— Ушлый ты, Дикки! Всё помнишь. И ведь какой сноровистый был, загляденье. Я даже подумал: ты чего сам не возьмёшься восстанавливать? Глядишь, и на мне бы сэкономил.

— Некогда мне этим заниматься. И зубы не заговаривай. На Нотта сколько поставил?

— Вот же пристал. Внучка я попросил, он самый молодой в бригаде, но норовом в меня пошёл. Сыну-то всё нормально и хорошо, что бы ни предложили другие, не азартный совсем, хоть и старательный, так что внуку оставлю хозяйство. Смышлёный и прыткий уродился.

— Так сколько на Нотта?

— Сотню.

— Ну не шакал ли? — отчего-то расстроился Лестрейндж, и дёрнув из-за пояса хлыст, в сердцах сбил несколько веток разросшихся колючек у покосившейся полусгнившей двери и покрытых трещинами и выбоинами каменных ступеней. — Ладно. Давай о деле.

— Хорошо удар держишь, — серьёзно покивал Кросби. — Внутрь можно не ходить, я, пока ты болтал, уже всё понял и прикинул.

— Я болтал?

— Не придирайся к словам, Дикки! Значит, считаем. Пятьсот галеонов вперёд, потом ещё столько же по завершении. Все материалы, опять же, оплачиваешь сам, счета все — честь по чести — присылать буду. Ты меня знаешь, я без обмана. За подземный ход возьму сотню сверху, соглашайся, дело хорошее. Мост... тут две сотни, извини, переделывать надо почти полностью, дорогу расчистить — ещё одна сотня. Все пристройки и сторожку обновим — это в общий счёт входит. Советую балкон сделать — вон там, с торца — смотреться будет шикарно. Ещё двадцать пять.

— Какой ещё балкон?

— Широкий, с цветочками и прочей хернёй, нынешние дамы это любят. Вот прикинь, просыпается молодая жена, накинула прозрачный халатик и на балкон, кофий пить в плетёном кресле-качалке. Цветочки благоухают, птички поют, лёгкий ветерок обдувает после горячих постельных забав. Красота же! — Кросби даже языком прицокнул. Но тут же изменил мечтательный тон на деловой: — А внизу под ним веранду сделаю, почти даром, как раз новинку опробую, там такие стёклышки... Так что? Делать балкон?

Ричард, уже представивший Бастинду в прозрачном халатике на широком светлом балконе, вздрогнул и махнул рукой:

— Хорошо рассказал. Делай!

— Добро! А вот ещё садик разбить можно, — Кросби явно увлёкся. — Отсюда и до реки. Плодовые деревья, клумбы, цветочки, опять же. Скамеечки и беседки, а ещё качели — дамы их уважают. Мост, опять же, прекрасно впишется. А за домом огородец, если есть кому из домовиков присмотреть.

— С каких пор ты по садам-огородам? — удивился Лестрейндж, обречённо прикидывая, во что ему всё это обойдётся.

— Так этим не я, а жена моя занимается. Она с девочками — лучшие в этом деле, и берут недорого. А для тебя вообще скидку хорошую сделают. — И видя, что Ричард колеблется, Кросби весомо добавил: — Все девицы поставили на твоего мальчишку! А у Магнуса Нотта такого сада точно не будет!

— Да я согласен, — сразу сдался Ричард. — Но это что, ещё одна бригада?

— А то! Умницы все, красавицы, а какие сады делали! Расчёты принести могу. Колдографии тоже есть.

— Не надо, — испугался Дикон. — Я тебе доверяю! То есть жене твоей.

— А огородец, есть кому присмотреть?

— Да хоть младший ковен приставим, а там поспрашиваем домовиков. Кто-нибудь да сгодится. Сколько, говоришь, будет стоить?

— Сочтёмся! Не больше сотни-двух. А младший ковен — это хорошо. Пусть девам нашим помогут.

— Хорошо. Помогут. Наука им, опять же. И давай уже потом детали обговорим.

— Давай. По ходу дела все вопросы решим. Значит, для твоего младшего гнёздышко делать будем?

— Да, для Рабастана.

