— Бутылочка на столе, — Салим стоял в дверях, прислонившись спиной к косяку, и снова курил. — Молоко самое лучшее, от единорогов. Одного кормления обычно хватает на сутки. Но этот проглот очень уж прожорливый, приходится кормить чаще. Покорми, если хочешь, сегодня он ещё не ел.
Ингис не стал ломаться, сразу увидел бутылочку, на удивление, тёплую. Ребёнок жадно обхватил губами соску и зачмокал, прикрыв глаза. Маленькие кулачки сжимались и разжимались, вызывая внутри Ингиса нежное тепло. Доверчивый малыш спокойно лежал на его руке. В горле у Морна встал комок, и сразу появилась решимость разыскать его отца как можно скорее.
— Когда он родился?
— Минувшей ночью, часов двенадцать назад.
— Скажите, прошу, где Сэльма? И почему здесь вы? Откуда?
— Да понял уже, что не отвяжешься, — Салим сплюнул на пол и посмотрел серьёзно. — Оставь малыша, всё равно уснёт теперь, и выходи.
С этими словами Салим ушёл из комнаты, оставив его с ребёнком. Малыш и правда засопел блаженно, едва допив лакомство. Неохотно Ингис уложил крошечного братика обратно в пелёнки, проверив, что они чистые и сухие. Пеленать он не умел, нужного заклинания не знал, да и палочку ему так и не вернули. Дракклов Салим!
Оставлял кроху с сомнением, но плач надеялся услышать и, если что, сразу вернуться.
Салим раздобыл где-то восточный ковёр, расстеленный теперь напротив крыльца прямо на земле. Сидел мужчина по-восточному, скрестив ноги. На голове откуда-то взялась феска, а одежда стала яркой и многослойной.
— Присаживайся! — заговорил Салим, ткнув раскуренной трубкой в сторону ступенек крыльца. Видимо сигареты у него закончились. — Рассказ будет необычным и достаточно долгим. Прошу не перебивать. Все вопросы потом. Или спешишь куда-то?
— Никуда не спешу. — Ингис мотнул головой, опускаясь на крыльцо. — И вы расскажете, куда делась Сэльма?
— Разумеется. Она — часть истории. Помолчи теперь, Морн. Собьёшь с мысли, и я могу не продолжить. А ты ведь хочешь узнать про Сэльму, и про всех её ублюдков? Ты мечтаешь об этом уже давно, забавный трогательный первенец!
Ингис сжал кулаки, но не произнёс ни слова. Пусть куражится, варвар, но расскажет про его братьев и сестёр.
— Вот, славный мальчик, — как будто даже с нежностью произнёс Салим, и в руке его появилась пиала с горячим питьём, от которого шёл пар. — Итак, слушай. Теперь я могу об этом рассказать. Теперь я много чего могу, но начну по порядку. С самого начала. Слушай, первенец, и мотай на ус. Итак, недалеко от Константинополя, который маглы по известным тебе причинам называют Стамбулом, есть местечко под названием Ардо, типа вашего Хогсмида...
Ингис вздрогнул, но прерывать рассказчика не стал, помня об угрозе. Только уставился на Салима во все глаза, впитывая каждое слово. Шумный Стамбул словно вырастал перед глазами, ощущался аромат специй и благовоний, слышалось завывание муэдзина с минарета...
Семья давно утратила права на поместье Ардо, но фамилия у них осталась. Будучи на пороге нищеты, каждый член семьи, едва достигнув двенадцати лет, отправлялся на промысел. Кто-то становился мастеровым, кто-то просто бездельничал, а Салима с детства увлекал мир авантюристов и воров. Не давала покоя слава прадеда, слывшего самым удачливым вором и контрабандистом Константинополя почти полтора века назад. Жаль, сгинул где-то до рождения Салима. Но кое-какие дневники от знаменитого предка мальчишке перепали.
К шестнадцати годам Салим сделался почти профессиональным карманником, и обчистить какой-нибудь дом или музей стало довольно обыденным делом. Красавчик и любимец женщин, он быстро приобрёл славу в определенных кругах, заработал прозвище Везунчик, потому что никогда не попадался, и начал получать заказы от разного рода клиентов, предлагающих раздобыть определённую ценную вещь за щедрое вознаграждение.
