Иногда порывался, правда, открыть ей этот секрет, проверить, блин, чувства. Но малодушно отступал, понимая, что, если она воспользуется этой возможностью, для него никогда ничего уже не будет. Потому что только её хотел, только о ней мечтал жаркими ночами. Только за ней следил всем существом: на совместных парах, в Большом зале, в коридорах и на квиддичном поле.
— Придурок, не надоело? — говорил, бывало, Руди. — Она в упор тебя не видит.
— Так заметно? — угрюмо спрашивал Мэдисон.
— Что дыру скоро прожжёшь в маленькой Вуд? — ржал лучший друг. — Уймись, это только я вижу, ты — толстокожий ленивец, заподозрить в тебе глубокие чувства может лишь большой фантазёр. Но советую, как друг, погляди лучше вон на ту конфетку, она с утра строит тебе глазки.
— Я не сладкоежка, — фыркал Реган, поедая глазами гриффиндорскую трибуну. — Мордред, она сняла шарф, а сегодня ледяной ветер.
— Навестишь её в больничном крыле, — веселился Руди. — Хаффлпафф сегодня в ударе, да? Рэйвенкло пропускает мячи безбожно.
Реган кивал, мельком глядел на поле и вновь устремлял взгляд на трибуны красно-золотых. И так всегда. Только маленькой Вуд было плевать на его взгляды, ни разу не замечала, наверное. Она вообще не любила слизеринцев в лучших традициях своего факультета. А он был готов бежать к ней по первому знаку, забыв о гордости, чести и прочей фигне. Только никаких знаков так и не дождался. А сам, придурок, никак не мог решиться на первый шаг.
Знал бы Робертс, как сильно билось его сердце, когда он пересадил всех на ЗОТИ в сентябре. Да у него дыхание перехватило, когда малышка Эжени села с ним за парту. Мордред знает, как удержался от немедленного признания с падением на одно колено и прочими телодвижениями. Но удержался и, кажется, мог даже шутить. И ощущал себя самым счастливым парнем во вселенной, когда случайно коснулся её локтем. И самым несчастным, когда его девочка испуганно вздрогнула, отодвигаясь. Страшный слизеринец, блин!
Потом случился Дамиан, неразрывная помолвка и несколько недель блаженства с привкусом страха потерять всё у алтаря. Он пытался приручать малышку постепенно, чтобы скрасить, затмить тот кошмарный день, когда ей просто не оставили выбора. Как же хотелось, чтобы она сама влюбилась, сама его выбрала, но пришлось довольствоваться тем, что есть. Да, его девочка смирилась, мужества его малышке не занимать. И иногда даже казалось, что он видит нежность в её глазах, но ни разу она не призналась ему в любви, не сказала, что счастлива быть его невестой.
И вот, стоя у алтаря, без пяти минут самый счастливый маг Британии, он вдруг решительно попросил у лорда минуту, чтобы сказать невесте несколько слов. Не иначе как Мордред дёрнул его испытать судьбу. Просто в миг, когда она выходила из кареты и шла к нему, вся в белом, прекрасная как никогда, воздушная принцесса, словно спустившаяся с облаков или из другой вселенной, ему вдруг стало страшно, словно готовился совершить святотатство, оскорбляет саму жизнь, обманом беря её в жёны.
Реган был очарован и раздавлен, чувствуя себя чудовищем рядом с красавицей. Он выдохнул, попытался заглушить неуместные мысли, перекрасил её платье на автомате, так было задумано его матерью. И решился.
Труднее было проигнорировать знаки Рудольфуса, тот явно догадался о намерениях друга, посылая злые взгляды. Реган и сам знал, что он кретин, идиот и сентиментальный дурак, но жить с этим грузом и дальше показалось внезапно невыносимым. Иначе, чем он лучше того же Дамиана?!
— Что? — испуганно посмотрела на него Эжени, когда лорд-дракон лично набросил на них полог тишины. Теперь никто не мог услышать, о чем он, как последний идиот, сейчас просветит невесту.
— Нерасторжимая помолвка, Эжени, — сбивчиво произнёс он, чувствуя, что задыхается.
