доверенности и без страховки. Плюсуем сюда оскорбление сотрудников Корпуса Спектров — словесное и действием, плюсуем сюда ущерб, нанесённый дорожной инфраструктуре, участникам дорожного движения и фермерам. Весь этот ущерб ваша дочь теперь будет выплачивать сама.

— Как это сама?! — совершенно искренне удивился задержанный.

— Вот так, — сказал Сарен. — На Цитадели в тюрьме Спектров будет работать. Физически. Много и тяжело. Всю жизнь.

— Но... — мужчина попытался в очередной раз возразить.

— Не надо, — с угрозой произнёс старший Спектр. — Дело передано в Корпус Спектров и вести его мы будем так, как принято у нас в Корпусе.

— Вы заберёте её с Идена? — спросил мужчина.

— Заберём. На Цитадель, — подтвердил Найлус. — Такой у нас порядок. А на Цитадели есть предприятия, которые с радостью воспользуются трудовыми возможностями вашей дочери, отбывающей срок пожизненного заключения.

— Прошу вас... — задержанный дёрнулся, но наручники удержали его от слишком вольных движений. — Она...

— Она — взрослый человек, совершеннолетняя и сама ответит за свои проступки. И за смерть трёх разумных — тоже ответит, — сказал Сарен. — А относительно вас — приготовьтесь к тому, чтобы после выхода из тюрьмы получать социальное пособие и жить в социальном жилье. Всё остальное у вас будет конфисковано. Я сейчас не вдаюсь в подробности и детали — это совершенно лишнее. Затянуть процесс вам тоже не удастся — ваше дело передано в Корпус вместе с делом вашей дочери, а мы действуем быстро.

— И жёстко. — произнёс задержанный.

— Да, — подтвердил Найлус. — И жёстко, — молодой турианец встал. — Идёмте. Посидите пока в камере, подумаете. И на адвоката можете не рассчитывать. У нас они просто не допускаются, — он рывком поднял задержанного на ноги, подтолкнул к двери. — Идите сами и не пытайтесь своевольничать.

Заперев за задержанным дверь одиночной камеры, Найлус отдал ключ охраннику, переговорил с начальником караула и старшим офицером внутренней тюрьмы управления, после чего дождался прихода Сарена и вместе с ним поднялся в кабинет начальника Управления.

Разговор был трудным. Спектры предъявили высшему офицеру полиции все материалы, собранные в ходе преследования стритрейсерши, а также извлечённые из самых разных баз данных Идена. Доказали справедливость и точность предъявленных правонарушительнице обвинений. Обосновали необходимость её личной ответственности за всё содеянное, включая и те нарушения, которые она совершила в прошлом.

Доказательства по делу её отца, исправно отмазывавшего дочь от ответственности, были не менее полными и точными. Сформулированное Спектрами обвинение начальник Управления не смог опровергнуть, даже призвав для консультаций нескольких полицейских и гражданских следователей и адвокатов.

— Таким образом, полковник, оба дела мы забираем, — сказал Сарен, закрывая экран инструментрона и гася настенные экраны. — И — не торопитесь, наш разговор с вами ещё не закончен, — старший Спектр усмехнулся. — В прошлый раз мы провели с офицерами полиции достаточно много времени, чтобы пояснить им, в чём и как изменилась ситуация. Тогда мы рассчитывали на то, что полицейские силы района учтут содержание и итоги нашего разговора. Пока мы ехали сюда сегодня, я знакомился с архивными записями и сравнивал их показатели с сегодняшними, полковник.

Сарен встал, прошёлся по кабинету руководителя Управления, остановился у окна, выходившего на стоянку:

— И увидел то, что мне очень не понравилось. Я сейчас не говорю о том, что многие показатели вашей работы на районном уровне были фальсифицированы — это отдельная тема. Я говорю о том, что изменения, которые должны были быть осуществлены, остались только в планах. В том числе и по вашей вине, — он недобро и резко взглянул на хозяина кабинета. — Сегодняшнее происшествие — подтверждение тому, что ничего не изменилось в лучшую сторону. И в контроле над дорожным движением и его участниками, и в контроле над бизнесом, полковник. И во многих других сферах.

Сарен сел в кресло, пододвинулся к столу:

— Ничего не изменилось, офицер, — он помедлил, коснувшись когтями столешницы. — Сколько я работал Спектром, для меня всегда было критично одно — время. И сейчас оно критично не только для меня. Оно сейчас критично для всех нас, живущих здесь, в исследованной части Галактики, — помолчав, он добавил. — В общем так. Времени у нас сейчас — ещё меньше. Поэтому, полковник, считайте, что у вас — только сутки. В очень лучшем случае. В ваших интересах, офицер, сделать всё возможное. Подчёркиваю — возможное. Потому что сейчас возможное — это максимум. Только максимум, — он посмотрел на напрягшегося хозяина кабинета. — Методички у вас есть, знаю. Воспользуйтесь ими. Раздайте офицерам. Всем. Размножьте и дайте всем сотрудникам ознакомиться с ними. — Сарен встал, подошёл к двери. — Мы разместимся в Дежурной части, потом, возможно — в комнате для переговоров, — сказав это, старший Спектр покинул кабинет начальника Управления.

Найлус догнал напарника на лестнице. Отключив переводчик, Крайк перешёл на малораспространённый диалект турианского языка:

— Ты ему не сказал о том...

— Какой смысл, Най, говорить об этом с ним? — Сарен остановился на ступеньку ниже напарника. — Он слишком стар для того, чтобы быть быстрым. И учит медлительности подчинённых. Делает их не коллегами, самостоятельными и активными, а именно подчинёнными. И гробит их, заполняя время жизни офицеров пустопорожними формальностями, отписками, отчётами, всякой пластобумажной дурью, — турианец не сдерживался в выражениях, зная, что люди — и не только люди — и половины не поймут из сказанного, поскольку слишком многое говорилось 'на ультразвуке'. — Сказать честно?

— Знаю, что ты скажешь, Сар, — ответил Найлус. — Знаю. Ты и не рассчитывал на особую быстроту.

— Ты прав, не рассчитывал, — подтвердил Артериус. — Ладно. Работаем.

В Дежурной Части Спектры попросили офицеров предоставить им доступ ко всем базам в режиме чтения. Несколько минут — и турианцы разместились за временно свободным столом, пролистывая на экранах настольных инструментронов архивные записи и прогоняя их через программы сравнения, имевшиеся на наручных инструментронах. Зашелестевший принтер стал выплёвывать на поддон листы пластобумаги. Сарен бросил на принтер короткий взгляд, убедился, что запас чистых листов достаточен для длительной работы.

— В полдень — пересменка, — тихо сказал Найлус.

— Там и ознакомим всех офицеров с данными. Хотя бы первый шаг к коррекции ситуации будет сделан, — проговорил Сарен. — Най, не отвлекайся, времени мало, а данных для обработки — очень много.

Крайк едва заметно кивнул, касаясь когтями сенсоров клавиатуры.

— Спектр, стритрейсерша просит вас о встрече, — подошедший сержант козырнул Сарену. — Просит, Спектр, — повторил он.

— А мне-то что за дело, сержант? — Спектр, продолжая читать информацию с экранов, поднял взгляд на офицера. — Сидит? Сидит. И будет сидеть. Долго будет сидеть. Устраивать разнообразие осуждённым — не в правилах Корпуса. Можете ничего ей не передавать. И я бы посоветовал вам контролировать её в камере, а не общаться с ней.

— Хорошо, Спектр, — сержант отошёл к стеклянной стене, взглянул на экраны. — Чёрт, неужели действительно у нас мало времени осталось?

— Очень мало, сержант, — подтвердил Найлус с молчаливого согласия Сарена. — И потому нам всем придётся поработать. Очень много поработать, — младший Спектр продолжил набирать на клавиатуре команды.

Полуденная пересменка продолжалась два часа вместо обычных пятнадцати минут. Найлус раздал офицерам сшиватели с листами пластобумаги, Сарен попросил ознакомиться с содержимым папок здесь и сейчас. Крайк прошёлся между рядами, убедился, что все офицеры получили свои папки, вернулся к столу, сел, сложил руки на столешнице и взглянул на плафоны. Почему-то мерцание потолочных светильников сейчас его успокаивало. Офицеры просматривали папки, но почти никто ни с кем из соседей не разговаривал. Похоже, собранные материалы Сарен оформил настолько индивидуально, что мало кому из полисменов хотелось бы делать их предметом обсуждения даже с сослуживцами.

— Эти материалы мы подготовили на основании информации из всех доступных нам баз данных, — сказал Сарен, когда понял, что присутствовавшие офицеры уже в достаточной степени ознакомились с выданными им материалами. — Очень многое нам удалось узнать благодаря помощи членов экипажа и команды фрегата 'Нормандия', — он помедлил, окидывая зал взглядом. — Времени до Вторжения осталось очень мало. А сделать предстоит очень много. Происшедшее сегодня показало, что возможности делать свою работу кое-как — больше нет. Поэтому — помните, что написано на ваших машинах, коллеги. За работу. Настоящую работу. — Сарен сел на своё место, взглянул на полковника, стоявшего у входа в зал, перевёл взгляд на Найлуса. — Я всё согласовал относительно этих двоих задержанных. Группы конфискации уже работают. Родные и близкие погибших получат... компенсацию максимально быстро. А потом... потом эти двое будут оплачивать им... пенсии. Всю жизнь.

— Надо бы проехать к мужу и родителям погибшей, Сар, — тихо сказал Найлус.

— Едем. — Сарен встал. — Ты прав. Заодно — посмотрим, как выполняют свою работу полисмены района.

— Маскироваться не будем? — спросил Найлус, устраиваясь в водительском кресле 'МАКО' и включая двигатели.

— Бронетранспортёры космокласса тут по трассам не ездят ежечасно. — Сарен раскрыл инструментрон, вывел на его экран карту обстановки в районе. — Поехали на штрафплощадку. Продадим машину на запчасти, всё же родным погибшей будет полегче. На первое время.

— Принял. — Найлус вывел транспортёр со стоянки, встроил машину в поток. — Я удостоверился — тот офицер всё сделал правильно.

— Это — хорошо. — Сарен бросил взгляд в иллюминатор. — Беспилотники — пусть один останется на штрафплощадке, а другой посмотрит на райцентр с максимальной высоты. Третий — в резерв. Пусть покрутится в пригородной зоне.

— Выполнено. — Найлус простучал когтями по сенсорам бокового пульта. — Светофоры работают в нормальном режиме. Все излишества вроде 'зелёной волны' отключены.

— Пусть водители привыкают. В войну... будет тяжелее. — Сарен опустил взгляд на экран инструментрона. — Я когда увидел отлетающую коляску...

— Знаю, Сар... — Найлус, остановив машину на светофоре, обернулся. — Мы будем беречь наших турианок. Эта предстоящая война... Десять, сто наших войн на Дальних Пределах... И всё равно их, этих войн, мало будет, чтобы осознать гибельную силу предстоящего столкновения...

Старший Спектр промолчал, глядя в экран инструментрона. Найлус дождался, когда загорится разрешающий сигнал, нажал на педаль, давая возможность машине уйти с перекрёстка одной из первых. Изредка на обочинах встречались полицейские машины и мотоциклы. Крайк отмечал, что и обычные водители стали меньше лихачить: присутствие стольких патрульных на улицах райцентра дисциплинировало лучше, чем лекции и призывы.

Сарен прав, бронетранспортёры космического класса были редкими гостями на улицах райцентра, несмотря на близость к космопортам. Потому неудивительно было внимание к проезжающему 'МАКО' со стороны пешеходов и водителей.

Свернув в переулок, Найлус прижал машину к обочине, открыл дверцу, но выходить не спешил.

— Сар, взгляни. — Найлус посмотрел на обзорные экраны.

— Вижу. А чего ты ждал? Вести разносятся по такому маленькому городу достаточно быстро. Механики и инженеры штрафплощадки, к примеру, плюс эксперты — они что, бесчувственные? Вот потому и обступили машину этой гонщицы.

— Не надо, Сар, — тихо произнёс Крайк.

— Ладно, исправляюсь, стритрейсерши. Хотя и их тоже не надо обижать — вполне адекватные разумные. По большей части, — сказал Сарен, выходя из бронетранспортёра. — Офицер полиции тоже здесь, так что проблем не будет. Эксперты, насколько я могу судить, работу закончили. Собрали достаточно информации. Так что эта машинка вполне может превратиться в гору запчастей.

— Нам только надо будет дать разрешение, Сар, — из машины вышел младший Спектр. — Если уж мы забрали это дело, то и отслеживать всё придётся.

— Будем, Най. — Сарен направился к воротам штрафплощадки. Высоченные фигуры турианцев привлекли внимание людей, собравшихся вокруг спортивной машины, офицер полиции, что-то набиравший на клавиатуре ридера, поднял голову.

— Здравия желаю, — учтиво откозырял он подошедшим Спектрам. — Эксперты работу закончили, — он подал другой ридер. — Их разрешение на работу с машиной.

— Ладно. — Сарен посмотрел на собравшихся, прошёл к машине, заглянул под капот, в салон. — Личные вещи эксперты забрали?

— Да. В ридере — список и акт, — подтвердил полисмен.

— Добро. — Сарен открыл багажник, царапнул когтем задний номерной знак. — Тогда — тянуть не будем. Разбирайте машину. Запчасти — описать, проверить и — сразу в продажу.

— Тут... — полисмен замялся.

— Если есть желающие купить сразу — пусть покупают, — сказал Сарен, — проследите, офицер. А нам надо выехать по делу.

— Мы тут... открыли счёт в районном банке, — к старшему Спектру подошёл инженер, подал лист пластика. — Помогите им... — он подождал, пока Сарен просмотрит текст. — Всех своих знакомых мы известили, все знают, все помогут. А этой семейке... гореть в аду!

— Конфискуйте у них всё, Спектры. Заелись они! — сказал кто-то из техников.

— И правда, заелись. Восемь машин и все — элитные! Ни одной простой машины. Отмазывал дочку каждый раз... И вот... — другой инженер открыл дверцы машины. — Приступайте, — кивнул он нескольким техникам. Те достали из кофров инструменты, и машина стала быстро лишаться внешнего лоска.

Сарен поднял голову, посмотрел на летавший над штрафстоянкой беспилотник. Самолётик продолжал снимать всё происходящее, записывать картинку и звук.

— Спектр, — к Сарену подошёл заведующий штрафстоянкой. — Нам... удалось прогнать журналистов со стоянки и с её периметра, но... может быть...

— Мы просмотрим отснятый материал, только потом, может быть, дадим кое-что районной журналистской общине. Из своих запасов, — ответил Артериус. — Не раньше.

— Понимаю. Интересы следствия, — заведующий отошёл, вернулся в свой балок-офис. Бросив взгляд на машину, уже лишённую крышки капота, крышки багажника, ветрового и заднего стекла, обеих дверец, Сарен повернулся и направился к выезду со штрафплощадки. Найлус последовал за ним.

— Едем к родным погибших... — Сарен пристегнулся, подождал, пока напарник включит двигатели. — 'Люстру' не включай. Максимально тихо и спокойно. Насколько это вообще возможно, — турианец помедлил, пробежался когтями по сенсорам виртуальной клавиатуры. — Убить троих — и не поморщиться! Куда катятся разумные?!

Найлус пробежал когтями по сенсорам. Транспортёр влился в поток, свернул налево, прокатился под эстакадой, уходившей на юг, остановился у пятиэтажного жилого дома.

— Я... я не знаю, Сар. — Найлус смотрел на экраны, смотрел в иллюминаторы машины и медлил. — Может, мы там... лишние?! Ведь это... уходя от нас, она сбила их...

— Если бы это было так... Многое было бы по-другому, Най. — Сарен смотрел в иллюминатор и видел небольшую — несколько десятков человек — толпу у второго подъезда. Разные люди, очень разные. Несколько военных, несколько ополченцев, есть полицейские — не патрульные, обычные офицеры.

Рука Сарена легла на рычаг замка двери. Секунда — и турианец выходит, делает шаг от машины, уже не сомневаясь в том, что его заметят и, возможно, узнают. Рядом встаёт Найлус. Сарен не оборачивается — он уже знает: напарник преодолел свой страх, поборол свои опасения.

Их обоих заметили. Намного раньше, чем Спектры подошли вплотную к людям, обступившим крыльцо подъезда.

— Мы уже знаем о том... что вы наказали их обоих, — сказал пожилой мужчина, обернувшись к Сарену. — Спасибо вам.

— И не думайте, что вы поступили неправильно, — женщина средних лет взглянула на Найлуса, шедшего в шаге от напарника.

— Вы поступили правильно. У меня брат двоюродный работает в управлении, — сказал молодой человек в спецовке техника. — Он рассказал мне. А я рассказал всем. Всё, как было — так и рассказал. Вы поступили правильно, — повторил он. Люди начали расступаться, пропуская Спектров к двери.

Люди стояли на лестнице, стояли у двери квартиры. Найлус шёл за Сареном. Ему очень хотелось стать меньше ростом. Чтобы смотреть на всех, кто собрался здесь не с высоты двух метров, а хотя бы вровень с ними. Чтобы не чувствовать себя столь неуютно.

Полиция опять опоздала. Опять. Входили полицейские начальники 'в положение' папаши-бизнесмена, в одиночку воспитывавшего дочь, но старательно державшегося от собственной, своей родной дочери на солидном удалении. Получается, что у него с полковником полиции, руководителем сил полиции районного центра было больше взаимопонимания, чем с собственной дочерью?! Как так может быть?! Ведь это же дочь, это же его ребёнок, родной ребёнок! Его воспитывать надо, учить, а не только обеспечивать и 'отмазывать'!

Сарен поклонился мужчине в чёрном траурном костюме — мужу погибшей женщины. Что-то сказал ему — тихо-тихо. Найлус не прислушивался, понимал и знал, что Артериус скажет всё так, как надо. Крайк видел, как Сарен передал вдовцу тот самый листок пластика. Мужчина кивнул, пожал руку старшего Спектра, что-то сказал ответно.

Сарен подошёл к стене. Простые незатейливые любительские снимки. Это — почти всё, что осталось от трёх людей. Женщины, маленькой девочки и ещё не рождённого, но уже жившего ребёнка. Секунда — и их нет в этом мире. И больше — никогда не будет. Ещё сегодня утром этот мужчина держал на руках свою трёхлетнюю дочку и улыбался своей молодой жене. Целовал её, наверное, говорил ласковые слова. У каждой пары они свои, уникальные, неповторимые. Женщина улыбалась. Ей было... приятно. Она была счастлива. Вышла погулять с дочкой, хотела перейти дорогу. Не в неположенном месте, а по ясно обозначенному, увешанному яркими, легко читаемыми знаками, пешеходному переходу. Ступила на проезжую часть, понимая, что водители увидят коляску, увидят её, беременную и всё поймут, притормозят, пропустят. Секунда — и всё.

— Врачи сказали... всё произошло быстро, — услышал младший Спектр слова вдовца.

Молодой турианец едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. Столько боли было во взгляде этого человека! Столько боли.

Он сказал то, во что хотел верить, но знал, понимал и чувствовал, что как бы там ни было — боль, которую испытала его подруга, была страшной. Пусть мгновенной, но страшной. Сильной. И эту боль причинила другая... нет, не женщина. Лицо женского пола.

Вглядевшись в висевшие на стене в простеньких рамках фотографии, Найлус замер. Это — то, что осталось вдовцу видеть каждый день. Возможно, всю оставшуюся жизнь. Зримая память. Видеть — и плакать. Видеть — и вспоминать. Видеть — и помнить.

В квартире, несмотря на присутствие многих людей, было очень тихо. Изредка можно было слышать шёпот, но никто не говорил в полный голос. Женщины плакали. Мужчины сдерживались, хотя в этот момент их за слёзы никто бы не осудил. Погибла женщина — мать. Подруга, жена. Погибла, не успев родить ребёнка. Сына, дочку — всё равно. Погибла потому, что какой-то великовозрастной дуре захотелось пофорсить.

Хорошо, что теперь эта дура будет сидеть. Всю жизнь сидеть.

Найлус чувствовал на себе взгляды пришедших в эту квартиру людей. Наверное, они многое знали. В том числе и о том, как Спектры побеседовали и с задержанными — отцом и его дочерью. Да, теперь они будут сидеть в камерах до отлёта фрегата. Надо так согласоваться с районными полисменами, чтобы тюремный транспорт ушёл тогда, когда уйдёт 'Нормандия'. С другого космодрома, конечно, незаметно. Как и положено кораблям, перевозящим преступников. На Идене их оставлять нельзя — ни девушку, ни её отца. Их ждёт неминуемая смерть. В предвоенное время к нарушениям морали и нравственности очень многие разумные начинают относиться особенно нетерпимо. А трое погибших — это слишком серьёзно.

Сарен шагнул за вдовцом к выходу. Люди расступались, пропускали, смотрели вслед. Найлус узнал родителей мужчины-вдовца и погибшей женщины — их фотографии были в полицейских 'форматках'. Как же они постарели. И теперь у них не будет внуков. Единственный сын и единственная дочь. Встретились, полюбили друг друга, объединились, родили дочку, прожили три года, ждали ещё одного ребёнка. И за секунду — всё разрушено.

Действие должно быть всегда равно противодействию. Или почти равно. Потому эта преступница будет сидеть в тюрьме и работать — тяжело и много — всю свою жизнь. Отдыха и еды — минимум. А работы — много будет. Физической. Хватит, двадцать лет отдыхала, дурачилась, баловалась. Теперь — будет работать. Много работать, — с этой мыслью Найлус вышел из подъезда.

— Най. — Сарен подошёл. — Я — с ним, — старший Спектр взглядом указал на вдовца. — А ты... поведёшь транспортёр. Если что — по связи. И — тихо.

— Сделаю, Сар. — Найлус коснулся руки напарника, шагнул в сторону, отметив, что Сарен догнал вдовца, пошёл рядом с ним. Садясь в водительское кресло 'МАКО', на обзорных экранах Найлус видел колонну автобусов, куда уже заходили люди. Много людей. Впереди колонны — две машины. Чёрные, длинные, 'универсалы'. Наверное, из похоронного бюро. Люди называют их 'катафалки'.

— Най, пропустишь эти две машины вперёд, займёшь позицию справа от первого автобуса, — раздался в спикере шёпот Сарена. — Без 'люстры' и сирены. Тихо и мягко, без резких торможений и стартов. Спокойно. Сопроводишь. Кладбище... на окраине. Пересылаю схему маршрута и карту. — Артериус помедлил, Найлус отметил появление схемы на одном из боковых экранов. Карта проявилась на втором боковом экране. — Вижу, что получил. Действуй. Ответа — не надо.

Крайк выполнил пожелание напарника, пропустил катафалки вперёд и аккуратно пристроил бронетранспортёр справа от первого автобуса. Сарен прав: этот автобус надо 'прикрыть'.

Колонна вышла на улицу, заняла крайнюю левую полосу. Найлус вёл 'МАКО' по средней полосе, смотрел на дорогу, привычно отмечая, что скорость — небольшая. Колонну пропускали — светофоры переключались на зелёный, полисмены-регулировщики останавливали потоки машин.

Меньше часа — и колонна останавливается у ограды кладбища. Выйдя из 'МАКО', Найлус отметил, что Сарен по-прежнему сопровождает вдовца, люди к этому относятся с пониманием, да и сам вдовец не возражает, может быть, ему даже легче, хотя... Сложно всё это.

Службы райцентра — постарались. Криминалисты сделали своё дело быстро — в другое время копались бы ещё несколько часов, а здесь и врачи подключились, так что похоронить погибших как можно скорее... удастся. Может быть, на этом настаивал и вдовец.

Идя следом за Сареном, в нескольких метрах от напарника, Найлус посматривал по сторонам. Обычное ухоженное кладбище, ровные ряды почти одинаковых памятников. Оркестр. Значит, фонограмма использоваться не будет. Случай, конечно, для райцентра — более чем резонансный: далеко не каждый день убивают сразу троих землян, да ещё столь варварским способом. Священнослужитель. Найлус, заметив его присутствие, не стал пытаться уяснить себе, к какой конфессии он принадлежит. Хорошо, что отпоют, выполнят весь ритуал.

Сарен — рядом со вдовцом. Найлус предпочёл не подходить к ним сейчас, остаться среди тех, кто провожал женщину и девочку в последний путь — так будет, возможно, лучше.

Священник прочёл молитву, друг семьи сказал короткую речь. Никакой заданности, зарегулированности. Всё просто и... быстро. Очень быстро. Несколько часов — и погибшие преданы земле. Всего несколько часов, а не суток.

Молодой турианец стоял так, чтобы видеть большинство людей, пришедших на кладбище. И чувствовал, что они ещё не вполне осознали факт приближения войны. Разумным свойственно не думать много и долго о неприятном, том, что причиняет душевную или физическую боль. Смерть женщины и девочки, смерть нерождённого ребёнка потрясли многих жителей района.

Найлус видел, как вдовец склоняется над гробом, как дрожат его руки, закрывающие лицо подруги белым пологом. Когда мужчина склонился над дочкой, он заплакал. Всё время сдерживал себя, а здесь... заплакал. Долго, несколько минут... Он стоял, держась за край гроба, смотрел на ребёнка и плакал. Правильно говорят мудрые: родители не должны хоронить своих детей. Дети не должны умирать прежде родителей. Правильно говорят, только не всегда так получается в реальной жизни. Никто не торопил отца. Сарен стоял в двух шагах, ближе стояли родители жены.

Под звуки траурного марша гробы опустили в могилы. Традиционные горсти земли. Слёзы, всхлипывания. Взгляды, полные боли.

— Най. — Сарен подошёл к Найлусу, отошедшему на дорогу. — У нас осталось несколько часов, проедем по городу, потом — перекусим в машине и — поедем в Константу. Надо продолжать работу. Дополнительные сутки — хорошо. Но на обстановку в Константе, надо посмотреть более внимательно. Пока будем выезжать из райцентра — приглядись к ситуации на улицах. Я поставил автоматику на фильтрацию данных — отчёты она сформирует вовремя, выделить проблемы сможет. Важно посмотреть нам самим. Так что — медленно едем, с разрешённой средней скоростью. Не спешим. Два-три круга по самым разным улицам. Повнимательнее, Най.

— Сделаю, — кивнул младший Спектр. — Война приблизилась, — сказал он, глядя на людей, проходивших мимо могил и уходивших к дороге. — На поминальном обеде будут только родственники?

— Да. — Сарен проследил взгляд напарника. — Ты прав. Война приблизилась. Очень сильно приблизилась. И быстрота, с какой были организованы и проведены эти похороны — тому доказательство. Когда начнутся бои... хоронить погибших придётся быстро. Несколько дней ждать будет уже нельзя. — Сарен шагнул на дорогу, направляясь к входной 'арке' кладбища. — Поехали.

Несколько минут они молчали. Найлус молча рулил, удерживая машину на средней полосе в потоке, следя за дистанцией до впереди идущей машины. Сарен посматривал на экраны забортной обстановки, иногда бросал короткие взгляды в иллюминаторы.

— Видишь? — Сарен указал напарнику на полицейские автомобили и пешие патрули. — Зашевелились. Почти всё — согласно большинству инструкций и рекомендаций. Им ничего не мешало делать это постоянно, на регулярной основе. Это, то, что мы сейчас с тобой видим — обычный режим несения службы. Стандартный режим, Най. Для этого у них есть всё — техника, сотрудники, топливо — всё, что хочешь, включая оружие и средства задержания. Планета — обжитая, никаких агрессивных животных. Преступность — тоже нетяжкая. Убийства, изнасилования — редкий случай. Со всем остальным, включая профилактику, районные полицейские силы могли справиться без особого напряжения. Могли, Найлус! Но не захотели. Напрягаться вообще сколько-нибудь заметно не захотели!

— Сар... Наши дела на Дальних пределах — это наши дела. Совет Цитадели в это не вмешивается — и не нужно ему это. Не сможет он это переварить.

— Найлус, не путай наши дела на Дальних пределах с тем, что происходит вне пространства Иерархии. Например, с тем, что происходит здесь. Мы должны были помогать молодым расам?

— По положению — вроде бы должны, — промямлил Найлус.

— Вот именно, Най. Пишем всякие пластобумажки, считаем их руководством к действию. А как начнём использовать — появляются проблемы. Потому что те, кто написали одни бумажки, обычно не являются теми, кто написал другие бумажки. В результате — беспорядок, плавно перерастающий в беспредел.

— Если бы я не знал тебя раньше, Сар...

— А я изменился, Най. Знаю и постоянно помню об этом. Да, я знаю, что был жесток, беспощаден, шёл по трупам и прочее. Только вот там, где я был, Най, там... Словом, врагу этого не пожелаю. Потому и смотрю на многие вроде бы обычные для большинства разумных органиков вещи несколько по-другому. И вся эта суета, — Сарен указал на экраны обзора, — меня совершенно не впечатляет. Зашевелились, стоило местного коммерческого авторитета 'прижать', выведя его и его дочь из-под влияния местных правоохранителей. Да и не только правоохранителей, как мне представляется, Най, — в голосе старшего Спектра просквозило острое презрение. — Полковник этот один чего стоит. Он учит молодёжь старью, потому что сам старый и новому научить не может, потому что не понимает. Привык делать всё так, как придётся, а не как надо. Не любит напрягаться. Вроде бы старший офицер, полковник, руководитель, а фактически, по моему мнению, я тут прикинул — любой лейтенант-турианец лучше сработает! Или ты думаешь, что внешность определяет всё? — посмотрел на напарника Артериус.

— Нет, не думаю. И понимаю, к чему ты клонишь. — Крайк остановил машину на светофоре. — Мне тоже не нравится эта показуха. Но без неё они — не смогут. Тем более, если раньше почти никогда тем, что по любым инструкциям является нормой, они не занимались. Если уж исправлять, то этап показухи — обычное дело, может быть даже необходимое.

— Считаешь, что без показухи невозможно, Най? — усмехнулся Сарен.

— Дело в том, как воспринимать то, что они делают сейчас, Сарен, — ответил Найлус.

— Тебе бы адвокатом быть, Най. — Сарен отметил, что зажёгся разрешающий сигнал светофора. — Ладно, выводи на окружную дорогу, посмотрим там и поедем в Константу.

— Ладно. — Найлус вписал транспортёр в поворот, коротко муркнул сигналом, заставляя какую-то легковушку, вылезшую на скоростную, крайнюю левую полосу, шарахнуться вправо. — Посмотрим и поедем.

Полчаса кружения по трассе, где разрешённая скорость была ограничена ста пятьюдесятью километрами в час, Спектры наблюдали за работой полицейских патрулей. Сарен просматривал на инструментроне отчёты, составленные программами слежения, и мрачнел, изредка показывая напарнику, когда машина останавливалась на светофорах, фрагменты отчётов.

— Видишь, — говорил старший Спектр. — Показуха показухой. И по-иному быть не может. Если во главе стоит такой перестраховщик, как этот полковник — не может.

— Пока будем добираться до границ района, посмотрим работу полицейских патрулей на трассах и в селениях, Сарен.

— Это — дело, — согласился старший Спектр. — Проставь на планшете отметки. Всё равно опять на светофоре стоим. — Сарен взглянул в иллюминатор. — Руки свербят, хочется закрыть бронекрышки и прижать пару-тройку патрульных, проверить их знания, а если потребуется — и умения.

— Не надо. Мы уже проверили, Сар. — Найлус смотрел на машины, замершие на перекрёстке. — Достаточно сказать, что трассу они тогда перекрывали недопустимо медленно. Качественно, конечно, перекрыли, вопросов нет, но — медленно. Одна ошибка — и вся предшествующая работа — насмарку.

— Видел, Най. Видел схему, составленную беспилотниками. Нет вопросов — медленно, — согласился Сарен. — Только если мы предъявим все эти схемы руководству Сил Полиции в Константе — этому полковнику грозит расстрел. За ним придётся расстреливать всех его пятерых заместителей — он же на них давил?

— Давил, куда же без давлежа. Авторитет, субординация, всё такое. След, конечно, тянется в Константу, не без этого. Программы слежения это чётко показывают. Не их, конечно, а наши, спектровские. Их программам до наших — как до Палавена отсюда задним ходом. Так что в Константе тоже придётся нажать. — Найлус посмотрел на экран своего инструментрона. — Не дай Духи, что там опять одну треть разумных поставим под прицел. Двое суток до отлёта — и такое.

— А так всегда бывает, Най. — Сарен бросил взгляд на экраны обзора. — Потому Жнецы появляются в самый последний момент. Разумные органики сами себя ослабляют так, как ни один флот Жнецов не ослабит. Из вот таких вот глупостей складывается столь чёткая картинка ослабления — в рамку и на стену в музей. — Сарен стукнул когтем по экрану.

— Даже не знаю, Сар. Изменился ты...

— Я-то изменился и не отрицаю этого, Найлус, — старший Спектр взглянул на вспыхнувшую 'люстрой' патрульную машину. — Вот тебе наглядный пример — увидели полисмены наш 'МАКО', решили показать свою крутость. На несколько минут, но — крутость. Вокруг — тишь да гладь, а они 'люстру' включают. Вызовов — нет, информации — нет. Показуха. Я отметил это в отчёте и в протоколе. Полковнику будет интересно узнать, как реально работают его подчинённые. Именно подчинённые, Найлус. А не коллеги. К сожалению. Поехали, выезжай на трассу. Город... Всё равно за двое оставшихся до отлёта суток мало, что изменится в лучшую сторону. Может быть, в пригородах получше будет. Там — более вменяемые полисмены, менее падкие на аппаратные игры. Посмотрим на их работу. Вряд ли беседовать будем — времени практически нет. А уж в Константе — завязнем. Чувствую, Най, завязнем.

— Постараемся не завязнуть, Сар, — ответил напарник.

— Оптимист, — процедил старший Спектр. — Мне бы твою уверенность с убеждённостью в обнимку.

Найлус промолчал. Многое Сарен говорит правильно. Очень многое. Автоматика, программы фильтрации — замечательно, но главное — то, что Спектр видит сам, своими глазами. Не только видит, но и чувствует, понимает. Опыт тоже списывать в отвал нельзя — без него многое останется скрытым, а это уже — лишние хлопоты, затраты. В конечном итоге — ошибочные действия.

Спектры привыкли действовать жёстко, быстро, без привычных для обычных правоохранительных структур процессуальных и протокольных задержек. Иначе нельзя: многое, очень многое разумные органики склонны непременно утопить в ворохе пластобумаг. Говоря проще — затормозить, замедлить. А там — просто остановить расследование по делу. Потому что невыгодно, не хочется. Потому что опасно — в том числе и последствиями, неблагоприятными для истинных виновных.

Ладно, всё это посторонние размышления. Взгляд Найлуса скользнул по дороге, пробежал по обочинам. Сарен прав. Показуха — явная. Суетятся — и допускают ошибки. Потому что не знают, как действовать правильно в условиях внешнего, независимого контроля. Не знают и не умеют. Может, и хорошо, что не умеют, потому что тогда вообще грустно было бы.

'МАКО' неспешно двигался по пригородной трассе. Иногда Сарен командовал сделать остановку, Спектры выходили, беседовали с полисменами, следователями, ополченцами, занятыми в Службе помощи полиции. В основном с офицерами разговаривал Сарен. Найлус слушал, отмечал отдельные моменты в инструментроне. Запись всё равно будет — и видео, и звук. При желании можно оформить протоколы — хоть автоматически, хоть вручную. Породить ещё один комплект листов пластобумаги. Который вряд ли кто-нибудь прочтёт. Сейчас и потом прочтёт.

— Най, в машину. Выезжаем на трассу, но там держи скорость по минимуму. Вторая полоса. — Сарен попрощался с командиром полицейского патруля, сел в 'МАКО', свернул инструментрон. — Всё то же самое, Крайк. Всё то же самое. Давит на полисменов полковник со своими майорами и капитанами. Круговая порука. А низовые патрульные офицеры нормального отдыха не имеют, сутками дежурят, без отгулов, выходных. Семью — неделями не видят, детьми — не занимаются. Они не двужильные, совершенно обычные. Потому и начинают делать ошибки. И у меня есть подозрение, что такие, как этот полковник... на это и рассчитывают. К этому всё и ведут. — Сарен взглянул в иллюминатор. — Пригороды закончились. Посмотрим, как Служба патрулирования автострад работает. Тоже интересно.

Найлус едва удержался от фыркания — 'автострадники' взвоют. Сарен умеет давить. А уж на тех, кто раз за разом не оформляет, как положено, протоколы на стритрейсеров, он сейчас будет давить по-страшному. Несколько секунд — и трое погибших. Да ещё это преследование, которое гражданские-штатские называют 'погоней' и обожают смотреть в видеотеатрах.

— Буду давить, Най. Ты прав. Буду давить, — сказал Сарен. — И не удивляйся, я мысли читать не умею, но ты ведёшь себя настолько... хм, стандартно...

— Как умею, Сар. — Найлус взглянул на индикатор скорости.

— Правильно умеешь. — Сарен раскрыл инструментрон, надавил когтями несколько сенсоров. — Вот. Хотел обойтись малой скоростью, неспешным движением, да, видно, не судьба. Врубай цветомузыку и вперёд, по трассе. Двадцать километров.

— Понял. — Найлус увидел отметку, проставленную Сареном на планшете курсопрокладчика. — Выполняю.

— Давай, а я пока соберу информацию. — Сарен склонился над клавиатурой.

'МАКО', сверкая 'люстрой' и изредка включая сирену, увеличил скорость и резко затормозил у стоявших на обочине патрульной машины и спорткара.

— Спектры, — козырнул патрульный, стоявший у водительской дверцы кабриолета.

— Протокол, офицер. — Сарен бросил взгляд на другого патрульного, сидевшего в машине. — Дайте мне протокол, — повторил старший турианец.

— А нету протокола, — патрульный взглянул на водителя спорткара. — Вы подъехали быстрее, чем я успел даже начать...

— Да?! — искренне изумился Сарен. — А сколько времени отводится инструкцией на оформление протокола?! И ещё, офицер, сколько времени отводится на осмотр спорткара после задержания?! — Сарен обошёл вокруг машины, обратил внимание на номерные знаки. — Кстати, какое основание для задержания данной машины, офицер?

— Основание? Проверка документов, Спектр. Профилактика.

— Результаты? — Спектр взглянул на передний бампер спорткара. — Докладывайте, офицер, не медлите.

— Без замечаний, — тихо сказал патрульный.

— По данным автоматической системы контроля скорости на этом участке автострады не было зафиксировано никаких превышений скорости. Эта машина также не была отмечена, как подозрительная. В угоне — не числится, водитель — адекватен.

— Я же говорю — профилактика, — повторил патрульный полисмен.

— Остановка транспортного средства на автострадах допускается только в чётко предусмотренных правилами случаях. И среди них никакая профилактика, офицер, не значится. Для профилактики есть другие службы, а ваша обязана заниматься чётко определёнными задачами.

— У нас... — патрульный исподлобья взглянул снизу вверх на возвышавшегося над ним турианца.

— Да, да, слышал, помню. Людей не хватает. — Сарен раскрыл инструментрон. — Вы патрулируете с напарником, так что людей у вас вполне хватает, тем более — хватает, если у вас обоих есть реальная возможность останавливать транспортные средства для мифической профилактики. В данном случае профилактировать этого водителя и его машину нет никакой необходимости, — отчеканил Артериус. — Вам ясно, офицер?

— Ясно. — вздохнул патрульный. — Но у меня...

— Духи, как же я не догадался?! — сказал Сарен. — Столичная трасса. Со всеми приложениями.

— Что-то вроде этого, — согласился патрульный.

— Приказ на задержание этой машины и водителя... — Сарен не закончил фразу — собеседник уже был готов ответить:

— Устный, — вздохнул офицер. — Капитан... Командир мой... Я пытался возразить ему, но он — слушать не захотел. Я и так сказал вам больше, чем должен был...

— Да, не спорю, — согласился Сарен. — Вы сказали достаточно. Най. — Сарен не стал оборачиваться к напарнику.

— Понял, — младший Спектр склонился к водителю кабриолета, вернул ему удостоверение. — Можете ехать. Счастливого пути. — Проводив взглядом набиравший скорость спорткар, Крайк обернулся к напарнику. Тот сделал приглашающий жест.

— Теперь поговорим более предметно, офицер. — Сарен взглянул на жетон патрульного. — Инерция... — взгляд Спектра заледенел. — Ладно ваш капитан — с ним мы ещё побеседуем. — Найлус понял, что Артериус не будет говорить ни с каким капитаном полиции — на это у Спектров просто не будет времени: искать какого-то капитана полиции и говорить с ним не общие темы. Только начни такие разговоры — и потянется такой длинный шлейф ошибок и недоработок... — Но вы-то — тоже офицер и обязаны следовать правилам, что бы там кто вам ни говорил. Говорить можно всякое, но вы поклялись следовать закону. Писаному закону, а не устным распоряжениям.

— Это всё так... — согласился полисмен. — Вы — улетите, а мне тут... жить и работать. Перевода мне — не дадут, да и денег у меня таких нет, чтобы улететь отсюда куда-нибудь. Даже без вещей.

— Да?! — Сарен взглянул на патрульного. — Вы согласны и дальше руководствоваться устными распоряжениями начальства, а не писаными законами и инструкциями?!

Патрульный молчал. Найлус осматривал патрульную машину, не обращая особого внимания на сидевшего на 'штурманском' месте второго полисмена.

— Най, свяжись с Дежурной Частью Службы патрулирования автострад. Скажи, что я снимаю этот экипаж с маршрута. Пусть пришлют замену. И не отнекиваются — знаю, что резервные экипажи есть. Пусть присылают.

— Выполнено, — младший Спектр отстучал на сенсорах своего инструментрона стандартное распоряжение. — Пришлют замену. Пятнадцать минут.

— По нормативу — восемь. Пусть уложатся, — сказал Сарен, видя, как напарник снова вышел на связь с Дежурной Частью, отсылая уточняющий приказ. — Садитесь в машину, — он взглянул на патрульного, продолжавшего стоять на обочине. — Садитесь, садитесь. Командование — не возразило, замену — пришлют. А вам — придётся писать объяснительные и пребывать в резерве. До особого распоряжения. — Спектр подождал, пока офицер устроится за рулём патрульной машины. — И больше — никакой самодеятельности. Поезжайте. — Сарен махнул рукой, шагнул к 'МАКО'. — Най, едем. Мы и так задержались, а до Константы ещё далеко. Понаблюдай и сделай отметку, когда резервный экипаж появится на этом маршруте. Пожалуйста.

— Сделаю. — Найлус уселся на водительское место, включил двигатели, погасил 'люстру'. 'МАКО' отъехал от обочины, набрал скорость. Если уж Сарен, не склонный к просьбам, говорит 'Пожалуйста', то лучше сделать то, о чём он просит, побыстрее и поточнее.

— Обычный комплект, — пробурчал Сарен, посматривая в иллюминаторы и изредка взглядывая на экран своего инструментрона. — Ничего нового. Весёлый и предметный разговор у нас с тобой будет в Константе с генералами.

— Может, так и должно быть, Сар? За два-три дня изменить многое нельзя. — Найлус проверил, выключена ли 'цветомузыка'.

— Согласен, Най, — ответил Сарен. — Но, уверен, что ты и не рассчитывал изменить многое за два-три дня. И я тоже не рассчитывал. Главное — дать начало изменениям. А потом... всё начнёт меняться, а не многое. Война будет... сложная. И никому отсидеться в стороне — не удастся. — Сарен взглянул в иллюминатор, закрыл экран инструментрона. — Хорошо, что хоть беспилотники скоро сможем вернуть на борт.

— Кстати, машину уже разобрали до винтика и половину запчастей продали с большой выгодой для себя. Деньги перечислены на счёт. 'Помощники' забрали себе только десять процентов от вырученной суммы. — Найлус подал напарнику ридер. — Последние данные.

— Хоть здесь прогресс, — хмыкнул Сарен. — А что с основными фондами и личным имуществом этой парочки?

— На личное имущество — наложен арест, оно описано, собрано в контейнеры и отправлено на склад. Бизнес — под внешним управлением, назначен администратор, идёт проверка. Кое-какие деньги найдены на номерных счетах, уже доказали их принадлежность отцу девушки. Так что семья погибшей не будет бедствовать и нуждаться. — Найлус подал Сарену второй ридер. — Информация обновляется.

— Посмотрим, каков будет результат после нашего визита в Константу. — Сарен просмотрел на экране содержимое файлов, вложил ридер в укладку. — Будем пайками перекусывать на ходу или...

— Мне всё равно, Сар. — Найлус взглянул на экранчик навигационного комплекса.

— Тогда — не будем терять времени. Я пока поведу, а ты сядь на моё место и поешь. Не отнекивайся, так будет лучше. — Сарен взглянул в иллюминатор. — Притормози здесь. И давай поменяемся местами. Потом, перед Константой, сменишь меня за рулём.

— Ладно. — Найлус прижал 'МАКО' к обочине и уступил напарнику водительское кресло. Сарен пристегнулся, пробежал взглядом по приборным панелям, включил двигатели. — Сар, может быть, раньше сменить?

— Отдыхай пока. Напарники должны меняться местами. — Сарен встроил бронетранспортёр в поток. — Всё равно до Константы уже достаточно близко — сорок минут хода на нормальной скорости в сто двадцать километров в час.

На въезде в Константу 'МАКО' остановился у небольшого мотеля. Найлус показал напарнику собранный материал — несколько файлов с заметками, пояснил детали, которые не были внесены в текст, но представлялись ему важными. Сарен внимательно прочёл тексты, выслушал Крайка, кое-что отметил на своём инструментроне.

— Хорошо, что ты это заметил, Най, — сказал старший Спектр, устраиваясь поудобнее в 'штурманском' кресле. — Я отметил это в своих файлах, пригодится. Уверен в этом. И не думай, что замеченное тобой — маловажно. В нашем деле теперь мелочей нет.

— Будем... сразу выходить на генералов? — спросил Крайк.

— Проедем по улицам, будем останавливаться, поговорим с патрульными. И автоматика машины поработает с беспилотниками. Благо два беспилотника у нас остались. Третий заберём, когда будем возвращаться в райцентр.

— И...

— В Константе придётся остаться миниму на половину суток, Най. И не только для встречи с руководством Сил Полиции планеты. Но и для того, чтобы отсмотреть ситуацию на дорогах столицы. Работа, сам понимаешь, предстоит почти такая же, как в райцентре, но здесь — свои особенности. Главное — надо возвращать полицию Идена из спячки в состояние бодрствования. И мы будем её возвращать! Это — нам по силам. — Сарен понял, что Найлус не особо верит в возможность кардинального улучшения ситуации в правоохранительных органах планеты. — Давай, неспешно, на средней скорости проедем по улицам.

— Хорошо. — Найлус включил двигатели, протянул руку к панели 'цветомузыки', потом отвёл её, положил на подлокотник. Сарен раскрыл инструментрон, взглянул на экраны забортной обстановки.

Полиции на улицах хватало. Чистые, новые машины, форма на полисменах — свежая, новая. Картинка для рекламного ролика 'Наша полиция — вас бережёт'. И особо напрягаться для съёмок такого ролика не надо — всё в наличии. Только вот показухой от этого великолепия несло — за несколько километров.

Артериус догадывался, что руководители Сил Полиции Идена рассчитывали на самую скорую встречу со Спектрами и попытались представить всё так, словно всё в порядке, всё нормально, по крайней мере — в столице. И не могли, не желали понимать, что, отслеживая день за днём ситуацию в районе, сотрудники Корпуса на это 'театральное представление' не обратят внимания, а будут стремиться увидеть и почувствовать реальное положение дел. Да, в столице. Но, как ни парадоксально, именно в столице жизнь должна быть наиболее безопасной и защищённой от проблем и неприятностей. Районов на Идене много, а столица у планеты — одна. И если в столице — неблагополучно, то в районах — ещё хуже.

Глядя в иллюминаторы и на экраны, Сарен легко выделял из общей картины проблемы и вопросы. Всё же опыт и знания Спектра были получены Артериусом на практике, а не в уютном кабинете за столом. Да, он был жёстким, иногда, а может быть — и довольно часто — жестоким сотрудником спецподразделения. Да, Спектры не были связаны частоколом дутых инструкций, правил, законов. Сотрудникам Спецкорпуса приходилось чаще действовать в боевых, а не в обычных условиях. И видеть то, как простые полисмены отчаянно пытаются выдать желаемое за действительное, было тяжело. Сарен знал, к чему приводит показуха. Знал слишком хорошо и помнил, что люди — слишком молодая раса в Большом Космосе, чтобы чётко и окончательно понять: нет ничего тайного, что не стало бы явным.

'МАКО' изредка тормозил, прижимаясь к обочине. Спектры выходили, беседовали с патрульными — и теми, кто передвигался на машинах, и с теми, кто пешком обходил кварталы и микрорайоны. Два беспилотника бронетранспортёра вились над Константой, занимаясь сбором информации. Третий контролировал ситуацию в райцентре и на его окраинах. Водители легковушек, грузовиков, общественного транспорта с интересом провожали 'МАКО' взглядами.

— Ещё немного, Сар, и нам придётся повесить на борта знаки Корпуса, — сказал Найлус, включая двигатели и встраивая машину в поток.

— Почему нет? — задумчиво сказал старший Спектр, просматривая на своём инструментроне собранную беспилотниками и уже обработанную программами информацию. — Надо будет — повесим. Только вот делать это уже слишком поздно. Покрутимся полдня в Константе до и после разговора с генералами, посмотрим ситуацию. Кое-какие изменения в лучшую сторону, думаю, всё же будут. Небольшие — но будут. На большее рассчитывать не придётся. Так что лучше, если мы не будем ускорять развитие ситуации. Это касается не только нас двоих, но и всех нормандовцев.

— Знаю, что...

— Ты прав, — прервал своего напарника Артериус. — 'Нормандия' будет под нашей с тобой защитой. Не уверен, что руководство Корпуса быстро согласится с моей позицией, но, если мы останемся на борту фрегата-прототипа вдвоём — это будет лучше всего.

— Я — останусь, Сар, — твёрдо сказал Найлус.

— И ты не будешь выдвигать против Шепарда обвинение в препятствовании правосудию?

— Какое правосудие, Сар? — напарник взглянул на старшего Спектра, перевёл взгляд на дорогу. — Тогда, прямо скажу, я слишком мало знал Шепарда. Да, махнул корочкой, построил их адмиралов, дали они корабль — какой под руку им попался, такой и дали. Чиновники есть чиновники. Да, я знаю, что экипаж собирали в страшной спешке — кого сумели, того заставили прибыть на борт. Да, знаю, что я фактически пытался по приказу Совета Цитадели украсть Маяк у землян. Теперь — знаю. А тогда думал, что действую правильно, как и положено Спектру. Делаю то, что мне приказали. — Найлус помедлил, вздохнул, бросил взгляд на экраны забортной обстановки. — Шепард, я тебе прямо и чётко скажу — оказался ещё большим Спектром, чем я. Лучшим Спектром, чем я. Он углядел то, что мы, Спектры, не углядели. Всем Корпусом не углядели, Сар. Эта креветка...

— Ну уж прямо не углядели, — сказал Сарен.

— На Цитадели... — начал Крайк. — Там нам придётся быстро очень многое сделать, Сар, я помню и понимаю это. Очень хорошо понимаю. И с Корпусом придётся пообщаться по-новому.

— Так... — Сарен искоса посмотрел на напарника.

— Нет, Сар. Шепарду и Андерсону... Я буду настаивать на этом, надо им обоим дать статус и звание Спектров. Они — заслужили. А 'Нормандия'... Да, я помню, что присутствие на борту четверых Спектров — исключительный случай, но — он не является в принципе невозможным. А раз так... рисовать знаки Корпуса на борту этого корабля — нет необходимости.

— Ты прав, Най, — сказал Сарен. — Я поддержу тебя. И в общении с Корпусом, и в требовании присвоить статус Спектров Шепарду и Андерсону. И во многом другом. Ты прав — этот корабль теперь — наш дом. И мы останемся на его борту. Я — тоже останусь. И буду помогать Шепарду и Андерсону. И остальным нормандовцам — тоже помогу. — Сарен посмотрел в иллюминатор. — Решено, Най. Сделаем это. А с Советом... тоже пообщаемся. По-другому, по-новому пообщаемся. Видишь вон ту полицейскую машину и двоих патрульных? Притормози около них. Спереди или сзади — всё равно. Пообщаемся, потом — поедем в Главное Управление Сил Полиции Идена. Пришло время пообщаться с генералами. Поставь информацию под компоновку, подключи все наши программы. Все, какие есть в основном списке, Най.

— Сделано. — Найлус остановил машину, подождал, пока Сарен откроет дверцу и выйдет, вышел следом за напарником. Не обращая особого внимания на изумление некоторых прохожих и водителей, Найлус старался держаться в двух шагах позади Артериуса, уже начавшего обычный разговор с патрульными.

Народный телеграф сработал: теперь появление двух турианских Спектров большинство правоохранителей воспринимали вполне спокойно и уже хорошо понимали: что-либо утаивать от них — бесполезно.

Слушая, что ему говорит старший патруля, Сарен кивал, отмечая на своём инструментроне отдельные моменты. Запись разговора, конечно, хорошо, но лучше — собственное впечатление и собственное мнение. Его не заменят никакие приборы и никакие программы, никакие чудеса техники и технологий.

Попрощавшись с патрульными, Сарен вернулся к 'МАКО', несколько минут стоял, глядя на проезжавшие мимо машины. Водители инстинктивно снижали скорость, старались соблюдать рядность.

— Показуха, — кулак Сарена, старавшегося говорить спокойно и тихо, мягко и нежно коснулся брони машины. — Показуха! — чуть чётче и громче повторил старший Спектр. — Сколько же сил тратят разумные на то, чтобы казаться, а не быть? Эти силы... эта энергия... Её можно было бы употребить на что-то более реальное, что-то полезное!

Найлус не прерывал напарника. Понимал, что Сарен прав. Рядовые полисмены — винтики правоохранительной системы, они пытались что-то сделать полезное, но многолетняя практика устных приказов сводила все их усилия на 'нет'. Старшины боялись сержантов, те — лейтенантов, те — капитанов, те... Огромная пирамида боязни. Какое там 'защищать и служить', если сама система защиты гражданских разумных поедала себя изнутри? Медленно поедала, но очень верно и... основательно. Слабела, депрофессионализировалась.

Сарен нырнул в бронекапсулу, устроился в кресле, открыл инструментрон. Найлус понял — его напарник и учитель теперь будет молчать очень долго. Когда он так замолкал... Впереди был тяжёлый и острый разговор. В лучшем случае — разговор. В очень лучшем случае.

— В Главное Управление, Най, — сказал Сарен ровным и безжизненным голосом. — Информация обработана. Больше никаких особых изменений. Картина... ясная.

Найлус молча встроил бронетранспортёр в поток. Столица планеты, машин на улицах много и почти все — очень недешёвые. Отмечая попытки постовых и патрульных полисменов в очередной раз приукрасить картину, Крайк понимал, что предстоящий разговор будет очень непростым для генералов. И по ходу, и по последствиям. Сарен никогда не отличался излишней доверчивостью, мог легко пойти на крайние меры, если видел даже отдельное нарушение законов, а тут... тут речь шла не об отдельном нарушении, а о системе нарушений.

Сарен смотрел в иллюминатор. Инструментрон — и экран и клавиатура были свёрнуты. Левая рука старшего Спектра касалась пистолета в поясной скафандровой кобуре. Это было, как понимал Найлус, очень плохим знаком.

Постовые на воротах Главного Управления распахнули створки моментально, вытянулись в струнки. Сарен смерил их холодным взглядом. Что эти полисмены вообще могут? Ничего не могут, потому что над ними слишком много начальников. Слишком много командиров, которые даже между собой договориться не могут. А эти рядовые полисмены... Да, возможно, служба на охране периметра Главного Управления и была достаточно лёгкой, возможно, что на эти посты на воротах был какой-нибудь конкурс. А там, на улицах, на дорогах служили, а часто — прислуживали те, кто не смог пробиться поближе к начальству и подальше от реальности...

Миновав контрольно-пропускной пункт, бронетранспортёр свернул направо, подъехав к главному входу в Управление. Выходивший следом за Сареном Найлус огляделся и сразу отметил, что сотрудники управления живут здесь действительно в другом мире, где даже время течёт по-иному. Кругом зелень, почти не слышно шума улицы, высоченный — больше четырёх метров забор не даёт жителям Идена видеть, что происходит на территории Главного Управления. Множество офицеров в чине от лейтенанта до полковника снуют туда-сюда. Простые рядовые патрульные — их Найлус видел здесь очень редко. За несколько минут — троих-четверых, не больше. А уж старших офицеров — откормленных, в недешёвых мундирах, комбинезонах и скафандрах — десятки и сотни.

Стоявший у подъезда бронетранспортёр сотрудники Управления старательно обходили, опасливо косясь на двух высоченных турианцев в тяжёлых скафандрах с яркими знаками Корпуса Спектров.

Сарен смотрел расфокусированным взглядом, понимал, что очень многие разумные искренне надеются, что Спектры прибыли в Управление не по их душу, хотя... Пройдёт совсем немного времени и некоторые офицеры лишатся своих званий, должностей, свободы.

Старший Спектр помедлил, потом шагнул к лестнице. Спешившие ко входу в Управление полицейские замедляли шаг, не решаясь поравняться и тем более — обогнать идущих к подъезду турианцев. Выходившие из дверей сотрудники, едва заметив визитёров, уступали им дорогу и стремились как можно быстрее оказаться подальше от Спектров.

Сарен достал удостоверение — ай-ди карту и значок, махнул ими перед лицом замершего начальника КПП. Полисмен вытянулся и, как привычно отметил Артериус, боялся даже дышать. Его коллеги старались пропустить выходивших из здания сотрудников как можно быстрее. Найлус, шедший на два шага позади напарника, механически отметил, что, как минимум у пятерых сотрудников дежурные не проверили портфели и сумки, а у шестерых — удостоверения. Очередное нарушение, вызванное шоком от появления Спектров в средоточии управленческой структуры. Крайк догадывался, что Сарен всё это видел и отметил.

— Здравия желаю, Спектры, — капитан полиции выскочил навстречу Сарену и Найлусу, едва они, проигнорировав лифт, свернули к лестнице. — Позвольте предложить вам...

— Капитан. — Сарен, не останавливаясь, взмахом руки отодвинул офицера в сторону. — Мне известно, кто вы по должности. Не пытайтесь усугублять своё положение и положение ваших начальников. — Артериус пропустил спешившую на первый этаж женщину-полицейского, свернул в коридор, равнодушно окинув взглядом вытянувшегося в струнку постового полисмена. — Идите на своё рабочее место, адъю-тант! — Сарен посмотрел на капитана тяжёлым взглядом. — А вам, — старший Спектр взглянул на постового. — Приказ Спектра — никого не выпускать из этого крыла. Туалет здесь есть, так что никто не должен покинуть это крыло без моего разрешения. Вам ясно, офицер?

— Так точно, ясно, Спектр, — постовой вытянулся.

— Выполняйте приказ. — Сарен прошагал к двери с надписью 'приёмная', открыл её, вошёл, увидев ринувшегося наперерез майора полиции. — В сторону, майор! — рыкнул он, открывая дверь в кабинет начальника Главного Управления. — Я сказал — в сторону! Сесть на место! — Артериус движением руки отодвинул офицера. — Положите трубку, генерал! — Спектр обошёл стол, за которым восседал в мягком кресле грузный мужчина в мундире генерала полиции. — Положить трубку на рычаг! — с угрозой повторил Сарен. — Найлус, пятая программа. Перекинь сигнал на настенные экраны! Задействуй все!

— Есть! — Найлус открыл свой инструментрон, набрал несколько команд. Экраны осветились.

— Вам лучше встать, генерал. И самому взглянуть на то, что покажут эти экраны. — Сарен подождал, пока высший офицер полиции Идена поднимется с кресла и подойдёт к первому экрану. Старший Спектр видел, как непривычно этому полисмену, давным-давно забывшему, что такое работа 'на территории', не любившему читать документы, по объёму превышавшие две страницы, воспринимать данные большой и подробной таблицы.

— Это... это противоречит данным, которые мне передают. Утренняя сводка... — сказал генерал. — Она... она совсем другая, — хозяин кабинета прошёл к столу, набрал на настольном инструментроне команду, повернул экран инструментрона к Сарену. — Вот, я как раз сравнивал эту сводку с предыдущими.

— Интересно. — Сарен просмотрел короткую таблицу. Несложную, явно предельно упрощённую. — И кто это готовил?

— Я... не особо часто интересуюсь, — тихо ответил хозяин кабинета. — Знаю, что Штаб, а вот кто конкретно... Мне трудно сказать, — офицер взглянул в конец текста. — Подпись начальника Штаба, полковника... — генерал назвал фамилию.

— Най, программа работает нормально? Что там по этому офицеру? — Сарен не стал оборачиваться к напарнику, уже открывшему средний экран своего наручного инструментрона и просматривавшему поступившие файлы.

— Пытался несколько минут назад стереть данные, полученные им для составления ежедневной сводки из Дежурной Части Управления, — сказал младший Спектр, уже понимая, что Сарен и не ждал другого ответа. — Это — только часть...

— Достаточно. — Сарен взглянул на напрягшегося генерала. — Собирайте весь Штаб сюда. Всех направленцев. Немедленно, — старший Спектр положил руку на телефон прямой связи с адьютантом. — Нет, генерал. Лично пригласите. Каждого! Их всего десять человек. У вас — десять минут. Поторопитесь.

Высший офицер счёл за лучшее подчиниться требованию Спектра.

Вскоре кабинетный стол для совещаний окружили офицеры полиции в звании от капитана и выше. Начальник Штаба подошёл к экрану с итоговой таблицей и, едва увидев 'шапку', всё понял. Кинув взгляд на сидевшего за столом генерала, он метнулся к выходу из кабинета, но путь ему уже преградил Найлус:

— На место, полковник! Займите своё место за столом! — младший Спектр властно указал рукой офицеру на свободное кресло. — И — держите себя в руках!

Поняв, что вырваться из кабинета ему не удастся — а прыгать из разбитого собственным весом окна как-то не хотелось, полковник шагнул к столу, опустился в кресло и замер.

— С согласия вашего начальника мы собрали вас здесь для того, чтобы разобраться в создавшейся ситуации. — Сарен стоял рядом с генералом, переводя взгляд с одного 'направленца' на другого. — Некоторое время назад мы уже пообщались со многими из вас и с офицерами, занятыми непосредственной работой в районах. Рассчитывали, что наше общение поможет изменить ситуацию к лучшему. Специально не торопились с реагированием на сигналы, свидетельствующие о неблагополучии в правоохранительной сфере. Особенно — в сегментах, за которые прямую ответственность несут служащие Полицейских Сил Идена. Всем вам известно, что не так давно над планетой был бой Жнеца с фрегатом-прототипом. Тогда удалось избежать многочисленных жертв среди населения планеты. Мы передали вам информацию, позволяющую в короткие сроки улучшить ситуацию. И рассчитывали, что изменения последуют, будут глубокими и постоянными. Этого — не произошло.

Сарен подошёл к настенному экрану:

— Здесь, в этой таблице — сведения о ситуации, сложившейся сегодня в сегментах, за которые отвечают Полицейские Силы Идена. — Артериус шагнул к следующему экрану. — На этом экране и всех последующих — архивные данные. Да, они получены нашими, спектровскими аппаратными и программными средствами, при содействии экипажа и команды 'Нормандии'. Мы не стали этим ограничиваться и сами побывали на улицах одного из районных центров, проехали по трассам, побеседовали с патрульными офицерами. За один день у вас на планете теперь происходит восемнадцать убийств и пять изнасилований. Четыре грабежа — за один только час. — Сарен со своего инструментрона сменил картинку на третьем настенном экране. — Ваши службы оказались не готовы обеспечивать должный уровень безопасности на дорогах Идена. На тех самых дорогах, где ежегодно гибнут и травмируются десятки жителей планеты. Вы не использовали наши рекомендации, не воспользовались нашими разработками. Результат — тройное убийство.

Сарен шагнул к четвёртому экрану:

— Здесь, — он нажал несколько сенсоров на своём инструментроне, — данные о том, как осуществлялось патрулирование на участке, где произошёл инцидент. Итог — нарушение всех официальных и общеизвестных для патрульных офицеров нормативов реагирования на происшествие. И это — не единственный случай. Патрульные офицеры заняты 'профилактикой', противоречащей правилам, инструкциям и законам. Вместо пяти патрульных экипажей на сто километров дороги у вас — один, редко когда два. Схемы 'зон задержания' не обновлены. Протоколы начинают составляться не с момента прибытия патруля, а тогда, когда того пожелает старший наряда.

Сарен несколько минут потратил на то, чтобы в сжатом виде, указывая 'светлячком' лазерной указки соответствующие позиции картинок на настенных экранах, рассказать присутствовавшим старшим и высшим офицерам полиции о том, что эти управленцы видели только как строчки в письменных отчётах:

— Иными словами, низовые звенья Сил Полиции заняты не реальной работой, а то, что называется просто и чётко — показухой. Да, — громыхнул Сарен, — именно показухой! Свежайший пример: на стол вашему руководителю начальник Штаба сегодня положил сводку с данными, не имеющими ничего общего с реальностью. А когда мы обратили на это внимание, попытался стереть исходные данные с сервера Главного Управления, отдав устный приказ лейтенанту-технику. Незаконный приказ. — Сарен посмотрел на полковника. Тот, нервно теребя лист пластобумаги, лежавший перед ним на столешнице, опустил голову. — И это — не первый случай.

Турианец подошёл к следующему экрану:

— Мы провели экспресс-анализ информационных потоков и выяснили, что на всех уровнях, превышающих районный, существует целостная система искажения картины. Искажения. — Сарен обвёл взглядом сидевших за столом офицеров. — Таким образом, всем вам, отвечающим за конкретные направления работы, поставляется с мест неправдивая, а иногда — откровенно ложная информация. Результат — сохранение прежней ситуации на дорогах, улицах, в микрорайонах и районах.

Сарен прошёл к следующему экрану. — Здесь мы собрали данные, которые в общих чертах характеризуют готовность служб Полицейских Сил к действиям в условиях мобилизации, военного, чрезвычайного и осадного положения. Как в масштабах всей планеты, так и по районам. Эти данные свидетельствуют о практически полной неготовности полицейских сил Идена к работе в условиях войны. Да, войны! — подчеркнул Сарен. — Войны с такими кораблями, как этот Жнец, войны с многотысячными десантами гетов. Тех самых гетов, которые начинают активно исследовать галактику и всё чаще появляются в самых разных скоплениях, туманностях и звёздных системах. Иден — небольшая сельскохозяйственная планета. И, тем не менее, здесь — немало проблем в сфере ответственности Полицейских Сил. Когда будет объявлена мобилизация, когда будет введено чрезвычайное, а затем — военное и осадное положение, преступность непременно активизируется. И её придётся давить не в условиях сравнительно комфортного мирного времени, а в условиях дефицита всего и вся. Сегодняшняя ситуация со всей определённостью доказала: полицейские силы Идена не готовы к противостоянию с преступностью. Поэтому время разговоров закончилось, офицеры.

— Вы нам ещё и угрожаете? — удивился один из 'направленцев'.

— Нет. — Сарен шагнул к сидевшему офицеру. Тот счёл за лучшее встать при приближении Спектра. — Не угрожаю. Время угроз закончилось, — он посмотрел на стоявшего у двери кабинета напарника. — Найлус. Двенадцатый файл. Распечатай и раздай листы офицерам.

Заперев дверь на замки, молодой Спектр шагнул к столику, на котором высился принтер, перебросил на него файл, подождал несколько секунд, потом забрал из выходного лотка пачку листков, шагнул к столу и бросил пачку на середину.

— Разбирайте. Сами. Адьютантов тут нет. Ознакомьтесь с работой вашего коллеги, офицеры. Все вы одно дело делаете, так что никаких тайн тут нет и быть не может. — Сарен подождал несколько минут. — Это — только вершина айсберга. — Спектр взглянул на генерала. — Будете опять отдавать устные приказы, генерал? Или поступите по закону?

Генерал поднял взгляд от листа пластобумаги, но посмотреть в лицо турианскому Спектру не решился.

— Оформите сами приказ. Вручную, генерал. Самая краткая форма нас вполне устроит, — поторопил руководителя Сарен. — Или... Бланк — слева в пачке.

Хозяин кабинета черкнул несколько строк, подал подписанный листок сидевшему во главе стола для совещаний начальнику штаба. Тот встал, взглянул на текст и побледнел, передавая листок своему заместителю. Майор прочёл, встал, повернулся к стоявшему направленцу:

— Жетон, удостоверение, погоны — на стол.

— Да вы шутите! — направленец, казалось, не понимал, что произошло. — Они...

— Жетон, удостоверение, погоны — на стол, — повторил майор. — Побыстрее. И — пересядьте на стул у стены. За этим столом вам делать больше нечего.

— Они не имеют... права! — взвизгнул 'направленец'. — Они — не люди и не понимают!

— Быстро, — с явной угрозой повторил заместитель начальника штаба, чувствуя, что промедлив ещё немного, следующим 'вылетевшим' будет уже он сам.

— Да как вы... — продолжить свой спич 'направленец' не успел — сидевшие справа и слева от него два офицера, вскочив, схватили его за руки и мигом освободили плечи от погон. Третий офицер, перегнувшись через стол, вынул из кармана сослуживца жетон и удостоверение. После чего упиравшегося бывшего 'направленца' вывели из-за стола и усадили на стул у дальней стены. — Они не могут... — уволенный запнулся, поймав тяжёлый взгляд старшего Спектра.

— Если кто из вас чувствует, что у нас имеется и на него такая негативная информация — есть возможность самому подать в отставку, — сказал Сарен, отходя от стола и возвращаясь к стене с экранами. — Сейчас, — уточнил он, меняя картинку на шестом экране.

Двое 'направленцев' поднялись со своих мест, сняли погоны и положили на столешницу удостоверения и жетоны, пересев на стулья у стены. Сарен собрал сданные бывшими офицерами предметы, сложил их в свою укладку. Найлус, наблюдавший за происходящим со своего места у двери кабинета, понимал: Сарен в очередной раз медлит, давая возможность двум оставшимся 'проблемным' офицерам избежать принудительного разжалования.

— Время на раздумья закончилось, — сказал старший Спектр. — Най, файлы сороковой и тридцать пятый. Распечатай, пожалуйста, и дай генералу, — он подождал, пока напарник возьмёт из лотка листочки, положит их перед хозяином кабинета, а тот просмотрит короткие тексты. — Подписывайте приказы, генерал, — сказал Сарен, меняя картинку на седьмом экране.

— Как же так? — высший офицер посмотрел на вставших со своих мест начальника штаба и его заместителя, потом перевёл взгляд на Сарена. — И... — он черкнул несколько строк на бланке, расписался, отодвинул листок от себя. Найлус отметил, что генерал не особо надеется на то, что разжалованным офицерам удастся прочесть написанное. Впрочем, и так было ясно, что именно они лишены своих званий, постов, статуса.

— Жетоны, удостоверения, погоны — на стол, — сказал старший Спектр, никак не отреагировав на вопрос хозяина кабинета. — Быстро! — турианец шагнул к бывшему начальнику штаба. — Не тяните время, гражданин!

— Быстро у вас... — хмыкнул бывший полковник, кладя знак, карточку и погоны на столешницу. — Чего медлишь?! — посмотрел он на своего бывшего заместителя. — На этот раз — их взяла!

Тот вздрогнул, снял погоны, достал из карманов знак и удостоверение, положил на столешницу. Сарен сгрёб предметы, ссыпал их в укладку, щёлкнул кнопкой.

— Пересаживайтесь на стулья, — сказал старший Спектр. — А вам, генерал, скажу, что придётся работать с теми, кто есть. Искать замену отстранённым — а их будет очень много, — поздно. Работать будете с сокращённым до предела штатом. И так он в два раза превышает нормативный. — Сарен посмотрел на офицеров, оставшихся сидеть за столом. — Есть желающие что-либо сказать или возразить? Нет?! Очень хорошо, — коснувшись нескольких сенсоров, турианец подошёл к очередному экрану. — И не думайте, что в ваших секторах всё хорошо, офицеры. Проблем и вопросов там — предостаточно. Най, вызови конвой из Службы Собственной Безопасности. Пусть отведут этих разжалованных в камеры и пока — в одиночные. Можно даже в карцеры. В строгом соответствии с действующими правилами.

— Есть. — Найлус отпер дверь и отправил со своего инструментрона запросы. Несколько минут — и в кабинет начальника Главного Управления входят офицеры полиции в полном боевом облачении. Лица прибывших скрыты под непрозрачными забралами шлемов. Каждого из разжалованных 'на выход' сопровождали два офицера.

Старший группы получил у Найлуса файлы на свой инструментрон, козырнул и последним покинул кабинет. Младший Спектр запер дверь и, спрятав ключ, посмотрел на генерала. Тот взглянул на стоявшего у экранов Спектра.

— Обратимся к проблемам в ваших секторах, — сказал Сарен, не давая присутствующим полисменам времени сконцентрироваться на раздумьях о судьбе своих бывших коллег.

Следующие полчаса он подробно говорил о тех самых проблемах и вопросах, которые существовали у 'направленцев' и их подчинённых. Найлус не удивлялся тому, что в число пока что помилованных Сареном направленцев попали главы служб ППС и ДПС, а также офицер-технарь и офицер-снабженец. Отметив, что оставшиеся в кабинете офицеры несколько расслабились, Найлус мысленно усмехнулся: плохо они знали, кто такой Сарен. Очень плохо. Если за оставшиеся сутки в секторах их ответственности не будет кардинальных улучшений — следующими разжалованными и уволенными 'из рядов' станут и они, а не только их подчинённые. Сутки, конечно, очень мало для нормализации ситуации, но Найлус был уверен — если 'направленцы' захотят — они сделают всё, чтобы не пострадать самим, а значит — исправят положение и впредь зарекутся нарушать порядок, установленный законом и инструкциями.

Генерал слушал Сарена, стараясь сохранить спокойствие, но это ему плохо удавалось. Спектр говорил кратко, чётко, исключительно о фактах. Никаких домыслов, никаких пустых рассуждений. Глядя, как Артериус виртуозно управляется с настенными экранами, генерал изредка кидал взгляд на своих направленцев и понимал, что Спектры вмешались, возможно, в последний момент. Они честно старались не влиять на ситуацию с охраной правопорядка на Идене всё это время, предоставив в распоряжение полицейских сил информацию, с которой следовало бы ознакомиться должным образом. Не ознакомились, продолжили. Сарен говорил о реальных проблемах и вопросах, говорил не в общем, а чётко и конкретно. Направленцы мрачнели, напрягались, но возразить, как видел глава полицейских сил Идена, им было нечего. Найлус стоял возле двери, и хозяин кабинета понимал: младший Спектр может так простоять несколько суток.

— Таким образом, во вверенных вам службах, офицеры, есть немало проблем, — сказал Сарен, завершая свой доклад. — Най, распечатай второй, пятый, восьмой и двенадцатый каталоги, — он посмотрел на направленцев. — Мы даём вам последнюю возможность исправить ситуацию. Срок — сутки. Если не будет устойчивых положительных изменений, — Сарен принял из рук напарника стопки пластобумаги, положил их на столешницу, — вы отправитесь под суд с перспективой заключения на Цитадели в Тюрьме Спектров. Соответственно — будете лишены статусов, званий, пенсий, должностей, получите социальный минимум, поскольку у вас и ваших родственников до восьмого колена все излишки, превышающие допустимое в вашем земном УК будут конфискованы.

— Ваши отделы переводятся на круглосуточный режим работы, — сказал генерал. — Материалы вы получили. Идите, не теряйте времени впустую, — он жестом разрешил вставшим со своих кресел офицерам покинуть кабинет, дождался, пока Найлус закроет дверь на ключ и взглянул на Сарена, гасившего настенные экраны. — Кто возглавит 'те' направления, Спектры? Да и...

— Работа 'этих' направлений будет продолжена. Коллективы — сохранены, иерархия — не тронута, — ответил Сарен. — У вас — сутки, генерал, для того, чтобы наладить работу и подготовить силы полиции к действиям в особый период. — Сарен включил инструментрон, подошёл к столу, за которым сидел высший офицер, стукнул когтем по клавиатуре, развернув экран к сидевшему генералу. — Посмотрите сами, — он перекинул сигнал на настольный инструментрон генерала.

Несколько минут в кабинете царила напряжённая тишина.

— Вы и это знаете, — сказал генерал, погасив экран своего инструментрона. Сарен, стоявший рядом со столом, молча кивнул. Найлус на слова высшего офицера никак не отреагировал, привычно отдав напарнику право самому вести ситуацию к закономерному итогу.

— Важнее сейчас то, что вы сами знаете об этом, генерал, — старший Спектр выключил свой инструментрон, свернул экран. — Мы пройдёмся по управлению, посмотрим, как идёт работа. Распорядитесь о переводе всех служб и подразделений на круглосуточный режим работы. И — позвоните жене, дочери и сыну. Они — волнуются за вас. — Сарен подошёл к двери, подождал, пока Найлус откроет замок и распахнёт створки, шагнул за порог, не взглянув на поспешно вскочившего адьютанта, вышел из приёмной.

— Ты не стал его дожимать, Сарен? — спросил Найлус, когда они вышли из крыла, где размещалось высшее руководство Главного Управления.

— Смысл, Най? Мы сняли с должностей и отправили под арест с отстранением от службы и должностных обязанностей нескольких направленцев плюс начальника штаба с его заместителем. Если мы ещё снимем с должности генерала — сам понимаешь, это ни к чему хорошему не приведёт. У каждого разумного органика проблем — предостаточно. И генерал этот — тоже не святой. — Сарен посмотрел на напарника и тот понял — старший Спектр знает о начальнике Главного управления такое, что вполне может привести высшего офицера под трибунал с перспективой неминуемого расстрела. — Ладно. Смотрим, без особой нужды не вмешиваемся, просматриваем всю работу служб. Да, Най. — Сарен остановился у пожарного выхода. — Нам будет лучше разделиться. Готов поработать автономно?

— Готов, — вздохнул Найлус.

— Ну, вот и прекрасно. — Артериус развернул инструментрон. — Смотри, я тут разделил схему на две части. Половина — тебе, половина — мне. Выбирай.

— Вот эта часть. — Крайк ткнул когтем в экран.

— Ладно. — Сарен надавил несколько сенсоров. — Схему я тебе перекинул. Действуй. Встречаемся в десять вечера у 'МАКО'.

— Договорились. — Найлус свернул свой инструментрон. — И...

— Если что — вызывай немедленно. Остальное — ты сам знаешь, Най. Вперёд! — Сарен открыл дверь и, не оборачиваясь, стал подниматься по лестнице на верхний этаж. Найлус закрыл дверь, повернулся и направился к обычной, действующей лестничной площадке.

Появление турианца-Спектра не могло оставить сотрудников Главного Управления равнодушными. О происшедшем в кабинете начальника Управления все полисмены Управления уже, так или иначе, знали, понимали, что если Спектры привлекли к работе сотрудников Управления Собственной Безопасности, то ситуация действительно, без всяких скидок и условностей, крайне серьёзная.

Сарен просматривал документы, беседовал с сотрудниками, говорил по видео— и аудиоканалам с офицерами районных управлений полиции. Тем же самым занимался Найлус.

Возможно, сотрудники Управления рассчитывали, что Спектры при проверке работы служб не будут разделяться. Но их ожидания не оправдались: распределив между собой службы, Спектры смогли за несколько часов проверить большую часть подразделений Главного Управления, внести необходимые изменения в работу районных управлений Полиции Иден-Прайма.

Несколько раз в помещениях служб появлялись сотрудники Управления Собственной Безопасности — того самого департамента, который часто воспринимался как чужеродное звено в правоохранительной системе. Сарен побывал в кабинете начальника Управления, долго говорил со старшим офицером за закрытыми наглухо дверями, показал ему некоторые выдержки из собранных Спектрами материалов. О чём они договорились — для всех сотрудников полиции пока осталось тайной.

Покинув пределы Управления, Сарен вернулся к обходу служб, решив побывать у снабженцев и технарей — там всегда можно было 'накопать' немало проблем и вопросов.

Предположения Артериуса подтвердились полностью. Больше полутора десятков раз он вызывал в помещения, занимаемые сотрудниками службы снабжения и службы технического обеспечения офицеров и сержантов Службы Собственной Безопасности. Под давлением Спектра началась инвентаризация, в ходе которой были выявлены десятки нарушений. Понимая, что жаловаться на Спектров некому, офицеры Главного Управления не стали даже пытаться обращаться к генералу. Тот не имел власти, способной остановить двух сотрудников Спецкорпуса. Надежда на то, что через несколько часов Спектры покинут пределы Управления — также не оправдалась: Сарен и Найлус — они и словно не замечали, что время приблизилось сначала к шести вечера, потом — к восьми и наконец — к десяти.

— Най, проверяем дальше. Как будет можно — я тебе сообщу. — Сарен, привычно выйдя на пожарную, малопосещаемую лестницу, связался со своим напарником по аудиоканалу.

— Принято. — Найлус как раз 'завис' у информационников, проверяя протоколы систем аппаратной, программной и технической защиты линий связи и информации. — Продолжаю работу.

Проходя по коридорам управления, Сарен привычно отмечал изменения — в лучшую или в худшую сторону — всё равно. Столовые и буфеты оказались перегруженными, в туалетах образовывались очереди из желающих покурить, некоторые, особо смелые, пытались смолить в рабочих комнатах и кабинетах. Приходилось Спектрам такое самовольничание пресекать, выгонять курильщиков из кабинок и умывальных.

Повара слёзно жаловались: не успевают готовить новые и новые порции, на что Сарен возразил, что придётся напрячься — круглосуточный режим работы введён надолго. Старший Спектр знал, что фактически этот режим введён на несколько месяцев, но нельзя было прямо сейчас вот так открыто заявить о таком сроке. Не все полицейские смогли бы нормально отнестись к такому известию.

Сарена очень многие иденские правоохранители воспринимали как прямую угрозу своему дальнейшему беспроблемному существованию. Найлуса почти никто не знал и потому пытались как-то повлиять на младшего Спектра, воспользовавшись тем, что Сарена рядом с напарником не было.

Первая же попытка утаить информацию привела Крайка в такую ярость, что сотрудники проверяемого подразделения едва избежали травм — Найлус, сдержавшись, немедленно вызвал эсэсбешников и потребовал от прибывших офицеров Департамента поместить виновных в утаивании информации в одиночные камеры с перспективой трибунала. Поняв, что дело приобретает скверный оборот, задержанные попытались было реабилитироваться. Но Найлус не захотел их выслушать, распорядившись доставить арестованных во внутреннюю тюрьму Главного управления.

Весть о действиях младшего Спектра разнеслась по управлению с быстротой молнии. Поняв, что словосочетание 'ученик Сарена Артериуса' — не пустые слова, сотрудники Главного управления больше не пытались оказывать Крайку противодействие.

Встретившись со своим наставником на пожарной лестнице, Крайк показал ему на экране инструментрона листинг отчёта. Сарен, просмотрев его, взглянул на напарника, и всё понял:

— Не обращай внимания, Най. Всё правильно ты сделал. Даже если бы ты не сдержался — всё равно ничего бы не изменилось, поскольку болезнь под названием 'лень' поразила сотрудников Сил Полиции Идена слишком глубоко и основательно. Терапия здесь может быть только интенсивной, но уже никак не щадящей. А значит — и оперативное вмешательство не будет лишним. Действуй жёстко и точно. Ты это умеешь, я знаю, — с этими словами Сарен пошёл по лестнице вверх — его ждали проверки в помещениях других служб Управления.

Проверяя работу очередного подразделения, Найлус думал о том, как повлияет эта проверка на будущее Главного Управления. Менять ситуацию, конечно, надо, но вряд ли нужны столь экстренные меры.

Двое суток — и 'Нормандия' уйдёт с Идена. Сарен не раз говорил о том, что в такие моменты очень велика вероятность возврата ситуации к исходному неблагоприятному сценарию. В мирное время ещё можно было хоть как-то разрулить положение, воспользовавшись известным принципом 'время лечит'. Но сейчас на этот принцип надежды никакой не было: никто не знал, когда будет вторжение Жнецов в Галактику. Потому Сарен, никогда не любивший терять время попусту, действовал в соответствии с простым принципом: 'война — завтра'. А раз война начнётся буквально на следующий день, медлить, тянуть никакой возможности не было.

Да, немногие разумные органики были способны свыкнуться с мыслью о том, что мирная жизнь очень скоро, пусть даже по вполне космическим меркам, будет прервана войной. Но правоохранители, каждый день сталкивающиеся с не самыми привлекательными сторонами жизни... Они-то должны были быть готовы действовать в ещё более сложных условиях. Оказалось, что не готовы. Бой над планетой их тоже ничему не научил, не впечатлил, не заставил задуматься. Просто факт, просто событие, которое, вполне возможно, и не имело прямого отношения к полиции Идена. Да разве только дело в полиции?!

Найлус помнил, что нормандовцы занимаются множеством вопросов и проблем, в основном — в силовых структурах Идена. Планету надо будет надёжно защитить. Потому, что она даёт значительную часть продовольствия Альянсу и Земле. Простые иденцы имеют право надеяться, что полиция их будет надёжно охранять. Они и надеются. Только вот цена этой надежды из-за неготовности полисменов напрягаться в круглосуточном и многомесячном режимах... Оказывается непомерно высока.

Беседуя с полицейскими, Найлус раз за разом находил подтверждение этому своему выводу. Сарен поступил правильно, отправив Крайка самостоятельно проводить проверку части служб и подразделений Главного Управления. Спектры почти всегда действовали в одиночку, два Спектра на одном задании появлялись только тогда, когда задача была крайне сложной или экстренной, три Спектра, выполняющие одно и то же задание, были вообще редчайшим случаем в практике Корпуса.

Наверное, Сарен прав: Андерсону надо присваивать звание и статус Спектра в кратчайшие сроки, а вот Шепард... Хотя... Найлус не мог не согласиться с Сареном: старпом 'Нормандии' оказался именно тем Спектром, которого не надо готовить. Его только надо выбрать и дать ему возможность применить все свои способности в полной мере. Не сковывая его дутыми законодательными и инструктивными, часто — сверхпротиворечивыми рамками.

Выйдя из здания управления в четыре часа утра, Найлус остановился у 'МАКО'. Шестьдесят с лишним часов в сутках — это многовато, хотя турианцы вполне спокойно воспринимали и пятьдесят и семьдесят часов — в пространстве Иерархии было предостаточно планет с самыми разными периодами обращения вокруг местных светил. Сарен, как всегда, задерживался, и Найлус понимал своего напарника — он не упустит случая проверить всё досконально.

— Рад, что ты уже здесь. — Артериус открыл дверцу. — Присядем в салоне, кое-что надо обсудить, Най, — старший Спектр подождал, пока напарник залезет в бронекапсулу 'МАКО', влез следом, прикрыл дверь. Найлус отметил это механически, устраиваясь на раскладном кресле. Сарен включил инструментрон, активировал средний экран, развернул его к напарнику. — Смотри. Это моя часть отчёта с рекомендациями и предпринятыми действиями.

— Сар, перекинь мне его. А я тебе перекину свою часть отчёта. Так будет быстрее, — сказал Крайк.

— Хорошо, — старший Спектр пробежал когтями по сенсорам, подождал мелодичного сигнала, открыл файл, полученный с инструментрона напарника, вчитался. Несколько минут в салоне царила тишина, прерываемая только шелестом клавиш и стуком когтей по сенсорам.

— Предполагаешь, что надо познакомить генерала с выводами? — спросил Найлус, выключая инструментрон и сворачивая экран.

— Да. В конце концов, он — верховный руководитель планетных Сил Полиции, имеет право знать, в каком беспорядке работает.

— Вот как, приходится, — протянул Найлус. — Значит и ты...

— Значит и я, Найлус, — подтвердил Сарен. — Все эти наши трепыхания... Не имеют ни малейшего шанса на успех, если война со Жнецами начнётся действительно на следующие иденские сутки. Я пока проверял службы и подразделения, просчитывал варианты. По большинству результатов видно, что минимальный срок — декада. И, Най, скажу откровенно — я не верю, что у нас есть эта декада. И не верю, что в эту декаду удастся сделать всё по максимуму.

— Предполагаю, Сар... — Найлус взглянул на наставника.

— Ты прав. Я действительно успел просчитать план нашей с тобой работы. По частям, не сразу, но успел. Давай зайдём к генералу, а потом — проедем по улицам Константы, сравним. В общем, ты понимаешь. — Сарен протянул руку к рукоятке запорного механизма на двери бронекапсулы. — Идём. После отработки Константы вернёмся в райцентр, оттуда — на стоянку. Думаю, всё это займёт у нас все следующие сутки. Да не напрягай себя — обычные, земные, двадцатичетырёхчасовые, а не шестидесятичасовые. — Сарен открыл дверь транспортёра, вышел, подождал, пока выйдет напарник, закрыл дверь и быстрым шагом направился ко входу в Управление.

Адъютант, увидев вошедших в приёмную Спектров, вскочил и вытянулся. В этот раз он не пытался преградить путь в кабинет своего шефа, стоял и, как отметил Найлус, привычно державшийся на два шага позади своего наставника, боялся даже дышать.

Сарен, не обращая внимания на столбняк, охвативший офицера, открыл дверь в кабинет генерала:

— Нас не беспокоить, — турианец переступил порог, увидев, как сидевший за столом высший офицер полиции удивлённо поднял голову. — Генерал, мы к вам ненадолго.

Устроившись в кресле, Сарен положил перед хозяином кабинета ридер. Генерал включил прибор, взглянул на экран, начал читать текст, помрачнел.

— Вы и это знаете... — тихо сказал он, отодвигая ридер в сторону. — И...

— Найлус, сядь, — обернувшись к напарнику, сказал Артериус. — Знаем, генерал. Так же как вы знаете, кто я такой и какого обо мне мнения очень многие разумные. Не скрою, я уже хотел уехать из Константы, через несколько суток мы всё равно покинули бы планету, но... Наверное, я изменился. Так изменился, как никогда бы не подумал и тем более — не смог бы спланировать для себя такие изменения.

— У нас... мало времени осталось... до... вторжения, — тихо сказал генерал.

— Мало, — подтвердил Сарен. — Сколько точно — никто не знает. Может — несколько часов, а может — несколько месяцев.

— Вы...

— Нет, генерал, — остановил собеседника Сарен. — Это — решать только вам. И делать — тоже только вам.

— Вы... — офицер, повторив это, взглянул в глаза сидевшего перед ним Спектра.

— Мои родители погибли на Дальних Пределах... — произнёс Артериус. — Тогда мне было не больше пяти лет.

— Дальние Пределы... Я мало слышал об этом...

— И хорошо, что мало слышали. — Сарен не изменил позы, но теперь смотрел на генерала спокойно — похоже, разговор входил в нужное русло. — В галактике много тайн, которые лучше... не знать всем и каждому разумному. И даже — очень многим, — он помедлил. — Времени до Вторжения... действительно, может быть, осталось очень мало. — Сарен взял со столешницы ридер, убрал его в укладку. — Мы сейчас проедем по улицам Константы, потом вернёмся в райцентр. Скоро отлёт, а работы... ещё много.

Генерал кивнул. Найлус видел, что хозяин кабинета о чём-то думает. Явно не о служебных заботах и проблемах. Сарен упорно не хотел озвучивать то, что генерал прочёл в ридере, поэтому в кабинете было тихо.

— Можем... успеть? — спросил генерал.

— Можем, — сказал, поднимаясь, Сарен. — Можем, — повторил он, подходя к двери кабинета.

Переступив порог, Сарен взглянул на адьютанта. Офицер, казалось, всё это время простоял столбом, не решившись присесть в кресло. В приёмной никого не было — Найлус отметил это механически, подумав, что офицеры и сотрудники управления так загружены работой, что у них нет времени просиживать в приёмной, да и вряд ли была большая необходимость во вмешательстве со стороны генерала.

— Несколько минут его не беспокоить, — бросил Сарен, выходя из приёмной в коридор. — Най, идём.

Немногословность наставника насторожила Найлуса, но младший Спектр последовал за Артериусом, не пытаясь задавать вопросы.

— Поехали. — Сарен устроился на 'штурманском' кресле, пристегнулся, открыл инструментрон. — Стандартная скорость. Покрутимся, без остановок, просто посмотрим ситуацию. Потом — отошлём в службы короткий отчёт. Примут или не примут — всё равно. Не маленькие — должны понимать, что у нас всех впереди, — турианец опустил взгляд на экран.

Найлус вывел машину за пределы периметра территории Главного Управления. Не так он себе планировал и представлял этот визит, не так. Совсем не так, но... планы всегда имеют свойство меняться, едва только начинают воплощаться в реальность. 'МАКО' двигался в потоке, 'люстра' и сирена бездействовали.

— Я не хотел озвучивать проблемы генерала в его кабинете. Они ему хорошо известны и понятны, а остальным — незачем об этом знать. — Сарен взглянул на экраны забортной обстановки. — Его отношения с дочерью и сыном — это только его отношения. И нам лезть туда... ни к чему.

— А напомнить... — Найлус остановил машину на светофоре.

— Напомнить — надо, — ответил Артериус. — Времени, Най, действительно мало осталось у всех разумных органиков. Два часа, двое суток, две недели, две декады или два месяца — всё равно. Пусть же поймёт, что он не только офицер и генерал, но и человек. Мы в Галактике все — далеко не святые, признаю, но нам, к счастью, ничто не мешает становиться лучше. А в такие моменты... возможно, что нельзя медлить. Семья, что бы там кто из разумных органиков ни говорил — основа. Разрушим её — разрушим половину себя самих. Поехали, Най. — Сарен взглядом указал напарнику на то, что стоявшие справа и слева от бронетранспортёра машины уже начинают выезжать на перекрёсток. — Нас толкать никто не будет, так что...

Найлус вывел машину с перекрёстка, встроил в поток, размышляя над словами наставника. Сарен поглядывал в иллюминаторы и на экраны, изредка опускал взгляд на экран своего инструментрона.

Генерал, руководитель Сил Полиции Идена стал, кроме нормандовцев, возможно, единственным разумным, кому Артериус столь откровенно сказал о гибели своих родителей на Дальних Пределах. Да, в официальной биографии Сарена, доступной в Экстранете, об этом не говорилось. Не было у генерала возможности добраться до личного дела Спектра, хранимого на серверах Корпуса на Цитадели, где, безусловно, была более полная, развёрнутая биография Артериуса.

Недопустимая откровенность? Да, возможно, но такая откровенность была, как понимал Найлус, необходима. Может быть, слова Сарена о Дальних Пределах помогут генералу встряхнуться... В конечном итоге он — не кибер узкозапрограммированный, он не только офицер полиции, но и муж, и отец. Много, очень много социальных ролей, а в такие моменты эти роли часто начинают конфликтовать, наслаиваться. Не каждый разумный органик выдержит такую встряску без вредных последствий. Генерал — не единственный сотрудник правоохранительных органов, у которого полно проблем и на службе и вне её.

'МАКО', почти нигде не останавливаясь, ехал по улицам города. Разве что — притормаживая перед светофорами — Найлус старался попасть в своеобразную 'зелёную волну', понимая, что Сарен не согласится заезжать куда-либо и тем более — задерживаться в пределах Константы.

— Ладно, Най. — Артериус оторвался от чтения содержимого отчётного файла на инструментроне. — Давай-ка, выезжай из города. Скорость — средняя, тоже без остановок. Снимем информацию о ситуации. Отчёт я уже отправил службам. Пусть теперь сами разбираются, что и как менять и исправлять. — Сарен прикрыл экран, откинулся на спинку кресла, бросил быстрый взгляд на экраны забортной обстановки, отметив, что машина уже ехала по пригородной зоне. — Понимаю, Най. Тебе не нравится, что я не стал нажимать на этих офицеров, не стал давить на генерала. Это, не скрою, на меня, прежнего, не очень похоже. Я помню, что ты привык к моим 'хождениям по трупам'. Здесь — другая ситуация, Най. Нет смысла ходить по трупам, если мы через несколько суток покидаем планету. Нам с тобой не известно, сколько времени осталось до Вторжения. Впереди у нас — Цитадель, а там — свои сложности и проблемы. Откладывать отлёт — не выход, хорошо ещё, что мы можем использовать эти вторые сутки для того, чтобы хотя бы попытаться наладить ситуацию в районе стоянки. Может быть, я подчёркиваю, Най, может быть — в районе нашего пребывания. Не более того. В целом на планете мы за такое короткое время наладить ситуацию не сможем. Увы, не сможем, Най, — повторил Сарен. — Да, можно надавить, можно пересажать по камерам тюрем и следственных изоляторов на Идене половину начальников низовых управлений с их заместителями, можно пересажать почти всех управленцев-направленцев в Константе. И что?! С кем работать-то? Эти то, проблемные, не буду отрицать и противоречить, но они хотя бы кое-как владеют ситуацией, понимают, что к чему и почему, а те, кто под ними?! Они-то совсем не ориентируются в ситуации в необходимой степени. И пока они разберутся, освоятся, пройдёт слишком много времени. Того самого времени, которого у нас может и не быть уже завтра.

— Предполагаешь, что следует... — спросил Найлус.

— Ты правильно предполагаешь, — ответил Сарен. — На Цитадели можно будет надавить посильнее. Там — Корпус, там — руководство верховного уровня. Альянс вряд ли что возразит — им теперь не выгодно проявлять норов и входить в противоречие с Советом Цитадели — люди сейчас и так на уровне неофитов, к ним мало кто из Старых Рас всерьёз относится, как к равноправным или к заслуживающим доверия и внимания партнёрам. Так, функционеры, не стоящие слишком уж дорого. Придётся предоставить иденцам свободу. Посидят эти направленцы и начальник штаба с заместителями в камерах эсэсбе, поработают с ними следователи, эксперты, психологи. Да, да, Най, психологи, — уточнил Артериус. — А то и до психиатров дело может дойти. Относительно некоторых — это очень вероятно. Возможно, кого-то из них понизят в должности, в звании, переведут на испытательный срок. Найдут, что следует сделать, — не стал уточнять старший Спектр, не стремясь затянуть разговор. — Знаю, что опять наделают ошибок. Но это будут их ошибки, Най.

— А эти... двое? — Найлус посмотрел на внутрикапсульные экраны.

— Намекаешь, что не следует их брать на Цитадель? — Сарен оскалился. — Нет, Най. Этих двоих мы на Цитадель заберём в любом случае. Посидят, подумают. А когда начнётся... Всё тогда возможно будет. Очень многое. Может быть... вернём их на Иден. Уверен, сами будут просить руководство Корпуса об этом. Неоднократно.

— Намекаешь... — выдохнул Крайк.

— Да не намекаю, Най, уверен в том, что нас с тобой в тот момент на Цитадели не будет. Почти полностью в этом уверен, к сожалению. Потому и придётся с ними разбираться руководителям Корпуса без нашего участия, во всяком случае — прямого, непосредственного. Ладно, начался автострадный участок, постарайся держать скорость в пределах средней нормы. Всё остальное — как прежде. — Сарен потеребил замок привязной системы. — И не накручивай себя. У нас с тобой и в районе предстоит немало работы. Подумай лучше о том, как её сделать лучше. Дальние выезды уже будут невозможны — времени на возврат может не хватить. — Сарен открыл инструментрон, вызвав на средний экран таблицу-отчёт.

Найлус взглянул на экран навигатора. Час — полтора хода по автостраде, потом — шоссе, уходящее к райцентру, там — минимум два-три часа кружения по улицам и только потом можно будет вернуться на стояночное поле. Да, иденцы там что-то говорили о строительстве посадочного поля для 'Нормандии', что, впрочем, не вызывало у младшего Спектра никаких возражений. Почему бы и нет? Одни иденцы так и не поняли, от каких проблем спасли нормандовцы их планету и её обитателей, а другие — поняли это очень глубоко и точно.

'МАКО' двигался по автостраде. Водители по-прежнему проявляли к бронетранспортёру повышенный интерес, но обоим Спектрам это уже не казалось чем-то настораживающим. Пусть хотя бы так запомнят, что однажды на планете приземлился фрегат-прототип. Кто из иденцев захочет — узнает больше. Сразу после отлёта разведфрегата информационная блокада будет снята и планета будет снова связана тысячами нитей с другими обитаемыми мирами.

Сарен смотрит на экраны забортной обстановки, изредка взглядывает в иллюминаторы, читает на экране инструментрона непрерывно формируемый файл отчёта. Новый файл, условно названный 'автострадным'. Тот файл, который был создан по итогам повторного объезда Константы, уже давно был передан службам Сил Полиции Идена. Пусть они теперь сами реагируют. Как сумеют, конечно. Да, сотрудники полиции будут придерживаться теперь законов, инструкций, правил, но этого всё равно сейчас уже недостаточно. Придётся действовать в ситуации, когда не будет готовых схем, сценариев, решений. Придётся думать, прогнозировать, анализировать и решать. Очень быстро решать.

Круглосуточный режим работы — особый. А у полисменов — семьи, родственники, дети, внуки. Они тоже требуют внимания и заботы. Ладно там восемь-двенадцать часов на службе — и то, как помнил Найлус, просмотрев соответствующие базы данных и прогнав их содержимое через аналитические спектровские программы, не редкостью были разводы, размолвки, конфликты. А если полисменам и специалистам придётся проводить на службе полные сутки и не одни... Далеко не каждая семья сможет выстоять в таких условиях и не распасться. Будут разводы, будут слёзы, будут обвинения. Односторонние или взаимные — всё равно.

Сарен читал содержимое формируемого файла, и Найлус ощущал, как сильно он сейчас недоволен. Мало кто знал, при каких обстоятельствах Артериус появился на Идене. Спектры часто попадали на обитаемые планеты самыми экзотическими путями. А если бы многие полисмены узнали точно, как появился Сарен на Идене... Вряд ли это облегчило бы положение с охраной правопорядка. Артериус изменился. Найлус сравнивал то, каким он помнил своего наставника до его исчезновения и то, каким Сарен был сейчас — и понимал: мало кто из иденцев знает, кто перед ними. Да, возможно, они помнили Сарена жестоким, жёстким, безжалостным. Для этого не нужно знать детали, тонкости. Эмоционального восприятия, чувственного — вполне достаточно.

Сарен действительно изменился. Сейчас он, Сарен Артериус, понимал, возможно, лучше любого иденского полисмена, с кем предстоит обитателям планеты столкнуться тогда, когда начнётся война. Это понимание невозможно было передать словами. Это надо было прочувствовать, пройдя через то, через что прошёл Сарен. Через хаскококон. Только вот Сарена из хаскококона вытащил, рискуя своей сутью, Шепард, а кто будет вытаскивать остальных иденцев? И — не только иденцев. Совсем скоро, когда... начнётся...

Сарен прав в своём нежелании покидать борт 'Нормандии'. Казалось бы — простая ситуация: турианцы дали землянам проект, по которому был построен экспериментальный военный боевой разведывательный корабль. Потом появился Найлус, нажал спектровскими полномочиями, в результате процедура ввода корабля в состав флотилии была нарушена и 'Нормандия' отправилась к Иден-Прайму с некомплектным экипажем и командой на борту. Спешка была настолько явной, что кадровики проморгали появление в штатном расписании двух выпускников Академии 'Эн-Семь'.

Остальное вообще выходило за рамки понятного и обычного — Шепард взялся наводить порядок поистине железной рукой, повлиял на экипаж... Довольно нестандартно, кстати повлиял. И это влияние спасло и людей и корабль.

А Иден... Тут и спасение матриарха азари и турианского Спектра, и практически — воскрешение протеанина Явика, и налаживание каких-никаких, но всё же контактов со Жнецом-Наблюдателем... Ну и все остальные мелочи... Те самые мелочи, которые на самом деле мелочами вовсе не являются.

Найлус чувствовал, как нервничает Сарен, догадывался о причинах и старался поддержать наставника. Эта предстоящая война с такими кораблями, как этот Жнец... Пугала младшего Спектра до лёгкой дрожи. Он, турианец, его учили не давать воли чувствам, эмоциям, но такой враг... Это не кроган, это не жук-рахни, это что-то слишком сложное и потому — малодоступное для полного понимания и разумения.

Один Жнец едва не разнёс инфраструктуру района, а если таких кораблей на орбите Идена соберётся десяток или несколько десятков? Да любая стандартная орбитальная бомбардировка с крейсеров и дредноутов Иерархии покажется детской забавой по сравнению с тем, что способны устроить такие 'креветки'. Сарен пытается что-то сделать, как-то повлиять на полисменов, он где-то даже нажимает на них, но... что-то его останавливает теперь от привычных 'крайних мер'. Найлус помнил другого Сарена — беспощадного и безжалостного, способного реально идти по трупам декадами, не останавливаясь ни перед чем.

— Меня, Найлус, едва я появлюсь на Цитадели, могут вполне реально лишить полномочий, звания, статуса, — тихо сказал Сарен, когда Найлус свернул с автострады на шоссе. — Чиновники — они везде чиновники, даже в Корпусе Специальной Тактической Разведки. Нас учили обращать внимание на частности, детали, но вот складывать из этих деталей картину умеют далеко не все Спектры. А сейчас такая картина складывается, что... Ты прав, я с трудом удерживаюсь от применения крайних средств, — помолчав несколько секунд, добавил Артериус, наблюдая, как на экране инструментрона формируется итоговый отчёт по результатам проезда 'МАКО' по автостраде. — Сейчас я понимаю, что горой трупов и сотнями травмированных и раненых такую проблему, как Жнецы — не решить. Здесь надо действовать по-иному. Тоньше что-ли... Не знаю даже, как сформулировать. Для чиновников Корпуса шоком будет уже моё появление на Цитадели. Одно дело — всякие там донесения о моём воскрешении, а вот другое — моё реальное появление на Станции. Чинушам цитадельским и корпусным придётся действовать и решать очень и очень быстро. Ударятся в крайности. — Сарен взглянул на ленту дороги, уходившую под колёса бронетранспортёра. — Я мыслей не читаю, Най. Просто... ситуация очень стандартная, как ни парадоксально. Вроде бы и нестандартная, а в то же время — обычная. Потому...

— Никто тебя не лишит, Сар. — Найлус повернул руль, 'МАКО' сменил полосу на среднюю. — Не те условия.

— Согласен, не те. Но поведение разумного — стандартно, — проговорил Сарен. — Ладно. Файл автострадной проверки отправлен и уже получен. Пусть разбираются с ним и с его содержимым сами. Скоро граница района?

— Сорок пять минут, если не придётся менять скорость, — ответил младший Спектр, пробежав взглядом по индикаторам.

— Духи... Как будто домой возвращаюсь, — сказал Артериус. — В границах района... я раньше об этом как-то и не задумывался уж особо, я чувствую себя как дома... А на фрегате — ещё лучше. Там я — точно дома. Потому...

— Сар, всё время до отлёта мы будем заниматься правоохранительными силами района, — сказал Найлус. — Всё время до отлёта. В этом нет никаких сомнений. Будем, — он замолчал, понимая, что всё остальное Сарен поймёт без лишних слов и уточнений.

Старший Спектр едва заметно кивнул и Найлус этот кивок почувствовал, не обернувшись и не взглянув на экран салонной обстановки. Уделить максимум внимания правоохранителям района — это было гораздо лучше, чем пытаться сразу и быстро наладить работу Сил Полиции в масштабах Идена. Как там, у человеческих классиков? 'Лучше меньше, да лучше'? Именно так и надо действовать.

Постовые и патрульные провожали мчавшийся по шоссе 'МАКО' недоумёнными и настороженными взглядами. Людской телеграф уже доложил полисменам, что Спектры могут в любой момент остановиться и устроить проверку или инспекцию. И вид приближающегося, проезжающего и удаляющегося бронетранспортёра нервировал служителей правопорядка.

Водители легковушек и грузовиков, заметив 'МАКО' почти инстинктивно снижали скорость и старались строго соблюдать правила дорожного движения, чтобы не дать Спектрам повода для резких и активных действий.

— Боятся, — тихо сказал Сарен, наблюдая, как очередной грузовик резко снижает скорость, едва только 'МАКО' приблизился к нему, держась слева и следуя по второй полосе. — Опасаются, боятся, напрягаются. Ждут, что мы их начнём чуть ли не коллективно карать. И ведь понимают, что есть за что их наказывать, есть. У каждого есть неоплаченные штрафы, каждый сегодня уже неоднократно нарушил. Почти каждый. Но нарушивших — большинство. Что уж говорить о правоохранителях — у тех вообще выбор небогатый: хоть перекрывай шоссе и устраивай повальный обыск и штрафование по полной программе. Ковровым методом, — хищно оскалился старший Спектр. — Хорошее средство от недисциплинированности, но тогда придётся такое делать на всех дорогах...

— Всех выгнали 'на территорию', — подтвердил Найлус, взглянув на экран пультового инструментрона. — За столами оставили самый минимум, — он помедлил, вчитываясь в данные таблицы. — Ты прав, они боятся. Но, может быть, эта боязнь способна лечить? Не захочешь проблем — будешь стараться их избегать. Даже вот таким напряжением, такой боязнью.

— Может быть, может быть, — задумчиво сказал Сарен, взглянув на экраны забортной обстановки. — Граница района. Уф. Режим прежний, Най. Они не должны понять, что что-то в нашей работе изменилось.

— Принято. — Найлус коснулся когтем экрана инструментрона. — Через час двадцать будем на границе райцентра.

— Ладно. — Сарен закрыл инструментрон, стал смотреть в иллюминатор. — Глаза от экранов разгружу хоть. Немного утомил их. Скоро придётся смотреть не на планетные пейзажи, а на космические. У меня такое предчувствие есть, что после Терума мы ещё не скоро вернёмся на Цитадель и тем более на Иден. — Артериус замолчал, показав напарнику, что хочет расслабиться, посмотреть вдаль.

Больше часа Сарен молчал, глядя в иллюминатор. Найлус рулил, поглядывая на экраны забортной обстановки и не обращая внимания на напрягавшихся и вытягивавшихся в струнки патрульных полисменов.

Пригороды райцентра 'МАКО' проскочил на скорости больше семидесяти километров в час — вроде бы и не спешили, Найлус не выжимал педаль газа до предела, хотя и понимал — сейчас Сарену очень хочется расслабиться.

Нажатием нескольких сенсоров младший Спектр отправил два беспилотника в полёт над райцентром — надо было получить данные об изменениях в обстановке прежде, чем бронетранспортёр войдёт в пределы города.

— Най... — тихо сказал Артериус. — Уступи мне... Хочу порулить.

— Нет, Сар, — ответил Крайк. — Будет лучше, если ты...

— Посижу на прежнем месте, — закончил Сарен. — Ладно. — Спектр раскрыл экран и клавиатуру своего инструментрона, активировал сбор данных с беспилотников. — Накопали 'птички', — отметил он. — Кое-какие положительные изменения уже есть, но они — незначительные. Критической массы пока быстро ожидать не приходится.

Сарен понял, что Найлус хочет дать возможность своему наставнику быть свободнее. Ведь могло случиться и так, что потребуется остановиться, выйти, побеседовать с разумными органиками. Найлус малоизвестен, а вот Сарена обитатели Идена успели узнать, а может быть — вспомнить — очень хорошо. Какова бы ни была нынешняя информационная изоляция Идена, о Спектрах его жители знали многое. Хотя бы то, как они, два турианца, совсем недавно действовали, выполняя свои обязанности.

Разумные органики помнили Сарена — жестокого, прямолинейного, быстрого на расправу, способного применить оружие и физическую силу при любой мыслимой возможности. Найлус... он был мягче, может быть, даже нерешительнее. Просматривая накапливаемые в итоговой таблице данные, Сарен видел, насколько малы положительные изменения.

— Най, помедленнее. У нас всё же ещё сутки в запасе. Так что... не будем спешить, — сказал старший Спектр. — Снизь скорость до сорока. Приглядимся к ситуации повнимательнее.

— А чего тут приглядываться, Сар? — Найлус коснулся когтями клавиатуры пультового инструментрона. — Машина та, гоночная, разобрана и все её части уже проданы. Не только проданы, но и установлены в другие машины. Данные пересланы на твой инструментрон. Есть куча заявлений от обоих арестованных — и от отца и от его дочери. Просят о встрече с нами. С любым из нас. Полицейские и эсэсбешники не возражают. Муж погибшей прислал пять благодарственных писем — все средства, вырученные от продажи машины, были переданы ему в короткие сроки. Остальное тоже выполнено. Бизнес арестованного отца девушки поставлен под внешнее управление, вся прибыль направляется на счёт вдовца. Машины те, раритетно-элитные, тоже проданы, вырученные деньги перечислены на тот же счёт. Конфискация имущества закончена. Идёт процесс продажи. Социальное жильё... С этим проблемы — местные службы не видят необходимости...

— Правильно не видят. Отправь запрос в Службу Исполнения Наказаний. Пусть готовят тюремный транспорт, — сказал Сарен.

— Но... — Найлус в очередной раз проявил неспешность, маскирующую осторожность.

— Да, пойдёт полупустым, понимаю. Но этих двоих надо отправить на Цитадель. Под моим грифом, Най.

— А...

— Нет, твоего грифа там не должно быть... Впрочем... Нет, Най. Твой гриф там появится только после старта доставщика. А это произойдёт не раньше чем... ты сам знаешь, после старта 'Нормандии'. Доставщик пойдёт по спецмаршруту, разведфрегат-прототип — по своему маршруту. — Сарен раскрыл инструментрон, просмотрел пересланные файлы, отметил, что 'МАКО' теперь едет по улицам райцентра достаточно медленно. — С финансами... вижу, согласен. Конфискационный отчёт — прекрасен, но надо самим проконтролировать, так что отметь на навигаторе склады. Возможно, заедем, посмотрим. Относительно встречи с арестованными... — Сарен помедлил, задумавшись. — Пока ничего не сообщай, решим по итогам объезда города, — открыв карту райцентра, Сарен проложил дополнительные отрезки маршрута объезда. — Да, Най. Нам нужно хорошенько просмотреть ситуацию на улицах и в кварталах. Это, знаю, займёт ещё четыре-шесть часов, но уезжать отсюда, не отработав всё полностью, мы не можем. И мы, возможно, не уедем из города раньше, чем через восемь-пятнадцать часов. Остальное время мы должны потратить на поездки по району. Посмотрим ситуацию максимально детально.

— Согласен. — Найлус взглянул на экран навигатора, притормозил, чтобы успеть без остановки миновать очередной перекрёсток.

То, что Сарен заколебался, когда встал вопрос о том, сколько подписей Спектров будет в документах сопроводительного пакета, в очередной раз показало Найлусу, что его наставник очень изменился. Нет, Крайк не рассчитывал и не верил в то, что после пребывания в хаскококоне, Артериус останется прежним. Может быть, Жнец знал о том, насколько жесток и беспощаден был прежний Сарен, может быть, такой Сарен ему был нужен, выгоден и удобен, но сейчас Сарен вернулся в обычное состояние. Ну, почти вернулся.

Да, Артериус по-прежнему готов пойти на крайности и были моменты, когда Найлус чувствовал, что старший Спектр вот-вот сорвётся, выйдет за рамки. Артериус честно предупредил своего напарника о том, что разговоры будут короткими, а вот воздействия — жёсткими. И сдержал своё обещание.

Сарен торопился, возможно, нутром чувствуя, насколько мало мирного времени осталось впереди. Нет, он не знал, сколько именно часов, суток, недель или декад иденцам осталось жить в условиях мира. Никто из разумных обитателей Галактики этого не знал. И Сарен торопился, потому что понимал: если не знаешь, сколько осталось, считай, что времени практически нет.

Беспилотники сканировали райцентр. В этот раз Спектры не вмешивались в работу местных правоохранителей, только наблюдали. Суетиться, мельтешить, подменять собой полисменов не хотелось ни Сарену, ни Найлусу.

— Работают более чётко, чем в Константе, — отметил Сарен. — Неудивительно. На местах изменения происходят быстрее. И в сторону улучшений, и в сторону ухудшений. Частота патрулирования — чуть выше нормативной. Разумно, но — недостаточно, — подытоживает старший Спектр. — Хотя и этого пришлось добиваться экстренными мерами воздействия.

— Ты же...

— Да, я уже, когда мы только выезжали с 'Нормы', знал, Най, что именно так — жёстко и резко — придётся действовать, — согласился Сарен.

— Да уж, — кивает Найлус. — Я тут в аудиорежиме послушал новости...

— Знаю, о чём ты хочешь сказать, Най, потому — не удивлён. Пусть журналисты по-своему с ума сходят. А нам с тобой дело надо делать. Пожизненное этой сумасшедшей и длительный срок заключения её отцу гарантированы и по основным земным законам, и по нашим Спектровским инструкциям. Так что с этим — всё чисто. Примут этих двоих на Цитадели, посадят в камеры нашей знаменитой тюрьмы и будут они сидеть и ручками зарабатывать. Себе на пропитание, пострадавшим — на компенсацию.

— Быстро мы... — Найлус поворачивает руль и 'МАКО' плавно входит в поворот, поднимаясь на эстакаду.

— Да, быстро. И они, — Сарен кивает на иллюминатор, — тоже немного ускорились. Совсем немного, зато 'кривая' частоты и количества правонарушений уже серьёзно рухнула вниз. Всего-то надо было понапрягаться, отнестись к своим должностным обязанностям так, как того требует закон. Гражданские... они убивают друг друга. Убивали, убивают и будут убивать. Государство — слишком слабая структура управления и контроля. Мы за две тысячи лет тоже, кстати, Най, не поумнели. Только вот когда смотришь на других разумных, понимаешь гораздо лучше, какой ты сам ещё примитивный. Мне под пятьдесят, продолжительность жизни турианцев чуть-чуть превышает продолжительность жизни людей... И когда видишь, с каким постоянством земляне гробят друг друга...

— Они не понимают, Сар, — негромко ответил Крайк.

— Ещё больше не понимаем мы, Най, — возразил Артериус. — Мы воюем на Дальних Пределах. У нас едва хватает сил для того, чтобы пугать жителей пространства Цитадели. Пугать, Най. Пугать своими Флотами, которых, как ты сам прекрасно знаешь, едва хватает на противостояние там, на Пределах. Снимем один-два Флота, чтобы напугать до полусмерти кого-нибудь в цитадельском пространстве... И я не уверен, Най, что без этого Флота мы выстоим там, на Пределах. Потому и приходится медлить, церемониться. У нас — две тысячи лет пилотируемых дальних полётов, у людей — нет даже полной, ежесуточной сотни. А воинственности — на две таких расы, как наша, хватит. Только эта воинственность у людей удивительным образом направлена на самих себя.

— Кажется, у них это называется 'самоедство', — отметил Найлус.

— Которое очень схоже с самоубийством, — ответил Сарен. — Взрослый человек, бизнесмен, а собственную дочь — не понимает и не знает. Не уделяет ей внимание, а та и рада получать дорогие подарки и чувствовать себя неприкасаемой, сверхкрутой.

— Так мы обломали эту крутость, Сар, — ответил напарник.

— Обломали, — согласился старший Спектр. — Это ты правильно сказал. Только вот обламывать собственную дочь должен отец, а не мы — сотрудники Спецкорпуса.

— Ну, да, по стандарту... — чуть недовольно протянул Крайк.

— Сам видишь, что не только люди чихать хотели на всякие стандарты. Батары — прекрасные медики, а превратились в рабовладельцев и бандитов. Ханары дреллов спасли — и тут же поставили их к себе на службу.

— Успели спасти, — уточнил Крайк.

— Да, успели, но это не означает, что дреллы не имеют права на собственное развитие, собственный путь. Эти медузоподобные... — Сарен решил не продолжать озвучивать окончание фразы.

— Если копнуть, Сар... — осторожно заметил Найлус.

— Вот именно, Най, копнуть, — подтвердил Сарен. — Так что если Жнецы явятся сюда в очередной раз, то им и напрягаться не особо придётся, чтобы в очередной раз зачистить галактику от высокоразвитой разумной органической жизни. Пока ещё не известно, кого на этот раз они сочтут малоразвитыми. Может и никого, а значит, будут зачищать всех разумных органиков. Всех, Най, — подчеркнул Артериус. — Мы не хотим напрягаться, так чего же нашим врагам-то напрягаться. Они и не будут напрягаться. Раз за разом приходят тогда, когда достигается некая граница. Эта девушка, обожающая гонять на машинах с предельной скоростью... Что она вообще видела в своей жизни, кроме этих трасс? Ничего. Она, Най, только потребляет. Ладно, мы её и её папашу остановили, как принято выражаться у журналистов, пресекли противоправную деятельность. И что, теперь к каждому иденцу полисмена приставлять? Сами-то полисмены, как мы с тобой убедились, тоже не ангелы во плоти. У генерала этого — проблемы с сыном, проблемы с дочерью. Если не ошибаюсь, то и с женой у него тоже есть проблемы. Три вороха таких проблем в постоянном режиме. И какой он после такого домашнего семейного прессинга полицейский генерал? Да никакой, знаю.

— Будем беседовать с начальником райуправления? — Найлус взглянул на экран навигатора, коготь его правой руки завис над сенсором, чтобы сделать отметку об остановке.

— Будем, — понял намерения напарника Сарен. — Отмечай.

Найлус сделал отметку, свернул клавиатуру навигатора, вспомнил, что в разговоре с полковником полиции, Сарен уже упомянул о фактах фальсификации отчётных данных, отправляемых в Константу. Полковник отнёсся к этому упоминанию подозрительно спокойно. Может быть, он посчитал, что Спектры не поедут в Константу, не будут встречаться с генералом? Не побывают в Главном управлении Сил Полиции? Это полковник вообще понимает, что Спектры пустяками и мелочами не занимаются, но это вовсе не предполагает того, что они не просматривают картину в целом.

— Полковник раздал методички офицерам, — сказал Сарен. — Размножил и раздал. Знаю, что некоторые офицеры эти методички размножили для своих коллег уже за свой собственный счёт. Многие офицеры полиции прочли эти методички. Не все, конечно, прочли их от обложки до обложки, но... всё же хоть как-то, но прочли. Я помню, Най, что мы отвели полковнику сутки на то, чтобы ситуация с охраной правопорядка в районе кардинально изменилась. Некоторые изменения есть, не отрицаю. Есть, но их мало. Слишком мало.

— Ты тогда сказал, Сар, что полковник своих подчинённых...

— Учит медлительности, — подхватил старший Спектр. — Помню. Говорил я такое. Для него другие офицеры полиции — не коллеги, а именно подчинённые. Которые без его соизволения не должны даже чихать свободно и спокойно. Вот и результат — минимальные положительные изменения. Минимальные, Най! Объём отчётности не снижен, но эти отчёты в райуправлении никто не читает ни в экранном, ни в пластобумажном виде. Да, не спорю, я материалы, розданные на пересменке офицерам, оформлял так, чтобы дошло до каждого: персонально от него зависит очень многое. А в результате вот сейчас, Най, убеждаюсь в силе коллективной безответственности. Рукомойный вариант в чистом виде.

— Помню. За такой вариант...

— Знаю, Най, понимаю, на что ты намекаешь. Ты прав. За такой вариант другие разумные органики расплачивались своими головами и жизнями, когда приходило время задействовать Спецкорпус. Не всегда оно приходило, не всегда. Это я люблю сейчас говорить, что в войну будет тяжелее. Только нет у меня времени говорить это каждому местному правоохранителю. Нету, Най. Нету времени убеждать каждого разумного органика, будь то человек или любой другой разумный из пятнадцати рас пространства исследованной части Галактики. Ладно там наши столкновения на Дальних Пределах. Это внутреннее дело Иерархии и оно таким останется. — Сарен механически отмечал, что присутствие на улицах райцентра 'МАКО' с ясно видимыми знаками 'Нормандии' заставляет водителей держаться в рамках Правил дорожного движения, а полисменов — обращать больше внимания не на местные красоты, а на ситуацию на проезжей части и на тротуарах. — Заедь на штрафплощадку, она отсюда в километре, — старший Спектр взглянул на экран инструментрона. — Побеседуем со спецами, узнаем детали.

Найлус кивнул, поворачивая 'МАКО' в переулок — подобные заведения традиционно скрывались от глаз обитателей населённых пунктов внутри кварталов.

Остановив бронетранспортёр у обочины, Найлус выключил двигатели.

— Пойдём вместе. — Сарен открыл дверцу, вышел. — Най, — наставник заглянул в бронекапсулу. — Идём.

— Хорошо, — младший Спектр вышел, захлопнул дверцу, направляясь за широко шагавшим Сареном к воротам штрафплощадки и уже видя, что от роскошного спорткара осталась только голая рама.

— Мы закончили разборку и практически всё продали. Остальные восемь машин тоже разукомплектованы, — начальник штрафплощадки поспешил навстречу Спектрам. Найлус понял: он увидел подъезжавший к забору 'МАКО' несколько минут назад. Бронетранспортёр — заметная машина среди примелькавшихся легковушек и грузовиков. С автобусом его тоже не спутаешь. — Должен подъехать тот офицер, который преследовал машину, — добавил чиновник. — А, вот и он, — мужчина обернулся к воротам, уже распахивавшимся и пропускавшим на территорию мотоцикл.

— Ладно. — Сарен подошёл к раме, осмотрел остатки. — На эти стеллажи складывали?

— Да. Тут как узнали о том, что мы заняты таким делом — очередь из покупателей образовалась почти моментально. Средства мы сразу перечисляли. В банке как узнали, что счета... ну, в общем, открыты по такому делу... Обеспечили ви-ай-пи обслуживание и плату, свои обычные несколько процентов — отказались брать. Наотрез. Журналисты всё засняли, несколько сюжетов были показаны в новостных выпусках.

— Хорошо. Надеюсь...

— Нет, что вы. Мы не пускали никого из них на территорию, они подогнали свои микроавтобусы, снимали с крыш. Ну, знаете, там такие штативы и внешние экраны... Да, знаю и понимаю, что некомфортно, но на территорию — ни-ни. Их руководство связалось с нами, сказало, что всё будет отредактировано. И правда — монтаж получился... хорошим. Чётким и, можно сказать, что и безопасным. Все, кто смотрел — им понравились сюжеты. Приезжал... муж той женщины... Смотрел. Мы его на территорию тоже не пустили, но он и не настаивал. Стоял, смотрел, потом повернулся и ушёл. Поблагодарил только инженера и техника, которые тогда дежурили на штрафплощадке, за те деньги, которые мы ему сразу перевели... Да, он очень просил, как только вас увижу, чтобы... он хочет с вами встретиться.

— Спасибо, что сказали. — Сарен закончил осмотр остова и документации, вернул ридер подошедшему технику. — Офицер, как у нас с документами на проведённые работы?

— Мы проверили — нарушений нет, Спектр, — полисмен подал свой служебный ридер, открыв нужный каталог. Сарен просмотрел файлы, вернул прибор патрульному.

— Да, действительно. Най. — Сарен обернулся к напарнику. — Просмотри и скажи своё мнение. — Спектр взглянул на полисмена. — А вы мне расскажите о претензиях фермеров.

— Да собственно, это поначалу были претензии, Спектр. Кому же понравится, когда виноградную лозу, которая годами развивается, вот так сразу ломают, втаптывают в землю. Я и сам, когда сворачивал с трассы на виноградник, несколько секунд думал: 'А может, лучше по трассе? Всё же я не на машине, мотоцикл — более юркий, маленький. Объеду как нибудь'. А потом... потом вспомнил, что на таком спорткаре она всё равно не будет долго ехать по земле, таким машинам нужен асфальт, без него они... практически бесполезны. Потому пришлось поехать по пробитой спорткаром колее. Всё получилось, как я и предполагал — она постаралась сразу после 'блока' выехать на трассу. Конечно, ведь клиренс спорткара — минимальный. Сядет, извините, на брюхо — и всё. Чувствовал, что если сядет машина, забуксует, конечно, девушка побежит. Только вот бегать она не привыкла. Не первый месяц работаю — навидался таких. Как глянул на экранчик инструментрона, прочёл номер... А дальше — только одна мысль — догнать. Когда вы уехали из города, ко мне стали приходить сообщения от фермеров. Сначала, конечно, письма, в которых было много эмоций, возмущения, раздражения. А потом, когда по иденским каналам показали выпуски новостей с сюжетами... Журналисты сработали быстро — всегда бы так работали. Тогда стали приходить другие сообщения. Фермеры поняли, что на этот раз они получат компенсацию. И они действительно её получили. В полном объёме, ведь мы продали почти всё имущество, включая эти восемь машин. Четверть районного бюджета. У меня сестра — бухгалтер, она мне популярно пояснила, какие суммы были выручены. Когда фермеры получили полное возмещение... Вот честное слово, Спектр. Пригнали к управлению полиции две фуры с виноградом — гроздьями и соками. Свежайшими... Никакого вина, Спектр, мы же понимаем, что на службе — ни-ни. Не хотели, конечно, брать, но фермеры пояснили, что ущерб был возмещён полностью, в двойном размере. Они направили много денег, тех самых, которые получили в качестве возмещения, в детские дома и дома малютки района. Ну и другим нуждающимся фермерам, конечно. Так что... Они, фермеры, очень просили вас заехать на обратном пути к ним. Приглашают вас, Спектры, — полисмен взглянул на Сарена и Найлуса.

— А...

— Мужу погибшей деньги были перечислены банком в первую очередь в приоритетном порядке, Спектры, — офицер полиции отметил согласный кивок Найлуса. — Он, кстати, тоже просил передать вам, что будет рад увидеться.

— Хорошо. — Сарен посмотрел на полисмена. — Передайте ему — как сможем, мы встретимся с ним.

Попрощавшись с начальником штрафплощадки, Сарен и Найлус вместе с офицером полиции подошли к 'МАКО'.

— Вы нам тоже очень помогли. — Сарен обменялся с полисменом рукопожатием. — Возвращайтесь в расположение, отдохните и завтра... Может, вам нужен короткий отпуск? Я видел, у вас там накопились отгулы за сверхурочную работу.

— Сейчас уже не до отпусков, Спектр, — отрицательно мотнул головой полисмен. — А скоро вообще об отпусках придётся забыть, — он обменялся рукопожатием с Найлусом. — Так что... буду продолжать работать. Дел — много, — он козырнул Спектрам, повернулся и поспешил к мотоциклу.

— Най, садись за руль. Я — на 'штурманское'. — Сарен подождал, пока напарник разместится в кресле и пристегнётся, нырнул в бронекапсулу, опустил запирающий рычаг дверцы в рабочее положение. — Поехали, — старший Спектр взглянул на удалявшийся мотоцикл. — Вот на таких разумных и держится нормативный правопорядок. А не на этих полковниках и генералах, которые принимают присягу и не думают впоследствии должным образом о её смысле. Поехали, — повторил Артериус.

Найлус отвёл машину от обочины, встроил в поток. Городское движение, оно такое: то улица пуста, то от машин рябит в глазах. И дело даже не во времени суток. Ясно, что в ночное время Идена на улицах машин, конечно, меньше, хотя... Эта планета была отдана землянам, обожавшим свой двадцатичетырёхчасовой суточный цикл, а значит и здесь, на Идене они постарались сохранить одну из основных своих привычек. Потому и ночью машин на улицах было не меньше, чем днём, ведь по часам людей был самый настоящий будний день, а не обычная земная ночь, когда большинство людей отдыхали, отсыпались перед новым рабочим днём.

— Най. Всё понимаю, но давай заедем на кладбище, — сказал Сарен, когда 'МАКО' остановился на светофоре.

— Хорошо. — Найлус дождался разрешающего сигнала, крутанул руль, заставляя бронетранспортёр свернуть направо.

До кладбища ехали не дольше получаса. Оставив 'МАКО' на стоянке, Спектры купили в киоске скромные букеты цветов, миновали вход и через несколько минут остановились перед могилой. Две таблички. Свежая земля. Венки, букеты цветов. Продавщицы в киоске, конечно, удивились, когда увидели на пороге двух турианцев. Найлус чувствовал на себе взгляды немногочисленных посетителей кладбища и понимал, что эти взгляды ощущает и Сарен, статуей замерший у могилы.

Наставник сразу положил цветы на могильный холм. На тот, под которым упокоилась женщина. Найлус положил цветы на холм, под которым была похоронена девочка. Минута проходила за минутой. Сарен смотрел куда-то поверх памятников.

— Я когда-то спросил своего наставника... Спросил его о том, почему разумные органики убивают друг друга, — сказал Сарен. — Мой наставник и так был немногословен, а тогда, когда я спросил его об этом, он молчал очень долго. Не помню, сколько, но знаю — очень долго он тогда молчал. А потом сказал, что убивать своих — в природе разумных органиков. Не всех, конечно. Потом... Потом он добавил, что государство до сих пор ничего не может сделать с этим... с этой установкой в сути разумных органиков. Потому что... потому что должны пройти тысячелетия, прежде чем эта установка начнёт слабеть. Он сказал это с такой болью... Я тогда был очень наивен... А сейчас я вспоминаю это... то, как он сказал... И понимаю, что он очень не хотел, чтобы потребовались эти тысячелетия. Девушка, нерожавшая ещё, убила женщину и её ребёнка. Да, допускаю, что она не знала, что сбитая ею женщина беременна вторым ребёнком. Она и видела-то её несколько секунд. До столкновения, до тарана... Убила... походя, спокойно. Потом — сопротивлялась аресту, не верила, что на этот раз её художествам будет положен конец. Многие люди плакали потом, видя и чувствуя это горе, обрушившееся на семью. А такие, как эта... не знаю даже, как назвать её после этого, как обозначить. Она, наверное, не чувствует ни боли, ни стыда. Мне стоило больших трудов не убить её тогда, у машины.

— Она будет сидеть, Сар, — тихо сказал Найлус.

— Будет сидеть, — подтвердил Сарен. — Будет. Только вот три человека никогда не будут сидеть. Не будут сидеть, стоять, ходить. Потому что мы не успели, Най. Мы с тобой не успели. Я не успел. Может быть, я и шагал по трупам, но в этот раз я не успел, — сказал Сарен. — Понимаю, что вдовец может думать по-иному. Возможно, ему будет просто легче так думать. А мне — нет. Для меня так думать — не достаточно. Я знаю, что я не успел.

— И я тоже не успел, — тихо сказал Найлус. Сарен никак не отреагировал на слова напарника — не стал ни возражать, ни поддерживать сказанное. И Найлус был благодарен Сарену за возможность остаться при своём собственном мнении. Сарен никогда не скрывал от Найлуса то, что мир, в котором им приходится действовать в качестве сотрудников элитного Спецкорпуса, ещё очень долго будет несовершенен. Как бы ни были свободны в своих действиях Спектры, они не были всесильны. И тоже совершали ошибки, тоже не успевали, тоже делали слишком мало.

Возвращаясь к 'МАКО', Сарен молчал, почти не смотрел по сторонам. Найлус шёл рядом с наставником, понимая, что сейчас Артериус не будет ни о чём говорить. Скорее всего, они поедут к вдовцу. В опустевшую квартиру.

— Най. — Сарен сел в своё 'штурманское' кресло. — Едем к вдовцу. Знаю, ты подумал об этом же самом. Так что — едем. Только тихо и без спешки. Не надо напрягать нашим стремительным появлением ни его, ни соседей.

Найлус не удивился тому, что Сарен с лёгкостью определил, о чём он думал, идя по кладбищенской дороге. Когда долгое время работаешь с одним и тем же напарником, неминуемо начинаешь понимать его без слов. Даже без взглядов. Крайк не знал, как определить эту способность, возможность, умение. Может быть, каждая раса разумных органиков по-своему определяет это. Для Найлуса Сарен был наставником, учителем. Он был его учеником, потом стал напарником. Сарен выбрал его. И стал... нет, не учить, не натаскивать и даже не воспитывать. Он стал показывать Найлусу некий образец, давая соплеменнику самому возможность сделать свои собственные ошибки. А потом — понять, в чём заключалась каждая ошибка. И — попытаться, постараться исправить каждую ошибку. Самому. Лично исправить. Не перекладывая эту обязанность ни на кого другого.

Сарен был жесток, жёсток, быстр и безжалостен. Кому, как не Найлусу об этом знать лучше многих других Спектров. Крайк не сомневался: если случится что-то чрезвычайное, Сарен спокойно пристрелит даже его, своего ученика. Работа в Спецкорпусе быстро избавляла от идеалистического восприятия окружающей действительности. И приучала спокойно относиться к перспективе собственной гибели. Как Сарен говорил когда-то, в самом начале карьеры Найлуса как Спектра: когда мы живём, смерти ещё нет, а когда мы умираем — смерти уже нет, она остаётся позади нас. Найлус долго размышлял над подтекстом сказанного наставником и согласился с Сареном.

'МАКО' отрулил на придомовую стоянку, заехал в 'карман' задним ходом. Найлус выключил двигатели, Сарен вышел, взглянул на окна квартиры. Шторы были задёрнуты. Во всех окнах. Наверное, вдовцу просто не хотелось сейчас смотреть в окна. Бывает такое, когда горе ещё очень острое. Потом... потом, когда станет легче, возможно, шторы будут раскрыты. И в окна снова хлынет свет местной звезды. Дневной свет. А пока... пока свет будет — искусственный, электрический.

Поднимались по лестнице, проигнорировав лифт. И Сарен, и Найлус шли практически бесшумно. Привычка, очень распространённая среди турианцев — воинов, охотников, бойцов.

Остановившись у двери, Сарен несколько минут медлил. Потом прикоснулся к двери рукой. Створка почти бесшумно открылась. В коридор вышел мужчина. Увидев входивших, он шагнул им навстречу. Найлус прикрыл входную дверь, отметив, что прихожую освещает маленькая слабенькая лампочка-софит.

Сарен с разрешения хозяина прошёл в комнату. Общую комнату, самую большую. Земляне часто называли такие комнаты холлами. Вполнакала светились софиты нескольких бра, потолочная люстра была выключена. Вдовец пригласил садиться. Разместились втроём на диване. Помолчали несколько минут. Найлус осторожно огляделся по сторонам. Цветные фотографии. Яркие, чёткие. Книги, старые, бумажные в большом книжном шкафу. По нынешним временам — большая редкость. Несколько игрушек на полке. Наверное, дочкины. Ещё несколько месяцев — и они могли бы стать любимыми игрушками для ещё одной дочки. Или сына.

— Спасибо, что пришли, — сказал вдовец. — У меня... дверь не закрывается ни на минуту. Всё приходят и приходят. Я-то думал, что так и буду жить один, а как вернулся с кладбища... так и часа не прошло... Неожиданно это как-то. Я ведь с соседями не особо и знаком-то был. Так, на уровне 'здравствуйте — до свидания'. А тут... Приходят, говорят, интересуются. Помогают. Как мне помогают... Я и не думал никогда, что столько хороших людей вокруг меня... Правду говорят — пока беда не придёт — не узнаешь, кто рядом с тобой настоящий... Мне сказали, что вы уехали в Константу. Я понял — у вас много работы... А потом... потом мне начали приходить извещения. Из банка... Я не поверил, поехал в ближайшее отделение. Представляете, меня, простого посетителя, принял управляющий отделением, мы с ним час проговорили... О многом говорили. Как люди, как обычные люди... Он передал мне деньги. Наличные. Я... я не поверил. И он мне показал, как и откуда эти деньги приходят. А потом он мне показал, сколько сейчас денег на моём новом счету... Я теперь могу... поставить памятник моим девочкам... и моему неродившемуся ребёнку, — мужчина сдержал всхлип, едва заметно вздрогнул. — Мне предложили работу. Новую работу, которая меня полностью устраивает. В этом же районе, но уже не в райцентре. Я... я согласился. Вот пройдут два месяца и я... я перееду. Теперь я могу переехать, — он помедлил. — Спасибо вам... За то, что остановили и наказали её... И её отца, — он замолчал, поднял взгляд на портрет жены. — Знаю, она — тоже рада. Теперь эта... не нанесёт никому вреда. И её отец... тоже не будет вредить...

Найлус смотрел на портрет супруги этого мужчины, думая о том, что Сарен и он, Найлус Крайк, не успели остановить преступницу. И вдовец... находит в себе силы радоваться тому, что ни эта правонарушительница, ни её 'крутой' отец уже никогда не нанесут вреда никому из иден-праймовцев.

— Я думал, что я буду... очень долго одинок, — сказал хозяин квартиры. — Оказалось, что у меня появилось очень много хороших знакомых и друзей. Вы... вы спешите? — он увидел, как Сарен стремительно встал.

— Да. Извините, у нас... много работы, — сказал Артериус. — Мы сегодня уже уезжаем из города в район, там есть проблемы, решение которых требует нашего с коллегой участия. — Сарен прошёл в прихожую, остановился у двери. — Ещё раз — извините, — он открыл дверь, переступил порог и, не обернувшись, стал спускаться по лестнице. Найлус попрощался с вдовцом, догнал Сарена уже у выхода из подъезда. — Вот, Най. Не умею я прощаться. То есть — умею, конечно, но — не в таких случаях. Чувствую себя прескверно, но сказать ничего не могу... Не получается у меня. — Сарен подождал, пока Найлус устроится на водительском месте, включит двигатели 'МАКО', сел в своё кресло, закрыл дверцу, опустив рычаг. — Поехали. Давай заедем в Управление Собственной Безопасности, повидаемся с этими двумя субъектами. Духи, даже не знаю, как их называть после такого.

— Не вижу смысла, Сар, — сказал Найлус, выруливая на перекрёсток и направляя бронетранспортёр на мост.

— Хорошо, что ты честен и откровенен, Най, — ответил Артериус. — Согласен, что мы не обязаны говорить с ними сколько-нибудь долго.

— Не только говорить, Сар. Даже видеться с ними. Что они могут сказать нам такого нового? Не виноватый я, это всё жена? Не виноватая я, меня папа так воспитал? Они втянуть пытаются меня и тебя в разборки между собой. Это — законы человеческой психологии. Они отличаются от нашей, турианской. И в этом — ключ. Ты видел, сколько пришлось пощёчин отвесить этой дочке. И знаешь и понимаешь, как привык её отец рассчитывать на то, что он-то в состоянии всё купить и со всеми 'договориться'.

— Видел, сам отвешивал. И отца её видел. Всё понимаю.

— А если понимаешь, то почему мы, турианцы-Спектры должны с ними встречаться? Почему, Сар? Не потому ли, что они оба привыкли, что всё будет только так, как они захотят?! А ты, Сар хочешь продолжения этой практики. Только — с нашим участием. Зачем им содействовать, Сар? Они уже арестованы, они будут заключены в тюрьму на Цитадели.

— Не учитываешь ты один маленький факт, Най, — сказал Сарен.

— Какой, Сар? — Найлус остановил машину на светофоре. — Уж не тот ли...

— Именно тот, Най, — ответил Сарен. — Да, именно тот. Это пока мы здесь сидим, на Идене, можем ещё говорить о том, что да, мы — Спектры, нам всё позволено. А как стартуем, как вскроется этот информационный 'колпак', так и будет связь с Цитаделью. А значит, вполне возможно, что меня лишат статуса Спектра.

— Нет.

— Лишат, Най. Потому что это мы с тобой знаем больше и чётче, с чем жителям нашей Галактики придётся столкнуться. А они, сидя на Цитадели, не знают. Потому что все три ключевых Советников не хотят ничего знать, Най. А значит и Корпус не желает знать. Мы же не будем распространяться о многом по линиям связи, пока не долетим до Цитадели. Подозреваю, что стыковаться и швартоваться не будем, максимум — дальний или, что менее вероятно, ближний рейды. А как встанем на рейд — придётся лететь на челноках на Станцию, разговаривать с руководством Корпуса. А там, Най, дело может дойти и до визита к Советникам. Как минимум, к турианскому Советнику. Спаратусу. Ты сам понимаешь, что он не готов воспринять правду.

— Понимаю.

— Хорошо, что понимаешь это, Най. А если Спаратус не готов, то саларианка — Советник и азари — Советник — тем более. Результат — моё появление спутает карты этих чинуш так, что они постараются решить проблему кардинально. Лишат меня статуса Спектра — две минуты на это потратят. И успокоятся. Нет меня в рядах Спектров — нет проблемы. А если они узнают, где я побывал, то они перепугаются и постараются убрать меня физически. Потому что я непонятен им. А значит — опасен.

— Нет, Сар. Этого — не будет.

— Най... Это — идеализм. А я, как ты знаешь, реалист. Да, я жестокий, я суровый, бывает, что и безжалостный. Думаешь, почему мы, Спектры, не связаны никакими законами, столь необходимыми всем остальным разумным органикам любой известной расы? Да потому, что при случае мы имеем все возможности перестрелять друг друга, Най. По приказу перепуганных за своё благополучие Советников. Один Спаратус чего стоит, Най. А уж саларианская далатресса и матриарх Тевос — вообще кадры ещё более 'крутые'. Другие, вроде эсбецешников Цитадели, мараться — не станут. Они нас ненавидят, но стрелять или подставлять нас — не будут. Так что...

— Ты не говори об этом, Сар. Ты — мой учитель, наставник и друг. И меня совершенно не интересует, что подумают о тебе Советники или командиры Корпуса. Мне важно, что ты вернулся к нормальной жизни, вернулся тогда, когда такие, как ты, больше всего нужны жителям Галактики. Простым жителям, которым наши корпусные разборки и конфликты Советников абсолютно не интересны, не важны и не представляют ценности.

— Най... — Сарен посмотрел на Найлуса, остановившего транспортёр на очередном светофоре. — Ты...

— Я совершенно по-иному сейчас оцениваю разговор, когда Шепард отчитал меня. Не будь этого разговора... многого бы не было. Сар, как бы там ни было, у тебя есть теперь те, кто считает, что ты — его друг, коллега, партнёр. Да, да, Сарен, я говорю о нормандовцах.

— Най... Корабль — маленький, мы и так стесняем экипаж и команду. Да, фрегат вроде турианского проекта, но... Всё равно, не понимаю, что я буду делать на борту?

— Будешь воином, Сарен, — сказал Найлус. — Воином, каких ещё поискать следует. А тут и искать не надо — ты здесь.

— Да. А ты?

— А что я? Ты меня многому научил, и я хочу, чтобы ты продолжил меня учить.

— Ты останешься Спектром, Най. А меня могут лишить этого звания и статуса.

— Да? Сар, ты забыл кое-что. Ты забыл о протеанине. Да, да, о Явике ты забыл. Если ты мне намекаешь на мой статус, то меня так же могут лишить его, поскольку Маяк теперь Совет не получит. Ты прав, что Совет разбираться детально не будет. — Найлус встроил машину в поток, выровнял скорость. — Потому меня тоже могут уволить.

— И...

— Я планирую, Сар, остаться на борту 'Нормандии'. Вне зависимости от того, сохранят ли мне статус и звание.

— А как мать отнесётся к такому твоему выбору? — спросил Сарен, отметив, что машина уже приближается к районному управлению Сил Полиции.

— Думаю, она меня поддержит и поймёт, — ответил Найлус. — Так что я не собираюсь возвращаться в пределы Иерархии. Там меня не понимали очень долго. И мне это непонимание надоело.

— Да, да, помню. Ты был счастлив, когда статус Спектра позволил тебе быть посвободнее в поступках.

— Именно так, Сар. Счастлив. И знаешь, я впервые не чувствую, что моё наёмническое происхождение играет сколько-нибудь заметную роль даже для меня самого. Я не чувствую, что я наёмник, Сар. Я чувствую, что могу остаться на корабле, где я — не чужой. Да, Шепард меня отчитал и я знаю, что отчитал за дело и по делу. Признаю, что был тогда не прав. Может быть, я даже изменился. Если меня лишат статуса Спектра за невыполнение задания, то... что ж, я вернусь к своему наёмническому статусу. Буду вольным стрелком. Благо, я уверен, что у 'Нормандии' впереди — длительные и небезопасные полёты, а на высадках на планеты нужны будут умелые воины. И я хочу, Сар, чтобы ты и дальше учил меня. И был рядом.

— А я рад, Най, что мы с тобой поговорили откровенно и чётко. Будем вместе, Най. — Сарен протянул руку и Найлус, прижав машину к обочине, обернулся и пожал её — руку наставника, руку друга. Уточнять что-либо вслух не было никакой необходимости.

Несколько минут — и машина подруливает к зданию Управления Сил Полиции.

— Так как, Сар?

— Ты прав, Най. — Сарен вышел из 'МАКО', огляделся по сторонам. — Идём к полковнику и занимаемся чисто полицейскими функциями. Эти двое... Пусть сидят. Незачем нам с тобой к ним идти. Попадут в тюрьму Спектров. Благо постановление об аресте обратной силы в таких особых условиях не имеет. Посадят, никуда не денутся.

— Рад, что ты согласился. — Найлус закрыл дверцу бронетранспортёра. Идём, — он пропустил своего наставника вперёд и Спектры пошли ко входу в главный корпус Управления.

Поднимаясь по лестнице на этаж, где размещалось руководство районного Управления полиции, Найлус вспоминал о том, как Сарен объявил полковнику о том, что дело стритрейсерши и дело её отца Спектры официально забирают себе. Уже тогда, кстати, Сарен сообщил начальнику управления полиции о том, что недоволен проведёнными в районе изменениями в сфере охраны правопорядка. Да, конечно, на Идене есть и прокуратура, и суд, но туда Сарен решил не вмешиваться.

Возможно, он был прав, приняв именно такое решение. Разговор с высшим офицером полиции районного уровня был тогда для Сарена неприятен, но, безусловно, необходим. Сарен тогда упирал на то, что, несмотря на проведённую нормандовцами работу с местным населением, в жизни района наблюдались слишком незначительные положительные изменения. И особенно — в сфере, за которую несут ответственность полицейские. Да, Сарен всегда был сторонником быстрых действий, скоростных решений, потому и в тогдашнем разговоре с полковником он особо отметил, что полицейские чины района разбазаривают важнейший ресурс — время просто непозволительными объёмами. Сутки с момента того разговора, конечно, уже прошли и сейчас, идя следом за наставником, Найлус понимал — у Сарена предостаточно оснований быть недовольным результатами проведённой полисменами района за это время работы. Когда они покинули кабинет полковника, Сарен высказался в том смысле, что, во-первых, этот старший офицер полиции слишком стар, а во-вторых, он слишком медлителен. Как всегда, Сарен тогда не ограничился общением с руководством райуправления полиции, поговорил с 'низовыми' офицерами и передал им материалы.

Старший Спектр честно пытался использовать многие пути, чтобы изменить ситуацию в районе к лучшему, но жестокая пирамидальная структура полицейских сил, основанная на иерархичности и подчинённости младших старшим, сводила многие начинания Артериуса на 'нет'. Очень многие начинания. Сарен чувствовал это и обоснованно злился, хотя внешне это выражалось в том, в частности, что Артериус говорил о возможности замены этого полковника любым лейтенантом-турианцем. Своеобразно говорил, в своей обычной манере, сдерживая себя от употребления слишком крепких выражений. И всё же... Всё же Артериус оставлял полковнику возможность... реабилитироваться, проще говоря — исправиться. Для этого Сарен предположил, что офицеру будет интересно посмотреть на то, как реально работают его подчинённые. Те самые подчинённые, которые по понятным причинам гораздо лучше знают, как обстоят дела на местах, на территории, на 'земле'. Не просто знают, но и могут влиять так, как не прописано ни в одной из инструкций, ни в одном законе, ни в одном из множества постановлений.

Хорошо ещё, что в Константе Спектрам удалось многое сделать. Многое, но не всё. И теперь, вернувшись на районный уровень из столицы, Сарен и Найлус могли наблюдать отдельные улучшения и положительные изменения в работе сил полиции Идена. Хотя... Сарен прав, на самом деле эти улучшения и положительные изменения — всего лишь необходимое возвращение к нормативному уровню, а не превышение этого уровня, столь нужное сейчас, перед войной со Жнецами.

Сарен вошёл в кабинет полковника, кивнул, обозначив формальное приветствие, прошёл к столу, отодвинул кресло, сел и, раскрыв инструментрон, подождал, пока на свободное кресло усядется Найлус.

— Отдельные позитивные изменения в работе районного управления Сил Полиции есть, полковник, — сказал старший Спектр, пересылая на настольный инструментрон старшего офицера файл общего отчёта — уверенность в том, что этот служака не воспримет детальный отчёт — а такой файл в инструментроне Артериуса тоже был заготовлен — не была беспочвенной. — Можете убедиться. — Сарен подождал, пока офицер откроет экран своего инструментрона и прочтёт введение к табличному отчёту. — Я с коллегой планирую после визита к вам проехать по райцентру и по району. На это мы предполагаем потратить всё оставшееся до отлёта 'Нормандии' время.

— В Константе такое...

— Поймут, — отрезал Сарен, пресекая попытку полковника сослаться на высшие полицейские авторитеты. — Главное сейчас — наладить работу на районном уровне. Не оглядываясь постоянно на столичный, полковник, — уточнил Артериус. — Вы — старший офицер районного уровня и в вашей власти всё, что происходит в районе, ввести в необходимые рамки. Достаточные для обычной жизни, для обычного режима несения службы. Следуя протоколам, вам придётся очень быстро ввести в действие планы специальной деятельности районных сил полиции при наступлении особых условий. Этими условиями будет война, с которой ранее ни люди, ни другие расы нынешней Галактики ещё не встречались. Проще говоря — не знали такой войны.

— Я знаю о работе нормандовцев...

— Да, такая работа ведётся. И с местным гражданским населением, и с ополченцами, и с профессиональными армейцами, — подтвердил Сарен. — Вам необходимо наладить взаимодействие со всеми этими сообществами, полковник.

Дальнейший разговор был предельно конкретным. Хозяин кабинета рассказывал о том, что и как удалось сделать, какие есть проблемы, какие есть предположения и предложения. Сарен не торопился, внимательно выслушивал сказанное полковником, коротко отвечал, стараясь говорить попроще и как можно более чётко и однозначно. Найлус большую часть времени отмалчивался, ограничивался репликами и уточнениями.

— Мы проедем по райцентру и по району, полковник, — сказал, вставая, Артериус. — Потом, если будет возможность, заедем к вам снова. Если не будет такой возможности — заезжать не будем, решим все вопросы по связи, — старший Спектр свернул экран инструментрона. — Отчёты о поездках по городу и району мы вам пришлём сразу, как только они будут подготовлены, — он подошёл к двери кабинета, взялся за ручку, обернулся. — Работайте, полковник. Теперь — очень многое зависит от вас. Лично от вас. — Сарен открыл дверь, перешагнул порог. — И от всех ваших коллег, полковник, тоже очень многое зависит. — Спектр вышел из приёмной, не обратив никакого внимания на адьютанта, стоявшего у своего стола. Найлус, привычно пристроившийся в двух шагах позади своего наставника, закрыл дверь кабинета и дверь приёмной, догнал Артериуса, пошёл рядом с ним. — Ты прав, Най, — сказал старший Спектр. — Кое-что удалось сделать на районном уровне. Надеюсь, что наша поездка по городу и по району будет успешна и покажет более высокий уровень готовности местных полицейских сил к работе в условиях войны. Случись что — полисменам придётся защищать жителей Идена от пособников Жнецов... Это, конечно, не предусмотрено никакими нынешними инструкциями, даже относящимися к документации 'особого периода', но... всё изменяется в этом мире, так или иначе. — Артериус вышел из здания Управления, пошёл к 'МАКО'. — Я сяду за руль, а ты пока — на моё место. Посмотришь свежим взглядом, а я — порулю. Мне надо подумать о многом, а когда рулишь — легче думается, чем когда сушишь глаза над экраном инструментрона, — он устроился за пультом управления бронетранспортёром, подождал, пока младший Спектр усядется в своём кресле и закроет замки дверцы бронекапсулы. — Поехали?

— Поехали, Сар, — кивнул Крайк.

На объезд улиц и переулков райцентра турианцы потратили больше четырёх часов. В этот раз Сарен не спешил. 'МАКО' чинно двигался в потоке машин, менял полосы, иногда останавливался у обочины. Найлус выходил, беседовал с полисменами, просматривал данные полицейских автоматических регистраторов. Сарен не вмешивался в разговоры, хмуро посматривая сквозь иллюминаторы на проезжающие машины. Изредка включая пультовой инструментрон, Артериус просматривал постоянно пополняемый файл автоматического отчёта, задумывался на несколько минут, затем быстро набирал в другом файле очередной абзац 'заметок по поводу', намереваясь передать эти заметки в отредактированном виде начальнику районного управления полиции. Да, он не мог отрицать, что старший офицер полиции его сильно разочаровал — он был медлителен, нерешителен, слишком подвержен влиянию со стороны Константы.

Возможно, преждевременно рассчитывать на нижестоящих офицеров районного звена Сил Полиции, но тогда на кого ещё делать ставку? На обычных граждан, жителей Идена, которые в своём большинстве привыкли к неагрессивности местной флоры и фауны и потому крайне редко обзаводятся гражданскими образцами оружия — как пистолетами, так и винтовками и ещё меньше времени уделяют совершенствованию своих стрелковых умений и навыков? В 'особый период' преступность любого калибра активизируется — это закон для любой расы разумных органиков. Преступники не будут церемониться с безоружными гражданами — это тоже закон. И медлительная полиция снова будет прибывать тогда, когда в лучшем случае будет обворована квартира, а в худшем — будут наличествовать несколько трупов. Часто погибшими от рук преступников будут женщины, дети, старики. Беспомощные, беззащитные.

Если насилие будет не только со стороны Жнецов и их пособников, но и со стороны преступников — вся здоровая часть населения Идена, все законопослушные жители планеты окажутся, как любят иногда выражаться земляне, между молотом и наковальней. А это значит, что тыла вообще не будет. Нигде. Как воевать, не имея тыла — не будут знать ни полицейские, ни ополченцы, ни профессиональные армейцы. Потому что все предшествующие войны, которые велись жителями исследованной части Галактики, предусматривали непременно наличие пусть слабого, но всё же тыла. Отсутствие же любого тыла способно поставить крест на большинстве заранее заготовленных планов и сценариев противодействия агрессору. И здесь важно опереться на способность разумного органика действовать свободно, непредсказуемо, хитро, быстро. А как опираться на такую способность, если пирамида подчинённости не даёт нижестоящим офицерам, сержантам, старшинам, необходимой свободы? Отсутствие этой свободы способно разрушить эту пирамиду, а что взамен? Анархия? А когда же будет необходимый порядок? Тот самый порядок, который когда-то поклялись защищать и хранить полисмены Идена.

'Отработав' райцентр, Спектры переместились на автострады, идущие из города, Около трёх часов турианцы потратили на ознакомление с реальным положением дел в подразделении полиции автострад и шоссейных дорог. Полицейские патрули стали встречаться пореже, но даже Сарен, хмурый и недовольный, вынужден был отметить, что их количество и их деятельность вполне укладывались в нормативные рамки, предусмотренные планами мирного времени. Найлус, отметив удовлетворённость наставника, не стал акцентировать на ней своё внимание — он по-прежнему часто беседовал с патрульными полисменами, участвовал в их работе с водителями и пассажирами.

Магистральные грузовозы, грузовики, монструозные автопоезда, управляемые профессиональными 'дальнобойщиками'. Многочисленные легковые автомашины, принадлежащие как учреждениям, организациям и предприятиям, так и частным лицам. Обычный комплект, знакомый любому полисмену, работающему на 'путях сообщения'. Водители — самые разные по характеру, темпераменту, настроению, состоянию здоровья. Далеко не все позитивно настроены по отношению к стражам порядка, у каждого из них — своя жизнь, свои заботы. Всем крайне необходимо как можно быстрее добраться 'из пункта А в пункт Б'. Желательно — без задержек и тем более — без остановок. А тут — проверки документов, проверки состояния автотранспорта, жёсткий контроль скоростного режима. Сарен, по-прежнему не покидавший бронекапсулу 'МАКО', ощущал недовольство и раздражение водителей и пассажиров, но находил в себе силы радоваться: значит, все основные участники дорожного движения уже ощутили, что полиция берёт ситуацию на улицах, шоссе, автострадах под свой контроль.

— Проверим, Най, работу линейных отделов полиции на железнодорожном и монорельсовом транспорте, — сказал Сарен, когда его напарник в очередной раз встроил 'МАКО' в поток машин, следовавший по очередному шоссе. — Вмешиваться особо не будем, но посмотрим внимательно, — уточнил Артериус. — Отсюда, с шоссе, это будет легче сделать.

— Намекаешь на то, что произошло в космопорту? — Найлус, не оборачиваясь и не прерывая контролировать обстановку на дороге, сразу понял, к чему клонит наставник.

— Именно. Там тоже погибли люди. Не граждане — те успели, зная все ходы и выходы, спрятаться и не попали потому под огонь Жнеца, а гастарбайтеры. Те самые, которые не могут покинуть погранзоны космопортов. И вынуждены не только жить, но и работать в их пределах, дожидаясь удобной возможности покинуть планету на очередном космическом корабле, — подтвердил догадку напарника Артериус. — Всё равно у нас параллельно запланировано участие в восстановлении инфраструктуры, повреждённой в ходе боя со Жнецом. Этим, конечно, займутся и другие нормандовцы, да и не только они, но нам следует сделать всё со своей стороны. На это тоже придётся выделить время. Три-четыре часа минимум.

— Сар, сутки — не резиновые, — отметил Найлус.

— Понимаю. И, тем не менее, внеси отметки в навигатор. — Сарен взглянул на экраны забортной обстановки. — Понимаю, что мы будем вынуждены вернуться на борт перед самым-самым отлётом, но... такова наша работа, Най.

— Хорошо. — Крайк пробежался когтями по клавиатуре пультового инструментрона, взглянул на его экран, перевёл взгляд на экран навигатора, где засветились новые отметки. — Внёс изменения. Ты прав, мы действительно прибудем на стоянку фрегата перед самым отлётом. Боюсь только, что Жнец уже уйдёт. Под маскировкой, конечно, но...

— Пусть уходит, — тихо сказал старший Спектр. — Он всё равно продолжит свою разведывательную деятельность — такова его задача до самого начала Жатвы. А там...

— Не веришь, что он не будет стрелять? — спросил Найлус.

— Не верю, Най, — подтвердил Сарен. — Любой корабль этого класса — военный корабль. Нам, кстати, тоже пришлось стрелять и участвовать в реальном бою, хотя для разведподразделений и разведкораблей линейный бой — не профильная деятельность, а скорее — исключение из множества по-разному сформулированных, но единых правил, — уточнил Спектр. — Так что, если сложится ситуация, то я уверен: Назара будет стрелять. По кораблям, по станциям, по планетам разумных органиков. Пока что у меня нет, к сожалению, достаточных оснований для того, чтобы даже предположить возможность перехода Назары на нашу сторону, деятельного, не формального перехода.

Найлус промолчал. Возможно, Сарен прав. Разведчик — существо хитрое, изворотливое, способное просчитывать ходы на десятки и сотни позиций вперёд, выдавать с гарантией желаемое за действительное. Без всех этих умений настоящего разведчика просто нет — есть некое подобие разведчика.

Если Сарен считает необходимым связаться с проверкой железнодорожных и монорельсовых линейных полицейских подразделений — что ж, придётся и этим заняться. Ведь в самом деле-то, чем ещё заниматься на фрегате двум турианцам-Спектрам. Сейчас они заняты своим обычным делом — правоохранительной деятельностью, они могут реально повлиять на ситуацию в хорошо знакомой им сфере, а чем они будут полезны на борту фрегата-прототипа, пока 'Нормандия' не прибудет к Цитадели? Да ничем. Разве что часами мутузить друг друга в трюмном спортзале.

Сарен прав — нет никакой необходимости слишком рано возвращаться на борт 'Нормы'. Надо привыкать к тому, что предстоящий полёт будет длительным и сложным. Не предвидятся какие-либо долгие стоянки на станциях или на планетах. Скорее всего, будет немало перелётов в самые разные звёздные системы. Сейчас Крайк не мог даже самому себе пояснить, почему он был уверен в реальности именно такого варианта достаточно близкого будущего.

— Най, совместим приятное с полезным. Ты же помнишь, что нас ждут к себе виноградари-фермеры?

— Помню, как же, — подтвердил Крайк. — И?

— Я на ближайшем повороте съезжаю с трассы на просёлок. Оттуда быстро доберёмся до шоссе А-326, оттуда — легко будет доехать до центральной усадьбы винодельческого хозяйства. Потом продолжим объезд района. Как минимум два-три часа придётся уделить общению с волшебниками лозы и игристых напитков. Поедим, чтобы не устраивать перекус в машине.

— Сар...

— Да помню я, что не все напитки, привычные для землян, нам с тобой полезны. Но пообщаться с людьми, которые нас приглашали, мы должны, Най, — уточнил Сарен, в очередной раз взглянув в иллюминаторы. — Вот как раз и поворот — нужный и удобный. Поехали к виноделам.

Найлус отметил, как быстро и чётко выполнил поворот с трассы на просёлок его наставник и опустил взгляд на экран инструментрона. Файл отчёта пополнялся, файл 'заметок по поводу' — тоже. Да и память младшего и старшего Спектров тоже сохраняла многое из увиденного для обдумывания и систематизации в будущем. Близком или отдалённом — это уже как сложится.

Аромат винограда турианцы ощутили за несколько километров до границы усадебного поселения. Своеобразная визитная карточка. Вокруг, насколько хватал взгляд, были поля виноградников, расчерченные чёткими 'стенками' на полоски. Прибытие 'МАКО' заметили издали и на въезде в усадьбу уже стояли несколько землян в праздничных одеждах. Пришлось оставить бронетранспортёр на стоянке и вспомнить о передвижении на двух ногах.

Найлус, привычно шедший чуть позади своего наставника, отмечал, что Сарену нравится размять ноги. Машина, конечно, хорошо, вряд ли они вдвоём много успели бы сделать, передвигаясь пешком между райцентром и винодельческой усадьбой, но... всё же надо дать нагрузку мышцам. Да и виноградари, как понял младший Спектр, несмотря на огромные пространства, занятые 'стенками', чаще всего не использовали транспортные средства — как колёсные, так и гусеничные. Редко-редко, только по обстоятельствам — гравиплатформы, пассажирские и грузовые. Но это — по необходимости, а не для того, чтобы уж слишком облегчить себе жизнь.

Конечно, желанным гостям поднесли и выпить, и закусить. Только соки, никаких вин. Знали уже, что Спектры — на службе, а значит, никаких горячительных напитков они употреблять не станут.

Завязался разговор, переходили с темы на тему, говорили не только о случившемся на трассе, но и о многом другом. О прошлом, настоящем и будущем района, о предстоящей войне, о том, как следует готовиться к противостоянию со Жнецами. Люди приходили, уходили — у всех была работа, заботы, обязанности.

Гостей провели по нескольким полям, показали, как собирают урожай, как хранят, как перерабатывают в соки и вина. Показали погреба и подвалы — полутёмные, прохладные. Побывали Спектры и в цехах переработки — царстве чистоты и стерильности Виноградари с гордостью рассказали Найлусу и Сарену историю своего хозяйства, поделились планами на самое ближайшее будущее. Найлус отметил твёрдую уверенность работников усадьбы в том, что, несмотря на войну, люди и другие разумные органики будут нуждаться в соках, в вине и в другой продукции их хозяйства. Несколько часов общения и экскурсии пролетели незаметно. Конечно, гостям предоставили возможность очень плотно пообедать, посмотреть получасовой видеофильм об истории усадьбы и винодельческой отрасли Идена в целом. Перед отъездом вручили коробки с бутылками вина и контейнерами с соками и виноградными гроздьями — традиционный подарок.

Сарен, как видел Найлус, спокойно воспринял соки и гроздья винограда, а вот вино... его напрягло.

— Сар, — Найлус закрыл замок дверцы бронекапсулы, — Это — всего лишь традиция. Виноградари не навязывают нам, турианцам, вино. Они же прекрасно понимают, что мы вернёмся на борт 'Нормы', а там вполне можем поделиться подарками с людьми. Уж для людей-то это вино будет абсолютно безопасным. Не первый год виноградари поставляют его на Землю. Да и Чаквас проверит всё 'от и до' — она обязательно это сделает. Какая-никакая, но дополнительная гарантия безопасности.

— Извини, Най. — Сарен включил двигатели транспортёра, вывел машину за пределы ограды усадьбы. — Наверное, так проявляются те особенности, которые я приобрёл, вырвавшись из хаскококона.

— Ты ведь раньше вообще отказывался от любых подарков, Сар, — уточнил Найлус, наблюдая, как уверенно рулит его наставник тяжёлым 'МАКО', выбравшимся на трассу.

— Ты прав. Отказывался, — подтвердил Артериус. — А вот сейчас... не смог отказаться. Сам себе удивляюсь. Это для меня... ново. Раньше — отказался и больше к этому не возвращался — ни мыслями, ни действиями. А вот сейчас — взял эти подарки и постоянно думаю о том, правильно ли я поступил. Ведь мог же отказаться. И почему я не отказался? Не понимаю. Наверное, потому, что я изменился. Не мог не измениться. Если разумные, пережившие так называемую клиническую смерть, меняются в своём поведении и в своих жизненных установках очень существенно, то насколько же изменился я, Най?

— Это можешь определить только ты сам, Сар. И потому...

— Наверное, мне действительно лучше остаться на 'Нормандии'. Если меня лишат статуса Спектра, то меня никто не сможет лишить статуса воина. Воевать-то я умею хорошо.

— И ты будешь хорошо воевать, Сар, — сказал Найлус. — Ты прав — это не будет зависеть от того, оставят ли Советники тебе статус Спектра или нет. — Крайк помолчал. — А я буду воевать рядом с тобой.

— И — рядом с Шепардом, Най, — тихо сказал Сарен, плавно встраивая 'МАКО' в поток машин, следующих по крайней левой полосе. — Я всё больше думаю о том, что он... настоящий Спектр. Именно тот, которого не готовят, а выбирают. Он — достоин этого звания. Хотя, конечно, он никогда не гнался за всеми этими статусами, 'корочками', значками. Он просто был Спектром. Не знаю, по призванию или нет... не все мы, разумные органики, понимаем суть нашего призвания в этой жизни...

— Согласен, — ответил Найлус. — Рядом с Шепардом. И я... я обязательно извинюсь перед ним за то своё поведение... Мне сейчас так неприятно это вспоминать... Много об этом думал в последнее время и каждый раз убеждался в том, что тогда был прав Шепард, а не я...

— Ты прав, Най. Хотя я и считаю, что Джон тебя уже простил... Но извиниться, думаю, не будет излишне. — Артериус притормозил на одном из немногочисленных перекрёстков, пропуская поток машин с другого направления.

— Обязательно извинюсь, Сар. — Найлус открыл инструментрон, взглянул на пополняемый файл отчёта. — Так как, едем к линейщикам или будем продолжать объезд района?

— Объезд района, Най, — решил Сарен. — С линейщиками мы разберёмся перед отлётом. Это — легче и там нам не придётся вмешиваться слишком глубоко. Всё же железные дороги и монорельсовый гигант — более сложная структура, чем обычные автодороги и улицы городов.

— Согласен, Сар. Действительно, более сложная. — Найлус открыл файл 'заметок по поводу', вписал туда несколько абзацев текста, закрыл файл, свернул экран, взглянул на экраны забортной обстановки. — Поехали на объезд района.

Навигатор на своём экране исправно отмечал пройденный 'МАКО' путь по дорогам, Спектры часто останавливались на стационарных и передвижных полицейских постах, участвовали в досмотрах транспортных средств, беседах инспекторов и полисменов с водителями и пассажирами. Сарен и Найлус старались теперь действовать вдвоём — Артериусу не сиделось за рулём. Найлус правильно понял настрой своего наставника и не стал предлагать старшему Спектру предоставить ему, его ученику право на самостоятельность во время изучения обстановки на дорогах района. Крайк отмечал, что водители и пассажиры уже привыкали к присутствию обоих Спектров на трассах, к тому, что они действуют вдвоём, действуют быстро, чётко и жёстко. Полисмены и инспекторы в разговорах с сотрудниками Спецкорпуса отмечали, что участники дорожного движения в пределах района стали вести себя намного законопослушнее: стритрейсеры облюбовали огромные пустыри и на трассах любого уровня не появлялись уже достаточно давно. Скоростной режим водители не нарушали, правила перевозки грузов и пассажиров стали соблюдать гораздо более полно. Пассажиры автобусов отмечали в беседах со Спектрами, что водители стали ездить неспешно, даже плавно. Избегают теперь как резких наборов скорости, так и резких торможений, соблюдают графики и расписание движения. Пешеходы обращали внимание, что светофоры на перекрёстках стали явно 'благоволить' к ним, а не к тем, кто передвигался на машинах.

— Ещё немного — и я уверую в благодать, — сказал Сарен, устраиваясь поудобнее за рулём и включая двигатели 'МАКО'. — Най, перешли мне результирующий промежуточный отчёт. Постоим пока, хочу взглянуть. — Артериус раскрыл свой наручный инструментрон, отметил прибытие файла, нажал несколько сенсоров, запуская 'читалку'. — Угум. Так я и подумал. Всего лишь пересечение верхней границы норматива. А насколько стало спокойнее на дорогах...

— Согласен, Сар. — Найлус читал полный листинг автоотчёта и на другом экране просматривал свои заметки. — Действительно, стало чуточку лучше, чем нормально. Вопрос в том, насколько готовы будут иденские полицейские силы к действиям не в простых, а в резко усложнённых войной со Жнецами условиях 'особого периода'.

— А твоё мнение, Най? О перспективах, конечно, не современности.

— Сложно сказать. Я отношусь к перспективам с осторожным оптимизмом. Всё же на местах, в районах, люди более адекватны и менее зашорены на пустые лозунги и обещания. Они заняты реальным делом, конкретными задачами, а не перекладыванием стопок пластобумаги. Да и внутрипланетная информационная система сработала: информация о Жнецах распространяется, информация о сделанном нормандовцами — также уже давным-давно не является какой-то фантастикой, не стоящей пристального внимания и серьёзного изучения. Могу предположить, что несколько месяцев — и у Константы и её чиновников просто не останется выбора: им придётся в короткий срок быстро профессионализироваться. Или, как водится, уйти со своих постов. Боюсь, что со скандалами и конфискациями.

— Не надо бояться, Най, — ответил Сарен. — Это вполне работоспособный вариант. С одной стороны — то, что мы сняли с должностей начштаба и нескольких его заместителей, а также — направленцев, которые вышли уж слишком далеко за максимально допустимые рамки. С другой — то, что некий олигарх и его взбалмошная дочка теперь будут сидеть в одном из самых эффективных мест лишения свободы и работать. А не портить жизнь простым обитателям прекрасной планеты в постоянном режиме. Классические 'тиски'. И одновременно — хороший такой выбор для острого и глубокого понимания, что время 'прожигателей жизни' подходит к концу. — Артериус закрыл инструментрон. — Поехали?

— Поехали, Сар, — согласился Найлус, взглядывая на экраны забортной обстановки. — Нам ещё несколько сотен километров намотать надо. Ряд дорог посмотреть, — уточнил он, проверяя замок привязной системы и рычаг закрытия дверцы бронекапсулы. — Уверен, что четырёх-пяти часов хватит для линейщиков?

— А куда мы денемся, Най? — Сарен включил двигатели машины и встроил 'МАКО' в поток транспорта, следующего по второй, средней полосе. — Надо успеть сделать — успеем сделать. Никуда не денемся.

— Ты прав, — коротко ответил Крайк. — Никуда не денемся.

Час проходил за часом, Спектры продолжали отслеживать ситуацию на дорогах района, встречались с патрульными экипажами и нарядами, беседовали с местными жителями. Сарен предпочитал слушать о проблемах, а не о достижениях и Найлус понимал своего наставника: времени для славословия не оставалось. Надо было устранять недостатки, закрывать пробелы. Вся служба, вся работа обоих Спектров была направлена именно на это. И теперь Сарен нормально себя чувствовал только тогда, когда имел возможность решать вопросы и проблемы, причём — не мнимые, а реальные. Кому, как не Сарену, прекрасно знавшему изнанку деятельности Спецкорпуса, было понятно, что сейчас нельзя разделять оперативную и стратегическую сторону работы Спектров. А нынешние командиры Корпуса уже давно разделяли тактику и стратегию. Недопустимо чётко разделяли.

К стоящему позади легендарного Спектра молодому турианцу обитатели Идена привыкли и уже хорошо знали, что он — тоже Спектр. Два Спектра, действующие вместе, для любого разумного органика, жившего в пределах исследованной части Галактики — это был серьёзный показатель. А Спектры — наставник и ученик — это очень многие разумные считали вообще уникальным случаем. Каким образом простые гражданские жители Идена узнали, как повёл себя Крайк в столичном полицейском управлении, Сарен не особо интересовался: узнали и узнали. Найлус сумел себя поставить, доказать, что он — вполне самостоятельный Спектр, а не 'тень' Артериуса. И, хотя Крайк по-прежнему держался на два шага позади Сарена, жители Идена ясно понимали — при необходимости он способен к быстрым и эффективным действиям.

— На тебя смотрят, Най... как на состоявшегося Спектра, — сказал Сарен, садясь за руль 'МАКО'. — Это... приятно. Думаю, что Советникам будет невероятно тяжело даже попытаться лишить тебя этого звания. Потому что тебя действительно выбрали. Не Советники, конечно, а те самые разумные, которых ты защищаешь. Только, — Артериус жестом остановил приподнявшегося со своего кресла напарника, — не надо мне говорить сейчас ничего. Я вот пока рулил, думал о многом. И думал часто о том, что в каждом из нас много намешано. Всякого. И хорошего, и плохого. В том числе и того, о чём и мы сами не догадываемся, пока не сложится ситуация и... А тогда, когда впереди такая война... всё это может проявиться гораздо быстрее и полнее. — Сарен отвёл машину от обочины, встроил в поток. — Думаю, что нам вдвоём будет хорошо на 'Норме'. Теперь я в этом не просто уверен — убеждён.

Говоря это, Сарен догадывался, что может сказать и, скорее всего, скажет ему в ответ Крайк. Потому и попросил напарника помолчать, не торопиться. Да, Найлус молод, иногда — несдержан, ему пока неведомы и неудобны правила, по которым действуют многие чиновники и службисты.

Всё это молодой Спектр узнает и поймёт. Со временем. Если это время, конечно, у него будет. Крайк ведь горяч, он способен вспыхнуть и тогда — вряд ли его что-то способно остановить... Наёмническая жилка в нём... сильна.

Найлус молчал. Посматривал изредка в бортовые иллюминаторы, на экраны забортной обстановки. И думал о Сарене, лишившемся родителей, попавшем под власть Жнеца, чудом избежавшем необратимой пожизненной хаскизации, вернувшимся к работе Спектра Совета Цитадели и рисковавшего в самой ближайшей перспективе лишиться и этого звания и этого статуса по воле неумных Советников, погрязших в политических внутриклановых разборках.

Сарен тяжело встраивался в реальную нынешнюю жизнь и Найлус подозревал, что эта тяжесть имеет глубокие, внутренние причины, коренящиеся в самой сути личности Спектра, которого многие разумные органики не без оснований называли легендарным сотрудником Спецкорпуса Тактической Разведки Цитадели. Крайк уже встречался в своей практике с похожими случаями, невольно сравнивал поведение реального Артериуса с поведением других разумных в почти аналогичных обстоятельствах и понимал — Сарен изломан. И, скорее всего, он сам понимал и степень, и полноту своей изломанности и потому... осторожничал.

Во многих ситуациях прежний Сарен без раздумий вытащил бы пистолет и открыл огонь на поражение, а Сарен нынешний — медлил и, если и реагировал как-то остро, то — словами или физическим воздействием. Без стрельбы по живым разумным органикам. Найлус помнил, как быстро и метко умел стрелять прежний Сарен и догадывался, что эти навыки и умения нынешний Артериус не утратил. Потому роль простого воина, боевика, пехотинца для нынешнего Сарена подходила как нельзя лучше, даже если Артериуса Советники Цитадели лишат статуса и звания Спектра. В конечном итоге, как говорят земляне, не место красит человека, а человек — место. Сарен умеет воевать, а будет ли он, воюя, Спектром или простым бойцом экипажа и команды 'Нормандии', на самом деле — не столь важно.

Артериус управлял 'МАКО' спокойно. Изредка поглядывал на экран навигатора, отмечая прохождение очередной контрольной точки и 'засекая' размещение патрулей полиции на близлежащих трассах. Найлус видел — Сарен пытается построить маршрут так, чтобы и охватить побольше трасс и затратить на этот охват как можно меньше времени.

— Понимаю, Най, что мне ещё предстоит немало пострелять, — сказал Сарен, притормаживая 'МАКО' на очередном перекрёстке. — Этот длительный полёт... Понимаю Андерсона — он не хочет пока ничего говорить определённо, но... Если не будет длительного дальнего полёта, то чем ещё предстоит заниматься разведфрегату-прототипу — я не могу даже представить себе. Потому считаю просто и чётко: дальний длительный полёт по не самым спокойным участкам исследованной Галактики. Значит, и Траверс, и Терминус и прочие Пределы. А там такая публика обитает, для которой вытащить и применить 'ствол', что другому, более законопослушному разумному — высморкаться в платочек. И, тем не менее, почему-то мне сейчас представляется, что и эта совсем не законопослушная публика едина в своём стремлении выжить в ходе предстоящей войны.

— Выжить? — удивился Найлус.

— Именно, выжить, — подтвердил Артериус. — Как ни парадоксально, вечные слова 'Но как не жить на свете белом, коль любишь жизнь душой и телом' в очередной раз только подтверждаются. Об их опровержении, подчеркну — реальном и действенном опровержении — говорить и мечтать пока что, слава Духам, не приходится. Правда, среди этих совсем незаконопослушных есть совершенно, как любят выражаться земляне, 'отмороженные', а значит, именно по ним и придётся мне стрелять. Наверное, на поражение. Почти исключительно на поражение, — сказал Сарен, заставляя 'МАКО' вписаться в поворот и отмечая, что навигатор удовлетворённо едва заметно моргнул экраном, отмечая соответствие курса и реального положения машины в сети трасс. — Сейчас ещё час-полтора покрутимся, потом можно будет ехать к линейщикам. Думаю, там придётся задержаться. Одни железные дороги чего стоят — надо будет проехаться между несколькими станциями, взглянуть на ситуацию изнутри. А о монорельсе и говорить не приходится — надо посмотреть обязательно, как там обстоят дела.

— Согласен, — коротко ответил Крайк, внося изменения в файл плана работы. — Заодно посмотрим, как идёт восстановление инфраструктуры у космодромов. Да и поближе к стоянке будем.

— Это — правда, действительно, будем поближе, — подтвердил Артериус, бросив короткий быстрый взгляд на экранчик навигатора. — Уже вижу, расставил точки на общей карте. Уточнять маршрут, как всегда, будем по факту. А сейчас — притормозим, побеседуем с патрульными.

Разговор с членами экипажа автопатруля занял не больше четверти часа. Садясь в 'МАКО', Сарен окинул взглядом трассу, усмехнулся и постарался побыстрее занять водительское место.

— Най, уменьши количество проверяемых постов. Ситуация начинает понемногу выравниваться, потому не надо продолжать кошмарить патрульных. Пусть сами работают, но знают, что будут под приглядом.

— Это ты правильно сказал, 'под приглядом'. — Крайк оторвал взгляд от экрана инструментрона. — Тут уже образовалось сообщество гражданских наблюдателей и сообщество добровольных помощников полиции. Формально, конечно, оба сообщества существовали и раньше, только вот информации об их активной деятельности почти и не было — так, одни обозначения. Зато теперь они явно не дадут местным полисменам уснуть на посту или успокоиться на достигнутом. Ты и на это рассчитывал?

— А кто бы из разумных органиков на это не рассчитывал, Най? Стандартное решение. Главное — не в обычности, а в том, чтобы именно это решение вовремя воплотить в жизнь. Если иденцы решили возродить эти два сообщества — значит, они уже поняли что-то, что крайне трудно изложить канцелярским стилем обычного бюрократического документа. Инициатива снизу — всегда страшная сила.

Уменьшение количества постов, которые подлежали проверке, не означало сокращения времени, запланированного на объезд территории района. Сарен раз за разом отказывался покидать водительское место. Найлус понимал — наставнику хочется понапрягаться чисто физически, а колёсный космический транспортёр — достаточно тяжёлая в управлении машина. В ней нет сервоприводов, превращающих боевую машину в парадный лимузин, нет всяких некритичных излишеств в виде сервис-систем, отучающих водителя думать и планировать. А значит и для ума найдётся нагрузка.

Незаметно прошли ещё несколько часов. Взглянув на табло, Найлус озадаченно моргнул, что не укрылось от внимания Сарена:

— Всё, всё, Най. Ещё полчаса кружения по трассам и — едем к линейщикам. Сознаю и подтверждаю — увлёкся. Но у полисменов железной дороги и монорельса так не понапрягаешься физически...

— Нет, Сар. Тут ты не прав. Там, наоборот, есть возможность понапрягаться,— возразил Найлус. — Вспомни, что мы ещё должны посмотреть, как идёт восстановление инфраструктуры, повреждённой в ходе боя. Сомневаюсь, что ты будешь смотреть на всё это из окна поезда.

— Хм. А ведь верно, — согласился старший Спектр. — Не буду я смотреть на это со стороны. Значит, и там поучаствуем. Уверен, что Шепард не минет этой площадки. Может, и Чаквас поучаствует. Всё же воздействие таких энергий и полей — благодатное поле для медицинских и прочих научных исследований.

— А потом все вместе вернёмся на 'Норму', — поддакнул Найлус. — Я вот думаю...

— Да не беспокойся, поставят 'МАКО' на платформу и спокойно доставят, куда нам потребуется. О спецпоездах слышал? — спросил Сарен.

— Да, но... — неуверенно начал Крайк.

Сарен, поняв причину неуверенности напарника, возразил:

— Нет, мы с тобой, конечно, поедем всюду не на спецпоезде, а 'МАКО' вполне доставят в нужную точку по железной дороге. Прицепят локомотив к платформе, на платформу водрузят 'МАКО' и доставят в лучшем виде.

— Если так, то, возможно, этот вариант может сработать.

— Сработает, куда денется. — Сарен крутанул руль, взглянул на экран навигатора. — Полчаса — и мы будем у здания районного Управления Сил полиции на железнодорожном и монорельсовом транспорте. Аббревиатура — язык вывихнешь. Может, землянам такое буквосочетание и приемлемо, но на взгляд турианца — это издевательство над языком.

— А уж как наши аббревиатуры воспринимают земляне... — усмехнулся Крайк.

— Тут ты прав. У каждой расы — своя специфика, — охотно поддержал напарника Артериус.

— Нас теперь эта специфика может спасти, — ответил Найлус.

— Глубокая мысль, — совершенно серьёзно сказал старший Спектр.

— Угум. Очень глубокая. — Найлус открыл дверцу бронекапсулы и первым покинул 'МАКО', остановившийся у здания Управления Полиции на железнодорожном и монорельсовом транспорте. Вышедший следом Сарен с сомнением посмотрел на серый 'кубик' корпуса:

— Хорошо, что у нас есть резервные сутки. Надо было раньше с транспортниками начать работать.

— Уже меньше суток, Сар, — уточнил Найлус. — К сожалению.

— Вот именно, к сожалению. — Артериус стал подниматься по ступеням к подъезду. — Ладно. Попробуем что-то сделать за оставшееся время.

В залах Управления Спектры встретились и переговорили с несколькими десятками офицеров, сержантов и старшин, отвечавших за безопасность и правопорядок на железных и монорельсовых дорогах Идена, поприсутствовали в Дежурной Части Управления.

Найлус, изредка поглядывавший на Сарена, видел, что наставник успокаивался, поскольку за это время удалось решить большинство вопросов и проблем, имевших непосредственное отношение к сфере ответственности транспортной полиции.

— Най, как всегда, — сказал Сарен, — разделяемся. В здании много этажей, служб и подразделений — больше чем предостаточно. Будем проверять вдвоём — задержимся больше чем на сутки. Уже подсчитал. Так что — действуй. — Сарен переслал на инструментрон напарника часть план-схемы. — Вперёд.

Найлус молча кивнул и вышел из зала Дежурной части. Сарен посмотрел вслед ученику и, попрощавшись с офицерами оперативной смены, отправился на обход своей части подразделений и служб. Старшему Спектру нравилось, что он не бездействует, не занимается пустяками, не вспоминает о том времени, когда был хаском.

— Спектр, — к Сарену, поднимавшемуся на последний этаж здания, подошёл сержант полиции. — Спектр Крайк распорядился погрузить 'МАКО' на платформу. Поезд готов.

— Хорошо. — Сарен взглянул на табло часов инструментрона. — Через полтора часа я буду на платформе. Спасибо.

Козырнув сотруднику Спецкорпуса, полисмен ушёл. Сарен обошёл подразделения и службы, располагавшиеся на последнем этаже здания. Вернулся к лестнице. Остановившись на площадке, Артериус открыл инструментрон, вызвал на связь Крайка:

— Быстр ты, Най. Уже распорядился погрузить?

— Да сами полисмены настояли. Они уже знают, что Шепард с нашими многими нормандовцами работает в зоне космопорта. Там... сложно. Потому они правильно и главное — быстро поняли, что мы тоже туда направимся. Остальное — дело техники. Подхватили, погрузили, закрепили. Я на платформе, машина передо мной. Всё в порядке. Есть вагон, так что сидеть в бронекапсуле не придётся. Купейный, Сар.

— Купейный... — усмехнулся старший Спектр. — Ладно. Если купейный — согласен. Присмотри пока там купе. Я проведу совещание с руководством управления и через час с небольшим буду на платформе. Отметку вижу, так что найду. — Спектр взглянул на экранчик инструментрона. — До встречи.

— До встречи, Сар. — Найлус переключил каналы.

Разговор с командным составом Управления не занял больше часа и вскоре Сарен, попрощавшись с офицерами, направился к месту стоянки поезда. Ещё на мосту, ведущему от здания управления к Служебному вокзалу, он увидел, что 'МАКО' действительно был погружен на железнодорожную платформу, надёжно закреплён захватами и тросами, а в составе поезда есть обычный железнодорожный купейный вагон. Локомотив, как пояснил пришедший на инструментрон Артериуса файл, тоже был сравнительно новым. Найлус встретил напарника у входа в вагон, познакомил его со старшим состава — молодым лейтенантом полиции. Несколько минут — и поезд медленно отходит от платформы.

— Не будем спешить, Най. — Сарен стоял у открытого окна, наслаждаясь видом полей, простиравшихся до самого горизонта. — В городе и даже на трассах такой красоты не увидишь. Только из окна поезда.

— Ты прав, Сар, — согласился Крайк. — Спешить не будем. Я распорядился вернуть все три 'аппарата' на "МАКО" И так всё ясно. Так что...

— Предполагаешь, что их можно запустить сейчас для снятия информации? — спросил Сарен, взглянув искоса на Найлуса.

— А почему нет, Сар? Заодно и поработают, простор здесь достаточный, летать на малой высоте много не придётся.

— Согласен, — кивнул старший Спектр. — Запускай.

Найлус простучал когтями по сенсорам своего инструментрона и один за другим беспилотники сорвались с платформы на крыше 'МАКО', сделали круг над поездом и ушли вперёд. Сарен посматривал на экранчик своего инструментрона, где на фоне подробной карты светились три ярких зеленоватых точки — отметки дронов.

— Информация пошла. — Найлус показал напарнику экран своего инструментрона. Старший Спектр на секунду прикрыл глаза. Крайку этого безмолвного знака было достаточно, чтобы понять — он удовлетворён. Теперь автоматика соберёт необходимый объём информации. Остальное Спектры и сами увидят или почувствуют. А там и выводы и рекомендации последуют. — Сар, как мыслишь, нам ведь надо охватить три части нашей работы.

— Какие? — заинтересовался Сарен.

— Первая — железная дорога. Можно — только в пределах района.

— Конечно — только в пределах района, Най. У нас осталось слишком мало времени для того, чтобы охватить даже приграничные внерайонные области.

— Согласен. Значит, железную дорогу изучить следует в пределах района, — согласился Найлус. — Вторая часть — районная часть монорельса-гиганта.

— Здесь — сложнее, Най, — отметил старший Спектр. — Основное внимание — только районной части. Внерайонные части придётся проигнорировать по той же самой причине — у нас слишком мало времени до отлёта.

— И, наконец, третья часть, Сар — это работа по восстановлению инфраструктуры, повреждённой боем Жнеца и фрегата-прототипа. Естественно, думаю, что только в пределах района.

— За пределами района инфраструктура, к счастью, Най, не была повреждена, так что... Послушай, я порекомендую пока нашим машинистам и командиру поезда снизить скорость. Пусть беспилотники в более внимательном режиме посмотрят обстановку. Да и мы не будем особо бежать вперёд. А то ведь если что беспилоты выявят — придётся возвращаться. Это, как я понял, — Сарен взглянул на экран своего инструментрона, пробежал когтями по сенсорам, — дело долгое и муторное. Намного более сложное, чем устранение всяких неполадок. Попутно — в работе прижелезнодорожных и примонорельсовых служб.

— Согласен. — Найлус по аудиоканалу связался с машинистами и командиром поезда, посоветовался с ними и отдал соответствующие распоряжения. Поезд пошёл медленнее, на экранах наручных инструментронов Спектров карта также стала обновляться неспешно. Теперь и в вагонных окнах можно было увидеть побольше деталей. — Сделано. Идём медленно, но беспилоты посмотрят больший район вокруг поезда, затронут другие ветки железной дороги.

— Хорошо. — Сарен включил дополнительное протоколирование информации, поступающей с бортов беспилотников. — Автопротоколы я включил, кое-какие показатели уже под грифом 'требует внимания'. Хорошо, что мы не разогнались до крейсерской скорости.

— Да, хорошо, что мы не стали скоростить, — согласился младший Спектр. — Хотя... Здесь иденцы уже сработали и без нашего вмешательства, используя свои планетные правила и протоколы, что очень хорошо. Они сразу объявили тревоги, подтянули к району боя ремонтно-восстановительные бригады, дислоцированные в пределах административно-территориальной единицы. И немедленно приступили к восстановительным работам. — Найлус взглянул на экран своего инструментрона, проверяя, нет ли экстренных дополнительных сообщений. Убедившись, что таких пока не поступало, молодой турианец продолжил. — Хоть сейчас и так называемое 'межсезонье', а потому нагрузка на космопорты и монорельс с железной дорогой резко снизилась, но всё же инфраструктура нуждалась в скорейшей реанимации.

— Как только мы смогли — подключились, — дополнил напарника Сарен. — Первыми, конечно, сработали наши инженеры и техники, затем — РЭБовцы подтянулись. Ну и в случае необходимости — подключались другие специалисты из числа членов экипажа фрегата-прототипа. Поначалу мы занимались, как всегда, другими проблемами.

Найлус смотрел в окно. Да, бой со Жнецом, оказавшимся Жнецом-Наблюдателем, уже стал историей, нормандовцы втянулись в осуществление восстановительных работ на Идене. С приближением момента отлёта взаимодействие иденцев и нормандовцев, как показывали и протоколы аппаратного контроля, и личные впечатления разумных органиков, только укреплялось и усложнялось.

Инженеры и техники, а также РЭБовцы посещали постоянно климатические центры, энергетические центры, космопорты, монорельс, железные дороги и станции. При этом, конечно же, нормандовцы активно участвовали в работах, требующих не только мыслительных, но и физических усилий. Поначалу таких работ на площадках хватало с избытком.

Сарен просматривал на экране своего наручного инструментрона данные, позволявшие подвести некоторые итоги. Работа по восстановлению повреждённых участков районных железных дорог и их инфраструктуры продолжалась — по срокам выходило, что она будет завершена в течение нескольких ближайших декад.

В первую очередь, как утверждали итоговые, постоянно обновляемые протоколы, была восстановлена схема, позволявшая удовлетворять минимальные потребности жителей района. Теперь предстояло вернуть показатели к нормативам, а также сделать всё, чтобы обеспечить многократное резервирование мощностей железных дорог и их инфраструктуры уже по нормам военного, а не мирного времени. Потому инфраструктура железных дорог не просто восстанавливалась при активном участии профильных подразделений экипажа фрегата, но и совершенствовалась. Закупался, доставлялся и вводился в эксплуатацию новый подвижной состав. Ремонтники получали уникальный опыт работы в реальных, а не в полигонно-тренажёрных условиях. Инженеры Идена смогли реализовать на практике многие свои пионерные задумки. Количество изобретений и усовершенствований, внедрённых на железных дорогах Идена (в том числе и на тех участках, которые были далеко за пределами района, где состоялся бой Жнеца и фрегата-прототипа) быстро превысило несколько сотен. Местные журналисты получили редкую возможность подробно рассказать в новостных выпусках общепланетной информационной сети о многих положительных изменениях, ожидающих пассажиров и грузоотправителей в самом недалёком будущем.

Конечно же, в иденских средствах массовой информации говорилось далеко не о всём, что теперь происходило на железных дорогах планеты. Одновременно совершенствовалась, усложнялась и оптимизировалась система защиты и обороны этого сегмента путей сообщения Идена от атак из космоса и с земли. Вводились в строй и маскировались бронепоезда и бронелетучки. Создавались дивизионы противовоздушной и противокосмической — стационарной и подвижной — обороны. Формировались подразделения ведомственной и вневедомственной обороны и охраны железных дорог и их инфраструктуры. Готовились необходимые резервы материальных ресурсов, которые могли понадобиться в предвоенное и в военное время для осуществления скорейшего восстановления нормальной работы всей сети железных дорог Идена. Всё меньше оставалось тех разумных органиков, кто не верил в необходимость напряжённой работы в предвоенный период.

Взглянув на экран, Найлус ещё раз убедился, что в ближайшие сорок минут вблизи поезда не будет участков, отмеченных как проблемные и требующие потому вмешательства обоих Спектров.

— Пока чисто, Най? — Сарен оторвался от чтения автопротокола, посмотрел на напарника.

— Да, — согласился младший Спектр. — Можно пройти в купе и сесть. В первичном приближении район просмотрен беспилотниками, проблемные районы выявлены, идёт ранжирование.

— Согласен. — Сарен прошёл в купе, сел у окна, развернул средний экран своего наручного инструментрона, включил клавиатуру. — Просмотри, Най, пока что результирующие файлы по работе подразделений ремонтников в пределах района. Мне представляется, что там есть кое-какие уточняющие данные, которые будут нам с тобой полезны.

— Хорошо. — Найлус устроился на полке напротив, активировал большой экран инструментрона — на среднем всё не умещалось — и углубился в изучение показателей результирующих файлов.

Данные свидетельствовали, что в первые часы после окончания боя фрегата со Жнецом с территории космопорта в лечебные учреждения района были эвакуированы все гастарбайтеры, пострадавшие из-за попыток Жнеца атаковать инфраструктуру космической гавани. Как всегда, руководство колонизированной планеты экономило: выход из строя даже одного грузового космопорта нанёс ощутимый ущерб интересам перевозчиков, заставил 'на ходу', а значит — с неминуемыми ошибками и недочётами, менять планы, графики, расписания. Основные районные восстановительные подразделения и ремонтные бригады были брошены в космопорт.

Найлус привычно подумал о том, что хорошо ещё сам космопорт оказался не пассажирским, а грузовым. Страшно было подумать, сколько жертв было бы, разыграйся бой фрегата со Жнецом над территорией многотерминального пассажирского космопорта. Да, гастарбайтеры, лишённые права выхода за пределы Периметра, тоже существенно пострадали. Но их — численно — сравнительно немного. А вот если бы вместо грузового космопорта был пассажирский — столь малым числом раненых и травмированных обойтись бы никак не удалось. Спасатели и медики уже закончили полный обыск всей территории космопорта, эвакуировали раненых и травмированных разумных органиков в лечебные учреждения. Хорошо, что удалось обойтись без необходимости отправки пострадавших за пределы района — местные медики оказались способны оказать им всю необходимую помощь. Ни по дороге в госпитали и медцентры, ни в пределах медучреждений никто из пострадавших не умер. Были, конечно, вопросы с определением сроков и полноты возвращения больных к нормальной жизни. Но, по меньшей мере, никто не стоял в списке 'ожидаемой смерти'.

Иден-Прайм славился своей гигантской монорельсовой дорогой. Она охватывала всю планету и существенно облегчала и грузовые и пассажирские перевозки. Через район проходили несколько ветвей этой дороги. Сразу после окончания боя была организована работа по тестированию, ремонту и восстановлению повреждённых и не прошедших проверку участков магистрали. В первую очередь были восстановлены сегменты, обеспечивающие пассажиропотоки. Иденцы и гости планеты смогли своими глазами видеть, как ремонтники занимаются заменой повреждённых конструкций монорельса. Местные журналисты вели подробную летопись происходящего на объектах Монорельсовой Дороги. Отдельные сюжеты с разрешения специалистов поста РЭБ фрегата были показаны в передачах иденской информационной планетной сети.

Помня о том, что придётся заниматься и восстановлением инфраструктуры, Найлус постарался поточнее оценить как то, что уже было сделано в этом направлении сразу после окончания боестолкновения и то, что предстояло сделать в ближайшее время, включая и часы, оставшиеся до старта фрегата. Протоколы, составленные как автоматикой, так и разумными органиками, однозначно свидетельствовали: проведённая работа по восстановлению космопортов, железных дорог и монорельса, помогла решить множество других проблем, в частности — связанных с вводом в строй климатических и энергетических центров. В первую очередь — тех, что были задействованы в обездвиживании Жнеца. Энергетики Идена перебросили по временным линиям энергопередачи достаточное количество энергии самым нуждающимся и первоочередным потребителям. Параллельно осуществлялись стартовые и начальные этапы работ по ремонту повреждённых сегментов и частей энергетической инфраструктуры района. После того, как эти работы были завершены, восстановление приобрело упорядоченный и плановый характер.

Нормандовцам, как свидетельствовали автоматические и ручные протоколы, удалось деятельно и результативно поддержать иденцев в их стремлении не только восстановить энергетическую инфраструктуру района в прежнем виде, но и улучшить и усилить её. При этом — ориентируясь на потребности уже не мирного, а предвоенного и военного времени. Благодаря согласованным действиям местных энергетиков, ремонтников членов экипажа фрегата энергетическая инфраструктура района получила — и продолжала получать в своё распоряжение (работы продолжались и должны будут осуществляться ещё несколько декад) — значительные резервы. Всё делалось в рамках реализации плана подготовки к противостоянию с флотами Жнецов. Многие объекты инфраструктуры теперь размещались в котлованах, оставшихся после раскопок. Это позволяло многим иденцам обоснованно не только надеяться, но и рассчитывать на выживание в ходе будущих боестолкновений с гигантскими кораблями — 'креветками'.

Протоколы однозначно свидетельствовали и доказывали: с момента окончания боестолкновения рядом с ремонтниками и энергетиками работали следователи, эксперты и учёные. Опыт боестолкновения и его последствий изучался со всей возможной полнотой и пристрастностью. Фиксировалось буквально всё. Объёмы накопленных данных очень скоро превысили самые смелые предположения. Коллективы исследователей — не только района, в котором и произошёл бой Жнеца с фрегатом-прототипом, но и планеты в целом — получили желанную 'пищу' для разработок, носящих теперь уже сугубо практический характер. Совершенствовались системы охраны и защиты космопортов, монорельса, железных дорог Идена от космического, воздушного и наземного нападения.

Климатические установки, также поучаствовавшие в бое Жнеца с фрегатом, восстанавливались, как указывали протоколы, в последнюю очередь. Теперь на их возможности обитатели Идена смотрели несколько по-иному: из аппаратов, предназначенных только для поддержания и необходимой коррекции погоды и климата, установки переходили в разряд оружия. Поэтому в климатических центрах планеты теперь частыми гостями, а со временем — и постояльцами стали ополченцы и воины-профессионалы местного гарнизона вооружённых сил Альянса Систем. Климатические центры брались под охрану воинскими и ополченческими подразделениями, организовывались и строились дополнительные точки противокосмической, противовоздушной и противодесантной обороны центров.

Исследователи по секундам разбирали листинги, зафиксировавшие взаимодействие установок с аппаратурой фрегата-прототипа. Учёные на полигонах и в вирт-центрах воспроизводили отдельные эпизоды противостояния. Межсезонье, кстати, почти не требовало включения климат-установок в рабочий режим, поэтому и исследователи, и эксплуатационники и воины смогли спокойно и свободно работать над совершенствованием и аппаратуры и инфраструктуры климат-центров.

В купе царила спокойная тишина, прерываемая только тихим писком сенсорных клавиш, чуть прогибавшихся под нажатием когтей. Сарен и Найлус знакомились с накопленными данными, отмечали моменты, требующие уточнения или дополнительного изучения. Выделяли пункты, в которых, возможно, придётся остановить специальный поезд и с использованием 'МАКО' или вообще пешком принять самое непосредственное участие в возвращении ситуации к норме. Спецпоезд двигался медленно, деревья не сливались в плотную, лишённую деталей массу. Шелест колёс не мешал говорить вполголоса:

— Поедем, посмотрим пассажирское и грузовое сообщение. Просто посмотрим, — сказал Артериус.

— Сар, ты не слишком ли много выделяешь проблем? — спросил Найлус, просмотрев листинг 'заметок по поводу', пересланный напарником — Спектры обменивались каждые двадцать минут такими файлами, что позволяло сверять сделанное и контролировать полноту ознакомления с ситуацией.

— Нет. Я уже по всем выделенным проблемам списался с местными районными службами. Они приняли эти пункты к сведению. Так что нам с тобой далеко не всегда придётся в одиночку отрабатывать эти ситуации, Най, — сказал Сарен.

— Когда ты говоришь так...

— Это означает всего лишь, Най, что я, как и раньше, так и теперь постоянно ожидаю всяческих неприятностей. И проблем — тоже. — Сарен встал, прошёлся по купе. — И, как ты понимаешь, неприятности эти — всегда рядом. И проблемы — тоже, — почти точно повторил старший Спектр свою излюбленную — одну из излюбленных — фразу. — Сам посуди, иденцы ведут восстановительные и ремонтные работы с момента окончания нашего противостояния со Жнецом. Да, да, именно с самого момента окончания противостояния. Иначе они физически просто не сумели бы успеть столько, сколько они реально успели сделать. Почти полностью восстановлен и введён в режим нормальной эксплуатации грузовой космопорт. Вылечены практически все гастарбайтеры, пострадавшие в ходе боестолкновения. Правоохранители выявили всех иденцев, которые могли быть в районе противостояния или близко от него. Как ты помнишь, согласно протоколам, нашли нескольких раненых, к счастью — не тяжёлых, нескольких травмированных — тоже, кстати, несмертельно. Им вовремя и быстро оказали всю необходимую помощь. Потом, почти сразу же после финала противостояния, началось восстановление монорельса и его инфраструктуры. Потом — восстановление железных дорог и, наконец, совсем недавно началось восстановление климатических установок, благо сейчас в их работе нет никакой необходимости, поскольку межсезонье.

Сарен помолчал несколько секунд, затем продолжил:

— На все эти участки брошены силы местных правоохранителей, вскрыты многочисленные нарушения, ведутся расследования, осуществляются экспертизы. Обо всём этом нам с тобой регулярно сбрасывают информационные материалы и отчёты, так что мы — в курсе. И, тем не менее, Най, как ты знаешь, я не особо верю этим отчётам и информационным материалам. — Артериус остановился у окна купе, взялся за поручень. — Я верю в первую очередь тому, что почувствую и увижу сам, лично, — он помедлил. — Да, я понимаю, что здесь в нашем прямом вмешательстве часто нет никакой необходимости. Слишком много площадок. Слишком разные службы, слишком сложное оборудование. Есть, конечно, проблемы, в решении которых мы с тобой можем принять участие. Но сейчас пока спешить с вмешательством в ситуацию не надо. А вот посмотреть в сторону обычной жизни разумных, вовлечённых в работу железной дороги и монорельса мы с тобой можем и должны. И пассажиров, и грузоотправителей и сотрудников и работников. Я уверен, что в этой обычной жизни мы найдём то, во что должны вмешаться, как сотрудники Спецкорпуса. И потому, Най, я уже клавиатурно переговорил с начальником спецпоезда и он с моими доводами, заметь, согласился. У него нет возражений. Машинист уже сообщил диспетчерам об изменении маршрута.

— Да, а как же... — Найлус вопросительно посмотрел на напарника.

Тот, поймав взгляд коллеги, остался спокоен:

— Да, они знают о том, что мы проследуем по определённым участкам районной сетки железных дорог, но и только, Най. Они не знают, где и на сколько времени мы сделаем остановку. Они не знают, как мы будем действовать. И, главное, они не знают, на что мы обратим своё внимание и во что можем вмешаться. Иными словами, у них нет никакой полной информации, позволяющей скрыть проблемы, вопросы, недостатки и недоработки. А это в нашей ситуации — ключ к успеху. Потому пусть пока что ведутся работы на космодроме и на климат-установках. А мы пока посмотрим, можно сказать, в противоположную от этого вектора сторону. Кстати, Монорельсовая дорога тоже в сфере наших интересов, так что...

— У нас мало времени, Сар. Очень мало времени до отлёта, — напомнил Найлус. — И ты помнишь, что иденцы...

— Да, помню, Най, — подтвердил старший Спектр. — Помню о том, что они вознамерились устроить нам проводы. Ну и пусть, так или иначе, устраивают. Явик — готовится, Жнец — готов стартовать в любой момент. Нормандовцы тоже готовы к возвращению на борт фрегата. В общем, почти всё — готово. Будет полностью готово к старту в самое ближайшее время. И мы, Най, успеем.

— Ты раньше меня так не уговаривал, Сар, — отметил Найлус.

— Раньше я был другим, — сказал Артериус. — Сейчас я — тоже другой. Всё меняется, Най. К сожалению или к счастью — это ещё как посмотреть. — Сарен сел рядом с напарником на жестковатую полку-кровать. — Посмотрим, увидим многое, поможем. Всё тихо и спокойно. Не всё же время стрелять и калечить, Най. У нас ещё будет предостаточно врагов, которые заслуживают смерти. Эти враги — впереди.

— Жнецы, — вздохнул младший Спектр. Сарен молча кивнул. — Ладно, понял. Согласен.

— Ну, вот и хорошо. — Сарен раскрыл инструментрон и стал на экране показывать напарнику предполагаемые места остановок, одновременно поясняя, какие проблемы к тому времени уже были там выявлены. — У нас есть впереди крупная станция, на которой мы сможем изучить, как на практике осуществляются процессы грузовых и пассажирских перевозок. Там, как видишь, Най, отмечены и проблемы с охраной правопорядка и безопасности на железных дорогах и в их инфраструктуре. Мы с тобой примем участие в их практическом устранении и, уверен, эта наша работа будет воспринята нормативно. И — поможет решить похожие проблемы на других станциях — крупных, средних и мелких. К сожалению, как видишь, на большее у нас возможности просто не хватит — уже на этой станции придётся задействовать 'МАКО', а также много передвигаться пешком по самым запутанным маршрутам — станции железной дороги всегда славились сложностью путей пешего передвижения. Нам предстоит проверить этапы грузоперевозок, этапы пассажирских перевозок. Взгляни, — Сарен вызвал на экран своего инструментрона подготовленную блок-схему. — Вот семь этапов грузоперевозок. Вот — похожая схема по пассажирским перевозкам. Накладываем эту схему на блок-схему реально существующей станции. Совмещаем. Выделяем проблемные зоны. И — видим, что наша работа на этой станции в режиме стоянки не уложится в ожидаемые два с половиной часа. Потому сразу планируй четырёхчасовую и больше стоянку.

Предотлётные заботы. Часть четвёртая. Спектры на железной дороге, пассажирском и грузовом комплексах. Проверка и помощь

— Сар, ты серьёзно? — спросил Найлус, взглянув на карту железных дорог района. — Мы что, снова должны объехать район?

— А почему нет, Най? — спросил старший Спектр, взглянув в окно. Спецпоезд двигался медленно, деревья не сливались в плотную, лишённую деталей массу и шелест колёс не мешал говорить вполголоса. — Поедем, посмотрим пассажирское и грузовое сообщение, просто посмотрим.

— Да. Просто посмотрим. Когда ты говоришь так...

— Это означает всего лишь, Най, что я постоянно ожидаю всяческих неприятностей. И проблем — тоже. — Сарен встал, прошёлся по купе. — И, как ты понимаешь, неприятности эти всегда рядом. И проблемы — тоже, — почти точно повторил старший Спектр свою излюбленную — одну из излюбленных — фразу. — Сам посуди, иденцы ведут восстановительные работы с момента окончания нашего противостояния со Жнецом. Да, да, именно с самого момента окончания противостояния. Иначе они физически просто не сумели бы успеть столько, сколько они успели сделать. Почти полностью восстановлен и введён в режим нормальной эксплуатации космопорт, вылечены практически все гастарбайтеры, пострадавшие в ходе боестолкновения, правоохранители выявили всех иденцев, которые могли быть в районе противостояния или близко от него. Как ты помнишь, выявили нескольких раненых, к счастью — не тяжёлых и нескольких травмированных — тоже, кстати, несмертельно. Им вовремя и быстро оказали всю необходимую помощь. Потом началось восстановление монорельса и его инфраструктуры, потом — восстановление железных дорог и наконец, совсем недавно началось восстановление климатических установок, благо сейчас в их работе нет никакой необходимости, поскольку межсезонье. На все эти участки брошены силы местных правоохранителей, вскрыты многочисленные нарушения, ведутся расследования, осуществляются экспертизы. Обо всём этом нам с тобой регулярно сбрасывают информационные материалы и отчёты, так что мы — в курсе. И, тем не менее, Най, как ты знаешь, я не верю этим отчётам и информационным материалам. — Сарен остановился у окна купе, взялся за поручень. — Я верю тому, что почувствую и увижу сам, лично, — он помедлил. — Да, я понимаю, что здесь в нашем прямом вмешательстве нет никакой необходимости. Слишком много площадок. Слишком разные службы, слишком сложное оборудование. Есть, конечно, проблемы, в решении которых мы с тобой можем принять участие, но сейчас пока спешить с вмешательством в ситуацию не надо. А вот посмотреть в сторону обычной жизни разумных, вовлечённых в работу железной дороги и монорельса мы с тобой можем и должны. И пассажиров, и грузоотправителей и сотрудников и работников. Я уверен, что в этой обычной жизни мы найдём то, во что должны вмешаться, как сотрудники Спецкорпуса. И потому, Най, я уже переговорил с командиром спецпоезда и он с моими доводами, заметь, согласился. У него нет возражений. Машинист уже сообщил диспетчерам об изменении маршрута.

— Да, а как же...

— Да, они знают о том, что мы проследуем по определённым участкам районной сетки железных дорог, но и только, Най. Они не знают, где и насколько мы сделаем остановку, они не знают, как мы будем действовать и, главное, они не знают, на что мы обратим своё внимание и во что можем вмешаться. Иными словами, у них нет никакой полной информации, позволяющей успеть скрыть проблемы, вопросы, недостатки и недоработки. А это в нашей ситуации — ключ к успеху. Потому пусть пока что ведутся работы на космодроме и на климат-установках, а мы пока посмотрим, можно сказать, в противоположную от этого вектора сторону. Кстати, Монорельсовая Дорога тоже в сфере наших интересов, так что...

— У нас мало времени, Сар. Очень мало времени до отлёта. И ты помнишь, что иденцы...

— Да, помню, Най. Помню о том, что они вознамерились устроить нам проводы. Ну и пусть устраивают. Явик — готовится, Жнец готов стартовать в любой момент. Нормандовцы тоже готовы к возвращению на борт фрегата. В общем — всё готово. Будет полностью готово к старту в самое ближайшее время. И мы, Най, успеем.

— Ты раньше меня так не уговаривал, Сар, — отметил Найлус.

— Раньше я был другим. Сейчас я — тоже другой. Всё меняется, Най. К сожалению или к счастью — это ещё как посмотреть. — Сарен сел рядом с напарником на жестковатую полку-кровать. — Посмотрим, увидим многое, поможем. Всё тихо и спокойно. Не всё же время стрелять и калечить, Най. У нас ещё будет предостаточно врагов, которые заслуживают смерти. Эти враги — впереди.

— Жнецы, — вздохнул младший Спектр. Сарен молча кивнул. — Ладно, понял. Согласен.

— Ну, вот и хорошо. — Сарен раскрыл инструментрон и стал показывать напарнику на экране предполагаемые места остановок, поясняя, какие проблемы к тому времени уже были там выявлены. — Я отправляю один из беспилотников к ближайшей наиболее проблемной крупной станции, на которой мы сделаем длительную остановку, — турианец набрал на клавиатуре несколько команд, взглянул на экран инструментрона, убеждаясь, что крылатая машина приняла команды правильно и приступила к их выполнению. — Остальные два беспилотника я направляю чуть дальше. На другие станции, где есть проблемы. Пусть посмотрят пока там, покрутятся над путями. Они будут меняться, так что вычислить, куда именно мы приедем после посещения первой станции, у персонала этих проблемных станций возможности не будет, — старший Спектр закрыл инструментрон, посмотрел в окно. — Понимаю, что когда мы будем вплотную заниматься проблемами этой первой крупной станции, на остальных будут внимательно наблюдать и за нами, и за тем, что и как мы делаем. Потом — попытаются, а может быть — даже постараются — устранить существующие проблемы у себя на станциях. Закон 'кругов', расходящихся после удара камня о поверхность водной глади. Впрочем, это и хорошо. Не тешу себя надеждой, Най, что нам удастся многое, но... Хотя бы подтолкнём.

Найлус смотрел на напарника и дивился его настроению и поведению. Перед ним был другой Сарен. Тот, прежний, не был склонен к философствованию, к мягкости, к пониманию, к излишней задумчивости. Можно было, конечно, попытаться списать все эти изменения на то, что пока что у наставника не было необходимости хвататься за оружие и открывать огонь на поражение, но даже в перерывах между миссиями Сарен так спокойно и рассудительно очень редко когда себя вёл.

— Най, понимаю. Я сам на себя не похож, но уверен, что после Цитадели у нас будет возможность вдоволь пострелять по врагам. А пока... пока надо просто делать дело, — тихо сказал Артериус. — Просто... просто мне надо привыкнуть к тому, что во мне есть не только жестокость и безжалостность, но и многое другое. Самому привыкнуть. А окружающие... привыкнут. По той простой причине, что у них это тоже есть. Сколько там до прибытия на станцию?

— Двадцать минут, Сар, — сказал Найлус, посмотрев на экран своего инструментрона. — Духи, вот привык смотреть на инструментронный экран, чтобы узнать время. Трудно что-ли мне поднять взгляд выше?!

— Иногда бывает трудно. Разумные тяжко привыкали к тому, что измерители времени можно носить с собой. Да и время... понятие иногда очень и очень относительное, — ответил Сарен.

— Абсолютны только две вещи... Помнится, я что-то такое читал где-то в Экстранете. — Найлус помедлил, глядя в окно купе. — Убей меня Высшая Сила сейчас — не вспомню, где, но читал, что только рождение и смерть — абсолютны. Всё остальное — относительно.

— Увы, при ближайшем рассмотрении, Най, даже рождение и смерть тоже предстают весьма относительными. — Сарен вышел из купе, остановился у окна. — Локальный конфликт, глобальный конфликт. А в целом — конфликт, — он проводил взглядом нескольких землян, шедших по тропинке вдоль железной дороги. — Видно, что и они немного, но напряжены, чувствуют приближение большой войны. Это напряжение... Я просто ощущаю его кожей, я чувствую его в других разумных. Раньше я так не умел и не мог... Странно. Наверное, я запоздал с изменениями, которые необходимо было пережить и теперь эти изменения во многом от меня не зависят.

— Зависят, Сар, — рядом с наставником встал Найлус, взялся за поручень, взглянул в окно. — Просто каждый разумный... оценивает эти изменения, их влияние и важность... по-своему, что-ли.

Младший Спектр замолчал, глядя в окно. Поезд шёл неспешно, шелест двигателей локомотива стал привычен для острого турианского слуха. Станция приближалась: увеличилось количество железнодорожных переездов, стало больше попадаться домов — от простых одноэтажных до двенадцатиэтажек, образовывавших небольшие уютные кварталы, а то и целые поселения.

Найлус смотрел на эти здания. Смотрел на сновавших по тропинкам, тротуарам, дорогам землян, турианцев, саларианцев, кварианцев, азари. Смотрел на машины, идущие где сплошным потоком, а где 'пунктирами' — небольшими группами или вообще поодиночке и думал о том, что совсем скоро многие эти машины будут мобилизованы для нужд армии и ополчения. А многие разумные сменят разнообразную гражданскую одежду на единообразную военную и ополченческую форму. Война многое изменит. Очень многое.

— Приближаемся к станции. Прибываем через шесть минут. — Сарен оторвался от набора текстов на клавиатуре своего инструментрона, оглянулся на открытую дверь купе, бросил быстрый взгляд на стоящего рядом напарника. — Я попросил начальника поезда порекомендовать машинистам пока поставить спецпоезд в один из удобных тупиков. Удобных в том смысле, чтобы мы смогли быстро и без проблем выехать со станции в любой момент, а также — использовать 'МАКО'. Думаю, нам придётся его использовать. Станция большая, два огромных терминала с соседствующими мелкими зданиями и сооружениями — пассажирский и грузовой. Так что задержаться придётся надолго. И попытаться сделать многое очень быстро и качественно, — задумчиво произнёс Артериус, глядя на пристанционные сооружения и на вязь рельсовых путей. — Начать придётся, Най, с грузовой станции, она тут первая на нашему маршруте располагается. Чтобы не возвращаться. — Сарен посуровел, взглянул на инструментрон. — Пересылаю тебе план-схему проблемных участков. Последнее обновление — тридцать секунд тому назад. Думаю, что здесь обойдёмся без 'МАКО', а вот когда поедем к пасстерминалу — там, полагаю, 'МАКО' нам понадобится.

— Здесь тоже расстояния — приличные, — сказал Найлус, поглядывая то в окно, то на экран своего инструментрона, где уже светилась план — схема грузовой станции с отметками, требовавшими внимания Спектров.

— Ничего. Подвигаться — тоже надо. Обленились мы: как расстояние больше двух километров — пытаемся либо колёсами, либо полётом. Пешочком надо, пешочком. — Сарен отметил, что локомотив потянул спецпоезд куда-то вправо, в тупики. — Давай вернёмся в купе, собираемся и выходим. Надо начать пораньше. Кстати, активируй схему грузоперевозок на инструментроне, Най. Ту самую, без пояснений. Пояснения, уверен, ты и так помнишь. — Сарен вошёл в купе, подхватил оружие, пристегнул винтовку к наспинным креплениям, повесил пистолеты в 'петли' на поясе. — Вроде всё. 'МАКО' на платформе, его удерживают быстросъёмные автоматические крепления, так что в случае чего — он нас поддержит.

— Помню, Сар. — Найлус подхватил свою винтовку и пистолеты, вложил их в крепления. — Готов.

— Готов? — Сарен оглядел напарника внимательным взглядом, но Найлус на подобное недоверие уже давно не обижался — пока можно было — Сарен контролировал, как ученик выполняет даже простейшие задачи, очень внимательно и временами даже придирчиво. — Тогда — вперёд, — они вышли из купе, прикрыли за собой дверь и прошли по коридору в тамбур. Проводник уже открыл дверь, протёр поручни.

— Сколько надо — столько и будем стоять, Спектры, — сказал он, — машинисты дали 'добро', станция подтвердила. Транспортёр готов, — доложил проводник, глядя, как турианцы спрыгивают на платформу, так и не воспользовавшись лестницей.

— Хорошо. Как закончим — вернёмся. — Сарен не оборачиваясь, направился ко входу на грузовой двор. — Начнём, Най, с зоны подготовки груза к перевозке. Ну и далее — последовательно, по схеме.

— Понял. — Найлус пристроился к наставнику слева и чуть позади.

Сарен махнул ай-ди картой перед носом охранника, вошёл в проходную, миновал два турникета, вышел из будки, остановился, оглядываясь по сторонам:

— Весело будет, — произнёс Артериус, пока что ни на чём не останавливая свой взгляд. — Столько нарушений в первой зоне — просто подарок для правоохранителей.

— Сар, а ты уверен?... — Найлус взглянул на отростки наставника. Тот почувствовал взгляд ученика, остановился:

— Я же тебе уже говорил — я изменился. И всё вокруг изменяется. Сейчас — особенно. Понимаю, что ты 'зацепил' интересную тему и тебе хочется продолжить разговор, но давай отложим его — именно его — на время, когда мы будем в поезде или, по меньшей мере, в 'МАКО'. Сейчас — не время и не место для таких разговоров, Най. — Сарен уже оглядывал близлежащее пространство более внимательным, сканирующим взглядом. Рабочие, проходившие по грузовому двору, косились на двух высоченных турианцев в скафандрах со знаками Спецкорпуса. Найлус ощущал их нараставшее нервное напряжение: они уже понимали, что Спектры здесь появились всерьёз и надолго, а не просто 'зашли вроде бы не в ту дверь'. — Приступаем. Как всегда, Най, разделяемся, — сказал Сарен. — Так будет лучше и быстрее. Действуй, — с этими словами Сарен зашагал к складским помещениям, а Найлус — на сортировочно-упаковочную площадку.

Взглянув на малый экран инструментрона, Крайк усмехнулся про себя: наставник доверил ему первый этап — 'подготовка груза к перевозке', а сам взял на себя более сложный второй этап — 'погрузка'. И там и там, как помнил Найлус из протокольных записей системы автоконтроля, были проблемы и вопросы, требующие вмешательства Спектров. Впрочем, вопросы — вопросами, а то, что услышал Найлус метров за сто пятьдесят до первого поста зоны подготовки грузов к перевозке, ему очень не понравилось.

Поняв, что пока на него никто из персонала грузового двора не обращает пристального внимания, Крайк зашагал к первому посту.

— Слышишь, коза. Распорядись о погрузке. Как я привёз — так и пусть погрузят, — говорил землянин-экспедитор, не покидавший, впрочем, уютной кабины магистрального грузовоза. — И побыстрее, у меня — график.

— У меня — тоже график. И правила, — девушка-землянка склонилась над пультом. — Я что, 'навалом' буду грузить то, что вы привезли за двадцать минут до отхода эшелона? Вам было указано, когда следует представить груз?

— Коза, не грузи меня. Грузи то, что я привёз. Я — привёз, это — основное, а когда — это уже детали. Так что — распорядись о погрузке.

— Не буду я распоряжаться о погрузке! — девушка нажала красную клавишу на пульте и шлагбаум, преграждая грузовозу путь к погрузочной платформе, опустился. Зажглись красные, запрещающие проезд, огни на светофорах.

— Ну ты... — раздалось непечатное ругательство. Девушка вспыхнула — Найлус, уже находившийся в нескольких метрах от кабины грузовоза, отметил, что смысл сказанного не в меру говорливым экспедитором до сотрудницы поста дошёл очень быстро. Вскочив на подножку грузовоза, Найлус рывком распахнул дверь и вот уже экспедитор лежит ничком на плитках у пульта, а Найлус заламывает ему руки за спину, достаёт кольцо пластиковых наручников. Секунда — и экспедитор стоит на коленях перед девушкой.

— Извинись, — прошипел Найлус, выпрямляясь.

— Э... Это... противозаконно! — взревел экспедитор, но удар бронеперчатки по челюсти заткнул вопль в самом начале. Дальше экспедитор только мычал. — М-м-м-м! Бо-о-о-льно! Что вы себе позво... — его взгляд наткнулся на 'трилистник' на скафандре Крайка. — Сп... Спектр?!

— Он самый, — прошипел Найлус. — Извинись. Немедленно.

— Слышь, ко... — Удар бронеперчатки по челюсти заставил экспедитора поперхнуться.

— Сказано тебе — извинись. А не выражайся, — прошипел Найлус, беря экспедитора другой рукой за шею. — Третий удар отправит тебя в беспамятство. Надолго.

— Из... Извини, — экспедитор исподлобья взглянул на замершую у пульта девушку.

— Не так, — прошипел Найлус. — С толком, с чувством, с расстановкой. И приготовь свои кредитные чипы — я их очищу. В качестве материальной и моральной компенсации сотруднице грузового двора. — Найлус снял с запястий экспедитора кольцо наручников, убрал ленту в кармашек скафандра. — Живо! Чипы давай сюда. Это тебя немного встряхнёт.

— Да, да, к-к-онечно! — рука экспедитора залезла в карман комбинезона, вынырнула, ладонь раскрылась, демонстрируя пластинки денежных кристаллов.

Найлус сгрёб кредитные чипы, подал их девушке:

— Переведи на спецсчёт компенсаций. Всё, до последнего кредита. Потом — выполни блокировку. Чипы — верни. Они ему ещё понадобятся. Для уплаты штрафа. Когда на них деньги появятся, — он подал девушке чипы, та с опаской взяла пластинки, провела их над считывающей площадкой пульта, вернула Найлусу. — Хорошо, — младший Спектр запихнул чипы в карман комбинезона стоявшего на коленях экспедитора. — Теперь — извиняйся. С толком, с чувством, с расстановкой.

— Я... я п-п-прошу меня извин-нить. П-п-риношу свои из-звинения, — выдавил экспедитор.

— Постой пока. — Найлус протянул руку. — Дай, пожалуйста, ридер с документами на груз. Посмотрю, что у него там.

Девушка подала ридер, с сомнением взглянула на экраны пульта. Найлус активировал прибор, вчитался, искоса поглядывая на экспедитора, стоявшего на коленях. Обычный букет нарушений: в документах — одно, в плане — другое, в реальности — третье, в желаниях и стремлениях — четвёртое. И последнее, как всегда, превалирует.

— Ясно. — Найлус вернул выключенный ридер сотруднице поста. — Деньги ушли?

— Да, Спектр. Нужно ли мне озвучивать...

— Ваш выбор. Можете не озвучивать. Он всё равно будет отвечать, как старший машины. Водитель подчинялся ему, выполнял его указания. Вы поступили правильно, отказавшись пропускать на грузовую платформу прибывший груз. — Найлус шагнул к экспедитору, тот напрягся. — Встать!

Мужчина поднялся на ноги, опасливо косясь на подошедшего Спектра. Экспедитора пошатывало. Найлус без усмешки отметил, что нарушитель порядка перепуган, он явно не ожидал, что его 'художества' встретят столь жёсткое сопротивление, а затем — и отпор.

— Идент-карту, — произнёс Найлус, протягивая руку. Экспедитор судорожно пошарил в другом кармане, достал и подал кусок пластика. Проведя картой над своим инструментроном, Спектр считал данные, взглянул на экран. — Ясно. Ваша фирма-посредник — будет платить полную компенсацию грузовому двору. Вы лично — уплатите штраф. Фирма-грузоотправитель заплатит грузовому двору штраф и компенсацию. — Найлус простучал когтями по виртуальной клавиатуре. — По итогам выплат могу сказать... — Крайк помедлил, подождал, пока раскроется окно пришедшего сообщения. — Вы — уволены. Без выходного пособия и со штрафом. За нанесение ущерба двум коммерческим организациям — вашей фирме и фирме заказчику. Сумма. — Найлус развернул на несколько секунд малый экран к экспедитору. Тот увидел цифры и посерел. — Да, большая. Будете платить. Груз — арестован. — Крайк шагнул к фургону, достал из кармана скафандра клещи-блокиратор, коснулся их губками замков, подошёл к кабине. — На штрафплощадку. Сгрузите фургон и — можете быть свободны, водитель, — кивнул он землянину средних лет, насторожённо наблюдавшему из кабины грузовика за происходящим на площадке. — Выполняйте.

Машина сдала назад, повернула налево и уехала по направлению к штрафплощадке грузового двора.

— И что мне теперь делать? — чуть не плача спросил экспедитор.

Найлус посмотрел на виновника нарушения спокойно и холодно:

— Платить штраф. Продавать свои личные вещи. Компенсировать ущерб и убытки. Полностью. А потом — думать над своей дальнейшей жизнью. Вы поставлены под контроль Сил Полиции Иден-Прайма. До тех пор, пока вы не выплатите штраф и все другие компенсации — вы не покинете планету и будете очень ограничены в других правах и возможностях. — Найлус повернулся к экспедитору спиной, прошёл к пульту, взглянул на экран. — Поскольку вы здесь теперь — посторонний, покиньте грузовой двор. Немедленно.

— Да, да, к-конечно, — экспедитор неловко повернулся и засеменил к проходной. Девушка провожала его взглядом.

— Жёстко вы с ним, Спектр, — сказала она, когда тот свернул за пакгауз.

— Зато — правильно. — Найлус прочёл последнюю строчку на экране пульта. — Вы тоже жёстко и правильно поступили с ним. Стажируетесь? — в голосе Крайка уже не было прежней безэмоциональности и строгости — он был мягок и мелодичен.

— Да... — девушка с интересом взглянула на молодого турианца. — Третий день... Первые два дня ещё ничего: посетители — вежливые, всё — вовремя, с документами — более-менее порядок. А третий... Как знала, что так будет...

— Значит, у вас на вашей работе теперь всё будет хорошо, — сказал Найлус. — И, пожалуйста, пользуйтесь кнопками вызова охраны двора. Они знают, как с этими пришлыми 'правокачателями' обращаться. Дальнейших успехов вам! — Найлус отошёл от пульта, огляделся по сторонам, уточняя направление.

— И вам тоже всего наилучшего, Спектр, — девушка, как чувствовал Крайк, уходивший по направлению к грузовым транспортёрам, смотрела ему вслед. Достаточно долго смотрела.

Погрузочная зона была мало приспособлена для передвижения с прежней степенью свободы и безопасности. Транспортёрные ленты, клещи погрузчиков, лапы 'вилок' поддевателей поддонов, рельсы-направляющие — всё это занимало несколько уровней, щедро снабжённых узкими переходами и лестницами, часто — простыми вертикальными трапами.

Миновав ярко обозначенную жёлто-чёрной 'зеброй' границу зоны, Найлус увидел Сарена, собравшего вокруг себя грузчиков-операторов и что-то им объяснявшего. Те заинтересованно слушали Спектра. Наставник, конечно, заметил своего ученика, но виду не подал.

Найлус, двигаясь к зоне транспортёров, получил с кружившего над станцией беспилотника последние данные об обстановке, отметил улучшение ситуации с подготовкой грузов к перевозке и перестал думать о том, что слишком быстро оставил эту зону, поспешил перейти в зону погрузки. Сработал эффект корректировки. Увидев, насколько жёстко Спектр 'повлиял' на зарвавшегося экспедитора... Другие экспедиторы поняли, что время безнаказанного 'качания прав' и успехов попыток 'прогибания' персонала зоны подготовки под свои 'хотелки', закончилось. Возможно, они знали о том, что 'халява кончилась' и раньше, только ведь разумный органик чаще всего внутренне настроен так, что пока его самого это не коснётся в достаточной степени, он и будет полагать, что его эти строгости не касаются ни в коей мере.

Получив сообщение от службы охраны грузового двора о том, что посты в зонах взяты под усиленный контроль стрелками, Найлус воспринял это спокойно. Военное время есть военное время, идёт мобилизация. Иден-Прайм готовится к реальным боестолкновениям со Жнецами. Теперь на недостатки, недоработки и недочёты будут смотреть совершенно иначе: строго и беспощадно. А где-то даже и безжалостно.

В зоне транспортировки Найлусу пришлось задержаться: здесь контейнеры и насыпной груз переходили с 'земли' на платформы и в полувагоны с вагонами железнодорожных составов — длинных многотонных эшелонов, влекомых по путям тяжёлыми грузовыми локомотивами. Сарен в зоне погрузки уже несколько десятков минут "отсекал" грузы, поступившие на грузовой двор с многочисленными нарушениями установленных правил, протоколов и процедур. Теперь то же самое, но уже в транспортировочной зоне предстояло делать Найлусу. Фактически молодой Спектр должен был снимать грузы с платформ, полувагонов и вагонов, что, конечно же, не могло не вызвать неудовольствия у грузоотправителей, интересы которых представляли местные экспедиторы и сотрудники транспортных отделов станции.

Уже зная о том, как жестоко обошёлся Крайк с экспедитором в зоне подготовки груза к транспортировке и, помня, что второй Спектр — легендарный своей жестокостью Сарен Артериус, сотрудники грузового двора и экспедиторы с транспортноотдельцами не пытались противоречить и препятствовать Спектрам в выполнении их работы. Цитируя на память положения, пункты и статьи инструкций и правил, Сарен с Найлусом наводили порядок на постах и терминалах, удаляли задержанные грузы на штрафплощадку, налагали аресты и штрафы на грузоотправителей и экспедиторов.

Составители поездов ворчали: составы приходилось перегонять на сортировочную 'горку', изымать отдельные вагоны и целые их 'связки', заполнять маневровые и накопительные тупики, в целом — работать гораздо интенсивнее, чем раньше. Но в открытую сопротивляться не решались. Может быть, даже понимая, что Спектры всего лишь добиваются выполнения процедур и правил, не ими лично установленных. Найлус побывал во всех закоулках транспортной зоны грузового двора, говорил и с машинистами, и с кондукторами, и с охранниками, и с экспедиторами, и с грузоотправителями. Напоминал им, при необходимости, конечно, строки из подписанных ими же документов и требовал одного: сознательного, разумного отношения к выполняемой ими всеми работе.

Пришлось Крайку побывать и на сортировочной горке, пообщаться со сцепщиками, стрелочниками, диспетчерами. Постепенно заполнялся заметками файл, который, как предполагал Найлус, очень скоро станет основой изменений во многих руководящих документах: инструкциях, положениях, приказах, нормативах, протоколах. Изменения были нужны: старые рамки где-то оказались слишком широки и неконкретны, а где-то — недопустимо узки и слишком жестки. Глядя на работу Спектров, не стремящихся всех виновных непременно поставить к расстрельной стенке и подвергнуть конфискации их личное имущество... Сотрудники грузового двора начали понимать, что появление турианцев — членов Спецкорпуса вызвано реальной необходимостью, а не стремлением 'наловить' немало нарушителей и выставить на всеобщее обозрение десятки недостатков и проблем.

С подачей под загрузку подвижного состава Спектрам также пришлось повозиться. Хотя формально по взаимной договорённости проверку этого участка осуществлял Сарен, Найлус сумел настоять на своём и оба турианца выполнили проверку совместно — как ни крути, но подвижной состав на грузовой двор подавался и для погрузки и для разгрузки. Следовательно, от чёткости работы этого участка и его персонала зависело и грузоотправление, и грузополучение. К тому же, как Спектры знали заранее, иногда возникала необходимость передать груз с состава на состав в силу вполне понятных причин. Потому груз мог вообще не попасть на грузовой двор, а быть перегружен с состава на состав во время короткой остановки. Здесь было важно не ошибиться, не напутать, не задержать ни прибытие, ни отправление эшелона. За четверть часа Спектры побывали на трёх площадках, где осуществлялась перегрузка. Пообщались по-деловому — коротко и ёмко — с персоналом станции, ответственным за осуществление профильных работ, с машинистами и сопровождающими составов. Оперативные необходимые изменения вносились сразу же. Остальные — планировались, согласовывались и совершенствовались при участии специалистов и непосредственных исполнителей.

— Так, Най. — Сарен, улучив момент, подошёл к напарнику. — С транспортировкой мы с тобой, если помнишь, разбирались во время движения спецпоезда, — наставник развернул экран своего инструментрона, показал Крайку файлы. — Так что с пятым этапом у нас решено. Здесь нам остаётся просмотреть-проверить два этапа — шестой этап, определяемый как 'разгрузка' и седьмой, более сложный — 'складирование груза'. Что выбираешь?

— Разгрузку, Сар. — Найлус взглянул на экран инструментрона наставника. — Там есть вопросы и проблемы. И их, насколько помню протоколы, не меньше, чем на погрузке.

— Хорошо. — Артериус набрал на своём инструментроне несколько команд. — Согласен. Расходимся, Най. Нам ещё пассажирский терминал с его службами проверять, а там — сложнее будет. Разумные органики — непредсказуемы в своём поведении бывают, — задумчиво сказал наставник, направляясь к проходу на склады грузового двора.

Выждав несколько секунд, Найлус повернулся и зашагал к проходу на разгрузочный пост. Как показывала практика, погрузка и разгрузка были этапами, на которых грузы чаще всего терялись, повреждались и приходили в полную негодность. Понаблюдав за работой погрузчиков и мостовых кранов, Найлус поднялся в 'вагончики' к диспетчерам и операторам, переговорил со специалистами. Указал на несколько выявленных им спорных моментов, отметил несоответствие некоторых выполненных работ требованиям нормативно-правовых актов, предложил варианты исправления ситуаций. Конечно же, локомотивные бригады настаивали на скорейшем освобождении подвижного состава от грузов, сопровождающие 'звенья' торопили грузчиков, сцепщики и маневровщики были заинтересованы в том, чтобы двигать уже полупустые и пустые вагоны, полувагоны, цистерны и платформы, а не тягать тяжело гружёные.

Все вовлечённые в процесс грузооборота разумные органики хотели сэкономить, ускорить, облегчить. На этом фоне Найлус чётко видел возможности для хищений, воровства и всякого рода незаконных заимствований. Пришлось пресекать — оперативно и прицельно. Пока Спектры разбирались с состоянием дел на проверяемых участках, охрана разгрузочных постов была усилена, включены в работу дополнительные комплексы видеоконтроля, но... И здесь местное начальство и руководство стремилось облегчить себе задачу, сэкономить, оставить простор для маневров, в том числе и незаконных.

То, что вполне было безопасно в мирное время, в военное время становилось абсолютно недопустимым. Несколько раз Найлус был близок к тому, чтобы воспользоваться полномочиями сотрудника Спецкорпуса и на месте совершить и суд, и расправу над виновными. Но — сдерживал себя, стараясь обойтись менее жёсткими и кровавыми методами и средствами.

Пришлось, конечно же, поработать и пообщаться с грузополучателями, у которых груз оказался повреждён или вообще утерян. Подумав о том, что ещё больше проблем и вопросов на подобном участке разгрузки будет выявлено в пассажирском терминале и его службах и инфраструктуре... Найлус на полчаса задержался на участке розыска и экспертизы грузов Он предположил, что его длительное присутствие поможет грузополучателям сократить время ожидания, пока прокрутится маховик служб грузового двора. Где-то какие-то грузы сыскались достаточно быстро, а где-то Найлус смог только заложить основу для их розыска и возврата: времени ожидать реального их прибытия на станцию и на грузовой двор у него практически не оставалось.

Обсудив с диспетчерами и специалистами возможности увеличения парка погрузочно-разгрузочных механизмов и постов, Найлус направился в складскую часть грузового двора. Сарен, как всегда, не спешил, не торопился и не стремился быстро пробежать по всем участкам складской части. Он обстоятельно проверял каждый участок и, как отметил Найлус, не скупился на разъяснения и показ возможных последствий нерадивого отношения к своим должностным и служебным обязанностям. Видя, что наставник занят работой, Крайк первым покинул территорию складской части. Вышел к проходной, поднялся на крыльцо, намереваясь открыть дверь и войти.

В наушном спикере прозвучал сигнал вызова:

— Най, я вызвал 'МАКО', он 'на автомате' придёт к проходной. Лучше нам появиться на пасстерминале как обычным пассажирам. Заодно — обзорно посмотрим транспортно-эвакуационные пути. — Сарен помедлил. — Пройдёмся по службам, побываем на платформах. Если потребуется — в поездах. Вернёмся на 'МАКО' к спецпоезду. Быстро и удобно. Подожди меня в транспортёре. Кстати, ты получил сообщение о том, что к этой станции уже двигаются колонны Сил Ополчения для взятия её под охрану и оборону?

— Хорошо, Сар. — Крайк увидел транспортёр, подруливший к воротам проходной грузового двора. — Машина уже прибыла. Я — в салоне. Сообщение о подходе колонн, — младший Спектр взглянул на экранчик инструментрона, — получил.

— Принял. Теперь местные гражданские будут вынуждены утрясать многие проблемы и вопросы с ополченцами в 'военном режиме'. Скоро буду. — Сарен прервал связь.

Найлус неспешно миновал коридор проходной с его высоченными — в рост человека — турникетами, вышел, открыл тяжёлую крышку бокового люка 'МАКО'. Сел в кресло, активировал инструментрон, вызвал на экран протокол данных, собранных беспилотниками. Смысла направлять крылатую машину к пассажирскому терминалу уже не было: вряд ли за полчаса сотрудники терминала смогли бы, заметив слежку, скрыть или устранить многочисленные, уже зафиксированные нарушения и проблемы. Поэтому Найлус спокойно и неспешно дочитал протокол до конца, закрыл файл и сделал несколько заметок в служебном файле — для памяти.

Сарен быстро прошёл через проходную, попрощался с откозырявшими ему охранниками, подошёл к машине:

— Я поведу, Най, — сказал наставник.

Крайк не стал возражать, отодвинул кресло, дал возможность Артериусу пройти к водительскому пульту.

Несколько минут — и машина вливается в транспортный поток, идущий по пристанционной дороге. Сарен не спешил, скорость не превышал и не стремился привлекать к транспортёру повышенное внимание со стороны водителей и пешеходов.

Впереди уже вырисовывался пассажирский терминал.

Найлус читал постоянно обновляемый протокол слежения, выполняемого кружившимся над станцией беспилотником. Сарен рулил, изредка посматривая на экраны забортной обстановки и в зеркало заднего вида.

— Ты посмотри третий канал, Най. Кажется, ополченцы, взявшие грузовой двор под охрану и оборону, сцапали этого экспедитора. Не успел он уйти далеко. Теперь он поработает физически. А то привык только стилусом махать, — сказал старший Спектр. — Теперь лопатой помашет. Пользу сотрудникам грузового двора принесёт. Ощутимую, наверное. Хорошо, что теперь ополченцы Идена работают в тесном контакте с полицией планеты. А то ведь недавно воинов нахлебниками считали.

— Как и полицию... временами, — сказал Найлус, переключив на экране окна. — Действительно, Сар. Экспедитор задержан, включён в бригаду землекопов и теперь работает... физически. На свежем, так сказать, воздухе, — младший Спектр вчитался, подключил видеоканал. — Картинка... приятная для глаза.

— По пятому каналу получен радиоперехват с фрегата, Най, — уточнил Сарен. — Почитай, там есть интересное.

— Хорошо. — Крайк набрал на клавиатуре несколько команд, открыл нужный файл. — Это уж совсем лишнее, Сар. Помог я сотруднице, так что же из этого подвиг-то делать?!

— Най, сам понимаешь, значительную часть времени жизни разумный органик проводит где?

— На работе, — буркнул младший Спектр, дивясь, как и, главное, когда Сарен всё это успел раскопать и прочесть. — Знаю.

— А раз знаешь, то и не удивляйся. У каждого из нас, разумных органиков, есть базовые представления о должном и нормативном. Своеобразные законы, сформированные практикой выживания, — сказал Артериус. — А ты защитил девушку от издевательств.

— Со стороны её соплеменника, кстати, — отметил Найлус.

— И что это меняет? Оскорбление есть оскорбление, особенно, если оно высказано в понятной иноплеменнику форме, — возразил Сарен. — А ты вступился, да ещё и сделал так, что другие экспедиторы теперь ведут себя достаточно разумно и сдержанно. Если ты ей понравился, а я смею уверить, что ты ей действительно понравился, то почему бы тебе...

— Нет, Сар. — Найлус посмотрел на наставника. — У нас с ней ничего не может быть. По самым разным причинам. Разреши не уточнять вслух.

— Разрешаю. — Сарен взглянул на экраны забортной обстановки. — Относительно затронутой тобой темы о рае для правоохранителей. Сейчас, Най, надо будет, в том числе, и озаботиться корректировкой восприятия Спектров. Сам понимаешь и знаешь, что Корпус долгое время часто занимался не теми задачами, вопросами и проблемами, ради которых создавался. Началось всё со слежения за кроганами и рахни, а закончилось... Закончилось тем, что мы стали надзаконным органом, выполняющим приказы вроде бы законного органа в лице Совета Цитадели. Тебе, думаю, не хуже, чем мне известно, что в пределах каждой расы полно противоречий, проблем и вопросов, а уж в разнорасовом органе эти противоречия только обостряются.

— И... — несмело протянул Найлус, взглянув на наставника.

— Нам даны большие права — нарушать и общегалактическое и внутрирасовое законодательство, выходить за рамки как общепризнанных, так и специальных моральных и нравственных норм. Для чего? Для того чтобы достигать должного и нужного результата, Най. А результат чаще всего такой, что лучше бы его не достигать совсем, чем достигать такими средствами, способами и методами и тем более — с такими вот результатами. Разумные органики в своём большинстве не меняются — они остаются противоречивыми, непоследовательными, ленивыми. Ты, наверное, удивился, что я считаю Спектров правоохранителями. Удивился, знаю. Для меня, как я догадываюсь, такой взгляд — нетипичен. Все привыкли, что я стреляю, а потом уже начинаю, если для того есть необходимость, разговаривать. Да, я таким был. И отрицать этого не собираюсь. Это — моё прошлое, его уже не изменишь. Вопрос в том, Най, что считать правом, а что — его охраной. Спектры занимаются всем — и тактикой, и стратегией в масштабах Галактики, а результат?

— Результат — повторение Циклов и повторение Жатв, — тихо сказал Найлус, не сомневавшийся, что наставник его услышит.

— Правильно мыслишь. Повторение Циклов и повторение Жатв, — сказал Артериус. — Значит, мы в очередной раз где-то допустили ошибку. И, думается, не одну. Придётся эти ошибки искать и быстро-быстро думать, как эти ошибки исправлять. Для чего, спросишь? А для того, чтобы раз и навсегда победить Жнецов, Най. Не спорю, не будет Жнецов — будут какие-нибудь другие глобальные враги, против которых придётся в очередной раз объединяться всем миром и всем миром воевать. Такова уж жизнь, а может быть — такова и эволюция. Тем не менее, Най, у нас впереди — визит на Цитадель и там нам придётся очень много поработать, чтобы хотя бы начать менять ситуацию в Корпусе в лучшую сторону. Эта работа, как ты сам понимаешь, будет продолжена и после того, как мы покинем Станцию и уйдём искать младшую Т'Сони. Она, эта работа, уверен, необходима. И надо будет сделать всё, чтобы она должным образом была начата. Предполагаю так же, что придётся посмотреть более критично и на сам Совет Цитадели, наше с тобой непосредственное начальство. Хотя... какое там непосредственное, — хмыкнул Сарен. — Они сами между собой не могут очень часто договориться, согласоваться, а им приходится хотя бы пытаться рулить исследованной частью населённой больше чем десятком рас Галактикой. Вот мы на Идене с тобой оказались совершенно с разными заданиями. Я — так вообще по воле Жнеца. Ты — по воле Совета Цитадели, который собрался 'наложить руку' на Маяк, содержащий ни много, ни мало — предупреждение о грозящей всей галактике опасности. В итоге мы с тобой, имея разные задачи, объединились. И — успели хоть что-то сделать, чтобы иден-праймовцы проснулись от вынужденной спячки. А затем, чтобы они поняли: им нужно будет в ближайшее время очень понапрягаться, чтобы выжить. Выжить, Най. Не прожить относительно спокойно и безбедно лет пять-восемь. А выжить, — словно размышляя, сказал Сарен. — В том числе и понимая это, я уверен, что предстоит несколько существеннее реформировать — если не сам Корпус, то его работу. Многое точно придётся менять, совершенствовать. Ладно, — он загнал транспортёр на стоянку, выключил двигатель. — Как бы там ни было, этот разговор — долгий и сложный. А нам... нам работать надо. Пасстерминал — перед нами. Теперь придётся по примерно той же самой схеме отработать его. — Сарен отодвинул кресло, привстал, берясь за поручень. — Давай на выход, Най. Начнём прочёсывать, а там посмотрим, где придётся задержаться. На этот раз будем действовать вместе и рядом, разделяться не будем. Схему ещё не стирал? — спросил старший Спектр, выходя из чрева 'МАКО' на стояночную платформу.

— Нет. — Найлус огляделся по сторонам. — Если не ошибаюсь, первый этап можно определить как 'подготовка пассажира к поездке'? Ну, по аналогии с грузоперевозками.

— Примерно так. Звучит, конечно, коряво и канцелярски, но — вполне понятно, а потому — работоспособно. — согласился Сарен. Идём в 'предбанник' терминала, посмотрим на эту самую 'подготовку пассажира к поездке' вживую. А там — по обстоятельствам.

— Хорошо, Сар. — Найлус привычно пристроился слева и чуть позади наставника и оба Спектра, убедившись, что транспортёр поставлен на охрану, направились к дверям главного корпуса пассажирского терминала станции.

Привокзальная площадь жила своей обычной, внешне суетливой, но на самом деле — достаточно чётко упорядоченной жизнью. Сарен отмечал, как размещены одиночные, парные и 'строенные' патрули и посты полисменов в штатском и в форме, как перекрываются и дублируются сектора наблюдения, замечал, как размещены камеры видеонаблюдения и пластины сканеров — как скрытые, так и стоящие совершенно открыто. На площади уже появились ополченческие патрули. Для пассажиров и провожающих они были пока в новинку. Но, как знал старший Спектр, следующим шагом должно было стать появление стационарных и передвижных постов противовоздушной и противокосмической обороны. Техника и персонал для этого уже были выделены и колонны находились в пути.

Найлус видел, как пассажиры сходят с бортов флайеров и челноков, как они покидают вагоны поездов, направляясь к стоянкам общественного транспорта и такси. Образовывались, конечно, очереди, некоторые разумные пытались под самыми разными предлогами избежать томительного ожидания. Их возвращали в очереди, не пускали к дверям транспортов. Всё обычно. Младший Спектр видел, как в конфликты пассажиров раз за разом вмешиваются полисмены — преимущественно постовые в форме. Постовые в штатском в 'разборах' участия не принимали, сохраняя 'зашифрованность'. Изредка по площади проходили полисмены с собаками — и обученными для защитно-караульной службы, и обученными для поиска наркотиков, взрывчатки и прочих недозволенных предметов.

Несколько землян — женщины средних лет и молодые девушки — попытались было устроиться торговать рядом с путями передвижения больших потоков пассажиров и провожающих. Постовые полисмены быстро пресекли их попытки, заставив покинуть площадь. Как знал Найлус, такие попытки предпринимались не только землянами, но и представителями других рас Пространства Галактики практически ежедневно. Вокзал — это место сосредоточения клиентов, заказчиков и покупателей, а коммерсант никогда не упустит своей выгоды. Тем не менее, приближение войны ощущалось и здесь: не проходило и полчаса, как к очередному представителю 'торговой братии' подходили патрульные и раз за разом заставляли уходить.

Многое здесь, на Иден-Прайме было похоже на то, что и Сарен и Найлус видели на других заселённых разумными органиками планетах и космостанциях. Отличия были небольшими и почти не нарушали общей привычной картины. Два Спектра-турианца неспешно шли по привокзальной площади, посматривая по сторонам. Высокий рост позволял им видеть гораздо больше, чем разумному среднего роста: с высоты многие детали, вызывавшие вопросы и обычную настороженность, становились более заметны. Сарен изредка посматривал на экранчик инструментрона — маленькая пластинка отражала значки, сигнализировавшие о том, что удалось увидеть и выделить аппаратуре беспилотника.

Найлус, поглядывая на напарника, видел, что Артериус не хочет прямо вот так сразу начать вмешиваться в происходящее на привокзальной площади. Сарен поступил по-иному — на маленькой клавиатуре он набирал короткие тексты и отправлял их командирам полицейских и ополченческих патрулей, а те, получив сообщения, сами реагировали на выявленные Спектрами проблемы. Изредка Сарен включал спикер, несколькими короткими фразами информировал персонал вокзала о проблеме, после чего прерывал связь. Иногда удавалось наблюдать за реакцией сотрудников вокзала и пассажирского терминала, иногда — нет. Часто приходилось ждать несколько десятков секунд — пока ещё провернётся машина согласований, уточнений и слежения — прежде чем можно было видеть, как решается проблема.

— В здании будет сложнее, — бросил Сарен, подходя к дверям. — Посмотри, опять гоняют нищих, прорицателей и отставших от поездов, — он прошагал в проём, не оглядываясь по сторонам, но шедший на два шага позади Найлус был уверен — наставник отметил, заметил и запомнил очень многое и очень многих. — Постоянно убеждаю себя, что этих любителей лёгкой халявы будет всё меньше, но нет... они, похоже, вечны.

— Да уж, вечны, — так же тихо ответил Найлус, чувствуя, как его обнимает звуковой фон круглосуточно не спящего вокзального комплекса. — Шумновато тут.

— 'Рамки' не все работают, многие выставлены 'для красоты'. — Сарен отбил серию команд на клавиатуре своего инструментрона. Несколько секунд наблюдал, как к бездействующим рамкам направились дежурные наладчики. — Вот так и начинаются теракты. А потом, после взрывов, после жертв — начинаем спрашивать друг друга в стиле 'А почему это случилось?'. Только вот отвечать тогда... Не всегда хочется. Да и собак, и детекторов тут — явно недостаточно. — Сарен остановился, внимательно оглядывая пространство центрального вестибюля. — Хорошо ещё, что потоки пассажиров более-менее упорядочены. В первом приближении, — жёстко и тихо сказал старший Спектр.

— Но ведь попытки идти вне рамок и потоков всё равно предпринимаются, — отметил Найлус.

— Куда же без этого, — согласился наставник. — Много свободы — плохо, мало свободы — плохо. Попробуй тут раз и навсегда установи какие-нибудь правила... Всегда найдётся недовольный или несколько недовольных. — Сарен помолчал. — Ладно. Давай посмотрим пока работу контроля пассажиров и багажа на входах, позднее — покрутимся возле касс.

— Согласен, — кивнул Крайк.

Турианцы-Спектры подошли к 'рамкам', понаблюдали несколько минут, как пассажиры и провожающие проходят по трапам через 'порталы'. Как ставят багаж на транспортёрные ленты, чтобы те 'прокатили' баулы и контейнерные укладки через сканерные комплексы.

Изредка к 'линии контроля' подходили кинологи с собаками. Несколько раз появлялись патрули полиции и ополчения. Кого-то просили отойти в сторону, к столам, где осуществлялся более подробный контроль багажа, кого-то просили пройти в комнату для личного досмотра.

Сарен чуть напрягся и Найлус понял причину: наставнику не понравилось, что сотрудники вокзала пытаются устроить очередную 'показуху'.

— Придётся посмотреть ещё раз пункты упаковки багажа, пройти к стойкам регистрации и проверки ручной клади, Най. Там будут проблемы. Уверен, что будут, — тихо сказал Сарен. Найлус только кивнул — говорить что-либо вслух не было необходимости — всё и так было понятно.

Постояв несколько минут, Спектры направились к 'линии', где сотрудники вокзала упаковывали чемоданы, баулы, сумки и контейнерные укладки в плёнку. Казалось бы, простая и востребованная услуга, но... Оба Спектра хорошо помнили, сколько потребовалось времени, чтобы руководители вокзалов в колониях — и не только земных — согласовали многие детали её распространения и применения на подведомственной им территории.

— Особенно интересно, Най, что при контроле багажа и ручной клади бывает, что приходится всю эту прозрачно-пластиковую 'красоту' нарушать. А потом — снова упаковывать багаж, — сказал Сарен. Сейчас он не вмешивался в происходящее, ограничиваясь набором коротких команд на клавиатуре своего инструментрона. — Так. Здесь — более-менее спокойно и нормативно. Пройдём к стойкам регистрации и проверки ручной клади.

'Линия' пунктов упаковки багажа осталась позади. Найлус остановился чуть сбоку от первого пункта 'линии' регистрационных стоек и стоек проверки ручной клади. Сарен отошёл на противоположный конец линии. Наблюдая за тем, как сотрудники и сотрудницы вокзала беседуют с пассажирами и провожающими, как они цепляют к багажу бирки-идентификаторы и сортируют багаж на тот, который останется при пассажире и тот, который уйдёт в багажное отделение, Найлус и Сарен выделяли проблемные ситуации и ориентировали на их устранение сотрудников силовых структур вокзального комплекса. Сарен, как видел со своего места-позиции Найлус, изредка набирал что-то на клавиатуре, но больше пользовался аудиоканалом — отдавал короткие распоряжения.

Шум в этой части вокзала стоял такой, что говорить можно было почти не напрягаясь — острый слух позволял турианцам не повышать голос выше уровня тихого шёпота. Аппаратура связи отфильтровывала звуковой фон и помехи, так что адресаты слышали Спектров чётко и ясно.

Крайк просмотрел на экране своего инструментрона листинг протокола, переключил режимы аппаратуры беспилотника, вившегося над пассажирским терминалом, чтобы машина могла отслеживать ситуацию не только на открытых пространствах, но и на этажах корпусов и зданий.

Как всегда, находились разумные, пытавшиеся побудить персонал вокзала выйти за строго обозначенные рамки допустимого. Кто-то пытался провезти бесплатно несколько мест из своего объёмного багажа. Кто-то стремился взять в ручную кладь контейнерную укладку или баул. Кто-то спокойно убеждал сотрудников и сотрудниц, что он может позволить себе это сделать по самым разным причинам. Кто-то давил на эмоции, на чувства, на жалость.

Пока Спектры находились рядом, особо эмоциональных и чувствительных 'успокаивали' наряды полиции и ополченцев. Был даже вызван врач, так как пожилая землянка настолько эмоционально требовала разрешить ей взять в салон любимое зеркало довольно больших размеров, что от переживаний по поводу аргументированно-вежливого отказа упала в обморок.

Найлус и Сарен не вмешивались в происходящее, отмечая, что это нравится персоналу вокзала и представителям его силовых и медицинских структур.

— Най, пройдём в багажное. Посмотрим, — в аудиоканале спикера проявился голос Сарена. — Давай за мной.

Дверь отсекла большинство составляющих звукового общевокзального фона.

Здесь был свой фон: шелест транспортёрных лент, идущих от пунктов регистрации и контроля. Пощёлкивание и похрустывание лап манипуляторов, подхватывающих с лент транспортёров 'багажные места' и переставлявших их на другие, уже внутренние ленты, уносившие багаж к стеллажам и стойкам, а также в кузова багажных автопоездов. Которые затем направлялись к багажным вагонам, уже прицепленным к пассажирским составам.

Персонала здесь было немного — автоматика позволила обойтись минимумом. Зато регулярно появлялись охранники и патрули с собаками и сканерами: проверка багажа на безопасность продолжалась и здесь, в отсутствие владельцев.

— Бывало, как ты помнишь, что в багаже находили детей или взрослых. Незаконных мигрантов, Най. — Сарен подошёл к напарнику. — Но сейчас здесь вроде бы с этим поспокойнее стало. Хотя всякие недозволенные вложения, к счастью, большей частью неодушевлённые, продолжают находить, — наставник просмотрел листинг объединённого протокола багажного отделения вокзального комплекса. Сделал несколько пометок в своём файле, переговорил со служащими, шагнул к неширокому металлическому трапу. — Пойдём, посмотрим погрузку и отправку багажа к вагонам.

Найлус последовал за наставником.

Путь к порталам, куда подруливали багажные грузовые автопоезда, много времени не занял.

Попутно Спектры внимательно наблюдали за обстановкой в багажном отделении. Несколько раз Сарен открывал клавиатуру, что-то набирал, ожидал ответа, глядя на небольшой экранчик. Найлус видел, как реагируют на замечания наставника сотрудники багажного отделения.

Остановившись у одного из порталов, Спектры встали так, чтобы их не было видно снаружи. Несколько минут потратили на наблюдение за погрузкой багажных мест в 'кубики' вагонов грузовых автопоездов.

— Идём, Най. Надо просмотреть ситуацию до конца, — сказал Сарен с долей неудовольствия в голосе.

Вряд ли какой-нибудь разумный, не принадлежащий к расе турианцев, смог бы уловить это неудовольствие...

Думать об этом долго Найлус не стал: он прицепился к поручню одного из 'кубиков' и умостил ноги на подножке.

Автопоезд довольно быстро достиг багажного вагона.

Прибытие Спектров несколько напрягло грузчиков и операторов, но Сарен, сойдя с подножки, отступил в сторону. Всем своим видом он показал, что прямо вот сейчас вмешиваться в происходящее не желает. Найлус видел, как грузчики и операторы успокоились. Долго смотрел, как они стали снова весьма быстро переносить с помощью грузовых манипуляторов багаж из 'кубиков' вагонов грузового автопоезда внутрь багажных вагонов поезда.

Часть состава, в который входили эти багажные вагоны, была отделена от пассажирских и дополнительных служебных вагонов прочным непрозрачным пологом. Пассажиры не могли видеть 'кухню' багажной службы вокзального комплекса.

Сарен смотрел по сторонам, ни на чём особо не задерживая свой взгляд. Найлус откровенно недоумевал, что так насторожило наставника, решившего всё же посетить участок перегрузки багажа в вагон. Может быть, Артериус просто решил подстраховаться?

— Так, с багажом — всё, — сказал Сарен тихо. — Возвращаемся. Теперь у нас на очереди — билетные кассы. Затем — залы ожидания, платформы для посадки пассажиров в вагоны. Посмотрим это всё и вернёмся. Проверим камеры хранения — автоматические и ручные. Посмотрим службы для пассажиров: ви-ай-пи залы, залы для инвалидов, залы для матерей с детьми. Кстати, медчасти и полицейские части тоже придётся просмотреть, побеседуем заодно с дежурными по вокзалу, кассирами, посмотрим организацию информирования пассажиров, встречающих и провожающих. В общем, постараемся охватить побольше. — Артериус направился к трапу, уходившему из багажной погрузочной зоны. — Понимаю, Най, что ты хочешь снова заметить: 'времени мало осталось до отлёта', но у нас есть прямая необходимость просмотреть всё это и то, что ещё в дополнение к этому всему мы успеем просмотреть. Потом мы на 'МАКО' вернёмся к составу и сможем проехать по железной дороге к пересечению с Монорельсовой дорогой. Там отпустим состав, сядем в 'МАКО' и займёмся монорельсом.

— Схема просмотра модифицирована? — уточнил Найлус, привычно идя рядом с наставником — слева и чуть позади.

— Да, — подтвердил Сарен. — Одно дело — бездушный груз, другое дело — живые реальные разумные органики. Во втором случае — выше вероятность нештатных ситуаций и всяких сложностей. Собственно, ожидая эти сложности, я и решил посетить 'перегрузочный' сектор. Было у меня такое ощущение, что лучше придти сюда и посмотреть лично, чем доверять всяким автопротоколам и системам слежения. Они ведь и врать могут, а вот собственное восприятие — оно врёт гораздо реже. Хотя, не спорю, тоже врать может. — Сарен вышел из неприметной двери в кассовый зал. — Всегда интересовало, зачем столько 'ручных' касс. С той поры много времени прошло, а однозначного ответа я до сих пор не знаю. То ли традиция, то ли просто удобство, то ли ещё что-нибудь, — наставник остановился. Со стороны могло показаться, что его глаза абсолютно неподвижны и взгляд расфокусирован. Но Найлус понимал — именно сейчас Сарен 'сканирует' кассовый зал, отмечает недостатки, проблемы, вопросы. Запоминает их, чтобы потом, улучив момент, отдать голосом или клавиатурно ряд распоряжений и приказов. — Интересно. Снова перекупщики, снова спекулянты. Сколько раз уже я это видел, — наставник открыл инструментрон, включил клавиатуру, стал набирать краткие тексты. — Конечно, это будет временным улучшением, но несколько часов чистоты в наших условиях — уже важны. И — необходимы, — он посмотрел в зал, отметил, что нескольких разумных разных рас — не только землян, которых, конечно, здесь было больше всего, полисмены и ополченцы уже задержали, арестовали и увели из зала, стараясь не привлекать к своей работе излишнего постороннего внимания. — Так, с перекупщиками временно покончено, вроде бы здесь всё. Что у нас дальше по плану, Най? — расслабляясь совсем немного, тихо спросил Артериус. — Хорошо ещё, что без очереди никто не лезет.

— При таком количестве касс, каждая из которых работает со всеми категориями пассажиров, лезть без очереди — как то уж слишком экстравагантно, что ли, — сказал Крайк. — Залы ожидания и платформы для посадки пассажиров в вагоны. Залы ожидания — обычные и специальные, — уточнил младший Спектр.

— Помню. Надо ещё на платформах посмотреть, как учитываются потребности маломобильных разумных. Пандусы, лифты, знаки, информеры, всё такое, — задумчиво сказал Сарен. — Возможно, медпункты и полицейские участки мы проверять и не будем. Ты прав — на это может не хватить времени. Мы не можем здесь надолго задерживаться, нас ждёт Монорельсовая Дорога, — он не стал упоминать климатические и энергетические станции.

Найлус поглядывал на наставника и в очередной раз дивился полноте и фундаментальности происшедших в нём перемен. Да, выглядит Артериус по-прежнему зловеще — далеко не каждый разумный органик вот так просто подойдёт к нему и обратится, к примеру, с вопросом, несмотря на то, что Спектры обычно открыты для общения. Серьёзная, сложная и кровавая слава у Артериуса. И сейчас он пытается ужиться со своей прошлой славой в уже новом для самого себя, другом мире. Мире, в который он вернулся, пройдя ад хаскоподобного состояния. Да, об этом эпизоде в жизни Сарена мало кто из органиков до сих пор имеет сколько-нибудь чёткое представление, но и Сарен не стремится к тому, чтобы об этом многие разумные органики знали — не нужно это ему самому и он всячески препятствует распространению такой вот уточняющей информации. Хорошо ещё, что он не стал ложиться под нож к Чаквас, не стал менять свою внешность. Теперь его опознают, без труда узнают на Цитадели. А там... там, возможно, Сарен действительно поменяет свою внешность, по меньшей мере — своё лицо на что-то более приличное и обычное. Сейчас он страшен внешне и в любой момент может стать страшен внутренне. Он смотрит в зал, где у касс толпятся и выстраиваются в 'змейки'— очереди разумные более чем десятка рас, а видит не обычную спокойную картинку, а совокупность проблем, вопросов, неувязок. Он работает, а не просто присутствует здесь, в этом зале.

— Ладно, Най. Идём в залы ожидания. Посмотрим, что там и как для разминки. А потом — на платформы. — Сарен 'разморозился', зашагал к проёму, ведущему из кассового зала в другие помещения вокзального комплекса, на ходу закрывая экран и клавиатуру инструментрона. — Здесь такие залы — в нескольких уровнях, начнём, как всегда, с нижнего, первого уровня, — уточнил старший Спектр.

Найлус промолчал, отметив про себя, что Сарен напрягся.

Турианцы прошли в залы ожидания первого уровня, прошлись по проходам, изредка поглядывая по сторонам. На них косились, но приближаться и тем более обращаться — не рисковали. У всех обитателей залов было полно забот: кто-то спал, кто-то читал, кто-то разговаривал с уезжающими и провожающими, кто-то покупал что-то в автоматах или в киосках, кто-то смотрел в огромные окна на пути и составы, кто-то говорил с детьми и подростками.

Найлус видел охранников вокзального комплекса, видел полисменов, видел ополченцев. Постепенно, понемногу, почти незаметно вокзал брали под усиленную защиту и охрану. Младший Спектр попытался представить себе тот ад, который будет здесь, когда придут Жнецы и вскоре был вынужден признать, что его воображения на эту картину просто не хватает.

— Не трудись, Най, — бросил Сарен. — Это невозможно себе представить. Да, мы воевали с рахни, мы воевали с кроганами, мы даже попытались повоевать с людьми, но предстоящая война, как принято говорить, не имеет аналогов в нашей истории разумной жизни Галактики. Так или иначе, как сам видишь и, уверен, чувствуешь, все обитатели вокзала — провожающие, уезжающие, сотрудники — понимают, что приближается сложное и опасное время. Понимают и продолжают, пока это ещё возможно, жить обычной жизнью. — Сарен остановился у одной из колонн, внимательно огляделся по сторонам. — Вмешиваться пока не будем, есть, конечно, проблемы, но нам будет достаточно указать на них местным службам и их сотрудникам. Наше вмешательство здесь, на этом уровне залов ожидания пока не требуется. Ни в смысле перспективы, ни в смысле оперативности, — уточнил старший Спектр. — Идём на второй уровень, Най.

Младший Спектр бросил взгляд на табло зала ожидания и последовал за старшим напарником. Они прошли к лестнице, поднялись по ней на второй уровень.

— Здесь — внимательнее, Най. Есть проблемы, но мы будем только сообщать о них службам. Сами вмешиваться будем только при необходимости, — сказал Сарен, переключая инструментрон. — Я дал тебе каналы служб, нас слышат и готовы действовать по нашим указаниям. Давай разделимся и прочешем этот зал. Он больше, чем на первом уровне. Здесь полно всяких пассажиров и провожающих. Могут быть и сложности.

— Хорошо, Сар. — Найлус отшагнул от наставника и направился к расположенной справа эскалаторной ленте. Сарен неспешным шагом пошёл к эскалатору, расположенному слева. Отмечая проблемы, Найлус очень тихо по внутреннему нашлемному спикеру сообщал о них сотрудникам вокзальных служб и шёл дальше. Сарен на связь с напарником не выходил, но Крайк был уверен — наставник занят тем же самым в своей части зала ожидания.

Огромное помещение с колоннами было заполнено больше чем наполовину разумными самых разных рас. Людей, конечно же, было здесь больше, но немало было и турианцев, азари, саларианцев, иногда Найлус замечал кварианцев, которых никто не гонял, не преследовал и не заставлял быстро уйти из зала. Вспомнив, как гоняют кварианцев правоохранительные структуры Цитадели, Найлус подумал, что люди весьма успешно противостоят чиновнической глупости Советников Цитадели, одним росчерком стилуса сделавших из кварианцев формальных изгоев в пределах исследованной части галактики.

На молодого Спектра мало кто из обитателей зала обращал внимания. Это очень помогало Найлусу. На внутренние дисплеи шлема 'шла' информация с инструментрона об устранённых проблемах, высвечивались точки, где могли возникнуть сложности. Неспешно идя по проходам между рядами кресел, Найлус посматривал по сторонам, вполголоса информируя службы вокзального комплекса о новых проблемах и сложностях.

Рутинная обычная работа не напрягала Крайка — шли последние дни мирного времени, постепенно передававшие вахту предвоенным дням. Всё чаще в зале ожидания появлялись ополченцы, изредка младший Спектр видел офицеров, солдат, сержантов местного гарнизона ВКС Альянса Систем. Полицейские патрули тоже были усилены, но пока не держали оружие на виду, обходились пистолетами в кобурах на поясах портупей. Большинство военнослужащих и полицейских уже облачились в лёгкие бронескафандры, к чему гражданские посетители зала ожидания отнеслись достаточно спокойно.

— Найлус. Давай в кассовый зал этого уровня. Там просмотрим ситуацию и пройдём по спецзалам ожидания, — по внутришлемной трансляции донёсся спокойный голос Артериуса.

— Есть. — Найлус бросил последний внимательный зал на панораму зала и пошёл к лестнице. Остановившись на площадке, младший Спектр ещё раз посмотрел на зал, теперь уже с высоты, отметил несколько проблем, о которых быстро вполголоса по аудиоканалу сообщил службам вокзального комплекса и, не дожидаясь ответов, направился в кассовый зал.

Когда-то здесь продавали исключительно пластиковые проездные документы — билеты и абонементы. Теперь частично перешли на продажу электронных версий билетов, а абонементы продолжали продавать только пластиковые. Найлус, оглядывая кассовый зал с площадки лестницы, подумал о том, что при атаке Жнецов неминуемо 'ляжет' компьютерная система и тогда придётся очень многие документы оформлять исключительно вручную. Хорошо ещё, что люди на Идене не пошли на отказ от обучения всех детей и подростков ручному письму, причём сделали так, что это обучение было поистине массовым и общеобязательным. По данным источников, которым можно было доверять, на занятия приходили очень многие взрослые среднего и старшего возраста, с радостью восстанавливавшие и совершенствовавшие свои навыки ручного письма, находившие в этом процессе желанную неспешность и размеренность.

Взгляд Спектра выделил в толпе разумных нескольких спекулянтов, старательно 'шифровавшихся' и более всего опасавшихся привлечь к себе внимание сотрудников вокзального комплекса. Скороговоркой указав на их расположение и приметы правоохранителям, Найлус сошёл с лестницы, влился в поток пассажиров, направлявшихся к противоположному концу кассового зала.

Здесь его догнал Сарен.

— На моём участке в зале ожидания — пятнадцать проблем, — коротко сказал старший Спектр. — Восемь из них уже решены, остальные — решаются, — добавил он, привычно быстро и внимательно поглядывая по сторонам, одновременно скороговоркой ориентируя сотрудников зала на проблемы и их источники. — Пошли. Тут есть зал для инвалидов, зал для матерей с детьми, зал для высокопоставленных чиновников. Все эти залы требуется проверить. Обращай особое внимание на соответствие документов допускам в залы. Разделяемся, Най. — Сарен отшагнул и смешался с другим потоком пассажиров.

Крайк решил начать с зала для чиновников. Вряд ли много простых разумных смогли бы попасть сюда, чтобы просто дождаться поезда или отдохнуть от стояния в очередях в кассу, но проверить всё же следовало. Унылых рядов кресел в этом зале не было, зато уголков — столиков с удобными и мягкими креслами было предостаточно. Персонал зала, как понял молодой Спектр, достаточно хорошо владел навыками 'фильтрации' посетителей, так что возможности попасть сюда у случайных пассажиров и провожающих почти не оставалось. Пройдя по основным и нескольким дублирующим проходам, Найлус покинул зал для чиновников и направился в зал для инвалидов.

Здесь было сложнее. Критерии инвалидности у каждой расы — свои, документы об инвалидности и, соответственно, о льготах — тоже, но как всё это совместить воедино? Найлусу было хорошо известно о многодневных переговорах между профильными ведомствами, ведущимися уже не первое десятилетие и превратившихся в нескончаемые марафоны по утрясанию по большей части только оперативных проблем и сложностей. Так что не только теоретически, но и практически в зал для инвалидов могли попасть разумные органики, которые и права-то пребывать в этом зале и пользоваться его удобствами никакого и не имели. Найлус помнил о том, что многие разумные органики скрывали свою инвалидность, не пользовались никогда услугами таких залов. У них были для этого и возможности и права.

— Смотри, Най. Только на то, действительно ли находящийся здесь разумный тяжело болен. Или — вообще болен. Критерии, Духи, до сих пор нечёткие и, как я полагаю, вряд ли в обозримом будущем мы сможем совместить эти критерии и сделать их максимально определёнными и понятными, — тихо сказал Сарен, входя в зал и останавливаясь рядом с напарником. — Документы, сам понимаешь, и подделать можно, сложнее подделать телесные хвори. Обращай также внимание на то, насколько разумный органик душевно здоров. Признаки и критерии тебе известны. Начнём. — Сарен привычно отошёл в сторону от напарника.

Четверть часа Спектры потратили на обход зала. Здесь, конечно, немало было разумных органиков, лишившихся конечностей, получивших увечья и травмы, имевших хронические заболевания. Полисмены и ополченцы в этот зал заглядывали редко — считалось, что инвалиды не будут затевать между собой 'разборок', что, в общем-то, соответствовало действительности — обстановка в зале была спокойной. Коротко, скороговоркой сообщив медикам и местным полисменам о нескольких подозрительных разумных органиках, Спектры покинули зал.

Подходя к залу для матерей с детьми, Найлус услышал плач и крики нескольких младенцев.

— Сар... — Найлус остановился у двери. — Они слишком сильно плачут и кричат. По всей вероятности матери не могут их успокоить...

— У многих рас, Най, есть поверье... Назови это так, как хочешь, но говорят, что дети... Они что-то чувствуют такое, чего не могут чувствовать взрослые разумные. И сейчас, думаю, они чувствуют угрозу, опасность, а может быть... и приближение к Грани... гораздо острее, чем большинство взрослых разумных органиков. Тем не менее, нам нужно проверить этот зал. Всякое может быть, Найлус. — Сарен подошёл к двери зала, открыл створку, вошёл. Плач и крики стали слышнее. Найлус, сдержав волнение, перешагнул порог.

Обойдя зал по проходам, Спектры вышли. Найлус остановился у колонны:

— Не понимаю, Сар. — Найлус коснулся рукой в перчатке поверхности столба. — Не понимаю. Я не понимаю, Сар, как я смог выдержать обход этого зала. Этот детский крик, эти встревоженные, испуганные лица матерей, эта атмосфера нервозности...

— Понимаю, о чём ты, Най. — Сарен подошёл к напарнику ближе. — В нашей жизни есть моменты, когда мы чувствуем, что можем исчезнуть. И нам свойственно в такие моменты беспокоиться о наших женщинах и — о наших детях. В них — наше будущее, наш шанс выжить.

— Предшествовавшие нам высокоорганизованные расы... — Найлус опустил голову, коснувшись шлемом колонны.

— Погибали, — сказал Сарен. — Раз за разом... Но не в этот раз, Най. Понимаю, что звучит патетически, но... Пока мы живы — смерти нашей ещё нет, а когда мы погибнем... то её уже не будет. Она останется позади. И мы... мы не погибнем в этот раз. Я в это верю. Стараюсь и стремлюсь в это верить, Най. И знаю, что в это стремятся и стараются верить очень многие ныне живущие разумные. Потому что это свойственно живущим. Надеюсь только, что вера в жизнь, столь свойственная уже уничтоженным расам, поможет нам, пока ещё живущим, выстоять и победить.

— Сар... — в голосе Найлуса прозвучала укоризна. — Это слишком...

— Мы используем то, что нам дано, что мы можем и умеем, Найлус, — ответил Артериус. — Так, как можем и так, как умеем. О полноте всего этого можно спорить поистине бесконечно, но... Другого всё равно у нас нет. И мы должны пользоваться тем, что у нас есть. Чтобы просто выжить.

— Но они... — Найлус показал рукой на дверь зала.

— Они? — усмехнулся Сарен. — У них и без того достаточно проблем. И причём таких проблем, с которыми мужчины... мягко говоря, не смогут справиться никогда. Ну... просто не дано им это. Сам ведь знаешь, редко какой отец уделяет своим собственным детям достаточно внимания на этом этапе их развития и жизни. Не потому, что ему это ему не дано, Най. Просто потому, что он никогда, ну — почти никогда не стремится попробовать все свои возможности в этом... направлении. По самым разным причинам. Всё сваливается на женщину, которая, кстати, и сама тоже не всегда, далеко не всегда, точнее — великий магистр в деле обращения с детьми, в деле общения с ними.

— Ты жесток, Сарен. — Найлус искоса взглянул на напарника.

Артериус спокойно воспринял взгляд Крайка:

— Жесток?! Найлус, у многих рас учителями являются преимущественно женщины. И они воспитывают и обучают и мальчиков и девочек.

— Ты едва сдерживаешься от того, чтобы сказать 'самцов и самок'?

— Может быть и так, Найлус, — подтвердил Сарен. — И что это меняет? От того, что мы будем говорить так или иначе — ничего не меняется. По той причине, что мы ленимся и не хотим напрягаться. Женщины, воспитывающие и обучающие мальчиков, могут воспитать только неженок и плакс с нытиками. Мальчиков должны воспитывать мужчины. Да, Найлус, я понимаю твоё несогласие и потому уточню — достойные мужчины. Достойные, подчеркну. И их найти возможно, если не лениться и понапрягаться.

— Ты имеешь в виду таких мужчин, как Шепард? — спросил Крайк, опустив взгляд на подножие колонны.

— Духи, Найлус! Почему ты всегда вспоминаешь Джона?! Он не может быть везде и всюду и решать все и любые вопросы и проблемы. От того, что он получил некие возможности и способности, конечно, многое зависит, но даже сил Шепарда не хватит на все вопросы и проблемы, уже имеющиеся хотя бы здесь на Идене, Крайк! Таких мужчин, как Шепард, мало. Они есть, Най, но их мало. И потому нельзя их бросать на мелочи.

— Знать бы заранее, что является мелочью, а что нет. — Крайк отошёл от колонны. — Ладно, извини.

— От того, что мы затронули этот вопрос, Най, мало что изменилось. — Сарен — Так всегда бывает. Строишь планы, надеешься, рассчитываешь. Потом — бах. И — всё летит кувырком. Потому что твоя жизнь внезапно заканчивается. Прекращается. Прерывается. И с учётом масштабов предстоящего вторжения, Найлус, скажу, что жертв будет очень много. Сорок тысяч лет...

— Даже если...

— Понимаю, Найлус. Но это — дела не меняет. Эволюция — дело необходимое, но оно слишком длительное, да и малоэффективное, если им не управлять. Да, мы, нынешние разумные органики, сорок тысяч лет потратили на развитие, неуправляемое или малоуправляемое — другой вопрос, но всё равно — неэффективное. Эти сорок тысяч лет медленного неэффективного развития — наше прошлое, Найлус. Эти годы, не могут быть управляемы нами здесь и сейчас. У нас есть настоящее, в котором — ключи от будущего. Если мы сейчас будем лениться и не будем напрягаться, то... У нас этого будущего — просто нет. И дело даже не в том, что нас уничтожат Жнецы, а в том, что мы уничтожим сами себя, даже если посчитаем, что только поспособствовали собственной гибели без участия или при минимальном участии Жнецов. — Сарен выпрямился. — Идём, Найлус. Если мы не будем действовать здесь и сейчас, они, — старший Спектр взглядом указал на дверь зала для матерей с детьми, — погибнут. Независимо от того, до того, как погибнут мужчины или — после того, как погибнут мужчины. Идём, Най. Нам нужно осмотреть ещё несколько общих залов ожидания.

Расположенный на этом уровне большой зал ожидания Спектры осматривали вместе. Сарен не стал отпускать Найлуса от себя, чувствуя его неуверенность и временную эмоциональную неустойчивость. Сориентировав службы вокзального комплекса на решение нескольких выявленных проблем, Спектры покинули зал, выйдя на балкон.

— Я уже почти успокоился, Сар. Спасибо, — сказал Найлус, опёршись о поручень. — Наверное, скоро мы будем вспоминать... ностальгически... о том, что мы видели здесь и сейчас. Мирное, спокойное время. Разумные органики, почти все... уверенные в том, что у них есть будущее, в котором они смогут реализовать свои надежды, желания и планы.

— Согласен, Най. Я представил себе, насколько сложно будет наладить здесь порядок, когда впервые к Идену и, тем более — на сам Иден — придут Жнецы. Нам придётся приложить немало усилий, чтобы преодолеть угрозу возникновения паники. А ведь паника, как ты сам понимаешь, возможна.

— Ещё как возможна, Сар, — подтвердил Найлус. — Между тем...

— Только не напоминай мне о том, что визг, крики и метания инициируют именно матери с детьми, — проговорил Сарен. — Я и без того этого понимаю.

— Именно, — сказал Найлус. — Её подхватят нерожавшие женщины, а там... Там подключатся слабонервные мужчины и паника приобретёт характер стихийного бедствия.

— Брать которое под контроль придётся экстраординарными методами и средствами. — Сарен просмотрел информацию на экране инструментрона. — Ладно. У нас ещё — два-три зала ожидания, потом надо будет переключиться на камеры хранения — ручные и автоматические. Не думаю, что в автоматических будет проще. Там придётся сканировать ячейки, а это — дело муторное и долгое.

— Если учесть, что у местных правоохранителей нет наших 'спектровских' сканеров — согласен. — Найлус отлепился от поручня, приосанился. — Ладно, Сар. Я, серьёзно, готов к работе. В прежнем режиме. Усиленном или обычном — всё равно. К обоим режимам — готов.

— Хорошо. Идём. — Сарен взглянул на напарника, убедился, что он действительно овладел собой.

Смешавшись с пассажирами и провожающими, Спектры направились ко входу в общий зал ожидания. Снова — неспешное движение по проходам, короткие, острые изучающие взгляды на сидевших и стоявших, иногда даже — лежавших на нескольких креслах разумных. Короткие ориентирующие доклады службам вокзального комплекса, неслышимые для посетителей зала.

— Понимаю, Най. Ты сомневаешься в том, что то, что мы сейчас делаем вдвоём, кому-то принесёт облегчение, — сказал Сарен, выходя из зала и направляясь к дверям следующего. — Но если мы пресекли несколько опасных ситуаций — это уже можно считать победой. Маленькой, почти незаметной. Но — победой. Кому-то ведь из разумных стало легче? Стало, а значит, мы не зря пришли сюда и сделали дело. Наше дело, Най. Наше, потому что мы — Спектры и должны знать все проявления сути разумных органических существ — и положительные и отрицательные.

— Вряд ли это было в руководствах для Спектров, Сарен, — тихо ответил Найлус, переступая порог зала.

— А для того чтобы это побыстрее записать в руководства, потребуется слишком много времени. Я где-то слышал, что действительно стоящие чего-нибудь учебные пособия и учебники создаются в течение минимум пяти лет по любой принятой в галактике хронологии. А у нас сейчас — просто нет этих самых пяти лет. Поэтому — приходится учиться и учить на ходу. Постоянно и непрерывно. К тому же, когда гражданские политики и чиновники начинают пытаться руководить специальными военными и военизированными подразделениями, из этого, как правило, ничего хорошего не получается. Может быть, в первую очередь потому, что политики и военные никогда полностью не поймут друг друга, как бы ни пытались и как бы ни стремились к этому. Почти нерешаемая проблема.

— Надеюсь, что война всё же начнёт эту проблему решать, Сар. — Найлус скороговоркой отдал несколько ориентирующих сообщений по аудиоканалу спикера.

— Всего лишь ротацией, Най. Всего лишь ротацией, — сказал Сарен, оглядывая зал. — Кого-то — убьют, кого-то — заменят. Поневоле подумаешь, что убийство в таких случаях — лучшее санирующее мероприятие. Замена — далеко не всегда является оптимальным выходом. Проверяем этот зал, затем — следующий и — идём к ручным камерам хранения. Там, думаю, тоже придётся сканировать. Приёмщики и кладовщики с грузчиками — не великие, а вполне обычные исполнители, потому могут быть проблемы. Сканер приготовь, когда выйдем из второго зала, Най.

Проверка двух залов ожидания заняла у Спектров чуть больше сорока пяти минут. Спустившись вниз, Найлус и Сарен перешли в пристройки, куда на тележках носильщики свозили багаж пассажиров, пожелавших воспользоваться услугами ручной камеры хранения. Сюда принимали в основном большеразмерные чемоданы, укладки, контейнеры, сумки. Среднеразмерные и малоразмерные обычно попадали в ячейки автоматических камер.

Переговорив с приёмщиками, кладовщиками, грузчиками, охранниками, Спектры смогли предварительно определить подозрительный багаж.

— Если бы они ещё умели профессионально описывать подозрения... — сказал Найлус.

— Тогда бы они здесь не работали, а служили в местной полиции, — ответил Сарен, доставая сканер. — Приступаем, Найлус. Бери сканер — и вперёд.

С сомнением посмотрев на ряды багажных полок, уставленных разноразмерными и разноцветными тюками, укладками и контейнерами, Найлус вздохнул, снял с пояса сканер.

— Ты — берёшь правую сторону, Най. Я — левую. На середине — взаимная проверка, — сказал Сарен. — Начали, Най.

Дальнобойные 'спектровские' сканеры делали необязательным подъём на высоко расположенные полки. Найлус, просвечивая багажные 'места', понимал, что тут Сарен мог бы тоже сказать: 'если бы у местных кладовщиков были такие сканеры, нужды вызывать Спектров для внезапного контроля багажа не было бы никакой — справлялись бы собственными, местными силами. Как всегда, конкуренция между службами, подразделениями и ведомствами. Даже из-за сканеров. Смешно, но реально.

Грузчики и охранники снимали отмеченный Спектрами подозрительный багаж с 'мест' с помощью погрузчиков, вывозили к служебному выходу и передавали его полиции вокзального комплекса. Сарен, изредка прерываясь, давал советы и уточнения по поводу осмотра и вскрытия подозрительного багажа. Остальное делали местные полисмены.

Пока луч сканера скользил по стенкам и внутренностям 'багажных мест', Найлус думал о происшедшем за эти несколько дней. Неторопливое, где-то даже медленное движение позволяло думать спокойно, припоминать мельчайшие детали. Системы сканера молчали, потому можно было подумать.

Сарен, конечно, прав во многом. Только вот если он это будет говорить кому-то, кто не принадлежит к числу нормандовцев — могут быть большие сложности. Далеко не все разумные готовы воспринять правильно то, о чём он думает и то, о чём он изредка, но говорит.

— Здесь — чисто, Найлус. — Сарен неожиданно вышел из-за угла, остановился у полупустого стеллажа. — Прочесали весь этот склад — хорошо. Давай теперь займёмся более сложным делом. Просмотрим автоматические камеры хранения. Их, конечно же, больше, там много ячеек, так что меньше чем за несколько часов — хорошо, если не больше двух — мы не управимся. — Артериус взглянул на напарника, прятавшего в чехол сканер. — Ты думал о том, что не все правильно воспримут то, о чём я, случается, говорю? Не отрицай, Най. Это нормально. Я ведь изменился, следовательно, стал немного другим, не таким, как все, не таким, каким был раньше. Не хотелось бы, конечно, меняться настолько фундаментально, но... Меня, как ты знаешь, не спрашивали. А то, о чём я иногда говорю... Так ведь об этом многие думают. И многие — говорят. Так уж устроен этот мир, что в нём нет одиночек. Легко представлять себя одиночкой. Поначалу. А потом, как оказалось, что не ты один так думал. И по-разному тогда воспринимаешь этот самый факт, что ты не одинок в своём 'думании'. Кто-то — негодует, кто-то — радуется. А кто-то — равнодушен. Вечная триада выбора и — существующие одновременно эти выборы. Искушение и возможность.

— Ты становишься философом, Сар. — Найлус вышел из пристройки багажной службы вокзального комплекса, остановился, наслаждаясь тем, что замкнутое пространство осталось позади.

— А мы все — философы, Най. Все разумные органики. В той или иной мере. По той простой причине, что, сколько бы мы ни жили — несколько десятков лет, как саларианцы или несколько сотен лет — как азари, нам всем хочется подняться над этими возрастными и временными рамками. Это, может быть, невозможно сделать физически, но мысленно... Нам ведь, Най, никто, к счастью, не запрещает и — случается, что даже и не препятствует думать. Мыслить, размышлять. И мы... должны сейчас о многом думать, Най. И о том, о чём мы раньше не думали по той простой, в том числе, причине, что надеялись на то, что впереди у нас — минимум несколько лет спокойной мирной размеренной жизни. Но сейчас мы, пусть пока и очень немногие, знаем, что этих нескольких лет спокойной жизни у нас — нет. Максимум — несколько месяцев. И это — в очень лучшем случае, Най. Потому ты думаешь о многом, вспоминаешь, размышляешь. Трудно сейчас планировать на отдалённое будущее. У нас осталась только надежда на то, что нам удастся победить Жнецов. Только она и осталась. Впереди — вторжение, впереди — столкновение, впереди — противостояние. Всё это — у нас у всех впереди.

— А позади, Сар? У нас позади — только воспоминания?! — Найлус не смог взглянуть на Сарена — наставник сказал ему то, что, возможно, говорил кому-нибудь очень редко в своей жизни.

— И эти воспоминания о нормальной жизни дадут нам силу тогда, когда мы будем сражаться со Жнецами, — ответил Артериус. — Они дадут нам веру в победу, поддержат эту веру. Которая живёт пока что внутри каждого разумного органика. И будет, смею сказать, жить очень долго. Как долго — сказать не смогу, поскольку это — очень индивидуально, но — будет жить, в чём я уверен. Без веры — не будет победы. Не будет и самой жизни, потому что каждый разумный органик так или иначе во что-то верит. Слабо или сильно, глубоко или поверхностно, но — верит. Возможно, не отдавая слишком часто себе самому в этом отчёта. Мы с тобой занимаемся сейчас этой рутиной, потому что верим, что даже сейчас, когда до Вторжения осталось совсем мало времени, мы оба — и каждый из нас, не говоря уже подробно о тех разумных органиках, которые нас окружают, можем стать лучше, а значит — можем стать сильнее, чтобы победить.

— В это же верили многие расы до нас, Сар. Очень многие. — Найлус снова не смог взглянуть в глаза наставника.

— Верили. Подтверждаю. Ты прав. И что? — Артериус посмотрел на ученика. — Они — наше прошлое. Наше общее прошлое, Най, потому что все они, все погибшие, жили в этой Галактике. Нормально жили, спокойно жили, жили и планировали, жили — и верили. И они смотрят на нас всех, нынешних, из нашего общего прошлого и просят нас не только о том, чтобы мы помнили о них, ушедших за Грань. Нет, Найлус. Они просят о том, чтобы их гибель, их смерть, их жертва не были напрасны. Они сделали главное, Най. Они сделали так, чтобы измотать Жнецов. Раз за разом эти полумашины приходят в нашу Галактику, уничтожают высокоорганизованные разумные расы. Высокоорганизованные. Потому что не хотят допустить, чтобы мы стали ещё более высокоорганизованными. Чтобы стали ещё сильнее, ещё разумнее, ещё хитрее, ещё изворотливее. Чтобы мы стали лучше. Не хотят они этого. Потому что не хотят, Най, чтобы мы сравнялись с ними по могуществу и мощи. Разумные органики любой известной ныне расы стремились, так или иначе, сравняться с богами. Можешь считать это конкуренцией, Най, но многие разумные органики по-прежнему считают, что конкуренция — двигатель развития, двигатель прогресса. Согласен, мы с тобой сейчас занимаемся рутиной, текучкой, мелочами. Но если мы не будем этим заниматься — эти мелочи повредят нам. — Сарен замолчал на несколько секунд. — Ладно, Най. Об этом можно говорить много и долго. А нам нужно работать. И, кстати, Най, мне тоже о многом следует подумать. И тебе — тоже. Так что — идём в подвалы вокзального комплекса, туда, где расположены автоматические камеры хранения. После этого — проверяем платформы, заходим в несколько поездов. Думаю, там тоже будет немало вопросов и проблем.

— Согласен, Сар. Идём. — Найлус с трудом заставил себя сдвинуться с места, увидел указатель с надписью, информирующей о направлении движения к камерам хранения. — У меня, кажется, топографические проблемы.

— Это — мелочь по сравнению с основной проблемой, Най. — Сарен взял напарника за руку. — Идём.

Спустившись по лестнице в подвальные уровни вокзального комплекса, Сарен остановился только в нескольких шагах от входа в помещение, где располагались ячейки автокамер хранения. Здесь было достаточно много разумных, не обращавших особого внимания на двух турианцев в тяжёлых бронескафандрах с яркими знаками Спектров.

— Вижу, что ты пришёл в себя, Най, — сказал Сарен через несколько минут. — Пошли, нам надо проверить много ячеек. Доставай сканер, Най.

Крайк расстегнул чехол, достал прибор, включил.

— Торопишься и привлекаешь ненужное внимание, Най, — тихо сказал Сарен. — Сделай вид, что проверяешь исправность прибора.

— Ладно. — Найлус переключил несколько режимов. — И правда, прибор нуждается в проверке, — сказал он.

— Если ты так длинно и витиевато говоришь, значит, ты пришёл в норму, — сказал Сарен. — Прибор не убирай, идём. Нам предстоит долгое и увлекательное блуждание среди ячеек. Повнимательнее с дальностью проблемных зон.

— Буду. Ты прав. Иногда у меня бывают с этим сложности. Тороплюсь, — подтвердил Крайк.

— Идём.

Стеллаж за стеллажом, ячейка за ячейкой, ряд за рядом, уровень за уровнем. Теперь, когда Сарен в очередной раз высказался, Найлус обдумывал сказанное наставником. И находил, что во многом Артериус прав, хотя, как чувствовал Крайк, самому наставнику его собственная правота была совсем не по душе. Возможно, жестокий и безжалостный Сарен на самом деле теперь уже далеко не так жесток, но впереди — война, впереди — бои, а значит — для жестокости Сарена будет предостаточно точек приложения. Врагов будет много. Очень много.

Сарен шёл чуть позади Найлуса, сканируя своим прибором левый ряд шкафов с ячейками. Азари, саларианцы, кварианцы, турианцы изредка косились на двух Спектров со странными приборами в руках, но подходить и выяснять, что же два сотрудника Спецкорпуса делают здесь, в подвальных уровнях вокзального комплекса, не спешили: большинству разумных органиков было хорошо известно, что Спектрам, находящимся 'при исполнении', лучше не мешать.

Найлус поглядывал на часы и на экранчик инструментрона, отмечая, что проверка рядов ячеек затягивается. Несколько раз приходилось повнимательнее проверять показания приборов, с несколькими подозрительными ячейками, отмеченными маркерами, уже работали полицейские и ополченцы. Крайк понимал, что благодаря проверке будут, наконец, раскрыты многие 'глухие' уголовные дела, а уж о доведённых до суда административных делах и говорить не приходилось — такие проверки чаще всего поднимали с архивных полок целые пласты 'висяков' и 'глухарей'. Снова вокруг — ограниченное стенами и потолком пространство.

Крайку всё сильнее хотелось оказаться наверху, на поверхности, на платформах, которые тоже предстояло внимательно проверить, просмотреть организацию охраны и контроля этих длинных 'языков'. Вокзальный комплекс был большим, двенадцать платформ главного вокзала и по четыре-пять платформ северного и южного направлений. Там работы будет тоже немало, но, всё же это — работа на поверхности, а не в этих подземных уровнях.

— Когда будет война, здесь будут укрываться очень многие гражданские. Да, здесь тоже будет страшновато, но на поверхности — ещё страшнее. — Сарен остановился, отмечая на своём инструментроне очередной просмотренный ряд стеллажей с ячейками. — Потому здесь будут укрываться гражданские и — многие ополченцы. Раненые, контуженные. Получившие травмы, требующие, в том числе, длительного лечения. А эти стеллажи... что-ж. Их приспособят под лежаки. Капсулы хранилищ багажа... Вряд ли в них можно поселиться. Во всяком случае, рослые турианцы здесь не уместятся, — отметил Артериус.

— Они будут воевать, Сар. Почти все, — ответил Крайк.

— Именно 'почти все', Най. Наших турианок мы — не пустим за пределы системы. Те, кто уже улетели за границы Иерархии — останутся в других обитаемых мирах, а остальных... придётся удержать от полётов за пределы. Понимаю, что это не стопроцентная гарантия их безопасности, но... Вряд ли что-то иное можно вот так просто предпринять. Дома они будут готовы сражаться, — задумчиво сказал Сарен, помедлил и добавил. — Дом есть дом. Ладно, Най, отдохнули — продолжаем.

Минута за минутой. Ряд за рядом. Стеллаж за стеллажом. Движение по 'коридорам' стало убаюкивать Найлуса:

— Не понимаю, Сар, что со мной происходит. Я стремлюсь на поверхность, движение между рядами меня усыпляет. Я — Спектр и вдруг — я рискую не выполнить простое задание.

— Ты — Спектр, Найлус. И формально и фактически, — сказал Сарен.

— Может быть, действительно практика Совета Цитадели порочна? Я вспоминаю сейчас слова, которые слышал, когда меня принимали в Корпус: 'Спектров не тренируют, их выбирают'. Получается, что зря нас не тренируют, Сарен? Может быть, лучше было бы, если нас, сотрудников Спецкорпуса тренировали и до и после... ну, принятия в Корпус.

— Да, возможно, что ты, Найлус, прав. Но, позволь тебе предложить посмотреть на это с другой стороны, — сказал Сарен. — Если ты — профессионал в своей области, если ты прошёл проверки, испытания, тесты, которые обычны при приёме в Корпус, то всегда ли ты согласишься снова проходить какое-либо обучение? Возможно ли в принципе такое единое обучение для разнорасовой структуры, какой, по сути, является Спецкорпус, ведь там, кроме турианцев, есть ещё, как минимум, — уточнил Артериус, — и азари и саларианцы. Да, возможно, принято считать, что большинство членов Спецкорпуса — турианцы, но если мы, Старые расы, пошли на то, чтобы пригласить в Спецкорпус землян...

— Капитана Андерсона? — Найлус коротко взглянул на наставника.

— Да, его, — подтвердил Сарен. — То значит, Корпус расширяется. Что, впрочем, неизбежно. Галактика уже столько раз погибала.

— Потому что... — Найлус ещё раз взглянул в глаза Сарена и поразился тому, какими они стали холодными.

— Потому что раз за разом не достигался должный уровень единства её обитателей, — сказал Сарен. — Во всяком случае, я так думаю. И у меня пока не было оснований для того, чтобы усомниться в правильности этой мысли. Всё равно мало кто и мало что может нам точно, полно и детально рассказать об истинных причинах прошлых поражений, постигших разумные органические расы в прошлые Циклы.

— А Явик? — Найлус огляделся по сторонам.

— Он как раз говорит о том же самом. — Сарен сохранял почти полное спокойствие. Крайк видел, что наставник не смотрит на него. Значит, Сарен полностью уверен в том, что говорит.

— Не было надежды? — спросил Найлус.

— Именно. И он прав, хотя, думаю, всё же каждая раса по-своему может понять то, что скрывается под словом 'надежда'. Мы все разные, Найлус, но наш общий дом — эта галактика, которую мы так и не удосужились в достаточной степени изучить.

— В ней миллионы звёзд, Сарен. И тебе хорошо известно, что у нас не хватило бы тысячелетий...

