Громова не на шутку испугался и его прошиб холодный пот. Захотелось вернуться назад, в светлую палату, тем не менее, он внятно произнёс требуемые данные и заикнулся об удостоверении.
— Была с тобой одёжка, — произнесла медсестра. — Только есть ли там документ, я не знаю.
— Да как так? — не удержался Громов.
— Тебя, сынок, карета фельдшера в Юкках подобрала. Побитого, в крови, да в детскую больницу, что ближе всех оказалась.
— А сейчас...
— В третьей ты, на Приморской.
Громова стало потряхивать.
— Так это ж психушка, — выдавил он сквозь зубы.
— Психиатрическая, — поправила его сестра.
— Да какая разница! Меня в сердце ранили.
— Да не трясись ты. Вот как оформим, доктор тебя осмотрит, так ты ему о своих делах сердечных и расскажешь.
После этих слов дверь отворилась, и вошёл старичок в белом халате с примятой на макушке шапочкой. Громов со стопроцентной уверенностью мог бы сказать, что этот врач совсем недавно осматривал его. Память на лица у него была феноменальная, только с доктором что-то случилось, раз он буквально за день состарился лет на тридцать-сорок.
— Ну что, Центавра Парсековна, — тяжело прокряхтел доктор, словно после каждого сказанного слова из него высыпался песок. — Как наш пациент?
— Плох, Юпитер Сатурнович, — вставая, произнесла она. — Delirium tremens. Белая горячка.
Шаркающей походкой врач подошёл к кровати, пощупал пульс у Громова, попросил показать язык, а затем прикоснулся ледяной ладонью к его лбу.
— И точно. Белый, горячий, совсем белый.
Сергей Витольдович Громов пришёл в себя в подворотне на улице Связи. Рядом с ним лежал Беня, его недавний напарник, присланный из Москвы на усиление. Недавний, потому что остекленевшие глаза, промокший от крови пиджак и некрасиво открытый, словно оскаленный рот, точно сообщали о смерти. Пытаясь осознать увиденное, Громову стали приходить в памяти совершенно нелепые истории и лишь пошевелив правой рукой он заметил свой револьвер, от которого пахло ружейным маслом и сгоревшим порохом. 'Я стрелял, — подумал Громов, — но в кого? Крысёныш!' Попытавшись приподняться, в груди стало нетерпимо больно, и он почувствовал, как что-то горячее потекло по рёбрам, по животу и стало сложно дышать.
— На помощь, — прошептал он, и, приложив руку с револьвером на рану, теряя сознание.
* * *
Возвращение в санаторий я осуществлял вновь из портальной точки Осиновецкий маяк. Только в этот раз на грузовике с испанскими деликатесами и полуприцепом, заполненным апельсинами. Диктатор Франко объявил своему народу, что ради идеи следует подтянуть пояса и держаться. В эти времена многие так говорили, что обещать ничего кроме трудностей впереди не могут. В Испании сейчас жуткий дефицит с топливом. Американцы контролируют каждый танкер , уходящий от них и каждую тонну вольфрама, отправляемую испанцами в Германию. Американцы вообще всё любят контролировать и глупо утверждать, что деньги пахнут. Смею всех заверить, что после того, как доллары попадают в финансовую контору, любой запах исчезает. Не иначе, в каждом банке восседает бесёнок с ёршиком и протирает купюры. Но вернёмся к солнечной Иберии. В настоящем времени тот, кто имеет большую неучтённую баржу с бензином, в Испании очень уважаемый человек. Особенно в пригороде Малаги. Это в портах Сан-Себастьяно и Бильбао, бензин можно купить, но ни как не на восточном побережье, а уж особенно в тех провинциях, которые не поддерживали живодёра Франко. Я называю своего торгового партнёра сеньорита Вишенка, а меня, знают как сеньора Черешня, потому что я симпатизирую коммунистам, но недостаточно 'красный'. Жениха Вишенки казнили путчисты за помощь республиканцам, и с тех пор она ходит во всём чёрном. В этих местах это совсем не редкость, особенно для посёлков контрабандистов. Иногда, я появляюсь тут, в своём маленьком домике в Аране, недалеко