— А ещё кого хорошо знаете?
— Из медработников — Кашкаров Игорь, военно-металлической промышленности — Коля Константинов, у шофёров Кузьмицкий, Слепухин из ЛМЗ. С остальными просто знакомые.
— Маловато будет, а Кузьмицкий уже извещён.
— Положа руку на сердце, я бы со многими и на одном поле не села бы.
— Не, нам таких не надо. Постарайтесь перед демонстрацией переговорить со знакомыми, поздравьте с праздником: мужчинам алкоголь, дамам конфеты и потом мне доложите. Если всё пройдёт хорошо, у вас будет новый кабинет, свой автомобиль и даже помощник, если захотите.
— Мистер директор, меня вполне устраивает моё место, и водить машину я не умею. Так может, пятьсот? — язвительно произнесла Раппопорт.
— Берите тысячу, не промахнётесь. Главное выполнить моё задание. Но если действительно хотите помочь детям, то вместо пяти посылок наполните большой алюминиевый ящик лекарственными препаратами нашей фабрики. Я дам распоряжение изготовить пояснительные листы с иероглифами. В Китае сейчас разгул дизентерии. Поливалентный дизентерийный бактериофаг, альбумин, глюкозу с инсулином. Всё то, что две недели назад отправляли в Сталинабад, сейчас пригодится там. И для расширения кругозора — в китайских деревнях не носят европейской одежды, а ципао и ханьфу едва ли найдутся в сундуках ленинградцев. И не дай бог вам увидеть, что делают со ступнями девочек, чтобы они могли носить туфельки-лотосы.
— Была б моя воля, я б так и поступила. Но в инструкции сказано сделать упор на обувь.
— Тогда совет: езжайте в универмаг и купите на свои сбережения детских калош на три посылки и на две простой бязи, а доллары спрячьте в надёжном месте. Они вам ещё понадобятся. Я ведь не шутил про командировку в следующий раз и паспорт у вас будет палестинский.
* * *
Какой же Первомай без парада и демонстрации? Утром было необычайно тепло, ярко светило солнце и всё чаще люди стали снимать верхнюю одежду, оставаясь в пиджаках, кофтах или как колонна незамерзающих спортсменов, в жёлтых футболках. Везде знамёна, портреты Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина, основоположников коммунизма и других менее значимых вождей. Чтобы не возникло недоразумений (изображений бывших товарищей быть не должно), за портретами следил специально обученный человек. Должность явно востребованная, так как ротация в партийной верхушке как на колесе обозрения: сегодня выше всех, а через минуту стремишься к земле и хорошо, если так, можно и глубже оказаться. Узнал я об этом, когда мы выставили фотографии своих передовиков. Невзрачный мужчина средних лет обстоятельно поинтересовался, кто есть кто, что-то записал в блокнот и под звуки из репродукторов духового оркестра удалился к другим демонстрантам. На площади Урицкого возвышалась трибуна для первых лиц города и мимо неё стройными и не очень рядами должны были пройти военные, труженики города, передовики области, студенты, пионеры и все, кто посчитал нужным оказаться в этот момент здесь. Что бы ни говорили, а в организации праздников страна советов могла подавать пример многим. Наш санаторий был в составе колоны медицинских учреждений, но в отличие от остальных, мы участвовали на машине. Обнесённый по периметру кумачовым каркасом автобус с огромными портретами Ленина и Сталина спереди и отличившихся работников по бокам нёс на крыше натянутый вдоль, как плавник рыбы, транспарант с соответствующей празднику тематикой. Все о чём-то переговаривались, стараясь