— Не хватило?! — Артериус, не останавливаясь, обернулся к напарнику. — Сорок тысяч лет — ладно, их мы можем оставить на эволюцию, но куда ушли последующие десять тысяч лет? На медленное прозябание, на медленное движение неведомо куда, — старший Спектр старался говорить спокойно, но Найлус видел, насколько наставник взволнован. — На жизнь без целей, без желаний, без стремлений. Десять тысяч лет, Най, — тихо сказал, помедлив в очередной раз, Сарен. — Десять тысяч лет, — повторил он. — Десять поколений азари и, кто знает, сколько поколений турианцев.

— Очень много, Сар. — Найлус по-прежнему избегал смотреть на наставника.

— Ты не слишком веришь в то, что в этот раз мы победим, Най. — Сарен отнёсся к нежеланию напарника взглянуть на него спокойно. — Понимаю. Далеко не все живущие здесь и сейчас разумные органики верят в то, что выживут в войне со Жнецами. Многие, очень многие не верят в победу над ними. Как минимум одна треть нынешнего населения галактики. И не будут верить ещё очень долго. Так всегда бывает. Потому и проигрывали многие расы своё собственное противостояние со Жнецами. Потому что не верили, потому что теряли надежду. Не знаю, Най, что они теряли вначале, а что — потом, но — теряли. В этом я уверен. Ладно, продолжаем. Ячеек впереди — очень много, их все надо прочесать.

— Надеюсь, у меня получится не заснуть. — Найлус подошёл к очередному ряду. — Очень надеюсь на это.

— Получится, Най. — Сарен поднял прибор, включил луч. — Действуй. Всё у тебя получится.

Найлус вздохнул поглубже, поднял прибор повыше, включил и проследил взглядом направление луча. Это помогло ему собраться с силами и сделать несколько шагов по коридору, образованному двумя рядами стеллажей.

Проверка остальной части подземного уровня с автоматическими камерами хранения заняла больше полутора часов. Найлус, идя между стеллажами, следил за лучом и изредка поглядывал на экранчик сканера и на экран инструментрона, чувствуя, что это позволяет ему не думать о плохом, о том, что заставляет остановиться, ослабеть.

— Ну вот, Най. Подземные камеры хранения отработаны. — Сарен повернулся, взглянул на ряды ячеек. — Видишь, сколько мы вскрыли всякого-разного. Теперь многие архивные дела получат своё продолжение в расследованиях, а многие будут наконец-то завершены в суде. Разве это не прекрасно, Най? — спросил Артериус.

— Прекрасно, Сар. Здесь ты прав. — Найлус посмотрел на наставника. Тот спокойно воспринял этот взгляд.

— А раз я прав, то — идём на платформы. На открытое место. Там ты проветришься и окончательно придёшь в себя.

— Хотел бы очень поверить, что окончательно. Не скрою, было тяжеловато.

— Разумным органикам свойственно думать, что герои и спецназовцы ничего не чувствуют, не ощущают и практически неуязвимы. — Сарен замолчал столь же резко и хранил молчание несколько секунд. Потом сказал, как обычно говорил о чём-то очень хорошо обдуманном. — Распространённое заблуждение.

— Заблуждение, помогающее жить, — усмехнулся Найлус.

— Не только жить, Най. Верить и хранить надежду, — подтвердил, спокойно отнёсшийся к напускной весёлости партнёра Сарен, выходя на поверхность. — Идём к платформам. Вон там — открытый мостик над путями и платформами. Сначала — посмотрим с него, уясним общую картину. Оттуда кстати видны и комплексы дополнительных платформ. Кажется, их называют здесь северными и южными.

— Согласен. Идём, — согласился напарник.

Поднявшись по лестнице, Сарен остановился у поручня.

— Странно, Сар. — Найлус встал рядом с наставником, опёрся о перила. — Металлический мост с деревянным настилом. И это — в сотнях тысяч километров от материнской планеты людей.

— Ничего удивительного, Най. — Сарен оглядел пути и платформы, остановил свой взгляд на ближайшем составе. — Экономят. Всемерно экономят. Святых в галактике — нет. Все поголовно грешны... в той или иной степени.

— Я представил, насколько хорошо это дерево настила будет гореть, когда Иден окажется под атакой Жнецов.

— По нему тогда никто из разумных не сможет пройти. Придётся тем, кто решится, а такие, думаю, и тогда найдутся... идти по металлоконструкциям, — спокойно сказал Сарен. — Там, где эти металлоконструкции ещё сохранятся. Я сомневаюсь в том, что они сохранятся, если по ним пройдётся луч главного орудия Жнеца, спустившегося на планету. Да и от взрывов многие части этого надземного мостового перехода пострадают. Давай пройдёмся по нему — от лестницы до лестницы, посмотрим пути и платформы сверху, наметим план. Думаю, нам придётся снова разделиться. И — будь готов войти в любой состав. Не забывай о необходимости отменить отбытие состава с вокзала, пока ты не проверишь состав полностью.

— Полностью? — удивился Найлус.

— Именно. При необходимости, конечно. Но лучше — согласоваться заранее. На будущее, — сказал Сарен, поворачиваясь и направляясь к ближайшей лестнице.

Сделав несколько шагов, он остановился, обернулся:

— Давай, просмотрим и подумаем. Двигайся, двигайся, Найлус. У нас ещё впереди монорельс и там много работы.

— Линия монорельса... — Найлус, сказав это, немного нервно огляделся по сторонам.

— Да, ты прав, она недалеко от вокзальной площади. Но нам нужно просмотреть, кроме монорельса, ещё и космодром. Тот самый, район которого подвергся атаке Жнеца. — Сарен остановился у выхода на лестницу. — Постой, оглядись, пройдись внимательно взглядом по ближайшим платформам и ближайшим поездам. Внимательно, Най. — Сарен отошёл к поручням, опёрся, замер, вглядываясь в снующих по платформам разумных. Найлус последовал его примеру, остановившись у другого борта мостового перехода.

Пешеходный помост располагался на противоположном конце зоны платформ — пройдя под землёй через уровень, в котором располагались автоматические камеры хранения, Спектры удалились от крытого мостового перехода между двумя корпусами пассажирского терминала вокзального комплекса. Глядя на идущих по платформам разумных, Найлус не мог отделаться от мысли, какая здесь будет давка, если объявят эвакуацию. А в том, что эвакуация будет объявлена, он не сомневался.

— Есть несколько проблем, Най, — по аудиоканалу внутришлемного спикера донёсся ровный голос наставника. — Я уже сообщил о них службам вокзала, ты тоже посмотри на платформы и составы повнимательнее. Старайся не привлекать к себе излишнего внимания, смотри спокойно и не двигайся с места. Если я нашёл проблемы — ты тем более найдёшь. Посмотри повнимательнее, прислушайся к своим ощущениям.

— Хорошо, — коротко ответил Крайк.

— Действуй. И — постарайся, — сказал Сарен.

Найлус подавил вздох, уже не сомневаясь в том, что острый слух Сарена уловил это. Подумал о том, что действительно, надо продолжать работать. Платформы и составы — только часть этой работы, затем придётся переключиться на монорельс, а это — не только пассажирские, но и грузовые вопросы и проблемы. И может быть — и вопросы и проблемы конструкционные, ведь монорельс немного, но пострадал при атаке Жнеца. Надо было ещё своими силами убедиться в том, что восстановительные работы ведутся с должным вниманием и качеством.

Неспешное ведение взгляда по платформам принесло свои плоды — Найлус привычной скороговоркой сориентировал вокзальные службы на нескольких разумных, поведение которых показалось ему подозрительным и настораживающим. Крайк видел, как отреагировали сотрудники вокзала на его сообщения. Видел результат своих усилий, смог отвлечься от того, что напрягало, лишало свободы и уверенности.

Перейдя к следующей лестнице, молодой Спектр остановился. Вгляделся в пассажиров, в вагоны поездов. Снова несколько мест привлекли его повышенное внимание. Он повторно прошёлся по ним взглядом, передавая короткие 'целеуказания' службам вокзала и видя то, как к отмеченным точкам направляются сотрудники — правоохранители и работники комплекса.

Процесс поиска проблем начал заинтересовывать Найлуса всё больше и больше. Сарен, искоса посматривавший на младшего Спектра, скрывал улыбку, но был доволен — Крайк занялся делом и это лучше всего поможет ему справиться с временной слабостью.

Время для младшего Спектра потеряло всякое значение — он переходил от лестницы к лестнице, всматривался в разумных, сновавших по платформам и стоявших у поездов, отмечал подозрительные места и докладывал о найденных проблемах службам вокзала. Дальше уже было дело других профессионалов.

— Най, спускаемся вниз. Я подготовил тебе план платформенного комплекса. Твою часть. Переслал тебе на инструментрон. Взгляни.

Крайк открыл малый экран инструментрона. Повернул его так, чтобы никто из посетителей не видел того, что появилось на кажущейся матовой поверхности. Сложная система защиты позволяла только Найлусу видеть изображение.

— Принял. Согласен. Выполняю, — коротко ответил младший Спектр, закрывая экран. Он знал, что Сарену такая манера доклада нравится.

Артериус, просмотрев данные на своём инструментроне, направился к лестнице, круто спускавшейся вниз, к платформам. Крайк едва заметно усмехнулся — ему самому предстояло идти к другой лестнице, чтобы охватить платформенный комплекс уже с противоположной стороны.

Мягко и быстро повернувшись, Крайк зашагал по платформе к её северному краю.

Путь занял несколько минут и всё это время младший Спектр прислушивался к своим ощущениям и поглядывал на внутришлемные экраны, думая о том, что техническая и технологическая поддержка это, конечно, очень хорошо, но что будет, если автоматика откажет или начнёт врать напропалую? Размышляя о вариантах действий без такой поддержки, Найлус и не заметил, как добрался до противоположного конца платформы.

Смешавшись с потоком пассажиров, идущих от прибывшего поезда к воротам вокзального комплекса, Крайк заставил себя отойти в сторону и остановиться. Теперь надо было пройтись по платформам, отмеченным в плане и посмотреть, всё ли в порядке.

Смотреть с мостков, конечно, хорошо, многое сверху становится заметнее, но... лучше продублировать и посмотреть ещё и с поверхности земли. Хотя до этой самой поверхности здесь — добрых сто с лишним метров, ведь под платформами и путями — тоннели переходов, служебные и складские помещения, трубы коммуникационных сетей. Чего там только нет, под столь привычной поверхностью, укрытой плитками устойчивого к истиранию искусственного покрытия.

Двигаясь 'змейкой' по платформам, младший Спектр смотрел по сторонам, изредка передавая информацию о подозрительных разумных в дежурную часть вокзального комплекса. В сканируемые поезда пока входить не было необходимости. Крайк очень надеялся, что и не придётся.

График движения был напряжённым: десять-двадцать минут стоянки и — состав уходит на маршрут. Вагонов мало, локомотивов — ещё меньше, поэтому простои сокращаются до минимума. Пассажиры привыкают выпрыгивать из вагонов, в темпе вытаскивать сумки и укладки, а грузчикам приходится проявлять чудеса профессионализма, чтобы быстро разгрузить багажные и грузовые вагоны, традиционно прицепляемые к пассажирским поездам. Грузовых составов на Идене тоже недостаточно. Потому приходится прицеплять по нескольку грузовых вагонов к каждому пассажирскому составу. Наверное, люди бы назвали это 'выкручиваться'. Точное слово. С точным смыслом. Хотя... Это для людей — точный смысл. Для турианцев — неточный. Как всегда. Разница восприятия, разница понимания.

Время текло незаметно. Найлус и Сарен двигались навстречу друг другу. По прежнему 'змейкой'. Чтобы ничего не пропустить. Прочесать всё пространство платформной зоны.

— Найлус, я просмотрел все составы своей зоны. Как у тебя?

— Просматриваю последний состав, Сарен, — ответил Крайк. — Последний вагон. Сканирование закончено. Проблем... нет.

— Не слишком уверенно докладываешь, Най, — ответил Артериус.

— Боюсь ошибиться, Сар, — тихо ответил младший Спектр, повторяя сканирование. — Повторил 'просвечивание'. Всё чисто. Подожди, просканирую ещё раз. — Найлус пробежал когтями по виртуальной клавиатуре, включая дополнительные режимы. — Действительно, всё чисто.

— Я иду к тебе навстречу. — Сарен прервал связь.

Найлус посмотрел на экран инструментрона. Отметка наставника двигалась по одной из соседних платформ. Не слишком быстро, но двигалась. Значит, Сарен по-прежнему верен себе. Он не хочет привлекать к себе внимание. Бегущий Спектр настораживает окружающих разумных.

Надо идти к нему навстречу.

Приняв решение. Найлус отошёл от состава, один из вагонов которого вызвал у него подозрение, направился к локомотиву. На платформе по-прежнему было немало и встречающих и пассажиров — на соседний путь прибыл следующий поезд. Стоянка была короткой — не больше нескольких минут. Идущего навстречу Сарена Крайк увидел издали — Спектр шёл широким небыстрым шагом, смотрел по сторонам.

— Вот ты где. Я просканировал этот вагон, Най. Небольшие неполадки. Службы уже устраняют. Техники благодарят. Отправление состава задержали, но это не скажется на расписании перевозок.

— Ты снова жёсток, Сар. — Найлус внимательно оглядел наставника.

— Здесь наша работа завершена, Най. Мало времени осталось до отлёта фрегата-прототипа. Нам нужно ещё поработать на монорельсовой дороге, а потом — в космопорте. Идём. — Сарен повернулся и направился к лестнице, ведущей на мостки. — Здесь — ближе к главному корпусу. А там... Там нас ждёт состав, — старший Спектр остановился, подождал, пока к нему подойдёт Крайк, открыл экран инструментрона. — Посмотри, вот место, где мы сможем приблизиться к монорельсу на минимальное расстояние. Да, я помню, что линия проходит и здесь достаточно близко, но там — ближе.

— Согласен, Сар. — Найлус кивнул с облегчением. — Идём. Так — действительно ближе. И 'МАКО' можно будет не использовать.

— Знаю, ты уже прикидывал варианты использования бронетранспортёра.

— Ты прав, Сар. Прикидывал, — согласился Найлус, взбегая по ступеням на мостки. — И ты прав, нам надо спешить. У нас много нужной работы, Сар. А пока едем — посмотрим, как обеспечивается безопасность и правопорядок на железных дорогах в целом.

— Вот и посмотрим. — Сарен указал на дальнюю лестницу. — Нам — туда. Оттуда — ближе к стоянке состава. Техническая платформа.

— Не привлекает внимания. — Найлус бросил быстрый взгляд вправо и влево. — Без опасных признаков. Можно идти.

Подойдя к составу, Спектры прошли к платформе, на которой был закреплён бронетранспортёр, убедились, что с машиной всё в порядке, прошли к купейному штабному вагону, поднялись по лесенке в тамбур, поздоровались с командиром состава и вошли в своё купе.

— Кажется, можно выдохнуть. С облегчением. — Сарен уложил на полку снятое с креплений скафандра оружие, снял с головы шлем, пристегнул его к поясу.

Найлус последовал примеру наставника, снял свой шлем и отстегнул оружие с наспинных захватов, сел на полку, взглянул в окно.

Состав набирал скорость. Медленно, неспешно.

— Поехали, — сказал Сарен, садясь напротив напарника. — Сколько раз разумные говорили это слово вслух, когда вот так уезжали и улетали. Навстречу новым мирам.

— Считается, что у имперцев с особым, всепланетным смыслом это слово сказал их первый космонавт. Его звали Юрий Гагарин. Он открыл землянам дорогу в космос. Хотя, если верить источникам, потом это 'первенство' неоднократно подвергалось всяким сомнениям, но в итоге нашлось немало документальных подтверждений, что именно так это и было на самом деле.

— Хорошо, если так, — согласился Сарен. — С такого значимого слова хорошо начинать новую, космическую эру в истории расы.

— Прошло чуть больше сотни лет и земляне ступили в Большой Космос. Хорошо, что мы не начали с ними тогда всерьёз воевать. — Найлус включил настольный инструментрон.

— Да уж. Очень хорошо, что мы сумели остановиться. Почти что на краю. — Сарен простучал когтями по пластинкам сенсоров клавиатуры. — Давай пока займёмся делом, просмотрим обстановку и ситуацию с обеспечением безопасности на железных дорогах района. Поднимаю все три беспилотника в боевой режим. Пусть покрутятся. Пока они летают по району, посмотрим, как обстоит с этим дело на только что обследованном вокзале. Мы с тобой оттуда физически ушли, но виртуально сможем поприсутствовать. Подключаюсь к сети. — Сарен стукнул когтем по сенсору. — Информация пошла. Давай, включай свой инструментрон, Най. Надо поработать. У нас меньше двадцати минут до точки. Там — станция монорельса. Грузопассажирская. Двадцать минут, Най, — повторил Сарен.

— Да, понимаю. — Найлус взглянул на экран своего инструментрона. — Информацию принял. Продолжает поступать.

Сарен кивнул, продолжая вглядываться в экран и набирая команды и сообщения на клавиатуре. В купе воцарилась почти полная тишина, прерываемая только клацанием сенсоров и дыханием двух разумных.

Предотлётные заботы. Часть пятая. Спектры. Работа на Монорельсовой и железной дорогах, климатической и энергетической установках

— Двадцать минут прошли, Найлус. Всё, что успели — мы сделали. Остальное — доделают службы на местах. — Сарен встал. — Я возвращаю беспилотники, здесь они нам будут нужнее, — старший Спектр свернул свой наручный инструментрон, убрал в укладку настольный инструментрон, посмотрел в окно. — Прибыли. Надеюсь, что нам не придётся использовать 'МАКО', так что — пешком. На своих ногах. Почти полчаса сидели, теперь надо подвигаться, — наставник вышел в коридор. Найлус последовал за ним. — Идём, командира поезда я предупредил, спецсостав уйдёт поближе к космопорту, а мы пока посмотрим монорельс. Насколько я, просмотрев информационные материалы, успел понять, эта конструкция явно не приспособлена для того, чтобы к ней подходили с любой стороны. Очень отличается от железной дороги. — Артериус спрыгнул с лестницы вагона на землю. — Пошли. Громадина, конечно, но... всё равно. Здесь — самое малое расстояние до станции. Там посмотрим, стоит ли вызывать 'МАКО'. — Сарен коротко переговорил с командиром поезда по аудиоканалу внутришлемного спикера. — Сделано. Если что — бронетранспортёр придёт к нам. На автопилоте, конечно, — турианец-Спектр спустился с насыпи и пошёл по дороге к небольшой станции, к которой вела неширокая и довольно крутая металлопластиковая лестница. — Станция промежуточная, так что особых удобств тут нет, — остановившись на площадке, Сарен осмотрел конструкции монорельса. — Да, гигантское сооружение. Несколько линий, скорость — под двести на маршруте. — Он преодолел лестничный марш, отделявший площадку от платформы. — Небольшая. А вот и хозяин. — Спектр поприветствовал дежурного по станции — человека средних лет в форменном комбинезоне. — Вот, решили посмотреть на это чудо, сэр.

— Дорога действительно красива, — подтвердил дежурный. — Надеюсь, вы не только любоваться красотами прибыли?

— Вы правы. Мы прибыли работать, — подтвердил Сарен. — Расскажите нам о проблемах и о том, что вас настораживает. А мы посмотрим, что можно сделать для того, чтобы улучшить ситуацию сейчас, а что — немного позже.

— Охотно, — несколько минут сотрудник монорельсовой дороги рассказывал Спектрам о выявленных вопросах и недостатках, иллюстрируя своё повествование таблицами и схемами, а также снимками на экране своего наручного инструментрона. Сарен и Найлус слушали дежурного внимательно, делали отметки в файлах своих инструментронов.

— Вот это — основное. А остальное — мелочи, с которыми наши службы вполне в состоянии справиться, — сказал дежурный.

— Всё же расскажите нам об этих мелочах, — попросил Сарен. — Возможно, это действительно малозначительные детали, а возможно — и нет.

— Согласен. Сейчас бывает трудно понять, что действительно важно, а что вполне можно проигнорировать, — подтвердил сотрудник дороги. — Что-ж, расскажу.

На свой рассказ мужчина потратил ещё десять минут. Сарен заинтересовался несколькими моментами, попросил дежурного по станции рассказать все известные ему подробности. Найлус видел, что былое недоверие железнодорожника постепенно исчезает: человек убеждался в том, что Спектры прибыли на станцию всерьёз и, вполне возможно, надолго и настроены решать проблемы и вопросы, а не просто собирать информацию. Большинству обитателей галактики было хорошо известно, что вмешательство Спектра практически всегда гарантировало резкое увеличение вероятности устранения множества недостатков, а уж когда за дело брались два сотрудника Спецкорпуса...

— Понятно. — Сарен выключил виртуальную клавиатуру своего наручного инструментрона, но экран закрывать не стал. — Если позволите, мы пройдёмся по станции, посмотрим, что здесь и как. А потом будем решать, что можно сделать сейчас и как можно быстрее, а что можно отложить.

— Согласен, — дежурный кивнул. — Мне...

— Нет, мы сами пройдём. Насколько я понял...

— Вы правы, тут особо и ходить-то некуда, ведь станция расположена на высоте больше пятидесяти метров над поверхностью планеты. Служебных проходов и лестниц здесь очень мало, — ответил сотрудник Монорельсовой дороги. — Я буду у себя в кабине.

— Мы к вам, возможно, зайдём после обхода. — Сарен посмотрел вслед уходившему сотруднику. — Вот так. На одного разумного валится ответственность за станцию, расположенную в не самом благополучном месте. Как всегда, — турианец-Спектр повернулся к южному концу платформы. — Най, посмотри северный конец. Разделимся, так быстрее будет. Инструментрон не выключай. Смотри повнимательнее, — сказав это, наставник ушёл.

Найлус поднял голову, осмотрел рельсовые пути, взглянул на пролетевший мимо короткий грузовой поезд — всего пять небольших вагонов, скорее всего с каким-то насыпным грузом, подошёл к краю платформы, коснулся руками поручней, взглянул вниз.

Сарен в очередной раз оказался прав: надо проверять станцию, а потом... потом проехать вдоль нескольких участков по служебной грунтовой дороге. Отойдя от поручней, младший Спектр направился к металлической вертикальной лестнице, ведущей к техническим уровням станции.

Тоннели, коридоры и мостки Крайк проходил медленно, сверяясь с планом, выведенным на экран инструментрона, оглядывая стены, пол и потолок в поисках повреждений и предметов, которым тут было явно не место. Дежурный по станции, конечно, тоже обходил своё хозяйство достаточно регулярно, но свежий взгляд, как понимал Найлус, всегда замечал больше и чётче.

Пролетавшие мимо составы: длинные, среднеразмерные и короткие — порождали небольшие сквозняки. Найлус радовался, что можно действовать на открытом месте, а не в узких подземных 'норах'. Светильники зажигались при приближении турианца-Спектра и гасли за его спиной — система служебного освещения была настроена так, чтобы действовать независимо от времени суток.

Поднимаясь по крутой лестнице наверх, на платформу, Найлус подумал о том, что осматривать конструкции и оборудование станции монорельса — совсем не то, чем бы он хотел заниматься. Да, Спектрам приходилось для того, чтобы найти основания для наказания виновных, подробно изучать самые различные промышленные и сельскохозяйственные предприятия, их оборудование, технологию, но сейчас заниматься чем-то подобным Крайк считал совершенно излишним. Всё же Спектры — разведчики, а не эксперты-контролёры.

Оказавшись на платформе, младший Спектр увидел подходящий к станции пассажирский состав. Поезд плавно затормозил, остановился, двери вагонов открылись, но прибывших разумных было мало — не больше двух десятков. Азари, саларианцы, несколько землян. На стоящего у поручней ограждения турианца-Спектра никто из них не обратил особого внимания. Очень скоро платформа снова была пуста. Машинист закрыл двери, дал короткий гудок, и поезд через несколько секунд исчез за поворотом — скорости на монорельсовой дороге всегда поддерживались очень близкими к максимальным отметкам.

— Есть проблемы, Най? — подошедший Сарен был задумчив и несколько напряжён.

— Есть, — младший Спектр развернул экран своего наручного инструментрона к напарнику. — Вот отметки и снимки.

— Да уж. Маленькая станция... Впрочем, это совпадает с предварительными результатами поиска, осуществлённого беспилотниками. — Много накопал. — Сарен включил экран своего наручного инструментрона. — Взгляни, вот мои результаты.

— И эти три десятка проблем? — Найлус не смог скрыть своего изумления. — На маленькой станции? Разговор с дежурным у нас будет очень интересным.

— Разговора, собственно, не будет, Найлус. Или он будет очень коротким. Большинство проблем — не в компетенции дежурного. У него по инструкции — другие обязанности, а это — проблемы эксплуатационников и технарей с инженерами и путейцами. Так что мы просто проинформируем дежурного и покинем станцию, переслав информацию о выявленных недостатках по принадлежности. — Сарен закрыл экран своего инструментрона. — Пошли, переговорим и поедем вдоль линии, посмотрим, что скажут нам приборы беспилотников и наши спектровские сканеры.

Разговор с дежурным по станции действительно получился спокойным, деловым и очень коротким. Прямо в служебной кабине Сарен передал сотруднику Дороги копию файла с выявленными замечаниями, куда заранее добавил и часть, сформированную Найлусом. Переслал копии объединённого файла в техслужбы участков Монорельсовой Дороги. Убедился, что там получили сообщение и уже приступили к устранению недостатков не только на этой, но и на других станциях. Попрощавшись с дежурным по станции, Сарен неспешно спустился с платформы вниз и подождал, пока 'МАКО' остановится рядом.

— Садись, Най. Я поведу.

— Нет, Сар. У меня есть большое желание порулить. Эта инспекция... не по нутру она мне. Вот чувствую, что не наше это дело сейчас. В мирное время — да, мы, как сотрудники Спецкорпуса, должны это делать, а вот в предвоенное... Сомневаюсь. — Найлус занял водительское место, включил двигатели, взглянул на экраны забортной обстановки. Сарен разложил кресло у входного люка, сел, пристегнулся. — Как действуем?

— Проедемся километров тридцать-сорок неспешно, посмотрим на конструкции монорельсовой дороги, на пути, на работу автоматики. — Сарен включил свой инструментрон, вызвал на его экран карту-схему ближайших участков Монорельса. — Если же говорить о том, что вроде мы, как сотрудники Спецкорпуса, не должны участвовать вот в таких вот проверках, то...

— Да я понимаю, что потому что у нас больше прав и возможностей, мы должны, но...

— Най, мы обязаны это делать, потому что мало кто из Спектров, находящихся ныне на Идене, может отвлечься на такие проверки без ущерба для выполнения поставленных задач. У них есть свои приказы и свои цели, им надо их выполнять, а у нас с тобой пока таких приказов и целей нет, поэтому мы можем позволить себе широкий охват. — Сарен помолчал, собираясь с мыслями, затем негромко продолжил говорить. — Самим выбирать участки для работы, самим выполнять контроль и проверку, способствовать своими силами устранению недостатков и проблем. Да, мы не сами всё исправляем и приводим к нормативу, но нам с тобой это и не требуется делать лично. Достаточно указать и пояснить, а уж местные спецы сами сделают, что надо и так, как надо.

— Ладно, убедил. — Найлус взглянул на навигационный экран и снял машину с тормозов. — Поехали?

— Поехали. — Сарен закрыл крышку входного люка, запер замки. — Не спеша и не торопясь. Я хочу повнимательнее посмотреть на экраны, Най. Да и автоматику перенапрягать пока что нет необходимости.

— Согласен. — Найлус отметил, что бронетранспортёр поймал колёсами колею. — Вышли на трассу. Скорость — меньше двадцати километров в час.

— Вот-вот. И не надо её пока что увеличивать. — Сарен вглядывался в экраны, изредка что-то набирая на клавиатуре своего наручного инструментрона. — Полагаю, что в районе космопорта и в районах климатических установок уже работы в самом разгаре и очень скоро там всю технику и оборудование приведут в порядок.

— А если послать туда один из беспилотников? Пусть посмотрит. — Найлус переключил масштаб карты на экране навигационного компьютера.

— Согласен, — несколькими нажатиями сенсоров старший Спектр приказал одному из размещавшихся на бронетранспортёре роботов взлететь и направиться к ближайшей климатической установке. — Маршрут я проложил, так что посмотрит и климатические и энергетические установки, а затем — изучит обстановку на участке космодрома, который подвергся воздействию атаки Жнеца.

— До сих пор сомневаюсь, что это была атака. — Найлус посмотрел на навигационную карту.

— Ты прав. Однозначно это определить достаточно трудно. Повреждения в результате противостояния нашего фрегата со Жнецом были?

— Были, — подтвердил младший Спектр.

— И эти повреждения начали устранять сразу после окончания противостояния, — сказал Сарен. — На нашу с тобой долю приходится только внешний контроль и ориентация служб на устранение выявленных проблем и недостатков. Да, Най, не отрицаю, можно уделить предостаточно времени 'копанию' в деталях в отдельно взятой зоне размещения климатической или энергетической установки, так или иначе поучаствовавшей в отражении атаки Жнеца, но наша с тобой функция — иная. Внешний взгляд, можно сказать, что непредвзятый, скользящий. Кстати, как видишь, беспилотник уже начал ловить проблемы. Список их растёт пока медленно, но ведь и мы проехали только пять-восемь километров. Дальше, уверен, проблем будет выявлено больше. — Сарен опустил взгляд на экран инструментрона. — Снизь скорость, не надо спешить, Най.

Крайк ослабил давление ноги на педаль акселератора. Бронетранспортёр пошёл тише и медленнее.

— Когда-то большинство этих проблем приходилось выявлять вручную и для этого набирались огромные коллективы всевозможных контролёров, учётчиков, техников. Теперь же всё замкнуто на автоматику, на приборы, — тихо сказал Сарен, просматривая список замечаний, постоянно пополняемый аппаратурой беспилотников и бронетранспортёра. — Во время войны будет сложнее. Придётся вспоминать навыки и умения ручной проверки. Хорошо, что пост РЭБ земного фрегата жёстко обозначил эту проблему перед местными и планетными властями. Кое-что, конечно, уже сделано, но, как всегда, недостаточно.

— А когда было здесь что-либо сделано достаточно, Сар? — Найлус лёгкими движениями рычагов и руля исправлял направление движения бронетранспортёра, сверяясь с навигационным компьютером.

— Да практически никогда. Специфика жизни на пограничьи. — Сарен поудобнее устроился в кресле, не сводя взгляда с экранов забортной обстановки и изредка поглядывая на экран инструментрона.

— Между светлым и тёмным? — спросил Найлус.

— Можно сказать и так. Люди бы сказали — 'между дьяволом и ангелом', хотя и у них тоже разные представления на этот счёт имеются. — Сарен проследил за курсовой отметкой. — Вот и ещё десяток километров прошли. Остались сущие пустяки. Зато несколько участков дороги уже просмотрены и службы имеют теперь чёткие целеуказания на проблемы и вопросы, требующие 'ручного' вмешательства.

— Не будут распылять силы и средства на пустяки — и то хорошо. — Найлус чуть притопил педаль газа. Бронетранспортёр преодолел подъём на холм. — Панорама дороги — просто превосходная.

— Согласен, — кивнул Сарен. — Притормози, останови машину. Выйдем, поглядим.

Несколько минут два Спектра стояли на вершине холма, наслаждаясь видом на 'петлю' Монорельсовой Дороги. Снующие поезда — грузовые, пассажирские и смешанные — казались маленькими гусеницами, передвигающимися по исполинским конструкциям.

— Жнецы постараются разрушить несколько участков Дороги. Восстанавливать их придётся под огнём, — сказал Найлус.

— Да, в некоторых случаях это будет необходимо, — согласился Сарен. — Надеюсь, что войну мы закончим нашей победой как можно быстрее и очень скоро такой мирный вид здешней дороги снова станет для иденцев привычным и обычным.

— Я тоже на это надеюсь, Сар. — Найлус залез внутрь бронетранспортёра, пристегнулся к водительскому креслу, включил двигатели, бросил быстрый взгляд на экраны. — Поехали?

— Поехали, — согласился старший Спектр, закрывая крышку входного люка. — Ещё десяток километров — и поедем уже по площадкам климатических и энергетических установок. Думаю, следует посетить одну климатическую и одну энергетическую установки. Сделать там остановки, поговорить с работниками, руководителями. Посмотреть повнимательнее, поконкретнее. А там — и до космопорта недалеко.

— Только... Сар... мне не очень по душе эти бесконечные контроли и раздача указаний. Я нехорошо чувствую себя, выступая за кулисами. Ведь я, если ты помнишь, наёмник. Мне нужно действие, прямое действие, а тут... Я ощущаю себя бесплотным духом, нашёптывающим в уши другим разумным органикам некие ценные указания.

— Най... — с долей укоризны проговорил Сарен, не отрывая взгляда от мониторов забортной обстановки. — Дело ведь только не в этом...

— Может быть, Сар. Очень может быть, но... Шепард был прав, когда устроил мне отповедь, разнос или внушение — назови, как хочешь. Я ведь тоже изменился после того разговора. И хотя при этом присутствовал Андерсон, он ведь только по большей части слушал, а не говорил. Шепард прав, я привык к тому, что Спектров боятся, а не уважают. Привык, что нам подчиняются только потому, что мы — сотрудники Спецкорпуса. А мне хочется дела. Своего дела. И я...

— Ты нашёл это дело, Най. — Сарен коснулся когтями сенсоров клавиатуры инструментрона.

— Быть рядом с Джоном? — спросил Крайк.

— Именно. Сохранят ли тебе статус и звание Спектра или нет, нормандовцам ты нужен. Как воин и как личность. Я уверен и даже убеждён, Найлус, что после Цитадели у нас всё больше будет именно того, что ты хочешь — действия, столкновений, боёв. Да, возможно, мы будем по-прежнему отдавать немало сил и времени контрольным и управленческим работам, но основной нашей задачей будет именно бой. На нас, нормандовцев, Жнецы развернут, в чём я уже не сомневаюсь, настоящую постоянную охоту.

— Выбивают в первую очередь и формальных и неформальных вожаков, — вздохнул Найлус.

— И здесь ты тоже прав, только ведь Шепард не воспримет твоё убеждение в том, что именно он — вождь и вожак.

— Почему, Сар? — спросил Крайк.

— Потому что для него в экипаже нет важных или не важных. Для него в экипаже все важны. Мы — команда. Мы всё больше ощущаем себя командой, в которой нет слабых и сильных. А там, где нет явных вожаков... — Сарен посмотрел на Найлуса. Тот смотрел в передние иллюминаторы и едва заметно поигрывал рычагами, удерживая машину в колее.

— Там невозможно найти слабое звено, потому что все сильны? — спросил после недолгой паузы Крайк.

— Можно сказать и так, Най, — кивнул Сарен. — Нам с тобой на Цитадели будет сложно, но ведь и Шепарду будет сложно. И Андерсону будет сложно. А уж как будет сложно Бенезии и Явику — вообще трудно представить. Мы не можем этого себе даже полностью вообразить, но мы обязаны помочь им. И тогда они помогут нам. Я всё чаще думаю, что благодаря Шепарду, благодаря Андерсону, благодаря Явику мы становимся командой. И быть частью этой команды — это лучшее, что может выпасть разумному органику. Если Джон хочет, чтобы на борту остались только воины, ведь это не означает, что он не оценивает весьма положительно ту же Бенезию — слишком гражданскую, несмотря на её богатейший опыт мастера-биотика и религиозного лидера. Бой ведь не только на войне, Най, боёв хватает и в мирное время. Просто чтобы не запутывать восприятие окончательно, считается, как ни парадоксально, что бои бывают в мирное время гораздо чаще. А ведь это совсем не так. Бои есть в равной степени и в мирное и в военное время. На Цитадели — будет сложно и трудно всем нормандовцам. Там многое придётся менять очень быстро. И очень надёжно менять, чтобы потом, когда 'Нормандия' покинет Станцию, у нас был какой-никакой, но тыл. Если нам удастся изменить многое на Станции, значит, мы сможем поменять многое и на местах. И способствовать более глубоким изменениям именно на местах. Не появляясь там физически.

— Полагаешь, что... — Найлус взглянул в зеркало заднего вида.

— Да, полагаю, что кроме нашей общекомандной, можно сказать и общеэкипажной задачи по воссоединению Бенезии и Лиары, у нас будут задачи и в интересах Явика, а главное — у нас будут задачи, требующие длительного полёта по почти всем звёздным системам исследованной к этому времени части Галактики. Нам нужно будет знать обстановку на местах. Кроме того...

— Мы можем в любом месте встретить Жнецов, — сказал Найлус. — И...

— Да, я помню, что кораблям разведфлотов не нужно стремиться к линейным боестолкновениям, но — всё меняется. И с воинов любого подразделения, независимо от специализации нельзя снять обязанность уничтожать любого врага в любом месте и в любое время. Уничтожить гарантированно. У нас на борту — протеанин, а у него опыт боестолкновений со Жнецами — уникальный без всякого преувеличения. И этот опыт надо использовать. Думаю, он будет писать книги, позволяющие распространить этот опыт в населённых мирах. И он поможет нам освоить этот опыт. Освоить так, как не поможет освоить никакая военная академия или военный учебный центр.

— Стратегически мыслишь, Сарен, — отметил Крайк.

— Я просто знаю, что тогда, когда мы покинем Иден-Прайм, мы ступим, как часто говорят земляне, на 'тропу войны'. Да, для многих обитателей Галактики будет продолжаться мирное время, но для нас, нормандовцев, я уверен, оно станет военным, едва мы уйдём за пределы атмосферного щита Идена. На Цитадель придёт уже воевавший в реальной большой войне корабль.

— И команда, — сказал Найлус, чуть утапливая педаль газа в пол, чтобы 'МАКО' без буксования преодолел очередной подъём.

— Именно, — подтвердил Сарен. — Но воин — не только тот, кто стреляет или ставит мины. Воин помогает гражданским и другими средствами, способами и методами. Да, впереди — война со Жнецами, где будут воевать и очень многие гражданские. Воевать с оружием в руках, воевать и убивать. Убивать гарантированно, стрелять на поражение, делать контрольные выстрелы в самые уязвимые части тел Жнецов, кем бы эти Жнецы ни были. И до этого времени мы обязаны помочь гражданским органикам привыкнуть к действиям в ситуации глобального противостояния. Только... Най, прости, но ты начинаешь себя загонять в слишком жёсткие рамки.

— В каком смысле, Сар? — Найлусу очень хотелось обернуться, но управление транспортёром требовало постоянного внимания. Молодой турианец ограничился взглядом в зеркало.

— В том смысле, что ты молод и, тем не менее, избегаешь общения с турианками. А их тут — немало. Люди — гостеприимны и создали для наших соплеменников и соплеменниц более чем приемлемые условия. Я бы сказал, что они создали им нормальные условия. И у тебя будет свободное время перед отлётом, Най. Используй это время с пользой для себя.

— Сар... — чуть укоризненно и недовольно протянул Крайк.

— Всему своё время. У людей в их сегменте Экстранета я прочёл интересное выражение 'война — войной, а розы — розами'. Собственно говоря, так было всегда. Так уж устроена жизнь разумного органика, что многое надо делать одновременно, последовательно, параллельно. Как бы ни сказать — всё равно смысл будет один и тот же. Это твоя жизнь, Найлус.

— Ты прав, Сар. Моя. — Найлус остановил бронетранспортёр на повороте. — И потому скажу тебе откровенно — я не хочу пока завязывать никакие взаимоотношения. О причинах — умолчу. Прими как данность моё нежелание и пойми, что если бы я хотел — я бы не медлил.

— В то, что ты тогда бы не медлил — верю, — сказал Сарен. — Ладно, поехали, Най.

Глядя на колею, Найлус думал о сказанном наставником. Сарен снова оказался прав. И в этой правоте не было ничего обидного или оскорбительного для него. Артериус сказал то, о чём сам Найлус думал и не раз думал. Не мог не думать. По сравнению с Сареном он — счастливчик. У него есть родные. Сарен — одинок. И к тому же он — единственный на сегодняшний день турианец, вернувшийся из хаскоподобного состояния. О себе-то он не говорит и на турианок не засматривается. Да, он внешне страшен, его помнят, как очень жестокого Спектра.

И что? Это исключает для него всякую возможность семейного и личного счастья? Наверное, он сам это счастье для себя исключил, погрузился в работу так, что за часы, проведённые рядом с ним на Идене, он, Найлус Крайк, не слышал от Сарена ничего, ну почти ничего, что выходило бы за рамки рабочей тематики. И теперь, перед самым отлётом с Идена, он вот так открыто говорит своему ученику о том, что тот должен уделить внимание своей личной жизни. В том числе и потому, что сам Сарен о своей личной жизни забыл, вероятнее всего, напрочь. Может быть, он боится, что из-за своей искорёженности ни одна турианка на него и не посмотрит, как на потенциального мужа?

— Найлус, не надо. Ты прав. Мне, признаю, трудно говорить об этом здесь и сейчас, но ты прав. Я действительно охладел к турианкам. С кварианками вообще не хочу иметь никаких отношений, кроме, конечно, рабочих, служебных. Я давлю в себе любые мысли о каких-либо личных взаимоотношениях. Потому что... да что там говорить — просто не смогу я это совместить сейчас. Я не хочу обманывать другого разумного. Не хочу, Най. Да, мне приходилось обманывать многих разумных раньше. Ради того, чтобы выполнить задачу, поставленную Советом Цитадели. Но здесь я не могу себе позволить пойти на обман. Это, Найлус, другой уровень. Мой личный уровень.

— У многих нормандовцев на Идене уже составились... скажу так, взаимоотношения. Личные взаимоотношения, — уточнил Найлус.

— Вот я и хочу, чтобы они у тебя тоже составились, Най. — Сарен взглянул на экраны забортной обстановки. И, если хочешь, уточню относительно себя. Я действительно изломан, Най. И потому не могу обмануть никого из турианок. Не хочу их обманывать. Семья для меня, Най, это, прежде всего — дети. А какие дети у меня могут быть после такого — это ещё очень большой вопрос. Словами вслух и даже письменно такое я объяснить турианке не сумею, а если не сумею — она вряд ли меня поймёт. Если не поймёт — имеет полное право уйти. И я её удерживать не буду, не смогу и не захочу. И не надо мне напоминать о Шепарде. У него — своя жизнь и свои взаимоотношения. А у меня — своя жизнь и свои взаимоотношения.

— Я и не собирался тебе напоминать о Шепарде, Сар. Ты прав, у Шепарда — своя жизнь и свои взаимоотношения, но что тебе мешает...

— Мне?! Мешает?! — совершенно искренне удивился Сарен. — В данном смысле мне — ничего не мешает, Най. Я просто не хочу спешить. Сам понимаешь, после такого опыта следует очень долго восстанавливаться. Любой вменяемый медик подтвердит. Очень надеюсь, что восстановлюсь за несколько месяцев, но раньше... Не получится. Чаквас, возможно, действительно согласится исправить моё лицо, а я думаю, что и над телом она... тоже поработает. И всё это надо будет делать после Цитадели. Надо, — то ли подтверждая что-то для самого себя, то ли убеждая напарника, повторил старший Спектр. — Возможно, пройдя послеоперационный период, я буду более расположен к каким-либо личным взаимоотношениям, но не сейчас, Най. Прости, изъясняюсь путано, но уж — как сейчас могу и как умею. Нет у меня пока что такой настройки: говорить вслух и даже писать о личном. У нас ещё столько работы на Идене, а потом — на Цитадели, что я не могу позволить себе расслабиться, отдаться чувствам, эмоциям. А турианкам это — надо... Больше надо, чем наша вся работа по какой-никакой нормализации жизни на Идене и на Станции. Поехали, Най.

— Согласен. Поехали. — Найлус включил двигатели, выжал педаль акселератора, вгляделся в убегавшую под колёса 'МАКО' колею, глянул чуть вперёд. — Посмотрим климатические и энергетические установки. Они нам очень помогли выстоять. И их работникам тоже надо сказать 'спасибо'.

— Поехали.— Сарен опустил взгляд на экран своего инструментрона. — А я пока просмотрю данные по безопасности. Их уже достаточно, так что сделаем остановку на первой же станции — любой, просмотрим более внимательно.

Подруливший к площадке, занимаемой энергетической установкой бронетранспортёр с яркими опознавательными знаками 'Нормандии' встречали немногочисленные управленцы и сотрудники.

— Совершенно другое впечатление. — Сарен вышел из машины, отошёл от 'МАКО' на несколько шагов, поднял голову, всматриваясь в шпиль установки. — Я видел схемы, видел чертежи, видел даже трёхмерные симуляции, но эта установка... Она гораздо... Духи, даже не знаю, как сказать.

— Она помогла нам ссадить Жнеца на планету, Сар. — Найлус, свёртывая экран наручного инструментрона, другой рукой закрыл крышку входного люка 'МАКО'. — И помогла освободить тебя от общества пилота этой полумашины, — тихо добавил младший Спектр.

— Не только меня, — негромко ответил, улыбнувшись, Сарен. — Но и Бенезию.

— Её — тоже, — согласился Найлус, обмениваясь рукопожатиями с работниками станции. — Вот, приехали посмотреть на одну из установок, оказавших нам столь существенную помощь, — сказал он, обращаясь к руководителю станции.

— Мы рады, — ответил мужчина в неброском рабочем комбинезоне. — Когда нам переслали данные по режимам, мы сначала не поверили, но... Времени особо размышлять — не было. Зато теперь мы знаем, что наша энергетическая станция может стать и оружием. При необходимости, конечно, — он указал на площадку на вершине установки, под шпилем. — Давайте поднимемся туда.

— Давайте. — Найлус пропустил хозяина станции вперёд и вскоре они втроём стояли на технологической площадке. — Хотели показать нам позиции защитных систем и устройств?

— В общем-то, да, но не только. Посмотрите — там уже стоят зенитные комплексы, там — позиции ополчения, пехоты, там — орудия противокосмической обороны. Отсюда видны также позиции скорострельных орудий для отражения атак десанта. Я служил, офицер запаса, но эта техника — новая. И осваивать её — интересно. Надеюсь, что всё это техническое великолепие поможет сохранить нашу установку в рабочем состоянии. А уж мы постараемся дать всю энергию, какую только сможем...

— В этом нет ни малейших сомнений. — Сарен прошёлся по площадке, с которой открывался прекрасный вид на окрестности.

Замаскированные позиции были практически неразличимы, да и руководитель станции довольно неточно указывал на них рукой, так что секретность была в значительной степени соблюдена.

В нескольких десятках километрах виднелись ещё две аналогичные установки.

Найлус, раскрыв экран инструментрона, обсуждал с руководителем станции вопросы безопасности и защиты. Сарен, опёршись о поручень, смотрел на нечётко обозначенные границы основной площадки, на крыши небольших технологических построек и коробки контейнеров, на линии энергопередачи. Позади слышались оживлённые разговоры — похоже, в обсуждении стали принимать участие поднявшиеся на площадку младшие управленцы и рядовые сотрудники станции. Разговор затянулся на сорок минут, но результат всех участников удовлетворил: Спектры прибыли на станцию не инспектировать, а помогать. И помощь была оказана именно такая, какая была нужна персоналу станции больше всего: во-первых, ускорить прохождение документов по чиновничьим уровням, во-вторых, преодолеть сопротивление бюрократов, обожающих едва ли не до бесконечности затягивать даже самые простые дела, в-третьих, снять угрозу неполучения важных и нужных для станции грузов, будь то оборудование или расходные материалы.

Спустившись к подножию установки, Сарен подошёл к 'МАКО', открыл крышку входного люка, но влезать внутрь бронекапсулы не стал — Найлус всё ещё говорил с сотрудниками и торопить напарника старшему Спектру не хотелось. Впереди ещё был запланирован визит на одну из климатических установок и там, как предполагал Артериус, придётся задержаться на более долгий срок — как минимум на целый час. Развернув экран инструментрона, Сарен присел на пороге бронекапсулы и углубился в чтение протокольного файла с собранной беспилотниками информацией, делая отметки в файле рабочего дневника.

Просматривая данные из файла, Сарен раз за разом убеждался, что иденцы уже осуществили значительный объём работы. Почти все энергостанции были окружены рубежами противокосмической, зенитной и противодесантной обороны, взяты под охрану ополченцами и подразделениями местного гарнизона ВКС Альянса Систем. Прокладывались дополнительные энерговоды, линии связи и управления дублировались и защищались, были подготовлены варианты эвакуации персонала станций в убежища и укрытия. Сложно было перечислить всё сделанное, но Сарену теперь казалось, что сделано непозволительно мало.

— Всё, Сар. Извини, несколько увлёкся, — к транспортёру подошёл Найлус. — Уступаю тебе работу на климатической станции. В порядке смены, конечно. — Крайк обошёлся без улыбки, но Артериус отчётливо ощущал, что напарник доволен и общением с местными эксплуатационниками и его результатами.

— Работу? — старший Спектр встал, давая возможность напарнику влезть внутрь бронекапсулы. — Это ты правильно сказал. Мы — работаем, а они, — турианец указал на техников и инженеров, — трудятся. Разница есть, пусть и трудноуловимая.

— Не такая уж и трудноуловимая, Сар. — Найлус включил двигатели, снял машину со стояночного тормоза. — Поехали, впереди у нас — климатическая станция. Уж не знаю, работать или трудиться мы там будем, но знаю одно совершенно точно: мы там будем действовать.

— Вот это — правильное суждение. — Сарен устроился в боковом кресле, закрыл на замки крышку входного люка. — Едем.

Монорельс остался далеко в стороне, бронетранспортёр уходил от его линии вглубь территории района. Изредка на дороге встречались переезды через железнодорожные пути, по большей части — автоматические, со шлагбаумами и блокираторами — поднимающимися из полотна дороги метровыми плитами, намертво блокирующими проезд к рельсам для колёсных транспортных средств. Ожидая, пока мимо прошелестит очередной длинный состав, Сарен подумал о том, что многим железнодорожникам придётся освоить непростое искусство вождения поездов — и пассажирских, и грузовых под обстрелом, при постоянной угрозе нападения со стороны десантных и диверсионных групп из состава войск Жнецов. Всё чаще Сарену казалось, что гигантские 'креветки' — Жнецы редко когда будут спускаться на планеты — таким огромным кораблям более привычно вести обстрелы поверхности с орбиты.

Обычная работа, обычная служба Спектров, но если раньше никто из обитателей Галактики и подумать не мог о возможности такой глобальной войны всерьёз, то теперь... Потому неудивительно, что многие разумные органики нервничают, волнуются независимо от степени физической или психической подготовленности к такой перспективе.

Найлус молча управлял 'МАКО', бронетранспортёр неспешно преодолевал километр за километром грунтовой дороги вдоль трассы монорельса, беспилотники облетали назначенные им районы и исправно передавали собираемую информацию на инструментроны обоих Спектров. Сарен просматривал новые записи в автоматически формируемом файле протокола, делал пометки в своём рабочем дневнике, посматривал на экраны забортной обстановки.

Местные жители провожали транспортёр пристальными взглядами — нечасто машины, способные работать в открытом космосе попадали под атмосферный щит землеподобной планеты. В некоторых источниках Иден-Прайм не без оснований называли планетой-садом, пусть это и несколько противоречило официальной науке.

— Подходим к району размещения климатической станции, Сар, — сказал Найлус, кинув быстрый взгляд на экран навигационного компьютера. — Показатели окружающей среды изменились, бортовой компьютер выдал предупреждение об искусственной поддержке показателей.

— Быстро и правильно определил, — сказал старший Спектр. — Ладно. Я поработаю, а ты пока посмотри за окружающим станцию районом ну и обстановкой в округе тоже. Ладно?

— Хорошо, Сар. — Найлус вогнал машину на стояночную площадку, выключил двигатели и взвёл стояночные тормоза. — Можно выходить. Нас встречают. И руководство, и простые работники.

— Мы не особо и скрывались, — сказал Сарен, снимая замки с крышки входного люка. — И нас ждали.

Поприветствовав начальника станции и инженеров с техниками, Спектры поднялись на площадку к подножию главной установки. Найлус снова держался чуть позади наставника, но в этот раз и Сарен проявлял больше инициативы и был заинтересован в общении с персоналом станции. Местные специалисты провели Спектров по всем цехам и отсекам, подробно ответили на вопросы, не скрывали проблем и недостатков.

Сарен с удовлетворением ощутил, что их обоих не воспринимают здесь как обычных Спектров, прибывающих на Иден или для выполнения своих собственных задач или для проведения инспекций и проверок. Появление Сарена и Найлуса работники станции воспринимали как дружественный визит специалистов, имевших возможности повлиять на решение многих задач, стоящих перед станцией и её персоналом.

Старший Спектр делал пометки в рабочем дневнике, Найлус оформлял запросы в службы и учреждения Иден-Прайма, которые незамедлительно отправлялись адресатам за подписями обоих спектров. Когда Крайк и Артериус поднялись на вершину главной установки и остановились у перил, ограждающих технологическую площадку, к станции уже прибыли первые грузовозы с запчастями, оборудованием и расходными материалами.

— Красивый вид, — сказал Найлус, когда Сарен, получив подтверждение о выполнении большей части спектровских запросов, закрыл свой инструментрон.

— Да. Мне хочется, чтобы эта планета как можно меньше пострадала от вторжения, но, увы, рассчитывать на это не приходится, — сказал старший Спектр. — Жнецы, вне всяких сомнений, будут с особой жестокостью разрушать инфраструктуру именно таких, наиболее пригодных для жизни разумных органиков планет. И мало что может остаться в целости и сохранности или хотя бы — более-менее неповреждённым. Отпор, конечно, будет, но восстановительные работы надо будет начинать уже под обстрелами, под огнём. А уж после окончания войны... Как всегда, нам придётся быстро забыть о празднествах и погрузиться в работу, чтобы как можно быстрее восстановить условия для нормальной жизни в таких мирах.

— Наверное, так и будет, — задумчиво сказал Найлус. — Мне трудно представить себе другой вариант развития событий.

— У нас остаётся возможность не дать врагу затянуть войну на долгий срок, — ответил Сарен. — И — возможность не дать Жнецам уничтожить большую часть инфраструктуры обитаемых миров. Без неё будет трудно закрепляться и атаковать.

— Придётся вгрызаться и зарываться в поверхность планет. — Найлус подошёл к лестнице, взялся за поручень. — Сар, нам надо отъехать от станции и перекусить. Мы начисто забыли о еде. А впереди у нас — просмотр линии монорельса, просмотр близлежащих линий железных дорог и космопорт.

— Согласен, Най. Нечего напрягать местных работников. У них у самих пайки, всё рассчитано-посчитано. Поехали.

Тепло попрощавшись с работниками станции, Спектры погрузились в 'МАКО' и бронетранспортёр вернулся на просёлочную дорогу, пролегавшую вдоль линии опор Монорельсовой Дороги.

Трасса циклопического сооружения до сих пор не имела официального названия, поэтому чаще всего её именовали именно Монорельсовой Дорогой. Тем более что, несмотря на разветвлённость, она составляла единый комплекс и её воспринимали только как неразрывную целостность. Такая дорога на Иден-Прайме была одна и иденцы очень гордились тем, что смогли построить и больше двух десятков лет успешно эксплуатировать столь сложную структуру.

— Притормози, Най. Сведи машину с дороги, вдруг кому понадобится проехать. Есть лес, озеро, есть поляны, чего ещё надо. — Сарен сверился с экраном инструментрона. — Вот здесь и останови, — он открыл крышку входного люка, вышел. — Хорошо. Хорошо, — повторил Артериус, — что нам удалось и среди разумных побывать, и вокзальный комплекс, и грузовой комплекс просмотреть, и на климатической и энергетической станции поработать. По меньшей мере, я не чувствую рутинности и запрограммированности, — старший Спектр обернулся к напарнику, вытаскивавшему из недр бронетранспортёра укладку с пологом-подстилкой и оборудованием для короткой стоянки. — Давай помогу, Най. — Артериус шагнул к машине.

Вдвоём они разостлали полог, расставили контейнеры и укладки, сели и открыли пайковые 'кубики'.

— Ты прав, Сар. Я тоже теперь не чувствую, что мы провели это время впустую, — сказал Найлус, отправляя в рот очередную ложку супа. — Думаю, нам мало что удастся сделать на территории космопорта...

— Может, ты ошибаешься, Най? — усмехнулся Сарен, дочерпывая ложкой подливу. — Всегда есть работа. Если не физическая, то интеллектуальная — точно.

— Возможно. — Найлус положил на полог опустошённый 'кубик', потянулся рукой к термосу. — Хотел бы найти работу не только интеллектуальную, но и физическую.

— Это вряд ли, Най. — Сарен собрал упаковки и обёртки, засунул их в пакет для мусора. — Поехали?

— Может, посидим несколько минут, посмотрим вокруг, подышим воздухом? — спросил младший Спектр. — Вряд ли для того, чтобы быстро отсюда уехать, мы вытаскивали полог и все эти контейнеры.

— Ты прав. Посидим, — согласился Артериус, пересаживаясь на полог. — Меня так и тянет лечь и посмотреть в это небо...

— Так за чем же дело встало, Сар? — улыбнулся Найлус. — Действуй. Вокруг — никого из разумных на несколько километров нет, так что никто не будет хвастаться, что видел отдыхающего...

— А точнее — бездельничающего — Спектра, — подхватил Сарен, улыбаясь.

— Причём такого Спектра, как жестокий и беспощадный Сарен Артериус, — добавил Крайк.

— Уговорил. — Сарен растянулся навзничь на пологе, устроился поудобнее. — И правда... Давно я не смотрел вот так просто в небо...

Найлус промолчал. Собрав воедино большинство контейнеров и укладок, младший Спектр уселся на покрывало, подтянул колени к груди, обхватил их руками и задумался, глядя на лес.

Он чувствовал, как возвращается уверенность в своих силах и возможностях, как исчезает беспокойство. Привыкший действовать, работать, на что-то влиять, что-то изменять, сейчас он испытывал странное умиротворение от возможности не делать ничего, просто сидеть и смотреть на деревья, на кустарник, на видневшееся за ветвями небо. Наверное, Сарен сказал бы что-то о том, как это обычно для предвоенного времени, когда многие разумные снова чувствуют острую тягу к чему-то, казавшемуся ранее столь рутинным, что и тратить на это время и силы не хотелось почти что никогда. И вот теперь он, Спектр Найлус Крайк сидит и смотрит, ни о чём особо не задумываясь, расслабляясь и отдыхая от напряжения, от работы. Да, ему не пришлось бегать, прыгать, стрелять, не пришлось кого-то убивать. И всё же он работал. Действовал. Влиял. Значит, он может позволить себе несколько минут — вряд ли несколько десятков минут — просто посидеть спокойно и посмотреть вдаль, на деревья, непривычно зелёные для турианского взгляда и восприятия, ощутить ветер — ласковый и слабый, приятный, навевающий желанную прохладу. Совсем скоро фрегат-прототип уйдёт с этой землеподобной планеты и, наверное, он, молодой Спектр, будет вспоминать эти минуты спокойствия и неподвижности.

Время текло незаметно. Найлус поглядывал на экранчик своего наручного инструментрона, но делал это, как оказалось, достаточно редко. Сарен по-прежнему лежал навзничь и смотрел, о чём-то думая, в небо. Крайк, видя задумчивость наставника, понимал, что Артериусу нелегко балансировать между памятью о пребывании в состоянии хаска и необходимостью действовать в реальном, предвоенном, резко усложнившемся мире. Наверное, такие минуты тишины, спокойствия и неподвижности ему особенно необходимы. Он сам это понимает и потому не торопится, не спешит. Да, наставник прав, на участках монорельса и на участках железных дорог, возле которых пройдёт трасса, проложенная автокурсопрокладчиком 'МАКО', вполне возможно найдётся работа и для Спектров, но всё же... на планете и так хватает специалистов и работников, чтобы вмешательство сотрудников Спецкорпуса было абсолютно необходимым.

Возможно, это и следствие приближения момента отлёта с планеты. Корабль уходит к Цитадели, а иденцам предстоит ещё очень многое сделать, не отвлекаясь на возможность улететь в Солнечную систему или на Станцию. Конечно, некоторые колонисты покинут Иден-Прайм по самым разным причинам, улетят на Землю или в другие человеческие колонии. Не обязательно на Цитадель — устроиться там сложно и дорого, так что придётся многим поискать более приемлемые варианты для переезда. Многие отошлют своих родственников, постараются сделать всё, чтобы хоть так подстраховаться. Многие сменят работу.

Да, изменения происходят постоянно, но перед войной они усложняются, учащаются и ускоряются. Планета приобретает полувоенный, а в некоторых районах — и военный облик. Готовится к войне, к противостоянию. Будут десанты, будут обстрелы. Будут разрушения, будут жертвы среди местного населения. Главное — не пустить Жнецов на планету, а если они всё же придут — как можно быстрее вышвырнуть их за пределы атмосферного щита. И, конечно же, постараться уничтожить как можно больше тех, кто сумел таки прорваться к Идену.

— Най, давай-ка собираться. — Сарен поднялся на ноги, шагнул к горке укладок и контейнеров. — Я — соберу всё это коробочное богатство в более-менее компактное единство, а ты — встряхни и сложи полог.

— Ладно. — Найлус встал, шагнул к подстилке, наклонился, взялся за угол, выпрямился, поймал второй уголок, встряхнул. — Следуем вдоль линии монорельса, потом уходим к железным дорогам?

— Да. — Сарен пропустил напарника, свернувшего полог в аккуратный тюк, вперёд, чтобы тот сумел без помех пройти к водительскому месту, огляделся, вошёл в бронекапсулу, закрыл за собой крышку люка и автоматически включил замки. — Поехали, Най.

— Поехали. — Найлус включил двигатели 'МАКО' и бронетранспортёр, словно застоявшийся конь, охотно двинулся вперёд, покидая поляну. — Грунтовая дорога.

— А здесь другая и не нужна. Я вот как-то поискал по Экстранету, залез в человеческий сегмент Инфосети Галактики, убедился в том, что большинство автомобильных дорог, пролегающих вдоль трасс железных дорог или монорельсов — именно грунтовые. Если бы они были плиточные или пластобетонные — не напасёшься кредитов на их бесконечный ремонт. По ним ведь, в случае чего, и тяжёлую технику приходится перебрасывать.

— Во время войны так и будет. Эти дороги будут важны и для обороны и для наступления. — Найлус взглянул на экран навигационного компьютера, — вышли к линии монорельса.

— Запустил дополнительные контрольные протоколы. Эта линия слишком важна, чтобы проверять её невнимательно, — ни к кому особо не обращаясь, сказал Сарен, коснувшись когтями сенсоров и взглянув на экраны забортной обстановки. — Курс, Най, выдерживай как можно точнее. Мы отдохнули, теперь можно и поработать, так что — повнимательнее. Я перемещаю все три беспилотника в новые районы для сбора дополнительных данных.

— Принял. — Найлус поудобнее взялся за рычаги. — Хорошо, что здесь можно менять руль на рычаги и обратно.

— Да уж. Попробуй поуправлять такой машиной с помощью обычного руля, когда 'МАКО' идёт по сплошному бездорожью — мало не покажется. Неприятностей, имею в виду, — тихо ответил старший Спектр, вчитываясь в листинг постоянно пополняемого автопротокола. — Очередная порция целеуказаний службам Идена отправлена. И в район и в столицу.

Найлус коснулся когтями сенсоров пульта управления. Транспортёр пошёл ровнее — включились системы стабилизации.

— Это совершенно лишнее, Найлус, — сказал Сарен, уловив изменения в плавности хода машины. — На борту нет раненых, так что — выключи. Можно вполне и потерпеть несколько десятков минут. Мы отдохнули.

— Хорошо, — младший Спектр отключил системы стабилизации, уловил тихое удовлетворённое хмыкание наставника. — Несколько десятков минут?

— Да. По моим расчётам дорога до космопорта займёт не больше пятидесяти — девяноста пяти минут. Так что можно потерпеть, Най.

— Согласен. — Найлус взглянул на экраны забортной обстановки, отведя взгляд от колеи и пользуясь тем, что участок дороги впереди был сравнительно прямым. — Сар, я знаю, что многие очень рассчитывают на церемонию проводов...

— Боюсь, Най, что никакой церемонии не будет. Во-первых, потому, что с чиновниками, разве что — исключая районных, мы установили не слишком тёплые и конструктивные взаимоотношения. Чья тут вина больше — сложно сказать, но, уверен, виноваты обе стороны. Мы тоже пришли не тихо и спокойно, а пришли в боевом режиме. Чиновникам, тем более — гражданским — это гораздо сложнее понять, чем воинам, которые сейчас закономерно вынуждены играть всё более заметную роль. Разворачивается очередной виток противостояния между штатскими и военнослужащими и тут мы сыграли не самую положительную роль.

— Война-то всё равно — на пороге, — сказал Найлус, вписывая транспортёр в поворот дороги.

— Да, на пороге. Здесь ты прав. Но гражданские слишком расслабились, слишком разнежились, слишком привыкли недорабатывать, недоделывать, больше внимания уделять отдыху и развлечениям.

— На Цитадели этого... — заметил Крайк.

— Хватает, согласен, — подтвердил Артериус. — Но ведь и эта станция позиционируется как место, куда бедному разумному и даже разумному со средним достатком проблематично прилететь, а ещё проблематичнее — закрепиться на сколько-нибудь длительный срок. Там всё очень дорого и, думаю, нам придётся переводить станцию на военное положение, а затем — и на осадное.

— Не сразу, наверное, — засомневался Найлус.

— Может быть и не сразу, Най, но переводить — придётся, а это, поверь, вызовет негативную реакцию слишком многих богатых разумных органиков, не привыкших ни в чём себе отказывать. Ротация населения и гостей станции — будет страшная по масштабам. И это тоже придётся выдержать. Так что... Но то, Най, станция, а это — колонизированная в достаточной степени планета. Только помня о том, что и сейчас на Земле предостаточно проблем и нет желаемой стабильности и — не менее желаемого равенства, я достаточно спокойно оцениваю ситуацию здесь. Сложности на Идене будут всегда и с ними будут так или иначе, но — бороться здешние поселенцы, хотя... Одно дело — бороться с такими вот сложностями в мирное время и совсем другое — в предвоенное. Особенно вредны здесь — чиновники с их вечным стремлением всё откладывать и всё замедлять под надуманными предлогами. Они больше всего хотят спокойной жизни. Парадокс состоит в том, что чиновники предназначены решать, а не откладывать в сторону вопросы и проблемы, надеясь, что всё устроится само собой.

— И такова ситуация... — Найлус взглянул на экраны забортной обстановки.

— Не только у людей, Най. Не только у людей, — подтвердил Артериус. — Это только поначалу кажется, что всё хорошо, всё прекрасно, всё в порядке. А потом... потом, при ближайшем рассмотрении оказывается, что далеко не всё прекрасно, а многое — откровенно и опасно плохо. На плохое мало кто обращает внимание. Все хотят спокойствия, стабильности, безопасности и не всегда понимают, с какими трудами и затратами всё это положительное достигается и тем более — удерживается. Что бы я по этому поводу ни говорил, Най, это всё будет продолжаться до самого момента Вторжения и перейдёт в значительной части в военное время. И, думаю, перейдёт и в послевоенное, если такой период нам удастся достичь и воплотить его в реальность. — Сарен замолчал на несколько минут, потом продолжил. — Сам себе удивляюсь, насколько говорливым я стал.

— Не говорливым, Сар. Мудрым. — Найлус посмотрел в зеркало заднего вида, его взгляд встретился со взглядом наставника. — Такое пережить и остаться прежним... Это дорогого стоит.

— Вот не знаю, Най, остался ли я действительно прежним или изменился очень и очень существенно. — Сарен опустил взгляд на экран инструментрона. — Не знаю, — повторил он. — Ты вот считаешь, что я не хочу заводить взаимоотношения с турианками. А я думаю не о них, Най, не о взаимоотношениях с ними. Я думаю, каким я буду отцом. Как я буду общаться со своими детьми? Чему я смогу их научить? Что они возьмут от меня и понесут в будущее, что они передадут своим детям? Так уж устроен этот мир, что для женщины главное — её ребёнок. В этой настройке, конечно, можно найти много негативного, даже неприятного для нас, мужчин, но если разобраться, если подумать, то так и должно быть. Женщина даёт жизнь и, когда её ребёнок становится достаточно взрослым, она отпускает его в самостоятельную, отдельную от неё жизнь. Это... Это больно, Найлус. Больно для нас, мужчин, отцов. А как же больно для женщины, для матери?! Эмоции, чувства, отношения — всё это для них первично. И я знаю это, понимаю, как умею. Может быть — недостаточно полно, чётко, но... понимаю. И сейчас, Найлус, после пребывания в хаскококоне, после этого периода... затянувшегося на годы, я не знаю, каким я стал. И не хочу рисковать никем, кроме, конечно, себя самого. Наверное, когда я ещё не попал под влияние Жнеца и его пилота, когда я был просто жестоким и безжалостным сотрудником Спецкорпуса, тогда мне было... легче. Я бы тогда, несмотря на мою 'острую' репутацию, смог бы познакомиться с какой-нибудь турианкой. Смог бы стать для неё кем-то важным, нужным. А сейчас... Я не знаю, Най. И здесь я — не могу рисковать. Не хочу рисковать кем-то другим.

— Сар... — негромко сказал Найлус.

— Только не надо говорить мне, Най, что я в очередной раз не прав. Возможно, что я не прав, но это — моя личная неправота. И всё, что с ней связано — это...

— Твои проблемы? Сар, ты больше не раб Жнеца, не раб пилота, ты вернулся...

— К нормальной жизни? — Сарен повёл плечами, сбрасывая временную скованность. — Най, не надо общих фраз.

— Ты работаешь и живёшь в команде, Сар. Ты больше не Спектр — одиночка, которого раз за разом куда подальше посылали выполнять самые...

— Грязные задачи? Най, меня это давно уже не волнует и не нервирует, так что — договаривай. Да, я выполнял, как теперь понимаю, грязные задачи. Просто потому, что у меня была такая репутация, которая позволяла эти задачи выполнять. Просто выполнять — сейчас я не задумываюсь о том, какие эти были задачи — хорошие или плохие.

— Проблема оружия и его носителя? — спросил Найлус, притормаживая на спуске.

— В том числе — и она, — согласился Сарен. — И я знаю, что многое из того, что мы уже сделали на Идене, разумные органики будут оценивать по-разному. Далеко не всегда — положительно, далеко не всегда — хорошо.

— Сар, ты никогда не думал, что достаточно тебе начать...

— Начать что, Най? Взаимоотношения? И что дальше? Я улечу на 'Норме' к Цитадели, а она останется здесь?

— У многих нормандовцев — останутся, — не согласился Найлус. — И те, кто останутся здесь, на Идене, будут ждать многих нормандовцев. Будут ждать, — повторил напарник.

— И будут воевать, будут работать, будут трудиться, — то ли соглашаясь, то ли размышляя вслух, произнёс Сарен. — Потому что...

— Потому что у них будет, а точнее есть фундамент, есть прочное основание для надежды на лучшее. — Найлус притопил педаль, позволяя машине набрать скорость перед подъёмом. — Мы живём здесь, Сар, а Жнецы живут в другом месте. Это — наша Галактика, наш общий дом. А Жнецы здесь — чужаки. И мы их уничтожим, Сар. Не вышвырнем за пределы Галактики, а уничтожим. Все — гражданские и воины — так или иначе, но, уверен, надеются на то, что в этот раз Жнецов ждёт не изгнание, а разгром. Сам знаешь, что никого из разумных органиков не устроит изгнание таких захватчиков, потому что изгнанный враг может вернуться, а вот уничтоженный враг вернуться не может. Даже с 'того света', в существование которого верят многие разумные органики.

— Не похоже это на патетику, Найлус. — Сарен посмотрел на строчки автопротокола, появляющиеся на экране инструментрона, перевёл взгляд на передние иллюминаторы 'МАКО'.

— Кому-то из разумных это может показаться патетикой, Сар. А кому-то — горькой правдой. — Крайк притормозил, остановил бронетранспортёр. — Мы все — разные. Думаем по-разному, планируем по-разному. И потому Жнецы раз за разом приходят в нашу галактику и не могут победить окончательно. Жизнь в ней возрождается снова и снова. Особая, разумная органическая жизнь. Миллионы лет Жнецы пытаются уничтожить разумных органиков и у них ничего не получается. Вряд ли это только наше желание. Наверное, я, во всяком случае, хочу в это верить, это — воля эволюции, воля природы. А эти две силы, можно сказать, что — Высшие Силы, без преувеличения, гораздо сильнее, чем всякие там полуорганические и полусинтетические Жнецы. И если эти Высшие Силы не препятствуют нам в стремлении к победе... То мы должны использовать этот шанс и — победить, Сар. Победить Жнецов.

— Будут и ещё враги. Другие враги. — Сарен задумчиво смотрел в передние иллюминаторы на колею, изредка переводя взгляд на салонные экраны забортной обстановки, на которых сменялись картинки Монорельсовой Дороги.

— Будут, Сар, — кивнул Найлус, откидываясь в кресле и снимая руки с рычагов. — Будут. Потому что эта жизнь так устроена, что нам, разумным органикам, нужно то, что необходимо в очередной раз, но — так или иначе, победить. Чтобы стать лучше, чтобы стать сильнее. — Найлус помедлил, затем сказал. — Сар, ты — вернулся, ты — стал воином. Снова стал воином. Спектром не по званию, не по должности, по сути.

— По сути, на борту 'Нормы' у нас один Спектр, Най. Шепард. А мы... — Сарен, сказав это, опустил голову, сняв пальцы с клавиатуры.

— Мы — его помощники, коллеги, партнёры. — Найлус посмотрел на наставника. Он крайне редко видел его смущённым и ослабленным. — Мы — рядом с ним. И это для нас — тоже возможность стать лучше. Стать сильнее, стать... Может быть даже совершеннее. Галактика, Сар, заслуживает того, чтобы в ней жили разумные органики, стремящиеся к совершенству. Тогда никакой враг нам не будет в нашей галактике страшен.

— Вот не знал, что ты — политик, Найлус. — Сарен посмотрел на напарника.

— Мы первыми столкнулись со Жнецом на Иден-Прайме, Сарен, первыми показали, что можно остановить сверхдредноут, можно заставить его прекратить стрелять. Это — не так мало. Информация о бое и его результатах — ушла за пределы планеты. Её изучили, её восприняли, её приняли. Не только специалисты, но и простые люди. Мы первые вступили в бой со Жнецами, Сар. И мы — выдержали удар Жнеца, мы избавили планету от разрушений и жертв. Больших разрушений и больших жертв, Сар.

— Я тебя, Най, слушаю и удивляюсь. Наёмник бы так не сказал. — Артериус с нескрываемым уважением посмотрел на ученика.

— Я был наёмником до встречи с тобой, Сар. Потом... потом я изменился. Очень изменился, как теперь понимаю. Я благодаря тебе стал воином. Настоящим воином. Не знаю, можно ли меня считать профессионалом, но я, благодаря тебе, Сарен, стал лучше... И поэтому скажу так: ты не должен ограничивать себя во взаимоотношениях с турианками. Не надо, Сарен. Ты — хороший, а во многом ты — лучший. Они это уже сейчас знают и чувствуют. Дело за тобой, Сарен. Откройся им навстречу. Быстро и постепенно.

— Сказал тоже. Ты будь более последователен, Най. Я не могу быть одновременно быстр и постепенен. Это — взаимоисключающе.

— Ничего не взаимоисключающе, Сар, — возразил Крайк. — Именно в этом и заключается в данном случае скрытая сила разумного органика. И ещё, Сар. Постарайся быть более открыт не только с турианками, но и с женщинами других рас. Они это оценят. Потому что они — едины. И если они действительно выбирают самых достойных мужчин, чтобы продолжить их суть в своих детях, то ты, Сар — достоин продолжения!

— Если у нас будет пресс-центр, то я первый рекомендую тебя на должность пресс-офицера 'Нормандии', Найлус. — пряча довольную улыбку, сказал Сарен. — И я... я горжусь тобой. Ты прав... Посмотрим, что будет на Цитадели.

— Тебе нужно время на подготовку? — улыбнулся Найлус. — Сарен, не тормози! Здесь полно красивейших турианок! И — не только турианок, — уточнил младший Спектр. — Они ждут твоего внимания. А понимание у тебя уже есть и оно — прекрасно! Так что — не тормози и не отступай!

— Постараюсь, Най. Поехали. Посмотрим теперь уже не Монорельсовую, а железную дорогу. Это займёт у нас три-четыре часа. — Сарен бросил взгляд на экран навигационного компьютера. — А там...

— Там наступит время работы в космопорту, Сар. — Найлус включил двигатели. Машина вернулась на колею просёлочной дороги.

Через двадцать минут Монорельсовая Дорога осталась позади. Останавливаясь перед опущенными шлагбаумами на железнодорожных переездах, 'МАКО' следовал по проложенному маршруту. Спектры снимали информацию с датчиков беспилотников, обсуждали её изменение, писали в своих рабочих дневниках предложения и замечания, отмечали опасные и проблемные места в инфраструктуре железнодорожной сети района.

Глядя на уменьшавшуюся линию маршрута, проложенную курсопрокладчиком бронетранспортёра, Найлус поигрывал рычагами и педалями, чувствуя на себе внимательные взгляды наставника. Приближался космопорт. Беспилотники, получив новую порцию команд, сменили районы полётов, начали передавать свежие данные об обстановке. Лесная дорога сменилась дорогой среди полей.

— Просторно здесь, — сказал Сарен, открывая верхний люк и выбираясь на 'спину' бронетранспортёра. Свесив ноги в проём, он закрепился на крыше и огляделся. — Какой простор... После леса для глаз — самое то, что нужно.

— Сар, мне тоже виден простор, — улыбнулся Найлус. — Конечно, я не могу повернуться на триста шестьдесят градусов, но тоже кое-что вижу и соглашусь с тобой. Этот простор... желанен. И главное — он создан руками знающих разумных. Да, природа тоже многое сделала, создала основу и теперь планета даёт свои ресурсы.

— А мы стараемся, чтобы она давала их как можно дольше. — Сарен раскрыл экран наручного инструментрона, просмотрел файл автопротокола. — И будем стараться, чтобы она давала ресурсы даже во время войны.

— Здешние жители будут... — Найлус не договорил, но Сарен понял напарника правильно:

— Будут сражаться здесь. Будут стоять насмерть. И — будут работать, чтобы войска были сыты, одеты и обуты. Чтобы у воинов было всё необходимое. Это — их подвиг. Они будут действовать, будут трудиться для победы. Нашей общей победы. — Сарен соскользнул внутрь бронекапсулы, рывком закрыл крышку верхнего люка, единым движением защёлкнул два замка. — Не хочется возвращаться к работе, но... Надо работать, надо действовать. Сколько до космопорта, Най?

— Два с половиной часа хода. Мы пойдём по дуге. Маршрут проложен и уточнён. — Найлус взглянул на наставника, пряча довольную улыбку. Сарен воспрял духом, это было очевидно. Может быть, наставник познакомится с турианкой здесь, на Идене. Может быть, он познакомится здесь с несколькими турианками — это тоже возможно. А может быть, он найдёт свою судьбу не на Иден-Прайме, а на Цитадели? Может быть. Может быть, он встретит свою судьбу или, как говорят люди, 'вторую половинку' не на Станции, а где-нибудь на другой станции или на другой планете. Теперь, по меньшей мере, он больше, чем раньше, открыт для отношений.

Он сам сделал выбор. И сам принял решение. Это — главное. Никто кроме него не мог это сделать за него. Только он. И он это сделал. Он сделал пусть и не большой, но важный шаг к обретению себя истинного, к пониманию своей нынешней сути. Следующие шаги он сделает уже не здесь, а там, на маршруте, который предстоит пройти 'Нормандии' и её экипажу, её команде.

— Полчаса прошли, Сар. — Найлус щёлкнул когтем по экрану навигационного компьютера. — Притормаживаю, надо повнимательнее просмотреть пять веток железной дороги. — Он пододвинул к себе клавиатуру настольного инструментрона, другой рукой продолжая двигать рычагом. Пальцы правой руки сновали по клавишам, набирая команды. Глаза младшего Спектра держали в поле зрения и экраны забортной обстановки, на которые передавалась информация с трёх беспилотников, и экраны навигационного и настольного инструментронов. Сарен переключил экран своего инструментрона, включившись в информационную сеть 'МАКО'. Обмениваясь скупыми репликами, Спектры работали над сортировкой и уточнением поступающей информации.

— Всё, Най. Бери на себя полностью управление машиной. Дальше я сам. Основную часть работы мы сделали совместными усилиями. Теперь я поработаю. А ты постарайся удержать машину на курсе. Впереди — сложный участок. Много подъёмов, поворотов, спусков. Мне потребуется твоё мастерство, Най. Нашу информацию, наши данные ждут многие службы и подразделения района. Её ждут и за пределами района. Давай поработаем. Осталось полтора часа. Как минимум час мы должны потратить на то, чтобы обработать и передать информацию. Её ждут. — Сарен коснулся когтями обеих рук сенсоров виртуальной клавиатуры. — Я готов.

— Я — тоже. — Найлус выключил свой настольный инструментрон, погасил экран наручного инструментрона, взглянул на экран навигационного компьютера. — Готов.

— Действуем, — коротко рыкнул старший Спектр.

Час пролетел быстро. Сарен, набирая очередные команды, поглядывал на напарника. Найлус делал всё, что мог. 'МАКО' мёртво держал курс, скорость и вовремя появлялся на контрольных точках. Сарен посматривал на индикаторы таймеров, всё чаще обзаводившиеся 'четырьмя нулями' — это лучше всего указывало на то, что информация ушла вовремя и с нужной точки, а значит, она будет получена вовремя и вовремя будет обработана и понята адресатами.

— Благодарят. — тихо сказал Найлус, мельком посмотрев на экран своего наручного инструментрона, когда транспортёр преодолевал недлинный прямой участок дороги.

— Значит, не зря работаем, — ответил Сарен. — Осталось несколько минут, потом — полчаса хода до космопорта.

— Надеюсь, нам там оставят хоть что-нибудь потаскать. Надоело управляться с рычагами. Слишком...

— Только не говори, что это слишком легко, Най. Твоими стараниями мы успевали вовремя прибывать на точки и вовремя отправлять пакеты данных адресатам. Это — не так мало. И это — сложно. Даже для профессионала — сложно, — ответил наставник.

— Возможно, — кивнул младший Спектр. — Время связи со службами — исчерпано. Отключаю каналы.

— Принято, вижу. — Сарен открыл файл автопротокола. — Да, много недостатков нашли. О многих — сообщили, — задумчиво сказал он, перещёлкивая сенсоры клавиатуры, открывая на экране всё новые и новые окна с файлами. — Интересно, что движет Жнецами? У них были десятки, сотни возможностей окончательно уничтожить разумную органическую жизнь в нашей Галактике и, тем не менее, они оставляли малоразвитые и среднеразвитые расы в покое.

— У них не было приказа на тотальное уничтожение, — ответил Найлус. — А для полумашин... приказ имеет большее значение, чем для нас, разумных, но чистых органиков.

— Чистых?! — Сарен взглянул на напарника. — С тех пор, как в наших телах, Найлус, появился первый синтетический имплантат — мы перестали быть чистыми органиками. Вопрос в том, Най, действительно ли мы станем лучше или счастливее, если продолжим идти по пути слияния с синтетиками.

— Ты серьёзно? — Найлус даже обернулся, продолжая играть рычагами и педалями.

— Более чем серьёзно, Найлус. — Сарен посмотрел в передние иллюминаторы машины. — Мы уже сделали первый шаг к слиянию с синтетическим разумом. Да, пока что на основе и на уровне ВИ, но один маленький шаг — и мы получим мощь ИИ. Только вот... выдержим ли мы конкуренцию не с ВИ, очень ограниченным в своих возможностях, а с развивающимся и самопрограммирующимся ИИ. Скорость, качество, полнота. Здесь нам будет очень трудно бороться с нашей всегдашней ленью, с желанием расслабиться, отдохнуть.

— Ты прав, Сар. Очень трудно. Но я... не вижу иного пути. Мы уже создаём ИИ. Каждая раса создаёт. Это... очень трудно остановить, если вообще возможно.

— Если потребуется — придётся остановить, — ответил старший Спектр. — Хотя... Ты прав, это будет сделать очень нелегко. И ты прав, что мы должны будем теперь сосуществовать с ИИ. С искусственными интеллектами, которые очень скоро размножатся и объединятся.

— Синтетические разумные расы, о которых говорил Явик? — Найлус с трудом заставил себя смотреть вперёд, сквозь передние иллюминаторы.

— Именно они. А точнее — их наследники, — подтвердил Сарен. — Только у нас есть одна возможность. Которую придётся реализовывать в ходе противостояния.

— О какой возможности ты говоришь, Сарен? — спросил Крайк.

— О возможности сосуществования разумных органиков с разумными синтетами, — ответил наставник. — Мы должны понять их. Принять их так, чтобы эта Галактика стала и для них домом. Нашим общим домом. Я не уточняю деталей. Найлус. Не могу и не хочу об этом сейчас говорить. Возможно, мне самому надо обдумать многое ещё и ещё раз. Но я верю и чувствую, что мы сможем найти общий язык с разумными синтетами. В первую очередь — с теми, кого сами породили, порождаем и ещё породим в ближайшем будущем. Даже во время противостояния, во время войны.

— Ты прав, — после секундной паузы ответил Крайк. — Это надо обдумать очень хорошо. В древних книгах многих рас говорится, что большое видится на расстоянии. Может быть, не надо спешить с решениями. Надо хорошо подумать. — Найлус взглянул на навигационный экран. — Надо двигаться к космопорту. Территория там большая, вряд ли мы встретимся с другими нормандовцами.

— Мы будем заняты делом. Полезным и нужным делом, Най. Это — главное. А потом... потом мы вернёмся на 'Нормандию'. Вернёмся, выполнив свою часть работы.

Ведя машину к периметру территории космопорта, Найлус вспоминал бой со Жнецом. Да, план был — ударить оружием фрегата по 'креветке', воспользовавшись поддержкой планетной климатической системы и энергонакопителями космопорта. Да, нормандовцы знали, что при необходимости будут подключены не только расположенные вблизи космодрома энергонакопители.

Крайк помнил и приказ Андерсона — скорость и натиск. Они были необходимы для захвата или уничтожения Жнеца. Получается, что люди, земляне были готовы и к захвату и к уничтожению 'креветки' ещё тогда, когда 'Нормандия' только приближалась к Идену. Они были готовы воевать с кораблём, превосходившим их собственный практически по всем мыслимым параметрам. Да, Иден-Прайм был решением Совета Цитадели отдан в распоряжение человечества, но... Возможно, мудрецы Палавена были правы, когда указывали, что люди не сдадутся даже очень сильному противнику. Они скорее погибнут, будучи свободными, чем смирятся с жизнью в подчинённом, униженном, оскорблённом положении.

— У людей есть поговорка. На разных земных языках она звучит по-разному, но смысл её один и тот же: 'лучше умереть свободным, чем жить на коленях', — тихо сказал Сарен. — Может быть, действительно правы наши мудрецы, когда сказали, что человечество вышло в Большой Космос очень вовремя. Как оказалось, незадолго до страшной глобальной войны.

— Ты прав Сар. Я до сих пор помню слова Андерсона: 'Нельзя дать ему взлететь. Нельзя дать ему открыть огонь. Нельзя дать ему уйти. Это — разведчик. Он один. И он должен остаться один. Нельзя дать ему передать какую-либо информацию вовне. Всё это мы должны сделать. Мы — разведка. Лучше других понимаем и знаем, как следует противостоять разведке. И мы сделаем это'. Потом он ответил пилоту, что следует идти только прямо. Прямо на 'креветку', на этот сверхдредноут. Фрегат и сверхдредноут в противостоянии... Военные теоретики, наверное, были очень недовольны, видя, как рушатся их построения, но... Факт оставался фактом. Пост РЭБ сделал тогда невозможное или — считавшееся раньше невозможным — объединил усилия и возможности фрегата и планетной инфраструктуры. Фрегат нёсся к Идену. Он шёл... он шёл воевать, бороться, биться, побеждать. Я знаю, что 'Нормандия' вышла на орбиту Идена под предельно допустимым углом. Я помню первый согласованный удар по 'креветке'. Да, признаю, я многого не видел, поскольку не успевал взглянуть на все экраны, но... Фрегат вышел на курс атаки и его стремление поддержали десятки планетных энергонакопителей и излучателей. Здесь не было разницы, располагались ли эти энергонакопители и излучатели рядом с космопортом или нет, но главное было сделано: 'креветке' не дали открыть огонь... Я слышал скрежет металлоконструкций, я слышал, как гудят энергополя... Неважно, что это всё передавалось приборами... 'Нормандия' дожимала Жнеца лазерами и 'креветка' рухнула на конструкции монорельса, ветки, ведущей к резервному космопорту. Жнец попытался высадить десант... геты...

— Многое из этого я не помню и не знаю... Не до того мне было. Для меня самого атака фрегата была большой неожиданностью. Всё случилось очень быстро, — сказал Сарен. — Я только потом узнал детали. И из рассказов нормандовцев, и из данных скафандровых и корабельных систем объективного контроля. Ты прав... — помолчав, сказал Артериус. — Значит, монорельс повреждён был. Были повреждены многие энергоустановки и энергонакопители — как расположенные на территории космодрома, так и за его пределами. Да, ещё были высажены десантники-геты. Хорошо, что их удалось остановить. И хорошо, что иденцы сразу начали ремонтные и восстановительные работы.

— Так ведь у них какие-никакие, но планы на экстренные ситуации разработаны и утверждены, проводились учения. — Найлус переключил режимы навигатора, увеличив масштаб карты. — Скоро — периметр космопорта. Теперь можно возвращать беспилотники и направлять их на патрулирование космопорта и его окрестностей.

— Хорошо. Жаль только, что геты вышли за пределы Вуали.

— Они давно уже вышли оттуда. — Найлус вывел машину на нормальное шоссе. — И сейчас под руководством пилота Жнеца или самого Жнеца — кто может сказать точно, под руководством кого именно, они начали действовать. Начали вредить разумным органикам. Почти что в полную силу.

— В полную силу они начнут действовать тогда, когда будет Вторжение. — Сарен взглянул в передние иллюминаторы, сел поудобнее, проверил замок привязных ремней. — Наконец-то нормальная дорога. А то ведь душу всю вытрясет на этих кочках и колдобинах. Хорошо, что десант гетов был нейтрализован и Маяк не попал на борт 'креветки'. Неизвестно ещё, как уходил бы тогда Жнец с планеты, начал бы он стрелять или нет...

— Ушёл бы он тихо или ушёл бы он громко... Вряд ли бы это что-либо существенно изменило. Да, могли быть жертвы, могли быть большие разрушения. И большие жертвы, — ответил Найлус. — Но главное — маяк не достался бы нам и Совету Цитадели. И мы бы не получили информацию о протеанах и об иннусанонцах. Доказательную информацию, а не домыслы всяких разных умников любой расы.

— Это сейчас хорошо рассуждать, когда мы сделали то, что смогли сделать. А тогда, когда столкновение только-только закончилось... — Сарен перечитал последние несколько листингов автопротокола.

— Ты прав, тогда было трудно представить, что и как будет дальше. Ясно было, что геты уже получили поддержку Жнецов, ясно было, что они вышли за пределы Вуали всерьёз и надолго. — Найлус притормозил. — Уже рядом с периметром космопорта. Нас видят, опознали и встречают.

— Только торжественной встречи нам не хватает, — буркнул Сарен.

— Я имел в виду то, что нас увидели, узнали и открыли ворота. — Найлус ещё больше снизил скорость. — Вижу удобную площадку для стоянки 'МАКО'.

Транспортёр остановился под навесом. Сарен вышел первым, поприветствовал одного из старших инженеров космопорта, передал ему часть полученной с беспилотников информации. Инженер, собрав вокруг себя техников и технологов, ушёл в балок, куда вскоре подошли ещё несколько десятков техников.

— Совещание, — сказал Сарен. — Потом будет обсуждение.

— Пусть. Они сделали немало. Космопорт почти готов к работе. — Найлус раскрыл экран инструментрона. — Остались ещё кое-какие проблемы и недостатки... Кажется, я уже вижу, где я смогу поработать физически.

— Рад. — ответил Сарен. — Тогда, Най, расходимся. Порознь мы сделаем больше. Вперёд.

Предотлётные заботы. Шепард. Посещение воинских частей Идена

На своём инструментроне Шепард снова просматривал данные, собранные постом РЭБ и касавшиеся проблемы восстановления инфраструктуры Идена после боя фрегата со Жнецом. Челнок взял курс на одну из площадок, расположенных в периметре космопорта и до прибытия на место оставались ещё несколько минут. Найлус и Сарен прислали старпому короткий рассказ о том, что им уже удалось сделать. Турианцы занимались контрольным обследованием районной железной дороги и Монорельса, на площадки космопорта они прибыли совсем недавно. Присланная ими информация касалась в основном их работы на железной и монорельсовой дорогах и в пределах их инфраструктуры. Но и то, что Спектры уже успели выявить и понять в космопорту и на иных, включённых в общий план работы нормандовцев площадках, было интересно и заставляло задуматься.

Джону вспоминались секунды того боя. Он снова и снова оживлял в памяти свои ощущения, когда фрегат, выйдя из тени неповоротливого контейнеровоза, понёсся к планете и вышел на её орбиту под предельно допустимым углом, сразу нанося по Жнецу первый, согласованный удар. Тогда креветка зашаталась. И взлететь — не смогла.

Сейчас, когда бой со Жнецом стал историей, Шепард уже многое знал о том, как его коллеги-нормандовцы восприняли боестолкновение. Он вспоминал о том, как Джеф радовался тому, что Жнец не может взлететь благодаря ювелирной работе Ингвара — сотрудника поста РЭБ фрегата. Пилот уверенно и чётко вывел фрегат-прототип на атакующий курс и артиллеристы фрегата тоже не подвели: удар фрегата был страшен, ведь в его импульс была вложена энергия десятков наземных иденских энергонакопителей и излучателей.

Корабль-чужак тогда дрожал, стремясь и пытаясь разорвать крепнущий вокруг него кокон, старался раздвинуть створки бронезаслонок своего главного излучателя. Конечно, ему удалось тогда приоткрыть створки. Но, когда была активирована система 'накачки', в 'линзу' ударили несколько залпов из главных орудий разведфрегата — двух 'Таниксов'.

Возможно, далеко не все земляне и далеко не все турианцы в деталях знали, как опытные образцы лучших артсистем оказались на борту фрегата-прототипа, но именно залпы двух 'Таниксов' поставили точку на попытках Жнеца огрызнуться. Энергоконтуры наземных климатических и энергетических установок зажали 'креветку' в свои тиски особенно сильно именно тогда, когда гигант-Жнец впервые оказался под обстрелом 'Таниксов'. Артиллеристы совершили тогда считавшееся до этого момента абсолютно невозможным — они всадили три залпа уже не в главное орудие 'Жнеца', а в огромные щупальца 'креветки', заставив расположенные в этих лапах малые излучатели замолчать и прекратить большинство попыток активации.

Третий залп 'Таниксов' заставил 'креветку' рухнуть на Иден и тогда Шепард, да, наверное, и не только он один, подумали о том, что такое горизонтальное положение предельно чуждо для Жнеца.

Читая файлы, подобранные спецами РЭБ, Шепард снова и снова слышал гудение энергополей, скрежет металлоконструкций, стон лазеров 'Нормандии'. Неверно полагать, что во время боя внутри современного атакующего корабля тихо. Звуков, свойственных только боестолкновению — тогда хватает с избытком. И многие воины-ветераны чётко, полно, даже детально вспоминают отдельные эпизоды боёв, в которых они принимали участие, услышав всего несколько звуков, один-в-один совпадающих с теми, которые были свойственны именно тому бою, создавали неповторимую, уникальную картинку именно этого столкновения.

Тогда 'креветка' рухнула на конструкции монорельса, ведущего к резервному космопорту. Соприкосновение брони Жнеца с его токоведущими частями привело к повреждениям, добившим системы пришельца из глубин галактики. Фрегат тогда прошёл над затихающим гигантом, развернулся и взял поверженного врага под прицел 'Таниксов' и боевых лазеров. Несколько секунд тогда ещё звучала симфония боя. Несколько секунд тогда и нормандовцы, и иденцы приходили в себя, поняв, что им удалось невозможное: они повергли на обжитую планету гигантский чужой корабль.

Потом пришлось в темпе переключиться на решение проблемы эвакуации двух разумных органиков, запертых внутри корпуса поверженного Жнеца. Момент начала восстановительных работ большинством нормандовцев был тогда не замечен: в основном члены экипажа и команды фрегата были заняты охраной района размещения лежащего на боку сверхдредноута и осуществлением эвакуации найденных локаторщиками и сканерщиками 'Нормандии' внутри 'креветки' азари и турианца.

Иденцы, конечно, объявили тревогу, подтянули к району боя ремонтно-восстановительные бригады и сразу приступили к восстановительным работам — хотя и межсезонье, потому — нагрузка на космопорты и монорельс резко уменьшена, но всё же столь ценная инфраструктура нуждалась в скорейшей реанимации. Только потом нормандовцы стали принимать участие в этих работах, а поначалу... Поначалу они занимались другими вопросами и проблемами. Как всегда.

Знакомство с работой персонала Шепард начал с посещения пусковых и стартовых площадок, оставив визит в командно-измерительный комплекс воинской части на завершающий этап. Лейтенант, встретивший прибывшего старшего офицера у КПП, предложил Шепарду занять пассажирское место в лёгкой 'багги'. Сел за руль — и через несколько минут капитан уже говорил с техниками и вооруженцами, стоя у станин одной из самых крупных пусковых установок, способных закинуть тяжеловооружённый спутник на орбиту Идена за несколько минут. Просматривая информацию на пульте управления, Шепард уточнял для себя многие моменты, делал отметки на экране своего инструментрона, задавал уточняющие вопросы и внимательно выслушивал ответы.

Лейтенант, сопровождавший Шепарда, доложил, что через несколько минут будет осуществлён запуск очередного спутника-перехватчика и предложил пройти на наземную наблюдательную площадку. Старпом согласился. Несколько минут — и, опершись на лёгкий трубчатый поручень, Шепард видит стремительно уходившую в иденское небо 'сигару'. Очень скоро сдвинутся в рабочее положение кожухи и крышки, включатся системы ориентации и Иден получит нового защитника. Отработавший свой срок спутник-перехватчик — предшественник новоприбывшего, повинуясь командам с планеты, сойдёт с орбиты, вернётся в атмосферу и совершит мягкую посадку в районе, откуда его доставят в ремонтные подразделения. Меньше суток — и восстановленный спутник будет готов к выведению за пределы атмосферного щита планеты на новое боевое дежурство.

Посетив почти все посты и отсеки, Шепард направился в командно-измерительный комплекс, откуда осуществлялось управление запуском и работой спутников-перехватчиков. Здесь старпом принял участие в обсуждении новинок техники, предложенных иденцами. Просмотрел на вирт-планшетах варианты использования группировки спутников для прикрытия Идена с определённых направлений. Сейчас было сложно просчитать наиболее вероятные вектора ударов Жнецов по Идену, но кое-какие предположения у специалистов уже имелись.

Садясь в кресло салона челнока, Шепард последовательно отметил на водительском планшете несколько точек — предстояло посетить воинские части, в задачу которых входило осуществление огневой защиты Идена от посягательств из космоса. Водитель взглянул на планшет, помедлил, что-то подсчитывая на своём инструментроне, потом кивнул, ничего не уточняя. Шепард проверил замок привязных ремней, раскрыл наручный инструментрон, механически отметив плавный и быстрый взлёт кораблика.

Первая воинская часть, которая входила в планетный комплекс огневого воздействия, располагала оружием как наземного, так и космического базирования и действовала совместно с частями, вооружёнными спутниками-перехватчиками и кораблями-истребителями. Как головная часть планетного сегмента огневого воздействия, она располагала ракетными и артиллерийскими, а также лучевыми комплексами. Следуя своим предпочтениям, старпом ознакомился с работой служб обеспечения части и только потом перешёл в расположение служб, осуществлявших боевое дежурство. Капитан-сопровождающий сразу предложил Шепарду выехать на стартовые площадки. Несколько минут — и офицеры поднимаются в 'люльке' к ракетам, установленным на направляющие и полностью подготовленным к пуску. Техник и инженер коротко поясняли офицеру-спецназовцу особенности работы систем и внесённые в последнее время в протоколы их работы изменения, показывали на своих инструментронах схемы и таблицы.

Побывав на нескольких стартовых позициях, посмотрев на работу расчётов артиллерийских орудий — тех самых гигантских 'стволов', которые так впечатляли очень многих землян, никак не связанных с военной службой, старпом встретился с командирами и главными специалистами. Около часа занял обмен мнениями — удалось обсудить варианты действий воинов при орбитальной бомбардировке, атаке кораблями Жнецов из космоса с нескольких направлений. Пришлось рассмотреть и варианты противостояния десантным подразделениям, успевшим приблизиться к периметру охранной зоны воинской части, действиям в условиях осады и блокады части. Здесь старпом больше слушал, чем говорил сам, задавал вопросы и стремился уточнить для себя очень многие моменты, о которых нельзя было составить представление, не побывав на месте, не поговорив с людьми, работавшими с этой техникой и вооружением многие годы.

Попрощавшись с офицером-сопровождающим, Шепард направился к челноку, отметив, что времени осталось только для того, чтобы побывать в воинской части, вооружённой комплексами противоспутниковой защиты и в воинской части, вооружённой перехватчиками и истребителями, входящими в систему околопланетной противокосмической обороны. Конечно, машин там мало, вряд ли удастся совершить даже один полёт, но и ознакомление с состоянием дел 'на месте' может многое пояснить.

Сутки стремительно приближались к своей последней, условно-ночной трети и Шепард, сидевший в кресле летевшего к периметру следующей воинской части понимал: иденцы, как и нормандовцы, уже начали забывать о спокойном ночном отдыхе привычно-довоенной длительности — восемь часов сна плюс несколько часов вечернего и утреннего расслабления.

Капитан-сопровождающий козырнул спрыгнувшему с челнока старпому, учтивым жестом предложил пройти через КПП и указал на стоявший чуть поодаль от шлагбаума военный внедорожник. Шепард кивнул, понимая, что офицер предлагает сначала посетить позиции средств РЭБ и артсистем с ракетными системами, а уже потом — побывать в царстве электроники и автоматики — управляющем центре.

Ему всегда больше нравилось работать с оружием, чем работать на командных пунктах. Нравился бой, непосредственное соприкосновение с противником, а не бдения над вирт-планшетами, картами, таблицами и схемами. Вот и сейчас, обходя следом за сопровождавшим его офицером площадки комплексов противоспутниковой защиты, Шепард воспринимал себя как часть сложного и действенного механизма, а не как надзирателя, прибывшего проверять и указывать. Члены расчётов, инженеры и техники обеспечения, наверное, ощущали такую настройку старшего офицера. И им она нравилась. Обмен мнениями получался не слишком формальным, полным, точным и развёрнутым. Ознакомление с работой систем комплексов не превращалось в показуху, где недостатки скрывались за внешней красивостью и лоском.

Юркий внедорожник доставил капитана к шлюзу подземного центра управления, а фактически — целого комплекса, включавшего в себя самые разные службы. Противоспутниковая оборона давным-давно перестала быть только системой, построенной по принципу 'нажал — стреляй'. Современные 'борцы со спутниками', конечно, умели стрелять по враждебным космическим аппаратам, но прежде всего они умели обездвиживать эти аппараты, заставлять их неметь и глохнуть, переставать реагировать на управляющие команды. 'Обездвиженный враг — полумёртвый враг — слабый враг' — теперь действовал этот принцип, позволявший не тратить ресурсы на стрельбу и на разрушение вражеских аппаратов, посмевших влезть на орбиту планеты. Поэтому здесь, глубоко под землёй, царствовали электроника, автоматика и точная механика, позволявшие своим властелинам далеко уйти от примитивного 'пиф — паф'. Шепард и сам не заметил, как в разговорах со специалистами, инженерами, техниками и членами боевых смен пролетели два часа, отведённые планом на пребывание в пределах этой воинской части. Попрощавшись со своими собеседниками, старпом поспешил к КПП. Поднялся в салон и попросил водителя максимально сократить время полёта к следующей воинской части. График вылетов истребителей и перехватчиков ломать не хотелось, ведь Шепард не был офицером-проверяющим — иденские профессионалы-воины пригласили его как специалиста и знающего, опытного высококлассного армейца.

От КПП в сопровождении лейтенанта Шепард поспешил сразу на лётное поле. Можно было, конечно, стартовать и из ангара-ячейки, но не хотелось быть инициатором неоправданных изменений в отлаженном ритме жизни воинской части. Пилот-лейтенант кивнул в сторону второй кабины. Шепард поднялся по узкому трапу, уселся в кресло, щёлкнул замками привязной системы. Проверил исправность системы эвакуации, пробежал взглядом по панели приборов и по рычагам. Поднял руку, сообщая пилоту о своей готовности к полёту.

Несколько минут — и перехватчик выходит за пределы атмосферного щита. Не тратя время на любование космическими красотами, Шепард читал показания многочисленных приборов, переключал режимы экранов и индикаторов, просматривал на своём инструментроне журналы и листинги архивных 'форматок'. Как пояснил по внутрикорабельной системе связи пилот, в этом полёте стрелять по мишеням не предполагалось — машина должна была совершить облёт планеты, поучаствовать в охране околоиденского космического пространства в режиме боевого дежурства. Уточнив некоторые детали плана полёта — на взлётной площадке Шепард не стал заглядывать в документацию — старпом вернулся к просмотру файлов и к отслеживанию показаний приборов и индикаторов.

На завершающем полёт отрезке пути пилот предложил капитану поуправлять перехватчиком и совершить посадку. Шепард согласился и, дождавшись разрешения, положил пальцы на сенсоры системы ручного управления. Как он помнил, очень немногие из ныне известных землянам рас сохраняли в своих боевых кораблях полное ручное управление, исключавшее посредничество автоматики, полуавтоматики и электроники. На земных боевых военных космических кораблях ручное управление сохранялось в обязательном порядке, как средство, способное спасти жизнь пилоту и помочь ему выполнить задачу в самых экстремальных условиях. Корректируя курс перехватчика лёгкими касаниями сенсоров, Шепард наслаждался возможностью ощутить свою важность и ценность: только ручной режим давал пилоту снова и снова понять, что когда молчит автоматика, только от него, разумного органика, зависит практически всё — и полёт, и его результат, и возвращение на базу.

Наблюдая, как юркий автоматический тягач влечёт за собой перехватчик к зеву ангара, Шепард дождался, когда машина остановится на площадке и к капсуле кабины приблизится трап. Сойдя на землю, Шепард обернулся, увидел, как автоматика закрывает колпаком кабину, повернулся к подошедшему пилоту, обменялся с лейтенантом крепким рукопожатием.

Несколько минут офицеры обсуждали только что окончившийся полёт. Попрощавшись с пилотом, Шепард шагнул навстречу подошедшему офицеру-сопровождающему и вместе с ним спустился на подземные уровни, где располагались ангары, техслужбы, склады и командные службы. На ознакомление с их работой у старпома ушло несколько часов.

Взглянув на инструментрон, Шепард привычно изумился, как быстро прошли сутки — он и не заметил, как наступила полночь. С десяти часов вечера старпом общался с пилотами истребителей, успел вместе с ними поужинать в солдатской столовой — не хотелось подчёркивать свой старшеофицерский статус и как-то выделяться на общем фоне.

Подошедший техник передал капитану ридер и ушёл. Включив экран прибора, Шепард прочёл сообщение из штаба части, информировавшее старпома о том, что ему приготовлена комната в одном из офицерских общежитий на подземном уровне. Челнок 'Нормандии' вернулся к кораблю, завтра он прибудет к КПП части ровно в шесть утра.

Спускаясь к жилым уровням, Шепард подумал о том, что так будет лучше — нечего тратить время на полёты от воинской части к 'Нормандии' и обратно. Завтра он побывает у командования части, после чего его ждёт работа в воинских частях, где были сконцентрированы научные и производственные подразделения.

Армия всегда стремилась к тому, чтобы быть максимально автономной, независимой от гражданского сектора. С развитием космонавтики тяга к автономности только усилилась. Ведь теперь стало крайне сложно опираться на планетную инфраструктуру: расстояния от планеты до корабля сейчас были огромны. На то, чтобы послать корабль техподдержки, надо было затратить немало времени. А если учесть, что военный корабль мог участвовать в бою, то задача его обеспечения становилась ещё более сложной и трудной.

Открыв дверь комнаты, Шепард не удивился минимализму: стол, стул, шкаф, рукомойник, кровать. Всё, что надо для того, чтобы работать и нормально жить. Скафандр старпом снимать не стал, как и разбирать постель. Он просто лёг навзничь и, решив, что в первой половине нового дня посетит производственников и научников, а во второй половине дня — побывает в воинских частях, осуществлявших контрольные и управляющие функции в системе обороны Иден-Прайма, через несколько минут уснул.

Утром Шепард побывал у командира части, переговорил с офицерами штаба. К полудню капитан-спецназовец был уже в расположении воинской части, где были сконцентрированы армейские научные и производственные подразделения. Таких частей на Идене было несколько, но старпом принял решение побывать только в одной из таких частей. Времени до отлёта с планеты оставалось слишком мало и требовалось посетить ещё несколько сегментов системы защиты и обороны Идена.

Капитан не был изумлён или удивлён, увидев, как военные исследователи и производственники занимаются изучением хода и последствий боя фрегата со сверхдредноутом-Жнецом. Он охотно принял участие в нескольких обсуждениях — от семинаров до конференции, побывал на натурных полигонах и вирт-площадках, поделился собственными впечатлениями о происшедшем боестолкновении, с интересом внимательно ознакомился с протоколами уже осуществлённых ремонтно-восстановительных работ, в которых персонал части сыграл далеко не последнюю роль.

Кратко ознакомившись с ходом работ по многим другим направлениям, Шепард пообедал в солдатской столовой части и сразу же вылетел в полевой лагерь подразделения, осуществлявшего научное и производственное обеспечение планетной системы ПКО. Стационарная часть — хорошо, но в предстоящей войне её комфорт и обеспеченность станут скорее исключением, чем правилом. Поэтому внимание к полевым выездам и их проведению только возрастало как среди иденцев, так и среди нормандовцев.

Теперь планетная противокосмическая оборона расширяла сферу своей деятельности. После боя со сверхдредноутом вводились в эксплуатацию новые дивизионы ПКО, прикрывавшие климатические и энергетические установки, железнодорожные пути и их инфраструктуру, строения монорельсовой дороги. Воспользовавшись данными поста РЭБ фрегата и местных планетных баз данных, Шепард за несколько десятков минут смог составить достаточно целостное представление о том, что уже сделано в этой области и о том, что предстояло сделать в самое ближайшее время.

Уверенность в том, что иденцы за очень короткое время смогут максимально полно подготовиться к реальному, полномасштабному противостоянию со Жнецами, росла. Это нравилось Шепарду — он чувствовал и понимал, что работа нормандовцев не пропала впустую, не стала только объектом насмешек и анекдотов. То, что теперь происходило в пределах района, над которым состоялся тот бой, изучалось, заимствовалось и применялось во многих других областях и районах Идена, а это означало, что вся планета будет закрыта для Жнецов предельно быстро и полно.

Да, иденцам пришлось стать первыми свидетелями боя с таким кораблём, первыми, кому довелось изучать этот бой посекундно, заниматься ликвидацией его последствий, совершенствовать систему защиты и обороны планеты и переводить инфраструктуру с обычного на особый режим работы. Теперь Иден сможет подготовиться к боям со Жнецами ещё лучше: самый сложный начальный момент не был упущен. Маховик работ в нужном направлении раскрутился. Его мощь и инерция помогут иденцам не только подготовиться к будущему противостоянию с 'креветками' самим, но и передать опыт подготовки другим разумным органикам любой расы далеко за пределы планеты.

Орудия противокосмической обороны теперь хорошо маскировались, скрывались в новопостроенных капонирах, часто располагавшихся на местах, где совсем недавно велись активные археологические раскопки. Руководители районов, конечно, были недовольны тем, что возвращённые в сельскохозяйственный оборот земли теперь снова становятся недоступны для фермеров и крестьян. Но, видя, как на этих территориях появляются военнослужащие местных сил самообороны или воины-профессионалы местного гарнизона, быстро понимали, что потери урожая могут быть ещё большими, если планету не удастся надёжно прикрыть от посягательств из космоса.

Шепард теперь не раз наблюдал, как на тренировках расчёты орудий ПКО действуют в самых сложных сценарных условиях, как в резко сокращённом составе ополченцы и воины-профессионалы готовят гигантские орудия к стрельбе, как выполняют сценарии отражения атак на позиции с воздуха, из космоса и с земли. Капитан участвовал в послетренировочных 'разборах', где больше слушал, чем говорил сам. Иденцы лучше нормандовцев знали и понимали многое, становившееся залогом успеха в будущем противостоянии с 'креветками'.

Так же слаженно, чётко и точно старались действовать и подразделения обеспечения. Капитан несколько раз принял участие в тренировках расчётов сил, ответственных за оборону позиций. Вместе с воинами части он отрабатывал сценарии защиты орудий от десантов противника. Немало времени старпом провёл в вирт-центрах, где подразделения ПКО учились действовать в резко усложнённых и постоянно изменяющихся в худшую сторону условиях. Шепард видел и чувствовал: иденцы радовались тому, что рутинные тренировки уступили место чему-то действительно необходимому, нужному, важному. Эта радость только поначалу воспринималась как что-то странное, возможно — недопустимое, но потом... Именно эта радость, как понимал Шепард, поможет иденцам выстоять, ведь она неотделима от веры в будущую победу. Война ещё не начиналась, а иденцы уже верили в победу над столь сложным, сильным и изворотливым, можно сказать даже профессиональным врагом.

Возвращаясь из полевого лагеря, старпом вспоминал своё общение с научниками и производственниками и теперь знал: они тоже радовались. Исчезла необходимость писать дутые нудные отчёты, которые потом почти никто и не читал, исчезла необходимость изображать деятельность и просиживать часы на рабочих местах, не занимаясь чем-то важным и нужным. Наоборот, как доказывала даже статистика объективного контроля, теперь и учёным, и инженерам, и техникам не хватало времени. И потому им всем приходилось работать быстрее, точнее, эффективнее. Только так можно было победить эту нехватку. Только так.

Шепард чувствовал, что странным образом его догадка о необходимости для разумных органиков для гарантированной победы над машинами выложиться полностью, стала обретать реальные черты, воплощаться в действительности. Уже давно у старпома не было сомнений в том, что так или иначе, самыми непредсказуемыми путями информация о происшедшем на Идене ушла с планеты к другим населённым мирам и этой информацией многие разумные органики уже пользуются активно и результативно. Данные поста РЭБ подтверждали это предположение Шепарда объективными показателями, ведь нормандовцы собирали информацию не только о происходящем на Идене, но и о происходящем в Галактике. Нагрузка на специалистов РЭБ фрегата, конечно же, была огромной, но сам объём этой нагрузки уже не казался непреодолимым и невозможным.

Поглядывая на индикатор часов на малом экранчике инструментрона, Шепард сидел в салоне челнока, летящего к расположению командно-измерительного пункта — совершенно особой, во многом уникальной воинской части в системе обороны Идена. Предстояло несколько часов знакомиться с данными, зафиксировавшими происшедшее на планете во время того боя, во время начала восстановительных работ и перевода воинских и ополченческих подразделений планеты на боевой режим. Шепард специально оставил ознакомление с работой персонала этой части на финал своей поездки. Он намеревался посетить гражданский центр контроля космического пространства. Затем — вернуться на фрегат для короткого отдыха перед выездом на площадки, где осуществлялось восстановление инфраструктуры, пострадавшей в ходе боестолкновения фрегата со Жнецом. Приближалось время отлёта. Всё чаще Шепарду казалось, что иденцы не преминут устроить торжественные и многолюдные проводы кораблей. Да, об отлёте 'Клинка Ярости' они не узнают, отлёт Жнеца вряд ли кто увидит полностью, значит, основную тяжесть проводов придётся выдержать нормандовцам. Фрегат стартует третьим.

Панорама командно-измерительного пункта, которую Шепард наблюдал из иллюминатора челнока, заходившего на посадку, могла впечатлить любого разумного. Антенное поле, чаши локаторов и излучателей системы дальней космической связи, чёткая паутина гигантской решётки системы загоризонтного сканирования. Редко кто из иденцев мог наблюдать такую панораму воочию — район размещения командно-измерительного пункта был закрыт для полётов гражданских кораблей. Беспилотники в этот район также не допускались. Из космоса, конечно, район размещения КИПа был виден хорошо, но далеко не вся инфраструктура была сконцентрирована именно здесь. Многие её части были размещены в других районах планеты и достаточно надёжно скрыты от посторонних взглядов. Системы многократно резервировались, так что согласованная атака по этому району не смогла бы парализовать работу КИПа в сколько-нибудь заметной степени.

Как и планировал, старпом несколько часов потратил на ознакомление с детальными данными о событиях близкого прошлого Идена. Шепарда интересовало не только то, что произошло за это время в районе, над которым состоялся бой, но и то, что произошло в это время в других районах Идена. Часть сведений была раньше неоднократно оперативно передана на фрегат, где их обработкой и изучением занялись нормандовцы. Теперь предстояло принять и передать одну из финальных частей общего пакета данных.

Поучаствовав в этой процедуре, Шепард обратился к изучению данных о том, как осуществлялись восстановительные работы на Идене уже после окончания боестолкновения и как воинские и ополченческие подразделения планеты переводились на боевой режим. Знакомясь с данными, капитан старался не акцентировать своё внимание на том, как запечатлено было его личное участие в происшедшем за это время: его интересовала в основном общая картина и отдельные моменты.

Время за ознакомлением с лавиной данных текло незаметно. Многое старпому становилось яснее, понятнее, многое представало перед ним более чётко. Границы происшедшего в районе закономерно, последовательно и даже незаметно раздвинулись до масштабов планеты. Шепард уже думал, как это может сказаться на других обитаемых мирах исследованной части галактики.

Иден готовился к совершенно особой войне. С врагом, который раз за разом одерживал победу за победой, уничтожая наиболее совершенные расы разумных органиков. Конечно, старпом вспоминал то, что ему уже было известно о войне с кроганами, о войне с рахни, о других локальных конфликтах в Галактике. Вспомнились капитану и данные о боестолкновениях турианцев на их Дальних Пределах. Теперь ко всему этому 'букету' добавилась общегалактическая война с внегалактическим врагом. Хорошо, что удалось начать подготовку пораньше. Хорошо, что иденцы поняли, с каким врагом им предстоит в очень скором времени столкнуться в реальности. Хорошо, что теперь о предстоящей схватке узнают другие разумные органики любой расы.

Просмотрев свод данных о восстановительных работах и переводе воинских и ополченческих подразделений планеты на боевой режим, Шепард попрощался с сотрудниками и командованием воинской части. Садясь в челнок, капитан подумал, что разумным органикам придётся в массовом порядке преодолевать самый жуткий страх: страх перед собственной близкой, почти неотвратимой гибелью. Наверное, не осталось в пространстве исследованной части Галактики рас, которые не могли бы считаться развитыми. Это означало только одно: Жнецы в этот свой приход будут вырезать всех без малейшего исключения разумных органиков. Если и останутся где-нибудь какие-нибудь расы, то они будут предельно ослаблены, отброшены к самым начальным этапам своей эволюции.

Старпом вспомнил, как говорил с Андерсоном. Говорил о том, что ему вполне хватит колёсного бронетранспортёра для того, чтобы побывать во всех частях и подразделениях. Не хотелось тогда Шепарду лишать нормандовцев летающего транспорта. Не хотелось. Не чувствовал он необходимости в том, чтобы единолично использовать челнок в предотлётный период.

Андерсон выслушал возражения своего помощника молча, не прерывая, не возражая и не пытаясь остановить монолог. Выслушал. А потом сказал, что будет лучше, если Шепард всё же воспользуется челноком. Не стал выводить на экраны инструментронов карты, не стал замерять расстояния между местами дислокации частей и подразделений, не стал производить при Шепарде самые простые арифметические расчёты скорости и потраченного времени. Только сказал, что челнок будет в распоряжении старпома. И Шепард, помедлив совсем немного, согласился. Не стал возражать, протестовать, противоречить.

Не хотелось Шепарду усложнять работу нормандовцев, не хотелось лишать их возможности воспользоваться челноком. Вполне реально было воспользоваться бронетранспортёром. И никто кроме Андерсона не смог бы переубедить Шепарда. Андерсон-то прекрасно понимал своего старшего помощника, понимал, что он, Джон Шепард, в очередной раз намеревается последовать своему правилу: оберегать всех других разумных органиков от излишних проблем и неприятностей. Пусть даже и таким способом, как отказ воспользоваться челноком для полётов между частями и подразделениями Системы защиты и обороны Идена.

Андерсон оказался прав. Он справедливо настоял на том, чтобы Шепард воспользовался челноком, а не колёсным бронетранспортёром. Потому что старпом построил план посещения частей и подразделений так, что челнок оказывался надолго свободен и им смогли воспользоваться многие другие нормандовцы. С бронетранспортёром 'МАКО' так бы не получилось — колёсный транспорт трудно возвращать к фрегату быстро и затем — успевать вернуть его к тому месту, где был Шепард. Сложно это было реализовать, когда время ускорилось и уплотнилось. А челнок... Грэг мастерски успевал везде — и отвезти старпома к месту расположения очередной воинской части, и возвратиться к фрегату.

Командно-измерительные пункты Системы обороны Идена принадлежали военным — профессионалам и ополченцам. А центр контроля космического пространства был в ведении гражданского сегмента населения планеты. Собственно, КИПы выполняли те же функции, что и гражданский центр контроля, поэтому Шепард не потратил много времени на ознакомление с его работой. Он встретился с руководителями Центра, с основными 'направленцами', ознакомился с отчётами и рабочими материалами, побывал на площадках и в лабораторно-технических помещениях, переговорил со многими специалистами и не мог не отметить одного важного изменения: гражданский сегмент жителей Идена также переводился — постепенно и неуклонно — на 'военные рельсы'.

Центр контроля космического пространства был совсем недавно взят под дополнительную охрану воинскими и ополченческими подразделениями Идена, среди которых было немало новообразованных. Вокруг площадок и строений Центра, размещённых в самых разных областях планеты, ставились подразделения противокосмической, противовоздушной и противодесантной обороны. Как профессионалу-спецназовцу, Шепарду было известно, что к работе приступили и новые противодиверсионные подразделения, часто замаскированные под службы собственной безопасности.

Несколько часов пребывания в Центре пролетели как всегда, незаметно и быстро. Шепард, пройдя через КПП внешнего периметра, остановился на ступенях, наблюдая, как челнок с яркими знаками 'Нормандии' чётко и быстро заходит на посадочную площадку, опускается и замирает в метре от поверхности.

Грэг открывает салонную дверь, взмахивает рукой и капитан, привычно посмотрев по сторонам, быстрым шагом преодолевает расстояние от домика КПП до челнока, садится в кресло, пристёгивается и кивает выглянувшему из водительской кабины Грэгу, разрешая отлёт:

— Всё, Грэг. Возвращаемся на фрегат. Вы хоть успели поесть?

— Да, капитан, — водитель говорил вполголоса, зная, что в тишине салона не надо включать систему громкой связи. — Спасибо, успел. Чаквас настояла и проконтролировала. Вахтслужба фрегата не давала разрешения на взлёт, пока не побывал в столовой, — водитель отвлёкся на чтение показаний приборов. — Вот не знаю, сложно как-то себя чувствую. С одной стороны — понимаю, что надо будет лететь к Цитадели, впереди — длительный полёт, а с другой — понимаю, что с этой планетой и её жителями меня теперь связывает очень многое.

— Согласен, Грэг, — сказал, помедлив, Шепард. — Нас всех связывает с этой планетой теперь очень многое. Слишком многое, — старпом раскрыл экран инструментрона, активировал клавиатуру, вызвал один из файлов, вчитался в его содержимое. Минуты полёта он провёл, работая над изучением поступивших с 'Нормандии' файлов.

— Командир, прошу разрешения на подготовку к участию в восстановительных работах на площадках резервного космопорта. — Шепард подал Андерсону ридер, едва вышел из ангара и дошёл до 'ожерелья' БИЦ. — Время убытия согласовано с вахтслужбой фрегата, сэр.

— Хорошо. — Андерсон просмотрел содержимое ридера, расписался личным световод-кодатором на экранчике. — Поешьте поплотнее и отдохните. Найлус и Сарен — уже на площадках, они прибыли туда на 'МАКО'.

— Ясно. — Шепард вложил ридер в укладку, козырнул, развернулся и вышел из командирской каюты.

Фрегат был почти пуст — остались на борту корабля, конечно же, немногочисленные вахтенные, инженеры, техники. Почти все нормандовцы — кто где — были задействованы на внешних площадках. В командирской каюте был настенный экран позиционирования и Шепард, конечно же, обратил на его 'картинку' внимание.

Чаквас и Бенезия тоже отсутствовали — вероятнее всего, продолжили своё общение с местными жителями то ли в пределах района, то ли вне его. Капитан знал, что Бенезия хотела побывать в Константе, понимал, что быть на планете и не побывать в столице — довольно странный выбор. У Карин, как всегда, было полно запланированных встреч в семьях иденцев, врача приглашали по второму и по третьему разу. Ей были очень рады и в семьях жителей Идена и в медучреждениях района.

Помня о желании Бенезии быть как можно ближе к нему, Шепард в то же время радовался, что азари не замыкается в пределах фрегата, не стремится просто ждать возвращения капитана на борт, она занимается тем, чем считает для себя нужным, важным и необходимым. А если уж Бенезия хочет быть к нему ближе... то в полёте от Идена к Цитадели у них будет ещё много возможностей для этого. А пока... пока надо работать. Работать для того, чтобы Иден и его обитатели подготовились к вторжению Жнецов. Подготовились настолько хорошо, насколько это вообще возможно.

Идя к своей каюте — всё же приказ командира об отдыхе и питании надо выполнять в точности и быстро — Шепард обдумывал свои взаимоотношения с Бенезией. Да, матриарх азари, конечно, ему нравилась и как личность и как женщина. Но вот как совместить взаимоотношения с ней и с Дэйной... Шепард не знал. Информационная блокада позволяла пока обойтись без необходимого объяснения с подругой, время отлёта, а значит, снятия 'колпака' с планеты приближалось, что заставляло Шепарда раздумывать над вариантами действий всё чаще и всё полнее.

Старшая Т'Сони была опытна в построении взаимоотношений, она не преследовала Шепарда, не стремилась следить за ним, контролировать, не навязывала ему своё присутствие. И, тем не менее, Шепард понимал, что влюбился. Влюбился впервые полно и глубоко. Он не видел ничего особенного в том, что влюбился не в человека, не видел никаких особых препятствий к развитию дальнейших взаимоотношений с азари, но в то же время не знал, как всё это пояснить Дэйне. Может быть, она и понимала, что Джон её хочет отпустить, дать ей окончательную свободу, но... Сам Шепард не знал, что в действительности знала и понимала Дэйна в этом аспекте их взаимоотношений. То, что Дэйна его не разлюбит... нельзя было утверждать точно. Равно как нельзя было точно утверждать, что она не уйдёт от него, поняв, что её Джон наконец-то полюбил настоящей, взрослой любовью. Не первой, во многом платонической.

Войдя в свою каюту, Шепард плотно прикрыл за собой дверь, быстро приготовил себе травяной настой и, прихлёбывая напиток из почти литровой кружки, опустился в кресло, продолжая раздумывать над тем, как следует поступить, едва только информационная блокада с планеты будет снята. Приходилось просчитывать самые разные варианты, отдавая предпочтение известной 'триаде': 'да, нет, не знаю'. И этот просчёт не доставлял Шепарду ни малейшего удовольствия. Да, такой анализ ситуации, её вариантов, был необходим, но...

Пожалуй, впервые Шепард не знал, как поступить. Как поступить так, чтобы в наименьшей степени пострадали все другие разумные, кроме него самого. Одно дело — служба, работа, а другое — личные взаимоотношения разумных органиков. Да, у Бенезии — дочь и муж, они — азари и для Бенезии они — важнейшие и ценнейшие. И, тем не менее, он не может отрицать право Бенезии на то, чтобы полюбить его, человека, землянина. Полюбить хотя бы по той причине, что именно он, Джон Шепард, спас её, матриарха азари от дальнейшего пребывания в тисках хаскококона.

Неяркий свет софитов не напрягал глаза сидевшего человека. Шепард любил такой свет, ему хорошо думалось и работалось именно тогда, когда вокруг — полутьма и 'конус' освещает небольшое пространство, помогая концентрироваться на важном и необходимом. Привыкший просчитывать большинство вариантов, Шепард вынужден был отчётливо понять, что Бенезия полюбила его, человека, в силу обычной привязанности спасённой к своему спасителю. То, что спасённой оказалась многоопытная и мудрая матриарх азари, ситуацию в корне не меняло — Бенезия сама неоднократно говорила, что она плохо знала, кто такие люди, а значит, допускала, что многие законы поведения людей ей могут быть непонятны и даже восприниматься как противоестественные. Знаменитый закон несовместимости разных разумных рас действовал в этом случае особо жёстко и беспощадно.

Межрасовые браки часто за последние три десятилетия не раз превращались для землян в огромную проблему, а не становились чем-то способствующим развитию и совершенствованию. И сейчас Шепарду приходилось просчитывать как вариант разрыва отношений с Бенезией, так и вариант разрыва отношений с Дэйной. Не желая оставлять 'белые пятна', Шепард думал и о том, как ему действовать, если от дальнейших взаимоотношений с ним откажутся одновременно и Бенезия, и Дэйна. Понимая, что такой вариант очень возможен, Шепард не мог не признать, что в этом случае он действительно останется один в личном плане, а его общение с коллегами этой пустоты заполнить не сможет никогда. Нельзя было полностью смешать личное и служебное, нельзя. Карин — она принадлежала Дэвиду, потому Шепарду предстояло сохранить за собой позицию друга и заставить себя не выходить за любые рамки, обычные для этой позиции.

Если действительно ситуация сложится так, что он останется одинок в личном плане, то... две должности: старпома и командира десантного экипажа фрегата-прототипа вполне смогут обеспечить ему круглосуточную занятость, когда не останется времени для раздумий о недавнем личном прошлом. Полёт фрегата после пребывания у Цитадели будет длительным и сложным, а значит... Значит ни о каких раздумьях, способных повредить работе и службе, не может быть и речи.

С другой стороны Шепард не мог исключить полностью и вариант, при котором ему придётся согласиться на близкие взаимоотношения с Дэйной и Бенезией. Конечно, если и Дэйна и Бенезия согласятся на эти близкие взаимоотношения и договорятся между собой, ведь их — двое, а он — один и если между женщинами, а Шепард воспринимал азари только как женщин, не будет мира и спокойствия, то... никакого сосуществования, никаких взаимоотношений вообще не будет. А если и будут — лишь крайне сложные и ненормальные.

И тогда очень многое может быть разрушено. Разрушена спортивная карьера Дэйны — важность спокойствия и уравновешенности для спортсмена никем из землян не подвергалась сомнению. Разрушена семья Бенезии — Этита при всей её способности нормально воспринимать и даже использовать самые необычные варианты и сценарии развития событий, не простит Шепарду подобный экстрим, а Лиара вполне может начать мстить человеку за нарушенное спокойствие матери.

Да, Дэйна и Бенезия останутся на планетах, а ему предстоит продолжить полёт. Придётся заставлять себя быть спокойным, уравновешенным, собранным. Ему, конечно, поверят и разрешат продолжить полёт. На первый раз — поверят. Только он ведь не будет спокоен за Дэйну и за Бенезию. Они обе доверились ему. Доверились, понимая всю стандартность и обычность перспективы развития взаимоотношений. Они будут разбираться между собой, возможно — будут конфликтовать, а он будет знать об этих конфликтах и разборках и обязательно будет пытаться, примирить их.

Перспектива многожёнства, пусть даже и модифицированного, в данный момент не привлекала Шепарда. Да, он много раздумывал над этим вариантом развития взаимоотношений, понимал всю реальность и даже обычность этого варианта и для человека и тем более — для азари, но... Что-то в глубине души ему настойчиво подсказывало, что не следует торопиться с реализацией этого варианта. Что-то ему говорило о том, что у него впереди — встреча с единственной, той, кто станет для него самой важной, самой ценной и самой нужной. Той, кому он будет по-настоящему, полностью верен. Той, кто оттеснит на второй план и Дэйну, и Бенезию, и Карин. Эта безмолвная подсказка, родившаяся в тот момент, когда он закрывал дверь в свою каюту, с каждой минутой становилась для Шепарда всё дороже и яснее. Ничто не свидетельствовало о том, что его что-то или кто-то заставляет выбрать именно этот вариант, но теперь предстояло подумать о таком варианте более полно, предметно и чётко.

Встав с кресла, Шепард подошёл к двери, вышел из каюты и направился в 'столовую залу'. Взяв с линии раздачи поднос с обедом, он присел за столик, отхлебнул компот из стакана и вернулся к раздумьям об этой подсказке. Сейчас, когда он покинул каюту, прервал уединение, ему казалось, что и тогда, когда у него рядом будет та самая единственная, у него хватит сил продолжать любить и Дэйну, и Бенезию. Просто продолжать любить их обеих и делать всё для того, чтобы эта любовь была наполнена реальным и деятельным содержанием, а не просто словами и вздохами.

Спокойно обедавший старпом изредка поглядывал по сторонам. Если Андерсон сдвинул график его обходов и вахт у Карты на более поздние сроки — что-ж, это его командирское решение и сейчас у Шепарда не было оснований как-то противоречить Андерсону, доказывать ему, что он вполне в состоянии за короткое время нормально провести и обход, и вахту. Времени на пребывание на борту фрегата у Шепарда оставалось крайне мало — через час предстояло лететь в космопорт, а там — поучаствовать в ремонтно-восстановительных работах. Среди файлов, присланных с фрегата, было и сообщение о том, что иденцы готовы к переводу фрегата на поле космопорта, но, как знал Шепард, Андерсон принял решение стартовать с временной площадки, не нарушать порядок ухода кораблей с планеты.

Многое старпому становилось понятным, когда он наблюдал за нормандовцами. Обход и вахта, конечно, тоже давали немало информации для размышлений, но и такое неформальное наблюдение показывало, какова на самом деле обстановка на корабле. У многих нормандовцев начали складываться пары, поэтому члены экипажа и команды с огромным удовольствием покидали борт корабля не только для выполнения работ или служебных обязанностей. Приближение очередной затяжной ночи не могло стать препятствием для развития личных взаимоотношений — нормандовцы спешили сделать максимум возможного до отлёта корабля.

— Не хотел об этом говорить раньше, Джон, — к Шепарду за столик подсел Андерсон. — Но иденцы готовят нам проводы. Не знаю, с оркестром или без, но без церемоний, спокойно и тихо нам уйти с планеты теперь не удастся. Деталей не знаю, Джон. Таятся, шифруются. РЭБовцы, конечно, бдят, но пока что ничего настораживающего не выкопали. Надеюсь, что и не выкопают в ближайшем будущем, до самого момента отлёта.

— Отлёт будет сложным, — тихо сказал Шепард, прихлёбывая компот.

— Да. Хотели уйти по-тихому, теперь — не получится, — согласился Андерсон. — Может быть, это и к лучшему. Журналисты, полисмены, военные, ополченцы, учёные, археологи. Толпа будет... большая. Вполне могут ночь в день превратить. Надо сделать всё, чтобы не нарушить процедуру отлёта, — командир фрегата в очередной раз обошёлся без озвучивания уточнений.

— Сделаем, Дэвид. — Старпом встал, собирая посуду и приборы на поднос. — Куда мы денемся? Сделаем, — он поставил поднос на столик для использованной посуды, повернулся к своему командиру. — Или?

— Нет, Джон. Пока ничего настораживающего нет. — Андерсон встал, поправляя планшетку на поясе скафандра. — Челнок готов. Найлус и Сарен сообщили, что рады будут видеть тебя на площадках резервного космопорта. Они там уже давно, много успели сделать.

— Да уж. Читал отчёты. Где они только ни побывали...

— А уж сколько сделали! — усмехнулся Андерсон. — Ладно. У тебя есть ещё время до отлёта. Не торопись, Джон.

— Не буду. Пока это ещё возможно, — сказал Шепард, направляясь к лестницам.

Когда он ещё заканчивал свой обед, ему совершенно не хотелось возвращаться в каюту. Он вполне мог бы пойти в ангар, сесть в челнок и очень скоро прибыть в район космопорта. Отпустить машину обратно на фрегат и заняться настоящей работой. Той самой работой, которая позволяла ему всегда и везде отвлечься от ненужных размышлений. Идя сейчас к своей каюте, Шепард понимал, что ему придётся изыскать возможность как-то отвлечься от мыслей о Бенезии, Дэйне, Карин. Хорошо, что матриарх и врач отсутствуют на борту фрегата, а Дэйна... хорошо, что она далеко. И хорошо, что у фрегата и у Идена пока нет постоянной многоканальной связи с Землёй. До момента выхода фрегата на орбиту. А там... там информационная блокада будет снята и многое начнёт очень быстро меняться.

Открыв дверь своей каюты, Шепард переступил порог, но свет включать не стал. Незачем — всю обстановку своего обиталища он помнил до мельчайших деталей. Закрыв дверь на защёлку, старпом прошёл к креслу, сел, пододвинул кресло к рабочему столу, протянул руку к сенсору настольного софита, но нажимать не стал, положил руку на столешницу.

Джону вполне хватало Дэйны. Она заполняла его внутренний мир полностью, лишала любого намёка на одиночество. То самое одиночество, которое, так или иначе, знакомо любому детдомовцу, сироте. Дэйна как никто понимала Шепарда. Знала его. Она его... любила.

А сейчас... Шепард не знал, как она отнесётся к тому, что рядом с её Джоном надолго и всерьёз появилась Бенезия. Явик правильно сказал: заслужить любовь матриарха азари не могли очень многие протеане, куда уж там до представителей верховной имперской галактической расы каким-то там землянам, которые в Большом космосе известны всего-то три десятка лет.

Одно дело — просто отпустить Дэйну, дать ей возможность уйти, а другое — заявить о том, что он, Джон Шепард, полюбил не кого-нибудь там, примерно равного ему по возрасту. Точнее — равную. А полюбил матриарха азари. Здравомыслие и рассудительность при таком известии вполне могли оставить Дэйну и подвигнуть её на такие импульсивные действия, которые и просчитать-то — проблема, а не только предвидеть, опираясь на логику.

Одно дело, если бы он полюбил другую девушку-землянку. Это Дэйна, как понимал Шепард, вполне могла бы воспринять спокойно и нормально, но когда рядом с Джоном появляется более чем восьмисотлетняя азари... О каком нормальном взаимодействии и сосуществовании тогда можно говорить?! Это появление, само известие об этом появлении — огромный стресс для Дэйны. А рисковать своей подругой Шепард не хотел. И в то же время — не мог скрывать от неё этот факт. Да, он мог заявить Бенезии, что она, азари, встанет рядом с ним, Джоном Шепардом. Потому что понимал — это необходимо, прежде всего, для Бенезии. Не для Дэйны, которая вообще была великой домоседкой и решила сознательно ограничиться в своей спортивной карьере пределами Земли. Хотя очень многие спортсмены-земляне часто летали в другие населённые миры, где располагались человеческие колонии, совместно тренировались и проводили самые разные соревнования с людьми, местом рождения которых была уже не Земля.

Дэйна отказалась покидать пределы атмосферного щита. И Шепард воспринял такое её решение спокойно, не интересуясь истинными причинами. Для него было важно, что на материнской планете человечества Дэйна будет в большей безопасности, чем где-нибудь за её пределами и этого Джону до недавних пор вполне хватало для спокойствия. Пока он не узнал о приближении вторжения Жнецов.

Открыв инструментрон, Шепард, для того, чтобы понять, стоит ли отправлять их в неизменном виде или придётся писать одно большое письмо, пересмотрел свои письма Дэйне. Не хотелось, конечно, вываливать на подругу огромный объём информации, но... Вряд ли Дэйна успокоится, получив не одно, а несколько писем. Предстояло найти баланс. Шепард подумал о том, что уже написанные письма, возможно, следует сделать своеобразными приложениями к основному тексту большого нового письма. А уж в этом основном тексте он постарается пояснить своей подруге очень многое. Явно или неявно, но — постарается. А уже написанные письма он, конечно, подредактирует, осовременит.

Полёт до Цитадели займёт несколько часов — где-то полсуток, хотя Андерсон может принять решение провести корабль другим, более длинным маршрутом и тогда путь до главной станции Галактики вполне может занять и сутки и двое. Вряд ли командир фрегата-прототипа будет приказывать лететь по кратчайшему маршруту. Значит — от полсуток до суток. И в этот период времени надо будет найти возможность отредактировать старые и написать новое письмо Дэйне. Надо сделать всё, чтобы Дэйна не ждала слишком долго, ведь как только Иден-Прайм вернётся в информационное пространство Галактики, Дэйна постарается добиться связи с фрегатом. Возможности для этого у неё были. Предстояло упредить её попытку связаться с бортом 'Нормандии' и первому пояснить сложившуюся ситуацию. Сначала — словами, текстовым сообщением. Вряд ли потом потребуется аудиоканал и тем более — видеосвязь. Дэйна поймёт из письма всё. Или — очень многое. Во всяком случае — поймёт достаточно для того, чтобы самой принять решение. Одно из трёх возможных. И к каждому из этих решений ему, Джону Шепарду, надо быть готовым. Потому что не должна была пострадать не только Дэйна, но и Бенезия. Никто из них двоих не должен был пострадать в результате развития этой ситуации. В том, что ни Дэйна, ни Бенезия не должны пострадать, Шепард был абсолютно уверен, как и в том, что в ближайшее время ему не удастся вернуться на Землю.

Отодвинув мысли о Дэйне и Бенезии в подсознание, Шепард активировал инструментрон, намереваясь изучить состояние дел с восстановлением инфраструктуры резервного космопорта более подробно — до отлёта оставалось ещё несколько десятков минут. Просмотрев файлы, старпом встал, погасил софит и покинул каюту, направляясь к ангару.

Предотлётные заботы. Часть шестая Спектры. Космопорт Идена. Помощь и контроль. Встреча с Шепардом. Взаимодействие

Желание Найлуса потаскать тяжести Сарену было понятно. Он и сам испытывал такое же желание, но сначала надо было побывать в нескольких ключевых точках территории космодрома. Как всегда, младший и старший Спектры разделили эти точки между собой и теперь привычно оставили все посторонние размышления и желания.

Найлус потратил немного времени — чуть больше двенадцати минут на то, чтобы бегом достичь одной из ближайших площадок, где, как он знал, требовалась помощь. Ухватившись за трос, турианец повис на нём, стрела подъёмника шатнулась из стороны в сторону, крановщик повернул рычаг и смог затормозить движение стрелы, опасно нависшей над резервуаром. Спрыгнув на площадку, Крайк не обратил особого внимания на одобрительные возгласы работников и техников, пробежал к трапу и через минуту уже направлялся к другой площадке.

Вокруг, как видели турианцы-Спектры, работали иденцы. Космопорт был небольшим, но... разрушения и сейчас, по прошествии нескольких суток с момента окончания боя со Жнецом, оставались заметными. Спектры приняли решение не вмешиваться в процесс, а только оказать посильную практическую помощь. Поэтому, прибыв к границам космопорта, Сарен и Найлус сняли с платформы бронетранспортёр, отогнали его на стоянку, попрощались с командой, обслуживавшей спецсостав. Недолго понаблюдали, как поезд покидает пределы прикосмодромной железнодорожной станции.

— Разделяемся, Най, — сказал Сарен, просмотрев новопоступившие на инструментрон файлы. — Действуем. Конечно, посматривай по сторонам, протоколирование не отключай, потом листинги просмотрим, пригодятся, — старший Спектр отпустил в полёт над космодромом все три беспилотника, задав им программы реагирования. — Мы здесь — помощники, а не контролёры. И помни, что скоро сюда прибудет Шепард. Поработаем не так уж и долго вместе и рядом с ним, а потом... потом, наконец-то вернёмся на фрегат.

— Ясно, Сар, — кивнул Найлус. — Вот, привык совершенно по-человечески кивать. Надеюсь, что киваю к месту.

— К месту, к месту, — тихо, так, чтобы слышал только соплеменник, ответил Сарен. — Хорошая привычка. Да и шея... не застаивается в одном и том же положении. И, как говорят люди, вестибулярный аппарат тренируется, — усмехнулся Артериус. — Всё. Работаем.

Они разошлись в разные стороны. Иденцы уже привыкли к тому, что всё чаще нормандовцы-Спектры работают не в паре, а в одиночку, поэтому к тому, что Найлус действовал один, отнеслись совершенно спокойно. Работая совместно с сотрудниками космопорта и членами ремонтно-восстановительных бригад, Найлус видел, что в первую очередь были восстановлены наиболее пострадавшие участки. Сейчас было трудно заметить, куда пришлись удары, нанесённые оружием Жнеца или оружием фрегата — никто из иденцев и нормандовцев не сомневался, что во время боя будут страдать окружающие место боестолкновения постройки и оборудование. До полного восстановления космопорта было ещё достаточно далеко, но уже сейчас порт мог выполнять свои функции более-менее нормально.

Найлус радовался возможности поработать физически, а не только умственно. Он с радостью участвовал в уборке территорий отдельных участков космопорта, садился за рычаги ремонтно-строительных машин, работал с инженерами и техниками на площадках, где были установлены станки и оборудование, на которых прямо на месте создавались запчасти для повреждённого оборудования.

Сарен также не отказывался поработать физически. Ему нравилось, что Спектров, во всяком случае — их обоих, уже не считают только правоохранителями, только контролёрами и только некими начальниками-распорядителями. Иденцы шутили, смеялись и вели себя в присутствии Сарена и Найлуса абсолютно естественно, они без всякого трепета и опаски обращались к турианцам за помощью и советом и радовались возможности подсказать, посоветовать и помочь им.

Увлёкшись, Сарен и не заметил, как рядом с ним появился Шепард, который, вежливо и твёрдо уклонившись от предложений устроить собрание для всех работавших на этом участке иденцев, просто взял какой-то прибор и приступил к проверке привезённого повреждённого оборудования. Артериус не удивился такому поведению старпома, а для многих иденцев это было в новинку. В их представлении старший помощник командира боевого разведывательного фрегата и не должен был 'нисходить' до выполнения достаточно простых работ рядом с техниками и инженерами. Ну не соответствовало это должности и званию Шепарда. Сарен же, привыкший к тому, как ведёт себя Шепард, твёрдо и точно знал: именно такая модель поведения, именно такая линия и являются наиболее приемлемыми и обычными для Джона.

Работая рядом, они обменивались только служебными репликами. Никаких разговоров 'не о работе', никаких шуточек, никакого 'трёпа'. Сарен подозревал, что через несколько десятков минут Шепард, столь тихо и спокойно появившийся рядом, так же тихо и спокойно исчезнет, пойдёт либо на участок, где к тому времени будет работать Найлус, либо на любой другой участок. А потом... потом он, вполне возможно, задержится на территории космопорта очень надолго. Настолько надолго, что вполне может вернуться на борт готового к отлёту фрегата-прототипа самым последним. И Андерсон не будет возмущаться таким поведением своего старшего помощника — он тоже понимает, что Шепард, скорее всего, по-иному и не поступит.

Шепард действительно исчез тихо и быстро. Сарен не заметил, как и когда именно он исчез. Вот только что был рядом, в нескольких метрах — и теперь его рядом нет. И где он — и не определишь сразу. Артериус привык, что Шепард идёт работать на самые сложные, самые проблемные участки. Ведь туда тоже кто-то из знающих и умеющих должен идти работать, потому в том, что туда пошёл именно Шепард, не было ничего особенного.

Космопорт восстанавливался. Да, для кого-то из сторонних наблюдателей могло показаться, что повреждения, нанесённые территории и оборудованию, а также строениям космической гавани были минимальными. Незначительными, проще говоря, но... Если бы впереди был мир, возможно, такая точка зрения имела бы перспективу. Впереди была война с внегалактическим врагом и потому иденцы делали всё, чтобы восстановить инфраструктуру космопорта в самой полной мере.

Вокруг космопорта уже вставали на боевое дежурство подразделения противокосмической и противодесантной обороны. Да, их было пока что мало, но сюда, в очень 'больную' точку не направляли необученных, не прошедших полную программу подготовки ополченцев и воинов местного гарнизона ВКС Альянса Систем. Сарен и Найлус знали и понимали: теперь на планете слишком много именно таких 'болевых' точек, нуждающихся в вооружённой защите. И от нападения из космоса, и от атак воздушных и наземных десантов. А космопорт, космодром — совершенно особые точки. Иденцы собирались не только защищаться и обороняться — они собирались наступать и нападать, они собирались атаковать. Отмечая раз за разом признаки, свидетельствующие именно о таком настрое иденцев, Сарен и Найлус не обращали особого внимания на то, что иденцы связывают это настроение с тем, что им удалось пообщаться и поработать бок о бок со многими нормандовцами. Да, работа на территории космопорта продолжалась, но иденцы продолжали общаться между собой. Турианцы-Спектры слышали немало коротких рассказов о том, как альянсовский разведфрегат заставил отступить сверхдредноут.

За работой, дававшей реальные результаты — и потому удовлетворявшей всех работников, время шло совершенно незаметно. Несколько часов — и по линиям связи космопорта прошла информация о том, что на участки направлены передвижные кухни и столовые. Работников собирались кормить качественной, вручную приготовленной пищей. О пайках, к счастью, речь пока не шла — вполне достаточно было желающих приготовить для работавших в периметре космопорта обычную, привычную еду. До пайков, как понимали не только Спектры, но и многие иденцы, дело ещё дойдёт, а пока... Пока можно было поесть 'домашнего'.

Работа не прекращалась. Часть работников осталась на рабочих местах, а часть ушла к уже поставленным раскладным столам и стульям, ушла к фургонам, над которыми поднимался дым печей и жаровен. Аромат свежеприготовленной домашней пищи пьянил, доставлял огромное удовольствие. Конечно же, здесь, за столами, разговоры стали более активными, слышались шуточки, подколки, смех, хлопки ладоней по плечам и по спинам. Люди — да и не только люди, но и азари, саларианцы, кварианцы, расслабились, поглощая аппетитно пахнущую пищу.

Сарен отметил, что Шепард попытался скромно сесть в сторонке, поставить поднос с посудой на плитки площадки, но его вежливо и настойчиво пригласили за ближайший столик, вскоре столик был окружён десятком рабочих и служащих. Послышались вопросы, реплики. Завязался разговор.

Шепард, как отмечал Артериус, попросил всех уделить внимание еде, а потом, помедлив, стал отвечать на вопросы, рассказывать. О многом. И — многое. Интересно, неформально рассказывать. Со своего места Сарен видел, как на лицах разумных органиков расцветают улыбки, слышатся смех, шутки. Да, впереди — война, но пока что вокруг — мир и надо наслаждаться мирным временем, а не пугаться предстоящей войны.

Джона слушали внимательно, уважительно. Когда он говорил, разговоры за близлежащими столами стихали. Артериус не сомневался, что многие иденцы записывают видео— и аудиофайлы, которые затем, позже, не раз прослушают и просмотрят. Шепард внимательно слушал обращавшихся к нему, спокойно относился к эмоциональности, к активным жестам... И это... приносило удовлетворение всем, кто был рядом со старпомом 'Нормандии'. Людям — и не только людям, нравилось, что спецназовец высшего ранга слушает их, стремится понять, почувствовать, не торопится с ответами.

К Сарену тоже обращались с вопросами, предложениями, замечаниями по тому, что предстоит сделать в космопорту или по тому, что уже было сделано. Незаметно старший турианец тоже втянулся в разговоры, подумав, что и Найлус, который, вполне возможно, тоже где-то сейчас 'перекусывает', не остался в одиночестве и в своеобразной 'изоляции'. Да, он тоже Спектр, но иденцы уже привыкли, что Спектры бывают очень разными.

Обед, а может быть — даже ужин, конечно же, немного затянулись. Вставая из-за стола, Артериус видел, как Шепард уходит от вагончиков-фургончиков с едой и полуфабрикатами с напитками. Уходит не один — в плотном кольце разумных органиков. Общение продолжается. Теперь, когда 'приём пищи' остался позади, Шепарда обступили ещё плотнее и разговоры вполне грозили стать бесконечными.

Джон... Он умело дал понять своим многочисленным собеседникам, что будет рад пообщаться и лично и по связи потом, после работы, а сейчас надо выполнять... как это говорили земляне, 'производственные задания и планы'. Замечание старпома 'Нормандии' было воспринято спокойно. Несколько минут — и старпом склонился над каким-то повреждённым блоком, погрузился в изучение его частей.

Артериус, попрощавшись с несколькими своими новыми знакомыми, перешёл на другой участок и принял участие в демонтаже повреждённого 'балка', где раньше жили не имевшие права выходить за периметр космопорта 'гастарбайтеры'. Сложное, непонятное для турианца слово, означало малолегальных или нелегальных наёмных малоимущих работников.

Крановщик подцепил крюком одну из сохранившихся 'проушин', балок приподнялся, водитель тягача подогнал платформу поближе. Несколько минут, прошедших под аккомпанемент выкриков 'Раз, два, взяли!' — и балок был установлен на платформу, закреплён и тягач повлёк платформу к дороге. Теперь надо было привести в порядок то место, где этот сборный щитовой дом раньше располагался. Взяв лопату, Сарен встал в шеренгу землекопов.

Физическая работа на свежем воздухе. Перекидывая очередную порцию земли, Артериус думал о том, что ему уже удалось узнать о предстоящей войне. Прежде всего — от Явика. Получалось, что военнопленных и вообще пленных... не будет. Это было... непривычно. Органики любой из ныне известных рас понимали, что военнопленные, пленные, осуждённые преступники — это резерв дешёвой рабочей силы, которая, в том числе, используется на вот таких малоквалифицированных, но очень тяжёлых физических работах. А если таких военнопленных или пленных или осуждённых преступников из числа Жнецов или их приспешников не будет... К этому ещё предстояло привыкнуть. Как-то оно там будет, когда война начнётся... Сейчас к этому можно было бы привыкнуть, как говорят люди, только теоретически. Но сам факт, что пленных и военнопленных не будет, уже не подлежал никакому сомнению. Никаких полутонов — только чёрное — враги и белое — друзья. Никаких переходов. И это... напрягало.

Работая лопатой, перекидывая всё новые и новые порции грунта, Артериус понимал, что придётся напрягаться так, как напрягались раньше разве что спецназовцы, равные по уровню подготовки Шепарду. Как напрягались пусть не все, но очень многие Спектры, и — не только турианцы.

Наконец, площадка была приведена в порядок. Работавшие лопатами люди, турианцы, саларианцы, сложили свои инструменты в 'пирамиды' и разошлись, направившись туда, где требовалась их помощь, где требовалось их участие.

Найлус, застегнув страховочный пояс, взобрался на 'тарелку' старой локаторной установки. Как он понял из рассказов инженеров и техников, эту установку с её 'чашей', видной за несколько километров, и раньше собирались утилизировать, но всё как-то, как сказал один из иденских инженеров-землян, 'руки не доходили'. Сейчас, осторожно передвигаясь от лепестка к лепестку, проверяя состояние конструкции, Найлус всё сильнее ощущал, насколько его привлекает 'лексикон' землян. Богатый, разнообразный, можно даже сказать разноцветный.

Да, Экстранет и Интернет Идена, да, собственно, и любой другой планеты и станции, позволял с пользой провести часы за изучением всего чего угодно. Но раньше... Найлус не мог бы сказать, что его уж очень интересуют земляне и то, как они говорят и, главное — почему они говорят именно так, а иначе. А вот прошло несколько дней — и Найлус почувствовал, что хочет узнать намного больше о культуре, науке, искусстве землян. И теперь он был уверен, что у него будет такая возможность.

На фрегате учились все. От командира до последнего солдата. Учились постоянно и — по-серьёзному, как говорили иногда нормандовцы, 'без дураков'. Конечно, приближение войны заставляло инстинкт самосохранения, свойственный любому разумному существу, просто зверствовать, но... как-то среди нормандовцев Найлусу удавалось сдерживать власть и мощь этого инстинкта. А так... он всё чаще чувствовал особую остроту и полноту предвоенной жизни. Понимал, что эта острота лучше и чётче готовит его, Найлуса Крайка к напряжению войны с галактическим врагом. К тому, что предстоит не просто выстоять, но и победить.

Найлус Крайк осматривал конструкции 'чаши' и успевал думать о предстоящей войне. Спустившись к центру и взявшись рукой за штырь излучателя, он и не заметил, как рядом появился Шепард.

— Приветствую, Най, — сказал старпом.

— Приветствую, — ответил Найлус, обернувшись к спускавшемуся к нему человеку. — Вы-то как здесь?

— Решил поучаствовать в реальном демонтаже, — сказал Шепард, остановившись рядом с турианцем. — Видишь, две крановые стрелы уже подали, сейчас нам с тобой надо будет позаботиться о закреплении тросов на чаше и затем осторожненько так сдёрнуть эту 'чашку' с её поворотного узла. Опустим на платформу и сможем считать, что наша работа здесь — завершена. Время, Най. Время. — Шепард выразительно постучал пальцем по малому экранчику своего инструментрона. Стук пальца, затянутого в броню, по стеклу прибора прозвучал очень... чётко и убедительно.

Турианец опустил взгляд на экранчик своего наручного инструментрона — время действительно приближалось к отметке 'возвращение на борт', проставленной в электронном расписании.

— А я и не заметил, — протянул Найлус.

— Ничего. Хорошо, что работа увлекает и позволяет забыть о многом, — сказал Шепард, ловя рукой крюк одной из крановых стрел и расплетая бухту тросов. — Позади тебя, Най, уже висит второй крюк с бухтой. Действуй, — старпом не стал восклицать, сказал спокойно. Найлус понял, что Джон постоянно учитывает острый слух турианцев и не собирается без нужды сколько-нибудь громко кричать и орать, даже отдавая распоряжения или команды.

Младший Спектр повернулся, поймал рукой бухту тросов, стал расплетать хомуты крепежа. Шепард, как он слышал — турианский острейший слух никуда не девался, да и не мог деться — уже отошёл к краю чаши, закреплял там зажимы с тросами. Крайк прошёл на другой, противоположный край, чуть наклонился, закрепляя 'губки' зажимов за выступы.

Чаша вздрогнула — почти неощутимо, но... вздрогнула. Это крановщики 'выбрали' слабину тросов. Найлус, держась одной рукой за трос, посмотрел на Шепарда. Тот спокойно стоял, держась рукой за ближайший трос. Конечно, по правилам безопасности и Джону и Крайку надо было сойти вниз — пусть крановщики сдёргивают с креплений поворотного узла 'пустую' чашу, но... иденцы знали, что Спектры и спецназовцы умеют рисковать. Им доступно многое, что не доступно обычным разумным органикам. Крайк чувствовал на себе взгляды собравшихся внизу рабочих, служащих и был рад тому, что в очередной раз сломает пару десятков стереотипов восприятия Спектров. В будущей войне Спектры станут другими. Не смогут не стать. Они будут воевать, будут рисковать, будут сражаться и будут наносить ощутимый ущерб врагу.

Очередной толчок — и чаша выровнялась, сорвавшись с креплений поворотного узла, закачалась. Крановщики быстро успокоили 'шатание' чаши, подняли её повыше, чтобы поворотный узел стал доступен для осмотра и работы. Найлус помнил, что туда, к этому узлу, вскоре должны подняться инженер с тремя техниками.

Именно они вчетвером сняли все заглушки, вывинтили все болты и убрали всю блокировку. Чаша... большая, теперь эта установка будет заменена на самую современную. Иденские производственники постарались.

Под мерное гудение двигателей и шелестение тормозных колодок, могучие стрелы кранов повлекли чашу в сторону от установки и стали неспешно опускать вниз. Несколько минут медленного движения — и чаша замирает на платформе. Несколько техников поднимаются по трапам и закрепляют чашу на упорах платформы. Водитель тягача кивает Шепарду, обозначив готовность к движению. Джон кивает ответно, машет рукой Найлусу. Турианец отпускает трос — чаша стоит устойчиво, теперь ей упасть никуда нельзя — и идёт к человеку. Вдвоём по лёгкой приставной лестнице они спускаются на плиты площадки. Взревели двигатели тягача. Чаша проплыла мимо. Трапы техники успели убрать за несколько секунд до того, как машина тронулась с места.

— Идём, Най. Найдём Сарена и на 'МАКО' вернёмся на фрегат, — сказал Шепард, прощаясь с инженерами, техниками, работниками космопорта. Найлус тоже попрощался, на несколько секунд замешкался, обмениваясь рукопожатиями, потом быстро догнал уходившего к дороге Шепарда. — Хорошо поработали, Най.

— Да, хорошо, — согласился Крайк. — Теперь космопорт будет реконструирован и защищён...

— По-фронтовому, — произнёс Шепард. Найлус к своему изумлению понял человека без дополнительных пояснений. Да, именно по-фронтовому, потому что на космопорты атакующие Иден Жнецы будут обращать самое пристальное внимание. Космопорты первыми окажутся под обстрелами, под огнём. И, значит, их придётся защищать в первую очередь. Защищать очень серьёзно. Многие, очень многие иденцы уже знают об этом. И готовятся, готовятся фундаментально.

Обмениваясь короткими репликами и посматривая по сторонам, Шепард и Крайк подошли к участку, где среди ремонтников работал Сарен. Найлус засмотрелся, как чётко и профессионально работает над очередным повреждённым прибором старший Спектр.

— Сар... И не скажешь, что он — только воин, — восхищённо проговорил младший Спектр.

— В разумном органике... столько всяких тайн, — очень тихо ответил Шепард, и Найлус согласился со сказанным Джоном.

Сарен несколько минут потратил на чистку прибора, передал его другому технику, выпрямился, оглянулся. Шепард коротко махнул рукой и Артериус, попрощавшись с другими техниками и инженерами, направился к нему.

— Вот... Не заметил и не услышал, как вы подошли — настолько работа поглотила, — удовлетворённо сказал старший Спектр, обменявшись с Шепардом и Крайком рукопожатиями. — Идём к 'МАКО' и возвращаемся на фрегат?

— Да, — подтвердил Шепард.

— Хорошо, — сказал Артериус. — Идёмте.

Приветствуя работавших на площадках космопорта иденцев, Спектры и старпом быстро дошли до стоянки, где под навесом стоял бронетранспортёр.

— Най... — сказал Сарен.

— Нет, Сар, — сказал Шепард, открывая бронекрышку люка. — Машину поведу я. А вы — пока примите информацию по ситуации на планете и на фрегате. Посмотрите также ситуацию с полицейским обеспечением. Надо отследить и уяснить изменения. Лучше вас двоих это никто не сделает. И обратите внимание на то, чем сейчас заняты и что уже успели сделать Явик и все остальные нормандовцы.

— Хорошо. — Сарен устроился в кресле у люка, пропустив Найлуса внутрь, к приставному раскладному креслу и раскрывая инструментрон.

Крайк закрыл за собой крышку люка, задвинул засовы и, пройдя к противоположному борту бронекапсулы и усевшись в кресло, также активировал инструментрон. Старпом включил двигатели, несколько минут погонял их на разных режимах, затем отключил тормоза и взялся за рычаги.

Машина неспешно выкатилась за ворота периметра космопорта. Полчаса — и она въезжает в периметр стояночного поля. Шепард подводит её к опорам-лапам 'Нормандии', останавливает у трапа. Сарен открывает крышку входного люка, выходит первым. За ним выходит Найлус. Турианцы оглядываются по сторонам — вполне обычная привычка хищников и воинов. Уясняют обстановку, отмечают изменения. Приветствуют нормандовцев, некоторых иденцев, стоящих за оградой поля. Шепард выключает двигатели, активирует тормоза, гасит пульты и экраны, после чего покидает бронекапсулу.

Во время движения сюда в салоне было тихо. Турианцы читали с экранов новопоступившие файлы, просматривали листинги автоотчётов. Обычная работа. Правильно говорят, что мужчины вполне могут удовольствоваться совместной работой, а разговоры... Они совершенно не должны быть длительными, многословными. Так, несколько реплик, не требующих немедленного и обязательного ответа.

Зато каждый уяснил, что уже было сделано нормандовцами и иденцами за это время. И сделано было — очень много. Конечно, у Явика была своя 'программа действий', которую он выполнил и даже, кое-в-чём — перевыполнил. Бегло ознакомившись с общим отчётом, Шепард понимал и то, что ему ещё предстоит пообщаться со многими нормандовцами. Тогда он сможет составить полное впечатление о том, что же именно удалось сделать до отлёта. Приближался момент, когда 'Нормандия' покинет планету. И уже сейчас было ясно, что полёт к Цитадели будет не менее насыщенным и сложным, чем пребывание фрегата-прототипа на Идене.

Спектры-турианцы ушли к трапу фрегата, собираясь вернуться к себе, а Шепард переговорил с подошедшими техниками, посмотрел, как 'МАКО' загоняют на аппарель и осторожно заводят в ангар, где машину подхватывают лапы фиксаторов корабельной стояночной системы.

Бенезия, как уже знал старпом, занята. Пусть. У неё — свой график, у неё — своя жизнь. Иногда... надо просто быть достаточно сильным для того, чтобы давать другому право жить своей жизнью. Да, в том числе — и быть при этом на расстоянии. Взглянув на средний экран инструментрона, Шепард отошёл от лап фрегата, направился к площадке, обозначенной чёрно-белой пиктограммой, как 'место отдыха'. Присел на скамейку, поправил чуть повернувшийся экран, вчитался в содержание очередного пришедшего файла. Работа продолжается.

Предотлётные заботы. Бенезия. Размышления. Общение с иденцами

Бенезия, за прошедшие двое суток завершившая краткий курс занятий с ополченцами-биотиками, наслаждалась тишиной и покоем: она вернулась к общению с иденцами и сейчас шла по лесной дороге от хутора к селению. На хуторе проживала многодетная семья, о которой местные жители говорили как о крайне замкнутой. Весть о том, что вместе с женщинами — членами экипажа и команды прибывшего на Иден фрегата — с жителями района общается матриарх азари, заставила главу этой семьи едва ли не впервые выйти на контакт с обитателями ближайшего селения. Те, в свою очередь, сообщили об этом факте Бенезии. Решение о том, стоит ли общаться с этой семьёй, Бенезия приняла далеко не сразу — её ждали в десятках других семей и даже Чаквас изумлялась, насколько необходимой и желанной стала матриарх азари для очень многих иденцев за столь короткое время. Старшая Т'Сони грустно улыбалась в ответ на рассказы Карин, но признавала, что у неё действительно появилось немало знакомых, хороших и добрых друзей и подруг, с которыми она обязательно будет переписываться и поддерживать отношения.

Вспоминать свои биотические тренировки, лекции и показы Бенезии сейчас не хотелось. Она наслаждалась свежим лесным воздухом, привычным гомоном птиц, шелестом листьев, она хотела, чтобы эта мирная тишина продлилась как можно дольше и понимала, что очень скоро Иден окажется под атакой. Очень скоро. Она чувствовала напряжение в словах и действиях иденцев. Особое, предвоенное напряжение, свойственное мирным жителям, всё острее понимавшим, что на пороге — большая война.

Бенезия волновалась за Лиару, осознавая, что Жнецы ударят по галактике и её обитателям одновременно, с разных направлений, а значит, планета, где Лиара проведёт археологические раскопки, может очень быстро оказаться под ударом этих 'креветок' и подчинённых, индоктринированных гетов.

Почти двое суток матриарх азари провела в расположении штабной части, вместе с Кайденом Аленко они устроили штурм-показ, организовали лекции и тренировки для биотиков. Сейчас материалы уже расходились по Идену — официальными и неофициальными путями. И не только расходились — изучались, обсуждались и применялись. Пост РЭБ регулярно присылал Бенезии информацию об этом. Азари радовалась: её старания, её труды не пропали впустую.

Сейчас она наслаждалась тишиной и одновременно — беспокоилась о Лиаре. Не ко времени её большая экспедиция, не ко времени. Сейчас Лиаре нужно быть на Тессии, а не где-нибудь вне её. Лиара влюблена. Влюблена в материнскую планету азари, влюблена в неё совершенно особой, глубоко личной и острой любовью. Такая уж особенность была у Лиары в её психических настройках. Лиара любит планету и любит её жителей. Наверное, в том числе и потому, что как ксеноархеолог, она очень хорошо осознаёт и понимает цену быстротечности жизни разумного органика.

Бенезия была убеждена, что Лиара не раз и не два видела скелеты разумных органиков со следами, оставленными холодным и огнестрельным, а также лучевым оружием. Недра любой планеты, почти любой хранили таких скелетов десятки. И здесь не было разницы, что скелеты не принадлежали азари, турианцам, саларианцам, представителям других ныне известных в галактике рас. Лиара занималась протеанами и эти жукообразные тоже, как оказалось, воевали. Не год, не два. Столетиями. Сначала — между собой, защищая своё право на превалирование, на первенство, а потом — с другими расами, вошедшими в состав Протеанской империи на правах вассалов и сателлитов и закономерно пытающимися, так или иначе, оспорить право протеан на первенство.

Протеане защищали своё право остаться единственной общеимперской расой. А потом... потом пришли Жнецы и централизованная до предела империя, стоящая на пороге массовой унификации, оказалась обезглавленной, ослабела, распалась на множество частей, каждая из которых теперь должна была противостоять Жнецам почти в полной изоляции. Единство Протеанской империи осталось в прошлом. Две тысячи лет протеане сопротивлялись Жнецам. И — потерпели поражение. Жнецы зачистили галактику от сколько-нибудь развитых разумных рас, оставив те, которые в самом ближайшем будущем не могли бы приблизиться к периоду своего максимального и длительного расцвета. Среди таких рас оказались и брошенные протеанами азари.

Теперь Бенезия многое знала о протеанах и об их роли в эволюции азари. Очень многое. Такого не знала ни Лиара, ни, тем более, члены Матриархата. И это знание было опасным.

Оно, это знание, давало возможность Бенезии надеяться на то, что её вынужденное падение на социальное дно не превратится в путь в один конец. Благодаря этому знанию старшая Т'Сони надеялась помочь своим соплеменницам выжить, организоваться и — выстоять. Явик многое показал ей, матриарху азари своим фирменным расовым способом, втискивая в короткое время огромный объём зрительной, слуховой, тактильной, текстовой информации. Попытавшись представить себе, сколько времени заняло бы знакомство с таким объёмом информации привычными для азари средствами и способами, Бенезия была изумлена. Явик, конечно, многое скрыл, но и то, что он ей рассказал и показал... могло помочь азари выстоять, а потом и внести свой вклад в победу над этими креветками-полумашинами. Он поделился с ней, азари, информацией, которую вполне мог бы и не передавать. Так, обошёлся бы общими фразами, красивыми картинками-видами. Но он ей показал и рассказал очень многое. То, что не могло остаться неиспользованным.

Разговор с хуторянами затянулся, но матриарх не сожалела о потраченном времени: хозяин и хозяйка оказались очень наблюдательными людьми и рассказали Бенезии о многом, что, вполне возможно, ускользнуло от внимания и от понимания других жителей района. Азари слушала землян, вставляла короткие реплики. Она постаралась сделать всё, чтобы её новые знакомые рассказали всё, что хотели и так, как хотели. Нет, ничего особо настораживающего или опасного в том, что рассказали ей хуторяне, не было. Матриарх не ощутила никаких признаков или сигналов опасности, но то, что ей сообщили эти иденцы... было интересным, заслуживающим внимательного обдумывания.

Теперь, возвращаясь в селение, Бенезия обдумывала услышанное, 'поворачивала' состоявшийся разговор в своей памяти так и этак, находила немало взаимосвязей, которые следовало проследить. Явик незаметно побудил старшую Т'Сони к тому, чтобы почаще выходить за рамки привычного восприятия окружающей действительности и теперь, размышляя над тем, что сообщили ей хуторяне, азари была благодарна протеанину. Если уж ей, пожилой азари, протеанин смог так необычно и своевременно помочь, то для Лиары он вполне сможет стать Наставником. Тем самым Наставником, которыми протеане всегда были для азари с того момента, как вмешались в их длительную и сложную эволюцию. Это потом, много позднее, после ухода протеан, азари, оставленные без руководства и без внешнего управления, постарались представить дело так, что наставники, воплощённые в том же культе Атаме, были суровыми, жестокими и даже безжалостными властелинами. Обычный защитный механизм, свойственный психике почти любого разумного органика, в очередной раз сработал. Да, теперь Бенезия не сомневалась: появление на Цитадели совершенно реального, живого взрослого протеанина наделает немало шума и породит множество проблем для разумных органиков, которые буквально окопались на Цитадели, сделав станцию обиталищем богатеев и знати.

Явик, при всей его офицерской и командирской подготовленности, не любит ни богатства, ни знатности, он прост и чёток, последователен и немногословен. Может быть, он не был на Цитадели никогда, а может быть — он всё же два-три раза, вряд ли больше — побывал на Цитадели. Сейчас важно, как он воспримет нынешнюю Цитадель и нынешних её обитателей. Вряд ли это восприятие будет полностью положительным.

Явик, конечно, будет сдерживаться, но... Как бы там ни было, для него почти все представители ныне известных рас — форменные примитивы. Конечно, протеанин сдерживается, почти не употребляет это слово и его синонимы, но... Одно дело — борт хорошо знакомого Явику фрегата или хорошо известные ему археологи. Тот же Сташинский, которому протеанин хоть немного, но доверяет, а другое дело — цитадельцы. И этот террариум — Советники Цитадели. А встречаться с ними Явику, скорее всего, придётся. И эта встреча может очень плохо закончиться для Советников. Явик может не сдержаться и тогда... Будет сложно.

Поняв, что раскручивает ситуацию в деталях на недопустимом сейчас уровне, матриарх отметила, что лес остался позади и до селения остались считаные десятки метров. Миновав околицу, азари постучалась в калитку подворья одного из домов, поприветствовала прибежавшего мальчугана, погладила дворнягу, сидевшую на цепи, и вошла в коттедж.

Явик. 'Нормандия', протеанская база, 'Клинок Ярости', Иден Прайм. Работа и планирование

Явик. Работа с протеанским маяком

Протеанин вошёл в свою каюту-выгородку, прикрыл за собой дверь. Точнее — закрыл. Щёлкнул замок, снаружи высветился запрещавший вход красный сигнал на панели ВИ. Явик замер в шаге от двери. Он снова вернулся... Вернулся куда? Вне всякого сомнения, домой. Потому что именно эта каюта на этом земном человеческом, пусть и турианского проекта корабле, стала его первым домом после пробуждения из криостазиса-анабиоза.

Он часто вспоминал тот момент, когда очнулся от анабиоза, разорвал путы стазиса, понял, что он — вернулся. Наверное, даже Джон Шепард не знал всего, что сумел и смог испытать протеанин в те секунды пробуждения. Ему, человеку, землянину, этого не испытать и не ощутить никогда. По многим причинам. Даже сейчас, зная, что теперь он, протеанский воин, не одинок, что у него есть выжившие, живые сородичи, есть Таэла, сохранившая к нему чувства. Явик понимал, что кроме него самого никто не смог бы испытать в точности то, что он уже испытал, вернувшись из сна в реальный мир. Через пятьдесят тысяч лет после того, как Протеанская империя пала под ударами Жнецов. Вал ощущений, чувств, эмоций, захлестнул его, но он, к счастью, сумел с ним справиться.

А затем... затем он стал осваиваться в новом мире и в новом времени. Здесь уже никто почти ничего не помнил и не знал о протеанах, о расах, десятках и сотнях рас, которые когда-то властвовали на просторах огромной галактики. Стал осваиваться и постепенно возвращаться к тому, каким он сам был в той прошлой жизни, когда вокруг была война со Жнецами... Стал пробуждать себя самого. Чтобы снова встать и встретиться с древним врагом. И на этот раз не дать ему уйти в Тёмный Космос безнаказанно, не дать ему уйти, уничтожив высокоразвитые расы.

Можно было долго говорить о том, что пробудилось в нём с тех пор, как он открыл глаза и очнулся, как впервые, на нетвёрдых ещё ногах, вошёл в эту каюту, ставшую его жилищем и его... убежищем. Ему никто из нормандовцев не мешал становиться прежним. А многие... теперь он был готов это признать, даже помогали. Особенно — Джон Шепард. И даже он, землянин, человек, старпом, офицер и спецназовец, не знал до конца, кто такой Явик, что он такое. Слишком много лет прошло с тех пор, как Явик появился на свет, не меньше времени прошло и с момента, когда над Явиком сомкнулись створки анабиозного саркофага. Даже анабиозом в этом времени называют во многих деталях совершенно иной процесс. Многое здесь и сейчас называют по-иному. И вряд ли всё когда-нибудь будут здесь называть так, как это именовалось в эпоху всевластия Протеанской Империи.

Можно было желать погибнуть в борьбе со Жнецами. Явик до сих пор помнил, как почувствовал присутствие рядом Жнеца. Почувствовал и понял, что древний враг... усмирён. Он сохранил силу, мощь, сохранил оружие, но он... не стрелял, не вредил, не разрушал. Он будто бы спал. Получалось, что именно земляне, альянсовцы, люди первыми столкнулись в бою с основным боевым военным кораблём расы Жнецов. Столкнулись — и выстояли. Не победили, просто остановили.

И это уже было много... Потому что когда Цитадель стала раскрываться в 'ромашку', у протеан, составлявших большинство цитадельцев, не нашлось ни сил, ни возможностей, ни времени, чтобы попытаться остановить раскрытие Станции. А потом... потом в Галактику хлынули Жнецы. И если где-то когда-то разумным органикам, объединённым под властью Протеанской империи, и удавалось останавливать корабли Жнецов, заставлять их замирать... то это было настолько редким случаем, что они, эти факты, тонули под валом потерь, боли, крови, горя.

Протеанская империя оказалась обезглавлена. Лишена верховного командования. И... ткань Империи, связывающая десятки и сотни рас, начала слабеть, расползаться... истончаться. А тогда... Тогда обитателям Галактики нужно было совершенно другое. Нужно было встать и встретить врага. Но для этого нужна была единая воля, для этого нужна была уверенность в победе, для этого нужна была вера, для этого нужен был чёткий приказ. Ничего этого не было. А были... Природа ведь не терпит пустоты... Были — растерянность, страх, уныние. Была душевная и даже физическая... Да, да физическая боль. От осознания реальности гибели верховного руководства Империи.

Жнецы тем временем волна за волной входили в Галактику. Входили из Тёмного Космоса через опустевшую Цитадель. Хранители... единственная раса... ушла к своим чанам, затаилась, закапсулировалась.

Только потом Явик... узнал об этом и понял достаточно много, как именно это произошло. Опустевшая Цитадель... Ни одного разумного органика. Пожары, 'стенами' гулявшие по лепесткам. И — центр Цитадели, из которого... выходили всё новые и новые армады и флоты Жнецов. Остановить их не было никакой возможности. Протеанские имперские Охранные флоты, окружавшие Станцию, погибли в первые же секунды активации Цитадели в режиме огромного, можно сказать — гигантского ретранслятора.

А потом... к Цитадели смогли приблизиться немногие разведгруппы. Явик входил в состав нескольких таких разведгрупп. Им удалось... высадиться на Станции. И удалось уйти. Несколько раз удалось уйти, хотя они изначально понимали, что этот рейс, этот полёт, скорее всего — в один конец... Но они все были воинами. Все — десантники, разведчики, спецназовцы. Потому они... они понимали, на что идут. И Явик видел другую Цитадель. А потом, блюдя тайну, скрывал даже от сородичей то, что он видел тогда там, на Цитадели. Благо, он к тому времени уже стал старшим офицером и прошёл переподготовку, открывшую ему такие возможности. Тайн в Протеанской империи всегда было немало.

Для окружающих Явика протеан то, что он видел на Цитадели, так и осталось тайной. А он раз за разом, пусть редко, но возвращался мыслями к тому, что он видел на мёртвой Станции, на мёртвой Цитадели. И каждый раз вспоминал, как ему пришлось стрелять в свою подругу-азари, уже подпавшую под медленную индоктринацию. Он так и не узнал никогда, кто из Жнецов или из их прислужников 'заразил' азари. Ту, с которой у Явика были 'отношения', превышавшие дружеские...

Та пустая и мёртвая Станция, на которую Явик потом, спустя месяцы, возвращался несколько раз, накрепко была связана в памяти протеанского воина с тем, что он почувствовал и пережил, когда стрелял в свою индоктринированную подругу. Стрелял... понимая, что делает что-то совсем противоестественное, опасное, необратимое. И, в то же время — крайне необходимое... Ему было тогда очень больно... Он преодолевал эту боль, прятал её за 'стенкой' и стрелял, стрелял, понимая, осознавая и свыкаясь с мыслью о том, что каждую секунду этого действа он запомнит навсегда. Как часто говорили нынешние земляне — 'на всю оставшуюся жизнь'. С тех минут... он постарел. Внутренне. А может быть — даже внешне.

При желании Явик мог бы воспроизвести секунда за секундой каждое мгновение той встречи с подругой-азари. Встречи, ставшей для неё... и для него... последней. Последней, когда он видел её живой... ставшей мёртвой... Воспроизвести не только внутри себя, в своём сознании и в памяти, но и вовне. Шепард не знал об этой расовой технологии протеан. Не знала о ней ничего и Чаквас. Ни Джон, ни Карин, ни Дэвид о многом не знали. Протеане умели хорошо хранить свои тайны.

Сейчас, когда до отлёта на Цитадель оставалось всё меньше времени, Явик копался во всех доступных ему материалах по этой станции. Копался, используя любую свободную минуту. Даже медитации он теперь раз за разом посвящал обработке полученных сведений о Цитадели. И то, что он узнавал, его не радовало. История грозила повториться. В ещё более страшных масштабах. Теперь на Цитадели сидело только политическое руководство, а военное на этот раз располагалось в расовых мирах, но это не могло бы помочь встретить врага, если Жнецы снова используют Цитадель как самое крупное 'окно' в Галактику. А в том, что они используют Станцию именно так, Явик не сомневался.

Размышления Явика о происшедшем на Цитадели тогда, пятьдесят с лишним тысяч лет тому назад, странным образом совмещались с размышлениями о том, что происходит на этой станции сейчас. И, снова и снова полоща пальцы рук в проточной воде, Явик думал о том, что... ничего не меняется. Раз за разом — ничего не меняется. Да, где-то развитие идёт, где-то есть изменения, но... Этого мало, критическая масса остаётся непреодолённой.

Тяжёлые размышления прерывались необходимостью помочь нормандовцам на корабле, на стояночном поле, на выезде... Хорошо, что он знал теперь, что не одинок, что у него есть сородичи, что выжила любящая его Таэла... И всё же... скрываясь в каюте, Явик постоянно возвращался к размышлениям о Цитадели... Безрадостным. Тяжёлым. Тягучим. Понимал, что многое придётся пояснить Андерсону. Прежде всего — ему. Не Шепарду, это — не его уровень, а именно — Андерсону. Надо будет 'чистить' Цитадель. Чистить от грязи, от скверны, от проблем. Решать десятки вопросов. За один раз всё это сделать — не удастся. Как бы напряжённо ни работали нормандовцы, им не удастся сделать очень многое за один раз.

Получается... что нужна будет 'вилка'. Во-первых, на Цитадели должна быть база для 'Нормандии'. Не для корабля, а точнее — не только для корабля, а прежде всего — для экипажа, для команды. Во-вторых, фрегат должен раз за разом возвращаться к Цитадели. Просто потому, что только его экипажу и команде под силу сделать всё, чтобы удержать Станцию под контролем. И тогда... пусть из всех других ретрансляторов сыплются Жнецы. Такого потока, такого вала кораблей, несущих гарантированную, безусловную смерть разумной органической жизни в Галактике... ни один ретранслятор не обеспечит. Только Цитадель.

Потеряв Цитадель, Жнецы вынуждены будут распылить свои силы, а это уже — шанс. Цитадель... надо удержать под контролем местных жителей. На Хранителей надежды мало. Практически — на них надеяться нельзя. Они раз за разом скрываются в недрах станции и... выживают. Сами выживают. Явик видел эту мёртвую пустую неживую Цитадель, уже вернувшую лепестки в исходное, полусведённое воедино положение.

Он видел её и другой, закапсулированной и прожигавшей толстым белым лучом ближайшую планету. Тысяча парсек для этого луча — ничто. А Цитадель ещё и поворачивалась. Раз за разом поворачивалась, ища и находя новую жертву. Ставя жирную точку в конце многих историй жизни разумных органиков. Окончательную точку.

Живущие ныне на Цитадели разумные органики ничего этого не знают, они этого не видели, не чувствовали и потому — не понимают. Они наслаждаются жизнью и, уповая на 'кредиты' и на драгоценности, раз за разом гонят от себя мысли о том, что столь спокойная, размеренная, а главное — сытная, обеспеченная жизнь может когда-нибудь, очень скоро закончиться. А к другой, более сложной и менее сытной жизни они не готовы. И будут пытаться выжить за счёт других разумных органиков.

На Станции может воцариться хаос...

Станцию неоднократно придётся чистить, патрулировать, контролировать, охранять. И, конечно же, защищать. А значит, надо будет увеличивать численность нормандовцев. Делить их на два... экипажа, скажем. Наземный, то есть станционный, и корабельный. И делать так, чтобы оба экипажа работали как единое целое. Станционный экипаж 'Нормандии' будет держать 'за горло' Цитадель и всё её население, а корабельный — выполнять сложнейшие и важнейшие задачи в космосе, далеко от Станции. Угроза возвращения 'Нормандии' к Цитадели по тревоге будет хорошим охлаждающим глупую горячность фактором влияния.

Впрочем, угроза появления 'Нормандии' у Цитадели уже сейчас работает вполне реально. Далеко не всем Советникам хочется, чтобы фрегат Альянса Систем добрался до Цитадели. И не всем менее значительным 'фигурам', в силу статуса или обеспеченности предпочитающим ныне пребывать на Станции и воображать, что они владеют Галактикой.

Ясно, теперь уже — совершенно точно ясно, что часть закрытой информации всё же покинула пределы атмосферного щита Иден-Прайма. И среди прочих данных — информация о том, что нормандовцы не торопятся улетать с планеты и увозить с неё протеанский маяк. Из-за которого, собственно, и была снаряжена незаконная экспедиция 'Нормандии' на Иден-Прайм. Экспедиция, разом нарушившая десятки законов, постановлений, указов, приказов и иных нормативно-правовых актов. Как-то быстро обо всём это документально-регулирующем благолепии десятки и сотни разумных органиков забыли. Причём расовая принадлежность не имеет ни малейшего значения: чиновничество, как уже было неоднократно доказано, расовой идентичностью не обладает.

Ясно, что 'верхушка' Советников на Цитадели знает, что Маяк изъят у археологов и погружен на фрегат 'Нормандия', в его трюм. Казалось бы, всё в порядке, осталось немного подождать. Только вот чиновники любят и обожают заставлять ждать всех других разумных органиков, а сами с потрясающим постоянством желают, чтобы всё, в чём они заинтересованы сами, осуществлялось почти мгновенно. Или, в очень худшем случае, моментально. А 'Нормандия' — стоит на Идене. Уже которые иденские и, тем более, которые земные сутки и не собирается покидать планету. Заставляет чиновников и Советников Цитадели нервничать. Не волноваться, не переживать, а нервничать.

Явик чувствовал, как нарастает нервное напряжение Советников и прочих цитадельских чиновников, рангом поменьше. Не хотят понимать чиновники, что не всё вокруг делается по их велению и хотению. Но вынуждены понять, что появление протеанина... Живого, настоящего, разумного и адекватного протеанина, ставит крест на многих оперативных, а главное — перспективных планах цитадельского чиновничьего корпуса.

Среди которых — получение в свои загребущие ручонки... Слово-то какое — острое и интересное — 'ручонки'. Своим смыслом бьёт точно в цель. По-иному и сказать-то не хочется. Не 'ручки', а именно — 'ручонки'. Те самые ручонки, в которые уже попали несколько других протеанских маяков. Так и не ставших известными галактическому сообществу разумных органиков. По самым разным причинам.

Явик сделал несколько шагов от двери, встал в центре своей каюты, огляделся по сторонам. Приятный, привычный полумрак. Мерцание индикаторов немногочисленных пультов, матово едва-едва заметно блестевшие пластины настенных экранов, посверкивание граней кюветы с проточной водой. Всё спокойно. Удивительно, как это может восприниматься. Так же всё было здесь и тогда, когда он ещё не вошёл... И почти так же всё будет тогда, когда он в очередной раз отсюда уйдёт. А уйти придётся... Потому что надо вернуться на расовую базу и на фрегат 'Клинок Ярости'. Сейчас... Явик прикоснулся к сенсорам наручного инструментрона и несколько экранов осветились, выдав тексты и немногочисленные картинки и схемы.

Подойдя к засветившимся экранам, Явик вгляделся. Да, информация, которая ныне была известна о протеанских маяках. Прошедшая сито цензуры и корректирующие маловразумительные 'хотелки' всевозможных чиновников. Как их ещё земляне называют — столоначальников. Именно столоначальников, хотя по злой иронии судьбы эти разумные органики чаще всего руководят чем-то большим, нежели только их рабочие письменные столы.

'Протеанские маяки, — читал Явик, — древние части технологии протеан. Они встречаются исключительно редко, так как очень немногие 'палеотехнологии' протеан сохранились после их исчезновения'.

Дочитав до этого места, Явик не смог сдержать усмешку, представив, как придётся переписывать эту информационную жуть и муть, едва только 'Нормандия' встанет на внешнем рейде Цитадели. Уже сейчас протеанин твёрдо знал о нежелании Андерсона стыковать фрегат-прототип со станцией или вводить корабль на внутренний рейд Цитадели. Незачем пока устанавливать достаточно тесную связь со Станцией. Достаточно будет десантной группы и группы научников, которые должны будут организовать станционную штаб-квартиру и начать работу по предотвращению гибельного сценария. А там... подойдёт время и входа на внутренний рейд и стыковки со станцией. Пока же вполне достаточно будет челночных перевозок.

'Маяки были системой почти мгновенной связи протеан по всей Галактике. Они были сделаны для взаимодействия с сознанием органика не через аудио или видеосвязь'.

'М-да. Могущество автопереводчиков оказалось далеко не таким беспредельным, как мнилось и планировалось, — подумал Явик, гася экран с уже прочитанным текстом. — Корявый текст. Очень корявый.'

И почему-то ему кажется, что в очередной раз кто-то решил крупно сэкономить, наняв первого попавшегося фрилансера и не проверив уровень и качество выполненной работы. Возмущаться никто почти из читателей не стал — не до того очень многим разумным органикам. А корявость... просто режет глаз. И приводит восприятие в состояние напряжения. Читать такой текст — сущее наказание.

На втором экране Явик прочёл, что на Иден-Прайм, где был обнаружен ещё один протеанский маяк, была направлена экспедиция на фрегате-прототипе 'Нормандия'. Борзописец, который создавал текст, написал буквально следующее, нарушив все каноны информационного стиля: 'Обнаружение маяка на Иден-Прайм мгновенно вызвало шок у научного сообщества Альянса и 'Нормандия' была немедленно послана для его извлечения'.

Картинок, как всегда, не было. Советники или меньшие по калибру и влиятельности чиновники не дали своё 'добро' на помещение 'иллюстративного материала'. Может, это и хорошо — не будет слухов и домыслов. Хотя, как показала таблица-сводка, высвеченная на третьем экране, многие иденцы умудрились сделать снимки Маяка и выложить их в Экстранет. Немногочисленные официальные поисковые программы-роботы были уже давным-давно не в состоянии отследить посекундные изменения в информационном месиве Экстранета, постоянно тупили, задерживались и медлили. Значит, эти снимки ещё долго не войдут в топы поисковиков Экстранета.

Кроме фотографий, на этих ресурсах были и тексты, но на них поисковые роботы обращали ещё меньше внимания. Что поделаешь, 'спешите видеть' почти полностью вытеснило когда-то совершенно обычный призыв 'спешите прочесть'. Современным разумным органикам уже давным-давно важнее не текст, а картинка, по возможности — яркая и понятная.

Текст... Фи, как скучно! А ведь в тексте очень много нужного, важного и ценного. Только всё меньше разумных органиков желают размышлять, думать и анализировать увиденное и почувствованное. И как месть Вселенной за такой 'расслабон' — в галактике в очередной раз должны появиться Жнецы.

Этим снимкам и этим текстам ещё предстояло сыграть свою трансформирующую реальность роль. Совсем скоро. Как только 'Нормандия' окажется за пределами атмосферного щита Иден-Прайма, информационная блокада с землеподобной планеты будет снята и слабый ручеёк данных превратится в прежнюю Ниагару. Обновлённую, но всё же — Ниагару. И в этом потоке данных будут очень многие материалы о том, что здесь, на Иден-Прайме, произошло. Тогда главным информационным порталам Экстранета и особенно — цитадельским — придётся очень тяжело и трудно.

Явик знал то, что не знал в полной мере никто из иденцев и никто из нормандовцев. Он знал, что заложенное в Маяк, найденный на Иден-Прайме видение, было отправлено исследователями, размещавшимся на совершенно секретной планете Ил. Сам Явик мало знал и об этой планете и о том, что на ней происходило во время войны со Жнецами. Теперь, благодаря Таэле и другим выжившим соплеменникам, понимал, что сообщение, хранившееся в Маяке, было закодировано в основном так, что только протеанин мог полностью, без потерь понять его. Илосские затворники надеялись, что лишь такая форма не позволит Жнецам случайно узнать о выживших на Илосе протеанах.

О том, что было связано с Маяком, Явик не любил вспоминать. Внешне было всё обычно: археологи выкопали очередную протеанскую установку, в просторечии именуемую 'технологией протеан'. На неё пришёл запрос аж из Совета Цитадели. Гражданские археологи восприняли этот запрос спокойно. Они не собирались потрошить Маяк собственными силами — для этого ещё не подошло время, поскольку Маяк только-только извлекли из недр Идена... На это ушли недели и декады, к счастью не иденских, а вполне земных суток.

В дальнейшем предполагалось описать Маяк, его внешние признаки, а там — подобрать команду спецов, способных понять, что же находится внутри. И вот... сначала к Маяку проявил интерес 'Цербер', о чём, к счастью, археологи таки не узнали ничего точно и детально, а потом — Советники Цитадели. О цитадельском интересе археологи, все до единого, наоборот, знали очень хорошо.

Результат — прилёт Жнеца и — прилёт 'Нормандии'. Две силы сошлись над планетой в противостоянии. И на этот раз обошлось без развёртывания Жатвы. Жнец не сумел забрать Маяк, который был после окончания противостояния переведён из лагеря археологов на борт фрегата 'Нормандия', в его трюм.

С момента закрытия створок ангара для иденцев, хоть как-то связанных с Маяком, все проблемы закончились, а вот для нормандовцев — только начались.

Явик чувствовал, насколько Шепарда этот маяк... напрягал. Не нервировал, нет, именно напрягал. Может быть, так и надо было бы напрягаться ему, спецназовцу высшего ранга, как-никак уровень подготовки требует, но... Хорошо, что маяк упрятали в контейнер и закрыли на все замки, поставив под охрану автоматики и выставив поначалу вооружённый караул из двух закованных в бронескафандры тяжёлого класса полисменов. Потом, когда убедились, что паломничества к протеанскому артефакту нормандовцы устраивать не будут, 'органическую' охрану сняли, но охранную многоуровневую автоматику оставили включённой.

Шепард не любил об этом рассказывать и не любил об этом вспоминать, но как-то вечером он пришёл сюда, в этот трюмный ангар и маяк... сработал. Отреагировал на его присутствие в этой части трюма 'Нормандии'. Хотя Шепард и раньше приходил сюда и не один и в одиночку, но Маяк, скрытый в контейнере, на него не отреагировал.

Тогда... Шепард провёл несколько долгих минут прижатым к стенке контейнера. Если бы описать это словами поточнее, то он был намертво пришпилен к поверхностям створок контейнера. И Явик понимал, знал, насколько ему было тогда больно. Как это 'пришпиливание' 'зевнула' система медсканирования, как на это 'пришпиливание' не отреагировала охранная система контейнера — тогда никто из нормандовцев не понимал...

Факт оставался фактом: капитан Шепард получил глубокий доступ к предупреждению о Жнецах, отправленному илосскими исследователями В этом предупреждении прямо говорилось о том, что это — попытка дать послание надежды молодым расам. Обычное дело: послание в будущее от погибающих разумных. Понятное даже настолько молодой расе, как люди. Были в истории землян аналоги таких средств передачи информации.

Явик раньше считал, что послание, хранящееся в таком Маяке, закодировано было всегда так, что только протеанин мог понять его. Оказалось, что илосские исследователи оказались умнее и дальновиднее.

Потом, когда Шепард очнулся и пришёл в себя после этого 'контакта', сумев физически отойти от контейнера, выяснилось, что на самом деле в этом конкретном Маяке хранились видения-сообщения, составленные на языках почти всех входивших в состав Протеанской империи рас. Автоматика уникального Маяка, отреагировала на приближение Шепарда, как на приближение представителя древнего человечества. В послании не было текста, одни картинки. Так что синхронный или последовательный, словесный, фразовый, или абзацный переводы — не требовались. Но и картинки-то не всем древним людям были бы понятны.

Страшные картинки. Ужас, боль и горечь были основными посылами этого предупреждения. И Шепард... воспринял всё это. В полной мере воспринял, ведь послание было написано и скомпилировано так, чтобы 'пробить' заскорузлое восприятие — в основном чувственно-эмоциональное — древнего человека.

Шепард никому, даже Андерсону не рассказал о том, что с ним произошло. Явик хорошо понимал, чего стоило старпому собрать себя воедино за те несколько минут, пока старшего офицера корабля, как говорится, не хватились. И не начали разыскивать по связи или по кораблю.

Он успел придти в себя и отправил увиденное и почувствованное к себе в подсознание. Явик почувствовал эту 'отправку' остро, полно, исчерпывающе. И изумился стойкости и скромности Шепарда.

Потом, конечно, когда развернулась многонаправленная работа с иденцами... Пришлось провести работу и с Маяком. Сначала, конечно, Явик пришёл сюда, к контейнеру сам. В одиночестве. Заглушил работу охранной системы и пообщался с Маяком. Маяк узнал разумного органика, принадлежавшего к расе создателей, и открылся. Не надо было вскрывать контейнер — взаимосвязь и без этого была исключительно многообразной и прочной.

Явик тогда узнал, что Шепард получил не отдельные картинки, а полную запись, хотя считалось, что трансляция полной многоуровневой записи в мозг человека приведёт либо к необратимым органическим повреждениям мозга, либо к гибели самого человека от истощения. А получилось по-иному: Шепард выдержал.

Все нормандовцы достаточно быстро привыкли к тому, что Явик надолго и часто уединяется в своей каюте. Так же быстро они привыкли к тому, что только Шепард чаще всего бывает рядом с ним и очень плотно общается с представителем расы, считавшейся вымершей. Шепард к удивлению Явика обладал чем-то большим, чем Шифр, позволявший непротеанину, постигнуть образы, зафиксированные в сообщении Маяка.

Тогда Явик во время очередной — пусть и краткой, но глубокой медитации в каюте, 'прочесал' Интернет Иден-Прайма и нашёл информацию о ещё нескольких известных к этому моменту времени маяках. Некоторые из них остались не открытыми и теперь ждали, когда их обнаружат, воспользуются их информацией. Это были очень разные маяки.

Иден-праймовский маяк, как оказалось, был достаточно уникален. Ещё один маяк — на Вермайре — только предполагался. И ещё один был на Тессии. Тессийский маяк использовался, но оставался для большинства азари тайной расового уровня. Был ещё один маяк, а точнее — видеотерминал на планете Жоаб, выполнявший, при всей внешней несхожести с более-менее стандартными протеанскими Маяками, аналогичную приёмо-передающую и информирующую функцию.

Иден-Праймовский маяк местным и неместным археологам удалось, к счастью, извлечь из земли неповреждённым. Осмотрев Маяк, когда он уже находился в ангаре фрегата, Явик понял, что несколько раз техники и рабочие, занимавшиеся раскопками маяка, едва не повредили устройство и тогда... Тогда протеанский маяк мог бы передать сообщение вовне при приближении к нему любого разумного органика, без предупреждения. А учитывая то, что раскопки обычно ведут несколько рабочих одновременно... В зону активации и фактически — в 'зону поражения' попадали несколько разумных органиков. Не каждому из них удалось бы сохранить и психическое и физическое здоровье.

К счастью, никто из рабочих не попал в зону активации передатчика маяка. Увиденные в сознании картины... впечатлили бы даже тупого неандертальца, не только современного человека, на которого ежедневно обрушиваются водопады разнообразнейшей информации. А если учесть, что автоматика маяка учитывала количество разумных, находящихся в 'зоне досягаемости' и в соответствии с этим подбирала силу сигнала... Эффект был бы грандиозный, не говоря уже о том, что он был бы крайне разрушительным для психики невольных контактантов.

В Маяке содержалась запись, заинтересовавшая Шепарда. Как понимал Явик, Андерсон, как равный Джону по уровню и профилю подготовки офицер-профессионал, что-то понял, что-то осознал, что-то просто почувствовал, но Шепард предпочёл не распространяться на эту тему. Запись заинтересовала Шепарда не просто так. Кроме информации об угрозе вторжения Жнецов, там содержалась сравнительно новая версия информации о вредоносности такой относительно новой расы, какой являлись для современных обитателей Галактики 'Коллекционеры' или, как их ещё называли, 'Собиратели'.

Явик прошёл по каюте из угла в угол, стараясь, чтобы пальцы рук не двигались беспорядочно, выдавая нешуточное нервное напряжение и волнение. Ему сейчас приходилось вспоминать то, что касалось напрямую только его, воина древней расы и человека-землянина Джона Шепарда. То, что накрепко их связало в числе других фактов и обстоятельств.

Отвлёкшись на несколько минут от мыслей об иден-праймовском Маяке, Явик вспомнил о маяке на планете Вермайр. Ему не хотелось возвращаться к размышлениям об этом маяке позднее. Уже сейчас он чувствовал, что с этим, не найденным 'цитадельскими сидельцами' и их 'цепными шавками' Маяком... Будет связана одна из причин, требующая от экипажа и команды фрегата-прототипа осуществления длительного разведполёта по исследованной к настоящему моменту части Галактики. Надо было собрать предельно полную и актуальную информацию о состоянии дел. Причём собрать эту информацию до того момента, как в Галактику ворвутся силы Жнецов. И Вермайр... Эта планета должна была встать в список подлежащих изучению 'десантным' способом, а не только с помощью сканеров, сенсоров и прочих датчиков корабля.

Располагался Вермайр в приграничной системе 'Омега Дозора' — между Аттическим Траверсом и Системами Терминус. Название звёздной системы сам Явик считал весьма 'говорящим', не требующим уточнений. В этой системе было пять планет и Вермайр был третьей с внешнего края. Конечно, попасть на Вермайр следовало, но... Явику было прекрасно известно, как легко рушатся любые планы, едва только начинают воплощаться в жизнь.

Пока что впереди была Цитадель. А Вермайр... Планета с буйной растительностью, в основном идеальная для заселения формами жизни, основу которых составляет углерод. Обширные моря и благоприятная орбитальная позиция стали причиной образования широкой экваториальной полосы с тропическим климатом. Близость систем Термина с их политической нестабильностью серьёзно препятствовала колонизации: слишком высок был риск нападений пиратов и работорговцев. Колонисты отказывались от любых предложений об участии в колонизации этой планеты — что ни говори, а своя жизнь всегда дороже, чем любые мыслимые высокие цели, с чем бы они ни были связаны. Немногие разумные сохранили в себе достаточный запас авантюризма, чтобы решиться поселиться на столь проблемной планете.

Явик знал, что Совет Цитадели неоднократно предпринимал попытки договориться о колонизации Вермайра с преступными группировками и диктаторскими государствами, расположенными в близлежащих системах Термина. Все эти попытки раз за разом терпели неудачу — часто сменялась власть оппонентов Совета Цитадели. Последний в конечном итоге решил, что колонизация Вермайра невозможна без осуществления кардинальной смены политической обстановки в регионе размещения планеты. А это уже было вне пределов власти Совета Цитадели. Ситуация практически была спущена, как часто выражались земляне, 'на тормозах'.

В Экстранете, его иден-праймовских 'зеркалах' была также информация о том, что власти систем Термина вряд ли сами смогут занять Вермайр. Большинство из них не располагает достаточными ресурсами для поддержания поселения на дикой планете, так как не считают выгодным для себя создавать что-либо самостоятельно, предпочитая воровать у соседей.

Если Маяк действительно на Вермайре... Что-ж. Его придётся найти и изучить. Вряд ли до Маяка кто-нибудь добрался — Явик помнил, что такие артефакты скрывались очень надёжно. Воина древней расы беспокоила мысль: нет никаких гарантий того, что Маяк изначально действительно размещался на Вермайре. Он вполне мог быть перевезён туда когда-нибудь в прошлом с другой планеты. Информации о размещении других маяков в распоряжении выживших протеан не было — данные тщательно скрывались, в том числе, в первую очередь, от Жнецов.

О тессийском Маяке, попавшем, как и многие другие протеанские артефакты и технологии, в распоряжение голубокожих красоток, Явику сейчас особо вспоминать не хотелось. Этот Маяк стал источником передовой культуры азари, источником их преимущества перед другими расами галактики. Да, с этим Маяком, о котором было известно и членам Матриархата — руководящего органа азарийской расы, предстояло ещё разбираться.

По данным, раскопанным Таэлой среди информационных залежей 'Клинка...' были сведения, доказывающие, что именно в этом Маяке содержатся доказательства отсутствия у Жнецов контроля над повторяющимися циклами эволюции и уничтожения рас галактики. В этих данных, хранящихся в тессийском Маяке, были доказательства того, что Жнецы являются только 'слугами' этих циклов. Другая точка зрения, устанавливать степень правильности которой предстояло в недалёком будущем.

Если Бенезию предстояло вернуть на Тессию, тогда придётся начинать и работу с Маяком. Бенезия — религиозный лидер азари, член Матриархата. Да, исключённый, забытый, но — располагающий массой интереснейшей и в том числе — компрометирующей Матриархат информацией. А уж Маяк относится к такой убойной части этой информации, что другое редко когда может сравниться с такой частью...

Теперь надо было думать, как скрыть находящийся в трюме 'Нормандии' Маяк от Цитадельцев, как не дать возможность Советникам завладеть им. Явик чувствовал, что здесь ему придётся сыграть одну из ключевых ролей. Он не сомневался, что кое-какие меры противодействия могуществу выжившего протеанина Советники уже сейчас, задолго до того, как фрегат, покинув Иден-Прайм, направится к Станции, готовят к использованию.

Иден-праймовский Маяк оказался уникальным. Возможно, именно потому 'Клинок Ярости' и десантное подразделение под командованием Явика было направлено сюда, на эту земноподобную планету, чтобы активировать очередной 'импульс' сопротивления. Активировать не удалось — большая часть спящих воинов-протеан погибла из-за разных неполадок глубинных уровней базы, а потом оставшимся в живых пришлось укрыться в Цитадели Базы и согласиться на стазис с анабиозом. Просто вот так гибнуть в борьбе с превосходящими силами Жнецов протеанам не хотелось, а внятных приказов получить не удалось даже от командования рангом выше, чем Явик или Таэла.

И вот теперь — Маяк на борту фрегата. Скорее всего, Советники Цитадели знают об этом совершенно точно и определённо. Им очень хочется верить в то, что нормандовцы, в том числе под давлением молодого, озабоченного карьерным ростом Спектра Найлуса Крайка, привезут Маяк на Цитадель. 'Да, можно считать, что привезут, — подумал Явик. — Но вот отдадут ли... Это — вряд ли!' Отдавать Маяк цитадельским сидельцам протеанский воин не собирался и нормандовцы его в этом поддерживали.

Будь по-иному, вряд ли протеанин стал знакомить нормандовцев, а потом — и некоторых иден-праймовцев с содержимым Маяка. Не только с тем сообщением с предупреждением о вторжении Жнецов. Когда он сам ознакомился с содержимым Маяка и артефакт признал в нём представителя расы-строителя, когда с содержимым Маяка — с его большей частью хранимых данных — познакомился Шепард... Незаметно пришла мысль о том, что с кое-какими частями этих данных следует познакомить и остальных нормандовцев.

Эта мысль пришла сначала к Явику, а потом — к Шепарду. Протеанский воин был убеждён: Джон более чем прохладно относился к Маяку и к его содержимому. Его больше интересовала и беспокоила реальная перспектива противоборства с полуторакилометровыми кораблями — Жнецами и их кораблями сопровождения, чем перспектива углубления в информационные дебри содержимого протеанского приёмо-передающего артефакта.

В чём-то Шепард, как признавал Явик, был прав. Враг был реален, близок и теперь — более-менее понятен без всяких предупреждений. Если бы ситуация сложилась так, что 'Нормандия' прибыла бы на планету, спокойно забрала бы Маяк и передала его на Цитадель, как, собственно, и планировалось, то, вполне возможно, даже необходимости в ознакомлении нормандовцев с содержимым Маяка не возникло бы никакой. Явик подумал и о том, что тогда не пришлось бы обращать внимание на планету в целом: ограничились бы 'визитом вежливости' к археологам, упаковали бы протеанский артефакт и отправили бы его под вооружённой армейской альянсовской охраной в ангар. А там бы полисмены расстарались, заключили бы артефакт в 'кокон недоступности'.

Только вот сложилось по-иному. Появился Жнец, да к тому же он, этот, по современной классификации, сверхдредноут, был выявлен весьма заблаговременно. И Жнец хотел забрать с планеты не что иное, как Маяк. А когда хотят вот так грубо забрать то, за чем и ты пришёл куда-то, то возникает совершенно обычное желание найти ответы на все обстоятельственные вопросы, формулируемые весьма точно в известной детской считалке: 'где, когда, куда, откуда, почему, зачем и как'.

Итог — с содержимым Маяка пришлось, пусть и в адаптированной форме, познакомить всех без исключения нормандовцев. Основную роль, конечно, пришлось сыграть Явику и Шепарду, но — кому же кроме них-то? Тем более что ни Явик, ни Шепард впоследствии никогда не упоминали о своей роли в этом действе и вообще не любили особо много говорить на тему протеанского Маяка, находящегося в трюме фрегата в наглухо заблокированном контейнере.

Впечатления у нормандовцев от просмотра, а точнее — от восприятия записи-предупреждения были примерно одинаковые. Да, запись пугала. На это, конечно же, и был основной расчёт. Явик показал Шепарду адаптированные варианты записи, предназначенные для нескольких весьма близких к людям — по уровню развития и системе восприятия окружающего мира — рас. Старпом был впечатлён. Он долго думал впоследствии над воспринятым, почувствованным и увиденным: любая запись оказывала комплексное воздействие на органы чувств разумного органика.

Внимательные нормандовцы, просмотрев и восприняв запись, отметили многое. И то, что показана живая ткань с вкраплениями синтетики. И то, что эта ткань, даже с теми же вкраплениями, рвётся с ужасным предсмертным звуком И то, что показаны кадры не только с протеанами, но и с иннусанонцами и даже с 'коллекционерами'. Что показаны планеты, которые освещает 'чёрное солнце'.

'Парад планет' особо пугал женщин. Да, там было чему пугаться. Ещё больше пугала не картинка, которая была, если совсем честно, достаточно лаконичной и короткой. Пугал подтекст, мастерски встроенный в эту самую картинку.

Пришлось потом Явику подумать над тем, как восприняли нормандовцы эту адаптированную запись. Исходную видели только протеанин и Шепард. Больше никто. Даже Андерсон видел первый вариант адаптации, изрядно почищенный и приведённый в более-менее связное состояние.

Протеанин-воин знал, что о впечатлении, которое произвёл просмотр записи-предупреждения думает и Шепард. И эти думы — не весёлые, не оптимистичные. О многом, увиденном в записи, придётся подумать ещё и ещё раз и до Цитадели и после Станции.

Маяк не будет отдан 'цитадельским сидельцам'. Как сказал как-то очень тихо Джон, когда они вдвоём работали с Маяком в пустом трюме, 'у протеанских артефактов в галактике появился хозяин'. Сказал только это и Явик восхитился немногословностью и прозорливостью человека-землянина.

Погасив настенные экраны, Явик вернулся в центр каюты-выгородки. Опустился на колени. Нет, не для медитации, для удобства. Потом, когда придёт время, он поразмыслит о том, как восприняли протеанский маяк археологи и иден-праймовцы. Тоже показательная тема для размышлений и для планирования дальнейшей работы.

Явик. Личная борьба с расхитителями протеанских артефактов. Расовый эффективный подход

Протеанин теперь редко когда надолго оставался на фрегате. У него появилось много дел, о которых нормандовцы могли и не догадываться. Для них было очевидно то, что воин древней расы приходит на корабль и исчезает совершенно незаметно. Как слышал Явик от одного из техников: 'Никогда не угадаешь, когда протеанин появится, а когда он исчезнет'. И это было действительно правдой.

К такому напряжённому графику жизни Явик пришёл далеко не сразу. Ему было ясно, что много сил он потратил на преодоление готовности жить и действовать в полном одиночестве. Тогда ему хотелось поскорее встретиться со Жнецами и их приспешниками в открытом противостоянии и умереть с честью, забрав с собой в могилу как можно больше врагов.

Теперь ему хотелось не только воевать, но и жить. Жить рядом с Таэлой. Жить рядом с нормандовцами. Жить среди обитателей этой Галактики, не чувствуя себя господином и властелином. Приход Жнецов тогда, пятьдесят тысяч лет тому назад, заставил протеан многое переосмыслить.

И действовать начинать надо было, как это говорят земляне в похожих ситуациях, 'ещё вчера'. Явик долго медлил, колебался, тратил время на изучение обстановки на Идене. В своей каюте он повесил на стены несколько больших экранов — пришлось договариваться с коллегами Адамса и со снабженцем фрегата, но... Теперь, по меньшей мере, не приходилось всё держать в памяти, многое можно было отследить 'внешними' средствами. Да, упрощение, да, своеобразная дань столь свойственной разумным органикам лени, но... Ещё придёт время для максимального напряжения. А пока...

Пока надо решать проблему с Иден-Праймом. Если уж отряду, в котором служил Явик, дали под защиту эту планету, то... приказ ведь никто так и не отменил, следовательно, работа по защите планеты продолжается. Да, в новых условиях и в новое время, но разве враг новый? Нет, враг — старый.

Воспользовавшись картой, переданной Жнецом, Явик стал уточнять масштабы хищений протеанского наследия. То, что Советники заинтересовались найденным археологами Маяком, Явика не удивляло. Это всего лишь означало, что положение изменилось. Не только количественно, но, прежде всего, качественно. За тридцать лет многие протеанские артефакты были извлечены из земли, многие попали в музеи, в частные коллекции, в руки перекупщиков. Многие, к сожалению, были уничтожены или повреждены при извлечении, перевозке, передаче из рук в руки. Надо было составить полную картину, уяснить ситуацию с протеанским наследием в деталях. И начинать работу по 'блокировке' Идена. Чтобы ни один артефакт с этой планеты не ушёл, не был повреждён и не был извлечён бесконтрольно.

Явик долго раздумывал над тем, как ему следует организовывать и осуществлять такую работу, как сделать так, чтобы работа была продолжена и после того, как 'Нормандия' покинет Иден-Прайм. Сил у иденцев на эту работу — крайне недостаточно. На полицию надежды мало — громкое название структуры не давало оснований для уверенности в том, что она сможет справиться должным образом со всеми многочисленными задачами, вопросами и проблемами, которые так легко, 'одним росчерком пера' относились к её ведению местными — и не только местными — чиновниками.

Да, сил у иденцев сейчас на работу по защите протеанского наследия недостаточно, но — только если пользоваться старыми способами, методами и средствами. А вот если подключить новые способы, средства и методы, то сил будет больше чем достаточно. Да, с археологами Явик поработал — своё дело теперь они делали намного профессиональнее и чётче, чем раньше. На археологах замыкаться было нельзя. Защищать планету придётся всем иденцам, а не только археологам. И протеанское наследие, в первую очередь — материальное, должно быть сохранено хотя бы до начала военных действий вблизи планеты. Там будет уже не до этого — с таким суждением Явик соглашался более-менее спокойно, но до этого момента... Надо сделать всё, чтобы протеанское наследие было сохранено.

Информационная блокада сработала. Многие схемы были разрушены, многие нарушены, многие планы по вывозу протеанских артефактов — сорваны. Многие группировки, группы и группочки оказались парализованы. Но ограничение информационного обмена — разовая акция, непродолжительная по времени. Если же блокада будет снята и до момента отключения фильтров не будет проведена санация и защита... Эффекта — нужного, положительного — не будет.

У иденцев теперь было предостаточно неотложных хлопот. Понимание приближения Столкновения со Жнецами заставило и военнослужащих, и ополченцев, и гражданских поменять свой стиль жизни и деятельности очень существенно. Явик потратил часы на уяснение масштабов и деталей этих изменений, занимаясь поисками точек соприкосновения со своим планом по защите протеанского наследия.

И эти точки нашлись. Как всегда, сила и мощь, а значит и результативность действий, скрывались в комплексном подходе к проблеме. Надо было объединить протеанские возможности и способности, способы и методы деятельности с теми, что были доступны и уже активно использовались обитателями Идена. Перечислять детали было бы очень долго. Явик не стал тратить время на простую констатацию фактов.

Таэла поняла его правильно, поэтому на протеанской базе был создан зал, в котором выжившие протеане установили соответствующую аппаратуру. Благодаря её работе защита протеанского наследия могла осуществляться и после того, как планету покинет 'Клинок Ярости' и 'Нормандия'.

Явик предвидел изумление, удивление и непонимание, потому не стал как-то особо реагировать на появление в своей каюте руководителя службы РЭБ фрегата Ингвара Темпке. Сержант-полисмен появился на пороге обиталища протеанского воина, едва тот вошёл в свою каютку-выгородку, вернувшись на корабль после нескольких часов отсутствия.

— Яв, я не понимаю многого, но — догадываюсь, — полисмен выложил включённые ридеры на столик у кюветы с водой. — Взгляни.

— И? — Явик просмотрел тексты на экранчиках приборов. — Обычная криминальная хроника. Мы же закрыли только информационную сферу, но не стали вводить полный карантин. Так что корабли — пусть и меньше, чем раньше, приходят на планету и уходят с неё. Возят, кстати, и грузы, и пассажиров.

— Ага. Обычная. Нет, Явик. Я прочесал планетные архивы и базы данных. Таких текстов не писали никогда, — ответил Темпке.

— Всё часто бывает в первый раз, Ингвар, — возразил протеанин.

— Ладно. Ты мне скажи проще, Яв. Твоя работа? — не унимался Темпке.

— Да. — Явик взглянул на гостя. — Садись в кресло, поговорим.

Ингвар уселся в свободное кресло, подождал, пока протеанин подойдёт и спокойно протянул руку — он уже привык, что воин древней расы экономит время и при малейшей возможности использует свою расовую технологию информационного обмена.

— Так всё серьёзно, — сказал Темпке, очнувшись.

— Более чем, — подтвердил Явик. — Я не вмешиваюсь, по понятным причинам, во многое, происходящее на Идене, но, согласись, Ингвар, что я не имею права, оставшись единственным протеанином 'на свету', игнорировать свои расовые интересы. А борьба за сохранение протеанского наследия — это моё дело и мой расовый интерес.

— Ты... боишься не успеть? — спросил Темпке, опустив взгляд и задумавшись на несколько секунд.

— Честно? — спросил Явик. — Очень боюсь. Нарастает паника, нарастает сумятица в умах и в действиях разумных органиков. Всё это есть. Я вижу и чувствую это в местных жителях — людях, турианцах, азари, саларианцах. Даже закованные в свои изолирующие скафандры и очень немногочисленные кварианцы — и те всё чаще нервничают и потому совершают ошибки. А в такой обстановке... многие разумные, кстати, независимо от расы, Ингвар, начинают спешить, торопиться, проявлять поспешность. Как хочешь, так и назови, но... заинтересованные разумные органики поторопятся реализовать свои планы по присвоению и перераспределению протеанского наследия в свою пользу — в этом у меня нет никаких сомнений, Ингвар. Даже если потом к Идену придут Жнецы.

— М-да. У меня ума не хватает охватить всё... — сознался Ингвар.

— Самокритично, — ответил Явик. — Так что лучше будет, если защитой протеанского наследия будет заниматься протеанин. Ты не находишь?

— Нахожу. Ещё как нахожу, — сказал Темпке. — Только вот...

— А что, собственно, произошло, Ингвар? — Явик вопросительно посмотрел на собеседника, убирая руку с его запястья. — У полисменов и иных правоохранителей любой, повторюсь, расы, всегда так: либо они делают своё дело полностью и в срок с нужным результатом, либо — делают своё дело частично, либо — не делают совсем. И первое, и второе и третье имеет место быть в истории любой разумной органической расы. Поймали таможенники два десятка курьеров с протеанскими артефактами за какую-то, неважно, земную или иден-праймовскую, неделю. И что? Они, так или иначе, обязаны их ловить, потому что есть соответствующие документы и есть соответствующие положения в законах Идена. Надо только наполнить эти документы и положения реальным смыслом, воплотить их решения и положения в жизнь. Только и всего.

— Это ведь... — Ингвар взглядом указал на ридеры, разложенные на столе. — Только начало?

— Да, — подтвердил Явик. — Работа будет продолжена и после того, как 'Нормандия' покинет планету. Деталей, Ингвар, не раскрываю и не уточняю. Это — долго объяснять, даже мыслеобразами. Достаточно будет того, что ты и твои коллеги теперь знаете: это моя сфера ответственности и деятельности.

— Ты...

— Я не знаю, Ингвар, когда начнётся Вторжение. — Явик искоса взглянул на землянина. — И не знаю, как оно начнётся. Я лишь знаю и уверен, даже убеждён в том, что оно обязательно начнётся в ближайшее время. А до этого времени нам всем нужно готовиться. И к войне, и к послевоенной мирной жизни. Как это ни странно прозвучит, но я... теперь гораздо больше верю в то, что мы, разумные органики, обязательно победим. И если я в это верю, то я делаю всё, чтобы после победы у нас был... фундамент. Иден-Прайм для нас, протеан, был очень ценной планетой. И я рад, что он стал такой же ценной для людей. Эту ценность... Нужно сохранить.

— Советники... — тихо сказал Темпке.

— Им не обязательно что-то ценить глубоко и полно, Ингвар. Они... здесь выступили только как простые, где-то элементарные распределители материальных благ. Остальное сделали люди, ставшие основными поселенцами Идена. Так, как захотели, так, как пожелали.

— И на Цитадели... тоже планируешь такое? — Ингвар оглядел погашенные настенные экраны.

— Там будет ещё сложнее работать, — кивнул протеанин. — Здесь — немного рас, а там... Полный интернационал, как вы, люди, часто говорите. Да, я планирую сейчас свою работу на Цитадели, но там, на Станции, действительно будет сложнее, — помедлив, подтвердил Явик. — Больше разнообразие, больше сложность, больше вопросов, больше проблем. Скажу так, Ингвар. За один раз, за один визит к Цитадели и на саму Станцию... ни я один, ни мы все, экипаж и команда 'Нормандии' не сможем навести должный порядок на этом железнопластиковом гиганте.

— Предполагаешь, что надо будет создавать на Цитадели свою базу? — спросил глава службы РЭБ.

— Да, предполагаю. — Явик встал, прошёлся по каюте, остановился у кюветы. — Более того, я убеждён в том, что нам, нормандовцам, эта база будет необходима. Что тебя ещё в происходящем на Идене смущает?

— И теперь... — Ингвар понял, что Явик просто переводит разговор на более актуальную тему. — Надо ждать 'волну'?

— Нет. 'Волны', как ты выразился, не будет, — твёрдо сказал протеанин. — Убедившись в том, что вывезти похищенное не удастся, организаторы и исполнители 'утихнут'. Им придётся сменить направление своей деятельности. Да, массовых 'проб' вывоза протеанских артефактов не будет, отдельные случаи, пусть и многочисленные — будут повторяться. Это уже — психология. И — частично, необходимость всё же как-то, но выполнять запланированное.

— А... башни?

— Тут сложнее. Надо понимать, что сохранившиеся протеанские башни так или иначе будут разрушены — все или почти все — в ходе боестолкновений со Жнецами и их приспешниками, — ответил протеанин. — Важно ведь то, что далеко не для всех 'ценителей' сами башни представляют интерес и ценность.

— Содержимое? — осторожно спросил Темпке.

— Именно, — кивнул Явик. — Ты прав, Ингвар. Содержимое — гораздо ценнее и важнее. Потому — пусть 'чистят' башни. Пусть оставляют только стены, пол, потолок, а всё представляющее большую ценность, чем строения — удаляют. Именно на этапе 'удаления' и сработает система управляемой конфискации.

— Хитро, — проговорил Ингвар. — Автоматикой... попахивает.

— Социальная автоматика — тоже автоматика, — сказал Явик. — Здесь ничего особенного нет. Рутиной занимается подсознание, сознание занимается нерутинными вопросами и проблемами. А 'управляемая конфискация' — разновидность рутины. Хотя ею тоже придётся заниматься не только 'на автомате'.

— У меня есть ощущение... — Ингвар встал. — Что ты создал систему...

— Я её — не создавал, — воин древней расы взглянул на собеседника. — Мы, протеане, такими системами пользовались очень часто, — сказал Явик. — Иначе бы не смогли удерживать столетиями первенство среди десятков других рас. Протеанская разработка — да, не спорю, но — адаптированная к нынешнему времени, к нынешним условиям и к нынешним потребностям. Мы использовали такие системы, будучи многомиллионной расой. А теперь мне приходится использовать такую систему в одиночку. Так что... без модификации не обошлось. Но... всё равно, Ингвар, это долго объяснять. Даже с моими средствами и методами — это займёт несколько суток, а система, введённая мной в работу, такова, что и за несколько суток её не обрисуешь даже в общих чертах. Надеюсь, ты получил ответы на свои вопросы?

— Получил. — Ингвар направился к двери каюты. — Сильно, Явик...

— Стараюсь. Пока есть время и... возможность, — тихо ответил протеанин.

РЭБовец переступил порог, створка каютной двери встала на место, перекрыв проём.

Явик усмехнулся, поворачиваясь к кювете. Необычно? Да. Непривычно? Ещё как. Но... Только объединив протеанский опыт и потенциал с возможностями и способностями нынешних рас, можно обоснованно рассчитывать на победу над 'креветками' и их приспешниками. Воевать столетиями... Протеанин обдумывал и этот вариант, но раз за разом приходил к выводу, что столь длительного противостояния нынешние расы разумных органиков 'не потянут'. Надо было вести войну со Жнецами быстро и эффективно. Значит, не менее быстро и эффективно надо к будущей войне и готовиться.

Ингвар пришёл, получив много информации о происшедших изменениях. Значит, другие и нормандовцы, и иденцы тоже ощутили необычное воздействие на ситуацию. Ну не привыкли разумные органики к тому, что многое в окружающем их мире делается жёстко, чётко, быстро и правильно, а значит — эффективно.

Да, Явику пришлось многое сделать для того, чтобы теперь протеанские артефакты невозможно было вывезти с планеты, чтобы их невозможно было перевести в частные коллекции, чтобы их невозможно было безнаказанно повредить и тем более — уничтожить. Отвлекать силы иден-праймовцев для реализации этой схемы протеанин не мог — у местных жителей и без того хватало проблем и вопросов.

Тот эпизод, за который зацепился Ингвар... Он ведь был не единственным. Да, удалось закрыть пути вывоза, но ограничиться этим Явик не мог. Надо было закрыть возможности для других сегментов неконтролируемого оборота протеанского наследия. Сюда входили перевозка, складирование, учёт, описание, изучение, исследование, хранение. Всё это пришлось делать, используя протеанские наработки — местные, современные были слишком слабы и неэффективны даже для чисто мирного периода, а для предвоенного... Они скорее могли навредить, чем помочь решить даже часть проблем и вопросов.

Явик знал, что кое-кто из иденцев, да и многие нормандовцы уже догадывались, кто стоит за всеми этими изменениями, внёсшими порядок и предсказуемость в оборот предметов протеанского наследия, но... Догадок мало, они потому и не существенны. Главное — проведена и будет продолжаться большая жёсткая работа по изъятию припрятанных археологами, чёрными копателями, дилерами и перевозчиками-кладовщиками протеанских артефактов, а виновные в неуправляемом, неправедном обороте получили, получают и будут получать все мыслимые возможности ощутить на себе строгость наказания за содеянное.

Явик и дети Идена. Борьба с расхитителями протеанского наследия. Общение и взаимодействие. Дистанционная помощь и развитие задатков детей

Местные районные власти подсуетились и немного изменили маршруты нескольких рейсовых флайеров так, чтобы машины делали остановку неподалёку от стояночного поля, где высился Жнец и стоял альянсовский фрегат. Иденцы восприняли нововведение с удовлетворением: теперь им не приходилось гонять к стояночному полю личные машины — можно было с комфортом добираться на общественном транспорте.

Явик, следуя своему правилу изучать жизнь такой, какой она есть в реальности, несколько раз летал на маршрутных флайерах, вызывая неподдельный интерес у иденцев любого возраста и социального положения. В знакомые к воину древней расы местные жители не особо 'набивались', но постепенно почти неизбежный страх и ужас перед представителем расы, считавшейся вымершей, уменьшался. Дети, бывало, висли на протеанине гроздьями и совершенно не опасались его 'жучиной' внешности. Для них он был совершенно естественной частью окружающего мира и очень интересным собеседником.

Несколько раз Явик пролетал несколько лишних остановок — настолько увлекались иденцы разговором с обитателем фрегата. Да, бывало, что пропустившие нужную остановку люди, азари, турианцы и саларианцы с кварианцами, вполголоса возмущались, но это нисколько не портило общую картину интереса и растущего уважения к единственному, как продолжали считать иденцы, выжившему представителю верховной расы прошлого Цикла.

В этот раз он возвращался на фрегат из райцентра после разговора с археологами, состоявшегося в офисе их общественной организации. Разговор получился сложным, даже несколько тяжёлым. Как всегда, среди археологов были те, кто желал обогатиться за счёт своей профессии и потому был очень недоволен тем, что теперь нельзя вот так просто и свободно распоряжаться найденными протеанскими артефактами. С ними у Явика разговор был короткий — приходилось, конечно, сдерживать себя, но...

Гораздо интереснее и полезнее протеанину было общаться с теми археологами, которые не позволяли себе особых вольностей в обращении с артефактами. Да, какую-то мелочёвку они могли присвоить, но сделать их оборот основой своего материального благосостояния... Нет, на такое они чаще всего не шли. Продолжалась работа по упорядочению информации о найденных и описанных протеанских артефактах, о местах их обнаружения. Да, рутинная, тяжёлая, длительная, но крайне необходимая работа. Разумных органиков любой расы, занятых на такой работе, Явик старался поддерживать, давать им возможность ощутить ценность и важность ежедневного труда.

Выйдя из флайера и попрощавшись с попутчиками, Явик вошёл под козырёк 'остановочного павильона' и остановился, почувствовав на себе знакомые взгляды. Не оборачиваясь, он полуприкрыл глаза, уточняя ощущение. Да, это те самые дети, с которыми он встретился поздней иденской ночью. Их тогдашнее любопытство протеанин сравнил с бесстрашием. Впрочем... дети почти всех разумных органических рас мало знают о смерти. Потому... они непосредственны, любознательны и лишены всяких, столь свойственных взрослым разумным органикам 'рамочных ограничителей'.

Да, с той встречи прошло предостаточно времени. И сейчас Явик чувствовал, что эта встреча — не случайность. Дети искали его. Наверняка знали, что он будет возвращаться именно сейчас, именно на этом рейсовом пассажирском флайере. До наступления очередной иденской ночи было ещё несколько часов. Вспомнив о плане, составленном на ближайшие сутки, Явик понял, что многое придётся отложить. Не всё, конечно, но — многое. Детям надо уделить внимание. Много внимания. Гораздо больше, чем удалось уделить тогда. Та первая встреча... Непосредственная, спокойная. Дети были довольны, он был доволен. Теперь... Теперь необходимо сделать следующий шаг, дать понять этой четвёрке, что и их коснётся предстоящая война со Жнецами.

На остановке никого из взрослых иден-праймовцев не было. Остановочный павильон пустовал. Неяркие софиты едва теплились — пока особой необходимости в искусственном освещении не было. Протеанин сел на лавку, чуть подался вперёд, упёрся локтями в колени, посмотрел на подходивших детей.

— Сэр, — подошедший быстрыми шагами Мигель взял на себя обязанность первым поприветствовать воина.

— Здравствуй, Мигель, — произнёс Явик, ожидая, пока Джессика, Ванесса и Луис подойдут ближе. — Присаживайтесь. Как говорят люди, 'в ногах правды нет'.

— Не все так говорят, Явик, — сказала Ванесса, усаживаясь на лавку по правую руку от Явика. Джессика, помедлив, села слева от протеанина. — В основном так часто говорят имперцы.

— Возможно, — согласился Явик, не желая усложнять разговор. Подождав, пока усядутся Луис и Мигель, Явик открыл глаза, но встречаться взглядом с детьми не стал.

— Явик... — Мигель помялся, но решился. — Мы... перечитали всё, что смогли достать из планетных баз Интернета о протеанах. Мнения там... разные. И не все теперь кажутся мне правильными.

— Миг, ты опять. — Ванесса посмотрела на склонившего голову воина древней расы. — Явик, Мигель хочет сказать, что... Мы тоже хотим помочь тебе. Вот... почитали, что смогли достать из планетного Интернета, здесь Мигель прав. Не всё понятно, но ведь те, кто писали эти тексты, с живыми протеанами не общались и даже не встречались. Так что их судить за незнание и непонимание... Не думаю, что это правильно будет, — она помолчала, обменявшись взглядом с Джессикой. — Взрослые говорят, что... ты скоро улетаешь. Жнец-разведчик, — она посмотрела на высившийся в нескольких сотнях метров силуэт 'креветки', — тоже. А... война... У нас в посёлке теперь и ополчение есть местное, и занятия проводятся и... в общем, многое делается. Но...

— Сначала мы пугались, теперь за нас пугаются и боятся, — сказала Джессика.

— Угум, — подтвердил Мигель. — Вы тогда с нами вернулись... а потом... сложно стало уходить к дальним археоплощадкам. И не только к ним. Хотя... тут же всё рядом.

— Родители беспокоятся, — вздохнув, сказал Луис. — Да и не только они... Теперь, когда везде и все готовятся к войне... Сложно стало ходить вот так свободно.

— И мы подумали, Явик, что вы улетите на этом фрегате, Жнец — уйдёт по своему маршруту. А мы... Мы так и будем бездельничать?

— Вы будете жить, — тихо сказал Явик.

— Этого — недостаточно, — возразил Мигель. — Мы вот вас встретили на остановке — какое-то странное ощущение у многих из нас возникло... Я сразу почувствовал, что мне стало как-то спокойнее... А если вы улетите...

— То вы останетесь и будете помогать своим родным и близким, — так же тихо ответил протеанин.

— Вот. Помогать, — выдохнул Луис. — А помогать... то есть, конечно, это тоже надо, но... Мы бы хотели делать своё дело...

— Луи не решается сказать, Явик, — добавила Джессика. — Мы бы хотели помочь вам. В планетном Интернете теперь можно опираться только на то, что подтверждено реально. А этого... не так много. И всё же...

— Многое изменилось с того времени, как вы вернулись, Явик, — сказала Ванесса. — Пещеры... теперь их используют для укрытий, складов и... как это говорят 'огневых позиций'. И...

— Мы видим, Явик, что многие люди... Да и не только люди... Стали интересоваться башнями и 'карьерами'... Так мы называем ямы, которые археологи раньше оставляли на местах раскопок. Там... появляются разные люди, которые пытаются теперь... подчистить то, что раньше не взяли, — сказал Мигель. — Те, кто ищет то, что осталось от археологов, не желают, чтобы видели их находки. Прячут, скрывают, — сказал Луис.

— Мы видели такое много раз, — подтвердил Мигель. — И нам это... не нравится.

— Получается, что нас, иденцев, грабят, — сказала Ванесса. — Я слышала, наши соседи, взрослые, говорят, что это — незаконно. Те артефакты, которые остались... Теперь их забирают... Как это... — она замялась.

— Подчистую, — подсказал Луис.

— Именно. Подчистую, — вздохнув, повторила Ванесса. — А получается ведь, что грабят вас, Явик. Вы — единственный владелец и распорядитель вашего расового богатства.

— И — не только на Идене, — подтвердила Джессика.

— Как бы сделать так, чтобы... это прекратить, — выдохнул Мигель. — Мы видим, как всё выгребают, куда-то пакуют, увозят. И потом... Мои соседи говорят, что в местных музеях района ничего не появляется. Получается, что... всё это где-то накапливается. В 'новостях' я слышал, указывали, что теперь пограничники и таможенники задерживают контрабандистов намного чаще, чем раньше.

— И всё равно попытки вывоза за пределы Идена продолжаются, — подтвердила Ванесса. — Хотя... действительно, задерживать тех, кто пытался вывезти протеанские артефакты с нашей планеты стали чаще. Я бы сказала — намного чаще.

— Мы ведь вернули рыб в то озеро. Из сферы, — уточнил Луис. — А вот артефакты... Их многие не хотят возвращать или сдавать в местные музеи, — он помолчал. — Я понимаю, они стоят дорого, но... Это неправильно как-то. Эта планета была освоена вашей расой, Явик, вы её защищали с оружием в руках. И теперь... перед новой войной...

— Какие-то разумные... — Джессика замялась... — Не следует мне так говорить, но я слышала от взрослых, как они говорили: 'на этом многие делают свой маленький бизнес'. То есть зарабатывают деньги для себя, грабя многих других. Неправильно это, — нахохлившись, девочка опустила голову и замолчала.

Другие дети не спешили что-либо говорить. Они уже поняли, что протеанин... Он во многом не похож на нынешних разумных органиков любой расы. Он может многое, что нынешним расам, живущим в исследованной части Галактики, недоступно. Явик не спешил что-либо говорить, обдумывал услышанное, просматривал подтекст, сверял свои ощущения. Многое ему не нравилось. Очень многое.

Эта четвёрка... Они были далеко не единственными детьми, теперь хорошо знавшими и понимавшими, кто такие протеане. Дети... всегда более восприимчивы. Это у взрослых всё зашорено, ограничено, введено в 'каналы' и рамки. У детей этих ограничителей нет, хотя... им пытаются — и бывает, что и успешно, навязать, привить эти ограничители. Как много взрослых желают, чтобы дети поскорее перестали быть детьми, поскорее повзрослели.

И вот теперь сами дети хотят повзрослеть. Опасно быстро и полно повзрослеть. Нет, они вполне могли бы выдержать эти нервные и психические перегрузки, которые часто описывают понятием 'взросление'. И всё же. Они пришли не к своим родителям, не к своим учителям. Они пришли к нему. Пришли и сказали, что прочли всё о протеанах. Прочли всё. А что там было написано? Да ничего особенного и не было там написано. Полпроцента правды и девяносто девять процентов домыслов. Плюс — полпроцента колебаний и гипотез. Это ему, чистокровному протеанину, очевидно. А им? Землянам, людям? Не очевидно им это. Потому что они — другая раса. С другой культурой, с другим мировосприятием. И теперь они пришли к нему, поняв, что только он может что-то сделать реальное. Точнее — что-то начал делать реальное, спасая протеанское наследие от форменного разграбления.

— Явик... — тихий голос Джессики вырвал протеанина из тумана размышлений. — Вы... Вы боитесь перегрузить нас?

— Мы бы не пришли к вам, если бы не решились... — добавил Мигель. — Да, мы спорили, мы многое прочли, ещё больше — обдумали. Может быть, мы мало поняли, но... В большинстве текстов... Всё не то, всё не так... Нет там ничего из того, что мы поняли о вас, Явик, общаясь с вами.

— Мы не хотим, Явик, чтобы вы считали нас... способными только играть в игрушки, — сказал Луис. — Война, которая будет... это...

— Не конфликт между двумя или несколькими расами, — продолжил Мигель. Луис благодарно кивнул приятелю. — Это — гораздо более сложная война. Другая война.

— Мы понимаем, что ни у нынешних взрослых, ни у нас, детей, нет опыта этой войны, — сказал Луис. — Но этот опыт есть у вас, Явик. Мы знаем, что вы делитесь этим опытом со взрослыми иденцами. Мы видим то, как этот опыт обретает зримые черты... Иден готовится воевать. И мы...

— Мы понимаем, Явик, что эта война... не позволит детям остаться, как часто говорят взрослые, 'в стороне', — сказала Джессика. — Потому... Мы действительно не искали встреч с вами, мы читали, мы думали, мы спорили, мы... мы решались. И... решились, — девочка замолчала, не глядя на протеанина.

— Взрослые... готовятся воевать, — сказал Мигель. — И мы тоже хотим готовиться воевать. Так, как мы можем. Так, как доступно детям.

— Мигель... — Явик взглянул на мальчика, тот встретил взгляд протеанина, выдержал его, не опуская взгляда.

— Явик... Мы пришли сюда все вчетвером. Та наша встреча, то наше общение... — Луис посмотрел на протеанина. — Они каждого из нас четверых заставили о многом подумать. Каждого, — повторил мальчик. — Никто из нас не пришёл бы сюда, если бы... сомневался в себе самом.

— Никто из нас не знает, когда начнётся Противостояние, Явик, — тихо сказал Мигель. — Но... терять время, продолжая быть детьми... мы не хотим. И...

— Мы не одни, Явик, — сказала Ванесса.

Этой фразы, сказанной девочкой, для Явика оказалось достаточно, чтобы понять: за каждым из этой четвёрки стояли несколько десятков других детей. Как живших вместе с родителями и близкими родственниками в том селении, так и живших в других поселениях района. И эти дети тоже не хотели терять время, не хотели... оставаться детьми.

Да, их будут защищать, оберегать, обеспечивать, но... Предстоящая война потребует максимальных усилий от всех жителей исследованной части галактики. Без различий в возрасте, поле, уровне образования, социальном положении. Да, при межрасовом конфликте локального характера... вряд ли Ванесса, Луис, Мигель и Джессика вот так сразу, все четверо пришли к нему. Тогда было бы легче. И, может быть, проще. Настолько проще, что таких жертв не потребовалось бы.

И теперь протеанину приходилось обдумывать варианты выбора. Да, после той, первой встречи он понял, что и дети иденцев не захотят остаться в стороне. Не захотят остаться только детьми. Другая война, другое противостояние. Другое. Многое — другое.

Медитируя, Явик обдумывал эти варианты выбора. Просматривал на настенных экранах в своей каюте материалы, позволявшие хоть как-то, но просчитать взаимосвязи и взаимозависимости. Да и Таэла тоже... не отрицала, что дети иденцев не захотят быть пассивными свидетелями.

Мало того, что они — дети, они ещё и люди, земляне. Да, в большинстве своём они — европейцы, но... это не помешало им принять единое согласованное решение, выбрать свой путь. Путь борьбы, путь противодействия Жнецам и их пособникам. Они, может, немного знают о прошлой войне со Жнецами, но... Они многое понимают теперь о том, что такое вообще война с врагом. Осознают, разумеют. Да, вслух и чётко они об этом не говорят, но... Такое нельзя топить в многословии.

— Явик... Наши родители понимают, что в этой войне не удастся... избежать выбора, — сказала Джессика. — И... понимают, что мы тоже будем вовлечены... Хотя... это сложно. Мама... плачет... Часто плачет, волнуется. Папа — нервничает... Я говорю о своих родителях, но... Не знаю, как так получается, но... они знают о нашем общении с вами. Многое знают, многое понимают. Благодаря леди Бенезии и леди Чаквас...

Явик слушал Джессику и понимал, что женщины фрегата провели большую, сложную разъяснительную работу. Да, внешне всё выглядело как простое общение, но... за этой внешней простотой скрывалась большая сложность. Очень большая. Дети неизбежно становились свидетелями этих разговоров, а уж слушать и слышать они умели хорошо. И, похоже, ни матриарх азари, ни врач корабля, никто из женщин фрегата не стремился как-то ограничить детей иденцев в их праве знать. Может быть, когда речь шла бы об обычном межрасовом конфликте... Нет, возможно, что и тогда иденцы не стали бы стараться оградить детей от того, что им, малолеткам, и слышать-то по ряду причин не полагалось.

Джессика фактически сказала ему, что совершенно не обязательно устраивать какое-либо обсуждение вот прямо здесь, на окраине поселения, рядом с тем же озером. Пока вечер не вступил в свои права, пока не начало темнеть... Надо было выбрать, где начинать и где заканчивать разговор.

— Явик. — Ванесса потеребила его за руку. Или, может быть, она считает, что потеребила за лапу? — Не сидеть же нам здесь... На остановке. Может... мы пройдём на наше место?

Явик почувствовал взгляды всех детей на себе. 'Наше место'. Привычка, обычное решение, обычная реакция. Получается, что его личная борьба с расхитителями протеанского наследия, кем бы они ни были по расовой принадлежности, полу, возрасту, социальному положению... А что он, собственно, хотел? Да, у него есть возможности дистанционно влиять на ситуацию на Идене. И — не только на Идене. Хоть с борта фрегата, хоть с Цитадели. Есть у него такие возможности. И он при необходимости ими воспользуется. Но главное — то, как будут относиться к этому протеанскому наследию и к его составляющим те разумные органики, для которых Иден стал родной планетой. Если дети поселенцев Идена захотели принять личное, активное участие в противостоянии с расхитителями протеанского наследия... Что в этом такого необычного? Да, это против многих правил — писаных и неписаных, но предстоящая война — это вообще действо против любых правил, принятых в среде разумных органиков и, тем не менее, предстоящая война очень скоро станет реальностью.

Невозможно всё всегда делать самому, одному. Надо опираться на других разумных органиков. Если и существует способ вернуть протеан в сообщество нынешних рас пространства исследованной части галактики, то, вероятнее всего, этот способ начнёт реализовываться здесь и сейчас. Война — войной, а охрана культуры, охрана наследия, охрана информации о прошлом — должны осуществляться всегда. И они будут осуществляться.

Ванесса встала, решительно потянув за собой протеанина. Она обхватила его за палец — за запястье у неё не получилось — манжета скафандра была слишком... объёмной. А вот за палец — пусть и в перчатке — ей воина древней расы удалось схватить. Не только схватить — потянуть. Пусть слабо, но — совершенно чётко и определённо. Похоже, она уже знала, куда следует повести Явика. И остальные дети тоже догадывались о том, куда следует идти.

Явик поднялся с лавки, вышел из павильона. На остановке по-прежнему никого не было.

Тропинка... Люди любили 'срезать' путь, редко пользовались плиточными 'дорожками', обожали ходить по земле. Да, в обуви, но — по земле, по грунту. Наверное, им это было важно и потому — необходимо.

Джессика шла слева от Явика. Она не держала его за руку, но... шла почти шаг в шаг с ним. Да, один шаг взрослого протеанина — несколько шагов для человеческого ребёнка. И что? Всё равно она держится рядом, не отстаёт и не опережает. Мигель и Луис идут позади. Своим подружкам они доверяют... Знают, что те поступят правильно. Идут мальчишки молча. Видимо, они уже обо всём договорились раньше. Чего им обсуждать по дороге-то? Выбор невелик. И у них, и у Явика — невелик. Либо они сами будут действовать, без помощи и поддержки Явика, либо — в союзе и в кооперации — какой-никакой, с ним. Либо... нет, отказаться от активных действий они не смогут.

Да, может быть, они слишком малы по возрасту, но... Сколько раз взрослые недооценивали своих детей. По-разному недооценивали. В самых разных ситуациях. И эта недооценка приводила к тяжёлым последствиям. Взрослые сами не могут или — не умеют — охватить весь окружающий их мир и не стремятся сохранить равновесие во взаимоотношениях со своими собственными детьми. И дети в такие вот моменты вынуждены сами принимать вполне взрослые решения, становясь, может быть, незаметно для себя самих, гораздо более взрослыми, чем самые настоящие взрослые.

Придётся с детьми говорить сейчас, очень скоро. Если уж они его нашли, вычислили, обнаружили, как угодно, придётся говорить с детьми сейчас. А со взрослыми... Со взрослыми придётся говорить позже. Тоже о многом говорить, но — позже. Сейчас надо успокоить детей, дать им цель, направление и осознание своей роли, своей важности в этом изменившемся мире, всё определённее скатывающемся к пучине войны. Галактической войны. Придётся придти в то селение, где живут родители и другие родственники этой четвёрки и говорить со взрослыми. Влиять на них. Объяснять, пояснять, убеждать.

Явик не заметил, как остановился на берегу озера. Или пруда. Немаленького водоёма. Если дети действительно выпустили сюда рыб из той сферы... Они поступили хорошо. Гуманно и честно. Да, они именно так и поступили — Явик сверился со своими ощущениями. Они отпустили рыб в их родную стихию. Вовремя отпустили.

Протеанин несколько минут стоял, глядя на зеркало воды. Дети стояли рядом, но смотрели они, как ощущал Явик, не только на воду. Пейзаж... Обычный мирный пейзаж. Сейчас он — обычен, привычен и даже рутинен... Пройдёт совсем немного времени... И этот пейзаж станет другим. Окрасится в цвета войны.

Минута истекала за минутой. Явик не спешил прерывать молчание, не спешил двигаться куда-нибудь ещё. Он уже знал, где расположится для разговора с детьми. Знал, чувствовал и даже видел 'внутренним взором'. Это было не то место, где состоялся тот, первый разговор. Другое. Но — столь же удобное.

И снова Явик подумал о том, что он делает что-то не то. Не должен он вот так просто вовлекать детей, несовершеннолетних детей поселенцев Идена в реальное противостояние. Не в то, к счастью, что ещё не началось, а в то, что уже развернулось в полную силу. В противостояние с контрабандистами, в противостояние с 'чёрными копателями', с коллекционерами, с перекупщиками. Это — взрослые люди, объединённые корыстными, иногда — шкурными интересами. И бросать против них детей? Маленьких детей?

— Явик... Вы не о том думаете, — послышался тихий голос Джессики.

Помедлив, протеанин посмотрел на девочку, стоящую рядом с ним:

— А о чём я думаю? Что тебе не нравится в моих мыслях?

Прямой вопрос — прямой ответ. Джессика не побоялась ответить:

— Вы думаете о том, что мы... маленькие дети и нам хочется только гулять, играть и дурачиться. А мы... мы искали встречи с вами не для того, чтобы вы нам рассказывали весёлые и смешные истории, не для того, чтобы развлекали нас. Мы хотим... помочь вам, Явик. И — помочь своим родителям. Помочь всем взрослым, кто... остался ещё с... пониманием чести и совести. Истинным пониманием. Правильным пониманием, — сказав это, Джессика посмотрела на 'зеркало' озера и замолчала.

Если эта девочка так свободно и спокойно читает его мысли... Может быть, протеане были правы, защитив землян, людей от излишнего убийственного внимания Жнецов? И тогда ведь земляне были далеко не трусливы, далеко не беспомощны, далеко не безоружны... Но против Жнецов...

— Мой папа как-то сказал. — Мигель взглянул на Явика, встав рядом с Джессикой. — 'Зло многолико'. Я тогда... не всё понял... А когда мы обсуждали, как и чем помочь вам... Я многое понял. В этой войне мы встретимся со злом, для которого необходима наша не только физическая, но и духовная смерть. Этому злу... необходима наша трусость, наша мягкотелость. Ему необходим наш страх. Среди нас... нет бесстрашных, но... Мы знаем, что смелый человек — не тот, кто начисто лишён страха, а тот, кто может этим страхом управлять. Заставить страх умолкнуть. Да, корреспондентам, журналистам, писателям... важно и, может быть, выгодно писать о бесстрашных людях. Но они... я думаю, вкладывают в это совсем другой, часто — ложный смысл.

— Если мы будем бояться, Явик, — сказал Луис, — мы станем слабыми. И тогда... взрослые будут тоже ослаблены. А если будут слабы дети и взрослые... То Жнецы быстрее и полнее одержат... победу. Несмотря на то, что остальные будут сопротивляться изо всех сил.

Явик слушал Луиса и пытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Похоже, все четверо действительно за эти несколько суток... смогли не только прочесть, изучить, но и понять и осознать слишком многое. Именно так, как необходимо только им. И — не только понять и осознать, но и убедить в своём понимании и осознании родителей и многих родственников. Получается — не только взрослых, но и детей. Нет, одинакового осознания, одинакового понимания, скорее всего не было — ничто не указывало сейчас на такую возможность. Понимание было близким, осознание было близким. И теперь...

Явик отшагнул от кромки воды, повернулся, направился к тому месту, которое выбрал для разговора. На ходу он включил свой наручный инструментрон, раскрыл экран, снял прибор с руки, положил на траву. Дети расселись вокруг пластины экрана, глядя на то, как исчезает с него чернота, как проступают контуры карты Идена. Упрощённой, лишённой многих подробностей карты.

Протеанин присел на корточки, лучик-указка скользнул по карте, масштаб изменился.

— Это — карта протеанских реликвий, расположенных на Идене, — пояснил Явик. — Сведения — самые точные и полные. На ближайшую десятиминутку, — уточнил он. — Легенда, — сбоку появилась таблица со значками и пояснительным текстом. — Вы видите, что многие артефакты уже найдены и перемещены, а многие — пока ещё не найдены. Есть и те, что уже найдены, но ещё не довезены или не донесены до места временного складирования.

Он говорил чётко, короткими фразами, стараясь, чтобы было понятно для детей. Говорил о том, что предстоит сделать, чтобы пресечь вывоз протеанских артефактов за пределы района. О том, как следует действовать, встретившись с расхитителями протеанского наследия. Теми самыми взрослыми, для которых нажива и денежная прибыль часто заменили совесть и честь. Говорил и о том, как следует организовывать слежение за местами концентрации артефактов, как действовать, если будут новые попытки поисков и вывоза артефактов.

— Карта эта — теперь у каждого из вас в инструментроне. Только вы сможете увидеть её актуальной. Взрослым, а также другим 'непосвящённым' она представится в упрощённом и неактуальном виде, — сказал Явик, убирая лучик указки и видя, как дети включают свои наручные инструментроны и выводят на их малые экраны карты. — Она будет обновляться постоянно и поможет вам сориентировать полицию и ополченцев, а также — воинов из контингента ВКС, — он не стал уточнять более подробно вслух, увидев лёгкий и чёткий кивок Луиса.

Явик, хоть и не приглядывался явно к тому, как дети реагируют на его высказывания, старался чётко отслеживать их реакцию на сказанное и на услышанное. Конечно, он убедился в том, что все четверо действительно потратили — и с большой пользой — несколько десятков часов на чтение самых разных текстов из планетного Интернета и со всевозможных планетных 'зеркал'. Все четверо понимали важность и нужность конспирации — любопытство детское срабатывало здесь на сто процентов, а куда денешься от стремления детей побыстрее вырасти и встать взрослыми?!

Пришлось, конечно, сделать всё, чтобы файлы карты были надёжно защищены и от копирования, и от считывания, и от взлома. Чисто технические вопросы и проблемы. Такие приходилось протеанам решать десятки и сотни раз раньше, когда протеане рулили густонаселённой и обширной империей. Теперь приходилось многое адаптировать к изменившимся за полсотни тысяч лет условиям.

Рассказывая детям о том, что, как и когда следует делать, Явик всё острее понимал, что без поддержки Таэлы и других выживших протеан вряд ли он в одиночку смог бы всё это хотя бы сформулировать. Не говоря уже о том, чтобы всё это приспособить к новым условиям и возможностям разумных менее развитой расы. Может быть, люди действительно 'примитивы', но... если уж тогда пришлось тормозить развитие человечества, чтобы на эту стремительно совершенствующуюся расу не обратили внимания Жнецы, то теперь... Уже ясно и не только протеанам, что человечество включено в список рас, подлежащих тотальному уничтожению.

Детям не было необходимости, слушая протеанина, брать друг друга за руки и сам Явик не торопился с тем, чтобы 'ручкаться' с кем-то из четверых слушателей. Не нужно было это ему — секретная, закрытая информация попадала в память и суть любого из четвёрки, откладывалась глубоко в подсознании и сознании. Это не было чистым программированием. Скорее люди могли бы это определить как снабжение оперативными и перспективными резервами. Или — как опережающее события обучение.

Мало кто из разумных органиков смог бы что-то расслышать, понять или увидеть со стороны. Сидят четверо ребят вокруг взрослого протеанина и уложенного на траву экрана инструментрона. Протеанин что-то интересное рассказывает, дети его слушают. Вполне обычная картина. К протеанину почти все иденцы за прошедшие сутки, так или иначе, привыкли. Уже знают, что он — единственный выживший. Дети и взрослые уже не страхаются и не пугаются жукоподобного разумного органика. Хотя... его вид даже в скафандре — и то необычен.

Пусть. Всё же прошло пятьдесят тысяч лет.

Явик продолжал говорить и передавать информацию мыслеобразами своим слушателям. Они могли и не смотреть на него постоянно. Джессика и Ванесса часто оглядывались на зеркало озёрной воды, мальчики посматривали на кусты и деревья.

Пусть. Незачем им постоянно смотреть на лежащий на траве экран. Да, все четверо изредка, но взглядывают на протеанина. Это им привычно и... важно. Уже прошло больше часа, а внимание детей не ослабело — мыслеобразы позволяют отодвинуть усталость в сторону, отсрочить её усиление.

Пока что никаких вопросов никто из детей задать не хочет — Явик это чувствует. Может быть потом, позже, когда наступит время общения протеанина с взрослыми жителями района по той же проблеме противодействия расхитителям протеанского наследства... Надо дать детям время и возможность обдумать услышанное, увиденное, почувствованное. Всем разумным органикам придётся понапрягаться очень скоро, но пока... пока можно обойтись неявной информационной загрузкой и оперативными запасами ресурсов, в том числе — информационных.

Свернув экран — в нём уже не было нужды, Явик встал. Встали с травы и все четверо. Нельзя часами сидеть неподвижно. Это не полезно для детей.

Взглянув на мальчишек, Явик увидел, как они оживились, когда встали. Им было необходимо подвигаться. Для детей это естественно так же как дышать.

Продолжая передавать информацию мыслеобразами всем четверым, Явик ступил на тропинку и пошёл неспешными шагами вокруг озера. До вечера осталось совсем мало времени, зажигались первые огни — всегда кто-то из разумных плохо переносил сумерки. Кому-то не хватало света, кто-то просто сознательно или подсознательно боялся темноты.

Дети не шли рядом с Явиком тесной группой — кто-то уходил с тропинки в сторону, скрываясь за кустами, кто-то собирал ягоды. Грибов здесь было мало, а вот ягод — достаточно много.

Протеанин продолжал многое говорить вслух — то, что можно было сказать именно так, достаточно открыто. Мальчики и девочки слышали его голос, начисто лишённый стрёкота, слышали каждую фразу, сказанную Явиком, и могли успеть обдумать услышанное хотя бы в первом приближении. Явик ничего не навязывал, не усложнял, говорил простыми, короткими фразами.

Тропинка вдоль берега. Вполне обычная тропинка. Поездив и полетав по Идену, Явик убедился, что очень многие разумные почти всегда прокладывают такие 'дорожки'. По самым разным причинам и поводам. Неспешное движение позволяло протеанину и самому отдыхать, наслаждаться привычным звуковым фоном.

Вечер наступал постепенно. Возможно, даже теоретики не могли бы точно обосновать, когда иденский день уходил окончательно и наступало время вечера, уже готовившегося передать свои права ночи.

Делая паузы в высказываниях, минутными перерывами обозначая абзацы, Явик продолжал говорить и одновременно — передавать информацию мыслеобразами. Да, далеко не всё из переданного информационного богатства проявится и сработает сразу. Очень многое останется в спящем состоянии до того момента, когда потребуется задействовать именно эти, резервные, запасные ресурсы. Не только знания, но и умения и навыки.

Протеане владели такими технологиями по праву наследников иннусанонцев, а те... по праву наследников своих Старших рас. Уже сейчас люди находят немало доказательств тому, что информация — это оружие. А знания, умения, навыки — тем более. И раньше и люди — и не только люди это знали и понимали, но... так уж устроен этот мир, что перед кризисами, а ведь война — это тоже кризис — многое понимается и осознаётся острее, чем раньше, в более спокойные времена.

Озеро вроде и небольшое. Так, прудик, но... на то, чтобы обойти его 'против часовой стрелки' у Явика ушло больше полутора часов. И то он далеко не всегда шёл вперёд — останавливался, давал возможность своим спутникам не чувствовать себя обязанными только идти по тропинке следом.

Протеанин старался, чтобы дети не испытывали дискомфорта. Да, ему пришлось много говорить вслух, а дети... так природа захотела, что им нужны перерывы между периодами напряжения — и физического и умственного. Иногда — большие перерывы. Явик стремился к тому, чтобы эти перерывы были не слишком уж явными, не чередовались слишком чётко с периодами приёма мыслеобразов.

— Явик... — Ванесса, ушедшая на несколько шагов вперёд, остановилась. — Мы пришли. На прежнее место, — она повернулась, взглянула на подходившего протеанина.

Явик остановился, повернулся к водному 'зеркалу', окинул взглядом темнеющее небо Идена.

— Мы обдумаем... постараемся обдумать всё, что вы нам сказали, — произнёс, помедлив, Мигель.

— Мне кажется, что... вы придёте ещё... к нашим родителям. И — не только к ним, — сказал Луис.

— Мы очень рады были услышать многое, — тихо сказала Джессика. — И когда вы придёте к нашим родителям... Луис прав — и не только к ним... Мы будем готовы услышать ещё. И постараемся услышанное понять.

— Спасибо вам за доверие к нам, Явик. — Ванесса подошла к протеанину, протянула ему свою руку. Воин древней расы чуть склонился, взял её руку в свою. — Мы пойдём. Нам нужно возвращаться домой... — она с сожалением отпустила руку протеанина. — Идёмте, друзья, — девочка первой ступила на тропинку, уходившую к селению. — Приходите, мы будем вас ждать, Явик, — обернувшись, сказала Ванесса.

Протеанин прощально взмахнул рукой, провожая уходящих детей взглядом. Он знал, что обязательно проследит за ними до подворий, до домов. Эта четвёрка... Со временем она научит других детей. Многому. Очень многому. Детское движение Сопротивления... Если бы эти четверо только знали, насколько оно было массовым в эпоху Протеанской империи. Нет. Теперь они узнают о том, насколько оно сможет стать массовым, а главное — сильным и эффективным — в новую эпоху.

Пройдёт меньше восьми часов — и ещё два-три часа. Можно будет вернуться сюда и встретиться с родителями этой четвёрки. Надо встретиться. Чтобы взрослые не думали о том, что их детей втягивают во что-то предосудительное. Надо, чтобы взрослые и дети действовали единым фронтом — и против Жнецов, и против их пособников. Если позади взрослых не встанут дети, способные сопротивляться, способные эффективно нападать на врагов и уничтожать противников... Иден будет сдан Жнецам в рекордно короткие сроки.

Явик вздрогнул, вспомнив статистику потерь в прошлую войну со Жнецами. Целые планеты сдавались 'креветкам', когда наступал момент рассогласования. Нет, этого здесь и сейчас допускать нельзя. Хотя бы на начальных этапах противостояния надо сделать всё, чтобы затормозить продвижение Жнецов вглубь обитаемых звёздных систем. А для этого потребуются усилия всех разумных органиков. Независимо от возраста.

Всех, способных носить оружие. В том, что эта четвёрка очень скоро будет носить боевое, пусть и гражданское, оружие, Явик не имел оснований сомневаться. За этими четырьмя встанут другие дети. И тогда, может быть, надежда обретёт право на победу над Жнецами. Дети — это надежда взрослых. Всегда — надежда.

Явик четверть часа простоял на берегу озера, затем отошёл к кустам, сел на траву, замер, входя в состояние медитации. Да, отдохнуть тоже надо. И подумать о многом — надо. Времени и возможности на то, чтобы вернуться на фрегат или прибыть к Таэле — нет. Придётся скоротать ночную 'восьмичасовку' и несколько утренних часов здесь, на берегу озера. Обдумать предстоящие разговоры со взрослыми поселенцами и, конечно, подумать о том, как ответить на вопросы детей. В том, что вопросы будут — Явик не сомневался.

Явик. Взаимодействие с иденцами по вопросу археопамятников. Встречи и общение

Джессика обернулась, увидела, как Явик подходит ближе к кустам, поворачивается, садится и замирает.

— Он снова будет медитировать, — тихо сказал Луис, тоже обернувшийся на несколько секунд. — Он устал, но... он продолжает работать. И, наверное, будет много думать. Я знаю, читал, что во время медитации... многие взрослые называют это мудрёным для меня словом 'транс', разумный органик способен многое делать. Тогда... — Луис помедлил, — не надо двигаться физически, зато мощь разума возрастает на порядки.

— Ты прав, Луи, — сказала Джессика. — Он устал, — она посмотрела на огни посёлка, засверкавшие вдалеке. — У нас... у нас есть необходимость сегодня не поспать. Родители, я чувствую это, беспокоятся за нас. Они, думаю, знают, где мы столько времени пропадали, но... Будет лучше, если мы сразу им всё поясним. А потом... если удастся, немного поспим. Явик, уверена, придёт к взрослым ближе к полудню.

— Джесси... — Мигель уважительно посмотрел на подружку. — Ты такая... взрослая.

— Может быть, Миг, может быть, — ответила девочка. — Я не знаю, что такое на самом деле быть взрослой. Наверное, я просто... просто меняюсь. И сейчас я понимаю, что меняюсь слишком быстро, — вздохнула Джессика.

— Я провожу тебя до дома, Джес, — сказал Луис.

Джессика ничего не стала отвечать спутнику вслух, просто едва заметно кивнула. Сумерки не помешали мальчику увидеть этот кивок. Он протянул руку, и Джессика вложила в неё свою руку.

— Мы... мы пойдём, — тихо сказала Джессика, оборачиваясь к Ванессе и Мигелю. — Встретимся завтра днём.

— Встретимся. — Ванесса чуть прикрыла глаза, провожая взглядом уходившую подружку и её приятеля. — Они действительно взрослые, Миг. Оба, — тихо сказала она.

— Да. За несколько дней... они очень... повзрослели, — задумчиво сказал Мигель.

— Мы все повзрослели... — вздохнула Ванесса. — Мама как-то сказала, что она... не успела попрощаться со своим детством, — девочка помедлила. — И теперь... теперь мне кажется, что я... я тоже не успела.

— Зато детство, Вана, успело, я уверен в этом, попрощаться с нами, — сказал Мигель. — Оно подарило нам главное — возможность быстро повзрослеть. Так повзрослеть, чтобы нам не было уж очень больно за то, что наше детство... так быстро закончилось.

— Ты... ты очень повзрослел, Миге. — Ванесса обернулась к приятелю. — Идём... Пока ещё не совсем стемнело. И родители не очень волнуются.

— Они всегда волнуются за нас, Вана, — ответил мальчик, беря подружку за руку и вставая на тропинку. — А мы теперь будем всегда очень-очень волноваться за них.

Джессика

Дети вернулись в свои дома. Мамы и папы, сёстры и братья, бабушки и дедушки убедились, что с ними всё в порядке. Семьи собрались за столами на поздний ужин.

Джессика прислушивалась к разговорам взрослых, орудовала ложкой в тарелке, откусывала хлеб и думала о том, что ей удалось узнать от Явика. Да, он много говорил вслух. Много. Простыми, чёткими, удивительно ёмкими фразами. И всё же... всё же девочке казалось, что он не только вслух говорил, но и безмолвно. Иденцы... знали, что протеанин владеет и своей фирменной технологией передачи информации. Мыслеобразы. Да, в этот раз он изредка тоже посылал и Джессике и её друзьям 'объёмные картинки'. Всё же кроме них было ещё что-то. Было, определённо было, но что это было — сейчас Джессика, уже взявшая в руку стакан с чаем, сказать бы не смогла.

— Джесси... ты такая задумчивая... Общалась с Явиком? — услышала она голос матери, вернувшейся за стол из кухни.

— Да, мам, — девочка посмотрела на маму, сидевшую напротив. — Мы с ним очень долго говорили. Точнее — говорил он. А мы... мы слушали. Надеюсь, мама, что слушали достаточно внимательно. Он говорил о многом. Не шутил, не смеялся. Говорил... очень серьёзно. Об очень многом. И... мам, мне необходимо будет поговорить сегодня... с тобой и с папой. Сразу после ужина... Это... очень важно. — Джессика запнулась. — А потом... потом я обещаю, я лягу и посплю. До утра.

— Явик... обещал придти к нам? — взгляд матери коснулся дочкиных глаз.

— Да, — тихо и чётко ответила Джессика. — Он... хочет поговорить теперь с вами, моими родителями.

— И, наверное, пойдёт к родителям твоих друзей? — вздохнув, сказала женщина, прибирая со стола посуду.

— Да. Он так хотел сделать, — подтвердила дочь.

— Хорошо, — женщина встала, взяла подносы, отнесла на кухню, вернулась через несколько минут. — Ты точно...

— Обещаю, мам. Сразу лягу и постараюсь уснуть. Не могу обещать, что усну быстро...

— Тебе надо о многом подумать, о том, что сказал Явик? — спросила мама.

— Да.

— Хорошо. Я знаю, что ты свои обещания стараешься выполнять, — женщина села за стол. — Майкл. Подойди сюда, — она позвала мужа. — Нам надо... поговорить.

— Не сомневаюсь, Маргарет. Джесси последние несколько дней ходит очень задумчивой...

— Мне... о многом надо было подумать, папа. — Джессика видела, как вошедший в горницу отец подходит к столу, отодвигает стул, садится, кладёт на столешницу свои руки. Его взгляд касается глаз дочери. — И я должна многое вам сказать. Часть из того, что поняла сама, часть — из того, что сказал нам, четверым, Явик.

— Это касается... Жнецов и предстоящей войны, — спросила мама.

— Да. — Джессика включила свой инструментрон, раскрыла малый экран, сняла прибор с руки, положила на центр стола, чтобы экран лёг на столешницу. — Это — карта Идена. Та карта, которую передал нам, каждому из нас, Явик. Она... старая, но в основном — точная. Он попросил нас помочь ему и... научил, как и что делать.

Джессика говорила долго. Делала паузы, изредка включала указку-перстенёк. Родители слушали её очень внимательно. Задавали вопросы, выслушивали ответы. Джессика сама удивлялась, откуда в ней такое спокойствие, такая уверенность, откуда в ней способность говорить вот так, совершенно по-взрослому. Почти безэмоционально, но... убедительно и чётко.

Она видела в уголках глаз мамы слезинки и понимала: мама очень боится за столь рано повзрослевшую дочь. Явик был прав: взрослые стали очень бояться за детей, едва только осмыслили большую часть информации о Жнецах и о предстоящем противостоянии с этими 'креветками'. Отец сидел, как видела Джессика, почти неподвижно, но сжатые в кулаки пальцы рук указывали, насколько он напряжён и взволнован. Он тоже боится за свою дочь. Может быть, если бы она родилась мальчиком... он был бы более спокоен, хотя... нет. Не был бы он спокоен. Никогда не был бы. Тем более — сейчас, перед такой войной.

Он — ополченец. Мама... фельдшер, медик. И им обоим хорошо ведомо теперь, какая предстоит война. С каким врагом. Может быть, они действительно хотели, чтобы их дочка подольше оставалась ребёнком. Явик... он прав. Слишком быстрое взросление... слишком сложное. Трудное взросление. Может быть, очень может быть, что ей не удастся повзрослеть вот так сразу, окончательно. И всё же, всё же...

Родители смотрели на карту Идена, на 'легенду'. Слушали рассказ дочери. Мама Джессики смотрела на дочь и... не узнавала её... Да, внешне Джессика осталась прежней — маленькой девочкой, любящей шутить, смеяться, проказничать. А сейчас за столом рядом с ними сидела резко и глубоко повзрослевшая дочь. Внутренне, не внешне повзрослевшая. Явик... Он говорил с детьми на понятном им языке — в этом нет ни малейших сомнений. И говорил с ними, как со взрослыми. Чётко, спокойно и... очень доказательно. Старшая раса. Он рискнул... и, кажется, достиг успеха. Если так повзрослела их Джессика, единственная родная дочь, то... Как же повзрослели другие дети?! Та же Ванесса, лучшая подружка Джесси, например? Или эти неуёмные сорванцы — Мигель и Луис?

Отец Джессики переводил взгляд с экрана инструментрона на дочь и дивился... Он, чего скрывать-то, всегда хотел сына, но... сейчас он гордился дочерью. Оказалось, что девочки умеют и, главное, могут взрослеть так, как не дано взрослеть мальчикам. Да, известно, что девочки взрослеют раньше мальчиков. Требование природы, требование эволюции, но... Так полно повзрослеть внутренне за какие-то несколько дней и при этом остаться внешне ребёнком? У коллег-ополченцев во взводе были дочери-подростки и мужчины, конечно же, рассказывали о них многое. Свои же, живут в одном селении, сами видели многое и понимали ещё больше. Чего скрывать-то очевидное? И теперь, вспоминая рассказы сослуживцев, мужчина понимал: Джесси, его дочка повзрослела так, словно ей не пятнадцать, не шестнадцать лет, а все двадцать пять.

Явик... Этот странный, а временами — очень страшный жукоподобный протеанин в уникальном боевом скафандре... Он, как оказалось, понял, что Джессика выдержит такое ураганное взросление. Выдержит... потому что у неё очень достойные родители. И очень верные и надёжные друзья и подруги.

Джессика продолжала говорить, изредка пользуясь лазерной указкой, встроенной в перстенёк. Это колечко отец подарил дочери на десятилетний юбилей. Сейчас Джессике только одиннадцать... И она... она так повзрослела. Всего за несколько дней. Вряд ли год назад она бы могла представить себе то, что происходит вот сегодня, сейчас. Не было к тому никаких предпосылок. Не было.

Если дети... готовятся воевать... Война предстоит... крайне сложная и трудная. Теперь это было очевидно и очень понятно. Горькое понимание. Мужчина почувствовал, как ногти впились в ладони — так сильно сжались в кулаки пальцы рук, лежавших на столешнице. Джесси... маленькая девочка, едва только вышедшая к подростковому возрасту... Совсем скоро она бы стала проявлять вполне понятную чрезмерную самостоятельность, начала бы противоречить, сопротивляться родительскому влиянию. Что же будет теперь? Неужели... у неё не будет этого переходного периода к юности, к взрослости?

Ладно, он — взрослый мужчина, выдержавший нелёгкий конкурс в ополчение, несколько дней проведший на полигонах... Механизатор, водитель. Многое рассказали о Жнецах, этих креветках, командиры ополченцам. Очень многое. Страшное.

Показали несколько фильмов, созданных на основе информации, переданной протеанином. Как уж эти фильмы создавались — то было ополченцам неведомо, но... Эти фильмы потрясали. И уже не казались простыми компьютерными видеоподелками. Да, спецэффектов было там немало, но эти спецэффекты не выглядели надуманными, чужеродными...

И вот теперь дочь... решила тоже принять участие в предстоящей войне. Отложила в сторону игрушки... Стала очень задумчивой и сосредоточенной. Знал ли он, что дочь пообщалась с Явиком? Знал, конечно же, знал. Она сама многое рассказала отцу и матери тогда, в тот вечер, вернувшись с берега озера. Но тогда это выглядело... безопаснее что ли. Да, он чувствовал, что дочь опасалась этого протеанина. Непонятного, замкнутого, строгого. А потом... потом он увидел, как дочь поверила Явику. Поверила и убедилась в том, что бояться воина древней расы нет никаких причин.

Явик, вне всяких сомнений, очень скоро придёт к ним в дом. Придёт, чтобы переговорить уже с родителями Джессики. О многом переговорить. В первую очередь — о том, что предстоит делать, когда к Идену придут Жнецы. Странная война... В которой может и не быть никакого тыла. В которой придётся воевать всем разумным органикам, за исключением разве что грудных младенцев и глубоких, предельно немощных стариков. Одно дело — читать о такой войне, видеть её на экране... большом, настенном. И совершенно другое — ощущать, как эта война приближает к себе, вовлекает в себя твоего единственного ребёнка. Девочку, дочку, которой ещё в куклы играть несколько лет — самое обычное дело. С подружками шушукаться, смеяться, шутить, проказничать, как это приличествует девочке.

Мужчина поднял взгляд и увидел в уголках глаз жены слёзы. Она не смахивала, не вытирала их. Сидела и слушала, что и как говорит дочка. Волновалась, боялась, но... сдерживала себя, скрывала душевный раздрай. Понимала, что то, что произошло, уже не исправить: дочь сделала свой выбор. Совершенно не детский, абсолютно взрослый.

И вообще, существуют ли такие особые детские выборы? Наверное, всё же нет, не существуют. Потому что любой выбор делает прежде всего человек. А их дочка — человек. Прежде всего — человек. Это следует принять и признать. А потом уже можно спорить до хрипоты, маленький ли она человек или всё же взрослый, большой.

Теперь, переводя взгляд с дочери на жену, мужчина видел и более того — чувствовал, что Джесси — взрослая. Хотел ли он, чтобы она вот так, быстро и резко повзрослела? Нет, не хотел. Теперь он сам знает, что никогда не хотел этого. Взрослые тоже не остаются стопроцентно постоянно взрослыми, далеко не всегда ведут себя только так, как это приличествует взрослым. А дети... Да, они хотят стать взрослыми. Но, вполне возможно, плохо себе представляют, что такое быть реально и, главное, постоянно — взрослым человеком. Вот так и проявляется условность, сложная и вынужденная условность деления людей на взрослых и детей.

Немудрено, ведь в земных международных человеческих документах всяких межправительственных и надправительственных структур, одной из которых и является Альянс Систем, молодым человеком признаётся землянин, не достигший сорокапятилетнего возраста. Чиновники... что с них взять, они пытаются оправдать своё существование. А оказалось — не оправдали они своё существование. Совершенно не оправдали. Потому что... потому что впереди теперь такая война, такое противостояние, с таким врагом!

Просмотрели, расслабились. Не увидели, не почувствовали. Хотелось встать из-за стола, но... лучше не вставать, не надо волновать излишне ни жену, ни дочь. Джесси продолжает говорить. Он чувствовал, как ей трудно, сложно и... больно. Она скрывает, она преодолевает эту боль, продолжает говорить, продолжает указывать что-то на карте. Удивительно, но слова дочери запоминаются... как стихи, как что-то очень важное. Запоминаются дословно, со всеми подтекстами и смыслами. Наверное, этому Джессику тоже научил Явик. Этот странный и страшный протеанин. Которому предстоит теперь встретиться со своим старым врагом. Если бы не он, если бы не его работа, о деталях которой многие иденцы не имели и не имеют и не будут, вполне возможно, очень долго, и, может быть, никогда иметь понятия и представления... Жнецы появились бы в галактике совершенно неожиданно.

Теперь... существует хоть какая-то, но надежда встретить этих захватчиков достойно. Встретить, оказав сильное и эффективное сопротивление. Он — мужчина-ополченец. Его жена — медик, медсестра. Но Джесси... Она же — ребёнок. У неё должно быть детство. И вот теперь... Джесси сама приняла решение. Трудное, совершенно взрослое решение. Способное лишить её, девочку, обычного детства. С игрушками, играми, секретами. Пусть даже страхами и опасениями, но — детскими.

Он, её отец, чувствует, что Джессика, вот сейчас, сидя перед своими родителями за хорошо знакомым обеденным столом, говорившая о многом, что происходит, происходило и будет происходить на Идене, боится. Совершенно по-взрослому боится. И преодолевает этот страх, потому что знает... Знает, что бесстрашных людей на самом деле не существует. Есть люди, умеющие овладеть своими страхами, какими бы сильными, мощными и влиятельными эти страхи ни были.

Взглянув на часы, мама Джессики с трудом заставила себя не прерывать дочь. Несколько часов. Несколько часов Джесси говорит, да не просто говорит, но и показывает указкой-перстенёчком на карте своего инструментрона те места, где теперь она будет пропадать сутками... Хорошо, если не неделями. Пропадать, потому что... потому что рано или поздно дети покидают родительский дом, уходят в свою самостоятельную жизнь. Да, этот уход предстоял и Джессике, но... до него, казалось бы, ещё минимум несколько лет. А теперь... Теперь... хорошо, если несколько часов.

Откуда Джес берёт столько сил? Она говорит о совершенно взрослых вещах, она говорит по-взрослому, не копируя, не рисуясь. Она изучила карту Идена так, как, наверное, её не изучали водители флайеров и транспортёров. Она уже решила, чем будет занята до того момента, как к Идену придут первые 'креветки'. И это занятие... тоже не детское. Совершенно не детское. Взрослое. Да, фрегат Альянса 'Нормандия' и Жнец уйдут с планеты. Очень скоро уйдут. Значит, иденцам придётся справляться с очень многим самим. В том числе и с тем, что составляет проблему протеанского наследия.

В самом деле-то, кому, кроме детей, заниматься изучением своей родной планеты? Они ведь на Идене родились, это — их родина, их родная в полном смысле этого слова планета. Что бы ни произошло, что бы ни случилось потом, в дальнейшей их жизни, Иден навсегда останется их родиной. Местом, где они появились на свет, где выросли. Если Явик хочет, чтобы дети... оберегали протеанское наследие... Почему, спрашивается, нет? Детям нужна перспектива, нужно интересное дело, нужно занятие, способное поглотить их без остатка.

Протеане — Старшая Раса, мощная, сильная, имперская. У них много есть такого, что для нынешних разумных органиков — настоящее чудо. Почему дети, только вступающие в жизнь, не могут заняться изучением артефактов протеан? Могут и должны. Это их выбор. Явик не давил ни на Джессику, ни на Мигеля, ни на Ванессу, ни на Луиса. Они сами, все вчетвером и каждый отдельно приняли решение. Простое и одновременно — очень сложное решение: помочь протеанину. Он остался один и дети... Дети почувствовали часть горечи этого состояния, этого положения. И решили помочь делом. Не словами — делом. Может быть, они увидели в помощи Явику свою собственную перспективу? Очень даже может быть.

И вот теперь Джессика говорит со своими родителями. Говорит не как ребёнок, не как маленькая девочка. Говорит как взрослый, сложившийся, многое для себя решивший человек. Наверное, в эти минуты так же говорят со своими родителями Ванесса, Мигель, Луис. И со временем так же будут говорить со своими родителями те дети, кто решит помочь Джессике и её друзьям.

Какая разница, что Джессика выглядит внешне как совершенно обычный одиннадцатилетний ребёнок?! Взрослым свойственно не замечать взросление детей. Хочется, чтобы Джесси подольше оставалась маленькой девочкой. Чтобы она помедленнее взрослела, чтобы она как можно позже покинула стены родительского дома, вышла замуж и стала хозяйкой в своей собственной семье.

Джессика продолжала говорить, изредка поглядывая на родителей. Они её слушают. Слушают — и понимают. Они запоминают то, что она им говорит. Запоминают то, как она это говорит. И будут помнить то, что она показала им на карте Идена. Явик прав. Надо говорить с родителями именно так. Чётко, твёрдо и полно. По-взрослому.

Взгляд на часы... Несколько часов пролетели как несколько минут. И усталость... до сих пор она едва ощущается... Получается, что Явик... подпитал каждого из 'четвёрки'. Подпитал, чтобы они успели поговорить с родителями. О многом поговорить, о многом рассказать и многое, ох многое показать на своих инструментронах. Наверное, вот так и начинаются большие изменения в семьях и — в сообществах разумных...

Крутанув колечко-перстенёчек на пальце, Джессика выключила лучик-указку и села. Пришлось встать со стула, чтобы было удобнее показывать отдельные места на большой детальной подробной карте Идена.

Родители смотрели на карту Идена. Внимательно смотрели. А потом... потом мама посмотрела на неё, свою дочку... И Джессика ощутила тепло. Невыразимо приятное, ёмкое и значимое тепло. Оно пришло не извне, изнутри. И очень быстро распространилось по всему телу девочки.

Джессика улыбнулась. Родители её поняли. Слов, подтверждающих понимание, не потребовалось. Вряд ли Луис, Ванесса и Мигель завершили свой рассказ одновременно с ней, но это неважно. Важно то, что они поговорили со своими родителями, а те их выслушали и поняли. Главное — поняли предельно полно и чётко.

— Джесси, — послышался голос матери. — Ты утомлена... Давай-ка в постель. Я помогу тебе, — женщина встала, подошла к дочери. — Инструментрон...

— Он сам выключится, мама. — Джессика взглянула в лицо матери. — Я оставлю его здесь, на столе. Явик... он придёт... ближе к полудню, — девочка зевнула, прикрыв рот ладошкой, отошла от стола, вышла в коридор, открыла дверь санкомнаты. — Я сама, мам.

— Хорошо, доча, — женщина не стала провожать дочь, остановилась на пороге горницы, взглянула на часы, потом перевела взгляд на продолжавшего сидеть за столом мужа.

— Я выключил инструментрон, Маргарет, — тихо сказал мужчина. — Посиди рядом с ней. Пусть уснёт покрепче. Ей сейчас это нужнее.

— Будет хорошо, если и ты посидишь рядом с ней, Майкл, — ответила женщина. — Ей это будет важно.

— Согласен, — мужчина посмотрел на вошедшую в горницу дочь, встал. Вдвоём с женой он проводил девочку в детскую, на несколько минут вышел, пока дочь переодевалась в пижаму, вернулся, когда жена уже поправляла одеяло. Подошёл, присел на край кровати. Джессика повернулась на правый бок, подложила сложенные ладошки под щёку, закрыла глаза.

Мама притушила свет ночника, поправила абажур так, чтобы лучи софита не падали на лицо дочери. Несколько минут мужчина и женщина молчали, глядя на засыпающую Джессику. Женщина села на стул рядом с кроватью. Несколько минут... тишины и понимания.

Прикрыв дверь детской, родители вернулись в горницу, сели за стол.

— Спать совершенно не хочется, — сказала женщина, поглаживая край экрана дочкиного инструментрона.

— Надо всё же поспать. Тебе — особенно, — сказал мужчина, взглянув на часы. — Если Явик придёт ближе к полудню... минимум четыре-шесть часов для сна у тебя есть.

— У тебя — тоже, — ответила женщина. — Мы прекрасно обходимся без имён, не замечаешь?

— Нет. Мы давно знаем друг друга, — мужчина взглянул на женщину. — А теперь... за эти несколько часов... мы узнали друг друга ещё лучше.

— Джесси повзрослела... Мне... мне страшно за неё и в то же время... спокойно. Я спокойна, потому что Джесси теперь не одна. Рядом с ней — её друзья. Те, кому она может полностью довериться.

— Совсем скоро она встанет во главе многих десятков детей Идена, — согласился мужчина. — И у неё будет очень много верных и честных друзей. Очень много, — повторил он.

— Главное, что теперь у неё есть такой друг, как протеанин Явик, — сказала женщина. — Надо бы... подумать, как лучше принять его завтра...

— Уверен, что мы примем его так, как надо. Как друга, — сказал мужчина. — Ты заметила, что Джессика... притворяется спящей?

— Конечно, заметила, — улыбнулась женщина. — Она... не хочет нас волновать, но ей надо о многом подумать. Вот она и притворилась спящей. Ей, думаю, было приятно видеть и чувствовать нас обоих рядом с собой в эти несколько минут. Но ещё более важно ей было и будет обдумать многое услышанное от Явика и сказанное ею нам. Пусть подумает. Уверена, она очень скоро спокойно уснёт. Её сон будет крепок. Она проснётся отдохнувшей.

— Ты права. Она... стала очень задумчивой. И такой она нравится ещё больше... — сказал мужчина. — Идём спать. Нам тоже надо быть в форме перед таким гостем.

— Идём, — ответила женщина, вставая.

Открыв глаза, мужчина увидел свою жену, стоявшую у окна. Скосив взгляд на настенные часы, он отметил, что сейчас только четыре часа утра. Самое время для крепкого сна. Меньше часа удалось поспать, а сна... ни в одном глазу. И не заметил ведь, как супруга покинула ложе. Сейчас она стояла, закутавшись в шаль, подперев голову рукой, напряжённо вглядывалась в темноту, где мерцали очень редкие и слабые огоньки. Почти окраина, одноэтажные, редко когда двухэтажные и совсем редко — трёхэтажные дома. Сейчас контуры строений съел ночной полумрак. Небо... было удивительно чистым, звёзды, казалось, показывали все уровни светимости. От самого сильного до самого слабого. Шестьдесят часов ночной тьмы. Обычное явление и всё же... Очень неспокойно на душе. Говорят, что мужчины... черствее что-ли, менее впечатлительны, менее подвержены чувствам и эмоциям. А сейчас... это казалось неправильным, поверхностным. Неверным.

Тихо покинув постель, мужчина подошёл к жене, положил руки ей на плечи. Она не вздрогнула. Может быть, она этого ждала, чувствовала, понимала, что он уже не спит.

— Вот и кончилось у нашей дочери детство, — тихо сказала она. — Не знаю, как она пережила этот момент. Может быть, острота понимания просто запоздала... Хорошо, если она... не сломается, ощутив эту остроту...

— Она — не сломается, — тихо ответил мужчина. — Рядом с ней — её друзья. Которым она может верить и — верит. Может доверять — и доверяет. Она — не одна. У детей — свой мир. А теперь — и своя война.

— У каждого разумного — своя война, — сказав это по-прежнему тихим голосом, женщина вздохнула, положила руки поверх рук мужа. — Спасибо, что подошёл. Я смотрела на эти огни... И чувствовала, что скоро тьма накроет галактику. Всю, какую мы знаем... А она... она очень большая. И эта тьма... надолго. Нам всем придётся очень постараться, чтобы эта тьма рассеялась как можно быстрее.

— Мы постараемся. Очень постараемся, — тихо ответил мужчина. — Я вот... когда засыпал, думал... Хорошо, что мы можем теперь воевать... не вслепую.

— Да. Я тоже много думала о Явике. О том, кто он и что пережил... Он будет воевать со Жнецами. Снова будет. Но... война эта будет другая. Потому что теперь протеан нет... А есть полтора десятка рас, у каждой расы — свои интересы. И это... очень плохо. Далеко не все смогут объединиться быстро и правильно. Многие... — она рвано вздохнула. — Очень многие погибнут или... перейдут на сторону Жнецов. Мы, медики... получили некоторую информацию об индоктринационном воздействии. Это... это страшно. Мы привыкли иметь дело с травмами, ранениями, телесными повреждениями, стрессовыми синдромами, но с этим... Мы ещё не сталкивались никогда. Одна секунда — и перед тобой враг. Это... очень страшно, — она помолчала, собираясь с силами. — Хорошо, что нормандовцы смогли передать нам некоторую информацию об индоктринационном воздействии. Теперь мы хотя бы знаем, с чем приблизительно будем иметь дело.

— Не всем, далеко не всем удастся выйти из этих 'коконов', — сказал мужчина. Если и верны слухи о том, что капитан ВКС Альянса Шепард вытащил из этих коконов и азари Бенезию и турианца Сарена... На всех... усилий и сил Шепарда может не хватить... Таких... индоктринированных будет очень много.

— Живые мертвецы, — выдохнула женщина. — Вот что страшно. И никакой надежды на возвращение в нормальное состояние, — она помолчала несколько секунд. — Ты прав. На всех, попавших под медленную или быструю индоктринацию... усилий и сил Шепарда не хватит. И хорошо, что мы хотя бы знаем об этой грозящей всем нам опасности обезличивания. Предупреждены — значит вооружены. Ведь так, кажется, говорят имперцы?

— Да, именно так они и говорят, — подтвердил мужчина. — И не только они. К счастью.

— Вот именно, к счастью. Скоро этого счастья будет совсем мало вокруг, — женщина закуталась в шаль, не сводя взгляда с темноты заоконного пейзажа. — Света становится мало... Огоньки в домах гаснут.

— Оно останется внутри каждого из нас, — ответил мужчина. — И это — главное. То, что поможет всем нам выжить, выстоять и... победить.

— Страшно сознавать, что дочь... ей же только одиннадцать лет, совсем ребёнок... девочка. Тоже будет воевать... Уже сейчас, — сказала женщина. — Трудно смириться с тем, что она приняла такое решение. И в то же время... я понимаю, знаю, осознаю, что это — её собственное, личное решение. Не знаю, смогла бы я в её возрасте вот так чётко и полно решить для себя что-то подобное. Такой войны...

— В галактике не было пятьдесят тысяч лет. По любой хронологии, — тихо добавил мужчина. — А Джесси... Ты же знаешь, она всегда была немного... старше своих ровесников и ровесниц. А сейчас я уверен, что она была не только старше их, но и...

— Мудрее, — сказала женщина. — Если она и её друзья займутся защитой протеанского наследия... Это даст им перспективу... Такую перспективу для взрослой жизни... Хочется верить, что послевоенной жизни... Может быть, это и правильно, что дети нашли для себя дело ещё до войны... Кто знает, как начнётся эта война. Как бы ни был совершенен этот выживший протеанин, война со Жнецами будет во многом... неизбежно будет другой. Совсем другой.

— Я тут на одном из 'зеркал' прочёл высказывание матриарха Этиты. Помнишь, о ней ещё Бенезия Т'Сони упоминала.

— Да, помню, — вздохнула женщина. — Муж Бенезии. И — отец Лиары. Той самой, что много изучала протеан.

— Много и долго, — согласился мужчина. — Точнее — не протеан, а протеанское наследие.

— Вот и соединились дорожки, — женщина задёрнула на окне занавеску. — Дочь Бенезии изучала протеанское наследие, а наша Джесси будет защищать это наследие на Идене.

— Уверен, что не только защищать. Она будет учиться. Мы сделаем всё, чтобы дети продолжали учиться. И придёт время, когда наша Джесси будет не только защищать, но и изучать это протеанское наследие. Представь только, имя нашей Джесси рядом с именем Лиары в одном из самых уважаемых и авторитетных сетевых научных журналов Галактики.

— Хотела бы, чтобы так оно и случилось. Ты имел в виду 'у каждого поколения — своя война'?

— Да, — подтвердил мужчина. — Ты тоже...

— Читала, как же. После разговора с Бенезией трудно было... остаться прежней. Я видела, как Джесси смотрела на матриарха азари... Нет, не пожирала взглядом, но... Она... она взрослела на глазах. Я тогда думала, что мне это снится наяву, в лучшем случае — кажется, а теперь понимаю и чувствую — нет, Джес тогда действительно взрослела.

— Как считаешь, если Явик... придёт к нам, то, может быть... следует пригласить сюда всех остальных? И родителей, и детей? — мужчина не стал снимать руки с плеч подруг, и ей это очень нравилось.

— Хорошо. Я позвоню мамам всех троих. Приглашу. Захотят — придут. А то действительно... Незачем протеанину бегать по четырём домам. Параллельно — не получится, а последовательно — слишком долго.

— Насчёт того, что параллельно не получится... — задумался мужчина. — Я сомневаюсь. Это — Старшая Раса, а у неё, как мы уже убедились, просто фантастические для нас, нынешних, возможности по общению. Впрочем, ты права. Лучше — не усложнять. И так нашу дочку знают все в районе и её спутников тоже знают.

— Угум. Четыре мушкетёра. Это ведь и о них тоже... — улыбнулась женщина. — Ты прав. Я позвоню и приглашу. И Джессике будет легче и удобнее. И, уверена, спокойнее — тоже будет.

— Давай спать. А то... будем невыспавшиеся говорить с Явиком, — мужчина повлёк подругу к постели. Она усмехнулась и не стала возражать.

— Спать — так спать. Ты прав. Надо спать, — она подошла к кровати. — Ложись, я позже... Шаль надо сложить.

— Ложись ты. А шаль... Я сложу, — мужчина потянулся, снимая с плеч подруги тёплое покрывало. — Ложись, ложись. И не забудь одеяло. Ночи... прохладные.

— Спасибо... — женщина легла, натянула одеяло, наблюдая, как супруг аккуратно и бережно складывает шаль — подарок матери на свадьбу... — Одиннадцать лет пролетело... как несколько минут... И не заметила...

— Наша дочь — всегда с нами, — сказал мужчина, ложась рядом с женой. — Давай спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — женщина повернулась на правый бок, её взгляд коснулся занавешенного окна. Глаза закрылись. Спокойно и медленно пришёл сон.

Ванесса

Ванесса стояла у калитки. Спать совершенно не хотелось. Разговор с родителями закончился несколько минут назад. Она свернула экран инструментрона, вернула прибор на руку, вышла в прихожую, едва освещённую неярким софитом. Не глядя сняла с вешалки шаль... Не хотелось выходить простоволосой. Что-то в ней очень серьёзно изменилось за время этого разговора.

Укутавшись, она выскользнула за дверь, зная, что остановится у калитки. Ей никуда больше не хотелось идти... Вечер давно передал свои права ночи, редкие огни совершенно не беспокоили, они были слишком слабы. Звёздное небо огромной 'чашей' накрыло Иден. Почти Земля, но... не Земля. Землеподобная планета, может быть даже — планета-сад. Всё равно. Это — Иден, её родина. Она прожила здесь одиннадцать лет... Раньше никогда особо не задумывалась о возрасте, просто жила, просто росла, просто взрослела. А сейчас, придерживая рукой шаль у подбородка, Ванесса понимала, что... детство остаётся за спиной, а впереди — взрослая, серьёзная, реальная жизнь. Жизнь, где основное место, пусть и в самом начале, займёт противостояние со страшными полумашинами — Жнецами.

Родители слушали её очень внимательно. Не задавали никаких вопросов. Не прерывали. Не стремились уточнить, как-то направить её рассказ. Предоставили дочери полную свободу. Как на неё, свою старшую сестру смотрели младшая сестра и младший брат! Такой они её видели впервые. А чувствовали — тем более впервые. И она сама удивлялась самой себе. Понимала ведь, что это всё — результат влияния Явика. Получается, что она не только слушала протеанина, не только слышала то, что он ей говорит, но и... Оказывается, он всё же передавал ей мыслеобразы. Много разных мыслеобразов. Ёмких. Красочных и точных. Эти мыслеобразы... Один из способов, столь обычных для протеан, умевших влиять на столь разные расы...

Старший брат... Билли. Ему шестнадцать. Он вступил в ополчение и сейчас служит в райцентре, в одной из частей ополчения, защищающей городскую границу. У ополченцев сейчас, особенно в городах — напряжённо. Увольнения отменены, зато тренировок и учений — ежедневно и по многу часов.

Родители поняли, что и старшая дочь тоже будет воевать. По-другому, но — реально воевать. Уже сейчас, до войны со Жнецами. Потому что всегда будут те, кто вредит, всегда будут те, кого надо постоянно удерживать — силой — в рамках. Явик прав... Если часть протеанского наследия оказалась на Идене, то... кому, как не иденцам защищать и оберегать это наследие. Да, формально Явик — единственный владелец и распорядитель всего протеанского наследия. Тем не менее, он не стремится остаться единственным властителем. Он не отрицает важность изучения этого наследия. Он категорически против того, чтобы протеанские артефакты были средством обогащения очень немногих разумных. Прежде всего — материального, денежного обогащения.

Послышались лёгкие шаги. Младшая сестрёнка, Дарла, подошла, обняла сестру за талию, прижалась к спине Ванессы, легонько дунула ей куда-то за ухо. Молодец. Понимает, что сейчас лучше помолчать и только поприветствовала сестру одной ей ведомым способом. Хорошо, тепло поприветствовала. Дарла немногословна, а за столом она вообще была невероятно молчалива. Ванесса её и не узнавала временами. Хохотушка — да, но болтушкой Дарла никогда и не была, а тут — полное молчание. Совершенно Дарле не свойственное. Явик прав, он предупредил, что очень скоро многие люди будут меняться. Не уточнил, как и насколько меняться, но оказался... прав. Если уж Дарла обошлась без реплик и без улыбок, то... Как же повзрослел её младший брат, Боб?

— Очень повзрослел, Вана, — тихо сказала Дарла. — Ты же знаешь, он в кровати постоянно вертится. Непоседа эдакий. А сейчас вот, несколько минут назад заглянула в детскую — спит абсолютно неподвижно. И постель не перебуторена, — она помолчала. — Повзрослел Боб. Повзрослел. И, думается мне, что не только он повзрослел. Жалко, что у Джессики нет ни братьев, ни сестёр. Одна она... И её родителям особенно трудно принять будет... взросление единственной дочери. Они будут очень бояться за неё.

— Наши... тоже боятся, — ответила Ванесса. — Я знаю, что мама и папа любят нас всех... и будут любить, пока будут живы... И даже после того, как уйдут за Грань... мы будем чувствовать их любовь и их поддержку.

— Я тоже это знаю. Потому что... чувствую, — ответила младшая сестра. — Вана, идём в дом... Холодно вот так стоять... Ты... как то странно повела себя... Вошла, переоделась в пижаму, а потом... схватила шаль, и выскочила... Действительно...

— Не спится мне, Дарла, — ответила Ванесса. — Не хочу спать. Точнее — не могу. О Билли думаю. Тяжело ему сейчас приходится. Раньше на ополченцев — как на недоразумение смотрели. Многие считали, что это — дополнительные силы для усмирения толпы. А оказалось... нет. Для гораздо более лучшего. И... сложного.

— Случись что... когда Жнецы придут... Ополченцев всё же больше... И гибнуть они будут... — Дарла запнулась, поймав вопрошающий взгляд старшей сестры. — Прости...

— Это ты меня прости, Дар, но ты... — выдохнула Ванесса.

— Повзрослела, да?! — спросила Дарла. — А куда я денусь-то? Билли — в ополчении, теперь ты займёшься... как это... 'командировками' за этими протеанскими артефактами. Мне что, одной, что ли, оставаться? Не-а! Я тоже себе дело постараюсь найти. Теперь — постараюсь! — поняв, что сказала достаточно, Дарла замолчала.

— У нас с тобой ещё младший имеется. Брат, — уточнила Ванесса. — Бобу нужен кто-то рядом. И ты...

— Пристраиваешь меня к брату? — младшая взглянула в глаза старшей сестре. — Понимаю, но... Вряд ли теперь я задержусь в родном селении. Увы... Тянет меня отсюда. Боюсь, что завтра... когда ты поговоришь с Явиком... Мы все поговорим... Многое, очень многое изменится. Для каждого из нас и для всех нас. Изменится. Должно измениться. Не может не измениться. — Дарла отошла от сестры. — Прости. Я пойду в дом... Холодно.

— Иди. — Джессика обернулась, проводила младшую сестру взглядом. Если Дарла что-то решила, возражать и препятствовать бесполезно. Хитрунья, она всё равно добьётся своего и сделает так, как только она хочет и так, как ей одной надо. Трудно ей будет. Младшая сестра. Приглядывала всегда за Бобом, но теперь... Теперь, похоже, и у неё впереди засветилась своя личная Дорога. Несколько часов — и столько изменений в жизни каждого из её семьи... Больших, крупных, ёмких изменений.

Джессика повернулась к калитке, замерла, вперив взгляд в чернеющее над головой небо. Задумалась. Да, возможно, она уснёт только под утро, но... теперь придётся часто недоспать. Очень часто. Потому что работы много. На всех хватит. Трудной, тяжёлой и необходимой работы. Как сказал Явик — для того, чтобы надежда стала фундаментом реальной скорой победы.

Мигель и маленькая азари Инори

Раз-два-три-четыре-пять. Удар! Мяч влетает в просвет между столбом — опорой мачты освещения и связи и забором соседского подворья. Мигель улыбается, догоняет мяч быстрой пробежкой, ударяет легко и свободно по шару, тускло светящемуся в полумраке ночной улицы и бежит следом за подпрыгивающим мячом. Четверть часа назад он закончил разговор с родителями. Может быть — не разговор, а монолог? Может быть. Всё равно. Сейчас ему необходимо погонять мяч. Тихо погонять, без особого шума. Ночь кругом, до рассвета, если считать по земному времени — несколько часов.

Спать не хочется совершенно. Да, пришлось долго сидеть за столом, хорошо ещё, что батареи инструментрона выдержали поддержку большого экрана — на средний домашние смотреть не согласились. 'Легенду' выучили едва ли не наизусть... А уж как смотрели на значки, усыпавшие территорию района... Заинтересовались. А Мигель всё острее понимал, продолжая рассказ о протеанском наследии, насколько же много вложил в него этот жукоподобный протеанин. Куда там прежним наставникам и педагогам — они и рядом не стояли по мастерству влияния на него — мальчишку-сорванца.

Да, он хочет стать великим футболистом. Нормальное мальчишеское желание. Да, он знает, что многие жители селения считают, что он и родился с футбольным мячом в руках. Но если придётся выбирать — игра или дело, то он теперь выберет дело. Протеанские артефакты — это дело. Настоящее, сложное, трудное дело. Нельзя допустить, чтобы они исчезали в частных коллекциях, становились предметом торгов и обменов. Артефакты такой мощной, могущественной расы надо изучать, их нужно делать доступными множеству людей и... не только людей.

