(У Гарри опять перехватило дыхание — как и всякий раз, когда он думал о профессоре Квиррелле.)
Тем не менее, если что-то хорошо звучит, это ещё не значит, что оно неверно.
Если и есть изъян в рациональности профессора Защиты, то заключается он в том, что его взгляд на жизнь слишком негативен.
Правда? — осведомилась та часть Гарри, которая читала о восемнадцати миллионах экспериментальных результатов, утверждающих, что люди слишком оптимистичны и слишком самоуверенны. — Профессор Квиррелл излишне пессимистичен? Настолько пессимистичен, что реальность регулярно превосходит его ожидания? Сделай из него чучело и отправь в музей, он уникален. Кто из вас двоих спланировал идеальное преступление и при этом заложил в него такой запас прочности — просто на случай, если идеальное преступление пойдёт не так, — что это в итоге спасло твою задницу? Подсказка: его зовут не Гарри Поттер.
Но слово «пессимистичный» не совсем описывало проблему профессора Квиррелла — если, конечно, это вообще была проблема, а не недосягаемая мудрость, приобретённая с опытом. Гарри казалось, что профессор Квиррелл постоянно воспринимает всё в самом худшем свете. Если дать ему стакан, на 90% полный, он скажет, что пустые 10% подтверждают, что никому вообще нет дела до воды.
Гарри подумал, что это очень хорошая аналогия. Не вся магическая Британия похожа на Азкабан, этот стакан полон гораздо больше, чем наполовину...
Он смотрел в яркое синее небо.
...хотя, продолжая аналогию, если Азкабан существует, то это, возможно, доказывает, что 90% хорошего существует по другим причинам, например, потому что люди хотят продемонстрировать доброту, как выразился профессор Квиррелл. Ведь если бы они были по-настоящему добры, они бы не построили Азкабан, они бы взяли крепость штурмом и разрушили бы её... правда же?
Гарри смотрел в яркое синее небо. Желающий стать рационалистом обязан прочесть ужасно много статей о недостатках человеческой натуры. Некоторые из этих недостатков приводят к невинным логическим ошибкам, но другие выглядят гораздо мрачнее.
Гарри смотрел в яркое синее небо и думал об эксперименте Милгрэма.
Стэнли Милгрэм поставил его, чтобы изучить причины второй мировой войны, чтобы попытаться понять, почему жители Германии подчинялись Гитлеру.
Он разработал эксперимент для изучения подчинения. Милгрэм хотел выяснить, не были ли немцы по каким-то причинам более склонны подчиняться преступным приказам от авторитетных лиц.
Сперва Милгрэм провёл пробную версию эксперимента на американцах в качестве контрольной.
И после этого счёл излишним ехать в Германию.
Экспериментальная установка: группа из тридцати переключателей с пометками, начинающимися от «15 вольт» и заканчивающихся на «450 вольт». Переключатели разбиты на группы по четыре, и каждая группа подписана дополнительно: например, первая группа из четырёх переключателей подписана как «Слабый удар», шестая — «Крайне интенсивный удар», седьмая — «Опасно: труднопереносимый удар». Последние два переключателя помечены просто как «ХХХ».
Экспериментатору помогал актёр, изображавший, что он такой же участник эксперимента, как и настоящий испытуемый — как будто он откликнулся на то же объявление о поиске участников эксперимента. Актёр проигрывал (подстроенную) лотерею и оказывался привязанным к стулу с электродами. Настоящему испытуемому давали слабый удар током, чтобы он убедился, что установка работает.
Настоящему испытуемому говорили, что эксперимент изучает воздействие наказания на обучаемость и память, и эта часть эксперимента проверяет, имеет ли значение, какой человек производит наказание. Говорили, что человек, привязанный к стулу, будет пытаться запоминать наборы из пар слов, и каждый раз, когда «обучаемый» даёт неправильный ответ, «учитель» должен применять всё более сильный удар током.
На 300 вольтах актёр прекращал попытки отвечать на вопросы и начинал стучать в стену, после чего экспериментатор говорил испытуемым, чтобы они трактовали отсутствие ответа как неправильный ответ и продолжали.
На 315 вольтах удары в стену продолжались.
При дальнейшем увеличении силы тока звуки за стеной прекращались.
Если испытуемый возражал или отказывался нажимать переключатель, экспериментатор в сером лабораторном халате невозмутимо говорил: «Пожалуйста, продолжайте», если это не помогало: «Эксперимент требует, чтобы вы продолжали», затем: «Совершено необходимо, чтобы вы продолжали», затем: «У вас нет другого выбора, вы должны продолжить». Если после четырёх понуканий испытуемый по-прежнему отказывался, эксперимент прекращали.
Прежде чем начать эксперимент, Милгрэм описал его четырнадцати психологам и попросил их оценить, какой процент испытуемых, на их взгляд, доведёт дело до 450-вольтового переключателя, какой процент испытуемых нажмёт на два последних переключателя с надписями «ХХХ», уже после того, как жертва перестанет реагировать.
Самая пессимистичная оценка была 3%.
Фактическое значение оказалось 26 из 40.
Испытуемые потели, вздыхали, заикались, нервно смеялись, закусывали губы, стискивали кулаки. Но по требованию экспериментатора большинство из них продолжали нажимать на переключатели, вызывающие, как они сами считали, болезненные, опасные, возможно, смертельные электрические разряды. До самого конца.
В голове у Гарри раздался смех профессора Квиррелла и его голос произнёс: Мистер Поттер, пожалуй, даже я никогда не был настолько циничным. Я знал, что люди предают свои самые лелеемые принципы ради денег и власти, но я не подозревал, что для этого достаточно и строгого взгляда.
Не будучи профессиональным специалистом в области эволюционной психологии, было рискованно гадать на эту тему, но когда Гарри прочитал про эксперимент Милгрэма, ему пришла в голову мысль, что подобные ситуации многократно возникали в древности, и большинство людей, пытавшихся сопротивляться власти, были или уничтожены, не оставив потомков, или, по крайней мере, жили не так хорошо, как послушные. Люди могли считать себя хорошими и благородными, но, когда им давали пинка, какой-то переключатель срабатывал у них в голове, и внезапно им становилось значительно труднее оказывать героическое сопротивление власти. Даже если вы сможете сопротивляться, это будет непросто, это не будет непринуждённой демонстрацией героизма. Вы будете дрожать, заикаться, вас охватит страх. Станете ли вы и тогда противостоять власти?
Гарри моргнул. Его мозг только сейчас осознал сходство между экспериментом Милгрэма и тем, что сделала Гермиона на первом уроке по Защите. Она отказалась стрелять в своего однокурсника, даже когда власть заявила ей, что она должна это сделать. Гермиона дрожала, была напугана, но тем не менее отказалась стрелять. Всё это происходило прямо перед Гарри, но он осознал это сходство только сейчас...
Гарри смотрел на алеющий горизонт. Солнце опускалось ниже, небо темнело, хотя пока большая его часть оставалась синим. Скоро наступит ночь. Золотые и красные цвета солнца и заката напомнили Гарри о Фоуксе, и мальчик на секунду задумался: ведь, наверное, очень печально быть фениксом — взывать и кричать, когда никто на это не обращает внимания.
Но Фоукс никогда не сдавался. Он умирал множество раз, но всегда возрождался, ибо Фоукс — создание света и огня. И отчаяние при мыслях об Азкабане — та же тьма, что и сам Азкабан.
Если тебе дали стакан, который наполовину пуст и наполовину полон, значит такова реальность, такова правда, так и есть на самом деле. Но только ты сам выбираешь, как к этому относиться, отчаиваться ли из-за пустой половины или радоваться, что там есть вода.
Милгрэм пробовал другие варианты своего эксперимента.
В восемнадцатом эксперименте испытуемому нужно было только читать тестовые слова жертве, привязанной к стулу, и записывать ответы. На переключатели нажимал кто-то другой. Те же самые с виду страдания, те же отчаянные удары в стену, за которыми следовала тишина. Но на переключатель нажимаешь не ты. Ты лишь смотришь, как это происходит, и зачитываешь вопросы человеку, которого пытают.
37 испытуемых из 40 продолжали участие в этом эксперименте до самого конца, до переключателя 450 вольт, подписанного «ХХХ».
Кто-нибудь вроде профессора Квиррелла наверняка сказал бы по этому поводу что-нибудь циничное.
Но трое из сорока испытуемых отказались участвовать в эксперименте до конца.
Гермионы.
В мире существуют такие люди. Люди, которые не используют заклинание Простого удара на однокурснике, даже если им это приказывает профессор Защиты. Люди, которые во время Холокоста прятали цыган, евреев и гомосексуалистов у себя на чердаках и иногда расплачивались за это жизнью.
Принадлежат ли эти люди к какому-то другому виду? Может быть, у них в голове есть какой-то дополнительный механизм, какие-то дополнительные нейронные цепи, которых нет у остальных смертных? Но это маловероятно, учитывая логику размножения половым путём, которая гласит, что гены, отвечающие за сложный механизм, рассеялись бы, и этот механизм уже было бы невозможно собрать заново, если они не универсальны.
Из каких бы частей не состояла Гермиона, но эти части где-то внутри есть у всех...
...ну, это, конечно, прекрасная мысль, но, строго говоря, она не верна. Существует такое явление, как повреждение мозга в буквальном смысле, люди могут терять гены, и сложный механизм перестаёт работать, существуют социопаты и психопаты — люди, у которых отсутствует механизм, отвечающий за заботу о других. Возможно, Лорд Волдеморт таким и родился, а возможно, он, зная, что такое добро и зло, всё-таки выбрал зло — в настоящее время это совершенно не важно. Но подавляющее большинство населения должно быть способно научиться тому, что делали Гермиона и люди, которые противостояли Холокосту.
Многие из людей, которые прошли через эксперимент Милгрэма, которые дрожали, потели и нервно смеялись, проделывая весь путь до переключателей, помеченных «ХХХ», впоследствии писали ему письма, чтобы поблагодарить его за то, что они узнали о себе. Это тоже часть данной истории, легенды о легендарном эксперименте.
Солнце уже почти опустилось за горизонт, лишь небольшой золотой краешек виднелся над далёкими верхушками деревьев.
Гарри взглянул на этот краешек Солнца. По идее, его очки должны защищать от ультрафиолетового излучения, поэтому он мог смотреть прямо на него, не боясь повредить глаза.
Гарри смотрел прямо на этот крохотный кусочек Света, который не был ничем затуманен, закрыт или спрятан. Пусть он составлял только 3 части из 40, а остальные 37 частей были не видны. 7,5% этого стакана были заполнены, и это доказывало, что людям на самом деле есть дело до воды, даже если эта тяга к добру слишком часто оказывается в проигрыше. Если бы вода действительно никого не заботила, стакан был бы абсолютно пуст. Если бы все были внутри похожи на Сами-Знаете-Кого, были бы втайне такими же хитрыми эгоистами, то людей, которые противостояли Холокосту, не было бы вовсе.
На второй день остатка своей жизни Гарри смотрел на закат и понимал, что он сменил сторону.
Он не мог верить в то, во что верил раньше — после Азкабана это было уже невозможно. Он не мог делать то, за что проголосовали бы 37 человек из 40. У каждого из них внутри могло быть что-то необходимое для того, чтобы стать Гермионой, и когда-нибудь они этому, возможно, научатся. Но когда-нибудь — это не сейчас. В реальном мире это произойдёт не здесь и не сегодня. Если ты на стороне 3 человек из 40, то у тебя нет политического большинства. И профессор Квиррелл был прав, Гарри не склонит голову перед решением этого большинства.
Каким-то образом эти мысли казались ужасно уместными. Нельзя побывать в Азкабане и не поменять свою точку зрения по какому-нибудь важному вопросу.
То есть профессор Квиррелл прав? — спросил слизеринец. — Отложим вопрос — добрый он или злой. Он прав? Знают они это или нет, ты действительно их следующий Лорд? Оставим в стороне пункт насчёт Тёмного, это была его обычная циничность. Но ты действительно теперь намерен править? Должен признать, это заставляет нервничать даже меня.
Ты думаешь, тебе можно доверить власть? — вторил гриффиндорец. — Разве нет такого правила, что люди, которые хотят власти, не должны её получать? Возможно, нам стоит вместо этого сделать правительницей Гермиону.
Ты думаешь, что ты в состоянии управлять обществом хотя бы три недели и не ввергнуть его в полный хаос? — сказал пуффендуец. — Представь, как громко бы кричала мама, если бы узнала, что тебя избрали премьер-министром. А теперь ответь: ты уверен, что она не права?
Вообще-то, — влез когтевранец, — я должен заметить, что вся эта политика кажется ужасно скучной. Как насчёт того, чтобы оставить предвыборную кампанию Драко и продолжать заниматься наукой? Именно это у нас неплохо получается, и ты же знаешь, таким образом тоже можно улучшить состояние человечества.
Притормозите, — ответил Гарри своим составляющим. — Нам не нужно принимать решение прямо сейчас. Мы можем обдумать задачу со всех сторон и только потом дать ответ.
Последний кусочек солнца скрылся за горизонтом.
Было странно ощущать, что ты не знаешь, кто ты и на чьей стороне. Ощущать, что ты ещё не принял решение о чём-то столь важном. Какой-то незнакомый оттенок свободы был в этом ощущении...
И это напомнило ему о том, что ответил профессор Квиррелл на его последний вопрос, напомнило о самом профессоре Квиррелле — у Гарри опять перехватило дыхание. Его мысли ушли на следующий виток спирали.
Почему любое упоминание о профессоре Квиррелле заставляет его испытывать такую горечь? Гарри привык к тому, что он понимает себя, понимает мотивы своих действий, но в этот раз он не понимал, лишь чувствовал эту горечь...
Он чувствовал себя так, словно там, в Азкабане, он потерял профессора Квиррелла, потерял его навсегда. Как если бы профессора Защиты сожрали дементоры, поглотила воплощённая пустота.
«Потерял его»! Почему я его потерял? Потому что он произнёс «Авада Кедавра»? У него на это были довольно серьёзные причины, пусть я и не знал о них в течение следующей пары часов. Почему всё изменилось безвозвратно?
Получается, дело не в Авада Кедавре. Возможно, она стала последним камнем, под весом которого наконец обрушилась пирамида из самооправданий и уклонений от обдумывания некоторых вопросов. Но из того, что видел Гарри, не Авада Кедавра волновала его.
