— Неблагонадёжная она, — проворчал товарищ Сергей. — И муженёк её, скрытый троцкист. Два нолика лишних, ну-ну.
— Вам виднее. Для меня важны их деловые качества. Так вот, в Южной Америке этим пулемётом заинтересовались, и в Прибалтике я намеревался отснять новый рекламный ролик, вернее новую презентацию с использованием съёмок с самолёта. Высадка десанта парашютистов и прочие экзерциции. Всё было подготовлено, в Риге наняты актёры, как утром началась бомбёжка. Мероприятие пришлось отложить и как выяснилось — надолго. К вечеру поступил приказ в авиационный полк провести с утра разведку и так как единственный самолёт, который был оборудован камерами для съёмки, стоял, так сказать под парами, его тут же задействовали. Если по существу, то я сам не знаю, что на киноплёнке.
— А почему пилот полетел в Ленинград, а не сразу в Москву?
— Всё дело в двух очень дорогих и эксклюзивных кинокамерах шведа Виктора Хассельблада, которые я никому не позволю портить, а уж тем более не собираюсь отдавать. Если вам что-нибудь скажет широкоугольный объектив Plеon 8/7.25 с углом обзора 148 градусов, то вы всё сами поймёте. Это не обыденная для аэрофотосъёмки там и, как мне известно, редкая тут GXN Handkamera Hk 12.5/7х9, а раза в три сложнее. Затвор внутри объектива, особые крепления, съёмный инструмент, нестандартное расположение кассет. При отсутствии инструкции и навыка их быстро не демонтировать и запросто испортить плёнку. Конечно, ломать — не строить, но насколько я понимаю, в разведданных важен не только фактор времени, а и результат.
С этим утверждением мой собеседник полностью согласился, но тут же задал нехороший вопрос:
— Кстати, а как вы сами добрались до Ленинграда? На том самолёте, с ранеными, вас не было.
— Это вы к чему спросили?
— Просто интересно наблюдать за вашими перемещениями. Вы ловко управляетесь с парусами, лихо водите автомобиль. Белым пятном остаётся лишь воздухоплавание. И как ни странно, единственный ваш самолёт оставался всё это время на Ладоге.
— Да будет вам известно, у меня не один самолёт, а несколько десятков. И в Окснарде, штат Калифорния, под моим патронажем начальная лётная школа для русских эмигрантов. Так что для меня, оказаться за рулём автомобиля или штурвалом самолёта, разницы нет. И там и там я чувствую себя вполне уверенно.
— Разницы может, и нет, да только одно дело взлететь, и совсем другое дело приземлиться. Или у вас и аэродром свой, о котором никто не знает?
— Ладно, как говорят: карты на стол. Очень желаю этого, иметь здесь свой аэродром. Да вот беда: построить его уже негде. Так уж получилось, что под боком только Левашово и поле в Парголово. Заняты места.
Товарищ Сергей тяжко вздохнул, словно поймал хорошего друга на вранье и произнёс со смесью призрения и сарказма:
— Ни на один аэродром области вы не садились.
Я лукаво улыбнулся.
— Скажу по секрету: вообще-то, аэродром только для удобства обслуживания. Посадить поршневой самолёт ОКА-38 можно и на дороге. Важно, чтобы она была ровная и свободная. Вы частенько по такой бетонной трассе проезжаете и наверно задавались вопросом, отчего на три четверти мили от Кабаловки такая широкая велодорожка параллельная шоссе? Да, та самая, на которой мы устраивали гонки для детей.
— Допустим. Но каким образом оказалось так, что я ни сном, ни духом об этом самолёте?
— Если коротко, то в этом году на заводе 365 НКАП в Каунасе Антонов сделал копию 'Шторха'. Мы заказали пару для санитарной авиации в обмен на авиадвигатели и дюралюминий. К сожалению, Каунаский аэродром разбомбили и самолёты сгорели. Единственный оставшийся это тот, на котором я улетел. К слову, а как мне забрать самолёт из Москвы?