от причалов по соседству с церковью и тогда местный священник извещает Вишенку. Они не спрашивают, зачем мне столько дорогущей ломо (испанская колбаса) и хамона, а я в свою очередь, не интересуюсь, что они делают с бензином. Цитрусовые и оливковое масло я покупаю за доллары, но садов здесь не много и поэтому приходится заранее договариваться. Священник, носящий распятие вместе с серебряной песетой посвящён в бизнес и через его связи из Португали доставляют вольфрамовый концентрат. За тонну я плачу 1150 долларов, предоставляя свои самосвалы, экскаватор и топливо, когда в штатах закупочная цена далеко уже за три тысячи. Но дело совсем не в деньгах, хотя экономика должна быть экономной. Мои пятьсот тонн это недополученные пятьсот тонн Германией. В СССР концентрат не идёт, только изделия. Штамп 'AG' ('Осиновая роща') на свёрлах, фрезах, напильниках и резцах воспринимаются рабочими ленинградских заводов как неубиваемый инструмент. Через профкомы предприятий они выдаются ограниченными партиями и Раппопорт, похоже, теперь вхожа к любому директору в любое время не зависимо от уровня совещания. Ну, может ещё и потому, что мы поставили на Ижору фрезерные с токарно-винторезными станками 'Monarch' и Исааковна хвасталась, что из запасных частей в ящиках можно собрать ещё с десяток, так что её благосклонности ищут.
А тем временем я уже подъезжал к яхт-клубу. Притормозив у съезда, я отвернул чуть влево и остановил машину у забора. Техники, которая раньше здесь стояла в большом количестве, уже нет. Бригада переехала на окраину Борисовой Гривы, а вместе с ними исчезли и бытовки, оставив после себя утоптанную площадку, на которой вскоре разместится эллинг. Вызвав сторожа посредством автомобильного клаксона, я дождался, пока прибудут Андерсон и исполняющий обязанности капитана яхты Ричард Смоллетт. Оставив для них апельсины с деликатесами, я спросил у капитана, чем он собирается заниматься после окончания контракта. Старик призадумался.
Мало найдётся учителей истории, обществознания или экономики, которые не порицали бы в то или иное время за философию созидательного эгоизма, которую Ричард проповедовал в своих делах в пику альтруизма. Смоллетт жил для себя, не предполагал и не требовал, чтобы другие жили на его благо. Как капитан, он требовал порядка и подчинения, а в жизни, за бортом корабля ненавидел эксплуататоров и эксплуатируемых, считая за дерьмо и тех и других. Ричард жил ради одного: ходить по воде под шум двигателей или хлопанье парусов. Он хотел, чтобы его оставили в покое, и он мог придаваться своему любимому занятию, заодно, как он говорил: 'улучшая всё человечество своим отсутствием'. Иными словами, на берег его можно было выпускать как самого злостного рецидивиста на свободу, то есть только на пару часов. А посему, долгих разговоров на тверди он не любил. Даже бар, где он частенько просиживал за кружкой пива, был построен на уходящих в воду сваях.
— Я слышал, дома стали усиленно клепать стальные скорлупки, — почесав бороду, ответил он. — И совсем скоро станет не найти капитанов.
— Да, на верфях строят новый флот, который собирается возить грузы в Англию. Две сотни судов типа 'Оушен'. Слишком много британских кораблей пошло на дно. По радио этого не говорят, но редкий день обходится без трагедии.
Всем своим видом Смоллетт не выразил и капли сострадания, более того, он даже злобно ухмыльнулся.
— Я потомок славных пиктов, что мне те сассанахи? Пусть хоть все сдохнут.
— Ладно, оставим англичан в покое. Ты спросил, я ответил. И всё же?
Капитан Смоллетт помялся, переступая с ноги на ногу и произнёс, отрывисто, словно после каждого предложения делал глоток портера:
— Парням нравится, камбалу мне за ремень. Их уважают, рядом хорошие девушки, а не портовые двухдолларовые шлюхи. Опять же, хорошее жалованье.