К двадцати пяти годам Салим по-прежнему оставался одним из самых удачливых и ловких воров. Успел повидать мир, имел солидные накопления в тайном, только ему самому известном хранилище. Славу прадеда, побывавшего даже пиратом, затмить не удалось, но Салим не унывал — какие его годы! Он давно уже сам решал, за какие заказы браться, выбирая самые сложные и опасные. И посмеивался над заветной мечтой собратьев по ремеслу — попытаться украсть самый ценный артефакт магического мира. Знали дураки, что никто с этого дела живым не возвращался, а всё равно мечтали.
Сам бы он никогда не взялся за кражу вожделенного артефакта, но, когда самый таинственный и богатый клиент назвал цену, Салим замер и не смог резко отказать. Возьмись он за это безумное дело, и можно было бы забросить это поганое ремесло, не только ему, его детям, но и внукам, и даже правнукам хватит на безбедное существование. Да что там... Можно вернуть себе имя, снова сделать своим поместье Ардо, пожить на старости лет зажиточным вельможей, стать полноправным и законопослушным членом общества, неприлично богатым к тому же. Если бы не одно НО: за две сотни лет ни одному вору не удалось ограбить гипотетического клиента. И где все те воры? Вот-вот, истлели до белоснежных костей, если не хуже.
На раздумья Салим потратил два месяца, ещё три ушло на подготовку, когда, совершив величайшую глупость в жизни, он всё же дал своё согласие на кражу самого ценного артефакта в мире. Соблазнили тщеславие и жгучая жажда славы — совершить то, что не удавалось никому.
План прорабатывал тщательно, за полгода узнал о клиенте всё, или почти всё. А главное, сумел его разыскать до обидного просто. Старейший на земле волшебник и не думал прятаться. Преспокойно жил себе поживал в небольшом городке на юге Франции, в красном каменном доме с красной крышей, последнем по улице Азалий.
Вот только от заклинаний, навешанных на дом, двор, ограду и тропинку перед калиткой, даже воздух искрился. И тем не менее совсем затворником клиент не был. Исчезал пару раз по вечерам — именно столько раз его смог засечь Салим — а может и чаще. И гости бывали, если считать таковыми девушку-молочницу, парня-курьера и экономку хозяина поместья. Ходили слухи, что клиент до сих пор счастливо женат, но никакого наличия супруги Ардо не усмотрел. Или она месяц пряталась в доме, или гостила где-то, или её вовсе не существовало в природе.
— Философский камень? — подал голос Ингис, когда Салим замолчал, мрачно уставившись прямо перед собой. Трубка его давно погасла, и он небрежно отбросил её в сторону.
— Он самый. Догадался-таки, первенец.
— И вы его украли?
Салим так сверкнул глазами, что у Морна мурашки поползли по спине.
— Попытался. Прости, первенец, рассказывать, как это было, и раскрывать свои секреты не стану. Достаточно тебе только знать, что у меня почти получилось. И что я был под оборотным, а волос мне дала, причем добровольно, чудо-девочка, наполовину вейла, хорошенькая до невозможности. На неё, прости за грубость, даже у стариков вставало. Так что расчёт был верный.
— Фламель вас трахнул? — фыркнул Ингис Морн.
— Повежливей, первенец! Хотя, образно говоря — да! Поимел жёстко и без эмоций. Да и откуда у него эмоции, у этого мудака, отрыжки средневековья?! Наказание он выбрал изощрённое...
— Не расскажете?
— Любопытно стало? — хохотнул Ардо. — Скажу, куда деваться. Куражился он надо мной долго, а после сказал: поклянись, мол, добровольно прожить вот в таком образе, в каком ко мне пришёл, пока не родишь семерых сильных волшебников или волшебниц. Неважно от кого, были бы сильными. А потом свобода — гуляй, Салим, но к дяде Фламелю больше не лезь. Вот так вот. А чтоб мотивировать, дал ещё хорошенько подумать, поместив меня — красотку-полувейлу — в клетку.
