— Два чая, пожалуйста.
Лев Михайлович кивнул официанту и когда тот подошёл, приказал:
Освободи столик, заменить скатерть и два чая.
— Минуточку, — произнёс я, вынимая фотоаппарат из портфеля.
Пара секунд раскрыть футляр, снять крышку объектива и сделать фото стола. Следующий снимок записки, аккуратно раскрытой ножом и вилкой. — На память.
За соседним столиком, в надежде поправить здоровье, немцы Ганс и Фриц заказали бутылку водки в графине. Это были сотрудники фирмы 'Демаг', прибывшие для сборки плавкрана и я прислушался к разговору.
— Доктор Мюллер запретил мне алкоголь на целых две недели. Какой идиотизм! Алкоголь убивает микробы, это же хорошо известно! Верьте мне, Фриц, русская водка не имеет ничего общего с вашим венгерским шнапсом и уж тем более с этим галльским винным самогоном, рекой полившимся в фатерлянд. Пробуйте, ах! Какой аромат во рту, а горчинка? Есть от чего стать коммунистом! Здесь ощущается подъём, живой энтузиазм. Жаль, что нас отзывают.
— Ума не приложу, как они собираются без нас монтировать стрелу? — опрокинув рюмку, произнёс Фриц. — И мой дедушка австриец, а не венгр. Сколько можно повторять?
— Не берите в голову, мой дорогой друг. Вы довольны, а остальное не существенно. Давайте повторим. Кто пьёт водку — добр душой и широк телом. А кто не пьёт, как тот скандальный америкашка — всегда будет сидеть с хмурой рожей, и злиться на весь мир.
— Фюрер тоже не пьёт, — тихо обронил собеседник, ставя пустую рюмку на стол.
— Фюрер раньше пил, пока мерзкие клошары не отравили его газами на фронте. Мой старший брат служил с ним в одной роте. Я знаю, что говорю. А выпьем-ка мы за его здоровье.
Этот случай в ресторане раскрыл для меня один факт: огромное большинство так называемых черт немецкого характера является продуктом культурного влияния, главным образом прусского, которое было искусным образом приспособлено к условиям и потребностям баварцев, вюртембержцев, ганноверцев, саксонцев и прочих. Культурные влияния могут создать различные черты характера, такие, например как приспособляемость. Немец не так давно в СССР, а уже ведёт себя как обыкновенный русский. Неспроста, даже после эмиграции в двадцать восьмых-девятых годах, немцев оставалось почти полтора миллиона. И жили и трудились как образцовые советские люди.
Не прошло и тридцати минут, как за мой столик подсел суровый дядька-милиционер, одетый в тёмно-синею форму, представившийся лейтенантом, Дмитрием Андреевичем Хорошенко. Судя по возрасту и выслуге, ему б уже генералом быть, но служебные пути порой бывают неисповедимы. Высокий, опрятный, слишком худой для своих широких плеч, с обезоруживающий своей прямотой улыбкой и ястребиным взглядом. Тёмно-серые глаза смотрели открыто и изучающе едва мгновенье, чтобы тут же переместить фокус по сторонам. И делал он это не глазами, а коротким поворотом головы, прямо как ястреб.
— Чай? — предложил я.
— Не откажусь, — ответил Хорошенко.
Стоящий на столе холодный чай нам заменили.
— Так-с, — пробормотал милиционер, раскрывая планшет и вынимая лист бумаги с карандашом.
Я коротко пересказал свою историю и рассказал про оговор метрдотеля в отказе рассчитаться за обед.
— Деньги я положил на стол, под рюмку, — говорил я. — И сказанные мне слова довольно обидны. Я бы с вами в отделение проследовал и всё подробно написал.
— Можно и в отделение, — равнодушно сказал милиционер.
— Тогда нужно изъять купюры, которые я оставлял на столе. Это ж подтверждение моих слов, э-э-э...
— Вещественные доказательства, — подсказал милиционер.
— Именно! Вещественные доказательства, — повторил я. — Спасибо.