— Отличное жалованье, ты хотел сказать и самые красивые девушки.
— Пусть так, я редко вынимаю свой стручок, но парни довольны.
— Так что решил?
— Парни довольны, я говорю. Камбалу мне за ремень.
— А если и тут станет жарко?
— Так вот отчего ты спрятал под брезент ту многоствольную штуку? Знаешь, мне, как говорят тут — похер. Не делай такие глаза, местная школьная учительница лично объяснила значения этого выражения и тайны старого русского алфавита. Я не умру на земле, и в землю меня не зароют.
— Я услышал тебя, Ричард Смоллетт. Когда тут начнётся, все суда перейдут в ведомство ВМФ и, хотя США ещё не воюет, я не останусь в стороне. В общем, постараюсь сделать так, что бы яхта осталась со своим экипажем и выполняла только те задания, какие я посчитаю нужным. Если что-то пойдёт не так, я переправлю вас в штаты или в Новую Зеландию, как ты хотел.
Капитан яхты коротко кивнул, обернулся, посмотрев на судно, словно искал поддержки и произнёс:
— Парни довольны, но придётся доплачивать. Особенно тому, кто станет за той твоей штукой.
— Договорились. За день перед окончанием контракта подпишем новый. Кстати, кого ты назначишь в зенитчики?
Не задумываясь, капитан назвал Роберта. Его предки из Эдинбурга, а там все немножко нахалы и безумцы, в общем, 'шуба без штанов'. Именно такой безбашенный матрос подойдёт лучше всего, к тому же, парню не помешает пара лишних долларов.
— Пожалуй, я пойду, — прокряхтел Смоллетт.
— А почту? Газеты?
— Мне писать некому, а газеты я не люблю. Достаточно этого дьявольского радио, из которого только и слышно о громких победах, а когда их нет — играет свинг. Если решат вновь возобновить гонки на кубок Америки, меня известят. А за почтой пришлю механика, пусть заберёт.
Механик подошёл с паровозником Патриком. По советской классификации, Патрик машинист второго класса и это почти элита. Он знает о паровозах всё и с лёгкостью сумел бы подтвердить высший класс, но для комиссии он 'жёлтая собака', так как игнорирует профсоюз, считая их гиенами от пролетариата. По понятным причинам, в США, классность ему не подтвердить. Паровознику за шестьдесят, пятеро детей и уже семь внуков. В России, кроме хорошего заработка его ничем не удержишь, да и к деньгам у него отношение ветреное. Весь гонорар по контракту он оставил в штатах и в карманах у него гуляет ветер. Патрик без труда находил себе место, но нигде не задерживался слишком долго, получая ровно столько монет, сколько ему было нужно. Здесь немного иначе, но не настолько, чтобы кардинально менять жизнь. Тут кормят бесплатно, штаны и рубаха у него есть, старые ботинки дослужат до гроба и он надеется на премию за обучения своего помощника, половину, из которой он пропьёт. Только каким образом помощник сдаст экзамен, он не представлял. Отзываясь о его умственных способностях, он любил повторять: 'У тебя едва хватит ума, чтобы в воскресенье не опоздать в церковь'. Профессору он сказал бы то же самое. В контракте хоть и указано о вежливом обращении... просто по-другому он не может. Это тот тип людей, для которых существует его понимание о жизни и неправильное, если оно хоть в чём-то не совпадает с его постулатами. Рыжеволосый ирландец ещё не решил, но скорее всего, уезжает.
Передав вчерашние вашингтонские газеты, я отправился на поиски Заболотного. Завтра-послезавтра он заканчивал первичные дорожные работы возле Ириновки, и им предстояло готовить фундамент под топливохранилище. Сроки сокращались, и я подумывал поторопить строителей.