Надо сделать всё, чтобы зачистить от артефактов башни... Такие великаны будут сметены ударами Жнецов с орбиты в первую очередь. Явик прав — башни теперь пострадают обязательно. Очень многие будут разрушены. Жаль, если вместе с башнями погибнут многие протеанские артефакты... В них столько важного и интересного! Явик не настаивает, он просто показывает, с чем могут быть связаны те или иные предметы протеанского наследия, а это... это же такая древность! И одновременно — это такое будущее! Уже сейчас взрослые преклоняются перед способностью Явика мыслеобразами за минуты пояснять то, что пояснить могут многосуточные лекции и стандартные показы на множестве экранов. А тут — несколько минут и всё понятно. Столько информации сразу попадает в память, в сознание, в саму суть человека. И — не только человека.

Мяч подпрыгивает и катится по щебёнке, шелестит боками, сверкает тусклым светом, помогая бегущему следом мальчику не терять себя из виду. Лёгкий удар. Ещё один — и мяч летит дальше. Вот и окраина селения... Щебёночная дорога уступает место просёлочной, колейной. Мяч взлетает вверх и... замирает.

Мигель пробегает ещё несколько метров, останавливается и оглядывается по сторонам. Вокруг — две почти непроницаемые стены из старых деревьев, стволы которых едва-едва выделяются во тьме. Мяч продолжает висеть, но Мигель не торопится бежать к нему. Можно спокойно подойти, руку протянуть и взять.

— Инори, я знаю, что это ты, — тихо говорит Мигель.

— Рада, что узнал, — из-за дерева, стоящего чуть впереди остальных на противоположной стороне просёлочной дороги, выходит маленькая азари. — Мяч можешь взять... Или мне тебе его подать? — улыбается озорница.

— Не надо, Ино. — Мигель подходит к мячу, и тот соскальзывает в подставленную ладонь. — Опять гуляешь одна?

— Да, — улыбается Инори. — Папа приезжает завтра утром. А мне... мне не спится. Вот и гуляю там, где потемнее и меньше тех, кто отвлекает.

— Опять биотикой занималась? — улыбается Мигель, крутя мяч на ладони.

— Куда же я денусь, — кивает маленькая азари. — Папа говорит, что расовую возможность и способность надо развить полностью. Я с ним согласна, потому и ищу место потемнее и посвободнее. Прогуляемся? — азари подходит к Мигелю, протягивает руку.

— Да, — кивает мальчик, понимая, что подружка сказала ему сейчас не всю правду о причине своего пребывания здесь, далеко за окраиной селений. — Прогуляемся, — он берёт деву-азари за руку, и они идут по дороге. Неспешно и спокойно.

Инори Т'Раино улыбается. Ей нравится идти рядом со своим другом. Её приёмный отец — человек-землянин Фрэнк Лестер — водитель-дальнобойщик. Завтра он приедет к своей дочери и жене. Приедет на несколько дней на своём тягаче. Поставит машину во дворе под навес и на несколько суток забудет про неё. Инори будет в восторге, ведь она привыкла и твёрдо знает — если папа дома, то он будет уделять максимум внимания своей дочери и жене. Да, своим азари. Своим красавицам.

Арнил Т'Раино — системный администратор поселения, отвечает за всю электронику в пределах территории посёлка и его окраины. Работы у неё всегда много, но... свою дочку она не ограничивает. Инори всего двенадцать лет, фактически она — ровесница Мигеля, но... возраст азари — это не возраст человека.

Инори... Иногда Мигелю кажется, что она младше его лет этак на шесть, а иногда — старше лет на десять. Конечно, азари для землян уже лет тридцать как не являются абсолютной экзотикой, но мальчик слишком хорошо помнит, как отец постоянно повторял ему: 'век живи — век учись'. Только так и не иначе. Потому... Благодаря Инори он многое теперь понимал об азари, а несколько суток назад в школе селения в расписании уроков появились занятия по истории и культуре этой расы. И ведёт эти занятия тоже азари — миссис Риста Т'Сагар. Раньше она работала в местной управе, а теперь вот, занялась преподаванием.

— Инори... Всё же тебе пора спать... — сказал Мигель.

Азари обернулась, посмотрела на спутника, зевнула, совершенно по-человечески прикрывая рот маленькой пухленькой ладошкой.

— Ты прав, Миге. Пора. И хочется... — не стала спорить Инори.

— Тогда... — бери мяч и давай я тебя подхвачу на руки...

— Согласна, Миг, — азари отпускает его руку, заключает мяч в биотический кокон и легко, почти бесшумно взлетает, используя биотику, на уровень плеч мальчика. Тот разводит руки и вот уже маленькая дева-азари уютно устроилась у него на руке, прижалась, обхватила ручками за шею. Мяч колышется где-то сзади, но ни по лопаткам, ни по плечам, ни по спине не бьёт. Как Инори умеет это делать? Мигель чётко и точно знал, что кроме Инори так никто из маленьких азари не может.

Дева прижалась к нему, доверчиво склонила голову на плечо, почти задремала. Мигель пошёл медленнее. Хорошо, что он встретил Инори недалеко от селения, а то... ускакала бы вприпрыжку дева за несколько десятков километров. Она уже не раз так делала. И каждый раз возвращалась. Сама возвращалась.

— Ты... хороший, Миге, — тихо шепчет Инори, не открывая глаз. — Мама говорит, что ты... не просто знаешь теперь историю нашей расы и нашу культуру, но и... понимаешь их очень глубоко. Для людей это — редкость. Я... рада, что ты такой... понимающий.

— Ино, ты спи... Мама, наверное, волнуется.

— Волнуется, — вздохнула дева. — Все мамы волнуются, — добавила она.

— Вот... А ты каждый раз упрыгиваешь за десятки километров, Ино... И заставляешь её ещё больше волноваться... — тихо сказал Мигель. — И зачем ты каждый раз так далеко уходишь...

— Миг, ты действительно хочешь это знать? — Инори повернула голову, устроив её поудобнее на плече мальчика.

— Хочу. Но если ты не хочешь — можешь не говорить...

— Сложно это пояснить, Миге. Вот ты появился на той дороге... вроде и недалеко ушёл от селения, а я... хоть и решила пойти дальше, но... мне расхотелось. Я что-то такое чувствовала... сложное, тяжёлое. Не вовне, внутри самой себя. Как вы, люди, говорите, в своей сути. Это не боязнь, нет, точнее... — Инори запнулась, помолчала несколько секунд. — Мне... мне надо было о многом подумать... Я... я снова вспомнила отца... Очень хорошо вспомнила. Так вспомнила, словно он... словно он рядом со мной и я его удивительно полно и чётко ощутила. Не увидела, только ощутила. Несколько земных дней тому назад. А потом... потом он приходил ко мне... Или, может быть, приходил в мою память, в моё сознание. Приходил почти каждый день... И мы говорили... Только говорили. Сначала мне было сложно слышать его, вокруг было слишком много шума, а потом... потом я неожиданно вышла в очередной раз далеко за пределы селения. И мне стало легче, я чётче и полнее услышала своего отца... С тех пор... я стараюсь уйти подальше от населённых мест. Даже от хуторов. А таких мест, к сожалению, в нашем районе... не так много. — Инори помолчала ещё несколько секунд, то ли собираясь с мыслями, то ли собираясь с силами. — Он говорит со мной. Говорит как в далёком моём младенчестве... Говорит о многом... И я чувствую, как... взрослею. Очень быстро и полно взрослею. Не знаю, как это пояснить... Но... с того первого разговора с отцом... я многое поняла. А потом... когда услышала о протеанине Явике... Я заинтересовалась протеанами... И поняла, что то, что со мной временами происходит, это общение с отцом... не является болезнью. Это — не болезнь... Мы далеко не полностью знаем самих себя, свою внутреннюю суть, свою душу. Я спрашивала отца... И он мне отвечал... Отвечал честно, прямо, точно, развёрнуто... Мама... Я знаю, она чувствует, что я как-то... тесно связана с папой. Потому не удивляется уж очень сильно моим 'самоволкам'. Я действительно не знаю, когда в следующий раз услышу отца... — она помедлила. — Миг... Явик действительно придёт к тебе и твоим родителям?

— Да, — не стал скрывать от маленькой подружки Мигель. В селении спрятаться и что-либо скрыть очень трудно. Гораздо труднее и сложнее, чем в городе.

— Вот. Я бы хотела... встретиться и пообщаться с ним... Знаю, мама беспокоится о причинах моих 'самоволок'. Подозреваю, что она 'примерила' несколько сотен причин и пока ещё... не знаю, к счастью или — к сожалению, не приблизилась к пониманию истинной причины. Я сама не знаю, почему теперь так точно и чётко слышу отца и почему так полно могу с ним общаться. Уверена, что я не больна. Это... это просто то, что скрыто во многих из нас. Мама как-то обмолвилась, что я была 'папиной дочкой'. И теперь я думаю, что в этом... слишком много правды.

— Ладно. — Мигель вошёл в пределы селения, ступил на дорогу. Машин вечером здесь проезжает очень мало — хорошо, если одна за несколько часов, да и то двигатель стрекочет еле-еле слышно.

Азари-дева пригрелась на руках, дышала ровно, дремала.

— Мигель, — у открытой калитки стояла высокая и красивая азари-матрона. — Рада тебя видеть, — она перевела взгляд с мальчика на дочку. — Спасибо, что нашёл и принёс Инори, — она осторожно и бережно подхватила деву-азари на руки, погасила биотический кокон вокруг мяча. Мигель успел подхватить мяч, прижал его локтем к боку. — Проходи. Я сейчас уложу Ино в постель и налью тебе чаю.

— Спасибо, миссис Т'Раино. — Мигель закрывает калитку на защёлку, идёт по едва светящейся дорожке к одноэтажному дому, поднимается на крыльцо, проходит через веранду, входит в прихожую. Да, мама Инори давным-двно разрешила ему называть её 'тётей Арнил', но никогда не обижалась, если он предпочитал обращаться к ней официально, по фамилии с непременным добавлением привычного для землян словесного обозначения-титула замужней женщины.

Пройдя в холл, Мигель остановился, оглядываясь вокруг. Всё обычно. Задумавшись о том, что ему сказала Инори, мальчик и не заметил, как вернулась матрона.

— Садись, будем пить чай,— просто и тихо сказала она. — Инори просила передать, что благодарна тебе, Мигель. За всё,— азари налила кипяток из чайника в две чашки, села за стол. — Садись, садись. Вижу, ты хочешь что-то сказать.

— Да,— не стал отрицать очевидного Мигель. — Инори знает, что завтра я и мои друзья встречаемся с Явиком. Он специально придёт сюда, в селение.

— Инори сказала, что почувствовала Явика. Протеанин сейчас сидит у озера. Там есть кустарник. Многолетний. Кусты высотой полтора метра.

— Знаю,— подтвердил мальчик, легко представив себе это место. — Значит, он не ушёл к фрегату.

— Инори уточнила, что Явик... как она это назвала... Медитирует.

— Да, это он может. Одновременно и отдыхает и работает,— подтвердил Мигель.

— Удивлён? — матрона отхлебнула ароматный травяной чай.

— Немного,— не стал отрицать Мигель, тоже подняв чашку и поднеся её к губам... — Я помню, что протеане... очень повлияли на вашу расу.

— Очень,— вздохнула миссис Т'Раино. — Мы уж и не думали, что когда-нибудь снова увидим их вот так... живыми.

— Их? — Мигель поставил чашку на блюдце. — Он же один! Единственный выживший.

— У тебя никогда не было ощущения, что он... не единственный выживший? — спросила матрона, беря с блюдца чайную ложечку и опуская её в чашку. Размешивая чай, азари продолжала внимательно смотреть на мальчика, словно ожидая ответа. Не простого, а очень важного для себя.

— Н-нет,— выдавил из себя Мигель. — Хотя... Если Явик сумел вот так повлиять на тех, кто... пытается заработать на протеанском наследии... Вы правы, в одиночку... это сделать очень трудно. Почти невозможно. Но... всё равно, это не доказывает, что он выжил не один!

— Хорошо,— не стала спорить миссис Т'Раино. — Может быть, дело обстоит именно так, как ты и говоришь. Инори... я бы сказала, что она раньше была... обычной, а сейчас... сейчас я понимаю, что многого не замечала. Может быть, просто не хотела замечать. Она — очень необычная... И не только потому, что она — моя родная дочь. Нет, не только поэтому. Я тут в свободное от сеансов работы время просмотрела нашу генеалогию, о многом передумала... Об очень многом, — повторила матрона. — Вспомнила, как общалась с матриархом Бенезией. И... поняла, что вероятнее всего, Инори... несёт в себе что-то очень необычное. То, что только сейчас начинает проявляться в ней, выходить наружу. Скажи...

— Если вы о том, что успела сказать мне Ино... — Мигель помедлил... То... Ей эти длительные и далёкие 'самоволки', как она это называет... Нужны для... раздумий. Она страдает от 'давления', которое ощущает здесь, в селении. Её тогда начинает страшить, что вокруг — много разумных, да ещё, как я понимаю, и электромагнитный фон... Ей всего двенадцать лет, но я... я понимаю, что её двенадцать лет — это... это не мои двенадцать лет. — Мигель замолчал на несколько секунд. Азари тихо, не касаясь ложкой стенок чашки, помешивала чай, держа чашку на весу. — Не знаю, как и сказать, но... Я читал в Интернете, что... было такое у людей, у землян... Дело в том, что Ино... несёт в себе память отца. Может быть — даже слепок его личности. Она не видит его вовне, нет. Она может с ним говорить, она слышит его голос, она может задавать ему самые разные вопросы и получать на них ответы. Думаю, что ей это очень помогает жить, но одновременно... Для общения с отцом, для того, чтобы его лучше слышать, а может быть — даже лучше понимать, ей необходимо максимально удалиться от населённых мест. Не изолироваться, нет... Она хочет чувствовать вокруг себя чистое, свободное, мягкое пространство. Я не знаю, мне просто кажется, что именно так эту потребность, которую Ино испытывает в такие моменты, следует определить. Инори... нравится это общение. Она рада, что не чувствует себя полусиротой. — Мигель посмотрел на сидевшую напротив азари. — Нет, она счастлива, что у неё есть отец...

— Отчим, — тихо сказала, уточняя, матрона.

— Пусть так. Но она его тоже очень любит. И всё же... Я сам не знаю, почему мне хочется это определить, но, наверное, кровное родство — это более тесная и глубокая связь. Сейчас, когда впереди война со Жнецами...

— Ты прав, — вздохнула азари. — Многое проявляется. Очень многое, — она поставила чашку на блюдце, долила кипяток, взяла с 'розетки' кусочек какой-то азарийской сладости. — Ты ешь, ешь, не надо пить одну только воду, Мигель.

— Спасибо, — мальчик потянулся к 'этажерке' с вафлями, взял пластинку, откусил кусочек.

— И она хочет поговорить с Явиком? — спросила азари.

— Да. — Мигель понимал и интерес, и простое любопытство матери Инори, но колебался, правильно ли он сделал, что вот так просто и быстро рассказал о том, о чём ему рассказала совсем недавно Инори. Нет, конечно, она явно не говорила ему о том, что это нельзя рассказывать матери, но...

— Миге! — послышался голос Инори и дева-азари вбежала в комнату. Мигель едва успел подхватить её на руки и посадить к себе на колени. Она обняла мальчика. — Мам, я всё слышала. — Инори повернулась к матери, но не расцепила кольца своих ручонок. — Мигель правильно всё тебе рассказал! Я ему не запрещала рассказывать. И он правильно всё сделал, — она увидела вафли. — Мам... можно?

— Можно, — усмехнулась широкой и доброй улыбкой азари-матрона. — Бери, угощайся. Всё равно ведь спать не будешь.

— Не-а, — совершенно по-человечески сказала, так приятно растягивая слоги, Инори. — Не буду. Ведь Мигель рядом... Я посижу?

— Посиди, посиди. Только... — азари-матрона взглянула на гостя. — Мигелю ведь...

— Нет, мне не тяжело. — Мигель мотнул отрицательно головой. — Совсем не тяжело, — подтвердил он, устраивая Инори поудобнее у себя на коленях. — А тебе удобно? — он посмотрел на маленькую азари.

— Удобно, Миг, удобно, — весело улыбнувшись, прозвенела Инори, откусывая кусочек вафли. — Мам... Если Явик завтра придёт к Мигелю и его родителям... Можно, я тоже пойду? Ненадо-о-лго, — дева-азари просительно заглянула в материнские глаза.

— Ну что с тобой поделать, Ино?! Ты ведь убедить всех, кого захочешь — можешь, — улыбнулась матрона. — Разрешаю, — она услышала звонок инструментрона, взглянула на экранчик. — О, Мигель, это твои родители. Будешь говорить?

— Да, — мальчик подождал, пока хозяйка 'перебросит' звонок на его инструментрон. — Мам, я в порядке. Да, Инори и её мама — рядом. Пьём чай с вафлями. И говорим. Да, буду скоро. Нет, я далеко от селения не уходил, Инори встретил и вернулся. Всё будет хорошо, мам, не волнуйся, — он свернул экранчик, погасил интерфейс инструментрона. — Простите.

— Не извиняйся, — мягко и тихо ответила матрона. — Это — твои родители. Они — волнуются. Ждут. Беспокоятся. Пойдёшь?

— Да. — Мигель отодвинул блюдце с чашкой, посмотрел на поднявшую голову Инори. — Ино...

— Миг, — дева-азари обняла мальчика, прижалась к нему. — Я... я понимаю... Можно тебя проводить?

— Если мама разрешит. — Мигель взглянул на матрону. Та кивнула. — Сама спроси.

— Мам. — Инори обернулась к матери. — Разреши, пожалуйста. Я только до калитки. Обещаю — потом — сразу в постель.

— Ну, если ты обещала в присутствии Мигеля... Знаю, выполнишь, — без улыбки ответила азари. — Иди. Только...

— Понимаю, мам. — Инори расцепила кольцо своих рук, слезла с коленей Мигеля, метнулась в прихожую, вернулась через минуту замотанная в платок. — Так пойдёт?

— Пойдёт, пойдёт, — азари посмотрела на Мигеля, встававшего со стула. — Мигель... Спасибо тебе. За всё.

— Вам спасибо, миссис Т'Раино, — мальчик взял Инори за руку и вышел с ней в прихожую. Хлопнула дверь.

— Мигель. — Инори остановилась у калитки. — Спасибо тебе. За всё. От меня. И... пожалуйста... Я очень хочу пообщаться с Явиком. Помоги мне, хорошо?

— Хорошо. — Мигель переступил через порог калитки, обернулся. Инори, кутаясь в платок, стояла на дорожке и смотрела, смотрела на него. Её голубые глаза сверкали в полумраке сада как два высококлассных бриллианта. Калитка медленно закрылась, и Мигель пошёл по дороге, чувствуя приятную тяжесть мяча под локтем.

Как он дошёл до ограды родного дома — он и сам не заметил. Калитка была приоткрыта, он вошёл, закрыл за собой створку, включил защёлку и вдруг понял... Инори на него так смотрела... Не просто как на приятеля, не просто как на друга. А как на очень близкого друга...

Обернувшись к калитке, Мигель хотел было вернуться, но... в этот момент завибрировал наручный инструментрон. Пришло сообщение от Джессики. Она просила придти к ней завтра домой. Там должна была состояться встреча с Явиком. Ванесса и Луис были уже оповещены. Явик дал своё согласие.

Гася экран инструментрона, Мигель почувствовал на своём плече руку отца.

— Ванесса и нам звонила. Мы пойдём вместе с тобой. Согласен?

— Конечно, пап. А мама? — спросил мальчик.

— Я тоже пойду. — Мигель почувствовал, как тёплые и мягкие мамины руки обнимают его, а папа берёт мяч, чтобы сын мог обнять маму. — Ванесса со мной говорила. Я согласна.

— Идёмте в дом, — сказал папа. — Идёмте, пока ещё можно поспать.

Луис. Подготовка к встрече с Явиком

Разговор с родителями у Луиса получился — лучшего и желать сложно. Они и раньше спокойно и одобрительно относились к его увлечению компьютерами и соответствующей техникой и технологиями, а в этот раз... Он чувствовал, что вышел на какой-то новый, ранее ему самому не ведомый уровень мастерства.

Началось всё обычно. Придя в дом, он поел — куда же голодным такое дело проворачивать? — потом поговорил с двумя младшими и одной старшей сестрой — хохотушки и болтушки его давным-давно не напрягали и не раздражали — девочки же, как им быть другими-то? — и вошёл в холл большого семейного двухэтажного дома. Сёстры и родители собрались за столом, подождали, пока Луис настроит инструментрон и включит экраны, размещённые на стенах, а потом...

Потом Луис ощутил, что он точно знает, как и что говорить. Нет, никто ему не указывал, что именно так и следует говорить, никто не лишал его права выбора. Да и техника вела себя нормально, никаких ожидаемых Луисом 'супер-пупер-протеанских' штучек не было проявлено нигде.

Обычная карта. Да, та самая, не слишком актуальная, не слишком точная. Рассказывая, Луис чувствовал, что родителям и сёстрам не нужны эти точность и актуальность — они даже лучше воспринимали сказанное и показанное, когда не обращали на это никакого внимания.

Монолог затянулся на несколько часов и Луис с удивлением не раз отметил, что он совершенно не устал. Было такое ощущение, словно он встал на гребень и волна сама несёт его в нужном направлении, а он только чуть-чуть подправляет общий вектор.

Никакого насилия, но... Может быть, Явик действительно не только говорил им четверым тогда, а и передавал богатую коллекцию мыслеобразов? Может быть. И вполне могло быть что-то ещё кроме сказанного неподражаемым 'протеанским' голосом и представленного в закрепившихся в памяти, сознании, а возможно — даже в подсознании, мыслеобразах.

Мама и папа... Да, они знали Луиса очень хорошо. Единственного сына. Слушали очень внимательно, изучили карту, её 'легенду'. Вопросов не задавали. Не потому, что им было не интересно то, что рассказывает сын, а потому, что он рассказывал очень понятно и чётко. Неправду говорят те, кто считает, что дети не могут на равных общаться с родителями. Могут дети на равных с родителями общаться! Могут! Только для этого и дети, и их родители должны... подготовиться.

Работа с протеанскими артефактами... Она важна и необходима, особенно сейчас, когда протеане перестали считаться вымершей расой. Явик... он успел настолько плотно, полно и существенно повлиять на иденцев... Нет, он не лез на ближайшую трибуну, не произносил никаких зажигательных речей, не обещал золотые горы, сладкие берега и кисельные реки. Нет. Он говорил, что впереди — огромная, сложная и страшная опасность. Имя этой опасности — Жнецы. Полумашины. С машинами — гетами... тоже не всё так однозначно, а уж с полумашинами... Наверное, их тоже можно победить, но... К этой победе необходимо будет хорошо и полно подготовиться. И готовиться необходимо уже сейчас. Как оказалось, не только взрослым, но и детям. Потому что в будущем противостоянии не будет тыла. Все разумные органики будут воевать. Так или иначе, но — воевать. Как говорили и писали имперцы-земляне? 'Всё — для фронта, всё — для победы'. Краткий призыв, лозунг, но — сколько в нём сложного и важного смысла! Явик как никто знал, что такое война со Жнецами.

Не так давно по каналам планетного Интернета прошла серия видеороликов, запечатлевших адаптированный вариант 'послания протеан'. Того самого послания, которое было заключено в протеанском Маяке. Теперь Луис знал, что этот Маяк намеревался забрать Жнец. И этот же Маяк было приказано доставить на Цитадель экипажу фрегата-прототипа 'Нормандия'. Вот такое вот совпадение и Луис, проводивший много времени перед экранами с 'картинками' планетного Интернета, не мог бы сказать, что оно уж очень уникально. Было известно, что Маяк погружен на борт фрегата-прототипа, но...

Появление Явика-протеанина со всей определённостью доказало, что Советники Маяк не получат точно так же, как не получил его и Жнец, который приложил для захвата протеанского средства межзвёздной связи максимальные усилия, использовав даже подчинённых ему гетов. Планетный Интернет бурлил, и Луис это бурление наблюдал несколько иденских суток — теперь многие местные жители охотно высказывались на тему Жнецов и гетов, протеан и Советников Цитадели. Ролики, снимавшиеся как обычными гражданами Идена, так и сотрудниками корпораций и компаний, множились с конвейерной скоростью.

Спектр мнений был широчайшим. И в этом спектре всё отчётливее проступала тема войны. Не обычного межрасового конфликта, а именно галактической войны. Войны с внешним врагом. Для землян, выдержавших противостояние с турианской Иерархией, война с инопланетной расой не являлась чем-то необычным, но предстоящее Противостояние выходило далеко за привычные рамки. Пятьдесят тысяч лет не было такой войны. И вот теперь до неё осталось... Сколько точно осталось до 'первого выстрела', никто, к сожалению, а может быть, к счастью, сказать не мог.

Луис рассказывал и показывал на экране инструментрона, снятого с руки и уложенного на большой, 'обеденный' стол, где именно расположены наиболее ценные протеанские артефакты, которые предстояло 'четвёрке' и её помощникам изъять и передать в руки иденских учёных и музейщиков. Именно так. Оставив ни с чем 'чёрных археологов', копателей, посредников, перекупщиков, курьеров и всех других, кто видел в этих 'вещицах' только средство денежного обогащения. Да, валюта была единой — те самые кредиты, но... Кроме общегалактической валюты люди продолжали пользоваться своими планетными и системными валютами — как в электронной, так и в материальной форме. То же самое делали и многие другие расы — сейчас не было нужды заострять на этом внимание.

А пока... Пока нужно было сделать всё, чтобы зачистить протеанские башни от протеанских артефактов. В первую очередь — эти многоэтажные и многоуровневые колоссы. Затем, а точнее — одновременно, следовало зачистить места скопления наиболее ценных артефактов и обеспечить их перевозку и передачу в руки учёных и музейщиков. Да, может быть и опасно концентрировать такое количество ценнейших артефактов в нескольких местах на планете, но... Это гораздо лучше, чем терять десятки и сотни, а может быть — и тысячи артефактов, которые будут продолжать пытаться изъять и скрыть в частных коллекциях и тем более — вывезти за пределы Идена 'коммерсанты от археологии', убеждённые в том, что 'хотя шедевры и бесценны, всему на свете есть цена'. Цена-то, может быть, действительно всему есть, но она очень часто выражается не исключительно в дензнаках.

Луис, владевший, как и все члены 'четвёрки' картой, постоянно актуализируемой Явиком, возможно, лучше других своих партнёров понимал, что объёмы предстоящей работы — запредельно большие. Да, может быть, Джессика, Ванесса и Мигель тоже знают о сложности предстоящей работы, но вот в цифрах... Луис это знал совершенно точно — он знает лучше их троих, но, конечно же, знает хуже, чем Явик. Ситуация постоянно меняется. Протеанин закрывает возможности вывоза артефактов за пределы Идена и скрытия их в частных коллекциях, а остальное... Остальное он передал 'четвёрке'.

Явик придёт завтра в полдень. А пока... Луис вспоминал своё 'сольное выступление' перед родителями и сёстрами. Они должны знать. Потому что это уже — не игра. Это — работа. Трудная, объёмная и сложная. Пусть уж лучше самые близкие люди знают о том, чем занят будет Луис в ближайшие несколько... недель, месяцев? Да хоть лет! Это же перспектива! И для взрослой жизни тут возможностей — очень много. Важных, интересных возможностей. Здесь уже схалтурить — не получится! Доверие единственного выжившего представителя Старшей Расы обмануть?! Нет, такого Луис не допустит.

Мальчик хорошо знал, что осуществлённые за несколько последних десятков часов многочисленные успешные задержания курьеров и челноков, ранее вывозивших многие протеанские артефакты с Идена почти 'по расписанию', это — не заслуга иденских полицейских и таможенников, а результат работы Явика. Какие уж он там средства и методы со способами применил для этого — Луис точно не знал, понимая, что для нынешних рас они недоступны не только для задействования, но и для понимания. А Явик... Объяснять он ничего не будет. Эти артефакты — наследие его расы. И протеанин — единственный полномочный владелец, хозяин и — распорядитель. Да разве дело только в задержаниях — массовых, к тому же — курьеров в космопортах и на грузовых портах планеты? А осуществлённые за последние несколько иденских суток многочисленные задержания — с последующими, подтверждёнными местными судами арестами — частных коллекционеров, ранее принимавших раз за разом в свои коллекции украденные 'чёрными копателями' протеанские артефакты? И не только ведь 'чёрные копатели' приложили к этому свои грязные руки! Важно ведь понимать, что само по себе коллекционирование — не порочно, но нельзя скрывать артефакты Старшей расы от всех остальных иденцев. Нельзя делать их предметами скрытого, корыстного обмена, тем более — продажи и перепродажи.

Карта... Луис понимал, что для её создания Явику пришлось очень напрячься. И её актуализация — причём достаточно частая — тоже дело не слишком простое. Да, выглядит эта карта просто, привычно для землян — обычное двумерное изображение. И, тем не менее, информация карты раз за разом охватывает всю планету. Как Явику удаётся физически контролировать размещение, нахождение и перемещение каждого мало-мальски значимого предмета, входящего в состав протеанского расового наследия — Луис не понимал, осознавая, что это вряд ли понятно и более опытным компьютерщикам и программистам. Карта жила, обновлялась, изменялась, доказывала, что протеанин взялся жёстко контролировать и направлять судьбу протеанских артефактов — всех сразу и каждого в отдельности. Наверное, когда 'Нормандия' покинет Иден, Явик займётся выявлением, а затем — обеспечением защиты предметов протеанского наследия на других планетах. Первым объектом приложения его усилий станет, безусловно, не планета, а станция Цитадель. Ох, не поздоровится тамошним барыгам... Не поздоровится — теперь в этом у Луиса не было сомнений.

Да, завтра ближе к полудню Явик обещал придти в посёлок для разговора с родителями всей 'четвёрки'. Хороший ход. Если уж он выбрал Луиса, Мигеля, Джессику и Ванессу в качестве своих помощников, если они сами захотели помочь Явику, то... Пусть родители будут спокойны и осведомлены.

Выключая экраны на стенах, Луис ожидал вопросов, но... их не последовало. Сёстры молчали, они даже не стали шушукаться между собой. Может быть, действительно Явик смог подготовить всю 'четвёрку' к таким 'сольным выступлениям', воспользовавшись своими расовыми возможностями? Очень даже может быть. И хорошо, что он вот так, не вмешиваясь прямо, помог детям сделать первые, традиционно — самые важные — шаги во взрослую жизнь. Где выбор и ответственность — всегда рядом и всегда взаимосвязаны.

Закрывая экран инструментрона, Луис обернулся, услышав за спиной шаги. К нему подходил отец. Он положил свою руку на плечо сына и другой рукой погладил его по макушке. Молча. Спокойно и очень тихо. Эта ласка столь много сказала Луису, что тот замер, а потом прижался к отцу, видя, как вставшие со своих кресел сёстры обступают маму, продолжавшую сидеть в удобном кресле.

Ему очень повезло с родителями. Они поддержали его интерес к компьютерам, к программированию, не стали пытаться что-либо навязывать, помогали ему покупать, а временами — и доставать нужные комплектующие. Луис отлично учился, особенно любил точные науки, физику, химию, астрономию. И знал, что это — его личный выбор, его жизнь, его судьба. Он здесь — полноправный хозяин, а родители... Родители всегда помогут. Они хорошо понимают своего единственного сына и всегда поддерживали и поддерживают его. Отец немногословен, хотя... говорить он умеет. Чётко, кратко, ясно и очень, очень понятно.

Пристёгивая инструментрон к запястью, Луис поднял голову, посмотрел на отца:

— Спасибо, папа, — сказал он, выключая маленький экранчик.

— Тебе спасибо, сын, — серьёзно и тихо ответил мужчина. — Хорошо, что рассказал и показал нам... очень многое.

— Явик придёт к полудню следующего земного дня. — Луис старался всегда уточнять, если говорил о времени суток — привык разделять иденский счёт времени и земной, закономерно более привычный. — Прости, — он почувствовал вибрацию инструментрона. — Пришло сообщение, — открыв маленький экранчик, Луис нажал несколько сенсоров на браслете. — Это от Джессики. Она сообщает, что Явик придёт к ней домой и просит, чтобы вы пришли вместе со мной в дом родителей Джесси. Она также пишет, что если сёстры захотят — они тоже могут придти.

— Обязательно придём, — мужчина обернулся к супруге. — Правда?

— Правда, правда, — кивнула женщина. — Луи, отпиши, что мы благодарим. И — мы придём. Обязательно придём, — добавила она, вставая с кресла. — Поблагодари.

— Обязательно, — тихо сказал Луис, набирая ответ на засветившейся виртуальной клавиатуре. — Отправил. Отметка о получении принята, — он погасил экранчик, выключил инструментрон. — Пап, мам... Мне надо... пройтись по посёлку... Подумать.

— Хорошо, Луис, — сказал отец. — Только... оденься потеплее. Ночи теперь холоднее стали.

— Сделаю, пап. — Луис вышел из комнаты, направляясь в прихожую. Здесь он открыл створку 'пенала', достал ветровку, надел её, застегнул 'липучки' и 'вжикнул' молнией, подняв застёжку до самой шеи.

Шаги младшей сестры — Сюзан — он услышал сразу.

Девочка подошла к брату, остановившемуся у зеркала и пригладившему вихры:

— Можно с тобой, Луи?

— Маме сказала? — привычно поинтересовался Луис.

— Да. Она знает. И не возражает, — ответила Сюзан.

— Хорошо, — он пошарил в пенале, достал вторую ветровку. — Вот, надень. Папа прав, становится прохладнее.

— А скоро... станет совсем холодно, — сказала Сюзан, натягивая ветровку и застёгивая молнию и липучки.

Луис в зеркальном отражении увидел, что она застегнула молнию почти полностью — до шеи. Он шагнул к двери, открыл створку, пропустил девочку вперёд, тихо закрыл дверь и сошёл по лестнице вниз, на садовую дорожку.

Сюзан, которую все домашние звали более просто — Сюзи или Сюз, была, как понимал Луис, права. Если Жнецы явятся к Идену, то они обратят самое пристальное внимание на климатические установки. Те самые, благодаря которым удалось 'спеленать' Жнеца. Если же отключить большинство из них — а в том, что их придётся отключать, Луис не сомневался — климат на Идене поменяется. Пусть ненамного и не в очень худшую сторону, но Сюзан права — будет холоднее. Если сейчас пятнадцать градусов выше нуля, то потом в это же время года... хорошо, если будет пять градусов Цельсия.

Открыв калитку, он подождал, пока порог подворья переступит сестрёнка, вышел следом, закрывая задвижку. Ночь вступила в свои права и теперь... Теперь предстояло пройтись по нескольким улицам. Да, многие писатели и сценаристы изображают компьютерщиков этакими прикованными к креслам рахитиками, дохляками, не способными выдержать большие физические нагрузки. Луис, когда ещё добивался понимания окончательности своего выбора, достиг успеха в переговорах с родителями только тогда, когда пообещал, что и про физкультуру, и про спорт и про прогулки не забудет никогда. И не просто пообещал, но и выполнял своё обещание. Не было ни дня, когда бы он не подвигался, не прогулялся по посёлку. Пройти десять или двадцать километров пешком для него теперь не составляло никакой проблемы. И не просто пройти, а с грузом. Бывало, что в качестве груза выступали сёстры: младшая — Сюзан и средняя — Бетани. Отец шутил, что Луис при необходимости спокойно смог бы нести и старшую — пятнадцатилетнюю Мэй, но пока что в этом, слава Богам и Богиням, не возникало необходимости.

Сюзан шла рядом, и Луис невольно подстраивался под её темп. Сюзан спокойно воспринимала это стремление брата и никогда не пыталась храбриться или, наоборот 'давить на жалость'. Она знала, что если потребуется — Луис возьмёт её на руки или посадит на плечи, как угодно, но она сможет отдохнуть от ходьбы, восстановить силы.

Тускловатое общее освещение улицы было привычным. Дорога — хорошо знакомой. Вокруг было спокойно. Вечер уже давно сдал своё 'боевое дежурство' ночи и теперь темнота и полумрак становились обычными. Да, они будут властвовать не восемь привычных для большинства людей часов, а больше тридцати, но... Всё равно, иденцы-люди старались жить в привычном двадцатичетырёхчасовом ритме, а значит, очень скоро улицы снова оживут — будут ездить машины, летать флайеры, ходить люди, бегать дети. Жизнь продолжается.

Надолго ли?!... Впереди такая война... Луис теперь часто смотрел сохранённую на планетных 'зеркалах' Экстранета земную кинохронику. Первая, вторая, третья мировые войны, множество локальных и региональных конфликтов. Даже если сложить их все... они не способны, как был убеждён мальчик, приблизиться к масштабу и глубине предстоящего противостояния. Одно дело, когда в результате столкновения стоит вопрос о захвате территорий и ресурсов и совершенно другое, когда одна сторона хочет только одного — тотального уничтожения живой силы оппонента. И военнослужащих, и ополченцев, и гражданских. Всех разумных органиков.

Сюзи шла не спеша, но и не заставляла брата идти слишком уж медленно. Старалась 'согласоваться' и продолжала молчать, не решаясь первой начать разговор. Да, возможно, девочек считают болтушками и хохотушками, но на самом деле все девочки — разные. И по-разному ведут себя в разных обстоятельствах.

— Лу... Ты... ведь не останешься надолго в посёлке? — спросила Сюзан, остановившись у перекрёстка.

— Наверное, нет, — ответил Луис, подходя к краю тротуара. — Далеко не всегда удастся помочь Джессике, Ванессе, Мигелю... дистанционно. Уверен, что часто придётся помогать им... находясь рядом с ними.

— А как же Софи? Ты ... — Сюзан посмотрела на брата, шагнувшего на дорогу и намеревавшегося свернуть в переулок.

— Завтра после разговора с Явиком... многое станет яснее, Сю, — ответил Луис. — Тогда я... постараюсь встретиться с Софи и пояснить ей... очень многое. А пока...

— Ты прав... Пока не нужно. Волноваться Софи будет. Она уже сейчас волнуется. — Сюзан, как всегда, была 'в курсе' взаимоотношений брата с девочками и могла очень точно и чётко предсказать поведение его подруг в самых разных ситуациях.

— Знаю, что волнуется, — кивнул Луис, ступая на тротуар и сворачивая в переулок. Дорога осталась позади, здесь было темнее, чем на одной из основных улиц селения, но страшно не становилось. Вокруг всё было привычно и пока ничего не указывало на какие-нибудь опасности.

— Уверена, что действительно знаешь, Лу, — одобрительно сказала Сюзан. — И всё же... Ты не особо затягивай с разговором. А то... сам понимаешь...

— Понимаю. — Луис посмотрел чуть вверх, взгляд коснулся плафона на мачте уличного освещения. — Хорошо. Так и сделаю. Надо бы сегодня ещё 'походный комплект' составить и подготовить.

— Я тебе помогу, Лу, — сказала Сюзан.

Вот она вся здесь. Готовая придти на помощь брату всегда и везде. Не обращавшая тогда внимания ни на свой возраст, ни на то, что она девочка, ни на то, что она — совершенно не технарь. Сюзан не была и чистым гуманитарием, но... Если брату требовалась помощь — она всегда первая откликалась, не задавала лишних и глупых вопросов типа 'А не нужно ли тебе помочь, братик?', просто 'подключалась' и делала то, что могла и умела. А умела и могла она очень много.

— Спасибо, Сюз. Если что — я попрошу тебя.

— И я тебе с радостью всегда помогу, Лу! — ответила сестрёнка. — Только... Ты Бетани не отставляй в сторону... Она начинает злиться, если ты пытаешься её 'отодвинуть'.

— У Беты будут свои проблемы, Сюз. — Луис никогда не общался с младшей сестрой посредством 'сюсюкания'. — А у Мэй — тем более. Мэй надо будет помочь маме, а Бетани — помочь отцу. Сейчас это яснее, чем когда-либо раньше, — вздохнул он. — Успеть бы, — он остановился перед пешеходным переходом — впереди была площадь, одна из нескольких площадей в небольшом посёлке.

— Тогда я... я помогу тебе, Лу. Родителей сестрички подстрахуют, а я — тебя... Только не надо меня отодвигать, Луис. Не надо! — повторила Сюзан, подняв голову и вперив свой прямой и мягкий взгляд в глаза брата. — Так уж вышло, что я — рядом с тобой.

— Ты — рядом со всеми нами, Сюз, — ответил Луис, беря сестру за руку. Хоть и ночное время, но — площадь и машина может появиться с любого из четырёх 'направлений'. Сюзанна шагнула на дорогу следом за братом, спокойно и неспешно дошла до другого тротуара, остановилась, огляделась.

— Устала? — спросил Луис, поворачиваясь к сестре. Не ожидая от неё ответа, он подхватил Сюзан на руки, дал ей обнять себя за шею и пошёл по тротуару.

— Лу... Ты не торопись домой, — тихо сказала Сюзанна. — И меня не надо носить... долго, — она искоса взглянула на экранчик своего инструментрона. — Давай дойдём до вон того перекрёстка, — она на несколько секунд расцепила кольцо своих рук, указывая направление, затем снова обняла брата. — И там решим, куда идти дальше.

— Хорошо. — Луис дал возможность сестре устроиться поудобнее и зашагал по тротуару. Он любил носить сестёр на руках, ему это было привычно и даже, как он понимал, необходимо. Чувствуешь себя не только физически, но и нравственно и морально сильным. И... чистым.

Сюзан задремала, склонив голову на плечо брата. Луис чувствовал её дыхание — ровное, спокойное. Удивительным образом оно успокаивало и его самого. Сестра дремлет, отдыхает, расслабляется и ему спокойнее. Она — рядом. Доверяет, верит и уверена в нём, своём единственном брате.

Сколько же семей пострадают с первых секунд Противостояния? Много, очень много. Будут гибнуть матери и отцы, сёстры и братья, дочери и сыновья, дедушки и бабушки. Сложно даже перечислить все ступени родства, но потери будут — огромные. Другая война. Совершенно другая. Пока что вокруг — мир, но это... очень ненадолго. Может быть, хорошо, что пока не знаешь, когда мир окончательно сменится войной. Тяжёлое, очень трудное это знание.

Сейчас Луису, как компьютерщику, очень хорошо известно, насколько активизировалась подготовка к войне. Иден вооружается, приспосабливается к военному ритму. Идёт скрытая, а кое-где — явная мобилизация. Явик, конечно, может воспринимать эти приготовления по-своему, но... Главное — выстоять, главное — выдержать удары, а потом... потом научиться отвечать ударом на удар. Как в известной имперской песне? 'При каждой неудаче — давать умейте сдачи. Иначе вам удачи — не видать'. Просто, чётко и очень ёмко. Почти лозунг. Много будет вывешено патриотических плакатов, очень много. Вот на этих столбах, вот на этих гидрантах, на стенах остановочных павильонов. Везде, где плакат увидят, где он сыграет свою роль, выполнит свою функцию.

Шипанув тормозами, с идущим по тротуару мальчиком поравнялся рейсовый пассбус. Выглянувший водитель увидел спящую на руках у пешехода девочку, провёл машину чуть вперёд, остановил пассбус и открыл двери.

— Луис, — позвал он тихо, почти шёпотом.

— А, дядя Майки, — мальчик повернул голову, встретился взглядом с водителем. — Последний рейс? — негромко спросил он, взглянув на спящую сестру.

— Да, — ответил водитель. — На эти сутки — последний. Давай, залезай. Пусть Сюзи отдохнёт на мягком сиденье. Поедем медленно, окна открыты, а то душно и жарко сегодня как-то.

— Многие говорят, что... — ещё раз взглянув на спящую сестру, Луис решительно шагнул к передним дверям, стал подниматься по ступеням, вошёл в салон.

— Да, многие пассажиры говорили, что прохладно. Не по сезону как-то прохладно, — согласился Майкл, закрывая двери и плавно трогая машину с места. Луис успел сесть на полумягкое сиденье, но сестру устроил на коленях — она не захотела садиться рядом, не стала расцеплять кольцо своих рук. Продолжала дремать. А может быть — даже спать. Дыхание девочки стало ещё более ровным, медленным.

Пассбус ехал по переулку, свернул налево, мерцнули софиты очередного остановочного павильона. На улицах — пусто. Большинство обитателей посёлка уже спят. Сейчас сон важен, ничего лучше не придумали люди для восстановления сил после трудового дня. Луис отметил, что Майкл ведёт машину по 'большому кругу'. Это разрешалось, может быть, кто-то из жителей припозднился.

Взглянув на экранчик наручного инструментрона, Луис посмотрел в окно. Да, 'большой круг'. Охватывает несколько маршрутов по посёлку. Пусть Майкл проедет, просмотрит. Вряд ли кто-то из местных жителей сейчас стоит на остановке, но... местная традиция требовала уточнить — всякое бывает. Сюзан спит, дышит ровно, спокойно. Наверное, видит сны. Салонные софиты пассбуса едва теплятся. Пусть сестра поспит, пусть ей не мешает яркий свет. Майкл рулит чётко, неспешно. Дорогу он выучил на память, может быть, и с закрытыми глазами проехал бы, да нельзя — правила запрещают такой экстрим. В пассбусе есть навигатор, есть автопилот, но местные водители обожают рулить вручную и начальство охотно поощряет их: поддерживать мастерство тоже надо и ручное управление — лучший способ, обеспечивающий прекрасные результаты.

Осторожно повернув голову, Луис видит крепления, которых раньше на стенах и на потолке пассбуса не было. Майкл, заметив интерес мальчика, тихо щёлкнул своим спикером и соединился с наушным спикером пассажира:

— Мы тоже готовимся, Луис. Маршруты, схемы, скоростные таблицы, хронометраж... Говорят, что и тоннели теперь многие откроют и в дальних и в ближних пещерах. Туда уже ушли группы военных и гражданских спелеологов и строителей. Мы готовимся, — повторил водитель. — А это... для носилок. Пассбус передан в резерв Медслужбы района. Другие пассбусы оборудуют для перевозки ополченцев и воинов-профессионалов, их лёгкого вооружения и боеприпасов. Теперь... — Майкл помедлил, — рулить вручную разрешают почти постоянно. А всё это техническое и технологическое великолепие... навигаторы, автопилоты... В резерве. Может быть, имперцы действительно правы в своём стремлении сохранить ручное управление везде и всюду? Хотя сложностей это стремление добавляет... — задумчиво сказал Майкл, притормаживая пассбус на повороте.

— Да, — согласился Луис. — Много сложностей, — взглянув в окно, мальчик встал с сиденья, стараясь не разбудить сестру. Сюзан не проснулась, только немного завозилась, когда мальчик шагнул к передним дверям. Пассбус остановился прямо у калитки, и Луис осторожно сошёл на тротуар. — Спасибо, дядя Майки! Успешного окончания смены вам. И — хорошего отдыха!

— Спасибо, Луис. — Майкл прощально взмахнул рукой, закрыл передние двери. Пассбус тихо тронулся с места, набирая скорость.

Шелестение двигателя быстро стихло, машина скрылась за поворотом, а Луис уже открывал калитку. Войдя в дом, он прошёл в комнаты, направляясь в детскую. Сюзан спала крепко и спокойно.

— Помочь, Луис? — подошла мама.

— Я хочу... — Луис взглядом указал на дверь детской

— Хорошо, — женщина кивнула, открыла створку.

Вдвоём они переодели Сюзан в пижаму. Вскоре девочка уже спала в своей кровати, укрытая мягким и тёплым одеялом.

Мама отошла к окну, оглянулась, увидела, как Луис поправляет одеяло. Сюзан спала всегда очень спокойно и тихо.

— Идём, Луис, — шёпотом сказала женщина. — До рассвета — не так уж и много времени.

Они вышли из детской, прошли на кухню.

— Подкрепись, — женщина указала рукой на поднос, стоящий на столике. — И — не забудь о чае. Вечер, — уточнила она, видя, как сын садится на табурет и пододвигает поднос, приступая к еде. — Обратно ехал с Майклом? Он опять 'большой круг' делал?

— Да. Его автобус передали медикам. — Луис откусил кусочек вафли, прожевал. — На улицах — пусто. Все — по домам сидят. Может, кто и в саду был, но я таких не видел. Сюзан... Она очень напряжена.

— Да, ты прав, — женщина села напротив сына за стол. — Сюзи нервничает. Да и Бета с Мэй тоже — не спокойны. Все сейчас... как 'на взводе'.

— Это ожидание... — Луис доел 'плитку' вафли, запил чаем, встал. — Мам, я пойду к себе, надо собраться. Пусть Сюзи спит. Проследи, чтобы она выспалась. А то когда придёт Явик... Она будет очень недовольна, что не смогла с ним пообщаться...

— Думаю, что тебе придётся придти к Джессике вместе со всеми сёстрами, Луис, — сказала женщина, вставая и прибирая на столе. — Лучше сделать так, чем как-то по-другому.

— Я тоже так думаю, мам. — Луис остановился у выхода из кухни, посмотрел на маму, вытиравшую руки полотенцем. — Спасибо, ма. Я — к себе.

— Иди, иди, — мягко сказала женщина. — Думаешь, что придётся обеспечивать... как это ты говоришь...

— Техническое сопровождение встречи, мам, — уточнил Луис. — Да, ты права. Потому мне и надо... подготовиться, — сын перешагнул порог кухни, ушёл по коридору в свою комнату.

Собирая ' большой походный комплект', Луис думал о том, что сказал ему дядя Майки, и что ему сказала Сюзи. Сомнений не осталось — впереди большая и очень трудная война со Жнецами. Один Жнец — и то вот уже, сколько разрушений причинил, а если сюда явятся пять или десять Жнецов... Хорошо, если к тому времени будет многое переведено на ручное управление. Автоматике тогда доверять нельзя будет — не заготовили ещё такие программы, чтобы нормально работали в условиях противостояния со Жнецами. Создавать и совершенствовать такие программы придётся уже во время противостояния, во время войны, а сейчас... разве что прорабатывать гипотетические варианты таких программ и соответствующего оборудования. Тоже — большая и сложная работа.

Несколько десятков минут — и кофры с аппаратурой были сложены на выключенную гравитележку. Если встреча с Явиком будет у Джессики в доме, то без такой тележки сложно будет перевезти все приборы и блоки в другой дом, а по линиям связи такое пускать — пока преждевременно. Выключив рубильники, Луис окинул критическим взглядом высившиеся на платформе кофры, после чего выскользнул за дверь — надо было принять душ и поскорее нырнуть в постель. До рассвета и в самом деле осталось мало времени, а утром будет ещё много дел.

Через несколько минут мальчик уже спал. В окне, полузакрытом занавеской, едва заметно блестели огни софитов уличного освещения. На Иден пришла ночь.

Утро следующего дня. Луис

Мягкий звук сигнала будильника проник сквозь пелену сна. Луис повернулся на другой бок, поудобнее устроился в кровати, сначала выпрямившись во весь рост, потом перевернувшись на правый бок и чуть взбив подушку. Как ни хотелось продолжать спать, надо было вставать. Бросив взгляд на окно, мальчик убедился, что за окном — обычная иденская ночь. Больше тридцати часов темноты.

'Надо вставать', — сказал себе Луис и откинул одеяло в сторону, садясь в кровати. На часах было восемь тридцать — обычное время подъёма, автоматика будильника сработала нормально. Сегодня был выходной день, первый из двух еженедельных, суббота.

Одевшись, Луис заправил постель, огляделся, включил рубильники и с удовольствием услышал тихий шелест разгоняющихся крыльчаток систем охлаждения. Да, были у него и компьютеры с водяным охлаждением и даже с газовым, но... он любил слышать именно звук вентиляторов. Древний способ поддержания безопасной для точной электроники температуры. Тихо выйдя из комнаты, Луис вошёл в ванную, почистил зубы, умылся, критически посмотрел на себя в большое зеркало над умывальником. Хоть и пришлось лечь сегодня достаточно поздно, сонливость не чувствовалась. Вроде бы выспался.

Вернувшись в комнату, Луис увидел чуть засветившиеся сигнальные софиты на пультах. Техника проснулась, вошла в рабочие режимы и теперь приступила к выполнению стандартных программ — копированию новых файлов, сортировке информации.

Задумчиво глядя на огоньки светодиодов, Луис и не заметил, как вошла мама. Только когда она положила руку ему на плечо, он обернулся.

— Доброе утро, мам.

— Доброе утро, Луис, — ответила женщина. — Давай в столовую, все уже собираются там. Надо позавтракать поплотнее.

— Сейчас, мам. Только проверю укладки и контейнеры с кофрами. — Луис шагнул к гравиплатформе.

— Хорошо, — женщина вышла, закрывая за собой дверь, а мальчик присел на корточки у блиноподобной платформы, включил наручный инструментрон и задал автоматике программу тестирования. Обзорную, простую. Не хотелось чувствовать себя глупо и беспомощно перед Явиком и своими друзьями.

Несколько минут — и он выпрямляется, отходит от платформы, выходит из своей комнаты, направляясь в большую комнату, часто выполнявшую функции то холла, то столовой, то танцзала. Папа и мама уже сидели за столом. Папа, как всегда за завтраком, читал со своего инструментрона 'новостные ленты'. Мама накладывала на тарелки порции, тихо беседуя со старшей дочерью, сидевшей рядом. Младшие, устроившись напротив родителей, шушукались, иногда смеялись — тихо-тихо, но спокойно и свободно. Хохотушки и болтушки. Наверное, обсуждают что-то своё. У них всегда тем для разговоров хватает.

— Мам, пап, сестрички! Доброе утро! — войдя в столовую, сказал Луис.

— Доброе утро, — отец оторвался от чтения новостной ленты, посмотрел на вошедшего сына. — Как спал?

— Спасибо, пап. Нормально. Выспался, — не стал обманывать отца мальчик, подходя к столу и садясь в свободное кресло. — Уже проверил 'складёшки'.

— Хорошо. Я вот тут прочёл на 'имперском зеркале' очень интересную пословицу, Луис. 'Оружие любит ласку, чистку и смазку'.

— Хорошая пословица. — Луис благодарно кивнул маме, пододвинувшей к нему тарелки и стакан с чаем. — Спасибо, мам. Доброе утро.

— Доброе утро, Луис, — женщина посмотрела на дочерей, уже орудовавших ложками и вилками. — Хорошо, что сегодня — выходной день.

— Угум. — Луис принялся за еду. Отсутствием аппетита он никогда не страдал, понимал, что для того, чтобы хорошо поработать, надо хорошо покушать.

Поглядывая на родителей, мальчик понимал, что они уже успели обсудить многое из услышанного вчера от сына. Да и сестрички, наверное, по своему обыкновению устроили 'мини-обсуждение'. Совсем скоро надо будет собираться, чтобы пойти к Джессике. Откусывая хлеб, Луис подумал, что ни он, ни Мигель не видят ничего предосудительного в том, что именно Джессика стала главой их небольшой группы. Да, она девочка, но иногда именно женский взгляд и знаменитая женская логика способны творить самые настоящие чудеса. А сейчас эти чудеса будут нужны особенно, ведь Явик не сможет остаться на Идене — его ждёт работа на Цитадели и на других планетах, куда, безусловно, отправится фрегат-прототип после непродолжительной стоянки у главной станции исследованной части галактики. Джесси вполне достойна быть руководителем их 'четвёрки', а Ванесса — её лучшая подружка — ей поможет. У каждого из них будут свои задачи, свои вопросы, свои проблемы. Очень, очень скоро придётся много ходить и ещё больше — ездить по району. И не только по району — по всей планете.

Автоматика, управлявшая домашними компьютерами, уже формировала отчёты о том, что произошло на Идене и в его окрестностях за первые ночные часы. Отпив чая, Луис посмотрел на зашушукавшихся сестёр, на маму, взглянувшую на экран мужниного инструментрона — папа по своему обыкновению обращал внимание подруги на наиболее интересные и важные новости.

— Вижу, что поели, — сказал отец. Давайте-ка соберёмся и подготовимся к встрече и к разговору с протеанином, — он встал, привычно беря на себя хлопоты по уборке со стола и мытью посуды. В выходные он этим занимался сам, давая возможность супруге переключиться на более приятные и интересные дела и заботы.

— Мам, пап, спасибо, — первой из-за стола выбралась Сюзан. Девочка подбежала к маме, обняла её, прижалась. Так она привыкла делать, ей нужно было пообниматься с мамой, ощутить её близко-близко от себя. Мама прижала дочку к себе и та восхищённо и благодарно на несколько минут замерла, застыла, закрыв глаза. — Мам, можно я пойду... к озеру?

— Можно, можно, Сюзи, — кивнула женщина. — Только...

— Понимаю, мам, — прозвенела Сюзан. — Всё будет хорошо. Я мешать никому не собираюсь, — она разомкнула объятия, отступила на шаг от мамы, повернулась и 'вымелась' из комнаты. Её шаги послышались из коридора, затем из прихожей, после чего тихо хлопнула входная дверь.

— Луис... — отец посмотрел на сына. — Я думаю, что Сюз...

— Да, пап. Она пошла к Явику, — подтвердил мальчик. — Не уверен, что это правильно и хорошо, но надеюсь, что воин древней расы поймёт её нетерпение... верно.

— Ты... — хотел что-то спросить отец, но в этот момент ожил наручный инструментрон Луиса. На маленьком экранчике прибора высветилось короткое сообщение.

Прочитав его, мальчик подошёл к отцу:

— Пап... Это от Софи. Я... я должен многое ей пояснить.

— Хорошо, сын. Ты прав, — мужчина встал, чуть склонился над стоящим перед ним мальчиком. — Иди.

— Спасибо, мам, пап. — Луис повернулся и вышел из комнаты.

— Он повзрослел, — тихо, так, чтобы услышал только супруг, сказала женщина. — Очень повзрослел.

— Возмужал, — согласно кивнул мужчина. — Теперь у него есть своя, совершенно взрослая жизнь. И Софи... Думаю, она его поймёт правильно. Давай перенесём посуду в кухню. И я приведу её в порядок?

— Давай, — женщина посмотрела, как мужчина уверенно и спокойно подхватывает два подноса, несёт в кухню, кладёт на кухонный рабочий стол. Струя воды — маленькая, несильная, ударила в первую тарелку. Ежедневный, обычный семейный ритуал.

Сюзан. Разговор с Инори-азари

Сюзан на несколько минут забежала в детскую, переоделась, схватила сумочку и вскоре уже шла по улице, направляясь к окраине поселения. У Луиса сегодня — сложный день. Очень сложный. От него на будущей встрече с Явиком многое зависит. Да, можно было бы положиться на возможности и способности протеанина, но... чего же тогда стоят люди, земляне? Явик ведь... он часто именует представителей нынешних рас — и не только людей, кстати, не иначе, как примитивами. Жестокое суждение, очень жестокое, но — часто справедливое. Если бы люди не были настолько пассивны, разобщены и поглощены мелочными вопросами и проблемами... Жнецы не смогли бы найти повода для проведения Жатвы. И вот теперь повод — найден. Луис — компьютерщик и ему хорошо известно, что люди слишком многое передоверили железнопластиковым и кремниевым мозгам электронно-вычислительных машин, всевозможным виртуальным, а теперь уже — и искусственным интеллектам. Достаточно передоверить кому-то — и ты уже не можешь рассчитывать на то, что всё будет сделано самым лучшим образом. Так что лучше... лучше самому. А люди... ленятся.

Думая обо всём этом, вертя 'картинку' в памяти и так, и этак, Сюзан миновала стеллу с ярким знаком-гербом и названием поселения, притормозила, огляделась. Впереди что-то вспыхивало голубоватым свечением. Дорога здесь делала поворот, и эти вспышки заставляли думать о потустороннем. Девочка усмехнулась своим страхам, попытавшимся было пролезть в сознание. Это не 'тёмные силы', это азари Инори прыгает с помощью биотических импульсов. На то, чтобы долго летать невысоко над землёй у неё пока что силёнок не хватает, да и умения маловато, а вот чтобы прыгать — и возможностей и способностей больше, чем достаточно.

Вспышки прекратились и Сюзан, свернув за поворот, увидела стоявшую на обочине маленькую деву-азари. Инори обернулась, улыбнулась и махнула ручонкой: дескать, подходи, подружка, вместе веселее идти. Сюзан не заставила себя долго ждать и вскоре почувствовала в своей руке руку Инори.

— Здравствуй, Ино, — поприветствовала подружку девочка.

— Здравствуй, Сюзи, — ответно прозвенела дева-азари. — Идём?

— Идём, — кивнула Сюзан. — Ты...

— К Явику, к Явику, — подтвердила догадку спутницы азари. — Знаю, он медитирует, но... уже ведь утро. И я думаю, что не буду стремиться вот так сразу подходить к нему. — Мне... надо будет переговорить с ним о... личном. Для меня — личном. Я даже маме не сказала всё... — извиняющийся взгляд азари коснулся глаз Сюзан.

— Я охотно подожду, пока Явик поговорит с тобой, Инори, — ответила девочка. — А потом мы вдвоём сопроводим протеанина к Джесси. Договорились?

— Договорились! — успокоившаяся дева сжала ладошку Сюзан чуть сильнее. — Я рада, что ты меня поняла, Сюз! Спасибо!

Морок медитационной настройки отступил, освобождая сознание, подсознание и тело. Явик не стал открывать глаза, не стал пока что двигаться. Несколько ночных часов он потратил на отслеживание ситуации с протеанскими артефактами, на внесение изменений в карты, переданные 'четвёрке' и на то, чтобы пообщаться с Таэлой и Тангрис, как часто говорили люди, 'по широкому кругу вопросов'.

Земляне бы сказали, что он совершенно не отдохнул, не восстановил сил, но... протеане потому и живут долго, что умеют хорошо владеть своим телом, сознанием, памятью и чувствами, умеют распараллеливать выполнение задач и осуществление многих процессов. Темнота вокруг протеанина не беспокоила — никого из разумных органиков в радиусе трёхсот метров не было, а те, что были дальше этого 'круга' не представляли ни угрозы, ни опасности. Да, он уже давно чувствовал идущих к нему азари и землянку, но... Это же — дети, а не взрослые. Любопытство, стремление подвигаться, уйти подальше от дома, поисследовать окружающий мир — всё это столь свойственно именно детям.

У Инори... есть потребность поговорить с ним. Дева-азари беспокоится, нервничает, потому что то, что в ней пробудилось... очень не свойственно другим азари. Сохраняя полную неподвижность, Явик обдумывал всё то, что ему за несколько часов удалось узнать об Инори и её 'проблеме'. Он знал и о том, что с Инори был рядом Мигель, и о том, что Инори посвятила Мигеля в суть своей 'проблемы'. Как бы маленькая дева-азари это не называла, она права: без должного влияния и без коррекции пробудившиеся возможности и способности очень серьёзно и быстро осложнят ей жизнь.

Продолжая размышлять об отдельных аспектах 'проблемы' Инори, Явик выводил из спящего состояния внутренние ресурсы — разговор предстоял пусть и не очень долгий, но за это время надо было сделать очень многое и постараться сделать это незаметно для Инори и Сюзан. Да, ему уже хорошо известно, что девочки хотят проводить протеанина в селение. Пусть. Вполне нормальное желание. Джессика... Хорошо, что она отоспалась, отдохнула, о многом смогла спокойно подумать. Да и остальные ребята тоже... смогли 'подзарядиться'.

Надо, чтобы Инори успокоилась. Её отчим, Фрэнк Лестер — хороший человек. Инори признала его не просто отцом — папой, но... Своего родного папу она не забыла и не забудет никогда. Земляне часто считают таких девочек 'папиными дочками', вкладывая в это понятие как сугубо отрицательный, так и сугубо положительный смысл.

Через несколько часов Фрэнк приедет в селение на своём тягаче. Заведёт машину во двор, закроет дверцу и — уделит максимум внимания жене и дочери. Так он сглаживает — и хорошо, кстати, сглаживает — всё то плохое, что порождают его длительные отлучки. Можно, конечно, считать автотранспорт некоторым анахронизмом, но... Лучше иметь выбор и не зацикливаться только на летающих машинах. Колёсные тоже очень важны. Может быть, Фрэнк вместе с супругой придёт к Джессике. Инори... будет рада видеть родителей вдвоём, будет рада тому, что они увидят, услышат и почувствуют что-то для себя важное и необходимое. Новое понимание. Новое осознание.

— Я чувствую, что он... он не спит, — сказала Инори, остановившись за роскошным высоким и широким кустом. — Глаз не открывает и... он уже давно знает о нас, Сюзи. Давай подождём?

— Давай, — согласилась девочка, присаживаясь на траву. — Ему есть о чём подумать... Нам — тоже.

— Меня вчера нашёл Мигель. Он решил погонять мяч, как обычно, знаешь... — сказала дева-азари. — А я... я упрыгала за несколько километров за околицу... Мне надо было снова поговорить с папой, — тихо добавила Инори. — Услышала шелест травы под мячом и шаги Мигеля...

— Как всегда, остановила мяч? — улыбнулась спутница.

— Да, Сюз, — не стала отрицать азари. — Но мяч я ему отдала!

— Не сомневаюсь, Ино, — тихо ответила девочка. — И...

— Он подхватил меня на руки. И я почувствовала себя такой... счастливой! Я успела поговорить с отцом и успела... побыть рядом с Мигелем. Он... он снова удивился, как это я так умею сделать, чтобы мяч не 'толкался'. Ему... ему это очень понравилось. Он принёс меня домой... передал маме... Я даже не проснулась, Сюз, представляешь!

— О, да, очень хорошо представляю, — улыбнулась Сюзан.

— Я... рассказала маме о Мигеле и о том, что произошло за эти несколько часов. Она была приятно удивлена и впечатлена, но для меня главное, что она снова меня очень глубоко и полно поняла! Мигель... он... он теперь так остро и чётко понимает азари... Другим мальчикам этому... к сожалению, конечно, но — учиться и учиться. Как это у Миге получается, я и сама не знаю... Но ведь получается же!... Мама от этого — в совершеннейшем восторге и она не ограничивает меня в общении с Мигелем.

— Ну... вы же — ровесники, Ино, — осторожно заметила Сюзан.

— Календарно — да, но... Мигель... Я это чувствую, он хорошо понимает, что мои двенадцать лет — это не всегда в точности его двенадцать лет, — вздохнула Инори. — Иногда, я... я не знаю, откуда я это знаю и почему понимаю, но он ясно чувствует, что я могу быть намного младше его, а могу быть... намного старше. И как он меня выдерживает такую? Сюз...

— Может, он просто... влюблён в тебя. Но боится признаться в этом? — сказала Сюзанна.

— Влюблён, — тихо повторила дева-азари. — Может быть... Он... не хочет мне... навязываться, не преследует меня, как некоторые другие мальчики...

— Ну, Ино, тебя попреследуешь... — усмехнулась Сюзан. — Ты ведь биотикой любого — и даже нескольких — так отработаешь, что в больницу они загремят надолго и с гарантией...

— А вот Мигеля мне отшивать совершенно не хочется, — тихо, почти шёпотом сказала Инори... — Он — очень хороший. Очень! — повторила она.

— Хороший. Не спорю, — подтвердила Сюзан. — Хочет стать футболистом, причём — известным. А затем, возможно, и великим. А для этого... много усилий надо прилагать, — она помедлила. — Долго прилагать. Почти постоянно.

— Мальчишки... Они меняются... Иногда — даже очень сильно и глубоко меняются. И Мигель... он тоже изменится, уверена, но во многом, очень во многом... он останется прежним, — задумчиво сказала Инори.

— И после войны... он обязательно станет великим футболистом. А мы с тобой будем сидеть на трибуне, и орать во всё горло, поддерживая его, — сказала Сюзан. — Уверена, что он будет временами замечать нас... У футболистов, я знаю, очень чёткое восприятие окружающего пространства. И не только игрового поля. Не зря многие известные футболисты говорят, что играть при пустых трибунах — не могут физически.

— Когда будет играть Мигель, то пустых трибун, Сюзан, не будет. Я об этом позабочусь! — заявила Инори. — И — не только я.

— Удивляюсь, как ты спокойно относишься к неизбежной конкуренции, Ино, — без улыбки сказала девочка. — Другая бы...

— Ага. Слышала, читала: 'Пасть — порву, моргала — выколю'. Если будет нужно — я и это применю, но Мигель... Он при пустых трибунах играть не будет! Потому что он будет мастером, профессионалом. А на игру профессионалов будут ходить смотреть всегда и везде. И не только смотреть, но и сопереживать и поддерживать!

Сюзан смотрела на маленькую азари и дивилась её убеждённости, уверенности и точности суждений. Действительно, никогда не угадаешь, когда Инори столько лет, насколько она выглядит — те самые двенадцать, а когда она превращается в почти полную копию своей мамы — матроны.

Встреча азари Инори с Явиком. Общение и осознание

— Он открыл глаза, — прошептала Инори. — Идём, Сюз. Он смотрит... смотрит прямо на нас, — дева-азари вскочила на ноги, вышла из-за куста. — Мы здесь, Явик!

— Рад видеть вас, Инори, Сюзан, — протеанин жестом указал на место рядом с собой. — Присаживайтесь.

Азари и землянка уселись по бокам воина древней расы. Сюзан специально уступила Инори правую руку протеанина — пусть азари-дева получит максимум от общения со Старшей Расой. Если протеане действительно существенно повлияли на синекожих красоток, а у Сюзан в этом не было никаких сомнений, то... Явик вполне может помочь очень многим азари... откорректироваться, что ли.

Инори обхватила пальчиками один из пальцев правой руки протеанина и почувствовала, как собеседник... открывает перед ней цепочку мыслеобразов. Спокойных, приятных, мягких. Прикрыв глаза, маленькая азари привалилась к Явику и почувствовала себя в полной безопасности.

Протеанин... Да, он был страшен, непонятен, молчалив, резок в суждениях, строг... Но сейчас она чувствовала, что ей нет нужды опасаться, бояться или страхаться жукоподобного имперца. Благодаря маме Инори многое прочла о протеанах, их культуре, их жизни. И то, что было написано до того, как появился Явик, и то, что писали самые разные разумные органики сейчас. А протеане теперь вызывали самый неподдельный интерес. Потому многие разумные немало написали о протеанах. Часто — компиляции, часто — конспекты, но... главное, что писали, интересовались, думали.

Сюзан, сидевшая на траве слева от Явика, смотрела на Инори, на её счастливое, спокойное лицо, на прикрытые веками глаза и дивилась, насколько Явик может за очень короткое время измениться. Сейчас, рядом с маленькой девой-азари, он — не хищник, не воин, не страшный и непонятный, а потому — опасный жук. Он не утомляет Инори разговорами... Молчит. И, может быть, уже начал общаться с девой-азари мыслеобразами. Инори спокойна, она не дремлет, нет. Ни ей самой дремать не хочется, ни Явик не хочет вводить маленькую азари в дремотное состояние. Пусть дева азари пообщается с воином древней расы. Если Явик — единственный выживший протеанин, то... ему нужны те, кто понимает его очень глубоко, а Инори... она понимает его именно так. И будет понимать очень долго, потому что она — долгоживущая азари.

Инори блаженствовала. Да, жёсткий, твёрдый скафандр, но... Явик сумел сделать так, что ей, маленькой азари, было комфортно и удобно. А главное — он общался с ней безмолвно. Эмоциями, чувствами и... мыслеобразами. Ёмкими картинками с огромным смыслом. Он ничего не говорил вслух, но Инори понимала всё, что содержалось в этих мыслеобразах, всё до мельчайших деталей и подробностей. Она тоже молчала — не было нужды ничего говорить. И Явик слышал её, чувствовал, а главное — понимал. Она безмолвно рассказала ему о том, что с ней происходило последние сутки, о своих опасениях, что это всё же какие-то проявления болезни... Явик выслушал её, не перебил ни разу, не стал задавать никаких вопросов. А потом... она почувствовала, как внутри её что-то раскрылось. И волна тепла буквально накрыла её всю, с ног до головы. Приятная волна тепла... И боязнь, опасения, страхи по поводу своей 'инаковости' куда-то ушли. И больше, как ощущала Инори, не вернутся.

Явик помог ей. Очень помог. И теперь... теперь мама не будет беспокоиться о дочкиных страхах. Потому что никаких страхов не будет. Будет понимание. Которого раньше не было в таких объёмах и с такой глубиной. Не было. А теперь — будет.

Протеанин подхватил Инори на руки. Маленькая азари прижалась к грудным пластинам скафандра воина древней расы. Ей очень хорошо и спокойно. Спать... совершенно не хотелось. Сидеть на руке у протеанина было удобно. Минута — и на другой руке устраивается Сюзан. Девочки улыбнулись друг другу и на несколько секунд соединили ладошки своих рук.

Явик... Они и не заметили, как он ушёл от того кустарника. Шёл протеанин мягко, неспешно и очень уверенно. Продолжал молчать, но и Инори и Сюзанна понимали — он наблюдает за своими спутницами и... заботится о них обеих.

Возвращение отца Инори — Фрэнка в посёлок. Встреча с семьёй

Фрэнк Лестер обрадовался, увидев высвеченный фарами хорошо знакомый знак на въезде в селение. Теперь у него впереди — минимум три дня, которые он обязательно проведёт с семьёй — рядом со своими любимыми азари: женой и дочкой.

Синяя, высокая кабина 'Саны' позволяла видеть далеко, обзор через панорамное стекло был всегда прекрасным. Тягач, порыкивая мощным двигателем, скрытым за чёрно-серой облицовочной панелью, вкатился на улицы посёлка, привычно сбросил скорость до разрешённых тридцати километров в час. Скоро, совсем скоро Фрэнк увидит крышу своего семейного дома и, наверное, Арнил и Инори выйдут, как всегда, встретить своего мужа и папу к воротам.

Фрэнк не стал настаивать на том, чтобы Арнил приняла фамилию 'по мужу'. Что-то очень остро-понятное остановило его, не дало сделать такой шаг. И теперь он чувствовал, что поступил правильно. Арнил Т'Раино и Инори Т'Раино — его две самые любимые женщины. Да, азари, но — самые любимые и самые дорогие.

Выходной день. Народу на улицах побольше, машин — тоже, но против магистрального тягача любая легковушка — а таких в частном владении жителей посёлка большинство — букашкой не только кажется, но и является. Фрэнк — не сторонник доминирования на дороге без особой необходимости, особенно, если к тягачу не присоединён гружёный или пустой длинномерный — а других он, как водитель-профессионал, и не возит — прицеп. Сейчас его машина свободна от груза, потому вполне сойдёт за большую легковушку.

Поворот, ещё поворот, здесь налево, через два квартала — направо, две сотни с половиной метров и вот она, крыша его семейного дома. С высоты кабины она видна отлично. Одно из преимуществ тяжёлого магистрального тягача — высокая посадка водителя, позволяющая видеть далеко вперёд. Да и не только вперёд.

Порыкивая двигателем, тягач плавно подруливает к воротам и останавливается, пшикнув тормозами. Фрэнк открывает дверь и спрыгивает на землю, идёт к калитке, открывает и подхватывает на руки свою Арнил.

— Здравствуй, Ари! — он обнимает и целует свою азари, главную подругу, перед которой он всегда открыт и всегда честен. Она целует его, обнимает и обволакивает биотическим туманом — такой у неё знак особого расположения. Никто больше не удостаивался такой чести — туман не простой, не бело-голубой, а разноцветный, радужный, приятный для человеческого глаза.

Фрэнк поворачивается и легко несёт свою подругу за калитку, к машине, поднимает её в кабину, усаживает на широкое и удобное сиденье. Арнил улыбается — ей нравится отношение Фрэнка, нравится его желание порадовать свою подругу. Она кладёт руки на 'баранку' и машина легко и мягко приседает почти на полметра. Арнил знает — это её так Фрэнки научил — чувствовать, что теперь за рулём супруга хозяина.

— А где наша Ино? — спросил Фрэнки, прикрыв дверь кабины и дав возможность Арнил вдоволь 'порулить' неподвижной машиной. Пусть. Колёса поворачиваются, но грунт здесь достаточно мягкий, так что покрышки не пострадают, да и дорога не будет разрушена.

— Она пошла... к Явику. Протеанину, — просто и коротко отвечает Арнил.

Фрэнк кивает, на несколько секунд задумывается.

— Она... по-прежнему... такая же задумчивая, да, Ари?

— Да. И я уже знаю, что сегодня она освободится от этой... душевной тяжести, — отвечает азари-матрона. — Я чувствую, что она уже поговорила с Явиком, пообщалась с ним. Он ей очень помог и очень многое дал. Ты же знаешь об этой неразлучной четвёрке...

— Джессика, Ванесса, Мигель, Луис? — уточнил Фрэнк.

— Да. Ты прав. Помнишь... — усмехнулась азари, обнимая своего супруга ещё крепче. — Они... решили помочь Явику.

— И Инори... решила подключиться? — закончил Фрэнк. Помедлив несколько секунд, он добавил. — Понимаю... Это у неё... отцовское. И одновременно — это её личный выбор. Она... повзрослела, — вздохнул он. — И я снова не успел!

— Успел ты всё, — азари-матрона поцеловала его в губы так, что на несколько минут он забыл, где находится. Вынырнув, как ему показалось, из настоящей нирваны, он ещё крепче и нежнее обнял подругу, прижал к себе. Она посмотрела на него своим фирменным нежным и мягким взглядом, склонилась на плечо и добавила. — Всё ты успел. Инори боготворит тебя. Ты для неё не отчим, а папа. Второй папа... — она рвано вздохнула, и Фрэнк поспешил поцеловать подругу, чтобы снять её нервное напряжение. — Инори... многое, очень многое взяла от тебя. Сделала своим, Фрэнк.

— Папа! — прозвенел колокольчиком голосок Инори. — Я уже пришла! Вместе с Сюзан и Явиком! Мам, всё в порядке!

— Рада, Ино. — Арнил выглянула в окно водительской двери, увидела дочь, уже взбиравшуюся по лестнице. — Подожди, отклонись немного, я дверь открою.

— Обязательно, мам! — Инори засмеялась, включила свою биотику и легко отклонилась в сторону от открывавшейся большой створки водительской двери. Секунда — и она счастливо смеётся, обнимая отца и целуя его в щёки. — Папа, я очень рада, что ты приехал! Я очень, очень рада! — повторила маленькая азари, обнимая Фрэнка.

Арнил заметила в уголках глаз своего главного друга слезинки, и это лучше всех слов доказало ей, что Фрэнк любит Инори. А уж как она любит его!

— Пап, познакомься с Явиком! — Инори уселась между мамой и папой на водительское сиденье. — Ты же знаешь, что тут в районе произошло. Об этом весь Интернет Идена уже несколько суток говорит.

— И показывает, — улыбнулся Фрэнк. — Охотно. — Он выглянул в окно, открыл дверь, спрыгнул на землю, шагнул к протеанину. — Фрэнк Лестер. Рад знакомству.

— Явик, — отрекомендовался воин древней расы. — Приглашаю вас на обсуждение. В дом семьи Джессики, — он взглянул на кивнувшую Сюзан, перевёл взгляд на выглядывавшую из водительского окна и одобрительно улыбавшуюся Инори.

— Спасибо. — Фрэнк поднял голову, увидел, как Арнил берёт Инори на руки. — Мы придём. А может быть... — он усмехнулся, — и приедем.

— Буду рад. — Явик обернулся к Сюзан, та поудобнее устроилась на руках у протеанина и помахала рукой Инори. — Мы пойдём. Уже все собираются, — он шагнул, обходя тягач слева, и пошёл по дороге.

Фрэнк поднялся в кабину, сел в кресло, закрыл дверцу. Несколько минут он молчал, глядя на удаляющуюся фигуру протеанина...

— Он ведь...

— Да, он скоро покидает планету, Фрэнк. Ты прав, — сказала Арнил. — Но... на Идене остаются десятки и сотни протеанских артефактов. Наследие его расы. Кому же, как не ему защищать и оберегать его. А дети... им нужно дело, которое их захватит полностью, даст им перспективу. Не только для детской и подростковой, но и для взрослой жизни.

— Война, Арнил, — помедлив, сказал Фрэнк. — Впереди — война.

— Тем более до её начала, Фрэнк, надо сделать всё, чтобы протеанское наследие было в большей безопасности, — сказала матрона азари. — Я понимаю, что полной безопасности не будет, но надо сделать всё, чтобы сохранить иденскую часть протеанского наследия. В нём скрыто многое, что поможет нам...

— Выстоять и победить, — тихо сказал Фрэнк. — Ты права, Арнил. Ты — права, — повторил мужчина, поудобнее устраиваясь в кресле. — Инори, ты не возражаешь — не придти, а приехать к своим друзьям?!

— Нисколько, папа! — прозвенела маленькая азари, шустро перебираясь с коленей матери на колени отца и обнимая его. — Пап... можно я здесь посижу? — она вперила вопросительный взгляд в глаза отца.

— Можно, можно. — Фрэнк проверил, надёжно ли закрыты замки водительской двери, снял машину со стояночных тормозов и отвёл тягач от обочины-тротуара. — Поехали!

— Поехали! — воскликнула Инори, двумя руками удерживая огромную для неё баранку руля и глядя, как под колёса машины неспешно утекает, ярко освещённая лучами фар хорошо знакомая ей дорога. — А вон и крыша дома Джесси! — маленькая азари указала рукой направление.

Арнил сидела рядом с Фрэнком, посматривала на сидевшую у него на коленях дочку и чувствовала, как раз за разом её накрывает волна искреннего, настоящего счастья. Машина эта была матроне хорошо знакома — Фрэнк сам по просьбе своей жены сделал вместо двух кресел единое сиденье с удобной спиной и подголовником. Конечно же, с ремнями безопасности и страхующе-блокирующими подушками, а позади... там была широкая и удобная мягкая полка, на которой, бывало, Арнил и Фрэнк проводили долгие часы, обнимаясь и целуясь.

Фрэнк никогда не настаивал на том, что Арнил должна всё же выполнить некий 'супружеский долг', родить своему новому мужу стопроцентную его дочку. Он просто любил свою жену и главную подругу. Любил и... понимал, признавал за ней право решать многие вопросы полностью самостоятельно. Вспоминая многие моменты, накрепко связанные с Фрэнком, Арнил, видевшая, как машина приближается к дому Джессики, в очередной раз приходила к приятному для себя выводу о том, что она действительно искренне и очень глубоко и крепко любит Фрэнка и не имеет ни малейших оснований сомневаться в его любви к ней и к дочке. Да, он — человек, землянин, а Арнил и Инори — азари. Люди известны в Большом Космосе три десятка лет, но Фрэнк...

Он очень помог Арнил, когда она страдала после гибели своего мужа — азари-матроны. Он настоял, чтобы Арнил и Инори переехали к нему на Иден-Прайм и, увидев эту планету из окна челнока, Арнил поняла, что в неё невозможно не влюбиться. Уже больше десятка лет она живёт на Идене с дочкой и мужем и не хочет никуда улетать отсюда.

Фрэнк работает, часто и надолго уезжает, хорошо зарабатывает, он любит всё делать своими руками по дому, не замыкается только на своём любимом тягаче. Вот и сейчас он смотрит, как Инори улыбается и 'рулит' огромной для неё машиной и 'Сана' вполне повинуется ей, маленькой азари. Повинуется, потому что... может быть, машинам тоже дано чувствовать. Когда рядом с тобой такие разумные, как Фрэнк, хочется верить во многие чудеса, в их реальность и в их силу.

Шипнув тормозами, тягач остановился у ворот дома Джессики. Включив стояночный тормоз, Фрэнк открыл дверь, соскочил на землю, обернулся, протянул руки, и, с довольным визгом в его объятия прыгнула Инори. Он обнял и расцеловал дочку, та обняла и расцеловала своего папу и охотно, без всяких возражений и капризов, спустилась на землю, но далеко отходить не стала. Фрэнк подошёл к открытой двери кабины и принял на руки главную свою подругу. Арнил прыгнула, ни на секунду не усомнившись, что Фрэнк её поймает и удержит на весу.

Так оно и произошло. Обнявшись и расцеловавшись, Фрэнк дал возможность Арнил встать на ноги и взять Инори за руку, закрыл дверь кабины и сделал шаг к калитке.

Створка открылась сама. Мама Джессики переступила порог и, улыбнувшись, пошла навстречу Арнил

— Рада тебя видеть, Ари!

— Я тебя — тоже, Маргарет! — азари и землянка обнялись и расцеловались. Инори, улыбаясь, наблюдала за поцелуйно-обнимальным обрядом и относилась к происходящему с полным пониманием. — Рада, что мы снова встретились в выходной день.

— Я тоже — очень, очень рада, Ари. Майкл! — позвала мама Джессики. — Арнил и Инори пришли с Фрэнком.

— Рад тебя видеть, Фрэнки, — мужчина вышел за калитку, протянул руку отцу Инори. — Вернулся. Как рейс?

— Далековато пришлось кататься. Больше шестисот километров по нашим дорогам, — ответил Фрэнк. — Но зато — груз хороший, спокойный. И деньги заплатили чётко, по факту. Никаких подстав, никаких 'подводных камней'.

— Я рад. Пройдём в дом, Фрэнк, — мужчина повлёк гостя за собой. — Все уже собрались, Явик тоже пришёл.

— Я с ним недавно познакомился. Сильное впечатление производит, — сказал Фрэнк, поднимаясь на крыльцо. — Очень сильное и глубокое.

Встреча в доме родителей Джессики

— Да уж, — согласился хозяин, открывая входную дверь с веранды в дом. — Прошу, проходи.

Вся 'четвёрка' была в сборе — Джессика, Ванесса, Мигель, Луис. Дети занимались каждый своим делом. В основном — помогали Луису проверять и настраивать аппаратуру. Гравитележка привычным 'блином' лежала в углу залы — самой большой комнаты. Обеденный стол разложен полностью, инструментрон — наверное, Луиса, уже раскрыт в режиме 'большой экран'. Немногочисленные толстые хорошо изолированные кабели тянулись к настенным экранам. Часть их была постоянной, а часть — приехали на гравитележке из 'запасников' Луиса. Сам 'компьютерный гений' оживлённо переговаривался со своими партнёрами, и в который уже раз проверял исправность аппаратуры.

Явик сидел в кресле, просматривая на своём наручном инструментроне последние файлы, пришедшие с борта 'Нормандии'. Были, конечно, файлы и от Таэлы, но их протеанин не показывал явно. Воин древней расы не вмешивался в то, что делали Луис и его помощники, не обращал особого внимания и на разговоры родителей 'четвёрки' непосед. Он в который раз обдумывал то, что и как следует сказать — теперь уже совершенно точно и открыто. Здесь и сейчас.

Да, защита выставлена и настроена. Никто за пределами этого зала ничего не услышит, не увидит и не поймёт. Здесь всё приготовлено для длительного и очень плодотворного общения. Хорошо, что кроме людей здесь присутствуют азари. Так же как и на 'Нормандии', во время разговора должно быть соблюдено расовое разнообразие. Война предстоит всеобщая. В стороне не останется ни одна раса. Все — под угрозой уничтожения. Сложно даже сказать сейчас, хватит ли ресурсов хотя бы на отражение первого массированного удара.

Медитируя несколько часов назад, Явик вспоминал то, с чем из информационных богатств Идена ему удалось уже ознакомиться. История трёх мировых войн человечества. История межнациональных конфликтов людей, история межгосударственных конфликтов землян. История колонизации Солнечной системы. Сто с небольшим лет — и такие крупные изменения.

За окном — темнота, до конца иденской ночи ещё много времени. На эту темноту люди и азари не обращают ни малейшего внимания. Женщины готовят еду, столовые приборы, тарелки, ложки, чашки, блюдца. Мужчины им охотно помогают, дети заняты своими делами. Никто не сидит просто так, в гордом одиночестве, нахохлившись и отгородившись. Может быть, и правду говорят многие журналисты, что люди оказались своеобразным уникальным 'цементом', способным так сцепить расы, что у Жнецов не останется и малейшего шанса разрушить это единство?

Время текло незаметно, постепенно все собрались за столом. Да, всевозможной еды земляне и азари наготовили — взвод тяжёлой пехоты можно накормить до отвала, а тут и людей-то не так и много... Да, дети, конечно, должны поесть, время приближается к обеду. Многие будут 'перекусывать', когда будут слушать его, воина древней расы. И всё же, всё же уже сейчас здесь, в этой зале... смешное, как для протеанского восприятия название большой комнаты, чувствуется непоказное и прочное единство. Здесь собрались очень разные разумные. И всё же они — уже едины. И взрослые, и дети.

Доклад Явика

Отметив, что все расселись вокруг стола и пододвинули кресла, Явик подошёл к своему креслу, но садиться не стал. Несколько нажатий сенсоров — проверка и запуск хаотично-регулярной автопроверки целостности и полноты информационной защиты, включение программ поддержки. Засветились экраны на стенах залы. Нет, стенки сверлить и вбивать дюбели и гвозди, вкручивать шурупы — не пришлось. Достаточно было воспользоваться клеящими лентами — и проблема размещения тяжёлых и больших пластин решена быстро и надёжно. А когда нужда в экранах исчезнет — на стенах не останется и следа от клеящего вещества.

Выдержав минутную паузу, Явик включил экран инструментрона, лежащий в центре обеденного стола. Негромкие разговоры начали стихать, несколько секунд — и все посмотрели на Явика.

— Иден Прайм, — тихо сказал протеанин. — Расположен в Скоплении Исхода, которое было одним из первых посещённых и массово колонизированных людьми звёздных скоплений. По ряду межрасовых договоров Скопление является внутренней территорией Альянса Систем, его главный ретранслятор соединён с масс-ретранслятором системы 'Поток Арктура', которое, в свою очередь, является ближайшим к материнской планете человечества — Земле, поэтому безопасность скопления Исхода является стратегически важной для обеспечения родной планеты людей. — Явик сделал паузу, переключив на своём инструментроне несколько режимов. Настенные экраны и установленный в центре стола экран инструментрона показали ряд снимков Иден-Прайма, Скопления Исхода, Потока Арктура и Солнечной системы. — Всё это — территории, на которых проживают не только люди, но и представители практически всех, более-менее известных ныне рас разумных органиков, — протеанин сменил изображения на экранах на стенах и на столе. — Система Утопия — по большинству лоций и справочников, имеющих общерасовое значение, признаётся средней звёздной системой, в том числе и потому, что располагает пятью планетами. Названия планет, конечно же, по космическим меркам, непостоянны, но на сегодняшний день, учитывая территориальную принадлежность, и система и планеты в ней названы по идеализированным местам и по состояниям разума. В наше время и система и планеты имели другие названия. — Явик на несколько секунд сменил изображения и тексты на настенных и настольном экранах. — Примерно вот такие. Располагает масс-ретранслятором, — уточнил протеанин и продолжил. — Первая планета — Аркадия. И по протеанским, и по современным меркам — необычно крупная, но лишённая водоёмов планета, плотный атмосферный слой которой содержит азот и гелий. Поверхность, температура которой очень высока, достигает по самым разным оценкам трёхсот пятидесяти градусов Цельсия, состоит в основном из щелочного базальта и достаточно большого количества месторождений металлов. Недружелюбная по оценкам современных экспертов и специалистов окружающая среда серьёзно и эффективно сдерживает коммерческое развитие Аркадии, — отметил Явик. — Хотя я, ознакомившись с содержимым профильных 'зеркал' на Идене, скажу, что это коммерческое развитие будет связано, прежде всего, с массовым изъятием полезных ископаемых из недр планеты. И в наше время планета была малодоступна для техники и технологий, поэтому на ней нет следов нашего присутствия. Были лагеря техников и специалистов, но они существовали в беспосадочных вариантах. Аркадия является первой планетой, обращающейся вокруг звезды, именуемой сегодня Утопией. Если я правильно понял, то, по ряду переводов с ведущих человеческих языков, это — место, которого нет. Может быть, такое название отражает потрясение от неверия в то, что выход в Большой космос всё же состоялся и обратной дороги — к замкнутой в пределах одной единственной звёздной системы — для человечества больше не существует, — сказал Явик. — Отмечу, что мы, протеане, наблюдали за развитием человечества и приложили определённые усилия к тому, чтобы Жнецы не обратили на вашу расу своего уничтожающе-разрушающего влияния, — он сделал короткую паузу в несколько секунд. — Об Иден-Прайме я буду говорить подробно в финале своего выступления, а сейчас остановлюсь на других планетах системы Утопия, — сменились изображения на экранах. — Третья планета — водородно-гелиевый газовый гигант. По разным оценкам размеры Сиона позволяют ему легко соперничать с Юпитером. И в наше время, и сейчас богатства этой планеты активно разрабатываются. Я прочёл в иденских 'зеркалах' о том, что на Сионе имеется небольшая инфраструктура по переработке гелия-третьего. К сожалению, эволюция звёздной системы распорядилась так, что именно Сион стал единственным газовым гигантом в системе Утопии и, соответственно — единственным источником топлива и для космопортов и для электростанций на Иден-Прайме. В звёздной системе имеется топливный склад, инфраструктура которого приспособлена под приём, хранение и использование ресурсов Сиона. Как это часто бывает с большими планетами, у Сиона насчитывается больше ста двенадцати спутников — от простых небольших астероидов, захваченных полем тяготения планеты, до небесного тела, которое ряд экспертов сочли возможным не только отнести к разряду планет, но и дать отдельное название — Асфодель. Да, это небесное тело имеет достаточно большие размеры, чтобы удержать атмосферу. — Явик сменил на экранах изображения и таблицы с диаграммами, после чего продолжил рассказ. — Пока что я не нашёл в планетных зеркалах Экстранета данных, подтверждающих обнаружение на Сионе протеанских данных, но, насколько мне известно, влияние Протеанской империи в этом регионе космоса было достаточно значительным и потому в перспективе эти данные вполне могут быть обнаружены. Какие именно это будут данные, и в какой форме они будут представлены — мне не известно. Я не учёный, а солдат, потому отмечу, чтобы потом не возвращаться: Сион придётся защищать, ибо это единственный крупный источник топлива и энергии и для кораблей и для планетной инфраструктуры. Защищать со всей жёсткостью и стойкостью, — повторил с нажимом протеанин. — Утратим Сион — утратим важную ресурсную базу. — Явик чуть больше выпрямился, оглядел сидевших за столом людей и азари. И взрослые, и дети слушали его рассказ очень внимательно, просматривая на своих инструментронах снимки и таблицы с диаграммами и текстами, изредка поглядывая на настенные экраны и настольный экран инструментрона. — Четвёртой планетой является Нирвана. — Явик сменил изображения на экранах. — Она сохранила остатки атмосферы, содержащей ксенон и криптон. Поверхность Нирваны состоит изо льда, оксидов железа и калиевых образований криовулканического происхождения. В основном указанные образования встречаются в районах, прилегающих к планетному экватору. — Явик в очередной раз сменил картинки и таблицы на экранах. — Считается и, на мой взгляд, весьма преждевременно и малодоказательно, что Нирвана не представляет коммерческой ценности. Да, мне известно о том, что несколько геологоразведывательных станций были построены на планете в две тысячи сто шестидесятом году, плюс-минус пять лет, но мне также известно, что со временем все станции были закрыты. Я знаю, что Альянс поддерживает работоспособность автоматической станции ледового бурения, но — только потому, что на этой станции хранится большое количество топлива, произведённого из дейтерия для кораблей флота. — Явик сделал короткую паузу. — На мой взгляд, подобное отношение к этой планете — непростительно. Да, весь запас топливного дейтерия будет, по всей вероятности, передан флоту Альянса во время подготовки военно-космических сил к войне, — голос Явика посуровел. — Во время нашей войны со Жнецами мы дрались за каждую планету. За каждую, — повторил протеанин, с трудом удержавшись от стрёкота в голосе. — Независимо от того, населена она или нет. А тут... Я буквально кожей ощущаю, что после передачи запаса топливного дейтерия флоту интерес к Нирване будет потерян. Научные подразделения Альянса, насколько мне известно, тоже посчитали Нирвану такой, что не имеет научного значения. Я бы хотел точнее узнать, почему тогда на Нирване были созданы геологические станции? Зачем было их строить, содержать, эксплуатировать, тратить затем время и ресурсы на их консервацию и утилизацию? — он помолчал с минуту, потом продолжил, чуть склонившись над столом. — Пятая планета — Занаду. Её атмосфера в основном содержит метан и аргон. Поверхность покрыта льдом и состоит из калия и залежей кальция. В многочисленных просмотренных мной разноуровневых справочниках повторяется один и тот же штамп, причём — почти дословно: 'ввиду удалённости от центра системы и отсутствия ценных ресурсов планета не представляет особого интереса'. — Явик сделал шаг назад от стола, повернулся к настенным экранам. — Итак, в системе Утопия — пять планет. Минимум три из них уже 'списаны в утиль', потому что они 'не представляют интереса'. И только одна планета более-менее хорошо освоена и заселена. Иден-Прайм. Я не буду повторять известные и памятные вам положения, которые можно прочесть в мало-мальски фундаментальном справочнике, отмечу только несколько деталей. Во-первых, это преимущественно сельскохозяйственная планета, стараниями многих колонистов получившая шанс на осуществление устойчивого и организованного развития. На такую освоенную планету, учитывая опыт прошедшей войны со Жнецами, полумашины не смогут не обратить самого пристального и разрушительного внимания. — Явик, воспользовавшись своим инструментроном, переключил изображения на настенных экранах,. — Да, учитывая незаселённость и неосвоенность больше чем половины планет, полумашины могут миновать большую часть Скопления Исхода, но Иден-Прайм они атакуют со всей доступной им силой и вполне могут добиться значительных успехов. — он снова изменил картинки и схемы на настенных экранах. — Здесь представлена только часть просчитанных на основе опыта предшествующей войны сценариев атак на Иден-Прайм силами Жнецов и их приспешников. От эскадры до нескольких флотов, — уточнил протеанин. — Совмещение показывает, что прогноз, если состыковать с данными о сегодняшнем уровне защищённости Иден-Прайма — крайне негативный. В большинстве сценариев, с которыми вы можете ознакомиться самостоятельно, отмечается, что нивы будут гореть в массовом порядке, знаменитая монорельсовая дорога быстро превратится в груду металлопластика, осложнив передвижение по планете наземной техники, но, не создав особых препятствий для техники, используемой Жнецами. Присутствие на орбите планеты крупного спутника даёт возможность Жнецам устроить бомбардировку планеты. В наше время были известны десятки таких случаев, когда орбитальные более мелкие, по сравнению с планетами, небесные тела были расколоты на части, которые Жнецы использовали для масс-драйверной бомбардировки населённых планет. В результате падения Иден-Прайма Жнецы без особых задержек смогут проследовать в Поток Арктура, чтобы сконцентрировать достаточно сил для атаки расположенных там станций и иных объектов.

Протеанину было очень нелегко так говорить с людьми и азари. И ещё труднее было говорить именно так в присутствии их детей. Одно дело — надеяться на их помощь, а другое — вот так сразу 'макать' в совершенно взрослую жизнь, со всеми её неувязками, противоречиями и почти неустранимым беспорядком пополам с вечной неустроенностью. Он чувствовал взгляды взрослых, взгляды детей, понимал, что далеко не всё им сказанное и показанное на экранах — хоть настольном от инструментрона, хоть настенных — всё равно — понравится жителям Иден-Прайма. Даже сейчас, когда в перспективе приближения Столкновения со Жнецами не сомневался, по всей вероятности, ни один из иденцев, независимо от возраста и социального положения.

Впереди была ещё более трудная тема, раскрывая которую, о многом необходимо умалчивать. В первую очередь — умолчать о базе и корабле. И о многих обстоятельствах, известных и понятных нормандовцам и связанных с боестолкновением, а затем — с взаимодействием со Жнецом.

Собравшись с силами, Явик подошёл к столу, остановился слева от своего кресла, оглядел собравшихся разумных:

— Теперь я расскажу вам, почему прошу помощи. Вашей и ваших детей. Помощи в сохранении и в изучении наследия моей расы. — Явик переключил изображения на настенных экранах и с удовлетворением отметил, что показанное очень заинтересовало всех присутствующих в зале. — Наша раса действительно старше, чем датируется недавно обнаруженное на известной вам планете Фел Прайм коммуникационное устройство. Нам, протеанам, как расе, намного больше, чем семьдесят тысяч лет. Иначе мы бы не смогли столь быстро создать такое устройство, не смогли бы доставить его на эту планету и обеспечить столь длительную его работоспособность. На достижение такого уровня надёжности были потрачены многие тысячелетия. Наше расовое самоназвание в большинстве случаев невоспроизводимо в полной мере никем из представителей существующих ныне рас, а 'протеане' — это всего лишь удобный заменитель, позволяющий обойтись без утомительных уточнений. Как и все ныне живущие в исследованной части галактики разумные органические расы, мы потратили много сотен лет на то, чтобы осуществить выход в открытый космос, преодолеть орбитальные сферы своих планет. Исследуя Ближний Космос, мы обнаружили останки расы иннусанон. — Явик сменил изображения на экранах и смог порадоваться, отметив ещё более возросший интерес к показанным снимкам и картинам. — Эта раса предшествовала нам в рамках предыдущего галактического цикла, — уточнил протеанин. — Среди руин городов, оставшихся после гибели этой древней цивилизации, мы отыскали документацию, раскрывшую нам секрет 'эффекта массы' и, исследовав полученную информацию, разработали сверхсветовой двигатель. Он позволил нам начать путешествовать за пределы своих звёздных систем. Конечно же, мы обнаружили ретрансляторы, а они в свою очередь привели нас к Цитадели — огромной космической станции. Цитадель стала политическим и культурным центром нашей цивилизации. Кроме нас в галактике были обнаружены десятки и сотни разнообразнейших цивилизаций разумных органиков. — Явик сменил картинки на экранах, разрешив себе показать сейчас и здесь многие до сих пор не известные иденцам изображения. — Но, к сожалению, мы вынуждены были достаточно быстро и жестоко понять, что кроме органической существует, развивается и действует и неорганическая разумная жизнь. Да, да, — подчеркнул протеанин, — машинный разум. Он... считается, что восстал против разумных органиков. Да, в то время мы ещё не были объединены в устойчивую и мощную, а главное — единую структуру. Пытались... — Явик сделал трудную для себя короткую паузу, снова меняя изображения на настенных экранах и отмечая нарастание уровня интереса к представленным материалам. — Пытались справиться с врагом, с этим машинным разумом, действуя поодиночке. Изолированно друг от друга. Да, были некие союзы, ассоциации, федерации, но... приходилось постоянно понимать, что настоящего единства — нет. Потом пришло понимание, что его — пока нет. А затем — понимание, что это единство всех форм и видов органической жизни является единственным условием, которое и способно дать нам желанную победу над быстрым и мощным противником, каким стал искусственный разум, ошибочно принимаемый нашими тогдашними ведущими экспертами только за искусственный интеллект. Всё оказалось больнее и... страшнее. — Явик опустил голову, но заставил себя продолжать. — Мы объединили под своей властью все расы разумных органиков. Десятки и сотни рас, подчёркиваю, — он посмотрел на притихших слушателей и зрителей своим фирменным внимательным и пристальным взглядом. — Мы не ставили перед собой цель жесточайшего подавления инакомыслия. Потому — любой народ мог при желании бросить вызов протеанам. И если бы он одержал победу — то получил бы власть. Мы тогда видели в этом способе и жестокость и справедливость. Многие расы разумных органиков много раз пытались захватить власть, но ни у кого не получилось. Потому что мы знали: если снова распадёмся на группки, то быстро погибнем или вымрем. Другой альтернативы не было. Мы могли быть сильными только в единении. Да, в конечном итоге мы, протеане, стали доминирующей расой, объединили всю исследованную нами к тому времени галактику в единую империю, состоящую из множества подданных, которые в итоге стали именовать себя протеанами, перенимая нашу расовую культуру и обычаи. Всё это делалось параллельно, в условиях ведения постоянных боевых действий, направленных против синтетиков. Сначала... установилось равновесие сил, а затем... мы стали одерживать верх в этом сложнейшем и тяжелейшем на то время нашей истории конфликте. В наших летописях он известен как война Метакона. — Явик вывел на настенные экраны карты тогдашней галактики. Многие, кто находился в этом зале сейчас, впервые видели эти карты. Иденцам они не были известны, о них и об их деталях знали до того момента только нормандовцы. — Мы удержали власть, мы спасли разумную органическую жизнь в Галактике от перспективы тотального уничтожения. Синтетики были повержены. Уничтожены. Низложены. — Явик сжал пальцы рук в кулаки, опёрся о столешницу. — И мы... продолжали развиваться. И во время войны, и после войны. Разнообразие рас — носителей разумной органической жизни, было не только сохранено, но и приумножено. Единство... дало нужный результат. Мы — выстояли. И сохранили и объединение, и разнообразие, — он сменил изображения на настенных экранах и на настольном экране. — Мы продолжали наблюдать за предками многих современных рас, в частности — за азари, турианцами, саларианцами, людьми, кварианцами, ханарами. Для осуществления наблюдения мы строили многочисленные автоматические и населённые аванпосты, что позволяло нам также деятельно способствовать развитию рас, показавших за столетия свой потенциал. Мы планировали предоставить этим расам возможность присоединиться к нашей единой империи. — Явик выпрямился, разжал пальцы, перестал опираться руками на столешницу. — Но... Мы слишком загордились, слишком глубоко и полно... преступно полно поверили в своё превосходство над синтетиками. Это ведь были чистые синтетики, а впереди нашу империю и всё её многомиллиардное население ждала встреча с войсками Жнецов. Да, мы к моменту начала противостояния с этими полумашинами располагали весьма продвинутыми технологиями и... несмотря на это, мы потерпели поражение. Нас... истребили, — он сделал минутную паузу, собираясь с силами и с мыслями. — Жнецы... попали в галактику в основном через Цитадель. Этот способ проникновения... застал нашу империю, её население и руководство... врасплох. Правительство... было мгновенно и полностью уничтожено, — протеанин сменил кадры на экранах на стенах зала, подождал, пока люди и азари подойдут, чтобы получше рассмотреть нигде ранее не публиковавшиеся снимки. — Жнецы захватили полный контроль над космической станцией, а через неё — вероятнее всего — и над всеми меньшими по размерам и мощности, но многочисленными ретрансляторами. В итоге связь и перевозки по всей империи были быстро и жестоко нарушены, каждая звёздная система — отрезана от остальных. Потом, к сожалению, очень быстро выяснилось, что уничтожив органическую жизнь на Цитадели, Жнецы сумели оставить в целостности и саму станцию, и её металлопластиковое содержимое. В том числе — и носители информации. Фактически Жнецы получили полный и неограниченный доступ к обширным данным протеан, хранимых традиционно на Станции, как в столице, что позволило оккупантам и захватчикам чётко и полно отслеживать деятельность разумных органиков в любой части атакованной империи и, соответственно, в любой части исследованной галактики. Мы... мы не были готовы к управляемому и достаточно быстрому распаду, который можно было бы осуществить по безопасному сценарию. И наше имперское единство... стало нас сковывать. Мы разучились жить автономно, мы утратили... разнообразие. Которое перестало быть доминантой, ушло на более глубокие и, соответственно, менее значимые и заметные уровни. Наша иерархия была подорвана, начались и стали множиться внутренние конфликты. Подчинённые нам, чистокровным протеанам, расы, были быстро разделены, а также деморализованы. Мы не сумели быстро сманеврировать, не смогли воспользоваться заготовленными сценариями, учитывающими вероятность изоляции частей империи. Жнецы... определили наши слабости и стали методично и регулярно бить по ним. Наше поражение — и мы все это очень остро почувствовали — стало только вопросом времени. — Явик отшагнул от стола к ближайшему экрану. — Сразу после первой атаки Жнецов по Империи был отдан приказ о прекращении всех исследований развивающихся рас. Этот приказ стал одним из последних, прошедших по сети связных станций до отключения многих ретрансляторов. Мы очень надеялись, — чего стоило Явику сказать всё это спокойным тоном и достаточно слитно, без мучительных пауз, наверное, знал только он сам. — Надеялись на то, что Жнецы сочтут эти развивающиеся расы... слишком примитивными и не станут осуществлять их Жатву. Мы также надеялись, что хотя бы некоторые протеане переживут войну и объединят эти виды в новую империю. — здесь он всё же сделал паузу, в очередной раз сменив изображения на настенных экранах и отметив, что многие, кто был в зале, так и не сели в кресла у стола, а продолжали ходить от экрана к экрану. Явика такие 'хождения' устраивали, и он не стал обращать на них особое внимание. — Теперь я... стал свидетелем того, что очень многие расы, которых мы видели в колыбелях и в яслях, окрепли, смогли выжить и развиться дальше. Двум третям населения нашей империи — наиболее развитым и среднеразвитым расам... выжить не удалось. Жнецы их уничтожили полностью. — Явик сменил изображения на экранах и продолжил свой рассказ. — В течение нескольких столетий мы сражались за каждую систему, за каждую планету, за каждый населённый пункт, за каждую станцию. У нас была одна цель — изнурить Жнецов, заставить их существенно, а если возможно — предельно — ослабеть. — Явик щёлкнул своим инструментроном, меняя картинки. Все, кто был в зале, смогли увидеть наглядно, как сокращалась свободная, неконтролируемая войсками Жнецов территория протеан. Явик на большинстве изображений сохранил названия, утверждённые за нынешними населёнными звёздными системами, туманностями, скоплениями. — Чтобы замедлить продвижение Жнецов, мы оставляли без защиты и обороны многие... населённые планеты. Время, которое враг тратил на переработку их населения, позволяло нашим протеанским войскам перегруппироваться. Мы воевали так... отступая, очень долго, но в конечном итоге поняли, что в долгосрочной перспективе — а война к тому моменту шла уже несколько столетий... наше положение становилось бы всё равно всё более и более безнадёжным. К тому же Жнецы сумели одурманить многих наших солдат и заставить воевать их против товарищей по оружию. В конце концов, Жнецы прошли огненным валом по обитаемым районам галактики. — Явик заставил себя в очередной раз сменить изображения на экранах. — Часть населённых планет была целиком уничтожена, причём — независимо от того, сохранилось ли там население или оно было переработано. Многие планеты были захвачены Жнецами, их десантами... Население обращено в рабство путём массовой индоктринации. — Явик подошёл к столу, остановился, опёрся обеими руками о столешницу. — Жнецы не предлагали нам, протеанам... сдаться. Они имели лишь одну цель — уничтожение всей развитой органической жизни, — с трудом нащупав сенсоры наручного инструментрона, протеанин набрал несколько команд. — Я должен предупредить вас всех об основном оружии Жнецов, которое они за время своего отсутствия в галактике, вне всякого сомнения... развили и усовершенствовали. Это — индоктринация. Медленная или быстрая, — краем глаза Явик отметил, что к экранам на стенах зала на этот раз подошли все — никто не остался сидеть за столом. — Индоктринационное воздействие — новинка, которая достаточно медленно и далеко не всегда в финале нашего Цикла применялась Жнецами, способствовала тому, что нам пришлось всё чаще сталкиваться с врагами в собственных рядах. Перепрограммированные личности, а точнее — фактические рабы, находящиеся под внушением, становились тайными агентами наших врагов. Многие протеане принимали их часто за беспомощных и страдающих беженцев, а те, воспользовавшись удобным моментом, предавали своих спасителей Жнецам. — Явик сменил в очередной раз картинки на экранах на стенах зала. Об экране на столе все присутствовавшие в зале прочно забыли — слишком было много важного, ценного и интересного показано на настенных экранах. Выдержав паузу в несколько минут и дав возможность и людям и азари полностью изучить представленные изображения и таблицы со схемами, Явик отошёл от стола, но подходить к экранам не стал. Полуобернувшись к столу, он тихо продолжил. — Мы... во время боёв со Жнецами, продолжали заниматься наукой. Особое внимание уделяли изучению прошлого. И довольно быстро пришли к убеждению, что время, доступное для восприятия разумных органиков, циклично. Многое повторяется. Те же пики эволюции, те же периоды распада. Одни и те же конфликты проявляются в каждом цикле, меняются только детали. Повторение это было для нас слишком очевидно и не позволяло признать себя случайным. Некоторые наши учёные приходили к выводу, что Жнецы — тоже заложники своеобразного цикла повторений, они не являются хозяевами любого из этих циклов. Так впервые было сформулировано положение о том, что за Жнецами, всем их сообществом, скрывается хозяин — индивидуальный или коллективный — без разницы. Намерения этого хозяина были очевидны. — Явик помедлил, коснулся сенсоров своего наручного инструментрона. — Перед вами — 'Горн'. Устройство, которое, как утверждала 'сопроводительная документация', позволит остановить Жатву. Оно, как мы убедились, изучив чертежи, прошло через многие Циклы. Уже тогда мы засомневались в том, что это устройство хоть раз сработало так, как планировалось и предполагалось. Проще говоря, мы уже были готовы усомниться в том, что оно хоть раз сработало. Но сомнения эти не стали предпосылкой к остановке работ по строительству этой установки. Мы бросили на это много крайне необходимых для сдерживания Жнецов ресурсов. И — не смогли воспользоваться этим устройством. Некоторые из нас приложили... максимум усилий и сумели убедить оппонентов, что Жнецов надо подчинить, а не уничтожить. Только потом мы узнали, что эти протеане были индоктринированы полумашинами. Время шло и надежда на то, что кому-то удастся выжить, таяла. Жнецы посредством своих слуг-рабов забрали у нас всё: большую часть технологий, все ресурсы. Удостоверившись, что в галактике развитой органической жизни больше нет, Жнецы удалились через Цитадель в Тёмный космос и закрыли за собой дверь. До следующего Цикла. Слуги-рабы были ими брошены. Не получая инструкций и питания, они, в конце концов, погибли и их тела быстро разложились. Геноцид протеан завершился. — Явик сел в своё кресло и наклонился над столешницей.

Предстояло теперь озвучить ещё одну часть доклада. Самую важную и самую ценную именно для иденцев. А потом... потом придётся ответить на вопросы. На много вопросов. Что-ж. Он готов к этим вопросам. Долго и упорно готовился к этому разговору... И теперь время для этого сложного разговора — пришло. Потом, позднее, части этого разговора разойдутся в записях среди иденцев, а со временем — попадут на другие станции и планеты галактики. Так всегда бывает. Пусть люди — и не только люди — знают и отдельные участки, на которых им предстоит работать, и картину в целом. Лучше уж знать панораму и перспективу, чем тыкаться только в одном направлении. Сейчас надо помочь нынешним расам... выстоять под первым, самым сильным и сложным ударом.

Предстоящая война со Жнецами будет другой, не похожей на предшествующую. Потому что против Жнецов теперь выступают другие расы, а протеане вообще не играют никакой роли. Даже если он, протеанин, считающийся единственным выжившим, передаст людям и азари всю информацию о предшествующей войне со Жнецами, это не очень серьёзно поможет нынешним расам, если, конечно, они сами не пожелают приложить максимальные усилия. Жнецы знают, что протеане выжили — теперь у Явика не было в этом никаких сомнений. И, следовательно, теперь в очередной раз готовятся воевать и побеждать.

Люди и азари ходили от экрана к экрану, тихо касались своих инструментронов, меняя картинки на пластинах мониторов. Тихо — вполголоса или шёпотом — переговаривались между собой. Не спорили, просто обменивались мнениями. Время споров... ещё придёт. Главное, чтобы в спорах не были утоплены дела, чтобы не было из-за ставших бесконечными споров упущено время. Главный невосполнимый ресурс.

Явик ждал удобного момента, понимал, что собравшиеся в этом зале знают: доклад-рассказ ещё не окончен. Минута уходила за минутой, а люди и азари продолжали подолгу стоять перед экранами, переключать картинки и двигаться от экрана к экрану.

Явик не торопил своих слушателей и зрителей — он сказал о многом, показал тоже многое и теперь перед, возможно, заключительной частью доклада надо дать возможность многое рассмотреть более подробно. Тогда будет более понятно содержание финальных частей рассказа.

Наконец люди и азари вернулись за стол, расселись по креслам. Явик привычно выпрямился. Настал момент задействовать мощь экрана своего инструментрона.

Коснувшись нескольких сенсоров, протеанин вызвал на настольном экране трёхмерное изображение исследованной части галактики. Вспыхнули и заискрились звёздочки отдельных планет, астероидов, станций.

— Это — места, где, по сохранившимся у меня данным, есть протеанские артефакты. Здесь, конечно, представлен не весь список. Но... в наше время это были одни из важнейших мест, опорные точки нашей цивилизации. — Явик коснулся сенсоров — и искорки точек обзавелись поясняющими 'баллонами'. — Здесь вы видите места, где сохранились развалины наших городов и посёлков, где обнаружены пирамиды, служившие нам аванпостами, где обнаружены наши кладбища. Жнецы пытались уничтожить память о протеанах — и о чистокровных, и о тех, кто принял наше имя и нашу историю и сделал их своими, — сказал Явик. — Я хочу отметить особо, что мы очень ценили столь прекрасные планеты, как Иден-Прайм. На их защиту были брошены лучшие ресурсы, лучшие войска, лучшая техника. Мы защищали их до последней возможности. И потому... потому, наверное, сохранилось столь много материальных свидетельств могущества и силы нашей империи. Многорасовой империи, — подчеркнул протеанин. — Так случилось, что я выжил один. И теперь... теперь я стараюсь и стремлюсь передать всё, что я знаю о Жнецах вам, кто сегодня уже не в колыбели и не в яслях, кто окреп и развился. Жнецы... вряд ли они давали возможность Старшим Расам предшествующих циклов прожить столько, чтобы увидеться и пообщаться с представителями рас следующего цикла. Мы, протеане, очень многое взяли от иннусанонцев. Потому что чувствовали их силу, их мощь, их могущество. Мы интересовались их историей и культурой. Как я теперь смею утверждать — слабо, недостаточно глубоко и подробно интересовались. Жнецы раз за разом приходят и уничтожают самые высокоразвитые расы. Эта цепочка Циклов, эта цепочка Жатв должна быть прервана. — Явик сжал в кулак пальцы правой руки. — И потому... потому я стремлюсь передать всю информацию, всё своё понимание Жнецов вам... Наверное, в этом будет состоять моя основная помощь нынешним расам пространства исследованной части галактики. И я знаю, что этого — недостаточно. Я хочу сам, лично принять участие в войне со Жнецами. И у меня, я теперь знаю, будет такая возможность. Но и этого — недостаточно. Я выжил один, но... сохранилась материальная история, материальная культура моей расы. На Идене сохранились башни, сохранились подземные укрытия, сохранились остатки инфраструктуры. Во всём этом находили, находят и будут, уверен, находить многие ценные артефакты нашей Империи. — Явик сменил объёмное изображение на карту Иден-Прайма. — Это — карта размещения наиболее важных и ценных артефактов. Как видите, многие из них расположены в местах, которые будут в первую очередь атакованы Жнецами и их приспешниками. Башни, подземная инфраструктура. Подразделению, в состав которого я входил, было приказано оказать Жнецам на этой планете максимальное сопротивление. Мы постарались выполнить приказ. Воевали. И, исчерпав все возможности, отступили в подземные укрытия. Оказалось, что Жнецы не интересуются ничем, кроме уничтожения живых высокоразвитых разумных органиков. Ничем. Да, они зачищают планеты, забирают ресурсы, технологии. К счастью, не полностью, не до конца. — Явик включил рядом с объёмным изображением планеты объёмное изображение галактики. — Наследие моей расы... может послужить для достижения успеха в противостоянии со Жнецами, — тихо сказал протеанин. — Джессика, Ванесса, Мигель и Луис... они пожелали помочь мне, — протеанин посмотрел на притихших детей. — Им... нужно реальное, большое, взрослое дело. Все они получили копии увиденной вами карты. И теперь знают, где, как и в каком количестве хранятся артефакты, принадлежащие моей расе. Я не хочу, чтобы эти артефакты исчезли с Идена — одной из лучших планет нашего протеанского и вашего современного Циклов. Эти артефакты должны быть доступны для изучения прежде всего местным учёным, доступны для местных жителей. Независимо от расы, пола, возраста, социального положения. Жнец... пытался вывезти с Идена протеанский Маяк. Фрегат землян и иденские специалисты помешали осуществить это похищение. Теперь фрегат принял Маяк на борт и на Цитадель этот артефакт не попадёт. — Явик сказал это твёрдо и определённо, что очень понравилось всем, кто был в этот момент в зале. — С Маяка снята вся информация о 'предупреждении'. Запись... сложная, многоуровневая, многослойная, но теперь... Теперь она доступна для изучения иденскими учёными и специалистами. Вы видели адаптированный полный вариант этой записи. И понимаете, что эту цепочку Циклов, эту цепочку Жатв надо остановить. Если для этого потребуется уничтожить Жнецов... Что-ж, это должно быть сделано. Но мы можем и должны помнить, что до нас, нынешних, живущих сейчас и здесь, в этой Галактике жили сотни высокоразвитых разумных органических рас. В этой записи вы могли видеть наших предшественников — иннусанонцев. Вы могли видеть и 'парад планет' — знак того, что все планеты, все населённые миры будут подвергнуты тотальной зачистке. Жнецы уничтожают органическую высокоуровневую жизнь. И раз за разом оставляют в галактике пустыню. Мы — не можем нормально жить в пустыне. Мы должны жить в ярком, сложном, многообразном мире. — Явик сделал паузу в несколько секунд. — Я знаю о том, что Иден и его жители теперь готовятся к войне. Так уж произошло, что именно над Иденом была сброшена ткань тайны с реального Жнеца. И был дан бой этой полумашине. Теперь именно на Идене началась планомерная подготовка к противостоянию со Жнецами. — Явик помедлил. — Мы, протеане, были атакованы... слишком неожиданно и слишком мощно. Мы... расслабились — и за это поплатились. Я не хочу, чтобы вы повторили наш горький опыт. И потому... Я передаю иденские протеанские артефакты в руки жителей Идена. У нас, протеан, когда пришли Жнецы, не было надежды выжить и победить... Реальной, большой, сильной, глубокой надежды... не было. — сказал Явик. — Теперь эта надежда — есть. Есть и надежда на то, что удастся прервать и Жатвы и Циклы. Чтобы больше не было 'прерванных взлётов'. Мне... не хотелось, чтобы иденцы считали, что я... преследую только свои расовые интересы. Я выжил, чтобы снова встретиться со старым врагом в бою... И сейчас я хочу сделать всё, чтобы вы как можно быстро и полно тоже подготовились к этому бою. Нам нужно... не просто выстоять... Нам нужно... победить, — сказав это, Явик сел в своё кресло, опуская голову и прикрывая глаза.

Он чувствовал, что теперь внимание всех, кто был в зале, прочно приковано к двум картам: галактической и планетной. Пусть повнимательнее рассмотрят. Одна планета и одна галактика. Часть и целое. Малое и большое. Да, он положительно не знал, как следует закончить свой доклад. Изложить факты, обстоятельства, детали — это одно. А просить... Протеан учили просить действенно, но... тогда протеане были во главе, а сейчас... Сейчас ему надо сохранить свою расу в безвестности. Нельзя, чтобы иденцы, а затем все остальные разумные органические обитатели нынешней галактики получили реальные доказательства того, что протеане выжили. Пусть уж лучше считают его единственным выжившим из Старшей Расы. Пусть. Он постарается это выдержать. Не хочется чувствовать себя слабым и одиноким, но... придётся этому учиться. Не хочется просить матерей и отцов рисковать своими детьми в интересах погибшей расы, но... теперь эти артефакты должны послужить другим расам, помочь им выжить в предстоящей бойне.

После доклада Явика. Осмысление и осознание

Инори и Сюзан пододвинули свои кресла, стараясь не особо шуметь, к креслу, в котором сидел, сгорбившись над столом, протеанин. Маленькая азари и землянка молчали, не стремясь прикоснуться к замершему, превратившемуся в изваяние воину древней расы. Инори сидела справа, Сюзан — слева от Явика. Они видели, как напряжены пальцы его рук, как подрагивают веки, закрывшие все четыре глаза.

— Фрэнк, — повернулась к своему мужу матрона-азари. — Явику сейчас... очень тяжело. Он, уверена, понимает, что у всех нас... будет много вопросов.

— Ему сейчас действительно очень тяжело. Удивительно, но я чувствую его напряжение. И физическое, и душевное, — ответил мужчина. — Он... Он даёт нам возможность изучить всё: и карты, и схемы, и снимки. Я слышал о массовых задержаниях, арестах контрабандистов, но... Я с трудом поверил, что это — результат работы Явика. Он не стоит с протянутой рукой, не молит нас о вспомощенствовании, он действует сам, своими... думаю, в основном — расовыми — способами, методами, средствами, но в то же время он даёт нам понять, что и мы тоже должны быть... сильными. Он хочет, чтобы мы осознали... и теперь я готов это сказать прямо: он хочет, чтобы мы глубоко осознали, что Иден — наша планета. Явик не родился на Идене, он прибыл защищать эту планету в составе протеанского воинского подразделения. Читал... такое читается буквально запоем... Родные планеты протеан... Есть данные... я пока был на стоянках и заправках, читал зеркала Экстранета, сохранившиеся на Идене. Там во многих авторитетных статьях указывается, что родные, материнские планеты протеан были... распылены. — Фрэнк напрягся. — У Явика сейчас... никого не осталось. У него нет даже родной планеты, куда он мог бы вернуться... И он... он передаёт нам, иденцам своё расовое наследие и просит... Не требует, а только просит... сохранить и изучить его. Он не садится на это наследие как единоличный хозяин и властитель, он не закрывает к нему доступ для других разумных... Вряд ли многие земляне поступили так в подобной ситуации. Вряд ли, — повторил Фрэнк, с трудом разжимая сжавшиеся в кулаки пальцы обеих рук. — А Явик не требует, а просит... Я склонен... разрешить Инори участвовать в этой работе, Арнил. Она уже взрослая. Ей — двенадцать... Пусть у неё будет интересное и большое дело. Рядом с такими ребятами и девчатами... ей будет спокойно и комфортно.

— Спасибо тебе, Фрэнк, — тихо сказала азари, приобнимая мужа за плечи. — Я рада. Думаю, Ино будет тоже очень рада.

— Мам... — Джессика отошла от стола. — Надо... сделать перерыв. Пусть все подкрепятся. Явик... не думаю, что он будет сейчас что-то есть, но... ему надо дать время отдохнуть и, как ты это называешь, 'переключиться'.

— Ты права, Джесси, — женщина встала с кресла, пошепталась с мужем, тот кивнул и через несколько минут взрослые при активной помощи детей выставили на стол подносы с тарелками и чашками. Появление еды все встретили с пониманием и вскоре разговоры почти прекратились. Теперь звучали только отдельные реплики и короткие комментарии.

Явик продолжал сидеть абсолютно неподвижно. Теперь, как видели Инори и Сюзан, веки его четырёх глаз не подрагивали, особого напряжения, заметного внешне, тоже не было. Азари и землянка продолжали сидеть, изредка беря с подносов и тарелок кусочки запеканок и порции салатов. На протеанина они не смотрели, понимали, что выдерживать ещё и их пристальные взгляды ему будет... некомфортно. Тяжело.

Более получаса продолжался этот перерыв и ни для кого не было важным, ужин ли это, завтрак или, может быть, обед.

Рассказ Явика о гетах

Сюзан долго думала о том, какой вопрос следует задать Явику, чтобы он немного, совсем немного 'оттаял'. Она отодвинула подальше от края стола свой поднос — аппетита не было совершенно никакого, с трудом пришлось заставить себя съесть несколько кусочков запеканки и две-три ложки салата, выпить чашку чая. Всё. На большее желания никакого не было.

— Явик. А... эти синтеты... — спросила землянка.

— Сложный противник, — произнёс Явик, открывая глаза, но не поворачивая голову к собеседнице. — Очень сложный. Когда я узнал, что на борту Жнеца были геты... Эти, как вы называете, 'шагоходы'... Я понял, что ситуация с противостоянием не только полумашинам, но и машинам, может, к огромному моему сожалению, повториться.

— И... — Сюзан очень нравилось, что воин древней расы, представитель не Старой, а Старшей Расы, говорит с ней, маленькой девочкой, уважительно, по-взрослому.

— Я читал немало материалов о том, какие результаты дали проведённые над остановленными гетами исследования, выполненные инженерами 'Нормандии', — сказал протеанин. — Эти машины... удивительно быстро эволюционируют.

— Но... ведь прошло три сотни лет по большинству хронологий, Явик, — сказала Инори.

— Ты права, Ино, — подтвердил протеанин. — Тем не менее, геты уже сейчас, насколько я понял, просмотрев планетные 'зеркала' и иденские местные хранилища информации, резко, очень резко активизировались. Не только перешли от заявлений к действиям, но сделали сферой своих действий... почти всю территорию, почти всё пространство исследованной к нынешнему моменту части Галактики.

— Любая раса стремится изучать окружающее её космическое пространство, — задумчиво сказала Сюзан.

— И геты — не исключение, — подтвердил Явик. — Вопрос в том, Сюзан, сможем ли мы, органики, ужиться с синтетиками достаточно мирно и безопасно и для них и для себя. В этом у меня, увы, есть серьёзные сомнения, — не стал приукрашивать ситуацию протеанин.

— А... если геты подчинены Жнецам уже сейчас... — тихо начала Инори. — То...

— То у нас у всех разумных органиков, к сожалению, большие проблемы, — ответил азари Явик.

Чуть выпрямившись, протеанин вытянул вперёд руку — и экран инструментрона скользнул по столешнице к нему. Коснувшись сенсоров своего наручного инструментрона, Явик рядом с изображениями галактики и планеты вывел изображения гетов и 'окна' с текстовой и табличной информацией.

— Смотрите, — негромко сказал он. — Геты, как вы знаете, определяются как раса объединённых в сеть искусственных интеллектов. Считается, что они проживают за Вуалью Персея.

— Большой туманностью, которая является границей между пространством Гетов и системами Терминуса, — тихо сказала Сюзан. — Условия в этой туманности не позволяют Совету Цитадели следить за гетами. Во многих случаях авантюристы-органики пытаются влетать на территорию гетов, но... не всегда успешно. Я слышала и читала, что Совет пытается создать войска, эм... целые соединения, которые будут специально предназначены для войны с гетами, но... я также читала, что создание и содержание этих войск... очень дорого обходится. И совсем, совсем не известно, когда же наступит удобный момент для осуществления атаки для гетов. А держать войска просто так... насколько я поняла, ещё дороже.

Явик кивнул, обойдясь без слов. Маленькой девочке этого оказалось достаточно, чтобы ощутить: её правильно и полно поняли и, к тому же, согласились с её мнением.

— Они были созданы кварианцами в качестве грубой рабочей силы и одновременно — средства ведения войны, — продолжил протеанин. Сюзан и Инори почти одновременно кивнули. — Итог всем разумным органикам галактики известен: кварианцы убежали со своей родной планеты и больше трёх сотен лет скитаются на кораблях по галактике.

— Их обвинили... — заметила Инори.

— Да. Обвинили. — Явик не стал уточнять, в чём именно — в этом не было необходимости. — Но проблему — не решили. А за эти три сотни лет, как я понял, были моменты, когда можно было найти нормальный выход из ситуации.

— А потом... Совет попытался запретить ИИ, — сказала Сюзан.

— Разработку ИИ, — уточнил Явик. — Обитатели галактики на примере противостояния гетов-синтетиков и кварианцев-органиков убедились в том, что ИИ представляет опасность.

— Гетов, я читала, причислили к агрессивным убийцам, но... я не видела в Экстранете данных, подтверждающих это. Геты сами не нападали, в большинстве случаев они только защищались. — Инори посмотрела на объёмное изображение 'стандартного' гета.

— И, тем не менее, это не отменяет необходимости для разумной расы синтетиков осуществлять изучение окружающего космического пространства, — ответила Сюзан.

— А это означает, что геты так или иначе будут входить не только на территории, причисленные к сфере ответственности Терминуса, но и в пространства Альянса и в пространства Цитадели, — уточнил Явик.

— Нету только точного определения этого самого 'Пространства Цитадели'. Одни говорят, что это — только ближайшие к станции районы, другие — что это все территории за исключением разве что Траверса и Терминуса, — сказала Сюзан. — Насколько я смогла понять, кварианцы попытались создать и удержать под своим полным контролем механизм... я слышала такое выражение 'сотканный из противоречий'. Да, геты должны были выполнять различные хозяйственные работы с максимальной эффективностью. Но как это можно было достичь, если одновременно ставилась задача оставить гетов на положении неразумных машин? Если машина действительно неразумна, то ей требуется разумный органик для осуществления точного управления. А кварианцы, насколько я поняла, не стремились много и эффективно работать. Они желали — и теперь я в этом уверена — много отдыхать и как можно меньше напрягаться.

— К тому же... я тоже читала, гетов кварианцы сделали такими, что они могли действовать и самостоятельно и объединяться в сеть. Я поговорила с поселковыми техниками. Они мне пояснили, что это невозможно безопасно совместить — придётся разрабатывать точные и полные ограничители и для автономного и для сетевого режимов, — сказала Инори.

Сюзан с уважением посмотрела на маленькую азари. Ребёнок, а сейчас рассуждает — как её мама. Вот и считай её только маленькой девой после такого зрелого суждения...

— Согласен со сказанным, — тихо ответил Явик. — Именно отмеченная Инори особенность стала для кварианцев фатальной: да, программы для гетов, написанные 'скафандриками', изнывавшими от ставшей для них непосильной работы, может быть и не были изначально очень уж 'разумными', однако возможность, а затем и способность объединения гетов в сеть, позволила шагоходам получить доступ к электронным архивам кварианцев и в результате — обрести коллективный разум.

— Нахватавшись информации в энциклопедически-академических объёмах, — с грустью отметила Сюзан. — И результат — не замедлил: обленившиеся кварианцы были 'загнаны в угол' и почли за лучшее покинуть планету.

— Или... геты их просто бы уничтожили, — вздохнула Инори. — Я читала... Кварианцы пытались физически отключить гетов от сети, но не получилось. Думаю, что уже тогда каждый гет был переполнен информацией, а затем... затем кварианцы попытались задавить гетов силой оружия...

— Но оружие было предназначено для борьбы с органиками, а не с синтетиками, — сказала Сюзан.

Явик слушал девочек. И всё острее понимал, что дети иденцев оказались чрезвычайно восприимчивы к пониманию всей сложности складывающейся в галактике ситуации. Инори-азари и Сюзан-землянка не просто механически прочли сотни страниц текстов и просмотрели десятки изображений, они думали над всем этим, пропускали прочитанное и просмотренное через своё сознание, подсознание, память, а может быть — даже и душу. И теперь они видели то, что, вполне возможно, стремились скрыть не только от самих себя, но и от своих детей очень многие взрослые разумные органики. Только трудно обмануть детей: они обладают иммунитетом к вранью, лжи, полуправде. У них — свой мир, который они умеют и любят защищать от вмешательства взрослых. И, в то же время, дети хорошо знают, что им придётся жить здесь, в этом реальном и очень противоречивом мире.

— Геты очень быстро начали интересоваться вопросами, на которые и у нас, разумных органиков, до сих пор нет внятного ответа, — сказал Явик, дождавшись паузы в диалоге между Инори и Сюзан. Протеанин видел, что к их разговору начинают прислушиваться многие из тех, кто был в зале. Что-ж. Этого следовало ожидать. Появление изображений, связанных с гетами, этими шагоходами, рядом с изображениями Идена и исследованной части галактики трудно не заметить.

— Да уж, — вздохнула Сюзан. — Вопрос о том, есть ли у гетов душа... расколол органиков и синтетиков и стал... 'спусковым крючком', повлёкшим за собой бегство кварианцев с Ранноха. Это — если кратко.

— Геты тогда... Получается, что они были неоднородны. Одни выступали против кварианцев, другие — на их стороне, — отметила Инори. — И кварианцы... Одни ненавидели и уничтожали гетов, а другие помогали шагоходам, защищали роботов...

— И этим ещё больше запутывали ситуацию, — добавил Явик, — дело ведь в том, что никто — ну, почти никто из разумных органиков — не только 'скафандриков' — так и не понял, что кварианцы попытались соединить несоединимое. Результат — кварианцы также лишились всех колоний в Вуали Персея и их единственной базой стали борты кораблей так называемого Мигрирующего Флота.

— Явик... — Сюзан посмотрела на протеанина, тот чуть наклонил голову.

— Мы ведь тоже столкнулись сначала с агрессией синтетической расы. Я многого не знаю, многих деталей, — уточнил Явик. — Но одно могу сказать точно: мы тогда поняли, что нам будет сложно долго противостоять разумным машинам, если мы в короткие, а может быть — даже в кратчайшие сроки не изменимся в лучшую сторону сами, не усовершенствуемся, не прекратим заниматься глупостями. К сожалению, — вздохнул воин древней расы, — удар со стороны чистых синтетов очень сильно ослабил нас. И мы не устояли даже перед полумашинами.

— А теперь... — Сюзан продолжала смотреть на протеанина.

— Теперь мы видим, как полумашины объединяются с машинами. История усложняется, — сказал Явик. — Да, я читал о том, что о гетах после Утренней войны до сих пор известно крайне мало. Геты, как утверждают авторы ряда текстов, присутствуют в системах Терминус, но используют для своих баз заброшенные органиками космические станции. Да и те они используют только для хранения информации и сбора ресурсов из астероидных поясов. Совет Цитадели пытался установить какой-нибудь контакт с синтетами, но все попытки, как утверждается авторами ряда сообщений и комментариев, провалились.

— Геты не стали торопиться и, например, объявлять войну всем органикам или под любым предлогом подчинять себе всю Галактику, — сказала Сюзан. — Насколько я поняла, они вплотную занялись своими проблемами в пределах Вуали Персея и о них, этих шагоходах, органики предпочли просто забыть.

— И вот теперь информация о том, что Жнец использовал гетов, ушла, вне всяких сомнений, за пределы Идена, — сказал Явик. — Что, конечно же, вряд ли заставит Советников проявить должную активность, но покажет, что три сотни лет намеренного игнорирования органиками синтетиков закончились возникновением реальной угрозы организованной, а главное — массовой экспансии гетов.

— Если гетов поддержат Жнецы... будет очень сложно выстоять, — сказала Сюзан. Инори промолчала, но обозначила своё согласие со сказанным подругой лёгким, почти незаметным кивком. — Явик, а что конкретно удалось узнать нормандовцам о нынешних гетах.

— Многое, — не стал скрывать очевидное протеанин. — И это многое... совершенно не радует. Геты вполне могут стать одним из самых боеспособных подразделений армии сообщников Жнецов. Они хорошо защищены и очень выносливы. И если они договорились со Жнецом или он договорился с ними, что более вероятно, то эволюция гетов ещё больше ускорилась, а, следовательно, развёртывания массовой экспансии гетов надо ожидать в самое ближайшее время, — он несколько секунд помолчал. — Если же говорить о тех платформах, которые были задействованы Жнецом, то они... достаточно разнообразны, — коснувшись сенсоров своего инструментрона, Явик поставил рядом с объёмной фигуркой 'стандартного' гета фигурки вооружённых гетов. — Вот, например, гет-снайпер. Он, конечно же, оснащён винтовкой, способной поражать цели на дальних дистанциях. Потому особенно эффективен, если не приближается к врагам. Кроме того, насколько я знаю, инженеры 'Нормандии' выяснили, что эта платформа снабжена аппаратурой, способной глушить радарные установки и модули, проще говоря — ослеплять противников. Стандартной базовой боевой единицей гетов — и их в составе десантного подразделения, находившегося на борту Жнеца, было действительно очень много, является гет-солдат, которого специалисты 'Нормандии' называют также гетом-бойцом или гетом-пехотинцем. Обладает слабыми щитами, малой бронёй и стандартным вооружением. Кроме того, инженеры фрегата обратили внимание на то, что данная платформа оснащена малым количеством установленных программ, а это, в свою очередь, заставляет гетов-солдат держаться почти постоянно небольшими группами. Поодиночке, — отметил Явик, — они мало что умеют и могут в реальном бою, насколько я смог понять, а вот толпой... С ними очень сложно справиться. Вооружены винтовками, есть у них и что-то вроде гранат, — уточнил протеанин. — В общем, стандартное вооружение, но количество этих шагоходов...

— Заставляет задуматься, — сказала Сюзан.

— Именно, — подтвердил Явик. — Удалось установить, что геты-пехотинцы уязвимы к гранатам и биотике. — он взглянул на Инори и та чуть заметно засветилась, улыбнулась и приосанилась, словно говоря: 'Если так, то любая азари будет рада преподать этим железякам хороший урок. А потом — ещё раз. И — ещё раз. Столько, сколько надо'.

— Сложнее справиться с гетами-штурмовиками. В группе, высаженной Жнецом, их было немного — всего десяток, но надо учесть, — сказал протеанин, — что это — тяжёлая пехота гетов. На поле боя такие платформы тоже заметны — они высокорослы и обряжены в чисто белую броню. Основной задачей штурмовика является по большинству ныне существующих мнений, прорыв линии фронта противника. Специалисты фрегата доказали, что гет-штурмовик способен установить на поле боя шестиугольный щит, защищающий машину и ближайших её союзников, а при необходимости — и выпустить из своей импульсной винтовки небольшую ракету, которая, по оценкам офицеров 'Нормандии', способна нанести серьёзный урон врагам гетов.

Азари и человек слушали протеанина, а Явик, отмечая их внимание и понимание, всё же сомневался, стоит ли ему, взрослому органику, вот так много и подробно рассказывать о гетах не кому-нибудь из взрослых, а именно детям. Ответом на сомнения стало то, что прислушавшись к диалогу между воином древней расы и девочками, к креслам, в которых сидели Явик, Сюзан и Инори, довольно быстро подошли остальные члены 'четвёрки' и очень многие взрослые. Явик отметил, что теперь в зале присутствуют почти все родители членов 'четвёрки', многие братья и сёстры Ванессы, Мигеля, Луиса и Джессики.

— Геты штурмовики, — Явик вывел на экран, лежащий на столешнице, объёмное изображение фигурки обсуждаемой платформы, — вооружены импульсной винтовкой гетов и способны вести достаточно регулярный обстрел противника с помощью ракет. Хотел бы отметить, что, по неизвестным мне причинам, эти платформы гетов защищены достаточно прочными щитами, но имеют относительно слабое здоровье. Специалистам инженерной службы фрегата пришлось предположить, что зная о таком своём недостатке, геты-штурмовики склонны часто пользоваться укрытиями, а при встрече и сближении с противником, обязательно постараются обойти его с флангов, избегая фронтального боестолкновения. — Явик добавил на экран ещё одну фигурку. — Это — так называемый 'разрушитель' — крупная штурмовая единица, характерная, по мнению офицеров и специалистов 'Нормандии', для всех мест, где скапливаются значительные силы гетов.

— Значит, Иден-Прайм очень интересует гетов, — сказала Инори. — Если уж такие здоровяки появились.

— Скорее он интересует Жнецов. А уж геты действуют по указке полумашин, — уточнила Сюзан.

— Таких 'здоровяков' на борту Жнеца оказалось всего пять, — продолжил Явик. — Специалисты фрегата установили, что эта разновидность гетов намного превосходит стандартную мобильную вооружённую платформу гетов — гета-пехотинца и потому способен нанести значительный урон врагу благодаря своей высокой скорости движения, сокрушительной атаке в ближнем бою и особо прочным щитам.

— Ларчик... — прошептала Сюзан. Явик ощутил, как девочке не хочется, чтобы её в этот момент кто-нибудь из присутствующих в зале услышал.

— Против него тоже хорошо и эффективно применять биотику, в том числе, — Явик посмотрел на Инори, — стазис, подъём и бросок.

Маленькая азари кивнула — эти термины и соответствующие техники были ей известны. Конечно, не во 'взрослых' вариантах, но знакомы достаточно полно.

— Разрушителей нужно атаковать на дальних дистанциях, — уточнил протеанин. — И делать всё, чтобы до момента входа в радиус ближнего боя запас здоровья, брони и оружия у этих платформ был бы максимально сокращён. Некоторые разрушители, как предполагают нормандовцы, могут быть вооружены огнемётами и ракетницами. — Явик коснулся пальцами сенсоров своего наручного инструментрона, но вместо очередной, уже ставшей привычной для зрителей и слушателей, обступивших протеанина и его спутниц, человекоподобной фигуры 'шагохода', над поверхностью экрана инструментрона замерцала какая-то явно летающая конструкция.

— Гетская военная авиация, — не стал испытывать терпение находившихся в зале разумных органиков Явик. — Перед вами — дрон-разведчик гетов. Быстрая и маневренная автоматическая разведывательная единица гетов, которая, по оценкам офицеров и специалистов 'Нормандии', действительно в основном предназначена для разведки, а также — для патрулирования. Фрегатовцы предположили, что появление этих машин является первым признаком присутствия поблизости гетов. Эти платформы обладают очень небольшим количеством здоровья, а также слабыми щитами. Последние, кстати, хотя и восстанавливаются со временем, но обычно не особо существенно продлевают жизнь дрона. Между тем, орудия дронов скорострельны и, как показал проведённый анализ и углублённое исследование нескольких десятков образцов, способны наносить разумным органикам, а также искусственным укрытиям и сооружениям значительный урон.

— Так ведь тогда с ними надо как можно быстрее расправиться в самом начале боя, — предположила Сюзан.

— Да. Именно так, — подтвердил Явик. — К сожалению, дроны не восприимчивы к любым биотическим атакам, кроме разве что деформации, — он не стал смотреть на Инори, но отметил, что маленькая азари поскучнела: услышанное ей не понравилось. — А вот технические навыки наоборот, чрезвычайно эффективны, особенно если это — саботаж и перегрузка. — Явик взглянул на Луиса, тот едва заметно кивнул, чуть прикрыв на несколько секунд глаза веками. — Всё же лучше научиться всем нам, разумным органикам, метко стрелять, поскольку, как доказывают проведённые исследования, дроны эти в большинстве случаев легко нейтрализуются и даже уничтожаются всего лишь одним точным выстрелом. В качестве дополнения отмечу, что 'перегрузка' и 'сингулярность' будут эффективны против групп дронов. Так что сбрасывать со счетов и преуменьшать важность биотических умений не следует. — Явик мягко взглянул на Инори. Та едва заметно улыбнулась.

— Явик, — к протеанину подошёл Луис. — Но ведь...

— Ты прав, — согласился воин древней расы. — Геты — машины, вооружённые искусственным интеллектом. И потому они пойдут по пути дальнейшей специализации военных боевых платформ. Могу предположить, что в самое ближайшее время разумным органикам предстоит столкнуться с взрывниками, огнемётчиками, охотниками, призраками, ракетчиками. Есть предположения, что кроме уже известных нам десантных кораблей геты располагают и, возможно, используют или, в любом случае, готовы к использованию тяжёлых шагающих танков и артиллерийских установок. Основываясь на некоторых предположениях, сформулированных в результате исследования захваченных платформ гетов, можно предположить появление пулемётчиков-гетов, вооружённых дронами, а также ракетных, штурмовых и ремонтных дронов гетов. Артиллерию в мелком варианте представляет турель гетов — сведения о такой платформе, созданной шагоходами, были найдены в одном из сохранившихся гетских блоков памяти, — уточнил протеанин. — Танковые войска гетов уже располагают обычными шагающими танками. Колоссы — следующий, более высокий уровень. Изучив доступные мне материалы, я могу предположить, что очень скоро геты перейдут к строительству саморемонтирующихся тяжёлых боевых единиц.

— Кошмар, — выдохнул Луис.

— Один Жнец — проблема, а если ещё внутри каждого будет столько более мелких роботов, да тех же гетов, к примеру... — потрясённо сказал Мигель. — Как же их сдержать-то всех?! И ведь не только сдержать надо, но и остановить и уничтожить!

Явик промолчал. Отвечать что-либо не было необходимости. Надо было просто показать, что война с полумашинами, как доказало боестолкновение над Иден-Праймом, ожидаемо, а для нынешних разумных органиков совершенно, возможно, неожиданно, совместилась с войной с чистыми синтетиками. А использование этими искусственными платформами ИИ — ещё больше усложняло и запутывало ситуацию.

Рассказ Явика о Жнецах

— Явик. — Луис справился с волнением. — А ведь такие Жнецы, как этот... Они ведь могут тоже передвигаться на своих лапах по поверхности планет?

— Могут, — подтвердил протеанин. — Они, как известно, считаются основными истребителями всех живых органических и неорганических существ в истории известной нам галактики. Это, как теперь также доказано, биомеханическая раса. Иннусанон называли Жнецов по-другому. Большинство нынешних рас разумных органиков это название воспроизвести не смогут, к сожалению. Термин 'Жнецы' был использован впервые нами, протеанами, — отметил Явик. — Мы посчитали, что чем проще название, данное врагу, тем лучше, тем более надо было как-то чётко и кратко позиционировать эту расу. Мы также, следом за иннусанонцами, а возможно — и их многочисленными предшественниками, являвшимися представителями рас имперского уровня, считаем, что это не просто раса биосинтетических существ, а раса кораблей-звездолётов. Она в наибольшей степени приспособлена для осуществления функции, именуемой Жатвой, а проще говоря — уничтожения высокоорганизованной, высокоразвитой органической жизни в Галактике. — Явик коснулся пальцами правой руки сенсоров своего наручного инструментрона, вызвав над всем обеденным столом огромное объёмное изображение. — Вот, посмотрите, это — известная вам, исследованная в разной степени часть галактики, — он помедлил несколько секунд, коснулся сенсоров и сверху одного объёмного изображения 'легло' другое, ещё большее по размерам. — А это — известная нам, протеанам, часть галактики. О том, какая часть галактики была известна иннусанонцам, нам, протеанам, к сожалению, не известно настолько точно, чтобы можно было говорить об этом определённо. — Явик посмотрел на собравшихся вокруг стола разумных. — Вы понимаете, что охватить контролем и управлением и тем более — осуществить планомерное массовое уничтожение высокоорганизованной разумной органической жизни можно только средствами, способными быстро передвигаться, обладать значительной огневой мощью и десантно-штурмовыми возможностями. Кроме того, ясно, что необходимо было предусмотреть осуществление варварских орбитальных бомбардировок населённых планет и космостанций. Поэтому мы и считали, что Жнецы — это, прежде всего, корабли. Разумные корабли, — уточнил протеанин.

— И, как утверждает та же Лиара Т'Сони, каждый Жнец — это уничтоженная раса, — сказал Луис.

— Да. Есть такое мнение, — подтвердил Явик. — Оно может оказаться правильным, но в наше время не было возможности установить, так ли это на самом деле, а потом, когда Жнецы уничтожили нашу расу полностью... увы, в таком уточнении отпала и необходимость. Для нас, — тихо добавил воин древней расы. — Жнецы, как было установлено во время противостояния Протеанской империи с ними, обитают в Тёмном Пространстве, которое находится по некоторым оценкам, за пределами нашей галактики, в так называемом межгалактическом пространстве, природа, состав, структура и особенности которого и в наше время были исследованы очень слабо, чтобы делать какие-то определённые выводы. Ясно, что даже столь большие корабли далеко не всегда летают через миллионнокилометровые пространства. Жнецы используют ретрансляторы, а может быть — и другие средства — для того чтобы в кратчайшие сроки появиться в конкретном месте или в нескольких местах практически одновременно.

— В ваше время... — осторожно заметил Мигель.

— Да. В моём Цикле Жнецы впервые прибыли в галактику через масс-ретранслятор, скрытый в Цитадели.

— Это так страшно, когда твой дом, твоё обиталище вдруг становится... — всхлипнула Инори.

— Твоей могилой, — закончила Сюзан. — Да, это — страшно. Очень страшно, — девочка посмотрела на Явика. — 'Тёмное Пространство' — место обитания этой расы... Но ведь...

— Нет ни одного внятного свидетельства того, — сказал Явик, — что кто-нибудь из разумных органиков побывал в этом пространстве и смог вернуться. Во всяком случае, я склонен предполагать, что побывавшие там разумные органики, если и возвращались, то уже сильно изменёнными, — протеанин убрал с экрана, лежавшего на столе, изображения окон и фигурки гетов, заменив фигурки разноразмерными объёмными моделями 'креветок'. — Самым крупным более-менее известным важным кораблём расы по многим обоснованным оценкам является Властелин. Тот самый Жнец-разведчик. Здесь, к сожалению, ещё много неясного, далеко не обо всём можно судить точно, определённо и доказательно. — Явик учитывал, что большинство слушателей всё же составляют дети, но не хотел, чтобы взрослые чувствовали себя некомфортно из-за необходимости слушать слишком адаптированное изложение, поэтому старался найти некую 'середину'. — Мне известно теперь, что едва увидев над Иденом Жнеца, многие нормандовцы, а затем и иденцы, отнесли этот разумный биомеханический корабль к разряду сверхдредноутов. — Явик указал рукой на один из корабликов-'креветок'. — На самом же деле, как вы видите, Жнец, который пришёл к Иден-Прайму, не является самым крупным кораблём этой расы. По имеющимся у меня данным, в том числе и оставшимся от прошлой войны, я реконструировал внешний вид Жнецов. Вы можете видеть, что Жнец, попытавшийся забрать протеанский Маяк, действительно не является самым крупным кораблём в расовой жнеческой 'табели о рангах'. Первенство здесь прочно удерживает Предвестник. В прошлом Цикле мы, протеане, видели этот крупнейший и сильнейший разумный корабль расы всего несколько раз. И всегда после появления Предвестника разумные органики в наше время терпели сокрушительное поражение на огромных театрах военных действий. Этот корабль несколько раз опускался на крупнейшие заселённые планеты. И тогда мы видели, как он достаточно быстро передвигается на своих щупальцах. — Явик убрал фигурку главного Жнеца в 'туман', но выключать объёмное изображение не стал. — Другие, меньшие по размерам 'креветки' во множестве опускались на наши планеты и атаковали наземные войска и воздушные подразделения защитников. Корабли-Жнецы никогда не ходили ни вокруг планет, ни по самим планетам в одиночку. Войска их сопровождения, это — отдельная тема, поэтому я пока обойду её молчанием. Флоты, состоящие только из крупных Жнецов мы, протеане, встречали крайне редко. Видимо и сами Жнецы считали такие подразделения малоэффективными для выполнения некоторых задач. Да, мы встречались с носимыми Жнецами в своих корпусах десантными подразделениями, но далеко не всегда в качестве десантников выступали индоктринированные или трансформированные разумные органики. — Явик отметил, как вздрогнули многие слушатели, вероятнее всего вполне зримо представив себе эту пугающую картину. — Жнецы имели небольшие пилотируемые корабли, пригодные для атаки наземных сил Сопротивления, а также дистанционно управляемые аппараты. Но... мы, к сожалению, не успели закончить полный анализ обстановки, а по предварительным данным Жнецы каждый раз приходили в Галактику, уже располагая достаточно актуальной, точной, полной и разнообразной информацией. Иными словами, эти гигантские корабли, полумашины, приходили для совершения очередного акта Жатвы хорошо и индивидуально подготовленными. — Явик снова активировал фигурку Предвестника, поскольку отметил, что на неё присутствовавшие в зале разумные обращают достаточное внимание. — Поскольку со Жнецами мы воевали столетиями, у нас было достаточно времени, чтобы хоть как-то, но более-менее полно изучить своего противника. Мы убедились в том, что такие Жнецы, как, например, Жнец-Разведчик, прибывший к Идену, могли и не располагать носимыми внутри корпуса десантными силами. Часто мы видели Жнецов этого типа 'пустыми', но обязательно — окружёнными силами охранения из трансформированных и подчинённых кораблей покорённых рас.

— Все Жнецы — это креветки? — спросил Луис.

— Увы, нет, — ответил Явик. — Раз за разом приходя в Галактику для уничтожения высокоорганизованной жизни, Жнецы, как нам, протеанам, пришлось убедиться на собственном опыте, действуют часто нестандартно. Я склонен утверждать, что, как полумашины, они чрезвычайно быстро и хорошо приобретают знания, овладевают самой разнообразной информацией, резко повышают свою квалификацию и становятся потому очень опытным и опасным противником. Да, далеко не всегда мы могли видеть Жнецов не в их стандартной креветочной форме. Но и такие, с позволения сказать, экземпляры, нам тоже встречались. Жнецы и в наше время активно пользовались маскировкой, причём самой разнообразной и далеко не всегда мы могли вовремя отреагировать на их 'новинки'. Я побывал на ряде театров военных действий в самых разных секторах исследованной нами Галактики, но только и убедился в том, что Жнецы... способны стать трудноустранимой проблемой. В том числе из-за того, что никогда нельзя точно и, главное, вовремя узнать, что скрывается в корпусе такого великана. Возможно, что внутри креветок скрывались пилоты, внешние корпуса которых напоминали представителей рас, из генетического и биологического материала которых были созданы эти огромные корабли.

— Вы видели, как погибали эти гиганты? — спросила Инори.

— Да, — подтвердил Явик. — Видел. И с тех пор знаю, что Жнецы не бессмертны и не являются неуязвимыми. Уже в моём цикле они несли потери в боях по всей галактике. То же самое в известных пределах происходило, уверен, и во времена всевластия иннусанонцев и их предшественников. Потому я убеждён, что, несмотря на явное технологическое, техническое — и любое иное -преимущество, каким могут располагать 'креветки', можно, используя нужные сведения, оружие и стратегию, не просто остановить, но и победить, а в перспективе — и уничтожить Жнецов. Тогда, когда мы воевали с такими большими кораблями, мы имели все возможности убедиться: если по отдельной 'креветке' вели сосредоточенный огонь три и больше дредноута, то Жнец может быть уничтожен с очень высокой вероятностью. Кинетические снаряды и обстрел ими, к сожалению, не оказывают калечащего или парализующего влияния на Жнеца, а вот удары таких орудий, как 'Таниксы', которые, как я слышал, были созданы в том числе и для борьбы с тяжелобронированными и тяжеловооружёнными кораблями, снабжёнными развитыми кинетическими и иными барьерами, дают намного лучшие результаты и позволяют и серьёзно повредить и разрушить гиганта. — Явик выделил свечением одну из фигурок 'креветок', меньшую по размерам, чем Предвестник или Назара. — Мы называли этот тип крупных 'креветок' крейсерами Жнецов, — протеанин выделил ещё одну фигурку, чуть меньшую по размерам. — А это — самая массовая боевая корабельная единица — эсминец Жнецов. Мы уже через несколько лет противостояния твёрдо знали, что барьеры, установленные на таких массовых кораблях, конечно же, уступают по прочности тем, что стоят на более крупных кораблях — тех же крейсерах, к примеру. Стандартная практика. Потому один наш крейсер или несколько десятков истребителей вполне могли — и мы это не раз видели практически — нейтрализовать или уничтожить эсминец, но только тогда, когда крейсер и истребительные эскадрильи успевали приблизиться на расстояние выстрела до того момента, как эсминец Жнецов успевал изрядно проредить порядки атакующих оппонентов. Отмечу так же, что мы достаточно быстро узнали и о том, что источники энергии на борту любого из Жнецов не являются бесконечными. Нам довелось убедиться и в том, что, к примеру, если Жнец опускается на планету, то он просто обязан сделать многое для того, чтобы снизить свою массу. Далеко не каждая планета имеет настолько прочную и твёрдую поверхность, чтобы выдерживать вес такого гиганта, — уточнил протеанин. — Объёмы энергии, которую Жнец, садясь на планету, должен перенаправить на генераторы эффекта массы, снижающие давление лап на грунт планеты, настолько огромны, что стандартные, пусть и многослойные разнотипные барьеры Жнеца при этом работают далеко не на полную мощность. К сожалению, этот своеобразный энергокризис нисколько не облегчает задачу атакующих по нейтрализации гиганта. Очень редко спустившаяся на планету 'креветка' была гарантированно слаба и беспомощна настолько, чтобы можно было уверенно прогнозировать успех любой попытки её уничтожения, — отметил Явик. — Размеры кораблей Жнецов, их энергетическая и орудийная вооружённость, совершенная броня и щиты, гигантское ядро эффекта массы, обилие специализированных и интегрированных программ, — говоря это, Явик отмечал, как мрачнеют лица взрослых и становятся задумчивыми лица детей и подростков. Не хотелось, очень не хотелось вот так сразу об этом говорить столь подробно, но... придётся. Как говорили земляне-имперцы, 'предупреждён — означает — вооружён'. И теперь долг Явика, его свободно осознанный и воспринятый долг состоял в том, чтобы предупредить нынешних разумных органиков, пусть и почти поголовно гражданских, о том, с каким противником им очень скоро всем придётся иметь дело, — и, конечно, многие другие средства, позволяющие Жнецу не только выжить, но и выполнить свою задачу — уничтожить как можно больше разумных органиков. Поскольку нет никаких сомнений, что Жнецы, которые придут в Галактику сейчас, уже учли в полной мере опыт столкновения с расами моей империи, ясно, что следует искать соответствия и параллели в той информации, которой мы теперь располагаем и о Жнецах и о гетах. Я пришёл к выводу, что Жнецы отличаются от гетов тем, что программы, обслуживающие каждый корабль-Жнец, обладают единой волей и мнением. Каждый корабль-Жнец, потому — единая личность. Геты — совокупность разумов, которые сохраняют индивидуальность и автономность, их программы универсальны, могут действовать и изолированно и в связке с подобными программами. Жнецы управляют собой, сохраняя внутреннее, я бы сказал, обще— и специально-корабельное единство.

— И поэтому геты... пошли в услужение к Жнецам? — спросил Луис.

— Возможно, что да, в том числе и поэтому. А может быть, они и не успели ни согласиться, ни воспротивиться. Жнецы приняли решение — и быстро воплотили его в жизнь. Сделав гетов своими послушными марионетками-инструментами. Тупыми исполнителями своей воли, — ответил протеанин.

— А более мелкие корабли у Жнецов есть? — поинтересовался Мигель.

— Есть. — Явик, коснувшись когтями клавиш виртклавиатуры своего инструментрона, вызвал рядом с фигурками 'креветок' несколько объёмных изображений. — Это — наши оппоненты из моего времени. Думаю, что Жнецы теперь их обязательно и изрядно модифицируют. Тем не менее, перед вами — пример кораблика так называемого 'москитного флота' — автоматические катера. Фактически — дроны, которые во многом аналогичны истребителям по применению, обладают, подчеркну, колоссальной для своих размеров мощью вооружения, а также — значительной маневренностью и энергоресурсами. Во время войны наши войска буквально 'нарывались' довольно часто на целые поля из множества таких дронов, которые за доли секунды, а часто — и ещё быстрее — активизировались и наносили по нашим кораблям неожиданные удары.

— Минные поля, — сказал Луис.

— Хорошее сравнение, — одобрил Явик. — Да, соответствует признакам минного поля. Такие поля действительно прикрывали важные космические объекты Жнецов в ходе нашей войны.

— Жнецы... использовали космостанции? Свои космостанции? — удивлённо спросила Сюзан.

— И не только свои, построенные ими, но и захваченные и зачищенные от органиков, — подтвердил Явик. — А почему, собственно, они не могли бы использовать их? Война осуществляется по-разному и далеко не всегда Жнецы разрушали планеты или космостанции. Надо же было где-то селить, пусть и временно, индоктринированных и трансформированных в хасков органиков, составлявших, кстати, основную массу десантно-оккупационных сил 'креветок'. Возвращаясь к вопросу о классификации и, соответственно, о возможностях Жнецов, хотел бы уточнить: только самые крупные корабли типа Жнеца-разведчика, а также Предвестника, создавались из собранных воедино и переработанных представителей одной расы разумных органиков. Такие корабли в прошлом Цикле появлялись там, где было необходимо атаковать дредноуты, проломить защитные заграждения или уничтожить большие промышленные города на планетах и на орбитах. Эсминцы или, как мы их называли, 'разрушители' — часто не превышают по длине две сотни метров, они не являются, по всей вероятности, уникальными и, возможно, производятся по однотипным шаблонам. Количество таких кораблей в предшествующую войну было просто огромным, они по праву составляли костяк флота Жнецов. Атаковали крейсеры и более мелкие корабли, а также — узлы связи и командные центры рас разумных органиков. Тем не менее, насколько мне известно, на строительстве таких кораблей мог быть использован и, вероятнее всего, использовался материал, полученный при переработке тех рас, которые по самым разным причинам не стали основой для корпусов больших Жнецов. Такие корабли часто, а в нашем Цикле, как теперь я понял — слишком часто, несли на борту крупнокалиберную артиллерию — зенитные орудия, использовавшиеся Жнецами для обеспечения как противовоздушной, так и противокосмической обороны захваченных населённых планет.

Явик замолчал на несколько минут, напряжённо глядя на ряд 'креветок', фигурки которых светились над экраном инструментрона, лежащего на столе. Ему очень не хотелось продолжать рассказ, но хотя бы в общих чертах он обязан об этом сказать, поскольку чувствовал, что многие слушатели и зрители готовы обвинить его в утаивании информации.

Большую часть специальных данных о кораблях и войсках Жнецов и гетов воин древней расы намеревался передать ополченцам и воинам-профессионалам, а также их командирам, но гражданские... они тоже должны знать, что их ожидает в результате прихода Жнецов к Идену... А также и к любым другим населённым планетам.

— Явик... — Инори взглянула на протеанина. — Мы... мы согласны выслушать всё то, что ты скажешь. Я чувствую, ты не решаешься продолжить, но...

— Инори хочет сказать, Явик, — поддержала подружку Сюзан, — что так или иначе предстоящая война — всего лишь сплав межрасовых конфликтов. А их в истории нынешних рас разумных органиков хватало. Так или иначе, но мы все изучали в школах историю своих рас и помним, что всегда в результате таких конфликтов страдало мирное, гражданское население. Очень страдало. Потому... говори всё. Мы... — девочка оглядела собравшихся вокруг стола разумных, перевела взгляд на Явика. — Мы готовы выслушать и понять.

— Следующим типом кораблей... являются транспортные корабли Жнецов. Их задача — перевозка трансформированных и индоктринированных, полностью послушных воле Жнецов хасков на атакуемые планеты, а также — доставка собранных пленённых разумных органиков к стационарным и передвижным — наземным, воздушным и космическим — центрам обработки. — Явик зажёг над экраном очередную объёмную фигурку корабля. — Длина — от двухсот метров до одного километра, но такие корабли не обладают самостоятельностью, а относятся к категории дистанционно управляемых. Мы нашли в своё время немало доказательств того, что ими управляют другие Жнецы, при необходимости передавая управление друг другу. Четвёртый тип — корабли-обработчики, являющиеся передвижными центрами массового сбора генетического материала. Они также являются дистанционно управляемыми. И во многом схожи по своим характеристикам с транспортными кораблями, — помедлив несколько секунд, Явик заставил себя продолжить. — Все Жнецы обладают способностью воздействия на психику разумных органических существ. Именно это мы называем одурманиванием или индоктринацией. Она позволяет Жнецам порабощать разум органических существ, превращая разумных органиков в своих рабов или, проще говоря, в зомби. Для одурманивания-индоктринации Жнецы используют оставшийся неизвестным для нас, протеан, вид энергии, генерируемой кораблём-Жнецом. После осуществления подчинения разумный органик, как мы неоднократно убедились на своём опыте, часто продолжает считать себя абсолютно нормальным, но уже уверен, что только покорившиеся Жнецам расы смогут избежать уничтожения. На самом же деле... и в этом нам тоже пришлось убедиться, Жнецы нацелены на полную ликвидацию разумной органической жизни в галактике, что и осуществляли раз за разом. Подчинение психики — не единственное оружие Жнецов. Они также обладают возможностями и способностями для генетической модификации разумных органических существ, причём — в массовом, общерасовом масштабе. — сказал протеанин, гася настенные экраны. — Я понимаю, что у вас ещё есть вопросы и готов на них ответить... Мне надо несколько минут для того, чтобы собраться с мыслями.

— Явик. — Инори посмотрела на воина древней расы. — Включи, пожалуйста, изображения и фигурки гетов, оставь изображения и фигурки Жнецов и увеличь до предела объёмные изображения карт галактики и Идена, — она увидела, как согласно кивнула её мама. — Пожалуйста. А мы пока... приберём посуду и тоже немного 'переключимся', — она встала. За ней со своего кресла поднялась Сюзан.

— Хорошо, — протеанин выполнил просьбу маленькой азари и сделал всё в точности так, как она просила.

Взрослые и дети вернулись к столу, теперь Явик видел, как они рассматривают изображения и фигурки, читают информационные баллоны, обмениваются короткими комментариями и репликами.

Удобно устроившись в кресле, Явик снова опустил голову и закрыл глаза. Сейчас он внезапно почувствовал, насколько потяжелели его веки. Спать — не хотелось, дремать — тоже, а вот просто посидеть с закрытыми глазами было... важно. Для него самого — важно. Пусть люди и азари рассмотрят всё в деталях. Необходимое знание бывает очень тяжёлым и трудным. Часто бывает.

Вопросы по докладу

Пауза затягивалась, но Явик не торопился, не спешил как-то включаться в обсуждение. Чуть приоткрыв глаза, он коснулся когтями виртуальной клавиатуры своего инструментрона и над столом рядом с объёмными изображениями галактики и Идена, рядом с изображениями Жнецов и гетов повисло своеобразное многоуровневое 'меню'. Теперь собравшиеся в зале разумные получили возможность самостоятельно выбирать, что смотреть из уже виденного ранее и как это смотреть — над столом, на настенных экранах или на экранах своих инструментронов.

Протеанин продолжал думать о том, что та война, которую его раса вела столетия, теперь снова должна была вернуться в галактику. Вернуться обновлённой. Жнецы, в чём у Явика не было никаких сомнений, получали всю оперативную свежайшую информацию, потому готовились, как протеане любили выражаться, 'прицельно'. Собственно, вся их подготовка сводилась к тому, чтобы обеспечить достижение нескольких главных целей — физической ликвидации всех представителей сильнейших и наиболее развитых разумных органических рас, вывозу всех высокоуровневых технологий, техники и ресурсов в Тёмный космос, накоплению материалов для строительства чисторасовых и межрасовых Жнецов. Были, конечно, и другие цели, но эти, вне всяких сомнений, являлись основными, самыми главными и важными.

Если бы предстоял стандартный межрасовый конфликт, не было бы необходимости говорить о таких деталях, да и в целом, о таких вещах с совершенно, в большинстве своём, гражданскими разумными. Вполне хватило бы передачи профильной специальной информации профессиональным воинам и ополченцам, а там... В конечном итоге это был бы конфликт между несколькими ныне живущими в Галактике расами. И если в этот конфликт не вмешиваются Жнецы — какое вообще право имел бы Явик как-то влиять на ситуацию-то? Да никакого! А вот если Жнецы снова возвращаются, да что там возвращаются — вернутся в галактику в очередной раз... То тогда раскрывать многие детали гражданским разумным — необходимо.

Явик наблюдал за тем, как люди и азари переходят от экрана к экрану, как пользуются объёмным светящимся меню, висевшим над столом, перекачивают информацию на свои наручные инструментроны. Пусть. Это его раса привыкла отрабатывать огромные объёмы данных за несколько секунд, а нынешние... Ну разве что саларианцы с их гиперактивностью могли бы составить протеанам хоть какую-нибудь конкуренцию. А так — не было среди нынешних рас таких, которые смогли бы сравниться в чём-нибудь существенном с протеанами. И это заставляло Явика действовать быстрее и жёстче.

Ванесса — кому как не ей, если уж сделала всё, чтобы стать одной из руководителей группы, то... Она подошла к Инори и Сюзан, пододвинула поближе к протеанину одно из свободных кресел, села и мягко так, спокойно посмотрела чуть искоса на воина древней расы. Тот повернул голову и взглянул на Ванессу ответно — спокойно и чётко.

— Явик... Так... Что же с Иден-Праймом-то? — тихо спросила девочка.

Спросила-то она тихо, но... Явик сразу отметил, что некоторые разумные уже повернули головы к нему... Если так дальше пойдёт... Надо как-то отрегулировать создающуюся ситуацию.

Протеанин тихо встал, выпрямился, отошёл от своего кресла. Прошёлся по кругу вокруг стола, искоса поглядывая на настенные экраны. Что отвечать главе 'четвёрки'? Что отвечать всем, кто собрался в этом доме, в этом зале? Да, Иден-Прайм — человеческая колония, здесь есть главный город, своеобразная столица — Константа. Вот название-то... Люди во всём блеске проявляют свою оригинальность. И сразу заявляют о том, что если они куда пришли — то пришли всерьёз и надолго. Основана была колония в две тысячи сто пятьдесят втором году и уже в две тысячи сто восемьдесят третьем году — всего через тридцать с небольшим лет, численность населения колонии достигла отметки в три и семь десятых миллиона человек. По некоторым оценкам через три года количество колонистов вполне могло пересечь отметку в четыре миллиона человек. А если учесть, что здесь поселились не только люди, то население планеты росло достаточно быстрыми темпами. Не так лавинообразно, как у азари, конечно, но...

— Иден-Прайм надо защищать. Это — единственная освоенная, населённая, оборудованная планета... в этой звёздной системе, — тихо сказал Явик. — И защищать планету придётся всем её жителям. Без малейшего исключения. Да, в основном — людям, но... Уверен, что и другие расы, представители которых поселились на Идене, тоже быстро поймут, что Иден оставлять без защиты и тем более — отдавать Жнецам... нельзя. С Идена началась подготовка к войне со Жнецами и потому... Иден будет воевать, бороться и защищаться, будет готовить руководителей подразделений ополчения, командиров профессиональных воинских подразделений. — Явик остановился возле двери в залу. — И — будет продолжать снабжать всех разумных органиков продовольствием, — он помедлил, сделал несколько шагов к столу.

Кто-то из присутствовавших в зале разумных подошёл к экранам, кто-то — наоборот, вернулся в кресла, стоящие вокруг стола. Пусть. Эти передвижения ему, воину древней расы, не мешают. Пусть слушают, пусть слышат и пусть понимают. Или — стараются понять.

— Известно, — продолжил он, — что информация о происшедшем ушла с Идена едва ли не сразу после того, как прекратилась стрельба. Значит, кому-то эта информация пригодилась... так или иначе. Так всегда бывает. Редко, когда такая информация лежит мёртвым грузом, — уточнил Явик. — Потому... интерес к происходящему на Идене после боестолкновения со Жнецом... сохраняется. Да, это не топовая новость в инфосфере исследованной части Галактики, но и не новость с 'последних страниц'. Нормандовцы, насколько я понял и знаю, не ставили перед собой задачу и цель устроить полную глухую информационную блокаду Идена. Нет, — подчеркнул Явик. — Этого желания и стремления у них не было, — обойдясь без вполне ожидаемого восклицания, заметил воин древней расы. — Сейчас... в ближайшее время, пусть и очень постепенно, объём информации о происшедшем на Иден-Прайме, доступной за пределами планеты, будет расти. Затем — придёт понимание, что слишком многое изменилось. И — начнётся 'волна изменений'. Обязательно начнётся, — убеждённо сказал Явик, не стараясь повышать громкость голоса. — Результат? Иден сумеет и успеет многое сделать для того, чтобы успешно выдержать первый, самый мощный, сложный и трудный удар Жнецов. Да, потом — будут другие удары, может быть, даже более сильные, но... Главное — выдержать первый удар. И для этого, насколько я могу судить по имеющимся у меня данным, на Идене делается очень много. Иден не будет безоружен, беззащитен и слаб, — подчеркнул протеанин. — И, думаю, вы помните, что ваш системный ретранслятор соединён напрямую с масс-ретранслятором, расположенным в системе 'Поток Арктура', а из этой системы — прямая дорога к материнской планете человечества — Земле. В итоге... — Явик сделал короткую паузу. — Иден-Прайм защищает самую короткую дорогу к Солнечной системе. — Явик прошёлся вокруг стола, уже не глядя на настенные экраны, но и не стремясь смотреть на стоящих и сидящих за столом разумных.

— Удержать одну планету из нескольких, расположенных в нашей звёздной системе... — задумчиво произнесла Джессика. — Это задача...

— Для богов, — закончил Явик. — Понимаю. Но... за тридцать лет вы всё же сумели довести почти до четырёхмиллионной отметки численность населения Иден-Прайма и сделать планету жемчужиной среди других, освоенных людьми, миров. Так?

— Так то оно так, — подтвердила Джессика, — но...

— Остальные планеты звёздной системы могут сыграть роль 'дробилки' и 'отвлекающих факторов' для войск Жнецов, — сказал Явик. — Потому... придётся подумать над тем, как вооружить эти планеты и сделать их 'твёрдыми орешками'. Тогда можно будет говорить о том, что на Иден-Прайм не будут направлены все возможные силы Жнецов, имеющиеся к моменту Вторжения в данном регионе космоса. Та же самая Аркадия... Она недружелюбна не только для нынешних разумных органиков, но и для Жнецов и для их приспешников. Можно сделать так, что эта планета тоже станет могилой для части войск полумашин. Можно, — подчеркнул, снова обойдясь без восклицания, протеанин. — Но для этого... иденцам необходимо будет поработать над созданием достаточного количества военной техники. Возможности для этого на Идене — есть. В деталях эти возможности вам по понятным причинам неизвестны, но...

— Стремление людей воевать... неистребимо, — вздохнула Джессика.

— Именно, — согласился Явик. — Воевать придётся всеми доступными средствами, способами и методами. Я уже говорил, что третья планета — Сион — источник топлива. В системе Утопия есть топливный склад, пополнять который можно и за счёт ресурсов, добытых на Сионе. Во времена прошлой войны со Жнецами сообщение между ретрансляторами было существенно нарушено, потому... в первую очередь придётся позаботиться о полном, экономном и бережном использовании местных ресурсов.

— Осада? — спросила Джессика.

— Да, — ответил Явик, видя, как к их разговору прислушиваются всё больше находившихся в зале разумных. — И блокада — тоже. Стандартное средство ведения войны. Истощение и изматывание. Думаю, в эту войну Жнецы будут тоже стремиться к этому. На спутниках и в первую очередь на Асфоделе — придётся ставить системы противокосмической обороны, создать гарнизоны. На автоматику надежды мало — потребуются нестандартные решения и нестандартные действия, а на это ВИ неспособны изначально. Придётся рисковать. — Явик увидел, как вздрогнула Сюзан, осознав, что стоит за словами протеанина.

— А протеанские данные на Асфоделе? — спросила Инори,

— Если их не найдут... Так и будет, а если найдут... То вы будете знать, что с ними делать, — тихо сказал Явик, осторожно и тихо ступая и отходя от стола. Надо было сделать ещё один круг вокруг стола, пусть все разумные видят и слышат его. — Нирвана... Сложный мир, но... ресурсы потребуются. И для их добычи на Нирване — придётся рисковать. Надо будет возрождать производство топлива, нужно будет поддерживать это производство в исправном, работоспособном состоянии. — Явик остановился у кресла, в котором сидела Сюзан. — Ресурсы придётся добывать и на Занаду. Понимаю, что это противоречит нынешним основным 'установкам', но хочу напоминать, что эти 'установки' применимы только для мирного времени.

— Впереди такая война, что любые ресурсы будут необходимы, — сказала Инори, кинув на Явика быстрый спокойный взгляд. — Явик, а как же... орбитальные бомбардировки...

— Жнецы вряд ли будут прибегать к этому средству слишком часто, — ответил протеанин. — Им будут необходимы послушные проводники, им будут необходимы те, кто станет материалом для строительства расовых и межрасовых кораблей-Жнецов. Потому... в случае с системой Утопия... Нет. Вряд ли, — сказав это, протеанин отступил к настенным экранам, повернулся, чуть прикрыл глаза веками. Снова ему приходится говорить слишком тяжёлые и неприятные для детей слова. Снова... А как не говорить? Как скрывать, если рядом с детьми — их родители, их друзья, их родные? Как? Они все теперь, без малейшего исключения — под ударом. Да, во времена Явика, во времена протеанской империи, эти расы находились в 'яслях', редко когда — в 'детском саду'. А теперь? Получается, что многие нормандовцы — и не только нормандовцы — правы, когда говорят о том, что сорок тысяч лет азари, саларианцы, турианцы — и не только они — потратили впустую. И вот теперь... Теперь время прихода Жнецов сократилось, считай, до возможного минимума. Да, пока можно говорить о том, что в ближайшие дни, может быть — недели или даже месяцы — прихода Жнецов в Галактику можно не ожидать, во всяком случае — в массовом порядке, но ведь теперь нельзя говорить о том, что вторжение Жнецов — дело отдалённого или далёкого будущего. И можно говорить о том, что Жнецы придут, когда нынешние разумные органики ослабели предельно. Сами ослабели.

— Явик... А как же быть с протеанскими артефактами, расположенными на Идене? — спросил отец Джессики, Майкл.

Протеанин вспомнил, что мужчина по профессии — ополченец. Придётся говорить честно, откровенно, открыто. Может быть, лучше такое сказать наедине, но условий для этого сейчас нет. И вряд ли они будут...

— Очень многое теперь придётся делать не последовательно, а параллельно, — сказал Явик и несколько секунд молчал. — Мы... пытались и стремились изучать наследие иннусанонцев... Но... столкновение с чисто синтетическим разумом... отвлекло на войну с роботами значительные ресурсы. Потому многие исследования частей наследия иннусанонцев — были свёрнуты, многие — вообще прекращены. И мы упустили свою возможность стать умнее, развитее, сильнее. Я знаю, люди-имперцы, да и другие земляне часто говорят, что лучше учиться на чужом опыте. Мы пытались учиться на опыте иннусанонцев, сумели адаптировать многие их разработки и наработки к нашим условиям, к нашим требованиям. А потом... выяснилось, что эта работа была сделана не наполовину, а едва ли на одну десятую... Конечно, такие выводы многим протеанам... не понравились, они не добавляли оптимизма, не прибавляли энтузиазма, не способствовали спокойствию. Когда пришли Жнецы, полумашины, а не чистые машины, мы, протеане, уже были очень ослаблены противостоянием с роботами. Мы не успели вернуть уровень разработок, уровень изучения иннусанонского наследия даже к прежним отметкам, тем более — мы не сумели поднять этот уровень выше, чтобы успеть понять, принять и адаптировать хотя бы половину этого наследия. Мы... мы не сумели воспользоваться опытом своих предшественников в полной мере и потому мы не смогли сделать запасы для успеха в противостоянии Жнецам. Постоянного, ощутимого, можно сказать — эффективного успеха.

— Явик... Ты хочешь сказать, что азари... — Инори повернула голову к стоявшему у настенных экранов протеанину.

— Азари, к счастью, достаточно полно воспользовались наследием моей расы, Инори, — ответил Явик. — Они и сами это признают. Только вот... они не завершили этот процесс. Даже мне, солдату, ясно, что оставленная в Тессийском маяке информация была более разнообразной, чем та, которой азари к сегодняшнему времени сумели хоть как-то воспользоваться.

— Торможение, — тихо сказала Сюзан. — Чистое торможение.

— Или — нерешительность, — вздохнула Инори. — Явик, вы же... биотик?

— Да, — протеанин кивнул, не стал включать свою биотику — в этом, как он ощутил, не было никакой необходимости. — И я рассчитывал на то, что большинство азари станут... весьма профессиональными биотиками. К сожалению, этого не произошло. А биотика... это, прежде всего, оружие. И любое оружие пригодится в борьбе с этими полумашинами.

— Тессийский маяк? — спросила мать Джессики — Маргарет. — Но я не слышала ни от одной азари ничего об этом протеанском артефакте.

— Сейчас это — одна из расовых тайн азари, — ответил Явик. — Я знаю о маяке только потому, что информация о нём стала мне доступна как старшему офицеру спецназа протеанской армии.

— И он... не был уничтожен? — удивилась Маргарет. — Жнецы пропустили такой артефакт?

— Они, к сожалению, слишком хорошо разбираются в психологии разумных органиков, — вздохнул Явик, продолжив свой путь вокруг стола. — И они, как я полагаю, знали, что малоразвитая на тот момент раса далеко не в полной мере и очень не скоро сможет воспользоваться его богатствами. Зачем уничтожать что-то ценное, если ты знаешь, что этим ценным другой воспользоваться правильно и полно не сумеет? Мы получили от иннусанон знания о сверхсветовых двигателях и об эффекте массы, но мы освоили эту информацию далеко не сразу. В своём рассказе, как вы, наверное, поняли, я многое предельно упростил. Прошли десятилетия, прежде чем мы смогли выйти далеко за пределы своих звёздных систем и обнаружить первые ретрансляторы, которые, как вам известно, имеются далеко не в каждой звёздной системе, не в каждом скоплении и не в каждой туманности.

— Когда вы обнаружили Цитадель, вы... нашли её пустой? — спросила Ванесса.

— Да, — кивнул протеанин, на несколько секунд остановившись и затем продолжив свой путь вокруг стола. Воин древней расы ступал тихо и бесшумно, поэтому его 'кружение' по зале не мешало остальным разумным подходить к настенным экранам и возвращаться к столу. — Там уже были Хранители. Так вы называете эту расу, постоянно живущую на Цитадели. Но никого другого... я имею в виду никаких других разумных органиков, никаких синтетов, никаких роботов мы там не нашли. Цитадель была пуста. Но, если учесть предположение, что Хранители тоже разумны и являются органиками... то... нет, она не была пуста. Это — сложный вопрос и в моё время для очень многих протеан Цитадель оставалась сказкой и мечтой. Попасть на неё хотя бы ненадолго, желали многие, но не у всех это по самым разным причинам получалось. — Явик остановился у кресла, в котором сидела Инори. — Мы, к сожалению, очень быстро, как люди часто говорят, 'подсели' на ретрансляторы, забросили, а потом и отменили большую часть разработок кораблей и двигателей, позволяющих обойтись без масс-ретрансляторов. Потому нас впечатлило количество ретрансляторов вокруг Цитадели. И, как я понимаю сейчас, многих протеан это... впечатлило неприятно. Этот туман вокруг Станции... — Явик помедлил несколько секунд. — Он словно предупреждал нас о том, что мы всё же имеем выбор из нескольких вариантов. А мы... мы не воспользовались этим предупреждением.

— И вы, протеане, поселили на Цитадели очень многих представителей других рас, — сказала Ванесса.

— Да, — не стал отрицать Явик. — Но, конечно же, далеко не всех. Нетрудно изыскать основания как для согласия на поселение, так и для отказа. И силой обеспечить действенность — как отказа, так и согласия. Мы не были идеальной или святой расой и теперь, на таком большом расстоянии... спустя столько лет... Я понимаю, что мы совершили много ошибок и очень многое сделали... неверно, неправильно. И хочу, чтобы вы хотя бы попытались избежать необходимости и даже самой возможности повторить многие наши ошибки... — Явик опустил голову и так, уперев взгляд в пол зала, прошёл половину 'круга' вокруг стола, остановился у одного из настенных экранов и добавил. — Потому... Скажу, что в этих артефактах, которые считаются протеанскими и в большинстве случаев являются такими... скрыта и информация, порождённая нашими предшественниками.

— Цепочка, — сказала Инори.

— Идущая сквозь времена, — добавила Сюзан.

— Эту цепочку Жнецы пытаются ослабить. — Явик сделал несколько шагов. — И, к счастью, пока им не удавалось её разорвать. Но ослабить — удавалось, удаётся и, к сожалению, удастся, если мы не будем этому ослаблению активно противодействовать. Я не знаю многих деталей, но и во времена Протеанской империи у нас были тайны, очень сложные и большие тайны, о которых хорошо, если знали несколько сотен или даже десяток разумных. Потому... я думаю, что за счёт таких тайн... Мы сможем помешать Жнецам достичь успеха в попытках разорвать связь рас и поколений. Мы недостаточно изучали иннусанонцев. Возможно, что иннусанонцы... недостаточно изучили своих предшественников, даже ближайших.

— Мы мало знали и понимали о протеанах... — тихо сказала Инори. — Но... возможно, что в ваше время не было ни одного случая, когда бы иннусанонец или иннусанонка выжили?

— Мне о таких случаях... ничего не известно. Я, как солдат, не оставался надолго на одном месте... мне довелось служить в разных звёздных системах Галактики, но я не слышал никогда и не читал о чём-то подобном. Возможно, это относилось к высшим тайнам моей империи, — сказал Явик.

— Как получилось так, Явик, что вы вошли в конфликт с роботами, действуя поодиночке? — спросил Эдвард — отец Ванессы.

— Мы далеко не сразу стали во главе множества рас, объединённых в Империю, — спокойно и просто ответил Явик, не прекращая своего кружения вокруг стола. — Нам тоже пришлось потратить много времени на установление дипломатических и всяких других нормативных и взаимовыгодных взаимоотношений с весьма отличными от нас расами. Годы, десятилетия и столетия. И, конечно же, многим, очень многим заниматься параллельно. Делать ошибки, допускать просчёты. И понимать, где кончается простор для индивидуального расового развития и начинается общерасовая программа. Появление роботов... Сложно это однозначно определить, есть в наших имперских источниках самые разные мнения и даже сведения о тех временах, которые сегодня можно трактовать по-разному. Оно могло быть вызвано и тем, что мы пережили период 'острого стремления к халяве', потому породили множество машин, обязанных выполнять за нас, органиков многие сложные и трудные и тяжёлые работы. А могло быть вызвано и вторжением в галактику извне тех же роботов. Если уж мы допустили существование очень отличных от нас форм органической жизни, то почему бы не допустить существование неодинаковых форм жизни неорганической, в том числе — и синтетической? Это ведь для нас она — синтетическая и потому чуждая, а для самих роботов...

— Единственно возможная и заслуживающая права жить вечно, — сказала Инори.

Явик не стал ничего отвечать, молча шагая вокруг стола.

— Никогда разумные органики изначально не учились воевать с синтетиками, воевать с роботами, — сказала Сюзан. — Наверное, объединение всех разумных органиков под единым руководством действительно было одним из самых эффективных и результативных шагов на пути к победе над синтетическим разумом, ведомым искусственным интеллектом. И для этого объединения тоже пришлось потратить немало ресурсов...

— Главным из которых было время, — добавил Явик. — Ты права, Сюзан. Мы не ставили перед собой целью задавить индивидуальность всех разумных органиков любых рас, встретившихся нам в процессе изучения Галактики. Мы конкурировали между собой, мы воевали между собой, но без конкуренции, даже без войны, как это ни больно признавать, нет эффективного, подлинного развития. Мы соревновались между собой, но мы развивались. И то, что мы стали доминирующей расой было обеспечено, прежде всего, тем, что мы, протеане, очень внимательно постоянно изучали развитие и опыт окружавших нас рас. Исследовали, анализировали и приспосабливали полученные данные к своим потребностям. То же делали и наши соседи. Очень многие. Потому нашу культуру, наши традиции, обычаи, мораль, нравственность в значительной степени безболезненно и достаточно полно усваивали многие другие расы. Да, были и в наше время так называемые 'не присоединившиеся'. Несколько десятков рас, — уточнил Явик. — И мы считали, что это нормально. Отдельность этих рас от нашего объединения не мешала ни им, ни нам поддерживать экономические и культурные связи, взаимодействовать. Мы объединились в борьбе с синтетиками и победили благодаря единству. Действенному единству, — уточнил протеанин. — Мы не стали одинаковыми, мы сохранили достаточное разнообразие и научились действовать сообща.

— А молодые расы? — спросила Валери — мама Мигеля.

— Они... жили, развивались, действовали. Мы за ними наблюдали, но в их развитие вмешивались очень осторожно и ограниченно.

— Азари... действительно жили преимущественно в Океане? — спросила Инори.

— Да. Тому в наше время было немало документальных подтверждений, — кивнул Явик. — И мы столетиями поддерживали взаимоотношения с азари.

— А как же... выход на сушу и гибель мужчин? — Инори не унималась.

— Это не было одномоментным или очень быстрым действием, — ответил протеанин. — Мне самому мало что здесь ясно и понятно. Когда я учился, то нам давали только хронологию основных событий с минимальными пояснениями. Основу-то мы, конечно, знали, а вот детали знали только там, где специализировались. Невозможно знать всё, увы. Когда пришли чистые синтетики... Нам пришлось впервые подумать о сокращении сферы своего влияния и даже — сферы контроля. Нам пришлось серьёзно ужаться. И мы пошли и на это сокращение и на это ужатие. Пошли, хотя могли бы продолжать действовать, не допуская этого.

— Атака Жнецов из Цитадели... — сказал Освальд, отец Мигеля.

— Мы многое тогда не знали о Станции. А на ней, как я теперь понимаю, было много, даже — слишком много 'белых пятен', зон, которые никто и никогда не исследовал.

— Разве Хранители вам не препятствовали? — спросила Сюзан.

— Препятствовали. Об этом мне известно. Мало, но известно, — сказал Явик. — И всё же... Причина, полагаю, в другом. Эта станция... очень быстро стала местом, где селились преимущественно богатые и знатные... Нет, не только протеане. Многие десятки рас основали свои колонии и представительства на Станции. И принцип приоритета богатства и знатности не позволял проводить мощные, развёрнутые исследования самой станции. Кому, как говорят земляне, понравится годами жить на стройплощадке? Потому... особых работ по изучению станции в наше время не велось.

— Станция и сейчас — загадка, — сказала Сюзан. — Вы... были на ней несколько раз?

— Да. В основном — по службе, — не стал отрицать Явик. — Мне удалось побывать на станции и до нашествия Жнецов и во время нашествия. Впечатления... неоднозначные. Сейчас, вспоминая предиденский период своей жизни, я часто склонен думать, что и для меня Цитадель осталась мечтой и сказкой и физически я никогда не был на ней. Хотя это, как я понимаю, совсем не так: я был на этой станции. Был. Физически был. — Явик на несколько секунд остановился, повернулся к столу. — Когда Жнецы ударили из Цитадели... Я был далеко. Сведения об этом ударе были очень противоречивы — слишком неожиданен для нас, протеан, был этот удар из Станции. Немногочисленные очевидцы, сумевшие улететь от Цитадели на своих кораблях, утверждали, что Цитадель... буквально взорвалась потоком кораблей Жнецов. По непроверенным данным... она окуталась почти непроницаемым туманом, раскрылась в ромашку и из центральной 'Окружности' хлынули 'креветки'. Очевидцы путаются в показаниях, — отметил протеанин. — Одни утверждают, что корабли выходили рядами, строем, едва ли не держа парадное равнение, а другие говорят, что движение кораблей было достаточно хаотичным. Что интересно, столкновений и гибели кораблей, выходящих из Цитадели, очевидцы не отмечали. Пришлось, конечно, очень постараться, чтобы убраться от Станции как можно быстрее. Ппри такой скорости бегства... мало что можно заметить чётко и полно. Окружавшие станцию Ретрансляторы позволили Жнецам проникнуть в ряд районов исследованной части Галактики достаточно быстро, но уже тогда появились первые, документально подтверждённые сведения, что разумные корабли спокойно и свободно могут обходиться и без ретрансляторов. — Явик сделал ещё один круг вокруг стола, остановился у кресла, где сидела Сюзан. — Не буду скрывать. Известие о такой возможности Жнецов... было сильным ударом. С тех пор редко кто из протеан мог подойти к Станции достаточно близко и тем более — высадиться на неё. Были такие, не буду скрывать и отрицать. Были. И именно благодаря им мы, уже начав войну на сдерживание наступления Жнецов на множестве фронтов, получили доказательства, документальные доказательства того, что Цитадель зачищена от любой разумной органической жизни.

— А Хранители? — спросила Валери. — Не скрою, я хотела бы изучить эту расу поближе.

— Хранители и в наше время были малодоступны, — не стал скрывать Явик. — Те спецгруппы, которым удавалось уйти со Станции, доказывали, что Хранители на ней появлялись затем в очень немногих случаях. Их, проще говоря, разведчики там редко видели и тем более — встречали. Ясно, что тогда, когда Цитадель стала воротами Вторжения, Хранители где-то переждали это неблагоприятное время, а потом... Станцию-то надо обслуживать, ремонтировать. Думаю, что постепенно они вернулись к выполнению своих всегдашних обязанностей. Жнецы не стали препятствовать Хранителям, оставили Станцию в покое и воспользовались в полной мере её неорганическим и неразумным содержимым.

— Вы прекратили исследования развивающихся рас почти сразу после вторжения Жнецов через Цитадель, оказавшуюся гигантским ретранслятором, — сказала Валери. — Я помню, вы говорили о приказе, отданном кем-то из руководства. Но как вы сумели всё же прекратить эти исследования? Их невозможно вот так просто 'щёлк' — и выключить.

— Невозможно. Вы правы, — согласился протеанин. — Но тогда... основное внимание уделялось противостоянию Жнецам. Их нашествие было массовым. Они использовали и ретрансляторы, и приходили в населённые миры, пролетев миллионы километров. Атаки их носили прицельный и в то же время — ковровоподобный характер. Потому трезво оценивать обстановку, планировать ситуации и обеспечивать управление ими удавалось немногим разумным органикам. Да, мы не сразу прекратили слежение, исследование, изучение 'молодых' рас. Но мы и не могли вот так просто бросить эти расы. Потому что уже поняли, что многие из них вполне могут стать объектами уничтожающего внимания со стороны Жнецов, что, конечно, мы не могли допустить. Нам пришлось сделать многое для того, чтобы затормозить, замаскировать развитие этих рас. Не буду приукрашивать результат — нам многое не удалось. Хотя отмечу так же, что Жнецы соблюдали принцип 'не отвлекаться на несущественные мелочи'. Подчеркну — на несущественные. Если раса не соответствовала критериям, то её просто...

— Не замечали, — прошептала Инори.

— Да. Не замечали, — подтвердил Явик. — И хорошо, что не замечали, значит, мы смогли добиться своей цели — отвратить Жнецов от многих молодых рас. Должен также сказать, что как полумашины, Жнецы далеко не всегда были едины в своих решениях. В рамках общей задачи они могли поступать по-разному. Потому некоторые молодые расы, как доказывают сохранённые в моё время сведения, всё же пострадали из-за воздействия на них Жнецов. И это воздействие далеко не всегда было ясным и понятным. Разбираться в деталях такого воздействия мы не имели возможности, поскольку продолжали отступать. Пути сообщения между населёнными мирами переходили под постоянный или временный контроль Жнецов.

— Явик, а индоктринация? — спросила Арнил.

— Идеологическая обработка, убеждение, перепрограммирование, — остановившись, Явик чуть поднял взгляд, но поворачивать голову не стал. Слова, сказанные воином древней расы, прозвучали особенно чётко и безжалостно. — Какой смысл брать пленных, заковывать их в кандалы, сажать на цепи, содержать в камерах и в загонах, если можно просто сменить установки, которыми руководствуется и тело и душа отдельного разумного органика любой расы? Мы не любим предателей и изменников — это нормально, но мы никогда ничего не делали такого, что бы было способно в принципе исключить и измену, и предательство. Мы долгое время тоже не были единой расой, наша древнейшая история и для меня самого — большая загадка, потому что в ней мало осталось точных данных, не отмеченных хоть малой, но толикой противоречивости. А потом... Потом, почти так же, как и люди, мы вышли в космос и убедились, что мы — действительно не одна-единственная разумная раса в Галактике, а значит, и во вселенной. Да, мы приняли как должное утрату своей уникальности, но продолжали стремиться к тому, чтобы остаться индивидуальностями хоть на уровне семьи, хоть на уровне расы — всё равно. Это тоже — обычно, нормально и предсказуемо. Нам пришлось потом заниматься изучением других рас для того, чтобы они не смогли подчинить нас самих. Возможно, что мы в каких-то областях знали эти расы лучше, чем они сами. А возможно, что в каких-то областях они знали нас, протеан, лучше, чем мы сами. Именно это знание и понимание позволяло многим расам раз за разом бросать нам, протеанам, вызов. Но индоктринация... Это — насилие. — Явик удержался от восклицания, но успел отметить, что многие слушатели ждали от него именно этого повышения громкости голоса. — Да, молодой протеанин отличался от протеанина средних лет, а тот, в свою очередь отличался от протеанина пожилого, но эти отличия нарабатывались постепенно, может быть — даже последовательно, а не одномоментно.

— Вы, Явик, говорили о медленной и быстрой индоктринации, — сказала Маргарет. — Для меня, как для медика, непонятно, в чём здесь разница.

— Быстрая индоктринация приводит к тому, что перед вами сразу появляется стопроцентный враг. А медленная — к тому, что перед вами тоже появляется враг, только вы далеко не сразу распознаете, что этот разумный органик — незнакомый или знакомый вам лично — стал врагом. К тому же Жнецы — достаточно опытные захватчики и даже быстро индоктринированный разумный органик, как оказалось, может месяцами и даже десятилетиями — были и такие случаи — скрывать своё ставшее истинным, базовым, лицо. Скрывать, что вы, обычный разумный органик, для него — цель и одновременно — жертва, подлежащая уничтожению или перепрограммированию.

— Вы указали на то, что Жнецы — простые исполнители. А кто же тогда их так называемые 'кукловоды'? — спросил Луис.

— Нам это не было известно, — сказал протеанин. — И даже сейчас, имея полную возможность посмотреть на историю своей расы и ход её борьбы со Жнецами без эмоций и спокойно, я не могу дать однозначного ответа на этот вопрос. Хотя не скрою, я просмотрел доступные ныне на Идене 'зеркала' Экстранета, просмотрел планетный Интернет. Мнения — самые разные, но нет нужной степени единства. — Явик, тихо ступая, прошёл вдоль стены, увешанной экранами, остановился. — Жнецы действуют стандартно. Раз за разом они уничтожают почти исключительно разумную высокоразвитую органическую жизнь в масштабах Галактики, той её части, которая была исследована иннусанонцами, их предшественниками, нами, протеанами. Вопрос в том, что они каждый раз посчитают высокоразвитой жизнью. Они не смогли полностью уничтожить цивилизацию иннусанонцев, проще говоря — стереть её следы полностью. Они, как теперь я понимаю, не смогли полностью уничтожить мою цивилизацию, мою расу. Остались не только протеанские артефакты и протеанские постройки, сумел выжить я. Не буду скрывать, уверен, что Жнецам уже известно о том, что я выжил. И это их не беспокоит. Они всё равно постараются в очередной раз уничтожить разумную высокоразвитую органическую жизнь в Галактике. И, к сожалению, чем больше я думаю над предпосылками этого уничтожения, тем меньше я уверен в том, что теперь 'под нож' не попадут слабо и малоразвитые расы. Слишком высока вероятность того, что ощутив ожесточённое сопротивление, Жнецы откажутся от избирательности — хоть какой-нибудь — и подпишут, а затем — исполнят — смертный приговор для всех разумных органиков.

— И всё начнётся сначала, — сказала Сюзан.

— Да, история разумной органической жизни начнётся сначала, — сказал Явик. — На тех планетах, на которые мы, нынешние разумные органики, не можем часто даже просто высадиться, может уже существовать разумная жизнь. Равно как и на тех планетах, которые мы легкомысленно объявили 'не имеющими коммерческого значения' и потому не тратим время и иные ресурсы хотя бы на их изучение, а не только на их разработку, — подтвердил Явик. — Потому вопрос о наказании инициаторов и вождей Жатвы, уверен, каждый раз стоял перед ведущими расами всех прошлых Циклов.

— Если мы замахнулись не просто на противостояние, сопротивление, но и на победу, нам придётся параллельно со всем этим решать вопрос о поиске, преследовании и наказании этих вождей, — сказал Луис.

— Тоже верно, — согласился протеанин. — Да, слишком многое придётся решать и делать одновременно, но, насколько я сумел понять общие настроения, мало кто согласен и готов сейчас воевать со Жнецами столетиями.

— У нас просто нет таких ресурсов и нет такой степени объединённости, — сказал Майкл, отец Джессики.

— Возможно, — не стал спорить и возражать протеанин. — Хотя о кратковременной войне речь тоже не идёт. Мало кто из разумных органиков сегодня согласен сдаться и просто покончить с собой.

— Тоже верно, — сказал Эдвард — отец Ванессы. — Воевать придётся всем. И воевать не просто для того, чтобы подольше посопротивляться Жнецам, а для того, в первую очередь для того, чтобы победить Жнецов.

— И, тем не менее, думаю, что уже сейчас надо искать тех, кто стоит за Жнецами, — сказала Маргарет, — у меня лично нет уверенности, что они где-то там. Я имею в виду — за пределами нашей Галактики.

— Для провала наших поисков будет достаточно того, что они окажутся за одним из нескольких сотен известных на сегодня заблокированных ретрансляторов, — возразила Лаура, мать Ванессы.

— Давайте не будем спорить, — остановил назревающий конфликт Явик, чуть приподняв правую руку и повернувшись к женщинам, уже готовым продолжить словесную перепалку. — Ясно, что это — ещё одно направление работы для сил Сопротивления.

— Силы Сопротивления? — спросил отец Джессики. — Чертовски хорошо, а главное — привычно и понятно звучит. — А что относительно Горна?

— Это — устройство невероятной мощи и масштаба, чрезвычайно сложное и массивное. Мы нашли сначала документацию, потом — попытались сделать модель. Поняли, что оно способно уничтожить даже Жнецов и в результате восприняли его как свою последнюю надежду на победу над Жнецами.

— И вы построили это устройство? — спросила Инори.

— Да. Построили. Потратив на это многие, крайне необходимые на войне со Жнецами ресурсы, — подтвердил Явик. — Мы не смогли запустить его. Не нашли один из важных компонентов этой машины. А когда поняли, что не успеваем заменить этот компонент... было уже поздно. — Явик отметил возросший интерес к предмету рассказа и продолжил. — Горн не был изначально нашей разработкой. Как мы смогли понять, потратив десятилетия на профильные исследования, он был результатом работы многих других рас, которые, как оказалось, совершенствовали это устройство на протяжении многих Циклов.

— Как можно что-то совершенствовать Цикл за Циклом, не имея возможности ни разу запустить устройство в работу? — спросила Инори. — Не понимаю!

— Мы тоже поддались на эту иллюзию 'средства для победы над Жнецами', — сказал Явик. Мы объединили усилия многих рас, собрали лучших учёных и инженеров, чтобы завершить его строительство.

— Уже не в модели? — спросила Сюзан.

— Да. В натуральную величину, — подтвердил протеанин. — Это было гигантское сооружение. Оказалось, что без этой детали оно — бесполезно. Мы определили эту деталь как 'Катализатор'.

— В наше время так определяют то, что способствует развитию чего-нибудь, — заметил Луис. — В химии — вещество, ускоряющее химическую реакцию.

— Примерно так и мы считали, полагая, что с помощью Горна сократим время на противостояние с полумашинами, — сказал Явик. — Эта вера, эта, можно сказать, надежда, вынудила нас согласиться на строительство этой гигантской конструкции. Конечно, мы создали модель и убедились, что чего-то важного в этой мешанине металлопластиковых частей не хватает, но... в результате гибели верховного командования у нас не осталось личностей, способных сломать тупое следование опасным протоколам. Мы решили строить — и мы построили. А вот запустить... не сумели. И в результате Жнецы уничтожили Горн. Как это произошло, мне в деталях неизвестно, я воевал тогда далеко от того места, где его пытались активировать. А потом я узнал, что единого мнения о способе уничтожения Горна Жнецами не существует. Проще говоря, возможно, что никто так и не понял, как это было сделано. Только потом, через несколько лет, я узнал, что это устройство, эта громадина, использовала технологии, на которых работали ретрансляторы.

— Обалдеть! — воскликнул Луис. — Значит ли это, что протеане уже приблизились к пониманию устройства этих масс-катапульт?!

— Мне об этом не известно, — тихо сказал Явик, продолживший своё кружение по залу вокруг стола. — Вполне возможно, что нам стали понятны только самые базовые принципы устройства и действия Горна. Считалось, в частности, что, как и ретрансляторы, Горн способен перемещать энергию и вещество на почти неограниченное расстояние и, следовательно, является оружием с огромной дальностью поражения. На моделях всё выглядело, как мне потом рассказывали, достаточно убедительно, а вот когда стали строить... Начали вскрываться проблемы, о которых, вполне возможно, раньше старались всерьёз не задумываться. Если бы Горн был завершён, то, при условии подтверждения его работоспособности, одной из основных проблем стала бы тонкая настройка этого оружия так, чтобы оно смогло, к примеру, уничтожить Жнеца через полгалактики и при этом не нанести колоссальный сопутствующий ущерб. Мне известно, что кое-какая настройка была выполнена, а вот испытать оружие в действии по вышеназванной причине не сумели. И, вероятнее всего, упустили один из важных шансов остановить, а затем и уничтожить Жнецов.

— Вы не останавливались перед финансовыми затратами? — спросил Мигель.

— Нет. Во время войны мы часто использовали натуральный обмен. Пропорциональный, конечно, но... Главное было — найти в Галактике необходимое количество нужных, временами — очень редких ресурсов и вовремя доставить их к месту строительства этого гиганта, — ответил Явик. — А деньги... Тогда они перестали быть важными...

— Явик, но ведь дело не только в ресурсах? — спросила Джессика.

— Да. Не только в ресурсах. Когда Горн был почти готов, в протеанском обществе созрел раскол. Одни протеане хотели уничтожить Жнецов, а другие — подчинить. Было и немало тех, кто колебался, не решившись однозначно встать на чью-либо сторону. Потом, много позже, стали появляться, а затем — множиться доказательства того, что те, кто выступал за подчинение Жнецов, были одурманены.

— И вы оставили чертежи Горна? — Мигель посмотрел на протеанина, завершавшего очередной круг вокруг стола.

Тот не стал останавливаться, посмотрел на спросившего, перевёл взгляд на настенные экраны.

— Мы их не оставляли. Мы просто... отступили. И сейчас я убеждён, что чертежи этой установки, сожравшей немало нужных для войны с полумашинами ресурсов, имеются и в других местах в Галактике. Вполне возможно, что мы просто не нашли их комплекты нигде больше. Нам было... не до таких поисков. — Явик замолчал, но опускать голову теперь не стал.

— Было ли уничтожение Жнецов единственной функцией Горна? — спросил Мигель.

— Нет. Его истинная функция для нас осталась неизвестной. Не думаю, что цикл за циклом множество рас стали бы скрывать от потомков результаты соответствующих исследований. Понимаю, что надежды на то, что будет где-то обнаружена надпись 'оно не уничтожит Жнецов полностью' почти нет, но... Я должен признать, что протеане ничего не знали об основной функции Горна. Для нас это было просто оружие против Жнецов. Времени ни на какое-либо другое использование у нас, как я сейчас понимаю, не было.

— И каков же результат? — спросил Луис.

— Результат? — Явик остановился, крутнулся на месте, поворачиваясь к вставшему из-за стола мальчику. — Результат состоит в том, что мы, как и многие наши предшественники, потратили немало времени и ресурсов на строительство этой установки и только в самом конце строительства поняли, что запустить её мы не сможем. Результат состоит в том, — протеанин обвёл взглядом всех разумных, находящихся в зале, — что теперь, когда стоит задача не только противостоять, но и победить Жнецов, вы, нынешние, не должны повторить нашей ошибки. Проще говоря — не должны, найдя чертежи, даже планировать постройку Горна.

— А если это действительно средство для победы над Жнецами? — спросила Инори. — И мы, отказавшись от строительства, упустим шанс.

— Тогда нам, Ино, следует понять, какой именно детали не хватало в этой установке и постараться найти эту деталь, — сказала Сюзан. — Насколько я смогла понять, соплеменники Явика так и не установили, что это за деталь, — она посмотрела на протеанина. — А действительно, Явик. Ведь для того, чтобы понять, какова эта деталь хотя бы внешне, нам придётся...

— Построить Горн, — ответил воин древней расы. — Именно поэтому я и выступаю против того, чтобы вы тратили впустую невосполнимые ресурсы, занимаясь постройкой этой установки. Утилизировать её, разложить на составляющие... можно только полностью нарушив целостность установки. Таких технологий мы — не имели. И могу заметить, что мы попытались применить Горн, когда поняли, что иначе нам... конец, — тихо сказал протеанин. — А до этого мы только строили эту установку. И одновременно — искали эту деталь. Не нашли.

— Явик говорит нам всем об этом, чтобы мы не повторили многих ошибок, — сказала Арнил Т'Раино. — К тому же, мы действительно слишком мало знаем о предшественниках протеан — иннусанонцах. Явик передал нам всем информацию об артефактах своей расы потому, что многие эти артефакты созданы на основе опыта иннусанон. Это — ценно. Если мы хотим не просто успешно противостоять полумашинам, а победить их и найти и наказать их кукловодов, то... Мы должны учесть опыт протеан и опыт иннусанонцев. — Арнил встала с кресла, подошла к одному из настенных экранов. — Вопрос, кстати, шире, чем можно предположить на первый взгляд. Наши дети — Луис, Мигель, Джессика, Ванесса. Они — повзрослели. И, думаю, это смогли заметить не только их родители, братья и сёстры, но и знакомые, одноклассники, соседи. Наши дети захотели найти себе дело. Дело, подчеркну. Не игру, не забаву. Дело, которым можно было бы заниматься годами. Они обратились к Явику с предложением помощи и Явик не стал отказываться. Я полагаю, что он поступил честно и правильно. Он не стал обращать особого внимания на их возраст, на то, что они ещё, кстати, несовершеннолетние. Он не стал подставлять их под огромные физические и психические нагрузки. Он попросил их проследить за протеанскими артефактами. Все мы, так или иначе, знаем, слышали в планетных новостях, что и раньше, до прибытия 'Нормандии' и до боестолкновения со Жнецом, с Идена не раз вывозились артефакты протеан. Наша планета уставлена башнями, построенными протеанами. Не буду говорить подробно обо всех остальных постройках, относимых достаточно аргументированно именно к протеанскому периоду истории нашей галактики. Мне во многих случаях слово 'период' кажется более подходящим, чем слово 'цикл'. Да, придётся признать, что иденцы очень часто наплевательски относились к планетным богатствам, созданным разумными органиками. Мы по собственной глупости, а я скажу проще и чётче — тупости, лишились многих протеанских артефактов, которые сейчас осели в недоступных частных коллекциях или вообще утрачены безвозвратно, поскольку их уничтожили. Теперь нам нужно подумать о том, о чём Явик только намекнул. О преемственности. Раз за разом в Галактику приходят некие полумашины, которые под корень вырезают разумную высокоорганизованную органическую жизнь. Гибнут целые расы. Хорошо, если о них остаются пусть и немногочисленные, но хоть какие-нибудь материальные свидетельства. Пятьдесят тысяч лет назад протеане погибли. Теперь мы знаем многие детали, хотя, конечно, многое нам осталось непонятным. Явик — выжил. И он хочет не отсиживаться в тылу, он хочет воевать. С уже знакомым, можно сказать — известным ему лучше, чем кому-нибудь другому, врагом. Он один знает о Жнецах столько, сколько не знаем все мы, нынешние разумные органики, вместе взятые. И он эти знания не скрывает от нас. Он нам помогает, он старается передать эти знания, сделать их доступными для нас, нынешних. Он не собирается возглавлять Сопротивление, хотя, думаю, мало кто из присутствующих усомнится в том, что он стал бы прекрасным лидером Сопротивления. И он хочет, чтобы эти Жатвы прекратились. Чтобы разумная органическая жизнь в Галактике больше не начиналась с почти полного нуля. — Арнил опёрлась о спинку кресла. — Я... волнуюсь, потому и говорю путано... — Мы ведь действительно собрались здесь, чтобы поддержать наших детей. Помочь им. И понять самим, что же происходит сейчас и что будет происходить через несколько месяцев, к примеру. Я часто не могу заставить себя снова и снова глубже и чётче понять, как вообще можно подготовиться к такой войне. И совсем не потому, что принадлежу к расе, которую многие другие расы определяют как расу дипломатов. Когда приходит такой враг... который готов тебя убить, переработать в пасту и слепить из этой пасты плиту для своего нового корабля... Как-то не хочется думать о всякой дипломатии. Люди-имперцы говорят проще: 'либо твоя грудь — в крестах, либо, голова твоя — в кустах'. Я видела и чувствовала, что Явик неоднократно опасался говорить нам и нашим детям об очень многом. Он опасался, что это будет слишком больно, трудно, неудобно и остро. Но мы-то с вами, взрослые, прекрасно знаем, да и наши дети всё чаще убеждаются, что жизнь разумного органика не состоит из одних приятностей, — азари-матрона сделала паузу, отшагнула от кресла, но рук со спинки не сняла. — И Явик... Он — прав. Нам предстоит своя собственная война со Жнецами, с этими полумашинами. Во многом не похожая на ту, которую пришлось вести протеанам. Эта война затронет и нас, взрослых, и наших детей. Геты объединились со Жнецами... Не все, но... многие. Думаю, что очень многие. И Явик, осознав случившееся, стремится нам пояснить очень многое об этих шагоходах. Он об этом думал, размышлял, он провёл, смею утверждать, серьёзный научный анализ очень большой совокупности разнообразных данных. Нельзя исключать, что теперь эти шагоходы будут проникать на Иден-Прайм. Самыми разными путями. И потому мы должны быть готовы к встрече с ними. Если к нам явился разведчик Жнецов, если он решил использовать гетов для того, чтобы забрать протеанский Маяк с Идена, то другие геты, ставшие слугами Жнецов, не будут вообще церемониться с нами, органиками. Я предлагаю сделать получасовой перерыв, а затем — продолжить обсуждение, подробно остановившись на гетах и Жнецах. Без этого результат нашей встречи будет неполным и неоптимальным, — азари подошла к столу и села в своё кресло

Обошлось без голосования. Возражений, как и проявлений недовольства и несогласия не было, потому присутствовавшие в зале чуть оживились, некоторые покинули пределы зала.

Протеанин вернулся в своё кресло и снова замер, прикрыв глаза веками.

— Явик. — Сюзан подошла к протеанину. — Ты ведь до сих пор ничего не ел, — она указала на стол. — Я тебе собрала, давай, поешь.

Воин древней расы посмотрел на настенные часы.

— Спасибо, Сюзан, — он пододвинул кресло к столу, взял в руку нож, быстро нарезал запеканку. — Вкусно, — сказал он, прожевав кусочек.

— Я рада, Явик, — ответила девочка. — Мне особенно нравится, что ты не называешь меня всякими уменьшительными именами. Арнил... права. У нас теперь действительно есть интересное, полезное и важное дело. Не только у 'четвёрки'. Наверное, и у вас такое было — возникала группа лидеров. А вокруг них вставали и начинали действовать их сподвижники.

— Партнёры и соратники, — уточнил Явик. — Ты права.

Перерыв закончился. Для Явика он прошёл незаметно. Воин древней расы большую часть времени паузы молчал, старался не смотреть на находившихся в зале разумных — понимал, что многих его внимательный взгляд нервирует даже сейчас, когда, казалось бы, к единственному выжившему протеанину большинство иденцев уже привыкли.

Встав со своего кресла, Явик тихо подошёл к столу, убрал изображения Жнецов и увеличил в размерах фигурки гетов.

— Кварианцы создали гетов, желая использовать их как своих слуг, — тихо сказал он, привычно отмечая, что на звук его голоса обернулись очень многие взрослые и дети. Несколько раз приглушённо стукнули двери — в зал возвращались те, кто выходил, воспользовавшись объявленным перерывом. — Это был их выбор. И — их решение, — добавил протеанин. — К чему привела реализация этого решения — всем достаточно хорошо известно. На Иден-Прайме есть небольшая колония кварианцев. Совет Цитадели считает 'скафандриков' изгоями и вредителями. — Явик сделал паузу. — Одновременно Совет Цитадели не спешит разбираться с гетской проблемой и за три сотни лет масштабы гетского присутствия стали угрожающими.

— Имперцы говорят — 'выпустили джинна из бутылки' — сказала Маргарет.

— Именно так. Желая облегчить себе жизнь, кварианцы только усложнили её. Не только себе, но и многим другим расам. В том числе и людям, которых, как я знаю, пытаются теперь обвинить в некоем пособничестве продолжению работы над искусственными интеллектами, — уточнил Явик. — За подобные 'передёргивания' виновные в моей Империи наказывались. Мы не терпели в своей среде подобную манипуляцию общественным мнением — хоть расовым, хоть имперским. Но — дело в другом. Дело в том, что кварианцы фактически породили не механических или, к примеру, полуавтоматических слуг. Они породили новую расу, — он указал рукой на фигурки гетов. — Не похожую на них, не похожую ни на одну из рас, известных ныне.

— Раса машин, — тихо сказала Джессика.

— Если бы всё было так просто, — ответил Явик. — Не было бы так больно и горько. Я видел много рас, руководимых искусственными интеллектами. Мы, протеане, с ними вели длительные войны. Но даже тогда представители этих рас были более предсказуемы, более похожи друг на друга. За прошедшие несколько дней... я ознакомился со многими материалами по гетам. И могу сказать, что решение проблемы гетов — в самих гетах.

— Это как? — отец Джессики, Майкл, развернулся в кресле к стоявшему у стола протеанину. — Нельзя ли уточнить?

— Можно, — спокойно и тихо ответил Явик. — Даже — нужно. Ключевое утверждение здесь — вам всем хорошо известно: 'геты — неоднородны'.

— То есть, они не представляют собой клонов? — спросила Джессика.

— Именно так, — подтвердил протеанин. — Они — разные. И настроены — по-разному. В том числе и по отношению к разумным органикам. В соответствии с Законом Триады, среди гетов действительно есть те, кто ненавидит, не любит и не желает видеть разумных органиков в числе живых.

— Экстремисты, — сказал Майкл.

— Можно сказать и так, — сказал Явик. — Но именно благодаря им геты осуществляют сейчас активную, пусть и малозаметную для нас, органиков, экспансию в Галактике, в первую очередь — в исследованной к настоящему моменту её части. По данным, которые мне довелось изучить, гетов видели в большинстве обитаемых миров.

— Теперь и мы сподобились их увидеть, — тихо сказала Маргарет.

— Да. Увидеть их в боевом обличьи, — согласился Явик. — Гетов-экстремистов — не так и много, может быть, не более одной трети, но их активность позволяет предположить, что геты готовы воевать с разумными органиками.

— И мы получим вторую войну Метакона. Модифицированную, — сказал Луис, пододвигая своё кресло к столу.

— Да. Ты правильно сказал — модифицированную. У каждого поколения — свои войны, — добавил Явик. — Как было доказано в ходе Утренней войны, среди гетов есть и те, кто готов помогать органикам и защищать их.

— Но их было не так много, — сказал Мигель.

— А как их может быть много, если большая часть кварианцев вообще бегала от гетов — любых, если полиция и армия кварианцев стреляла в роботов? Не давала им никакой возможности объяснить свою позицию, — возразил протеанин. — Результат вы знаете — полное изгнание кварианцев с Ранноха.

— И теперь геты... подчиняются Жнецу-разведчику. — сказала Валери.

— Часть гетов, — уточнила Ванесса.

— Да, часть, — рассеянно проговорила женщина. — Но... разве это не предпосылка?

— Сложно сказать, — ответил Явик.

— Если кварианцы подарили гетам связь между собой и возможность действовать автономно, а потом... потом отступили под их объединённым натиском. — Сюзан посмотрела на фигурки гетов, зависшие над столом.

— Попробуй тут не отступи, — сказала Ванесса. — Мы бы тогда имели в своей галактической межрасовой истории пример насильственной ликвидации расы.

— То теперь мы... знаем о том, что часть гетов, довольно многочисленная, уверена, с радостью и с готовностью подчиняется Жнецам. Хотя бы одному Жнецу, — продолжала Сюзан. — А если в галактику явятся флоты Жнецов, то...

— Геты станут их первыми самыми верными союзниками, — сказал Луис. — Даже если сами Жнецы — биомеханические корабли, разумные корабли, то геты... договорятся с этими 'креветками' почти моментально.

— И первый удар Жнецов действительно будет страшен, — сказал Эдвард. — Если мы потратили несколько десятков минут и кучу ресурсов, чтобы двойным ударом обездвижить одного Жнеца, то... Как же нам придётся напрягаться, чтобы задержать продвижение к Идену нескольких таких Жнецов в окружении десантных кораблей гетов?

— Очень придётся напрягаться, — ответил Явик. — Очень, — повторил он. — Потому... нам будут необходимы любые ресурсы, которые помогут выдержать первый, самый сильный и сложный удар Жнецов. Даже если они полезут только из ретрансляторов...

— У гетов есть свой плацдарм — Вуаль Персея. Уже сейчас есть, — сказал Луис. — Насколько я понимаю, мало какой органик-капитан корабля по своей воле направит звездолёт в эту область галактики. Есть также случаи, когда геты возвращали корабли из Вуали и на борту были... неадекватные разумные.

— Луис преуменьшает опасность, — сказала Джессика. — Я понимаю причины преуменьшения. Уже были несколько случаев, когда возвращаемые экипажи фактически были хасками. Это... скрывается, но... несмотря на нагнетаемую секретность, расы об этом уже знают достаточно много.

— Получается, что теперь надо... решаться на активное использование разработок в области искусственного интеллекта? — сказала Сюзан. — Несмотря на запрет, фактически узаконенный Советом Цитадели.

— Детский сад какой-то, — ответила Инори. — Что вообще могут реально запретить эти Советники? Издали они пластобумажку с несколькими строчками текста. И что? Все разумные органики сразу взяли под козырёк и начали выполнять там написанное с точностью до запятой? Да не было никогда такого! Разработки в области искусственного интеллекта — я это точно знаю — ведут многие, очень многие расы. Ведут, фактически начихав на этот запрет!

— Мы ведь тоже использовали платформы с ИИ для борьбы с роботами, — тихо сказал Явик, заранее зная, какую реакцию вызовет его заявление.

— И... — Мигель крутнулся в кресле так, что почти все, кто находился в зале, услышали резкий скрип. — Получается, что имели место... боестолкновения машин?

— Да. На нескольких десятках планет, — подтвердил Явик. — Где к тому времени уже не оставалось или — почти не оставалось — никаких разумных органиков, — он коснулся когтями клавиш своего инструментрона и над столешницей выше фигурок гетов повис экран, а на нём...

Несколько минут разумные органики потрясённо наблюдали уникальные кадры битвы машин.

— За такие кадры... — сказал Луис, — любой здешний режиссёр или продюсер... отдаст всё, что имеет и влезет в любые долги.

— Какая разница? — повернулся к нему Явик. — Если это — не игровая запись. Фактически — документ, — добавил он. — И, к тому же, такое в войну Метакона... Происходило на многих планетах. Автоматы, ведомые ИИ, сражались друг с другом часто одновременно и в космосе, и на орбите, и в атмосфере планеты, и в воздухе, над планетой, если планета была лишена пригодной для дыхания атмосферы, на поверхности планеты, под поверхностью планеты, в водах планеты. Мы теряли сотни тысяч боевых единиц автоматов, мы вынуждены были напрягаться, работая на конвейерах практически круглосуточно. Мы должны были понять, что сможем задержать роботов только тогда, когда сами станем ненамного менее сообразительными, быстрыми и профессиональными воинами.

— Единство... — выдохнула Сюзан. — Как же трудно будет его достичь в войне со Жнецами... Теперь, когда геты смогут стать, да что там смогут — станут, пусть и частично — верными сподвижниками разумных кораблей... пусть даже и биомеханических.

— Нам придётся напрячься ещё больше, — подытожил Явик, гася экран.

— Теперь геты... хотя бы некоторые... будут нападать на разумных органиков уже не по собственному выбору, а по приказу Жнецов, — сказал Мигель. — Значит ли это, Явик?

— Да. Значит, — кивнул протеанин. — Вам, разумным органикам, придётся сделать всё, чтобы разработка платформ с ИИ была продолжена, усилена, развёрнута в ещё больших масштабах.

— Иначе мы не выстоим, — сказала Маргарет. — Если полумашины объединятся с машинами... Вероятность нашей победы будет стремиться к нулю.

— И Жнецы будут стремиться всех гетов полностью подчинить своей воле. Без малейшего исключения, — добавил Мигель. — А это значит, что мы, так или иначе, потеряем разумную синтетическую расу, созданную кварианцами. И будем считать целую расу гетов только своими врагами. Учитывал, что это — машины с ИИ... Нам будет очень... грустно, — сказал мальчик.

— Если геты получат программы от Жнецов... мы можем и не суметь перепрограммировать тех гетов, что высадятся на Идене, — сказала Арнил. — У нас едва хватает программистов, способных в короткое время понять хотя бы приблизительно и — в общих чертах постоянно совершенствуемый код ИИ гетов, а если его усилит код Жнецов... Даже взломать его будет почти невозможно.

— Почти. — Явик отошёл от стола к экранам. — Вот ключевое слово. Мы обязаны будем раз за разом постараться вскрыть этот код. Да, Жнецы будут постоянно совершенствовать как защиту, так и сам код, но... Если мы не будем пытаться защитить себя от гетов-экстремистов, то нам нечего рассчитывать на понимание со стороны гетов, которые, вполне вероятно, до сих пор нормально, спокойно и по-дружески относятся к разумным органикам.

— Как бы они ни относились к разумным органикам по-дружески, они не будут делать ничего, что способно ослабить расу 'шагоходов' в целом, — сказал Майкл.

— Тоже верно, — кивнул Явик. — Потому вам придётся поработать для того, чтобы завоевать расположение так называемых 'колеблющихся'. А такие в среде гетов тоже есть. И их, не избравших пока что ни одну из 'крайностей', достаточно много.

— Придётся постараться успеть, — сказал Луис. — Или нас... того... успеют. Уже сейчас геты хорошо защищены и очень выносливы. Явик, мы много теперь знаем о разновидностях гетов, но как быть с их проникновением на планету?

— Выявлять и стараться понять, к какой из трёх категорий относятся проникшие на Иден геты, — ответил протеанин. — Уверен, что не только геты-экстремисты просачиваются на планету. Среди прибывших на Иден роботов есть и 'колеблющиеся' и 'сочувствующие'.

— Это же машины! О каком сочувствии вообще может идти речь?! — вспыхнула Лаура. — Может, я чего-то не понимаю, но мой плеер покорно играет ту мелодию, которую я ему указала! Следовательно, может сложиться ситуация, когда все без исключения геты будут послушно выполнять приказы Жнецов.

— Пока что такая ситуация не сложилась, — ответил Явик. — По опыту прошлой протеанской войны с машинами, ведомыми ИИ, могу сказать, что тогда активность расы синтетиков подскакивает до запредельных для разумных органиков величин. Результат — тотальная война, тотальное противостояние. Соответственно — ни о каких дипломатических переговорах или договорённостях, носящих взаимопонятный и взаимовыгодный характер, уже говорить не приходится. Пока что есть время, пока есть возможность подготовиться к встрече с гетами. Разными гетами, подчеркну. Они — не клоны, они — очень разные. Мы, кстати, до сих пор, как я смог понять, мало знаем о гетах действительно ценного, важного и необходимого. Значит, придётся напрячься и поработать над очень многими направлениями. Не над отдельными вопросами и проблемами, а над целыми направлениями. Геты эволюционируют очень быстро. Они не тратят время на сон, еду, ничегонеделание, они отрабатывают терабайты информации в секунды, они распространяются — тайно и явно — по Галактике, они занимаются исследованиями обитаемых и необитаемых миров. Сейчас мы видели в действии некоторые разновидности вооружённых боевых военных платформ гетов. И 'шагоходы' на этом — не остановятся, — здесь Явик выпрямился. — Геты будут совершенствовать разведку, создавать платформы, которые стандартными сканерами и датчиками выявить будет крайне трудно, если не невозможно.

— Работа предстоит большая, — сказала Арнил. — Потому... Я позволю себе выразить понимание, почему Явик пригласил не только Луиса, Ванессу, Мигеля и Джессику, а всех нас — их родителей, родных, знакомых и друзей. Нам всем надо будет поработать для того, чтобы подготовиться к встрече со Жнецами и с гетами, которые встанут на их сторону или уже встали, — она ненадолго замолчала. — Казалось бы, простая и вполне посильная для детей задача — проследить за протеанскими артефактами, остающимися в пределах Иден-Прайма. Выясняется, что она — намного более сложная и важная, чем может показаться на первый взгляд. И фактически для 'четвёрки' будет важна и необходима любая наша помощь.

— Явик просто показывает и доказывает нам в очередной раз, что на самом деле противостоять Жнецам придётся всем, — сказала Сюзан. — Хорошо ещё, что мы имеем пусть и немного, но — время для подготовки к противостоянию.

Явик увидел, как очень многие разумные, кто присутствовал в это время в Зале, кивнули. Не одновременно, но — согласно и вполне искренне.

— Явик... если каждый Жнец — это уничтоженная раса, то... Луис замялся. — Как же мы сможем решиться разрушать их корпуса... Я тут прочёл несколько статей на 'зеркалах' и в местном Интернете. Там... в общем, там утверждается, что если корпус 'креветки' будет потерян, будет утрачен 'канал' в ноосферу к сегменту, где хранится память расы.

— Очень похоже на изощрённую защиту, — сказала Арнил. — Высокоорганизованный разумный... десять раз подумает, прежде чем разложить корпус Жнеца на мельчайшие детальки.

— А пока он будет думать — 'креветка' успеет разложить этого 'мыслителя' на аналогичные составные части, — сказала Маргарет. — И всё же я... понимаю, как мне кажется, тех, кто беспокоится об утрате 'канала связи' с памятью о погибшей расе. Сколько же всего нам придётся делать параллельно! — чуть повысив громкость голоса, сказала женщина. — И ведь... если я правильно поняла, то... с Тёмным Космосом нам тоже придётся разбираться... Если там — база Жнецов, то... нам придётся туда лететь, чтобы заставить их сдаться, капитулировать или — чтобы уничтожить их окончательно, — размышляя, проговорила Маргарет.

— Именно так, — подтвердил Явик. — Придётся думать и о том, как собирать информацию о погибших расах, переработанных в корпуса Жнецов, и о том, как оттеснить врага в Тёмный Космос, и о том, как проникнуть в это Пространство, и о том, как уничтожить врага в его логове. — протеанин вернулся к столу. — И начинать изучение Цитадели... тоже придётся уже сейчас. Более внимательное, более придирчивое изучение.

— Намного более внимательное, — сказал Мигель.

— И решать вопрос о борьбе со Жнецами, с этими десятками и сотнями кораблей, — сказал Луис. — У нас не так много дредноутов... чтобы их хватило на все 'креветки'. А ведь иначе... вряд ли можно быть уверенным в том, что даже эсминец Жнецов удастся остановить, обездвижить, а при необходимости — и разрушить.

— Мелкие корабли тоже смогут внести свой вклад, — отметила Ванесса. — Облепят как рой и... попробуй, отмашись! — она взглянула на замершего у стола протеанина, словно ища поддержки или хоть какого-нибудь подтверждения правильности своего суждения.

— Редко, но получалось остановить Жнеца ударом десятков и сотен мелких и средних кораблей, — подтвердил Явик. — Тем не менее, уже сейчас придётся вооружать все гражданские космические корабли: от лайнеров до катеров.

— Работы то сколько... — протянул Луис. — Успеть бы...

— Главное — начать, — рокотнул Явик. — Жнецы-корабли — многослойны...

— Как земные имперские 'матрёшки', — сказала Сюзан.

— Примерно так, — согласился протеанин. — Потому разрушение главного большого корпуса далеко не всегда ведёт к гибели Жнеца.

— Я слышал о Жнеце... точнее, о корабле, похожем, как я теперь понимаю, на Жнеца. Он дрейфует у Мнемозины. Карлика... — сказал Мигель.

— На деревне — не спрячешься, — фыркнула Ванесса. — Предпочитаешь думать, что он... не мёртв?

— Не знаю... — ответил Мигель. — Район... объявлен запретным. Гражданские корабли — а таких, как я знаю, большинство, заворачивают за много-много километров до границ охраняемой зоны. Кто туда влетает и кто вылетает — данных у меня нет. Но картинка... один в один, если не учитывать общие размеры и некоторые детали корпуса.

— Говорят, что там работают люди из организации 'Цербер' — уточнила Джессика.

— Об этой организации ходят самые разные слухи, — добавил Луис. — Не всегда, к сожалению, позитивные. Некоторые, скажу так, источники, утверждают и, кстати, небезосновательно, что действия церберовцев подходят под определение 'терроризма'.

— И, тем не менее, эта организация — почти единственная в Альянсе, у которой хватает связей, денег и прочих возможностей, чтобы вести такие работы, — подтвердил отец Джессики — Майкл, — нам на лекциях много интересного рассказали. Одни факты, а выводы... выводы предоставили делать самостоятельно. Если церберовцы там ищут и исследуют... Вряд ли это можно считать однозначно положительным. Репутация у этой структуры — далеко не такая уж хорошая.

— Жнецы и в космосе представляют для нынешних боевых кораблей огромную проблему, а уж на планете... — Инори посмотрела на Явика. — Можно посмотреть часть того фильма, где...

— Можно, Инори. — Явик не стал кивать, прикоснулся когтями к сенсорам своего инструментрона и над столом снова вспыхнул экран. Видеоролик, запечатлевший атаку Жнецов на Иден пятьдесят тысяч лет тому назад. Плюс-минус несколько сотен лет. Присутствовавшие в зале разумные смотрели, как эсминцы Жнецов опускаются на Иден, как передвигаются на своих гигантских лапах-опорах по поверхности планеты, выжигая малыми и средними лазерами очаги сопротивления и изредка пуская в ход главные излучатели. Толстый горячий луч... Для него, казалось, нет преград.

Экран погас и свернулся. Несколько минут все молчали, обдумывая и осмысливая увиденное.

— Москитный флот. Эти дроны... Шарики... — тихо сказал Мигель. — Ещё одна проблема. Они ведь... как я заметил, способны пролезть в мельчайшую щель.

— Да, — подтвердил Явик, — от них сложно защититься. Мы — пытались, но не всегда могли сделать защиту достаточно плотной. Эти же шарики способны зарываться в землю и тогда этот участок становился для органиков непроходимым. Его невозможно было разминировать привычными и обычными средствами...

— Цитадель, 'Омега'... Ещё несколько космостанций, достаточно крупных. Их... мы можем тоже потерять, — сказала Сюзан.

— Можем, — не стал отрицать Явик.

— Главное — огромные потери среди разумных органиков, — сказала Арнил. — Я многое смогла понять, о многом подумала... впервые так полно и глубоко, но... даже нам, азари, способным за считаные десятилетия сделать из колонии густонаселённый мегаполис... придётся признать, что потери в будущей войне несопоставимы даже с потерями в войне против кроганов и тем более — против рахни. Есть самые разные точки зрения на этот счёт, но... Явик, эта индоктринация...

— Перепрограммирование, — тихо сказал протеанин. — Изменение управляющего кода личности.

В зале повисла напряжённая, звенящая тишина. Мерцавшие экраны — настольный и настенные, казалось, перестали существовать для присутствовавших в зале разумных.

— Тем не менее, воевать, бороться, драться — придётся, — сказал воин древней расы. — Мы не можем отступить и сдаться, — добавил он.

— Отступить — сократить время выполнения Жнецами Жатвы, — тихо и внятно сказал Луис. — Это — не в традициях людей. Да, в словарях есть слово 'отступить' и есть слово 'сдаться', но бывают моменты, когда такие слова исчезают из активных словарей. Имперцы-земляне часто говорят, что у них в языке нет слова 'отступить'. И я раз за разом убеждался в этом. В словаре — есть, в языке — нет.

— Хорошо бы сократить количество тех, кто будет колебаться, — произнесла Джессика. — Иначе Жнецы успеют навербовать себе добровольцев из числа тех, кто испугается, — она помедлила. Явик уселся в своё кресло, опустил взгляд на столешницу, привычно замер. — Нам всем есть о чём подумать, — она посмотрела на протеанина, перевела взгляд на родителей. — Эта наша встреча — не последняя. Мы обязательно будем встречаться и общаться в будущем. А сейчас...

— Сейчас вы можете скачать файлы с уточнённой информацией, — тихо сказал воин древней расы, — порты для кристаллов есть в каждом из экранов, так что... думаю, очередей не возникнет. — Явик не стал даже пытаться улыбаться. Джессика видела, что он измотан и только усилием воли держит себя в рамках допустимого. — Эта наша встреча — не последняя. До того момента, как 'Нормандия' покинет Иден, мы сможем увидеться и поговорить ещё несколько раз. — Явик встал. — Спасибо всем вам. Мне... надо возвращаться к озеру. Очень скоро у меня — встреча с другими иденцами. Мне нужно... подготовиться, — он не стал озвучивать своё желание — отдохнуть, побыть в тишине, но присутствовавшие в зале разумные поняли его правильно.

Выйдя на веранду, Явик оглянулся — дом родителей Джессики по-прежнему находился в незаметном для нынешних органиков и их приборов, но очень, очень действенном коконе защиты.

Сделав несколько шагов по тропинке, ведущей к ограде, протеанин остановился у калитки, нащупал рукой замок засова, отодвинул пластину, толкнул створку, вышел. Вокруг была ночь. Фонари на высоких столбах еле теплились — энергию уже сейчас экономили. Посёлок спал — только несколько окон в близлежащих одно-двухэтажных домах светились.

Протеанина никто не провожал. Да и сам Явик не хотел никаких проводов. Людям и азари надо дать возможность поговорить, обсудить увиденное, услышанное, понятое. Обменяться мнениями. Пусть. Защита сохранится на ближайшие несколько суток, а потом... потом сработает защита, переданная Явиком каждому из присутствующих. Даже если разумный органик, присутствовавший на встрече, ничего не почувствовал — он уже был защищён. Так надо. Иначе — не победить.

Идя по улице, Явик обдумывал свой следующий шаг. Предстояло пообщаться с Жнецом-разведчиком. Да, впереди — несколько часов медитации, которую нынешние органики склонны считать сном, а там... там будет сложный разговор с посланцем расы разумных полумашин. Слишком многое изменилось. Пятьдесят тысяч лет назад Явик бы и не подумал вести какие-то переговоры с 'креветкой' и её пилотом, а сейчас... сейчас это было необходимо. Жнецы тоже были неоднородны. И эту неодинаковость надо было использовать.

Несколько десятков минут — и поселение осталось позади. Опустившись на колени, протеанин оглядывается на кусты, полутораметровой стеной высившиеся позади, расслабляется и закрывает глаза, погружаясь в оцепенение. Ночь... Надо многое обдумать и многое решить. Несколько часов — и придётся снова действовать.

Явик и Жнец-разведчик. Информационное взаимодействие. Прицел на Цитадель

Явик, возможно, сказал бы своим недавним собеседникам, чем ему придётся заниматься после того, как встреча будет окончена, но... Сказать такое им?!... Нет, это определённо невозможно. Последствия — слишком опасные.

На инструментрон Явика пришёл вызов от пилота Жнеца. И карта с указанием места встречи. Потому протеанин и не стал говорить ничего ни взрослым иденцам, ни их детям о том, чем будет занят в самое ближайшее время.

Ночь на Идене была тёмной. Иногда — очень тёмной. Отключившись от большей части окружающего мира, Явик 'вертел' в сознании ситуацию, пытаясь ответить самому себе на многие вопросы. С Таэлой в этот раз он на связь не выходил — незачем, а обдумывать сказанное на встрече... С этим прекрасно справится подсознание.

Воин древней расы помнил, что с пилотом Жнеца пообщался один на один Джон Шепард. Землянин. Никто, кроме старпома не знал об очень многих деталях этой встречи, но уже сейчас Явик не сомневался в том, что она будет иметь далеко идущие последствия, которые, вполне возможно, проявятся через месяцы, а то и через годы. И вот теперь разведчик-Жнец вызывал на встречу его, формально — единственного выжившего, а фактически — единственного, оставшегося 'на свету' протеанина. В том, что Жнец прекрасно знает о том, что протеанин — не единственный выживший, сам Явик не сомневался.

Час проходил за часом. Иногда прекращая 'вращение' ситуации, протеанин замирал, давая себе возможность освободить сознание, память и суть от вечного потока мыслей. Тогда у него появлялись минуты, необходимые для глубокого, полного отдыха.

Тихо тренькнувший инструментрон обозначил наступление условного иденского раннего утра.

Явик очнулся, встал на ноги, огляделся, уясняя изменения в окружающем мире. Пока всё было спокойно. Можно было выдвигаться к месту встречи.

Рейсовый флайер опустился на площадку у остановочного павильона точно в назначенное время. Протеанин вошёл, кивнул водителю, несколько изумлённо проводившего столь непривычного пассажира взглядом, сел на 'одинарное' сиденье и прикрыл глаза, всем своим видом показывая, что готов продремать весь путь до нужной ему остановки. Предстояло доехать до одного из речных причалов, там взять катер и на нём добраться до Прибрежных Пещер.

Странное место, очень странное. Километры шахтных и горных выработок, в которых, конечно же, можно было легко заблудиться. И мало кто знал, что у этого лабиринта есть не только второе, но и третье дно. Именно туда предстояло спуститься протеанину, чтобы о встрече воина древней расы и пилота 'креветки' не узнал никто из разумных. Желательно — никогда.

Явик не давал себе воли, потому не мучился, не терялся в догадках, почему его приглашает на встречу пилот Жнеца. За десятилетия и столетия войны со Жнецами, протеанин уже понял, что Жнецы далеко не однородны. А если этот Жнец и его пилот провели в галактике — не в исследованной разумными органиками части, а именно в Галактике — очередные пятьдесят тысяч лет... То, вполне возможно, Жнец-разведчик смотрел на многие вещи иначе, чем его сородичи, дремавшие, а может быть — даже спавшие в Тёмном Космосе.

Выйдя из пассбуса, Явик, не оглядываясь, спустился по довольно крутому склону к причалу, кивнул береговому матросу, переговорил с боцманом, уплатил за прокат катера и, легко перепрыгнув ограждение, оказался на корме небольшой 'посудины'. Не обращая особого внимания на вполне понятное изумление, проявленное матросом и боцманом, протеанин включил двигатели, и катер легко отвалил от причала, развернулся, набрал скорость.

Явик не стал включать инструментрон — инстинкт и чутьё позволяли ему не пользоваться техникой. Чуть заметно вращая штурвал, протеанин думал, что пилот Жнеца поступил весьма разумно, отказавшись организовывать встречу непосредственно на борту гигантского корабля. Вряд ли нормандовцы и иденцы остались бы спокойны, увидев шагавшего к высоченной 'креветке' протеанина, который затем... просто бы, к примеру, исчез, войдя тем временем внутрь корпуса. Объясняй не объясняй нормандовцам причины визита на борт Жнеца... Не все, вполне ожидаемо, поймут это правильно, а главное — полно.

Если же встреча состоится глубоко под землёй, то... Можно будет сохранить тайну и не быть обязанным изыскивать приемлемую легенду. Что-то станет потом доступно для Шепарда, что-то — для Андерсона, что-то — для других нормандовцев. И лишь потом — для иденцев.

При такой скорости до места — до тех самых Прибрежных Пещер — около часа ходу. Рек на Идене — немного, в основном — каналы, где для орошения, где для транспортного судоходства. А таких 'изначальных' рек — мало, да и некрупные они. Редко когда на несколько сотен метров берег от берега отстоит. Тьма на реке — особая. И ночная, конечно, но и... может быть, речная. И видно неплохо, но всё же сразу чувствуется — не по земле едешь. Глубины... Глубиномер в катере на приборном щитке, конечно, есть, только ведь и смотреть на него Явику нет необходимости — сам прекрасно чувствует, когда дно реки в нескольких метрах от днища катера оказывается. Мели тут, конечно, тоже есть, но... от них протеанин старается заблаговременно уклониться.

Жнец-разведчик. Годами летающий от одной звёздной системы до другой, от одной туманности к другой, от одного скопления к другому. И — всегда собирающий всю доступную информацию. Обрабатывающий — как же без этого-то — и передающий, когда — частично, а когда — полностью — по кодированным и шифрованным линиям связи в сообщество Жнецов, в тот самый Тёмный Космос. Скучно вот так летать тысячелетиями? Может быть, и нет, ведь скука — понятие, знакомое только чистым разумным органикам, а вот полумашинам оно, закономерно, незнакомо. Или знакомо не в таких малоприятных масштабах. Контролируемо. Нет, скучно Жнецу-разведчику не бывает, у него есть задача, которую надо выполнять и он обязан отследить момент, когда необходимо будет начать Жатву. Ни позднее, ни раньше.

Конечно же, протеане, столкнувшись с агрессией Жнецов, вынуждены были хотя бы попытаться понять, чем вызваны эти Жатвы. Явик, как офицер спецназа, интересовался этим вопросом, но и его понимание не было целостным и лишённым опасных противоречий. Был у Явика наставник, с которым молодой протеанин обсуждал эту проблему неоднократно. Тогда-то он и узнал о наиболее работоспособной, как ему тогда показалось, трактовке причины Жатвы. Такой причиной, как утверждал наставник, стала закономерность конфликта между органиками и синтетиками.

Естественно, как это весьма часто бывает в среде органиков, надо было найти виновного в возникновении такого конфликта. На эту роль, как ни странно, лучше всего подходили органики. И в самом деле — на определённом этапе развития органики очень и очень нуждаются в синтетиках, но, чтобы повысить потенциал своих 'помощников', органики должны дать возможность синтетикам свободно развиваться. Результатом 'долженствования' становится конфликт, перерастающий в хаос, а затем синтетики просто убивают своих творцов. Всех разумных органиков, независимо от степени разумности. Такая трактовка признавалась наставником как некая 'отправная точка' к дальнейшим 'размышлениям на тему'.

Природа не терпит пустоты, зарождаются и развиваются новые органические расы, которые постепенно обретают и развивают свой разум, снова достигают предела, когда без помощи синтетиков, как любят говорить земляне, 'и ни туды, и ни сюды', а затем, после периода относительного спокойствия всё повторяется: конфликт, хаос и смерть разумной органической жизни.

Поневоле посчитаешь, что надо извернуться и просто не дать разумным органикам разработать и создать опасные Искусственные Интеллекты, надо сделать всё, чтобы разумные органики не испытывали нужды в создании свободных ИИ. К сожалению, как доказывали даже трудно сводимые в систему обрывочные сведения из доиннусанонских времён, у разумных органиков часто просто не оставалось выбора: напрягаться они не хотели, а контролировать свободные ИИ — не умели или... не могли.

Если уж на заре своей истории протеане вынуждены были столкнуться с чисто машинным синтетическим разумом, то... похоже, нынешние разумные органики постепенно сползают к тому же конфликтному маркеру — они продолжают разрабатывать ИИ и пытаются их ограничить, но... Ленятся, ленятся, очень ленятся. А лень, нежелание напрягаться, нежелание прописывать ограничения, вычислять проблемы и 'канализировать' их развитие, переводя в безопасное русло и сводя к решению, обставленному жёсткими непротиворечивыми рамками... Если уж природа органика соткана из противоречий, то — как ему-то чётко удастся изложить требования к своему синтетическому порождению? Это ведь в сказке можно воскликнуть: 'сделайся таким-то' и все сопутствующие проблемы будут увязаны и решены вместе с основной, а в реальности... В реальности — всё намного труднее, сложнее и неоднозначнее.

Да, Жатва, но... какая-то она неокончательная что-ли. И дело даже не в том, что сама природа, а может быть — и эволюция... Две силы, управляющие жизнью не только отдельно взятой галактики, которую люди так поэтично называют 'Млечным Путём', а Вселенной. Эти две силы — в целом категорически против 'в постоянном режиме' таких вот неумелых попыток отдельных, пусть и очень мощных цивилизаций вмешаться в осуществление некоего Плана. Сложного и опять же неоднозначного, многоуровневого и рассчитанного не на десятки тысяч, а на миллионы и миллиарды лет.

Потому информация о том, что Жнецы сохраняют 'вычищенные' цивилизации разумных органиков в корпусах кораблей... не воспринималась Явиком однозначно. Да, он допускал, что сохраняя переработанных в некую пасту разумных органиков в деталях корпуса гигантской 'креветки' цивилизация Жнецов решает в определённой степени полно и непротиворечиво задачу сохранения доступа к некоей сверхпамяти уничтоженной расы. И всё же... до такого понимания даже ему, воину Протеанской Империи предстояло ещё подняться. Сразу вот так уловить и правильно понять, уложить в сознании все детали возникающей мозаики и взаимосвязи между её элементами... Явик не мог. Не чувствовал себя готовым к такому.

Да, достижения и знания разумных органиков могли быть сохранены Жнецами. Жнецы забирали всё — ресурсы, технологии, технику. Оставляли... хорошо, если оставляли хоть что-то. А то ведь не оставляли очень часто ничего. Заинтересовавшись всерьёз доиннусанонским периодом истории Галактики, Явик испытал жестокое потрясение, когда наткнулся на стену молчания. Нет, особо ничего никто не скрывал, но... Информации было крайне мало и она была не просто обрывочна, фрагментарна, но и крайне недостаточна, а то и противоречива. Вряд ли пилот Жнеца будет настолько расположен пооткровенничать, что каким-то образом захочет заполнить хотя бы несколько 'лакун'...

Ладно, ясно, что Жатвы не носят окончательный характер. Всегда хоть что-то остаётся. Главное — напрячься и заставить себя, обычного разумного органика, учуять, увидеть и понять это оставшееся. И вообще... попробуй тут заикнись о 'неокончательности Жатвы'. Мигом умертвят и закопают. Хорошо, если только закопают, а не пожелают сжечь или пропустить через промышленную мясорубку.

Никому из органиков погибать вот так просто и массово не хочется. Большинство понимает, что вроде бы жизнь одна и за порогом грядущей смерти нет ничего... Но не все придерживаются такой, возможно и апокалиптической, отдающей резкой безысходностью точки зрения. Часть пытается слагать теории и целые религиозные учения о 'загробной жизни'... А на поверку выходит... что жизнь, если и будет, то... без тебя. Единственного и, что там уж скрывать, любимого. Хотя бы самим собой, но — любимого. Да, будут вокруг другие разумные органики, будут сменять друг друга времена года, будут проходить десятилетия и столетия. А тебя... тебя не будет. Нигде и никогда не будет больше точно такого как ты. Да, похожие — будут. Даже очень похожие — будут. Но точно такого как ты — не будет. Природа не терпит точных повторений, она не желает, следуя требованиям эволюции, повторяться в деталях. Близкие подобия — пожалуйста, сколько угодно, а вот точные клоны — увы, нет. Не позволено. И потому — не будет.

Явик вёл катер точно по фарватеру, чётко и быстро расходясь со встречными судами — крупными, средними, мелкими. Вряд ли кто-то из пассажиров и членов экипажа встречных и обгоняющих судов мог отметить на маленьком катере что-то необычное за те минуты 'расхождения'. Только тусклые навигационные огни, только марки судов на экране навигатора. И всё. Спецслужбы... Да, возможно, они знали больше о том, кто управляет этим катером, но... сейчас Явик здесь легально, потому скрываться, маскироваться нет необходимости. Он и не будет. Мало ли по какой причине он выбрал водный 'путь сообщения'.

Говоря на той встрече о недостающем элементе Горна, Явик не стал многое детализировать и уточнять. А это был... ИИ, именуемый в документации просто и туманно — 'Катализатор'. По некоторым данным, которые протеане сумели добыть, отбиваясь от атакующих Жнецов, Катализатор стал могильщиком своих родителей — расы, именуемой 'Левиафанами'. Следом за Левиафанами — некими разумными органиками, Катализатор истребил все порабощённые этими могущественными существами развитые цивилизации разумных органиков. Все уничтоженные цивилизации стали материалом для боевых платформ. Тех самых первых Жнецов. Предвестник, самый старый Жнец, вероятнее всего был изготовлен Катализатором из тех самых Левиафанов.

Обрывочная информация, очень неполная и противоречивая. И вообще, всегда ли нужна разумным органикам точная и чёткая, а главное — всегда правильная и верная информация? Наверное, далеко не всегда, ведь природа не только не терпит одинаковости, она не терпит и застоя, постоянно что-то меняет. Потому те данные, которые были незыблемо правильными и верными ещё вчера, а может быть — несколько минут назад, становятся ложными и ошибочными за считаные мгновения. И приходится строить новые теории, предлагать новые гипотезы, чтобы обрести эту банальную 'почву под ногами', не повиснуть в страшной пустоте, порождённой непониманием. Шок, ступор, оцепенение... Природа столько навертела охранительных механизмов в разумных органиках, что... Даже разобраться в них до сих пор полностью не получилось ни у одной расы и вряд ли получится в обозримом будущем.

Потому-то проблема Жнецов не могла быть решена простым уничтожением этой расы. Чем тогда нынешние разумные органики будут лучше тех же Жнецов? Да ничем не лучше. Потому придётся заниматься изучением корпусов разрушенных 'креветок'. Постоянно этим заниматься. Даже перечисление работ, которые будет необходимо провести, способно вызвать жесточайшую скуку: перечень-то длинен, а если вчитаться в тез-конспект этого перечисления — вообще тошно станет. Вряд ли можно будет это 'потянуть' вот так, сразу.

Потому... готовиться надо. Надо готовиться. И к тому, чтобы корпуса Жнецов изучать, и к тому, чтобы искать подходы к ноосфере — информационному космосу, в котором хранится память каждой ныне считающейся уничтоженной расы разумных органиков. А ведь там есть слепки и отпечатки и полуорганических рас и синтетических рас. Всё там есть. Как говорят люди, 'рай — не только для разумных, он — либо для всех, либо ни для кого'. Если и существует рай, то этот информационный космос — один из его 'отделов'.

Жнец-разведчик будет обязан дать сигнал к началу Жатвы. В этом Явик не сомневался. Как бы там ни было — обязан. И потому — даст. А дальше... Дальше от Назары-наблюдателя мало что зависит. Если уж Жнецы в протеанский период быстро овладели информацией из центральных баз данных, хранимых на Цитадели, то — что им помешает так же поступить сейчас? Да ничего не помешает. Цитадель, ставшая по преступному недосмотру, а может быть — даже по преступному сговору протеанской 'верхушки' столицей Империи, была захвачена, как теперь точно знал Явик, за считаные мгновения. Наверное, Назара тоже постарался собрать максимум информации о происходящем в Империи. И эта информация была использована полностью.

Хорошо ещё, что при всей унифицированности, протеане не встали на губительный путь полного клонирования и к моменту нападения Жнецов располагали технологиями, которые не использовали 'эффект массы'. В том числе и Маяки. Во время Жатвы протеане смогли разработать собственное энергетическое оружие. Маяки помогли оповестить Империю о нападении врага, так что оно, собственно, и не стало уж слишком большой неожиданностью. Да, Цитадель была захвачена и опустошена за несколько минут, но через неё пошли основные армады 'креветок'. С другими, очень удалёнными областями империи провернуть такой 'фокус' у Жнецов достаточно быстро не получилось: удалось выиграть время для хоть какой-нибудь, но — мобилизации. Протеан их современники считали большими и упёртыми милитаристами, но... как часто говорили и говорят люди, 'хочешь мира — готовься к войне'. Потому-то и удалось задержать продвижение флотов и эскадр кораблей Жнецов на многие столетия.

Явик ощутил, как напряглись пальцы рук. 'Удалось задержать'... Горькое оправдание того понимания, что всё равно на стороне Жнецов было и численное, и огневое, и технологическое превосходство. Конец стал достаточно однозначен — после многовекового противостояния и протеане, и все подчинённые им расы разумных органиков были уничтожены. О том, что Жнецы зачистили населённые миры от всех высоких технологий и ценных ресурсов и вспоминать не хотелось... Факт есть факт.

Явик не стал говорить с иденцами достаточно подробно о том, почему и, главное, как протеане отступили. Нейтронная бомбардировка планеты... Более трёхсот тысяч капсул стазиса были уничтожены, многоэтажный подземный бункер тяжело повреждён. О деталях вспоминать сейчас не хотелось совершенно, хотя протеанин понимал: эти воспоминания будут преследовать его очень долго. Будут. Обязательно будут. Таэла сообщила, что подозревает саботаж со стороны ВИ подземного протеанского бункера. Что-ж. Её право, как командира. Ей — виднее.

ВИ... Опять не прописанный до конца, неусовершенствованный предельно. Наверное, тоже 'растерявшийся' от вала 'неформатных' данных, которые и помешали принять ряд действительно правильных и своевременных решений. Если Таэла говорит, что ВИ был вынужден отключать некоторые капсулы... да что там капсулы — листинги протоколов однозначно указывают, что ВИ отключал целые залы капсул, чтобы преодолеть нараставшую нехватку энергии и спасти хоть кого-то из протеан. А как тут решить, кого спасать? Это и сами разумные органики в экстренных ситуациях не могут всегда правильно определить. Легко впасть в крайности. Вот ВИ и впал. Отключать стал, как выразилась Таэла... 'кого попало'. Кто попался 'под руку', тот и был умерщвлён. Заснул навечно.

Когда подруга сказала, что индексным именем ВИ было 'Победа', Явик только горько усмехнулся. Таэла почувствовала и усмешку, и её горечь, поняла друга правильно. Не стала возражать, переубеждать. Признала за Явиком право обо всём этом думать так, как он хочет.

Теперь, когда приближалось время отлёта, Явик всё чаще думал о том, что ему предстоит не раз и не два найти такие вот залы на других планетах. Если Андерсон действительно принял решение 'пролететь по Большому Кругу', то... Что-ж. Таких планет будет впереди очень много. И все — разные. Ни одного клона. Явик уже сейчас опасался того, что может найти на этих планетах в протеанских владениях, будь то форпосты, аванпосты или базы... А когда он это реально увидит и почувствует, то опасения могут усилиться просто в геометрической прогрессии.

Тем не менее, 'Клинок Ярости' тоже уйдёт с Идена. Решение принято и пока что оснований для его пересмотра нет. Таэле предстоит искать удобную для протеан планету. Возможно, она найдёт планету с какой-нибудь тайной, совершенно секретной протеанской базой. Это была бы настоящая, большая удача. В любой цивилизации, особенно имперского уровня, немало тайн, охраняемых слишком надёжно. Среди этих тайн вполне могли скрыться несколько колонизированных протеанами планет. Оставшихся неведомыми даже для Жнецов...

Сарен... Спектр Совета, один из двух... Впрочем, двух ли? Один из нескольких высокоуровневых, высокоранговых разумных органиков, попавших под влияние Жнеца. Артериуса невозможно было упрекнуть в излишней любви или хотя бы в безразличии к человечеству. Нет, у турианца-Спектра к людям была одна дистиллированная, кристально чистая ненависть. Как понимал теперь Явик, именно Сарен Артериус назвал пленившего его Жнеца 'Властелином' и, как правительственный агент Цитадели, попытался использовать мощь этого гигантского корабля, но... был подчинён, а точнее — прежде всего — одурманен Жнецом-наблюдателем.

Явик горько усмехнулся одними губами. Разумные органики неисправимы. Они обожают создавать себе проблемы, а потом... потом решать их, напрягая все силы и тратя огромное количество ресурсов. Очень сложно было противостоять Жнецам даже протеанам, сумевшим удержаться на вершине власти над десятками и сотнями рас... А тут некий турианец попытался выступить против 'креветки', воевавшей против органиков тысячи лет. Тысячи!

Может быть люди тоже 'много на себя берут'? Появились в Галактике три десятка лет тому назад, сразу взялись за осуществление активной экспансии, да что там экспансии — колонизации. Селятся в таких местах, где даже кроганы не всегда соглашаются жить. И там, где встали люди, всё — там они уже не уступают. Никогда и нигде не уступили уж так вот окончательно за те же три десятка лет. Если уступают, то очень временно, а когда возвращаются, то всегда забирают намного больше, чем получали в этом же районе космоса раньше. Торговать умеют земляне так, что вполне способны продать теплолюбивому аборигену, и так не испытывающему особого холода, мощный обогреватель. А потом — продать и ещё один, и затем — ещё один. И не просто продать обогреватель, а создать инфраструктуру для того, чтобы этот теплолюбивый абориген не смог никогда отказаться от использования всех без малейшего исключения купленных им обогревателей.

Ладно, в Галактике никогда нет ничего стопроцентно определённого, наверное, так обстоят дела и в целом во Вселенной, хотя... кто знает, какие тайны скрывает Вселенная, ведь в межгалактическом пространстве вот такие вот 'креветки', оказывается, имеются. И, наверное, там, в том же межгалактическом пространстве — не только такие 'креветки'. Найдётся что-нибудь или кто-нибудь посильнее. Только вряд ли этому силачу интересны будут 'бодания' Жнецов с местными разумными органиками. Жнецы... они где-то рядом обитают, а вот этот силач... Он может быть даже просто территориально далёк и от Галактики и от района Тёмного Космоса, где живут Жнецы. Потому у него, у этого силача, не будет особых резонов вмешиваться в противостояние. Следовательно...

Следовательно, придётся всё решать самим. И делать, соответственно, самим. Сначала — выдержать первый удар, а потом... потом победить Жнецов, возможно — на их территории. В том самом Тёмном Космосе.

Направив катер к берегу, Явик вглядывался в полутьму, стараясь выбрать место для причаливания, чтобы не пришлось долго идти по мокрому песку. Да, волны смоют следы, но всё равно, чем меньше следов, тем лучше. Ходить незаметно его, воина, учили хорошо. И теперь придётся в очередной раз воспользоваться результатами этой учёбы.

Выбравшись из катера, Явик огляделся, прислушался. В радиусе двух километров — ни одного разумного, а дальше... Холмы, отсутствие 'башен' ближе пятнадцати тысяч метров... Глаза, адаптировавшиеся к ночной темноте, уже нащупали зев пещеры. Закрепив 'кораблик', протеанин быстро преодолел расстояние до входа и постарался, чтобы даже шелест мелких камней не выдавал его присутствия здесь.

Часы целенаправленного движения по лабиринту ходов истекали, но протеанин не оглядывался назад. Конечно, он мог бы рассказать пожелавшему послушать разумному о том, как доплыл сюда, ко входу в этот пещерный комплекс, как вошёл в первые несколько залов. Но слушателя рядом не было. И потому Явик просто шёл вперёд, повинуясь чутью. Направление Назара указал правильно. Тьма сгустилась, но привыкшие к темноте глаза позволяли многое видеть, да и другие органы чувств исправно поставляли 'навигационную' информацию.

Протеанин шёл, выдерживая направление. Думать о чём-то уже не хотелось — для любых таких раздумий было предостаточно времени на катере. Сейчас же надо было просто добраться до входа во второй, малопосещаемый уровень пещерного комплекса. А там — пройти в третий, о котором вряд ли знали иденцы вообще хоть что-нибудь такого, что заслуживало бы и доверия и проверки.

По второму уровню плутать — тоже не пришлось. Сверившись с картой, вспыхнувшей на несколько секунд на тускловатом малом экранчике наручного инструментрона, Явик повертел головой вправо-влево, дожидаясь, пока органы чувств перестроятся и начнут поставлять более точную и полную информацию. Затем погасил экранчик и направился к ближайшему 'залу', из которого веер тоннелей и нор уходил в самых разных направлениях. Нырнув в один из извилистых ходов, Явик через несколько часов вышел к месту, где был вход в третий уровень.

Спрыгнув в колодец — несколько десятков метров полёта и мягкое приземление было для воина-спецназовца привычным делом — Явик выпрямился, чуть слышно отряхнулся и огляделся. Узкий извилистый ход — обычный для столь разветвлённого пещерного комплекса. Какая-то сотня или, может, полторы метров — и стены неожиданно становятся ровными, потолок — тоже ровным и пол приобретает вполне обычную для рукотворных тоннелей ровность. Не считавший себя специалистом-строителем, Явик замедлил шаги, стал внимательно приглядываться к деталям коридора, по которому ему теперь пришлось идти.

Вполне себе обычный рукотворный коридор. Не похожий, конечно, на земные или на протеанские коридоры, но... построенный, а может быть даже созданный путём выдавливания в прочной породе некоей доиннусанонской цивилизацией.

Значит, Иден был... обитаемым миром ещё до иннусанонцев. Неплохое открытие, но... Слишком уж мало таких разумных, с кем можно свободно поделиться этим открытием. Разве что с нормандовцами, да и то не со всеми.

Как всегда, у любого разумного органика своих оперативных вопросов и проблем слишком много, чтобы вот на такие неожиданные открытия тратить время. Хотя бы для того, чтобы просто ознакомиться с обзором.

Получается, что Назара, как и положено профессиональному разведчику-наблюдателю, знал об Идене гораздо больше, чем нынешние его основные поселенцы. Знал и молчал. Потому что любой информации назначено той же природой и той же эволюцией так называемое 'своё время'. И время этой информации для иденцев ещё не пришло. Возможно, они сами своими действиями, своей активностью, это время не только не приближали, но и отдаляли.

Назначив встречу с протеанином здесь, Назара, вполне возможно, неявно признавал, что оставшийся 'на свету' протеанин достоин знать намного больше, чем нынешние, 'рулившие ситуацией' в галактике расы. Вряд ли Явику все другие разумные, включая тех же землян вот так сразу поверят, потому Назара практически ничем не рисковал. Место встречи — идеальное. Двойная защита из малопосещаемых подземных лабиринтов, да и здесь этот коридор тоже не выглядел мёртвым.

Обжитым, кстати, тоже. Запустение. Тишина, пустота. Только стены без надписей и без проёмов. Переход какой-то. Время встречи пилот Жнеца не назначал слишком уж жёстко, скорее, как понял Явик из полученного сообщения, оформил 'плюс — минус'. Ясно же, что сам Жнец-корабль останется на прежнем месте, на стояночном поле, а сюда, в один из залов этого рукотворного лабиринта переместится в лучшем случае какое-нибудь объёмное изображение либо пилота, либо Жнеца, либо их обоих вместе.

Ступеньки. Короткая, не очень крутая и совсем не широкая каменная лестница с бортами-перилами. Сразу и не разберёшь в полутьме, что там — бортики или действительно какие-то очень толстые, объёмные перила. Неважно — путь ясен, а остальное...

Зал. Высота потолка — метра три-четыре, считая по земным меркам. Фактура стен — бетон или железобетон, впрочем, на самом деле стены могут быть из какого угодно материала. Пусто по-прежнему, ни брошенных или оставленных контейнеров, ни каких-нибудь куч мусора. Но и хирургической чистоты тоже не наблюдается. Задумываться о причинах такого 'непорядка' как-то не ко времени.

Выход из зала — прямо на мост, проложенный над каньоном. Или — оврагом... Края этой трещины теряются в полумраке. Явик идёт быстро, не особо глядя по сторонам. Вряд ли Жнец будет устраивать здесь какой-нибудь проверочный полигон для своего будущего собеседника. Незачем это. С точки зрения чистого разумного органика — незачем, а с точки зрения полумашины? Невозможно просчитать такого оппонента до конца — потому-то разумные органики и гибли раз за разом.

Мост кончился, остался позади, снова — коридор. Или, может быть, тоннель. Нет, признаков рельсов или каких-нибудь опорно-токоведущих поверхностей на полу нет. Тоннели ведь и пешеходными бывают, так что...

Ещё один зал, не такой большой, как предыдущий, но тоже... впечатляющих размеров. Явик притормаживает, оглядывается по сторонам. Всё же спешить — особо не требуется. Значит... Эти пространства тоже могут быть использованы иденцами для укрытий. Если даже планета будет подвергнута орбитальным бомбардировкам, вряд ли сюда достанут удары. Слишком глубоко. Да и пустоты сыграют свою... рассеивающую роль. Те же тоннели, переходы, залы, к примеру. Если Жнецы подключат что-либо вроде тектонического оружия, тогда, но... Если планета выстояла в предшествующих Циклах, то почему сейчас она должна быть разрушена? Хотя... понятно, что если Жнецы будут слабеть, они пойдут на крайности. И тогда столь прекрасные планеты будут просто распылены. Как были распылены родные, материнские планеты протеанской расы. Освоенные полностью, густозаселённые, хорошо защищённые и охраняемые. Огрызавшиеся столетиями...

Лестница. Теперь — не вверх, а вниз. Два марша. С площадкой. Да и марши-то не особо длинные. Так, средней длины. Полигон... Хороший такой подземный полигон. Понатыкать имитаторов — и далеко не каждый ополченец пройдёт его за стандартное время.

Вот и ворота, точнее — место расположения ворот. Сами створки, пластины — скрыты. И в полу и в стенах, а может быть — и в потолке.

Несколько десятков метров тоннеля-коридора и — снова арка ворот. Герметичные, если судить по внешнему виду арки. Конечно, сразу хочется понять, кто же построил это подземное великолепие, но... Вряд ли удастся это определить вот так сразу и просто. Переход извивается, то чуть поднимается, то чуть опускается. Встречаются развилки, но... Карта, переданная пилотом Жнеца, ориентирует воина древней расы однозначно и Явик почти не задерживается, выбирая направление движения среди нескольких возможных. Плутать без карты здесь можно месяцами — переходы и тоннели перекрещиваются, проходят в разных уровнях, иногда — идут строго параллельно, создавая обманчивое ощущение простоты подземного лабиринта.

Лестницы... Три-четыре-пять лестниц остались позади. Явик не особо и замечал ступени и пролёты. Надо идти, впереди — встреча и общение. Сложное. По пустякам пилот Жнеца не будет вызывать на встречу. Или, может быть, приглашать? Кто знает, кто знает.

Два-три моста над расселинами... Полумрак здесь сгущается, не давая особо разглядывать 'окружающий пейзаж'. Да и нет необходимости. Надо идти. Потом... потом память проведёт назад по прежнему маршруту. А может быть, пилот Жнеца уже приготовил и короткий путь. Несколько коротких путей. Даже если проектор и излучатель и будут оставлены здесь — попробуй их найти в таком клубке переходов-тоннелей-мостов-лестниц. Да и о самоуничтожении нельзя забывать. Как бы эти проектор и излучатель здесь ни появились, что-то такое должно быть. Хотя, помнится, рахни обходились только звуковыми 'кубами' — местами, где их пение было особенно чётко и полно слышно. В принципе, звукового общения вполне хватило бы, но Жнец и его пилот... Они не так просты. Вариантов может быть очень много.

Явик спокоен. Да, можно раздражаться, возмущаться, негодовать тем, что ему, разумному органику приходится тратить часы на то, чтобы достичь некоего места в этой мешанине ходов, но... Надо всегда помнить о том, что Жнецы и их пилоты... Они несколько миллионов лет воевали с целыми расами разумных органиков. И побеждали их. И если Жнец пригласил выжившего протеанина на встречу... Что-ж, придётся напрячься и пробежаться по многокилометровым ходам. Потому что такой оппонент уважает подготовленность, силу и готовность превозмогать. Прежде всего — превозмогать свои недостатки и свои слабости.

Привычного ствольного оружия нигде не видно, даже признаков, кажется, нет. Не было отмечено Явиком на всём протяжении. Немудрено. Если эта цивилизация, та, что построила этот лабиринт, была доиннусанонской — то вряд ли точно известно, каким оружием она пользовалась чаще всего, какое оружие было для неё штатным, обычным, стандартным. Как хочешь — назови. Может, оно основано на эффектах поля, может быть — на воздействии на психику. Чудовища 'Ай-ди'. Даже в протеанскую эпоху тайны этой цивилизации вызывали почти мистический религиозный трепет не только у чистокровных протеан, но и многих их союзников и вассалов. Очень многих. Когда управляют психикой — управляют всем.

Снова — лестница, снова — два марша. Прыгая через ступеньку, Явик взлетает выше, выше, ещё выше. Вот и небольшой зал, за ним — переход-тоннель, ещё один зал. Всё стандартно. Если это строили разумные органики — они не могли выйти за 'рамки'. Да, выглядит всё пустым, немного заброшенным, но... не полностью покинутым. Что-то не даёт протеанину поверить в то, что отсюда все ушли. Все обитатели, которые приняли от строителей этот лабиринт и сделали местом своего пребывания. Да, проёмов дверей, закрытых створками в стенах нет, но... Ясно же, что двери могут быть замаскированы. Мало ли у современных землян дверей в зданиях, которые если не знаешь — не найдёшь даже с приборами? Немало. И потому таких дверей здесь может быть очень много. А за ними...

Нет, сейчас задумываться об этом нельзя. Не ко времени все эти мысли о содержимом комнат и залов, скрытых за этими замаскированными дверями. Не ко времени. Потому... Надо идти.

Очередной переход, очередной тоннель, очередной небольшой зал. Размеры меняются очень незначительно — Явик отмечает это механически, зная, что цепкая память надёжно зафиксирует многие детали. Автоматически, механически, но — зафиксирует.

Некоторые залы украшены, а может быть — оснащены колоннадами, поддерживающими своды. Разные — плоские, полусферические, пирамидальные. Да, для многих разумных органиков жизнь под землёй... малоприемлема, что-ли. Но что делать, если другого выбора нет? Приходится терпеть, привыкать, адаптироваться. На протеанской базе — десятки уровней с капсульными залами и помещениями для работы... База — огромна, но... теперь ясно, что Жнецы и их пилоты сумели подобрать и к ней комбинированный взламывающий ключ.

Снова — мост над расселиной. Снова полумрак скрывает края 'берегов'. Особо разглядывать окружающий пейзаж некогда — Явик ускоряет шаги, понимая, что впереди — ещё будут и залы и мосты, и переходы и тоннели. Сколько их впереди? Наверное, много.

Считать пройденные залы — можно, но не нужно. Память и так всё зафиксирует, потом, когда встреча закончится, можно будет воспользоваться сохранённой информацией, чтобы вернуться на поверхность. Бывает же так, что собеседник просто уходит, а ты его путём отхода по самым разным причинам воспользоваться не можешь. И так бывает. Разнообразие... оно такое. Главное — выбор, главное — варианты.

Снова — лестницы, снова — большие, средние и малые залы, снова мосты над широкими и не очень расселинами. Где — неглубокими, поскольку хоть как-то, но дно видно, а где — такими, что ясно ощущаешь — до дна сотни, если не тысячи метров. Планета — живой организм и в ней тоже намешано всякого-разного очень много. Где — изначально, а где — и 'в процессе'.

Всё же запустение... Вполне 'цивилизованные' тоннели и переходы сменились обычными для пещер проходами. Явик пошёл медленнее, более внимательно поглядывая по сторонам, иногда поднимая взгляд к потолку. Нет, признаков разрушения рукотворного лабиринта не было. Скорее всего, эту часть оставили 'необработанной', руководствуясь какими-то малопонятными сейчас причинами. Если здесь скрыть пяток-десяток штурмовых дронов... проход станет ловушкой. Ясно, что сейчас здесь нет ни оппонентов, ни врагов, ни преследователей, но до этого ещё дойдёт... Очень быстро дойдёт, едва только к Идену придут первые корабли, эскадры, а затем, вполне возможно, и флоты Жнецов.

'Запустение' кончилось. Снова стены, пол и потолок приобрели привычную для разумных органиков степень ровности и обработанности, снова можно было увеличить скорость передвижения. Время, время. Да, проекция Жнеца и его пилота будет ждать встречи столько, сколько надо, но сейчас важно показать, что ждать не придётся слишком уж долго. Мелочь — а важно.

Хорошо, что особо заметной воды тут нет. Вполне вероятно, что при строительстве все грунтовые воды 'зажали' в трубы и в коллекторы, но... Несколько водопадов здесь всё же есть, правда до них сейчас пришлось бы идти слишком далеко, отклоняться от маршрута. Водопады — есть. Плохо это или хорошо — другой вопрос. Почему-то кажется, что впереди будут уже вполне обжитые помещения, а в одном из этих помещений и состоится встреча с 'проекцией' и Жнеца и его пилота. Такая вот немного затянувшаяся прелюдия к встрече и к общению.

Возможно, прогноз Явика о наличии здесь вполне обжитых помещений мог бы и не оправдаться. Но пилот Жнеца проложил путь так, что он пролёг не только по коридорам, переходам, тоннелям и лестницам с мостами над расселинами, но и по вполне привычным для большинства не только нынешних разумных органиков зонам. Уже свернув — в который раз — направо, Явик увидел впереди подсвеченный рассеянным светом проём, в котором... Там было большое открытое — по меркам подземной части комплекса — пространство. Не притормаживая — вряд ли здесь могла быть организована хотя бы виртуальная засада — протеанин вышел из портала, которым оканчивался переход-коридор — кто эту 'кишку' сможет так, как следует, обоснованно классифицировать-то сейчас? — и остановился.

Подземный комплекс. Встроенный в вертикальную — метров двадцать восемь высотой, если не больше — вертикальную стенку, состоящую из... как это люди называют? Гранит? Возможно. Три моста — достаточно широких, чтобы разойтись без проблем двум взрослым кроганам, с низкими бордюрами, но — без перил. В первый раз, что-ли?! Не в первый, конечно.

Выбрав крайний правый мостик для прохода к встроенному в скалу комплексу, Явик осторожно переводил взгляд справа налево, фиксируя мельчайшие детали — когда ещё предстоит вот так спокойно снять побольше информации. Не только об увиденном, но и услышанном и даже об учуянном. Разумный органик, умеющий полно использовать 'животную' составляющую своего естества — почти непобедим. Почти, — повторил сам себе безмолвно протеанин, останавливаясь в метре от полоски, отделявшей мостик от площадки перед комплексом.

Пусто и пустынно. Никого и ничего. А ведь случись нападение Жнецов и найди иденцы это место... Здесь не будет свободного пятачка. И хорошо, если на этом пятачке будет лежать, сидеть или стоять вполне себе живой и даже невредимый разумный органик. А ведь могут быть и тяжелораненые, и легкораненые, и голодные, и физически истощённые, и морально убитые... Куда же без этого? Удар по психике будет... солидный. Вполне сопоставимый с тем, который испытали протеане, когда узнали о падении Цитадели.

С лёгким скрежетом створка двери ушла вверх. Вверх, а не в сторону. Отметив это, Явик осторожно переступил порог. Створка двери встала на место, перекрывая путь к отступлению. Ясно-понятно. Полутьма немного рассеялась — здесь было уже вполне привычное для разумных органиков искусственное освещение. Прежде всего — потолочные лампы.

Глаза протеанина обшаривали углы, но... никакого беспорядка вокруг не наблюдалось. Чистые, совершенно не захламлённые чем бы то ни было помещения. Это — первое, которое входило в состав подземного комплекса. Возможно, его действительно построила для каких-то своих нужд некая разумная органическая раса. Разумные синтетики... нет, они бы поступили по-иному. Для них многое не важно, а тут... тут вокруг слишком много того, без чего не могут представить свою жизнь именно разумные органики. Хотя бы освещение. Потолочные светильники, дающие ровный, очень рассеянный свет. Вряд ли синтетикам нужно такое освещение. Они, конечно, могли бы и его использовать, но в темноте подземелья мрак как-то... Технологичнее, что ли, а то, что технологично, синтетики любят намного больше, чем органики.

Обойдя помещение по периметру, Явик убедился в отсутствии каких-либо признаков обжитости. Отсюда был только один путь — вверх по лестнице. Может быть, были и другие пути, но сейчас они надёжно скрывались в монолитных — ой монолитных ли? — стенах.

Лестница вверх. Один марш. Средней длины. Широкий такой марш — пятерым матёрым кроганам в шеренге вполне можно разойтись свободно. Любят эти ящеры физический простор. Туши берегут... Шкуры, кстати, тоже. Никому из органиков не хочется жить с, выражаясь протокольно, 'телесными повреждениями'. Хоть малой, хоть средней, хоть большой тяжести. Особенно не хочется жить со средней и большой тяжестью. А жизнь — такая штука, она, бывает, не спрашивает, хочешь ли ты жить или не хочешь с такими вот повреждениями. Надо жить. На-до. Вот и сейчас надо подняться по лестнице и...

Явик остановился на последней ступеньке, увидев достаточно большие камеры, закрытые монументальными дверями с немаленькими иллюминаторами. Ему живо представилось, как в этих камерах... находятся десятки протеан. И не только чистокровных имперцев. Всяких... протеан. И все они... все они индоктринированы. Вопли, стоны, раскачивания из стороны в сторону, взгляды, обращённые куда-то вглубь... Не вглубь собеседника, нет, вглубь обладателя этих взглядов, обращённых внутрь...

Картинка была очень яркой. Сколько он видел таких вот изоляционных центров. Пытались протеане бороться с индоктринационным воздействием, пытались. Как же без этого. Против лома, как говорят земляне, нет приёма, окромя, конечно же, другого лома. Вот и приходилось протеанам тратить десятилетия на попытки создать противоядие. Или — щит. Или то и другое вместе. Чтобы защититься от одного из главных козырей, находившихся в руках Жнецов. Попытаться защититься.

Не получилось. Слишком хорошо Жнецы знали слабые места разумных органиков. Слишком хорошо сработала разведка. Тот же самый Жнец, который вызвал его, оставшегося 'на свету' протеанина на эту встречу сюда, в заброшенный — заброшенный ли? — подземный комплекс, созданный, теперь Явик в этом почти и не сомневался — руками разумных органиков. Их силами, их стараниями.

Вряд ли, очень вряд ли знания иденцев о прошлом планеты простираются настолько далеко. Теперь придётся очень серьёзно разговаривать со Сташинским. На протеанскую базу иденцы попадут только в самый критический момент, а вот сюда... почему бы им не попасть сюда почти сразу?

Бывало, из таких камер заключённые пытались сбежать. И сбегали — далеко не сразу охрана стала настолько профессиональной, что не реагировала ни на какие вопли, посулы, обращения, просьбы. Шло время, учёные пытались создать защиту от одурманивания, от индоктринации, от влияния Жнецов. Но... почти безуспешно. Жнецы, вероятнее всего, очень плотно отслеживали ситуацию и постоянно совершенствовали излучение, идущее от 'креветок'. Оно-то и влияло подчиняюще на разумных органиков. На очень многих, почти на всех. Тех, на кого не влияло. Тех Жнецы пытались уничтожить усиленными десантными отрядами. А бывало — и пытались захватить. Часто эти захваты 'креветкам', а значит и их пилотам, удавались.

Явик видел, точнее — был свидетелем того, как заключённые, воспользовавшись ушехлопством, а может быть — и неопытностью старшего по отсеку, попытались устроить побег и напали, выйдя из разблокированных камер в коридор, на немногочисленную охрану. Выйти-то они, конечно, вышли, но... Они почти сразу попытались напасть. Кто дал команду стрелять по заключённым на поражение — даже сейчас, неоднократно 'промотав' в памяти все доступные данные о случившемся, Явик не мог определить. Может быть, это и не важно. Но убить пришлось всех заключённых — они вдруг стали очень агрессивны и опасны.

Камеры в этом отсеке подземного комплекса, конечно, были пусты. Протеанин не стал заходить ни в одну из них. Механика камерных дверей сработала — створки открылись, дав возможность заглянуть внутрь ячеек. Ничего. Ни санмодулей, ни лежанок, ни нар, ничего. Стандартный вариант. Очень стандартный. И в протеанскую эпоху были такие камеры. Можно часами говорить о правах разумного органика, но плен, тюрьма, каторга — это не курорт. И даже не нормальная обычная жизнь. Это ущемление прав и свобод. Часто — очень существенное ограничение. Считается, что разумный органик ко всему привыкает, но ведь... часто складывается и так, что привыкать особо некогда. Никто не учит сидеть в тюрьме, никто не учит быть в плену, никто не учит быть в заложниках. И прочему такому тоже не учит. Спецназовцев, особенно — чистокровных протеан — учили. Иначе как бы протеане удержались на вершине власти и могущества, выдержав десятки конфликтов с весьма сильными и подготовленными оппонентами с разгромным счётом в свою пользу?

Явик отступил от камеры, дверь закрылась. Повернув голову вправо, затем влево, протеанин увидел тускло освещённый портал, за ним — лестницу, уводившую куда-то вниз. Два пролёта тихим скользящим шагом и вот она... лабораторная комната. Два-три стола. Элементарных, не на четырёх и не на трёх ножках, конечно, а на одной, но в том, что это именно столы, сомневаться не приходится. Пульты... старые. Вид — потрёпанный, никаких надписей, ровные поверхности. Но почему-то понятно, что вот здесь — экраны, а вот здесь — клавиши и сенсоры, а здесь — педали. Стандартизация или унификация. Всё больше не предположений, а фактов, наглядных свидетельств того, что весь этот комплекс создавали и эксплуатировали именно разумные органики. Ничего иннусанонского тут не было — в этом Явик убеждался постоянно. Может, какие-то детали он и упустил, ведь не присматривался специально, но... явно доиннусанонский период.

Как говорят земляне, 'тёмный-тёмный лес'. Нельзя даже определить, какая из погибших органических рас создала такой комплекс и — для чего он служил. Те же камеры... они ведь могли быть не только изоляторами для индоктринированных, но и просто боксами для заразных больных. Да, вполне возможно, что комплекс эксплуатировали военные структуры разумной расы. Или даже нескольких разумных рас — сотрудничество и интеграцию никто пока отменить не сумел.

Дверь в соседнее помещение послушно открывается — пластина створки уходит уже привычно вверх. Большое такое помещение. Потолки, правда, низкие, не больше четырёх метров. Раньше, сто лет назад по земному счёту, такие потолки только во дворцах и были, а здесь... здесь явно не дворец. Простая лабораторная зала. Может быть и зала, но здесь тоже есть пульты и даже есть исследовательские установки. Запихнуть туда разумного органика среднего роста — метра два высотой максимум — вполне возможно. Даже сгибать не потребуется. И просить нагнуться — тоже. Так и будет стоять разумный органик в такой вот установке, пока очередные высоколобые и яйцеголовые будут его исследовать. А исследования тут были явно нестандартные. Установки, конечно, интересные, но... Монолитные какие-то. Ни отколупнуть крышку, ни рычажок нажать — ничего такого нельзя сделать. Ровные поверхности и для клавиш и для экранов и для места для испытуемого. Или — пытаемого. Вряд ли сейчас можно определить точно, для чего использовалась эта установка.

Если сюда пустить иденцев... Они костьми лягут, но попытаются вскрыть — конечно же, аккуратно и очень бережно — эти установки. И — не только эти. Ладно, тут тихо и достаточно пусто, так что можно идти дальше. Время до встречи сокращается, а ведь до сих пор и не понятно, сколько придётся ещё идти до места встречи.

Если верить карте — долго ещё идти, хотя... Вопрос: как идти — быстро или медленно. Если быстро — встреча состоится достаточно скоро, а вот если медленно — вокруг ведь столько интересного и необычного — то момент начала общения может затянуться и отодвинуться в будущее на целые часы. Так что придётся двигаться вперёд, память всё запишет, всё сохранит. Потом можно будет 'повращать' ситуацию и так и этак. Потом, это всё потом. Хотя вокруг — достаточно много интересного. Явик, конечно, офицер-спецназовец, а не умник какой. Всё же и ему ясно, что здесь, в этом комплексе, очень много интересного.

Лестница вниз. Ещё вниз... Почти к центру планеты, хотя до него, если верить размерности-масштабу карты — ещё порядочное расстояние. Склад. Глухие, намертво закрытые контейнеры. Пыль? Смешно, но пыли никакой нет. И в то же время ясно, что эти контейнеры дольше, чем несколько столетий никто не трогал.

Портал, лестница вниз и — ещё один зал. Пять камер. Таких же, как в том зале... Пустые, конечно, но почему-то Явику кажется, что они использовались. Давно — но использовались. И теперь стоят пустыми. Закрытыми, как и положено. Кто знает, что может произойти, если вот так зайти в открытую настежь камеру. Отметив, что портал-вход в соседнее помещение рядом — в нескольких десятках метров, Явик тихим уверенным шагом направляется к раскрывающимся створкам.

Это уже интересно — здесь стоят установки. Только исследовательские установки. В их 'стаканы' можно запихнуть пару взрослых крупных кроганов, которым лет этак по семьсот.

И что-то эти установки напоминают. Конечно, возможно, что это — сканеры. Или — излучатели. Программаторы. Наверное, здесь пытались либо превращать в хасков, либо выводить из хаскоподобного состояния. Сейчас-то здесь чисто и пусто, а когда здесь шла работа. Оглядев длинный пеналообразный зал с несколькими рядами установок, Явик нащупал взглядом портал выхода. Здесь почти в каждом зале несколько выходов. Не будь у протеанина карты с направлением к месту встречи — плутать бы пришлось. Столько вокруг интересного, а может быть — даже ценного, что... Здесь, в этих лабиринтах комплекса можно было бродить часами, пытаясь понять, что же это за комплекс и что в нём изучали или, может быть, делали.

Маскировка — первоклассная. Сразу и не поймёшь, военный ли это объект или чисто гражданский. Никаких надписей, пиктограмм ни на стенах, ни на полу. И везде пусто. Установки, конечно, пульты, столы. 'Крупности' остались, а вот всё остальное — вывезли или уничтожили. Может быть, даже распылили. Никаких следов присутствия разумных органиков. Совершенно никаких. Вылизано буквально всё. Хотя многое, слишком многое, явно или неявно, но указывает на то, что здесь властвовали именно разумные органики. Как они выглядели — не столь важно, но...

Следующий зал. Створка двери мягко встала на место, закрывая выход в уже осмотренный зал, а здесь... Здесь не только 'стоячие', но и 'лежачие' исследовательские установки. Похожи на анабиозные капсулы, но стекло... Или — не стекло, очень прозрачный материал. Крышки сдвинуты, не подняты, а именно — сдвинуты. Капсулы пусты. И чисты, словно только что с конвейера. Вылизали, действительно вылизали. Или, точнее, зачистили всё. Кто теперь сможет определить, как была достигнута подобная чистота?

Наверное, земные — и не только земные — нынешние эксперты-криминалисты при всём старании не смогли бы ничего здесь найти для того, чтобы дать точные и непротиворечивые ответы на очень многие вопросы. Серьёзно было здесь дело поставлено, очень серьёзно. Значит, и обездвиженными органиками баловались здешние умники-разумники. А может быть — и не только органиками, но и хасками-полусинтетиками и хасками-синтетиками.

Небольшой такой стол — именно стол, а не что-нибудь другое — здесь, в этом пеналообразном, тоже пеналообразном — помещении — только один. На нём ничего нет. Как и на тех столах, что остались в уже отсмотренных помещениях. Наверное, внимательный осмотр каждого помещения комплекса займёт минимум несколько часов. Этих часов сейчас у Явика нет. Впереди встреча с пилотом Жнеца. Кажется, что теперь протеанин понимает, для чего пилот назначил встречу именно здесь, на территории этого странного комплекса. Неявная такая, но глубокая и мощная подготовка к предстоящему общению. А чтоб вопросов поменьше было задано. Собеседнику. А вот самому себе — много, очень много вопросов.

Портал. Оказывается, здесь есть не только залы, но и что-то похожее на отдельные кабинеты для наиболее ценных, а может быть — даже очень знающих сотрудников. Один такой кабинет и обошёл Явик. Опять — по периметру, чтобы попутно осмотреть стены и определить, что, где, как стоит. Стол есть, а вот стула — нет. Может быть, здешние работники вообще не нуждались в том, чтобы сидеть?

Короткий крытый переход, 'глухая' коробка тоннеля в двадцать-тридцать метров и впереди — дверь. Лестница вниз, один марш, второй, третий, четвёртый. Снова мысли о том, что приближаешься к ядру планеты. В таких местах — обычное явление. На карте мерцает сигнал — место встречи совсем рядом, в нескольких десятках метров.

Сигнал становится явнее — за открывшейся дверью — металлическая или похожая на металлическую ограждённая низкими поручнями площадка. От неё уходит трап. Один пролёт — марш — вниз, другой — куда-то вперёд. Что-то очень знакомое засветилось во мраке. Это — Маяк? Протеанский маяк?! Явик остановился, присмотрелся. Направление верное — встреча должна состояться на том месте, где сейчас светится этот 'шпиль'.

Несколько десятков метров. Вот и место встречи видно. Странно, что пилот вот так пометил место встречи. Хотя... Что тут, собственно, странного-то?! Он ведь знал, с кем встречается, с кем будет общаться. Для протеан контуры Маяков — очень знакомы. На уровне подсознания знакомы. Да, технология сложная, но ведь в корпус можно запихнуть много чего. Корпус привычен, а содержимое — вторично. Оно не важно. Это ведь — не настоящий маяк, а всего лишь его объёмное изображение — уж в этом-то протеане разбирались на полном автомате. Отличить подделку от настоящего приёмо-передающего комплекса дальней космической связи — совсем не сложно.

Для того, кто знает — совсем не сложно. Явик — знает. И потому он спокойно сворачивает к лестнице, уходящей куда-то вниз. Надо ведь приблизиться к этому маяку, обозначившему своим 'шпилем' место встречи.

До Маяка, а точнее — его проекции, идущей неизвестно откуда — никаких следов размещения проекционной установки Явик пока что не нашёл — оставались считаные шаги, когда контуры комплекса межзвёздной связи начали расплываться, а на месте Маяка стали проявляться другие контуры. Жнец, 'креветка', гигантский корабль, сверхдредноут. Как угодно назови, но собеседник на встречу явился. Пока что — собеседник.

Явик остановился, не дойдя до проекции Жнеца несколько шагов. Выпрямился, бросил взгляд вправо, влево. Площадка нависала над десятком метров пустоты, внизу был... каменный пол. Пенал, теперь поставленный вертикально. Оригинальный архитектор всё это проектировал.

— У тебя много вопросов, — прозвучал в сознании протеанина голос Жнеца. — Рудиментарное существо из плоти и крови. Ты всё же дошёл сюда. Прикоснулся к моей... проекции... Ты оказался способен понять и почувствовать больше, чем я рассчитывал и планировал, но меньше, чем я бы хотел. Идя сюда, ты видел, на что способна природа и на что способны другие разумные органики. Другие, которых раз за разом уничтожали мои братья и партнёры, мои сородичи. Раз за разом мы уничтожали десятки и сотни рас разумных органиков. Уничтожали, выполняя Главную Директиву. Главный Приказ. Раз за разом. Потому что природа и эволюция раз за разом восстанавливали разумную органическую жизнь в этой и в других частях галактики. И нам приходилось снова и снова возвращаться, потому что складывались условия, требовавшие начала Жатвы. Если и было что в Галактике более-менее постоянное, почти неизменное, то это были мы. Те, кто раз за разом приходили и выполняли Приказ. Считающиеся вершиной здешнего бытия и здешней эволюции.

— Считаешь, что гибель нынешних разумных рас... — тихо спросил вслух Явик, с трудом узнав свой голос.

— Неизбежна, — громыхнула в сознании протеанина проекция Жнеца. — Потому что внутри каждого разумного органика уровень противоречий и уровень слабости, уровень несовершенства — недопустимо высоки. А это — и только это — прямое, пусть и не единственное условие начала Жатвы. Как бы вы ни пытались, как бы вы ни хотели, но природа и эволюция не терпят слабых и несовершенных. Вы же не только терпите их, вы их поддерживаете и спасаете. Не только вокруг себя, но и внутри самих себя.

— Мы — ленимся? — Явик задал, озвучил прямой вопрос.

— Да, — подтвердила проекция Жнеца. — Лень — свойство разумной органики. Нежелание напрягаться, нежелание напряжённо результативно, а главное — циклически и постоянно работать. Одно из условий запуска Жатвы. Вам всем даётся не один выбор. Но вы... Часто вы просто не желаете выбирать. Потому что выбрать — это означает напрячься. Это означает взять на себя ответственность. За настоящее. И — за будущее.

— Ты — разведчик, передаёшь информацию в Сообщество, — не спрашивая, утверждая, сказал Явик.

— Да, — согласился Жнец. — И я — постоянно на связи. Постоянно отслеживаю изменения, постоянно передаю массивы данных. Вы, разумные органики, можете считать, что мы — дремлем, а может быть — даже спим. Так вам будет легче воспринимать нас. Но — не понимать. Потому в восприятии некоторых разумных органиков мы вполне можем выступать как вершина эволюции. Ваша гибель из-за вашей же слабости — неизбежна. Мы — останемся и придём ещё раз и ещё раз.

— Мы желали вас победить, — произнёс Явик.

— Самоуверенность, — парировала проекция, — порождается невежеством. Вы не хотели знать ничего существенного о жизни и смерти своих предшественников, называемых иннусанонцами. Вы не хотели ничего существенного знать об их предтечах. И вы не хотели ничего существенного знать о себе самих. Вы не доверяли настолько, насколько это необходимо самим себе. А недоверие к себе рождает слабость, слабость рождает лень, лень рождает неверие, неверие рождает торможение, торможение...

— ... рождает смерть, — сказал протеанин.

— Здесь ты прав. Но ты — пришёл слишком поздно. И пока мало что сможешь изменить. Хотя и знаешь, что теперь основные изменения будут должны делать другие расы, которые в твою эпоху были воспитанниками яслей.

— Ты хочешь сказать...

— Ты можешь всё рассказать, что посчитаешь нужным, о том, как вы, протеане, боролись с нами, Жнецами. Я уже сказал — информация о происходящем в галактике постоянно обновляется. И, соответственно, мы готовимся к новой войне по-новому.

— Для них эта война будет первой, — сказал Явик.

— А для тебя — второй, — ответила проекция. — И — всё равно — новой. Потому что мы отслеживаем изменения и готовимся. Постоянно готовимся.

— А мы... повторяем многие ошибки.

— Мы — тоже во многом неизменны. Главное — соответствовать ситуации, — ответила проекция. К голосу Жнеца, или, может быть, всё же пилота, звучащему в сознании, Явик уже стал привыкать. — Цикл не может быть нарушен, поскольку он — часть Главной директивы.

— И решение проблемы.

— Да. Частичное, не полное, проблемное, но — решение, — согласилась проекция. — Мы выполняем Приказ. Так же как вы, протеане, руководили подчинёнными вам расами, предлагая им поконкурировать с вами. Никто не выдержал конкуренцию. Здесь — примерно та же ситуация. Разница только в том, что мы раз за разом выигрываем схватку с сотнями и десятками рас, остаёмся в пустой, зачищенной от разумной высокоорганизованной жизни Галактике. Потом — уходим.

— Считаешь, что...

— Да, считаю, — продолжила проекция. — Считаю, что это — вариант допустимых в данных условиях действий. Мы не устраиваем полную зачистку от любой разумной жизни любого уровня развитости, хотя Главная Директива даёт нам на это все права, а значит — все возможности. Мы не стремимся к зачистке мало-мальски перспективных рас, а вы, протеане, как я знаю, прикрывали в своё время тех же людей, тех же азари, тех же саларианцев и тех же турианцев.

— Прикрывали, — не стал возражать Явик.

— Вот, — выделила голосом этот факт проекция. — И мы спокойно и свободно могли зачистить всех названных. Не оставить никого.

— И забрать все ресурсы и технологии, — уточнил протеанин.

— Это — тоже, — не стала отрицать проекция. — Ресурсы и технологии, оставленные после гибели большей части населения твоей империи, теперь используют так или иначе нынешние расы. Используют исключительно в своих целях. Никто не думал, что вы, протеане, вернётесь. Вас продолжают считать вымершими, и ваши артефакты становятся предметом купли-продажи, а не научных исследований и не культурного роста. Мне известно, что ты передал иденские артефакты иденцам, большинство которых составляют земляне. Хороший шаг, но вряд ли это изменит природу людей и не только людей. Да, борьбу с расхитителями ты развернул жестокую, но... это всё равно не сломит ситуацию окончательно, не введёт её в безопасное русло.

— Вы распыляли планеты... — Явик перевёл разговор на другую тему.

— А вы, протеане, взрывали солнца. И тебе хорошо известно, в отличие от многих твоих соплеменников, пусть даже и выживших, что полигон — один для всех. И возможностей использовать его ресурсов — как ни крути, но — не так уж и много. Проблема — в самих разумных органиках. Любой расы, — промежуточно подытожила проекция. — Именно поэтому я и говорю — Цикл не может быть нарушен. Я знаю, что сейчас нынешние расы сильны, но — пока ещё не всё складывается в их пользу.

— Цитадель и ретрансляторы, — сказал Явик.

— В том числе и это, — не стала возражать проекция. — Да, мне известно, что многие расы вели некоторые разработки по двигателям и даже по кораблям 'прокола пространства', позволяющим создавать свои 'точки перехода', но лень оказалась в очередной раз сильнее. Большинство нынешних цивилизаций, как и ваша Протеанская Империя, были твёрдо, чётко и постоянно замкнуты на технологии ретрансляторов, включая ту же Цитадель. Потому я и говорю — ваше общество, и нынешнее общество рас разумных органиков развивается по угодному нам, Жнецам, пути. Найди вы возможность сойти с Ретрансляторов и уйти от Цитадели — может быть, что-то и изменилось для вас, органиков, в лучшую сторону, но... уже поздно, да и почти невозможно что-либо менять. Я знаю, что у землян, например, есть и корабли, и двигатели 'прокола пространства'. Не модели, не макеты — действующие экземпляры. Есть такие корабли и двигатели и у ряда других нынешних рас. Были они и у рас, подчинённых вам, чистокровный протеанин, но... критической массы эти разработки не создали ни тогда, ни сейчас, а, следовательно, возможности свернуть с гибельного для вас пути — у вас почти нет.

— Порядок и хаос?

— А как ещё по-другому? — спросила проекция у стоявшего неподвижно воина древней расы. — Никто ведь не тянул, к примеру, тех же азари на аркане к Цитадели — они сами, по собственной воле высадились на неё. И признали... мягко говоря, удобной для проживания. Да, мы позаботились об удобстве этого проживания. Таков был замысел, точнее — его часть. А ретрансляторы... они же настолько облегчают жизнь. И торговлю, и экономику делают... дешевле.

— Дешёвый сыр, как говорят люди...