— А что, правда, американец? — в процессе беседы поинтересовался лейтенант. — По-нашему здорово шпаришь.
— Правда, приехал больницу детскую строить. 'Осиновая роща'. Каждый месяц по двадцать два ребятёнка на ноги ставим.
— Хорошее дело, нужное, — согласился милиционер.
Пару-тройку вопросов о возрасте, семейном положении и прочих отняли несколько минут. Допив чай и сделав соответствующие пометки на своём листе, Хорошенко пригласил обслуживающего официанта и потребовал вернуть деньги. Не тут-то было. Официант никаких денег в руки не брал и сделал 'лицо кирпичом'.
— Как же не брал? — возмутился я — Приборы со скатерти снял, и скатерть с купюрами забрал. У меня и доказательства есть, на фотоаппарат снял, — вынимая камеру из портфеля.
Пришлось вновь подойти Льву Михайловичу.
— Сколько там было, принесите деньги, — приказал он.
Деньги принёс метрдотель, две купюры по десять долларов и ворох по пять, по три рубля и даже 'шахтёр' присутствовал.
— Это не мои деньги, сказал я. Я расплачивался другими. Фото, — поглаживая фотокамеру, — есть.
— Не устраивайте цирк, — зло сказал Лев Михайлович. — Выручка сразу сдаётся в кассу. Невозможно отыскать именно ваши деньги.
Я присмотрелся к долларам и сказал:
— Что-то они какие-то не такие. Фальшивые, что ли?
Хорошенко суровым взглядом окинул работников ресторана и покачал головой:
— Фальшивые денежные знаки это серьёзно.
— А может, это у скандального клиента фальшивые деньги? — предположил Лев Михайлович. — Всем известно, что вор кричит громче всех.
— Что может быть проще, — сказал я. — Товарищ милиционер опечатает кассу и у себя всё проверит в присутствии специалистов.
— Нет! — вскрикнул метрдотель.
— Что? — Голова Хорошенко вывернулась к крикнувшему Янкелю Моисеевичу градусов на двести, не меньше.
— Невозможно опечатать и забрать кассу, — сквозь зубы пояснил Лев Михайлович. — Касса сдаётся в конце рабочего дня. У нас ещё ужин впереди. Спецзаказ.
— Очень похожи на фальшивые. — Твёрдо произнёс я, присмотревшись к купюрам ещё раз.
Впрочем, 'помощник' сразу определил иной состав бумаги и красок на банкнотах.
— Этим займётся ОБХСС, — резюмировал Хорошенко.
Лев Михайлович наклонился к моему уху и произнёс:
— Я выполнял приказ любой ценой завести вас в свой кабинет, и сделать ничего не мог. Что вы хотите?
А что мне от него было нужно? Да ничего. Но просто так спустить с рук происшествие казалось неправильным.
— Банкет на послезавтра в полдень, на двадцать четыре персоны. Двое взрослых, остальные дети. В меню только лучшее мороженое. Не бесплатно, конечно, и эти деньги можете принять как аванс.
Из 'Астории' мы вышли с Хорошенко вместе. Кушать я тут точно больше не буду, а плевать в мороженое детям — нет никакого смысла. Они ни в чём не виноваты.
— Ну что, в отдел? — спросил лейтенант, — или и тут ошибочка вышла?
— Нет никакой ошибки, Дмитрий Андреевич. Вон, тот крысёнок с усиками, на лавочке сидит. Только сдаётся мне, удостоверение у него покрасивее твоего будет. Так что поехали в отдел.
— Пешочком, мил человек. Кто ж мне автобус на такую хрень выдаст? Была б банда, али разбой вооружённый, тогда может быть и сподобились. Тут недалеко.
— У меня машина на улице Связи стоит.
— Плохо ехать, всяк лучше, чем хорошо идти, — изрёк народную мудрость Хорошенко.