— Я бы на вашем месте даже не заикался по поводу возврата истребителя. Даже не хочу знать, каким образом вы уговорили командира полка оснастить самолёт аппаратурой. Своим желанием вы подведёте его под трибунал. К тому же, посадка в Москве вышла жёсткой.
— Не очень то и хотелось, хотя для понимания, это был списанный самолёт ОСОАВИАХИМА, который механики восстанавливали по винтику из старых запчастей в свои выходные.
'Теперь стало понятно, почему в Москве так и не сумели определить марку самолёта', — отметил про себя товарищ Сергей.
— Надо бы сообщить парням... — продолжал говорить я, как собеседник чуть ли не вскочил в гневе.
— То, что товарищ Жданов оказал вам такое высокое доверие в Ленинграде...
— Забудем про него, — прервав начавшийся спич о том, как надо быть благодарным и не лезть за пределы области. — Можете что-нибудь сказать по судьбе пулемёта?
Товарищ Сергей многозначительно кашлянул и отпил сельтерской.
— Знаете, сколько подобных систем было предоставлено за последние годы? Четыре десятка! И все утверждали, что нет ничего лучше и надёжнее, а некоторые, особо хитрые, даже подделывали отчёты испытаний. Лично мне понравилось ваше оружие, но признайтесь сами себе, пулемёт довольно специфический. Осматривавшие его специалисты оставили положительные отзывы, но ограниченность его применения не даёт шансов, да и конкурса в этом году не будет.
— То есть, нет. Что же, я хотя бы попробовал.
— Полно вам, я же знаю, что 'ЛАД' производится. Пусть не в тех цифрах, к которым вы привыкли, но сотни три уже есть.
— Товарищ Сергей, это вы бойцам в окопах расскажите и тем, кто сейчас выбирает: флягу с водой оставить или 'блин' от ДП выкинуть.
— А Устав Красной Армии уже переписали под ваш пулемёт? — не выдержал товарищ Сергей. — Или может, уже пара патронных заводов построено или хотя бы один дополнительный пороховой? В общем, — уже спокойным голосом — действительно, забудем. У вас есть что-то срочное, без чего вы жить не можете и я об этом должен знать?
— Радиолокаторы 'Signal Corps Radio 268' в расширенной комплектации завтра прибудут в Парголово. Один, как мы и договаривались, поставят на аэродроме, где стоит запасной борт товарища Жданова. У них только слухачи и это уже не безопасно, а второй в яхт-клубе.
— Люди нужны?
— Нет. С ними следуют специалисты по наладке. Они американцы: инженер и техники с завода. Как бы устроить так, чтобы их не трогали с недельку, пока всё установят. А после я их по-тихому отправлю самолётом во Владивосток. На данный момент у них статус туристов, но как я понимаю, в связи с военными действиями их могут депортировать. Не хотелось бы огласки. Я ведь на локатор планирую привлечь людей, которые не могут принимать эффективное участие в жизни общества из-за ограниченных возможностей здоровья. Ребята готовы и хотят служить, а не быть обузой.
— Не хотел этого говорить, но вы молодец, что пристраиваете инвалидов. Они, если разобраться по-человечески, стране больше чем жизнь отдали. В Левашово сейчас 157-ой, — пытаясь вспомнить, произнёс товарищ Сергей.
— Командир полка майор Владимир Николаевич Штофф, — подсказал я.
— Да, вспомнил. Коммунист, ответственный, жаль, что немец. Я поговорю. Но всё, что связано с аэродромом перейдёт под крыло ВВС. Вы это понимаете?
— Конечно, понимаю. Только есть одно но. Системы ПУАЗО настроены на Bofors L60, их восемь штук и снарядов всего четыре вагона.