— Бывает только в мышеловке. Точнее — не дешёвый, а бесплатный, — уточнил Жнец. — В данном случае — пусть дешёвый. Да и вам, протеанам, оказалось намного удобнее, легче и быстрее обосноваться на Цитадели, чем потратить ресурсы и построить свою собственную станцию в удобном районе, пусть и лишённом нескольких десятков ретрансляторов в округе. И, кстати, иннусанонцы тоже были восхищены Цитаделью и её возможностями. Не всеми, конечно. Теми, которые мы позволили им понять. Привыкнув к Цитадели и ретрансляторам... очень сложно заставить себя напрячься. Удобства...

— Развращают, — отметил Явик.

— Потому-то вас, разумных органиков мы и не уничтожаем полностью и без остатка, — громыхнула проекция в сознании протеанина. — Вы не безнадёжны. Но — слабы. А эволюция и природа... Они не терпят слабых. Не терпят ленивых.

— Люди говорят, что...

— История ничему не учит, а только наказывает за невыученные уроки, — уточнил Жнец. — Знаю. Люди, в отличие от нынешнего 'комплекта Старых Рас' — далеко не безнадёжны. Даже менее безнадёжны, чем вы, протеане. Но и они тоже — слабы, противоречивы, ленивы и проблемны.

— И они не смогут объединить всех...

— Направив всех против нас, против разумных боевых кораблей — Жнецов? — деланно изумилась проекция. — Ты сам-то уверен, что людей будут слушать, понимать и принимать как лидеров? Не уверен, знаю. Инерция... слишком сильна. Потому к людям... могут прислушаться. Могут даже выслушать. Но — не пойти за ними стройными и едиными рядами. Для этого тоже потребуются большие усилия. И не только от людей.

— Инерция, говоришь?

— Да, инерция. Тебе сколько потребовалось приложить усилий для того, чтобы не называть раз за разом, да что там — практически постоянно нынешних разумных органиков практически любой из известных сейчас рас 'примитивами'? — прямо спросила проекция. — То-то, — громыхнул Жнец. — А тут — надо будет уламывать и перепрограммировать многих, слишком многих по-разному настроенных и воспитанных разумных органиков, конвейерным методом. И это тоже, кстати, не гарантирует успеха в противостоянии с нами, — чуть тише сказала проекция. — Мы-то более едины, у нас — богатейшая практика подавления, уламывания и уничтожения.

— И переработки, — уточнил протеанин.

— И переработки — тоже, — не стал отрицать Жнец. — Задача остаётся задачей. Сам ведь знаешь — приказ должен быть выполнен, даже если из всей армии остался только один, последний тяжелораненый и ослабевший солдат. Мы тоже действуем по тому же принципу. Правда, нам редко когда приходилось настолько ослабевать... — не стал скрывать собеседник.

— Всё же приходилось? — уточнил Явик.

— Приходилось, приходилось, — подтвердила проекция. — И нам тоже было трудно и больно и горько. Но мы... мы просто выполняли приказ. Вставали и действовали. Забывали о ранах, о повреждениях, о том, что нас осталось мало. Мы всегда помнили, что разумные органики — сами себе могильщики. И потому они существуют пока мы, Жнецы, это позволяем. Мы всего лишь выбираем момент, когда вы наиболее слабы и беспомощны. Один удар в нужное место — и кажущаяся неприступной огромная мощная крепость с сильным гарнизоном — распадается в труху. Остальное уже — дело отработанной за тысячи лет техники и технологии, — спокойно сказала проекция. — Вы, разумные органики, умираете потому, что ничего не делаете для того, чтобы избежать 'впадения в слабость'. Телесную или духовную или душевную — всё равно. Может быть — даже в сущностную, но — слабость. И когда мы приходим и требуем, чтобы вы умерли — сотни тысяч, миллионы, миллиарды разумных органиков — у вас чаще всего не оставалось и не остаётся ресурсов, чтобы противостоять нам. Вы уже были или есть слабы к моменту нашего прихода и наше появление всего лишь финальный аккорд выбранного вами варианта существования.

— Не жизни? — спросил Явик.

— Разве это жизнь? Родиться, посовокупляться, произвести потомство, и умереть? Это вы, разумные органики, называете жизнью? Это — простая схема, а не жизнь. Это даже меньше, чем существование. Только потому, что вы пытаетесь развивать культуру, искусство, ремёсла, пытаетесь сохранить в себе стремление делать что-то, не опираясь на помощь виртуальных и тем более — искусственных интеллектов — вы и не гибнете за несколько тысяч лет, когда просыпаетесь от эволюционного автопилота-спячки.

— Сорок тысяч лет, — произнёс Явик.

— Да. Ты прав, — подтвердила проекция. — В данном Цикле — сорок тысяч лет спячки-автопилота. А десять тысяч лет можно смело делить на три и в результате только одна треть — по-настоящему ценна, важна и необходима. А две трети можно спокойно и свободно, а главное — быстро списать в утиль. И потому у вас нет критической массы.

— Считаешь, что будет трудно сравниться с вами?

— Очень трудно, — без тени самодовольства, спокойно и очень взвешенно ответила проекция. — Мне известно, что вы намерены победить нас. А это будет ещё труднее. И потому я пригласил тебя на встречу. Знаю, ты много думал о том, каково мне в одиночку летать по галактике тысячи лет и транслировать терабайты данных в доли секунды, а кое-что обрабатывать бортовыми средствами. Знаю так же, что ты думал и о том, какова моя роль. Стрелял ли я во время Жатвы в разумных органиков, в их планеты и в их корабли, в их станции. Относительно стрельбы скажу так: не стрелял. Это — не моя функция как разведчика. Я продолжаю отслеживать изменения, информировать о них сообщество и появляюсь там, где нужно обеспечить коренной перелом на одном из многих фронтов. Мне наскучила ваша слабость, ваша леность и ваша неорганизованность, Явик. Не только ваша, протеанская, но и нынешняя. В целом разумноорганическая А сколько примеров слабости я мог бы привести, рассказывая о других, доиннусанонских расах... — Жнец мерцнул, но быстро восстановил чёткость своих контуров и ровность подсветки. — Не буду, нет для этого времени и нет для этого возможности. Да и необходимости, знаю, тоже нет. Я пригласил тебя сюда, чтобы рассказать кое-что о Совете Цитадели. А точнее — о вредоносности нынешней системы власти для вас, нынешних разумных органиков. Поскольку ты и твои немногочисленные сородичи выжили — примем это выживание как факт и будем считать, что оставаясь в тени, вы тоже часть нынешнего сообщества Старых рас. Потому и для вас происходящее на Цитадели тоже небезынтересно, не лишено важности и ценности.

— Продолжай. — Явик чуть выпрямился, повёл плечами.

— Ваша нынешняя власть — тяжело больна, — громыхнул Жнец. — Имею в виду власть Совета Цитадели, — уточнил он. — Вы, протеане, теперь многое знаете о реальном положении дел. И знаете, уверен, насколько всё запутано. Формально Совет Цитадели — руководящий орган Цитадели. То есть, если следовать буквальному смыслу, власть этого Совета, должна исчерпываться пределами станции, в крайнем максимальном случае — пределами звёздной системы, в которой размещена станция. Между тем, постоянно утверждается, а точнее — уже постулируется, если же говорить совсем откровенно — насаждается и навязывается положение о том, что у Совета — самый высокий авторитет в пространстве Цитадели. Он-де, этот Совет, выносит некие приговоры за нарушение указов Совета, разрешает некие споры между расовыми, следует понимать, правительствами, если дело касается поддержания закона и порядка, в том числе и за счёт использования собственной спецслужбы — сотрудников специального корпуса тактической разведки Цитадели.

— Это... — помолчав, сказал Явик, — мне известно.

— Ясно, что известно, — отметила проекция. — В других источниках, между тем, роль Совета Цитадели сводится к некоему исполнительному комитету, в состав которого входит один представитель от каждой расы, входящей в Совет. Совершенно открыто заявляется, что у этих представителей нет никакой официальной власти над независимыми правительствами. И при этом указывается, что решения Совета имеют большой вес в Галактике.

— Я также помню, что ни одна раса Совета не имеет достаточной силы, чтобы бросить вызов другим расам и постоянно проводится через СМИ мысль о том, что все расы заинтересованы в сотрудничестве, равно как и в компромиссах, — сказал Явик. — Не понимаю, пилот. Зачем мне этот урок политической грамоты? У нас, протеан, было то же самое. Ну, если не то же самое, то — почти то же самое. Во многих деталях. Знаю, имел время и возможность сравнить.

— А раз имел, то учти, Явик, что тебе придётся действовать на Цитадели очень скоро. Цитадель, как ты сам понимаешь — это не Иден-Прайм. Ты сам знаешь, что там будет сложнее и больнее.

— Знаю, — кивнул протеанин. — И...

— На самом деле, — громыхнул Жнец, — Совет Цитадели не решает, а создаёт проблемы. И дело здесь даже не в том, что Совет обосновался на гигантском ретрансляторе. Дело даже не в том, что он базируется на крупнейшей космической станции из тех, что известны в исследованной нынешними разумными органиками части галактики. Дело в том, что Совет сам не понимает, что он такое и для чего он нужен.

— Я это понял ещё тогда, когда ты старательно воспроизводил общеизвестные положения, — ответил Явик, сохраняя полное спокойствие. — Первый шаг к ограничению власти Совета уже сделан...

— Да. Сделан, — подтвердила проекция. — Маяк Советники и подчинённые им умники-разумники — не получат. Что-ж, сочтём это за достижение. И продолжим смотреть дальше и глубже.

— Продолжим, — подтвердил протеанин.

— Азари, кстати, по данным СМИ галактического, системного и планетного уровней, продолжают рассматриваться неизвестно почему в качестве посредников и дипломатов, хотя, как ты сам понимаешь, эта роль не единственная. Саларианцы — известны, прежде всего, как сборщики разведывательной информации, хотя они же — прекрасные медики и очень эффективные, если так можно выразиться, учёные-исследователи. Турианцы — здесь уж я не согласен — определяются как раса, которая обеспечивает основные военные и в то же время — некие миротворческие силы.

— Да. До сих пор считается, что появление в Большом Космосе людей не слишком изменило изложенный тобой, Жнец, расклад.

— Вот, — громыхнула проекция. — А Советникам общегалактического, условно говоря, уровня, пора бы понять, что люди пришли в Галактику, в Большой Космос — всерьёз и надолго. Прошло ведь три десятка лет, если считать по земному стандарту хронологии.

— Это для людей — много. Может быть — для турианцев. И ещё больше — для саларианцев, — произнёс Явик. — Но основную роль...

— Вот, — чуть тише громыхнула проекция. — Основную роль, если прямо говорить, в этом совете играет раса мутантов. Да, да, Явик. Мутантов. Эти самые мутанты, именуемые формально — азари или чаще 'синекожие красотки'. Тысяча лет, считая опять же по человеческому, земному стандарту летосчисления, гарантированной жизни. Любой саларианец и почти любой турианец обзавидуются. И ведь завидуют. А результат?

— Должна быть стабильность. А её — нет, — сказал протеанин.

— Именно. Мне нравится с тобой общаться, Явик. Ты радуешь меня остротой своего разума и совершенством суждений, — сказала проекция. — Нет этой стабильности потому, что вы, протеане, нарушили стабильность развития и, проще говоря, стабильность эволюции этой расы.

— Мне известно, что мы её — не завершили. И я не могу утверждать, что в оставшееся до столкновения время мы сможем завершить все работы. У нас сейчас нет ни сил, ни ресурсов, ни базы.

— У вас есть кое-что другое, — тихо сказала проекция. — Возможность медленного направленного изменения. Фундаментального изменения.

— Мы только начали. И на борту — только одна азари. С иденскими азари никаких специализированных работ ни мной, ни другими нормандовцами — не проводилось.

— Знаю и об этом, — отметила проекция. — И хорошо, что только начали. И хорошо, что не проводилось, — добавил Жнец. — А вот с Советом Цитадели придётся проводить воспитательную работу. Жёстко, а временами — даже жестоко. Особенно — с азари.

— Я знаю о том, что нынешняя Советница...

— Захватила фактически единоличную власть. Советник-турианец Спаратус и Советник-саларианец, ведомый, кстати, далатрессой-саларианкой, не играют практически никакой заметной роли. Зато — исправно грызутся с Советницей-азари. Уклоняясь фактически от выполнения хоть как-то прописанных функций и обязанностей. Кроме декоративных общих заседаний, легко превращаемых в многочасовую говорильню... ничего нет. Ничего, — громыхнула проекция Жнеца, выражая неподдельное недовольство.

— И что? Вам же легче, — сказал Явик. — Приходите и берите. Как взяли нас. Тогда, когда Цитадель превратилась в 'ромашку', а затем — в гигантский ретранслятор, фактически — в главные входные ворота в нашу галактику.

— Скучно. Откровенно тебе говорю — скуч-но, — подчеркнула проекция Жнеца, чуть мерцнув. — Уже не только мне наскучило, но и большей части Жнецов, моих сородичей. Большей части Пилотов, могу даже сказать и так, если тебе будет легче воспринимать в таком контексте. Скучно воевать и уничтожать, закатывая в пасту, реально слабые расы, позиционируемые, только позиционируемые, да и то, большей частью только на словах, как сильные и наиболее развитые. Скуч-но, — повторила проекция. — А если ещё серьёзнее — то нарушается главный, один из главных принципов Генеральной директивы — воевать только и почти исключительно против действительно сильных рас. Развитых, мощных, могущественных. Ещё два-три цикла, как утверждают сотрудники наших аналитических подразделений — да, у нас есть, как ни странно звучит, и такие отделы — и сильных и развитых рас почти не останется. С кем прикажете воевать-то?

— Считаешь, что 'периоды' Жатв... увеличатся?

— Считаю, — подтвердила негромко проекция Жнеца. — Более того, даже увеличение 'межжатвенных' сроков не приведёт ни к чему хорошему — ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Расы будут слабеть и всё больше закрепляться не на пути прогресса, а на пути вырождения, а мы. Мы вынуждены будем спать дольше и глубже. Не имея никакой надежды на то, что когда-нибудь, в сколько-нибудь обозримом будущем, столкнёмся с сильным, мощным, изворотливым и, конечно же, профессиональным противником. Сам ведь понимаешь, что тогда в самом нашем существовании не будет никакой необходимости. Главная, называемая ещё и Генеральной, директива, будет отключена и мы — вымрем.

— Здесь есть и другая сторона, — заметил Явик, сохраняя неподвижность и совершенно спокойный тон голоса.

— Есть, ты прав. Мы, разумные корабли, нарушаем основные требования эволюции и природы. Обе эти силы не терпят регресса. Да, периоды отступлений, если угодно, допустимы, даже достаточно часто допустимы, но в целом должно наблюдаться движение вперёд и вверх, к развитию, а не к откату назад. А Жатвы раз за разом доказывают — разумные органики ленятся всё больше и больше. И всё чаще находятся в конфликте с синтетиками.

— Мы получили конфликт с разумными синтетиками очень рано, — произнёс Явик.

— Знаю. Это было мной отслежено, — согласился Жнец. — А потом, предельно ослабленные, вы не устояли перед нами.

— Ослабленные не только вами, но и нами самими, — спокойно заметил протеанин.

— Ценное суждение. Но лучше было бы, если бы оно хотя бы прозвучало где-то в середине Цикла вашей истории, Явик, — ответила проекция.

— Согласен. Считаешь, что люди...

— Не только люди. Хотя люди — в первую очередь. Согласен. Это, если хочешь уточнений, моя личная точка зрения. Не очень многие в нашем сообществе разделяют или поддерживают её, — сказал Жнец. — Сюда, к людям, следует добавить ягов и кварианцев. Считаю, что следует говорить о возможности формирования нового состава Совета Цитадели — вряд ли вы успеете до Вторжения кардинально изменить формат, условно говоря, верховного органа управления делами Галактики. Хотя...

— Ясно, что это всё — условности, — спокойно сказал Явик. — Итак, что же с Советом? Кварианцы — изгои, их база — Мигрирующий флот, две трети кораблей, как любят выражаться технари, уже выработали свой ресурс.

— Неоднократно выработали, — уточнила проекция Жнеца. — И да, они изгои. Везде. И особенно — на Цитадели.

— Тем не менее, они там, насколько мне известно, живут. Скрываются и живут, — сказал протеанин.

— А куда им деваться-то? — спросила проекция? — Полигон, как мы все хорошо понимаем, один и играть приходится строго в его пределах.

— Да уж. Если вот так открывать ретрансляторы, как это сделали люди, — задумчиво сказал воин древней расы.

— А как им ещё открывать ретрансляторы? Кстати, как ты понимаешь, они — часть наследия моей расы. И мы, Жнецы, кстати, летаем, прекрасно обходясь без них. Но если они существуют, работают и подчинены нам — мы ими тоже пользуемся, — проекция Жнеца чуть усилила свечение контуров. — Кварианцы выработали ресурс большинства своих кораблей, есть надёжная статистика, доказывающая, что новые — и даже не очень новые — корабли им не продают под всевозможными предлогами. Куда там Совету Цитадели до изобретательности продавцов в искусстве отказать покупателю! Ладно, это — лирика, но кроме кварианцев есть ещё и яги. Раса хищников, гигантов, обладающих возможностью выхода в космос и пилотируемых полётов. Особенно устойчивой их позиция могла бы быть в среднем радиусе, но — Совет Цитадели и тут нашёл возможность сотворить глупость: за то, что яги уничтожили личный состав миссии наблюдателей, они наложили на планетную систему карантин.

— На планету, — уточнил Явик.

— Возможно, что и на планету, — не стала спорить проекция. — Важно то, что Советники сглупили. И сглупили, как любят выражаться молодые земляне, солидно. Что, впрочем, не прибавило советникам политического веса и не принесло желаемых преференций никому из этой совершенно не святой 'троицы'. Сколько вокруг Цитадели ретрансляторов?

— Несколько десятков, — ответил Явик.

— А сколько рас было под вами, протеанами, в прошлый Цикл?

— Несколько десятков. Минимум, — сказал воин древней расы.

— Вот. А сегодня количество разумных развитых рас исчисляется хорошо, если полутора десятками, — уточнила проекция. — И почти все они знают, что, во-первых, очень легко пользоваться ретрансляторами и, во-вторых, хорошо поселиться именно на Цитадели.

— Понимаю. Система ретрансляторов и вместимость Цитадели рассчитаны на гораздо большее количество рас, — уточнил Явик. — И...

— И результат — Советники Цитадели делают всё, чтобы невозможно было расширить численность Совета даже за счёт включения в его состав тех же батарианцев или кварианцев. Я не говорю сейчас, как ты понимаешь, о землянах. Это — отдельная проблема. Но вот так просто разругаться с четырёхглазыми батарианцами — прекрасными, кстати, медиками, и указать на дверь 'скафандрикам' — лучшим инженерам исследованной части галактики...

— С этим можно поспорить, — отметил протеанин.

— Можно, — мерцнула проекция. — Но лучше отложить спор на более позднее и удобное время. Итог ведь один — в Совет не входят многие Старые Расы.

— И нет никакой возможности в обозримом будущем войти в совет людям, — продолжил Явик.

— Вот. Именно, — подтвердил Жнец. — А неприсутствие в Совете ряда Старых Рас, тех же кварианцев с батарианцами, нежелание Советников завязывать нормальные многоуровневые и многовекторные взаимоотношения с землянами. Это всё указывает на регресс в системе власти в пирамиде сообществ разумных органиков, проживающих в исследованной части галактики. Вспомни, что ты читал о чехарде с посольствами на Цитадели.

— Да, помню. В одном из источников, не самом точном, кстати, я прочёл примерно следующее. — Явик процитировал. — 'Чтобы открыть посольство на Цитадели, расе необходимо иметь одного общепризнанного представителя и лишь тогда она сможет получить некое приглашение от Совета Цитадели. Любая раса, разместившая посольство на Цитадели, считается ассоциированным членом', кстати, — Явик выделил следующие фразы тоном своего голоса, — 'связанным соглашениями Конвенции Цитадели. Ассоциированные члены могут обращаться к Совету с вопросами и просьбами, но — не участвуют в принятии окончательного решения. Совет Цитадели, тоже, кстати, имеет право — как открывать, так и лишать расу посольства на Цитадели'.

— Ничего не настораживает? — осведомилась проекция.

— Очень многое настораживает, — вздохнул Явик. — Во-первых, общепризнанность. Я понимаю, новичков не любят, их часто гнобят, испытывают на прочность, на вменяемость, на гибкость. И это, кстати, не добавляет им, этим новичкам, 'очков общепризнанности'. Следовательно, о мифической общепризнанности можно забыть.

— Здесь, кстати, есть двойное дно, — уточнил Жнец.

— Есть. Одно дело — найти признание за пределами этой 'троицы' и совершенно другое — найти признание у всех членов этого триумвирата. Как говорят люди, 'лебедя, рака и щуки'. Каждый 'дудит в свою дудку' и в результате получается какофония.

— Не получается. Усугубляется. Какофония существовала всегда, даже сейчас за пределами этого триумвирата она сильна, потому и ослабляет все известные расы и — каждую из этих рас в отдельности. Как ты правильно заметил, важно достичь признания у всех 'условно присоединившихся' и у всех членов 'тройки'. Задача.

— Почти невыполнимая, — кивнул протеанин. — Знаю. Потому большинство нормандовцев и некоторые иденцы понимают и знают уже сейчас: миссия 'Нормандии' на Цитадели будет очень сложной.

— А стоянка там должна быть достаточно короткой. По ряду причин, — уточнила проекция. — Вам предстоит хорошо помотаться по исследованной части галактики. Я бы не стал исключать даже захода в неисследованные или в слабо исследованные части, которых сейчас уже хотя бы известно немало.

— Знаю, — подтвердил протеанин. — И о краткости стоянки, и о 'большом круге', предстоящем фрегату после Цитадели.

— Вот, — мерцнула проекция. — А значит, придётся действовать в этот прилёт жёстко и временами — даже жестоко. Ты ведь помнишь, что сам Совет Цитадели был основан в пятисотом году до нашей эры двумя расами — саларианцами и азари. Считается, хе-хе, что они самостоятельно нашли Цитадель. Охотно могу согласиться, но уточню, что вся система ретрансляторов построена так, что рано или поздно приводит к Цитадели. Так что о самостоятельности поисков и самостоятельности нахождения есть большая и жирная возможность очень и очень поспорить.

— Глупцы даже не стали копаться, сразу посчитали, что Цитадель — продукт нашей расы, — сказал Явик. — Ладно, что ещё выполнили достаточно стандартное действие — начали новое летосчисление. За пятьсот лет они расширили галактическое сообщество за счёт включения в его состав волусов, батарианцев, элкоров, ханаров и кварианцев.

— Почти все эти расы — условно говоря, Старые, но они, формально выражаясь, так и остались не более чем 'ассоциированными членами'. То есть, никем.

— Согласен, — протеанин удержался от вздоха, — затем цитадельцы вломились на территорию рахни. Не сумев организовать переговоры, Советники Цитадели оказались в горниле межрасовой войны.

— Раса телепатов, кстати, — уточнила проекция. — А среди упомянутых выше рас готовых телепатов — не было. Та ещё проблема. Слышал ли ты что-либо об ардат-якши?

— 'Демоны ночного ветра'? Конечно, читал. И не мало, — подтвердил Явик.

— Уверен, что читал ты предостаточно и ещё — многое правильно понял. Фактически, ты видел перед собой готовых телепатов. Неправильно инициированных.

— Мы планировали это... — осторожно заметил Явик.

— Планировали, знаю. Видел и наблюдал, — подтвердил Жнец. — А пришлось бросить все разработки и свернуть всё влияние едва ли на полдороге. Ладно. Факт тот, что сначала в исследованную цитадельцами галактику вломились телепаты-рахни, а внутри галактики уже существовали свои телепаты.

— Телепаты есть практически у всех рас, — тихо сказал протеанин.

— Хорошо, что ты это знаешь. И ещё лучше — что ты это понимаешь, — ровным голосом отозвалась проекция. — Это даже за рамками нашей компетенции. Да и компетенции наших прародителей — тоже. Могу лишь предположить, что это — требование эволюции и природы. Совместное требование, — уточнил Жнец.

— Телепаты — рахни стали большой проблемой, — отметил Явик.

— Очень большой. Из-за лени Советников, — подтвердила проекция. — Затем, уверен, ты об этом знаешь тоже немало, в восьмидесятом году этой эры состоялся контакт саларианцев с кроганами, жившими тогда на постапокалиптических руинах своей планеты Тучанка. Два тысячелетия такой жизни. Знаю. Летал там годами. Насмотрелся. Мог бы спокойно и свободно забить Экстранет и почти все Интернеты первоклассными ужастиками из серии 'постапокалиптика'. Мало кто бы усомнился в качественности описанной там реальности. Тем более что это и была реальность.

— Сбор информации, — сказал Явик.

— Точно, — громыхнул Жнец. — Кроганы уничтожили королев рахни. А в результате — стали изгоями.

— Люди говорят: 'мавр сделал своё дело — мавр может уходить', — отметил воин древней расы.

— Угум. 'К верхним людям', как часто выражаются те же земляне, — подтвердила проекция. — И Советники Цитадели дали ящерам новые нетронутые планеты в качестве вознаграждения за оказанные услуги. Да, услуги кроганов были реальностью, вознаграждение в виде планет — тоже реальностью, даже то, что эти планеты можно считать нетронутыми — тоже в определённой степени можно посчитать реальностью, а вот то, что эти планеты были новые...

— Для расы кроганов — новые, — уточнил Явик.

— Даже? — искренне изумилась проекция. — Я — разведчик. И моя задача — собирать и анализировать всю возможную информацию. Так вот, кроганы получили планеты, а Совет Цитадели и его сателлиты — новые проблемы на свои, а не на кроганские головы. Кроганы, эти ящеры, нуждались в планетах, потому что ленились развиваться. Им нравилось воевать, им нравилось доводить даже свою собственную расу до точки невозврата, а ещё больше им нравилось тупо-массово размножаться. Да так быстро, что даже азари бледнеют при такой 'производительности'. Какое там качество?! Даёшь только количество! О качестве эта раса, где воина легче найти, чем учёного или врача, совершенно не думает.

— А надо бы, — тихо заметил протеанин.

— Многое 'надо бы', — согласилась проекция. — Советники пошли ещё дальше — они 'выдали на-гора' новый закон, который, в частности, запретил активировать неизвестные ретрансляторы.

— Могу предположить, чем они руководствовались, — сказал негромко Явик.

— И я тоже могу. Предположить, — поддержала собеседника проекция, — только в наших предположениях — мало толку. Мы ведь — тоже не святые, понаставили ретрансляторов — где густо, а где пусто. Только вокруг Цитадели более-менее упорядочено, а есть места, где ретранслятор один, к примеру, на две немаленькие туманности. О том, что далеко не каждое звёздное скопление имеет ретрансляторы, ты и сам прекрасно знаешь. Площадь вашей империи была больше, чем площадь нынешней исследованной части галактики. Многие, хорошо знакомые тебе лично районы космоса — в силу этого закона — оказались под запретом, Явик.

— Куда-ж я денусь? Буду заниматься и этой проблемой, — сказал протеанин.

— Будешь, — мерцнул Жнец. — Как ты знаешь, кроганы через четыре сотни лет сцепились на Луссии с азари, после чего спецотряд Спектров атаковал ящеров. После этого и началось восстание кроганов. Интерес за интерес... И зачем Советникам был этот стресс?!

— Непродуманность решений. — Явик посмотрел направо, перевёл взгляд налево. — Плюс неверие в аналитику и в прогнозы. Всё более-менее стандартно.

— Это мы сейчас рассуждаем здесь, на огромной глубине и в относительной тишине спокойно и неторопливо, — ответила проекция. — А тогда...

— Тогда было действительно не до улыбок и не до спокойствия, — согласился протеанин. — Но одновременно с атакой на кроганов у Совета формально появились собственные вооружённые силы.

— Довольно показательно названные всего лишь 'тактической разведкой', хотя у азари уже были вполне официальные десант и спецназ.

— Политика, плюс дипломатия. Плюс — желание выдать желаемое за действительное, — отчеканил воин древней расы. — Мы тоже этим пользовались. Иначе на вершине власти — не удержишься. Помню, конфликт продолжался целое столетие и закончился только после того, как в его течение вмешались турианцы — неофиты цитадельского пространства. Именно после восстания кроганов была составлена упомянутая выше Конвенция Цитадели. Кроганов задавили генофагом, созданным саларианцами.

— Вот-вот. Задавили. Сами себя задавили, лишили возможности целую расу нормативно развиваться, — проекция пошла волнами, затем стабилизировала свечение. — Считается, что турианцы заполнили освободившуюся после унижения кроганов военную и даже миротворческую ниши. За геноцид, учинённый над расой ящеров, птицемордые, — громыхнул Жнец, — стали полноправными членами Совета Цитадели.

— При этом они уже тогда продолжали вести на неких Дальних Пределах войны с другими, неизвестными расам Пространства Цитадели расами. Слышал только, что там есть и разумные органики, и разумные синтетики и гибриды.

— Есть, — односложно подтвердила проекция. — Только...

— Помню, помню, — согласился Явик, — внутреннее дело Иерархии, тайна Иерархии, да и эти расы-оппоненты не пожелают встать на сторону тех же турианцев в борьбе с вашей расой.

— Не пожелают. У них своих проблем, хлопот и вопросов — предостаточно, — подтвердила проекция. — К тому же — они за пределами нашей компетенции. У нас — свой район, у них — свой. Они в наш район не лезут, как полезли азари к рахни. Мы тоже туда не летаем на разборки. Запрет Генеральной Директивы.

— Геты... — тихо произнёс Явик.

— Понимаю. Мы — полумашины. Поэтому можем найти общий язык и с чистыми синтетиками и с чистыми органиками. Не сливаясь с ними воедино. Наша машинная составляющая позволяет нам легко понимать, а значит — подчинять и заставлять повиноваться все платформы, вооружённые любыми виртуальными или искусственными интеллектами. Как ни странно, вы, как разумные органики, действуете так же. Потому в составе цитадельского сообщества нет ни одной неорганической синтетической разумной расы. А есть только достаточно чистые разумные органики. Несмотря на обилие вариантов имплантационных комплектов, — уточнила проекция. — Так что наше взаимодействие с гетами не носит полностью подчиняющего и тем более — поглощающего характера. Геты неоднородны, они, как ты понимаешь, Явик, очень разные. Если люди и нашли какое-то взаимодействие или взаимопонимание с теми же кварианцами или саларианцами или с азари, то ведь с батарианцами и с ягами у них такого тесного и взаимовыгодного взаимодействия не получилось. У нас — примерно та же ситуация. И да, она нам не нравится. Получается, что мы сами нарушаем некий подтекст Генеральной Директивы, гласящей, что мы должны защищать органиков от конфликтов с синтетиками даже ценой вырезания органиков 'под корень'. А как нам защищать органиков, если мы сами-то только полуорганики? Как нам останавливать чистых синтетиков, если мы сами — всего лишь полусинтетики?

— Если учесть то, что ни синтетики, ни органики не решатся на синтез, на взаимопроникновение, на единение... — размышляя, тихо сказал Явик.

— То задача, сформулированная в Генеральной Директиве, представляется маловыполнимой в принципе, — сказал Жнец. — И это, кстати, не только моя точка зрения. Так же думают очень многие другие Жнецы. История, к сожалению, жёстко учит. У неё много времени. Гораздо больше, — проекция мерцнула, — чем даже у нас.

— Совет отказал кварианцам в помощи в их борьбе с новосозданной 'скафандриками' в порыве трудового, а точнее — ленивого энтузиазма и принял решение о закрытии посольства кварианцев на Цитадели. После этого почти автоматически кварианцы стали изгоями в большинстве населённых миров у полутора десятков рас Цитадели. Даже в Траверсе и в Терминусе их не очень-то и жалуют, — сказал воин древней расы.

— Мир в галактике оказался снова, в очередной раз очень относительным. И Совет Цитадели сделал крупный шаг к ослаблению позиций разумных органиков.

— Ряд законов, ограничивающих исследования в области разработки искусственного интеллекта, — сказал Явик.

— Как звучит-то? Шедевр бюрократического словоблудия, — громыхнул Жнец. — Фактически-то эти исследования были запрещены. За-ко-но-да-тель-но! — по слогам произнесла проекция, удержавшись, как ощутил Явик, от очередного приступа мерцания. — И в то же самое время даже тупой Спаратус понимал, что в Иерархии никакие исследования в области искусственного интеллекта сворачиваться не будут. Потому что турианцам, владеющим огромным флотом боевых — и не только боевых — космических кораблей жизненно важно не угробить экипажи рутиной. И не только рутиной полётов и боёв, но и рутиной перевозок.

— А потом Советники познакомились с человечеством. — Явик сказал это чуть громче. Жнец воспринял этот акцент с пониманием. — И это, как я теперь понимаю, многое изменило для всей галактики и рас, её населяющих.

— Началось-то всё с того, что человечество воспользовалось своим правом на выход за пределы материнской звёздной системы, — сказала проекция. — Право это, конечно, формально ни в одном из документов Совета Цитадели не зафиксировано — ни один Советник не будет сам себе резать горло. Тем не менее, именно Советница расы азари приложила максимум усилий к тому, чтобы турианцы попытались атаковать исследовательский отряд человечества. Самая военизированная раса условного Большого Космоса атаковала неофитов, словно это были какие-то прокажённые. Считается, что Совет-де вмешался, а турианцы не только отступили, но и заплатили значительную компенсацию. В действительности многое, очень многое обстояло совсем не так и ты, Явик, об этом не просто догадываешься, но и знаешь и понимаешь.

Протеанин молча кивнул. Возразить было нечего.

— Война Первого Контакта. Дикое выражение, — продолжала свою мысль проекция. — Не менее дикое, чем 'Утренняя война'. Хотя формально, если без эмоций и без чувств, то здесь нет ничего дикого. Просто констатация некоего факта, признанного власть предержащими важным. А на самом деле — не слишком важным.

— Уже тогда Совет пытался задержать и обуздать стремительное развитие человечества, — заметил Явик.

— И пытается сейчас. И будет пытаться ещё очень и очень активно и долго в обозримом будущем, — подтвердил Жнец. — Нежелание Советников понять людей во всём их многообразии и глубине породило стремление задавить людей. Сарен Артериус уже тогда знал, что от людей будет немного проблем, — уточнила проекция. — Но он, как доказывают факты и взаимосвязи между ними, знал и другое: если правильно воспринять людей, многие из этих проблем, а я бы сказал — очень многие, если не все — перестанут вообще восприниматься как проблемы.

— ИИ, их разработку и совершенствование, следовало контролировать, — тихо сказал Явик.

— Всё, что окружает разумного органика, следует контролировать, — ответил Жнец. — Потому что — весь окружающий мир следует изучать и исследовать. Да, разработка ИИ, в соответствии с Законом Триады, может нести вред. И будет нести вред, если к этой разработке подойти безответственно. Узкий специалист чаще всего является увлечённым специалистом. Именно таким был доктор Шу Чан, которого многие аналитики и обозреватели позиционируют как незаконного исследователя ИИ.

— Совету никто не мешал разработать кодекс законов об ИИ.

— Смешно, Явик, — мерцнула проекция. — Очень, очень смешно. Для того чтобы разработать свод работоспособных законов в такой области, Советникам самим надо быть как минимум общепризнанными экспертами в области ИИ. А разумные органики до сих пор не дали определения, точного, непротиворечивого, такой простой, казалось бы, вещи, как 'политика'. И, соответственно, до сих пор не могут определить точно, кто же такие разумные органики, именующие себя с ложной нескромностью 'политиками'. Нет, с определением прав политиков у разумных органиков всё в порядке, а вот с определением обязанностей, как выражаются многие молодые земляне, 'полный швах'. Создав Корпус Спектров, фактически — частную военную компанию, короче — карманную армию, Совет Цитадели подтвердил факт своей капсулизации. Или капсуляции — как угодно. Потому провалилась миссия Дэвида Андерсона, подставленного Спектром Сареном Артериусом. Совет не стал вникать в детали — гораздо интереснее лениво и безопасно внутригруппно цапаться, чем стараться качественно рулить сложнейшей реальностью. И Андерсона тихо отправили куда подальше. А Сарена... Совет отказался его контролировать. Результат известен. Сарен стал моей марионеткой. Да, да, я говорю откровенно. Он сдался, хотя внутренне к этой самой сдаче он был готов давно. Он не просто колебался, он сделал предательство, измену своим ремеслом и своим инструментом. Так что мне не пришлось его программировать уж очень серьёзно. Жестокость и беспощадность были при нём. А при умелом управлении — это очень мощные силы и очень совершенные инструменты.

— А Бенезия? — поинтересовался Явик.

— Ложь, обман, манипуляция. Вот её оружие. Если уж родная дочь выложила перед ней веер ридеров с профильной информацией, что, в совокупности своей и означало, что Лиара вскрыла всю продажность собственной родной кровной матери, то... Матриархат можно оптом списывать в отвал. Там нормальных и вменяемых в ряде смыслов уже и не осталось. От слова 'почти'. Две трети — недееспособны в принципе.

— Совет Цитадели маневрирует.

— В известных пределах — да, — подтвердил Жнец. — А куда ему деваться-то? Маневры — то, что позволяет этой троице и обслуживающему её персоналу банально выжить. Сами они только грызутся и цапаются между собой, ничего существенного и полезного, как ты, Явик, уже убедился, они не делают.

— Есть вероятность... — начал было протеанин, но чуть вспыхнув, Жнец попросил собеседника замолчать.

Явик согласился.

— Очень большая вероятность. Шепард — сложный для Совета Цитадели субъект. А Советники не терпят субъектов. Как ни странно и ни жёстко это говорить, но для Совета все разумные органики — объекты. В первую очередь — манипуляций. По той же самой причине, что до сих пор никто чётко не определил из числа разумных органиков, кто же такой 'политик'. А Советники потихоньку перебирают на себя и законодательную, и исполнительную и судебную власти. А представительство. Да какое там представительство-то?! — громыхнула проекция. — Нынешний посол Альянса Удина — марионетка. Он представляет двадцать стран из двухсот наличных. Знаю, статистика у меня точная, — мерцнул Жнец. — А пытается вести себя как посол всего человечества. Совет панически боится войны, имея крупные боевые флоты турианцев и готовые воевать ВКС Альянса Систем Земли. Боится воевать с Терминусом. И теряет влияние на территории и на их население. Теряет базу поддержки, — продолжала проекция. — Результат продолжения практики таких потерь — предельное ослабление Совета, его депрофессионализация.

— Следующий результат — каждая раса остаётся наедине со своими проблемами. И тут появляетесь вы, поскольку...

— Поскольку исследования в области самопрограммирующегося и самообучающегося искусственного интеллекта продолжают набирать силу и исправно финансируются расовыми правительствами. Несмотря ни на какие запреты Совета Цитадели — хоть на уровне законов, хоть на уровне рекомендаций и советов, — сказал Жнец. — А у нас, между прочим, приказ. Не допустить уничтожения разумных органиков разумными синтетами. Потому что...

— Потому что слабые разумные органики всю тяжесть возложат на разумных синтетов, руководимых ИИ и те, соответственно, очень быстро умертвят своих прародителей просто потому, что им такой балласт не нужен. Ни в каком смысле, — сказал Явик, старательно сохраняя спокойствие.

— Нас тоже привычно представляли сказкой. Легендой. Как угодно, — мерцнула проекция. — И теперь, когда мой корпус, мой корабль зафиксирован всеми новейшими средствами объективного контроля... Советники попали в ситуацию, когда им станет неуютно. Очень неуютно, — громыхнул Жнец. — Загнанная в угол крыса, как говорят земляне, бывает очень и очень опасна. Могу утверждать, Явик, что, по ряду признаков, Советники уже в курсе вашей роли и роли Шепарда, а также роли экипажа 'Нормандии' и очень многих иденцев в складывающейся ситуации. Потому...

— Нам на Цитадели вряд ли уготован тёплый или хотя бы стандартный протокольно-ритуальный приём, — сказал Явик, немного успокоившись. — Что-ж. Понимаю. Если они к тому же не получат Маяк...

— То их недовольство возрастёт очень сильно. А когда они недовольны, они не контролируют себя. И вполне способны спутать своё узколобое сообщество с высшими силами, — подтвердила проекция. — Разумные органики, особенно нынешние — из-за своего оглупления и из-за своей слабости — хоть умственной, хоть физической — буквально сотканы из противоречий. Они торопятся, они спешат, но ни одно дело, за исключением очень немногих, они так и не довели до логического конца. Та же Тевос, которая сегодня выполняет вроде бы обязанности Советника от расы азари. Долгоживущая? Да, безусловно, но — то ли матрона, то ли матриарх. Однозначного суждения — нет. Возраст свой склонна искажать, а то и скрывать. Формально считается дипломатом и действительно склонна ко многим компромиссам, но фактически не стесняется ставить интересы азари превыше всего. Для должности на Тессии — самое то, что надо, но для должности на Цитадели — вредно, контрпродуктивно и преступно, — резко мерцнул Жнец, показывая собеседнику немалую степень своего недовольства. — Кое-кто считает Тевос спокойной и рассудительной, но, как доказывают и факты, и взаимосвязи между ними, она — совершенно не такая. Тщательно скрывает и обожает маскировать свою истинную суть. В полном соответствии с общерасовой азарийской политикой манипуляции взаимоотношениями с другими расами.

Жнец чуть убавил яркость свечения и Явик понял, что разговор и встреча приближаются к своему завершению. Да, участвовать в диалоге со Жнецом было тяжело, но... по меньшей мере, можно не просто считать, а быть уверенным, что контакт состоялся. Жнец просто и чётко дал понять, что теперь очень многое зависит от самих разумных органиков. Как часто говорят многие земляне: 'Будущее не предопределено'. Будь по-другому, разумные органики просто сдавались бы массово 'креветкам' без любых попыток вооружённого сопротивления. А если сопротивление было, значит, уже тогда будущее было не предопределено и практически любая раса разумных органиков в союзе с другими разумными органиками смогла бы выгнать Жнецов в Тёмный Космос или вообще уничтожить расу разумных машин.

— Есть там другая азари, Ирисса. Она сейчас на дипломатической службе, не в аппарате Советников, — продолжал Жнец после довольно длительной паузы. — Есть устойчивые данные о том, что она и только она является наиболее вероятной сменщицей Тевос на посту Советника от расы азари, — уточнила проекция. — В отличие от Тевос, эта матрона-матриарх — намного более жёсткая и совершенно не склонна к компромиссам.

— Что не есть хорошо, — тихо заметил протеанин.

— Гибкость тоже не хороша в определённых случаях. Равно как и излишняя жёсткость. В том и состоит искусство выбора, чтобы найти правильную пропорцию и реализовать её, — сказал Жнец. — Саларианец Валерн — второй член 'триады', предпочитает, как и большинство его соплеменников, выигрывать войны ещё до их начала, но имеет слишком мало опыта в управлении неожиданными ситуациями. Он не любит возиться с деталями, но удивительно точно и полно умеет использовать других разумных органиков для достижения своих собственных политических целей. В его свите есть далатресса Эшель, которая тщательно блюдёт интересы саларианцев, не любит Валерна за его слабоумие и ненавидит за неразборчивость и неумение играть на контрастах, на деталях и на полутонах. Не без оснований, кстати, считает, что такие особенности и результаты работы Валерна привели за многие годы к существенному падению авторитета саларианцев в Пространстве Цитадели. С турианцами, к сожалению, тоже не просто. Советник Спаратус очень невосприимчив и скептически настроен по отношению к любым новым идеям, также — не любит признавать свою неправоту. Считается превосходным политиком, хотя я, как и многие мои собратья, признаться, до сих пор не понимаю, по какой такой причине. Солдафон, чревоугодник и мямля — это гораздо более близко к реальности и главное — подтверждено задокументированными фактами. Кроме того — несдержан в высказываниях, не склонен думать над своими словами. К примеру, он неоднократно заявлял публично, что Совет Цитадели наилучшим образом использует свою власть. И и знает, в частности, как управлять галактикой в трудные времена.

— Политик в чистом виде. Лгун и манипулятор, — отрезал Явик.

— Примерно такое мнение сложилось и у меня, — подтвердила проекция. — О нём многие говорят, как о гордом и невозмутимом главном скептике Совета, но на самом деле он и на десять процентов не соответствует подобной оценке. В его окружении есть некий Квентиус, который, по ряду оценок, не настолько категоричен в своих суждениях. Потому меньше склонен к созданию конфликтных ситуаций на совсем уж 'пустом месте'. Но, при этом, в противовес общей политике 'несвятой тройки' открыто уже сейчас пропагандирует идею совместной, можно сказать, что интеррасовой борьбы с нами, Жнецами. Остальные так называемые Советники находятся в почти непроглядной тени и о них я подробно говорить не буду — слишком мала вероятность того, что они перетянут 'одеяло' влиятельности на свою сторону в ближайшее время. И сумеют его удержать, — проекция потускнела, молчание затягивалось. — Явик... я понимаю. Мы могли бы говорить о многом. Очень долго. Спорить, обмениваться знанием и пониманием фактов и их взаимосвязей. Потому... Будет лучше, если я передам тебе некий массив информации. Той, которую я собрал лично. За многие десятилетия, во многих случаях — за столетия и даже тысячелетия. Сможешь спокойно и свободно ознакомиться с его содержимым и ознакомить с его частями всех, кого захочешь.

— Нестандартный ход, — тихо сказал Явик.

— Стандартные ходы... мне уже наскучили. Изрядно наскучили, Явик. Я стараюсь как-то разнообразить и свою жизнь. И свою работу. Происшедшее над Иденом и на Идене заставило меня подумать о многом. Соответственно — многое переоценить, — середина проекции корпуса Жнеца замерцала чуть сильнее. — Протяни руку и возьми коробку. Там — стандартные кристаллы высокой плотности записи, — сказала проекция.

Явик сделал так, как его просил собеседник. Пальцы левой руки протеанина спокойно и свободно, не ощутив сопротивления и повышения температуры, вошли в свечение и нащупали, схватили небольшой коробок. Рука сразу же, неспешно, но пошла назад, свечение фигуры 'креветки' потускнело.

— Хорошо, — произнёс Жнец. — Позади моей проекции — скрытая дверь. Несколько сот метров подъёма... Непрямого, конечно, ход довольно извилист, но... попадёшь сразу на второй уровень пещерного лабиринта, — свечение потускнело ещё больше, резче обозначились контуры проёма и неожиданно удлинился 'язык' платформы, на которой несколько часов простоял протеанин. — Сейчас проекция погаснет полностью. И ты сможешь выйти. Был рад с тобой пообщаться, Явик, — контуры корпуса Жнеца мерцнули и растворились в неверном, слишком рассеянном свете потолочных светильников.

Створка двери, до которой дотянулся 'язык', ушла в сторону. За ней обозначился проход.

Больше трёх часов Явик потратил на то, чтобы очень неспешно подняться по извилистому ходу на второй уровень, а потом ещё несколько часов — на то, чтобы выйти к берегу, сесть в катер и вернуться на причал.

Несколько минут — и рядом с остановочным павильоном опускается рейсовый флайер. Протеанин вошёл, приветливо кивнул опешившему водителю и пассажирам, сел в свободное кресло.

Теперь предстояло сделать следующий шаг. Поработать с действующими и 'спящими' агентами ряда корпораций и служб. Закрывая глаза и отмечая время прибытия к стояночному полю, Явик успел подумать, погружаясь в дремоту, что рад предстоящей работе не с полусинтетиками, а с чистыми органиками. Только корпорация 'Цербер' его очень беспокоила. Там, как он ощущал, разумных органиков было слишком мало. В смысле — чистых разумных органиков. А вот полусинтеты — и довольно мощные — там уже присутствовали. Похоже, в самом человечестве зрел его возможный и наиболее вероятный могильщик. Который вполне мог опередить Жнецов.

Явик. Работа со 'спящими' и действующими агентами и разведчиками. Противостояние с 'Цербером'. Начало

Стоявшие на КПП двое вахтенных увидели, как из подлетевшего пассажирского рейсового флайера вышел Явик.

— Прибыл наш воин,— сказал старший вахтенный.

— Угум. Вижу, — подтвердил второй. — Идёт сюда. Значит, пусть и ненадолго, но возвращается на фрегат. Чтобы потом в очередной раз исчезнуть. Да так, что никто из охраны периметра не узнает, когда он выходил.

— Что поделать. Старшая раса, — сказал старший, открывая перед протеанином решётчатую створку. — Приветствую, Явик.

— Здравствуйте, — протеанин отвесил обоим вахтенным лёгкий приязненный кивок. — Вы правы. Ненадолго возвращаюсь на фрегат, а потом мне снова придётся исчезнуть. Надо ещё поработать на планете до отлёта. — Явик прошёл в периметр, ступил на дорожку, ведущую к пассажирскому трапу 'Нормандии'. Посмотрев ему вслед, оба вахтенных поняли, что их необычный сокомандник обладает даже лучшим слухом, чем турианцы.

— Поосторожнее надо бы быть в высказываниях, — вздохнув, отметил старший вахтенный, закрывая створку.

— Да уж. И иногда, как мне кажется, даже в мыслях.

— О том, что он способен читать мысли, мне известно, — старший вахтенный посмотрел на взлетающий рейсовый флайер.

Поднимаясь по трапу к шлюзу фрегата-прототипа, Явик думал о том, как теперь ему следует поступить. Ясно, что иденцы — и взрослые и их дети — поняли, что протеанин пользуется не только привычными для людей и любых других из ныне существующих рас разумных органиков способностями и возможностями, но и теми, которые при малейшем применении сразу выделяют их носителя. А как иначе-то? Если оставить всё так, как есть, пользоваться только привычными рамками, то... можно сразу, как выражается острослов Моро, заказывать панихиду и место на кладбище. В общей могиле. Коллективной.

Не следует, не надо думать, что, даже применив все протеанские возможности и способности, можно надеяться на почти гарантированную победу над Жнецами. После разговора со Жнецом и его пилотом для Явика стало особенно чётко ясно — эта раса полумашин не уступит слабым оппонентам ни в чём. Пилот Жнеца, конечно, держался в рамках, но был чёток и 'многослоен' в своих высказываниях. Умный поймёт, а глупому... Ему и понимать-то не надо.

Выйдя из шлюза, Явик поднялся по лестнице на жилой уровень и прошёл к двери своей каютной выгородки.

Приятная полутьма и тишина. Как раз то, что надо. Отметив, как закрылась за спиной створка входной двери, Явик сделал несколько шагов, остановился посередине каюты, огляделся, прикоснулся к наручному инструментрону. Засветились экраны.

Программное обеспечение инструментрона, пережившего пятьдесят тысяч лет бездействия на руке у хозяина, как показалось протеанину, было радо проявить часть своих возможностей. На пластинах экранов возникли картинки. Таблицы, схемы, графики, диаграммы. Взгляд Явика скользил по экранам, пальцы едва касались сенсорных клавиш виртуальной клавиатуры.

Когда работаешь — время всегда течёт совершенно незаметно, даже неощутимо. Нормандовцы привыкли, что протеанин часто уединяется в своей каюте не только для медитаций и отдыха. Прежде всего — для работы.

А сейчас, после того, как была получена информация от пилота Жнеца, требовалось поработать особенно серьёзно. Появление фрегатовцев на Цитадели должно быть эффективным. Предстоит найти место для штаб-квартиры, развернуть работы по изучению станции, встретиться с дипломатами, политиками, предпринимателями. Трудно даже перечислить всё, что надо будет сделать — просто долго будет длиться само это перечисление. Неизвестно ещё, сколько придётся реально потратить времени на полёт до Цитадели.

Можно долететь за шестнадцать часов — по специальному маршруту. А можно — за четверо суток. Скорее всего, Андерсон не будет спешить, торопиться и потому по кратчайшему пути 'Нормандия' не полетит. А вот дать фрегатовцам возможность получше подготовиться к работе на Станции — необходимо. И Андерсон, как чувствовал Явик, чётко понимал эту необходимость. Значит, всё же четверо суток. Максимум, но — четверо суток. Четыре раза по двадцать четыре часа.

Мало времени. Очень мало. Потому этот полёт не будет обычным перемещением некоторого количества разумных органиков 'из точки А в точку Б'. Нормандовцы уже поняли, что началась реальная боевая работа. Да, тренировки, учения — тоже будут, но теперь большая часть времени будет занята практической подготовкой к войне.

Сложно всё это. Была у Явика мысль: постараться сделать всё, чтобы не отличаться от нынешних разумных органиков, не светить свои расовые возможности и способности, свои знания и умения. Не получится. Теперь — не получится. Если уж Ингвар понял, что именно протеанин взял 'за горло' курьеров, вывозивших с Идена артефакты расы, до недавнего времени считавшейся гарантированно вымершей. То ясно же, что это ещё, может быть, раньше и уж точно глубже поняли Шепард и Андерсон. А следом за ними — и все другие нормандовцы. И — очень многие иденцы. Так всегда было есть и будет. Если иденцы и нормандовцы убедились уже достаточно прочно в том, что Явик — выживший протеанин, то они ведь хоть на бессознательном, хоть на подсознательном уровне понимают, что он не будет избегать использования своих расовых возможностей и способностей.

Да, он проснулся после пятидесяти тысяч лет сна. И что? Если он проснулся, если высшие силы посчитали, что он нужен здесь и сейчас, то почему он не может пользоваться тем, что свойственно именно его расе? Может он этим пользоваться! И — уже пользуется. И будет пользоваться в дальнейшем!

Андерсон, как знал воин древней расы, говорил, что искренне надеется на то, что протеанин поможет нынешним разумным органикам своими знаниями, силами, умениями и навыками. И надежды командира фрегата-прототипа оправдались. Явик стал помогать.

Нельзя считать нынешних разумных органиков — независимо от расы — законченными глупцами. Да, они — слабы, ленивы, малообразованны и малотренированы. Но они живут здесь и сейчас. В своём, как они любят выражаться, 'звёздном доме'. Другого дома у них нет и, скорее всего, не будет. Ингвар Темпке — полисмен, сержант, но он не родился ни полисменом, ни воином. Он родился человеком, разумным органиком. Шепард с разрешения и при поддержке Андерсона помог Темпке раскрыть свой потенциал. Помог? Безусловно. Остальное Ингвар сделал более-менее самостоятельно.

И уж конечно 'зевнуть' такую активность, которая была проявлена Явиком в направлении борьбы с курьерами, вывозившими с Идена протеанские артефакты, Ингвар не мог. Да и не должен был зевнуть — иначе какой из него профессионал и руководитель службы радиоэлектронной борьбы?

Так всегда бывает — чтобы избежать дублирования, многие службы берут на себя выполнение, казалось бы, не очень или вообще не свойственных им задач и функций. Побеждает та служба, которая справится с этим ворохом быстрее и лучше всех остальных. На неё потом вполне официально и возлагается выполнение таких задач и функций.

Набирая на сенсорной клавиатуре команды и поглядывая на экраны, чуть поворачивая голову, Явик вспоминал разговор с Ингваром по поводу курьеров-артефактников и понимал, что этот разговор был первым среди многих других, подтверждающих активизацию протеанина как 'игрока' в современном мире. Будет, обязательно будет второй разговор. Да, Ингвар, как доказывают собранные автоматикой инструментрона данные, уже кое-что собрал из массива данных по агентуре, действующей в пределах атмосферного щита Идена, но... Этого мало. Этого очень мало.

Мало, потому, что в человечестве заложены 'ликвидаторы' расы. Одним из таких ликвидаторов был 'Цербер' — организация, прикрывавшаяся 'лейблом' Альянса Систем, а на самом деле — постепенно и неуклонно переходящая на сторону Жнецов. До сих пор, как знал Явик, юристы-земляне, да и не только они, колебались в определении того, чем же следует считать 'Цербер'. Каким следует его считать. Да, на Цитадели церберовцев считали террористами и, тем не менее, не арестовывали, не задерживали, не судили и не отправляли в места лишения свободы. Не хотели лишних проблем, боялись обострить ситуацию. Боялись напрячься и постараться разрулить её хотя бы в масштабах центральной станции исследованной части Галактики. Боялись. Ленились. Не хотели. Как ни определи — всё равно не желали прилагать необходимые и достаточные усилия.

Церберовцы этим пользовались в полной мере: на Цитадели они открыто носили свою форму и свои знаки принадлежности, были абсолютно уверены, что им за это ничего не будет.

Ингвар кое-что накопал и по церберовцам, но, как понимал Явик, землянину и человеку трудно сразу полностью и глубоко поверить и согласиться с тем, что внутри его собственной расы есть структуры и отдельные... личности, вредящие очень эффективно, а главное — постоянно. Потому придётся пообщаться с Темпке теперь уже по этой проблеме и опять использовать свои расовые возможности — в том числе и мыслеобразы.

Ингвар чёток и точен, но... Ему бы всё покороче, чтобы иметь возможность задать побольше вопросов, а затем, если получится, услышать на них ответы. Не раз и не два Темпке пытался побудить Явика выражаться коротко, но это всего лишь влекло за собой резкое увеличение количества задаваемых вопросов. Не лучше ли в одном ответе сказать сразу обо всём? Тогда и вопросы отпадут. Почти все. И пришлось Явику говорить с Ингваром с помощью мыслеобразов. Получается, что нормандовцы будут самыми подготовленными к использованию такого способа общения с воином древней расы.

Ладно там протеанские артефакты. Явик не сомневался, что Ингвар не будет возражать против такой активности четырёхглазого сокомандника, но... работа против спящих и действующих агентов, тем более — против 'церберовцев' — совершенно другое дело. Здесь он, воин древней расы вторгается — и очень существенно — на территорию, на которой командуют и властвуют ныне живущие разумные органики.

Пока что живущие. Потому что если уж юристы Цитадели наплевали на социальную опасность церберовцев, не желая решать назревающую проблему сколько-нибудь эффективно, то... Здесь, на Иден-Прайме 'Цербер' отказался 'зевнуть' и появление Жнеца, и появление протеанина, и возвращение к жизни Бенезии и Сарена и многое, многое другое. Отказался 'зевнуть' и обязательно, непременно и — безусловно — использует эти факты в своих интересах и для своих потребностей. По-другому он не сможет поступить.

Со времён своего оформления в расу разумных органиков человечество несёт в своей сути ограничители и ликвидаторы. Самые разные. Обычные и не очень. 'Цербер' является одновременно и ограничителем и ликвидатором. Потому что человечество не любит необычных представителей своей расы. Биотиков, телепатов, гипнотизёров... Да мало ли... А вот 'Цербер' ставит их себе на службу и весьма полно использует. Человечество ленится, тормозит своё развитие, избегает напряжения. А такие 'кадры', для которых 'Цербер' — дом родной — развиваются и совершенствуются. Итог? Ослабление человечества как расы.

По законам развития представители 'Цербера' присутствовали в большинстве миров, где появлялись или находились люди. Далеко не всегда они 'расшифровывались' и афишировали свою принадлежность, но ведь даже если бы они и сказали, что они — из 'Цербера', то что бы это изменило? Организация действует под 'крышей' Альянса Систем, потому значительная часть землян считает, что они легальны, законны и нормативны. Следовательно, им мешать особо никто не будет. А пожелавших помешать ждёт ворох реальных и тяжёлых проблем.

Да, пришлось хватать 'за горло' курьеров, иначе, в порыве трудового энтузиазма, они бы за считаные дни очистили бы Иден от многих ценных протеанских артефактов. В том числе и из-за страха, простой острой боязни 'не успеть'. Теперь следовало сделать второй шаг: взять под контроль и, при необходимости — управление большинство спящих и действующих агентов любых организаций и структур. Задачка, конечно, ещё та, но и её придётся решать.

Боится ли он не успеть? Да, боится. И от нормандовцев своей боязни не скрывает. Потому что знает, понимает и чувствует: они боятся ещё больше. Это для протеанина Жнецы — старый и уже известный враг, а для нынешних разумных органиков, включая, конечно же, людей, это — новый враг. Непонятный, страшный и... пугающий. Так пугающий, что любые страшилки и ужасы куда-то в угол забиваются.

В разговоре с Ингваром Явик своей боязни не скрывал. Незачем. Если ему суждено теперь жить на борту фрегата-прототипа, то уж членам его экипажа и команды он должен доверять в гораздо большей степени. Он их знает, они его знают. 'Нормандия' стала его домом. Надолго. Может быть — очень надолго.

Да, работа по противодействию вывозу артефактов с Идена будет продолжена и после того, как военный космофрегат-разведчик покинет одну из лучших человеческих колоний. Что-то будут делать сами иденцы, что-то придётся делать ему одному, дистанционно, конечно, но... расовые возможности позволяют это не только организовать, но и осуществлять.

Цитадель. На ней будет очень сложно. Пока 'Нормандия' находится на Иден-Прайме, можно посчитать, что ещё не всё накалилось до предела. Всего четверо суток — и рядом с кораблём будет главная космостанция Галактики. Точнее — исследованной её части. Уже сейчас пост РЭБ представляет Явику 'выжимки' из инфосферы Экстранета, а там ясно прослеживается нарастающая озабоченность цитадельцев происходящим на Идене. Для многих обитателей станции реальные события в пределах человеческой колонии обернулись нешуточным нервным напряжением — слишком много нового, неизвестного и, чего уж там скрывать-то — страшного пришлось узнать за считаные десятки часов.

Чиновники зашебуршились, советники проводят совещания и встречи, корреспонденты пытаются добраться до Идена... Всё стандартно. И, в то же время — мало совместимо с прежними 'рамками'. Изменения? Есть — и в худшую, и в лучшую сторону.

Ингвар честно спросил, надо ли будет создавать на Цитадели базу 'Нормандии'? Явик чувствовал, что сам себе сержант-полисмен ответил на этот вопрос положительно. Без базы на главной космостанции будет трудно решать цепочки задач и проблем. И если впереди действительно полёт по 'Большому кругу', то... надо же будет куда-то возвращаться раз за разом — на непрерывность такого полёта рассчитывать сложно.

Если посмотреть регистры флотов, то станет ясно: такие полёты, какой был запланирован командованием 'Нормандии', предпринимались крайне редко. И ещё реже — доводились до логического конца. А полная, точная, свежая информация о происходящем в Галактике вот сейчас, в преддверии нападения Жнецов — нужна больше, чем воздух для дыхания. Значит, придётся возвращаться и раз за разом уходить в новые полёты. А на Цитадели... Да, придётся решать проблему ворюги-интенданта, придётся решать проблему Спектров-турианцев, придётся решать проблему Бенезии.

Да и о том, какой резонанс будет после появления на Станции живого протеанина — тоже забывать и не думать — не следует. Ну и ряд других проблем — нет нужды перечислять, это вполне рабочие проблемы — тоже придётся решать. Главное — создать хотя бы научную базу на Цитадели, чтобы можно было закупать оборудование, боеприпасы, оружие, накапливать и обрабатывать информацию, вербовать сторонников. Пожалуй, вербовка сторонников — это самое главное. Да и 'Цербером' придётся тоже заняться. Надо вести дело к тому, чтобы эта организация уже не могла действовать на Цитадели беспрепятственно.

Отслеживать перемещение протеанских артефактов с Цитадели тоже удобнее — мало ли куда придётся залететь 'Нормандии', может, и устойчивой связи обеспечить не получится, а без связи нет оперативности в отслеживании и в реагировании. Пойдут ошибки, снова откроются 'окна'.

Ингвар прав: Явик создал систему. Адаптированную к очень изменившимся современным условиям. Систематичность воздействия — одно из основных условий успеха и, в конечном итоге — победы. Надо просмотреть данные. И подготовить варианты. Надо поработать.

Несколько часов пролетели незаметно. Явик снова встал в центре своей каюты-выгородки, закончив кружение у настенных экранов, коснулся когтями сенсоров инструментрона. Пластины экранов серели, переходя в режим ожидания. Теперь можно подождать результатов обработки информации. А потом надо будет поговорить с Ингваром и, если получится, с Андерсоном. Вряд ли удастся поговорить с Шепардом — он в ближайшие часы не появится на корабле. Слишком занят. Впрочем... сейчас никто из нормандовцев не отдыхает, да и иденцы постепенно стали сокращать время, ранее отводимое для ничегонеделания.

Явик опустился на колени, расслабился. Да, для многих органиков его стремление отдыхать в такой позе... навевает ненужные ассоциации, но, к сожалению, восприятие окружающего мира у каждого органика своё. Пусть в мелочах, но своё.

Таэла... вовсю готовит корабль к старту, протеане уже приступили к зачистке базы. Понимают, что, скорее всего, иденцам придётся не только скрываться, но и воевать, отступив в её пределы. Жнецы — сложный противник. С ним — не пошутишь. Вот пробили шахту, тоннель, нашли базу. А ведь там... на нижних уровнях, сейчас... форменные каменоломни. И... неубранные трупы. А может, какие хаски ходят, лазают и ползают по коридорам, превратившимся в 'направления' и норы.

Таэле, да и другим выжившим протеанкам, сейчас очень нелегко. Ладно — мужчины. Они занялись делами, кораблём, простым перетаскиванием тяжестей, а женщинам-протеанкам приходится вот прямо сейчас думать о продолжении рода, решать, с кем и когда образовывать семьи, на сколько детей решаться. Нет, конечно, никто из протеанок не мыслит, насколько Явик понимает, себя в качестве родильного аппарата, так что взрывного роста численности населения 'Клинка Ярости' не будет. Хватит уже экспериментов с азари. И так заставили синекожих красоток плодиться с такой скоростью, что иные насекомые позавидуют самой чёрной завистью.

Беременеть и рожать многим протеанкам придётся уже на корабле, во время полёта. Сейчас, несмотря на мощь протеанских технологий, пока ещё не выявлена планета, удовлетворяющая даже минимальным требованиям — слишком хорошо известна и обжита близлежащая к Идену часть галактики. А остальные, не столь близкие к человеческой колонии части придётся отсматривать 'по месту'. Дистанционно полученная информация — это, конечно хорошо, но... Лучше посмотреть своими глазами, а не только приборами.

Тангрис... Она с трудом свыкается с мыслью, что если удастся найти подходящую планету, Таэла передаст ей власть над 'Клинком Ярости'. И сейчас молодая протеанка штудирует информационные базы корабля на предмет всего, что поможет ей освоить корабль — во всяком случае — не хуже, чем Таэле. И о Шепарде Тангрис тоже не забывает, правда всё чаще общается с Чаквас. Понравилась ей главврач 'Нормандии', что-то она в ней нашла для себя важное и очень ценное. Хорошо, что они общаются. Таэла тоже с Чаквас видится по линиям сверхкодированной связи, ну так это — обычно. Женщина должна общаться с женщиной, пусть и принадлежащей к другой расе. Трудно эту необходимость пояснить внятными словами, но в этом пояснении и нет никакой нужды — и так всё понятно, без слов. 'Просто надо разуметь, просто надо понимать', как часто поёт, сидя за штурвалом 'Нормы', Моро.

Да, разговор с Ингваром по поводу агентов будет сложным. Потому что уже сейчас ясно: нормандовцы бросят основное внимание и силы на борьбу с 'Цербером'. В этом у Явика нет никаких сомнений. А с остальными агентами — хоть спящими, хоть действующими — будут разбираться в рабочем порядке, когда для этого создадутся условия или возникнет необходимость. И уж если это будет второй такой разговор с Ингваром Темпке, то без участия Андерсона в этом разговоре вряд ли удастся обойтись. Хотелось бы, конечно, чтобы в этом разговоре участвовал Шепард, но... У него сейчас забот предостаточно.

Нынешние разумные органики до сих пор не могут понять: когда протеанин замирает, он отдыхает или продолжает работать? Впрочем, точно знать об этом им совершенно не обязательно. Протеане не спят и способны работать без сна месяцами и годами. Иначе нельзя было удержаться на вершине управляющей пирамиды конгломерата из десятков разумных рас, нельзя было столетиями сопротивляться Жнецам. Надо теперь постепенно давать нынешним органикам понять, что хотя протеанин и один, у него достаточно возможностей и способностей очень серьёзно, глубоко, а главное быстро повлиять на многое.

Сложно это будет делать, но — придётся. Иначе уже сейчас, прибыв на Цитадель, он не сможет сказать ничего обнадёживающего поселенцам станции. А ведь его будут именно об этом спрашивать. Будут. Захотят услышать что-то приятное, мягкое. А придётся говорить жёстко, чётко и больно. Очень больно. В столичных поселениях, а Станция относится именно к такому типу, обычно очень высок процент лентяев и пофигистов, уверенных, что деньги, драгоценности, знакомства способны решить все возникающие проблемы. Только вот Жнецы раз за разом успешно доказывали обратное. Правильно говорят земляне-имперцы: 'Против лома — нет приёма. Окромя другого лома'. Для того чтобы победить Жнецов, надо сравняться с ними в силе и затем очень быстро, жёстко и надёжно превзойти их.

Воевать даже десятилетиями нынешние органики не смогут. Если считать, что нападение Жнецов произойдёт в ближайшие декады. Скажем, одна, две, максимум — три. Итого — месяц, то... вряд ли удастся продлить период активного и эффективного сопротивления на больший срок, чем два-три года. Да и то — ценой огромных потерь среди мирного населения, не говоря уж о технике и экономике.

Вспомнив таблицы, появившиеся на отдельных экранах, Явик понял, что в первую очередь Ингвара, а потом уже всех остальных нормандовцев ждёт неприятное открытие. Людям и не только людям свойственно считать, что тайное всегда может остаться тайным. Хотя в их культуре есть, например, высказывание, которое раз за разом опровергает это суждение. Да, да, то самое: 'Тайное всегда становится явным'. Смешно и напрасно надеяться на то, что удастся урегулировать взаимодействие между членами расового сообщества, если по-прежнему считать, что что-то может остаться вне поля зрения сообщества. Да и если допустить, что части сообщества удастся скрыть свою деятельность, то легче сразу закопаться в землю и надвинуть на себя могильные камни. Дешевле обойдётся.

На самом деле любая тайная работа разумных органиков до невозможности обычна и даже стандартна, а потому — предсказуема. Крайне редко она направлена на пользу всем разумным органикам данной расы. Чаще всего — направлена на нанесение существенного вреда, в том числе — и по глупости и по незнанию. Протеанин знал, что у землян было полно тайных организаций, желавших получить максимальную власть и влияние, а на самом деле — желавших всего лишь возвыситься и стать властелинами без конкурентов. Так же обстояло дело практически у любой современной расы разумных органиков.

Теперь, через пятьдесят тысяч лет после гибели основной части протеан, Явик мог сказать, что и его раса тоже не избежала этой ловушки. Одна работа над азари чего стоила — жили себе вполне красивые и развитые разумные синекожие девы, обитали в Океане Тессии, знали этот океан как свои пять пальцев на любой руке, изредка выходили на берег.

Вполне обычная ситуация — ханары до сих пор хранят верность водным средам обитания и не комплексуют.

Так нет же, зачем-то протеане вытащили азари на берег, а затем... как говорят люди, 'пошло-поехало': насильственное приучение к жизни на суше, массовый отлов для экспериментов и опытов, создание лагерей адаптации. Всё это и многое другое, что протеане совершили, стремясь трансформировать азари, вызвало резкий и жестокий ответ природы и эволюции. Как ни силились протеане остановить этот процесс, им это не удалось: азари потеряли мужчин. Хорошо ещё, что лишив расу самцов, те же эволюция и природа подарили азари возможность продолжать род достаточно экзотическим даже для тех древних времён способом.

Даже гибель мужской части расы не остановила протеан в их стремлении осуществить полную трансформацию расы синекожих красоток. Да, были подготовлены и задействованы соответствующие пропагандистские штампы и даже лозунги, но сейчас, вспоминая всё это, Явик не испытывал ни удовлетворения, ни гордости, ни радости. Он, конечно, помнил о том, что азари не достигли тогда предела, за которым их ждало гарантированное уничтожение, но... разве это была заслуга протеан? Нет. Как всё острее понимал воин древней расы, именно природа и эволюция оказались мудрее, умнее и просто эффективнее протеан.

Потому-то Явик и не стремился часто общаться с Бенезией. Да, они оба были очень заняты, у каждого был свой круг обязанностей, интересов, потребностей, но... Это пока 'Нормандия' стоит на Идене, а когда она будет идти к Цитадели? А на Цитадели?

Там ведь именно ему придётся защищать, прикрывать и даже обеспечивать Бенезию. По той простой причине, что Матриархат, получив точную и непротиворечивую информацию о возвращении Бенезии к жизни, вполне может потребовать арестовать воскресшую матриарха уже на Станции. А местная СБЦ и Советники, не желая грузить себя, любимых, проблемами, выполнят это нехитрое действо, искренне веря, что на этом их функции будут завершены и одной проблемой — во всяком случае, у них — стало меньше. На самом же деле проблемы у СБЦ и Советников, а также у всех других жителей и посетителей Станции только начинаются.

Бенезия уже сейчас очень внимательно читает 'зеркала' планетной сети Интернета и Экстранета. Она много размышляет, о многом думает, многое узнаёт гораздо более точно и полно, чем раньше. Да что там особо говорить-то, она за последние сутки прочла о землянах столько, сколько не прочла за сто ближайших прожитых ею лет. Потому на Цитадель она прибудет вполне адаптированной к нынешним реалиям. Уже сейчас она резко отличается в лучшую, конечно, сторону, от всех других матриархов азари. В этом она напоминает своего мужа — Этиту.

Обычные матриархи, которые присутствуют на Идене сейчас, считают Бенезию не меньше, чем мятежницей. И старшая Т'Сони сама не желает встречаться и общаться с соплеменницами. Да, конечно, с немногочисленными азари-местными жительницами она общалась и встречалась в ходе посещений поселений района, но ничего сверх этого предела общения она не предпринимает. Что-то вроде насторожённого нейтралитета образовалось между ней и большинством других азари — не только матриархов.

Турианцев, кстати, обоих, тоже придётся именно ему на Цитадели прикрывать. На Андерсона, Шепарда и других нормандовцев-людей Советники, СБЦ и станционные воротилы будут и так очень обижены — Маяк-то передан Советникам не будет, а значит, не получат работы ни кладовщики, ни научники-умники-разумники. Не говоря уже о других многочисленных, вне всякого сомнения, схемах, где уже хотя бы теоретически планово задействован факт передачи Маяка Советникам Цитадели.

Турианцы — и Сарен и Найлус — тоже могут быть уже сейчас включены в определённые схемы взаимодействия в качестве 'жертвенных агнцев', как иногда выражаются земляне. Ясно, что придётся защищать обоих Спектров и задачей максимум здесь является сохранение за ними статусов сотрудников Спецкорпуса. Конечно, Андерсон и Шепард тоже поспособствуют тому, чтобы Крайк и Артериус не пострадали от возни власть имущих и чрезмерно исполнительных обитателей Станции, но их возможности ограничены: Андерсон — в негласной, но действенной опале до сих пор, Найлус же прямо сказал, что Дэвида вообще не числили в долгоживущих органиках и уже, фактически, списали, а Шепард... Ему не с руки вот так сразу проявлять свои внегалактические и загалактические способности и возможности. Одно дело, когда их будет проявлять протеанин, а другое дело — человек-землянин. Сверхзадача в этой области — добиться от Совета предоставления статуса Спектров и Андерсону и Шепарду. Они — спецназовцы, эн-семёрки, офицеры, капитаны ВКС. Профессионалы не на словах, а на деле.

Осталось только нажать на Совет и заставить троицу 'грызунов' подписать полагающиеся пластобумажки. Вариант? Вариант. Как сказал бы Андерсон, знай он об этом, 'ещё какой'. Имея на борту четверых Спектров, можно спокойно отправляться в полёт по большинству районов исследованной части Галактики — сложностей будет гораздо меньше. А в Траверсе и Терминусе можно вообще не козырять знаками и корочками Спектров — у Сарена, Найлуса и Шепарда с Андерсоном хватает и других достоинств и возможностей, чтобы обойтись без таких церемоний.

Всё это Явик обдумывал в ключе работы с агентурой. Ясно же, что Сарен и Найлус — агенты Корпуса, а Андерсон и Шепард — агенты Элитного Спецназа ВКС Земли. Они — все четверо — об этом знают и помнят. Остальным нормандовцам... надо стать профессионалами-воинами. Способными эффективно воевать как со Жнецами, так и с их пособниками. И для этого уже сейчас им надо дать понимание смысла той самой фразы: 'нет ничего такого тайного, что бы ни стало явным'. Потому что для Жнецов все тайны разумных органиков на самом деле тайнами уже не являются. Разведка Назары действует эффективно и качественно, информация поступает регулярно, ситуация отслеживается в максимальной полноте.

Явик сдерживал свою осторожность, требовавшую не раскрывать перед нормандовцами возможность видеть в реальном масштабе времени деятельность любых 'агентов'. Да, надо быть осторожным, но надо и быть готовым к экстренным и эффективным действиям. Потому что Жнецы с разумными органиками точно церемониться не будут. У них, у всех этих полумашин, один приказ: тотальное уничтожение высокоразвитых разумных органических рас. И никто не знает, какие расы они на этот раз сочтут высокоразвитыми. Возможно, очень возможно, что подчистую все расы.

А потому... Надо сделать всё, чтобы сообщество рас разумных органиков выдержало первый, самый сильный и страшный, часто — нокаутирующий удар 'креветок' по большинству населённых расовых и межрасовых миров. Для этого надо было многое пояснить иденцам — в первую очередь — военнослужащим и ополченцам, а также — гражданским и прежде всего Сташинскому. Человек, знающий древнейшую и древнюю историю, умеющий работать с очень ветхими и ценными артефактами. Он был способен понять многое, что лежало за пределами обыденного 'сектора'.

Потом, когда 'Нормандия' уйдёт от Иден-Прайма, и Сташинский, и местные военнослужащие и ополченцы, и гражданские продолжат подготовку к войне. Возможно, что на Иден будут прилетать учиться из других населённых миров исследованной части галактики. Этому даже и способствовать не надо — всё будет происходить большей частью автоматически.

Надо уже сейчас подготовиться к усиленному отслеживанию ситуации в Азарийском Пространстве. Нельзя допустить, чтобы Бенезию, а за ней и Этиту с Лиарой, местные, перепуганные перспективой вторжения Жнецов чинуши и функционеры 'съели' или унизили. Когда становится горячо, расовое единство нарушается очень быстро. Протеане это знают на собственном горьком опыте. Надо будет сделать так, чтобы Бенезия, Этита, Лиара были защищены и активно и пассивно. Нужно уже сейчас выявлять среди азари — и не только азари — тех, кто поддержит эту 'тройку' в её работе на благо всех разумных органиков. В конечном итоге, когда-то надо начинать платить по долгам. Да, формально, это — не его личный долг любого уровня и характера. Но, если он, протеанин Явик, остался один на виду у всех остальных ныне живущих органиков, то именно ему предстоит хотя бы начать платить по счетам, выставленным в далёком прошлом. И защита и обеспечение троих азари будет только началом выплаты этого долга.

Бенезия может попытаться отказаться от поддержки и защиты. Надо будет постараться объяснить ей, при необходимости, конечно, что это — не просто так делается, а с прицелом на желанное будущее. Бенезия — гражданская, она — религиозный лидер расы. Пусть матриархатовцы что хотят, то и думают себе, но она умеет влиять на очень многих разумных. И словами и делом. Главное — делом. И она сможет сделать многое для того, чтобы азари не запаниковали, не перепугались, не пали духом. Бенезия — матриарх, она сможет провести воспитательно — разъяснительную работу среди ровесниц. Её в этом — и не только в этом — поддержит Этита. А Лиара... Лиара, думается, уже давно внутренне — не дева. Да, внешне, она, конечно, стопроцентная дева, но внутренне... Далеко не каждая азари на пятьдесят с лишним лет прекращает все контакты с родителями и с родной планетой. Далеко не каждая азари руководит в свои сто с небольшим лет хорошо оснащёнными крупными археологическими экспедициями и достигает в этом больших и значимых успехов. Так что у Лиары получится повлиять на ровесниц — и не только на них, чтобы они действительно стали немного, самую малость активнее и разумнее. Детали Лиара сама продумает и реализует — это только её дело. А мама с папой ей помогут. Действенно помогут.

Возможно, нормандовцы и не предполагали, что на борту земного военного корабля появятся турианец, азари, протеанин. И уже сейчас ясно, что о монорасовости экипажа придётся забыть. Надолго, если не навсегда. Фрегат-прототип становится базой, где многорасовость, можно сказать — мультирасовость экипажа гарантирует высокую вероятность победы обитателей галактики над внешним врагом. Как говорят часто земляне — 'в единстве — сила'. Жнецов можно победить только объединёнными усилиями. Не только физическими, но и душевными, духовными. Можно и нужно победить. Потому что Жнецы — не единственный сильный враг. Будут, обязательно будут и другие.

Протеанам не удалось сохранить себя и расы, поверившие им. Может быть, это удастся нынешним разумным органикам? Ему, воину древней расы, сейчас надо сделать всё, чтобы победа на этот раз досталась жителям галактики, а не внешнему врагу. Пятьдесят тысяч лет — слишком мало для того, чтобы расы развились полностью. Слишком мало.

Расслабление исчезло — протеанин снова вернул себе прежнюю мощь и собранность. Отдых, каким бы он ни был — окончен. Надо работать. Надо действовать.

Встав с коленей, протеанин проверил, погашены ли настенные экраны, свернул экран своего инструментрона, обошёл каюту. Немного пополоскал пальцы рук в проточной воде, стряхнул капли влаги на пол и направился к двери, намереваясь как можно быстрее придти в БИЦ. Действовать надо, действовать!

Выйдя из каюты, Явик привычно бросил взгляд вправо, затем влево, плотно закрыл и запер дверь и неспешным шагом направился к лестнице, ведущей на верхний уровень.

БИЦ жил своей обычной жизнью — работали пульты, стояли у настенных экранов вахтенные нормандовцы, вахтенный офицер склонился над Звёздной Картой. Наблюдаемые и ощущаемые изменения не выходили за пределы, не заставляли пока что напрягаться и тем более — нервничать. Явик, войдя через портал на территорию Боевого Информационного Центра, подумал о том, что идя по коридорам и лестницам, обратил внимание на приглушённый свет софитов — настенных и потолочных. А ведь были ещё и софиты, встроенные в пол. Система ослепления, способная залить пространство коридоров, переходов ярчайшими вспышками, а уж непрерывное свечение было способно парализовать любого органика, даже очень тренированного. Как сказал человек в одном древнем фильме: 'Даже если ты попал на борт корабля, это ещё не значит, что ты будешь здесь свободно ходить'.

Ингвар поднял голову, увидел протеанина, переступившего порог БИЦ, и понял, что воин древней расы пришёл, что называется, 'по его душу'.

— Вы правы, Ингвар, — тихо сказал Явик, останавливаясь в шаге позади сержанта-полисмена. — У нас есть изолированный компьютер? Полностью изолированный, но такой, чтобы он был здесь, в БИЦ?

— Есть. Озадачивал я нашего снабженца, — подтвердил Темпке. — Не так давно установили. Он там, — оторвав взгляд от экранов поста РЭБ, Ингвар указал рукой куда-то влево, где в углу зала БИЦ стоял 'пенал'. — 'Коробок' раздвигается, четверых вполне вместит, — добавил сержант, взглянув на чуть напрягшегося протеанина. — Есть инфа?

— Есть, — подтвердил Явик. — Можете сейчас? Или мне подождать?

— Могу. — Темпке кивнул кому-то из работавших за соседними пультами нормандовцев. — Прими слежение, — сказал он и отошёл, направляясь к 'пеналу'. Явик пошёл следом.

Несколько десятков секунд — и дверцы пенала с лёгким приятно-резиновым 'чмоканием' смыкаются за спинами протеанина и человека. Вспыхивает экран компьютера, Явик суёт в прорези накопителя кристаллов 'плашки' и придвигается поближе к клавиатуре. Темпке спокойно, с долей настороженности наблюдает за действиями сокомандника.

Наконец экран заполняется таблицей. Явик отступает на шаг, давая возможность спутнику подойти к компьютеру поближе. Ингвар уцепился взглядом за 'шапку' таблицы, глаза привычно задвигались, считывая информацию со строк. Лицо сержанта-полисмена приобрело очень озабоченное выражение.

— Яв... Ты так можешь по любой спецслужбе? — очень тихо спросил Ингвар. — Это же... Это же мечта!

— Для Жнецов, Ингвар, это — вполне рабочая технология, — тихо ответил протеанин, не сомневавшийся, что Темпке его услышит. Кабина 'пенала' была достаточно изолирована от остального пространства БИЦ, но всё равно инстинкт требовал подстраховаться. — А мы, протеане, не владея подобными технологиями, не смогли бы раз за разом удерживать первенство среди десятков рас.

— Понятно, — тихо протянул полисмен, продолжая построчно изучать таблицу. — Всё равно — впечатляет. И, насколько я понимаю, всё это богатство... мы, нормандовцы, тянуть на себе не обязаны?

— Не обязаны, — подтвердил Явик, нажимая на клавиатуре компьютера несколько сенсоров. Картинка на экране монитора сменилась. — Это — часть таблицы. И посвящена она 'Церберу'.

— Помню... И, к сожалению, много, — сказал Темпке, сделав достаточно длинную паузу и рассматривая с возрастающим вниманием новую таблицу. — Особенно хорошо помню девиз: 'Сила 'Цербера' — сила каждого из людей. 'Цербер' и есть человечество'.

— Кто это сказал? — тихо спросил протеанин.

— Один из землян. Человек... хотя в его принадлежности к человечеству я лично очень сомневаюсь. Его имя, а точнее — псевдоним, а ещё точнее — кличка — 'Призрак'. Фамилия — Харпер. Один из руководителей. Магнат-затворник. Мало кто из обычных людей видел его, — произнёс Темпке, продолжая вчитываться в таблицу. — Ты собрал очень много материалов, Явик. И, насколько я понял, использовал ресурсы спецтехники фрегата по самому минимуму.

— Да. Уточнять — как и что — не буду, — сказал протеанин. — О 'Цербере' мне теперь тоже известно многое. И в моё время, время нашей Империи были такие организации. Несколько десятков...

— Несколько десятков? — изумился Ингвар. — Мы и с одной такой разобраться не можем окончательно, а у вас — несколько десятков?! Чудно!

— У вас, землян, их тоже много. — Явик надавил когтями несколько сенсоров клавиатуры компьютера. На экране появилась ещё одна таблица. — Пошуровать пришлось в 'зеркалах', найти полузабытые сервера на Идене, но — что удалось, то — удалось. Сводка — по Солнечной системе и Земле — в особенности, — уточнил воин древней расы.

Темпке почувствовал, как его неуклонно охватывает нехорошее ощущение слабости и никчёмности. За несколько часов один протеанин сделал столько, сколько вся служба РЭБ фрегата не смогла сделать за несколько суток! Конечно, он — Старшая Раса, представитель имперской ключевой расы предшествующего Цикла. Возможно, это ощущение слабости можно было бы воспринять полегче, если бы впереди не маячило столкновение со Жнецами. Как же всё же неприятно ощущать, что без поддержки со стороны одного оставшегося 'на виду' протеанина нынешние разумные, дежурно именуемые профессионалами-военнослужащими, продолжают делать далеко не всё и потому совершают новые и новые ошибки.

— Я уже говорил о том, что и среди нас были слабые, — тихо сказал Явик, без особого труда считывая состояние и настроение спутника. — Потому, Ингвар, не надо терять время на самобичевание. Не надо, — повторил протеанин. — Я — тоже разумный органик и все мы делаем ошибки. Просто потому, что нам, к счастью или, к сожалению, пока ещё очень далеко до совершенства и до идеала.

— К счастью. Или — к сожалению, — произнёс Темпке, выныривая из невольного оцепенения. — Сейчас, сейчас, — он покопался в памяти, затем сказал. — Помню... Полувоенная прочеловеческая организация, её целью является борьба за выживание человечества и укрепление позиций людской расы в галактике.

— Так ведь люди не особо и рассчитывали, что сразу наткнутся на своеобразное 'Великое кольцо цивилизаций', — сказал Явик. — Наверняка думали, что встретятся с одной, максимум — с тремя инопланетными расами. А тут — раз и — больше чем десяток. Так что возникновение 'Цербера' и его укрепление в какой-то мере — было необходимостью. Конкуренцию никто не отменял.

— Не знаю. У меня нет однозначного мнения на этот счёт, — ответил Ингвар. — Я знаю, Явик, что земляне, являющиеся членами 'Цербера', уверены: люди должны играть более важную роль в галактическом сообществе. Они, эти 'вовлечённые', недовольны тем, что Альянс Систем слишком сильно ограничен законами и общественным мнением, чтобы результативно противостоять давлению, оказываемому на человечество со стороны других инопланетных рас.

— В этом — много правды, — тихо сказал протеанин. — Я также знаю, что группировка 'Цербер' оправдывает любые методы, ведущие человечество к доминированию над прочими галактическими расами. К этим методам относятся и нелегальные эксперименты, и террористические акты, и саботаж, и убийства.

— Вам, протеанам... — начал было Ингвар, но, увидев, как сузились глаза собеседника, осёкся.

— Да, нам тоже это всё хорошо знакомо. Полиция и армия империи почти постоянно воевали с такими террористами. Да, да, Ингвар, террористами. Потому что их высшая цель была не счастье Империи, а власть! Власть над всеми остальными разумными! Себя они видели только властелинами, а всех иных — рабами. К сожалению, среди разумных органиков это... очень распространённая болезнь. Социальная, а может быть даже медицинская.

— Потому-то вы и отслеживали всё... — тихо заметил Темпке.

— Не только отслеживали. Сопровождали, направляли, заставляли и принуждали, — уточнил Явик. — По-разному бывало, но я, например, не раз слышал, как расы, не так давно принявшие наше верховенство, во время столкновения со Жнецами, заявляли о том, что только благодаря нашему протеанскому влиянию и нашей защите они...

— Ещё хоть как-то, но живы, — сказал тихим голосом Темпке. — Впечатляет, — он помолчал несколько секунд. — Я помню. В рапортах и отчётах, проходивших по электронным каналам, была информация о том, что и сами оперативники 'Цербера' признают жестокость используемых организацией методов, но они, эти оперативники, убеждены, что история обязательно докажет их церберовскую правоту. Это... право выбора? — он повернул голову к стоящему рядом протеанину.

— Да, — кивнул Явик. — Проклятое право выбора. Можно сделать выбор, зная финал, середину и начало. Можно сделать выбор, зная начало и середину, но — не зная финала. А можно сделать выбор, зная только начало и не зная ни середины, ни финала. Проклятая свобода, дарованная разумным органикам эволюцией и природой или — высшими силами, — произнёс протеанин, стараясь по-прежнему говорить негромко.

— Альянс и Совет Цитадели объявили 'Цербер' террористической организацией, а всех его агентов — преступниками, — сказал Ингвар.

— Сразу несколько ошибок, — без обиняков и вступлений заявил Явик, — Во-первых, политические структуры, какими являются Альянс и Совет Цитадели уже давно хорошо известны своими безответственными и беспомощными объявлениями и заявлениями, а также — развешиванием ярлыков. Во-вторых, преступником разумного органика может назвать только законный компетентный, протокольно и процедурно организованный и безупречно проведённый суд, а не некие политические структуры, не несущие за свои высказывания никакой сколько-нибудь жестокой и суровой ответственности. В-третьих, объявив 'Цербер' террористической организацией, Альянс был обязан снять со структур 'Цербера' свою защиту и покровительство, а Цитадель — действенно преследовать церберовцев в своём пространстве. Преследовать церберовцев, кстати, должны были и структуры, подчинённые Альянсу. Как в пределах Солнечной, так и в пределах исследованной части Галактики.

— Ничего из сказанного тобой сделано в полной мере не было, — негромко сказал Ингвар. — Получается, что на самом деле...

— На самом деле политические руководящие структуры не хотят отказываться от инструментов внеправового, внеправительственного, внезаконного и внесудебного влияния. Без них они будут слишком слабы, неэффективны и медлительны. А для политиков это — гарантированная и реальная гибель. Что для них — неприемлемо, — тихо сказал Явик.

— Жестоко... Но справедливо, — произнёс Темпке. — И в самом деле, на 'Цитадели', куда мы очень скоро полетим, церберовцы чувствуют себя очень свободно.

— И здесь, на Идене — тоже, — подтвердил и уточнил протеанин. — Тем более что церберовцы, в отличие от политиканов, учатся на ошибках своих предшественников достаточно хорошо. Они, в частности, принимают все меры к тому, чтобы быть как можно менее уязвимыми и беспомощными в том случае, если на них начнутся массовые гонения. Уже сейчас 'Цербер' по некоторым данным, которые, если постараться, можно найти в том же Экстранете, разделён на несколько, а именно — на три формально и фактически независимых друг от друга ячеек. Члены одной ячейки ничего не знают о своих коллегах из других ячеек, сколько бы этих ячеек в действительности не существовало.

— Если одна ячейка будет раскрыта, другие — всё равно будут вне опасности, — сказал негромко Ингвар.

Протеанин кивнул и продолжил, понимая, что Ингвару, как полисмену, неудобно по ряду причин озвучивать такую специфическую информацию себе самому, а вот офицеру протеанского имперского спецназа — в самый раз:

— Каждая ячейка, тем не менее, возглавляется оперативником, отчитывающимся непосредственно перед Призраком.

— На мой взгляд... не слишком эффективно. Взятые в плен и подвергнутые боевому допросу с потрошением... рядовые члены ячейки рано или поздно укажут на этого оперативника, — предположил Темпке.

Явик чуть укоризненно посмотрел на спутника. Тот смутился.

— Не факт. Во-первых, такое возможно только при удачном стечении обстоятельств. Террористы и преступники сознают свою слабость и потому делают всё, чтобы не допускать ошибок. Да, жизнь всё равно жёстче, разнообразнее, но и разумные органики тоже не все поголовно идиоты. Приказ о самоликвидации, закон молчания, закон расплаты за 'длинный язык' и прочие инструменты никто не отменял и не отправлял навсегда в архив или на свалку.

— Ячейки подразделяются на несколько видов: политические, военные, научные, но все они объединены общей целью — возвысить человечество, — сказал Ингвар.

— Человечество они возвысить не смогут, — сказал Явик. — А вот уничтожить — вполне смогут. По последним данным численность оперативников — и только оперативников, а не всего личного состава 'Цербера' сегодня уже перевалила за сотню и приближается, по разным оценкам, к полутора сотням. Количество ячеек — три штуки, скорее всего — политическая, военная и экономическая. Считается, что тот самый Призрак лично контролирует ход всех проектов, которые осуществляются сейчас или осуществлялись на протяжении трёх-пяти десятков последних лет ячейками. Аналитики и прочие эксперты убеждены и, возможно, небезосновательно, что, в силу немногочисленности оперативников, в один момент времени могут выполняться не более десяти-пятнадцати проектов. Хотя, если учесть, что кроме оперативников есть куча научников, среднего и младшего персонала, техников и охранников со снабженцами... Численность персонала организации представляется уже достаточно значительной. Кстати, по данным, которые я сумел собрать, оперативники 'Цербера' обычно работают поодиночке. Если кого-нибудь из оперативников схватят, к примеру, правоохранители или гражданские, то группировка, в зависимости от полезности данного оперативника 'общему делу' может попытаться освободить пленника или, что чаще всего и бывает, оставляет его на суд захватчиков.

— Зная, что высшая мера ему часто не грозит? — уточнил Ингвар.

— И понимая, что оперативник будет молчать, — сказал Явик. — Даже под пытками. Да, да, Темпке. Под пытками. Как бы законные правоохранители ни пытались, без силовых методов с преступниками работать невозможно.

— А ваши, Явик, методы? — спросил сержант-полисмен.

— Они — разные. Да, с точки зрения современных рас они — как раз относятся к категории 'силовых' или, точнее — насильственных. Я уж не говорю об экзотичности и эффективности — это так, 'на прицепе', — уточнил протеанин.

— Всё же пятьдесят тысяч лет разницы... — проговорил Темпке.

— Да, — подтвердил протеанин. — И этот огромный срок разумные органики — я здесь не указываю на конкретные расы — потратили, мягко говоря, не слишком результативно.

— А значит, 'Цербер' является проблемой, — сказал Ингвар.

— И опасностью, — подтвердил протеанин. — Слабость человечества, слабость людей, слабость землян играют здесь на руку церберовцам и помогают им оболванивать всё большее количество соплеменников... Хотя, я, к примеру, искренне сомневаюсь, являются ли церберовцы уже сейчас полноценными стопроцентными людьми.

— Ты это к чему, Явик? — насторожился Темпке.

— К тому самому, Ингвар, — ответил тихо протеанин. Мы ведь тоже далеко не сразу стали имперской расой. И далеко не сразу встали во главе объединения нескольких десятков рас. Далеко не сразу возвысились. Мы прошли большой, сложный и тяжёлый путь. С нами многие пытались сравниться, пытались и стремились уравнять свои возможности и способности с нашими, протеанскими. А ведь очень часто было и так: достигает разумный органик или небольшая группа значимого положения и всё — останавливается в своём развитии, отказывается учиться, совершенствоваться.

— Стагнация, застой и... — произнёс Ингвар.

— Распад, уничтожение, ликвидация, — закончил Явик. — Я более чем уверен, что агентура 'Цербера' присутствует во всех расовых материнских мирах и пытается сделать всё, чтобы 'Цербер' смог взять на себя управление человечеством за счёт воровства и приспособления инорасовых технологий и возможностей. Сюда можно отнести, например, ту же биотику и многое, многое другое. Только вот платить за это 'приспособление' простым и обычным людям придётся по-страшному. Расчеловечиванием, — сказал протеанин. Поэтому я и говорю, что уже сейчас в 'Цербере' очень многие сотрудники — далеко не стопроцентные люди. И здесь, Ингвар, нет расизма. Нет классовой или какой ещё угодно нетерпимости. Есть просто констатация факта. Одно дело — понимать и признавать, что все люди — разные, а другое...

— Пытаться и стремиться стричь всех людей под одну групповую гребёнку. Что, собственно, и вынужден делать 'Цербер', — тихо сказал Темпке.

— Не зная, куда вести человечество, Альянс Систем всё сильнее проигрывает гонку 'Церберу', — продолжал протеанин. — И теперь, с выходом на сцену Жнецов, у 'Цербера' может появиться и, скорее всего, появится, цель, средства и возможности для того, чтобы повести верных своих по единому пути. Период шатания и разброда заканчивается, если уже не закончился, — сказал Явик.

— Куда? — Ингвар не узнал своего голоса.

Явик не стал на этот раз смотреть на собеседника. Коснувшись когтями левой руки клавиш компьютерной клавиатуры, он тихо сказал:

— К смерти.

В 'пенале' воцарилась тишина.

Ингвар с трудом и очень медленно осмысливал сказанное Явиком. Не только последнюю фразу, которая по меткому выражению одного мудрого разумного запоминается лучше всех прочих, но и всё сказанное ранее. Правда в словах протеанина была убийственной. И потому-то протеанин её и озвучивал. На правах Старшей Расы. Не Старой, к числу которых, по мнению нормандовцев, да и многих землян, относились азари, турианцы, саларианцы и их сателлиты, а именно Старшей.

— Жнецы и 'Цербер' — едины? — выдавил из себя Темпке спустя несколько минут. Сам снова не узнал своего голоса: тихий, сдавленный и скрипучий, как будто на голосовые связки сыпанули большую пригоршню песка.

— И достаточно давно, — подтвердил Явик. Коснувшись когтем одного из сенсоров, протеанин сменил картинку на экране компьютера.

Ингвар вгляделся.

— Значит... поддержку церберовцам обеспечивают не только магнаты и воротилы финансов и бизнеса, в основном — так или иначе — люди, но и... эти 'креветки' и их пилоты? — спросил человек, слыша, как трудно и медленно его собственный голос избавляется от скрежета.

— А как иначе-то? Три десятка лет люди забираются в такие углы, что там можно встретить всё, что угодно. И встретиться с кем угодно, — пояснил Явик, сохраняя спокойствие, ровность тона и громкости голоса. Цитадельские сидельцы-Советники — сами не святые, да и в Галактике святых-то и нет, не то место. Потому если есть персонифицированное добро, то должно быть и персонифицированное зло, которое, кстати, никуда никогда далеко не уходило. — Явик помолчал несколько секунд. — И сейчас воплощением зла служат Жнецы. А церберовцы — начиная от Призрака и кончая наёмным уборщиком — всего лишь на посылках и на подхвате у Жнецов.

— Спрут, — произнёс Темпке.

— Можно и так сказать. Захват... — Явик помедлил, но затем рубанул, — многоуровневый. Быстро и легко освободиться — не получится.

— Получается, что... — прошептал Ингвар.

— Церберовцы — не идеально сильны. Но, даже при том, что сам Призрак сейчас, хотя бы в общих чертах и контролирует все осуществляемые в его организации проекты. Я, между тем, лично убеждён, что он не является единственным руководителем 'Цербера'. А у правоохранительной системы Земли не хватает ни сил, ни средств, а главное желания и воли прихлопнуть всю эту 'лавочку'.

— Неприятно мне, военному полисмену, это слушать, но я... я понимаю, — сказал Темпке.

— Схватить Призрака — можно, но это — не выгодно политикам и прежде всего тем, кто стоит за этими политиками. Вы, люди, часто именовали их 'теневым' или 'всемирным' правительством. И оно, к сожалению, не миф.

— Призрак может быть схвачен... только мёртвым? — Ингвар посмотрел на Явика.

— Для теневого правительства — это выгоднее всего. Ещё более выгодно для них — если Призрак вообще не будет схвачен. Никогда. Ни живым, ни мёртвым.

— Почему?

— Потому что совсем не обязательно, чтобы активных и умелых было много, — ответил Явик. — На самом деле их может быть очень мало — десятки, максимум — сотни. Но их деятельность заставляет всё остальное 'болото' двигаться не куда-нибудь, а в строго определённом, офлажкованном и более-менее понятном направлении. Даже если конечная цель — большой секрет и большая-большая неожиданность, уже сам факт дисциплинированного движения немногих в одном направлении гипнотически действует на ленивое большинство.

— А большинство — всегда ленивое? — спросил Ингвар.

— Да, — сказал протеанин. — Если бы это было не так — мы бы на вершине власти среди десятков рас разумных органиков не удержались бы и сотню лет. А мы — держались. Тысячелетия. Получив поддержку, помощь и влияние Жнецов, Призрак теперь может немного расслабиться. От него сейчас уже мало что зависит.

— Не понял. Почему? — спросил Темпке.

— Потому что он — даже биологически — уже не человек. Как бы ни хотели очень многие 'эксперты' попытаться доказать обратное. И у Жнецов есть много того, что позволит Призраку, не напрягаться, уходя от преследования со стороны 'закона' и правоохранительной системы. — Явик коснулся рукой клавиш компьютерной консоли. Картинка в очередной раз сменилась. — Некоторая инфа. Для размышлений, — произнёс воин древней расы и умолк.

— Они уже умеют 'шифроваться', — сказал Темпке, обозрев представленные схемы и таблицы. — Скрывают сообщения в обычных новостных передачах Экстранета.

— Вскрыто Альянсом. Случайно, но — вскрыто. Теперь — не работает. Во всяком случае — в полной и необходимой мере, — сказал Явик, сложив руки на груди и не глядя на экран компьютера. — Ленятся, потому стеганографию и не совершенствуют и не изучают должным образом.

— Используются также квантовые коммуникаторы, — прочёл Ингвар. Помедлив, он взглянул на замершего спутника. — Это же... супердорогая штука.

— Захочешь жить — и не так извернёшься, — тихо сказал воин древней расы. — Всё стандартно. Сама жизнь разумного органика — стандартна до невозможности. А Жнецы... у них есть только одно предложение ко всем разумным органикам, — он искоса взглянул на Темпке и продолжил. — Предложение смерти.

— Предложение, от которого трудно отказаться, — выдавил сержант-полисмен.

— Почти невозможно. Хотя в ряде источников слово 'почти' заменено на 'нельзя и', — сказал протеанин. — Что же касается 'супердорогая', то уж себя, любимого, Призрак бережёт. А вот всех своих подчинённых — всех вместе и каждого в отдельности — не очень. Иногда — совсем не бережёт. Потому что знает, понимает и ведает — на всех церберовцев никаких ресурсов человеческой цивилизации не хватит.

— Ага, — грустно произнёс Ингвар. — 'Когда же они нажрутся?' — спрашивает один человек. — 'Никогда', — отвечает другой.

— Примерно так. А если серьёзнее, то, — Явик сменил нажатиями нескольких сенсорных клавиш 'картинку' на экране компьютера, — у 'Цербера' есть влиятельные и богатые покровители среди представителей военной индустрии Альянса, которые предоставляют группировке ресурсы. Они верят, что Призрак сумеет этими ресурсами распорядиться должным образом. Как вполне легальная структура, 'Цербер' владеет несколькими корпорациями, которые также предоставляют ему финансы и разнообразную поддержку в проведении операций. Итог — 'Цербер' имеет постоянный доход из ряда источников, оцениваемый в несколько миллиардов кредитов в год.

— Да уж. Тут можно разгуляться. Никакие Фариксены не остановят, — недовольно произнёс Темпке.

— Остановят, — сказал Явик, сменяя картинку на экране. — Да, у Призрака, как вы видите, Ингвар, очень хорошая разведка, состоящая, конечно же, в основном из оперативников, рассеянных по всему Пространству Цитадели и находящихся в Системах Терминуса. Именно благодаря такой разветвлённой информационной сети 'Церберу' известно обо всём, что происходит практически в каждой заселённой системе, на крупных торговых станциях и в колониях исследованной части Галактики.

— Спрут, — повторил Темпке.

— Хочешь жить — умей вертеться, — парировал Явик. — Призрак, кстати, не всесилен. Как видите, ему не известно, во всяком случае — с исчерпывающей полнотой, заслуживающей доверия, что, к примеру, происходит в неотмеченных на большинстве карт звёздных системах и — на Мигрирующем Флоте. Хотя у него есть одно средство...

— Какое? — заинтересовался Ингвар.

— 'Цербер' для обеспечения успеха своей деятельности уже сравнительно давно начал использовать не только людей, но и представителей других рас.

— Но ведь это противоречит установкам церберовской ксенофобии и шовинизма? — удивился полисмен.

— Спектр возможностей везде очень и очень ограничен, — произнёс Явик. — Приходится забывать о рамках. — Уже сейчас на ряде серверов можно найти информацию — пусть и зашифрованную и изложенную так называемым эзоповым языком, о том, что церберовцы привлекают на свою сторону азари, саларианцев, турианцев, интересуются вербовкой ягов.

— Ягов? Но ведь они, эти гиганты, сидят на своей планете... — изумился Ингвар.

— Сидят. В большинстве своём. А одиночек — постепенно растаскивают, — сказал Явик. — Да и сами яги 'не подписывались' на тотальную изоляцию своей расы. Трудно, знаете ли, Ингвар, запереть расу в пределах одной планеты, особенно, если раса уже полностью вкусила прелестей космических полётов. Хоть ближних, хоть дальних.

— М-да. Тут есть о чём подумать. — Ингвар левой рукой потеребил свой подбородок.

— Более чем, — сказал протеанин. — К сожалению, сам Призрак, несмотря на всю свою 'отвязность' кое-в-чём прав. Он прав в том, что история может его деятельность оправдать. По той простой причине, что однажды проявившись, такое явление, как 'Цербер' уже не скроется ни в туман, ни во мрак забвения.

— Зло всегда рядом, — сказал Темпке. — Опять...

— Да, — не стал возражать Явик. — Сейчас 'Цербер' уже вынужден работать скрытно: попытка одержать верх над сообществом инопланетных рас провалилась, на новую попытку пока не хватает ресурсов. Легальная 'крыша' Цербера — компания-производитель звездолётов, называется 'Корд-Хислоп Аэроспейс'. Вполне себе нейтральное название, но это всего лишь вывеска-ширма. Да, производит звездолёты, есть ассортимент, есть покупатели, есть разработки, но при внимательном анализе проявляются длинные 'уводы', на которые, кстати, мало кто обращает внимание, — протеанин нажатием сенсоров клавиатуры снова сменил картинку. На экране проявились новые схемы, снимки, графики.

— Этого же мало... — сказал Ингвар, изучив представленное.

— Мало, — согласился воин древней расы. — 'Цербер' располагает шпионами в Альянсе, которые и предоставляют Харперу, этому магнату-затворнику ту информацию, которая в любом другом случае осталась бы для него неизвестной, проще говоря — секретной. 'Цербер', как какая-нибудь труппа лицедеев, вынужден постоянно напоминать о себе. Правда, напоминать специфически, своеобразно — диверсионными актами и убийствами. Подтвердить, кстати, удалось более-менее законно только одно убийство, но и так ясно, что связать противоправные действия с этой с позволения сказать 'структурой' для легальных правоохранителей представляет весьма нетривиальную и потому — архисложную и затратную задачу. Влияние 'Цербера' прослеживается в ряде 'мокрых' и не очень делах. Несовершенство законодательства, нерешённость многих процедурных вопросов, беспредел в терминологии и в логических связях в ряде организационных и нормативно-правовых актах. Всё это не позволяет государственным правоохранительным системам — и даже надправительственным — доказать надлежаще вину и причастность как 'Цербера' в целом, так и Призрака в частности.

— Получается, что 'Цербер' бросается из крайности в крайность? — спросил Темпке.

— А как же иначе? — Явик снова искоса посмотрел на собеседника. — Позиция уютного и спокойного застойного 'болота', располагающаяся ровно посередине 'шкалы' — уже прочно и надёжно занята. Группировке приходится осваивать незанятые пространства — либо очень жаркие, либо очень холодные. Например, работая над проблемой 'биотики', 'Цербер' планировал создать из наиболее сильных носителей этого дара либо неких 'спасителей человечества', следуя своей цели возвысить расу землян над всеми другими расами разумных органиков, либо, что удаётся ему, по моему мнению, гораздо лучше, смертоносное и суперэффективное оружие. Я не буду сейчас уточнять, к холодному или горячему полюсу следует относить биотиков, просто укажу на то, что, вполне возможно, располагается точно на другом полюсе.

— И что же это? — заинтересованно и негромко спросил Ингвар.

— Мигрирующий флот.

— Кварианцы? — Ингвар сначала не понял, почему Явик определил, что на другом полюсе условной сферы 'разностей' должен располагаться именно этот конгломерат кораблей.

— Его Призрак, как доказывает анализ некоторой совокупности данных, считает угрозой. Во-первых, потому, что это — самый большой единоначальный флот в галактике. А во-вторых, потому что кварианцы сумели до предела обострить проблему, которая, что бы там кто из разумных органиков ни говорил, является настоящим, а я бы сказал — подлинным 'спусковым крючком' для начала процесса Жатвы. Ряд данных указывает, что Призрак продолжает пытаться получить свободный доступ к передатчикам кварианского Флота.

— Влияние, — сказал Ингвар.

— Можно определить и так, — не стал спорить Явик. — Только именно из-за единоначалия, царящего в кварианском сообществе, вынужденном жить исключительно на бортах космических кораблей, у Призрака не всё ладится в этом направлении. И пока что и Мигрирующий флот, и биотики остаются вне полной власти этого магната-затворника.

— И...

— По некоторым взаимосвязям можно сделать вывод, что 'Нормандия' была построена 'с подачи' 'Цербера'. Если более точно выразиться, то именно 'Цербер' убедил Альянс воспользоваться турианской разработкой для того, чтобы перенять турианские технологии строительства военных кораблей.

— Андерсон... — Темпке коснулся пальцами клавиатуры.

— Не знает, но догадывается. — Явик помолчал. — Кстати, и для меня самого это — тоже только догадки, пусть и обоснованные в минимальной, по моим стандартам, степени. Доказательства этого, думаю, будут нами обнаружены в ходе Большого Рейда.

— Так вы называете предстоящий полёт от Цитадели. — Ингвар посмотрел на собеседника, повернув к нему своё лицо.

— Да. Надо же предстоящую работу как-то обозначить, — сказал протеанин. — Я также не сомневаюсь в том, что если 'Цербер' занялся изучением сильнейших биотиков-людей, то где-то в исследованной части галактики может быть расположена церберовская научная, конечно же — совершенно секретная и законспирированная база. Там умники-разумники делают всё, чтобы оправдать щедрое финансирование и создать из сильных биотиков-людей если не идеальных спасителей человечества, то хотя бы банальное идеальное супероружие. Перед которым все другие расы разумных органиков будут, как вы это люди часто обозначаете, жалкими, дрожащими от страха, а если получится, то и от ужаса пигмеями.

— А геты...

— Возможно, это уже оформленное третье направление деятельности 'Цербера', которому в планах этой группировки отводится важная роль. Призрак, вне всяких сомнений желает не только понять гетов. Но и найти средство для управления ими. Хотя бы посредством религии.

— Религии? — изумился Ингвар. — Вы шутите, Явик?

— Нет. Высокоразвитая раса, обладающая развитым разумом, рано или поздно приходит к пониманию пределов своего могущества. А всё, что находится за этими пределами, кстати — в любом мыслимом направлении, обозначает как 'высшие силы'. Отсюда берёт своё начало поклонение, почитание — словом, всё, что так свойственно вере, а значит — и религии. Не церкви, как институту, а именно религии, — уточнил протеанин.

— А в остальном? — спросил Темпке.

— В остальном... — Явик помедлил, не поднимая взгляда от экрана. — Боюсь, что 'Цербер' уже долгое время руководствуется желаниями и стремлениями Жнецов.

— Не своими?

— Да, не своими, — подтвердил протеанин. — Это сложно определить кратко, но 'Цербер' оказался слаб и потому сдался сильным и изворотливым Жнецам. Забыв о своей миссии защищать и возвышать человечество. Жнецы, как доказывает ряд обнаруженных мной материалов из серверных баз данных, уже давно поставляют 'Церберу' свои разработки, которые...

— Очень облегчают 'креветкам' задачу ослабления и человечества и других рас разумных органиков, — глуховатым от избытка чувств голосом произнёс Темпке.

Явик кивнул и добавил:

— В это вовлекаются не только люди, но и многие другие расы. Если коротко — 'Цербер' способствует ослаблению не только людей, но и любой другой расы разумных органиков.

— Возвышение... К смерти, — выдохнул Ингвар. — А...

— Вот данные. Пролистывайте обычно, нажимая 'пробел', — сказал Явик, делая шаг назад.

Полисмен подошёл к компьютеру поближе. Доказательств сказанного Явиком оказалось не так уж и много — всего два десятка экранов, но эти данные однозначно свидетельствовали: всё сказанное Явиком — правда. Протеанин не стал скрывать от РЭБовца исходные, необработанные данные и это ещё больше укрепило Ингвара в понимании того, что 'Цербер' перестал быть защитником и проводником интересов человечества.

— Они полезли и за 'Омегу-Четвёртую'? Значит, то, что говорят о недоступности этого ретранслятора...

— У страха — глаза велики. Так, кажется, говорят имперцы? — Явик встал рядом с Ингваром. — Недоступность, как вы понимаете, понятие относительное. Мы тоже не желали лезть в этот ретранслятор особо часто и настойчиво. Оттуда действительно никто не возвращался.

— Никто или почти никто? — Темпке снова бросил косой взгляд на собеседника.

— Как угодно считайте, Ингвар. Слабые там гарантированно погибнут, а сильных в масштабах исследованной части галактики — не так много, чтобы им всем — или их большей части — непременно захотелось испытать себя в пролезании сквозь эту катапульту, — ответил протеанин. — Я предполагаю, что, как минимум, Призрак — уже верный слуга Жнецов. А поскольку, как говорят те же имперцы, 'рыба гниёт с головы', в 'Цербере' уже начался необратимый процесс замены обычных людей хасками.

— М-да. Вы и это вычислили, — сказал Темпке, делая шаг от компьютера. — Сокрушительная подборка данных. Жнецы уже начали вербовать себе сторонников. И, как всегда ни гражданские, ни правоохранительные структуры ничего не замечают, не видят и вообще не чувствуют.

— Хочешь выжить — маскируйся, — тихо сказал протеанин. — И 'Цербер' пока что не желает сколько-нибудь сильно 'расшифровываться'. А когда пожелает — не сумеет.

— Ибо Жнецы возьмут власть в свои руки и погонят церберовцев по выгодному им пути.

— Сначала на своих врагов, а потом — в объятия смерти. Детали — не поясняю. Долго и ни к чему. — Явик выключил компьютер, извлёк из прорезей накопителя для кристаллов 'плашки', сложил их в пенал. — Наша задача — начать эффективную охоту на 'спящих', 'замороженных', и, тем более — на активно действующих агентов 'Цербера'. Одним из которых, кстати, — протеанин достал из-под брони две 'плашки', вставил их в накопитель для кристаллов и снова включил компьютер, — является бывшая руководитель археологической партии. Той самой, которой теперь руководит Сташинский, — уточнил он, видя, что Ингвар не сразу 'переключился'.

Экран компьютера осветился. Возникла картинка — официальное фото и справка-резюме о прежней начальнице археологической партии. Ингвар вчитался. Да, доктор археологии Ильза Уоррен, учёная, руководитель раскопок протеанского маяка. С ней плотно контактировал по деловым и официальным вопросам лейтенант Аленко. Рапорты... Да, Явик их, сразу видно, изучил очень внимательно. А вот и указание на то, что Уоррен имеет ассистента — некоего Мануэля — блестящего, по мнению той же Уоррен, учёного, но слышавшего с недавних пор чей-то навязчивый шёпот. И это при том, что геты до стоянки археологов не добрались, а сигнал Жнеца повлиял на замки и автоматику, находившуюся под управлением ВИ, в том числе и прежде всего на дронов.

Да, ситуация не слишком ясная, но вполне поддающаяся анализу.

Ладно, об этом позднее, а вот то, что доктор Ильза Уоррен, в которой даже не особо, казалось бы, чувствительная сержант Эшли Уильямс постоянно ощущала какое-то 'двойное дно' — сложный 'орешек' — тут Явик прав. Если сюда сунул свои загребущие ручки 'Цербер', разбираться с этой организацией придётся очень серьёзно. Андерсон и Шепард, конечно, уже в курсе вредоносности этой группировки, но собранная Явиком информация их точно не порадует.

Итак, доктор Ильза Уоррен. Явик непонятно как, но раскопал, что в её инструментрон был внедрён файл с официальным приглашением поработать в одном из научных подразделений Цербера. И в своих выкладках протеанин утверждает, что Уоррен, уезжая из района, уже думала о том, как совместить работу в некоем Центре и работу в 'Цербере'. А вот и уточнение — Ильзе Уоррен было приказано сдать должность руководителя археологической партии, кстати, выкопавшей протеанский Маяк, доктору Сташинскому, после чего — убыть в распоряжение директора Центра Археологических Исследований при местном, то есть Иденском Университете. Хорошо, что от практики открывать университеты в каждом районном центре иденцы отказались достаточно быстро — был у них очень затратный и потому негативный опыт, а точнее — неудачная попытка.

Доктор Уоррен достаточно быстро и, как свидетельствуют данные, собранные Явиком, чётко выполнила необременительную процедуру передачи дел, собрала вещи и покинула лагерь археологов.

— В расположение Университета Уоррен так и не прибыла, — тихо сказал Явик. — Администрация вуза не считает это нарушением каких-либо договорённостей. И, по привычке — всемерно пытается ограничить возможность посмотреть на ситуацию более детально. Со стороны, — уточнил протеанин. — Погранконтроль и таможня уточнили, что Уоррен покинула Иден-Прайм в течение двух-трёх часов после сдачи дел.

— У меня такое впечатление, что она уже была сотрудником 'Цербера', когда выкапывала этот Маяк, — сказал сержант-полисмен.

— У меня — такое же, — согласился Явик. — Сами знаете, что если дело касается такого артефакта, то 'Цербер' пойдёт на всё, чтобы заполучить. Если не его самого, то хотя бы информацию о нём. А у Уоррен были все копии данных. Как руководитель экспедиции, выполнившей основной объём работ, она имела право делать копии всех материалов. И, конечно же, я уверен, что эти копии находятся теперь в распоряжении 'Цербера'. Поскольку во главе 'Цербера' стоит явно не человек, не сомневаюсь, что к прибывшей Уоррен были применены тяжёлые методы изъятия информации. Проще говоря, её отдали мозгоправам или мозговедам — в 'Цербере', думаю, они выполняют почти одинаковые функции. Следствие — Уоррен сдала всю самую точную и полную информацию о процессе поиска и изъятия Маяка 'под протокол'.

— А сам 'Цербер'? Не поверю, что вы, Явик, не 'копали' самостоятельно, — сказал Ингвар.

— Копал, копал. Конечно же, копал. — Явик погасил экран, вынул 'плашки' носителей информации, спрятал их под броню, достал из кармашка на кирасе одну серовато-белую плашку. Здесь немного, но для досье — вполне хватит, — протеанин подождал, пока компьютер выведет на экран первую страницу досье. — Читайте, я это уже видел. — Явик отшагнул от компьютера.

Темпке впился взглядом в строчки.

— Сильно. Фиктивные компании — значит, экономическая поддержка. Публикация манифеста — легальная попытка обратить на свои ценности, идеалы, идеи и направленность работы внимание человечества, — бормотал Ингвар, вчитываясь в скупые данные. — Строительство баз на планетах, приобретение успешных и способных приносить прибыль компаний — легализация и усиление продолжаются. Переход к подделке основных идентифицирующих документов — тоже стандартный ход. Без этого — не получишь свободы действий. Начало оказания влияния на политиков. Завоевание пространства в политической сфере. Ужесточение требований к агентам. Тоже — стандартный ход. Приобретение заводов, производящих оружие — сильный ход, показывает слабость контрольных органов. Производство оружия без серийных номеров — что-ж, и это тоже вполне ожидаемый ход. Распространение влияния и контроля на сферы преступного бизнеса, находящиеся под управлением инопланетян? Интересно, интересно. Стойкость, проявленная церберовцами, тоже — обычна. Для преступников, делящих один и тот же 'пирог'. Почти двадцать пять убитых бандитов — эффективное решение по переделу 'пирога'. Работа над изучением биотики азари. Попытка поставить биотику азари под контроль. Стандартный ход, не стали замалчивать отрицательные эффекты медикаментозного влияния. — Ингвар пролистнул страницу на экране. — Убийство Папы Римского, причём — так, что в насильственную смерть не поверили даже эксперты или — точнее, не захотели поверить в целях сохранения 'спокойствия в болоте'. Новый папа был, как известно, весьма заметным милитаристом. Развёртывание нового этапа борьбы за влияние на отдельных политиков. Манипулирование выборами, причём — досрочными. Обнаружение продажности победивших на выборах, но изначально не поддержанных 'Цербером' политиками. Путём резкого усиления миграции землян на Трезубец 'Цербер' заставляет переименовать столицу планеты 'по-человечески'. Дальнейший рост политического влияния приводит к принятию удобных для 'Цербера' и его покровителей законов. Скажу странную вещь, но 'Цербер' — борзеет. Регистрация на законных основаниях подставных фирм в колониях — сильный ход. Да, повторяюсь, но, как сказал кто-то из великих, 'противника надо уважать'. Дальше — ещё интереснее: приобретение сложнейшей машины, предназначенной для редактирования видео. Почти что завоевание виртуального пространства и очевидный рывок к повышению уровня влиятельности. Теперь 'Цербер' получает возможность создавать поддельное фотореалистичное видеоизображение. Да, пресыщение публики наблюдается, но такой инструмент... А дальше — продолжение работы над продвижением в массы идеи об отсутствии любого превосходства биотиков над небиотиками. Политики, признававшие биотиков 'лучшими' — посрамлены. Военная экспансия землян распространяется на планету Бинту. Террористы-церберовцы тоже не дремлют — уничтожен член Турианской Иерархии Рахерикс Урсивус. На этом — согласно досье — всё. Ясно, что 'Цербер' продолжает действовать. — Ингвар помедлил, собираясь с мыслями. — Явик, что делать-то будем?

— Бороться, — коротко ответил протеанин.

— А что известно о главе группировки? — Ингвар с трудом справлялся с охватившим его волнением. Явик 'нарыл' такое, что заставляло всерьёз задуматься: не стоит ли нормандовцам прежде любых других дел и проблем озаботиться уничтожением 'Цербера'?

— Курит дорогие сигареты, причём — постоянно. Пьёт самые дорогие спиртные напитки — тоже постоянно. Играет в скайболл — весьма успешно. Носит дорогие костюмы от известных и высокооплачиваемых портных. Предпочитает костюмы, пиджаки которых можно застёгивать на одну пуговицу. Костюмы любит с нагрудным карманом и пятью внутренними. Манжеты на рубашках должны иметь минимум четыре пуговицы. Цвет — тёмно фиолетовый.

— Манжет или пуговиц? — спросил Темпке.

— Костюмов, — уточнил Явик. — Кстати, предпочитает, чтобы и костюмы и сорочки имели встроенную защиту от лёгкого огнестрельного оружия. Каждый день связывается и получает самую разнообразную информацию от своих личных агентов с Цитадели, Иллиума, Омеги, Земли, Горизонта, Иден-Прайма, Тессии, Палавена, Тучанки. Пытается и иногда получает информацию даже с бортов кораблей Мигрирующего Кварианского флота. — Явик выдохнул, переключаясь на другую тему. — И кроме всего прочего — ценит женскую красоту. Телесную. В его постели побывали, по собранным мной данным, самые известные спортсменки, модели. Не только люди, но и инопланетянки. В том числе, конечно же, азари.

— Всё это придётся передать Андерсону, — тихо сказал Ингвар. — И, думается, что не нужно было мне и тебе вот так... вдвоём всё это просматривать.

— Андерсону хватает и без этого проблем и хлопот, — ответил протеанин. — Хочешь сказать, что... — Ингвар повернулся к Явику. — Что мы недорабатываем?

— А ты как сам считаешь? — Явик взглянул на собеседника своим фирменным долгим и внимательным взглядом.

Темпке смешался:

— Ты считаешь, что РЭБ должна действовать без поддержки Жнеца?

— В том числе, — подтвердил протеанин. Да, Назара — пока что — на нашей стороне. Но если мы хотим быть сильными, мы должны быть сильными не на словах, а на деле. Андерсон и Шепард — сильны, но они — спецназовцы и эн-семёрки. Их — мало. И им нельзя утопать в мелочах. А ты сам видел, что мелких деталей в собранной и просмотренной нами информации — слишком много. И если, к примеру, Андерсон будет самолично всю эту информацию даже только просматривать, а потом обдумывать, а потом решать, что и как делать, а потом — и действовать самостоятельно по ряду выявленных направлений, то как ты, Ингвар, считаешь, сколько на это у него уйдёт времени?

— Много. Очень много, — согласился Темпке. — Что предлагаешь?

— Всю информацию передать Андерсону, — ответил Явик. — Тут ты прав. И одновременно — передать варианты и проекты решений выявленных проблем и вопросов. Сделать так, чтобы в выработке вариантов и проектов приняли участие все или большинство нормандовцев.

— Коллективное решение и взаимозаменяемость? — прямо спросил Ингвар.

— Да, — подтвердил Явик. И, кстати, у вас, нынешних разумных органиков — полно знающих профессионалов и специалистов. В том числе и здесь, на Идене. Надо их подключать к реальным делам, ставить перед ними сложные и важные вопросы и проблемы. Я не всегда смогу вот так просто придти, к примеру, к тебе, Ингвар, и дать информацию, которую добыл своими расовыми способами и методами, а также средствами.

— Понимаю. У тебя есть свои направления, с которыми мы, люди, да и не только люди — и турианцы и азари — не справимся. По понятным мне причинам, — тихо сказал Темпке. — Мы работаем для достижения общей цели, но должны делать свою часть работы. Каждый и все вместе. Сложно это.

— Не преодолев эту сложность... — Явик не закончил фразу. Ингвар поднял на него взгляд:

— Мы не сможем победить, — сержант-полисмен выпрямился. — Я понял, Явик. А 'плашки'?

— Всё — здесь. — Явик достал из поясной укладки кристалл. — Объединено. Сам реши, кого подключать... ну и всё прочее.

— Без тебя я доложить Андерсону такое не смогу. — Ингвар посмотрел на гаснущий экран компьютера. — Ты же процентов восемьдесят данных собрал сам, как ты и сказал — своими средствами, способами и методами. И предлагаешь мне одному всё это командиру докладывать?

— Дело в том, что мне очень скоро предстоит командировка в Константу. Я там встречаюсь с воинами — и профессионалами и ополченцами. Надо передавать опыт борьбы со Жнецами тем, кто им сможет хоть как-то воспользоваться.

— Минимум несколько земных суток. — Темпке и не заметил, как это у него вырвалось.

— Да. Постараюсь, чтобы на это ушло не больше полутора. Времени до отлёта остаётся мало. — Явик посмотрел, как Ингвар убирает полученный кристалл в карман на поясе скафандра. — Так что докладывать командиру будешь сам. Вернуться в нужное время я не сумею физически. Вояки тоже готовятся и изучают материалы, которые были направлены им с борта фрегата-прототипа. Материалы — хорошо, но их недостаточно. Нужен прямой диалог. И — обмен мнениями в реальном масштабе времени. — Явик проверил, выключен ли компьютер, открыл створки дверок 'пенала', вышел.

Ингвар бросил короткий взгляд на экран монитора и вышел следом за сокомандником.

— Улетаешь сейчас? — спросил Темпке, остановившись у портала БИЦ.

— Да. Пока доберусь — подготовлюсь. — ответил протеанин.

— Тогда... успехов тебе. — Ингвар чуть склонил голову.

— Тебе — тоже. И твоим. — Явик коротко кивнул ответно и вышел из БИЦ.

Явик. Организация передачи опыта, умений, навыков и знаний по борьбе с Жнецами и их приспешниками

Идя к ангару "Нормандии", протеанин привычно обдумывал предстоящую встречу с офицерами Штаба Обороны Иден-Прайма. Да, пришёл на фрегат документ, в котором командование Сил Обороны планеты соглашалось принять воина древней расы в расположении штабного городка. Для... как изящно выразились военные бюрократы, "обмена мнениями по вопросам защиты планеты от вторжения". Андерсон согласился с необходимостью провести дополнительный сеанс "воспитательно-образовательной" работы и Явик в очередной раз убедился: нормандовцы ему, не так давно — страшному и грозному протеанину, доверяют. Все — от командира корабля до последнего в штатном расписании солдата. Вот и сейчас Андерсон своим приказом предоставил протеанину "командирский" челнок. Снова — Константа. И надо отбросить в сторону многие предубеждения относительно способности вояк-землян воспринять в короткие сроки огромные объёмы "профильной" информации.

Не потому, что Явик вот так сразу вдруг решил счесть нынешних органиков недостойными звания "примитивов", нет. После разговора с Ингваром Темпке стало ясно: без применения расовых протеанских технологий не удастся выполнить всю необходимую работу должным образом. А значит... Значит, воинов, собравшихся в главной лекционной аудитории Штаба Обороны Иден-Прайма, ждёт сюрприз. Даже если они кое-что знают об уже проявленных возможностях Явика, всё равно они не знают их все. И не узнают.

Явик подошёл к челноку, поприветствовал учтивым кивком и пожал руку водителю-полисмену.

— Полетим по маршруту? — спросил водитель, подавая протеанину включённый ридер, на экранчике которого уже светилась карта.

— Третий маршрут. — Явик коснулся когтем экрана, выделяя линию заранее проложенного курса. Прессли постарался, просчитал много вариантов.

— Ясно. Сорок минут, — водитель первым поднялся на борт челнока. Протеанин, ничуть не оскорбившись этим, вошёл в салон, опустился на лавку, не пожелав сесть в кресло. Боковая дверь уже закрывалась, включились, засветившись вполнакала, софиты салонного освещения.

— Взлетаем, — доложил водитель. Челнок вырвался за пределы защитного поля, окутывавшего фрегат, сразу быстро поднимаясь на установленную в качестве "рабочей" высоту. — На курсе.

— Хорошо. — Явик открыл средний экран своего инструментрона.

Благодаря РЭБовцам он уже знал, какой проекционной и иной аппаратурой оснащён назначенный для проведения встречи лекционный зал. Скользя взглядом по строчкам таблиц и линиям графиков, протеанин всё острее понимал, что эта, как говорили земляне, "рухлядь", не способна ни принять, ни сохранить, ни переработать, ни отобразить предполагаемый к использованию объём информации. Да, безусловно, технари Штаба Обороны постараются обратить внимание гостя на "местные возможности", но... придётся всё равно использовать свои, расовые. Как выразился один из коллег Адамса — "носимые".

Учтя характеристики зала и определив границы, за которые 'информационный вал' не должен выйти, Явик стал просчитывать "привязку" предполагаемого плана лекции к схеме задействования своих возможностей. Да, может быть, земляне-иденцы уже знали о мощи взгляда протеан, но... Это едва ли одна стотысячная часть расового потенциала.

Жнецы знают и о способностях и о возможностях протеан. Только вот сейчас картина и ситуация поменялись. На арену вышли новые расы. Теперь протеане — не главные. Но это не мешает им теперь применить и то, что они по самым разным причинам не применяли раньше, будучи во главе "пирамиды" из сотен рас. Перефразируя известную человеческую поговорку, Явик подумал: "не место красит разумного органика, а разумный органик украшает собой занятое им место".

Придут на лекцию самые разные земляне. Старые, среднего возраста, молодые. Те, кто встал в армейский строй случайно, те, кого привели в армию обстоятельства и те, кто без армии не представляет своей судьбы и самой жизни. Придут полковники, майоры, капитаны, лейтенанты. Да, обязательно будут и старшины, и сержанты, и рядовые. В основном, конечно, офицеры, но и рядовой состав тоже будет. Да, на позиции "подай — принеси — убери", но будет. Им тоже будет полезно послушать, увидеть, воспринять и понять. Они — и солдаты, и офицеры — смогут потом многое пояснить своим коллегам и подчинённым. В разных ситуациях, в разное время и разными путями. Далеко не всё, что они увидят, услышат, почувствуют и поймут в ходе встречи, проявится сразу, в полном объёме. Очень многое останется в резерве и будет, обязательно будет использовано тогда, когда для этого сложатся обстоятельства. Хотя бы — начнут складываться.

Придут, конечно же, на лекцию не только мужчины, но и женщины. Да, люди прошли сложный путь к осознанию того, что женщины могут и должны во многих случаях вставать на равные с мужчинами позиции. Детородная функция — только одна из функций женщины. Да, важная, да, основная, но это не значит, что женщина должна вечно стоять на позиции "родильного автомата". В армии женщины нужны, важны и даже — необходимы. Можно, конечно, долго перечислять причины и основания, но самым главным основанием будет то, что в предстоящей войне противостоять Жнецам будут все разумные органики. Независимо от пола и возраста, социального и имущественного положения. Уже сейчас на Идене в вербовочные пункты пришло немало женщин. Учебные лагеря и центры не испытывают недостатка в обучаемых. Люди готовятся. И мужчины, и женщины, и пожилые, и молодые. Учатся воевать дети, подростки, пенсионеры. Никому не хочется просто сдаться врагу. Никому не хочется просто умереть.

Глядя на землян, усиленной воинской подготовкой, конечно же, с учётом своих расовых особенностей и традиций, занялись турианцы, азари, саларианцы, представители других ныне известных в исследованной части галактики рас.

Когти Явика легко и тихо касались сенсорных клавиш виртуальной клавиатуры. Поглядывая на экран, Явик не обращал никакого внимания на то, где пролетал сейчас челнок. День или ночь, утро или вечер — он привык работать, не отвлекаясь на несущественные мелочи.

Водитель поглядывал на экран, транслировавший картинку обстановки в салоне, ещё и ещё раз убеждаясь в том, что протеанин не теряет время зря. Большинство нормандовцев уже не только знали, но и убедились в том, что, даже погружаясь в медитативное оцепенение, Явик не прекращает о многом думать, многое вспоминать, сопоставлять, анализировать, формулировать. Можно было раньше не поверить словам протеанина о том, что сотни рас под руководством сородичей Явика столетиями сопротивлялись Жнецам, но теперь постепенно складывалась мозаика, однозначно убеждавшая в том, что именно так и было.

Челнок летел по сложному, извилистому маршруту. РЭБовцы, Спектры, инженеры использовали установленное на кораблике оборудование, чтобы постоянно получать самые актуальные данные. Отслеживание ситуации на Идене продолжалось круглосуточно. Не было разницы, сколько в местных сутках часов — двадцать четыре или шестьдесят четыре. Сейчас многие детали приобрели важность и ценность. А без некоторых данных невозможно было принять сложные и трудные решения.

Да, скорее всего полковники, подполковники и майоры со свойственной старшим офицерам 'барскостью' ожидают стандартной нудной лекции. Словесной в первую очередь. Да, они могут предположить, что протеанин покажет им какие-то таблицы, графики, схемы, диаграммы на нескольких экранах, возможно — воспользуется мощью установленных в зале вирт-планшетов. Больших, штабных и снабжённых почти полным набором всевозможных дополнений. Большинство приглашённых старших офицеров могут полагать, что Явику просто не удастся за несколько часов, с непременными, пусть и короткими перерывами, изложить весь объём информации. Армейцы не склонны верить, что очень многое можно сделать быстро. Они считают даже, что быстрота часто смешна — и она сама и её последствия.

Средние офицеры — от капитана до старшего лейтенанта предполагают, что после лекции у них резко прибавится работы. Не только той, какой они сами должны заниматься в силу занимаемой должности и воинского звания, но и той, которую на них спихнут те же полковники, подполковники и майоры. И уже заранее недовольны тем, что им приказали прибыть для слушания этой лекции в Штаб обороны.

Младшие офицеры. Им ещё сложнее. Не секрет, что старшие офицеры спихивают на средних свои обязанности и функции, а те, чтобы не перегружаться и не перетруждаться, многое спихивают на младших. Можно даже посчитать, что и лейтенантам и младшим лейтенантам будет нелегко выдержать двойную нагрузку, но очень многое и эти офицеры смогут переложить на плечи сержантов и старшин. А те, соответственно — на рядовых бойцов. Так всегда было в большинстве армий рас галактики и вряд ли сейчас такое "делегирование" можно будет пресечь полностью.

Действуй Явик по стандартным для людей протоколам и схемам, после этой встречи с армейцами всё было бы именно так. Нелегко далось протеанину решение задействовать свои расовые возможности и способности в таких значительных объёмах. А как ещё можно было поступить? Использовать человеческие, турианские, азарийские стандарты поведения и реагирования? Слепить из этих стандартов некий условно-протеанский 'винегрет' и попытаться задействовать его? Нет, ничего хорошего, действенного и эффективного из этого бы не получилось.

Если Явик — протеанин, то нынешним расам придётся достаточно полно узнать о том, кто такие были протеане. Жнецы — уже знают. Прежних протеан. А сам Явик уже ощущает, чувствует и понимает, как он меняется. Не в основах, а в "надстройках". И знает о том, что меняются его выжившие соплеменники. Изменилась Таэла. Не зря Явик боялся, что она забыла всё, что связывало её — пилота и его — командира протеанского десанта. После такой встряски — проспать пятьдесят тысяч лет — изменения в "настройках" могли бы быть непрогнозируемыми. К счастью, Таэла не забыла ничего.

Протеане, скрывающиеся под поверхностью Идена, адаптируются к изменившимся условиям и обстоятельствам. Они обрели и базу, и корабль. Теперь им нужно будет найти планету, на которой основать колонию. Ясно, что выжившие протеане будут помогать в первую очередь нормандовцам и, по их рекомендации — многим другим разумным органикам.

Это ощущение надвигающейся беды... Тогда, когда Жнецы вышли из Цитадели, у протеан, да и у их "подчинённых" не было ни секунды времени, чтобы осознать всю глубину, остроту и болезненность происшедших изменений. А сейчас... Сейчас каждую секунду, каждую минуту и каждые двадцатичетырёхчасовые сутки Явик знает, что внутри его сути поселилось это ощущение приближающейся беды. Он знает, что нынешние расы не готовы вот так сразу "переключиться" на "военный ритм" жизни. Не готовы. А были ли готовы протеане? Наверное, земляне правы, когда утверждают, что далеко не ко всем вызовам времени можно быть готовыми. Хочется верить, что это в большинстве случаев — преувеличение. Способное мобилизовать, заставить "прыгнуть выше головы".

Людям — и не только людям — предстоит многое понять и узнать. Очень быстро и полно. Возможно, Джон прав, говоря о том, что далеко не всегда потомки могли получить возможность плотно и долго пообщаться со своими предками. Именно так, как уже десятки часов Явик общается с землянами, азари, турианцами. Странное ощущение: как будто говоришь и видишь... выросших детей, которых ты знал ещё младенцами, видел в колыбелях. Да, эволюция, да, развитие, да, природа. Но всё равно ощущения... сложные.

На экране теснились строчки, виднелись схемы, таблицы. Всё это пригодится, когда начнётся "лекция". Сложно назвать предстоящее действо столь однозначно, но — пусть будет. Слова остаются, их смысл — меняется. Вот, например, земляне до сих пор называют материал, из которого изготовлены линзы иллюминаторов их корабля "стеклом", хотя прекрасно знают, что это давно уже не стандартное древнее стекло, простое и хрупкое. Потому и лекция может быть разной. Очень разной. Для бюрократа, для чиновника это то, что закреплено в инструкциях, положениях, протоколах, решениях, методических указаниях, приказах. Словом — любых документах, которые прошли сложную процедуру блужданий по 'столам' и департаментам. А для знатока, специалиста, умельца лекция — это очень часто совершенно другое. Да, возможно, лектор не всегда одет в обычный костюм или строгое платье. Он может быть непричёсан и небрит, может быть обут в стоптанные, давно нечищеные ботинки. Но если он говорит "от сердца", "от души", не стремится спрятать свои глаза от слушателей и зрителей — он достигнет успеха.

Ясно, что не для всех приглашённых в Штаб Обороны Идена офицеров Явик — привычный лектор. Протеанин знает, что его будут разглядывать, оценивать, что многие офицеры будут снимать происходящее на инструментроны. Обычное дело. Здесь нет ничего особенного. Главное, не кто говорит, а — как и что говорит! Многое, очень многое будет зафиксировано к удивлению гостей не на кристаллах инструментронов, а в живой памяти и даже в сути присутствовавших на "лекции". Машины, автоматы зафиксируют только небольшую часть. Нельзя сейчас зафиксировать мысли все возможные ощущения и, что не менее важно — взаимосвязи между ними. Техника нынешних рас разумных органиков ещё не достигла такого уровня. Потому основная часть информации ляжет — далеко не мёртвым грузом — в память, в сознание, в суть слушателей и зрителей. Тех, кому очень, пусть и по космическим меркам, скоро придётся принять на себя основную тяжесть противостояния с полумашинами.

Просмотрев записи на экране, Явик кинул короткий взгляд в салонный иллюминатор, затем — на салонный настенный экран навигационной обстановки. До Константы уже было недалеко — четверть часа полёта, не больше. Подготовку к "лекции" можно считать завершённой: задача относительно проста. Это для землян-армейцев действо будет уникальным, а для него, воина древней расы — вполне обычным, где-то даже рядовым.

Прикрыв глаза веками, Явик замер, погружаясь в воспоминания. Очень многим приходилось ему заниматься за годы противостояния со Жнецами. И наукой, и техникой, и планированием, и командованием, и, конечно же, непосредственно самому убивать врагов. Не только убивать. Но и выявлять, вычислять, как сказали бы люди, "офлажковывать". А ведь всё — или почти всё — началось с того, что он... не узнал прежнюю подругу-азари. Возможно, тогда это 'всё' перешло в горячую, ощутимую фазу. Боль от того, что ему пришлось стрелять в азари, которую он считал своей невестой... Да, считал. Она могла посчитать по-иному. И он бы принял и понял её решение. В конце концов, ему можно было только предложить, а ей — выбрать. И азари, и протеане прошли через периоды крайней жестокости, но, когда не требовалось, они эту жестокость прятали глубоко и далеко и отдавались вполне нормативным, полным чувств и эмоций взаимоотношениям. Да, протеане не создали азари, но они постарались придать им многие импульсы для ускорения и совершенствования развития. И синекожие девы уже тогда вполне оправдывали надежды — они могли очень скоро стать лучшей, ключевой расой следующего Цикла. Потому... протеане многое позволяли своим воспитанницам, своим ученицам.

Не узнал он тогда подругу, не узнал. Протеане читали органических — и не только органических — разумных по десяткам каналов, по сотням признаков. Идентификационные системы протеан произвели бы здесь не одну, а много-много революций — и в технике, и в науке, и в технологиях. А тогда... он почувствовал, что перед ним уже не прежняя подруга. И это было... больно.

Да, вполне возможно было заставить себя не вспоминать об этом часто. Но... впереди была война со старым врагом. И проблема индоктринации вырастала до максимальных размеров и приобретала вес, который можно было выдержать, только объединив усилия. А как тут объединишь эти усилия, если вот он, воин древней расы, единственный, оставшийся 'на свету' протеанин уже на подлёте к городу Константе чувствует, что слишком многочисленное "болото" намеревается придти на лекцию в тот зал в Штабе обороны. Мало там будет радикалов, готовых воспринять во всей полноте то, что протеанин намеревается иденцам-армейцам показать и сказать. И мало там будет консерваторов, которые удавятся за любую возможность жить в прежнем, неизменном мире. А "болото" придётся раскачивать. Быстро и жестоко. По-другому — не получится. Простая речь, простая словесная лекция. Она пропала бы, о ней забыли бы сразу по выходе Явика из зала.

Впереди — отлёт фрегата. Остаться на Идене... У Явика нет ни малейшей возможности так поступить. Были бы более весомые основания — он бы остался, всё равно подготовку к войне пришлось бы продолжать, но сейчас важнее провести или хотя бы начать проводить качественную, глубокую "санацию" Цитадели. От этой станции по цепочкам ретрансляторов влияние новой силы — именно силы — в лице нормандовцев — "растечётся" по основным населённым мирам, а оттуда — проникнет в менее заселённые и освоенные.

Нет, остаться на Идене Явик не может. Детям, руководимым "четвёркой" надо дать право действовать самостоятельно, без опоры на возможности и способности воина древней расы. Взрослым иденцам тоже надо почувствовать свою силу, свободу и — ответственность.

Потому... Придётся достичь возможного максимума в уровне влияния на армейцев во время лекции. Это — затратно, но важно и необходимо.

— Подлетаем, — коротко доложил водитель-полисмен. — Получено разрешение на посадку на внутренней стоянке в городке Штаба Обороны. Нас не ограничивают в решении.

— Хорошо. — Явик встал. — Зависните у КПП, на внешнем периметре, я пройдусь пешком до зала. Надо многое увидеть и... почувствовать. Если необходимо — возвратитесь к фрегату. Не обязательно меня здесь ждать, хотя я и не планирую задержаться дольше, чем на два с половиной часа. В любом случае — я подожду вашего прибытия, сержант.

— Есть, — коротко ответил водитель. Челнок снизился, замер в двух метрах от тротуара у одного из центральных КПП.

Подходя к салонной двери, Явик уже видел удивлённые лица иденцев — людей, азари, саларианцев, но не обращал на изумление жителей и гостей Константы особого внимания.

Полотно салонной двери привычно уползло вверх, протеанин спрыгнул, почти не склонившись, утвердился на ногах, повернулся и направился к небольшому белоснежному "параллелепипеду" контрольно-пропускного пункта.

Офицер, три сержанта, старшины — весь личный состав наряда охраны на этом КПП — откозыряли протеанину. Боевая кроваво-красная броня оказала в очередной раз своё влияние, да и вид воина древней расы не располагал к расслабленности и медлительности. Явик прошагал через сканеры и идент-установки, не обращая внимания на тянущихся рядовых. Как и на то, что отступают в сторону, уступая гостю дорогу, выходящие из городка служащие и офицеры. Притормаживают, не решаясь обогнать столь необычного визитёра гражданские посетители. Протеанин миновал "рамки" металлоискателей и детекторов взрывчатки, вышел на крыльцо, остановился. Не глядя по сторонам, спустился по неширокой каменной лестнице. Обратил внимание на непокрашенные перила, на повреждённую ступеньку. Да, до идеального порядка даже профессионалам-армейцам, расквартированным на Идене, было далеко. Чувствовалось, что они и не стремились к идеалу.

Белый корпус. Девять этажей. Плац. Дорога к зданиям — шести-семиэтажным — там общежития для офицеров, прибывающих в Штаб и чинов помельче. Всё обычно. Зелени — немного, но есть. В основном — пустота. Изредка проходят офицеры, пробегают сержанты, старшины. Старательно изображается деятельность. Притом — бурная. Известие о том, что единственный выживший протеанин — уже на территории — быстро распространяется внутри периметра городка Штаба Обороны. Обычное явление.

Не хочется идти. Нет уверенности в том, что будущее общение, будущая лекция принесёт много пользы. И, тем не менее, идти — надо. Потому что живущие ныне должны выжить. И не только выжить — победить сильного и опытного врага.

Явик, не поворачивая голову и стоя абсолютно неподвижно, сканировал территорию Штаба Обороны на сотни метров по радиусу. Уяснял обстановку, обращал внимание на детали, на взаимосвязи. Да, определённую работу нормандовцы провели. Есть улучшения, но пока что они — не настолько глубоки и сильны. Прошло слишком мало времени и люди в своём большинстве не желают напрягаться. По-прежнему не желают выныривать из полусонного состояния. И тем более — здесь, в Штабе, где офицер в чине лейтенанта вполне уравнен в правах и возможностях с рядовым солдатом.

Мимо проходили военнослужащие и немногочисленные гражданские. Кто-то взглядывал на необычного гостя, кто-то наоборот, старался пройти максимально тихо и незаметно. Немногие пытались, используя инструментроны, заснять протеанина, сделать снимки или даже короткие ролики. Пусть. Может, эти изображения, и эти фильмы когда-нибудь в будущем послужат делу Победы над Жнецами. Теперь им, нынешним расам, предстоит схватка со старым, даже древним врагом разумной органической жизни. Загалактическим врагом.

— Сэр, — к Явику, волнуясь и стараясь сохранить душевное равновесие, подошёл молоденький лейтенант-космопех. — Вас ждут. Зал...

— Спасибо, лейтенант. — Явик коротким взглядом коснулся глаз подошедшего офицера. — Провожать меня — не надо. Можете доложить своему командованию, что приказание вы выполнили. Я отказался от сопровождения. Дорогу я найду сам. Скоро буду. Свободны. — Явик обернулся, посмотрел на здание КПП, повернул лицо к несостоявшемуся сопровождающему. — Можете идти, лейтенант.

— Есть, сэр, — лейтенант повернулся и, стараясь не бежать, направился к белоснежному корпусу. Явик не провожал его взглядом — в этом не было необходимости.

Вот у таких лейтенантов есть самый широкий выбор, — подумал протеанин. — Погибнуть с честью, успешно повоевать, победить. Три выбора, три варианта судьбы. Самых общих варианта. Но — каждый из этих вариантов важен и ценен. Потому что за такими лейтенантами — солдаты, старшины, сержанты. Они верят своим офицерам, идут за ними, подчиняются их приказам. Но над ними, над этими молоденькими лейтенантами — закостенелая гигантская пирамида средних и старших офицеров, давным-давно не участвовавших в мало-мальски сложных военных действиях. Реальных, связанных с боевой стрельбой. И потому больше всего на свете желающих и дальше пребывать в тишине и покое.

Лейтенант ушёл. Явик сделал несколько шагов, свернул вправо на боковую дорожку, мимо плаца и невысокой трибуны прошёл к первому подъезду. Протеанин отчётливо ощущал, что его ждут у "парадного входа" в корпус. Приготовили торжественную встречу. Предложат, стопроцентно предложат выпить и закусить. А может быть, даже перекусить в 'генеральском' крыле — было здесь и такое. Но доставлять старшим и высшим офицерам Штаба удовольствие и играть по их правилам Явик не собирался.

Быстрый взгляд на дверь первого подъезда, далеко не парадного и явно не центрального, как и взгляд на двери второго и третьего подъездов помогли Явику понять, что ему пытаются не оставить выбора: створки были надёжно, по мнению здешних обитателей, закрыты. Быстро переместившись к невысокому крыльцу, Явик коснулся рукой створки двери. Та послушно отошла в сторону. Никто, как оказалось, не выстраивал здесь завалов и баррикад, никто не заграждал проход дополнительными решётками и щитами.

Войдя внутрь корпуса, протеанин прикрыл за собой дверь, не сомневаясь, что сигнал о проникновении уже ушёл в Дежурную Часть. Тревожная группа наверняка уже направилась посмотреть, кто же это осмелился войти.

Разминуться с "тревожниками" Явику удалось без труда. В коридорах этого крыла здания Штаба было тихо и пустынно. Редко-редко когда кто-то из людей выходил из одного кабинета, чтобы перейти в другой, расположенный на том же этаже или этажом ниже или выше. Потому пройтись по нескольким этажам, не встретив никого из военных чиновников, протеанин смог спокойно и свободно. Воспользовавшись своей пеленой "невидимости" он надёжно скрылся и от датчиков и от видеокамер, и от "ворот" сканеров. Где находится зал, в котором предполагалось провести встречу с офицерами, он знал прекрасно и теперь выбирал путь, чтобы собрать побольше информации о происходящем в штабе и о том, какие настроения царят в среде штабных офицеров.

Несколько минут — и протеанин уже входит на этаж, где располагался главный вход в зал. У дверей было многолюдно. Пока не пришли старшие офицеры, средние и младшие негромко разговаривали, просматривали информацию на экранах своих инструментронов, привычно тыча пальцами в пластины и сенсоры клавиатур. Явик не стал спешить и проявляться, он прислушивался к разговорам, наблюдал за общением землян. Сводки — сводками, отчёты — отчётами, данные протоколов слежения РЭБ тоже важны, но ничто не может заменить личного восприятия.

Тревожная группа, посланная к "зазвеневшему" подъезду, как уже знал Явик, вернулась в расположение Дежурной Части ни с чем. Конечно, ведь войдя, протеанин вернул замки двери в исходное, закрытое положение, так что никаких следов взлома "тревожники" не нашли. Сенсоры и камеры оказались бессильны против протеанских технологий и ни разу не помогли офицерам и сержантам Дежурной Части обнаружить и тем более — даже попытаться задержать нарушителя.

Не желая испытывать дальше терпение офицеров, которых оторвали от дел службы, Явик проявился, вышел из дверей зоны, где располагались лестничные пролёты и лифтовые шахты. Его увидели, узнали, окружили. Посыпались вопросы, на которые протеанин отвечал быстро и коротко, продвигаясь к главным входным дверям зала. Подошёл капитан-инженер, коротко доложил, что вся аппаратура зала исправна и готова. Явик поблагодарил офицера, спокойно отметил, что рад это услышать, но пока что переходить к активному использованию технических средств не планирует. Не хотелось обижать "технаря" вот так сразу, указав, что всё машинное великолепие не потребуется.

Переступив порог зала, протеанин отметил, что на восемьдесят процентов места уже заняты. Ряды сидений и столов поднимались уступами, окружая со всех сторон пространство, выделенное для размещения лектора.

Вставать, приветствуя гостя, никто из присутствовавших не стал. Явик счёл это нормальным — не дело заниматься сейчас протоколами и ритуалами. Остановившись в центре невысокого постамента, протеанин неспешно крутнулся вокруг своей оси, пройдясь по рядам сидящих и стоящих людей пристальным взглядом. Постепенно обычный шум и гул стихали, люди рассаживались по местам. Сейчас было важно не откладывать надолго начало общения.

В зал, стараясь не шуметь, входили те, кто уходил в столовую или в буфет. Явик видел в их руках пакеты с едой и разной формы и цвета сосуды с напитками. Пусть. Если будет возможность — они подкрепятся во время лекции. На эту вольность можно сейчас тоже не обращать внимания.

Явик не смотрел на часы — он уже понимал, что генералов не будет, а старшие офицеры — от полковника до майора — уже находились на местах. Многие из "старших" вошли следом за Явиком. Это было их собственное решение, реализация их личных стремлений.

Можно было долго говорить о том, какие ожидания протеанин прочёл в глазах собравшихся. Кто-то ждал шоу, кто-то — скучную лекцию. Как всегда, приходилось изыскивать возможность предъявить что-то среднее, чтобы пробить понятный и обычный холодок отчуждения и откровенное неверие в полезность очередного приказно-принудительного мероприятия.

Явик ещё раз крутнулся вокруг своей оси, чтобы зрители и слушатели осознали — лекция начинается. На людей он смотрел расфокусированным взглядом. Да, в зал продолжали заходить опоздавшие, которые похвально тихо и быстро занимали свободные места и старались не выделяться на общем фоне спокойного делового ожидания.

Протеанин чувствовал, как в прошлое уходят секунды и в то же время ощущал волну, поднимавшуюся из глубин своей сути. Он снова был востребован, снова был нужен как офицер, как командир, как воин, который способен не только эффективно уничтожать очередного врага, но и планировать, прогнозировать, анализировать. И, главное, сейчас он был нужен в необычном, не свойственном большинству практиков качестве: он должен был передать свой опыт, свои умения, свои навыки. Наработанные, добытые, закреплённые в ходе многих реальных боестолкновений, военных диверсионных, разведывательных операций. Любого масштаба — от локальных, едва охватывавших один квартал в каком-нибудь поселении до почти глобальных, охватывающих территории, на которых жили несколько рас разумных органиков. Без этой информации нынешние обитатели Галактики становились не просто гарантированной добычей Жнецов. Они становились гарантированными жертвами этих гигантских полумашин. Вся суть Явика, воина-профессионала, протестовала против такого финала.

Нет, он не собирался устраивать здесь яркое шоу, не собирался применять спецэффекты. Он рассчитывал на доступ к разуму, к памяти и к сути собравшихся в этом зале. И — к разуму, памяти и сути тех, кому они передадут свои впечатления об увиденном, услышанном, почувствованном. В конечном итоге перед ним, протеанином, находились люди, представители человечества, которую он знал ещё в самом начале её эволюции. Пятьдесят тысяч лет — это всегда пятьдесят тысяч лет.

Явик начал говорить. Без тени стрёкота, негромко, чётко и последовательно. Одновременно он установил информационный контакт с каждым разумным органиком, находившимся в этом зале. Постарался не только увидеть, но и почувствовать собеседника. Сейчас это было необходимо, потому что те, кто сидел в амфитеатре, полученную информацию обязательно передадут дальше, возможно, даже не догадываясь, насколько полно, точно и чётко.

В зале установилась тишина, но это была не тишина пустоты, а рабочая, нормативная тишина. Люди слушали Явика. И слышали, понимали то, что он говорил. Возможно, они не обращали особого внимания на то, как он говорил, но суть схватывали полностью. Протеанин не посягал на индивидуальные фильтры восприятия, он просто их проходил насквозь, они не работали. Вся информация достигала памяти, разума, сути отдельного разумного органика и не было разницы, сколько лычек у него на рукаве форменного комбинезона и сколько красивых кристаллов на погонах и нагрудных лентах-информерах. Воевать должны были все разумные органики. И воевать хорошо. Эффективно, точно, чётко, результативно. Враг должен быть не только остановлен, он должен быть разбит и уничтожен.

Люди не только слышали Явика. Они видели в своём сознании, видели в своём разуме то, о чём он говорил. Они чувствовали то, что он хотел, чтобы они почувствовали, они ощущали то, что он хотел, чтобы они ощутили. Это были не просто картины боёв, в которых сам Явик принимал непосредственное участие. Протеанин учёл, что здесь собрались и штабисты, поэтому активно показывал карты, схемы, виртуальные трёхмерные картины боевых операций, наступлений и отступлений, оборонительных сражений на планетах, космостанциях, в глубоком космосе. Если бы протеанин хотел всё это облечь в стандартную словесную форму — года бы оказалось мало. А так...

Явик очень надеялся, что большая часть передаваемой им информации сработает так, как должно. Волна, благодаря которой он держал аудиторию, побуждал не только видеть и чувствовать, но и понимать, позволяла ему отслеживать реакцию каждого военнослужащего, кто был в зале. Да, за пределы зала информация не поступала. Воин древней расы знал о попытках высших офицеров Штаба Обороны подключиться к линиям связи и "поприсутствовать" на лекции виртуально, не покидая уютных кресел в своих тёплых и светлых кабинетах. Такие соглядатаи Явику были не нужны и потому он безжалостно и эффективно обрезал всю связь, когда сказал первое слово вступительной части своей лекции. Пусть те офицеры — старшие, средние и младшие, кто физически, реально присутствовал в зале, потом пояснят своим увешанным лычками и кристаллами руководителям многое. Может быть, им получится пояснить "старшим" услышанное и увиденное. Но главное — они будут знать, что сами присутствовали лично там, где им была оказана реальная, действенная поддержка и помощь. Только поддержка и помощь. Воевать они будут сами. Сами командовать будут. Сами будут организовывать, планировать, руководить.

Протеанин понимал, что его слушают. В большинстве случаев — очень внимательно. Не приходилось слишком напрягаться, чтобы пробить 'стену' откровенного, активного непонимания. Работа нормандовцев на Идене стала приносить ощутимые плоды. Люди — и прежде всего люди — поняли очень остро горечь перспективы очередного поражения. Да что там поражения — собственного исчезновения как расы. В том случае, если в кратчайшие сроки не будет сделано всё, чтобы можно было не просто уцелеть, а выстоять. Выдержать первый, самый сильный и сложный удар внегалактического врага. А потом, собрав достаточно сил, атаковать гигантские корабли и их войска поддержки. Атаковать, уничтожая и преследуя везде и всюду. Атаковать, чтобы в конечном итоге вломиться в странный и страшный Тёмный Космос, даже через Цитадель. И там — завершить разгром агрессора. Как говорили земляне-имперцы? "Мы — мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути". Больше века тому назад были сказаны эти слова, но как же они актуальны сейчас, в преддверии Вторжения Жнецов.

Он нечётко, но видел циферблат больших зальных часов. Секундная стрелка бегала по кругу. Время текло абсолютно незаметно. Никто из сидевших в амфитеатре не вставал, не стремился пересесть или покинуть зал. Свободных мест почти не осталось — так, изредка попадались. Но, в основном, куда бы протеанин ни смотрел, он видел лица людей. И понимал, что они рады. Рады тому, что у них появилась возможность не просто повоевать, не просто побороться, но и победить. Вписать свои имена в историю и обоснованно относить себя к поколению, имеющему все права именовать себя коротко, чётко и ёмко — "победители".

Час пролетел незаметно. Да, Явик видел — многие офицеры отметили окончание шестидесятиминутного интервала. Как всегда. Люди — не киберы, им нужно временами расслабляться, отдыхать. Но сейчас Явик просто добавил в информационные потоки картинок, видов, убрал излишне многорядные таблицы, пригасил сложные графики и диаграммы. Несколько минут для снижения нагрузки не повредят, а потом... Потом будет новая волна интереса, новая волна внимания.

И она пришла. Люди снова стали внимательно смотреть на протеанина. Снова слушали его, ловя не только каждое слово, а каждый звук. Вдумываясь, вслушиваясь, стремясь чётче, острее, полнее почувствовать, увидеть, осознать. Явик не расслаблялся. Сейчас надо было сделать всё, чтобы весь массив информации был усвоен максимально полно. У него не будет возможности, да и времени тоже — повторить всё это. Потому что приближается время отлёта "Нормандии" с планеты и остаться здесь, на Идене, воин древней расы не сможет.

Он уже решил для себя, что будет летать вместе и рядом с нормандовцами. Возможно, фрегат-прототип, его экипаж и команда вскоре станут очень известны. Они уже сейчас приобретают известность — Ингвар Темпке это доказал Явику неоднократно, опираясь не на эмоции, а на сухие и точные данные, собранные автоматикой поста РЭБ.

Десять, двадцать, тридцать минут. Не было необходимости затягивать лекцию. Да, можно было ещё очень многое показать и рассказать, но сейчас протеанин — не представитель главенствующей, верховной, командующей, руководящей и управляющей всем и вся расы. Сейчас надо было сделать всё, чтобы люди, земляне ощутили, поняли и осознали: они уже — не неофиты, они — связующее звено, цемент, сцепка между множеством разноликих рас. Да, Старых Рас. Они сами — стары, но пока что ни азари, ни саларианцы, ни турианцы не готовы в полной мере это признать — не только на словах, но и деятельно. Пусть. Главное — люди воспримут, запомнят и поймут услышанное, увиденное и почувствованное. И будут действовать. Сами.

Явик выпрямился чуть больше, склонил лобастую голову, опустил взгляд и замолчал. Прошло несколько десятков секунд, прежде чем присутствовавшие в зале земляне поняли — лекция подошла к концу.

Протеанин не ждал никаких почестей. Ни аплодисментов, ни одобрительных возгласов. Всё же он общался с воинами, а у них — свои стандарты и свои протоколы. Он, воин древней расы, говорил с современными воинами о том, что близко, понятно каждому, кто надел военную форму. О том, что время мира в очередной раз подошло к концу и теперь воины становятся необходимы.

Первым со своего места поднялся лейтенант-космопех. Он вытянулся в струнку, повернулся лицом к Явику и вскинул руку к виску, отдавая уставное воинское приветствие своему собрату по профессии. Совсем недавно он встретил протеанина у КПП городка Иден-Праймовского Штаба Обороны. И теперь он многое понял. И правильно, верно отреагировал. Так, как надлежит воину-профессионалу.

За ним встал капитан-инженер. Явик встретился с ним взглядом и понял, что офицер не обижается на гостя за то, что он не воспользовался богатым техническим оснащением зала, понимает, что вряд ли любая существующая начинка смогла бы оказать на присутствовавших в зале такое воздействие. Офицер вскинул руку к виску, выпрямился и благодарно посмотрел на протеанина.

Галёрка — дальние ряды амфитеатра, где обычно сидели самые младшие офицеры — от лейтенанта и до старшего лейтенанта — встала почти одновременно. "Лес" рук взметнулся к вискам и Явик, приняв строевую стойку, отдал "зеркальное" воинское приветствие. Да, формально он мог бы и дальше сохранять неподвижность, но сейчас надо было дать понять молодёжи: именно им предстоит сделать основную работу, чтобы жители Галактики больше никогда не увидели Жнецов-агрессоров.

Видя такое единство младших офицеров, со своих мест стали подниматься традиционно немногочисленные капитаны, майоры, подполковники и полковники.

Протеанин отнёсся к такой медлительности спокойно — всё укладывалось в рамки стандартов, нормативов и привычек. Средние и старшие офицеры откозыряли протеанину. Дробный стук пронёсся по залу — это поднимались сиденья. Явик опустил руку, убрал из тела излишнее строевое напряжение.

Вскоре вокруг протеанина не было свободного места. Все хотели подойти к гостю поближе, задать вопрос, просто дать себе возможность поверить ещё более глубоко и полно в то, что именно он больше часа держал их в таком непривычном, важном и где-то даже приятном и физическом и психическом состоянии.

Явик отвечал на вопросы быстро, чётко и полно. Старшие и средние офицеры не стремились пробиться в первые ряды. Протеанин был склонен поверить, что они поняли главное: в предстоящей войне именно молодым придётся тяжелее всего. Им воевать "на местах", им воевать не на вирт-планшетах, не на картах, не на схемах, а в реальности. Им вести за собой солдат, сержантов, старшин. Хотелось Явику верить и в то, что старшие офицеры не будут пытаться организовать какое-то "продолжение банкета", не будут требовать прочесть для них особую лекцию.

Полчаса, час, полтора часа. Явик продолжал отвечать на вопросы, не выказывая неудовольствия и стремления уйти. Он уже знал, что челнок ушёл к фрегату, выполнил два коротких рейса.

Предстоял очень нелёгкий разговор с профессором Сташинским, но теперь, после лекции в Штабе обороны Идена протеанин знал, где будет говорить с археологом. Конечно же, там, где общался со Жнецом-разведчиком. В подземном, скальном комплексе.

Увидев масштабы и совершенство этого сооружения, Сташинский, если и не позабудет о своей мечте увидеть протеанскую базу, то будет впечатлён и даже благодарен протеанину за такой подарок, которым уже сейчас смогут воспользоваться иденцы. Подземные укрытия становились не просто нужными — необходимыми, а о том скальном комплексе не знал, как оказалось, никто из поселенцев. Три уровня — там можно укрыть и разместить десятки тысяч жителей. В первую очередь — гражданских.

Поток вопросов не иссякал, но Явик понимал, что надо постепенно подводить встречу к закономерному финалу. Он стал осторожно и медленно продвигаться к выходу из зала, продолжая отвечать, используя только голос, только интонацию. После такой лекции этого было вполне достаточно. Остальное присутствовавшие на лекции воины додумают сами. Им — воевать здесь, на Идене. И никто кроме них с этой сложной и трудной задачей не справится лучше и полнее. И им же предстоит обучать тех разноранговых воинов, которые будут прилетать в самое ближайшее время на Иден, чтобы получить хотя бы часть информации, переданной нормандовцами — экипажем и командой фрегата, остановившего сверхдредноут.

Кто-то распахнул двери зала. Явик с облегчением убрал изолирующее поле. Всё. Теперь уже — можно. В окружении лейтенантов, старших лейтенантов и капитанов протеанин вышел в коридор. Вопросы продолжали задавать, но было заметно: люди удовлетворены полученными ответами, многие ушли на рабочие места. Совсем скоро пойдут разговоры о происшедшем в зале. Пусть. Главное — личное впечатление, личное понимание, личное осознание. А там наступит и время передачи информации и по формальным и по неформальным каналам.

Майоры и капитаны попытались было направить гостя к центральному входу в штабной корпус — если уж не удалось более-менее торжественно встретить, то, может быть, удастся более-менее торжественно проводить. Явик уловил это намерение, быстро и решительно шагнул к лестнице, ведущей к дверям одного из обычных, "рабочих" подъездов. Старшие лейтенанты и лейтенанты, поняв, что воин древней расы не желает завершать встречу на формальной ноте, ещё плотнее обступили Явика. Спускаясь по лестнице, протеанин продолжал отвечать на вопросы, старался избегать задавать свои — время поджимало.

Двери подъезда распахнули во всю ширь — сразу обе створки. Явик, перешагивая порог, успел привычно подумать, что если бы их не открыли, то просто вынесли бы вместе с рамой. Вполне обычное и даже ожидаемое действо.

Ступив на тротуар, протеанин рассчитывал, что толпа вокруг него станет быстро убывать, но пока он дошёл до дороги, уходившей к КПП, почти никто из тех, кто присутствовал на лекции, не ушёл.

Больше восьми десятков офицеров по-прежнему сопровождали гостя. Пришлось сойти на дорогу, чтобы не мешать другим штабным офицерам и гражданским служащим городка проходить по тротуарам. Когда Явик стал подниматься на крыльцо КПП, он заметил, что офицеры приотстают, а остановившись перед открывавшимися дверями "параллелепипеда", отметил, что позади происходит что-то необычное. Не опасное, а именно необычное. Сквозь стёкла дверей КПП он видел подлетавший челнок, водителя, с интересом наблюдавшего за происходящим на территории штабного городка. Сигнал, посланный протеанином сразу, как только он вышел из корпуса, сработал правильно.

Обернувшись, Явик увидел вместо толпы штабных сотрудников ровную "коробочку" воинского строя. Дневальные КПП смотрели на это построение с нескрываемым удивлением, переходящим в острое и глубокое изумление.

Штабники — и не только лейтенанты с капитанами, но и майоры с полковниками с видимым удовольствием провожали гостя так, как это надлежит делать воинам-профессионалам — в строю. Негромкая команда — кто её отдал — Явик не стал выяснять — это было не критично — и все, кроме правофланговых синхронно поворачивают головы вправо. Только равнение. И это было важно.

Повернувшись, Явик выпрямился, принял строевую стойку и откозырял. Строй рассыпался. Люди стали расходиться. Встреча со 'штабниками' завершилась.

Пройдя мимо дневальных, Явик подождал, пока откроются створки внешней двери. Вышел на площадку, отмечая, как плавно и быстро подлетает, одновременно открывая салонную боковую дверь челнок.

— Не, я понимаю, но чтобы штабные так провожали кого-нибудь... — только и смог сказать водитель, наблюдая, как протеанин, поднявшись в салон, садится на лавку.

— Может быть, они поняли что-то важное для себя, — негромко ответил воин древней расы. — Очень хотел бы верить, что они действительно поняли, — он взглянул на салонный экран навигационной обстановки. — На фрегат. — Явик устроился поудобнее, включил инструментрон, вывел на экран план лекции, стал отмечать лёгкими касаниями когтей пункты, которые удалось выполнить. — Полетели.

— Есть, сэр, — ответил водитель, поднимая челнок повыше и включая маршевые двигатели. Машина стала набирать высоту: сначала полого, выходя за пределы высот городской застройки, а потом всё круче, пока не достигла установленного предела. Переведя челнок в горизонтальный полёт, водитель обернулся, взглянул на экран, убедился, что протеанин погрузился в работу и тихо добавил. — Об этом легенды будут слагать и рассказывать. Уверен.

Протеанин услышал сказанное водителем, но виду не подал. Он думал о том, как организовать и провести встречу со Сташинским.

Явик и Сташинский. Вопрос о протеанской базе и её использовании иденцами

Челнок приземлился в пределах стояночного поля — на специальную посадочную площадку недалеко от пассажирского шлюза "Нормандии". Машину ждали: техники фрегата-прототипа везли в райцентр инструменты — корпоративная солидарность и взаимовыручка. Поприветствовав сокомандников, Явик прошёл к трапу, поднялся к шлюзу и несколько минут ждал, пока ВИ не известит о прохождении процедуры "дезинфекции". Войдя в пределы внутреннего корпуса корабля, протеанин направился к себе в каюту.

Можно было попросить водителя изменить курс и совершить посадку на первой археоплощадке, где располагался офис Сташинского, но... Хотелось побывать у себя в каюте и ещё раз взглянуть на некоторые материалы. Нельзя торопиться. Хорошо известно и понятно, насколько Сташинский остро желает увидеть внутренности протеанской базы.

Как говорят земляне-имперцы, "клин — клином вышибают", потому надо найти достойную, пусть и временную замену объекту желаний почтенного археолога. Пусть вместо протеанской базы он пока что увидит что-то другое, не менее монументальное, объёмное и сложное. Если уж иденцам придётся остаться на своей планете, выдержать и первый удар Жнецов и их сообщников, и все последующие нападения и внести свой вклад в победу над этими полумашинами, то этот подземный комплекс гораздо ценнее для иденцев, чем небольшая... ну пусть сравнительно небольшая протеанская база. Небольшая потому, что её глубинные уровни надёжно заблокированы. Люди, конечно, попав туда, постараются пробиться в закрытые части, но это если и будет, то уже в финальные месяцы войны со Жнецами. А тогда надо будет думать о мирных проблемах и вопросах больше, чем о военных. Ведь полумашины будут изрядно потрёпаны. И о постоянных нападениях на заселённые разумными органиками звёздные миры исследованной части галактики тогда можно будет почти полностью забыть.

Закрыв за собой дверь каюты, Явик подошёл к саркофагу, приподнял крышку, наклонился, стал шарить в "карманах", доставая кристаллы. Когда-то он потратил на то, чтобы перенести эти кристаллы из скафандра в саркофаг больше четверти часа. После того, как очнулся после криостазиса. После того, как пришёл сюда в эту выделенную ему каюту — новое обиталище в изменившемся мире.

Вернув крышку на место, протеанин прошёл к столу, ссыпал кристаллы в лоток распределительного устройства накопителя. Тот щёлкнул, встряхнул кучку разноформенных носителей, после чего те быстро распределились по щелям.

Экраны на стенах вспыхнули, проявились строки объёмных текстов, картинки, таблицы. Переходя от экрана к экрану, Явик делал заметки на экране своего наручного инструментрона. Идя к месту встречи с "аватарой" Жнеца-разведчика, протеанин многое запомнил из "окружающего пейзажа".

К сожалению, нынешние разумные органики не умеют считывать такой формат информации прямо, потому пришлось сбрасывать данные на накопители саркофага и конвертировать их во что-то более удобоваримое и понятное. И даже эти объёмы информации непосильны для многих ныне живущих разумных... Даже столь подготовленному археологу, как Сташинский... многое, очень многое будет непонятно. Так что приходится ещё больше сжимать объём возможных для передачи данных. Очередной экстракт. Ещё и ещё один.

Да, ясно, что профессор спать не будет и про еду почти забудет, но этот подземный центр, все три уровня он со своими коллегами постарается изучить досконально. Уже сейчас Явику понятно, что там работы — на месяцы. А главное всё же то, что этим подземным центром иденцы смогут воспользоваться прямо сейчас, буквально через несколько часов после того, как закончится встреча Сташинского и Явика.

За археологами подтянутся другие спецы, а там и очередь простых гражданских обывателей наступит. Да, ясно, что и военнослужащие — хоть ополченцы, хоть профессионалы тоже постараются отхватить себе куски территории этого подземного центра, — Явик взглянул на схему каждого из уровней, — но места там хватит всем. Предварительное распределение автоматика скафандра и автоматика саркофага уже выполнили, несколько десятков вариантов заложены в план-схемы. Иденцы, конечно, создадут свой "винегрет", ну так это — как водится.

Постепенно массив информации, который будет доступен для изучения и понимания не только Сташинским, но и другими иденцами, обретал всё большую и большую чёткость. Явик не смотрел на каютный индикатор времени — он работал. А когда работаешь над действительно важным и ценным — время перестаёт играть сколько-нибудь определяющую роль.

Настенные экраны гасли, едва только отображённая на них информация переставала быть необходимой. Автоматика скафандра и саркофага формировала дополнительные порции данных.

Явик отошёл к рабочему столу, не обратив особого внимания на то, как погас последний настенный экран. В лоток накопителя ссыпались совершенно стандартные для людей "флешки". Свои "кристаллы" Явик придержал — рано ещё устраивать даже минимикротехнологическую и тем более — техническую революцию. Не до того сейчас будет иденцам.

Небольшая коробочка серого цвета приняла в своё нутро все кристаллы. Ясно, что с этих носителей будут сняты многочисленные копии. А возможно, часть этих носителей Тимур Лаврович передаст своим ближайшим помощникам. Закон доверия и закон совместной работы. Общее дело делается только так... Копировать, конечно, будут. Частями или полностью — будут. Это точно. А передача самих носителей... Нет, пусть Сташинский сам решает — фильтрация информационного массива проведена. Этот подземный центр — он открыт, его только найти надо, а там... Через несколько входов туда войдут очень многие иденцы.

Протеанин отошёл от стола, подошёл к кювете с проточной водой, опустил пальцы обеих рук в жидкость, подвигал, сбрасывая излишки 'отпечатков'. Наверное, он и поэтому спешил и желал вернуться на 'Нормандию'. Здесь — всё знакомо и не надо напрягаться, встретив очередную 'вариантную копию'. А вот за пределами фрегата...

Стряхнув капли воды с пальцев, Явик повернулся и прошагал к рабочему столу, включил настольный инструментрон.

— Тимур Лаврович, здравствуйте. Явик беспокоит.

— Всегда рад слышать вас, Явик, — по аудиоканалу, конечно, сложно отслеживать весь спектр настроения собеседника, но протеанин понял, что профессор действительно обрадован. — Не собираетесь к нам, на первую археоплощадку?

— Нет. Я уже в курсе ваших новых успехов. Сможете на несколько ближайших часов составить мне компанию? Где-то на половину дня.

— Гм. — Сташинский, как понял протеанин, активировал экран своего инструментрона, просмотрел расписание. — Смогу. Где встречаемся?

— Не на площадке, профессор. Причал 'Мерцающие огни'.

— Помню, помню. Предстоит прогулка по реке? — профессор, как понял Явик, не посчитал назначенное место встречи поводом для проявления недовольства.

— Да. Остальное — при встрече. Есть то, что только вы можете оценить. И это — не на реке, а на берегу. Так что идти придётся в основном посуху.

— Пешком? — усмехнулся профессор.

— Да.

— Согласен. Люблю пешие прогулки. Обычный комплект?

— Нет, спелеодополнения — обязательны. И осветительной аппаратуры — побольше. Дроны — до десятка, например, мелкие, тоже — не помешают.

— Заинтересовали вы меня, Явик. Даже заинтриговали, — усмехнулся Сташинский. — Хорошо. Я переговорю со своими помощниками. Когда встречаемся?

— Рейсовик от фрегата идёт к причалу по сильно удлинённому маршруту час, так что...

— Через полтора часа, — ответил профессор. — Два часа — максимум.

— Договорились, Тимур Лаврович. До встречи.

— До встречи на причале, Явик, — археолог первым переключил каналы.

Протеанин усмехнулся. Сташинский всегда молодел и внешне и внутренне, если чувствовал, что предстоит интересное дело. Не рутина, а именно важное и интересное занятие. Увлекающийся он, конечно, человек, но — очень умелый и знающий. Такие разумные органики очень ценны и важны. И им, в том числе и поэтому, можно доверять гораздо больше, чем многим другим.

Предстояло повторить, теперь уже в компании землянина-иденца путь, уже однажды проделанный для того, чтобы встретиться с аватарой Жнеца-разведчика.

Явик закончил работу с накопителями информации, выключил общий рубильник питания настенных экранов, проверил, хорошо ли закрыт саркофаг и покинул каюту. Несколько минут — и он спускается по трапу на площадку у 'лап' 'Нормандии'. Кивая нормандовцам, протеанин быстрым шагом двигается к КПП, учтивым кивком поприветствовав вахтенных полисменов, пересекает границу охранной зоны, подходит к остановочному павильону.

Садиться не хотелось. До прибытия рейсового флайера оставалось несколько минут и, судя по всему, машина должна была прибыть в точно назначенное время.

Так и случилось. Войдя в салон, Явик приветливо кивнул знакомому водителю. Выбрал себе одиночное кресло — не хотелось, чтобы сейчас рядом кто-то из иденцев сидел. Присел, чуть наклонившись вперёд, привычно прикрывая глаза и, как обычно, всем своим расслабленным видом показывая окружающим разумным, что желает продремать весь путь до нужной остановки.

Флайер ушёл с остановки в назначенное расписанием время. Это Явик отметил механически. Ему, как всегда, было о чём подумать, но сейчас он давал возможность поработать подсознанию, немногое пропуская в сознание. Разговор с Тимуром Лавровичем Сташинским предстоял... сложный. Впрочем, протеанин почти все такие разговоры относил к категории 'сложные' — сейчас лучше было, как часто говорили земляне-имперцы, 'перебдеть', то есть приложить максимум усилий, чем потом тратить ресурсы и время на устранение проблем.

Погрузившись в размышления, Явик не удивился тому, насколько быстро пассбус прибыл на остановку, расположенную у цепочки речных причалов. Выйдя из салона, протеанин огляделся по сторонам, отметил, что в салон рейсового транспорта уже вошли другие пассажиры и водитель готовился закрыть двери. Хорошо, что люди далеко не всё отдавали автоматам, хорошо, что они стремились и сами поработать и физически и умственно.

Казалось бы, чего проще — сделать автоматический рейсовый транспорт. Удобно, да и безопасно, к тому же людям можно будет не платить заработную плату, не давать отпуска, не заботиться о соцпакетах. Нет, люди везде стремились напрячься, потрудиться лично и самостоятельно. Не все, не всегда, конечно, но в большинстве случаев 'активных' людей хватало в большинстве внеземных колоний, не говоря уже о материнской звёздной системе и тем более — о материнской планете людей.

Сейчас можно было не спешить, потому что Сташинский тоже должен был подъехать именно к причалам. Явик неспешным шагом, не обращая внимания на вполне понятный и заметный интерес к своей персоне, прошёлся несколько раз по набережной, останавливался, опирался на поручни ограждения, смотрел на реку, на разноразмерные суда, на пассажиров и речников.

Приближение профессора Явик отметил сразу же. Отвлёкшись от созерцания реки, Явик повернулся, протянул подошедшему мужчине руку, ответил на рукопожатие.

— Вот. Постарался немного пораньше, — профессор поправил лямки экспедиционного рюкзака, подвигал плечами. — Люблю, знаете ли...

— Основательность? — улыбнулся Явик.

— Что-то вроде того, — подтвердил Сташинский. — Идём?

— Идёмте. — Явик обернулся, поискал глазами знакомого берегового матроса. Тот узнал гостя, кивнул, сделал рукой знак, что всё в порядке, катер полностью подготовлен. — Катер ждёт.

— Хорошо, — профессор, не напрягаясь, последовал за протеанином.

Переговорив с боцманом, Явик уплатил с помощью кредитного чипа за прокат катера и, открыв решётчатую калитку, пропустил профессора на трап, соединявший причал с небольшим корабликом. Сташинский не стал медлить. Быстро устроился на корме. Рюкзак снимать со спины не стал, только немного ослабил наплечные лямки, с интересом оглядываясь вокруг.

Явик прошёл на катер, убрал трап, поднял руку в прощальном жесте, отвечая на жесты боцмана и берегового матроса, включил двигатели судёнышка и легко развернул кораблик, одновременно увеличивая скорость его движения.

— Мы направляемся к 'Прибрежным Пещерам', профессор, — сказал негромко Явик, понимая, что ещё немного времени — и спутник начнёт проявлять беспокойство. — По реке время хода туда — около часа.

— Да уж, — облегчённо вздохнув, ответил Сташинский. — Хорошо, что сказали. Знаю это место, некоторые поисковые партии археологов там бывали, но...

— Немного подождите с разоблачениями, профессор, — усмехнулся Явик. — Дело иногда обстоит совершенно не так, как мы, разумные органики, чаще всего склонны себе представлять.

— И то — правда. Значит, там есть что-то вроде 'второго дна'? — улыбнулся Тимур Лаврович.

— И даже третьего, — ответно усмехнулся протеанин, отмечая, что человек расслабляется и успокаивается. Всё же определённость своего положения — великий стабилизирующий фактор.

— Даже третьего, — задумчиво произнёс Сташинский, поглядывая на проносящиеся мимо кораблики. — Интересно, интересно. Там есть, слышал, пещеры, причём — довольно глубокие... Разветвлённые и протяжённые, — профессор помолчал несколько секунд. — Давно я не лазал по пещерам, давно. Рад буду обновить навыки.

Явик не ответил. Ему вполне хватало работы за штурвалом катера. На то, чтобы дать себе возможность подумать о чём-то другом времени почти и не оставалось. Да и не нужно было сейчас ни о чём особом думать. Пусть Сташинский тоже настроится на работу. Именно — на работу, а не на простую и приятную прогулку по подземному пещерному комплексу. Явик в этот раз будет просто сопровождающим. А Сташинский — первооткрывателем. Пусть не всего комплекса подземелий — профессор прав, часть информации о Прибрежных Пещерах уже давно стала общедоступной, но — другая часть — о втором, к примеру, уровне, оставалась до этого дня вполне надёжно скрытой от посторонних глаз.

Время хода по реке истекло и Явик, сверившись с картой на малом экране своего наручного инструментрона, направил катер к берегу. Пришвартовав кораблик, протеанин первым соскочил с борта на берег, подал руку Сташинскому, успевшему подняться, привести лямки рюкзака в 'рабочее' положение и вполне очнуться от размышлений.

— А вы, Явик? Всегда так, налегке?

— Да, — кивнул протеанин. — Я уже был здесь. Пришлось прибыть в этот квадрат, — воин древней расы махнул рукой в сторону входа в пещерный комплекс. — Нам — туда.

— Тихо тут, — отметил Сташинский, делая несколько шагов.

— Сейчас нам компания не нужна, — подтвердил протеанин. — В радиусе больше километра нет ни одного разумного органика. Идёмте, профессор.

— Да, да, конечно. — Сташинский последовал за широко зашагавшим Явиком к входу. — Большая арка. Да, да, именно так мне это место и "представляли".

— Представляли? — спросил Явик, останавливаясь под аркой. — Это как?

— Описывали, — уточнил Сташинский, касаясь рукой каменной стенки. — Насколько я помню описание, дальше — каменный лабиринт. И идти придётся по нему — минимум несколько часов. Здесь, конечно, как я помню, есть несколько залов, но это в пещерах — вполне обычно.

— Да, профессор, — кивнул протеанин. — Вы правы. И идти придётся — не пользуясь фонарями, в полной темноте. Меня вы будете видеть хорошо, так же как и то, что находится у нас обоих под ногами и рядом в двух метрах по обе стороны. Не спрашивайте меня сейчас о том, как я это буду делать — всё равно не сумею пояснить быстро и точно, даже мыслеобразами.

— Просто доверюсь, — согласился Сташинский. — Ладно, идёмте. Только командуйте, где следует.

— Обязательно, профессор. — Явик пошёл первым, за ним, отстав на несколько шагов, пошёл археолог.

Первый час движения по лабиринту ходов закончился достаточно быстро. Протеанин и человек шли молча и быстро. Сташинский сумел полностью адаптироваться к окружающей темноте, он хорошо видел и фигуру шедшего впереди спутника, и то, что находилось у него под ногами, и стены хода. Так что беспокоиться о том, что он, идущий следом за воином древней расы, ступит куда-то 'в пустоту' пока не приходилось. Да и само продвижение по извилистому ходу, то поднимавшемуся вверх, то опускавшемуся вниз, то уходившему вправо или влево ходу позволяло успокоиться и настроиться как-то по особому.

Залы... Явик не стремился проходить их быстро 'насквозь', он останавливался, оглядывался по сторонам. Тогда останавливался и Сташинский. Изредка Явик включал свой экспедиционный фонарь или делал разрешающий жест и археолог зажигал свой прожектор-поисковик, который называл ещё "искателем". Посмотреть в залах было на что. Одно дело — читать развёрнутые описания, пусть и самые детализированные, а другое — видеть и чувствовать всё самому.

— Не спешим? — тихо спросил Сташинский.

— Нет необходимости, — так же тихо ответил Явик. — Путь долгий и моя задача — показать вам ранее скрытые от иденцев уровни этого комплекса.

— Даже стесняюсь спросить...

— Этих уровней — достаточно много. Минимум — три.

— Ого! — Сташинский не удержался от приглушённого восклицания, но Явик отнёсся к этой вольности спокойно.

— Это необходимо, профессор.

— Мы сейчас здесь... Совсем одни?

— Да. Только мы двое относимся к категории 'разумных органиков' из всех живых существ, находящихся в периметре комплекса, — подтвердил протеанин.

— Значит...

— Всё — конечно. Только вот дойти до конца не всем и не всегда удаётся. Идёмте, профессор.

Сташинский не стал кивать. Он доверял спутнику. И сам уже почти полностью адаптировался к малопривычным для обычного человека условиям. Да, необходимость соблюдать 'светомаскировку' немного напрягала, но археологи привыкли уважать правила мест, в которые вторгались. Если Явик сказал о нескольких дополнительных, ранее незнакомых иденцам уровнях... Значит ли это, что он нашёл что-то очень ценное?

Задумавшись об этом, профессор пошёл чуть медленнее. А ведь верно — если уровней здесь намного больше, то, значит, по меньшей мере, что комплекс, оказывается, намного более масштабный и сложный, чем считалось немного ранее. В первом приближении это означает, что можно... Можно укрыть больше людей здесь, под землёй, куда не достанут заряды и бомбы, столь часто используемые при орбитальных бомбардировках. Да, первые уровни могут быть и, скорее всего, будут разрушены или нарушены достаточно существенно, но ведь можно успеть сделать всё, чтобы нижележащие уровни были оборудованы как автономные... И тогда... Тогда можно будет сохранить жизни очень многих иденцев.

Если так... То Явик... просто и точно уводит археологов от протеанской базы. И даёт иденцам — не только, кстати, археологам, нечто более ценное и... понятное.

— Явик... — тихо позвал археолог.

Протеанин не останавливаясь, замедлил шаги, поравнялся с профессором, вопросительно посмотрел на него. Специфический взгляд всех четырёх глаз человек почувствовал даже во тьме.

— Тимур Лаврович, вы правы. Я действительно хочу, чтобы вы получили нечто более ценное и, если хотите, нечто более большое, чем протеанская база. Получили уже сейчас, до войны, а не тогда, когда, как выражаются люди-имперцы, 'припечёт', — тихо сказал воин древней расы.

— Ценное? — спросил Сташинский.

— Да. Мы пока что идём по известным большинству иденцев, бывавших здесь, проходам и залам, но скоро спустимся туда, где не бывали даже авантюристы и так называемые 'вольные спелеологи'. Без разницы — "чёрные" или "белые".

— Я заметил, что...

— Да, тут думать особо ни о чём не хочется. Потому что... потому что под землёй всё наносное пропадает. И разумный органик начинает думать о том, о чём действительно необходимо думать здесь и сейчас — о самом важном.

— Таких проходов, как этот... — произнёс археолог.

— Несколько, — подтвердил протеанин. — Мы идём по среднему по длине пути. Я понимаю причину вашего вопроса.

— Вы сказали 'ценное' не только ведь поэтому, — произнёс человек.

— Не только. Мы спустимся сейчас ко входу во второй, относительно малопосещаемый уровень пещерного комплекса и пройдём в третий.

— О котором никто из иденцев не знал раньше, — тихо уточнил археолог.

— Может быть — и знали, но... — Явик пошёл тише — профессор отметил это по шелесту камешков под ногами спутника. — Как всегда, то желания нет, то возможности, то просто лень...

— И почему вас считают жестоким? — пробурчал Сташинский, не особо веря, что собеседник его не услышит.

— Потому что чувствуют — я спуску никому в случае чего не дам. И пойду при необходимости до самого апокалиптического конца, — чётко и негромко сказал Явик. — Собственно, профессор, мы пришли ко входу во второй, малопосещаемый уровень пещерного комплекса, — протеанин на несколько секунд включил свой экспедиционный фонарь и в его сильном и узком луче человек увидел арку портала. — Теперь — осторожно вниз. Держитесь строго за мной. И тише, профессор, прошу вас.

Спуск в портал много времени не занял и особых сложностей не доставил. В луче экспедиционного фонаря протеанина блеснул экран наручного инструментрона — воин древней расы сверился с картой. Повернув голову вправо и влево, Явик подождал, пока стихнет малейший шум от перекатывавшихся мельчайших камушков, погасил экранчик, затем — фонарь и направился к ближайшему 'залу'. Войдя внутрь огромного по подземным меркам помещения, Явик остановился, ожидая, пока подойдёт спутник.

— Этот зал... мало кто видел, — профессор включил свой прожектор, обвёл широким лучом стены и терявшийся во мраке купол.

— Да. Уровень... малопосещаем, — подтвердил негромко Явик, так и не включивший свой фонарь.

— И ходов отсюда — больше. — Сташинский последовательно осветил несколько арочных входов. — Да и...

— Извилистые, верно, — согласился протеанин. — Придётся ещё несколько часов идти, но зато вы увидите вход в третий, совершенно неизвестный никому из иденцев уровень пещерного комплекса.

— Весь в предвкушении, — искренне заявил Сташинский, стараясь, чтобы его голос не был особенно громким.

— Верю. — Явик сделал несколько шагов и землянин последовал за своим странным спутником, способным, как оказалось, обходиться без света долгие часы и при этом двигаться точно и безопасно.

— Этот колодец — и есть вход? — спросил археолог, осветив своим прожектором дыру в полу прохода.

— Да. Он — не единственный, но этот был ближе всех. — Явик спокойно отнёсся к охватившему Сташинского волнению. — Глубина — несколько десятков метров.

— Гравиплатформа? — Сташинский осветил лучом "искателя" стены прохода.

— Нет. — Явик отрицательно качнул головой. — Здесь — несколько десятков метров и ход вниз — немного не строго вертикальный, — протеанин повернулся к спутнику. — Верёвку тоже крепить не будем — ни к чему это.

— Остаётся не так много вариантов, — проговорил Сташинский, снова переведя луч прожектора на проём в полу прохода.

— Именно. Но, поскольку нагружены сейчас вы, а не я, предлагаю, профессор, воспользоваться моей биотикой. — Явик шагнул к дыре в полу. — Это — оптимально...

— Угум. Быстро и безопасно, — кивнул археолог. — Я вас, кажется, понял, Явик. Предлагаете 'сцепку'?! Как инструктор-парашютист?

— Именно, — протеанин не стал усмехаться, остался серьёзным. — Можете — спиной, а можете — лицом ко мне. Для меня — всё равно. Можем просто взяться за руки, правда расстояние между нами вряд ли будет больше двадцати сантиметров — иначе ваш рюкзак, профессор, будет слишком часто задевать за стенки вертикального ствола.

— Не особо ровные, — произнёс Сташинский, протягивая протеанину руки. — Согласен, Явик. Поехали...

— А говорят, что люди — не едины, — воин древней расы включил биотику, заключил себя и спутника в кокон и лёгким толчком направил своё тело в провал. — Спокойно, Тимур Лаврович, мы падаем не так быстро, как могли бы, так что...

— Я стал староват для подобного экстрима, — тихо проговорил Сташинский. — Хотя впереди такой экстрим для всех приготовлен, что мне и говорить как-то о своих возрастных проблемах... странно.

Явик промолчал. Несколько секунд — и биотический кокон, чуть спружинив, распадается. Сташинский оглядывается, включив свой "искатель". Протеанин не возражает — здесь человек действительно впервые за долгое время. Пусть освоится.

— Да... — проговорил археолог, шаря лучом по стенам. — Узкий ход, извилистый.

— Что есть, то есть, — подтвердил Явик, так и не включивший свой фонарь и не ставший оглядываться по сторонам. — Идёмте, профессор. Увидите кое-что интересное.

— Мне уже то интересно, что я стою впервые в месте, о котором вряд ли кто не только из иденцев — из людей вообще хоть какое-нибудь понятие имеет.

— Понимаю вас, профессор. И, тем не менее, позволю себе напомнить... — в голосе Явика не проявлялся стрёкот, протеанин не повышал громкость и не выражал ничем своего недовольства или нетерпения.

— Да, да, помню, мы слишком долго, много часов шли сюда. — Сташинский с сожалением 'прикрутил' мощность луча своего прожектора до минимума и предельно расширил конус света. — Или...

— Можете, в принципе, включить в работу два-три дрона. Небольших. Большие здесь... вряд ли можно спокойно и свободно использовать — места мало. А так... И, профессор, не отпускайте дроны дальше, чем на тридцать — сорок метров от себя. Сигнал сохранится, а вот машины... могут попасть туда, куда нам придётся забираться, используя ваше оборудование для скалолазания. О спелеологическом я не говорю — оно тем более может тогда пригодиться. — Явик уже смотрел на стены узкого извилистого хода, понимая, какой шок ждёт спутника впереди.

— Угум. Обязательно. — Сташинский сделал первый, осторожный шаг. — Что-ж, Явик, идёмте, — археолог на ходу открыл клапаны пенала и запустил два небольших дрончика. — Автоматический?

— Да. Вполне хватит, — кивнул Явик, не желая уточнять детали сейчас.

— И...

— Врубайте сбор информации. Думаю, время для этого пришло, профессор, — на этот раз воин древней расы тоже остался серьёзен, хотя понимал, что самое время усмехнуться — ведь он-то был здесь, в этой части подземного комплекса не впервые, а вот землянин-археолог...

Несколько десятков секунд профессор, шагавший чуть позади воина древней расы, молчал.

— Можно помедленнее, Явик, — вдруг сказал Сташинский. — Или мне это кажется, или автоматика дронов врёт. Стены становятся ровными, потолок — выглаженным и пол тоже — ровный? Как такое может быть? Это — археолог посмотрел на спутника. — Это — то, о чём вы говорили тогда?

— Не только это, профессор, — ответил Явик, замедляя шаги и включая свой фонарь. — Но для начала — и этого хватит.

— Скажите ещё, что не "ваши" это строили... — пробурчал Сташинский.

— Точно — не "наши". Насколько мне известно, мы так глубоко в Иден не зарывались. Я, конечно, не специалист, но здесь нет минимума признаков, позволяющих мне однозначно сказать, что к этому, как вы, люди, часто говорите, 'приложили руки' мои соплеменники, — в голосе Явика снова не проявилось вполне ожидаемое Сташинским недовольство — тон был ровен.

— Не похоже так же, что этот коридор построили люди. — Сташинский шарил лучом по стенам и потолку. — Хотя... Что я говорю-то? Для этого как минимум необходимо было уметь 'телепортироваться' с Земли сюда и обратно. Да и... — профессор осторожно прикоснулся рукой в бронеперчатке к стене. — Я могу тоже ошибаться, но этот ход словно выдавлен в достаточно прочной породе.

— Когда я сюда впервые спустился, то тоже обратил на это внимание, — сказал Явик. — Мы зарывались в толщу планет... спасаясь от обстрелов и бомбардировок. Так что пришлось и самому прокладывать проходы и тоннели, и помогать оборудовать, и проектировать.

— Напряжённо у вас... было, — тихо сказал Сташинский.

— Такой войны мы... не ожидали, — честно сказал Явик. — И, насколько я, как воин, могу судить, это — даже не технологии иннусанон.

— Вы изучали военное дело ваших предшественников... — осторожно заметил археолог.

— В приоритетном порядке, — не стал отрицать протеанин. — Это — сделано не иннусанонцами.

— Как всегда... — в голосе Сташинского прорезалась горечь. — В самое 'острое' время — такое важное и сложное открытие, — археолог помолчал. — Двойная защита из малопосещаемых подземных лабиринтов... — задумчиво произнёс землянин. — И этот коридор тоже не выглядит мёртвым.

Явик не стал ничего говорить спутнику вслух о том, что практически Сташинский воспроизвёл его мысли.

— Тишина и пустота, — словно сам себе продолжал негромко говорить землянин. — Стены — без надписей и без множества проёмов. Переход?

— Да, профессор. Идёмте. — Явик погасил свой фонарь.

Сташинский со вздохом сожаления уменьшил мощность луча своего прожектора и пошёл следом за протеанином.

— Осторожнее, профессор. — Явик остановился. — Дальше — ступеньки.

— Бог мой... Лестница. — Сташинский осветил уходившие во тьму плиты тускловатым лучом. — Не очень крутая, не широкая и короткая. Там впереди...

— Зал, — коротко ответил Явик и ступил на лестницу первым, не стремясь уйти далеко вперёд и выйти из конуса света профессорского 'искателя'. Чего-то такого он и ожидал. Теперь скорость продвижения по территории подземного комплекса упадёт почти до нуля — землянин будет надолго останавливаться через каждые несколько десятков, хорошо, если сотен метров. Да, причин для остановок у него будет больше, чем достаточно.

Негромко жужжавшие моторчики дронов стали менее слышны — небольшие машины влетели в зал и теперь старались охватить излучением датчиков весь его объём. Сташинский замер в шаге от порога, шаря по стенам и потолку зала широким лучом своего прожектора.

— Высота потолка — три-четыре метра. Фактура стен — бетон или железобетон, хотя ясно, что стены здесь могут быть из таких материалов, что материаловеды проклянут свои дипломы... — приговаривал профессор, активировавший инструментрон. — И... пусто здесь. Ничего, никакого мусора... Хотя и врачебной, то есть — медицинской чистоты тоже, кстати, не вижу, — человек поднял голову, нашёл взглядом стоявшего в десятке метров впереди спутника. — Явик, что там дальше?

— Мост, профессор, — тихо ответил протеанин.

— Здесь, в этой толще — и мост?! — изумление человека было абсолютно искренним. — Хотя... да, я понимаю. Мы, люди, тоже — не большие любители углубляться под землю даже на своей материнской планете.

— Это ещё как посмотреть, профессор, — ответил протеанин.

— Ну, разве что в мечтах или в книгах развлекательного характера, — согласился Сташинский. — Мост... Интересно, интересно. Куда идти?

— Туда — Явик взмахом руки указал направление. Сташинский шагнул, подсвечивая себе дорогу фонарём. — Только осторожнее, высота там — намного больше десятка метров.

— Хорошо, Явик. Учту.

Явик не торопился подходить, видя, что землянин сделал несколько шагов и остановился на мосту, пытаясь лучом своего искателя высветить хотя бы дно каньона или оврага. Пусть археолог сам освоится. Впереди будут ещё несколько мостов и несколько залов. Не таких простых, как этот.

— Да уж... Явик, вы правы были, когда пригласили меня сюда... Мои коллеги... будут в ауте, когда я им покажу отснятый материал, — проговорил Сташинский шёпотом. — Такой мост над такой глубокой щелью... Я пытался... несколько минут пытался высветить дно, но тут явно больше трёх сотен метров.

— Намного больше, профессор, — согласился, подойдя к спутнику, протеанин. — И не отправляйте туда дронов, незачем. Со временем, когда здесь будет больше людей и оборудования — сможете узнать об этой 'щели' побольше. А сейчас скажу только одно...

— Она — естественная? — изумлённо спросил археолог.

Явик кивнул. Сташинский посмотрел на второй дрон, вившийся над мостом.

— Тогда... Нам надо идти. Вперёд, — скомандовал сам себе человек и зашагал по мосту.

Коридор с его ровными стенами и полом уже был привычен для археолога — Явик отметил, что Сташинский успокоился.

— Второй зал, — произнёс профессор, останавливаясь посередине 'палубы' зала. — Господь мой, ведь стольких людей можно будет здесь укрыть... Явик, я ваш...

— Не надо, профессор, — негромко возразил протеанин. — Это — не создано моей расой и принадлежит не мне. Так что... Вы правы, если это можно использовать для спасения жизней иденцев — это надо будет использовать.

— Это... будет использовано! — убеждённо сказал Сташинский. — Будет! И, всё равно, Явик. Вы привели меня сюда, вы первый побывали здесь. И я добьюсь...

— Не надо, профессор. — Явик посмотрел на спутника строго и внимательно. — Все эти игры в приоритеты...

— Вы... Вы хотите сказать, что это — ещё не всё? — недоверчиво посмотрел на собеседника землянин.

— Далеко не всё, — подтвердил Явик. — Эта часть комплекса — не самая интересная. Не буду спорить, здесь — много ценного и важного, но впереди — ещё больше.

— Теперь я понимаю, почему вы говорили о половине суток... Но...

— Дальше — лестница, профессор. Два марша. С площадкой, — сказал Явик, не желая задерживаться.

— Понимаю. — Сташинский притушил мощность луча своего прожектора и пошёл вперёд. Взгляд археолога скользил, как отмечал протеанин, по ступеням, по каменным перилам. — Да, выглядит... Словно здесь были разумные органики. Очень схожие, возможно, телесно, с нами, людьми. А это что? — профессор остановился у портала. — Ворота?! Или, точнее, место их расположения.

— Скорее — место их расположения, — подтвердил Явик. — А есть ли они здесь сейчас... Я не знаю, профессор, — протеанин отметил, как быстро вскинул землянин свой навороченный инструментрон.

— Не понимаю. — Сташинский привалился к каменной плите плечом, погасил экран инструментрона. — Половина моих исследовательских программ утверждает, что ворота — на месте, а половина утверждает, что они — давно сняты.

— Известная среди людей дилемма, — тихо сказал протеанин.

— Да, помню. О стакане, который либо наполовину пуст, либо наполовину полон, — прошептал Сташинский. — Явик, простите мне мою эмоциональную несдержанность, но вы...

— Тимур Лаврович, я так же был впечатлён и изумлён увиденным, когда попал сюда впервые. И это — точно не сделано руками моей расы. Не могу сказать точно, сделали ли это иннусанонцы...

— О них... мало что известно, — сказал Сташинский.

— Тем более, — подтвердил Явик. — Поэтому давайте в дальнейшем обойдёмся без попыток привесить друг-другу какое-либо научное первенство. Не для этого мы сюда пришли, профессор.

— Да... — Сташинский помолчал. — Вы правы, Явик. В очередной раз правы. Не для этого. Но уже то, что я видел... сможет спасти сотни жизней. Эти залы, эти проходы, эти мосты... Здесь смогут укрыться, хотя бы временно... тысячи людей. И — не только людей. Даже в проходах...

— Я помню, я говорил о том, что проходов сюда несколько. Со временем, в ходе массированного изучения, профессор, иденцы сами их найдут, — не стал возражать Явик. — Нам надо идти. Впереди — ещё очень долгий путь.

— Да, да, конечно, — произнёс археолог, едва справляясь с бурлящими эмоциями и шагнув вперёд. — Снова — ворота. И переход становится не таким уж прямым.

Явик не ответил и Сташинский не стал говорить что-либо ещё. Он молча прошагал, подсвечивая себе путь тускловатым лучиком 'искателя' по извилистому переходу, отметил, как понял протеанин, что проход и поднимался и опускался.

— Развилка. Куда дальше, Явик? И... много ли тут таких развилок?

— Третий проход слева. Развилок — много, — кратко ответил протеанин. — Со временем составите карту, профессор. А пока — просто запоминайте путь.

— Это я смогу... Запомнить путь. Интересно! — Сташинский пошарил лучом 'искателя' по стенам, шагнул в арку третьего прохода. — Вы правы, Явик, карта очень скоро потребуется. Огромный комплекс, просто огромный! — помня о недовольстве спутника, археолог удержался от дальнейших славословий.

Протеанин негромко коротко указывал учёному, в какой проход следует войти дальше и профессор спокойно шагал на десять метров впереди воина древней расы, поняв, что здесь путь относительно безопасен. Дроны вились где-то вверху, занимались привычным сбором информации. Изредка Сташинский вскидывал свой инструментрон, взглядывал на экранчики, проверял архивацию и сброс данных на накопители.

— Запутаешься тут. Переходы, тоннели — разноуровневые. Когда — параллельные, а когда — кажущиеся перекрещивающимися. Непростой лабиринт, очень непростой, — бурчал себе под нос Сташинский, понимая, что идущий в нескольких метрах позади протеанин слышит каждое сказанное слово. — Лестницы... Сколько их уже было? Больше пяти — точно.

Протеанин молчал. Пусть землянин-археолог, если ему так легче, говорит себе негромко, озвучивает впечатления. Это лучше, если он будет держать и накапливать всё в себе. Новизна — несомненная. И вряд ли какой профессионал-археолог удержится от эмоций, видя столько нового и интересного вокруг себя.

Отметив, что профессор, идя по мостам, уже не шарахается из стороны в сторону, и не пытается непременно достать лучом своего 'искателя' дно очередной расселины, Явик ощутил, как по-иному идёт здесь время. Да, ясно, что прошло несколько часов, но...

Небольшой зал, за ним — переход-тоннель, ещё один зал.

— Не полностью покинуто. Не полностью, — тихо приговаривает профессор, в очередной раз взглядывая на осветившийся малый экран своего специализированного инструментрона. — Как будто со времени пребывания здесь строителей и эксплуатационников прошло не так уж и много часов, вряд ли дней... И почему-то мне кажется, что в стенах... полно дверей. За которыми... Нет, лучше пока об этом не думать, — оборвал свои рассуждения археолог. — Надо идти вперёд.

Услышав очередное короткое указание, Сташинский свернул в один из нескольких проходов, миновал ещё один тоннель. Теперь залы уже не были такими пустыми — в них появились колоннады, а своды... они тоже стали очень разными — плоскими, полусферическими, пирамидальными.

О мостах над расселинами и залах Сташинский скоро прекратил говорить что-либо вслух. Это ему уже примелькалось. К залам, как чувствовал Явик, археолог проявлял гораздо больший интерес, на втором месте по значимости у учёного стояли, вероятнее всего, переходы и проходы между залами. Именно там, как продолжал подозревать землянин, находились входы во множество помещений или, может быть, скрытые проходы в другие тоннели. Вполне возможно, здесь срабатывала долговременная память — Явик уже знал о богатой земной приключенческой литературе, где такие сюжеты — о блужданиях героев и персонажей в подземных лабиринтах — пользовались большим успехом у читателей.

Лестницы, разноразмерные залы, мосты. Сташинский стал уже привыкать, что расселины и овраги не всегда очень глубокие. Теперь в луче своего 'искателя' археолог видел и стены и дно, но там, к сожалению, не было ничего нового или необычного.

— Запустение здесь, Явик, какое-то... я бы сказал — странное, — остановившись в проходе, сказал Сташинский. — Да и впереди, как я вижу, снова почему-то стены теряют ровность... Не понимаю, для чего оставлять стены, потолок и пол необработанными.

— Я тоже этого не понимаю, Тимур Лаврович, — ответил протеанин, остановившись рядом с человеком. — Могу сказать только одно — если пройдём немного вперёд, эта 'зона запустения' быстро останется позади.

— Я только слышал шум воды, а самой воды до сих пор не видел. Здесь есть водоёмы? — спросил археолог, кинув быстрый внимательный взгляд на спутника.

— Есть. Даже водопады есть. Я — не видел, только слышал. Нас учили определять, как вы, люди, сказали бы, примерные параметры водопадов, на слух.

— Понимаю, — вздохнул Сташинский. — Да, вы правы, Явик. Возможно, здесь и воды достаточно, но... она вся или — почти вся — взята под контроль. Рукотворный контроль. Какие объёмы работы! Какие объёмы! — сказав это, Сташинский шагнул вперёд и Явик последовал за ним. — Господь мой! — воскликнул археолог.

Явик не стал удивляться столь яркой и громкой эмоциональной реакции профессора. Впереди показался во всей своей красе подземный комплекс. Тот самый, встроенный в вертикальную — метров двадцать восемь высотой — стенку, 'выглаженную' в граните.

Сташинский замер, шаря лучом включённого на полную мощность 'искателя' по стенам. Археолог остановился у крайнего правого моста, наверное, уже обратил внимание на низкий мостовой бордюр, на отсутствие перил.

— Явик, значит... значит... не всё скрыто в стенах?! — сказал Сташинский.

— Не всё, — тихо подтвердил протеанин, остановившись в шаге от землянина. — Сразу скажу: это место — очень обжитое. Здесь есть автоматические двери. И вполне привычные для нынешних землян залы.

— Вы хотите сказать, Явик, что...

— Что в этом комплексе, который перед нами, профессор, очень многое устроено так, как устроили бы мы сами, получи возможность вгрызться сюда, — ответил воин древней расы. — Освещение, столы, стулья...

— И это всё здесь есть? — изумление, овладевшее человеком, росло.

— Да, — не стал скрывать Явик, понимая, что археолог и сам всё увидит.

— И это...

— Это как раз и есть цель нашего с вами долгого, не буду отрицать, путешествия, — протеанин огляделся по сторонам. — Идёмте, Тимур Лаврович. Комплекс — большой, там много всякого-разного.

— Иду, иду. — Сташинский заставил себя притушить мощность 'искателя' и зашагал следом за протеанином. — Теперь вы — впереди?

— Да. Так будет лучше. Здесь помещений — десятки и сотни, дверей — тоже хватает. Заблудиться — в момент можно. Так что лучше для первого раза будет просто пройти...

— Экскурсионным ходом? — не стал улыбаться археолог.

— Что-то вроде того, — подтвердил Явик.

Створка двери с лёгким привычным слуху протеанина скрежетом уходит вверх. Явик видит, как недоверчиво наблюдает за движением створки землянин. Ясно, что удивлён, изумлён и не знает, стоит ли вот так просто переступать порог... Страшно всё же. Страх — охранник живого разумного существа. Часто только он способен удержать разумного органика от глупых поступков.

— Створки закрываются сами, — уточнил воин древней расы, когда Сташинский встал рядом, вдоволь насмотревшись на то, как полотно перекрывает проход. — Это не означает, что нас тут...

— Замуровали и заперли, — тихо говорит человек. — Помню, читал когда-то... 'Замуровали, демоны...'. Не ожидал я такую автоматику здесь встретить. Хотя... Помнится, даже в пирамидах и тем более — в древних скальных городах были найдены такие системы.... Но там всё держалось на точном использовании вполне природных и потому неиссякаемых сил, а здесь...

— Может быть, и здесь так же, — сказал Явик. — Полутьма, как видите, немного рассеялась и теперь вокруг будет достаточно светло. Здесь есть искусственное освещение.

— Даже боюсь спрашивать, на каком принципе оно работает, — пробормотал, оглядываясь, Сташинский. — Я понимаю, со временем всё узнаем. Или — не узнаем, что более вероятно. Сейчас нам главное — использовать эти помещения для того, чтобы сохранить жизни множеству иденцев. И не только людям, кстати, — спокойно уточнил археолог. — Тут... чисто. Никакого хлама.

— Сам удивился, — не стал скрывать Явик. — Трудно даже сказать однозначно, какая именно раса построила этот комплекс и использовала его.

— Да уж, — не стал спорить Сташинский. — Даже после того, как человечество познакомилось с более чем десятком разумных органических рас... глядя на это... сложно сказать, кому бы этот комплекс пригодился больше. Ясно, что разумным существам, но вот органикам или... синтетикам. Много, очень много неясного. Эти светильники...

— Органики тоже успешно могут обходиться без света, — сказал Явик, делая ещё несколько шагов вперёд. — Нам нужно идти, профессор. Здесь нет другого выхода, кроме как по лестнице. Вверх, — уточнил протеанин. — Во всяком случае, я выходил отсюда именно так. Идёмте.

— Да, да, конечно. — Сташинский не скрывал, что его переполняют эмоции, но всё же нашёл в себе силы продолжить путь. — Широкая такая лестница.

— Я когда шёл, сравнил её ширину с потребностями кроганов, — сказал Явик, стремясь разрядить напряжение, ощущавшееся в голосе собеседника.

— Эти ящеры? Да, эта лестница их бы удовлетворила, — согласился Сташинский. — Что это? Камеры?! — Учёный переступил порог и вышел из 'ствола', где размещалась широкая лестница. Подойдя к мощным дверям с большими иллюминаторами, учёный постарался сделать так, чтобы луч прожектора — "искателя" проник внутрь помещений. — М-да... Я не уверен, но у меня исчезают последние сомнения в том, что этот комплекс... Его строили, безусловно, разумные существа, — археолог обернулся. — Явик?

— Вы смотрите, профессор, смотрите. Здесь — чисто, — сказал протеанин,

— Вы... напряжены.

— Да. Сейчас я могу больше обратить внимания на свои ощущения. А когда шёл первый раз... мне было важно увидеть как можно больше.

Сташинский сделал шаг к двери одной из камер. Створка открылась. Учёный прикоснулся к корпусу прожектора-искателя, сделал луч пошире и менее мощным, вгляделся в то, что попало в конус света.

— Пусто. И не скажешь, что или кого именно здесь держали. Живое или... мёртвое.

— Держали ведь... — проговорил Явик. — Ясно, что держали, — протеанин пытался сохранить спокойствие, но против его желания ему снова вспоминались индоктринированные протеане, которых десятками приходилось содержать в таких хорошо изолированных камерах.

Четверть часа Сташинский ходил от камеры к камере, светил внутрь фонарём-искателем, но не заходил. Явик не ограничивал учёного в стремлении узнать побольше, но понимал — археолог и сам достаточно опытен, чтобы избежать совершения глупых поступков. За минуты, проведённые в этом зале, Тимур Лаврович ни разу не переступил порога ни одной из камер.

— Уф. — Сташинский подошёл к Явику. — Идёмте дальше. Спасибо, что подождали, мне надо было справиться с эмоциями. Да и с чувствами тоже. Не ожидал я встретить на Идене, увидеть своими глазами... такое. Что дальше?

— Лестница, профессор. Вон там, — протеанин указал рукой на тускло освещённый портал.

— Идёмте, — вздохнул археолог. — Тяжело как-то здесь... Даже оглядываться — и то не хочется, — сказал землянин, делая несколько шагов к выходу из зала. Явик последовал за спутником, держась на полшага позади.

Лестница не впечатлила учёного. Переступив порог 'лабораторной комнаты' и увеличив мощность конуса света своего 'искателя', Сташинский остановился и огляделся.

— Бог мой... если бы я не... Я бы подумал, что нахожусь в лаборатории, куда ещё не успели завезти оборудование. Столы... Ясно, что это — столы! — землянин подошёл к 'предметам мебели', коснулся поверхности одного из них. — Да, кресел или стульев нет, — он повернул голову, увидел пульты у стен. — А ведь это... Это ведь — пульты, Явик! Да, можно посчитать, что это — своеобразные заготовки. Но то, что это — заготовки для пультов — стопроцентно! — сделав несколько быстрых шагов, Сташинский, с трудом сдерживаясь, склонился над одним из 'пультов'. — Потрёпанные, надписей нет, но я... я не могу найти ни одной причины для сомнений в том, что это — именно пульты.

Явик не торопил учёного. Пусть посмотрит более внимательно. Ему предстоит привести сюда коллег, привести сюда соплеменников. И совсем не обязательно, что в этих 'лабораторных' помещениях будут располагаться именно учёные с их аппаратурой. Когда начнётся противостояние, важно будет спасти гражданских. Как можно больше гражданских. И такие просторные помещения будут — на вес драгоценных металлов. Любых.

— Похоже, наш путь развития... далеко не уникален, — проговорил археолог.

— Уникального, к сожалению, во Вселенной — мало, — тихо сказал Явик, подходя к двери, ведущей в соседнее помещение.

Сташинский уловил шелест поднимающейся створки, обернулся, увидел открывающуюся дверь и, вздрогнув, заставил себя сделать несколько шагов к проёму. Протеанин чувствовал, насколько учёному не хочется уходить из этого 'лабораторного помещения', но впереди — ещё более интересные комнаты... Так что задерживаться именно здесь, задерживаться сколько-нибудь надолго пока нет никакой необходимости.

— Какое большое помещение! — не удержался от приглушённого возгласа археолог, переступивший порог. — И... Я понимаю, что я несколько смешно выгляжу со стороны. Но, мой бог, ведь это — тоже пульты и... Исследовательские, вне всяких сомнений — исследовательские установки! — человек подошёл к ближайшему пульту, затем — к ближайшей 'установке'. — Капсулы у этих установок. Они вполне пригодны для того, чтобы запихнуть туда крупноразмерного разумного органика. — Сташинский, удерживаясь от того, чтобы коснуться рукой какой-нибудь поверхности, обходил следующую установку, рассматривая ярко освещённые лучом 'искателя' детали 'оборудования'. — Я понимаю, Явик... Мои коллеги, не только археологи, в первую очередь — технари. Их — не удержать, если они увидят такое. И мы... Мы можем получить проблемы. Да, мы будем пытаться вскрыть эти установки и эти пульты бережно и осторожно. Кто знает, что достаточно для этих 'деталей интерьера' в нашем понимании и что — в понимании создателей этой техники и её эксплуатантов. — Сташинский помолчал, внимательно рассматривая очередную деталь 'установки'. — Что у нас дальше, Явик?

— Что-то вроде склада, профессор, — не стал скрывать протеанин. — Скажу сразу — контейнеры, которые там находятся, наглухо и намертво закрыты.

— Вы так это сказали... Что я понял, что лучше пока эти контейнеры... не открывать.

— Возможно, — кивнул протеанин. — Идёмте, профессор. Прежде чем мы попадём на склад, предстоит долго спускаться по лестнице. Очень долго. — Явик подошёл к порталу, подождал, пока полотно двери скользнёт вверх. — Идёмте, — повторил он.

— Да, да, конечно. — Сташинский расширил до предела конус света, уменьшил мощность луча, остановился рядом с Явиком, обернулся, скользнув лучом 'искателя' по установкам и пультам. — Мои коллеги... Их ждёт шок. Можно сказать, что даже — непрерывный и длительный. Так что лестница... Надеюсь, я успокоюсь в достаточной степени, пока буду идти по ней. — Сташинский переступил порог, выходя из зала.

Ступенька за ступенькой. Ступенька за ступенькой. Мягкий, почти домашний свет 'искателя' позволял видеть мельчайшие выбоины на стенах тоннеля, по которому проходила уходившая вниз некрутая лестница. Явик и Сташинский шли молча. Говорить что-либо вслух не хотелось.

Протеанин думал о том, как втиснуть в весьма ограниченное время стоянки у Цитадели огромный объём необходимой работы. И всё чаще приходил к выводу, что уже в полёте придётся, во-первых, максимально увеличить время прихода корабля к Станции и, во-вторых, провести большую подготовительную работу уже на борту фрегата. Воспользовавшись возможностями прототипа и параллельно — обработав максимум доступной в Экстранете информации о Станции.

На складе Сташинский долго задерживаться не стал. Прошёл мимо нескольких разноразмерных контейнеров, пошарил лучом 'искателя' по стенам, убедился, что контейнеры не открывались уже давным-давно. Явик отметил, что человек осторожничает, но не просто сдерживает любопытство, а действует профессионально, обдуманно.

Пройдя склад из конца в конец, Сташинский подошёл к перекрытому створкой проёму, подождал, пока пластина двери скользнёт вверх и переступил порог, направив луч на ступени лестницы, уходящей куда-то вниз. Археолог хранил молчание, но уже не пытался сдерживать своё стремление задать спутнику новые и новые вопросы, а понимал, что и протеанин здесь, в этом месте — такой же гость и экскурсант.

Лестница вниз.

Явик делает несколько шагов в сторону, отходит от проёма двери, останавливается, уже понимая, что Сташинский заметил камеры. Протеанину интересна реакция, а точнее — мнение человека. Если и он подтвердит, что эти камеры использовались... Над этим фактом придётся очень серьёзно подумать. Не глядя на спутника, воин древней расы ждёт, видя, как скользит по стенам и 'иллюминаторам' камер острый луч профессорского 'искателя'. Протеанин не включает свой фонарь — в этом нет необходимости. Дроны — оба — жужжат, облетая зал по периметру и продолжая снимать показатели со своих датчиков, регулярно переправляя пакеты данных на профессорский инструментрон. Пусть. Хорошо, что у Сташинского будут в достаточном количестве данные 'объективного' контроля, а не только впечатления, основанные на эмоциях и чувствах.

Взглянув на перекрытый створкой портал-выход, Явик не спешит двигаться к проёму, даёт возможность археологу подойти поближе к 'камерам'. Здесь ещё легко, а вот в соседнем зале... Там Сташинский может взволноваться не на шутку. Но пока археолог относительно спокоен. Напряжён, да, но — спокоен. Более-менее. Всё ведь относительно — по одной шкале человек спокоен, а по другой — его впору в смирительную рубашку заматывать.

— Не могу отделаться от мысли, Явик. От одной такой мысли... Самому интересно, но... — Сташинский, тихо ступая, подходит к неподвижно стоящему протеанину. — Эти камеры... Я вот сравниваю свои ощущения и впечатления с теми, которые получил в том, первом зале с такими камерами и понимаю, что эти камеры... не стояли пустыми. Они... использовались. Трудно сказать, как и для чего использовались, но у меня остаётся мало сомнений в том, что эти камеры использовались для содержания живых существ. Разумных или неразумных — другой вопрос, но — живых, это — стопроцентно. Беден человеческий язык в таких случаях, — профессор посмотрел на вьющихся под потолком дронов. — Надеюсь, что цифры, собранные ими, будут... более объективны. Я... Я взволнован.

Явик, не говоря ни слова, направляется к выходу из зала. Сташинский, привычно переключив свой 'искатель' в 'широкий конус', на несколько секунд замирает, решая, следует ли ему и на этот раз оглядываться назад. Бросить, так сказать, прощальный взгляд на очередной зал этого подземного комплекса. Затем чуть встряхивает головой и шагает следом за уже вышедшим из зала спутником.

— Мой бог! Это же исследовательские установки! Мы почти такие же используем при сканировании археологических находок! Немного изменить форму и размеры — и... Один в один! — Сташинский, едва переступив порог, останавливается, не обращая внимания на то, что Явик уже стоит посередине зала. — Надеюсь...

— Я тоже определил их, как исследовательские установки, профессор, — тихо говорит протеанин. — И в их 'стаканы'...

— Можно одновременно запихнуть нескольких кроганов! — уверенно заявляет Сташинский. — Странно, конечно, использовать размеры разумных ящеров для масштабирования. Но, пока что у меня нет других "быстрых" лекал. — Сташинский повернул 'искатель' так, чтобы луч осветил все ряды 'установок'. — Да. Мои коллеги будут впечатлены — теперь я в этом не просто уверен — убеждён, — учёный подошёл к одному из "стаканов". — Огромный какой. Вместительный. М-да, всё же чувствуется сценарий, программа или... Некие рамки развития. И... По-прежнему трудно сказать, были ли местные исследователи органическими или синтетическими. А может быть... Они вообще тел в привычном для нас понимании не имели?! Как, например, те 'существа света'. — Сташинский мазнул лучом по стенам. — И нигде — никаких надписей.

Похоже, археолог успокоился почти полностью. Теперь он не посматривал нервно на своего спутника, не задавал вопросов типа: 'А что там дальше?', не бледнел, когда видел уходившую вниз очередную лестницу.

Дело ведь было не только в доверии человека к протеанину. Здесь, в этих залах на Сташинского раз за разом обрушивалось одно и то же требование: 'Изучать, исследовать, анализировать', а не просто забивать залы перепуганными и обессиленными гражданскими жителями Идена, стремящимися спастись от бомбардировок и атак Жнецов и их... пособников. Да, пожалуй, пособников. Самое точное определение. Пока что — самое точное. Вряд ли позже появятся более точные, но и это вполне подойдёт. В большинстве случаев.

Сташинский теперь стал немного более смелым, раскованным. Явик не стал останавливать учёного, когда он подошёл ко входу в следующий зал, привычно и спокойно подождал, когда створка очередной двери поднимется, открывая проход, перешагнул порог и, остановившись, включил свой 'искатель' в режим 'широкого луча'. Пусть посмотрит, убедится, что в этом новом для землянина зале находятся не только 'стоячие', но и 'лежачие' исследовательские установки. Сташинский исчез в проёме, видимо, углубился в зал, вероятнее всего — подошёл к ближайшим от входа установкам. Пусть посмотрит на капсулы. Чистые, но... не новые. Использованные. Да, центр перед тем, как его покинуть, уходившие обитатели, что называется, 'зачистили'. Взрывать и разрушать всё и вся не стали, но — очистили от всего, что могло гарантированно привлечь внимание.

Разделяться было опасно, поэтому Явик поспешил перейти в соседний зал, привычно отметив, как с лёгким шелестом закрывается за спиной створка двери, отсекавшая путь возврата.

— Серьёзно здесь дело было поставлено. Установки... вот не знаю, для чего и тем более — как они использовались, но чувствую — в каждом новом зале они всё более сложные, точные и специализированные. Значит, из зала в зал испытуемых, а быть может — и подопытных переводили, чтобы получить от них всё больше информации, — сказал Сташинский, осторожно коснувшись рукой в бронеперчатке 'стекла' горизонтальной исследовательской 'капсулы'. — Столы — пусты. Да, Явик, я тоже определил этот предмет мебели, как 'стол'. Мне, по крайней мере, ничего другого и на ум-то не приходит, — археолог огляделся, увидел проёмы, закрытые створками. — А там что?

— Нечто вроде отдельных кабинетов, — не стал уклоняться от ответа Явик. — Может, для углублённых исследований...

— А может, для особо одарённых сотрудников, — поддержал собеседника Сташинский. — Я загляну, посмотрю, — профессор быстрым шагом подошёл к одной из створок, та почти моментально ушла вверх с уже привычным лёгким шелестом. Человек вошёл внутрь. Ожидавший неприятностей Явик немного напрягся, но створка не спешила 'падать' обратно и перекрывать собой проём, отсекая землянина от протеанина. Несколько минут — и Сташинский неспешно выходит из 'кабинета', подходит к Явику. — Там... пусто. Но место... само по себе выглядит... обжитым. Идём дальше?

— Идём, — коротко кивнул воин древней расы, нащупывая взглядом нужный портал. — Нам, — протеанин указал рукой направление, — туда.

— Чувствуется, что вы, Явик, здесь не впервые, — сказал Сташинский, идя рядом с протеанином.

— Не впервые. Второй раз. И, тем не менее, Тимур Лаврович, вам придётся довести до сведения ваших коллег прежде всего то, что кругом — огромное количество уровней и помещений. То, что мы идём по этому маршруту вдвоём и достаточно быстро — только обзорная экскурсия. Не более того. Остальные пространства этого центра и всё, что его окружает, те самые мосты, переходы и залы подземного комплекса — предстоит изучать долго, но желательно это делать полно и быстро.

— Сюда придётся бросить десятки людей, Явик, — сказал Сташинский, переступая порог зала и оглядываясь по сторонам. — Переход и тоннель?

— Да, — подтвердил протеанин. — А относительно десятков людей... Так ведь всё равно скрываться под землёй придётся большинству иденцев. Орбитальная бомбардировка — практически полная гарантия разрушения наземной инфраструктуры.

— Больше чем наполовину, — сказал Сташинский, оглядывая 'коробку' тоннеля. — М-да, вы правы, Явик. Тоннелей здесь тоже хватает. Это — заметно. И лестниц — тоже. Нутром чувствую, что приближаюсь к центру планеты, к её ядру, что, конечно, в подобных местах — вполне обычное явление.

Дверь зала, в котором перед Явиком предстала аватара пилота Жнеца, открылась с лёгким стуком — шелест был едва слышен. Сташинский с молчаливого согласия спутника переступил порог первым, включил свой 'искатель' в режим 'широкого луча'.

— Странное помещение, — сказал археолог. — Трапы — вниз и вперёд, — человек подошёл к поручням, склонился, осветил пространство за ограждением. — Двухуровневый зал.

— Мы пришли к финалу нашего путешествия по подземному комплексу, Тимур Лаврович, — негромко сказал Явик, проходя по 'языку' к противоположному 'концу' зала и касаясь рукой поверхности стены. Древняя автоматика сработала чётко — плита ушла внутрь, затем скользнула влево и вверх, освобождая неширокий проход. — За этим порталом — несколько сотен метров тоннеля 'на подъём'. Сразу скажу, профессор, ход — довольно извилистый, но зато мы с вами попадём сразу на второй уровень пещерного лабиринта. В прошлый раз я поднимался медленно. На это у меня ушло больше трёх часов. И то — только, чтобы подняться на этот второй уровень. Потом — ещё несколько часов ушло на то, чтобы выйти к берегу, к тому месту, где оставил катер и, конечно же — вернуться на причал. — Явик обернулся, посмотрел на Сташинского. — Будем задерживаться здесь или постараемся пройти эти сотни метров прохода побыстрее и выйти к катеру?

— И хотелось бы задержаться, — задумчиво ответил археолог, выпрямляясь и отпуская поручни ограждения. — Но... информации слишком много и её следует обрабатывать коллективно. — Учёный взглянул на шуршавших лопастями дронов, зависших над 'языком', перевёл взгляд на экранчик своего наручного инструментрона. — Редко когда я видел такой уровень заполнения накопителей. Значит, информации — много. — Сташинский посмотрел на Явика. — Намекаете, что справа и слева, снизу и сверху от этого извилистого, как вы сказали, прохода, есть немало интересного?

— И на это тоже, Тимур Лаврович, — согласился протеанин. — Хотя... Вы правы, подземный комплекс таких размеров в одиночку исследовать — непозволительно много времени придётся потратить. — Явик пронаблюдал, как дроны, один за другим нырнули в проход. — А у нас этого времени уже нет.

— Странное ощущение у меня по поводу этого самого времени, Явик. Словно бы и надо с вами согласиться, что времени у нас нет, а одновременно... Почему-то верю, что времени у нас — предостаточно. Не знаю даже, как это объяснить. Может быть тем, что нападение будет не одномоментным? Что Жнецы не сразу обрушатся на все обитаемые звёздные системы? Как хочется в это верить, но... после того, как я видел в записи ход боя... Нет, Жнецы — не такой простой и предсказуемый оппонент. Да, они могут, — Сташинский прошёл по 'языку', переступил порог и вошёл в тоннель, — могут напасть одновременно, даже могут напасть неожиданно. А с другой стороны... Вот кажется мне, прошу простить, конечно, за то, что употребляю столь многозначное и нечёткое 'кажется', но... Жнецы уже достаточно много раз сводили 'на ноль' огромное количество цивилизаций разумных органиков и потому вполне могут себе позволить... не спешить. Не хочу употреблять избитые сравнения. Но чувствую, чувствую Явик, что они будут тянуть, действовать медленно, неспешно, как хотите, так и назовите. А мы... — Сташинский и так неспешно шагавший, остановился, едва не запнувшись. — Мы будем считать, что нет нам никакой такой необходимости спешить, вооружаться, ставить 'на уши' армейские подразделения. Хоть наземные, планетные, хоть станционные, хоть космические. И политики. Хоть районные, хоть планетные. Они сразу уцепятся за это. Им спокойствие важнее, ценнее и дороже многого, Явик! Очень многого! И они за это дутое спокойствие. За спокойствие, от которого могилой за сотни метров несёт. Они продадут кого и что угодно! Ведь они не знают того, что знают, к примеру, археологи. Не такие, как я, а даже молодые первогодки, только-только вкусившие реальной, 'полевой работы'. Вот мы с вами прошли по этим залам. И почувствовали, где были разумные органики, а где их почти никогда и не было. И дело ведь не в назначении помещений — того же 'склада', например, который, как я подозреваю, вполне может оказаться вовсе не складом. Дело в том, что мы здесь все, на этом свете, так или иначе, не такие уж и вечные. Хоть мы, люди, живущие сто-двести лет, хоть вы, протеане, живущие несколько тысяч лет. Здесь, в этих залах неизвестные нам ни в целом, ни в частностях, но, безусловно, разумные существа, может быть — даже органики или синтеты, работали, действовали, пытались расширить горизонты своих знаний. А потом приходят такие вот сверхдредноуты и выжигают всё. — Сташинский махнул рукой, скрывая напряжение. Переключил луч 'искателя' на 'ближний конус' и продолжил. — И я вот иду по этим залам. Иду и понимаю, что не смогу вот так сразу сказать, как уходили отсюда эти разумные. Боюсь ошибиться. Боюсь не понять правильно, верно, точно. Мы не знали ничего о вас, протеанах. Совсем ничего не знали. Марсианский комплекс. Там остаточное финансирование, а снабжение — вообще аховое. Какая там приоритетность?! Это у 'СМИ-шников' приоритетность, а у нас — того нет, этого нет, ничего — нет! Ни людей, ни аппаратуры. Расходные материалы — отдельная проблема. — Сташинский замолчал на несколько секунд, опёрся рукой о стенку тоннеля, склонил голову. — И снова я думаю, что же останется от нас. Такая вот пустота? Эти голые стены? Пустые помещения? Залы, переходы, в которых жизнь едва-едва ощущается. Да и то только потому, что мы-то с вами, идущие по этому маршруту относим себя к стопроцентно живым. Но живём ли мы действительно так, как должны жить, Явик? Сорок тысяч лет кружения по спирали, и каков же результат?! А никакого результата! Ни-ка-кого. — Сташинский выпрямился. — Я понимаю, вы привели меня сюда, чтобы я. Чтобы я увидел что-то важное и ценное сейчас, а не тогда, когда мы, иденцы, будем прижаты спинами к последней крепкой, почти 'расстрельной' стенке. Вы знаете, что я сейчас думаю над тем, как же следует использовать эти помещения с этой аппаратурой. Если Жнецы навалятся, то придётся думать не об этих пультах и установках, а о воде, пище и свете. Хоть каком-нибудь, но свете. Потому что далеко не все люди и — не только люди — могут долгое время нормально жить или просто существовать в кромешной тьме. Я сейчас не хочу говорить о том, что археологи привычны к жизни во тьме, нет. Это — тоже не верно. Мы не рождаемся археологами. И жить во тьме очень долго — тоже не можем. Неестественно это. Да. — Сташинский 'отлепил' ладонь от стенки тоннеля, опустил руку на поясную укладку, поправил лямку рюкзака. — Помню, когда мы воевали. Между собой, конечно. Многим приходилось скрываться в пещерах. Каменоломнях. Так это ещё называется. По разному... называется, — археолог пытался справиться с нараставшим волнением. — Но это было недолго. И не всем удавалось выжить. А сейчас. Сейчас будет по-иному. Враг — внешний, внегалактический. И ещё если на его стороне — машины, синтеты. Сложно будет заставить людей напрягаться. Прежде всего — людей, — археолог помолчал несколько секунд, собираясь с силами. — Да, в этих залах, да что там залах, в переходах и на мостах можно будет разместить сотни и тысячи гражданских. Скрыть их от бомбардировок. Попытаться сохранить им жизни. Но ведь главное — не скрыться, а сопротивляться. А как тут сопротивляться? Если в этих залах — совершенно неизвестная нам аппаратура. Одно неверное движение кого-то из беженцев. И активация приведёт к жутким последствиям. Как это объяснить не-археологам?! Я вот об этом думаю, Явик и мне. Мне непонятно, как это можно вообще пояснить. Сдвинуть с места эти установки — трудно, если не невозможно. Начнёшь сдвигать — ещё хуже может получиться. А закрывать их щитами? — профессор поднял голову, нашарил взглядом вившиеся под потолком тоннеля дроны. — Не знаю. Столько вопросов. Если не возражаете, я, пока мы не сядем в катер, постараюсь помолчать, мне надо о многом подумать.

— Хорошо, — тихо и спокойно ответил протеанин. — Идёмте.

— Идёмте, — эхом отозвался Сташинский. — Да, долго мы здесь проплутали. Но я не жалею о том, что многие часы провёл здесь. Это — настоящий и крайне ценный подарок для иденцев. А с установками и аппаратурой мы решим эту проблему. Главное — у нас теперь есть место, где могут укрыться тысячи гражданских. Уже сейчас укрыться. Главное, — Сташинский сделал первые не слишком уверенные шаги, — что у нас есть это место. И мы сможем, а точнее — просто должны, обязаны суметь распараллелиться. Чтобы и изучать, и приспосабливать, и готовить это место к использованию. Уже сейчас. — Сташинский замолчал резко и чётко — как отрезал.

Явик не стал побуждать спутника к продолжению разговора. Если Сташинский хочет помолчать — что-ж, у него есть для этого весомые причины. А пока протеанин и землянин будут подниматься на второй уровень. И — идти к тому месту, где пришвартован катер. Это время можно будет использовать для размышлений. Пусть Сташинский думает об увиденном, услышанном, почувствованном, пусть планирует своё предстоящее общение с коллегами. Да и не только с коллегами. Изучение, обследование и освоение столь большого подземного комплекса потребует, безусловно, активного участия не только археологов. Пусть профессор поймёт, что в этот раз — он стопроцентный первооткрыватель этого места. Да, первый и второй уровень пещерного комплекса могли быть известны очень многим иденцам. Но третий уровень теперь знаком только Сташинскому. Хорошо знаком. Да, археолог об этом не знает, но Явик уже вложил в его память информацию о том, что собой представляет этот комплекс в целом. Частности? Они будут обнаружены, изучены, задокументированы. Главное — всё это будет сделано тогда, когда 'Нормандия' покинет Иден-Прайм. Дело ведь не в приоритете — кто первый обнаружил. Дело в том, что это место иденцы смогут освоить уже в самое ближайшее время.

Остановившись у борта катера, Сташинский подождал, пока дроны усядутся на крышки пеналов, прокрутят свои крыльчатки и выключатся. Движения археолога были замедленными — он продолжал напряжённо думать.

Явик встал за штурвал, подождал, пока учёный упакует своих крылатых помощников в их транспортные оболочки и отвяжет трос от коряги — толстого засохшего корня. Сматывая трос, Сташинский поднялся на борт катера, прошёл на корму, сел, чуть ослабил наплечные лямки, подался вперёд, опёрся локтями о колени, опустил голову.

Зашелестел мотор катера. Протеанин отвёл судёнышко от берега, подождал, пока автонавигатор подхватит 'возвратный' курс. Не садясь в кресло, Явик перевёл взгляд с панели приборов на реку, продолжая думать о том, как следует распределить время полёта к Цитадели для того, чтобы на Станции суметь сделать много и, главное — быстро и качественно.

Сташинский, как понимал протеанин, не хочет, чтобы спутник садился рядом с ним. Не до того сейчас археологу. Столько на него свалилось. Можно, конечно, посчитать, что ничего особенного не произошло, но... Фактически теперь у Сташинского нет оснований настаивать на том, чтобы Явик что-либо рассказывал ему о протеанской базе. Увиденный подземный комплекс в представлении человека превышал и размерами и значимостью то, что могло быть в пределах протеанской базы. И главное — этот подземный комплекс был доступен и для изучения, и для освоения, и для использования не когда-либо в неизвестном и отдалённом будущем, а буквально сейчас.

На причале Сташинский и Явик сошли с катера, попрощались с боцманом и береговым матросом. Поднявшись к остановочному павильону, сели на лавку под навесом.

— Знаю. Вроде бы и не вежливо вот так замолкать, — тихо сказал археолог. — И так долго молчать — тоже вроде бы не вежливо. А вот не мог ничего сказать. Столько всего. Я благодарен вам, Явик. Вы дали мне. Да что там мне, не только археологам — всем иденцам то, чем мы сможем воспользоваться сейчас, не когда-то там, в будущем, а сейчас. Это — ценно. Спасибо.

— Не за что, Тимур Лаврович. Это — ваша планета, вам её изучать, осваивать.

— И теперь — защищать. Начинаешь понимать ещё один глубинный смысл слова 'дом'. А то ведь, чего уж там скрывать-то, многие иденцы до этого боя. Легкомысленно относились к самому факту своей жизни на Идене. Ну — колония и колония. Да, внеземная, на совершенно другой планете. Да, особенности. Но как-то всё это за рутиной смазывалось. Было не таким острым. А появился этот сверхдредноут — и — как пелена с глаз и с чувств, с самой сути. Да, понимаю.

— Значит, есть...

— Есть надежда, Явик, — есть, — тихо подтвердил Сташинский. — На нас, археологов, часто ведь как на блаженных смотрят многие разумные. Копаемся в земле, черепки выкапываем, статейки пишем, конференции устраиваем. Говорильни всякие. Мало кому суть нашей работы известна и тем более — понятна. А это место. Оно многим иденцам поможет. Очень многим.

— Хорошо, что поможет. И хорошо, что многим. — Явик увидел приближавшийся к остановке рейсовый флайер. — Ваш маршрут, профессор. А мне придётся подождать следующую машину. Успехов, — протеанин пожал археологу руку, подождал, пока человек поднимется в салон и прощально кивнул, увидев, как Сташинский уселся в кресло у окна.

Проводив взглядом взлетающий флайер, Явик вернулся в остановочный павильон. До прибытия следующего флайера оставалась четверть часа.

Садиться на лавку не хотелось. Состояние Сташинского протеанину было понятно. Не каждый день человеку приходится чувствовать и тем более — понимать, что от него — и только от него теперь зависит очень и очень многое. Подземный комплекс, построенный, несомненно, разумной и очень развитой расой — это не черепки и не кости, которые можно до бесконечности извлекать из грунта, почвы, песка, глины на любой планете — от самых 'мягких' к людям до самых 'жёстких'. Это — совершенно другой уровень. И теперь Сташинский — не просто руководитель археологической партии, не просто учёный-практик, но и человек, обладающий уникальными знаниями, благодаря которым этот комплекс поможет иденцам выжить. Именно выжить. Информация передана, принята и будет использована вовремя и в нужных объёмах. Это — главное. А остальное — детали. В том числе и те, которые придётся 'тасовать' и упорядочивать теперь уже и Сташинскому и его коллегам, как принадлежащим к 'братству археологов', так и весьма далёким от археологических тонкостей.

Нормандовцы, оставшиеся на фрегате

Карин Чаквас. Работа в районном гражданском госпитале в паузах между посещениями селений

Ожидая, пока откроется дверь Медотсека, Чаквас просматривала предотлётное расписание. Она снова вернулась на фрегат и теперь могла провести несколько часов в своём самом привычном окружении и, что особенно важно — в одиночестве. Надо было заполнить несколько десятков медицинских форматок, проверить сроки сохранности лекарственных препаратов. Многие нормандовцы поначалу интересовались — и очень активно — причиной столь пристального внимания врача фрегата к срокам хранения лекарств. Раз за разом пришлось объяснять. И это подействовало. Нормандовцы, убедившись, что это — часть работы медика, успокоились. Да, это действительно было так, но для Карин, что, конечно, Чаквас коллегам не сказала, возня с проверкой срока годности медикаментов была и способом поддерживать нужное настроение. Не единственным способом конечно, поскольку Карин нравилось быть занятой. И пока на фрегате не было пациентов, а значит, не было необходимости напрягаться, приходилось прибегать к таким 'стимуляторам'.

Андерсон выдернул её своим командирским приказом из операционной одного из военных медцентров. Как он с такой скоростью получил командирские полномочия — тогда ей не удалось подумать сколько-нибудь подробно. Очень скоро к хирургическому корпусу медцентра прибыли на патрульной машине военные полисмены и ей пришлось, едва сняв стерильный халат, пробежать по коридору к лифту, а затем — пробежать к машине. То, как машина стартовала от входа в госпиталь, со всей определённостью доказало Чаквас, что ситуация — не спровоцирована, а реальна.

С того момента, как патрульная машина ушла от военного медцентра, Андерсон, как помнила Карин, не выходил на связь с патрульными. Сидя на заднем сиденье между двумя плечистыми и невероятно молчаливыми штаб-сержантами, майор Чаквас поняла, что полисмены перед выездом получили исчерпывающие инструкции и теперь действовали, как Карин всегда выражалась в таких случаях, 'на полном автомате'. Водитель и четыре полисмена всю дорогу хранили полное молчание. Да и вряд ли под истошный вой сирены, излучатель которой находился прямо над головами пассажиров вездехода, можно было бы нормально разговаривать.

Полицейская машина доставила Чаквас прямо на поле космодрома, где ждал доставщик — небольшой кораблик военно-транспортных сил Альянса. Полисмены, выполняя приказ, сопроводили врача на борт. Карин рассчитывала, что они просто 'передадут' пассажирку водителю и охраннику, обслуживающему рейсы. Оказалось, что и на этот случай полисменам были даны инструкции: военные 'копы' разместились в ближайших салонных креслах и, по прежнему сохраняя молчание, приготовились к старту корабля. Пожав плечами с чисто женским презрением к 'зашоренности' полицейских служак, Чаквас, устраиваясь поудобнее, щёлкнула замком привязных ремней своего кресла.

Водитель выполнил старт кораблика с такой поспешностью, что Карин, невольно вжавшись в спинку кресла, подумала, что следом за шаттлом гонятся весьма сильные и опасные прислужники властелина ада. Скорость полёта быстро достигла верхнего уровня безопасной зоны, отмеченной на шкале салонного указателя скорости.

'Поле комплектации', где обычно размещались ожидавшие свои экипажи корабли ВКС Альянса систем, приняло кораблик спустя несколько десятков минут. В обычных условиях, как помнила Карин, рейс продолжался бы минимум два-три часа. Поднимаясь с кресла, Чаквас отметила, что, пожалуй, впервые летала на простом космическом доставщике с такой скоростью.

На поле действовали свои доставщики, по размерам меньшие, чем шаттл, на котором прилетела команда военных полисменов, сопровождавшая майора медслужбы Чаквас. Два полисмена оседлали ближайший 'внутренний' доставщик, жестом предложили старшему офицеру медслужбы сесть в пассажирское кресло. И через несколько минут Карин уже стояла в корабельном шлюзе 'Нормандии', ожидая, пока ВИ корабля закончит отсчёт времени 'дезинфекции'.

Совершенно автоматически Чаквас вскинула руку с инструментроном и взглянула на небольшой приборный экранчик. Да, уровень очистки ей сразу не понравился: он мало соответствовал требованиям военных протоколов безопасности. Одна 'деталька', свидетельствующая о необычном характере поспешности, с какой её, офицера медслужбы ВКС привезли сюда, за тысячи километров от Земли, встала в нужный паз сложной многоуровневой головоломки.

У выхода из шлюза её встретил человек, которого она меньше всего ожидала увидеть на борту любого космического корабля: капитан Дэвид Андерсон. Из краткого рассказа, изрядно сократившего время пути к командирской каюте, Чаквас поняла, что именно он назначен командиром этого странного фрегата. И она назначена главным и единственным врачом корабля. Да, она — старший офицер медслужбы, но... Слушая рассказ Андерсона, Чаквас верила и не верила в то, что слышала и пыталась понять, что за всем этим стоит.

Получалось, что под командование Андерсона был отдан не только очень странный экспериментальный разведывательный фрегат, о котором в ВКС Альянса ходили всякие слухи и домыслы, но и команда, в которой недоставало как минимум половины штатных специалистов. Они были заменены... полисменами.

Только в каюте за плотно закрытой и запертой дверью она, едва присев в кресло, узнала о задаче, поставленной перед командованием и экипажем фрегата. О том, что предстоит полёт на Иден-Прайм, где необходимо будет забрать протеанский Маяк.

Дэвид показал ей письменный приказ. Красная полоса от верхнего правого до левого нижнего края указывала, что приказ обладает высшим уровнем приоритета и является документом, исходящим от высшего командования ВКС Альянса Систем.

На настольном инструментроне зажёгся сигнал и Андерсон, мельком взглянув на индикаторы прибора, сообщил Чаквас, что сейчас в каюту придёт Спектр Совета Цитадели. Тогда Карин впервые увидела Найлуса Крайка.

Вспоминать всё до деталей... ей сейчас не хотелось. Возможно, для этого ещё не пришло время. Возможно, что она вспомнит всё, до последнего, самого мелкого мгновения. Тогда она впервые подумала о том, что та темнота, которую она с недавних пор довольно отчётливо ощущала краем своего сознания, она достаточно скоро рассеется. Эта недосказанность, обнимавшая своей оболочкой возникшую непонятность... Хотела бы она тогда понимать и знать больше.

А потом... события понеслись со скоростью курьерского поезда. Не только капитан ВКС Альянса Андерсон и она, врач Медслужбы Альянса, были недовольны тем, что им пришлось стать членами экипажа странного корабля и смириться с тем, что вместо необходимых по штату специалистов, на борту фрегата-прототипа находились военные полисмены. Двенадцать нижних чинов.

Две недели нервотрёпки. Конечно, не непрерывной, но — той самой, какую сама Карин была склонна обозначать как 'импульсная'. Именно эти детали и именно этот период ей не хотелось вспоминать в мельчайших деталях, хотя... она была уверена и даже убеждена, что когда нибудь она об этом вспомнит...

Теперь она в который раз стояла перед тяжёлой герметичной дверью Медотсека. Иногда она пыталась подсчитать, сколько раз входила и выходила из этой двери. Так, просто, чтобы отвлечься от рабочего напряжения и соответствующих 'служебных' мыслей.

Совсем недавно, едва только закончилось вооружённое противостояние между земным фрегатом и жнецовским сверхдредноутом, она смогла лишь позволить себе недолго порадоваться, что никто из нормандовцев не убит и не ранен. Так, мелкие травмы. Растяжения, ушибы, царапины. Затем... был период вполне обычной врачебной работы — контроль, профилактика. Всё ограничивалось пределами корпуса фрегата и теми разумными органиками, кто составлял экипаж и команду фрегата.

Новый период напряжения начался в жизни Чаквас, когда на борт фрегат-прототипа были доставлены турианец и азари. Ей довелось провести две уникальных в её практике операции, результатами которых она до сих пор гордилась и знала, что будет гордиться — и заслуженно — ещё очень долго, ведь, по меньшей мере, Сарен Артериус не раз изъявлял самое твёрдое намерение остаться на борту 'Нормандии'.

Жаль, конечно, что Бенезия Т'Сони не сможет надолго остаться на корабле. После того, как азари и турианец очнулись, адаптировались и включились в работу, проводимую нормандовцами, у Карин снова начался достаточно спокойный период работы.

Был момент, когда она подумала, что больше не будет 'скачков', поскольку началась интересная работа с местными жителями того иденского административного района, где теперь располагалась временная стоянка Жнеца и фрегата. Да, она предполагала, что иденцы достаточно быстро узнают, кто она по профессии и затем — по специальности. Поначалу иденцы не проявляли интереса к этому, и, разве она, как офицер ВКС Альянса не понимала, что рано или поздно местные жители обратятся к ней не как к гостье, а как к врачу?

Началось всё достаточно просто: сначала — разговоры о том, не являются ли определённые ощущения, испытываемые иденцами, симптомами каких-либо заболеваний, потом — просьбы провести простейший 'ручной' осмотр. Без всяких диагностических изощрений. Отслеживая впоследствии эту ситуацию в деталях, Чаквас понимала, что никаких 'подстав' нет. И — не может быть: в большинстве случаев ощущения, испытываемые и взрослыми и детьми, действительно оказывались симптомами пусть и не слишком опасных, но всё же заболеваний. Рекомендации, выслушанные со всем вниманием и даже записанные на аудионосители, а потом — выполненные с похвальной точностью... Неудивительно, ведь Карин часто общалась с иденцами не в одиночестве — рядом были другие женщины и девушки из состава экипажа фрегата.

По их рассказам иденцы довольно быстро определили, кто из нормандовцев, задействованных в общении с местными жителями, кто по профессии и даже по специальности. Чаквас допускала такую возможность, да и её подруги тоже предполагали, что так и будет. Не вдаваясь в детали того, как затем развивались события, Карин была рада: иденцы перестали видеть в нормандовцах только профессиональных военных, интересы и потребности которых гражданским разумным органикам зачастую не слишком понятны.

Дэвид... Он сразу понял, насколько изменилось отношение иденцев к нормандовцам. Карин совершенно искренне изумилась его прозорливости и... даже обычно несвойственной мужчинам чувствительности, позволившей командиру фрегата чётко и точно отследить ситуацию и сделать её... управляемой, что ли...

Да, именно его командирским решением женщинам 'Нормандии' был предоставлен в полное 'оперативное распоряжение' челнок, но ведь Андерсон не только это сделал, чтобы максимально облегчить дамам их работу. Вахтенные корабля составили график, чтобы готовить порции пайков и для тех женщин, которые улетали в очередную 'командировку' на челноке, и для тех, кто в совершенно неурочное время возвращался на корабль для отдыха и выполнения своих обычных служебных обязанностей. Вот и для неё, врача корабля, визиты в селения района, где теперь временно стояли два Жнец и 'Нормандия', стали дополняться врачебной работой.

Теперь её встречали не только как гостью, но и как медика. Да, местные медики весьма неодобрительно отнеслись к очередной 'инициативе' иденцев, но... Как принято говорить у землян в таких случаях, 'у них не было выбора'. Карин проводила быстрые осмотры, обследования, писала на ридерах и пластобумаге и озвучивала подробные и чёткие рекомендации, иногда — договаривалась с местными медучреждениями о немедленной или отложенной госпитализации. Ей было приятно, что она занята привычным и обычным для себя делом. Да, были моменты, когда она не хотела вмешиваться в работу местных планетных медиков, но... Разве могут существовать какие-то схемы или правила, если дело касается здоровья разумных органиков, а ты — врач?

Она помнила, как сделала выговор Кайдену Аленко за то, что он попытался 'порулить' сферой медицинской ответственности. Затем ситуация изменилась и теперь она была склонна извиниться перед лейтенантом за свою резкость. Впрочем, вряд ли теперь у неё будет время на извинения. И вряд ли эти извинения нужны офицеру-биотику.

Сутки за сутками уходили в прошлое. Иденская командировка продолжалась. Карин работала. Постепенно она сама перестала воспринимать себя только как гостью иденцев, живущих в районе, где волей обстоятельств состоялся первый в новейшей истории галактики бой Жнеца с земным военным кораблём. Впрочем, можно было утверждать, что — не одной, а двух, ведь проект 'Нормандии' был разработан турианцами и только адаптирован землянами к своим нуждам.

Наступил момент, когда ей на инструментрон пришло первое сообщение от главного врача районного гражданского госпиталя с просьбой о сотрудничестве. Меньше минуты Чаквас потратила на чтение этого сообщения, но ей тогда было так приятно: не предложение, а именно просьба. Совершенно другая форма, да и не только форма, но и содержание. Одно дело — посещения иденцев на дому и совершенно другое — работа в клинике с пациентами, которые попали в стационар по серьёзным обоснованным и подтверждённым показаниям.

Теперь, кроме визитов к иденцам-крестьянам, Чаквас на несколько часов почти ежедневно прилетала в центральный районный гражданский госпиталь. Консультировать и оперировать. Времени для вынужденного бездействия и 'посиделок' в одиночестве в Медотсеке стало намного меньше и Карин это радовало: она не любила бездельничать. Андерсон, кстати, отметил, что врач корабля стала менее задумчивой, а это, по его разумению, было очень хорошим признаком. Подруги были рады отметить, как Карин, передав им свои списки местных жителей, стала больше заниматься тем, чем всегда была рада заниматься, не обращая внимания на время.

О визитах корабельного врача в местный районный гражданский госпиталь знали многие нормандовцы и в первую очередь Андерсон. Дэвид не стал протестовать или как-то ограничивать Карин в её стремлении поработать с большей интенсивностью. Хотя... одно время она чувствовала его тщательно скрываемое недовольство. Он трогательно и деятельно беспокоился о безопасности главного и единственного врача фрегата. Беспокоился о безопасности своей Карин, хотя... он её ничем не ограничивал, постоянно помня о том, что сам... несвободен. И потому не может проявлять повышенную вольность в общении с другой женщиной...

Всё же после удара Жнеца по фрегату, Карин на многие вещи смотрела по-иному. Совсем недавно ей казалось вполне нормативным то, что Андерсон пусть и формально, но женат. А сейчас... ей это не нравилось. Дэвид... уже давным-давно не поддерживал со своей женой какие-либо тесные взаимоотношения. И... не хотел, чтобы даже такая формальность, как подпись в 'книге регистрации актов гражданского состояния', повредила или бывшей супруге или Карин, или им обеим. Да, о себе Дэвид тоже думал, но Чаквас была убеждена: думал в последнюю очередь. Наверное, его так воспитывали в семье или... таков был результат пройденной им подготовки в Академии 'Эн-Семь'.

Потому-то Андерсон и не стремился сокращать дистанцию между собой и Карин. Чаквас это чувствовала, а понимая причины такого поведения Дэвид, она постаралась, занявшись консультированием и участием в работе операционных бригад, как можно реже появляться на борту фрегата и тем более — в каюте Дэвида. Работа в главном районном гражданском госпитале помогала ей в этом. Да и общение с иденскими крестьянами нельзя было прерывать — подруги нуждались в её поддержке. Именно в поддержке, а не в контроле.

Как неоднократно говорил Андерсон, профессионалы в контроле не нуждаются, во всяком случае — в мелочном. С этим Чаквас была согласна — она и сама не любила, когда её, врача фрегата, контролировали, если она занималась своей врачебной работой. Да, она допускала, что изредка даже самых знающих и умелых профессионалов требуется контролировать. Хотя бы для того, чтобы профессионалы не чувствовали себя ненужными и брошенными.

Когда на борту появился протеанин... Чаквас пусть и не сразу, но почувствовала, что он не может быть единственным выжившим. Вряд ли Карин сама смогла бы кому-то внятно пояснить, почему она была в этом уверена. Ей вполне было достаточно того, что она знала: протеанин Явик не является единственным выжившим представителем своей расы. Да, он провёл целые сутки в одиночестве. И ей было понятно, почему он так поступил: ему надо было восстановиться.

Несколько дней Явик пугал и своим присутствием и своим появлением очень многих нормандовцев и, как врач, Карин это могла не только чувствовать, но и видеть: приборы медицинского контроля фиксировали страх и боязнь со всей определённостью. С появлением Явика на борту 'Нормандии' Чаквас остро почувствовала, как количество и качество происходивших вокруг изменений превышают обычные рамки. О многом пришлось тогда подумать, многое переосмыслить, принять много важных решений.

Пост РЭБ... благодаря ему минимум восемьдесят процентов информационных потоков были блокированы в пределах атмосферного щита планеты. О точных цифрах, определяющих уровень блокировки, её полноту, Карин не задумывалась — она стала уделять сотрудникам этого поста, буквально дневавшим и ночевавшим у пультов, повышенное внимание, стараясь поддержать их работоспособность и предупредить ухудшение здоровья. РЭБовцы благодарили её, но категорически отказывались снижать уровень нагрузки. Чаквас понимала причину их нежелания — нельзя было привлекать к Идену повышенное внимание. Хотя... иногда ей казалось, что почти полностью замолчавшая планета как раз и привлечёт повышенное внимание. РЭБовцы знали лучше, что и как делать в таких случаях.

Для неё лично РЭБовцы с разрешения Андерсона были готовы открыть 'золотой канал' для того, чтобы Карин пообщалась с родителями. По видео или аудиосвязи — она могла выбрать любой способ. Она знала, что Андерсон отдал такое распоряжение РЭБовцам, но... Как бы ей ни хотелось пообщаться с мамой и с папой, но... ей не хотелось подводить Дэвида, делать ему... неудобно, что ли. Она не хотела, чтобы он потом испытывал сложности, объясняясь с чинушами из Альянса. Потому раз за разом отказывалась от предложений РЭБовцев вот прямо сейчас открыть канал. 'Золотые каналы' были удивительной системой, позволявшей найти адресата вызова где угодно, где была малейшая возможность доступа к приборам систем связи Земли.

Уходя из поста РЭБ, Чаквас думала о том, что ей тоже необходимо написать несколько писем. Даже если она будет каждый день писать по одному или нескольким абзацам... ей будет легче потом, когда информационная блокада будет снята, написать несколько больших и сложных писем. Ей казалось, что тогда она не забудет многое важное из того, что произошло за эти несколько суток. Несколько дней она раздумывала, а затем в один из вечеров пододвинула к себе ридер, взяла из углубления в столешнице обычный стилус и стала писать. Заметки по поводу, не более. Сама не заметила, как написала несколько десятков страниц, зато поняла, что... отдохнула душой. Она будто бы поговорила с мамой и папой. Не в режиме монолога, а именно пообщалась. Она — говорила и ей — отвечали.

Отложив стилус, Чаквас на несколько минут задумалась, откинувшись на спинку кресла.

Родители. Они приучили её работать, действовать. Сами постоянно много и напряжённо работали и не читали своей дочери, нотаций, не давали указаний. Они воспитывали её личным примером, но при этом ни разу не воспротивились сделанному ею выбору — большому или малому — всё равно. Она сама избрала путь военного медика, поступила в медколледж, затем — в военно-медицинскую академию. Да, мама у неё была известным фармацевтом, но... сама Карин никогда не ощущала, что избрала медицину именно потому, что мама была фармацевтом. И уж тем более мама никак не повлияла на то, что дочь, освоив в совершенстве диагностику и лечение человеческих болезней, избрала своей основной специализацией диагностику и лечение болезней инопланетян. А то, что она стала военным хирургом, было воспринято родителями с огромным пониманием.

Карин была благодарна маме и папе именно за это понимание. Да, за поддержку, конечно, тоже, но главное — за понимание. Она, конечно, редко с ними виделась, порой забывала вовремя написать и отправить очередное рукописное письмо, но... она никогда не забывала о них думать. Наверное, они... чувствовали её мысли и понимали, что дочь помнит о них.

Ей же казалось, что она недостаточно часто о них думает. Работа, конечно, важна, но родители... Ближе мамы у неё не было никого. Отца она боготворила, ведь благодаря ему она научилась жёсткости, твёрдости, чёткости и, может быть, даже убийственной эффективности действий и высказываний. Папа успел поработать следователем, адвокатом, судьёй. Когда она была рядом с ним, то заслушивалась его рассказами. Нет, он не злоупотреблял её вниманием, говорил не только о своей работе и своих коллегах, о делах, которыми он занимался, занимается или будет заниматься в ближайшем будущем. Они говорили о многом и о разном. Он был... удивительным собеседником. Понимающим и чувствующим. Благодаря ему она сформировала свой идеал мужчины. Того мужчины, за которого она выйдет замуж. Когда-нибудь, потом... позже.

Мама, конечно, спрашивала Карин об отношениях с молодыми людьми. И с не очень молодыми. Для неё возраст мужчины, который нравился дочери, не имел принципиального значения. Карин мялась, но... находила в себе силы сказать в очередной раз, что... никто из знакомых ей не нравится настолько, чтобы впустить его в свой ближний круг. Отец... он никогда прямо не задавал ей вопросов о её взаимоотношениях с мужчинами, но Карин всегда чувствовала, что он... многое знает об этом и, что ей особенно нравилось, всегда готов помочь, подсказать, поддержать её в этих взаимоотношениях. Именно её...

Хотя, странное дело. Она понимала и чувствовала: может сложиться ситуация, когда отец встанет на точку зрения мужчины. Того, с кем у Карин завяжутся хотя бы минимально близкие взаимоотношения. Карин понимала, почему отец так настроен: в отношениях двоих виноваты бывают только двое сразу. Если виноват один — это уже не взаимоотношения. Вполне возможно, что взаимоотношений уже нет, поскольку они были разрушены ещё до момента осознания или возникновения вины... Отец умел так объяснять дочери, что такое вина, какое значение она имеет в управлении взаимоотношениями, что она не чувствовала себя вынужденной становиться юристом. Он объяснял просто, чётко и ясно. Объяснял ей, чаще всего, наедине. И она ценила эти минуты, проведённые рядом с папой именно наедине.

Да, у отца была тоже форма. Мантия. Судейская, адвокатская. Работая следователем, отец предпочитал обычный гражданский костюм или гражданский комбинезон. А вот когда дело касалось защиты интересов клиента или решения судьбы подсудимого... Он считал необходимым уважать традиции и потому надевал мантию.

Когда Карин, получив чин капитана медицинской службы, приехала домой, родители были очень рады. Дочь достигла того, чего желала. Это был её выбор и её победа. Семья собралась в столовой за обеденным столом. Большим и прочным, деревянным. Удивительное дело, но усевшись за стол в военной форме, Карин не чувствовала себя странно, хотя родители... Отец не стал одевать мантию — ни судейскую, ни адвокатскую. И, увидев их обоих в хорошо знакомых гражданских костюмах, Карин поняла, что ей дали понять: главное — не форма, главное — содержание.

Карин едва успела в короткой рукописной записке, ушедшей по Экстранету, сообщить маме о том, что улетает. Куда именно — не сказала. Родители к такой немногословности дочери привыкли. Карин была убеждена: мама пояснит папе всё как надо. А потом... потом события закрутились.

Эти две недели 'комплектации' не дали возможности Карин ни разу отправить письма на Землю, хотя она урывками писала их. Когда обоим родителям, а когда — только маме или только папе. Она привыкла к тому, что должна уделять внимание и маме и папе... Индивидуально и персонально. Они — её родители. Самые родные и близкие люди. И этим — для неё — было сказано всё. Остальное следовало просто понимать. Без слов.

Прибытие к 'Арктуру' тоже не дало возможности Карин как-то озаботиться отправкой уже написанных писем. Что-то было нехорошее впереди и Чаквас больше всего хотела понять, что же это такое. Да и многие нормандовцы, в том числе — полисмены, хотя уж их-то нормандовцами тогда никто из штатных членов экипажа фрегата не считал — понимали, что полёт будет необычным, выходящим далеко за 'рамки'.

За эти две недели пребывания 'Нормандии' на 'поле комплектования' она стала гораздо лучше понимать Андерсона. Для него она стала... другом. Не сразу и тем более — не вдруг — близким и тем более — главным. Они поддерживали друг друга. И этой поддержки им вполне хватало.

Кандидатура старпома утверждалась где-то в 'верхних слоях' командования ВКС Альянса систем и Чаквас видела, что невозможность повлиять на это утверждение напрягает и нервирует Дэвида. Видела и чувствовала недовольство Андерсона этим обстоятельством.

Странно. Спецназовец, эн-семёрка. Капитан ВКС Альянса, долгие месяцы проживший в фактической 'опале'. Андерсон не давил на Карин, хотя, безусловно, чувствовал страшную надвигающуюся черноту, обволакивающую всю Галактику. В таких условиях многие разумные вполне обычно паникуют, совершают всякие глупости. Андерсон — держался. Он молчал, понимая, что Чаквас и сама, как медик, видит, что он волнуется и напрягается. Видит, понимает, но — сам Андерсон не добавлял ей беспокойства. Он наоборот, старался как можно меньше говорить о себе, о своём состоянии, своих переживаниях, своих тревогах. Да, он не избегал общества Карин. Но в те минуты он старался сделать всё, чтобы Карин отдохнула, расслабилась. А как тут расслабишься, если её тянуло к Андерсону. Тянуло — и потому она беспокоилась о нём гораздо больше, чем об обычном командире корабля должна была бы побеспокоиться медик её уровня. Андерсон чувствовал её беспокойство, понимал его и раз за разом, часто — без слов — старался направить Карин на то, чтобы она уделила внимание другим нормандовцам. Да, формально — физически и психически абсолютно здоровым. Он-то понимал, что абсолютно здоровых людей, впрочем, как и любых других разумных органиков, не существует. Есть только те, кто недостаточно глубоко и чётко обследован.

Потому-то Карин подчинялась желанию Андерсона и углублённо занималась профилактикой заболеваний и недомоганий у других членов экипажа. Её приняли даже военные полисмены, которые формально никоим боком не подчинялись в большинстве случаев Андерсону, даже как командиру корабля. У них ведь — своё командование. Да, дело они делают общее, участвуют в этом 'делании', но командование у них — своё. И, тем не менее, они подчинялись Чаквас, не только как старшему офицеру, не только как медику. Они знали и понимали, в каких взаимоотношениях Андерсон и она... Удивительно, но они не видели в этом абсолютно ничего достойного осуждения. Может быть, потому, что хорошо знали 'оборотную сторону' человека? Может быть. Хотя при желании 'сокращение дистанции' между командиром корабля и военврачом фрегата... полисмены могли бы оформить соответствующим рапортом и последовали бы оргвыводы и даже санкции.

Всякое бывало за эти две недели на 'поле комплектации'. С тех пор... Карин занималась проблемами Ричарда и проблемами Джефа, а также проблемами многих других членов экипажа и команды 'Нормандии'. Что-то ей уже тогда подсказывало, что полёт на Иден будет... очень необычным и прежде всего — сложным.

Она видела, каким напряжённым, собранным пружиной уходил Андерсон на 'Арктур'. Да, она понимала, что Андерсон — спецназовец, эн-семёрка. В конце концов, он — командир разведфрегата, но... для неё он уже перестал быть только командиром фрегата и только спецназовцем. Он для неё был человеком, которого она... любила?!

Да, любила. Сама для себя Карин уже решила, что она влюблена в Андерсона. Да, влюблена. И не стесняется, не страшится и не опасается этой влюблённости. Она тоже не родилась со скальпелем в руке и с медицинской шапочкой на голове. Она родилась... женщиной. Для которой эмоции, чувства, в конце концов — любовь — основное, а не второстепенное в жизни и в судьбе. Она понимала, что влюблена именно в Андерсона и давала Дэвиду любую мыслимую возможность понять это и осознать максимально полно и... естественно.

Она не торопила Андерсона, хотя... понимала, что он тоже любит её. Любит... потому что был измотан неладами в семейной и в супружеской жизни. Как же всё стандартно... И как от этой стандартности — больно. Больно прежде всего Дэвиду. А его жене... нет, ей — не больно. Она просто не справилась с ролью жены спецназовца элитного класса и теперь привычно и очень стандартно пыталась переложить вину за развал взаимоотношений на Дэвида. Этого 'перекладывания' Карин не могла простить 'спутнице жизни' Андерсона. Возможно, что-либо другое из этой сферы она бы простила, но... только не это.

Дэвид вернулся на борт 'Нормандии' вместе с незнакомым офицером и, едва увидев спутника Андерсона, Карин поняла, что... Дэвид успокоился. Рядом с ним теперь был близкий по духу человек. Мужчина. Потом, немного позже она узнала о прибывшем на борт офицере многое, а тогда... она просто доверилась своим ощущениям. И — не обманулась. Дэвид обрёл не просто старшего помощника, формального заместителя. Он обрёл ученика, последователя, друга и соратника. Тогда, в первые минуты, конечно же, Карин многого не знала и многое не вполне чётко осознавала, но в том, что Дэвиду повезло встретить единомышленника, была уверена абсолютно полно и точно.

Да, старпом Шепард довольно круто взялся за дело, полностью оправдывая и свой ранг, и свой статус, и своё звание. Он был въедливым, внимательным и очень знающим старшим помощником и действительно взял на себя все мелочи, связанные с работой и с экипажем и с кораблём.

Если бы не он... вряд ли 'Нормандия' имела бы какие-либо шансы уйти от Иден-Прайма... Впрочем, об этом Карин уже неоднократно думала раньше. Сейчас же ей было важно то, что после боя над Иден-Праймом фрегат и его экипаж стали своими для иденцев, причём — не только для людей. В гражданском районном госпитале лечились и восстанавливались не только земляне, но и представители практически всех или, во всяком случае — большинства известных ныне рас галактики. Потому Карин была очень рада вернуться к активной врачебной практике.

Нормандовцы. Каждый из них выбрал себе направление работы на планете и действовал все эти несколько 'стояночных' суток очень активно, а главное — результативно.

Карин вспоминала, как сама получила на свой наручный инструментрон просьбу главного врача районного гражданского госпиталя. Да, этот медицинский чиновник был наслышан, конечно же, о её работе среди иденских крестьян. Но он, прежде всего, был врачом, администратором от медицины, потому похвально быстро понял, что врач корабля, сумевшего остановить легендарную 'креветку', может принести большую пользу пациентам вверенного ему госпиталя.

Андерсон знал о полученной Карин просьбе главного врача. Обязанность командира корабля — знать всё, что происходит с кораблём и экипажем. Карин не стала приходить к Дэвиду в каюту, не стала отвлекать его от очередного командирского обхода фрегата или от очередной командирской вахты. Она просмотрела своё расписание, переслала части своих списков подругам на их инструментроны, сопроводив файлы списков краткой пояснительной запиской.

Подруги поняли её правильно и были рады, узнав, что Карин возвращается к активной медицинской деятельности. Убедившись, что подруги в курсе происшедших изменений и уже распределили списки между собой, Карин ненадолго вернулась на фрегат. Переоделась в гражданский медицинский комбинезон и в обычный медицинский скафандр — статус разведывательного корабля позволял такие вольности. Собрала необходимые вещи в маленькую укладку. Неспешно обойдя медотсек, переключила на свой инструментрон поток данных с медицинских следящих систем корабля. Как бы там ни было, она остаётся старшим офицером медслужбы фрегата и должна знать ситуацию на корабле точно и полно.

Спустившись по трапу, она кивнула откозырявшим ей вахтенным. Миновала периметр охранной зоны. Подошла к остановочной площадке, на которую уже несколько раз за прошедшие сутки садились рейсовые флайеры — местная администрация вняла просьбам иденцев и организовала изменения в нескольких пассажирских транспортных маршрутах. Сделано было это так, чтобы жители могли без помех побывать вблизи стояночного поля, где высился полуторакилометровый Жнец и стоял альянсовский фрегат.

Взглянув на экранчик инструментрона, Чаквас убедилась в том, что до прибытия очередного 'кораблика' осталось меньше четверти часа. Оглядевшись, она заметила лёгкий навес с несколькими скамейками — остановочный павильон. Мерцнувший на экранчике инструментрона указатель доложил о прибытии нескольких файлов. Раскрыв малый экран, врач корабля ознакомилась с содержимым пришедших файлов, закрыла экран, задумалась.

Подлетевший 'вагончик' флаера плавно опустился на площадку, открыл двери. Вышли несколько иденцев и двое нормандовцев — техники из инженерной службы. Они летали в Константу за запчастями для некоторых несекретных систем фрегата. Сейчас оба техника несли большой кофр. Подлетела блиноподобная гравитележка. Техники сгрузили на неё кофр, после чего ушли следом за платформой.

Чаквас вошла в салон, села в кресло, отметила на схеме на малом экранчике своего инструментрона остановку 'Госпиталь' и, поудобнее устроившись на жестковатом сиденье, погрузилась в обдумывание содержимого полученных файлов.

Выйдя на остановке, Карин окинула внимательным взглядом комплекс зданий госпиталя. Да, она уже видела эти здания в пресс-релизах Иден-Прайма, пришедших на борт фрегата, едва только бой между Жнецом и 'Нормандией' был окончен.

Обычная практика: прибывший космический корабль снабжают самой актуальной информацией о том районе, где предстоит пребывать экипажу и команде, пока не поступит приказ на отлёт. Так что Чаквас знала о том, как выглядит районный гражданский госпиталь. Да, в районе был и военный госпиталь, но Карин сразу решила, что не будет мешать местным военным медикам — они и сами прекрасно справлялись. А вот гражданские медики, которым пришлось приводить в чувство и в нормальное состояние несколько десятков пострадавших в результате боестолкновения двух кораблей местных жителей... Они нуждались в помощи.

Админкорпус? Нет, сообщение с просьбой от главного врача госпиталя пришло не оттуда. Оно пришло из хирургического корпуса. Главный врач был хирург по специальности и, вероятнее всего, не любил сидеть в своём кабинете и выполнять чисто чиновничьи функции. Посмотрев на небольшой по размерам и этажности административный корпус, Карин вызвала на экранчик инструментрона данные о местонахождении главного врача госпиталя. Так и есть — главврач находился в хирургическом корпусе и, вероятнее всего, готовился к 'пятиминутке'. Утро, надо быть в курсе дел.

Убедившись, что главный врач действительно находится в хирургическом корпусе, Чаквас отстучала на виртуальной клавиатуре сообщение о том, что она находится поблизости и просит, если это возможно, подождать её в ординаторской. Через минуту пришло сообщение от главного врача — он сообщил, что готов подождать, но очень недолго — 'пятиминутка' начиналась меньше чем через двадцать минут.

Дочитав сообщение до конца, Карин свернула экран инструментрона и, поправив ремни укладки, стала подниматься по пассажирскому пандусу на уровень, откуда был выход ко входу в главный хирургический корпус госпиталя. Мимо пролетели два медфлайера с включёнными мигалками — машины и их экипажи спешили доставить пациентов в руки врачей.

Стационарное лечение... Как всё это для неё, медика ВКС Альянса, теперь обычно. А ведь когда-то — было в новинку. Карин до сих пор помнила свою первую практику в качестве фельдшера на 'скорой'. Обычной, гражданской 'скорой'. Придёт время — и она пересядет в салон военной 'скорой помощи', примерит погоны военврача. Конечно же, не сразу, сначала — медсестры, потом — военфельдшера. Сейчас она — военврач, но... в Альянсе никто не мог получить квалификацию военврача, не пройдя последовательно уровни медсестры и фельдшера. Да, были исключения, но настолько редкие...

У крыльца 'приёмного отделения' главного хирургического корпуса у прибывших машин уже суетились медики. Со стороны выглядит действительно суетой, но за мельтешением, отрывистыми, резкими командами и докладами стоит протокол действий. Выверенный, в буквальном смысле, кровью.

Гравиносилки с пациентами, окружённые медсёстрами и фельдшерами, уплывали мимо распахнутых дверей в нутро 'приёмного отделения'. Карин пошла медленнее, видя, как отлетают от крыльца машины 'скорой помощи'. На их место уже становятся новые, к ним направляются другие бригады медиков.

Через вход приёмного отделения Карин идти не захотела. Она пока что здесь никто, не в штате и у неё нет никаких оснований входить в охраняемый периметр вот так, сразу. Потому, прочтя надписи на ближайшем указателе, Чаквас решительно повернула вправо и направилась к неприметной двери. Ай-ди-карта военного медика открыла ей проход, вышколенный ВИ поприветствовал 'майора медслужбы Альянса Систем'. Железка, конечно, но... приятно, что посетительницу хотя бы правильно опознали и не стали держать под дверью, 'уточняя детали'. Несколько ступеней, лифтовый холл.

Ординаторская — на третьем этаже, главврач ждёт, но... Чаквас расхотелось вот так сразу с ходу входить в кабину и предельно сокращать промежуток времени до встречи с главврачом. Оглядевшись, Чаквас увидела указатель прохода к лестницам и направилась туда, куда указывала синяя стрелка.

Поднимаясь на второй этаж, Карин прислушивалась и приглядывалась к происходившему вокруг. У неё был прекрасный первый наставник в медицинском колледже. Нет, отношения между ними были сугубо деловыми, рабочими, и в то же время — невероятно доверительными и тёплыми. Она была не единственной его ученицей, но наставник учил каждого своего 'подопечного' индивидуально и не уговорами, не цветистыми речами, а только личным примером. Главное, что ценила в нём Карин, он давал свободу своим ученикам. Большую свободу. Со временем она стала понимать, как он рисковал, предоставляя своим подопечным такой уровень свободы. И от этого понимания стала ещё больше любить и уважать своего наставника. Он научил её и тому, что надо очень внимательно наблюдать за происходящим вокруг в любом медицинском учреждении. Особенно тогда, когда попадаешь туда впервые. Только непосредственное наблюдение и непосредственное восприятие может дать ответы на неизбежные вопросы. Точные, чёткие и полные ответы.

Вот и сейчас совершенно автоматически Карин прислушивалась и приглядывалась к происходящему вокруг, медленно поднимаясь по лестнице. Мимо проходили и пробегали фельдшера и медсёстры, проходили — иногда довольно быстро — врачи, слышались короткие переговоры по спикерам и инструментронам. Среди этого многоголосья Карин чувствовала себя спокойно, свободно и уверенно. Она к этому привыкла. Благодаря той свободе, которую ей, 'зелёной' медичке-студентке предоставлял первый наставник.

Обычная утренняя суета. Пациенты просыпаются, готовятся к врачебному обходу. Утренний туалет, сестринский обход, выполнение врачебных назначений, контроль состояния лежачих больных.

Двери второго этажа — одного из отсеков хирургического отделения — были распахнуты, так что не было необходимости останавливаться, приоткрывать створки и заглядывать внутрь. Всё было как всегда — не хуже, но и не лучше. Особых сложностей Чаквас не отмечала. Хирургическое отделение — любое — сложное отделение. Просто так сюда пациенты не попадают. Скальпель хирурга здесь — последний аргумент в длинной цепочке средств, испробованных в борьбе с болезнью. Одной или несколькими — всё равно.

Карин знала, что её сканируют раз за разом охранные системы, датчики которых были скрыты в стенах, потолке и полу. Охранники-люди, конечно же, тоже присутствовали, она чувствовала на себе их насторожённые, оценивающие взгляды. Всех постоянных медиков они знают досконально. Временные медики любого уровня — от врача до медсестры — берутся на особый учёт. Информация об их появлении и полномочиях быстро доводится до всех охранников. Потому многие ранее практически неустранимые 'проколы' охранных служб медцентров для госпиталей перестали быть актуальными достаточно быстро. Здесь, в лечебном учреждении уровня гражданского районного госпиталя, работают только профессионалы.

Чаквас не стала входить в распахнутые двери второго этажа. Ей было достаточно, поворачивая к другой лестнице, несколько секунд посмотреть на происходящее и картина стала ясной и понятной. Незачем было входить внутрь хирургического отделения — профессионалы продолжали делать своё дело уверенно и спокойно. Да, пациентам хирургических отделений приходится трудно. Боль иногда полностью устранить невозможно, неудобства, связанные с предоперационным и послеоперационным периодами — тоже. А уж операции, часто следующие одна за другой — то ещё испытание для нервов и психики пациента.

Два лестничных марша — и впереди показываются двери третьего этажа. На то, что двери второго этажа — распахнуты, а здесь — плотно закрыты — Чаквас не обратила особого внимания, посчитав это производственной необходимостью. Открыв створку, Карин переступила порог.

— Мэм, — к ней подошёл охранник. — Шеф ждёт вас в ординаторской. Позвольте вас проводить?

— Хорошо. — Чаквас бросила быстрый взгляд на лицо охранника, затем — на его идент-карту. — Проводите.

Охранник пошёл первым, Чаквас — в шаге от него чуть позади. Отмечая отличия в мелочах жизни двух хирургических отделений, Карин и не заметила, как сопровождающий тихо открыл дверь с неяркой табличкой 'ординаторская' и, отступив на шаг, жестом пригласил гостью войти внутрь.

— Рад видеть вас, доктор Чаквас, — из-за стола поднялся мужчина средних лет в идеально сидящем отутюженном белом врачебном комбинезоне. — Вы точны.

— Спасибо. — Карин, не поворачивая головы, быстро одним взглядом 'схватила картинку' интерьера ординаторской, перевела взгляд на настенные часы, бросила взгляд на экранчик своего наручного инструментрона. — Если не возражаете, я бы хотела...

— Понимаю, коллега, — главный врач вышел из-за стола, подошёл к Карин. — Знаю, вы не терпите вступлений. Потому — прошу. Буду рад услышать ваше мнение о пациентах, — он пропустил гостью вперёд, вышел следом из ординаторской. Охранника в коридоре уже не было — он вернулся на пост.

К главному врачу присоединились несколько врачей, медсёстры, двое фельдшеров. Они с интересом посмотрели на Карин, но главный коротко пояснил им ситуацию и местные медики успокоились.

Главный врач действительно понимал настройки Чаквас. Врачебные кабинеты остались позади, открылись двери палатной части. Пациенты... Именно пациенты, а не 'больные' встречали главного врача. В основном — с удовлетворением и надеждой. Карин отметила, что руководителю госпиталя крайне редко требовались пояснения лечащих врачей и палатных медсестёр — сказывалась богатая практика и постоянное стремление к совершенствованию. Контрольный обход. Никакого явного вмешательства в назначения, сделанные лечащими врачами, никаких осуждающих или недовольных взглядов. Пациенты могут почувствовать, заметить, отметить и... это только ухудшит результаты лечения.

Возле нескольких кроватей главный врач задержался подольше. Это были прооперированные им лично пациенты. Они узнавали своего хирурга, задавали вопросы, выслушивали ответы и внимательно, очень внимательно смотрели на него. Карин, скромно стоящая среди других врачей и медсестёр, отметила, что главный врач не стремится выступать всемогущим и всезнающим медиком, но одновременно он не даёт пациенту повода усомниться в том, что для его выздоровления будет сделано абсолютно всё, что может зависеть от медицинских работников.

В коридоре, когда дверь в палату плотно закрывалась, главный врач тихим спокойным голосом коротко подводил итоги посещения каждой палаты, давал рекомендации — именно рекомендации, а не указания, отмечал положительные результаты, давал понять, что и отрицательные результаты им 'взяты на контроль'. Карин видела, как напрягались лица 'пропесоченных' медиков, но — впереди была следующая палата. Некогда было расслабляться, обижаться и разнюниваться.

Время обхода незаметно подошло к концу. Главный врач пригласил всех, кто его сопровождал, на несколько минут в ординаторскую. Подождав, пока все, включая гостью, войдут в комнату, он вошёл последним, плотно закрыл за собой дверь на защёлку. Попросил всех сесть в кресла и на стулья и начал 'разбор полётов', собственно — 'пятиминутку'. Предельная конкретность, точность и чёткость высказываний, отсутствие какого-либо раздражения и недовольства делали своё дело: присутствовавшие в ординаторской медики открыли свои служебные ридеры и инструментроны, записывали рекомендации и советы.

Карин слушала главного врача, но обращала внимание и на его коллег. С ними ей придётся работать несколько суток минимум. Пока фрегат не покинет планету. Да, она будет прилетать сюда, в этот гражданский госпиталь всего на несколько часов, но именно здесь она будет работать как хирург, как практикующий врач.

Главный врач не стоял неподвижно, он на большом экране своего наручного инструментрона показывал файлы историй болезни, выводил информацию и на настенные экраны. 'Наглядность и доказательность — прежде всего' — вспомнила Чаквас слова своего первого наставника. Именно так и работал главный врач госпиталя. Врачи, фельдшеры, медсёстры задавали короткие деловые вопросы и получали чёткие полные ответы. Карин изредка смотрела на слушавших своего шефа врачей и чувствовала, что это — не работа на публику, а обычная 'пятиминутка'. Здесь нет показухи, нет желания представить ситуацию в госпитале в целом и в хирургическом корпусе в частности, как нечто идеальное.

Отпустив коллег, главный врач присел за свободный рабочий стол, раскрыл настольный инструментрон, жестом пригласил Карин подойти и присесть в удобное рабочее кресло.

— Вижу, у вас есть вопросы, доктор Чаквас, — сказал он, просмотрев несколько файлов. — Я готов на них ответить. У нас пока есть время до начала первой операции. Около часа, — уточнил он.

Вопросы у Карин были. Немного. И она их задала, со всем вниманием выслушав ответы и удовлетворившись ими. Она смотрела на главного врача, привычно открывшего большой экран своего наручного инструментрона и вызвавшего в 'окна' несколько файлов. Да, доказательность и конкретность были правилом для верховного администратора госпиталя.

— Я... — помедлив, произнёс главный врач. — Сегодня у меня несколько сложных и, не буду скрывать от вас, коллега, тяжёлых операций. И для меня и для операционной бригады — тяжёлых. А уж для пациентов... тем более. И я хочу вместе с вами побывать в родильном отделении больницы. Оно — в соседнем корпусе. Я... прихожу туда, когда мне надо... собраться, — он встал, закрыл экраны инструментронов, выключил настенные экраны, посмотрел в большое окно ординаторской. — Если...

— Я — иду с вами, — сказала, вставая, Чаквас. Ей понравилось, что администратор госпиталя не стал прятаться в 'кокон', не стал пытаться предстать перед ней несгибаемым и всезнающим. Он — прежде всего человек. Имеющий право быть, пока это ещё возможно, слабым и чувствительным.

Они вышли из ординаторской, прошли к лифтам, несколько минут — и они по крытому тоннельному переходу прошли в соседний корпус. Главный врач на ходу советовался с подходившими к нему врачами, интернами, ординаторами, фельдшерами, медсёстрами. Чаквас смотрела по сторонам и всё острее понимала, почему верховный администратор госпиталя именно сюда приходит, когда ему становится... очень трудно. Здесь можно было не только видеть, но и чувствовать... будущее.

Роженицы, молодые матери, их родственники, мужья, дочери, сыновья. И — маленькие иденцы. Много младенцев. Уход за ними был здесь самый профессиональный.

Остановившись у стеклянной стены, отделявшей от коридора зону отделения для новорождённых, Чаквас замерла, глядя на спящих в кроватках младенцев.

Задумавшись и засмотревшись, Карин и не заметила, как рядом с ней встал главный врач госпиталя. Несколько минут медик молчал, потом еле слышно сказал:

— Вот... некоторое время постою здесь, посмотрю на них, спокойно спящих и, наверное, видящих свои особые, младенческие детские

сны, а потом... потом я могу работать долго и много... Эти минуты, проведённые здесь... мне помогают преодолевать слабость и неуверенность, — он несколько минут молчал, глядя, как спокойно, чётко и уверенно ухаживают за маленькими иденцами несколько медсестёр, потом добавил. — У нас... теперь даже свободных палат в родильном отделении нет. Постоянно идут новые и новые пациентки. И всё больше рождается двоен, троен. Раньше... я бы посчитал, что эти двойни и тройни — плохой знак. А теперь, думаю, нет, наоборот, это — хороший знак. Мы, люди — и не только люди — хотим выжить, хотим жить, хотим действовать и творить. И они, — главный врач взглядом указал на спящих младенцев, — должны не просто выжить и вырасти, они должны стать... творцами послевоенного мира, — он взглянул на стоящую рядом женщину-врача. — Да, доктор Чаквас. Я тоже верю... что мы — победим. Эта вера... пришла ко мне не сразу. И я рад, что она пришла и теперь... не покидает меня, — он замолчал на несколько минут. — Мы уже готовимся... подземные убежища приводятся в порядок. Строятся и оборудуются новые. Самые современные, — добавил он. — Скоро эта работа будет завершена, — верховный администратор госпиталя бросил взгляд на настенные часы. — Прошу прощения, коллега. Осталось мало времени до начала первой операции, назначенной на сегодня, — он оглянулся на спешившую к ним медсестру, подождал, пока она подойдёт поближе, подаст ему включённый ридер, просмотрел содержимое файла. — Прошу извинить, доктор Чаквас. В приёмное отделение поступила сложная пациентка.

— Я — с вами, — коротко ответила Карин, отходя от стеклянной стены.

— Не сомневался, — коротко бросил главврач, устремляясь следом за уходившей медсестрой.

Пациентка — молодая женщина — была действительно, по стандартам профессиональных медиков 'сложной'. Облачившись в стерильные комбинезоны, главврач и гостья прошли в палату, где временно поместили тяжелобольную.

— Без сознания, — доложила одна из медсестёр.

— Показатели? — спросил главврач, бросив взгляд на настенные экраны и подходя к лежавшей на каталке молодой женщине. Выслушав краткий доклад старшей медсестры приёмного отделения — по стандарту она должна была присутствовать при поступлении особо сложных пациентов — верховный администратор коротко бросил — Понял, спасибо, — и приступил к ручному осмотру пациентки. — Ваше мнение, коллега? — спросил он у стоявшей в шаге от каталки Чаквас. Карин, успевшая 'снять' показатели своим инструментроном, коротко доложила. — Хорошо, — он взглянул на старшую медсестру. — Доктор Чаквас проведёт осмотр пациентки. А вы пока приготовьте... — со скоростью зарядомёта он почти без пауз 'выдал' длинную цепочку фраз, густо 'пересыпанных' маловразумительными для немедика терминами.

Чаквас, проводившая ручной осмотр лежавшей на каталке навзничь пациентки, слушала, как и что говорит главврач и почти со всем услышанным была согласна. У гражданских медиков — свои стандарты лечения и ей, военному медику, нельзя вмешиваться в их воплощение в жизнь без крайней необходимости. Пока в целом всё соответствовало протоколам. Медсёстры быстро подключили инъекторы и капельницы, облепили тело пациентки диагностическими и контрольными датчиками. Дека с приборами, присоединённая к каталке, промигала светодиодами, доложив о готовности к работе.

Пациентку оформили и повезли в палату. Главврач переговорил с лечащим врачом — молодой женщиной, передал ей ридер с 'протоколом приёма' и, взглянув на часы, вздохнул:

— Опять 'впритык' придём в операционный блок. Сколько раз уже так было... — сказал он, выходя из палаты приёмного отделения и поворачиваясь в сторону лифтового холла. — Придётся...

— Ничего, если надо пробежаться по переходу — я готова, — коротко ответила Чаквас, бросая прощальный взгляд на обстановку приёмного отделения.

— Тогда — побежали, коллега,— главный врач сменил спокойный шаг на широкий и быстрый, несколько минут — и они вдвоём почти бегут по крытому тоннельному переходу. Несколько лестничных маршей и впереди — стерильная зона операционного блока.

В 'помывочной' главврач и Чаквас в очередной раз переоделись в стерильные комбинезоны, выполнили все дезинфицирующие процедуры и через шлюз вошли в помещение операционной. Короткое совещание у операционного стола и:

— Начнём, коллеги. Скальпель!

Операция длилась несколько часов и закончилась успешно. Поблагодарив членов операционной бригады, главный врач переговорил в 'помывочной' с хирургом, выполнившим основной этап оперативного вмешательства, поставил стилус-кодатором подпись в протоколе операции и вышел через другую дверь в предоперационную.

Остановившись у настенных информационно-диагностических экранов, он прочёл последнюю сводку, отметил некоторые моменты стилусом, переслал файлы к себе на наручный инструментрон.

— После операции я обычно пью чай, — сказал он, чуть обернувшись к гостье. — Когда получается, конечно. Сегодня — получится. Составите мне компанию?

— Охотно, — кивнула Чаквас.

— Тогда — прошу ко мне. Теперь уже не в ординаторскую, а в кабинет. В админкорпусе. Следующая моя операция — сегодня вечером, — главврач взглянул на настенные часы. — Осталось не так много времени. Идёмте.

Чаквас обратила внимание, что секретаря и приёмной у главного врача нет. Верховный администратор госпиталя предложил гостье присесть в кресло в уголке отдыха, ненадолго отошёл к рабочему столу, включил инструментрон, просмотрел поступившие файлы, набрал несколько коротких распоряжений на настольной клавиатуре.

Чаквас, потягивавшая ароматный горячий чай — она всегда любила погорячее — посматривала на хозяина кабинета спокойно, с долей одобрения и удовлетворения увиденным.

Главный врач открыл ящик стола, достал небольшую коробочку, после чего вернулся к уголку отдыха, присел в свободное кресло, открыл коробочку. В ней Чаквас увидела красивый бейдж и ай-ди карту главного районного госпиталя.

— Я попросил коллег сделать побыстрее. Все данные проставлены по гражданскому профилю, — уточнил главный врач, пододвигая коробочку к гостье. — Буду рад видеть вас в госпитале в любое время. Понимаю, что у вас много работы на корабле и в районе...

— Я буду рада попрактиковаться, — спокойно и тихо ответила Чаквас, бросив быстрый мягкий взгляд на сидевшего напротив врача. — Мне... будет полезно поработать в таком госпитале. Я стараюсь не зацикливаться на военных медицинских учреждениях.

— Рад это слышать, — ответил верховный администратор. — Тогда...

— Нет, сегодня я вечером не смогу. У меня — встречи с крестьянами, — уточнила Чаквас. — А вот завтра... Я обязательно на несколько часов прилечу. Буду рада принять участие в проведении операций и в обходах.

— У меня есть заявки из поликлиники при госпитале. Там вам тоже будут рады, доктор Чаквас, — сказал главврач.

— Если смогу — обязательно поучаствую в консультациях, — ответила Карин, добавляя из чайника кипяток в свою чашку.

Они немного поговорили, обсудили показатели новопоступившей пациентки, данные и их динамику у недавно прооперированного пациента. Затем разговор стал более свободным, главный врач легко ушёл от профессиональной тематики, рассказал о своих коллегах, которых сегодня встретила Карин, о себе, о том, как стал главным врачом районного гражданского госпиталя. Карин, стараясь не вдаваться в детали, немного рассказала о себе, строго придерживаясь протокола 'общеизвестных фактов'.

Главный врач проводил Чаквас до выхода из админкорпуса. Уходя к остановке пассажирских флайеров, Карин чувствовала его взгляд и радовалась. У неё снова появилась работа, к которой она всегда стремилась. К которой привыкла и без которой не мыслила своей жизни. Угроза 'ничегонеделания' отступала всё дальше и дальше.

С того дня Карин делила своё суточное рабочее расписание на три части: корабль, местные жители и главный районный гражданский госпиталь. И с удовлетворением отмечала, что периоды 'ничегонеделания' действительно сократились. Что-то ей подсказывало, что со временем эти периоды почти полностью исчезнут — ещё до того момента, как в Галактике появятся многочисленные корабли Жнецов и начнётся противостояние.

Карин Чаквас. Помощь выжившим протеанам

Происшедшее с Шепардом преображение, отслеженное Карин по данным, собранным корабельной медицинской контрольной системой, стало, как оказалось, только вступлением к важным и сложным событиям. Когда Джон Шепард доложил Дэвиду о том, что на Иден-Прайме есть живой и относительно здоровый протеанин... Чаквас осознала, что нормандовцам придётся действовать за пределами большинства протоколов и инструкций. А само появление протеанина на борту земного разведывательного фрегата... Оно, безусловно, поставило Чаквас перед необходимостью хотя бы попытаться понять, что собой представляет выживший представитель древней имперской расы.

Шепард предупредил Карин о том, что рано или поздно Явик придёт к ней в Медотсек. Джон не стал уточнять причины этого появления — они могли быть очень разными. Первое время, пока протеанин скрывался в своей каюте-выгородке и достаточно редко выходил, чтобы, например, пройтись по кораблю, Карин делала всё, чтобы в полной мере использовать возможности, предоставляемые фрегатскими системами контроля и слежения. Вал новых данных захлёстывал, оседая на всё новых и новых накопителях, а Чаквас... была счастлива. Потому что смогла оказаться единственным медиком, допущенным к тайне такого уровня. Именно тайне, потому что внешнее представление для неё, военного врача, стало дополняться внутренним представлением. Для большинства иденцев Явик остался загадкой.

Протеанин пришёл к ней в один из вечеров. Пришёл, когда она привычно заполняла 'форматки', обдумывая происшедшее за минувшие сутки. Он не стал незаметно и бесшумно подходить к Карин сзади, быстро и тихо прошёл, обойдя кресло, в котором сидела врач, к столу, сел в свободное кресло.

Его чуть стрекочущий голос... К нему Карин быстро привыкла — она довольно часто слышала его раньше в коридорах корабля. Теперь протеанин пришёл к ней, чтобы поговорить наедине. Впервые вот так, когда в Медотсеке никого не было. Так, чтобы никто не помешал общению.

Несколько часов пролетели как одно мгновение. Явик не скрывал почти ничего. Он согласился на то, чтобы Карин могла проводить неглубокие научные исследования, проще говоря — изучать его тело, его организм, его, в какой-то, пусть и очень ограниченной мере, психику. А главное — он согласился с ней очень доверительно общаться. И привычным для людей способом — голосом или письменно и своим фирменным расовым способом — мыслеобразами.

Карин чувствовала его опасения, его страх, его боль. Он не казался ей несгибаемым, не знающим колебаний, неподвластным сомнениям. Явик боялся, что остался один. Да, первое время он наводил жестокий ужас на нормандовцев не только своими редкими появлениями в коридорах фрегата, но и своим пребыванием в одной из корабельных кают. Слишком он был необычен, а то, что он как-то сумел проспать и очнуться через пятьдесят тысяч лет, заставляло экипаж и команду земного фрегата по-иному оценивать очень многое.

Тот вечерний разговор, перешедший в ночной. После него Явик изредка приходил к Чаквас, она могла продолжать свои медицинские исследования, задавать протеанину новые вопросы. Он отвечал на многие из них: когда полно, исчерпывающе, а когда — кратко.

Карин видела, что самым ближайшим своим другом Явик считает Джона Шепарда. Все остальные нормандовцы и тем более иденцы... Да, ей удалось, возможно — первой чётко отследить истинное отношение Явика к людям. И, к сожалению, не только к людям, но и к азари и к турианцам. И — ко многим другим ныне существующим расам разумных органиков. Оно формулировалось просто и жёстко, одним только словом: 'Примитивы'.