— Я знаю, — растерянно нахмурилась его девочка. — Рег, что случилось?
— Это не совсем так, — он облизнул пересохшие губы. — Есть способ её разорвать.
— Я не понимаю, — ещё больше растерялась Эжени и, кажется, побледнела. — Ты хочешь разорвать помолвку?
— Да нет же, — Реган прикрыл на миг глаза, а после пытливо вгляделся в её лицо. — Но ты можешь. Достаточно сказать "Нет", когда тебя спросят, согласна ли ты быть моей женой. Отката не будет. Клянусь. Есть этот миг, между помолвкой и свадьбой, когда маг или ведьма обретает свободу выбора. Никакие узы, клятвы и ритуалы не могут запретить согласиться или отказаться.
Краска медленно возвращалась на лицо его невесты. Эжени, его малышка, дурочкой не была и суть уловила сразу и верно. Это было видно по вспыхнувшему ещё ярче румянцу и злости, промелькнувшей в её глазах.
— Давно знаешь? — спросила вдруг холодно и как-то отрешённо, а у него в груди разом заледенело, стало вдруг всё безразлично.
— Всё это время, — честно ответил он. — С того самого дня.
— Понятно, — решительно кивнула Эжени. Она словно разом повзрослела, сама дала знак лорду-дракону, что разговор окончен.
А Реган так и не понял, что она решила, когда с них слетел полог тишины. Оставалось не смотреть на готового убивать Рудольфуса и повернуться к лорду Нотту, чтобы слушать слова церемонии.
Сам он спокойно произнёс "да", когда ему задали ритуальный вопрос. Коснулся родового камня, получая ответ, на ладони вспыхнул знак, который пропадёт только после завершения церемонии. Лорд-дракон обратился к Эжени. И мир застыл, остановил свой бег, как и сердце в груди Рэгана.
Эжени высокомерно посмотрела на него, прежде чем дать ответ. Он ничего не мог прочесть в её взгляде, только тонул в сером омуте любимых глаз, хотя мысленно уже придумал кучу способов уговорить её, подкупить, удержать. Но ни звука не вырвалось из пересохшего горла.
Он даже не понял, что она ответила, слишком шумело в ушах. И ошеломлённо смотрел, как её ладошка касается алтаря. Она протянула ему руку, как положено, ладонью вверх, и на той сиял знак его рода. Рег непонимающе поглядел на бывшую невесту, а потом получил чувствительный разряд заклинания молнии в филейную часть.
Очнулся, схватил ладошку Эжени, ошеломлённо посмотрел на лорда, а тот пренебрежительно фыркнул, разве что не закатил глаза и произнёс едва ли не презрительно:
— Можешь поцеловать жену.
Реган кивнул, Эжени, смотревшая непонятно сквозь ресницы, подставила ему губы, но отстранилась, едва он коснулся их своими. И прошептала так тихо, что он почти решил, что это галлюцинация от нервов.
— Ты мой, Реган, смирись!
Остатки церемонии прошли как в тумане. Его внезапно накрыла эйфория, поздравления друзей и родни принимал с идиотской улыбкой, и ничто не могло его заставить расцепить пальцы и отпустить руку жены. Да, свершилось. Да, она его. Только его, навсегда. Он знал, что ещё предстоит вымаливать прощение. И, возможно, первая брачная ночь отложится на некоторое время, но он выдержит теперь что угодно.
— Реган! — его девочка могла, оказывается, очень больно щипаться. — Да что с тобой такое?
Их только что оставили в покое после первого танца. Эжени требовательно смотрела на него.
— Что, рыбонька? — вложил он в вопрос всю свою нежность. Понимая, что готов исполнить всё, что она потребует. Настал, видимо, час расплаты.
— Теперь ты меня слышишь? — требовательно спросила Эжени, заглядывая в его глаза.
Он сглотнул и смог только кивнуть.
— Твоя мама сказала, что мы можем исчезнуть прямо сейчас. Только быстро решай. У меня уже ноги устали в этих туфлях. Ну же!
— А куда пойдём? — тупо спросил он. На него поглядели, как на идиота, и Реган попытался догадаться сам. — Тебе надо переодеться, малышка?
