— Хорошо, только не забудь объяснить правила для столовой и передай завхозу, что я распорядился выдать принадлежности для душевой. Полотенце, мыло, бритву, зубную щётку и прочее. Раньше девяти он не уедет.
В свой кабинет я заходить не стал. Там сейчас расположился по моему приглашению Майоров, так что, поднявшись по лестнице, я сразу направился к палате '0'. У двери, на диване сидел Белов и кажется, дремал; но стоило мне подойти чуть ближе, как его рука потянулась к поясу, а только потом открылись глаза. Интересная у него реакция. Такое впечатление, что его действия на уровне въевшихся рефлексов. Такое часто наблюдается у беспризорников, когда от чуткого сна зависит выживание. Нет ничего проще, обокрасть находящегося в состоянии сна человека и у тех, кто изучал школу жизни на улицах, очень развито чувство собственности: своё — не отдам.
— Доброе утро, — поздоровался я. — Подменить?
— Доброе. Не положено, — отрывисто произнёс Белов, стараясь подавить предательский зевок и посмотреть на часы.
Николай Белов был высок, по крайней мере, шесть футов, но весил никак не больше ста шестидесяти фунтов. Руки, торчавшие из широких рукавов, напоминали грабли, а лицо с острыми чертами, казалось натянутым на череп. Даже светлые, гладкие волосы с выбритыми висками, состояли из углов и изломов, а брови терялись своей прямотой. Ровный прямой нос и сжатый в линию рот. Наверно, он идеально подходил для художников абстракционистов, рисующих треугольное и квадратное. Белов был молод, хотя от постоянного недосыпания, уже обзавёлся морщинками у глаз. Как большинство высоких людей, он сутулился, но совсем незначительно. Его светло-голубые глаза были глазами человека, знавшего своё дело, знавшего и не стыдившегося ни превосходства, ни осознания своего превосходства. По всей видимости, Белов был безразличен к любому человеку, кроме Жданова. Вокруг него создавалась аура отрешённости и профессионального безразличия, как у укладывающего свой парашют инструктора по прыжкам.
— Тогда для тебя подарок, — протягивая завёрнутый в бумагу свёрток, произнёс я. — Последняя разработка лаборатории DuPont. Модель экспериментальная. Никому ни гу-гу. Ляпнешь, рано или поздно клубок размотают и хороший человек пострадает. Жилет держит выпущенную в упор пулю из маузера.
— Мне это ни к чему.
— Очень даже к чему. Андрею Александровичу делали промывание желудочно-кишечного тракта не от хорошей жизни и сам знаешь, что если не получается зайти через дверь, то влезут в окно. А эта штука, не дай бог случись что-нибудь плохое, позволит тебе выиграть одну-две секунды. Что в твоей работе не так и мало.
— Неужели и вправду? А если из карабина?
— Белов, а почему сразу не из пушки?
— Спасибо, — принимая подарок, сказал Белов. — Не обижайтесь, товарищ. Я так спросил, для общего развития.
— Для общего развития читай книги, — сказал я и зашёл в палату '0'.
Жданов лежал с открытыми глазами и смотрел на прозрачную трубочку капельницы. Жидкость из бутылки потихоньку отдавала своё содержимое, и раствор по трубочке стекал к игле, воткнутой в вену прикрытой пластырем. Не особо приятное зрелище чем-то завораживало первого секретаря. Он понимал, что здоровье, а может быть и сама жизнь сильно зависят от этой непрочной трубочки и стальной иголочки. Прямо как у сказочного Кощея: сломай иголку и конец.
— Физкультурный привет, Андрей Александрович, весело произнёс я. — Кажется так, в Советской России приветствуют друг друга спортсмены?
— Можно и так, мистер Борисов. Обычно, достаточно просто пожелать доброго утра.
— У меня три новости. Начну с самой плохой. Мы провели инструментальные исследования, у вас был инфаркт. Вторая плохая новость в том, что вы получили отравление — я посмотрел на часы — двенадцать часов назад. Хорошая новость в том, что неприятности остались позади и с завтрашнего дня рекомендую физические нагрузки под присмотром тренера.
