* * *
(Несколько дней назад. 19 июня 1941 г.)
Испуганная шумом двигателя проехавшего автомобиля, вдруг, со стороны пруда в небо взлетела какая-то диковинная птица. Она походила на серого журавля, только перья отличались в полёте — контрастом светлых и тёмных тонов на крыльях. Некоторое время птица плавно парила в воздухе, потом взвилась ещё выше и замерла, совершив незаконченный круг. Словно почуяв грозящую ей смертельную опасность, она захлопала крыльями и стремглав полетела прочь, на восток. Вытянув шею, она походила на оперённую двумя широкими крыльями стрелу, а затем втянула голову. Вскоре она скрылась вдали, как некий предупреждающий знак на безоблачном небе. Начало смеркаться.
Матвей Дмитриевич Гружевский (по документам Юргис Брувелайтис), хозяин большого хутора с маслобойной артелью в предместьях Кельме и один из руководителей националистической организации 'Шаулис' проводил птицу взглядом.
— Символично, не находите? — с долей злорадства в голосе спросил он.
— Вы про полёт серой цапли? — невольно поинтересовался я.
Гружевский ещё раз посмотрел в небо и кивнул.
— Про неё.
— Не могу не согласиться. Только один нюанс, рано или поздно, цапля вернётся.
— Напрасно так говорите, — произнёс он, перекладывая из руки в руку обвязанный бечёвкой бумажный пакет. — Уже послезавтра Вильна и Ковна, поднимутся на борьбу. Большевики больше не вернутся, Литва снова станет свободной. Мы очень благодарны вашему правительству, за то, что сделали для нас.
— Матвей Дмитриевич, в вашем понимании вы радуетесь тому, что вместо красных придут коричневые? Тогда при чём тут свобода Литве?
Первоначальный прилив смелости Гружевского схлынул, отважные слова, которые он собирался сказать, ещё стучали в его голове, но уста были мертвы. Повисло молчание.
— У меня есть радио, — наконец выговорил он. — Фюрер Германии это обещал.
— Буду признателен, если вы найдёте для меня эту цитату, и сразу замечу, что вождь нации никогда не лжёт. Он ищет тех, кто по своей природе способен на это дело и как это ни печально, находит.
Гружевский пожал плечами.
— Я понимаю, Вы мне не верите. Я тоже, если быть откровенным до конца, сомневаюсь в правдивости подобных заявлений. Особенно после того как Юозас Уршибс сдал Мемель немцам. Но для нас выгодно, что бы коммунисты и нацисты вцепились друг в друга и дрались до полного изнеможения. В идеале, я бы оставил Сталина и Гитлера в одной тесной комнатушке и подождал бы с недельку. А мы уж как-нибудь сами.
Я еле сдержал себя, чтобы не рассмеяться от подобных рассуждений. Да кто ж тебе мил человек позволит? Давно канули в лету те времена, когда слабый сосед мог воспользоваться замятней у сильных. Но этого националиста переубеждать бесполезно, да и не нужно.
— Беда нашего общества в том, — произнёс я в ответ, — что мы слишком доверчиво воспринимаем слова, услышанные по радио. Уверен, вы понимаете разницу между холуями и патриотами. Межу своими Гитлер чётко определил все позиции: '... всё дело будет сводиться к тому, чтобы освоить огромный пирог с тем, что мы, во-первых, овладели им, во-вторых, управляли и, в-третьих, эксплуатировали'. И тут не поспоришь. Каждая страна добивается блага только для себя. На остальных, любым правительствам начхать. И я не собираюсь вас обманывать, суля какие-нибудь преференции, как это делал ваш бывший куратор. Литву будут пользовать как дешёвую шлюху, изредка подбрасывая пару долларов на жизнь. Некогда великой стране изначально готовили незавидную судьбу. Для того вы и существуете на свете, чтобы таскать для нас каштаны из огня. Или вы думали, что во имя эфемерной справедливости мы не признали вхождение Литвы в коммунистический рай? Если мистер Сталин хотя бы даст нам в концессию бакинскую нефть, Рузвельт и Черчилль станут аплодировать любым его начинаниям, а за недра Уральских гор назовут своим отцом.
