Посторонний взгляд, свежее мнение, не отравленное нынешними 'протоколами приличий'. Для Карин это было очень ценно: она стала лучше понимать Явика, а он... Наверное, он хоть немного оттаивал в своей боязни остаться на всю очень длинную жизнь в одиночестве.
Протеане живут долго. Да, Явик мало рассказывал о довоенной истории Протеанской империи, больше говорил о том, что происходило во время войны со Жнецами. Он... был стар, потому что успел прожить достаточно долго. Далеко не каждая азари могла бы похвастаться подобным долголетием, да ещё и сохранить такую ясность и гибкость ума, а также — свежесть восприятия.
Карин чувствовала, как Явик... готовится смириться... С необходимостью прожить несколько сотен лет в полном одиночестве. Да, среди других рас, но... без любой возможности увидеть сородича, соплеменника, пообщаться с ними, ощутить привычность бытия. Он был здесь и сейчас... чужим. Потому что протеане теперь не играли никакой роли. Вымершая давным давно раса, о которой сохранились только обрывочные, предельно неконкретные сведения.
Явик рассказал Карин о том, как ему пришлось застрелить свою хорошую, а главное — близкую подругу-азари. Такого явного и горького стрёкота в его голосе Чаквас не слышала больше никогда.
Явик был недоволен тем, что тогда произошло и как это произошло. Но он... злился и негодовал только на себя. Ему пришлось сделать нелёгкий выбор и учинить и суд и расправу, хотя он не был ни судьёй, ни палачом. Для него Цитадель потому с тех пор была невероятно тяжёлым местом. И вот теперь, совсем скоро Явику предстоит ступить на борт Станции. Чаквас не сомневалась, что это для протеанина будет очень суровым испытанием и надеялась, что пребывание среди нормандовцев, которые постепенно перестали бояться и опасаться его присутствия рядом, поможет Явику сгладить остроту неизбежного потрясения.
Знать, что прежний враг снова придёт в галактику и обратит внимание на Цитадель... было тяжело. А Явик это знал лучше, чем кто-либо из ныне живущих разумных органиков любой расы. Для него Жнецы — прежний враг, а вот для всех остальных — это враг предельно новый, неизвестный и потому — очень страшный.
Рядом с Шепардом Явик... оттаивал. Так была склонна определять изменения в состоянии протеанина военврач Чаквас. Да, он оставался закрытым для очень многих иденцев, был страшен и непонятен, но... Шепард, прошедший тяжелейшее Преображение, умел успокоить протеанского воина, умел сделать так, чтобы Явик... не высказывал столь явно и чётко своё обвинительно-констатирующее 'Примитивы' при каждом удобном случае. А таких случаев, как понимала Карин, было предостаточно.
Разумные органики часто хотели увидеть далёкое будущее. А Явик его увидел и оно ему... не понравилось. Да, Карин знала, что людям — и не только людям — свойственно идеализировать жизнь будущих поколений. Наверное, Явик тоже идеализировал жизнь тех разумных, кто придёт в этот мир после него. Протеане, при всём их долголетии, не были способны прожить пятьдесят тысяч лет. Десять — двадцать — тридцать тысяч — вполне возможно, но — не пятьдесят. И вернуться к жизни через такой огромный промежуток времени, увидеть, что почти ничего не изменилось... было больно и тяжело.
Постепенно, очень медленно Явик свыкся с тем, что его единственным домом пока что может быть и, скорее всего, будет земной фрегат. Он, конечно, надеялся обрести соплеменников, хотел покончить с ощущением гнетущего одиночества, но... Далеко не сразу были обнаружены протеанская база и протеанский боевой корабль. Очень долго и то и другое оставалось только образами, намертво зафиксированными в памяти выжившего протеанина.
