Маруся-3. Попасть не напасть

А дальше надо придумать, как вернуть ему наследство Демидовых. А заодно получить над малышом контроль.

И вот тут начинаются сложности.

Можно шантажировать, угрожать, давить.... Это для неумелых манипуляторов.

А можно сделать намного проще. Вырастить мальчика классическим верноподданным. Чтобы был готов в любой момент, за веру, царя и отечество. Или, за Родину, за Сталина... принцип один и тот же. А как это сделать?

Почему-то на мою верноподданность Игорь Никодимович не очень рассчитывал.

Лояльность я демонстрировала изо всех сил, но одно дело — лояльность, другое — преданность. Первое не исключает критического мышления, второе его просто не предусматривает. Фактически, это старый анекдот.

Любишь родину? — Люблю. Умрешь за нее — умру.

Вот, Романову надо получить этот вариант. А у меня, увы...

Любишь Родину — люблю. Умрешь за нее? А кто тогда будет любить родину?

Я бы, может, и умерла, но мне надо точно знать, что о моих родных позаботятся, что мои дети не будут зависеть от подонков и предателей, что они не подпадут в руки к нечистоплотным подонкам...

Как только я получаю эти гарантии — мне плевать на свою жизнь. Я могу хоть с гранатой под танк пойти.

А до того — простите.

Рисковать жизнью, чтобы власть имущие карманы себе набили?

А морда у них не треснет?

Пусть старые традиции возрождают, и поединок вождей устраивают. Хоть на топорах, хоть из пушек стреляются. Спорим — рейтинг у такой съемки все рекорды побьет?

Отнять у меня ребенка?

Тоже не вариант, я его мать, если сейчас забрать малыша, можно получить резко противоположный эффект. Кто сказал, что ребенок в два года — бессмысленная кукла?

Да там такая личность — хоть стой, хоть падай. Это потом личность спрячут под воспитанием, а пока его нет, ребенок самоутверждается по полной программе. Нил ко мне привязан, он меня любит, я люблю его... ладно бы, еще я спихнула ребенка на мамок-нянек-гувернанток. Этого нет.

Я занимаюсь малышней сама, няньки служат только для ухода за ними. Попу помыть, пеленки поменять, но даже купаться мы идем все вместе. И гуляем вместе, и спим частенько всей компанией на одной кровати... ладно.

Последнее придется прекратить — и то, мне кажется, если мы с Александром поженимся, малышня все равно к нам прибегать будет. Под утро, когда за окном еще темно и холодно, пробежать к родителям в спальню, забраться под одеяло, обнять родителей, слушать наше дыхание, чувствовать запах дома — и засыпать. Окукливаться, понимая, что рядом есть кто-то большой и сильный. Что ты — в безопасности.

Лишить меня ребенка несложно, но потом он возненавидит 'лишенцев', и обязательно найдет возможность отомстить.

Убить меня?

Это несложно, но рано или поздно все тайное станет явным. И малыши будут искать убийцу. А если будут искать, то и найдут, рано или поздно. И какая там лояльность?

Война без оговорок и перемирия!

Что остается?

Выдать меня замуж. За человека, который воспитает малышню в полнейшей преданности к Его Величеству. Причем, главное тут — уверенность в сем факте Романова и Ивана XIV. Остальное не так важно.

Кто же предложил свою кандидатуру?

Именно Благовещенский. И обосновал это своим отцовством второго ребенка.

Романов, узнав о некоторых интересных коллизиях, долго ругался матом. Но потом остыл, и пообещал поговорить с Иваном XIV. Если Его величество разрешит...

Александр надеялся, что разрешит.

Я не надеялась, но...

Если меня не станет, есть шанс, что малышей отдадут под опеку Александра. А он их не бросит. Хотя бы это. Хотя бы так...

А наследство Демидовых....

Мне — не жалко. Там много чего хорошего: заводы, рудники, шахты, но мне, честно говоря, плевать. Кровь Полоза — страшная штука.

Я экспериментировала в домашней лаборатории и до сих пор продолжаю эксперименты, но уже сейчас ясно, что это — ужас.

Кровь Полоза дает власть над земными недрами. Конечно, я не могу сказать горе — поднимись и перейди, сил не хватит. Горы останутся на месте. Но к примеру, уничтожить рудник?

Спокойно.

Пройду кругом и отведу рудные жилы. Тоже тяжело, трудно, долго, но они меня послушаются. И уйдут, куда я покажу.

Или придут.

На таких условиях, я могу смело отдавать любое наследство — мы с Нилом просто купим любой, самый безнадежный участок и построим на нем рудник.

Любой.

Хоть золотой, хоть серебряный, хоть медный — притянем жилу, да и станем разрабатывать. И подземные воды нас стороной обойдут, и обвалов не будет...

