Когда в начале апреля, на открытие клиники в санаторий в сопровождении товарищей прибыл второй секретарь горкома Алексей Александрович Кузнецов, территория усадьбы являлась образцом социалистического зодчества. Она была подобна лучшему пейзажному парку с элементами ботанического сада в Кью, где проглядывали идеи школы ландшафтных дизайнеров Хамфри Рептона. Тишина, покой и только редкое пощёлкивание секатора садовника, да щебетание птиц нарушали устоявшуюся идиллию. Стояла приветливая солнечная погода. Не так тепло, как бы хотелось, но уже и не было той промозгло-сырой ростепели, чем отметилась половина марта, когда островки снега всё ещё можно было наблюдать в канавах и затенённых местах.
Алексей Александрович дождался, пока пионерский отряд в чёрных бушлатах и бескозырках из школы соседней Кабаловки протрубил в горны, и под бой барабанов перерезал красную ленточку. Чуть позже, миловидная школьница с выступающими из-под берета косичками, под вспышку фотографа преподнесла роскошный 'символический ключ' от двери, на которой все обратили внимание. Этому предмету позавидовал бы и сам Буратино, окажись он на месте второго секретаря. Наверно, именно таким инструментом стоило отпирать потайную дверь за холстом в каморке папы Карло, но и здесь он оказался к месту. Искусно выполненный, возможно из томпака бутафорский ключ блестел и неожиданно весил как золотой, а Кузнецов под аплодисменты некоторое время рассматривал его и пускал зайчики, ловя солнечные лучи на полированную поверхность. По окончании этих манипуляций партийный функционер взял слово. Речи на таких мероприятиях всегда открывались длинным и торжественным докладом, где спикер, украдкой подглядывая в свои записи, объявлял о разнообразных отличиях, достигнутых за последние годы. Все ожидали именно этого, но Кузнецов уложился буквально в две минуты, торжественно записал в журнал приёма первого пациента и задержался по настоятельной просьбе на праздничном фуршете перед убытием в Ленинград. Без ложной скромности, там стоило задержаться. Мероприятие проходило как в просторной столовой, так и на террасе и лужайке под музыку вновь разрешённого джазового оркестра . Столы с закусками и напитками несли не просто след изобилия, а поражали разнообразием продуктов и недоступностью даже для праздничного банкета высокого ранга. Здесь можно было заметить корзины фруктов из садов Индонезии и средиземноморья; выстроенных как на парад батареи бутылок из винных погребов Франции и Португалии; разнообразные кулинарные изыски венских мастеров, пражскую выпечку, лионские птифуры, а так же экзотических обитателей глубин Мексиканского залива и Тихого океана. Хочешь-не хочешь, а возле глазеющих на тебя из аквариумов лангустов и омаров останавливались многие, а уж распробовать 'огромного рака' и того, который без клешней захотели все. То же происходило с креветками, морскими ежами, устрицами и плавающими в большой ёмкости за стеклом осётрами. Не стоит воображать, что всё это стоило огромных денег. Ещё каких-то пятьдесят лет назад лобстеров даже за нормальную еду не считали, а про устриц Диккенс писал: 'Бедность и устрицы всегда идут как будто рука об руку'. За бокалом Pol Roger (шампанского) на свежем воздухе мы завели беседу о здоровье, и, оказавшись в стороне от столов, Алексей Александрович сказал мне, что фармакопея сейчас важна как никогда, а товарищ Жданов держится только за счёт моих препаратов. Мол, в последнее время у него появилось так много аналитической работы требующей высокой концентрации и внимания, что всё это пагубно сказывается на самочувствии первого секретаря.
— Как раб на галерах, губит своё здоровье, — в сердцах обронил Кузнецов. — И если город потеряет верного Ленинца, то партия этого никогда не простит. Сколько раз я ему об этом говорил...
— Здравого смысла ему нужно, вот чего, — ответил я. — Или у вас, коммунистов, этот товар не водится? Работаете на износ, а потом разводите руками в непонимании.
Кузнецов опешил от моей дерзости, и несколько секунд мы просто молча сверлили глазами друг друга. Меня бы ни сколько не удивило, если бы он тут же, на месте, высказал какую-нибудь грубость, но после паузы второй секретарь горкома расхохотался.
