— Но у меня была хотя бы жена, — невпопад пошутил он.
— А я была наложницей фараона, — с вызовом вставила я.
— Бедный, ему надо бы посочувствовать.
— Не думаю, что и твоя жена достойна большой зависти, — рассмеялась я, понимая, что напряжение между нами постепенно спадает.
Дальше беседа потянулась более или менее спокойно, изредка все же натыкаясь на угловатые препятствия в виде молчания Даниэля и моего сарказма. Всеми правдами и неправдами я выпытывала интересующие подробности его жизни, исключая, конечно, личную сферу, аспекты которой он тщательно скрывал как измученная журналистами голливудская кинозвезда. Наконец-то я почувствовала себя в своей тарелке, придавшись излюбленному занятию — изучению и анализу отдельно взятого страстно интересующего меня человека, на эту роль обычно претендовало слишком мало людей, но данный индивид был для меня, как вы понимаете, совершенно особенным.
Мой энергетический близнец родился в небольшом городе на юге Великобритании, в семье двух чрезвычайно занятых карьерой людей, которых видел очень редко. Его воспитанием занималась гувернантка. Закончил престижный колледж, получил степень по праву, как того желали родители. Затем с чувством выполненного долга решил заниматься тем, о чем давно мечтал. Родные всегда призирали его странную и, как им казалось, абсурдно несерьезную увлеченность живописью, которая в итоге, к их немалому изумлению, частично материализовалась в рекламный бизнес.
В свою очередь я сжато набросала ему общие моменты своей заурядной жизни. Разговор вроде бы вполне вязался, но всплывало нечто, ограничивающее общение, сковывающее. У нас с трудом получалось даже просто обмениваться ничего не значащими историями из прошлого. Возникало ощущение, что вместо плавного течения разговора мы все время упираемся в ухабы на дороге. Вопрос — молчание — неохотный ответ. Встречный вопрос — задумчивость — не всегда до конца правдивый ответ — уловка для перевода разговора в другую сторону.
'М-да, вот колкости и пикировки нам удаются гораздо лучше'.
Я всегда себя считала очень коммуникабельной, и могла при желании разговорить даже скульптурную группу Церетели, но здесь мой врожденный талант потерпел сокрушительное фиаско. В конце концов, я отчаялась придать максимум нормальности беседе и смирилась с отрывистыми слишком едкими замечаниями.
— Что ты видишь там, за гранью смерти? — спросила я, пригубив кофе.
— За гранью жизни ты хотела сказать? Сомневаюсь, что смерть, как таковая, для нас существует, во всяком случае, в том виде, к пониманию которого мы привыкли.
Он замолчал, задумался, и мне пришлось повторять вопрос.
— Так, что ты видишь?
— Физическая оболочка словно спадает, и я становлюсь... даже не знаю, как это выразить... чем-то другим, не человеком, а вокруг пустота... Мне очень хорошо, но давит окружающее Ничто, оно почти осязаемое, я мог бы дотронуться до него рукой, если бы только имел там руки. Аморфное, но при этом совершенно счастливое состояние, даже несмотря на пугающую пустоту.
Он один в один повторил все то, что чувствовала я при погружении.
— Как думаешь, мы одни такие? — глотнув немного красного вина, задал он встречный вопрос.
Холодный взгляд блуждал по залу, останавливаясь то на декоре кафе, то на немногочисленных посетителях, то на престранном официанте с глубоко посаженными глазами и вертлявыми суетливыми движениями.
— Так же, как и ты, понятия не имею, но чисто логически сомневаюсь. Скорее всего, мы не единственный экземпляр природного эксперимента, — покачала я головой.
— Думаешь, природного? — хмыкнул он, и мурашки побежали по коже, едва я представила, куда нацелен намек. Кровь отхлынула от лица.
— Правительство, инопланетяне? — идиотская идея, но почему-то сценки из шпионских боевиков с генетическими экспериментами и всемогущими жестокими корпорациями не шли из головы.
