— Прости, я самая настоящая сука. Я шпионю за тобой и рылась в твоих вещах.
— Поговорим?
— Я надеюсь, — сказала Юля, поудобнее усевшись на стуле, — что вы решите сотрудничать с нами и дело не дойдёт до грубости.
— Я думал об этом, — ответил я. — Однако вырисовываются некоторые противоречия.
— Позвольте полюбопытствовать, какие?
— Вы помните тот кусок золота, что я вам показывал?
— Конечно.
— Представьте, например, что вы приходите и говорите: Отдайте мне золото, потому что я ваш друг и не хочу причинять тебе вреда, в противном случае, мне придётся позвать товарищей, и они применят силу. Эти два утверждения в подобном контексте бессмысленны. Во-первых, вы мне не друг, пока не предоставите доказательств нашей дружбы; а во-вторых, ваше заявление, что не хотите причинить мне вреда, несостоятельно. Реальность одна — угроза применить силу или как было мягко сказано: 'дойдёт до грубости'. Наш мозг всегда стремиться выбрать путь без преград, различных сложностей и обременяющих обязательств. Путь, который гарантирует быстрые результаты и не требует никакой платы и жертв. В хаосе всё движется по пути наименьшего сопротивления. И всё, что бы вы мне не говорили, обещали, будет притворством. Маленьких детей порют розгами, ибо это самый простой и действенный способ воспитания.
— Самый простой не значит самый лучший, — поделилась своим мнением Васильева.
'Наверно, так оно и есть, если тебе не надо быстро добраться из точки 'А' в точку 'Б'', — подумал я, дуя поверх стакана.
— Расскажите о себе, не ту легенду, которую старательно зазубрили, а о том, какой вы человек и что в вашем понимании добро и зло?
Она коротко кивнула и улыбнулась уголками губ. Такие женщины одной улыбкой, кивком или движением плеча говорят много и одновременно ничего. Так вышло и в этот раз.
— Я сотрудница НКВД, вот и всё, что вам следует знать.
— Нет, — возразил я. — На чьей вы стороне?
Юля натурально смутилась, её взгляд был донельзя изумлённый, как у ребёнка.
— Не понимаю вопроса, — настороженно произнесла она, — какая может быть сторона?
Моё покачивание головой можно было расценить как 'Ой ли?'.
— Есть огромная страна, и есть партийная организация, — нравоучительно произнёс я.
— И то и другое, — не задумываясь, ответила она. — Партия и страна одно целое.
В ответ на заученный лозунг я покачал головой.
— Подобное единение просто невозможно и я постараюсь перефразировать: товарищ Сергей из ваших?
— Он из партийного контроля, — несколько пренебрежительно ответила Юля.
— Судя по вашему тону, он вам не нравится. Хотя я твёрдо убеждён, что он считает себя патриотом. По крайней мере мне показалось, что он хочет того о чём думает Джугашвили и о чём писал Ульянов. Но объясните мне, пожалуйста, — продолжал я после короткой паузы, — если у меня есть что-то ценное или эксклюзивное и я передам или захочу передать это представителю вашей страны, оно попадёт к вам или к товарищу Сергею?
— В Москву, на Лубянку.
— Интересно, а почему не на Литейный? А если товарищ Сергей потребует это у вас?
— Какое это имеет значение? — С вызовом спросила Юля.
— Я повторюсь, есть страна, и есть партийная организация. И уполномоченный от партии может спросить с любого чиновника из любого наркомата, применив делегированный императив.
Юля опустила глаза. Вопрос не из лёгких и возможно, она уже задавала его себе, стараясь понять, как стало возможно, что при общем деле возникло противоречие? Ведь все в одной лодке и как на любом корабле есть капитан, его помощники и команда. И выходит, что капитан не совсем доверяет помощникам. Москва не доверяет Ленинграду, а партия...
