Бенезия думала об этом, сидя в кресле челнока, летящего к очередному поселению, думала об этом, шагая к дому, с обитателями которого она ещё никогда не общалась. Думала об этом, глядя на играющих детей иден-праймовцев. Думала, видя, как ополченцы Иден-Прайма становились профессиональными воинами. Быстро и уверенно становились. Воевать со Жнецами готовились не только немногочисленные профессиональные армейцы Идена, но и ополченцы — простые, гражданские по сути своей люди.
Да, никто из разумных органиков не рождается с погонами на плечах — думала матриарх, — но люди... Они способны удивить. И они способны... повести за собой. Не уговорами, не лозунгами — собственным примером. Они не тратят время на разговоры, на убеждения. Они деятельно показывают, что можно жить и действовать по-иному. А уж выбор будет делать каждый разумный органик самостоятельно. И выбор теперь невелик: либо ты на стороне жителей Галактики, либо ты — на стороне врага. И — никак иначе. Никаких полутонов, никаких переходных этапов, никаких ситуаций, когда ещё можно будет выбирать. Время выбора сокращается... предельно.
Конечно, такие изменения на Идене — следствие работы всего экипажа, всей команды 'Нормандии'. Напряжённой, обманчиво незаметной и даже где-то тщательно скрываемой работы. Да, женщины — члены экипажа и команды фрегата-прототипа делают свою часть работы. Кайден Аленко — свою часть работы, Грэг Адамс — свою. Дэвид Андерсон — свою. Трудно перечислить сразу всех нормандовцев поимённо, но без них... Без них не было бы ничего. Ни усмирённого, пусть даже временно, Жнеца-Наблюдателя, ни обретения Явика, ничего. Всё было бы очень горько, больно. К этой горечи и боли разумные органики — ни иден-праймовцы, ни нормандовцы, никто из обитателей Галактики не были бы готовы. Если бы не Шепард. Если бы не его 'преображение'. Так, кажется, иногда говорят люди в таких случаях.
Хорошо, что ей, матриарху азари, поверили. И хорошо, что она теперь не отсиживается в одиночестве в своём салоне, а участвует наравне с другими женщинами в реальном большом и важном деле. И всё острее, полнее, точнее, глубже понимает, что она — не бесполое 'оно'. Она — женщина, она — мать, она — жена. У неё есть дочь и у неё есть муж. Она обязательно вернётся к Лиаре и к Этите. Вернётся, пусть даже придётся ей жить теперь очень скромно, даже бедно.
В конце концов, ей — не двести и не пятьсот лет, её жизнь подходит к концу, но, благодаря Джону и Карин, конец жизни у Бенезии был озарён таким светом, о котором она раньше мало что знала, понимала, мало верила, что когда-нибудь такой свет коснётся её. Этот свет не только коснулся её, он проник внутрь её тела, проник внутрь её души, он озарил её суть и дал матриарху новые силы, новые смыслы, новые перспективы.
Она теперь — другая. Она многое знает о том, о чём не знают подавляющее большинство её соплеменниц. Она знает, кто такие люди, она знает, кто такие протеане. Она теперь многое знает и понимает. И готова поделиться этим знанием и пониманием со своими соплеменницами. А уж они сами решат, как им следует действовать в очень недалёком будущем. В будущем, в котором центральное место займёт война со Жнецами. Война, в которой предстоит победить этих гигантских креветок и их пилотов.
Возможно, эта война будет длиться не один месяц. Возможно — не один год. Но всё равно эта война будет окончена победой жителей Галактики над Жнецами. Ради этого будут воевать иден-праймовцы и ради этого будут воевать земляне. Информация о том, что произошло на Иден-Прайме так или иначе уже покинула пределы планеты — в этом нет никаких сомнений. И те, к кому эта информация попала, конечно же, имели все возможности очень серьёзно, глубоко и долго подумать над ней.