— Что есть, то есть. В этом контексте со здравым смыслом у нас проблемы. — Он подмигнул мне и тихо спросил: — Не хотите ли выпить что покрепче?
Покрепче было у меня в кабинете. В ответ я кивнул, и мы поднялись наверх.
Справа от двери, где висела табличка 'Директор санатория', располагалось место для секретаря. Я часто задумывался, что произошло с этой женщиной в молодости, раз она загубила свою природную красоту, променяв её на сомнительную карьеру. У неё были поистине незаурядные задатки, от которых наверняка млели художники и поэты. Грациозная фигура, стройные ноги, тонкие щиколотки, безупречные запястья, длинные пальцы рук и бархатный голос. Сейчас же Юлия Васильева была настоящим 'синим чулком', словно в её гардеробе отсутствовали привлекательные платья, а парикмахер пил последнюю неделю. Но, несмотря на всю нелепость в попытке скрыть шедевр природы за тряпками, обладая холодным, острым умом, помноженным на строгость, она производила на мужчин неизгладимое впечатление, словно стараясь отвратить от себя весь мужской род — только ещё более притягивала. В её обществе мужчины чувствовали себя маленькими мальчиками, оказавшимися с невыученным домашним заданием рядом со строгой учительницей. Тем не менее, её талант предугадывать дальнейшее событие, и подбирать напитки делал её незаменимым помощником.
— Виски, коньяк, водка? — спросила она, как только мы подошли с Кузнецовым к двери и сама же едва слышно ответила: — Думаю, виски.
И больше ни слова. Прошла буквально минута и перед нами на столике разместился декантер, два тумблера и разрезанное пополам яблоко для аромата. Письменный стол сиял полировкой, трёхметровый камин из каррарского мрамора ещё дышал теплом, кожа на креслах блестела от воска, а мягкие подушки так и просили облокотиться на себя, но мы остались стоять. Кузнецов молча проводил взглядом уходящую женщину, чокнулся со мной и выпил принесённый алкоголь. Я последовал его примеру приготовившись слушать.
— Спишь с ней? — неожиданно спросил Кузнецов.
Подобный вопрос вряд ли можно услышать в приличном обществе, а если он там и прозвучал, то только между друзьями или хорошими знакомыми, где табуирование давно произведено и интимные дела за исключением семейных, иногда обсуждаются. Но мы-то не друзья и даже не хорошие знакомые и Алексей Александрович это понимал, но, тем не менее, пошёл на этот шаг, то ли предлагая перейти на более близкий уровень общения, тот ли проверить мою реакцию. Поэтому ответил я нейтрально:
— Тому, кто с ней спит, могу только позавидовать.
Алексей Александрович проявил явное неудовольствие моим ответом, но повторив виски, предложил включить радиоприёмник, после чего негромко произнёс:
— Мы с вами знакомы не так давно, тем не менее, смогли оказать друг другу немало полезного и даже можно сказать, подружились. С вашим появлением в области и городе стали развиваться новые виды услуг. Облагораживается территория, посёлки превращаются в передовые коммунальные хозяйства, созданы десятки новых артелей. Даже универсальные магазины, начатые в Невдубстрое, и разбросанные по области уже кажутся чем-то постоянным. Вы жертвуете просто гигантские суммы на развитие научной деятельности, культуры, просвещения. Дали возможность подрастающему поколению целого района бесплатно окончить среднюю школу . Я и товарищ Жданов высоко оценили ваши действия, но эти изменения замечаем не только мы. Хоть в наркомате и одобрили ваше предложение по транспорту, я имею в виду вопрос по таксопарку, в Москве всё чаще задаются вопросами: а что, чёрт побери, у вас происходит? То, что год назад было приемлемо, в силу надвигающихся событий выглядит уже спорно.