— Знаешь, а подниму-ка я ставку за Рабастана. До двухсот! Серьёзно, — Кросби хитро прищурился и потёр сухие ладони, в предвкушении глядя на башню. — Мы тебе этот замок в такую конфетку превратим, что невеста не устоит.

— Сантехника и прочие удобства...

— Обижаешь, всё по последнему слову техники. Для тебя, Дикки, самое лучшее, ты же знаешь.

— Сроки?

— Начнём, как договорились — завтра, но сегодня всё необходимое уже начнём закупать, часть материалов заказать придётся. Закончим за пару дней до Рождества. Скажем, двадцать третьего.

— За неделю?

— Управимся! С тебя десять портключей многоразовых и одного местного эльфа в помощь. Парней кормить надо, а повариха на сносях.

— Десять?

— Ну, милый мой, это ты у нас за троих пахал, хоть и был чуть не младше твоего меньшого. А мои парни сейчас, хоть и лучшие — не чета зеленожопым — но каждый работает как положено — за себя одного. И не бедствуем, заказов хватает. Так что две бригады по четыре человека, внучек и сын. А на меня портключ ты уже сделал.

— Да понял я, понял. Потому и позвал, что лучшие, хоть и разденете донага.

— Не жмись. Чай не для соседа делаешь, а для любимого сыночка. Я так для внука только расстарался бы. А ты младшего всегда любил больше.

— Что ещё с меня? — Ричард нетерпеливо похлопал по голенищу хлыстом. Жена уже явно проснулась и ждала за столом. А он обещал быть на завтраке, чтобы проследить за сыном, который сдавал нынче СОВы, да напутствовать добрым словом и, возможно, подзатыльником.

— Завтра будь здесь для принятия клятвы у парней, — Кросби понимающе заторопился. — Чары сокрытия стройки наложим вместе. Нечего ребятне вашей тут делать. От моста и до леса. Там же граница поместья?

— Там. И ограда должна была сохраниться.

— Тогда не задерживаю. Про ограду отдельно. Портключи — совой. Деньги завтра отдашь лично. Счета могут прийти уже сегодня. Бывай, Дикки! Не переживай, о тратах не пожалеешь! Замок получится всем на зависть!

— За две тысячи золотых? Уже жалею!

— Не бухти. Зеленожопые содрали бы десять, и конфетки бы не получилось.

— Да на хрена мне конфетка, Глухарь... — начал было Ричард, но Кросби подмигнул и исчез. Аппарировал, сволочь, даже не достав палочку.

Лестрейндж тяжело вздохнул, наспех вернул чары иллюзии на дом, и направился к мосту пешком — аппарировать второй раз за утро он точно не собирался. А все портключи остались в других брюках. Одевался в спешке, вот и вышло так. Звать же домовиков не хотелось, жена опять смеяться начнёт. А это обидно.

Хорошо ещё оставил Бастинду в постели очень довольной. Может, и не станет сердиться, что он опоздает на завтрак?

* * *

Джейми проснулся поздно, с тяжёлой головой и ощущением, что жизнь ужасна, и вообще всё кончено. И это ощущение, что ничего хорошего больше никогда уже не будет, заставило удивлённо распахнуть глаза. Подобного уныния он не испытывал уже давно.

Знакомая до мельчайших деталей обстановка его личной комнаты в маминой палатке живо привела в чувство. Прямо как наяву он услышал голос мамы:

"Не вынуждай меня быть жестокой, милый. Хандра хороша для бесхребетных тряпок, а ты не такой. Миллионам мальчиков нравились девочки, которые смеялись этим мальчикам в лицо. И что-то человечество до сих пор не вымерло. По-прежнему все плодятся и размножаются. А это значит — что? Никуда девочкам от мальчиков не деться. А ну-ка быстро встал, умылся и повёл себя, как настоящий мужчина и джентльмен. То есть — улыбаться всем назло, не жаловаться и быть вежливым".

— Встаю, — проворчал Джейми, с тоской глядя на измятую одежду. Придётся искать, во что переодеться. Домовика они вчера с Майклом отпустили обратно домой, решив, что сами вполне справляются. Особенно, когда выяснилось, что мантия Майкла совсем не помялась. "Шёлк акромантулов, — просветил их домовик Петри, — не мнётся и не рвётся. Вам повезло, друг хозяина". Джейми присвистнул тогда — он примерно представлял, сколько стоит такое чудо. Ну и отпустили Петри, ему надолго из дома матери уходить уже было трудно. Совсем стареньким стал. Позвать опять совесть не позволяла.