Жданов лежал, прикусив нижнюю губу. Когда он волновался, эта привычка прижать передними зубами плоть преследовала его, и сколько он не пытался перебороть её, ничего не выходило. Иногда она проявлялась в период исключительного переживания и волнения, и тогда помогали папиросы. Наконец он справился с собой.
— Каким ядом? — спросил первый секретарь горкома Ленинграда.
— Установлением состава яда будет заниматься специальная лаборатория. Все анализы находятся в опечатанном контейнере в непроницаемой среде с необходимой для сохранности температурой. Майоров наверняка ответит на ваш вопрос.
— Но вы же знаете?
— Что вы, мистер Жданов. Откуда? Я ядами не занимаюсь, напротив, изыскиваю, так сказать, способы противодействия интоксикации.
— Всем известно, что любое лекарство это яд, — тихо сказал больной.
— И это утверждение верно, просто мало кто разбирается в дозировке. И если я подумал, что из семян клещевины можно извлечь рицин, то это только мои придумки. Вам оставалось от силы пару часов.
— Я вас понял, мистер Борисов.
Жданов немного поёрзал, стараясь чуточку приподняться. Было слышно, как он сквозь зубы произнёс: 'маланья, сука' и ещё что-то неразборчиво. Поняв его проблему, я помог переложить подушку.
— Вас, наверно интересует судьба того уникального прибора, который мне передал Лёша Кузнецов? — наконец спросил он.
— Нет, мистер Жданов. Не интересует. Вы правильно подметили, что прибор уникальный. В мире их существовало несколько штук и, насколько мне известно, только один мой пациент носит его безо всяких проблем. Просто у него нет начальства, в нашем понимании. У него есть только его Бог и его вера. Но мы отвлеклись. К сожалению, результат моего пятнадцатилетнего труда вчера был истрачен. Я хотел бы поблагодарить вас, за всё содействие, которые оказывали мне. Знаете, как бывает, ты влюбляешься в молодую и красивую девушку, делаешь ей предложение, объявляешь о помолвке, женишься на ней, наконец. Всё хорошо, все довольны, но проходит время и некогда милая девушка становится сварливой бабищей. Думаю, я совершил ошибку, предложив свои услуги вам. Мистер Жданов, последние несколько дней меня стали преследовать люди, прикрывающиеся столь значительными удостоверениями, являющиеся если не олицетворением власти, то где-то очень близко у Олимпа. Дошло до угроз. Каждый раз планка поднимается всё выше и выше. Мне не хочется остаток жизни просидеть взаперти, сожалея, что поверил в миф, где дьявол пообещал честно играть в кости
,.
Андрей Александрович задумался, а потом внезапно преобразился. Таким я его никогда не видел. Серьёзный, рассудительно-спокойный, взвешенный и тут нате вам!
— Разве я похож на сварливую бабищу? — с иронией спросил Жданов. — Напротив. — Жданов сотворил на лице комичную физиономию, которую не каждый актёр в состоянии сделать экспромтом — Хотите, я даже улыбнусь (один глаз стал смотреть вправо, а другой влево и вверх). Могу и сплясать, если подыграете.
Его находчивость восхитила меня. Как человек, умеющий оценить хорошую шутку, я начал улыбаться. Мои плечи стали вздрагивать от сдерживаемого смеха. Откинув голову, и хлопнув ладонями себе по ногам, я так захохотал, что лицо у меня покраснело, а на глазах выступили слёзы. Казалось, никогда в жизни мне не приходилось так смеяться, да просто заливаться от смеха над этой нехитрой шуткой. Андрей Александрович тут же поддержал хохот, да так, что игла из вены чуть не выскочила. Отсмеявшись, я продолжил.
— Может и не похожи. Но умоляю вас, не делайте больше так.
— Так? — глаза снова заиграли.
Через мгновенье он снова стал серьёзным.
— От своего лица и от горкома партии я обещаю, что мы во всём разберёмся.
Мне стоило усилий сдержать улыбку. Разбираются, как известно, не до или во время, а уже после событий. И по этому поводу я вспомнил одну историю.
