Ручная настройка требует времени, но в голову, шею и грудь моего пациента вонзаются несколько игл. Даже не нужно целиться в сосуды, модифицированная регенеративная сыворотка обладает только местным действием — поддерживает мозг, сердце и артерии в рабочем состоянии, чтобы сберечь основу, вокруг которой заново придется наращивать организм. Надеюсь, ее запасов хватит, новую мне синтезировать негде.
Щелкаю тумблером встроенного в ложе нейроподавителя. Уже привычная, испытанная технология, но работающая строго наоборот — гасящая в зародыше любые болевые ощущения. Незачем заставлять этого несчастного страдать еще больше.
ДНК-сканер — активация. Одиннадцать секунд на сбор данных.
ДНК-интерпретатор — активация. Тридцать семь секунд на расшифровку данных.
'Слишком... слишком медленно...'.
Пятнадцать секунд я трачу на то, чтобы изменить программный код, отсечь избыточный массив невариативных данных, который лишь впустую нагружал систему. Это сэкономит больше времени в будущем — по две с половиной секунды на каждого.
Моделирование — самый долгий, самый сложный этап. Он занимает непозволительно много времени. Если бы было больше времени... если бы я успел установить более мощные процессоры... скрепя сердце, я вручную отсекаю несколько процессов. Я слишком привык к комфортным условиям больницы, где в моем распоряжении всегда было достаточно времени, но здесь не было ни единой лишней секунды. Нет времени восстанавливать полную целостность. Нервная ткань, костный мозг, кровеносная система, лимфатическая система — самый базис, на котором можно строить все остальное.
В тело пациента впиваются все новые и новые иглы. Одни по тонким трубочкам вливают в него биомассу — те самые денатурированные отходы, в которые превращались мои подопытные. Теперь они еще послужат. Другие, монокристаллические, нацеливаются на ключевые точки организма и вспыхивают внутренним светом, когда я подаю на них питание. Их я вырастил в попытке запечатать в них силу Панацеи. Не всю, а лишь ту ее крупицу, которую она использовала для лечения людей. Для этого и требовалось моделирование — чтобы 'Лотос' получил образец, идеальную модель, к которой следует стремиться. Если бы было больше времени...
Процесс пошел, а у меня осталось всего полторы минуты. Пока внутренние органы раненного кейпа приходят в норму, я задействую дезинтегратор для удаления обугленной ткани. Там уже не осталось ничего, что можно использовать повторно.
Включается кварцевый прожектор — для обеззараживания. Линзы маски защищают мои глаза от жесткого ультрафиолета. Еще одно массивное устройство, перенастроенная и доработанная нейтронная пушка, испускает ровное желтое свечение, проникающее вглубь живой ткани и гасящее наведенную радиацию. За эту штуку спасибо СКПшным архивам, похожую технологию использовал Герой, когда еще был жив.
Подача биомассы внутрь прекращается. Выведенная на один из экранов биометрия показывает неровный пульс, дыхание раненого кейпа мелкое и частое. Быстрый взгляд сквозным зрением показывает обширную интоксикацию.
Черт, черт, черт... только не вздумай умереть у меня на руках!
Мне... мне нужно что-то сделать. Что? Я раскладываю чемоданчик и запускаю на прогрев свой переносной реактор, одновременно соображая, что же делать с последствиями ожогов. Нужно очистить кровь, это ясно. Будь мы в больнице, я бы просто перепоручил это отделению интенсивной терапии, там были все необходимые средства. Здесь приходилось изобретать буквально на коленке, стараясь не вслушиваться в доносящийся снаружи грохот и тихие хрипы умирающего пациента.
На приготовление антидота уходит еще одна драгоценная минута, и я понимаю, что полностью выбился из графика. Я ввожу его внутривенно, следом за ним — два кубика адреналина и дозу форсированной регенеративной сыворотки, взамен на усиленное действие она сокращает жизнь, но надеюсь, этот парень в обиде не будет.