Джейми распахнул шкаф, где точно оставалось много одежды из их с мамой кочевой жизни. После получаса мучений, выбрал то единственное, что не смотрелось на нём слишком по-детски. Это были мягкие почти выцветшие джинсы, чёрная футболка, кожаная жилетка и красная бандана с чёрными черепами. Будет смахивать на кузена Фабиана, так что всё в порядке.

— Ух ты! — очаровательно-бодрый Майкл стоял на пороге, сияющими глазами рассматривая друга. Ничто не напоминало в его лице и улыбке вчерашнюю трагикомедию с очередной совой, которая для Моргана закончилась холодным компрессом на лбу, смертельной бледностью и тазиком для... последствий бунта его желудка. — Ты что, так и пойдёшь? Джейми!

— Так и пойду, — решил окончательно неправильный сквиб, хотя до этого просто дурачился. Но что-то в голосе Майкла и его сияющая мантия, словно только из-под утюга, заставили передумать. Да пошли они все, эти напыщенные волшебники! Пусть терпят!

— Но, Джейми, я думал сегодня в мантиях...

— Завтракал? — перебил его неправильный и несчастный сквиб. — Нет? Свари мне двойной кофе без сахара и сливок, пожалуйста. Я сейчас.

— Без сахара? — ужаснулся друг.

Джейми не стал останавливаться, стремясь к выходу. Слишком спешил узнать, ушла ли та кошечка. Хотя, к его чести, продержаться удалось изрядное время. Не побежал же, как полоумный, едва проснувшись. Мама могла бы гордиться.

Наверное, любой бы покрутил у виска, узнав, как неправильный сквиб справляется со стрессом.

Срабатывало, как ни странно, всегда. Стоило определённым образом позвать раненое или несчастное животное, как хоть какое-то находилось даже в пустыне. Что говорить о городе или об этом палаточном лагере с кучей волшебников и их детей. Как его слышали несчастные животные было очередной загадкой. Мама даже предполагала, что на зов они могли аппарировать. Но проверить такое не получалось никак. Зверьки появлялись и, получив лечение, исчезали снова.

Вчера жутко уставший, измученный физически и морально, он буквально вывалился из палатки, жадно вдыхая ночную прохладу. Совы, так напугавшей Майкла, поблизости уже не было, разумеется. Так что пришлось усесться по-турецки прямо на землю, сосредоточиться, прикрыв глаза, и, представляя красный цвет боли и отчаяния, позвать: "Помогу, иди ко мне".

Прошло минут десять, как кто-то словно отозвался знакомым: "Иду". Нет, это не было словом, скорее чувством, понятным и близким. И Джейми не смог сдержать печальной улыбки, увидев наконец это чудо.

Рыжее лохматое существо размером с крупного котёнка, с безумным взглядом, полным боли и страдания, разбавленным толикой надежды, с трудом ползло по земле, изредка вскакивая и двигаясь скачками на двух лапах. Смотрелось жутко. Но дёргаться и помогать было нельзя — уйдёт. Сердце уже привычно обливалось кровью, а руки — особенно кончики пальцев — налились тяжёлым жаром.

Чудо издало жалобный писк и попыталось ускориться. Не получилось, похожий на котёнка зверёк упал, дрожа от скрутившей маленькое тельце судороги. Так хотелось вскочить и преодолеть оставшиеся три фута, но чудовищным усилием воли Джейми сдержался. Только совсем тихо позвал уже вслух:

— Ну давай, маленький, ещё немножко. Ты сможешь, ты сильный...

Зверёк пополз, и было видно, что из последних сил. Большущие глаза так и норовили закатиться, их сейчас можно было хорошо разглядеть в свете огромной яркой луны. Малыш замер на несколько секунд, потом прополз ещё несколько дюймов и снова замер, распластался по земле. Бока крохи вздымались от тяжёлого дыхания. Вот опять пополз...