Говорят, в тридцать третьем году в королевской семье, Елизавете и её сестре Маргарет, отец привёз домой двух щенков породы корги по имени Дуки и Джейн и они были настолько умны, что приносили к постелям девочек туфли ещё до того, как они проснутся. Не стану оспаривать правдивость этого события, но Заболотного я застал не на дороге, а за разметкой фундамента. Чутьё у него что ли? Валера смотрел в нивелир и показывал пальцами, на какую высоту нужно поднять линейку, после чего махал рукой, разрешая забить гвоздик. Помощником у него выступал местный мальчишка. В принципе, держать линейку и забивать гвоздик может и самый бесполезный работник, но в бригаде таких нет.
— Товарищ Заболотный.
— Товарищ директор.
Мы поприветствовали друг друга и пожали руки.
— Как успехи, Валера?
— Экскаватор бы помощней. Наш Quick-Way от тонны до трёх гребёт без аутригеров, а хорошо бы пять. Неужели опоры нельзя присобачить? Этот никуда не годится. Котлован отрыли с опозданием, подушку уже трамбовали с рекрутами из местных, чтобы хоть как-то в сроки успеть. Завтра их поставлю пилить доски для опалубки. Вопрос по арматуре и бетону, если планы не изменились.
— В смысле?
— Да председатель всё интересуется. Это зачем? Тут почему? А так лучше будет. Лезет, куда не просят. Ну как ему объяснить, что по проекту ёмкости будут лежать горизонтально? А он мне всё рассказывает про физические нагрузки. Стройку грозит остановить. По документам мы строим в границах населённого пункта и он тут власть.
Странно, вроде и давал пояснение, что времена нынче далеки от мирных, но видимо пытливый ум не даёт председателю покоя. Так-то он по-своему прав, по нынешним технологиям гораздо проще сварить из тонкостенных железных листов большущий бак на прочном фундаменте, но из соображений секретности лучше выкопать яму и положить туда цистерну, закрыть плитой и присыпать землёй. Да ещё поверх ежевичных кустов насадить, или еще, каких колючек. Было и ещё одно 'но', о котором я не стал бы говорить ни Николаю Ивановичу, ни Заболотному. Когда ёмкости будут закреплены, подключена насосная станция, поставлен генератор и возведена прочая инфраструктура, совсем рядом, в земле окажутся три резервуара по двадцать тысяч кубических метров. И до поры до времени, о них никто знать не будет.
— Николаю Ивановичу положено проявлять интерес, — ответил я. — Вы на другой объект перейдёте, а ему за хозяйством смотреть.
— Да я не против, — пошёл на попятную Валера. — Просто жутко отвлекают от работы эти беседы.
— Ладно, поговорю с ним. Планы не изменились.
* * *
(Тем временем в США)
Личность встретившего его сотрудника из аппарата Белого дома вызвала у Джозефа Эдварда Дэвиса улыбку: это был Ирви Стивен, пресс-секретарь президента, ведавший всем и одновременно ничем. Джозеф и Ирви дружили с тех пор, как после войны, в двадцатом году бывший фронтовой корреспондент пехотного полка от газеты 'Stars and Strips' вернулся в Соединённые Штаты и стал помощником Рузвельта. Тот как раз выдвигался кандидатом от Демократической партии на пост вице-президента, а Джозеф (уже имевший опыт в президентских компаниях ) не стал скупиться с финансированием. Их познакомила будущая жена Ирви, Хелен Ренн. С тех пор они встречались в Вашингтоне, как на деловой почве, так и в часы развлечений, и Джозеф ещё несколько лет назад решил, что Стивену иногда можно довериться. Обладая недюжинным умом, он знал всю подноготную каждого сенатора и конгрессмена и пользовался абсолютным доверием президента Рузвельта. Природа наделила Ирви почти неотразимой для женщин внешностью. Его сравнивали то с одним то с другим актёрами, блиставшими на подмостках Нью-Йорка и в кинокартинах Голливуда. Незнакомые люди нередко принимали Стивена за олуха, но уже на следующий день убеждались в своём глубоком заблуждении (глупый и невлиятельный человек, ни в жизнь бы не стал заместителем Министра обороны США в 1949г.).