— Когда-то в Карсон-Сити решили осудить вора за то, что он украл пятнадцать фунтов золота. Его повесили. А на следующий день, пропажа была обнаружена. Термиты подточили пол в здании банка и мешок со шлихом провалился. Правда про термитов или нет, не играет ни какого значения. С того света человека не вернёшь. Но беднягу не оставили висеть сутки на потеху, вынули из петли и похоронили как честного малого.
— Я дам команду и вам выпишут удостоверение. Поверьте, никто не сможет и близко подойти к вам.
— Обещаете? — Я попытался повторить фокус с глазами, но понятно, что ничего не получилось. Тут опыт нужен.
Жданов покачал головой, мол, не получается, и подтвердил обещание.
— В таком случае, завтрак в восемь и можете отправляться домой. Ежедневно ходьба два километра, дыхательная гимнастика и раз в неделю особые таблетки. Я понаблюдаю за динамикой, если вы не станете забывать приезжать. Можно с супругой. К примеру, каждую пятницу.
— Обязательно выкрою время, — неуверенно соврал он.
— Если вы не измените режим, мистер Жданов, я могу и не успеть. Буду признателен, если вы согласитесь выкроить время перед отъездом на общий снимок с нашими маленькими пациентами для истории. До встречи за завтраком.
Едва я вышел из палаты, как меня чуть не сбил Майоров, в кальсонах, нательной рубахе и ботинках.
— Сталин, Сталин на проводе, — прохрипел он.
— Вы так не шутите, коллега, — грозно сказал я. — Вы хотели сказать у аппарата. Правильно?
— Да, да, у аппарата. Сказали пригласить Андрея Александровича.
Вежливо отодвинув Майорова, я проследовал в приёмную и с панели, где у Юли выстроилась готовая к бою батарея телефонных аппаратов, снял самый крайний, радиотелефон размером с кухонную тёрку. Включил клавишей питание и уже в кабинете положил трубку обычного телефона на аппарат. Спустя минуту после встречи с Майоровым, я вновь оказался в палате '0'. Жданов пытался встать и выдернуть иголку капельницы.
— Андрей Александрович, лежите. Нужно немного обождать, лекарство дозировано. Вот трубка. — Я показал на себе, как пользоваться и передал прибор Жданову, после чего вышел.
* * *
Сталин говорил как всегда глуховато и медленно. Ему не надо было повышать голос или переспрашивать у собеседника, услышал ли он посыл или нет. Создавалось впечатление, что вождь заранее знал ответ, что характеризовало его как грамотного философа, строившего диалог на своих правилах. Он настолько набил руку в телефонных общениях, что на другом конце провода после первых его слов просто тухли. А всё объяснялось тем, что Сталин настолько тонко чувствовал интонации, что создавалось впечатление, что у него на столе как минимум видеотелефон, а оппонент опутан датчиками детектора лжи. Тем не менее, ничто человеческое ему было не чуждо. Зная, что самолёт со Ждановым совершил посадку на другом аэродроме, проигнорировав Комендантский, он проявил заинтересованность, вернее сделал вид. Иосиф Виссарионович уже через час был проинформирован, что первого секретаря горкома Ленинграда эвакуировали на машине скорой помощи и дела были настолько плохи, что Жданов вывалился из самолёта. Сообщили так же, что везли его в самую ближайшую больницу, детскую, совершенно не готовую к приёму такого больного и такого ранга чиновника. И Сталин перед разговором дал распоряжение отправить в Ленинград пару медицинских светил, дабы своим компетентным взглядом через них оценить ущерб здоровья одного из вождей партии. Тем не менее, он вежливо поинтересовался, как обстоят дела с лекарственными препаратами, не нуждается ли он в чём-либо, не нужна ли ещё какая-нибудь помощь и вдруг, неожиданно для себя услышал, что Жданов разговаривает лёжа в постели, находясь под капельницей, и его плохое самочувствие вызвано не сердечным приступом, а острым отравлением. Но всё позади, первая, попавшаяся по дороге больница, со своей задачей справилась и он, буквально через час-другой после завтрака уже будет в Смольном. Сталин ещё раз переспросил, отравление ли у товарища Жданова и, получив вновь утвердительный ответ, пожелал скорейшего выздоровления, спокойной ночи (так как сам собирался ко сну) и положил трубку. Жданов мог биться об заклад, что трубку опустил не плавно, как это он всегда делал, а с силой, недовольно и грубо. Вождь не любил, когда ему крутят дули, докладывая непроверенную информацию.
