Гарри молчал — он всё ещё пытался представить профессора Защиты, который невидимкой следил за ЖОПРПГ, защищая героинь от серьёзного вреда.
— И вот что получилось в итоге, — продолжил старый волшебник. — Сорок четыре ученика напали на восемь ведьм-первогодок. Полноценное сражение в этих стенах! Я знаю, не таким был твой замысел, но ты должен принять часть ответственности за это. Такого не случалось в школе до того, как ты пришёл в неё — ни в десятилетия моего директорства, ни когда я сам был учеником, ни когда я был учителем.
— Большое спасибо, — спокойно ответил Гарри, — но, думаю, профессор Квиррелл заслуживает больших почестей, чем я.
Синие глаза распахнулись.
— Гарри...
— Эти хулиганы не первый год нападают на беззащитных учеников, — продолжил Гарри, повышая голос помимо воли. — Но, похоже, никто не объяснил ученикам, что они вправе давать сдачи. Я знаю, игнорировать полноценный бой гораздо сложнее, чем беззащитных жертв, которых ударили заклятием или чуть не вытолкнули из окна, но разве он хуже? Надо было мне прочесть побольше трудов Годрика Гриффиндора, чтобы я мог его цитировать, там наверняка есть что-то подходящее случаю. Открытое сражение может быть громче, чем тихие страдания жертв, и, возможно, с ним труднее притворяться, что ничего не происходит, но результат в итоге лучше...
— Нет, не лучше, — возразил Дамблдор. — Нет, Гарри. Всегда бороться с тьмой, никогда не давать злу уйти безнаказанным — это не героизм, а обычная гордыня. Даже Годрик Гриффиндор не думал, что в каждой войне стоит сражаться, пусть вся его жизнь и представляла собой череду битв, — голос старого волшебника стал тише. — По правде, Гарри, в твоих словах нет зла, и всё же они пугают меня. Однажды ты можешь обрести великую власть над магией, над своими собратьями-волшебниками. И если в тот день ты всё ещё будешь думать, что ни одно зло не должно уйти безнаказанным... — в голосе директора зазвучало искреннее беспокойство. — Мир стал гораздо более хрупким со времён, когда был воздвигнут Хогвартс. Боюсь, он не выдержит ярости нового Годрика Гриффиндора. А ведь он был менее скор на гнев, чем ты.
Старый волшебник покачал головой.
— Гарри, ты слишком готов к бою. Слишком готов к бою. И Хогвартс вокруг тебя становится более жестоким местом.
— Ну, — начал Гарри, осторожно взвесив свои слова, — не знаю, поможет ли то, что я скажу, но мне кажется, у вас сложилось обо мне неверное представление. Я тоже не люблю открытые сражения. Они страшные и жестокие, и кто-то может пострадать. Но, директор, я не сражался сегодня.
Директор нахмурился.
— Ты послал профессора Защиты вместо себя...
— Профессор Квиррелл тоже не сражался, — спокойно сказал Гарри. — Среди хулиганов нет настолько сильных волшебников, чтобы сразиться с ним. Сегодня мы не сражались, мы побеждали.
Какое-то время старый волшебник молчал.
— Может быть и так, — наконец сказал он, — но все эти конфликты должны быть закончены. Я чувствую напряжение в воздухе, и с каждым столкновением оно нарастает. Всему этому нужно положить конец, решительно и скоро, и ты не должен этому мешать.
Старый волшебник указал на широкую дубовую дверь кабинета, через которую Гарри и вышел.
* * *
Гарри прошёл мимо расступившихся перед ним огромных серых горгулий и, к своему удивлению, обнаружил Квиринуса Квиррелла, по-прежнему сгорбившегося у каменной стены коридора. Большая нить слюны стекала из приоткрытого рта на профессорскую мантию. Когда Гарри поднимался по лестнице в кабинет директора, Квиррелл находился в той же самой позе.
Гарри подождал, но профессор так и не поднялся. Спустя несколько секунд неловкой тишины Гарри снова двинулся по коридору.
— Мистер Поттер? — раздался слабый зов уже после того, как Гарри минул пару поворотов. Тихий голос неестественным образом доносился через коридоры.
Когда Гарри вернулся, то застал профессора Квиррелла по-прежнему сидящим у стены, но теперь его бледные глаза светились острым умом.
Простите, что так измотал вас...
Гарри не мог произнести это. Он и раньше замечал связь между усилиями, прикладываемыми профессором, и временем, которое тот был вынужден проводить «отдыхая». Но Гарри предполагал, что если бы усилия были слишком болезненными или пагубными, профессор Квиррелл, конечно, бы отказался. Теперь Гарри задумался, был ли его вывод правильным, и если нет — как извиниться...
— Как прошла ваша встреча с директором, мистер Поттер? — тихо спросил Профессор Защиты, оставаясь совершенно неподвижным.
— Сложно сказать, — ответил Гарри. — Не так, как я предполагал. Кажется, он считает, что Свет должен терпеть поражения куда чаще, чем я считаю мудрым. Вдобавок, я не уверен, что он понимает разницу между попыткой сражаться и попыткой победить. На самом деле, это многое объясняет...
Гарри не так уж много читал про Волшебную Войну, но он прочёл достаточно, чтобы узнать: хорошие парни наверняка достаточно точно вычислили, кем были самые сильные Пожиратели Смерти, и тем не менее, не стали отправлять им сов с бомбами первым же делом.
Бледные губы очень тихо усмехнулись.
— Дамблдор не понимает радости победы, точно так же, как он не понимает радости игры. Скажите, мистер Поттер, вы предложили свой небольшой план с осознанной целью развеять мою скуку?
— Это был один из моих мотивов, — ответил Гарри. Какой-то инстинкт предупредил его, что на этот вопрос нельзя просто ответить «Да».
— Знаете, — слегка задумчиво сказал профессор Защиты, — были люди, которые пытались смягчить моё тёмное настроение, и были люди, с чьим участием мои дни и в самом деле становились ярче, но вы стали первым человеком, у кого это получилось умышленно.
Профессор защиты отстранился от стены необычным движением, в котором, похоже, участвовали не только мышцы, но и магия, и двинулся прочь, не оглядываясь на Гарри. Лишь едва заметный жест одним пальцем показал, что мальчику нужно идти следом.
— Особенно меня позабавило то песнопение, которое вы сочинили для мисс Дэвис, — спустя некоторое время сказал профессор. — Хотя мудрее, конечно, было бы проконсультироваться со мной, прежде чем отдавать его ей.
Рука профессора нырнула в мантию и вытащила палочку. Краткий взмах — и весь отдалённый шум Хогвартса стих.
— Скажите честно, мистер Поттер, вам довелось ознакомиться с теорией Тёмных ритуалов? Это не то же самое, что признаваться в намерении их использовать — принципы известны многим волшебникам.
— Нет... — медленно произнёс Гарри. Какое-то время назад он решил не пытаться пролезть в Запретную секцию библиотеки Хогвартса — примерно по тем же причинам, по которым он годом ранее решил не искать информацию, как делать взрывчатку в домашних условиях. Гарри гордился тем, что, по крайней мере, у него больше здравого смысла, чем кажется окружающим.
— Неужели? — профессор Квиррелл двигался уже более естественно, его губы изогнулись в подобии улыбки. — Тогда, похоже, у вас природный талант в этой области.
— Ага, — устало отозвался Гарри, — полагаю, у доктора Сьюза тоже талант в Тёмных ритуалах, ибо часть про «шаффл, даффл, маззл, мафф» я взял из детской книжки «Бартоломью и Ублек»...
— Нет, я про другую часть, — голос профессора стал сильнее, в нём появились привычные учительские нотки. — Обычное заклинание, мистер Поттер, требует произнесения определённых слов и выверенных движений палочки и расходует часть вашей силы. Даже для сильных заклятий не нужно чего-то большего, если магия действенна и эффективна. Но если нужно сотворить величайшую магию, то одних слов недостаточно. Нужно совершить определённые действия, сделать значимый выбор. И восполнимой траты сил не хватит, чтобы привести магию в действие — ритуал требует необратимой жертвы. Сила такого великого заклинания в сравнении с обычными чарами подобна дню по сравнению с ночью. Но так уж случилось, что многие ритуалы — на самом деле, большая их часть — требуют по меньшей мере одну жертву, которая может вызвать отвращение. И потому вся область ритуальной магии, содержащая все самые выдающиеся и интереснейшие достижения волшебства, общепринято считается Тёмной. За некоторыми исключениями, освящёнными традицией. — Голос профессора Квиррелла приобрёл сардонический тон. — Нерушимый обет слишком полезен определённым богатым Домам, чтобы быть объявленным вне закона, хотя связать волю человека на всю его жизнь — это воистину ужасный и отвратительный акт, более зловещий, чем многие мелкие ритуалы, избегаемые волшебниками. Циник может заключить, что ритуалы запрещены не столько из моральных принципов, сколько по привычке. Но я отвлёкся... — профессор Квиррелл слегка откашлялся, — Нерушимый обет требует трёх участников и три жертвы. Тот, кто получает Нерушимый обет, мог бы поверить клянущемуся, но вместо этого решает потребовать у него обет, и потому он жертвует саму возможность поверить. Тот, кто даёт обет, решает делать то, что от него требуется, и потому он жертвует самой возможностью выбора. И третий волшебник, связывающий, безвозвратно жертвует небольшой частью собственной магии, чтобы поддерживать обет вечно.
— А, — протянул Гарри, — я-то удивлялся, почему это заклинание не используется повсеместно, в любой ситуации, когда двое людей не доверяют друг другу... хотя... почему бы волшебникам перед смертью не брать деньги за совершение Нерушимых обетов, чтобы оставить своим детям в наследство...
— Потому что они глупцы, — ответил профессор Квиррелл. — Существуют тысячи полезных ритуалов, которые можно было бы использовать, будь у людей чуть больше здравого смысла. Я могу легко назвать пару десятков, даже не переводя дыхание. Но, в любом случае, мистер Поттер, есть одна особенность, касающаяся ритуалов — не важно, назовёте вы их Тёмными или нет — и она состоит в том, что они созданы магически действенными, а не производящими впечатление. Полагаю, есть некоторая тенденция к тому, что более мощный ритуал требует более страшных жертв. Тем не менее, самый жуткий ритуал из известных мне требует лишь верёвку, на которой повесили мужчину и меч, которым убили женщину. И это для ритуала, который, как обещается, должен призвать саму Смерть — правда, что именно под этим подразумевается, я не знаю и не тороплюсь узнать, ибо упомянуто, что заклинание для избавления от призванной Смерти оказалось утеряно. Самое страшное заклинание, что мне встречалось, не звучит и на сотую долю столь же страшно, как то, что вы сочинили для мисс Дэвис. Хулиганы, слегка знакомые с Тёмными ритуалами — а я уверен, что такие там были — должно быть, испугались сильнее, чем можно выразить любыми словами. Если бы реально существовал такой впечатляющий ритуал, мистер Поттер, он бы расплавил Землю.
— Эм-м, — сказал Гарри.
Губы профессора Квиррелла изогнулись сильнее.
— Да, но самое занимательное в этой истории вот что: видите ли, мистер Поттер, заклинание для любого ритуала называет то, что должно быть принесено в жертву, и то, что должно быть получено. Заклинание, которое вы дали мисс Дэвис, сперва говорит о тьме за тьмой, чернее чёрного, похороненной под рекой времени, той, что знает врата и которая и есть врата. И во вторую очередь, мистер Поттер, в заклинании говорится о явлении вашей силы. При этом, всегда, в каждом элементе ритуала, сперва называется то, что жертвуется, а затем — то, что должно произойти.
— Я... понял, — Гарри шагал по залам Хогвартса за профессором Квирреллом, следуя за ним к его кабинету. — То есть моё заклинание, в том виде, как я его написал, подразумевает, что Йог-Сотот, Внешний бог...
— Был необратимо принесён в жертву во время ритуала, который лишь на краткое время явил вашу силу, — закончил за него профессор Квиррелл. — Я думаю, завтра мы выясним, воспринял ли это кто-нибудь всерьёз, когда прочтём газеты и узнаем, объединились ли все магические нации мира в отчаянной попытке пресечь ваше вторжение в нашу реальность.
Профессор Защиты начал тихо смеяться, странными горловыми звуками.
До порога кабинета они не произнесли ни слова. У самой двери, уже взявшись за дверную ручку, профессор остановился.
— Как странно, — он опять говорил очень тихо, почти неслышно. Профессор не смотрел на Гарри, и Гарри видел лишь его спину. — Как странно... Было время, когда я бы пожертвовал палец руки, в которой держу палочку, ради того, чтобы проделать с хулиганами Хогвартса что-то вроде того, что мы сделали сегодня. Чтобы заставить их бояться меня так, как сейчас они боятся вас, чтобы завоевать уважение всех учеников и преклонение многих... Я бы отдал за это палец. Сейчас у вас есть всё, что я хотел тогда. Всё, что я знаю о человеческой природе, говорит, что я должен ненавидеть вас. И тем не менее это не так. Очень странно.
Это должно было прозвучать довольно трогательно, но Гарри почувствовал, как у него по спине побежали мурашки. Словно он был маленькой рыбкой в море, а какая-то огромная белая акула только что посмотрела на него и после видимых колебаний решила его не есть.
Профессор открыл дверь своего кабинета, вошёл внутрь и исчез.
* * *
Послесловие:
Такие же, как и она сама, слизеринцы смотрели на Дафну словно... словно они совершенно не понимали, как на неё смотреть.
Гриффиндорцы смотрели на неё, словно они совершенно не понимали, как на неё смотреть.
Не показывая страха, Дафна Гринграсс, укутанная в непроницаемое достоинство дочери Благородного и Древнейшего Дома, шагнула в класс зельеварения.
Прошло два часа с момента «Что это было?», когда случилось «Что это было?», а в голове у Дафны всё крутилось: «Что это было? Что это было? Что это было?»
В классе царила тишина. Все ждали профессора Снейпа. Лаванда и Парвати сидели недалеко от группы остальных гриффиндорцев в окружении безмолвных взглядов. Девочки проверяли друг у друга домашнюю работу. Больше никто не помогал и не заговаривал с ними. Раньше Дафна была готова поклясться, что Лаванду расстроить невозможно, но сейчас даже она казалась подавленной.
Дафна села за свой стол, вытащила из сумки «Магические отвары и зелья» и начала просматривать свою домашнюю работу, изо всех сил стараясь действовать как обычно. Некоторые уставились на неё, но никто не произнёс ни слова...
Внезапно весь класс ахнул. Девочки и мальчики вздрогнули и отшатнулись от двери, словно колосья пшеницы под дуновением ветра.