не отходить далеко, или позировали возле своих фотопортретов. Ершов бегал вокруг с подаренным к празднику любительским фотоаппаратом и неумело делал снимки, едва успевая менять плёнку в специальном мешке. Обособлено ото всех расположилась Раппопорт. Она держала в руках открытую папку с резинкой (чтобы не разлетелись листы), одновременно встречаясь с какими-то знакомыми, малознакомыми и совершенно неизвестными ей людьми, но со стороны было видно, что тянулись к ней, а не наоборот. Все, так или иначе, были чем-то заняты, и мне кажется, подобные этим мероприятия призваны внушить гражданам, что они участвуют в чём-то грандиозном, масштабном и нужным. И едва человек перестаёт осознавать что-либо из этого, на все эти демонстрации, собрания и митинги придётся гнать силой. Как только прогрохотали танки, промчались тачанки, проскакала кавалерия и, печатая шаг, прошли слушатели академии, курсанты, моряки и прочие войсковые части, отправились мы. Массы людей были разбиты по районам, наркоматам и предприятиям. Прошли, помахали флажками, покричали здравницы и в закуток, снимать облицовку, портреты и сворачивать транспарант. Первого мая сорок первого погода разделилась на две части. До одиннадцати было тепло, градусов семнадцать-восемнадцать и безветренно, а потом резкая смена погоды и дикий холод. Так же и с нами, все праздновать, а мы поехали на открытие яхт-клуба. Там тоже самое, только дым пожиже и без военного парада с шествием. Трибуна на пятерых, приглашённый школьный духовой оркестр, рабочие и жители трёх посёлков: Ваганово, Борисова Грива и Коккорево. Портреты, флаги, плакаты, танцы, бесплатное угощение дарами сельского хозяйства и кино на открытой площадке вечером. Факты истории для потомков запечатлял вместе с Ершовом наш фотограф. Он снимал на 'Codak Cine' несколько минут парада и участие в шествии сотрудников санатория в Ленинграде. Естественно, продолжил благое дело уже тут, и как мне показалось, вдали от городских улиц и площадей праздновали с особым настроем.
Для тех, кто вынужден заниматься тяжёлым физическим трудом, проводит всё время на торфяных разработках, жизнь очень тяжела; практически каторжная работа иссушает не только тело, но и в духовном плане режет неотвратимостью рано или поздно подорвать здоровье. Искушение праздником всегда подстерегает их, и если это удаётся, то отрываются люди на полную катушку. Ближе к вечеру, за сколоченными из грубых досок столами, всё ещё сидели шумные сборища припозднившихся гуляк. Даже на свежем воздухе папиросный дым плавал наравне с дымом от тлеющих полешек и висел густой запах пива, вина и жареного мяса. К весёлому гаму и смеху примешивалось женское пение. Великолепные дамские голоса взымали звучным крещендо о горькой бабьей доли над неумолчным звоном кружек, тарелок, всевозможных столовых приборов и игрой аккордеона. Школьники давно уехали, а учитель музыки остался. На столах, куда не глянь, теснились блюда с шашлыками и луком, не русскими соусами 'кетчуп', огурцами, зеленью, неизвестно откуда взявшимися помидорами и традиционной закуской: квашеной капустой с клюквой. Вперемешку с гранёными стаканами и шипящим с жару салом, печёным картофелем и блестящими похожими на миниатюрные солнца яичницами-глазуньями, покоились караваи и блюда с хлебом, который всему голова. Где-то там пристроился и я, в компании Николая Ивановича и его товарищей. Вместе с народом без чинов, как и полагалось в советской стране.