И только теперь у меня появляется время обернуться.
В палатке стало людно. Уже выстроилась очередь из пострадавших кейпов, если это можно так назвать — санитары кладут их рядком вдоль стенки палатки. Их костюмы обгорели и оплавились, на половине уже нет масок, но это никого не волнует. Копошащиеся рядом медики срезают с них остатки одежды, чтобы промыть раны. Некоторые не получали больших доз радиации, но их ожоги не менее опасны для жизни. У некоторых недостает конечностей.
И в этот момент в мой мозг пробивается очевиднейшая, казалось бы, мысль.
Я не смогу спасти всех.
Пока я буду заниматься одними, другие умрут, не дождавшись помощи.
Правила полевой медицины гласили, что сначала следует заниматься легкими ранениями, тем, что гарантированно удастся исцелить. К сожалению, Бегемот поставляет только один вид раненных — терминальных.
— Следующего! — кричу я санитарам.
Они тут же вынимают из лотоса первого пациента и кладут его на матрас рядом. Им начинают заниматься уже обычные врачи, не забыв прикрыть его лицо марлевой маской. Меня грызет чувство неоконченной работы, я даже не могу сказать, выживет ли он. Потом указываю на одного из дожидающихся своей очереди кейпов. У него оторвана рука по плечо, обуглена левая половина туловища и головы, черно-красный костюм весь измазан пылью и копотью.
— Этого, — по крайней мере, он еще в сознании, двигает оставшимся глазом. Думаю, его удастся вытащить.
Санитары укладывают его в 'Лотос' и я начинаю цикл процедур с начала. Обезболить нейроподавителем, ввести местные инъекции.
— Волнорез где... — бубнит кейп неразборчиво — его левая щека отсутствует, язык обожжен. — Что... волнорезом...
Наверное, под 'волнорезом' он имеет ввиду имя кейпа, своего товарища. Не знаю. Не важно.
Сканирование завершено.
ДНК-интерпретация завершена.
Радиационного поражения вроде бы нет, во всяком случае, оно не гарантированно смертельное. Время от времени вокруг него начинает мерцать пленка силового поля — он полусознательно проявляет силу, все еще пытается защититься от угрозы. Хорошо хоть не повреждает оборудование при этом.
Я даже не сразу понял, где облажался. Просто в какой-то момент биометрия на мониторах замерцала тревожными сигналами, а сквозным зрением я увидел, как останавливается сердце. Мне всмотреться глубже, чтобы увидеть причину. Что-то произошло с соединительной тканью. Удар Бегемота, отнявший руку, каким-то образом распространился по половине тела, словно миллионы огненных игл. Кейпа одновременно зажарило изнутри и превратило в фарш. Даже 'Лотос' не мог исцелить его достаточно быстро.
И он умер не сразу.
Он все еще таращился на меня своим единственным глазом, хотя его сердце уже перестало биться. Уцелевшей рукой он схватил меня за мантию и с неодолимой силой притянул к себе.
— Что с... Волнорез... где...
На этот судорожный хрип он потратил последнюю секунду жизни. Его пальцы разжались, тело обмякло. Я не находил в себе сил даже отодвинуться, и словно парализованный, смотрел на труп.
Только что у меня на руках умер пациент.
Умер тот, кого я обязался спасти, но не спас — потому что не предусмотрел, потому что оказался не готов, уделил недостаточно времени и сил проекту. Потому что полез в чужую область, не имея должных сил и навыков. Будь на моем месте Панацея — он бы остался жив. Легко строить из себя целителя, работая в тепличных условиях муниципальной клиники, где рядом всегда есть квалифицированные врачи, заранее собранный анамнез и состояние больного уже стабилизировано. Мое настоящее испытание должно было пройти здесь, лицом к лицу с настоящей угрозой, и я его благополучно провалил.