Несколько суток. Какая разница — иден-праймовских или земных?! Это — несколько суток. За несколько суток может измениться очень многое. И многое — действительно изменилось. Пусть не всегда эти изменения заметны с первого взгляда. Нужен будет второй, третий, а если потребуется — и четвёртый взгляд. И тогда очень многие разумные, независимо от расовой принадлежности, увидят эти изменения. Или — почувствуют их. Или — поймут, в чём эти изменения заключаются.
Челнок на многие часы стал базой для женщин — членов экипажа и команды фрегата-прототипа. Раз за разом он принимал на борт своих хозяек. Бенезия, перепоясавшись привязными ремнями, засыпала в кресле. Чаквас передала ей подушку, ту самую, с отверстием, благодаря которой азари смогла сначала дремать, а вскоре — спать, не поворачивая голову, не напрягая шею.
Во многих семьях иден-праймовцев на видных местах в домах теперь горели биотические огоньки, порождённые матриархом азари. Да, всего несколько часов горения, но это пламя — тёплое, доброе, мягкое. Оно — не обжигает, не разрушает. Дети с радостью и гордостью приносили эти огоньки своим папам и мамам, сёстрам и братьям. Они смотрели на них, как на огни надежды на лучшее, на победу над страшным, сильным и опытным врагом. Несколько огоньков унесли в расположение своих частей и подразделений старшие молодые иден-праймовцы — ополченцы.
Бенезия знала об этом из рассказов своих подруг. Знала, радовалась и была удовлетворена. Разговоры, общение — это важно, а вот такое зримое, не слишком обычное свидетельство — ещё важнее. Потому что выжить в борьбе со Жнецами смогут только те разумные органики, которые объединят свои усилия. В одиночку против Жнецов выстоять — невозможно. А объединившись — можно и даже нужно. Единение усиливает, укрепляет надежду. Надежду на победу, надежду на то, что Жнецы — не всесильны, не неуязвимы.
Челнок 'Нормандии', полускрытый деревьями и кустарниками, стоял неподвижно. Женщины спали или дремали — Чаквас настояла на восьми часах сна, пришлось согласиться и подчиниться. Врача такого класса, как Карин, трудно переубедить и даже Бенезия, чувствовавшая странный прилив сил, не смогла устоять перед магией негромкого, но такого уверенного голоса, совсем, казалось бы, не свойственного хирургам. Очень скоро наступят третьи сутки, а там — придут четвёртые.
День третий
Шепард на исходе вторых суток не стал возвращать челнок на 'Нормандию'. Несколько часов сна в кресле пассалона челнока — и он снова вошёл в шатёр, раскинутый над буровыми установками вертикальной шахты. В памяти старпома была точная карта, переданная ему в ходе ставшего привычным для землянина обмена мыслеобразами с Явиком.
Корабль. Протеанский военный боевой корабль. 'Клинок Ярости'. По протеанской классификации — фрегат, а по человеческой — крейсер. Теперь выжившим протеанам на этот крейсер придётся переносить необходимое оборудование с планетной базы. Потом — стартовать с Иден-Прайма, чтобы уйти незамеченными, неузнанными, неопознанными. Явику предстоит решать сложную задачу: сделать всё, чтобы его считали очень долго единственным выжившим протеанином.
Глядя на 'огненный венец', бушевавший на значительной глубине в шахте, Шепард думал о том, что протеанину будет очень трудно. Нельзя считать разумных органиков идиотами и глупцами. Даже если Явик и считает большинство нынешних обитателей Галактики 'примитивами', они на самом деле не такие уж и примитивы.
Явик мыслеобразами рассказал Шепарду о том, как девочка, рождённая на Иден-Прайме, прочла больше, чем планировал и желал протеанин. Прочла не только больше, но и глубже. Прочла, можно сказать, острее. Уже хорошо. Значит, Явик скоро поймёт, что далеко не все нынешние обитатели галактики — примитивы. Наверное, так всегда было, ведь разумные органики неоднородны: кто-то лучше, кто-то хуже. Все разумные органики — разные. С этой разностью не всегда можно сосуществовать беспроблемно. Не всех разумных органиков можно понять сразу глубоко и полно. Да, на первый взгляд, нынешние органики, обитатели Галактики могут, с точки зрения выжившего протеанина, быть действительно примитивами. Но, как раз за разом убеждался старпом, только на первый взгляд.
