Я уезжал из Ленинграда на следующее утро после полигонных испытаний на юг через Пушкин. Через Красное село сейчас не проехать: в сторону Северной Пальмиры идут беженцы, перегоняется скот, а на Запад войска. Железная дорога на грани коллапса и даже военные эшелоны стоят в очереди. Небо полыхало, словно там, на узловой станции, открылась заслонка огромной электродуговой печи. Проклятье Красной Армии — немецкие бомбардировщики на рассвете добрались до эшелона с топливом и порезвились вволю. Изнемогавший после сильной жары воздух неподвижно затих, а за лесом нависали чадящие клубы жирного дыма. Но людям было словно всё равно: то ли привыкли, то ли оставались равнодушными от безысходности. По забитой снующими машинами дороге, бегущей через бесконечный дремучий лес, каждый следовал со своей целью. Лес был справа, и слева, и впереди и мне казалось, что нет ничего кроме леса. Я уже настолько привык к окружающей обстановке, что обыкновенные, ничем не привлекательные деревья становились в моих глазах живыми представителями ижорской природы, с которыми при иных обстоятельствах хотелось посидеть в одиночестве и потолковать за жизнь. Деревья, как и люди, встречаются разные. Иногда попадаются колченогие, низкорослые раскоряки, неуклюжие, но крепко цепляющиеся своими корнями, борющиеся за каждую пядь земли, за каждый просвет, где солнце даст силу. Эти невзрачные деревья очень жизнеспособны, крепки и, несмотря на свою скромную и, кажется, чахлую внешность, — своей невидимой частью ворочают валуны, рвут землю и силой упрямства, невероятной настойчивостью, бесстрашием, утверждают себя в жизни. Конечно, чаще встречаются стройные деревья, как те сосны, чья красота завораживает взгляд. Красивые великаны с обширными изящно подобранными кронами бархатно-пушистых ветвей, покачивающие идеальными пропорциями с гроздями шишек, роняющие семена новой жизни и поющие по ветру сказочную песнь. Они надменно возвышаются над другими, любуясь собой и как бы посмеиваясь над низкорослыми собратьями, говоря внешним видом о своём превосходстве. Но они, хотя и великаны, живут под тем же небом, принимают ласки того же солнца, питаются соками той же земли, которая создала мать-природа. Они довольны моментальным событием и иногда, по причине собственного высокомерия, забывают пускать вширь и вглубь свои корни. Они беззаботно тянутся ввысь, лишь бы через головы других не то чтобы дальше видеть и знать, что происходит вокруг, — а лишь показать себя. И наступает такой момент, когда забывается родство с землей, и они начинает хиреть. Проходит год-два и уже не слышно волшебной песни, а лишь идёт глуховатый стон и вместо шишек сыплется остаток прошлогодней хвои. Величие превращается в призрак. Птицы начинают избегать его, и лишь дятел станет избирательно долбить его клювом в поисках насекомых, в которых там нет недостатка. И вскоре лес избавляется от опасного и кичливого гордеца, заслоняющего солнце, а мелкая кривая сосна приветливо зашелестит ветвями и ещё глубже пустит корни в землю. Но и с ней возможны метаморфозы и кривая дрянь осыпается трухой от коварного торжества. И это правильно, ибо такова суть самой природы, выживает тот, кто сумел рационально распределить данное и приобретённое. Не так ли с людьми бывает иногда? Вот они, умные, воспитанные, пригожие. Проходит немного времени и уже спешат, расталкивают плечами, пытаются добраться до самого верха и рвут связывающие нити, без которых всё становится напрасно. Но сейчас всё по-другому, требуются не хитрые и изворотливые, привыкшие жить — выжидая, пока освободится место под солнцем, или те, которым всё было дано изначально, и, не имея закалки трудностей жизни падающих от первого удара, а те, кто способен на поступок, отвратив самое дорогое в себе, призрев смерть. Это особая категория людей. И тут подойдут и стройные и кривые, важно, что у них внутри. Так размышлял я, озираясь по сторонам дороги, уходящей на многие мили в бесконечные лесные просторы. Когда едешь далеко, быстро и молчаливо, думается много. И мысли чередуются, быстро сменяясь, как меняется, на первый взгляд изумрудный и вместе с тем бесконечно разнообразный ижорский пейзаж.
