С правого края четверо немцев ползком подбирались к линии обороны. На левом всё по-прежнему, но огонь с их стороны не позволял даже приподнять голову. Стреляли так часто, словно у них автоматические винтовки. Причём делали это группами поочерёдно и чертовски слаженно, позволяя маневрировать остальным. Пулемётчик вычислил моё местоположение и пока скупыми очередями стрижёт бруствер как косой, остальные перемещаются. Керамика держится. Слитный удар из шести-семи карабинов по центру лишь крошит её самый краешек, и только миномёт не даёт возможности переползти. Две мины разорвались позади меня, но что им мешает чуть-чуть поменять прицел? Ёлочки за спиной слабое прикрытие, тем более разброс в два десятка шагов обычное явление даже для идеальных условий стрельбы. Впрочем, уже позволяет: пущенная очередь наугад, просто в их сторону и нет больше миномётчика. Похоже, пора уходить. Как последний подарок, я бросил по направлению ползущей четвёрки гранату и неожиданно услышал два громких взрыва, в которых хлопок 'марка' просто утонул. Сработали пеньки, хорошо сработали. Удачно, ничего не скажешь.
Удача, как и горе не приходит одна. С подрывом зарядов смолк пулемёт немцев и неожиданно с той стороны застрочил наш ДТ, поддержанный двумя стволами СВТ. Почитай, как три пулемёта. Ход боя снова резко сломался. По свистку немцы стали отходить, стараясь прихватить раненых. Дудки! Раз так, ещё повоюем.
— Васильев! — крикнул я, когда бой уже прекратился. — Здесь есть Васильев?
— Ты кто такой? — в ответ.
Стоя на холмике, я был прекрасно виден. Оставшийся без патронов 'ЛАД' уже как пару минут назад отдыхал на брезенте, и мне пришлось взмахнуть автоматом над головой. Ещё раз, позвав Васильева, я скорым шагом двинулся по направлению к пограничникам. Следы прошедшего боя появились внезапно: немецкий солдат так и не успел наложить жгут на простреленную ногу своему камраду и теперь они навсегда остались под ёлочкой вдвоём. Обходя их стороной, я что-то не смог вспомнить, когда стрелял в эту сторону, да и не до этого стало. Помощник сообщал о живом противнике в учебном окопе и шагов за двадцать до него, без всякого предложения сдаться, выпустил очередь в их сторону и швырнул последние две гранаты. Прямо как на тренировке симулятора. Пустой магазин в подсумок, новый в приёмник автомата и окоп вновь на прицеле.
— Ребята, последний раз спрашиваю, Васильев есть среди вас? Знаете где ваш командир?
— Ранен он, — крикнул кто-то из пограничников.
Час от часу не легче. Но это лучше, чем вести поиск на трёхкилометровом участке границы. Странно только одно: Помощник вновь сообщает о выживших людях на самой грани его восприятия. Но стоило мне пройти пару шагов, как данные поменялись. Сначала один, а потом и остальные двое перешли в разряд 'уничтожено'.
Старший лейтенант Васильев лежал на траве и держал на животе завёрнутую в марлю вату. Ранение более чем серьёзное и сдержать боль ему помогал зажатый в зубах ремень от бинокля.
— Хреново дело, — сказал я, кода поверхностно осмотрел его. — В госпиталь нужно. Как произошло?
— Почитай, в самом конце, — сняв с головы фуражку и вытирая рукавом пот, произнёс боец. — Вон тот, у пулемёта.
Возле тридцать четвёртого MG лежал немец, простреленный несколькими пулями с пистолетом в руке. Пограничники атаковали с тыла, положили расчёт пулемёта и в горячности боя не обратили внимания, что одного не достреляли. Никто от такого случая не застрахован и по известному закону 'убитый' фриц очнулся в самый неподходящий момент. Видать, живучий оказался.
— Васильев, — сказал я. — Я тебе сейчас укол с морфином сделаю, а ты постарайся прожить хотя бы часик.
Старший лейтенант в ответ кивнул.