По окончании разговора, Жданов позвал меня и, отдавая радиотелефон, заинтересовался, откуда такая интересная штука.
— Я как-то увидел, как нью-йоркский полицейский сообщил о страшной аварии из своей машины. Навёл справки, пообщался с некоторыми изобретателями и выкупил пару-тройку интересных идей. Но все эти идеи, не шли ни в какое сравнение с мыслями одного русского выдумщика, Куприяновича, если я не ошибаюсь. Вкупе получилось то, что вы держите в руках.
— И это имеет распространение?
— Мистер Жданов, общество, даже такое падкое на новинки, как американское, ещё не доросло до этого изобретения. Может, лет через десять-пятнадцать, а пока, такая штуковина слишком дорога. Дешевле оторвать от дивана свой зад и отыскать телефонную будку на другом конце города, чем купить подобную игрушку. Тем не менее, в вашу машину её поставить необходимо. Пусть это станет моим скромным подарком по случаю вашего выздоровления.
— Спасибо, не стану отказывать, — Жданов искренне улыбнулся. — Я так понимаю, потребуется провести какую-то работу?
— Безусловно, и не исключено, что для этого мне придётся попасть в Смольный и пообщаться с несколькими парнями, которые обеспечивают вашу связь, да посетить пару возвышенностей и установить ретрансляторы. А подобные действия требуют согласований.
— Это легко устроить, — явно заинтересовавшись, ответил Жданов. — Мне кажется, это весьма перспективный вид связи. Привлекайте людей, согласовывайте и действуйте.
Тем временем, пока шёл разговор, я дал команду на отключение всех функций медицинской кровати. Пациент не чувствует этого, эйфория притекающего здоровья распознаётся человеком первые три-четыре часа, потом нервная система привыкает. Некоторое время подобное состояние становится нормой, как после приёма лекарств, а дальше всё зависит от общего состояния организма. Детям, обычно, для победы над заболеваниями, сутки нахождения в этой кровати достаточно. А вот с возрастом иммунная система не так хорошо работает. Если всё упростить, то мы как песочные часы, а дальше думайте сами.
— Это должны быть надёжные парни, — я счёл нужным напомнить прописные истины, и видимо зря. Окончание фразы 'так как только они будут знать кодировку' — первый секретарь даже не воспринял. Жданов посмотрел на настенные часы, и я понял, разговор закончен. Мы с ним не были ни друзьями, ни товарищами. Просто каждый искал свою выгоду в отношениях.
— Пусть этим займётся товарищ Сергей, — только и сказал он.
Жданов уже вошёл в рабочий ритм. Его интересы оттеснили восстановившееся на время здоровье и мысли простирались в иные, от царства Асклепия дали. Спустя минуту медсестра сняла капельницу, потом занесла одежду. Незадолго до завтрака дежуривший терапевт, Мила Вильевна, светловолосая, высокая валькирия с фигурой как кегля для боулинга осмотрела пациента, измерила давление и кивнула — признавая его годным для выписки. Девять из десяти мужчин не согласились бы покинуть общество этой женщины. Глаза у неё были полны жизни, уверенные в себе и стреляющие, как отмечали прошедшие через её руки. Стетоскоп , которым она слушала работу сердца, на её груди не свисал, как у врачей мужчин, а зазорно торчал вперёд, словно покоился на полке. Но даже крупный калибр сдвоенного орудия, готового вот-вот открыть огонь, игнорируя крепкие пуговицы, не пронял Жданова. Через какое-то время появился наш рейсовый автобус из Ленинграда и в санатории запустился механизм начала рабочего дня. С сотрудниками привезли и новых маленьких пациентов.