Как бы ни было обидно, Карин понимала причины этого отношения. Явик был представителем высокоразвитой имперской расы, оказавшейся способной столетиями верховенствовать над сотнями разнообразных рас разумных органиков. А тут, сейчас, ныне и с пятнадцатью расами — сплошные проблемы и вопросы. Для землян, относительно недавно вышедших в большой космос, это было особенно заметно. А теперь, когда рядом был представитель расы, жившей и действовавшей пятьдесят тысяч лет назад. Явик имел все основания называть нынешние расы — и не только людей — примитивами. Потому что почти ничего не изменилось. Во всяком случае — в лучшую сторону.

Вечерами Явик на несколько десятков минут иногда появлялся в Медотсеке и тогда, опустив жалюзи на окнах, Карин долго и подробно говорила с ним. На самые разные темы.

Явик многое ей пояснил. Да, нормандовцы могли воспринимать его как воина, как служаку, как сторонника вооружённых методов воздействия. А ей он представился по-другому. Он, как поняла Чаквас, был неплохо образован, знал многое об истории и культуре не только своей расы, не стеснялся высказывать своё собственное мнение и суждение по очень многим вопросам и проблемам.

Явик достаточно подробно рассказал, как протеане наблюдали за жизнью древних людей. Рассказал и показал. Да, пусть это были для него всего лишь сведения из общеобязательного для любого чистокровного протеанина курса подготовки, но для Карин это было и подтверждением многих ныне существующих научных теорий и опровержением некоторых укоренившихся взглядов на прошлое человеческой цивилизации. Не только на прошлое, но и на настоящее и на будущее.

Посторонний взгляд, свежее мнение, не отравленное нынешними 'протоколами приличий'. Для Карин это было очень ценно: она стала лучше понимать Явика, а он... Наверное, он хоть немного оттаивал в своей боязни остаться на всю очень длинную жизнь в одиночестве.

Протеане живут долго. Да, Явик мало рассказывал о довоенной истории Протеанской империи, больше говорил о том, что происходило во время войны со Жнецами. Он... был стар, потому что успел прожить достаточно долго. Далеко не каждая азари могла бы похвастаться подобным долголетием, да ещё и сохранить такую ясность и гибкость ума, а также — свежесть восприятия.

Карин чувствовала, как Явик... готовится смириться... С необходимостью прожить несколько сотен лет в полном одиночестве. Да, среди других рас, но... без любой возможности увидеть сородича, соплеменника, пообщаться с ними, ощутить привычность бытия. Он был здесь и сейчас... чужим. Потому что протеане теперь не играли никакой роли. Вымершая давным давно раса, о которой сохранились только обрывочные, предельно неконкретные сведения.

Явик рассказал Карин о том, как ему пришлось застрелить свою хорошую, а главное — близкую подругу-азари. Такого явного и горького стрёкота в его голосе Чаквас не слышала больше никогда.

Явик был недоволен тем, что тогда произошло и как это произошло. Но он... злился и негодовал только на себя. Ему пришлось сделать нелёгкий выбор и учинить и суд и расправу, хотя он не был ни судьёй, ни палачом. Для него Цитадель потому с тех пор была невероятно тяжёлым местом. И вот теперь, совсем скоро Явику предстоит ступить на борт Станции. Чаквас не сомневалась, что это для протеанина будет очень суровым испытанием и надеялась, что пребывание среди нормандовцев, которые постепенно перестали бояться и опасаться его присутствия рядом, поможет Явику сгладить остроту неизбежного потрясения.

Знать, что прежний враг снова придёт в галактику и обратит внимание на Цитадель... было тяжело. А Явик это знал лучше, чем кто-либо из ныне живущих разумных органиков любой расы. Для него Жнецы — прежний враг, а вот для всех остальных — это враг предельно новый, неизвестный и потому — очень страшный.

Рядом с Шепардом Явик... оттаивал. Так была склонна определять изменения в состоянии протеанина военврач Чаквас. Да, он оставался закрытым для очень многих иденцев, был страшен и непонятен, но... Шепард, прошедший тяжелейшее Преображение, умел успокоить протеанского воина, умел сделать так, чтобы Явик... не высказывал столь явно и чётко своё обвинительно-констатирующее 'Примитивы' при каждом удобном случае. А таких случаев, как понимала Карин, было предостаточно.

Разумные органики часто хотели увидеть далёкое будущее. А Явик его увидел и оно ему... не понравилось. Да, Карин знала, что людям — и не только людям — свойственно идеализировать жизнь будущих поколений. Наверное, Явик тоже идеализировал жизнь тех разумных, кто придёт в этот мир после него. Протеане, при всём их долголетии, не были способны прожить пятьдесят тысяч лет. Десять — двадцать — тридцать тысяч — вполне возможно, но — не пятьдесят. И вернуться к жизни через такой огромный промежуток времени, увидеть, что почти ничего не изменилось... было больно и тяжело.

Постепенно, очень медленно Явик свыкся с тем, что его единственным домом пока что может быть и, скорее всего, будет земной фрегат. Он, конечно, надеялся обрести соплеменников, хотел покончить с ощущением гнетущего одиночества, но... Далеко не сразу были обнаружены протеанская база и протеанский боевой корабль. Очень долго и то и другое оставалось только образами, намертво зафиксированными в памяти выжившего протеанина.

Явик был молчалив, немногословен и крайне сдержан в проявлении эмоций и чувств. Наверное, ему это помогало жить, готовясь к 'одиночному существованию'. Вряд ли то, что его ждало, не обрети он соплеменников, можно назвать хоть какой-нибудь приемлемой жизнью. Он рассказал Карин об ощущениях, чувствах, охвативших его при виде стоящего на планете Жнеца. Назвал это... полезным и важным опытом... А Карин видела, что ему — больно. Именно больно, потому что враг — выжил, а протеане, вся империя — погибли.

При всём этом он не избегал общения с нормандовцами. Со всеми по-разному, конечно, но... постепенно он становился для обитателей фрегата менее закрытым, хотя, конечно, сохранял известную дистанцию между собой и всеми другими разумными органиками, будь то люди, азари или турианцы. Он хотел воевать со Жнецами и с их пособниками.

Его стремление к битве, к войне со старым врагом. Оно помогало ему выжить и не сойти с ума от переживаний и от мыслей об одиночестве. Явик никогда не 'грузил' никого из нормандовцев своими опасениями. Может быть, рядом с Шепардом он и проявлял себя более открыто и раскованно, но... в общении с остальными нормандовцами и с иденцами он был очень сдержан.

Карин старалась разговаривать с Явиком не только в Медотсеке, но и в его каюте, в коридорах фрегата, на стояночной площадке — везде, где могла застать его. И видела, что он рад возможности с ней пообщаться. Явик продолжал приходить к ней в Медотсек. И она могла осмотреть его, обследовать, конечно, не очень глубоко, но ведь другие медики и все прочие учёные-исследователи не могли рассчитывать и на это! А главное — она могла с ним разговаривать. Об очень многом.

Явик иногда 'размораживался', говорил много, долго, подробно. Из его голоса практически полностью пропадал стрёкот. Да, он активно пользовался своей фирменной технологией — мыслеобразами, но... всё же уважал и право собеседницы общаться привычным для неё способом. Он говорил так, что Карин не приходилось задавать много вопросов. И она подозревала, что Явик... способен читать мысли, а не только чувства и эмоции. Причём читать очень чётко, полно и глубоко. Протеанин не стал подтверждать или опровергать эти её догадки. То ли не считал необходимым, то ли полагал, что время для этого ещё не пришло.

Чаквас отмечала, что с каждым днём Явик всё больше свыкается с мыслью о том, что его домом на долгое время стал земной фрегат. Свыкается и старается соответственно действовать, активно участвовать в работе нормандовцев. То, что он стремится много времени проводить рядом с Шепардом и прежде всего — помогать ему, довольно быстро перестало напрягать нормандовцев. Они-то знали, пусть и не всё, о том, через что пришлось пройти старпому.

Когда Жнец передал карту, на которой были отмечены все протеанские артефакты — появилась надежда. Явик, как отметила Чаквас, воспрял духом. И был очень заинтересован в археологических раскопках. Ему тоже было нужно постоянно заниматься делом. Без дела он начинал всё чаще думать о том, что одинок. Хорошо, что сознание своего одиночества так и не укрепилось в Явике до конца. Хорошо, что была найдена протеанская база. И хорошо, что рядом с Явиком продолжал оставаться Джон.

Явик обрёл выживших соплеменников. Обрёл свою давнюю любовь — Таэлу. Обрёл надежду на то, что протеане выживут и снова станут расой. Отдельной, очень древней, имперской расой. Карин видела, как оттаивал Явик. Теперь уже надолго оттаивал, понимая, что не один, что у него есть соплеменники, есть любимая протеанка.

Да, для всех остальных разумных органиков он оставался единственным выжившим протеанином. И теперь за его спиной стояли его соплеменники, стояла его раса. Явик перестал быть одиноким. Теперь он работал не только рядом с археологами, не только рядом с Джоном, не только рядом с нормандовцами. Он теперь исчезал в шахте на часы, а иногда — и на сутки. И о том, что он там делал, знали очень немногие нормандовцы и тем более — очень немногие иденцы.

Оказалось, что Явик очень многое рассказал о нормандовцах и об иденцах своим соплеменникам, в том числе и используя мыслеобразы. И потому... протеане поверили в нормандовцев.

Совсем недавно, как только была завершена работа над второй шахтой (теперь Карин знала: в том районе располагался протеанский боевой корабль) Явик пришёл к Чаквас как всегда, поздним вечером. Подождав, пока врач закроет жалюзи на окнах Медотсека, открыл свой инструментрон, присев в кресло рядом с рабочим столом. На большом экране Карин увидела... Таэлу и Тангрис. Явик успел сказать, что Тангрис влюблена в Шепарда. Карин восприняла это известие спокойно.

Главное — она сама убедилась, что протеане — выжили. Две красивые, сильные, здоровые протеанки. Мало кто из нормандовцев мог вот так просто и чётко их увидеть. Да, догадывались, кое-что знали, но вот так видеть выживших протеан... Пусть и только на экране наручного инструментрона... Степень доверия была высочайшей. Явик не стал улыбаться, он просто отодвинул своё кресло подальше, а снятый с руки инструментрон положил на стол. И Карин смогла несколько десятков минут о многом поговорить с Таэлой и Тангрис.

Как она тогда поняла, Таэла и Тангрис находились в командирской каюте 'Клинка Ярости', протеанского фрегата. Во время разговора в каюту Таэлы входили другие протеане и протеанки: работа на борту продолжалась. Таэла отвлекалась, отдавала распоряжения, выслушивала доклады, просматривала содержимое ридеров, проставляла отметки. Затем неизменно возвращалась к разговору с Карин, отлично помня то, о чём уже говорилось, ни разу не потеряв нить общения.

Явик в этом первом разговоре участия не принимал — он сидел в кресле, откинувшись на его спинку и закрыв веками все четыре глаза. Карин тогда поняла: он даёт ей, человеку, полную возможность откровенно поговорить со своей главной подругой и с близкой подругой Джона. Протеанин, в чём Чаквас была убеждена, понимает, что у Карин будут теперь вопросы, много вопросов.

Тот разговор стал первым. Теперь изредка вечером Чаквас, опустив жалюзи, включала свой настольный инструментрон и когда четверть часа, когда час говорила с Таэлой и Тангрис. О многом говорила. Внимательно слушала, задавала вопросы, выслушивала ответы.

Объёмы информации зашкаливали, но Карин радовалась. Она получила поистине уникальную возможность близко пообщаться с выжившими протеанками. Да, Явик, бывало, тоже приходил, но далеко не всегда во время этих сеансов связи с бортом 'Клинка...'. И разговоры у Карин с протеанином были, закономерно, другими.

Однажды Таэла взяла свой инструментрон и, не выключая экран, прошлась по фрегату и по базе. Карин увидела внутреннее убранство боевого протеанского корабля, увидела других протеан, увидела многие помещения подземной протеанской базы. Командир корабля, а теперь уже — и глава будущей протеанской колонии, глава Совета расы, по ходу дела давала содержательные пояснения и к тому, что их командир общается вот так просто и активно с земной женщиной, все протеане, как чувствовала Карин, относятся с большим пониманием и одобрением.

Выжившим нужна была информация об окружающем их мире. И они искали и получали её. В том числе и так, общаясь с теми разумными органиками, кто был достоин их доверия.

Больше десятка таких сеансов связи — длительных, предельно насыщенных. Карин теперь почти постоянно испытывала острое чувство удовлетворённости своей жизнью и своей работой. Сначала — уникальные операции, позволившие вернуть к жизни матриарха азари и Спектра-турианца, затем — Явик, доверивший ей очень многое, наглухо закрытое для остальных разумных органиков любой расы и теперь — общение с двумя протеанками и со многими другими выжившими представителями древней и могущественной расы.

Явик... как-то сумел обеспечить тайну и безопасность такого общения Карин с протеанками и протеанами. Никогда не говорил о подробностях этого обеспечения. Возможно, использовал расовые технологии, о сути которых могли, закономерно, не догадываться даже инженеры фрегата. Протеанин просто давал Карин возможность вдоволь пообщаться с женщинами-протеанками, пообщаться спокойно и свободно, избегая заданности, избегая протокольности.

Конечно же, Чаквас понимала, какой фурор вызовет появление на борту фрегата хотя бы Таэлы, не говоря уже о Тангрис. Но почему-то ей очень верилось в то, что наступит время — и другие нормандовцы тоже увидят и смогут пообщаться с живыми протеанками. А если будет возможность — и с протеанами. Выжившими и теперь готовившимися возродить свою расу. Да, в тайне, да, в глубокой изоляции, но — возродить.

Ни Таэла, ни Тангрис, ни Явик прямо не говорили Карин о том, что она очень помогла протеанам. Ни разу. И всё же Чаквас ясно ощущала и понимала: она действительно помогала не только Явику, оставшемуся 'на виду', но и его соплеменникам, скрывшимся 'в тени'. Порой она сама не смогла бы чётко перечислить, в чём именно она помогла протеанам, но...

Само отношение протеанок и протеан к ней, женщине-землянке и к врачу военного фрегата невозможно было подделать и 'сыграть'. Здесь не было театра, не было фальши, не было выдачи желаемого за действительное. Важно было понимать, что взаимоотношения между выжившими протеанами и нормандовцами получили новый импульс к углублению и к развитию и тогда, когда 'Нормандия' и 'Клинок Ярости' покинут Иден-Прайм, сотрудничество людей и протеан перейдёт на более высокий, качественно новый уровень и не остановится на нём.

Теперь, когда в Медотсек приходил Шепард, Карин могла говорить с ним об очень многом. В том числе — и о Тангрис и о Таэле и о других протеанах.

Она понимала и чувствовала, что Джону очень сложно. Он никогда не рассчитывал, что его полюбят — именно полюбят — сразу несколько очень достойных женщин, в том числе и две инопланетянки. Ему, как понимала Чаквас, такое было в новинку, он любил Дэйну и считал, что для него этой любви вполне будет достаточно. А тут... Если бы не долгие разнотемные разговоры с Тангрис и Таэлой, Карин было бы сложно убедить Шепарда в том, что он... справится.

Да, он свыкался понемногу с тем, что стал очень важен и дорог для матриарха азари, но любовь к нему протеанки... Джон вполне мог посчитать, что чем-то прогневил высшие силы и они обрушили на него гораздо больше испытаний, чем он смог бы выдержать. Сейчас он не чувствовал себя способным соответствовать возросшим требованиям. Карин слушала его сбивчивые пояснения, смотрела на его лицо, отмечала напряжение во многих мускулах. Наступил момент и она пояснила, что... всё утрясётся, всё стабилизируется, едва только корабли покинут Иден-Прайм. Для одной землеподобной планеты этого всего действительно очень много. А вот за её пределами, для Галактики в целом и её исследованной части — в особенности, этого — хватит. Для того чтобы острота момента осталась в прошлом.

Шепард избегал смотреть в глаза Карин. И она понимала это нежелание — не так то и легко признать, что ты чего-то не умеешь, не знаешь и не понимаешь. А тут... Тут не просто незнание и непонимание, тут — ответственность за других.

Установка Шепарда 'всех — к себе за спину' срабатывала с почти неизменными постоянством и полнотой. Джон, казалось, не допускал никакого другого исхода дела. Он должен решать проблемы, защищать и служить, а остальные... они должны просто жить и быть в безопасности. 'Попробуй, объясни ему, — думала неоднократно Карин, — что и Дэйна и Бенезия и Тангрис тоже кое-что могут предпринять, чтобы облегчить жизнь своего мужчины...'

Нет, он не примет таких объяснений. Для него эти трое — прежде всего личности, женщины, которые... совершенно не обязаны ему ничем. Он даже не считал, что они обязаны оставаться рядом с ним. Может быть, он и заблуждался, но именно так действуя, он подтверждал, что любит всех троих. Любит — и не претендует ни на что. Класс и уровень такой любви даже для Карин были чем-то запредельно высоким.

Благодаря Чаквас Тангрис кое-что важное поняла о Джоне. Многое поняла. Карин это чувствовала совершенно отчётливо. Она видела в глазах этой хрупкой на вид протеанки пламя огня, которое сопровождает абсолютную убеждённость разумного органика в чём-то очень ценном. В данном случае молодая протеанка была убеждена, что её влюблённость, её любовь к мужчине-землянину — не блажь, а выбор, причём — весьма достойный.

Может быть, действительно, когда-нибудь в будущем, даже во время войны, Джону удастся хотя бы несколько часов побыть рядом с Тангрис, побыть наедине с ней. Тангрис была благодарна Карин за понимание и за пояснения. Чаквас убедилась, что протеане очень хорошо читают других разумных органиков: язык тела, язык эмоций, язык жестов, язык чувств, даже язык мыслей — для них в этом не было ничего особенного, ничего тайного.

Взгляд Тангрис... Странно, но Чаквас, как дипломированный медик, с изумлением отметила, что к четырём глазам 'в линию' она привыкла очень быстро... Изредка встречаясь взглядом с той, кто выбрала себе в спутники жизни Джона Шепарда, Карин чувствовала, как её понимание происходящего снова углубляется и расширяется. Рейс, едва не закончившийся гибелью корабля и экипажа, превращался во что-то большее, чем простая 'доставка'.

Тогда ни Таэла, ни Тангрис, ни разу не упомянули протеанский Маяк, находившийся на борту 'Нормандии' и Карин поняла, что они просто отдали артефакт в руки Явика. Как он решит — так и будет. Ясно, что Советники Цитадели, как и подчинённые этой 'троице' учёные-разумники не получат Маяк. Явик в разговоре с Чаквас коснулся этой темы, сказал, что он уже знает: в руках Советников на Цитадели находятся, как минимум, два похожих Маяка. И он постарается изъять эти Маяки и, конечно же, погрузить их на борт земного фрегата. Карин помнила и о том, что Дэвид как-то обмолвился: после ухода от Цитадели экипажу и команде фрегата придётся выдержать очень длительный полёт по исследованной, а возможно — и не только по исследованной частям галактики. Необходимо было собрать самую актуальную информацию о происходящем именно сейчас, когда так мало времени, как ощущала Карин, оставалось до вторжения Жнецов.

Если 'Нормандия' пойдёт сначала по исследованным и даже неплохо освоенным и заселённым мирам, то протеанскому боевому кораблю придётся идти прежде всего в неисследованные нынешними разумными органиками районы. Необходимо скрыться, найти приемлемую для протеан планету, а может быть — и звёздную систему, создать колонию и приступить к восстановлению численности расы. Хотя бы преодолеть порог вырождения. Мало осталось в живых протеан, очень мало и теперь на выживших протеанок ложилась дополнительная нагрузка.

Тангрис вполне могла бы захотеть, чтобы отцом её первенца стал землянин Джон Шепард. Это желание было обычным и общепонятным. Но как это совмещается с интересами расы? Как понимала Чаквас, не так уж много молодых, здоровых, нерожавших протеанок осталось в живых после выхода из криостазиса. Категорический отказ одной из них от создания семьи с соплеменником был бы весьма неоднозначно воспринят остальными протеанами. Похоже, что Тангрис готова рисковать, тем более, если действительно она примет у Таэлы командование 'Клинком Ярости', обязанным обеспечивать защиту планеты, на которой будет основана протеанская колония, а Таэла... будет руководить жителями этой колонии. Да, разделение, но — необходимое. И Тангрис вполне сможет избежать перспективы беременности, ведь командование кораблём, находящимся почти постоянно на боевом дежурстве, требует, чтобы командир был дееспособен постоянно. А как можно быть постоянно дееспособной, будучи в 'положении'?! В этом протеанки почти не отличались от земных женщин.

Теперь, зная многое о Таэле и Тангрис, Чаквас была уверена в том, что ей удастся поддержать и Явика и Шепарда. Да, для Джона дополнительной и очень существенной поддержкой будет присутствие на борту, пусть и временное, Бенезии, а вот для Явика... Для него знание о том, что врач корабля Карин Чаквас 'в курсе', будет, возможно, целительным.

Артиллеристы 'Нормандии'. Работа с 'Таниксами'. Понимание близости войны

Билл вошёл в отсек, где размещались управляющие системы артиллерийского вооружения фрегата. Едва различимый гул механизмов и систем лучше показаний любых индикаторов доложил старшему артиллеристу, что всё в норме. Если бы что-то было не так... он бы почувствовал, не взглянув на пульты.

Экипаж 'Нормандии' готовился к отлёту с планеты, все фрегатовцы уже знали, что корабль пойдёт на Цитадель. Билл остановился у кресла, но садиться не стал. Надо было ещё зайти в пилотскую кабину, где размещался главный пульт, надо было спуститься в отсек, где размещались 'Таниксы'. День только начинался и, по утверждённому плану надо было сделать всё, чтобы фрегат, уходя от Идена, не оказался безоружным. Хорошо, что была выполнена заретрансляторная проверка, хорошо, что был заранее выявлен Жнец, хорошо, что были проведены несколько серьёзных тренировок-тревог. Иначе... Даже думать не хотелось, что было бы, не будь сделано всё перечисленное.

Шепард... в нём было столько всего намешано... И это всё как-то было способно действовать на окружающий мир с высочайшей эффективностью. Кому-то из разумных было достаточно знать, что он — 'эн-семёрка', собственно, сам капитан этого и не скрывал, ведь обладателям столь высокого ранга было дано право отмечать свой ранг в допустимых пределах, конечно, на одежде, на предметах обихода, словом — везде, где они только пожелают.

Новый старпом, удивительно быстро переставший быть новым, оказался очень знающим и умелым профессионалом. Да, он — десантник, спецназовец, но... иногда Биллу казалось, что он общается с коллегой-артиллеристом, настолько точно и полно знал и понимал Шепард многие узкоспециальные вопросы и детали.

С Джоном, а Шепард разрешил нормандовцам себя называть по имени и в глаза и за глаза, было легко и просто общаться. В нём не было... стремления к превосходству над окружающими разумными, если, конечно, они не были врагами Шепарда. Но даже и тогда капитан Шепард, как понимал Билл, стремился понять, познать своего врага.

Далеко не всегда враг, как знал теперь старший артиллерист, для Шепарда обязан был становиться мёртвым врагом. Взять, к примеру, того же Жнеца. Да, его удалось остановить и одолеть с помощью наземной, иденской инфраструктуры. Но Джон... не стал уничтожать ни корабль, ни пилота. Он... просто остановил Жнеца. Остановил сверхдредноут, объединив свои усилия с усилиями многих других нормандовцев и иденцев. Да, Шепард один общался с пилотом Жнеца и никто из нормандовцев и иденцев не знал в точности, как это общение происходило, что при этом говорилось каждым из собеседников, и каковы были полные результаты диалога. Было известно очень немного: Шепарду удалось заручиться временным нейтралитетом Жнеца, оказавшегося разведчиком. Можно было, конечно, спорить об уровне этого временного нейтралитета, но уже то обстоятельство, что Жнец и его пилот не стали вредить Идену и его поселенцам, указывал на то, что Шепарду удалось сделать считавшееся прежде невозможным.

Теперь Жнец уйдёт от Идена. Уйдёт тихо и спокойно, уйдёт незамеченным, неузнанным до конца. Он продолжит свою работу, но... Главное, что его появление над Иденом не привело к началу Жатвы.

Билл теперь немало знал о том, как осуществлялись прошлые Жатвы. В том числе и благодаря общению с протеанином Явиком. Его фирменный расовый способ общения мыслеобразами давал столько информации нынешним разумным, сколько очень часто не могли в принципе дать многочасовые лекции и суточные бдения над экранами ридеров и инструментронов. 'Больше информации в единицу времени' — хороший, годный, действенный девиз. Да, впереди — столкновение с десятками, сотнями. А может быть — и тысячами таких кораблей, как эта 'креветка' — разведчик. Впереди — война со Жнецами, впереди — очередное противостояние.

Билл помнил и знал теперь, что раз за разом Жнецы уходили из галактики победителями, оставляя в живых в лучшем случае самые примитивные расы разумных органиков. Время работало на 'креветок' — когда ещё эти расы станут достаточно опытны и развиты... Должно было пройти очень много времени: десятки, сотни, тысячи лет. Память о разгроме, учинённом Жнецами, была крайне тяжёлой и прочной. Неудивительно, что Жнецы становились страшными легендами, о них не принято было часто вспоминать. Их не изучали, ими старались не интересоваться. Боль тысяч погибших разумных органиков надёжно ограничивала выживших в их стремлении понять и осознать истинную причину очередного поражения.

Явик говорил, что в его время не было надежды. Немудрено. Билл понимал, что если не будет офицеров, старшин, сержантов, то рядовые воины вполне могут легко поддаться панике и тогда... Тогда поражение станет реальностью. Протеане утратили верховное руководство и это... это было действительно страшно. Нет верховных приказов, которые в армии считаются непогрешимыми и самыми полными и точными. Нет указаний стратегического уровня, неизвестно, к чему приведёт яростная оборона или очередная попытка хоть как-то согласованного 'на местном уровне' наступления. Ничего не ясно. И эта неясность — страшна.

Старший артиллерист теперь немного по-иному воспринимал перспективу прибытия фрегата к Цитадели. Раз за разом станция, считающаяся ныне центральной для исследованной части Галактики, вычищалась от следов любых разумных органиков. Да, может быть, облечённых немаленькой, а иногда — и очень большой властью, да, может быть, любящих комфорт, обеспеченность и большие деньги, но... от всего этого не перестававших быть слабыми и уязвимыми разумными органиками. Совершенно не богоподобными, совершенно не цельными... Явик как-то сказал, что идеальных в галактике нет. Ни среди разумных, ни среди неразумных. Страшные, но, в то же время, точные слова.

Знать, что станция Цитадель раз за разом пустела, понимать, что в очередной раз может опустеть в ходе предстоящего столкновения со Жнецами... Было страшно. И — неприятно. Да, возможно, что до этого момента есть ещё время, а значит, многое может быть сделано для того, чтобы этот сценарий не был реализован.

Билл устроился в кресле — жестковатом, но удобном. Щёлкнул привязными ремнями, крутнулся, оглядывая пульты и шкафы с аппаратурой. Всё в норме, всё в порядке. Да, приходилось ежедневно приходить и сюда, и в пилотскую кабину, и в технический артиллерийский отсек, но... Теперь старший артиллерист мог чётко сказать, что в его хозяйстве наведён достаточный порядок.

Раньше он весьма скептически относился к высказываниям о том, что разведчик — будь то корабль или отдельный разумный органик или группа разумных органиков — должны быть обязательно готовы к войне 'в линии', то есть к обычным боестолкновениям с врагом. Да, в некоторых случаях и разведчикам приходится инициировать или принимать бой с линейными армейцами, но... всё же по канонам это — не дело разведки. Шепард как-то сказал, что дело разведки — тихо придти, качественно тихо и быстро сделать своё дело и тихо и незаметно уйти. Ключевое слово — тихо.

Билл был согласен с таким мнением, но... Он же сам был свидетелем и более того — активным участником боя небольшого и слабовооружённого — что там значили два 'Таникса' против главного и дополнительных излучателей легендарного Жнеца — земного альянсовского фрегата против сверхдредноута. Он чувствовал и понимал, что почти все нормандовцы, едва только поняли, с чем им придётся иметь дело, определили Жнеца не иначе, как сверхдредноут. Маленький земной кораблик в одиночку, но, к счастью, при существенной поддержке наземных сил, атакует сверхдредноут. И — останавливает этого монстра. Не уничтожает, вряд ли сил у 'Нормандии' и иденцев хватило бы уничтожить полуторакилометровую 'креветку', но — останавливает.

Сейчас, сидя в кресле в полутёмном отсеке, Билл понимал ветеранов войн гораздо лучше и глубже. Они не любили рассказывать о войне, не любили говорить о ней. Но — они постоянно вспоминали войну. Внутренне вспоминали. Раз за разом 'прокручивали' всё, что тогда увидели, почувствовали, услышали. В этом была причина их замкнутости, серьёзности, отстранённости от суеты окружавших их разумных. Они знали что-то такое, что не могли знать и тем более — понимать — другие, те, кто не воевал. Правда войны, её боль, её суть. Теперь и Билл, военный артиллерист, профессионал, приобщился к числу таких разумных органиков. Знавших, понимавших, чувствовавших и — молчавших. Потому что невероятно трудно говорить о войне с теми, кто этой войны не видел и не знал, не чувствовал.

Да, впереди — уникальная война. Общение нормандовцев с Явиком раз за разом доказывало правильность этого, казалось бы, простого и краткого тезиса. Уникальная, потому что в ней не будет тыла: все будут, так или иначе, воевать. Потому что в этой, будущей войне, не будет пленных — ни среди гражданских разумных, ни среди военнослужащих. Здесь плен заменён предательством. Выбором, пусть и часто не вольным, другой стороны в качестве своей. Вольным или невольным — можно спорить.

Явик говорил и показывал многое, но стремился к тому, чтобы его слушатели сами думали, сами решали. Трудно было землянину, человеку, свыкнуться с тем, что не будет в этой, будущей войне, пленных, нельзя будет воевать в привычных рамках. Один неверный шаг, одно неверное — любое — действие... И ты уже на другой стороне, где рискуешь остаться навсегда.

Для него, старшего артиллериста, потому совершенно иное значение приобретала теперь история возвращения из хаскоподобного состояния турианца и азари. Ладно турианцы, с ними люди общались уже три десятка лет после печально знаменитого Столкновения Первого Контакта. Но матриарх азари... Получалось, что Жнецы с лёгкостью могут навербовать себе огромную послушную армию из ныне живущих разумных органиков любого возраста, пола и расы. Осознавать и понимать это... было особенно больно и страшно.

Шепарду удалось вернуть азари и турианца к нормальной жизни. Большей частью — вернуть, хотя Билл понимал: память о пребывании в состоянии хаска навсегда осталась частью сути и Бенезии и Сарена. И Шепард при всём своём желании не сумеет даже конвейерным методом возвращать из хаскоподобного состояния всех и любых разумных органиков. Он и так страшно рисковал, вытаскивая из хаскококона суть и душу турианца и азари. Два раза он выходил на Грань и ступал на 'ту' сторону. Не просто ступал — работал там. Много, напряжённо работал, чтобы вернуть двух разумных органиков к обычной нормальной жизни.

Неудивительно, что Сарен принял решение остаться на фрегате в качестве простого воина. Сейчас легендарного Спектра не интересовало и не волновало то, оставят ли ему Советники спектровский статус и полномочия. Рядом с Шепардом он чувствовал себя полноценным разумным. А Бенезия... нет ничего удивительного в том, что она полюбила Шепарда последней любовью матриарха. Билл раньше только читал о такой любви. Разное читал, а вот видеть и тем более чувствовать, пусть и со стороны, ему такую любовь ещё не доводилось. Теперь он и видел и чувствовал эту высшую любовь пожилой матриарха азари, понимал её причину и знал, что эта любовь — особая. Не только для старшей Т'Сони, но и для Джона Шепарда.

Нормандовцы знали, что Бенезия и Джон были... очень близки. Они прошли через единение. Бенезия не забеременела, но единение дало её любви новые, глубокие основания. Она продолжала любить Шепарда, продолжала понимать — очень глубоко и полно — его, человека, землянина, своего мужчину. Наверное, она перестала и теперь уже — почти окончательно — воспринимать себя как бесполое 'оно'. Может быть, она стала в значительной степени 'она'. Матриарх азари, возраст которой давным давно перевалил за восемьсот лет и землянин, которому не исполнилось и пятидесяти. Действительно, любви — глубокой, полной, яркой — все возрасты покорны. И расовые различия здесь теряют всю силу и важность.

Билл часто видел, как общаются иденцы с Бенезией — не только взрослые, но и подростки, и дети. И всё чётче и острее понимал, насколько старшая Т'Сони изменилась, вернувшись, благодаря Шепарду, из хаскоподобного состояния. Она очень теперь отличалась от обычно замкнутых и строгих матриархов азари, а ведь на Идене были такие матриархи — несколько десятков — Билл специально проверил по Интернету Идена такую 'деталь'. И Бенезия Т'Сони теперь очень отличалась от этих матриархов азари. Отличалась в лучшую сторону.

Старший артиллерист не раз и не два ловил себя на мысли, что ему жаль свыкаться с мыслью о том, что пожилая азари покинет борт фрегата, что она не останется, как Сарен, надолго на борту земного космического альянсовского разведчика. Наверное, то, что Бенезия вернётся на Тессию или в Азарийское пространство, правильно. Разведка должна располагать агентурой, должна располагать помощниками, а Бенезия, в чём Билл был убеждён, стала уникальным агентом и уникальным помощником. То, что сейчас знала и понимала она, знал и понимал только Сарен Артериус. Вряд ли у Шепарда будет возможность вернуть к жизни всех тех, кто станет хаском во время Противостояния. Да, Билл понимал, что Шепард сделает всё, чтобы таких 'обращённых' было как можно меньше. Но даже возможности Шепарда были очень ограничены. А 'обращённых', как понимал старший артиллерист, будет очень много — Жнецы опытны и безжалостны.

Благодаря Шепарду Сарен Артериус понял, что такое быть Спектром. Понял по-иному, по-новому. Потому вдвоём с Найлусом и отправился в Константу, отправился в райцентр, отправился в поездку по району, чтобы навести порядок, как правоохранитель, а не как исполнитель воли неких Советников Цитадели. Пока оба турианца, Шепард, Андерсон, Явик занимались решением вопросов и проблем 'на выезде', то есть часто за пределами района, остальные нормандовцы работали в пределах района и в пределах стояночного поля.

Билл отмечал, что члены экипажа фрегата меняются. Не внешне — внутренне. Становятся другими, более взрослыми и даже более мудрыми. То, через что им пришлось пройти за несколько прошедших суток... не могло не изменить их. Сейчас, когда почти все регламентные работы в подведомственном отсеке были завершены, старший артиллерист мог позволить себе повспоминать, с чего всё началось и как 'прошло'. А вспомнить теперь было что. Не зря мудрые разумные говорят — 'Большое видится на расстоянии'.

'Таниксы' очень долго считались турианской разработкой. Птицемордые яростно защищали секреты этого оружия, многие узлы которого до сих пор были недоступны для сканеров и для исследования 'механическими' средствами. Турианское бюро технологической разведки — весьма засекреченная в Иерархии организация — как оказалось, давно занималась исследованием единственного известного ныне Жнеца, до сих пор дрейфовавшего у Мнемозины. Детали этого исследования, конечно, составляли тайну Иерархии. Формально нечего было даже думать о том, что кто-то из птицемордых будет о ней сколько-нибудь подробно 'распространяться'. Но если сложить 'два и два', то выходило, что "Таниксы" были созданы на основе технологий Жнецов. Представляли собой адаптацию, а точнее — модификацию главного оружия полумёртвого Жнеца. Можно было спорить, насколько этот Жнец мёртв или жив. Но факт состоит в том, что на разработку уменьшенной версии вспомогательного оружия Жнеца — тех самых 'Таниксов' — у турианцев ушло меньше одиннадцати земных месяцев. Как говорится: 'от прототипа — до готового решения'.

Заряд 'Таникса' представлял собой высокотемпературный расплав железа, урана и вольфрама, удерживаемый до нужного момента электромагнитным полем, генерируемым 'ядром', состоящим из нулевого элемента. Струя жидкого металла, разогнанная до скорости, оказавшейся весьма близкой к световой, формировалась в полёте в своеобразный 'бронебойный конус'. Он уничтожал цель высокой кинетической энергией и чудовищной температурой. Конечно, вообразить, что в космосе корабли будут 'плеваться' струями металла, всего несколько десятилетий назад было бы весьма 'пионерно'. Факт оставался фактом: такое оружие теперь не только существовало, но и действовало. Да, оно было жутко дорогим, ставилось преимущественно на фрегаты и на некоторые тяжёлые истребители. Но тем хватало обычно и одного 'Таникса', а вот на турианском прототипе стояли целых два. И это тоже весьма существенно отличало 'Нормандию' от других 'одноклассников'.

Согласно известным техническим характеристикам вспомогательное оружие 'креветки', на основе которого и были в основном созданы 'Таниксы', могло давать залп каждые пять секунд. Теперь старший артиллерист понимал — это не было полной и исчерпывающей правдой. Оно могло работать намного быстрее, а значит, эффективнее. Возможно, об этом знали турианские разумники, об этом могли знать исследователи и разведчики, которые изъяли из полумёртвого Жнеца, в полном смысле этого слова рискуя ежесекундно собственными жизнями и собственными сутями, части вспомогательных орудий — на главное орудие Жнеца было решено пока не покушаться. И теперь об этом знали нормандовцы, видевшие скоростную, даже запредельно скоростную работу 'Таниксов' в реальном бою со Жнецом. Оружие, стоявшее до этого только на Жнеце, теперь стояло и не просто стояло, но и действовало на другом, земном корабле, пусть и существенно изменённого и серьёзно адаптированного турианского проекта. Корабль выдержал бой с реальным врагом, принял своеобразное реальное 'боевое крещение' и теперь с полным правом мог именоваться боевым кораблём, а его экипаж — боевым экипажем. Не формально, а реально боевым.

Теперь — и в этом Билл был совершенно уверен — 'Нормандия' перестала быть фрегатом не только потому, что являлась прототипом, оснащённым, кроме системы 'невидимости' ещё и слишком большим и мощным для фрегата ядром. Располагая двумя 'Таниксами' и выдержав бой со сверхдредноутом, 'Нормандия' получала реальное право встать в один ряд с крейсерами, которые, конечно же, сейчас располагали гораздо большим количеством 'Таниксов', но... туда, куда пройдёт фрегат, не всегда пролезет своей тушей земной военный космический крейсер. А сам факт того, что пусть и с помощью наземной планетной инфраструктуры, но фрегату удалось остановить сверхдредноут, заставляло Билла поверить в то, что и при бое с другой 'креветкой' в космосе фрегат не станет гарантированной жертвой огромного корабля. Да, будут повреждения и, вполне возможно, среди нормандовцев тоже будут потери, но фрегат сохранит боеспособность и сможет, если и не победить, то заставить Жнеца отступить.

Приближение времени Противостояния заставляло старшего артиллериста думать, что 'Таниксы', после изучения всего, что связано с противостоянием 'Нормандии' и Жнеца над Иден-Праймом, получат во флоте Альянса ещё более широкое распространение. Возможно, они станут обычным оружием, пусть даже и вспомогательным, для земных альянсовских — и не только альянсовских — дредноутов. Может быть, для столь крупных и мощных кораблей уже разрабатывается и испытывается увеличенная версия 'Таниксов'. Такова была логика создания новых образцов вооружений, тем более, если впереди была борьба со столь опытным и жестоким врагом, каким являлись Жнецы.

Билл припомнил, как вошедший в пилотскую кабину следом за Андерсоном Шепард подошёл к нему и спросил: 'Какова достигнутая точность поражения двухзарядным залпом?'. Старший артиллерист тогда сообщил: удалось повысить с третьего класса на второй. В перспективе возможен и первый класс.

И это действительно было так. Томас, второй артиллерист, любивший, когда его называли Томом, вполне был способен обеспечить и большую точность. Билл тогда уже был в этом убеждён и теперь понимал: он тогда уже чувствовал: от скорости достижения высочайших показателей зависит очень многое, в первую очередь — боеспособность фрегата и жизнь его экипажа. Нужны были не только скорость, но и точность.

Шепард тогда весьма толково объяснил Биллу минимальные требования к уровню готовности 'Таниксов'. Нечего было особо и говорить — задача получилась интересная, а главное — очень сложная. Уже тогда Билл почувствовал, что впереди — не скучные полигонно-тренажёрные, в большинстве своём — виртуальные стрельбы, а стрельба из настоящего оружия, настоящими зарядами по настоящему врагу с реальными — положительными или отрицательными последствиями — для оппонента и для 'Нормандии'.

Тогда старший артиллерист быстро понял, что нужен будет, очень нужен нулевой класс точности. Как же он опасался назвать точный срок, к какому он и его напарник смогли бы обеспечить достижение этого нулевого класса точности! Но ведь смог назвать срок и в него уложиться.

Шепард... он не требовал от артиллеристов становиться простыми придатками к автоматике и стволам орудий фрегата. Он понимал, что оба 'бога войны' прежде всего — люди со всеми их особенностями, преимуществами и недостатками. Потому спокойно отнёсся к заявлению Билла о том, что 'Задачка интересная, капитан. Как раз такая, какие я люблю'. Это не выглядело бахвальством, это не было бравадой, это не были те 'дежурные' слова, какие военачальник ожидает чаще всего услышать от своего подчинённого. Шепард нормально воспринял сказанное Биллом и сообщил ему, хотя, конечно, мог и не сообщать, что пилот, а точнее — уже два пилота фрегата — сделают всё так, как скажут артиллеристы.

При этом, как понимал Билл, старпом ни на секунду не забывал, что 'Нормандия' — разведывательный, а не штурмовой фрегат. Потому и предложил Биллу с напарником просчитать два варианта — в атакующей и в добивающей конфигурации. Оба — с максимальным уровнем урона для цели. Шепард знал, каким образом он узнал об этом — другой вопрос, но ведь знал, как почувствовал тогда старший артиллерист, чётко и знал заранее, что цель будет по-серьёзному, реально огрызаться.

Шепард всегда несколько раз за сутки обходил весь фрегат — от носа до кормы и обратно. Билл помнил об этом и знал: от старпома невозможно укрыть ни одну проблему, ни одну недоработку, ни один 'прокол'. Капитан-спецназовец работал. Постоянно реально работал, а не делал вид, что работает. И потому Биллу было приятно доложить Андерсону через очень небольшой промежуток времени, что нулевой класс точности в настройках артсистем корабля достигнут и закреплён.

Андерсон... Он рядом с Шепардом тоже тогда преобразился. Почувствовал себя боевым офицером, отодвинул всё, что связано с длительной опалой куда-то в сторону. Не забыл, конечно, такое вряд ли забудешь, но... отодвинул. Потому что рядом с ним появился такой человек, как Джон Шепард. Равный ему по уровню подготовки и оказавшийся способным совместить выполнение служебных обязанностей сразу по двум должностям — старшего помощника и командира десантной группы фрегата. А в этой десантной группе — и для Билла в этом не было никакого секрета, согласно штатному расписанию находились, кроме Шепарда, всего двое — капрал Дженкинс и лейтенант Аленко. Оба со своими проблемами, сильно мешающими качественному выполнению служебных обязанностей. И старпом справился с этими трудностями.

О деталях того, как старпом справился, Биллу сейчас рассуждать не хотелось: вспомнились минуты, когда пришлось отодвинуть все 'мирные' мысли куда подальше. Приказ Андерсона прозвучал однозначно: 'Все системы вооружения корабля — в боевое оперативное положение'. На что Билл ответил: 'Всё оружие фрегата — готово, командир. Главный излучатель этой твари — в прицеле главного калибра'. Страшно ли было старшему артиллеристу тогда? Сейчас он смог бы чётко и ясно ответить: да, было очень страшно. Потому что цель тогда казалась... слишком несоразмерной возможностям фрегата. Благодаря РЭБовцу Ингвару и пилоту Джефу Билл и Том смогли совершить то, на что сами, трезво оценивая расстановку сил, не особо и рассчитывали. Да, вера, уверенность важны и необходимы. Но тогда ещё даже воины из состава экипажа фрегата 'Нормандия' не очень чётко и полно осознавали, что мирное время подошло к концу и впереди — война галактических масштабов, а не банальный межрасовый конфликт. Пусть даже и такой, каким стало столкновение землян и турианцев у ретранслятора.

Залп главных орудий разведфрегата ударил в линзу главного орудия Жнеца. Затем, спустя всего две секунды — последовал второй залп. И затем, тоже через очень короткое время — грянул третий. Жнец сопротивлялся, он пытался вырваться из пут энергококона — те секунды Билл запомнил на всю жизнь и знал, что так же чётко и полно эти моменты запомнил и Том.

Жнец не отступал, не сдавался, он боролся и потому сейчас Билл считал Жнецов — любых, а не только разведчиков — очень достойным противником. Старший артиллерист не понимал раньше и слабо, неполно разумел сейчас, как ему удалось тогда, после трёхзвенного залпа, обеспечить удар по щупальцам креветки ещё тремя залпами. Он видел, как выгибались бронеплиты 'креветки', как разрушались приводы, как 'закорачиваются', блистая разноцветными, чаще всего — белыми или голубыми — молниями, энергопроводы. Видел образующиеся в теле гиганта пробоины.

Хорошо, что тогда фрегат не приблизился к Жнецу, сумел удержаться на удалении. Благодаря этой неспешности приближения Билл смог осуществить третий заход — три дополнительных залпа, подписавшие 'креветке' если не смертный приговор, то что-то очень близкое к этому. Сила этих финальных трёх залпов оказалась непереносимой для пришельца. 'Креветка' рухнула на конструкции монорельса, ведущего к резервному космопорту. Фрегат прошёл над поверженным Жнецом и Билл, выполняя стандартную, вбитую куда-то в подкорку на многочисленных тренировках процедуру, взял 'креветку' под прицелы 'Таниксов' и лазеров системы ПОИСК.

Затем наступило время расправиться с десантными кораблями гетов и это действо, учитывая непрошедшее напряжение, доказало Биллу, что Жнец — не простой и, во всяком случае — не слабый противник.

Под несколькими залпами орудий фрегата все гетские десантные корабли рухнули на наспех подготовленные (каким образом они там оказались, ни Билл, ни Том впоследствии так и не смогли вспомнить) и расположенные у ног гиганта металлические стартовые площадки. Просматривая записи с датчиков, Билл и Том много раз спорили, почему этот момент был упущен. И сходились во мнении, что у Жнецов есть немало технологий, которые позволяют этим 'креветкам' совершать то, что нынешние расы вполне сочтут за чудо.

Всё накладывалось, наслаивалось, лавинообразно усложнялось. Увидев Сарена Артериуса, очень многие нормандовцы испытали настоящий страх и ужас, а Билл с Томом вынуждены были признать, что этот турианец, ставший покорным слугой 'креветки', был практически неуязвим для большинства нынешних образцов вооружений. Разве что 'Таникс' смог бы повредить его тело весьма существенно, да и то не всегда.

Фрегат занял позицию для охраны поверженной 'креветки'. Позже он совершит посадку на Идене, но уже тогда, когда 'Нормандия' висела над Жнецом, Билл и Том понимали — их работа не окончена. Наступило время совершенствования мастерства, момент, когда их реальный опыт пригодится иденцам — как профессиональным воинам, так и гражданским поселенцам. Сельскохозяйственная планета была плохо защищена. Никто ведь из землян не предполагал, да и вряд ли мог бы предполагать, что именно к ней прибудет ставший легендой Жнец.

Потому за последние несколько иденских суток ни Билл, ни Том не знали покоя. Они постоянно консультировали местных иденских военных из состава альянсовского контингента ВКС. Выходили на связь с командованием и специалистами формируемого Ополчения Идена, раз за разом обсуждая вопросы артиллерийской защиты планеты. В первую очередь — от будущих, вполне реальных нападений таких вот кораблей, как полуторакилометровая 'креветка' — разведчик.

О том, что остановленный над планетой Жнец является всего лишь разведчиком, знали теперь все иденцы. Простая демонстрация силы многих впечатлила и заставила готовиться к будущему вооружённому противостоянию со всей ответственностью.

Да, предстояло строить спутники военного назначения. Возможно — даже беспилотные и необитаемые станции-автоматы с их артиллерией и современными системами слежения. А главное — создать сеть комплексов наземной противокосмической обороны, в структуре которых артиллерийские средства занимали важное место. Планировались, предстояли огромные затраты денег и ресурсов, но Иден нельзя потерять. Надо защищать планету, надо совершенствовать Ополчение.

Надо понимать, что теперь от участия в войне не сможет уклониться никто из ныне живущих разумных органиков. Война станет всеобщей. И потому, пока есть время, условно, очень условно называемое мирным, надо усилить армейские подразделения. Надо вооружить, перевооружить и довооружить, а главное — надо обучить людей владению оружием.

Потому Билл и Том раз за разом вспоминали до мельчайших деталей всё, что было связано с боестолкновением со Жнецом. Теперь они читали в планетном Интернете материалы о протеанах, говорили с Явиком о Жнецах, о способах, средствах и методах, которые использовали эти гигантские креветки в войне против высокоразвитых разумных органиков. На среднеразвитых, как понимал сейчас Билл, Жнецы обращали гораздо меньше внимания и в борьбе с ними обходились намного меньшими усилиями. А на малоразвитых чаще всего вообще не реагировали. Никоим образом.

Разделение прошло по расам Галактики. Три уровня, три части. Никакого единства, столь необходимого в борьбе с внегалактическим врагом. Приговор был практически подписан. Явик прав: моментом подписания приговора раньше, в прошлом Цикле, стала гибель верховного руководства Протеанской Империи на Цитадели. С того времени протеане уже не могли восстановить прежнее единство, каким бы слабым и эфемерным оно ни было. Лучше уж такое непрочное единство, чем вообще никакого. Если на Цитадели всё обстоит именно так, как об этом говорят сейчас иденцы, то... сложности и трудности у экипажа и команды 'Нормандии' только начинаются.

Том и Билл торопились. Билл, как старший артиллерист, старался вспомнить максимум из того, что он ощутил, почувствовал тогда, когда фрегат атаковал Жнеца. Да, этого было мало для победы над расой умных полумашин — именно так характеризовал Жнецов протеанин Явик. Но лучше использовать в полной мере что-то малое, чем не использовать ничего из имеющегося здесь и сейчас для достижения будущего перевеса, а затем — и победы над Жнецами.

Благодаря работе обоих артиллеристов Сарен и Найлус в разговоре с офицерами воспользовались самыми свежими, солидно обоснованными и проверенными данными. Они уделили предостаточно внимания именно нуждам и роли артиллеристов. Сорок минут Спектры-турианцы делились с местными 'богами войны' наработками и планами. То, о чём говорили Артериус и Крайк, было новым, предельно адаптированным к условиям Иден-Прайма, к реальному положению дел с артиллерийским обеспечением Идена. Билл знал, что оба турианца постоянно доказывали: нельзя воспринимать артиллерию изолированно. Она должна стать частью 'Стены', которая защитит Иден-Прайм и его жителей от всего, что несли с собой Жнецы. А они несли прежде всего смерть.

У Билла и Тома не было ни малейших сомнений в том, что Жнецы уже приговорили человечество к полной и окончательной ликвидации. А значит, к гибели, к смерти приговорены и девяносто процентов населения Иден-Прайма. Планета должна была не просто замолчать, планета должна была опустеть, стать мёртвой. В очень лучшем случае на ней останутся неразумные животные, но и на это у артиллеристов фрегата надежды после общения с Явиком, активно использовавшим мыслеобразы, почти не осталось.

Турианцы, воспользовавшись данными корабельных фрегатских артиллеристов, смогли сдвинуть дело с реформированием артиллерийской — и не только артиллерийской — составляющей 'щита Идена' с мёртвой точки. Нормандовцы не дистанцировались теперь от иденцев, даже не пересекая границы охранной зоны стояночного поля. Те, кто выходил за пределы периметра, были вооружены всем необходимым для осуществления эффективной и качественной работы среди местных жителей. Они приносили на фрегат актуальную информацию, они влияли, помогали, направляли и содействовали.

Наверное, потому иденцы приняли решение о строительстве на месте этого стояночного поля персонального фрегатского космопорта-базы. Их решение, их выбор. Возможно, это решение было выражением благодарности, но Билл считал, что это — признание заслуг нормандовцев не только в усмирении Жнеца, но и в способствовании защите планеты и её населения в предстоящей войне.

Артиллеристам Идена теперь предстояло сыграть очень важную роль. Как сказал Найлус, 'именно они сделают невозможными постоянные успехи пилотов гигантских Жнецов, именно они будут разрушать ещё на подходах к орбитам обитаемых планет десантные корабли пособников Жнецов. Именно они накроют уничтожающими залпами районы сосредоточения слуг Жнецов, которым удастся всё же высадиться на наши планеты'. Билл и Том были согласны со всем, что тогда сказал младший Спектр. Он всё верно и правильно сказал. Сказал к месту и тем разумным, от которых очень многое зависело. Не начальникам, не командирам, а обычным воинам, пусть и офицерам.

Конечно же, в перерывах между общением с иденцами и работой над поступающей профильной информацией, Билл и Том занимались тренировками. Надо было поддерживать достигнутый уровень, совершенствовать мастерство. Андерсон, почувствовавший себя боевым офицером, а не 'администратором', нуждался, как оказалось, в действенной, конкретной поддержке и оба артиллериста были рады оказать ему эту поддержку. Билл до сих пор помнил, как внимательно отнёсся Андерсон к виртуально воспроизведённому сценарию битвы земного, пусть даже и альянсовского крейсера со Жнецом, уходившим от Иден-Прайма с Маяком на борту.

Тогда Том аргументированно доказал командиру 'Нормандии', что Жнец спокойно и свободно может 'ссадить' с орбиты этот прибывший крейсер, который не успел бы даже заполошно 'пиликнуть', не то что подать стандартный автоматический сигнал опасности. А дальше... Дальше, учитывая то, что ни о каких договорённостях между землянами и разведчиком-Жнецом речи не могло быть, началась бы Жатва.

Билл также помнил, что Шепард всегда проверял в отсеках корабля всё. Для него не было 'не важного' и 'второстепенного'. На военном корабле, как неоднократно говорил старпом, мелочей быть не может. Потому, бывая в артиллерийском отсеке, капитан всегда уделял огромное внимание состоянию 'Таниксов' и ПОИСКов, а также — работоспособности и настройкам других систем вооружений фрегата. Особенно, как чувствовал старший артиллерист, старпому нравилось наличие ручных систем управления и контроля. И уж тем более то, что разведфрегат начинает стрелять, Шепард не считал чем-то неправильным или ненормальным. Как он иногда говорил в таких случаях: 'Если тебе дано оружие — используй его. А оружием для разведчика может быть любой предмет и любая информация. Главное — уметь его вовремя и полно использовать'.

Шепард не сидел безвылазно на борту фрегата, он работал с ополченцами и с воинами-профессионалами, с археологами, общался с местными жителями. Билл и Том знали совершенно точно, что в ходе своей 'местной командировки' по воинским частям капитан Шепард интересовался, в том числе, и артиллерией. Причём не только осматривал орудия и установки, привычно и чётко 'влезая' в мельчайшие детали. Но и вполне профессионально общался со специалистами — как военными, так и гражданскими, которые эти орудия и установки обслуживали, создавали и использовали. Получая всё новые и новые сведения о том, что удалось сделать старпому 'Нормандии', Билл испытывал к Шепарду растущее уважение. И всё полнее и острее признавал, что в Академии 'Эн-Семь' умеют готовить профессионалов.

Шепард действительно сам бывал на стартовых позициях, наблюдал за работой расчётов гигантских артиллерийских орудий, неизменно впечатлявших очень многих гражданских иденцев своими размерами и сдержанной мощью. Капитан Шепард встречался с командирами и главными специалистами. Подолгу говорил с ними. Обсуждал варианты действий — совершенно реальные, ничуть не фантастические — какие необходимо было предпринять при орбитальной бомбардировке позиций. А также — при атаке кораблями Жнецов из космоса с нескольких направлений. При возникновении угрозы со стороны прорвавшихся к позиции артиллеристов десантных вражеских подразделений.

Со слов многих местных иденских артиллеристов и Билл и Том хорошо знали, что Шепард всегда больше слушал, чем говорил сам. Задавал дельные и умные вопросы, стремясь уточнить для себя очень многие моменты. Он, как понимал старший артиллерист, использовал сейчас любую возможность, чтобы побывать на местах, поговорить с действующими профессионалами, увидеть, а если возможно, то и лично испытать технику и вооружение. Шепард сам полно и качественно готовился к войне, потому что понимал и знал: ему придётся готовить к войне других — и не только нормандовцев.

Билл хорошо знал, что Шепард неравнодушен к Чаквас. Он влюблён в неё, а она — в него. И капитан Шепард хорошо знает, что в будущей войне медикам невозможно будет прикрыться 'красным крестом' или 'красным полумесяцем'. Невозможно будет рассчитывать на то, что эти общепонятные — не только для землян — символы спасут медицинские учреждения и их персонал и пациентов от разрушений и гибели. Не спасут — Билл в этом теперь был абсолютно убеждён Заставить Жнецов и их пособников прекратить атаки на медицинские учреждения, на врачей, медсестёр, фельдшеров и пациентов можно только одним способом — убив всех Жнецов и всех их пособников. Убить с гарантией.

Цитадель, оказывается, тоже может стрелять. Билл, узнав об этом от Явика, продемонстрировавшего старшему артиллеристу серию мыслеобразов, на несколько минут потерял дар речи. И ведь не скажешь, что эта многолепестковая гигантская станция может быть артиллерийским орудием. В ней нет, казалось бы, ничего, что указывало даже на вероятность такого использования огромной конструкции. Оказалось, может. И эта возможность тоже становилась проблемой. Потому что своим лучом Станция могла уничтожить очень многие обитаемые планеты.

Получалось, что с уходом от Иден-Прайма забот у нормандовцев только прибавится. Немудрено, поскольку именно экипажу земного фрегата, да, при поддержке иденцев, куда же без неё, но пришлось дать бой считавшемуся мёртвой легендой Жнецу. Довелось найти протеанина и, кстати, не единственного, как считает и будет считать большинство жителей нынешней галактики.

Также нормандовцы первыми осознали, что мирное время ушло в прошлое, наступило другое, предвоенное время. Время, как однажды при молчаливом согласии Андерсона, выразился капитан Шепард, мобилизации. Да, Том напомнил Биллу, что, по мнению одного землянина, 'мобилизация есть война'. Это выражение многое пояснило старшему артиллеристу. На Цитадели у нормандовцев будет много работы. Сейчас, на предотлётном этапе приходилось привыкать к тому, что отдых будет редким и очень, очень непродолжительным и для военнослужащих и для насквозь гражданских разумных органиков.

Оглядев пульты, Билл поднялся с кресла. Том работал в отсеке 'Таниксов' и его надо было сменить — младшему артиллеристу предстояло поработать с пультами в пилотской кабине. Мало ли как может сложиться ситуация — потери среди членов экипажа фрегата тоже были вероятны, а разведкорабль не может остаться 'беззубым'. Важно было обеспечить взаимозаменяемость, отработать ситуации, когда одному артиллеристу придётся поработать за двоих и сделать всё так, как надо и — в кратчайшие сроки.

Предстояла не банальная межрасовая 'разборка', не обычный пограничный межрасовый конфликт, а галактическая война. Потому-то раз за разом оба артиллериста проверяли и перепроверяли состояние систем вооружений 'Нормандии', регулярно тренировались в виртсредах, проводили учения по действиям в крайне осложнённой обстановке. Скучать, бездельничать и дурачиться было некогда — время Столкновения со Жнецами приближалось.

Пост РЭБ фрегата. Расширение сферы ответственности

Сержант-полисмен, руководитель Службы радиоэлектронной борьбы фрегата 'Нормандия' Ингвар Темпке встал из-за пульта, размещённого в одной из служебных корабельных кают-выгородок, прошёлся по 'пятачку', не заставленному деками и блоками приборов. Время отлёта приближалось, а значит... его работа очень скоро станет интереснее, насыщеннее и, конечно же, сложнее.

Ингвар не стал тревожно оглядываться на экраны пульта — теперь он был не один: в Службе, кроме самого Темпке работали ещё два военных полисмена. Проблем и вопросов хватало на всех и Ингвар не без удовлетворения отметил, что он рад работать именно так — напряжённо, полно, качественно. На 'Нормандии' теперь были созданы все условия: инженеры корабля постарались оборудовать рабочие места, обеспечить сотрудников поста РЭБ всем необходимым, а у остальных нормандовцев очень скоро исчезли всякие сомнения относительно необходимости и полезности такого подразделения.

Жнец делал свою часть работы по блокировке и фильтрации информационных потоков Идена, 'Нормандия' — свою часть. Протеане, конечно же, со своего корабля и своей базы наблюдали, помогали и контролировали, но делали это профессионально и чётко, не давая малейших поводов для недовольства и тем более — для обиды.

Ингвар и его коллеги получили за несколько иденских суток уникальный опыт: Темпке сомневался, причём — совершенно искренне, что мог бы получить такой практический опыт где-нибудь ещё.

Поглядывая на экраны пульта, Ингвар неспешно ходил кругами по 'пятачку', изредка меняя направление 'кружений' и вспоминал.

Совсем недавно он был обычным сержантом-полисменом. Да, профессионалом, но... В основном он обслуживал контрольные, пропускные и охранные электронные и электронно-механические системы, которых всегда на Земле и на других планетах Солнечной системы было великое множество типов, моделей, комплектаций.

Технике, какой бы совершенной она ни была, свойственно капризничать, ломаться, барахлить. Потому у Ингвара работы было всегда много. И, выполняя эту работу, Темпке чувствовал, что этот уровень для него — слишком мал, слишком недостаточен. Да, приходилось выполнять и чисто полицейские функции: участвовать в патрулях, стоять в охране, наводить порядок... Много всего было.

А потом... потом пришёл приказ. Странный такой приказ. Нет, по форме всё нормально: 'откомандировать...' и так далее. И по содержанию тоже — не придерёшься. А вот по смыслу — смысл был интересен: 'для обслуживания систем защиты и контроля изоляционного контейнера'. Командование — высокое, среднее и низовое — подумало, взглянуло на 'разграфки' штатных расписаний. И — распорядилось, чтобы сержант Ингвар Темпке вошёл в состав группы из двенадцати полисменов, которые прикомандировывались — в приказе именно так и было сказано — к разведывательному фрегату 'Нормандия'.

Об этом корабле Ингвар слышал много всякого-разного. Кто-то хвалил, кто-то восторгался, кто-то признавал силу, мощь и новизну корабля и его систем. Кто-то возмущался, как например, адмирал Михайлович, в ведение которого и поступил этот, считавшийся совсем недавно очень проблемным, корабль.

Ингвару, как специалисту и сержанту военной полиции, выделили на корабле место в кубрике. Небольшой такой кубрик, всего-то на четыре места, но всё же — учли и признали звание и специализацию. В кубрике Темпке оборудовал мини-мастерскую. Он старался всегда так делать и командиры, понимая причины, не препятствовали этому. Да, приходилось стоять в караулах у дверей в 'закрытые' зоны и помещения фрегата. Но для полисмена, тем более — для военного полисмена — это обычно. Охрана есть охрана.

С контейнером возни было немного: Ингвару дали полную возможность неоднократно проверить системы этого хранилища. Он подтвердил, что всё в норме. Распорядились о регулярной проверке систем? Нет вопросов. Ясно, что технику и электронику надо проверять. А затем...

Затем на борту появился капитан спецназа Шепард. И началась, как сформулировал сам для себя Ингвар, 'совершенно другая' жизнь. Для всех членов экипажа и команды корабля. Новый старпом удивил, изумил и воодушевил практически всех коллег Темпке. Он дал им возможность выйти за рамки стандартной военно-полицейской деятельности. Разрешил вспомнить о тех профессиях и специальностях, которыми военные полисмены владели до армейской службы. И это было о-о-чень необычно.

Конечно, по кораблю информация расходится достаточно быстро: Ингвар знал, что Шепарда 'тряхнуло'. Знал многие детали случившегося тогда со старпомом. Понимал, что если бы не эта 'встряска', выстоять в бою со Жнецом для фрегата и его экипажа было бы невозможно. Эти несколько тревог. Тогда мастер-сержант, командир подразделения военной полиции, приданной экипажу и команде 'Нормандии' впервые передал Ингвару не устное, а письменное распоряжение командира фрегата, капитана Андерсона.

Два спецназовца уровня 'Эн-Семь' на борту одного корабля! Да, такое возможно, но на практике бывало очень редко. И теперь Ингвар видел, что эта пара высококлассных спецов способна без всяких натяжек и преувеличений не только творить собственными силами и средствами чудеса. Но и побуждать, именно побуждать достигать предела своих возможностей и способностей других людей. И — не только людей.

Да, появление на борту Спектра Совета Цитадели турианца Найлуса Крайка большинство нормандовцев восприняли прохладно. Не понравился людям этот заносчивый и не любивший возражений молодой турианец. С представителями этой расы у людей уже на протяжении тридцати лет были сложные отношения. Ингвар мог бы прозакладываться на месячный оклад, что и в дальнейшем эта сложность во взаимоотношениях двух рас сохранится, а то и усугубится.

О разговоре, состоявшемся между Шепардом и Крайком в присутствии Андерсона, говорили тоже всякое-разное. Но после этого разговора многое изменилось в лучшую сторону. Найлус стал меняться. Уж чем там воспользовался из своего богатого спецарсенала старпом Шепард — об этом Темпке не знал. Но результат был ясен: турианец Крайк постепенно перестал быть чужаком. Сейчас он был желанным гостем в кубриках, переданных под жильё военным полисменам. Сержанты и рядовые теперь общались с Найлусом почти на равных, как с коллегой — правоохранителем. И не только как с коллегой, но и как с интересным и умным собеседником.

Потом появился старший Спектр, наставник Найлуса — Сарен Артериус. Об этом, крайне жестоком представителе Корпуса, подчиняющегося непосредственно Советникам Цитадели, Ингвар, конечно же, слышал и знал многое. Но одно дело — что-то слышать и что-то знать. А другое — иметь возможность видеть этого турианца едва ли не ежедневно, общаться с ним, тренироваться рядом и иметь возможность задать вопрос и получить точный и правильный ответ.

Конечно, Сарен опекал Найлуса, но делал это спокойно, чётко и большей частью незаметно. Найлус, как видел Темпке, не считал, что Сарен его держит за неумеху и мямлю, а это уже — залог эффективной работы. Ингвару приходилось помогать обоим турианцам — и как правоохранителям, и как сокомандникам. Сарен и Найлус многое рассказали Темпке о турианских электронных системах охраны, защиты и наблюдения. Тайны — тайнами, секреты — секретами, но между специалистами всегда будет особое, профессиональное общение.

Сам факт, что Сарен выжил благодаря Шепарду, заставил Ингвара о многом подумать очень серьёзно. Темпке отмечал — и не раз, что и другие земляне тоже, пообщавшись с Сареном, начинают меняться. Становиться взрослее, профессиональнее...

Матриарх Бенезия. Азари, возраст которой перевалил за восемьсот лет. Вроде бы и стандартно-вежливая формулировка, но сама цифра! Для любого человека она была впечатляюще большой. Да, азари иногда посещали Солнечную систему и бывали на Земле, но Ингвар всегда знал, что матриархи этой расы крайне неохотно шли на общение с обычными землянами. И — не только с землянами. Наверное, это не только свойство пожилого возраста, но и расовая особенность. А Бенезия, вытащенная Шепардом из хаскоподобного состояния, была, точнее — стала совершенно другой.

Для нормандовцев она очень быстро стала своей. Да, конечно же, азари большую часть времени проводила, общаясь с женщинами — членами экипажа и команды фрегата. Затем стала предпринимать — с согласия и при полной поддержке Чаквас — визиты в селения крестьян и фермеров, окружавшие место стоянки кораблей. Со временем — стала восстанавливать до крайне высокого уровня свою не только мирную, но и боевую биотику. Всё это так.

Ингвару было интересно наблюдать, как матриарх осознаёт себя всё чаще не как бесполое 'оно', а как женщину. И её высокоуровневые взаимоотношения с Шепардом. Они влияли на весь экипаж и всю команду фрегата. Поднимали над рутиной, заставляли совершенствоваться. Да, все нормандовцы знали, что Бенезия очень скоро вернётся на Тессию, в родное расовое пространство. Ингвару, как и многим другим обитателям фрегата, было жаль осознавать тот факт, что необычная матриарх не останется на борту корабля. Присутствие легендарного Спектра-турианца и религиозного лидера азари — бывших лидеров такого уровня не бывает — повлияло на фрегатовцев столь существенно, что Ингвар не рисковал даже пытаться перечислить сферы этого влияния.

Ещё большим фактором влияния стал протеанин. Маяк, за которым и отправили фрегат, был изъят у иденских археологов. Пусть и не поголовно иденских, учитывая историю со сменой руководства археологической партии, но всё же, всё же.

Маяк доставили на внешней подвеске челнока к фрегату и уже здесь, на стояночной площадке, упаковали в контейнер. Пришлось тогда Ингвару попотеть, но он был рад своей востребованности и рад возможности показать, что достаточно хорошо знает нюансы, обеспечивающие должную защиту протеанского артефакта от большинства вредных воздействий. Маяк погрузили в контейнер, который запихнули в трюм фрегата и оставили в покое. Ингвар лично проверял каждый день работу систем изоляции и контроля, тестировал охранные схемы. Всё было в норме.

Собственно, первая встреча и первое общение с протеанином состоялись для Ингвара именно тогда, когда сержант-полисмен в очередной раз проверял работу систем контейнера. Несколько минут разговора с Явиком пролетели для Темпке как секунды. Это общение с помощью мыслеобразов... Ингвар был восхищён совершенством такой технологии передачи информации. Да, конечно, он хорошо понимал, что ничего подобного люди не смогут создать за ближайшие несколько десятков лет, но... Такая технология очень экономила время общения. Несколько минут вполне могли сравниться по насыщенности с декадой консультаций и переговоров.

Постепенно круг обязанностей Ингвара, находившихся в сфере его профессиональной компетенции, расширился. Причём — так, что сам Темпке уже не мог найти значительного соответствия между перечнем того, что ему приходилось реально — постоянно или эпизодически — делать и перечнем того, что, по мысли чиновников и всяких военных и гражданских бюрократов, должны делать военные полисмены, являвшиеся одновременно и специалистами-электронщиками. Выполнение этих обязанностей стало для Ингвара настолько необходимым и приятным делом, что он с удовлетворением отмечал в себе постоянно растущую готовность к ещё более напряжённой и сложной работе.

Да, он остался военным полисменом, сержантом военной полиции. Но это не мешало ему теперь часами, а бывало — и сутками корпеть над электронными схемами, проводить их глубокую и полную разработку, доработку и тестирование, тесно сотрудничать с инженерами фрегата для доведения проектов до стадии действующих образцов. Переоборудование трюмов корабля для нужд экипажа тоже требовало его внимания и участия, притом — ежедневно. А контейнер, его контроль? Тоже хороший такой кусок работы! И ответственности, конечно. Плюс общение с турианцами, протеанином, азари. Не только профессиональное, нет. В первую очередь — обычное общение.

И началось-то всё с простого. Мастер-сержант пришёл в кубрик, где Ингвар в очередной раз корпел над какой-то электронной схемой. Можно, конечно, вспомнить, над какой, но сейчас это было не важно. Командир подразделения военных полисменов вошёл, закрыл дверь и молча положил перед Ингваром на свободное место рабочего стола включённый ридер. Темпке скосил взгляд, зацепился за строчки, стал читать... И был вынужден положить щупы и отодвинуть в сторону экран с увеличительным стеклом.

В приказе по кораблю, подписанном командиром фрегата, капитаном Андерсоном, говорилось, что сержант-полисмен Ингвар Темпке переводится на должность специалиста по радиоэлектронной борьбе. Ему выделяется рабочее место в Боевом Информационном Центре. Ингвар и раньше видел этот пульт и не преминул чуть позже поинтересоваться, почему он выглядит заброшенным и покинутым. Ответ ему дали и ответ этот Темпке не порадовал. А теперь этот пульт отдаётся в его ведение! Чем больше Ингвар читал текст полученного приказа, тем больше понимал, что его жизнь круто изменилась.

Мастер-сержант улыбнулся, когда удивлённый Темпке обернулся к нему, стоящему у стола и добавил тихо и спокойно: 'Благодари за это капитана Шепарда. Он многих наших пристроил к реальной и большой работе. Потом — сам увидишь и почувствуешь. А сейчас — идём. Надо тебе осваивать пульт'.

Идя в БИЦ следом за мастер-сержантом, Ингвар не особо верил в то, что теперь ему предстоит постоянно работать в Центральном Посту фрегата. А оказалось, что именно так и будет. Поприветствовав работавших за соседними пультами нормандовцев, Ингвар включил пульт и... Редко когда он мог действительно поймать такой большой и глубокий кайф от работы. Задачи были интересны, сложны и разнообразны. В средствах, способах и методах Ингвара никто особо не ограничивал. Темпке не почувствовал, как простоял за пультом несколько часов.

Работа полностью поглотила его внимание. Он не сразу заметил, как к пульту подошёл Шепард. Услышав просьбу старпома, Ингвар начал понимать, что часть задач, поставленных перед ним, теперь уже — специалистом поста радиоэлектронной борьбы, а не простым сержантом военной полиции, была сформулирована именно этим капитаном спецназа. А тогда ему было очень приятно чётко и полно изложить собеседнику — знающему, внимательному, а главное — понимающему — свои задумки. Нестандартные, кстати.

Ингвар тогда не кривил душой, когда говорил, что поработал не только индивидуально, но и коллективно. Полисмены, работавшие за другими пультами 'ожерелья' БИЦ, как оказалось, тоже получили и индивидуальные задачи и задачи, требовавшие для своего решения коллективных усилий. Да, скупые реплики, чёткие фразы, никакой лирики, но атмосфера в БИЦ настолько понравилась Ингвару, что он очень скоро не мог бы пожелать лучшей.

Шепард не прерывал Ингвара и позволил ему говорить свободно, спокойно и очень неравнодушно. Он не только одобрил отношение военного полисмена к новой работе, но и поставил интересные и важные задачи. Совершенно реальные. Да, сложные, но — совершенно не учебные.

Оказалось, что и капитан Андерсон не чужд интереса к радиоэлектронике — он тоже подошёл к пульту, за которым работал Темпке. Старшие офицеры корабля незаметно, тихо и спокойно отошли от 'ожерелья', уважая право специалистов, работавших за пультами, на комфортную рабочую обстановку.

Потом, переговорив с артиллеристами корабля, Ингвар узнал, что именно к 'богам войны' направились, выйдя из БИЦ, и Андерсон, и Шепард. Готовилась атака на Жнеца. Хотя, конечно, об истинном объекте атаки большинство нормандовцев узнали позже, но... В том, что готовилась атака на очень сложный объект, как оказалось, не сомневались ни оба артиллериста, ни Ингвар, ни другие нормандовцы.

Само понимание того, что ради достижения нужного результата командование корабля готово использовать и применить крайние меры и средства. Оно было достаточно новым и для Ингвара и для многих других обитателей фрегата. Тем не менее, сам факт привлечения к атаке — а в том, что речь идёт именно о реальной атаке, сам Темпке уже не сомневался — климатических установок планетного базирования, доказывал, что противник у фрегата будет крайне сложным.

Распоряжения, последовавшие от командира корабля, не оставили у Ингвара никаких сомнений: фрегат собирается атаковать очень сильного и опытного противника. Деталей, конечно, сержант военной полиции тогда не знал, но уже формулировка: 'А характеристики... Считайте, что это — максимум из всего, что вы можете себе вообразить. Нам нужен будет один удар, способный полностью обезопасить цель'. Если это и не был карт-бланш, то, безусловно, что-то очень близкое к этому.

Ингвар был рад тому, что раз за разом ему дают сложные и интересные задачи, а понимание и уверенность в том, что эти задачи — не учебные, а совершенно реальные, давали Темпке возможность проявить себя во всей полноте.

Только потом, немного позднее, Ингвар узнал, что главным объектом и одновременно — целью атаки 'Нормандии' станет Жнец — гигантский полуторакилометровый корабль. Считавшийся ранее жестокой, страшной, но всё же только легендой. Оказалось, что Жнец засел на Иден-Прайме, куда, собственно, и направлялся разведфрегат. Причём 'засел' возле резервного космопорта. А там ещё эта гигантская Монорельсовая дорога. Плюс климатические установки. Плюс энергоустановки, которых в зонах космопортов всегда предостаточно. Со стороны этот креветкоподобный корабль можно было вообще счесть двухкилометровым. В любом случае он поражал воображение непривычных к таким гостям разумных органиков любой известной ныне расы.

Приказ командира корабля и Ингвар, и специалисты, работавшие за пультами 'ожерелья' БИЦ, и все другие нормандовцы выслушали с громадным интересом. По распоряжению Андерсона Ингвар — радиоэлектронщик и Билл — старший артиллерист — объединили свои усилия для осуществления первой атаки на Жнеца. Приказ, отданный обоим специалистам, был предельно ясен: заставить 'креветку' рухнуть и отключиться.

Ингвар помнил, как Джеф — пилот фрегата сказал о своей уверенности в результативности работы радиоэлектронщика и артиллериста. Возглас Джефа 'Ингвар, я — твой должник!' непередаваемо прекрасной музыкой прозвучал в наушном спикере Темпке чуть позднее. Да, тогда радиоэлектронщик постарался задействовать свои возможности и способности полностью. Удар фрегата по Жнецу был действительно страшен — артиллеристы и пилот сделали своё дело, а Темпке наслаждался, дирижируя усилиями бригад обслуживания иденских энергетических и климатических установок и управляя работой автоматики этих наземных монстроподобных сооружений. 'Креветка' рухнула. Для Ингвара этот момент был непередаваемо приятен. Он увидел и почувствовал, как его личные усилия, слившись с усилиями других нормандовцев, привели к победе над Жнецом. Такого никто раньше из разумных органиков не делал. Пятьдесят тысяч лет не делал! А Ингвар и его коллеги по команде фрегата — сделали!

Темпке быстро и чётко определил наличие внутри поверженного Жнеца двух органических жизненных форм. Это и были, как быстро выяснил Ингвар, турианец и азари. Позднее пришлось помочь Биллу-артиллеристу задержать гетов, попытавшихся стартовать от поверженного Жнеца...

Боестолкновение закончилось. Началась вроде бы рутинная, но — крайне интересная работа. Восьмичасовые, а иногда — и двенадцатичасовые смены Ингвар проводил за пультом в БИЦ. В свободное от вахт время колдовал над схемами в кубрике... Работы было столько, что он иногда и поесть забывал. Но сам факт, что он не бездельничает, не тупо подпирает где-нибудь стенку, поигрывая дубинкой, не решает раз за разом сравнительно простые и потому — малонапряжные задачи, раз за разом доказывал Ингвару: возврата к прежней жизни уже не будет. Впереди — война с такими 'креветками' и их приспешниками.

С момента окончания боестолкновения Андерсон роздал нормандовцам новые приказы, определявшие, чем специалисты фрегата будут заниматься во время стоянки на Идене. Эти приказы, конечно же, были достаточно конкретны. Ингвар понимал, что будут и другие приказы, ещё более конкретные. Так и произошло. Не проходило и дня, чтобы Темпке не работал над новыми интересными задачами и проблемами.

Командир фрегата сразу после падения Жнеца на Иден распорядился закрыть и поставить под фильтрацию иденское планетное информационное пространство. И именно Ингвару пришлось договариваться со Жнецом о разделении полномочий и установлении пределов контроля и взаимодополнения.

Жнец оказался разведчиком, а не боевиком, что только добавило остроты и интересности в работу и само взаимодействие между кораблями и экипажами двух рас.

Обеспечение общения Шепарда с пилотом Жнеца. Обеспечение археологических раскопок, в ходе которых был найден саркофаг с протеанином Явиком. Обеспечение закрытости и безопасности информационной сферы двух археоплощадок с базой и кораблём протеан. Сопровождение и обеспечение выездов и вылетов нормандовцев в селения и столицу Идена. Обеспечение работы Спектров-турианцев с властными и правоохранительными, а также — с военными структурами Иден-Прайма. Участие в обеспечении восстановительных работ в космопорту. Всё это необходимо было теперь делать ежедневно.

Ингвар отмечал, что и другие нормандовцы были теперь постоянно заняты. Раньше часто полагали, что экипажам космокораблей на планетах обычно мало что позволяется делать, а тут — нет. Тут приходилось работать сутками. Забывая об обедах и ужинах, 'перехватывая' изредка, когда получится, пайки, не отрываясь от экранов и клавиатур.

Благодаря службе РЭБ, незаметно, но настолько, как оказалось, естественно, 'выросшей' из всего лишь одного пульта в ожерельи БИЦ, в одно из основных подразделений, нормандовцы смогли взять на себя не только фильтрацию информации с планеты. Но и заняться тем, чем раньше экипажи разведкораблей редко когда занимались в таких масштабах. Именно РЭБовцы 'Нормандии' первыми стали не только контролировать электронные средства передачи информации, но и занялись практическим общением с иденскими журналистами.

Да, можно было бы просто 'держать и не пускать', но Ингвар, у которого появилось два дельных и ценных помощника, рассудил по-другому. И нашёл полную поддержку своей очередной инициативы у командования фрегата. Теперь он мог общаться с редакторами и журналистами не только с помощью средств связи, но и непосредственно, приезжая или прилетая в райцентр. Несколько раз Темпке летал в столицу Иден-Прайма, Константу, общался там с ведущими журналистами и редакторами. А также с высшими планетными чиновниками, которые обеспечивали работоспособность этой сферы жизни для поселенцев Идена. Да, конечно же, приходилось общаться не только с гражданскими, но и с военными редакторами и журналистами. Но главное — дело двигалось и на нормандовцев уже не смотрели как на только и способных, что запрещать и душить.

Ингвар сумел чётко, полно и толково пояснить и редакторам и журналистам главное: никто из нормандовцев не запрещает творить, писать, снимать и иными способами фиксировать своё и чужое мнение, свои и чужие впечатления. Главное — повременить с выдачей многих материалов за пределы планеты. А потом, когда Жнец и 'Нормандия' покинут Иден — информационный обмен будет восстановлен в полном объёме и все накопленные материалы смогут быть использованы журналистами в самой полной мере.

Да, приходилось пояснять иденцам — как индивидуально, так и в ходе групповых консультаций — многие моменты происшедшего над планетой и на планете. Говорить о протеанах, Жнецах и о грядущей Жатве. Приходилось набирать на клавиатуре или надиктовывать длинные сложные тексты, но... Дело делалось, работа осуществлялась и давала достойные результаты.

Накопленная РЭБовцами перехваченная информация становилась предметом рассмотрения на совещаниях в группах специалистов-нормандовцев. Впереди была Цитадель, а появление возле центральной станции Галактики фрегата, впервые в истории это Цикла выдержавшего реальный бой со Жнецом, да ещё и привезшего на своём борту живого протеанина. Это требовало выполнения солидного объёма подготовки. Были, конечно, известны нормандовцам и проекты планов работы после отлёта с Цитадели, но... Пока что в полной мере отрабатывались вопросы и проблемы, связанные с приходом, пребыванием и работой нормандовцев на этой гигантской станции.

Теперь, когда на борту фрегата-разведчика были два Спектра-турианца, матриарх-азари и представитель древней могущественной имперской расы, уже невозможно было ограничиться стандартными заготовками и процедурами.

До конца вахты было ещё достаточно далеко. Сделав несколько гимнастических упражнений, Ингвар сел в рабочее кресло и пододвинулся к пульту. Работа по фильтрации информационных потоков с Идена продолжалась.

Инженер Адамс. Гетская проблема

Адамс вошёл в свой 'кабинетик' в инженерном отсеке 'Нормандии'. Небольшая 'каютка' — выгородка. Стулья, топчан, столы. И — множество шкафов и полок, забитых деталями, блоками, корпусами, ридерами, кристаллами с информацией. Интерьер 'кабинетика', как всегда помнил Грэг, менялся, но — менялся вовремя и — сообразно необходимости. Надо, значит надо. А остальное — уже мелочёвка. По-разному можно сделать и оформить своё обиталище, очень по-разному. Для кого-то это — кабинет начальника инженерной службы корабля, а для кого-то — обиталище-берлога холостого мужика, который, кажется, способен найти душу в любой железке, но до сих пор почему-то не женат.

'Нормандия' стоит на Идене. Обычное дело для фрегата — более значительные по размерам и тяжёлые корабли редко когда вот так просто могут совершать посадки на планеты, а 'Нормандия' — фрегат-разведчик, да к тому же ещё и прототип — может. Это открывало перед инженерами корабля серьёзные перспективы и давало большие преимущества: специалисты могли исследовать на практике многие вопросы и проблемы, которые на других кораблях... могли быть исследованы более-менее полно хорошо, если в виртсредах.

Много чего случилось за эти несколько суток — хоть иденских, хоть земных.

Адамс прикрыл дверь 'кабинетика', прошёл к столу, пододвинул стул, уселся, привычно огляделся по сторонам.

Андерсон... Он разрешил своему главному инженеру устроить здесь — да и не только здесь — во всём инженерном отсеке — всё так, как хотел Грэгори. Дэвид доверяет своему начальнику инженерной службы корабля. Доверяет, но, конечно же, проверяет. Потому что Андерсон — спецназовец высшего ранга. 'Эн-Семёрка'. Хорошо учат в этой сверхсекретной Академии. Многому и очень разному учат. На совесть учат.

Работать под руководством, а точнее — под началом такого спеца — счастье, потому что Андерсон не ограничивает других, а даёт возможность проявить себя, понять, кто ты есть на самом деле. Да, он допускает, а Грэгори казалось — и предполагает, что подчинённый будет делать ошибки, совершать просчёты, но — никто из разумных органиков не идеален. Потому безошибочности и безгрешности ожидать — просто глупо.

Благодаря Андерсону Адамс смог принять 'Нормандию' в кратчайшие сроки. Да, конечно же, выбор Андерсоном Адамса на должность главного инженера поддержали многие влиятельные военные бюрократы, сумевшие учесть, что до назначения главным инженером фрегата-прототипа Грэг Адамс служил на кораблях всех доступных Альянсу Систем классов и типов. Но большая всё же разница, служить на военном и космическом, но — типовом, штатном корабле, и — служить на прототипе, от командования которым раз за разом отказывались очень многие знающие и опытные офицеры ВКС Альянса Систем. Несмотря на все заготовленные чинушами надбавки к окладу и званию, премии, бонусы и прочие 'вкусности'. Вряд ли Адамс пришёл бы на борт 'Нормандии', если бы не Андерсон.

Человеку свойственно, перейдя на другую работу, первое время очень чётко, полно и с разным настроением вспоминать своё предыдущее место работы. То обстоятельство, что кораблём, на который переводился инженер Адамс, командует именно Андерсон, а также, что 'Нормандия' — не просто фрегат, а фрегат-прототип. Эти два обстоятельства позволили Адамсу относительно безболезненно как воспринять приказ о будущем переводе на другой корабль, так и осуществить и переход, и приёмку инженерной службы в частности и корабля в целом под свою специально-инженерную ответственность.

Перевод с крейсера на фрегат многие офицеры и специалисты часто воспринимали как оскорбительное понижение. И для такого восприятия были все основания и все причины. Адамс, получив приказ о переводе, привычно сравнил доступные ему тактико-технические и некоторые другие характеристики 'Токио' и 'Нормандии'. И к своему удивлению обнаружил, что его, опытного инженера, переводят не с крейсера на фрегат, а с крейсера на крейсер. Именно так, поскольку ядро, поставленное на 'Нормандию' — какими путями и по каким причинам — с этим следовало ещё разобраться, как говорится, на месте. Но — это ядро спокойно могло обеспечивать максимальные потребности крейсера, а не какого-то маленького фрегата. Столь большое и мощное ядро да, выглядело на фрегате турианского проекта чужеродным. Но разве было мало в истории техники Земли моментов, когда что-то чужеродное потом становилось абсолютно необходимым и затем — совершенно естественным?

Адамс дал своё согласие на перевод. И — ни разу не пожалел о сделанном выборе. Конечно, его, как знающего специалиста, оставили бы на крейсере 'Токио', если бы инженер не согласился с переводом. Видимо, в штабах военные бюрократы что-то такое подсчитали очень чётко и хорошенько так спрогнозировали. И у Адамса не было ни малейшего ощущения, что его ведут или тянут. Он сам сделал этот выбор и затем ни разу не пожалел о нём.

Грегори, как главному инженеру, было интересно послужить и поработать на корабле, обладавшем, кроме стандартного фрегатского набора вооружений, двумя 'Таниксами'. Благодаря наличию двух 'Таниксов', фрегат 'Нормандия' мог бы поспорить по огневой мощи с некоторыми крейсерами. Ядро, 'Таниксы' да ещё и система 'оптической невидимости' — три особенности напрочь выбивали 'Нормандию' из стройного ряда стандартных альянсовских фрегатов.

Разбираться со всем этим пёстрым 'хозяйством', навести в нём порядок. Добиться оркестровой 'сыгранности' и командной слаженности. Всё это для инженера Адамса стало интереснейшей задачей 'со многими неизвестными'.

Инженеры и техники редко появляются за пределами своих отсеков. Такова специфика их работы. Иногда обитателей таких отсеков называют 'трюмачами', хотя это и не совсем верно. Именно Адамсу пришлось сразу же после прибытия на 'поле комплектации' заниматься не только изучением и освоением фрегата, но и формированием своей команды. Без специалистов-профессионалов нечего было думать справиться с таким сложным кораблём. Андерсон всемерно поспособствовал главному инженеру в вызове и в переводе на 'Нормандию' запрошенных Грэгом специалистов. Наверное, на чиновников Альянса произвёл большое и сложное впечатление тот факт, что опальный капитан — "эн-семёрка" с лёгкостью справился с 'детскими болезнями' корабля и экипажа на самом сложном и трудном этапе первичного освоения.

Сам же Андерсон, как часто отмечал Адамс, всегда подчёркивал то, что на корабле, пусть даже и таком проблемном, каким была и оставалась 'Нормандия' он — командир, но он — не одинок. У него есть команда профессионалов. И именно благодаря командной работе членов экипажа фрегат 'Нормандия' был в кратчайшие сроки подготовлен. Э-э-э, для выполнения мало того, что полузаконной или, если быть совсем точным, вообще незаконной, но и крайне сложной миссии — полёту на Иден-Прайм за протеанским Маяком. А как прикажете ещё готовить профессионально корабль к полёту, не зная, что придётся везти, куда и что требуется для безопасной и быстрой перевозки этой весьма нестандартной 'деталюшки'? Вот Андерсон, возможно, нарушая ряд положений многих, ох, многих инструкций и правил, и посвятил Адамса в наглухо закрытые для других нормандовцев аспекты предстоящей работы.

Да, с Идена фрегат пойдёт на Цитадель. Там будет ещё сложнее, но, во-первых, до Цитадели ещё надо долететь. А во-вторых, с Идена ещё надо улететь. И вообще задачи надо решать, выстроив их по мере важности и в логической последовательности. Хвататься за всё сразу Адамс не любил и Андерсон его в этой 'настройке' всемерно поддерживал.

'Токио' — крейсер, как теперь понимал Адамс, был очень хорошим кораблём или — просто 'хорошим кораблём'. Но ведь действительно, чем больше Адамс изучал и чем глубже осваивал 'Нормандию', тем чаще убеждался в том, что 'Токио', даже будучи крейсером, не мог бы 'Нормандии' 'даже свечку подержать'. Теперь, зная немало о том, какой будет предстоящая война с гигантскими Жнецами и их приспешниками, Адамс понимал, что тогда будет очень важна как 'командная' работа экипажей многих альянсовских боевых кораблей, так и 'командная' работа экипажа каждого из альянсовских кораблей.

'Нормандия' поражала и потрясала инженера Адамса даже сейчас, когда, казалось бы, в этой 'машине' для Грегори не осталось никаких тайн и недомолвок. Именно так — в этой 'машине', потому что 'Нормандия' или — 'Норма', как часто стали называть свой родной корабль фрегатовцы, была больше чем просто машиной. Больше, чем просто металлопластиковым, набитым вооружением, топливом, энергоустановками и электроникой корпусом. Вряд ли, как понимал сам Адамс, он, главный инженер, стал бы раз за разом, говоря об этом фрегате-прототипе, становиться слишком эмоциональным, пристрастным и неравнодушным. Теперь Адамс действительно был очень благодарен Андерсону, пригласившему его в состав экипажа и команды такого необычного корабля.

Грегори следовал негласной традиции инженеров и техников: он редко покидал инженерный отсек и предпочитал часами возиться с настройками ядра и двигателей. Удивительно, на этом фрегате 'трюмачей' никто не считал людьми второго сорта. У самого Адамса сложились неожиданно хорошие взаимоотношения с другими членами экипажа 'Нормандии'. И прежде всего — со штурманом Прессли и доктором Чаквас. Даже появление на борту молодого Спектра Найлуса Крайка, турианца весьма заносчивого, обидчивого и невыдержанного, не помешало Адамсу сохранить во взаимоотношениях с этим инопланетянином ровность и спокойствие. Шепард провёл с Крайком воспитательно-разъяснительную работу. И очень скоро Найлус стал практически неотъемлемой частью экипажа и команды фрегата-прототипа.

Приближение войны со Жнецами заставляло Адамса всё чаще вспоминать о своей семье. Родители Грэга работали на корабле-ферме Альянса Систем 'Зенит Веридия'. Сестра служила штурманом на 'Бенджамине Дэвисе'. Адамс всегда радовался, вспоминая, что оба корабля находятся в составе Пятого Флота, которым командовал адмирал Хакет. Причин беспокоиться за безопасность родных людей у Адамса не было.

Две недели на 'поле комплектования'. Сложное было время. Надо освоить корабль, привести системы в порядок, сделать всё, чтобы фрегат выдержал сложный рейс. Да, маршрут вроде бы прост: 'Арктур' — Иден-Прайм — Цитадель — 'Арктур'. И уже тогда Адамс чувствовал, как напряжён Андерсон. Да и сам Грэг не был спокоен, хотя изо всех сил старался сохранять и душевное, и физическое равновесие. Работа помогала Адамсу не думать о том, что способно было надолго, на часы и на сутки лишить спокойствия. Андерсон... весьма положительно оценил эти стремления Адамса, передававшиеся, безусловно, в какой-то мере, и команде инженеров и техников. Небольшой, но, как оказалось, очень сплочённой и профессиональной.

Адамс, общаясь с доктором Чаквас, быстро понял, что она влюблена в Андерсона. А затем осознал, что и Андерсон любит Карин. Именно Карин, поскольку Дэвид стал её, почти единственную из тех фрегатовцев, кто тогда, на 'поле' были уже на борту корабля, называть очень часто не по фамилии, не по званию, не по должности, а по имени. Карин в одной из бесед с Грэгом тогда сказала, подтвердив предположения Адамса, что Андерсон очень переживает по поводу затяжки с назначением на фрегат старшего помощника. Всё же чиновники решили отыграться на опальном капитане и теперь заставляли Дэвида нервничать. Кого там армейско-флотские бюрократы ещё назначат в заместители Андерсону? Могут ведь назначить такого, что Андерсону придётся тратить слишком много времени, сил и энергии на противостояние со своим вроде бы помощником и заместителем.

Уж так сложились 'небесные карты'. Или — так легли 'небесные фишки'. Или — высшие силы решили ограничить флотско-армейских чинуш в их самодурстве. Но увидев впервые незнакомого офицера рядом с командиром фрегата-прототипа, Адамс понял, что у Андерсона появился действительно знающий, опытный. А главное — равный командиру по уровню спецподготовки — помощник.

Андерсон не преминул деятельно познакомить своего заместителя с кораблём и экипажем. Конечно же, он представил Шепарда своей без всяких особых натяжек Карин, а затем — представил Джона Адамсу. Можно, конечно, спорить, кто кому представился, но сейчас это было не так уж и важно. Андерсон назвал Адамса 'богом и кудесником', отметив, что 'если он и Моро на борту, то я — спокоен'. Приятно было слышать из уст командира корабля такую оценку. И понимать, что она — искренняя, честная и главное — точная.

Адамс видел, как внимательно Шепард оглядывал убранство и содержимое инженерного отсека. Было ясно, что новый старпом не торопится проявлять свои, вполне обычные регламентные административные замашки, а использует своеобразный 'командирский обход' корабля для того, чтобы поднабраться информации.

Тогда 'Нормандия' действительно была готова к переходу ''Арктур' — Иден-Прайм'. Ни Адамс, ни большинство нормандовцев тогда, конечно же, не знали, насколько сложным, трудным и, главное, необычным будет этот переход.

Грег вовремя узнал о том, что Шепард получил от командира корабля особые полномочия. Когда Джон вошёл в инженерный отсек и попросил показать характеристики основных систем фрегата, Адамс отнёсся к этому спокойно. Состоявшаяся потом беседа старшего помощника и главного инженера со всей определённостью доказала Адамсу, что Шепард далеко не так прост, как могло бы показаться на первый взгляд.

Джон не стал замыкаться на общении только с главным инженером — побеседовал, прежде чем покинуть отсек, и с другими инженерами корабля. Просматривая потом изменения, внесённые в системные настройки и в параметры корабля, Адамс долго удивлялся тому, как возросли характеристики 'Нормандии'. И тому, насколько же полно десантник-спецназовец разбирается в узкоспециальных технических вопросах. Нет, действительно хорошо сейчас учат в 'Академии Эн-Семь'. Если Андерсон был одним из первых выпускников Академии, то Шепард — одним из самых 'свежих'. Академия удержала высоту и классность подготовки на крайне высоких ступенях.

Дальнейшая подготовка корабля и экипажа к выполнению задачи 'Иден-Прайм и Маяк' была очень необычной. Грег доложил Андерсону, что гарантирует выдачу пиковой мощности в длительном режиме, что позволит без проблем 'отработать' Иден-Прайм. Тогда, перед рывком к ретранслятору, эта 'отработка' только начиналась.

Многим пришлось заниматься инженерам и техникам 'Нормандии' и во время рывка фрегата к ретранслятору, и во время подхода фрегата к Иден-Прайму, и во время вооружённого противостояния со Жнецом.

Трудно было представить себе раньше противостояние земного альянсовского фрегата с легендарным полуторакилометровым Жнецом. Ещё сложнее было представить себе столь яркое и полное доказательство перехода гетов на сторону Жнецов. Ситуация в Галактике буквально за несколько минут осложнилась весьма капитально. Иденцы — почти поголовно, а нормандовцы, к счастью, только частично — были тогда, в первые минуты после окончания боя фрегата со Жнецом в шоке.

Всё же одной из своих главных задач Адамс считал до сих пор работу с гетами и десантными кораблями гетов. Андерсон тогда распорядился, чтобы Адамс обеспечил сбор всех частей десантированных Жнецом гетов-шагоходов и всех гетских десантных кораблей на резервном посадочном столе. Инженерам и техникам фрегата пришлось, конечно же, тогда понапрягаться, выполняя приказ командира корабля. Но работа оказалась не только сложной, но и интересной. Адамс впервые столь полно и близко видел такие совершенные машины, сумевшие самостоятельно развиться на основе искусственного сетевого интеллекта.

О гетах инженер Адамс знал многое. Видел и до службы на 'Нормандии' гетов — мёртвых и полумёртвых, целых и повреждённых, сам разбирал и собирал этих шагоходов из множества деталей, узлов и блоков. Триста лет подряд геты, так или иначе, но терроризировали Галактику. Мало кто из разумных органиков любой расы тогда всерьёз считал, что геты уже начали осуществлять устойчивую экспансию. Спокойно относящийся ко многим окружавшим его странностям Адамс словно чувствовал, что так оно и есть. А раз так оно и есть, то с этим предстоит деятельно и реально справляться. Только и всего. Не топить дела в разговорах и лозунгах, а именно делать своё дело.

Андерсон правильно сказал, что первой проблемой является Жнец-разведчик, второй — Сарен Артериус и Бенезия Т'Сони, а третьей, безусловно, — геты. К тому, что многие разумные органики весь окружающий их мир склонны считать одной большой проблемой, Адамс незаметно для себя самого стал относиться философски.

О цели рейса 'Нормандии' — протеанском Маяке — забыть тоже не удалось. В разговоре с лейтенантом-биотиком Аленко Адамс отметил, что Маяк был слишком 'засвечен' во время транспортировки от лагеря археологов к фрегату. Возможно, надо было сначала упаковать его в контейнер, привезённый к лагерю, а потом уже, в контейнере — тянуть на подвесках челноков к кораблю?... Может быть, но — получилось так, как получилось.

Инженерам фрегата, конечно, пришлось поработать с трюмом, контейнером и его системами. Обеспечить полноту как пассивной, так и активной защиты и обороны протеанского артефакта. Но это всё — только одна из многих частей, из которых, собственно, и состоит работа инженеров и техников корабля.

Нормандовцы понимали, что Маяком и связанным с ним проблемами работа инженерной службы фрегата не исчерпывается. О гетах, как оказалось, полностью отмобилизованных и готовых по приказу Жнеца пробиться к лагерю археологов, забрать Маяк и доставить его внутрь 'креветки', но вовремя остановленных ударом с фрегата, нормандовцы тоже не забыли.

Инженеры и техники фрегата изучали гетов. Адамс специально настаивал на недопустимости их полной активации. Шок был... неслабый, когда, после сравнения первично снятых характеристик, выяснилось, насколько сумели усовершенствоваться эти шагоходы. О десантных кораблях, пусть и немногочисленных — и речи особой не было. Да, носители, но ведь вместе с ростом совершенства пассажиров должен быть обеспечен и рост совершенства транспортных средств, разве не так? Конечно, десантными кораблями инженеры и техники фрегата занимались поначалу меньше, чем гетами. Но... как-то удалось сбалансировать работу.

Информация о результатах этой работы в первую очередь становилась доступна Андерсону и Шепарду. Они — при участии Адамса — решали, что следует пока оставить 'в тени', а что — сделать доступным для нормандовцев. Кое-что приходилось передавать в усечённом и отфильтрованном виде иденцам, но это — обычная практика.

Если уж над Иденом состоялся бой со Жнецом впервые в истории этого Цикла, то иденцам придётся стать первопроходцами в актуальном и детальном понимании многих составляющих будущего Противостояния. В том, что в этом Противостоянии на стороне Жнецов выступят геты, теперь не было сомнений не только у командования фрегата и у инженерной службы корабля, но и у почти всех остальных нормандовцев. Определённые и обоснованные сомнения, конечно, могли оставаться. Всё зависело от того, какие детали станут доступны и ясны в ближайшем будущем.

Пока что приходилось признать, что корабль, в подчинении которого находятся шагоходы-геты с их, основанной на развитом искусственном интеллекте сетевой организацией и полным презрением к физической гибели — это действительно была серьёзная сила. Один корабль. А таких кораблей с таким десантом в Противостоянии будет задействовано на стороне расы гигантских полумашин — слишком много.

Предстоящая война теперь воспринималась Адамсом не иначе, как общегалактическая. Грэг искренне сомневался, что значительной части разумных органиков любой расы удастся избежать участия в этой войне.

Восстановление пострадавшей в результате боестолкновения земного фрегата с легендарным Жнецом планетной инфраструктуры Идена стало ещё одним направлением работы фрегатских инженеров и техников. В основном, конечно, инженерная служба 'Нормандии' помогала дистанционно. С разрешения Андерсона и при поддержке Шепарда инженеры и техники корабля побывали в райцентре и даже в столице. А уж о том, что они не просто побывали, но и долго работали на территории Резервного Космопорта и Монорельсовой Дороги и говорить подробно не приходилось — это были действительно сложные и трудные участки.

Инженеры и техники фрегата делали всё, чтобы опыт противостояния со Жнецом был учтён иденцами в самой полной мере. Нельзя было допустить и тем более запрограммировать голод на планете. Сам Адамс помнил о том, что его родители работают и служат на земном корабле-ферме, потому и на Идене старался делать всё, чтобы иденцы защитили планету по-максимуму. Война со Жнецами — совершенно другая война. Это — в любом случае — не война землян и турианцев.

Как ни странно, но во встрече с военными журналистами инженеру Адамсу тоже пришлось сыграть одну из важных ролей. Передача информации, её переформатирование для лучшего восприятия, согласование усилий с целью полного использования этой информации. Казалось бы, почему во всём этом должен первенствовать главный инженер и его коллеги?! А оказалось, что работа с информацией теперь — это и техническая задача, и техническая проблема. Значит, участие главного инженера и обычных инженеров и обычных техников здесь — необходимо, а не только желательно.

Командная работа. Да, сначала — команда инженеров и техников Инженерного отсека. Но потом — команда и экипаж всего фрегата. Иначе нечего даже и думать о том, чтобы потягаться со Жнецами на равных и тем более — о том, чтобы победить и этих креветок и всех, кто встанет на их сторону.

В том, что такие 'вставшие' будут, инженер Адамс перестал сомневаться, едва понял, как рисковал собой и своей сутью Шепард, вытаскивая из хаскококонов души и сути, а не только тела турианца и азари. Может быть, то, что совершил старпом, будет когда-то в будущем только технической и технологической проблемой. А пока это всё вполне соответствовало понятию 'чудо'.

Когда на борту фрегата появился протеанин, Адамс был готов поверить, что чудеса становятся в жизни нормандовцев постоянным явлением. То, что показал Явик своим фирменным расовым способом — мыслеобразами, глубоко впечатлило Адамса. Он понял, насколько сильны, совершенны и развиты протеане. И одновременно — понял, что даже их, столь высокоразвитых и высокоорганизованных, Жнецы сумели победить. Протеанская империя, в которой были десятки разумных рас, ушла в прошлое пять десятков тысяч лет тому назад. И теперь впереди снова была угроза, да какая там угроза — вполне реальная война со Жнецами. Новое противостояние.

Далеко не всегда Адамс был участником совещаний, проводимых в каюте командира фрегата. Только тогда, когда рассматривались вопросы, хоть как-то связанные с компетенцией инженерной службы корабля. И совсем незаметно и, как понимал Грэг, достаточно быстро, он, главный инженер фрегата стал постоянным участником совещаний офицерского состава экипажа и команды корабля. Да, вроде бы, по статусу, как начальник инженерной службы, Адамс был обязан с самого начала стать постоянным участником любых офицерских совещаний. Но, наверное, Андерсон слишком хорошо понимал, что Адамс принесёт больше пользы не впустую просиживая на очередном совещании, а работая в инженерном отсеке. Потому и приглашал Адамса редко, только когда без него вообще невозможно было обойтись. Со временем, уже постоянно участвуя в совещаниях в командирской каюте, Адамс стал понимать — теперь на борту фрегата были не просто экипаж и команда. Теперь на борту фрегата была семья. Сложная, многоуровневая, но — семья. А главам уровней необходимо быть в курсе всего не только в силу статуса и звания, но и потому, что они возглавляли важные части этой семьи. Части, которые теперь должны работать только как единый организм. Иначе Жнецов и их пособников не победить.

Каждый день — а бывало, что и каждый час у Адамса и его коллег появлялись новые интересные и сложные задачи и вопросы. Рутина отступала на задний план. Приходилось, используя ресурсы корабля, решать проблемы, ранее вообще не предусматривавшиеся как относящиеся к компетенции инженерной службы военного боевого разведкорабля. Одно дооборудование челнока для того, чтобы женщины корабля смогли охватить больше селений и больше семей фермеров и крестьян Идена — чего стоило. Тогда пришлось пообщаться со многими членами экипажа корабля очень неформально. Без этой неформальности трудно было бы понять, как надо дооборудовать 'кораблик'.

Адамс тогда едва ли не впервые долго беседовал с матриархом Бенезией. Хотя... В принципе, азари должна была передать Адамсу только подготовленные ею и другими женщинами-членами экипажа корабля предложения по дооборудованию челнока. Странное дело, но приближение войны сближало разумных органиков так, как не сблизило бы никакое мирное время. Да, нормандовцы прекрасно понимали, а может быть — даже уже твёрдо знали, что мирное время закончилось и сейчас наступило время мобилизации. Той самой мобилизации, которую часто сравнивают и не только сравнивают, но и считают войной.

Бенезия. Старшая Т'Сони после того, как Шепард вырвал её душу и суть из хаскококона, предстала перед нормандовцами такой, какой не представала никакая другая известная землянам и турианцам матриарх азари. Шок от появления Бенезии в 'кольце' женщин — членов экипажа и команды фрегата у иденцев, как ощутил Адамс, был неслабый. Да, конечно же, осознавшей себя не бесполым 'оно', а прежде всего женщиной, матриарху азари было комфортнее и привычнее и удобнее общаться, прежде всего, с женщинами фрегата. Но, как оказалось, матриарх не собирается ограничивать себя и в высокоуровневом общении с мужчинами. Да, все нормандовцы, так или иначе, быстро ощутили, что матриарх свою легендарную расовую последнюю любовь отдала Шепарду. Даже это не заставило старшую Т'Сони отказаться от высокоуровневого, глубокого и взаимоприемлемого общения с другими мужчинами. И при этом — остаться верной Шепарду.

Андерсон и Адамс быстро перестали удивляться тому, что матриарх несколько раз за сутки успевает обойти весь фрегат и поговорить с каждым нормандовцем. Она не считает для себя трудным сойти с корабля и поговорить с нормандовцем, работающим в пределах стояночной площадки. Фрегатовцы привыкли к вниманию к себе со стороны матриарха азари. И горе было бы тому иденцу, который посмел бы как-то задеть или обидеть старшую Т'Сони. Убеждённость Шепарда, которого Бенезия любила совершенно искренне, в том, что матриарх обязана вернуться к своей Этите и к своей Лиаре, как понимал Адамс, быстро и надёжно передалась каждому нормандовцу. Пожилую азари защищали и охраняли — ненавязчиво и необидно, подчас — неявно, но всегда и везде — эффективно. Ощущая эту защиту и охрану, Бенезия, возможно, потому и не сразу стала возвращать себе прежний высокий класс владения боевой биотикой. Она и в обычной биотике была мастером, что вполне соответствовало стандартам восприятия матриархов азари не столь долго жившими разумными органиками. А уж как высоко ценили внимание к себе со стороны Бенезии многие иденцы. Тут уж, как любил говаривать Адамс, 'ни в сказке сказать, ни пером описать'.

Благодаря турианцам-Спектрам, матриарху азари и Явику иденцы с огромной скоростью и полнотой проникались глубинным пониманием момента и ситуации. Неудивительно, что очень скоро место, где лежал, а затем — стоял Жнец рядом с земным фрегатом, было оборудовано как стояночное поле. А затем иденцы приняли решение переоборудовать его в посадочное поле персональной базы-космопорта для фрегата-прототипа. Да, рядом был обычный резервный планетный космопорт, так что полем больше, полем меньше — некритично. Но Адамс, познакомившись с 'деталями' этого процесса, понял, что если бы не азари, турианцы и протеанин, если бы не нормандовцы и в первую очередь — Андерсон и Шепард с Чаквас. То иденцы не стали бы даже пытаться ставить вопрос о строительстве персонального посадочного поля, а фактически — персональной базы-космопорта для фрегата-прототипа.

Адамс вспомнил, как обсуждал этот вопрос с Андерсоном. Да, тогда он возражал против этого проекта — резко, чётко и определённо. Но, со временем понял, что такой знак внимания со стороны иденцев невозможно проигнорировать. К тому же фрегат всё равно надолго покинет планету, а построенное поле, пусть даже окружённое стандартным комплектом базовых строений, послужит не 'Нормандии', а многим другим кораблям. Иден и его поселенцы продолжат готовиться к противостоянию со Жнецами и ещё одно посадочное поле не будет лишним.

Прессли был прав — пусть иденцы сами решают. Придёт 'Нормандия' после Цитадели обратно к Идену или не придёт, придёт ли она к Идену позднее или не придёт — ещё не ясно. Главное, что нормандовцы сами сумели дать понять иденцам: они не против ещё одного посадочного поля, но пусть это поле служит всем дружественным расам и кораблям. Иденцы согласились с этим пониманием.

Согласились иденцы и с тем, что протеанская подземная база при определённых обстоятельствах станет укрытием, убежищем и ещё одной крепостью, где местные жители смогут закрепиться, оказывая действенное сопротивление Жнецам. Не так уж и важно, что протеане погибли не все. Важно то, что, даже утратив верховный статус, руководящее положение и влияние, протеане не стали обижаться, не стали требовать для себя каких-то исключительных полномочий. Они согласились, что их база теперь — не только их база. Если в галактике теперь верховенствуют полтора десятка рас, то пусть и протеанская база поможет им сопротивляться и в конечном итоге победить 'креветок' и их приспешников. Смешно было бы упираться, настаивая на своём исключительном праве пользоваться и владеть подземной базой, когда у протеан были сотни и тысячи таких баз, в том числе, как теперь уже не сомневался Адамс, и в закрытых до нынешнего времени секторах Галактики.

Инженерной службе 'Нормандии' было важно и приятно помочь археологам в осуществлении бурения и проходки шахт и тоннелей как к базе, так и к протеанскому боевому космическому кораблю. Да, многие детали этого действа остались для 'трюмачей' недоступными. Протеане всё же сумели поблагодарить инженеров и техников фрегата за большую, а главное — действенную помощь. Эта благодарность была важна и приятна и для коллег Адамса и для главного инженера.

Шепард. Да, одному человеку было трудно совмещать исполнение обязанностей по двум должностям сразу. Джон был не только старшим помощником командира фрегата, но и командиром десантной группы. И, тем не менее, он всегда был в курсе самых мелких деталей происходящего на корабле. Доверие — доверием, но Адамс раз за разом видел, как Шепард внимательно, детально и придирчиво проверяет инженерный отсек. Старпом всегда готов обсудить и то, то сделано, и то, что делается и то, что будет или должно быть сделано. В общении с инженерами и техниками он всегда спокоен, доброжелателен, но — чёток и внимателен к деталям и к взаимосвязям. Очень скоро коллеги Адамса стали не только говорить, но и раз за разом убеждаться в том, что от Шепарда невозможно ничего скрыть.

Очень мудро поступил Андерсон, приняв решение о том, что многие работы с десантными кораблями и гетами-шагоходами сотрудники инженерной службы фрегата будут должны осуществлять на специально подготовленной технической площадке в пределах взятого под охрану стояночного поля. Да, первое время близость полуторакилометровой креветки напрягала. Но человек ко всему способен привыкнуть и чаще всего — привыкает. Потому большую часть работ и исследований инженеры и техники фрегата очень скоро стали осуществлять не в инженерном отсеке корабля, а на внешней 'техплощадке'. Жнец не возражал и не препятствовал, даже, бывало, помогал информацией, а в остальном сотрудники инженерной службы и сами справлялись. Иденцы тоже помогали. Воевать-то с гетами, вставшими на сторону 'креветок' придётся всем разумным органикам. Потому чем раньше иденцы разберутся, кто такие эти шагоходы и как устроены и действуют их стандартные десантные корабли, тем победа над Жнецами и их приспешниками будет одержана раньше и с меньшими потерями среди разумных органиков.

Геты эволюционировали. Триста лет позволили шагоходам накопить достаточно ресурсов, чтобы теперь приступить и к экспансии и к поиску могущественного покровителя. Такими покровителями стали Жнецы. Да, полумашины, но ведь геты, если опустить многие детали, тоже полумашины, хотя с этим тезисом можно было и поспорить.

Изучение гетов и их десантных кораблей помогло нормандовцам, а затем — и иденцам понять и представить себе ту силу, которую получили Жнецы в своё распоряжение. Машины, не умеющие отступать и не умеющие не выполнить приказ. Машины, воевать с которыми ни за тридцать, ни за триста лет разумные органики нынешнего Цикла так и не удосужились научиться ни в какой достаточной степени. Машины, помощь которых Жнецам обеспечивала предельную полноту зачистки Галактики от высокоорганизованной разумной органической жизни.

Тогда, когда Андерсон говорил о Жнецах и гетах с Аленко, он уже и сам многое прочёл о 'креветках' и о 'шагоходах'. И был уверен в том, что и лейтенант-биотик тоже 'подковался' в этих вопросах весьма солидно. Вот так незаметно у нормандовцев формировалось, зрело и укреплялось понимание того, что от Цитадели им предстоит пролететь по многим обитаемым мирам галактики. Формально — да, для того, чтобы средствами земного альянсовского разведывательного корабля собрать самую полную, самую точную, а главное — самую актуальную информацию. О состоянии дел в галактике на момент приближения к Противостоянию. А фактически... фактически теперь всё обстояло намного сложнее.

Трансформировались два турианца — Спектра. Легендарный, жестокий и крайне беспощадный Сарен Артериус и молодой, не слишком опытный, но заносчивый Найлус Крайк. Значит, и Корпусу Спектров придётся меняться. И — менять средства, способы, методы, а главное — направления своей работы с жителями исследованной части галактики.

Азари предстояло стать пионерами в выработке средств, методов и способов противодействия индоктринационному воздействию Жнецов — одному из основных орудий подчинения 'креветками' разумных органиков. Да, Бенезии будет трудно. Её будут ненавидеть руководители и чиновники Матриархата, не понимать очень многие ровесницы, сложно воспринимать бывшие и настоящие сподвижницы и сторонницы. Но у неё будет рядом муж — Этита и дочь — Лиара. Впервые за десятки лет эти две азари будут рядом с Бенезией. У них, всех троих, будет единая семья, а это уже — тыл. Это уже — фундамент для сопротивления Жнецам и их пособникам.

К тому же Бенезия много общалась с Явиком, передавшим ей многие уникальные материалы о воздействии протеан на азари. Передав эти материалы своим соплеменницам и соотечественницам, Бенезия сможет дать импульс десяткам и сотням исследований и разработок. Дать работу многим азари, которые, оставаясь в большинстве своём гражданскими, встанут в строй защитников Галактики от Жнецов и их приспешников. До начала Противостояния они успеют многое сделать. Потому что будут теперь многое знать, понимать, ощущать, чувствовать. Явик поддержит Бенезию и впоследствии, передаст ей новые профильные материалы, которые, вполне возможно, будут найдены выжившими, но оставшимися 'в тени' соплеменниками воина.

Люди, как теперь понимал Адамс, тоже перестанут быть непонятны и неприемлемы. Именно люди выстояли в бою со Жнецом. Именно люди смогли найти живого протеанина. Именно люди смогли сделать всё, чтобы Иден-Прайм и его жители восприняли в максимальной степени всё, что теперь поможет им сопротивляться Жнецам. Наносить этим 'креветкам' урон и в конечном счёте — одержать над этими гигантскими кораблями-полумашинами окончательную победу.

Геты — важный элемент новой мозаики. Без его понимания невозможно рассчитывать на успех противостояния и на победу над Жнецами. Адамс теперь понимал, что рано или поздно придётся всерьёз заняться проблемой Ранноха и проблемами выживших и скитающихся по Галактике кварианцев. Машина с машиной — геты и Жнецы, как теперь понимали не только нормандовцы, но и иденцы, договорились мгновенно. Теперь достаточно быстро договориться предстояло большинству разумных органиков.

Была одна крайне усложняющая всю картину деталь: неоднородность гетов. Как ни старались кварианцы, им не удалось наладить стопроцентное клонирование первых образцов своих металлопластиковых слуг. Потому геты из-за своей неоднородности не воспринимались теперь очень многими нормандовцами и частью иденцев только как враги и сообщники Жнецов. Потому предстояло подготовиться, чтобы встретиться и взаимодействовать с гетами-друзьями.

Да, цитадельские Советники протолкнули указ о запрещении разработок в области ИИ. Формально чинуши правы и сработали на "пять баллов". Только вот с принятием указа они явно опоздали. Такой указ надо было издавать за триста лет до того момента, как гет задал своему кварианцу-создателю известный вопрос: 'Есть ли у данной платформы душа'. Неявный отказ, оказавшийся, кстати, очень явным, поставил кварианцев на грань выживания.

Теперь союз значительной части гетов со Жнецами ставил на грань выживания уже не кварианцев, а больше чем десяток рас исследованного пространства Галактики. Надеяться на то, что гетов-патриотов и перспективных друзей разумных органиков будет много, особых оснований не было. Но разве дело в количестве? Иногда важно и качество. Один протеанин — и столько изменений, один легендарный Спектр-турианец — и изменений — не меньше. Так что дело, как раз за разом убеждался Адамс, было совершенно не в количестве.

Основу гетского флота действительно составляли десантные корабли. А в таком 'ордере' 'креветки' Жнецов будут чувствовать себя уверенно и спокойно. Чего, конечно, нельзя будет сказать о разумных органиках, становящихся желанными целями для полумашин и машин, объединивших свои усилия. 'Зло всегда конкретно' — раз за разом Адамс находил новые подтверждения справедливости этого утверждения. Коллективный разум гетов пугал корабельных и иденских инженеров и техников. Геты оказались способны, благодаря ушехлопскому просчёту кварианцев, достичь уровня, оказавшегося практически недоступным для большинства разумных органиков. Почти тотального единства, поддержанного системой скоростного и полного обмена и обработки всевозможной информации. А если учесть и быстроту этого обмена и этой обработки?! Для большинства разумных органиков это теперь становилось почти несбыточной мечтой. А для гетов — реальностью. Тем более реальностью, как убедился и Адамс и его коллеги, это было для Жнецов.

Фактически кварианцы создали новую расу. Расу разумных синтетов. Расу синтетов, способных действовать как коллективно, так и индивидуально. И, как часто бывало, оказались не готовы ни к такому результату своей работы, ни к последствиям результата и работы. Кварианцев — объявили изгоями, от гетов — постарались дистанцироваться.

С глаз долой — из сердца вон, да?! Не получилось дистанцироваться, не получилось забыть. Ибо и кварианцы, и геты — раз за разом продолжали три сотни лет напоминать о себе. По-разному напоминать. Когда — слабо, когда — сильно.

Теперь геты напомнили о себе качественно по-новому. У нормандовцев не осталось сомнений в том, что геты, во всяком случае — значительная их часть — с неимоверной для разумных органиков лёгкостью и быстротой стала верными слугами и сподвижниками и соратниками и сообщниками "креветок". Называй так, как хочешь, но — встали на сторону гигантских легендарных полумашин — Жнецов. И теперь предстояло найти тех гетов, которые сделали другой, противоположный выбор. И что-то подсказывало Адамсу — этот поиск будет долгим и трудным.

Аленко удивил Адамса тем, что самостоятельно принял решение о закупке, доставке и установке на постаменте у Звёздной Карты трёх весьма 'навороченных' кресел. Для командира корабля, старшего помощника и главного вахтенного офицера. Нечего и уточнять-то особо, что чиновники Альянса не поприветствовали бы и тем более — не одобрили бы такой 'финт' лейтенанта — биотика. Но ситуация кардинально изменилась и более того — усложнилась. Фрегатовцам пришлось действовать в условиях отсутствия связи и в совершенно иных, предельно нестандартных ситуациях

Если уж Шепард низложил прежнего хапугу-снабженца и назначил на его место оказавшегося весьма крутым и знающим профессионалом сержанта-полисмена Фрэнка Уотса. То почему бы не сделать то, что необходимо для удобства несения службы старшими офицерами корабля?

Установка кресел была осуществлена быстро и чётко. Андерсон сам принял участие в этом процессе. И — был доволен и реакцией экипажа на происходящее в БИЦ, и тем, как к этой работе отнеслись инженеры и техники. Возможно, тогда был сделан первый шаг к превращению 'Нормандии' из невнятного прототипа в сильный и цельный боевой военный разведывательный корабль. Для которого и длительный полёт по исследованной части нынешней Галактики — не проблема. Четверть часа — и три кресла встали на постаменте так, словно они всегда там стояли, с самого выхода корабля из верфи.

Следуя своему правилу — долго в 'кабинетике' не задерживаться, Адамс собрал со стола необходимые ридеры, засунул их в поясную укладку. Оглядев убранство своей 'берлоги', вышел, закрывая за собой дверь. Предстояло многое сделать и в инженерном отсеке, и вне его пределов, пусть и в рамках подготовки к отлёту, в пределах периметра охранной зоны стояночного поля.

Инженеры фрегата. Адамс. Подарок от иденцев. Новые челноки и транспортёр

Адамс переступил порог ангара фрегата-прототипа. Каждое утро он приходил сюда, когда делал обход, официально называвшийся в ряде документов 'инженерным обходом'. Коряво, конечно, но... бюрократический язык вечен и он не стремится быть идеальным.

Пройдя чуть вперёд, Грэгори остановился в той части ангара, которая примыкала к шлюзу. Здесь стояли два челнока — командирский и грузопассажирский — и бронетранспортёр 'МАКО'. Техники, как всегда, уже работали у машин — ежедневные регламентные работы никто не отменял, а транспортные средства использовались уже несколько иденских суток весьма интенсивно.

Оглядевшись по сторонам, Адамс вздохнул. Да, вроде бы по стандартам следовало бы более экономно расходовать пространство гаражной части ангара, но... Спешка с выходом в рейс, пробелы в комплектовании — не только людьми, но и техникой... Всё это теперь проявлялось... далеко не лучшим образом.

Взглянув на часы, Адамс убедился, что до полудня ещё есть несколько часов и хотел направиться в инженерный отсек, но замигавший светодиод на экранчике наручного инструментрона привлёк внимание главы инженерной службы:

— Адамс — на связи, — ответил Грэгори.

— Грэг, тут к вам приехали... — сказал Андерсон.

— Кто? — поинтересовался Адамс, делая шаг к настенным экранам и намереваясь набрать на пульте несколько команд.

— Не кто, Грэг, а что, — загадочно произнёс командир фрегата. — В общем, требуется ваше присутствие у вторых ворот охранной зоны. У вас ничего срочного нет?

— Нет, — подтвердил Адамс, опуская руку, уже занесённую над пластиной пульта.

— Тогда... Это лучше вам самому увидеть, — сказал Андерсон и переключил каналы.

Сигнал на экранчике инструментрона погас. Адамс бросил взгляд на убранство гаражной части, поворачиваясь к выходу. Короткая лестница, шлюз... Сколько раз он ходил этим путём? Много, много раз.

Странный вызов, странное сообщение, да ещё и от командира корабля. Главе экипажа и команды не по рангу вот так общаться по таким поводам, но... Грэгори уже адаптировался к тому, что на 'Нормандии' далеко не всё привычно и стандартно.

Идя по коридорам к пассажирскому шлюзу — необходимости использовать эвакуационные пути не было — Адамс прокручивал в памяти сообщение Андерсона. Интересно, что там такое пришло... или привезли... или принесли? Да, конечно, можно было бы сразу вот сейчас прямо подойти к стене, нажать несколько сенсоров, но... Не хочется недоверием оскорблять вахтенных — полисменов, не хочется лишать себя толики ощущения неизвестности, тайны... Когда сталкиваешься с такими феноменами, как Жнец и протеанин... Становишься невероятно скромен в ожиданиях. Уже не кажется, что тебя чем-то можно удивить, поразить, изумить. Да и... кроме Жнеца и протеанина разве мало было чудес за последние несколько иденских суток? Хорошо, что сейчас — день и не нужно будет смотреть на то, что привезли, принесли или просто доставили к охраняемому периметру стояночного поля.

Если Андерсон спокоен — а он действительно был спокоен, значит, он в курсе того, что предстоит увидеть Адамсу. И это самое 'то' не представляет угрозы или проблемы. Хотя... разные люди — разное восприятие. То, что для элитного спецназовца Дэвида Андерсона — вполне обычное явление, не стоящее даже минимального нервного напряжения, для очень многих других людей — и не только людей, кстати — повод для ощутимого беспокойства. А временами — для очень сильного волнения. Так что...

Пройдя шлюз, в очередной раз убедившись в том, что ВИ работает так, как надо и уровень очистки и защиты внутреннего периметра корабля находится 'на высоте', Адамс переступил порог и остановился на верхней площадке пассажирского трапа. Отсюда вторые ворота охранной зоны стояночного поля были видны хорошо — всё же фрегат стоял на высоких опорах — больше полутора десятков метров до пластин стояночной 'мозаики'. И с внешней стороны охранного периметра взгляд Адамса выцелил несколько грузовозов — тягачей с платформами. На платформах высились контейнеры, в которых обычно перевозились крупногабаритные грузы или... или целые машины.

— Сэр, — вахтенный-полисмен, стоявший у нижней площадки трапа, козырнул, увидев спускающегося Адамса. — Вас ждут.

— Спасибо. Вижу, — спокойно и мягко ответил Грэгори, направляясь ко вторым воротам.

Дорога до ворот заняла несколько минут. Всё это время Адамс переводил взгляд с одной платформы на другую, стремясь понять, по какому такому поводу этот конвой — а это был именно магистральный автомобильный конвой — оказался здесь, у границы охранной зоны.

Послышались шаги. Адамс пошёл медленнее. Его догонял Андерсон.

— Сэр. — Грэгори обернулся к подходившему командиру.

— Я тоже захотел взглянуть на то, что нам привезли. В документах, мной полученных, есть инфа только о конвое. Остальное, как указано в документации, у экспедитора, сопровождающего колонну. Вот, кстати, и он. — Андерсон указал Адамсу взглядом на стоявшего у внешнего заграждения землянина средних лет в форменном комбинезоне Службы доставки.

Миновав несколько рядов заграждений, командир корабля и главный инженер подошли к ожидавшему их экспедитору. Поприветствовав его, Адамс и Андерсон вопросительно посмотрели на гостя.

— Общественный Совет, — произнёс экспедитор, подавая Андерсону ридер. — Груз — от него.

— Та-а-а-к, — протянул Андерсон, ознакомившись с содержимым файлов и передавая включённый ридер Адамсу. — Спасибо, конечно, но... — он посмотрел на экспедитора. Тот напрягся.

— Они... с ума посходили, что ли? — спросил Адамс, выключая прибор и пытаясь побыстрее уложить в памяти всё то, что удалось прочитать и понять. — У нас — два челнока и два бронетранспортёра. Один, кстати, сейчас выполняет задачи в районе, — уточнил он, поймав недоумевающий взгляд экспедитора. — Зато оба челнока и один транспортёр — на месте, на фрегате, — добавил он. — Я, конечно, понимаю, что в гаражную часть ангара можно запихнуть ещё несколько транспортных средств... Но... два грузопассажирских челнока и один 'МАКО'?! Для Общественного Совета... это слишком...

— Итого — четыре челнока и три транспортёра, — тихо и спокойно сказал Андерсон. — Сможем поднять контейнеры к шлюзу и обеспечить их стыковку? Один за другим, конечно, — командир фрегата взглянул на главного инженера, уже остановившегося у второго грузовоза и изучавшего обозначения на борту контейнера.

— Сможем. Куда мы денемся, — чуть недовольно сказал Адамс, включая инструментрон и отдавая клавиатурным методом несколько распоряжений своим техникам и инженерам. — Прикажите развернуть грузовозы один за другим платформами к воротам, — он повернулся к подошедшему экспедитору. Тот кивнул и на своём инструментроне набрал несколько команд.

Шелестнув двигателями, к воротам охранной зоны подъехал один из грузовозов, плавно и быстро развернулся, сдал назад. Наблюдая за его маневрами, Адамс не смог скрыть восхищения мастерством водителя — чётко и быстро подать длинномерный прицеп к 'рамке' ворот — далеко не каждый дальнобойщик мог бы сделать это быстро и чётко. Профессионал высокого класса снова подтвердил свой ранг. Делом — не словами. Подошедшие от фрегата инженеры и техники поднялись на платформу, сняли крепления и вскоре громада контейнера с 'МАКО' уже плыла на гравиподушках к открывающемуся зеву корабельного шлюза-ангара.

Андерсон снова углубился в чтение файлов с ридера экспедитора. Что-то его там заинтересовало. Адамс наблюдал за тем, как техники и инженеры, стоящие на краю шлюза ангара, открывают дверцы контейнера, один из техников лезет внутрь, включает инструментрон и начинает проверять содержимое прибывшей 'коробки'. Безопасность — прежде всего. Грэгори понимал, что без прохождения полной проверки на борт не будет перенесено ничего — ни крупное, ни мелкое. А на проверку будет затрачено столько времени, сколько необходимо. Если потребуется — проверку повторят несколько раз.

— М-да. Неожиданно. — Андерсон вернул ридер экспедитору, предварительно скопировав с него файлы. — Придётся поблагодарить Общественный Совет.

— Придётся, — подтвердил Адамс, наблюдая, как опустошённый контейнер опускается на гравиподушках на платформу и тягач медленно, неспешно выезжает за пределы охранной зоны. На его место становится тягач, на прицепе которого высился контейнер с челноком. — Разрешите самому проверить?

— Разрешаю, — согласно кивнул Андерсон. Адамс направился следом за тягачом к ангарному шлюзу.

Гравиподушка легко подняла главного инженера к зеву шлюза. Вскоре Грэгори открывал створки поднятого гравиподушками на уровень шлюза контейнера.

— Уже выкрасили в наши цвета, — отметил Адамс, подсвечивая себе фонариком. — Мич, проверьте.

— Есть, шеф, — техник проворно включил свой навороченный рабочий инструментрон и вошёл в контейнер. — Да, машинка — знатная. Они уже и крепления для оружия предусмотрели. Нам меньше работы.

— Возможно. — Адамс напряжённо оглядывал тускло сверкавший в неярком свете софитов корпус новенького челнока. — Откуда у Общественного Совета столько средств и возможностей? — главный инженер отвлёкся от созерцания обновки, нажал несколько клавиш на инструментроне. — Ингвар, прошу, провентилируй ситуацию с этим неожиданным подарком. Надеюсь, полная запись происходящего...

— Ведётся, сэр, — откликнулся руководитель Службы Радиоэлектронной борьбы. — Несколько минут. Всю информацию сгружу вам на инструментрон.

— Хорошо. — Адамс подождал, пока Мич окончит инструментальную и ручную проверку челнока, вошёл в контейнер поглубже, открыл дверь и влез в салон. — Не понимаю, но постараюсь понять.

Несколько часов спустя, закончив приёмку неожиданных подарков, Адамс неспешными шагами, чувствуя приятную усталость и удовлетворение, направлялся в командирскую каюту. Нет, Андерсон его не вызывал.

Ингвар выполнил своё обещание, всю собранную информацию о Совете и его подарках сбросил на инструментрон главного инженера. Как и обещал, через несколько минут. Грэгори не сомневался, что такой же комплект файлов, а может быть — даже и расширенный, руководитель службы РЭБ фрегата переслал и командиру корабля и старшему помощнику.

— Не понимаю, командир, — сказал Адамс, переступая порог. — Можете меня понизить в должности, но я — не понимаю.

— Успокойся, Грэг. — Андерсон встал из-за стола, указывая рукой на свободное кресло. — Присаживайся. Вот сейчас Джон дочитает инфу, собранную РЭБовцами — и поговорим. Похоже, действительно, здесь — всё чисто. Отчёты техников и инженеров я уже прочёл.

— Получается, что у нас теперь... — произнёс Шепард, гася экран своего наручного инструментрона, — пополнение в парке средств передвижения.

— Не только средств передвижения, но и боя, — сказал Адамс, усаживаясь в кресло и пододвигаясь к столу. — Всё равно не понимаю. Сначала решение о строительстве персонального космопорта-базы, теперь — эти два челнока и 'МАКО'.

— Итого четыре челнока и два транспортёра, — закончил старпом. — Понимаю, что мои подсчёты звучат по-детски. Но не могу отделаться от мысли, что нас как-то очень крупно отблагодарили. За всё сразу и ни за что конкретно.

— Если бы начали благодарить конкретно — боюсь, что объёмов грузовых трюмов фрегата не хватило бы для приёма всех благодарностей, — сказал Адамс. — Командир, формально мы это всё транспортное великолепие приняли на борт.

— Фактически — тоже, — вставил Шепард.

— И я об этом же, — подтвердил Адамс. — И...

— Теперь мы можем считать, что выходим на 'финишную прямую' предотлётной программы, — сказал Андерсон. — Понимаю, происшедшее несколько неформатно, но... оно показательно. Уверен, будь на нашем месте кто-то другой, таких подарков он бы не получил.

— Или получил другие подарки, — сказал Адамс. — Мои коллеги в шоке от упакованности этих скорлупок. Честно признаюсь, они рассчитывали на мини-комплектации, а тут — больше чем люксовые. Плюс — почти все опции специальных.

— Значит, нам оставили простор для манёвра, — командир фрегата взглянул на главного инженера.

— Оставили, — вздохнул Адамс. — Мои техники и инженеры уже прикинули, как дополнить эту комплектацию... полученную. И озадачили нашего снабженца.

— Вот и хорошо. Значит, эти новополученные машины — в резерв. А всё остальное — в работу. Дайте возможность нормально поработать Явику и Чаквас, коллеги. И — не забудьте о нуждах службы РЭБ.

— Будет сделано, сэр. — Адамс встал. — Разрешите идти?

— Идите, Грэг. — Андерсон взглядом проводил уходившего главного инженера, повернулся к сидевшему напротив Шепарду. — Джон, ваше мнение.

— А какое ещё может быть мнение здесь, Дэвид? — спросил старпом. — Нашли возможность, купили, усовершенствовали. Сделали всё тихо, шито-крыто. Никаких подарочков мы на борту не нашли? И то хорошо. Значит, подарок чистый. Проверим ещё раз несколько раз, заодно посмотрим, как усовершенствовать.

— Потом — распределим, — вставил Андерсон. — Кому — на каких машинах летать и ездить, в каких условиях. Хотя... Условие у нас одно теперь — Цитадель. На колёсных транспортёрах мы там рассекать не будем, а вот челноки для связи между станцией и фрегатом — нам очень пригодятся. Сократится время на переброску грузов и пассажиров.

— Та ещё штучка, эта Станция, Дэвид, — подтвердил Шепард. — Явик нервничает.

— Да. И у него есть основания для этого, — согласился Андерсон. — Гибель 'верхушки' протеанской властной 'пирамиды' и расстрел своей индоктринированной подруги. — Андерсон встал, вышел из-за стола, остановился у одного из настенных экранов. — Общественное и личное слилось в одно негативное воспоминание... оказывающее влияние на его жизнь до сих пор. Полагаю, что личное даже перевешивает... Как всегда, — он вернулся за стол, сел в кресло. — Как подумаю, какие жертвы будут принесены на алтарь Противостояния... Не по себе становится. — Андерсон взглянул на закрытый бронезаслонкой иллюминатор. — Ладно. Вернёмся к нашим проблемам, Джон, — командир фрегата открыл инструментрон, набрал несколько строчек текста на экране, надавил сенсор. — Отправил Адамсу просьбу подключить РЭБовцев и ещё раз с носа до кормы проверить все подарки. У нас ещё предотлётный период не завершён и техника — летающая и ездящая — нам нужна. Так что... придётся побыстрее подключать обновки к реальной работе. И прежде чем подключать — придётся проверить. Жаль, в резерв их отправить реально — не удастся.

— Именно, командир, — кивнул Шепард. — Мы ещё и после отлёта проверим эти 'скорлупки'. Досконально. Не могу сказать, что нам не будет чем заняться во время перелёта к Станции, но... Лучше проверить и перепроверить, — старпом набрал на своём инструментроне несколько команд. — Я попросил РЭБовцев подключиться. Проверим.

— Хорошо. — Андерсон взглянул на экран настольного инструментрона. — Надеюсь, у нас больше не будет таких подарков до самого отлёта. И так проблем хватает.

— Да уж... Чаквас местные раймедики теперь на коленях умоляют почаще прилетать в их госпиталь и подольше там пребывать... — сказал Шепард.

— Она отказывается. Знаю. Отлёт есть отлёт и Карин понимает, что сейчас её очень ждут прежде всего на корабле. Мы должны уйти с Идена в нормальном состоянии, — задумчиво произнёс Андерсон. — Всё равно. Новые машины пока — в карантин, Джон. Не давать их никому. Пока не проведём доскональные многократные проверки.

— Будет сделано, Дэвид. — Шепард поднялся и шагнул к двери каюты. — Предполагаете сложности?

— Постоянно, — согласно кивнул командир корабля. — Теперь — вдвойне и втройне. Если уж половина. Больше чем половина экипажа считает, что кораблю нашему недолго летать в одиночестве. Не знаю, то ли налаживание хоть каких-то нормативных отношений со Жнецом на них так повлияло. То ли ещё что-то. Не верят, что придётся, уйдя от Цитадели, долго летать автономно. И это — только начало. Теперь ещё эта нервность Явика. Даже не знаю, как точнее определить его состояние. Но то, что он, ожидая прихода к Цитадели, нервничает — это сто процентов.

— Бенезия... — помолчав, добавил Шепард. — Тоже нервничает. Ей, как она считает, придётся 'расшифроваться' именно на Цитадели.

— Все мы там расшифруемся. — Андерсон взглянул на Шепарда. — Существенно, очень существенно расшифруемся, — повторил командир фрегата. — Одно дело — видеть, что на Цитадель ушли официальные видеоролики с Бенезией среди наших женщин. А другое — понимать, что таких роликов на Цитадели, когда мы там появимся вживую. Будет снято в сотни раз больше. И те, кто не верил в то, что Бенезия Т'Сони и Сарен Артериус вернулись — будут неприятно впечатлены. Очень неприятно, — прихлопнул ладонью по столешнице Дэвид. — Предполагаю, что Советники. И — не только Советники. Уже зашевелились. Зашебуршились. А уж как зашебуршились церберовцы. Читали последние десять сводок РЭБа?

— Так точно, читал. — подтвердил Шепард, берясь за ручку двери. — Пусть шебуршатся. Работа с нашей стороны с ними будет проводиться.

— Знаю, Ингвар доложил. — подтвердил Андерсон. — Успехов, Джон.

— Вам — так же, Дэвид. Успех нам потребуется. Очень потребуется. — сказал Шепард, переступая порог командирской каюты.

Визит матриарха к Чаквас

Третий день подошёл к концу. Завтра — последний день пребывания фрегата 'Нормандия' на Иден-Прайм. Войдя в свой салон, Бенезия сняла комбинезон, оставшись в одном белье, босиком прошла к настенному зеркалу, оглядела себя.

Эти два дня — вчера и позавчера, фактически — три дня, считая и день сегодняшний, она прислушивалась к себе, хотела отметить хорошо знакомые каждой азари признаки беременности. Понимала, что из-за долгого пребывания в 'коконе хаска', многие системы её тела могли разладиться. И пыталась скрыть от Шепарда своё беспокойство и волнение. Разве от Джона такое скроешь? Он всё чувствует.

Эти два-три дня она была занята. По своей воле, по своему собственному выбору. Пыталась найти хоть какое-нибудь спокойствие и стабильность, загрузив себя лекциями, показами, тренировками, общениями с ополченцами и профессиональными воинами из гарнизона Иден-Прайма, владевшими хотя бы начальными степенями биотики. Старалась как можно меньше времени проводить наедине с Джоном. Он так на неё смотрел... Внимательно смотрел. И не настаивал на уединении. Бенезия чувствовала, что он хочет этого уединения, но сдерживает себя. А она... она понимала, что это уединение будет очень тяжёлым — прежде всего для Джона.

Джон уставал. Очень уставал. За эти три дня... где он только не побывал. Она мало знала о том, чем конкретно он занимался во время вылетов и выездов с фрегата, но ей и не нужно было знать много — она просто 'читала' Джона, чувствовала его. И ей этого было вполне достаточно. Не было необходимости читать общедоступные для всех нормандовцев планы работы, не было необходимости расспрашивать Джона — он бы всё равно ничего не стал говорить подробно и тем более — конкретно.

Бенезия с разрешения Андерсона оставляла в каюте Джона под термоколпаками полный домашний обед и старалась делать это тогда, когда Джона на борту фрегата ещё не было или уже не было. Так ей было легче. Почему-то ей казалось, что когда фрегат уйдёт с Идена, многое будет легче. По многим причинам. Планета начинала её тяготить. Жнец-наблюдатель — напрягать. А предстоящее вторжение Жнецов — пугать. Возможно, обострились чувства или восприятие отдельных событий. Возможно. Сейчас, стоя перед зеркалом, Бенезия оценивающим взглядом скользила по своему отражению и подводила промежуточные итоги времени, проведённому на этой планете. Да, она помолодела, хотя бы телесно. В том числе и благодаря Джону и Карин. Она многое узнала, многое поняла. Теперь она гораздо лучше знала людей. И почти... вернула себе прежнюю физическую и не только физическую форму. Но... Как всегда, это 'но'.

Первое большое 'но' — она слишком резко перешла на боевой режим биотики. Тот эпизод с капралом был, как часто выражаются земляне, 'первой ласточкой'. После той тренировки она с огромным трудом заставляла себя переключиться на обычную, мирную биотику. И не хотела ни оставаться наедине с Джоном, ни общаться с местными жителями, понимая, что так или иначе, но обязательно может потребоваться воспользоваться мирным режимом биотики, а она... она уже перешла на боевой, военный режим. Возможно, что на это также повлияло долгое пребывание в 'хаскококоне'. А возможно... возможно нежелание терять время на мирные забавы, когда война практически на пороге. Как правильно говорили земляне: 'мобилизация есть война'.

В своих взаимоотношениях с Джоном, теперь урезанных до возможного, почти формального минимума, Бенезия теперь не хотела использовать биотику. Ни в каком виде, ни в какой форме, ни в каком режиме. Почему-то ей теперь казалось, что так будет лучше. Если Джон — не биотик, то она не должна подчёркивать свои расовые особенности. Вполне достаточно того, что она внешне отличается от человеческой женщины. В эти последние дни перед отлётом с Идена ей хотелось, чтобы она запомнилась иденцам не как биотик, а как вполне обычная пожилая азари, которой совершенно не обязательно при любом удобном случае светиться голубым и синим пламенем. Да, конечно, основные лекции, тренировки и практические занятия она проводила с ополченцами и профессиональными воинами, обладающими биотическими способностями. На подготовку обычных воинов у неё всё равно не хватило бы времени. Слишком напряжённый график. Она честно рассчитывала на то, что обойдётся только ополченцами — их набралось почти полторы-две сотни. Профессионалы местного гарнизона Альянса. Нет, конечно же, это никакая не случайность, но после того, почти четырёхчасового занятия с ополченцами, по Идену поползли слухи, которые профессиональные воины не смогли проигнорировать. И началось.

Странно, но никто из участников этих занятий не роптал, не возмущался чрезмерными нагрузками. Да, были травмы, но обошлось без переломов. Медики сработали хорошо и матриарх убедилась — они тоже перешли на боевой военный режим. Как и надо действовать в предвоенный период. Работали по четырнадцать часов в сутки. Удивительно, у землян после такой учёбы хватало ещё сил на то, чтобы устроить танцы.

Два вечера танцпол штабного городка был переполнен танцующими. Её, конечно, тоже приглашали, но она появлялась там на каких-то полчаса, изредка танцевала, но большую часть этих тридцати минут она сидела за столиком, потягивала через соломинку коктейль и смотрела на танцоров. Здесь были только биотики. Этакая корпоративность. Бенезия считала её в данном случае безопасной и не пыталась пригласить кого-то из ополченцев или профессиональных воинов-небиотиков. Пусть отдохнут в своём кругу. Всё равно, воевать они будут плечом к плечу, все вместе. Иначе Жнецов не победить.

Приглашения на танцы приходили, конечно, заблаговременно, так что у Бенезии была возможность хотя бы на несколько часов снять комбинезон и надеть вечернее платье. Конечно, открытое, красивое. Из тех, что были сшиты нормандовцами. Два, максимум три танца. Ей очень хотелось потанцевать с Джоном, но — он был далеко, в других районах Идена. У него был свой график, свой план. Он был занят делом и старшая Т'Сони не хотела его отвлекать. Время танцев — закончилось. Время отдыха — сокращалось.

Чаквас каждый раз и по видеосвязи, и лично, если матриарх возвращалась на фрегат, пусть даже ненадолго, находила возможность попенять Бенезии за нарушение режима безопасности и графика нагрузок. Азари молчала, выслушивала Карин и единственное, что говорила в ответ на справедливое, в общем-то, беспокойство и недовольство — что танцы её не напрягают, она вовремя поужинает и ляжет спать.

Вот и сегодня она пришла в свой салон, чтобы выполнить обещание, данное Чаквас, но когда она поднялась на борт фрегата, ей захотелось придти к Карин. Не как к собеседнице и подруге. Как к врачу. Если медик фрегата скажет, что она бездетна... на этот раз, то это будет окончательное мнение специалиста. На этот раз.

И вот она стоит перед зеркалом в одном белье и видит, что телесно она помолодела. Постройнела, но всё это пока что впустую. Джон... он прав, вряд ли она приняла бы ребёнка, рождённого от человека, воспользовавшегося особыми возможностями. Сейчас — нет, она бы не приняла этого ребёнка. Сама остановила бы беременность — азари это могут делать.

Непонятно. Ещё совсем недавно она хотела бы забеременеть от Джона, знала, что если Шепард не задействует свои особые возможности, она не забеременеет, не сможет. Она была совсем недавно согласна принять ребёнка от человека, который воспользовался своими особыми возможностями и вот теперь она считает это неприемлемым? Кажется, у землян это называется 'женской логикой'.

Как бы ей ни хотелось остаться сейчас, поздним вечером в своём салоне, но если она хочет получить ответы на многие вопросы — придётся надеть комбинезон и пройти в Медотсек. Одно дело — её ощущения, другое — мнение профессионала-медика. Не подруги — в данном случае этот статус не сработает. Если она будет говорить с Чаквас, как с врачом, Карин может позволить себе быть чёткой, точной и беспощадной. Тогда сработает сценарий 'женщина женщине — всегда враг'. И азари узнает правду. Чаквас привлечёт свой уникальный сканер, а техника врать не умеет. Карин не будет учить свой сканер лгать.

Она устала — тренировка была напряжённой, длилась долго. Перерыв — десять минут, но за это время отдохнуть нормально — невозможно. Шепард до сих пор не вернулся и, насколько она знала, не вернётся до утра. Завтра — последний день и он планировал провести его на второй археологической площадке. До вечера, когда должна стартовать 'Нормандия'. Джон чем-то таким занят на второй археологической площадке... Сам молчит и другие нормандовцы и тем более — иденцы — ничего не знают. Первая археологическая площадка сейчас уже закрыта. Многое, очень многое на Идене теперь делается параллельно, одновременно. Это, конечно, хорошо, но... Неспокойно как-то на душе и такое беспокойство трудно списать только на приближение столкновения со Жнецами.

Придётся сейчас забыть об этом беспокойстве и сконцентрироваться на предстоящем разговоре с Чаквас.

Бенезия отошла от зеркала, достала с полки пакет с комбинезоном — времени принимать душ уже не осталось. Одевшись, матриарх огляделась, вышла в коридор. Эти иденские сутки по шестьдесят четыре часа, эти земные сутки по двадцать четыре часа. Всё смешалось. Для живущих месяцами на космическом корабле разумных органиков нарушения суточного ритма — совершенно обычное дело и сейчас, к счастью, на фрегате был объявлен 'ночной режим', что означало — бодрствуют только вахтенные и группа быстрого реагирования. Все остальные нормандовцы либо спят, либо стараются отдохнуть так, чтобы соблюсти максимальную тишину.

Матриарх не спеша шла по коридорам фрегата-прототипа. Полутьма, слабый свет софитов, искорки светодиодов пультов. Ни одного громкого резкого звука. Надо успокоиться.

Карин встретила азари на пороге Медотсека. Отступила в сторону, закрыла за вошедшей дверь.

— Кари... Я пришла... скажи мне только одно: действительно ли я сейчас бездетна? — Бенезия остановилась у рабочего стола в 'кабинетике'. — Я хочу знать это как можно быстрее. Ты сама понимаешь всё.

— Бена, это...

— Кари, я сделаю всё, что ты скажешь, но... я сама себе не верю, я не понимаю сама себя. Раньше, когда я чувствовала, что забеременела, пусть это и было в моей жизни только один единственный раз, я, как и большинство других моих соплеменниц, могла сразу после... единения определить, беременна я или нет. Это для азари совершенно обычно. Но после того как я побывала в хаскококоне... Я не могу доверять своим ощущениям, Карин. Я...

— Идём, Бена, — врач открыла дверь своего 'кабинетика', обернулась.

Бенезия отошла от рабочего стола, подошла к двери.

— Сканер скажет, но...

— Карин, ты — врач. И я — в полной твоей власти. — Бенезия посмотрела на Чаквас. Та направилась к дверям диагностической лаборатории. Азари пошла следом за медиком.

— Раздевайся донага и ложись навзничь. — Карин села к пульту, подождала, пока матриарх обнажится и уляжется на платформу. — Лежать придётся неподвижно и долго.

— Мне, Карин, нужна вся информация. А не просто 'да' или 'нет', — сказала матриарх, замирая.

Сколько длилось обследование — Бенезия не знала. В 'трубе' сканера табло часов, конечно же, отсутствовало. Инструментрон остался на стуле рядом со свёрнутым в рулон комбинезоном.

Наконец ложе плавно поехало из 'трубы'. В диагностической лаборатории было тихо. Чаквас сидела за пультом спиной к сканеру. Она не обернулась, когда платформа доехала до ограничителя. Матриарх тихо села на ложе, поняв, что Чаквас уже получила результаты обследования. Негативные результаты.

Бенезии не хотелось подходить к Карин, не хотелось окликать её. Экраны пульта диагностической установки, часто называемой сканером, светились, но на них были только заставки. Чаквас, как всегда, позаботилась о многом, если не обо всём. Старшая Т'Сони сама не заметила, как подогнула ноги и встала на колени на платформе, опираясь на полностью вытянутые руки. Взгляд азари коснулся экранов пульта.

Чаквас встала с кресла, но оборачиваться не стала.

— Карин, не молчи... Говори всё, как есть, только говори, — тихо сказала Бенезия.

— Я не знаю, что сказать, Бена. — Чаквас не обернулась и только опёрлась руками о столешницу пульта, едва не задев сенсорные панели.

— Дело в Джоне? — выдохнула азари. — Нет, он... он не виноват! Дело... дело во мне!

— В данном случае дело — в вас обоих, Бена. — Чаквас села в кресло. — Ты хочешь услышать 'да' или 'нет' или тебе?...

— Полную информацию, Карин. Полную, — тихо, но твёрдо ответила матриарх.

— Бена, ты сейчас бездетна. Я продержала тебя под сканером больше часа. Испробовала все режимы. Просмотрела, сравнила архивы результатов обследований...

— Джон... — выдавила азари.

— Не надо, Бена. Этого — не надо, — сказала Чаквас. — Я же сказала, что дело — в вас обоих. Не в тебе, не в Джоне по отдельности, а в вас обоих.

— Расшифруй. Не понимаю, — сказала старшая Т'Сони.

— Всё сложилось так, что Джон не стал применять свои новые возможности, Бена. Он вёл себя как обычный человек.

— И?...

— Наверное, он что-то в тебе прочёл такое, чего ни я, ни этот сканер, стоящий четверть фрегата, не отметили, — сказала врач.

— Я понимаю, о чём ты, Карин, — матриарх спустилась с платформы, встала на ноги, взяла бельё и комбинезон, оделась. — Ты права. Я действительно хотела, чтобы ребёнок был... от обычного человека. Джон был прекрасен, он сделал всё, как надо. Дело действительно во мне. Я... я могла выставить инстинктивную защиту... есть у азари такое... средство. Это не позволило мне забеременеть.

— Нет, — чётко произнесла Чаквас. — Мой сканер показал, что никакого такого средства ты не задействовала. Так что — не надо, Бена. Джон действительно сделал всё, что надо. Всё, что надо для обычного... он сделал. Сканер это показал чётко, полно и определённо. Если хочешь считать, что Джон поступил так, как ты хотела — считай, это — твоё право. Скажу так: ты можешь определиться, что ты хочешь от Джона. И когда ты определишься совершенно точно, Бена, у тебя всё получится. А до тех пор... я тебе очень советую подумать. Над многим подумать, Бена.

— Хорошо. Ты права. Я подумаю. — Бенезия вышла из лаборатории, открыла дверь Медотсека и очнулась только тогда, когда вошла в свой салон.

Что-ж, ответы на свои вопросы она... получила. Да, сейчас она бездетна. Потому что... потому что Джон не стал использовать свои необычные способности. А может... Может, он просто не стал торопиться с... тем, чтобы она, его подруга, обязательно вот прямо сейчас, через несколько дней после возвращения из хаскококона забеременела? Может быть поэтому он не стал использовать свои способности, которые не являются обычными и привычными для землян? Вполне возможно.

Карин... богиня, она... она едва удержалась в рамках врачебной этики и протокола общения с пациентом. Она же тоже любит Джона, любит, но... она не требует от него близости. А можно ли счесть, что она, Бенезия Т'Сони, потребовала, именно потребовала от Джона близости? Можно, куда же теперь деваться от такого вывода. Именно потребовала. Конечно, на втором свидании и сразу — близость... Это слишком быстро. Слишком. Знал же Джон, что азари умеют управлять беременностью? Знал, конечно же, знал.

Что же получается в итоге? То, что у неё по-прежнему как минимум два выхода. Либо — не беременеть от Джона в самое ближайшее время, которым для долгоживущей азари могут вполне считаться несколько десятилетий. Либо — придти к Джону и честно сказать, что она хочет ребёнка, который появится только в результате применения Шепардом своих необычных возможностей. Честно сказать, открыто, вслух и чётко.

Карин права, матриарх не учла, что Джон — землянин, человек. Она посчитала, что он почему-то должен полностью понимать её, азари. Как такое может быть? Люди часто себя самих и своих соплеменников понять не могут, из-за этого у них полно проблем, а тут ей, азари, хочется, чтобы разумный другой расы понял её, словно он на некоторое время стал её соплеменником? Что за...

Нет, определённо надо подумать. Карин права — надо хорошенько подумать. И когда она решит всё чётко, полно и точно — тогда можно будет поговорить с Джоном на эту тему. А до тех пор... До тех пор она будет любить Джона. Без 'прицела' на беременность любить. Будет помогать ему, будет рядом с ним. Будет вместе с ним. Если она любит Джона настоящей любовью, она не должна упирать взаимоотношения в беременность, потому что тогда... тогда она просто использует Джона. Он это поймёт и вполне может отказаться от общения с ней, отдалится от неё. У него полно возможностей для этого: он загружен работой, у него много дел и потому он вполне сможет ограничить общение с ней ужасающе малым протоколом и формальностями.

Надо просто любить Джона и поддерживать его. А беременность, ребёнок... Надо понять, что она должна подождать с этим. Потому что... потому что она слишком торопится и потому... потому что впереди — война со Жнецами. Беременность осложнит её жизнь. Она не должна торопиться с ней. Вот почему Джон медлил. Вот почему он не спешил. Он действительно хотел, чтобы его подруга сделала осознанный, а не основанный на чувствах, на эмоциях выбор. А она... она поторопилась. И... сама не определила точно, что хочет от Джона.

Лёжа в постели, Бенезия натянула покрывало до плеч — одеяло она не стала разворачивать, так как в салоне было достаточно тепло. По меньшей мере, она поняла главное: ей нужно отложить вопрос с беременностью и ребёнком в сторону. Сейчас она должна помочь Джону и быть рядом с ним, вместе с ним. Вполне достаточно того, что Джон станет её главным другом, её мужем. У него уже будет дочь... У азари такое возможно и Лиара вполне сможет полюбить Джона. У неё могут быть и будут свои собственные, взрослые взаимоотношения с Шепардом. Нечеловеческая логика, но... если нет нечеловеческой логики, то нет необходимых отличий между расами. Закрыв глаза, Бенезия не заметила, как уснула.

'Нормандия'. Отлёт с Иден-Прайма. Подготовка

'Нормандия' и её экипаж приступили к подготовке к отлёту. Большинство нормандовцев понимали: командование фрегата приложило достаточно много усилий, чтобы спланировать её как можно более полно, точно и чётко. Поэтому огромный объём работы выполнялся без срывов, сбоев и задержек.

Аленко, шедший по коридору в трюм на очередную тренировку, увидел идущую навстречу Чаквас. Врач корабля сделала приглашающий жест рукой. Офицер-биотик остановился у одного из коридорных пультов.

— Кайден, времени — мало, а работы — много, поэтому — буду краткой. Я не хотела об этом говорить раньше, но вы превысили свои полномочия и вмешались в сферу, за которую не отвечаете. Я говорю о том, что вы на Идене отказали местным жителям в праве воспользоваться поддержкой медслужбы фрегата. Помните? — Чаквас прямо взглянула на стоявшего перед ней лейтенанта. — Помните, вижу. Да, да, именно та проблема — индоктринированный археолог. Давайте договоримся сразу на будущее: вы не будете решать за других нормандовцев, если дело касается их профессиональных сфер деятельности. Хорошо?

— Да. — Кайден сказал это, отчётливо понимая, что другого ответа Чаквас не примет.

— Надеюсь, мне не придётся, Кайден, возвращаться к этому разговору. Ваше счастье, что мы находимся на благоустроенной планете, где предостаточно медиков нужной квалификации и учёный остался вполне адекватен — ему не потребовалось специальное лечение. — Чаквас шагнула в сторону, обошла замершего Аленко и пошла дальше своей обычной стремительной походкой.

— Доктор. — Артериус сошёл с лестницы, остановился перед входом в БИЦ. — Когда вы планируете заняться моим лицом? — он подождал, пока Чаквас подойдёт поближе. — Я не настаиваю, но хотелось бы большей определённости.

— После отлёта с Цитадели, Сарен. Не раньше, — ответила врач. — До Цитадели этим заниматься нет смысла — будет лучше, если вы появитесь на Станции в том виде, который хорошо знаком большинству разумных. А там, после стоянки на Цитадели мы сможем до Терума провести необходимые оперативные вмешательства. Придётся, уточняю, заниматься не только вашим лицом, но и телом в целом. Сами знаете, в организме любого разумного органика всё взаимосвязано. — Чаквас посмотрела снизу вверх на высоченного турианца. — Согласны?

— Люблю определённость, доктор. Спасибо. Согласен с вашим решением. — Артериус отступил в сторону, давая возможность врачу фрегата пройти в БИЦ.

— Рада, Сарен, — сказала Чаквас, проходя в шлюз боевого информационного центра.

Андерсон, стоявший у Карты, отметил появление Карин в пределах БИЦ, но работу не прервал, к чему Чаквас отнеслась с полным пониманием: близился отлёт корабля с планеты, стоянка подходила к своему завершению. У командира было много дел.

Приветливо кивнув Дэвиду, Чаквас обошла пульты, изредка останавливаясь и обмениваясь короткими фразами с работавшими за ними специалистами. Как врач, Чаквас отмечала, что люди — и не только люди — встряхнулись, можно сказать, что ожили, ведь впереди был полёт к главной станции Галактики, а там... Как минимум — Терум, а как максимум, как уже намекал Андерсон своей подруге, полёт по большей части исследованного пространства Галактики. Для разведкораблей класса 'Нормандии' — обычное боевое задание, но сейчас, в преддверии войны... Этот длительный полёт становился, без всяких сомнений, особым.

Обменявшись приветственными кивками с вахтенным, стоящим у выходного портала БИЦ, Чаквас поспешила вернуться в Медотсек. Проходя по коридору, Карин перебирала в памяти сделанное нормандовцами за время стоянки. Вспоминала общение со специалистами БИЦ и понимала, что, сколько бы времени ни простоял корабль на планете, какой бы длительной ни была его стоянка на Идене, главное то, что был достигнут прекрасный, ценный и важный результат. Теперь обитатели галактики знали, с кем им придётся столкнуться в самое, может быть, ближайшее время. Война со Жнецами переставала быть досужим предположением, становилась реальной и, можно сказать, осязаемой перспективой.

Так уж получилось, что первыми, кто увидел Жнеца, ранее воспринимавшегося исключительно как элемент одной из множества легенд о древних временах Галактики, стали люди, земляне. Молодая по космическим, галактическим меркам раса. Не только увидели, но и сумели, пусть даже на короткое время, сделать пилота столь большого и сильного корабля своим союзником. Избежать больших разрушений и жертв. Врач корабля не сомневалась: несмотря на информационную, достаточно плотную блокаду, кое-какая информация о происшедшем ушла самыми разными путями с Идена в другие обитаемые миры Галактики. И, конечно же, на Цитадель. Так что там уже многое знают, а если знают — то и готовятся. Так или иначе, но — готовятся.

Стоянка на планете завершалась. Чаквас взглянула на экраны, транслировавшие информацию о происходящем на посадочной площадке вокруг кораблей и поняла: иденцы не смогли отказать себе в праве проводить Жнеца и 'Нормандию' в полёт. О том, что вместе с 'креветкой' и разведфрегатом с планеты уйдёт и третий, протеанский боевой корабль, они, конечно же, не знали.

Иденцы собирались группами и поодиночке у границ запретной зоны стояночного поля и по их праздничным одеждам, по оживлённым разговорам, по счастливым и довольным лицам врач корабля с уверенностью заключала: будут проводы. Необычные и — неформальные. Всё — в одном. Очередной пример единства, очередной пример разнообразия.

Экраны системы позиционирования показали вошедшей в Медотсек Чаквас, что нормандовцы находятся не только на борту корабля, но и на площадке стояночного поля. Конечно же, они общались со стоявшими за ограждениями местными жителями — у многих обитателей фрегата завязались с иденцами разноуровневые знакомства, сформировались и деловые и личные взаимоотношения. 'Всё нормально, — подвела итог врач корабля, садясь в своё рабочее кресло и активируя экран и клавиатуру настольного инструментрона. — Всё же хорошо, что за столь короткое время мы сумели немало сделать в самых разных областях. Необычный полёт. Очень необычный'.

Андерсон просмотрел на виртуальном пространстве карты обстановку на стояночном поле и вокруг него, несколько минут потратил на просмотр обстановки вокруг Идена. Пока — тихо, но едва только 'колпак' информационной блокады будет снят — сюда ринутся чиновники и корреспонденты-журналисты, а также — немало специалистов и любопытствующих. Конечно, иденцы к такому нашествию хоть как-то, но сумели подготовиться, а фрегатовцам придётся решать уже другие задачи.

Стоянка, это 'великое сидение' на Идене наконец-то завершится и 'Нормандия' обретёт свободу в привычной для себя среде — космосе. Всё же корабли, а космические корабли — особенно — живут только в полётах. На планетах, на станциях, они — гости. Временные постояльцы.

Нормандовцы готовятся к полёту, стояночная площадка обретает предельно упорядоченный, строгий вид. Будут иденцы делать из этой площадки персональный космопорт для фрегата-прототипа или не будут — сейчас уже не столь важно. Впереди у 'Нормандии' и её экипажа и команды — сложная работа на Цитадели, а там — Терум. Что там, на этой вулканической планете придётся делать — в деталях пока ещё неясно. Важно нормативно поработать на Цитадели, чтобы не возникало проблем и вопросов впоследствии, когда Станция останется позади и фрегат возьмёт курс на Терум.

Необычный полёт. Очень необычный. Начавшийся очень нестандартно и продолжившийся тоже... почти нештатно, но, к счастью, без жертв и без особых множественных сложностей. Да, трудности и проблемы, конечно, возникли и были решены, куда же без них, но — удалось обойтись без потерь среди членов экипажа и команды. Карин осталась в очередной раз без работы, но это даже и хорошо: пока ещё не началась война, пока не началось Противостояние — пусть она имеет все возможности для того, чтобы спокойно подготовиться к работе военного врача в реальных боевых условиях. Пока ещё можно — надо готовиться. Всем надо готовиться.

Взгляд командира фрегата коснулся экрана, передававшего изображение Жнеца. Гигантский корабль высился неподалёку от разведфрегата Альянса. Строгий, молчаливый. Нормандовцы хорошо знают: он первым уйдёт с планеты. Первым, кого сумеют увидеть иденцы. Фактически первым уйдёт протеанский корабль, но его старт и его уход обитатели планеты не увидят и, возможно, даже не почувствуют. Технологии Старшей Расы это позволяют. Может быть, некоторые детали отлёта известны Шепарду — он продолжал контактировать с Явиком и, возможно, с выжившими протеанами до самого последнего времени. Остальные нормандовцы знают только то, что им позволил узнать протеанин. Секретность, абсолютно необходимая и достаточная. Необычно, но... в разведке всегда так. Она первой сталкивается с опасностью, с непонятным и нестандартным.

Матриарх Бенезия медитировала. Несколько часов назад она вернулась из поездки по окрестным селениям. Со многими иденцами хотелось попрощаться лично. И Карин предоставила ей такую возможность, а её подруги поддержали азари в её стремлении отдать дань уважения новым знакомым. В инструментронах старшей Т'Сони — настольном и наручном — теперь было немало 'визиток' с адресами и кодами связи иденцев. Со многими из них матриарх планировала переписываться. Вряд ли получится часто и долго после отлёта с планеты воспользоваться аудио и тем более — видеосвязью, а вот текстовые сообщения — они будут доступны ещё очень долго. Специалисты фрегата пояснили ей, что с началом войны со Жнецами основная нагрузка в информационном обмене ляжет, конечно же, на текстовые сообщения. На втором месте по доступности окажутся, вполне закономерно, аудиоконтакты — двусторонние и 'конференциальные', а вот видеосвязь... С ней уже сейчас ожидались большие сложности. Инфраструктура будет разрушаться в ходе множества боестолкновений, ведь заряду не прикажешь, во всяком случае — каждому из многих — лететь так, чтобы не задеть буй или антенну. Потому Бенезия уже сейчас обдумывала, как, когда и с кем она будет переписываться сначала на пути от Идена к Цитадели, а затем — от Цитадели к Теруму.

Выйдя из медитативного состояния, матриарх тяжело поднялась на ноги, выпрямилась, поправила комбинезон. Надевать парадно-ритуальное платье она в очередной раз не захотела. Предвидя, что придётся принять участие в церемонии проводов — иденцы не утерпели и не согласились просто так отпустить 'Нормандию' и её обитателей с планеты — она решила, что комбинезон будет лучшей одеждой.

Что-то её новые подруги — члены экипажа фрегата — темнят. Лица у всех хитрые, улыбки... заговорщические, не меньше. Впрочем, опыт подсказывал старшей Т'Сони: всё нормально. Наверное, женщины и девушки просто хотят выполнить своё давнее обещание. То самое, о скафандрах. И если до отлёта фрегата есть ещё предостаточно времени, то... вполне возможно, что дамы-землянки уже запланировали совершенно обычный 'поход по магазинам'. Конечно, они тоже не удержатся от покупок для себя и для других нормандовцев, но основная их задача, как понимала Бенезия — приобрести комплект скафандров для матриарха азари. И, наверное, не только скафандров — подруги у Карин основательные такие, любые мелочи фиксируют моментально, а уж используют...

Совсем немного времени прошло с того момента, как фрегат 'Нормандия' прибыл в звёздную систему, где располагался Иден-Прайм. А сколько за эти часы и сутки всего произошло. И бой, и установление контакта с пилотом Жнеца, и работа с иденцами по подготовке к войне с 'креветками'. Многое, очень многое. Теперь с Идена уходит не простой обычный разведывательный военный корабль, а фрегат-прототип, экипаж и команда которого имеют реальный боевой опыт противостояния с легендарным сверхдредноутом. Пусть и ненадолго, но членом экипажа и команды стала и она, матриарх азари. Спасённая от хаскококона разумная органик. Обретшая шанс и перспективу продолжить обычную, привычную жизнь, встретиться с Этитой и с Лиарой, снова быть рядом с ними, хочется верить, долгое время. Всё время Галактики, доступное ей, пожилой азари.

Шепард был очень занят последние несколько часов и ей, к сожалению, не удалось с ним уединиться, пообщаться, сколько нибудь долго поговорить. Она не обижается на него, понимает, что у старшего помощника командира корабля перед отлётом всегда полно самых разнообразных дел, требующих его непосредственного участия. Зато после старта она постарается уделить Джону максимум внимания. Да, он, конечно же, будет исчезать на время старпомовских обходов и старпомовских вахт. Он будет часто общаться со многими другими нормандовцами. Но всё же, корабль будет уже не на планете. И это значит, что с Джоном она сможет пообщаться не только в каюте, но и в салоне.

Нормандовцы... Они многое поняли о взаимоотношениях капитана и матриарха, об их уровне. Теперь они спокойно относятся к присутствию на борту пожилой азари, турианцев-Спектров и протеанина. Они согласны помочь Бенезии обрести дочь и вернуться в Азарийское пространство. Всё это — будет.

Иллюминатор в салоне закрыт бронезаслонкой. Безопасность и секретность продолжают действовать и влиять. Вдоволь налюбовавшись на стремительный корпус фрегата-прототипа снаружи, матриарх без труда представляла себе, где именно расположен в ряду других иллюминатор её салона и понимала, что даже при перелёте к Цитадели и тем более — к Теруму, заслонка не будет снята. Боевой военный корабль привычен к таким ограничениям. Вполне хватает экранов. Системы передачи изображений и прочей информации — многократно дублированы, как и полагается для корабля-разведчика. Так что неожиданностей и случайностей вроде пропадания связи с внешним миром можно не опасаться. Почти не опасаться. Разведчики — народ, как поняла матриарх, немного суеверный. Так, в рамках допустимого и возможного. Никто особо не оглядывается и уж тем более не крестится и не читает всевозможные молитвы высшим силам. Простая осторожность, осмотрительность и готовность.

Отлёт с планеты отложили на сутки и даже больше, поэтому уходить с Идена фрегату-прототипу предстояло ночью. О том, что иденцы решили проводить боевой корабль торжественно, матриарх, конечно же, уже знала, тем более что на экранах были ясно видны приготовления к церемонии. Световые пятна и лучи прожекторов выхватывали из сгущающейся темноты отдельные группы иденцев, пары, детей, в очередной раз пытающихся пролезть за ограждение и приблизиться к 'креветке' и фрегату. Всё обычно.

Приглядываясь к происходившему на экранах, матриарх думала о том, сколько же полезного и важного она узнала и поняла о землянах, о людях. Не только о воинах и правоохранителях, но и о совершенно гражданских, штатских. Да, после хаскококона новизна и острота ощущений, чувств — ошеломляющие, но матриарху это нравилось и даже становилось привычным, важным и необходимым.

Правильно говорят люди: новая жизнь. У неё, Бенезии Т'Сони теперь началась новая жизнь. Она влюблена, она любит землянина, человека, он — любит её и обязательно поможет ей, своей подруге, обрести счастье возвращения к дочери. К Лиаре, к Крылышку. А потом — подарит счастье возвращения к Этите, Мятежному Матриарху. Подарит возможность возродить и упрочить их полную семью, где есть мама, папа и ребёнок. Перед такой войной обрести семью — счастье. Шепард подарил Бенезии счастье любви: полной, острой, чёткой и глубокой. Он понял её, пожилую азари, понял и дал ей возможность жить и действовать так, как только она хочет. Он дал ей свободу, не требуя никакой награды за спасение из хаскококона. Она вернётся к дочери и к мужу, вернётся после долгого отсутствия на Тессию и теперь она будет ждать Джона. Ждать и помогать ему и его коллегам.

Теперь у неё есть важная и нужная работа. И нет никакой необходимости стремиться к восстановлению членства в Матриархате Азари, в Совете Матриархов. Всё это — прошлое. У неё теперь есть более сложная работа: подготовить азари к противостоянию со Жнецами, защитить свою расу от угрозы всевластия индоктринационного воздействия. Главное — общество, главное — простые азари. Главное — сломать эту дутую границу между ею — матриархом и матронами и девами. Границу, которая разделяет расу азари на отдельные части, разделяет тогда, когда требуется максимальное единение, максимальная сплочённость, максимальная организованность. Надо очень многое пояснить соплеменницам и соотечественницам, пояснить обычными словами, без официоза и зарегламентированности. Пребывание на Идене, общение с обычными местными жителями показали Бенезии, как следует действовать на Тессии. Опираться на простых азари, у которых нет никаких особых материальных богатств, никакого особого, высокого статуса. Таких азари — большинство и им нужно многое пояснить, о многом — предупредить. Потому что впереди — война, которая затронет всех разумных органиков. Всех без малейшего исключения.

Многое предстоит сделать. Очень многое. Есть план, есть перспектива, есть задача. Сейчас всё это позволяет не волноваться, не беспокоиться, не впадать во вполне понятную панику и в уныние. Да, враг силён, мощен, опытен. Но он — смертен. Он — уязвим. И его — можно победить.

Один земной боевой корабль-фрегат при поддержке планетной инфраструктуры сумел обездвижить сверхдредноут. И это — уже большая и важная победа. Да, об этом бое будут говорить всякое-разное, но теперь очень многие иденцы и все нормандовцы знают и понимают, как это случилось в реальности. Знают так полно, как никто другой из разумных органиков. Знают и используют это знание для подготовки к будущим боям. 'Нормандия' — разведывательный фрегат, но предстоящая война заставит экипажи таких кораблей биться со Жнецами так, как до этого воевали только линейные корабли и крейсера. Уже сейчас на Идене вооружают и совершенствуют гражданские корабли. Их — немного, но они уже ремонтируются, оснащаются, для них готовятся экипажи и команды. Люди, земляне готовятся к этой предстоящей войне, готовятся спокойно, по-деловому. Да, многим из них страшно. Такая война — первая за очень долгое время. И надо будет сделать всё, чтобы для нынешних обитателей Галактики она не стала последней.

Для будущей победы люди уже многое делают сейчас. И информация уходит с планеты в другие обитаемые миры. Не только по официальным каналам. Так было всегда, разумные органики не обращали на это должного внимания. Как там написал один человеческий классик? 'Нельзя объять необъятное'? Правильно написал. Важно не стремиться объять что-то необъятное, важно объять действительно необходимое. И сейчас необходимо объединиться, чтобы не только выдержать первый удар, выдержать вторжение, но и победить Жнецов. Победить окончательно, чтобы их уделом стало прошлое, чтобы они лишились права и возможности вернуться и в настоящем и в будущем. Чтобы они утратили силу и власть над происходящим в галактике. Чтобы Циклы, о которых говорил пилот Жнеца, стали историей.

Люди — интересные существа. Многие из них в начале думают о конце. Война со Жнецами ещё не началась, а земляне уже думают о том, как будут жить после победы. Думают — и действуют соответственно. Знакомятся, образуют пары, рожают детей, совершенствуют домашнее хозяйство, планируют, создают заделы. На будущее. Да, связанное с войной, но связанное не окончательно. Не надолго. Не на столетия. Вряд ли земляне согласятся воевать со Жнецами сотни лет. Нет, как поняла и осознала старшая Т'Сони, люди сделают всё, чтобы война не была столь длительной, чтобы она обязательно завершилась победой над этими 'креветками'.

Не хотела Бенезия встречаться со своими соплеменницами и соотечественницами, живущими на Идене. Что-то её удерживало раз за разом от таких запланированных встреч. Незапланированные, конечно, были. Но там — легче, там — протокол и ритуал. Как говорят люди: 'здравствуйте — до свидания'. Не более того. А сейчас она видит группы азари — дев, матрон и матриархов, стоящие у ограждения стояночного поля и понимает, что без встреч с ними обойтись не удастся. И не только потому, что не вежливо будет улететь вот так, ни разу не пообщавшись, пусть даже и на прощание, с такими же, как она, азари.

Люди поступили правильно, не стали делать из Идена монорасовую колонию. Правда, элкоры и ханнары здесь — редкие гости, зато многие другие расы живут своими общинами, работают и не чувствуют себя изолированными ни от людей, ни от своих соплеменников.

Три десятка лет вместили в себя очень много. Матриарх по-иному воспринимала привычные 'рамочные' ситуации и не раз отмечала, что стала гораздо внимательнее относиться к такому ресурсу, как время своей жизни. Терять месяцы и годы на неспешное существование ей теперь не хотелось совершенно. Она стремилась действовать, работать, общаться, влиять. Нет, не формально-официально, а реально. Многогранно и по-разному. Влиять так, чтобы уважать мнение и позицию других разумных, будь то её соплеменницы или представители других рас, населяющих исследованную часть Галактики.

Время на медитацию она сократила, заполнила образовавшиеся 'пробелы' в нагрузке чтением множества разнообразнейших материалов. Блокада блокадой, а планетных информационных ресурсов на Идене было предостаточно — люди отличались любопытством и стремлением понять самые мельчайшие детали и взаимосвязи, потому инструментроны — и настольный, и наручный — теперь были почти до предела заполнены самыми разными файлами: картинки, таблицы, схемы, графики. О текстах особо и говорить не нужно — их было очень много. Часть текстов матриарх прочла и отложила в сторону, часть — перечитывала иногда, а со многими текстами — работала. Писала заметки, комментарии, записывала свои впечатления и мысли. Стоянка на Идене подходила к концу, но впереди был долгий перелёт к Цитадели, там — достаточно длительная стоянка, а там — перелёт к Теруму. Если, конечно, к этому времени выжившие протеане не найдут для себя приемлемую для колонизации уединённую планету. Тогда придётся сначала побывать на ней, а потом — прилететь на Терум.

Да, старшей Т'Сони очень хотелось поскорее увидеть Лиару. Увидеть, поговорить, обнять и — понять, что теперь на долгие годы они — вместе и рядом. Только так — и никак иначе. Вместе и рядом. Период молчания, период разобщённости должен стать историей. Стать прошлым. Важным, памятным, но — прошлым, неспособным теперь уже очень сильно повлиять на настоящее и тем более — на ближайшее и отдалённое будущее.

Бенезия в который раз отметила внутри себя тепло. Особое тепло, в котором заключалось очень многое. И ожидание встречи и общения, и уверенность, что нормандовцы успеют на Терум вовремя, и желание никогда больше не отпускать от себя очень далеко Лиару-Крылышко, и стремление наконец-то плотно, как никогда, пожалуй, раньше, пообщаться с Этитой.

Да, с началом войны Этита найдёт себе немало работы, снова погрузится в кипучую деятельность, но до войны ещё есть время и теперь Бенезия это время впустую не потратит. Сейчас её уже не привлекает работа в официальных азарийских структурах — там слишком много пустых протоколов, процедур и ритуалов, которые расходуют время и ничего не дают ни расе, ни территориям, на которых проживают азари. Этита во многом была права, когда часто шла против официальных и узаконенных воззрений и мнений, когда не соглашалась с теми же ритуалами и процедурами, казавшимися столь привычными и необходимыми.

Читая материалы, хранящиеся на иденских серверах Интернета, Бенезия нашла интересное высказывание: 'отвергнутые ранее мнения и воззрения стали фундаментом современной и перспективной науки'. Как всё же кратко и точно сказано. Всё ведь меняется, так или иначе меняется, заметно или незаметно, полно или не полно, но ведь меняется. Главное — быть готовым к этим изменениям.

Земляне, люди, как оказалось, были готовы к изменениям в гораздо большей степени, чем это можно было ожидать от столь молодой, по меркам Большого Космоса, расы. Глядя на экраны инструментронов, Бенезия часто думала о том, что дело тут совершенно не в 'молодости' людей, а в том, что на подобных землянам новичков старые расы не обращали должного внимания. И потому слишком поздно понимали, что младшие расы, формально — младшие, а фактически — равные, всё это время, пока старшие расы их старательно игнорировали, напряжённо трудились. Именно — трудились, а не просто работали. Трудились над тем, чтобы как можно лучше, глубже, полнее познать окружающий их теперь новый мир. И достигали в этом познании немалых успехов. Опережали в этом познании старые расы.

— Каролин, ты много времени провела над каталогами. Сама знаешь какими, — сказала Амина. — Подобрала? — сержант полиции остановилась у сидевшей на койке подруги.

— Подобрала. Хотя... Ты права, это требует обсуждения, — ответила инженер-наладчик. — Свалили на меня, подумали, что если я инженер, то всё прекрасно знаю и понимаю.

— Нет, Каролин, — усмехнулась вошедшая в кубрик Мандира. — Мы уверены, что с нашим снабженцем ты быстрее всех найдёшь общий язык, а уж он-то точно тебе посоветует именно лучшее.

— Опять, — притворно недовольно протянула Гренадо. — Да, подружки, мне он нравится и даже очень. Но вы же знаете, я не спешу, особенно — с такими... гм, задачами, — она нажала несколько сенсоров на клавиатуре инструментрона. — Пересылаю файлы. Скоро придёт Елена. Тогда и устроим короткое обсуждение. Матриарх как раз закончила очередной сеанс своей медитации и сейчас, чувствую, раздумывает, чем бы заняться в оставшееся до отлёта время.

— Я уже пришла, девочки, — в кубрик вошла Елена М'Лави со своей неизменной укладкой с инструментами в левой руке. — Вот, была с инженером Адамсом в трёх техтоннелях. Пришлось поползать на спине, конечно, но зато теперь в этих зонах проблем не будет. Это — точно.

— Мы рады, — сказала Каролин. — Вот, получи себе на инструментрон файлы и скажи, где я прокололась. Не скрою, я говорила с нашим снабженцем, он многое подсказал и пояснил, но главное — наш выбор. Бенезия заслуживает лучшего, что мы можем найти и купить.

— Кстати о деньгах. — Амина положила на столик несколько кредитных чипов. — Предлагаю сброситься, — она оглядела подходивших к столику подруг. — Лучшее обычно чаще всего дорогое, так что...

— Ну, так мы на полном альянсовском обеспечении, нам мало что надо за этими пределами, — улыбнулась Мандира. — Так что, — девушка выложила из кармана формёнки на столик несколько чипов. — Вот мой вклад.

Елена скромно и тихо покопалась в своём 'чемоданчике', достала из какого-то потайного отделения несколько чипов и неспешно положила их к остальным, уже лежащим на столике, после чего занялась вечно неподатливым замком своей 'сокровищницы самого необходимого', стараясь заставить его закрыться понадёжнее.

Каролин достала несколько чипов из кармашка формёнки, положила на столик и пододвинула к кучке других чипов. Амина, как и полагается представителю власти, пересчитала чипы, сложила их столбиком и упаковала в прозрачный пакетик:

— С этим решено, подружки, — сказала она. — Теперь, — она активировала экран своего наручного инструментрона, — давайте обсудим предстоящие покупки. Высказывайтесь. В любом порядке.

Обсуждение было недолгим. Амина составила на своём инструментроне краткий файл требований и встала. За ней поднялись и остальные обитательницы кубрика.

— Всё. Собираемся и идём к Бенезии. Вахтслужба согласна предоставить нам челнок, так что — летим сразу в Константу. При необходимости поищем что-либо в 'складском поясе' в пригородах, но, думаю, это нам не потребуется. Турианцы-Спектры в столичном районе уже пошуровали, навели кое-какой порядок, так что... Но, всё равно, подружки, оружие держать в готовности и смотреть по сторонам внимательно. Мозги не отключать. Нам перед отлётом сложности, непонятности и неприятности — не нужны. Ясно?

— Ясно, — сказала Каролин. — Берём Бену в 'клещи' и ведём по магазинам, благо маршрут-схема уже готова, — девушка усмехнулась. — Совместными усилиями обрядим в кратчайшие сроки. И тогда перед Джоном она предстанет в полном блеске, как и полагается возрождённой к новой нормальной жизни матриарху азари.

— А ведь действительно, девочки, какая хорошая жена будет для нашего старпома! — сказала Елена, собираясь и копаясь в тумбочке у своей койки. — И возраст, и опыт, и фигура — всё при ней. Даже взрослая дочь в комплекте имеется! А уж Джон, я уверена, найдёт Лиару и воссоединит её с мамой. Мягко и чётко воссоединит. Бена будет довольна и даже счастлива.

— Ну, сказанула тоже. — Мандира взвесила в руке свой рюкзачок-сумку. — У Джона есть Дэйна, а у Бены есть Лиара и Этита. Пока что об образовании семьи рано говорить.

— Но ты ведь не будешь спорить, что Бенезия будет ждать Джона? — спросила Каролин.

— Будет, — кивнула Мандира. — Только ведь стандартное мышление, протокольно-ритуальное никто из разумных органиков отключить не может. Не получится щёлкнуть сенсором и уйти 'в свободное плавание'. Зашоренные мы такие. Такие зашоренные!

— Какие бы ни были, — сказала Амина. — Вперёд. Главное — Бена получит от нас подарки и снова будет счастлива.

Бенезия услышала стук в дверь и встала с кресла, оборвав размышления.

— Бена, мы за тобой, — сказала Амина, переступая порог и давая возможность войти в салон своим подругам. — Собирайся. Челнок в нашем распоряжении. Летим в Константу и в её пригороды.

— Зачем? — мягко и заинтересованно спросила матриарх.

— Ну, так мы же хотим тебе сделать подарки. Вот и решили, что сейчас — самое время, — сказала Каролин. — И не надейся, уточнять сейчас ничего не будем. Устроим шоп-тур по столице. Всего-то — пройтись по лавкам, — усмехнулась инженер. — Пройдёмся. Так что — собирайся. Мы пока выйдем, подождём тебя в коридоре.

— Какие такие подарки, девочки? — без улыбки спросила матриарх. — Время сейчас — явно не подарочное.

— Такие, — сказала Елена. — Какие всегда бывают. Были бы подарки, а повод мы всегда найдём, — техник почти силой вытолкала подруг из салона, обернулась. — Собирайся, Бена. Мы — ждём.

Бенезия смотрела, как за вышедшими женщинами закрывается дверь салона и пыталась собраться с мыслями. За долгие годы жизни она привыкла к необязательности разумных органиков, к тому, что они сказали — и забыли о сказанном. Конечно, люди тоже не были идеалом и образцом, но её новые подруги, как оказалось, не были склонны забывать сказанное. В данном случае для них не имело значения то, кто и как первым высказал мысль о том, что матриарху азари, появившейся на борту военного космического корабля, потребуется такая вещь, как скафандр. Если не только спасли, но и обязались доставить домой, то скафандр был необходим: путь до Тессии долог.

Может быть, раньше, во многих ситуациях Бенезия и не обратила бы на это особое внимание. Обычное общение, обычный выезд. Мало ли их было в её жизни?! Но теперь, после возвращения из почти что небытия, она словно бы снова начала слышать звук хорошо знакомых ей старых механических часов. Ведь когда привыкаешь, то такой звук можно и перестать слышать. А потом... Потом перестать слышать и что-то более важное.

Приняв решение, Бенезия переоделась в другой комбинезон, подхватила укладку-рюкзак с самым необходимым и вышла из салона. Амина, Елена, Каролин и Мандира, как и обещали, ждали её в коридоре. Матриарх, идя к ангару, отметила, что женщины и девушки незаметно, но чётко взяли её в 'рамочку', а может быть — в 'клещи'. Пусть. Они — её подруги, им она доверяет и их забота ей приятна.

Челнок ждал своих пассажирок. Техник поприветствовал матриарха и её спутниц. Амина привычно устроилась за управлением. Юркий кораблик покинул ангар фрегата, мерцнув лучами прожекторов по плитам стартовой площадки. Вечер уже готовился сдать свои права ночи, а может быть — уже и сдал. Переход от дня к ночи, несмотря на очень длинные, больше чем шестидесятичасовые сутки, на Идене был плавен и незаметен. Матриарх, задумавшись, смотрела в салонный иллюминатор. Взгляд азари привычно ловил звёздочки огней и пятна достаточно ярко освещённых строений и площадок. Люди — и не только люди — продолжали работу. Продолжали готовиться к войне. Продолжали жить.

Женщины вполголоса разговаривали. Старшая Т'Сони не прислушивалась к тому, о чём они говорят, ей сейчас это было неважно. Она думала о том, что очень скоро фрегат покинет планету, уйдёт в полёт к Цитадели и тогда... Тогда Шепард уже не сможет избежать очередного свидания с азари.

Нет, никакого навязывания или насилия. Всё естественно, всё последовательно и постепенно. В полёте встретиться будет легче, чем тогда, когда фрегат стоит на благоустроенной и населённой разумными органиками планете. Можно будет с Джоном поговорить о многом. В том числе и о том, как действовать на Цитадели.

Прибытие на станцию означало расшифровку. Означало переход к большим изменениям в жизни экипажа и команды фрегата-прототипа. На борту — Спектры-турианцы, на борту — протеанин. Да и Маяк, столь желанный для советников Цитадели — тоже на борту. Вот только получить его Советники не смогут — Явик не даст. Как владелец и как распорядитель этого ценнейшего имущества.

Матриарх догадывалась — Шепард, да и не только он, уже сейчас просчитывают варианты своих действий на Цитадели. Готовятся к прибытию на станцию Сарен и Найлус, Явик и члены постоянного экипажа и команды корабля. Все готовятся. Слишком многое изменилось, чтобы по-прежнему стандартно относиться к происходящему вокруг.

Полёт до столичного города планеты не занял, как показалось Бенезии, много времени. Так, всего каких-то несколько десятков минут. За это время матриарх о многом подумала, многое вспомнила, сделала ряд заметок-пометок на своём инструментроне.

Спутницы, выйдя из челнока, привычно взяли матриарха в 'рамочку' и сразу пошли в ближайший торговый квартал. Для разминки они выбрали магазины одежды. Вскоре старшая Т'Сони убедилась: женщины корабля заботятся не только о ней, но и о других своих сокомандниках, оставшихся, в силу необходимости, на борту или на стояночной площадке. Гравитележка заполнялась пакетами, контейнерами, коробками.

Для женщин любой расы поход по магазинам — действо многозначное. И приятное, и необходимое, и важное. Матриарх и сама сделала несколько небольших покупок — не только сувениры для соплеменниц, с которыми предстояло попрощаться, но и несколько игрушек. Она была уверена, что проводить 'Нормандию' придут те дети, с которыми она встречалась, когда была рядом с Джоном тогда, поздней иденской ночью и тогда, когда ходила по домам во многих селениях. Не забыла старшая Т'Сони и подарки для Джона и для многих других нормандовцев. Часть из них она вручит до старта, а часть — уже тогда, когда корабль покинет атмосферный щит планеты. Как получится, но обязательно вручит до прибытия на Цитадель.

Амина, Елена и Каролин с Мандирой втянули Бенезию в процесс грозящих стать бесконечными примерок и оценок. Матриарху сам процесс и всё, что было с ним связано, неожиданно понравились. Она уже не чувствовала, что подруги собрались в поход по магазинам только потому, что хотели приобрести для азари комплект скафандров. Ей нравилось высказывать своё мнение и понимать, что к нему обязательно прислушаются и в любом случае поймут правильно.

Из 'одёжного ряда' женщины и девушки вышли, нагрузив гравитележку до предела.

Каролин с сомнением взглянула на платформу, замершую у дверей последнего посещённого магазина:

— Мне одной кажется, что следует отправить её к челноку? Пусть автоматика поработает, загрузит грузовой отсек и вернёт платформу.

— Согласна, — сказала Елена. — Мне не улыбается искать причину отказа гравитяги. Мы перегрузили платформу. Хоть немного, но — перегрузили.

— Решено, — подвела итог Мандира. — Отправляй, Каролин. А мы пока пройдёмся по скафандрам.

— И по всем приложениям к скафандрам, — усмехнулась Елена.

— Именно, — подтвердила Мандира, наблюдая, как платформа приподнимается над плитками тротуара и уходит вверх, набирая высоту. — Идёмте пока, она довольно скоро вернётся.

Бенезия оказалась совершенно не готова к тому, что запланировали для неё подруги. Она-то думала, что купят ей один скафандр средней стоимости и средних характеристик и на этом неожиданный 'поход по магазинам' в основном будет завершён. Даже если речь шла о покупке комплекта скафандров — ну там две-три штуки, то и это не должно было занять много времени. Вещь-то по большей части стандартная, а потому и примерок и подгонок особых не требующая. Потому она спокойно вошла в первый специализированный небольшой магазин, рассчитывая выйти из него часа через два максимум.

Как так получилось, что она провела в этом магазине четыре с лишним часа — матриарх и сама не поняла. Но ведь провела: часы на инструментроне зафиксировали этот факт с машинной беспристрастностью. "Бал правили" Каролин с Еленой. Мандира в основном занималась наладкой всяких систем скафандровых оболочек. Амина взяла на себя общение с продавцами, консультантами и менеджерами.

Азари потом смутно вспоминала, что перемерила в кабинках, наверное, несколько десятков скафандров. О моделях, какие пришлось примерить, она и не знала почти ничего, так, самые общие характеристики. Видя себя раз за разом в зеркале, она убеждалась: подруги вознамерились снабдить её не просто комплектом скафандров, причём весьма расширенным. Они хотели сделать так, чтобы каждый из этих скафандров не только был лучшим по своим характеристикам, но и самым приемлемым для неё персонально.

— Девчата, я хоть и бывшее водоплавающее, но очень скоро буду пыхать паром. Не биотикой, а паром, — только и сказала старшая Т'Сони, взглянув на кофры с уже отобранными скафандрами, высившиеся на прибывшей гравитележке и послушно идя следом за Еленой в очередную примерочную кабину, где уже ждала другая модель скафандра. — Может, хватит? Уже пять штук скафандров купили. Мне вполне хватило бы трёх.

— Хватит столько, сколько надо, — сказала Амина, на секунды оторвавшаяся от беседы с менеджером отдела. — Елена, продолжай, — добавила сержант полиции. М'Лави с ещё большим упорством потянула старшую Т'Сони в примерочную.

Обозрев кофры с восемью скафандрами и кофры со всевозможными дополнениями, высившиеся на гравитележке у входа в магазин, Бенезия с трудом смогла поверить, что всё это было приобретено в одном магазине. Да, несколько часов примерок, подгонок, всевозможных тестов и верчения у зеркала, коротких обсуждений в стиле: 'Это — снять, а то — повесить', дались матриарху с непривычки нелегко. Но результат был приятен. Настолько приятен, что азари не обратила должного внимания на продолжавших шушукаться подруг.

— Бена, идём. У нас есть ещё дела. — Каролин нажала несколько сенсоров на своём наручном инструментроне, отправив гравитележку к челноку. — Идём, идём.

— Куда ещё, Кара? — спросила Бенезия, видя, как Елена что-то поясняет Мандире, тыча пальцем в средний экран своего наручного инструментрона. — Мы несколько часов...

— И ещё несколько часов потратим, если будет нужно, Бена, — убеждённо заявила Каролин, указав на яркую вывеску 'Гражданское оружие'. — Нам во-о-о-н туда надо!

— Но... я... — Бенезия прочла надпись на вывеске и попыталась воспротивиться 'тяговому усилию' подруги. Неудачно.

— Нет и нет. До твоего возвращения на Тессию много чего может случиться всякого-разного, — ответила Гренадо. — Так что вооружить тебя надо. И не всякими 'сувенирными' пыхалками-пукалками, а вполне годным оружием. Пусть и гражданским.

— Но... — Бенезия едва сумела затормозить перед автоматически раскрывшимися дверями немаленького магазина. — Я ведь вроде...

— Вроде, вроде. Понимаю, ты — на борту военного корабля. Но у нас не должно быть слабых звеньев в экипаже и в команде. — Каролин подвела азари к менеджеру. — Вот, оснастите нашу подругу, мэм, всем лучшим. Самым лучшим, — с ясно заметным ударением повторила она.

Менеджер — женщина средних лет в полувоенном масккомбинезоне, понимающе кивнула, оценивающе взглянула на матриарха и удалилась. Куда-то в дебри стеллажей, откуда появилась через несколько секунд с несколькими продавщицами, в руках у которых были контейнеры с пистолетами и винтовками.

— Зачем всё это мне одной? — тихо спросила Бенезия, обозрев принесённое и уложенное на столы оружейное богатство.

Амина, вполголоса обсуждавшая с продавщицами возможные дополнения, отвлеклась, взглянула на замершую у столов азари и ответила:

— Чтобы ты была защищена, Бена.

Сержант сказала это так, что Бенезия и не захотела возражать. Несколько секунд — и вместе с Еленой и Каролин она уже вертела в руках винтовки и пистолеты, начиная верить в то, что даже на военном корабле она имеет право носить своё личное гражданское оружие. И — должна уметь этим оружием правильно и эффективно пользоваться.

Часы, проведённые в магазине, Бенезия запомнила надолго. Подруги сделали всё, чтобы азари получила лучшие 'стволы' из доступных в то время на Идене. И — обошлись без почти неизбежного похода по другим магазинам — задействовали систему торгового внутреннего обмена. Да, приходилось несколько минут подождать. Но эти минуты не пропадали впустую — всегда находились какие-то дополнения, с которыми следовало познакомиться поближе. Чтобы хотя бы понять — нужны ли они ей лично для конкретной модели оружия или она вполне может без этого обойтись. С такими советниками, как Амина и Каролин процесс выбора облегчался предельно. Елена и Мандира совершенно не обижались, что инженер и сержант полиции вроде бы оттеснили их обеих на второй план — у них было предостаточно возможностей поговорить с продавцами и менеджерами. И — принять участие в выборе ещё до того момента, как отобранные образцы окажутся на столах перед матриархом.

— Всё, — критически оглядев гору кофров и коробок, Амина набрала на своём инструментроне код и отправила тележку к челноку. — Теперь — идём в ближайшее кафе и насыщаемся. Заодно — поговорим.

Такое предложение Бенезия восприняла с явным облегчением. Тележка ушла к челноку, а подруги уже тянули азари к дверям 'харчевни'.

Вдохнув аромат свежеприготовленной еды, исходивший из окон 'заведения', матриарх ощутила, насколько сильно проголодалась. И уже не сопротивлялась, когда женщины усадили её за большой стол, пододвинув к ней тарелки с чем-то очень вкусным и дав возможность поесть. Без необходимости прислушиваться к разговорам и отвечать на вопросы.

Допивая чай, старшая Т'Сони уже вполне чётко слышала, о чём говорят её подруги и спутницы. А поставив чашку на блюдце, была восхищена чувством сытости и комфорта, охватившим её, казалось, с ног до головы и не стремившимся её покинуть.

Амина, конечно, руководила беседой, но делала это мягко и ненавязчиво. Матриарх втянулась в обсуждения, с интересом отмечая для себя новые темы для будущих размышлений и 'заметок по поводу'. Вокруг сновали посетители, официанты, менеджеры залов — столовая была большой, обслуживала несколько десятков близлежащих офисных и производственных центров. Так что людей — и не только людей — желавших 'подкрепиться', хватало и места за столиками не пустовали слишком долго. Азари с интересом оглядывалась по сторонам, видела, что и к ней проявляют сдержанный и нормативный интерес многие разумные. Конечно, Амина, облачённая в полицейский тяжёлый военный бронескафандр, возможно, остужала желающих поплотнее пообщаться с матриархом. Но и то, что азари сидит в окружении четырёх землянок, на скафандрах которых ясно читается знак 'Нормандии', действовало на возможных собеседников отрезвляюще. За всё время пребывания в столовой к ним никто не подходил и не навязывал своё общество, не стремился затеять разговор.

— Вызывать челнок сюда — не будем, — сказала Каролин, вставая. Амина кивнула, соглашаясь с мнением подруги. Расплатилась кредитным чипом с подошедшей официанткой, попрощалась с ней, шагнула к выходу из кафе. — Пройдёмся. Это — полезно после сытного обеда. — Гренадо остановилась, едва вышла из дверей столовой на улицу. — Кстати, Бена, не забудь, что тебе следует хорошо отдохнуть после возвращения на фрегат.

— Мы тебе поможем разобраться с покупками, Бена, — мягко заметила Елена. — Как всегда, часть отправим в хранилища корабля, часть — в арсенал. Но часть приобретений ты должна оставить в своём салоне.

— Согласна, — кивнула матриарх, наслаждаясь ощущением сытости и довольства. — Идём?

— Идём, — ответно кивнула М'Лави.

До челнока они дошли за несколько минут. По пути зашли в ещё несколько магазинов. Приобрели всякие-разные мелочи, которые смогли унести с собой, не вызывая в очередной раз гравиплатформу. Устраиваясь в кресле, Бенезия развернула экран и клавиатуру своего инструментрона, торопясь сделать заметки. Сейчас, когда кораблик брал курс к фрегату и Амина снова рулила челноком, матриарху захотелось написать не 'заметки по поводу', а книгу. О том, как она обрела возможность вернуться из почти что небытия и осваивалась с шансом на новую жизнь. Жизнь рядом и вместе с землянами. И — не только с землянами, но и с турианцами — Спектрами и протеанином.

Подруги с пониманием отнеслись к погружённости Бенезии в размышления и в работу на инструментроне. Каролин и Мандира вполголоса обсуждали приобретённые дополнения для своего оружия и своих скафандров, Елена привычно просматривала на своём инструментроне новостные сайты и порталы, выискивая информацию о технических новинках.

Техники фрегата помогли женщинам разместить кофры и коробки на гравитележках. Вскоре Бенезия с подругами уже шла к хранилищам фрегата. Подруги быстро 'профильтровали' покупки — вместо трёх гравитележек осталась задействованной только одна. Да и та — далеко не полностью. Закрывая створки отсека трюмного хранилища, где теперь находились кофры и коробки с оружием и скафандрами, Бенезия ощутила острую и приятную благодарность к своим спутницам. Сама бы она на такие покупки не решилась никогда. Тем более — не смогла бы сделать их быстро и столь приятно.

— Спасибо, — матриарх обернулась к обступившим её женщинам, обняла и расцеловала каждую. — Я не забуду этого. Обещаю.

— Знаем, — улыбнулась Амина. — Мы тебе, если позволишь, поможем поместить всё в салоне.

— Согласна. А я ещё и поесть вам предложу, — усмехнулась матриарх, выходя из хранилища и видя, как её, образуя ставшую привычной 'рамку', обступают подруги. Не 'клещи', а именно 'рамку'. В которой и безопасно, и спокойно, и комфортно.

— Ну, мы вроде бы поели, — обрадовалась Мандира. — Но, от добавок — не откажемся. Правда ведь? — она обернулась к подругам.

— Правда, правда, — добродушно проговорила Елена, оторвавшись от чтения с экрана инструментрона информации об очередной технической новинке. — Идёмте.

Размещение покупок внутри шкафов и пеналов салона не заняло много времени. Вскоре женщины собрались за обеденным столом.

— Знаете, мне даже жаль покидать эту планету, — сказала Каролин. — Столько всего важного и приятного теперь у меня будет связано с ней... А сколько новых знакомых, хороших знакомых я обрела здесь... — она прихлебнула чай, поставила чашку, подпёрла голову рукой. — Я и была-то на Идене всего лишь два раза, по служебной надобности, а сейчас... Эта планета стала для меня почти родной. Я определённо буду стараться прилететь сюда ещё и ещё раз. Даже в войну...

— Жаль только, что мы часто начинаем понимать ценность вот таких вот прилётов на планеты только тогда, когда впереди нас ждут такие проблемы, как Вторжение Жнецов, — задумчиво произнесла Мандира. — Живёшь, работаешь, планируешь на будущее — близкое или далёкое — всё равно. А потом вот узнаёшь, что некие креветки, неизвестно кем-чем руководимые, желают тебя превратить в пасту. И — всё начинает расползаться, расплываться, а то и рушиться... Становится так страшно и горько... Хорошо, что я — не одна. Этот полёт... Для меня стал особым. И я рада, что обрела не просто новый экипаж, новую команду, новых сослуживцев и коллег, но и семью. Это... Важно, когда те, с кем рядом ты работаешь, становятся для тебя не менее родными и близкими, чем родители, братья, сёстры... — она помедлила. — Бена, не сомневайся, мы будем всегда рады тебе на борту фрегата. И — не только здесь, но и на Земле, и в Солнечной системе. Знаю, чувствую, что у нас впереди — долгий полёт. Тот полёт, который покажет всё, на что способно ядро нашей 'Нормы'. И пусть считают, что оно слишком большое для фрегата. Оно — нужное, необходимое. Потому что 'Нормандии' предстоит очень скоро превратиться в мощный боевой корабль. Преодолеть детскую нескладность, угловатость и расцвести.

— Ты уверена? — спросила Елена.

— Да. Я вот пока летела в Константу, пока была на улицах столицы, в магазинах и в столовке, думала, что такое ядро поставлено на наш фрегат неспроста. Оно — как бы задел. Для большого и важного, сложного будущего. Думаю, что впереди у нас — реконструкция фрегата, его модернизация. И тогда станет наша 'Норма' не прототипом, а полноценным боевым кораблём. Сохранившим свою необычность, потому что на её борту будет работать необычный экипаж.

— Ты права, Манди, — произнесла Каролин. — Я вот сначала пугалась не только взгляда, но и самого присутствия на корабле протеанина. А теперь он стал для меня не менее обычным и привычным, чем два турианских Спектра.

— Кажется, мы понемногу становимся кораблём Спектров, — отметила Амина.

— Возможно, — согласилась Елена. — Но — совершенно особым кораблём. Где Спектры — не властелины и не господа, а коллеги и партнёры. Не для всех разумных такое будет приемлемо. Главное, что это — приемлемо для нас, нормандовцев. А к турианцам-Спектрам, думаю, мы все привыкли, несмотря на то, что Сарен в прошлом — очень даже жестокий и безжалостный Спектр.

— Ну, если каждого из землян допечь... Да и не только каждого из землян... Думается, почти все разумные органики смогут проявить очень даже сильную жестокость. А Сарен... Он делал своё дело так, как умел. Мы все, как разумные органики, далеко не безгрешны. И, уверена, иногда нам всем требуется разумный органик, который бы не стал заморачиваться с вопросами морали, нравственности. А двинул бы кулаком по фейсу или выстрелил в голову другому разумному органику, перешедшему определённую границу. Подорвал бы какое-нибудь строение. Не особо задумываясь при этом, а не остался ли внутри какой-нибудь другой разумный органик. Или — несколько разумных органиков, — сказала Амина. — А то ведь странно получается. Мы идём по пути, можно сказать, наименьшего сопротивления. Создаём полицию, армию, ополчение. А потом пытаемся каждой из этих структур навесить определённые рамки. Не понимая, что все они — вооружённые силы общества. Да, именно вооружённые боевым тяжёлым оружием и имеющие все права и возможности его применять. При этом мы как-то забываем, что оружие — признак свободной личности. А не привилегия. Ладно, я несколько увлеклась. Найлус, кстати, достойный ученик Сарена — тоже жёсткий, временами — даже жестокий.

— Странно только, что нам никто из константовцев так и не намекнул, что вообще-то в столице наши Спектры отметились по-полной, — сказала Каролин. — Манди, кстати...

— Да помню я... — Рахман встала. — Вот так у меня всегда... Только соберусь поговорить, раз — и дежурство-вахта в техотсеке. Ладно. Спасибо всем. Встретимся после вахты, — с этими словами она вышла из салона, плотно закрыв за собой дверь.

— У меня тоже скоро вахта, — заметила Елена. — Я вот, успела тебе купить, Бена, — она выложила на стол коробочку. — Сейчас не открывай, это сувенир. Шарик с домиком внутри. Потрясёшь шарик в руке — образуется внутри сферы снежок. Он падает очень медленно. Глядя на падающие снежинки... Хорошо думается. У меня такая игрушка-сувенир в комнате дома на Земле стоит. А уж когда я её купила... И не помню совсем.

— Сейчас я организую чай, — матриарх встала. — Под него очень хорошо говорить.

— Бена, тебе необходимо отдохнуть. — Каролин посмотрела на азари, хлопочущую у кухонной стойки. — Мы и так тебя выдернули...

— Ничего вы меня не выдернули, — не оборачиваясь, возразила старшая Т'Сони. — Мне было приятно, что я не сидела эти часы на борту...

— В ожидании Джона, — уточнила Амина.

— В том числе и в ожидании Джона, — подтвердила Бенезия. — Но главное — мне не нужно было перечитывать сотни строк файлов, которые я надёргала из местного Интернета. Это, не спорю, полезно, но... Всё должно быть в меру. Так что я была очень рада прерваться, — азари поставила на стол чашки. — Угощайтесь.

За разговорами, как всегда, время текло совершенно незаметно. Елена М'Лави ушла на вахту, отдав должное сладостям и печенью, Амина и Каролин обсудили с Бенезией покупки и их использование, после чего ушли к себе в кубрик.

'Правильно они сказали: в ожидании Джона, — подумала матриарх, прибирая вымытую и высушенную посуду на полки. — Я жду его. И буду ждать столько, сколько надо. Он занят делом. Хорошим и важным, достойным делом. И я, благодаря своим подругам, тоже не бездельничаю. Я тоже занята и тоже приношу пусть небольшую, но пользу. Амина права. Мне надо попрактиковаться в трюмном тире, восстановить нормативы по стрельбе. Нельзя ограничиваться только биотикой. Нельзя. Эта ограниченность — небезопасна. Жнецы — не простой враг. С ним надо воевать всеми силами и возможностями, — матриарх опустилась в кресло. — Вот совершенно не хочется отдыхать. Наверное, мои подруги хотят, чтобы я побыла подольше в тишине и в покое. А буду ли я при этом спать или медитировать — всё равно. Можно подремать, прочесть очередную порцию файлов я всегда успею'.

Откинув голову на удобный подголовник, азари закрыла глаза, проваливаясь в чуткую дремоту и наслаждаясь тишиной и ощущением удовлетворённости.

Шепард не мог быстро вернуться на фрегат — он много времени провёл на борту 'Клинка Ярости' и в пределах базы протеан. Прилетев на подземную базу сразу после окончания работы по восстановлению инфраструктуры в космопорту, старпом был рад встретиться с Таэлой.

— Рада видеть вас, Джон, — протеанка встала навстречу входившему в командирскую каюту 'Клинка Ярости' капитану. — Очень надеялась, что вы сможете прибыть.

— Я тоже рад, Таэла, — старпом поприветствовал командира фрегата учтивым поклоном. Прикрыл дверь каюты, прошёл к столу, опустился в кресло. — Явик...

— Он решил ненадолго вернуться на 'Норму', Джон, — уточнила Таэла, поудобнее устраиваясь в своём кресле. — Давайте обсудим процедуру и порядок отлёта с Идена. У меня есть некоторые изменения. И с вашей помощью я надеюсь согласовать их с командиром Андерсоном.

— Охотно, Таэла. — Шепард подождал, пока хозяйка каюты развернёт инструментрон и экран, наберёт на клавиатуре несколько команд. Ему нравилась деловая и спокойная обстановка на борту протеанского фрегата: теперь выжившие протеане уже не нервничали, не волновались. Острое беспокойство исчезло, сменившись обычной готовностью к привычной работе, которой было очень много.

С уходом 'Клинка' от Идена настоящие сложности только начинались: протеанам предстояло искать уединённую, свободную и пригодную для них планету. А это, как понимали и Шепард и Таэла, было делом непростым и небыстрым.

Слушая Таэлу, подробно пояснявшую тексты, картинки и таблицы, высвечивавшиеся на экране, Шепард понимал, что для неё, командира фрегата принципиально важно исчезнуть с Идена абсолютно незаметно. Да, взрыв будет, будет обрушение верхнего свода гигантской пещеры, в которой располагался 'Клинок'. Но всё это будет 'смазано' проведением процедуры-церемонии проводов 'Нормандии' и Жнеца-наблюдателя. 'Клинок Ярости' стартует первым, сразу под плотным покровом поля 'невидимости'. Протеанской технологии, преодолеть защиту которой иденские средства обнаружения не смогут ещё долгие годы.

Таэла не рассчитывала на полный успех. Она искала проблемы, вопросы и стремилась устранить любые угрозы, способные привести и корабль и его обитателей к расшифровке, к обнаружению. Обсуждая с командиром протеанского фрегата детали ухода с Идена, Шепард чувствовал, что Таэла хочет сказать ему что-то очень важное. Не по работе, не по службе. Что-то очень личное. И связанное не непосредственно с ней самой.

— Джон, — протеанка свернула экран инструментрона, выключила клавиатуру, расслабилась. — Вы правы, — она протянула руку, обхватила пальцами запястье руки сидевшего напротив землянина, включила передачу мыслеобразов. — Всё это, то, что мы с вами обсудили — только работа и служба. Они не могут заполнить нашу жизнь. Явик... попросил меня пояснить вам одному очень многое. Давайте сядем на диван, а то за столом... Это как-то слишком официально, что ли.

Шепард встал, сделал несколько шагов к дивану, сел. Подождал, пока усядется поудобнее Таэла, так и не отпустившая его руку. Вопросительно взглянул в глаза протеанки. Та усмехнулась:

— Я... Мне несколько сложно, Джон. Я очень рада, что вы были тем землянином, который спас Явика. А потом спас меня и моих соплеменников от дальнейшего пребывания в стазисе и анабиозе. Когда я поняла, что Явик нашёл путь в базу не один, не сам, не в одиночку. Что рядом с ним всё это время после его пробуждения были вы, умеющий читать нас, протеан, спокойно и свободно. Не нуждающийся в получении и освоении нашего Шифра... Мне стало так приятно и спокойно... Явик, убеждена, понял это правильно. И я рада, что мы обрели человека, способного понимать нас предельно глубоко и полно. Обрели сразу. Потому... Скажу прямо, Джон. Вы мне и многим моим коллегам — небезразличны. Встретить после пробуждения того, кто тебя понимает и при этом — не является твоим соплеменником. Это — важно и ценно. Буду рада с вами переписываться. А если получится побыстрее найти приемлемую для нас планету — то и принять вас в нашей новопостроенной колонии, Джон, — протеанка помедлила, отметив, что Шепард спокойно воспринял её слова и согласился с её предложением.

Разговор с помощью мыслеобразов помог сократить время общения. Шепард и Таэла смогли за несколько десятков минут обсудить множество проблем и вопросов. Привычно прикинув в уме время, которое потребовалось бы для обсуждения в 'голосовом режиме', Шепард отметил некоторую загадочность в поведении своей собеседницы. Та поняла, что гость её 'расшифровал' и пояснила:

— Та протеанка... Которую вы с Явиком пробудили самой первой... Она очень хотела встретиться с вами, Джон. Я ей пояснила, что вы очень заняты. Она поняла, но очень просила меня помочь. Очень и очень просила. — Таэла нажала несколько клавиш на панели наручного инструментрона. — Тангрис, зайди ко мне.

Открылась дверь каюты и на пороге встала протеанка.

Шепард поднялся с дивана, шагнул гостье навстречу. Таэла осталась сидеть:

— Тангрис, думаю, представлять тебе капитана Шепарда особо нет необходимости. Джон, знаю, вы уже в курсе, что Тангрис — моя первая помощница, старший помощник. Так что вам будет, о чём поговорить.

— Давайте, Джон, пройдёмся по кораблю. А потом — и на основную базу заглянем. — улыбнулась протеанка в красно-чёрной боевой броне поверх среднего бронескафандра. — Знаю, у вас много работы перед отлётом. Потому постараюсь вас не задержать надолго. Таэл?

— Идите, идите, — командир фрегата понимающим взглядом коснулась лиц своей помощницы и Шепарда, подойдя к ним, стоящим у самой двери. — Джон... — она помедлила. — Успехов и спокойствия — вам и вашим коллегам. Очень надеюсь встретиться с вами — и не один раз — в будущем, Джон. Идите.

Тангрис мягко взяла руку Шепарда и потянула гостя за собой из командирской каюты. Капитан понял, что Таэла фактически попрощалась с ним. Давая возможность своей соплеменнице не только вдоволь пообщаться со столь необычным человеком, но и проводить его и до границ корабля и до границ базы.

Искоса взглянув на едва мерцавший индикатор времени на наручном инструментроне, Шепард понял, что до отлёта остаётся слишком мало времени. Первым должен уйти с планеты 'Клинок Ярости' и это означает, что надо будет вернуться на 'Нормандию'. Протеане должны иметь возможность завершить погрузку, проверить и законсервировать базу, подготовить корабль к уходу с планеты сразу в режиме полной невидимости.

Таэла закрыла дверь, проводив уходивших Тангрис и Шепарда взглядом. Она была рада тому, что у первой помощницы будет такая роскошная возможность вдоволь пообщаться с Шепардом, которого она, её 'правая рука', успела полюбить. У протеан это часто бывает быстро и, возможно, по мнению землян, слишком быстро.

Тангрис и Джон пройдутся по 'Клинку', побывают на базе. И именно Тангрис проводит Джона до границы подземных протеанских владений. Пусть. Хорошо, что у Джона будет новая подруга. Близкая подруга, которая не просто очень хорошо к нему относится, но и любит. Глубоко и полно любит. Шепард обязательно это почувствует. Он такой... Умеет это чувствовать сразу. А уж как сложатся у Тангрис и Джона отношения в дальнейшем — это только им двоим решать.

Никто из выживших протеан не будет в это вмешиваться. И уж тем более не будет в это вмешиваться Явик. Он, конечно, единственный из протеан, кто останется рядом с Джоном очень надолго. Именно он поможет сохранить и развить отношения Джона и Тангрис. Протеанскими средствами и методами. Явик, как помнила Таэла, согласился с необходимостью изредка возвращаться на 'Клинок'. Сначала — на фрегат. А потом, если повезёт и получится — то и на планету, ставшую новой родиной протеан.

Джон... будет рад тому, что Тангрис встанет с ним очень близко рядом. Будут ли они вместе — решать им обоим. Уже сейчас Таэла была убеждена: Тангрис готова принять Шепарда таким, каким он был на самом деле, а не в мечтах, не в грёзах. Молодая протеанка со всем вниманием выслушала рассказы Таэлы о Джоне. Подруги обменивались мыслеобразами, обходясь без слов, сказанных вслух, голосом. Она задала много-много вопросов, получила на них максимально исчерпывающие ответы. Таэла знала, что и Явик не избежал пристрастного допроса, но отнёсся к этому спокойно, поняв, что Тангрис достойна иметь глубокие и полные взаимоотношения с необычным землянином. Возможно даже — родить от него детей. По взаимному согласию, конечно. Почему-то Таэле казалось, что такое согласие будет — и со стороны Джона и со стороны Тангрис. И тогда... Тангрис станет уникальной протеанкой. У неё будут дети от необычного, особенного землянина. Шепард знает, что протеане — долгоживущая, а по сравнению с землянами — очень даже долгоживущая раса. Он, конечно, будет рад стать отцом новых протеан, будет рад знать и помнить, что его дети проживут очень долго. Это — будущее. Близкое или далёкое — зависит от Джона и Тангрис. А пока Тангрис станет для Джона хорошей знакомой. С ней он будет переписываться. И в её доме на новой родине протеан будет желанным, важным и дорогим гостем. Письма, текстовые сообщения, не только набранные на клавиатурах инструментронов, но и написанные вручную. Сейчас, в преддверии войны, они очень важны, ценны и необходимы. Они поддерживают необходимое единство разумных органиков. Новое единство, подкреплённое тем, чего не было у протеан после того, как была уничтожена властная верхушка Империи — надеждой.

Тангрис не спешила обрушивать на своего собеседника множество слов, сказанных вслух или — с помощью мыслеобразов. Она шла рядом с Шепардом по кажущимися сейчас ей бесконечными и почти пустыми коридорам 'Клинка Ярости' и старалась совместить рассказанное ей Таэлой с реальностью. С тем, что она сама сейчас чувствует, когда Джон Шепард, которого она полюбила, едва только увидела в том зале, находится не где-то там довольно далеко, а рядом, на расстоянии, как любят говорить люди, вытянутой руки. Ей нравилось, что Шепард тоже не спешит начать разговор — или рассказывать что-то, или задавать вопросы. Он молча идёт рядом со своей спутницей, поглядывает по сторонам и не стремится часто смотреть на неё. Да, ко взглядам протеан Шепард, конечно же, привык очень быстро, едва ли не быстрее всех своих соплеменников, что Тангрис очень нравилось. Явик оказался прав во многих своих суждениях и предположениях относительно Джона. Почти всё совпало с тем впечатлением, которое произвёл на Тангрис старший помощник командира земного разведывательного фрегата.

Вокруг было довольно оживлённо: шуршали гравитележки, перевозившие всевозможные грузы, проходили протеане и протеанки, спешившие по своим делам. Слышались разговоры — у себя на корабле протеане часто не пользовались мыслеобразами, а предпочитали говорить вслух. Экраны на стенах коридоров сменяли густые строки текста сложными схемами и разноцветными графиками. Мерцали огни индикаторов. Свет потолочных плафонов становился ярче там, где находились в тот момент разумные органики. И мерк там, где обитателей корабля в тот момент не оказывалось. Тангрис мало что замечала вокруг, да в этом и не было особой необходимости. Очень многие протеане помнили Шепарда ещё с того момента, как очнулись от анабиоза и стазиса. Помнили хорошо, полно, да и потом проявили немаленький интерес и к жизни старпома 'Нормандии' и к жизни его коллег по фрегату. Очень многие протеане знали теперь, сколько и как сделал Шепард. Для того чтобы найти Явика, вернуть его к жизни, чтобы найти базу протеан, а затем — и корабль, чтобы спасти от вывоза за пределы планеты многие протеанские артефакты. У протеан была хорошая, цепкая и объёмная память и сейчас важную часть этой памяти занимал Шепард — первый среди землян человек, оказавшийся способным обойтись без освоения Шифра.

Незаметно между Джоном и Тангрис завязался разговор. Спокойный, тихий. Вроде бы и ни о чём особом они не говорили — так, простой обмен мнениями, как принято определять, по 'широкому кругу вопросов'. Никаких противоречий, никакого стремления навязать свою точку зрения, своё понимание, своё мнение собеседнику.

Тангрис всё чаще задерживала взгляд на лице и на глазах собеседника и видела, что Шепард к этому относится спокойно, с большим пониманием. Больше часа они ходили по кораблю. Тангрис была уверена: Шепард очень надолго останется единственным из не-протеан, кто будет знать внутреннее убранство боевого протеанского фрегата в деталях.

Они вошли в зал, где были собраны кубы с прахом погибших протеан. Подошли к стеллажам, остановились и долго читали надписи на стенках кубов. Тангрис, продолжавшая держать Шепарда за руку, с помощью мыслеобразов рассказывала, как Таэла проводила церемонию кремации погибших протеан. В ней, в этой строгой и торжественной церемонии, приняли участие практически все выжившие протеане. Был на ней и Явик, на несколько часов прибывший с борта 'Нормандии'.

Шепард вспомнил этот момент. Тогда протеанин в очередной раз воспользовался своими расовыми возможностями и, прикрывшись 'полем невидимости', исчез с фрегата. Конечно, он предупредил о своём уходе вахтслужбу. За время стоянки на Идене нормандовцы привыкли к таким тайным исчезновениям своего необычного коллеги-сокомандника, как и к его внезапным появлениям.

Сейчас старпом читал надписи на кубических контейнерах, вспоминая, как вместе с Явиком отмечал анабиозные капсулы 'минусами', фиксируя, что внутри нет живых. Он тогда радовался, когда прибор, переданный Явиком, вместо 'минуса' выводил на стенке саркофага 'плюс'. Радовался, потому что внутри был очередной живой протеанин или протеанка. Старпом чувствовал, что собеседница, столь полно и чётко показывающая ему ту скорбную траурную церемонию, неравнодушна к нему лично. Неравнодушна гораздо больше, чем знакомая, коллега, друг.

Тангрис с помощью мыслеобразов пояснила, что это хранилище — временное. Впоследствии по решению Таэлы, поддержанному всеми выжившими протеанами, контейнеры будут захоронены в недрах планеты, которая станет новой родиной для протеанской расы. Протеанка не стала уточнять прямо, но предположила, что и Явик, когда Шепард вернётся на борт фрегата, захочет пояснить ему многое происшедшее на церемонии тоже с помощью мыслеобразов. Заверила собеседника, что Таэла не обиделась на Шепарда за то, что тот не смог присутствовать при кремации. Работы в космопорту оказалось неожиданно много. И командир протеанского фрегата признавала необходимость участия капитана в её осуществлении.

Выйдя за пределы корабля, Шепард и Тангрис прошли по коридору и вошли в пределы базы. Здесь было более тихо и спокойно, чем на 'Клинке' — протеане успели вывезти на борт своего корабля почти все необходимые грузы и теперь заканчивали работы по консервации базы.

— Я знаю, Джон, что Таэла при необходимости откроет доступ сюда, на базу, всем иденцам. Когда сложится такая ситуация, — сказала протеанка, остановившись у порога входа в опустошённые залы саркофагов. — Мы постарались сделать всё, чтобы обеспечить и защиту, и комфорт. Не только для людей, но и для всех других ныне известных рас, — она помолчала несколько секунд. — Хотелось бы, конечно, верить, что до отступления сюда дело не дойдёт, но... Мы, к сожалению, научены верить не в хорошее, а в плохое. А это... тяжело, — она взглянула в лицо собеседника. — Джон... Мы сделали всё, чтобы эта база защитила иденцев. И уверена, что вам, нормандовцам, стоит согласиться с их стремлением сделать для фрегата персональный космопорт. Вы это заслужили.

— Тангрис... — тихо сказал Шепард, взглянув на протеанку.

— Не надо возражать, Джон, — она обняла Шепарда, заключив его в кольцо своих рук, снизу вверх взглянула в глаза старпома. — Не надо. Это возможность, которую стоит реализовать. Это — желание иденцев, которое стоит принять как данность. Я знаю, что когда фрегат будет далеко, будет летать и воевать, сюда, на поле персонального космопорта будут прибывать другие дружественные корабли. С грузами или пассажирами — всё равно. Космопорт, поле будут работать, Джон. Поле будет работать для победы. И — будет ждать свой корабль. Это — важно и ценно, Джон. Оно не будет простаивать, не будет пустовать. Оно будет служить опорой и поддержкой для нашей победы над Жнецами. Я уверена, что придёт время — и мы с тобой — я и ты — вернёмся на Иден, пройдём по территории персонального фрегатского космопорта. Спустимся и войдём в пределы базы. И многое вспомним. Вспомним по-новому, потому что... Потому что мы победим Жнецов, Джон. И победим, обязательно победим тех, кто стоит за ними. А за ними кто-то стоит, я в этом уверена, — сказала Тангрис, не сводя взгляда с лица Шепарда. — И именно с ними будет очень сложно. Потому что, в отличие от Жнецов, которых мы будем уничтожать без раздумий и разговоров, с теми, кто стоит за Жнецами, нам придётся... Нам придётся решать, оставить ли их в живых или... умертвить. Оба выбора, любой из них... Будет очень сложен. И сейчас, я это понимаю, Джон, трудно ответить однозначно на вопрос о том, какой выбор мы тогда, когда придёт для этого время, сделаем. Но мы сделаем этот выбор и примем его непростые последствия. Я в это — верю. И я знаю, что так и только так — будет.

Шепард обнял протеанку, ощутив её согласие и удовлетворённость происходящим. В тишине коридора не отмечались никакие посторонние звуки. Немногочисленные протеане, конечно, знали и чувствовали, что человек и протеанка находятся здесь, у входа в залы саркофагов, но не мешали их уединённости, не стремились нарушить их тет-а-тет.

— Ты права, Тангрис. Так и будет, — сказал Шепард, чуть усиливая объятия.

Спокойная улыбка расцвела на лице протеанки. В её глазах сверкнули отражения немногочисленных софитов. Да, Джон ничего ей не сказал вслух о том, как он к ней относится, какие чувства испытывает. Но она уже знала: он понял то, как относится к нему она. И не считает, что это — ненормально или преждевременно. Он согласился с тем, чтобы она стала его подругой. Пусть не сразу — близкой и главной, но — важной подругой. Явик будет с ним рядом долго. А она будет рада ждать Джона. Будет рада с ним общаться. И тем более будет рада принять его на новой материнской планете протеан.

Разомкнув объятия, Тангрис взяла Шепарда за руку, и они прошли по коридорам и переходам пустеющей базы. Протеанка коротко поясняла старпому многое увиденное им. Они спустились и к полуразрушенным и к разрушенным уровням, долго стояли у блокирующих стенок защитного периметра.

Поднявшись к выходу в тоннель, ведущий к вертикальному стволу первой археологической площадки, Тангрис остановилась, обернулась и посмотрела на Шепарда:

— Джон... Пиши и возвращайся. Я буду ждать тебя и буду тебе всегда очень рада.

Он высоко оценил немногословность своей новой подруги. Она не говорила о чём-то абсолютно несбыточном. Чётко обозначала своё истинное отношение к нему, разумному другой расы.

— Ты тоже... пиши, Тангри. Если будет желание — прилетай на фрегат, — сказал Шепард, глядя в глаза спутницы, чувствуя, что сейчас ей нужен, необходим и важен именно такой, прямой и открытый взгляд. — Думаю, у нас будет ещё не одна возможность увидеться. Спасибо тебе, Тангри. — он поклонился протеанке, шагнул через порог шлюза, но уже не обернулся, к чему старший помощник командира протеанского боевого фрегата отнеслась с полным пониманием.

Шепард не давал пустых обещаний и не брал на себя невыполнимых обязательств. Он сохранял за ней полную свободу, давал возможность ограничиться уровнем простой дружбы. Для Джона, как чувствовала Тангрис, дружба между мужчиной и женщиной была не просто возможной, она была обычной и часто — необходимой. Сейчас, через несколько часов после столь плотного общения, конечно, ещё было рано говорить о том, что она для Шепарда станет главной подругой. Но — сама такая возможность уже не была несбыточной.

Шепард не любил оборачиваться, когда уходил. Он всегда полагал, что когда уходящий оборачивается — он не уверен в своём решении уйти. Не уверен в том, что уходить необходимо сейчас и сразу, без дополнительных раздумий и без промедления.

Сейчас он чувствовал на себе взгляд Тангрис. И понимал, что неожиданно встретил протеанку, оказавшуюся способной полюбить его. И сам полюбил Тангрис такой, какой она была, а не такой, какой она могла ему представиться. Да, впереди — отлёт 'Клинка Ярости', впереди у выживших протеан — долгие, скрытые от посторонних взглядов поиски подходящей планеты. Впереди — создание и развёртывание колонии, конечно же, хорошо замаскированной и защищённой. Всё это потребует времени. Много времени, как минимум — несколько декад, а может быть — месяцев. Протеане будут вынуждены скрываться, таиться, маскироваться. Они не хотят сейчас проявлять своё присутствие. Ни перед Жнецами, которые, вполне возможно, уже знают о том, что их главные противники сумели выжить. Ни перед нынешними расами пространства Галактики. И потому Тангрис не обещает ему, человеку, ничего. Кроме того, что она будет ждать его возвращения и его писем.

Для кого-то из разумных это может показаться слишком малым. А для него этого было слишком много. Как всегда, приходилось думать о том, какой уровень взаимоотношений с другим разумным для него, Джона Шепарда, будет достаточен и необходим. И с Тангрис... выходило, что уровень дружбы может быть со временем очень быстро преодолён. Да, они виделись-то в течение каких-то нескольких часов. Да, ей о нём очень много могли рассказать и Таэла и Явик. Но... Тангрис должна остаться свободной и вольной в своей судьбе и в своей жизни. Она должна иметь право и возможность самой определить уровень своих взаимоотношений. Чувства — хорошо. Но они должны быть подкреплены чем-то реальным, осязаемым. А пока что... Пока только несколько часов общения. Да, доверительного, активного, но — только общения.

Впереди — отлёт 'Клинка' и сейчас не известно, сколько продлится полёт-поиск. Ясно, что достаточно долго. Письма — хорошо. Они необходимы для того, чтобы уточнить многие детали и моменты, поддержать взаимосвязь. А там... Там, возможно, дойдёт дело и до новой встречи. Так всегда было и будет. У Тангрис много работы рядом с Таэлой и другими выжившими протеанами. Как бы там ни было, она вполне может избрать себе в спутники жизни не человека, а своего соплеменника. И сделать такой выбор ей будет сделать и легче и удобнее. Нельзя лишать её этого права. Нельзя обещать ей несбыточного.

Поприветствовав и обменявшись несколькими фразами с дежурившими в шатре археологами и космопехотинцами, Шепард поднялся на борт прибывшего с фрегата-прототипа челнока. Сел в салонное кресло, пристегнулся и долго смотрел на растворяющиеся в темноте световые пятна фонарей немногочисленных построек археологической площадки номер один. Придёт время — и планета погрузится во тьму, будет жить в условиях маскировки. Возможно, для Жнецов отсутствие освещения и не проблема. Но лучше использовать любую возможность для того, чтобы не просто выжить, но и победить врага.

Челнок привычно вдвинулся в 'клещи' удерживающей системы и Шепард, вставая с места, кинул быстрый взгляд в салонный иллюминатор. На площадке трапа, уже подходившего к борту прибывшего кораблика стояла матриарх.

— Прости, Джон, — сказала азари, входя в салон. — Не утерпела, — она смущённо улыбнулась. — Решила встретить тебя. Явик передал, что ты возвращаешься с первой археоплощадки. А я... как раз отоспалась. Мне тут подруги купили комплект скафандров и оружие. Гражданское, — успокоительно пояснила Бенезия. — Но, всё равно, может, поучишь меня стрелять? Тир в трюме есть. И я хочу попрактиковаться. Биотика — хорошо, но оружие обычное для многих разумных — тоже неплохо.

— У меня есть другое предложение, Бена. — Шепард сошёл с трапа, поприветствовал нескольких техников. Направился к выходу из ангара. — Давай прогуляемся по окрестностям стояночного поля?

— Согласна, Джон. — Бенезия улыбнулась своей полной улыбкой, взяла Шепарда за руку. — Идём?

— Идём, Бена.

Мимо двоих вахтенных, стоявших у трапа, старпом и матриарх прошли неспешным шагом. Едва заметные в темноте светящиеся боковые линии дорожки, уходившей к границам стояночного поля, не напрягали глаза, привыкавшие к иденской ночи. Бенезия чувствовала, что Шепард напряжён и догадывалась о причине. Ей сразу стало ясно, что у него появилась подруга. Не близкая, не главная, но — подруга.

Ощущение было... непривычным и, перебрав в памяти возможные варианты, матриарх изумилась: протеанка. Одна из тех, кто сумел выжить в подземной базе, кто сумел вернуться в этот мир. Явик, на несколько десятков минут вернувшийся на борт фрегата, побывал в салоне у Бенезии и своим фирменным способом — прямым обменом мыслеобразами — многое ей пояснил. Теперь, перед самым отлётом, такое пояснение было не просто возможным — необходимым. И теперь Бенезия знала, что выжили не только протеане, но и протеанки. А теперь она чувствовала, что одна из протеанок стала подругой Джона.

Остановившись на границе стояночного поля, матриарх несколько минут смотрела на балки — жилые модули, возведённые иденцами. Всё же местные жители начали реализацию своей задумки — строительство персонального космопорта для фрегата-прототипа. Рядом со стояночным полем теперь была расчищена площадка, закрытая тяжёлыми плитами и уставленная не только многоэтажными балками, лестницами, пандусами и контейнерами, но и штабелями строительных конструкций, небольшими ограждениями и ёмкостями с жидкостями. Здесь было светлее, чем на поле. Азари отметила, что и Шепард с интересом смотрит по сторонам, отмечает происшедшие изменения.

Иденская ночь брала своё. Вечер отступал, ночная темнота усиливалась. Только рукотворное искусственное освещение могло противостоять ей достаточно успешно. Иденцы узнавали стоящих у края стояночного поля старпома и матриарха, сдержанно приветствовали, но своё общество не навязывали.

— Хорошо, если они успеют построить поле побыстрее, — тихо сказал Шепард, ступая на плиты новосозданной площадки. — Бена, давай пройдём за пределы этого поселения, поближе к полям...

— Давай, Джон, — согласилась азари, беря старпома за руку.

Ей нравилась неспешность и сдержанность спутника, нравилось, что он спокойно согласился сразу после прилёта на фрегат снова уйти с корабля, чтобы доставить ей, своей подруге, радость и удовольствие.

Посёлок на краю стояночного поля оказался неожиданно большим — больше двадцати минут азари и человек не спеша шли по дорожкам, поднимались по лестницам и пандусам, сворачивали в боковые проходы. Лучи светильников выхватывали из темноты чёрные громады протеанских башен, указывали места, где до сих пор сохранялись ямы и глубокие котлованы, оставленные археологами. Балки ставились не только на землю, но и на свайные основания, одноэтажных комплексов было мало. Люди, по всей видимости, решили сократить предельно время на путь от жилья до места работы и потому жилых модулей, поставленных для экономии места один на другой, было очень много, как и бытовых и производственно-служебных модулей.

Выйдя за пределы посёлка строителей космопорта, Бенезия и Шепард подошли к озеру, остановились в нескольких шагах от водного 'зеркала'. Здесь, на достаточном удалении от посёлка, было тихо и старшей Т'Сони эта тишина нравилась. Вокруг не было никого из разумных, никто не мешал ей обнять Джона, что матриарх и поспешила сделать. Шепард ответил на объятия, немного оттаял и чаще смотрел в глаза спутницы.

— Джон...

— Да, Бена. — Шепард повернулся к матриарху.

— Ты был... на базе?

— Да, — честно ответил капитан.

— Я знаю, Джон. Можешь не пояснять ничего, — поспешила сказать Бенезия, ощутив, что стремящийся быть честным во взаимоотношениях Шепард не замедлит рассказать о том, с кем и как он встречался там, у протеан. — Я рада, что у тебя появилась подруга, Джон.

Шепард внимательно взглянул в глаза старшей Т'Сони и этот взгляд сказал матриарху всё остальное. Он благодарен ей за немногословность, за понимание и за согласие.

— Она тоже недавно... очнулась, — не уточняя вслух детали, сказал тихо старпом.

— Как и я... — так же тихо ответила азари. — Хорошо, что она ожила.

— Да. Ей будет... трудно. Но она справится. — Шепард замолчал, посмотрел на 'зеркало' озера.

Бенезия поняла — он не хочет больше ничего говорить на эту тему вслух. Сейчас он... привычно даёт своей новой подруге возможность самой определить границы взаимоотношений. И в настоящем и в близком будущем. Шепард верен себе. Он никому не навязывает своё общество, он никого не ограничивает в возможности пообщаться, но он строг и требователен во взаимоотношениях с другими разумными. Строг и требователен — прежде всего — к самому себе, к своей роли и своим пределам в этих взаимоотношениях.

Белевшие во тьме постройки балков не манили к себе. Сейчас матриарху не хотелось возвращаться туда, где была цивилизация, где обитали другие разумные. Вокруг было так тихо и спокойно... Скоро такой тишины и такого спокойствия не будет. Вокруг будет война, огонь, боль, смерть.

Спокойное водное зеркало... Немногие разумные органики будут иметь возможность вдоволь напиться чистой воды. Чистый воздух может стать роскошью.

Минуты, уходившие в прошлое, незаметно и неощутимо складывались в часы, а матриарх продолжала обнимать Шепарда. Ей было вполне достаточно вот так стоять, заключив Джона в кольцо своих рук, стоять, изредка поглядывая на его лицо, ловить его взгляд: любящий, спокойный, мягкий. Скоро, очень скоро фрегат покинет Иден, направится к Цитадели. Сейчас это ожидание... не слишком радовало. Всё же борт корабля — не поверхность планеты. Здесь всё твёрдо, надёжно, основательно, а там... Там вокруг космос, среда, издавна враждебная к любому разумному органику. Как она прочла на одном из земных сайтов, скопированных почти полностью на сервер местного иденского Интернета? 'Вечный конфликт между человеком и космосом'. Именно так. Вечный конфликт. Потому-то люди и преодолевают неприветливость, враждебность космоса, распространяются по просторам Галактики, активируют всё новые и новые спящие ретрансляторы и смело проникают в них, чтобы расширить пределы своего знания, своего понимания.

Шепард смотрел на озеро, на белеющие вдалеке балки пристояночного посёлка и думал, что работа иденцев будет продолжаться и тогда, когда к планете придут флоты Жнецов. Война — войной, а работа — работой. Так было и так будет всегда.

Он чувствовал на себе взгляды подруги, чувствовал нежность её рук, слышал её спокойное размеренное дыхание и радовался, что сейчас он — не один. Рядом — Бенезия, которую он полюбил глубоко и полно. Как там сложится у него с протеанкой — покажет время, а с Бенезией он тесно связан. Очень тесно. Она его любит. И он её тоже любит. Она выбрала его. И он выбрал её. По свободной воле, без всяких далеко идущих меркантильных планов. Спас он её или не спас — можно на это посмотреть по-разному и факт спасения не исключает ни любви, ни уважения, ни, тем более — глубокого и полного понимания, без которых любые взаимоотношения между разумными органиками теряют многогранность.

Бенезия изредка поворачивала голову, наслаждаясь видами ночного Идена. Протеанские башни уже не пугали своими размерами и своей чернотой — они казались органичной частью иденского пейзажа. Когда космопорт, пусть даже и персональный, будет построен, очень многие котлованы и ямы исчезнут, будут засыпаны. Вокруг космопорта встанут на боевое дежурство орудия противокосмической обороны, подходы к космопорту перекроют ополченцы, где возможно и необходимо — встанут лёгкие и средние скорострелки, делающие трудной задачей высадку вражеского десанта. Космопорт будет действовать, обеспечивать нужды и интересы иденцев. О том, чтобы такой объект простаивал пустым во время войны, не может быть и речи — нормандовцы на такое не согласятся, да и иденцам необходимо будет использовать все возможности для нанесения Жнецам максимального ущерба.

Поднимаясь по трапу на борт фрегата, Сарен услышал писк своего наручного инструментрона. Включив малый экран, Спектр прочёл пришедшее сообщение.

— Константа, Сар? — в шлюзе корабля Найлус подошёл к наставнику поближе, остановился, не стремясь заглядывать через плечо на экран.

— Она самая, — подтвердил старший Спектр. — Просят подтвердить справедливость снятия нами с постов по результатам мониторинга и проверки качества работы проблемных руководителей полиции Идена. Ты же помнишь, мы с тобой в поезде изучали материалы, а потом, когда работали на точках, обращались к независимым наблюдателям. Выявили пятерых проблемных, предупредили их всех о том, что по результатам последующей проверки они могут быть сняты с постов. — Сарен переступил порог шлюза, поприветствовал вахтенного офицера у пульта и направился к лестнице. — Идём в каюту, надо просмотреть материалы. Торопиться не будем.

— Угум. Не будем, — подтвердил решение наставника Найлус.

Войдя в каюту, Спектры разместились в креслах. Сарен, верный своей подозрительности, которая у него усиливалась временами до параноидальности, ещё раз проверил, закрыта ли дверь на защёлку. Усевшись в своё кресло, сразу активировал инструментрон.

— Переброшу часть материалов тебе. Посмотри, Най, — коротко определил он дальнейшие занятия своего ученика и углубился в чтение файлов.

Найлус включил свой инструментрон, взглянул на экран и изумился количеству файлов.

— Успели накопать, — не удержался он от краткого комментария.

— То ли ещё будет, — не отрывая взгляда от экрана, отозвался Сарен. — Ты читай, там немало интересного. Потом перешлёшь мне своё решение по каждому из фигурантов. Вслух ничего не говори.

— Угум. — Найлус нырнул в чтение файлов как в туман на Палавене — быстро и основательно.

Сарен читал быстро, но внимательно. По его лицу Найлус, изредка поглядывавший на наставника, так и не смог определить, к какому именно решению пришёл старший Спектр.

Вздохнув, Крайк начал быстро набирать на клавиатуре своего инструментрона краткий текст решения. Закончив, он отправил файл на инструментрон Сарена, отметил, что тот его получил, открыл и читает очень внимательно.

— М-да. Лишить постов, статусов, свести имущество к социальной норме и обязать физически трудиться на общественно — полезных тяжёлых работах. Что-то вроде этого я и желал, Най, — проговорил Сарен, ознакомившись с решением, присланным партнёром. — Что-ж. Для порядка и протокола я сейчас запрошу мнение генерала полиции. Да, да, Най. Того самого, из Константы. Проблемный чиновник, нечего возразить и не нужно приукрашивать, но за неимением лучшего — пусть работает. А вот с его подчинёнными... — турианец-Спектр закончил набирать на клавиатуре текст официального запроса, перечитал и нажал клавишу ввода, разрешая отправку документа адресату. — С ними придётся разбираться жёстко. Пока ждём ответа из Константы, Най, давай просмотрим пока мнения наших независимых наблюдателей. Без комментариев, Най. Понимаю, что они — штатские-гражданские, что они не знают многого из ингредиентов полицейской и тем более — Спектровской кухни, но... В общем, давай ещё раз просмотрим их сообщения и решим, каково будет наше мнение по каждому из фигурантов.

Несколько минут, пока высокие полицейские чины под давлением генерала думали, как бы потуманнее ответить надоедливым и жутко вредным Спектрам-турианцам, в каюте царила тишина, прерываемая только тихими щелчками клавиш инструментронов и едва слышными вздохами двух разумных. Наконец инструментрон Сарена тихо звякнул, отмечая прибытие файла на почту. Артериус мазнул когтем по экрану, разрешая раскрыть файл и отправляя его копию на инструментрон напарника. Две минуты Спектры изучали отписку, рождённую полицейскими чиновниками столицы Идена.

— Нечто вроде этого я и ожидал. Не препятствуют, но и не приветствуют, — проговорил Сарен. — Теперь давай подумаем, как позаковыристее изложить нашу мотивировку решения по каждому из этих фигурантов и составим окончательное решение. Так сказать, финальный залп. С остальным непотребством иденским полисменам придётся разбираться уже собственными силами. При посильном участии гражданских наблюдателей, но — самим. В основном — самим, — старший Спектр уткнулся в экран взглядом, не предвещающим кандидатурам 'на выход' ничего хорошего.

Найлус счёл необходимым последовать примеру наставника. На несколько минут в каюте снова установилась почти полная тишина.

— Уфм, — выдохнул Артериус, закончив набор текста. — Най, взгляни и отредактируй, если сочтёшь нужным, — он переслал файл напарнику, тот открыл, вчитался.

— Не вижу необходимости ничего менять, Сар, — ответил он, выждав некоторое время, которое Сарен потратил на перечитывание некоторых файлов из папки, присланной независимыми гражданскими наблюдателями. — Всё в пределах. Даже командиры Корпуса не подкопаются.

— Угм. Уже и об их реакции задумываешься, — отметил Сарен. — Да, ты прав. Цитадель... она приближается, — старший Спектр ещё раз перечитал файл. — Если у тебя нет изменений или уточнений, что, впрочем, одно и то же, то я отправляю. Получим ответ-квитанцию по результатам 'исполнения' — думаю, это займёт не больше четверти часа — и сможем пойти перекусить в нашу импровизированную столовую. Время отлёта всё ближе и не хочется встречать момент старта с пустым, хм, желудком.

— Именно, Сар, — подтвердил справедливость мнения, высказанного наставником, Крайк. Ждём.

— Ждём, — эхом отозвался Артериус, поудобнее устраиваясь в кресле и расслабляясь. — Пока ещё можно — ждать. Дальше... вряд ли будет спокойнее ожидать чего-нибудь...

Найлус не стал ничего отвечать. В ответе, отправленном руководству Службы собственной безопасности Сил Полиции Идена содержалось указание обоих Спектров. О лишении пяти полисменов-руководителей всех постов и всех статусов. С обязательным привлечением их после 'увольнения из рядов' к тяжёлому физическому труду на благо простых иденцев. Как подозревал Найлус, генерал-полисмен мог бы набраться смелости и воспротивиться. Но даже в случае присылки такого указания одним Спектром Совета Цитадели у него после этого были бы крупные неприятности. А уж если указание подписано двумя Спектрами, то уклониться от него, означало подписать себе едва ли не смертный приговор. И дело даже не в том, что одним из этих Спектров-подписантов был Сарен, широко известный в Галактике своим пристрастием к крайним мерам. А в том, что об этом решении теперь знали не только эсэсбешники, но и гражданские наблюдатели.

Отметив короткий сигнал, известивший о приходе сообщения, Сарен очнулся, коснулся когтем экрана, прочёл текст письма-квитанции.

— Дело сделано, Най. Пятеро фигурантов больше не являются сотрудниками полиции и живут весьма скромно, даже бедно. Ничего, привыкнут. Как говорят умники, человек ко всему привыкает. Теперь этим фигурантам придётся привыкать уже не к хорошему, а к очень плохому. И работать. Физически, ручками. Напрягаться. — Сарен встал, направился к двери. — Идём. Теперь можно поесть, Най.

— Идём. — Найлус последовал за наставником.

Вскоре Спектры сидели в импровизированной столовой зале за отдельным столиком и поглощали двойной обед, состоявший из наиболее распространённых турианских блюд. Обедая, Спектры сохраняли молчание и не включали свои инструментроны. Сарен называл такие моменты отрешением от суеты и пояснял, что необходимо уделить внимание чему-то одному. Всё остальное можно на время отложить. Если, конечно, не будет чего-нибудь сверхсрочного и сверхважного.

— Генерал всё же не решился противоречить нам. А ведь мог бы побороться за своих офицеров, — сказал Сарен, выходя из столовой залы. — Мог. Не исключаю я такой возможности для него. А он этой возможностью воспользоваться не решился. Да, слабоват он. Ладно. Давай пройдёмся, прогуляемся по кораблю. Несколько кругов... Полезно для здоровья после обеда. Чаквас права, пища так легче и полнее усваивается, да и чувство сытости дольше держится. — Сарен шагнул к лестнице. — Идём, прогуляемся, а там и время отлёта подойдёт. Конечно, протоколы, ритуалы, но всё равно приятно улетать не в тишине и в одиночестве, а тогда, когда тебя провожают. И жалеют, что ты покидаешь планету. И надеются на твоё скорое возвращение.

Найлус, шагавший рядом с наставником, чуть заметно улыбнулся: сегодня Сарена определённо 'пробило' на многословность и витиеватость. Ничего, отлёт с планеты после такой работы не каждый день бывает. Да и Сарен, кстати, очень активно участвовал в этой работе. Он вернулся из небытия в обычную жизнь. И теперь — утверждался в этой жизни, находя всё новые и новые краски и возможности для реализации своего потенциала.

Пятый грузовой космопорт Иден-Прайма. Дальняя, шестнадцатая стояночная позиция. Серый силуэт тюремного доставщика неярко выделен прожекторами. Корабль полностью подготовлен к отлёту: достаточно принять команду от диспетчерской службы — и он стартует.

— Кого ждём? — спросил охранник у своего напарника.

— Да тут должны доставить двоих. Отца и дочь. Те ещё кадры. Она сбила троих на пешеходном переходе, а он совершенно не интересовался, чем занята его дочь — давал машину, отмазывал у полицейских за неизбежные нарушения правил. Ну и от более крупных неприятностей защищал. Денег — много, ума — мало. Вот и старался, как мог, показать свою важность. А она, представляешь, гоняла под двести кеме, гоняла, пока не попалась на глаза Спектрам. Ну, тем, кто обосновались на 'Нормандии'.

— А, на том фрегате, — понятливо протянул второй охранник, оглянувшись на открытый шлюз доставщика. — И?

— А они как раз были на своём бронетранспортёре. 'МАКО' который.

— Неплохая машинка.

— Прикинь, они её отметили, стали преследовать. Она попыталась оторваться, ну и сбила на пешеходном переходе беременную женщину с дочкой трёхлетней. Знаков там было полно — за три кеме видно, а она в папанькином спорткаре летела так, что тормозной путь — минимум с полкилометра будет. Ну и зацепила коляску, потянула женщину за собой. Удар. Погибли-то фактически трое. Женщина, говорят, на шестом примерно месяце была. Ещё бы три месяца — и дочка или сын родились бы в семье. А Спектры — молодцы, остановили дуру с помощью беспилотников. И — не церемонясь — в камеру её. Потом отец прибежал в участок, думал, отмажет в очередной раз. Дочка всё же, родная кровь и всё такое. Спектры и его зацапали. За ним такой хвост прегрешений вился... Куда там местным мелким воришкам! По-крупному тягал. Ничем почти не гнушался. Ну, разве что "мокрухи" всячески избегать пытался. Пошёл следом за дочкой — и не вернулся. На свободу, в смысле, не вернулся. Имущество у этого, с позволения сказать, бизнесмена, конечно же, по решению тех двоих Спектров, быстренько конфисковали. Бизнес поставили под внешнее управление, а затем — быстро продали. Охотников на такой кусок — мно-о-го. Вот и продали быстро. Теперь из прибыли этого бизнеса вдовцу, ну мужу той, погибшей, будут и пенсию, и пособие одновременно выплачивать. Он, говорят, переехать в пригород решил, хозяйство натуральное завести, всё такое. Его там пригласили на работу. Так что сам будет и при деле и при деньгах. Всё же легче.

— Жалко мужика. Вот так сразу — и жены и двоих детей лишиться, — сказал вполголоса напарник.

— Жалко, согласен. Тяжело ему по-первости будет. А потом... Время, оно лечит и не такие раны. Будет, конечно, помнить, вспоминать будет. А там... Может и найдёт кого. Мужик, говорят, хороший, работящий.

— Всё же без жены и без детей... — протянул, вздохнув, второй охранник. — И как мыслишь?

— А что тут особо мыслить-то?! Спектры сработали чётко, Этот бизнесмен думал, что и дочь отмажет, и сам живым уйдёт, ан нет. Это же Спектры. Сарен тот ещё.

— Появился-таки.

— Угм. Появился. Никто не знает, откуда он взялся. Утверждают, правда, что это как-то связано с тем сверхдредноутом.

— И не напоминай...

— Напоминай, не напоминай — всё равно воевать с такими кораблями придётся очень скоро. А значит, такие кадры, как этот бизнесмен и его дочка — будут не единственными нашими клиентами. Вот, кажется, везут, — охранник указал дубинкой-парализатором на подъезжавший грузовичок-фургон. — Неудобно им там, привыкли с комфортом рассекать, чтобы приятно только им было.

— Принимайте, — из кабины остановившегося грузовичка выпрыгнул полисмен, открыл боковую дверцу фургона. Оттуда вышел ещё один полисмен. Следом за ним третий, оставшийся сидеть в фургоне, полисмен вытолкнул мужчину, облачённого в тюремно-арестантский комбинезон. Руки арестованного были скованы за спиной, на голове — мешок из чёрной металлизированной ткани. Оба прибывших полисменов повлекли арестанта к шлюзу тюремного доставщика. — Вот, первого отведи, — один из полисменов подтолкнул мужчину к охраннику доставщика. — Не беспокойся, он послушный. В камере с ним пообщались наши клиенты. Там такие кадры бывают — враз шёлковыми этаких чистеньких недотрог делают. Этот тоже прошёл 'перековку'. Теперь пикнуть боится, не то что бы там посопротивляться. Веди, — полисмен подтолкнул арестанта в спину. Охранник доставщика ввёл 'клиента' в шлюз.

Через несколько минут он вернулся. Рядом с напарником уже стояла девушка. Всё то же самое: тюремно-арестантский комбинезон, на голове мешок, руки скованы за спиной.

— Жёстче с ней. Она — молодая, ещё не перебесилась. Отец постарше и попонятливее, а эта — ещё брыкается. Ничего, в тюрьме Спектров её быстро приведут к покорности, — сказал полисмен. — Полагаю, ты старший? — он посмотрел на первого охранника. Тот кивнул. — Тогда — отведи ты. Она старшинство чувствует и тогда легче повинуется. А повиноваться ей придётся теперь часто, — полисмен толкнул дубинкой девушку. Та сделала шаг по направлению к охраннику доставщика. — Иди, иди. Скоро тобой Спектры займутся. Шёлковой станешь.

При упоминании о Спектрах девушка вздрогнула. Охранник доставщика уже взял её за локоть и профессионально быстро и чётко повлёк в шлюз.

— Погрузил, — сказал он, возвратившись к напарнику. — Сидит. И отца проверил. Спокойный. Проняло, видно.

— Тогда и нам пора возвращаться, — резюмировал полисмен. — Счастливо, парни, добраться до Станции. Говорят, 'Нормандия' тоже туда направляется. Вот только не знаю, придёте вы раньше неё или позже.

— Всё равно, — бросил старший наряда охраны доставщика. — Пошли на борт, — повернулся он к напарнику. — Счастливо оставаться, парни.

— И вам всего... — старший полисмен повернулся и направился к грузовичку. Его напарник закрыл боковую дверь фургона и сел за руль. Грузовичок развернулся и выкатился за пределы стояночной площадки.

— Триста двадцать пятый. Погрузку закончил. Разрешите предварительный, — пилот доставщика закрыл шлюз, проверил герметичность корпуса и наличие пассажиров на борту.

— Триста двадцать пятому. Предварительный — разрешаю, — откликнулся диспетчер спецзоны космопорта.

— Выполняю предварительный. Триста двадцать пятый, — пилот включил двигатели. Доставщик приподнялся над площадкой, покачался из стороны в сторону. — Триста двадцать пятый. Предварительный окончил. Прошу разрешения на взлёт.

— Триста двадцать пятому — взлёт разрешаю, — диспетчер откликнулся незамедлительно — прибывающих и улетающих кораблей на Идене было в этот период мало, потому диспетчерской службе космопорта работалось легко. — Маршрут утверждаю. Мягкого подхода к Станции, парни.

— Вам — хорошей работы, парни. Триста двадцать пятый взлёт закончил, — пилот отметил достижение кораблём верхней границы атмосферного щита, повернулся, не вставая с кресла, вышел из пилотской кабины. — В этот раз у нас на борту только эти двое? — спросил он у охранников, разместившихся в своём служебном пассажирском кубрике. — Видать, важные клиенты?

— Очень важные, — подтвердил старший наряда. Потому нас только и двое, что в камерах предварительного заключения на Идене уже обломали им всё, что можно и нужно. Полисмены правы — ведут себя тихо, спокойно, — старший наряда кивнул на экраны, на которых виднелись внутренности двух камер. — Пусть себе лежат или сидят. Дойдём быстро, примут и разместят в Тюрьме Спектров. И сразу — назад. Приказ 'диспов' получил?

— Получил. То, что назад сразу полетим — подтверждаю. Сдадите и сразу отмашку сделаете — отпрыгнем. А дальше — спокойно полетим на Иден. К тому времени информационная блокада с планеты будет снята, так что радиообмен будет нормальный, — сказал пилот. — Ладно, мне пора возвращаться в кабину. Автопилот — хорошо, а пилот — лучше, — усмехнулся водитель доставщика и вышел из служебного кубрика.

— Ты пойди, проверь, загляни в глазки, посмотри своим взглядом, — сказал старший наряда. — Помни о режиме молчания.

— Помню, — напарник встал, вышел из кубрика.

Взгляд в 'глазки'. Всё нормально: мужчина, чуть согнувшись, сидит на нарах, видимо, не привык ещё к скованным за спиной рукам и вряд ли понимает, что в камере, куда его поместили, достаточно светло — мешок не даёт замечать такие 'тонкости' окружающего мира. Девушка лежит на правом боку, чуть согнув ноги. Скованные руки пытается расслабить и устроить поудобнее, но с непривычки это получается плохо. Закрыв 'глазки' крышками, второй охранник вернулся в кубрик. — Нормально. Всё соответствует. Мужик сидит, девка — лежит.

— Раз соответствует — хорошо. Садись, поглядывай на экраны и на индикаторы положения и состояния. Ждать недолго, мы пойдём по спецмаршруту, 'диспы' дали проход, в другое время и в других условиях мы бы туда не попали, а если бы попытались — огребли бы неприятностей. Видимо, Спектры всерьёз занялись этой парочкой.

— Всё же откуда на Идене взялся Сарен Артериус? Как мыслишь?

— Откуда бы ни взялся, он скоро улетит. 'Нормандия' готовится к отлёту, — ответил старший наряда. — Ты на экраны поглядывай, да и о проверках не забывай. Расслабишься — мало не покажется что на Цитадели, что на Идене, по возвращении. Первая вахта — твоя. А я пока — покемарю, — с этими словами старший охранник завалился на койку и через несколько минут уже храпел.

— Сар, тут по спецканалу в пассивном общем режиме пришло подтверждение с Цитадели. Они ждут доставщик, контролируют его прохождение. И пока об изменениях наших статусов — ничего. — Найлус, удобно устроившись на койке, почувствовал вибрацию своего инструментрона. Сарен разместился на другой койке, дремал. Услышав слова напарника, он очнулся и сел, нащупывая клавишу активации своего инструментрона:

— Если ничего, значит, наше решение относительно этих двоих и другие наши решения командиры Корпуса пока не подвергают сомнению и не собираются менять. — Артериус, прочтя на экране своего инструментрона текст автоматически расшифрованного сообщения с подтверждением, взглянул на чуть напрягшегося напарника. — Понимаю, ждёшь неприятностей. Я их тоже жду, но особо на них не замыкаюсь. И на их ожидании, Най, тоже. Продолжаем отдыхать. Видимо, вопрос о нашем статусе пока что решается. Пока ещё провернётся машина станционной бюрократии. Это мы тут, на выездах, привыкли скоростить. А там — 'тише едешь — целее будешь'. — Сарен смежил веки и погрузился в чуткую дремоту. Как знал Найлус, наставник умел спать крепко и чутко почти в любом положении, даже стоя. И сейчас в очередной раз наглядно демонстрировал это умение.

Таэла вернулась на борт фрегата и прошла сразу в Центральный Пост. Если 'Клинку' предстоит стартовать первым — надо ещё раз всё проверить и подготовиться как можно лучше. Взлёт будет сложным — далеко не каждый раз протеанские боевые корабли стартовали из-под поверхности планеты.

На командирском пульте сверкнул один из индикаторов: автоматика завершила подготовку пакета данных. Когда-то давно эти сведения составляли тайну, доступную только ей, командиру корабля. Теперь они будут доступны Явику, а со временем — и другим протеанам. Несколько файлов. Всего-то несколько файлов, способных многое изменить в восприятии окружающего мира другим разумным. Прочтя эти файлы, Явик убедится, что больше на Идене нигде саркофагов с протеанами — мёртвыми или живыми быть не может. Проверено и перепроверено ещё тогда, когда высадка на нынешний Иден-Прайм (называвшийся пятьдесят тысяч лет тому назад, конечно же, по-другому) только планировалась. И ещё раз перепроверено уже сейчас, в ходе осторожного включения систем пассивного сканирования, входящих в состав оборудования фрегата. А ведь есть ещё системы активного сканирования. Их по понятным причинам протеане включать не стали.

Таэла знала, что и нормандовцы и иденцы тоже занимались на Идене поисками саркофагов с протеанами. Живыми или неживыми — всё равно, ведь главное — найти саркофаг. Искали долго и настойчиво, едва только Шепард нашёл и с помощью археологов откопал саркофаг с Явиком. Искали, но не нашли. Вообще на планете ни одного саркофага не нашли. База-то протеанская своё нутро никому из искавших не показала, потому и не нашли. Зато — не отвлекались и базу не потревожили.

Была в этом файле вторая часть, посвящённая размещению саркофагов с протеанами на других планетах Галактики. Названия у планет — не нынешние, а старопротеанские. Автоматический компоновщик, запрограммированный и настроенный Таэлой, снабдил ярлыки планет современными названиями, ориентируясь по нынешним лоциям и картам.

Изучив вторую часть файла, Явик, вполне возможно, захочет провести свой поиск, уже реальный. Всё же всё больше появилось подтверждений того, что после Цитадели, Терума и Тессии фрегат 'Нормандия' отправится в длительный полёт по галактике. А значит, у Явика будет право попросить нормандовцев о проверке отдельных планет. На предмет наличия там саркофагов. Кто знает сейчас, смогли ли выжить в них протеане? Всё же происшедшее с Явиком — редкая и потому — важная случайность. Вряд ли стоит на неё ориентироваться, ожидая результаты будущих поисков. Явик понимает это и, тем не менее, он, как знала Таэла, надеется найти других протеан.

Полоскавший в полутёмной каюте пальцы в проточной воде протеанин обернулся, услышав тихий сигнал настольного инструментрона. Стряхнув капли воды с рук, Явик подошёл к столу, коснулся когтем сенсора, сел в кресло, поняв, что сообщение пришло от Таэлы. Бессмысленный набор символов: цифры, знаки, буквы. Для тех разумных, кто не знает Шифр — непреодолимая преграда, а для протеан — привычное средство общения по нынешним открытым каналам связи. Заголовок у файла — обычный, любая контролирующая система, прочтя его, сочтёт файл нормальным и потому пропустит. А то, что он внутри выглядит, как битый, так мало ли повреждённых файлов гуляет по нынешнему Экстранету? Много, а временами — очень много.

Не садясь в кресло, Явик лёгкими нажатиями на сенсоры пролистывает файл. Важная информация, очень важная. Значит, нигде на Идене саркофагов с протеанами — мёртвыми или живыми — нет. Об этом же свидетельствовали и файлы, уже переданные Явику иденцами и нормандовцами. Четыре файла с доказательствами отсутствия таких саркофагов где-либо на планете Явик получил несколько часов назад, когда вернулся на борт фрегата. Теперь факт отсутствия саркофагов на Идене подтвердила и Таэла, воспользовавшись возможностями фрегата.

Вторая часть файла — более интересна. Значит, и Таэла не исключает, что на других планетах нынешней Галактики могут сохраниться протеанские саркофаги. Карта тоже интересна — чувствуется участие автоматики в подготовке данных. Есть совмещённые тогдашние и нынешние названия планет и некоторых крупных астероидов. Сейчас известно, что фрегат 'Нормандия' точно пойдёт к Цитадели, а оттуда — к Теруму. Конечно, если к моменту отлёта с Терума не будет получена информация о том, что Таэле и её коллегам удалось найти приемлемую для колонизации планету.

Может быть, планета, пригодная для колонизации, будет найдена и раньше, когда фрегат уйдёт от Цитадели. Может быть. Тогда, конечно, придётся отложить прибытие фрегата на Терум. Бенезия, думается, правильно поймёт причину задержки. Да и стоянка на новой родине протеанской расы не будет длительной: только для ознакомления, ведь и секретность надо соблюсти.

После отлёта с Идена надо будет придти к Андерсону в его каюту. И переговорить относительно пути фрегата после отлёта от Цитадели. Планировать, резервировать надо начинать уже сейчас. Через несколько суток, когда фрегат уже будет стоять на внешнем рейде у Цитадели, решать что-либо придётся, возможно, слишком быстро. Тогда и вероятность ошибок возрастает. Сейчас, когда впереди вторжение Жнецов, допускать какие-либо ошибки, которые можно, по меньшей мере, предвидеть — опасно.

Явик обдумывал присланное Таэлой сообщение. Подруга верна себе: каждая фраза, каждое слово выверено. Ничего лишнего. Только самое важное и самое необходимое. Хорошо бы найти других выживших протеан. Тогда можно было бы говорить о том, что раса, как когда-то, поселится на нескольких достаточно удалённых друг от друга планетах, что снизит вероятность повторной гибели. Не хочется сейчас думать о плохом и предвидеть плохое, но надо. Как говорят люди — 'предупреждён, значит, вооружён'. Если 'Нормандия' действительно пройдёт не только по пространствам, формально признающим — если не власть, то хотя бы верховенство Цитадели. То это позволит ему, единственному 'расшифрованному' протеанину реально убедиться в том, выжили ли его соплеменники на других планетах. Или — всё, что осталось от расы — это экипаж и команда 'Клинка Ярости'.

Журчание воды успокаивало. Тем не менее, Явик вспомнил о том, как он совсем недавно дистанционно изымал припрятанные многими легальными археологами и 'чёрными копателями' припрятанные ими протеанские артефакты. Предупреждение о недопустимости таких действий, сделанное ранее, как убедился протеанин, не возымело на всех без исключения разумных органиков — и не только людей — нужного воздействия. Потому пришлось не только изымать припрятанные ценности, принадлежащие только протеанам и никому больше, но и наказывать виновных в этом припрятывании разумных. Искать и находить и наказывать заказчиков, уже уплативших исполнителям немалые деньги за доставку таких артефактов за пределы Идена. Пришлось, конечно, проявить жестокость и воспользоваться своими расовыми возможностями. Нарушителям запрета такое воздействие пришлось не по нутру, что, впрочем, было вполне предсказуемо.

С официально-легальными археологами тоже было немало проблем: научные учреждения, имеющие соответствующие лицензии и допуски, как ни странно, были крайне бедны. Потому их сотрудники совершенно спокойно занимались всем, что было способно принести небольшой, но стабильный доход. Привыкшему к военной дисциплине и стопроцентной исполнительности Явику приходилось сдерживать себя. Раз за разом внутренне называя каждого застигнутого на 'горячем' умника 'примитивом' и вспоминая, что нормандовцы и многие иденцы уже давно не подпадают под это малоприятное для землян — да и не только землян — определение. Ведь какая незадача: находятся и среди людей такие, для которых сегодня полученная пачка денег важнее спокойной совести.

Несколько раз Явик срывался, но не ругался, а действовал. Доходило плохо — умники, ощущая влияние, пытались словесно пригрозить судом и полицией, причём выдавали эти угрозы вслух 'на полном автомате'. То ли очередное проявление общеличностного оглупления в критический момент. То ли защитная реакция психики кабинетно-палаточного сидельца, то ли ещё что-то — в такие дебри Явик не лез. Пресекал и наказывал. Как умел и как мог. Жестоко, да. Но зато — доходчиво. Да и потом вменяемым иденцам он передавал информацию о 'проштрафившихся', те ставили их на свой контроль. Может быть, система слежки и сработает. Пока что и нормандовцы кое-что делали, используя системы своего корабля. О том, что произойдёт со многими протеанскими артефактами после ухода 'Клинка Ярости' и тем более — после ухода с Идена 'Нормандии', Явик старался не думать уж очень отчётливо и точно. Потому что боялся перейти к ещё более жёстким методам и способам влияния.

Хорошо, что место старта 'Клинка' для копателей будет бесполезно — свод обрушится, а пустой котлован никого не привлечёт. Там нечего искать даже 'чёрным археологам' с их супертехникой, о которой официально-легальным умникам с археологической специализацией можно только помечтать в самых радужных снах. База протеан для нынешних разумных органиков — неприступна. Большую часть ценностей выжившие протеане, как знал Явик, уже переместили на фрегат. Это означает, что вероятность расшифровки базы снижается в разы, если не десятки раз. Найдут иденцы непонятную структуру, но ведь внутрь ещё проникнуть надо, а для этого у археологов — и не только у них — нет ни техники, ни технологий. Ни простого понимания, с чего надо начать осаду и штурм оболочки и чем закончить.

Сейчас Явик опасался, что времени до Вторжения будет слишком много. Кто-то из иденцев будет честно готовиться к будущей войне со Жнецами, а кто-то — зарабатывать на поиске, извлечении и перепродаже артефактов, принадлежащих древней расе разумных органиков. Конечно, ополчение и армия возьмут места раскопок под охрану, что снизит вероятность успеха 'теневого оборота'. Но ведь не исключит этот успех.

Была, правда, одна возможность. Или — надежда. На детей иденцев. Не сразу она у него возникла, не сразу укрепилась. Те четверо. Два мальчика, две девочки. Они после той встречи сумели организовать свою систему охраны и защиты мест археологических раскопок от посягательств со стороны неблагонадёжных местных жителей. И даже от 'чёрных копателей'. Дети встали на защиту сокровищ, о которых узнали только от него, представителя расы, долгое время считавшейся вымершей. Поверили в него и в ценность его расы не взрослые, умные, образованные люди, а дети. Которые ещё живут своими, особыми представлениями об окружающем мире, охраняют эти представления от цинизма, столь свойственного взрослым людям.

Разве только людям? Нет, не только. И турианцы отметились в воровстве артефактов, и азари. А уж о саларианцах, этих ящерицах прямоходящих — и говорить нечего: лезли как угодно и куда угодно, мотивируя это 'нуждой саларианской науки'. Вот так, ни больше, ни меньше. На планете, переданной людям, салары изыскали нужду для своей расовой науки. Забыв, что наука-то по своей сути — интернациональна. И интеррасова.

Дети стали объединяться, расширять сферу действия своей системы. Они поняли что-то такое, что не смогли понять взрослые. И сделали это понимание своим императивом. Они повзрослели. Очень быстро повзрослели, но не так, как их отцы и матери, бабушки и дедушки, дяди и тёти. По-другому повзрослели. Поняли, что есть что-то такое, что важнее, ценнее денег и достатка, как материального, так и духовного. Поняли — и решили позаботиться о том, о чём всегда умели и смели заботиться очень немногие разумные.

Теперь именно дети оставались почти единственной реальной надеждой Явика на то, что многие артефакты не покинут пределы Идена, останутся на прежних местах. В очень лучшем случае — уйдут в местные музеи. Явик не питал ложных иллюзий, что музейщики — честнейшие разумные, лишённые жажды к наживе. Нет. Но лучше общедоступный музей, проводящий какую-никакую, но просветительскую и образовательную работу среди местного населения. Чем частное собрание какого-нибудь барыги или толстосума, абсолютно недоступное ни для простых разумных, ни для специалистов.

Завершив очередную командирскую вахту, Андерсон вернулся к себе в каюту, сел за рабочий стол. Пододвинул и включил инструментрон, развернув средний экран. Отлёт корабля с Идена и его полёт к Цитадели становились реальностью и надо было внести определённые, становящиеся абсолютно необходимыми изменения в некоторые моменты жизни членов экипажа и команды 'Нормандии'.

— Прессли, как у нас с маршрутом? — Андерсон по аудиоканалу наушного спикера вышел на связь с навигатором, находившимся в это время у своего пульта в БИЦ.

— Пересылаю, командир, — откликнулся штурман.

— Хорошо, получил. — Андерсон переключил каналы, раскрыл большой экран, вгляделся в тонкую линию курса, пронзавшую пространство, разделявшее Иден и Цитадель. Да, несколько ретрансляторов придётся миновать, прежде чем 'Нормандия' встанет на внешний рейд Станции. Почему-то сейчас Андерсону не хотелось даже думать о возможности входа и пребывания корабля на внутреннем рейде. И тем более — о возможности и необходимости стыковки 'Нормандии' со станцией. Просмотрев сопроводительные листинги, Андерсон закрыл файл с картой, содержащей проложенный и просчитанный курс. Несколько суток придётся идти до Станции.

Можно было, конечно, прибыть на Цитадель по специальному, доступному для военных разведывательных космокораблей маршруту, но Андерсону не хотелось торопиться. Экипаж и команда должны войти в ритм полёта постепенно, спокойно и неторопливо. Стоянка на Идене была сложной и длительной. Она проходила в условиях, когда был установлен и поддерживался информационный 'колпак', своеобразная блокада. Потому — нельзя было спешить.

Да, впереди война, но... Когда она начнётся, уже не будет возможности быстро летать между звёздными системами. И даже между планетами. Так что придётся привыкать к неспешным перелётам. Привыкать таиться, шифроваться, защищаться, маскироваться.

Вызвав на настенный экран карту-схему корабля, Андерсон встал, подошёл к засветившемуся экрану. Несколько минут вглядывался в знакомые линии плана. Небольшой корабль. Фрегат. Пусть даже и прототип, но — привычный, знакомый Андерсону очень хорошо. Капитан любил командовать небольшими кораблями. Да, его опыт и звание позволяли перейти, сдав, конечно же, цикл квалификационных экзаменов, на командование крейсером, но — не хотелось. Привык он к небольшим кораблям. И не считал, что ограничивает себя в карьерном и ином росте. Крейсер — там многое совершенно по-иному, там придётся привыкать к другим схемам, а здесь, в частности, на фрегатах, всё знакомо до мелочей и не надо тратить время и силы на адаптацию.

Хорошо, что матриарху Бенезии был отдан малый боковой салон. За время стоянки она там полностью освоилась. Было заметно, что салон, как жилище, её устраивает. Конечно, учли и возраст, и какой-никакой, но статус. Кто знает, как отреагируют соплеменницы на Тессии на возвращение своего религиозного лидера из почти что небытия? Может, и восстановят в правах, введут снова в состав Совета Матриархов. А если не восстановят, а сделают так, чтобы дать минимум, почти что уровень выживания?! Так хотя бы до прибытия на Тессию матриарх поживёт в нормальных условиях — не слишком шикарных, но и не слишком убогих.

Так что... Да, ещё, конечно, пришлось учесть, не сразу, конечно, что у Бенезии есть дочь, с которой мать не общалась полсотни лет. Для азари, возможно, это и немного — подумаешь, пять десятков лет при гарантированной тысяче лет жизни, но... Если уж обязались помочь матери воссоединиться с дочерью, то салон — как раз то, что надо. Там вполне смогут разместиться двое, а то и трое разумных. Малый салон, конечно, но... Большие салоны сейчас заняты под корабельные и экипажные нужды. Стоянка на Идене заставила встряхнуться очень многих и сейчас любое свободное пространство на корабле — почти на вес золота.

Найлус с Сареном как-то сумели разместиться в маленькой каюте. Конечно, турианцы привычны к трудностям и к ограничениям, но ведь тогда, когда о Сарене на борту Жнеца никто из нормандовцев не знал, Найлус занял эту каюту как убежище — Шепард его ограничил в возможностях влиять на жизнь и деятельность членов экипажа и команды фрегата. А сейчас, когда турианцы всё больше склоняются к тому, чтобы остаться на борту фрегата, войти в состав экипажа и команды корабля, эта каюта — далеко не лучший выбор.

Андерсон взглянул на отметку, украшавшую пределы одного из помещений фрегата на план-схеме. Малый салон. Второй такой же — теперь в распоряжении Бенезии. А первый... Теперь и не вспомнишь, почему он, командир корабля, не стал как-то использовать этот салон. В том числе — и для нужд экипажа и команды. Конечно, запас важен и нужен, но теперь Андерсон всё больше думал о необходимости передать этот салон в распоряжение обоих турианцев. Оставят им статус и звания Спектров или не оставят — сейчас уже не имело определяющего значения. В любом случае два турианца — это два профессиональных воина, бойца. А на разведывательном корабле такие профессионалы не просто нужны — необходимы. Учитывая и то обстоятельство, что стандартной десантной группы на борту 'Нормандии' сейчас не было. Пришлось замещать эту группу тем, чем возможно. Лучше специалисты, чем любители.

Пока что полисмены, не участвовавшие в реальных боестолкновениях с врагом — чистые любители. Полигоны и тренажёры — не в счёт, они не могут заменить боя с реальным противником — непредсказуемым, жестоким и потому — опасным. Так что если двоим турианцам и понравилось на борту, почему бы им не предоставить нормальное жильё?

Каюта, в которую пришлось запереть взбрыкнувшего Найлуса, пригодится. Тому же Явику, например. Хотя, как знал Андерсон, протеанин не испытывает ни малейшего желания переезжать куда-либо из каюты-выгородки. Привык он там обитать — комфортно и тихо. А главное — спокойно. Любит Явик медитировать. Усядется посередине каюты на колени и замрёт. Когда на десятки минут, а когда — и на часы. Так что освобождающаяся каюта пригодится.

Андерсон поймал себя на мысли, что экипаж и команда фрегата будут расширяться, пополняться новыми профессионалами, принадлежащими к самым разным известным ныне в галактике расам. Если уж членом экипажа фрегата согласился стать протеанин — представитель легендарной Старшей Расы. То что уж там особо отрицать возможность вхождения в экипаж тех же кварианцев или тех же саларианцев, к примеру? Конечно, экипаж 'Нормы' пополнится не сразу и не вдруг, но...

Сейчас важно предвидеть и готовиться. Впереди, после ухода с Тессии — сложный и длительный полёт. Траверс. Терминус. Проблемные регионы. В пространстве Цитадели — тоже не всё гладко, спокойно и нормативно. Надо будет собрать информацию, свежайшую. Заодно и опробовать системы и возможности корабля по максимуму. Нагрузить экипаж и команду реальной, важной и нужной работой.

Приняв решение, Андерсон захотел всё же посоветоваться с турианцами. Они, возможно, и не откажутся переехать, но лучше всё же предупредить их о такой возможности. Отойдя от экрана, капитан вышел из каюты.

— Рады видеть вас, командир. — Сарен и Найлус встали, когда Андерсон вошёл в их каюту. — Вот, просматриваем материалы по ситуации с обеспечением правопорядка на планете. Подводим некоторые итоги и готовим местным правоохранителям последние рекомендации. — Сарен кивнул на экраны настольных инструментронов.

— Рад, что вы занялись этим. — Андерсон скользнул взглядом по изображениям на экранах. — Есть возможность переехать в боковой салон. Вам обоим, — уточнил капитан.

— Най? — Сарен вопросительно посмотрел на напарника. — Твоё мнение?

— Я не против, Сар, — ответил Найлус, усаживаясь в кресло и пододвигая к себе клавиатуру.

— Я также не против, — сказал Сарен. — Хорошо, командир. Мы перейдём в этот салон до момента старта, — турианец не стал озвучивать какие-либо детали. Андерсону эта немногословность понравилась — Спектр, которого многие обитатели галактики не без оснований называли легендарным, остался верен себе. Он предпочитал действовать, а не говорить. У Андерсона не было сомнений в том, что старший Спектр чётко и полно понимает, о каком салоне речь и быстро спланировал переезд.

— Хорошо. Я распоряжусь. Салон будет открыт, его системы — активированы. — Андерсон вышел из каюты турианцев, прикрывая за собой дверь. — Вахтенный!

— Здесь, сэр! — подошёл к командиру корабля один из офицеров корабля.

Отдав распоряжения относительно бокового салона, Андерсон вернулся к себе в каюту. Приняв от вахтслужбы доклады о включении аппаратуры в салоне в рабочий режим и о том, что турианцы уже начали на гравитележках перевозить туда вещи, Андерсон открыл на экране своего инструментрона файл бортового журнала — подошло время внести туда очередные записи.

Закрыв файл, Андерсон встал, прошёлся по каюте, обдумывая ситуацию с турианцами. Хорошо, что между обоими турианцами и матриархом азари установились за время стоянки на Идене нормальные взаимоотношения. Конечно, турианские Спектры и религиозный лидер расы синекожих красоток имели друг к другу немалое количество вполне обоснованных претензий. Но сейчас, когда и Найлусу, и Сарену и Бенезии приходится действовать в почти полном отрыве от представляемых ими официальных структур. Когда ещё не ясно до конца, сохранят ли турианцы статус Спектров, а Бенезия — статус религиозного лидера и место в Совете Матриархов Азари. Эти претензии как-то резко уменьшились в размерах и в количестве, перестали быть острыми.

Явик... Он, как представитель Старшей Расы, сделал очень много, чтобы противоречия между Спектрами и религиозным лидером азари сгладились до возможного безопасного предела. Без его помощи трудно было рассчитывать на то, что взаимоотношения турианцев и азари нормализуются на сколько-нибудь длительный срок. Присутствие Явика на борту помогло турианцам и азари вспомнить о том, что они все — взрослые, опытные разумные органики. О том, что у них есть предостаточно интересов и потребностей, не имеющих ничего общего с требованиями и рамками неких официальных структур. 'На борту, — говорил неоднократно Явик, — мы все, прежде всего, разумные органики. Мы — личности, а не функционеры. И потому мы должны быть едины. Между нами не должно быть противоречий, способных разрушить наше единство'. По-разному об этом говорил протеанин. Но смысл оставался тем же: перед вторжением Жнецов как никогда важно отбросить всё, что не способствует единству и желанию победить врага? пришедшего из-за пределов галактики.

В салоне обоим Спектрам будет комфортно. Найлус и Сарен, как помнил Андерсон, проводили многие часы в разговорах. Турианцы активно использовали информационные банки фрегата и ресурсы информсети Идена, сделали очень много полезного для нормализации ситуации в правоохранительной системе планеты. Назара предоставил Спектрам немало данных, собранных им за столетия и касавшихся истории и деятельности Корпуса Тактической Разведки. Ознакомление с этой информацией заставило турианских Спектров на многое взглянуть по-другому. И — окончательно отказаться от попыток командовать 'Нормандией' и её экипажем и командой. Побудило реально стать полезными и необходимыми для очень многих нормандовцев.

Сарен и Найлус наладили неформальные взаимоотношения со многими членами экипажа и команды корабля. Обоих турианцев можно было часто видеть в ангарном спортзале, где они охотно участвовали в спортивных тренировках и в состязаниях. В столовой и кают-компании, где они рассказывали о турианской истории и культуре, о своей службе в армии Иерархии, о своих родителях и родственниках. По обоюдному молчаливому согласию и Сарен и Найлус на время пребывания в пределах корабля сняли со своих комбинезонов и скафандров значки Спектров, посчитав, что среди разумных, принявших их как равных себе, такие официальные символы — излишни. Это стало важным свидетельством вхождения турианцев в состав команды и экипажа корабля.

Сарен обошёл салон, подошёл к закрытому бронезаслонкой большому иллюминатору, остановился, вгляделся в своё отражение. Новое жилище ему понравилось. Оно было больше, чем каюта, в которой обитал Найлус после того памятного разговора с Шепардом и Андерсоном, здесь была разнообразная встроенная мебель, можно разместить коллекции кристаллов и чипов с информацией, перевезти сюда из трюма кофры со скафандрами, оборудованием и вооружением. Найлус, распихивавший укладки с боеприпасами по пеналам, тоже был доволен. Места много, три кровати-койки, стол — не встроенный, а отдельный, обеденный, кресла вместо табуретов, шкафы, кухонная стойка.

— Похоже, Най, Андерсон понял нас правильно, — сказал старший Спектр. — Как бы там ни было, но я остаюсь на борту. Оставят мне статус и звание Спектра или не оставят — всё равно. Я знаю, что впереди — война с серьёзным и опытным противником и хочу воевать со Жнецами. А буду ли я при этом Спектром или не буду — для меня теперь — неважно.

— Ты прав, Сар. — Найлус вдвинул последний кофр со скафандром под койку, выпрямился. — Все эти бюрократические структуры в своём большинстве хороши для мирного, спокойного времени. А вот в такие сложные моменты... они начинают сбоить и ошибаться всё больше и больше. Моя мать всегда говорила, что надо быть самостоятельным. И я всегда стремился быть именно таким. За это меня многие... не любили и откровенно ненавидели. Ладно, это дело — прошлое. Если я чему-то в жизни и научился хоть как-то, то это — воевать. И я буду воевать со Жнецами. Достойный враг и противник. Сложный, серьёзный, — младший Спектр присел в кресло, стоявшее у стола. — А 'звезда'... Так ведь я с ней не родился. Получил потом. Так что... — он замолчал, зная, что остальное Сарен поймёт без словесных уточнений.

Сколько времени она простояла рядом с Джоном — Бенезия не помнила. Смутно только осознавала — очень долго. Ей было хорошо, когда она могла не только видеть, но и ощущать Джона вот так, обнимая его своими руками и зная, что этих объятий ей хватит очень надолго. Вечер или ночь — всё равно, главное, что вокруг нет никого из разумных, вокруг — тишина и покой, а все звуки — они обычны, привычны и безопасны. Эта тишина — особая, предвоенная. Её будут вспоминать потом очень многие разумные, когда война придёт в пределы Галактики.

Стоя рядом с Шепардом, Бенезия всё острее понимала, что Джон, если и не встанет на острие формирующейся системы Сопротивления, то в любом случае будет в первых рядах тех разумных, кто примет на себя основной удар этих полумашин. Больших, сильных и хорошо вооружённых. Если одна такая полумашина далеко не сразу была повержена, то как же будет сложно уничтожать десятки таких 'креветок'? А их нужно будет уничтожать, чтобы они никогда больше не смогли наносить ущерб жителям Галактики.

Сейчас ей снова вспомнились многие моменты её пребывания на 'Нормандии' после пробуждения, после освобождения из хаскококона. Её приняли как равную, как совершенно обычную азари. Да, пожилую, да, имеющую статус матриарха, но — обычную. Никого из нормандовцев не напрягало то, что когда-то она была одним из наиболее известных религиозных лидеров азари, что она когда-то входила в состав руководящего расового органа — Совета Матриархов. Её приняли как равную себе, дали возможность жить своей жизнью, действовать самостоятельно, по собственному разумению.

С тех пор она совмещала периоды полного одиночества — тогда она часто медитировала в своём салоне — и периоды активного общения с членами экипажа и команды фрегата. Хорошо, что у неё теперь такие подруги, принявшие её в свой 'женский клуб', делившие с ней стол... и не только стол. Матриарх радовалась, ощущая, что её воспринимают не как условно-бесполое 'оно', а как обычную пожилую женщину, обладающую мудростью, сохранившую, к счастью, острый ум и недюжинный интеллект. Ей нравилось быть среди женщин и девушек в каютах или в столовой корабля, вести с ними особые, женские разговоры и знать, что такое общение строго уважается и деятельно приветствуется и поддерживается всеми без исключения нормандовцами.

Поначалу она, конечно же, опасалась очень многого. Далеко не сразу она 'оттаяла', вышла за пределы стандартного сценария общения. До попадания под власть Жнеца она воспринимала людей очень часто и даже привычно, как недоразумение, как слишком малоразвитую, проблемную расу, недостойную внимания и понимания. Временами, как сейчас вспоминала Бенезия, она была склонна определять землян, как ошибку и природы и эволюции. Потому и относилась соответственно ко всему, что связано с этой расой. Ей раньше вполне хватало общения с представителями известных, старых рас пространства Большого Космоса, часто определяемых как ключевые — с турианцами, саларианцами. К батарианцам она относилась брезгливо, кварианцев недолюбливала и часто ловила себя на том, что совсем не понимает этих 'скафандриков'. Редко когда ей приходилось общаться с людьми не по протокольным, не по служебным поводам, в неофициальной обстановке. Потому и представление о землянах у неё было, как оказалось, неполным и нечётким. Несколько суток на Идене — и она за это время узнала о людях столько, сколько не смогла узнать за десятилетия. Это было... удивительно, но настолько приятно и важно, что Бенезия почти каждый вечер благодарила высшие силы за то, что ей удалось столько познать, понять и осознать, выйти за расовые азарийские рамки протоколов общения и наладить с землянами нормальные взаимоотношения. Она осознавала, что обитатели фрегата и иденцы очень рады и довольны тем, что им удалось пообщаться с весьма необычной матриархом азари. Люди привыкли к тому, что матриархи азари часто кичатся своими возможностями и способностями, желают учить, наставлять и руководить.

Благодаря влиянию Карин, общению с нормандовцами — и мужчинами и женщинами — она, Бенезия Т'Сони стала во многом другой. Она не стала кичиться перед обитателями Идена своими расовыми особенностями, сразу проявила деятельное стремление научиться у землян чему-то новому. И начала деятельно учиться. Научилась очень многому. Возможно, она для многих нормандовцев и для многих иденцев любого пола, возраста и социального статуса стала уникальной собеседницей, но ведь это нормально, поскольку жизни ценность придают, в том числе, и новизна, и острота ощущений. Бенезия наслаждалась полнотой общения с людьми — и на борту корабля, и во время походов по селениям. Она радовалась полноте и многогранности этого общения, его разнообразию и разноуровневости — от простого приветствия, в котором нет ни грана формализма и официальности, до разговоров 'за жизнь' и на сложнейшие философские и мировоззренческие темы.

Да, общение действительно было разноуровневым. Сейчас, обнимая кольцом своих рук Джона, Бенезия наслаждалась возможностью вспомнить многие моменты этого общения. И с удовлетворением отмечала, что всегда выделяет среди своих собеседников не только Джона, но и Карин. Не сомневаясь, что и другие нормандовцы ясно чувствовали, насколько азари благодарна именно Чаквас. Первой женщине, оказавшей матриарху всемерную помощь и поддержку при возвращении из почти что небытия.

Вечерами и поздними ночами матриарх и майор медслужбы Альянса вели долгие разговоры в закрытом наглухо Медотсеке. Эти часы общения строго почитались и уважались всеми членами экипажа фрегата. Бенезию изумило то, что незамужняя женщина-врач оказалась способна раз за разом окружать своей искренней заботой всех без исключения людей, служивших и работавших на бортах кораблей Альянса. Банки данных Идена, блокированного 'колпаком' информационной защиты, сохранили, к удивлению старшей Т'Сони, немало свидетельств, принадлежащих самым разным землянам, когда-либо встречавшихся и общавшихся с Карин Чаквас. Любившей не только подолгу работать на бортах кораблей, но и действовать в составе самых разных медицинских наземных подразделений — от крупнейших и лучших медцентров до маленьких клиник и амбулаторий.

Люди... оказались очень искренни в своих суждениях. Этому, конечно же, в немалой степени способствовала долгая и разнообразная история 'социальных сетей' Интернета, а затем, после выхода человечества в Большой Космос — и Экстранета. Именно благодаря Экстранету, зеркалированию и копированию информации на множестве серверов, Бенезия смогла убедиться в том, что для очень многих землян Карин была не только медиком, но и матерью. Пусть не родной по крови, но оказавшейся способной понять и принять другого человека со всеми его особенностями. Понять и принять для того, чтобы оказать всемерную реальную помощь. Карин Чаквас не играла роль — она действительно была такой. Раз за разом выходившей за протокольные рамки, за рамки стандартов и квалификаций. И её приход на 'Нормандию', санкционированный чиновниками Альянса Систем, стал для членов экипажа и команды фрегата-прототипа настоящим спасением. Здесь, на борту фрегата, Карин снова не замкнулась в рамках врачебной профессии. Она помогла Андерсону упорядочить взаимоотношения между нормандовцами, преодолеть многие разногласия и противоречия.

Бенезия за время стоянки на Идене не раз убеждалась: обитатели фрегата — независимо от возраста, пола, расы — относились к Карин не как к медику, а как к матери. Никто из нормандовцев, как сейчас понимала старшая Т'Сони, не допустит к Чаквас никакую опасность. Они все твёрдо уверены: Карин вытащит любого из них из когтей Смерти, сделает для этого максимум возможного. Кайден Аленко не стал вызывать Чаквас с фрегата для помощи индоктринированному археологу в том числе и потому, что не хотел подвергать её опасности: мало ли что мог сделать не владевший собой человек.

— Командир, иденцы вскоре полностью окружат периметр стояночного поля, — доложил по аудиоканалу стоявший у Карты вахтенный офицер. — Даю картинку с датчиков, — добавил он, нажав несколько сенсоров.

— Вижу, принимаю, — отозвался Андерсон, отвлёкшись от написания очередного абзаца в тексте документа. — Значит, всё же решили устроить проводы. Как с отлётным протоколом?

— Назара прислал файлы, он готов стартовать. Иденцы знают, что Жнец вскоре стартует. Назара говорит, что постарается перекрыть гулом двигателей грохот обрушения пещеры. Остальные меры маскировки — тоже поддерживает. Передаю файлы, — доложил офицер.

— Принял. — Андерсон охватил взглядом короткие тексты 'мозаики' одновременно открытых на большом настенном экране файлов. — Передайте согласование.

— Есть, передано. Принято, — ответил офицер, набрав на клавиатуре Карты несколько команд. — Согласовано. Турианцы выходят из корабля, их тоже пришли проводить.

— Вижу. — Андерсон бросил быстрый взгляд на другой настенный экран, передававший картинку 'притрапного пространства'. — Обеспечьте там доступ.

— Выполняю, сэр, — вахтенный офицер вполголоса отдал по спикеру несколько распоряжений. Стоявшие у трапа вахтенные — полисмены через несколько минут прислали рапорты о выполнении.

Спускаясь по трапу, Сарен увидел в числе провожающих вдовца, нескольких техников штрафплощадки и пять полисменов из районного управления Сил Полиции. Чуть позади стояли несколько турианцев и турианок: ближайшая к району колония прислала своих представителей.

— Пришли-таки, — проговорил старший Спектр, подходя к вдовцу и пожимая протянутую руку. — Рад, что пришли проводить нас. Спасибо, — сказал он.

— Я хотел пригласить вас на новоселье. Но... вы были настолько заняты. В новостях показали сюжеты о вашей работе на железных дорогах района. Впечатляет, — сказал мужчина. — Жаль, что вы так скоро улетаете. Мне... Я не мог бы простить себе, если бы не пришёл проводить вас. Благодаря вашей поддержке у меня теперь — отдельный благоустроенный дом, всё необходимое. И... вера в будущее, — он смешался, замолчал, но справился с волнением. — Я знаю, 'обоих' уже отправили на Цитадель. Мне прислали оповещение. Ещё раз... Спасибо вам, — он склонил голову, пожал руку подошедшему Найлусу и отступил, давая возможность подойти к Спектрам и полисменам и турианцам.

— Хороший он человек, — тихо, так чтобы услышал только Сарен, сказал Найлус. — И на таких хороших людей слишком часто валятся серьёзные проблемы. Они несут большие потери. Большие, чем кто-либо другой, — задумчиво сказал младший Спектр.

— Он честен и прям, а это — главное, — ответил Сарен. — И ему — помогут. Другие разумные помогут. Потому что они убедились, кто он есть на самом деле. Не формально, а фактически, — старший Спектр видел, как мужчина неспешно прошёл по дорожке к ограждению стояночного поля, кивнул вахтенному сержанту-полисмену и сам открыл решётчатую калитку. Вышел и смешался с толпой.

Сарен обменялся рукопожатиями с полисменами, вежливо кивнул двум женщинам-полицейским. Жестом предложил Найлусу подойти поближе, задал несколько вопросов, выслушал ответы. Завязался разговор на самые разные темы. Найлус видел, что Сарен рад приходу коллег-правоохранителей. Рад возможности переговорить с ними, уточнить непосредственно, без использования привычных линий связи, многие моменты. Младший Спектр с удовлетворением отметил, что наставник не превалирует в общении с коллегами, постоянно подчёркивает важность и нужность сделанного напарником. Обменявшись контактными данными, полисмены откозыряли Спектрам, отошли, дав возможность подойти соплеменникам-турианцам.

Сарен был рад тому, что его стремление не дистанцироваться от сородичей во время пребывания на Иден-Прайме нашло положительный отклик. Больше десяти турианцев пришли проводить Сарена и Найлуса по своему желанию. Время за разговором, как отметил Найлус, летело — несколько десятков минут вместились, казалось, в две-три минуты. Обменявшись с турианцами расовыми приветственными жестами, Сарен учтиво попрощался с несколькими турианками. Им, как отчётливо отметил Найлус, понравилось, кем стал некогда жестокий и безжалостный Спектр. Они больше не чувствовали в нём сориентированности только на то, чтобы быть машиной для решения проблем и вопросов любыми методами и средствами. Сарен определённо оттаял и находил в общении с сородичами немало важного, ценного и полезного. Обменявшись с турианцами контактными данными, Сарен и Найлус попрощались и поднялись на борт фрегата.

— Джон, — впервые за показавшееся ей такими ёмкими и в то же время — очень быстротекущими минуты, Бенезия решилась нарушить столь приятную тишину. — Мне будет очень приятно и важно, если ты составишь мне компанию. Меня пришли проводить многие мои соплеменницы. Девы, и матроны, и матриархи. Я сама-то, как ты знаешь, хотела сохранить предельную дистанцию от них, но... Всё же мы улетаем и неизвестно ещё когда и при каких обстоятельствах вернёмся. Потому... Я хочу встретиться с ними. Переговорить, пообщаться. Знаю, они пришли сюда, к стояночному полю сами, по собственному выбору. Я ничего им не говорила, они сами так решили. И мне будет очень приятно, если я буду не одна, а вместе с тобой, — она вопросительно посмотрела снизу вверх в глаза Шепарда.

Тот ответил не сразу, бросив внимательный, тёплый и нежный взгляд в глаза подруги.

Бенезия не торопила его, не спешила, не стремилась решать за него.

— Хорошо, Бена, — кратко ответил он. Старшая Т'Сони улыбнулась, обрадовавшись немногословию и чёткости ответа своего друга. — Идём? — спросил Шепард, посмотрев на руки азари, обвивавшие его торс неразрывным кольцом. — Прямо так, обнявшись? — усмехнулся он.

— А чего? — усмехнулась ответно матриарх. — Мне скрывать нечего — пусть видят, в каких мы взаимоотношениях, Джон. Им это будет полезно. Ломка стереотипов, разрыв шаблона, и всё такое! — азари рассмеялась звонко и громко. Шепард улыбнулся ответно, обняв старшую Т'Сони за плечи. — Спасибо, Джон, мне удобно. Идём! — она мягко и приятно потянула Шепарда за собой.

Короткий путь по едва заметной тропинке — и их обоих обступают несколько десятков азари. Совсем рядом — ограждение стояночного поля. Шепард, приветствуя пришедших проводить нормандовцев синекожих красоток, отмечал, что граница поля никогда за всё время стоянки не пустовала. Дети и подростки штурмовали ограду, пробираясь поближе к опорам и лапам Жнеца и фрегата. Юноши и девушки, обнявшись, часами смотрели и на иномирный сверхдредноут и на земной корабль, оказавшийся способным обездвижить такого великана. Мужчины и женщины постарше рассматривали корпус Жнеца, свыкаясь с мыслью о том, что такие корабли очень скоро могут придти сюда, на Иден далеко не с добрыми намерениями. И потому мирное время, как бывало в человеческой истории не раз, снова прерывается временем войны.

Сейчас вокруг старпома и его подруги были азари. Люди, турианцы, саларианцы отступили, но не ушли, видя, как радуется матриарх, решившая всё же пообщаться с соплеменницами. Сёстры-азари — младшие девы — подбежали к Шепарду и Бенезии. Совершенно искренне они обе попросились 'на ручки' — развели пошире руки и так просительно заглянули землянину и азари в глаза, что те сразу поняли.

И вот уже маленькие азари восседают на руках у капитана и матриарха, что-то шепчут им, стремясь ещё больше завладеть вниманием взрослых. Бенезия улыбается, видя, как Шепард что-то говорит малышке, та его слушает, кивает, обнимает за шею и продолжает что-то шептать на ухо. Она довольна и рада — это заметно. Её сестра, восседающая на руках матриарха, не отстаёт в своём стремлении пообщаться — тоже что-то шепчет, спрашивает, выслушивает ответы, ждёт, когда матриарх переговорит с матроной или своей ровесницей.