Дорога в участок прошла в молчании. Продемонстрировав свои властные полномочия, милиционер отстал на несколько шагов, предоставив мне полную свободу. Меня это устраивало — кому понравится, что его ведут через центр города, словно какого-то карманного воришку? Тем не менее, наш кортеж привлёк любопытные взгляды, и я услышал, как двое прохожих посочувствовали мне. Но больше всех выражал эмоций неудачливый вербовщик. Он и подойти хотел и что-то его останавливало. А уж когда мы сели в машину, то и вовсе сплюнул на мостовую, как от огорчения.
В отделении я написал заявление, которое, как мне кажется, никогда не увидит света. Дмитрий Андреевич его принял, поставил входящий номер и положил в папку.
— Не беспокойтесь, товарищ. Милиция во всём разберётся, — произнёс он дежурную фразу.
— Кому будет поручено вести дело?
— Всяк уж не я, — улыбнулся он. — Меня с завтрашнего дня на повышение, так сказать. Из центра на окраины. В Кабаловку, до самой пенсии. А тут уж сыщут кого помоложе, да порасторопнее. Вы оставьте адресок и как с вами связаться.
Я написал номер телефона на клочке бумаги и Хорошенко положил его в папку, к заявлению.
* * *
Уже по прибытию в санаторий, я стал раскладывать почту по датам и вскрывать.
'Здравствуйте, пишет вам бывший сержант 20-й ТТБР Мокроусов Сергей Владимирович, двадцатого года рождения. Прочёл на днях вашу статью в газете об искалеченных на финской войне. Очень запала мне в сердце фраза, что жизнь человеку дана одна и потеря ноги, не повод опустить руки. Мне посчастливилось выжить в бою за городок Турта, а многие мои однополчане остались там. Не стану докучать вам рассказами о госпиталях и бедах, которые пришлось пережить, хотя выговориться порою хочется. Проживаю я в деревне Пустошково, что возле станции Марково. Там я и подобрал выпавшую из поезда газетку и узнал адрес. Спасибо, что проявляете о нас заботу и мастерите протезы. Низкий вам за это поклон'. Подпись.
Всего двадцать три письма. По большому счёту, я и не надеялся, что статью опубликуют. Уж слишком мало в ней было патриотических лозунгов и прочей мишуры. Ни теперь, ни тогда, когда вляпался в одну историю я не видел особого смысла в том, как жизнь валит неприятности на человека, их не заслуживающего, а разные мерзавцы ведут существование сладкое и подолгу безмятежное. Жизнь вообще несправедлива, а к людям с ограниченными возможностями несправедлива вдвойне. Мало кто, из потерявших какую-либо конечность, может сказать, что государство их не бросило, помогает всеми силами и обещает дать больше. Нет и ещё раз нет. Ни одному обществу не нужны калеки. Даже в стране всемирного равенства не смогли обеспечить достойной жизни, что уж говорить про те места, где закон джунглей стоит краеугольным камнем. Да, пожалуй, простыми словами всего этого не опишешь. Я бы мог сказать, что с ретроспективной точки зрения, все наши усилия, ровно, как и усилия многих других людей, неизбежно должны сойтись. Но здесь я неминуемо дал бы повод приобщить психологический детерминизм. Причина и следствие. Своей статьёй я извлёк на свет божий весь этот ужас проблем изувеченных войной, и выложил перед людьми если не единственный, то вполне рациональный выход для почти сорока семи тысяч инвалидов. Возможно, многим это не понравится — я имею в виду общественное мнение, заставляющее нас годами хранить в тайне секреты подобного рода, о чём, кстати, свидетельствует какое-то табу на подобные исследования. Но если ничего не предпринимать, проблема лишь глубже опускается в землю и скоро начнёт выпускать корни, которые уже ни чем не выкорчевать. Идущий в бой солдат будет понимать: случись что-нибудь — он никому не станет нужен. Это страшное словосочетание 'безвозвратные потери' для государства означает только невозможность вернуть солдата в строй.