Уже несколько раз я останавливался, уходил в чащу и возвращался. Вот и сейчас я съехал с главной дороги и углубился в лес, где уже пешком побрёл по просеке, обещавшей тайны и приключения. То была старая, потерявшая очертания и испещрённая канавами дорога, где нередко и не за один год она прорывалась талыми водами на два-три фута в глубину, превращаясь в необъятные лужи. Разросшиеся по её обочинам кусты густо переплелись друг с другом, образовав над тропою тёмный свод. По обеим сторонам текли стремительные ручьи, и можно было предположить, что порою не просто так вода вырывалась из берегов, заливая и саму дорогу. Словно сама природа не желала разделить с кем-нибудь своё одиночество. Здесь было так темно, что вскоре я потерял всякое представление о том, куда вела эта тропа, уходящая всё дальше на Запад. Она петляла через глубокую лощину, со всех сторон зажатую огромными елями. Окаймлявший её тёмный лес не пропускал солнечного света и ей богу, двигался, будто в тоннеле. Прошло три четверти часа, пока, наконец, не показался подходящий участок. Впереди, справа и слева — повсюду из скрывшихся под корнями невидимых источников струилась родниковая вода. Постепенно становясь всё шире и глубже, эти прозрачные потоки устремлялись в одном направлении и, ныряя под плоский камень, впадали в ручей, несущей прозрачную воду в реку Оредеж. Посреди усталого, оцепенелого молчания, что царило под неподвижными тенями деревьев, этот шум стремительной, бурлящей воды невысокого водопада казался неуместным, и я невольно остановился возле упавшего дерева. Глядя, как в потоке проносятся веточки и травинки, что в безумной гонке обрушиваются в пенный водоворот и замирают в заторе у двух валунов, я отдал команду Помощнику. Корабль преступил к подготовительной работе, и вскоре в недрах образовалась пустота, окаймлённая декоративными бревенчатыми стенами. Рядом возникли ушедшие по самую крышу строения, а под водопадом появилась турбина маленькой станции. Возле тропинки, как шляпка подберёзовика вырос стальной колпак ДОТа.
Восемьдесят пять миль за спиной и вскоре помощник подал очередной сигнал. Начинается возвышенность и, судя по всему, совсем скоро здесь наметится линия обороны. Чуть дальше по дороге город Луга и там же протекает одноимённая река. Мне туда, в штаб обороны, но пока нужно кое-что сделать в очередной раз. Рационально распределить данное и приобретённое, вот что я хотел пояснить в нашем последнем разговоре с Кузнецовым на полигоне и он, похоже, уловил фабулу. Ещё никому и в голову не приходила такая шальная мысль, что буквально через пару дней начнётся битва за Ленинград. Всё ещё верили, что первые неудачные дни останутся позади и армия соберётся, сплотит ряды и нанесёт ответный удар. Убедить было сложно, Жданов вообще просто отмахнулся и просил не лезть не в своё дело, но дал поручение,— как он это всегда умел — вникнуть в суть проблемы и в случае успеха доложить в Москву, какой он молодец. Неудачи интересны только статистам, а им Андрей Александрович быть не хотел. Кузнецов тоже не желал снискать звание неудачника и перевёл стрелки на Петра Сергеевича Попкова, но и сам не отстранился, тем более что я предлагал усилить ленинградское ополчение и все прежние прожекты приносили плоды. Ставка ещё не успела издать приказ о начале строительства оборонительных рубежей на фронте Кингисепп-Толмачёво-Огарели— Бабино-Кириши (до совхоза Муравейно), а так же отсечную позицию на рубеже Луга-Шимск и прикрытии направления Гдов-Ленинград, Луга-Ленинград, Шимск-Ленинград, а мы уже тут как тут. На опережение, так сказать.
