Сложность нашего перелёта состояла в обслуживании и топливе. Хоть самолёт формально числился за Ленинградским ОСОАВИАХИМом, он считался нерейсовым и заправки по талонам (количество заправленного топлива заносилось в табель после предоплаты) не подлежал. Нужно было заранее договариваться, либо подвозить свой бензин. У нас был путевой лист перелёта, но я слабо представлял себе, как свести все концы в одну верёвку. Возможно, подошли бы какие-то взаимозачёты между обществом содействия и Аэрофлотом, но учитывая, что в стране советской с высокооктановым топливом всегда существовали проблемы, я выбрал второй вариант. Выйти из самолёта, заложить капсулу телепорта, и уже с помощью Корабля появиться с топливозаправщиком, для меня не проблема. Единственное, что заправщик придётся переправлять куда-нибудь с лётного поля. Но разве это сложно? К тому же, у меня образуется несколько дополнительных мест, где я смогу появиться без задействования земной техники. Не стоит думать, что этих капсул у меня безграничное количество. Всякая вещь имеет свою цену. Даже за спасения Христа платили, что уж говорить про простых смертных. Не особо вдаваясь в принципы работы, я знаю лишь то, что существенную роль в стабильных порталах играет расстояние меду зафиксированными точками перехода. Близкое расположение не приветствуется, вплоть до уничтожения одной из точек и терять невосполнимый ресурс я не собираюсь.
Погода была самой обыкновенной: совсем не жарко, но и особо не холодно. Так уж повелось, что вылетать предпочитают с рассветом, и мы немного утеплились. Даже не смотря на начавшееся лето, за иллюминатором пробегал унылый пейзаж, характерный для этой части России. Леса по шесть месяцев в году затянуты белесой дымкой, как снежной пеленой. Эта дымка колыхалась над землёй, словно туман над Ладогой, а когда ненадолго рассеивалась, в просветах показывались расплывчатые силуэты елей, которым, казалось, не было числа. В полёте, о многом можно было поразмышлять, но я предпочитаю спать. На самом деле, в самолёте чертовски скучно, разве что Яшенька всё никак не мог успокоиться и вертел головой. Но это исключение. Он ведь ещё совсем ребёнок. Вот, когда вам было столько лет, сколько ему, вы тоже не очень-то много смыслили и пытались познать мир как можно скорее.
После первого приземления в аэропорте Уктуса (город Свердловск), все, кто находился в самолёте вышли размять ноги. Здание аэропорта начали возводить в тридцать шестом. Двухэтажное, с цокольным этажом и вышкой для световых сигналов. Тут даже была гостиница и буфет. Так что подкрепиться горячей пищей решили там. Все, кроме меня и второго пилота, который понёс в диспетчерскую путевой лист, остались исследовать меню. Я же прошёл большой круглый холл со свисающими плафонами и вышел из здания, повернув от памятника Сталину направо. Метрах в двухстах располагались технические строения и мастерская по ремонту. Территория аэропорта хоть и большая, но укромное местечко в семистах шагах отыскать удалось не без особых затруднений. Здесь, по-видимому, когда-то размещались строители и до сих пор остались лежать некоторые неликвидные стройматериалы: немного битого кирпича, песок, поломанные доски, частично уцелевший забор и кабинка туалета. Чуть в стороне от 'персонального домика' меня привлекла выровненная площадка, от неё кривая дорога вела к техническим зданиям. Вот там-то и можно было развернуться. Опустив капсулу на землю, я дал команду Помощнику активировать координаты нового портального перехода. Мгновение и я на Корабле. Ещё некоторое время и на месте теперь уже окружённой плотным деревянным забором площадки — топливозаправщик и я. Когда-нибудь, если с грузопассажирскими международными перелётами выгорит, мне снова придётся навестить это место и потихоньку, без резких перемен, облагородить огороженную территорию. Руку в подобных вещах я уже набил.