— Иногда, я просто поражаюсь вашей наглости, — сверкая глазами, произнёс товарищ Сергей. — Сейчас не двадцатый год и Вы не атаман! И вокруг не бандитская станица. Просто представьте себе, что найдётся умник, который посчитает, что тут собираются что-нибудь измыслить против советской власти. Например, военный переворот и уже оружие готовят. Как такой выверт? И все объяснения про безопасность никого не тронут, так как будет брошена кость, которую можно сгрызть. Сделаем вот что: едва состав окажется в Парголово, туда прибудут Соль и Сахар. Обеспечьте транспорт и скорейшую выгрузку. Весь груз на аэродром. А там думать будем, каким образом с яхт-клубом решить. И ещё, подбросьте что-нибудь аппарату УНКВД из ваших материальных благ, только сначала скажите мне, и мы придумаем, как это увязать.
— Поясните, с какого перепуга я что-то должен?
— Это мне надо. Так понятно?
— У меня есть рабочий экземпляр 'Mater Dolorosa' вывезенный из Мадрида. В той же Германии их дюжина, а в СССР ни одной. Как думаете, подойдёт УНКВД такой подарок, как 'железная дева'?
— У вас какое-то нездоровое представление об аппарате УНКВД, — прокомментировал товарищ Сергей. — Неужели вы думаете, что ничего кроме пыток там не происходит? Поверьте, в СССР есть и более зловещие организации, узнав о деятельности которых, кардинально изменили бы своё мнение. Я бы, к примеру, от такого подарка не отказался.
— Но вы же не УНКВД?
— Да я и не надеялся, — отшутился он.
— В таком случае пусть заберут пулемётовозы MK1. 'Железную деву' прибережём для музея.
— Откуда пулемётовозы?
— Это давняя история. Вы же в курсе о моей слабости к синематографу. Я тут встретил несколько красивых женщин пока шёл отбор и как-то прикинул, что они прямо созданы для кино. Им бы на экранах блистать, а не коров доить. Виктор Эйсымонт как раз закончил свой фильм 'Фронтовые подруги' и мы вели переговоры о новой ленте про войну. Однако в 'Ленфильме' сразу заявили, что военной техники для натурных съёмок сиквела не дадут. А тут канадцы предложили рассчитаться с долгами пулемётовозами по цене набора деталей. Ведь на танкетку фанерный муляж любого танка навесить проще простого.
— И вы не удержались...
— Никто бы не удержался, хоть и товар 'горячий'. Я просто оказался в нужное время в нужном месте и хорошо, что там не появилось каких-нибудь проходимцев. Знаете сколько можно списать техники на затонувшее судно? А если у вас готовы купить целиком корабль, да вместе с экипажем? Когда Франция накрылась медным тазом, за редким исключением, ни один из отправленных перед этим событием с грузом пароход не вернулся назад в свои порты и не встал под разгрузку. Весь товар растворился.
— Да уж, кому война, а кому мать родна. Ничего, придёт наше время.
— Только не осуждайте меня, но не придёт.
— Это вопрос веры. Но как они попали сюда?
Танкетки прибыли в полуразобранном состоянии, и рабочие так руку на сборке набили, не хуже чем на конвейере завода в Монреале.
— Так вот что на самом деле собирали в мастерской прокатного ателье? А мне докладывали — тракторы. Техника хоть на ходу?
— Так они и есть тракторы. Готовы тянуть пушки хоть сейчас. Кроме одной единицы: там двигатель бракованный и по мелочи всякой беды.