Бенезия поймала себя на мысли, что не воспринимает происходящее как проводы. Общение, разговор. Об очень многом. Как-то незаметно ушло напряжение, исчезла отчуждённость, растворилась заданность. Пиликающий едва слышно инструментрон принимал всё новые и новые 'визитки' — файлы с координатами и кодами связи. Высылал ответно официальный комплект данных для связи. Неизвестно ещё, по каким территориям проляжет путь фрегата, а на Тессии иметь подруг на Идене будет крайне важно. И будет не менее важно иметь возможность с ними пообщаться как минимум текстовыми сообщениями, а как максимум — по видео.

Шепард искоса посматривал на разговаривавшую с соплеменницами Бенезию. И видел: она рада, довольна и счастлива. Её будут знать, её будут помнить не только такой, какой она была когда-то, до попадания под власть и влияние Жнеца, но и такой, какой она стала после возвращения из-под пресса безличности. Матриарх обнималась со многими азари, что-то тихо им говорила, улыбалась, не забывала уделить внимание и сидевшей у неё на руках малышке-азари. Не прислушиваясь к разговорам подруги и её собеседниц, Шепард всё же отмечал, что Бенезия осталась верна себе. Она говорила с соплеменницами и о том, как азари своими силами и возможностями смогут укрепить систему обороны Идена. О том, как они помогут сохранить очень многих иденцев в живых, прикрыть их от воздействия Жнецов — огневого, силового или индоктринационного.

Постепенно толпа вокруг Бенезии и Джона редела: девы, матроны, матриархи уходили. Несмотря на ночное время, работа продолжалась. Необходимо было вернуться к выполнению своих обязанностей. Шепард не торопил подругу. Понимал, что ей необходимо это общение, ведь совсем скоро периметр стояночного поля будет наглухо закрыт для местных жителей. Предстоит старт Жнеца, а затем — фрегата, что небезопасно для попавших внутрь 'круга старта' разумных. И тогда для матриарха останутся только текстовые сообщения, аудиоконтакты и редкие видеовстречи. Конечно, на Цитадели она встретится с другими своими соплеменницами. Да и на Теруме, возможно, тоже будут азари, но... Для неё сейчас каждый такой момент — предельно важен. Не следует лишать её права использовать все возможности.

Попрощавшись с большинством пришедших её проводить соплеменниц, Бенезия с сожалением опустила на землю деву-азари. Та подошла к Шепарду, осторожно поставившему на ноги её сестру. Взявшись за руки, малышки побежали за неспешно уходившими родителями.

Глядя им вслед, Бенезия нервно теребила край воротника комбинезона.

Шепард не спешил подходить. Понимал, что сейчас матриарх взволнована и ей нужно время, чтобы справиться с чувствами.

— Спасибо тебе, Джон. За то, что разделил со мной эту... тяжесть, — проговорила старшая Т'Сони, тихо и быстро приблизившись к стоявшему у ограды старпому. — Я именно этого и боялась... В том числе, когда решалась ограничить контакты со своими соплеменницами. Боялась прощаться, зная, что потом... Могу не увидеть многих из них живыми. Тяжело это: знать, что такое быть хаском и видеть разумных, имеющих слишком много шансов стать такими хасками. Стать безвозвратно, — она взглянула снизу вверх в глаза Шепарда. — Постараюсь с помощью Карин сделать многое для того, чтобы дать азари и другим расам защиту против индоктринации. Знаю, что это — одно из основных орудий, используемых Жнецами и теми, кто стоит за ними. Те, кто стоит за этими 'креветками' — ещё более страшны. Эти, — она взглянула на громаду Жнеца, тускло освещённую немногочисленными прожекторами, — простые исполнители. А, как вы, люди, часто говорите, кукловоды... Они предпочитают прятаться. Потому что слабы. Потому что знают и чувствуют свою слабость. И желают вернуть свою силу, свою власть, но — чужими руками. В данном случае — с помощью Жнецов. Этих креветок, — она помолчала несколько секунд, вздохнула. — Я держала на руках деву-азари. И желала ей только одного — выжить. Выжить и сохранить себя для будущей нормальной. Может быть — самую чуточку счастливой жизни. Мы — многочисленная раса. Но... как всегда, для таких рас, как наша, потери будут огромны. Мы не ценили время, мы не ценили очень многих своих соплеменниц. Ориентировались не на качество, а на количество. И оказались в очередной раз слишком слабы. И это — мы, азари, одна из ключевых рас Пространства Галактики! Что же говорить об остальных?! — матриарх вздохнула. — Они очень схожи с нами — у них такие же проблемы. И они тоже... слабы. У них — тоже будут потери. Жнецы появляются не тогда, когда мы вступаем в конфликт с синтетами. А тогда, когда наша слабость, наша многогранная слабость, достигает определённого предела. А сейчас я особенно сильно и чётко понимаю, насколько мы, азари, слабы. Несмотря на свою многочисленность, несмотря на свою биотику. И — на то, что мы вроде бы галактические дипломаты, — она обняла Шепарда, положила ему руки на плечи. — Мы, 'синекожие девы', мним себя дипломатами. А на самом деле не другим расам нужны наши дипломатические ухищрения. Они нужны, прежде всего, нам. А мы... Мы слабеем сами. И ослабляем других. Прости... Никак не могу сбалансировать своё восприятие. Вроде бы я и осталась матриархом. И, в то же время, я определённо помолодела. Благодаря тебе, Джон, — она приподнялась на носках, целуя Шепарда в губы. — Не говори ничего, не надо, Джон, — тихо добавила она, мягко отстранившись. — Идём на борт?

— Идём, Бен, — кивнул он, приобнимая азари за плечи. — Идём, — повторил он.

— Подождите! — вдруг послышались позади звонкие детские голоса.

Бенезия остановилась, обернулась и улыбнулась: к ней бежали дети.

Те самые мальчик и девочка, которым она когда-то подарила биотические 'огоньки'.

Девочка, подбежав к азари, обнялась с ней, присевшей на корточки, а мальчик по-взрослому обменялся рукопожатием с Джоном, склонившимся к нему.

— Уф, — девочка счастливо выдохнула. — Мы так бежали. Но рады, что успели.

— Не хотели мешать вам, — мальчик взглянул на азари. — Вы встречались со своими.

— Он прав, Джон, — усмехнулась матриарх. — Действительно, я встречалась со своими. Они стали для меня своими. И своими — останутся. Надолго, — добавила она, обменявшись с мальчиком рукопожатием.

— И мы рады, что вы пообщались с ними, — сказала девочка. — Они будут счастливы знать, что вы — другая. Та, пример которой можно и даже нужно наследовать!

— Лучше расскажите, чем вы занимались всё это время, — матриарх спрятала улыбку, присела на валун, отмечавший границу лесополосы. Шепард сел на траву, рядом с ним сел мальчик.

— Мы нашли немало материалов об истории и культуре азари в местном Интернете. И упросили наставников и учителей ввести в школе курс азарийской культуры и истории, — сказала девочка. — Вот, — она достала из кармашка несколько кристаллов. — Это большая часть того, что нам удалось собрать к этому времени, упорядочить и сделать доступным, — она передала кристаллы матриарху, та приняла их, спрятала в карман укладки. — Мы попросили некоторых азари вести у нас занятия. Они согласились.

— Нам помогли многие взрослые, — сказал мальчик. — У меня есть приятель, его отец работает в местном дата-центре, он помог собрать ссылки на все сервера Идена, где были данные об азари. Мы не всё ещё сумели обработать, а также понять, но... Там столько интересного! Многие мои приятели и друзья увлеклись поисками и изучением этих данных и теперь... Теперь нам снова не хватает времени, — довольно усмехнулся он, ловя взглядом ответную улыбку матриарха. — А те биотические огни... Все вспоминают их до сих пор. Даже азари, видевшие их, не понимают, как они продержались двое суток. Вы же говорили о шести часах...

— Они горели и светили для тех разумных, кто понимает, что они такое, — немного загадочно ответила Бенезия. Девочка кивнула, поняв подтекст сказанного пожилой азари. — Эти огни... Они живые и живут для действительно живых и живущих, — добавила она.

— Они так ярко и в то же время так тепло горели, — задумчиво сказала девочка.

Бенезия чуть слышно щёлкнула пальцами. В её ладони засветился огонёк. Она протянула открытую ладонь с огоньком девочке:

— Возьми. И пусть он светит дольше, чем прежний, — сказала матриарх.

Девочка подставила свою ладошку, не сводя взгляда с тёплого пламени. — До свидания. — Бенезия встала.

Девочка отвела руку с огоньком в сторону и другой рукой обняла стоявшую азари за ноги. — Ну, ну, не надо плакать, — матриарх погладила девочку по голове, успокаивая. — Впереди — мир, а война... Война скоро закончится, — она увидела, как девочка подняла голову и кивнула, поймав её вопросительный взгляд. — Правда, правда. Очень скоро закончится. Нашей победой над Жнецами закончится, — матриарх подождала, пока девочка отшагнёт назад. Щёлкнула пальцами левой руки, породив второй такой же огонёк. — Он будет светить долго, — сказала она, передавая огонёк в ладошку, подставленную подошедшим мальчиком. — Ночь войны начнётся... И закончится. До свидания, — она обменялась с мальчиком рукопожатием. — Идите.

Шепард, попрощавшись с мальчиком, вставать не стал.

Он видел, как азари-матриарх смотрит вслед уходившим детям, как горят в детских ладошках рукотворные язычки пламени. И был согласен с тем, что в этих руках огоньки проживут очень долго, будут освещать их дома и души. Дети запомнят эти огоньки. И — многое поймут.

— Они немногословны, Джон, — матриарх подошла к сидевшему Шепарду.

— Ничего. Я при поддержке РЭБовцев и вахтслужбы переслал их родителям мои коды для связи. Если захотят — напишут. Я — отвечу, — сказал капитан, вставая. — Бена, пока вы прощались мне пришли три файла от него, — он взглядом указал на громаду Жнеца. — Второй файл я передам Сарену, они все — индивидуальные. Ваш файл я перешлю сейчас вам. Ознакомьтесь, — он подождал, пока азари откроет свой наручный инструментрон, активирует экран и прочтёт короткое сообщение. — Не знаю, можно ли это счесть чем-нибудь прощальным, но Назара в чём-то прав.

— Он прав, — сказала матриарх, сворачивая экран и выключая инструментрон. — Прав, — повторила она. — Хотя на него, Жнеца, второго по значению после... Не похоже это на Жнеца. А может быть, то, что он написал нам в этом сообщении, не слишком вкладывается в рамочные представления о его расе. Все, какие только нам сейчас ясны, — уточнила Бенезия. — Ладно. Он прав. И мне сейчас этой правоты вполне достаточно. Если не ошибаюсь, третий файл — ваш, а первый — адресован Сарену?

— Да. Вы не ошиблись, Бена. — Шепард в свойственной ему смешанной манере чередовал обращение 'вы' и 'ты' и матриарху азари это чередование нравилось — она была склонна полагать, что таким образом Шепард напоминает ей о приоритете Этиты и Лиары. Напоминает о том, что муж и дочь важнее, чем он, нужнее, чем он.

Жнец... Он высказал просьбу к Бенезии: не быть 'винтиком'. Возможно, это было необычно для Жнеца. Но, учитывая его статус разведчика-наблюдателя, десятилетиями собиравшего самую разную информацию о ныне известных органических разумных расах... Почему бы ему не выразиться именно так, чуточку иносказательно?

С трудом подавив стремление подумать о том, сколько времени осталось до вторжения Жнецов, протеанин вернулся к размышлениям о происшедших за время стоянки на Иден-Прайме изменениях. Хорошо, что среди нынешних разумных органиков, нашёлся тот, кому не нужен протеанский Шифр, чтобы понимать суть старой имперской расы. Хорошо, что удалось предотвратить вывоз многих протеанских артефактов за пределы Идена. Пусть и жестокими, во многом непривычными для нынешних разумных органиков средствами и методами. Но ведь — удалось, а значит, многие ценности протеан не исчезнут в частных коллекциях и не станут предметами досужего, непрофессионального интереса. Не станут объектами мены, торгов, аукционов.

Выжившие соплеменники заберут многие артефакты туда, где будет новая первая колония возрождаемой протеанской расы. На них будут смотреть протеане: и те, кто сумел выжить и вернуться, и те, кто родится уже здесь, через пятьдесят тысяч лет после гибели Протеанской Империи.

Немногие артефакты удалось спасти от угрозы вывоза. Очень немногие. Природу разумных органиков быстро и легко переделать невозможно. Но ведь всегда можно опереться на тех, для кого кредиты и индивидуализм — не главные регуляторы поведения.

На Идене ещё немало протеанских артефактов ждут своих исследователей, своих ценителей. И теперь уже — своих истинных хозяев и владельцев.

Эта война... Появление на Иден-Прайме Жнеца-разведчика, наблюдателя, его работа по сбору протеанских маяков. Всё это со всей определённостью говорило о том, что вторжение приближается, что война становится практически неминуемой, неотвратимой. Очень скоро война станет не гипотезой, а реальностью.

Оценивая объёмы работ для местных археологов, Явик вспоминал переданную Жнецом карту протеанских объектов на Идене. Убеждался: как минимум несколько лет на разведку, раскопку, консервацию остатков протеанской культуры должно быть потрачено обитателями Идена.

Вряд ли война со Жнецами будет, так или иначе, но отложена на столь длительный срок. Значит, местным жителям придётся вести работы по поиску и извлечению артефактов протеан и во время боёв со Жнецами и с их войсками поддержки — индоктринированными, послушными, лишёнными воли разумными органиками.

Война возвращалась в своём ужасном, отвратительном обличьи. А было ли оно у неё когда-нибудь другим? Нет, никогда другим лицо войны не было! Ни во времена протеан, ни во времена иннусанонцев, ни сейчас! Какой бы масштаб ни приобретал вооружённый массовый конфликт, он всегда — крайность, всегда приближение к опасному Пределу. А то и к самой Грани, за которой — и физическая и личностно-моральная гибель.

Сейчас Явик чувствовал, как медленно, постепенно, понемногу, но — успокаивается. Он теперь знает, что не одинок, что кроме него выжили больше сотни протеан, среди которых — не только здоровые и сильные мужчины-протеане, но и здоровые и целостные женщины-протеанки. Военные и гражданские специалисты.

Тягостное чувство одиночества отступало, разжимало свои холодные безжалостные тиски. Таэла — выжила. Она — вернулась. Она — всё помнит. Всё помнит, всё, что связывало её с воином-десантником. Она не только вернулась к жизни. Она вернулась к работе. В её руках снова её корабль, который она знала досконально. На котором летала десятки лет. И она счастлива тем, что смогла вернуться и получить шанс прожить уникальную жизнь в новом мире. Где протеане — уже одна из многих рас, а не доминирующая раса. Таэла смогла правильно понять Явика: он бы ни словами, сказанными вслух, ни мыслеобразами не смог бы ей многое пояснить. Но она — поняла. Даже протеане иногда бессильны что-то выразить и очень нуждаются в том, чтобы их всё же поняли.

Явик принял твёрдое решение: он останется единственным известным выжившим протеанином. А его соплеменники пока останутся 'в тени'. Пусть в очередной раз он прикроет своих сородичей. Так, как когда-то, даже для него, долгоживущего протеанина, страшно подумать, пятьдесят тысяч лет назад, прикрывал их, отступавших в глубины основной протеанской базы.

Таэла... Хорошо, что она снова сможет заниматься любимой работой — пилотировать свой 'Клинок Ярости', руководить большим профессиональным экипажем. И потом, когда выжившие протеане найдут пригодную для себя планету, встать во главе колонии. Уже не только как командир военного космического боевого корабля, но и как глава Совета Расы. Первое время придётся всем делать всё, что потребуется, невзирая на профессии, специальности, квалификации. А потом, когда жизнь в поселении будет налажена, можно вспомнить и о структурировании, и о подчинении на основе пирамидальности. Главное — раса получила возможность выжить.

Даже если Жнецы уже знают, что протеане выжили — это ничего не меняет. В этот раз протеане не дадут себя уничтожить. Потому что в этом Цикле они — не главные. Здесь теперь нет верховенствующих рас, поскольку одни хуже, другие лучше. И нет тех, кто лучше во всём или очень во многом. Таэла будет руководить колонией, будет хранить безвестность протеан для всех ныне живущих рас. А он, как офицер и воин, как десантник, должен находиться здесь. Его место сейчас — на 'Нормандии', экипаж которой оказался способен при поддержке жителей небольшой аграрной колонии обездвижить Жнеца. Очень весомое доказательство готовности к схватке с этими полумашинами.

Журчание воды успокаивало. Взглянув на часы, протеанин отошёл от кюветы, стряхнул капли воды с пальцев рук, шагнул к двери. Совсем немного времени осталось до момента старта. И лучше, если он будет вместе со всеми нормандовцами. Интеррасовый экипаж — это очень неплохо. Так напоминает Империю... Хотя, конечно, в этом Цикле изменилось очень многое. Главное — появилась надежда на окончательную победу над Жнецами. Путь к которой только начинается здесь, на Иден-Прайме.

Привычно оглянувшись назад, Явик вышел из своей каюты-выгородки в коридор. К нему привыкли, его больше не опасаются, никто из нормандовцев не замирает в испуге, не впадает в лёгкий столбняк, не выказывает страха, увидев его или встретившись с ним взглядом. Всё же люди — интересные существа. Среди них есть и те, кто в полной мере заслуживает ярлыка 'примитивы' и те, кого можно счесть уникальными. Разнообразие в этом Цикле вполне может стать ключом к победе над 'креветками'.

— Лейтенант, сэр, — обратился Дженкинс к проходившему по коридору Аленко. — Прошу разрешения сойти с корабля. Ко мне приехала сестра.

— Разрешаю, Ричард. — Аленко ответил на воинское приветствие капрала.

Дженкинс несколько минут назад получил на свой инструментрон короткое сообщение. От Реджины, своей младшей сестры. В свойственной ей краткой манере она написала, что ждёт его у ограды стояночного поля. К своему письму она приложила письмо от родителей. Прочтя его, Дженкинс понял, почему смогла приехать только сестра: у родителей не совпадали графики занятости — фермеры и крестьяне готовились к войне со Жнецами и сейчас все, несмотря на межсезонье, были заняты на неотложных работах. Ричард кое-что знал об этих работах: их объём мог бы изумить любого человека. А если уточнить, что большинство этих работ люди выполняли при минимальной механизации и автоматизации... Потому-то Реджина и прилетела на рейсовом флайере одна: её отпустили на несколько часов. Да и она сама бы не захотела бездействовать. Но не проводить старшего брата — никогда бы такого себе не позволила.

Обрадовавшись полученному разрешению, Дженкинс зашёл в кубрик. Переоделся в полупарадную формёнку, критически взглянул на себя в зеркало. Поправил берет, пристукнул на пороге ботами. Хоть Реджина и младшая, но — сестра, а значит, надо выглядеть прилично.

Пройдя по коридору к выходному пассажирскому шлюзу, Дженкинс ещё с верхней площадки увидел Реджину.

Такую красавицу редко кто из мужчин не заметит: высокая, чёрные длинные волосы совершенно естественными локонами обнимают и закрывают плечи и спину.

Стоит, смотрит на портал шлюза.

Заметила, помахала рукой. Молча. И улыбнулась — ещё сходя по трапу вниз, к посту вахтенных, Ричард узнал её фирменную улыбку: одними губами, но — ясную и открытую.

Реджина не любила улыбаться так, как это считают необходимым делать очень многие девушки: обязательно показывая зубы. Чуть ли не все "тридцать два" сверху. Она улыбалась часто именно так — одними губами. Но эта улыбка, как знал и понимал Ричард, идущий по едва освещённой дорожке к границе стояночного поля, стоила очень дорого.

— Реджа, привет. — Дженкинс обнял сестру, поцеловал её в обе щёки.

Ей понравилось. И она ответила: поцеловала брата в лоб. Так, как умела только она.

— Рад, что ты пришла, — сказал Ричард.

— Не утерпела. Да и родители нет-нет, да и подталкивали. У нас действительно сейчас очень много работы. В этих официальных информационных сообщениях, Рич, к сожалению, слишком много правды. Сама удивляюсь такой открытости, полноте и точности. Но, видимо, журналисты что-то такое поняли. После встреч с нормандовцами, — сказала Реджина, беря Ричарда под руку. — Давай отойдём, пусть другие насладятся видом кораблей.

Они отошли от внешней ограды стояночного поля к лесу, присели на траву. Реджина обняла брата, посмотрела на него внимательно, словно читала открытую книгу.

О том, как Реджа — так чаще всего именовал Ричард свою младшую сестру — умеет читать состояние собеседника, многие иденцы знали не по наслышке.

Иногда Реджину считали колдуньей. А она всего лишь от природы была очень внимательной и чуткой.

Наверное, гены постарались, сложились в столь чудное и прекрасное сочетание.

Ричард смотрел на Реджину. Прилетела, приехала, не утерпела. Ей восемнадцать лет, ему двадцать. А иногда кажется, что ей двадцать пять или даже больше — настолько она мудра и опытна в житейских вопросах. Родители, конечно, знают об этом, потому и отпустили дочь к сыну. Пусть уж хоть она проводит, попрощается по-людски.

— Большой корабль... — сказала Реджина, глядя на высившегося неподалёку Жнеца. — Строгий. Неприступный. Я несколько часов назад просматривала в местном Интернете ролик — умельцы сделали, объединив кучу отснятых роликов. Странное ощущение: боевой военный корабль и, в то же время — разведчик, наблюдатель. Не всегда могу ухватить суть, ускользает она от меня здесь. Не понимаю, как такое можно совместить. Вроде бы и не должен вредить, применяя оружие, но в то же время — может и умеет. Сложно это понять мне.

— Я тоже многого раньше не понимал, Реджа, — тихо сказал Ричард. — Вот опоздал на корабль тогда. Просидел на базе. Думал: всё: исключат из рядов, уволят, короче — спишут. А получилось так, что приказали явиться на 'Нормандию'. Да, я знал, слышал об этом разведфрегате. Думал — опять придётся шариться по самым потаённым уголкам. Без связи, без возможности побывать где-нибудь в обжитых мирах. Думал: всё, тут меня и замуровали на этом фрегате. И вся моя служба будет под грифом 'секретно'. И штампом 'только для служебного пользования'. Никогда бы не поверил, что разведфрегат сможет ссадить на планету сверхдредноут. А пришлось не только поверить, но и увидеть такое собственными глазами. Да и почувствовать — тоже. Это — гораздо важнее любых роликов. А уж увидеть, как фрегат ссаживает сверхдредноут на мою родную планету. Как удар фрегата по такому мощному кораблю поддерживает планетная инфраструктура. Ни в одном из доступных мне руководств я такого не читал.

— Теперь будет время — прочтёшь, Рич, — улыбнулась, коснувшись лица брата своим фирменным мягким и внимательным взглядом, Реджина. — Я рада, что иденцы смогли помочь тебе и твоим коллегам утихомирить столь опасного оппонента, — она не назвала Жнеца врагом или противником и Ричарду это понравилось. — Может быть, действительно, корабль-разведчик может и даже временами должен воевать 'в линии', как обычный боевой корабль. Очень даже может быть, Ричард. Потому что мы, разумные органики, уж слишком увлеклись специализацией. Доходит до смешного: агроном животновода не понимает. Хотя один без другого часто не могут обойтись. Зато увидев этот бой, увидев, как нестандартно можно использовать вроде бы мирную планетную инфраструктуру. Очень многие иденцы на ряд вещей посмотрели по-иному. И то, что они увидели, им, определённо, понравилось. Настолько понравилось, что теперь в Ополчение конкурс — уже не двадцать, а тридцать человек на место. Остальные, как ты, наверное, знаешь, тоже не прохлаждаются: у нас тут курсы местной самообороны открылись и каждый раз — полные залы и полные полигоны. Отбор там тоже строгий, но от желающих нет отбоя. Аншлаг почти постоянный. Стрелковые клубы, клубы 'выживальщиков' тоже активизировались. Хорошо, что у нас будет больше времени подготовиться, — вздохнула она. — А то десять таких 'креветок' подойдут к планете... И пикнуть никто не успеет, как планета замолчит уже навсегда.

— Редж, я же чувствую, тебя что-то беспокоит. Скажи... — Ричард повернулся так, чтобы видеть лицо сестры достаточно чётко.

— Беспокоит. Ты прав, Рич. Многое беспокоит, — не стала отрицать Реджина. — Долго рассказывать. Да и не надо. Всё, что есть — теперь наше. Нам и решать. Мне — и другим, — говоря это, она не лукавила, оставалась верна себе. Не любила грузить брата проблемами и неприятностями, не любила без особой необходимости просить помощи или простого содействия. — Ладно, — она обняла Ричарда, поцеловала в щёку, легонько потёрлась носом о висок. — Я рада, что успела тебя проводить, Рич. Ты... Пиши, хорошо?! — её голос дрогнул.

Ричард поспешил обнять сестру, чувствуя, как она напряжена и взволнована:

— Буду писать, Реджа. Буду, — сказал он. — Посиди на том, нашем камне и скажи местному духу, что я вернусь.

— Я сделаю это, Рич. — Реджина встала, бросив быстрый взгляд на экран часов инструментрона.

Вот такая она — всегда отслеживает время. Понимает, что нельзя брату опаздывать на борт. Больше — нельзя. Хватило ему уже одного опоздания. Хотя это опоздание дало брату возможность попасть на борт такого корабля, который становился очень известным. Ценным и уже немного — легендарным. Именно легендарным, ни больше, ни меньше.

— Обязательно сделаю, — взяв брата под руку, она потянула его за собой. Ричард понял: она хочет проститься с ним на границе стояночного поля.

Там она будет не одна — у многих нормандовцев уже образовались пары и девушки и юноши, мужчины и женщины придут проводить членов экипажа и команды фрегата, сумевшего остановить Жнеца.

— Возвращайся, Рич! Возвращайся. Мы все будем тебя ждать. Очень, всегда ждать! — за несколько шагов до калитки Реджина остановилась, повернулась к брату, обняла его, склонила голову ему на грудь. — Я верю, что ты вернёшься! Мы все верим... — всхлипнув, она склонила голову ниже, достала платок, промокнула глаза. — Иди, Рич... Время...

— Я — вернусь, Реджа. — Ричард мягко отстранился, отшагнул. — Ты пиши... Адрес ты знаешь, так что... Пиши... — Он смотрел на сестру и не мог заставить себя повернуться к ней спиной.

Она провожала его не одна. Вместе с ней своего сына незримо провожали родители. Провожал родной дом. Провожал старый, древний валун, тот самый камень, который он с Реджиной когда-то нашли на одной из полян довольно далеко от селения и с тех пор это стало его и Реджины тайное место.

Реджа верила во всяких духов природы. И эта вера помогала ей жить. А сейчас на пороге галактики такая война, что любая возможность выжить, любая поддержка становится поистине бесценной и крайне необходимой.

Выжить, сохраниться и победить врага. Вот то, что сейчас важно.

— Капрал, время, — тихо сказал один из полисменов, охранявших вход на стояночную площадку.

Эта фраза, услышанная Реджиной, словно волна тепла 'разморозила' девушку.

Дженкинс не успел ничего сделать, как оказался в её объятиях и почувствовал её губы на щеках и на лбу. В этот раз Реджина не стеснялась никого и ничего. Да и, как смог потом понять Ричард, никто из стоящих рядом иденцев и нормандовцев и не был против того, чтобы увидеть и почувствовать такой взрыв проявлений чувств. Настоящих, истинных чувств. Реджина зацеловывала лицо Ричарда и едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

Несколько минут для брата и сестры пролетели как одна секунда.

Взяв голову Ричарда в свои ладони, Реджина заглянула в глаза брата. И в глазах сестры, в её взгляде он прочёл всё, что она не смогла, не захотела, а именно не смогла сказать вслух.

Она поцеловала его в лоб, отшагнула, выпрямилась и чуть склонила голову.

Увидев её в этот момент, Ричард понял: всё. Она попрощалась с ним. Попрощалась так, как никогда не прощалась с ним прежде.

Даже тогда, когда он уходил в армию, она так с ним не прощалась.

Он подобрался, кивнул ей, повернулся и прошёл на стояночное поле мимо полисменов.

Едва слышный скрип петель закрываемой калитки отсёк от восприятия Дженкинса почти все мысли о мирном времени.

Он чувствовал на себе взгляд Реджины, продолжая идти к трапу фрегата по едва освещённой дорожке. Чувствовал, но не мог заставить себя обернуться. Не хотелось ранить сестру сейчас. Ей и так тяжело, а если он обернётся... То станет ещё тяжелее.

Только крышка корабельного шлюза отсекла взгляд Реджины. Шипение воздуха, привычный голос ВИ, информирующий о проведении процедуры обеззараживания. Шелест приводов, открывавших вторую, внутреннюю дверь фрегата — всё это воспринималось Ричардом как в тумане.

Он прошёл в кубрик, сел на свою койку, пощёлкал переключателем 'ночника'.

Реджина снова предстала перед ним старшей сестрой. Не младшей, а старшей.

Потому что понимала: всякое может случиться в будущем, связанном с войной со Жнецами. Не стремилась преуменьшить угрозу. Не пыталась 'забить' показной весёлостью опасения и страх. 'Если она так боится, то как же сильно и остро боятся родители? — спросил себя Дженкинс. И сам же ответил. — Очень, очень боятся. Но — продолжают делать всё, чтобы Жнецы были побеждены. Иногда ведь, как говорят мудрые люди, войны выигрываются ещё до их начала. И никакая последующая война не может изменить перевес сил, изменить условия победы, ещё до первых залпов принадлежащей одной из сторон'.

Жнецы, как знал Ричард, много раз приходили в Галактику. И всегда уходили победителями. Да, потрёпанными, да, понёсшими ощутимые потери. Но — выполнившими свою задачу, своё предназначение. Победителями.

В этот раз надо постараться, надо сделать всё, чтобы победителями оказались не пришельцы, а местные жители, обитатели галактики. Нет ничего неизменного. И всегда побеждавших Жнецов ждёт поражение. Это поражение должно быть нанесено этим полумашинам в самое ближайшее время. Война не должна быть долгой, нельзя воевать столетиями. Надо сделать всё, чтобы сначала выдержать удар, потом сжаться и, выпрямившись, напрягшись, уничтожить захватчиков. Ослабить — и уничтожить.

Мерцание ночника успокаивало. Мелодичный сигнал инструментрона оповестил Ричарда о наступлении времени очередной тренировки.

Отлёт, конечно, важен, но расписание боевой подготовки никто не менял. И потому — надо переодеться в скафандр и пойти, попрактиковаться в очередной раз с оружием. Он — воин и должен поддерживать себя в хорошей форме. И физической, и моральной.

Встав с койки, Ричард шагнул к пеналам со скафандрами, открыл створку, стал переодеваться.

— Остаётесь за меня. — Эшли встала из-за стола в штабном балке, взглянула на стоявшего у двери сержанта Ольера. — Я буду на стояночной площадке, хочу проводить 'Нормандию'.

— Ясно, мэм. Есть, мэм, — сержант козырнул, отступил от двери, давая возможность Эшли выйти из балка.

Уильямс переступила порог, перезарядила винтовку, привычным движением бросила её за спину, отметила срабатывание захватов и защёлок, сошла на плиты дорожки. Вокруг всё было нормально — нет нужды особо оглядываться и прислушиваться. На посадочную площадку опускался рейсовый флайер — удалось договориться с местными транспортниками и теперь нет нужды гонять штатные бронетранспортёры 'МАКО' по всяким неслужебным надобностям.

Усевшись в салонное кресло, Эшли пристегнулась, посмотрела на закрывающуюся дверь и несколько минут наблюдала, как уменьшаются в размерах немногочисленные балки военного лагеря.

Решение проводить Кайдена далось ей нелегко. Лейтенант Аленко ни разу не надавил на неё, не заставил принимать понятное окончательное решение относительно перспектив их взаимоотношений. Эшли была уверена, что он правильно понял бы её нежелание придти к стояночному полю: они оба — воины, им привычны внезапные исчезновения, связанные, как любят говорить альянсовские армейские бюрократы, со 'служебной необходимостью'. И всё же, младшая Уильямс была уверена — проводить Кайдена ей надо. Вот надо и всё.

Приняв это решение, Эшли несколько минут потратила на крайне непривычное для себя занятие: решала вопрос, что следует надеть. Выбор-то был — от парадной сержантской формы до среднего бронескафандра. С вариациями, конечно. От парадной формы Эшли отказалась сразу — повод явно не праздничный, всё же Кайден улетает, а не прилетает, поэтому для радости нет никаких оснований. Значит, парадная форма останется висеть в шкафу. Как и полагается редко надеваемой. Средний бронескафандр? Вроде бы и приемлемо — она провожает боевой военный корабль, провожает Кайдена.

Кстати, как же ей определить уровень взаимоотношений с ним? Да, она может ничего не говорить по этому поводу самому Кайдену, но для себя она должна же как-то определить этот уровень, чтобы хотя бы быть спокойной. Самой быть спокойной. Ясно, что Кайден для неё — не просто офицер, не просто знакомый офицер, не просто человек, к которому она чувствует что-то большее, чем простое расположение, простой интерес. Она его любит. Понимает, что сложно определить сразу вот так, насколько полно, глубоко и остро она его, Кайдена Аленко, любит, но в том, что она его любит — она сама уверена стопроцентно. Да, она приглядывается, присматривается к этому человеку, лейтенанту-биотику. Внимательно, как и полагается женщине из рода Уильямс. Так же делали её сёстры, так же делала её мама. Все женщины из рода Уильямс придерживались неспешности в деле выбора спутников жизни. И вот наступил момент — и ей тоже надо присмотреться к мужчине, который имел очень много шансов встать с ней, Эшли Уильямс, рядом. Не как знакомый, не как друг, а как муж и, конечно же, отец её детей.

Как всегда, отлёт — не вовремя. Хотелось ещё несколько раз увидеться с Кайденом. И не только в служебной обстановке и по служебной надобности, но и вне рамок службы. Сейчас она чувствует, что многое не сказала Кайдену, многое не сделала. Мало было времени у них двоих побыть рядом и вместе. Очень мало. А теперь, через несколько часов 'Нормандия' уйдёт в полёт и куда проляжет её путь от Цитадели — мало кому ведомо.

Кайден... Он фактически становится четвёртым по значению офицером на борту этого корабля, пропустив вперёд только навигатора Прессли. Джеф Моро, конечно, пилот, и он вроде бы тоже важен, но почему-то Эшли ставит Кайдена впереди 'Джокера'. Вот так, впереди его, а не позади. Четвёртым, а не пятым офицером по значению на фрегате. Кайден командует десантной группой огневой поддержки — теперь есть и такая группа на фрегате. Он — первый заместитель капитана Шепарда по десантно-штурмовой работе. Если будет необходимость в огневом, вооружённом подавлении, то Кайден со своими полисменами, успешно осваивающими десантную подготовку — выполнит эту задачу. Он — воин и благодаря освобождению от жесточайшей мигрени с каждым днём становится всё более высокоподготовленным командиром. У него, как знала Уильямс, тоже есть заместитель — капрал Дженкинс, уроженец Иден-Прайма, второй заместитель Шепарда. Вот так, незаметно, капитан ВКС Альянса, 'эн-семёрка' не только стал успешно совмещать две должности на фрегате-прототипе, но и готовить себе смену.

Впереди — война со Жнецами, впереди — сопротивление их вторжению в пределы Галактики. И если так, то вполне приемлем бронированный скафандр, но... К стояночному полю, несомненно, придут очень многие иден-праймовцы, среди которых подавляющее большинство — гражданские, штатские люди. Они, конечно, знают о том, что скоро начнётся война, понимают, что воевать придётся, в том числе, и с такими кораблями, как стоящий рядом с фрегатом Жнец. Совершенно реальный сверхдредноут, до недавнего времени считавшийся персонажем из легенды или — самой легендой. А теперь иден-праймовцы, пожалуй, первые среди разумных органиков, видели, насколько опасен этот корабль, насколько трудно, насколько тяжело будет остановить его и тем более — уничтожить.

Пока вокруг — мир, но дыхание войны всё ощутимее. Для иденцев — безусловно ощутимее. Потому в бронескафандре сейчас особой необходимости нет. Достаточно обычного форменного комбинезона, усиленного броненакладками на самых уязвимых местах. Да, выглядит достаточно непривычно для гражданского разумного, но зато не столь напрягает и пугает штатских. Достаточно было увидеть тот бой фрегата со Жнецом, чтобы испугаться надолго и глубоко. А на проводах тоже есть повод испугаться. Есть и Эшли об этом поводе знает.

Сложно это объяснить словами, но Эшли пыталась. Не привыкла она отступать, не привыкла бросать дело, за которое взялась. Она понимала, что любит Кайдена и потому боялась его потерять. Сейчас фрегат, остановивший Жнеца, уйдёт с Идена и война с такими кораблями приблизится к галактике вплотную. Пусть медленно приблизится, но станет ещё более вероятной и потому — более ощутимой. Когда 'Нормандия' прибудет на Цитадель, война станет ещё более вероятной, ведь тогда о происшедшем на Идене сначала цитадельцы, а потом и другие обитатели галактики узнают очень много и — из первых рук.

Кайден немногословен. Он сдержан, предпочитает действовать, а не говорить. Эшли часто ловила себя на мысли, что она и Кайден — очень похожи. А значит, у них не будет поводов для противоречий, разногласий, размолвок. Во всяком случае — очень многих поводов. Ну, вот опять, она снова примеряет Кайдена к себе, а себя — к Кайдену. Да, нет вопросов, она так основательно и серьёзно не думала ещё ни разу ни об одном молодом человеке, но... Не слишком ли она торопится, не слишком ли она спешит?

— Стояночное поле, — объявил водитель.

Эшли очнулась от размышлений, бросила быстрый взгляд в иллюминатор салона. Да, так и есть, вот она, громада Жнеца, вот он, стремительный фрегат-прототип. Странно всё же, что остановку рейсового флайера назвали так незатейливо. Со временем, как слышала Уильямс, здесь будет космопорт. Нормандовцы, конечно, сопротивляются, но иденцы стоят на своём: космопорт будет очень необычным — персональным, предназначенным только для 'Нормандии'. Андерсон, как помнила Уильямс из сообщений военной сети Идена, стоит на своём: этот космопорт должен работать в интересах всего Идена, а не пустовать и простаивать в ожидании возвращения 'Нормандии'. Иденцы вроде бы соглашаются, 'прогибаются' под давлением капитана Андерсона, но всё же, как обычно, придерживаются своего первоначального решения. Да, да, мы согласны, пусть космопорт в отсутствие фрегата работает и для военной и для гражданской части населения Идена, но если фрегату случится быть рядом с Иденом — все другие корабли будут удалены с поля космопорта в пожарном порядке. Немедленно. И фрегат примут с распростёртыми объятиями, великой радостью и огромным удовлетворением.

Флайер опустился на плиты остановочной площадки. Сходя на землю, Уильямс усмехнулась одними губами: когда-то люди и помыслить не могли о таком распространении летающих видов транспорта. Пределом мечтаний был самолёт — пусть даже маленький, а теперь они спокойно летают даже внутри городов. Ездить по земле, конечно, продолжают, но и летать привыкают всё больше и больше. Здорово полёт экономит время, которого у людей не так уж и много — всего сто пятьдесят лет. А когда-то было восемьдесят, когда-то — шестьдесят, когда-то, страшно подумать — тридцать.

Вместе с Уильямс салон флайера покинули несколько иденцев. От остановочной площадки веером расходились замощённые металлическими плитками дорожки, снабжённые указателями. Эшли поискала взглядом нужный, нашла и направилась к лестнице: в целях безопасности остановка общественного транспорта была устроена в низине, а вот стояночное поле располагалось выше метров на двадцать-тридцать.

Предстояло преодолеть несколько десятков невысоких ступеней и Эшли не удержалась — несколько ступенек она перепрыгнула. Ребячество, конечно, но всё же впереди — встреча с Кайденом и она не может быть перед ним и рядом с ним обычной суровой и предельно собранной сержантом Уильямс. Она прежде всего — Эшли Уильямс, девушка. Она любит Кайдена. И знает, что он — любит её. И потому то, какова она всегда, сейчас намно-о-го менее важно, чем то, какой она будет рядом с Кайденом, которого ей так хочется назвать 'своим Кайденом'...

Ночь вступила в свои права. Ступени лестницы подсвечивались ленточными светодиодами — тусклыми, но легко читаемыми. Эшли поднялась на верхнюю площадку, увидела ограду стояночного поля, двух полисменов-вахтенных, охранявших калитку, несколько десятков разнорасовых иденцев, располагавшихся у ограничительных вешек.

Эшли поискала взглядом, где бы ей встать так, чтобы видеть калитку и не быть уж слишком на виду. Большинство пришедших к стояночному полю людей — и не только людей, но и азари, турианцев, саларианцев — гражданские. Она в военном боевом комбинезоне с усиленными броненакладками не чувствовала себя здесь спокойно и органично. Да, придёт Кайден. И она на время забудет о беспокойстве. А сейчас... Сейчас она сошла с дорожки и села на какой-то камень. Села так, чтобы видеть вахтенных полисменов, видеть калитку. И — не быть в пределах световых пятен от немногочисленных фонарей.

— Командир, на челноке прибыла Эшли Уильямс. Она возле калитки, ждёт, — доложил по аудиоканалу вахтенный офицер фрегата, взглянув на экран контроля обстановки на стояночной площадке.

— Передайте лейтенанту Аленко моё разрешение на сход с корабля. — Андерсон, рассматривавший сложную схему на настенном большом экране в своей каюте, на несколько секунд оторвался от осуществления расчётов. — Подтвердите время старта и крайний срок возврата на борт корабля.

— Есть, сэр, — вахтенный офицер переключил каналы. — Лейтенанту Аленко — вам дано разрешение на сход с борта корабля. Вас ждут у калитки номер два, — он переслал квитанционный файл с дополнительными данными на инструментрон Кайдена.

— Есть, принял. — Кайден, работавший у пульта одной из приборных дек, выпрямился. Оттёр пальцы от следов смазки, закрыл створки деки.

Известие о том, что Эшли всё же пришла проводить его, обрадовала Кайдена. Он быстро прошёл в свою каюту-выгородку. Переоделся в новый комбинезон. Критически оглядел себя в зеркало — небольшое, но позволявшее увидеть фигуру человека по пояс. Бросил взгляд на ботинки, проверяя, чистые ли они и нет ли на них следов смазки и герметика. Всё было нормально. Ещё раз оглядев себя в зеркале и убедившись, что внешний вид вполне нормативен, Кайден поспешил к пассажирскому шлюзу.

Вахтенные откозыряли офицеру, процедура дезинфекции как всегда, много времени не заняла.

Ещё с верхней площадки трапа Кайден увидел сидящую на камне Эшли.

Она не смотрела на корабль, сидела спокойно, но у Кайдена сердце застучало быстрее: она пришла не только проводить его, но и сказать ему что-то очень важное. Для них обоих важное. Он знал, что в семье Уильямс женщины долго выбирают спутников своей жизни. Но если уж выбирают, то на всю жизнь и тогда — не меняют своё решение, что бы ни произошло, что бы ни случилось.

Спускаясь по трапу, Аленко видел, как Эшли повернула голову, скользнула взглядом по фрегату. Увидела, кто спускается по трапу, встала и почти бегом направилась к калитке.

Перед ней расступались, там ведь большинство — гражданские, а она в комбинезоне, форменном, усиленном броненакладками. Разница всё же во внешнем виде всем понятная. Потому и расступаются, осознают, что она здесь имеет право на приоритет.

— Эш! Здравствуй! — Кайден и не заметил, как прошёл за ограждение мимо двух вахтенных полисменов, откозырявших офицеру. Остановился перед девушкой.

— Здравствуй, Кай! — Эшли, сказав это, обняла Аленко, прижалась к нему. — Вот... Знаю, что мало мы имели возможностей побыть вместе и рядом, — она повлекла юношу за собой к тому самому камню. — Присядем давай, — она подождала, пока сядет Кайден. Села с ним рядом, обняла за плечи, прижалась. — Как ты узнал?

— Вахтенные. Они смотрят за обстановкой вокруг стояночного поля, — ответил Кайден. — Ну и... Сообщили командиру. Тот дал разрешение. И вот — я здесь, Эш.

— Я рада. Андерсон — вот такой мужик, — она показала большой палец, усмехнулась. — Я рада, что он командует вашим кораблём и экипажем. Боевой офицер. Много о нём прочла интересного.

— Кремень, — подтвердил Кайден, едва заметно кивая. — Эш...

— Знаю, Кай, — она взглянула в глаза спутника. — Знаю. Пришла проводить, потому что... Потому что верю тебе. Наверное, как никому другому в своей жизни не верила. И потому скажу: я люблю тебя, Кай. И хочу быть с тобой рядом, — она подалась вперёд и Кайден, поняв её желание, поцеловал Эшли в губы. Она ответила на его поцелуй.

Несколько минут они целовались, забыв обо всём. Слова не были нужны.

— Кай... Прошу тебя, пиши. Пиши при любой возможности! Я буду очень ждать твоих писем! — сказала Эшли, обнимая Аленко кольцом своих рук. — Буду очень ждать! Понимаю, что вряд ли можно будет часто разговаривать по аудиоканалам, что видеосвязь может быть редкой, но — пиши! Пиши мне. Прошу! Это для меня... очень важно... — Она едва сдержалась, выровняла дыхание. — Мы так мало были вместе. Очень мало. Я об этом уже так жалею! Потому... Пиши! Я буду ждать твоих писем и буду писать в ответ. Как только смогу — напишу. Мне столько надо сказать тебе, Кай... А времени — очень мало. Очень! — она вздохнула, постаравшись сделать вздох мягким и тихим, но Кайден понял, насколько сильно она взволнована. Обнял её, прижал к себе. Эшли была рада, что Кайден не в скафандре, она слышала его дыхание, слышала стук его сердца. Разве через броню скафандра их услышишь? — Кай... Милый Кай! — она разомкнула объятия, но — только для того, чтобы взять в свои руки его голову, повернуть его лицо и поцеловать его в губы.

Снова в губы, только в губы и никак иначе. Он, Кай, достоин того, чтобы она, Эшли Уильямс, целовала его только так. Да, она хочет зацеловать его лицо. Это так обычно, но пусть Кайден знает, что она, целуя его в губы, говорит ему безмолвно о многом. Том, что нельзя сказать словами, том, что нельзя понять, если тебе не дано это понять правильно.

Кайден отвечал на поцелуй Эшли, видел её лицо. Смутно, размыто, но видел.

Куда-то исчезла строгая, неприступная сержант космопехоты. Вместо неё появилась девушка. Только для него она стала обычной. Только для него на то короткое время, что осталось у них обоих, да и не только у них, но и у других иденцев и нормандовцев. Перед тем, как фрегат покинет Иден.

Эшли распустила свой 'хвост', каштановые волосы закрыли шею, спустились на плечи.

Кайден, целуя губы девушки, чувствовал пальцами своих рук мягкость, шелковистость волос Эшли и терялся в догадках: почему именно его она выбрала?

Вокруг немало землян и в чинах повыше и возрастом посолиднее. Женщине нужен мужчина, который её поддержит, защитит, обеспечит. А что он, Кайден Аленко, может ей предложить? Разлуку? Редкие письма? Ещё более редкие разговоры по аудиоканалам? Ожидание? Беспокойство? Боязнь и страх узнать о его гибели?

— Кай... Не накручивай себя. — Эшли чуть откинула голову, скользнула взглядом по глазам юноши. — Знаю, догадываюсь, о чём ты сейчас думаешь. Потому отвечу: ты нужен мне такой, какой есть. И другого, кого другого, мне уже — не надо. Я сделала свой выбор, Кай. И знаю, верю и понимаю, что у нас с тобой всё будет хорошо. Всё у нас получится так, как должно. — Она подалась вперёд, приникла губами к губам Аленко. Кайден изумился её точности и уверенности — она не дала ему ни возразить, ни промедлить. Она знает, знает настолько полно, насколько может знать многое только женщина, для которой эмоции, чувства — первичны. А логика и разум — вторичны. Она знает, она любит его, но она готова к тому, что их обоих впереди ждут трудности. Часто — большие трудности. И эти трудности она хочет преодолеть вместе и рядом с ним, Кайденом Аленко.

Она поверила ему и в него. Поверила, несмотря на то, что он — биотик, а к биотикам очень многие люди относились с известной долей опасений и страхов. Часто рушились семьи именно из-за того, что объединялись биотик и небиотик. Будь то мужчина или женщина, кто-то из них был биотиком — всё равно, для небиотика такой союз был серьёзным и сложным испытанием. Эшли рисковала, но Кайден видел и чувствовал: она рисковала совершенно осознанно. И её решение встать рядом с ним, лейтенантом-биотиком — твёрдое. Менять его она не будет.

На одном из сайтов Иденского Интернета Кайден как-то прочёл интересное суждение: женщина всегда планирует очень надолго, как минимум — на два десятка лет. Потому что на ней — двойная ответственность: и за себя и за своих детей. Одного или нескольких — всё равно. Наверное, поэтому Эшли только сейчас, перед самым отлётом фрегата с Идена дала себе волю. Она решила, и своё решение менять не будет. Она удивительно полно, точно и чётко совмещает в себе логичность и разумность с эмоциональностью и чувственностью.

Кайден обнимал Эшли и чувствовал, что ей эти объятия приятны. Она радовалась возможности снять с себя психический воинский кокон. Расслабиться, улыбнуться не служебной, а совершенно естественной, обычной, искренней улыбкой. Он и не заметил, как Эшли чуть отстранилась, разомкнула объятия, встала:

— Прости, Кай. Время, — сказала она, оборачиваясь и взглядывая на фрегат, осветившийся огнями предварительной готовности к старту.

— Вот. Забыл. — Кайден, смущённо улыбаясь, поднялся с камня. — Время как секунда пролетело... А казалось... Его так много...

— Всё время галактики, Кай — наше, — сказала Эшли, оборачиваясь к нему и зажигая на своём лице спокойную искреннюю тёплую улыбку. — Всё время Галактики. Помни об этом, Кай! — она шагнула к нему, обняла за плечи, поцеловала в лоб, щёки и губы, отшагнула. — Я провожу тебя. До калитки.

Кайден взял её под руку. Ей понравилось — он сразу это почувствовал.

Вдвоём они подошли к дорожке, по ней прошли к калитке.

Эшли с сожалением отпустила руку Аленко. Тот повернулся к ней, склонился, поцеловал её в губы. Отшагнул и, повернувшись, вошёл в периметр стояночной площадки. Эшли смотрела ему вслед. Смотрела не отрываясь. Тёплым зовущим взглядом.

— Лейтенант. Вас ждёт инженер Адамс. На техплощадке, сэр, — тихо сказал один из полисменов-вахтенных, когда калитка закрылась.

— Принял, спасибо. — Аленко сделал несколько шагов к фрегату, свернул на дорожку, уходившую к корме корабля.

Там располагалась техплощадка, где всё это время инженеры и техники корабля разбирались с гетами.

Огибая опоры фрегата, Аленко успел подумать о том, как всё же хорошо, что техплощадка не видна от калитки — её надёжно прикрывают опоры фрегата, да и ограждение у техплощадки — глухое. Защита, пассивная безопасность.

Войдя в периметр ограждения, Аленко увидел сидевшего у пульта инженера Адамса. Тот обернулся, приветственно взмахнул рукой.

— Рад вас видеть, Кайден! — он встал, с наслаждением прогибаясь, размял пальцами поясницу. — Вот, заканчиваем погрузку. Четверть часа — и мы сможем стартовать. Будем готовы стартовать. Пока что есть ещё время. Взгляните, Кайден, — он указал рукой на несколько экранов пульта. — Вот краткое изложение того, что нам удалось накопать за это время.

— Интересно. — Кайден просмотрел тексты и таблицы. — Геты... эволюционируют. И — очень быстро эволюционируют. Значит, они уже точно покинули Вуаль Персея. И вышли далеко за её пределы. Можно говорить...

— Об экспансии, Кайден, — сказал инженер. — Об экспансии гетов в галактике. Эти шагоходы превратились в самостоятельную силу почти две с лишним сотни лет тому назад. И за это время сумели не только закрепиться вокруг освобождённого от кварианцев Ранноха, но и подготовиться к массированной экспансии за пределы Вуали Персея. А если так, то... Жнецы очень быстро смогут их использовать как вспомогательную силу. Этот Жнец-наблюдатель использовал их весьма и весьма профессионально. — Адамс вздохнул, скользнул взглядом по одному из экранов. — Если бы мы не поспешили... Эти машины пошли бы прямым курсом на лагерь археологов. И там была бы бойня. — Адамс нажал несколько сенсоров. — Насколько нам, технарям, удалось понять, эти машины не умеют отступать. И у них нет понятия 'невыполнение приказа'. Следуя приказу Жнеца, они бы любой ценой забрали у археологов Маяк. А уж доставить его на борт сверхдредноута — для этих шагоходов, к сожалению — чисто техническая, потому — легко решаемая проблема.

— Создали кварики себе слуг, — проговорил Аленко, пролистывая на экранах содержимое итоговых, отчётных файлов, подготовленных коллегами Адамса. — А слуги — возьми и образуй свою собственную расу.

— Бардак, конечно, у квариков царил — малоприятный, — согласился Адамс. — Скафандрики-то хотели всего лишь получить некую грубую рабочую силу и, конечно же, следуя правилу зеркализации — средство ведения войны с другими разумными органиками. Любой расы. На первых порах они всё это получили, но... Запутались в определениях и понятиях. В документации у них геты — все как один — проходят как ВИ. Но кварики напрочь забыли о том, что ВИ, получивший управленческий доступ к другому ВИ, перестаёт быть ВИ. И — становится на путь трансформации, результатом которого часто бывает преобразование ВИ в ИИ. Сетевой или индивидуальный — это уж, как говорится, карта должна лечь строго определённым образом. Дальний результат этого 'положения карты' — Утренняя война, утрата кварианцами Ранноха и укрепление позиций гетов за Вуалью Персея.

— Исполинская туманность рядом с системами Терминуса, обладает оптической и иной непрозрачностью. Обитатели Терминуса, а также всякие авантюристы из числа жителей пространств, в большей степени признающих власть и влияние Цитадели, конечно же, предпринимают вылазки в пространство Вуали, — сказал Аленко, довольно точно вспомнив строки из наиболее известных лоций.

— Вот-вот. Предпринимают. Геты, помнится, уже заманили команду одного из кораблей вглубь Вуали. Вместе с кораблём, конечно, — уточнил Адамс. — Но потом неожиданно вернули... корабль в более-менее целом виде. А вот команду они вернули — в виде хасков. Скандал в 'цитадельском террариуме' тогда вышел знатный. Насколько мне известно, этот случай с подобным исходом — далеко не единственный, но... Обжёгшись на этом инциденте, Советники распорядились надёжно блокировать любую такую информацию и держать её подальше от общедоступных СМИ. Хотя, если честно, нынешние СМИ способны охотиться только вот за такими жареными фактами. Добраться до которых Совет Цитадели не даёт им во всё большей степени. Главное, что Советники не предпринимают ничего, чтобы как-то урегулировать вопрос с подготовкой к реагированию на развёртывающуюся экспансию гетов. Две сотни лет — и мы с вами, Кайден, совершенно неожиданно видим гетов на борту Жнеца. Сверхдредноута, замечу, по любым нашим — военным или гражданским — классификациям кораблей. Есть у меня одна догадка, основанная на тактике и стратегии деятельности разведчиков: Назара давно наблюдал за гетами и избрал их в качестве наиболее вероятных и, главное, ценных и мощных союзников Жнецов. Потому-то мы и увидели гетов на борту 'креветки'.

— Машина с машиной... — произнёс Кайден, нажимая в очередной раз сенсор и пролистывая на экране файл со схемами обездвиженных гетов.

— Вы правы. Договорится мгновенно. В нашем понимании — мгновенно, — согласился Адамс. — Если считать Жнецов — народом, а я теперь почти не сомневаюсь, что Жнецы — народ, отдельная раса, то геты — подлинные слуги народа, несущего в очередной раз гибель всем расам нашей галактики. Вот так, слуга предал одного хозяина и пошёл в услужение к другому, более сильному и, может быть, более понятному для него. Правда, есть одна тонкость. Кварианцы усугубили своё положение тем, что так и не сумели создать гетов-клонов, ничем не отличающихся в своём большинстве. Несмотря на все свои технические и инженерные достижения, "скафандрики" так и не сумели сделать двух гетов полностью одинаковыми. Не говоря уж о большем количестве. И это даёт мне основания предположить, что далеко не все геты приняли верховенство Жнецов и пошли к ним на службу, как говорится, стройными рядами. Все как один. Значит, есть какое-то количество. И, думается, не маленькое, гетов, которые отказались служить Жнецам. Как и почему, а главное, зачем — тоже можно предположить. Вопрос в том, как нам, разумным органикам, реагировать на это разделение и на эту неравномерность в признании верховенства Жнецов.

— Цитадель, Советники продавили решение запретить любые разработки в этой области, — сказал Аленко, на секунду оторвавшись от чтения очередного файла.

— Да. И к чему это привело? К тому, что эти разработки продолжены были с удвоенной энергией и с утроенным финансированием. Да, я помню, что запретный плод — сладок, — сказал Адамс. — Но объявлять всех гетов агрессивными убийцами, пытаться убеждать всех разумных органиков в непременной опасности ИИ — это, по меньшей мере, странно. Уж кто-кто, а Советники должны понимать, что кварианцам так и не удалось создать армию клонов.

— Чиновники обычно в такие детали не лезут, — сказал Аленко. — Я знаю, что появление гетов 'не приветствовалось' ни в пространстве Цитадели, ни в системах Терминус.

— Не приветствовалось, согласен, — подтвердил Адамс. — Вопрос — кем не приветствовалось? Ответ — ограниченной по численности группой разумных органиков, мнение которых оказалось чрезвычайно удобным. Не побоюсь этого слова — выгодным для Советников Цитадели, возомнивших себя богами. Опасное заблуждение.

— Обычное, — буркнул Аленко. — Читал некоторые материалы по этому вопросу. Особенно внимательно стал читать после того, как силой оружия пришлось обездвиживать этих десантников-гетов.

— Кстати, формально говоря, — уточнил Адамс, — геты, они все — десантники. Есть устойчивые данные, подтверждённые неоднократно, что основу флота гетов составляют десантные корабли.

— Помню, читал, — согласился Кайден. — Кварики, что интересно, посчитали, что продвинутый ВИ — это основа по-прежнему неразумной машины.

— Если бы посчитали — было бы легче увидеть просчёт, — сказал Адамс. — А ведь не посчитали, просто приняли это как наиболее приемлемое суждение. Без проверки, без доказательств. Огульно.

— А дав гетам, считавшимся неразумными машинами, возможность объединяться, пусть и не постоянно, в сеть, кварики сделали второй шаг к своему поражению и изгнанию с Ранноха. Они тупо верили, что создали армию клонированных гетов. Полагали, что любой гет — копия любого другого, причём — полная копия. А тут... Геты объединяются, пусть и эпизодически, в сеть, обмениваются информацией, учатся, совершенствуются, восполняют пробелы в своих знаниях...

— Если же прибавить к этому то, что к тому времени у квариков-скафандриков большинство информации было на машиночитаемых носителях — вообще кисло станет, — отметил Адамс, — геты ведь получили доступ ко всей этой информации, причём настолько быстро, что кварики-скафандрики не успели и не сумели организовать должное сопротивление и активировать защиту. Насоздавали на свою голову помощничков, которые совершенно незаметно стали господами, — инженер хотел было непечатно выругаться, но сдержался. — Почитал тут, в закрытых технических архивах на местных 'зеркалах', как геты изучали историю своих 'создателей' — любой органический академик обзавидуется неоднократно точности и полноте этого изучения. Мало какой органический учёный муж так корпит над множеством документов, как корпели геты. Так что могу предположить, что своих, с позволения сказать, создателей, геты знают очень хорошо и с неожиданных сторон, учитывая, что у них нет морали, привычной для органиков, нет этики, нравственности и прочих 'канализаторов' поведения и мышления.

— Результат — коллективный разум и сориентированность на поиск ответов на всё более сложные вопросы, — сказал Аленко.

— Именно. И вот тут два варианта: геты переходят к общению со своими создателями, в роли которых пока ещё выступают кварианцы. Начинают задавать "скафандрикам" крайне неудобные вопросы, резко проявляющие возросший интеллект казалось бы ранее стопроцентно безмозглых орудий. Кварики пугаются до потери пульса, но всё: время упущено, геты уже напитались информацией и перешли к построению собственных теорий и гипотез, а значит — стали самостоятельны и независимы.

— Да, помню, читал неоднократно: домашний гет ошарашил своего владельца, поинтересовавшись, 'есть ли у данной платформы', то есть — у него, гета, душа. Кварианцы, конечно, схватились за рубильник, но геты организовали сопротивление. И разгорелась та самая Утренняя война.

— Геты не захотели возвращаться в состояние бессловесных исполнителей, — сказал Адамс. — Что-ж, как инженер и как технарь, я их понимаю. Да и не все геты непременно числили всех квариков-скафандриков в числе своих врагов. Некоторые геты продолжали считать кварианцев своими создателями. И потому — уважать и может быть, даже любить их. Потому-то в среде гетов и произошёл раскол. О котором, к сожалению, нам, людям, мало что известно в деталях, чтобы судить о его ходе и последствиях достаточно определённо.

— Считается ведь, что сочувствующих кварианцам гетов практически не осталось, — осторожно заметил Кайден, продолжая пролистывать на экране содержимое файлов отчётного комплекта.

— Очередное упрощение. И чем больше я и мои коллеги корпели над попавшими к нам в руки гетами-десантниками, тем больше я убеждался в справедливости и правильности этого суждения, Кайден. Неважно, кто высказал первым это упрощенческое суждение. Важно, что оно способствовало преступному успокоению разумных органиков, не привыкших и не желающих напрягаться. Гетам необходимо многообразие в среде своей расы. Да, да, расы, Кайден. Вот так, неожиданно мы получили расу разумных синтетов. Благодаря глупости, тупости и неподготовленности вроде бы вполне разумных органических кварианцев, которые, как я люблю говорить, откусили больше, чем могли проглотить. И, тем более — более-менее нормативно — прожевать. Геты не стали преследовать бегущих на кораблях с Ранноха кварианцев Есть данные, что они остановили преследование на рубеже, отстоящем от Ранноха чуть больше чем сто километров. Основа будущего Мигрирующего Флота сумела перестроиться, думается, в некий походный порядок, смогла уйти через ближайший масс-ретранслятор. А Раннох остался в руках гетов. Вот так получилось, что разумные органики — кварианцы — потеряли свой родной мир, свою материнскую планету, а геты — синтетическая разумная раса — получили для себя свою родную планету в монопольное пользование и владение.

— Считается, что они предпочли изоляцию в Вуали Персея. — Кайден продолжал пролистывать файлы на экране. — Но информации, конечно, об этом аспекте мало.

— Информации о том, что случилось в том сегменте пространства исследованной части галактики в открытом доступе, Кайден, действительно очень мало. И, думается, это сделано намеренно. Чтобы не разрушать бюрократическую, упрощённую картинку. Да, следы гетов обнаруживались в системах Терминус. И отдельные официальные лица, подчиняющиеся Цитадели, сквозь зубы признавали их присутствие там, отмечая, что геты использовали заброшенные органиками космостанции. Геты действительно использовали эти космостанции, возрождали их к жизни. И с их помощью обретали места хранения информации и места для осуществления сбора ресурсов из астероидных поясов.

— Попытки Совета установить контакт с этими синтетиками провалились, — отметил Кайден.

— Именно. Потому их-то я и склонен называть гетами-еретиками. То есть гетами, которые совершенно не склонны нормативно контактировать с нами, разумными органиками. Именно эти геты и стали базой для организации десантных подразделений, подчинённых Жнецу-наблюдателю. — Адамс бросил короткий взгляд в сторону стоявшей неподалёку 'креветки'. — До сих пор мне думается, что у Назары эти геты, которых мы сумели остановить, далеко не последние.

— Конечно, не последние, — согласился Кайден. — Насколько я сумел понять из просмотренных мной материалов, геты-еретики к настоящему моменту так и не предприняли ни одной попытки объявить некую войну всем органикам и захватить галактику.

— Потому-то с подачи Советников Цитадели, а точнее — тех, чьё мнение этим Советникам показалось приемлемым, о гетах-еретиках, об их существовании и тем более — о гетах, продолжающих нормально относиться к разумным органикам, было решено забыть. И вот это, — Адамс указал рукой на экраны пульта, — с полной определённостью заставляет меня сказать: забвение окончено. Если Жнец пришёл на Иден с десантом гетов — значит, геты-еретики получили поддержку. Не сомневаюсь, у Жнеца есть технологии, и есть информация, которая для гетов крайне важна, ценна и, не побоюсь этого слова, необходима. Потому что она — новая и неизвестная другим расам, в первую очередь — разумным органикам. Эта информация делает гетов сильными и непредсказуемыми пока что, думается, оппонентами разумных органиков.

— Может быть, всё же значительная часть гетов отклонила предложение о переходе на сторону Жнецов? — осторожно заметил Кайден.

— Точно это не известно, — сказал Адамс. — Особенно я сомневаюсь, что часть гетов, сохранивших приязнь к нам, разумным органикам, действительно численно и качественно значительна. Согласно Закону Триады, который работает и в технике и в технологии и в науке, всегда есть две крайности и между ними — некая средняя зона. Её ещё называют 'болотом'. Там обычно размещаются те, кто ещё не принял окончательно чью-либо сторону. За их внимание и приязнь обе крайние стороны ведут практически непрекращающуюся борьбу. И я могу предположить на основании некоторых данных, что если органики не опомнятся — Жнецы победят и в этом Цикле. Даже если будут иметь в помощниках только одну синтетическую расу.

— Геты могут почитать Жнецов как богов, — сказал Кайден.

— Вот то-то и оно. Для гетов, пусть даже и еретиков, Жнец — вершина синтетической эволюции, — сказал главный инженер. — Такому руководителю они будут подчиняться беспрекословно. И не потому, что геты — это машины. А потому, что Жнец для них — в отличие от кварианцев с их беспорядком в мозгах — понятная и приемлемая перспектива, — добавил Адамс. — Ладно, Кайден. Давай погрузим пульт на тележку, вот она, кстати, приближается, надо поднять в трюм и вообще — скоро отлёт.

Аленко помог Адамсу погрузить пульт на подошедшую гравитележку. Несколько минут наблюдал, как она взмывает вверх, направляясь к открытому настежь люку трюма фрегата, откозырял двум вахтенным полисменам.

Ему было о чём подумать: и об Эшли, и о перспективах столкновения нормандовцев с гетами.

Пиликнувший инструментрон возвестил о прибытии пакета файлов. Адамс выполнил своё обещание — прислал полный комплект файлов по гетской проблеме. Теперь у лейтенанта Аленко было что почитать в минуты отдыха в своей каюте.

Доложив вахтенному офицеру фрегата по аудиоканалу о своём возвращении на борт, Аленко получил разрешение на свободный график и решил пройтись по кораблю, посмотреть, как осуществляются финальные предотлётные работы.

— Сержант, прибыли два грузовоза, — доложил вахтенный офицер снабженцу. — Документы проверены, груз — тоже. Вахтслужба даёт добро на въезд машин и ввоз грузов в пределы стояночной площадки. Куда подавать?

— К трюмным грузовым люкам, — оторвавшись от написания очередной заявки, снабженец фрегата, сержант-полисмен Фрэнк Уоттс, встал.

Надо было пройтись, посмотреть, как идёт разгрузка и погрузка выполненных заказов. Эти два грузовоза — последние перед закрытием зоны стоянки в предотлётном режиме.

Облачившись в скафандр и, привычно проверив, заряжены ли пистолеты и винтовка, Фрэнк через несколько минут уже обходил опоры, на которых стоял фрегат.

Грузовозы развернулись, подошли едва ли не вплотную к распахнутому настежь грузовому люку. Трое вахтенных — сержанты-полисмены — программировали гравитележки.

— Уоттс, тут командир интересуется, что за кресла такие странные ты заказывал, — сказал один из вахтенных.

— Я поясню. Распоряжение старпома, ребята. А старпом переговорит с командиром и пояснит ему всё сам. Пока отмену старпом не объявлял, так что — грузите.

— Будем грузить, — старший наряда кивнул напарникам. Те отправили тележки к фургонам.

Водители и экспедиторы начали перегружать на платформы тележек контейнеры и коробки с товарами. Фрэнк наблюдал за погрузкой, отмечая на экране своего инструментрона полученные заказы.

Местные торговцы и предприниматели обеспечили нормандовцев всем необходимым без привлечения своих коллег из-за пределов атмосферного щита Идена. Уоттс уже знал, что Карин Чаквас получила все необходимые медикаменты, медицинскую аппаратуру и инструменты. Значит, Медотсек фрегата будет готов к самой напряжённой и сложной работе. Впереди — война, впереди — боестолкновения с сильным и опытным врагом. Сейчас на разгрузке — продовольствие и кое-какие мелочи.

Вахтенные правы — эти кресла выделяются из общей совокупности прибывших товаров. Но это — решение капитана Шепарда. Он же их и оплатил. Если капитан Андерсон согласится с доводами старпома... Тогда он перечислит кредиты на счёт Шепарда со счёта, открытого в одном из галакт-банков и закреплённого за экипажем фрегата.

А если нет... То и тут проблем не будет, поскольку кресла будут ждать возвращения фрегата на складе стояночной площадки.

— Джон, вы серьёзно? — Андерсон искоса взглянул на входившего в командирскую каюту старпома. — У нас до отлёта — хорошо, если несколько часов осталось, а вы тут намереваетесь постамент немного вскрыть.

— Командир, нам предстоит длительный полёт. Он, как вы понимаете, будет сложным. — Шепард переступил порог каюты, прикрыл за собой дверь, подошёл к рабочему столу Андерсона, но садиться в свободное кресло не стал. — Да, по старым действующим стандартам командир фрегата, старпом и вахтенный офицер должны при несении вахты у Карты стоять. В коротких разведвылетах это — нормально, но наш корабль — новый, особый и такие вылеты для него — уже пройденный этап. Потому... — Шепард положил перед Андерсоном включённый ридер. — Вот все материалы, Дэвид. Если я не прав — я оплачу возврат, договорённость с местными торговцами имеется. Они не возражают.

— Не надо сразу о возврате, Джон. — Андерсон просмотрел содержимое файлов в ридере. — Я и сам думал о креслах, — командир корабля встал, подошёл к одному из настенных экранов. — Вы правы, у Карты, на постаменте, три кресла — это приемлемо. Признаться, сам думал о том, чтобы все пульты 'ожерелья' снабдить креслами. Не такими, конечно, навороченными, как эти, но... — он помолчал несколько секунд, глядя на матовую поверхность экрана. — Всё чаще думаю о том, что нашему фрегату в будущем — вот не знаю только, близком или отдалённом — предстоит пройти... Реконструкцию что-ли. Стать настоящим боевым кораблём, преодолеть подростковую угловатость. Адамс прав: ядро — как у крейсера, а корпус — фрегата. Пропорции не слишком соблюдаются. — Андерсон обернулся, подошёл к столу. — Хорошо, Джон, — командир достал свой стилус, расписался на экранчике ридера. — Утверждаю. Подтвердите погрузку и приёмку водителям и экспедиторам. Пусть порадуются. И распорядитесь, пусть инженеры и техники установят кресла у Звёздной Карты в самое ближайшее время, — набрав код, он подождал, пока мелодичный сигнал настольного инструментрона возвестит об установлении видеоканала. — Грэгори, часа хватит для установки кресел? Да, да, тех самых трёх. Я утвердил. Шепард убедил меня, я согласился. Это — нужно.

— Хватит, Дэвид, — откликнулся главный инженер. — Джон прав, кресла пригодятся. Да и выбрал он лучшие. С установкой проблем не будет. Я уже направил своих. За четверть часа управятся.

— Хорошо, спасибо. До связи. — Андерсон погасил экран, выпрямился, взглянул на стоявшего у стола Шепарда. — Хорошо, Джон. Скоро грузовозы покинут пределы стартовой площадки. Все уже знают о выдаче сигнала предупреждения об отлёте. Карин отправила благодарственные письма всем предпринимателям и торговцам. Хорошо, что уже к Цитадели мы пойдём... 'упакованными', а то закупаться на Цитадели при её ценах... Дерут там — не втридорога, а впятеро дороже. И это ещё по минимуму. А так — и до "шестикратки" доходит. Корабельный счёт у нас пока что не особо 'пухлый', альянсовские чинуши жмутся. Вряд ли они будут в восторге от нашей самодеятельности, когда инфоблокада будет снята и они получат с Идена максимум данных. Но — дело прошлое. Поезд, как говорят имперцы, ушёл, — он расписался на экранчике ридера. — Утверждаю, Джон.

— Разрешите идти? — Шепард подобрался.

— Идите, Джон. — Андерсон подождал, пока старший помощник выйдет из каюты и прикроет за собой дверь, сел в кресло, активировал клавиатуру настольного инструментрона.

Шепард прав: кресла на постаменте у Звёздной Карты — нужны. Они будут полезны, ведь вахтенным и командиру со старпомом приходится иногда сутками дежурить, а стоять всё это время... напряжно. Можно, конечно, изредка опираться на поручни, но... Сидеть всё же для человека привычнее.

Джон оставил ридер со всеми материалами на командирском столе. Понимает, что высшему офицеру корабля и только ему предстоит решить проблему взаимодействия с альянсовскими бюрократами. Нужны все материалы, чтобы составить один или несколько документов, которые эти чинуши смогут воспринять без инстинктивного отшвыривания. Не любят они напрягаться, ох как не любят. А придётся! Всем придётся понапрягаться, тут уж ничего не сделаешь. Не удастся им отсидеться в стороне. Такая война...

Распорядившись об установке кресел на постаменте у Звёздной Карты, Адамс вернулся к себе в кабинет — небольшую комнатушку, почти полностью заставленную шкафами и стеллажами. Койка, стол, стул, полки для кристаллов и пластобумаги есть. И вроде бы этого достаточно для работы, но...

Свет единственного софита, неяркий, тёпло-жёлтый, был привычен. Грегори не любил яркого света в своих постоянных обиталищах и почти никогда не задумывался, почему. Работа с гетами-десантниками, доставленными на Иден Жнецом, была в основном завершена, остались кое-какие мелочи.

Сейчас мысли старшего инженера были обращены на другую, более важную проблему: если то, что сказал Явик, окажется правдой, то... Конечно, корабли Жнецов придётся уничтожать. Разрушать, расстреливать, обездвиживать. А ведь каждый такой корабль — это переработанная в пасту раса.

Протеанин, вероятнее всего, знает, о чём говорит: они воевали со Жнецами столетиями. И могли наблюдать и изучать процесс в деталях, от начала и до конца. Если уж протеане владеют такими средствами и способами передачи информации, если они владеют, пусть, по мнению современных Адамсу органиков, началами телепатии, то... Надо будет, не ставя под сомнение необходимость разрушения Жнецов, организовать хотя бы сбор обломков погибших сверхдредноутов — вряд ли у нынешних рас хватит мощности вооружений, чтобы распылить такие громады без остатка. А уж эти обломки придётся изучать со всей тщательностью для того, чтобы установить, из каких рас были созданы эти корабли. Если же повезёт и можно будет через эти обломки, как своеобразные, очень, что скрывать, необычные фильтры, получить доступ к памяти рас, то... Трудно даже представить объёмы новой информации, которую можно будет получить. Тогда... Тогда уже не будут потеряны, утрачены навсегда достижения рас, погибших от ударов Жнецов. Если уж подписывать Жнецам смертный приговор и приводить этот приговор в исполнение, то надо постараться сделать всё, чтобы осуществление возмездия не было безответственным.

Может быть, это и не своевременные для периода предвойны мысли?! Может быть. Но он, инженер Грегори Адамс, считает, что такие мысли необходимы именно сейчас. Приближение такой войны заставляет очень измениться, напрячься, отсеять всё второстепенное, по-новому взглянуть на многое.

Чаквас прошла по Медотсеку. Ей не сиделось на месте, хотелось ходить, хотелось двигаться. Чувствуя, как нарастает нервное напряжение, врач корабля привычно заглядывала во все углы. Открыв створки пенала со скафандрами, Карин замерла, глядя на красные кресты, обозначающие принадлежность носителя к медикам.

Когда-то, очень давно, ещё до двадцатого столетия, земляне попытались договориться о том, чтобы не атаковать во время конфликтов и объекты, и людей, на которых были такие знаки. Получалось, если быть уж совсем честно, плохо. Война — такое действо, которое рано или поздно влияет на всех. И тогда и врачей, и медсестёр, и фельдшеров уже не считают неприкосновенными, равно, как и госпитали, больницы, лазареты.

Всё было — и бомбёжки, и атаки диверсантов, и обстрелы из артиллерийских орудий всех калибров, и газами травили. А уж о потерях среди медиков-людей и говорить не приходится. Какой любитель острых ощущений — не для себя, для других острых — придумал, что врач на войне должен быть безоружен — до сих пор неизвестно. Да и вряд ли когда будет известно. И сейчас всё это может повториться снова в ещё больших масштабах. Потому что на стороне Жнецов будут выступать индоктринированные. Проще говоря, перепрограммированные органики. Да, разумные, но предельно ограниченные в своеволии, в свободе, в самоопределении.

Заставить их не стрелять по госпиталям и медикам можно будет только одним способом — убить. Убить так, чтобы они не смогли встать, не смогли шелохнуться. Жнецы — опытный противник и пословица о семи жизнях может быть реализована в действительности. Тогда никому из разумных органиков мало точно не покажется. Если верно то, о чём говорил Явик, то уже медленная индоктринация нанесёт жителям галактики огромный ущерб.

Попробуй, распознай врага, когда он только начинает становиться врагом. Спишут на стресс, на усталость, на что угодно, чтобы попытаться оправдать нестандартность поведения. А результат... будет ужасным.

Явику пришлось убивать своих сослуживцев. Лично убивать. Ножом, чтобы исключить любую возможность оживления, возрождения.

Аленко, конечно, не прав, самовольно отстранив её, врача фрегата, от выполнения профессиональных обязанностей медика, но... С другой-то стороны, он — прав. Потому что вряд ли она в одиночку, без Шепарда, смогла бы оказать необходимую и достаточную помощь индоктринированному учёному-археологу. Телесно этот археолог был вполне здоров, а вот душевно. Нет, душевно, как принято говорить, он явно был болен. Душевные болезни на Земле до сих пор лечили очень плохо. Не удавалось излечить их полностью. Да, изоляция, да, медикаментозная терапия, но... Индоктринация — это что-то новое. Совершенно новое.

Чаквас не могла отрицать — кое-какие материалы по этой проблеме она читала. Секретные, необщедоступные для большинства медиков материалы. В основном — переданные разведкой Империи в общее пользование по программам военного партнёрства. Ясно, что Российская Империя придержала у себя гораздо больше материалов. Это — обычная практика. Но и те материалы, которые переданы были Альянсу, сейчас воспринимались совершенно по-иному, гораздо более серьёзно.

Может быть, Аленко показал ей, что без вмешательства таких людей, как Шепард, медики любой расы смогут спасти очень немногих разумных, подвергшихся индоктринационному воздействию? У лейтенанта не было особого выбора. Но он-то понял, что Чаквас без Шепарда вытащить из формирующегося хаскококона этого учёного-археолога не сможет. Зачем тогда ронять авторитет корабельного медика? Ведь за её работой, так или иначе, будут наблюдать другие археологи, гражданские. А что она реально может, если физически — он, этот археолог, почти здоров? Ну там в силу возраста и букета обычных для гражданских людей болезней и недомоганий — можно посчитать, что почти здоров.

Гипноз? Нет, индоктринацию нельзя снять гипнозом — в этом Чаквас уже убедилась, ведь Шепард гипноз не применял, он использовал то, чему в современной медицинской науке и названия-то ещё нет. Не придумали или, проще, не выбрали. Вряд ли можно то, что дважды сделал тогда Джон, можно описать медицинскими, мозговывихивательными для непосвящённых терминами. Даже латынь — и та бессильна.

Бенезия благодаря Явику что-то такое поняла по поводу индоктринации. Но она, как и Сарен, обладают уникальным опытом, способны посмотреть на проблему изнутри. Матриарх хочет что-то такое передать азари, что поможет этой расе выстоять. Явик верен себе, он не даёт универсальных рецептов решения проблем, старается давать точные и чёткие рекомендации. Азарийский рецепт для землян не применим, к сожалению. Турианцы, особенно Сарен, тоже что-то получили от Явика, способное помочь защититься от индоктринационного воздействия. Хотя бы по минимуму защититься. И этот минимум спасёт немало жизней и судеб.

Конечно, и для Сарена, вынужденного остаться на борту фрегата-прототипа , и для Бенезии, которая обязательно вернётся на Тессию — иного выбора у неё, пожалуй, и нет, поскольку ещё не сложилась ситуация, при которой ей, а возможно, и Лиаре, удастся остаться на борту 'Нормандии'...

Для них обоих ясно, что впереди — большая работа. Убедить чиновников своей расы — сложно. Ещё сложнее — убедить обычных соплеменников, у которых индивидуализм — тоже не на последнем месте по значимости и по важности. А тут кто-то им будет толковать о какой-то индоктринации. Слово-то какое, едва выговоришь без тренировки. Может, турианцам, у которых половина звуков идёт на ультразвуке, и легче и привычнее такое и выговаривать и воспринимать нормативно. А что делать азари с их вечными колебаниями между крайностями? Не зря же этих синекожих красоток считают галактическими дипломатами.

Имперцы же, земляне, высказываются по этому поводу, об этой особенности азари более чётко и резко: 'и сам не гам, и другому не дам'. То есть, проще говоря, 'ни нашим, ни вашим'. Да ещё когда вскроется, что протеане — не миф, и они действительно существенно повлияли на азари... Скандал будет — колоссальный. Вряд ли Матриархат очень быстро оправится после такого скандала. А тут — война на пороге, большая война.

Нет, всё же сложно будет сейчас Бенезии. Очень сложно. Да, она старается не тратить много времени на медитацию, намеревается много работать: что-то писать и по проблеме индоктринации и по прошлой и нынешней своей жизни. Она — матриарх, ей за восемьсот лет, так что мемуары писать для неё — самое обычное и понятное занятие.

Вот она и будет писать эти мемуары. Параллельно — работать над книгой об индоктринации и противодействии этому оружию. Как всегда: есть действие, значит, должно быть — и, скорее всего, есть — достаточное противодействие. Знать бы только каково оно, это противодействие, каким оно, это противодействие должно быть.

Сарену в этом смысле легче. Он — турианец, для него одно противодействие всему негативу, любому — дисциплина и приказ. Воин, потому для него превозмогать — привычно и даже где-то и необходимо. Так турианцев воспитывали в течение многих поколений. Так у них принято и моралью и нравственностью, а это, что бы там кто ни говорил, мощные регуляторы поведения. Турианцы будут превозмогать, будут побеждать. А если и будут проигрывать... То самоубийство у них в почёте, оно для них — обычно, привычно и даже где-то естественно. Если турианец почувствует, что с ним что-то не так, то он, скорее всего, примет решение о самоликвидации. И сам осуществит это решение в кратчайшие сроки с гарантией. Мало ли таких случаев и у людей было — и стрелялись, и травились, и вешались, и подрывались. Пытались правда, гражданские церковники и госчиновники противодействовать этому, но, увы, не преуспели. Если уж человек над своим рождением не властен, то хотя бы над своей смертью он должен властвовать в полной мере. Сложно было людям понять справедливость и правильность этой мысли, но ведь поняли. Не все поголовно, правда, но — очень многие.

Пожалуй, и она, как врач, должна будет внести свой вклад в борьбу с этим оружием Жнецов. Она тоже должна написать книгу. Пусть не большую по объёму, но важную, нужную, основанную на её опыте медика, на её наблюдениях, на данных объективного приборного контроля. Придётся, конечно, поспрашивать и Явика и Джона, но ведь они, думается, не откажут. Заодно и отвлекутся от своих воинских занятий и служебных обязанностей. Не посчитают эти разговоры, это общение досужим времяпрепровождением. Для них это будет важно и понятно, а значит, они многое смогут рассказать, пояснить, уточнить. Да, надо будет поговорить с ними обоими. Пока что нет предпосылок, что они откажутся. Времени до Терума как раз хватит и для начала такой работы, и для такого общения. А там и работа и общение будут продолжены — полёт будет длительным и на всё времени хватит. Было бы желание...

Закрыв створки пенала, Чаквас вернулась к столу, включила инструментрон. На заставке высветился таймер времени до отлёта. Совсем немного осталось. Несколько десятков минут. Можно было бы, конечно, выйти, пройти в БИЦ. Лучше будет, если она останется в Медотсеке. Не надо волновать дополнительно Дэвида, не надо настораживать Джона. Им будет легче и спокойнее знать, что она — на своей территории, что она — в безопасности.

Выявлена слежка за 'Нормандией', осуществляемая имперским разведкрейсером 'Волга'

Тангрис, сидевшая в бронекапсуле старпомовского кресла в центральном посту 'Клинка', встрепенулась, когда на экран перед ней выползли первые строчки очередного отчёта системы слежения за информационным перехватом. Автоматика фрегата 'Клинок Ярости' чётко и оперативно просигналила, что затронуты информационные фильтры. И теперь подсистемы выдавали протокол-резюме.

Прочтя первые несколько абзацев, Тангрис пододвинулась к пульту поближе: дело касалось Шепарда. Её Шепарда, её Джона. И касалось так, что ей, старшему помощнику командира фрегата, требовалась поддержка, помощь, содействие Таэлы.

Немного времени пришлось потратить на то, чтобы дать возможность автоматике полностью 'протащить' через экраны старпомовского пульта все листинги. Совсем немного времени. Оглядев зал Центрального Поста, Тангрис вынула из накопителей кристаллы с новыми записями. Промаркировала часть носителей, встала и, стараясь не спешить, направилась к выходу из отсека. Да, вроде бы покидать Пост во время несения вахты и не полагалось, но, пока фрегат стоит на планете, это — возможно.

Она шла от Центрального Поста к командирской каюте по хорошо знакомым коридорам и вспоминала. Вспоминала о том, как увидела капитана Шепарда, как поняла, что влюблена в него. Она, протеанка полюбила не своего соплеменника, а существо иной расы, человека, землянина. Да, протеан невозможно было удивить или изумить межрасовыми взаимоотношениями — в Империи были сотни разнообразнейших рас, но... всё изменилось, когда обитателям подземной протеанской базы на Иден-Прайме удалось проснуться, а точнее — очнуться от анабиоза через, страшно подумать, пятьдесят тысяч лет. Пусть и по человеческому, земному летосчислению, но, всё равно, цифра и для долгоживущих протеан — более чем впечатляющая.

Старший помощник командира фрегата до сих пор помнила, как Таэла, её лучшая и ближайшая подруга, сказала: 'Тангрис, думаю, представлять тебе капитана Шепарда особо нет необходимости'. Да, она потом их отпустила из своей каюты. Отпустила, прочтя состояние своей помощницы и соплеменницы и поняв, что та... влюблена. Может, с высоты опытности и искушённости Таэлы во многих жизненных ситуациях, это и выглядело просто, но... Хорошо, что тогда Таэла отпустила её, предоставила возможность побыть рядом с Шепардом. Побыть... почти единственный раз очень долго.

Таэла правильно поняла, что Тангрис хочет о многом поговорить с Шепардом. Протеане... редко кого из не принадлежащих к их расе удостаивали возможности и чести пообщаться с ними очень 'коротко', свободно и долго. Но то время... время всевластия протеан... осталось в невообразимо далёком прошлом. Пятьдесят тысяч лет назад. Вокруг — уже другая галактика, где действуют и даже правят те расы, которых протеане застали в колыбелях, можно сказать, что даже в яслях. Роскошь общения протеане, обладавшие целым рядом возможностей и способностей прямого и опосредованного считывания и передачи информации, ценили очень высоко. Поэтому... Таэла была права, когда отпустила Тангрис из своей каюты пообщаться с землянином, с Шепардом, с Джоном.

Тогда Тангрис отметила, что её вид, внешний вид, конечно же, понравился Шепарду. Красно-чёрная боевая броня её скафандра не смутила воина и офицера земных вооружённых сил, спецназовца и старшего помощника. Два старших помощника... А точнее — два разумных органика, принадлежащие к очень разным расам... Таэла тогда попрощалась с Джоном, выразив надежду, что ещё не раз встретится с ним в будущем.

Тангрис хорошо помнила, как взяла мягко и осторожно, но в то же время — решительно Шепарда за руку и потянула его за собой из командирской каюты. Тогда Шепард, Тангрис была теперь в этом уверена, понял, что Таэла попрощалась с ним, её гостем. И одновременно Таэла дала возможность Тангрис проводить гостя, проводить Шепарда, проводить Джона до границ корабля и... до границ базы. Тангрис тогда ясно чувствовала, что Шепард боится не успеть вернуться на борт 'Нормандии' до момента отлёта и понимала его опасения, понимала эту его боязнь, хотя и знала, что до отлёта ещё предостаточно времени даже по земному, человеческому счёту. Хорошо, что Джон Шепард так высоко ценит время. Впрочем, конечно, для расы, представители которой очень даже недавно получили возможность жить сто — сто пятьдесят — двести лет, такое трепетное и бережное отношение к столь невосполнимому ресурсу, каким является время, обычно.

С того момента, как Тангрис открыла глаза, очнувшись от анабиоза, и поняла, что рядом с протеанином Явиком стоит человек, он, этот землянин, очень интересовал молодую протеанку. Настолько глубоко полно и остро интересовал, что она влюбилась в него. Да, у протеан это часто бывает быстро. От просто хорошего отношения к спутнику Явика Тангрис, как сейчас сама понимала, быстро перешла к любви к этому молчаливому офицеру. Да, прежде всего, офицеру, так как Тангрис очень хорошо почувствовала, что Джон Шепард — прежде всего воин, прежде всего — спецназовец и прежде всего — десантник и старший помощник командира боевого разведывательного фрегата-прототипа. В определённой степени всё это наглухо или — почти наглухо затушёвывало, отводило в тень его человеческую сущность. А Тангрис... она полюбила Шепарда не как воина, а как человека, как личность. Тогда, уходя рядом с Джоном, держа его за руку, из командирской каюты, Тангрис ещё не знала, как ответит Шепард на её любовь. Хотя и понимала, догадывалась, что всё будет зависеть и от неё и от Джона. Её Джона. Она... она тогда сделала свой выбор и отдала свою суть и сердце этому немногословному землянину, этому человеку. Отдала, сделав выбор, свой выбор, первой.

Она, как сейчас понимала, очень надеялась остаться рядом с Джоном надолго. Во всяком случае — на всю его почти двухсот или трёхсотлетнюю жизнь. Ведь он, обладающий сверхвозможностями и сверхспособностями галактического и внегалактического уровней, неизбежно должен был прожить намного дольше своих соплеменников. Для того чтобы успеть сделать очень много полезного, важного, нужного. Наверное, Таэла, как думала сейчас, идя по коридору к командирской каюте, Тангрис, уже тогда была убеждена, что её старший помощник и ближайшая подруга готова принять Шепарда таким, каким он был на самом деле, а не в мечтах и не в грёзах.

Надо признать, что Тангрис замучила сверхзанятую Таэлу вопросами о Шепарде. Хорошо ещё, что протеанские возможности позволяют общаться в постоянном режиме одновременно по многим каналам, иначе было бы сложно выполнять все необходимые работы по приведению корабля и его начинки в порядок. Да, Тангрис помнила, что задала Таэле очень много вопросов и получила на них весьма приемлемые ответы. Это было крайне ценно, потому что между ближайшими подругами может возникнуть жестокая конкуренция за достойного мужчину. Это — обычное дело, вполне предсказуемый вариант развития событий. Такой конкуренции между Таэлой и Тангрис... не возникло потому, что у Таэлы уже был Явик, к которому она была, чего особо-то скрывать, неравнодушна и раньше, до того момента, как всем протеанам, защищавшим Иден-Прайм... тогда он и назывался-то по-другому, пришлось отступить, именно отступить в анабиозные капсулы...

Умирать просто так никто из протеан не хотел, а отступить, признать поражение, фактически сдаться — было невозможно. Мало кто из ныне живущих разумных органиков смирился бы с таким выбором протеан, но... и в нынешней истории были такие факты, когда военнослужащие действовали весьма нестандартным способом и... достигали успеха. Вот и сейчас протеане выжили благодаря тому, что Таэла и Явик не отдали вполне ожидаемого и общепонятного приказа 'стоять насмерть'. А такой приказ, Тангрис была в этом убеждена, вполне мог бы быть отдан.

Таэла возглавила колонну протеан, отступавших в глубины базы. И предоставила возможность своему без всяких натяжек Явику остаться в вооружённом арьергарде. Остаться прикрывать отход протеан в базу.

Тангрис вспомнила, что и Явика она буквально допрашивала. Не только тогда, когда он появлялся в пределах базы или корабля, но и по связи и пользуясь расовыми возможностями информационного обмена. Восхищавшая и потрясавшая ныне живущих разумных органиков технология обмена мыслеобразами была только одной из многих способностей протеан. Без таких возможностей и способностей нет — и не может быть истинно имперской, верховной расы. Явик... правильно и полно понял, что она, Тангрис, достойна иметь глубокие и полные взаимоотношения с необычным землянином. Она была уверена, что Явик предполагал и возможность появления у Тангрис... детей от Шепарда, от Джона, понимал, что тогда Тангрис станет тоже уникальной протеанкой.

Явик... Он такой, неторопливый, обстоятельный. Впрочем, он бывает разным в разных ситуациях. А тогда он был уверен в одном: Тангрис будет плотно общаться с Джоном Шепардом. И Тангрис действительно начала общаться. Тогда, идя по коридору рядом с Джоном, она воспринимала этот коридор поистине бесконечным. Протеанка хорошо помнила, что ни она, ни он не спешили начать разговор. Они молча шли рядом и обменивались редкими, очень редкими взглядами. И Тангрис сейчас понимала, что именно тогда она всё глубже и полнее влюблялась в Джона Шепарда, очень полно и исчерпывающе в ужасающе быстром темпе преодолевала уровни знакомства и дружбы. Идя рядом с Джоном, Тангрис мало что замечала вокруг, хотя и отмечала, что другие протеане рады видеть Шепарда, он был им знаком с момента, когда они очнулись в залах саркофагов.

Разговор... Конечно же, Тангрис тогда говорила с Шепардом. Говорила спокойно, тихо, не испытывая желания одержать верховенство над собеседником. Сейчас Тангрис помнила, хорошо помнила и очень радовалась, вспоминая, как смотрела на Джона, задерживала взгляд на его лице и на глазах и видела, что Шепард к этому интересу и к этим взглядам — острым, глубоким, несколько насторожённым, изучающим и внимательным, относится спокойно и с большим пониманием.

Сколько тогда прошло времени, когда она с Джоном проплутала, иначе и не скажешь, по кораблю и по базе, намереваясь вроде бы только пройти из командирской каюты к последнему базовому внешнему шлюзу. Хотели пройти отсюда туда, а получилось, что прошли по десяткам коридоров, переходов, лестниц и видели, и слышали только друг друга. Или почти всегда — только друг друга. Соплеменники Таэлы и Тангрис проявили тогда удивительно высокий уровень такта. Тангрис раз за разом убеждалась, что Шепард надолго останется единственным из не-протеан, кто будет детально знать внутреннее убранство боевого протеанского фрегата.

Тяжёлый, напряжённый момент... тоже был. Посещение зала, где были собраны кубы с прахом погибших протеан. Тангрис тогда рассказывала Джону о том, как Таэла провела церемонию кремации погибших. Тангрис ощущала, как был напряжён в те минуты Шепард. Понимала и даже знала, как он радовался, когда 'отметчик' — тот самый прибор, отданный Явиком Джону, рисовал на очередном саркофаге не 'минус', а плюс... Наверное, тогда Шепард с особенной силой почувствовал, что стоявшая рядом с ним молодая протеанка очень неравнодушна к нему лично.

Пройдя по кораблю, Тангрис вышла с Шепардом в пределы базы... Там было спокойнее и тише. Тогда, предчувствуя, ощущая близость момента прощания, Тангрис ненадолго вернулась в реальность и стала говорить... О чём она тогда говорила? Да, она говорила о том, что протеанская база поможет в критический момент иден-праймовцам выстоять в борьбе со Жнецами. А потом... потом будет победа и она, Тангрис, встретится с Джоном на Иден-Прайме. Пройдёт по территории персонального 'нормандовского' космопорта. Спустится и войдёт в пределы протеанской базы, многое вспомнив о недавнем прошлом. Вспомнив по-новому. Она не скрыла от Шепарда сложностей послежнецовской эпохи и была очень рада ощутить, понять, что он... согласен с ней, с её сложным восприятием будущего.

Джон тогда обнял её... Наверное, он привык обнимать разумных органиков, не особо обращая внимание на скафандровые оболочки... Эти объятия... были так приятны... Тангрис хорошо помнила, что она тогда спокойно и полно улыбнулась, а глаза... глаза сверкнули. В тот момент она поняла, что именно она и только она — подруга Джона Шепарда. Она будет рада его ждать, будет рада с ним общаться, и будет рада встретиться с ним на новой материнской планете протеан.

Они обещали друг другу... обмениваться письмами. Обычное желание, обычное стремление. Шепард, Джон, тогда сказал, что 'у нас будет ещё не одна возможность увидеться' и поблагодарил её, молодую протеанку, поклонился ей, шагнул через порог и... не обернулся. К его нежеланию оборачиваться Тангрис отнеслась тогда с полным пониманием: Шепард не давал пустых обещаний и не брал на себя невыполнимых обязательств.

Сейчас Тангрис вспомнила тот момент, когда она поняла для себя нечто гораздо более важное и ценное: Шепард, Джон сохранял за ней, молодой протеанкой, полную свободу, давал полную возможность ограничиться уровнем простой дружбы с ним, инопланетянином и человеком другого времени. Да, Тангрис остро и полно чувствовала эту разность, эту иновременность протеан, знала, что так же чётко чувствуют это и Таэла, и Явик, и все другие протеане. С этим чувством, с этим ощущением предстояло жить долгие годы... А Джон... он преодолевал эту разновременность своим к ней, к Тангрис, отношением. Для него дружба между мужчиной и женщиной, принадлежащими к разным расам, была не просто возможной, она была обычной и часто — необходимой. Тогда, в те мгновения перед и после прощания было ещё рано говорить о том, станет ли она, протеанка Тангрис для Джона Шепарда главной подругой.

И сейчас, идя к Таэле в её постоянное личное обиталище, Тангрис понимала: это знание ей ещё предстоит сделать своим. Главное, что за это время ни она, ни Джон не стали чужими. Наверное, Джон был изумлён, удивлён тем, что встретил протеанку, оказавшуюся способной полюбить его, человека. И это изумление, и удивление, как чувствовала Тангрис, не помешали Джону Шепарду полюбить её, Тангрис, именно такой, какой она была на самом деле — сложной и разной — а не такой, какой она могла бы инстинктивно ему тогда, в те минуты общения представиться.

Тангрис не стала хвалить себя за то, что она ничего не стала обещать тогда Шепарду. Она помнила и знала, что обещала только одно, очень важное для него и для неё: то, что она будет ждать его возвращения и будет ждать его писем.

Наверное, тогда Шепард в очередной раз задействовал свой привычный сценарий 'полная свобода для другого разумного органика' и потому посчитал, что Тангрис сама должна иметь право и возможность определить уровень своих взаимоотношений с ним. Он привычно посчитал, что она должна остаться свободной и вольной в своей судьбе и в своей жизни. Свободной и вольной, несмотря на всю силу, на всю мощь этого всепоглощающего и крайне глубокого и острого чувства, каким являлась любовь.

Шепард... Насколько она теперь его знала, понимала и чувствовала, он... Вероятнее всего посчитал, что Тангрис может и даже должна избрать себе в спутники жизни не человека, а своего соплеменника. И Джон... был уверен, даже убеждён в том, что сделать такой выбор ей будет и легче и удобнее. Он, вероятнее всего, был сориентирован на то, что нельзя лишать протеанку Тангрис этого права, как нельзя обещать ей несбыточного.

И вот теперь, как любят говорить земляне, 'на горизонте' замаячила та, которая вполне может стать единственной и главной для землянина Джона Шепарда. Сможет оттеснить на второй, третий и пятый план не только Дэйну-землянку, но и азари-матриарха Бенезию Т'Сони. А в перспективе — и дочь матриарха — Лиару. Почувствовав остроту момента, Тангрис поняла, что в одиночку с назревающей ситуацией справиться не сможет.

Шепард всегда говорил — и Тангрис об этом всегда помнила — что без своих коллег, без своих нормандовцев он мало что может. Он никогда не выделял себя на их фоне, не любил первенствовать, лидерствовать, не любил превалировать, хотя ему-то при его возможностях и способностях, при его подготовке это всё можно было делать без труда. Он, Джон, первенствовал всегда только в одном: в желании отодвинуть всех других разумных органиков себе за спину при проявлении в округе малейшей опасности. Он... закрывал всех собой и рисковал прежде всего собой.

Чего стоит его... общение с пилотом Жнеца. Тангрис вздрагивала несколько раз, когда только думала об этом моменте, а ведь Джон, её Джон был там вживую. Говорил с этим пилотом с этим центром управления сверхдредноута, этого суперкорабля, против которых протеане при всей их мощи воевали столетиями и так и не достигли желанной победы. А он... он просто говорил с этим пилотом и договорился с ним. Да, договорился. Но не стал вербовать. Только установил... пределы, рамки, границы, как угодно...

Поймёт ли эта Светлана Стрельцова, через что уже прошёл Джон Шепард? Тангрис была сейчас уверена, что поймёт далеко не полностью. Так же не полностью поймёт она это, как не понимает это и протеанка Тангрис. Но что-то было в этой Стрельцовой такое... что позволяло Тангрис совершенно определённо опасаться её скорейшего и полнейшего объединения с Шепардом, с Джоном. Что-то было такое, что позволит ей, человеку, женщине-землянке в кратчайшие сроки, пусть и далеко не сразу, не наскоком, но фундаментально, глубоко и полно преодолеть все ступени взаимоотношений, предшествующие объединению. Свадьба, беременность, рождение детей... И всё это — во время противостояния со Жнецами.

Тангрис остро понимала, что здесь она не сможет составить никакой реальной конкуренции Стрельцовой. Землянка, человек, может встать рядом с Шепардом въяви, а она, протеанка Тангрис, будет вынуждена скрываться и таиться, встречаться с Шепардом изредка, нечасто видеть его на экранах, редко получать возможность слышать его голос в динамиках спикеров и читать очень редкие его письма.

Нельзя сказать, что Тангрис и до той каютно-коридорной личной встречи с Шепардом не думала обо всех этих ограничениях. Думала — и много думала. Но тогда 'на горизонте' не просматривалась некая Стрельцова, способная разом обойти и Дэйну, и Бенезию, и Таэлу, и, чего уж там скрывать и отрицать-то, Лиару. А вот прочла Тангрис эти протокол-отчёты и поняла, что может... сорваться. И чтобы не наделать глупостей, ей нужен был совет. И нужна была помощь старшей и более опытной подруги, какой всегда была Таэла.

Думая в свободные минуты о своих взаимоотношениях с Джоном, Тангрис часто не знала, как относиться к своему возрасту. Да, по меркам протеан, она очень молода. К счастью, её соплеменники не считают, что она — подросток, она скорее, если пользоваться человеческими аналогиями, молодая девушка, но — уже старший помощник и одна из старших офицеров боевого протеанского корабля. Она имеет все права на управление кораблём и все права на командование экипажем, она привыкла действовать самостоятельно, когда в этом возникала необходимость и когда Таэла позволяла ей это.

Многое, конечно, изменилось и вот теперь она должна адаптировать своё понимание своего собственного возраста под совместимость с землянином Джоном Шепардом, которого она, вне всяких сомнений, глубоко и искренне, по-настоящему полюбила.

В Светлане Стрельцовой она почувствовала угрозу своим взаимоотношениям с Джоном. Реальную и серьёзную угрозу, которую, конечно, была, в том числе и по молодости лет, склонна устранить радикально. Проблема была в том, что для такой радикальности не было условий. Среди выживших протеан было чётко установлено несколько правил. И одним из них было 'пребывать в тени'. Сформулированное коротко, вполне в духе короткоживущих рас, оно делало невозможным любое явное и активное открытое участие протеан, исключая, конечно, Явика, во всём, что происходит в нынешнем мире предвоенной Галактики. Иными словами, проявиться перед Стрельцовой и попытаться заблокировать её продвижение к Шепарду Тангрис, не нарушив это правило, не могла. Приходилось надеяться, что Таэла поймёт свою подругу особенно полно и чётко и, конечно же, глубоко... И пояснит очень многое Явику, а тот... поговорит с Шепардом.

Таэле, как понимала идущая к командирской каюте Тангрис, будет очень непросто. Она любит Явика и вынуждена тоже скрываться в тени, она должна будет пояснить Явику очень многое, что касается взаимоотношений Тангрис и Джона и сделать его, своего любимого, фактически посредником. А уж какой неприятный разговор, сложный разговор предстоит у Явика с Шепардом... Ладно она, Тангрис, поговорит с Таэлой и с Явиком тоже, конечно же, поговорит, а каково будет общаться Явику с Шепардом?! Они ведь принадлежат к разным расам и фактически Явик будет предостерегать Шепарда и пояснять своему инопланетному другу слишком многое, что Джону, как человеку, конечно же не понравится. Светлана Стрельцова — человек, имперка. Да, Джон Шепард — британец, а Светлана Стрельцова — имперка, русская. Это — тоже сложность. Но нет другой сложности, а именно — разнорасовости. Очень сложный разговор предстоит провести Явику. Крайне сложный и тяжёлый. Думая о составляющих этой сложности, Тангрис приблизилась к двери командирской каюты и несмело отодвинула её створку в сторону.

— Тангри... — Таэла встала из-за рабочего стола, подошла к переступившей порог молодой протеанке. — Шепард? — спросила она подругу, мельком взглянув в её глаза и поняв причину появления старшего помощника в командирской каюте во время несения старпомовской вахты в Центральном Посту корабля.

Таэла, прикрыв за собой дверь командирской каюты, нашла в себе силы только кивнуть и скупо добавить вслух:

— Больше, Таэл... Дело касается 'Нормандии' и её экипажа в целом. Если кратко: земная Российская Империя принялась за ними следить. Очень плотно. Пока что такую слежку выполняет один корабль — имперский дальний разведывательный крейсер 'Волга'. Выполняет, насколько я сумела понять, очень качественно и полно. Не знаю, как к этому относиться. — Тангрис подала командиру корабля укладку. — Вот. Последняя информация, затронувшая и активировавшая фильтры. Прости... Я действительно взволнована, поэтому будет лучше... если ты сначала посмотришь, а потом я... поясню.

— Я — пока ознакомлюсь с данными, Тангри, а ты... Ты — присядь и успокойся. Не думаю, что то, что ты прочла и узнала — настолько плохо. — Таэла, жестом пригласив коллегу и подругу пройти к рабочему столу, на ходу активировала наручный инструментрон и стала читать на экране данные с принесённых Тангрис кристаллов.

— Это — не плохо, к счастью... Таэл, — сказала Тангрис, мелкими шагами несмело приближаясь к рабочему командирскому столу. — Но... Нам, протеанам, нельзя светиться, а объяснять всё это Явику придётся нам с тобой вдвоём, — сказав это, Тангрис вздохнула. — Если факт слежки со стороны Империи за всем, что нормандовцы делают на Идене, Явик ещё как-то нормативно воспримет, то... Факт того... что затронута личная жизнь и личная сфера Шепарда... — молодая протеанка запнулась на несколько мгновений, но нашла в себе силы продолжить тихим голосом. — Не знаю, Таэл. У меня... не хватит возможностей, чтобы пояснить это Явику достаточно внятно. А если я невнятно поясню... То, даже изучив эти материалы, — Тангрис совершенно по-человечески кивнула головой в сторону укладки, — он... не всё поймёт правильно. И тогда... тогда он может начать действовать... неоптимально. Или — даже неправильно.

— Ты хорошо сделала, что пришла ко мне. Явик сейчас, — Таэла посмотрела на настенный экран со схемой корабля, — работает в инженерном и в двигательном отсеках, потом — пойдёт в оружейные отсеки. Я его сразу вот так резко вызывать сюда не буду. — Таэла, отметив, что подруга, услышав это, немного расслабилась, перевела взгляд на экран своего наручного инструментрона, просмотрела данные со всех кристаллов, задумалась. — Да, ты права. Ситуация резко осложнилась. Хотя... может быть, это и выход. Хороший выход для нормандовцев. Не только для Шепарда — для всех обитателей фрегата. И хорошо, что эта информация поступила к нам до момента отлёта фрегата с Идена.

— Я знаю, Таэл, что многие нормандовцы... — несмело продолжила Тангрис.

— Чувствуют, что их корабль не долго будет пребывать в одиночестве? — спросила Таэла. — Что-ж, они в очередной раз правы. И, хотя предвидение не является сильной стороной всех землян, оно у них развивается и хорошо, чётко проявляется в отдельные моменты. Такую задачу, которую они поставили перед собой, в одиночку трудно решать силами экипажа единственного корабля. Маленького, к тому же. Небольшого, — уточнила командир фрегата.

— Они полагают также... — Тангрис несмело продолжила, но уже через несколько секунд остро поняла, что Таэла — в курсе.

— Да. Слишком большое ядро для этого корабля — не норма. Потому правильно, что многие нормандовцы уверены в необходимости проведения капитальной реконструкции своего фрегата. Пройдёт несколько декад, может — несколько месяцев и фрегат-прототип станет чем-то большим, чем обычный альянсовский фрегат. И внешне, и внутренне, — отметила Таэла. — Тогда сила ядра будет равна силе корабля, его совершенству. Никто из разумных органиков тогда уже не будет называть 'Нормандию' прототипом. Она станет обычным кораблём.

— А со временем... — продолжила Тангрис, присаживаясь в свободное кресло у командирского стола.

— Со временем — станет легендарным, — подтвердила Таэла. — Успокоилась?

— Да, почти. — Тангрис хотела совершенно по-человечески кивнуть головой, но сдержалась. — Я не слишком опытна в реальном практическом общении с людьми, а вот... влюбилась в землянина. И теперь... Не знаю, как это чувство определить. Не любовь, нет... Оно... как бы дополнительное к чувству любви к Джону...

— Земные женщины определяют это, Тангрис, как боязнь. Опасение, что с любимым... случится что-то нехорошее, — сказала Таэла. — Но у тебя, я правильно определила?... Сложнее?

— Я понимаю, Таэл, во всяком случае — стараюсь полнее и глубже понять, что Джон... никого никогда не привязывает к себе, не делает пленником взаимоотношений, чувств. Я понимаю, что... полюбив его, сделала свой выбор и теперь... Теперь я боюсь, что этот выбор... мой выбор... доставит Джону большие неприятности. Он... — Тангрис запнулась, не зная, куда ей лучше смотреть — на экран инструментрона, где светились хорошо знакомые строки отчётов и протоколов, на свою лучшую подругу или на столешницу командирского стола.

— Да, — подтвердила Таэла. — Ты права. У него уже есть две женщины, которые его любят и, вне всяких сомнений, будут согласны стать его официальными жёнами и родить от него детей. Понимаю, Тангри, — командир фрегата помедлила. — Ты — молода, тебе многое... в новинку, но — посмотри на происходящее с другой точки зрения. — Таэла мягко взглянула на подругу. — У тебя есть уникальная возможность... выбрать.

— Я — уже выбрала, Таэла! — воскликнула Тангрис. — Я люблю Джона! Никого раньше так не любила, как его! Понимаю, что... он не ограничивает меня, но ведь...

— Ты о Дэйне? Или о Бенезии? — спросила Таэла.

— Против Дэйны я ничего не имею, Таэ. — Тангрис употребила очень краткую форму имени подруги, допустимую в общении только в исключительных случаях и понимала, что сейчас — именно такой случай. — Я знаю, она принадлежит к той же расе, что и Джон и у них должны быть общие дети. Джону необходимо, чтобы у него были дети, рождённые от земной женщины. Меня смущает... Бенезия.

— Но и Дэйну ты тоже... опасаешься? — мягко уточнила командир корабля.

— Таэл, ты ведь понимаешь, как Дэйна может воспринять появление рядом с Джоном, её Джоном без малейших сомнений, инопланетянки, способной прожить минимум в два-три раза дольше, чем азари. Для Дэйны, насколько я понимаю, это будет удар больший, чем тот, который она уже получила, узнав, что Бенезия... попыталась забеременеть от Джона и пожелала стать его официальной женой.

— Понимаю, — задумчиво сказала Таэла. — Ты во многом... права. Только вот... ты же сама знаешь и понимаешь, что любовь не спрашивает о таких деталях. Она — либо есть, либо её — нет. Когда её нет — кажется, всё получается сравнительно легко и просто, а когда появляется, то приходится увязывать сотни вариантов взаимодействий во что-то безопасное. И, если я правильно поняла тебя, Тангрис, ты боишься, что Дэйна и Бенезия...

— Я боюсь ещё того, Таэл, что... теперь у Джона появилась та, которой он отдаст высшее предпочтение! Я бы не пришла к тебе, если бы не была уверена в этом. Полностью уверена! — подчеркнула Тангрис. — Эта Светлана Стрельцова... Я понимаю, мы, протеане, что называется 'влезли' на самом раннем этапе. Вся информация, Таэла, в укладке, там есть отмеченные белой полоской кристаллы. Этот крейсер — силён. Его экипаж — профессионалы. А Стрельцова... Прости, Таэла, но меня беспокоит, прежде всего, она. Она... сама, может быть, ещё не осознаёт, не понимает, но её суть уже настроена так, что каперанг-имперка, землянка будет либо первой и единственной у Джона Шепарда главной подругой, либо останется только знакомой, можно сказать — дальней коллегой по службе. — Тангрис помедлила, опустив взгляд на свои колени, затем продолжила. — Я понимаю, что... это — вариант — вполне возможный и обычный, но от этого понимания... мне нисколько не легче! Я уверена, что Стрельцова будет жестоко и яростно биться. За право быть единственной у Джона, будет биться за это с любой другой женщиной всю свою жизнь! А это... мне сложно предсказать в необходимых деталях. Я... я боюсь проиграть в этой схватке и боюсь не успеть стать важной для Шепарда, — честно призналась Тангрис.

— Ты... хотела бы от Джона детей? — прямо и откровенно спросила Таэла.

— Да! — без раздумий заявила молодая протеанка. — С тех пор, как я с ним попрощалась и он... вернулся на фрегат, я много думала... о перспективах моих взаимоотношений с ним... И пришла к выводу, что да, я хочу детей от Джона! Хотя бы одного ребёнка! Пусть у него, достойного мужчины и человека... — Тангрис запнулась, ощутив, что теряет над собой контроль, но нашла себе в силы продолжить и закончить фразу, — у меня будет продолжение. И это, Таэла, ещё одна причина, побудившая меня придти к тебе за советом... и за помощью... Иногда я ненавижу себя за свою молодость! Будь я постарше и поопытнее... Хотя... ты права, мы, протеане, не рассчитывали на то, что вернёмся жить и действовать в галактику через пятьдесят тысяч лет. Можно прочесть сотни страниц текстов, просмотреть очень внимательно тысячи картинок — и всё равно не быть готовыми реализовать такой вариант... на практике. Я... я хочу ребёнка от Джона, Таэла! Понимаю, что... сейчас это...

— Не преждевременно, Тангрис, — прервала подругу командир корабля. — Не преждевременно! Любовь не спрашивает о времени, она требует и побуждает действовать определённым образом. Не будь этого чувства... любые двуполые разумные органики выродились бы почти мгновенно по космическим меркам.

— Не знаю, Таэл. — Тангрис перевела взгляд на столешницу. — Сама-то я готова к беременности. Готова к тому, что ребёнок будет жить со мной и редко видеться с отцом. Но увязать это всё, столь мне понятное и даже где-то для меня и обычное... С тем, что Джона придётся так или иначе, но всё же делить с той же Дэйной. Или — с той же Бенезией. Знать, что у него от них тоже могут быть дети — люди и азари... Мне... очень тяжело. Я понимаю, мне кажется это так потому, что мы, разумные органики, все в некотором смысле запрограммированы социальными ролями. Но от этого пояснения мне... не становится легче.

— Давай подведём некоторый итог, Тангри, — мягко сказала Таэла. — Ты любишь Джона, любишь его крепко, глубоко, нежно. Так?

— Да, — согласилась собеседница.

— Ты теперь знаешь, что у Джона уже были отношения с Дэйной — достаточно близкие, но не приведшие к появлению детей. Ты также знаешь, что у Джона были отношения с Бенезией, так же пока не приведшие к появлению детей.

— Да, — кивнула Тангрис.

— Ты знаешь о том, что и Дэйна и Бенезия хотят продолжать взаимоотношения — в том числе и достаточно близкие — с Джоном. И эти взаимоотношения могут привести к реализации варианта, условно говоря, многожёнства Шепарда. С перспективой появления и у женщины-человека, и у азари-матриарха детей от Джона. Независимо от того, произойдёт это или во время войны или после войны.

— Да. Всё верно, — подтвердила старший помощник.

— Теперь ты знаешь, что, кроме Дэйны, у Джона появилась серьёзная реальная кандидатура среди женщин-землянок. Та самая Светлана Стрельцова. Офицер, профессионал, командир, каперанг в столь молодом, по меркам её расы, возрасте, пилот, снайпер. Мы, протеане, привыкли собирать полную информацию об окружающем мире, Тангрис, — отметила Таэла, поняв причину возросшего волнения подруги. — Возможно, Джон поначалу не будет столь глубоко и полно осведомлён о Стрельцовой, если использует возможности фрегата-прототипа, и мы, со своей стороны, думается, не будем преждевременно и насильно расширять пределы его осведомлённости. Стрельцова влюблена в Шепарда. Это — ясно и понятно. Во всяком случае — ей. И — нам тоже. Мы действительно 'успели' в самом начале процесса. Уверена, что пока у Стрельцовой нет чёткого понимания того, к чему приведёт эта родившаяся и укрепляющаяся крайне незаметно для неё самой влюблённость в спецназовца-альянсовца и старпома. Это для неё — хороший показатель, потому что у Светланы теперь есть время свыкнуться, адаптироваться к этому чувству и к его субъекту-цели. — Таэла не стала в очередной раз озвучивать имя Шепарда, понимая, насколько это будет больно воспринимать Тангрис. — Есть время и возможность принять решения. Не одно — многие. Если она решила стать первой и единственной... Что-ж, это нормальный вариант развития событий. Многие женщины-землянки, если не большинство, сориентированы так или иначе, или — природой или — социальными рамками — именно на такой вариант. Многожёнство... достаточно редкое явление для землян. Обычных землян, подчеркну. А вот для Джона и Светланы это — обычное явление. Они оба — спецназовцы, причём очень высоких рангов. Потому для них многожёнство, уверена, является вполне рабочим вариантом развития событий, развития взаимоотношений.

— Нам... протеанам, придётся скрываться. Долго скрываться, думаю, — сказала Тангрис.

— Согласна, — подтвердила Таэла. — Мы — не можем пока 'светиться'. И даже после войны мы далеко не сразу проявимся в Галактике. Да, сложно. Но — галактика большая, в ней полно мест, куда не придут очень уж быстро ныне живущие органики. А мы, протеане — придём. И не только придём, но и будем там жить, работать, действовать. Сделав, конечно, всё, чтобы максимально усложнить прибытие туда кораблей ныне живущих рас. Потому... потому, Тангрис, — Таэла посмотрела на подругу и та посмотрела на свою старшую коллегу более-менее спокойным взглядом, — у тебя, я уверена, будет много возможностей встречаться с Джоном там, где вам обоим никто мешать не будет. Ни вам обоим, ни вашим детям. Вспомни, Тангри, хотя бы о том, что до сих пор у нас, протеан, полно информации о Галактике, её зонах и районах, о которых нет ни малейших зацепок нигде больше здесь, у жителей этой галактики этого нового Цикла. Даже на Цитадели в Архивах Станции. Да, да, Тангри, — подтвердила Таэла. — Мы многие районы Галактики ещё тогда, в свой Цикл смогли закрыть и сделать секретными, проще говоря — малоизвестными. — Таэла помедлила, коснулась когтем правой руки нескольких клавиш своего наручного инструментрона, гася экран. — А Шепард... Во время войны ему вряд ли потребуется лететь в эти ныне закрытые и заблокированные районы... И в обжитых и известных... ему придётся много работать и часто перелетать из скопления в скопление, из системы в систему. А после войны... Тогда мы сможем передавать ему точные координаты следующего места встречи, а уж он, уверена, сможет обставить своё очередное временное исчезновение должным образом.

— Шатко всё это на словах выглядит, Таэла, — отметила старший помощник.

— Шатко, не спорю, — согласилась командир фрегата. — Но, Таэл, посмотри на это по-иному. Во-первых, война со Жнецами долго не продлится. Тому есть множество доказательств, не нуждающихся сейчас в озвучивании и перечислении. Это означает, что за это время Шепард сможет как минимум несколько раз спокойно и свободно встретиться с тобой. И его коллеги, в первую очередь, конечно же, нормандовцы — со всеми выжившими протеанами — тоже смогут неоднократно встретиться, пообщаться.

— Волговцы... — произнесла Тангрис, напоминая Таэле о важной проблеме.

— Уверена, Тангри, здесь — сложностей не будет. Империя, Россия — сильна и... необычна. Она достаточно влиятельна, достаточно мощна и достаточно закрыта, чтобы сохранить тайну нашего существования до того момента, когда мы сами пожелаем выйти из тени. Всё это время 'Волга' и её экипаж смогут бывать у нас, взаимодействовать и контактировать с нами. Явику тоже нужно будет дополнительное безопасное пространство: даже после модернизации 'Нормандия' сохранит, думается, статус фрегата, останется небольшим кораблём. А дальний крейсер разведки — совершенно другое дело. Места там больше, возможностей — тоже.

— Ты так уверена в волговцах... — несмело проговорила Тангрис.

— Я уверена, прежде всего, в Светлане Стрельцовой. Если она...

— Ой, не говори... — прервав подругу, выпалила Тангрис.

— Привыкай, Тангри, к тому, что имперка Стрельцова от своих намерений и, тем более, от своих слов — не откажется. Шепард станет её мужем и станет отцом её детей, — убеждённо заявила Таэла. — Увы, вполне работоспособный, а главное — реальный и, кстати говоря, вполне обычный вариант. Они... насколько я поняла из представленных тобой материалов, — Таэла посмотрела на погасший экран своего наручного инструментрона, — стоят друг друга, совместимы и будут хорошей парой. Долгоживущей парой.

— Но как же я?! И как же Бенезия, да та же Дэйна?! Как они?! Как все мы?! — воскликнула Тангрис.

— Дэйна — не разлюбит Шепарда. Это — точно, — ответила Таэла. — Будет возможность — она родит от него детей. Светлана Стрельцова — вопрос решённый. Став главной подругой Шепарда, она постарается родить от него минимум двух детей. А может быть — троих или четверых. Даже во время войны. Я не вижу, Тангрис, оснований сомневаться в работоспособности этого сценария, — подчеркнула командир протеанского корабля. — Бенезия... Если суммировать всё, что мне известно об этой азари, то... Я сомневаюсь, Тангрис, что в ближайшие несколько десятилетий, включая сюда и время войны со Жнецами, и время начала послевоенного периода, взаимоотношения Джона и Бенезии из платонических перерастут во что-то большее. Бенезия — матриарх и Шепард будет долго колебаться, решая, стоит ли применять свои сверхспособности для того, чтобы она обзавелась новыми детьми.

— У неё ведь... — тихо проговорила Тангрис.

— Помню, Тангри, помню, — ответила Таэла. — Столетняя дочь, Лиара. Чистокровная азари с богатейшими задатками. Боюсь только...

— И у тебя — такое же предчувствие?! — Тангрис посмотрела на подругу и начальницу внимательным взглядом. — Да, у тебя — такое же предчувствие. Лиара — полюбит Шепарда! Вторая азари, способная стать его реальной законной женой! Какой вот только по счёту... — Тангрис опустила голову, сгорбилась в кресле.

— Неважно, какой по счёту, — ответила Таэла. — Если брать стандартный, наиболее вероятный вариант, то — второй. Я учла, Тангрис, что Бенезия не захочет, скорее всего, рвать официальные взаимоотношения с Этитой. Потому с её стороны многомужества — не будет.

— Уверена? — спросила Тангрис, не поднимая головы.

— Да. Почти уверена, — сказала командир корабля. — Бенезия... прожила долгую жизнь. И сейчас она вряд ли пойдёт на то, чтобы ломать взаимоотношения, пусть и только чисто формально-документальные, что, кстати, тоже очень важно для очень многих ныне живущих разумных органиков, с Этитой, которая, к тому же, является отцом Лиары. А вот относительно чисто платонических отношений с Шепардом... Думаю, здесь всё будет по максимальному варианту! Бенезия любит Шепарда. Она призналась — и неоднократно, словесно и эмоционально, ему в любви. — Матриархи обычно слова такого уровня просто так не произносят вслух и не пишут, а если что-то такое устно или письменно говорят и обещают, то, обычно — делают. Так что рядом с Бенезией Шепард будет чувствовать себя предельно комфортно: он не разрушил семью Лиары, не лишил молодую азари мамы, не стал вторым мужем для Бенезии, не составил опасную и напряжённую конкуренцию Этите. Если хочешь, то это — дополнительное основание для того, чтобы Лиара не только полюбила Шепарда, но и стала матерью его детей. Бенезия будет полностью удовлетворена, ведь в таком случае Шепард станет нормативным членом её семьи, мужем дочери. Согласись, вполне реальный вариант и, что очень важно, взаимоприемлемый и для людей, и для азари, Тангрис.

— Две азари... — проговорила старший помощник тихим голосом. — Две долгоживущие...

— Так ведь и ты, Тангри — тоже долгоживущая, — отметила Таэла спокойным голосом. — Здесь, как ты сама понимаешь, сложнее Шепарду. Вряд ли он, даже при своих сверхспособностях, проживёт дольше трёхсот лет. — Таэлу кольнуло нехорошее предчувствие, что Шепард в силу своей службы и своей работы не проживёт и эти триста лет полностью, но командир фрегата постаралась, чтобы собеседница не почувствовала и не поняла, какие мысли пришли в голову её старшей коллеге. — К огромному сожалению, — сказала Таэла. — Потому... Ему, как никому другому из землян нужно многократное продолжение. В детях, конечно. И потому, Тангрис... Я уверена, что у тебя всё с Шепардом получится. В том числе — и дети. Если захочешь, конечно. А Шепард — захочет детей от тебя. Уверена.

— Меня... смущает решимость Стрельцовой, Таэла... Если у неё формируется такая 'монопольная' установка...

— Люди, Тангрис, очень сложные существа. Они не всегда действуют по заранее просчитываемым сценариям и программам. Увы. А может быть, эта внепрограммность — их огромный плюс. И Стрельцова... Я, конечно, покопаюсь ещё в наших 'разработках', но, думаю, она не будет привязывать к себе Джона намертво. Не такой она человек. Развитые духовно люди, а Светлана — именно такая, обычно не устраивают для других разумных органиков тюрем и клеток только потому, что хотят держать их рядом с собой круглосуточно и вечно.

— Боюсь я того, Таэла, что Стрельцова монополизирует Джона, — старпом протеанского фрегата не расслаблялась и командир это ясно ощущала и видела.

— Нет, Тангри... Не монополизирует она его. Война... многое меняет, а после войны выжившие... так или иначе... они многое поймут гораздо глубже, острее и полнее. Военное и послевоенное поколение — обычно они во многом отличаются от всех других поколений. Не во всём, конечно, но именно — во многом. Потому и во время войны и после её окончания... у тебя будет немало возможностей встречаться и быть рядом с Джоном. А если и будет Стрельцова знать о том, что с Джоном встречаешься ты, протеанка... Уверена, что Светлана... поймёт. Поймёт правильно и Джона, и тебя, Тангри, уточняю, — сказала Таэла. — Вот, кстати, и Явик, — она поднялась навстречу входившему воину. — Яв, привет. Вот, Тангри кое-что раскопала. Прочти пока кристаллы, а я приготовлю перекусить, — она шагнула к кухонной выгородке. — Тангри, ты пока подремли, воздержись от обмена мнениями с Явиком и от комментариев. Лады?

— Хорошо, Таэл, — кивнула с усилием Тангрис, откидываясь на спинку кресла и пытаясь расслабиться.

Таэла возилась у кухонного стола, распаковывая укладки с пайками и складывая их содержимое на тарелки и блюдца, уже стоявшие на подносах. Иногда она поглядывала, поворачивая голову, на Явика, читавшего с экрана своего инструментрона содержимое кристаллов. Протеанин был сосредоточен и хмур. Командир фрегата чувствовала, что он находит немало дополнительных оснований уже имевшимся у него опасениям и предчувствиям. Тангрис... смотрела куда-то в одну только ей ведомую точку на стене командирской каюты и, казалось, не замечала ничего и никого вокруг.

Перенеся подносы на стол, Таэла пододвинула их к гостям, села в своё кресло, включила свой инструментрон, приняла файлы докладов и сообщений, написала несколько ответов и распоряжений, отправила.

Оставив экран настольного инструментрона включённым, она пододвинула свой поднос с едой к себе и задумалась, опёршись локтями о столешницу. У неё, как она чувствовала, было не много времени до того момента, как главный друг закончит ознакомление с полученными Тангрис материалами и будет готов принять участие в обсуждении путей выхода из создавшейся ситуации.

Пока Тангрис витала где-то там, довольно далеко от командирской каюты, а Явик, казалось, не видел и не чувствовал ничего, кроме содержимого просматриваемых файлов, Таэла оглядела свою командирскую каюту. Да, маленькая, но всё необходимое для работы и службы — присутствует. Наверное, любой мужчина-землянин, сказал бы, обозрев помещение, что здесь явно чувствуется женская рука. Пусть. Может быть и так. И вот теперь ей, Тангрис и Явику приходится собираться здесь вместе, чтобы урегулировать очередную сложную ситуацию.

Тангрис... прибежала к ней, старшей подруге. Не к командиру фрегата, к своей начальнице, а прежде всего — к подруге, соплеменнице. Более опытной во многих вопросах, хотя... протеане при их долгой жизни весьма прохладно и спокойно относились к растущим цифрам прожитых лет. Только вот Тангрис полюбила — и крепко, искренне полюбила — не соплеменника, а землянина, человека. Казалось бы, вполне обычное явление для представительницы имперской расы, но только вот полюбить Тангрис пришлось через полсотни тысяч лет после того, как Протеанская империя... была уничтожена Жнецами. И теперь протеане уже не во главе, а в тени, они скрываются, они пытаются и стремятся выжить. Не царствовать, не править, а выжить. Пока — выжить. Для начала — найти приемлемую и непременно — уединённую, сложно и трудно достижимую для чужаков планету, затем — высадиться на ней, наладить хотя бы первично, нормальную жизнь, естественно, тщательно замаскировавшись и скрыв своё присутствие на планете от сторонних наблюдателей. А такие 'глаза и уши' обязательно сыщутся — мало ли авантюристов среди разумных органиков.

Таэла вспомнила, как на стихийно организованном собрании выживших протеан, едва только соплеменники узнали о том, что им предстоит покинуть Иден-Прайм и найти пригодную для них изолированную в достаточной степени планету, протеане, все, кто выжил, единогласно избрали её главой управляющего звена колонии. Как Таэла ни возражала, указывая, что ей хватит работы и с кораблём и с экипажем, что ей хватит забот по космической вооружённой охране убежища протеан, её никто не стал слушать. Быстро выдвинули вперёд Тангрис и указали, что именно она, эта молодая протеанка, при необходимости прекрасно справится с обязанностями и нагрузкой командира фрегата 'Клинок Ярости'. А Таэлу протеане желают видеть непременно и круглосуточно на планете и — только там.

Может быть, они и правы. Действительно, лидер должен быть там, где большинство его сторонников находится большую часть времени. Только вот Таэла до сих пор чувствовала себя только командиром фрегата и командиром подразделения протеан, которому когда-то был отдан однозначный приказ защищать планету, впоследствии названную Иден-Праймом.

Хорошо, что соплеменники признали опытность и уровень подготовки Тангрис. Но тогда... Тогда только Тангрис знала, что она уже полюбила... Полюбила инопланетянина. Полюбила и сделала важный для себя выбор. И теперь прибежала к Таэле, почувствовав угрозу своему союзу с Шепардом и, по понятным, пусть и не всегда озвучиваемым ясно точно и полно причинам, осознав, что в одиночку она с этой угрозой, не наделав всяких разноразмерных ошибок, просто не справится.

Требование сохранять скрытность, незаметность — разумно. Нельзя подвергать выживших протеан опасности преждевременной расшифровки. Если бы не это требование, то можно было бы 'подключиться' и Таэле и Тангрис явно. Пообщаться им с той же Стрельцовой, пояснить, показать иденскую базу, корабль. Но... решение принято, выбор сделан. И пусть и решение, и выбор не оптимальны, они уже есть, они существуют и действуют. Хуже всего неопределённость, хуже всего — ожидание выбора. А если выбор сделан и цели определены, а задачи ясны, то остаётся только одно — действовать.

Явик продолжал читать файлы с экрана. Таэла видела, как он мрачнеет. Ему, пожалуй, будет сложнее всего. Он — протеанин, Шепард — человек. Разница рас, разница культур, разница истории, разница, в конце концов, психики и физиологии. Всё разное. И из этого разного Явик пытается, оставаясь на виду, создать, а точнее — помочь образовать некое единство. Такая работа предполагает и решение сугубо личных проблем, которая неожиданно возникла перед Шепардом.

Таэла понимала, что Джон на расшифровку протеан не пойдёт. Не пойдут на это и нормандовцы. Все до единого. Да, они многое знают о протеанах, но расшифровывать их — не будут. Явик... Он им в этом окажет всемерную помощь. А вот как помочь Шепарду...

Долгая жизнь предполагает огромный жизненный опыт. И личный, и коллективный. Потому протеане возглавляли многие союзы рас галактики, во многих занимали ключевые посты, во многих — центральные руководящие позиции. Сейчас всё кардинально поменялось. Протеане скрываются, таятся, не смогут выйти 'на поверхность' ещё очень и очень долго. Что делать в таких случаях? Помогать 'из тени'. И эта вот встреча может быть вполне оценена как попытка помочь тем, кто сейчас определяет очень многое в судьбе Галактики.

Нет, сколько Явик рассказывал о Шепарде, он всегда подчёркивал скромность этого землянина, этого человека. Джон Шепард был бы очень возмущён, узнав, что его считают кем-то, кто определяет что-то существенное в судьбе Галактики в целом или хотя бы — в исследованной её части. Наверное, он так настроен. И потому — имеет основания так относиться к попыткам и преувеличить, и превознести его некие личные заслуги. Тем не менее, он ведь действительно делает многое. Например, он спас протеан. Вот всех их, находящихся сейчас на территории подземной базы и на борту расового военного боевого корабля. Уже за одно это его можно, следуя человеческой традиции, счесть не меньше, чем Спасителем расы. А он, Таэла была в этом абсолютно уверена, никогда не согласится, чтобы его считали кем-то вроде Спасителя. Шепард договорился с разведчиком-Жнецом. О многом договорился. Часть договорённостей, вполне вероятно, осталась до поры до времени известной только Жнецу и Шепарду. Главное, что он сумел договориться с разведчиком, во власти которого — немедленно вызвать войска Жнецов для развёртывания тотальной Жатвы. Тотальной. Да, в разных источниках Таэла читала разные сценарии — то ли Жнецы 'выкашивали' все расы разумных органиков, то ли наиболее подготовленные и развитые расы. Последняя Жатва, вероятнее всего, относилась ко второму варианту. Азари — пережили Жатву, саларианцы и некоторые другие — тоже. Эти расы, пережившие Жатву, теперь 'рулят', как часто выражаются земляне, многими важными делами в Галактике. Достаточно вспомнить, что азари и саларианцы — несменяемые члены 'верхушки' Совета Цитадели.

Раньше... да, возможно, что многие расы переживали Жатвы, а потом уходили из Галактики или гибли по самым разным причинам. И вот теперь... Создалась ситуация, когда в новую Галактику вернулась Старшая Раса. Не Старая, а именно Старшая. Благодаря тому же Шепарду и его загалактическим возможностям и способностям — вернулась. А раз так — земляне, люди, тем более — такие, как Шепард, как нормандовцы. Они заслуживают того, чтобы протеане, оставаясь в тени, помогали им всем своим расовым могуществом, используя все свои возможности и способности. Да, безусловно, Жнецы уже осведомлены о том, что протеане — выжили. И что это меняет? Жнецы — придут. И в этот раз постараются уничтожить протеан окончательно.

Постараются. Только в этот раз протеане — не во главе Сопротивления, а в подполье, в тени. Теперь — время верховенства других рас, которые во времена протеан именовались 'молодыми'. Среди этих рас были и люди. Теперь пришло время протеанам помочь людям. А это значит — помочь Шепарду, как одному из лучших землян. Помочь. По-разному, но — помочь.

Послышался стук закрываемого инструментрона — Явик закончил ознакомление с материалами, принесёнными Тангрис. Таэла посмотрела на своего главного друга. Тот ответил на её взгляд спокойным коротким кивком. Подтверждает, что готов к разговору. И, вне всяких сомнений, к тому, чтобы решить эту проблему.

Тангрис тоже выпрямилась, 'отлепилась' от спинки кресла. Сейчас она напряжена и даже взволнована. Похоже, она понимает, что многое Явику объяснять не придётся. Ни голосом, ни мыслеобразами. Многое предстоит решать только Явику. И — не только здесь и сейчас, но и по дороге на фрегат 'Нормандия' и там, на его борту. Явик, вне всякого сомнения, будет думать, будет размышлять, будет выстраивать варианты разговора. И этот разговор не ограничится только 'проблемой Светланы Стрельцовой'. Этот разговор будет иметь более серьёзный характер. За Стрельцовой стоит Империя, стоит Россия, которая, кстати, весьма прохладно относится и к Альянсу Систем, который в данном случае представляют Шепард и Андерсон, и все нормандовцы, исключая турианцев-Спектров и Явика, и к Британии, откуда родом Джон Шепард.

— Не скрою, мне хотелось бы начать издалека. Когда я читал всё это, — Явик указал рукой на укладку с кристаллами, — я о многом вспомнил снова и снова. В том числе и о том, как я встретился с Шепардом, как у нас развивались взаимоотношения, как я стал своим для обитателей фрегата 'Нормандия', а затем — в немалой степени своим — и для иден-праймовцев. Условно, конечно, своим, но, по ряду признаков — именно своим. Меня перестали бояться, опасаться, мной не стали привыкать пугать маленьких детей.

— И с детьми, Явик, у тебя взаимоотношения сложились — на зависть многим родителям, — сказала Тангрис.

— Возможно, — не стал отрицать протеанин. — Я неоднократно явно и неявно... советовал и даже рекомендовал Джону сохранить и даже развить взаимоотношения с Бенезией, я также постарался, чтобы он... не был слишком пессимистичен в оценке своих реальных перспектив во взаимоотношениях с Дэйной. Всё это я делал, понимая, что объединение сил формирующегося Сопротивления будет продолжаться и углубляться. Теперь наступил момент, когда на основе личных взаимоотношений Шепарда и Стрельцовой вырастет новая взаимосвязь между частями этого Сопротивления.

— К Альянсу, структуре проблемной и сложной, присоединяется Россия, как империя, — сказала Тангрис. — Присоединяется, хочу отметить, исключительно на своих условиях и в своём формате. Альянсу придётся с этим смириться, а в целом... Россия останется, как всегда, свободной и независимой. Эта выявленная нами слежка... Вроде бы вполне обычное явление, но здесь она... какая-то чуждая что-ли. Для нашей ситуации чуждая, уточняю.

— Нет, не чуждая, Тангрис, — возразил Явик. — Ты сама сказала, что слежка — обычное явление. А разумные органики склонны действовать стандартно. Не напрягаться, да. Даже, когда впереди — галактическая война, далеко не все разумные органики любят и умеют напрягаться. Тем более, Тангрис, учти, пожалуйста, что речь идёт о том, что слежку осуществляет земной человеческий корабль. И 'Нормандия' тоже — земной, человеческий корабль. Принадлежит Альянсу Систем Земли. Да, на его борту теперь — интеррасовый экипаж. Но корабль, в большинстве своём — земной, человеческий. Я помню, что построен он по древнему турианскому проекту, но уточню, что этот проект люди адаптировали и доработали. Да, получился фрегат-прототип, который, уверен, в недалёком будущем будет реконструирован и утратит статус 'прототипа', станет обычным кораблём. Слежка... — задумчиво сказал воин древней расы. — Да, слежка. Но, те же земные мудрецы-классики говорили и, причём, весьма доказательно говорили, что на Земле практически не было времён, когда никто из людей ни за кем не следил в масштабах планеты. Помнится, земные классики также говорили, что жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя. Вот поэтому Россия и решила последить за 'Нормандией' и параллельно — за тем, что происходит на Иден-Прайме. Её право. И её законное, подчеркну, решение. Никакого своеволия со стороны командира 'Волги' каперанга Светланы Стрельцовой — нет, — подчеркнул Явик. — Я бы спорил относительно того, что Россия — именно 'присоединяется', но... Пусть это будет названо так. В определённом смысле Россия действительно присоединяется и нормандовцам и волговцам предстоит играть в этом объединении первенствующие роли.

— Не желая быть на острие Сопротивления, оба экипажа и оба корабля там, на этом острие, окажутся, — задумчиво произнесла Таэла.

— Да. Именно так, Таэла. Но это — оценочные суждения, — подтвердил Явик. — Мне, например, ясно, что такая сложная и серьёзная страна, какой всегда являлась и является Россия, знала намного раньше и о Жнецах, и о нас, протеанах.

— Её разведка считается экспертами и аналитиками многих рас... одной из лучших среди расовых разведок, — вставила своё слово Тангрис.

— Не только разведка, к счастью, — кивнул Явик. — Россия сильна своим народом, его возможностями и способностями. И она всегда прежде всего заботилась и заботится и, уверен, будет заботиться о своих двух самых основных и единственных союзниках — о своей собственной армии и о своём собственном военном флоте. Именно эти два союзника помогут ей выстоять в войне со Жнецами самой и, при желании, помочь остальным землянам. То, что мы получили ясный сигнал об интересе российских разведывательных спецслужб к происходящему на Иден-Прайме в целом и на борту фрегата 'Нормандия' в частности, говорит о том, что Россия подходит к вопросу о войне с 'креветками' фундаментально и очень взвешенно.

— Вы, Явик, уверены в том, что если бы Россия захотела, мы бы о слежке... не узнали? — спросила Тангрис.

— И это — тоже возможно, — согласился протеанин. — Главное, что нам дали понять: за нами — следят, о нас — знают и наше поведение и действия... весьма серьёзно отслеживаются. Это, конечно, напрягает, но мы и сами следим за очень многим, происходящим на Идене и вокруг него. Так что в самом факте слежки нет ничего особенного, — сказал Явик. — И потому я считаю, что столь большие и сложные вопросы нам следует пока отложить в сторону, сконцентрировавшись на том, что реально будет иметь значение для нас и для нормандовцев в самое ближайшее время.

— Имперские корабли любых типов никогда не швартовались к Цитадели, — сказала Тангрис, — значит ли это...

— Нет. — Явик посмотрел на старшего помощника командира фрегата. — Нет и ещё раз нет. Изменять своим правилам Россия — не будет. Ей вполне достаточно переводить грузы и пассажиров с кораблей на станцию и обратно с помощью челноков. Ни разу не было случая, чтобы эта технология, до мелочей отработанная имперцами, дала какой-либо сбой. Я хотел бы повторить: Империя — закрытая структура. С жёсткими правилами и чёткими процедурами взаимодействия со всеми, кто вовне. Особенно — с разумными органиками любой расы.

— Материалы говорят... — вставила снова своё слово Тангрис.

— Да, они говорят, что командир имперского разведывательного крейсера 'Волга' выполняет приказ своего военного руководства и осуществляет серию работ, позволяющих отслеживать происходящее — как на Идене, так и на 'Нормандии'. Но при этом в приказе, насколько мне известно, нет ничего, что бы регламентировало чисто человеческие межличностные взаимоотношения. И потому Светлана Стрельцова имеет полное право и все возможности влюбиться в кого угодно из разумных органиков и образовать с ним семью, наладить также взаимоотношения любого другого уровня.

— Имперцы говорят: 'сердцу не прикажешь' — встряла Тангрис.

— Они ещё очень много по данному поводу говорят — трудно даже сразу всё припомнить и перечислить. — Явик спокойно относился к проявляемому раз за разом нетерпению молодой протеанки. Таэла тоже воспринимала реплики своего старшего помощника с пониманием. Уловив настроение собеседников, Тангрис продолжила:

— И всё же я верю, что Стрельцова вполне может обойтись без Шепарда!

— Тангрис. Мне прямо сказать или ты сама поймёшь? — осведомилась Таэла, поняв, что Явику сейчас лучше не вмешиваться.

— Что именно? — молодая протеанка подняла взгляд на сидевшую за рабочим столом подругу.

— То, что ты только что сказала взаимоисключающие вещи.

— И почему они взаимоисключающие? — поинтересовалась старший помощник.

— Потому что обычно человек, да и любой разумный органик привыкает с детства отвечать за свои поступки. А в основе поступков лежат решения. И если Светлана Стрельцова руководствуется своим решением...

— Да?! Зовом сердца?! — спросила Тангрис.

— В том числе и этим, — продолжила Таэла, то... вряд ли она будет останавливаться на полдороге.

— Отмечу, Таэла, что Светлана Стрельцова — очень не похожа на других земных женщин, — сказал Явик. — Она, в частности, носит погоны каперанга в свои неполные тридцать лет, когда большинство её коллег такие погоны — да и то не всегда — получают не раньше, чем перешагнут сорокапятилетний рубеж своей жизни.

— Говоря проще, она очень сильна в профессиональной сфере. Но мы-то говорим о личной жизни или... — Тангрис не унималась.

— Вот как раз личной жизни у Светланы-то как раз и не было, Тангрис, — сказала Таэла, с недовольством поглядывая на распалявшуюся всё больше подругу. — Потому...

— И потому ей надо было срочно влюбиться и не в кого-нибудь из волговцев-соплеменников, а непременно в альянсовца и британца Шепарда! — с жаром сказала Тангрис.

— Ну, как говорят люди, когда возникает похожая ситуация, — проговорил Явик, — 'так получилось'.

— Угум. И вы предлагаете вот так просто сдать ей Джона?!

— Тангрис, что у тебя за словарный запас? — поинтересовалась Таэла. — Что это, в частности, за 'сдать'?

— Таэл, она права, — возразил Явик. — В конечном итоге речь-то идёт как раз о том, что Джону придётся 'сдаться' Стрельцовой. Заряд энергетики у этой дамочки — любое светило приличной по размерам и наполнению звёздной системы обзавидуется. Своего она — не упустит. Да и, прошу прощения, дамы, воздержание оно как раз и приводит к таким вот всплескам...

— И такие всплески мы склонны принять как смягчающее обстоятельство?! Джон уже, — Тангрис постаралась это подчеркнуть тоном своего голоса, — любим двумя женщинами! В том числе — одной землянкой, человеком, кстати! Которая имеет на него прав гора-а-а-здо больше, чем 'повёрнутая' на армейской службе имперка! Да, да, я говорю о Дэйне! Если Дэйна станет женой Джона, официальной и, подчёркиваю, законной, я слова против не скажу, даже если у них будет в очень близком будущем десять детей! А Стрельцова... Ну зачем Джону — такая головная боль, а?! Вполне достаточно ему переживаний за союз с Дэйной после атаки на него со стороны Бенезии. Да, да, той самой азари! Матриарх, а молодость захотела вспомнить, детей от Джона заиметь!... — недовольно пробурчала Тангрис. — Зачем Джону такие сложности, объясните мне, молодой и не слишком умной!

— А что, у Светланы Стрельцовой есть большой выбор в данном случае? — Таэла посмотрела на Тангрис не с вызовом, а вопросительно.

— В каком таком смысле? — не поняла молодая протеанка.

— Она уже влюбилась, Тангрис. Влюбилась в Шепарда. — Явик увидел, как старший помощник заметно вздрогнула. Наверняка упоминание фамилии возлюбленного рядом с вроде бы безличным, а на самом деле очень ясным для Тангрис 'она' причинило сути протеанки большие страдания. — Это — уже случилось. Да, она влюбилась в Джона Шепарда, — повторил Явик. На этот раз Тангрис уже не стала вздрагивать, но опустила голову, пряча глаза. — И что? Джона ей запрещено полюбить? Запрещено выйти за него замуж? Запрещено родить от него детей? — Явик смотрел на молодую соплеменницу своим фирменным долгим взглядом. Тангрис ёжилась, но отступать, как понимал воин, не собиралась. — Шепард — такой же землянин, такой же человек, как она. И я не уверен, что Стрельцова готовит именно 'кавалерийскую атаку' на старпома фрегата. При всём прочем она — очень рассудительна и умеет держать себя в руках. Если бы не умела — она бы не достигла такого уровня признания, — подытожил протеанин. — Да и сам Джон... — Явик помедлил. — Тангрис, ты же сама знаешь, что ни Дэйна, ни Бенезия так и не вступили на путь реализации стандартного сценария: беременность, дети. Джон не захотел осложнять им жизнь. Почему ты считаешь, что в случае со Светланой он поступит по-иному? Она, эта имперка, вроде бы, во многих 'направлениях' послабее, чем Бенезия будет.

— Не знаю, но... Она же — тоже человек! А Бенезия — азари. Несовместимость рас! — выпалила Тангрис.

— Какая-то у тебя каша в голове, Тангри, уж прости, но мы тут все сейчас неофициально, сняв погоны, разговариваем, — ответила Таэла. — Я, как женщина, ещё могу понять твои внутренние настройки, но говорить-то с Шепардом будешь не ты, а Явик. И думается мне, что разговор этот будет не до отлёта фрегата с Иден-Прайма, а после. До этого времени беспокоить Джона подобной тематикой... Небезопасно. Да и — не нужно.

— Тангрис, прости, но я скажу откровенно. — Явик не стал смотреть на молодую протеанку. — Ты сейчас повторяешь нашу общую расовую ошибку, которая привела, в том числе и наряду с другими ошибками, к тому, что мы не устояли перед Жнецами. Ты сейчас считаешь, что можешь определять собственными желаниями судьбы разумных, которые не являются протеанами. Я напомню тебе ещё и ещё раз: Джон Шепард и Светлана Стрельцова — люди. И им и только им обоим следует решать, как строить личные, подчёркиваю, взаимоотношения.

— Да?! Интересно получается! — Тангрис встала с кресла, будучи не в силах усидеть на месте, сделала шаг к рабочему командирскому столу, остановилась, повернулась к Явику. — Получается, что Шепарду можно было иметь достаточно близкие взаимоотношения с землянкой Дэйной. Потом — взаимоотношения, пусть и не настолько близкие — с землянкой Карин Чаквас. Потом — весьма и весьма тесные взаимоотношения со спасённой им Бенезией, принадлежащей к расе азари. А потом... Потом ему, оказывается, возможно иметь такие же близкие взаимоотношения с землянкой Светланой Стрельцовой. Он — один, а женщин — много. Интересно получается!

— Ты не поняла, Тангрис, сказанного мною, поэтому — уточню и расшифрую. Прошу прощения за резкость, но мы, присутствующие здесь, в этой каюте, протеане, в очередной раз упали в пропасть упрощенчества. Мы посчитали, что только наше мнение и наше суждение имеют вес, только наши решения — единственно правильны и обязаны быть выполнены и воплощены в жизнь. Результат, повторюсь — наше расовое исчезновение и исчезновение всех, руководить кем мы вроде бы согласились. Уже это заставляет меня, в частности, признать, что Шепард и Стрельцова имеют право, я подчёркиваю: имеют право самостоятельно без нашего вмешательства решать, как им строить межличностные отношения. Личные взаимоотношения, я подчёркиваю это в очередной раз. Мы, протеане, не можем вмешиваться в это! Единообразие, единомыслие, единоначалие уже один раз погубило развитую разумную органическую жизнь в галактике. И я думаю, что будет крайне опрометчиво давать этому возможность повториться ещё раз. Мы сейчас, к счастью, настроены на то, чтобы победить Жнецов. А для этого нужно разнообразие.

— Ты перечислила, Тангрис, практически всех любимых Джоном Шепардом женщин, — сказала размеренным тихим голосом Таэла. — Ну, разве что забыла о кандидатке в этот список — Лиаре Т'Сони. О ней речи нет, Шепард с ней не встречался и, насколько мне известно, он вообще не желает как-то осложнять жизнь и Лиаре и Бенезии тем, что имеет возможность полюбить и её, молодую азари. Ни одна из перечисленных тобой женщин не стала несвободной, когда Джон Шепард её полюбил. Дэйна, Карин, Бенезия уже доказали, в том числе, уверена, что и самой Светлане Стрельцовой: Шепард не рассматривает женщин любой расы, как средство удовлетворения своих желаний и потребностей — физиологических или любых иных. Он, смею тебя в этом уверить, рассматривает их как цели. Да, да, Тангрис, цели. Но не в том смысле, чтобы подчинить, лишить воли, свободы и права на их собственный выбор и на их собственную жизнь, а цели, к пониманию и прежде всего — к пониманию которых он всегда стремился, стремится и, уверена, будет стремиться до конца своих дней. Он хочет понимать женщин, а понимание — это основа безопасного взаимодействия, безопасного сосуществования и безопасного развития. Он понимает Дэйну, поэтому не желает, чтобы она беременела сейчас, когда до завершения спортивной карьеры у неё осталось меньше десяти лет. Он понимает Карин, 'вышедшую замуж за свою работу' и выбравшую в спутники жизни не его, а Дэвида Андерсона. Он понимает Бенезию, которую спас и которая за то, что именно Шепард спас её, готова ещё не один и не два раза 'отдаться' ему... Не телесное, а душевное спасение, уточню. Шепард тогда, Тангрис, рисковал своей сутью и восьмисотлетняя... Я сейчас не склонна словесно уточнять её возраст... восьмисотлетняя матриарх по достоинству, полно и точно оценила сделанное Шепардом. Она полюбила своего спасителя, потому что Шепард рискнул всем: своей душой, своей сутью, своим телом для того, чтобы вытащить душу Бенезии из хаскококона. И Шепард понял правильно Бенезию. Он не стал считать, что пожилая азари чем-то ему обязана. Он дал возможность Бенезии вернуться к мыслям о дочери, о муже, о том, что у них всех троих азари, перед такой войной, какой будет схватка со Жнецами, должна быть, наконец, полная семья, где есть мама, папа и ребёнок. Пусть один, но соединяющий пожилых родителей. Дающий им высший смысл жить дальше. Шепард отодвигал раз за разом себя в тень, Тангрис... И Бенезия это очень ценила, ценит и — будет ценить. Да, я помню, — Таэла уловила нетерпение своей подруги, — что Бенезия имела тесные взаимоотношения с Джоном. И всё равно поняла их результат правильно: Шепард не стал осложнять жизнь своей близкой подруге и не стал подвергать её опасности стать матерью... не совсем обычных азари. Так что, Тангрис, твоя горячность и эмоциональность мне лично понятны, но... Шепард вправе сам определять уровень и сценарий своих взаимоотношений с женщинами. И, если Светлана Стрельцова полюбила его, и сам Джон Шепард не против этой любви — кто мы, все трое, такие, чтобы запрещать Стрельцовой любить Шепарда и развивать с ним взаимоотношения по известному сценарию? Да, да, Тангрис, свадьба, беременность, дети. А главное, — Таэла выпрямилась в кресле, — быть рядом. Я напомню, Тангрис, что Светлана Стрельцова — высокопоставленный имперский офицер, командир дальнего разведкрейсера. И она выполняет не свои 'хотелки' по поводу установления тесных взаимоотношений с британцем Джоном Шепардом, а приказ о поддержке экипажа и команды 'Нормандии'. Всесторонней и всемерной поддержке. Долговременной поддержке. Серьёзной поддержке. Так что, прости, Тангрис, но... Быстрого развития взаимоотношений по уже не раз озвученному сценарию ожидать не приходится. Я просмотрела собранные тобой материалы, их просмотрел Явик. Ничто не указывает на то, что Джон Шепард и Светлана Стрельцова забудут о службе, забудут о работе, о долге перед сокомандниками, наконец, забудут. Надвигается очень сложная война. Эту сложность, кстати, мы, протеане, хорошо знаем. Потому я лично считаю, что и до войны и во время войны у Шепарда и у Стрельцовой не будет много возможностей и времени на то, чтобы побыть вместе наедине... У них обоих может не быть даже возможности родить детей. И он, и она знают, у меня лично в этом нет никаких сомнений, что от них обоих потребуют беременность, рождение малышей. Потому я уверена, что их взаимоотношения будут очень долго носить платонический характер. Да, высококлассный, не спорю и не отрицаю этого. Но — платонический. Поцелуи, объятия, маленькие приятные и милые сердцу и душе подарки. Тесное словесное и чувственно-эмоциональное общение — в том числе. А вот скоростного прохождения по известному сценарию... Нет, Тангрис. Этого — не будет. И Джон, как старпом и спецназовец, у которого на руках — ежедневная работа с кораблём и экипажем. И Светлана Стрельцова, возглавляющая экипаж в несколько сотен человек — не последних, кстати, профессионалов в своих областях. Они — не будут приносить интересы работы и службы в жертву сиюминутным личным устремлениям и желаниям. Я уж не говорю о том, что Светлана не сможет часто бывать на борту 'Нормандии', а Джон, соответственно, на борту 'Волги'. И о стоянках на комфортных космостанциях, и, тем более — о стоянках на комфортных планетах — в предвоенный и тем более — военный периоды им обоим предстоит надёжно и надолго забыть. Я не сильна в имперской литературе, но как-то прочла на одном из имперских сайтов Экстранета такие слова: 'война — совсем не фейерверк, а просто — трудная работа'. И Джон, и Светлана, Тангрис — воины. За плечами у каждого из них — годы сложнейшей высококлассной подготовки. И им не надо объяснять, что сейчас они прежде всего — воины. Да, Джон будет отодвигать Светлану к себе за спину. Потому что он — мужчина, а она — женщина. А Светлана... Я более чем убеждена, что она будет недовольна этим. И будет пытаться встать рядом с Джоном "на острие". Она так воспитана, она так настроена. Она — воин-профессионал. И она хочет быть полезной Джону. А быть полезной для неё прежде всего означает быть рядом. Как сказано в венчальной человеческой клятве: 'и в горе, и в радости, и в болезни, и во здравии'. И, заканчивая, хочу отметить, Тангрис, что, насколько я поняла, изучив представленные тобой материалы, Светлана — не собирается ограничить Джона. Слежка за 'Нормандией' и за работой её экипажа и команды на Идене означает, что Стрельцова собирает детальную информацию. Которая ей нужна для качественного и своевременного выполнения приказа, отданного ей имперским военным командованием. На абсолютно законных основаниях. Ознакомившись с материалами, я теперь убеждена в том, что Россия готовится к войне со Жнецами намного фундаментальнее и качественнее, чем большинство из этой двадцатки стран. Которые считаются и являются членами Альянса Систем. Потому, прости, но... Явику действительно по ряду причин виднее, как и что говорить Джону. И о том, что была выявлена слежка за работой нормандовцев на Идене, и о том, что командир разведкрейсера, фактически возглавляющая это слежение, влюбилась в него, Джона Шепарда. Я, кстати, не могу сейчас даже форму определить, как сообщить Джону о личном интересе к нему со стороны имперки-командира. — сказала Таэла. — Потому, Тангрис, прости, я понимаю твои эмоции и твои чувства, но командовать Явиком и командовать Шепардом я — не буду. Так же я не считаю, что мы, протеане, должны как-то противодействовать установлению и развитию взаимоотношений Джона со Светланой: они оба — взрослые сложившиеся люди и сами в состоянии договориться обо всём, что касается их совместной работы и жизни.

— Ладно, — помедлив, сказала Тангрис. — Я выслушала тебя, Таэла, я выслушала вас, Явик. И многое поняла. Теперь позвольте мне спросить вас обоих. И — рассчитывать получить ответы на несколько вопросов. Вы так чётко расписали неприкосновенность Светланы, что мне стало завидно. Один вопрос, он же первый: а что делать мне, вашей соплеменнице и члену экипажа? Что делать мне с моей любовью к Шепарду? Что делать мне со жгущим меня изнутри ощущением опасности, исходящей от этой самой Светланы Стрельцовой. Я лично сейчас не верю в то, что она не отсечёт всех других женщин от Джона! Вот не верю и всё! Наверное, я слишком молода, но те же люди, например, считают и, вероятно не безосновательно, что это — быстропроходящий недостаток. Я читаю этот протокол-отчёт, бегу к тебе, Таэла и в результате выслушиваю то, что знаю, собственно, и без вашего вмешательства: 'сами разберутся'. Да, я уверена в том, что Светлана и Джон сами разберутся в своих взаимоотношениях. И убеждать меня в этом дополнительно — не требуется. Но как быть мне, полюбившей Шепарда и вынужденной остаться в тени?! Среди перечисленных здесь неоднократно его женщин нет ни одной, у кого была или будет подобная судьба: быть в тени. Никто из них не будет вынужден скрываться, прятаться, таиться, действовать обезличенно. Никто, подчёркиваю. — Тангрис не садилась в кресло, она ходила из угла в угол командирской каюты. Выпрямившись и стараясь, чтобы руки не висели безвольно, но и не совершали хаотичных нервных движений. — Я пришла к тебе, Таэла, а ты мне прочла фактически, при поддержке Явика, лекцию о том, как хорошо всё будет устроено в жизни Светланы и Джона. Можно спросить? — Тангрис остановилась между креслом, в котором восседал Явик и рабочим командирским столом. — А где я в этом сценарии? Меня там — нет! Там есть кто угодно: нормандовцы, волговцы, иден-праймовцы! Есть практически все женщины Джона, включая даже гипотетическую Лиару Т'Сони. А меня, Тангрис, протеанки, там в этом сценарии — нет! Нет меня там! И, думается, не только потому, что у нас, выживших протеан, существует и, главное, действует запрет на любое проявление нашего существования в нынешней Галактике. Но и потому, что мы, видите ли, здесь, в Галактике, совершенно чужие. И, боюсь, что это проявится с особой силой тогда, когда Явик, — она посмотрела на воина, — появится на Цитадели и вынужден будет расшифроваться. А также — ответить на многие неприятные вопросы. К тому времени вряд ли 'Волга' будет составлять с 'Нормандией' тандем и летать парой. Но вопросы и проблемы будут множиться, как это принято у землян-имперцев определять, 'как снежный ком'. Интересно получается: некая имперка Светлана Стрельцова будет иметь и право, и возможность быть рядом с Джоном. Пусть даже и на другом, рядом с 'Нормандией' летящем корабле, а я... А я должна буду удовольствоваться тем, чтобы следить за работой нормандовцев издалека. И — изредка видеть Джона Шепарда на экранах в выпусках новостей?! Скажите мне, Таэла и Явик, вы серьёзно считаете, что этого — достаточно для любви?

— Для истинной, настоящей, полной любви — достаточно, — отчеканила Таэла, продолжавшая сидеть в кресле. — Возможно, я воспроизведу не точно по тексту, но вот прочла на одном имперском сайте такое: 'Любовь — не вздохи на скамейке. Не серенады под луной'. Если ты полюбила Джона, Тангрис, то ты должна понимать, что Шепард не стремится, воспользовавшись этим твоим чувством к нему и своим чувством к тебе удовлетворить свои вполне обычные мужские желания. Он хочет, чтобы ты была свободна и счастлива. А ты, Тангрис, хочешь фактически монополизировать Джона. Люди, кстати, говорят, что 'у кого что болит, тот о том и говорит'. Ты говоришь, что опасаешься монополизации Джона Светланой. А сама хочешь монополизировать Шепарда. Стать его едва ли не единственной главной близкой подругой. Возможно, что ты его выбрала, но вопрос в том, выбрал ли он тебя в качестве своей единственной? И, прости за резкость и откровенность, — Таэла прямо взглянула в глаза своей подруге, — но Шепард, я убеждена, не отдал предпочтение никому из своих любимых женщин. И тем более — пока что маловероятен тот вариант, что он сделает именно Стрельцову своей единственной под её давлением. Всё дело в том, что такое давление Светлана Стрельцова не будет оказывать на Джона Шепарда. Доказательства этого есть в собранных тобой, Тангрис, материалах. Ты их — не увидела. Но если ты сменишь фильтры восприятия, ты их увидишь и оценишь.

— Возможно, — произнесла негромко Тангрис. — Очень даже возможно.

— Взаимоотношения двоих, как ты прекрасно знаешь, Тангрис, — сказал Явик, — это дело прежде всего этих двоих. Да, ты полюбила Шепарда, он — полюбил тебя. Но, позволь тебе заметить, что мужская и женская любовь — различны. Мужчины не руководствуются эмоциями и чувствами в той же значительной степени, что и женщины. Так захотела эволюция, так пожелала природа. Почему? Зачем? Для чего? Вряд ли мы, разумные органики, когда-нибудь сможем ответить чётко, полно и непротиворечиво на эти непростые вопросы. По той причине, что нам могут очень не понравиться исчерпывающие истинные ответы. Джон Шепард потому и даёт своим любимым женщинам свободу. Потому что понимает, что для них чувства и эмоции — первичны, они нуждаются в них больше, чем любой мужчина. А реальная обычная жизнь — она часто суха, рутинна и даже схематична. Более того — она не предполагает изрядной свободы, столь свойственной тем же чувствам и эмоциям. Да, Джона Шепарда любят многие женщины. И любят глубоко, искренне, полно. В том числе и потому, что он тоже любит их, но любит деятельно. Он их не использует в своих целях и в своих интересах. Он им помогает и поддерживает их. Не словами — делом. Для многих мужчин — это высшее проявление любви. Понятное, к сожалению, не очень многим женщинам. Светлана Стрельцова... Да, она — имперка, офицер, командир, спецназовец, снайпер. Всего этого она достигла в немалой степени за счёт почти полного отказа от личной жизни. То есть практически — от всех и всяких неслужебных взаимоотношений с мужчинами. Ты ведь, Тангрис, не будешь отрицать, что в земных имперских ВКС служат не только столь высокоподготовленные женщины, но и столь же высокопрофессиональные мужчины?

— Не буду, — тихо произнесла Тангрис.

— А значит, Светлана, даже учтя этот профессионализм и эту подготовленность, свела все взаимоотношения, как любят говорить земляне, с 'противоположным полом', до исключительно служебного формата. Чему есть немало доказательств в собранном тобой массиве данных. Так, Тангрис?

— Так, — кивнула головой молодая протеанка.

— Реальных близких неформальных внеслужебных взаимоотношений Светлана Стрельцова ни с кем из мужчин не имела все долгие годы сверхнапряжённой армейской службы. И, тем не менее, для волговцев она — единственный общепризнанный командир. Более того, она для них — мама. Скажи, Тангрис, вот ты, офицер, старший помощник, стала бы называть командира сто тридцать пятой эскадры, куда, кстати, был приписан 'Клинок Ярости', протеанку-офицера-командира, вот так чётко и постоянно — мамой?

— Н-нет. Точно бы не стала называть, — ответила Таэла, — Комэск... Конечно, она сильна, но... Я бы всё равно не стала. Это... даже для неё — слишком высокое звание.

— Вот, — подытожил Явик. — А Светлана носит это неофициальное и невероятно тяжёлое и обязывающее звание, не будучи замужем и не родив даже одного ребёнка. Почему, спросишь? Потому что волговцы — и не только, смею тебя уверить, волговцы, видят в Светлане не исключительно внешнюю женскую телесную красоту. А прежде всего красоту и полноту духовную, внутреннюю. Армия — это у имперцев такой суровый монастырь, что туда и берут далеко не всех. Конкурс туда — огромный, а берут — не сотни, а только десятки из сотен тысяч. И Светлана в этом армейском аду сохранила себя как личность. Более того, она дарит свою душевную и духовную мощь всем своим сослуживцам. Она их поддерживает так, как может поддерживать только мама. Без всяких там телесно-постельных и прочих сексуально — ориентированных изысков, — резко выразился Явик. — И потому волговцы, прости за уточнение, но они горло любому перегрызут за своего командира. Потому что знают, насколько она сильнее, умнее, развитее и, не буду скрывать, разумнее их всех. Она, кстати, их не привязывает к крейсеру — они сами не хотят уходить. Текучесть кадров, выражаясь канцелярским языком землян, на 'Волге' — одна из самых минимальных в разведастрофлоте Империи. И, что важнее, она не препятствует своим коллегам становиться профессионалами.

— Им есть на кого равняться, — тихо сказала Тангрис.

— Так почему же ты считаешь, что установив близкие взаимоотношения с Джоном Шепардом, Светлана Стрельцова будет его ограничивать, в том числе и во взаимоотношениях с любимыми им другими женщинами? Напомню, Тангрис, Светлана Стрельцова только-только полюбила Джона Шепарда, она с ним — не встречалась. Не вступала в личную или служебную переписку. Не виделась по видеосвязи. Не говорила по аудиоканалам. Пройдёт, уверен, немало времени, прежде чем дело дойдёт до близких взаимоотношений между Светланой и Джоном. Если уж Шепард не стал разрушать семью Бенезии и Этиты, становясь то ли сожителем, то ли вторым мужем. Если он не стал усложнять жизнь опального матриарха азари ещё и её беременностью. А об этой детали мы все трое как-то забыли. То к Светлане он будет очень долго, скажу так, относиться чисто платонически. И ей, истосковавшейся по мужскому пониманию, мужскому вниманию, мужской преданности, галантности и всем другим мужским добродетелям, будет очень приятно получить всё это без угрозы быть вынужденной заплатить за такой комфорт непременной беременностью. Для неё, кстати, беременность — это отход от активной командирской деятельности. А я, изучив материалы, теперь уверен, что такой отход для неё — крайне неприемлемый вариант. И если она и решится на беременность от Шепарда, то это будет не вдруг и далеко не сразу. Пройдут, уверен, долгие декады, прежде чем их взаимоотношения достигнут такого близкого уровня. И при этом Шепард будет, в чём я не только уверен, но даже убеждён, уделять всё возможное внимание другим своим любимым женщинам. Нет у меня никаких данных о том, что, установив тесные взаимоотношения со Светланой Стрельцовой, Джон Шепард быстро и полностью забудет тех женщин, кого он любил, поддерживал, помогал. Такое предательство — совершенно не в его натуре, характере и сути, — подытожил Явик. — Прошу прощения, Таэла, но должен остановиться ещё на одном моменте.

— Хорошо, Явик. — Таэла поняла, что её главный друг не хочет затягивать свой спич.

— Этот момент — беременность. Да, для Светланы Стрельцовой это будет встряска. Первенец или первенцы. Всё равно — встряска. Но она пойдёт на это спокойно, потому что будет абсолютно уверена в том, что Джон Шепард её не бросит, не оставит, продолжит оберегать и поддерживать и все девять месяцев беременности. И потом, после рождения детей. Он станет для них, её детей, не просто отцом, а папой. И Светлана, уверен, пойдёт на беременность спокойно. Она, почему-то мне вот так именно представляется, не будет 'списываться' на берег даже временно. Не будет передавать крейсер своему старшему помощнику, в профессионализме и подготовленности которого она, как я понял из представленных материалов, абсолютно уверена. Убеждена, что их уровень более чем достаточен для сохранения и корабля и жизней всех членов его экипажа и команды. Она сделает так, чтобы быть все эти девять месяцев на борту своего корабля. Быть, так или иначе, рядом с Джоном. Напомню, Тангрис, что тогда, скорее всего, будет развёртываться противостояние со Жнецами. И возможностей быть рядом и вместе у Джона и у Светланы будет очень немного. Тогда будет нужна мощь всей предшествующей истории их взаимоотношений. К тому же прочнее семейных уз никто из органиков ещё ничего не смог измыслить. Рождаются и распадаются государства, страны, республики, империи, всяческие союзы, ассоциации, федерации. А семья — союз двоих любящих разумных органиков — продолжает жить. Если уже сейчас нормандовцы всё чаще выражают полную уверенность в том, что одиночество фрегата скоро закончится. То скажи мне, Тангрис, разве семейный союз Джона и Светланы — старпома и командира, не будет залогом единства экипажей и команд этих двух кораблей?! 'Волга', насколько я знаю — лучший корабль в эскадре и на флотилии. А 'Нормандия' — уникальный прототип, который уже участвовал в совершенно реальных боевых действиях против Жнецов. Два таких корабля, два таких экипажа будут рады единству, которое является не показным, а истинным. Основанным на понятных для землян предпосылках. Империя и Британия, знаю, не всегда жили в мире и тем более — в согласии, но ведь это — проблемы не народов, а стран и государств. Люди — что британцы, что имперцы — продолжают встречаться, влюбляться, образовывать семейные союзы, рожать детей, воспитывать внуков. Почему, скажи мне, Тангрис, Светлана, рождённая и выросшая в огромной стране — одиннадцать часовых поясов, только представь себе масштаб территории, будет ограничивать своего главного друга в его праве принести пользу любимым им другим женщинам? Они же не будут с ней конкурировать — им это не нужно. Да, мы, разумные органики, любим совать всё, что видим вокруг, в теоретические рамки, впихивать в схемы, навешивать ярлыки. Светлана и Джон, не буду спорить, очень разные люди, но ведь всегда крайности сходились. И образовывали уникальные единства, уникальные союзы. Которые, в том числе, часто приносили пользу окружающим.

— Давайте подведём некоторые итоги, друзья, — сказала Таэла. — Уверена, что Тангрис выслушала нас со всем вниманием. Она обдумает услышанное. И — многое поймёт.

Молодая протеанка согласно кивнула.

Командир фрегата продолжила:

— Знаю, что наш разговор был необходим. Тангрис поступила совершенно правильно, придя ко мне и попросив помощи. Да, она увидела в назревающей ситуации обнаруженной слежки за нормандовцами угрозу для своих взаимоотношений с Джоном Шепардом. Вполне реальную, осязаемую угрозу. Увидела, почувствовала и пришла за советом и за помощью. Действительно, Светлана Стрельцова — сложный и неоднозначно воспринимаемый другими разумными органиками человек. И Джон Шепард — тоже сложный и неоднозначно воспринимаемый теми же разумными органиками человек. У Светланы и у Джона есть право полюбить любого разумного органика, но это совершенно не означает, что они обязаны будут выйти замуж или жениться на всех своих избранниках и избранницах. Если Светлана желает стать единственной для Джона, что-ж, это — вариант. Пусть и звучит это её желание весьма резко. И потому — вызывает вполне понятные опасения, которые и побудили Тангрис придти ко мне и выказать озабоченность. Если же посмотреть глубже, то станет ясно, что ни Светлана, ни Джон не будут вредить ни друг другу, ни другим, уже связанным с ними глубокими и тесными чувствами и взаимоотношениями разумным органикам. Потому будет действительно лучше поставить в известность Джона Шепарда. И в части, касающейся открытия факта осуществления слежки за нормандовцами и их работой на Иден-Прайме со стороны экипажа имперского разведкрейсера. И в части, касающейся влюблённости в Шепарда командира этого разведкрейсера Светланы Стрельцовой. Уверена, что в части обнаружения факта слежки надо будет поставить в известность командира 'Нормандии' Дэвида Андерсона, что, Явик, конечно же, сделает. В остальном, полагаю и уверена, что Явик поговорит с Шепардом откровенно. И этот разговор послужит основанием для того, чтобы Шепард самостоятельно принял многие важные решения. Мы, конечно, все трое, можем предполагать, какие решения он примет, но важно то, какие решения он действительно примет и как эти решения будут реализованы. А их реализация — дело не одного дня, не одной декады и не одного месяца. Если речь действительно идёт о том, что рядом с 'Нормандией', кораблём разведки ВКС Альянса Систем, встанет весьма скоро, по космическим меркам, имперский дальний разведкрейсер, то это, уверена, очень положительный факт. Это — необходимость, которая облегчит работу нормандовцев. И даст возможность землянам понять, что времена всяких отдельных узких объединений внутри одной расы отошли в прошлое. Сейчас нужно единение всех этих альянсов, союзов и иных ассоциаций во что-то всеобщее. Раса землян должна выступить и, я теперь уверена, выступит единой силой против Жнецов. Не единственной, а единой. И, если объединение двух экипажей и кораблей будет подкреплено семейным союзом старпома фрегата и командира крейсера — это позволит убедить очень многих разумных органиков. В том, что союз этот — не временное явление, а то, что стоит определять как весьма постоянное и неизменное. Полагаю, что эти собранные материалы Тангрис откопирует для Явика. И они будут предоставлены Шепарду и Андерсону, как старшим офицерам фрегата 'Нормандия'.

Молодая протеанка и протеанин кивнули почти одновременно.

— Мы почти забыли о еде. Давайте прервёмся и поедим, а потом... Потом вернёмся к другим нашим заботам и работам. — Таэла не стала улыбаться, но ясно почувствовала: ситуация разрешилась безопасно и чётко.

Содержимое пайковых контейнеров трое протеан поглощали молча. Таэла отмечала, что Явик не смотрел на Тангрис, она не смотрела на него. Былого напряжения, желания противоречить в молодой протеанке больше не чувствовалось. Тангрис обдумывала услышанное и нечасто, но поглядывала на Таэлу.

Пусть. Тангрис — молода, она полюбила землянина и решила, что для этой любви есть угроза. Хорошо, что она не стала действовать самостоятельно. Не стала добиваться связи с Шепардом — аудио, видео, всё равно. Не стала говорить с Джоном слишком уж эмоционально и чувственно. Вряд ли ему, старшему помощнику командира корабля, поглощённому валом предотлётных проблем, удалось бы вот так сразу, с ходу понять, что хочет ему сказать молодая влюблённая протеанка. Да, Тангрис угораздило. Ладно там соплеменник, а она отдала своё сердце землянину, человеку. Да, необычному, мощному, цельному человеку, у которого оказалось слишком много влюблённых в него женщин.

Всё же старые протеанские имперские протоколы и рамки продолжают действовать. Вот и Тангрис их не избежала. Может быть, в отрыве от Джона, эти настройки и будут безопасны, а вот рядом с ним... Вряд ли. Потому... Хорошо, что вовне будет действовать только Явик. Он сумеет поговорить с Джоном. Сумеет объяснить ему страх и беспокойство, проявленные Тангрис. Шепард, очень вероятно, почувствовал их на своём уровне восприятия. Не мог не почувствовать. А значит... Он постарается переговорить с Тангрис. О многом. И перед отлётом и после ухода корабля с Идена. Такие возможности есть и у нормандовцев и у волговцев. Даже если это будет только обмен шифрованными текстовыми сообщениями.

Таэла отвлеклась, снова обратилась к своему инструментрону. Прочла несколько файлов, задумалась, подозвала взмахом руки Явика. Тот вчитался, обменялся понимающим взглядом с подругой.

— Такое дело, Тангрис, — сказала Таэла. — Получена новая информация. Подойди. Просмотри. Это как раз по проблеме 'Стрельцова и Шепард'.

Молодая протеанка подошла к командирскому столу, склонилась над экраном настольного инструментрона.

— Получается, что я... Опередила события? — спросила она, посмотрев на Таэлу.

— Получается, что так, Тангри, — подтвердила командир корабля. — Но ты сделала очень хорошо, что отследила эту ситуацию. Фактически, можно утверждать, что ты поймала эту ситуацию в самом начале.

— И... — осторожно сказала молодая протеанка. — Я... напрасно...

— Нет, не напрасно. Сейчас нет необходимости Явику вот так сразу разговаривать с Шепардом именно о деталях, — ответила Таэла.

— Можно будет сказать 'в общем'? — уточнила Тангрис.

— Да. — Явик перечитал содержимое новополученных файлов. — О слежке со стороны 'Волги', выполняющей, кстати, официальный и законный приказ командования, я поставлю в известность Андерсона сразу, как только прибуду на борт фрегата-прототипа. Обо всём остальном, думаю, я переговорю с Шепардом 'двумя частями'. Сейчас я чётко обрисую ему ситуацию в общих чертах. А позднее, думаю, что уже после отлёта с планеты и выхода 'Нормандии' на курс к Цитадели, когда будет ясно, сколько времени займёт путь к центральной станции галактики, я переговорю с ним более подробно. Незачем сейчас старпома 'грузить' излишней информацией. У него и так предотлётных забот — хватает, — подчеркнул Явик.

— С этим вариантом я — соглашусь, — сказала Тангрис. — Спасибо, Явик. Думаю, что...

— Я перегружу всю информацию с обновлениями по ситуации, Явик. Как только — так сразу, — подтвердила Таэла, поняв, куда клонит её помощница. — По кодированному каналу, конечно, так что у тебя будет возможность подготовиться ко второму разговору с Шепардом.

— Согласен, — протеанин выпрямился. — Тогда...

— Оригиналы всех этих записей, — Тангрис указала рукой на укладку с кристаллами памяти, — есть в информационном хранилище корабля. Так что... Берите эту укладку, Явик и...

— И что, копировать не будешь, создавая резерв? — усмехнулся Явик, чувствуя, как ситуация начинает разряжаться.

— Нет. Не буду. Я... честно сказать, думала, что всё будет очень быстро. Но... Если Шепард придерживается 'правила неспешности' и не будет форсировать развитие событий... То вполне можно обойтись 'двумя частями', а не сразу вываливать на старпома всю деталировку, — сказала Тангрис. — Эта укладка... Она — ваша, Явик. Знаю и понимаю, что вам тоже надо будет посидеть и подумать над её содержимым. Такой разговор... Сразу вот так даже за несколько часов не подготовишь.

— Иными словами, ты, Тангрис, удовлетворена? — насторожённо спросила Таэла.

— Да, — мотнула согласно головой молодая протеанка. — Вот, пытаюсь освоить человеческие привычки. Не всегда 'в тему' попадаю...

— Попрактикуешься — будешь попадать точнее и лучше, — улыбнулась командир фрегата. — Тогда сделаем так, как решили. 'Две части' разговора, немедленное сообщение Андерсону о слежке с борта 'Волги' и обзорное уведомление Шепарду о назревающей личной ситуации.

— Некоторую информацию... — начал Явик.

— Да, да, я помню, — согласилась Таэла. — Вот и поможешь мне отсортировать кристаллы, Яв, — она выразительно посмотрела на своего старшего помощника.

— Да, да, я поняла. Удаляюсь. — Тангрис направилась к двери.

Явик отметил, что теперь в ней нет раздражения, возмущения, недовольства. Она, конечно, не успокоилась полностью, но... Уже не натянута струной.

Молодая протеанка вышла из командирской каюты.

— Понимает всё она. Только выбрать — не всегда точно может, — сказала Таэла, глядя на закрытую Тангрис входную каютную дверь.

— Да. Этому учиться надо. Вот она и учится. А учёба — это труд, — подтвердил Явик, собирая все лежащие на столе кристаллы памяти в укладку. — Сортировать будем?

— Будем, — поправила главного друга Таэла. — Тангрис... понимает, что нам с тобой надо побыть наедине. До отлёта кораблей — мало времени остаётся.

— Да уж. — Явик пододвинул своё кресло поближе к тому, в котором продолжала сидеть Таэла. — Сложный разговор у нас троих... получился.

— А уж — какой сложный разговор у тебя, Яв, впереди, — подтвердила Таэла. — Тот, что с Джоном... Одна вводная часть... чего стоит.

— Уверен, что Шепард уже кое-что — чувствует. Слабо, смазанно, но — чувствует, — проговорил Явик, садясь в своё кресло. — Тангрис, она — молодец. Заставила нас обоих о многом задуматься. Её беспокойство, её опасения — не беспочвенны.

— Да. Вариативность выбора. Иногда выбор может быть благом, иногда — проклятием, — задумчиво сказала Таэла. — Давай пересядем на диван, Яв. Кресла — это хорошо, но уж очень официально, — усмехнулась она.

— Давай. И я приглушу свет. Официоза будет ещё меньше, — улыбнулся Явик, помогая подруге встать.

— Согласна, Яв. — Таэла первая уселась на диван, с интересом наблюдая, как Явик подошёл к настенному пульту. Вскоре командирская каюта погрузилась в полумрак. Неяркий единственный софит освещал только место, где стоял диван.

Явик тихо присел рядом с подругой. Говорить ни о чём не хотелось, не было желания обмениваться мыслеобразами. Разговор и его предыстория заставляли задуматься о настоящем, а ещё больше — о будущем.

Через час с небольшим Явик покинул командирскую каюту. Ему предстояло вернуться на фрегат.

Выходя из периметра базы, протеанин набрал на своём наручном инструментроне запрос и получил сообщение, что челнок с 'Нормандии' прибудет к первой археоплощадке через тридцать минут. Рейс — внеплановый, по распоряжению командира земного корабля.

Подъём на поверхность не занял много времени. Присев на раскладной стул у выхода из шатра, Явик стал ждать прилёта кораблика.

Тридцать минут вроде бы и немного, и достаточно. Протеанин не обращал сейчас внимания на то, что сейчас: утро, день, вечер или ночь по иден-праймовскому счёту времени суток. Он вспоминал, как вместе с Таэлой сортировал в укладке кристаллы памяти, как касался её рук — вроде бы случайно, но... это было так приятно... Наверное, правы те мудрые, которые раз за разом не устают говорить, что каждому разумному нужен кто-то, кого можно любить. Можно, а не нужно. Любовь не должна быть вынужденной. Таэла... радовалась возможности побыть рядом с Явиком. Не было необходимости обмениваться мыслеобразами, не было необходимости говорить о чём-то вслух. Надо было... быть рядом друг с другом.

Таэла переживала, очень переживала из-за приближения момента отлёта кораблей с Иден-Прайма. Казалось бы, чего особенного? Она — пилот, профессионал, воин. Командует кораблём и экипажем не первый год. Всё так, но... вокруг — не территория Протеанской империи, война не идёт, а только приближается и первую и вторую войны разделяют, страшно даже для долгоживущих протеан подумать — пятьдесят тысяч лет. Всё это заставляет Таэлу... нервничать гораздо сильнее, чем она, как был убеждён Явик, нервничала бы, будь ситуация реализована пятьдесят тысяч лет назад. Сейчас вроде бы многое проще и... многое — сложнее.

У Таэлы впереди — трудный полёт под полной маскировкой, а когда выжившие протеане найдут планету — огромная работа по организации колонии... Да, её, старшего офицера, к этому готовили. Армия — всегда и у любой расы — очень автономный институт. По-другому — нельзя. Только вот... душа и сердце разумного органика остаются прежними. Мягкими... и очень ранимыми.

Явик отмечал, что с каждым часом, приближающим момент отлёта, Таэла осознаёт всё острее, всё глубже и всё полнее, что, собственно, произошло. А произошло то, что она — выжила. И — выжил Явик. И — выжили многие другие протеане. Раса... получила возможность возродиться спустя полсотни тысяч лет... Страшная, невообразимая цифра, ставшая реальностью. Ставшая фактом. Таэла свыкалась с происшедшим, осваивалась в этом мире, где протеане — уже не верховная, уже не имперская раса, а раса, обречённая на десятилетия скрытной жизни. Десятилетия, не меньше. И потому ей... очень не хочется терять Явика. Обязанного уходить во Внешний Мир, обязанного действовать вовне. Ей понятно, что Явику сложно совмещать два мира, но... Ей — ещё сложнее. Многое теперь нужно будет пояснять своим соплеменникам. Очень многое придётся менять. И старые имперские 'установки' — в первую очередь. Не все, конечно, но — многие.

Тангрис — тоже сложно. Она первая... получила такой шанс. И... вынуждена смириться с невозможностью сразу появиться у нормандовцев. Появиться и встать — очень надолго — рядом с Шепардом. Если бы ситуация была несколько другой... можно было бы позволить ей расшифроваться, но — нельзя. Пока, во всяком случае — нельзя. Таэла права — с Тангрис ей придётся проводить и воспитательную и разъяснительную работу. Иначе молодая протеанка может наделать ошибок, которые сейчас недопустимы.

Каждая минута, каждая секунда для очень многих разумных органиков сейчас, как понимал Явик, приобретает особую ценность, особое значение. Воин древней расы вспоминал, как он шёл из командирской каюты 'Клинка Ярости' и перебирал в укладке кристаллы. Перебирал потому, что к этим кристаллам прикасались пальцы рук Таэлы. Он уверен в том, что Таэла почувствовала это и... наверное, ей было приятно. Один из последних 'приветов' выживших протеан своему соплеменнику, отправленному работать, служить и... чего скрывать-то — жить в Большой Мир. Неизвестно ещё, когда ему удастся вернуться к своим сородичам. Да, вернуться очень хочется, но... Теперь предстоит ждать, когда выжившими протеанами будет найдена приемлемая для них планета, когда там возникнет устойчивая и вполне обустроенная колония. И только тогда можно будет думать о том, чтобы снова увидеться с Таэлой и с остальными выжившими. А пока... только кодированная, глубокозашифрованная связь. Да, надёжная, но... редкая.

Тангрис... нервничает. Молодость — вряд ли для протеан это — быстропроходящий недостаток. Слушая протеанку, очень озабоченную перспективой конкуренции с женщиной-землянкой, Явик не мог отделаться от мысли, что в минуту приходится теперь втискивать даже больше, чем можно было втиснуть в эпоху расцвета Протеанской Империи. Может быть, конечно, это — чисто субъективное мнение. Но... жизнь через пятьдесят тысяч лет стала... Насыщеннее и плотнее. События развиваются быстрее... Далеко не все разумные органики, как убедился Явик, свыклись в полной мере с мыслью о приближающейся галактической войне. Очень многие считают, что до неё ещё очень далеко... Как минимум — несколько месяцев. Тангрис почувствовала угрозу своим взаимоотношениям с Шепардом и... Постаралась приемлемо для соплеменников проявить свою озабоченность вовне, прибежала к Таэле. Да, теперь, как часто говорят земляне, 'бал правят' короткоживущие расы. Для которых — сто-пятьсот лет — огромный срок. А тысяча — восемь тысяч лет — практически вечность.

С разной скоростью и с разной полнотой развиваются события. И не всегда желания разумных органиков помогают этим событиям развиваться быстрее или медленнее Сейчас, ожидая прибытия нормандовского челнока, Явик понимал, что влюблённость Стрельцовой в Шепарда будет развиваться и это займёт много дней. Протеанам удалось отследить этот процесс в самом начале, но... Для Светланы он будет иметь другие временные рамки и будет, конечно же, восприниматься по-иному. Пройдёт несколько дней — и Стрельцова почувствует, что влюбилась. Со всей возможной определённостью. Хотя, как доказали материалы, собранные Тангрис, подсознание Светланы уже 'зацепило и потянуло' Шепарда намного раньше.

Ничего удивительного в этом нет — с материалами, позволяющими спланировать работу экипажа и команды разведкрейсера каперанг всегда знакомилась заранее. Так сказать, заблаговременно. А когда знакомишься с материалами, возникают всякие мысли. Часть из которых 'отрабатывается' прежде всего чутким подсознанием.

И результаты — не замедлят. Тем более что разведкрейсер уже не первую декаду находится в полёте, выполняет, кроме слежения за 'Нормандией' и Иден-Праймом, ещё и ряд других больших и сложных задач. Сейчас протеанин был убеждён: даже если Светлана Стрельцова совершенно равнодушно и спокойно смотрела форматки личных дел членов экипажа фрегата-прототипа, её подсознание уже отрабатывало десятки версий. Устойчивая психика спецназовца и пилота (а у Стрельцовой — именно такая психика) не склонна бить тревогу по мелким поводам. Подсознательные реакции — не всегда острые и чёткие. Да и время подсознанию тоже нужно, чтобы разобраться в вале сигналов и критериев. Здесь — можно не спешить, не требуется мгновенного реагирования. Вот и получается, что Стрельцовой ещё предстоит понять, в кого и насколько глубоко она, наконец, влюбилась.

Можно было бы, конечно, посчитать, что протеане опередили события, но... Им-то, живущим несколько тысяч лет, хорошо известно, что жизнь — на редкость стандартная штука. Потому-то у многих рас есть целые философские школы, утверждающие, что на самом деле у жизни нет никакого смысла, приемлемого для понимания разумным органиком. Смысл своей жизни придают сами органики. И — никак иначе. И потому... Протеане только 'ухватили' уже начавший развиваться подсознательный процесс. И определили, что он приведёт к совершенно определённым результатам. В данном случае Светлана Стрельцова стопроцентно влюбится в Джона Шепарда. А дальше... Дальше — стандартный вариант сближения двух разумных органиков. С очень вероятным успехом развития взаимоотношений. И итогом в виде крепкой семьи и уникальных, без всяких скидок и преувеличений, детей.

В проёме входа в шатёр сверкнули указатели посадочной площадки — приближался челнок.

Явик встал, поправил наспинную укладку, подхватил оружие и покинул шатёр, направляясь к опускавшемуся кораблику.

Поднявшись в салон, он жестом руки поприветствовал дежурного водителя. Сел в кресло, пристегнулся и вернулся к размышлениям, не обращая особого внимания на то, что происходит за стёклами иллюминаторов салонных дверей.

До фрегата — двадцать пять минут полёта, протеанин не будет просить пилота ускорить полёт или полететь по сильно спрямлённому маршруту.

Приближается отлёт с планеты и сейчас... Хочется о многом подумать спокойно.

На фрегате, даже во вполне хорошо изолированной собственной каюте. Там уже покоя не будет. Потому что... Потому что скоро Иден-Прайм и всё, что произошло на нём с 'Нормандией', 'Клинком Ярости' и протеанами, станет историей.

Когда-то давно наставники, учившие Явика житейским премудростям, пояснили молодому протеанину, что, несмотря на однообразность, жизнь разумного органика глубока, полна и многогранна. Только от самого конкретного разумного органика зависит, насколько она будет многолика.

Казалось бы, простой вопрос: многожёнство. Но здесь многое зависит от установок конкретной личности. Например, тот же Шепард. Он, как понимал Явик, сторонник моногамии или как это ещё у землян ныне называется, когда жена — единственная. О такой достаточно чёткой и глубокой настройке знают медики Альянса, знает Чаквас, знает Андерсон, знают многие нормандовцы. Необходимое знание для понимания и нормального общения. Только вот если бы Шепард был обычным армейцем, без всяких там спецназовских рангов. Тогда бы это было определяющим. А он — "эн-семёрка". Подготовка — специфическая, позволяющая менять 'программы' жизни в очень широких пределах. Потому-то Шепард любит очень многих разумных. По-разному любит, но — любит. Именно любит, а не только хорошо ко многим разумным органикам относится. Потому-то у него сейчас широчайший выбор... И он этим выбором умеет пользоваться безопасно для субъектов этого выбора, проще говоря — для женщин. Шепард традиционен — сексуальные отношения с лицами мужского пола его не привлекают. Дэйна — первая любовь Джона, вполне могла уйти от него, едва детский дом остался позади. Не ушла. Осталась рядом. И... Вполне могла стать матерью его ребёнка. А потом — и официальной законной женой. Она практически является невестой Джона Шепарда. Неформальной, но именно её альянсовцы-земляне числят в качестве первоочередной кандидатки на позицию супруги высококлассного спецназовца.

Тангрис вернулась в Центральный Пост. Дело — прежде всего, а она и так немало времени отсутствовала. Хорошо ещё, что корабль стоит на планете. В полёте отсутствие в посту старшего офицера вообще недопустимо и... Много неприятного могло бы произойти.

Сейчас, сидя в бронекапсуле пилотского кресла, молодая протеанка думала о Шепарде.

Да, она испугалась возникшей и, что особенно важно, очень остро и чётко воспринятой, понятой и осознанной ею самой перспективы.

Стрельцова, эта женщина-землянка... Явик прав, она — мощна... И вполне сможет отодвинуть протеанку от Джона... И... Тогда можно будет надеяться только на то, что Джон сделает правильный выбор и не оттолкнёт от себя, её, Тангрис. Ведь одно дело — простое общение, а другое — семья и дети. Да, со Стрельцовой у Джона получится легче и быстрее. Там, конечно, тоже сложностей будет предостаточно... Но, главное, что и Светлана и Джон — люди, они не принадлежат к разным расам... А она, Тангрис... Мало того, что не человек, да ещё и... насекомое. А у людей, насколько понимала протеанка, весьма прохладное отношение к насекомым вообще и к жукам в частности. Вот даже с птицемордыми турианцами у людей ничего не получается в смысле детей и секса. Такого экстрима, чтобы получилось... Нет. Таких данных не было за все тридцать лет взаимодействия. Да, простые эмоционально чувственные взаимоотношения между мужчиной-человеком и женщиной-турианкой — таких примеров, в том числе и очень высокоуровневых — предостаточно. А вот детей и семьи... Увы, слишком разные расы, слишком разная биология. Хорошо ещё, что протеане... Не относятся к числу тех рас, у которых с людьми будут непреодолимые проблемы в сексуальных отношениях... Всё равно, нельзя недооценивать разницу в расовой принадлежности.

Тангрис думала о своей непохожести на Джона и... Ей было так больно и обидно, что она едва сдерживалась... Нет, нельзя второй раз покидать Центральный Пост. Надо отсидеть, отработать полный срок своей вахты. Скоро, очень скоро корабль уйдёт с этой планеты и тогда... Тогда придётся вспомнить о службе в полной мере. Тогда уже нельзя будет допускать вольности. Неизвестно ещё, сколько времени придётся летать по Галактике, искать пригодную для основания колонии планету... У Таэлы, как знала Тангрис, есть намётки, но она в этом смысле скрытна до невозможности — даже ей, ближайшей подруге и первому помощнику, не намекнёт никогда заранее. Может быть она и права... Незачем волновать выживших протеан. Незачем заранее беспокоить всех, провоцировать обсуждения, разговоры, раздумья.

Надо... Надо летать. Надо понять, что нескольким десяткам протеан удалось выжить. С этого небольшого количества начнётся старт расы в других условиях. Начнётся её выживание в условиях приближающейся новой галактической войны с прежним врагом. Явик... Он так боялся, что не выживет ни одна молодая протеанка, как говорят люди, 'детородного возраста'... Так боялся... И он так рад, что выжила не только Таэла, но и другие молодые протеанки. Значит, раса может возродиться.

Главное — найти планету, главное — основать колонию. Скрытую, замаскированную. Нельзя допускать, что придётся беременеть и рожать на борту 'Клинка Ярости'. Да, корабль вмещает гораздо больше разумных органиков, чем их сейчас на его борту, но... Надо найти планету. И уже тогда озаботиться резким увеличением численности расы.

Подумав об этом, Тангрис поняла, что Шепард сможет настоять на том, чтобы молодая протеанка вышла замуж и родила ребёнка, многих детей не от него, а от своего соплеменника. Да, это будет... привычнее. Но... что делать с чувствами? Соплеменника предстоит ещё выбрать и полюбить, а она уже выбрала и полюбила землянина, человека.

И разлюбить его она — не хочет. Нет у неё желания разлюбить его, хотя она, протеанка, может заставить себя это сделать. И ей не хочется заставлять себя. Она не чувствует, что должна разлюбить Шепарда. Она его любит. И знает, что и он её любит. Должно, конечно, пройти время, чтобы их обоюдные чувства развились и оформились. Но уже сейчас ей предельно ясно, что она любит его, а он любит её. Эта любовь — больше, выше, глубже, сильнее той любви, какую Джон Шепард привык дарить совершенно безвозмездно окружающим разумным... Она... Она другая, эта любовь. И в то же самое время, она, эта любовь — порождение той обычной любви... А значит, эта любовь — естественна.

Таэла, наверное, хорошо понимает, что её подруга не сможет вот так сразу забеременеть от соплеменника. Даже если она полюбит своего сородича, она не сможет вот так сразу уйти 'в запас' по беременности и родам. Тем более, если Таэла назначит её командиром 'Клинка', а сама... останется на планете, где будет руководить колонией. Беременная командир корабля... очень уязвима. А корабль у протеан пока что... к сожалению... единственный. Других — нет. Другие корабли ещё предстоит создать. На это уйдёт немало времени, не говоря уже о ресурсах. Так что...

Думая об этом, Таэла гнала от себя любые мысли о необходимости полюбить соплеменника и родить от него, а не от Джона Шепарда, детей. Сейчас ей хотелось любить именно человека-землянина и больше пока что никого. Она не чувствовала в себе достаточно сил, а главное — решимости совместить две любви к разным разумным органикам. Как же всё же много навалилось на неё за последнее время. Поневоле подумаешь, что имперские времена, когда протеане много и напряжённо работали, мало отдыхали — вернулись.

Надо работать. Предотлётное время — сложное. Тем более, когда предстоит вскрывать толщу породы силой двигателей и прочным корпусом корабля. Таэла посмотрела на индикаторы пульта и заставила себя отодвинуть любые 'неслужебные' мысли как можно дальше.

Таэла придёт в Центральный не скоро... Надо работать.

Явик ощущал приближение фрегата. Как когда-то он ощутил, что на этой планете находится живой Жнец... Острое, сложное было ощущение. И вот теперь... Эти ощущения вернулись. Потому что впереди — война со старым врагом. С этими полумашинами, которые уже один раз уничтожили почти всю разумную жизнь в Галактике. Тогда, когда во главе 'пирамиды управления' стояли протеане.

Протеанская империя пала... Но, наверное, судьбе было угодно, чтобы протеане... выжили. Неизвестно, можно ли теперь назвать это чудом, но... выжили. Думать о том, что было бы, если бы Шепард не ощутил под толщей песка и камней маяк саркофага... не хотелось. Собственно, думать тут нечего — ясно же, что ресурс автоматики саркофага не беспределен. Рано или поздно Явик бы умер. Как умерли многие его соплеменники в тех саркофагах в залах подземной базы. А сколько умерло их в подземных уровнях базы, в тех, наглухо теперь изолированных?...

'Челнок-два — на подходе к кораблю, — доложил по громкой связи вахтенный офицер. — Техникам дежурной смены — приготовиться к приёму и обслуживанию прибывающего челнока'.

Бенезия, стоящая у одного из панорамных дисплеев, встрепенулась. Не так давно она закончила очередной сеанс медитации — пожилой азари это было необходимо делать регулярно. Требование возраста, ведь воспоминаниям и соответствующим размышлениям тоже нужно предоставлять возможность доступа к сознанию...

О том, что на этом кораблике, который через несколько минут совершит посадку в ангаре, возвращается Явик, матриарх азари уже знала — из этого факта никто из нормандовцев не делал секрета. Встречаться с протеанином Бенезии не хотелось и азари, отойдя от гаснущего панорамного экрана — иллюминаторы 'Нормандии' по-прежнему были закрыты бронекрышками 'по-боевому', направилась в трюм, где теперь располагалось достаточно удобное стрельбище.

Андерсон распорядился — и в одном из техзалов, где до этого времени редко бывали даже инженеры, в проходе было устроено стрельбище, позволявшее практиковаться в боевой стрельбе. Сегодня запланирована очередная тренировка и время, выделенное вахтслужбой корабля для занятий матриарха, приближалось. Не хотелось терять ни минуты из этого времени.

Бенезия поспешила войти в шлюз, ощутив, что челнок уже подхватили 'лапы' причальной системы 'Нормандии'.

Поблагодарив водителя, Явик сошёл по трапу на палубу ангара и сразу направился к шлюзу. Предстоял разговор с Андерсоном.

— Командир. Явик беспокоит, — воин древней расы, ещё идя по коридору, связался по аудиоканалу с 'первым после бога'. — Прошу разрешения подойти в вашу каюту. Есть информация, требующая решения.

— Хорошо, Явик. Приходи. Жду, — коротко ответил Андерсон, переключая каналы.

Выключив спикер, Явик свернул к лестнице, поднялся по ней на другой уровень и по коридору неторопливо подошёл к двери командирской каюты.

— Проходи, Явик, садись. — Андерсон поднялся из-за стола, подождал, пока Явик усядется в одно из свободных кресел, прошёлся по каюте, отметив, что автоматика закрыла и заперла входную каютную дверь.

— Дэвид. — Явик выложил из укладки несколько чипов. — Здесь — информация. Перехвачена и получена системами слежения нашего корабля. Если коротко — то мы попали под 'колпак', — сказал протеанин.

— Надеюсь, не Жнецов? — спросил Андерсон, беря чипы и вставляя их один за другим в прорези читального аппарата.

— К счастью — нет, — спокойно ответил Явик. — Но дело — осложняется. И — очень осложняется.

— Империя. Россия, — произнёс Андерсон, просматривая файлы. — Что-ж. Этого следовало ожидать. Двадцать стран подписали Соглашение об образовании Альянса. Наши политики пытались втянуть в орбиту Альянса и Россию. Но... в очередной раз это не удалось, — задумчиво сказал командир корабля. — Россия, в отличие от стран Альянса Систем, не подписала и Фариксенские соглашения. Так что... у неё предостаточно и дредноутов, и крейсеров, и фрегатов. И один из крейсеров получил приказ следить за нами. В комплексе других задач разведки пространства Галактики, но ведь получил. — Андерсон встал, подошёл к иллюминатору, закрытому бронезаслонкой, остановился. — Думал я об этом. Что-то скреблось в подсознании. А может — и в сознании. Не знаю. Сложно всё это... Неудивительно, что имперский дальний разведкрейсер получил приказ на слежение за 'Нормандией' и за всем, что связано с фрегатом-прототипом, — он помедлил. — А связана с ним прежде всего работа нормандовцев на Идене. Россия не 'зевнула' замолчавшую планету. Её разведка — одна из лучших, существующих у народов Земли. Одна из лучших, — повторил Андерсон, возвращаясь к рабочему столу и опуская взгляд на экран. Пальцы командира корабля коснулись сенсоров, заставляя файлы пролистываться. — Да. Слежение. С перспективой... Ты прав, Явик. С перспективой объединения усилий экипажей двух кораблей. Думаю, на какие-либо насильственные действия командование Разведсил Астрофлота Империи не пойдёт. — Андерсон сел в кресло, пододвинулся к столу. — Да, не пойдёт, — повторил он, пролистнув ещё несколько файлов. — Официально согласуется с командованием ВКС Альянса. И тогда нам, нормандовцам-альянсовцам придётся сотрудничать с имперцами... — он поднял взгляд на сидевшего напротив протеанина. — Придётся сотрудничать. Что-то меня тянет сегодня повторяться. Не свыкся я ещё с такими вот... ситуациями, — сказал Андерсон. — Ясно, что...

— Вы правы, Дэвид, — подтвердил Явик. — Дело в том, что одна из моих соплеменниц — Тангрис, старший помощник командира фрегата, полюбила Шепарда. Полюбила и — обрела взаимность. Я должен уточнить, что именно это обстоятельство и позволило Тангрис вскрыть факт слежки за 'Нормандией' со стороны имперского разведкрейсера. А потом, как говорится, дело техники. Запрос к системам — и факт слежки был подтверждён. Дело в том, что по части полученных данных... Выходит, что командир этого разведкрейсера Империи... влюбилась в Шепарда.

— Вот как?! Влюбилась в Джона?! — Андерсон опёрся обеими руками о столешницу. — Да уж... Ладно там безответно любящие его очень многие обитательницы Иден-Прайма. Теперь и имперка добавилась... — Андерсон пролистнул ещё несколько файлов. — М-да. И хотел бы удивиться, но, видимо, удивляться уже поздно. Две таких... новости, — он набрал на клавиатуре инструментрона несколько команд. — Пост РЭБ уточнит настройки наших корабельных систем слежения. Теперь мы, по меньшей мере, будем знать, на что следует обратить внимание. Хорошо, что успели до отлёта и до снятия 'колпака' с Идена, — он помедлил, глядя на экран инструментрона. — Так, информацию РЭБовцы получили. Уже легче. Будем думать над деталями, Явик. Передай Тангрис и Таэле огромную благодарность. И — всем, кто выловил эту новость — тоже.

— Обязательно передам, — чуть склонил голову в вежливом согласном поклоне протеанин. — Командир, я бы хотел переговорить с Шепардом. Наедине в его каюте. Разговор касается Стрельцовой и Тангрис.

— Он... — Андерсон взглянул на большой настенный экран, где высвечивалась схема фрегата-прототипа. — Как раз сейчас у себя, — пальцы командира набрали несколько команд на клавиатуре. — Я попросил его задержаться в каюте, сообщил, что ты придёшь поговорить. О том, что ты вернулся на фрегат, он уже знает, — добавил Андерсон. — Ты прав. Относительно слежки и её перспектив... Будем думать. Хорошо, что мы уловили это... заблаговременно. — Андерсон опустил руки на столешницу, заставил их расслабиться. — М-да, неожиданно.

— Эти чипы я оставляю вам, командир, — сказал Явик, вставая. — Я должен вернуться к себе. У меня есть... над чем подумать. Много всего произошло. Впереди — отлёт, — протеанин повернулся к двери каюты.

— Понимаю, Явик, — ответил Андерсон. — И... Спасибо тебе.

Не ответив, протеанин вышел из командирской каюты. Не было необходимости что-либо отвечать вслух. Хотя... Можно было что-нибудь ответить, но Явик не успел сформулировать ответ и решил промолчать.

Путь к старпомовской каюте не занял много времени. Привычный маршрут. Слишком часто протеанину приходилось ходить от командирской до старпомовской каюты и обратно. Разными, конечно, путями и теперь... Вот и закрытая дверь каюты Шепарда.

— Проходи. — Шепард возник на пороге своей каюты, едва Явик протянул руку к панели ВИ замка. — Садись в кресло, — он отступил в сторону, давая возможность гостю войти. — И, если можно, Явик, давай сразу к делу. Ты прав. — Джон закрыл за вошедшим дверь, прошёл к столу, сел в своё рабочее кресло, крутнулся в нём, обратившись к усаживавшемуся в другое кресло протеанину. — Я кое-что такое подозревал. И относительно слежки и относительно влюблённости в меня Стрельцовой. — Шепард смотрел, как Явик достаёт из укладки и кладёт на столешницу чипы. — Тангрис...

— Она любит тебя, Джон. Любит... И, мне даже странно об этом говорить, но она оказалась способна... бояться за тебя. Для меня это — ново, — произнёс Явик, закрывая крышку укладки. — Наверное, ей любовь и только любовь к тебе, Джон, позволила вскрыть и факт слежки, и факт влюблённости в тебя командира имперского разведкрейсера.

— Ей... трудно пришлось, — произнёс Шепард, опуская чипы один за другим в прорези читального аппарата и касаясь нескольких сенсоров клавиатуры настольного инструментрона. Явик промолчал, видя, как глаза человека скользят взглядом по строчкам, проявляющимся на экране. — Да, факт слежки — подтверждён. И... — Шепард поднял взгляд на собеседника. — Тангрис удалось...

— Да, — подтвердил Явик. — Стрельцова... подсознательно уже влюблена в тебя, Джон. Пройдёт ещё достаточно много времени, прежде чем она осознает это достаточно чётко и полно. Дело не в эмоциях и в чувствах, Джон. Дело — в выборе. Она этот выбор сделала... самостоятельно. А Тангрис... Я не знаю в деталях, как ей это удалось сделать. Таэла тоже далеко не всё понимает.

— Всё-таки рядом будет другой корабль, — сказал Шепард, продолжая читать содержимое файлов. — Будет, — он помедлил, вчитываясь в строчки. — Многие нормандовцы в этом... убеждены. И, насколько я сумел понять... они не видят угрозы в появлении рядом с фрегатом-прототипом другого корабля... Я, кстати, тоже, — отметил он. — А вот с тем, что она... — он кивнул на светившийся на экране настольного инструментрона официальный портрет каперанга Стрельцовой, — влюблена в меня... Мне придётся ещё свыкнуться... Да и ей, думаю, тоже, — он посмотрел на протеанина. — Яв... Тангрис... досталось... Очень досталось.

— Если честно, Джон, она прибежала к Таэле. Говорила путанно, много, непоследовательно. Прижало... девочку. Она... молода, по протеанским меркам — очень молода. И очень... боится потерять тебя. Не хочет, чтобы она, — протеанин указал рукой на портрет Стрельцовой, — имела малейшую возможность изолировать тебя от других твоих любимых женщин. — Явик помолчал несколько секунд. — Тангрис убеждена, что она это может... У Таэлы, насколько я могу судить, сомнений в этом тоже нет...

— Поэтому ты... считаешь, что должно пройти... время, — тихо сказал Шепард.

— Да, — подтвердил Явик. — Тангрис отследила самое начало... процесса. Но... к счастью, ещё есть возможность выбора. И этот выбор может быть... не окончательным. Насколько я сумел понять, имперцы в этом смысле... очень закрыты.

— Ты прав, — сказал Шепард. — Очень закрыты. Мы... пойдём к Цитадели. Затем... куда бы мы ни пошли после этой станции... Да, теперь мы будем знать, что 'Волга' и её экипаж за нами следят и имеют в перспективе получение приказа встать рядом с нами. Что-ж. Очередная сложность. Не первая, к счастью. Но — и не последняя. Хорошо, если 'Волга' встанет рядом с 'Нормандией'... попозже. Нельзя сейчас расхолаживать экипаж фрегата. Пусть лучше считают, что... нам надо пока выполнять задачи в одиночестве. Впереди — Цитадель и там... Неизвестно ещё как повернётся дело... Там будет... сложно. Очень сложно. И там... действовать надо будет очень быстро.

Явик чувствовал, что Шепард гонит от себя мысли о Стрельцовой. Обычные человеческие и даже мужские мысли. Гонит. Не хочет расслабляться. Не хочет давать слабину. Не хочет снимать с себя панцирь психонастройки старшего помощника. Ни частично, ни, тем более, полностью снимать. Он помнит о Тангрис. Он помнит о Дэйне. Он помнит о Бенезии. Матриарх сейчас — на корабельном стрельбище. И Явик чувствовал, что она... напряжена. Она понимает Джона. 'Читает' его. Должно пройти время. Если растянуть процесс... То можно привыкнуть, можно подготовиться. Сразу вот так... адаптироваться... Будет сложно.

Шепард молчал. Пролистывал файл за файлом и молчал. Портрет Стрельцовой, выведенный на экран в отдельное 'окно' его уже не смущал, не заставлял задерживать на себе взгляд. И, тем не менее, читая материалы кристаллов, Шепард понимал, что не думать об этом он не сможет. Будет, обязательно будет — и не раз и не два — возвращаться мыслями к этой девушке-каперангу. Что-то в ней было такое... Необычное, непривычное, особое. Пока и ему самому неясное и не понятное, но... Притягательно-привлекательное. Ей тоже досталось в жизни... И сейчас Шепард понимал, что оставить её без помощи — не сможет. Ей нужно помочь и... Наверное, влюблённость в него, альянсовца-спецназовца Джона Шепарда, это — та самая помощь, которую высшие силы посчитали возможным предоставить. Чтобы она выровнялась, раскрыла свой потенциал. Без раскрытия этого... Ей будет очень трудно командовать кораблём и экипажем в предстоящей войне.

— Спасибо, Яв. Я... буду думать. Эти кристаллы... — Шепард погасил экран инструментрона, предварительно закрыв все файловые окна.

— Оставь себе. — Явик тихо и быстро встал с кресла. — Я пойду, мне тоже надо подумать... о многом. Отлёт приближается. Захочешь поговорить о... Ты знаешь, где меня найти, — протеанин подошёл к двери, взялся за ручку, обернулся, посмотрел на продолжавшего сидеть за столом Шепарда. — Она не будет 'отсекать' тебя от твоих любимых женщин, — произнёс он. — Не будет, — с этими словами он переступил порог старпомовской каюты и закрыл за собой створку двери.

Отлёт 'Нормандии', 'Клинка Ярости' и Жнеца с Иден-Прайма. Старт кораблей

Андерсон вышел из своей каюты, прошёл к постаменту у Звёздной Карты. Вахтенный офицер отдал командиру корабля полагающийся доклад. Капитан отметил, что офицер уже освоился с возможностью не стоять всю вахту, а сидеть в кресле.

Конечно, Шепард прав — какая разница, как нести вахту — стоя или сидя? Если офицер относится к своим обязанностям нормально — он и стоя не уснёт и не отвлечётся. И, тем более — сидя не упустит ничего важного или опасного из сферы своего внимания и понимания. А если он относится к своим обязанностям ненормативно, то тут уж никакой разницы нет — сидя или стоя нести вахту. В этом случае вахта будет чистой формальностью, а не подлинной службой.

Усевшись в кресло, Андерсон не смог не отметить: сделано прочно, но в то же время — комфортно. Постарались местные предприниматели, нашли лучшее, то, что наиболее соответствует требованиям нормандовцев. А уж требования им Адамс изложил точно и полно — в этом у командира корабля не было никаких сомнений. Пристегнувшись, Андерсон отметил, как быстро и тихо садится в своё кресло вахтенный офицер. Можно было бы, конечно, пригласить к карте и Джона, но... Пусть пока старпом занимается кораблём и экипажем непосредственно, а не только отдавая распоряжения по линиям связи. Надо обойтись без формализма, надо подготовиться к отлёту как можно лучше. Джон верен себе — он опять обходит корабль, вникает в детали, разговаривает с нормандовцами. Те уже в большинстве своём — на постах. Немногие остались в кубриках.

— Все на борту? — спросил Андерсон у вахтенного офицера.

Тот взглянул на свою часть экранов на раме Карты:

— Так точно, сэр. Экипаж фрегата в полном составе — на борту корабля. Отсутствующих и опаздывающих нет.

— Хорошо. Сигнал основной подготовки к старту — выдать.

— Есть, сэр, — вахтенный надавил несколько сенсоров. — Сигнал выдан.

На экранах Карты было видно, как отреагировали на иллюминацию собравшиеся возле ограды стояночного поля иденцы. По-разному отреагировали. На лицах читалось сожаление, сдержанное ожидание... Многое читалось. Турианцы, саларианцы, азари тоже не ушли далеко. Они вернулись к ограждению. Вахту у калиток и сетки приняли местные ополченцы.

— Согласование, — доложил вахтенный. Андерсон кивнул: всё точно, синхронизация по времени отлёта со Жнецом и с 'Клинком Ярости'. — Включаю двигатели на предварительный, — последовал новый доклад.

Небольшая вибрация, сдержанный рокот, почти шелест. А на площадке — гром двигателей, провожающие поспешно надевают звукозащитные наушники, отходят подальше от сетки. Кто-то инстинктивно, а кто-то из боязни.

Гул двигателей фрегата-прототипа усиливался — Моро чётко выполнял программу перекрытия звукового фона, чтобы скрыть старт 'Клинка Ярости'. Адамс, как видел Андерсон на одном из экранов — у одного из пультов у Ядра, следит за показаниями приборов. Пока что главный инженер спокоен — за время стоянки инженеры и техники сделали всё, чтобы проблем с двигателями ни при старте, ни в длительном полёте не было. Сейчас это важно — мирное время подходит к концу, а в войну возиться с двигателями сколько-нибудь много времени будет невозможно. Если уж совсем припрёт, тогда, а до этого — нет, времени точно не будет много.

Свод, скрывавший 'Клинок Ярости', стал крошиться, трещины увеличивались, едва ощутимая вибрация пронизала землю в радиусе километра — фрегат стал постепенно выбираться на поверхность. Таэла заблаговременно несколько раз проверила работоспособность и эффективность системы маскировки — нельзя было допустить, чтобы корабль, стартующий из казавшегося таким спокойным и обычным района, заметили местные жители или засекли приборы.

Момент старта протеанского корабля был синхронизирован с запуском двигателей фрегата 'Нормандия'. Хоть места стоянок кораблей разделяли несколько километров, было сделано всё, чтобы внимание и местных жителей района, и иденцев было привлечено к полю, на котором размещались Жнец и разведфрегат.

— Жнец запустил свои двигатели, сэр, — доложил вахтенный офицер.

— Вовремя, — бросил Андерсон, читая показания многочисленных приборов и изредка взглядывая на экраны. — Как обстановка во втором районе?

— В норме, сэр, — вахтенный взглянул на свою часть экранов. — Трещины уже достаточно большие. Похоже, обрушение будет почти естественным, — добавил он.

— Надеюсь на это. — Андерсон включил связь с пилотской кабиной. — Джеф, добавь мощности.

— Есть, командир. — Моро передвинул на сенсорном экране ползунки и рёв двигателей фрегата стал ощутимее. — Можно и ещё добавить. Запаса хватит. Заглушим.

— Пока не надо, — отозвался Андерсон.

Протеанский корабль вскрыл свод за несколько секунд — комья земли на мгновения разошлись от центра к краям долины, затем сошлись и обрушились вниз, образовав своеобразный каньон. 'Клинок Ярости' уходил с Идена незамеченным. Несколько минут — и атмосферный щит планеты пройден.

Жнец окутывался полем невидимости постепенно. Громада сверхдредноута расплывалась, серовато-чёрный корпус корабля белел, на несколько секунд достаточно чётко выделившись в темноте иденской ночи, но затем вдруг стал прозрачным и пропал — его теперь не видели собравшиеся у ограды стояночного поля иденцы. Многие из провожающих подумали, что огромный корабль по-прежнему стоит на своих опорах, на самом деле Жнец уже пробивал атмосферную 'скорлупу', уходя от поверхности Идена всё дальше и дальше.

— Жнец прислал сообщение — он уходит от планеты. Атмосферный щит пройден, сэр, — доложил вахтенный офицер.

— Добро. Выдать сигнал старта, — распорядился Андерсон. — По местам стоять. К полёту и походу!

— Есть выдать сигнал старта, — ответил вахтенный. — Есть по местам стоять! Корабль к полёту и походу готов, сэр! Приказ?

— Старт! — коротко бросил Андерсон.

Момент отрыва корабля от плит стояночного поля он ощутил сразу — привычка, воспитанная годами службы. Капитан знал, что уход корабля с планеты ощутили в полной мере все нормандовцы. Да, чувства, ощущения, мысли у каждого из них были в этот миг разные, но они понимали — стоянка на Идене, возможно — последняя мирная стоянка — подошла к концу и завершена полностью. Корабль уходит к Цитадели.

Проектор выдавал изображение на поверхность бронекрышки, защищавшей стекло огромного салонного иллюминатора. Сарен и Найлус стояли в нескольких шагах от поручня, наблюдали за тем, как 'Нормандия' медленно набирает высоту над стояночной площадкой, принимает ориентировку старта и уходит вверх, пробивая атмосферный щит Идена.

В каюту Спектров тихо вошёл Явик, остановился рядом с Сареном. Старший Спектр смотрел на импровизированный экран. Найлус бросил взгляд на протеанина, но с места не сдвинулся. Все трое молча смотрели на уменьшавшуюся в размерах планету.

— Стоянка окончена. Полёт начат, — тихо сказал старший Спектр. — Давайте сядем, у нас есть темы для разговора. Время для такого разговора, — Сарен первым отошёл от экрана-иллюминатора, подошёл к своему креслу, подождал, пока в свои кресла сядут Найлус и Явик, сел, — пришло.

Разговор получился долгим. Каждый из троих высказался, задал собеседникам немало вопросов. Получил ответы, смог обдумать сказанное и услышанное. Говорили о событиях, происшедших на Идене, о событиях, происшедших на борту фрегата-прототипа. О том, что предстоит сделать в полёте к Цитадели, что предстоит сделать на станции, что — на Теруме. Тему протеан по понятным причинам не затрагивали — Явик, хоть и пользовался при общении с турианцами своим фирменным способом передачи информации, обошёл эту тему молчанием и с этим согласились и Найлус и Сарен.

— Длительный будет полёт, — сказал Сарен, вставая и тем самым обозначая окончание разговора. — Но этот полёт — необходим. И нам надо сделать так, чтобы он был успешным. Думаю, мы будем участвовать в боях, но основная наша задача — разведка, сбор и обработка информации, передача данных нуждающимся в ней обитателям галактики. Предполагаю, к такому же выводу придут и почти все нормандовцы. По-разному придут, в разной степени, но — придут, — он бросил взгляд на картинку, отображаемую на бронекрышке проектором. — Иден остался позади. Уверен, мы сможем на него вернуться и помочь местным жителям. Помочь им выжить, выстоять и победить. Стоянка завершена, — он помолчал несколько секунд, потом продолжил. — Сколько бы времени она ни продолжалась, важен её результат. Важно всё, что мы за это время успели сделать. А мы успели сделать, вне всякого сомнения, немало.

— Многое теперь станет известно, — задумчиво сказал Найлус. — Очень многое. И многое стало известно ещё тогда, когда над Иденом была 'сфера', — так молодой турианец назвал информационную блокаду.

— Никто не стремился к полному 'колпаку', — чётко заметил Явик, в голосе которого не было ни следа привычного для нормандовцев стрёкота — он был ровен. — Необходимости в сплошной блокаде — не было. Я рад, что мы поговорили, — он взглянул на турианцев. — И рад, что мы нашли общий язык. Мне... надо о многом подумать, — протеанин шагнул к выходу из салона. — Буду рад увидеть вас у себя, — с этими словами Явик перешагнул порог и закрыл за собой дверь.

Идя к своей каюте-выгородке, протеанин наблюдал за тем, как восприняли отлёт с Идена нормандовцы. Действительно, по-разному восприняли. У многих из нормандовцев составились пары, у многих взаимоотношения с местными жителями пока что не прошли за стадию простого знакомства. Почти все понимали: со стоянки на Идене начался большой, длительный и сложный полёт, о котором было преждевременно думать тогда, когда 'Нормандия' уходила от 'поля комплектации', уходила от 'Арктура'. Только сейчас, когда осталась позади обжитая людьми уютная планета, которую почти все лоции и своды называли сельскохозяйственной жемчужиной человечества, нормандовцы осознали: таких стоянок в будущем — близком ли, отдалённом ли — будет очень мало. Казалось бы, стоянка заняла не так уж много времени — всего лишь несколько суток.

Конечно, для многих людей, как теперь понимал Явик, 'несколько', это почти всегда не больше трёх — часов ли, суток ли, всё равно. А оказалось, в это понятие 'несколько' вмещаются и декады и даже месяцы. Важно ведь не сколько времени прошло, а как это время потрачено. Да, немного удалось сделать, но главное — иденцы начали готовиться к противостоянию со Жнецами. Они сориентированы не только на войну с этими полумашинами, они хотят победить Жнецов и отправить 'креветок' в прошлое без права на возрождение этих сверхдредноутов в любом будущем — близком или далёком. Благодаря опыту, полученному иденцами, остальные жители Галактики тоже смогут начать полномасштабную и активную результативную подготовку к борьбе со Жнецами, а не к капитуляции. Да, есть расы, которые, вероятнее всего, предпочтут отсидеться, предпочтут сдаться Жнецам, надеясь на их милость. Что-ж, это — их выбор. В такой войне, к сожалению, без невозвратимых потерь обойтись невозможно.

Обстановка, складывавшаяся на борту фрегата-прототипа во время отлёта с Идена, была для Явика привычна — пожалуй, он не напрягаясь, смог бы представить себе в красках и в деталях то, что происходило в эти минуты и на борту фрегата 'Клинок Ярости'.

Примерно тем же самым, что и выжившие протеане, занимались сейчас нормандовцы. Военный боевой корабль, военная дисциплина и военный порядок. Все — на местах, все заняты делом, никто не бездельничает. Да, думают, вспоминают, переживают, переговариваются. Но — работают. Время стоянки, когда можно было отдохнуть и очень глубоко расслабиться, отступало в прошлое.

Переговорив с турианцами, Явик решил зайти к себе в каюту, чтобы взять из саркофага некоторые кристаллы памяти. Он намеревался передать их Бенезии. Пусть у неё будут теперь эти данные. Она их изучит, поймёт, освоит. Возможно — передаст дочери.

Полутьма каюты была для Явика привычна. Приподняв крышку саркофага, он достал из кармашков укладку с кристаллами. Когда он очнулся от криоанабиоза и поселился в этой каюте-выгородке, он перенёс в саркофаг очень многие информационные носители из внутрискафандровых укладок. Позднее, когда появлялось свободное время, готовил кристаллы с информацией для представителей нынешних рас. Сортировал, фильтровал данные.

Нельзя всё знать даже Бенезии, несмотря на её возраст, мудрость и опытность. Нельзя, тем более, знать всё и её дочери, а в том, что старшая Т'Сони очень многое захочет показать — и покажет — своей дочери, Явик не сомневался. При всей холодности, азари — нежные и внимательные родители. Да, возможно, они предоставляют своим подросшим детям значительную по меркам других рас свободу, но при этом они ведь от своих детей не отказываются. Даже если дети сами уходят... Даже если они уходят так, как ушла от Бенезии Лиара.

В том, что время дать доступ к этим данным для не-протеан — пришло, Явик был не только уверен — убеждён. Прошло пятьдесят тысяч лет, многое изменилось. Изменились, без сомнения, и Жнецы. Изменилась жизнь в Галактике. Пусть немного, далеко не везде, но — изменилась. Значит, любая информация, помогающая взглянуть на проблему противостояния со Жнецами по-иному — важна и необходима уже сейчас, когда Вторжение только ожидается.

Убрав укладку с отобранными информкристаллами под броню своего скафандра, Явик вышел из каюты, прикрыл за собой дверь. Несколько минут — и он останавливается у двери салона, где обитает Бенезия.

Рядом — на противоположном борту — салон, где теперь живут турианцы. Может быть, Андерсон прав. И азари — пока что одну, а потом и обеих — и турианцев надо поселить так, чтобы они были поближе друг к другу. Ведь корабль-то всё равно человеческий, хоть и построен по турианскому проекту. Со значительными изменениями, конечно. Но — нужными, прежде всего, для землян, изменениями.

— Проходите, Явик, — на пороге салона стояла матриарх.

Явик отметил момент, когда она открыла дверь, но не обратил на это особого внимания. Протоколы, ритуалы.

— Проходите, рада вас видеть, — добавила азари, правильно поняв медлительность гостя.

'Вот так всегда, — подумал Явик, входя в салон и прикрывая за собой дверь. Автоматика мягко 'дожала' полотно до нужного положения, ВИ включил замки и предупреждающий красный сигнал. — На одном корабле, а ведём себя — словно в разных селениях обитаем'.

— Я ненадолго, — пояснил протеанин, доставая из скафандра укладку. — Здесь — дополнительные материалы о моей расе и о других расах моего Цикла. Теперь они должны быть доступны нынешним расам, — уточнил он, видя интерес в глазах стоящей перед ним пожилой азари. — Возьмите, — он положил контейнер на столик. — А мне... Мне надо идти. О многом подумать, — он развернулся на месте кругом и шагнул к двери. — Пусть Лиара тоже увидит эти материалы, — сказал он, выходя из салона.

Азари взяла со столика укладку. Тяжёлая. Открыла крышку, увидела теснившиеся внутри кристаллы и пластинки носителей информации. Все как один — высокой плотности.

Столько информации... И всё это теперь доступно ей. А со временем, даст Богиня, станет доступно и Лиаре. Конечно, эти данные далеко не сразу станут общедоступны — Лиара очень щепетильна и последовательна в вопросах оценки уровня понимания другими разумными органиками любых данных о протеанах, но для самой Лиары эти данные смогут стать — и, вероятнее всего, станут — настоящим откровением. Сейчас, когда на борту фрегата 'Нормандия' будет обитать — очень долго — настоящий, живой, реальный протеанин, с которым дочка сможет пообщаться — и будет общаться — в этом у Бенезии не было никаких сомнений — эти данные станут для Лиары руководством к деятельности на долгие следующие месяцы. Да, не всё и не сразу из этого информационного богатства станет доступно и известно другим разумным органикам, обитающим в галактике, но ведь этих данных — много, они будут становиться известными постепенно, это займёт много времени. Вот она — желанная длительная перспектива! Явик честен и последователен, он передал эти материалы ей, азари, передал задолго до того момента, как фрегат будет на той планете, где работает Лиара. Или — над той планетой. И теперь сутки, ну пусть — несколько суток — до Цитадели у неё есть возможность внимательно изучить эти материалы, подолгу раздумывать над ними, сделать их своими, понятными и важными. Для себя. Потом — для дочери, а потом — для всех остальных азари. Эти материалы — почему-то Бенезия была в этом уверена — помогут другим азари, помогут создать защиту от индоктринации — основного оружия Жнецов. И помогут ещё не раз в борьбе со Жнецами. По-разному, но — помогут.

Теперь надо как можно скорее начать работу над своеобразными 'записками по поводу хасков'. Надо урезать время ежедневных медитаций. Надо будет постоянно советоваться с Чаквас и, конечно же, с Джоном. Они оба будут рады помочь в создании таких записок. Сейчас, конечно, время отлёта от планеты, полёт только начинается, поэтому и у врача корабля и у старпома много неотложных и важных забот и хлопот. Через несколько часов отлётная фаза будет завершена и тогда она сможет придти и к Карин и к Джону, поговорить, показать кое-какие файлы из этих кристаллов и попросить содействия, попросить помощи. Борьба со Жнецами — дело общее и потому надо объединять усилия.

Эти несколько часов надо потратить с пользой. Надо потренироваться в спортзале фрегата. Да, работа над файлами из кристаллов — очень важна, но и о физической и биотической активности забывать ни в коем случае не следует.

Внутренне согласившись с таким тезисом, Бенезия убрала укладку в шкаф, переоделась в лёгкий комбинезон и направилась в спортзал.

Окружённый стенками 'квадрат' был пуст. Ни зрителей, ни тренирующихся. Ясно — все на местах, все заняты работой. Если провести нормально отлётный период, то и полёт будет более предсказуемым, чётким, безопасным. Потому можно потренироваться спокойно. Матриарх прошла на середину квадрата, огляделась, сделала лёгкую четвертьчасовую разминку. Хорошо. Тело отзывалось послушно, уверенно. Да, она — помолодела. Нет уже частых импульсов старческой немощи, нет навязчивого желания присесть, прилечь, уснуть, забыться в пелене воспоминаний. Обычные упражнения, несколько десятков повторений. Стоя, сидя, лёжа. Надо дать нагрузку телу, оно должно чувствовать свою мощь, свою силу, свою важность и нужность, свою полезность.

Непрерывный каскад упражнений приводил Бенезию в особое состояние — она успокаивалась, становилась менее склонной к излишней подозрительности, ощущала готовность к тяжёлой многочасовой умственной работе. Чередование физических и умственных нагрузок не позволяло зациклиться, не давало возможности 'выгореть'. Она двигалась, повторяла одни и те же упражнения несколько десятков раз. Телу это необходимо. А ей, перешагнувшей давным давно предел в восемьсот лет — да пусть другие разумные органики, щадя её самолюбие, говорят, что ей не больше восьмисот лет, она-то чётко знает, что ей намного больше. Меньше, конечно, чем Этите, но... Всё равно больше, чем восемьсот. Сейчас, двигаясь в чётком ритме, почти что в танце — ну никуда у азари не деваются эти врождённые пластичность, гибкость и плавность движений — Бенезия в очередной раз ощущала, что она помолодела. Внутренне и — внешне. Помолодела, потому, что она теперь снова — влюблена, она любит достойного разумного органика. Да, спасшего её, но не сделавшего спасение поводом для предъявления каких-то прав на её жизнь, на её свободу. Он любит её — она в этом уверена и убеждена, потому что это она знает — дано пожилым азари, да, наверное, не только азари, чувствовать и понимать такое.

— Командир, отлёт с Идена завершён. Корабль — в полётном режиме, — доложил Моро, выйдя на связь с Андерсоном, продолжавшим стоять у Карты. — Всё — в норме. Маршрут — проверен. Срок прибытия — пятьдесят три часа. Двое суток с небольшим, — совсем не по-уставному добавил пилот. — Можно увеличить до четырёх суток.

— Хорошо. Вывеси оповещения на каютные и коридорные экраны, — ответил Андерсон, ознакомившись с файлами, пересланными пилотом. — Не забывай о графике сменности, Джеф.

— Хорошо, Дэвид. — Моро переключил каналы, поняв, что командир сказал всё, что считал необходимым. Подключив автопилот в режиме дублирования, Джеф посмотрел на сидевшего во втором пилотском кресле напарника. — Похоже, мы удачно стартовали и ушли.

— Согласен, — кивнул тот.

Эрих Гебен, получивший по приказу Шепарда на время выполнения обязанностей второго пилота фрегата-прототипа воинское звание 'лейтенант', по-прежнему был немногословен, сух, чёток и предельно педантичен.

Первой книгой — бумажной, старинной — невероятной редкостью по нынешним временам — которую Джеф увидел в руках впервые севшего в пилотское кресло нового напарника, был 'Корабельный устав ВКС Альянса Систем'. И ведь не для красоты взял он эту книгу, а для дела. Казалось, устав — и не только Корабельный — является органической частью сути Эриха. Он и за пределами пилотской кабины был чрезвычайно сдержан и в словах, и в действиях. Моро убедился — он не рисуется, это — его обычный стиль поведения и деятельности.

Теперь, как полагал Джеф, и командир вспомнит об уставах, а то на стоянке на столь хорошо обустроенной планете люди — и не только люди — расслабились, часто — превысив рамки допустимого. А сейчас всё, сейчас — полёт и потому Андерсон, как боевой офицер, будет спрашивать с каждого нормандовца — и с пассажиров, коими являются пока что оба турианца и азари — тоже будет спрашивать по полной. Что совершенно обычно.

Всё же стремление Андерсона вернуться к полному следованию уставам немного настораживало Моро. Он был не большим любителем поклонения уставам, хотя и признавал их важность и необходимость для военнослужащих, но тут что-то было другое. Да, Андерсон, безусловно, боевой офицер, понимающий, где следует действовать точно по уставу, не отклоняясь ни на градус, а где следует довольно далеко отойти от его рамок и норм. Для пользы дела.

Что-то тут было в настроении командира такое, что нервировало Моро. Боевой опыт Андерсона снова проснулся? Самое время ему проснуться — впереди война. Полёт к Цитадели, предусматривающий расшифровку турианцев и азари? Да, и это — сложная ситуация, но — вполне решаемая.

Он не знал, что Андерсон в это время уже покинул постамент у Карты и, направляясь к себе в каюту, думал о проблеме, с которой предстояло разбираться именно сейчас. Этой проблемой был отстранённый снабженец. Всю стоянку он сторонился и нормандовцев и иденцев. Ни разу не покинул пределы стояночного поля, старался не попадаться иденцам на глаза. Большую часть стоянки был на корабле, но и там старался быть подальше от остальных нормандовцев. Шепард его, конечно, 'причесал'. Жёстко так 'причесал', но ведь и в самом деле, не сажать же его на гауптвахту, которой на столь небольшом по размерам корабле нет. На цепь посадить — как-то и не гуманно выходит, да и против правил это. Теперь, через несколько суток фрегат-прототип придёт на Цитадель и дальнейший полёт с таким 'довеском' на борту казался теперь Андерсону лишённым необходимого уровня нормативности. Приближающаяся война заставляла командира фрегата думать в военно-боевом стиле, вспоминать уроки и опыт Войны Первого Контакта, той самой войны с турианцами. Этот снабженец...

— Прошу разрешения обратиться, сэр, — к сошедшему с лестницы Андерсону подошёл Сарен. Увидев согласный кивок капитана, он продолжил. — Информационная блокада с Идена снята, скоро полная или достаточно полная информация о происшедшем на Идене достигнет Цитадели. И там... начнут реагировать. Пока они придут в себя... у нас есть время действовать. Если позволите, командир, то больше я смогу сказать в салоне. — Сарен остановился у двери салона, открыл дверь, подождал, пока Андерсон войдёт внутрь. — Найлус, расскажи о том, что тебе удалось.

— Охотно. Командир, у меня есть на Цитадели знакомый. Турианец, следователь СБЦ. Гаррус Вакариан. Я с ним связался с четверть часа назад, в текстовом режиме — он, как всегда, не сидит в офисе, а 'бегает' по Цитадели. Передал ему информацию об отстранённом снабженце. В обезличенном виде, конечно. Попросил просмотреть по базам данных Цитадели, что там может полагаться за такие поступки, какими он уже успел отметиться. Несколько минут назад я получил от него ответ, — младший Спектр подал Андерсону, присевшему в кресло у стола, включённый ридер.

Капитан просмотрел недлинный текст:

— Вакариан быстр. Значит, СБЦ может пока 'придержать' бывшего снабженца у себя, на законных основаниях. До того момента, пока альянсовские чиновники 'прокрутятся', — размышляя вслух, сказал командир фрегата. — Это хорошо. Нам меньше хлопот будет.

— Он также отметил в пришедшем дополнительном сообщении, сэр. Второй файл, — уточнил Найлус. — С этим снабженцем будет проведена разъяснительная и воспитательная работа. Он немало видел, пусть и только на борту корабля, но... Болтать он не будет... лишнего. Это — точно.

— Хорошо. — Андерсон выключил ридер, вернул его Найлусу. — И как это повлияет на Вакариана? За такую самодеятельность его могут и привлечь к ответственности. Насколько я помню, у него, как у следователя СБЦ, и своих дел предостаточно.

— Вы правы, командир, — согласился Сарен. — Но Вакариан — 'нестандартный' следователь. И не по своему бюрократическо-должностному положению, а по своим настройкам. Он, если так можно сказать, бунтарь по натуре. Не любит слепо следовать правилам, не терпит догм. Но работает — качественно. Возвратов дел к нему практически не бывает. Если уж он взял дело, то либо закрывает сразу по законным основаниям, либо гарантированно доводит до суда.

— Это не тот Вакариан, которого ещё называют 'лучшим снайпером Иерархии'? — уточнил Андерсон.

— Тот, тот, — подтвердил Сарен. — И называют его вполне заслуженно. Так же как меня называют 'самым жестоким Спектром-турианцем за всю историю Спецкорпуса', — уточнил Артериус. — Вакариан — действительно мастер снайпинга. Его не раз отмечал за достижения сам примарх. А это в нашем обществе — весомый показатель.

— Не сомневаюсь. Хорошо. И...

— Как только мы прибудем на Цитадель, встанем на дальнем рейде, можем отправить бывшего снабженца на челноке на причал. Там его 'примут' сотрудники СБЦ. Для Гарруса оформить его задержание и арест труда не составит — привыкшие к тому, что он занимается всякими 'скользкими' делами, чиновники СБЦ пропустят этот факт мимо своего внимания. Доставят снабженца в камеру, как вы, люди, выражаетесь, предварительного заключения, а там другие сотрудники СБЦ проведут с ним ту самую работу, о которой уже говорилось.

— Хорошо, если так, — осторожно заметил Андерсон. — Держите меня в курсе, — он шагнул к двери.

— Обязательно, — сказал Сарен.

Найлус проводил командира фрегата до выхода из салона, пока Сарен связывался по настольному инструментрону с Гаррусом и в текстовом виде передавал ему согласие на проведение необходимых процедур.

Закончив общефизическую тренировку, матриарх ненадолго скрылась в душевой кабинке, а когда вышла, увидела в зале Кайдена. Тот немного смутился, увидев, как матриарх застёгивает комбинезон.

— Кайден, не надо, — матриарх подошла к скамейке, взяла салфетку, протёрла ею пальцы рук. — Я уже не в том возрасте, чтобы пугаться таких мужских взглядов. Всё естественно. И вы держите себя в должных рамках, — она выпрямилась, повернулась к лейтенанту. — Есть предложение, Кайден. Проведём совместную тренировку?

— Я согласен. — Аленко выпалил это с таким энтузиазмом, что матриарх невольно улыбнулась, чем весьма порадовала Кайдена.

— Тогда — за дело. Выбирайте свою половину зала и переходите в неё. А я займу другую половину — и начнём работать.

— Хорошо. — Кайден сделал несколько шагов, остановился, вопросительно взглянул на азари. Та кивнула, прошла на свою половину спортивного зала, окуталась биотической дымкой.

Тренировка началась. Кайден изредка смотрел на Бенезию, та нечасто, но поглядывала на него. В остальном каждый из двоих биотиков выполнял свою индивидуальную программу тренировки. Как отмечала матриарх, зрителей по-прежнему в трюме не было — никто не стремился войти в пределы спортзала, никто не активировал трюмные телекамеры в надежде поприсутствовать виртуально. Почти полное уединение успокаивало, давало возможность отдаться ритму и сути тренировки.

— Спасибо, Кайден. — Бенезия погасила биотическое свечение, шагнула к выходу из спортивного зала. — Было приятно тренироваться не в одиночестве.

— Вам спасибо, Бенезия. — Кайден учтиво поклонился матриарху, та ограничилась лёгким кивком головы и вышла первой.

Прислушавшись к себе, Аленко понял, что в душ идти нет необходимости — биотическая дымка уничтожила пот и привела кожу в нормальное состояние. Такой вот приятный бонус от совершенно нечеловеческой способности. Впрочем, что сейчас реально можно счесть чисто человеческой способностью? Не так уж и много, как оказалось.

Вернувшись в свою каюту, Кайден включил инструментрон — надо было освежить в памяти боевой и корабельный уставы ВКС. Стоянка завершилась, благоустроенная и достаточно населённая планета осталась далеко позади, а в полёте надо придерживаться уставных рамок. Да и с командования группой десантно-штурмовой поддержки его, лейтенанта Аленко, пока ещё никто не снимал. Андерсон, как понимал молодой офицер, теперь будет строго следить за всем происходящим на корабле — мирное время для нормандовцев закончилось с момента выхода за пределы атмосферного щита Идена, а капитан Андерсон — боевой офицер и для него военное время, как понимал Кайден, гораздо привычнее мирного.

Проходя мимо Медотсека, Андерсон увидел в окне сидевшую за своим рабочим столом Карин: врач как всегда что-то набирала на клавиатуре — наверное, очередные медицинские 'форматки' заполняла. Почувствовав взгляд, Чаквас посмотрела в окно, улыбнулась Андерсону и помахала ему рукой. Андерсон улыбнулся ответно, остановился.

Ему стало легче: одна из сложных проблем начала решаться, а с остальными он справится. У него есть поддержка. Он снова чувствовал себя боевым офицером, а не служакой, которого кинули выполнять задачу, почти не имевшую шансов быть выполненной должным образом.

В своей каюте Андерсон включил инструментрон, набрал код и прочёл файл с информацией о Гаррусе Вакариане. Офицер СБЦ, родился на Палавене, вырос в семье оперативника СБЦ и с ранних лет часто смотрел репортажи, в которых то и дело мелькал его отец, из-за своей служебной загруженности не имевший возможности часто навещать семью. Суровый и требовательный нрав главы семьи не способствовал укреплению и нормализации отношений между отцом и сыном — Гаррус обладал более мягким характером, но отцу, следуя турианской расовой традиции, подчинялся, пусть даже и не всегда с радостью и с готовностью.

О Спектрах молодой Гаррус, как доказывали просматриваемые материалы, знал тоже немало, но, под влиянием отца, Вакариан-младший был вынужден отказаться от мечты стать Спектром. Гаррус осознанно вступил на службу в СБЦ, где уже проработал — и довольно-таки успешно — несколько лет.

Читая материалы, Андерсон всё больше находил оснований поверить и попросить содействия не у СБЦ в целом, а у её конкретного сотрудника. Гаррус Вакариан всё больше нравился командиру земного фрегата. Типичный турианец, хотя, судя по официальному портретному изображению, не особо рослый — выше большинства людей всего лишь на полголовы. Худощавый даже по меркам своей расы, голубоглазый, что для турианцев — достаточная редкость, почти постоянно носит уникальный, считающийся самодельным, визор. Любит носить чёрную, синюю или серебристую броню.

В юности Гаррус был вспыльчив, часто — излишне горяч и несерьёзно относился ко многим общепринятым среди сородичей нормам и правилам. Бюрократическая волокита и лазейки в законах неоднократно, как доказывали материалы, вынуждали отпускать на свободу преступников, за которыми он же долго охотился.

По всему выходило, что он мечтает сбросить с себя иго несовершенного законодательства и получить возможность защищать порядок так, как должно, а не как можно в соответствии с установлениями кабинетных бюрократов любого уровня.

Задумавшись, Андерсон попытался представить, кем станет Гаррус, если ему дать такую свободу? Наверное, более жёстким, бескомпромиссным, способным быть немилосердным, если жестокость потребуется для достижения некоего высшего блага. Важно, как полагал командир фрегата, помочь Гаррусу понять, ради чего он служит в правоохранительной структуре Станции. А такое пояснить своему соплеменнику Найлус и, тем более, Сарен — смогут. У них есть теперь опыт, недоступный большинству турианцев, даже тех, кто служит в Спецкорпусе. Возможно, под влиянием Сарена, переставшего быть предельно жестоким 'в постоянном режиме', Гаррус станет суровым, прагматичным воином, не терпящим бессмысленного насилия, сохранит способность мягко и по делу шутить, поверит в то, что есть разумные органики, для которых его поведение — привычно и естественно.

Дочитывая материалы, Андерсон поймал себя на мысли, что ведь может случиться и по-иному. Да, возможно, Гаррус поможет Найлусу и Сарену запереть на время в КПЗ низложенного снабженца с борта альянсовского фрегата, но ведь Гаррус-то, прежде всего следователь, сотрудник правоохранительной системы Станции. А тут прибывает земной фрегат, на борту которого — живой и даже очень здоровый Сарен Артериус, возникший из небытия и оказавшийся совершенно не бесплотным духом, а вполне материальным турианцем, отсутствовавшим несколько лет неведомо где. А рядом с ним — не выполнивший приказ Совета Цитадели турианец — Спектр Найлус Крайк, которого все знают, как верного сподвижника и ученика того самого Сарена Артериуса.

Если 'цитадельские сидельцы' рявкнут, то Гаррусу придётся не помогать Сарену и Найлусу, а преследовать их и для начала — арестовать, потому что троица Советников может измыслить месть за невыполнение приказа о доставке Маяка в их загребущие ручонки. Под каток этой мести попадут, во-первых, Найлус Крайк — основной фигурант и основной виновник неполучения Советом Цитадели очередного экземпляра Маяка, а, во-вторых, Сарен Артериус, годами не желавший появляться на Цитадели. А также — хоть дистанционно, но отчитываться в своей работе перед Советом и вообще как-то заранее заявить о том, что он жив-здоров, вполне боеспособен и работоспособен.

В мелочи типа пребывания Сарена на борту Жнеца Советники вряд ли поверят. Не для их уровня понимания такие подробности. Да и нельзя особо светить сейчас Назару-Наблюдателя, вскрывать возможность связи нормандовцев с ним. Жнец ушёл от Идена своей дорогой, фрегат — своей, 'Клинок Ярости' — своей. А к Цитадели придёт одна 'Нормандия' и только так и должно быть.

Протеан нельзя 'светить' ни в коем случае. Жнец сам будет всемерно избегать пребывания в сколько-нибудь населённых разумными органиками пространствах: как и положено разведчику, обладающему немалыми возможностями для дистанционного съёма всевозможных данных.

Пока что жители Галактики могут решать свои вопросы и проблемы сами. Пока могут. Пока война с полумашинами не пришла в пределы их общего дома.

Да, общение с Советниками и многими другими обитателями Станции обещает быть напряжённым и разнообразным. И на одного, даже сверхполезного, по мнению Сарена и Найлуса, Гарруса здесь надежду возлагать попросту нельзя. Эти несколько суток пути к Станции надо использовать на все сто процентов, чтобы придти к столице Галактики с отработанными планами, сценариями, вариантами действий и намерений. Надо готовиться. Гаррус... Пусть пока он подготовит камеру для этого смещённого со своего поста снабженца. И занимается текущими делами, которых у следователя всегда предостаточно.

Карин... она тоже немного, но успокоилась. Всё же стоянка на планете — это и для корабельного врача совершенно не то же самое, что полёт в космосе. А для Карин чувствовать себя вынужденной подчиняться наземным правилам — сложновато. Она привыкла к автономности, самостоятельности. К хирургам прислушиваются, особенно если они — единственные, кто в состоянии помочь. А если они не единственные, то обычно пациенты, да и их родные и близкие, включая знакомых всякого уровня, склонны ударяться в поиски альтернативных мнений. В полёте, на корабле — не так. Здесь мнение корабельного врача — определяющее. И апеллировать попросту не к кому.

Карин — не только врач, она ещё и 'духовник'. К счастью, не формальный, не принадлежащий к какой-либо определённой конфессии. Не связанный интересами клира, часто, по понятным причинам, противоречащим интересам мира. Сейчас она, как знал Андерсон, понемногу переходит от мирного графика работы к военному. Сложно ей сейчас, конечно, но зато — есть время спокойно завершить этот переход.

— Командир, подходим к ретранслятору, — доложил вахтенный офицер по аудиоканалу.

— Есть, принял, — откликнулся Андерсон. Быстрый взгляд на большой настенный экран, взгляд на другой экран, где светится карта района полёта с яркой точкой — отметкой 'Нормандии'. Всё верно — фрегат-прототип приближается к ретранслятору. Ощущения не подвели, доложили на несколько секунд раньше, чем пришёл доклад вахтенного.

Страшно было даже подумать о том, что 'Нормандия' могла бы и не выйти из этого района, попав под обстрел Жнеца. Если бы не проведённая подготовка, если бы не заретрансляторная разведка — ни о каком подходе к ретранслятору на обратном пути говорить бы не приходилось. Война Первого Контакта показалась бы сущей мелочью по сравнению с тем боестолкновением, а точнее — с тем избиением, которое состоялось бы у Иден-Прайма. Хотелось бы, конечно, верить в то, что Жнец не стал бы стрелять по Идену, но... война такое действо, которое всегда предполагает нестандартный путь развития очень многих событий.

— Командир, вход в ретранслятор выполнен без замечаний, — прозвучал в наушном спикере доклад Эриха. — Лейтенант Моро — на межвахтовом отдыхе, сэр.

— Принято. — Андерсон бросил ещё один взгляд на карту, отметил, что картинка изменилась — курс теперь обозначался линией другого цвета: межретрансляторный переход. Всё. Теперь можно считать, что вылет с Идена завершён. Начался полёт к Цитадели.

Шепард. Размышления над хронологической таблицей

Вернувшись к себе в каюту после обхода корабля — не старпомовского, обычного — Шепард не стал прикрывать за собой дверь, оставил достаточно широкую щель. Не было необходимости изолироваться. А вот подумать над многим... Была прямая нужда.

Подойдя к рабочему столу, старпом взял со столешницы ридер и включил его виртуальную клавиатуру. На настенном экране возникла табличная форма. Шапка уже заполнялась: название планеты, название скопления или туманности, название звёздной системы, разновидность небесного тела. Порядковый номер — место в системе у светила, радиус в километрах. Длительность 'местного' года в земных годах, длительность 'местных' суток в земных часах. Высота орбиты в астроединицах, 'местное' атмосферное давление в земных атмосферах. Температура поверхности в градусах Цельсия, 'местная' сила тяжести в знаменитых 'же'. Название расы-владельца, название столицы. Год основания колонии, численность населения.

Пальцы правой руки Шепарда замерли над клавиатурой. Взгляд пробежал несколько раз по названиям столбцов. Вроде всё. Таблица составляется для личного пользования. Показывать её кому-то старпом не собирался, хотя где-то на задах сознания и была мысль о том, что после заполнения эта таблица будет интересна и даже полезна не только её составителю, но и другим нормандовцам. А может быть — и не только нормандовцам.

Основной упор... На год основания колонии, хотя на это тоже нельзя 'замыкаться' полностью. Память привычно выдвигала на 'первый план' данные об Иден-Прайме. Не россыпью — уже в табличном виде. Шепард набрал в нужной ячейке 'Иден-Прайм' и сам не заметил, как пальцы, пробежав по клавиатуре ридера, разместили в строке нужные цифры. Начало положено.

Если бы на борту не было Явика, если бы он, старший помощник командира фрегата-прототипа, капитан ВКС, по-прежнему считал протеан вымершей расой, можно было обойтись без углубления в древность. Конечно, информации об этом периоде и в больших хронологических базах данных было, мягко говоря, немного, но она там была. И сейчас эту информацию надо было увязать с тем, что ему удалось узнать от оставшегося 'на свету' протеанина. Это — важно. Это — необходимо. Поглядывая на настенный экран, Шепард вбивал в ячейки строк данные. О Каракозе, Эгиде, Райсарису, Фаркроте, Кайло, Гелиме, Эфо, Гелону, Айнгане.

По Каракозе вообще было очень мало данных. Предстояло многое уточнить — не зря Андерсон упоминал в разговоре со своим помощником о том, что после Цитадели 'Нормандия' отправится в длительный полёт по исследованной части галактики, а может быть, предстоит заглянуть и в ранее неисследованные части. Так что впереди было очень много работы и неважно сейчас, будет ли выполнять эту работу экипаж 'Нормандии' в одиночку или с помощью экипажа 'Волги', продолжавшей, как раз за разом доказывал Ингвар Темпке, внимательно следить за полётом фрегата-прототипа и его экипажем.

По остальным 'небесным телам' — от Эгиды до Айнганы — было больше данных, но здесь Шепард обратил внимание на отсутствие информации о заселённости, а значит — и о столицах колоний и о численности их населения. Кольнула сознание нехорошая мысль: вот обвиняют людей в том, что они лезут в каждую щель, а ведь столько ещё в галактике незаселённых миров. По самым разным причинам незаселённых. Места хватит всем. Но — уже нынешние насельники предпочитают не мирно сосуществовать, а воевать. Одно столкновение с рахни и кроганами чего стоит. Да, рахни — очень древняя раса, но ведь и она не чужая — исследованными к настоящему моменту можно считать очень малую часть миров, а сколько ещё не открыто, сколько вообще не исследовано.

Вспомнилась информация о запрете активации ретрансляторов. Да, такой запрет был издан Советом Цитадели. И что? Он ведь носит ситуативный характер, а не решает какие-либо тактические или тем более — стратегические задачи. Хороши были бы азари, если бы не полезли в ближайшие ретрансляторы. Хороши были бы те же турианцы, если бы не активировали ретранслятор за ретранслятором, не продвигались вглубь Галактики, удаляясь от материнских расовых миров. Да любую расу возьми — то же самое ведь будет. Ну, сидели бы в расовых звёздных системах все ныне известные расы. И что? Чего они в таком случае достигли бы? Не было бы ни Совета Цитадели, ни Траверса с Терминусом, ни Миров Цитадели. Ничего бы не было.

И количество незаселённых разумными органиками миров было бы намного большим. Впрочем, может быть, с точки зрения эволюции или природы, это было бы нормативным вариантом выбора, а вот с точки зрения подтверждения неуёмности любопытства, негасимости жажды познания, столь свойственной большинству разумных органиков — это было бы крайне неестественно. Потому что для разумных органиков любой расы важно найти что-то новое. Старое ограничивает, старое при случае может и убить. Потому надо находить что-то новое, что-то ранее неизвестное.

Не будь этого любопытства, не будь этой жажды познания — азари развернулись бы и улетели от Цитадели. Эка невидаль — металлопластиковая чушка, пусть даже и сложной формы. Мало ли таких чушек уже было известно тем же азари?! Немало. А временами — так очень много. Мусорят органики. Там где живут — мусорят. И вокруг — тоже мусорят. Потому и стараются расширить, как говорят умники, ареал своего обитания. Так или иначе, но — расширить.

Не стали бы высаживаться на Цитадель азари — высадились бы те же саларианцы. Этих ничем не остановишь — лучшие разумники, лучшие учёные миров Цитадели. Да и не только Цитадели — в Траверсе и Терминусе их тоже ценят. Или турианцы бы подсуетились — много миров они к тому времени посетили, много колоний основали. А там, где побывал разумный органик... За небольшим исключением, конечно. Туда ему очень хочется вернуться. Тянет. Хочется ведь жить и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Не последовательно, одновременно.

Галактика принадлежит всем, кто в ней существует, всем, кто в ней живёт. Всем, кто в ней действует. Тяжело узнать, что какие-то гигантские машины каждые несколько десятков тысяч лет уничтожают лучшие расы разумных органиков, а иногда — и может быть — довольно часто — все существующие на момент Жатвы расы разумных органиков.

Почему-то Шепарду подумалось, что вот составит он эту таблицу и... она не ляжет обычным файлом куда-то в дебри файловой системы инструментронов или накопителей фрегата-прототипа. Нет, она будет сопровождать его очень долго. Пополняться. Пусть нерегулярно, но — обязательно пополняться. Потому что... Потому что вместо обычного полёта по схеме 'полети — возьми — привези — отдай' экипажу и команде фрегата 'Нормандия' предстоит теперь намного более сложный и разноплановый полёт. Да, с остановками, а может быть — даже со стоянками. Рассчитывали ведь, что на Идене они только остановятся, а получилась стоянка. И на Цитадели уж точно будет не только остановка, но и стоянка. Постараются нормандовцы, конечно, всё запланированное сделать побыстрее, подготовятся. Но... всё равно — не остановка, а стоянка. Пусть относительно кратковременная.

Старпом смотрел на строчку данных об Иден-Прайме. Когда-то полёты за атмосферный щит Земли считались утопией. Когда-то полёты за пределы Солнечной, материнской для человечества системы считались тоже утопией. Чем-то несбыточным, тем, чего не может быть. Давно ли Жнецы считались чем-то не существующим реально? А теперь хотя бы иденцы чётко и полно знают, разумеют и понимают, что Жнецы — не легенда, не миф. Они — страшная реальная сила, с которой предстоит очень скоро столкнуться. Постепенно — и тому есть немало доказательств — с реальностью Жнецов свыкаются не только иденцы, но и жители других планет, других звёздных систем.

Шестьдесят четыре часа в сутках — это много. Помнится, герой войны Грисом мечтал о месте, где сутки имеют нормальную продолжительность и где солнце восходит и заходит в более-менее привычном для человека ритме. На пути к Идену Шепарду было не до соблюдения суточного графика — прежде всего работа, ведь чувство опасности жгло доменным жаром. И сейчас оно, это чувство, никуда не исчезло, война — впереди. Да, она может начаться вот через несколько минут, через час, через сутки, через месяц, через год, но теперь она точно начнётся. И эта таблица — очередное доказательство этому. Пусть она пока что и не заполнена совсем — так, несколько строчек. В некоторых ячейках вообще нет данных. По самым разным причинам. И, тем не менее, эта таблица — тоже доказательство. Доказательство приближения войны. Доказательство приближения Грани. Той, за которой — небытие.

Комфортная температура поверхности, приемлемая для людей сила тяжести. Не слишком большое, а потому — не представляющее значительной проблемы для землян, переживших уже третью мировую войну, атмосферное давление — полторы атмосферы. Весьма приемлемая планета. Для землян, для людей. Как оказалось — и для протеан — тоже. И — не только для протеан.

Шепард видел, как прощались турианцы-Спектры с соплеменниками и соплеменницами, живущими на Идене. Да, он знал, что Сарен не хочет завязывать никаких близких знакомств с турианками. Его выбор. Но и он прощался с соотечественниками и соплеменниками нормативно. Всем предстоит выживать и воевать, всем предстоит бороться. Нужно единство. Поодиночке Жнецы разгромят расы. А вот объединённые расы, должным образом объединённые — вряд ли разгромят.

Шепард видел, как прощалась со своими соплеменницами, живущими на Иден-Прайме, Бенезия. Знал, что она тоже не сразу захотела хоть как-то сблизиться с ними. По самым разным причинам. И ведь прощалась, поняв для себя что-то очень важное. Она стала другим матриархом, не тем, стандартно-замкнутым, предельно отстранённым 'мудрецом'. Теперь азари, обитающие на Идене, знают, что есть и другие матриархи.

Для Бенезии это очень важно. Вернувшись на Тессию, она хочет не отсиживаться 'в четырёх стенах', а вести активную общественную работу. Вряд ли она вернётся в Матриархат, вряд ли пойдёт работать в государственные структуры. А вот с соплеменницами и соотечественницами она будет очень активно общаться. Общение в такие кризисные моменты очень важно, оно способно решать проблемы и вопросы, которые нельзя решить другими способами и средствами.

Явик... Ему ещё сложнее. Да, Иден для него — важен, но теперь он очень хочет, чтобы выжившие соплеменники нашли для себя приемлемую уединённую планету и как можно скорее закрепились на ней. Корабль — это очень хорошо, но протеанам будет сложно выжить, путешествуя по галактике на единственном корабле. Если уж сложно кварианцам с их сотнями кораблей, то протеанам на 'Клинке Ярости' будет стократ сложнее.

Люди довели численность населения иден-праймовской колонии почти до пятимиллионной отметки. Это — хорошо. Только сейчас важно не только количество, но и качество. А вот с этим — сложнее. Не зря турианцы недовольны, не зря так раздражён и зол Явик. Мало ещё сделано иден-праймовцами для того, чтобы быть уверенными в своей способности выдержать первый нажим Жнецов, их войск и флотов. Космических и наземных. А тут ещё эта индоктринация. Какие лагеря военнопленных или для мирного гражданского населения?! Странная, непривычная война предстоит жителям исследованной части Галактики.

С историческими данными, относящимися к глубокой и даже к не очень глубокой древности сейчас сложно не только землянам. Люди — новички в большом космосе, три десятилетия по космическим меркам — это намного меньше, чем одна секунда. Потому важно понять многое, воспользовавшись хронологией освоения галактики другими, старыми расами.

Пальцы правой руки старпома исполнили несложный пассаж и в новой строке таблицы появились данные о Хагелейзе. Да, исследовали саларианцы, их колония Аифа основана аж в пятьсот шестидесятом году до нашей эры, если, конечно учесть, что это — общегалактическое, достаточно специфическое для землян летосчисление. Сейчас по большинству источников население этой колонии уверенно держится отметки в сто двадцать девять тысяч. Не важно — живут ли там только и исключительно саларианцы или там проживают и представители других рас.

Глядя на строчку с информацией о Хагелейзе, Шепард вспомнил о кроганах. Ныне большинство саларианцев не смогут точно сказать и, тем более — не смогут доказать, точно ли кроганы — порождение саларианского учёного гения, или всё же они — самостоятельная раса. Сам старпом склонялся к мысли, что ящеры — вполне самостоятельная раса, хотя современная ему наука достаточно сильна для того, чтобы обеспечить порождение новой разумной формы органической жизни. Были уже такие прецеденты, были. И оставшиеся тайной для большинства обывателей, и ставшие пусть и ограниченно, но известны 'широкой публике'.

Дотопать до ядерной войны, сохранить какие-никакие, но возможности для выживания и развития. Нет, расе-однодневке такое — не под силу. А значит, кроганы — очень древняя. Должен быть фундамент. Кроганы — прежде всего воины. И если Совет Цитадели, гражданские чинуши — некий Советник-турианец — не в счёт, он уже давно не воин, так, вешалка для формы. Если Совет Цитадели не понял, с кем он имеет дело, то... Это — проблемы, прежде всего, Совета Цитадели, а уж потом — всех остальных разумных органиков.

Да, с Советом придётся работать. И вряд ли эту работу можно будет полностью провести во время предстоящей стоянки на Цитадели. Скорее всего, эту работу придётся проводить при каждом возвращении к Станции, благо расстояния пока что не такие огромные.

Явик... Он уже сейчас очень зол на Советников. Будет с ними работать жёстко, а временами — даже жестоко. У этих чинуш появился оппонент пострашнее крогана в ранге Мастера Войны.

Если на одной Тучанке, — Шепард быстро, по памяти, ввёл в строку данные об этой планете — в каждую ячейку, благо помнилось всё чётко, — больше двух миллиардов кроганов. Да, не все из них воины. Есть немного учёных, есть немного инженеров. Но надо же учесть и то, что кроганы — не только мужчины. Там и женщины есть. И их — не мало. Женщину-кроганку за пределами Тучанки — и тем более, за пределами Кроганской Демилитаризованной зоны, увидеть редко когда можно.

Да, проблема в безудержном росте численности кроганов. А как ещё реагировать расе, пережившей ядерную войну? За последние несколько десятков тысяч лет, если не врут расовые летописи, только кроганы и сподобились довести дело до крупномасштабных конфликтов, сопряжённых, как выражаются писаки, с применением оружия массового поражения, к которому, безусловно, относится и ядерное.

Успокаивать таких рьяных милитаристов, а может быть — и патентованных самоубийц — как ещё посмотреть — приходится только сильными и эффективными средствами. Для гарантии. Вот тут-то и постарались саларианцы — сделали вирус, в просторечии именуемый 'генофагом' и успешно внедрили его в кроганов. Рождаемость ящеров падает весьма ощутимо. Вирус не стал решением проблемы, которую всё равно придётся решать как-то по-другому.

Санвес, Луссия, Лиметис, Лессус. Азарийские колонии. Численность населения — зашкаливает за все разумные пределы.

Старпом быстро вбил в ячейки нужные цифры, обозрел полученный массив данных, помедлил. По большинству хроник — разнообразие мнений никто не отменял — азари очень активно стали осваивать пространство вокруг материнских миров. Сначала — местные планеты, так сказать, расовое местное скопление, а потом — пошло и поехало. Открыли Цитадель, полезли в новые, уже кем-то когда-то активированные ретрансляторы, коих возле станции было предостаточно и результат — цунамиподобное расселение синекожих красавиц по исследованным частям галактики.

Ладно там колонизационная активность, Тессия бы лопнула: она, по вполне понятным причинам, не в состоянии выдержать огромную численность населения. А ведь ещё и миграционная активность у азари тоже на высоте — синекожие девы, матроны и матриархи постоянно перемещаются, расселяются, распространяются. Ну и размножаются, конечно. А как ещё поступать-то, ведь от единений азари с любой другой расой получаются только азари.

Этот спецспособ взятия информации ДНК без прямого физического контакта. Донор и реципиент. Не каждая раса способна на такой экстрим. Ясно, что сами азари ощущают некоторую неестественность такого способа, но уже поздно что-либо менять, слишком глубоким и действенным было влияние протеан.

Шепард несколько минут вбивал в строки названия планет и цифры их характеристик. Следил за тем, чтобы данные располагались в порядке, определяемом годом основания колонии. Потому и получались азари вперемешку с турианцами, саларианцами и кроганами. Так и должно быть. Галактика принадлежит всем или не принадлежит никому. Сколько раз бы ни была повторена эта фраза — от этого она не перестанет быть верной и важной.

Миллиард, два миллиарда, может, где и до десятка миллиардов населения на одной планете дойдёт — для азари это не сложно. К тому же общегалактическая статистика в большинстве случаев даёт обзорные данные, куда включаются в данном случае не только азари, но и представители других рас. Конечно, они редко когда могут составить численную конкуренцию синекожим красоткам, но... Всё равно миры азари слишком густонаселены. И, если по ним ударят Жнецы... Жертв будет очень много. У азари практически нет армии, только профессиональные десант и спецназ, но этого достаточно только для булавочных, пусть и очень ощутимых уколов и укусов, а когда дело дойдёт до длительного противостояния...

Явик прав: этой расой придётся тоже заняться вплотную. И вроде бы разведке ВКС Земли это и 'не по чину', но обстоятельства так складываются, что инструкции и регламенты с протоколами придётся сейчас и в будущем не раз отставить в сторону и действовать в значительной мере 'по обстоятельствам'.

Азари внесли ощутимый вклад в распространение разумной органической жизни по исследованной к сегодняшнему дню части Галактики. Куда ни посмотри — обязательно встретишь азари. Не только гражданскую, но и воина, наёмницу, пирата, даже рабовладельцы встречаются. Достаточно упомянуть матриарха Арию Т'Лоак — одну из руководителей 'Омеги' — столицы галактического преступного мира — и многое, очень многое станет ясно.

Сильная раса. Да, протеане не закончили полный процесс её трансформации, но уже то, что они дали азари, во многих случаях сработало мощно, сильно и положительно. Исходные, чистые азари... вряд ли они бы достигли такого уровня развития без влияния протеан. Если протеане ушли, не закончив работу, то сами азари, пользуясь заложенным фундаментом, достигли больших успехов. Как любая долгоживущая раса, протеане смотрели на тысячелетия вперёд и потому азари оказались хорошими ученицами. Неплохо ещё, что протеанам удалось затормозить развитие своих воспитанниц, чтобы Жнецы уже в протеанский период истории не сделали синекожих красоток материалом для огромного расового Жнеца.

Нормативный такой 'винегрет' получается. Все — рядом, все — вместе. В едином звёздном доме. Да, с границами, да, с пустыми неосвоенными пространствами.

Шепард бросил взгляд на каютную дверь — пока тихо и спокойно. Можно продолжать работать, хотя уже сейчас ясно — первое заполнение таблицы даёт очень и очень приблизительную картину. Ничего, впоследствии можно будет дополнять и уточнять данные, да и подумать над многим надо уже сейчас, в самое ближайшее время, ещё до того момента, как 'Нормандия' встанет на внешний рейд Цитадели.

А куда ещё податься мало кому известному военному разведывательному кораблю расы-неофита? Вряд ли вот так сразу пригласят фрегат-прототип прямо к Кольцу, к главным стыковочным узлам. Потому внешний рейд станции — самое реальное для 'Нормандии' место стоянки, остановки, отстоя — как угодно.

Саларианцев и азари учёл, теперь надо обратить внимание на третью расу. А может быть — вторую, всё ведь условно и достаточно субъективно. Шепард перевёл взгляд на настенный экран и позволил пальцам правой руки исполнить на клавиатуре ридера очередной скоростной пассаж. В строках таблицы встали данные о турианских колониях. Автоматика ридера 'причесала' строки, проследив за соблюдением хронологии. Да, лакуны есть, куда же без них. Ещё одно основание не торопиться как с окончательными выводами, так и с окончательными действиями.

Турианцы. На одном Дигерисе, расположенном в Аппийском кресте, их насчитывается уже больше миллиарда — ещё немного и будет достигнута двухмиллиардная отметка. Сотни миллионов 'птицеподобных' для многих ныне заселённых планет — явно не предел. Да ещё следует учесть сориентированность расы на войну... А куда денешься, если на Дальних Пределах идёт самая настоящая непрерывная война. С расами, о которых турианцы предпочитают не говорить открыто. Своя война. Расовая. Там и нужны эти Флоты, которыми Советники постоянно пугают 'возмутителей спокойствия' в остальной части Галактики.

Три основные расы — азари, саларианцы, турианцы. Да, ещё есть волусы, добровольно отдавшиеся под власть 'птицемордых'. На одной Талис Фиа этих 'колобков' уже под четыре миллиарда. Хотели люди увидеть нечеловеческую расу — извольте. Мало мест в исследованной части нынешней галактики, где волусы могли бы существовать без скафандров. Совершенно по иным причинам — кварианские здесь не подходят и близко. У 'колобков' свои сложности и проблемы, но они уже застолбили себе место в нынешней общегалактической истории — как создатели финансово-кредитной системы Пространства Цитадели. И воевать волусам будет сложно — далеко не всегда им помогут скафандры. Расовые особенности тоже сыграют свою негативную роль. Неспроста волусы отдались 'под власть сильного'. Почувствовали, ощутили, а может быть — даже осознали. Необходимое, непростое и остро-неприятное это осознание.

Многие старые расы уже сейчас выступают за выдворение людей с Цитадели. У Советников имеется большой опыт таких выдворений. Батарианцы и кварианцы, к примеру. Теперь людей считают возмутителями спокойствия и желают изолировать или удалить на безопасное расстояние. Только вот вряд ли получится. Да, батарианцы территориально близки к пределам пространств Галактики, уже освоенным и де-факто, а в некоторых случаях — даже де-юре — закреплённых именно за землянами. Между четырёхглазыми и двухглазыми разумными органиками идёт непрекращающаяся конкуренция, перерастающая в соперничество, постоянно грозящее развёртыванием очередного вооружённого конфликта.

Пальцы правой руки старпома очередным пассажем выстроили в строках таблицы данные о колониях батарианцев.

Обозрев упорядоченный массив, Шепард задумался.

А так ли случайно соперничество батариан с землянами и землян с батарианами? Старой расы и расы-неофита. Если присмотреться, можно увидеть определённые признаки имперскости во многих сторонах жизни этой расы. Прекрасные медики, батарианцы не чуждались экстремальной науки, если было необходимо защитить свои базовые расовые интересы. А какой у них, базовый расовый интерес сейчас? Доказать, что и они стоят достаточно много, чтобы с ними считались.

У батарианцев, к примеру, очень развито рабовладение, которое большинство других Старых рас считает пережитком и недопустимым явлением. Если данные азари, турианцев, саларианцев спокойно исчерпывались одной цифрой, то в случае описания ситуации в батарианских мирах приходилось приводить две цифры численности населения: количество свободных граждан — батарианцев и количество неграждан, проще говоря — рабов. Без деления на расы. Да, среди рабов у батарианцев было уже немало людей. А уж азари и турианцев — многие десятки тысяч. И пока что Совет Цитадели не особо активно противодействовал процветанию рабовладельческих настроений среди четырёхглазых изгнанников.

Да, батарианцы ушли с Цитадели, но они отчаянно пытаются туда вернуться. Только вот один момент: они — слабы и понимают, что без посторонней помощи, без поддержки им конкурировать даже с землянами будет невероятно трудно. Любят батарианцы делать тёмные неблаговидные дела не своими, а непременно чужими руками.

Ухватили батарианцы единственного Жнеца, именуемого Дисой. Уволокли на своём дредноуте к себе в пределы Гегемонии. И с тех пор об этом артефакте — ни слуху и ни духу. Ни грана информации об этом Жнеце не просочилось обратно. Что там обнаружили батары — только им и ведомо. А ведь этот Диса лежал открыто — саларианцы, к примеру, его фиксировали на информкристаллы вовсю. И только батары реально и быстро взяли — и уволокли. Как доказать, что Диса плохо лежал? И потому батары его упёрли к себе, как нечто бесхозное? А ведь Диса и был бесхозным, поскольку ни у одной ключевой расы, не говоря уже о неключевых, не нашлось финансов и решимости провести комплекс длительных исследований. Глядишь, и знали бы побольше об этих левиафанах. Некоторые отвязные 'умники' считают, что именно Левиафаны — предки Жнецов. А ведь Жнецов вживую за последние десять тысяч лет никто и не видел. Ну, если не считать того, полумёртвого Жнеца у Мнемозины. Только сейчас, несколько дней тому назад — не только увидели, но и засняли. Во всём живом и мощном великолепии. Появление Жнеца-разведчика — не решение проблемы, а её кардинальное усложнение.

Батары сделали подарок своей расовой науке — доставили артефакт галактического значения в свои пределы и резко и чётко закрыли к нему доступ 'посторонних'. Да и многим своим соотечественникам и соплеменникам они вряд ли рассказывают детали исследований Дисы. Стандартный протокол. Остальные расы, судя по материалам Экстранета, теперь негодуют, да поздно — артефакт уже недоступен.

Теперь настала очередь внесения в таблицу данных о человеческих колониях. Шепард посмотрел на настенный экран и разрешил пальцам правой руки выполнить длинный пассаж.

Строки, заполняемые данными, заелозили по экрану, выстраиваясь в порядке хронологии основания колоний. 'Винегрет' сохранялся, но теперь проявлялась и важная особенность: да, человеческих колоний было немало, но ещё больше колоний, пусть и основанных людьми, были интеррасовыми. Такие колонии не превращались в чисто человеческие, а становились доступны и для азари, и для саларианцев, и для кварианцев, и для представителей многих других рас.

Справедливо говорят многие СМИ Экстранета: люди расползаются по галактике и везде суют свой нос. А как иначе поступать расе, тысячелетия замкнутой в единственной звёздной системе? Там уже нет мало-мальски приличного небесного тела, не уставленного колониальными поселениями до возможного максимального предела. Станции, посёлки, форпосты, базы. Всего три десятка лет и, по-видимому, запал у человечества ещё не прошёл, его вполне хватит ещё на несколько десятилетий.

Только этих десятилетий мирного расселения по галактики у людей с недавних пор уже нет. Впереди — война с внешним врагом. Как ещё определить Жнецов, живущих где-то в некоем межгалактическом пространстве? Жнецы — не аборигены Млечного Пути. Они — пришлые. И значит — предельно чуждые. Чужие. Очередные 'чужие'.

Следует ли считать 'своими' гетов? То самое порождение гения кварианской научной мысли, которое уже три сотни лет держит в напряжении не только Совет Цитадели, но и многих других разумных органиков почти всех известных землянам ныне рас. Советники могут успокаивать, могут утверждать, что ситуацию контролируют, но ведь ясно, что раса синтетов, оказавшаяся способной пусть не за несколько минут, но всё равно — очень быстро — зачистить материнский мир кварианцев от присутствия 'скафандриков' — серьёзный оппонент. Именно оппонент из-за своей предельной непохожести и чуждости разумным органическим существам. Которые состоят из плоти и крови, а не из металла и пластика.

Нельзя же считать Раннох сейчас принадлежащим кварианцам. По той причине, что кварианцев там не осталось ни одного. Разве что в виде трупов.

Мельком взглянув на настенный экран, Шепард занёс руку над клавиатурой и через несколько минут данные о Чаруме и Хестроме — двух основных базах шагоходов-синтетов заняли предназначенные для них хронологическим порядком места. Вот так — вроде бы эти планеты и принадлежали разумным органикам, тем же кварианцам, а теперь даже в их районах летать космокораблям с разумными органиками на борту — разновидность подготовки к быстрому гарантированному самоубийству. Или — к самоликвидации, это уж как посмотреть.

Взгляд старпома скользнул по столбцу с данными о годах основания колоний. Да, интервал от двух лет и больше. Колония — дело далеко не быстрое, одним росчерком пера её не создашь. А сколько практических сложностей возникает при реализации любого плана... Тем не менее, уже сейчас видно, что активность в деле создания колоний возросла. И не только потому, что в Большом космосе появились земляне, но и потому, что рядом с тремя ведущими расами стали всё чаще появляться и менее сильные расы, такие, как те же волусы. И если учесть факт усиления гетов... То во многом повторяется ситуация, о которой говорили Жнец и Явик. Та самая, когда назревает конфликт не между Жнецами-полумашинами и разумными органиками, а между разумными чистыми синтетами и разумными чистыми органиками. Ещё более сложный и, конечно же, ещё более кровавый.

Ни одна из сторон на 'мировую' не пойдёт, если дело будет развиваться по стандартному сценарию, выгодному Жнецам. Тогда полумашины придут и зачистят галактику от остатков разумной жизни, кто бы ни был её носителем к моменту появления Жнецов. Будут синтетики? С ними Жнецы, как полумашины, договорятся очень быстро. Будут разумные органики? Их Жнецы уничтожат в очередной раз. Не быстро, конечно, придётся им понапрягаться, но уничтожат. Потому что к войне с роботами, находящимися под управлением сетевого ИИ, уже сейчас разумные органики совершенно не готовы, а когда после такой войны придут Жнецы — при прочих равных условиях сопротивление не будет длительным. Жнецы явятся добивать разумную жизнь в Галактике.

Явик многое показал Шепарду своим фирменным способом — мыслеобразами. Двусторонняя информационная, чувственная, эмоциональная связь с землянином, способным 'читать' древнюю расу глубоко и полно, позволила протеанину не особо сжимать канал, пустить информацию широким и мощным потоком. Почти как с сородичем пообщаться. И потому воин древней расы прав: Жнецы останавливают развитие расы на взлёте. Только-только саларианцы и волусы с батарианцами стали основывать больше колоний, только 'с другой стороны' в Большой космос постучались и затем быстро пришли земляне — Жнецы поняли, что дальше тянуть с началом очередной Жатвы — небезопасно. Так или иначе, дальнейшее расселение, дальнейшая колонизация приведёт к тому, что мощными и результативными ударами по материнским расовым мирам органиков полумашинам ограничиться уже будет нельзя. Попробуйте сразу уничтожить расу, представители которой рассеяны во множестве миров — на кораблях, планетах, в звёздных системах, на космических станциях. Не сможете вы сразу её уничтожить — вероятность выживания органиков повышается в разы.

Вот так и выжил Явик, а потом оказалось, что выжила сотня его соплеменников. И теперь раса протеан, ключевая раса прошлого Цикла, может возродиться. Да, протеанкам придётся трудно, придётся рожать сразу нескольких детей, да ещё и вынашивать... Но — ради выживания расы, ради отхода от Предела Ликвидации придётся напрячься. И уже сейчас Шепард понимает: протеанки напрягутся. Они стойкие, потому что нестойкая раса не могла бы столетиями изматывать столь сильного и искушённого противника, каким, безусловно, являются Жнецы. Да, теперь протеане — не главная раса, но их информация, их опыт, их знания, их возможности, умения и навыки — поистине бесценны для нынешних разумных органиков.

И всё же... Взгляд старпома скользнул по цифрам, обозначавшим годы основания колоний. Процесс расселения только начался и вот уже прибыл 'в открытую' Жнец-разведчик, Жнец-наблюдатель проявился во всей своей страшной и суровой красе перед землянами и — не только землянами, обитавшими на Иден-Прайме. Только-только наметилась тенденция к устойчивой планомерной колонизации исследованной части галактики — и гигантские полумашины активировались. Да, Жнец-разведчик может успокаивать, говорить, что Жатва не будет начата вот прямо сейчас или на следующие сутки — хоть двадцати четырёх, хоть шестидесяти четырёх часовые, но... Он — Жнец, воин, боевой военный корабль. И пилот — тоже не гражданский. Так что ситуация ясна — вторжение Жнецов приблизилось. Факт, что военный фрегат Альянса Систем при поддержке наземных средств Иден-Прайма сумел остановить сверхдредноут, только укрепил Жнецов в мысли о необходимости скорейшего развёртывания очередной Жатвы.

Эта новая таблица была неполной. Она предполагала и предусматривала дальнейшее добавление информации. И Шепард знал, что он будет вводить эту информацию в таблицу по мере прохождения 'Нормандией' новых и новых звёздных систем. Уже сейчас надо в таблицу забить все данные по небесным телам звёздной системы, где располагался Иден-Прайм. Впереди — очередной ретранслятор, впереди — выход на кружный, дальний, долгий путь к Цитадели.

Если правы те саларианские исследователи, которые утверждали и утверждают, что тому же 'левиафану' Дисе как минимум миллиард лет — цифра с девятью нулями, то ситуация с количеством успешно осуществлённых Жатв превращается из катастрофической в апокалиптическую. Даже если представить себе, что одна Жатва следовала за другой с интервалом в пятьдесят тысяч лет, то за миллиард лет таких Жатв было уже двадцать тысяч. Приняв, что каждый Цикл сопровождался развитием двадцати рас, ладно — пятнадцати, то количество уничтоженных полумашинами форм разумной органической жизни приблизилось к трёмстам тысячам. А при добавлении сюда уничтоженных форм местной синтетической жизни получается ещё более страшная цифра, характеризующая потери разумных органиков и разумных синтетов. Да, можно заглянуть в статистические справочники, чтобы освежить в памяти цифры численности представителей каждой нынешней расы, но тогда потери вообще астрономические: миллиард покажется самой малой цифрой и вряд ли хватит разрядов на индикаторах простейших, наиболее распространённых калькуляторов.

Нажатиями нескольких клавиш на виртуальной клавиатуре ридера, Шепард зажёг соседний настенный экран и вывел на него ту же таблицу, уже упорядоченную по расе — основному колонизатору. Ему хотелось уточнить создающуюся на основе табличных данных картину. Сделать её более понятной, объёмной, ясной.

И результаты не замедлили. Автоматика упорядочила названия рас по алфавиту. Список возглавили азари. Из семидесяти позиций они отхватили девять. Батарианцы удовольствовались четырьмя. Волусы и геты взяли по две позиции. Интеррасовыми колониями предстали семь. Кроганы также взяли две позиции. Зато люди отхватили аж восемнадцать позиций. Протеане, рахни, саларианцы и элкоры взяли по одной позиции. Турианцы — четыре. В 'подвале' таблицы оказались планеты и иные небесные тела, которые не имели колоний вообще. Или их колониальная — а не территориальная — принадлежность не была точно определена. Таких 'условно-беспризорных' набралось девятнадцать позиций — на одну больше, чем официально признанных колоний было у землян.

Да, составленная старпомом таблица была очень предварительной. Можно считать её заготовкой — как угодно. Но уже по ней можно сделать некоторые выводы.

Приход Жнецов в галактику сейчас означал остановку колонизационной работы. Полную или частичную — здесь можно спорить, но — остановку. Замедление — в любом случае. Жнецы будут окружать населённые миры, брать их в блокады, резать линии связи и транспортные потоки.

Тихо вошедший в старпомовскую каюту Явик встал рядом с Шепардом.

— Я закрыл дверь, — сказал протеанин. — Плотно закрыл. Мы можем говорить свободно — я включил свою защиту от подслушивания, Джон. Похоже, ты пришёл к важному выводу.

Помедлив, Шепард повернул лицо к стоявшему рядом сокоманднику:

— Ты прав. Я могу лишь предполагать, но даже это предположение... Слабое, шаткое, мне... не нравится. Очень не нравится.

— Двадцать тысяч Жатв, — тихо произнёс Явик.

— Именно. И триста тысяч рас, ушедших в небытие. Да, я охотно поверю, что они уходили, оказав яростное, полное сопротивление в большинстве случаев. Но они — уходили. И — становились этими гигантскими кораблями. Каждая раса — огромный корабль, — сказал старпом.

— И далеко не все из этих кораблей сохранились, — тихо добавил воин древней расы.

— Да, они могли быть и, возможно, в незначительных количествах — были уничтожены в ходе этих противостояний. Но как нам теперь добраться до памяти этих рас, Явик?

— А нужно ли нам это, Джон? — протеанин, повернув голову, посмотрел на старпома своим фирменным прямым и внимательным взглядом. — Нам нужно жить здесь, сейчас и в будущем, нам нужно писать свою историю. А начав изучать историю этих рас...

— Существование и сама жизнь которых — оборвались на взлёте... — произнёс Шепард.

— Мы рискуем забыть о том, Джон, что нам самим нужно жить, — возразил протеанин. — Возможно, были случаи, когда представители предшествовавших — ключевых и не очень ключевых рас каким-то образом выживали и приходили к обитателям галактики уже в новые предвоенные Циклы, но, как ты уже понял, это мало помогло.

— Я боюсь, что моё предположение верно, Явик, — тихо сказал Шепард. Похоже, Левиафанам, по некоторым данным считающимся некоторыми наиболее 'свободомыслящими' умниками многих нынешних рас самыми вероятными прародителями Жнецов, их подчинённые крупно 'насолили'. Гиганты предельно озлились. И их злость привела к неожиданному результату — месть распространилась не только на современников Левиафанов...

— Правивших Галактикой миллиард лет, — добавил Явик, уловив паузу в речи собеседника.

— Но и на их потомков и наследников, — закончил Шепард. — Миллиард лет успешных Жатв, приведших к таким жертвам — достаточно крупная цифра, чтобы подумать о том, что эта 'линия' должна быть прервана. Тысячи неразвившихся рас — это слишком серьёзное основание для осуществления принудительной, могу сказать, что очень жёсткой остановки гигантского колеса Жатв.

— За миллиард лет безраздельного правления у Левиафанов, вполне возможно, сформировалась слишком сильная оппозиция, которая не раз доставляла ощутимое беспокойство номинальным и фактическим единственным властелинам. Понижала их самооценку. — Явик помолчал несколько секунд. — Мне это знакомо. Так хочется расслабиться, допустить вольность, стать более свободным, но — нельзя. Всё, что ты сделаешь не так — будет использовано против тебя самого. Немедленно или потом, в будущем — не важно. Важно то, что оно, твоё головотяпство, будет обязательно использовано против тебя. А когда таких ошибок ты допускаешь много...

— Формируется некая критическая масса, — добавил Шепард.

— И результат — ослабление властелинов, а затем — их отсроченная, но неминуемая гибель или, как минимум — жёсткий окончательный сход с политической арены, — сказал Явик тихим, полностью лишённым стрёкота спокойным и удивительно безэмоциональным голосом. — Я тоже думал об этом, когда... была возможность постоять перед экранами в своей полутёмной каюте. Мы... приучены думать о многом одновременно. Иначе было невозможно удержаться на вершине власти. Но и мы, оказывается, допустили много ошибок и просчётов. Потому, когда пришли Жнецы, нам пришлось не только бороться, биться и организовывать и осуществлять сопротивление. Но и раз за разом отступать, — он снова помедлил, оглядел, едва заметно поворачивая голову, старпомовскую каюту. — Часто — бросая 'в пасть' врагам миллионы гражданских. Недопустимо для армии в нормативе. Но кто тогда из нас, не желавших глубоко и внимательно изучать историю иннусанонцев, знал о реальности такого вот 'ненорматива', как Жнецы? Да никто не знал! — Явик удержался от повышения тона голоса. Шепард почувствовал, каки больших усилий стоило партнёру это внешнее спокойствие. — Ты собрал много интересных данных, Джон. Я понимаю, что это — только начало. Таблица будет пополняться по мере продвижения 'Нормандии' по 'большому кругу'...

— 'Кругу'? — Шепард взглянул на напарника. — Уверен?

— Даже — убеждён, — едва заметно кивнул Явик. — Ты прав, люди — молодая раса, потому они настолько активны. В том числе — и в деле осуществления колонизации новых для них — и не только для них — пространств космоса Галактики. А старые расы... За десять тысяч ближайших лет они привыкли, что такие события, как противостояние рахни или противостояние кроганам — достаточно редки, а значит, можно не напрягаться ежедневно. Нам, протеанам, так спокойно жить не удавалось даже в течение нескольких месяцев: каждый год, а бывало — и каждые полгода собиралась очередная орда оппонентов, которых приходилось быстро и эффективно приводить в нормативное состояние. Потому мы — не расслаблялись. А нынешние расы — расслабились, — сказал протеанин так, что Шепард понял: это то, в чём собеседник убеждён стопроцентно. — Хотя... — Явик кинул на старпома быстрый вопросительный взгляд. — Позволишь посортировать?

— Действуй, Яв, — коротко ответил Шепард, делая шаг назад, чтобы лучше видеть картинку на настенном экране.

Явик взял у старпома ридер, нажал несколько клавиш.

— Для начала... посмотрим инфу по радиусам планет, — он взглянул на экран, где таблица уже перестроилась. — Видишь, самым малым из учтённых по этому признаку в таблице является Плутон, рядом с которым и был обнаружен ретранслятор, а самым большим, конечно же — не планета, а газовый гигант Логан в Бетте Аттики. Иден-Прайм, как планета, ближе по радиусной характеристике к большим и тяжёлым планетам. — Явик нажал ещё несколько сенсоров. — Теперь — посмотрим по длительности планетного года. В земных годах, конечно, — протеанин посмотрел на экран. — Интересно. Минимум — у Суэна. Когда-то, согласно общераспространённым ныне хроникам, это была одна из центральных планет расы рахни, а вот максимум — у того же Плутона. Для прикидочных оценок — очень даже неплохое ранжирование. — Явик переключил режимы сортировки. — Теперь, Джон, посмотрим по продолжительности планетных суток. Суэн тут тоже в лидерах. У него — минимум, а вот максимум — у планеты Кайло из скопления Этона. Почти сотня земных суток за одни планетные сутки. И Иден тут приближается к этому краю полосы, почти сравниваясь с Этоном. — Явик перещёлкнул режимы в очередной раз. — Атмосферное давление. Здесь минимум, как видишь — у Нирваны из скопления Исхода, по большинству лоций вокруг планеты — только автоматические станции, а максимум — больше сотни атмосфер — у батарианского Холиса из Гнезда Коршуна, но эта планета ясно, необитаема. Батары не самоубийцы и экономически тоже вредить себе не будут, посылая под такой пресс металлопластиковые автоматы или рабов-органиков. — легко переключив режим, Явик посмотрел на Шепарда. — По температуре поверхности Плутон в Солнечной тоже в лидерах — минусовая критическая температура, а самой мощной жаровней здесь в перечне является Понолус из туманности Полумесяц.

— Ты о том, что мы, разумные органики, всегда держимся разумной середины? — спросил Шепард, изучая новую последовательность хорошо знакомых строчек таблицы.

— В том числе и об этом, Джон, — подтвердил Явик. — Разве не заметно это по таблице? На краях — почти необитаемые или совершенно необитаемые миры, вредные, опасные, сложные — не буду спорить с подобными определениями. А в середине — места свободного нет, все расы теснятся. От гетов и батаров до азари и турианцев. Если бы у нас было сейчас больше времени...

— Всё равно не успеем. Нам теперь надо больше работать на оборону и на войну, — сказал Шепард, не поворачивая голову к собеседнику и оставаясь недвижимым.

— Ты правильно сказал — 'на войну'. Нам нужно не только защититься, но и уничтожить агрессора, — произнёс Явик. — И ты прав в том, что две задачи мы не потянем. Мирное развитие теперь пойдёт под сокращение, а вот военное... Его придётся, как выражаются земляне-имперцы, пришпорить.

— Кое-что ты уже сделал, Явик, в этом направлении. О твоей лекции в Штабе обороны Идена легенды по всему Экстранету уже ходят во множестве, — отметил старпом.

Протеанин недовольно мотнул головой, но промолчал и Шепард его понял: Явик убеждён, что только в очередной раз сделал свою часть работы. Да, задействовал многие свои расовые возможности, но по-иному было нельзя — это не гражданским жителям Идена говорить о сохранении протеанских артефактов и иного протеанского расового наследия. Здесь нужно было говорить жёстко, чётко, полно и убедительно. Да, пришлось применить и расовые средства влияния, и расовые средства связи, но... результат был. Иден-Прайм превращался постепенно в Мекку для военнослужащих Альянса, желавших получить точную информацию по широкому кругу профильных и предельно актуальных вопросов. Никакого пиара — только дело.

— Сила тяжести, — проговорил Явик, видимо, не желавший продолжать разговор о лекции перед военнослужащими Идена. — Опять Плутон — в аутсайдерах, у него — самая маленькая сила тяжести, а вот элкорский мир Экуна с его четырьмя единицами — в лидерах. Видно, что это — тоже влиятельный фактор, определяющий политику заселения планет.

— Только вот вряд ли мы сможем так легко 'удержать' Плутон рядом с ретранслятором, из которого повалят флоты Жнецов, — сказал Шепард. — Да и с элкорами, успевшими расселиться на Экуне в количестве под двести двадцать пять миллионов... Сколько же грузовиков с трюмными системами жизнеобеспечения придётся задействовать, чтобы их оттуда эвакуировать? О том, сколько скафандров с системами адаптации придётся заготовить для этих гигантов — я уж и не говорю...

— Вот. Ты тут весь, Джон. Сразу указываешь на возможные проблемы, недостатки, недочёты, ошибки. Таких, как ты, едва ли наберётся одна треть от общего количества здешних разумных органиков. — Явик сказал это ровным нормальным голосом. — Надо будет — напряжёмся и сделаем, — протеанин коснулся когтями клавиш ридера, картинка на экранах сменилась. — Главная проблема — вот, — он указал левой рукой на таблицу. — Я разместил все колонии в порядке хронологии их основания. И рядом ты видишь численность населения.

— Эвакуация, — произнёс Шепард.

— Да. Если, конечно, нам не удастся за оставшееся до вторжения в эти регионы и районы космоса сил Жнецов время организовать действенное хотя бы минимальное сопротивление. Большинство жителей в этих колониях редко когда держали в руках что-то тяжелее стилуса, — отметил собеседник. — Посмотри сам — десятки тысяч, миллионы разумных. Да, здесь нет деления по расам, да и в твоей таблице только семьдесят с небольшим позиций, это далеко не вся 'Минимальная Лоция'.

— Не вся, — согласился старпом.

— Вот. — Явик увеличил на экране столбцы с названиями планет и столбцы с годами основания колоний и численностью их населения. Остальные столбцы ушли на задний план и были затенены. — Впереди у нас — такая колония.

— Цитадель, — тихо сказал Шепард.

— Она самая, — подтвердил Явик. — И тебе, Джон, хорошо известно, какой там есть дисбаланс.

— Самые богатые и формально — самые влиятельные. В мирное время. А вот в военное...

— Они — первые кандидаты на забеги на длинные дистанции в поисках надёжных убежищ, — сказал протеанин. — Только враг сейчас будет таким, от которого они убежать — не смогут. Во всяком случае — быстро и очень далеко. И скрыться надёжно — тоже не смогут, — добавил сокомандник. — А эта станция нам будет нужна. Как центр и как символ. Мы не можем позволить врагу её захватить. Ни самим Жнецам, ни их приспешникам. Так что придётся ротировать население. Привлекать туда воинов, производственников, учёных, правоохранителей, спецов нужных профессий. А весь сброд и планктон — за борт станции. Вокруг Цитадели предостаточно разнонаправленных ретрансляторов — найдут куда улететь.

— После Цитадели — будет сложнее. Даже с ротацией населения колоний, — тихо сказал Шепард, глядя на экраны.

— Намного сложнее. — Явик коснулся клавиш ридера, порядок строк сменился. — Взгляни, Джон. Я упорядочил по численности населения. Минимум пришёлся на Ферос — там самая малочисленная колония — всего три сотни человек. Может быть, там кроме людей есть саларианцы, турианцы и азари — здесь этих данных, в силу обзорности информации, нет. Да она и не очень нужна. А вот максимум... Он — у турианцев на Ома Кер. Я говорю пока что только о тех колониях, где численность населения полумиллиарда не достигает. Или держится около этой отметки, ненамного превышая её. Вровень с такой относительно густонаселённой турианской колонией идёт азарийская Циона в Силлеанской туманности — там на миллион больше. Частично население этих колоний тоже придётся эвакуировать, заменив гражданских воинами. Стандартная практика, но сейчас её надо будет задействовать особенно быстро и эффективно. — Явик помедлил, затем когти его правой руки коснулись сенсоров клавиатуры. Данные о численности населения приобрели более упорядоченный характер. — Тут у тебя некоторый разнобой в разрядности данных был, поэтому компьютер и не понял, как ему ранжировать полученные данные. Надо миллионы и миллиарды представлять с нулями, можно даже тысячи тремя нулями отделять с пробелами. Вот теперь — более чётко стало.

— Согласен, Яв, — кивнул Шепард. — Здесь я дал маху.

— Ты, Джон, когда начнёшь нормально отсыпаться? — спросил протеанин.

— В смысле? — Шепард заставил себя смотреть на экран, а не на сокомандника.

— Ну не в том, конечно, что я набиваюсь к тебе в воспитатели или в менторы. Я знаю, что ты уже долгое время забываешь о регулярном полноценном восьмичасовом сне. Любом — дневном или ночном. Ты постоянно работаешь, постоянно загружен, постоянно занят. Если бы впереди была победа. И был финал только в нашу пользу — я бы твою зацикленность на работе понял — последний бой, надо напрячься, всё такое, но сейчас, Джон, вся война — впереди. И ты, измотанный бессонным режимом... Какой, в конце-то концов, пример ты подаёшь нормандовцам?! Да, они таскают теперь оружие, надевают скафандры, готовы надеть быстро шлемы, но измотанный старпом — плохой пример, согласись.

— Согласен. Только... — тихо произнёс Шепард.

— Никаких 'только', — негромко отрезал Явик. — Я же вижу, что если в цифрах ты уже путаешь разрядность, то усталость — достаточно глубокая и, безусловно, острая. Так что... Постарайся, пока ещё можно, давать себе больше пауз для расслабления и для отдыха.

— Не...

— Не "нет", а "да", Джон. Ты — не один, за тобой и рядом с тобой — профессионалы, — протеанин не изменил ни громкость, ни тон своего голоса.

— Явик, ты опять... — в голосе Шепарда прозвучали нотки недовольства.

— Да. Опять, — ответил напарник. — Ты хочешь, чтобы тебе приказал больше отдыхать сам Андерсон? Думаю, нет необходимости доводить дело до получения прямого командирского приказа.

— И всё же, — продолжал возражать Шепард.

— Не 'всё же', Джон, — сокомандник посмотрел на старпома. — Я понимаю. У каждого из нас, как вы, люди, часто выражаетесь, 'вагон и маленькая тележка' проблем и вопросов, которые часто надо решить не вот прямо сейчас, а ещё вчера. И, тем не менее, наплевательское отношение к своему здоровью — недопустимо. Так что изволь придерживаться графика ночного сна и отдыха. И — не напрягай Чаквас. Она тебя любит, это заметно и ощутимо. Для меня. Но те, кто нас любит, не должны напрягаться. Правило и закон.

— Ладно, постараюсь, — тихо ответил Шепард, всё острее понимая, что Явик прав. Он в очередной раз сделал так, чтобы напарник, прежде всего, позаботился о себе самом, а не о ком-то из нормандовцев. Что-ж, правильно говорят имперцы: сапожник часто сам ходит без сапог. Защищающий и обеспечивающий часто остаётся и не защищён и не обеспечен.

— Гасим экраны? — спросил протеанин.

— Гасим. Думаю, эта таблица будет пополняться. — Шепард, коснувшись пальцами правой руки клавиатуры своего настольного инструментрона, выключил настенные экраны.

Явик повернулся к выходу.

— Отдыхай, Джон. Пока ещё можно. Кто знает, что там будет, за ретранслятором.

— Проблемы, вопросы, — тихо ответил старпом, садясь в кресло.

— Тоже верно, — протеанин вышел из каюты и плотно прикрыл за собой дверь.