— А разве к тому времени оборотное не спало? Оно же, вроде бы, час действует? — удивился Морн.
— Ты не поверишь, меня принудили хлебнуть эликсир жизни, сваренный из этого долбанного философского камня. Так что образ полувейлы не только закрепился на мне едва не намертво, а ещё и здоровья прибавил, так что сдохнуть, к примеру, мне самому сложно до сих пор будет. Но не о том речь, первенец. Клетка была опущена на дно морское. Представь — проём меж прутьев широкий, а вода не проникает, и воздух не кончается. Не хочу вспоминать!
— А кормились чем?
— Ну как — резко протянешь руку и выхватишь рыбину. Бочку воды мне оставили, так что от голода и жажды умереть не дали... Едва рассудка не лишился. Как вспомню, так вздрогну. Когда меня вытащили спустя три дня — мне-то казалось, что прошла вечность, потому что спать я не мог — я был готов на всё, не то, что какая-то глупая клятва.
— И вы... поклялись?
— Да, первенец, — Салим неприятно оскалился. — Будем знакомы — я твоя мать, раздери меня великий змей! Дальше рассказывать или подождать, пока проблюёшься?
Морн ещё раньше догадываться начал, но откровенное признание потрясло. Дышать было тяжело, кровь пульсировала в голове, кулаки сжимались сами собой, а сжатые зубы грозили вот-вот раскрошиться. С трудом удалось взять себя в руки и снова поглядеть на "мамочку". И глупо было искать сходство, Салим был совершенно не похож на красотку-полувейлу.
— И, родив седьмого, — Ингис мотнул головой на дом, — ты вернул себе свою внешность?
— Сразу, как сожрал плаценту, — ощерился Ардо. — Та ещё дрянь, но силы даёт фантастические.
Вот теперь Ингиса вывернуло, едва успел броситься на колени за крыльцом. И ведь не ел толком, так что рвало желчью и ещё какой-то дрянью. С трудом смог оправиться, когда добрый Ардо вылил на него бочонок ледяной воды. Трясло сильно, хотя "мамочка" сразу высушила, переместив обратно на ступеньку крыльца.
В рот сунули горлышко бутылки, скривился, но послушно глотал, пока внутри не заполнилось всё теплом.
— Боевик! — фыркнул Салим. — Вроде не кисейная барышня. Ты же её даже не пробовал.
— И слава Мерлину! — буркнул Ингис и сделал ещё один глоток вина. Только сейчас ощутил вкус, крайне приятный, сладковато-терпкий.
— Ладно, не смотри волком, — Ардо поглядел серьёзно. — Сам после твоего папаши никакой был, соскребал себя с пола самостоятельно, заметь, никого рядом не было, чтоб поддержать и утешить.
— Моего отца... Расскажи, — шепотом попросил Ингис, едва ворочая непослушными губами. Глаза слезились, дыхание, пропитанное алкоголем, было прерывистым. И откуда вторая бутылка взялась?
— Изволь, — Салим перестал усмехаться. — Расскажу. Про всех. Я же обещал. Да ты глотни ещё, полегчает.
Ингис помотал головой и приготовился слушать.
— Прежде, чем решиться на исполнение обязательств, я долго выбирал, где жить. Казалось, что все про меня всё знают и шепчутся за спиной, а в каждом прохожем чудился козлина Фламель... Так я оказался в Англии, но и здесь временами чувствовал себя неуютно, хотелось забиться в нору или поселиться на вершине горы... — Салим задумчиво покусал трубку, но даже не затянулся. — Потом я наткнулся на эту хибару. И стало полегче. Мне было на руку, что место считалось опасным, никто не горел желанием поселиться в сердце Запретного леса. Так что досталась мне за бесценок, о чём клерк в министерстве тут же и позабыл. Официально купил у него право подчистить память насчёт покупки хижины. Бюрократы драккловы даже такое предусмотрели! А жильё — это уже полдела. Надо же было где-то раны зализывать. Да просто жить. А здесь хорошо, кроме кентавров в гости никто не заходит, народ не шляется, оборотни стороной обходят, а Хогсмид близко, опять же камин есть, коли куда приспичит. Ты, кстати, палочку забирай. Теперь-то знаешь и не станешь матери вредить.