— Вы, двое! Быстро смастерили две крепкие палки по три метра вон из тех берёз и несите сюда.
Пока пограничники рубили трофейными сапёрными лопатками берёзы, я услышал, что дальнего ко мне зовут Иван. Сделав укол, я вынул из кармана фотографию Юли и показал раненому:
— Узнаёшь?
— Вичка, сестрёнка, — уже под начинающим действием препарата, чуть с улыбкой произнёс старший лейтенант.
Не скажу, что не догадывался на счёт имени у моего секретаря, но капельку обидно, что не сказала всей правды. Впрочем, какая сейчас разница.
— Дурень! Ты письмо от неё получил?
— Получил.
— Фолманиса выслушал?
— Выслушал.
— Раз с окопом и минами всё провернул, почему заставу не укрыл? Ты же сам видел, как их легко оказалось заманить? Фолманис в Испании пуд соли в подобных засадах съел.
Васильев молчал. Значит, не поверил сестре и не вник уговорам дона Гривы. Одно дело усилил оборону вверенного участка границы и совсем другое нарушение приказа. Всё строго по первой директиве. Как говаривал Жомини: 'Лишь в небольшом числе случаев отряд обязан принять решение — победить или умереть на позиции'. Но здесь же не тот случай! Вот зачем наступать ногой на мину, когда можно обойти? Писала же Юля, или Вика, какая к чёрту сейчас разница, что позиции известны до сантиметра. Правильно она брата охарактеризовала — безынициативный разгильдяй.
В это время принесли два обрубка берёзы.
— Живые ещё есть? — спросил я.
Пограничник отрицательно помотал головой.
— Все тут, — с горечью ответил он. — Одним снарядом, прямо в дот. И так ссыпали, словно сверху кто-то смотрел. Дежурный с дневальными, кинолог и комиссар со старшиной в казарме. Я с Петром в секрете стоял, а тут...
Боец махнул рукой и отвернулся.
— Ты не маши граблями, докладывай! — прикрикнул я, но после двух несвязанных предложений, видя, что пограничника начинает потряхивать, протянул тому шоколадку. — На, ешь всю.
— Зачем?
— Инстинкты. Природой так устроено, что когда человек ест, все переживания, страх, ненависть — притупляются.
Шоколад, вернее содержащийся в нём триптофан ожидаемо помог и кое-что прояснилось. В третьем часу, выполняя полученный приказ, Васильев вывел людей, оставив дежурную службу. Два отделения усиленные станковым пулемётом заняли оборону справа от казарм на возвышенности, в замаскированном и как им казалось, неизвестном немцам ДЗОТе. Но, как говориться: от судьбы не уйдёшь. Заставу и огневые точки перепахало вдоль и поперёк таким калибром, что ни один блиндаж не спасёт. Первую атаку отбили, но раненых оказалось почти половина, и Васильев отправил самых тяжёлых в тыл, к хутору, как я и просил в письме, но сам не отошёл. Повторную атаку противника пограничники не сдюжили. Немцам в помощь прибыл танк с пулемётами (Pz.Kpfw.1), который хоть и застрял в итоге, но бед наворотил. Из сорока двух человек в строю остались всего трое. Сняв с себя маскировочную сетку, я бросил её бойцу.
— По бокам есть верёвки. Привяжите сеть к жердям и накрутите. А ты, — обращаясь ко второму. — Быстро снял ремни с четырёх немцев и неси сюда. Выполнять!
Соорудив носилки, бойцы переложили Васильева на них.
— Я сейчас за своим пулемётом схожу, и пробегусь, посмотрю. А вы несите командира к шалашу сенокосов. Знаете где он?
— Само собой, — ответил пограничник.
— Возле ёлочек увидите машину без верха. Дождитесь меня там. Грузовик, который я вам прислал, к несчастью сгорел, так что в тесноте поедем.
Тут подал голос второй, Пётр:
— А обращаться к вам как?
— Лучше тебе боец даже не знать, — ответил я. — Обращайтесь товарищ директор, так привычнее. Давайте, ребята, в темпе, в темпе.