— Какое совпадение, — после последующей паузы произнёс я. — Мне тоже пришло понимание, что наши деловые отношения уже перешли на новую ступень. Взять, к примеру, шотландский 'Old Elgin', виски, который мы пьём. Позавчера я вернулся из Англии и привёз с собой небольшой запасец в погребок. Компания 'Gordon & MacPhail' производит его с конца прошлого века (с 1895 года). Мягкий округлый вкус, оттенки хереса в аромате, нотки сливочной помадки — замечательный алкоголь. Он бы и остался таким, но в компании пошли дальше: ограниченной партией, подчёркиваю, только для друзей они разлили настоявшиеся спирты не в простые бутылки, а в номерные хрустальные декантеры. Вот, вы улыбнулись, так как понимаете, что от этого виски не превратился в уникальный, тем не менее, теперь его пьешь с особым настроем. Не так ли?
— Да, всё так. Поверьте, я оценил. Но...
— У меня сложилось такое впечатление, что вы мне хотите что-то сказать по-дружески, о чём бы раньше промолчали. Вам не кажется, что это время наступило?
Кузнецов не спешил, а может быть, просто не решался. Отпив из бокала, он уставился в окно. Пока мы смотрели сквозь стекло, я не переставал раздумывать, что за человек предо мной: скромный или самодовольный, неискушённый или крайне чувствительный к проявлениям власти, искренне увлечённый нашей беседой или отчуждённый и едва в ней участвующий, желающий лишь продвинуть своё мнение.
— Нас ожидают грандиозные перемены. Совсем скоро, Сталин станет главой правительства Совета народных комиссаров СССР, — внезапно на одном дыхании произнёс он и запнулся, словно только что хотел сохранить произнесённое в тайне, но клапан бдительности сработал только сейчас. Тем не менее, уже в следующую секунду он уже не обращал на это внимания.
Новость была из тех, которой просто так не делятся даже с друзьями. Из динамиков звучал какой-то марш, а я всё не мог понять, зачем он это мне говорит. Однако пауза затягивалась. Не хотелось бы зауживать проблему и говорить, что партийная система в Советской России зашла в тупик, что её надо реорганизовывать, обновлять, модернизировать, так как уже сейчас видно как она трансформируется в бюрократическую структуру с потерей позитивной энергии. Система ещё не создала гигантский вакуум между народом и властью, но уже построены ведущие к обрыву первые ступеньки, и всё в недалёком будущем рассыплется как соломенная хижина. Любому 'кухонному либералу' корень зла виделся в самой коммунистической идеи, которая едва ли была жизнеспособна, а мёртвому вряд ли помогут всякие припарки и ворожба. Разве может миражное и фантомное стать надёжным фундаментом? Ведь лозунги хороши для сиюминутного порыва, а в дальнейшем они костенеют либо ржавеют исходя из целей и материала, и превращаются в выцветший штамп. Но сейчас партия большевиков была тем самым цементом, который скреплял всю страну в единый монолит. Пусть и с прагматичными, но понятными простому человеку целями. Своим решением Сталин просто отрыл закопанную под основание бочку с порохом и запретил любые камлания на предмет главенства. Жаль, что бочка оказалась не одна. Однако, ни доводы, ни убеждения сейчас казались, не к месту.
— Насколько я вас понял, он сосредотачивает в своих руках не только партийную, но и государственную власть, — сделал я вывод вслух. — Причём вполне официально он становится... чем же он будет отличаться от императора, которого вы свергли в семнадцатом?
Кузнецов лишь улыбнулся, вопрос уж явно из категории риторических, однако ему нашлось что ответить.
— Большевики свергли буржуазную власть Временного правительства Керенского. Отречение у царя принимали совершенно другие люди. Но есть и хорошая новость, — отметил он. — Жданова назначат заместителем товарища Сталина по Секретариату ЦК. К сожалению, некоторой группе товарищей такое решение как кость в горле. В связи с этим вы понимаете, какая ответственность возлагается на нас?
— А я-то тут причём?
Второй секретарь с упрёком покачал головой и только не добавил: 'Семён Семёныч, ну что вы', а так, в этот момент Кузнецов был жутко похож на того оперативника-таксиста из кинофильма Гайдая.
— Дело в том, — максимально серьёзно произнёс он, — что здоровье Андрея Александровича вызывает чрезмерное опасение и через год-два может наступить кризис, из которого он уже не выберется. Мы знаем, что в этих местах произрастает какое-то очень важное для вас растение, благодаря чему и затеяно всё это здесь. Или я не прав?
