Я точно знала, о чем он говорит, сама питала недавно подобные иллюзии. Но философствовать на эту тему почему-то сейчас не хотелось. Его близость отвлекла меня от всех мало-мальски связных мыслей. Я жалась к его спине, легонько прикасаясь обожженными пальцами к складкам рубашки, и все ждала и ждала, когда рассеется наваждение прошлой привязанности к нему и вернется привычная трезвость ума и неиссякаемый сарказм.
Он развернулся, поймал в воздухе мою кисть и стал угрюмо рассматривать, а потом предложил, прямо сейчас отправится к врачу. Ну не врач, но хотя бы мазь от ожогов и горячий чай с каким — нибудь Антигрипином для профилактики мне бы сейчас точно не помешали. Но, несмотря на слова, мы и с места не сдвинулись, не готовы были пока. Руку он так и не отпустил и продолжал легонько сжимать в больших смуглых ладонях, это причиняло боль, но как же не хотелось, чтобы он меня отпускал, тем более что я, наконец, сообразила, что его тело больше не обжигает мою кожу. Даниэль неправильно расценил мой растерянный взгляд.
— Не волнуйся, больше от меня ожогов ты не получишь. Это было всего лишь воспоминание, на которое человеческий мозг среагировал весьма своеобразно. — Его голос звучал по-прежнему спокойным, но теперь в нем чувствовалась вековая усталость и горечь, словно человек, долго ищущий решение, узнал, что у данной задачи его не существует.
— Что ты хочешь сказать? — недоумевала я.
— Тело велда в насыщенном солнечной энергией состоянии имело температуру выше расплавленного в доменной печи металла.
Я изумленно попыталась заглянуть в его глаза, но он смотрел в другую сторону.
— Как?...Откуда?... — прошептала я, ничего толком не соображая.
— Ты утянула меня за собой в прошлое, — выдохнул он, и дырявое пространство каменного строения заполнила гробовая тишина. Я растерянно обдумывала услышанное, а англичанин машинально держал мою руку. Сила вилась внутри нас и между нами, не облегчая жжения в запястьях. 'Ожоги не представляют непосредственной опасности для жизни', — сообразила я, отвлекаясь и думая совсем не о том.
— Как мне это удалось? — оправилась я.
— Понятия не имею, но что-то подсказывает, что в такие глубинные слои прошлого можно погрузиться только объединившись.
— Так, понятно, значит, я начала погружаться, дотронувшись до тебя и вспомнив, какой температуры было твое тело в далеком прошлом, и мозг среагировал на это ожогами. Обалдеть!
— Ты стала падать, я удержал, но, не успев достигнуть пола, почувствовал, как ты тянешь меня за собой в воспоминания. Высота, к счастью, была небольшой. — Он потер свое колено, одежда наверняка скрывала обширный синяк. — Не считая ожогов, с тобой все в порядке. Когда я очнулся, ты все еще не приходила в себя, а своей бледностью вообще можешь соревноваться с мертвецами. — Я скривилась, это тянуло на оскорбление, а ведь я так гордилась своей белой кожей. — Пришлось тебя осмотреть, подумал, вдруг ты ударилась и нуждаешься в медицинской помощи. — Ну, теперь хоть стало понятно, как я оказалась у него на руках.
— Так ты тоже все вспомнил? — наконец дошло до меня.
— Да уж. — Он был зол, но это не мешало мне прижиматься к нему все сильнее. Я решила, что обдумаю странность своего поведения позже, сейчас появилась более важная тема для анализа и самотерзаний.
— И что будем делать?
— В плен сдаваться! — выкрикнул он, вскакивая и отпуская мою руку. Не скажу, что его реакция была такой уж непредсказуемой для меня. Просто мы оба в данный момент находились в состоянии истерики, только вот я апатичной и тихой на фоне воспоминаний о его смерти и терзающей изнутри вечности, а он закипающе-громкой.
— Ты хоть понимаешь, что все это означает? — свирепо взирал он на меня сверху вниз. Я молчала, будучи не в состоянии ответить, испытывая лишь необъятную благодарность к вселенной, в которой мой энергетический близнец все еще был жив. Я знала, о чем нужно думать, но не могла, я чувствовала только непреодолимое желание снова прижаться к нему, причем всем телом, а еще лучше растворится в нем без остатка, чтобы коварная пустая оскалившаяся вечность не могла отнять у меня то, что связывало меня с единственным по-настоящему родным. Все вокруг оказалось бездарной декорацией взбесившегося режиссеришки, не моя осень, не мое человечество, не мой мир. Только Даниэль был тонкой нитью, соединяющей меня с моим.
— Мы палачи! — продолжал кричать он. — Мы их убили! — Звук раскатами отразился от стен полого здания. Со стороны крыши послышался звук хлопающих крыльев, похоже, мы спугнули птиц или летучих мышей.
— ПА-ЛА-ЧИ!
— А ты, значит, предполагал, что мы вроде тандема Бетмена и Человека-паука? — ровно произнесла я, надеясь, что англичанин последует моему примеру. Он на мгновенье замер, а затем снова опустился на пальто рядом и стал рассматривать мое лицо, будто видел впервые.
— Ну, нет, конечно, только мне и в голову не могло прийти, что на самом деле все настолько ... омерзительно. А ты как до этого оценивала нашу силу?
— Как некий талант, только вот таланты бывают как от Бога, так в равной степени встречаются и от черта, в переносном смысле конечно.
— Наш уж точно смердит пеплом преисподней.
Я мгновенно проанализировала все то, что думаю и чувствую по этому поводу.
— Ты уверен? В тебя говорят века, прожитые в человеческой шкуре.
— Потому что сейчас я человек.
— Нет, — твердо обрезала я.
Он обхватил голову руками, а потом прислонился лбом к моим коленям. Я хотела провести ладонью по его немного влажным волосам, но удержала себя, он не нуждался в сочувствии, он учился принимать себя, как есть заново, а на это нужно время, уж я-то это знала как никто.
— Значит, у человечества был предшественник. Ничего себе чудеса на виражах. Хотя я читала, что многие псевдоученные настойчиво пытались доказать теории на эту тему. Я даже что-то такое где-то слышала, звучало утопично, а на деле оказалось истинной правдой. — Тихо рассуждая вслух, я старалась подавить подкатывающие к горлу слезы, понимала, что англичанин подобрал для нас самое верное определение, вот только если начну рыдать или биться в истерике — это ничего не изменит. Он будто закаменел, я чувствовала его напряженное дыхание даже сквозь одежду, забавно, по тому, как он дышит, я могла определить зол он или спокоен, слова были не нужны. Всей кожей, всей нашей общей сущностью я чувствовала, какая жестокая борьба идет внутри него. Легко смириться с тем, что ты сверхчеловек, а вот осознать, что ты — совершенная машина для глобального убийства...
— Может, это была, ну как бы это попроще выразится, случайность? Может, там мы где-то ошиблись, повели себя неправильно, исказили то, что на самом деле должны были сделать? — Я несла потрясающую чушь, и сама это понимала. Мы пять полноценных жизней существовали людьми, и это оставило свои отпечатки. Правила, законы и мораль людского мира накладывали ограничения на нашу нечеловеческую сущность, заставляя терзаться угрызениями совести и заниматься самобичеванием, а еще искать оправдания — чисто человеческое качество.
Даниэль ничего не ответил, но его молчание было красноречивей любых слов. Когда я уже решила, что вывести его из неподвижного состояние будет весьма проблематично, он резко поднялся на ноги.
— Пора отсюда убираться, скоро начнется рассвет и нам придется несладко, добираясь до гостиницы как обычные люди. — Что ж, в практичности ему не откажешь.
Даниэль подал мне руку, помогая подняться, и я с удовольствием снова почувствовала тепло его ладони на своих пальцах, впрочем, он не разделял моих эмоций и тут же убрал руку, как только я перестала в ней нуждаться. Я разозлилась на себя, совершенно не представляя, как можно в сложившейся ситуации, вспомнив отталкивающее прошлое и прекрасно понимая мрачную перспективу будущего, думать только о том, как задевающее равнодушен ко мне мужчина, находящийся рядом. 'Кажется из-за одержимости Амелы, Элизы и Отклоненной у меня начинается разжижение мозгов. Можно ли заразиться гибельным влечением у прошлых жизней? — Вот в чем вопрос'.
Поправляла одежду и волосы, я прекрасно понимая, что, упав и пролежав несколько часов на сыром полу, выгляжу паршиво, зеркала поблизости, естественно, не нашлось, а спрашивать у англичанина, не грязное ли у меня лицо, казалось совершенно недопустимым, пришлось смириться.
Вылетев из каменных развалин быстрее пули, ходить по земле было теперь противоестественным, мы устремились в обратном направлении. Холодный ветер свистел в ушах. Я убедилась, что здесь мы летаем при помощи силы, а в жизни велдов, для этого задействовались ментальные возможности мозга. У меня не было даже смутного представления о том, в какой стороне город, среди затянутой облаками ночи не успела запомнить дороги сюда, и моим проводником был Даниэль.
Оглядываться на покинутый полуразрушенный дом я не стала. Уже светало, и он наверняка больше не выглядел таким пугающим, как ночью, но теперь он для меня стал вечным напоминанием о других, с человеческой точки зрения, страшных событиях. Для мужчины, летящего рядом, это место олицетворяло приятные моменты прошлой жизни, счастливые детство и юность, а для меня стало проникшим в реальность обвинением, словно я стояла среди огромной толпы, и карающий перст был направлен мне в лицо. Полет не занимал внимания, после прожитого заново кусочка жизни велдом это стало естественным. Хвойный лес под ногами сменился лиственным, но осень больше не утешала меня, все вокруг представлялось абсурдом и насмешкой. Будто я вдруг стала видеть, чувствовать, впитывать по-другому. Похоже, сущность во мне временно освободилась от ограничений человеческого восприятия, иначе почему несколько последних минут я думала о том, как изуродована прекрасная некогда-то планета, как раздражают тошнотворные краски мира, какой абсурд, бешенство. И это притом, что не рассвело еще настолько, чтобы я в полной мере оглядела кошмар вокруг. Пейзажи высокогорной Швейцарии, разодетые осенью в 'пух и прах', еще недавно такие манящие и притягательные, сейчас выглядели для меня как некачественное детище советской мультипликации из пластилина и подручных материалов.
Ближе к городу мы все чаще замечали людей, поэтому иногда полет приходилось прерывать, и брести по прелой листве, как заблудившиеся туристы, а порой прятаться за кронами деревьев. В городе вообще пришлось идти все время, поскольку утро прорвалось ослепительной неизбежностью. Солнечные лучи проступали из-за гор и выглядели карикатурно нереалистичными. 'Ведь они должны быть другого цвета. Какого? Красного, как видят велды? Нет, и не красного тоже. Дьявол, я уже начинаю беседовать сама с собой'.
Мы шли не так уж и долго, но я едва передвигала ногами от усталости, сутки выдались бурными, мышцы болели, мозг плавился, душу терзали противоречивые чувства, я даже не сразу поняла, что, следуя за англичанином, захожу в незнакомое здание отеля, очнулась, лишь услышав, как Даниэль что-то проговорил бодрому портье. Часы в фойе показывали начало шестого утра.
Судя по всему, мой спутник совершенно не обращал на меня внимания, а я как дура шла за ним, погруженная в себя. Стараясь избежать неловкого момента, я резко развернулась, намереваясь выйти и искать дорогу к своему отелю, но пальцы, вцепившиеся в и так пострадавшее запястье, меня задержали.
— И куда это ты собралась? — голосом господина Вильсона владела усталая злость.
— Больно, — одернула я нывшую руку и снова сделала шаг к выходу, и тут же сильные пальцы Даниэля сжали мое предплечье. Он снова пытался меня остановить, видимо стараясь на этот раз не сделать больно, но как назло выбрал место, нывшее еще больше, чем запястья. Я ойкнула и, наконец, развернулась к нему.
— Иду к себе, — уверено произнесла я, глядя в привычно равнодушное лицо. Его зеленый взгляд был тяжелым как булыжник, привязанный к шее.
— Нет, не идешь. — Он снизил голос, чтобы портье не мог нас услышать.
— Проверим? — прошипела я, пытаясь развернуться и споря лишь из чувства противоречия, даже близко не представляя, какие мотивы движут им. Но он снова задержал меня.
— Тебе нужно обработать ожоги и ушибленное плечо. — Его глаза сверлили меня, но я отвечала тем же. Вскрыв, закопанные в пятнадцатом веке, причины своих страхов, словно гнойный фурункул, я перестала бояться его взгляда.
— Прекрасно справлюсь с этим у себя.
— Я тебя никуда не отпускаю. — От переполнившего меня гнева я едва не задохнулась и уже подобрала язвительный ответ, но он не дал мне шанса его выплюнуть.
— От твоей жизни, как не прискорбно, зависит моя, и ты следующая из двоих приговоренных к смерти, помнишь? — Действительно за всей этой кутерьмой я забыла о смертельной угрозе, зависшей надо мной дамокловым мечем.
Даниэль распознал ужас и понимание в моих глазах и легонько, но настойчиво потянул за собой, но тут в голову пришли совершенно другие мысли, и я остановилась как вкопанная.
— Давай лучше доберемся до моей гостиницы.
— Зачем это? Мы пришли сюда, потому что до моей ближе, я устал как собака, да и ты тоже, нам нужно отдохнуть и подумать.
— Придется потерпеть, у меня прогрессирующая аллергия на блондинок, не собираюсь слушать, как ты будешь врать ей о наших родственных связях. — Я говорила шепотом, вплотную приблизившись к нему, поскольку мы явно привлекали внимание персонала отеля, хотя вышколенный портье и делал вид, что не слушает нас, а горничная напоказ увлеченно искала что-то в стеллажах за стойкой.
— Ее там нет.
— В пять утра?! — удивилась я, но тут же прикусила язык.
— Тебя должно волновать только то, что я уже сказал. Ее там нет.
Ах, как тянуло закатить полномасштабный скандал, он достал меня своим тоном, но я слишком устала, даже лишний раз ворочать языком не хотелось. Ничего не понимая и махнув рукой на все, я побрела за ним. Глаза слипались, ноги не слушались, как будто не принадлежали мне. Лифт поднял нас на пятый этаж. Пройдя по коридору, Даниэль открыл дверь и пропустил меня вперед. Этот отель перещеголял мой на парочку звезд. 'Ну не все же заправляют рекламными агентствами', — утешила себя я, спросив, где ванная и скользнув в кристально чистый объем, выложенной кафельными плитками, комнаты. Пальто осталось висеть в шкафу прихожей.
За эти сутки я ходила не так уж много, но, только стянув сапоги, по-настоящему почувствовала, как сильно устала. Зеркало отразило неутешительную реальность: платье, вопреки моим опасениям, не пострадало, зато лицо действительно выглядело чересчур бледным, косметика дорогая и стойкая, все же частично сдалась под усилиями мокрого снега, волосы были всклокочены. Я тщательно умылась и, насколько это было возможно, привела себя в порядок, безумно хотелось принять душ, но в данных обстоятельствах в чужом номере это казалось неуместным.
Сквозь звук бегущей воды услышала, как входная дверь открылась, а затем последовал короткий диалог между Даниэлем и другим человеком, слова я не разобрала. К тому времени как я вышла, в номере не осталось никого постороннего.
