Следующий вошедший оказался пожарный, точнее ответственный за все системы и мероприятия по безопасности и предотвращения пожаров товарищ Литвиненко. Вышедший в отставку огнеборец с выдающимися как у Будённого усами выглядел колоритно. Человеком он был в меру тучным, крепким, под метр восемьдесят ростом, с пронизывающим взглядом и огромными руками. Такой и на каланчу влезет, и костёр запросто зальёт, не прибегая к дополнительным вспомогательным средствам. 'Обстоятельный и надёжный мужчина', как отозвалась о нём баба Маша, потчуя меня вкуснейшими тефтелями, когда я попросил её дать оценку сотрудникам. А повару нужно либо доверять, либо гнать взашей. Что ж его привело? В здании задействована немного примитивная, но действенная установка с инфракрасными пассивными извещателями и магнитными контактными на окнах. Огнетушителей, не те, что придумал Джорж Мэнби, а современных 'Pyrene' на основе СТС в каждом помещении чуть ли не пара. Только на теплоэлектростанции стоит огнетушитель на основе компрессионной пены от 'Concordia Electric AG'. Но там положена серьёзная аппаратура. Есть ещё гидрант с рукавом в тридцать метров. Так что готовность к бою самая высокая, о чём когда-то отмечал страховой инспектор, заключая договор об обязательном страховании. Мы тогда льготу в пятьдесят процентов получили за медную крышу и противопожарное оборудование. В общем, появление 'пожарного' вызвало у меня удивление: у его службы есть всё и даже лучше чем в Смольном.
— Слушаю вас, — сказал я, отрываясь от бумаг.
На самом деле я ни от чего важного не отрывался, но вынужден изображать занятость, чтобы все понимали, что шеф работает с утра до ночи. А занимался я тем, что изучал заявку на приобретение билетов в театр.
— Вот, заявление, — тихим, немного с хрипотцой голосом, со свойственным для больного астмой или чем-то похожим недугом да ещё с натяжным придыханием, произнёс он.
'Явно поражены лёгкие', — подумал я и произнёс вслух: — Давайте.
Так, 'заявление, прошу предоставить отпуск по состоянию здоровья...'
— Лука Фомич, если не секрет, где собираетесь провести отпуск? — не отрывая взгляда от бумаги, спросил я.
— Солнце и морской воздух нужен, так доктор сказал. Хоть недельку...
А вот и первые результаты диспансеризации. На прошлой неделе весь персонал сдавал анализы и проходил тотальный осмотр, так что следовало ожидать обратной связи.
— Ну да, не с нашими болотами. Так куда всё же? Чёрное, Азовское, Каспийское? Ну не на Баренцево же.
— В Ялту бы, — признался он. — Летом в Ялту не попасть, а сейчас ещё можно, да и комнатку снять не так накладно.
— Вы один или с кем-то?
— С супругой, с Леночкой, — произнёс он, и улыбнулся, как дегустатор вина, когда изредка попадается шедевр купажа.
— Это правильно, что с супругой. Здоровье, где не уберегли?
— Зимой, — улыбка тут же спала — перед самым новым годом, в тридцать девятом. Десятый финско-латышский детдом, на Чайковского, который. Всех деток спасли.
— Юлия! — нажимая кнопку селектора, произнёс я. — Кто у нас санаторными путёвками заведует?
— Наверно, профком.
— А кто у нас председатель профкома?
— Супруга Залмана Храпиновича, нашего главбуха. Рахиль Исааковна Раппопорт.
— А почему фамилии разные? — удивился я.
— Это его бывшая жена.
— Не понятно, но ладно. Соединяй с Раппопорт.
— У неё нет телефона.
— Как это нет телефона? У нас в каждом кабинете телефон, а у тебя целых три.
— Рахиль Исааковна сидит в одном кабинете вместе с Храпиновичем. Она помощник-счетовод.
— Дурдом! Юля, срочно нужна путёвка на двоих в Ялтинский санаторий для нашего сотрудника. Профиль — органы дыхания. Отпуск у Луки Фомича с завтрашнего дня, плюс два-три дня на дорогу. Сколько на поезде из Ленинграда в Крым?
— Трое суток, а если с пересадками, компостированием билетов и очередями то четверо с половиной.
