Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Точно.
Солнышко мое шипящее, расцелую.
— Маша, я так счастлив, что все обошлось... даже дотронуться до тебя страшно.
А мне-то как страшно.
Я эту боль еще помню, до сих пор стараюсь даже ресницей не шевелить. Но...
— Все. Будет. Хорошо.
Получилось скорее движение воздуха, чем полноценные слова, но Александр расцвел хризантемой. Или еще каким цветком.
— Обязательно будет, родная.
— Что? Еще? Случилось?
— Шуйского поймали. Последнего, Василия. Сдох, гадина такая, очень жаль...
Мне тоже было жалко.
— Мальчишки, все четверо, довольны и счастливы. Носятся по особняку, учителя с ними с ног сбиваются.
Это радует. Скорее бы их увидеть.
— Твой отец решил помириться.
И кто у нас в лесу подох? Хотя я и так знаю — последний Шуйский.
— Его величество очень тебе благодарен.
Да? И сколько? То есть в чем его благодарность выражается? Надеюсь, не в пенделях и трендюлях? А то обычно награда в них выдается. Или с ними...
— Он готов быть крестным отцом нашего первенца.
У Андрея уже крестный есть. Но я не против. То есть — мы женимся?
— Мы с тобой поженимся, как только ты пожелаешь. И уедем отсюда в Березовский. Его императорское величество согласен. Он разрешил.
Замечательная новость.
— К сожалению...
Я так и знала, что небескорыстно. Ну? Где собака порылась?
— Император просил тебя в течение полугода оставаться в столице.
И все?
— И принимать участие в медицинских исследованиях.
Нашли подопытного кролика. Тьфу...
— Он надеется понять, что спасло тебе жизнь. И я бы попросил тебя о том же. Сама понимаешь, это важно. Люди гибнут, в том числе и от осколочных ранений...
И что? Можно подумать, это поможет! Даже если меня всю на анализы растащить, вам пользы не будет. Это кровь полоза, ее всем подряд не перельешь.
Даже если меня выжимать, как губку, народу и по капле на нос не достанется.
Вслух я этого не сказала, понятное дело. А вместо этого опустила ресницы.
Согласная я, куда ж деваться?
Да и не стоит жаловаться.
По сравнению с теми перспективами, все очень неплохо.
Муж — тот, которого я сама выбрала.
Семья — в порядке.
Уехать дадут.
Ну и чего еще надо?
Ах, в экспериментах поучаствовать? Ну... гадость, конечно, но придется это пережить. А так все достаточно неплохо.
Я практически свободна и почти что замужем. Заметим — по своему собственному выбору и за отцом моего сына. Жива, скоро буду здорова...
Еще дети?
Что-то мне подсказывает, что они у нас будут. Тут и эксперименты пойдут в строку, заодно проверюсь вдоль и поперек. Полезно будет.
А пока можно немного поспать. Пусть меня разбудят, как ребята придут, хорошо?
Александр понял и улыбнулся.
— Спи, родная. Я побуду рядом. Все будет хорошо.
С этим ощущением я и закрыла глаза.
А ведь и правда.
Все будет хорошо.
* * *
Кого первого должны пустить к очнувшейся женщине?
Мужа?
Детей?
Родных?
Госбезопасность!
В следующий раз у моей постели оказалась сиделка. Она вышла на минуту, потом вернулась и принялась обтирать меня и предлагать судно. А стоило мне только сделать все дела...
Сто лет не виделись!
Игорь Никодимович, собственной персоной.
— Добрый день, Мария Ивановна.
— Здравствуйте, — вяло поздоровалась я.
Общаться совершенно не хотелось. Но кто меня спрашивал?
— Как ваше самочувствие?
— Отвратительно, — не стала я кривить душой. — Игорь Никодимович, вы спрашивайте, пока я в состоянии лежания. А то отключусь, пока вы церемониться будете.
Романов перевел дух.
Явно ожидал чего угодно, но не делового подхода. Но раз так...
— Какое заклинание вы применили?