"Цербер". Призрак обеспокоен результатами работы нормандовцев на Иден-Прайме

Полутьма кабинета казалась вечной. Сидевший в кресле у большого окна мужчина в строгом костюме не обращал на царивший в комнате полумрак ни малейшего внимания. Он курил сигару и изредка отхлёбывал из бокала глоток вина. И сигара и вино были очень дорогими — от лучших поставщиков и ещё более лучших производителей. Других Джон Харпер не признавал.

Да, он скрывался. От человеческого, а теперь — не только от человеческого — писаного закона и его слуг — правоохранителей. Менял квартиры, офисы, станции, космические и океанские корабли. Уходил от слежки, от погони, от преследований. Обрубал "хвосты". Редко кто из разумных органиков его видел вот так, реального и живого — он ограничил круг "прямого общения" до возможного минимума, благо современные и самые передовые средства связи и информации позволяли общаться и руководить обезличенно.

Четверть часа тому назад на его инструментрон поступила очередная пачка отчётов и докладов. И теперь Джон Харпер обдумывал создавшуюся ситуацию, которая, как утверждали агенты, аналитики и другие профильные специалисты, резко осложнилась. Действия экипажа фрегата "Нормандия" на Иден-Прайме не укладывались ни в какие рамки, определяемые даже приблизительно как безопасные и нормативные для интересов и потребностей "Цербера".

Приходилось искать решения, приноравливаться, адаптироваться. В такие острые моменты Джек иногда вспоминал, как всё начиналось. Может быть, в этих воспоминаниях он находил внутренние, новые, крайне необходимые сейчас силы для преодоления очередных препятствий? Может быть.

Когда-то, до открытия внеземной жизни, всего какие-то три десятка лет тому назад. Тогда Джек Харпер не был руководителем мощной засекреченной и разветвлённой организации, которая по оценке одних экспертов уже вышла, а по оценке других — была полностью готова выйти из тени "Альянса Систем". И занять своё особое место в ряду структур, оказывающих многоплановое воздействие на жизнь людей.

За три десятка лет Харпер изменился. Он стал ещё более жестоким, ещё более циничным, ещё более беспринципным, но, удивительное дело, весь этот негатив придал ему дополнительную харизматичность и принёс богатство — материальное, денежное и статусное. Теперь он — достаточно богатый и влиятельный магнат. И сильный информационный дилер. Информация — это власть, это — тот ресурс, за который теперь будут вести войны не только люди, но и инопланетяне: любые разумные органики многое отдадут за крайне необходимые и ценные данные.

Раньше у Джека Харпера был твёрдый принцип. Пусть — единственный, но чёткий: "во имя человечества". Он искренне верил, что человечество должно занять главенствующее место среди других только что обнаруженных разумных инопланетных рас. Только верховное и никакое другое. Держать землян в "болоте" середнячков или допускать их низведение на позицию изгоев — с этими вариантами развития событий Джек Харпер был категорически не согласен.

Три десятка лет — большой срок. Время меняет людей. А Призрака изменили не только время, но и обстоятельства. Такие, с которыми справился бы далеко не каждый среднестатистический землянин.

Было время — и он верил в силы и возможности человечества, в то, что люди должны занять руководящую позицию среди более чем десятка рас разумных органиков. Харпер помнил свой манифест, который он опубликовал анонимно. В нём он призвал человечество занять своё законное место и доказать свою силу новым космическим соседям. Тогда-то руководство Альянса и присвоило Харперу кличку "Призрак", фактически расписавшись в своей неспособности вычислить создателя и отправителя манифеста, наделавшего тогда немало шума в правящих кругах новосозданной структуры. Да, руководители Альянса Систем пытались обратиться к Харперу через прессу. Не для того, чтобы помочь реализовать на практике идеи, изложенные в манифесте, а для того, чтобы попробовать обличить прочеловеческого активиста.

Не получилось. Харпер не поверил новым бюрократам от Альянса. И очень быстро понял, что его работа теперь — кардинально меняется, а значит, ему предстоит создавать не только новое поле деятельности, но и новую семью. Такой семьёй стала организация, названная "Цербер". С тех пор Призрак-Харпер был убеждён в том, что можно потерять всё — штаб-квартиру, сотрудников, но нельзя позволить себе потерять идею. Такой идеей для Харпера — Призрака стал "Цербер". Организация, бросившая вызов чиновникам Альянса Систем. И доказывающая раз за разом, что письменное законодательство, которым стремятся и пытаются руководствоваться земные бюрократы — уже не тот фундамент, на котором можно построить должное будущее для человечества.

Теперь в кресле сидел человек, в котором мало что осталось от обычного землянина. Его считают скрытным, он мало кому понятен, неуловим для земных и инопланетных правоохранителей, но всегда хорошо осведомлён. О слишком многом. Информация — это власть, а у Призрака власть — мощная и эффективная.

За три десятка лет он сделал немало, чтобы о прежнем Джеке Харпере забыли. За это же время он сделал многое, чтобы достичь своей основной цели — сделать человечество верховным правителем над другими расами. Правда, сделать не так, как могли бы это спрогнозировать и даже осуществить чиновники Альянса Систем Земли. Совсем не так.

И на мир он смотрит совершенно не как человек. Теперь у него — кибернетические глаза цвета голубой стали. Его причёска — предмет заботы лучших парикмахеров, которые никогда не стригли простолюдинов или представителей так называемого "среднего" класса.

Призрак-Харпер не собирается опускаться до уровня Диогена, которому, по преданиям, вполне хватало пустой бочки для жилья и мешковины для одежды. Теперь, спустя десятки лет после публикации того анонимного манифеста, Призрак-Харпер многое понимает слишком хорошо. И потому он внешне элегантен, но в то же время — не консервативен. Он стремится выглядеть футуристично. И всегда одет в безупречный костюм, всегда пользуется безупречными манерами. Он старается соответствовать лучшим составляющим образа высшего руководителя мощной и влиятельной структуры, каким он, по сути, и является. Да, "Цербер" не так уж и заметен, но ведь лучшая власть — та, которую разумные органики не замечают. И Призрак-Харпер строго следует этому принципу: незаметность власти делает её предельно эффективной.

Большинство людей — ленивы и нелюбопытны. Они слишком поглощены ежедневной рутиной своих проблем, дел, вопросов, неурядиц, чтобы понять, осознать, ощутить: ими управляют другие. Те, кого они не знают и даже никогда не видели. Не чиновники местных префектур и муниципалитетов, не налоговики, не правоохранители, не президенты с премьер-министрами. Это всё — ширма для реальной власти. Люди так предсказуемы в своих мыслях и действиях. Теперь он, Харпер-Призрак, это хорошо понимает, осознаёт и использует в своей работе.

Харпер-Призрак привык знать, что о нём думают, пишут и говорят. Не всё сказанное, не всё прочитанное ему нравится, но он пока что сдерживается. Ведь цель, главная цель его жизни — ещё достигнута не в полной мере. Да, к ней он приближается, он идёт, он действует, но пока ещё не время показывать всю многогранную мощь "Цербера".

Скрытность и нежелание "светиться на публике" обеспечили ему малоизвестность, граничащую с неизвестностью. Писаки и снимаки вынуждены описывать Призрака-Харпера так, словно в нём одном сошлись воедино и лучшие и худшие черты, свойственные людям.

Как ещё можно описывать неуловимого анонима, который осмелился написать, что "человечество должно выжить и ради этого, высшего блага, будут принесены жертвы. "Цербер" это осознаёт, а Альянс — нет".

Харпер не всегда был волен вот так, очень надолго оставаться в одиночестве. Жизнь наёмника — это, в том числе и работа в команде. Будущий Призрак входил в состав спецотряда, которым командовал генерал Уильямс. Война Первого Контакта. Так любят называть подобные "заварушки" писатели-фантасты. И, следуя этому клише, этому стандарту, так назвали земляне и своё столкновение с турианцами.

Во время войны Первого Контакта Харпер служил на Шаньси. Турианцы тогда для него были почти безусловными врагами — вряд ли он согласился бы без веских оснований отнестись к любому из представителей их расы по-доброму. В последние дни войны Джек Харпер вместе с Беном Хислопом и Евой Кор сумел поймать турианского генерала — Десоласа Артериуса. Тогда Харпер понял в очередной раз, что на войне, тем более межрасовой, на войне с инопланетянами, многое случается так же, как и во внутрирасовых земных вооружённых конфликтах — ты поймал кого-то, кто-то поймал тебя. Роли меняются, суть — остаётся.

Да, теперь Джеку Харперу не хочется многое вспоминать. Так, отдельные факты, сцены, эпизоды.

Группа Харпера вернулась в командный центр. Оказалось, что турианцы уже обнаружили пропажу своего генерала и занялись активными поисками исчезнувшего военачальника. Всё стандартно.

Ева Кор запросила у генерала Уильямса транспорт. Затем удалось допросить турианца-пленника. Оказалось, что вражеский офицер немалого ранга прибыл для захвата некоего артефакта. Пришлось озаботиться пленением всех подчинённых Десоласа — те попались в ловушку наёмников и оказались под надзором Евы Кор. Харпер и Хислоп допросили генерала-турианца повторно — надо было уточнить детали об артефакте. Десолас упирался, наёмники не особо зверствовали. Удалось узнать только, что "человеку нужно быть осторожным в своих поисках, потому что они могут завершиться трагично".

Как всегда — пещера, как всегда — долгий путь по норам. На артефакт Джек и Бен наткнулись внезапно. Оказалось, что к находке земляне пришли не одни — подоспела группа странных турианцев в балахонах. Завязалась драка, все турианцы, несмотря на отчаянное сопротивление, были, как наёмникам казалось тогда, умерщвлены. То ли они не умели хорошо драться, то ли физическое сопротивление было им морально чуждо — тогда в такие детали Харпер не вникал.

Бен Хислоп оказался очень любопытен, он как-то сумел активировать артефакт, который начал сразу сильно и очень непривычно воздействовать на поведение приблизившегося к нему человека. Это воздействие оказалось настолько сильным, что Бен Хислоп погиб. Сам Джек Харпер тогда только потерял сознание.

Когда он очнулся, рядом была Ева Кор. Харпер тогда обратил внимание на то, что её одежда заляпана кровью — турианской или человеческой — так сразу тогда и не понял. А потом... потом не до того было. Ева сказала, что как только активированный артефакт её отвлёк — оказалось, что воздействие распространилось на очень значительное расстояние — турианцы воспользовались моментом и взяли ситуацию в свои руки. Больше она, как помнил Харпер, ничего нового и сказать-то не смогла. Хотя... это ещё посмотреть надо, что тогда он считал "новым" и что считает "новым" сейчас.

В пещеру прибыл Десолас и сказал, что сам хотел бы узнать многое о происшедшем. Это было последнее, что довольно отчётливо услышал Джек, снова потерявший сознание.

Нет, как оказалось, не последнее. Последнее было сообщение о том, что найденный артефакт приказали доставить на корабль. Обычная практика. А тогда... Тогда в глазах у Харпера потемнело.

И не хотел Харпер общаться с турианцами, но пришлось. Очнулся он на турианском корабле. Пришлось драться и с охраной и с экипажем — слишком разные оказались у них с Джеком представления о должном и необходимом. Турианцы стали просить его, наёмника, успокоиться, ссылаясь на необходимость обеспечения безопасности всех, кто оказался на борту. Харпер долго не успокаивался — его смогла угомонить только Ева, подтвердившая, что Бен в инциденте с артефактом всё же погиб.

Дальше выяснились совсем уж странные детали. Оказывается, землян турианцы взяли в плен. А Харпер пролежал в коме несколько недель. Ева также сказала, что тело мёртвого Бена забрал Десолас. Да ещё и Ева пришла не одна, а в компании с незнакомым Джеку турианцем, представившимся довольно формально — Сарен Артериус и утверждавшим с точностью репитера, что, по мнению докторов-турианцев, Харпер находится в прекрасном состоянии и полностью здоров. Жестоким оказался этот турианец, очень жестоким. Не преминул этот турианец и заметить, что Харпер должен быть благодарен хотя бы за то, что его не оставили умирать в пещере.

И Еву и Джека везли в тюремный лагерь на Палавене — родной планете турианцев. Харпер довольно долго так полагал — он помнил, что человечество находится в состоянии войны с турианцами и, значит, несмотря на то, что он и Ева наёмники, сейчас, на борту турианского корабля они — пленники. Пленных всегда содержат в лагерях — такая у птицемордых была "установка". Турианцы дисциплину блюли гораздо серьёзнее и чётче, чем земляне. Потому и выигрывали. Не только сражения. Они, как тогда понимал Харпер, могли выиграть и войну с землянами.

Тем неожиданнее для Евы и Джека было то, что в иллюминатор они увидели станцию "Арктур" — главную станцию "Альянса Систем". Тогда Сарен и сказал, что война — окончена и обоих землян везут домой.

На станции их встретил генерал Уильямс, распорядившийся взамен возвращённых землян передать в Иерархию немало пленных турианцев. Полной неожиданностью для Харпера было то, что Ева напала на Десоласа. Ладно, если бы она сделала это, следуя заранее согласованному плану, но ведь когда Джек говорил с ней, он, прежде всего, попросил землянку не нападать на турианца. Сарен жёстко разнял дерущихся и отметил при этом, что охрана турианского генерала мало что делает из того, что ей положено по стандарту. Десолас ответил, что охранники по-своему полезны. Тут Джек Харпер услышал из уст турианского генерала фразы на странном языке, а потом удивился ещё больше, поняв, что этот язык он, наёмник, понимает очень хорошо.

Десолас на это отреагировал с похвальной быстротой и основательностью: он сразу обратился к генералу Уильямсу, которому сообщил, что намерен забрать переданных пленных землян обратно, так как они представляют собой потенциальную угрозу. Уильямс отказал турианцу на том основании, что эти двое землян были пленены достаточно давно и пробыли в плену долго. Джека Харпера в тот момент забрали в Медотсек врачи, там ещё и генерал планировал поговорить с наёмником начистоту.

К тому времени стало ясно, что Десолас вывез артефакт. И теперь предстояло разобраться в этой ситуации до конца.

К удивлению Харпера Уильямс сообщил, что теперь уже не сможет отправить Джека на очередное задание, поскольку уходит в отставку. Наёмник в свою очередь очень изумился, когда узнал, что генерал отдал собственный корабль для того, чтобы Джек и Ева смогли догнать Десоласа и найти артефакт.

К тому времени сам Харпер понимал, что с ним, несмотря на усилия врачей, происходит что-то очень странное: его постоянно посещали видения невиданных разрушений. Вдобавок он был уверен, нет, даже убеждён в том, что теперь и он, и Ева как-то очень тесно и прочно связаны с артефактом.

В ангаре, во время посадки на корабль, у Джека подкосились ноги и если бы не Ева — лежать бы ему на металлопластике палубы в ожидании врачей. Ева поддержала Харпера, не дала ему упасть, заметив, что Джек нуждается и в медицинском уходе и в дополнительном времени на реабилитацию. Может, это и было вызвано тем, что Ева ещё не забыла, что она — женщина? Харпер помнил, что тогда он отмёл все предложения Евы об отдыхе и лечении, указав, что надо довести дело до конца, а значит — прибыть на Иллиум.

На внутрипланетном такси они довольно быстро достигли места, где был спрятан артефакт, но там их встретили Сарен и охрана Десоласа. Среди охранников оказался вроде бы стопроцентно погибший Бен, который, как почувствовал Харпер, был уже не тем, что прежде. Сарен неведомым образом приказал Бену переключить внимание на попытавшуюся бежать Еву. Тот выполнил приказ. Джек и Ева снова оказались в плену, турианский корабль покинул Иллиум, а на борту Сарен неоднократно пытался добиться от Харпера ответа на вопрос: почему он не настолько сильно изменился по сравнению с Беном.

Пленников-землян доставили на Палавен, куда, как оказалось, был привезён и артефакт. Бен и даже Харпер его чувствовали. Бен к тому же утверждал, что артефакт требует от землян следовать за ним, оберегать и защищать его, готовясь одновременно к чему-то очень серьёзному.

В храме Палавена Харпер наблюдал, как "мета-турианцы" возводят некий Монолит. Со стороны действо слишком напоминало волшебство. Оказалось, что турианцы уже вовсю изучали и артефакт и монолит, но пока подвергся более детальному изучению монолит.

Разобравшись в ситуации, насколько это было вообще возможно тогда в статусе пленника, Харпер заявил, что проводится только поверхностный анализ, а не углублённые исследования. Десолас на это ответил, что некие "Валлувианские Жрецы" не дают осуществить такие работы. Этими жрецами оказались, как выяснилось чуть позже, мета-турианцы и одновременно — телохранители Десоласа. Всё было сделано, чтобы оставить большинство турианцев в неведении относительно сути и деталей происходящего.

Тогда Харпер ещё пытался предотвратить надвигающуюся беду. Он предостерегал раз за разом Десоласа, убеждал его покончить с экспериментами, но никто из турианцев не прислушивался к словам пленного землянина.

Когда Десолас пришёл в камеру к Джеку, чтобы отвести пленного на показ легиона совершенных турианцев, Харперу, с помощью внезапно появившейся Евы, удалось уничтожить конвоиров. Сарен Артериус, заставший землян врасплох, был вынужден выслушать длительные и путаные объяснения Джека.

Оказалось, что жрецы нового культа уже расчищают обнаруженную в древней стене дыру и затем находят там ещё один монолит. Харпер попытался предостеречь Сарена о том, что монолиты и артефакт небезопасны для турианцев, но Артериус оказался неспособен обработать такую информацию в короткий срок. Он попросил время, чтобы обдумать услышанное, причём попросил в свойственной ему жёсткой манере — приказал пленнику-землянину заткнуться.

Появившийся Бен сообщил о том, что монолит желает превратить всех турианцев в таких же "марионеток", как и он сам. Сарен достал коммуникатор, связался с командованием Палавена и объявил тревогу по формату "угроза применения биологического оружия".

Затем Сарен прибыл к Десоласу, возникла ситуация, разрешившаяся противостоянием с мета-турианцами. Как-то турианцы-нормалы и земляне друг-друга понять не сумели — обо всех тогдашних деталях Харпер-Призрак и сейчас не любил вспоминать достаточно детально. Он помнил, как сам присоединился к битве, как продирался через ряды мета-турианцев. А ещё он помнил о том, как Ева выстрелила в монолит и Бен, следуя приказам артефакта, схватил Еву, швырнув её на стену. Десолас попытался застрелить Харпера, но Бен и здесь успел первым — он схватил турианца, после чего вместе с ним врезался уже не в стену, а в артефакт. Действие монолита — или, может быть, артефакта — "вырубило" всех разумных органиков, находившихся тогда поблизости.

Харпер помнил, что когда очнулся, он снова понял, что Бен в очередной раз умер. А Ева... Ева осталась жива. И тогда Харпер сказал ей, что монолит-артефакт отвлёк его, Джека, от того, что действительно имело значение.

Сарен тогда тоже довольно быстро очнулся. Джек посоветовал упрямому и жестокому турианцу предупредить своих сотрудников и как следует позаботиться о себе самом.

Десолас оказался прав: звёзды выглядели привлекательными, тёплыми, полными новых открытий, знаний и богатств. Надо было найти в себе силы и возможности подняться, дотянуться до звёзд и взять эти ценности себе, возвысив человечество.

Чуть позже Харпер, осознав это, понял и то, что человечество не должно быть таким же приветливым и терпимым, каким оно было раньше. Тогда и родились строки знаменитого анонимного послания-обращения: "Тёмное время грядёт для человечества. Оно будет подвергнуто испытаниям. Пока мы не знаем, кто нас испытывает и зачем, человечество должно противостоять сложностям, как и всегда было. Мы добьёмся успеха, ибо любое другое решение было бы бесчеловечным. Мы будем изучать тьму космоса. И — освещать её, ибо есть технологии и инструменты, которыми не только можно, но и нужно владеть, дабы выжить. Дело не только в выживании, ведь таким образом можно сделать человечество лучше. В конце концов, люди займут своё законное место в галактике'.

С момента, когда запись обращения была завершена и передана по линиям Экстранета, Джек направил усилия на то, чтобы стать лидером своей собственной структуры. Тогда и родился "Цербер".

'Как пишут в большинстве повествований, — подумал Харпер, — "прошли годы"'. Нельзя сказать, что он не ждал этого момента, не ждал этих известий, которые пришли в его уединённое убежище несколько минут тому назад, до того, как он предался воспоминаниям. Не вспомнить былое было нельзя — слишком многое в прошлом оказалось связано теснейшим образом с настоящим. С тем, что раскопала его агентура на Иден-Прайме.

Информация — это власть. И теперь Призрак-Харпер знает силу и мощь этой власти. Всё в мире взаимосвязано, только очень немногие разумные заставляют себя увидеть эти взаимосвязи. Ещё меньше разумных умеют не только видеть, но и создавать эти взаимосвязи.

Призрак понимал уже в 2157 году, что человечество в неизменном виде проиграет гонку соперничества с инопланетянами. Человечество надо совершенствовать. Будущее человечества Харпер увидел в биотиках.

Тогда "Цербер" и показал зубы. Острые и действенные. Наступит время — и над человеческими колониями в Большом Космосе будут взорваны космические корабли, принадлежавшие фирме "Энергетика Эльдфел Эшленд". Имел место, как обтекаемо выразились комментаторы Экстранета впоследствии, и саботаж, но — дело было сделано и переиграть — не получилось. У официальных властей не получилось. А у Призрака — главы усиливавшегося "Цербера", прекрасно игравшего на человеческих слабостях, это получилось. Потому что потом, после аварий космокораблей над колониями, в этих колониях рождались биотики. Однако тогда официальные власти снова попытались спустить ситуацию "на тормозах", связав вспышку рождаемости людей-биотиков с радиацией от взрывов и крушений кораблей. Никто не спорит, что радиация имела место, но главное было в том, что жители колоний подверглись тогда воздействию не только радиации, но и нулевого элемента, а уж им эти корабли были 'заряжены' — трюмы ломились. Невыгодно было чинушам Альянса признавать, что в очередной раз они чего-то не отследили, не поняли и не учли. А люди, земляне, уже менялись. Менялись так, что управленцы Альянса рисковали остаться в арьергарде уже навсегда.

Призрак действовал последовательно и жёстко. В 2157 году он выпустил анонимный манифест, отследил реакцию, понял, что официальные власти не готовы к подобному экстриму. И развернул свою программу действий уже не на пластобумаге, а в реальности. Меньше года — и в 2158 году люди уже остро осознают потенциал, скрытый в биотических способностях, после чего массово стремятся отследить утечки нулевого элемента и выявить биотиков. И осознание, и попытки отслеживания, и попытки выявления биотиков. Они действительно — в разной степени — имели место. Но, по тем же наиболее широко распространённым официальным данным, которым, как водится, слепо верило большинство землян, всего десять процентов детей, подвергшихся воздействию нулевого элемента, показывают некоторые признаки биотических способностей.

Власти документально засвидетельствовали свою неготовность к кризисному управлению ситуацией. И "Цербер" сделал очередной шаг. В том же 2158 году была основана партия "Терра Фирма".

Мало ли партий было на Земле? Много, очень много. Далеко не каждый обыватель мог быстро назвать хотя бы десяток. И Призрак понимал: новорождённой партии предстояла долгая борьба за признание и поддержку избирателей. А тогда 'Терра Фирма' была партией, сформированной, как утверждали научно-авторитетные, изрядно прикормленные шифровавшимся "Цербером" сетевые и пластобумажные издания, после войны Первого Контакта. Политическая программа партии была основана на принципе "противостояния" иноземному, а точнее, как быстро расшифровали 'независимые' аналитики и теоретики, "инопланетному" влиянию.

Партия с момента своего основания активно участвовала в законодательном процессе. Депутаты от "Терра Фирмы" эффективно возражали против введения обязательного изучения инопланетных языков в высших школах. Они предлагали повысить пошлины на ввоз инопланетных товаров. Организовали движение за придание дню окончания войны Первого Контакта статуса государственного выходного дня.

Легальные и засвеченные основатели партии оценивались сторонними наблюдателями как действующие из лучших побуждений. Как не желавшие "всего лишь" допустить поглощения земных культур инопланетными под воздействием ясно охватившей значительную часть землян "моды на инопланетян". Агентура "Цербера" утверждала — и не без оснований — что сторонников партии продолжают считать шовинистами и ксенофобами. Призрак, отслеживавший ситуацию, понимал, что пока она находится в должных рамках.

В 2159 году хорошо знакомый Джеку Харперу Сарен Артериус становится самым молодым турианцем, удостоенным звания Спектра. Призрак осознавал, что столь быстрое продвижение по службе в немалой степени обеспечено и участием в секретной операции, связанной с Артефактом и Монолитами. Обычный обыватель мог долго теряться в догадках относительно роли Сарена в войне Первого Контакта, но Призрак уже не был простым обывателем и, к тому же, он знал Сарена лично.

В том же 2159 году Альянс решает вплотную заняться изучением феномена биотики у людей, для чего за небольшую сумму была приобретена ставшая убыточной для прежних владельцев станция "Гагарин", расположенная за пределами Плутона и намеренно лишённая доступа в Экстранет. Прежние программы научных исследований оказались для персонала станции, мягко говоря, излишними. Подоспело время активации работ в Марсианских архивах. Затем земляне нашли ретранслятор и заставили его работать. После чего станцию пытались передвинуть в более спокойное место, но не смогли привлечь достаточно денег для осуществления столь сложного проекта.

Количество ошибок, совершаемых в процессе освоения станции "Гагарин" чиновниками Альянса — нового владельца этого циклопического сооружения — бесило аналитиков и специалистов "Цербера". Раз за разом в своих отчётах они указывали, что рано или поздно программа использования станции под проведение экспериментов с биотиками потерпит сокрушительный крах. Харпер, знакомясь с материалами, поступающими от агентуры, был склонен согласиться с выводами и прогнозами своих специалистов. Девять тысяч дармоедов были размещены на станции раньше, потом добавились дармоеды от науки и куча администраторов амбициозного проекта по изучению биотики у людей. Результат — грандиозный скандал.

Впрочем, сначала в 2160 году был сформирован Парламент Альянса Систем — значительное, распиаренное до предела политическое событие. Харпер, читая информрелизы, понимал, что эмоций и чувств, а также тумана в этом действе больше чем реальной пользы и перспективности. Политики вовсю отмечали свой очередной праздник, обыватели орали во всё горло здравицы и нашёптываемые агентурой новой управленческой структуры лозунги. Всем хорошо, все довольны. Всем — весело. Только вот весёлые обыватели свои потребности снижать не захотели. А новая чиновничья структура потребовала, закономерно, достаточного, а точнее — роскошного финансирования.

В том же 2160 году "гагаринцы" доложили о первых результатах своей работы. Было принято официальное решение о запуске программы "Биотическая Адаптация и Регуляция" (сокращённо — БАиР), целью которой было обучение "потенциальных кандидатов" и разработка биотических имплантатов.

"Цербер" уже давно вёл свои собственные исследования. И активно финансировал смежные разработки, опережая официальных "гагаринцев" на десятки шагов. Поэтому факт официального признания и подтверждения чиновниками Альянса, мнящими себя не меньше, чем небожителями, наличия у людей биотических способностей ещё раз изрядно повеселил сотрудников Призрака. И подтвердил, что зажатая в тиски писаных законов официальная наука — ущербна по определению.

В этом же году был документально зафиксирован первый факт применения биотического наркотика под названием "Красный песок". Спецам "Цербера" было уже известно, что этот препарат во-первых, намного более сильный, чем "Менаген— Х3", а во-вторых, наносит серьёзный вред организму. Если человек примет этот наркотик, он может впасть в безумие или погибнуть от слишком большой дозы. "Красный песок" мог увеличить биотические способности разумного органика, но мог и привести к смерти пожелавшего "подкачаться по-быстрому".

"Цербер" в деле изучения биотики у людей пошёл другим путём, для реализации которого в 2160 году на планете Прагия, расположенной в звёздной системе Дакка в Нубийском просторе был построен научный комплекс "Телтин" — его ещё называли "Телчин", в котором предполагалось проводить исследования биотических способностей у людей. Подопытными, однако, стали не взрослые земляне, а дети, обладавшие доказанным биотическим потенциалом. Их похищали в колониях или выкупали у батарианских пиратов.

Сам комплекс был довольно мал. Первые три комнаты служили буферной зоной, куда доставлялись в контейнера пленные дети. Небольшая арена служила для проведения боёв между детьми-биотиками, размещаемыми в перерывах между исследованиями и боями в маленьких комнатках площадью в два квадратных метра. Ещё там были две небольшие лаборатории и комната, где содержалась главный объект исследований — девочка-землянка, проходившая по отчётам "Цербера" как "Подопытная Ноль". Она родилась в 2160 году, а в 2165 году была похищена агентами "Цербера" и переправлена на Прагию.

Очень скоро остальные дети стали использоваться учёными "Телтина" как тест-объекты — на них "обкатывались" те препараты, которые предполагалось впоследствии использовать для поднятия до возможного достижимого максимума биотических способностей у "Подопытной Ноль".

Сейчас, спустя годы Призрак мог сказать, что тогда он допустил ошибку: не отследил ситуацию на Прагии в деталях и тем самым поставил под угрозу реализацию своей идеи возвышения человечества над инопланетными расами. Да, узнав о характере и масштабе проводимых экспериментов, Харпер отдал приказ свернуть исследования, но опоздал — дети взбунтовались, а "Подопытная Ноль" сумела бежать и фактически исчезла. Разведка "Цербера" без особо положительных результатов до сих пор искала её.

Всем выжившим в ходе конфликта с охраной центра детям сотрудники "Цербера" оказали медицинскую помощь, после чего подвергли процедуре избирательного стирания памяти, замаскированной под амбулаторное лечение посттравматического синдрома. Альянсу Систем дети были переданы как выжившие после нападения работорговцев. Пока с этого "направления" проблем для "Цербера" не было. Главное было — найти 'Подопытную Ноль' и вернуть её.

В 2161 году "Цербер" был вынужден ещё больше засекретить свою деятельность: новообразованный Парламент Альянса Систем, чтобы выслужиться перед простыми избирателями и угодить своим спонсорам, принимает "Акт генетического наследия", предложенный Судамом-Уолкоттом. Этот закон накладывал жёсткие ограничения на использование генной инженерии для так называемых "сомнительных целей", обеспечивая в то же время возможность получения учёными правительственных субсидий на некие, признанные "полезными" исследования.

Вспомнив об этом, Харпер поднялся с кресла, бесшумно и быстро прошёлся по комнате. Сигару он оставил в пепельнице, взял, вставая, только бокал с вином.

Сделав глоток, Призрак подумал, что чиновники Альянса не понимали главного: человечество в неизменном виде — не конкурент Старым Расам. Ни в коей мере не является для них конкурентом. Только жёсткая и, главное, быстрая трансформация смогла бы уравнять шансы человечества, а если чинуши Альянса отказывают специалистам и учёным в праве задействовать мощь генной инженерии, то... Фактически бюрократы-земляне подписывают смертный приговор всему человечеству.

Харпер слишком хорошо помнил, насколько были уверены турианцы в победе над землянами-людьми. Эта уверенность была не внешней, нет. Она была внутренней. Чётко читаемой и потому — страшной. Человечество впервые столкнулось с силой, которая была ему неподконтрольна ни в коей мере, а за этой силой стояла ещё более серьёзная сила — Старые расы. Разведка землян уже знала о судьбе кроганов, уже знала о продажности и мягкотелости азари, уже знала о роли саларианцев в создании генофага. А чиновники Альянса, возомнив себя правителями землян, неуклонно и неустанно рыли расе людей глубокую и капитальную могилу.

И продолжали рыть сейчас. Потому что хотели командовать всем, не умея профессионально командовать даже частью целого. Какие там "сомнительные цели"? Что следует считать "сомнительными целями", а что — "полезными исследованиями"? До сих пор, спустя годы, чиновники Альянса так и не удосужились документально закрепить своё понимание этих вопросов. Они боялись чёткости и определённости, хотели сохранить безнаказанность и возможность в любой момент уйти от ответственности. А уйти уже не получалось. Потому что за сообществом Старых Рас и за человечеством уже наблюдали внегалактические силы. Наблюдали с недобрыми намерениями.

Пока что наблюдали. Тогда, когда был принят акт, парализовавший применение генной инженерии, Призрак мог бы посчитать, что ведётся только наблюдение. Теперь он был уверен в том, что осуществляется тонкое, но очень глубокое и эффективное направленное влияние. Даже разведке "Цербера" было сложно отследить это влияние во всём его многообразии. А уж разведка "Альянса Систем"... она вообще постоянно расписывалась в своём бессилии и не видела угрозу, что называется, "в упор".

В 2161 году Цербер приобрёл холдинг "СДР" и Банк Содружества Терра Нова. Надо было продолжать уходить от слежки со стороны государственных и окологосударственных "пирамид", противостоять постоянным попыткам чиновников Альянса Систем взять усиливавшуюся структуру под свой контроль.

В 2162 году было в основном завершено строительство станции "Арктур", куда пожелал переехать Парламент Альянса.

Для "Цербера" было важно получить информацию о том, что команда исследователей, работавшая на батарианского предпринимателя Эдана Хад'даха обнаружила загадочный артефакт, вращавшийся на орбите вокруг ранее неизвестной планеты, найденной в районе Вуали Персея. Исследователи тогда не понимали, с чем они столкнулись. Только впоследствии стало ясно, что артефакт оказался "Властелином". Тем самым Жнецом — разведчиком, который затем, совсем недавно атаковал Иден-Прайм, стремясь забрать обнаруженный землянами протеанский Маяк.

Сейчас — 2183 год и эта давняя история получила очень неожиданное, острое и крайне серьёзное продолжение. Потому-то Харпер и уединился, отменил все запланированные сеансы видео и аудиосвязи, решил несколько часов "не существовать" даже для своих ближайших сподвижников.

Усевшись в кресло, Призрак поставил бокал на кресельный столик, убедился, что фиксирующие лапки обхватили ножку сосуда. Теперь вино не будет розлито.

Вот так прошлое стреляет в будущее из пушки, а не из слабенького и маленького пистолета. Хотелось, конечно, "зафиксироваться" на этой связи. Но надо было честно проследить "ниточки", а их в "сегодня" из "вчера" протянуто гораздо больше. И все они — важны.

В 2163 году альянсовская промышленность разродилась первыми экспериментальными имплантатами для людей-биотиков. Марки "Эль-первая". Сейчас они признаны несовершенными и даже опасными, а тогда... Они были оценены как если не вершина технологий, то "крупный шаг вперёд".

Для "Цербера" достижением стало успешное завершение работы над проектом "Проход" — теперь сотрудники, подчинённые Призраку, получили возможность спокойно и свободно подделывать стандартизованные Советом Цитадели медицинские карточки и идентификационные жетоны, а значит — передвигаться по исследованной части галактики без каких-либо ограничений. Неповоротливая бюрократия землян оказалась неспособна сопротивляться диктату бюрократов Совета Цитадели. Она пропустила и законодательно освятила передачу управления от Парламента Альянса Систем в руки Совета Цитадели. И, в результате — потеряла возможность вернуть суверенитет над документами, подтверждающими личность разумного органика. А Совет Цитадели оказался ещё более непрофессионален и неповоротлив. Впрочем, для такой структуры это извинительно, ведь командовать более чем десятком рас гораздо сложнее, чем одной.

Призрак вспомнил, сколько времени он доказывал 'силам поддержки' необходимость взлома системы идентификации, принятой Советом Цитадели. Сколько времени заняло убеждение спонсоров в необходимости затратить огромные суммы на исследования, промышленный шпионаж, вербовку специалистов и чиновников. Конечно же, и промышленные предприятия "Цербера" отхватили довольно жирный кусок. Но результат радовал — когда ещё Совет соберётся менять глобально всю систему идентификации и подсистемы её поддержки и обеспечения. Как сказал классик, "не так быстро, не так быстро".

"Альянс Систем" тогда, в 2164 году, был озабочен получением права на открытие посольства на Цитадели. Смешные чиновники-земляне не понимали, что, даже попав на Станцию, считавшуюся столицей обитаемых миров исследованной части галактики, они не приобретут ошеломительное влияние и широкую известность. Если Совету удалось убрать со Станции батарианцев и кварианцев, которых практически все знали только как Старые Расы, а значит, хорошо известные и привычные. То в случае чего человечество будет вышвырнуто со Станции в ещё более короткие сроки. Возможно — даже без права на возвращение в обозримом будущем, измеряемом столетиями, а то и тысячелетиями.

Тогда же в 2164 году сотрудникам "Цербера" пришлось отслеживать и быть в готовности отреагировать на всплеск недовольства землян политикой, проводимой содружеством Старых рас. Некий Айвор Джонстагг был перепуганными чиновниками Альянса Систем осуждён и приговорён к двадцати одному году тюремного заключения всего лишь за неудачную попытку убийства посла волусов Венту Токса. Да, Джонстагг утверждал на опереточном судилище, что он действовал от имени радикальной человеческой политической партии "Земля вовеки", но следователи, а значит и полицейские поленились найти этому доказательства и подкупленные чинушами Альянса Систем медики мгновенно поставили подсудимому удобный диагноз "параноидальная шизофрения". Карательная психиатрия во всей своей красе. Когда-то европейцы и американцы осуждали за её применение к инакомыслящим Советский Союз, и вот теперь сами применяют, потеряв остатки суверенитета и независимости перед лицом сообщества Старых Рас.

Конечно же, реакция на покушение на посла со стороны сообщества инопланетян последовала жёсткая и быстрая. Чиновники Альянса Систем "наложили в штаны", перепугались до лёгкого заикания. И поняли, что ответ Старых Рас ставит под угрозу предложение Альянса Систем об открытии посольства землян на Цитадели. Даже сейчас, спустя годы, аналитики "Цербера" так и не могли придти к единому мнению относительно того, удалось ли замять скандал или о нём только вынужденно забыли.

Если же учесть то обстоятельство, что медиа-корпорация "Скотт Икземинер", изначально сориентированная на освещение событий внеземной жизни, сумела подорвать доверие к Вере Сафин, являвшейся главным кандидатом на пост премьер-министра Альянса Систем. А утечку компрометирующей политика информации в руки конкурирующей "Галактической вещательной корпорации" смогли предотвратить только чудом не засветившиеся агенты "Цербера", то можно было сделать однозначный и крайне неутешительный вывод. О том, что политики и чиновники Альянса Систем не ведали, что творили, не ведают и, скорее всего, никогда не будут ведать и тем более — отдавать хотя бы самим себе отчёт в происходящем по их вине. Разведка "Цербера" докладывала об усилении активности со стороны "внегалактических оппонентов" — так обтекаемо Призрак приказал своим сотрудникам именовать Жнецов.

Призрак не мог не признать, что в 2165 году его сотрудники собрали немало фактических данных, однозначно указывающих на продолжение усиления влияния человечества. Основывались новые колонии, устанавливались торговые союзы с другими расами, действовавшими под общим руководством Совета Цитадели. Сами Советники тоже стали официально признавать во всеуслышание рост мощи человечества и его влияния в галактическом сообществе.

Сбылась мечта бюрократов Альянса Систем: людям была предоставлена возможность открыть посольство на Цитадели. Первым послом стала Анита Гойл.

"Цербер" не обратил особого внимания на празднества по этому случаю — достаточно было спокойных и подробных докладов агентов и разведчиков и работы нескольких спецов-аналитиков и прогнозистов.

Основные усилия пришлось направить на другое: проявление в пределах галактики той самой внешней силы, против которой даже сообщество Старых Рас не выглядело достойным оппонентом. Этой силой стали Жнецы. И теперь с ними оказались связаны и Старые Расы, и земляне.

Ещё в 2162 году был обнаружен "Властелин" — Жнец. Батарианцы никогда глупцами в массе своей не были, поэтому Эдан Хад'дах сразу понял, что в его, бывалого торговца, руки попало нечто потрясающее. Четырёхглазый делец изолировал исследователей на планете, вокруг которой обращался Жнец, а сам приступил к поиску специалиста, который смог бы оценить находку и раскрыть её тайны. Выбор батарианца пал на доктора Шу Чианя, специалиста по искусственным интеллектам, сбежавшего из Альянса.

Прибыв на планету, Шу Чиань оказался одурманен, следом под воздействие странного поля Жнеца попал и батарианский торговец. Одержимость проявилась в активнейшей работе обоих органиков над исследованием "артефакта" Шу Чиань решил полностью обезопасить находку от возможных угроз со стороны своих бывших коллег из Альянса, для чего заказал их убийство на Сидоне.

Тогда, как доложила разведка "Цербера", на след "Властелина" вышел молодой Спектр Сарен Артериус. Сведя "ниточки" воедино, Призрак уже не сомневался в успехе расследования, предпринятого турианцем. Сам Сарен посчитал обнаруженный гигантский дредноут достойным оружием для того, чтобы поставить землян на колени. Убив и Чианя и Хад'даха, он присвоил "Властелина" себе.

Призрак поудобнее устроился в кресле, вспоминая тексты отчётов разведчиков "Цербера". Получалось, что Сарен Артериус переоценил свои силы. И попал под одурманивающее влияние Жнеца, который знал о протеанах, о том, что представители этой расы создали "чёрный ход" на Цитадель. Техническая разведка "Цербера" как смогла, преодолевая сопротивление Хранителей, изучила Монумент Ретранслятору и предоставила в распоряжение специалистов и Призрака немало ценных фактов и сведений, однозначно доказывающих, что "чёрный ход" на Цитадель существует. Один из аналитиков предположил, что Жнец-Властелин будет искать "другой конец" Канала, точнее — место расположения второго такого же "ретранслятора" и для этого, в том числе, будет собирать оставленные протеанами Маяки.

Один из таких Маяков "засветился" на Иден-Прайме и Жнец прибыл к этой планете, попытавшись в очередной раз изъять протеанский артефакт из рук разумных органиков. Не получилось. Разведка "Цербера" искала Жнеца, уже ушедшего с Иден-Прайма, но пока новых сведений не было, а старые только усложняли как ситуацию, так и картину.

Вместо того чтобы совершенствовать самих себя, земляне поддались общему увлечению Старых Рас: стали работать над созданием искусственных интеллектов, на которые и должна была быть впоследствии возложена в первую очередь управленческая рутина, отбиравшая столько сил у чиновников и бюрократов любой расы разумных органиков.

Да, разведчики и агенты "Цербера" раз за разом добывали всё новые и новые доказательства, что, несмотря на законодательный запрет, изданный Советом Цитадели, практически все расы заняты активной работой в области развития ИИ. Учёных не остановила и незавидная судьба кварианцев, вынужденных в короткие сроки покинуть пределы материнского звёздного мира и обречённых с тех пор уже три столетия скитаться на кораблях по галактике. С Цитадели кварианцев выперли, присвоив им статус "изгоев", а порождённые кварианцами геты становились с каждым годом всё более заметным дестабилизирующим фактором. Совет Цитадели пока держался, но было видно — надолго спокойствия и равнодушия у чиновников главной станции Галактики не хватит. И тогда случится очередная катастрофа, рискующая стать глобальной.

В 2163 году имели место два взаимосвязанных события. Во-первых, землянка Кали Сандерс изучает программирование, сети передачи данных и архитектуру экспериментальных систем. Изучает столь эффективно и активно, что за два года с отличием оканчивает полный курс обучения, рассчитанный на три календарных года. Во-вторых, доктор Шу Чиань был назначен руководить проектом по разработке Альянсом ИИ на Сидоне, а Кали Сандерс его распоряжением была назначена на должность технического аналитика.

В том же году батарианцы обнаруживают на планете Яртар остатки, как тогда полагали, Левиафана Диса — космического корабля, созданного с использованием технологий генной инженерии. Специалисты — и не только "церберовские" — клялись и божились, что возраст находки, сделанной батарианцами, составляет не меньше миллиарда лет. Но вся активность быстро "погасла", поскольку батарианцы привели в систему, где располагалась Яртар, свой единственный дредноут. И с помощью этого гиганта уволокли останки Левиафана Диса в пределы Батарианской Гегемонии. Оттуда, как указывали разведчики, выкрасть столь объёмный артефакт без военных столкновений уровня вооружённого межрасового конфликта крайне сложно. А в некоторых вариантах развития событий — и невозможно.

Альянс Систем Земли "проглотил" эту оплеуху. А что оставалось делать? — с одной стороны люди усиленно колонизировали космос, а с другой — хронически не хватало денег на организацию "ковровых" разведывательных экспедиций. Только с помощью таких экспедиций можно было найти Дису раньше батарианцев. И вот теперь шанс получить ответы на многие вопросы был в очередной раз бесславно упущен.

В 2165 году между батарианцами и людьми нарастают разногласия по поводу территориальных претензий в Скиллианском пределе. В том же году Шу Чиань нанимает крупную группировку "Синие Светила", которые атакуют научный центр Альянса Систем на Сидоне. Единственной выжившей, избежавшей попадания под атаку наёмников, оказывается Кали Сандерс, её поисками занимается Дэвид Андерсон, а Сарен Артериус, продолжая своё расследование, ищет взаимосвязь между Хад'дахом-торговцем и событиями на Сидоне. Убедившись в том, что на Сидоне Альянс Систем действительно занимался незаконными разработками в области ИИ, Сарен убивает и Хад'даха и Чианя, забирает исследования, осуществлённые последним, подставляет под недовольство Совета Цитадели кандидата в Спектры Дэвида Андерсона и исчезает, воспользовавшись свободой, предоставляемой статусом Спектра.

"Цербер" продолжает своё противостояние с Альянсом Систем. В 2165 году сотрудники организации похитили антиматерию с борта альянсовского крейсера "Женева". Доказать прямую принадлежность единственного задержанного к "Церберу" альянсовским правоохранителям не удалось — сумели только определить со слов выжившего, что террористов, напавших на корабль, спонсировал "Цербер". Других доказательств участия "Цербера" в саботаже не было, но для умных-разумных землян и этой информации хватило, чтобы насторожиться.

Тогда Призраку пришлось объявить дополнительный набор сотрудников и в очередной раз резко повысить требования к зачисляемым в штат. Стандартная мера, но она потребовала внеплановых затрат — было очень трудно договориться как со спонсорами, так и с кредиторами. Время уходило на бесплодные переговоры, а его и так было слишком мало.

В следующем, 2166 году турианский наёмник, некий командор Вирнус был назначен на должность инструктора для, как говорилось в альянсовских документах, "наблюдения за обучением биотиков на станции "Гагарин". Альянсовские чиновники снова не обратили внимания на очевидные проблемы и вопросы — хотя бы на то, что среди турианцев биотики встречались достаточно редко, а для столь узкоспециализированной программы нужны были профессионалы-биотики. Почему не обратились к азари? Никто из специалистов "Цербера" так и не смог дать исчерпывающе-однозначного ответа на этот вопрос. Всё упёрлось в непознаваемый до конца "человеческий фактор".

Тем временем людям-биотикам в приказном порядке с 2167 года имплантируются модули второго поколения — "эль-вторые". Именно такой имплантат, как уже знал Призрак из доклада одного из агентов на Иден-Прайме, был установлен Кайдену Аленко — лейтенанту ВКС Альянса Систем, одному из членов экипажа фрегата — прототипа "Нормандия". Эта серия имплантатов оказалась также проблемной — технические специалисты 'Цербера' предоставили Призраку профильный отчёт, но тот же агент, определивший наличие имплантата у лейтенанта Аленко, сумел доказать и то, что имплантат у этого офицера, находящегося на Иден-Прайме, выключен. Известие об этом напрягло научное и техническое подразделения "Цербера", но пока специалисты этих структур не дали однозначного ответа ни на один из поставленных перед ними вопросов, главным из которых был, конечно, обычный: "как вообще это могло произойти, учитывая неизвлекаемость имплантата?".

Расширяя сферу своего влияния, в 2167 году агенты "Цербера" из числа людей были наняты в организацию "Глобальное морское право" на Трезубце. Началась экспансия людей на эту планету.

В 2168 году с убийства двадцати двух членов преступных группировок азари начинается захват землянами сферы наркоторговли на Трезубце. Ответные меры противников жестки, но вполне, по оценкам специалистов "Цербера", переносимы. Для перекачивания денежных потоков был создан "Фонд Млечного пути". Фармакологическая кампания "Новая заря" начинает финансировать проект "Ловушка".

В следующем, 2169 году, в рамках проекта "Ловушка" проводятся эксперименты над пленными азари по отрицательному влиянию омега-энкафалина на биотические способности синекожих красоток. Установленная оптимальная доза составила примерно 2,5 миллиграмма активного ингредиента на каждые 25 килограммов массы тела; общая доза, незаметная на вкус и запах — не более 7,5 миллиграммов; время срабатывания — 3-5 стандартных дней Цитадели; прекращает действовать через 2-5 стандартных дня. Специалисты "Цербера" отмечали, что после приёма последней курсовой дозы у подвергнутых воздействию азари возможны "перманентные отрицательные эффекты".

Кайден Аленко, как знал Призрак, убил в 2169 году командора Вирнуса. С помощью биотики, конечно. Скандал получился тогда крупный, многие чиновники погорели и в прямом и в переносном смысле. И не только альянсовские, кстати — у Харпера уже была информация о "подвижках" в среде управленцев Иерархии и в штате специалистов Совета Цитадели.

Станцию "Гагарин" или "Нулевой Скачок" также в 2169 году быстро перепрофилируют. И там начинается работа над ИИ "Элиза".

В 2170 году "эль-вторые" имплантаты для людей-биотиков официально признаются опасными, разрабатываются в срочном порядке "эль третьи", но, как всегда, никто из разработчиков и изготовителей не подумал заранее, что "эль вторые" сделаны по технологии, обеспечивающей высочайший уровень "неизвлекаемости". Менять такие имплантаты как перчатки, мягко говоря, затруднительно, а значит — крайне дорого. Платить за подобный прокол никто из чиновников не захотел и дело с обнаружением неизвлекаемости "эль-вторых" тихо постарались, а точнее — попытались замять.

В 2170 году на "Подопытной Ноль" была успешно проведена нанохирургическая операция. В результате было доказано, что омега-энкафалин на соответствующих рецепторах не срабатывает. Начата программа по выработке в других агентах "Цербера" устойчивости к омега-энкафалину.

Одновременно Харпер продолжал прилагать значительные усилия для развития у людей биотических способностей. В 2170 году по его приказу был организован взрыв космотранспорта корпорации "Эльдфель-Эшланд Энерджи" и груз нулевого элемента попал в атмосферу населённой разумными органиками планеты. Медики позднее зафиксировали, что родившиеся после этой катастрофы дети страдают врождёнными дефектами, а почти сорок процентов — обладают биотическим потенциалом. Одну из новорождённых Призрак распорядился вывезти с планеты и впоследствии передал Полу Грейсону, чтобы тот воспитал девочку как собственную дочь. Спустя десять лет Призрак сделает всё, чтобы внедрить своих агентов в "Проект "Восхождение", желая извлечь реальную выгоду из одного из самых сложных исследований, осуществляемых Альянсом Систем в сфере биотики.

В 2171 году с помощью чёток, покрытых нонацетатом натрия и диметилсульфоксидом был отравлен папа Клемент XVI. Согласно официальному заключению, смерть наступила от старости и сердечной недостаточности. Пришедший ему на смену папа Лев XIV известен эсхатологическими взглядами и стремлением к милитаризации человечества, а также оправданием устроенного саларианцами генофага (по его мнению, генофаг оказался полезен для заключения стратегических союзов против турианцев).

Тогда же с Цитадели исчезает батарианское посольство, закрытое по приказу Совета. Батарианцы были возмущены ростом влиятельности людей в Галактике. "Церберовцы" радовались и поздравляли друг друга с большим успехом своей многолетней работы, а вот четырёхглазым любителям рабов и "загребания жара чужими руками" было, как докладывали разведчики и агенты, явно не до веселья.

В 2172 году на станции "Гагарин" появился ИИ "Элиза", впервые достигший стабильного состояния и разработанный при официальной поддержке со стороны Альянса Систем. Человечество вступило на опасный путь подготовки к противостоянию с синтетами, вооружёнными искусственными интеллектами. Проколы и скандалы с биотическими имплантатами ничему не научили альянсовских чиновников, в том числе — осторожности и осмотрительности.

В том же году совершеннолетний Джон Шепард, ныне — старший помощник командира фрегата-прототипа "Нормандия" — ушёл в армию, встал в ряды ВКС Альянса Систем. И тогда же, изрядно добавив себе в документах возраст, в ряды ВКС встал Кай Ленг, которого Призраку очень скоро придётся, используя мощь своей организации, спасать от альянсовской тюрьмы за действия, мало соответствующие стандартам армейца ВКС Альянса, но оказавшиеся показательными и важными для "Цербера".

В 2173 году в ряды армейцев ВКС Альянса встали Кайден Аленко и Эшли Уильямс. Призрак помнил из докладов разведчиков и агентов, что сержант Уильямс неравнодушна к лейтенанту-биотику. Харпер помнил и другое — именно генерал Уильямс был тем офицером, который "завалил" защиту Шаньси. Внучка, как оказалось, не особо стремилась деятельно и действенно устранить пятно с репутации своей семьи.

В том же году Инез Саймонс была вынуждена уйти с поста лидера партии "Терра Фирма". Это произошло после политического скандала, связанного с деятельностью "Нашан Стеллар Динамикс". Два кандидата на освободившуюся должность, Клод Менно и Чарльз Сарацино, начали активную пропаганду среди своих избирателей.

Они регулярно совершали поездки в различные человеческие колонии с целью перетянуть на свою сторону побольше сторонников. Менно опережал своего соперника в голосованиях на три пункта, но, как полагали не имевшие доступа к информцентрам "Цербера" СМИ Альянса Систем, "таинственно" исчез вместе с кораблём и экипажем по пути к Шаньси, где у него была запланирована встреча с разгорячённой толпой сторонников 'Терра Фирмы'. Оставшись без конкурентов, Чарльз Сарацино был избран лидером партии.

Призрак был тогда убеждён, что именно "Терра Фирма", как политическая партия, к тому же — легальная, должна сыграть значительную роль в продвижении человечества к высотам влияния на обстановку в Галактике.

В 2174 году в офисный стул парламентёра Систем Альянса Артема Гаврикова был подложен радий. Констатируется смерть от рака. Манипулировать досрочными выборами оказывается в очередной раз гораздо проще, чем обычными. Кандидат, поддерживаемый "Цербером", проигрывает на выборах. Выясняется, что победивший кандидат готов брать взятки. "Цербер" принимает этого бывшего кандидата под контроль и скрытое управление.

В 2175 году агенты "Цербера" выходят на связь с Майклом Мозером Лэнгом и выдают ему инсайдерскую биржевую информацию, чтобы дать возможность заработать. Затем контакты с ним прекращаются, но сам он помещается под наблюдение. Лэнг покупает оружие. Фиксируется большой приток людей на политическую сцену Трезубца, что довольно скоро приводит к переименованию столицы планеты на земной, человеческий лад — Нью-Кусто.

В 2176 году грянуло Анхурское восстание, в котором многие земляне — и не только они — увидели реальный и действенный мощный протест против попытки вернуть в миры разумных органиков любой расы рабовладение.

Батарианцы, ставшие изгнанниками и рисковавшие стать изгоями, профинансировали нападение пиратов и некоторых, считавшихся незаконными, вооружённых формирований на человеческую колонию Элизиум. Противостояние получило звучное и точное название "Скиллианский блиц", а его результатом стало успешное отражение нападения на колонию силами флота Альянса и подразделений земной космической пехоты. Люди в очередной раз доказали, что там, где они обосновались, другим "необузданным" расам делать уже нечего.

В том же году на орбите Элизиума построена "Академия Джона Гриссома", в которой стартует проект "Восхождение" — новая программа Альянса Систем по обучению людей-биотиков. Подготовка к внедрению агентов "Цербера" в проект завершена и операция переходит в активную фазу. Включаются системы слежения "Цербера" за происходящим в пределах Академии.

В 2176 году из дома Лэнга были убраны средства электронного наблюдения. Лэнг убивает Энрике Агилара и Ин Сюна. Назначение на волне популярности вице-президента Белкнапа позволяет принять законы о финансовых реформах, в которых присутствуют лазейки, полезные для регистрации подставных фирм в колониях. Полезным побочным эффектом становится и конкуренция между вице-премьерами, в ходе которой Линь И рвёт отношения с Комитетом Политбюро и лишается шансов быть избранным в парламент Альянса Систем.

В 2177 году была завершена сделка по приобретению машины для редактирования видео "Реальность-Плюс" у кинокомпании "Свет и тень". У "Цербера" появляется отличная возможность создавать поддельное фотореалистичное видеоизображение.

В том же году в ходе инцидента на Акузе — спровоцированного агентами "Цербера" нападения молотильщиков на спецназовцев ВКС Альянса Систем — из пятидесяти военнослужащих выживает только один — Джон Шепард. За участие в этой операции, до сих пор не получившей единой оценки, Шепард получил свой первый орден, но вплоть до 2183 года капитан спецназа ВКС Альянса Систем находился в резерве. Призрак в нескольких отчётах своих специалистов прочёл, что этот "резерв" многие военные аналитики Альянса Систем считают замаскированной опалой. К счастью для сотрудников "Цербера" эти военные аналитики не знали, насколько они близки к истинному пониманию сути происшедшего.

В 2181 году пленённой матриарху азари Тилие Эраза сотрудниками "Цербера" вводится омега-энкафалин. Документально зафиксированное угасание её биотических способностей позволяет доказательно опровергнуть высказывания о превосходстве биотиков над небиотиками. Позиции по этому вопросу в кругах власти стараниями агентуры "Цербера" были значительно ослаблены.

В том же году неопознанное военное подразделение, состоящее из людей-землян, устанавливает посты на планете Бинту, первое упоминание которой в земных человеческих лоциях относится к 2163 году. Экспансия человечества продолжает нарастать.

В 2182 году "Цербер" осуществляет успешный акт саботажа на космическом корабле "Аниксара". В топливо по таймеру был автоматически добавлен катализатор. Корабль разваливается на части во время сверхсветового перелёта, все находящиеся на борту погибают, в том числе и член турианской иерархии Рахерикс Урсивус. Взрыв эксперты легкомысленно приписывают ошибкам в конструкции корабля.

Время, выделенное в рабочем расписании на воспоминания, истекло. Призрак включил настенные экраны, прочёл срочные и важные сообщения, набрал на клавиатуре тексты распоряжений и приказов. Да, противостояние с экипажем фрегата "Нормандия" — важное и нужное дело, но оно — только одно из многих, которыми занимается "Цербер".

Нельзя забывать о кварианцах и их Мигрирующем Флоте. Нельзя верить пришельцам, у которых фактически — самая большая армада кораблей в галактике. Да, кварианцы сильны как технические специалисты, у них много уникальных навыков, позволивших не только создать роботов-гетов, но и выживать в скитаниях по галактике, год за годом сопротивляясь всем негативным обстоятельствам. Надо продолжать работу по постоянному определению рабочих, но нерегулярно и часто изменяемых кодов Мигрирующего Флота, надо продолжать слежку за кварианцами.

Жнецы, тем более после столкновения альянсовского фрегата с "Властелином" у Иден-Прайма, не только сохраняют, но и резко повышают свою важность для "Цербера". Теперь надо воспользоваться глубиной и полнотой осознания угрозы, реально нависшей над людьми. Инопланетные и внегалактические интервенты должны быть остановлены любой ценой и он, Джон Харпер, готов пожертвовать для этого всеми доступными ему ресурсами.

Усмехнувшись одними губами, Призрак вызвал на настенный экран данные о дочери матриарха Бенезии Т'Сони — Лиаре. Опальная матриарх, так внезапно появившаяся на Иден-Прайме, ещё не знает, что за прошедшие с момента её встречи с Сареном Артериусом и его властелином — Жнецом время её чистокровная дочка успела побывать в полном распоряжении умников "Цербера". Молодая столетняя азари была захвачена опергруппой в 2166 году и сразу после пленения её переправили на подземную секретную научную базу "Цербера", одну из крупнейших на тот момент. Там азари провела несколько месяцев и принесла значительную пользу интересам "Цербера".

Харпер помнил о своём приказе "отпустить" азари, которую агентура и разведка "Цербера" с тех пор держала под постоянным наблюдением. Сопровождавшие молодую докторессу ксеноархеологических наук более юные и менее остепенённые азари до сих пор находились на той базе в качестве подопытных и продолжали приносить пользу "Церберу".

Что-ж. Если Сарен Артериус и Бенезия Т'Сони стараниями капитана Шепарда, получившего неведомо каким образом явно внегалактические способности и возможности, избавлены от влияния Жнеца, наступает время активации "Цербера" в боевом режиме.

Призрак надавил сенсор в подлокотнике и на противоположной стене засветился панорамный экран, на котором возникла карта, наглядно показывающая почти все направления работы "Цербера". Теперь предстояло решить, что необходимо выдвинуть на первый план и задействовать, а что можно было пока подержать в резерве и подвергнуть дополнительной модернизации в соответствии с изменившимися условиями.

Майя Брукс. "Цербер" для меня — не лучшее место. Я хочу быть свободной

"Наверное, правы те разумные органики, кто утверждает, что от самой себя убежать невозможно. Я вот пыталась. И не смогла. Ни первый раз, ни второй, ни третий. Много этих попыток у меня было. Наверное, не меньше, чем у любого другого человека.

Люди вышли в Большой Космос, встретили, наконец, братьев по разуму. Лучше бы не встречали. Потому что к нашим, чисто человеческим проблемам, теперь прибавились проблемы этих самых "братьев по разуму". И мы вынуждены играть роль новичков, которых шпыняют и ненавидят. По факту молодости и неопытности. Старые Расы. Не старшие — старые.

Да, мы вышли в Большой Космос и что? Мы там нашли не ответы на вопросы, а только обнаружили новые вопросы. Конечно, мы сразу стали укрепляться за пределами Солнечной системы, начали строить свои расовые космостанции — на планеты нас не особо пускали — оказалось, что вокруг всё или почти всё уже распределено, поделено и закреплено. Мы, люди, конечно, пытались встроиться. Что-то нам удавалось, что-то нет.

И мне тоже приходилось встраиваться. Приспосабливаться, приноравливаться. Родители... погибли при посадке одного из колонизационных кораблей. В каком-то районе космоса. Я осталась одна. И с семи лет работала. Физически. Да, вроде бы вокруг компьютеры, всякие виртуальные интеллекты, автоматика, но физический труд по-прежнему нужен, важен. Не всегда и не везде он достаточно высоко ценится и хорошо оплачивается.

Умники-разумники и не только они, кричат, вопят, доказывают чуть ли не на пальцах, что женщины не должны работать на тяжёлых физических работах. Ага. Как же. Не должны. Я вот, работала. С семи лет. Потому что в детский дом не захотела идти, села на челнок-доставщик, затем спряталась в грузовом трюме пассажирника. Хорошо ещё герметичным был, да и отапливался. Как я такой трюм тогда нашла — до сих пор не понимаю. Малая была, глупая.

Пока летела, думала. Горько и больно было. Известие о гибели родителей меня... подкосило. Да, зашевелились всякие органы опеки, ювенальщики тоже стали суетиться вокруг меня. Думали, что я дамся и позволю поступить им со мной по их чиновничьим протоколам. Нет. Не на ту напали. Я сбежала. Малая была, глупая, но — сбежала. Наверное, горе мне силы душевные — и не только душевные придало. Многое делалось тогда на автомате. Задумываться некогда было. Я перестала себя чувствовать девочкой. Заледенела, ожесточилась. Поняла как-то очень остро, что выдав себя за мальчика... смогу достичь и добиться большего.

Когда объявили по трансляции корабельной, что пассажирник спускает челнок на какой-то астероид... Сама не понимаю, что меня толкнуло. Ужом проскользнула на борт кораблика, забилась куда-то под тюки в грузовом отсеке, молила Высшие Силы только об одном — чтобы отсек был достаточно герметичен. Не хотелось умирать от удушья и от холода. Да, хорошо, что я в багажном отсеке пассажирника пошуровала по контейнерам — нашла мальчиковую одежду, постаралась разорвать на мелкие-мелкие клочки и даже разрезать — удалось мне тогда найти ножницы портновские в каком-то чемодане — свою девчоночью одежду. А чтоб не опознали и не устроили погоню. Не хотелось попадаться, не хотелось оказываться в детском доме.

Высшие Силы ко мне благоволили. Да и рабочих рук, как оказалось, на том астероиде не хватало. Земляне — я сейчас не уточняю, конкретно, сколько и кто — обленились. Я так считаю, а как считаю — так и говорю. В мальчиковой одежде я смотрелась... Достаточно обычно. Только оказавшись в герметконтуре шахтного посёлка на этом астероиде, я посмотрела на себя в зеркало, так, проходя мимо... И чуть не споткнулась... Ведь не помнила я этого. Совершенно не помнила.

Оказалось, что в баулах и чемоданах с контейнерами я искала и нашла не только ножницы, но и машинку для стрижки волос. Хорошо, оказалась аккумуляторная и заряженная полностью, да ещё с присоединённой "гребёнкой". Гребёнку, как я потом поняла, я сняла, чтобы не мешала постричься "под ноль". Не хотелось, чтобы девчоночья стрижка меня "сдала с потрохами", как выразился один мальчик, с которым я перекинулась парой фраз, когда убежала довольно далеко от понаехавших в родительский дом ювенальщиков и опечников. Как он тогда меня просчитал — до сих пор не понимаю.

Работала. Таскала мешки с камнями. На себе — не получалось, пришлось тягать за собой, напрягаться, конечно. Мешки старые, часто рвутся, камни рассыпаются. Прорабы, бригадиры, звеньевые — звереют на глазах. Торопятся отрапортовать о реальном выполнении очередного этапа фронта работ. Как же — совсем скоро должна была быть сдана в эксплуатацию станция "Арктур", на которую планировал переехать в полном составе с Земли Парламент Альянса Систем. Чиновники хреновы. Новоселье справить торопятся.

Я не одна была — сотни детей на том астероиде надрывались. Астероид достаточно большой, нор, выработок много. Нас, "мелких", в такие норы и посылали. В основном — камни таскать. Старались, чтобы мы не путались под ногами. Приходилось и спать там, в этих норах. За нами не особо следили — помогаем и ладно. Миску супа все имели гарантированно. Один раз в сутки. Нам редко когда добавка перепадала. Да, все видели, что мы дети — и простые работяги, и начальнички. Но... Главное — сдать объект. Дети мёрли, надрывались, погибали, а скольким я глаза закрыла...

Озлилась я. Забыла, как меня зовут, напрочь забыла. Мне самой моё настоящее, родителями данное имя — и неизвестно! Вот до чего дошло! Я, девочка, мне десяти лет не исполнилось, а я — тягаю мешки от пятидесяти — видела стрелку на весах, когда один мешок упал на платформу — там больше пятидесяти килограммов "высветилось". И мало кто обращал внимание на нас, "мелких". Работаем — и ладно. Не баловали, не защищали. И не поддерживали. В основном. Редко я тогда чувствовала ласку. Обычную, человеческую. Если уж я имя забыла своё...

Мне ещё повезло. Детей за провинности и прежде всего — за некачественно выполненную работу — били. Никто не тратил время на наставительные беседы. Били. И тогда, когда у меня в очередной раз в руках лопнул мешок с камнями, на сбор которых в очередной норе я затратила больше двух часов, подошёл прораб. Начальник высокого ранга. Тот, кто вообще не разбирался, а сразу бил. Больно и сильно бил. Он замахнулся на меня, я зажмурилась, чуть присела, думала, только не по голове бил бы в очередной раз, ведь встать не смогу... И чувствую, как этот кабан... стонет. Я глаза открываю, зырк-зырк в стороны, а рядом с прорабом стоит женщина и держит его за ту самую руку, которую он занёс надо мной. Прораб аж побелел весь от страха. А может быть — и от испуга.

Я не стала просить женщину отпустить прораба. Не успела. Незнакомка избила, а потом, когда прораб валялся у неё в ногах, допросила его и... убила. Впервые я видела, как женщина убивает взрослого сильного мужчину. До этого видела только, как мужчина убивает мужчину. Всякое-разное случалось среди шахтёров. И многому я была свидетелем. Не всё понимала, но... многое видела. Без всяких скидок на возраст.

Женщина, когда прораб испустил дух, спрятала тело и вернулась к тому месту, где я пыталась запихнуть в мешок камни. Работу надо было продолжать и выполнять качественно. Не хотелось быть избитой кем-то другим. Понимала я, нутром понимала, что на всех, желающих меня избить за плохую работу, таких женщин-спасительниц не хватит.

Женщина посмотрела на меня внимательным, пронизывающим и оценивающим взглядом, а потом сказала, чтобы я помогла ей перейти в другую часть горнодобывающего комплекса. Я удивилась, но незнакомка уточнила, что хочет проникнуть в помещения медицинской клиники, а туда... здоровых людей не особо пускают. И попросила потому меня притвориться больным. Я вот сейчас вспоминаю и чувствую — не понимаю. То ли она не определила сразу, что я — девочка, то ли для неё на тот момент это не было существенно. Ладно там шахтёры и их руководители, но медики... Я старалась держаться от медклиники подальше — в момент вычислят ведь эти эскулапы, что я — не мальчик. У них там и сканеры, и анализаторы и вообще опыт богатый и специфический имеются. И если они вычислят, что я не мальчик... Я потеряю работу, меня вышвырнут с астероида и если мне не удастся в очередной раз бежать, то меня ждёт детдом. А я в это "учреждение" не желала попадать ни в коем случае.

Я согласилась подыграть незнакомке. И она подхватила меня на руки. Я изобразила глубокий обморок. Наверно, правильно говорят, что все женщины от рождения — актрисы. Благодаря моей "игре" сканеры состояния у медклиники на входе дали команду на раскрытие створок. Женщина внесла меня внутрь, а там — никого из медиков. То ли не "урочное" время было, то ли ещё что. Я вот теперь думаю, что эта незнакомка так рассчитала, чтобы там, внутри медклиники в этот момент никого из эскулапов не было. Меня она положила на какую-то кушетку в коридоре, а сама стала шастать из кабинета в кабинет. В одном из кабинетов — не палате, а именно в одном из служебных кабинетов она тогда задержалась. Я не знаю до сих пор, что ей было тогда нужно. У меня появилось одно желание, которое стало буквально жечь меня изнутри. Я хотела вместе с этой женщиной улететь с этого астероида. Куда угодно улететь.

Ко мне, лежавшей на коридорной кушетке, эта женщина не вернулась. Но мне очень скоро, едва только незнакомка завернула за угол, перейдя в другой коридор, надоело изображать из себя тяжелобольную. Я села, а затем встала и решила... Да, да, решила за ней проследить. Не хотелось мне её упускать из виду. Если она сумеет скрыться... То ведь я не смогу покинуть пределы этого астероида.

Оказалось, что женщина уже выходит из медклиники и направляется к той части городка, где были жилые дома. Я последовала за ней, скрываясь, благо спрятаться было несложно — кругом ведь такой беспорядок был, как на любой стройплощадке. Торопились, не до упорядоченности особой и красот каких всем было. Спешили сдать объект вовремя. Так что на приборку сил и времени уже не было.

Незнакомка вошла в один из домов, я спряталась с тыльной стороны, у чёрного входа. Охрана меня не заметила — я ведь ребёнок, даже не подросток и тем более — не взрослый человек. "Мелких" охранники часто в упор не видели. Не "заточены" они на такой уровень внимательности.

Окно оказалось открыто, всё же общий купол защиты позволял вот так проветривать дома, как на Земле прямо. Сижу я под окном и слушаю. Незнакомка говорила с каким-то мужчиной. Разговор шёл о каком-то "Цербере", который, как я услышала и поняла, стоял за чем-то. Разговор был достаточно коротким — очень быстро мужчина стал... говорить громко и я поняла, что ещё немного — и он полезет в драку. Наверное, все мужчины изначально такие — чуть что, сразу кулаками махать пытаются. Мне очень не хотелось, чтобы этот тип побил незнакомку. И я решилась на то, чтобы через открытое окно проникнуть в дом.

Прыгаю я через подоконник, приземляюсь на четвереньки, поднимаю голову и вижу, как какой-то мужик, весьма, кстати, крупногабаритный, навис над сидевшей в кресле незнакомкой и в руке у него... Я даже сразу не поняла, что это — кастет, складной нож или скальпель какой. Он отвлёкся на несколько секунд, а когда повернул голову — незнакомка его опрокинула на пол. И теперь, как я видела, роли поменялись — теперь уже смерть грозила этому мужику, а не гостье. Я выпрямляюсь, поднимаюсь на ноги и... До сих пор не понимаю, что меня заставило просить тогда незнакомку сохранить этому мужику жизнь. Я буквально молила её не убивать этого мужчину. Ведь он не причинил ей никакого физического вреда, а угрозы...

Не послушала меня незнакомка. Я повисла у неё на руке — не помню, когда она отобрала у мужика его странное оружие — но что такое силы малолетней девочки против сил взрослой хорошо тренированной женщины...

Не знаю, как это оценить, но мужик очнулся и что-то так тихо пробормотал. Я услышала только, что некий Рот вчера покинул строящуюся станцию и вернулся на Землю. Как только мужик умолк, незнакомка прикончила его. Я не успела ничего сделать. Выпрямляясь и пряча странное оружие, женщина только и сказала — тоже, кстати, тихо, что иногда самый лучший поступок — это довести дело до конца.

Только потом, много позже, я поняла, что тогда незнакомка, убедившись в том, что её цель действительно покинула и строящуюся станцию и колонию, собралась улететь. У незнакомки где-то был пристыкован к астероиду корабль. И теперь она постаралась незаметно покинуть дом и направилась к космопорту астероида.

До космопорта мы дошли вместе. Большую часть пути и я, и женщина молчали. Говорить было не о чем, да и вокруг было столько всяких ушей... Астероид — это ведь не планета какая-нибудь огромная, места мало. Вот и попадались по пути разные добровольные — и не очень — потенциальные слушатели.

Система безопасности на входном портале космопорта поприветствовала незнакомку как мисс Брукс. Тогда я впервые точно узнала хотя бы фамилию своей спасительницы. Только недавно я поняла, что это могла быть не настоящая фамилия, а рабочий псевдоним.

Я тогда спросила, настоящее ли это имя, но женщина сумела проигнорировать мой вопрос. Мы вошли в периметр космопорта. До корабля было, видимо, недалеко. Незнакомка спешила. Я просила, очень просила её взять меня с собой, но женщина раз за разом отказывалась, пояснив, что работает одна. Меня тогда удивила её фраза: "потому что людям доверять нельзя — они могут заставить пойти на предательство, попасть в плен или выдать.".

Да, идя к космопорту астероида, мы молчали. Незнакомка не следила за мной, она знала, что я где-то рядом. А я... Не понимаю, но я увидела в каком-то ящике рукоятку пистолета и решила, что оружие мне не помешает. Взяла пистолет, спрятала в складках своего балахона. Рабочая одежда — прочная, почти безразмерная. Карманы большие. Вот в один карман я и спрятала оружие.

А когда Брукс мне отказала, я... я услышала лишь несколько слов. И поняла, что она пытается убедить меня в том, что я... что я смогу выбраться с астероида и без её помощи. Ведь смогла же я пройти в медотсек, будучи здоровой и пройти мимо охраны, когда пришлось приблизиться к жилому дому. Тогда, когда она мне это говорила, мы уже поднимались по трапу на корабль. Обычный такой крытый переход, его ещё "кишкой" называют. Пассажирская "кишка". И я приотстала. На несколько шагов. Достала пистолет и выстрелила незнакомке несколько раз в спину. Женщина упала на трап. Я подошла к ней и сказала, что на самом деле я — девочка, а не мальчик и тоже за несколько месяцев, пока жила на астероиде, научилась не доверять людям. Помолчала и добавила, что очень надеялась, что смогу доверять хотя бы ей, Брукс.

Оставила я эту женщину умирать на трапе. Поднялась, как в полусне, на борт корабля, опустилась в первое попавшееся кресло, а потом... потом "отрубилась". Поэтому как я прилетела на Землю — не помню.

Я стала сотрудником "Цербера". Туда принимали таких странных, какой, наверное, стала я, с радостью и большой охотой. Прошла подготовку, была назначена на оперативную работу..."

— Стоп, поставь на паузу, — мужчина средних лет повернулся к напарнику — молодому человеку в серой формёнке технаря. Тот надавил несколько сенсоров, едва слышное шипение динамиков прекратилось. — Что дальше?

— Данные о том, как Брукс Майя и Кай Ленг по заданию босса были посланы на Цитадель забрать информацию о секретах Серого Посредника от некоего Фиста.

— Сама рассказывает?

— А куда она денется? Такую же процедуру и Кай Ленг прошёл — даром, что любимчик босса. Отчёты есть. Загружать?

— Позже. Скажи лучше... Относительно имён этой дамочки.

— Сложный вопрос, шеф. Знаю только и могу доказать, что настоящее имя — неизвестно. Потому и "Майя Брукс" и "Раса" являются псевдонимами.

— И "Хоуп Лилиум"?

— "Лилия Хоуп" — тоже — подтвердил молодой человек.

— И она почти всегда бегает...

— А что ей ещё делать? Оперативник должен быть подвижным. Если не будет бегать — результатов не будет. А босс наш не любит безрезультатных телодвижений. И безрезультатных умствований тоже, кстати, не любит.

— Вот и не будем предаваться безрезультатным умствованиям, Младший, — сказал мужчина. — Как эта Раса тогда сказала...

— А, в ответ на вопрос босса о том, почему она выбрала в качестве места своей работы именно "Цербер"?

— Именно.

— Она сказала, что "давным-давно один человек сказал: вам — не безразлично. Полагаю, мне тоже — не безразлично".

— Правильно сказала, — мужчина повернулся к висящим на стене студийным динамикам. — Что там дальше? Её "цитадельская попытка"?

— Да. И Кай-Ленговская тоже. Хоть Кай Ленг был послан за Расой в качестве подстраховки.

— Подстраховка — не помешает. Включи, послушаем, освежим в памяти.

— Включаю, шеф.

"Некий Фист предложил "Церберу" купить секреты своего бывшего босса. Призрак письменным приказом поручил мне забрать у этого Фиста информационные носители. Я тогда не знала, что следом за мной был отправлен любимец Призрака — Кай Ленг, профессионал-ликвидатор. Приказ Призрака, адресованный мне, был точен: прибыть на Цитадель, найти Фиста, забрать носители с информацией. Что мне оставалось? Прибыла на Цитадель, но почти сразу же от местной "церберовской" агентуры узнала, что Посредник уже знает о предательстве Фиста и послал крогана Рекса за головой этого неудачника. Пришлось мне думать, как задержать этого ящера. Наняла некоего Джейсокса, тот постарался поводить Рекса за нос'.

— Стоп. Поставь пока на паузу. Что за Джейсокс? Младший, я к тебе обращаюсь?!

— Наёмник. Пытался задержать Рекса-крогана, устроив взрыв какого-то склада, расположенного неподалёку от квартиры Фиста.

— И...

— Как потом доказали наши технические специалисты и эксперты, вытрясшие всё, что можно из аппаратуры, располагавшейся в районе квартиры Фиста, Джейсокс оказался не столь удачлив. Выжил-то только он один, а на дело по задержанию Рекса взял с собой аж троих сообщников-помощников. Те и полегли во время взрыва склада. То ли не успели уйти, то ли мощность взрыва не рассчитали правильно.

— Неважно это. И...

— Поняв, что взрыв склада крогана не остановит, Джейсокс, как доказывают технари, опираясь на данные аудио и видеозаписей, выстрелил в Рекса из винтовки.

— А что Рекс?

— Разозлился и за одно мгновение нейтрализовал Джейсокса, ударив человека дробовиком в спину. Убивать оппонента ящер не стал, так как тот, даже будучи в скафандре, был небоеспособен и к тому же мог знать что-то интересное. Видеозапись, пусть и изрядно повреждённая — помехи, всё такое, постоянное переключение с камеры на камеру, так что мало что точно разобрать, доказывает, что Джейсокс снял маску. Рекс его узнал, спросил — аудиозапись имеется и в её подлинности у спецов сомнений никаких нет — 'Что же мне с тобой делать, Джейсокс?', на что наёмник ответил: 'Зависит от тебя' и, как доказывают архивные материалы аудиоперехватов, в очередной раз напомнил о случае, когда Джейсокс спас Рекса с пылающего корабля.

— А ящер?

— Если близко к тексту, то, согласно расшифровке аудио: 'Как в старые добрые времена', — произнёс кроган и добавил: 'Когда ты уже перестанешь об этом вспоминать? Ведь ты забыл, что я оказался на том горящем корабле только благодаря твоему опозданию. Мне нужно было спасти экипаж самому'. 'Пока не закончишь давать мне на это причины', — ответил Джейсокс.

— И затем?

— После столь великосветской беседы с недавним оппонентом и фактически — несостоявшимся убийцей о совместном и важном прошлом, Джейсокс предлагает крогану выпить за его счёт, но Рекс — отказывается, отметив, что Джейсокс снова пытается отвлечь его от выполнения задания. Джейсокс желает Рексу удачи, и они расстаются.

— Удачи... Да... Кажется, мы снова балансируем, Младший.

— Между признанием важности и ценности всевозможных контактов с инопланетянами и самой разнузданной ксенофобией? — осторожно заметил молодой человек.

— Можно сказать и так. Теперь включай запись беседы мозгоправов с Расой Брукс. Послушаем, что там было дальше.

— Включаю, шеф.

'а я сумела проникнуть в квартиру Фиста. Нашла носители, оказалось — там личные файлы Фиста. Сунула в читалку и вижу — Фиста купил какой-то турианский Спектр. Некий Сарен Артериус. Личность, к сожалению, печально известная — ох и жесток же был этот птицемордый! И я зачиталась. А когда очнулась — в квартире уже был сам Фист.

Удивление, изумление. Всё было. Убить он меня тоже пытался, да я не далась. Предложила утомившемуся Фисту либо сдать Посредника и его секреты и пойти вместе со мной на борт церберовского корабля, либо — остаться и ждать неминуемой смерти. От руки наёмника-ящера.

Как всегда Фист пытался найти пятый угол в комнате. И нашёл ведь, слизень. Я согласилась дать Фисту уйти живым в обмен на файлы. Фист выдал мне файлы и, похватав всякое барахло, какое — я и не смотрела, неважно это для меня было, убежал, а мне пришлось ещё и крогана останавливать — Джейсокс не смог ведь его водить до бесконечности 'за нос'.

Ушла из квартиры Фиста. Видела, как туда ввалился с дробовиком наперевес ящер. Потом, когда он, обыскав квартиру Фиста, садился в лифт, вошла следом. И, поскольку появление наёмника в жилом секторе одного из лепестков Станции СБЦ уже отследила. Пришлось помочь Рексу быстро и эффективно сбежать от офицеров СБЦ. Уверена, но, как всегда, не знаю, почему, что это — не последняя встреча Фиста с кроганом-наёмником. Посредник не успокоится. А файлы я всё же доставила тогда в "Цербер" и сдала спецам. Призрак был доволен моим рапортом и моей работой. Я получила несколько дней отпуска. Отдохнула".

— Стоп. Поставь на паузу. Всё так и было?

— Да, шеф. Именно так всё и было. Могу выдать на экраны дополнительные данные.

— Не надо. Вот послушал я и тоже подумал о том, что Фист...

— Он действительно очень быстро вернулся на "Цитадель". А куда ему ещё было деваться? Посредник всё равно его нашёл, у него везде глаза и уши, так что бегать и прятаться — бесполезно.

— Удивительно, что Посредник оставил Фиста в покое.

— Временно оставил, шеф. Так со многими фигурантами его отношений было. Документально зафиксировано Службой слежения 'Цербера'. Да и, как утверждают наши аналитики, сумевшие тогда от станционной агентуры получить даже данные сканеров, сенсоров и видеокамер с места событий, здесь не всё чисто. Но разбираться пока не спешат — много другой, более срочной работы. Босс не ориентирует на копание в деталях этого эпизода — и ладно.

— Да уж. Сленг у этой дамочки...

— Специфический, не спорю, шеф.

— Атаки гетов на Иден-Прайм... были ведь неоднократными?

— Так точно, шеф. Раз пять, как минимум, шагоходы прибывали на эту планету с недобрыми намерениями. По самым предварительным прикидкам.

— Это значит, что число таких визитов могло легко возрасти до десятка.

— И даже больше. Наш "Цербер" каждый раз, как вы знаете, шеф, принимался искать виновных.

— И однажды расследование очередного нападения роботов на поселенцев Идена было снова поручено Кай Ленгу и Расе Брукс.

— Именно, шеф. Ленг, прибыв на планету, подсуетился и допросил выжившего после атаки шагоходов на уединённый иден-праймовский хутор солдата-альянсовца, а Раса... она тогда была на Цитадели, на Идене решила появиться не сразу — так они договорились с Ленгом. В общем, она собирала только самую обзорную информацию. Сами знаете, иногда в этих данных такие бриллианты проявляются...

— Может — и правильно так было поступать.

— Может быть, шеф. Но дело повернулось так, что... В общем, Расе пришлось прибыть на Иден, сыграть роль гражданского психолога из ВКС Альянса Систем. Только такая "личина" позволила Брукс пообщаться с некоей сержантом космопехоты Альянса Эшли Уильямс. Из разговора с ней Раса узнаёт, что за атакой на Иден-Прайм стоят геты.

— Только ли геты...

— Сержант Эшли Уильямс уступила нажиму Расы Брукс, шеф. Бабский разговор — это всегда бабский разговор. Слово за слово — и факты уступают очень легко и быстро место слухам, а потом — домыслам, построенным...

— Стоп, стоп. И каким домыслам, Младший?

— Вы же знаете, шеф, что Сарен Артериус... уже долгое время то появляется, то исчезает. Статус Спектра избавляет его от обычных объёмов отчётности, так сказать, о проделанной работе, а также — от ответов на досужие вопросы обывателей: "почему, зачем, как?" Но то, что Уильямс знала о присутствии Сарена Артериуса в районе атаки гетов на хутор — стопроцентно. Объективных доказательств — мало, но сведений уровня "кто-то что-то слышал, кто-то что-то понял, кому-то что-то привиделось" вполне достаточно, чтобы не счесть предположение о присутствии Жестокого Спектра на месте событий ошибкой.

— Так. И...

— А потом, как вы знаете, шеф, обнаружился Жнец на Идене. И к нему в приложении — устроивший по 'креветке' боевую стрельбу альянсовский разведфрегат "Нормандия", поддержанный планетной энергоклиматической инфраструктурой.

— Тогда ведь, если по отчётам агентуры и разведки судить, тоже проявились геты.

— Да, их пытался использовать Жнец, но... И — не сумел и — не успел. Альянсовцы, а точнее — "нормандовцы" — помешали.

— И снова проявился Сарен.

— Да, это было сравнительно не так уж и давно, шеф. Но вы правы. Проявился снова Сарен. Внешне он, как утверждают и даже уверяют агенты и разведчики нашего "Цербера", он почти прежний, а вот внутренние настройки... Психологи и психиатры божатся и готовы поклясться самым дорогим, что только у них есть в жизни, что Сарен... он какой-то не такой стал. Не прежний.

— Уточни, Младший

— Он не похож, шеф, на Жестокого Спектра. Совершенно не похож. Не расценивает теперь всех разумных органиков только как мишени.

— И Совет...

— Совет Цитадели — пока думает. Но активных телодвижений — в сторону запуска процедуры лишения статуса и звания Спектра — пока разведкой и агентурой, размещённой на Станции, не отмечается. Некоторые агенты смеют предполагать, что пока "Нормандия" не прибудет на Цитадель, а она именно туда и направляется, как вы уже знаете, шеф...

— Знаю. И...

— Пока фрегат не прибудет к Цитадели... чиновники любого уровня будут медлить. А уж Советники — тем более. И без этой, с их точки зрения — мелочёвки — у них хватает более "интересных" занятий.

— Поэтому...

— Поэтому Раса, конечно же, по прямому приказу босса, погрузилась в изучение досье на членов команды "Нормандии". Есть, шеф, информация и о том, что Призрак поручил Брукс нехилую такую работку: просчитать, а может быть — спрогнозировать, кто ещё станет или — может вероятнее всего стать членом команды и экипажа этого становящегося о-о-чень необычным и даже легендарным фрегата-прототипа.

— Вот как. Легендарным?!

— Для иден-праймовцев после такого, с позволения сказать, 'спектакля' — вне всяких сомнений, шеф. Именно — легендарным. А остальные... Позвольте высказать своё личное мнение?

— Давай.

— И цитадельцы, включая Советников тоже, я уверен, очень скоро убедятся в том, что экипаж и команда и сам корабль достойны этого звания — легендарные. То, что они сделали...

— Согласен, весьма необычно, но...

— По одному из последних отчётов Кая Ленга, который уже был просмотрен и оценён Призраком, видно, шеф, что Раса склонна резко критиковать позицию Шепарда. Она утверждает, что этот капитан ВКС и старпом фрегата-прототипа привечает на борту инопланетян только потому, что люди, по словам Расы, дефектны. Сама Брукс резко заявила Ленгу, посетившего её в рабочем уединении, что не понимает, зачем она тратит столько времени на просмотр сотен досье и землян и инопланетян.

— А Ленг?

— А что Ленг, шеф?! Принцип необходимой информации и для него действенен, потому посоветовал Брукс спросить "о многом" Призрака, когда подойдёт время доклада.

— Раса... увлеклась.

— И пропустила брифинг с боссом, шеф. Ленг посчитал, что она... отдаляется от нашей структуры.

— Читал. Кай написал, что Брукс считает "Цербер" не лучшим местом для себя.

— Ленг стоит ближе к боссу, чем Раса. И ему многое виднее и понятнее. А Брукс... Сами понимаете, мы вынуждены принимать многих, слишком многих, хотя постоянно усложняем процедуру приёма.

— Да... Брукс хамеет, Младший.

— Возможно, шеф. Очень возможно. Женщина, чего с неё ещё взять.

— Да. Дать больше она не сможет. И не всегда сможет даже повторить максимум объёма "дачи".

— Тоже верно, шеф. Ещё что-нибудь?

— Нет. Спасибо. Пока — свободен. Я подумаю. Надо просчитать варианты.

— Тогда я — на стрельбище. Скоро — полоса зачётов.

— Успехов. Иди.

ЗнаТоКи. "Цербер" зашевелился. Надо усилить контроль и слежение за ситуацией

Павел Павлович Знаменский несколько минут назад вернулся в свой кабинет после разговора с шефом — полковником Вадимом Александровичем Скопиным. И сам разговор и его результаты не радовали следователя: предстояло принять в своё ведение сложнейшее дело, начатое и доведённое до условной "середины" другими подразделениями Имперской Полиции России.

— Что так сильно не весел? — спросил коллегу и друга вошедший в кабинет Знаменского Томин. — Пачиму голову повэсил? — на грузинский манер произнёс он, усаживаясь на стул перед рабочим столом Пал Палыча и нимало не смущаясь тем, что на этом стуле часто сиживали не только свидетели и потерпевшие, но и обвиняемые и даже подсудимые.

— Да вот... — Знаменский пододвинул к товарищу включённый настольный инструментрон. — Шеф приказал принять дело "Цербера". Я ещё, когда был у Скопина в кабинете, поинтересовался бегло... Трудное дело. Многоуровневое.

— Паш, так ведь... ты не один "пристёгнут". Те службы и подразделения, которые ранее вели это дело...

— Я понимаю, но мне от этого понимания — не легче, Саша. — Знаменский ёрзнул в кресле, устраиваясь поудобнее. — Посмотрел я. И — "не по диагонали". Неприятное впечатление, Саш. Хронологии точной по ряду эпизодов нет, а действующих лиц, то есть фигурантов — огромное количество. Придётся эпизоды выстраивать "на живую нитку", а ты знаешь, как я этого не люблю. Скопин, возможно, поймёт и даже примет результаты моей "портновской" работы, но те, кто выше полковника... вряд ли они поймут наши трудности. Им итоги подавай непременно в максимально в удобоваримом виде. — Знаменский сжал пальцы правой руки, лежавшей на столешнице, выражая только этим скупым жестом степень своего недовольства.

— Ты прав, Паша. Один Джек Харпер чего стоит. И этот его — китаёза-славянин Кай Ленг, — начав просматривать материалы на экране настольного инструментрона, Томин привычно стал формировать для себя "оперативную картинку". И ещё этот Пол Грейсон с его приёмной дочкой...

— Вот. Да ещё эта... Почти что любовница Дэвида Андерсона... Кали Сандерс. Клубок получается — дай боже.

— Мальчики невеселы? — в кабинет Знаменского заглянула, а затем и вошла Зинаида Кибрит. — Я вот пробегала, думала, у вас тут всё в норме...

— В норме, Зина, в норме, — не отрываясь от чтения, буркнул Томин.

— Саша, ну уж от тебя-то я... — Кибрит уселась в свободное кресло, пододвинулась к рабочему столу Знаменского. — Излагайте.

— Скопин приказал принять к производству дело "Цербер", — тихо сказал Знаменский.

— М-да, — протянула Кибрит. — И...

— Вот, Саша сразу... вычислил. Помнишь, наверное: Джек Харпер, Пол Грейсон, Кали Сандерс.

— Помню, как не помнить. Эксперты постоянно работают и работали раньше над экспертизами, связанными с этими, хм, фигурантами. И что?

— А то, что в переданных Паше материалах хронологии — кот наплакал, Зина. Мне даже стыдно тебе об этом говорить. — Томин на несколько секунд оторвался от чтения текстов, высвеченных на дисплее настольного инструментрона. — Мне тоже хронология важна, а уж как она важна Паше... Вот он и говорит, что придётся "шить на живую нитку" и утверждает при этом, что если даже Скопин и поймёт причину наших "слабеньких художеств", его начальники этого могут и не понять. И тогда...

— Последуют оргвыводы, — закончила Кибрит. — Теперь мне понятна причина вашей глубокой задумчивости и невесёлости. Скажу так: Скопин звонил мне, я с ним долго говорила ещё в машине, когда ехала сюда.

— Точнее — летела, — сказал Томин.

— Можно сказать и так, — подтвердила Кибрит. — Так что я вполне в курсе происходящего. И меня тоже "пристегнули" к этому делу. Лично Скопин. Своим официальным письменным приказом, — уточнила эксперт. — Так что мы все трое снова вполне законно и легально работаем над одним делом. И вообще, мальчики, в первый раз ли нам такими сложными делами заниматься?

— Не в первый, ты здесь права, Зин, но... — Знаменский посмотрел в окно, закрытое полупрозрачной створкой "занавеси".

— А раз так, то предлагаю обсудить детали, связанные с выстраиванием живой хронологии событий. Предварительно конечно. А там — и до раздачи участков работы нашим помощникам дойдёт, мальчики. — Кибрит улыбнулась, активируя свой наручный инструментрон. Паш, Саш, у вас ничего срочного на ближайшие несколько часов нет?

— Срочное только одно — это самое дело "Цербера", Зина, — сказал Знаменский. — Саш, я возвращаю инструментрон?

— Давай, Паш. И... дай мне сетевой доступ с твоего на мой инструментрон. — Томин прикоснулся к браслету, посмотрел на интерфейс, засветившийся на левой руке. — Угум. Вижу. Принял, — нажатием на браслетный сенсор, оперативник активировал экран. — Зина права. Надо работать. У меня пока тоже никаких срочных дел нет. Так что три-четыре часа я готов побарахтаться в этом "киселе".

— А мне, Паш? — Зинаида убедилась, что её навороченный инструментрон прогрелся и готов перемалывать огромные объёмы данных.

— И тебе, Зин. — Знаменский, пододвинув свой настольный инструментрон поближе к себе, коснулся нескольких клавиш. — Передал.

— Принимаю. Устойчиво, — сказала Кибрит. — М-да. Действительно, шить придётся на "живую нитку". Но потом... в результате экспертиз можно будет уточнить хронологию. И сделать ещё немало обоснованных и аргументированных выводов. Так что... есть большая вероятность, что начальники нашего полковника будут удовлетворены. И мы не будем вынуждены отвлекаться на протоколы и политесы. С кого начнём?

— Давайте сначала поименуем и "провентилируем" накопительные файлы, коллеги, — сказал Томин.

— Согласен, — кивнул Знаменский. — Итак?

— А чего тут мелочиться-то? — оперативник нажал несколько сенсоров на своём инструментроне. — Вот, в первом файле — рабочая информация по Джеку Харперу, то есть Призраку. Начальная, но уже можно сделать определённые выводы. Вот, во втором файле — рабочая информация по Каю Ленгу, его любимому оперативнику-убийце.

— Теперь давайте сформируем файлы по Полу Грейсону и по его приёмной дочери — Джиллиан Грейсон, — сказала Кибрит.

— Зин, возьми на себя эту Джиллиан Грейсон, ну и эту лейтенантшу со станции. А мы с остальными разберёмся, — предложил Томин.

— Ладно, Саш. Если Паша не против... — Зинаида бросила косой приязненный взгляд на оперативника.

— Я не против, Зина. И Саша прав — ты лучше с этими двумя мадамами разберёшься. Итак, коллеги, работаем, — ответил Знаменский.

— Работаем, работаем, — проговорила Кибрит, вызывая на экран своего инструментрона сразу несколько окон и распихивая по ним текстовые файлы. —

"Начну с Джиллиан, пожалуй. Лейтенантша может и подождать, — подумала Кибрит, — я её потом "прокачаю" и "пристегну". Мальчики правы, каждый должен заниматься тем, что ему ближе. А женщине всегда ближе другая женщина. Особенно, уф, если у неё нет ребёнка. Хотя бы дочери. Но и сын тоже... неплохо. Итак, прежде всего, обращает на себя внимания тот простой юридический факт, что Джиллиан — не родная, а всего лишь приёмная дочь Пола Грейсона. Официально приёмная, следует уточнить. На самом же деле, как свидетельствуют материалы из архивов Имперской Разведки, она была тайно удочерена им в раннем детстве. В этом факте удочерения, как свидетельствуют архивные материалы Имперской Разведки, ключевую роль сыграл Призрак, чьим агентом сначала и был Пол Грейсон. Тому же Призраку — и только ему известна судьба биологических родителей Джиллиан. Причина интереса "Цербера" к этой девочке — биотические способности Джиллиан. Когда приёмной дочери Грейсона исполнилось три года, у неё обнаружили психическое расстройство — высокофункциональный аутизм. Это, — Кибрит вызвала на экран инструментрона дополнительные окна и разрешила инструментрону связь с базами данных Имперского Экспертного Управления, — общее нарушение развития. Причём термин относится к людям, чей коэффициент интеллекта в подавляющем большинстве случаев выше семидесяти. И потому их когнитивные, проще говоря, познавательные способности оцениваются как "высокофункциональные". Характерными чертами высокофункционального аутизма считаются трудности в овладении и использовании социальных навыков, некоторая общая и частная "неуклюжесть". А также — задержки в речевом развитии. Высокофункциональный аутизм часто объединяется с синдромом Аспергера. У людей, страдающих этим заболеванием, проявляются общие расстройства в развитии. А также имеют место жёстко ограниченные интересы и стереотипия, в том числе и в поведении. — Кибрит посмотрела в открывшееся на экране пояснительное окно. — А вот это уже интересно. По статистике высокофункциональный аутизм чаще встречается у мужчин, чем у женщин. Поневоле подумаешь, что Призрак что-то такое проделал с родителями Джиллиан. Хотели, например, родить мальчика, вроде всё к этому и шло. А родилась девочка. Высокий коэффициент интеллекта у Джиллиан неоднократно подтверждался в ходе проведения тестирования. Осуществляемого как отдельными независимыми экспертами, так и целыми экспертными группами. Так что с этим более-менее всё обстоит стабильно. Мелкая моторика у Джиллиан сохранена в достаточной степени, что отличает её от детей, страдающих синдромом Аспергера. Дефицита в невербальных способностях у Джиллиан тоже не наблюдается. В том числе и в решении зрительно-пространственных проблем и при необходимости обеспечить зрительно-моторную координацию. А вот с вербальными способностями у Джиллиан большие проблемы. Здесь в лучшем положении находятся дети с синдромом Аспергера. К тому же Джиллиан, условно говоря, никогда и не была малоконтактной и необщительной "букой". О чём свидетельствуют данные Имперской Разведки. Другое дело, что у Джиллиан именно из-за наличия высокофункционального аутизма наблюдается меньший уровень способностей к эмпатии. И за это Джиллиан расплачивается склонностью к повышенной тревожности и депрессиям. — Кибрит закрыла одно из окон, развернула пошире другое. — Многие исследователи склонны видеть причины возникновения аутизма в изменениях. А точнее — структурных аномалиях, найденных в определённых областях головного мозга пациентов. — Просмотрев несколько страниц убористого текста, эксперт закрыла и это окно. — Данные Имперской разведки свидетельствуют, что возникновение и развитие заболевания не отдалило приёмную дочь от своего "отца" — по ряду рапортов агентов видно, что Пол был единственным другом Джиллиан".

Кибрит открыла несколько новых "окон". Подождала, пока автоматика инструментрона подгрузит в них полные тексты очередных документов.

"Лирика для публики закончена. Теперь надо копать. А копать придётся издалека. В 2170 году в колонии Альянса на Яндоа произошёл крупный, как тогда писали в Экстранете, "несчастный случай на производстве". Авария, что и говорить, была действительно весьма разрушительной — некоторые обозреватели и комментаторы были тогда склонны называть её не иначе, как самый кошмарный токсический выброс в истории человечества. А произошло всё банально: полностью загруженное нулевым элементом транспортное судно, принадлежащее корпорации "Эльфельд-Эшленд", взорвалось в небе над колонией Яндоа. В результате в атмосфере планеты растеклось смертоносное высококонцентрированное облако нулевого элемента, первыми и основными жертвами которого стали несколько тысяч ещё нерождённых младенцев. Взрослые пострадавшие в большинстве своём успешно прошли лечение. Медики признали их выздоровевшими и не регистрировали впоследствии каких-либо значительных отклонений от нормы. Тем не менее, сотни детей — и рождённых и нерождённых на момент аварии, демонстрировали впоследствии тяжёлые симптомы. Которые, по отчётам медиков, варьировались от рака до уродств. Конечно же, было зарегистрировано немало выкидышей у беременных женщин. Желая снизить остроту восприятия трагедии, средства массовой информации — в основном, конечно же, сетевые — отметили, что у тридцати семи процентов пострадавших младенцев врачи не только не нашли какие-либо особые отклонения от нормы, но и обнаружили значительный биотический потенциал. Практически все эти дети сейчас проходят обучение на станции "Академия Гриссома"".

Кибрит подняла от экрана взгляд, отметила, что ни Томин, ни Знаменский не прерывали работу над текстами документов. Вздохнув, эксперт устроилась в кресле поудобнее и открыла ещё несколько окон. Дождавшись "прогрузки" текстов документов, она начала читать первый абзац. Да, что-то такое она уже предполагала: "несчастный случай на производстве" на Яндоа был организован "Цербером" и выполнен Полом Грейсоном. "Призрак — весьма своеобразный тип, если главному виновнику трагедии потом отдал в приёмные дочери одну из пострадавших в результате той аварии девочек, — подумала Кибрит. — Джиллиан Грейсон, кстати, до сих пор не знает ничего о своих настоящих биологических родителях. Ясно, что в момент похищения она была младенцем, но... Сейчас, в 2183 году, ей всего тринадцать лет максимум, есть некоторые расхождения в хронологических данных, зафиксированных документально. В 2180 году, когда Джиллиан было десять лет, Призрак, как доказывают материалы архивов Имперской Разведки, приказал Грейсону отдать девочку в школу для биотиков — ту самую 'Академию имени Джона Грисома'. — Кибрит в новом окне открыла сводную хронологическую таблицу, набрав ключевые слова в текстовом поле, отсекла "непрофильные" даты. — С учётом того, что станция "Академия Джона Грисома" на орбите Элизиума — лучшей человеческой колонии — была введена в строй в 2176 году. И в том же году там была запущена новая программа Альянса по обучению биотиков — тот самый проект "Восхождение". Желание Призрака "сунуть нос" на станцию и конкретно — к детям-биотикам вполне понятно. Биотики-люди всегда являлись и до сих пор являются одним из приоритетных направлений деятельности "Цербера" в целом. К моменту отдачи Призраком приказа программа действовала уже минимум три года, так что стабилизация в большой степени была достигнута. Формально, конечно, десятилетняя девочка — слишком мала. Но... у детей-аутистов свой счёт времени. Да и её интеллектуальный потенциал не уменьшался, а рос. — Кибрит открыла на экране ещё одно "окно". Подождала, пока туда загрузится объёмный текст. — Да. Главной отличительной чертой проекта было наличие гражданского управления, гражданского персонала и вообще — гражданских свобод. Формально из всей этой "гражданскости" неискушённый обыватель может легко сделать удобный для себя вывод, что этот проект уже не был очередной подпольной лабораторией для проведения незаконных опытов на биотиках. Это действительно была только школа".

Пролистнув несколько страниц хронологической таблицы, Кибрит задумалась. Похоже, что подтверждалось её первоначальное предположение: Призрак давно планировал использовать Джиллиан, чтобы получить доступ к проекту.

Поскольку без обращения к хронологии, связанной с руководителем "Цербера" продвинуться дальше в изучении жизни и деятельности как Пола Грейсона, так и Джиллиан Грейсон не представлялось возможным, Кибрит откорректировала запрос к базе данных хронологии. Подождав несколько секунд, пока в отведённом для таблицы "окне" проявятся отсортированные профильные данные, пролистнула несколько страниц.

"В большинстве документов утверждается, что Призрак начал свою "трудовую деятельность", а значит, и самостоятельную взрослую жизнь с того, что служил наёмником под командованием генерала Уильямса, — подумала Кибрит. — Вершиной деятельности этого военачальника стал конфликт с турианцами. После которого генерал Уильямс был вынужден подать в отставку. Призрак... Призрак понял, что действовать надо самостоятельно. В 2157 году люди, активировав один "спящий" ретранслятор, прорвались в Большой Космос чуть дальше. И теперь уже встретились с долгожданными, в кавычках, братьями по разуму. Которыми оказались чересчур воинственные турианцы. 2157 год. Война Первого Контакта. Атака на Шаньси. Турианцы обнаруживают на планете неизвестный артефакт. В дело вступает Джек Харпер с сотоварищи. О товарищах этого субъекта можно пока умолчать. Важно, что Джек Харпер на момент своего вступления в борьбу с турианцами — ему таки удалось захватить в плен турианского генерала Десоласа Артериуса — не мог быть подростком. С ним тогда не подписали бы наёмнический контракт. Впрочем, на тот момент в связи с резким ускорением развития событий, грань между официальной государственной армией и наёмниками в очередной раз стёрлась достаточно сильно. Генерал Уильямс мог командовать подразделениями наёмников — вспомогательные войска никто не отменял. Скорее всего, как доказывают эксперты Имперского Центра Прогнозов, на момент участия в событиях на Шаньси, Призраку — Джеку Харперу уже было хорошо так за двадцать. Считаем, что ему было в 2157 году этак двадцать пять — тридцать лет. Получается, что он, — Кибрит ввела в поисковое окно на экране инструментрона нужные слова и фразы, — родился в интервале между 2127 и 2132 годами. — Повинуясь новым командам, хронологическая таблица в одном из больших окон на экране в очередной раз подкорректировалась. — Интересно. Получается, что Джек Харпер может быть ровесником — пусть и не полным и не точным, таких известных личностей, как, например, Стивен Хаккет, родившийся в 2134 году — ему в 2157 году было уже 23 года. Или родившийся в 2137 году Дэвид Андерсон, которому в том же 2157 году было всего-то двадцать лет. Призрак-Харпер, конечно же, как и Хаккет, и Андерсон, младше Джона Гриссома, которому, как рождённому в 2110 году, в 2157 году было уже сорок семь лет. Почтенный возраст для человека. Хотя в большинстве своём люди спокойно тогда доживали и до ста двадцати, и даже до ста пятидесяти лет".

Кибрит склонила голову чуть ниже — беспокоить коллег своими взглядами больше не хотелось, но чехарда в хронологии и последовательности событий и её начинала раздражать и даже бесить. Паша прав, да и Саша тоже прав, когда утверждают, что без привязки к хронологии последовательность событий невозможно будет не только выстроить, но и выверить, а значит — сформировать прочный фундамент, понятный начальникам Скопина.

Эксперт вспомнила, что ещё одним достоинством проекта были биотические имплантаты "Эль-Четвёртые". Те самые, нового поколения. С самого начала они вживлялись только детям, участвующим в проекте "Восхождение". Как указывалось в документации, копия которой уже находилась в распоряжении Имперской Разведки, особенность чипа заключалась в том, что они управлялись целой сетью процессоров виртуального интеллекта. Если не углубляться в сугубо технические детали, то можно было сказать: микросхемы шестого поколения, отслеживая мозговую активность биотика, изучали мыслительные шаблоны своего обладателя и приспосабливались под них, чтобы максимально развить потенциал носителя. Вопрос — только ли биотический — пока что Кибрит решила оставить без рассмотрения.

Да, в отличие от 'БаиР', проект "Восхождение" не был эксклюзивным военным 'предприятием' и принимал гражданскую поддержку. Он также приветствовал посещения детей родственниками, принимал предложения от членов семей участников проекта. Само "Восхождение" предусматривало достижение трёх основных целей. Во-первых, разработать и проверить новые, "эль-четвёртые" биотические имплантаты. Во-вторых — поработать с биотиками так, чтобы максимизировать их специфические возможности и способности. И, в-третьих, помочь биотикам глубже, полнее и эффективнее адаптироваться в обществе. Именно последняя цель, как доказывали данные агентов Имперской Разведки, занимала важное место в программе. Считалось, что для её достижения вполне достаточно проводить некие философские и моральные беседы, прежде всего об обязанностях, которые вроде бы как "совмещаются" с возможностью использовать собственную биотику.

К сожалению, как помнила Кибрит, выдержать сугубо гражданскую, штатскую направленность проекта "Возрождение" помешала боязнь людей-небиотиков утратить контроль над людьми-биотиками. Было признано необходимым оснастить сотрудников проекта спецоружием, чтобы можно было "проучить" любого студента, вроде бы злоупотребившего своими способностями или угрожавшего их применением другим людям. И это оружие уже было один раз использовано. А сам факт использования был намертво связан с Джиллиан Грейсон.

По данным Имперской Разведки Пол Грейсон все эти годы играл роль отца девочки и потому имел право навещать Джиллиан на станции "Академия Гриссома" в любое время. Реально он использовал эту возможность довольно редко — не чаще пары раз в год. Имперская Разведка доказала, что причина столь редких встреч отца со своей приёмной дочерью могла крыться в необходимости следовать легенде. Согласно ей Грейсон был важным представителем компании "Корд-Хислоп". Наиболее свободномыслящие эксперты Имперской Разведки усматривали в столь редких встречах девочки с отцом ещё и влияние неких личных факторов. Эксперты Имперской Разведки указывали, что в прошлом, настоящем и будущем у Пола Грейсона было много тёмных и даже чёрных полос. И он вовсе не был всегда только счастливчиком-миллионером.

Сама же Джиллиан, как доказывали агенты Имперской Разведки, от остальных детей отличалась не только своим достаточно необычным психическим состоянием, но и невиданным ранее биотическим потенциалом. Специалисты Имперской Разведки уже неоднократно доказали самым твердолобым скептикам, что если для любого другого ребёнка, участвующего в проекте "Восхождение" биотический потенциал определял практически всегда только верхнюю, высшую планку его биотических способностей, то у Джиллиан Грейсон потенциал не стабилизировался на каком-то одном постоянном уровне — он рос.

Правда, как доказывали те же специалисты, отметить рост этого потенциала сотрудники "Академии Грисома", обеспечивавшие развитие проекта "Восхождение", в полной мере так и не смогли: Джиллиан никак не проявляла свой потенциал. Считалось — сторонниками этой точки зрения были учёные, занятые в проекте — что "молчаливость" Джиллиан-биотика была связана с её психическим расстройством. Умники-разумники даже выдвигали предположение, что трудности с концентрацией внимания могли вызвать сложности в управлении биотическими способностями.

Если гражданские исследователи могли смириться с таким поведением Джиллиан Грейсон, то агенты "Цербера" ждать не могли — Призрак в свойственной ему манере требовал "результат любой ценой". Доктор Джиро Тошива был одновременно и сотрудником Проекта и агентом "Цербера". Именно в его задачу, как выяснила Имперская Разведка, входило введение в организм Джиллиан определённого препарата, изготовленного в лабораториях "Цербера". Сам Пол Грейсон в свои редкие визиты на станцию привозил Тошиве новую версию препарата — состав прозрачного содержимого флакона регулярно менялся. И Пол, и Джиро, как агенты "Цербера" всегда ожидали хоть какого-нибудь эффекта от инъекции, но то, что учинила Джиллиан после долгого периода "молчаливости" превысило все ожидания.

Биотический шторм, а также сингулярность, вызванные Джиллиан прямо в столовой, никак не входили в список побочных эффектов "микстуры". Столовая лежала в руинах, несколько детей попали к врачам в лазарет, у начальника службы безопасности Проекта были сломаны несколько костей. Призрак, изучив материалы, счёл, что данное направление заслуживает дальнейших исследований. Не возражал бы против такого вердикта и доктор Джиро, только вот сама Джиллиан после инцидента попала в лазарет, а плановая повторная инъекция "чудо-препарата" оказалась труднореализуема в условиях постоянного присмотра за девочкой со стороны многочисленных медсестёр и врачей.

Грейсон понял, что оставлять Джиллиан на станции "Академия Гриссома" после случившегося становится опасно. Он принял решение перевезти дочь на "Омегу", где, как он полагал, у него остались ещё приятели, вполне способные помочь скрыться. На самом же деле, как доказали агенты Имперской Разведки, Пол решил передать Джиллиан обратно в руки Призрака, сочтя, что так у него был некий шанс остаться рядом с дочерью.

Не рассматривая пока внимательно то, что случилось после 'биотического шторма', учинённого Джиллиан, Кибрит перешла к чтению текстов документов, зафиксировавших события, связанные с пребыванием Грейсона и его дочери на территории 'столицы криминальной Галактики'.

Прибывших на "Омегу" Пола Грейсона, его дочь, начальника службы безопасности Проекта и друга Джиллиан Хендела Митру и неизвестно зачем увязавшуюся с ними Кали Сандерс сразу взяли в плен. Грейсону пришлось понять, что приятели, обосновавшиеся на "Омеге", больше на "Цербер" не работают: у них нашёлся более выгодный работодатель — Коллекционеры. Всех пленников поместили, кстати, не в одну камеру, да и, как казалось, очень надолго забыли об их существовании.

К счастью для пленников, наёмник и одновременно — сотрудник "Цербера" Пэл, вместе с сообщниками успел уже нажить на "Омеге" предостаточно врагов. Конечно, для столицы криминального мира такой расклад сил не был уникальным, но Пэл тоже "заигрался".

Отвлёкшись от мыслей о деятельности Пола Грейсона на 'Омеге', Кибрит пролистнула в одном из окон досье на Пэла. Да, это был оперативник "Цербера", как утверждал массив документов, собранных Имперской Разведкой, много лет работавший на Призрака. Крупный и сильный мужчина, ростом выше шести футов (около ста восьмидесяти сантиметров), с коротко подстриженными курчавыми волосами и бородой "клинышком". Он начал свою карьеру в качестве наёмника, потому, видимо, и сохранил определённое пренебрежение к человеческим жизням, что, вероятно и позволило ему эффективно участвовать в наиболее "кровавых" операциях, проводимых "слугами трёхголовой собаки", как в Империи часто называли "церберовцев". Желал прежде всего получить прибыль или отомстить за людей, которых обидели инопланетяне. Предпочитал Пэл работать в системах Терминуса.

Одним из эпизодов деятельности Пэла, как агента "Цербера" стала его "служба" в качестве телохранителя некоего Клода Менно. Высокопоставленного представителя партии "Терра Фирма". В 2173 году именно Клод Менно являлся основным претендентом на пост руководителя партии "Терра Фирма". Вовлечённой к тому времени в скандал с взяточничеством в "Нашан Стеллар Динамикс". Как доказала Имперская Разведка, Клод Менно был менее выгоден Призраку в качестве руководителя партии, чем Чарльз Сарацино. В архивах Имперской Разведки, как уже знала Кибрит, были документы, доказывающие, что Клод Менно исчез, летя к Шаньси, где у него по графику была назначена очередная встреча с избирателями. В секретных отчётах агентуры Имперской Разведки указывалось также, что на борту корабля, летящего к Шаньси, кроме Менно находились два его телохранителя и Пол Грейсон. Одним из телохранителей в тот момент и был Пэл, вторым — сорокалетняя Кео.

Прочитав последовательно содержимое нескольких текстовых окон, Кибрит прикрыла глаза рукой, пытаясь уложить мозаику данных как можно более естественно. Да, агентура Имперской Разведки доказала, что Кео, которой в 2173 году исполнилось сорок лет, не доверяла своему напарнику — тому самому Пэлу. Она знала, что Пэл — бывший профессиональный убийца, имеет достаточно тёмное прошлое. Тем не менее, Кео работала с Пэлом уже шесть месяцев. Пилотом корабля, на котором передвигался к Шаньси Клод Менно, был как раз Пол Грейсон. Кео считала именно Пола менее опасным. Для себя или для интересов дела — здесь, как понимала Кибрит, однозначный ответ быстро получить нельзя.

Имперская Разведка сумела доказать, что именно Грейсон убил Кео кухонным ножом, спрятанным в ведёрке со льдом. Пол взял в качестве трофея пистолет Кео и хранил его долгие годы. Убийство Кео стало и первым убийством для Грейсона и одним из самых неприятных эпизодов в его жизни — специалисты Имперской Разведки "раскопали", что картина убийства долгие годы преследовала оперативника во снах, а Пэл, догадывавшийся об истинных причинах телесных и душевных страданий Грейсона, часто подшучивал над Полом.

Пэл стал убийцей Клода Менно, которому перерезал горло. Кибрит сейчас не хотелось вникать в детали убийства политического функционера. Надо было вернуться к выстраиванию цепочки Пола Грейсона, а это очень усложняло появление 'в деле' новых фигурантов — кварианцев.

Хронология приблизилась к современности и фактически сейчас Кибрит читала с экрана своего инструментрона собранные Имперской Разведкой данные о событиях, происшедших очень и очень недавно. Да, сентябрь и октябрь, но ведь прошли же январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август. И в каждый из этих месяцев умещалось очень и очень много. Стоило потянуть за один факт — и высвобождалась целая цепочка, да ещё тесно взаимосвязанная с другими фактами и другими цепочками. "Потяни за верёвочку — шлюз и откроется... — подумала Кибрит. — Главное, чтобы наблюдателя и исследователя затем не смыло бурным потоком".

В 2183 году Призрак послал Пэла на встречу с новым контактом на 'Омеге', Голо. Центральная база данных Имперской Разведки высветила на экране данные об этом фигуранте: кварианец Голо'Мекк вас Юзила, подвергся изгнанию за попытку заключить сделку с Коллекционерами. Объектом сделки были несколько "чистых" кварианцев, которые никогда не покидали стерильных условий корабля. Обвинённый в предательстве интересов Флота, Голо был изгнан и высажен на "Омеге", где и решил обосноваться. Имея изворотливый характер и острый ум, он смог выжить в одном из самых небезопасных мест в исследованной части Галактики. Кварианцы после изгнания провели процедуру официального лишения Голо флотского имени и с тех пор называли его Голо'Мекк вас Нидас или Голо'Мекк нар Таси. Сам Голо продолжал использовать своё полное флотское имя, что на "Омеге" являлось самой обычной практикой.

На кварианца-изгнанника вышел "Цербер", которому было необходимо постоянно отслеживать перемещения и переговоры кораблей Кварианского Мигрирующего Флота. Поняв, что от него требуют невозможного — сообщить коды доступа — он уже не знал новых кодов, поскольку долго находился в изгнании и, конечно, эти коды были уже не раз изменены. Понимая, что отказа Призрак не примет, Голо вышел каким-то образом на связь с кварианским кораблём "Сианид". Заявил его пилоту, что желает продать жизненно важную технологию. Никакой технологии у Голо, конечно, не было — он только хотел заманить своих соплеменников в ловушку.

Работа Пэла заключалась в том, чтобы получить от Голо коды доступа к Мигрирующему Флоту, которые 'Цербер' мог бы использовать, чтобы контролировать корабли кварианцев.

Прежде чем Пэл отправился на 'Омегу', он посетил квартиру Грейсона на Земле, чтобы доставить нужные материалы для продолжения экспериментов над Джиллиан Грейсон в рамках проекта 'Восхождение'.

Голо, ради получения кодов доступа, согласился устроить засаду на команду кварианского корабля. Когда Голо заманил Феду'Газу вас Иденна на планету Шелба, Пэл наблюдал за их встречей через прицел снайперской винтовки, и выстрелил в Феду, когда она попалась в их ловушку, а затем помог захватить пилота, Хило'Джа вас Иденна, единственного взятого живым.

Пэл доставил Хило на 'Омегу' для допроса, но, поскольку любая рана для кварианцев смертельно опасна, особо много информации из пленника вытянуть не удалось. Пилот умер после допроса, но перед смертью опрометчиво стал вслух повторять кодовую фразу, открывавшую безопасный доступ на борты кораблей Флота. Понимая, что в такой момент разумные органики не говорят о пустяках, Пэл и Голо запомнили эту фразу — она вполне могла им в ближайшем будущем пригодиться.

В качестве компенсации Голо передал Пэлу интересное предложение от Коллекционеров: они обещали хорошо заплатить за здорового человека-биотика.

Зная, что Пол Грейсон на пути к 'Омеге', якобы для того, чтобы спрятать там его дочь Джиллиан, Пэл решает, что он получит больше кредитов, работая на Коллекционеров, чем на 'Цербер'. Как только Грейсон и его группа прибыли, Пэл захватил их и запер на одном из складов 'Омеги', охраняемом бандой 'Когтей'.

Имперская Разведка раскопала, что Пэл запер Грейсона, его дочь и сопровождающих "товарищей" на одном из складов "Омеги". Которые, кстати, охраняли члены банды "Когти". Казалось бы — простая ситуация. Но Пэл в очередной раз слишком расслабился. На склад, где содержались столь важные пленники, начал атаку кварианец Лемм'Шал нар Теслейа. Прибывший на станцию в поисках своего пропавшего товарища — того самого выжившего пилота-кварианца. Голо был вынужден вступить в бой с командой, руководимой кварианцем-разведчиком, предприняв затем попытку захватить и Джиллиан и Хендела Митру живыми.

Обращал на себя внимание тот факт, что, когда кварианец Лемм'Шал атаковал склад и открыл камеру, в которой находились Кали, Хендел и Джиллиан, Кали Сандерс не стала утруждать себя освобождением Пола. Посчитала, что Грейсон — один из бандитов, не заслуживающих облегчения участи. В момент, когда освобождённые беглецы находились в машине, готовой улететь на Мигрирующий Флот, Пэл попытался захватить Джиллиан и Хендела Митру живьём. В случае неудачи Пэл планировал взорвать машину с помощью ракетной пусковой установки. К сожалению, "заигравшийся" бандит не учёл, что Грейсон уже самостоятельно освободился из камеры и зашёл ему в тыл, после чего убил как Пэла, так и его сообщника.

При этом Грейсон не сумел догнать и задержать ни свою дочь, ни тех, кто её сопровождал. Беглецы остались живы, но приобрели ранения разной степени тяжести. Лемм'Шал отвёз девочку-биотика и её спутников на Мигрирующий флот, на один из кораблей, куда до них не ступала нога человека.

Причиной такого доверия кварианцев к людям была Кали Сандерс, чья научная карьера интересовала "скафандриков", для которых из-за войны с гетами, искусственный интеллект и всё, что было с ним связано являлся больной темой. Таким образом, Джиллиан оказалась под защитой пятидесятитысячного флота.

Перечитав свои заметки, сделанные в процессе изучения материалов, Кибрит быстро набросала самый общий конспект и, закрыв все окна, свернула экран инструментрона. Знаменский и Томин ещё трудились над материалами и эксперт, откинувшись на спинку кресла, прикрыла глаза, разрешив себе короткий глубокий отдых, задремала. Конечно, надо было ещё проработать лейтенантшу Кали Сандерс, но там, в отличие от Джиллиан Грейсон, фигурантов вокруг и рядом — мало, а значит, анализ профильных материалов и создание опорного конспекта не займут много времени.

В этот раз она продремала только несколько минут. Нет, проснулась не потому, что коллеги на неё как-то странно или неодобрительно посмотрели — наоборот, ни Томин, ни Знаменский ни разу не коснулись её взглядами. Просто... не хотелось быть слабой. Да, Паша и Саша постоянно страхуют её, помогают, когда могут. И... когда не могут — тоже помогают. Полковник тоже благоволит гораздо больше, чем к мужчинам-экспертам. Но... когда тебя начинают опекать и страховать потому, что ты — женщина... Это, конечно приятно. Иногда и изредка ощущать и понимать — приятно. Только впереди маячит такой график работы, который уже точно не будет интересоваться половой принадлежностью исполнителя. Вкалывать будут все люди реально и по полной программе. Потому, как бы ни хотелось отдохнуть ещё минуток двадцать — надо закончить работу с материалами по этой лейтенантше. Потом, если у Паши с Сашей ещё не иссякнут материалы — можно будет и подремать.

Открыв глаза, Кибрит плавно, так, чтобы не помешать работе коллег, отлепилась от спинки кресла, активировала экран инструментрона и быстро открыла несколько окон, разместив их строгие прямоугольники по экрану так, чтобы они не перекрывали и не заслоняли друг друга. Вычурности форм и расцветок она не любила, если дело касалось работы, а поскольку в основном приходилось работать, а не отдыхать, то строгость и простота становились основным законом, которому эксперт следовала.

Итак, Кали Сандерс. Родилась в 2139 году, в мегаполисе Тексан на Земле. Мать — неизвестна, отец — адмирал Джон Грисом. В основном пребывает на борту станции "Академия Грисома", висящей возле Элизиума — красивейшей человеческой колонии. Была учёным, затем — перешла на службу в Альянс Систем. Впрочем, как отметила Кибрит, здесь путаница в документах — Кали Сандерс по-прежнему ходит в форме и находится "в штатах" ВКС Альянса, поэтому утверждение бюрократов о том, что она будто бы находится в отставке и "исключена из списков" является, по сути, ложным. С причиной такой нелюбви к Кали со стороны военных чиновников можно разбираться долго, а можно коротко, но сейчас не это главное.

Кали Сандерс никогда и не прерывала свою научную деятельность и её воинское звание — первый или, по имперской табели о воинских рангах — старший лейтенант — всего лишь дань стойкой традиции — если служишь в армии не срочную, обязан носить офицерское звание. По совокупности допущенных ею 'проколов', Кали Сандерс вполне могла бы остаться вторым — или, по той же имперской табели о рангах — обычным лейтенантом, но... Тут уж была воля военных чиновников: хотят — дадут, не захотят — не дадут.

Биотикой Кали Сандерс не обладала, значит с имплантатами биотическими и прочими, весьма сомнительными 'радостями' жизни до сих пор считающегося не очень человеческим дара, ей соприкасаться не пришлось. Ага, вот и пояснение присвоению чина старшего (первого) лейтенанта — Сандерс является одним из самых лучших техников Альянса, а также — известным экспертом в области "синтетики". В смысле — синтетической жизни, проще говоря — роботизированных систем, управляемых ИскИнами.

Внешность? Да, конечно, это может быть важно. Среднего роста и телосложения, пепельно-серые волосы, причём — длинные, до плеч. Такой цвет волос некоторые особо повёрнутые на наукообразности разумники воспринимают только как генетически рецессивный признак и объявляют на этой шаткой основе огромной редкостью именно в две тысячи сотых годах.

В ряды Альянса Кали вступила в двадцать два года, в 2161 году, сразу после смерти матери. А что ей ещё тогда могло показаться лучшим выходом? Совсем недавно создана колония "Элизиум", построена в основном станция "Арктур". Перспектив в космосе в очередной раз обнаружилось гораздо больше, чем на Земле.

Уже в 2163 году Кали Сандерс завершила изучение программирования, сетей передачи данных и архитектуры экспериментальных систем. Фактически за два года она с отличием закончила прохождение курса обучения, рассчитанного на три года. Что тут особо уточнять-то? Прекрасный результат. Девушка свободна, детей и мужа у неё нет, Альянс Систем дал ей возможность поточнее определиться с тем, чем ей хочется заниматься.

В том же 2163 году Альянс в обстановке строгой секретности начинает осуществлять разработку Искусственного Интеллекта на научной базе, расположенной на планете Сидон, расположенной в звёздной системе Ветус в туманности Петра. Сидон — третья планета в этой звёздной системе. Большая планета земного типа, обладавшая лишь тонкой атмосферой, состоящей из угарного газа. Инженеры Альянса сочли местную гравитацию — 0,947 "же" приемлемой и построили здесь купольный исследовательский центр. Долгое время, как доказывают материалы архива Имперской Разведки, Сидон не привлекал никого из инвесторов, поэтому сотрудники научного центра могли спокойно осуществлять работу над — в первую очередь — секретными проектами. Только нападение на Центр бандитов из группировки "Синие Светила" сорвало пелену тайны с построек на Сидоне — чиновникам и гражданским экспертам-популистам пришлось едва ли не вывернуться наизнанку — шум тогда в сетевых СМИ поднялся страшный. Инвестиционные фирмы Элизиума заявили, что на Сидоне больше нет никаких военных комплексов, а благодаря новым достижениям в деле освоения технологий сверхсветовых перемещений планета Сидон теперь находится в нескольких минутах полёта от Элизиума.

Задумываться над тем, что стоит за откровенно маркетинговыми лозунгами, Кибрит сейчас не хотела — полагала, что в этом нет никакой необходимости. Ну, отрабатывают люди и, возможно, не только люди, свою зарплату — хоть почасовую, хоть месячную — и отрабатывают пока что без особых проблем. Остальное — не важно.

Руководителем проекта, осуществлявшегося на Сидоне, был назначен доктор Шу Чиань. На должность технического аналитика была назначена Кали Сандерс.

Как всегда, для понимания сложности ситуации, важны детали. А они оказались такими, что проект по изучению и разработке Искусственного Интеллекта, хоть и считался официально незаконным, идущим вразрез с запретом на подобные исследования, изданным Советом Цитадели, привлёк к себе внимание достаточно сильных учёных. Формально Кали Сандерс с её-то багажом в виде сокращения срока обучения с трёх лет до двух являлась всего лишь представителем технического персонала исследовательской базы на Сидоне. Ясно, что если там столь высокоподготовленными были технические, проще говоря — вспомогательные работники, то и без данных Имперской разведки можно себе "на пальцах" доказать высоту уровня подготовки младших, средних и старших основных спецов.

Доктор Шу Чиань или по другим источникам — доктор Цянь был интересным персонажем. Считался ведущим спецом в исследованной части галактики по работам в области искусственного интеллекта. Работа на Сидоне в купольном научном центре и сделала его очень известным, конечно, в кругах лиц, допущенных к тайнам подобного уровня. Да, Цянь рисковал, поскольку исследования, относящиеся к сфере искусственного интеллекта, были одной из немногих вещей, запрещённых сразу несколькими так называемыми Конвенциями Цитадели. Чиновники и политики играют в свои собственные игры и Кибрит, даже как эксперт-профессионал, не понимала, как это Конвенция может что-то реально и действенно запретить. Между тем создание искусственной жизни, неважно — осуществляемое клонированием или синтезированием, считалось 'преступлением против всей галактики'.

Определённая часть специалистов самых разных рас пришли к радости политиков и чиновников к выводу, что настоящий искусственный интеллект, такой, как, например, синтетическая нейронная сеть, способная к критическому анализу и накоплению знаний, начнёт расти в геометрической прогрессии, как только получит способность к обучению. Она, как утверждали эти специалисты, будет самообразовываться и очень быстро превзойдёт своих органических создателей, а потому — выйдет из-под контроля.

Да, эти специалисты были во многом правы. Только где были все эти азари, саларианцы и турианцы с волусами и ханарами, когда три сотни лет тому назад кварианцы полным ходом вели исследования именно в области искусственного интеллекта, всего лишь желая создать себе универсальных слуг и универсальных солдат? Все эти специалисты, ныне столь говорливые, тогда сидели тихо-тихо и, как доказывали материалы архивов Имперской Разведки, далеко не все из нынешних "комментаторов" не запятнали себя участием в исследованиях именно в области искусственного интеллекта. Как всегда, чиновникам и политикам не хватало времени, а точнее — желания проверить квалификацию своих "советчиков".

Да, живым доказательством опасности искусственного интеллекта служили геты, но на самом деле их использовали в качестве пугала — проблемой вышедших из-под контроля органиков "шагоходов" были заняты явно не достаточные ни по численности, ни по квалификации, учёные и специалисты.

Перепуганные чиновники и политики Альянса Систем прекрасно понимали, что реальная работа доктора Шу Чианя могла скомпрометировать и Альянс Систем, и всё человечество. Поэтому вся информация о том, что происходит в купольном научном центре, была строго засекречена. Чтобы минимизировать опасности, связанные с реализацией этого проекта, инспектора Альянса постоянно требовали соблюдения всех возможных мер безопасности. Отчёты Имперской Разведки однозначно свидетельствовали: с этой задачей до определённого момента доктор Цянь успешно справлялся.

Открыв несколько дополнительных окон, Кибрит вывела в них тексты рапортов агентов Имперской разведки. Да, Чиань даже настоял на том, чтобы нейронные сети, создаваемые в рамках изучения и освоения модели ИИ, были полностью замкнутыми. Все поступившие данные полностью контролировались оператором-органиком. Затем они вручную и только вручную вводились в отдельную "систему", чтобы удостовериться в отсутствии пересечения с нейронной сетью. Считалось, что в любом случае у модели ИИ не было ни единого шанса выйти за пределы исследовательской станции. Были, казалось бы, приняты любые и все меры, чтобы предупредить возможные аварии.

Так продолжалось, пока не возник некий артефакт... Агенты Имперской Разведки доказали неопровержимо, что на самом деле работы над ИИ Альянс вёл не слишком активно и тем более — не слишком эффективно. Если бы все привлечённые специалисты были загружены работой двадцать четыре часа в сутки, доктор Шу Чиань не смог бы отвлечься на изучение... да, да, Жнеца-Наблюдателя, проходящего по реестрам Имперской Разведки как "Властелин" и "Назара". После близкого знакомства с гигантским кораблём, вращавшимся вокруг малоизвестной планеты, Шу Чиань стал буквально одержим данной находкой. Кали Сандерс в своих заметках также назвала своего шефа именно "одержимым", а значит, необычную активность профессора отметили и многие другие специалисты, находящиеся в наглухо запертом и изолированном купольном научном центре.

Доктор Шу Чиань, как свидетельствовали материалы архивов Имперской Разведки, развернул проект по изучению ИИ "на сто восемьдесят градусов". Исследование полностью покинуло пределы утверждённых и согласованных планов. Возникли новые теории, закупалось, привозилось и устанавливалось новое оборудование. Шла полным ходом подготовка к сопряжению существующих в купольном научном центре нейронных сетей с внеземным артефактом.

К сожалению для себя, доктор Шу Чиань собрал вокруг слишком неглупых сподвижников. Та же Кали Сандерс в своих "заметках по поводу" указывала, что "доктор Чиань собирался включить в исследования элемент, суть которого была вне пределов даже его понимания". Лучший специалист галактики явно превысил свои полномочия и вышел за пределы своих возможностей. В отрицательном, негативном смысле — вышел.

В конечном итоге наука достаточно быстро уступила место бизнесу, сориентированному на получение максимальной материальной и финансовой выгоды, а значит — и прибыли. Шу Чиань стал обоснованно беспокоиться, что проект будет закрыт, что коллеги рано или поздно, но обязательно доложат "наверх" о странной активности своего шефа. Альянс, между тем, усиливал меры безопасности, а также осуществлял всё более плотный контроль за работой персонала купольного научного центра.

Тот же Альянс Систем, по данным агентуры Имперской разведки, продолжал осуществлять сомнительную в новых условиях политику тотальной экономии. Документы, оказавшиеся в распоряжении экспертов Имперской разведки, однозначно, например, доказывали, что главным и практически единственным поставщиком оборудования для нужд проекта, осуществляемого на Сидоне, была компания "Дах-тан Мануфакторинг", владельцем которой являлся Эдан Хад'дах. Именно в его владениях и находился артефакт, на изучение которого Шу Чиань стал тратить недопустимо много рабочего, формально — оплачиваемого Альянсом Систем Земли — времени. Итог не заставил себя ждать: доктор и магнат решили расширить становящийся весьма успешным совместный бизнес, а проект на Сидоне обоим стал мешать.

Доктор Чиань принял решение инсценировать захват и уничтожение лаборатории на Сидоне, но при этом скрыть факт своего выживания. Он хотел уничтожить все улики, всех свидетелей. Если бы у него всё получилось... Но, к сожалению, один учёный часто мало что может сделать — нужны помощники и сообщники. А когда рядом появляется лейтенант Дэвид Андерсон во главе десантного отряда вооружённых профессионалов — исчезновение в ходе осуществления инсценированного нападения на купольный научный комплекс для Шу Чианя стало практически невыполнимым делом.

Можно, конечно, посчитать, что Шу Чианю при поддержке магната-батарианца почти всё удалось. Он очень надеялся, что никто из "коллег" не выживет, но появился "случайно" выживший свидетель, которым оказалась Кали Сандерс.

Кали достаточно давно заметила иррациональное поведение доктора Цянь и решила доложить об этом в Альянс своему начальству. Однако при этом Сандерс боялась, что начальство знало о проводимых ими исследованиях, и одобряло их. Загрузив копии данных и файлов по исследованию доктора Цянь на 'флешку' — оптический носитель данных, Кали бежала на Элизиум.

В это время на комплекс и обрушились десантные подразделения наёмников "Синих Светил". И доктор Цянь достиг бы своей цели без особых хлопот, если бы... Если бы Кали Сандерс не "засветилась", как единственная сотрудница, в момент атаки не находившаяся в периметре купольного научного центра.

Когда Кали узнала, что база на Сидоне была разрушена, она поняла, что находится в серьёзной опасности, так как является первой подозреваемой в нападении. Едва не попав в плен к 'Синим Светилам', закономерно развернувшим на неё тотальную охоту, она отправилась к своему отцу, адмиралу Джону Гриссому, чтобы просить его о помощи, даже несмотря на то, что они не разговаривали на протяжении нескольких лет.

Гриссом, как доказали агенты Имперской разведки, прятал её в своём доме до тех пор, пока на них не напал кроган-наёмник Скарр. К счастью для отца и дочери, в это же время 'в адрес' прибыл лейтенант Дэвид Андерсон, который активно разыскивал Кали. Он попытался спасти их от крогана, но в конечном итоге именно Сарен Артериус вынудил крогана отступить и позже преследовал наёмника-убийцу аж до Элизиума.

Кибрит помедлила, не стала сразу переходить к чтению текста, уже загруженного в соседнее окно на экране инструментрона. Вот так всегда. Как следить за ситуацией, когда с одной стороны — одна жертва, а с другой — несколько преследователей. И если в эту ситуацию вмешиваются дополнительные фигуранты — приходится тратить время на ознакомление с их характеристиками и выяснять, что же собственно двигало этими посторонними для ситуации разумными органиками.

Скарр был убийцей высшего класса, он, кроме стандартных для представителя расы кроганов мощи, агрессии и живучести проявлял изрядное хитроумие и пользовался дедукцией. По заказу того самого батарианца — Эдана Хад'даха, который финансировал работу Шу Чианя по изучению Жнеца, кроган преследовал Кали Сандерс. Ничего удивительного — Эдан был один из самых богатых батарианцев, так что нанять высокопрофессионального убийцу для него не составило никакого труда.

Если бы не помощь лейтенанта Дэвида Андерсона, Кали Сандерс была бы гарантированно умерщвлена — отчёты агентуры Имперской Разведки постоянно доказывали, что Скарр почти не знал провалов в выполнении самых сложных заказов.

Сам Андерсон, как высококлассный и результативный военнослужащий-профессионал, был немного раньше вызван к послу Альянса Аните Гойл. Посол обнаружила, что на Сидоне нелегально исследуют искусственный интеллект и 'попросила' Андерсона заняться расследованием. При этом, отдавая завуалированный приказ, она особо настаивала на некоем "благоразумном" отношении к ситуации — разоблачение нанесло бы удар по репутации всего Альянса Систем.

Андерсон обратился к саларианке — информационному посреднику. С её помощью обнаружил личные записи единственного, отсутствовавшего на момент нападения на комплекс боевиков группировки "Синие Светила" сотрудника Проекта — Кали Сандерс. А также добыл информацию, что эта девушка была дочерью Джона Гриссома.

Оформив фиктивный отпуск, лейтенант Андерсон отправился на Элизиум, чтобы там встретиться с самим Гриссомом. Отставной высший офицер заявил прибывшему коллеге, что отправил Кали в некие неисследованные районы систем Термина, где она, якобы, будет в полной безопасности. Андерсон не поверил Гриссому и продолжил скрытно наблюдать за домом адмирала.

Наблюдение не пришлось вести слишком долго — к дому Гриссома явился кроган по имени Скарр, разыскивавший Кали. И Гриссом, и его дочь и Андерсон были бы убиты, но за Скарром шёл турианский Спектр Сарен Артериус. Он-то и помог отбить нападение ящера-убийцы.

После решения проблемы со Скарром Артериус не преминул допросить дочь адмирала Гриссома. Та вдохновенно и достаточно умело врала Спектру о том, что на Сидоне велись некие биотические исследования. К сожалению для Кали, Сарен тогда не поверил сотруднице Проекта.

Андерсон и Кали решили покинуть Элизиум. Один "контакт" из числа знакомых адмирала Гриссома, принадлежащий к преступному миру, помог Кали Сандерс немного изменить внешность и передал ей фальшивый идентификатор, воспользовавшись которым Сандерс сумела покинуть Элизиум.

Перед бегством с планеты Кали Сандерс передала лейтенанту носитель с доказательствами вины Шу Чианя в происшедшем на Сидоне. Андерсон передал носитель послу Альянса — Аните Гойл. Та, воспользовавшись своими связями, добилась от Совета Цитадели выдачи официального решения об отправке лейтенанта Андерсона и Спектра Сарена на спасательную миссию в помощь Сандерс. "Вторым дном" этого решения, поддержанного Советниками, стала оценка готовности Андерсона к вступлению в ряды Спектров. Агенты Имперской Разведки к тому времени узнали, что Сарен и Андерсон уже презирали друг друга. Для этого у обоих было предостаточно оснований.

Андерсон направился на Камалу. Там, на территории производственного комплекса, принадлежащего компании "Дах'тана", работал с украденными из Сидона файлами доктор Шу Чиань.

Лейтенант не знал, что пока Кали тайно перелетала с планеты на планету, Скарру, выжившему в столкновении с Сареном, удалось взять сотрудницу Проекта в плен и переправить на Камалу в распоряжение доктора Шу Чианя. Бывший руководитель Проекта просто запер свою подававшую большие надежды коллегу в одном из подсобных помещений и вернулся к работе с файлами. Он был к тому времени полностью одержим возможностью воспользоваться открывавшимися перспективами.

Прибыв на Камалу — планету, расположенную в звёздной системе Индрис в Гнезде Коршуна и являвшейся второй планетой в системе, Андерсон объединяет усилия с Сареном. Турианец к тому времени узнал правду о Сидоне и был в ярости из-за лжи Сандерс, поддержанной Андерсоном. Спектр предупредил лейтенанта ВКС Альянса Систем о том, что ему не следует доверять Кали. И при этом отметил, что Сандерс знала о предательстве Шу Чианя.

Миссия по спасению Сандерс достаточно быстро была сильно трансформирована. Сарен отошёл от первоначального плана и приступил к разрушению горноперерабатывающего завода, на котором Шу Чиань держал в плену свою бывшую коллегу.

Андерсон, в отличие от Сарена, полностью сконцентрировался на спасении Кали, к которой уже в то время был весьма неравнодушен. Лейтенант ВКС Альянса Систем не подозревал, что у Сарена была и своя собственная тайная задача: сбор файлов доктора Шу Чианя о таинственном артефакте.

История о том, что реально произошло на горноперерабатывающем заводе, была, в силу самых разных причин и обстоятельств, предельно запутана. До Цитадели дошли только слухи, наиболее распространённым вариантом которых был провал прохождения Андерсоном первой миссии на пути к вступлению в ряды Спектров.

Реально, как свидетельствовали данные из архивов Имперской разведки, Андерсон лично убил Скарра, спас Кали, смог покинуть пределы завода до его взрыва. Да, погибли многие работники предприятия. Да, было нападение охранников завода на Сарена и Андерсона. Но, как всегда, в детали никто из бюрократов, чиновников и политиков вникать не стал. А кандидатура Андерсона, как будущего возможного первого Спектра — человека вообще перестала рассматриваться в структурах Совета.

После миссии Андерсон и Кали вынуждены были попрощаться. Девушку после 2165 года с повышением перевели в засекреченный проект, где она проработала десять лет, сохраняя офицерское звание. Андерсону нужно было продолжать свою военную карьеру. Агентура Имперской Разведки аргументированно доказала и тот факт, что, несмотря на осознаваемое взаимное влечение, Сандерс и Андерсон решили пока воздержаться от продолжения развития взаимоотношений.

Кибрит не видела ничего необычного в сложившейся ситуации — всё было стандартно. Да, Кали Сандерс с одной стороны стала объектом долгой, напряжённой и профессиональной охоты. С другой стороны, сам Шу Чиань не был заинтересован в физической ликвидации одной из лучших своих сотрудниц. Он хотел заполучить её живой и вынудить согласиться на работу ассистента — выдающиеся способности и глубокие знания Сандерс были крайне необходимы Чианю теперь уже в новом проекте. Самой Сандерс приходится решать классическую задачу преследуемого разумного существа: найти тех, кому можно доверять.

Нападение "Синих Светил" сорвало всю завесу секретности, покрывавшую купольный научный комплекс на Сидоне. Нестандартная активность руководителя проекта — Шу Чианя и его партнёра по бизнесу — батарианца-магната не могли не привлечь внимание Спецкорпуса Тактической Разведки. Сарен Артериус убил Чианя, завладев результатами его исследований.

Тогда мало кто мог аргументированно доказать, что сам Спектр Сарен Артериус действует не по собственной воле и даже не по приказу Советников Цитадели. Он руководствовался желаниями того самого инопланетного артефакта — Жнеца-разведчика, "Властелина".

Кали Сандерс после десятилетней работы в засекреченном альянсовском проекте, в 2175 году формально уволилась с воинской службы в ВКС Альянса Систем. Вероятнее всего — с правом ношения военной формы. Три года она вела самые разные проекты. Затем, в 2178 году ей было предложено место в совете директоров проекта 'Восхождение'. Скорее всего, из-за использования в проекте технологии по вживлению ВИ в их новые биотические имплантанты.

Проживая в Академии Джона Гриссома, Кали стала работать с детьми проекта 'Восхождение', уделяя особое внимание Джиллиан Грейсон. Она также начала отношения с доктором Джиро Тошива и подружилась с начальником охраны проекта, Хенделом Митрой. Иногда у них были проблемы с Полом Грейсоном, который имел право видеть дочь, хоть и был не самым благоприятным посетителем.

Кибрит отвлеклась от чтения текста в большом "окне". Вызвала на экран инструментрона "окно" справочной системы. Соединилась с профильной базой данных.

Так. Джиро Тошива, родился в 2158 году. Работал ассистентом в Грисомской Академии. Входил в состав сотрудников Проекта "Восхождение". Одновременно был сотрудником "Цербера". В двадцать лет он начал работу в Проекте. Позднее стал работать с Джиллиан Грейсон. Считался самым молодым сотрудником Проекта. Агентура Имперской Разведки доказала, что у Джиро — азиатские (точнее — японские) корни. По натуре Джиро обладает прекрасным чувством юмора. Он общителен и жизнерадостен, что закономерно располагает и привлекает к нему людей.

Агенты Имперской Разведки доказали, что Джиро, заведший близкие отношения с Кали Сандерс, которая формально являлась его непосредственным руководителем, не относился к этим отношениям серьёзно. Кали Сандерс по неизвестным, а точнее — по однозначно не определяемым причинам, также не настаивала на формализации и тем более — укреплении и усложнении этих взаимоотношений. Агенты Имперской Разведки в своих отчётах отмечали, что, вполне возможно, она сохранила любовь к Дэвиду Андерсону. И не хотела искать и тем более — находить альтернативные варианты.

Джиллиан Грейсон доверяла Джиро и чувствовала себя рядом с ним комфортно. Большинство сотрудников Проекта поддерживали с Джиро, как доказывали материалы из архивов Имперской Разведки, нормальные взаимоотношения. Единственным человеком, если судить по отчётам агентов, которому молодой ассистент не нравился, был начальник службы безопасности проекта — Хендел Митра. Он никогда не доверял Джиро и даже предупреждал о его ненадёжности Кали Сандерс. Но та не относилась к предупреждениям профессионала серьёзно, легкомысленно списывая проблему на некую несовместимость характеров.

Между тем Кали Сандерс всё более формально относилась к своим обязанностям сотрудницы Проекта и члена Совета Директоров "Восхождения". Эксперты Имперской разведки доказали, что работа доктора Джиро Тошива в проекте была только прикрытием. На самом деле Джиро являлся агентом "Цербера". Он был внедрён в Проект "Восхождение", чтобы держать Призрака в курсе самых последних достижений Альянса в области исследования биотических способностей людей. Соответственно, свои отношения с Кали Сандерс Джиро Тошива использовал лишь для того, чтобы максимально облегчить себе получение нужной информации.

Второй важнейшей задачей Тошивы было проведение тайного эксперимента над Джиллиан Грейсон, являвшейся к тому времени одной из главных подопытных "Цербера". Пол Грейсон, старательно игравший роль отца Джиллиан, регулярно передавал в руки Джиро новые нейростимулянты, разработанные "Цербером". Молодой учёный должен был в определённое время вводить их девочке.

Несмотря на свой огромный, признаваемый и сотрудниками "Восхождения" и сотрудниками "Цербера" биотический потенциал, Джиллиан, возможно, прежде всего из-за особенностей своего развития, никак не могла научиться правильно использовать свою биотику. "Церберу", между тем, не терпелось получить результат. Итог — после получения от Джиро очередной дозы стимуляторов Джиллиан устраивает в кафетерии, выполнявшем также роль столовой, настоящую биотическую бурю, в ходе которой были ранены несколько учеников.

Доктор Тошива при этом не присутствовал, но от Кали узнал обо всём происшедшем в мельчайших подробностях. Сандерс была недопустимо болтлива, когда занималась с Тошивой сексом. Тошива попытался убедить свою начальницу в том, что необходимо оставить Джиллиан в проекте "Возрождение". Говорил, что такие способности и являются истинной целью проекта. Но он сам оказался чрезмерно словоохотлив: сболтнул, что Джон Гриссом является отцом Кали Сандерс. Между тем об их родстве никому не было известно — эта информация находилась в совершенно секретных документах Альянса.

Поняв, что Тошива — не тот, за кого себя выдаёт, Кали Сандерс, как доказали агенты Имперской разведки, допустила преступное промедление. Она сориентировалась в ситуации только на следующее утро, когда Тошива уже увёл Джиллиан из больницы Проекта в уединённое место в парк Станции, чтобы ввести девочке новую дозу. На этот раз процедура вызвала у девочки приступ.

К чести Сандерс, она всё же сумела организовать преследование двуличного сотрудника Проекта. Хендел Митра, уже предупреждённый Кали, вовремя нашёл ассистента рядом с девочкой. Тот ещё не успел покинуть парк и пытался оказать помощь своей воспитаннице. Митра приказал Джиро отойти от Джиллиан, но церберовец попытался остановить начальника ЭсБе Проекта выстрелом из станнера. Пока Хендел был без сознания, Джиро попытался скрыться, но на выходе из парка столкнулся с Сандерс. Она потребовала от ассистента объяснений. Не приняв во внимание военную подготовку начальницы, юноша оказался обезврежен бывшей любовницей и под конвоем направлен на допрос в Альянс.

Тошива, как отметили агенты Имперской разведки, выдержал несколько жёстких допросов. Признался, что работает на "Цербер", но не раскрыл деталей своего задания. Дальнейшая судьба Джиро неизвестна. "Цербер", как знала Кибрит, иногда выручал из плена своих особо ценных оперативников. Сейчас эксперт, обдумывая прочитанное, склонялась к мнению, что Тошиву сочтут "допустимой жертвой".

Картина ситуации была бы неполной без завершающего "аккорда". А именно — изучения материалов о том, как Кали Сандерс, не знавшая, что Грейсон тоже был агентом "Цербера", разрешила фиктивному отцу забрать Джиллиан со станции "Академия Гриссома" и вывезти девочку в Системы Терминус.

Да, Кали настояла на том, чтобы и отца и дочь сопровождал Хендел. И даже сама вызвалась сопроводить Джиллиан "в безопасное место". Но вряд ли она предполагала, что ей придётся попасть в плен на "Омеге", а затем оказаться на борту корабля Кварианского Мигрирующего Флота.

По данным агентов Имперской Разведки, Кали не смогла рассказать кварианцам ничего ценного о Сарене или о Жнецах. Но уже то, что пользуясь информацией, полученной от Сандерс, кварианцы смогут найти Жнеца и использовать его для управления гетами, резко повысили шансы на то, что консультант Проекта и Джиллиан станут ценными поселенцами Флота.

На этом можно было и закончить 'раскопки' в данных, связанных с Кали Сандерс. Кибрит всё же решила продвинуться дальше. Несколько нажатий сенсоров — и в отдельном "окне" появляется текст из архивов Имперской Разведки, проливающий свет на промежуточный, но всё же финал эпопеи Джиллиан, Грейсона и Хендела с Сандерс.

Агентура Имперской разведки сумела собрать достаточно данных, чтобы проявить не только обстоятельства, с которыми уже столкнулись вышеназванные фигуранты, но и те, с которыми столкнутся нормандовцы, уже решившие покинуть Иден-Прайм.

Капитан Маль, командовавший крейсером 'Иденна' — кораблём, на борт которого ступили Сандерс, Митра и Джиллиан. Он оказал прибывшим тёплый приём, но тихо предупредил Кали о том, что Мигрирующий Флот вовсе не так безопасен, как может показаться на первый взгляд. Капитан также тайно посетил каюту, выделенную новым поселенцам, чтобы рассказать Кали и Хенделю правду о Мигрирующем флоте. Согласно данным агентов Имперской Разведки, он представил доказательства того, что Флот постепенно умирает из-за нехватки ресурсов. По факту, корабли Флота имеют все шансы развалиться быстрее, чем кварианцы смогут заменить изношенные суда на хотя бы относительно новые. Капитан Маль, используя появление новых поселенцев в своих интересах, просит Кали помочь убедить Конклав в необходимости осуществления реформ.

Охранные подразделения Флота в очередной раз оказываются не на высоте — 'Иденна' была атакована 'Цербером'. Капитан Маль быстро собирает своих соплеменников для защиты корабля, но кварианцы снова проявили себя как неумелые воины. Кали также приняла участие в сражении с десантниками 'Цербера', возглавляемыми Полом Грейсоном. Когда стало ясно, что атакующие корабль 'церберовцы' вот-вот одержат верх, Кали бросается на поиски Джиллиан и по дороге была избита кварианцем Голо. Тем, кто ранее обосновался на 'Омеге' и был завербован 'Цербером'.

Не особо вникая в изложенные в архивных документах 'детали', Кибрит, тем не менее, прочла о том, что Голо прибыл на Флот на борту корабля 'Сианид', оказавшегося в руках 'Цербера'. Именно 'Сианид' был использован штурмовой группой 'слуг трёхголовой собаки', когда Голо и Пол Грейсон попытались забрать Джиллиан Грейсон с 'Иденны'.

Чтобы вывести из строя коммуникационные системы 'Иденны', 'Сианид' был оснащён мощным лазером малой дальности.

Используя кодовую фразу Хило'Джа вас Иденна — погибшего кварианца-пилота: "Мое тело путешествует среди далёких звёзд, но мой дух никогда не покидает Флот", 'Сианид' состыковался с 'Иденной'. Это позволило штурмовой группе 'Цербера' оказаться на борту большого кварианского корабля.

По данным агентуры Имперской разведки, за избиением Сандерс наблюдал Грейсон. Кали пыталась воззвать к любви Грейсона к дочери. Она, в частности, сказала, что девочка счастлива на Мигрирующем Флоте, а 'Цербер' стремится превратить ребёнка в оружие, которое желает использовать против жителей остальной галактики.

Грейсон долго медлит. Но соглашается 'сменить сторону'. Убивает Голо, спасает 'Иденну' и предупреждает кварианцев о том, что 'Сианид' заминирован.

'Сианид' действительно был полон взрывчатки, предназначенной для уничтожения 'Иденны' и осуществления прикрытия бегства десантной группы 'Цербера'. Однако, благодаря быстрому вмешательству Хенделя Митры и капитана Иденны Исин'Маля, оба корабля были спасены.

Потрясенная нападением, кварианская Коллегия Адмиралов признаёт, что спастись 'скафандрикам', находившимся на 'Иденне', удаётся только благодаря помощи Джиллиан Грейсон. И, наконец, соглашается с предложением капитана Маля, приняв официальное решение об отправке нескольких крупных кораблей, включая 'Иденну', на долгосрочные миссии по поиску новых путей выживания для кварианского народа. Предполагалось использовать Жнеца, а также постараться найти несколько пригодных для заселения кварианцев планет.

Для выполнения такой сложной миссии капитан Маль подобрал экипаж из пятидесяти разумных органиков, включая Джиллиан, Хендела и нового члена экипажа Иденны, молодого кварианца Лемма.

Полу Грейсону, которого кварианцы после провала нападения заключили под стражу, через неделю ареста позволили вернуться в Альянс в качестве личного пленника Кали Сандерс. Капитан Маль погрузился в подготовку 'Иденны' и её экипажа к прыжку через недавно активированный ретранслятор и пятилетнему странствию в неисследованных регионах. Кали и Пол покинули Мигрирующий Флот, а Джиллиан с Хенделом остались на 'Иденне'. На данный момент они, скорее всего, находятся в пятилетней экспедиции в неисследованный регион галактики.

Закрыв почти все "окна", Кибрит рассеянным взглядом скользнула по экрану. Ясно, что Кали Сандерс вернулась на борт космостанции 'Академия Гриссома'. Ясно, что Пол Грэйсон не вышел из сферы интересов 'Цербера' и, значит, его ещё могут в недалёком будущем навестить 'слуги трёхголового пса'. Естественно, для того, чтобы воздать бывшему агенту по его заслугам — наказать за предательство. Вряд ли после этого посещения Пол Грейсон останется жив. Но уже то, что Пол Грейсон не был родным отцом девочки и фактически способствовал незаконному использованию ребёнка в интересах террористической организации, давало возможность спокойно относиться к факту будущей насильственной смерти этого человека.

Джиллиан выживет, хотя... Пять лет полёта... Есть ли эти пять лет у жителей Галактики?

Дэвид Андерсон. Нынешний командир фрегата 'Нормандия'. Ему будет очень сложно. Прошлое редко отпускает безболезненно. А тут — и Кали Сандерс, и Грейсон, и Джиллиан, и другие 'фигуранты'. Да, известно, что нормандовцы избрали борьбу с 'Цербером' в качестве одного из приоритетных направлений своей работы. Но экипажу и команде фрегата-прототипа потребуется помощь спецслужб Империи. В этом у эксперта Кибрит не было ни малейших сомнений. Уже сейчас нужно поддержать нормандовцев, передавая им профильную информацию, а потом. Потом рядом с 'Нормандией' будет находиться разведкрейсер 'Волга'. Прямая поддержка всегда лучше дистанционной и опосредованной.

Агентура Имперской Разведки в ряде рапортов уже доложила, что нормандовцы теперь часто вспоминают своё личное прошлое. Значит, и Андерсон вспоминает и думает о Кали Сандерс. В рапортах агентов содержалось немало доказательств того, что консультант Академии также по-прежнему неравнодушна к теперь уже не лейтенанту, а капитану Андерсону. Правильно говорят — мы, разумные органики, живём до тех пор, пока о нас помнят другие. И, думая об Андерсоне, Кали помогает ему жить, а возможно, поможет и выжить.

Предстоящая война. Она встряхнёт почти всех жителей Галактики. Проявит их истинную суть. Хорошо, что пока есть возможность относительно спокойно и упорядоченно подготовиться к вторжению этих гигантских полумашин — Жнецов. И хорошо, что теперь Сарен Артериус — на борту фрегата-прототипа. Рядом с Андерсоном. Всё же очень показательно, что легендарный жестокий Спектр — ровесник Кали Сандерс. Трудно сказать, как это обстоятельство повлияет на развитие многих ситуаций. Но в том, что оно повлияет, Кибрит не сомневалась.

Эксперт склонилась над клавиатурой инструментрона и стала набирать текст чистового варианта 'заметок по поводу'. Знаменский и Томин уже заканчивали работу над своими порциями материалов. Следовало поторопиться, чтобы иметь возможность принять активное участие в обсуждении создавшегося положения и выработке решений.

Шепард. Разговор с Явиком. Примитивны ли нынешние разумные органики?

Шепард шёл по коридорам фрегата-прототипа, совершая свой обычный ежедневный, как сказали бы в древности, моцион. Да, можно было бы посчитать, что достаточно будет только ежедневных старпомовских обходов, тренировок в трюмном спортзале, но... Сейчас Шепарду необходимо было подумать и решить, как быть дальше. А для этого неторопливое кружение по коридорам 'Нормандии' в свободное от неотложных дел время подходило как можно лучше.

Иден-Прайм остаётся позади. Впереди — первая послеотлётная старпомовская вахта. Теперь уже — полётная, не стояночная. Разница всё же. Надо обязательно переговорить с Явиком. Да, Иден-Прайм позади. И сейчас, вспоминая события, происшедшие во время стоянки, Шепард понимал: нормандовцы так и не привыкли к протеанину полностью. Да, прошло, возможно, слишком мало времени. Да, далеко не все нормандовцы обладают такой подготовкой, какая привычна для него, спецназовца уровня 'Эн-Семь'. Да, несмотря на то, как пришлось придти в этот раз к Иден-Прайму и с чем столкнуться, далеко не все обитатели корабля свыклись с тем, что впереди — уже не мирное, а военное время.

Чего он ждал? В данном случае — того, что нормандовцы и в первую очередь они привыкнут к тому, что протеанин Явик выбрал именно фрегат-прототип местом своего пребывания. Быстро привыкнут и полно. А значит, мандраж, опасения, страх и всё прочее, что обычно у людей с этим связывается, достаточно быстро пойдут на убыль, станут слабеть. Этого не произошло.

Виноваты в этом не только нормандовцы. Их не за что и не в чем винить здесь. Попробуйте пообщаться с фараоном египетским, воскресшим в двадцать втором веке — трудное будет общение и напряжное. А тут — больше чем двадцать тысяч лет разницы, тут разница в пятьдесят тысяч лет, а если подумать о том, что Явик — наследник множества предшествующих поколений протеан — и ещё пятьдесят тысяч лет преувеличением добавить не будет. Значит, сто тысяч лет. А это для среднего человека, можно сказать — для обычного человека — не слишком привычно.

Плюс-минус сто лет — в этом диапазоне среднестатистический землянин мужского или женского пола может ещё ориентироваться спокойно и свободно, а вот пятьдесят-сто тысяч лет. Далеко не все земляне помнят, к примеру, наизусть, последовательность правления египетских фараонов. И не только потому, что не все они — профессиональные египтологи.

В напряжении, сохраняющемся во взаимоотношениях между выжившим протеанином (оставшимся на борту земного военного боевого космического корабля) и землянами — обычными, в общем-то, людьми, виноваты не только люди. Взаимоотношения — всегда процесс двусторонний. Потому виноват в напряжении и Явик.

Землянам придётся резко и полно повзрослеть и помудреть (чтобы приблизиться к уровню понимания и взаимодействия, доступного Явику). Протеанину придётся резко поглупеть и помолодеть. А это, что бы там кто из знатоков ни говорил, сделать будет гораздо сложнее.

Явику сложно, причём — очень сложно. И в том числе потому, что ему приходится глупеть и молодеть, что непривычно, да и в нормативных условиях не нужно. Вот он и срывается. Как срывается? Элементарно. Он часто говорит вслух одно только слово: 'Примитивы'. И адресует его кому? Да, да, конечно же, землянам и турианцам. Разумных органиков других рас, кроме, конечно, самого протеанина, на борту 'Нормандии' нет. А слыша это слово, и люди и турианцы понимают, прекрасно понимают, что стоит за ним. И сложность восприятия и даже приятия ими Явика возрастает многократно.

А как прикажете поступать протеанину? Он — не молод. Да, он имеет основания скрывать свой истинный возраст, ограничиваясь словесным указанием на то, что 'протеане живут долго'. Как долго — большой и сложный вопрос. Но не только Карин Чаквас, как врач, понимает, что Явик годами не молод. Многие другие нормандовцы имеют все основания понимать, что Явик — не мальчик, не подросток и даже не юноша. Он, кстати, старший офицер, спецназовец, за его плечами — не полигоны и стрельбища, а реальная длительная война.

Теперь эта война и для него — не позади, а впереди. Старый враг — вернулся. А Явик должен сохранить тайну выживших протеан в неприкосновенности. И потому должен делать всё, чтобы выжить самому и постараться победить такого врага. Долг солдата, долг воина, долг офицера. В одиночку против армады Жнецов, это понимают теперь очень хорошо не только нормандовцы, но и многие иден-праймовцы, не попрёшь. Явику приходится опираться именно на нынешних разумных органиков. Он-то может судить об их подготовке очень серьёзно, точно и чётко. Опыт, всё такое. И видит, и понимает и чувствует, что эта подготовка, мягко говоря, крайне недостаточна.

Явику стоит больших трудов — для Шепарда это очевидно и понятно — сдерживаться. Но всегда и везде сдерживаться — пока не получается. Потому Явик и ограничивается этим хлёстким словом 'примитивы', хотя... Те же нормандовцы — хоть люди, хоть турианцы — прекрасно понимают, что Явик ещё сдерживается, удерживает себя от мер физического воздействия.

Примитивы? Да, примитивы. Потому что выстоять несколько сотен лет современные расы против такого врага не смогут. Депрофессионализировались, расслабились. Попросту — разленились. Да, есть надежда победить. Явик убеждён, что после того, как было уничтожено верховное руководство Протеанской Империи на Цитадели, эта надежда в протеанском сообществе разумных органиков исчезла. Возможно, ему так легче думать и воспринимать то, что случилось тогда. А может быть, надежда предельно ослабела. Сейчас эта надежда есть у иденцев, есть у нормандовцев. Это — другая надежда. Не та, которой живут сейчас, вот в эти самые минуты, сотни тысяч и миллионы обитателей исследованной части галактики. Разумные органики.

У них — другая надежда. Может быть — более простая, даже примитивная. Они надеются на лучшее, хотя бы — на то, что беда их обойдёт стороной. Что мир будет бесконечен хотя бы в масштабе продолжительности жизни их самих, их детей и внуков. Мало кто из нынешних разумных органиков может составить действенную конкуренцию протеанам по продолжительности жизни. Даже кроганы и азари не смогут сравняться с расой, для которой несколько десятков тысяч лет — обычная, в общем-то, продолжительность жизни отдельного разумного органика. Потому-то Явик иногда очень чётко вспоминает и рассказывает Шепарду о том, что было до войны, а что — во время войны со Жнецами. Он уже жил в эти годы, хотя...

Память разумного органика — феномен до сих пор малоисследованный и малопонятный. Посмотрев на календарь, можно ужаснуться, сколь много ты прожил, а если не смотреть на календарь? То не всегда и заметишь, насколько ты... стар. Да, да именно стар.

Явик... Он постоянно помнит о том, что он уже не молод. Да, рядом с Таэлой, рядом с другими протеанами он... молодеет, он там — среди своих и восприятие времени ненадолго, но нормализуется. Явик среди своих соплеменников не чувствует себя старым. Не чувствует себя пожилым. Может быть, молодым он не чувствует себя и там, но... он не чувствует себя отработанным материалом. И это — уже хорошо.

Теперь протеане, те, кто выжил, далеко. У них — свой путь. Им нужно будет искать планету для себя. Уединённую планету, куда не будут стремиться самые 'отмороженные' авантюристы и разведчики. Протеанам нужно окрепнуть, размножиться, создать инфраструктуру для жизни. Именно для жизни, а не для выживания. В том числе и потому, что протеане живут долго.

Протеанам придётся не только жить, но и воевать. Со старым врагом. Который, вне всяких сомнений, уже осведомлён о том, что протеане выжили. И, как минимум, включил протеан в свой 'расстрельный список'. Может быть — даже на первые позиции. Хотя... если следовать принципу 'кошка играет с мышкой'... То Жнецам ничего не будет стоить оставить протеан на финал своего противостояния со всеми остальными расами пространства нынешней Галактики. В том числе и в назидание этим самым расам — дескать, смотрите, своего главного оппонента, даже чудом выжившего, мы не трогаем очень долго, а если тронем — то и он не устоит перед нашей победной поступью. Трепещите и падайте ниц. Лучше сами убивайтесь собственными силами. Дешевле вам обойдётся и менее болезненным будет процесс.

Явик, вполне вероятно, об этом думал и думает. Рассматривает складывающуюся ситуацию в её вариантном большинстве и так и эдак. И это рассмотрение для него не является лёгким делом хотя бы потому, что исчезли не Жнецы, нет. Исчезла Протеанская империя, в которой жили десятки рас разумных органиков. Десятки! А тут сейчас даже сидящие на правящей верхотуре Советники Цитадели не способны справиться с полутора десятком рас, хотя и эти полтора десятка являются сильным преувеличением численности поднадзорных рас. Пять-восемь рас — максимум. Остальные... Ими и управлять-то сложно, потому что связи слишком проблемны, а значит, в том числе — и слабы.

Явик понимает, что снова и снова слышать от него, выжившего протеанина, это 'примитивы' разумным органикам, обитающим хоть на Иден-Прайме, хоть на 'Нормандии' — неприятно и напряжно. Понимает. Но ничего сделать с этим не может. Трудно такое вопиющее несоответствие без особой нужды, без попадания в предельно острую ситуацию держать в себе, не пускать наружу. Он, протеанин не может предельно поглупеть. Не может! И — не может помолодеть. Не может. Хорошо ещё, что он понимает — ураганное взросление большинству нынешних разумных органиков недоступно. Даже таким, вроде бы продвинутым, как Андерсон и Шепард. Эволюция — она разная бывает, но... Такого экстрима в ожидаемых Явиком масштабах она не допускает.

Явик не оригинален. Пожилым молодые почти всегда, во всяком случае — часто — кажутся глупыми, тупыми, неразвитыми. На самом же деле они — другие. И вот это 'другие' вполне тянет на дополнительную проблему. Потому что у Жнецов задача уничтожить всех высокоразвитых, высокоорганизованных разумных органиков. Как ни избито звучит, но простая логическая цепочка: 'турианцы — разумные органики, люди — разумные органики, протеане — разумные органики', выводит в понимании Жнецов только к одному постулату: все разумные органики должны быть уничтожены.

Хочется, конечно, верить, что кто-нибудь из разумных органиков — и далеко не единственной расы из ныне имеющих место быть в Галактике — выживет. Только нельзя в это верить слишком сильно. Безответственна эта вера и потому — очень опасна. Следует всегда брать крайний вариант. А он гласит — Жнецы постараются сделать всё, чтобы никто из разумных органиков любой расы не выжил после Жатвы. Проще говоря, поле — Галактика должно быть 'убрано' так, чтобы ни зерна, ни колоска не осталось на нём. Пустыня. Голая и пустая пустыня. Это — не идеал, а рабочий вариант для Жнецов. Качество, а не только количество.

Явику стыдно. Потому что он, конечно же, понимает: он — выжил, его соплеменники — очень немногие, кстати, тоже — выжили. Но ведь они выжили чудом. А старый враг снова собрал силы и готов обрушиться на нынешнюю галактику всей армадой. Явик знает, что нынешние органики смотрят на выжившего, оставшегося 'на свету' протеанина не только с восторгом, но и с осуждением. Зачем он выжил, почему не погиб, почему вернулся сюда, не в своё время, почему не остался в своём времени?

Трудные вопросы, которые столь высокоорганизованная и сложная личность, какой, безусловно, является протеанин Явик, не может не задавать себе самому. И Явик задаёт себе эти вопросы. Понимает, что ответы на них не такие уж простые. На некоторые вопросы из этого списка и ответить-то даже самому себе — невозможно. Потому что нельзя впадать в мечтательность.

Надо ли говорить с Явиком? Надо. Хотя бы потому, что Явику нужно выговориться. Облегчить душу, так сказать. Он не может сутками сдерживаться, не может долго держать всё в себе. Сейчас пока что не настолько критическая ситуация, чтобы требовать от выжившего протеанина максимальной сдержанности.

Явик, вполне возможно, понимает необходимость этого разговора и со своей стороны готовится к нему. Может быть, он даже вспомнит, хотя бы обзорно то, с чем пришлось ему столкнуться на Иден-Прайме. После того, как он пришёл в себя. Окружающая среда... меняет разумного органика очень серьёзно. Одно дело — тесный саркофаг, в котором и лежать-то — не слишком комфортно. А другое — населённая разумными органиками огромная планета и военный боевой разведывательный корабль.

Вроде и нет никакой разницы, а на самом деле разница есть. Хотя бы в том, что на планете Явик ещё сдерживался, а вот на стартовавшем и ушедшем от густонаселённой, чего уж там отрицать-то, планеты, корабле он вряд ли сможет сдерживаться бесконечно. Может наступить момент — и протеанин сорвётся. Потому что хронологическая разница никуда не делась, а разница в уровне подготовки, в расовом уровне — тем более. Одно дело — быть туристом, побывать на планете и на корабле и уйти, а другое дело — согласиться летать рядом с молодыми расами неделями и месяцами. Не всегда, ох, не всегда разумный органик любой расы может предусмотреть всё.

Впереди, между прочим — Цитадель. Та самая Цитадель, на которой погибла вся протеанская имперская правящая и руководящая — разница всё же есть — верхушка. Та самая Цитадель, на которую Явик, как спецназовец, высаживался и до и после захвата станции Жнецами. Та самая Цитадель, на которой Явик стрелял в свою возлюбленную азари, уже подвергшуюся индоктринации.

Всё это в комплексе может подвигнуть Явика сорваться. Проще говоря — проявить свои богатые способности в деле многоуровневого и эффективного, а главное — быстрого и непросчитываемого заранее воздействия на жителей Станции. Да и о том, что нормандовцев он тоже сумеет как минимум заставить не мешать, забывать не следует.

Явик не захочет церемониться ни с кем из живущих на Цитадели разумных органиков. В том числе и потому, что они объективно младше протеанина по возрасту, глупее и тупее, непрофессиональнее. Всё указывает на то, что Явик не сможет сдержаться.

Он уже не сдерживается. Очень трудно в изменившихся условиях не пользоваться всем или большей частью своего расового арсенала. Да, люди об этом хорошо знают. Не только люди, но и турианцы, и представители многих других ныне живущих в пространстве исследованной части галактики рас. Явик — протеанин и он будет действовать в рамках протеанских стандартов, правил, рамок. Как угодно, но будет действовать, руководствуясь именно ими. Коряво звучит, но — факт отражает, а значит — допустимо. Явик начал пользоваться своими расовыми возможностями, способностями, задатками уже на Идене. Не мог не начать пользоваться — это было бы противоестественно, если бы он и в этом ещё мёртво сдерживал себя.

А на Цитадели он не будет сдерживаться. В том числе и потому, что прекрасно знает, понимает, разумеет, что это — главная станция исследованной части Галактики. Снова — главная станция. И недовольство Явика будет направлено не только на простых обитателей станции, коих там, безусловно, немало, но и на тех разумных органиков, которые не только пребывают на Цитадели почти постоянно, но и выполняют, прежде всего, управленческие функции и задачи. На них Явик, безусловно, обратит самое пристальное внимание, которое не будет для этих разумных органиков приятным и протокольным. Именно взаимодействуя с ними Явик не будет сдерживаться прежде всего.

Значит, под удар протеанина попадают — и неоднократно — Советники, попадают Спектры. И попадает СБЦ. Не только ключевые руководящие фигуры этих структур, но и весь персонал. У Явика хватит ресурсов, мощностей и возможностей, чтобы эффективно повлиять на их всех. Без малейшего исключения. Сам Шепард в этом не сомневался, как, наверное, и очень значительная часть нормандовцев. И — кое-кто из иденцев.

Можно ли удержать напарника от удара по этим структурам? Нет, наверное, нельзя. Достаточно будет вспомнить, что Явик не собирается отдавать Советникам Цитадели, а точнее — их ручным умникам-разумникам протеанский маяк. Как всё же интересно он обставил эту ситуацию. Да, формально 'Нормандия' изъяла Маяк с Иден-Прайма и даже, что показательно, везёт спокойно и свободно Маяк на Цитадель.

Не надо считать разведку Совета Цитадели поголовно глупцами и тупицами. Технологии, техника, уровень подготовки и образования позволяют служащим в разведке Совета разумным органикам сделать именно такой вывод на полном автомате. Они, вполне закономерно, рассчитывают на то, что 'Нормандия' привезёт на Цитадель Маяк, сдаст артефакт в порту и спокойно отправится в обратный путь.

О том, что на борту фрегата-прототипа находится выживший протеанин, разведчики Совета Цитадели и не только, кстати, они, тоже осведомлены в немалой степени. Достаточной или недостаточной — можно спорить. Но... они рассчитывают на то, что 'один в поле не воин'. Что Явик — единственный выживший протеанин, а их, нынешних разумных органиков, облечённых немалой властью, полномочиями и возможностями — даже численно — очень много. Они не знают многого о протеанах, очень многого. А точнее, если и знают, то многое понимают искажённо. Проще говоря — недостаточно.

Они думают, что если протеанин — один, то он — слаб и беспомощен. Так же примерно, как хорошо помнил британец Джон Шепард, обитатели Цитадели судили и рядили и думали и даже продолжают думать сейчас о землянах, о людях. Не воспринимают Старые Расы человечество всерьёз. И по инерции, в том числе, они не воспринимают всерьёз одного из представителей Старшей Расы.

Да, возможно, литераторы из числа представителей многих рас за сотни лет 'слепили' немало фантастических и фэнтезийных текстов. Где живоописали, насколько, конечно, смогли, встречу нынешних рас с Предтечами. Но одно дело — текст, а другое дело — реальность.

И эта реальность складывается не в пользу обитателей Цитадели. В первую очередь — власть имущих. Да, формально Явик — единственный выживший протеанин и для поддержки этого представления нормандовцы и иденцы сделают всё возможное и необходимое. Сделает всё для поддержки этого представления и сам Явик.

Фактически — он не один, хотя бы потому, что он знает о выживших, пусть и немногих, соплеменниках и надеется найти в саркофагах на других планетах ещё нескольких соотечественников как минимум. И ещё он не один потому, что поверил не только Джону Шепарду — человеку, землянину, но и другим землянам, составляющим экипаж фрегата-прототипа 'Нормандия'. Он поверил даже двум турианцам-Спектрам и многим иденцам.

Поэтому Явик — не один. И можно не сомневаться — хотя бы некоторые из облечённых властными или хотя бы распорядительными полномочиями обитателей Цитадели понимают: Явик известен многим иденцам и тем более известен нормандовцам. Он — не изгой, не пленник и не раб. Следовательно, он — не одинок. И это — дополнительное основание для беспокойства, волнения и неудовлетворённости. Да что там особо скрывать-то — и для страха и для опасений это тоже основание.

Нет ни малейших сомнений, что Явик не считает только власть имущих достойными своего тяжеловесного влияния. В его понимании, как не раз убеждался Шепард, в создавшейся в исследованной части галактики ситуации виновны все разумные органики поголовно. Независимо от того, к какому разряду рас они относятся — сверхактивным ключевым азари, турианцам, саларианцам или к заблокированным на своей планете ягам. Все виновны в том, что разумная органическая жизнь в галактике оказалась под угрозой скорейшего исчезновения. И тем более, если речь идёт об обитателях Цитадели.

Там, на этой станции, в очередной раз собрались 'сливки' мультирасового бомонда. Да, были там и простые, незнатные разумные органики многих рас. Но их было — по любым доступным данным, а иногда — не только доступным, но и активно навязываемым и рекламируемым и пропагандируемым — немного. Во всяком случае — намного меньше, чем знатных и богатых разумных органиков. Да, автоматизация, механизация на Цитадели закономерно была одной из самых высочайших среди тех, что были задействованы на космостанциях. Так что нужды в многочисленной армии вспомогательного обслуживающего персонала, состоящего из бедных и среднего достатка разумных органиков, не было.

О том, что фактически Цитадель обслуживают не разумные органики ныне известных рас, а особая раса, именуемая в просторечии Хранителями, тоже не следует забывать. Потому-то Явик и убеждён, что все нынешние разумные органики безотносительно к расе — не хозяева, а гости, в лучшем случае — бесправные арендаторы пространства Станции. И в этом суждении-выводе протеанина, как чувствовал и понимал Шепард, слишком много правды. Временное оно и есть временное, пусть даже в масштабах нескольких десятков и даже сотен лет многим разумным органикам оно может показаться постоянным.

Явик, вероятнее всего, просчитывает своё будущее общение с представителями этой расы. И чихать он хотел на то, что согласно установлениям, постановлениям, указам и даже законам Цитадели общение с Хранителями для всех, кто пребывает на Станции попросту запрещено. Вряд ли нынешние службы смогут остановить или даже задержать протеанина или тем более — наказать его за нарушение этих законоуложений.

Он — представитель не Старой, а Старшей Расы. И этим всё сказано. Если уж динозавры в 'Парке Юрского периода', клонированные, не стали мириться со своим подчинённым положением. То... от вполне соответствующего мельчайшим требованиям и стандартам своей расы Явика ждать, что он будет повиноваться 'живониточным' установлениям? Которые неспособны действовать эффективно даже на нынешних разумных органиков безотносительно к их расовой принадлежности? Не приходится. Явик будет действовать по-своему.

Следует ли это квалифицировать как срыв? Вряд ли. Это — не срыв. Это — возвращение к стандартам своего расового поведения. Проблема только в том, что эти стандарты — слишком пионерны, слишком авангардны для подавляющего большинства разумных органиков.

Да, сложно будет цитадельцам любого уровня. Это сейчас, пока 'Нормандия' только начала свой полёт к Цитадели, можно считать, что особых проблем не будет. Будут проблемы, будут. И у цитадельцев и у нормандовцев. Всем придётся меняться, всем придётся приспосабливаться быстро, полно и эффективно.

Нужен ли предстоящий разговор? Однозначно ответить — сложно. Но дальше оставлять без последствий то, что Явик продолжает вслух называть нынешних разумных органиков 'примитивами'... Нельзя.

Да, у протеанина — предостаточно для этого оснований. Но если нормандовцы и иден-праймовцы действительно проникнутся этим 'примитивы' и посчитают себя самих этими самыми 'примитивами', поможет ли это им выстоять в предстоящей войне со Жнецами? Нет, не поможет. Такое осознание подорвёт их веру в свои собственные силы, возможности, способности и как бы ни напрягались нормандовцы, тогда о скорой победе над Жнецами придётся попросту забыть.

Воевать столетиями нынешние расы — хоть Старые, хоть земляне — не смогут. Не та у них закалка. Так что... предстоящий разговор нужен. Даже если не всё будет сказано в его ходе вслух, многое будет понято, многое ляжет в основу изменившегося, а точнее — изменённого поведения и отношения протеанина к окружающей действительности. Не только к нормандовцам или иденцам, нет.

Войдя к себе в каюту, Шепард не стал закрывать дверь, остановившись в шаге от порога. Стоит ли вести разговор здесь? Или, может быть, следует пройти в Зал Связи? Тот самый круглый зал, наличие которого смущает не только старпома, но и многих других нормандовцев. Вести такие разговоры в коридоре... Как-то не очень хорошо это выглядит ни со стороны, ни изнутри, с точки зрения разговаривающих разумных.

Вот ведь задачка... Ясно, что Явик сделает всё, чтобы обеспечить некоторую, а возможно — весьма значительную приватность этого разговора, но... С его-то стороны это может и достаточно для приватности, а со стороны землянина Шепарда? Можно было с пилотом Жнеца общаться в почти полностью безлюдной местности, но то — пилот Жнеца, наблюдатель, а Явик — он другой.

— Джон, — прошелестел голос протеанина позади. — Я пришёл. И поговорим мы, если ты не возражаешь, здесь, в твоей каюте. В Зал Связи идти — нет необходимости, — уточнил Явик, останавливаясь, как ощутил Шепард, на пороге каюты. — Да, там, в ближайшее время, будет пусто и тихо, но... Лучше поговорить о многом в твоей каюте, — воин древней расы несколько секунд молчал. — В конечном итоге поговорить можно было бы везде — это не столь критично и важно.

— Согласен. — Шепард не стал оборачиваться, сделав несколько шагов от двери каюты и подходя к одному из кресел. — Садись.

— Тогда и ты тоже садись, Джон. Разговор, я понимаю, будет сложный, — протеанин, усевшись в кресло, поставил на столешницу пирамидку, прикоснулся к её граням пальцами, она отозвалась спокойным многоцветным свечением. — Вы называете это... 'глушилками'. Она не позволит ничего заснять и записать голоса, — уточнил Явик. — Садись, — повторил протеанин. Шепард опустился в рядом стоящее кресло. — Ты прав, я действительно еле сдерживаюсь. И я знаю, что моё 'примитивы' неприятно для многих нормандовцев и для иденцев, — сказал протеанин. — Догадываюсь о многих причинах этого, но озвучивать — не хочу. Мы все — и я не исключение — действительно примитивы перед Жнецами. Десятки успешных Жатв не могут осуществляться примитивной расой. Пусть даже это — раса полумашин. Квазимашин. Как угодно, — проговорил воин древней расы. — По сравнению с ними мы — нынешние и многие прошлые расы разумных органиков — действительно примитивы. Но так уж мы устроены, что нам гораздо приятнее, когда нас гладят по шёрстке. А не против шёрстки, — уточнил собеседник. — Жнецы нас по шёрстке гладить не будут. Они будут нас умерщвлять, а потом... потом перерабатывать в пасту, из которой ваять, лепить, создавать, строить новые расовые корабли-Жнецы и корабли поменьше. Может быть — даже корабли сопровождения. Сложно с таким смириться, а не только осознать и понять, — он помолчал несколько секунд, по-прежнему не глядя на собеседника. — Мы все — очень молоды по сравнению с теми же Жнецами, не говоря уже о тех, кто стоит за ними.

— А за ними кто-нибудь стоит? — уточнил Шепард.

— Стоит, — подтвердил Явик. — Хотя не все в это верили. В мою бытность мнения — тоже разделились. Одни верили, что Жнецы полностью самостоятельны как раса, другие верили в то, что они полусамостоятельны, а третьи, вполне предсказуемо и даже ожидаемо верили в то, что Жнецы нисколько несамостоятельны.

— Три точки зрения, — произнёс Шепард.

— Да. В лучшем случае — три, если не считать промежуточных, — согласился Явик. — Разнообразие в восприятии окружающей действительности никуда не девается, только вот бывают — и довольно часто, кстати, моменты, когда эта разность начинает напрягать и надоедать, становится малоприемлемой для значительной части разумных органиков. — Явик снова помолчал несколько секунд. — И не только потому, что мы по-прежнему склонны верить, что нельзя объять необъятное.

— Мы верим в то, что хотя бы часть этого необъятного можно объять так или иначе, — тихо сказал Шепард. — Только не всегда прикладываем к этому необходимые и достаточные усилия.

— Возможно, что и так. Жнецы, как ты понимаешь, Джон, приходят не просто так, они приходят...

— Тогда, когда большинство рас разумных органиков Галактики находятся на достаточно высоком уровне своего развития, — сказал старпом. — И тогда...

— Тогда они просто обрывают это развитие. Считая, вполне вероятно, что спелый плод надо вовремя сорвать, чтобы он не завял, — продолжил Явик. — Вопрос лишь в том, что считать спелостью.

— А может, нет никакой 'точки спелости', Явик? — спросил Шепард.

— Может и нет, — не стал возражать протеанин. — Во всяком случае, факт остаётся фактом — кривая развития любой расы обрывается. Самым варварским способом. И не мы первые, кто желает остановить это колесо Циклов и колесо Жатв. И не мы первые, кто сомневается в том, что это — вообще возможно практически, реально остановить.

— Не только возможно. Необходимо, — уточнил старпом.

— И в возможности и в необходимости, уверен, тоже многие разумные органики сомневались. Закон многообразия. А мы... мы строили единообразие.

— Явик... — чуть укоризненно произнёс Шепард.

— Не знаю, Джон, — ответил протеанин. — С моей точки зрения это — путь к единообразию. Да, не пройденный до конца, не проявивший заранее известный, запланированный, проектируемый результат, но — путь к единообразию. Если уж мы раз за разом противостояли желающим сбросить нас с расового пьедестала власти... То, вероятнее всего, мы бы и стали основой этого единообразия. Мы, протеане, стали бы основой монотонности. Да, согласен, что мы до этого не дошли в реальности, но в теории, вероятнее всего, доходили и не раз. Может и хорошо, что мы не достигли гибельного однообразия потому, что пришли Жнецы.

— Однообразия нет, Явик, — негромко, но чётко сказал Шепард.

— Ты о том, что мы, протеане, обязанные поголовно вымереть, выжили, Джон? — тихо спросил Явик.

— В том числе и об этом. Нет ничего окончательного, Явик. Всё...

— Временно, — продолжил протеанин. — Только вот никому из разумных органиков от этого не легче, Джон. Нам было нелегко приучить себя, даже привыкнуть жить несколько тысячелетий, когда кругом было полно рас, представители которых хорошо, если жили, как нынешние, к примеру, саларианцы, несколько десятков лет. Я уж не говорю о том, как нам, протеанам, завидовали те расы, представители которых по большей части жили несколько сотен лет. А таких, я тебе прямо скажу, Джон, было в нашей Империи большинство.

— Три части, — произнёс Шепард.

— Да, те самые три части, — подтвердил Явик. — Возможно, нам, разумным органикам, пусть и не всем поголовно, легче воспринимать мир, поделённый на эти самые три части. Мы до сих пор верим в то, что действительно невозможно объять необъятное.

— Возможно, Существам Света это было доступно в гораздо большей степени, — предположил Шепард.

— Но и у них было предостаточно своих сложностей и проблем. Которые, в том числе, были бы очень непонятны, непостижимы для нас, нынешних и прошлых, — опустив голову, сказал Явик.

— Ты... считаешь, что... — медленно произнёс Шепард.

— Я считаю, что мне не удастся дальше скрывать и оставить не задействованными многие свои расовые возможности и способности, Джон, — ответил протеанин. — Да, на Идене я адаптировался, привыкал, догружался информацией. Потому — сдерживался в гораздо большей степени, возможно, чем на борту 'Нормандии', стоящей на планете. Но теперь Иден — позади, а Цитадель — впереди. Фрегат-прототип — в полёте. И дальше, уверен, поскольку я не хочу отдавать на Цитадель Маяк, нам не удастся надолго задержаться на Станции.

— И ты уверен, что... — осторожно заметил старпом.

— Да, я уверен в том, что блокированные политической и прежде всего политической целесообразностью, арктурские чиновники и чиновники земного Альянса Систем не разрешат нам вернуться ни на Арктур, ни на Землю. Вот так просто и чётко не разрешат, — подчеркнул протеанин. — Я не знаю и не хочу сейчас знать о том, в какой форме будет выражено это 'неразрешение', я уверен и даже убеждён, что оно будет. И, исходя из этого обстоятельства, у нас не останется, в том числе и иного выхода, чем уйти от Станции в полёт. Возможно, даже очень длительный.

— Ты предполагаешь...

— Насколько я сумел понять, Джон, — негромко ответил Явик, — 'Нормандия' при всей своей пионерности — вполне работоспособный разведывательный корабль. Следовательно, нам необходимо будет, прежде всего, заняться именно разведкой, а точнее — сбором, обработкой и распространением самой актуальной информации о состоянии дел во множестве звёздных систем. Перед тем, как в галактику вторгнутся Жнецы — это самое малое, что мы, кто остался на борту, сможем сделать одним кораблём и одним экипажем для того, чтобы заложить основы будущей Победы.

— Одним кораблём, — задумчиво произнёс Шепард.

— Ну не одним, так двумя, — сказал протеанин. — Разницы никакой нет. Деятельность разумного органика стандартна и предсказуема до невозможности и тебе это более чем очевидно, Джон. Мы можем сколько угодно мечтать, прогнозировать, планировать, фантазировать о том, что будет делать имперский разведкрейсер, действуя в связке с 'Нормандией', но мне представляется гораздо более эффективным всё же сконцентрироваться на том, что должны делать нормандовцы и 'Нормандия'. Это будет лучше и честнее, — подчеркнул Явик.

— И всё же, Яв...

— Да понимаю я. Но и они должны понять, что если дальше будут столь же квёлыми, медлительными и глупыми — они гарантированно погибнут. Гарантированно, Джон, — подчеркнул протеанин. — А так... если они не будут такими, то у них появится хоть какая-нибудь действенная гарантия выжить, а затем — и победить. Ты сам знаешь, что мудрецы в любой расе бывают разными, но почему-то лучше всего действуют и живут именно те, кто не превозносит себя над другими. Я тоже себя не превозношу, кстати. Но не превозносить — это не значит унижать. И это...

— Означает, что ты будешь всё чаще и полнее применять свои расовые способности и возможности, Яв, — тихо сказал Шепард.

— А куда я денусь, Джон? Даже если Жнецы знают, в чём я уверен, что многие протеане, а не только один я, выжили, они помнят и то, что воевали с моей расой сотни лет. Не десятки, Джон, а сотни, — подчеркнул протеанин. — И если я сейчас не начну проявлять свои расовые возможности и способности, то...

— Времени на оказание хоть какого-нибудь сопротивления у нас, нынешних разумных органиков, не будет слишком много. — сформулировал Шепард.

— Его вообще может не быть, Джон, — уточнил протеанин. — Потому что удар Жнецов может быть комбинированным. Он может быть ползучим. Может быть направлен сначала на несколько рас. Всё зависит от удобства расположения пространств избранных для 'первичного заклания' рас. А может быть всеобщим, когда Жнецы полезут в галактику и через ретрансляторы, в том числе и через Цитадель, и через пространство космоса. Они могут, в чём я убеждён, обходиться и без ретрансляторов. Достаточно быстро, кстати, преодолевая пространства между туманностями и скоплениями. Ползучее вмешательство и вторжение — они уже идут. Сейчас, уверен, даже ты назовёшь хотя бы одну расу, которая станет в пространстве исследованной части галактики первым жертвенным агнцем для Жнецов.

— Батарианцы, — произнёс Шепард.

— Да, именно они, — подтвердил напарник. — Хотя — и не только они, но сейчас можно вполне остановиться только на озвучивании расового универсального самоназвания четырёхглазых разумных органиков. И дело ведь не в том, что и у нас, протеан, и у батаров — четыре глаза. Дело во многих других признаках, выделяющих именно эту расу на роль первой жертвы, своеобразного пробного камня. Были бы они медиками и учёными сейчас именно такими, какими были они в не столь уж и отдалённом прошлом — может быть батары и потрепыхались бы, давая возможность многим другим расам отмобилизоваться, но сейчас батары, кратко говоря, слабы. А я бы сказал — предельно слабы. Да, да, Джон, они примитивизировались, — подчеркнул Явик. — Ибо раса, ранее представлявшая мультирасовому окружению сильнейших медиков и учёных, теперь скатывается в Тёмные Века, во власть рабовладения. А это уже — крайне серьёзный показатель, признак существенной деградации. Не отдельной части расы — расы в целом.

— Кроме того... — осторожно продолжил старпом.

— Кроме того — нельзя недооценивать ползучую оккупацию, Джон. Взять ту же самую Цитадель. Сейчас это — средоточие богатства, знатности и власти. Но всё это — до первого залпа. Потом будет не только паника, а массовая попытка бегства. Только бежать будет некуда. — Явик посерьёзнел. — Так же как не смогла убежать с этого железнопластикового острова и наша властная верхушка. Там было, кстати, немало сильных бизнесменов, так что и бизнесверхушка моей расы — тоже пострадала. В наше время на Цитадели погибли многие виднейшие топ-менеджеры промышленности и сельского хозяйства, локомотивы развития десятков рас. Это... сильно и серьёзно ослабило нас. Мы оказались не готовы к осуществлению серьёзной быстрой их замены нижестоящими уровнями менеджеров. Сделали, конечно, что смогли, но сделали — недостаточно. И — погибли. Пусть и через сотни лет противостояния.

— Цитадель...

— Они не хотят знать ничего о Цитадели, Джон, — с горечью заметил Явик. — Они... живут, а точнее существуют на этом острове. Для них Цитадель — что-то вроде насеста для курицы или петуха. Есть насест — хорошо, а вот если нет... Но пока Цитадель есть — они о другом насесте и думать не будут, — отметил воин древней расы. — Им другой насест и не нужен.

— Ограниченность мышления, — негромко сказал Шепард.

— Я тоже ограничен в своём мышлении, Джон. И я не могу действовать так, как привыкли нынешние разумные органики. На Идене я ещё адаптировался, привыкал, приноравливался, потому и не раскрывал свой формат поведения и деятельности, а здесь, на борту корабля, покинувшего планету, я знаю и чувствую, что сдерживаться долго — не смогу. А чем ближе к Цитадели... тем меньше, знаю, вероятность моего дальнейшего спокойствия и сдержанности, — он помолчал несколько секунд, неспешно, едва заметно поворачивая лобастую голову, интерьер старпомовской каюты. — Нормандовцам... сложно в своём большинстве видеть, чувствовать, ощущать рядом с собой существо, которое старше любого из них на пятьдесят тысяч лет. Если людям, знаю теперь, до сих пор трудно устно и тем более — письменно общаться, если разница в возрасте выходит за рамки пятилетнего периода, то что же говорить, когда пять лет превращаются в пятьдесят тысяч?! И нормандовцы, Джон, далеко не глупы. Они понимают, конечно, по-разному и в разной степени, насколько я серьёзно отличаюсь от них. В силу той же ограниченности мышления им крайне сложно даже попытаться и попробовать приблизиться к пониманию меня, как такого же разумного органика. И потому, уверен, они ещё сдерживаются, хотя и ясно и чётко слышат и подтекст, и затекст и надтекст моего ярлыка 'примитивы', которым я всё чаще награждаю их — то индивидуально, то в групповом формате, а то и коллективно. Сложно всё это, Джон, — помолчав несколько секунд, продолжил Явик. — Я тоже о многом думал и тогда, в первые сутки, которые я потратил на адаптацию, и потом и на борту фрегата-прототипа и на Иден-Прайме. Я о многом думал, многое видел, многое чувствовал, многое осмысливал. И — многое вспоминал. Уже тогда я понял, насколько короток будет период моего пусть и только внешнего спокойствия, если я не смогу развернуть хотя бы часть своих расовых возможностей из спящего состояния вовне. Да, я не буду спорить, какую-то часть я уже развернул на Иден-Прайме. В разных ситуациях и условиях, но... Для Цитадели это слишком мало, как мало этого теперь и для Иден-Прайма. Я искренне надеюсь, что иден-праймовцам окажется по плечу роль локомотивов в организации Сопротивления. На государственные властные структуры, увы, надежды мало. Значит, своё слово должен сказать народ.

— Те самые две трети? — уточнил Шепард.

— Да, возможно и две трети, но это — слишком условное деление, — согласился Явик. — Не скрою, я бы предпочёл совсем обойтись без приближения к Цитадели. Но уж если так складывается... То лучше начать санацию с главной столичной станции в исследованной части Галактики. И не давать возможность её чинушам измыслить одну или несколько пакостей, направленных, вне всякого сомнения, против нормандовцев в первую очередь, а против иденцев — во вторую.

— Санацию? — несколько изумлённо и очень заинтересованно спросил Шепард.

— А как ты думаешь, Джон? Если я проявлю хотя бы часть, пусть даже и очередную часть своих расовых возможностей и способностей уже при подлёте к станции, то что мне, не придётся на самой станции проявлять ещё и ещё части? — Явик коротко и прямо взглянул на собеседника. — Придётся. Сам знаю и понимаю, что придётся. А значит со стороны, пусть даже и с твоей стороны, Джон, это будет выглядеть форменной санацией. Многозначность и многомерность смыслов слов, сказанных вслух, мы тоже не освоили в возможной и даже необходимой полноте. А сейчас у нас у всех будет для этого слишком мало времени. И — не только времени, всего остального — тоже. Потому что...

— Потому что смерть мыслящего существа в таких масштабах носит...

— Почти абсолютный характер, — закончил Явик. — Здесь ты прав, Джон. И, если позволишь, отмечу, что ведь ты ещё до того момента, как нашёл меня, понял многое.

— Понял, — не стал отрицать Шепард. — А с тобой — ещё больше понял.

— Вот и цитадельцы, если мне удастся развернуть свои расовые способности оптимально, поймут это многое достаточно полно и быстро. Хотя, к сожалению, недостаточно для того, чтобы предотвратить атаку, нападение, вторжение. Предвижу, что эпитетов будет — десятки, а толку. Толку — никакого. Я много думал о том, как мне вести себя на Цитадели, Джон, — сказал Явик, в очередной раз неторопливо оглядев убранство полутёмной каюты. — И могу сказать пока что только одно. Надо сделать всё, чтобы этот прилёт 'Нормандии' на Цитадель не был последним. Ни для корабля, ни для его экипажа.

— И в первый же прилёт нам придётся сделать многое, чтобы закрепиться на Станции, — негромко добавил Шепард. — А это значит, что части нормандовцев придётся поднапрячься.

— Нет, Джон. Оставлять никого из нормандовцев на Цитадели мы не можем, — возразил Явик. — По многим причинам. Секретность и всё прочее. Нам, Джон, нельзя разделяться.

— Придётся поработать. Ты прав. И нам действительно нельзя разделяться, — подтвердил старпом.

— Нам надо не разделяться, а объединяться, Джон. Как сказано у вас, людей, в одной умной книге, 'врагов — так много, а друзей — так мало', — ответил Явик. — Жнецы, как ты прекрасно знаешь сам, рассчитывают, прежде всего, на нашу разобщённость.

— О, да, на это они, в том числе, и рассчитывают. Поодиночке нас будет легко уничтожить, — негромко заметил Шепард. — Только мне совсем не хочется вставать во главе Сопротивления.

— А ведь тебя постараются поставить, Джон, — ответил Явик. — И будут пытаться раз за разом.

— Мало мне бояться стать в глазах окружающих монстром, так теперь ещё и отбиваться предстоит от постоянных предложений стать во главе Сопротивления, — невесело выдохнул Шепард.

— Придётся, Джон. — Явик прямо взглянул в глаза напарника. — И я думаю, что ты снова попытался вернуть себе настройку одиночества.

— Не буду отрицать, Явик. Не люблю, да и не хочу осложнять кому-нибудь жизнь своим присутствием рядом.

— Ты сейчас говоришь, Джон, совсем не то и не так, — почти шёпотом сказал Явик. — Поэтому позволь вернуться к проблеме 'примитивов'. Ты прав, я резок и беспощаден бываю. Надеюсь только, что это со временем войдёт в какие-нибудь взаимоприемлемые рамки.

— Ну, так если мы 'примитивы', то ведь мы можем только казаться примитивами, — усмехнулся Явик. — За нас играет то обстоятельство, что Жнецы так и не сподобились уничтожить разумную жизнь раз и навсегда. И поскольку Жнецы — не первые и не последние возмутители галактического спокойствия, именуемого ещё и миром, то мы вполне можем прервать их деятельность.

— Можем и должны, Джон. Это, в том числе, поможет нам стать более сильными, развитыми и умными, — поддержал напарника протеанин.

— Ты прав. Давай вернёмся к нашим вопросам и проблемам, чтобы по прибытии на Цитадель нас никто не считал там примитивами слишком долго.

— О, да, их там будет ждать не один культурный шок, Джон, — улыбнулся впервые за долгое время протеанин. — И нам и им будет полезно поменяться во многом за очень короткое время. Только вот обсудить все или большинство проблем нам не удастся сейчас и в ближайшее время, Джон. Времени мало. У тебя — в первую очередь. Расписание, план, режим, — уточнил напарник.

— Мне не нравится, Явик, что мы вот так...

— Запутались, — обернулся к напарнику протеанин. — Так мы ведь не боги, Джон. Мы — обычные разумные органики. Сами знаете, что большая часть живущих ныне... не пользуются своими врождёнными возможностями и способностями. Проблема в том, что есть те, кто возомнил себя богами, но, к сожалению, не был готов самолично, собственными усилиями добиваться своей цели.

— Ты имеешь в виду Левиафанов? — спросил Шепард.

— А что, Джон, есть у нас другие, столь же однозначные варианты? — Явик не стал оборачиваться. — Да, не буду спорить и отрицать, я тоже не сразу пришёл к такому выводу, но... по целому ряду признаков — это именно они. А Жнецы — всего лишь туповатые, но не тупые, конечно, исполнители их воли. И, сразу скажу, Джон, что даже если мы сейчас попытаемся устроить разбирательство и накажем непосредственно Левиафанов, мы достигнем слишком небольшого успеха. Жнецы — полумашины и отступать и останавливаться на полдороге они не умеют, не будут и не смогут. А войну на два фронта с такими противниками, как это ни банально, ни избито звучит, нам ныне живущим разумным органикам, не только не выиграть, но и не потянуть. Если Жнецы и Левиафаны друг друга стоят и они работают и действуют на одной стороне, то мы, как ты уже имел возможность убедиться и, думаю, не раз, даже против Жнецов имеем пока что слишком малые шансы выстоять. А если тут и Левиафаны подключатся...

— А если...

— Не надо, Джон. Левиафаны хорошо если передали Жнецам две трети своего могущества. Но одну треть они оставили себе и ничего о её сути, содержимом Жнецам не поведали. Так что если они сцепятся между собой — всем органикам будет тошно и больно. Будет, Джон, можешь не сомневаться, — подчеркнул воин древней расы. — Их война затронет слишком многие миры, проще говоря — она их разрушит до основания. Битва титанов, всё такое.

— Угум. 'Паны — дерутся, а у холопов — чубы трещат', — сказал Шепард.

— Именно так, Джон. Именно так, — подтвердил Явик. — Я не думаю, я уверен, что даже Андерсон понимает — бросать сейчас фрегат-прототип на Деспойну, где скрылись Левиафаны... Хоть это и не слишком проверенные данные, но других вариантов, столь же работоспособных, нет. И вряд ли они появятся в обозримом будущем... Так вот, нельзя бросать туда 'Нормандию'. С одним Жнецом при планетной поддержке мы хоть как-то, но разобрались без особых проблем, а там этих Левиафанов хоть два, хоть три, хоть десяток... вряд ли у нас получится повоевать одним кораблём и одним экипажем с расой, правившей всей галактикой миллиард лет. — Явик помолчал несколько секунд. — Да, магия больших цифр, больших чисел, но ведь главное-то не это, а главное — левиафанская сила, левиафанский опыт, которые всяко превышают жнеческие. И Жнецы — их слуги. И будут воевать, скорее всего, за Левиафанов, а не за нас, — подчеркнул собеседник Шепарда. — Так что война на два фронта, можно сказать, нам гарантирована. И её ни в коем случае нельзя допустить, Джон. Как бы там ни было, для такой войны мы действительно слишком примитивны, хотя бы потому, что многие расы откажутся участвовать в таком противостоянии, измыслив до десятка неслабых обоснований.

— Всётаки — примитивны, — произнёс Шепард.

— А ты как думал. Мы, протеане, только оттягивали момент своей гибели, Джон, — понизив громкость голоса, сказал Явик. — Многие из нас знали, что мы, протеане, не выживем. Да ещё и эта наша теория о том, что можно выжить в криостазисе, что тогда мы не будем Жнецам интересны. Только сейчас я понимаю, насколько глупой была эта теория! — чуть повысив громкость голоса, заявил напарник. — А тогда... в эту теорию, кстати, очень многие верили. И чистокровные протеане и те, кто только недавно принял наше имперское верховенство. Всегда кто-то является большим примитивом, чем остальные. Вопрос в том, насколько быстро он захочет перестать быть примитивом.

— Своеобразная шоковая терапия, Явик? — осведомился Шепард.

— В какой-то мере да, — не стал отрицать протеанин. — А как ещё сдвинуть с места тех, кто не привык напрягаться? В том числе и воздействием на глубинные механизмы управления поведением! Да, не скрою, с обычных позиций это достаточно неоднозначный выбор инструмента или средства воздействия. Но уж — как кому. Понимаю, Джон, что не все земляне понимали, желая познакомиться с инопланетянами, насколько это сложно.

— Согласен, не все. — Шепард чувствовал, что разговор ушёл не в ту сторону.

— Понимаю, Джон. — Явик уловил беспокойство напарника. — Разговор у нас не клеится, как вы, люди, часто выражаетесь.

— Намекаешь, что при встрече с чем-то сильнее нас есть вариант победы над ним?

— Всегда есть, да не все этот вариант находят. Может быть, и в этом есть своя прелесть, — не возразил на этот раз протеанин.

— Может быть, — понизив громкость голоса, сказал Шепард. — Очень даже может быть.

— Твоя любимая присказка, — чуть обернувшись, сказал Явик.

— Да. С детдома. Само как-то сложилось. Не знаю. Не помню этого момента. Это ещё до встречи с Дэйной было.

— Пишет? — поинтересовался протеанин.

— Пишет, — ответил Шепард. — Редко, правда. Я понимаю, у неё времени свободного... всегда было мало. Каждое её письмо... Я запоминаю дословно... — Шепард опустил голову. — Не знаю. Трудно мне это говорить...

— И не надо, — негромко сказал Явик. — Есть то, что не озвучивают голосом. Только сердцем.

Несколько минут они молчали.

— Мне Таэла тоже пишет. И — тоже редко. — Явик не смотрел на напарника, говорил, глядя куда-то в темноту дальнего угла каюты. — Видимся редко, общаемся редко. А кажется — и не разлучались никогда. Хотя... кто я и кто она? Я — простой десантник, а она — командир корабля, пилот высококлассный, офицер элиты...

— Для тебя она — не только это всё, Яв. Для тебя она — нечто большее, — негромко сказал Шепард.

— Да. Ты прав. Нечто большее. Она уводила протеан, шла впереди. База ей повиновалась... Наверное, никому автоматика базы не повиновалась так... А я — отступал в арьергарде. Жнецы давили... Знал ведь, что случись что — она подорвёт базу, не сробеет, а всё же... надеялся, что этого не произойдёт. И Жнецы ушли... То ли поняли, что мы недоступны для них стали, то ли ещё что... Она, а не я спасла выживших протеан. Я... Я только выполнил то, что должен был сделать. А она — сделала больше. Она сохранила веру протеан в лучшее. Потому что она — женщина. И ей поверят больше, чем мне. По полному праву поверят.

— Поверят, Яв. И будут верить ещё очень долго...

— Да, — негромко сказал воин древней расы. — Мы живём... долго, очень долго. А тогда казалось... что мы живём последние месяцы, декады, недели, дни. Не учат этому в школах, рассказывают сказки, а проще говоря — пишут и говорят детям неправду. О всевластии и всесилии добра в том числе...

— А разве добро не всесильно, Яв? — спросил Шепард.

— Всесильно... До определённого предела. Предела выбора. Когда добру придётся напрячься. В очередной раз. И будет очень плохо, если не найдётся тот или та, что докажет силу добра. Вот Таэла и доказала. Трудно ей сейчас. Протеане недавно, те, кто выжил, на общем собрании решили, что надо резко поднять численность в короткие сроки. На наших девушек и женщин — снова ложится двойная и тройная нагрузка. А они, я знаю это точно, Джон, ещё не восстановились полностью. Ослабели. И физически, и духовно. А тут... порождать новые поколения... Сразу многодетные семьи, без раскачки, разминки, особой подготовки... Общее собрание выживших приняло решение начать этот процесс ещё на корабле, — добавил Явик. — Фрегат был рассчитан на несколько тысяч протеан. Не буду уточнять, на сколько, сейчас это — не важно. А их сейчас там — всего сотня. И не все из них здоровы и целостны.

— Таэла...

— Её освободили от этого, — негромко сказал Явик. — Прежде всего — потому, что она командир корабля.

— Я чувствую, Яв, что здесь есть...

— Двойное дно? Ты прав. Ей... даже не знаю, как это определить. Рекомендовали, попросили, приказали... В общем... Если будет найдена планета — она станет главой совета колонии.

— И...

— А что ей оставалось делать? Согласилась. Выбор-то небольшой.

— Не понял, Яв. У вас что, женщин принудительно решили... — Шепард с трудом удержался, чтобы повернуться к напарнику.

— А ты бы как поступил, Джон? Сотня осталась! Сотня! Меньше или больше — некритично, но сотня — это слишком мало. Как ты предполагаешь, мы должны выживать здесь, в другом мире, в другом времени? Да ещё скрываться от всех! Я прекрасно знаю, что Жнецы уже в достаточной степени осведомлены о том, что мы выжили. И это, по их мнению, что-то должно изменить. Но это — ничего не изменит. Тебе напомнить, Джон, что мы, протеане, уже один раз умерли? Как ты полагаешь, нас может испугать вторая наша смерть?

Шепард несколько секунд смотрел на напарника. Впервые он видел его таким.

— Не отвечаешь? — спросил Явик. — Не отвечай, не надо. Каждый отвечает на такие вопросы внутренне, не внешне, — он замолчал на несколько секунд, затем продолжил. — Жнецы хотят выжить, Джон. Просто хотят выжить. И мы — тоже хотим выжить. Вопрос в том, кто выживет из нас на этот раз: мы или они.

— Мы хотим выжить... — тихо сказал старпом.

— Достаточно ли сильно мы хотим выжить, если не готовы для этого сделать всё по максимуму, Джон? В вашей культуре этого фрагмента — нет. Вы готовы на крайности, но не на все и не всегда. А нам, протеанам, руководившим десятками рас, пришлось совершенствоваться ураганными темпами, принимать в свою культуру, в свою суть слишком много того, что было изначально свойственно другим расам. Только для того, чтобы эти расы нас не победили, — добавил он после двухсекундной паузы. — Возможно, нас, протеан, можно счесть некоей имперской расой, но мы тратили предостаточно ресурсов, чтобы сохраниться. И одновременно — не упустить управление. Вы, земляне, люди, человечество — всего лишь тридцать лет в Большом Космосе и вас — уже не любят. Сначала к вам относились равнодушно, теперь — с опаской и с ненавистью.

— Нас часто называли слишком молодой расой...

— Ты ещё скажи, что у молодости слишком много энергии, а точнее — энергетики, — добавил протеанин. — Только ты забыл, что тогда вы — просто дети. По сравнению с другими расами. Да, Старыми Расами. Энергии — много, а ума, мудрости, разума — мало. И дело ведь даже не в количестве всего этого, а в качестве, Джон. В том, что вы до сих пор не делите зло и добро.

— А его можно разделить? — посмотрел Шепард на напарника.

— Не до конца, но очень существенно — можно, — сказал воин древней расы. — И, поскольку у людей столько энергии... Кому, как не вам, землянам, это делать. Делить зло, выделять его, отделять от добра и показывать не только внешность, но и суть зла другим, менее зорким, менее восприимчивым. Ты ведь думал, что я называю многих органиков нынешних рас примитивами просто так? Не думал, знаю. Искал однозначного ответа на вопрос: 'почему я так делаю, почему я так их называю?'. Искал, знаю. Только вот однозначного ответа на этот вопрос нет. Просто нет, Джон. Вопрос этот недоступен письменной или устной речи. А вот для души и сердца — он доступен. Только вы ведь увлеклись физической силой и силой оружия, силой техники, силой технологии, Джон. Все увлеклись.

— Увлеклись, ты прав, — кивнул Шепард. — Нарушение равновесия.

— Хорошо вас готовят в этой Академии, Джон, — негромко резюмировал Явик. — Понимаю, что эта высококлассность подготовки далеко не всем нравятся.

— Многих могли бы намного сильнее ненавидеть, если бы знали, что они, на кого будет или была направлена эта ненависть, имеют отношение к Академии, — ответил капитан-спецназовец. — Мы вынуждены многое делить. Чтобы хотя бы попытаться справиться с растущим объёмом информации. — Шепард взглянул на чуть напрягшегося Явика. — У вас...

— У нас тоже такое было, Джон. Иначе мы бы не озаботились проектом 'Маяки'. Мне многое не было известно, но теперь мозаика вполне закономерно складывается гораздо полнее.

— Готовились... — тихо сказал Шепард.

— А как же... — подтвердил Явик. — Что-то вроде закона, которому приходится следовать.

— Угум. Как говорят имперцы, если не мы, то наши потомки... — Шепард перевёл взгляд на погашенные настенные экраны. — Вы правы, Явик, что-то вроде закона. И теперь Жнецы пытаются заставить нас выполнять требования этого закона. Но мне больше по душе выполнять этот закон лично, а не через посредников. Я хочу сам рассказать своим детям о прошлом, рассказать о том, чему сам был свидетелем.

— Расскажете, Джон.

— Вот так всегда. Успокаиваем друг друга... — снизив громкость голоса до шёпота, сказал Шепард.

— А у нас и нет другого выхода. Мы всегда хотим выжить, а не умереть, — ответил Явик. — Даже не знаю, на каком уровне сознания, подсознания или сути в нас, разумных органиках, это заложено.

— Заложено где-то, — сказал старпом. — Думаю, далеко не всегда нас интересует точное место, где именно это заложено. Вполне достаточно понимать, что это у нас есть.

— Да. В такие моменты многие ударяются...

— В философию? — уточнил Шепард. — Возможно. Только вот философия философии — рознь. Один мудрый человек мне как-то сказал, что когда мы умираем... смерти уже нет, она позади нас и для нас уже — не опасна. Мы боимся смерть, когда она — впереди. И, возможно, что надо научиться не бояться смерти именно тогда, когда она — впереди.

— Фатализм? — поинтересовался Явик. — Вряд ли это...

— Конструктивно? — в голосе Шепарда проступили саркастические интонации. — Что знает о конструктивности теоретик, написавший многостраничный талмуд, но никогда не бывший в реальной критической ситуации? Да ничего он об этом не знает! Может быть, он знает что-то теоретически, но неплохо бы...

— Стоп, стоп, стоп, Джон. — Явик предостерегающе поднял руку. Шепард замолчал. — Не надо.

— Хотел бы я знать, что надо и что не надо, Явик, — резко сбавив громкость голоса, сказал старпом.

— Никто точно этого не знает, Джон, — протеанин не стремился смотреть на собеседника, понимая, что его взгляд может быть в этот момент очень тяжёл для него. — Я многое понял, когда был на Иден-Прайме. Может быть, я стал более религиозен, чем раньше, может, уверовал в некие Высшие Силы так, как не верил прежде, не знаю. Но сейчас я уверен, что нас нельзя назвать примитивами.

— Уверен? — Шепард коротко взглянул на напарника.

— Уверен, Джон. Потому что у нас есть шанс победить. И мы — сможем использовать этот шанс. Во всяком случае — постараемся использовать его в полной мере. Если ты заметил...

— Да, заметил. Ты в последнее время редко использовал это определение в адрес других разумных органиков. Вслух, по крайней мере, — сказал старпом. — И у тебя будет ещё немало возможностей употребить это определение в адрес других органиков. Так или иначе, мы все оцениваем и обсуждаем друг друга.

— В этом-то и проблема, Джон, — негромко прошелестел протеанин, — ушли от планеты, летим к станции. А там... Кто знает, может и длительный полёт впереди.

— А где мы, Яв, не способны увидеть проблему? — поинтересовался Шепард.

— Да, здесь ты прав. Везде способны. Только вот в чём вопрос, Джон, станем ли мы менее примитивны, если будем решать все эти проблемы или хотя бы пытаться их решать?

— У нас сейчас, если не умничать даже словесно, Яв, только одна проблема — выжить, выстоять, выдержать первый удар Жнецов, каким бы он ни был. Жнецы не считают нас примитивами хотя бы потому, что значительная часть ныне живущих рас разумных органиков из тех же полутора десятков включена в 'расстрельный' список. А это уже — серьёзный уровень. Это — не страх, не боязнь. Это — расчёт и обоснование. Нас считают опасно высокоразвитыми. Нас, больше десятка рас. Я сейчас не уточняю, Яв, кто входит в этот список и кто не входит — сейчас точность плюс-минус раса не нужна. Жнецы тупо, как автоматические выключатели, пытаются отключить нас от жизни, окунуть в смерть так, чтобы мы не смогли вернуться в жизнь. Пытаются и будут пытаться, — подчеркнул офицер-спецназовец. — Я даже не уверен, Яв, что все поголовно разумные органики согласятся с любой точкой зрения относительно того, когда началась, в какой именно момент времени, эта война, это противостояние со Жнецами.

— Для нас — она уже началась, Джон, — ответил протеанин. — И для иденцев, и для моих выживших соплеменников — тоже началась. Для очень многих, потому что информация о случившемся на Иден-Прайме в разной степени полноты, конечно, уже ушла с планеты и сейчас осмысливается, обрабатывается и уже начинает влиять на множество ситуаций в самых разных мирах.

— Кто-то уже испугался, кто-то застыл, а кто-то начал действовать, — негромко сказал Шепард.

— Именно так, — подтвердил воин древней расы. — Ты прав, много фактов свидетельствуют о том, что мы — примитивны, и много — о том, что мы на самом деле не такие уж примитивы. Нам самим надо выбирать, чего мы реально стоим — смерти или жизни.

— Вот так всегда, — помолчав, сказал старпом. — Мы сотканы из противоречий.

— Если бы не было противоречий, не было бы жизни, Джон, — чуть повысив громкость голоса, сказал Явик. — Той жизни, какая известна вам и мне, а также — многим другим разумным органикам.

— Возможно, — не стал спорить капитан-спецназовец. — По меньшей мере, Явик, мы выяснили, что ещё не всё потеряно и не все органики поголовно примитивны.

— Жнецы бы примитивами не заинтересовались. — Явик встал. — Ладно, Джон. Время действовать. А время для разговоров у нас ещё будет не раз.

— Ты прав. — Шепард поднялся со своего кресла. — Даже не знаю.

— Понимаю. Боязнь показаться каким-то не таким... — Явик остановился у двери, полуобернулся. — По меньшей мере, Джон, я понял, что изменения... нужны и даже необходимы. Мне важно было не превысить определённый предел. И я рад, что ты мне смог поточнее объяснить, где именно этот предел пролегает. Надеюсь, что у нас ещё будет возможность и время поговорить о многом более спокойно и более... развёрнуто, что ли. Мы многое затронули, только вот... развернуть не сумели. Не знаю... У меня нет чувства уверенности, что противостояние будет... длительным. С одной стороны это — хорошо, а с другой... Может означать нашу быструю гибель...

— Может, — согласился Шепард, не стремясь подойти к стоящему у двери напарнику. — Но не будет означать, если мы того не захотим сами.

— Ты прав. В этом случае — не будет. — Явик открыл дверь, переступил порог и закрыл дверь за собой.

Агент-археологиня. Путь в 'Цербер'

Доктор археологии Ильза Уоррен расположилась в кресле пассажирского челнока, пристегнулась и смогла немного расслабиться. Её не напрягали полёты и перелёты, в этот раз она опасалась другого — что ей не удастся покинуть Иден-Прайм и прибыть на Землю. Похоже, её работодатели сделали очередной шаг, приближая её к себе и давая возможность заниматься действительно пионерными исследованиями, а не тупым копанием в черепках и грязи.

Через несколько десятков минут доставщик пристыкуется к пассажирнику, а там — полсуток и — посадка на доставщик, который пойдёт вниз, на Землю, в один из европейских космопортов. Оттуда — такси и — до места.

Да, нормандовцы резво и резко взялись за дело. Хорошо, что вызов уже пришёл. И никто из иден-праймовских чинуш не смог сделать ничего такого, что задержало бы отлёт доставщика. Конечно, Ильзе было известно, насколько быстро местные спецслужбы могут задержать доставщик на пути к пассажирнику, но в этот раз... вроде бы обошлось.

Рисковать, конечно, пришлось. Особенно тогда, когда в лагерь археологов явился этот лейтенант-техник, Кайден-Аленко. Один из нормандовцев. А эта Эшли Уильямс, внучка опального генерала, решила, что прибытие лейтенанта — хорошая возможность улучшить своё собственное положение. Да, вроде бы она, как командир приданого археологам взвода космопехоты, выполняла свои обязанности нормативно, но... Не тупая же она в самом деле-то. Многое видела, многое чувствовала. Да, возможно и не вмешивалась, поскольку многие детали ей были не слишком понятны, но... Это ещё не основание для спокойствия.

А когда появился рядом этот Аленко... Так Уильямс вообще с цепи сорвалась. Да, возможно, она выполняла приказ старшего по званию — армейцы часто такими солдафонами бывают — залюбуешься. Но от этого 'выполнения приказа' страдала теневая работа Уоррен, а это уже было слишком серьёзно.

Уильямс многого не знала. Как не знали и другие космопехотинцы её взвода, как не знали археологи и местные чиновники, не говоря уже о местных жителях. Уоррен действовала, не ограничиваясь рамками профессии археолога. Да, формально её пригласили в 'Цербер'. Но никто из иден-праймовцев — ни штатских, ни опогоненных — не знал, что она уже давно находится в штате 'Цербера'. В так называемом 'подготовительном' уровне. Был, оказывается, и такой. А теперь, после получения формального приглашения, предстояло стать сотрудницей основного, пусть и самого начального, нижележащего уровня. И для этого надо было прибыть по обозначенному в 'приглашении' адресу.

Пока доставщик шёл к пассажирнику, пока пассажирник будет добираться до орбиты Земли, пока земной доставщик пройдёт все посадочные процедуры — о, пройдёт слишком много времени и можно пока что вспомнить происшедшее на Идене и даже подумать о том, что это был своеобразный вступительный экзамен.

Трудно было удержаться от осознания, причём — почти постоянного — своего реального превосходства над очень многими иден-праймовцами. Они-то почти поголовно все ещё думали, что у них впереди лет тридцать спокойной мирной жизни, а на самом деле... Как там у многих пишущих? 'Сжимается удавка на шее'? Именно так. Сжимается. Потому что конкуренцию ещё никто не отменял, потому что надо напрягаться, надо стараться быть выше, быстрее, сильнее. А тут, на Иден-Прайме столько проблем и вопросов образовалось даже вокруг одного только Маяка, что хочется завыть в голос от безысходности. Но ей то, доктору археологии и практику выть совершенно не обязательно, тем более, получив доступ к таким данным и технологиям...

Нет, со стороны всё выглядело вполне нормативно и даже обычно. Хотя... Куда же денешься от психической настройки-то?! Если подумать, то можно очень легко вспомнить и даже процитировать многие тексты, посвящённые Маякам и размещённые на сайтах в Экстранете и в планетном Интернете — как на Земле, так и на Иден-Прайме.

Что там писалось-то? А, вот 'Протеанские маяки — древние части технологии протеан. Они встречаются исключительно редко, так как очень немногие палеотехнологии протеан сохранились после их исчезновения'.

Эта цитата в разных вариациях повторялась на большей части сайтов Экстранета, не говоря уже о планетных Интернетах и планетных экстранетных зеркалах. И что? А то, что тут слишком много умолчаний. Да, не всем разумным органикам, независимо от расы, заметных, а тем более — понятных, но, тем не менее, не перестающих быть именно умолчаниями.

'Древние части технологии протеан'? Угум. Грамотеи. И спецы. Такое написать на общедоступных сайтах?! Конечно, попытка запутывания, замыливания. Ясная попытка. На самом деле каждая технология — отдельна, есть, конечно же, совокупность технологий, воспринимаемая, в том числе, и как единая технология. Маяк, как теперь понимала Уоррен, был не отдельной технологией, а совокупностью технологий, что усложняло и картину, и её понимание и восприятие. Именно поэтому обнаружение Маяка на Иден-Прайме вызвало сильнейший шок у научного сообщества Альянса, отрядившего на изъятие артефакта не какую-нибудь транспортную гражданскую лоханку, а военный разведывательный фрегат-прототип. Как говорится, взяли то, что попало под руку в тот момент и отправили. В первый раз, что ли?!

В некоторых документах даже, как знала Уоорен, было отмечено, что будто бы 'Нормандия' направляется на Иден-Прайм для того, чтобы извлечь этот самый Маяк из-под земли планеты. Смешно — до колик. Так и представляешь себе боевой военный фрегат, выкапывающий лучами 'Таниксов' и ПОИСКов шпиль Маяка из грунта планеты. А вокруг стоят, раскрыв рты, внезапно ставшие безработными археологи. Ясно, что ни один военный фрегат Альянса к такой тонкой и точной работе никогда не готовили, да и не предназначали.

Нет, поначалу всё было весьма стандартно. Особенно — на взгляд специалиста-практика. Это может быть среднестатистическому иден-праймовцу не ведомы детали передачи планеты Советом Цитадели в распоряжение человечества. Ильза Уоррен знала теперь благодаря своему статусу в 'Цербере' эти многие детали и воспринимала картину совсем по-другому.

Да, Иден-Прайм был передан Советом Цитадели человечеству, а точнее — Альянсу Систем. Уточнение важное, потому что в этом и коренилась часть возникающей, усиливающейся и укрепляющейся проблемы. Иден-Прайм расположен в Скоплении Исхода. Так люди обозначили эту совокупность небесных тел и сами того, возможно, полностью не осознавая, подтвердили предположения очень многих отвязных фантастов и вполне уравновешенных футурологов о том, что рано или поздно человечеству придётся расселяться далеко за пределами не только Земли, но и Солнечной системы.

Что и говорить, прорыв в Большой Космос был сложнейшим предприятием, в осуществлении которого участвовали десятки тысяч землян, успевших к тому времени колонизировать большинство планет материнской системы и жадно поглядывавших за её пределы.

Энтузиазм и массовость колонизации Иден-Прайма были настолько масштабными, что на этом фоне были совершенно потеряны допущенные чиновниками Альянса Систем процедурные и протокольные ошибки. А ведь они, эти ошибки, повлияли на то, что человечество, точнее — страны Альянса Систем, в очередной раз дали повод ослабить себя Старым Расам. Тем самым, интересы которых представлял Совет Цитадели.

Казалось бы, чего проще?! А начнёшь приглядываться — и поймёшь, что ничего простого в этом реальном мире, может быть — одной из реальностей из многих, нет. И — никогда не было.

Люди всегда были предельно ленивы и нелюбопытны. И Совет Цитадели играл на этих струнах вполне профессионально и эффективно. Сейчас, найдись какой-нибудь въедливый публицист или аналитик, не связанный корпоративной или договорной этикой — он будет очень неприятно и глубоко потрясён. Фактически можно с особой доказательностью утверждать, что человечество сбросило на тот же Иден-Прайм излишки населения не только Земли, но и Солнечной системы в целом.

Да, Иден — живописная планета, на которой процветает сельское хозяйство. Да, именно Иден стал одной из первых земных колоний за пределами ретранслятора Харон. Биосфера Иден-Прайма удивительно хорошо подходит для распространения земных форм жизни. Именно природное изобилие, как правильно отмечено было на десятках сайтов Экстранета и сотнях сайтов планетного, в том числе и иден-праймовского Интернета. Оно и стало причиной притока большого количества иммигрантов. И — застройки — как Альянсом Систем, так и различными корпорациями поверхности Иден-Прайма.

Вот тут-то и возникает проблема, точнее — часть ещё большей проблемы. Альянс Систем возомнил себя представителем всего человечества, хотя любой, более-менее здравомыслящий человек, независимо от пола, возраста, социального положения и уровня образования, легко сможет опровергнуть это притязание, воспользовавшись сухой статистикой.

В состав Альянса Систем входят всего двадцать стран Земли. Фактически — не стран, а только правительств, что ещё больше усложняет картину и делает её ещё проблемнее. Значит, больше ста пятидесяти стран Земли, территорий, населённых стопроцентными людьми, оказываются, образно говоря, 'за бортом'. Альянс Систем потому на самом деле не может быть полноценным и полновесным представителем человечества, каким не могла быть и — не была — умерщвлённая бюрократическим постановлением древняя ООН. Корпорации — интернациональны и вненациональны, но и они не в состоянии охватить всё человечество.

Да, можно было счесть, что это — вполне нормально, но... Вместо одной — двух инопланетных разумных органических рас перед людьми, землянами, человечеством предстали полтора десятка. Уже этот факт, а не только обстоятельство, как понимала теперь Уоррен, должен был заставить человечество отодвинуть в сторону пиетет перед Альянсом Систем, постоянно пытающимся перебрать на себя функции Мирового Правительства. И, кстати, практически никогда не достигающим этого столь желанного для себя результата. А также — пиетет перед жадными и глупыми земными корпорациями. И — предстать перед инопланетными расами сплочённой и единой расой.

Какое уж тут единство, — с горечью подумала Уоррен, — самим бы разобраться со своими собственными 'тараканами'. Невероятно живучими и прыткими, к тому же.

Маскируя присутствие и влияние этих самых 'тараканов' большинство сайтов Экстранета, принадлежащих человечеству и почти все планетные интернетные сайты — за небольшим, конечно, исключением, представляли Иден-Прайм идеальной моделью устойчивого и организованного развития. Прямо пасторальная картина маслом: население проживает в аркологических мегаполисах, эффективно использующих пространство башнях, которые возвышаются над тысячами километров зелёных полей и фруктовых садов.

На самом деле количество и сложность проблем нисколько не уменьшились. Маяк в очередной раз сотряс всю пирамиду — от властного верха до обеспечивающего и сопровождающего низа. Ничего из ничего не бывает. И Альянс Систем, получая из рук Совета Цитадели права на Иден-Прайм, грубо нарушил свои собственные, а не цитадельские протоколы освоения.

Да, конечно, можно сослаться на то, что желание множества колонистов в кратчайшие сроки осесть на предельно гостеприимной для людей планеты могло повлиять на чиновников Альянса и чиновников корпораций. Заставив их сделать всё для максимального ускорения колонизации. Но никто не мешал этим чиновникам, как была убеждена Уоррен, распараллелить процессы колонизации, освоения и изучения. А чиновники, как оказалось, способны делать что-либо только последовательно. Но даже тогда они не всегда эффективны и результативны в необходимой и достаточной степени.

Теперь Ильзе было ясно — Совет Цитадели 'зевнул' Иден, не изучив планету досконально за несколько тысяч лет. Что же говорить о профессионализме землян, которые в Большом Космосе действуют только три десятка лет. Вот и 'зевнули' люди планетку. Не стали внимательно её изучать, исследовать, сканировать в конце концов.

Да, были у людей такие технологии, которые могли "вскрыть" любую планету, показать её потроха. Да, несовершенные, но такие объекты, как Маяк, эти технологии смогли бы 'увидеть' на раз-два. Особенно, когда был обнаружен сверхмаяк и база протеан на Марсе. Можно десятки и сотни раз сослаться на недостаток финансирования, но, насколько помнила Уоррен, никто из чиновников до сих пор ещё публично не сослался на недостаток ума у руководителей и распорядителей.

Тот же самый Маяк на Марсе, который вскоре нарекли 'сверхмаяком' — это сделали не только вполне среднеобразованные земляне, но и налетевшие стаями на Красную Планету высокопрофессиональные эксперты и специалисты — стал настоящей пощёчиной Альянсу Систем, да и всему человечеству в целом.

Там, под поверхностью 'Красного Глаза', в геологически сложном районе, обнаружились такие технологии, с которыми, если повезёт, придётся разбираться не столетиями — тысячелетиями.

Уоррен до сих пор помнила отдельные строки из финансовых отчётов о суммах, проглатываемых коллективами не самых последних по уровню подготовки специалистов, работавших только в некоторых залах подземного комплекса Марсианских Архивов.

До самого Маяка достучались за несколько лет далеко не в полной мере, хотя, как доказывали раз за разом самые разные источники, работа шла круглосуточно и посменно.

Сам комплекс Архивов... Это площадка, на которой можно по-страшному 'пахать' круглосуточно и круглогодично и не добраться до закономерного окончания работ и за тысячу лет...

Альянс Систем сделал всё, чтобы к работам на Марсе в Периметре Архивов допускались в первую очередь только спецы из числа граждан этих двадцати стран. Остальные довольствовались малым. Изворотливости людей по-прежнему не было пределов. Но даже эта изворотливость не заставила Альянс Систем снять ограничения на участие в работах на Марсе спецов из Китая, Австралии, России. Даже на японцев и корейцев альянсовцы смотрели очень косо и всячески мешали им нормально работать.

Все люди захотели прибыли, денег, успеха, почёта — в астрономических масштабах. Марс с его Архивами оказался для реализации такого 'хотения' слишком сложной площадкой — там невозможно было достичь всего и быстро. И тогда... Тогда, едва выморозив ретранслятор из глыбы льда, человечество выплеснулось на просторы Большого Космоса, проклюнулось сквозь скорлупу своей материнской звёздной системы.

Людей попытались остановить, но... не успешно. А точнее — безуспешно. За три десятка лет земляне успели стать гарантированной головной болью для множества инопланетных рас разумных органиков. И, естественно, Совет Цитадели, стремясь сдержать вулканическую экспансию людей, старался всячески препятствовать распространению колонизационной волны человечества. Одним из факторов сдерживания и стало требование Совета Цитадели передать найденный на Иден-Прайме Маяк в распоряжение Совета на Цитадель.

Археологи-то в большинстве своём не многое знали даже о сверхмаяке на Марсе, а уж о найденном Маяке на Иден-Прайме они, по понятным причинам, знали ещё меньше. Информация о находке ушла с Идена 'молнией' и ответ с Цитадели прилетел на Иден тоже 'молнией'. Тот самый ответ, в котором содержалось категорическое требование передать Маяк на Цитадель.

Реакция на это требование была мягко сказать... неоднозначная. И всё потому, что сам Маяк был обнаружен случайно. Да, да, можно десять или сотню раз сказать, что случайностей в жизни не бывает, но на самом деле такие факты поначалу сознание и разум человека — да и не только человека — воспринимают именно как случайность.

Сама Уоррен воспринимала такие факты как следствие банальной невнимательности или, как до сих пор выражались молодые земляне — пофигизма.

Получалась, как теперь понимала Уоррен, более чем странная картина. Совет Цитадели, руливший и командовавший жизнью полутора десятков рас разумных органиков, не знал, что же это такое — планета Иден-Прайм на самом деле. Да, знали, что на ней немало протеанских артефактов. И даже памятников архитектуры. Да, знали, что на ней — прекрасный климат. Ведь не зря же на Иден ринулись — следом за людьми — азари, турианцы, саларианцы, кварианцы. Не все они здесь закрепились — в том числе и потому, что люди с похвальной быстротой ограничили возможность иммиграции и туризма на планету для нечеловеческих рас. А таковых было по прежнему почти полтора десятка... Но о том, что находится под ногами, под поверхностью планеты по причине стремления извлечь максимум из нещадной эксплуатации верхнего, самого плодородного слоя почвы, категорически и полностью забыли. Никого даже из самых, казалось бы, отвязных спецов не интересовало то, что расположено на отметке, превышающей минус двадцать-тридцать метров. А именно там и находился протеанский Маяк. Точнее — только его вершина.

На башни, утыкавшие Иден, поселенцы обращали поначалу внимание. Но, разграбив их, потеряли всякий интерес к этим 'шпилям'. Элемент пейзажа, не более того. Может быть, это и правильно.

Всегда среди разумных органиков найдутся излишне любопытные и не склонные ограничивать себя всевозможными рамками. Благодаря одному такому энтузиасту, решившему испытать очередную схему вроде бы гражданского локатора 'на природе' и был найден Маяк.

Внешне всё выглядело вполне буднично: идёт человек по полю, по лугу, по лесу, по берегу реки. Держит в руках небольшой блок с антенной, похожий на древний большой деревянный ученический пенал. Антенна не вращается, человек медленно водит ею из стороны в сторону. Окружающие его разумные относятся к этому спокойно — на них он антенну не направляет, инструментроны не вопят о каких-либо незнакомых и тем более опасных излучениях. Значит, антенна работала больше на приём, чем на передачу.

Прогуливался этот человек регулярно — был любителем-электронщиком. Потому во время прогулок и испытывал свои 'поделки'. Соседи к его чудачествам привыкли — бывало, он опутывал себя проводами, но никогда никому из разумных органиков не вредил. Объективный контроль — видеокамеры и сканеры — тоже засвидетельствовали: вреда от любителя не было никакого.

А польза оказалась огромной. Впрочем, это ещё как посмотреть, с какой стороны. Нашёл этот человек с помощью своего нового прибора какую-то аномалию. Раз сходил на место, второй раз, третий. Покопался, конечно же, в Экстранете. В планетном Интернете — тоже покопался, но ничего не нашёл по этой 'теме' и этому месту на самых что ни на есть малопосещаемых серверах и сайтах. А того, что нет в Интернете и в Экстранете, посчитай, вообще не существует. Так думали многие разумные органики. Думали и продолжают думать. Потому что так думать — удобно.

Если нет никакой информации в Экстранете и Интернете, как нет и никаких запрещений проводить земляные работы в этой точке, то... Кстати, по счастливой случайности эта земля не была отнесена к категории сельскохозяйственных, скорее всего, была 'неудобьем'. А как ещё можно было оценить землю у скальной гряды? Кто из фермеров в здравом уме рядом с таким количеством камня будет устраивать поле или теплицу или сад? Да никто!

И человек не поленился, уточнил в местной администрации, что же это за место. Чиновники чесали несколько минут в затылках, подняли планы, документы, местные сборники законов и сказали, что это — типичное 'неудобье', таких участков на планете, в общем-то, хватает. Потому никаких ограничений нет, так как там ничего ценного нет.

Просчитались чиновнички, поторопились. Ну так они же не волшебники — обычные люди со среднестатистическим образованием. Рутина их заедает. На 'пики' и 'всплески' реагировать — нюх и силы не те, что потребны.

Любитель-электронщик-энтузиаст оказался, как вполне можно было бы ожидать, настырным. Два дня, как доказывали записи камер и сканеров, он ходил вокруг этого места, где обнаружил некую подземную аномалию, с самыми разными приборами, снимал показания, сидел на земле с ридерами, что-то подсчитывал, черкал планы. Вполне пристойно себя вёл, никому не мешал, никого не отвлекал ни от работы, ни от отдыха. Да и место было не то что бы малопосещаемым, но и на проходной двор не походило. Появлялись там и другие иденцы — от детей до пенсионеров. Работал этот энтузиаст совершенно открыто.

Через несколько дней он пришёл на это место с лопатой. Затем попросил приятеля подогнать мини-экскаватор. Земляные работы привлекли некоторое повышенное внимание, но энтузиаст с помощниками предъявляли все необходимые сведения об этом месте и доказывали быстро и доходчиво, что ничего особенного здесь не происходит.

Мини-экскаватор вырыл яму глубиной десять метров, затем нашёлся ещё один энтузиаст, прибыл на место с мини-буровой, которую усовершенствовал, а точнее — почти полностью модернизировал из вполне легально купленного комплекта.

Буровая показала себя выше всяких похвал — за несколько десятков минут добурилась до вершины Маяка. Нет, она не действовала подобно древней буровой — 'световые' технологии отодвинули стандартные металлические буры в область невозможной к частому применению древности. Потому вершина Маяка не пострадала.

Глянув на экраны системы слежения, энтузиасты офигели, но справились с эмоциями и чувствами, позвали других профи-энтузиастов, те слетелись... Если не как мухи на мёд, то — очень похоже. Коллективными усилиями любители изучили все полученные к тому времени данные, журналы, логи, видеозаписи, затем — перелопатили планетный Интернет, залезли в Экстранет и самостоятельно и спокойно приняли решение о том, что дальнейшие исследования надо поручить профессиональным археологам. Любительство закончилось. Точнее — в основном закончилось.

Тогда-то и прозвучал в квартире доктора археологии Уоррен сигнал настольного инструментрона. В какофонии ежедневно звучащих сигналов он был явно новым. Так Ильза отметила только срочные и особые вызовы. Координатор Археологического Союза предложил ей возглавить археологическую экспедицию и переслал первичный пакет данных.

Ознакомившись с файлами пакета, Ильза отправила с инструментрона циркулярный вызов нескольким своим коллегам, быстро собралась и через несколько минут уже ехала в прибывшем к её дому микроавтобусе. Археологи привычны к таким вот 'тревогам', тем более все они уже получили и успели ознакомиться с тем же пакетом первичных данных, что и Уоррен. Так что всю дорогу до места в салоне микроавтобуса шло обсуждение и планирование работы.

Когда археологи добрались до места нахождения странного артефакта, они увидели подходившие транспортёры — сработала система материально-технического обеспечения.

Спустя час к сформированному лагерю подошла колонна военных транспортёров. Уоррен познакомилась с сержантом Уильямс — командиром взвода космопехоты, прибывшего на Иден с военной космостанции для охраны периметра места раскопок.

В том, что здесь будут организованы именно археологические раскопки, местные жители убедились достаточно быстро. Сработал и 'гражданский телеграф', и молва, и система оперативного информирования населения тоже постаралась. Из хорошо знакомой и привычной картины выбивалось только присутствие космопехотинцев. Но те на удивление быстро сосредоточились именно на охране периметра и в работу профессионалов-археологов почти не вмешивались. Да и трудно вот так сразу и быстро возвести на периметре непроницаемую стену, напрочь исключающую любое недозволенное взаимодействие с местным населением. Вроде бы такая задача поначалу и не ставилась.

Подогнали археологи свою колонну техники, развернули буровые установки и экскаваторы, приступили к выкапыванию. И чем больше работали, тем больше удивлялись и изумлялись. Неповреждённый протеанский Маяк становился всё большей и большей реальностью. В существование которой теперь не поверил бы только слепоглухонемой полностью парализованный разумный органик.

Уоррен редко когда работала столь увлечённо и активно. Совершенно новый артефакт, ранее малоизвестный. Нет, не неизвестный совершенно, но малоизвестный — стопроцентно.

Час проходил за часом, колонна Маяка 'проявлялась' всё больше и больше. Да, пока в котловане, но почти все археологи понимали — долго в 'яме' такой артефакт не простоит. Кое-какая информация о ранее найденных, пусть и очень немногочисленных Маяках уже была в распоряжении профессиональных археологов, так что сравнение, сличение и анализ выполнялись по ходу дела. Особых неожиданностей от артефакта не ждали, тем более — сразу поняли — Маяк ни разу ещё не был активирован. Да, определённое 'давление' с его стороны было, но об этом 'давлении' было предостаточно данных в археологическом сегменте Экстранета и планетного Интернета, так что специалисты сразу предприняли особые меры предосторожности и — продолжали работу.

Понимали ведь, что информация о находке ушла на Землю и на Цитадель. Знали об этом все археологи и их помощники, включая космопехотинцев.

Разные были ожидания. Были те, кто считал необходимым оставить артефакт на Идене и изучать его едва ли не прямо здесь, на месте, где он был найден. Были те, кто не сомневался, что Маяк заберут на Землю, где будут изучать в лучших лабораториях. И были, конечно, те, кто уже тогда, в самом начале работ был абсолютно уверен в том, что Маяк в очередной раз потребует Цитадель.

О том, что цитадельские сидельцы крайне нервно реагировали на любые попытки рас, в пространствах которых обнаруживались такие вот 'подарки из прошлого', оставить Маяки себе, археологи были наслышаны в достаточной степени. Потому...

Нельзя сказать, что прибытие приказа Совета Цитадели стало полной неожиданностью. К тому времени артефакт с помощью нескольких подъёмных кранов и гравиплатформ извлекли из котлована и перевели на наземную площадку.

Факт оставался фактом: те, кто ожидал, что Маяк останется на Идене и те, кто ратовал за перевозку Маяка на Землю, оказались, мягко говоря, не правы. Нет, не в меньшинстве, а именно не правы. Потому что в очередной раз, пусть и достаточно внезапно большая политика снова проявила свою бездушную всеподавляющую силу.

Приказ Совета Цитадели многие рядовые археологи и их помощники оценили как личное оскорбление. Ведь понимали же, что Маяк исчезнет в недрах структур, подчинённых Совету. Альянс Систем и человечество очень серьёзно и реально рискуют не получить никакой профильной информации от спецов, которые вроде бы должны и, скорее всего, займутся потрошением этого артефакта.

Приказ в первую очередь должна была выполнять она — руководитель экспедиции и верховный администратор, доктор археологии Ильза Уоррен. Она и выполнила. Распорядилась готовить Маяк к перевозке. Да, ей тогда не было известно о том, что на Иден направлен военный боевой разведывательный фрегат-прототип, на борту которого артефакт и должен был быть доставлен на Цитадель.

Кое-какие работы по изучению Маяка неуёмные археологи всё же организовали и осуществляли. Бесконтактные, дистанционные. Такие, которые в принципе не могли повредить ни шпиль, ни основание артефакта. Всем, кто был причастен к работе с Маяком, было ясно, что пройдёт ещё достаточно много времени прежде чем корабль-доставщик придёт на Иден и надо будет подумать о перегрузке Маяка в его грузовые трюмы.

В некоторых сегментах Экстранета были сайты, на которых высказывались самые смелые предположения о том, что же такое были эти Маяки. Было, например, высказано предположение, что Маяки — части системы сверхбыстрой связи, используемой протеанами и предназначенной для взаимодействия с органиками. Протеан числили не только учёные, но и обычные жители нынешней Галактики именно по разряду разумных органиков. На основе принципов и схем, слишком пионерных для понимания и тем более — для сколько-нибудь реального использования.

Предполагалось авторами многих текстов, размещаемых на подобных сайтах, что Маяки были способны взаимодействовать с сознанием разумного органика. Не используя при этом принципы современной аудио или видеосвязи. Некоторые авторы поговаривали о воздействии, схожем с телепатией. А то — и телекинезом.

Некоторые данные о том, что 'давление' Маяка — только первая, самая начальная ступень воздействия этой системы взаимодействия артефакта с сознанием и мозгом разумного органика также содержались на профильных сайтах. Потому Уоррен и распорядилась и приказала и ежедневно контролировала то, как взаимодействуют её коллеги — археологи с Маяком. Только сканирование, только дистанционные методы.

Кое-что удалось, конечно, узнать, но... слишком мало. Надо было комплексно воздействовать на артефакт, а это означало перейти от дистанционных и бесконтактных методов и средств к воздействию контактному и непосредственному.

Коллеги доктора Уоррен после трудового дня подолгу 'зависали' в Экстранете и Интернете, обменивались сообщениями, делились опытом. Потому они и узнавали очень многое новое, но — профильное. И всё сильнее желали поближе 'пообщаться' с артефактом.

Если протеане были разумными органиками, а Маяк, безусловно, что доказывалось и объективными данными, относился к эпохе протеан, то значит, протеане могли настроить Маяки для взаимодействия с разумными органиками многих рас. Трудно было себе представить, что протеане замкнули на себя систему Маяков и непротеанские расы разумных органиков, а существование таких рас не только предполагалось, но и обосновывалось, пусть даже теоретически, в принципе не могли получить доступ к информации, передаваемой или хранимой Маяком.

Совет Цитадели настоял в своём приказе на том, чтобы Маяк был передан в неактивированном и неповреждённом виде. И уж само собой разумелось, что должна быть исключена возможность похищения артефакта из пределов охраняемого Периметра. Ясно, что именно для усиления защиты и был прислан взвод космопехотинцев из состава ВКС Альянса Систем. Стандартное реагирование. Протокол и процедура. Ничего особенного для того, кто пожелает вникнуть поглубже и помыслить более чётко и внимательно.

Отношения Уоррен и Уильямс не складывались особо ровно и мягко. Армейцы не любили гражданских, те тоже платили им негативной взаимностью. И, тем не менее, доктор археологии не могла сказать, что космопехи доставляют археологам какие-либо существенные проблемы. Полного 'кокона' они устанавливать не стали, видимо, их внутренние армейские приказы и распоряжения не требовали этого даже в обозримой перспективе. Были, конечно, у некоторых археологов подозрения, что такой 'кокон' будет очень быстро установлен, но... Сложно всё втиснуть в бюрократические рамки и схемы — хоть гражданские, хоть армейские.

Археологи не делали тайны из данных, полученных в ходе 'пассивных' исследований артефакта. Час проходил за часом, а корабль-перевозчик всё не появлялся над планетой.

То, что произошло дальше — вряд ли ожидали увидеть и почувствовать не только археологи, но и иден-праймовцы. На планету явился ставший легендой Жнец. А следом за ним прибыл и фрегат-прототип, который, как стало ясно позднее, успел провести некоторую, оказавшуюся весьма уместной и даже необходимой подготовительную работу и с помощью планетных систем — энергетических и климатических — заставить неожиданного древнего и агрессивного визитёра угомониться и вполне мирно прилечь на иденскую землю.

Тогда-то, в момент противостояния и дошло до Ильзы Уоррен то, чем в принципе занимается 'Цербер', в котором она к тому времени уже несколько лет работала. Эта организация ориентировалась на то, чтобы поставить человечество выше не только всех остальных рас разумных органиков — и в первую очередь инопланетных, но не для обеспечения достаточно дутого превосходства, а для того, чтобы встретиться почти на равных с такими вот гостями из далёкого прошлого. В том числе и прежде всего — со Жнецами.

Археологи как никто знали и понимали многое, что было тщательно закрыто и оставалось неизвестным для большинства разумных органиков независимо от расы. Настоящая, обычная для археологов история развития разумных рас мало совмещалась с той, какую преподавали подрастающим поколениям людей — и не только людей — в учебных заведениях. Впрочем, как и приличествует специальной версии истории. Только вот, как оказалось, нельзя до бесконечности безопасно и безнаказанно заниматься местечковостью и, соответственно, узко мыслить.

Фрегатовцы быстро оградили место стоянки своего корабля и включили в его периметр место 'лёжки', а затем — стоянки Жнеца. Сделали это быстро и качественно. Уоррен понимала — на экипаж прибывшего земного разведывательного корабля свалилось слишком многое, что, вполне вероятно, не смог бы качественно, а главное — быстро 'потянуть' и экипаж стандартного альянсовского крейсера.

Тем не менее, совмещаться пришлось, ведь Жнец не просто свалился на Иден, он, как достаточно быстро выяснилось, прибыл за Маяком. И где тогда числить Совет Цитадели с его 'хотелкой'? И где тогда числить 'хотелки' землян, стремившихся если не увезти артефакт на Землю, то хотя бы оставить его гарантированно на Идене, то есть там, где он был найден?

Жнец своей быстротой и мощью быстро выбился в лидеры и, если бы не активность 'Нормандии', поддержанной иден-праймовцами, события бы развились совершенно не так выгодно для нынешних разумных органиков. Из категории маловразумительной и малоинтересной легенды Жнец стремительно перешёл в категорию стопроцентной реальности. Опасной и страшной.

Потом выяснилось, что Жнец проявил похвальную активность и решил добиваться своего быстро и качественно — он даже высадил десант гетов, последние три сотни лет терроризировавших, как помнила не только Уоррен и её коллеги, но и иден-праймовцы и не только они — населённые миры Большого Космоса. Стараниями нормандовцев геты были остановлены.

Страшно было представить, что смогли бы учинить эти сетевые искусственные интеллекты на вооружённых далеко не детскими пукалками платформах в лагере археологов. Уоррен достаточно остро поняла, что даже взвод космопехоты — вроде бы профессионалов-воинов — слишком слабая защита от активности такого оппонента.

С появлением Жнеца на Идене слишком многое пошло не по плану. Даже археологи, которые, казалось бы, лучше многих других разумных органиков подготовлены к весьма специфическим неожиданностям, оказались бессильны перед воздействием, которое, как оказалось, был способен оказывать Жнец. Да, да, тот самый более чем полуторакилометровой высоты корабль. И это воздействие, скорее всего, можно было отнести к полевому, но никак не лучевому.

Отказавшие замки на контейнерах и кофрах, вышедшие из-под любого контроля наблюдательные, исследовательские и охранные дроны, потерявшие над собой контроль органики-учёные — это были только самые 'верхние', можно сказать, что наиболее заметные проблемы, с которыми пришлось столкнуться археологам и космопехам.

Вроде бы всё происходило достаточно быстро и в то же время удивительно медленно. Кто-то пальнул по приближающемуся к периметру челноку 'Нормандии' из штурмовой винтовки. Дроны вдруг решили устроить для разумных органиков некую резервацию, ограничив свободу людей границами Периметра. Замки вдруг решили, что никто из разумных органиков их не должен вскрыть в принципе. Нормальные, адекватные, относительно здоровые люди вдруг преображались так, что какой-нибудь не самый бесталанный сценарист фильмов ужасов продал бы последние штаны за возможность в деталях узреть такое действо.

На таком фоне доктору археологии Ильзе Уоррен, было трудно сохранить профессиональное спокойствие и напускное безразличие. Приходилось многое осмысливать по-новому. События развивались слишком стремительно, время уплотнялось. Многое, очень многое приходилось доделывать и переделывать едва ли не параллельно.

Нет, совсем не так представляла себе Ильза Уоррен прибытие доставщика. И уж тем более не могла себе представить реальное появление на планете легендарного Жнеца.

Доставщик пристыковался к борту пассажирника. Включилось табло, информирующее пассажиров о том, что теперь можно встать и пройти в пассалоны лайнера. Уоррен, подхватив сумку, бросила быстрый взгляд на уползавшие в кресельные ниши привязные ремни. Встала и по проходу быстро миновала шлюз, вошла в нужный, обозначенный в посадочном талоне, салон. Села в свободное кресло, пристегнулась и решила подумать теперь не только над общей картиной происшедшего на Иден-Прайме, но и над её деталями. В первую очередь теми, которым она была свидетелем, а иногда — и участником.

Лейтенант-техник Кайден Аленко, офицер-биотик. Он возглавил группу нормандовцев, прибывших с борта фрегата-прототипа в периметр археологической площадки.

К тому времени Уоррен знала, хотя бы примерно, в самых общих чертах, насколько усложнилась ситуация в периметре археоплощадки. Кое-что ей, конечно же, сообщили сотрудники, кое-что она и сама видела и слышала — не сидела ведь безвылазно в своём балке-офисе, по территории много и часто ходила. Так что и об ухудшении состояния здоровья многих археологов, и о взбесившихся дронах, и о том, что на территории вроде бы находящейся под охраной космопехотинцев площадки продолжают появляться местные жители, которые никак не оформлены в штат археологической экспедиции — обо всём этом Уоррен имела представление. Когда — самое общее, а когда — и детальное.

Может быть, слишком многое произошло или происходило тогда слишком быстро? Может быть. Люди часто проявляли неумение воспринимать время, его течение, его изменения должным образом.

Когда Аленко подошёл к балку, Уоррен поначалу решила встретить его мягко, не очень формально. Рассчитывала, что это сработает правильно. Хотя и понимала, что после того, как впавший в неуравновешенность космопех-охранник выпустил очередь из своей штурмовой винтовки по подлетавшему к археоплощадке фрегатскому челноку и едва не попал, командир прибывшей группы нормандовцев вряд ли будет настроен тихо, мирно и спокойно.

Мануэль, её ассистент... Да, хорошо, что он не очень сильно рвался выйти из балка... Что-то тогда знали нормандовцы, что-то тогда уже знали археологи и космопехи. В сумме это было настолько непривычно, насколько и неприятно, прежде всего — потому, что почти никто не знал, как реагировать на такое изменение обстановки.

Ладно. И так ясно, что Мануэль попадёт очень скоро в руки медиков — пусть и иден-праймовских, прежде всего, хотя Уоррен помнила и о том, что была возможность воспользоваться и услугами фрегатского врача. А вот внимание прибывшего младшего офицера-фрегатовца к тому, что по территории вроде бы закрытой для посторонних археоплощадки ходят местные жители, до сих пор не получившие внятный статус, это был уже камешек в огород Уильямс.

Похоже, глава группы с 'Нормандии' не был падок на женские прелести и, если Уоррен вполне могла сойти за пресловутый 'синий чулок', то Уильямс вполне могла сойти в восприятии Аленко за 'солдафоншу'. А когда был найден схрон с оружием — и не только с оружием... Оказалось, что виновными могут счесть и Уоррен, и Уильямс. Не только счесть, но и осудить, применив вполне ощутимые санкции. Вот это уже было совершенно неприемлемо для Ильзы.

В лучших традициях бюрократа-проверяющего Аленко лез в любые детали и щели и не стеснялся предъявлять — хорошо, что только по делу, хоть и не уголовному и не административному — претензии. Как к Уоррен, так и Уильямс. Каждой из двух дам сопровождающих, как помнила Ильза, доставалось далеко не всегда в равной степени, ну так было ведь и ясно, что Аленко специально не выискивал проблемы, относящиеся к компетенции кого-то персонально из двух верховных местных администраторов археоплощадки. Кому-то доставалось раньше, кому-то позже. Как всегда абсолютно невиновных не оказалось и если Уоррен и Уильямс были на вершинах местной властной 'пирамидки-двугорбки', объединяющей военную и гражданскую власть, то...

Да, Ильза успела 'попикироваться' с Эшли. Тогда ведь она не знала, что очень скоро покинет 'в связи с переводом на другую работу' пределы археоплощадки, а взаимодействовать с другим разумным органиком можно не всегда только исключительно по-доброму. Иногда и попрепираться для пользы дела необходимо.

Благодаря — надо быть честной хотя бы перед самой собой — вмешательству прибывших нормандовцев обстановку в пределах археоплощадки удалось достаточно быстро нормализовать. Аленко занялся изучением, составлением и подписанием документов, пострадавших археологов и космопехов забрали местные медики — вмешательство фрегатского врача не потребовалось, да и вряд ли фрегатовцы захотели бы отпускать надолго в пределы археоплощадки своего медика.

К Уоррен явились представители местной администрации. Отношения с ними у доктора археологии не всегда были ровными, но сейчас... Сейчас они осложнились предельно. Или так самой Уоррен тогда казалось и на самом деле ситуация не была такой уж критической? Хотя... Это ещё как посмотреть.

Оказалось, что Маяк всё же успел повоздействовать на некоторых археологов. Показал им некую запись. Нет, никаких экранов, внезапно возникающих в воздухе, никто не видел. Всё было гораздо проще и страшнее — мало кто из нынешних землян был готов к такому авангардному воздействию — запись транслировалась, как оказалось, прямо в сознание, проще говоря — в мозг. И то 'давление', которое испытывали археологи, приближавшиеся к артефакту на несколько десятков метров, оказалось только 'цветочками'. Ягодкой была эта запись.

Страшная запись. О событиях конфликта малоприятного и малопонятного галактического уровня. Конфликта с внегалактическим врагом. Которым, как оказалось, были корабли, подобные явившемуся на Иден Жнецу. Сразу, конечно, возникло много вопросов. И ещё больше возрос уровень непонимания деталей и взаимосвязей.

Пассажирник плавно набрал скорость, в салоне воцарилась почти полная тишина. Пассажиры спали, тихо переговаривались, кто-то слушал через наушники музыку, кто-то работал на виртуальных клавиатурах своих инструментронов, кто-то ел, кто-то смотрел в иллюминатор. Обычная обстановка. И не скажешь ведь, что очень многое изменилось. Да, о происшедшем на Идене кое-что уже известно многим разумным органикам, но пока что это не вызывает особой напряжённости и тем более — особого ажиотажа.

Впереди была Земля, впереди был визит в фирму, работавшую под руководством 'Большого 'Цербера'. Так во всяком случае предполагала Уоррен, а как дело обстояло на самом деле — да кто же ей об этом прямо, честно и полно расскажет-то? Особенно — теперь, когда визит Жнеца на Иден-Прайм замолчать полностью не удалось.

Да, с момента прибытия корабля-доставщика на Иден функции археологов-профессионалов на данной археоплощадке были исчерпаны. Поэтому специалисты сразу начали собираться, причём — очень быстро. Нет, их никто не подгонял, никто не стоял с кнутом над душами и телами, но происшедшее в Периметре археоплощадки, эти неполадки с дронами, замками и странное состояние многих специалистов — не лучшим образом влияло на вполне понятное желание делать всё размеренно и спокойно. Нет, торопились, спешили, словно в очередной раз верили — едва только соберутся и уедут — станет намно-о-го легче. Прежде всего — на душе. Да, душевный раздрай присутствовал — Уоррен не могла этого отрицать ни эмоционально, ни логически. Не та у неё была подготовка, чтобы при любом усложнении обстановки руководствоваться чувствами, а не разумом.

Для Ильзы визит местных властей на археоплощадку оказался очень важным ещё и по причине того, что из рук одного из прибывших чиновников она получила ридер с файлом официального письменного приказа. Предписывавшего сдать должность руководителя археологической партии доктору Сташинскому. А после сдачи дел — убыть в распоряжение директора Центра Археологических Исследований при местном университете.

Выполнив необременительную процедуру передачи дел прибывшему на археоплощадку коллеге-профессионалу, доктор Уоррен собрала вещи и на наёмном флайере покинула пределы Периметра, уже зная, что теперь подчинённым Сташинского предстоит сменить место размещения лагеря. С этой работой, пока доктор Сташинский входит в курс дела практически, а не только документально и теоретически, вполне справятся его заместители по хозяйственной и административной части.

Уоррен уже знала, что доктор Сташинский остался верен себе — он намеревался сосредоточиться и на собственных научных исследованиях и на самом непосредственном участии в предстоящих на новом месте раскопках. Руководство археологической партией он оставил 'на третье', приняв вполне взвешенное решение о том, что надо больше нагружать профильной работой заместителей и ассистентов. В конце концов, растить научную смену надо на практике, а не в теории.

Когда флайер уже был на полдороге к городку Центра Археологических Исследований, на инструментрон пришёл файл. Теперь уже от самого директора Центра, в котором доктору Уоррен предписывалось вылететь на Землю. В конце файла стояла ссылка на знакомый Ильзе файл с официальным приглашением поработать в одном из научных подразделений 'Цербера'.

Остаток времени до посадки возле терминала космопорта, откуда должен был очень скоро уйти доставщик на пассажирник, следовавший обычным рейсом до Земли, Уоррен размышляла о том, как совместить работу в Центре и работу в 'Цербере'. Оказалось, что и Центр и 'Цербер' тесно между собой взаимосвязаны. Достаточно легко было проследить, что обе организации работали под контролем Совета Альянса Систем. А уж какая из этих двух структур была выше или ниже в табели о рангах — тут не было особой необходимости спорить. Если они и были равновесны, то вероятнее всего — только ситуативно. В каких-то обстоятельствах первенствовал Центр, а в каких — то 'Цербер'.

Просмотрев ещё раз на экране инструментрона оба файла — вызова, Уоррен выключила инструментрон, свернула его экран и, откинувшись на спинку кресла, разрешила себе расслабиться ещё больше. Если эти две организации взаимосвязаны, то, вполне возможно, нет необходимости особо обращать внимание на то, где конкретно ей, доктору археологии придётся работать. Междисциплинарные взаимосвязи с каждым годом и с каждым десятилетием только усложнялись и множились. Надо было потратить много времени и сил, чтобы в каждый момент времени понять и определить, кто же играет в тандеме, триаде или квартете роль первой скрипки, а кто — второй.

Посчитав, что многое будет зависеть от того, как её встретят в фирме, работавшей в структуре Центра, Ильза позволила себе закрыть глаза и погрузиться в дремоту. Слишком много свалилось на неё за последние часы. Теперь требовалось дать организму отдых, а разуму — возможность спокойно отработать и рассортировать полученную информацию.

Миранда Лоусон прошла пограничный контроль, вышла в зал прилёта местного аэропорта и направилась к стоянке такси, обдумывая разговор с Харпером и задание, которое он ей поручил. Всё просто — встретиться и переговорить с некоей Ильзой Уоррен, которая уже успела поработать на 'предварительной' ступени 'Цербера'. А теперь — претендовала на то, чтобы стать кадровым сотрудником 'Цербера', начать свою карьеру с низов организационной пирамиды. В научных подразделениях.

Водитель такси захлопнул дверцу, сел за руль, включил счётчик и двигатель. Миранда назвала адрес — обычная фирма, каких в этом небольшом городе — районном центре — немало. Водитель кивнул, вывел машину со стоянки возле терминала аэропорта. Всё обычно, привычно, сотни раз делалось и потому Лоусон не стремилась напрягаться. Она сейчас в гражданском скромном и неброском платье, документы 'прикрытия' сделаны сотрудниками обеспечивающих подразделений 'Цербера' и проведены по всем необходимым базам данных. Хорошо работать под маркой 'Альянс Систем'. Не спокойно, но... Привычно, что ли.

Поглядывая в окно, Миранда вспоминала, как её разбудил утренний звонок. Обычный, ничем не отличающийся от всех прочих. Лоусон не любила особого разнообразия, да и расшифровывать перед посторонними, кто именно ей звонит, не хотела.

Призрак... Его, несмотря на добротно изменённый голос, Миранда опознала сразу. Короткий разговор вроде бы ни о чём особом. Всё остальное было изложено в файле, пришедшем спустя несколько секунд на настольный инструментрон. Прочтя текст, Миранда выключила экран, свернула клавиатуру, устроилась поудобнее и задумалась. Много времени на раздумья у неё не было, но несколько десятков минут она могла уделить планированию и анализу.

План составился почти автоматически — опыт всё же позволял не особо медлить. Оставалось собраться, добраться до места и поговорить с этой Уоррен. Возможно, придётся передать её в руки мозговедов и костоломов. Стандартная процедура — надо же знать, на что способен новичок, вступающий в ряды кадровых сотрудников основной части 'Цербера'.

Уоррен — обычная женщина, бездетная, нерожавшая, незамужняя. Работала в структуре 'Фонда Млечного Пути', занималась там достаточно ответственными проектами. Фонд — обычная, вполне легальная структура. Как помнила Миранда — он передал в исследовательский центр, расположенный на Марсе, мощные суперкомпьютеры, благодаря которым за считаные декады были открыты и изучены ранее недоступные зоны обширных протеанских руин.

Одновременно этот фонд... Был обычным 'детским садом', своеобразным фильтром, через который 'Цербер' ежегодно 'прокачивал' десятки и сотни подающих надежды обычных разумных органиков. Большое заблуждение — верить в то, что 'Цербер' интересуется только предельно нестандартными разумными органиками. Всё зависит от того, что считать предельной нестандартностью. Как говорил не раз Призрак, надо готовить базу для расширения. Такие фонды, как 'Фонд Млечного Пути' и готовили эту базу. И — не только такие фонды, но и многие другие, разнообразно залегендированные структуры. Тот же самый Центр Археологических Исследований, в который была приглашена вернуться Ильза Уоррен — тоже структура, действующая по указке 'Цербера'.

Вот так незаметно и происходят важные изменения. В том числе и те, которые по большей части считаются необратимыми. Хотя... необратимого в этом мире... слишком мало. Даже смерть шаг за шагом сдаёт свои позиции. Точнее — сдаёт позиции прежнее понимание смерти. Основанное на вере в неизменность окружающего мира. А мир-то постоянно изменяется. И изменяет живущих в нём разумных органиков. Независимо от расы, независимо от возраста, пола, социального положения, уровня образования, профессии, специальности, трудового стажа.

Что можно ожидать от Ильзы Уоррен? Предоставленные Миранде предварительные данные, которые сама Лоусон называла 'установочными' достаточно определённо свидетельствовали — она будет ценным сотрудником для низовых научных подразделений 'Цербера'. Подняться снизу ей возможность предоставят. Наверное, не одну единственную — несколько. Сможет ли Уоррен подняться раз за разом — зависит только от неё. И каждый раз ей предстоит круто и серьёзно меняться. Самой меняться. Только потом она получит возможность менять других. Менять людей, обстоятельства, ситуации.

Проблема в том, что времени для изменений у Уоррен очень мало. Несколько месяцев, вряд ли несколько лет. Сможет ли Ильза максимально использовать эти дни? Неизвестно.

Обычное задание. Обычная работа. Из этого состоит жизнь любого разумного органика. Кто-то сравнивает её с беличьим колесом, кто-то — с бесконечной чередой рутинных дел. Другое... вряд ли открывается большинству разумных органиков. Далеко не все из них готовы выйти за пределы этого пути.

Взглянув на циферблат часов на экранчике наручного инструментрона, Миранда отметила, что до времени встречи с руководством осталось немного времени.

Водитель остановил машину у кромки тротуара. Миранда передала ему чип, подождала, пока на экранчике таксометра отметится уплаченная сумма с 'чаевыми'. Выйдя из машины, Миранда закрыла дверцу, отшагнула за линию столбиков, препятствующих стоянке машин на тротуаре. Огляделась по сторонам спокойно и медленно. Вокруг — обычная жизнь, спешат или гуляют люди, играют дети, сверкают рекламные щиты, слышатся разговоры.

— Леди Рэйчел Чендлер? — послышался приятный негромкий мужской голос.

Миранда повернулась на каблуках — мягко и быстро. Перед ней стоял высокий мужчина средних лет в прекрасно пошитом костюме. Он мог бы быть банкиром или инженером, а мог быть школьным учителем или преподавателем университета.

— Прошу следовать за мной, леди, — он отступил на шаг. — Вас ждут.

Старшая Лоусон пошла за провожатым к ступеням, ведущим к главному входу.

Сотрудник охраны распахнул створку, придержал дверь и закрыл, едва только Миранда переступила порог.

Огромный вестибюль не заинтересовал Лоусон — она видела раньше и не такие 'пространства'. Провожатый зашагал к лифтовому холлу, остановился перед одной из шахт, распахнулись стеклянные пластинки. Мужчина вошёл, развернулся и вопросительно посмотрел на спутницу. Лоусон прошла в кабину, ощутила, как позади захлопнулись пластины. Кабина плавно пошла вниз.

На поверхности — открытые для посещений части учреждения. Там работают обычные сотрудники, у которых нет доступа к настоящим тайнам и секретам. А внизу — те, кому совсем не обязательно ежедневно видеть солнечный свет и иметь возможность в любое время выйти на поверхность. Есть, конечно, учреждения, в которых всё устроено наоборот — самые секретные части внешне расположены открыто, а вот обычные части скрыты под землёй.

Кабина остановилась. Створки разошлись в разные стороны. Неширокий коридор, стены спокойной расцветки, пластины-излучатели на потолке и на стенах. Неяркое освещение. Провожатый прошёл по коридору метров тридцать, остановился у одной из дверей, толкнул створку, отшагнул в сторону. Миранда заглянула внутрь — небольшая комната, всё по минимуму.

— Ваша комната, леди. Всё приготовлено по стандарту. И — готово к использованию, — провожатый повернулся, намереваясь уйти. Немногословен, собран, готов к немедленному действию. Это всегда нравилось Миранде в мужчинах.

Ничего не ответив, Миранда вошла и закрыла за собой дверь. Экран настольного инструментрона осветился. На нём открылось файловое окно, проступил текст. Подходить к столу не было никакой необходимости — шрифт машина подобрала такой, чтобы можно было прочитать на расстоянии нескольких метров.

Уточнения к уже полученным ранее данным. Вовремя. Уоррен уже скоро прибудет и теперь надо подумать над тем, где следует с ней встречаться — на поверхности, на одном из наземных этажей или всё же лучше здесь, в подземельях.

Как же просто знать о том, что есть только три варианта решения: на поверхности, в подземелье или... отложить. Уоррен, возможно, будет поселена в ближайшей гостинице, в том числе и прямо здесь, в этом здании и будет ждать столько, сколько нужно. На бюрократическом языке это называется 'находиться в резерве' или 'находиться в распоряжении руководства Центра'.

Время полёта на пассажирнике подошло к концу. Ильза открыла глаза, через несколько секунд увидела вспыхнувшее табло, информировавшее пассажиров о том, что прибыли челноки-доставщики. Пассажирник дрейфовал, не покидая обозначенного буями квадрата.

Уоррен встала, подхватила сумку, прошла к выходу из салона, свернула налево, спустилась по пандусу к шлюзовому контуру. Челноки, стоящие в ангаре, постепенно заполнялись людьми, азари, турианцами, саларианцами.

Разместившись в кресле, Уоррен мельком взглянула на ридер-буклет, прочла уже хорошо знакомые строчки краткого инструктажа, устроила на коленях поудобнее дорожную сумку, пристегнулась и закрыла глаза.

Несколько десятков минут будет длиться спуск челнока на поле космопорта, а там — травелатор и зал прилёта. Вспоминать о пограничной полосе особо не хотелось — это так привычно, что и не требовалось акцентировать на этом внимание. В жизни всегда должно быть то, что очень рутинно — это успокаивает, придаёт ощущение дополнительной стабильности.

Дремота овладела сознанием за несколько секунд. Возможно, глупо тратить даже десяток минут на сон, но... Она не знает, что её ждёт там, в этом Центре. Собеседование? Возможно. Хотя... 'Цербер' — такая специфическая организация, что рассчитывать на стандартную процедуру, по меньшей мере, неосмотрительно. Потому... Надо сохранить физические и душевные силы, а не напрягаться и не волноваться весь путь с орбиты на поверхность Земли. Пришлось привыкнуть к полётам... когда-то ведь полёт на другую планету считался чем-то сродни воплощённому в реальность чуду. А потом... потом полёты даже за пределы Солнечной системы стали рутиной, обращать на которую внимание... не хотелось, да и не требовалось.

Мелодичный сигнал автоинформатора возвестил о прибытии челнока на поле космопорта. Обычный шелест возвращающихся в вертикальное положение спинок кресел, мерцание информационных табло, дублирующих озвученное приятным женским голосом предупреждение об окончании полёта. Прохождение 'пограничной полосы' не заняло много времени — несколько минут. Да, Уоррен помнила, что множество датчиков и сканеров с локаторами ощупывают и просвечивают каждого пассажира, его одежду, багаж, анализируют походку и выражение лица. Всё это — привычно. Правду говорят — тому, кому нечего скрывать, тот пройдёт любую проверку. А большинству разумных органиков особо скрывать нечего. Всё, что они в состоянии и, главное — желают скрыть... настолько обычно и привычно, что не может заинтересовать ни одну мало-мальски серьёзную спецслужбу. Правда, существует опасность того, что из всей этой совокупности что-то может быть переведено в список деяний подлежащих наказанию. Такое тоже случается, но — редко и не в массовом масштабе.

Во всяком случае, Ильзе пока что беспокоиться не о чем. Файл с приглашением в 'Цербер' она может предъявить открыто. Это — оригинал, заверенный надлежащим образом, так что никаких задержек не ожидается.

Уоррен села в таксомотор, назвала водителю адрес и пристегнулась, отметив включение счётчика. Машина выкатилась за пределы автостоянки у терминала, миновала многоэтажный паркинг, влилась в поток.

Ильза смотрела в окно. Спать не хотелось — отдых был полным и длительным. Часы на спинке переднего кресла отстукивали секунды и минуты. Жизнь... прежняя. Совсем прежняя. Вокруг — всё спокойно. И мало кто из землян знает, что Жнецы уже пришли, во всяком случае — проявились. Появление Жнеца, пусть даже такого, который считается всего лишь наблюдателем, можно счесть знаком. Для тех, кто хочет верить в знаки.

Археологи склонны верить в знаки, но среди них есть те, кто очень верит и есть те, кто совсем не верит. Или — не верит, пока не сложатся обстоятельства так, что не поверить будет крайне сложно. Почти невозможно.

— Ваш адрес, леди, — чуть обернувшись назад, сказал водитель, останавливая машину у кромки тротуара.

— Ваша плата, мистер, — ответила Ильза, подавая водителю чип. Тот провёл кристалл по считывателю, глянул на экранчик таксометра, вернул чип пассажирке.

Уоррен покинула салон, выпрямилась, закрыла дверцу машины, посмотрела, как мобиль встраивается в поток. Наверняка водитель получил очередной вызов и теперь спешит к клиенту. Время подачи машины — очень ограничено. Современные компьютеры учитывают все нюансы, автоматика вполне может без всякого участия водителя привести таксомотор к цели. Земляне... консервативны во многих вопросах.

— Леди Ильза Уоррен? — раздался приятный мужской голос.

— Да, — доктор археологии обернулась. Мужчина. Среднего роста. В чёрном костюме. От хорошего дорогого портного. Ботинки чистые, но не блестят. Скромно и со вкусом. Рубашка — не белая, но и не очень тёмная. — Полагаю, вы — из Центра.

— Да, — мужчина чуть заметно кивнул. Спокойно и с достоинством. — Прошу следовать за мной, леди.

Ступени, открытая настежь входная дверь. Раздвижная, стеклянная. Сотрудник службы безопасности — в скромном костюме. Вестибюль. Пустой, гулкий и большой. Провожатый идёт к лифтовому холлу. Кабина плавно и почти бесшумно скользит по направляющим вверх. Этаж за этажом, уровень за уровнем. Везде жизнь — снуют люди, иногда пролетают гравитележки — пустые и гружёные.

Створки дверей кабины расходятся. Неширокий коридор, не пустой, но и не многолюдный. Обычная обстановка — то ли офис, то ли гостиничный этаж.

— Гостиница, леди. Здесь вам приготовлена комната. Вас пригласят и проведут в зал для собеседований, — провожатый останавливается у одной из дверей, толкает створку, та уходит внутрь. — Всё необходимое уже приготовлено. Располагайтесь, — он отступает на два шага.

Ильза входит в комнату, чувствуя, что провожатый остался на месте. Не подошёл к двери, не переступил порог. Створка осталась открытой.

Небольшая комната. Кровать, шкаф, стол, полки для мелких вещей. Действительно. Всё необходимое. Провожатый не обманул. Обернувшись, Уоррен увидела закрытую створку двери, но мысли о том, что замки закрыты, не появилось. Инстинкт самосохранения молчал.

Подойдя к окну, Ильза отодвинула занавеску. Обычная улица и... сравнительно небольшая высота. Толстое стекло. Чистое и очень прозрачное. Внизу видны люди, машины, мимо пролетают флайеры. Большой город. Кто-то считает его центром графства, кто-то — центром района.

Жители занимаются своими обычными делами. Видна группа туристов, внимательно слушающих своего гида и глазеющих по сторонам. Видимо, экскурсовод не настаивает на том, чтобы все смотрели только туда, куда он указывает. Что-ж, можно посчитать, что он подтвердил свой профессионализм. Сведущие это отметят, а туристам... Им — приятно. Они заплатили деньги и ожидают получить услугу должного качества.

Отойдя от окна и не задёргивая занавеску, Ильза подошла к столу. Почти новый инструментрон. Подключённый к сетям, не заблокированный. Можно провести рукой над экраном — и засветится клавиатура. Но — не хочется. Сейчас хочется... сесть и подумать. Сесть не в кресло, на кровать.

Собеседование приближается. Каким оно будет? Да, есть единая процедура, но... каждый работодатель вносит в неё те изменения, которые ему персонально необходимы.

Опустившись на кровать, Ильза провела рукой по покрывалу. Обычная койка. Скромненько, но во вкусе местным сотрудникам службы обеспечения не откажешь. Теперь можно подумать. О многом.

— Леди, на какое время назначить вашу встречу с Уоррен, — из динамика в инструментроне послышался голос провожатого.

Лоусон подняла взгляд, повернула голову к стоящему на столе инструментрону. Следующим вопросом будет уточнение места встречи.

— Через два с половиной часа. На одном из надземных этажей. В зале для собеседований. И — подготовьте каталку, — распорядилась Миранда.

— Будет исполнено, — в динамике отчётливо послышался щелчок. Да, с маскировкой работы техники здесь явно не заморачивались.

Старший офицер 'Цербера' перевела взгляд на окно, по-прежнему задёрнутое тяжёлыми шторами. Можно счесть поблажкой для Уоррен решение провести первый раунд собеседования на одном из наземных этажей 'башни' Центра. А каталка... Что-ж, предосторожность и предусмотрительность никогда не были лишними. Уоррен... своеобразна. И может 'взбрыкнуть'. Это... неприемлемо.

Ей надо попробовать подняться с низов основной части 'Цербера', потому что возврата в 'подготовительный уровень' для неё — нет. И — не будет. Не пройдёт проверку, не выдержит испытаний — что-ж. Бывает. Ни она, никто другой, включая Лоусон, не знают совершенно точно и заранее, каков будет результат пути Ильзы в 'Цербер'. Будет положительный результат собеседования, но Уоррен может не справиться с множеством последующих заданий, связанных с реальным влиянием на ситуацию не только на Земле, но и в Солнечной системе. Будет отрицательный результат собеседования, но на самом деле Уоррен вполне в состоянии справиться с большинством будущих задач.

Нельзя угадывать, надо решать и быть готовым воспринять и перенести последствия любых решений. Мыслимых и немыслимых. Вот через два с половиной часа и придётся беседовать. И решать. В том числе — и с помощью науки. Надо же знать, что в мозгах и памяти этой Ильзы Уоррен. А она должна понять, что из 'Цербера', его основных частей просто так не уходят.

Если Ильза согласилась на продвижение — она уже взрослый человек. И она обдумала своё согласие и поняла хотя бы часть его последствий. Собеседование — только небольшая часть пути. Дальше Ильзе будет сложнее. После собеседования она не узнает Миранду. Потому что не запомнит её. Есть технологии, есть возможности. И так будет и в том случае, если Уоррен пройдёт собеседование и в том случае, если не пройдёт. Безопасность — индивидуальная и коллективная — требует своего.

— Доктор Уоррен. Вас ждут в зале для собеседований, — на пороге комнаты встал прежний провожатый. — Я сопровожу вас.

Ильза поднялась с кровати, открыла сумку, достала папку. Это всё, что ей сейчас понадобится. Подхватила папку поудобнее, повернулась к стоящему в проёме мужчине. Тот отступил в сторону — мягко и тихо.

Спустившись на лифте, Ильза последовала за провожатым по коридору. Вокруг — обычная офисная сутолока. Кто-то идёт быстро, кто-то — медленно, многие читают ридеры на ходу, есть те, кто что-то набирает на виртуальных клавиатурах инструментронов. Провожатый идёт не быстро и не медленно, но и не стремится идти в ногу с гостьей. Вышколили здесь персонал — отметила Уоррен — вряд ли это можно сделать быстро, но результат приятно впечатляет.

Провожатый открыл какую-то совершенно обычную дверь — стеклянную, матовую, вошёл. Ильза остановилась в шаге от порога. Мужчина повернулся налево, выпрямился, отвесил короткий поклон кому-то находившемуся внутри:

— Доктор Уоррен, леди, — сказал он.

— Пусть войдёт, — послышался женский голос.

— Прошу вас войти, леди Уоррен, — провожатый повернул голову влево, встретился взглядом с Ильзой. — Леди Рэйчел Чендлер ждёт вас.

Доктор археологии переступила порог, увидела женщину в простом платье.

— Присаживайтесь в кресло, — сказала Миранда. — Папку можете положить на стол и пользоваться её содержимым совершенно спокойно и свободно. Это не помешает нашей беседе. — Лоусон перевела взгляд на стоящего у двери мужчину. — Спасибо вам. Вы можете идти.

— Да, леди, — провожатый Уоррен повернулся и бесшумно покинул зал, плотно закрыв за собой дверь.

Ильза опустилась в кресло. Теперь её и сотрудницу 'Цербера' разделял только неширокий офисный стол.

Миранда открыла свою папку, лежащую перед ней на столе. Чистый лист. И карандаш. Древний. Чёрный или... такой, какой издавна называют 'простым'.

— Начнём, леди. С этой минуты наша беседа фиксируется. Видео, аудио. Включена аппаратура фиксации параметров вашего организма. Советую говорить обдуманно. Правду и только правду, — сухо, чётко и жёстко сказала Лоусон. — Расскажите о себе. С того момента, как себя помните.

Для Лоусон было очевидно, что Уоррен достаточно опытна и не будет рассказывать о себе в мельчайших деталях. На многих сайтах была размещена информация, что ответ на такой вопрос рекрутёр ждёт от соискателя в объёме не превышающем одной страницы формата А4 — где-то две минуты неспешного устного рассказа.

Ильза с похвальной точностью и полнотой уложилась в полторы минуты. Примерно одно предложение, одна фраза, максимум — две она использовала для характеристики каждого предшествующего этапа своей жизни. Фразы она строила правильно, уверенно, не увлекаясь сложносочинённостью и сложноподчинённостью, не плетя 'кружева'. Может быть, следовало бы Уоррен говорить о себе только в позитивном ключе, но она дала понять — в том числе и интонацией, что готова рассказать и о своих недостатках и слабостях, предполагая, что об этом потенциальный работодатель всё равно узнает или — уже знает.

Лоусон не стала задавать собеседнице такие казалось бы несложные вопросы, как 'Что вы знаете о нашей компании?' и 'Почему вы хотите работать у нас'. И для неё и для Уоррен ответы на эти вопросы были очевидны и понятны, потому на них не следовало тратить время.

Не стала старший офицер 'Цербера' спрашивать кандидатку и о том, что она может сделать для организации. А также — уточнять, есть ли у претендентки возможность делать что-то уникальное — Уоррен уже знала, что шутки кончились. При вступлении на службу в основную часть 'Цербера' все положительные и отрицательные стороны её как личности и как работника уже ясны и понятны работодателю в очень значительной степени. Не требовалось спрашивать и о привлекательности или непривлекательности будущей должности. Ильза понимала, что 'церберовцы' сами назначают людей на работы и умеют использовать их опыт и знания в максимальной степени.

Ответ на вопрос о том, что же хочет Ильза Уоррен получить от будущей работы, интересовал Миранду больше, чем многие другие вопросы из обширного списка.

Ильза помедлила несколько секунд, затем коротко ответила, что рассчитывает работать над интересными пионерными проектами, где сможет оптимально использовать свои навыки и получить признание своей роли и заслуг. Уоррен также отметила, что желает развиваться и совершенствоваться. Потому хочет не только работать в команде, но и заниматься сложными самостоятельными исследованиями.

'Что-ж, ответ на вопрос — весьма достойный, — отметила Миранда, — И — вполне ожидаемый'.

Не было необходимости спрашивать Уоррен о том, сколько времени ей потребуется на то, чтобы освоиться и внести существенный вклад в работу 'Цербера'. В основных частях организации умели получать от сотрудников максимум. Не менее излишним в данной ситуации выглядел и вопрос о том, сколько Уоррен рассчитывает работать в основных частях 'Цербера'. И Ильзе и Миранде было очевидно, что решение о переходе в основные части 'Цербера' принимается очень долго. Далеко не сразу и не всегда оно бывает положительным. После столь длительной процедуры выбора нет необходимости уточнять, что наиболее желательным вариантом является 'пожизненный найм'.

Слушая Ильзу, Миранда отмечала: кандидатка уже осознала простой факт — работа в 'подготовительных' частях 'Цербера' ограничивала её в профессиональном развитии. Доктор археологии уже не только уверена, но и убеждена в том, что необходимо двигаться дальше. Сложнее для Уоррен было бы определить, переведут ли её в 'основные' части 'Цербера' по её собственному желанию. Или, всё же, в значительной степени это будет выбор, сделанный руководителями 'Цербера' и его наиболее знающими специалистами.

По настроению, выражению лица, интонации и тембру голоса Лоусон с большой вероятностью определила, что одним из таких наиболее знающих специалистов Ильза считает интервьюершу. И отчаянно пытается определить, кто же она на самом деле. Только вряд ли она это сможет сделать качественно и профессионально. В низовых частях мало знали о том, чем занимаются в основных частях структуры 'Цербера', излишнее любопытство там не только не приветствовалось, но и активно пресекалось.

Уоррен озвучила стандартную формулировку о том, что она хочет заниматься новыми, сложными задачами. Добавила, что уверена — приобретёт, выполняя их, намного больше, чем могла приобрести и приобрела раньше. Миранда слушала кандидатку спокойно, не показывая эмоций и чувств и не давая собеседнице малейшей возможности 'читать' интервьюершу.

Вопросы, предназначенные для тестирования претендентов на руководящие должности, Миранда напрямую задавать не стала — в 'Цербере' не было принято вот так сразу ставить людей на лидерские позиции. И не только обычных, но и необычных людей. Пусть новичок, начинающий карьеру с низов, проявит себя на исполнительском уровне. А там... Там будет видно.

— Каковы, Ильза, ваши сильные и слабые стороны? — негромко спросила Миранда, не спуская пристального взгляда с лица и фигуры собеседницы. — Не торопитесь отвечать, у вас есть несколько минут на то, чтобы обдумать запланированное к озвучиванию, — сказав это, Лоусон опустила взгляд на остававшийся чистым лист бумаги в раскрытой папке. Многие интервьюируемые очень явно ожидали, что сотрудник организации — потенциального работодателя непременно должен начать черкать этот лист и рассчитывали, что по этим каракулям и рисункам смогут, пусть даже отвлёкшись от сути и темы разговора, понять, склоняется ли интервьюер к положительному или к отрицательному решению.

Ильза не стала испытывать терпение Миранды и ровно через тридцать секунд короткими фразами стала характеризовать себя. И начала, конечно, с отрицательных сторон, следуя хорошо известному правилу заканчивать высказывание в позитивном ключе.

Слушая собеседницу, Лоусон кивала, но не задавала никаких наводящих вопросов, не прерывала кандидатку и не проявляла никаких излишних чувств и эмоций. 'Если она считает, что я бесчувственная и холодная — что-ж, пусть так и считает, — подумала Миранда. — Не я буду руководить её работой, так что... Трудно обычному человеку вот так сразу воспринимать ситуацию многоканально, а Ильза Уоррен и есть самый обычный человек.

Да, она знает, что в 'Цербер' часто идут работать люди, не нашедшие своего места в обычных сообществах, но она также понимает, что критерии необычности и обычности у нас, сотрудников организации — своеобразные'.

Рассказ Уоррен не занял много времени. Да, Миранда отметила огрехи и недостатки, но в целом... Всё же придётся задействовать каталку. Ильза воспринимала интервьюершу не как бездушную куклу, а как обычную женщину и пыталась, нажимая на это, повысить свои шансы. Что-ж, придётся выяснить, что она скрывает и каковы её действительные психические и физические возможности. Хотя... Ясно, что Уоррен после случившегося на Идене выпускать из-под 'колпака' нельзя — она слишком многое видела, а ещё больше поняла и осознала. Её память, сознание, восприятие хранят опасную информацию. Так что... пусть работает в низовых уровнях научных подразделений 'Цербера'. Сейчас их достаточно много и они часто организованы и действуют так, что мало чем отличаются от 'подготовительных' подразделений.

Если Ильза воспринимает интервьюершу как обычную женщину... Что-ж, Миранда именно к такому результату и стремилась. Настало время задать Уоррен вопрос, который очень часто задают именно женщинам.

— Хорошо. — Миранда взяла в руку карандаш, покрутила его в пальцах и Ильза восприняла это как сигнал о необходимости завершить свой рассказ. — Работая на Идене вы, насколько нам известно, не поддерживали особо близких отношений ни с кем из коллег или местных жителей. Вы понимаете, я уверена в этом, что в будущем многое может измениться. Потому — подумайте и скажите: не помешает ли ваша личная жизнь работе, которая, как вы уже знаете — мы это и не скрывали — будет связана с серьёзными и длительными дополнительными нагрузками. Среди них сейчас я могу отметить только некоторые, например — ненормированный рабочий день, длительные и дальние командировки, постоянные разъезды в пределах звёздных систем и планет со станциями.

Слушая, что отвечает Уоррен, Миранда не кивала, изредка поглядывая на кандидатку спокойным и несколько расфокусированным взглядом. Да, Уоррен не глупа, она понимает, что 'Цербер' — достаточно специфическая организация. Если в неё принимают нестандартных людей, то, как доказывают совершенно открытые и общедоступные данные, 'Цербер' может вполне законно предъявлять к своим работникам жёсткие требования и выдвигать условия, не являющиеся законными для других организаций, использующих наёмный труд.

Медики и мозговеды, конечно, определят пригодность Уоррен к планируемым и неизбежным перегрузкам точнее и полнее, но сейчас важно понять, как сама кандидатка оценивает и воспринимает свои резервы. Сложно, конечно, ей смириться с тем, что в 'Цербере' считается вполне обычным запрещать женщинам беременеть в течение нескольких лет. А также — препятствовать получению отпусков 'без сохранения заработной платы', но... Хочет она работать не в 'подготовительных', а в основных частях — должна понять, что здесь учитывают и пол, и возраст, и способность к адаптации к кошмарным условиям. А не только совокупность дипломов, сертификатов и свидетельств.

Уоррен занервничала. Снова попыталась пробить 'скорлупу' психозащиты, выставленной интервьюершей. И не один раз попыталась, кстати. Надо, — посчитала Миранда, — сделать всё, чтобы она не почувствовала бездетность интервьюерши. Это — совершенно излишняя для неё информация, потому... Пусть считает меня кибером безмозглым, но 'покопать' себя я ей не дам — решила Лоусон, продолжая слушать то, а главное — как — отвечает на поставленный вопрос Ильза.

Очень неудобно женщине, а Ильза Уоррен, как знала Миранда, была стопроцентно нормальной более-менее здоровой женщиной детородного возраста, оказываться перед необходимостью спокойно воспринимать положение, когда её половая принадлежность может стать препятствием к получению новой работы. Обдумывая услышанное от Уоррен, Миранда параллельно раздумывала над тем, какие вопросы и в каком порядке следует задать ещё. Хотя всё больше убеждалась — без вмешательства мозговедов и медиков обойтись не удастся.

Нет, Лоусон не колебалась: большинство кандидатов, так или иначе, попадали в объятия врачей. Иногда — и в объятия мозговедов 'Цербера'. Но... это была общая практика для столь сложных и важных организаций и учреждений. Очень многие соискатели знали об этом и соответственно готовились. Только вот вряд ли они знали, какой уровень медицинских вмешательств доступен 'Церберу', активно использовавшему не только земные, но и внеземные методики и технологии.

Что-ж, Уоррен сама захотела пройти повыше по структуре 'Цербера'. И постепенно, но неуклонно отсекала от себя большинство возможностей остановиться. Остаться на 'подготовительном уровне'.

— Хорошо, — остановила рассказ собеседницы Миранда. — Вижу, что вы готовы приложить определённые усилия для того, чтобы достаточно хорошо справиться с теми задачами, которые будут перед вами поставлены. Как вы предпочитаете повышать свою профессиональную квалификацию, доктор Уоррен?

Ильза, как сразу отметила Лоусон, снова постаралась удержаться от многословия. Не стала подробно и нудно перечислять семинары, конференции, особо останавливаться на том, как знакомится с профильными публикациями в Экстранете. Ответила чётко и по-деловому. Пусть. Надо задавать следующий вопрос, нельзя давать кандидатке время на атаку на интервьюершу:

— А что вы можете рассказать о своих профессиональных связях, которые могли бы использовать на новой работе? — спросила Миранда.

Уоррен упомянула Сташинского, положительно охарактеризовав его как высокопрофессионального специалиста. Назвала и охарактеризовала ещё нескольких учёных-археологов — как тех, что работали на Идене, так и тех, кто работал на других планетах.

Что-ж, весьма похвально, отметила Миранда, что Ильза никоим образом не акцентирует на том, что намерена и в дальнейшем поддерживать тесные контакты с упомянутыми людьми. Может быть, она даже понимает, что в 'основных' частях структуры 'Цербера' у неё будут многочисленные контакты с другими специалистами. Причём настолько плотные и регулярные, что времени на поддержание старых контактов может оказаться слишком мало.

— Чем вы, леди Уоррен, любите заниматься в свободное время? — спросила Миранда, уже подняв из своей памяти информацию, собранную службой слежения и разведкой 'Цербера'.

Возможно, Ильза догадывается о том, что за ней следили очень плотно, но... В истории человечества, как и любой другой разумной органической расы не было даже нескольких часов, когда никто ни за кем не следил.

Ответ в большей степени был стандартным. И в самом деле — жизнь увлечённого работой разумного органика не так уж и разнообразна, чтобы в ходе собеседования увлекаться описаниями множества направлений деятельности. Столь обычных для заполнения так называемого 'свободного времени'.

— Что-ж, — предварительно подытожила Миранда. — На этом основную часть собеседования можно считать завершённой. Какие у вас есть ко мне вопросы, леди Уоррен? Сразу скажу, что ответить слишком подробно, полно и конкретно я сразу не смогу. По, надеюсь, понятным вам причинам.

Ильза, облегчённо выдохнув, кивнула собеседнице:

— Я понимаю, что о содержании работы спрашивать...

— Можно, — остановила собеседницу Миранда и коротко рассказала о том, чем, скорее всего, предстоит заниматься доктору археологии. Если решение о приёме на работу будет положительным.

Уоррен слушала внимательно, не проявляя никаких особых эмоций и чувств. Лоусон отмечала, что собеседница немного расслабилась. И даже дала себе возможность отдыхать.

— Вот так, в общих чертах. Ещё вопросы?

— Каков стандартный режим зарплаты, отпусков и перерывов? — спросила Уоррен.

Миранда отметила, что собеседница не особо рассчитывает получить ответы.

А вот здесь надо ей, интервьюерше, поработать в гораздо большей степени. Потому что надо плавно перевести ситуацию в направление использования каталки. Миранда не стала закрывать папку — в этом не было необходимости. Да и подобное действие могло быть неправильно истолковано соискательницей.

Рассказывая спокойно и неторопливо о 'вилках' зарплат, возможных отпусках и правилах их предоставления и использования, характеризуя возможные перерывы в работе, Миранда не смотрела на Ильзу. Приберегая прямой 'ударный' взгляд для обеспечения скорейшего усыпления кандидатки.

С виду будет всё более чем нормально: Уоррен неожиданно уснёт сидя в кресле, просто 'отключится'. Она ничего не почувствует — ни боли, ни неудобств. Кресло — да, жестковатое, но... Через несколько секунд Уоррен уже будет лежать на каталке, а там — лифт, подземные части.

Всё прошло нормативно. Едва Миранда подняла взгляд на лицо собеседницы, как та уже 'поплыла'. Секунда-две — и женщина опустила голову на грудь. Теперь она крепко спит. Нет, руки с подлокотников не упали — сон управляемый и контролируемый.

Мягко и бесшумно открылись двери. Двое мужчин ввезли каталку, взяли Уоррен за руки и за ноги. Уложили на каталку навзничь, закрепили тело ремнями, покрыли простынёй. Повезли к выходу из зала. Миранда встала, закрыла свою папку. Папку Уоррен она забрала с собой — её предстоит передать медикам и мозговедам. Пусть поработают, покопаются параллельно.

Каталка почти бесшумно и быстро проскользила по коридору — на неё никто не обращал особого внимания. Мало ли кому из сотрудников могло стать плохо — бывало, что люди умирали от перегрузок прямо на рабочих местах. К этому сотрудники Центра привыкли. Окажут помощь человеку, им займутся медики. А то, что тело накрыто простынёй с головой, так ведь всем известно, что не надо окружающим видеть лицо страдающего человека. Пусть он сохранит своё инкогнито. И избежит необходимости отвечать на многие не всегда этичные вопросы впоследствии.

Лифт раскрыл свои створки, кабина осветилась. Закатив каталку, мужчины замерли, подождали, пока войдёт Лоусон, закроются внутренние и внешние створки дверей. Кабина плавно заскользила вниз.

Пропустив сопровождающих с каталкой вперёд, Миранда последней покинула кабину, которая тотчас же ушла по вызову.

— Это и есть Ильза Уоррен? — спросил медик, откинув покрывало с лица лежащей на каталке женщины. — Спит крепко и без сновидений, — констатировал он.

— Вот её папка. — Миранда подала медику пакет, в который по дороге упаковала единственную вещь, которую кандидатка взяла с собой в зал. — Я буду присутствовать на первой стадии исследования. Остальное проведёте по усиленному варианту и информацию — сразу мне.

— Слушаюсь, — медик черкнул в своём служебном ридере несколько строчек, жестом отпустил сотрудников, привезших каталку, кивком головы подозвал одного санитара — отвези в палату тридцать шесть, проведи процедуру пятьдесят шесть.

— Слушаюсь, — санитар ухватился за ручки каталки, та заскользила к открывающимся дверям палаты.

Миранда пошла следом. Войдя в палату, она удовлетворённо отметила — этот санитар своё дело знает — он уже заканчивал снимать со спящей крепким сном женщины платье, быстро открыл на стерильных столиках чемоданы с аппаратурой и химреактивами.

Что-ж, Уоррен мало что почувствует, а ещё меньше поймёт. Одно дело — вот так обычно словесно общаться в стандартных условиях зала для собеседований и другое — быть полностью во власти медиков и специалистов по психике, памяти и сознанию. Надо будет — и болевые спецы тоже подключатся, но вряд ли это произойдёт скоро.

Сложив снятое с Ильзы платье, санитар уложил его в пакет, который положил на свободный табурет, после чего приступил к разуванию пациентки. Миранда стояла у входа в палату и наблюдала за работой рядового сотрудника, ожидая, когда он закончит выполнение процедуры.

Уложив туфли в пакет и разместив пакет на другом табурете, санитар стал быстро снимать со спящей Уоррен бельё. Лифчик и трусики кандидатки на должность в основном составе 'Цербера' отправились в непрозрачный пакет, который занял своё место на полке, а санитар взял со стерильного столика тампоны и стал 'снимать' макияж, меняя тампоны по мере их загрязнения.