— Сколько!? Это ж половина отпуска, если в две стороны. Да до революции за сорок шесть часов в Ливадию доезжали! Сейчас же совсем другие скорости.
— Всё так, — подтвердила Васильева. — Если на литерном, и вы император. Летом до Севастополя ходит прямой семнадцатый, но сейчас весна.
— Стоп, есть же самолёты. Юля, телефон Д-1-79-62 бронируй билет на завтра в Москву и оттуда в Симферополь. И обратно соизмеримо с отпуском.
— В 3:40 по чётным дням через Харьков и в 4:05 ежедневно, ПС-84 из Москвы, а от нас в четыре утра. На какой рейс бронировать?
— Да... кто ж это расписание придумал? Неужели так сложно выкроить для удобства 'red eye' ? Сутки теряются. Нужен свой самолет и срочно.
— Как скажете, шеф. Так что с путёвкой, на какую дату? Ведь ещё справку готовить на выдачу билетов.
— Какую справку? Пришёл в аэропорт, купил билет и лети ясным соколом.
— Без справки с предприятия никто билет не продаст.
Скорее всего, моему удивлению должен был наступить предел.
— А если человек не работает? — предпринял я последнюю попытку. — А если пенсионер?
— Тунеядцы ходят пешком. Либо на пригородный поезд. А пенсионеры дома с внуками должны сидеть.
— Два раза дурдом! Нужен самолёт и немедленно.
Пока мы переговаривались по селектору, в кабинет забежала Рахиль Исааковна.
— Вызывали? — запыхавшимся голосом спросила она.
На вид ей можно было дать около сорока лет. Тёмно-каштановые, густые волосы, разделённые посередине ровным пробором, зачёсанные назад и уложенные пучком на затылке. В коричневом платье с кружевным воротником и манжетами, Раппопорт выглядела олицетворением бухгалтерской респектабельности. Кроме обручального кольца на левой руке и округлого золотого кулона в виде ладошки на цепочке, других украшений она не носила.
— Я не вызывал, но раз вы тут, то будьте любезны, срочно организуйте путёвку в Ялтинский санаторий нашему доблестному сотруднику и его жене.
— Да как же так? — Рахиль Исааковна всплеснула руками. — Как же я путёвку, да в Ялту, да ещё две? Мы и разнарядки не получали.
— Рахиль Исааковна! В стране почти две тысячи двести санаториев, пансионатов с лечением и санаториев-профилакториев на двести пятьдесят пять тысяч коек. Только скажите мне, что не из чего выбирать. Мы самый богатый санаторий в Советском Союзе. Если я сказал выдать путёвку, то вы должны спросить, в каком виде выдать? На подносе или в большом конверте с ангелочками?
— У меня нет путёвки, — заголосила профкомша, и залилась слезами, выхватив откуда-то огромный носовой платок.
Видя всю ситуацию, Лука Фомич был готов сквозь землю провалиться. В течение десяти минут на его глазах шла эпическая битва за благополучие его отпуска. И какая битва, Ватерлоо. Вот только пока директор был в роли Наполеона, а Рахиль Исааковна — Веллингтоном. Наполеон напирал, но его полки разбивались как морской прибой о гранитные скалы.
Ситуацию спасла Юля. Зайдя в кабинет, она усадила женщину на стул и сказала:
— Рахиль Исааковна сейчас позвонит своим подругам по профсоюзу в Наркомздрав и всё узнает. Правда?
— Да, позвоню, — послышался ответ.
— Вот и отлично, — сказал я. — Идите и звоните и без путёвок не возвращайтесь. Стойте! — уже в спину — Передайте Храпиновичу, чтоб сегодня же выдал Луке Фомичу отпускные в полном объёме, зарплату за этот месяц, тринадцатую зарплату и пять тысяч рублей премии за отличные показатели в работе. Охренели совсем!
— Такую большую премию выдать нельзя, — сказала Юля, когда Раппопорт и Литвиненко ушли.
— Это ещё почему?
— Распределением прибыли занимается весь коллектив санатория с установленными процентными ставками и существует фонд материального поощрения, где всё это учтено. Максимально, что может получить Литвиненко, сорок процентов от своего оклада.