Он смерил меня снисходительным взглядом, едва сдерживая неподобающую в данном случае, ухмылку, но уголки губ все равно заметно дрогнули.
— Это я так... — пальцы непроизвольно расчертили воздух. Мое наивное предположение господина Вильсона определенно позабавило. — Не будь глупой, я пошутил, хотя, не скрою, такие мысли когда-то и мне приходили в голову. Люди даже близко не имеют понятия о нашем с тобой престранном существовании, иначе, изучая, давно бы уже разобрали обоих на молекулы.
Я слишком чувствительно воспринимала каждое из брошенных им в мой адрес слов. Его неумение вести культурный диалог, не намекая ни на мою глупость, ни на наивность выводили из себя. И отдавая себе отчет в том, что очень сложно взаимодействовать с этим малоприятным человеком, я, в очередной раз, убедила себя не обращать на это внимание. Будь на его месте другой мужчина, послала бы ко всем чертям и ушла, но парадоксальность теперешнего положения была налицо. Я моментами все еще покрывалась мурашками страха под равнодушными глазами господина Вильсона, но, в тоже время, его присутствие способствовало отступлению другого, недавно появившегося еще большего страха — страха смерти, не просто воспоминания пережитого когда-то, а именно настоящей смерти в моей единственной на данный момент реальности. Легкие все еще прекрасно помнили давящие тиски неизбежности, и я терпела меньший дискомфорт во избежание большего.
Я проигнорировала его бестактность и, уставившись в стену, стала невозмутимо жевать.
— Все хорошо? — выпрыгнул как чертик из коробочки, верткий официант, и я чуть не подавилась от неожиданности.
'Надо же возникать так внезапно, не щадя психику клиентов'.
— Все в порядке, — вопросительно взглянув на меня, ответил за обоих Даниэль.
Официант так же решительно испарился.
Кафе было маленьким и уютным, доносилась тихая музыка с этническими напевами. Я невольно сравнила это заведение с множеством клонов из России. Дизайн и меню не выказывали особых отличий, так, мелкие нюансы, но все же выделялось здесь кое-что, не сразу уловимое — контингент посетителей. Сюда не заглядывали шумные пьяные компании, разряженные в пух и перья девицы и кутящие, швыряющие деньги представители золотой молодежи, они не 'осчастливили' бы своим вниманием такое лишенное вычурности классическое заведение, и в этом крылась его прелесть.
— Тебе понравился Египет? — миролюбиво возобновил разговор англичанин, выводя меня из задумчивости.
— Нет, слишком жарко. Ближе к Нилу еще и удушающе влажно. Знаешь, даже расхотелось посещать разрекламированные морские курорты. А где жил ты? В каких странах?
Господин Вильсон, излучая свое обычное непоколебимое, леденящее достоинство, наконец, поддался моему одностороннему допросу.
— Про три инкарнации, включая эту, ты и так знаешь доподлинно, про кочевое племя я тоже уже упоминал, ну а вторая... — Он не успел договорить, я вспомнила раньше.
— Ты родился чернокожим. В пятнадцатом веке ты считал, что, погрузившись, попал в преисподнюю, — хихикнула я. — Где именно? В районе будущих Нигерии или Судана?
— Опять же, диковатое племя в юго-восточной части Африканского континента, мне не так повезло, как некоторым, с более или менее цивилизованным Египтом. Хорошо, ты не видела, какую гадость там ели, при каждом погружении меня передергивает и это при том, что тело воспринимает темные лепешки и склизкие коренья, хватаемые грязными руками шикарным яством. Туда я стараюсь не возвращаться.
Я засмеялась и продолжила расспросы. На все мои любопытнечества по поводу его работы англичанин в ответ спросил, почему я все время солю пищу, и я не нашла более подобающего ответа, чем сказать, что без белого яда еда слишком пресная.
