'Что происходит? — недоумевала Я — Арина, временно освобожденная от мыслей Я — Элизы. — Это уму непостижимо. Теперь понятно, почему я ни на что не надеюсь в своем настоящем и никого не ищу, просто знаю, что Тео не найти в двадцать первом веке, он остался, судя по одежде, где-то приблизительно в четырнадцатом. Он здесь — моя судьба, мой смысл, и поэтому там, в настоящем, я всегда, по сути, одна'.
Поцелуй прервался, и мысли Я — Элизы утопили растерянность Я — Арины.
Тео выпрямился и опустил руки.
— Мне нужно идти, — расстроено, сказал он. — Скоро вечерняя служба. Его глаза светились неподдельным сожалением.
Только тут я обратила внимание, что теплый день уже близится к завершению, лес вокруг тихонько окунался в вечер, от солнца, заходившего за искрящиеся снегом горные вершины, остался лишь небольшой неровный кусочек.
Я, молча поднялась, и молодой человек последовал моему примеру. Тео был немногим выше меня, он нервно расправил потрепанную сутану из грубой ткани и снова заглянул в мои глаза.
Мной завладела тоска, расставаться не хотелось, тем более впереди ждал крикливый разнос от хозяйки за долгое отсутствие.
— Мне тоже пора идти, — промолвила я, и в последний раз взглянув на него, с усилием заставила себя развернуться и направится вглубь леса. Томительные десять шагов за спиной не раздавалось ни звука. Тео продолжал стоять на том же месте и наверно смотрел мне вслед. 'Он сейчас пойдет в противоположную сторону и выйдет к маленькой церквушке, а потом, получив трепку от священника, будет чистить деревянные подсвечники от оплавленных свечей, выметать грязное помещение и выполнять еще массу поручений, но, надеюсь, занимаясь всем этим, будет думать только обо мне', — мечтала Я — Элиза, продираясь сквозь густые заросли.
Далеко за спиной наконец послышались удаляющиеся шаги, и пузырьки во мне дернулись следом за ними, но Я — Элиза вовремя удержала их привычным внутренним усилием. Половины энергии в нас расставались с тем же надрывным нежеланием, с каким Я — Элиза покидала Тео.
Лес, с другой стороны тянущийся прямо к высоким горам, быстро закончился, открывая небольшое поле, которое вывело меня к видневшимся на горизонте постройкам. Воздух имел странный, для Меня — Арины, медовый привкус, очень свежий, очень чистый не забитый ядовитыми выхлопами двадцать первого века. 'Около шести веков назад определенно дышалось гораздо приятнее'.
Всю дорогу по сознанию Я — Элизы пробегали воспоминания о поцелуе Тео, и где-то в фоновом режиме постоянно маячило его лицо нечетко, но очень навязчиво. Я — Арину это сильно раздражало, хотелось протереть чистой тряпкой затуманенное и запотевшее от любви сознание.
Перед тем как войти в ворота, руки тщательно спрятали в складках старой юбки яркий подарок. Городок оказался маленьким, но шумным. Вечеряющие сельские улочки гудели множеством разномастных звуков: галдели домашней, еще не кормленой скотиной, бубнили на разные человеческие голоса и жужжали множеством взбудораженных весной насекомых. Я — Арина никогда не отличалась хорошим знанием истории, и в школе, как и в институте, ее терпеть не могла, но, глядя глазами Я — Элизы на проходивших мимо, стоявших поодаль, болтающих и занимающихся своими делами людей, на неказистые старые домишки, на одежду, утварь и природу, решила, что, скорее всего эта жизнь пришлась либо на четырнадцатый, либо на пятнадцатый век, и сейчас я в далеком прошлом одной из Европейских стран. Что это за город, да что там город, хотя бы какая конкретно страна я не имела представления. Мысли Я — Элизы блуждали слишком далеко от столь банальных вопросов, интересовавших Я — Арину, хотя интерес проявлялся как-то не особо охотно и даже вяло. Лишь ледяные глыбы гор, очерчивающие горизонт, что-то смутно напоминали, что же именно, понять, пробившись через мысли Я — Элизы, не удавалось.
Встреченная пожилая женщина, неопрятная и очень толстая, помахала мне рукой, и я кивнула ей в ответ. Я — Элиза мысленно обозвала ее гадиной и, погрустнев, вспомнила про какую-то разбитую тарелку, но затем снова улыбнулась, быстренько вернувшись к образам краснолицего юноши, то наклоняющегося к губам, то пытающегося толкнуть сухой буковый листок.
Странная это была прогулка, я, будто запертая в клетку, сидела внутри непослушного тела, и, думая на два голоса, рассматривала окружающий мир, знакомый и незнакомый одновременно. Завернув куда-то на менее оживленную, чем предыдущие, улицу, Я — Элиза закрутила волосы в тугую косу и спрятала под вытянутый из-за пазухи странный головной убор, представляющий собой нечто вроде капора из домотканого жесткого полотна. Через пару улиц прошла во двор внушительного дома.
Проблески мыслей, не забитых Тео, рассказали о том, что Я — Элиза служит у богатой вдовы, стирает, моет полы, убирает комнаты, в общем, выполняет обязанности служанки. Хозяйка, увлеченная поддержанием своей увядающей красоты, живет с маленькой дочкой. Платит всегда хорошо и исправно, за неповиновение или оплошность орать способна так, что слышит весь городок, может и пощечиной наградить.
Сегодня до обеда Я — Элиза переделала все, что поручили, специально проснувшись в три утра, но это могло не помочь уберечься от праведного гнева хозяйки за долгое отсутствие.
Я зашла в дом, и по темному коридору направилась в кухню. Там верткая пухленькая женщина, мастерски управляясь с домашней утварью, колдовала над чем-то, судя по умопомрачительному запаху, жутко вкусным. Обратив на меня внимание, она всплеснула руками, и чуть не выронила деревянную ложку.
— Элиза, где ты была? — выпалила она. Мягкий голос с добродушными интонациями навевал воспоминания о заботливых тетушках из фильмов.
— Меня искали? — игнорирую вопрос, задала я свой.
— О, слава Богу, нет, она направилась к ювелиру, и Марису потащила с собой.
Я — Элиза вздохнула с облегчением, трепка на сегодня отменялась.
— Так где тебя носило? — хитро улыбнувшись, продолжала вопрошать собеседница.
— Ну не спрашивай у меня, пожалуйста, ни о чем. Считай, что я гуляла.
Не хотелось посвящать женщину в свое сокровенное, хотя я испытывала к ней искреннюю симпатию. Разница в возрасте в пятнадцать лет не мешала нам быть друзьями. И все же связь с Тео могли вызвать ненужные толки. Я — вдова, а он гораздо моложе, чтец и возможно будущий священник.
Я — Элиза не столько боялась осуждения людей в свою сторону, сколько опасалась длинных языков в городе, способных помешать ее обожаемому юноше в достижении достойного будущего. Став когда-нибудь священником, он сможет вести более легкий и спокойный образ жизни.
— Девочка, не гневи бога, надеюсь, ты не с мужчиной проводила время. Могут пойти ненужные разговоры. Ты же знаешь, что окажешься под надежной защитой, только выйдя замуж. Мясник без ума от тебя, он мог бы составить хорошую партию, не пришлось бы корячиться на нашу сумасшедшую.
Собеседница тараторила очень быстро, собирая слова в почти неразборчивый комок. Я — Элиза же спокойно воспринимала эту странную особенность.
— Если забыла, то я тебе напомню, что была замуж, и больше не хочу.
— Короткие три дня, и вдова уже долгие тринадцать лет, — она налила в миску душистую похлебку и поставила передо мной.
Я села за грубо сколоченный деревянный стол и принялась за еду. Варево, горячее и жирное, из овощей, неопознаваемых корнеплодов и зелени слегка обожгло небо. 'Неплохо, кажется, это из репы и картофеля', — с облегчением подумала Я — Арина, поскольку с тех пор как оказалась на обширной допотопной кухне, лишь одна испуганная мысль тщательно старалась пробиться на поверхность, о том, что, возможно, в теле Я — Элизы придется есть какую-нибудь несусветную гадость, к примеру, потроха или засиженную мухами кашу. Но мои опасения, к счастью, не оправдались. Несмотря на то, что на дворе стояло глухое средневековье, кухня хоть и темная, радовала чистотой, с выскобленными на славу деревянными полами и практически стерильной на вид посудой без следов насекомых. Я — Элиза, зачерпывая горячую жидкость ложкой, ела.
— Разве тебе не хочется оказаться под защитой сильного, надежного мужчины? Мужняя жена всегда лучше одинокой женщины, а теплая кровать удобней твоей подстилки на чердаке, — внушала старшая подруга.
— Три дня были самыми 'счастливыми' в моей жизни, и вот уже тринадцать лет я никак не могу от них отойти, — ответила, хихикнув, Я — Элиза, успешно увернувшись от вопроса.
— Элиза, послушай меня, я не пожелаю тебе плохого. Вспомни площадь, вспомни тех женщин, наверное, почти все они заслужили кару, но ты же помнишь Эмму, она и мухи в жизни не обидела, а ее поволокли туда как исчадье ада. Кто-то что-то ляпнул священнику, и вот результат, а все потому, что одинокая никому не нужная, имелся бы муж смог бы отстоять, защитить.
Я — Элиза, затихнув, отложила ложку, из глубин сознания бурей поднялись болезненные, но плохо различимые образы: перекошенные женские лица, противное обрюзгшее мужское, выплевывающее смертельные обвинения, и крики, ужасающие крики со всех сторон, от них не скрыться, ни на соседней улице, ни на другом конце города, они слышны повсюду. Я — Элиза повела головой, как бы стряхивая с себя неприятное, впаянное в мозг, воспоминание.
— Не думаю, что муж смог бы тогда помочь Эмме.
Марта тихо вздохнула, думая о своем, а затем, прервав невеселые размышления, снова обратилась ко мне:
— Прибери в хозяйской, она скоро приедет.
Поблагодарив Марту за вкусный ужин, я встала из-за стола и направилась в другую часть дома. Эти комнаты занимала хозяйка. Повсюду стояли цветы в глиняных вазах, деревянные полы устилали половики и звериные шкуры, а в воздухе витал запах душистых трав. Я поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж и открыла тяжелую дверь. Большая кровать с нависающее громоздким балдахином занимала большую часть комнаты. Пара прочных резных стульев дополнялась небольшим столиком на одной ножке, у стены разместилось деревянное бюро с несколькими мелкими ящиками, снабженными замочными скважинами. В противоположной стороне примостилась деревянная тумба с зеркалом, а на ней красовался небольшой сундучок из кованого металла. За цветной ширмой громоздилось нечто, напоминавшее деревянную бочку, слабое подобие ванны.
Я — Элиза, взирая на все это, видела великолепие, Я — Арина какой-то варварский исторический памятник древнего быта. Вялые мысли Я — Арины постепенно теряли подвижность, но все же встрепенулись, привлеченные отражением в зеркале, у которого Я — Элиза задержалась всего на несколько минут, поправляя передник и пряча под бежевый капор выбившиеся пряди угольных блестящих волос.
Тут было на что посмотреть. Любая, даже очень красивая и уверенная в себе женщина, придирчиво рассматривая себя, всегда находит тысячу недостатков, то нос длинный, то фигура полновата. Кто из нас не мечтает, проснувшись утром и заглянув в зеркало, найти нетленный идеал, самую прекрасную на свете, полностью лишенную таких надоевших изъянов. Я — Арина рассматривала себя глазами Я — Элизы и видела сбывшуюся мечту. Девушка по ту сторону стекла являла собой пример утонченности и недосягаемого совершенства, и хотя Я — Арина всегда считала себя достаточно привлекательной, в увиденной красе не нашлось ни единой знакомой черты. Тонкие губы сменились пухлыми, алыми, без следа косметики, место аристократически бледной кожи занимала смуглая, оливковая, гладкая, стройная фигура осталась прежней, но рост стал гораздо меньше, из-за чего женщина в зеркале выглядела миниатюрной и изящной. Золотисто — рыжим локонам и не снились эти черные прямые шелковые пряди, плотно упакованные сейчас под грубый головной убор. Лицо было прекрасным, выразительным, индивидуальным, его украшали большие ясные глаза с длинными загнутыми ресницами, и лишь их цвет спелого зеленого яблока или насыщенного изумруда нестерпимо напоминал Я — Арине о самой себе. Они не давали потеряться, эти глаза являлись молчаливым напоминанием о том, что кем бы я ни была, Элизой или Ариной — это все еще Я. Сквозь них просвечивалась душа, таящаяся за оболочкой тела.
Подойдя к разворошенной кровати, я стала встряхивать простыни. 'Похоже, хозяйка собиралась в большой спешке. Теперь украсит себя очередной порцией блестящих камушков, и будет усиленно подыскивать нового мужа. Наш дом полон знойных вдовушек', — про себя посмеивалась Я — Элиза.
Руки работали по привычке, сильными плавными заученными движениями, полируя окна, протирая почти отсутствующую пыль, скобля и моя полы, а мысли парили далеко в восточной части города, где в маленькой церквушке Тео занимался своими делами. Я — Элиза все выполняла очень тщательно и почти не замечала странности своего поведения, а между тем зашедший случайно человек очень удивился бы способу, которым в комнате, например, двигалась мебель и собирались в ящик вещи. Они летали по воздуху. Я — Элиза без каких-либо усилий перемещала окружающие предметы вихрящимся потоком незаметных пузырьков, в то время как Я — Арина, пересиливая себя, старалась запомнить, каким именно образом можно добиться такого результата, чтобы затем использовать в настоящем. 'Если, конечно, я смогу вернуться'.
Уже несколько раз Я — Арина пробовала вырваться из тела Я — Элизы, но загвоздка заключалась в том, что не имелось даже смутного представления, с чего начать. Пыталась в деталях вспомнить и воссоздать момент у подножья скалы, когда спасительная сила Даниэля вернула меня в реальность, но мысли Я — Элизы все время разбивали вдребезги, едва собирающиеся в стройный ряд воспоминания Я — Арины. Это было похоже на безуспешное строительство песочного замка в опасной близости от воды, вот только вылепишь первую хрупкую стену, как накатившая волна все выравнивает до прежнего состояния.
Тем временем, закончив уборку в этой комнате, я зашла в соседнюю. Помещение, занимаемое маленькой дочкой, выглядело гораздо чище и опрятнее, чем хозяйское, хотя на взгляд Я — Элизы роскошью тут не пахло. Куклы в пестрых одеждах, низенькая светлая мебель, яркая постель и полный шкафчик разноцветных миниатюрных нарядов и ленточек.
Со двора послышались громкие звуки: ржание лошадей, стон метала и пронзительный голос. Я быстро посадила на кровать куклу в кружевном платье и, наскоро вымыв руки, поспешила вниз. Хозяйка, войдя в двери, с порога кинула мне на вытянутые руки бархатную синюю накидку и пару темных перчаток.
— Элиза, за мной! — скомандовала она неприятным визгливым голосом и направилась вверх, шурша многочисленными громоздкими юбками. Я шла за ней, почтительно отставая на несколько шагов, и подбирала с пола кидаемые ею вещи: носовой платок, пояс, цветок, прикалывающийся к прическе. В комнате она остановилась перед зеркалом, а я, молча, расстегнув бесчисленное количество крючков и развязав такое же число завязок, сняла с нее одежду.
— Посмотри, что за прелесть я купила, — произнесла она, протягивая ближе к моему лицу руку. Узловатые пальцы были утыканы множеством колец и перстней, а нездорово желтую кожу запястья покрывали несколько красивых браслетов очень тонкой работы. Догадаться, что из этого обновка, представлялось невозможным, но Я — Элиза знала все украшения хозяйки наизусть. Она частенько хвасталась дорогими безделушками, желая подчеркнуть свое великолепие.