Магия земли плюс кровь Полоза — страшное сочетание.

Почему раньше никто не пользовался магией земли для этих целей?

Не получится.

Чисто теоретически, любому человеку можно пересадить вены или вскрыть живот и покопаться во внутренностях. Чисто практически — представьте, что к вам на стол положили живого великана, весьма недовольного этим обстоятельством и способного сопротивляться.

Покопаетесь у него в пузе? Нет?

Вот и я не стану.

Маг Земли, если слишком обнаглеет, может здорово получить по шее от своей стихии. Землей завалит, или камнем по макушке прилетит, или зыбун под ногами откроется....

Кстати — к магам других стихий это тоже относится.

Командуешь ты воздухом?

Командуй, но до определенного предела. А если сильно вмешаешься в природные процессы, можешь и обратку схлопотать. К примеру, налетит на твой дом ураган и очутишься ты в штате Канзас. Или еще где подальше.

Мир терпит магию, но в какой-то момент его терпение переполняется, и слишком наглый маг рискует встретиться с откатом. Так что отводить жилы маги земли не могут — слишком сложно, тяжело, и в ответ можно получить.

А полозы — могут. Им власть над металлами дана от рождения.

Для меня это теперь, как дышать. Для Нила?

Полагаю, тоже несложно. Даже проще, чем мне, он-то полоз природный...

Но полукровка...

Ладно.

Пусть Нил растет, пусть заявляет свои прав на наследство — там посмотрим, что делать дальше. Кровь Полоза у него никто не отнимет, это главное.

— Может, поговорить с Романовым про Матвееву?

Александр сморщил нос.

— Не советую.

— Жалко мать. Она за дочь переживает.

— Пусть переживает. Вырастила убийцу...

— Ты же не веришь, что эта дуреха убила цесаревича.

— Не верю. Но мою семью... помнишь?

Я прикусила язык.

Действительно, не начни Анастасия свою игру, осталась бы жива Ирэна, да и Дарья не сошла бы с ума. О них я уже забыла.

А надо бы поблагодарить Матвееву.

Если б не Анастасия, мне бы Александра не видать, как своих ушей, максимум — была бы любовницей. И то вряд ли, хватит с меня таких отношений.

— Помню. И все же, она совсем еще ребенок.

— Ирэна была не старше. А еще... Маша, тебе ее жалко?

— Да, немного. Она любимого потеряла...

— Ты уверена, что любовь оправдывает любую подлость и любую мерзость? Предательство, убийство, подставу...

— Хм?

Я задумалась. Но ведь и правда....

Стоит сказать: 'я тебя люблю' — и эти слова действуют, как пожизненная индульгенция? Ими можно оправдать все, что пожелаешь? Замечательно!

В свое время я прочитала жутковатую историю.

Две подруги, обе влюбились в одного и того же парня, он выбрал одну из ни.

Что сделала вторая?

Она не стала плакать, не пожелала влюблённым счастья, она просто убила беременную подругу. Заманила в пустой дом, спихнула в погреб и заперла там. Убить-то рука не поднималась, это ж жестоко, а вот так, оставить, пусть сама помрет от голода-холода...

Все во имя любви!

Беременной подруге повезло, ее спасли, увезли из страны, а спустя двадцать лет ее дочь явилась требовать справедливости. Много чего там творилось...

Что меня царапнуло — когда убийцу судили, и муж от нее отрекался, она его умоляла: 'я ведь тебя любила! Я все делала ради нашей с тобой любви!'.

Здорово, правда?

Любовь, она такая, всеоправдательная. Или все оправдывающая?

Неважно.

Не сомневаюсь, Анастасия будет орать то же самое. И... мне ведь стало ее жалко? И еще такие же жалостливые найдутся. А поставить себя в такую ситуацию?

Представить, что между истеричной влюбленной идиоткой и ее предметом, стоишь ты?

Я, вот, стояла. Хотя и сама не знала. Чудом уцелела...

— Уже не хочешь просить за Матвееву? — угадал мои мысли Александр.

— Пошла она в болото, — с чувством сказала я.

— И пусть государь ее там хоть утопит, — приговорил жених.

— Предлагаю забыть про гадости, и пойти, повозиться с детьми, — подвела я итог.

— Согласен.

* * *

До позднего вечера мы с малышней играли в театр.

Рожденные в эпоху гаджетов и интернета, этой забавы и не знают. Но здесь-то ни айфонов, ни айпадов, приходится по старинке...

Из бумаги вырезаются фигурки. На ватмановском листе рисуются декорации.

К примеру, для сказки 'Колобок' — волк, лиса, медведь, заяц, колобок, дед, бабка. Это фигурки.

Рисунок на листе — дорога через лес.

Лист крепится на мольберт, или на кульман — главное, чтобы был доступ к его задней поверхности.