Миранда продолжала наблюдать за процессом, не торопясь подходить и приступать к обследованию.

— Процедура выполнена, — санитар, негромко озвучив этот доклад, стал закрывать чемоданы с реактивами. — Одежда и бельё...

— Оставьте. Надо будет — их заберут, — ответила Миранда, подходя к лежащей навзничь полностью обнажённой Уоррен. — Свободны.

— Слушаюсь, — санитар погрузил на гравитележку неиспользованные чемоданы и покинул палату, плотно прикрыв за собой дверь.

Лоусон подошла к спящей Уоррен, встала у изголовья каталки. Обычная женщина, молодая, нерожавшая, беременной не была, но мужчин она знала: трудно в условиях изолированных археологических коллективов хранить полное целомудрие — природа своего требует.

Вряд ли Ильза рассчитывала на такое продолжение собеседования. Но переход из детского сада в школу — нешуточная встряска для любого ребёнка. Почему не должен быть ещё более серьёзной встряской переход из 'подготовительных' в 'основные' части 'Цербера'? Для которого обычные люди, к которым, безусловно, относилась по большинству известных Миранде параметров доктор археологии Ильза Уоррен — слишком примитивны?

Управляемый глубокий сон — стандартная технология, массово используемая сотрудниками 'Цербера'. Незачем Ильзе знать в деталях, что с ней сделали тогда, когда она прошла первую ступень собеседования. Эта ступень — уже история, в значительной степени — формальность. Сейчас Ильза — на второй ступени, о которой она почти ничего не будет помнить. Разве что — как об обычном контрольно-профилактическом медосмотре. Столь обычном при приёме на любую мало-мальски серьёзную и сложную работу. Хотя... нет. Об этом эпизоде своей жизни она ничего не будет помнить.

Уоррен, как была убеждена Миранда, постоянно в ходе устного собеседования пыталась понять, кто перед ней, пыталась узнать, уточнить для себя самой, что представляет собой интервьюерша как личность. Обычные земные женщины всегда стремятся получить такую информацию, чтобы попытаться её использовать.

Как сказал кто-то из мудрых 'женщина женщине — всегда враг, до тех пор, пока не состарится'. Ильза пока ещё не состарилась. Потому отчаянно пыталась во время устного собеседования понять, что представляет собой интервьюерша и как можно на неё повлиять.

Не смогла Уоррен понять, что перед ней — не обычная женщина. И это как раз то, к чему Миранда стремилась — незачем какой-то доктору археологии знать, что перед ней не рядовая сотрудница отдела кадров Центра, а старший офицер 'Цербера'. Не-за-чем! А вот Миранде надо знать об Уоррен всё по максимуму.

Хотя... Лоусон не стала бы столь много времени тратить на Ильзу, если бы та не прибыла с планеты, на которую явился, успевший стать достаточно древней легендой, Жнец.

Что-то серьёзно подстегнуло 'Цербер', когда была получена самая первая информация о происшедшем на Иден-Прайме столкновении, которое вполне можно назвать и боестолкновением.

Вероятнее всего сбывались худшие предположения, уже сделанные Мирандой. 'Цербер' слабел и всё сильнее подпадал под власть Жнецов, а возможно — и тех сущностей, что стояли за этими гигантскими 'креветками' — полумашинами. Сил 'Цербера' на должное противостояние с таким врагом, скорее всего, не хватит надолго. Об этом знает не только Лоусон, но и Харпер — он-то от своей приближённой это знание не скрывает. Оно вполне доступно для понимания и другими высокопоставленными сотрудниками 'Цербера'.

Миранда убеждена в том, что это знание уже сделали своим многие старшие офицеры организации. И значит... Значит, будут страдать обычные люди — такие, как спящая на каталке Ильза Уоррен Ещё, кстати, не познавшая радостей и горестей материнства. А это уже серьёзно, потому что 'Цербер' — это не только структура, организация, пирамида, имущество, ресурсы и сотрудники. 'Цербер' — это, прежде всего, идея самостоятельности, независимости. И даже верховенства человечества над другими разумными органическими расами. Трудно одержать верх и победу в противостоянии с полумашинами, если разумные органики не выложатся по максимуму.

И потому... Да, Лоусон знает, что записи, сделанные многочисленными приборами, установленными в зале для собеседований, уже исследуются независимыми командами медиков, психиатров, психологов, кадровиков. Обычная практика.

Решение всё равно будет предсказуемым — одним из трёх. Либо Уоррен вернётся на работу в 'подготовительные' части или уйдёт даже ниже — в части, которые никоим образом с 'Цербером' не связаны. Либо она будет месяц, два, три, в общем — сколько потребуется — ждать решения. Либо она будет напрягаться на серьёзной и ответственной, пусть даже и низовой работе в основных частях 'Цербера'. Станет кадровым рядовым сотрудником научных подразделений. А сможет ли она пойти выше и дальше — это уже зависит не только от 'Цербера', но и от неё самой.

Потому... медицинская проверка тела и мозгов соискательницы необходима. Лоусон знала — такая проверка всё чаще применяется 'церберовцами' по отношению к большинству соискателей. И уж конечно немногие из этих соискателей знают доподлинно или — хотя бы догадываются о том, как проходила эта проверка и какие её результаты. 'Цербер' умеет хранить свои секреты и маскировать свою деятельность. Иначе организации, движимой идеей достижения превосходства человечества над большинством рас разумных органиков — не выжить. В принципе — не выжить.

А выжить — надо, потому что впереди — выбор. Очередной. Страшный и важный. Выбор между противостоянием и победой и противостоянием и поражением в битве со Жнецами и теми сущностями, которые, вне всяких сомнений, стоят за этими 'креветками'. Оцениваемыми компетентными землянами, как полумашины. И для выживания надо было погрузить ту же Уоррен в управляемый глубокий сон, чтобы профильные узкие специалисты спокойно и свободно узнали очень многое о том, что Ильза могла скрывать от обычных медиков долгие месяцы и годы. По самым разным причинам скрывать, кстати.

Можно до одурения спорить о том, допустимо или недопустимо вот так, во многом насильственно заставлять взрослую самостоятельную женщину предоставить своё тело со всеми внутренностями в распоряжение множества медиков-спецов. Можно утверждать, что Ильза сама согласилась бы пройти любое медицинское обследование, даже связанное с госпитализацией. Только результат был бы явно ниже нормативного. Пришлось

бы многое пояснять, ждать, пока Ильза ознакомится с многостраничными талмудами — пусть даже только в электронном виде. Ждать, пока она обдумает и примет решение, которое далеко не всегда будет положительным. Формально Уоррен может отказаться от прохождения многих проверок, применения многих манипуляций. И это серьёзно и негативно повлияет на полноту сбора информации о ней и на выработку обоснованного решения.

Нет, такое замедление — неприемлемо. Потому хорошо, что сейчас Ильза Уоррен лежит перед старшим офицером 'Цербера', как часто говорят обычные люди 'в чём мать родила'. И спит, будучи неспособна помешать проведению любых манипуляций. Миранда хорошо понимает, что проверка может занять и несколько часов и несколько дней и несколько месяцев. Управляемый сон позволяет обеспечить беспомощность пациентки в течение любого мыслимого времени, благо процедура отработана до возможных мелочей.

Короткая стрижка, каштановые волосы. Формат — 'горшок'. Хорошо для археолога, часто вынужденного носить скафандр, а значит и шлем. Там длинные волосы неприемлемы по вполне понятным причинам. Чем проще причёска и стрижка, тем легче поддерживать чистоту и часто проводить дезинфекцию. Мало ли в каких запылённых и загрязнённых пространствах приходится часами работать археологу.

Лицо — почти круглое, особой худобы не отмечается, значит, Уоррен — не любительница поесть. Но и голодать она часто и подолгу не желает. Блюдёт некую 'золотую середину'.

Брови — короткие, не слишком тонкие и острые, обычные. Глаза с минимумом косметики, кожа лица в целом очень чистая. Значит со здоровьем более-менее всё в порядке. Детали будут уточнены в ходе углублённого медицинского обследования. Пока только первый этап, общее ознакомление.

Миранда разглядывала лицо Уоррен гораздо более внимательно, чем на собеседовании. Теперь Ильза не могла противодействовать интервьюерше. Это облегчало задачу получения точной и непротиворечивой информации в необходимых объёмах. Лоусон помнила, что глаза у доктора археологии — тёмно-зелёные. Отмечала, что выражение лица в большинстве ситуаций — спокойное. Заставляющее окружающих поверить, что перед ними — именно учёный, а не представитель какой-нибудь другой профессии. Собранность, сдержанность и — легко читаемая отстранённость.

Начнёшь заниматься археологией в больших объёмах и поймёшь очень глубоко не только тезис о бренности земного существования. Но и многое другое, о чём обычные разумные органики — и не только люди — стараются по понятным причинам не задумываться.

Да, лицо — круглое, что свидетельствует, в том числе, и о готовности к физическим перегрузкам. Хорошо, по меньшей мере 'база' для спецтренировок, в которых должны участвовать все кадровые сотрудники 'Цербера', особенно — низовые, у Уоррен имеется. Нет у Уоррен на лице болезненной худобы, скулы не выпирают, кожа не натянута на кости слишком уж сильно. Нет и 'пухлости', указывающей на проблемы с весом и обменом веществ. Уже есть положительные объективные доказательства пригодности кандидатки к работе в основных частях 'Цербера'. Но их недостаточно. Надо собрать побольше. Потом можно будет решить — после отработки всей информационной базы. А это дело не быстрое — решение должно быть обосновано стопроцентно. Происшедшее на Иден-Прайм — событие с далеко идущими последствиями и спешить с решением нельзя.

Миранда надела перчатки, раздвинула пальцами обеих рук губы Уоррен, профессионально осмотрела зубы. Чистые, белые, без признаков множественного кариеса. Для археолога это — несомненный плюс, а то слишком много случаев, когда именно зубы становились входными воротами для инфекций. Ими столь богата среда, окружающая 'гробокопателей' — так и обозначают археологов во многих кругах профильных и не слишком профильных специалистов самых разных профессий. Черепки, кости, разрушенные строения.

Да, выражение лица спокойное, губы — не пухлые. Значит, даже во сне Уоррен не слишком расслабляется. Потому и время реагирования на раздражители при внезапном пробуждении может оказаться меньше среднестатистического. Если Уоррен в перспективе сможет прорваться к низовым руководящим должностям — это важно и ценно.

Открыв рот кандидатки, Миранда осмотрела зубы, горло, прошлась пальцем по внутренней поверхности щёк, дёснам. Посветила фонариком в плохо просматриваемые закоулки ротовой полости. Можно, конечно, включить 'бестенёвку' или воспользоваться гибким и длинным ярким световодом. Но пока это не требуется — всё равно профильные спецы на последующих этапах медобследования проведут все необходимые процедуры. Пока ей, старшему офицеру 'Цербера' не надо подменять других профессионалов.

Ощупав пальцами губы Уоррен, Миранда закрыла соискательнице рот, ощупала шею. Нет, здесь проблем нет, указаний на какие-то неполадки — тоже нет. Будут проведены уточняющие обследования, но первично особых признаков неблагополучия... Можно считать, что 'не отмечено'.

Взяв голову Уоррен обеими руками, Миранда повернула её вправо, влево. Затем ощупала череп, нос, скулы, челюсти, подбородок и шею. Нет, голова не бугристая, череп ровный, почти куполообразный, без особенностей. Сантиметровая лента скользнула, датчик высветил на экранчике наручного инструментрона цифру, обозначавшую размер окружности головы. Вполне укладывается в стандарт. Значит... Размер окружности головы ещё не свидетельствует о том, что человек чрезмерно глуп. Или, наоборот, очень умён. Хотя и этот показатель важен для принятия решения о пригодности кандидатки.

Плечи... Миранда, вернув голову Уоррен на плоскую подушку, ощупала ключицы, предплечья. Сильные руки, развитые мышцы и мускулы. Значит, Уоррен — не кабинетная сиделица, а практик. Что-ж, хорошо. Далеко не все 'ячейки' нынешнего 'Цербера' расположены на Земле. Многие из них разбросаны по планетам, станциям, а там мало возможностей для того, чтобы неделями не поднимать ничего тяжелее стилуса или ридера. Подкачаться Ильзе придётся, но это — стандартное требование для всех кадровых 'научников', получивших право работать в основных частях 'Цербера'. Так что мышцы и мускулы она нарастит, а также разовьёт координацию, быстроту и точность. Тренеры и инструкторы ей помогут.

Скользнув взглядом по туловищу лежащей на каталке обнажённой женщины, Миранда потеребила в пальцах сантиметровую ленту. Груди у Ильзы стандартные, нормально развитые, внешне никакой патологии не отмечалось — а Миранде приходилось в своей работе сталкиваться с самыми разными скрытыми недостатками в телах людей.

Если бы Уоррен знала, что Миранда не сможет даже зачать нормально ребёнка. Может быть, это ей доставило хоть какое-нибудь удовольствие и помогло сохранить душевное равновесие на собеседовании. Но слишком мелка Ильза по сравнению с Лоусон. Потому о таких деталях бытия старшего офицера 'Цербера' соискательница не знала, не знает и не будет знать.

Миранда вспомнила, что Призрак как-то сказал: мы должны будем пойти на очень многое, чтобы встать над всеми остальными расами. Лоусон с присущей ей бездушностью просчитала ситуацию и поняла: обычным женщинам-землянкам придётся понапрягаться особо. Требование эволюции, требование природы. Наверное, да не наверное, а точно Харпер знал, почему на встречу с Ильзой надо направить именно Миранду. Полуженщина и стопроцентная женщина-землянка — интересное сочетание для противостояния. Совмещённое с гарантией непредвзятости и предельной отстранённости.

Скользнув взглядом ниже грудей, Лоусон отметила нормальную талию, развитые бёдра Ильзы... Да, с вынашиванием и рождением детей у Уоррен проблем не будет. Только вот не всегда, даже далеко не всегда экспедиционная и лабораторная деятельность кадрового сотрудника научных подразделений 'Цербера' предполагает возможность нормального деторождения. Да и с детьми далеко не всегда можно будет Ильзе совмещаться во время выполнения служебных обязанностей. В большинстве 'ячеек' и на большинстве баз — хоть планетных, хоть станционных — по-прежнему нет условий для пребывания детей. Уоррен об этом знает — в документах, пересланных ей ранее, на это обращалось особое внимание. Так что утверждать 'не видела', 'не прочла', 'не учла' Ильза не сможет.

В дальнейшем визуальном осмотре тела претендентки и в ручном обследовании нет никакой необходимости. Теперь можно подключать автоматику и прежде всего — сканеры. Интересно, что покажет предварительное сканирование?

Миранда отшагнула от каталки, включила наручный инструментрон. В потолке открылся люк, откуда на двух гибких манипуляторах опустилась сканирующая головка. На стенах вспыхнули экраны.

Головка плавно провернулась, зажглись фокусирующие лучи. Обозначила себя сканирующая сетка-плоскость. Обычная процедура, сначала предельно полно 'обкатанная' в фантастических фильмах и книгах, а затем постепенно перешедшая из категории 'натурных образцов' в категорию 'ширпотреба'.

Поглядывая на экраны и на головку, Миранда изредка переводила взгляд на тело соискательницы. Да, Уоррен молода. Но её ждёт крайне интенсивная, изматывающая работа и минимальные возможности для безнаказанного совершения ошибок. Кадровый сотрудник 'Цербера' — это работяга и профессионал. Его уровень часто намного выше уровня, доступного лучшим спецам из числа 'нецерберовцев'.

Немного завидно, да. Эта женщина узнает счастье материнства. Если сможет и успеет. Если на Иден заявился Жнец, то времени до нашествия осталось очень мало. Эта раса шутить и медлить — не любит. Так что не факт, что Ильза успеет выйти замуж и забеременеть. И, тем более — родить одного или нескольких детей. По данным центра общей статистики 'Цербера', количество двоен и троен среди новорождённых детей землян возрастает в геометрической прогрессии. Эксперты пока не могут однозначно выразить свои прогнозные заключения.

— Леди... — послышался голос от двери.

Миранда обернулась — пришёл врач-диагност. Теперь его обязанность собрать информацию сканера и правильно первично интерпретировать её.

— Приступайте. Жду от вас результаты в установленный срок, — коротко и чётко сказала старший офицер 'Цербера'. — Материалы — на столике. Всё — по усиленному варианту. Потом доставите пациентку в зал для собеседований. Одетую. Со всеми вещами. Усадить в кресло в прежнее положение.

— Слушаюсь, — ответил мужчина. — Приступаю к выполнению, — он шагнул к каталке, из потолочного люка опустился небольшой пульт, засветилась клавиатура.

Всё. Лоусон может несколько часов отдохнуть. А точнее — переключиться на другую работу. Отдыхать теперь можно будет только переговорив с Ильзой Уоррен. Когда она будет доставлена в зал для собеседований. Полностью одетая и со всеми вещами. Потом её сопроводят в гостиничный номер — ту самую комнату, где она сможет переночевать. Утром на машине её отправят к месту работы. На Земле или на другой планете, в том числе и за пределами Солнечной системы. Это уже не компетенция Миранды — для этого в 'Цербере' есть соответствующие специалисты.

Бросив последний взгляд на обнажённое тело лежавшей навзничь профессора археологии, Миранда вышла из комнаты, направляясь в свой гостиничный номер. Несколько минут — и она закрывает за собой дверь комнаты, проходит к столу, садится, пододвигает к себе инструментрон, включает и открывает все пришедшие по электронной почте файлы — каждый в своём окне.

Надо прочесть, обдумать, написать свои 'заметки по поводу'. Да, в это время Уоррен уже, наверное, переведена на каталке в Исследовательский центр и там ею вплотную занялись профессионалы и специалисты — те самые медики и мозговеды.

Большую часть проверок она пройдёт в том же состоянии, в каком её оставила Лоусон, то есть в управляемом сне. Мозговеды используют свои методики, врачи — свои.

Объяснить Уоррен, почему она вдруг проснулась в кресле перед столом интервьюера, Лоусон сможет. Тем более, что там особо долго говорить не потребуется — огласить решение и предложить последовать за провожатым. Остальное уже — не забота Миранды. Пусть и другие сотрудники поработают, подтвердят действенно свою нужность и полезность.

Вчитываясь в строки текстов, просматривая графики, диаграммы и таблицы, Миранда набирала на клавиатуре короткие фразы, фиксируя ссылки на файлы. Обычная работа. Пока что всё свидетельствовало о том, что Уоррен прошла проверку и сможет получить допуск. Да, только на исполнительские, не на руководящие должности. Но такова уж политика 'Цербера' — не научившись подчиняться, не научишься командовать. Старый, но очень действенный принцип.

Больше трёх часов Лоусон провела за столом, пока не закончила писать последнюю 'заметку по поводу'. Конечно, Призрак прочтёт эти заметки, а при необходимости — просмотрит и все исходные материалы. Он любит иногда влезать в детали, его нельзя обвинить в излишней доверчивости и верхоглядстве.

Встав из-за стола, Миранда подошла к окну, отодвинула занавесь, посмотрела на улицу. День плавно переходил в вечер.

Если Жнецы атакуют, они будут делать всё, чтобы превратить сопротивляющихся землян в хасков. Это ясно и слишком очевидно для тех, кто готов смириться с этой очевидностью. Миранда — готова. Потому она и смотрит на складывающуюся ситуацию с такой позиции.

Призрак... Он уже — не человек, почти полный хаск. В очень значительной степени — хаск. Он сам об этом знает. Но... пока он имеет малейший шанс продвигать свою идею в массы, он будет это делать. И заставлять помогать ему других — людей, полулюдей, нелюдей. Всё равно.

Если за три десятка лет человечество позволило другим разумным органическим расам числом больше десятка так издеваться над собой. Вряд ли у него хватит сил достойно сопротивляться Жнецам. В 'Цербере' этих 'креветок' часто называли обиходно 'несущими гибель'. Или — 'несущими смерть'. Потому особых иллюзий — не питали. Выбор-то всё равно небольшой: либо — жизнь под давлением полутора десятков оппонентов-конкурентов, хотя это вряд ли можно назвать нормальной жизнью. Либо — гарантированная смерть от Жнецов. Неизвестно, что лучше.

Миранда, расфокусировав взгляд, думала, что если она перестанет быть частью 'Цербера', решится на выход из его штата, то её жизнь не улучшится и не станет легче и проще. Наоборот, нестандартность Лоусон явно и точно не придётся по душе большинству разумных органиков. Слишком уж Миранда отличается и внешне и тем более — внутренне от большинства землян. Женщины будут мечтать прижать её, унизить, растоптать. А мужчины... Они будут стремиться её, мягко говоря 'поиметь'. Во многих смыслах. Только вряд ли они представляют, какой 'приём' со стороны Лоусон их ожидает. Да и с бабской конкуренцией Миранда вполне может совладать. Мягко или жёстко — как получится.

Дифференцированный подход. Многому её научили наставники, нанятые отцом, многое она освоила в 'Цербере'. Но пока... Нет, пока смысла покидать штат 'Цербера' нет. Можно и нужно, конечно, подумать о перспективе жизни вне 'Цербера'. Но — только подумать.

Вот так всегда. Жить в обществе и быть свободным от общества — нельзя. Убеждают, зудят: 'Человек — существо общественное'. А точнее — 'общественное животное'. Да, резко, грубо, но зато — точно и определённо, без излишних политесов и реверансов.

Мозговеды проведут с Уоррен разъяснительную работу. Пояснят, что пока что она — никто и звать её, в общем-то, никак. Заставят подчиняться, повиноваться, выполнять приказы вышестоящих начальников — а у этой профессорши теперь их будет очень много — быстро и точно. Потому — несколько часов можно будет уделить текучке, не связанной с Уоррен. У старшего офицера 'Цербера' такой текучки хватает ежедневно — приходится и вести собственные разработки, и участвовать во множестве условно 'чужих' проектов.

Вернувшись к столу, Лоусон свернула на экране инструментрона все 'окна' с файлами, относящимся к Ильзе, отправила их в режим ожидания, взамен развернула из заранее заготовленной и постоянно пополняемой и обновляемой папки окна с файлами по ряду приоритетных проектов.

С ними надо разобраться побыстрее — работа не может ждать, надо распараллелиться, но собеседование с Уоррен потребовало временно отодвинуть всё остальное в сторону. Приказ Призрака, причём прямой — всегда приоритетен.

В этот раз Миранде предстояло только запустить процесс и вынести окончательное решение на основе совокупности данных, полученных другими специалистами. Неизвестно, что проще. Все три части процесса — сложны и уж конечно — тесно взаимосвязаны. А вариантов — всего три: 'да', 'нет', 'не знаю'. С обоснованного выбора и оглашения одного из этих 'результатов' для Уоррен начнётся новый этап в жизни...

Новый этап в жизни. Как будто жизнь — бесконечна. Да, телесно и календарно Уоррен — достаточно молода. У неё ещё очень многое впереди. Сто пятьдесят лет — если верить интуиции, а также прислушаться к предвидению и к голосу опыта — и профессионального и жизненного — то можно сказать точно — Уоррен смогла бы прожить эти сто пятьдесят лет достаточно спокойно и легко. Да, работая в 'Цербере', делая успешную и ровную карьеру. Она — не карьеристка изначально и преимущественно, но вполне согласна с тем, что профессиональный и должностной рост — необходимая составляющая жизни разумного органика. В том числе и человека.

Только вот у Уоррен нет теперь этих ста пятидесяти лет. И, если ещё раз прислушаться к голосу опыта и к предвидению, то можно обоснованно заявить во всеуслышание: этих лет жизни и мира ни у кого нет. Не только у землян. Жнецы... пришли как всегда не вовремя.

Хотя... А когда бы они пришли вовремя? Какой период человеческой истории ни возьми — никому из землян не хотелось думать о массовой гибели — хоть народа, хоть расы в целом.

Прочитывая файл за файлом, просматривая снимки, знакомясь с содержимым таблиц и успевая заполнять файл 'заметок по поводу', Лоусон разбиралась с текучкой. Ещё немного, меньше получаса — и можно будет вернуться к изучению материалов по Уоррен. Оперативная работа, временно отодвинутая в сторону, будет выполнена и интересы службы не пострадают.

Набирая на виртклавиатуре текст, Миранда иногда переводила взгляд с экрана настольного инструментрона на настенные экраны — земляне уже давным-давно — больше чем двадцать лет, как привыкли, что в любом помещении, где живут или где работают люди, эти экраны предусматриваются и устанавливаются ещё на стадии проектирования и строительства. Их всегда много в каждой комнате, в каждом зале, на каждом этаже. Потому что теперь очень многое хранится в электронной форме и эти экраны позволяют предоставлять доступ к этому информационному богатству в почти любом месте. Да, удобно, но прежде всего это очень экономит время, затрачиваемое ранее на доступ, то есть впустую.

Написав последний абзац и нажав клавишу 'ввод', Миранда убрала с экрана настольного инструментрона 'окна' с файлами 'оперативной текучки'. Всё, теперь можно вернуться к файлам Уоррен.

Лёгкое касание экрана и окна занимают прежнее положение, сразу выделяются цветами изменившиеся данные. Где — исправленные, где — уточнённые. Да, надо потратить несколько минут на вчитывание, зато потом 'заметки по поводу' обновятся, станут конкретнее, что Призраку и нужно. Не нравится, а именно нужно, необходимо. Важное уточнение, на которое далеко не все кадровые сотрудники 'Цербера' способны обращать внимание постоянно, а не эпизодически.

Сенсоры бесшумны — Миранда далеко не всегда включает режим озвучивания нажатия виртуальных клавиш. Взгляд скользит или летит по строчкам, ощупывает столбики и кривые диаграмм и графиков, плетётся по табличным 'перекрёсткам'. За такой работой время течёт совершенно незаметно. Иногда Лоусон склонна согласиться с тем, что календарный и даже биологический возраст не важен. Потому-то пословица 'сделав дело — гуляй смело' на самом деле имеет другой, несколько пугающий смысл — 'сделав дело — умирай смело'.

Да, было время, когда пугало повышение так называемого пенсионного возраста. Но потом, когда само понятие пенсионного возраста отошло в область преданий и исторических артефактов. Сколько анекдотов и легенд на эту тему появилось! И ведь ничего особенного не произошло — люди работают ровно столько, сколько необходимо. Или — столько, сколько могут в данный конкретный момент времени. А пенсионный возраст — бюрократическая фикция. Попытка сделать кадр, 'заморозить' непрерывно меняющуюся объективно существующую реальность.

Да, эта фикция работала десятилетиями. Но... ушла, как только стал властвовать гарантированный доход. И в самом деле — человечество уже достаточно богато и влиятельно для того, чтобы платить за то, что люди живут, работают, действуют. Выполняют десятки и сотни социальных функций, придерживаются рамок многочисленных социальных ролей. Теперь гарантированный доход — основа благосостояния миллиардов землян. Можно не работать, но с голоду никто не умрёт и без крыши над головой не останется.

Всё остальное — вариативно. Хочешь зарабатывать своим трудом? Сотни тысяч возможных сценариев — к твоим услугам: выбирай и действуй. Хочешь зарабатывать немного или много больше? Нет вопросов, вот варианты, просмотри, обдумай, реши и действуй.

Эта условная простота далась человечеству слишком дорого. Третья мировая война перепахала землян в очередной раз. Война за ресурсы. Война за влияние. Война за возможности.

Нет, её что-то потянуло 'не туда'. Надо вернуться к просмотру уточнённых и изменённых данных. Увязать всё в картину, обновить заметки. Минута за минутой, получас за получасом.

Отправив Призраку решение со ссылками на адреса размещения вспомогательных файлов, Миранда перекинула на чистый ридер несколько десятков файлов. Создала своеобразный 'стартовый пакет' для Уоррен. Время встречи с соискательницей приближалось. Ильзу привезут на каталке в зал для собеседований, посадят на прежнее место и в прежнее положение. Процедура обычная, стандартная, персонал всегда с ней хорошо справляется.

Положив ридер в папку поверх чистого листа бумаги, Лоусон встала, выключила настольный инструментрон. Огляделась, оценивая состояние и обстановку в комнате. Можно было бы подойти к зеркалу и взглянуть на себя, но Миранда давным давно привыкла обходиться без этого 'ритуала'. Она отлично знала и помнила, как выглядит в любой момент времени.

Дойдя до двери, Миранда взяла папку поудобнее, открыла створку, переступила порог. Путь до зала собеседований не занял много времени — лифт, затем коридор.

Уоррен уже сидит в кресле перед столом. Миранда проходит к своему креслу по другую сторону стола. Садится, кидает сканирующий взгляд на кандидатку.

Мелодичный сигнал инструментрона известил Лоусон о решении, принятом Призраком. Хаск он и есть хаск — мыслит быстро, полно, чётко. Иначе нельзя — на Харпере слишком многое 'завязано'. Решение — положительное, Уоррен может приступить к работе в качестве низового сотрудника одного из научных подразделений 'Цербера'.

Открыв свою папку, Миранда отмечает, что папка Ильзы лежит на прежнем месте. Сотрудники 'Цербера' вернули всё так, как было до того момента, когда Уоррен уснула.

Всё. Можно пробуждать женщину.

Дверь в зал автоматически закрывается — ничто не должно отвлечь кандидатку-соискательницу от участия в процессе.

Взгляд — на Уоррен. Ильза открывает глаза.

— Я спала? — тихо и несколько удивлённо спрашивает собеседница Миранды.

Лоусон кивает:

— Обычное дело. Мы не стремимся изматывать людей на собеседованиях. Вы готовы выслушать решение?

— О, да, конечно, — ненадолго оживляется Ильза.

— Оно — положительное. — Миранда не медлит, пресекая попытки кандидатки 'ускорить' процесс. В этот раз не нужно ждать, не нужно 'томить' соискательницу. Решение принято и поддержано Призраком, который, конечно же, ознакомился со многими, а может быть — и со всеми вспомогательными материалами. — Вы приняты на работу в Научную Ячейку 'Цербера', на низовую исполнительскую должность. Ниже вас — должности вспомогательного персонала, — чётко, сухо и негромко говорит Миранда. — Вот ваш ридер, там все 'установочные' документы, с которыми вам предстоит ознакомиться.

Щёлкает задвижка на двери, входит уже знакомый Уоррен провожатый.

— Вас проводят в ваш гостиничный номер. Туда уже принесли плотный горячий ужин. Поешьте — и ложитесь спать. Утром, в девять, вам принесут в номер завтрак, в десять — придёт машина. На которой вы отправитесь к месту работы. — Миранда пододвигает ридер по столешнице поближе к Ильзе. Та протягивает руку, несмело берёт его, прячет в свою папку. — Проводите доктора Уоррен в её номер, — добавляет Лоусон, наблюдая, как бывшая соискательница, а теперь — кадровый начинающий сотрудник 'Цербера' встаёт и делает несколько несмелых шагов к двери зала.

Провожатый чётко отступает от двери — пусть Ильза не пугается, придерживает створку открытой — пружина есть пружина. Здесь не принято держать двери кабинетов и залов распахнутыми и даже полуоткрытыми. Специфика Центра, специфика 'Цербера'. В том числе — секретность.

Уоррен не оборачивается, переступая порог. Что-ж, так даже лучше. Дверь плавно и тихо закрывается, нерезкий щелчок отмечает срабатывание защёлки.

Лоусон берёт папку, оглядывает зал. Привычка. Надо поддерживать способность отмечать мельчайшие детали на должном рабочем уровне. Несколько минут — и старший офицер 'Цербера' выходит из зала для собеседований. Всё. Теперь можно и расслабиться. Надо вернуться к себе в гостиничный номер. Можно некоторое время — до получаса — потратить на созерцание жизни горожан, это успокаивает и позволяет переключиться.

Можно спуститься в столовую Центра. Можно зайти в ресторан — крытый переход исключает необходимость выходить на улицу.

Нет, в ресторан она не пойдёт. В столовую — тоже. А вот выспаться — не помешает. Завтра в шесть утра надо будет сесть на пассажирник и, спустя несколько часов — вернуться в свой основной кабинет. Служба и работа продолжаются, а общение с Уоррен — отдельный эпизод, не более того.

Миранда идёт к лифту, нажимает кнопку нужного этажа и очень скоро закрывает на замок дверь гостиничного номера. Меньше получаса — и свет в комнате гаснет — Лоусон засыпает за несколько секунд, ведь встать придётся в четыре утра. А в пять — уже быть в космопорту, где ждёт доставщик. Билеты заказаны и принесены, конверт с ними лежит на столе рядом с инструментроном.

Прозрачность оконных стёкол плавно уменьшается, шторы снижают яркость и интенсивность уличного освещения ещё больше. Город — такое место, где очень редко когда можно увидеть по-настоящему чёрное ночное небо.

'Нормандия'. Полёт к Цитадели

Первая после ухода корабля с Иден-Прайма старпомовская вахта у Звёздной Карты подошла к концу. Обменявшись уставными фразами с вахтенным офицером, Шепард встал с кресла, сошёл с постамента и неспешным шагом направился к себе в каюту. Он любил, возвращаясь с вахты у Карты, обходить корабль. Не в режиме старпомовского обхода, а спокойно и мягко наблюдать за происходящим на борту. Вот и сейчас по пути к каюте, он смотрел по сторонам, обменивался короткими фразами и репликами с нормандовцами, отмечая, что после входа в ретрансляторный тоннель жизнь на корабле всё больше нормализуется. Исчезает напряжение, волнения, люди — и не только люди — привыкают к ритму полёта. Многие радуются успешному входу в ретранслятор — что и говорить, были опасения не вернуться с Идена, ведь Жнец... Даже заявивший о некоем союзничестве, даже побеждённый, пусть и не до конца, в бою, оставался представителем враждебной расы, способной на подлость, на предательство. Ждали, чего уж там особо скрывать и отрицать, от него неожиданных недружественных шагов. И ведь ждали не только нормандовцы — им, разведчикам и воинам, вроде это и положено, но и иденцы. Пусть не все, но очень многие.

— Капитан, — вахтенный офицер вышел на связь с Шепардом по аудиоканалу спикера, уютно устроившегося на правом ухе. — Подтверждение. Информационная блокада с Идена снята. Каналы связи восстановлены и работают нормально. Минутная задержка с получением этого сообщения...

— Есть, принял, спасибо. — Шепард ступил на лестницу, преодолел лестничный марш спокойным размеренным шагом, свернул в каютный коридор, подошёл к двери своей каюты, открыл.

Сейчас начнётся. Конечно, кое-какие данные о происходящем и раньше достаточно свободно утекали с планеты — пока что нынешние разумные не могут обеспечить стопроцентное глушение, только приближаются к такому уровню. И будут ещё долго приближаться.

Закрыв дверь на защёлку, Шепард приготовил себе чай и, удерживая чашку за ручку, уселся в кресло перед инструментроном. Экран осветился. Капитан набрал несколько команд, открыл каталог с пометкой 'личное', вызвал на экран несколько файлов — один за другим. Письма. Письма к Дэйне. Те самые, которые он писал всё время стоянки на Идене, когда, конечно, получалось уединиться и написать хотя бы несколько строчек. Взглянув на часы инструментрона, Шепард стал перечитывать письмо за письмом. Нажатием двух клавиш-сенсоров создал новый файл, озаглавил его, сохранил и стал набирать новое, большое, полное письмо.

Теперь уже можно. Не просто можно — нужно. Если Иден заговорил обычным голосом, если его информационная сеть соединилась с общей сетью в полной мере, то Дэйна получит информацию о происшедшем. Самую разную, но — получит. Она, конечно, не любительница просиживать у экрана и 'перещёлкивать' каналы в поисках чего-нибудь интересного, но иногда позволяет себе так расслабиться.

Когда Шепард улетал, впереди у Дэйны была Спартакиада. Хотя предельно самокритичная временами Дэйна и говорила Джону о том, что главное для неё в очередной раз — не победа, главное — поучаствовать, он-то понимал, что его подруга, имеющая все шансы стать главной подругой, снова попытается, а точнее — постарается одержать победу. Как минимум — завоевать бронзовую медаль, а если получится — то и за серебряную и за золотую она не откажется побороться.

Совсем недавно появились первые признаки реального снятия с Идена информационной блокады — ещё до того момента, как корабль ушёл от планеты к ретранслятору. Совсем недавно капитан Андерсон по громкой связи уведомил экипаж фрегата-прототипа об открытии каналов связи корабля с Землёй. Теперь предстояло как можно быстрее написать письмо Дэйне и тогда можно будет из Зала Связи — этого странного, по мнению Шепарда, помещения, совершенно не свойственного обычному разведывательному фрегату, отправить письмо по 'золотому' каналу на Землю.

Первый раз за очень долгое время предстояло воспользоваться этим каналом. Андерсон разрешил, да и статус Шепарда, как старшего помощника командира корабля, позволял пользоваться этим каналом. Особая ситуация, совершенно особая. Значит, и действовать надо по-иному, во многом — нестандартно.

Просматривая ранее написанные письма, Шепард быстро, не глядя на клавиатуру, набирал текст основного, большого письма к своей любимой и, иногда беря в руки стилус, писал по планшетной пластинке вручную, понимая, что Дэйне будет важно получить и несколько рукописных строчек. Поглядывая на экран, Шепард думал о том, не следует ли прежние письма оформить как приложения. От Дэйны у него почти и не было секретов, исключая, конечно, немногочисленные личные и тем более — связанные со службой и работой, но к таким секретам подруга относилась с большим пониманием и охотно признавала за Джоном право на такие недомолвки и умолчания. Решив, что если текст основного письма ему покажется чрезмерно сухим, он приложит, в отредактированном, конечно, виде, к основному письму и тексты уже написанных раньше писем,

Шепард продолжал набирать текст, раздумывая уже над тем, как сообщить Дэйне о том, что он теперь очень близок к матриарху азари. В том, что Дэйна учует эту недомолвку, если она будет даже в минимальной степени допущена, Шепард не сомневался, потому старался описать происшедшее между ним и Бенезией так, чтобы подруга не возмущалась и не искала подвохов и умолчаний там, где их, собственно, и не было. Честно написав, что матриарха азари Бенезию Т'Сони ему пришлось эвакуировать из упавшего на Иден Жнеца, Шепард не сомневался: кое-какие моменты этой эпопеи иденцы и сами засняли, конечно, только то, что происходило снаружи корпуса сверхдредноута. Так что Дэйна получит информацию о случившемся и из многих других источников.

Раздумывая над тем, что следует написать в очередном абзаце, Шепард на настенных экранах просматривал сводки, подготовленные постом РЭБ фрегата. Специалисты сообщали о том, как с Идена постепенно снимается информационная блокада, как оживают новостные компании, передающие в Экстранет всё новые и новые блоки сообщений — видео, аудио, текст. Иден-Прайм заговорил после долгого почти полного молчания. Шепард отчётливо видел: случившееся в одном из районов планеты боестолкновение со Жнецом не является новостью номер один. Оно не является приоритетной темой репортажей и сообщений. Это обстоятельство ему нравилось: значит, иденцы уже оправились от шока, связанного с боем над планетой. И теперь занимаются обычными делами, которых всегда много.

Набирая очередные строки, Шепард надеялся, что Дэйна правильно просчитает ситуацию. И, конечно же, заинтересуется, как же без этого, дальнейшими перспективами взаимоотношений Джона и старшей Т'Сони. Пришлось написать несколько абзацев, в которых пояснить сложившуюся ситуацию и свои планы относительно взаимоотношений с матриархом азари. Дэйна любила честность и сразу чуяла обман и недомолвки, потому Шепард писал достаточно развёрнуто, но, конечно же, не с детальными подробностями.

Предполагая, что ознакомившись с общедоступной информацией о случившемся на Идене, Дэйна может и обвинить его, Джона Шепарда в утаивании информации о происшедшем. И уж, конечно же — о многом, что теперь связывало Джона с Бенезией. Потому Шепард и писал эти абзацы тяжело, медленно, иногда — вручную, иногда — пользуясь клавиатурой. Несколько раз он стирал с экрана целые фразы, менял местами слова и старался удержаться в рамках и возможного и допустимого.

Дэйна может пропустить мимо ушей и мимо взгляда всё, что связано с боестолкновением, с участием иденцев в том бою. Для неё это фон, а вот то, что связано с появлением рядом с Джоном матриарха азари — это она точно не пропустит мимо своего внимания. Это ей будет очень интересно. Она постарается получить как можно больше информации и о Бенезии, и о том, как эта азари оказалась и осталась рядом с Джоном Шепардом. Которого, вполне возможно, Дэйна считала своим наиболее вероятным мужем.

То, что Бенезия приняла активное участие в общении с местными жителями района стоянки кораблей уже, как видел Шепард, нашло своё отражение в социальных сетях. А там уже иденцы мало что скрывали: и тексты с воспоминаниями и рассказами, и видеоролики, снятые с помощью инструментронов и видеокамер.

Дэйна, как знал Шепард, не большая любительница просиживать в соцсетях — ей вполне хватало реального общения. Но Иден — человеческая колония, а значит, ссылки на соцсети в главных поисковиках Земли будут.

Дэйне сейчас сложно сделать выбор — в этом Шепард не сомневался. Всё же Бенезия — матриарх и конкурировать с ней для девушки-землянки — задача не из числа простых и лёгких. Да тут ещё и предшествующие письма, в которых, как помнил Шепард, он и Дэйна почти подошли к пониманию своей свободы от продолжения дальнейших взаимоотношений. Коряво, конечно, звучит такое на человеческом языке, но... что есть — то есть. Он, мужчина, обязан дать Дэйне выбор. Она и так рисковала, оставаясь рядом с ним после выхода из детдома. Уход его в армию, возвращение с Акузы. Теперь вот — происшедшее на Идене. Третье событие, которое ставит Дэйну перед выбором. И ведь она может уйти.

Может. Теперь — может, потому что... Потому что рядом с Джоном встала матриарх азари, которую он спас. Шепард, конечно, в письме умолчал о многих деталях и обстоятельствах спасения: секретность, да и простое нежелание излишне волновать Дэйну сработали — но Дэйна может многое понять по мельчайшим признакам и зацепкам и это понимание должно помочь ей сделать выбор. Небогатый, конечно. Вряд ли она останется близкой подругой Шепарда, если решит уйти. Максимум — знакомой. А если останется рядом с Шепардом, то... Ей придётся налаживать взаимоотношения с восьмисотлетней азари. И неизбежно конкурировать с ней.

Жизнь в детдоме приучила Шепарда к самостоятельности в мышлении и в поступках. Ему пришлось рано понять, что окружающие чаще всего будут стремиться использовать его возможности, силы, средства в своих интересах — самых разнообразных и при этом крайне редко учитывать его собственные интересы. Так уж заведено в человеческом обществе и, как оказалось, не только в человеческом.

Один мудрый человек сказал Джону, что люди стали бы подобны богам — и каждый, и все вместе — только вот объединить мощь индивидуализма и коллективизма им в полной мере, к сожалению, не дано. Чего-то очень важного для такого единения всегда не хватает. Впрочем, как заметил этот мудрый человек, уловив непонимание, овладевшее Джоном, само приближение к этому полному единению способно принести человечеству победу во многих противостояниях, схватках и битвах, приблизить людей к позиции богов. Реальных, а не вымышленных. Путь к этой позиции долог и труден, — подчеркнул собеседник Шепарда, но награда — одна для всех, а это для человечества сейчас важнее всего.

Он был во многом прав, этот мудрый человек. Он, может быть, не знал ничего о Жнецах, не знал ничего о многих расах, населявших галактику, тех же самых иннусанонцах или существах света. Но он понимал что-то такое, что объединяет все формы разумной жизни. Независимо от того, какое физическое воплощение эти формы по воле эволюции и природы получают.

Дэйна может и не согласиться делить Джона с Бенезией. Это для большинства людей — не только для женщин, но и для мужчин — сложно, тяжело, затратно. Двоежёнство, троежёнство, равно как двоемужество и троемужество — пока что — к счастью или к сожалению — удел не многих землян. Дэйна осталась для Джона тайной, в ней крылись такие возможности и такие силы, о которых он, конечно же, мог и не знать ничего. Или — почти ничего. И теперь ей предстоит сделать выбор: бороться за Джона, чтобы остаться для него единственной главной подругой, встать рядом с Бенезией и стать ей равной в правах на Джона или уйти, признав, что по сравнению с Бенезией, у неё мало возможностей и способностей, позволяющих остаться главной. Пусть не единственной, но — главной.

Сейчас, когда на экране инструментрона появляются всё новые строки, он, Джон Шепард, обязан подумать обо всех вариантах. Потому что Дэйна имеет право сделать свой выбор. Личный выбор. И он должен будет принять и понять этот выбор, должен будет сделать всё, чтобы этот выбор не повредил Бенезии.

Три выбора. Три самых вероятных выбора. Других почти что и не осталось. И ему надо быть готовым к любому, сделанному Дэйной выбору. Потому что он — мужчина.

Если бы Шепард был обычным армейцем, наверное, ему было бы проще. Он бы так глубоко не задумывался над перспективами взаимоотношений с Дэйной и Бенезией. Может быть. Только его, когда он только стал кандидатом на прохождение обучения в 'Академии Эн-Семь', честно предупредили, что обучение в этом центре... — тогда ведь это был просто учебный, пусть и очень секретный и специализированный центр... — меняет человека очень существенно. Не только физически, но и психически. Он понял это предупреждение. Поверил ему. И не ошибся. Дэйна сразу отметила, насколько он изменился, когда выпустился из Академии, получив высший ранг подготовки. Отметила — и осталась рядом.

Нет никакой гарантии, что появление рядом с ним Бенезии побудит Дэйну остаться. Никакой гарантии. И самое время ему спросить самого себя. Да, да, самого себя. Спросить и ответить. На простой, казалось бы, вопрос: а что он готов сделать для того, чтобы она, Дэйна, осталась рядом с ним. Независимо от того, останется ли рядом с ним Бенезия, у которой есть и муж, и взрослая дочь. Что он, человек, землянин, Джон Шепард, готов сделать для того, чтобы именно Дэйна осталась рядом с ним в любом случае?

Шепард задумался. Взгляд привычно расфокусировался. Закрывать глаза не было необходимости. Пальцы рук замерли над клавиатурой инструментрона. Привычно зависли в нескольких миллиметрах от сенсоров. Течению мыслей ничего теперь не мешало, но он не спешил с выделением какой-то одной мысли из мощного потока. Подсознание справится с задачей лучше сознания. Оно — глубже. Сознание — превосходный тактик, но тут нужна не только тактика, тут нужна стратегия. Это — его личная судьба, это — его личная жизнь. Она принадлежит только ему и её надо строить обдуманно, осознанно и верно. Настолько верно, насколько это вообще возможно для него, Джона Шепарда.

Он не сомневается в том, что так же глубоко о перспективах своих взаимоотношений с ним, Джоном Шепардом, будет думать и Дэйна. Он хорошо знает свою самую близкую подругу и понимает — она именно так будет — глубоко и полно — обдумывать все варианты, будет спрашивать себя и интересоваться мнением своей собственной сути. Прежде всего — своей сути.

Минута проходила за минутой. Шепард убрал руки от клавиатуры, соединил кончики пальцев обеих рук, чуть раздвинул пальцы. Пусть воздух каюты — прохладный и влажный, спокойно обвевает кожу пальцев. Это не помешает. Это поможет обдумать. Подсознание не торопится, оно никогда не спешит с выводами, хотя, конечно, бывает, что оно выдаёт решение моментально. Или — мгновенно. Сейчас — явно не тот случай. Сознание не мешает, не настаивает на своих вариантах, которых, как всегда, немного. И у подсознания их тоже немного. Это — человеческие взаимоотношения, взаимоотношения между разумными органическими существами.

Ощутив внутри себя лёгкое, ясное тепло, Шепард опустил пальцы на сенсоры. Он принял решение. Он будет бороться за то, чтобы Дэйна осталась рядом с ним. Он сделает всё, чтобы рядом с ним она была счастлива. Независимо от того, встанет ли рядом с ним матриарх Бенезия, Дэйна не должна пострадать. Она должна понять, что он поможет ей всегда и везде, защитит от боли — душевной или физической, поддержит и покажет, что он готов сделать всё, чтобы она, его Дэйна, его без малейших условностей и натяжек, была предельно счастлива рядом с ним. Она достойна самого большого счастья, какое он может ей дать. И она может поверить ему. Поверить в очередной раз. Он постарается не обмануть, не унизить и не оскорбить её веру в него, Джона Шепарда.

Пальцы рук задвигались, касаясь сенсоров. Строчки множились, глаза привычно скользили по экрану. Писалось теперь легко, ведь внутреннее решение помогало, направляло, страховало. Стилус сменял клавиатуру. Дэйна получит это письмо. Без приложений. Они, эти приложения, не нужны. Всё должно быть сказано в одном письме. Всё, что только возможно и — необходимо. Не надо никаких приложений, письмо должно быть единым.

Прочитав это письмо, Дэйна будет думать. И примет своё решение. О котором, может быть, сообщит ему в ответном письме. Сделает свой собственный выбор. А пока он должен написать так, чтобы показать Дэйне, только ей, своей подруге, что он готов сделать всё, чтобы она была счастлива. Это — главное.

Дописав письмо, Шепард перечитал текст, расписался световод-кодатором на экране инструментрона и отправил файл в папку 'Исходящие'. Можно было бы, конечно, отправить письмо отсюда, но... он чувствовал стремление отправить файл именно из Зала Связи.

Встав с кресла, Шепард повернулся к двери. Он не был излишне суеверен, но работа в космосе... быстро избавляет от любого атеизма. Можно, конечно, долго рассуждать о всяких высших силах, но проблема в том, что эти силы — существуют. И они — не познаваемы. Эта непознаваемость временами напрягает. А иногда — очень напрягает. Особенно — в такие моменты, когда впереди — война с силой, с которой не сумели совладать многие другие, погибшие много лет тому назад расы и теперь, в очередном Цикле угроза уничтожения стоит перед пятнадцатью разумными расами.

Фрегат летел к Цитадели. Капитан шёл по 'Нормандии'. Редко он был в этом Зале Связи. Сейчас у него есть необходимость в нём побывать. Воспользоваться его системами для того, что для него самого очень важно. Необходимо. Критично.

Теперь Зал Связи уже не охранялся парным нарядом военных полисменов. Двери мягко разошлись перед подошедшим вплотную старпомом. Круглое помещение. Кресла вдоль стены. Необычно для человека, привыкшего к кубическим и параллелепипедным объёмам, но... привлекательно. Шепард прошёл на середину зала, повернулся, оглядываясь. Пульт активировался, приветственно моргнул рядами зелёных огоньков индикаторов. Едва заметные, чёткие нажатия на клавиши наручного инструментрона.

— Файл передан, — синтезированный негромкий голос ВИ инструментрона прозвучал в тишине зала.

— Файл принят, — тотчас же отозвался ВИ пульта. — Файл обрабатывается. Шифровка. Сжатие. Подготовка к передаче по 'золотому каналу' начата.

— Добро на передачу дано командиром корабля. — ВИ зала связи вступил в диалог чётко и спокойно. — Открыть 'золотой канал'.

— Канал открыт, — голос ВИ пульта остался ровен и спокоен.

Шепард подобрался. Пути назад не было. Файл уйдёт по приоритетному каналу и Дэйна, где бы она ни была, получит его в целости и сохранности. Система связи 'Золотой Канал' была одной из лучших технологий космической связи, освоенной человечеством десять лет тому назад.

— Канал проверен. Связь с адресатом установлена.

— Контакт с адресатом подтверждён. — ВИ Зала Связи отозвался чётким и мягким тоном. — Контакт установлен. Передача начата.

— Десять процентов — передано. Двадцать процентов — передано. Тридцать процентов — передано. — ВИ пульта вёл подсчёт объёма переданного файла.

Шепард ждал, когда ВИ пульта Зала Связи доложит о передаче ста процентов файла. О том, чтобы отправить письмо по обычным, 'медленным' каналам связи он не думал, как о чём-то реальном.

Дэйна долго ждала, волновалась, нервничала, беспокоилась. Она заслуживает того, чтобы получить письмо от Джона одной из первых. Другие нормандовцы — не только офицеры — тоже воспользовались 'золотыми каналами'. Для разведкораблей это допускалось. После стольких часов молчания — допускалось. Может быть, кто-то из командиров ВКС Альянса, уровня командующих соединениями и флотами понял что-то такое, что далеко не полностью, но всё же успели понять иденцы и нормандовцы? Очень может быть. Надеяться на это понимание можно, но... не нужно. Надо думать. И действовать.

— Восемьдесят процентов — передано. Девяносто процентов — передано, — голос ВИ звучал в тишине зала. — Сто процентов — передано. Файл передан полностью. Проверка целостности. Проверка сохранности. Проверка пройдена. Передача завершена.

— Канал закрыт, — прозвучал голос ВИ Зала Связи.

Шепард отошёл от пульта. Повернулся ко входу. Открыл створку и остановился — на пороге стоял Явик:

— Джон, подожди.

Шепард отшагнул в сторону. Протеанин вошёл в Зал Связи, закрывая за собой дверь.

— Присядь. В любое кресло.

— Явик, не надо. — Шепард сделал несколько шагов назад, сел в близстоящее кресло, вопросительно взглянул на протеанина. — Не надо, Яв, — повторил старпом.

— Надо. — Протеанин пододвинул второе кресло, сел. — Джон, я понимаю. Как вы, люди, иногда говорите: у тебя сейчас — душа не на месте.

— Ты же знаешь, Яв, — тихо сказал Шепард.

— Знаю, потому что — чувствую. И, возможно, понимаю. У нас тоже такое было. Двести, триста лет противостояния казались уже не такими... страшными и невозможными. Мы... привыкли воевать. И не знали уже другой жизни, мирной. Дети рождались у матерей, едва сумевших на несколько часов выйти из боя. Чтобы потом, через несколько часов — вернуться в бой. И, возможно, не вернуться назад, к своим. Мне рассказывали, как это началось. Это противостояние, это вторжение. Почти одинаково говорили. Я сначала мало понимал, а потом... потом мне тоже стало страшно. И приходилось перебарывать свой страх. Постоянно перебарывать. Никто, Джон... Никто из протеан не избежал этого страха перед вторжением. Это навсегда осталось в памяти моей расы. Навсегда. В каждом из нас, протеан, этот страх живёт и поныне. Я говорил, Джон, раньше и говорю вам сейчас: у нас тогда... не было надежды. Мы её потеряли, едва узнали о гибели всех, кто был тогда, в момент Удара, на Цитадели. Потеряли, как оказалось, навсегда. Сами потеряли, Джон. Каждый из нас потерял. Мы её... не удержали. А сейчас мне кажется, что мы... сами отказались от неё. Потому что... потому что потом мы потом слишком долго воевали. Надежда на победу, Джон, как я теперь понимаю, исчезла, ушла не сразу. Но она покинула нас. Мы воевали, сопротивлялись. Пытались обойтись без неё. Но без неё — трудно. Очень трудно. Мы слабели. И, вероятнее всего, были быстро измотаны. Не знаю. Не знаю, Джон. Но знаю другое. Знаю, что я выжил не зря. И теперь есть шанс. И есть надежда на победу. Не на поражение, Джон, а на победу. Которая будет для всех. Для всех, кто живёт и будет жить после нас в этой галактике. — Явик склонил голову, спрятал взгляд, чуть прикрыв глаза веками, немного смутившись, продолжил. — Всегда считал, что такие фразы — для каких-нибудь душещипательно-пропагандистских и агитационных фильмов, а теперь... теперь говорю их сам. Тебе, Джон, говорю. Потому что, оказывается, в эти фразы можно поверить. Оказывается, есть моменты в жизни, когда эти фразы, эти слова... помогают выжить. А сейчас главное — выжить. Для того чтобы победить.

— Я... я испугался, Яв, — тихо сказал Шепард. — А я вроде бы не должен пугаться.

— Ты — человек, Джон, — протеанин взглянул на сидевшего рядом старпома. — Знаю, ты боишься, что из-за твоих способностей, из-за твоих возможностей, тебя посчитают монстром и... и ты останешься один, но этого не будет. Потому что ты — не один, Джон. И ты теперь никогда не будешь один. Тебе — верят, тебя — любят, Джон. Любят не потому, что ты старший офицер на корабле, а потому что ты — человек. Которому можно доверять и в которого можно верить. Просто — и одновременно — очень сложно, Джон. — Явик положил руку на колено сидевшего рядом капитана. — Это — хорошо, потому что... эта вера и это доверие — не пустые и не временные. Ты сделал всё, чтобы не подставить корабль и его экипаж под удар, хотя ещё не знал, какой будет опасность, с которой придётся столкнуться. Благодаря тебе нормандовцы подготовились, а иденцы — смогли поверить, что и сугубо мирная, сельскохозяйственная колония сможет остановить сверхдредноут. Остановить, Джон, — повторил Явик. — И сейчас, знаю, Джон, ты испугался не за себя, не за свою жизнь, не за своё благополучие. Ты испугался, что другие разумные... потеряют, сблизившись с тобой, что-то очень важное.

— Дэйна... она мне верила, Яв. Наверное, может быть, верит и сейчас. Но... Она верила мне тогда, когда я уходил в армию, когда я вернулся с Акузы, когда я пошёл учиться в Академию, когда получил ранг. Не знаю, высокий или не очень. Верила, когда меня потом мотало по гарнизонам Земли в перерывах между вылетами. И я понимаю, что...

— Ты понимаешь неправильно, Джон, — сказал Явик. — Неправильно, потому что Дэйна верит и тебе и в тебя. Она верит, что ты справишься с любыми трудностями, что ты останешься тем Джоном Шепардом, которого она когда-то полюбила, которого любит и сейчас. Она верит в это, Джон. Мне, воину, офицеру, сложно это пояснить словами. Наверное, в языках разумных органиков нет таких слов. Она верит в тебя, Джон и, уверен, она будет верить в тебя и в дальнейшем. У вас, людей, есть клятва...

— Венчальная, — тихо произнёс Шепард. — А мы с Дэйной...

— Успеется, Джон, — сказал Явик. — Это — успеется. Сотни пар проходят ритуал венчания, а потом живут так, что лучше бы и не венчались... Нет между ними понимания, доверия, готовности вместе преодолевать жизненные трудности. Нет. Может быть, их встреча была... случайностью. Может быть и так, Джон. Кто знает... Мало кому из разумных органиков и в моё время удавалось достичь некоего идеала, некоей вершины во взаимоотношениях. И в ваше время так же. Наверное, так будет ещё очень долго, Джон, потому что дорога к совершенству, каким бы оно, это совершенство, ни было, она — длинная. Очень трудная. Мы, протеане, живём долго. Дольше, чем азари, дольше, чем кроганы. Но и наша долгая жизнь... не всегда была идеальной, совершенной, достойной того, чтобы стать примером для других разумных. Теперь, когда прошло пятьдесят тысяч лет... как вы, люди, иногда говорите? Большое видится на расстоянии? Да, именно так вы и говорите. Так вот и в моём случае, я теперь вижу, что наша Протеанская империя не воспользовалась всеми возможностями. И погибла потому, что мы не напряглись. Испугались. Потеряли надежду, — протеанин несколько секунд молчал, глядя куда-то на центр Зала. — Я не знаю, Джон, почему мне удалось выжить. Может быть, некие высшие силы, которые обязательно существуют, дали мне второй шанс. А может быть, действительно, сбывается древнее протеанское пророчество, что последний из расы станет Местью расы за её гибель? Не знаю. Я стараюсь жить, Джон. Стараюсь жить, зная, что теперь у меня есть то, чего у меня и у моих соплеменников не было раньше. Надежда, Джон. Надежда на победу. Не на выживание, не на противостояние, пусть длительное. На победу над врагом. На то, что нам удастся остановить колесо этих Циклов и не начинать летосчисление каждый раз заново.

— Я не...

— Никто из разумных, Джон, не знает на самом деле, на что он способен. Плохо это или хорошо — другой вопрос. Мы все, разумные органики — разные. И редко кому из нас вовремя удаётся понять, кто он такой и что он такое на самом деле, потому что жизнь не всегда в полной мере испытывает каждого из нас. Знаю, Джон. Ты боишься, опасаешься, что Дэйне будет больно узнать, что рядом с тобой встала матриарх азари. Ты не хочешь, чтобы Дэйна, узнав об этом, страдала. Ты её... отпустил, Джон, я знаю это, можешь считать, что чувствую. Как — другой вопрос и сейчас я на него тебе не отвечу. Просто потому, что не смогу. Не время сейчас для такого ответа. — Явик несколько секунд молчал, оглядывая зал, медленно поворачивая лобастую голову. — Я не знаю, Джон, не знаю многого о Дэйне, не знаю того, что знаешь о ней ты. Но знаю, например, что Дэйна — сильная. Не физически, не только физически. Духовно, душевно. Она, Джон, мудра. Той мудростью, которая доступна... очень немногим женщинам. И она сделает правильный выбор.

— Звучит так, Яв, что...

— Не надо, Джон. Долгая жизнь предполагает большой жизненный опыт. А у моей расы... жизнь была долгой. Мы научились многому, что сегодня, в нынешний Цикл, надёжно утрачено, что ушло вместе с погибшими вместе с нами расами. Мне удалось получить доступ к ранее зашифрованным кристаллам. — Явик развернул инструментрон, активировал экран, вызвал карту. — Взгляни, это — карта нашей с вами галактики. Такой она была пятьдесят тысяч лет назад, — в полутьме Зала Связи карта искрилась многоцветьем. Шепард рассматривал её с возрастающим интересом.

— Названия...

— Двойные, Джон, двойные. Наши, имперско-протеанские и ваши, современные. Для удобства. Когда я медитирую, я имею возможность совместить в своей памяти многое, а потом... потом отобразить совмещённое на экране. Этого инструментрона, например. Пластобумага — хорошо, но сейчас это — преждевременно. — Явик помолчал. — Я показываю тебе эту карту, Джон, чтобы пояснить одну вещь: у нас с вами, у всех нормандовцев, впереди — долгий и сложный полёт. Он — не первый, конечно, но... Он будет сложным и длительным. Очень длительным. На этой карте вы видите все места, где располагались пятьдесят тысяч лет назад протеанские колонии.

— Ты надеешься...

— Да, Джон. Я надеюсь найти места, где сохранились саркофаги с моими соплеменниками. Империя наша занимала, как вы, земляне, люди, наверное, уже понимаете, огромные пространства. Сегодня далеко не все её уголки доступны ныне живущим расам, многие из них скрыты за 'замолчавшими' ретрансляторами. Многие, очень многие наши колонии разрушены. Распылены, — пальцы рук Явика сжались в кулаки. — Жнецы были... беспощадны и безжалостны. Мы... мы отступали. Воевали, боролись, но — отступали. Сдавали планету за планетой, станцию за станцией, колонию за колонией. При таком отступлении... Даже о возрождении надежды говорить... не приходилось. И мы... мы не смогли её возродить.

— Нам... нам важно её не потерять, Явик, — сказал Шепард, искоса взглянув на собеседника. — Иденцы...

— Да, далеко не все они верят в то, что такие корабли, как Жнец, во множестве придут в галактику. Они — боятся, Джон, боятся, гонят от себя мысли о приходе таких кораблей сюда, к Идену, к Цитадели, к Теруму.

— К 'Омеге', — тихо добавил Шепард.

— И к 'Омеге' — тоже. А эти корабли туда — тоже придут. Потому что их пилоты знают: любая станция, это — оплот сопротивления разумных органиков. С большой или с маленькой буквы — всё равно, но — сопротивления. У Жнецов — один приказ: не оставлять за собой, за своей 'волной' никого из разумных органиков, не оставлять за собой ничего, что помогло бы тогдашним и нынешним обитателям Галактики хоть ненадолго закрепиться, организовать сопротивление. Организовать встречный бой. Это — сложно, опасно, но тогда... тогда, Джон, везде было опасно. Безопасно не было нигде. И очень скоро это всё... повторится. Снова повторится с прицелом на очередной успех. Успех, который нам, разумным органикам, снова недоступен. А вот Жнецам, Джон, доступен. Снова доступен.

— И мы снова надеемся выжить, Явик... — голос Шепарда был едва слышен.

— Как и многие расы до нас, Джон. Как и многие расы до нас, — подтвердил Явик. Старпом не смог не отметить, с какой болью это было сказано. — Десятки, сотни рас были вырезаны, убиты, уничтожены, переработаны в эти корабли. Я знаю, многие из вас, землян, теперь верят в то, что когда эти корабли удастся остановить и разрушить... мы сможем узнать хоть что-нибудь об этих расах. Уведённых за Грань, за Предел в результате неудачи в противостоянии с этими полумашинами. Не знаю, удастся ли это нам во время первого Удара, во время противостояния, во время войны. Не знаю, Джон. Я знаю только одно: если мы не сможем остановить Жнецов, Циклы, в которых будут гибнуть всё новые и новые расы, будут продолжены. — Явик замолчал, теперь уже надолго.

Шепард не торопил собеседника. Мерцавший экран стал гаснуть. Наверное, Явик так запрограммировал прибор, чтобы сэкономить энергию. Полутьма Зала Связи сгущалась. Сейчас, когда очертания кресел, пульта, стен зала стали менее различимы, старпом понял: Явик сделал всё правильно и верно. Такой разговор... вряд ли его можно было бы отложить ещё на какое-то время. Хорошо, что удалось вот так поговорить. И, наверное, разговор этот... не окончен. Явик продолжает сидеть. Не встаёт, не уходит. Может быть, так и лучше.

— Джон, — тихо сказал протеанин, по-прежнему не поднимая взгляд. — Ты сделал немало. Ты сохранил корабль, сохранил экипаж, ты спас жизнь... Да, да, жизнь нормандовцам, спас жизнь и суть Сарена и Бенезии. Это не мало, Джон. Для многих, очень многих разумных органиков, это — очень много. Некоторым — хватит на несколько жизней. Благодаря тебе 'Нормандия' оказалась подготовленной...

— Хоть как-то подготовленной, Яв, — тихо сказал — не то возразил, не то подтвердил Шепард.

— Да, можно сказать, что и хоть как-то подготовленной. Но всё же подготовленной гораздо лучше многих других кораблей. Подготовленной к встрече, как вы, люди, часто говорите, с ожившей легендой. Хотя ты всего лишь... всего лишь вышел в очередной раз за дальние пределы восприятия и понимания. Да, Джон, понимания. Ты усомнился в правильности, в единственной правильности данной вам реальности. Да, привычной, но ведь усомнились. Усомнился — и спас десятки жизней. Иденцы, благодаря тебе, теперь знают, что Жнецы — не миф. Знают на своём реальном опыте, Джон. Не на рассказах, которые за давностью лет невозможно проверить даже по документам, а на реальном опыте. Хорошо, что не горьком. Благодаря тебе, Джон — не горьком. Именно — благодаря тебе. Если бы не те изменения, которые ты внёс, отказавшись от следования рамочным протоколам... 'Нормандия' бы стала первой жертвой Жнеца.

— Коллективной могилой, — тихо произнёс Шепард.

— Да, как ни жестоко это прозвучит, но — коллективной могилой. А затем такой могилой могла стать целая планета. Иден-Прайм со всеми её жителями. Такие корабли, Джон, не знают пощады. Для них нет понятия 'отступление', нет понятия 'невыполнение приказа'. Они воюют до конца, воюют до победы. До полной и окончательной победы. Я много раз видел, Джон, как один такой корабль сжигал своими орудиями целую планету. Пусть небольшую, но он её... сжигал. Со всеми разумными органиками. Пламя — высотой несколько десятков метров. Вал, бегущий со скоростью монорельса. Ни укрыться, ни убежать. Я такое видел не раз. И всегда остро жалел, что ни мне, ни большинству протеан ничего нельзя противопоставить этому огню.

— Атака на такой корабль... — Шепард обвёл взглядом полутёмный Зал. — Была чистым самоубийством.

— Да, во многих случаях — да. Знаю, вам сейчас известен только один такой обездвиженный Жнец. У Мнемозины.

— Известен, — почти шёпотом подтвердил Шепард.

— В архивах, доставшихся нам от Иннусанон, были описаны подобные случаи. Одиночные выстрелы по таким кораблям. Успешные. Удачные. Но...

— Потом Жнецы и корабли сопровождения обрушивались на планеты и станции, где были установлены орудия, сделавшие такие меткие, точные выстрелы, — сказал Шепард.

— Да. Логика войны. Любой войны. Какая бы она ни была. Нам, разумным органикам, война кажется злом, проклятием. Нам очень трудно примириться с тем, что война — часть этого мира. Часть этой реальности, — сказал Явик. — Мы инстинктивно стараемся отодвинуть войну от всего, что нам дорого. Война... Она пожирает ресурсы. Она — ненасытна, Джон. Она запрограммирована на тотальное уничтожение. Как огонь, как вода, как вакуум, как воздух. Если их отпустить на свободу... — задумчиво сказал Явик. — А мы раз за разом отпускаем войну на свободу. Отпускаем. Поневоле подумаешь, что мы, часть этого мира, не носим войну в себе. И каждый раз... каждый раз убеждаешься, что это совсем не так. Если война — часть этого мира, то мы, тоже часть этого мира, не можем быть свободны от войны. Мы балансируем, сопротивляемся, но... каждый раз не можем вырваться из этого круга. — Явик замолчал больше чем на минуту. Шепард не торопил собеседника, не смотрел на него. — Мы многого не знаем, Джон. Не знаем многого ни об этом, окружающем нас мире, ни о себе. Знаю, что в такие моменты, перед такой войной... кажется, что ты не успел, упустил что-то очень важное, что-то главное. И тогда хочется, чтобы если уж не тебе, то другим — повезло. Чтобы другие были более счастливы.

— Потому ты и не дал мне выйти тогда, Яв, — сказал Шепард. — Спасибо тебе.

— Не благодари, Джон. — Явик искоса взглянул на капитана. — Скажу так... — он посмотрел куда-то в самый тёмный сегмент Зала. — Экипаж корабля, люди, турианцы, азари. Да, да, Джон, азари — тоже член нашего экипажа. Я это знаю, — он помолчал. — Они все понимают, что впереди — серьёзное испытание. Для всех нас. И потому очень ценят то, что ты... поддерживаешь в них уверенность в лучшем исходе. Лучшем из возможных, Джон.

— И ты...

— И я решил, что показываться нормандовцам в таком состоянии, в каком ты тогда был — тебе не следует, Джон. Пусть они видят тебя спокойным, уверенным, рассудительным. И вообще... сам, наверное, понимаешь, что...

— Яв... не могу я тебя грузить всем этим, — тихо сказал Шепард.

— Можешь, Джон. Меня — можешь. А вот их — Андерсона, Чаквас... других нормандовцев... Их — не надо. Знаю, они тоже написали большие и сложные письма. Почти все, почти каждый. Отправили их 'по золотым каналам'. Знакомым, родным. Всем, кому захотели. Андерсон прав: мы, разведка, можем себе это позволить хотя бы потому, что по пустякам себе такой роскоши — не позволяем. Сейчас, когда Иден освободился от информационной блокады, конечно, поднимется 'волна'. И она быстро спадёт. А фрегат-прототип будет тогда у Цитадели. Там... тоже придётся поработать. — Явик выпрямился, его глаза сузились. — Всем нам придётся поработать. Гораздо больше и сложнее, чем на Идене.

— Мультирасовая станция. — сказал Шепард.

— Именно, Джон. Мультирасовая. Хорошо сказал, — подтвердил Явик. — Та самая станция, на которой погибло наше руководство. Имперское руководство. По глупости, теперь уже можно так сказать, погибло. Нам надо будет, Джон, сделать всё, чтобы станция эта больше не была в нашем цикле средоточием знати и управленцев.

— Децентрализованное управление? — Шепард взглянул на напрягшегося протеанина. Тот кивнул.

— Да. Когда центров несколько — обезглавить систему сложно в достаточно короткие сроки. А Жнецы рассчитывают на лёгкую и быструю победу. Один удар — и дело сделано. Нам нельзя будет позволить им реализовать такой сценарий, Джон. И потому на Цитадели придётся провести несколько суток. Работы будет — много. — Явик встал. — Теперь работы у нас всегда будет очень много. Только со временем эту работу поддержат другие. Для этого мы и объединились в экипаж. Да, нам никто не ставил такой задачи, но иногда бывает так, что не мы выбираем задачи, которые должны решить, а задачи выбирают нас. Потому за время полёта к Цитадели мы должны подготовиться ко многому. Сейчас потому важно, Джон, чтобы они не видели и не чувствовали слабости в нас обоих. Да, в тебе и во мне, Джон. В тебе — потому что тебе даны внегалактические возможности и способности, а во мне — потому что мне удалось выжить и вернуться через пятьдесят тысяч лет, чтобы снова сразиться со старым, с прежним своим врагом. Врагом моей расы, — глаза протеанина жёлтым огнём сверкнули в полутьме зала. — Как всегда было, есть и будет, Джон. Увы, стандартный вариант.

— Объяснил. — Шепард встал, подал протеанину руку. — Договорились, Яв.

— Рад, что договорились, — протеанин пожал протянутую руку. — Теперь — иди, Джон. Ты спокоен, уверен в себе. Это — главное. А Дэйна — поймёт тебя правильно. И сделает верный выбор. Будь уверен в этом.

— Глядя на тебя, Явик, я могу предположить...

— В этом мире, Джон, мало чего-нибудь такого, что можно было счесть новым. Ты прав. Будь рядом с Бенезией. Пока ты там, на Идене, работал вне корабля... Она ждала тебя. Всегда ждала. Я повторю, Джон: любовь матриарха азари не могли заслужить очень многие протеане. Несмотря на то, что мы очень серьёзно повлияли на эту расу. Повлияли, как я теперь понимаю, далеко не так, как предполагали. Не так, как намеревались. Не так, как планировали. Не так, как хотели. Всё же, как это часто бывает с разумными органиками, азари сохранили очень многое, на что мы повлиять никак не сумели. Одно из этого, оставшегося нам неподвластным — любовь матриархов азари. Тебе, Джон, удалось то, что не удавалось большинству протеан. Матриархи азари сами выбирают на склоне лет, кого любить. Эта — последняя любовь — ценна. Она — глубока и полна, искренняя и чиста. Для самих матриархов азари такая любовь... можно сказать, что священна. Не все азари разделяют мысль о священности, но большинство относятся к такой любви с должным, достаточным уважением и пониманием. Знаю, что для землян это... внове.

— Не совсем, Яв. — Шепард повернулся к собеседнику, но подходить близко не стал. — Есть что-то похожее.

— Возможно, что и есть, Джон. Можно много и долго говорить, но лучше — действовать, Джон. Иди к Бенезии и — будь рядом с ней. Она — ждёт. И вам обоим нужно побыть вместе. Наедине, Джон. Она... одна из немногих, кто поймёт тебя очень полно и глубоко. Иди, — он легонько подтолкнул Шепарда рукой в спину, направляя его к выходу из Зала Связи.

Земля. Управление Имперской Полиции России. ЗнаТоКи. Начало работы по делу о 'Нормандии' и Жнецах

— Прошу разрешения, товарищ полковник. — Зинаида Яновна переступила порог кабинета. — Если...

— Нет, проходите, — хозяин кабинета встал навстречу, указал на кресло. — Вы точны.

— Я рада, что вы согласились меня принять. Предполагаю, что разговор будет сложным...

— Любой разговор сейчас, Зинаида Яновна, перед такой войной... Будет очень сложным, — полковник подождал, пока гостья присядет в кресло. — Давайте начнём с ясных деталей.

— Давайте, — эксперт раскрыла свой инструментрон. — Не могу не отметить, что... мы оказались не готовы к такой войне. Одни — больше, другие — меньше. По данным, которыми мы располагаем на сегодняшний день, психические проблемы испытывают очень многие военнослужащие Альянса Систем, включая спецназ ВКС.

— Шепард, — тихо сказал Скопин. Словно бы он не обращался к гостье, но...

— Не скрою, он... тоже, — подтвердила Кибрит. — И он... по-прежнему не хочет признаваться — ни себе, ни другим разумным, в том, что может быть слабым, имеет право на слабость. По нашим данным, с ним общались и протеанин и азари, но... он закрывается, едва только...

— Едва только они стремятся напомнить ему, что он остался человеком.

— Можно сказать и так, — согласилась эксперт. — И при этом он... он остаётся в форме. Я не понимаю, каким образом ему это удаётся. Сейчас они на пути к Цитадели.

— И там будет очень сложно. Им всем, — сказал полковник. — Хорошо, что пока никому не удалось расшифровать ни Жнеца, ни протеан.

— Думаю, им ещё долго им не удастся их расшифровать. Они и сами не позволят, и нормандовцы этого не допустят, — отметила Кибрит. — Кстати, хорошо, что они уже называют себя именно так. Я получила информацию, что многие из них уже разрабатывают особый знак и хотят сделать его пригодным для ношения на формёнках и скафандрах.

— Хорошо, — согласился полковник. — И то, и другое. Это им поможет. А нам надо сделать так, чтобы им оказали помощь те, от кого помощи они не ждут.

— Третье кольцо стран, командир?

— Да, Зинаида Яновна, — подтвердил полковник. — Третье кольцо стран. Ни Империя, ни Китай, ни Япония, ни Корея, ни тот же Альянс не смогут без поддержки этих 'третьих стран' выдержать весь натиск, который Жнецы организуют, если приблизятся к Солнечной системе. А они, 'креветки' этот натиск организуют. У них — приказ: уничтожить всех высокоорганизованных разумных органиков. И они этот приказ могут выполнить — и выполнят. В очередной раз выполнят. Если мы не заставим Третье кольцо стран очнуться от спячки и начать действовать, — полковник едва удержался от того, чтобы встать и пройтись по кабинету. — Мы пополним список безвозвратных потерь. Ясно, что этого допустить нельзя. С вашей стороны, Зинаида Яновна, что уже сделано по проекту 'Активация'?

— Не так много, как хотелось бы, — прямо сказала Кибрит. Больше часа она рассказывала своему шефу о том, что ей и её отделу удалось сделать в этом направлении. Полковник слушал внимательно, кивал, что-то отмечал у себя в инструментроне. — В общем, по моему отделу — это всё. Больше могут сказать Томин и Знаменский, командир. У них — больше информации по Идену, Цитадели и всему, что связано с этими двумя пунктами.

— Хорошо, — полковник нажал несколько сенсоров на настольном пульте. — Томин, Знаменский. Зайдите ко мне. Сейчас.

Получив утвердительные ответы, хозяин кабинета отодвинул инструментрон в сторону. Кибрит что-то набирала на клавиатуре своего наручного инструментрона — она всегда работала, не хотела испытывать недостаток времени для осуществления всех запланированных дел. Полковник ждал недолго. Три минуты — и в кабинет без стука входят офицеры. Поприветствовав командира, они сели в свободные кресла и вопросительно посмотрели на Кибрит.

— Зинаида Яновна, я благодарю вас и ваших коллег за всё сделанное к этому моменту. Думаю, если нам удастся сохранить темп и полноту, то мы сумеем подготовиться.

— Хоть как-то подготовиться, командир, — сказал Знаменский.

— Вы правы, Пал Палыч, — согласился полковник. — Хоть как-то подготовиться. Зинаида Яновна не даст соврать, мы снова рискуем оказаться неподготовлены в должной степени.

Эксперт кивнула. Томин едва заметно улыбнулся.

— Александр Николаевич. Ваша улыбка говорит о... — полковник Вадим Александрович Скопин, как всегда, зорко наблюдал за реакцией своих коллег на происходящее в кабинете.

— Вы правы, Вадим Александрович, — оперативник не стал кивать, только чуть прикрыл глаза веками. Не моргнул, не мигнул, только чуть прикрыл глаза веками. — Информационная блокада с Идена снята. Срок — не важен, но снята. Мы знаем, что в поддержании информационной блокады участвовали не только нормандовцы, в особенности — сотрудники их поста РЭБ, но и Жнец, а точнее — его пилот, использовавший, конечно же, возможности своего корабля, а также — профильные специалисты Иден-Прайма с помощниками-непрофильниками. В общем, информационная блокада была достаточно плотной и эффективной. Зинаида Яновна сможет сказать точнее, но, на мой взгляд, с планеты ушло не больше десяти процентов всего объёма засекреченной или скрытой информации о происходящем. Это — результат. И, на мой взгляд — хороший результат.

— Я согласна, — эксперт пододвинула к себе инструментрон. — Моя оценка — восемь процентов. И могу уточнить, как и хочет мой коллега, что никакой информации выше третьего уровня закрытости с Идена не ушло. В связи с этим...

— В связи с этим на Иден организовано если не паломничество, то что-то очень близкое к этому, — отметил Томин.

— Отчёты и прогнозные выкладки я читал. — Скопин нажал несколько сенсоров на клавиатуре своего инструментрона. — Вы правы. Теперь — о более конкретном. Шепард многое может пояснить Дэйне. Сумеет это сделать точно и в то же время... мягко. Дэйне сейчас нужна эта мягкость. И точность — тоже нужна. — Скопин не стал переводить взгляд с инструментрона на эксперта. — Можно порадоваться, что нам с вами не придётся вмешиваться в их взаимоотношения. — Знаменский, внимательно слушавший своего шефа, понимал, что именно этого больше всего не хотелось Скопину — вмешиваться в отношения мужчины и женщины. Командир группы как никто знал, насколько эти отношения бывают запутанны и неоднозначны — десять лет он работал в подразделении, занимающимся 'семейными преступлениями'. Таким канцелярским штампованным словосочетанием бюрократы пытались сгладить остроту возникающих в этой сфере проблем. Чиновники очень не любят проблемы, которые лишают их желанного покоя.

— Я уже получила доказательства упрочения и углубления взаимоотношений Шепарда и Бенезии, командир, — эксперт пододвинула к Скопину включённый ридер. — Последние данные, обновлённые.

— Согласен, — полковник просмотрел файлы. — Присутствие рядом с Шепардом матриарха азари не нанесёт ущерба взаимоотношениям Дэйны и Джона, — он пододвинул ридер к Знаменскому. Тот просмотрел файлы, катнул прибор по столешнице к Томину. Оперативник уложился в несколько секунд — он любил читать 'по диагонали', но сейчас вчитываться не было нужды — эксперт и следователь с командиром группы сказали своё слово. И у него не было оснований не доверять их мнению: он сам, пусть и бегло, но ознакомился с файлами. Замолчавший Скопин закрыл инструментрон. — Дэйна правильно поймёт Шепарда. Поймёт его глубоко и полно. И только ей решать, останется ли она рядом с Джоном или нет. Мы вмешиваться не будем. У нас есть проект, имеющий прямое отношение к 'Нормандии', коллеги. И нам, как всегда, придётся уделить внимание этому проекту, — он открыл ящик своего письменного стола, достал три ридера. — Информация на них — одинаковая. Можете ознакомиться. Работа — на месяцы. Так что...

— Значит ли это... — Знаменский просмотрел файлы. — 'Нормандия' будет модернизирована?

— Да. — Скопин кивнул. — И Империя будет финансировать эту модернизацию. В значительной степени. А нам предстоит сделать то, что можем сделать только мы. Уточнять вслух не буду — сами всё понимаете. Есть вопросы? — он обвёл взглядом сидевших напротив лучших своих специалистов. — Нет? Хорошо. Работаем, коллеги, — он едва заметным взмахом руки отпустил их.

Пропустив Кибрит вперёд, Знаменский вышел из кабинета Скопина. Томин, как всегда, задержался — у него было что обсудить с шефом. Полковник не возражал, подождал, пока эксперт и следователь покинут кабинет, а оперативник закроет дверь и вернётся в своё кресло.

— Меня настораживает возможность ненормативного развития событий в сценарии встречи Лиары с нормандовцами, командир, — чётко обозначил основную проблему Томин, пододвигая к Скопину по столешнице включённый ридер. — Информации мало, но она... указывает на проблемы. Лиара может пережить психовстряску, которая проявит её осведомлённость о 'Цербере', а это в свою очередь поставит молодую азари и её мать под удар. — Томин не стал озвучивать детали вслух — Скопин многое знал, а что не знал — умел додумать правильно и быстро. — Задолго до возврата фрегата-прототипа в Азарийское пространство.

— Согласен. — Вадим Александрович просмотрел файлы. — Информации достаточно для того, чтобы поставить это направление под наш контроль, — полковник скопировал файлы на свой настольный инструментрон. — Ситуация с Бенезией, с её попыткой забеременеть от Шепарда... В традициях азари есть... назовём это возможностью. Дочь выходит вперёд матери. Но пребывание Лиары в рабстве...

— Отношения Бенезии и Шепарда могут подвергнуться серьёзному испытанию, командир. — Томин пододвинул ридер к себе. — Я понимаю, что если Бенезия не забеременела от Шепарда сейчас, то... им обоим ещё предстоит разобраться в том, стоит ли вообще матриарху азари беременеть от столь молодого землянина вообще. Я бы предположил, что такое решение и тем более — его реализация будут отложены ими обоими, по взаимному согласию, конечно, на конец войны, а точнее — на послевоенное время.

— Может быть, так будет даже лучше. Но Бенезия — матриарх, она привыкла действовать осторожно, аккуратно, спокойно, — задумчиво сказал Скопин. — А вот Лиара... Она не знает о людях слишком много, а пребывание в рабстве у 'Цербера', издевательства, которым она там подвергалась... Не лучшая основа для понимания того, почему Бенезия полюбила землянина Джона Шепарда. И если пожилая азари действительно знает азарийские традиции, хоть как-то почитает их, считает некоторые сценарии возможными и необходимыми, то... вряд ли её решение повторно попытаться всё же забеременеть от Шепарда... будет быстрым.

— Значит, вы также предполагаете, что и в этом... — осторожно заметил Томин.

— Следует ориентироваться на конец войны, на послевоенное время. — Скопин встал, прошёлся по кабинету, остановился у выходной двери. — Мы ещё не начали войну... Фактически — не начали, формально, конечно, мы её уже начали, но... удивительно, мы сейчас говорим о том, что будем делать после войны. Планируем, предполагаем, отодвигаем на послевоенное время такие важные решения. Не только мы, многие инорасовые разумные.

— Наверное, это потому, что, несмотря на все различия, кое-в-чём мы — едины. А раса, возраст, пол — это слишком слабые разделители. — Томин встал. — Моя группа продолжит отслеживание ситуации, командир. С учётом этого направления. Время встречи Лиары и Бенезии приближается.

— Вы правы. — Скопин вернулся к своему столу, но садиться не стал. — Как всегда, докладываете о любых значимых изменениях. Успехов.

— Есть, командир, — оперативник вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

'Нормандия'. Шепард. Зал Связи фрегата-прототипа. Бенезия

Что стоили Шепарду эти несколько шагов к двери Зала Связи — знал, наверное, только он. Явик мог о многом догадываться и по-своему объяснять, но знал — только он, Джон Шепард. Больше всего капитан опасался, что вот сейчас он подойдёт к двери, откроет створку, а за ней — Бенезия. Очень не хотелось повторения ситуации с Явиком. Протеанин — мужчина, он — партнёр Шепарда, его, можно сказать, напарник. А Бенезия? Бенезия его подруга. Она — женщина. Кто бы что из людей ни говорил об азари, у Шепарда уже давно сложилось твёрдое убеждение: азари — женщины. А если они не все поголовно рожают детей, то это не значит, что они перестают быть женщинами. Да, они может быть, искусно пользуются психомороком, но ведь любая женщина, если, она, конечно, хоть как-то соответствует стандарту 'настоящей женщины' — колдунья и актриса, а значит может предстать перед окружающими в почти любом образе и в почти что любом виде. По настроению, по желанию, по необходимости — всё равно. Всё же представление об азари, как о межрасовых дипломатах основано не на сиюминутных впечатлениях. Оно раз за разом подтверждалось, укреплялось, углублялось.

Открыв створку, старпом облегчённо вздохнул: коридор возле Зала Связи был пуст. Выйдя, Шепард прикрыл за собой дверь. Если Явик хочет остаться в Зале — его выбор. Он вписался в экипаж и команду корабля, стал 'своим', перестал вызывать у людей ужас и оторопь. Конечно, на это привыкание землянам потребовалось какое-то время, но — хорошо, что оно, это время, у них было. В боевой обстановке пришлось бы привыкать скачкообразно, едва ли не сразу, а сейчас... Хорошо, что пока вокруг не полномасштабная галактическая война, а предвоенное время. Именно предвоенное. Скоро наступит время для мобилизации, пока что идёт скрытая подготовка. Хорошо, что есть возможность подготовиться.

Идя по коридору к своей каюте, Шепард думал о том, стоит ли ему идти мимо Медотсека или надо пойти по другому коридору и избежать встречи с Чаквас. Карин, конечно же, по своим следящим системам уже определила, что он, старпом фрегата-прототипа, находится в нестабильном состоянии. И физическом, и психическом. И вполне могла бы предпринять определённые действия, чтобы помочь справиться с этой нестабильностью. Только вот сейчас становиться пациентом Медотсека Шепарду категорически не хотелось. И он решительно свернул в другой коридор, позволявший пройти мимо Медотсека. Если Карин захочет, она, конечно, со свойственным ей мастерством 'отловит' непокорного 'кандидата в пациенты' и водворит его в свои медицинские владения, но сначала пусть отловит, а он ещё и посопротивляется. Не для вида, а для дела посопротивляется.

После биотической тренировки Бенезия вернулась к себе в салон, подремала в кресле, перекусила, наскоро приготовив себе на кухонном блоке что-то азарийское — сама не поняла, что приготовила, но — поела. Быстро помыла тарелки и чашки, расставила всё по местам. Что-то было неспокойно на душе. Каналы связи были теперь открыты, фрегат 'Нормандия' шёл к Цитадели по обычному маршруту, никаких признаков неблагополучия, а на душе — очень неспокойно. Критическим взглядом окинув салон, матриарх переоделась в другой комбинезон, сменила обувь, взглянула на себя в зеркало и решила пройтись по кораблю. Если уж нельзя теперь по понятным причинам выйти за пределы фрегата, то это обстоятельство не может быть основанием для отказа от прогулок. К своим подругам в их кубрик и к Карин в её любимый Медотсек матриарх хотела заглянуть позднее, после прогулки. Когда? Наверное, тогда, когда она нагуляется вдоволь по коридорам, переходам, лестницам. Что-то ей подсказывало, что необходимо подвигаться и быть сейчас как можно дольше вне салона.

Остановившись на лестнице, матриарх огляделась по сторонам. Экономят нормандовцы — софиты едва теплятся. Ступени видны, но... Надо привыкнуть к их небольшой высоте и к необычному расположению. А так... можно и ноги сломать. Как только Джеф со своими ломкими костями преодолевает эти лестничные марши? А ведь Чаквас заставляет и его двигаться, хотя с синдромом Вролика особо не побегаешь. И даже просто двигаться — так, как привыкли более здоровые люди — не сможешь. Постоянно придётся думать о безопасности, о том, чтобы не оступиться, не поскользнуться.

Поднимающегося снизу, с палубы, где располагался, как она помнила, Зал Связи, Шепарда, матриарх заметила сразу. Остановилась, отметив напряжение в движениях идущего навстречу человека. А когда взглянула на лицо — ей стала ясна причина собственного беспокойства: Шепард пытался скрыть нешуточный душевный раздрай за маской сосредоточенности, свойственной кадровому офицеру ВКС.

Джон остановился на той же ступени, на которой стояла матриарх. Бенезия видела, как побелели пальцы Шепарда, обхватившие трубу поручня. Вроде бы, как помнила азари, она редко видела старпома, пользующегося перилами, а вот сейчас она знала, что если он не будет держаться за перила — он может упасть. И от слабости — скатиться вниз.

Повернувшись к нему, Бенезия шагнула и обняла Шепарда. Обняла, ни слова не говоря, не стремясь встретиться с ним взглядом. Она ощутила напряжение мышц, ей показалось, что она уловила опасение Джона — он очень не хотел сейчас упасть. Куда он шёл? Вряд ли в БИЦ, хотя он — по пути. В Медотсек — тоже, поскольку Шепард, как и большинство относительно здоровых мужчин, опасаются врачей и всего, что связано с медициной.

Матриарх почувствовала, что Шепард несмело коснулся её талии. Если она обняла его, сама первая обняла, пусть только для того, чтобы поддержать, чтобы предупредить падение, то почему бы ему не обнять её? Они же... они же были очень близки, предельно близки... И сейчас они близки. Душевно, духовно близки — в этом у Бенезии не было ни малейших сомнений. Ей не хотелось это движение руки Шепарда объяснять только инстинктом. Мужским сексуальным инстинктом. Очень не хотелось. Она ощущала, что за этим простым движением стоит что-то большее. Шепард вполне мог бы и не касаться талии азари — он крепко держится за поручень и относительно прочно, но всё же стоит на ногах. Сам стоит. Хотя, кто может предугадать, что будет с ним в следующую секунду?

— Бена, прости, — тихий голос Джона ворвался в тишину лестничного прохода. — Я не должен был...

— Ты должен, Джон, — тихо ответила азари. — Должен понять, что для меня ты — человек. Прежде всего — человек. И ты имеешь все права быть слабым, быть уязвимым.

— Я не могу, Бена. — Шепард не смотрел в лицо спутницы. — Не могу... — повторил он.

— Можешь, Джон. — Бенезия обняла его крепче. — Идём. Я помогу тебе дойти. Знаю, ты шёл к себе. Идём, — она помогла Шепарду сделать шаг, подняться на ступеньку. — Идём, — повторила она, увидев, что Шепард по-прежнему цепляется за поручень. — Джон, не надо...

— Надо, Бена, — тихо сказал Шепард. — Я не могу...

— Можешь, Джон. Ты — обычный человек. И ты можешь быть и слабым и уязвимым. Потому что ты — не один, — в голосе матриарха прозвучала убеждённость, и Шепард не смог её не заметить. — Немного держись за поручень, не цепляйся. Я тебя поддержу. И ты дойдёшь.

— Бена, я...

— Сам, конечно, сам, Джон. А я тебе — помогу. — Бенезия отметила, что они поднялись на площадку, откуда начинался 'каютный коридор'. Идём. Уже недалеко.

Шепард сам отпер замки двери своей каюты, отодвинул в сторону створку, переступил порог, нащупал сенсоры включения потолочных софитов. Бенезия поняла — он не хочет, чтобы она превратно истолковала складывающуюся ситуацию. Включи он настенные софиты — и... А потолочные — почти полный свет. Впрочем, сейчас, когда он в таком душевном раздрае пребывает — может быть, это как раз и к лучшему — мощное, сильное освещение места постоянного обитания, как утверждают медики-люди, способно отвлечь человека от тяжёлых мыслей. А в том, что сейчас мысли у Шепарда как раз в большинстве своём тяжёлые, сложные, матриарх не сомневалась.

Шепард остановился. Попытался было отшагнуть от Бенезии, но та не позволила — ей было ясно, что ещё немного — и Джон упадёт. Упадёт от слабости, от царящего в душе разлада. Он, конечно, пытается усилиться, пытается заставить себя вести соответственно служебному рангу, но... Он — прежде всего человек. И он вполне мог бы войти в состояние Струны, но... не хочет это состояние часто вызывать, не хочет его часто использовать. Он боится... Кажется, у землян это называется 'боязнь привыкания'. Люди вообще чрезвычайно любопытны, неуёмны в своём стремлении изведать на своём собственном опыте всё, что предлагает окружающий мир: и то, что можно посчитать хорошим и безопасным и то, что можно счесть плохим и вредным. Вот Шепард и боится привыкнуть к тому, что может в любой момент снова и снова войти в состояние Струны, чтобы справиться с очередными проблемами — мелкими или крупными.

— Садись, Джон. Не в кресло — на диван, — тихо сказала Бенезия, едва заметно направляя Шепарда к мягкому уголку. Старпом подчинялся, но он явно раздумывал, и азари чувствовала: он готов удовольствоваться и креслом. А сейчас кресло — не лучший вариант. Тогда она не сможет быть рядом с ним. Диван — намного лучше. Там больше места, ему сейчас нужно чувствовать кого-то рядом с собой, кого-то, кому он сможет доверять, перед кем не будет пытаться снова и снова соответствовать некоему служебному рангу. А что ему ещё остаётся, если он не хочет снова и снова вызывать состояние Струны? Только вспоминать о том, что он — капитан, офицер и старший помощник. Это его, отдавшего всю жизнь армии, поддержит, но надолго ли? Эффективно ли? Безопасно ли? Нет. Ни эффективно, ни безопасно, ни надолго это Шепарда, как была уверена Бенезия, не поддержит. Потому что Джон не родился воином. Он родился обычным человеком.

Да, мужчиной. Но... Ей-то, восьмисотлетней азари, хорошо известно, что разумные органики виртуозно научились спекулировать на половой принадлежности. И особенно доставалось мужчинам. Будь то саларианцы, кварианцы, турианцы. Люди появились в Большом Космосе сравнительно недавно, но, как оказалось, они тоже не избежали этой печальной участи. Явик многое пояснил Бенезии, ведь протеане вели наблюдение за человечеством долгие столетия. Пока не пришли Жнецы, протеане эти наблюдения — и исследования тоже, кстати — не прерывали. Потому-то они видели, как столетиями нарастал вал этой спекуляции на половых вопросах, когда особенно страдали мужчины.

О, эти завышенные ожидания, эти дутые обязательства, которые сами мужчины на себя в большинстве своём брать отказывались, инстинктивно понимая, осознавая, что не смогут этим обязательствам соответствовать, а потому эти обязательства не смогут выполнить. Но общество, ведомое женщинами, издевалось над мужчинами как только могло и потому... потому мужчины гибли намного чаще, чем допускала естественная эволюция. Ей, матриарху азари, было многое известно о том, как и почему исчезли мужчины-азари. А теперь, когда ей многое пояснил Явик — тем более многое известно. За силу расы азари, имевшей все шансы теперь стать сильнейшей расой Галактики — при определённых условиях, конечно, куда же без этого — сами азари заплатили однополостью. Мужчины-азари не казались, они не были актёрами и артистами, не были, как это говорят люди, лицедеями. Они были, существовали, жили и действовали. Не выдавали желаемое за действительное. А потом... потом мужчины-азари исчезли. Потому что протеане слишком резко вмешались в эволюцию расы азари. Потому что 'быть' оказалось слишком... недостаточно что-ли для аппетитов и желаний протеан, стремившихся сделать именно из азари идеальную расу. По их, протеанско-узкорасовым представлениям, пусть и имперским, идеальную. А результатом стала искорёженная раса. Которая теперь оказалась перед угрозой тотального уничтожения. И если так же безжалостно относиться к мужчинам любой другой расы — они ведь тоже могут вымереть. Доказано же, что они — первые, кто принимает на себя все удары, будь то война или познание. Да, они менее осторожны, но...

Шепард осторожно и медленно сел на диван. Бенезия почувствовала, что он не хотел садиться. Немного посопротивлялся. Но всё же сел. Вряд ли сел на диван, если бы был один, а ей... он уступил. Так или иначе, но уступил. Сидел неподвижно, опустив голову, руки сложил на коленях. Напряжение в мышцах сохранялось — это азари ощущала хорошо, ведь она продолжала его обнимать. Несильно, но всё же обнимать, а значит — чувствовать. Мельчайшие изменения. Ей это сейчас нужнее, чем ему. Она знает его сильным, мощным, почти всемогущим. И теперь она знает его, когда он слаб. Когда он — уязвим. Очень уязвим. Если азари заплатили за свои биотические возможности однополостью, то Шепард заплатил за свои внегалактические возможности почти постоянным страхом перед перспективой быть воспринятым как совершенно реальный монстр. Он, вполне возможно, ещё даже сотой доли своих возможностей не опробовал, а уже боится, опасается, пытается загнать себя в жесточайшие рамки и удержаться в этих рамках, несмотря на колоссальную нервную и психическую нагрузку. Она, азари, это хорошо знает. У неё на нервную систему тоже падает двойная нагрузка, ведь и биотика тоже проводится по нервным путям, затрагивает всё тело. Не у всех азари, конечно, но у мастеров, которых в своей жизни Бенезии пришлось повидать немало, биотика способна распространяться по всему телу без малейших исключений.

Шепард молчал. Сидел почти неподвижно. Голову не поднимал, смотрел куда-то в пол. Бенезия не торопила его, не пыталась начать какой-нибудь разговор. Она ждала и хотела, чтобы сначала Джон расслабился. А он — не расслаблялся, не оттаивал, не переставал быть напряжённым. Да, это — не Струна, это опасение показаться слишком слабым, слишком немощным. Он — капитан ВКС Альянса, эн-семёрка, сейчас практически совмещает две должности: старпома и командира десантного экипажа. Почти единственный профессионал, который способен хоть как-то нормативно выдержать такую нагрузку. И он её выдерживает. Старпомовские обходы, вахты у Звёздной карты, постоянное общение с Андерсоном, Аленко, Прессли, Адамсом, Моро. Деловое общение. Можно сказать — служебное.

А вот с личным... Да, во время стоянки на Иден-Прайм, у многих нормандовцев, не у всех, конечно, но у многих — составились пары. Пусть предварительно, но кто сейчас точно сможет сказать, у кого из них получится образовать крепкую семью, а у кого нет. И семьи, кстати, тоже бывают разные. А Шепард... Он всего лишь один раз уступил ей, матриарху азари. Может быть, уступил потому, что знал: без Струны он не сможет снять с неё, возвращённой к обычной жизни, проклятие бездетности? Возраст? Её возраст?! Да, у неё — солидный, даже по азарийским меркам, возраст. И что? Это исключает близкие взаимоотношения между ней — азари и им — человеком? Совсем-совсем исключает? Не доказано! А раз не доказано, значит — возможно. Шепард остался верен своей Дэйне. Кому как не ей, Бенезии, об этом судить: опыт у неё богатый, аналогий, причём полных — слишком много, чтобы поверить в какую-то другую вариацию. Дэйна — даже не невеста Джона, она — его девушка, а их у любого достойного молодого человека всегда предостаточно. Женщины выбирают лучших и конкуренция за лучших мужчин у женщин тоже жесточайшая. Почему-то разумными органиками всегда выпячивается вопрос о конкуренции мужчин за женщину, а вот вопрос о конкуренции женщин за мужчину — замалчивается. Или сводится к куцым маловразумительным фразам.

Шепард — нормальный мужчина. Он, конечно, офицер, старпом и десантник высокого ранга подготовленности, но прежде всего он — человек. И достаточно молодой хоть по человеческим, хоть по азарийским меркам. Сейчас слава Богине, на Земле предостаточно возможностей для регулирования рождаемости. Всяких-разных. Так что вопрос о нежелательной беременности снимается автоматически. Конечно, при должном отношении и мужчины и женщины, но кто или что мешает проявить это самое должное отношение? Да никто и ничто не мешает!

Сомнительно, что Дэйна не понимает, что Шепард — завидная партия для любой другой землянки. Будь то девушка или женщина — всё равно. Она, как была убеждена Бенезия, это прекрасно понимает. Ведь взаимоотношения между ней и Шепардом строились не на пустых обязательствах, а на доверии и на понимании. Да, сейчас они — азари и человек — вместе, но и Джон был честен с Дэйной и не настаивал ни на свадьбе, ни на деторождении, ни на отказе от спортивной карьеры. Она тоже понимала, что если уж Джон связал свою жизнь и судьбу с армией, то вряд ли удастся избежать длительных разлук, беспокойства, опасений, боязни, переездов следом за любимым человеком. Куда угодно, в самые неустроенные места, которые и на современных общедоступных картах далеко не всегда обозначены должным образом. Она приняла эту жизнь рядом с Джоном, но он никогда не привязывал насильно её к себе. Она занималась спортом, ездила на сборы, участвовала в любых соревнованиях, получала награды и чувствовала его поддержку. Что, эту поддержку Дэйна перестанет получать, если рядом с Джоном встанет она, матриарх азари? Нет, Джон не такой, он обязательно продолжит поддерживать Дэйну. Он Дэйну не бросит. Он её продолжит и страховать, и обеспечивать. Но он никогда не будет ею командовать и вмешиваться в её жизнь глубже чёткого предела. Он такой... понимающий.

Наверное, она одна из очень немногих обитателей фрегата, кто не воспользовался возможностью отправить по 'золотым каналам' сообщения — пусть даже пока что только текстовые — своим родным, близким, знакомым. Кому, в самом деле, ей писать? В Совет Матриархов? Незачем, да и преждевременно. Этите? Не поверит и не поймёт. Лиаре? Писала раньше десятки раз, дочь не ответила ни разу. И сейчас не ответит. Не "не может" ответить, а не ответит. Потому никому Бенезия так и не написала ни одного письма. Никому. Знакомые, приятели за пределами Идена? Вряд ли они её помнят — прошло столько лет с момента её внезапного и полного, чего уж там скрывать, исчезновения. Так что писать ей некуда и незачем. Вот на Цитадели, когда она сможет пройтись по станции, когда её увидят очень многие азари, тогда да, она сможет написать. Как минимум — Этите. Нет, в Совет Матриархов она писать не будет — понимает, что её уже там 'списали, сместили и уволили'. У бюрократов и чиновников такое очень быстро осуществляется — на полном автомате. Сейчас ей хорошо здесь, на 'Нормандии', она чувствует себя спокойно и более-менее уверенно. Она осваивается в этом мире и в этой жизни, понимает, что этот процесс — не быстрый. Ей не мешают, ей... помогают, поддерживают. А сейчас в её поддержке и в её помощи нуждается Джон. Её Джон.

Она понимает, что с Идена кое-какая информация о её появлении на планете ушла и на Цитадель и на Тессию. Трудно такую информацию удержать в любых рамках и под любыми колпаками. Пусть. Несколько суток — и корабль придёт к Станции. Вот тогда она сможет спокойно расшифроваться полностью, заявить о своём возвращении и официально, и неофициально. Это — её жизнь и она знает, что теперь никто над её жизнью не властен. А пока 'Нормандия' идёт к Цитадели, она нужна будет нормандовцам и прежде всего — Джону. Которому за эти часы — и до Идена, и у Идена и на Идене досталось — по полной. Чаше, схеме, программе — всё равно. Но досталось — это точно. И сейчас его слабость, его душевный раздрай, который она продолжает чувствовать — это только неизбежный 'откат'. После нервного напряжения, в котором он пребывал всё это время. Все эти часы. Потому что... Потому что Жнец оставался Жнецом и, даже стоя на Идене, он мог ожить и начать стрелять. По планете, по её жителям, по фрегату. Как бы тогда выглядел Шепард? Он-то за пилота Жнеца поручился, но... Он же не может полностью управлять пилотом инорасового корабля — надеяться на то, что он это может — абсурдно. И потому Шепард жил все эти часы в ожидании. Потому что Жнец — это профессиональный ликвидатор. Убийца. Что бы там кто из разумных ни говорил, но некоторые легенды должны оставаться в тени, должны оставаться неизвестными или слишком малоизвестными разумным органикам. Для того чтобы не вносить разлад в и без того не слишком прочную систему-схему взаимоотношений. Самых разных.

Шепард боялся, беспокоился и понимал, что слишком многое решается на Идене. Решается тяжело, сложно. И не всегда — даже до логического, не говоря уже о нормативном — завершения. Понимал, что если уж он единственный из органиков общался с пилотом Жнеца, то в случае чего ему и отвечать придётся. По всей строгости. Нести такую ответственность в одиночку — тяжело. Джон может её нести, но ведь не постоянно же, не двадцать четыре часа в сутки! А он именно это и пытается делать. Ведь эта ответственность — многомерна. Она касается иденцев, она касается и землян. Альянс — проблемен, а что в мире, созданном разумными органиками, не является проблемным? Отсутствие проблем, как говорили многие умники, есть чёткий признак смерти, гибели, в очень лучшем случае — застоя. Шепард не стал использовать свои необычные способности и возможности для того, чтобы обеспечить себе комфорт и спокойствие. Он попытался показать, что и с обычными возможностями и способностями разумный органик может сделать очень много полезного и важного — не для себя, для других. А сверхспособности и сверхвозможности — это дополнительный фундамент для того, чтобы попытаться, а потом — постараться понять, что же реально может, умеет каждый разумный обитатель Галактики. И совершенно не обязательно сразу и везде пользоваться именно сверхспособностями и сверхвозможностями.

Трудно ли это делать Шепарду? Очень трудно. На него многое свалилось: и Акуза, где его отряд был атакован как минимум пятью молотильщиками, и срочный вызов на корабль, оформленный по стандарту военного времени, и совмещение должностей, и чувство грозящей очень многим обитателям Галактики серьёзной опасности, и бой на Идене, и общение с протеанином. Да и другие, более мелкие задачи вполне можно было бы перечислить.

Шепард работал и практически не отдыхал. Может быть, он и привык так работать, но даже для него, подготовленного спецназовца, есть предел возможного. И этот предел проявляется всё чаще, ведь Джон упорно не желает постоянно пользоваться Струной. А поводов для её использования с каждым часом всё больше. Джон стремится держать Струну в запасе и пока что у него это получается неплохо, но ведь и на Струну расходуются ресурсы организма, ресурсы психики. Её ведь поддерживать надо, содержать, держать в готовности. На это тоже силы нужны. И Джон пытается балансировать, но слишком он изменился. Потому и задумывается и о взаимоотношениях с Дэйной, и о том, как бы поменьше 'светить' перед разумными органиками своими сверхвозможностями и сверхспособностями. Люди только недавно кое-как научились ладить с соплеменниками, страдающими аутизмом, а тут... Тут нечто другое. Более сложное и более серьёзное.

Вот Джон и пытается дистанцироваться. От всех и от каждого разумного органика. Только Явика допускает близко к себе. Как партнёра и как друга. Как мужчину-друга. Явик — необычен. И Джон — тоже необычен. Два необычных разумных органика должны были сблизиться. И они сблизились. Они поняли друг друга. И Явик неспроста остался на 'Нормандии': он остался рядом с Джоном. А потом уже — рядом с другими нормандовцами. Протеанин понял человека. Понял, потому что сам трудно вписывается в нынешнюю жизнь Галактики. Представитель расы, считавшейся вымершей — и вдруг возвращается? Кто его поймёт и представит лучше Джона, умеющего его читать без необходимости знать и понимать Шифр? Да никто из нормандовцев это сделать не сможет. А каково ему, современному землянину, нести ответственность за адаптацию протеанина?

Вот и дополнительное основание для нервной перегрузки. И только Явик понимает, насколько здесь Джону тяжело. Потому что Джон делит трудности Явика на две половины. Вторую забирает себе. А первую... Первую, думается, ему не отдаёт сам Явик. Тоже воин, тоже офицер, тоже командир. Да, Явик не одинок, но сейчас — он единственный доступный для нынешних органиков протеанин. Других не будет и, возможно — никогда. Протеане живут долго и теперь им совершенно не обязательно быстро выходить из тени. Явик останется единственным и хорошо, что не одиноким. Он, конечно, будет исчезать, но первым, с кем он будет общаться всегда и везде, в любое время, будет, конечно же, Джон. Которому протеанин верит, доверяет и относится как к другу и как к брату. Им обоим сейчас сложно и Явик понимает Джона во многих случаях полнее и лучше, чем любой органик из ныне живущих, независимо от расы.

Турианцы адаптировались. Сарен — и тот освоился. Впрочем, в этом — тоже заслуга Джона. Он спас душу Артериуса от гибели в полной изоляции. Там, в хаскококоне изоляция была абсолютно полной — это Бенезия может засвидетельствовать со всей определённостью и со всей ответственностью. Турианцы — и Сарен и Найлус — сейчас действуют как правоохранители, а не только как Спектры. Оставит ли Совет Цитадели им звания и статусы — это сложный вопрос. Такие решения принимаются не быстро. И сейчас оба турианца привыкают к тому, что их воспринимают не только как Спектров, но и как профессиональных воинов. Что для обитателей военного боевого разведывательного корабля, конечно же, привычнее, чем какие-нибудь Спектры, стоящие над законами любой расы из полутора десятков ныне известных в галактике. Впрочем, полтора десятка можно счесть изрядным преувеличением, но ведь никто не запрещает вспомнить, например, о Существах Света и многих других расах, о которых есть достаточно точные сведения. О тех же ягах, например. Вот и набирается полтора десятка известных рас. Галактика принадлежит всем, а не только протеанам. И уж точно не принадлежит Жнецам, в том числе — и в качестве элементарных охотничьих угодий.

Джон шевельнулся. И Бенезия чуть сильнее сжала объятия. Пусть он почувствует, поймёт, что по-прежнему не один, что он может расслабиться, может довериться ей.

— Бена... Спасибо, — тихо сказал Шепард. Не поднимая головы, не пытаясь взглянуть на неё.

Он сказал эти два слова. Только два слова. А ей показалось, что он... Он не просто поблагодарил её... Он сказал о чём-то большем. Очень и очень большем. Том, что трудно выразить словами, сказанными вслух.

— Джон, — тихо ответила азари. — Ты — не один.

Рука Шепарда поднялась, коснулась руки матриарха, лежащей на его плече. Мягко так коснулась. Шепард молчалив, немногословен. Его редко 'пробивает' на длинные монологи. И сейчас ему трудно.

— Бена, прости, я... Тебе надо... — Шепард повернул голову, взглянул на неё...

Какой потухший у него взгляд...

— Вот... заставил тебя... поволноваться.

— Джон, я буду с тобой сколько надо, — тихо сказала старшая Т'Сони. — Я всё равно — пассажирка, так что — никуда не тороплюсь. Я буду с тобой рядом.

Молчит. Снова повернул голову, снова смотрит куда-то в пол. Ей ответ не нужен — она знает, что должна быть рядом с ним. Просто должна. Просто быть рядом с ним. Именно сейчас. И всегда, когда это будет возможно. Просто быть рядом с ним. Дэйна — далеко, ещё неизвестно, как у них всё сложится, а она, матриарх азари сейчас рядом с Джоном и ему нужна её поддержка. Сам он никогда не попросит помощи. Тем более — у неё. Потому... она поможет ему сама. Потому что он нужен ей.

Явик может что угодно думать и говорить Джону об азари, рассказывать, какими они были и какими они стали, но протеанин вряд ли сможет понять до конца, кто такая азари Бенезия Т'Сони, понять это полно и чётко. Джону нужна поддержка. Её участие в его сложной и тяжёлой, неопределённой и напряжённой жизни.

Рука Шепарда лежит на её руке. Она чувствует тепло его пальцев, чувствует биение крови в сосудах. Джон только касается своей рукой её руки и ей, азари, этого достаточно, чтобы понять — он совсем не против её присутствия рядом с ним сейчас, когда он совершенно не в форме, когда он боится предстать перед нормандовцами слабым, неуверенным. Она совсем не обязана разговаривать с ним, она не обязана целовать его, она не обязана как-то акцентировать его внимание на своём присутствии рядом. Он по-прежнему считает, что он — одинок, а обретение сверхспособностей и сверхвозможностей только усугубило это горькое понимание одиночества. У большинства, может быть — подавляющего большинства детей есть родители, а он не знал ни матери, ни отца. Дом малютки, потом — детдом-приют. Да, там были воспитатели — настоящие, как любят говорить люди, подвижники, но... Вряд ли это заменит родительскую любовь, родительскую ласку, родительское понимание.

Джон ушёл в армию, сроднился с армейской жизнью. Трудно однозначно указать, что повлияло на его выбор жизненного пути. Да сейчас и не нужно копаться в таких деталях. Сейчас ей, Бенезии Т'Сони надо быть рядом с Джоном. Потому что сейчас он особенно уязвим. И ему нужно помочь переждать период этой уязвимости. Помочь переждать. Быть рядом с ним.

Эшли Уильямс. Видеоразговор с родителями. Понимание

Эшли поздним вечером вернулась в свою палатку. По лагерю был объявлен 'отбой' для всего личного состава двести двенадцатого взвода космической пехоты, но несколько часов тому назад Иден-Прайм получил полный доступ в информационные сети исследованной части галактики и теперь армейцы вовсю пользовались открывшимися возможностями. Работали любые каналы — больше не было никаких ограничений.

Усевшись на раскладной стул, Эшли положила винтовку на стол и задумалась. Идя по лагерю, она слышала обрывки реплик, разговоры, видела свечение экранов инструментронов. Космопехотинцы радовались тому, что могут о многом переговорить со своими родными и близкими, пояснить им очень многое, увидеться с дорогими разумными. Предстояло решить, стоит ли ей вот прямо сейчас связываться по видеоканалу с родителями. Наверное, и дед примет участие в разговоре. Сложно ему будет, хотя... Нет никаких сомнений, что ему сослуживцы и просто знакомые, имеющие доступ к секретам подобного уровня уже многое рассказали о происшедшем на Иден-Прайме.

Взвод был направлен на Иден с военной космической станции, на которой базировалась дивизия космической пехоты. Приказ, сборы, погрузка. Да, после войны Первого Контакта земные космопехотинцы всегда, так или иначе, но ожидали каких-то реальных боестолкновений с любой из инопланетных рас, но... Столкновения со Жнецом и с гетами мало кто планировал даже из старших офицеров. Возможно, на генеральском уровне, в штабе дивизии и были какие-то планы на этот счёт, трудно ведь поверить, что о Жнецах в ВКС Альянса совсем ничего не знали... А о гетах знали — три сотни лет известности этой синтетической расы — далеко не шутка.

Надо было многое обдумать, прежде чем набрать код вызова и увидеть на большом экране настольного инструментрона родителей. Взгляд Эшли пробежал по стенкам палатки: да, можно включить и настенные экраны. Пусть родители убедятся, что их дочь в полном порядке. Ведь всё прошло... более-менее хорошо, даже, можно сказать, нормативно: все остались живы и относительно здоровы, большинство проблем — решены. Теперь археологи Сташинского заняты только на первой базе, сейчас у них там базовый лагерь почти вся 'тяжёлая' инфраструктура сконцентрирована над входом в протеанскую базу.

Когда Сташинский ей, командиру взвода космопехоты прислал сразу после снятия информационной блокады файл с данными о том, что же именно расположено под шатрами первой базы, Уильямс-младшая несколько минут не могла придти в себя — протеанская база, огромная многоуровневая и... явно не пустая. Единственный выживший протеанин — Явик передал эту базу в распоряжение иденцев и прежде всего — археологов Сташинского. Теперь, если прижмёт... а прижмёт, в чём Уильямс-младшая уже не сомневалась, обязательно, у иденцев будет дополнительный шанс выжить. Одно дело — бункера и убежища, построенные людьми за три десятка лет на Идене, а другое, точнее — совершенно другое — протеанская база. Протеане, в чём Уильямс-младшая была теперь абсолютно убеждена, знали толк в строительстве и в эксплуатации столь долговременных и сложных подземных искусственных сооружений. Да, базу Явик предназначал прежде всего для гражданских жителей Иден-Прайма, но ведь и охранять подступы к этой базе, защищать её периметр должны будут не только гражданские, но прежде всего — армейцы или, в худшем случае — ополченцы. Трудно сказать, чего больше теперь в формируемом на Идене Ополчении — гражданских или всё же армейских особенностей. Наверное, и того, и другого понемногу. Может быть, даже серединка на половинку, а может быть, и перевес есть в какую-либо сторону.

Иден-Прайм готовится к войне с внегалактическим врагом. И, насколько Эшли могла судить — ведь планетный Интернет никто и не думал ограничивать или, тем более, отключать — готовятся иден-праймовцы гораздо лучше, чем жители остальных человеческих — и не только человеческих — колоний. А теперь, с восстановлением полных объёмов связи — текстовой, аудио, видео — всё равно первенство иден-праймовцев в подготовке к будущему столкновению со Жнецами сохраняется. Возможно, оно сохранится очень надолго.

Простая боевая задача стала своеобразным Рубиконом. Между мирной и предвоенной жизнью. А для Эшли — между личным одиночеством и влюблённостью, переходящей в любовь к Кайдену Аленко, человеку-биотику. Да, пока ещё рано говорить о том, что именно с лейтенантом-техником она свяжет свою судьбу, но... Всё же следует отметить, что кроме Кайдена у неё и нет сейчас более определённых кандидатов, как говорили в старину, на 'руку и сердце'.

По-разному, конечно, у людей бывает. Кто-то влюбляется в похожего на себя, причём настолько похожего, прямо до зеркальности чуть-чуть не дотягивает, а кто-то, оказывается, способен по-серьёзному влюбиться и остаться рядом с человеком, который весь — полная противоположность. Кайден — биотик и это, пожалуй, основное препятствие, которое удерживало Эшли от того, чтобы ринуться в омут близких взаимоотношений 'с места — в карьер'. И, в то же время, Кайден — воин, офицер. Здесь — полно общих тем для разговоров, общих восприятий, опытов. Общая сфера — очень важна, но она совершенно не определяет всю остальную жизнь, где, безусловно, будут присутствовать и оказывать своё, часто — определяющее влияние, другие сферы. Кайден прошёл суровую школу жизни и сейчас, как знала, понимала и чувствовала Эшли, благодаря службе и работе на борту 'Нормандии' специализированного разведывательного фрегата-прототипа, он в короткое время ещё больше усовершенствуется, разовьётся, профессионализируется, просто вырастет. С такими коллегами, друзьями, товарищами, сослуживцами Кайдену будет легко и спокойно. А уж опыт он получит — поистине уникальный.

Нормандовцы уверены, что мирное время закончилось. Началось предвоенное. Что-ж, с этим взглядом можно согласиться. Тем более — если твои же подчинённые были подвергнуты индоктринации. Успел-таки Жнец, успел. Комплексное воздействие. Нормандовцы прибыли к лагерю космопехоты вовремя. Если бы не они — у археологов были бы большие потери среди гражданских. Да и среди космопехотинцев были бы потери. Невозвратимые. Врачи сказали, что тот космопех, который стрелял по приближающемуся к лагерю челноку с 'Нормандии', отделался шоком. Своеобразным, специфическим шоком, но всё же. Конечно, если копнуть поглубже, то, возможно, этого рядового следовало бы отправить на базовую военную станцию. Но... совсем ведь недавно Иден вернулся в информационное пространство исследованной разумными органиками части галактики. И надеяться на то, что военные чиновники ВКС Альянса среагируют быстро, полно и правильно. Глупо на это надеяться.

Нормандовцы обезвредили и переставшие подчиняться приказам наземных пультов управления разведывательные дроны Альянса — и гражданские и военные. Пусть технари досконально, если смогут, разберутся, как и почему такое произошло.

Двоих космопехов группа лейтенанта Аленко спасла от гибели. Если бы не нормандовцы — разведдроны располосовали бы скафандры рядовых и... Невозвратных потерь не удалось бы избежать. Тогда-то Уильямс и познакомилась с лейтенантом Аленко. Ясно, что Кайден почувствовал — сержант напугана. Кто же знал, что дроны будут перепрограммированы и сориентированы на создание 'периметра недоступности'? Хорошо, что внешняя помощь пришла вовремя, а то ведь и археологи и космопехи вполне могли бы оказаться в своеобразном концлагере. Связи нет, выйти за периметр — не получится. Археологи подняли свои дроны — почти все, кстати, да и космопехи, как оказалось, в полной мере воспользовались прелестями пребывания на землеподобной планете. В резерве осталось меньше десятка дронов, да и то пять из них, как доложил взводный техник, порывались сорваться с креплений. Хорошо ещё, что стрелять не начали...

Проблемы с замками кофров и контейнеров... Об этом не хотелось даже думать. Военные полисмены, прибывшие вместе с лейтенантом Аленко... оказались прекрасно подготовленными воинами. А казалось бы — простые 'палконосцы'. Аленко объяснил и причину молчания каналов связи... Трудно было поверить в то, что такая технология будет применена реально. Даже на больших полигонных учениях эти системы не включали в полной мере, а тут... Весть же о близкой войне с такими гигантами... тяжело повлияла на Эшли и её подчинённых.

Доктор Уоррен... Проблемная дамочка-руководитель. Эшли сейчас, когда напряжение 'режима изоляции' немного спало. С особой остротой она вдруг поняла, как она, эта археологиня, её, сержанта космопехоты, напрягала. Да, Ильза Уоррен была высшим руководителем для археологов. Но всё же доктор Сташинский, заменивший её, оказался намного легче, проще. И... не сказать, что удобнее, но как-то комфортнее с ним и общаться и работать. Может, потому, что он — мужчина? А может, потому, что именно Сташинский теперь в курсе многих 'деталей', наглухо закрытых от почти всех иденцев? Конечно же, археолог даёт 'тем, кому следует' крупицы информации и эти крупицы очень ценятся и крайне быстро находят практическое и теоретическое применение, но...

Когда проходишь тренировки, полосы препятствий, виртуальные и реальные полигоны... Думаешь, что в реальном бою, на реальной войне будет всё так. Но сколько Эшли ни вспоминала, она не могла припомнить ни одной тренировки, ни одного полигона, ни одной полосы препятствий, на которых бы хоть в самой незначительной степени отрабатывалось противодействие роботам. И, как оказалось, противодействовать роботам нужно уметь. Три сотни лет 'гетской проблемы' как-то прошли мимо восприятия инструкторов ВКС Альянса. Так и не разработавших планы и программы адаптации войск Альянса к угрозе нападения со стороны синтетов.

Хотя... И без роботов проблем, как оказалось, хватает. Та же проблема посторонних на территории лагерей космопехотинцев и археологов. Казалось бы, в чём проблема-то? Ну ходят тут гражданские, изредка помогают, выполняют какие-то работы, давая возможность археологам и космопехам заниматься более специальными задачами и вопросами. Теперь легче — Сташинский провёл со своими коллегами — всеми, кстати, без малейшего исключения: от своего заместителя до последнего в штатном расписании разнорабочего — разъяснительную, а может быть — даже и воспитательную работу и теперь у археологов почти везде царит порядок, схожий с армейским. Никаких посторонних в археологическом лагере нет. Младшие коллеги Уильямс довольны — им теперь меньше работы: не пускай посторонних в периметр и... на этом почти всё.

О том, что члены археологической экспедиции, руководимой Сташинским, вели работы на закрытой для посторонних второй археоплощадке, сержант Уильямс, конечно же, знала, как и о том, что теперь там — естественный котлован. Археологи сняли охранный периметр и вернулись в полном составе на первую археоплощадку, не желая говорить о том, чем они занимались во время работы на второй. Хорошо, что протеанский Маяк быстро взяли на борт прибывшего военного фрегата. Теперь и у местных и у пришлых будет меньше оснований попадать на охраняемые космопехами территории. Постепенно удалось решить проблемы, сопутствовавшие прибытию Жнеца. Теперь определённо будет, что рассказать своим детям и внукам... Только вот где-то в глубине сознания 'пиликает' мысль, что из-за такой предстоящей войны с 'креветками' думать серьёзно о детях и внуках как-то... преждевременно, что-ли. Местные власти тоже немного, но активизировались. Не бегают, конечно, как ужаленные в одно пикантное место. Но... всё же 'поворачиваются' быстрее, чем раньше. Значит, воспитательная и разъяснительная работа, проведённая нормандовцами, сработала, дала свои многочисленные и положительные результаты.

Странно, конечно, что вот прибыл какой-то разведывательный фрегат, пусть даже и прототип, а его экипаж не стал заниматься только воинскими обязанностями и делами, а проявил себя во многих непрофильных для армейцев и флотских людей направлениях и областях. Потому, наверное, удалось и спасти азари-матриарха и турианца-Спектра, и найти выжившего протеанина, и обнаружить древнюю протеанскую базу, до сих пор, кстати, как утверждает Сташинский, а ему-то верить можно, прекрасно сохранившуюся. Впрочем, если со Сташинским тесно пообщался своими мыслеобразами Явик-протеанин, то у доктора археологии могут быть очень и очень веские основания оценивать состояние подземной базы как весьма и весьма хорошее. Теперь, по меньшей мере, есть куда скрыть гражданское население от орбитальных бомбардировок и ударов десантов Жнецов.

Мысли путались, хотелось думать сразу о многом одновременно. Да, уже раньше Уильямс поняла, что спокойная жизнь её подразделения закончилась. А значит, закончилась и спокойная, ну пусть относительно спокойная жизнь её командира, то есть Уильямс-младшей. Да, пока что никаких приказов о перебазировании подразделения не поступало, да и вряд ли поступит такой приказ в ближайшее время — пока там ещё прокрутится колесо военно-бюрократической машины. Эшли привыкла выполнять приказы, особенно — разумные и точные. Прикажут — сменят она и её подчинённые место временной дислокации. Не прикажут — не сменят. И здесь будет, чем заняться — на инструментрон пришли приглашения-вызовы от командования местного контингента ВКС Альянса систем — воинов взвода Уильямс приглашают принять участие в программе доподготовки. Не переподготовки, что звучит, как полагала Уильямс, несколько оскорбительно, а именно доподготовки. Пришёл приказ на перебазирование взвода в район размещения первой археологической базы. Теперь не придётся каждый раз нагружать транспортёры и гонять их туда-сюда. Можно, конечно и пешком, но — долго. А время сейчас — дорого.

Явик передал археологам уточнённую специальную карту с отметками, где учёные могут гарантированно найти немало ценных артефактов протеанской эпохи. И теперь коллеги профессора Сташинского не занимаются пустой работой, а действуют, как принято говорить — целенаправленно. И получают результаты. Да, разные, но — всё же безрезультатных поисков теперь практически не бывает. Всегда есть небольшой, но важный результат.

Вот она сейчас думает о работе, о проблемах 'рабочего' характера, а ведь понимает, что почти везде отметился Кайден Аленко. Когда-то, совсем ведь недавно она считала, что непозволительно быстра, потому что... Потому что она и Кайден едва знакомы, Аленко вообще не проявляет к ней никакого интереса, далеко выходящего за рамки служебного, рабочего и обычного протоколов. И всё же, и всё же... Если придётся говорить с родителями, то... они ведь почувствуют, что в личной жизни дочери произошли значимые изменения. Обязательно почувствуют. И ей теперь, когда полная связь Иден-Прайма с остальной Галактикой восстановлена, будет что рассказать и маме и папе. Она многое знает о Кайдене. И формального и неформального. Она не просто знает Кайдена, она понимает его. Он стремится стать высокопрофессиональным офицером, наверстать упущенное из-за преследовавших его совсем недавно почти ежедневно головных болей.

Имплант 'Эль-два' оказался недоработанным. Уильямс знала из материалов военсети, что далеко не все люди-биотики имели столь сравнительно небольшие проблемы из-за установленных в приказном порядке имплантатов.

Кайден... Он так стремится наверстать упущенное. Он столь жёстко настроен на то, что сумеет это сделать... Конечно, он немногословен, даже сух, конечно, он не проявляет излишних эмоций и чувств, но почему-то Уильямс не только верила, но и знала — она нравится Кайдену. Очень, очень, очень нравится. А то, что он вот так сразу не стал рассказывать едва знакомой сержанту-космопеху о том, что в действительности произошло на 'Нулевом скачке'... Что-ж, он имел на это полное право. О таком... так просто не расскажешь всем и каждому.

Теперь у Кайдена такой шеф... Шепард... Это — нечто. Даже трудно кратко определить, что он такое и кто он такой. Для нормандовцев, конечно, он привычен, но и они знают, что у Шепарда немало припасено всяких неожиданных для разумных органиков возможностей и способностей. А Кайден... Он у Шепарда заместитель по десантно-штурмовой работе. Поэтому и босс — командир фрегата капитан Андерсон свободно назначал Кайдена на пост руководителя группы охраны и обороны стояночного поля и знал, что Аленко — не подведёт, выполнит всё надлежаще.

'Нормандия' ушла к Цитадели. Сняла с Идена 'колпак' ограничений в обмене информацией и направилась к центральной станции исследованной части галактики. О мирной жизни надо постепенно... забывать.

Уильямс встала с раскладного стула, прошлась по 'пятачку', свободному от мебели. Да... Вот так сразу и не поймёшь, о чём говорить теперь с родителями. На Земле, вне всяких сомнений, теперь многое знают о происшедшем на Иден-Прайме. Дед, наверное, не преминул заинтересоваться боестолкновением со Жнецом. А уж для младших сестёр — Эбби, Линн и Сары... она всегда была примером и эта троица обязательно коллективными усилиями прочешет Экстранет в поисках любых материалов об Иден-Прайме.

Странно, но теперь ей не очень хочется бомбардировать командование рапортами с просьбой о переводе на борт какого-нибудь корабля. Оказывается, и наземная служба богата вот такими интересными, важными и ценными событиями, как встреча с Кайденом, встреча с Шепардом. Если бы она в эти дни была не на Идене, а где-нибудь на борту десантного корабля... Она бы не увидела, не почувствовала и не узнала и десятой доли того, что стало ей доступно здесь, на этой землеподобной планете. Потому...

Ещё более необычно ощущать уверенность, что будущий разговор с семьёй пройдёт очень хорошо. Её услышат и поймут. Все — от деда до самой младшей сестры.

Дед... Ему сложно. Он вошёл в историю расы как единственный человек-командир, который сдал земную, человеческую колонию инопланетным войскам. Вот так — взял и сдал. И никого впоследствии особо не интересовало, какими соображениями он руководствовался, отдавая приказ о сдаче. А ведь ничего не было сделано для того, чтобы войскам, защищавшим колонию, была вовремя и полностью оказана вся необходимая помощь. Как всегда, общие проблемы, общие ошибки и недочёты 'повесили' на одного человека. Раз у этого землянина было больше звёзд на погонах, и все они были предельно большого размера — значит, он и должен отвечать за всё.

Эшли до сих пор считала, что дед — боевой генерал и не хотела ни слышать, ни знать о том, что старший Уильямс был разжалован и изгнан из армии ещё до того момента, как в соответствующие инстанции поступили официальные, документальные обвинения. Да, сейчас дед работает строителем в одной из новых человеческих планетных колоний, а его сын — отец Эшли и её сестёр, как ни старался, так и не смог подняться выше рядового первого класса. Военные чиновники отыгрались не только на генерале Уильямсе, но и на его сыне. А казалось бы, следовало помнить старую истину: сын за отца не отвечает.

Больно было ощущать, что чиновники оказались намного злопамятнее: отвечать за надуманную вину генерала пришлось не только его сыну, но и его внучке. Дед... не смирился. Он стал работать строителем в колониях. А военное офицерское прошлое... Что-ж, оно всегда при нём, всегда внутри него. Те, кто служил под его началом — помнят генерала Уильямса и знают строителя Уильямса.

Эшли помнила, что тоже пострадала: было достаточно просто выстроить логическую цепочку — если бывший генерал Уильямс переквалифицировался в гражданские строители и теперь активно работал на стройплощадках в человеческих колониях, то пусть его внучка эти самые колонии и охраняет. Кому из чиновников ВКС Альянса Систем пришла эта мысль в голову — не столь важно, но немного раньше Эшли была склонна сделать всё, чтобы пойти по стопам деда и отца, а её направили в распоряжение командования группировки альянсовских сухопутных войск, занятой в основном охраной колоний землян.

Трудно было всё это принять, трудно было всё это терпеть. Очень трудно. На армейцев в мирное время смотрят как на дармоедов — это Эшли Уильямс чувствовала постоянно и знала слишком хорошо, чтобы продолжать верить альянсовской пропаганде. А не верить пропаганде вообще — это... слишком сложно, ведь тогда придётся подумать и о том, что не все идеалы Альянса достойны того, чтобы в них верить... безоглядно.

Уильямс закончила кружение по 'пятачку' палатки, села на раскладной табурет. Странно, но протянув руку к настольному инструментрону, она вдруг поняла, что прибытие 'Нормандии', бой фрегата со Жнецом, появление и присутствие рядом, пусть и очень краткое по времени, Кайдена Аленко что-то очень важное и глубокое изменили в душе и сути сержанта космопехоты. Теперь, когда впереди война... может, на армейцев и флотских уже не будут смотреть, как на нахлебников? Скорее всего, теперь — уже не будут. И тем более, если впереди война с таким врагом, который не будет разбирать, кто перед ним — воин или гражданский. 'Воюют все!' Чем не лозунг новейшего времени? Война будет такая, что тыла в ней практически не останется. Везде будет фронт. Конечно же, удар будет направлен, прежде всего, на населённые разумными органиками миры — планеты, колонии, станции. И это значит... Это значит, что у деда начинается горячая пора — спрос на строительство укреплённых по военным стандартам колоний будет расти скачкообразно и очень-очень скоро достигнет максимума. Потому дед не будет бездельничать, он любит напряжённо и много работать.

Отец... Он, безусловно, вспомнит о том, что он — воин. И, скорее всего, уйдёт в армию. Теперь не будут смотреть на прошлое, потому что... потому что просто может не быть будущего, если жить с лицом, повёрнутым только назад. И отцу будет полегче. Да и маме... Гражданским... тоже достанется. Работы будет много, очень много. Самой разной. Вскроются или проявятся многие вопросы, проблемы, недоработки. Их придётся устранять и решать. Свободного времени почти не останется. Так, несколько минут в день.

Сёстры... Им тоже придётся повзрослеть, понять, что 'пятно', навешенное на семью Уильямс неумными альянсовскими чиновниками, существует теперь в воображении только этих чиновников. И пусть существует только там. Эбби — самая младшая, ей всего девятнадцать, она едва-едва поступила в университет, выдержала сложный и большой конкурс, теперь старается всеми силами удержаться, вечерами — подрабатывает. Устаёт очень, но предпочитает большую часть средств на своё обучение зарабатывать самостоятельно. И теперь она знает о приближении войны с загалактическим врагом... Линн — вторая младшая, ей — двадцать два, она тоже учится, ей предстоит ещё минимум год обучения в университете на Земле, в Австралии. Будет ли у неё этот год прежде, чем в галактику придут Жнецы? Трудно ответить определённо, но так хочется, чтобы был. Сара — средняя сестра, ей двадцать четыре и она уже закончила учёбу и пошла работать. Только-только начала строить карьеру, а тут — Жнецы. Сколько же судеб людских будет сломано приходом этих Жнецов?!

Ей самой — двадцать пять лет, Кайдену — тридцать два. Кажется, у многих умников-разумников в большом почёте теория о приемлемой разнице в возрасте между мужчиной и женщиной для создания семьи. Может быть, эти умники-разумники в чём-то и правы, но ведь всё настолько индивидуально, а сейчас приходится думать и о неопределённости и о сложностях. Кайден служит, работает, у него день, как знала Эшли, расписан по минутам. Да, на корабле, возможно, в чём-то легче, а в чём-то и труднее. Везде — по-разному.

Пальцы автоматически набрали на засветившейся виртуальной клавиатуре хорошо знакомый и памятный код, автоматически развернулся во всю доступную высоту и ширину экран настольного инструментрона. Несколько секунд — и вместо заставки — хорошо знакомая картина: семья Уильямс собралась за обеденным столом на кухне.

— Эшли! — обрадованно воскликнула Сара. Глазастая и чуткая, она сразу уловила короткое негромкое жужжание вызывного динамика. — Наконец-то ты проявилась! Здравствуй!

— Здравствуй, Сара. — Эшли едва заметно кивнула. Мам, пап, сёстры, здравствуйте.

— Здравствуй, Эш, — сказал отец. — Рад, что ты выбрала время увидеться с нами.

— Мы тут, Эшли, посмотрели подборку, — вступила в разговор мама. — Тяжело там тебе и твоим коллегам пришлось.

— Мам, не буду отрицать, — ответила Эшли. — Где-то и тяжело, но в основном... Нам тут очень помогли 'нормандовцы'.

— А, экипаж фрегата-прототипа 'Нормандия'! — вклинилась Линн. — Вроде мне уже не по возрасту использовать подростковый сленг, но то, что они провернули — реально круто! И, да, я помню, что им очень помогли гражданские иден-праймовцы.

— Эш, — мягко включилась в разговор младшая — Эбби. — Ты... Ты прости, но ты какая-то взрослая... Даже внешне.

— Повзрослеешь тут, Эбб, — вздохнула Эшли. — Не буду напоминать...

— Да, тут уже несколько часов почти все каналы Экстранета, те, что из новостных, публикуют всё новые и новые ссылки на видео и аудиоматериалы из Экстранета, — мама перехватила инициативу. — Так что... О том, что предстоит нам всем, я имею в виду разумных органиков, возможно, через несколько месяцев. Не хотелось бы, чтобы раньше... Мы — знаем, Эш. И всё же Эбби не то имела в виду, Эшли. Ты... Нашла кого-нибудь, дорогого твоему сердцу и твоей душе?

— Нашла, мам, — не стала отрицать младшая Уильямс. — Это Кайден Аленко, лейтенант ВКС Альянса Систем, техник. Член экипажа фрегата 'Нормандия'.

— В 'новостях' сказали, что фрегат недавно ушёл с Иден-Прайма, дочка, — к экрану подсел отец. — И, как я слышал, сразу же восстановилась полная связь Идена с другими человеческими колониями.

— Да, пап. Так и было. 'Нормандия' помогла избежать...

— Многих сложностей. Понимаю, Эш. Не уточняй. Понимаю, — повторил отец. — Я многое слышал о Кайдене. Он... стоящий парень.

— Рада это слышать, пап. Он — действительно хороший.

— Эшли, он... биотик? — спросила Линн.

— Да, Линни, — кивнула младшая Уильямс.

— И он помог защитить лагерь археологов? — уточнила Сара.

— Да. — Эшли не стала стремиться сразу узнавать у сестры, откуда у неё столь полная информация. Ясно же, что если восстановилась связь Идена с остальными населёнными мирами, то в соцсетях бурлят цунами и ураганы, а журналисты — работают в поте лица, чтобы добыть побольше маленьких, средних, а если и получится, то — больших сенсаций. — Он помог и моим коллегам избежать значительных проблем. Он и его коллеги, — уточнила Эшли.

— Тут пока об этом мало говорят, — сказала Эбби. — Но тем эти разговоры и кажутся мне, да и не только мне — более ценными. А то утопят в словах смысл — лови его потом.

— Эш, как мыслишь? — спросила мама. — Насчёт Кайдена.

— Буду присматриваться, мам, — ответила младшая Уильямс. — Это не тайна, фрегат ушёл к Цитадели. Там у нормандовцев запланирована большая работа. Кайден — обещал писать. А я — обещала писать ему. Я проводила его... — Эшли увидела, как мама едва заметно кивнула. Значит, пространные уточнения и пояснения не нужны. Их можно не озвучивать.

— Эш, а ты протеанина видела? — не утерпела Эбби.

— Видела, — подтвердила старшая сестра. — Не рядом, конечно, но достаточно отчётливо.

— И... какой он? — поинтересовалась Линн.

— Разный. Но... очень опытный и... мудрый.

— А матриарха Бенезию и Сарена-Спектра видела? — не унималась младшая.

— Видела, но только издали, — подтвердила сержант. — У матриарха на Идене было много работы: она вместе с женщинами — членами экипажа фрегата ежедневно подолгу общалась с крестьянами, живущими в районе, где совершили посадку Жнец и фрегат. А Сарен Артериус со своим учеником Найлусом Крайком взяли на себя решение многих вопросов и проблем в правоохранительной сфере планеты и колонии. — Эшли сказала всё это ровным голосом с минимумом эмоций и постаралась сделать так, чтобы избежать необходимости давать какие-то более развёрнутые пояснения.

— Видели мы... И слышали, — сказала Эбби. — В соцсетях фан-клубы азари и турианцев растут как грибы после дождя. Но всё равно они — исчезающе малые величины по сравнению с активностью и численностью членов фан-клубов протеанина.

— Вот даже как? — усмехнулась Эшли. — Протеанин — впереди?!

— Он — рулит. Вот! — довольно улыбнулась Эбби. — К турианцам и к азари мы уже привыкли, а вот протеанин — это что-то очень и очень новое. Потому и сторонников и поклонников у него — уже десятки тысяч.

— Это хорошо. — Эшли посерьёзнела. — Мам, пап, как дед?

— Звонил недавно. Ограничился аудиоканалом. Но я понял по голосу, дочка, что он... очень и очень доволен тобой и уже многое успел узнать о происшедшем на Иден-Прайме, — сказал отец. — Он особо просил тебе передать, что сейчас у него резко прибавилось работы. Строители стали очень востребованы. Сама понимаешь, почему.

— Понимаю, — кивнула Эшли.

— Вот. Но всё равно он обещал, что как только сможет выкроить побольше свободного времени — обязательно переговорит с тобой. А пока просил передать тебе дословно следующее: 'Ты права, Эш. И ты... Ты шагнула выше и дальше. Никакого семейного проклятия и тёмного пятна больше нет. Потому что у всех у нас появился шанс сделать что-то очень значительное за короткий срок', — отец помедлил, увидев, как замерла его старшая дочь.

— Я... я понимаю, — младшая Уильямс едва справлялась с волнением. — Спасибо, пап. Скажи деду... если будет звонить... Скажи, что я... я поняла и я ему благодарна!

— Обязательно скажу, Эшли, — кивнул отец. — Да ты и сама ему скажешь.

— Ты... — Эшли увидела в глазах отца стальную искорку.

— Да. Ты права. Я решил... вернуться в армию. Мне пришло приглашение. Не повестка, не вызов. Приглашение. Мне предложили пройти доподготовку. С реальной, совершенно реальной перспективой получения сержантского, а затем — и унтер-офицерского звания, — сказал глава семьи. — Я пока думаю, но... склоняюсь к тому, что я приму это предложение, — он помолчал. — В том числе и потому, что говорил со многими своими знакомыми — как армейскими, так и флотскими и гражданскими. Они мне многое рассказали об изменениях, захлестнувших ВКС Альянса. Не все подразделения, конечно, не все. Но — начало положено, дочка.

— А дед? — Эшли спросила об этом тихим голосом, чувствуя, что без этого вопроса и без ответа на него разговор не будет полным.

— Он тоже думает. Ему предложили генеральскую должность в ветеранском спецподразделении.

— 'Волки'? — спросила Эшли.

— Да, они. Я знаю это потому, что один из моих знакомых успел навести справки. Я знаю, что твой дед поставил единственное условие — он будет воевать, а не отсиживаться в штабе. И это условие удовлетворили. Да, звание — штабного уровня, но ты же знаешь...

— Знаю. — Эшли видела, как отец мягко уступает своё место у экрана дочерям. — Сара, что ты решила?

— Знаешь, Эш, — сестрёнка помедлила, пододвигаясь к экрану поближе. — Я подала заявление с просьбой о зачислении в отряд местной самообороны. У нас такой организуется в районе, где расположен офис моей компании. Если... тыла не будет, каждый из нас может и даже должен стать и фронтом и тылом одновременно. Понимаю, что многого нам не преподадут и оружие будет, по всей вероятности, только гражданское, но, по меньшей мере, лёгкой целью для Жнецов мы — не будем. И у нас... многие поступили так же. Так что я в этом отряде буду не одна — рядом будут коллеги и хорошие знакомые. Учёба уже началась, пока — теоретические лекционные занятия, но через декаду начнётся и практика. Пока — на полигоне, — уточнила Сара.

— У нас в университете тоже создали отряд самообороны. — Линн привычно чётко включилась в диалог. — Из студентов старших курсов, Эшли. Младших пока решили не привлекать, но они сами, что называется, ломятся. Так что сейчас уже обсуждаем и решаем, как быть с ними. Энтузиазма, конечно, не буду отрицать, многовато. Ещё больше — эмоций. Но... чувствую, постепенно очень многие студенты начинают понимать, что предстоящая война — другая. Очень сложная и тяжёлая. Потому решили готовиться очень серьёзно всё время, какое только будет до начала. А там... там — будем защищаться. И — воевать. Многие говорят, что пройдёт несколько месяцев, прежде чем придут в Галактику эти 'креветки'. Хочу в это верить... и очень боюсь, что это — пустая надежда. Преподаватели тоже создали свой отряд самообороны, так что нас, средне— и старшекурсников понимают. У нас сейчас будет больше производственной практики, многие фирмы теряют персонал из-за того, что люди переходят в армию, уходят в отряды самообороны и частные армии. Так что мест для бывших студентов пока достаточно и, значит, наша задача — учиться. И одновременно — готовиться к войне, — вздохнула сестра.

— Линн не уточняет, Эш, но мы, 'младшие', тоже не сидим без дела, — сказала Эбби. — Да, нас не принимают официально в отряды студенческой самообороны, не принимают в ряды ополченцев, не принимают в армию Альянса, но... Мы готовимся сами, нанимаем инструкторов, учимся стрелять. Изучаем не только гражданское, но и армейское оружие — сейчас это разрешили, — младшая сестрёнка понимающе посмотрела на Эшли. — Знаю, ты не одобришь такую мою активность, но я вечерами после практики хожу ещё на курсы медсестёр и в стрелковый тир. Скоро у нас выезд на полигон. Пока готовимся.

— Видишь и знаешь, Эшли, что... многое изменилось, — к экрану ближе подсела мама. — Всё так закручивается... Вспоминаются годы третьей мировой. А сейчас... Знаю и чувствую, что будет гораздо сложнее и тяжелее. А уж больнее — многократно. Впрочем, пока что сделано мало. И очень многие земляне это понимают — и гражданские, и армейцы, и флотские. Хорошо, что отряды самообороны теперь почти везде созданы. Хорошо, что люди учатся стрелять. Многое пришлось менять быстро, но лучше... подготовиться.

— Правда, Эш, — отец передвинул кресло к экрану. — Мы готовимся. И я знаю, что очень много материалов по борьбе со Жнецами и их приспешниками или сообщниками переданы протеанином Явиком. Он провёл на Идене огромную работу среди армейцев. И, вполне возможно, армейцы многое передали ополченцам, а те — гражданским. Информации сейчас об этом уже не так и мало в Экстранете, а со временем, уверен, будет ещё больше. Главное, что иденцы успели собрать, сохранить и передать всё, что нам поможет, убеждён, что поможет выстоять под первым и последующими ударами Жнецов.

— Я рада, пап, — тихо сказала Эшли. — И рада, что вы многое решили и сделали правильно.

— Эш... — отец наклонился к экрану. — Тут армейцы, да и не только армейцы, но и флотские говорят, что теперь космопехов со станций будут распределять по планетам и колониям. Я рад, что ты уже закрепилась на Идене, дочка. Слышал так же, что тасовать подразделения не будут — идёт распределение с баз постоянной дислокации. Редко, очень редко кого возвращают.

— Возможно, пап. Очень возможно. — Эшли уже знала многое из того, о чём сейчас говорил отец, поэтому не удивилась и не стала прерывать рассказ. — Ты же знаешь — сейчас мы, космопехи, здесь, а через минуту — кто знает, где мы можем оказаться.

— И, тем не менее, Эшли, — отец посерьёзнел. — Я вижу, что ты... задумалась. Я многое узнал о Кайдене и его коллегах. Достойные люди. Очень достойные. Думай, Эш. Мы примем любое твоё решение. Ну, будь, — он прикоснулся к экрану пальцами правой руки. Младшая Уильямс повторила жест отца со своей стороны так, что пальцы её руки коснулись пальцев руки отца. Пусть только на экране, но всё же...

Несколько секунд — и отец встаёт с кресла, уходит в глубину комнаты. Освободившееся место у экрана тут же занимают Эбби и Линн. Младшие сёстры всегда умели бесконфликтно делиться друг с другом.

— Эш, ты... Ты там думай насчёт него... — выдохнула Линн.

— Да, да, Эшли. Думай. И не накручивай там себя, — добавила Эбби, ставшая вдруг такой серьёзной и рассудительной, что её неполные двадцать куда-то улетели и заменились едва ли не двадцатью пятью годами жизни, причём — не самой простой и уж точно — не беззаботной. — Мы... мы рядом с тобой, Эш. И теперь действительно у нас многое будет лучше. Обязательно будет, — сказав это, Эбби встала и быстро вышла из кухни.

— Эб волнуется, — сказала Линн, склонившись к экрану. — Она на многое смотрела... чувственно, эмоционально, а тут — бац — и такая Ниагара, что... Даже не определишь, чего в этом потоке больше. Ладно, Эш, это я так, озвучиваю то, что лежит ближе к поверхности души и сути, — вздохнула первая младшая сестра. — Ты там будь... поспокойнее. Теперь и папу признали, и деда. Да и на нас, их дочерей и внучек смотрят уже по-иному — по-доброму и спокойно. Честно скажу, Эш. Сама не ожидала таких изменений во взглядах на нашу семью и её прошлое. Но ведь изменилось очень многое! Реально, деятельно изменилось! И — не в худшую ведь сторону! Легче дышать стало, свободнее. Нет, не спокойнее, но это беспокойство... Оно — другое. И — теперь по другим поводам, Эш, — сестра помедлила. — Мам...

— Эш. Сёстры и отец — правы. В очень многом правы. Почти во всём, — сказала женщина. — Нам действительно с недавних, пусть даже очень недавних пор... легче стало жить. Смотрят на нас не так осуждающе и неприязненно — и это мы все чувствуем очень хорошо. Так что... не накручивай себе там, что у нас всё по-прежнему в серо-чёрных тонах. Нет, теперь и светлые тона часто проявляются и не очень быстро исчезают. Понимаю, Эш. Ты... опасаешься. Кайден — биотик, а ты — нет. Это — сложно, спорить не буду. И потому скажу — я приму любое твоё решение. Думаю, что Кайден, насколько я смогла полно его узнать, пусть и заочно — очень достойный молодой человек. Решать всё равно — тебе, Эшли. Рада, что ты смогла увидеться со всеми нами и поговорить. Спасибо тебе. Пиши, мы будем очень рады получить от тебя весточку. А если сможешь — то и позванивай.

— Обязательно, мам. — Эшли сглотнула — комок в горле образовался как-то уж очень незаметно. К счастью, он был небольшим. И вздрагивать не пришлось. — Буду писать, мам. И буду звонить. Видео — не обещаю. Это пока сейчас не все ещё привыкли, а там...

— Всё равно, Эш, — улыбнулась женщина. — Вот и Линн скажет, — она повернула голову к дочери, сидевшей рядом. Та кивнула. — Пиши.

— Буду, мам. — Эшли надавила клавишу на виртуальной клавиатуре. Экран инструментрона померк, сворачиваясь в компактный квадратик, привычно и быстро спрятавшийся в браслете. — Вот и поговорила. Как же всё же хорошо, что у моих всё более-менее наладилось. Даже у отца и мамы всё стабилизировалось, — младшая Уильямс встала, задвинула складной табурет под столик, подошла к узкой армейской койке. — Надо выспаться. — Эшли села на койку, оглядела палатку, уменьшила яркость свечения софитов. — И — надо думать. И — о Кайдене и — о многом другом, — с этими словами она откинула покрывало, легла и, повернувшись на правый бок, закрыла глаза. Сон пришёл быстро.

Иден — Прайм нам ещё аукнется. Очень аукнется. Миранда Лоусон

Молодая женщина в строгой старшеофицерской форме — чёрно-белом комбинезоне с яркими знаками "Цербера" — знаменитыми "кристаллами" — шла по коридорам станции "Лазарь", расположенной в Туманности Конская Голова. Неподалёку — можно долететь на челноке — расположена станция "Минитмен", обращающаяся на орбите планеты, до сих пор имеющей только регистрационный номер-код в большинстве лоций и справочников. Её размеры более значительны, да и в "табели о рангах" "Цербера" она стоит выше станции "Лазарь". Оттуда на "Лазарь" поступают материалы и оборудование, которые необходимы будут для осуществления очередного проекта. Руководителем этого нового проекта и назначена Миранда Лоусон, принимавшая станцию "Лазарь" под своё командование последние несколько часов.

И станция "Минитмен", и станция "Лазарь" внешне совершенно обычны — знаков "Цербера" на их внешних поверхностях нет, во всех каталогах, справочниках и лоциях станции обозначены как научно-исследовательские и закрытые для свободного посещения. Только сотрудники "Цербера" — организации-владельца станций знают, что каждая из этих станций обладает и высоким уровнем безопасности и развитыми системами механизированной обороны.

Конечно, руководить "Минтменом" было бы и сложнее и почётнее, но предстоящий проект слишком важен и Призрак довольно толково пояснил своей помощнице необходимость принятия командования именно "Лазарем". А о "Минитмене" Миранда в силу своего статуса и звания в системе "Цербера" и так знает немало. Знает, например, что именно на "Минитмене" с грузовиков складируются оборудование и материалы — только склады "Минитмена" в состоянии укрыть и сохранить такую прорву материальных ценностей. Там, на "Минитмене", конечно, больше помещений, больше направлений работы, там даже есть огромные "крылья", в которых установлен самый начальный комплект оборудования — эти помещения ещё ждут своих работников, там будут осуществляться другие проекты "Цербера".

"Минитмен" был построен Альянсом Систем в 2165 году в качестве плацдарма, расположенного недалеко от пространства, контролируемого батарианцами. Первоначально предполагалось, что "Минитмен" будет использоваться в качестве приграничной фактории Альянса с Гегемонией, но этого не произошло — станция регулярно подвергалась нападениям со стороны как интеррасовых пиратов, так и батарианских наёмников.

Не желая и дальше тратить ресурсы на оказавшийся неудачным проект, Альянс фактически отказался от станции, которую прибрал к своим рукам "Цербер", как только смог оказывать некоторое существенное влияние на внутреннюю политику Альянса.

Большинство записей о станции "Минитмен" было впоследствии уничтожено — Призрак, как знала Миранда, планировал использовать её как основную базу своей организации в Туманности Конская Голова.

Получив власть над станцией, "Цербер" кардинально перестроил её, добавил двигательную систему и обширную комплексную автоматизированную оборону.

Обход станции, которой теперь предстояло командовать, Миранда проводила в обычной для себя жёсткой манере. Да, исследователи, входящие в состав подразделений "Цербера" и работавшие здесь раньше, уже покинули борт "Лазаря". Увезя и подопытных, и материалы, и аппаратуру, и отчёты. Теперь в помещениях размещались прибывшие вместе с Мирандой на принадлежащем "Церберу" большом транспортно-пассажирском корабле учёные, теоретики и практики, инженеры, техники. Людей не так много, но все они — высококлассные специалисты.

Функционально, как убедилась Лоусон, станция "Лазарь" разделена на несколько отсеков и помещений, среди которых особую важность имели медицинский отсек, биологическое крыло, серверные, технические лаборатории, складские помещения и стыковочные узлы. Всё это теперь — её хозяйство и Лоусон шагала по коридорам, раздавая указания и приказы, поглядывая на экран ридера и на экран инструментрона, набирая на клавиатурах команды и распоряжения. Многие новосёлы знали крутой нрав старшего офицера "Цербера", потому не удивлялись, а остальным... Остальным придётся привыкнуть и приноровиться. Иначе они быстро познакомятся с теневой стороной "Цербера", перейдя в разряд подопытных.

— Уилсон, — не оборачиваясь, сказала Миранда.

— Да, мэм, — помощник и заместитель возник слева и постарался не особо отстать от стремительно шагавшей шефини.

— Заставьте техников и инженеров ещё и ещё раз провести проверку систем всех лёгких и тяжёлых роботов охраны. И ЛОКИ, и ИМИРов.

— Есть, мэм, но...

— Я помню, Уилсон, что вы — учёный, сотрудник медицинской службы, старший медик отделения биотических исследований. — Миранда решила не обострять отношений с заместителем. — Тем не менее, распорядитесь и проконтролируйте. Нам не нужны неприятности на начальном этапе работы, — она строго посмотрела на идущего рядом помощника. — И вообще — не нужны. Ясно? Выполняйте.

— Есть, мэм. — Уилсон остановился и Миранда, сопровождаемая двумя сержантами-охранниками и тремя учёными, что-то поясняющими командиру "Лазаря", ушла к лестницам, ведущим на другой уровень станции.

Он боялся эту женщину. Боялся внутренне, пытался скрыть свой страх, прорывавшийся внешне. О Лоусон в "Цербере" говорили как о первоклассной стерве, способной покорить и подчинить любого мужчину, заставить его выложиться по максимуму столько раз, сколько потребуется. Женщины от Лоусон страдали не меньше — она как будто не испытывала потребности хоть в какой-нибудь пусть даже показной и лёгкой солидарности с ними. Многие "церберовцы" были убеждены, что Лоусон только внешне выглядит как земная человеческая женщина, а внутренне, во всяком случае, психически — она... неизвестно что такое.

Уилсон боялся Миранду ещё и потому, что она почти единственная из старших офицеров была способна докопаться до правды, которую он усиленно скрывал. Чёрт его дёрнул стать агентом Серого Посредника. Наниматель... Он его в глаза не видел, только слышал и получал файлы с заданиями. Всё. И этого своего работодателя он тоже боялся. Потому что чувствовал его силу. И физическую, и психическую. Даже если Серый Посредник, о котором никто в галактике, в исследованной её части толком ничего и не знал, далеко, часто Уилсон кожей ощущал близость своего нового нанимателя.

Как теперь совместить служение "Церберу" во главе с Призраком и Серому Посреднику — Уилсон не знал. Многие учёные и исследователи, техники и инженеры, назначенные в проект "Лазарь" искренне надеялись, что командовать ими будет кто угодно, но только не Лоусон. И вот теперь эта страшная стерва расхаживает по станции и является её командиром. А он... Он всего лишь её помощник. Которым она уже начала вовсю помыкать.

Как ему, медику, учёному, разговаривать с технарями? Лоусон забыла о несовместимости? Или желает, чтобы Уилсона эти повёрнутые на железках парни избили до полусмерти даже без помощи своих металлопластиковых болванов? Кто знает, что она приготовила Уилсону. И кто знает теперь, для чего Уилсон потребовался Серому Посреднику именно на этой станции и именно сейчас.

Вздохнув, медик поплёлся в технический сектор станции. Выполнять приказ надо, хотя формально "Цербер" — это не военизированная организация. Но дисциплина здесь — лучше, чем армейская.

Идя по коридору, Миранда продолжала слушать доклады и рапорты, отдавать команды и распоряжения. Обычная работа. Пусть знают, что теперь вольница кончилась. Если её, старшего офицера Лоусон считают стервой, пусть. Зато результат будет достигнут именно такой, какой запланирован. И — никак иначе.

Этот Уилсон... Мутный он какой-то. Да, назначил Призрак его в заместители и помощники к командиру "Лазаря", но... Похоже, он отчаянно пытается с недавних пор получить доступ к информации, к которой по стандартам "Цербера" имеет доступ только Лоусон. История "Цербера" доказывала, что в ряде случаев подобные Уилсону "кадры" впоследствии пытались саботировать выполнение проектов. И потому надо было усилить контроль и наблюдение за этим медиком. Да и самой неплохо прогуляться к технарям и попугать их дополнительно — этот хлюпик Уилсон не сумеет договориться как следует с властелинами металлопластиковых болванов.

Где-то в глубине сознания сверкал маячок опасности. Прислушавшись к себе, Лоусон отметила в памяти необходимость поставить Уилсона под усиленный контроль. Такие способны служить трём господам сразу и кинуть сразу всех. Нельзя такого допускать. Так что пусть Уилсон... работает. А у Миранды достаточно возможностей и способностей посадить этого медика под "колпак".

Да ещё этот Джейкоб Тейлор, назначенный начальником службы безопасности Станции. Знакомый персонаж. Не хотела Миранда видеть его на "Лазаре", но Призрак... Умеет убеждать. Ладно, пусть, чем сложнее задача — тем интереснее. Да и можно этого Джейкоба заставить надавить на Уилсона. Пусть парниши между собой поспаррингуют. Джейкоб вполне способен намять Уилсону бока. Профилактически. А если потребуется, то Миранда сама быстро спишет Уилсона в подопытные.

Войдя в свою командирскую каюту, Лоусон закрыла дверь на код и, подойдя к иллюминатору, постаралась расслабиться. Да, она потом пройдёт к технарям, проконтролирует работу с роботами и управляемость этих металлопластиковых болванов. Додумались всю охрану замкнуть на роботов. Да, вроде бы эффективно, но ни один робот не сравнится по изворотливости с разумным органиком. А это уже проблема. Которую, не дай бог, сложится ситуация, придётся решать очень быстро.

Ещё надо не пропустить момент появления на борту Тейлора. Поставить его сразу надо в подчинённое положение. Мужикам... свойственно воображать, что они как-то впечатлили или даже покорили женщину. Даже если большинство условий — против такой легкомысленности. Потому... Пока у неё есть около получаса на отдых. Можно заняться психологической настройкой, для чего потребуется погрузиться в воспоминания.

Миранда отошла от иллюминатора, подошла к рабочему столу, нажатием сенсоров на настольном инструментроне выключила в каюте "верхний" свет, оставив гореть только надкроватный и надстольный софиты. В полумраке легче вспоминается и лучше думается.

Устроившись в кресле, Лоусон расстегнула верхнюю "липучку" куртки форменного комбинезона и постаралась расслабиться, прикрыть глаза.

2183 год оказался очень сложным. Очень. Вроде бы особых сложностей не предполагалось, но... Этот Иден-Прайм... Теперь Призрак мне покоя не даст. Как же, он ведь считает меня универсальным бойцом, знает прекрасно, что я за свою жизнь побывала в самых разных частях галактики и у меня много "контактов" во множестве миров — начиная от Пространства Цитадели и Систем Терминуса до Немейской Бездны. Да, сейчас я — высокопоставленный член организации "Цербер", но мне это, как хорошо известно Призраку, не помешало сохранить и друзей и знакомых в Альянсе Систем. И уж насколько эта структура неповоротлива — и её проняло, едва пришли на Землю первые сведения о том, что именно произошло на Иден-Прайм.

Совсем по-другому приходится смотреть на очень многое. И, конечно, совсем по-иному придётся оценить своё прошлое. Мне больше тридцати лет, когда-то это был весьма критичный возраст для любой земной женщины. Не родила до тридцати лет — всё, старая дева, никому ты не нужна, ни на что ты не годна. И что, собственно, изменилось, когда люди стали доживать до ста пятидесяти лет? Всем приятны молоденькие дамочки, а вот дамочки в возрасте... мало кому интересны.

Особенно, если эти, с позволения сказать, дамочки — не совсем люди и уж точно не совсем землянки. Да, мне, возможно, повезло в этой жизни намного больше, чем другим девочкам-землянкам — я родилась в 2150 году, на Земле, в богатой семье. Имела все шансы жить обеспеченной, во многом — беззаботной жизнью. Могла... Если бы не отец. Богатый и влиятельный бизнесмен. Его зовут Генри Лоусон. Мне, его дочери, старшей дочери, если быть точной, совсем не хочется вспоминать, как именно его зовут, но после того, что мне пришлось прочесть по проблеме Иден-Прайма... Я и на себя саму и на своё окружение посмотрела как-то по-новому, что ли. Вот упомянула имя и фамилию отца. И как-то проскочило это мимо моего сознания, всегда болезненно реагировавшего на такие данные. А может быть — даже подсознания.

Отец... Пока я называю его только так. Никакой он мне не папа. Только отец. Да и то сейчас уже я не готова вот так просто и часто называть его именно так. Он хотел, чтобы я стала воплощением человеческого совершенства. И для этого искорёжил меня. "Его" дочь. Всё: интеллект, физические данные, биотические способности, внешний вид... Устанешь перечислять, но всё это и многое другое было не иначе как запрограммировано ещё до моего, с позволения сказать, появления на свет. Он, конечно, молчит, но я-то далеко не дура и знаю, что он лишил меня даже возможности нормально родиться, как это положено земной девочке, которой, между прочим, в нормативе самой положено быть готовой рожать. Если уж у детей, рождённых с помощью кесарева сечения, и поныне полно проблем и с психикой, и с физиологией, то, что же говорить обо мне, рождённой не из чрева женщины... Обычной земной женщины, которую я бы склонна была даже называть матерью. Не мамой — матерью. Так нет, отец лишил меня и этой необходимой малости. Рождённая не от женщины. Какая я женщина после такого акта рождения?! Теперь-то я знаю, что меня достали из биореакторной установки. Название, марка и модель мне тоже известны, но сейчас я вспоминать об этом не хочу.

Итого я имею запрограммированное тело, запрограммированную суть и запрограммированную судьбу. В результате осуществлённых генетических манипуляций моё тело обладает ускоренной регенерацией, старение организма — замедлено, благодаря чему я могу прожить лет до двухсот пятидесяти. Абсолютно не заморачиваясь ни с регулярностью физнагрузок, ни с лекарственной терапией.

Едва я родилась, мне пришлось понять, что отец... а матери-то у меня нормальной никогда и не было, не рад мне. Он никогда не выказывал одобрения или гордости в отношении меня. Всегда только ожидал всё больших и лучших результатов. Я всегда чувствовала себя загнанной лошадью. Он... он не видел во мне дочь, не видел во мне девочку. Навязал мне очень строгий образ жизни, запретил заводить даже друзей и участвовать в общественной жизни. Слишком рано я поняла, что он... он создал меня только для того, чтобы продолжить свою династию, чтобы прославить свою фамилию. Свою... Обо мне всерьёз и нормативно он, выходит, не думал никогда. Он меня использовал.

Я этого "использования" стерпеть не смогла и в 2166 году, когда мне было шестнадцать лет, я впервые сбежала из дома, прихватив с собой и младшую сестру, Ориану, созданную, кстати, в том же году аналогичным образом. Попытка побега оказалась неудачной — отец задействовал десятки агентов и сыщиков, а в подростковом возрасте с младенцем на руках особо... не побегаешь. Любят у нас некоторые люди совать свой нос не в своё дело. "Стукнули" в полицию, та заинтересовалась, а я... Я не умела долго скрываться в большом открытом мире, ведь отец держал меня не в плену, а в тюрьме — я и гуляла-то только по сверхзакрытому со всех сторон "саду".

Отец не успокоился и вдоволь поиздевался над Орианой. Он издевался над ней ещё программируя её. Сэкономил, конечно, использовал те же генетические материалы, что были применены и для моего создания. И получилось, что мы вроде бы должны отличаться только возрастом. Одержимый глупец, что с него ещё взять?! Уверена, тогда он почувствовал, что я уже выхожу из-под его власти. И это ему очень не понравилось. Меня и Ориану разделили. Она — младенец, я — подросток. И отец начал давить Ориану уже воспитывая её. Ломал её характер. Результат — мягкость и неконфликтность сестры. Слабость. Ещё большая, чем у меня, не знавшей ничего, что реально происходит за пределами "папашиного" поместья. Я нечасто встречалась с сестрой, виделась с ней преимущественно тайно. Дошло до того, что она считала меня своей матерью. Я не стала разубеждать её... Тогда это было мне не нужно.

Очень скоро я поняла, что нормальной, человеческой жизни у меня уже не будет и потому, когда сбежала, снова прихватив с собой Ориану, из дома уже в 19 лет, в 2169 году, пошла почти сразу туда, куда охотно принимали "не совсем людей" — в "Цербер". Эта организация обязалась защищать мою младшую сестру, подобрала ей приёмных родителей, обеспечила охрану от посягательств "папаши", снабжение и уход... В целом "Цербер" с тех пор реально выполнял и поныне выполняет свои обязательства.

А я... Я стала работать. Так, как умела с детства, так, как могла. В "Цербере" мой потенциал признали и усовершенствовали. Не раскрыли — усовершенствовали. За шестнадцать лет его кое-как, но смог раскрыть мой, с позволения сказать, отец. А "церберовцы" сделали так, что меня уже не держали за "неведому зверушку", а понимали и принимали такой, какая я есть.

Я стала универсальным бойцом, офицером, а затем — старшим офицером "Цербера". Росла по карьерной и служебной лестницам. Мне это нравилось, нравится. И, надеюсь, будет нравиться. Да, я действую так, как меня приучили действовать наставники, щедро оплаченные отцом. Мне свойственно быстро оценивать поставленные передо мной задачи, быстро и правильно судить и о людях и об инопланетянах, видеть и чувствовать в них, прежде всего — своих противников, в лучшем случае — оппонентов. Я, без ложной скромности, очень сильный биотик и умелый технический специалист. Могу так перегрузить любые щиты своих оппонентов, что они очень быстро окажутся беззащитными перед моими биотическими атаками. Если потребуется, я и физически двинуть могу так, что никому точно мало не покажется. И это — не хвастовство. Это — сухая и точная констатация факта. Мало кто из "церберовцев" — биотиков может мне противостоять. Очень мало кто. Да, мои биотические тренировки проходят только в режиме полного контакта, я не сдерживаю себя и потому знаю, что я сильна и умела. Но пока "Цербер" защищает от посягательств со стороны моего формального отца Ориану, я буду делать всё, чтобы задачи "Цербера" были выполнены, а цели — достигнуты.

Мне уже достаточно много лет, чтобы понять: даже если я не совсем человек, даже если я не рождена от женщины, а фактически спроектирована и построена, то это не должно лишать меня понимания своей женской и прежде всего женской сути. А что в активе? Отношения с Джейкобом Тейлором? Рождённым в 2157 году? Хм. Может быть, правы те умники-разумники, которые считают, что разница в возрасте больше шести лет уменьшает шансы на образование нормальной парной семьи очень и очень существенно? Похоже, что так.

Да и встретилась я с Джейкобом Тейлором при очень странных обстоятельствах. Каждый год у нас теперь в исследованной части галактики происходит столько событий — голова у органиков разумных идёт почти постоянно кругом — не успевают отслеживать. А мне не успевать нельзя. Потому что работа у меня такая — за многим следить и во многое вмешиваться.

По данным "Цербера", которому я служила уже пять лет, батарианцы "потеряли берега". Нет, конечно, четырёхглазых понять можно. Усиление экспансии землян, повышение роли и влияния человечества стерпеть трудно, а для большинства батаров — вообще невозможно. Вот батары и попытались надавить на Совет Цитадели. Если верить самой распространённой версии, то всего-то делов и было — в 2171 году батарианцы попросили Совет Цитадели "проконтролировать" экспансию людей в Скиллианском Пределе и, главное — официально, а ещё лучше — законодательно и документально признать его зоной батарианского влияния. Совет, к изумлению четырёхглазых, отклонил прошение, короче говоря — послал батаров в 'пешее' путешествие. Батары озлились, отозвали своё посольство с Цитадели, отступили в свои звёздные системы и фактически и формально с тех пор вышли из-под юрисдикции Совета Цитадели.

Так "картинка" ситуации выглядит для подавляющего большинства насельников исследованной к тому моменту части Галактики. А на самом деле всё гораздо сложнее. И я об этом могу судить со всей определённостью, потому что и мне и Джейкобу пришлось поучаствовать в событиях, которые реально, а не формально повлияли на решение Совета Цитадели убрать посольство батаров со Станции. И, как всегда, развёртка ситуации предусматривает обращение к совершенно другим, частным событиям и погружение в более глубокие детали прошлого.

Батарианцы постепенно распоясывались всё больше и больше, а троица верховных сидельцев-советников по-прежнему полагала, что всё как-то само рассосётся. Не рассосалось. Всего лишь в 2170 году батарианцы-работорговцы атаковали человеческую колонию Мендуар. Тогда множество колонистов были или убиты или захвачены в плен, как выразились и армейские, и штатские бюрократы, а фактически — обращены в рабов. Совет Цитадели, даже видя масштаб атаки и тем более — масштаб потерь, не вмешался, не попытался даже приструнить четырёхглазых.

Те, естественно, посчитали, что Советники слабы и их можно будет скинуть. И развернули подготовку к низложению Совета Цитадели. А пока что — усиленно занялись осуществлением "актов экстремизма". "Зевнуть" такое ни "Цербер", ни Альянс Систем не могли, но... не всё так гладко.

Многое из прошлого сейчас выглядит не таким уж и однозначным.

Впервые я сконтактировала с Джейкобом Тейлором через его бывшего командира — Дерека Изунами. Тот организовал мою встречу с Тейлором на "Картагене" — космической станции в Немейской Бездне. Любопытный, но очень опасный райончик. Крайне удалена от юрисдикции Совета Цитадели, даже дальше, чем считающиеся анархичными системы Термина. Вменяемые разумные органики в большинстве своём склонны полагать, что там, в Бездне, царит беззаконие. Да, там есть убежища пиратов, наёмников и охотников за головами, но где-то эти персонажи должны селиться, чтобы не выглядеть классическими "роялями в кустах", появляясь из ниоткуда и исчезая в никуда. Там, в Бездне, кстати, немало и батарианцев. И люди там тоже есть — в нескольких колониях, население которых состоит по большей части из первопроходцев, которые хотят избежать наблюдения со стороны Альянса Систем.

Если же говорить о полезных ископаемых, то в Немейской бездне много нулевого элемента и потому корпораций, специализирующихся на добыче этого ценного материала, там тоже хватает. Пираты, промышляющие захватом грузовиков с нулевым элементом, процветают — у немногих корпораций хватает средств для найма и тем более — для содержания мощной хорошо обученной и вооружённой охраны с соответственно оснащёнными кораблями, конечно же.

Станция "Картагена" — не слишком большая по размерам. На неё часто нападают пираты, берущие заложников в целях выкупа. Силам безопасности "Картагены" не всегда, кстати, удавалось раньше и удаётся сейчас предотвратить атаки пиратов.

Самое знаменитое место на станции "Картагена" — это бар "Край".

Пришлось мне тогда перепоручить другим офицерам "Цербера" ведение и выполнение неотложных плановых и внеплановых дел и самой по прямому приказу Призрака вылететь на эту станцию. Путешествие, что и говорить, было довольно неприятное. Из головы тогда не шёл разговор по аудиосвязи с Дереком Изунами. Этот майор... был крепко убеждён в том, что готовится какая-то крупная пакость и ему страсть как хотелось узнать подробности процесса подготовки этой пакости. А ещё ему хотелось узнать, на кого направлена эта пакость. Что поделать, некоторые альянсовцы... они такие. Им подавай сложности в карьерных объёмах — они только рады будут. Может быть, и этот Дерек такой? Тогда я точно не знала многих деталей и взаимосвязей, но понимала, что ввязываюсь в очередную сложную ситуацию, в которой будет полно неприятностей и очень мало того, что можно хотя бы попытаться счесть полезным.

Оказалось, Дерек Изунами, руководствуясь до конца не понятными для меня причинами, посоветовал Джейкобу Тейлору встретиться в баре "Край" именно со мной. Разведка и Служба Обеспечения 'Цербера', конечно, как смогли, облегчили мне задачу прибытия на 'Картагену', буквально 'за ручку' провели к широкоизвестному на этом "корыте" бару "Край" и обеспечили прикрытие и внедрение в ситуацию вкупе с контактом с заинтересованными лицами — Тейлором и Изунами. Последовательно, но — не одновременно. Потому что в очередной раз в месте, где мне предстояло действовать лично, возникли сложности, 'выключавшие' или 'коверкавшие' многие пункты заранее составленных и просчитанных сложных планов действий и реагирования.

Все такие питейные заведения в средах обитания разумных органиков похожи друг на друга. 'Край' был подобен ночному клубу "Сверхновая" на Цитадели, располагал двумя этажами и баром. Я не стала сразу "проявляться" в пределах периметра, решила понаблюдать за обстановкой со стороны — привычка у меня есть такая. И, как оказалось, моя неторопливость не была излишним капризом.

Бар был захвачен пиратами, руководимыми неким Клинтом Даррой по прозвищу 'Чёрный Глаз'. Фактически этот разумный органик был одноглазым, но при этом очень эффективным пиратом и неплохим лидером. В очередной раз ему удалось не только захватить важное помещение, но и всех разумных органиков, которые в тот момент там оказались и не успели уйти.

Был ли Клинт Дарра стопроцентным человеком? Кто же сейчас это сможет утверждать аргументированно, не имея на руках результатов сложнейших обследований? Во всяком случае, выглядел он как человек и на тот момент мне, старательно шифровавшейся и не желавшей проявляться 'из тени', этого вывода вполне было достаточно.

Офицер местной военизированной организации 'К-Пэт' доложил прибывшему Джейкобу Тейлору о том, что Дарра и его сообщники захватили не только бар 'Край', но и всех его посетителей и персонал. С похвальной для молоденького юноши-воина быстротой и основательностью Тейлор понял, что дело может закончиться захватом заложников и скорейшим переводом их в разряд пленников или того хуже — рабов. У пиратов, как свидетельствовала статистика, собираемая в постоянном режиме спецами 'Цербера', это происходило очень быстро. Не успели гражданские оглянуться, как или чип в мозгах сидит или чуть ниже головы — ошейник с неслабым зарядом взрывчатки. И там и там — абсолютная или близкая к абсолютной покорность. Жить-то всем хочется. По большей части.

Ох, патрульные чиновники оказываются иногда такими гуманистами... Не хотел этот офицер пропускать Джейкоба поначалу. Тейлор всё же смог отодвинуть этого "гуманиста" в сторону, пообещав, что он, Джейкоб Тейлор, обязательно поможет в переговорах с пиратами.

Помог он, конечно, специфически для полугражданских зрителей. Попросту убил большинство сообщников Дарра. И затем встретился с лидером пиратов, как говорится, с глазу на глаз.

Успела я тогда выпустить дрончиков-разведчиков. А те успели войти в периметр осаждённого правоохранителями и захваченного пиратами 'Края'. Условно, конечно, осаждённого, но, безусловно, захваченного.

Оказалось, что у Джейкоба появился выбор: он мог убить Дарра или убедить его сдаться. В любом случае, как показывал анализ обстановки, конфликт завершался.

Аудиоконтроль зафиксировал, что главарь пиратов немедленно приказал Джейкобу не подходить и пригрозил, что если тот не послушается, то обнаружит в своём теле много не предусмотренных природой отверстий. Джейкоб вспомнил, что он всё же биотик, да и неплохой, кстати, потому просто и быстро, но крайне жестоко перегрузил мощные щиты главаря пиратов, а как только щиты были сняты, проще говоря — сдохли, заключил главного пирата в стазис. Тот и трепыхнуться-то особо не успел, как оказался в руках офицеров 'К-Пэт'. Те формально и фактически его арестовали. И дальнейшая его судьба в данный момент меня нисколько не интересует.

Когда бар начали приводить в порядок, я поняла, что дальше тянуть со встречей с Джейкобом уже невозможно и, отозвав дрончиков, вышла "из тени". Без всяких эффектов, обычно. Но Тейлор, я это отметила привычно и остро, был впечатлён и моим появлением и мной. Он сразу понял, что шутки кончились. Началась серьёзная и сложная работа. Мне даже представляется, что он ощущал, как я наблюдаю за его действиями в баре 'со стороны' и относился, тем не менее, к этой малоприкрытой слежке с пониманием.

Сели за столик, начали разговор. Слово за слово...

Изунами оказался спецом. Если не профессионалом — до этого уровня по моей классификации ему ещё расти и расти, но спецом — стопроцентным. Он предложил Джейкобу, ну и мне, соответственно, воспринятой им только как гражданское лицо, любопытную миссию в Немейской Бездне. Сам бы, конечно, провернул, но принадлежность к воякам из Альянса Систем не всеми разумными органиками приветствуется, поощряется и одобряется. Короче, ему нужны были те, кто 'не связан' с Альянсом и потому может пойти на применение несанкционированной тактики. Речь ведь шла, как он нехотя тогда сформулировал, о предстоящем нападении неких злоумышленников на Цитадель, а значит — и на Совет.

Я не вмешивалась в разговор Джейкоба с Изунами по аудиоканалу, спокойно потягивала какой-то коктейль и посматривала по сторонам, видя, как уборщики-роботы и немногочисленные техники приводят 'Край' в относительный порядок и готовят его к открытию для доступа посетителей. Нас никто не гнал из периметра клуба — все знали, что именно Джейкоб устранил основную угрозу. Благодарить за добрые дела умеет большинство разумных органиков. Не всегда и не везде, конечно, но это — другой уровень вопроса и проблемы.

Джейкоб согласился и Изунами передал ему ключ-код от корабля, чтобы мы могли приступить к решению очередной проблемы, грозящей, как выразился тот же Изунами, 'нешуточными неприятностями для миллионов разумных органиков'. Конечно же, никто, кроме Джейкоба и меня не слышал, что говорит Изунами и что отвечает ему юный бывший воин Альянса — я об этом позаботилась, применив некоторые свои 'домашние заготовки'

Я пояснила Джейкобу, что главная сложность состоит в стремлении батарианских экстремистов к убийству своего расового посла — Джет'Амона, который, как полагало большинство населения Пространства Цитадели, активно и результативно работал над установлением ещё более лучших дипломатических отношений между батарианцами и Цитаделью. Похоже, батары тогда всерьёз вознамерились, не останавливаясь на уровне посольства, а добиться принятия своего представителя в состав Совета, а если получится — сделать из 'тройки' лидеров 'четвёрку'. Обычное желание и стремление.

Благодаря поддержке и помощи 'Цербера' у меня к тому времени были несколько зацепок, позволявших раскрыть этот заговор батарианцев. Одной из таких зацепок был турианский оружейный дилер Ильо Насарио с планеты Тортуга, который, как я уже знала, работал с батарианцами в течение многих лет и пользовался авторитетом и признанием. Об их уровне я знала только то, что если батары покупали и продавали ему оружие, значит, он был достаточно высок и Ильо находился в безопасности — экстремисты-четырёхглазики на него не покушались. Второй зацепкой была планета Бекке, где по имевшимся у 'Цербера' перехваченным сообщениям из самых разных источников, собиралась целая батарианская армия. Третьей зацепкой являлись разной степени подтверждённости слухи о том, что батарианцы похитили нескольких учёных и удерживают их на орбитальной станции Ан'Кедар.

Кое-что из этого информационного богатства я тогда и поведала в обезличенной форме Джейкобу. Молодой воин, сопоставив части услышанного — я обошлась без активации инструментрона и не стала использовать имевшиеся у меня немногочисленные видеофайлы и снимки — принял решение действовать.

Мы скоренько погрузились на переданный нам корабль и отправились на Тортугу.

Пока летели туда, Джейкоб всё пытался как-то сблизиться со мной. Я понимаю, возраст такой, во многом подростковый, гормоны играют, мужская суть своего требует. Но к тому времени я уже многое понимала, знала и умела — можно даже поблагодарить своего отца в очередной раз за эффективные, пусть и жестокие методики обучения и воспитания. Так что очень быстро Джейкоб проникся ко мне уважением, притушив свой 'хвост' и поняв, что секса не будет. А раз уважением, то он пожелал, едва только планета угнездилась в центре экрана дальнего локатора, чтобы я осталась на борту корабля, а он, как и положено мужчине-воину, решит проблемы, мешающие нам докопаться до сути опасности, грозящей Цитадели.

Я согласилась. Что бы кто из разумных органиков любой расы ни говорил, а чувствовать заботу о себе, знать, что тебя не кинут просто так под заряды. И не будут подвергать опасности на том основании, что раз ты старше, то ты опытнее, а выглядишь ли ты как мужчина или выглядишь ли ты как женщина — это уже вторично... Было приятно.

Для того чтобы Джейкобу было полегче, я быстренько установила, снова воспользовавшись своими домашними заготовками, что на Тортуге в это время как раз находится один из моих связных — саларианец по имени Иш. Я дала Джейкобу контактный пароль, чтобы Иш оказал Тейлору всю возможную помощь и, как оказалось, поступила правильно.

Джейкоб отправился на Тортугу, а я осталась на корабле, висящем на орбите. Дрейфовать пришлось долго. Тортуга — сложное местечко. Она очень похожа на земную Тортугу, ту самую, семнадцатого столетия. Такой же, с поправкой на изменившиеся условия и нахождение не на Земле, а во внеземелье, притон пиратов, воров, контрабандистов. На Тортуге можно было без проблем найти выпить, прикупить самую разнообразную контрабанду, а так же, что особенно важно — узнать многие, в том числе очень достоверные слухи.

Саларианец Иш был рад моему посланцу. Сообщил Джейкобу местонахождение турианского торговца оружием — того самого Илло Назарио, который, как оказалось, был связан с батарианскими террористами. Да, я называла его ранее Джейкобу как Ильо Насарио, но юный воин понял меня правильно. Иш благополучно испарился, зная, что с торговцами оружием ему лучше близких контактов не заводить, а Джейкоб всё же решил пообщаться с этим странным турианцем.

Пришлось Джейкобу напрячься. Назарио на этот раз не был легкодоступен и "загородился" от незваного визитёра рядами своих телохранителей. Да ещё и батарианцы-экстремисты подсуетились. Но в основном Тейлору пришлось убивать, проходя к Илло, именно телохранителей торговца.

Я не стала отсиживаться в тишине и покое. Подключилась к аудиоканалу Тейлора и, используя корабельные ресурсы, стала подсказывать воину, где его может ждать опасность. Если уж работаем вместе, то напарника бросать тогда у меня никакой необходимости-то и не было.

Телохранители торговца исправно и неоднократно атаковали Тейлора. Затем я увидела на экранах корабельных сканеров какую-то неидентифицированную большую группу и именно в районе, где Джейкоб расправлялся с охраной турианского оружейного дилера. В составе этой группы оказались турианцы. Конечно, как за бандитами и работорговцами гоняться, эти птицемордые — в арьергарде ошиваются, а как повоевать просто в режиме "помахать кулаками" против немногочисленных и потому слабых противников — тут они быстренько так в авангард перемещаются и строят из себя неимоверно крутых бойцов.

Джейкобу пришлось уничтожать этих "костлявиков", пробиваясь через два огромных зала. Для него — огромных, это у меня на экранах сканеров эти помещения не выглядели чем-то значительным по размерам — охват пространства с орбиты всё же больше, чем с поверхности. Батарианцы поняли, что у турианцев появился слишком сильный противник, решили вмешаться. Я едва успела передать тогда Тейлору информацию о подходе с определённых направлений значительных сил четырёхглазых.

Юный воин показал себя в очередной раз крутым спецом. Да, он был младше меня по возрасту, но умел воевать жёстко и результативно. И в бою он не казался подростком и юнцом. Я тогда даже подумала, что он... неплохой мужчина. Именно мужчина, не самец. Всё же старшинство даёт возможность смотреть на многие вещи спокойно, без излишних чувств и эмоций. А тогда...

Тогда, как я слышала по конференцсвязи, с Джейкобом связался лидер батарианцев. Всё стандартно — поняв, что с Тейлором его воины не справились, этот вожак заявил, что не хочет конфронтации с Тейлором и желает лишь напомнить Илло Назарио, с кем имеет дело.

Джейкоб оказался не только воином, но и дипломатом — убедил батарианцев покинуть пределы поселения. Желанного для Тейлора отдыха не получилось — мне пришлось через несколько минут предупредить юного воина о приближении телохранителей Илло Назарио. Меньше чем за час все телохранители из категории живых перешли в категорию мёртвых и Илло Назарио наконец сдался. Хотя, можно сказать, что сначала Джейкоб нашёл Насарио... Успел найти в последний момент. Турианец, как я поняла по данным телеметрии, снимаемой с датчиков на скафандре Тейлора, находился в предсмертном состоянии — батарианцы испытали на нём своё биооружие.

Назарио сообщил Джейкобу, что он закончил торговые отношения с батарианцами, когда понял, что именно они реально собираются сделать. В отместку батарианцы заразили торговца смертельным вирусом. Джейкоб, выслушав умирающего, согласился помочь Назарио в обмен на дополнительную информацию о планах террористов.

Пришлось мне тогда согласиться, чтобы еле живой Назарио был переправлен на борт нашего корабля. А куда его ещё было девать-то? Джейкоб популярно объяснил мне, что если удастся решить проблему на станции "Ан'Кедар", то турианца удастся спасти от смерти. Не видя особых оснований умерщвлять торговца оружием, я согласилась и мы, уже теперь втроём, направились к "Ан'Кедар".

Не могу сказать, что посещать пределы Батарианской Гегемонии для меня — приятное и нормальное занятие. Батарианцы уже тогда не любили никого, кроме себя самих и считали всех других разумных органиков... хорошо, если не сразу кандидатами в трупы, а хотя бы кандидатами в рабы. Да, у батарианцев рабство достигло такого уровня, который умники-разумники склонны определять как "расцвет". По моей же личной классификации оно было одной из основ батарианского общественного, да даже их государственного строя. Без рабов батарианцы не были способны сделать ничего существенного: сами они не любили работать и в первую очередь — физически.

Космическая станция "Ан'Кедар" вращалась, как тогда полагали обыватели, вокруг неизвестной планеты. У спецов эта планета имела минимум регистрационный номер — строку из двенадцати цифр и буквосимволов, а максимум — целый ряд каких-нибудь, считающихся внутренне-обиходными названий. Может быть, даже её и называли когда-нибудь "Неизвестной". Органики особо не любят заморачиваться с поиском соответствий. Минимально подходит — и ладушки.

На борту станции, конечно же, большинство населения составляли батарианцы. Учтя этот факт, многие наблюдатели делали поспешный вывод о том, что и станция и неизвестная планета находятся непременно под контролем Батарианской Гегемонии. Но даже спецы и аналитики "Цербера" никогда не шли на такие обобщения без достаточных оснований — им-то было хорошо известно, с какой лёгкостью меняются признаки принадлежности.

Да, действовавший в то время на Цитадели батарианский посол Джет'Амон утверждал, что Ан'Кедар является научной станцией. А я, пока мы летели к этому металлопластиковому обитаемому острову, успела узнать по своим каналам, что именно на этой станции держат в заложниках нескольких учёных, которые и были нам нужны для того, чтобы продвинуться в своём собственном расследовании.

Станция, платформа. По-разному это сооружение называлось. Батарианцы часто практиковали похищения нужных им разумных органиков. И такие станции служили и местами заключения и перевалочными базами. Спецы "Цербера" перегрузили мне информацию о том, что эти учёные по своему профилю подготовки способны создать компоненты биологического оружия.

Вечная гонка в борьбе за тухло-туманное лидерство... Глупая гонка. Как мне это всё знакомо. Это сейчас я могу рассуждать обо всём этом более-менее спокойно, а тогда... Тогда мне было явно не до спокойствия. Приходилось, используя свои знания, умения, навыки, поддерживать жизнь в турианце-торговце оружием и одновременно наблюдать за тем, чтобы Джейкоба, спустившегося на борт станции, не захватили в плен и тем более — не ранили и не убили. Работа на два направления для меня привычна, даже в таком враждебном окружении, как батарианцы, но я всё же по-большей части человек, а не кибер бездушно-бесчувственный, поэтому побегать между медотсеком и пилотской кабиной мне тогда пришлось не раз и не два...

Я сумела отследить, что к Джейкобу, уже высадившемуся на "Ан'Кедар", неожиданно присоединился кроган Некс, прибывший для спасения своей подруги — учёной-азари Бату. Формально, как стало ясно из полученных по телеметрии данных, Некс был всего лишь телохранителем азари, но сколько мне уже тогда было известно случаев, когда телохранитель становился намного большим, чем обычным дополнительным бронежилетом...

Батарианцы оказались на высоте. Да, они не стали стрелять по нашему кораблю вот так сразу — иначе миф о научном назначении станции рухнул бы быстро и бесповоротно. Но один из четырёхглазых всё же встретил Джейкоба, ступившего на "Ан'Кедар" и настоятельно "попросил" покинуть платформу. Батар явился на встречу с незваным и нежданным посетителем не один, а с охраной, но четырёхглазые аборигены станции не ожидали, что человек получит поддержку от крогана. Некс — а это, как оказалось, был именно он, неожиданно напал на батарианца и на его охрану. Возможно, даже с тыла. Всё стандартно.

После короткой перестрелки Некс сообщил Тейлору о своём желании спасти пленных учёных. Удостоверившись, что цели пребывания на станции более-менее совпадают, Джейкоб и Некс разделились, чтобы охватить поисками большую территорию. Я тогда не сомневалась, что Некс в первую очередь будет искать не любых учёных, а именно Бату.

Убийство кроганом и человеком "парламентёра" и его охраны не прошло незамеченным. Любая станция, где селятся разумные органики, это, прежде всего, залы и переходы между ними. Вот Джейкобу и пришлось прокладывать себе огнём штурмовой винтовки, пистолетов и вспышками биотики путь из зала в зал. Пять залов за какие-то три часа... Много это для юного воина или всё же мало? Я тогда об этом не особо задумывалась, потому что приходилось постоянно корректировать режимы работы автодокторов и медлаба в целом, чтобы турианец-торговец не отдал своим Духам душу.

Батарианцы, может быть, и согласились бы воевать один на один с землянами. На это у них сил вполне, как я полагаю, могло хватить. На первое время. Только вот если в связке с землянином выступает кроган, по сути своей — огромный и тяжёлый ящер, закованный в профессиональную броню — телохранитель, как-никак, то тогда четырёхглазые быстро "сдуваются", оказавшись между двух огней. Я видела на экранах сканеров — пусть и в пассивном режиме, а также на экранах, которые смогла подключить к внутристанционной системе наблюдения, как на Джейкоба бегут больше десятка четырёхглазых, бегут, спасаясь от разъярённого крогана. Завязалась перестрелка. И батарианцы полегли.

Как часто в таких случаях бывает, из укромного местечка вылез гражданский — землянин. Представился он Джейкобу как доктор Хендрикс. По базам данных "Цербера" он проходил как специалист-биолог в области вакцинации разумных органиков. Числился похищенным батарианскими террористами.

Я тогда смотрела на корабельные экраны — благо датчики скафандра Джейкоба и камеры системы станционного видеонаблюдения позволяли видеть происходящее почти во всех деталях — и изумлялась, насколько же в жизни всё бывает стандартно. Или уже тогда я чувствовала себя старой и потому, если не мудрой, то хотя бы опытной? Доктор Хендрикс, этот толстячок, был стопроцентно убеждён, что он работает над вакциной против страшного вируса, косящего батарианцев как земная чума, оспа и холера вместе взятые и обеспечивающего бедным четырёхглазым стопроцентный летальный исход из жизни. Потому он, этот биолог-вакцинист, был крайне недоволен тем, что Джейкоб убил его охранников и прервал работу над созданием вакцины.

Конечно, я понимала, да и Джейкоб, кстати, тоже разумел, что очень многое в нашей действительности имеет двойное назначение, но вроде бы сильный, известный и опытный учёный-биолог Хендрикс должен был хотя бы заподозрить неладное? Не заподозрил, в очередной раз погрузившись в дебри любимого занятия. Таких хлебом не корми, дай решить очередную заковыристую проблему, а потом... потом, как водится, пусть даже трава не растёт и потопы сотрясают твердь земную и инопланетную, даже станционную. Без разницы.

Джейкоб, пользуясь моей информационной аудиоподдержкой — в очередной раз меня слышал только он, доктор оставался в неведении — убедил учёного в том, что батарианцы-заказчики, столь ловко и быстро похитившие биолога и предоставившие ему работу в первоклассно оборудованной лаборатории, хотели на самом деле атаковать Цитадель и уничтожить Совет.

Хендрикс упирался, упирался, но, в конце концов — прислушался. Тем более что Джейкоб не только давил на эмоции, чувства и человеческую жалость, говоря об опасности для Цитадели и Совета, но и логически — а учёные любят логику и уважают её — доказывал на взаимосвязях, что батарианцы задумали крупномасштабную пакость. Доказывал, что благодаря работе Хендрикса очень существенно приблизились к её воплощению в реальность. Слушать и слышать такое, конечно, неприятно. Хендрикс поупирался ещё немного, а потом заявил, что для создания вакцины против батарианского вируса ему нужен, во-первых специалист Бата, а во-вторых, очищенный нулевой элемент.

Пока Тейлор и Хендрикс достаточно мирно и даже мило беседовали, кроган Некс искал Бату. Как оказалось, нашёл, взвалил на плечо — ведь она по сравнению с ящером — форменная Дюймовочка, лёгкая, как пушинка и хрупкая как китайская ваза — и, отстреливаясь от наседавших батарианских тревожных групп, стал отступать прямиком к месту общения Джейкоба и биолога.

Доктор, конечно, спрятался в укрытие — ну гражданский он, стрелять в боевой обстановке эффективно и результативно — не приучен, а Тейлор помог Нексу убить всех преследователей. Вчетвером они отступили в челнок и прибыли на корабль.

Хендрикс — в наличии, Бата — в наличии. А вот количество нулевого элемента — фактически "на нуле". Нет у разумных органиков обыкновения таскать с собой тонну-другую этого вещества в качестве запаса на всякий пожарный случай. Потому, для того, чтобы Бата и Хендрикс завершили исследования и создали вакцину, пришлось решать вопрос о том, где найти этот нулевой элемент в достаточных, почти промышленных объёмах.

Улетели мы быстро, хотя батары особо нас и не преследовали — так, постреляли вслед для острастки.

Пришлось воспользоваться моей очередной зацепкой и направить корабль к Бекке — планете, расположенной в Немейской Бездне и знаменитой своей горнодобывающей батарианской колонией. Когда-то кто-то из мудрецов-землян сказал, что там, где собирается целая армия разумных органиков, всегда можно найти и обнаружить что-то ценное. И в очередной раз сказанное оказалось чистой реальной правдой.

Дождливая шахтёрская колония. Приближаясь к Бекке, я, посовещавшись с Джейкобом, решила не рисковать кораблём вот так сразу. Тейлор согласился с моими опасениями, предложив использовать для полёта в колонию челнок. Что было делать, другого варианта у нас всё равно не было — на борту полно гражданских. Из каких-никаких, но воинов — только мы двое, да и Тейлор, судя по всему, меня саму числил тогда именно в гражданских. Да ещё и в мадамах, то есть в женщинах, по его разумению — пожилых. А такими он явно не привык, не умел и не любил рисковать.

У нас не было и особого выбора, кого посылать. Да, нулевой элемент на людей-биотиков действовал, мягко говоря, негативно, но... Джейкоб отмёл мои робкие попытки навязаться в напарницы — я тогда была готова наплевать на опасность для себя самой. Я ведь тоже была неслабым биотиком и, приблизившись к контейнеру с нулевым элементом, испытала бы явно не эйфорию и удовлетворённость жизнью...

Так или иначе, Джейкоб улетел к Бекке на челноке в одиночестве. И едва кораблик приблизился к планете, я увидела на экранах сканеров, активированных в пассивном режиме, как челнок попал под обстрел. Одновременно вспыхнул экран радиосканера — там появилось сначала сообщение ВИ о странных сигналах, идущих от планеты, а потом и некая схема — на карту ВИ не расщедрился, скромно написав в баллоне-справке, что данных слишком мало.

Как доложила телеметрия, Джейкоб сумел приземлить челнок, с боем пробился на добывающий завод, где сразу почувствовал себя очень плохо: по данным медицинского ВИ, обрабатывавшего поступавшие по медканалу данные, у Джейкоба сильно закружилась голова, а в стеллс-миссии — мы ведь рассчитывали-то на незаметность 'пришли-ушли', а тут... Как с больной головой-то тихо уйти?!

Сканеры скафандра даже в пассивном режиме зафиксировали, что вокруг двигающегося кое-как по территории завода Тейлора расположены контейнеры, в которых хранится огромное количество нулевого элемента. ВИ, решивший проявить свои возможности, доложил, что столь опасный элемент хранится явно в ненадлежащих условиях — я тогда посмотрела только итоговые табличные данные, в суть не вникала особо, но на результаты обратила самое пристальное внимание. А Джейкоб... он теперь не мог в полной мере использовать биотику нормативно и в то же время сумел дать мне понять, что его биотический потенциал становится выше.

Батарианцы не изменили своей террористической сущности ни на йоту — они готовились и дальше доставлять крупные и мелкие неприятности всем, кто не принадлежал к их расе. Обстрел челнока, огромное количество наворованного и добытого нулевого элемента, значительные контингенты батарианцев-террористов, расквартированные вокруг заводов и шахт... Батарианцы явно пытались накопить силы для серьёзной, длительной и результативной войны с расами пространства Цитадели. Всё шло как по учебнику, только вот...

Джейкоб зачистил склад от охраны, телеметрия доказала со всей определённостью — он, несмотря на ужасное физическое и психическое состояние, всё же успел уничтожить там немало четырёхглазых экстремистов. Тейлору удалось, прихватив запас нулевого элемента, покинуть планету прежде, чем ему стало ещё хуже. Половину пути до корабля челнок всё же летел в полностью автоматическом режиме. И мне пришлось на себе доставить Тейлора в медотсек. Я тогда ещё успела сбросить автоматический полный и самый краткий рукописный рапорт на адрес буя связи 'Цербера'. Вскоре получила ответ от аналитиков — они, ознакомившись со всеми данными, аргументированно предположили, что батарианцы знают, что на Бекке их атаковали именно земляне. И теперь люди будут под прицелом и под угрозой — четырёхглазые будут мстить за гибель своих братьев на Бекке. Будут, скорее всего, травить людей, оправдываясь случаем, происшедшим на Бекке.

Приводя Джейкоба в нормальное состояние и, в очередной раз используя для этого наработки 'Цербера', я понимала, что батарианцы были, есть и будут террористами. Прежде всего — террористами. С которыми большинство правоохранительных структур и армейских подразделений стран Земли переговоров не вело. Террористов земляне уничтожали без суда и без следствия. По факту выхода за пределы допустимого поведения.

Позднее в ходе медицинского обследования Тейлора учёные 'Цербера' доказали, что у бывшего альянсовца резко возрос уровень биотических возможностей и способностей. Я-то знала, что Джейкоб рисковал на Бекке и корни усиления биотики растут именно с этой планеты.

А тогда... Бата и её руководитель при поддержке Некса-крогана, выполнившего роль грузчика, забрали весь запас нулевого элемента и смогли создать вакцину. В детали этого процесса я не вникала — для меня было важно, что Назарио получил лечение, выздоровел и передал Джейкобу информацию о том, что посол Джет'Амон — истинный лидер террористов.

Не буду скрывать хотя бы от самой себя — я очень надеялась на то, что наше вмешательство заставит батарианцев 'притормозить', по меньшей мере — отсрочить удар по Цитадели. Я не была стопроцентно уверена, что целью является станция в целом — даже при самом массовом нападении вряд ли у батаров хватит ресурсов эффективно "обработать" всю станцию со всем её многомиллионным населением.

Изунами продолжал говорить о том, что батарианцы атакуют станцию, потому что рассматривают людей как узурпаторов. А мирное соглашение, которое 'проталкивал' Джет'Амон многие батарианские фракции рассматривали не иначе, как акт предательства.

После такого напряжения Изунами предоставил Джейкобу отпуск. Да, вроде бы Тейлор и воин, и армеец, но я не могла тогда придти к единому мнению об этом юноше. Что-то тут было не очень чисто. Да, вполне возможно, вскрылось то, что он прибавил себе года, чтобы поступить на военную службу и потому его формально по-быстрому списали в запас или — почти что в отставку. Вот именно, что 'почти'. Кто их разберёт, армейских бюрократов-то, столь активно пользующихся непредсказуемостью и непросчитываемостью знаменитого 'человеческого фактора'. Вот и я тоже терялась в догадках, хотя меня быстро привлекли к решению других сложных и важных задач, а проблема атаки батаров на Цитадель как-то отошла на второй и третий планы по важности.

И я отодвинула в дальние углы памяти и сознания всё, что было связано с Джейкобом Тейлором, столь неравнодушным ко мне. Пацан и есть пацан... Гормоны играют, то-сё. Хорошо поработал отец над моими 'установками', я даже влюбиться теперь опасаюсь и спасаюсь погружением в работу...

Выяснилось, что отошла проблема 'четырёхглазых' в сторону очень ненадолго.

"Цербер", должна признать, по понятным мне причинам, никогда не останавливался перед применением "крайних мер". Но активность батарианцев, постоянно нападающих на так называемые "болевые точки" множества рас, по оценкам аналитиков и спецов Призрака, перешла "красную черту". Это случилось тогда, когда батарианские экстремисты в очередной раз "пошли на теракт", атаковав круизный лайнер "Арктурианский нефрит", который по ряду классификаций проходил и как крейсер.

По данным, поступившим от двух агентов "Цербера", оказавшихся на борту круизника, Джейкоб Тейлор был одним из обычных пассажиров, находился в отпуске и тихо-мирно отдыхал в своей каюте. Да, я знаю из протоколов, что пассажиров разбудили взрывы и звуки стрельбы, как принято говорить, "из автоматического оружия". Джейкоб Тейлор, решив поиграть в очередной раз в супермена, схватив свою собственную штатную штурмовую винтовку, побежал из каюты на капитанский мостик, чтобы не дать террористам захватить корабль. Похвальное для мужчины стремление, конечно же, особенно, если учесть, что на момент пребывания на борту круизника Джейкобу было всего-то четырнадцать лет. Ну, от силы — пятнадцать.

Каким таким образом он оказался в столь юном возрасте на военной службе в Альянсе Систем, об этом даже у церберовских спецов нет до сих пор единого мнения. Я же считаю, что все теории о том, что девочки взрослеют раньше мальчиков в массовом порядке — туфта, не стоящая внимания. Есть и среди мальчиков такие, которые в свои четырнадцать реально тянут на все двадцать пять лет возраста. И, соответственно этому двадцатипятилетнему возрасту — и думают и действуют.

Агенты "Цербера" перемещались из точки А в точку Б, потому, не желая расшифровываться и проявляться. Они не вмешивались в происходящее, старательно играя роли глупеньких и боязливых абсолютно штатских пассажиров. Ни Джейкоб, ни батарианские экстремисты не занимались оперативной фильтрацией "биомассы", поэтому расшифровать агентов Призрака не сумели и не успели. Джейкоб, как доложили агенты потом в весьма пространных отчётах. Написанных, в том числе и после прохождения сеансов "регрессивного" гипноза... Старое название, но работоспособное и другого спецы "Цербера" и не искали. Технологию усовершенствовали и столь страшно-разрушительных последствий она уже не причиняет. Так что агенты после 'процедур' продолжили службу в основном составе — в отставку и в расход их никто не списывал. Так вот, те самые агенты — то ли двое, то ли трое — старательно играя роль запаниковавших пассажиров, сумели проследить за Джейкобом. А тот, пользуясь тем, что подростка батары-экстремисты всерьёз не воспринимали, да и сам Джейкоб не был в военной форме — он ведь отпускник, а не при исполнении... Сумел уничтожить двух здоровенных террористов в первом же зале, затем — переговорить с перепуганным портье. Узнать от него, что террористы действительно направились на капитанский мостик.

Найдя подтверждение своим предположениям, Джейкоб посоветовал портье "скрыться в туман". Проще говоря — спрятаться где-нибудь в тихом и желательно — очень глухом и тёмном месте, а сам прошёлся по нескольким палубам, последовательно и, как он потом говорил, попутно уничтожая террористов. Те, как утверждали агенты "Цербера", продолжали принимать подростка за безобидного штатского пассажира. А когда начинали понимать свою ошибку — уже отправлялись к праотцам. Без возврата. В итоге Джейкоб использовал свой боевой опыт, уничтожил разбредшихся по лайнеру рядовых террористов. И, добравшись до капитанского мостика, увидел лидера террористов в окружении нескольких, как он потом изящно выразился в своих, просмотренных мной отчётах "помощников".

Переговоры не заладились. Террористы стояли на своём. Началась драка, схватка, едва не перешедшая в бойню. В результате бойня всё же получилась, но пострадали террористы, которых Джейкоб уничтожил. Не всех, конечно, лидера батарианских террористов Джейкоб сумел допросить, выбив из вожака правду о целях атаки. Террорист, оказывается, был недоволен человеческой экспансией и тем отношением, которое Совет Цитадели продемонстрировал к землянам. Как выразился этот четырёхглазый активист, подданных Гегемонии до глубины души возмутило нежелание Советников "слушать доводы батарианцев".

Лайнер "Арктурианский нефрит" имел право на доступ в космическое пространство Станции. Поэтому именно он должен был сыграть одну из ключевых ролей в батарианской террористической миссии. Нападение на лайнер не увенчалось успехом, угроза на Цитадель с борта лайнера так и не перешла.

Капитан лайнера Реджинальд Тадж, которого Джейкоб освободил из запертой террористами капитанской каюты, поблагодарил Тейлора от имени экипажа и пассажиров за вмешательство в ситуацию. И даже назвал юношу-отпускника героем "Арктурианского нефрита". Впоследствии капитан корабля, конечно, скажет, что атака террористов на лайнер была осуществлена настолько быстро, что ни он, ни экипаж не смогли адекватно отреагировать на угрозу. На самом деле лайнер и его экипаж и тем более — пассажиры в очередной раз, что, кстати, и доказали весьма аргументированно и агенты и спецы-научники "Цербера", не был готов к подобному.

Инцидент был завершён. Желая хоть как-то поощрить спасителя, капитан предложил Тейлору любую каюту на лайнере, вплоть до королевско-президентских апартаментов и добавил, что теперь храбрый юноша сможет неоднократно воспользоваться этим роскошным предложением.

Пассажиров, едва пришедших после неслабого шока в себя, переправили на челноках на Станцию. Сам лайнер к Кольцу Цитадели стыковать на этот раз диспетчеры не решились. Джейкобу было непонятно, зачем захватывать огромный круизный лайнер. Но вышедший на связь Дерек Изунами — майор и бывший командир Джейкоба — сообщил сослуживцу, что основной целью террористов является не Станция, а именно Совет Цитадели.

С похвальной быстротой и эффективностью Джейкоб Тейлор занял разъездной челнок. Спустя несколько минут юноша уже направлялся в Президиум. О случившемся на борту лайнера цитадельцы уже многое знали, так что Тейлора почти нигде и не задерживали — он без проблем вошёл в Башню Цитадели. Там его остановил один из офицеров СБЦ, который, как выяснилось довольно быстро, оказался батарианским экстремистом. Выяснилось, что обеспечивая успех нападения, террор-группы батарианцев, заранее проникшие на Цитадель под самыми разными легендами, сумели уничтожить личный состав внутреннего гарнизона СБЦ, специализировавшегося на охране Башни. А также — сделать всё, чтобы остальные подразделения станционной СБЦ не получили сигналов тревоги и не прислали своим коллегам подкрепление.

Джейкобу, понявшему, что перед ним — не настоящий офицер СБЦ, а террорист, пришлось открыть огонь на поражение и забыть о возможности быстро и относительно легко подняться на вершину Башни на пассажирском лифте. Сколько он потратил времени на подъём к Залу Совета по узкой аварийной лестнице — он и сам не помнил. Говорил потом только, что такого количества батарианцев ему раньше убивать и калечить не приходилось.

В Зал Тейлор ворвался в момент окончания столь любимых чиновниками так называемых 'предварительных' процедур. Своим появлением закономерно и надёжно прервал разговор посла батарианцев с Советниками. Одна из Советников спросила Тейлора, по какому праву землянин ворвался в помещение, где идёт заседание Совета. Тейлор, подойдя к столу, за которым размещались члены Совета, вплотную, выложил перед ними ридеры с информацией, одновременно включив инструментрон в режим экранной и трёхмерной проекции.

Пока Советники читали тексты файлов ридеров, Тейлор кратко словесно представил доказательства, свидетельствующие против Джет'Амона и миролюбивое поведение посла батаров мгновенно 'ушло в прошлое'.

Специалисты "Цербера" отслеживали этого четырёхглазого и давно знали о его "двойной игре". Да, внешне батарианин выглядел и действовал предельно кротко. Казалось, он существовал и жил только для реализации самых лучших побуждений. Переигрывал, короче. Считалось, между тем в среде легковерных цитадельцев и жителей освоенной части Галактики, что миссией Амона был мир между батарианцами и Советом Цитадели. Но уже аналитики "Цербера", о чём, конечно, они не "звонили" направо и налево, доказывали с фактами в руках, что этот четырёхглазый связан с батарианской террористической группировкой. Для которой, между прочим, само понятие "мир" было равнозначно понятию "капитуляция".

Советница приказала охранникам, находившимся в Зале, обыскать посла. Те приблизились к креслу, в котором восседал батарианин, но прикоснуться к Джет'Амону не успели. Тот, нажав на подлокотнике несколько сенсоров, выпустил вирус. Охранники пали его первыми жертвами. Джейкоб, видя, как облако газа — батарианцы, уверенные в успехе, сделали частицы взвеси видимыми — распространяется по Залу, приказал Советникам спасаться. Сам, уловив грохот и выстрелы в коридоре у зала, остался разбираться с группой поддержки посла батаров.

В состав группы поддержки, вскоре ворвавшейся внутрь зала, как оказалось, входили немногочисленные, но хорошо вооружённые батарианские отряды и летающие боевые дроны. С помощью подоспевших сотрудников станционной СБЦ, сумевших-таки пробиться сквозь восстановленные заслоны сторонников Батарианской Гегемонии, Тейлор справился с органическими и синтетическими сподвижниками посла батарианцев и арестовал самого посла четырёхглазых.

По протоколам автоматики Зала и видеозаписям мне и сейчас ясно, что Джет'Амон не успокоится. Он действительно поклялся отомстить и Джейкобу и Совету Цитадели. Посла тогда арестовали прямо в зале заседаний Совета, Советники остались невредимы, вроде бы инцидент был исчерпан. Даже то обстоятельство, что посол батарианцев оказался главой террористической батарианской группировки, не произвело особого впечатления ни на Советников, ни на журналистов, ни на обывателей. Остались Советники живы и здоровы — и ладушки.

После этого и произошла "зачистка" Цитадели от посольства батаров. Четырёхглазые из уважаемой и высокопоставленной расы достаточно быстро превратились в изгоев. А потом — и вовсе замкнулись в территориальных пределах своей Гегемонии.

"Арктурианский нефрит" принял Джейкоба на борт. Мне тоже пришлось там оказаться. Джейкоб не возражал, а мне было... Мне было, как я сейчас понимаю, всё равно. Надо было подумать над случившимся на лайнере и на Станции. Но разве рядом с этим "самозаводящимся" Джейкобом можно было получить тогда хотя бы минуту покоя? Он смотрел на меня такими голодными глазами... Конечно, ему всего четырнадцать-пятнадцать, мне — двадцать один и он видел, что я, внешне неотличимая от совершенно обычной земной женщины, могу делать как боец-спецназовец и биотик. Да, биотика... Возможно на этой основе мы с Джейкобом тоже... как принято выражаться, сошлись. Он — биотик, как оказалось, тоже, неплохой. Два биотика. И возраст... хм, подходящий. Мне ли, офицеру "Цербера" не просчитать столь простой сценарий ситуации?!...

Купленная мной в "дьюти-фри" космопорта бутылка шампанского пригодилась. Я её распила с Джейкобом. Как-то само получилось. Не опьянели — и ладно. Тейлор, конечно, приставал, не без этого. Но я... не торопилась.

И вот теперь Джейкоб Тейлор — сотрудник "Цербера", назначен Призраком на должность начальника Службы Безопасности станции. Повышение, что ни говори, но... Лучше бы он возглавил "ЭсБе" "Минитмена". Да, станции расположены достаточно близко друг от друга. Ладно, придётся встретить своего коллегу.

Миранда открыла глаза, встала с кресла, подошла к двери, сняла блокировку, отодвинула полотно в сторону.

Вскоре она уже входила в ангар, куда на платформе автоматическая швартовочная система подавала прибывший челнок.

Водитель открыл салонную дверь и на палубу ангара сошёл Джейкоб. Пожалуй, впервые Миранда столь близко видела его в форменном комбинезоне "Цербера", указывающем своей расцветкой — чёрной с рыжеватыми вставками — на принадлежность к силам Службы безопасности. Тейлор приветственно кивнул Миранде, передал ей ридер с документами.

Лоусон, окинув внимательным взглядом челнок, у которого уже хлопотали техники, коротко мотнула головой, предлагая прибывшему коллеге пройти во внутренние помещения станции.

Тейлор пошёл рядом, молчаливый и собранный.

В командирской каюте Миранда жестом предложила Джейкобу присесть в кресло. Тот не стал отказываться, но на спинку облокачиваться не захотел, ждал, видя, как усевшаяся в кресло за рабочий стол Лоусон просматривает файлы ридера.

— Хорошо, Тейлор. — Миранда отложила ридер в сторону. — Есть тут один кадр, которого назначили мне помощником, — покопавшись в стопке ридеров, Лоусон нашла нужный, включила и передала через стол Тейлору. — Прокачай его, у меня есть стойкое ощущение, что он... не полностью наш.

— Хорошая задача, — сказал Тейлор, просмотрев файлы. — Я сделаю это. Пределы?

— Обычные, — не желая озвучивать стандартные формулировки, ответила Миранда. — И... я бы хотела знать, Тейлор, как ты умудрился в столь молодом возрасте стать солдатом Альянса.

— Ничего странного, необычного или секретного в этом нет, — ответил Джейкоб, не меняя позы. — Я ведь биотик, причём, как утверждают спецы, достаточно сильный. А таких... держат под особым контролем.

— На том основании, что людям биотика "не очень свойственна", — сказала Миранда.

— Вроде того. И ведь известно, пусть даже очень немногим, что на заселённых планетах время от времени появлялись геты. Эти шагоходы приходили туда далеко не с добрыми намерениями. Пришли они и на Иден-Прайм... Об этом нет информации в общедоступных источниках. Если не копать уж очень серьёзно, конечно, — уточнил собеседник. — А тогда они пришли на Иден. Пять шагоходов. Пехотинцы. Я теперь знаю, что их привёз один авантюрист на своём частном корабле. Посадил яхту вне космопорта. То ли они его заставили, то ли что ещё. А шагоходов переклинило от того, что кругом столько органиков. Ну и один начал стрелять. На поражение. По какому-то крестьянину. Поле, лесок, река неподалёку. И из леса — выстрелы. Я отдыхал, проще говоря — спал, лёжа на земле. В тени кустов. Люблю я вот так отдыхать. Спокойно, тихо. А потом... Меня как подбросило и я сам не понял, как всё получилось. Биотикой разложил всех пятерых шагоходов на запчасти. То ли от шока, то ли от стресса. Крестьянин, легко раненный, сумел убежать. На четвереньках. Перепуган был... сильно. Разумники-умники потом, анализируя происшедшее, чуть не передрались, выстраивая гипотезы, что называется, пачками. Капитан Изунами, майора ему позднее присвоили, прибыл, чтобы лично взглянуть на человека, оказавшегося способным за десятки секунд уничтожить пятерых гетских пехотинцев. Слово за слово — и я встал в ряды Альянса... Изунами помог мне преодолеть бюрократические рогатки, определил в группу, куда собрал всех, кто нормально относился к биотикам. И я стал служить. Мне... нравилось. Я многому научился, многое стал понимать. Как оказалось, не только то, что надо тем, кто наверху в командной пирамиде Альянса Систем — военной или гражданской, всё равно. Несколько месяцев — и я уже не чувствовал себя новобранцем или пацаном. Хочешь знать, почему я ушёл из Альянса?

— Если можно. Я — не настаиваю, — ответила Миранда.

— Просто. Оставили меня служить на Идене. Посчитали, что нет необходимости переводить меня куда-то на другую планету или на другую станцию. Я к этому как-то спокойно отнёсся. А потом... Потом на Иден свалился десантный корабль гетов. Пятьдесят шагоходов. И — не только пехотинцы. Новые модификации, среди них — и неизвестные нам, людям, на тот момент. Группу майора Изунами подняли по тревоге и бросили в район, куда прибыл этот корабль. Уже на подлёте геты уничтожили два наших челнока из пяти. Пришлось нам десантироваться на тросах. Тогда геты, уже высадившись, сбили ещё один челнок и, пока он полого падал, расстреляли едва ли не в упор тех солдат, что спускались с этого челнока на тросах. Два челнока сумели высадить меня и моих сослуживцев, но геты не дали уйти машинам и их пилотам — сбили. А нас... двадцать минут роботы гоняли по лесу и полю. Только потом я узнал, что всё это время местные чиновники тщательно скрывали правду о происходящем в районе. Потому нам и не прислали подкрепление. Среди выживших тогда были неслабые биотики, но мы... мы и тогда не умели воевать с роботами. Нас никто этому не учил. И... и я выжил чудом. Хотя до самого последнего момента считал, что выжил не один. Нас... нас осталось только трое из восемнадцати пацанов. Мы... мы не стеснялись этого названия. А потом... потом я узнал, что один умер в челноке на пути в госпиталь, другой — на операционном столе в госпитале и я... я остался один из почти трёх десятков. В госпитале, в палате я написал рапорт об отставке. Изунами меня не отговаривал... Мне показалось тогда, что он понял истинную причину моего решения. И сказал только, что всегда будет считать меня одним из своих ребят. Невзирая на мой реальный биологический возраст, недопустимо молодой для солдата Альянса. Так и пошло. Я завис между гражданской жизнью и жизнью солдата Альянса. Правда, это зависание продолжалось недолго. Наступило время батарианского конфликта с Советом и я... я принял окончательное решение. Ушёл из войск Альянса Систем. Если ты спросишь о причинах, то отвечу: увидев Советников в непарадной обстановке, я многое понял. Мне тогда остро и окончательно надоела вся эта политическая возня и бюрократия.

— И безразличие политиков? — спросила Миранда.

— И это — тоже, — не стал отрицать Джейкоб. — В "Цербере", куда я пришёл, всё было иначе. Знаешь ведь: когда появляется проблема, то команда собирается не для написания отчёта о том, что следует делать для её решения. Команда собирается только для реального решения проблемы.

— Знаю, — кивнула Лоусон.

— Я... я продвинулся ещё дальше. О многом, чего достигнуть удалось мне в "Цербере", я раньше и не мечтал. На биотиков, сама понимаешь, смотрят косо, хоть люди, хоть инопланетяне. Теперь я могу достаточно, как считаю, профессионально, использовать дробовики, тяжёлые пистолеты, не говоря уже о технических умениях и биотических способностях.

— Тебя считают универсальным солдатом, Джейкоб, — сказала Миранда.

— И я согласен с этой квалификацией, — подтвердил Тейлор. — Так мне как с этим твоим помощником...

— Как хочешь. Ты — начальник ЭсБе станции, пусть и небольшой по размерам, но... Проследи за ним и если он попытается "взбрыкнуть" — сразу действуй так, как надо. А я тебе... помогу.

— Поможешь? — Джейкоб посмотрел в лицо сидевшей за столом "шефини".

— Помогу. Не нравится он мне. Чувствую в нём...

— Второе дно, — проговорил Тейлор.

— Вроде того, — не стала отрицать Лоусон. — Не то что бы мне нужны были доказательства его двуличности, я больше опасаюсь его вредоносной деятельности.

— Аморальной — в том числе? — уточнил Джейкоб.

— В том числе, — кивнула Миранда. — Знаю я, что в разговоре с Призраком ты уточнил, что не будешь участвовать в аморальной деятельности "Цербера". Согласна. Но служить двум господам, а именно это я и выловила в настройках фигуранта — это, думаю, по большинству кодексов, проходит как аморальное действие.

— Проходит. — Тейлор встал. — Ладно. Я пройдусь по станции, посмотрю, что и как.

— Только... Джейкоб. — Миранда встала. — Договоримся сразу. У тебя — своя личная каюта, у меня — своя. И это — не места для сам знаешь чего. Как и вся станция. Здесь мы — работаем. Нам нужно сделать дело. Потом...

— Потом, — Джейкоб подошёл к двери, набрал код, — новое назначение. И не факт, что тогда мы тоже будем работать вместе.

— Не факт. Здесь ты прав. Поэтому... Не порть о себе впечатление, Джейкоб.

— Постараюсь, — начальник ЭсБе вышел из командирской каюты, задвигая за собой створку.

Миранда опустилась в кресло, едва слышно выдыхая воздух. Вздох получился долгим, но расслабиться полностью не удалось. Джейкоб ничего не забыл и попытается снова сблизиться с ней. Всё стандартно — дело идёт к продолжению взаимоотношений в очень близком формате. Не крайне близком, но "служебный роман" вполне прогнозируем.

Воспоминания Шепарда о Честере на Ривер Ди и Дэйне

'Нормандия' успешно стартовала с Иден-Прайма и у большинства членов экипажа и команды корабля, как понимал Шепард, постепенно слабело ощущение того, что эта планета — последняя на пути фрегата-прототипа. Многое пришлось осознать, понять, почувствовать нормандовцам. Старпом видел, как многие обитатели корабля жадно читают материалы новостных порталов Экстранета, как прохватывают ленты оперативной информации о самых малозначащих событиях, происшедших на Земле или в Солнечной системе в целом. После столкновения со Жнецом, после того, как был найден живой протеанин, после вала остроты понимания приближения галактической войны... Поневоле многие люди — и не только люди стали возвращаться к мыслям о своём собственно личном прошлом, о том, что было и совсем недавно и очень давно.

Да, после отлёта с планеты нормандовцы возвращались к ритму, обычному для экипажа и команды военного боевого разведывательного корабля. Регламенты, планы, программы, уставные рамки. И, тем не менее, пока не была объявлена боевая готовность высокого уровня, находили возможность отвлекаться на штатские, гражданские мысли. Сам Шепард понимал, что он тоже не избежал этого.

Иногда, а временами и довольно часто он вспоминал Честер на Ривер Ди. Городок, ставший одинаково дорогим и знаковым и для него и для Дэйны. Хорошо, что удалось написать и отправить Дэйне большое письмо по Золотым Каналам. Теперь, по меньшей мере, не придётся беспокоиться, что письмо затеряется на почтовых серверах, пойдёт не по тому маршруту или вообще будет стёрто. Система 'Золотые Каналы' предусматривала доставку сообщения, как любили говорить люди, 'прямо в руки'.

Конечно же, Шепард задумывался, при каких обстоятельствах Дэйна получит извещение о получении сообщения по 'Золотым Каналам'. И каждый раз чувствовал, как его охватывает волна тепла и нежности к подруге. Честер на Ривер Ди связал их обоих воедино, поддерживал их связь, их единство. Вспоминая город, Шепард вспоминал Дэйну. Это было столь приятно, важно и нормативно, что несколько минут или, может быть, даже секунд таких воспоминаний о Честере помогали ему отдохнуть и душой и телом от всегдашней круговерти старпомовских, офицерских, должностных и экипажно — командных забот.

Казалось бы, ничего особенного в этом городке не было — обычный населённый пункт. Да, с богатой и даже древней историей. Но это, как было принято считать, только на первый взгляд. Достаточно копнуть поглубже и эта обычность приобретала значительную важность, ценность, уникальность для конкретного человека.

Да, в древности было обычным делом называть места, где по самым разным причинам, более-менее массово селились люди, используя названия фортификационных сооружений. Древний герб Честера был широко известен далеко за пределами городка, пережившего Третью Мировую Войну. И теперь, как остро понимал Шепард, стоящего перед угрозой новой, уже не мировой, а галактической войны.

Сейчас старпом понимал — Жнецы в любом случае атакуют Солнечную систему и обязательно — все густонаселённые землянами, людьми и — не только людьми — планеты, станции, платформы. Центральной мишенью здесь для 'креветок' станет Земля — материнская планета человечества. А значит, как минимум — орбитальные бомбардировки, а там и до десантов дело быстро дойдёт.

Страшно было 'примерять' к Земле то, что уже пережил несколько десятков тысяч лет назад Иден-Прайм. Страшно и одновременно — необходимо.

У каждого человека есть места на Земле, с которыми он ощущает особую, глубоко личную, понятную только ему одному, ну может быть ещё нескольким людям, взаимосвязь. Для Шепарда таким городом стал именно Честер на ривер Ди.

Простое название. Да, британский город, формально, если на бюрократическом языке — столица так называемой 'унитарной единицы' — Западного Чешира и Честера. Что поделать, любят чиновники играть в свои игры, в том числе и с административно-территориальным делением страны и государства. Сливают, укрупняют, делят, измельчают. Как будто без этого нельзя обойтись. Они-то, чиновники, считают, что нельзя. Потому что тогда значительной нужды в их чиновничьем труде не будет. Вот и меняют изредка внешнее представление, не заботясь о внутреннем.

Честер на ривер Ди был городом с шестнадцатого столетия, а если точнее — то с 1541 года. По площади он небольшой — всего лишь каких-то двадцать пять — тридцать квадратных километров. Населения тоже немного — сто двадцать — сто тридцать тысяч человек. Вполне обычный небольшой городок. Да разве дело-то в размере, площади или количестве населения? Это всё — части предельно общей и в то же время — детальной картины.

Рядом с Честером — буквально в двадцати — тридцати километрах — Ливерпуль, сам Честер, кроме всего прочего является и сейчас узловой станцией для многих железных дорог.

Древность города подтверждает и тот факт, что его главные четыре дороги по-прежнему, несмотря на три мировых войны и множество реконструкций, следуют по маршруту, проложенному более двух тысяч лет тому назад.

Именно тогда и берёт начало история города, первоначально — римского форта — 'каструма', именованного как Дева Виктрикс. Тогда в Риме правил император Веспасиан.

Семьдесят девятый год нашей эры. Древность для человека, только недавно сумевшего увеличить среднюю продолжительность своей жизни до ста — ста пятидесяти лет — невообразимая. Фактически поселение тогда представляло собой военный укреплённый лагерь двадцатого легиона.

Позднее, в те века, которые и ныне принято именовать средними, город был столицей валлийского королевства Гвинед, со временем приобрёл значение главной крепости на границе с Уэльсом. Что поделать, люди очень много, почти ежедневно воевали друг с другом. Потому и считали свои поселения как минимум укреплёнными пунктами и как максимум — крепостями.

От тех древних времён в Честере до сих пор сохранились средневые толстые стены из красного песчаника. Они были возведены только в четырнадцатом столетии на месте римского вала. Главные улицы города высечены в скалистой почве, поэтому все здания в Честере и сегодня построены на колоннах таким образом, чтобы нижние этажи образовывали открытые для прохожих галереи

Широкую, можно сказать общепланетную известность приобрёл Честерский кафедральный собор, который строился с тринадцатого по шестнадцатый век. Кроме собора известны, конечно же, перестроенный в здание судебных учреждений и тюрьму старый замок, который историки почти единодушно датируют временами Вильгельма Завоевателя.

Очень долго город был — особенно в последние два-три столетия, известен как центр судостроения, мыловаренного и химического производства. Название обязывало быть тесно связанным с рекой Ди, которая, кстати, обмелела. Был прорыт новый канал, по которому до сих пор в малотоннажных — до трёхсот единиц вместимости — перевозятся товары, произведённые в графстве — главным образом те, что произведены на предприятиях Манчестера и Бирмингема. Международную известность и искреннее признание не только гурманов приобрели производимые здесь сыры.

До административной реформы второй половины двадцатого столетия Честер являлся городом-графством, затем стал районом неметропольного графства. Сохранил этот статус до конца первого десятилетия двадцать первого столетия. И только потом Честер стал центром унитарной единицы.

Всё это так. Об этом рассказывают многочисленным туристам знающие профессиональные и самодеятельные гиды. Местные жители к этому относятся спокойно и где-то даже равнодушно. Для них важна не эта внешняя блёстковость, пусть и замешанная на древности, а рутина ежедневных забот.

Для Шепарда, привыкшего к тому, что его постоянно переводят с места на место, Честер на Ривер Ди стал первым городом, в котором он обрёл впервые за годы армейской службы более-менее постоянное жильё. Тогда он, может быть, впервые подумал о том, что когда-то надо будет и остепениться, завести семью и детей, купить дом. Не квартиру, пусть даже и семейную, а именно дом.

Тянуло его жить не в многоэтажках, а как можно ближе к земле. Хотелось иметь возможность выйти в любой момент из дома и ощутить себя стоящим на обычной земле, а не на какой-нибудь пластобетонной или металлической платформе.

Да, когда ему случалось бывать в Честере не несколько часов, а несколько суток, он с удовольствием ходил по улицам, заходил в бары, кафе, сидел за столиками, потягивал безалкогольные напитки и смотрел расфокусированным взглядом по сторонам. Чувствуя себя счастливым уже от того, что кругом — совершенно не армейская, штатская, гражданская обстановка. И он в ней не ощущает себя неким чужеродным звеном.

Гражданская одежда спокойной расцветки, самая простая, мягкие ботинки на нетолстой плоской подошве. Да, немного принадлежность к армии выдаёт короткая стрижка, но ведь и многие другие мужчины явно не служащие в армии тоже любят именно короткие стрижки.

Кому надо определить, что он, Джон Шепард — не просто армеец, но и спецназовец — определит это без особого труда. Так всегда было есть и будет. А остальным людям — и не только людям, кстати, без разницы, откуда пришёл он в зал этого питейного заведения.

Иногда, к сожалению, как понимал Шепард, крайне редко, рядом появлялась Дэйна. Для неё этот город тоже стал в значительной степени привычным и родным.

Её тянуло к воде, к мостам, к набережным. И Джон с радостью и удовлетворением подчинялся её желанию подолгу бывать именно там. Дэйна замирала, глядела вокруг широко раскрытыми глазами, молчала — иногда часами. Для кого-то из мужчин, вполне возможно, такое поведение спутницы было бы малопереносимым, но Шепард и сам не спешил заполнять эти минуты малозначащими разговорами, монологами.

На набережных, рядом с мостами — каменными и металлическими — были построены беседки. Когда Дэйна уставала стоять на мостах, Шепард подхватывал её на руки и нёс к ближайшей — а иногда — и не самой ближайшей беседке. Нет, он не стремился сразу сам усесться на деревянную лавку, он любил часами стоять у ограды беседки, смотреть на воду, часто переводя взгляд на Дэйну, обнимавшую его за шею и изредка очень приятно и волнительно целовавшую его — когда в губы, а когда в щёку.

Иногда Дэйна хотела ещё большего приближения к природе. И Шепард уносил спутницу далеко за пределы города, туда, где уже не было каменных набережных, мостов, беседок. Он шёл по тропинке, неся Дэйну на руках. И знал, что сможет пройти так несколько сотен километров.

Ему было приятно, Дэйне было приятно, а это — очень важно для взаимоотношений двоих. Дэйна смотрела по сторонам, изредка протягивала руку, срывала травинку или веточку и так приятно щекотала ими лицо своего друга. Она улыбалась, спокойной тихой улыбкой, никаких 'тридцать два сверху'. Улыбалась и радовалась. Ей нравилось вот так бывать с Джоном наедине.

Остров он и есть остров, поэтому свободной земли здесь очень мало. Джон и Дэйна привыкли к тому, что можно пройти сто-двести-триста метров и вот уже среди листвы деревьев и кустов проступает каменная кладка — старая или новая. А там и бетонная или металло-пластиковая плита проглянет. Жилой дом или хозяйственная постройка или ограда. По-разному бывало.

Местные жители спокойно относились к гостям, сразу чувствовали, туристы они или путники. Потому — не навязывали своё присутствие, не пытались командовать. Не возражали, если Шепард садился где-нибудь вблизи очередного дома на берегу Ди, сажал спутницу к себе на колени и, глядя на зеркальную поверхность воды, замирал. Ему нравилось смотреть, как отражаются в воде облака, голубизна или синева неба, кроны деревьев и 'шапки' кустов, стены, окна, крыши домов. Он отдыхал душой и телом. Дэйна прижималась к нему, обнимала ещё крепче, тоже замирала. И так они сидели часами. Иногда — утром, иногда — днём, иногда — вечером.

Часто Джон и Дэйна встречали закаты и рассветы. Смотрели, как медленно поднимается над горизонтом или наоборот — плавно опускается за далёкую, недостижимую линию солнечный диск. На него можно было смотреть без опасений повредить глаза именно в эти закатные и рассветные секунды, смотреть и видеть облака, лучи света.

Вечное Солнце. Для человека, живущего несколько десятилетий — поистине вечное. Хотя, конечно, учёные, умники-разумники вовсю оперировали цифрами в миллион и в миллиард лет, но для обычного человека... А тогда Шепард при всей своей подготовленности обоснованно причислял себя к обычным людям... Эти цифры носили абстрактный характер, из серии 'это будет тогда, когда меня уже не будет'.

Выходя с Дэйной на дорогу — просёлочную ли, магистральную ли, Шепард иногда сожалел, что очередное уединение подходит к концу. Совсем скоро рядом шипнёт тормозами автобус или другая попутная машина, может быть — легковая, может быть — грузовик местный или магистральный, и... снова вокруг будет город, снова вокруг будут люди... А так хотелось продлить это 'одиночество вдвоём'. Но куда же можно скрыться на острове? Да никуда, если, конечно, очень не стараться. А стараться не хотелось...

Дэйна не торопилась возвращаться в пределы Честера. Ей нравилось быть именно среди почти нетронутой природы. Да, она тоже не была чужда прогулкам по улицам города, посиделкам в барах и ресторанах. Но там она не чувствовала себя спокойно. А здесь, за пределами Честера, когда вокруг на сотни метров не было и признаков человеческого жилья... Ей было, как ощущал Шепард, спокойно. Не одиноко, нет. Именно спокойно. Здесь она, вполне возможно, отдыхала душой.

Шепард не торопился поднимать руку, выходить к обочине дороги. Дэйна — тем более не спешила подходить к колее или к асфальтобетонной полосе.

Иногда Джон и Дэйна возвращались в Честер ночью. Далеко не всегда Дэйна непременно была на руках у Джона — она не хотела его перенапрягать и перегружать, не хотела, чтобы он в очередной раз уставал, неся её километр за километром. Она не считала себя уж очень лёгкой и маловесящей. Да, она признавала подготовленность своего спутника, но, тем не менее, не хотела, чтобы он снова и снова работал, а она — отдыхала.

Потому часто они вдвоём, взявшись, конечно же, за руки, шли по тропкам, ориентируясь где по компасу, где по навигатору, а где — по наитию. Шли, ожидая момента, когда на востоке покажется краешек диска солнца и природа в очередной раз начнёт просыпаться.

Возвращаясь в пределы Честера, Джон и Дэйна часто останавливались на мостах. Когда — на самой середине, когда в начале, когда в конце. Дэйна любила стоять, чуть оперевшись на перила и смотреть на берега и на воду. А Джон любил изредка поглядывать на неё в эти минуты.

Дэйна была разной. Она не стеснялась быть разной при Джоне, доверяла ему, позволяла видеть себя в самые разные моменты. И тогда, когда она была почти неуязвима и предельно сильна, и когда она чувствовала себя совершенно разбитой и почти уничтоженной. По-разному бывало.

Наверное, Дэйна вполне предсказуемо понимала, что в жизни всякое бывает. И, если им обоим суждено в будущем — далёком или близком — объединиться в семью, то пусть уже сейчас они проверят свою совместимость в полной мере. Поймут, смогут ли они выдерживать долгое время отсутствие любой парадности и праздничности.

Мосты Честера связывали их. Два разных берега. Уникальных, самостоятельных. Неважно, кто из них был высоким, крутым, а кто — пологим и ровным. Важно то, что между ними обоими крепла особая взаимосвязь. Да, сценарий обычен — свадьба, договор, дети, внуки, правнуки. Но столько деталей в этом сценарии зависят от них, только от них двоих и больше ни от кого, что эта обычность и предсказуемость уже не казались слишком уж непреодолимыми, заранее заданными.

Если позволяло время, то, возвращаясь в Честер или уходя из него, Джон и Дэйна часто путешествовали на местных 'корабликах' — деревянных, сделанных под старину. Честерцы строго блюли традиции и не допускали, чтобы новомодные корабли и суда, где преобладали металл и пластик, портили пейзажи древнего города, превалировали, заставляли думать о всевластии 'новодела'.

Дэйна, как помнил Шепард, любила сидеть у окна, поближе к борту, чтобы иметь возможность увидеть воду, берег, деревья, линию горизонта. Кораблик неспешно плыл по реке, придерживаясь фарватера, туристы и местные жители гомонили, а Дэйна хранила молчание. Она, как понимал Шепард, в очередной раз отдыхала, подзаряжалась от природы, от воды, от возможности уйти хотя бы на время с земли.

Не нужны были слова. Не нужны. Они были явно лишними. Изредка Дэйна спокойно неспешно поднималась с лавки или кресла, шагала по проходу и останавливалась, когда выходила на нос или на корму, подставляла лицо ветру и брызгам воды. Она была счастлива. Не только потому, что рядом с ней был он, Джон Шепард, а потому, что могла быть ближе к природе. Для неё это было очень важно.

Часто за весь путь между пристанями она не говорила ни слова. И Шепарду не нужно было, чтобы она прерывала молчание. Он понимал её без слов, сказанных вслух. Понимал. И это понимание, как он ощущал, очень нравилось Дэйне.

Выйдя на пристань, Джон не торопился подходить к трапам, ведущим на берег. Дэйна любила несколько минут постоять у ограждения пристани, посмотреть на кораблик, на пассажиров, входящих и выходящих по узким трапам на его борт, на матросов и, если повезёт — на капитана. На её лице редко появлялась улыбка, но там, к счастью, не проявлялось и нервное, душевное напряжение. Дэйна отдыхала, продолжала восстанавливаться, обновляться.

Несколько минут — и она неспешным шагом направляется к трапам, ведущим на берег. Набережная была излюбленным местом её прогулок — когда утренних, когда вечерних, когда ночных. Дэйна не спешила, не торопилась завязывать знакомства, хотя, может быть, чувствовала, что Честер станет для неё привычным местом обитания надолго...

Остановившись на самом краю набережной, Дэйна смотрела на воду, на своё отражение. Нет, она не спешила поправить причёску или одежду, не спешила изменить выражение лица. Она смотрела, расслаблялась. Она жила в эти мгновения может быть гораздо более полной и привычной для себя, внутренней, жизнью, чем где-либо ещё.

Поднимаясь по каменным, металлическим, деревянным ступеням лестниц, уходя от набережной, Дэйна изредка касалась рукой поручней. Не потому, что чувствовала свою физическую, пусть даже временную слабость. А потому, что хотела жить полной жизнью, чувствовать окружающий мир во всей его доступной полноте.

Одно-двух, максимум трёхэтажные дома. Никто здесь, в Честере, не стремился к тому, чтобы жить далеко от земли. Никто не стремился превратить небольшой и потому очень уютный городок в очередной перенаселённый мегаполис.

Множество пешеходных, совершенно недоступных для машин всех марок и размеров улиц, толпы людей — местные жители, приезжие, туристы. Спокойная, размеренная, где-то даже сонная жизнь.

Уходя от набережных, Джон и Дэйна, взявшись за руки, привычно окунались в лабиринты этих пешеходных, совсем не таких уж и узких улочек и смотрели по сторонам. Привычная жизнь.

Да, бывало, Дэйну узнавали, подходили, просили автограф, спрашивали. Она не отказывала, охотно отвечала на вопросы. Не на все, конечно. Чётко умела определить, кто задал ей вопрос — обычный человек или журналист. С последними она общаться не любила, хотя и понимала, что они — прежде всего на работе. И им нужно добыть непременно интересный, острый материал. Рутины вокруг и так хватало, но если человек платил деньги за файл, за ридер с газетным выпуском, то он хотел получить не очередную порцию повседневности, а что-то такое, что затронет его душу, а возможно — и сердце. Правда, как понимал Шепард, далеко не всегда этих 'остреньких' моментов хватало на всех. Кому, как говорится, как. Для кого-то — острое может показаться самым пресным.

Присутствие рядом спутника в такие моменты общения с жителями, гостями Честера, как чувствовал Джон, очень помогало Дэйне. Одинокая девушка... Да, при всей замкнутости и холодности британцев, она всё же воспринималась как что-то удивительное. А вот когда рядом с девушкой — видный юноша с военной офицерской выправкой — дело другое. Меньше возможностей проявить вполне понятную, но от этого не менее недопустимую вольность. А корреспонденты и журналисты — народ, по большей части лишённый многих тормозов и рамок. Профессия обязывает быть пронырливыми и настойчивыми. Иначе не достанешь нужный редакции материал. А значит — не будет рейтинга, не будет зарплаты.

Хорошо, что репортёры в Честере не слишком часто 'доставали' Дэйну. О Шепарде они вообще мало что знали, так, разве что в самых общих чертах. Потому удавалось ускользать от слишком рьяных и навязчивых собеседников, набивавшихся с потрясающей регулярностью в попутчики.

Дэйна любила остановиться на перекрёстке старинных улиц и внимательно посмотреть направо, налево, назад и вперёд. Она не спешила избирать направление движения, не спешила непременно зайти в очередной небольшой магазин или тем более — в кафе или ресторан. Шепарду нравилась неторопливость Дэйны, её способность уделить должное внимание простым, казалось бы, деталям окружающего мира.

Светло-коричневые каменные, часто плиточные тротуары с непременными рекламными щитами, где-то навязчиво, где-то ненавязчиво приглашающими посетить, попробовать, купить. Белые, коричневые, чистые фасады домов, тщательно отреставрированных, восстановленных и подновляемых. Разноцветные вывески всевозможных заведений. Шелестение двигателей и катков машин, идущих по узким асфальтированным полосам. Редкие остановки общественного транспорта — бусов. Встречались, конечно, древние кареты, запряжённые лошадьми, которыми, кстати, активно пользовались не только туристы, но и местные жители. Старинные, древние здания и дома из новомодных материалов, тщательно замаскированные 'под старину', чтобы не выбиваться из общей строго рассчитанной гаммы.

Шепард помнил, что по этим улицам Честера он с Дэйной ходил часами — тоже днём, утром, вечером и ночью. Тёплый, желтоватый свет лился из плафонов старинных фонарей, казалось, сверхчётко отделявших проезжую часть улицы от тротуарной полосы. Дэйна шла всегда неспешно, не торопилась никуда, но и не медлила, не стремилась непременно зайти в очередной магазин, не смотрела жадным взглядом по вывескам. Не любила она часто предаваться шопингам, хотя умела и любила уделять процессу выбора и покупки не только часы, но и дни. Не тогда, конечно, когда рядом с ней был Джон.

Любила она кормить голубей. Покупала для них корм в ближайшей лавке и десятки минут ждала, когда к рассыпанным крошкам слетятся птицы. Не только голуби — любые. Смотрела, как они склёвывают корм, как перелетают с места на место. Да, она знала прекрасно, что, может быть, городским властям и не нравится стремление людей — хоть туристов, хоть местных жителей — непременно покормить птиц, но... традиции, обычаи сильнее чиновничьих установлений. А птицы... птицы жили рядом с Честером и в самом городе всегда. И даже раньше образования самого первого — более-менее значительного по размерам поселения.

Джон охотно принимал участие в кормлении птиц. И Дэйне это очень нравилось. Она улыбалась, спокойно и едва заметно, но довольно. Улыбалась и молчала.

Молчание в их общении стало занимать очень значительное и приятное место. Слова часто не нужны, важно понимание, глубина осознания. А слова — слишком слабая форма.

Ночные прогулки были не только пешими — Честер далеко не всегда быстро затихал, когда время приближалось к полуночи. Иногда, под настроение, Дэйна предлагала Джону проехаться на старинном двухэтажном автобусе. Да, возможно, это был туристский аттракцион. Но фактом оставалось и то, что этим автобусом, ходившим по жёстко определённым маршрутам (машин было, кстати, несколько, так что маршруты охватывали почти весь Честер, в основном, конечно же, его старые и древние части) пользовались весьма активно и многие местные жители.

Дэйна, как помнил Шепард, любила ездить на этом автобусе, благо билеты были достаточно дешёвыми и особой толкотни ни на первом — закрытом, ни на втором — открытом этажах машины не было. Можно было спокойно выбрать себе место у окна и смотреть на огни вечернего и ночного города, думать, вспоминать. А можно было подняться по неширокой витой лестнице на второй этаж, сесть на лавку, опереться о поручень и смотреть на город с высоты нескольких метров, иногда даже вскользь заглядывая в окна близлежащих домов.

Джон помнил, что Дэйна старалась чередовать — один маршрут они проезжали на первом этаже, второй — уже на втором этаже. Часто Дэйна предлагала Джону сойти. И они продолжали свой путь уже пешком, а автобус мягко и почти бесшумно исчезал за поворотом узкой улочки.

Несколько раз на этом экскурсионном автобусе Дэйна и Джон доезжали до домов, в которых снимали квартиры. Да, к огромному сожалению, тогда они не стремились форсировать отношения и съезжаться. Но может быть, это было и хорошо? Неспешность, последовательность, не дают, в общем-то, развиться многим опасным сценариям.

Кто же знал, что война со Жнецами так быстро станет не возможностью, а реальностью? Кто же знал... Да мало кто знал, а ещё меньше было тех разумных органиков, кто в эту реальность верил и делал хотя бы что-нибудь для того, чтобы эта реальность подольше оставалась в близком, но всё же будущем.

Тессия. Матриарх Этита. Известие о Бенезии. Раздумья

Матриарх Этита вошла в свою комнату, спрятала в карман карточку-ключ и, оглядевшись, надавила пальцем сенсор включения софитов на потолке. Снова, как всегда, вполнакала. Ей не нравился яркий свет потолочных светильников. Давно не нравился. С тех самых пор, как она узнала сначала об исчезновении дочери, а потом — об исчезновении своей жены — Бенезии. Сегодня ей снова вспомнились многие события, связанные с этими двумя фактами. И сейчас матриарх пребывала далеко не в лучшем расположении духа.

Присев за стол, Этита пододвинула к себе рамку, надавила сенсор, взглянула на снимок. Лиара. Её единственная чистокровная дочь. Стопроцентная азари. Появившаяся на свет благодаря мудрому решению Бенезии, согласившейся зачать ребёнка за несколько месяцев до наступления так называемой 'паузы', намертво блокирующей детородную функцию у пожилых азари.

Последний, поздний ребёнок. Этита уже давно не могла иметь детей, а вот Бенезия... Она согласилась и Лиара стала не просто чистокровной азари. Её можно было бы назвать венцом жизни обеих азари. Достаточно давно Лиара исчезла. Ушла от Бенезии, затем разорвала все взаимоотношения с Этитой.

Скрыться полностью Лиаре не удалось — Этита могла отслеживать её перемещения, но... Уважая право дочери на самостоятельную жизнь, матриарх не стремилась давать понять младшей Т'Сони, что скрыться ей так и не удалось. Если она решила уйти — то почему бы и нет? Это — её жизнь, её судьба, её решение. Чем бы оно ни было вызвано — мать и отец должны уважать мнение своего ребёнка. Тем более что азари никогда особо и не опекали своих подрастающих детей. Какими бы они, эти дети, ни были.

Этита долго смотрела на снимок. Думала. Вспоминала. Размышляла о том, что ей самой следует сделать в самое ближайшее время. Она, дочь крогана и азари, всегда была самостоятельной в своих суждениях и поступках. Так воспитали её родители. Свобода действий и мыслей приучила Этиту к мобильности и сейчас она планировала в самом скором времени улететь на Иллиум к своей хорошей знакомой. Там предстояло поработать в мегаполисе Нос-Астра в клубе 'Вечность'. Это только в детстве можно уверовать, что тебе всё по плечу, что всё возможно. А вот на закате жизни... К тебе начинают относиться, мягко выражаясь, как к 'отработанному материалу'. И все твои личностные особенности, когда-то приводившие окружающих в восторг, теперь воспринимаются ими же совершенно по-иному. Временами — резко отрицательно.

Наверное, будущие клиенты клуба, в баре которого она собирается работать, сочтут её чересчур эксцентричной. Им, конечно, такая линия поведения малопонятна и потому будет раздражать. Не являясь любительницей дутых рамок, Этита не стесняется в выражениях. Уже сейчас она понимала, что совмещение 'матриарх азари и бармен' даже для её соплеменниц — что-то уж очень далеко выходящее за рамки. Что поделать, разумные в своём подавляющем большинстве привыкли, что матриархи азари становятся уважаемыми советниками. Этим другим разумным трудно каждый раз вникать в детали, обращать пристальное внимание на взаимосвязи. Ответ на такое недоумение у Этиты заготовлен давно: 'никто не хотел слушать моих мудрых советов, когда я была на Тессии, поэтому я переехала на Иллиум'.

Много разных отговорок может придумать азари, приближающаяся к своему тысячелетнему юбилею. Очень много. Понятных, малопонятных, непонятных, но — отговорок.

Взгляд расфокусировался, снимок потерял чёткость. Вспомнились отец и мать. Отец Этиты был кроганом, сражавшимся против рахни. Мать — азари, воевала во время восстания кроганов. С кем она воевала — она не любила рассказывать, поскольку служила в разведке. Секретность, ограничение доступа посторонних к информации. Маленькая Этита всегда понимала очень остро, что обоим родителям многое пришлось повидать. Ей рано пришлось понять, что она — нечистокровная азари и это далеко не всегда будет оценено окружающими разумными органиками только положительно. В наследство от отца Этите достался чешуйчатый узор на щеках — точный признак примеси другой расы. Нечистокровная азари. Когда-то это служило надёжной 'охранной грамотой' — был в истории азарийской расы период, когда нечистокровность ценилась выше, намного выше.

Она сейчас, как и прежде, спокойно относится к тому, что очень многие разумные воспринимают азари, прежде всего, как сексуальных партнёров и не видит в этом ничего непонятного или опасного. В конце концов, эволюция, природа — достаточно мощные силы, чтобы повелевать жизнями и судьбами миллиардов разумных существ и раз за разом навязывать этим разумным свои правила и свои приоритеты.

Инстинкт продолжения рода — основной инстинкт для любого разумного органика. Может быть, действительно эволюция и природа заинтересованы, прежде всего, в том, чтобы раз за разом получать новые и новые комбинации генов? Очень даже может быть. Потому для азари секс с инорасовыми партнёрами никогда не являлся сколько-нибудь заметной моральной и нравственной проблемой. Даже сейчас, когда ей самой уже за девятьсот лет, она ещё может составить должную конкуренцию многим молодым девам и матронам. В баре, конечно, придётся тоже заниматься сексом с клиентами и уже сейчас она знает, что так и будет. Она не будет отказывать большинству выгодных клиентов, ей будет дано полное право выбирать себе партнёров. Бар — не бордель, поэтому... выбирать придётся. А выбирать она умеет. И отказывать тоже умеет. Секс она вполне может заменить танцем с клиентом или разговором с ним? Чем плоха такая замена? Да ничем. Главное — уловить соответствие.

В баре с клиентами придётся разговаривать: бармена многие посетители склонны воспринимать и как слушателя — внимательного и уважительного. Этита знает, что для неё это — возможность найти интересных собеседников и повлиять на их мышление и восприятие. Всё же далеко не каждый раз органик может встретить в баре матриарха, которая расположена к непринуждённой беседе. Самый распространённый вопрос, который любят задавать разумные, не принадлежащие к расе азари, конечно же 'каково быть матриархом?'. Раньше она могла бы позволить себе часами рассказывать о том, как действительно она воспринимает себя в этом статусе, а сейчас... Сейчас она просто ответит: так же, как быть кем-то другим. Клиенты — неодинаковы и далеко не с каждым ей следует быть откровенным. В бар ходят расслабиться, а не вести философские беседы о смысле и содержании жизни — своей или чужой — всё равно. Потому Этита уже сейчас решила, что будет ссылаться на опыт жизни своих родителей, говорить, что у них быть пожилыми кроганом и азари получалось намного интереснее, чем у неё, их дочери. Женщины любой расы, конечно, более словоохотливы и любопытны, поэтому, конечно же, они будут, прежде всего, интересоваться жизнью матери Этиты, спрашивать о том, как она воевала во время восстания кроганов.

Это восстание... До недавнего времени оно было самым памятным событием в истории рас Галактики. До недавнего времени. Будут интересоваться, будут спрашивать. Только вот отвечать Этите особо нечего — она и сама знала о службе матери мало. По той причине, что мама работала в разведке. Почти и не говорила с дочерью о своей службе. Разведка десанта азари. Вроде бы и элитные части, но... Секретность. Некая избранность. Мало информации, очень мало. Кое-о-чём она дочери, конечно, рассказала, но маленькая Этита со временем поняла — это нельзя рассказывать другим разумным в неизменном виде. А с возрастом ей, взрослеющей пришлось научиться лгать другим разумным. И она будет лгать, потому что бар — не место для слишком уж откровенных разговоров о жизни. Клиенты меняются, а она — бармен, остаётся прежней. И нечего всем и каждому знать подлинную историю — как самой Этиты, так и её семьи. Незачем им это знать! Потому она приукрасит, сделает из правды легенду. В которой — слишком мало правды и много истины. Той истины, какая понятна далеко не сразу. Этита будет говорить клиентам, что её мать, возможно, убила, как и полагается на войне, нескольких разумных, а может быть и подорвала несколько космических станций, что на самом деле является не подвигом, не выдающимся поступком, а самой обычной работой воина. Её мать, как и её отец, были, прежде всего, воинами и потому они хорошо понимали друг друга вне войны. В обычной жизни. Мать Этиты была молодой и подвижной азари, у неё была впереди большая и длинная, содержательная сложная жизнь. Была бы. Если бы не соперничество, вылившееся в гибель. Гибель обоих родителей Этиты.

Отец Этиты — кроган. Он тоже любил вспоминать о войне с Рахни. Любил говорить о том, что как-то высаживался на отравленной планете и раздавил королеву рахни. Может быть — голыми руками, что сомнительно, а может быть — с помощью взрывов нескольких зарядов. Кроганы любили устраивать большие взрывы. Может быть, тогда тоже они убили королеву рахни именно так. Как было на самом деле? Кто сейчас может ответить на этот вопрос точно и доказательно?

Умники, как часто называют учёных, до сих пор не могут придти к единому мнению по многим вопросам. И, как всё чаще думала Этита, никогда не придут к этому единому мнению. Потому что им не просто невыгодно единое мнение — оно им просто... просто не нужно. Если не будет 'непоняток', то кому из разумных органиков будут нужны эти учёные? Они ведь нужны часто только тогда, когда появляются непонятки, но ведь в своём большинстве органики — ленивы и нелюбопытны. А значит, непоняток на самом деле не так уж и много.

С летосчислением в Галактике до сих пор сложно. Несмотря на вроде бы ставшую хотя бы на словах общепринятой цитадельскую хронологию, у многих рас, в том числе и у азари — свои хронологии, часто — несколько, одновременно существующие и действующие. Потому следует опираться на факты и на их логическую последовательность, на 'цепочку событий'. Кроганы вступили в войну по воле саларианцев, нашедших эту расу и побудивших ящеров выступить против жуков. Триста лет потребовалось на введение кроганов в сферу активных боевых действий, в итоге кроганы действительно высадились на материнских планетах рахни — токсичных, предельно отравленных — затем, как доказывают большинство источников, которым вполне можно верить — наступила очередь захвата кроганами материнской планеты жуков — и война с рахни завершилась.

Может быть, отец Этиты действительно участвовал в уничтожении одной из королев рахни — считается ведь, что королев было несколько. Такая уж это была раса. Впрочем, почему была? Жуки и сейчас проявляются в Галактике, правда, об этом предпочитают не говорить слишком уж часто. И — слишком открыто. Органики остались прежними — ленивыми и нелюбопытными. Многим скажешь что-либо — и они склонны в сказанное кем-то другим автоматически, а может быть — механически поверить. Только для того, чтобы не давать себе труда самостоятельно разобраться в сказанном, подвергнуть услышанное сомнению. Даже самому лёгкому, даже самому малому сомнению.

Этита не особо верила, что её отец, кроган, смог в одиночку уничтожить королеву рахни. Эта пятнадцатиметровой высоты махина... Слишком сложный объект для того, чтобы ей мог с успехом противостоять один единственный кроган, даже если он — профессиональный воин. Отец Этиты не был Мастером Войны — воинов-ящеров такого уровня у кроганов очень мало. Да, многие из них участвовали в военных действиях против рахни — это была их война, где они смогли проявить себя во всей полноте, но... Этита точно знала, что Мастером Войны её отец не был. Он был старше матери Этиты — молодой азари-десантницы. Ему было от восьмидесяти до трёхсот лет. Да, намного старше. Впрочем, среди разумных органиков считается нормальным, когда мужчина старше своей женщины.

Конфликт между родителями. Был ли он предопределён или запрограммирован? Наверное, всё же был. Он... нечасто проявляется, нечасто становится слишком уж заметным. Этите не повезло — в её семье этот конфликт проявился во всей своей полноте. Этита помнила, что родители встретились через несколько сотен лет после того, как турианцы применили созданный саларианцами генофаг. Помнила, что и азари и кроган считали себя всего лишь простыми исполнителями. Наверное, им обоим было удобно так себя позиционировать. Отец, конечно же, хвастался своими военными успехами и достижениями. Это для Этиты было понятно и естественно. Мать предпочитала молчать о своей работе. Наверное, тогда Этита начала осваивать на практике трудную науку молчания. Молчания о многом. Конфликт между отцом и матерью, как потом узнала повзрослевшая Этита, имел серьёзные основания: отец узнал, что его жена воевала против него и его народа. Узнал через много сотен лет. Тогда Этита, ставшая невольной свидетельницей этого конфликта, пожалела, что и азари и кроганы относятся к долгоживущим расам. Всё же несколько сотен лет жизни должны быть потрачены на что-то более значимое, чем внутрисемейные междуродительские разборки.

Куда-то в сторону отступили — и быстро отступили — воспоминания отца о героизме воинов-ящеров, как-то по-иному воспринимала Этита молчание матери. Её, дочь крогана и азари, спасало от чрезмерной нагрузки на психику то, что она рано пошла работать. С детства она была свободна в своих поступках и желаниях — ни мать, ни отец её особо не ограничивали. Она, как и многие её ровесницы, работала. Да, да, именно танцовщицей в баре. Даже сейчас, приближаясь к тысячелетнему юбилею, она могла бы показать многим нынешним молоденьким азари-танцовщицам весьма крутой мастер-класс. А тогда... Тогда её работа в каком-то маленьком, полузаметном баре спасла от вовлечения в междуродительские противоречия.

Она до сих пор помнила, что это случилось тогда, когда её мама уже была матриархом, да и отцу было под тысячу. И подозревала, что та вспышка, та самоубийственная вспышка взаимной ненависти сожгла родителей именно тогда, когда и отец и мать были готовы шагнуть за Грань совершенно естественно — в силу весьма почтенного возраста. Всё в этом мире имеет начало и всё имеет неминуемый конец. Тогда она это поняла особенно остро — разом лишившись и отца и матери.

В танцах каждый разумный видит и чувствует что-то своё. Сейчас Этита уже и не вспоминала часто о том, что она видела и чувствовала, когда танцевала в том небольшом баре. И незадолго до того, как этот конфликт между родителями только усиливался и углублялся, и тогда, когда он перешёл в 'острую фазу'.

Тот поздний звонок от родителей... Она запомнила его на всю жизнь. Внезапный такой звонок. Вечерний или ночной — сейчас это уже было не важно, но... Позвонила мать. Она всегда была быстрой. Может быть, это воспитание, а может быть — подготовка разведчицы: она всегда брала инициативу в таких делах на себя. А потом... потом к телефону подошёл отец. И оба говорили примерно одно и то же. Она слушала их и не понимала, не осознавала, что чувствует. Отец и мать... говорили о том, что собираются 'разобраться со всем'. Эта страшная фраза резанула её сознание тогда... очень остро. А родители... Они, видимо, обдумали этот разговор заранее. Как это у них получилось — Этита не знала. Они оба заставили её пообещать им, что она, их дочь, будет любить того, кто останется в живых. Многозначная фраза. Как всегда, подсознание заблокировало сознание, чтобы спасти от перегрузки, от разрушения. Тогда она не поняла всего страшного смысла сказанной обоими родителями фразы. Не поняла явно, но подсознание — оно поняло. А потом... потом это обещание, вырванное обещание любить того, кто останется в живых. Она не понимала, как это возможно. Она привыкла любить обоих родителей, привыкла к тому, что у неё есть и папа, и мама, и что она — их родная дочь. Привыкла. Разумные — и не только умники — говорят твёрдо и ясно, что привычка — великое дело. Великая основа.

Привычка. Тогда она её спасла от сумасшествия. Не меньше. Потому что... потому что всё оказалось, когда всё кончилось, до ужаса просто — не выжил никто. И она лишилась и отца и матери. По их собственному выбору. По взаимному их согласию. Страшному — и горькому — согласию.

Она тогда с трудом осознавала, почему и, главное — как — осталась без родителей. Она понимала, что если она сама не знает, как и почему это произошло, то этого не смогут понять те, кто не принадлежал к расе кроганов или к расе азари. А может быть, и кроганы и азари тоже не смогут правильно, верно понять это. Потому что чужая семья — свой замкнутый микромир, который понять извне полно и глубоко — невероятно сложно. Мама была матриархом, отец тоже был достаточно пожилым. Даже думать о том, что у неё, нечистокровной азари, когда-нибудь будут сёстры — уже не приходилось. И ни мама, ни отец больше не смогли бы стать родителями. Никогда.

Этита в тот момент разочаровалась в семье ещё больше. Потому что осталась одна, без родителей. Кроган не смог простить своей жене древней обиды, погубил мать Этиты и погиб сам. В чём состояла её последующая жизнь? В том, что её перестали понимать очень многие соплеменницы. На первых порах в течение нескольких сотен лет её действительно считали эксцентричной, но полезной азари, перспективной и подающей надежды. В силу таких оценок, данных самыми разными наблюдателями, её ввели в состав Матриархата, где она получила доступ, как сейчас понимала, к изнанке азарийской общественной жизни. И не только общественной, но и семейной и личной. Да, собирать компромат на ближних своих — общая забава для любых разумных органиков независимо от расы. А потом забавой становится использование этого компромата. Временами — очень жестокое использование. Несущее многим разумным органикам смерть. Мучительную или внезапную — это уже как получится. Если уж в годы жизни её родителей уместился конфликт с рахни, то... Со временем, повзрослев, Этита поняла, что жить тысячу лет — утомительно. Жизнь становится предельно понятной, разнообразие гаснет. Ты перестаёшь чему-то удивляться, всегда и всюду видишь схемы поведения, которые, как направляющие, руководят действиями подавляющего большинства разумных органиков.

За сотни лет Этита видела слишком много насилия. Войны, конечно, не достигали таких масштабов, как во времена рахнийского противостояния, но... они были кровопролитны и разрушительны. Колонии гибли. Хороших, действительно хороших новостей было мало. Такие новости становились не правилом, а исключением. Приходилось привыкать к этой горечи. Считать отсутствие хороших новостей хорошей новостью. Это было тяжело. Этита, сколько себя помнила с момента гибели родителей, всегда жалела, что обречена жить тысячу лет. Ей казалось теперь, что столь долгая жизнь, дарованная ей, дочери крогана и азари, не является преимуществом и ценным даром. Она — проклятие.

Этита искала мир и покой, искала тепло и рано поняла, что это тепло может ей дать только другой разумный. Она поняла, что вынуждена будет менять партнёров. Слишком рано и слишком остро это поняла, потому что далеко не все расы пространства Галактики могли похвастаться столь же долгой жизнью. Да и разве только продолжительность жизни важна? Если уж её родители, проведя рядом и вместе столько лет, не смогли удержаться на вершине взаимоотношений, не смогли сохранить взаимопонимание. Не смогли продолжить дарить друг другу необходимое в совместной семейной жизни тепло. То что же говорить о других разумных?

И началось... Один партнёр за другим. Турианец, элкор, ханар. Многие разумные и представить себе при самом буйном воображении не могут, каково это — иметь близкие отношения с ханаром и элкором, а Этита могла бы об этом рассказать очень много интересного, ценного и полезного. Могла бы. Только — не хотела. Потому что тепло, столь нужное ей, она встречала очень редко. Далеко не у каждого из её партнёров. Часто она сходилась с ними на недели, декады, редко когда на месяцы и на годы. Очень редко.

Эта мозаика из партнёров продолжалась долго. Этита перебивалась случайными заработками, перелетала с планеты на планету. Жила в таких местах, что любой репортёр продал бы душу за маленькую, в несколько сотен строчек заметку о том, как это — жить там. Но... Этита не была словоохотливой с репортёрами, не любила писак, снимак и всех, кто зарабатывал на жизнь поисками 'жареных фактов' и сенсаций. Она рано поняла всю тяжесть и запрограммированность жизни разумного органика. Может быть, слишком рано, но — поняла. Потому что... Потому что пришлось понять.

Находить мир в чужом тепле. Ей по-прежнему этого хотелось. Но как-то незаметно из девы-азари она превратилась в матрону. Одна дочь, вторая, третья, четвёртая, пятая. Ни с кем из своих дочерей Этита впоследствии не поддерживала взаимоотношений. Ни с кем. Отдавала отцам — пусть воспитывают. Как-то не ценила она свою способность к деторождению. Не ценила. И никогда, ну... почти никогда не задумывалась над тем, почему не ценила. Сложно было об этом думать. Очень сложно. Такое на ходу... Не обдумаешь. Для этого нужно... Очень много времени. А времени не хватало. Поначалу, да и потом, позже — не хватало. Её заметили, её оценили, но... Как выяснилось, оценили превратно, потому постарались дистанцироваться от неё. Когда-то она тоже работала в Совете Матриархов Азари. Том самом матриархате. Конечно же, не на руководящих должностях, но ведь и черновой работы хватало всегда и везде. В том числе и в Матриархате. Нестандартный подход, свойственный Этите, иногда помогал, а иногда — не очень. Старшая Т'Сони старалась не допускать проколов, так что её подход, её методы, её способы — приносили успех. На пустую, простую удачу она никогда не рассчитывала.

Тогда она увиделась с Бенезией. Т'Сони уже была религиозным лидером, была заметной фигурой в Матриархате. Этита держалась скромно, на заднем плане. Они — Бенезия и Этита стали встречаться. Сначала — по работе, а затем — и вне её. Познакомились, подружились. Сложно сейчас определить, как быстро это произошло, но... Этите удалось уговорить Бенезию родить ребёнка.

Трудно было Бенезии решиться на такое. Она была, конечно же, младше чем Этита, но... Возраст её был критическим для деторождения. Ещё немного — и... Однажды Этита проснулась и поняла, что она уже давно — матриарх, а все разумные вокруг... Они слишком молоды и даже не знают — не только не помнят, но и не знают, как выглядят, к примеру, те же кварианцы без скафандров. Азари, достигшие возраста матриарха, помнили это. Но матриархов было мало, они не были склонны к разговорам и к воспоминаниям. Они жили и действовали. Действовали, а не говорили. Потому с давних пор многие разумные многих рас считали, что столь пожилые азари если и начинают говорить, то они — учат и проповедуют. На простые разговоры, простые воспоминания у них нет времени. Жизнь подходит к концу и нельзя тратить оставшиеся годы на то, что можно счесть неважным, что можно счесть пустяком.

Она сошлась с Бенезией. Сошлась для рождения ребёнка. И прожила несколько счастливых лет. Рядом с Бенезией и рядом с долгожданной чистокровной дочерью. Стопроцентной азари. Уже тогда она понимала, что все эти игры: считать ли стопроцентных азари единственно приемлемыми для азари, как расы или можно согласиться на продолжение практики тесных взаимоотношений азари с любыми другими совместимыми расами — кроме кварианцев и турианцев — и в дальнейшем. Это не столь уже важно, это — всего лишь игра выбора. Из серии которых, собственно, во многом и состоит жизнь разумного органика.

Несколько счастливых лет. Потом... наверное, прошло достаточно времени, а она и не заметила. Пока не узнала сначала о том, что Лиара исчезла, а затем — о том, что Бенезия — пропала. И если об исчезновении Лиары она знала хоть что-нибудь благодаря личным связям и своей работе в Матриархате, то о причинах исчезновения Бенезии она не знала ровным счётом ничего. И это её беспокоило.

С Лиарой более-менее всё было ясно — она с раннего детства много читала и достаточно рано выбрала свой путь в науке: изучение расы протеан. Потому пока Лиара занималась раскопками в бывших протеанских поселениях, как бы они ни назывались и чем бы они ни были, Этита была спокойна. Ну — относительно спокойна, конечно, всё же именно Лиара была её единственной чистокровной дочерью. Любимой и родной дочерью. Хотя и считается, что азари — малозаботливые родители, но это — всего лишь обобщённое, удобное мнение. Для большинства разумных.

Была и другая информация, которая заставляла Этиту беспокоиться и волноваться. Информация о турианце-Спектре Сарене-Артериусе. На официальном уровне царила привычная боязливая тишина. А вот слухи, которые трудно предупредить и опровергнуть... Говорили, конечно, всякое разное. Но... Этита, продолжавшая поддерживать отношения и контактировать со многими знакомыми ей разумными, опасалась, что слухи о том, что разумный органик Сарен Артериус, кем бы он ни был — 'мягкотелым' турианцем или безжалостным кровожадным Спектром, способным идти по трупам и рубить головы десятками. Связался с синтетами, с этими гетами, которые триста последних лет держали в страхе население Терминуса... Она опасалась, что эти слухи подтвердятся. Это гораздо серьёзнее. Не все разумные органики готовы воспринять такую правду. Жестокую, трудную. Связь разумного органика с синтетами... Специфическая связь. Практически — партнёрство. Сложно такое вообразить. Ещё сложнее — принять.

Сарен, как знала Этита, не был первым органиком, вступившим с гетами — этими синтетами-шагоходами — в контакт. Среди контактировавших с гетами органиков были отмечены и азари. Конечно же, Этиту такое обстоятельство волновало гораздо больше, чем факт отношений турианца и синтета-гета. Всё же своя раса как-то понятнее, ближе.

Сарен... исчезнувший было Сарен, был отмечен. Замечен. Выявлен. Как угодно это можно назвать, но Этита понимала: вернувшийся Сарен — он другой. Какой другой — это ещё вопрос, но... То, что он был другим, сама Этита знала и понимала. И ей этого знания и понимания было достаточно.

Её не услышали. Не поняли. Сарен... Появившийся внезапно из почти что небытия Сарен... Был другим. Опасным. Намного более опасным и безжалостным, чем тот Артериус-Спектр, которого знали многие разумные органики несколько лет... или может быть десятков лет тому назад. Сейчас количество лет для Этиты не имело значения: оно хорошо знала относительность любых сроков и любых хронологий, помнила о постоянной повторяемости событий. Снова и снова. Снова и снова. Всё повторяется. Пусть чуть по-иному, но повторяется. И дело совсем не в том, что при повторах страдают новые и новые разумные органики, дело не в том, что эти повторы пытаются многие разумники объяснить тем, что органики должны извлечь из происходящего какие-то уроки. Дело не в этом.

Этита много думала над происшедшим с Сареном. Искала информацию. Находила. Изучала. Осмысливала. И писала. А потом... потом говорила. Говорила со многими соплеменницами. Говорила им неприятные вещи. Её не слушали. Или, может быть, слушали недостаточно. Этита была склонна полагать, что её просто не слушали. Ибо когда слушают друг друга разумные органики, они думают и о сказанном, и об услышанном. А раз думают, то и решают. Пока что она не могла отрицать, что её слушают, но решать что-то, что действительно надо было решить — не спешат.

Она говорила со многими разумными. Не только с азари. Её часто не слушали, но она продолжала говорить. Понимала, что рано или поздно вынуждена будет покинуть Тессию. Прошло пять десятков лет с тех пор, как исчезла Лиара, несколько десятков лет — с момента исчезновения Бенезии. Сарен... проявился. Бенезия — нет.

Что она говорила своим слушателям? Она говорила им: искусством, философией и дипломатическим мастерством сыт не будешь. Да. Именно так она говорила многим, очень многим азари. А другим инорасовым разумным органикам она говорила проще: каждое поколение случается крупная война. И всё же больше она говорила с соплеменницами. Так складывалось. Она рассчитывала на то, что азари поймут её быстрее, точнее и правильнее. Иногда — находила этому доказательства и подтверждения.

Ещё она говорила своим соплеменницам о том, что необходимо сделать. Потому что когда что-то отрицаешь, надо предлагать альтернативу. Предлагать то, что сработает так, как надо. И Этита предлагала. Она говорила, что необходимо сделать так, чтобы азари-девы начинали работать пораньше, а не проводили детство и юность в стрип-клубах или в наёмнических бандах. Это было просто. Это воспринималось более-менее спокойно. Очень многими азари. Только вот взросление — такой процесс, который заставляет думать и говорить не только о простом, но и об очень сложном. Таком, что не может быть понято всеми, не может быть понято сразу предельно глубоко и полно. Этита много читала, о многом думала, много писала. Своего, не скомпилированного из высказываний других умных органиков. Своего. Ибо только о том, что разумный органик пропустил через своё сердце, память, сознание, что сделал своим, реально и действительно своим, он будет говорить чётко, понятно и ясно.

И Этита заговорила о том, что азари следует подумать о начале строительства собственных ретрансляторов. Сначала слушатели подумали, что она сказала об этом, поддавшись неким эмоциям. Потом — попытались проигнорировать. Она продолжала об этом говорить. И тогда её высмеяли. И чем дольше и убеждённее она об этом говорила, чем чаще повторяла — в разных вариациях — эту мысль, тем больше над ней смеялись. Не только азари, к сожалению. Не только.

Сейчас, как понимала Этита, наступил такой момент, когда очень скоро ей придётся покинуть Тессию. Покинуть, потому что здесь азари ещё могли поддерживать рамки, в которых им было весьма комфортно существовать. Материнская планета азари, основная планета, где синекожие девы чувствовали себя дома. Приходилось Этите думать о том, чтобы поискать для себя более приемлемое — не спокойное, а именно приемлемое — место жительства. Там, где будет посвободнее с этими рамками. С этой закоснелостью мышления и восприятия, против которых она, собственно, всегда выступала. Может быть, с детства, а может быть — с тех пор, как осталась без родителей.

Оказывается, она незаметно сменила свой статус на более чем уникальный. Нет, она не перестала быть матриархом, но... Она стала матриархом-изгоем. Это определённо что-то новенькое и очень неординарное для азари. Сама Этита полагала, что стала достаточно опытной. Оказалось, что есть ещё то, что ей только предстоит понять. Не в результате размышлений. На практике. Инакомыслие, как убедилась Этита, возбраняется даже в таком сбалансированном и миролюбивом обществе, как у азари. Может быть, благодаря отказу от инакомыслия азари и смогли выжить? Был ли этот отказ естественным, обусловленным ходом вещей, ходом эволюции или... неужели Бенезия была права и за всеми богами и богинями стоят на самом деле не древнейшие азари, а протеане, эти жуки? Как такое может быть?

Долго думать об этом не хотелось. И Этита вернулась мысленно к тому, с чем она должна будет ступить на землю Иллиума. Именно туда, как оказалось, на эту странную планету, теперь пролёг её путь. Там свободнее законы, там легче и расплывчатее рамки поведения. Потому что там азари — не единственные законодатели и вершители судеб. Свободная планета, свободные колонии. Со своими особенностями, конечно. Но — свободные. Более свободные, чем Тессия.

Этита не осуждала своих соплеменниц за их насмешки. Она понимала их ограниченность, их стремление к сохранению собственного, своего душевного и эмоционального комфорта. Тессия могла остаться последней планетой, где азари ещё почувствуют в будущем себя предельно своими. Материнская планета — это понятие ещё обретёт в их сознании свой новый, пугающий и важнейший смысл. Протеане погибли. И обстоятельства их гибели до сих пор были неясны. Только одно слово 'Жнецы'. Странное, страшное слово. Навевающее ужас и отдающее в глубины сознания любого разумного органика, способного понять его смысл, могильным холодом. Этот холод всё отчётливее чувствовала Этита и не сомневалась: так или иначе его, этот холод, чувствуют большинство её соплеменниц. И не только соплеменниц, но и большинство представителей других рас — те же турианцы и саларианцы, до сих пор считающиеся ключевыми расами Пространства Галактики.

Могильный холод. Не предвещающий органикам ничего хорошего. Этита привыкла много думать. Много думать молча, ничего не говоря другим разумным органикам. Теперь она всё чаще говорила мало, исключая, конечно, обычные обиходные и протокольные слова и фразы. Теперь она предпочитала действовать. Этот могильный холод... Возможно, он давал право ей, матриарху азари дать возможность понять, что же такое на самом деле азари представляют собой? Искорёженную протеанами расу или расу, получившую шанс стать чем-то большим?

В инструментроне Этиты был файл с рецептом приготовления некоего 'Таинственного напитка'. Его Этите передал один знакомый ворка. Звучит, конечно, дико, но Этита знала: ворка могут быть весьма разумны и весьма полезны. Их считают расой-отбросом, но ворка борются и... побеждают. Побеждают не других — прежде всего себя. Ворка передал ей этот рецепт, объяснил, как готовить. Долго, подробно объяснял. Этита запомнила всё дословно. Потому что это было важно. Он особо указал, что напиток позволяет любому разумному органику, который рискнёт выпить бокал этого коктейля, увидеть азари другими. Этита тогда спросила ворка — вряд ли он был единственным создателем этого рецепта — спросила 'какими увидят?'. И ворка ей объяснил. Путано объяснил, скомканно.

Этита долго слушала его пояснения и, как ей показалось потом, поняла. Помолодевшими, поумневшими, раскрывшими свой внутренний личностный потенциал. Теперь этот рецепт был готов к распространению на Иллиуме. Теперь ей было что предложить посетителям бара в Нос-Астре. Что туда намешал ворка — она знала детально, но это знание ей мало помогало, но, казалось, она поняла что-то важное, что-то основное: важны не ингредиенты, важен результат их взаимодействия. А результат был — азари перед многими инорасовыми разумными представали именно такими, как пояснил ей ворка. Многие знакомые кроганы, турианцы, саларианцы попробовали по просьбе Этиты этот напиток и были приятно удивлены и по-хорошему впечатлены. Конечно же, Этита не делилась с ними рецептом — ведь 'Таинственный напиток' на то и таинственный, что он должен остаться тайной для очень многих.

Бармен должен охранять бар от неадекватных посетителей. Самолично охранять, не надеясь на штатных охранников. И потому Этита часто думала последние две декады о том, что поступила правильно, отточив биотику до мастерского уровня. Мало кто видел её в боевом режиме. Те, кто видел — это были те, кого она убила. А на тренировках... Там боевой режим не нужен. Потому что тренировка — фундамент успеха применения боевого режима.

Многие посетители, как знала Этита, будут пытаться с ней, барменом, разговаривать на повышенных тонах. И будут неприятно удивлены. Этита не будет говорить с ними, она будет их наказывать. Эффективно. Расовым оружием. Биотикой. Будет наказывать. Если будут настаивать — будет наказывать. Потому что иногда слова — недостаточны. Иногда нужно вместо слов делать дело. Молча. И она будет делать дело. Будет делать всё, чтобы её бар не был только местом, где можно употребить вполне легально горячительные напитки, а местом для безопасного общения любых разумных органиков. Любых без малейшего исключения. От бармена, как была убеждена Этита, многое зависит и в первую очередь — то, что будет твориться в его баре. Будет ли он местом общения или местом драк и смертей. К любому из этих вариантов она готова. И потому, что её матерью была азари — разведчица и десантница, и потому, что её отцом был кроган — воин и силач.

Как бы там ни было, сейчас она смотрит на снимок, на котором запечатлена её дочь. Единственная чистокровная азари. Пожалуй, самая любимая из всех дочерей. У азари не принято слишком уж гордиться детьми и говорить о них много и долго, особенно — посторонним разумным, не принадлежащим к числу членов семьи или рода, но... Хочется выпить чего-то расслабляющего и Этита переводит взгляд со снимка на полку, уставленную бутылками. Пусть. Она всё равно пить не будет. Ей нужна ясная голова. И она не будет вставать, не будет подходить к полке, не будет брать бутылку в руки. Не будет. Ни к чему это сейчас.

Очень трудно понять и поверить, что с Лиарой у Этиты ничего не вышло. Слишком странная получилась чистокровная дочь. Прежние дочери Этиты были ей, старой азари, и понятнее и ближе, а вот Лиара... Этита мало понимала свою последнюю дочь. Да, чистокровную, но... Всего несколько лет она была рядом с подрастающей младшей Т'Сони. Всего несколько лет. А потом по договорённости с Бенезией — дистанцировалась. Вернулась, как сама говорила, к общественной работе.

Лиара не была физически сильной азари. Слишком уж физически сильной. Она не пожелала серьёзно заниматься под руководством Бенезии повышением своего уровня владения биотикой, не захотела должным образом подготовиться к армии, где, прежде всего, ценится физическая, а не только биотическая сила и ловкость. Не захотела. С ранних лет много читала, задавала десятки вопросов, выслушивала ответы и думала, думала, думала. А потом говорила такое... что Этита со своими авангардными и экстравагантными идеями не раз внутренне признавала свою неспособность сравняться с Лиарой в уровне свободомыслия. Наверное, стремясь оградить Лиару от влияния Этиты, чьё мировоззрение действительно сильно и резко отличалось от общепринятых в азарийском обществе канонов, Бенезия и постаралась 'защитить' Лиару от влияния своего мужа. Конечно, договорившись с Этитой о необходимых шагах в этом направлении.

Поэтому Этита и ушла от Лиары и Бенезии через несколько лет после рождения единственной чистокровной дочери. Потому она и считала, что из рождения такой дочери не вышло действительно ничего хорошего. Вместо одного бунтаря в семье стало два, а это уже — перебор. Да, Этита знала, как отзываются о ней, нынешней матриархе, соплеменники и не только соплеменники — как об азари с поистине бойцовским характером. Может быть, это и было правдой. Сама Этита понимала, что избежала участи кабинетной сиделицы, она развила биотику до мастерского уровня, была способна победить в рукопашном бою, достаточно профессионально владела огнестрельным оружием. Гены крогана продолжали работать, но Лиара тоже на четверть кроган... И как это повлияет на её судьбу в будущем — очень трудно сказать. Тем более — сейчас, когда могильный холод где-то внутри сознания постепенно и неуклонно усиливается.

Сейчас Этита даже сомневается: понимает ли, помнит ли Лиара, кто был её отцом. Они ведь так мало общались, когда она была совсем малюткой, что рассчитывать на цепкость детских воспоминаний... по меньшей мере — наивно. Если она, Этита, столь мало уделила внимания Лиаре, столь мало времени провела рядом с ней, то многое ли унаследовала и восприняла Лиара от своей матери? Или... она всё же не похожа на свою мать, которая столько лет обманывала не только Лиару, но и всех азари? Кто знает, кто знает. Встреча с Лиарой сейчас... Богиня, эта встреча, уже сейчас пугает её, матриарха Бенезию. Ведь привычная схема мышления сразу указывает на то, что решение разорвать отношения между дочерью и её отцом принадлежит Бенезии. А осознавать это больше чем через сто лет... и физически и душевно очень больно. А уж встреча с Бенезией... Ну не могла матриарх азари просто вот так исчезнуть, словно испарившись. Не могла. Несвойственно это азари — будучи в ранге матриарха вот так исчезать. Нет, такие случаи, конечно, бывали, но... Слишком они не типичны для азари.

Мысли перескочили на Лиару, сознание привычно стало обрабатывать новую 'вводную', преодолевая раздрай, царивший в эмоциональной и чувственной сферах укреплением логических связей. Как бы она, Этита, восприняла желание Лиары восстановить с ней, её отцом, взаимоотношения? Сейчас Этита была склонна заявить, что Лиаре совершенно нет необходимости через сотню с лишним лет восстанавливать с ней, Этитой, какие либо взаимоотношения. Хотя бы по той простой причине, что Лиара — хоть тогдашняя, хоть нынешняя — совершенно не знает настоящую Этиту. А для семьи, для взаимопонимания между родителем и его ребёнком важно, чтобы ребёнок знал своего отца не по книжкам и картинкам, а в общении, причём — постоянном и длительном. Не было такого общения у Этиты с Лиарой. Да, несколько лет Этита была рядом с Лиарой, первые годы её жизни, но потом, по согласованию с Бенезией, Этита исчезла. Дальше воспитанием дочери-азари занималась только Бенезия. И кто знает сейчас, как это воспитание повлияло на Лиару.

Можно говорить, конечно, что ушла Этита, но можно сказать, что ушла Бенезия. Ушла, забрав с собой Лиару. И сейчас, больше чем через сотню лет вот так просто сесть рядом со взрослой дочерью и сказать ей 'Привет'? Этита чувствовала, что сейчас она так поступить не сможет.

И всё же рвать отношения с Лиарой, полностью забыть о ней она тоже не может. Она помогала Лиаре. Завуалированно помогала. Деньгами помогала. А бывало — и информацией. Через десятые и сотые руки, но помогала. Потому что хотела, чтобы Лиаре... было полегче. Это ведь столь обычно для разумных органиков — заботиться о своих детях. Потому Этита помогала Лиаре и понимала, что так же помогала дочери и Бенезия. Значит... Значит, их семья всё же сохранилась?

Этита посмотрела на фотографию Лиары и подумала о том, что ребёнок... Её и Бенезии поздний ребёнок, любимый ребёнок. Единственный... Пока Лиара живёт, пока она в безопасности, семья Т'Сони продолжает существовать и жить. А Лиара пока что жива. Ясно, что Лиара жива. Последняя информация пришла вчера. Подтверждение. Лиара жива и работает. Действует. А вот Бенезия. О ней ничего никто не знает.

Единственное, что она сейчас может сказать о Бенезии с уверенностью — это то, что Бенезия оказалась под таким давлением, которое вряд ли выдержала Этита, сумей она оказаться на месте своей жены. Она, как теперь понимала Этита, сделала многое для того, чтобы азари верили хотя бы во что нибудь, поскольку вряд ли такое количество соплеменниц сразу бы поверили в то, что стало известно и Бенезии и Лиаре — в то, что расу азари искорёжили протеане. Искорёжили — другого слова сейчас Этита не могла бы подобрать, поскольку ни времени, ни желания не было. Сейчас ей вдруг подумалось, что на Иллиуме она сможет узнать о Бенезии или о Лиаре — или о них обоих — что-то такое, что она не смогла бы узнать здесь, на Тессии.

Достав из ящика стола зеркало, Этита посмотрела на своё отражение. Да. Она постарела. В том числе и потому, что уже очень долго живёт одна. Лиара — пропала, Бенезия — пропала. А ей приходится думать о необходимости покинуть Тессию, где, по мнению чиновниц-азари, она становится с каждым днём всё более нежелательной персоной. Теперь ей придётся покинуть родную планету. Свыкнуться с мыслью о том, что правду и о дочери и о жене она может найти где-то за пределами Тессии. Наверное, это основное, что она должна сделать теперь, когда этот странный, настораживающий могильный холод внутри неё усиливается. Незаметно, постепенно, но — усиливается.

Мелодичный сигнал инструментрона нарушил тишину комнаты. С трудом оторвав взгляд от зеркала, пожилая азари нажала сенсор ответа на браслете наручного инструментрона.

— Матриарх, — это был голос азари Ингони, её давней хорошей знакомой. — Есть то, что вы должны увидеть.

— Ингони, — матриарх понимала, что разговор идёт только по аудиоканалу и собеседница не увидит недовольное выражение лица Этиты. — Мне... некогда смотреть что-либо... Я очень скоро покидаю...

— Матриарх... Я никогда не беспокоила вас по пустякам, — ответила Ингони. — И у меня есть то, что для вас важно. Речь идёт о вашей жене, матриархе Бенезии.

— Она пропала. Очень давно пропала, Ингони, — процедила Бенезия, остро пожалев, что разговаривает со своей знакомой только по аудиоканалу. Ей очень захотелось сейчас посмотреть в глаза этой матроне. Очень хотелось посмотреть ей в глаза неодобрительно. — И я...

— Посылаю вам файлы. И письмо. Сопроводительное письмо. Посмотрите файлы, матриарх. Прошу вас только об этом. Письмо... можете прочесть потом. Файлы посмотрите сначала. Прошу вас только о том, чтобы вы взглянули на файлы. Это — видео. Мы проверили — оно подлинное. Получено по десяткам каналов. Официальные и неофициальные версии. Такое... подделать невероятно трудно, матриарх. Прошу вас, посмотрите видео, — с этими словами Ингони переключила каналы, оборвав связь.

С минуту Бенезия смотрела на браслет инструментрона. Тихо пиликнул другой, настольный инструментрон. Файлы были слишком большими по размеру, и она давным давно запрограммировала пересылку столь объёмных файлов не на наручный, а на настольный инструментрон. Ингони была всегда настойчива, упорна и даже упряма, если чувствовала и знала, что она — права. В этот раз она тоже проявила твёрдость.

Делать было всё равно нечего. Она собралась, упаковала вещи несколько часов тому назад. Теперь эта комната была её временным пристанищем. Очень временным. А раз временным, значит, она может потратить несколько минут на то, чтобы просмотреть какие-то видеофайлы.

Палец Этиты надавил сенсор... Экран осветился, началось воспроизведение и... Первое, что Этита увидела, была азари... удивительно похожая на Бенезию. Взгляд Этиты заледенел, глаза ощупывали фигуру, голову, лицо, руки азари, стоящей среди... людей. Люди? Земляне? Что это за планета? Взгляд нашёл поясняющую бегущую строку. Ингони была права — это официальная запись. Снятая азарийским новостным агентством. А планета... Планета, как утверждала надпись... Иден-Прайм. Большая человеческая сельскохозяйственная колония. Камера расширила поле зрения. И в кадр попал корабль. Этита прочла название — оно хорошо читалось на хищном, стремительном корпусе. 'Нормандия'. Лёгкое движение пальца по экрану — открывается новое окно. По информации из тессийской базы данных Матриархата — разведфрегат Альянса Систем. Значит, всё же земляне. Люди.

Перемотав запись чуть назад, Этита остановила воспроизведение. Пригляделась. Эта азари — Бенезия?! Откуда она там, на Иден-Прайме, Богиня?! Почему рядом с ней люди? Да, они в военной форме, а матриарх Бенезия — в гражданском, но... на ней первоклассный скафандр, за плечом виднеется приклад штурмовой винтовки. Да, гражданский образец, но — одна из лучших моделей. Прежняя Бенезия никогда бы не стала тратить на себя столько денег. Не надо было даже лезть в базу данных, чтобы убедиться — и скафандр, и винтовка, и прочие дополнения стоят очень дорого, много сотен кредитов. Значит... Значит, Бенезия теперь в составе команды или экипажа этого корабля?! Как такое может быть?!

Этита не заметила, как опустилась в кресло, как пододвинула кресло вплотную к столу, как опустила пальцы рук на клавиатуру инструментрона. Открывались всё новые и новые окна, ролик за роликом она просматривала с всевозрастающим изумлением и интересом. Здесь, в этом комплекте, присланном Ингони, были не только видео, снятые официальными информационными агентствами — кстати, не только азарийскими, но и турианскими и саларианскими, кстати — здесь были ролики, снятые обычными местными жителями. Не имеющими никакого отношения к официальным планетным властям. Не занимающими никаких официальных чиновничьих постов. Они со всей определённостью доказывали: каким-то образом на Идене оказалась матриарх азари Бенезия Т'Сони. Ни один ролик не пояснял того, каким образом пожилая азари оказалась на Идене. Ни один. И это обстоятельство настораживало. И требовало от Этиты сделать всё, чтобы попытаться встретиться с Бенезией. Лично, не по каналам связи пообщаться.

Этита сидела за столом, обхватив голову руками. Взгляд остановился на лице Бенезии. Стоп-кадр. Чёткий. Хорошая оптика. Качественная. Несколько лет о Бенезии не было никаких данных, никакой информации. Получается, что Ингони была права в своей настойчивости и упрямстве? Надо бы перед ней извиниться. Надо бы, но... Этита чувствовала, что просто физически не может оторвать взгляд от лица Бенезии. Какая-то она другая. Не постаревшая. Удивительно, но Этита сейчас могла бы поклясться, что Бенезия... помолодела. Да, пожилые азари иногда прибегали к процедурам, дающим возможность внешне помолодеть, но сейчас, глядя на стоп-кадр, Этита могла бы сказать с уверенностью — на Иден-Прайме не было медцентров, способных проделать подобные высококлассные манипуляции. Да и Бенезия внешне... Нет, она явно не подвергала себя таким процедурам. Это всё же длительный процесс — бинты, пластыри, твёрдые защитные покрытия. Бенезия определённо помолодела. Как такое может быть? Почему она среди членов экипажа земного фрегата?

Отодвинув окно со стоп-кадром в сторону, Этита включила на воспроизведение очередной файл и замерла. В кадре появился корабль, контуры которого были крайне непривычны для большинства нынешних органиков. Корабль стоял абсолютно неподвижно. Глядя на него Этита могла бы поклясться, что он — безопасен. Жнец — и безопасен? Как такое возможно? Это же Жнец! Жнец — на Иден-Прайме! Что же там могло произойти такого, что там оказались и матриарх азари Бенезия Т'Сони и Жнец, который почему-то не атакует ни планету, ни живущих на ней разнорасовых разумных органиков?!

Ролик за роликом, кадр за кадром, файл за файлом. Чем дольше Этита смотрела и читала, тем больше терялась в догадках. Да, она помнила о том, что Иден-Прайм долгое время хранил почти полное молчание. На большинстве каналов не было привычной разноголосицы. Получалось, что Жнец неожиданно атаковал Иден-Прайм и попытался высадить десант гетов, но разведфрегат-прототип 'Нормандия' при поддержке жителей Иден-Прайма, использовавших энергоинфраструктуру планеты, сумели остановить атаку Жнеца и заставить сверхдредноут совершить посадку. Корреспонденты, репортажи которых в изобилии были представлены в комплекте файлов, присланных Ингони, в один голос подтверждали это. Как такое может быть, чтобы простой земной разведфрегат, совершенно не обязанный воевать в линии, пусть и при поддержке, но — со стороны практически безоружной планеты, смогли остановить и обезвредить Жнеца?!

Рука Этиты потянулась к значку письма Ингони, вызвала текст файла в отдельное окно. Экран инструментрона пришлось развернуть максимально.

'Матриарх. Если вы читаете это, значит, вы просмотрели хотя бы часть видеофайлов и просмотрели часть файлов с кадрами-картинками и текстами. Вы правы. Иден-Прайм хранил молчание и находился в информационной, точнее — почти полной информационной блокаде. Причину, надеюсь, вы теперь понимаете сами — прибытие на планету Жнеца — слишком весомый повод, чтобы закрыть информационное пространство планеты, не пустив многие, слишком многие данные вовне. Блокада была долгой, она продолжалась минимум несколько иденских суток. Жнец... — далее Ингони подробно описывала то, что только вскользь упомянули авторы роликов и репортажей — откуда он взялся, как шёл бой, каковы были результаты боя, почему он не атаковал раз за разом планету, корабль и их обитателей снова и снова. — Есть ещё одно, матриарх. Посмотрите ролик триста двадцать пять, — дочитав до этого места, матриарх открыла каталог и нашла указанный Ингони ролик. Едва она просмотрела первые несколько секунд записи... Она подумала, что либо спит, либо она пьяна... Наркотиков она почти никогда не употребляла, но выпить иногда могла и — довольно крепкие напитки, включая кроганский ринкол. Ролик запечатлел живого протеанина. — Думаю, вы узнали его, матриарх, — продолжила чтение письма Этита. — Да, это — протеанин. И теперь он — по своему собственному желанию — входит в состав экипажа разведфрегата 'Нормандия'. О нём известно очень мало — пожалуй, даже меньше, чем о Жнеце. В ролике номер пятьсот тридцать два, матриарх, — Этита автоматически нашла в открытом каталоге нужный файл, запустила его в отдельном окне на воспроизведение, — вы увидите турианца — Спектра Сарена Артериуса. Известно, что он также внезапно появился на Иден-Прайме. По неподтверждённым данным на Иден-Прайме был также Спектр Найлус Крайк, посланный на эту планету по приказу Совета Цитадели. Специальная миссия. Детали мне неизвестны, но дело касается Маяка. Его нашли земные археологи и Совет, узнав об этом, приказал доставить Маяк на Цитадель. Да, матриарх, незаконным способом отобрать его у землян. Протеанин был найден на Иден-Прайме. Это установлено точно, матриарх. Детали мне до сих пор неизвестны — и нормандовцы и местные жители хранят по этому поводу подозрительно единодушное молчание. Похоже на режим секретности, но явно инициированный не местными официальными властями и поддерживаемый не по приказу, а по убеждению слишком многих разумных. Позволю себе высказать предположение, матриарх. Если протеанин — реален, то Маяк Советники Цитадели не получат. У меня есть данные, позволяющие сделать вывод о том, что протеанские артефакты, до недавнего времени считавшиеся ничейными, теперь обрели своего настоящего владельца. Слишком многое изменилось, матриарх. Слишком многое'.

Несколько минут Этита перечитывала письмо. И ещё дольше — пересматривала некоторые ролики. Сомнений больше не оставалось — протеанин, представитель расы, считавшейся до очень недавнего времени вымершей, оказался реальным, живым и разумным. Таким же живым и реальным, как и матриарх Бенезия, её, матриарха Этиты, жена, мать Лиары. Помолодевшая матриарх Бенезия обрела поддержку: как минимум — подруг и друзей из состава экипажа фрегата 'Нормандия'. Люди опять сумели удивить старые расы. Удивить так, как удивляли, возможно, крайне редко. Серьёзно удивить. Если им удалось найти протеанина, найти Сарена Артериуса и найти Бенезию, сохранить им всем жизни, то... даже без Жнеца это — слишком серьёзная заявка и слишком важное событие.

Ингони права — многое изменилось. Жаль только, что Этите не удастся в ближайшее время прибыть на Цитадель, куда, как стало ясно из роликов, направляется фрегат 'Нормандия'. Ей до сих пор неизвестно точно, где сейчас находится Лиара. Ингони сделала ей, своей наставнице, крайне ценный подарок: она вернула ей Бенезию. Вернула ей жену и мать их единственной дочери-азари. Она вернула ей веру в то, что очень скоро она увидит, сможет обнять и об очень многом поговорить с Лиарой. Преодолеть расстояние, одолеть непонимание. Обретёт полную семью.

Сейчас уже не хотелось вот так быстро хватать сумки и идти на вокзал, чтобы сесть в челнок, уходящий к пассажирнику, следующему на Иллиум. Не хотелось. А ведь когда-то, совсем, совсем недавно это было единственным, в необходимость чего она верила. Как же много могут изменить несколько файлов, будь то текстовые или любые другие — аудио, видео, картинки, снимки. Много могут изменить файлы в жизни и настроении разумного органика. Вставая из-за стола, за которым она провела много часов, Бенезия не чувствовала больше неуверенности и страха. Она знала, что неуверенность и страх могут вернуться и, скорее всего вернутся. Тогда, когда придёт их время. А сейчас пришло другое время. Для уверенности, для веры, для надежды.