Подъезжая к мастерским, всё чаще мне пришлось осматриваться в поисках пожарных гидрантов или ещё каких-либо напоминаний о пожарной безопасности. Где-то в тех местах хранилось топливо и должны быть соответствующие службы, препятствующие их возгоранию. И если баки с горючим могут прятать, то пожарные средства в таком не нуждаются. Найдя их, я остановился возле добротного каменного гаража с двумя широкими воротами окаймлённые рустовкой и элементами лепнины. Прошёлся, отыскал нужного мне человека и показал разрешительную бумагу с документом, которую выписали в ОСОАВИАХИМе.
Начальник бензохранилища Степан Семенович, был типичным служащим, даже своего рода прообразом некоторой части коллектива деятельно-чиновничьей братии. Лучшей их части, как мне виделось. Коренастый сорокалетний здоровяк с волосами песочного цвета, уже тронутой сединой, загорелым лицом и руками с огромными ладонями. Бывают люди с великанским размером ноги от сорок пятого, а тут такие загребущие руки. Видно было, что он не часто сидит в четырёх стенах. Он умел всё: сколотить табуретку, починить канализацию и электропроводку, исправить машину и давать ценные указания. Но главное, создавалось впечатление, что он никогда не уставал, словно с раннего утра он заводил себя специальным ключом и до самого конца рабочего дня трудился не покладая рук. У него даже фуражка была с отличительной кокардой: пропеллер и штангенциркуль. 'Человек с моторчиком', как и предполагалось, развёл руками, но я тут же сгладил так и не зародившийся конфликт:
— Машина с топливом стоит возле ворот. Там и шланг, и электронасос и всё что нужно.
— Насос есть? — обрадовался Степан Семёнович.
— Я же сказал, специальная машина. 'Отокар' (Autocar U6064).
— А то мы лягушкой из бочек льём. Сообщающие сосуды, — дополнил он, видя моё непонимание процесса.
Способ, конечно, заслуживающий внимания, так как не требует ни электричества, ни грубой физической силы, как с помпой, но очень медленный.
— Степан Семёнович, мне бы водителя толкового, заправщик на стоянку у взлётного поля перегнать и наш аэроплан заправить.
— Так, это, обождите тута. Я в сей час приведу.
Толковый водитель, он же заправщик подошёл через пару минут. Осмотрел новую технику и выразил благодарность расхаживающему вокруг Степану Семёновичу, часто повторяя, что теперь забудет о стареньком форде как о надоедливой тёще.
— Посыпался наш 'форд', — пояснил радость водителя Степан Семёнович. — С двадцать третьего года служит. Как первую взлётную полосу проложили, так этот старичок тут.
В следующие минуты нашего общения я услышал несколько историй о выручавших в критических ситуациях автомобиле и тех, когда он изменял своим хозяевам. Подытожил рассказы водитель: 'Если бы вовремя присланные запчасти заменяли изношенные, то тогда бы всё было иначе'. Вот только временной фактор, к сожалению, никогда не соблюдался и едва разобравшись с прежними, как назло, тут же возникали новые проблемы.
— В таком случае, — торжественно произнёс я — пусть заправщик станет подарком от горкома Ленинграда. Только одно условие: мой самолёт через сутки обратно полетит и его нужно будет заправить без всяких проволочек. Так что будьте добры, не подведите.
— Не подведём. А как с документом быть? Техника всё же. Материальная ответственность.
— Идёмте к коменданту аэродрома. Там я напишу акт передачи и поставлю свою печать.
— Другое дело, идёмте скорее.
Последующие взлёты и посадки отличались зданиями аэропортов (заметно скромнее), характерами и типажами служащих и незначительными нюансами. В Иркутске, к примеру, о нас уже знали и по прибытию сразу же заинтересовались бензовозом. Сдаётся мне, в Ленинградском горкоме кое-кому икалось.