Явик был молчалив, немногословен и крайне сдержан в проявлении эмоций и чувств. Наверное, ему это помогало жить, готовясь к 'одиночному существованию'. Вряд ли то, что его ждало, не обрети он соплеменников, можно назвать хоть какой-нибудь приемлемой жизнью. Он рассказал Карин об ощущениях, чувствах, охвативших его при виде стоящего на планете Жнеца. Назвал это... полезным и важным опытом... А Карин видела, что ему — больно. Именно больно, потому что враг — выжил, а протеане, вся империя — погибли.
При всём этом он не избегал общения с нормандовцами. Со всеми по-разному, конечно, но... постепенно он становился для обитателей фрегата менее закрытым, хотя, конечно, сохранял известную дистанцию между собой и всеми другими разумными органиками, будь то люди, азари или турианцы. Он хотел воевать со Жнецами и с их пособниками.
Его стремление к битве, к войне со старым врагом. Оно помогало ему выжить и не сойти с ума от переживаний и от мыслей об одиночестве. Явик никогда не 'грузил' никого из нормандовцев своими опасениями. Может быть, рядом с Шепардом он и проявлял себя более открыто и раскованно, но... в общении с остальными нормандовцами и с иденцами он был очень сдержан.
Карин старалась разговаривать с Явиком не только в Медотсеке, но и в его каюте, в коридорах фрегата, на стояночной площадке — везде, где могла застать его. И видела, что он рад возможности с ней пообщаться. Явик продолжал приходить к ней в Медотсек. И она могла осмотреть его, обследовать, конечно, не очень глубоко, но ведь другие медики и все прочие учёные-исследователи не могли рассчитывать и на это! А главное — она могла с ним разговаривать. Об очень многом.
Явик иногда 'размораживался', говорил много, долго, подробно. Из его голоса практически полностью пропадал стрёкот. Да, он активно пользовался своей фирменной технологией — мыслеобразами, но... всё же уважал и право собеседницы общаться привычным для неё способом. Он говорил так, что Карин не приходилось задавать много вопросов. И она подозревала, что Явик... способен читать мысли, а не только чувства и эмоции. Причём читать очень чётко, полно и глубоко. Протеанин не стал подтверждать или опровергать эти её догадки. То ли не считал необходимым, то ли полагал, что время для этого ещё не пришло.
Чаквас отмечала, что с каждым днём Явик всё больше свыкается с мыслью о том, что его домом на долгое время стал земной фрегат. Свыкается и старается соответственно действовать, активно участвовать в работе нормандовцев. То, что он стремится много времени проводить рядом с Шепардом и прежде всего — помогать ему, довольно быстро перестало напрягать нормандовцев. Они-то знали, пусть и не всё, о том, через что пришлось пройти старпому.
Когда Жнец передал карту, на которой были отмечены все протеанские артефакты — появилась надежда. Явик, как отметила Чаквас, воспрял духом. И был очень заинтересован в археологических раскопках. Ему тоже было нужно постоянно заниматься делом. Без дела он начинал всё чаще думать о том, что одинок. Хорошо, что сознание своего одиночества так и не укрепилось в Явике до конца. Хорошо, что была найдена протеанская база. И хорошо, что рядом с Явиком продолжал оставаться Джон.
Явик обрёл выживших соплеменников. Обрёл свою давнюю любовь — Таэлу. Обрёл надежду на то, что протеане выживут и снова станут расой. Отдельной, очень древней, имперской расой. Карин видела, как оттаивал Явик. Теперь уже надолго оттаивал, понимая, что не один, что у него есть соплеменники, есть любимая протеанка.
Да, для всех остальных разумных органиков он оставался единственным выжившим протеанином. И теперь за его спиной стояли его соплеменники, стояла его раса. Явик перестал быть одиноким. Теперь он работал не только рядом с археологами, не только рядом с Джоном, не только рядом с нормандовцами. Он теперь исчезал в шахте на часы, а иногда — и на сутки. И о том, что он там делал, знали очень немногие нормандовцы и тем более — очень немногие иденцы.