Как обычно, истина была погребена под толстым, непроницаемым слоем домыслов и предположений, ошибочно за эту истину и принятых. Историю с этим растением я запустил ещё в прошлом году, частенько встречаясь с садовником и прося его приносить некоторые цветки и клубни, которые с особой тщательностью погружались в стеклянные ёмкости. Причём делал это так, словно другие события не имеют для меня никакого значения. Однажды, в присутствии пары сотрудников я поведал ему о предках.
'Прадед появился на свет при Екатерине второй, в год, когда над Атлантикой бушевал Великий ураган, стёрший с лица земли жителей Малых Антильских островов. Он служил на флоте и любил повторять свою историю при каждом удобном случае. Единственный сын, дополнив семью из восьми дочерей, у него родился в шестидесятилетнем возрасте. Дед жил девяносто один год, хотя питался исключительно кашей, устрицами и венгерским белым, не воспринимая гастрономических изысков, а отец до сих пор скачет жеребцом, позволяя жульены, паштеты и прочую 'неполезную' пищу. И получилось, что три поколения при разных условиях жизни растянули свой срок на три столетия, а всё благодаря одному цветку в ежедневном чае'.
Так что, услышав об этом, я получил подтверждение своим догадкам и невольно вздрогнул, что не укрылось от глаз Кузнецова. В действительности, мы склонны много чего себе надумывать, строя выводы на крохах полученной информации. Прав был Конфуций: 'нельзя делать ничего дурного даже в темноте', а я ещё в этих сумерках и тумана напустил.
— Алексей Александрович, растение с нужным мне эффектом я могу отыскать и в Оринокских джунглях, — якобы взяв себя в руки, ответил я. — А место это выбрано исключительно из эстетических соображений. Любое, даже самое сложное здание можно возвести за год или два, а вот подобный этому сад требует десятилетий упорного и кропотливого труда. Так что я повторю вопрос: я-то тут причём?
— Мистер Борисов! — Вряд ли поверив моим объяснениям, Кузнецов со стуком поставил бокал на стол. — Мы закрываем глаза на все ваши художества, школу шофёров с каким-то сертификатом, автомобильный прокат, контрабанду, буржуазную похабщину, непонятным образом попадающей в Ленинград технике и прочие махинации, как гостиница в Юкках. Выделили участки в прибрежной зоне и земли сельскохозяйственного назначения под строительство ваших объектов. Разрешили привлечь из присоединившихся республик тысячи молодых людей на ваши проекты. Хотите, чтобы и дальше так было — товарищ Жданов должен выздороветь окончательно. Надеюсь, я довёл до вашего сведения мнение Ленинградского областного комитета партии?
— Да какие там художества? — возмущённо произнёс я. — В стране победившего социализма жизнь оказалась такая, что даже мне приходиться изворачиваться. Касаемо кружка по подготовке шофёров, то нарушений нет: я являюсь почётным директором школы 'Геркулес' в Питерсберге и имею право выдавать лицензию на вождение коммерческих автомобилей даже четырнадцатилетним, и она действительна, если они не выезжают на работу за территорию штата. Курс лекций с практическими занятиями сопоставимы, а по начитанным часам в нашем 'Геркулесе'... Будем откровенны, намного превосходят тот материал, который даётся в советских школах. По окончании учёбы удостоверение шофёра юноши и девушки получают в Ленинграде на законных основаниях после сдачи экзамена. И если его кто-то не успел оформить, то тому обязательно есть объяснение. Ну, нет здесь в достатке профессиональных водителей с трактористами на иностранную технику и выход только один — учить. Кто, по-вашему, сидит за управлением самоходных кранов и асфальтоукладчиков? Столько специалистов на 'Барбер Грин' захоти я их пригласить даже за большие деньги, и за океаном не отыскать; для которых, кстати, и была построена гостиница, о которой вы так озаботились. Об экономическом эффекте вы и сами лучше меня знаете. Разве что итоговые показатели работы артели вас не устраивают, разрывайте контракт. Подрядчик строительства Минского шоссе примет их с распростёртыми объятиями.