— Можете даже не отвечать, — произнёс я, когда пауза в разговоре затянулась. — Мне симпатична идея коммунистов, но отталкивает исполнение. Именно поэтому я не стану сотрудничать ни с теми, ни с этими. Мне интересны лишь вы, даже если ваше имя не Юля, и вы никогда не были воспитанницей детского дома, как наши медсёстры. И не коренная петербурженка, хотя с этим я бы поспорил, так как белые ночи воспринимаете как вынужденное зло, и хлеб именуете булкой. Как ни странно это прозвучит, вы мне импонируете как женщина, вы мне нравитесь, а то, что НКВД взяло над вами опеку... что ж, могло быть и гораздо хуже. Будет даже резонно, если от вас последует вопрос: 'какого чёрта мы тут беседуем?' И на это я дам ответ. Сейчас в мире идёт затянувшаяся партия, где встретились два непримиримых игрока. Они настолько ненавидят друг друга, что ничья даже не рассматривается. Они будут играть до последнего, пока проигравший король не упадёт на доску. В этой партии я пешка, которая подкрепила слона на стратегическом участке обороны. Падёт слон и пешка не переживёт следующего хода. Но есть одно 'но', без которого мой рассказ стал бы не интересен. Игрок за доской не играет этой пешкой, пешка играет сама по себе и ходит тогда, когда ей вздумается. Вот только цвет фигурок подразумевает помогать своим. Однако мы отвлеклись.
— От чего же, продолжайте. Мне интересно вас слушать.
— У меня есть для вас то золото, которое хотели бы получить...
— Давайте сюда, — Юля бесцеремонно протянула руку.
Вот была в ней эта женская наглость, которая ни чуточку не являлась провалом в воспитании. Просто в определённый момент она на секунду становилась ребёнком, сбрасывая всё ложное и напускное, открывая себя. И любой мужчина подтвердит, женщиной хочется обладать без этой оболочки, и они этим пользуются.
Я встал из-за стола и, подойдя к сейфу, открыл его. Там лежали два конверта. Один с фотографией среднего качества, а именно записка Черчилля к королю Эдуарду, а во втором документ, размером с машинописный лист. Раскрыв первый конверт, я положил фотографию на стол таким образом, что бы Юля ни смогла до неё дотянуться, но прочитать вполне.
— Сомневаюсь, что вам знаком почерк премьер-министра Великобритании, но специалисты легко смогут его сличить с известными образцами. Я видел, как вы читали мои записи на столе, посему переводчик с английского не потребуется. Прочтите.
'Я считаю, что время мирных переговоров ещё не наступило. По крайней мере, не сейчас. В процессе дальнейшего развития войны Гесс, вполне обоснованно, станет центром интриг за заключение компромиссного мира. Более того, будет полезен как для Англии, так и для Гитлера'.
— Это фотография, а где оригинал?
— Вы меня удивляете Юля. Записка поступила по адресу.
— Я могу её забрать?
— От своих предков я унаследовал крайнюю подозрительность, и теперь она подсказывает мне, что вся эта история чревата дальнейшими неприятностями. Вот один документ, — сказал я, — а вот второй документ, мисс, который вы должны подписать.
С этими словами я протянул второй конверт.
— В мире столько обманщиков и мошенников, — продолжал я, — разумеется, я не отношу вас к их числу, но как говаривал мой дедушка: 'Без предосторожности никак нельзя'. В случае если что-то пойдёт не так, вы должны будите мне заплатить своей жизнью. Как, устраивает?
Васильева бегло просмотрела подписку о сотрудничестве и заявила:
— Я и так работаю у вас, какой в этом смысл?
— Вообще, в вашей трудовой карточке записано, что вы занимаете должность секретаря в учреждении 3А. Директор сегодня один, а завтра другой, так что увильнуть не получится. В этом документе важен предлог, который, как известно, неизменяемое слово. Замените 'у' на 'на', как смысл заиграл совершенно другими красками.
Девушка взяла самописку в руку.
— Я с чистой совестью подписываю вашу бумажку, и знайте, мне очень обидно, что вы вынуждаете меня это делать.