* * *
Товарищ Сергей сидел за столом, где перед ним лежали несколько карточек недавно принесённых из фотолаборатории. Включённая настольная лампа давала неяркий свет, но это нисколько не мешало сравнивать папиллярные узоры, используя лупу. Загадка, которая вроде бы давно уже была разрешена, открыла ещё один слой, как маленькая матрёшка, показывающая новую голову в платке, она напоминала: ещё ничего не закончено. У людей есть увлечения, настолько плотно сросшиеся с обыденной жизнью, что многие о них даже не задумываются. Кто-то играл в шахматы, кто-то разучивал музыкальные партии, насвистывая или напевая в свободное время, или сочинял стихи, а товарищ Сергей любил разгадывать тайны. Это занятие требовало столько внимания, что он мог забыться и не думать о грустном — о своём одиночестве и утратах. Уже много лет он занимался этим, чтобы отвлечься, а не потому, что этого требовал долг. И так получалось, что своим примитивизмом и стяжательством враги революции стали не интересны. Со времён Цюрупы много воды утекло. Фигуры ушли в прошлое, а пешки так и остались пешками. Нет, иногда у него уходили месяцы на то, чтобы методом проб и ошибок выработать определённую последовательность действий и вскрыть какой-нибудь заговор, но с каждым разом он всё больше убеждался в том, что выводит на чистую воду каких-то воров, казнокрадов, лихоимцев и приспособленцев, а не партийных оборотней и троцкистов. Жернова мельницы правосудия иногда вращаются медленно, зато верно. Он был одинок, жизнь — бедна событиями, и для товарища Сергея не имело значения, сколько времени займёт решение поставленной задачи. Казалось, терпение его было бесконечным. Кроме того, он был убеждён: нельзя понять, каким образом доказать виновность врага, не вскрыв его подноготную до костей. Несмотря на то, что он был человеком чувствительным, он не обладал богатым воображением. Но иногда расследование вызывало в нём что-то близкое к художественному вдохновению. Во время работы у него возникала красочная картинка. Он чувствовал себя астрономом, разгадывающим тайны вселенной, движения звёзд и туманных скоплений; чувствовал влюблённым мужчиной, побеждающим сопротивление скромницы, да даже Эдипом, разгадывающим загадку сфинкса. Не имея друзей, он любил общаться со свидетелями, информаторами и подозреваемыми. Некоторых надо было уговаривать, других соблазнять, прибегая к хитрости и уловкам, а иногда и брать штурмом, переходя от угроз к физической расправе. Приходилось и ликвидировать. Кроме ухода от реальности, работа, постепенно замещающая радости в жизни, служила и другим, скрытым целям. Где-то в глубине его души пустили корни ростки амбиций: обширные знания человеческой подлости однажды позволили ему представить поистине неуязвимое зло, которое нельзя будет вскрыть ни одной отмычкой, расследовать ни одному следователю и не доказать виновности ни одному прокурору. Лёжа в своей кровати, во сне он увидел плавающий в темноте образ и от осознанности кого он видит, пришёл в ужас. Мозг скомпилировал его представления и выдал такое, что перечёркивало труд последних десятилетий. И вот вчера он снова увидел сон. Не тот, что потряс до глубины души, но и не лучше. Людям свойственно ошибаться, заблуждаться и сотворить себе кумира. Эти проверенные временем утверждения ни в коем случае не были для товарища Сергея откровением, но всё же...
Дело, над которым он сейчас работал, относилось к личным приказам товарища Жданова. Впрочем, последние годы других он и не исполнял. Помочь разрешить проблемы, отнюдь не означало о запрете присмотреть, даже наоборот. С такими людьми, попавшими в орбиту заинтересованности первого секретаря горкома, нужно было обращаться очень осторожно: не имея права на ошибку и возможности даже оступиться. Если не быть осторожным, очень скоро можно оказаться на месте своих бывших подопечных.
— Невероятно, — произнёс он вслух.