* * *
Военный с лётными голубыми петлицами в золотой окантовке говорил по телефону. Говорил редко и тихо, так что приехавший к нему товарищ Сергей мог только видеть, как двигались его губы. Всё равно, что наблюдать за человеком, сидящим за звуконепроницаемым стеклом. Если наблюдать долго и внимательно, то даже можно понять некоторые слова, но подобные секреты его не интересовали. Пересекался с ним он всего дважды: один раз по служебной необходимости и второй раз, когда проверял аэродром после внезапного приземления первого секретаря горкома партии Ленинграда. Так что приятельских отношений у них не было, но хорошее впечатление от общения осталось у обоих. Командир полка майор Владимир Николаевич Штофф, служил в армии с двадцать седьмого года, в 1937 г. вступил в партию, участвовал в финском конфликте, награждён орденом Красного Знамени. Товарищ Сергей умел ждать, поэтому, не нагнетая обстановку, просто уютно устроился в мягком кресле необычного пульмановского вагона, меблированного под роскошный кабинет, где и английскому пэру было, на что обратить внимание, а в иных местах и раскрыть рот от удивления. Ему нравилось в этом вагоне, в котором с недавних пор разместился штаб полка. Наверно, здесь было удобно работать — просторно и нет такого шума, как в комнатах того здания, где ему частенько приходилось бывать. Одна стена вагона выходила окнами на капонир и на ней находилась доска, частично завешанная шторками. Скорее всего, там располагалась карта 'полётных ворот', а на открытой части, на магнитах висели самолёты с номерами и фотографиями лётчиков, видимо, дежуривших сегодня. Справочники и редкие брошюры по авиации были собраны в одном месте, где находился свёрнутый экран для диафильмов и привлекал своим вниманием красочный буклет: 'За каждых пять сбитых самолётов противника получи автомобиль LaSalle Series 52 Special coupe'. Другие окна смотрели на лётное поле, но были зашторены бархатными занавесками ещё со вчерашнего вечера. Судя по всему, майор ночевал тут же, а учитывая его влажные и тщательно причёсанные волосы, с большой долей вероятности, в вагоне должна была быть уборная и даже душ. Осознание этого факта вызвало в нём капельку зависти. В его понимании, чтобы отличаться от животных, люди обязаны сначала организовать свою гигиену и порядок в своём жилище. Хорошо бы все придерживались такого мнения. Единственный недостаток, по мнению гостя, был в слишком ярком свете, исходившим от потолочных плафонов и не убранная пепельница с несколькими окурками. 'Всё-таки дурацкая привычка, — подумал товарищ Сергей, — травить себя табаком'; но слишком уж распространённая, приходилось мириться. Он был очень чувствителен к запахам и до сих пор не мог забыть, как в одном засушливом районе необъятной родины... впрочем, это совсем другая история. Наконец, Штофф, махнул рукой, как бы приглашая и давая понять, что освободился.
— Здравствуй, Владимир Николаевич, — пожимая крепкую руку, произнёс товарищ Сергей.
— Здравствуй. Рад тебя видеть. Присаживайся. Я сейчас на счёт кофе распоряжусь.
Товарищ Сергей заметил, что у майора есть радиотелефон, бильдаппарат и селектор, точь в точь как у директора санатория. И вообще, многое чего есть, не для красоты и показухи, а именно для работы и самосовершенствования. Это было заметно по расположению техники связи, до которой легко можно было дотянуться, второму тому 'Aus meinem Leben' авторства генерала артиллерии Крафт Гогенлоэ-Ингельфингеля, который был бы совсем не лишним на столах советского генералитета и лежащего на книге справочника люфтваффе 'Kriegsflugzeuge' за прошлый год. В целом, Штофф ему нравился. Безупречно честное лицо, безупречный мундир и неизменное безупречное соблюдение субординации. Он не стригся наголо, как было модно среди старшего комсостава, наоборот, выставляя напоказ чёлку пшеничных волос с выбритыми висками и затылком. Серьёзный и работящий, правда, иногда уж слишком бездумчиво шедший на несвойственную другим откровенность, напрямик высказывающийся, но это, скорее всего, объяснялось тем, что он настоящий коммунист, а не карьерист, как, к сожалению, уже вошедшие в искушение многие товарищи. Несмотря на небольшой рост и крепкое телосложение, майор выглядел немного старше своего возраста. Помнилось, это сразу бросалось в глаза, когда он увидел его в первый раз: в ту пору ему не было и тридцати. Впрочем, он, как и прежде опрятен, чисто выбрит и держится молодцом, хотя по глазам было заметно, что спит последние дни в полглаза.
Кофе занесла девочка лет двенадцати, и судя по благодарному кивку и улыбки, дочка Штоффа.
— Пигалица, а уже просится на фронт, — сопроводил уход девочки майор. — Все дети в пионерский лагерь, а она ни в какую. Взял к себе. Уж очень ловко у неё на ундервуде выходит.