От услышанного, моего собеседника перекривило, он вновь собирался возразить, но видимо, передумал. Вспыльчивость не была в его характере сильной чертой, и поэтому он ляпнул то, что его некогда беспокоило:
— Я хотя бы смогу, не боясь репрессий, называться своим именем и немцы не станут вывозить литовцев в Сибирь, как это делают коммунисты. Да они всех нас хотят вывезти, и это не кончится раньше, чем последняя живая душа будет выслана из Литвы.
Я глубоко вздохнул и посмотрел на небо: сколько же там звёзд! Мне показалось, что раньше я не видел таких звёзд — серебристых, холодных, прекрасных, лучистых и равнодушных ко всему на свете, будь то предательство или кровь, рождение или убийство. Из овина донеслось ржание лошади, раздражённое и гневное, напоминающее зов трубы, но Гружевский ничего не слышал. Он погрузился в иной мир, холодный и пустой, в котором жил только один единственный человек — он сам. Старик со своей Литвой от можа до можа совсем с катушек съехал.
— Предлагаю забыть на время наши политические пикировки и вернуться к обсуждению насущных проблем, — предложил я, иначе слушать рассуждения можно было и час и два. — Средств вами получено более чем достаточно. Давайте повторим...
— Помню, помню, — с улыбкой ответил Гружевский. — Когда начнётся, выжду пару дней и займусь коммерцией. Скупка продуктов, заготовка сена, приём на работу потерявшихся красноармейцев и подготовка хранилища. Рации, запасные элементы питания с оружием сложить в подпол. Активности не проявлять, ждать известий из Лондона.
— Вот и отлично. А теперь, я готов выслушать вашу просьбу.
Старик переложил свёрток подмышку, вытащил портмоне и, раскрыв его, стал смотреть на две фотографии: сына, в армейской форме и девушки. Тут и очков не требовалось, чтобы понять, насколько схожи некоторые черты лица.
— Вы точно уверены, что она дочка Альберта? — всё же спросил он.
Я молча кивнул.
— Тогда попрошу передать внучке. Сына я уже не верну, но она должна всё знать. Умоляю, присмотрите за ней.
— Всё, что будет в моих силах, я сделаю. При первой же возможности я постараюсь переправить её в Канаду, а уж оттуда она сама отправит вам весточку.
Гружевский немного помялся и передал мне бумажный свёрток.
— Помните, вы обещали. Здесь адреса и личные дела участников сопротивления. Ближайший отряд Альфонсоса Сквернялюса. Он из 'Лайвес ковотойс' (Борец за свободу). Я написал письмо, что они переходят в ваше распоряжение.
Выждав паузу, словно мне необходимо было принять взвешенное решение, я произнёс:
— На прощание, я иногда делаю подарки. Донос на вашего сына написал Антанас Импулявичус. На днях, вернее уже завтра большевики устроят ему побег из НКВД.
— Вот говнюк! — выругался Гружевский. — Я же сам давал ему рекомендацию.
— Полностью разделяю вашу точку зрения. Рано или поздно вы его увидите и перед тем, как поквитаться за сданных членов подполья, вспомните, что учитывая надвигающиеся обстоятельства, я бы заплатил за фотокарточку его отрубленной головы три тысячи рейхсмарок. А посему, второй подарок вот это, — я вытащил из кармана миниатюрный фотоаппарат и стал объяснять правила пользования. Впредь, будьте аккуратны с ним, подобный приборчик может заинтересовать недобрых по отношению к вам людей.
— Премного благодарен, но я предпочитаю получить оплату по старинке, в фунтах стерлингах.
— Не вижу препятствий. Только будьте предельно осторожны с этим типом. После полудня, как начнётся, я вас навещу, а может, кто-то от меня. Паролем станет привет от вашей внучки.
— Привет от Линити? — забирая фотоаппарат, уточнил Гружевский.
— Именно так. В ответ вы скажите: на Брайтон Бич всегда идут дожди.