Ещё немножко, ещё капельку... И наконец можно дотянуться руками. Медленно протянуть их вперёд, замереть у самых кончиков встрёпанной шерсти, дать привыкнуть к жару, исходящему от рук. И подхватить, распахнуть куртку, задрать футболку и прижать дрожащее от боли и усталости существо к ставшему горячим животу.

Теперь он мог видеть, что шерсть просто серая от грязи, а рыжий цвет — это цвет магии маленького чуда. Дрожь котёнка постепенно утихала. Тельце льнуло к животу целителя-самоучки, успокаивалось бешено стучащее сердечко.

— Откуда ты взялся, малыш? — Джейми переместил одну руку на повреждённые задние лапки. Пальцы стали липкими, явно от крови, пропитавшей шерсть. — Кто твой хозяин?

Ответ пришёл как отрицание.

— Нет хозяина? — стараясь не говорить жалостливо, Джейми уверенно прошептал в густую шерсть, словно по волшебству начинавшую очищаться: — Теперь будет! Поверь! Пойдёшь от меня, держи головку выше, люди не смогут устоять, возьмут.

Зверёк возмущённо засопел, вцепляясь в живот коготками.

— Что значит, не хочешь? — шептал Джейми, понимая, что лечение близко к завершению. — Все сначала не хотят, но я не могу взять тебя к себе, понимаешь?

Чудо не желало ничего понимать. Но так бывало. Уйдёт. Джейми говорил правду, после его лечения мелкие животные почему-то очень быстро обретали любовь покровителей. Даже прежних, если хозяин был. Или новых, если были выброшены на обочину жизни чьей-то жестокой рукой.

— Какой ты красивый! — Теперь было ясно видно, что шерсть в самом деле рыжая, даже с красноватым оттенком. А рожица... Мордочка поднялась вверх и на него глянуло самое очаровательное существо из когда-либо встреченных. Да, это был книззл, но странный, похоже, в его предках затесалась лиса. Уж очень хитрым было выражение ставших счастливыми глаз, слишком шикарным был пушистый хвост и очень характерными острые ушки. От книззла малышу досталась чуть приплюснутая широкая мордочка, толстые лапки и магия, разумеется. Рыжая, даже огненная аура полностью повторяла очертания пушистого зверёныша. Просто-таки книззл-полукровка. Кто бы знал, что такое сочетание может быть настолько умилительным. Из глазёнок страдание уже исчезло без следа.

— Не могу, — добродушно усмехнулся Джейми, — Ну какой из меня хозяин, сам посуди! Брось, найдёшь себе кого-нибудь получше. Будь благоразумен... Ты ведь умный мальчик. Что? Ах ты девочка! Ну извини, сразу не распознал. Чудо, милое, ты прости. Я сейчас тебя поставлю на землю. Прошу, не настаивай. Имей совесть. Просто уходи. Я точно знаю, что одна ты не останешься. Честное слово, кроха... Ну отцепись, мне же больно!

Когти тут же втянулись, оставив на животе несколько глубоких царапин. Джейми и самому было жаль отстранять от себя тёплое тельце. Но надо.

"Ты же не сможешь содержать зверинец, — говорила Мюриэль. — Имей мужество отпускать их. Всё, что ты мог, ты уже им дал, у них теперь свой путь".

Хитрая полулисичка стала дрожать снова, едва её поставили на землю. Глаза смотрели с укором и осуждением.

Джейми легко вскочил, ощущая привычную слабость. Словно он правда маг и сильно потратился. Царапины на животе уже почти исчезли. Регенерация была всё так же стремительна, как и в детстве.

— Чудо, ну не притворяйся! Я знаю, что ты здорова, девочка. Вот попробуй, побегай! Лапки больше не подведут!

Кошечка отвернулась и села на свой пушистый хвост, только ушки были повёрнуты в сторону незадачливого целителя. Обиделась! Ну, не привыкать.

Джейми решительно вернулся тогда в палатку. А потом полночи страдал, то представляя горящие глаза темной волшебницы Агнешки, то большие обиженные глазки маленького рыжего чуда. Смог, не вышел, даже забылся под утро сном. И теперь он боялся и надеялся, что не увидит у входа знакомых острых ушек.