— Попросите у Вани мои записи. Там есть магнит...
Романов махнул рукой.
— Это и так понятно. А для исцеления?
Я воззрилась на него большими глазами.
— Ничего не применяла.
— Мария Ивановна, вас едва довезли, кровь сутки переливали, вы были в жутком состоянии, врачи просто отказались бороться за вашу жизнь.
Вот спасибо!
Кажется, эта мысль очень явственно отразилась на моем лице, потому что Романов счел нужным пояснить:
— Когда вы притянули к себе осколки от бомбы, в вас попало... много. Извлечь их все не представлялось возможным, вас проще вскрыть было, и то — никто не давал ни на что гарантии. Врачи решили, что вы просто умрете на операционном столе, и не стали связываться.
— Хотя бы не мучили.
— Даже пробовать не стали. Безнадежно.
Бедные мои родные.
Представляю, как они сидели и ждали конца.
— Я точно ничего не делала. Я вообще была без сознания.
— А ДО того? Может, вы проводили опыт или применяли какое-то заклинание?
— Точно не было. На себе я не экспериментирую.
— Кто-то другой?
Я посмотрела на Романова, как на идиота.
Ага, сейчас. Отловили меня и начали кровь переливать и в центрифугу запихивать. Или что там с людьми делают?
Вот еще не хватало.
— Но каким-то же образом осколки просто растворились в вашей крови.
Я офигела.
Чтоб не сказать матерно, я просто остолбенела и остекленела.
— КАК!?
— Вот это и я хотел бы узнать.
Я только головой покачала.
— Узнаете — поделитесь. Может, это связано с тем, что я маг земли?
— Остальные маги таких талантов не проявляли.
Я пожала плечами.
— Они и селекцией не занимались, хотя не понимаю — почему?
Романов хмыкнул.
— Потому что магов мало, и у них есть работа.
Намек на то, что я баба и бездельница?
Ну и наплевать! Кушать и цари хотят, причем повкуснее и побольше.
— Все равно я не знаю, почему так произошло.
— Ладно. Выясним.
Прозвучало многообещающе. Ну и наплевать. Вот именно, что разбирайтесь. А я — я подозреваю о причинах, но не скажу.
Ни слова не скажу.
Если Полозова кровь смогла это сделать...
Молчать и еще раз молчать. Мне только полозов-квартеронов начать рожать не хватало. То есть рожать я и так буду, это в перспективе, но отца детям я уже выбрала. Меня все устраивает, менять Александра я ни на кого не собираюсь, тем более, на какого-нибудь ГБ-шника.
Не имею ничего против охранки, у них работа такая, но лучше — без меня.
Немного беспокоили предстоящие опыты, но...
Если до сих пор ничего не обнаружили, то и потом не найдут. Наверняка у меня кровушки уже литр откачали, чтобы проверить и то, и это... не разобрались? Может, на генном уровне и было бы что-то интересное, но здесь еще не доросли до понятий 'гены' и 'хромосомы'.
Вот и не надо, меньше знаешь — лучше спишь.
— Кроме меня пострадавшие есть?
— Нет. Благодаря тебе, кстати. Как ты их увидела?
— Задержалась, — сказала я чистую правду. — огляделась, увидела, ну и... что могла — то сделала.
— Этого оказалось достаточно. Странно что ты обратила внимание.
— А куда ваши люди смотрели? — огрызнулась я.
Хотя...
Честно сказать, не так уж Романов и был виноват.
Нет у него моего опыта. А у меня в подкорке прописано — надо быть осторожной.
Надо ждать подвоха и пакости.
И вообще — если есть праздник, могут быть и террористы, которые решительно пожелают этот праздник испортить. У них работа такая, делать гадости.
Но что я ему скажу? Оглядывалась по привычке?
Потому что подсознательно ждала теракта? Вот просто — на подсознательном уровне, который не поддается никакой психокоррекции?
Вбилось уже это в нас.
Жди подвоха, жди подвоха, жди подвоха...