Эжени метнула на него пару молний одним взглядом, а потом вдруг засмеялась. Весело, от души. И он зачарованно понял, что ещё никогда не видел так близко, как она беззаботно смеётся.
— А я не верила, что все мужики в ковене ещё те подкаблучники, — проговорила она сквозь слёзы.
— Врут, — обиделся за ковен Реган, но его жена только ещё больше повеселела. Но вдруг улыбаться перестала.
— В спальню! — приказала деловито. — Аппарируй нас немедленно!
И кто он такой, чтобы спорить? Обхватил тонкую талию и аппарировал, дурея от счастья. Но не ожидал совершенно, что его тут же толкнут на кровать и взглядом запретят дёргаться.
— Я сама тебя раздену, — заявила его юная жена, подтверждая слова действиями. — Руки! Вот так. Должна же я получить компенсацию за твоё враньё.
— Я весь твой, — сдался он на её милость. — Делай, что хочешь.
— Конечно мой. Дурак, чуть всё не испортил. И за что мне такое счастье?
— Ты... — он сглотнул и приподнялся, помогая стаскивать с себя рубашку. — Ты счастлива?
— Реган, — Эжени вдруг вынула палочку и одним махом избавила его от одежды. Смутилась, но тут же взяла себя в руки. — Тебя как подменили. Где тот медведь Мэдисон, в которого я влюбилась? А?
— Я... тут.
— И чего разлёгся? Помоги мне снять это платье! Нет! Не магией! Испортится.
И он засмеялся, вскочил, прижал её к себе на одно долгое мгновение, а потом, ругаясь, отцеплял эти бесконечные крючки и пуговицы, вызывая смех своей малышки.
Оставалось только уложить её в постель и показать, как сильно он её любит. Уж это он мог сделать как надо. И столько раз, сколько она захочет.
* * *
Антуан страшно устал за последние дни. И больше всего бесило, что ничего поделать было невозможно. Вернувшийся Альбус Дамблдор, похоже, решил отыграться на нём за всё, что произошло с его, Альбуса, обезображенной персоной, к которой Антуану пришлось ещё привыкать.
Сначала Дамблдор и вовсе заявил, что Антуан уволен, но стоило Робертсу мягко намекнуть, что Совет попечителей на его стороне и вполне может потребовать смены руководства, как Альбус тут же безмятежно заверил, что лишь проверял его, Робертса. И разумеется, увольнять такого ценного сотрудника в его планы не входило. Конечно, Антуан блефовал, он отнюдь не был уверен в симпатиях совета Попечителей. Тем более, кто он, Робертс — преподаватель ЗОТИ, даже не декан, и кто Альбус — обладатель ордена Мерлина первой степени за победу над Гриндевальдом, всё ещё памятную магическому обществу.
— У меня небольшие трудности, Тони, мой мальчик, — доверительно признался Дамблдор в первый же день, глядя поверх очков. — Магия возвращается медленно, бунтует, целители запретили некоторое время колдовать. Поэтому я даже не могу пока освободить тебя от должности исполняющего обязанности директора. Нужна магическая подпись, ты же понимаешь? Но при условии, что ты, разумеется, исправишь все необдуманные шаги и неразумные идеи, которые ведут лишь к лишним тратам и совершенно нецелесообразны.
И пошли долгие споры, где Робертс чуть не с пеной у рта пытался доказать необходимость того или иного решения, а Альбус, добродушно улыбаясь, поддакивал поначалу, а потом очень ловко извращал его слова так, чтобы в итоге с грустью заявить: "Ну ты ведь сам понимаешь, что это лишнее. Пожалуйста, мой мальчик, рассчитай подрядчиков". И тут же сворачивал разговор, жалуясь на плохое самочувствие.
Антуану оставалось только тянуть с исполнением подобных приказов, ссылаясь то на пункт в договоре о неустойке, то на бюрократию в министерстве, то на собственную занятость, то ещё на какие-то несуществующие проблемы. Он так до сих пор и не уволил Уайнскотта: "Целитель вне зоны доступа, взял отпуск, пока найти не удалось. Зелье поиска? Помилуйте, Альбус, вы в курсе, сколько оно стоит? Что? Где я вам возьму зельевара такого уровня? Супруга? О, это такое несчастье, как и вы, господин директор, она восстанавливает магию. Слагхорн? Не смешите, у него снега зимой не допросишься!"