Дальше — самое главное.

На каждую фигурку наклеивается железный кругляш размером с копеечную монетку. Любой кузнец такие нашлепки способен сотнями в час производить.

Берется большой магнит, или два магнита — и фигурки начинают путешествовать по листу. Естественно, озвучиваю их тоже я.

Дети — в щенячьем восторге.

Главное достоинство игры — дешевизна реквизита. Все можно нарисовать самому, своими руками. Я — пас, у меня волк, лиса и медведь все получаются на одну морду, причем — поросячью, почему-то. А вот Петя рисует просто отлично, в Березовском у него учитель был, а в столице пока не нашли. Если задержимся — обязательно найму.

Остается только вырезать его творения — и играть.

Сам художник тоже смотрит сказки с удовольствием. Александр решил мне помочь, и мы 'водили фигурки' уже в четыре руки. Дети были счастливы.

Я, правда, иногда забывала пользоваться магнитом.

Обнаружилось еще одно свойство полозов....

Я могу притягивать к себе рудные жилы. Но ведь и монетки — это такой же металл. Их я тоже могу притягивать к себе, манипулировать, как пожелаю...

Если разорюсь, сделаю себе кости из свинца — и буду играть на деньги. Все с голоду не помру.

* * *

Прощание с царевичем вышло грустным.

Я и не думала, что здесь люди так отреагируют. Я привыкла к другому...

Сколько у нас преставилось президентов, политиков, премьеров, королей...

Ладно, королей я не застала, но всех остальных? Было, и не раз.

И как реагирует у нас народ?

В лучшем случае взмах рукой — еще один деньгососущийклоп помер, и что? Нам с того ни жарко, ни холодно, помер Аким — и фиг с ним.

В худшем случае еще и пожелают поглубже в ад провалиться. Такое я тоже слышала, и если хоть половина пожеланий реальностью станет — мне было бы реально страшно помирать. Если ад есть — для наших политиков в нем черти в шесть смен пахать будут, без устали, в две бригады...

Здесь было совершенно не так.

Люди шли ко дворцу.

Ехать в каретах можно было только до определенной черты, потом оставить экипаж и пешком, но большинство предпочитало прийти своими ножками. Пройти по городу...

Мы тоже не поехали, я шла под руку с Александром. Детей мы с собой не взяли, но Ваня и Петя шли рядом. Держались чуть сзади, но не отставали.

Дамы все в черном, у мужчин траурные повязки на руках, по возможности тоже черные тона в одежде, у всех — цветы.

Красные, белые, желтые...

Венков не было, здесь их не возлагают, но папоротника было — море. Почему-то здесь его обязательно добавляют в траурные букеты.

И все это летело на площадь, к гробу.

Солдаты смотрели молча, но не ругались, не разгоняли зевак, ничего не убирали...

Похороны царевича состоят из трех этапов.

Прощание на Соборной площади.

Сюда допускали всех желающих, солдаты не отсеивали даже откровенных юродивых. Разве что отвешивали пару пинков тем, кто начинал себя вести вовсе уж непристойно. Орал, матерился...

Странно, но пьяных почти не было.

Или их тоже отсекали на подходах? На месте Романова, я бы толпу агентурой набила, как арбуз — семечками. Мало ли что?

Гроб стоял по центру площади. К нему можно было подойти, проститься, правда, ненадолго. Прошел мимо — положил цветы — свободен. Да не в гроб цветы класть, а рядом. Иначе там бы весь гроб завалило в три слоя, столько их несли.

Мы с Благовещенским не стали исключением. Чин чином прошли мимо гроба, в общей очереди, не пользуясь моим колечком, положили цветы...

Я бросила взгляд на Василия. Он почти не изменился, только нос заострился и губы стали почти незаметны.

Да, так странно. Так страшно и так нелепо.

Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви — и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.

Жизни...

Куда уходит душа?

Что там, за гранью?

Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?

Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня — мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать — вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем — глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.

Жалко...

Я бросила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы, смешались с остальной массой.

Прощай, Василий. И прости, если что было не так.

Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не желала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы.

Мойры ли, норны, рожаницы... какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.

Прощай, Василий. И прости, если есть за что.

— Я думала, будет больше пришедших, — заметила я.

— Во-первых, часть людей отсекают н подходах, — объяснил Александр. — Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.

— Верно.

— Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.

— А откуда известно, у кого оно есть?

— Понаблюдай за толпой. Сама увидишь — потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых...

— Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?

— Машенька, твое кольцо отлично заметно.

Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо...

— А если это подделка?

— Даже если подделка — к чему связываться?

Я кивнула.

— Понятно. Что ж, ждем.

Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.

Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.

Гроб стоял до полудня.

Потом церкви разразились колокольным звоном — и на площадь вышли солдаты.