— Ваши глаза, вы получили их в наследство от родственников?
Его взгляд снова замер на мне, притягивая, поглощая и вселяя ужас. Спокойное выражение лица сменила жесткая гримаса. Я покрепче сжала в руках книжку, не желая поддаваться панике.
— В наследство, но не от родственников, — холодно процедил он сквозь зубы, и металл в голосе стал почти осязаем.
Кажется, мужчина разозлился, хотя причин для этого я не находила. И потом, что может значить его ответ? Меня интересовало, кто передал ему генетически такие редкого оттенка глаза. Как он мог получить их в наследство не от родственников? 'Ему, что пересаживали радужки глаза или что-то в этом духе', — поразила меня неожиданная догадка. На фантазию я никогда не жаловалась, и могла себе представить все что угодно, но это уже чересчур.
— Извините, — пробормотала я на случай если, догадка попала в цель или ушла недалеко от истины. Злить его совсем не хотелось.
— За что вы извиняетесь? А ваши, они чьи?
— Наверное, ничейные, хотя, скорее всего их бывший обладатель далеко затерялся в ветвях моего генеалогического древа, — я облегченно улыбнулась, стараясь немного ослабить напряженную атмосферу, так и бурлившую между нами, несмотря на безобидный диалог. Хотелось бы надеяться, что теперь правильно поняла, что он имел в виду.
Мы немного помолчали. За окном буйство осенних красок приобрело фантастические оттенки, и сейчас я немножко завидовала мужчине напротив, он, если бы захотел, мог, не искажая, сохранить навечно всю эту красоту, заморозить на листе бумаги ее величественное пестрение.
— Чем вы занимаетесь в жизни? — возобновил англичанин разговор, спустя несколько минут.
— Специализируюсь на информационных технологиях, — расплывчато ответила я. Вдаваться в подробности не хотелось, тем более с ним.
— Компьютерщик? — удивился он. 'Дурацкое определение'. — Про вас можно подумать все что угодно, но только не это. Такая специфическая профессия больше подходит увлеченным мужчинам.
На этот раз слова меня ничуть не удивили, я давно привыкла к подобным фразам и уже порядком устала оспаривать мужскую принадлежность моей специальности.
— И что же обо мне можно подумать? — как ежик вспыльчиво ощетинилась я.
— Что вы, например, искусствовед, судя по увлеченности, с которой бродили по музею, или юрист, если исходить из четкости и продуманности, с которыми вы строите предложения в разговоре, или муза какого-нибудь успешного мужчины, если выводы делать по вашей внешности и наручным часам.
Я зло сверкнула глазами, мне очень не понравилась цепь его умозаключений, и потом, кое-что он случайно угадал. Изящный аксессуар действительно подарил весьма успешный и обеспеченный человек, с которым, впрочем, меня связывала многолетняя дружба, хотя такое положение вещей ему очень хотелось поменять. Но для меня он всегда оставался просто другом, а подарок был единственным исключением из давно выработанных нами правил.
— Только прошу вас, не воспринимайте мои слова в штыки, я всего лишь ответил на вопрос, — добавил он, заметив выражение моего лица.
— Почему же только муза? Одно не исключает другого, — процедила я, все еще борясь со страхом, над которым сейчас злость брала верх.
— О, позвольте воздержаться от ответа на этот вопрос, поверьте на слово, я просто это знаю.
Его уверенность жутко бесила, так и подмывало ляпнуть какую-нибудь гадость, но страх, хоть уже и не так сильно выраженный, остановил меня от этого опрометчивого поступка. Инстинкт самосохранения, возможно, спасал меня сейчас, вот только от чего, понять я не могла.
Я почувствовала жгучую необходимость если не убежать, то хотя бы на некоторое время удалиться от этого человека на достаточное расстояние, прийти в себя, успокоиться, справиться с обуревавшими меня эмоциями, вдохнуть глоток свежего воздуха, в который бы не подмешивался чистый концентрированный ужас.