Станция Ленинград-Товарный-Витебский с середины мая начала принимать эшелоны с фигурным железобетонным брусом и отливками, скапливая их на складе. И когда настало время, мы пригласили комиссию из горкома и 52-го Спецстроя , с начальником которого поддерживали хорошее отношения. Парни Заболотного за четыре часа под пристальным наблюдением экспертов без использования какой-либо техники (не считая козлового крана из брёвен), без опыта подобного строительства имея на руках только чертёж инженера Колотовского, смогли возвести каркас пушечного ЖБОТа под казематную установку дот-4 (45-мм орудие), разработанной ОКБ-43. То есть восемь человек строили два сооружения в сутки. А если был запас по времени на схватывание бетона, то можно было использовать не дефицитную в настоящий момент танковую 20-К спаренную с пулемётом, а универсальную 45-мм пушку 21-К на тумбе. Как зенитное орудие оно себя уже изжило, и флот в ней не нуждался, зато в фортификационных сооружениях вполне могло послужить. В перспективе можно было использовать 45-мм выстрел 53-УБР-243П с подкалиберным бронебойно-трассирующим снарядом катушечной формы 53-БР-240П, который только ещё в марте будущего года будет разработан Бурмистровым и Константиновым, но уже похожий есть на моих складах. Командиры вражеских танков и самоходок не без удивления воспримут нашу артиллерию, попади они под прицельный огонь. Членами комиссии так же рассматривался вопрос поставок казематной артиллерийской установки Л-17, образца сорокового года, но их количество было смешным, хотя и выпускались под боком на Кировском заводе, вот только продолжения не получилось.
Вторым предметом показа стал эрзац 'Панцерлафета' майора Максимильяна Шуманна, как на конной, так и на автомобильной тяге. И наконец, третьим выступил дешёвый и простой пулемётный ЖБОТ. Ещё за три недели до двадцать девятого июня, когда было принято решение о создании народного ополчения, мы вместе с Николаем Ивановичем в одном из старых цехов стекольного завода в Борисовой Гриве решили оборудовать мастерские и попутно наладили производство железобетонных колец. Да, все понимают, что бетону требуется почти месяц, дабы набрать всю предусмотренную прочность, но тут время играет за нас. Делать-то их мы начали в мае. При желании, бетон можно пропарить в шведском автоклаве диаметром 2,8 метра под давлением 11 атмосфер. Он есть в наличие и задействован, хотя требует много электроэнергии, и людского ресурса, которого уже ощущается дефицит. К тому же, город обладал колоссальными запасами броневой стали и в случае приёма изделия комиссией, конструкцию можно усилить полукруглой металлической накладкой. А если нет, то остаётся старый и проверенный способ — мешок с песком, фашины с камнями или конструкция типа 'сейф', где между листами котельного железа песок или гранитная крошка. Такой ЖБОТ легко возвести, проще простого эксплуатировать и в случае отступления не жалко бросить. С помощью крана и бульдозера конструкции из железобетонных колец с пулемётной амбразурой возникали за час, как на подготовленных позициях с доступом техники, так и в труднодоступных местах с бездорожьем, но с привлечением дополнительных рук. Свою задачу по защите пулемётного расчёта он (ЖБОТ) выполнял в силу своих конструктивных особенностей, но повлиять на Фортуну в бою, конечно же, не мог. В сражении и броня танка не панацея, где 88-мм зенитная пушка с одной мили вскроет, как два дюйма брони, так и с тем же успехом пятьдесят сантиметров бетона. Теперь каждое утро из цеха выезжала грузовая машина с двумя 'таблетками' и 'подстаканниками'. Внутри конструкция была обшита деревом для защиты от бетонных осколков, имелась шторка амбразуры, вентиляционная труба и трёхсот восьмидесятиметровый моток колючей проволоки с колышками. В комплекте поставлялся аналог 5-ти кратного перископа ПФП-5 и реплика телефонного аппарата ЕЕ-108 с проводом. Так же отдельно в ящике шёл пулемёт с боеприпасом и сапёрный инвентарь: лопата, топор, кирка, лом с кувалдой и пила. По идее, вооружение должно было предоставляться заказчиком, но фондов уже не было и в цех артели охотничьего оружия, где пулемёты собирались из старых частей и новых заготовок, был делегирован приёмщик по вооружению Архип Фёдорович Окунь. Фамилия, напечатанная на листке ОТК, стала нарицательной и пулемётные колпаки на рубежах обороны так же стали называть 'окунями'.