— Так не пойдёт, — со злостью в голосе произнёс я. — Не затем Лука Фомич положил здоровье, чтобы раз в год не мог себе позволить отдохнуть в своё удовольствие. Насколько я знаю, помимо ФМП существует фонд директора, профком и просто материальная помощь.
— Всё правильно. И если прибавить за выслугу, рацпредложение и экономический эффект — пожаров то у нас нет, то и тогда пять тысяч не наскрести.
— Как всё запущено, — простонал я, услышав эти слова.
— Ничего не запущено, шеф. Всё регламентировано. Это где-нибудь за океаном, сумасбродный капиталист может в один момент лишить трудовой коллектив места работы, распорядившись собственностью по своему разумению. А у нас контроль и порядок.
— Ладно, раз такая ситуация, позвони в бухгалтерию и дай от меня команду изыскать названные средства законным путём. Пусть используют все возможности, потому что отпуск это святое, а если не выйдет, то я тоже считать умею.
Путёвка нашлась, за восемьсот семьдесят рублей на двоих. Еврей с евреем всегда договорятся, но пока ездили её оформлять, пока сделали выписку из медицинской карты Леночке, мест на утренний самолёт из Ленинграда в Москву не оказалось. Была бронь, но снять её не имели права. Оставалось либо ждать у трапа до самого отлёта либо добираться другим способом, причём сутки терялись в любом случае. Чета Литвиненко выбрали поезд. Без пяти минут двенадцать он отправлялся от главного вокзала и прибывал в Москву через десять часов. 'Красная стрела' с двенадцатью синими пульмановскими вагонами. Семь жёстких, три мягких и один спальный. Билеты купили в СВ, по сорок восемь рублей не считая постельного белья. Отпускники подъехали на вокзал чуть ли не к поезду на директорском бьюике, и водитель открывал дверь, а чемоданы из багажника доставал вежливый носильщик в фартуке с начищенной бляхой. Леночка млела, огнеборец топорщил усы, а провожающая Рахиль Исааковна вертелась вокруг как наседка возле цыплят, постоянно повторяя, куда и к кому следует обратиться в Москве и Ялте. Хорошо, что она расплатилась с носильщиком сразу, а то произошёл бы конфуз прямо на перроне, как это случилось с одной из пассажирок в соседнем вагоне. 'Где это видано, платить рубль, что б тридцать метров два чемоданчика поднести...'. Но всё обошлось, и простой бывший пожарный почувствовал себя важной шишкой. Все были предельно услужливы, буфетчица предлагала в купе чай, сладости и фрукты. Предлагала так настойчиво, что взятая в дорогу варёная курица так и осталась лежать в чемодане. Оплаченный заранее комфорт не стал тем мимолётным капризом, который испаряется без труда после передачи купюр. Утром, за полтора часа до прибытия подали завтрак: яйца пашот, гренки, икру и сливочное масло. В этот день Лука Фомич понял, что жить хорошо, а хорошо жить ещё лучше. Но более всего его сердце радовалось за Леночку. Он подмигивал ей и улыбался.
2. За месяц до войны.
Рано утром, двадцать третьего апреля я приехал в Вагановский сельсовет Всеволжского района, расположенный в деревне Борисова Грива . Прибыл не один, а с целым 'поездом' техники. С шестью самосвалами выборгского щебня, с песком, грейдером, бульдозерами, катками на тягачах, топливозаправщиком и сорока рабочими, размещёнными в грузовиках с кузовами-фургонами типа КУНГ , что было в новинку. Растянувшись на тысячу с хвостиком ярдов, колонна выглядела впечатляюще, шумела работающими двигателями и выделялась кумачовым транспарантом на тягаче: 'Даёшь первый советский яхт-клуб на Ладоге!' Надпись отражала реальную действительность. На Ладоге не было ни одного яхт-клуба. Учреждение на Крестовском острове (Средняя Невка, 92) не в счёт, это не Ладога, хотя и очень близко. Конечно, на побережье располагалось множество рыбацких колхозов, даже оборудованных портов с восемнадцатью буксирами, четырьмя грузопассажирскими пароходами и несколькими баржами. Не беря в расчёт мелких лодочек, этого считалось вполне достаточным. Думаю, никто и слова плохого не сказал, если бы общий тоннаж увеличился вдвое, но пожелания часто не зависят от возможностей, а они, к сожалению, были сильно ограничены . За пять предвоенных лет капитальные вложения в речной транспорт сократились с 446 млн. рублей в 1936 г. до 375 млн. рублей в сороковом. Это, как и следовало ожидать, привело к нарастающим проблемам: как с ремонтом, так и чрезмерной эксплуатацией. Суда, в своём большинстве, доживали свой век.