Почему его не ждали люди Романова?
Это тоже неудивительно.
Вообще-то, его величество — маг. И в охране у него маги. И терактов здесь не случалось уж лет дцать... да никогда не случалось!
Зачем?
Невыгодно!
Это в толерантном мире террористы могут рассчитывать на суд, передачки с воли и прочие радости жизни.
А здесь...
Не останется ни капли крови.
Всех их прямых родственников вырежут до десятого колена, может, детей маленьких и пощадят, но память сотрут начисто. И отдадут в другие семьи.
Само упоминание о роде сотрут.
Дураков нет так подставляться. Получится у тебя или нет — еще вопрос. Но даже если получится — для ГБ делом чести будет развесить твои кишки по березкам.
На такое может решиться...
— Кто это был?
— Шуйские.
Все верно.
Те, кому терять нечего. Их и так уже — того-с. И по березкам развесят, и уничтожат, и памяти не оставят. Правильно ли это?
С моей точки зрения — да. Я же тут чуть не померла? Я и имею право на претензии.
— Игорь Никодимович, я не знаю, как я так. Я была без сознания, так что не в ответе за происходящее. А в опытах я уже согласилась поучаствовать.
— Хорошо. То есть жаль, конечно, что вы ничего не знаете, Мария Ивановна...
— Жаль, — эхом повторила я.
— Поправляйтесь. Мы еще побеседуем — позднее.
— Хорошо, Игорь Никодимович.
Романов ушел, а я откинулась на подушки и задумалась.
Хотя чего тут думать?
Все просто.
Полгода — и рвем когти из столицы. Ну ее к лешему!
Надоело мне тут. То замуж пытаются выдать, то убить...
Лучше уж в Березовский. Там тихо, спокойно и тепличка есть. И грядки.
Домой хочу.
До-мой.
Так я и заснула с этой мыслью, не дождавшись Александра.
* * *
— Маша!
— Машенька!!!
— МАМА!!!
Самые лучшие в мире голоса.
И самые лучшие слова.
Я приподнялась в кровати — и тут же стекла обратно, молясь, чтобы не побледнеть слишком сильно. Больно, ёжь...
Даже очень больно.
Ну ничего, преодолеем. Раньше хуже было, я и ресницей двигать не могла, тут же в обморок стекала. А сейчас даже сидеть пробую...
Издырявило меня так, что ей-ей, решето отдыхает. Родных ко мне пустили только через две недели. А могло бы и не случиться, если б я все доработала! Сама виновата!
Вот выйду — займусь проблемой вплотную!
Даешь кевлар!
Правда,, кроме формулы я ничего и не знаю, ну и ладно! Остальное додумаем по ходу действия. А если что — отпихаюсь лапами. Вон, помню, рассказывали, какой-то мужик формулу бензола открыл спросонок. Что он увидел во сне?
Трех обезьян, которые за ручки держались. *
*_ Кекуле Ф.А., прим. авт.
И готово.
Хотя... в те года и героин от кашля продавали, и кокаин от нервов, и абсентом баловались, и опиумом лечились...
Вопрос?
Что кушал перед сном великий химик? От какого средства он словил такой прилив гениальности?
С другой стороны, а я чем хуже? До сих пор живу на болеутоляющих.
— Маша!!!
Других слов Ване и не нужно было — все заменяло сияющее лицо брата.
Счастливое, довольное, радостное— его мир встал на место. И Петя....
А малышня вообще верещала что-то невразумительное и пыталась влезть мне на голову. Братья с трудом удерживали детей.
Сестра милосердия смотрела недовольно, но не вмешивалась. Пару раз у нас уже возникли споры, и я победила по очкам. Пришлось тетке смириться и не шипеть лишний раз в мою сторону. Сейчас она тоже пофыркала бы на меня, но не хотела скандала.
Порядок в палате воцарился минут через десять.
Когда я всех натискала, умилилась подросшему Андрюшке и порадовалась тому, что Нил осваивает буквы. Да, он уже взрослый, уже половину алфавита знает.