Даниэль попросил счет, и я с упрямством максималистично настроенного подростка отклонила его попытку заплатить за двоих, он не стал спорить и долгим тяжелым взглядом взирал на меня, пока я выуживала купюры из кошелька. Либо в Англии такое поведение в порядке вещей, либо господин Вильсон решил, что спор неуместен.
— Зато твою жизнь теперь пресной не назовешь никогда, — подначил он, подавая мне пальто, когда мы собрались уходить.
— Неудачный повод для шутки, — погрустнела я, вспоминая как райское блаженство прожитые двадцать семь относительно спокойных лет: свою милую квартиру на тихой улице, неспешно, но уверенно двигающуюся вверх карьеру, забитые до отказа обожаемой работой дни, бесчисленные часы, проведенные в кресле за любимыми потрепанными книгами, даже став компьютерной до мозга костей, я так и не изменила старомодной привычке поглощать бумажные, а не электронные издания, мирные увлечения и романтичные свидания, поездки в несколько интересных стран... Ну кто же знал, что мечты о Швейцарии будут иметь непредвиденные последствия.
Жизнь порою похожа на хорошего, но жестокого тренера по фитнесу, стоит тебе одолеть нужный темп, приладиться к нему и через некоторое время заниматься на автомате, почти не замечая напряжения, как рельефный строгий дядечка или улыбчивая девушка с достижимыми только программой Photoshop параметрами фигуры начинает задавать новые нагрузки, сетуя на привычку, ослабление и увядание мышц. Так и жизнь, вот только человек немного успокоится после неожиданных потрясений, придёт в себя, поверит в штиль на море судьбы, как бац, выскакивает очередное препятствие, чтобы не расслаблялся, чтобы был всегда наготове, и жизнь не казалась медом. Хотя с другой стороны, чувствуется в этом какой-то тайный смысл, некое ухищрение, исчезло бы вечное динамичное подстегивание, и человечество давно бы выродилось.
Между тем мы вышли на улицу, и ночь накрыла нас непроницаемым таинственным покрывалом, подняв глаза, я никак не могла насмотреться на ее сверкающее темное лицо. Звезды в горах видны так хорошо и отчетливо, что создается впечатление их полной и безоговорочной досягаемости. Даже огни города не мешают, и хотя всегда понимаешь, что подобное ощущение четкости и близости обманчиво, приятно тешить себя заблуждением, что до сверкающих небесных тел рукой подать.
— Ты слишком пессимистично смотришь на вещи, — не догадываясь, о чем я думаю, попытался подбодрить меня Даниэль, пока мы тихо брели вдоль города. — Любой другой на твоем месте вопил бы от радости, узнав, что обладает сверхъестественными способностями. Телекинез, левитация, фактическое бессмертие, разве эти свежеобретенные качества не подслащают горечь жизни? А самое заманчивое, что мы с тобой, скорее всего, еще и половины не знаем о силе, которой обладаем. Понимаешь, это что-то мощное неиссякаемое, непрекращающееся, нам о носимом внутри известны лишь жалкие крупицы. Кто ведает, на что еще мы, объединенные вместе, способны?!
— Не люблю сладкое, — оборвала я его. — И кстати, больше всего мне страшно не потому, что нас подстерегает смерть, а именно оттого, что в твоей трактовке является достоинством. Мы совершенно не в курсе, для чего предназначен столь мощный поток энергии, бушующей в нас, его все время приходится сдерживать. Чувствую, мы создания, способные на нечто потрясающе прекрасное, либо столь же гибельно ужасное, и о том, позитивная или негативная эта энергия, мы не имеем не малейшего представления. — Дальше я перешла на внутренний монолог: 'Первое, что приходит на ум, попахивает дурацкими комиксами. Наверное, мило возомнить себя супергероями и спасать людей, но это точно не мой стиль, я всегда была эгоисткой до мозга костей, и на лавры Жанны Д'Арк мне плевать с высокой колокольни'. — Искоса взглянув на спутника, я заключила, что его равнодушие вообще можно разливать в тару и большими партиями продавать, к примеру, как отворотное зелье. Про отрицательную составляющую нашей силы думать вообще не хотелось.
Ночь обнимала прохладой, я продрогла, и не только от ее свежего дыханья, но и от страха неизвестности, ни на минуту не покидавшего меня. Я поежилась и поплотнее закуталась в пальто, англичанин это заметил и направил поток силы вдоль поверхности моей кожи. Мелкие частички его энергии колебались, вибрировали и сталкивались с моими, принося такое необходимое тепло. Как ни странно, именно в этот момент я абсолютно и окончательно признала, что он во всем прав, и мы — не люди, этот безмолвный диалог силы доказал, насколько теперь мы далеки от привычного и столь человеческого. Обычный мужчина предложил бы мне свою верхнюю одежду, например, а нормальную женщину не смогли бы согреть бесплотные прикосновения.
— Ты радуешься сверхспособностям, но за все нужно платить, я давно усвоила это правило, и боюсь даже думать о том, какова же расплата, — продолжала я истязать себя и его.
— Восточные религии, проповедующие переселение бессмертной души в другое тело, учат любить, что имеешь и наслаждаться тем, что есть сейчас, давай мы тоже так попробуем, хотя бы сегодня отстраниться от мрачных предчувствий и размышлений, — задумчиво предложил он. — Нужна передышка.
— Звучит неплохо.
Мы как раз проходили по пустынному месту, огоньки городских развлечений остались далеко позади, а до моей гостиницы, расположенной на окраине, мы еще не добрались. Отсюда брали свое начало несколько пешеходных троп, их давно бы поглотила темнота, если бы не огромные яркие звезды, освещавшие двух странных путников, звездам было все равно, люди мы или нет, они светили всем одинаково.
— Уверен, что ты даже еще как следует не испытала свои способности. Не хочешь провести маленькое соревнование на звание самого нечеловеческого нечеловека в мире? — предложил он, и небольшой камень у его ног, поднялся в воздух и, набирая скорость, унесся куда-то вдаль, через пару секунд послышался сдавленный треск. Похоже, пострадало ни в чем не повинное дерево.
Даниэль проделал это так заразительно, и на лице на мгновенье отпечаталось такое не свойственное ему выражение задорного мальчишки, что я просто не смогла устоять и поддалась дикой и глупой игре. Мой камень пролетел чуть дальше, и врезался в невидимую в темноте преграду. Он, напоказ держа руки в карманах, поднял следующий камень, и через несколько минут захватывающего действа нас было уже не остановить.
— Видишь, я оказался неплохим учеником.
— М-да, с первого легкого листика ты многому научился, — безошибочно поняла я, о чем он говорит.
Силовыми щупальцами мы швыряли по очереди небольшие булыжники, валявшиеся на склоне, в зыбкую темноту, а затем пузырьками слепо искали их, отмеряя расстояние и долго споря о том, кто же выиграл на этот раз. Щеки горели. От сжимавшего душу холода не осталось и воспоминаний, я чувствовала себя крохотной девчонкой, временами возбужденно поднималась в воздух, слегка суча ногами, и видела, что мой спутник проделывает то же самое. Затем мы попробовали соединить щупальца нашей силы и толкнуть вместе объемистый кусок отколовшейся породы, заросший пышным мхом. Отправленные навстречу друг другу пузырьки сливались с радостной поспешностью, и ощущение непередаваемой гармонии затопило меня с головой. Результат превзошел все даже самые смелые ожидания. Направленный чуть в сторону и вверх камень пролетел по огромной параболе и упал приблизительно в пятидесяти метрах.
— Надеюсь, завтра он не попадет на тропе кому-нибудь под ноги, — неистово хохоча, выдавила я.