В это время мы все услышали отголосок сильного взрыва.
— Пять пятнадцать, произнёс я не глядя на часы. Погранзастава со своей задачей справилась. Переправа через Юру уничтожена.
Пограничник с удивлением посмотрел на меня.
— Вы так сказали, словно знали.
— Разговорчики. У вас командир на грани жизни и смерти.
На позиции за станковым пулемётом живых не оказалось, вечная память ребятам, а вот метрах в ста Помощник обнаружил пятерых раненых. Видимо, не все смогли своим ходом уйти в тыл. Ничего, поможем, Корабль вылечит. На этом хорошие новости и закончились. Вернувшись на место недавнего боя, я осмотрел убитых на предмет документов. Мне эти зольдбухи совершенно ни к чему, а Васильеву с бойцами, в дальнейшем эти книжечки пригодятся. Впрочем, трофейное оружие тоже. Когда пара винтовок и пулемёт были сложены возле миномёта и увязаны всё в трофейную плащ-палатку, Помощник сообщил о приближении большого количества вражеских объектов. Я переместился на Корабль и, отобрав несколько единиц оружия, вернулся обратно к автобусу. Автобус, это конечно, громко сказано. Обыкновенный санитарный грузовичок с будкой и окошками, где между кабиной водителя и кузовом отодвигающееся смотровое окно. Из-за неважных амортизирующих свойств рессор (данный автомобиль лишён этих недостатков), подобные изделия обзывают 'скотовоз'. Четверо на носилках или восемнадцать сидячих в нём помещаются, но условия совсем не сахар. Вкратце, всё, что нужно знать об автобусе. Были у меня предположения, что появятся раненые и придётся их собирать, но то, что фактически пограничники справились сами, не ожидал. Умничка санинструктор, чиркая одну за другой спичку в попытке подкурить папиросу, сообщая об оставленных бойцах, был бледен как полотно. И как обрадовался, когда узнал, что найденные возле ДЗОТа ребята уже на пути в госпиталь. Он уже разместил людей и, выяснив у меня, что как только подвезут последнего выезжаем в Таураге, с облегчением перевёл дух. Закинув в кабину трофейный пулемёт, я поспешил к шалашу.
К укрытому лапником 'бантику' мы вышли почти одновременно, с той лишь разницей, что мне пришлось притаиться и пропустить пограничников вперёд. Быстрым шагом я их нагнал, когда парни уже опустили носилки и стали осматривать автомобиль.
— Не задерживаемся! — громко произнёс я. — Грузим Васильева. Ты — указав пальцем на бойца — сядешь позади и станешь придерживать, а ты спереди.
За пару минут мы добрались до автобуса и как только остановились, я активировал портал. Похоже, старший лейтенант был уже на пределе, и ни до какого госпиталя в Таураге бы не доехал. Отключившиеся бойцы так ничего и не поняли. Для них просто на мгновенье потемнело в глазах, и сразу же послышалась команда: 'Грузим в автобус'.
— Хорошая машина, — сказал Иван, когда командира заставы поместили в кузов к остальным.
— Медицинская, — подтвердил я. — Мало их сейчас в войсках, единицы.
— Я не про автобус, — поправился Иван. — Про вездеход говорил. Рация даже есть.
— Управлять сможешь?
— В школе мотоцикл водил. В комендатуре на полуторке пару раз...
— Тогда не вижу препятствий. Сейчас покажу основы.