* * *
(21.06.1941 там же)
После полудня, старик частенько поглядывал на дорогу, теребя в кармане белую повязку со свастикой. Литовское подполье заранее известило своих членов, как следует себя вести с приходом немцев. И быть случайно подстреленным Матвей Дмитриевич не желал. Но нацепить сейчас и беззаботно разгуливать с ней, тоже получалось совсем не хорошо. Хоть он и жил бобылём, в доме находились гости в форме пограничников, а по дороге то и дело проезжали телеги, грузовики и спешили еврейские беженцы, каким-то загадочным образом опоздавшие вчера на поезд со станции Титувеная. Алармизм в общинах стал набирать обороты неделю назад и массово уезжать начали ещё в пятницу, но как обычно, многие предполагали, что пронесёт. Наконец, на дороге установилось временное затишье, и внезапно появившийся 1500-тый фиат, стал сворачивать к хутору.
— Юргис, привет, — поздоровался я на литовском, подъехав к хутору. — Как мои подопечные?
— Доброго вам здоровья пан директор, — поднимая соломенную шляпу, поприветствовал меня Гружевский. — Спят после обеда.
— Буди! Поторопись, мы опаздываем.
Старик, было, направился к сеннику, но обернулся.
— Смотрю, у вас новый и такой красивый автомобиль. Перед долгой дорогой всегда нужно выкроить немного времени, чтобы выпить за удачу... Я не услышал ответа, скажите же, как вы отнесётесь к моему предложению?
— Нервничаете?
— А вы нет?
Я пожал плечами.
— В нашей работе нельзя полагаться на волю случая. Выпьем, когда появится первый успех. А пока помяните 'героев'. Группа Сквернялиса отдала свои жизни за свободу Литвы. Если станете слать весточку их родственникам, я скажу, где их похоронили.
— Нам всем гореть в аду, — буркнул Гружевский. — Им уже всё равно. Сообщать горестную весть я не желаю, да и не знал я никого толком. Альфонсас сам набирал людей и никому не обещал долгой и счастливой жизни.
— Я вам тоже не обещаю, — выходя и автомобиля, произнёс я. — Но если вы поторопитесь, то у шалаша по дороге вы сможете забрать так понравившегося вам красавца.
— Это аванс, пан директор или напоминание? Такой же фиат большевики забрали у моего сына, когда арестовывали.
— Это доверие, которое не стоит терять. Считайте, что в моей деятельности нужно часто менять транспорт и простая подвода с клячей имеет больше шансов довезти меня до нужного места.
Пётр и Иван выползли из сенника, спустившись по лестнице во двор, и сразу побежали к рукомойнику. Пока они умывались, успели рассказать о прошедших событиях. Вместе с капитаном и возничим, в общей сложности они откопали, а кто-то и сам выкарабкался, больше двух десятков. Кто очухался, тех капитан забрал с собой, но большинству требовалось оказать помощь. В итоге, автобус сделал два рейса, но когда приехали во второй раз, ни капитана, ни танка с грузовиками, ни 'бантика' уже не было. Раненые сказали, что колонна уходила на Скаудвиле, и ротный решил не дожидаться их возврата. Мол, не маленькие. В результате, пограничники оказались сами по себе, и где искать своё командование вовсе не представляли. Хуже того, нет ни каких подтверждающих документов, чем занимались и где они провели время с шести тридцати, по сей момент. Если капитан и вёл журнал боевых действий, то фамилии не отображал. Бронетанковый взвод даже номера не имел. Штаб 106-го погранотряда, куда они изначально были приписаны, остался в Таураге. Временный водитель автобуса довёз их до окраины и вернулся в медсанбат 657-го стрелкового полка, который сейчас отходил к Кражаю. Добираться до Елгаве, вообще не вариант, трибуналом пахнет.
— Не переживайте, — успокоил их я. — Вы выполняете особое задание. Как всё закончится, будет всё учтено, даже новый 'бантик' получите, лучше прежнего. С пулемётом. А сейчас все вещи в багажник, винтовки с собой и сами залезайте в машину. Своему начальству вы уже в Ленинграде докладывать станете.
— А что докладывать? — спросил Иван.