Умничка моя...
— Тебя скоро выписывают?
— Думаю, через месяц — полтора, — призналась я. — Продержитесь?
— Мы приходить будем. Каждый день.
Лицо сиделки было неописуемо.
— Приходите, — вальяжно разрешила я.
Должно у меня быть хоть что-то приятное?
* * *
Могу на своем опыте заверить, выздоровление — не самое приятное дело.
Хотя бы потому, что тебе зверски больно.
Понимаешь, что дело не так плохо, что ты идешь на поправку, но ведь все равно больно! Это в кино показывают, как сразу после операции двигаются больные. Бодренько так, может, опираясь на палочку (обязательно элегантную с набалдашником), картинно поскрипывая тщательно отбеленными зубками.
В жизни все печальнее.
Мне было больно — все.
Стоять, лежать, сидеть, сгибаться, разгибаться... когда я попробовала выпрямиться в первый раз — почти стекла на пол и несколько минут пыталась понять, где у меня ноги, где голова.
Но — не сдалась.
Вперед и только вперед, вот мой девиз.
После того, как я пришла в себя, я позволила себе пролежать два дня. Вот тот, в который я себя осознала — и следующий.
Из-под меня таскали судно, меня обтирали тряпочкой, а я лежала и все яснее понимала — сейчас или никогда.
Как только расклеишься, как только позволишь себе распуститься... готово! Вконец киселем растечешься, век себя в форму не соберешь!
И на шестой день я попробовала сползти с кровати.
— Да вы что! Барышня!!! — офигела сиделка.
Ага, как же!
Я специально выбрала момент, когда ни ее, ни Александра рядом не было. Она вышла за завтраком, а Сашу я отослала на минуту, купить свежую газету.
И попробовала сползти с кровати.
Ощущение было — как будто у меня внутри катается стадо голодных ежиков. И они своими колючками мне елозят по внутренностям, уже на терке все натерли... с-сволочи...
Ничего!
Очень осторожно, очень бережно переваливаемся набок, авось там печенкой ежей придавит, потом подтягиваем колени повыше — и спускаем на пол обе ноги одновременно. Есть?
Половина дела сделана, теперь надо поднять верхнюю часть тела. Это сложнее, но я использовала стоящий рядом с кроватью стул. Вцепилась в спинку — благо, настоящий, дубовый, фиг подвинешь, откуда только взяли, и кое-как поднялась.
И осознала себя сидящей на кровати.
Теперь так же вцепиться в кресло и начать вставать.
Вот на этом мои подвиги и кончились, потому как влетела сиделка, уронила поднос с завтраком, а я, от избытка усилий, опять стекла вниз.
Больно.
Визгу бы-ыло...
Но в итоге мы с врачами разошлись взаимозачетом.
Они не мешают мне, а я стараюсь себя не угробить. Не могу сказать, что обе стороны были довольны, но — переживут. Я же терплю их заботу?
Сиделка меня вообще раздражала. Я что — калека?
Мне работать надо, все разрабатывать, двигаться, чтобы спайки не образовались... я еще по той жизни помню совет одного хирурга.
Как мне сказали — двигайся, зараза!
Двигаться надо начинать сразу же. Слезать с операционного стола и шевелить лапами. Позволишь себе расклеиться — вся работа насмарку пойдет, что резали тебя, что не резали... работай!
Я запомнила. И шевелилась.
Постепенно, потихоньку, я начинала подниматься на ноги, ходить по палате, потом рядом...
Так прошло две недели.
А потом меня обрадовали.
Меня хотел видеть лично Его Императорское Величество.
* * *
Ввиду моего состояния нестояния, процедуру встречи упростили.
Ни придворного наряда, ни реверансов.
Достаточно было зайти в соседнюю палату. На меня натянули балахон, чем-то напоминающий мантию астролога, туфли, и заботливо помогли перейти коридор — вдруг ляпнусь?
Иван XIV сидел в большом кожаном кресле. И кивнул мне на стоящее напротив.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |