— Не хочу умирать, мне нравится здесь. А вдруг в будущем Земля погибнет в космической катастрофе, и это наша последняя инкарнация, или планета станет радиоактивной, и мы возродимся в виде неизвестных чудовищ, эволюционировавших и подстроившихся под новые условья.
— Арина, неужели ты до сих пор не поняла? Мы и так чудовища, мы не люди.
Слова хлестнули больно, как пощечина, отрезвляя, раскрывая глаза на то, о чем я даже думать боялась, хотя где-то глубоко внутри знала. Англичанин давно уже решил все для себя, но и сейчас в нем чувствовалась горечь, что уж говорить обо мне. 'Химера, я просто химера', — вертелось в голове навязчивое определение.
— Это только оболочка. — Не поворачиваясь, я боковым зрением уловила, как он обводил себя рукой. — Тебе ведь тесно, неудобно в ней, так же как и мне. Пока находишься в реальности, это почти не ощущается, но там между жизнями, когда оболочка растворяется, и сила покидает тело, только тогда я чувствую себя собой до конца.
— Может, все люди такие, а мы просто обладаем сверхпамятью?
— Нет, это не так! Я чувствовал разницу все долгие жизни. Ты — нечто подобное мне, они же все чужие, посторонние.
— Кто же мы?
— Не знаю.
— Откуда взялись?
— Вопрос на пять баллов.
— Что нам здесь нужно?
— Понятия не имею. Я хотел бы знать, как и ты, но у меня нет готовых ответов.
— Как же ты жил со всеми этими вопросами раньше? — недоумевала я.
— Старался абстрагироваться, вспомнил досконально все прошлые воплощения и не нашел в них ни единой зацепки. Жизни как жизни, судьбы как судьбы, все как у всех пороки, горести, радости.
Его равнодушие было лишь маской, я понимала это, слишком долго он метался в одиноких безрезультатных поисках и, ничего не найдя, смирился. Я же стояла в начале пути. Возможно, как и Даниэль, я ничего не найду, но обстоятельства изменились, правила игры стали жесткими и беспощадными. Смерть, очевидно, преследовавшая нас по пятам, являлась самым радикальным стимулом к поискам.
— Раз уж наше сближение приводит к таким негативным последствиям, можно попробовать удалиться друг от друга на самое большое расстояние, какое только позволит связь, — внес он предложение.
— А вдруг теперь это уже не важно? Вдруг то, что нас пытается убить, уже не остановится? Мы не можем просто взять и вернуться к исходной точке, я ведь теперь не сумею забыть прошлое. Что, если смерть все равно придет за одним из нас, а мы будем слишком далеко, чтобы помочь друг другу?
Вопросы повисли в напряжении комнаты тяжелыми гирями, готовыми каждую минуту свалиться на голову.
Он безмолвствовал, а я стала возбужденно прохаживаться из стороны в сторону, стараясь не натыкаться на острие его взгляда.
— Хм, — вполголоса начал он, — позволительное расстояние между нами может быть довольно большим, хотя с каждой вспомненной тобой жизнью сила в нас растет, и это расстояние уменьшается, но вот действовать объединенной силой, например, защищаться от непредвиденной опасности мы можем, только находясь довольно близко друг от друга... Да, идея с отдалением не из лучших.
Сила циркулировала между нами. Его и мои пузырьки резвились вместе, не позволяя пространству разделять нас. Не удержав в себе переполнявшую энергию, я несколько раз нервно поднималась в воздух, как по невидимым ступеням, опираясь на часть силы Даниэля, но затем, опомнившись и бросив на англичанина сконфуженный взгляд, опускалась снова. Я даже не удивилась обретенной способности, просто вспомнила утерянное памятью умение. В воздухе неожиданно легче думалось, но проделывать подобное самостоятельно без контакта половин силы было невозможно.
Что-то такое крутилось на поверхности сознания, не давая покоя, и я тщетно пыталась облечь это в слова, что-то важное. Обрывки то ли воспоминаний, то ли предчувствий. Господин Вильсон следил за мной из-под полуопущенных ресниц, как строгий родитель за умильным отпрыском. Наконец не выдержав моих телодвижений, он указал пальцем на телефон.
— Тебе заказать чай, или валерьянку, или, может, коньяк?
Я в очередной раз заставила себя достигнуть ногами пола, хотя висеть на уровне окна хотелось гораздо больше, и одарила его красноречивым полным презрения взглядом.
— Вот сейчас ты точно больше похожа на ведьму, чем на взрослую современную женщину.
— Одно не исключает другое, подыщешь мне инквизиторов и здесь? — огрызнулась я. — И, пожалуй, я выпью чай с лимоном.
Он хмыкнул и направился к телефону. Мне сразу полегчало, хотя сила потянулась следом за ним. Подняв трубку, хорошо поставленным властным голосом мой гость попросил две порции чая в номер госпожи Авериной.
— Может, это тебе стоит выпить коньяка? И не надо делать вид, что все происходящее тебя волнует меньше, чем меня.
— Я не употребляю алкоголь в это время суток.
Но я уже почти не слушала возражений.
— Тео, пойми, что-то наверняка есть, что-то, за что можно зацепиться и потянуть дальнейшие умозаключения.
Я даже не заметила, как назвала его старым именем, и только когда он поморщился, поняла свою оплошность.
— Где ты была...?
— Где ты был...? — проговорили мы одновременно, видимо подумав об одном и том же.
— Спрашивай первая, — засовывая руки в карманы брюк, милостиво разрешил он.
— Где ты жил в самой первой жизни? И когда?
Его отчего-то поразил мой вопрос.
— В самой первой? Ты что, ее сегодня вспомнила?
— Даже и не знаю. Очутилась в Древнем Египте.
— Хм, судя по времени моих жизней, первая. А вторая? Когда ты успела вспомнить вторую? — Настойчивость в его голосе показалась мне, по меньшей мере, странной.
— Не помню я вторую.
Надломленные черные брови удивленно поползли вверх.
— Как ты умудрилась перескочить в воспоминаниях через жизнь?
— Не имею представления, — задумавшись, проговорила я, обмозговывая пришедшую неизвестно откуда мысль.
— Послушай, а с чего ты взял, что мы рождались всего пять раз?
Даниэль немного помедлил, прежде чем ответить, кажется, догадавшись, в каком направлении движутся мои размышления.
— Очень просто, больше я ничего не вспомнил и, отвечая на твой предыдущий вопрос, могу сказать, что первую жизнь провел охотником одного из древних кочевых племен, обитавших на материке Южная Америка, точнее скоординировать не получится. Когда? Вопрос еще сложнее, судя по орудиям труда и весьма примитивной структуре общества, где-то до нашей эры.
— Может, была еще жизнь до этого? Возможно, ты еще не вспомнил. — Я со скрытой надеждой ждала продолжения, но он, задумавшись, сжал губы и, наконец, когда терпение почти лопнуло, все же удовлетворил мое любопытство.
— Не думаю. Начиная с четырнадцати лет приблизительно раз в два-три года память подбрасывала мне воспоминания о еще одной из моих прошлых жизней, всего их, как ты знаешь, оказалось четыре. Я вспомнил первую одиннадцать лет назад, и с тех пор ничего. Было бы что-то еще, уже давно бы вспомнил.
Логика в его умозаключениях определённо присутствовала.
'Получается, для меня все началось именно в Древнем Египте. Значит нужно вспомнить самое начало моей первой жизни, если, конечно, душа способна воспроизвести память младенца. В первом рождении, скорее всего и кроется разгадка'. — Несмотря на то, что я содрогалась при одной лишь мысли о возвращении в оболочку Я — Этхи, решила сегодня же попробовать погрузится снова в Древний Египет. — 'Чуть позже, когда справлюсь со страхом и смогу отпустить Даниэля', — уговаривала себя я. И тут появилось странное навязчиво-неприятное чувство, будто-то я что-то упустила в своих рассуждениях. Еще раз мысленно пробежавшись по собственным выводам, внезапно поняла чего именно не хватает и незамедлительно озвучила вопрос:
— Ты говорил, что после первого погружения в прошлую жизнь можно возвращаться в любой ее момент. В теории понятно, на практике отнюдь. Так как мне повторно нырнуть, например, в восемнадцатый век?
Англичанин вздохнул, немного раздраженно, с примесью превосходства.
— Ты хочешь получать вербальные объяснения, а между тем, достаточно только прислушаться к внутренним ощущениям, к энергии внутри себя. Погружаться в прошлое ты можешь, опираясь на заложенные инстинкты, они не имеют ничего общего с человеческим телом, а являются частью твоей сущности. Их невозможно отключить, надо просто им следовать, это как езда на велосипеде — ты умеешь, и разучиться нельзя.
Я нахмурилась, у меня не было желания к чему-то там прислушиваться, понять хотелось прямо сейчас. Даниэль недовольно скривил губы, но объяснение все же последовало:
— Самое простое, это представить ту ситуацию и то место прошлой жизни, в которое ты первый раз погрузилась, и присоединить к этому желание туда попасть. Звучит коряво, но ты попробуй, все более чем просто.
— Так... Понятно, хотя и не все. Ну, допустим, таким образом смогу попасть в тот момент прошлой жизни, где уже была, но что-то я не горю желанием снова прыгать со скалы или гореть на костре. — Господин Вильсон плотно сжал губы, превращая их в едва заметную линию. — Как мне попасть в те периоды прошлых жизней, в которых я еще не была?
— В мыслях всегда множество воспоминаний и образов прошлого. Когда ты погрузилась, к примеру, в пятнадцатый век, весь мыслительный процесс Элизы был у тебя как на ладони, она, то есть ты — прошлая наверняка прокручивала в голове моменты своей жизни, лелеяла прекрасные воспоминания, отбивалась от навязчивых негативных. — Мой собеседник вопросительно поднял бровь.
— Ммм... — попыталась я воскресить в памяти то, о чем он говорил. — Пожалуй. — Дом умершего мужа, то, как встретила на площади Тео, да много всего. Картинки разбуженного прошлого так и замельтешили у меня в голове.
— Ну вот, сосредоточься на любом из фрагментов воспоминаний Элизы, и попадешь в период прошлого, из которого он тянется. А там найдутся свои воспоминания, благодаря которым ты выудишь другие фрагменты. Получается, что первичное погружение в одну из жизней это путешествие как бы вглубь времени, а воскрешение в памяти всех событий отдельно взятой жизни, это изучение вширь. Каждое из событий жизни отражается в воспоминаниях, и ты следуй как по ниточкам от воспоминаний к событиям.
Надолго задумавшись, я пыталась уложить в голове голую теорию, представить, как можно ее использовать на практике и, споткнувшись о собственные размышления, издала разочарованный вздох. 'Получается, что путешествие в детство Я — Этхи откладывается на неопределенный срок, слишком уж рьяно в Древнем Египте я блокировала воспоминания о детстве, а значит, к нему придется идти долгими окольными путями'.
В дверь постучали, не дав мне закончить мысль. Портье принес чай, и пока сервировал маленький столик у кресел, исподлобья с любопытством разглядывал моего гостя, я, проследив за его взглядом, сама еще раз попыталась беспристрастно оценить англичанина.
Эта жизнь приукрасила его, сделав привлекательней возлюбленного ведьмы из средних веков. Высокий рост, широкие плечи, дорогие вещи, стильная стрижка, а лицо, похоже, создавалось с особой тщательностью, словно генетическую колоду тасовала неординарная рука, я не часто встречала такие лица. Знаете, бывают ослепительно красивые люди с правильными чертами, голливудской улыбкой и безукоризненной матовой кожей, они вызывают разные эмоции, у некоторых захлебывающийся восторг, у других черную зависть, у меня лично ощущение какой-то слащавой приторности и стандартной клонированности. Есть другая порода лиц, карикатурно некрасивых, асимметричных, словно грубо вытесанных из подручного дешевого материала, но чаще всего именно с ними связанно маленькое волшебство, стоит человеку слегка улыбнуться, поднять добрые всепрощающие глаза, окатить жизнерадостной задорностью, и лицо преображается, как по взмаху волшебной палочки, становится прекрасным и притягательным. Я предпочитаю вторые, ввиду их исключительной индивидуальности. Лицо господина Вильсона входило в совсем другую группу, встречающуюся на моем пути обидно редко. Оно не вызывало восхищенного ступора с первого взгляда, а остро высеченные черты даже отталкивали, но одновременно появлялось желание рассмотреть его получше, оно притягивало взгляд, в нем присутствовала спокойная абсолютная уверенность, балансирующая на грани непомерной гордыни, нечто, присущее высокородным людям прошлых веков, с большими соблазнами и пороками за душой. Хотелось вглядываться в него снова и снова, пытаясь нащупать переход от мертвенного пустого равнодушия до интригующей загадочности. Такие лица не обретали популярность в нашем мире, не вызывали трепета и слюноотделения у женщин, такого рода загадки не всем по зубам, но их носители при этом никогда не оставались одиноки.
Мелькнула шальная мысль о возможных вариантах развития событий, в случае если бы мы просто так встретились, без всех негативных и запутанных обстоятельств. Смогла бы я увлечься этим мужчиной? Элиза внутри еле слышно шепнула, что он все также мой Тео, несмотря на прошедшие столетия и новую оболочку.
'Господи да я окончательно сбрендила, нельзя ни при каких обстоятельствах позволять эмоциям прошлого брать верх над реалиями настоящего', — оборвала себя я.
— Решил, что я твой любовник, — усаживаясь в кресло, сказал Даниэль, когда за портье закрылась дверь. К счастью, он не подозревал о ходе моих размышлений.
— Просто он не в курсе, что ты предпочитаешь блондинок, — съязвила я, и тут же об этом пожалела. В его глазах мелькнуло что-то недоброе, кажется, я переступила дозволенную черту.
— Шутка вышла неудачной, — попыталась я сгладить неловкость.
Англичанин отпил чай, не сводя с меня обледенелого взгляда, и я, схватив свою кружку, уставилась на картину, висящую на стене.
— Тебя задевает моя личная жизнь? — сухо осведомился он.
— Нет.
— Вот и отлично. Искренне надеюсь, что прошлое не заразно для настоящего.
Напряженная тишина буквально рухнула на уютный номер. Я понимала, о чем идет речь, а он, как никто, знал, что понимаю. Мы зло зацепились друг за друга взглядами, и атмосфера между нами будто пропиталась электрическими разрядами. От зеркала его души по-прежнему веяло холодом, что-то потустороннее, сверхъестественное таилось в его жутковатых глубинах, но худшим было то, что я смотрелась в него, отчетливо понимая, что излучаю тот же непреодолимый кошмар чужого и неведомого. Мы словно меняли пространство вокруг, оно постепенно становилось ледяным и липким, совсем как серая металлическая жижа из сна. Моментами периферическое зрение стало улавливать отблески неизвестного происхождения на мебели и стенах. Глотая горячий чай и нещадно обжигая небо, я отвела глаза, понимая, что вязну все глубже, как в трясине, во всей этой череде непонятностей, недосказанностей и вопросов. Нужны были другие слова и вопросы, словно островки безопасности, связывающие меня с привычными понятными вещами, не дающие проваливаться, иначе так и с ума сойти не долго. Я уже почти собралась задать один из банальных вопросов, вертевшихся на языке, но Даниэль опередил меня, впрочем, его вопрос, как всегда, не отличался банальностью.