— Как вам сказать... помните, сбитый самолёт?
— Конечно, как такое забыть?
— На обратном пути из Таураге я завернул к нашим старым позициям, думал, вы ещё там. Ну и сбегал к самолёту.
— Так ходили же наши, — недоверчиво высказался Пётр.
— Толку что ходили. Нужно было лётчика искать, а не алюминий с обшивки драть.
— Нашли гада?
— А то. Вышибло его из самолёта прямо на ветку дерева. Знатного гуся приземлили. Целый полковник. И карта у него со всеми аэродромами в округе. Смекаете?
— Так нужно...
— Тише, Ваня. Не кричи. Не в одной карте дело. Вы молодцы, сволочугу этого нашли и обыскали его со всей тщательностью, как настоящие пограничники. И сфотографировали на его же фотоаппарат, только задокументировать показания свидетелей не успели, потому, как этому не обучены. Всё, что нашли, в вещмешке за сидением. Да обождите, не лезьте смотреть сейчас. Ещё успеете. Там листик лежит с карандашным рисунком. Как раз то место, где самолёт валялся. Уверен, если вас ночью разбудить, вы этот план снова нарисуете.
— Как это валялся? — спросил Пётр. — Почему в прошедшем времени?
— Потому, что сейчас он следует по железной дороге, под брезентом вместе с телом лётчика.
Едва мы отъехали с хутора, как над дорогой пролетело несколько самолётов. Наши бомбардировщики. Приятная неожиданность, только единственный истребитель сопровождения это несерьёзно. Свернув с дороги у шалаша, я остановился и, выйдя из кабины якобы посмотреть на засохшие кустики, активировал портал. Слишком многое нужно сделать, к примеру, запустить первый санитарный поезд имени товарища Жданова, естественно под патронажем Ленинградского горкома и санатория. Зря, что ли я в командировку летал. Конечно, планировалось это совершить завтра, прямо с Финляндского вокзала Ленинграда и паровоз с пульмановскими вагонами задействовать, но кто ж знал, что такая петрушка получится. Тут тебе и врачи готовые, и паровозная бригада, и раненные в наличии. В составе ВСП обычно оборудуют специальные вагоны для тяжелораненых, легкораненых, изолятор, операционная и, к сожалению, морг. Дальше идут аптекарский, перевязочный, вагон для материального и хозяйственно-бытового обслуживания, кухня, продовольственный склад, вещевой склад, а так же вагон для личного состава ВСП. Даже если ни брать во внимание полувагон с зенитным охранением, состав получается внушительный. А если всё делать с максимальным комфортом, как я изначально собирался, то вагоны пришлось бы использовать двухэтажные, что не находило подтверждения с 'Руководством по санитарной эвакуации РККА' от двадцать девятого года. Ещё год назад я заказал проект этого поезда, а компания 'Lima Locomotive works' построила паровоз для русской железной дороги GS-4 с минимальной осевой нагрузкой, облегчив всё, что только возможно. В целом, с использованием лёгких сплавов, локомотив мог следовать даже по наспех восстановленным железнодорожным путям. Конструкторы объединили в один вагон аптекарский с перевязочным, а холодильную камеру морга с вещевым складом. Широко внедрялись системы кондиционирования и жизнеобеспечения. Все новшества, которые были доступны человечеству на этот год, отобразились в этом поезде: начиная от стиральной машины в прачечной и заканчивая рентгеновским аппаратом. Судно с оригинальными вагонами и паровозом уже было на подходе к Владивостоку, а я пока оказался возле города Шавли (Шауляй). Помощник с помощью спутника отобразил проекцию местности в реальном времени, и я на мотоцикле добрался из портальной точки до железнодорожной ветки у Шилену. Как только возле деревни поставили железнодорожную станцию Либаво-Роменской железной дороги, она разрослась, но не настолько, что бы можно было сказать, что здесь проходной двор. А на крохотном полустанке, где совершались манёвры, вообще тишина, прямо как несколько дней назад. Тут-то и можно было совершить представление санитарного поезда. Корабль напечатал паровоз с вагонами и манёвренный тепловоз EMD NW2.