И так по каждому пункту. К слову, попечители не рвались сотрудничать. В отличие от Альбуса, которому заявили о массовом отдыхе в честь праздников, с Робертсом старые хрычи встретились, но ясно дали понять, что вмешиваться не станут. "Старайтесь, молодой человек. Нам пока не за что отстранять Дамблдора от должности директора". Попечители разве что прямым текстом не заявили, что им интересно понаблюдать, как Антуан будет барахтаться и справляться с этой ситуацией самостоятельно.
Робертс скрипел зубами и крутился, как белка в колесе. А ведь была ещё семья, его гости, Джейми-дракон. И как везде успеть?
В "Кабаньей голове" Антуан очутился случайно. Он торопился завершить дела, чтобы успеть на свадьбу Мэдисона, как обещал Эйлин и Магнусу Нотту. Да и просто братание ковенов, приуроченное к этой свадьбе, пропустить не хотелось. Практически историческое событие. А эти львы или аспиды, лорд-дракон и босс Лестрейндж, наверняка позволят парням выпустить пар и порезвиться. Да, остановить смогут в любой момент, но присмотреть за некоторыми горячими головами лично Антуану казалось необходимым.
— Здоровы будьте, — прогудел кабатчик над его ухом, когда Антуан уже попрощался с подрядчиком Сайрусом. — На два слова, профессор Робертс.
Антуан поднял брови, оглядывая неопрятного брата ныне здравствующего директора Хогвартса, и коротко кивнул:
— У меня десять минут, мистер Дамблдор. После я буду вынужден откланяться.
— Этого хватит, — хмурый кабатчик мотнул большой лохматой головой, предлагая следовать за собой.
Комнатка, куда привели Антуана, оказалось внезапно чистенькой и даже с разожжённым камином. На скатерти в цветочек дымились две чашки кофе, стояла бутылка хорошего Огневиски и лежала стопка потрёпанных листов пергамента разного калибра.
— Что это? — первым нарушил молчание Робертс, сделав хороший глоток кофе, куда щедро добавил Огневиски. Он кивнул на бумаги, ради которых его явно и позвали.
— Это? — кабатчик положил поверх стопки документов свою огромную лапищу. — Отставка, разоблачение и, возможно, пожизненное заключение в Азкабан одного нашего общего знакомого.
— Вы считаете, что мне это очень интересно? — Робертс вовсю пытался сообразить, кто у них с этим типом может быть общим знакомым. Ну не министр же в самом деле! Тем более скоро выборы нового министра. — Кто он?
— Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, — последовал ответ. — Мой брат.
Последние два слова прозвучали страшно, как удар от захлопнувшейся крышки гроба. У Робертса невольно поползли мурашки по затылку.
Они молчали минуты две, время утекало стремительно.
— Я не буду спрашивать, что вы не можете простить своему брату, — тяжело ответил Робертс, тщательно выбирая слова. — Я также уверен, что почти на каждого мага старше сорока можно нарыть достаточное количество информации для пожизненного заключения в Азкабан. И я не буду скрывать, что ваш брат очень мне досаждает. Но скажу откровенно и лишь однажды. Никогда подобным не занимался, и упаси меня Мерлин от этого в будущем. Я не помощник вам, сэр. Клянусь, никто не узнает от меня об этом разговоре. Но это всё. Разрешите откланяться.
— Не так быстро, сэр, — мрачно усмехнулся кабатчик. — Я был уверен, что вы ответите именно так или почти так, директор Робертс. У меня лишь одна просьба. Она ни к чему вас не обяжет, ваше имя нигде не прозвучит никаким образом. Лишь назовите мне одного, а лучше двух-трёх достаточно достойных магов из попечительского совета школы. Тех, кто вызывает у вас уважение хотя бы. Я знаю, что вы встречались с каждым и достаточно проницательны, чтобы сделать выводы.