Ингис молча поймал палочку и, поразмыслив пару секунд, спрятал в кобуру. Салим невесело ухмыльнулся и подмигнул. Рассказывал он образно.
С егерем Морном Ардо столкнулся случайно, уже пару лет прошло, как обживался в Англии, а всё не мог приступить к выполнению, так сказать, обязанностей. Как представит, что с мужиком надо лечь, так впору напиться. Но время шло, а всю жизнь в образе леди ходить не прельщало, и Салим вышел на охоту. Для этой цели добрался до ближайшей таверны, где по слухам можно было встретиться в этот вечер с одним благородным, собравшимся на охоту. Имя его мало что говорило Салиму, но, что сильный маг, известно было доподлинно. Некий Антонин Долохов, любитель женщин и острых ощущений, идеально подходил на роль первого папаши.
День клонился к вечеру, погода была отвратительная, но входил в таверну Салим с ощущением долгожданного счастья. Хотя бы погреться у камина удастся, если ничего другого не получится. Хозяйка встретила уже привычным подозрительным взглядом, но монету взяла и горячий глинтвейн с куском мясного пирога предоставила. Заявила, что комнат нет, всё заняли егери, которые к утру вернутся с охоты, так что одно место — на лавке у камина, если леди желает. Леди желала, но было странно, что хозяйка не упомянула благородного. Тем не менее гоняться за ним по лесам смысла не было, а подождать до утра — не сложно.
Но даже после сытного ужина заснуть на скамье у камина в общем зале не удавалось. Перед задуманным трясло удачливого вора не по-детски. Даже думать и представлять, как это будет, было страшно и мерзко. Но клятва — есть клятва, мысль справиться по-быстрому лет за семь (ну а что, разве так не бывает?) грела душу. Вот вернёт себе своё тело...
Разбудил его высокий мрачный егерь с повязкой на одном глазу. Потряс за плечо, мол, просыпайтесь.
— Комната есть, — произнёс тихо. — Пойдёмте, я уступлю.
Спросонья Салим лишь кивнул, даже не подумав протестовать. Пошёл за егерем на второй этаж. И, уже зайдя в комнату — тесную каморку с одной кроватью, спохватился и спросил:
— А где ночует благородный? Говорили, что с вами на охоту подался.
При этих словах егерь, который уже собирался выйти из комнаты, прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— А что тебе благородный? — спросил чуть ли не с презрением. — Я не сгожусь?
Хотелось ответить резко на этот грубый подкат, но Ардо надоело уже трястись и искать отца для своего первенца. Да и простота и прямота егеря стали вдруг даже импонировать, а что надо сильных рожать, то тут все равно бабка надвое сказала. И у благородных рождаются сквибы, а полукровки порой фору самым чистокровным дают. Так и егерь перед ним был явно в нескольких поколениях чистокровный, даром, что из обнищавшего рода. Полумаглы в егерях не выживают...
Всё это быстро промелькнуло в голове, и решение сформировалось.
— А сумеешь обогреть и прогнать тоску? — спросила, прямо уставившись в единственный тёмный глаз мужчины.
Тот лишь кивнул, а минуту спустя уже целовал и раздевал случайную незнакомку. Имя она спросила сразу: Эдди Морн, не женат, егерь-одиночка, но иногда присоединяется к собратьям.
Ну что сказать, первый раз оказался не таким страшным, как представлялось. И в неком угаре позволила Сэльма мужчине любить её несколько раз за ночь. Хотелось уже забеременеть с одного раза.
А утром, пока утомлённый любовник крепко спал от усталости и безобидного заклинания, улучшающего сон, Салим быстро собрался и покинул таверну через чёрный ход. Откат догнал уже дома, в хибаре. Ломало страшно, и рыдал, и мечтал покончить с собой, и бездумно сидел на полу весь вечер, тупо уставившись в стенку. А потом полегчало, где-то через три недели, когда узнал, проведя нехитрый тест — ребёнку быть. Жизнь наладилась, и планы выглядели не такими уж фантастическими.