Трудно требовать от всех стопроцентной полноты и чёткости восприятия. А без такой полноты... Хорошо, что Явик где-то в глубине своей души не будет чувствовать себя одиноким. У него есть любимая протеанка, у него есть соплеменники, с которыми так или иначе Явик будет встречаться. Пусть изредка, пусть ненадолго, но — будет видеться и общаться. У него есть любовь. Есть перспектива. Явик хочет и будет воевать со старым, хорошо знакомым врагом. Теперь — будет воевать так, чтобы этот враг терпел поражение раз за разом, слабел, становился менее многочисленным. И, в конце концов — стал историей, прошлым.
Вроде бы присутствия его, старпома 'Нормандии' здесь не требовалось: бурение должно было закончиться сегодня поздно вечером, считая по двадцатичетырёхчасовому циклу суток. До этого момента нечего делать здесь, под шатром — все данные, вся информация поступает на фрегат в режиме реального времени и пока что никаких настораживающих моментов не отмечалось. Бурение проходит нормально. Осталось очень мало времени.
Замершего у ограждения Шепарда никто из археологов не беспокоил. И не только потому, что у всех техников, ассистентов, инженеров и у самого Сташинского было много работы. Но и потому, что все, кто появлялся в шатре, ощущали: сейчас лучше к капитану не подходить близко и тем более — ни о чём с ним не говорить.
Явик тоже не подходил к Шепарду. У него хватало дел в пределах шатра, ведь почти все члены археологической партии желали в очередной раз увидеться с протеанином, поговорить с ним. Не обязательно на служебные, рабочие темы. Да и на площадке вокруг шатра у воина древней расы было предостаточно собеседников: космические пехотинцы, стоявшие в оцеплении, тоже хотели пообщаться с протеанином. А уж о местных жителях и особенно — детях и говорить особо не приходилось. Они во множестве проникали в охраняемую космопехотинцами закрытую зону археологической площадки только для того, чтобы, преодолевая вполне понятный страх, приблизиться и прикоснуться к разумному органику, о котором раньше уверенно говорилось как о представителе вымершей расы. Если ко всему этому прибавить разрывавшийся от звонков и сигналов о пришедших сообщениях новый наручный инструментрон — можно с уверенностью сказать, что Явик не чувствовал себя одиноким.
Не чувствовал — и всё же старался быть поближе к Шепарду. Что-то ему в состоянии старшего помощника командира фрегата-прототипа очень не нравилось. И не только в состоянии — в настроении тоже.
Шепард о чём-то думал, стоя у ограждения шахты. Да, Джон смотрел на 'корону' бура, это зрелище очень многих людей — и не только людей — завораживало, но протеанин чувствовал: Джон думает о том, что не доставляет ему никакого удовольствия. Думает об этом час за часом. Да, он прерывался для того, чтобы подойти к пультам буровых установок, взглянуть на индикаторы и экраны, прочесть показатели, уяснить изменения. Прерывался, чтобы вскрыв оболочку, торопливо втолкнуть в себя очередной армейский, а если повезёт — флотский паёк. Прерывался — и продолжал думать.
— Внимание, — разнёсся под шатром приглушённый голос автоматического информатора. — 'Корона' отключена. Производится подъём буровой колонны в исходное положение. Бурение завершено.
Шепард поднял голову чуть выше, повернул её, взглянув на экран пульта одной из буровых установок. Действительно. Осталось три-пять метров размягчённого горячим дыханием 'короны' грунта, отделявшего теперь археологов от 'спины' 'Клинка Ярости'. Огромный по нынешним меркам боевой протеанский корабль теперь был вполне доступен. Несколько метров грунта — и стенка внешней брони корабля станет видна, если, конечно, удалить эти несколько метров земли.