Оказалось, что Явик очень многое рассказал о нормандовцах и об иденцах своим соплеменникам, в том числе и используя мыслеобразы. И потому... протеане поверили в нормандовцев.
Совсем недавно, как только была завершена работа над второй шахтой (теперь Карин знала: в том районе располагался протеанский боевой корабль) Явик пришёл к Чаквас как всегда, поздним вечером. Подождав, пока врач закроет жалюзи на окнах Медотсека, открыл свой инструментрон, присев в кресло рядом с рабочим столом. На большом экране Карин увидела... Таэлу и Тангрис. Явик успел сказать, что Тангрис влюблена в Шепарда. Карин восприняла это известие спокойно.
Главное — она сама убедилась, что протеане — выжили. Две красивые, сильные, здоровые протеанки. Мало кто из нормандовцев мог вот так просто и чётко их увидеть. Да, догадывались, кое-что знали, но вот так видеть выживших протеан... Пусть и только на экране наручного инструментрона... Степень доверия была высочайшей. Явик не стал улыбаться, он просто отодвинул своё кресло подальше, а снятый с руки инструментрон положил на стол. И Карин смогла несколько десятков минут о многом поговорить с Таэлой и Тангрис.
Как она тогда поняла, Таэла и Тангрис находились в командирской каюте 'Клинка Ярости', протеанского фрегата. Во время разговора в каюту Таэлы входили другие протеане и протеанки: работа на борту продолжалась. Таэла отвлекалась, отдавала распоряжения, выслушивала доклады, просматривала содержимое ридеров, проставляла отметки. Затем неизменно возвращалась к разговору с Карин, отлично помня то, о чём уже говорилось, ни разу не потеряв нить общения.
Явик в этом первом разговоре участия не принимал — он сидел в кресле, откинувшись на его спинку и закрыв веками все четыре глаза. Карин тогда поняла: он даёт ей, человеку, полную возможность откровенно поговорить со своей главной подругой и с близкой подругой Джона. Протеанин, в чём Чаквас была убеждена, понимает, что у Карин будут теперь вопросы, много вопросов.
Тот разговор стал первым. Теперь изредка вечером Чаквас, опустив жалюзи, включала свой настольный инструментрон и когда четверть часа, когда час говорила с Таэлой и Тангрис. О многом говорила. Внимательно слушала, задавала вопросы, выслушивала ответы.
Объёмы информации зашкаливали, но Карин радовалась. Она получила поистине уникальную возможность близко пообщаться с выжившими протеанками. Да, Явик, бывало, тоже приходил, но далеко не всегда во время этих сеансов связи с бортом 'Клинка...'. И разговоры у Карин с протеанином были, закономерно, другими.
Однажды Таэла взяла свой инструментрон и, не выключая экран, прошлась по фрегату и по базе. Карин увидела внутреннее убранство боевого протеанского корабля, увидела других протеан, увидела многие помещения подземной протеанской базы. Командир корабля, а теперь уже — и глава будущей протеанской колонии, глава Совета расы, по ходу дела давала содержательные пояснения и к тому, что их командир общается вот так просто и активно с земной женщиной, все протеане, как чувствовала Карин, относятся с большим пониманием и одобрением.
Выжившим нужна была информация об окружающем их мире. И они искали и получали её. В том числе и так, общаясь с теми разумными органиками, кто был достоин их доверия.
Больше десятка таких сеансов связи — длительных, предельно насыщенных. Карин теперь почти постоянно испытывала острое чувство удовлетворённости своей жизнью и своей работой. Сначала — уникальные операции, позволившие вернуть к жизни матриарха азари и Спектра-турианца, затем — Явик, доверивший ей очень многое, наглухо закрытое для остальных разумных органиков любой расы и теперь — общение с двумя протеанками и со многими другими выжившими представителями древней и могущественной расы.