* * *
Сидя за своим письменным столом в Кунцево, Сталин знакомился с донесениями разведки. Напротив него стояли двое, храня почтительное молчание. Вождь иногда делал вид, что не замечает людей, а люди боялись нарушить ход мыслей Сталина малейшим движением. Одним из этих людей был Лаврений Павлович Берия, с ледяной маской на лице, которая стала уже настолько привычной для окружающих, что даже близкие и друзья воспринимали его только таким и ни как иначе. Другим посетителем был генерал Жуков. Как подобает военным, он был широкоплечий, плотный, способный применить грубую силу, с недоверчивым взглядом и постоянно опущенным, как у боксёра подбородком.
Сталин показал донесение Берии:
— Прочти.
Берия сделал шаг вперёд, взял лист, поправил пенсне и с трудом сдержал удивление. Перед ним было донесение от одного из второстепенных Ленинградских агентов, только иначе оформленное. Словно кто-то знакомился с ним и пересказал своими словами. Оригинал у него был с собой в папке, но доставать нужды не было. Природа наградила Лаврентия Павловича хорошей памятью.
Тем временем хозяин кабинета закурил. Его желтоватые старческие глазки наблюдали из-под кустистых бровей за Берией, вернее за его реакцией. Пока нарком держался хорошо. Наконец, Сталин проговорил с небольшим грузинским акцентом:
— Пусть и товарищ Жуков ознакомится.
Берия протянул донесение Жукову.
Сталин выдержал паузу, давая время для прочтения, затянулся дымом и когда тот рассеялся, спросил:
— Как вы думаете, товарищ Берия, — вкрадчиво спросил он, можно ли верить сообщению, что Финляндия готовит провокацию?
Поджавший и без того тонкие губы Берия, привыкший никогда не делать поспешных выводов, а тем более сообщать о них первым, и всегда дожидаться коллективного мнения по вопросам, перевёл взгляд на Жукова и прочёл в его глазах полную уверенность в положительном ответе.
— Судя по последним сведениям, которыми я располагаю, это донесение... соответствует действительности.
— А что скажете Вы, товарищ Жуков?
Генерал расправил плечи и, глядя на Сталина произнёс:
— Товарищ Сталин, Финляндия не в состоянии без помощи извне совершить какое-либо серьёзное действие военного характера. Меня больше заинтересовала операция 'Зильберфукс'.
— То есть, это донесение фальшивка?
Жуков вздохнул. Он ненавидел все эти хитроумные выверты и игру слов Сталина. Ненавидел интриги на военных советах, ненавидел, когда его вызывают в Кремль и, особенно, на эту дачу в Кунцево, островок мнимой тишины и спокойствия. 'Неужели он не понимает, — подумал он, — что самое важное в этом сообщении совершенно не это?' Пересилив себя, он постарался, что бы Сталин ни заметил его чувств.
— Финляндия пойдёт на нарушение договора о мире только тогда, когда немецкие дивизии окажутся на её территории как союзник.
— Я надеюсь, что товарищ... Жуков отдаёт отчёт своим словам?
Сталин выдержал паузу перед тем, как произнести фамилию, давая понять, что ниточка между значением слов товарищ и гражданин стала весьма условной.
— Отдаю, товарищ Сталин.
— Тогда скажите, — вкрадчиво, словно пытаясь выведать какой-то секрет, произнёс Сталин, — как, по-вашему, можно ли верить сообщениям, что немцы готовятся начать с нами войну?
— Готовятся, товарищ Сталин. И судя по тем донесениям, с которыми я знаком, вторжение произойдёт этим летом.
— Продолжайте, — сказал Сталин.
— Мне нечего больше добавить, товарищ Сталин.
Сталин опустил глаза и затушил папиросу в пепельнице. В полутёмной комнате красноватые искорки погасли, выпустив напоследок струйки дыма. Словно погасли последние капельки надежды.
— Надо ещё немножко подождать, — как бы сам себе произнёс Вождь, — посмотрим на последующие донесения, и тогда решим, можно ли на их основании действовать или нет.