— Вот видите, как всё просто, — произнёс я, забирая листок. — Не могу обещать, что всё изменится в вашей жизни, но кое-что уже поменялось. Для начала, ваши источники дохода возросли на единицу, и появился ряд привилегий.
— Это каких?
— Как вы знаете, в откровенной беседе я предпочитаю метод свободных ассоциаций — когда собеседник говорит всё, что приходит ему в голову, без всяких ограничений. Я слушаю и делаю выводы не только из слов, но и из того, что их сопровождает: пауз, колебаний, изменений громкости голоса, направления развития логической цепочки. Некоторые предпочитают гипноз, но с ним связано множество проблем.
— Да неужели?
— Связано, связано, просто поверьте. Да хоть бы самой простой: не каждого человека можно ввести в транс, а уж тем более, если он умеет противостоять этому. Помню, когда несколько лет назад я был в Лас-Вегасе, там выступал известный в узких кругах гипнотизёр. И так сложились судьбы, что на его представление в 'El Rancho' попал Милтон Эриксон. Сам Милтон добился очень внушительных успехов на этой ниве, но всегда предпочитал науку дешёвым развлечениям толпы. Может из-за перенесённого полиомиелита, а может по другим соображениям. Впрочем, это сейчас не важно. Он так же был родом из Невады и на этой почве мы завели знакомство. Всем, кто сидел с ним рядом на выступлении, Эриксон подсказал, как войти в состояние транса путём повторения нескольких одинаковых фраз, и гастролировавший гипнотизёр оказался бессилен. Он приглашал на сцену людей и позорно разводил руками. Милтон добился большого успеха, и он мне поведал, что полное погружение в транс возможно гораздо реже, чем можно подумать. Как бы то ни было, по моему мнению, самая важная проблема, связанная с гипнозом, заключается в том, что никогда нельзя быть до конца уверенным, является ли наблюдаемое состояние настоящим или нет. В гипнотическом трансе пациент становится чрезвычайно внушаемым и не мудрено, что в клиниках, где применяют гипноз и зачатки лингвистического программирования, чаще обнаруживаются случаи раздвоения личности. В ФБР частенько приглашали гипнотизёров. Вряд ли я ошибусь, если в вашем НКВД поступают аналогично. Я же не хочу тебя программировать на что-либо. Свободная воля — это твоя первая привилегия.
— Значит, ко всему прочему вы ещё и гипнотизёр? Тогда, шеф, наверное, вы помните слова Гамлета: 'Горацио, много в мире есть того...'
— '...что вашей философии не снилось?', — рассмеялся я. У нас бытовала присказка: '...что не укажешь в декларации'. Но смысл твоего послания я понял. Да есть и есть много.
— Тогда вернёмся к методу свободных ассоциаций. Руководство интересуется необычными вещами. И я хочу сказать спасибо, что эту 'необычную вещь' вы истратили на меня, шеф. Я же тогда почти умерла?
— А вот теперь поясни.
— Я же помню, что мы попали в аварию. Всё просто, чулки шеф. Вы перепутали чулки, порвался левый. Женщины очень трепетно относятся к подобным вещам, и я сразу заподозрила неладное. В день поездки в Сосновку, наш дантист пломбировала мне зуб, и поставила временную пломбу. А когда я проснулась, зуб был как новый, без всяких пломб. Лариса Суреновна замечательный врач, но не настолько. Если коротко, то я всё вспомнила, и нет никакого раздвоения личности. Но ваша идея мне понравилась.
— Тебе стоит знать одну вещь.
— После всего увиденного, я уже боюсь представить.
— Ложь сама по себе ничуть не более порочна, чем не сказанная до конца правда, — совершенно обыденным тоном произнёс я. — Всё зависит от того, для чего кто-то собирается сбить кого-то с толку. Завтра, пятнадцатого числа, купленный Наркоматом внешней торговли нерейсовый самолёт Ju-52 с бортовым номером 7180 взлетит из Кёнигсберга и приземлится в Москве на Ходынском поле. Я не знаю, что повезёт посланник, но Гитлеру верить нельзя, он клинический лжец. Война всё равно неизбежна.