Явик... как-то сумел обеспечить тайну и безопасность такого общения Карин с протеанками и протеанами. Никогда не говорил о подробностях этого обеспечения. Возможно, использовал расовые технологии, о сути которых могли, закономерно, не догадываться даже инженеры фрегата. Протеанин просто давал Карин возможность вдоволь пообщаться с женщинами-протеанками, пообщаться спокойно и свободно, избегая заданности, избегая протокольности.
Конечно же, Чаквас понимала, какой фурор вызовет появление на борту фрегата хотя бы Таэлы, не говоря уже о Тангрис. Но почему-то ей очень верилось в то, что наступит время — и другие нормандовцы тоже увидят и смогут пообщаться с живыми протеанками. А если будет возможность — и с протеанами. Выжившими и теперь готовившимися возродить свою расу. Да, в тайне, да, в глубокой изоляции, но — возродить.
Ни Таэла, ни Тангрис, ни Явик прямо не говорили Карин о том, что она очень помогла протеанам. Ни разу. И всё же Чаквас ясно ощущала и понимала: она действительно помогала не только Явику, оставшемуся 'на виду', но и его соплеменникам, скрывшимся 'в тени'. Порой она сама не смогла бы чётко перечислить, в чём именно она помогла протеанам, но...
Само отношение протеанок и протеан к ней, женщине-землянке и к врачу военного фрегата невозможно было подделать и 'сыграть'. Здесь не было театра, не было фальши, не было выдачи желаемого за действительное. Важно было понимать, что взаимоотношения между выжившими протеанами и нормандовцами получили новый импульс к углублению и к развитию и тогда, когда 'Нормандия' и 'Клинок Ярости' покинут Иден-Прайм, сотрудничество людей и протеан перейдёт на более высокий, качественно новый уровень и не остановится на нём.
Теперь, когда в Медотсек приходил Шепард, Карин могла говорить с ним об очень многом. В том числе — и о Тангрис и о Таэле и о других протеанах.
Она понимала и чувствовала, что Джону очень сложно. Он никогда не рассчитывал, что его полюбят — именно полюбят — сразу несколько очень достойных женщин, в том числе и две инопланетянки. Ему, как понимала Чаквас, такое было в новинку, он любил Дэйну и считал, что для него этой любви вполне будет достаточно. А тут... Если бы не долгие разнотемные разговоры с Тангрис и Таэлой, Карин было бы сложно убедить Шепарда в том, что он... справится.
Да, он свыкался понемногу с тем, что стал очень важен и дорог для матриарха азари, но любовь к нему протеанки... Джон вполне мог посчитать, что чем-то прогневил высшие силы и они обрушили на него гораздо больше испытаний, чем он смог бы выдержать. Сейчас он не чувствовал себя способным соответствовать возросшим требованиям. Карин слушала его сбивчивые пояснения, смотрела на его лицо, отмечала напряжение во многих мускулах. Наступил момент и она пояснила, что... всё утрясётся, всё стабилизируется, едва только корабли покинут Иден-Прайм. Для одной землеподобной планеты этого всего действительно очень много. А вот за её пределами, для Галактики в целом и её исследованной части — в особенности, этого — хватит. Для того чтобы острота момента осталась в прошлом.
Шепард избегал смотреть в глаза Карин. И она понимала это нежелание — не так то и легко признать, что ты чего-то не умеешь, не знаешь и не понимаешь. А тут... Тут не просто незнание и непонимание, тут — ответственность за других.
Установка Шепарда 'всех — к себе за спину' срабатывала с почти неизменными постоянством и полнотой. Джон, казалось, не допускал никакого другого исхода дела. Он должен решать проблемы, защищать и служить, а остальные... они должны просто жить и быть в безопасности. 'Попробуй, объясни ему, — думала неоднократно Карин, — что и Дэйна и Бенезия и Тангрис тоже кое-что могут предпринять, чтобы облегчить жизнь своего мужчины...'