'Да уж, — подумал Жуков. — Как всегда в своём духе — никому, абсолютно никому не доверять! А ведь он опасается, да нет! боится при своей непогрешимости совершить ошибку. Даже одноглазый и глухой на одно ухо лейтенант видит и слышит, что творится на границе. Кремень, а не человек: знает, что всё уже решено и неизбежно, но продолжает держать лицо'.
— Спасибо товарищ Жуков, — вдруг громко и отчётливо произнёс Сталин. — Мы вас более не задерживаем.
Оставшись наедине с Берией, Сталин немедленно достал другой лист и протянул его наркому, после чего прокомментировал:
— Вот, Лаврентий, пришло из Вашингтона. От Дэвиса.
Берия углубился в чтение текста. Быстро пробежал по нему глазами, а затем стал знакомиться, вчитываясь в каждое предложение.
— Товарищ Сталин, всё же двадцать второго? — осторожно задал вопрос Берия.
— А разве я это сказал? Подождём, как будут развиваться события. У тебя есть глаза в посольстве Германии?
У Берии не было. Вернее был информатор, но многого знать тот не мог.
Видя неуверенность наркома, Сталин подсказал:
— Как начнут жечь бумаги, значит началось.
— А суда в портах?
— Гитлер, если это станет необходимо, не задумываясь, пожертвует судами.
— А если это всё подтвердится? — отважился спросить Берия, указывая на стопку донесений. — Коба, уже больше ста сигналов поступило.
— Тогда мы примем суровые меры. Иди Лаврентий, иди, работай.
Когда Берия вышел, Сталин вытащил самый нижний листок из папки.
'Черчилль предпринимает попытки продолжить переговоры с Гитлером о сепаратном соглашении. Гесс выступает посредником. Английской разведкой проводится ряд мероприятий по дезинформации советского руководства о начале войны между Германией и СССР'.
Информация от этого агента Коминтерна поступала редко, но сомнений никогда не вызывала. Маленков привёз расшифрованное послание утром и оно, как ни странно, органично дополняло стопку прочих с шестью датами начала войны.
* * *
(ночь с 17.06. на 18.06.1941г.)
Перед Жанисом Карловичем Фолманисом стояла фотография, неумело приклеенная на плотный картон, дабы выдерживала долгие путешествия, — на ней была запечатлена вся его семья. Глядя своими ласковыми, зелёно-голубыми глазами, цвет которых напоминал глубины Рижского залива, ему улыбалась товарищ Луиза. Рядом с ней он, дон Жан Грива, и его приёмные дети — Алехандро и маленькая нинья Кармен, а за ними уголок дома, далеко, на другом конце света, который отсюда казался ему ещё более далёким и почти нереальным. Он сидел перед фотографией, бодрствующий, прикованный к этой злосчастной и всё же родной земле, и видел перед собой другие картины, от которых не мог спать, потому что они оживали, стоило ему прикрыть глаза, и наводили на размышления о бессмысленности окружающего мира, в котором человек сам себе разжёг адовы огни. На мгновенье он задремал с открытыми глазами. Глядя на фотографию, он напрягся от желания унести её с собой в сон. Но она, сразу же обретя зыбкость, стала удаляться от него и без него отправилась в путь по берегу, которым и ему хотелось пройти. Фотография постепенно исчезла в дали, а перед ним опять ожили мучавшие его картины. Они следовали одна за другой. Война, Испания, плен, Франция, помощь Красного креста, священник с крестом и монетой и освобождение.
Звонок дверного колокольчика побудил его встрепенуться. Жан гостей не ждал и поначалу этот звонок насторожил его. Он выглянул во двор, приставив ладони к стеклу, чтобы хоть как-то рассмотреть место. Фонарь освещал одинокую улицу, на которой стоял пикап. Привыкший к чёрным цветам авто, Фолманис с удивлением отметил, что бежевый цвет в ночи ничего плохого принести не сможет — пошёл открывать дверь.