Ну и последние — снайперские и патроны для авиационных пулемётов. Небольшая фабрика по производству охотничьих боеприпасов при оружейной артели 'перенастроила линию' и стала выпускать нужную для фронта продукцию. И как быстро выяснилось, снятый с производства станковый пулемёт Дегтярёва ДС-39 охотно их принимал. Особенно с металлической лентой.
Вот так, по зёрнышку, а производство под вывеской Парголовского филиала клуба ОСОАВИАХИМа 'Ленинградский городской' плавно перешло на военные нужды. Если бы мы регистрировали новую артель, то столкнулись бы с комитетом по приёмке вооружения, правилом оборонного госзаказа и прочими подводными камнями, такими как: расчет за поставленную продукцию и запрет на допуск товаров из иностранных государств. А так оказалось проще и вопросов к шести токарям-инвалидам, обрабатывающих завезённые еще до войны стволы из импортной оружейной стали и потихоньку выполнявших сложные фрезерные работы не возникало. Есть одобрение горкома и точка. Город исправно начислял на счёт предприятия деньги, не интересуясь 'откуда дровишки' в период сырьевого дефицита, а мы отгружали продукцию. Машины обычно следовали на разгрузку в сборный пункт, а последнее время сразу в Лугу. Туда же были отправлены четырнадцать грузовиков с английскими 25-ти фунтовыми скорострельными пушками с круговыми поддонами, укомплектованные добровольцами с Ленмясокомбината и войсковыми инструкторами. Все они прошли через глубокий сон на Корабле и хорошо помнили, как им повезло с грамотным капитаном, умевшим буквально на пальцах преподать свои знания. Но это уже личная инициатива. В штабе ЛАНО я прямо спросил, в чём испытывается нужда и постарался помочь. В достатке было миномётов, но ощущалась нехватка противотанковой артиллерии и ручных пулемётов. Была возможность усиления танками парка Ленинградских курсов усовершенствования командного состава, но остро стоял вопрос с боеприпасами: осколочно-артиллерийских выстрелов к 45-ти миллиметровым орудиям и шрапнельных артиллерийских к 76,2 мм, а так же тяжёлых пулемётных патронов. Были винтовки, но не хватало по штату автоматического оружия. Крайне неудобными в применении гранатами РГД-33 вооружались выборочно, хотя недостатка в них пока не наблюдалось. В достаточном количестве было противотанковых мин, и чуть меньше противопехотных. Ополчение не смогли обеспечить радиосвязью, средствами маскировки, наблюдения и разведки, крупнокалиберными пулемётами и орудиями ПВО. В достаточном количестве не было и станковых пулемётов, так как каждому пятому имевшемуся в резерве требовался сложный ремонт. К сожалению, возникли вопросы и к санитарно-госпитальному обеспечению. А ведь это были только первые дивизии. Санаторий выделил по два медицинских автомобиля на батальон, мобильный фельдшерский пункт на дивизию и авиацию. Транспортные уже летали, а самолёты-корректировщики Curtiss O-52 Owi, по-нашему 'Сова' пока базировались на аэродроме Левашова, но после изучения и приобретения навыков в пилотировании, с указания Попкова лётчики собирались перегнать их в Сосновку и Ропшу. По договорённости, два из них должны были выполнять корректировочные вылеты под Лугой, а два летать в район Кингисеппа. Пятый оставался в резерве. 'Небо' держали по одной на роту спаренные 12,7-мм зенитные установки с водяным охлаждением, прикрытые броневой пластиной в 3/8 дюйма, установленные на грузовики, либо 20-мм 'эрликоны'. Каждая из машин буксировала двухосный трейлер и благодаря этому, патронов находилось в избытке. Конечно, готовить каждый раз для установок тупиковые окопы и капониры в земле то ещё занятие, но кто их не рыл, быстро примеряли слой грунта на себе без продолжения. А ведь готовили ещё запасные и ложные. Так что поговорка, что солдат больше проводит времени с лопатой, чем с винтовкой — правда.