Не удостоив комментарием его фразу, я плавно поднялась, изо всех сил стараясь выглядеть как можно более спокойной и невозмутимой, прихватила с собой сумку и медленно вышла, закрыв за собой дверь. Эти несколько проделанных шагов морально вымотали меня окончательно, и я, чувствуя себя совершенно обессиленной. Спиной прислонилась к закрытой двери и с облегчением тяжело выдохнула. Глаза на некоторое время закрылись, и проходящий мимо мужчина, осведомился, все ли со мной хорошо. Отойдя от двери, и, уже двигаясь по коридору, я кивнула ему в знак согласия, не желая, чтобы мой попутчик услышал и сделал выводы.
Поезд проносился мимо широкого озера, и казалось, что он парит между небом и зеркальной гладью или двигается прямо по воде. Голова слегка закружилась, и, вспомнив, что сегодня так ничего и не ела, я запоздало отправилась обедать. Страх исчез, будто его никогда и не существовало, только пузырьки в руках снова тянули обратно к купе, в котором мне еще предстояло провести ближайшие часы. Они пульсировали и сталкивались, будто желая покинуть мои непослушные ладони и, сорвавшись с кончиков пальцев, устремиться назад. Они сами, без моего участия, выбирали направление движения. Происходящее не поддавалось уже никакому логическому объяснению, и мозг теперь даже не пытался уложить под все это реальную правдоподобную основу. Я осознавала, что вроде как все время сдерживаю вибрирующее быстрое движение пузырьков внутри себя, но для этого не прикладываю никаких усилий, просто это как настройка в компьютерной программе, прилагается ко мне. Я не позволяла им покидать тело, но понимала, если отключить настройку, они вырвутся наружу. Несколько раз, почти неосознанно, интенсивно сжимала кисти, стараясь усмирить взбесившиеся пузырьки и, скрестив руки на груди, продолжила путь.
Устроившись за столиком у крайнего окна, попыталась сосредоточиться на рассматривании посетителей. Накалывая маленькие кусочки еды и пережевывая очень медленно, я максимально оттягивала возвращение в купе, хотя понимала, что не могу вечно отсиживаться в вагоне-ресторане, как зашуганый кролик в норе.
'Ну и путешествие', — думала я, иногда нервно накручивая на палец прядь волос и вспоминая все идиотские истории про экстрасенсов, магов, заговоры, привороты и порчи, которые когда-либо слышала, и в которые никогда не верила, но в данный момент они назойливо всплывали в памяти. Впрочем, ни одна из них все равно не объясняла того, что со мной происходило в этом чертовом поезде.
'Надеюсь, мои глаза похожи на его только цветом, и людей не пугают до полусмерти. Они, конечно, непонятно по какой причине, заставляют отвернуться, но окружающие, слава богу, не шарахаются от меня, как я от этого Даниэля Вильсона. Ему тоже не комфортно находиться со мной в одном помещении, это хорошо видно и, более того, ощутимо почти физически'. И разговор получился какой-то странный. В общем-то и вопросы вполне безобидны, и ответы вполне ожидаемы, абсолютно обычно для двух посторонних людей, коротающих время в дороге, но почему же меня не покидало ощущение, что я хожу по лезвию бритвы — один неверный вопрос, одно неверное движение и ... И что???.. Ответ не находился, как я ни старалась.
Я просидела так почти час, терзаемая подозрениями и неправдоподобными догадками, съев обед, вкуса которого так толком и не почувствовала, выпив три чашки кофе, которое, откровенно говоря, уже не лезло. Стрелки часов неслись так обезумевше быстро, что порою казалось, стоит только на секунду отвести взгляд, и они уже перескакивают на пять, а то и десять минут вперед.
Но бесконечно обедать невозможно, поэтому пришлось заставить себя встать из-за стола и проследовать по проходу поезда, с каждым шагом неотвратимо приближаясь к ужастику, в котором мне суждено участвовать еще два с половиной часа.
'Два с половиной часа предсказуемого мазохизма, и я снова буду наслаждаться отдыхом и постараюсь забыть этого зеленоглазого типа', — утешала себя я, медленно, но уверенно вышагивая по коридору.
Самое забавное, что, в придачу ко всему, из-за этих странных пузырьков в крови я начинала страдать раздвоением личности. Я знала, что идти в купе мне не хочется, инстинкты кричали, что это страшно, это неприятно, но видимых подтверждений подстерегающей опасности так и не появилось, и я, стараясь действовать, как взрослый адекватный человек, продолжала двигаться дальше. В тоже время возобновившийся бег пузырьков по венам подстегивал двигаться быстрее, притягивая к злополучному купе. Они все интенсивнее скапливались в ладонях, чудилось, еще немного и руки поднимутся, вопреки моему желанию, параллельно полу, как металлическая стружка, выстраивающаяся по силовым линиям большого магнита, и я стану похожа на зомби из дешевых американских фильмов. Повесив сумку на плечо, снова и снова сжимала и разжимала кисти рук, стараясь убрать или хотя бы ослабить это непонятное внутреннее воздействие.
Когда я снова увидела Даниэля Вильсона, если, конечно, мне назвали настоящее имя, он стоял в коридоре напротив купе, которое мы с ним по неприятному стечению обстоятельств делили, и разговаривал с пожилой женщиной. Она щебетала без умолку и смотрела на мужчину снизу вверх восхищенными глазами любящего поболтать человека, сцапавшего очередную ничего не подозревающую жертву. Судя по выражению лица, он уже порядком устал от перечисляемых ею красот местной природы, но найти достойного предлога, чтобы скрыться за спасительной дверью, не мог. В данный момент старушка, презабавно коверкая английские слова, говорила что-то о впечатляющем горном хребте, который он обязан посетить, раз уж приехал в Швейцарию.
Но странным было другое — все то время, что я неспешно приближалась к этой парочке, господин Вильсон, глядя в одну точку, судорожно сжимал руки в кулаки и так же быстро разжимал их в точно таком же неосознанном жесте, как и я. 'Как человек, готовящийся к драке', — промелькнуло в голове. Но откровенно скучающее и равнодушное лицо, начисто нейтрализовало эту мысль.
На секунду я замерла, пораженная увиденным. Мне показалось, что мы проделываем это одновременно, только мои кисти маленькие и молочно бледные, а его — внушительные и смуглые. Я выпрямила пальцы, а потом обняла себя руками, безуспешно пытаясь защититься от снова накатившего страха, когда заметила, что мужчина поднял на меня свои жуткие глаза. 'Скорее всего, это просто случайность', — уговаривала я себя, увидев, как он привычным жестом скрестил руки на груди, сжав ладонями предплечья.
И тут я уловила еще кое-что странное. Женщина рядом с ним не боялась, она продолжала возбужденно болтать, едва скользнув по мне быстрым взглядом. Прежде чем зайти в купе и закрыть за собой дверь, я успела заметить, что в глаза она мужчине старалась не смотреть, но чувствовала себя рядом вполне комфортно, в то время как меня продолжала сотрясать внутренняя дрожь от его близкого присутствия.
'Получается, что боюсь его только я, — внезапное открытие неприятно кольнуло. Люди избегают его пристального взгляда, как и моего, но не чувствуют всего того винегрета эмоций, который произвел на меня такое сильное впечатление, — думала я, глядя на бесшумно наползавший за окном вечер. — Похоже, я открыла в себе неожиданную ярко выраженную фобию — индивидуальная непереносимость отдельно взятого человека. Ладно, успокойся, еще немного потерпеть и мы приедем', — убеждала я саму себя. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я попыталась морально подготовиться, к неизбежному возвращению попутчика. 'Скорее всего, его имя я запомню на всю жизнь', — мелькнуло в голове, когда я снова раскрыла книгу и попыталась вникнуть в смысл текста.
Рассказ все-таки смог отвлечь мое внимание, тем более что мужчина не появлялся довольно долго. Я расслабилась и, подобрав под себя ноги, с удовольствием в сто сорок пятый раз погрузилась в обожаемую историю. Читать произведения Иоанны Хмелевской я могла сколько угодно. Приключения сильной, предприимчивой и изобретательной героини всегда заставляли меня восхищенно улыбаться. В этот раз вчитывалась с особым рвением, стараясь не думать о лишнем. Удобно устроившись, расслабила напряженные плечи.
Вот в такой свободной позе и с довольной миной на лице меня и застал мой спутник, уверенно скользнув внутрь. Я как раз добралась до момента, когда пани Иоанна пересекала в одиночку Атлантику на угнанной яхте, ориентируясь только на Южный крест. Сосредоточенно игнорируя его, я старалась сохранять бесстрастное выражение, и не прерывать увлекательное занятие.
— Прятались от меня? — произнес мужчина, глядя в окно и, похоже, намереваясь продолжить прерванный разговор.
Сначала показалось, что он издевается, рассчитывая задеть, но затем я отбросила эту поспешную мысль. В его равнодушном голосе не ощущалось ни капли сарказма.
— Слишком много чести, — громко ответила я, стараясь справиться с дрожью, и похоже это было на то, как храбрая моська гавкает на слона. Неприятно удивило, что он так хорошо разгадал мое состояние. Я всегда умела скрывать закипающие эмоции за маской уверенности и холодного безразличия. Долго тренировала показное равнодушие. Поначалу это являлось всего лишь защитной реакцией от внешнего мира, затем переплавилось в неотъемлемую часть натуры. Для достижения успехов в профессии, где окружают в основном мужчины, пришлось научиться толстокожести и совершенной непроницаемости, хотя бы внешне.
— Извините, я, наверное, не совсем корректен. Просто хорошо понимаю, что вам, мягко говоря, не нравится мое присутствие, — в голосе почудились примирительные нотки.
— Вам мое тоже.
— Да, но не в той мере, что вам.
— Откуда вы можете знать меру? — во мне снова закипала злость, вытесняя, впрочем, страх, и это приободряло.
Судя по тому, что пауза затянулась, ему пришлось поразмыслить.
— Отличаюсь наблюдательностью, — он слишком долго придумывал ответ, и я знала, что это неправда.
— Сомневаюсь, что дело в этом. Скажите, у вас случайно руки не болят? — решилась я задать свой вопрос, поддавшись внезапному импульсу.
— Нет, а у вас? — ничуть не удивился он, в то время как недовольная гримаса завладела его лицом. Я промолчала, понимая, что правильно заданный вопрос это девяносто процентов ответа, и мой не отражал того, что я на самом деле хотела узнать, но как можно спросить у постороннего едва знакомого мужчины что-то вроде: ' Скажите, вы не чувствуете в руках вибрирующее ощущение, как — будто под кожей бежит миллион нарзанных пузырьков? И не поэтому ли вы усиленно сжимаете кисти?'. Хотя, чего уж мелочиться, и у знакомого такое никогда бы не спросила, иначе рисковала оказаться в запертой комнате, изредка посещаемой пытливыми врачами.
Мужчина открыл лежащий на столе ноутбук и размерено забряцал по клавишам, недвусмысленно давая понять, что разговор на этом закончен. Во всяком случае, пока.
Сразу стало спокойнее, я понемножку свыкалась со своим необычным состоянием, решив пережить его как...ну, к примеру, как стихийное бедствие.
Тоскливо покосилась на его маленький компьютер, с сожалением вспоминая своего верного друга, достойное детище фирмы Sony, которому и в подметки не годилась эта примитивная, хотя и дорогая игрушка. Сейчас мой ноутбук одиноко лежал дома, и по нему я скучала примерно так, как скучают по домашним любимцам заядлые кошатники и собачники.