— Вы говорите о страшных вещах, — дрогнувшим голосом, произнесла она.
— Иногда мне хочется верить, что мир — это место, где добро всегда побеждает? Как бы мы сами себя не воспринимали, люди в своей сути были, есть и будут самым агрессивным видом на земле. Уверен, тебе нужно на пару часиков отъехать.
— Желательно.
— Третьего числа пришёл наш эшелон из Владивостока. Были паккарды, твой цвета кофе с молоком. Кабриолет купе. Я оставил на стоянке с самого краю, ключи в бардачке и номер там мой, так, на всякий случай.
— Спасибо шеф.
Юля подскочила, поцеловала и метнулась к двери.
— Стой! — крикнул я вдогонку. — Фотографию не забудь. Разведчица.
Дождь прекратился, между облаками стало проглядывать солнце. От размокшей земли на клумбах поднимался пар, а вокруг крохотных луж скакали воробьи, нарушая почётную тишину санатория неуёмным чириканьем. Я встал и прошёлся по кабинету, с удовольствием потягиваясь и крутя шеей.
* * *
Время, проведённое за беседой и признанием, Васильева не считала потраченным зря. Шеф всё понял, и как ей показалось, простил. Простил, как отец прощает своё неразумное дитя, разбившего тарелку. И все эти бумажки, угрозы и страшилки никогда не будут применены. И не потому, как думали кураторы, рассчитывая на влюблённость в неё, а потому, что он оказался гораздо выше всех этих мелких для него интриг. Да, он готов был 'ради неё пройтись колесом', но только не из её прихоти, а по своему желанию. Конечно, самолюбие получило глубокую трещину, ведь красивая женщина к тридцати годам уже знает всё, и умеет пользоваться всеми инструментами для покорения мужских сердец. И она видела, что оставался маленький шажок, всего лёгкое дуновение ветерка и пропасть под названием влюблённость устремилась бы навстречу очередному искателю развлечений. Но этого не произошло, он не искал развлечений, хотя она приложила все усилия, или почти все. И это было правильно, ибо если бы была перейдена красная черта, то прощенье стало бы невозможным. Мужчины слишком близко к сердцу воспринимают измену любовниц, независимо от того, какого плана измена совершена.
Припаркованный на стоянке автомобиль был красив. Да что там красив, просто бесподобен. Вышедшие из ателье Говарда Даррина машины не могли быть другими. И даже то огорчение, что из-за дождя была поднята крыша, а как её сложить Юля не представляла, едва ли расстроило её. Открыв дверцу, она села за руль и заметила записку. В ней кратко описывалось, как завести двигатель, на какую кнопку нажать для включения приёмника и многие мелочи, о которых стоило бы вспомнить или хотя бы освежить память. В конце шла приписка:
'Я знаю, что тебя гложет, не обращай на это внимание. Ничто так не успокаивает нервы, как поход по магазинам. Смотри в бардачке.
P.S.
Следи за расходом топлива, малышка прожорливая'.
Васильева откинула крышку перчаточного ящика и увидела широкий и вытянутый клатч с ремешком, подходящий по цвету к её шляпке. Внутри сумочки лежал флакон с парфюмерной водой 'Vele al Vento' и деньги. 'Как мило, — подумала она, — он всё предусмотрел'. Содержимое старой сумки тут же было высыпано на сиденье и шустро переложено в обновку.
Насладившись ездой, Юля и не заметила, как подъехала к Большеохтинскому мосту (бывший Петра Великого). Проехав вперёд и повернув на Смольный проспект, она вскоре оказалась на Советском (сейчас Суворовский), где остановилась возле витрины обувного. Здесь стоило задержаться и смотреть на выставленный образец обуви. Но вместо стенаний по дорогим ботинкам, она решительно зашла в магазин.