Понятно, что в статье все углы были стёсаны, а цифры размыты обобщающими словами. Я просто рассказал о небольшой артели, занимающейся производством протезов и части продукции, которую отдают совершенно бесплатно. Насколько мне было известно, подобных предприятий в СССР было отнюдь не единицы. Но вся беда для инвалидов заключалась в том, что редко кому удавалось сделать коленный узел. Не было таких технологий, да и использовавшийся материал зачастую не подходил. В подавляющем большинстве протезы делали из дерева, как сотни лет назад. Редко кто мог применить алюминий и сплавы, не говоря уже о нержавеющих сталях, пластмассах и даже губчатой резине. Про имитацию стопы и вовсе не заикались, просто дорого всё это. А для человека с физическим ущербом каждый рубль на счету, так как варианты, куда он может приложить свой труд, сильно ограничены. Конечно, среди двадцати трёх писем не все были такими дружелюбными и лаконичными, как писал сержант. Встречались и оскорбительные, два письма написали дети, переживающие за родителя, который пьёт и бьёт. Было письмо матери, выхаживающей сына, оставшегося без обеих ног. Разные письма были. Многие без слёз не прочесть. Отложив письмо Мокроусова, я вызвал Раппопорт.
— Рахиль Исааковна, — указывая на стопку конвертов, где скрепками к ним были закреплены письма, — работа по вашему профилю. Постарайтесь на каждое ответить, хотя бы кратко. Сочувствуем горю, ждём вас для снятия мерок, сто рублей на дорогу, за три дня делаем протез, обеспечиваем жильём и высокооплачиваемой работой на время ожидания с последующей реабилитацией. Можно взять одного сопровождающего. Письма отправить с уведомлением, заказные.
— Можно я медсестёр привлеку? — спросила Раппопорт, забирая корреспонденцию.
— Привлекайте.
Спустя полчаса Рахиль Исааковна вновь появилась у меня.
— Я тут стала писать ответы и запнулась над вашими обещаниями. Если не секрет, какой высокооплачиваемой работой обеспечим приехавших инвалидов? Про жильё даже не спрашиваю, видимо вы решили скупить близлежащие деревни.
— Рахиль Исааковна, с каких это пор вас стали интересовать такие вопросы?
— Если я подписываюсь под ответом, то и ответственность как бы ложиться на меня.
В принципе, вполне резонно. Можно и пояснить.
— В прошлом году на окраинах Старожиловки мы прибрали к рукам два объекта: сгоревший птичник со старыми конюшнями. Они у нас числятся, как арендованные объекты 17б и 17в. Давно там порядок нужно было навести. Эти конюшни для поселкового совета, как корове седло. Сараи растащили бы на дрова, а так труженикам двести кроликов и гусей из инкубатора в личные хозяйства, а нам огороженная территория. Постройки, конечно неказистые...
— Да что там говорить, в аварийном состоянии, — поправила меня Раппопорт. Я помню ту неутверждённую смету на начало года.
— Ну, за зиму кое-что отремонтировали, вернее, в основном снесли и за счёт фондов возвели новые здания. Вы об этом просто ещё не знаете. Сейчас в этих так называемых 'конюшнях' цех по производству топливных брикетов из всякого дровяного мусора и горы опилок с торфяной пылью. Трудятся там два товарища из местных и пространства в помещениях на три артели. Завтра туда доставят пару станков с циркуляционной пилой, станок для производства гвоздей, сетки рабицы и колючей проволоки. Да хоть сейчас пяток-другой столов поставить и люди могут начинать собирать полеты, сбивать ящики или даже делать кое-какую мебель. Эту работу с пневматическим гвоздезабивным пистолетом можно выполнять одной рукой либо, не слезая с коляски, если беда с ногами. С птицефермой поступим аналогично, только расширим и дополнительно завезём цыплят. Многим, кто из деревень, даже не будет нужды обучаться.
— А жить тоже в конюшнях?
— Неподалёку поставим три-четыре переоборудованных контейнера, как мы делали для строителей — вот и жильё. Можно избавиться от пары десятков домов на колёсах, типа 'Звезда' Роя Ханта или детища Форда; в прокате их берут неохотно, и они только занимают площади. Переделать их управление совсем не сложно.
— Но ведь домики на колёсах просили метеорологи, — произнесла Рахиль Исааковна. — И вы сами сказали, что поможете предсказателям погоды.