На первой фотографии был отпечаток пальца с попавшей в аварию машины. Всего один и это легко объяснялось: с какой-то маниакальной педантичностью объект всегда водил автомобиль в перчатках, и видимо попавшая в глаз соринка заставила его снять перчатку и поправить зеркало заднего вида голой рукой. Второй отпечаток был получен из автомобиля, который он попросил у объекта сам. Формула расчёта по количеству совпавших минуций превышала пятьдесят три процента. Шестьдесят пять давали основание считать отпечаток донора и опознаваемого отпечатка идентичными. В принципе, пусть с натяжкой, но можно было сказать, что в разбитой машине мог находиться объект. Только чёртово алиби ставило крест на всех доказательствах. Через сорок минут после аварии, американец встречался с председателем сельсовета Николаем Ивановичем, был на точно таком же 'бьюике' и подарил тому ручные часы 'Bancor'. Именно по этим часам и смогли установить точное время. В отличие от бригады строителей, где объект был даже раньше, коммунисту — товарищ Сергей верил. Сложно было представить, как американец мог успеть, и получалось, что у него есть двойник или брат-близнец, как у тех фокусников.
В дверь кабинета постучались.
— Войдите.
— Товарищ Сергей, — перед ним замер его зам — только что по каналу 'Глина' получено донесение.
— Что-то важное?
— Не берусь судить, но оно касается дела, которое ведёте.
— Любопытно, чем это НКВД заинтересовал наш объект?
— Не могу знать. Доставка оттуда работает с этой недели.
Товарищ Сергей с прищуром посмотрел на зама. Этнический немец был до крайности педантичен и напоминал ему норного пса, который перед охотой сосредоточен, но виляет от нетерпения хвостом.
— Улыбку-то спрячь, — произнёс он. — Или что-то ещё?
— Наши умельцы в гараже в недоумении. Они разобрали предоставленную вами машину до винтика и утверждают, что собрана она по индивидуальному заказу. Мы проконсультировались с технологами из экспериментального цеха Нижегородского имени Молотова и даже с Юрием Наумовичем Сорочкиным переговорили, пока он в Ленинграде. Некоторые узлы не имеют аналогов, а используемые стали явно отличаются от марок сталей применяемые General Motors для изготовления Buick Series 60 Century Sedanet. Более точные данные можно получить в лабораторных исследованиях, но это займёт много времени.
— Как такое возможно?
— Мнения специалистов сводятся к частному ателье. По стандартам принятым в США, на детали наносится маркировка. На этой машине она отсутствует. Возникли вопросы по штамповке: весь металл кузова имеет равномерную толщину, что просто физически невозможно при поточном производстве. По большому счёту, это другой автомобиль. Он имеет все признаки серийного, но не является таковым.
'Вот, значит как, — подумал товарищ Сергей. — Просто и незамысловато: создать проблему и со временем предложить свои услуги в её разрешении. Когда-то и он так поступал, не заморачиваясь тонкими манипуляциями и просчётами. Кому же потребовалось так топорно вербовать американца? Даже машину такую же достали, только не учли индивидуального заказа, дибилы'.
— Лаборатории не привлекать, — выдал вердикт начальник, — только своими силами. Как закончат, отчёт механиков мне на стол, и по второй тоже.
— Слушаюсь.
Комната, где сидел товарищ Сергей, была очень скудно обставлена: стол, лампа и несколько простых деревянных стульев. Спартанский аскетизм немного скрашивал фотопортрет вездесущего Иосифа Виссарионовича. Тут он выглядел лет на двадцать моложе своего возраста и словно божество, смотрел вниз, излучая добродушие. Казалось, там, наверху, он готов хоть вечность жить на стенах кабинетов. Товарищ Сергей часто использовал этот портрет при допросах. Бывали моменты, когда он заходил сидящему на стуле человеку сзади, хватал его голову и задирал её вверх со словами: 'Ему только не ври!'. Обычно, этого было достаточно. В прочих случаях, существовали комнатки куда проще и несколькими этажами ниже. Как же ему хотелось сейчас посадить на стул американца, где тот без галстука и в ботинках без шнурков сидит, уставившись в стену и просить не врать. Прочитанное донесение отправилось в серую папку. 'Макропулос значит, ну-ну. Как только ты найдёшь цветок и сваришь своё зелье, я буду тут как тут'. Он украдкой глянул на портрет и вздрогнул, как в том памятном сне.