Кстати, о пожеланиях. Ладожская военная флотилия... ох, уж эта флотилия! В планах развития на неё никто не делал ставку по многим объективным причинам. Так, приделали к чемодану без ручки верёвку и оставили до лучших времён, когда появятся свободные ресурсы, люди и жизненная необходимость. Успеть везде и сразу, это несбыточная мечта любого управленца. Уж если на небесах случаются ошибки, то стоит ли говорить об оплошностях на воде. И именно благодаря этому, на побережье оставались свободные места, где нога человека, будем откровенны, редко ступала. Но даже несмотря на наличие таких мест, согласовать разрешение стоило немало сил и средств. А тем временем, прихрамывая на правую ногу, встречать колонну вышел председатель сельсовета. Одет он был в старый, видавший виды дождевик, под длинными полами которого виднелись голенища изношенных сапог. Большая кепка на голове скрывала частую седину, а козырёк не давал рассмотреть прищуренный пронзительный взгляд. Он чем-то напоминал пастуха, который заботясь о своём стаде, вышел посмотреть на нарушителей деревенского спокойствия. Николай Иванович представился коротко, пожал мне руку и поинтересовался, чем может быть полезен, так как ещё вчера получил ряд инструкций от помощника второго секретаря горкома и теперь размышлял: радость или горе пришло на его землю.
— Николай Иванович, дорогой вы наш товарищ, — обхватив его за плечи, доверительно произнёс я. — Садитесь в машину, и едемте с нами. Всё нужно увидеть своими глазами.
— Куда ж ехать собрались? — с некоторым интересом спросил он, устраиваясь на сидении.
— В Коккорево. На окраине деревни будем строить яхт-клуб. Позавчера утвердили план. Сдача первого объекта — приоткрывая папку с генеральным планом — к первому мая.
— Что ж вы за неделю построите? — удивился председатель.
— Уж что-нибудь, вроде лодочного сарая поставим, — проговорил я, закрывая дверь автомобиля. — Слышали про катамаран ОСГА 25? Нет? Обязательно услышите.
Колонна тронулась за нами следом. Проехали железнодорожную станцию, старый стекольный завод и выехали к окраине. Если смотреть с высоты птичьего полёта, деревни Борисова Грива и Ваганово стоят друг возле дружки, разделённые небольшим лесочком и парой огородов. Всего шесть километров пути и после железнодорожного переезда (старая узкоколейная ветка, по которой возили торф) открылся вид на озеро. Справа Коккорево, налево дорога к Осиновецкому маяку. Именно по этой с позволения сказать дороге я недавно проезжал, чуть не увязнув в колее, о чём рассказывал председателю. Собеседник соглашался и даже указал на одно проклятое шофёрами место, где я б точно застрял и без лошадей ничего бы не смог поделать. Когда преодолели ещё метров двести, то Николай Иванович ойкнул, и было от чего. На расчищенном от бурьяна месте, недалеко от берега на рельсах стоял красавец паровоз и два вагона. Ни каких-то там, 'Сорок человечков иль восемь лошадей' или приличных 'Столыпинских', или даже системы Полонсона, а дореволюционных пульмановских, блестевших лакированными боками и начищенной бронзой, прозванных 'Бобровые шубы'. И Николай Иванович мог побожиться, хоть и был коммунистом, что ещё на той неделе ничего этого не было. И уж тем более железнодорожных рельс, которые незаметно при всём желании не положишь. Если бы только это. За локомотивом виднелись катушки барабанов с кабелем, и огромная землеройная машина с ковшами на колесе. Сложенная штабелями арматура с бетонными конструкциями, и кабелеукладочная баржа с иностранным названием у длинного насыпного причала, и ещё чёрт знает чего, что было не видно. Уж если за неполную неделю эти 'чудо-строители' умудрили сотворить такое, то кто знает, что тут станется к первому числу?
