Борисов Алексей Николаевич
На правах рукописи (С)
Севастополь, 2021
'Блокадный год или за тридцать миль до линии фронта'
(роман)
Военно-историческая фантастика, альтернативная история
В это весеннее утро, как и во все прочие дни, чёрный лимузин, закреплённый за первым секретарём Ленинградского обкома и горкома ВКП(б), ехал неспешно. Пассажир на заднем сидении любил медленно и с удовольствием посматривать сквозь стекло на чистые улицы, лишённые роскоши длинные и чуточку неуклюжие здания, сменявшиеся надменными особняками и ухоженными скверами; отмечать всяческие вскрывавшиеся по маршруту следования недочёты, и продумывать, какое начало рабочему дню он задаст. Выбравшись с Каменного острова, в эти минуты он мало чем отличался от простых обывателей, нырнувших с головой, в общем-то, обычную какофонию звуков большого города. У афишной тумбы недовольно фыркала кобыла извозчика, попутно позванивая стеклами, гремел трамвай, а навстречу натужно пыхтели грузовики, перевозя в кузовах что-то громоздкое. Возле моста на Петроградской набережной почему-то у всех машин начинали скрипеть тормоза , и опытный водитель 'ЗИСа' заранее сбросил скорость, едва нагоняя велосипедистов в одинаковых футболках и кепках. В стране любили спорт, и первый секретарь не чурался его, но груз забот оставлял с каждым годом всё меньше и меньше на это времени. Как большинство руководителей высшего ранга, он подстраивался под режим работы Вождя государства и сейчас чувствовал себя слегка не выспавшимся. Иногда он напевал что-то под нос или отстукивал пальцами какую-нибудь мелодию. Не то, чтобы это вошло в привычку, просто иногда так хотелось сделать, и он делал. Сегодняшнее утро начиналось с поездки в пригород, а именно в Осиновую рощу.
Автомобиль миновал сдвижные ажурные ворота, поднялся в горку по вымощенной гранитной брусчаткой дороге до недостроенной ротонды, притормозил перед въездом на стоянку и аккуратно, словно плывя, проехал по утрамбованному гравию несколько метров до полной остановки. Недовольно ворча, Андрей Александрович выбрался из машины и закурил. Его румяное лицо бледнело с каждой новой затяжкой. Он был крупным мужчиной среднего роста с фигурой ещё помнящей спортивные упражнения, но уже начинающей безвозвратно полнеть. Его тёмные волосы и карие глаза придавали ему молодой вид, однако моложавость скрадывалась резким прищуром. Знающие Жданова люди обыкновенно описывали его как весёлого и добродушного, вот только такие отзывы основывались главным образом на кулуарных беседах и пожеланиях по какому-либо торжественному поводу. Существует обычная ошибка приписывать хороший характер людям склонным к полноте — ошибка, исходящая, надо думать, из того сложившегося убеждения, что телесные размеры соответствуют душевным качествам. По отношению к Андрею Александровичу подобная теория была безнадёжно ложной. Хотя он и оставался для друзей, широк душой, но настоящих друзей у него уже давно не было. И эта ложь самому себе подтачивала его нравственно ничуть не хуже болезни. И так как отношение к жизни и окружающих тебя людей определяется характером лидера, то стоящих рядом с ним гораздо чаще проклинали, чем собирались благословлять. Папироса тлела у края гильзы мундштука, никто его не встречал и если не вдаваться в подробности, это было немыслимо: фактически второй после вождя, он имел кое-какие привилегии, да и правила гостеприимства никто не отменял — уж выделить пару-тройку человек всяко могли. Хотя бы ту дурочку-переводчицу из Коминтерна, пытавшуюся охмурить прекрасно понимавшего русскую речь нужного им иностранца. Умора, как она хлопала ресницами. Впрочем, так было даже лучше: возможность в спокойной обстановке предаться простому созерцанию уже давно стало непозволительной роскошью. Расписанный по часам день, совещания, приёмные часы, выступления, а ещё хотелось выкроить время хотя бы почитать и отвлечься на простые человеческие радости. Пару минут он рассматривал безупречные клумбы. Какие-то цветы готовы были увянуть, какие-то цвели в полную силу, какие-то вытянулись и набухали. Жданов не был садовником и названия многих цветов и кустарников попросту не знал, но любил, чтобы вокруг было красиво. И в глубине сознания был уверен, что самое лучшее назначение сада — являться объектом созерцания.
Неожиданно у него вырвался лёгкий кашель и, выбросив папиросу, признался сам себе — кто знает, долго ли ещё суждено цвести этим клумбам. Дело, разумеется, не в самих цветах — на сей счёт первый секретарь не заблуждался. Слишком уж неспокойно было у него на душе. Понятно, что неспокойно было и в мире, но члена Политбюро больше волновали дела партийные и личные. Стоя на тонком льду, а именно так он чувствовал свою должность, легко провалиться и вряд ли кто-то протянет руку помощи. Наоборот, сделают всё, дабы не выплыл. Бремя власти, оно такое, страшное и манящее одновременно, дающее сумасшедший простор деятельности и до поры до времени не требующее отчёта. И можно было ух, каких дел наворотить на этом поле, если бы хватило здоровья. Здоровье, будь оно неладно, как раз и не хватало. Случившийся в феврале приступ был уже не звоночком, а целым карильоном Петропавловского собора и напугал его так, что он стал прислушиваться к любой рекомендации врача, соблюдать давно прописанную диету и отмечать про себя, что все эти потуги ни черта не помогают. Страшный диагноз, болезнь, от которой нет спасения. В идеале, осталось шесть-восемь лет и всё. И это при условии выполнения строжайшего режима с полным отказом от работы. Со слов врача, одно заболевание подталкивало другое, а как хотелось пожить дольше, да даже на этот сад с внуками посмотреть. В общем, благодаря обострившимся недугам и решился он на авантюру с американским бизнесменом русского происхождения, о котором хлопотал Лёша Кузнецов, старый друг и хороший товарищ. Шутка ли, идейный враг решил помочь Советской республике в том, в чём она постоянно и остро нуждалась. Конечно, в истории страны хватало примеров: тот же Магнитогорский металлургический комбинат, Московский КИМ, Челябинский тракторный, Уралмаш, Горьковский автозавод, Пермский авиамоторный, Казанский авиационный. Собственно, зачем далеко ходить, если посмотреть на завод 'Светлана'. Ведь всё это с помощью, с использованием новейших технологий и по проектам тех, о ком не принято говорить. И всё за народные деньги, где каждый отданный рубль золотом мог спасти советских людей от голода. А в этом случае иначе, хотя насколько иначе, ещё следовало разобраться. До сей поры фарминдустрия западных стран не спешила поделиться накопленными знаниями, и стоило ожидать завышенных и маловыполнимых требований. Наконец он заметил, что к нему идёт человек, ради которого он приехал сюда, и пока он шёл, окинул взглядом территорию.
Старинный особняк в виде двухэтажного барского дома с бельведером, двумя террасами и парадной лестницей по нынешним временам всё ещё стоил целое состояние — каждый квадратный метр тянул на сотню рублей. Понятно, что кадастровую стоимость для иностранца завысили до небес, но и без этого увеличения сумма впечатляла. В принципе здесь, в Осиновой роще, можно было разместить и санаторий (как раньше), и пионерский лагерь, да тоже ремесленное училище, или приют для сирот, и даже клуб с кинотеатром, если совсем не проявлять фантазию. Да много чего здесь можно было, ели бы ни одно 'но'. Само здание, обшарпанное, кое-где обвалившиеся и со следами давнего пожарища не особо привлекало Ленинградское городское хозяйство ни тогда, когда в тридцать пятом утверждали Генеральный план с расширением куда угодно, только не на север, ни сейчас, когда три четверти из каждого рубля идёт совсем не на гражданские нужды. Куда важнее было строительство Центрального парка культуры на Елагином острове, стадиона на Крестовском, Володарского моста, Василеостровского дворца культуры имени Кирова; а уж после Дома Советов и Ленинградского метрополитена, куда были брошены все имеющиеся ресурсы, и говорить нечего. Единственное, что здесь сохранилось с прежних времён, так это сад; старый садовник круглый год выращивал на клумбах соответствующие времени года цветы. Наверняка, обходился сей каприз весьма недёшево, и казалось, что старик работает здесь, как бы ни с начала века. Хорошо, что ещё остались люди, ставящие долг выше личных забот. Вполне возможно, что именно из-за этого сада и был проявлен интерес. Конечно, на этом участке можно было снести к чёртовой бабушке полуразвалившийся дом, и многие ленинградцы считали, что именно так и следовало давным-давно поступить. Люди подобных взглядов любят порассуждать о неиспользованных возможностях, выброшенных на ветер деньгах и пускания пыли в глаза. Вместо развалин, являвшихся непозволительной роскошью для исторических мест города Революции, где земля — это стратегический ресурс, кое-кто хотел соорудить здесь нечто функциональное. Например, дачку для какого-нибудь прозаика или поэтессы и тихой сапой влезть самому. Ведь Парголовская мыза и окрестности, фактически переросшие в городок дачи на холмах, где можно было встретить дом Агафона Фаберже, табачного короля Шапошникова и прочих 'меценатов'. Тут жил писатель Мамин-Сибиряк и даже брат Ульянова — Александр (дом Ананьиной). Так что рассуждения и просьбы в письмах некоторых товарищей являлось вполне разумным, основанным на здравом смысле и практицизме. Однако зиждились они не столько на рационализме, сколько на эмоциях, точнее говоря на зависти и незнании. Оставшиеся с носом архитекторы и прочая номенклатура, излагавшая подобную точку зрения, просто завидовали, брызгали в спорах слюной, не зная, что всё уже давно решено. В настоящий момент особняк лишился проваленной в левом флигеле крыши и на её месте возвышался обновлённый деревянный остов. Фронтальная стена обзавелась строительными лесами и стропилами, готовились к остеклению оконные проёмы и многое другое. Старую разломанную дверь парадной уже сняли с петель, а неподалёку, возле стены, стояло нечто прямоугольное, обёрнутое в картон, из-под оборванного уголка которого поблёскивало что-то металлическое. Недалёк тот день, если всё пойдёт по намеченному плану, город прирастёт новой детской клиникой и не только. Конечно, не Киевский имени Ломоносова и не Харьковский 'Красная Звезда', но для первого шага вполне достаточно.
— Здравствуйте, мистер Жданов, — произнёс подошедший к Андрею Александровичу человек и протянул руку.
Мужчина говорил c едва заметным акцентом и выглядел несколько необычно. Высокий, плотный, где-то за сорок, черноволосый, но с сединой, в лёгком плаще нараспашку и безупречном костюме-тройке цвета старый лён. Лицо его было не по времени года загорелым, а слегка сдвинутая на затылок шляпа и галстук — отдавали бунтарством против устоявшегося консервативного стиля. Необычность же заключалась в улыбке, во весь ряд зубов. Неестественно и не искренне, словно маска на лице.
— Здравствуйте, мистер Борисов.
Жданов принял рукопожатие и обратил внимание на чемодан с широкой удобной ручкой, зажатый в левой руке собеседника. Ярко-оранжевая кожа бросалась в глаза и выглядела вызывающе, тем не менее, гармонично вписывалась в цветовые гаммы костюма и ботинок.
— Как и договаривались, мистер Жданов, помимо закупленных станков и спецтехники, это мой вклад в развитее города колыбели русской революции. Если вы не возражаете, можно оставить этот холодильник в машине для изучения и немного прогуляться. Я покажу, что успели сделать за неделю.
Привыкший больше принимать отчёты от подчинённых и выслушивать просьбы, нежели выжидать в приёмной и просить — первый секретарь временем располагал и догадывался, что предложение не что иное, как повод поговорить без лишних ушей, но задерживаться здесь не собирался и ответил соответственно:
— К сожалению, через два часа у меня совещание, если очень коротко.
Жданов кивнул охраннику и тот принял увесистый чемодан.
— Андрей Александрович, — бодро произнёс американец, когда они стали отдаляться от автомобиля. — Не стану отнимать ваше драгоценное время и сразу перейду к делу. Обратите внимание на дверь тамбура.
В это время к упаковке с надорванным краем подошёл рабочий с необычной тележкой, подсунул её под низ и с лёгкостью, словно качая рукоять насоса, стал приподнимать. Его напарник что-то зафиксировал, и уже вдвоём они покатили тележку.
— Зеркальное, закалённое стекло, мистер Жданов. Толщиной в три дюйма, ээ... семь и шестьдесят два, если в ваших сантиметрах. Роскошная вещь и очень крепкая, по краю нержавеющая сталь, изнутри видно всё, а снаружи как зеркало. Понимаете, о чём я говорю?
Первый секретарь обкома не понял подоплёки и сказал то, что пришло в голову.
— Могу себе представить, сколько она весит.
— Больше тонны, но это неважно. Дверь аккурат займёт весь проём и станет выполнять своё предназначение, но вот в чём загвоздка...
— Интересно узнать.
— В табличке над дверью. Она мне не нравится. Мои партнёры отговаривали меня начинать бизнес в России. Рассказывали о нюансах, приводили полные разочарования примеры и c большинством из них я согласен.
— Мистер Борисов, по-моему, мы обо всё договорились, — недовольным тоном произнёс Жданов.
— Это так, но обстоятельства таковы, что моё возвращение откладывается. Я хотел бы задержаться тут на пару лет и заключить новый договор, поверх старого и устный. Здесь обнаружилось много чего необходимого в моих изысканиях, и я не хочу оказаться в ситуации несоответствия желаний имеющимися возможностями.
Предложение не выглядело необычным. Внутренне Жданов был готов к такому разговору. Подумаешь, буржуй близок к фрустрации. Ведь сложностей существует всегда больше, чем ты думаешь, если ты действительно думаешь, а не думающий человек не удостоился подобной аудиенции бы никогда. И если бы сейчас прозвучали слова о помощи ресурсами или финансовой или какой-либо отсрочке и переносе на более позднее время, он бы понял и даже согласился. Идеальные планы идеальны лишь в намерениях. И только приобретённый опыт в общении при подобных случаях, призывал к сдержанности в суждениях.
— Слушаю вас внимательно мистер Борисов.
Американец достал из кармана не то брелок, не то карманную пепельницу оригинальной, конусообразной формы похожей на половинку юлы и спросил:
— Вам знакомо такое явление природы, как айсберг и соотношение видимой с его подводной частью?
— К чему вы спрашиваете?
— Сейчас поясню. В клинике, помимо коечного фонда, врачебных кабинетов, лаборатории, фармакопеи, будет находиться моя компания по производству медицинского оборудования, исследования и синтезирования лекарственных препаратов.
— У нас это называется артель, — поправил Жданов, вспоминая медицинские кооперативы и артели Ленинграда.
— Пусть артель, — немного с раздражением, согласился он, — не столь важно. Так вот, весь этот механизм должен обеспечиваться, и возникает необходимость развития инфраструктуры: начиная от электрогенерации, водоотведения, дорог с мостами и заканчивая жилыми домами служащих, прачечными, столовыми, гаражами и прочими службами, которые повлекут за собой открытия дополнительных предприятий, а, следовательно, задействования людских ресурсов. Двадцать тысяч рабочих мест, если обобщённо для замкнутой самодостаточной системы.