Я схватился за край ложа 'Лотоса', чтобы не упасть, когда мои ноги подкосились от страха. Это все, это мой предел? Чего тогда я вообще стою?! Я словно вернулся на несколько месяцев назад, в свою комнату, пропахшую блевотиной. С той небольшой разницей, что сейчас умирал не я, и надеяться на чудо не приходилось — потому что один раз оно уже случилось. Но чувство отчаяния, бессилия... оно было прежним.
Я подумал о старших героях, которые сейчас находились в самом жарком месте битвы. Живы ли они еще? Подумал о Крисе, Софии и Карлосе, которые тоже выполняли возложенную на них миссию. Подумал о Кэсси, которая осталась в Броктон Бей. Волнуется, наверное.
Забавно даже.
Изначально мне не нравилась идея вступать в Стражи, потому что они занимались, на мой взгляд, сущей ерундой. Казалось, что Империя-88 и Гезельшафт дадут мне лучшие возможности реализовать себя. Ну что же, вот я и получил настоящее, ответственное дело.
Доволен?
— Сле... — мне пришлось напрячься, чтобы вытолкнуть слово из горла. — Следующего!
Прошло полтора часа.
В какой-то момент я перестал считать, сколько кейпов прошло через мои руки. Я уже не утруждался рассматривать их костюмы, не старался не смотреть на лица, с которых зачастую приходилось сдирать сгоревшие или приплавившиеся маски. Я смотрел только внутрь.
С очередного 'уголька', как я мысленно окрестил своих пациентов, пришлось предварительно срезать массивный экзоскелет — он оказался технарем. Для этого пригодился меч.
Сканирование завершено.
ДНК-интерпретация завершена.
Я уже ставшим привычным движением отметаю в сторону массив избыточных данных, и концентрируюсь на самом важном — кроветворение, иммунитет, нервная система. Погасить наведенную радиацию. Даже близко не идеально, но скорее всего, выживет. Подозреваю, что тут скорее заслуга экзоскелета, чем моя. Два кубика адреналина и регенеративная сыворотка.
— Следующего!
К концу второго часа я беру небольшой перерыв.
Не для отдыха, для смены деятельности. Отдых мне заменяют стимуляторы. Большая часть инструментов осталась в мастерской, у меня при себе только то, что я ношу с собой постоянно. Приходится работать грубо, будто делая операцию на сердце с помощью кувалды, ни о какой надежности и долговечности модификаций речи не идет — лишь бы продержалось еще несколько часов. Я режу по живому кабели, переписываю на ходу программный код, собираю нужные элементы из того, что есть под рукой. Пошли в дело обломки технарских доспехов, валявшиеся рядом на земле, также пришлось отобрать у санитаров их телефоны и электронные часы. Кажется, они обиделись.
А, пофиг.
Мне нужно оптимизировать 'Лотос' под текущие условия, максимально распараллелить все процессы. Все ради экономии времени, выкройки лишних секунд. Пальцы в перчатках соскальзывают, когда я пытаюсь скрутить вместе два провода. Они все перемазаны кровью последнего 'уголька', сердце которой я пытался запустить вручную. Она умерла, глядя на меня с обвинением.
Пока я работаю над 'Лотосом', мой переносной реактор скрежечет от натуги, перерабатывая воду, чью-то руку и сорванные прямо с газона травки в кровезаменитель. Не бог весть что, но выровняет давление и сможет хоть как-то переносить кислород.
Грохот боя не смолкает, и у меня начинает звенеть в ушах.
Проходит три часа.
Кончается биомасса во встроенном контейнере. Странно, что ее хватило так надолго. Возможно из-за того, что в течение последнего получаса я не получал никого, кому бы потребовалась новая кожа, только с баротравмами от ударных волн. С такими иметь дело было в радость, из пяти обработанных не умер никто.
Где-то снаружи мерцают вспышки, а я достаю меч и иду в угол, где сложены мертвецы. Выбираю один мужской труп и один женский, и отсекаю у обоих ноги.