Маслянисто поблескивавшая колонна продолжала уходить вверх, складываясь 'гармошкой'. Шепард ждал. Время в очередной раз потеряло для него значение. Где-то в глубине сознания он уже приготовился к тому, чтобы прикрепившись к подвеске, спуститься вниз, к этим нескольким метрам грунта. Что-то очень определённо подсказывало старпому: там, почти на дне шахты, ему будет гораздо спокойнее, чем здесь, на поверхности Иден-Прайма.
Колено за коленом складывалась буровая колонна. Явик, поговорив с подошедшим к пультам буровых установок Сташинским, тихо приблизился к Шепарду. Двое техников готовили к 'надвижке' на зев шахты треножник подвески: стало обычным, что Шепард и Явик первыми осуществляют окончательную расчистку дна шахты. Мало кто из археологов знал, что именно находится там, на дне. Единицы разумных органиков знали, немногие, очень немногие — догадывались, остальные — строили самые разные предположения.
Шепард дождался, когда 'корона' поднимется в нерабочее положение, обернулся, кивнул оператору буровых установок, посмотрел, как быстро, чётко работают трое техников, устанавливавших над зевом шахты трапы и подвеску.
— Джон. — Явик шагнул к старпому, остановился в метре от него.
— Я должен побывать там. — Старпом взглядом указал на зев шахты.
Протеанин понял — от своей идеи капитан не отступит.
— Хорошо. Тогда я — с тобой, — воин древней расы махнул рукой техникам, устанавливавшим дополнительный шатёр вокруг шахты. Слов не потребовалось — всё уже было обсуждено и согласовано заранее: новый шатёр скроет и протеанина и человека на... на столько, насколько потребуется.
Подошедший к капитану техник помог офицеру облачиться в 'систему', проверил крепления, кивнул, отошёл к поручням, пропустив Шепарда на мостки. Явик шагнул следом за человеком, подождал, пока Шепард сам проверит подвеску и крепления.
— Поехали, — тихо сказал капитан, первым шагнув за ограждение мостков. Несколько минут — и вокруг — только стенки шахты, а ноги чувствуют мягкость и податливость грунта, отделяющего двух разумных органиков от 'спины' корабля.
Протеанин не стремился держать спутника под прицелом своих глаз — он почувствовал, что Шепард немного успокоился, едва ступил на 'подушку' размягчённого 'короной' грунта. Несколько десятков метров отделяли их от верхнего двойного шатра, услышать их стоявшие у ограждения техники и инженеры могли бы, но Явик не собирался давать им такой возможности — пальцы правой руки воина древней расы обхватили запястье левой руки Шепарда. Тот не стал взглядывать на Явика — и без этого взгляда было всё ясно. Обмен мыслеобразами стал для Шепарда привычным делом — в этом Явик уже не сомневался. Молчание помогало им общаться так, что очень многое оставалось закрытым, недоступным и неизвестным для окружающих разумных органиков.
Сейчас Шепарду было тяжело. И то, что он стоял здесь, на 'спине' 'Клинка Ярости', рядом с воином древней расы, лишь в самой малой степени помогало ему чувствовать себя увереннее и спокойнее. Шепард волновался и тщательно скрывал своё волнение. Он не любил чувствовать себя слабым, не любил чувствовать себя беспомощным. И не любил, когда его слабость и его беспомощность видели или чувствовали окружающие разумные.
— Джон, — мыслеобраз, посланный Явиком, коснулся сознания человека. Первым желанием Шепарда было 'закрыться', но он сдержался. Ответный мыслеобраз в самом общем виде можно было озвучить, как 'Что?'. В ответ Явик промолчал, задержавшись с ответом на несколько секунд, но потом всё же прислал новый мыслеобраз. — Мы здесь — одни, постарайся расслабиться.