В Таураге мы прибыли минут через сорок. Какие бы сложности нас не встретили, но старшего лейтенанта на операционный стол доставили. Наверно, он не стал тем пациентом, которые открывают для хирурга нескончаемый в цифрах счёт. Не валом, но поток раненых шёл до нас и после нас. Один из них — посыльный с ещё не снятыми мотоциклетными очками на голове, совсем молоденький, щуплый, небольшого роста, но полный ответственности, несмотря на весьма болезненное ранение обеих ног. Сквозь стон он умолял довезти какой-то пакет коменданту и я согласился помочь. Слышно было, как где-то по соседству пробило семь. Часы с боем важно отсчитали время, было спокойно, и всё, казалось, обещало отдых, разрядку после утренних дел. Но я совсем не ощущал очарования этого часа, зная, что это затишье обман и пружина войны спущена. Внешне спокойный, даже небрежно спокойный, на самом деле я никак не мог вернуть себе присутствия духа. Я знал, что кошмар только-только начинается. Что сейчас здесь станет не продохнуть, и через пару часов уже совсем рядом будут идти бои. Дверь операционной открылась неожиданно из неё вышла медсестра, а за ней хирург. Зная, что всё прошло более чем удачно, предъявив бумагу от Жданова, я спросил, когда Васильева можно забрать. Спросил не для проформы, так как прекрасно понимаю, что можно, а что нельзя. Мне была необходима запись врача, и поэтому потребовал срочно готовить все необходимые сопроводительные документы. Старшего лейтенанта я заберу, как только отправлю его бойцов в комендатуру, иначе ему не выжить.
В самом начале этого июньского дня все рефлексии успели уступить место трезвости военных будней. Есть свободное время, не теряй его, используй для своих нужд. Пограничники стояли возле 'бантика' с прикреплённым прицепом и курили. Судя по вскрытым консервам, даже успели перекусить из пакетов с рационами. Заметив меня, их взгляды выражали единственный вопрос: 'Как Васильев?'. С прошедшим боем и началом войны всё понятно, а вот результат последнего деяния их действительно волновал.
— Жить будет,— сказал я, подойдя к ним. — Не медля забираете из кабины санитарного автобуса свёрток с трофейным оружием и везёте вместе с документами в вашу комендатуру. У немецкого лейтенанта была обнаружена карта с обозначенным движением 489 пехотного полка. Её, вместе с зольдбухами сдать под роспись. Все ваши действия осуществлялись по приказу вашего командира.
— Всё понятно.
— Теперь, слушайте внимательно! — встав рядом с ними, произнёс я. — Сейчас я передам вам сумку раненого посыльного и с ней приказ генерал-майора Шумилова, который вы отдадите коменданту. В нём место расположения замаскированной бронетехники. Это помощь 125-й дивизии, скрытый резерв 11-го стрелкового корпуса. Нужно отделение бойцов. Пусть в ад спускается, в рай летит, хоть с гауптвахты отправит, но люди через час должны быть на окраине города у танка. Можно без оружия в кальсонах и босыми. Жду там. И вам советую с ними оказаться, — тихо добавив: — если выжить хотите.
Как только документы на Васильева были готовы, госпиталь стал напоминать муравейник, в котором не оказались свободных ходов. Подвергшийся артобстрелу город горел. Раненые прибывали десятками, то тут, то там слышались разговоры о прорвавшихся через мост немецких танках, бегстве стройбата, тысяч убитых и брошенных погибать под развалинами штаба дивизии. Что-то было правдой, где-то откровенный вымысел, а в большинстве случаев элементарная паника, когда никто не хотел брать ответственности на себя, оправдываясь общей неразберихой.
Кровать со старшим лейтенантом я выкатил в коридор приёмного покоя, где уже лежали прямо на полу десятки человек. Санитарка, которая принимала Васильева, узнала меня, посмотрев глазами изрядно уставшего человека, но не успел я и слова сказать, как её вызвали. Все врачи были заняты, а с каждой минутой всё заносили и заносили. Мне нужно было продвигаться на выход, и едва я преодолел половину расстояния, как 'Помощник' заявил о смертельной угрозе и открытии экстренного портала. Тут уж и у меня в глазах потемнело, и я уже не видел, как часть здания с коридором и стеной в приёмной покой госпиталя перестали существовать. Взрыв обвалил часть стены, деревянное перекрытие и помещение заволокло пылью и дымом. Я как стоял, облокотившись на кровать в окружении раненых, так и оказался на площадке Корабля. Может, так даже лучше. По моей просьбе мне был передан отчёт о состоянии прибывших со мной людей, и вскоре всем была оказана помощь.