Потом режу их помельче, складываю в подвернувшееся под руку ведро и несу обратно к 'Лотосу'. И начинаю заталкивать куски в контейнер. Туда же вливаю немного протеазы и сую кипятильник. Эффективно. Человеческую ДНК проще довести то требуемого состояния, ниже вероятность отторжения.
На меня смотрят с ужасом.
Пофиг.
— Следующего!
Звон в ушах уже не прекращается ни на секунду, и становится все сильнее с каждой минутой.
Середина пятого часа.
Мой второй перерыв, за который у меня нет времени присесть и отдышаться. Как будто здесь еще есть чем дышать кроме дыма и гари. Хорошо, что в костюме есть патроны с кислородом. 'Лотос' работает с перегрузкой, импровизированные модификации держатся на честном слове и технарской силе. Приходится нырять с паяльником в вывороченные внутренности агрегата, и право, это приятнее чем ковыряться во внутренностях человеческих.
Их намного проще починить.
Звон в ушах? Он давно прошел.
Я слышу только песню. Бесконечную песню без слов. Ужасную. Чарующую. Знакомую.
Восемь лет назад я смотрел на зависшую над Лондоном белоснежную крылатую фигуру, которая казалась крохотной с такого расстояния.
Я смотрел на Симург, а Симург смотрела на меня и пела.
Только для меня одного, потому что больше никто не слышал ту песню. Несколько недель она была со мной, и за это время я не произнес ни слова. А потом ушла, чтобы вернуться спустя годы.
Уйди, я тебя не слышу, не хочу слышать.
Уйди, уйди, уйди.
— Следующего! — я отбрасываю паяльник и снова активирую 'Лотос'.
Измученные санитары кладут на ложе крупного мужчину. Я бегло оцениваю его состояние: глубокая взрывная рана в правой части груди, правое легкое практически уничтожено, тяжелое радиационное поражение, ожоги четвертой степени — четверть тела, ожоги третьей степени — еще треть тела. Он не только жив, но и частично в сознании, бессвязно ругается на испанском. Высокорейтинговый Бугай. Нахрен его ко мне притащили, он же и сам сможет исцелиться? Крупная шишка, глава какого-то из отделений Протектората, о ком я не слышал? Ай, пофиг, нет времени спорить.
Гашение наведенной радиоактивности.
Удаление мертвой ткани. С последним возникают проблемы, маломощные дезинтеграторы 'Лотоса' не справляются с укрепленной плотью, приходится использовать резак. Со стороны может показаться, что потрошу пациента, но санитарам уже плевать, а сам Бугай только злобно шипит сквозь зубы.
Инъекции ставить не получается, игла просто гнется о сверхпрочную кожу, так что на этом все.
— Следующего! — язык уже заплетается.
Песня меняет тональность и темп, теперь она выше и быстрее. Я украдкой бросаю взгляд на поднос со скальпелями. Может, песня утихнет, если я выколю себе уши?
На седьмом часу все прекратилось.
Я несколько минут тупо пялился на пустое ложе 'Лотоса', прежде чем понял, что никто не спешит принести следующего пациента. Оглянувшись, я увидел своих подручных санитаров, сидящих на полу и жадно хлещущих воду из бутылок. Их лица были пусты, в глазах не осталось ничего, кроме бесконечной усталости.
'Очередь' тоже иссякла. Те, кто не дождался, лежали накрытые простынями с головой.
Первыми не выдержали ноги, и я упал на колени, попутно приложившись маской о борт 'Лотоса'.
Все... все кончилось?
'Да, для них. Не для меня. Песня все еще звучит'.
Посмотрев вниз, я увидел только красное. Я весь был перемазан в чужой крови, по большей части уже успевшей засохнуть. Надо ополоснуться — это первое, что мне пришло в голову. Я кое-как поднялся на ноги и, покачиваясь, побрел к выходу из палатки.
